Проф. С. ДЛЧУЛОК
ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ
(УЧЕНИЕ ДАРВИНА)
ДАРВИНОВСКАЯ
БИБЛИОТЕКА
ДАРВИНОВСКАЯ БИБЛИОТЕКА
под редакцией ПРОФ. м. м. завадовского
Проф. с. Д. Ч^ЛОК
теория ЭВОЛЮЦИИ
(УЧЕНИЕ ЧАРЛЬЗА ДАРВИНА)
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА ☆	1926 ☆ ЛЕНИНГРАД
Гл»влит № 4644(|»	\ ПЬ. 9887/Н. д,_____________________Тираж Да ) 9КЗ. *
Типографий Госиздата .Красный Проаатарий*. Москву Пименовская ул., д. 16.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
РАСТИТЕЛЬНЫЙ И ЖИВОТНЫЙ НИР. НИР ОРГАНИЗМОВ КАК
ЦЕЛОЕ.
Издавна принято различать три царства природы:
растительное царство, животное царство и царство ми-
нералов. Многие прибавляли еще царство человека как
особое, не входящее в животное царство. Но уже около
середины восемнадцатого века шведский ученый Лин-
ней осмелился отвести человеку подобающее ему место
в животном царстве. Так оно и осталось поныне, что
бы ни говорили против этого те или иные отдельные
лица, считающие такое подведение человека под поня-
тие животного оскорблением его «бессмертного духа».
Были и другие попытки увеличить число царств при-
роды установлением особого «водяного царства». Неко-
торые находили неуместным причислять воду к цар-
ству минералов. Это^висит, конечно, от того, что
понимать под минералом и какую воду иметь при этом
в виду. Следует при этом также вспомнить, что страны,
окружающие северный полюс, покрыты сплошными лед-
никами, поверхность которых исчисляется в полтора
миллиона квадратных километров; вблизи южного по-
люса поверхность ледников достигает по приблизитель-
ным расчетам даже одиннадцати с половиной мил-
лионов квадратных километров, т.-е. площадь их вдвое
больше площади еврожейской части СССР. Если вода
1*
з
в твердом состоянии имеет на земле столь широкое рас-
пространение, то причисление ее к минеральному цар-
ству кажется уже менее странным. Итак, ничто не пре-
пятствует нам признать существование «трех царств
природы».
Уже не раз (Делались попытки дать сжатую и краткую
характеристику этих трех царств природы, в которой
ясно выступали бы их отличител^ые черты. Вышеупо-
мянутый шведский ученый Линней, которого многие
считают реформатором естественной истории и который
славился своею способностью схватывать отличительные
черты произведений природы, дал такую характери-
стику: «камни растут, растения растут и живут, жи-
вотные растут, живут и чувствуют». Очевидно, что
лишь стремление к краткости и желание сохранить
известный ритм в перечислении признаков заставили
Линнея умолчать об одном свойстве, которое издавна
считалось характерным для животных в отличие от
растений, а именно о свободной подвижности. Привер-
женцы Линнея, признавшие и эту формулу как выра-
жение великой мудрости их учителя, продолжали, одна-
ко, считать, на-ряду с чувствительностью, и свободную
подвижность исключительной принадлежностью живот-
ных, которой лишены растения, именно в силу их
«растительной» природы. Мно||Ь приводили оба эти
явления в связь, рассуждая так: так как растение все
равно не в состоянии пуститься в бегство при прибли-
жении какой-нибудь вредоносной силы, то было бы со
стороны «Творца» или природы бесцельной жестокостью
снабдить его способностью к ощущению!.. Таким обра-
зом зараз было доказано и «милосердие Творца» и спа-
сена формула Линнея.
Это мнение, будто животные отличаются от растений
своею способностью к ощущению^ и самопроизвольному
4
движению, довольно долго продержалось в науке, да
и теперь еще, пожалуй, считается истинным в тех кру-
гах, которым чужды результаты современной науки.
В науке же • это мнение признано ложным, и не со
вчерашнего дйя. Дело в том, что природа в своих
произведениях*'слишком многообразна, чтобы беспре-
кословно подчиняться таким кратким формулам, как
Рис. 1. Красный благородный коралл. Разветвленное деревцо красного
цвета, это—известковый скелет колонии. Цветочки белого цвета, это—
отдельные особи колонии.
приведенная выше формула Линнея. Нашлись суще-
ства, которые во многом очень походили на животных
и однако не пользовались свободной подвижностью.
Такие существа были известны уже и Линнею, но он
очевидно смотрел на них сквозь пальцы, когда (неодно-
кратно) высказывал свою формулу. Это были кораллы
(рис. 1). Когда мы в морском аквариуме рассматриваем
такой кустик полтшняка или коралла, то он своей

полной неподвижностью заставляет нас думать, что
мы имеем дело с растением. Вытащенный из воды, он
оказывается по большей части очень твердым, что еще
больше устраняет мысль о его животной природе и
даже как будто приближает его к царству минералов.
Неудивительно поэтому, что эти существа истолко-
вывались самым разнообразным способом. Существовало
мнение, будто кораллы, пока они находятся под водою,
совершенно мягки и лишь при удалении из своей
естественной стихии моментально твердеют. Более вни-
мательные наблюдатели давно имели возможность убе-
диться, что ветви полипняка уже под водою совсем
тверды и что твердые ветви покрыты многочисленными
очень правильными цветочками. Так, у благородного
коралла эти белые цветочки красиво выделяются на
красном фоне ветвей; другой известный вид состоит из
многочисленных красных известковых трубочек, а из
каждой трубочки торчит по одному зеленому цветочку.
Сходство с растениями казалось всем столь очевидным,
что Линней включил кораллы в 24-й класс своей систе-
мы растительного царства; в этой системе, как известно,
24-й класс был отведен таким растениям, у которых
нет ни тычинок, ни пестиков: тут находились грибы,
лишайники, мхи, папоротники. Сюда же необходимо
было причислить и кораллы, так как при всем старании
не удалось открыть у них ни тычинок, ни пестиков.
Убеждение в растительной природе кораллов было на-
столько распространено и освящено традицией, что
когда французский ученый Пейсоннель, убедившись
в том, что это животные, собирался опубликовать свое
исследование, его серьезно предупреждали не делать
этого: он рисковал попасть в дом умалишенных.
Сам Линней очевидно употребил много усилий, чтобы
придумать для кораллов правильную характеристику.
6
Недовольный их помещением в один класс с папоротни-
ками и грибами, он стал рассматривать их как «зоо-
фиты», т.-е. «растспия-животные». Один раз он охаракте-
ризовал их следующим образом: «Кораллы суть на-
стоящие животные, но путем метаморфоза они. произ-
водят цветы, Которые суть настоящие растения»; дру-
гой раз он характеризовал их короче: «растения, цветы
которых живут подобно животным». Таково было отно-
шение людей к научной истине в то доброе старое
время (а может быть и в наше время!): человек,
выступающий с проверенным многочисленными наблю-
дениями взглядом, рискует попасть в дом умалишен-
ных, если этот взгляд расходится с мнением большин-
ства; в это самое время тот, кому удалось замаскировать
неясность господствующего мнения звучною фразою,
считается гением и пожинает лавры.
Позднее стало всем ясно, что кораллы вместе с род-
ственными полипняками представляют типичный при-
мер животных, ведущих сидячий образ жизни. Послед-
нее не мешает им, подобно устрицам и губкам, быть
настоящими животными. Существуют также улитки и
ракообразные, ведущие такой же образ жизни, будучи
всю жизнь прикреплены к дну моря или к какому-
нибудь твердому предмету. Прелестные звездочки ко-
ралла, которые так живо напоминали собою цветы,
не что иное как его щупальцы, с помощью которых
он добывает себе пищу. Кораллы это—маленькие хищ-
ники, которые подстерегают свою добычу на большой
дороге: когда мимо проплывет какой-нибудь маленький
рачок или другое нежное морское животное, то в него
вонзаются стрекательные нити, выбрасываемые корал-
лом, оглушают или вовсе убивают его ядовитым выде-
лением, и тогда добыча быстро препровождается щу-
пальцами в рот вечно голодного хищникам Когда все
7
это стало известно точнее, то никому больше не могло
притти в голову в угоду мертвой формуле насиловать
живую природу и на основании одного лишь призна-
ка—сидячего образа жизни—причислять эти существа
к растительному миру.
Не меньше хлопот доставили ученым.-мимозы. Это—
несомненные растения, которые по форме своих листьев,
цветов и плодов явно принадлежат/ к стручковым (се-
мейство растений, обнимающее виды гороха, бобов, бе-
лой акации, клевера и др.); однако эти несомненные
растения проявляли странное нежелание считаться с
мудрой формулой Линнея. Особенно прославился один
вид мимоз—стыдливая мимоза (Mimosa pudica). Это ра-
стение родом из Бразилии в настоящее время разводится
во. всех ботанических садах; тысячи людей, посещаю-
щих оранжереи ботанических садов, проходят безучаст-
но мимо, не подозревая, что имеют перед собою одно из
поразительнейших явлений природы, ибо, надо сказать
правду, эта мимоза, хотя и стыдлива, но ее стыдливость
не простирается так далеко, чтобы скрыться от взоров
праздной толпы. Если ударить мимозу по листьям,
то тотчас .же начинается в высшей степени странное
движение: во-первых, отдельные маленькие листочки
этого сложного листа складываются, подобно тому как
когда мы быстро захлопываем книгу, затем и самые
черешки четырех частей листа приближаются друг к
другу; как при закрывании веера, и, наконец, главный
черешок всего листа опускается книзу (рис. 2). Спустя
некоторое время мимоза как бы оправляется от пере-
житого испуга, и листья принимают свой первона-
чальный вид.
В данном случае уклонение от правила тем более
поразительно, что тут проявляются зараз оба свойства—
и раздражимость и свободная подвижность. А, между
8
тем, внешний вид этого существа нс оставляет никакого
сомнения в том, что оно принадлежит к растительному
миру. Нам кажется теперь, что тут нечего долго ломать
себе голову, просто следует признать, что раздражи-
Рис. 2. Мимоза (стыдливая). У В лист, подвергшийся удару; маленькие
листочки поднялись кверху; у s сочленения приблизились друг к другу,
аур произошло движение главного черешка вниз. А—лист в спокойном
состоянии.
месть и способность к движению не составляют отли-
чительных черт одних только животных. В прежние
времена, однако, и тут предпочитали другое объясне-
ние: говорили, что мимоза представляет собою переход
от растительного мира к животному! В восемнадцатом

9
веко пользовалось большим распространением учение
о непрерывной лестнице всех существ. Наиболее полное
выражение это учение получило в сочинениях же-
невского философа Шарля Боннэ; устацовление такой
градации всего сущего, от простых веществ, как воз-
дух, вода, через минералы и растения до животных, че-
ловека и даже ангелов, считалось наивысшей заслугой
натурфилософской мысли. В этой; градации кораллы
помещались между минералами Л грибами, за ними
следовали растения, а затем уже мимоза; за нею шли
полипы, глисты, ракушки и т. д.
Какие представления на этот счет господствовали
еще до сравнительно недавнего времени, показывает
один труд австрийского ботаника Унгера, опублико-
ванный им в 1842 году под странным заглавием: «Ра-
стение в момент его превращения в животное». В этом
труде находятся первые, в высшей степени ценные
Наблюдения над процессами размножения у водорослей.
В данном случае явление заключалось в следующем:
лежащие на дне прудов, канав и ручьев камни и
другие подводные предметы очень часто покрыты зе-
леной нитчатой массой; при ближайшем рассмотрении
эта масса оказывается водорослью вошерией, со-
стоящей из тонких длинных ветвистых нитей (рис. 3).
Подвергая эту водоросль детальному наблюдению с по-
мощью микроскопа, можно видеть, как на концах труб-
чатых''ветвей этих нитей появляются вздутия, содержи-
мое которых отличается от содержимого остальной во-
доросли своим более темно-зеленым цветом. Вскоре мы
замечаем, что эти вздутые концы отделяются от осталь-
ной нити поперечною перегородкой. Обособленный та-
ким образом пузырек лопается на верхушке, и из него
выползает овальное зеленое тело; это—бродяжка, или
зооспора. Она начинает быстро плавать в капле воды,
10
в которой мы ее рассматриваем под микроскопом, и при
этом оказывается весьма чувствительной к свету; если
держать такую водоросль в стакане с водой на окне,
то зооспоры накопляются на освещенной стороне ста-
рые. 3. Водоросль Вошерия. р— место прикрепления водоросли; 1Р, 11е
и 11й—последовательные стадии развития и высвобождения свободно
плавающей зооспоры (11а—органы полового размножения).
кана. При более сильном увеличении становится" за-
метно, что движение зооспоры обусловливается дея-
тельностью многочисленных ресничек, которыми она
покрыта на своей поверхности. Проплавав часа два/
11
такая зооспора усаживается в каком-нибудь укромном
уголке, втягивает свои реснички, окружается твердой
оболочкой и начинает прорастать: возникает новая
нитчатая водоросль, прикрепленная к подводному пред-
мету, подобно той, которую мы добыли из ручья. Дней
через 14 эта новая водоросль в свою очередь начинает
размножаться, т.-е. производить подобные зооспоры.
Но где же тут превращение растения в животное,
спросит читатель. Для нас такой» превращения не
существует, это яснц; но для тех, которые считали,
что растение не должно обладать ни свободной подвиж-
ностью, ни светочувствительностью, такая зооспора
должна был^ показаться потрясательницей всех основ.
Она совершила недозволенный скачок из царства расте-
ний в царство животных, и притом, конечно, без
установленного паспорта.
Около середины девятнадцатого столетия стали из-
вестны процессы .размножения мхов и папоротников.
Весною на верхущке мха появляются органы размно-
жения; женский орган, архегоний, содержит яйцо,
мужской орган, антеридий, содержит неисчислимое
количество мельчайших антерозоидов, или спермато-
зоидов. Выйдя из антеридия, эти сперматозоиды свободно
плавают в воде и находят путь к яйцу благодаря своей
необычайно^ чувствительности к химическим раздра-
жениям. Яйцо мха выделяет ничтожные количества
сахара, которые, распространяясь, в окружающей воде,
привлекают сперматозоидов к отверстию архегония.
Чувствительность сперматозоидов так велика, что, как
показали опыты, они еще реагируют на раствор сахара,
в котором один грамм растворен в тысяче литров воды.
Итак способность к ощущению и к произвольному
движению не составляет привилегии животных. Расте-
ния также одарены ими. Кто утверждает противное,
12
того можно упрекнуть в поспешном обобщении. Обобще-
ния необходимы, без них не было бы науки, но слишком
поспешные обобщения всегда приносили больше вреда,
чем. пользы. Остроумный ботаник Шлейден писал лет
80 тому назад,»что когда читаешь книгу, в которой объ-
ясняются строение и жизненные процессы «всех расте-
ний», то можно легко догадаться, какое дерево стояло
перед окном у автора этой книги, клен или липа, ибо
все, что автор говорит о «всех» растениях, справедливо
либо по отношению к клену, либо по отношению к
липе, но не подходит ни к одному из остальных расте-
ний. Этот упрек в поспешных обобщениях, который
80 лет тому назад заслуживали ботаники, в'наше время
можно бросить еще очень многим даже образованным
людям, ибо они слишком склонны распространять на
все растения и на всех животных то, что справедливо
лишь относительно некоторых растений и животный.
Итак движение и раздражимость не дают нам доста-
точно точного признака для ясного разграничения цар-
ства животных и царства растений. Приходится обра-
титься к другим явлениям.
Убедившись в неправильности старых определений,
ученые открыли, что способ питания у животных и
растений весьма различен. В самом деле, наши растения
укреплены в почве посредством разветвленных корней
и простирают свои ветви и листья в окружающую
атмосферу. Они питаются водою и солями, которые они
всасывают корнями из почвы и, кроме того, газообраз-
ными веществами, которые они поглощают из воздуха.
Это совершенно достоверно известно из работ много-
численных исследователей, это подтверждается тысяче-
кратным наблюдением, которое может быть повторено
всяким. Итак растение питается веществами, которые
дает- ему безжизненная природа, растение в своем пи-
13
тании независимо от какого бы то ни было другого
живого существа.
Совсем иначе обстоит дело с животным. Тут мы вспо-
минаем наших кошек и собак, вспоминаем диких вол-
ков и львов. Это все хищники. Чтобы насытиться, они
должны непременно пожрать другое животное, они за-
висят в этом отношении от наличности другого пред-
ставителя животного царства. Правда, есть и более
мирные картины: заяц и корова, лошадь и.даже бе-
гемот не пожирают других животных, они питаются
только растениями. Но в том-то и дело, что и эти
более мирные представители животного царства все-
таки зависимы от наличности другого живого суще-
ства: они уничтожают растительный организм, как
хищники уничтожают животный организм. Из одних
лишь веществ мертвой природы, из газов и минераль-
ных солей ни одно животное не в состоянии построить
ни одного грамма своего организма. Итак установлено,
что растения питаются веществами, происходящими из
мира неживого, животные же все равно, будь они хищ-
ники или травоядные, нуждаются в других живых
существах для своего питания.
Как ни ясно такое разграничение, однако и оно
приложимо лишь к самым типичным представителям
обоих царств. Высказывая его как несомненную истину,
мы как будто распространяем его на все существа,
а между тем мы исходили из наблюдения того клена,
которой растет перед нашим окном, и той кошки, ко-
торая сидит на его ветвях. Существуют, однако, и
такие создания, относительно которых ученые и до сих
пор еще, несмотря на точнейшие наблюдения и иссле-
дования, не могут высказаться в категорической форме,
животные ли это или растения.
После продолжительных дождей часто можно видеть,
14
как но краям дорог в ухабах и выбоинах скопляегся
темпо-зеленая жидкость. Если взять каплю этой сли-
зистой жидкости и рассмотреть
то окажется, что в ней кишат
мириады маленьких зеленых
существ. Каждое.из них имеет
форму веретена', и носит на
переднем конце длинный жгу-
тик, при помощи которого оно
быстро плавает, непрестанно
вращаясь при этом вокруг
своей продольной оси. На пе-
реднем конце в прозрачном
поле лежит красное пятныш-
ко, это — маленький глазок.
Эти существа (евглена, рис. 4)
очень чувствительны к свету
ее под микроскопом,
и устанавливаются в воде та-
ким образом, что глазок всегда
обращен к источнику света.
Куда оно относится, к расти-
тельному или животному цар-
ству? На этот вопрос ответить
невозможно. Оказывается,
что это маленькое суще-
ство умудряется соединять оба
рода питания: обладая зеле-
ным веществом, оно питается,
наподобие растений, водой,
солями и газами, но на-ряду
с этим оно проглатывает и
Рис. 4. Евглена—организм,
одинаково способный питаться
по типу животного (заглаты-
ванием бактерий) и по типу
растения (водой, углекислотой
и неорганическими солями).
G—жгутик; В—сократитель-
ный пузырек, который перио-
дически опорожняется и по
всей вероятности играет роль
выделительного аппарата;гF!—
красное пятнышко—светочув-
ствительный аппарат; F—
зерна хлорофилла, при помощи
которых разлагается углекис-
лота и создается органиче-
ское вещество. Длина этого
организма в действительности
равна около г/2о миллиметра.
лакомые куски, попадающиеся ему в воде в виде
живых организмов, именно бактерий, которые еще
гораздо меньше ио размерам, нежели оно само.
15
Итак оказывается, что нет таких признаков, когорыс
сделали бы возможным ясное разграничение животного
и растительного царства. На первый взгляд такой ре-
зультат кажется малоутешительным. Ведь если бы
наука была призвана упразднять издавна установив-
шиеся понятия и затушевывать издавйа проведенные
пограничные черты, то она только производила бы пу-
таницу в наших .понятиях. Стоило ли бы тогда за-
трачивать столько труда на ознакомление с этой самой
наукой?
Однако на самом деле это не так. Ибо, указывая
на недопустимость такого резкого разграничения, наука
этим самым обращает наше усиленное внимание на
то коренное сходство, которое скрывается за видимым
различием. Как ни велика разница между типичным
растением и типичным животным, эта разница не долж-
на удерживать нас от попытки раскрыть то общее,
что лежит в основе обоих, что объединяет раститель-
ное и животное царство в одно единство, в царство
живых существ, в мир организмов. С этой
общей основой всего живого мы и должны ознакомиться.
1«
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ПРОТОПЛАЗМА, КАК ОСНОВА ЖИЗНЕННЫХ ПРОЯВЛЕНИЙ.
ЕЕ СВОЙСТВА: ПИТАНИЕ, РОСТ, РАЗДРАЖИМОСТЬ, СВОБОДНАЯ
ПОДВИЖНОСТЬ.
Всякий, кто слышит такое положение о единстве,
скрывающемся за видимым разнообразием, склонен
представлять себе дело так, что, несмотря на различие
во внешней форме, вещество, из которого построено
тело животных и растений, одно и то же. Правда,
нужно быть очень осторожным с такими положениями.
Ибо кто же не знает, что кора и древесина, из которых
состоит дерево, нисколько не похожи на мясо и кости,
составляющие главную массу тела животного. Однако
уже и тут мы снова считаемся только с узким кругом
наблюдения. Стоит лишь расширить этот круг, и мы
сразу увидим дело в другом освещении. Для этого не
нужно даже заниматься исследованием тысячи разных
существ; достаточно только продумать следующее.
И животное со своими мышцами и костями, и расте-
ние со своей корой и древесиной, ведь они не с самого
начала своей жизни таковы, какими мы привыкли цх
видеть. В жизни каждого животного и каждого расте-
ния есть такой период, когда они состоят лишь из
нежной, как бы слизистой материи. Не то же ли самое
известно нам о человеческом зародыше? Ведь и он не
имеет с самого своего зарождения готовых костей и
2
Теория эволюции.
17
мышц, нервов и волос. Все это лишь образуется посте-
пенно при развитии из яйца. Таким же образом лишь
постепенно и улитка приобретает свой домик, и цыпле-
нок свои перья, и дерево свою древесину и кору. Но
из чего же состоят животные и растения в этот период
своей жизни, когда они еще не имеют этих столь разно-
образных на вид частей?
Из таких соображений и вопросов стали ученые исхо-
дить в первой трети прошлого столетия, когда уже
перестали думать, что ботаник; это—человек, у кото-
рого имеется на чердаке склад засушенных трав, а
под черепной крышкой другой склад—латинских на-
званий этих трав. Это была та знаменательная пора,
когда во всех странах ученые прониклись взглядом,
что знать растительный и животный мир значит не
только иметь в своем распоряжении аккуратно разра-
ботанный каталог различных существ с указанием того,
на какую полку в музее следует положить каждое из
них, но что знать растительный и животный мир значит
еще проследить ту скрытую основу, которая скрывается
за видимыми проявлениями их жизни, то общее, что
связывает в одно целое все эти разрозненные проявле-
ния. Тут-то и оказалось, что существует вещество,
которое вполне заслуживает названия носителя жи-
зненных явлений, и которое является истинным
строителем всех разнообразных веществ, какие попада-
ются нам в теле взрослого животного и растения. Вот
это-то вещество и получило наименование «прото-
плазмы», что означает «первообразованное». Первона-
чально оно было применено к тому материалу, из кото-
рого состоят зародыши животных на самых ранних ста-
диях развития. Потом его перенесли и на то вещество,
из которого состоят микроскопически-малые организмы,
как, например, инфузории. Впоследствии оказалось,
18
что все разнообразны,: вещества, которые принимают
участие в построении тела животных и растений, что
все они возникают из того же вещества, из протоплазмы.
В этом можно убедиться, если рассматривать животное
и растение не в законченном виде, а в их постепенном
развитии и росте.
Яркие перья райских птиц, павлинов и колибри,
твердый панцырь черепахи и слоновая кость, мозг и
кровь, мышцы и шерсть, с одной стороны; твердое
ореховое дерево и вещество костянок, нежная мякоть
сочных плодов и легкая, как пух, хлопчатая бумага—
с другой,—все это не первоначальные вещества. Все
эти вещества постепенно развились в теле данных жи-
вотных и растений по мере их роста и развития. Из
чего же они развиваются? Не из чего иного, как из
того слизистого вещества, которое находится в нежных
яйцах животных и в наиболее защищенных внутренних
частях почек на дереве: эти нежные части состоят
еще целиком из протоплазмы. Маленький, почти не-
видимый комочек этой протоплазмы образует собою
исходный пункт для образования всякого живого су-
щества,—все равно, идет ли речь о микроскопической
инфузории или о гигантах растительного мира,—ма-
монтовых деревьях Калифорнии, достигающих ста де-
сяти метров (пятидесяти сажен) в вышину.
Все, что оказывается общим свойством растительного
и животного миров, все что нам приходится считать
характерными явлениями всего мира организмов, все
это суть не что иное, как основные свойства прото-
плазмы. Эти-то основные свойства протоплазмы и на-
кладывают особую печать на все живое.
Из таких основных свойств протоплазмы перечислим
пока только четыре: питание, рост, раздражимость и
свободную подвижность.
Г.)
Когда говорят о питании животного, то предста-
вляют себе прежде всего те внешние приемы, при по-
мощи которых оно завладевает пищей: если это жи-
вотное хищное, то представляют себе, как оно силой
или сноровкой добывает свою добычу; если это тра-
воядное, то представляют себе, как оно срывает или
обтачивает части растений, пережевывает их и т. д.
Но как ни существенны эти отправления для питания
данных животных, когда мы говорим вообще о питании
всех организмов, мы имеем в виду еще нечто иное.
Читатель, может быть, подумает, что он угадал нашу
мысль: мы хотим, конечно, напомнить о тех процессах
переваривания пищи, которые скрыты от наших взоров,
но не менее необходимы, чем самое поглощение пищи.
Однако мы и не это имеем в виду. Как ни важно
переваривание пищи при помощи желудочных и ки-
шечных соков, но и оно протекает неодинаково у раз-
личных животных. Мы говорим о питании, как об од-
ном из основных свойств протоплазмы, даже совер-
шенно независимо от того, принадлежит ли она телу
животного или растения. Тут, очевидно, речь идет об
еще более скрытом, но еще более всеобщем процессе,
который и представляет собою самую основу и в сра-
внении с которым даже скрытые процессы пищева-
рения являются только внешностью, обстановкой.
Самое существенное в процессе питания протоплазмы
это то поступление в нее извне различных веществ,
которые первоначально имеют иной состав и иное строе-
ние, чем сама протоплазма, но после некоторого пре-
бывания в ней приобретают строение и состав, свой-
ственные данной протоплазме. Они вначале не были
подобны протоплазме, а потом стали подобны ей; этот
чрезвычайно важный процесс носит название уподо-
бления, что и является правильной характеристи-
20
кой его. Часто принято вместо «уподобления употре-
блять термин «ассимиляция», выражающий то же
самое, но лишь в международно-научной форме. В сра-
внении с этим основным процессом уподобления все
прочие явления питания—лишь частности: схватыва-
ние добычи, разрывание и разжевывание ее, перева-
ривание при помощи пищеварительного сока и т. д.
Рис. 5. Амёба.УУ—ядро, U—сократительный пузырей.
В этих явлениях господствует величайшее разнообра-
зие. Сущность же основного процесса—ассимиляция—
везде одна и та же.
Простейшее животное (рис. 5) состоит из невидимого
простым глазом комочка протоплазмы. Часто у него
?ет даже особого ротового отверстия; оно обтекает своим
жидким телом добычу и вводит ее во внутрь своего
тела то в одной, то в другой части его поверхности.
21
Но раз э:о чужое тело попало внутрь протоплазмы,
то оно через некоторое время окажется уподобленным
протоплазме данного маленького хищника. Сложные
животные состоят из бесчисленного множества таких
комочков протоплазмы, из миллионов «клеточек», кото-
рые связаны между собою самым разнообразным спо-
собом. Наш мозг состоит из миллионов таких клеточек,
также и наши мышцы, наша кожа, наша печень,
почка и т. д. Когда мозг работает, он нуждается в
питании; то же самое относится, конечно, и к мышцам
и к железам. Но протоплазма наших мозговых и мы-
шечных клеточек не приходит в прямое соприкосно-
вение с тем хлебом и мясом, с горохом и салатом, ко-
торый мы принимаем в пищу. Поступившие в желудок
и кишечник пищевые вещества подвергаются пищева-
рению и превращаются в раствор сахара, белка, жира.
В этом состоянии они проходят сквозь клеточки, обра-
зующие слизистую оболочку кишечника, и поступают
в кровь. Кровь разносит их по всем органам; из крови
всякая мышечная и всякая мозговая клетка берет себе
те вещества, в которых она нуждается. И внутри
этих клеточек воспринятые ими вещества ассимилируют-
ся (уподобляются). Это значит, что в мозговой клеточке
чужое вещество принимает характер протоплазмы этой
мозговой клетки, а в мышечной—характер протоплазмы
мышечной клетки. То же самое происходит во всяком
другом органе нашего организма, то же самое проис-
ходит даже в клетках растений, которые в столь мно-
гих, даже коренных свойствах отличаются от наших
клеток.
Но не только тот способ' каким вещества попадают
в тело организма, характерен для питания живых су-
ществ. Не менее характерна и дальнейшая судьба этих
веществ. Когда вещество уподоблено веществу клетки,
22
оно разделяет его судьбу, а судьба эта известна: она
состоит в постоянном и непрестанном превращении,
приводящем в конце концов к обесценению его. Кто
нс вдумался глубже в физико-химическую природу
этих процессов, тому вся жизнь протоплазмы может
показаться картиной безумной и бессмысленной расто-
чительности. Не успеет простое вещество из окружаю-
щего мира с большим трудом уподобиться, превра-
титься в чрезвычайно сложное вещество самой прото-
плазмы, как уже начинается его разрушение, как
будто протоплазма торопится освободить место для все
новых и новых масс окружающего вещества, которые
должны быть вовлечены в водоворот этого обмена ве-
ществ. Искусно построенное вещество протоплазмы под-
вергается химическим разложениям (при содействии
воспринятого извне кислорода) и спускается все ниже
и ниже по лестнице веществ, т.-е. расщепляется на
частички все менее и менее сложного химического строе-
ния. Наконец, возникают такие вещества, которые не-
пременно должны покинуть организм, чтобы он не
погиб от самоотравления; отсюда чрезвычайная важ-
ность деятельности органов выделения (почка).
Если мы вышеописанный процесс, приводящий к обра-
зованию сложно-построенной протоплазмы, назвали ас-
симиляцией, то этот обратный процесс, процесс само-
произвольного разрушения протоплазмы приходится
назвать «диссимиляцией», ибо тут вещество, шаг
за шагом становится все менее и менее подобным про-
топлазме, носительнице жизненных явлений.
В деталях и это выделение продуктов распада очень
различно у разных существ. У простейших организмов
эти продукты выделяются прямо на всей поверхности
тела, у сложных эта работа выполняется специальными
органами, имеющими очень сложное внутреннее строе-
23
ние,—почками. Различны также и способы добывания
кислорода и снабжения им различных частей тела.
У одних этот кислород впитывается всею поверхностью
тела, у других он воспринимается особыми, очень
сложно устроенными органами — жабрами или легки-
ми—и разносится по телу кровеносными сосудами. Но
самая суть и в этих случаях везде одна и та же, а имен-
но—необходимость кислорода и его важная роль в этом
процессе диссимиляции.
Таким образом понятие питания приходится сильно
расширить, чтобы охватить им все существенные сто-
роны явления. Мы говорили о питании, теперь же мы
можем говорить об обмене веществ. Ибо мы рас-
сматривали не только самое поглощение пищи и пе-
реваривание ее, но и ряд других процессов. Обмен
веществ во всем целом складывается из питания в
тесном смысле (т.-е. переработки пищи), распределения
питательных веществ в организме, дыхания и выде-
ления вредных продуктов диссимиляции. У нас орга-
нами этих процессов служит весь пищеварительный
канал, начиная со рта и кончая заднепроходным от-
верстием, при чем к этому каналу причисляются и все
придаткй его, как печень, слюнные железы, подже-
лудочная железа и т. д. Затем, конечно, сердце и
кровеносные сосуды, от самых больших и до самых
мельчайших; далее легкие и почки. Но так как мы
говорим об обмене веществ, об ассимиляции и дисси-
миляции также по отношению к простейшим животным,
у которых не может быть и речи о желудке и сердце,
о легких и почках, то из этого уже следует, что только
обстановка процессов ассимиляции и диссимиляции у
разных существ различна, сущность же остается повсю-
ду одна и та ясе.
Но если это беспрестанное построение и разрушение
2-1
протоплазмы есть самое характерное и самое всеобщее
отличительное свойство живых существ, то что же в
них постоянно, • что же составляет их неизменную сущ-
ность?—вот вопрос, который, несомненно, задаст нам
всякий читатель. И этот самый вопрос уже неодно-
кратно задавали себе философы и естествоиспытатели.
Кто вдумался в сущность этого процесса обмена ве-
ществ, тот не может не заметить, что тут существует
какое-то странное противоречие. Организм как будто
существует довольно продолжительное время, а между
тем он как бы ежеминутно умирает, чтобы вновь воз-
родиться. Один философ даже выразил этот результат
наблюдения в такой форме: «живо лишь то, что по-
стоянно разрушается!». Другие пытались найти в не-
живой природе явления, которые в этом отношении
имели бы некоторое сходство с живым организмом. Они
сравнивали его с пламенем или с водоворотом быстро
текущей реки. В самом деле, до тех пор, пока пламя
продолжает гореть, оно кажется нам все одним и тем
же, а, между тем, мы знаем, что его сущность состоит
из постоянного уничтожения притекающих к нему
извне частичек. В каждый момент частички другие,
но пламя все то же. И в водовороте можно наблюдать
то же самое; он может долго оставаться на одном и
том же месте и иметь одну и ту же форму, а между
тем частички воды, из которых он состоит, ежеминутно
меняются.
Как ни наглядны такие сравнения, они, однако, не
выражают сути дела. Чтобы понять это, нам необхо-
димо обратиться к другому основному свойству про-
топлазмы—к росту.
Затраты протоплазмы не всегда точно равняются ее
приходу. Очень часто она уподобляет большее коли-
чество вещества, нежели опа затратила в то же время.
25
Тогда в ней появляется избыток вещества, она растет.
Но этот рост совершается по очень своеобразному спо-
собу. Вновь прибывшие частицы не откладываются в
каком-нибудь одном углу протоплазматического тела,
а напротив, проникают всю протоплазму, которая уже
раньше тут была. Поэтому вновь уподобленную прото-
плазму нельзя отличить от старой, от той, из которой
раньше состояло то же тело.
Можно наглядно представить себе этот рост таким
образом: старые частички протоплазмы раздвигаются
немного по сторонам и дают место вновь вступающей.
Рост совершается не путем наложения новых слоев из-
вне, не путем оппозиции, как говорят в науке, а
как бы извнутри. Отсюда понятно, что, несмотря на
постоянное введение нового вещества, свойства всего
целого остаются неизменными, ибо новое вещество под-
чиняется старой структуре, прилаживается к ней. Если
из какого-нибудь старинного дома вынимать отдель-
ные кирпичи и всаживать вместо них новые, совер-
шенно одинаковой формы и состава, то стиль постройки
не изменится. Так и общая форма организма и ее
внутренняя структура не изменяется, несмотря на то,
что ежеминутно новые части вводятся во все его органы.
(Этот способ роста получил в науке название и н т у с-
сусцепции.)
Не только ассимиляция, диссимиляция и рост про-
топлазмы имеют одинаковый характер у всех орга-
низмов; то же самое приходится сказать и о раз-
дражимости: как ни различна внешняя форма,
проявляющаяся в различном устройстве органов чувств
и их отправлений, раздражимость, как основное свой-
ство протоплазмы, имеет у всех живых существ оди-
наковый характер. Знаменитый французский естество-
испытатель Клод Берпар доказал это положение ипте-
26
ресным опытом, одним из наиболее знаменательных в
науке девятнадцатого столетия.
Всякому известно в наше время, что вдыханием па-
ров хлороформа, или эфира можно сделать человече-
ский организм нечувствительным к боли. В таком со-
стоянии наркоза можно производить самые сложные
операции, удалять части важных органов; пациент не
жалуется на боль, ибо не чувствует ее. Клод Бернар
подвергнул стыдливую мимозу, о которой у нас уже
была речь выше, действию паров эфира. Растение поме-
щено было под стеклянный колпак, под который была
положена губка, напоенная эфиром. Что же оказалось?
Растение лишилось своей чувствительности; его можно
было ударять по листьям сколько угодно, оно не про-
изводило своих характерных движений листьями. Лишь
после того, как мимозе дали возможность снова по-
дышать некоторое время свежим воздухом, она вышла
из состояния наркоза и снова приобрела свою чувстви-
тельность к побоям.
Итак, в старую формулу Линнея: «камни растут,
растения растут и живут, животные растут, живут и
чувствуют»,—приходится внести некоторые, и притом
довольно существенные поправки. Во-первых, раздра-
жимость есть всеобщее свойство протоплазмы, из ко-
торой построены живые существа. Во - вторых, на
место неопределенного выражения «живут» нам прихо-
дится поставить целый ряд явлений, более точно обо-
значенных: обмен веществ, рост, движение, раздражи-
мость. А что касается роста камней, то и это выра-
жение способно только вызвать недоразумения. Ибо
рост живых существ совершается, как мы видели, на
особый манер, путем интуссусцепции. Этот способ роста
не имеет никакого сходства с ростом минералов, если о
таковом вообще можно говорить.
27
Твердый, как железо, и прозрачный, как вода, горный
хрусталь может пережить тысячелетия, даже миллио-
ны лет. Он не осужден на вечное саморазрушение, на
вечное и непрестанное разложение своего вещества. Но
он зато и не имеет того самодеятельного роста, какой
мы находим у живой протоплазмы. Когда, появляется
откуда-нибудь приток нового вещества (окиси крем-
ния), то это новое вещество накладывается в виде све-
жих слоев на старое вещество кристалла. Но новые
частицы не вкраплйваются в промежутки между ста-
рыми. И они, так же как и старые частицы, не под-
вержены неминуемому распаду, не вовлекаются в водо-
ворот обмена веществ. «Живо только то, что постоян-
но разрушается».
28
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ОРГАНИЗАЦИЯ ПРОТОПЛАЗМЫ.
Чем больше мы отвлекаемся от внешних проявлений
жизни и стараемся заглянуть в суть процессов, лежа-
щих в их основе, тем более сходства между растениями
и животными мы открываем, тем более выступает перед
нами единство мира организмов. При этом, как и сле-
довало ожидать, перед нашим взором раскрывается
глубокая пропасть, отделяющая мир организмов от ми-
ра минералов. Вполне естественно поэтому, что мы
должны уяснить себе, в чем же заключается это корен-
ное различие между минералами, с одной, и живыми
существами, с другой стороны. Что разделяет живое
от мертвого? Существуют ли особые химические эле-
менты, принимающие участие в построении тела жи-
вотных и растений, но не встречающиеся ни в одном
минерале?—таков первый вопрос, который мы есте-
ственно задаем себе. На этот вопрос приходится отве-
тить отрицательно.
Химия—наука о веществах и о законах превраще-
ния веществ—давно уже задалась целью разлагать все
доступные нам тела на их составные части и вновь
составлять их из этих составных частей. Действуя на
тела то высокой температурой, то электричеством, то
соприкосновением с другими телами, удалось обнару-
жить, что вещество живых организмов так же, как
29
и вещество большинства минералов, может быть раз-
ложено на такие составные части, которые уже не раз-
лагаются более, каким бы химическим воздействиям
их ни подвергать. Такие вещества, которые в настоя-
щее время не поддаются разложению на составные
части, называются веществами простыми или элемен-
тами. Те же вещества, которые слагаются из двух
или более элементов, называют сложными веществами,
или химическими соединениями. В настоящее время
известно восемьдесят восемь таких химических эле-
ментов. Но огромное большинство известных ныне эле-
ментов попадается в природе лишь в очень незначи-
тельных количествах. Почти все тела окружающей нас
природы, воздух, вода, минералы, горные породы и
живые существа состоят из смесей или соединений
лишь небольшого количества химических элементов.
Назовем для примера некоторые из них: 1) кислород,
газообразный элемент, в котором мы нуждаемся для
дыхания, и который составляет в различных соедине-
ниях около половины всей массы нашей планеты;
2) кремний (силиций), дающий в соединении с кисло-
родом горный хрусталь и составляющий не менее чет-
верти всей массы земли; 3) алюминий (глиний), ме-
талл, который в настоящее время благодаря своей де-
шевизне все больше и больше начинает входить в
употребление; он составляет свыше семи процентов
всей массы земли; 4) углерод, попадающийся в чистой
форме в виде графита и алмаза и который особенно
важен в своих соединениях: около половины веса вся-
кого живого существа (из которого, однако, предвари-
тельно удалили воду) составляет именно углерод;
5) азот, составляющий четыре пятых нашей атмосферы
и также одну шестую веса селитры и принимающий
участие в построении тела всякого живого существа.
30
Напомним еще о столь важных элементах как водород,
сера, фосфор, железо, кальций, магний и др.
Итак существуют ли такие химические элементы,
которые попадались бы исключительно в живых суще-
ствах и составляли бы, так сказать, привилегию орга-
низмов? Нет, таких элементов не существует. Те же
самые элементы, которые слагают из себя минералы,
попадаются и в живых существах. Правда, разнообра-
зие химических соединений, которые попадаются в жи-
вых веществах, почти бесконечно. Но подобно тому,
как трех десятков букв нашего алфавита достаточно что-
бы сложить почти бесконечное количество слов и выра-
жений, так и немногих элементов оказалось вполне
достаточно для образования огромного множества раз-
нообразных веществ животных и растений. Эти эле-
менты, слагающие тело живых существ суть: угле-
род, азот, кислород, водород, сора, фосфор, хлор, фтор,
магний, железо, кальций, иод и др. Но ведь это те
самые элементы, которые мы на каждом шагу находим
в наиболее распространенных минералах и которые да-
же образуют огромные залежи: железных и марган-
цевых руд, серы, известняка и т. д.
Ученые уже давно убедились в том, что особых хи-
мических элементов, созданных специально для орга-
низмов, не существует. Да ведь иначе и не могло
бы быть. Ведь мы уже знаем, что все живые суще-
ства всечасно и беспрестанно поглощают из окружаю-
щей природы различные вещества и путем уподобления,
превращают их в живую протоплазму. Мертвое веще-
ство непрестанно вовлекается в водоворот обмена ве-
ществ живого организма, принимает некоторое время
участие в построении живого тела й затем снова по-
кидает его, быть мо'жет, лишь для^ того, чтобы в бли-
жайший момент снова быть поглощенным другим жп-
31
вым существом и снова служить материалом для его
питания и жизни. Как же можно при этих обстоя-
тельствах говорить об особых элементах, которые со-
держались бы только в живых существах и никогда
не попадались бы в мертвых телах.
Можно высказать и иную еще догадку. Пусть хими-
ческие элементы одни и те же как в мире минералов,
так и в мире организмов, но не образуют ли эти самые
элементы в живых существах совершенно иных соеди-
нений, таких, которые никогда не могут образоваться
вне живого существа. Действительно, оказалось, что
такие вещества, как сахар, белок, крахмал, жиры, не-
которые красящие вещества и др., попадаются нам в
природе исключительно в живых существах. Из этого
неоспоримого факта многие'заключали,' что живые су-
щества обладают как бы особыми секретами, при по-
мощи которых они слагают из общераспространенных
элементов особые, им одним свойственные соединения.
Если бы это оправдалось, то пришлось бы предполо-
жить, что в живых существах химические элементы
подвергаются не таким или не только таким воздей-
ствиям, каким мы подвергаем их в наших химических
^лабораториях, когда хотим произвести сложение или»,
разложение вещества. Это особого рода воздействие,
которое будто бы составляет секрет организма, было
названо жизненной силой, а вещества, которые
будто бы лишь под влиянием этой жизненной силы
• возникают, были названы органическими. Это
последнее название сохранилось и поныне, так как
и ныне говорят, например, что сахар есть соединение
органическое, а мел—неорганическое. Но смысл, ко-
торый придается этим выражениям, теперь совсем иной.
Мы понимаем под органическими веществами такие со-
единения. которые в природе попадаются толь-
32
ко в организмах, но мы при этом нс предста-
вляем собе, что только организмы обладают секретом
их изготовления. Ибо такое представление оказалось
слишком поспешным и совершенно неправильным вы-
водом. Уже в 1828 году немецкому химику Вёлеру
(Wohler) удалось доказать, что можно без всякого
участия живого организма изготовить путем синтеза
(т.-е. путем сложения элементов) такое несомненно
«органическое» вещество, как мочевину. Эта моче-
вина принадлежит к числу важнейших составных ча-
стей тех выделений, которые образуются в органах жи-
вотного при диссимиляции и которые непременно долж-
ны покинуть организм. Человек выделяет в моче еже-
дневно около 30—35 граммов мочевины, в которых за-
ключается около 14—15 граммов азота, т.-е. почти столь-
ко же, сколько в течение дня поступает к нам в виде
азотистых пищевых веществ (мясо, горох и др.). За
этим важным синтезом, которым открылась новая эпоха
в истории химии, последовал ряд других. В наше вре-
мя известно, что и сахар, и спирт, и многочисленные
красящие вещества можно искусственно изготовлять из
их элементов или из таких соединений, которые ни-
когда не побывали в теле животного организма. В на-
стоящее время на очереди стоит искусственное изго-
товление каучука и белковых соединений.
Правда, многие и теперь еще не отказались от мы-
сли, что в живых существах действует особая «сила»,
которая, не в пример другим формам физических и
химических сил природы, способна совершать чудеса:
преодолевать такие препятствия, какие непреодолимы
для других сил природы, руководить ростом и разви-
тием живых существ и т. д. Однако все такие предста-
вления не только отвергнуты наукой по существу, но
до сих пор не внесли в науку ни одной плодотворной
з
Теория эволюции.
33
мысли и ни одного нового приема исследования. Ибо
в огромном большинстве случаев те, которые говорят
об этой «силе», даже не делают попытки указать, ка-
ким же законам подвержена ее деятельность и чем она
отличается от других сил природы. А такая сила, за-
коны которой нам неизвестны, да и не поддаются изуче-
нию, такая сила нам ровно ничего не объясняет. Мало
того, большинство приверженцев этой «жизненной си-
лы» прибегают к ее помощи именно в тех случаях,
когда то или иное явление кажется очень трудно объ-
яснимым на основании всего, что ныне известно о дру-
гих силах природы. Таким образом вместо того, чтобы
сказать: «мы этого явления ныне еще не можем объ-
яснить», они говорят: «мы объясняем себе это явление
действием жизненной силы». Никто, однако, не .станет
утверждать, что наука может хоть что-нибудь выиграть
от таких объяснений. Негру, который объясняет себе
действие непонятных для него механизмов, как паро-
воз или автомобиль, вмешательством нечистой силы,
тоже, пожалуй, кажется, что этим объяснением он
чего-то достиг. Но это тоже только кажется. Ибо до
тех пор, пока не выяснено, каким образом эта нечистая
сила производит в одном случае одно, в другом—дру-
гое действие, до тех пор дело остается темным. А с
того момента, как доказано, что там эта нечистая сила
действует по таким-то, а тут по таким-то законам, с
этого самого момента нечистая сила перестала быть
таковою.
Оставаясь на почве науки и здравого смысла, при-
ходится признать, что ни вещества, из коих построены
организмы, ни законы, которым подвержены превра-
щения этих веществ, не отличаются коренным образом
от тех, которые известны нам в мире неорганическом
или в так называемой мертвой природе. Ио что дей-
4
ствительно очень своеобразно у живых существ, это—
тонкое внутреннее строение протоплазмы, которого
нельзя подделать искусственно. Правда, химически
протоплазма представляет собою смесь белковых ве-
ществ. Но в тот день, когда искусственное синтетиче-
ское изготовление белков станет совершившимся фа-
ктом, будет ли это значить, что можно искусственно
изготовить протоплазму? Конечно, нет. Все, что удает-
ся видеть при помощи сильно увеличивающих микро-
скопов, и то, что приходится предполагать относитель-
но еще более мелких частичек, которые невидимы даже
с помощью сильнейших увеличений, все это указывает
на чрезвычайно сложное внутреннее строение, которое,
по всей вероятности, и является причиной своеобразной
природы организмов. Это особое, чрезвычайно слож-
ное расположение частичек вещества в протоплазме
принято называть ее «организацией». Чтобы предста-
вить себе суть этой организации, прибегают к сравне-
ниям. Сравнивают, например, организмы с машинами,
в которых ведь совершенно определенные вещества,
при содействии совершенно определенных сил, также
часто проявляют, смотря по расположению частей, раз-
нообразные, подчас даже «таинственные» действия.
Таинственными они кажутся тому, кто не знает рас-
положение их внутренних частей. Вспомним наши кар-
манные часы. Вещество, из которых они состоят, нам
известно; законы, которым подвержены зубчатые ко-
леса и рычаги, известны нам также у более простых
машин, не кажущихся нам непонятными. Но что имен-
но эти законы, приложенные к этим веществам, про-
изводят именно данное действие, указывают время, это
основано на расположении частей в часах, на том, как
рычаги и колеса соединены между собою в одно целое,
корочр говоря, на организации часов. Как бы точно
3'
35
К1
Рис. 6. Куриное яйцо. Из прото-
плазмы состоит только маленький
пузырек К/ (насид), остальное
состоит из органического, но не
организованного вещества. L—
воздушная камера, Ks—известко-
вая скорлупа. л—белок, wD и
д!)—желток яйца.
мы ни исследовали химическую природу веществ, из
которых состоят часы, как бы точно мы ни•знали за-
конов рычагов,—если мы не знаем каково специаль-
ное расположение и какова связь частей в данном
случае, то мы не понимаем часов. Ведь те же
самые основные части при другом расположении про-
изводят совершенно иное действие, они служат частями
ротационной машины или пишущей машины, или па-
ровика и т. д.
Протоплазма организована; в этом, так сказать, ее
секрет. Кто хочет наглядно
представить себе разницу
между «организованным»
и «неорганизованным» тот
пусть вспомнит как выгля-
дит куриное яйцо (рис. 6)
в свежем состоянии, и во
что оно превращается после
насиживания. Как белок, так
и желток свежего яйца со-
стоит из белковых веществ.
Но это белковое вещество
белка и желтка—не органи-
зовано. Из него одного ни-
когда не мог бы развить-
ся живой цыпленок. Белок
и желток не состоят из протоплазмы. Из организован-
ной протоплазмы состоит лишь то маленькое светлое
пятнышко, которое плавает .на одном полюсе жидкого
желтка и обыкновенно называется насидом. Этот на-
сид и представляет собою ту живую и способную к
развитию клеточку, которая отделилась от материнского
организма, чтобы дать начало новому животному. Ко-
гда яйцо насиживается, все равно естественным, обра-
36
зом (т.-е. наседкой) или искусственным, то эта малень-
кая клеточка организованной протоплазмы делится на
миллионы новых клеточек, и эти новые клеточки погло-
щают окружающий их желток, а потом и белок и
усваивают его. Только при этом усваивании вещество
белка и желтка превращается в организованную про-
топлазму. Количество организованной протоплазмы
возрастает здесь на счет поглощаемого питательного
вещества. Все, что мы находим у вылупившегося цы-
пленка, возникло из протоплазмы: кости, перышки,
чешуйки на ногах, роговая оболочка клюва и т. д.
Если здесь находятся уже неживые, неспособные к
делению и раздражимости элементы, то они возникли
путем деятельности протоплазмы, они одно время были
составною ее частью. Из этого примера ясно видно,
что пропасть, отделяющая организмы от царства ми-
нералов, есть пропасть между организованным
и неорганизованным. Дело не в том, орга-
ническое ли это соединение или неорганиче-
ское!, а в том организовано ли данное органи-
ческое вещество или не организовано.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ОБ ОСОБЯХ (ИНДИВИДАХ) И СПОСОБЕ ИХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ.
Мы узнали, что протоплазма является истинным но-
сителем жизненных явлений. Своею способностью к
столь сложным и удивительным отправлениям про-
топлазма обязана, повидимому, своему тонкому строе-
нию или своей организации. Но мы не станем дольше
останавливаться на явлениях невидимых, а обратимся
к видимым проявлениям.. Прежде всего, протоплазму
мы встречаем в очень своеобразном распределении, а
именно—всегда только в виде изолированных друг от
друга скоплений, в виде особей или индивидов.
В этом тоже проявляется одно из коренных различий
между живым и мертвым, между миром организован-
ных существ и миром минералов. Когда мы делаем
заказ на известняк, мрамор, серный колчедан или ка-
менную соль, то мы можем требовать себе эти веще-
ства в больших или меньших кусках, смотря по цели
данного производства, смотря по тому, что мы соби-
раемся делать с этим материалом. Так, если мрамор
нужен для статуй крупных размеров, то мы потребуем,
чтобы в каменоломне был добыт кусок соответственной
величины. Если же этот мрамор должен служить для
химических превращений на заводе, то та же самая
масса может составиться из тысячи маленьких оскол-
ков. Итак тут заказчик имеет возможность выговорить
38
большую или меньшую величину кусков, из которых
должен составиться требуемый вес материала—серного
колчедана, мрамора, серы, известняка или каменной
соли.
Совсем иначе обстоит дело с живыми существами.
Кто заказывает тонну трески, тот знает заранее, что
доставленная масса рыбы по необходимости, должна
составиться из некоторого, более или менее определен-
ного количества экземпляров этой рыбы. Ибо, не-
которая средняя величина особей этой рыбы дана от
природы. Если это треска океаническая (из Атланти-
ческого океана и Немецкого моря), то самые большие
экземпляры будут свыше Р/г метра длины и до 35 ки-
лограммов весом; если же это прибрежная треска Бал-
тийского моря, то самые большие экземпляры не превы-
шают Уг метра в длину и (соответственно этому) веса
в 4 килогр. Итак, можно выломать в ломке мрамора
кусок этого материала весом в несколько тонн, но еще
ни одному миллиардеру не довелось получить для
своей кухни одну особь трески весом в тонну или дли-
ною в 20 метров. Тонну трески приходится, по необ-
ходимости, составить из известного количества обосо-
бленных существ, особей или индивидов данной ры-
бы. Правда, количество их может колебаться в зави-
симости от того, станут ли выбирать только отборных,
крупных особей или наоборот очень мелких. Но и в
том и в другом случае произволу положен предел.
Итак протоплазма находится на земле хотя и в огром-
ном количестве, но не в виде неопределенных масс,
из коих можно добыть любой величины куски, а в
виде отграниченных, единичных существ. Как ни ве-
лика разница между микроскопически малой бакте-
рией и гигантским китом, но и тот и другой—особи,
индивиды.
39
Буквально, индивид означает неделимое. Но
это понятие не следует брать в буквальном смысле.
Ибо, кто же нс знает, что любое животное можно раз-
делить на любое количество частей. А' кто этого не
знает, тот может поучиться у первого встречного мяс-
ника. К тому же известно, что даже ничтожно малень-
ких инфузорий, которых простым глазом даже и вовсе
не видать, и тех удалось с помощью очень нежных
инструментов разрезать на несколько частей, чтобы за-
тем наблюдать, как отделенные части снова вырастают
в целые инфузории. Итак индивид является неде-
лимым не в прямом смысле слова, а лишь в косвен-
ном. Тут важна не неделимость, а внутреннее един-
ство и известная независимость от всего постороннего.
Индивид представляет собою нечто законченное, цель-
ное; к нему нельзя ничего прибавить и от него уба-
вить, не изменяя при этом некоторых из его самых
существенных свойств. В числе этих существенных
свойств мы находим, между прочим, и известную сред-
нюю величину. Даже те мамонтовые деревья Калифор-
нии, которые достигают высоты в 112 метров и такой
толщины, что через одно дерево может быть проложен
туннель для почтовой дороги, даже и эти колоссы
имеют известный предел роста, которого они не могут
переступить. Что у каждой породы рыб и птиц, де-
ревьев и трав есть своя средняя и своя предельная
величина в этом снова сказывается принципиальное
различие между организованным и неорганизованным
миром. Один кристалл горного хрусталя может по ве-
су в миллионы раз превосходить другой кристалл того
же горного хрусталя. Оба состоят, однако, из одного
и того же вещества, оба рбладают совершенно одина-
ковыми свойствами. Но в числе этих постоянных
свойств в мире минералов средняя величина не играет
40
роли. Но разве кто-нибудь слышал о лошади, которая
ростом или весом превосходила бы всех своих това-
рищей по породе в тысячу раз? И ни одна зрелая
щука не будет в тысячу раз больше другой зрелой
особи своей породы.
В этих особях или индивидах, в виде каковых мы
находим все организованное на земле, есть еще одна
замечательная черта; это—способ их возникновения.
А именно, всякая такая особь берет свое начало не-
пременно от другой особи. Ни одно существо не воз-
никает иначе, как путем размножения другой особи.
Это—основной закон, которому подвержено все живое;
это такое же общее положение, как то, что все живые
существа состоят из протоплазмы. Опять - таки для
уяснения этого закона мы можем обратиться за сравне-
нием к миру кристаллов. Известно, что поваренная соль
кристаллизуется в виде правильных кубов. Если нам
понадобится иметь такой кубик соли, то мы можем
приготовить его себе из составных частей этого
вещества. Мы возьмем, например, раствор соды и при-
бавим к нему раствор соляной кислоты. Смесь сперва
немного зашипит, а когда шипение пройдет, то останет-
ся прозрачная бесцветная жидкость. Когда она через
некоторое время испарится, то образуются кубики соли.
В данном случае мы воспользовались своими хими-
ческими познаниями, чтобы изготовить определенный
предмет)—соль. Мы знали, что в поваренной соли за-
ключается два элемента, из коих один содержится в
соде, другой—в соляной кислоте. При соприкосновении
этих двух веществ произошло соединение, а затем но-
вое вещество выкристаллизовалось в определенной фор-
ме, которую это вещество принимает всегда, когда оно
имеет возможность выделиться в виде кристаллов. Но-
вое вещество образовалось там, где его еще не было
41
и в помине, а были только его составные части, его
элементы в совсем ином распределении.
Совершенно иначе обстоит дело у живых существ.
Если мы хотим получить канарейку, то мы должны
иметь для этого яйцо, возникшее от спаривания двух
канареек. Такое яйцо мы можем поместить в опреде-
ленные температурные условия (в термостат) и
подвергнуть искусственному высиживанию. То же са-
мое, конечно, с соответственными поправками, можно
сказать и о курице и гусе, и о форели, и о морском
еже. Необходимо иметь оплодотворенные яйца данных
животных для того, чтобы получить при естественных
или искусственных условиях новые особи их. У тех
животных, которые не несут яиц, а вынашивают их в
утробе, дело обстоит иначе лишь в смысле внешней
обстановки, суть же и тут та же; ибо и тут новый
организм развивается только из оплодотворенного яйца.
А это яйцо ведь тоже в свое время отделилось от
яичника живого существа данного вида и оплодотво-
рено было сперматозоидом, выделившимся от семен-
ника другой особи того же вида.
Во всех рассмотренных примерах приходилось указы-
вать на оплодотворение яйца, так как мы упоминали
животных с раздельными полами, у которых для про-
изведения новой особи необходимо содействие двух осо-
бей, самца и самки. Но для рассматриваемого вопроса
даже это обстоятельство не столь .существенно; нельзя
сказать, что всякий индивид непременно имеет отца
и мать, но можно сказать, что всякий индивид по-
является на свет вследствие размножения другого ин-
дивида. У травяных вшей или тлей в течение лета
наблюдается возникновение целого ряда поколений, ко-
торые появляются на свет путем размножения. Но это
размножение происходит очень своеобразно: все насе-
42
комые этих летних поколений развиваются из неопло-
дотворышых яиц. В это время года самцов вовсе не
существует, а есть только самки. Из их яиц 'возни-
кают снова самки и т. д., поколений шесть или восемь.
Лишь к осени появляются и самцы, и тогда-то в тех
самках образуются другого рода яйца, нуждающиеся
в оплодотворении, но зато и пригодные для перези-
мовки. Итак здесь не оплодотворение является суще-
ственным, а то, что это яйцо все же отделилось от тела
другой тли, другого организма. Даже больше: есть
множество животных, у которых не может быть и речи
о яйцах. Крошечные инфузории, которых и видно-то
только с помощью микроскопа, появляются на свет в
сущности, не иначе, как и другие животные; ибо и
эти особи берут начало от других живых особей, им
подобных. Только там, где уже есть налицо одна инфу-
зория, может появиться еще одна. Инфузория делится
по длине или по ширине на две части. Около часа,
а иногда до двух часов обе части еще связаны, пока,
наконец, не наступит момент расходиться. Мгновение,
происходит полный разрыв и на месте одной инфу-
зории мы видим двух.
Итак не всякое живое существо имеет отца и мать, не
всякое живое существо происходит от яйца, но всякое
живое существо возникает не иначе, как в процессе
размножения. Нет новообразования живой особи, а есть
только рождение от другой живой особи.
Это познание факта, что всякое живое существо, ко-
торое мы встречаем ныне на земле, возникло непремен-
но от другого живого же существа, имеет коренное
значение как для пауки, так и для практической жи-
зни. Могло бы показаться, что это столь элементарная
вещь, что не стоит на ней так долго останавливаться.
Однако это не совсем верно. Стоит только заглянуть
43
ё историю естествознания, чтобы убедиться, что этоТ
взгляд далеко не всегда пользовался всеобщим призна-
нием. Так древне-греческий философ, Аристотель, счи-
тающийся основателем зоологии, нисколько не сомне-
вался в том, что дождевые черви зарождаются от ила.
Через все средние века и почти до конца XVII века
даже ученые верили, что мыши зарождаются из гряз-
ного белья, муки и т. п., а паразиты человека—из пота.
Испанские мореплаватели сделали наблюдение, что вся-
кий раз, когда они пересекают экватор, они освобо-
ждаются от своих вшей. Покуда они находились по
ту сторону экватора, эти паразиты оставляли их в по-
кое. Но, как только они на обратном пути снова пе-
ресекали экватор и попадали в северное полушарие,
незванные гости снова появлялись. Отсюда заключали,
что они образуются из человеческого пота. На этом
представлении основан один интересный эпизод в «Дон-
Кихоте». Не побывав еще и двух суток в пути, рыцарь
печального образа думает, что он уже находится в
жарких, тропических странах. И он приказывает сво-
ему простодушному оруженосцу Санхо-Панса погля-
деть не пересекли ли они уже экватора, т.-е. попросту
говоря, посмотреть, есть ли у него еще вши! Известно,
что результат этой пробы оказался мало отрадным для
рыцаря печального образа и не очень лестным для
его оруженосца.
В наше время существуют гораздо более точные сред-
ства для установления географического положения. Но
и в наше время несомненно есть еще очень многие,
которые верят, что вши и другие паразиты зарождают-
ся прямо из соков человеческого тела. Да и этому
нечего удивляться. Ведь еще не далее как сто лет
назад даже серьезные ученые еще верили, что кро-
шечные инфузории, которые наблюдаются в гниющих
44
настойках, зарождаются в них из неорганизованного
вещества. То, что относительно более крупных живот-
ных оказалось неправильным, все еще считалось воз-
можным по отношению к столь маленьким
как инфузории, бактерии и
Опровержением это-
го предрассудка чело-
вечество обязано вели-
кому французскому ис-
следователю Пастеру.
Путем продолжитель-
ных п остроумно по-
ставленных опытов, оп
доказал, что если такую
наливку или настойку
так плотно закупорить,
что в нее снаружи
не может попасть пи
одной инфузории, то
даже по истечении не-
скольких недель и ме-
сяцев в данной настой-
ке не появится ни од-
ной инфузории. Отсюда
стало ясно, что и инфу-
организмам,
т. п.
7. Туфелька, как пример инфузо-
появляющихся в большом количе-
в настойке. Чтобы обнаружить этих
Рис.
рий,
стве
животных достаточно уже посмотреть
под микроскопом каплю воды, в которой
около недели стояли цветы (летом). Длина
животного от до 1/3 милиметра.
зории не появляются
на свет иначе, как пу-
тем размножения ро-
дительских инфузорий
Обозначения: v — сократительные пу-
зырьки, та—большое ядро, mi—малое
ядро, п—пузырьки, в которых перева-
ривается пища, а—заднепроходное от-
верстие.
(рис. 7).
Существуют и такие организмы, по сравнению с ко-
торыми даже инфузории могут показаться великанами.
Это—бактерии, которыми очень многие инфузории пи-
таются. Когда мы наблюдаем накопление большого ко-
45
личества инфузорий в гниющей жидкости, то это имен-
но тем и объясняется, что бактерии, производящие
гниение, своим присутствием создали возможность для
развития такого большого количества инфузорий. Сна-
чала попали в эту жидкость бактерии (рис. 8). Они
сильно размножились путем деления. Затем из воз-
Рис. 8. Л — бактерия в деятельном
состоянии, со жгутиком. В и С—та
же самая в двух последовательных
стадиях деления. D—бактерия из
болотной воды. А'—другой вид бакте-
рий, с многочисленными жгутиками.
духа попала одна инфузория. При наличности обиль-
ной пищи одна инфузория может в течение недели
произвести около восьми тысяч потомков. Отсюда по-
нятно накопление большого количества и тех и других
организмов. Если такую настойку тотчас по изгото-
влениии заткнуть ватой, так что входящий в нее воз-
дух процеживается сквозь толстый слой ваты, то ни
бактерии, ни инфузории в настойку не могут попасть.
46
Можно сделать и другой опыт: не закупоривая сосуда
с настойкой, впускать в него лишь такой воздух, ко-
торый предварительно пропущен был сквозь раскален-
ную стеклянную трубку. В этом случае так же, каю
и при закупоривании сосуда, организмы в нем не по-
являются. Все эти опыты с полною очевидностью об-
наружили, что то, что уже раньше было известно отно-
сительно более крупных организмов, остается в силе
и по отношению к таким крошечным организмам, ка-
ковы инфузории и бактерии. И эти организмы возникают
не каким-либо иным образом, как путем размножения.
Это открытие имело огромное практическое значение.
В былые времена множество пациентов, подвергавших-
ся операции и счастливо перенесших ее, в конце кон-
цов, все-таки умирали вследствие заражения раны.
Врачи так привыкли к этому явлению, причины кото-
рого не знали, что считали его почти неизбежным.
А между тем, этого можно было избежать. Когда убе-
дились в том, что причиной заражения являются ми-
кроскопически-маленькие организмы, и что такой ми-
кроскопический организм; всегда является отродием
другого, материнского организма, стали прилагать все
усилия к тому, чтобы не допускать в рану ни одного
такого организма, который мог бы послужить родона-
чальником дальнейших бактерий. Эти приемы недо-
пущения микроорганизмов называются антисептикой и
асептикой. Это, попросту говоря, жестокая борьба с не-
видимым врагом, борьба не на жизнь, а на смерть. И чем
чаще победителем в этой борьбе является человек, тем
реже и реже умирают пациенты от заражения ран.
Такова практическая сторона этого вопроса. Но даже
и с чисто научной стороны приходится очень высоко
оценивать это познание. Оно замыкает собою длинную
цепь наблюдений и увенчивает ряд попыток проник-
47
путь в основные законы жизни. Ибо отныне можно
считать неопровержимо доказанным одно из самых об-
щих положений науки об организмах: всякое живое
существо является отродьем другого живого существа.
В настоящее время нет самопроизвольного зарождения,
а есть лишь естественное размножение организмов.
Глядя на живое существо мы задаем себе вопрос: от
какого же другого существа ведет оно свой род? Кто
был его родителем? Этот вопрос кажется совсем уже
праздным. Ибо всякий знает, что особь берет начало
от другой особи своей породы, и что при размножении
всякая особь производит только себе подобных. С тем
клочком протоплазмы, который отделился от зрелой
особи, чтобы дать начало новой молодой особи, на эту
новую особь переносятся и все видимые и невидимые
особенности материнской особи. Таким образом есте-
ственное размножение есть тот путь, которым дости-
гается сходство особей организмов. Если мать и дитя
проявляют поразительное сходство, если сестры и
братья или животные одного и того же помета часто
трудно различимы, то мы понимаем причину этого на
основании единства той протоплазмы, от которой они
ведут свое начало. При этом сходство, конечно, ше
ограничивается внешним обликом. Всякий знает, что
за сходством внешнего облика скрывается и сходство
во многих мельчайших деталях внутреннего строения:
количества костей черепа и всего скелета вообще; их
взаимного положения и формы; формы и способа дей-
ствия каждой мышцы, всякого внутреннего органа, как
сердце, легкие, печень и т. д. и т. д. Можно вообще
считать установленным законом, что единственной при-
чиной огромного сходства двух живых существ являет-
ся, насколько нам известно из тысячекратного наблю-
дения, только действительное кровное родство.
48
Как это ни покажется странным, но даже и то по-
ложение, что живое существо при размножении всегда
производит только себе подобное, даже и это как бы
самоочевидное положение не всегда пользовалось все-
общим признанием. Было время, тому всего лет триста,
когда серьезные ученые считали возможным, чтобы
женщина произвела на свет гуся или кошку. Нахо-
дились и люди, которые своими собственными глазами
видели таких кошек и гусей!
Если мы в настоящее время даже не можем пред-
ставить себе, как подобные басни могли находить себе
почву, то это происходит от того, что мы стали более
критически относиться к сообщениям о так называе-
мых «играх природы» и потому, что мы прониклись
сознанием строгого действия законов природы. Чего бы
мы ни доискивались относительно организмов, мы ни-
когда не должны упускать из виду этих двух основ-
ных законов: 1) всякое живое существо возникает пу-
тем размножения из другого живого существа, 2) кров-
ное родство есть единственная известная нам причина
огромного сходства между двумя или несколькими
организмами.
4
Теория еволюции.
49
ГЛАВА ПЯТАЯ.
О СБОРНЫХ ИЛИ УСЛОВНЫХ ЕДИНИЦАХ СИСТЕМЫ.
И животные и растения представляются нам всегда
в виде индивидов или особей. Количество этих особей,
можно • сказать, бесконечно велико. Кто может счесть
саранчу, которая иногда надвигается подобно грозовой
туче и затмевает собою солнечный свет?
Но имеем ли мы в науке дело с индивидами? Конечно,
нет. В практической жизни это обстоит совершенно
иначе; там отдельная особь играет главную роль. Когда
крестьянин бережет свою корову, кормилицу семьи, то
он видит в ней не представителя какого-нибудь отвле-
ченного вида, а ценит ее именно как индивида, как
особь. При научном же рассмотрении мы, говоря о
корове, имеем в виду не ту или иную особь, а всю
породу. Когда мы в науке говорим о строении или
о жизненных процессах, или о привычках «животного»,
то мы имеем в виду неопределенное количество отдель-
ных особей, которые вместе составляют целую породу.
Мы говорим—неопределенное количество. Этим мы хо-
тим указать на самый существенный пункт: мы спра-
шиваем, каков объем породы, сколько отдельных су-
ществ она обнимает, каковы должны быть эти существа
для того, чтобы мы имели основание причислить их
к одной и той же породе. Каковы пределы пород и
есть ли у них точки соприкосновения.
50
Самый тесный круг образует семья, состоящая из
родителей и их потомков, от одного или нескольких
пометов. Тут принадлежность всех особей к одному
циклу может быть удостоверена документально. В прин-
ципе так же, но практически несколько иначе обстоит
дело у тех рас домашнего скота, которые ведут свое
начало от совершенно определенных особей. Так, на-
пример, совершенно точно известно, когда и где по-
явилась первая овца так называемой мошанской
породы. Когда спустя десять лет в Европе существо-
вали многие тысячи овец этой породы, то о всякой
из них можно было бы (путем исследования родословных
дерев) доказать, в какой степени родства она находится
с первой родоначальницей названной породы.
В других случаях подведение многих отдельных осо-
бей под одно собирательное имя не может опираться
на такое достоверное доказательство их общего про-
исхождения. Таковы расы рогатого скота, как холмогор-
ская, голландская, черкасская, симментальская (швей-
царская) и многие другие. И, однако же, хотя никто
решительно не может доказать, что все животные холмо-
горской йороды действительно находятся в кровном
родстве между собою, их считают родственными и пред-
полагают у них у всех наличность некоторого коли-
чества общих признаков, на основании чего и считают
всю породу одним целым, как бы одной единицей выс-
шего порядка.
Это не значит, конечно, что все представители этой
холмогорской породы похожи друг на друга как две
капли воды. Напротив, всем известно, что отдельные
особи отличаются между собою как по весу, так и
по росту в деталях масти, в количестве даваемого
ими молока и даже в характере. Это «индивидуальные
особенности» отдельных особей. Но эти свойства оста-
4’
51
вляются в стороне, когда вся раса берется как целое
н когда разговор идет о «свойствах этой расы». Воз-
можно, что пастуху придется считаться с кое-какими
индивидуальными особенностями отдельных коров. Но
когда сельский хозяин, приняв во внимание географи-
ческое положение, климат, почву, состояние рынка в
данной местности и т. д., выбирает себе ту или иную
расу, в расчете на наибольшую доходность скотоводства
в своем хозяйстве, то он считается не с индивидуаль-
ными особенностями животных, которых он купит и
выведет (и которых он еще даже не видал), а с их
расовыми особенностями.
Подобно тому как в практике скотоводства отвлека-
ются от индивидуальных особенностей животных и счи-
таются только с особенностями данных рас или пород,
так в науке в основу исследования кладется еще более
крупная сборная единица — вид. Нетрудно убедить-
ся, что такой вид слагается из многочисленных пород.
Все выше упомянутые породы скота, да к тому еще
многие другие, образуют вместе вид «домашнего
бык а».
Мы, конечно, не хотим сказать этим, что породы
скота не могут быть предметом чисто-научного иссле-
дования. Напротив, агрономическая наука работает в
духе строго-научных приемов, когда она исследует ка-
чества различных пород, их пригодность для тех или
иных условий, возможность и результаты скрещиваний
и многие другие вопросы животноводства. Но мы
имеем в виду здесь основную науку—зоологию.
Зоология при изучении целого ряда чисто научных
вопросов исходит не из породы, а из вида, как наимень-
шей сборной единицы.
Мы исходили из примера пород домашних животных
и видели, что многие породы лишь вместе образуют
52
собою вид. Можно ли сказать то же самое о животных
в свободной природе? Несомненно можно. Это доказы-
вается многочисленными случаями, где при более по-
верхностном знакомстве считаются: с целой и нераздель-
ной единицей—видом, а при ближайшем рассмотрении
оказывается, что эта единица составляется из многих
«разновидностей», до известной степени соответствую-
щих тому, что у домашних животных называется по-
родой или расой. Мы говорим «до известной степени»,
ибо нужно принять во внимание, что породы домашних
животных возникли, так сказать, на глазах у человека
и под его активным воздействием за последние не-
сколько сот лет, между тем как разновидности, из
коих слагается вид в природе, для нас практически
такие же древние, как и сами виды. Не вдаваясь пока
в дальнейшее рассмотрение этого вопроса, мы заметим
лишь, что станем рассматривать животный мир так,
как если бы вид составлял последнюю, самую малую
сборную единицу, из которой нам необходимо исходить
при изучении явлений животного и растительного
миров.
Всякий, кто с некоторым вниманием обратится к жи-
вотному и растительному миру, поражается прежде
всего огромным разнообразием форм или видов. Даже
те, которые знают ближе только дюжину растений и
животных, все-таки сознают, что таковых существует
еще очень, очень много. И так как одно распознавание
и различение стольких разнообразных предметов должно
отнять очень много времени и сил, то очень многие
представляют себе, что занятие естествоиспытателя
главным образом этим и ограничивается. Публика
знает дюжину, две дюжины растений, естествовед знает
тысячу, три тысячи, десять тысяч растений. Шлейден, w
которого, мы уже упоминали выше, писал еще семь-
53
десят лет тому назад, что теперь уже пе те времена, ко-
гда человек, умеющий назвать по имени шесть тысяч
растений, считался ботаником, а тот, который мог на-
звать десять тысяч,—великим ботаником. Это не мешает
напомнить и ныне всем тем, которые думают, что для
изучения зоологии и ботаники необходима прежде всего
хорошая память. Поразительно, что этот взгляд со-
хранился и доныне и его высказывают часто даже
интеллигентные люди. Откуда такое мнение берется,
это ясно: если на свете существуют столь многочислен-
ные виды животных и растений, и если для их распо-
знавания необходимо знать их имена (и притом, ко-
нечно, латинские), то хорошая память для занятия
ботаникой и зоологией необходима. Но не с тем же
ли основанием можно было бы то же самое сказать
и об юристе, которому приходится запоминать много
параграфов, и о враче, которому необходимо помнить
много различных болезней и лекарств. А что уже ска-
зать о химике, который должен был бы знать десятки
тысяч различных веществ с их длинными формулами,
или о физике, который тоже ведь должен знать много-
численные формулы. Одним словом, тут одною памятью
не поможешь. Ботаник и зоолог нуждается в хорошей
памяти ровно столько же, сколько представитель какой-
нибудь другой науки, не больше и не меньше. Кто
думает иначе, тот повторяет с чужих слов мнение,
выставляющее ботанику и зоологию в свете допотопных
суждений.
Мы не отрицаем, что это почти необозримое разнообра-
зие форм растений и животных есть именно то, что
прежде всего бросается в глаза и требует разрешения.
Но средство, которым можно преодолеть такое затруд-
нение, состоит не в выучивании наизусть массы имен,
а,<в чем-то совсем ином. Это средство состоит в отыска-
54
нии законов, которым подчиняется эта отнюдь но хао-
тическая масса форм. Задача науки заключается не
в скрещивании всех форм латинскими именами, а в
познании законов, господствующих в столь многообраз-
ной природе.
Но чтобы искать и устанавливать законы, нам необ-
ходимо иметь в своем распоряжении обобщенные по-
нятия. Никто не отрицает важности фактов для со-
временной науки. Факты—это основа всякой серьезной
и истинной науки. Но если мы не владеем понятиями,
с помощью которых мы эти факты обобщаем и группи-
руем, то наша наука теряет все свое значение. В бо-
танике и зоологии употребляются различные понятия,
которые не были придуманы учеными, а употреблялись
уже и в обыденной жизни задолго до образования
специальных наук о растительном и животном мире.
К числу таких понятий принадлежат понятия рода и
вида. Первое возникновение таких понятий теряется
в дали прошедшего и его трудно проследить. Интересно,
однако, что те самые понятия, которые в обиходном
языке употреблялись в очень неопределенном виде,
постепенно принимали все более и более точный смысл.
Вначале и наука работала с такими же неясными по-
нятиями, как и обиходный язык. Так, несколько сот лет
тому назад ученые не находили ничего странного в .вы-
ражении, что, например, «вид птиц обнимает собою
много видов». В наше время уже всякий школьник
должен знать, что если воробей есть вид, то птицы
не могут также означать вида, а должны быть обо-
значены каким-нибудь другим, более широким поня-
тием. Как ни просто кажется нам это теперь, однако
потребовалось много усилий выдающихся ученых сем-
надцатого и восемнадцатого столетий, чтобы оконча-
тельно провести в науке правила, что видом называется
55
только наименьшая из тех сборных единиц, которые
ученые кладут в основу при описании явлений жи-
вотного и растительного мира.
Домовая мышь представляет собою особый вид
животных, который трудно смешать с каким-нибудь
другим видом. Черная крыса является другим видом,
легко отличимым от домовой мыши. Уже по величине
тела их можно различить легко: домовая мышь имеет
тело длиной в 9 сантиметров и такой же длины хвост,
у черной крысы длина тела достигает 16 сантиметров
и длина хвоста 19. Кто хочет уяснить себе, что он
собственно хочет сказать, говоря, что это два различ-
ных вида, тот пусть вспомнит о процессе размножения
этих животных. Не уверен ли всякий в том, что крыса
никогда не может произвести на свет мыши, а мышь
не может сделаться матерью крысы. Одним этим ука-
занием на размножение во многих случаях достигается
полная ясность, и дальнейшие комментарии излишни.
Однако необходимо представить себе с такою же
ясностью и другую сторону вопроса. Насколько неве-
роятно предположение, что мышь родит крысу, на-
столько же вероятно другое допущение, что любая
мышь, пойманная нами сегодня, есть мать или сестра
любой другой, пойманной вчера. Правда, если одна
из них поймана вчера в Москве, а другая сегодня в
Одессе, то практически вероятность такого близкого
родства ничтожна, даже равняется нулю. Но в прин-
ципе эта вероятность существует. А в том-то и дело,
что мы здесь говорим о принципиальной возможности.
Ибо что касается практической стороны, то ведь, даже
и в том случае, когда две мыши пойманы в. одном
месте, никто не может доказать степени их родства.
Но никто не задумается, несмотря на невозможность
такого доказательства, утверждать, что тут близкое
56
родство возможно и вероятно. Ибо всякий считает пра-
вильным причислять к одному и тому ясе виду всех
животных, которые отличаются между собою не больше,
чем две особи из одного помета. Таким образом особи
одного и того же вида не все фактически находятся
в первой степени родства, но все они по степени своего
сходства могли бы состоять между собою в таком
близком родстве.
Мы представляли себе, что количество особей беско-
нечно велико. Но и количество видов еще очень велико.
Одних животных предполагается около 420.000 видов.
Да и не мудрено: ведь одних жуков насчитывают
около 120.000, мотыльков около 50.000 видов. Нет, ко-
нечно, ни одного ученого, который мог бы категори-
чески утверждать, что эти цифры соответствуют точно
действительности; даже употребив всю жизнь на точное
изучение одного из названных отделов, он все же не
может знать, правильно ли указано количество видов
в другом отделе животного царства.
На первый взгляд кажется, что должно быть неве-
роятно трудно разобраться в этом бесконечном хаосе
животных форм (растительный мир мы пока оставим
совсем в стороне). На самом дело это однако не так.
И этим мы обязаны тому, что мы пользуемся целым
рядом понятий, с помощью которых удается внести
порядок в этот кажущийся хаос явлений. Это те по-
нятия, которыми обозначаются группы сходных видов
животных. Ближайшее понятие в этом ряду, это по-
нятие рода. Как понятие вид, так и понятие род не
возникло специально в науке. Напротив, оно употре-
бляется и в обиходной речи, часто даже вперемежку
с понятием вида для обозначения одного и того же.
Оба эти выражения означают то же самое, что сорт. Так,
например, совершенно безразлично, говорят ли о по-
57
вом виде или о новом роде воздушных шаров или
аэропланов. Иногда это выражение с одинаковым успе-
хом заменяется словом тип. Но важно заметить, что
употребление этих выражений, в обиходной речи не
подчиняющихся никакому правилу, в науке точно
урегулировано.
Было время, когда и люди науки не считались с
такими правилами, когда при перечислении и описании
интересовавших их животных они пользовались вся-
ческими приемами, лишь бы достигнуть цели, сообщить
возможно больше интересных сведений о тварях земных.
В то время еще не требовалось располагать материал
так, чтобы все животные, принадлежащие к одному
и тому же роду, следовали друг за другом. Однако
какой-нибудь порядок нужно же было соблюдать. И вот
мы видим, что животные описывались в алфавитном
порядке. В знаменитой книге Конрада Гесснера, цюрих-
ского врача и естествоиспытателя шестнадцатого сто-
летия, мы находим сначала описания зверей, имена
которых начинаются на а, затем таких, имена которых
начинаются на б, и т. д. Располагая животных таким
способом, приходится рассматривать зубра рядом с зай-
цем, пустить куницу за кроликом, белку за бегемотом,
и поместить ослов неподалеку от обезьян. Любопытно,
что авторы таких старых книг считали нужным изви-
ниться перед читателями в том, что они рассматривают
быка заодно с коровою, хотя их имена в алфавите
довольно удалены друг от друга! Это мол случилось
не по недосмотру, а потому, что ведь корова и бык
составляют как бы одно целое, один без другого не
может размножаться. Различия между быком и коровой
объясняются лишь их полом, но они принадлежат к
одному виду. Что касается материала, то эти авторы
добросовестно сообщали все, что им привелось услы-
58
шать о тех или иных животных. Не только внешний
облик, родину и образ жизни животных, но даже| их
особые специфические свойства и загадочные повадки.
Так, о лосе сообщалось, что ему лишь тогда удается
выздороветь от всяких болезней, когда он умудрит-
ся попасть копытом правой задней ноги в левое ухо.
А что касается количества рассмотренных животных, то
и тут нельзя упрекнуть старых авторов в утайке или
неразговорчивости. Они описывали не только действи-
тельно существующих животных, но и таких, о кото-
рых шла молва, но которых никто никогда не видал.
Таковы, например, единорог, василиск, левиафан, дра-
кон, феникс.
Уже в семнадцатом столетии мы находим материал
«животных книг» расположенным в известном порядке,
который принято называть системой. Чтобы понять уже
чисто внешние выгоды такой системы, попробуем ре-
шить практическую задачу: дать наиболее правильное
распределение для группы животных, которых мы на-
угад выберем из европейской фауны. Для начала нам
ничего другого не остается как перечислить их всех
в алфавитном порядке. Итак, пусть даны следующие
животные:
Аист, бык, воробей, гадюка, глиста, еж,
заяц, зубр, комар, кролик, крот, крыса,
лиса, лось, лошадь, лягушка, медведь,
овца, пасюк, улитка, щука.
Если понимать под порядком расположение животных
по степени сходства, то нужно признаться, что в нашем
списке нет и следа порядка, нет системы. Если мы
хотим внести систему, то мы должны воспользоваться
прежде всего понятием рода. Мы спрашиваем: есть ли
среди названных видов хоть два таких, которые по
59
степени своего сходства могли бы быть причислены к
одному и тому же роду. Нетрудно убедиться, что
такими видами являются прежде всего крыса и пасюк,
а затем, пожалуй в несколько меньшей степени бык и
зубр. Отсюда ясно, что если придерживаться строгих
требований в употреблении слов, то нельзя говорить,
что крыса это одно животное, а пасюк другого рода
животное. Именно род-то у этих двух животных общий,
только виды различны.
С тех пор как в науке вошло в обычай употреблять
понятия вида и рода таким образом, что род обнимает
собою несколько сходных видов, введен был также осо-
бый способ наименования животных, который называет-
ся двойною номенклатурой. В просторечии ка-
ждое животное принято называть по большей части
только одним именем. Так, мы говорим: кролик, зубр,
лев и т. д. Правда, в некоторых случаях даже в
обыденной речи пытаются различать близко сходные
виды: многим известно, что заяц-русак, обитающий в
средней и южной Европе, на севере и в Альпах, заме-
няется зайцем-беляком. Из такого двойного наимено-
вания для всякого сколько-нибудь мыслящего человека
уже само собой должно вытекать понятие рода, как
более объемлющей категории. Но такое двойное наиме-
нование в просторечии проводится далеко не всегда
и не всеми. В науке же раз навсегда установлено,
что всякое животное называется двумя именами. Для
того, чтобы представители разных народов понимали
друг друга, эти названия берутся исключительно из
латинского языка. Таким образом заяц-русак по-ла-
тыни называется Lepus timidus, заяц-беляк—Lepus va-
riabilis. Из сказанного ясно, что первое слово имени
обозначает род, к которому принадлежит данное жи-
вотное, а второе в частности вид. Таким же образом
60
лев называется Felis 1ео, дикая кошка—Eelis catus,
а тигр—Felis tigris; это три вида одного и того же рода.
В общественной и политической жизни нас очень
часто интересуют слова и действия отдельных деятелей,
и мы стараемся не приписывать одному того, что го-
ворит и делает другой. Хотя мы и можем заранее
приблизительно знать, что скажет об интересующем нас
проекте цредставитель той или иной партии, но все-
таки выступления отдельных личностей, даже если они
принадлежат к одной партии, могут носить настолько
индивидуальный характер, что легко можно сделаться
предметом насмешек, если приписать слова одного по-
литического деятеля другому. В растительном и жи-
вотном мире нас интересуют виды. И тут мы должны
стараться не приписать одному виду того, что отно-
сится к другому. Кто принял бы второпях невинного
сверчка за предвестника грозного нашествия саранчи
и забил бы тревогу, познал бы всю горечь истины:
поспешишь—людей насмешишь; кто стал бы приме-
нять при перевозке кошки все меры предосторожности,
которые уместны при транспортировании львов и тиг-
ров, тот вызвал бы весьма основательные сомнения в
состоянии своих умственных способностей. Итак, если
в жизни нужно различать личности, то в естествове-
дении не менее необходимо строго разграничивать пре-
делы видов, даже если они принадлежат к одному
и тому же роду.
Когда мы говорим, что данные виды «принадлежат»
к одному роду, то у человека, непривыкшего к обра-
щению с этими понятиями, поневоле возникает пред-
ставление, что эти виды одного и того же рода связаны
в природе какими-нибудь узами, что они находятся^
каких-нибудь дружественных отношениях между собою
или находятся в каком-нибудь отношении зависимости
друг от друга. Такое представление неправильно. Есть
случаи, когда виды одного рода рассеяны по всему
лицу земли и расселены таким образом, что родина
одного из них отделена широким и глубоким океаном
от родины другого. В таких случаях совершенно оче-
видно, что они друг о друге ровно ничего не знают,
и что принадлежность их к одной высшей групповой
сборной единице чисто мысленная. Сличая цх между
собою, мы находим столько общих признаков, что счи-
таем удобным соединить их в один род, подвести под
одну общую категорию нашей системы.
Существует множество явлений, при изложении ко-
торых мы необходимо должны указывать, какой вид
данного рода животных мы имеем в виду. Так, извест-
но, что обыкновенная черная крыса, которая с XII
столетия стала известна в Западной Европе, с середины
XVIII стала повсюду вытесняться серой крысой или
пасюком, который представляет собою другой вид одного
и того же рода Mus (Mus rattus—черная крыса, Mus
decumanus—пасюк). Рассказывая об этих явлениях вы-
теснения одного вида другим, необходимо принимать во
внимание именно отличительные черты обоих видов,
а не те общие приметы, которые объединяют их в один
род. Так, например, известно, что пасюк имеет 24 сан-
тиметра в длину и значительно сильнее крысы, имею-
щей всего 16 сантиметров в длину.
Но есть и много других случаев, когда мы, сообщая
о каких-нибудь интересных явлениях из животного или
растительного мира, ограничиваемся указанием имени
рода, к которому принадлежат интересующие нас су-
щества. Так, например, поступаем мы, сообщая ин-
тересный факт, что все растения из рода борцов
(по-латыни этот род называется Aconitum) до такой
степени зависимы от животных из рода шмелей,
62
что там, где нет шмелей, не попадается и пи одного
вида борцов. Дело в том, что только шмели обладают
способностью опылять цветы борцов. Если нанести на
карте все страны, в которых не водятся шмели, то
легко убедиться, что в этих странах окажутся отсут-
ствующими также и борцы. Когда мы высказываем это
интересное наблюдение, то мы как бы намеренно забы-
ваем, что зоологи различают много видов рода «шмель»
(Bombus), а ботаники без большого труда распознают
до шестидесяти видов рода аконит, или борцов.
Кто продумает все вышесказанное, тот найдет, что
тут что-то не совсем ладно. В самом деле: каждый вид
в природе существует сам по себе и о другом виде
ничего не знает и не ведает. Изголодавшийся тигр при
случае с одинаковым аппетитом сожрет льва или кош-
ку, как и быка или человека, и очевидно совершенно
не постесняется тем, что первые два животных при-
надлежит к одинаковому с ним роду. А между тем
из всех животных, которых мы можем собрать в под-
лунном мире, ни одно не проявляет большего сходства
с кошкой, чем именно тигр и лев.
Откуда же это странное противоречие, это несомнен-
ное сходство нескольких видов с одной, и столь же
очевидная самостоятельность каждого вида, с другой
стороны. Мы не станем еще отвечать здесь на этот
вопрос. Мы еще недостаточно собрали материала, что-
бы попытаться дать ответ.
Мы уклонились в сторону от той задачи, которую
поставили себе: распределить названные выше в алфа-
витном порядке двадцать один вид европейских жи-
вотных по группам на основании их наибольшего сход-
ства. Мы нашли, что четыре из этих двадцати одного
вида могут быть подведены по двое в два рода. Если
мы напишем теперь наш список таким образом, что
ея
виды одного рода следуют друг за другом, то список
наш не очень много изменится. Ибо, кроме быка и
зубра, крысы и пасюка, все остальные семнадцать ви-
дов все-таки придется расположить в алфавитном по-
рядке, т.-е., говоря откровенно, оставить в беспорядке.
Однако не нужно терять надежды. Не окажется ли
при более внимательном рассмотрении, что кое-какие
из видов этого ряда, хотя и принадлежат к различным
родам, но все-таки проявляют неодинаковые степени
сходства, вследствие чего и их можно будет еще сгруп-
пировать как-нибудь. Это на самом деле так. Ведь
никто не станет оспаривать, что овца значительно боль-
ше похожа на быка и зубра, нежели, например, на ежа
ц медведя. Бык и зубр принадлежат к роду Bos, овца
же к роду Ovis; можно насчитать много признаков,
отличающих эти два рода. Не говоря уже о величине
всего животного, можно указать на то, что у овцы
только два сосца, между тем как у коровы их четыре;
далее у быка морда голая, у овцы она покрыта воло-
сами; у быка рога у основания круглые, у овцы-сжа-
тые. Все это явные и несомненные различия двух ро-
дов. Но стоит только поставить рядом с быком и овцой
еще медведя, чтобы сразу увидеть, что два первых
имеют’ очень много общих признаков. Медведь имеет
когти, овца и бык—копыта; у медведя рогов нет, у
овцы и у быка они имеются в одинаковом числе и
одинакового состава. У медведя большие клыки, как
у всякого хищного животного, у овцы, как и у быка,
верхних клыков нет и в помине, а нижние очень ма-
ленькие и нисколько не отличаются от резцов.
Мы должны оговориться. Упоминая о зубах, мы как
будто бы впервые начинаем вторгаться в сферу скры-
тых признаков, таких, для усмотрения которых необ-
ходимо уже прибегнуть к вскрытию животных. По
64
всему, что мы говорили до сих пор, можно было бы
подумать, что различение видов и родов производится
исключительно па основании внешних примет. Такое
ограничение было бы совершенно неправильным и без-
основательным. В самом деле, разве строение внутрен-
них органов не передается так же строго по наследству
от родителей к их потомству, как и внешние признаки.
Когда мы в сельскохозяйственной практике добиваемся
получить потомство от какого-нибудь очень ценного
производителя, то мы рассчитываем не только на то,
что потомство это будет иметь одинаковую масть и
одинаковую внешнюю форму; напротив, мы уверены
в том, что и строение и отправления внутренних орга-
нов оправдают наши ожидания, что скороспелость,
плодовитость, высокие качества мяса или обилие мо-
лока вознаградят нас за большие расходы по приобре-
тению дорогих английских или швейцарских животных-
производителей. Но если сходство особей одного и того
же вида простирается на все решительно внутренние
органы и их деятельность, то почему же сходство
двух видов одного рода должно ограничиваться исклю-
чительно кое-какими внешними признаками?
Было время, еще не так давно, когда ученые пы-
тались создать систему животного царства, основываясь
исключительно на внешних признаках. Так, известный
в свое время данцигский естествовед Яков Теодор Клейн
энергично протестовал против Линнея за то, что этот
реформатор системы не ограничивался внешними при-
знаками, а принимал в расчет и строение сердца, и
природу органов дыхания, и зубы и т. д. Клейн сам
предложил разделять всех животных на ножных и без-
ногих. Между безногими у него дождевые черви мирно
уживались рядом с змеями. Как будто между этими
двумя животными есть хотя бы какое-нибудь сходство,
Теория эволюции-
65
помимо чисто отрицательного признака, что они оба
лишены ног. В оправдание этого своего приема клас-
сификации Клейн ссылался на пример первого зоолога,
праотца Адама. В Бытии, гл. 2, стих 19/20, мы читаем:
«И образовал господь бог из земли всех животных по-
левых и всех птиц небесных, и привел их к человеку,
чтобы видеть, как он назовет их, а как назовет чело-
век всякую душу живую, так и имя ей. И нарек
человек имена всем скотам, и птицам небесным, и всем
зверям полевым» и т. д. Клейн совершенно правильно
говорил, что ведь Адам, прежде чем дать имена всем
скотам, не распорол им брюха и не раскрыл им пасти,
чтобы пересчитать зубы. А потому должно быть воз-
можно и правильно расположить животных в системе,
не принимая во внимание их внутреннего строения!
Такими аргументами обосновывались научные приемы
сто шестьдесят лет тому назад!
fifi
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
СЕМЕЙСТВА, ОТРЯДЫ, КЛАССЫ и ТИПЫ.
Если не останавливаться перед употреблением ана-
томического ножа, то можно при первом же ознакомле-
нии с внутренним строением животных обнаружить
сотни признаков, в которых проявляется величайшее
сходство между овцой и быком. Нам необходимо уста-
новить такое понятие, которое выражало бы те случаи,
когда два рода животных во многих признаках сходны
между собою. Такое понятие имеется: мы говорим, что
оба эти сходных рода ,принадлежат к одному семей-
ству. Вернее, конечно было бы сказать: мы причис-
ляем сходные роды к одному семейству. Ибо сами живот-
ные в свободной природе так же мало знают о их при-
надлежности к семейству, как и о 'принадлежности к
роду. Для нас же понятие семейства имеет очень
важное значение. Мы причисляем всех овец, коз, быков,
буйволов и антилоп к одному семейству поло-
рогих. Имя семейства указывает на одну из наиболее
бросающихся в глаза общую особенность всех этих жи-
вотных: на их полые рога. Таким же образом заяц
и кролик представляют два рода одного и того же
семейства.
Теперь мы можем внести несколько больше опреде-
ленности и порядка в наш список. Если мы условимся
писать всех перечисленных животных так, чтобы пред-
5
67
ставптели одного семейства непременно находились ря-
дом, то ясно, что мы не можем писать кролика и
зайца вслед за зубром. Начав с быка и поставив вслед
за ним зубра, как представителей одного общего рода,
мы за зубром должны написать овцу, как представи-
тельницу общего с ним семейства. Лишь затем мы
можем дать место кролику и зайцу, а затем уже пе-
речислить и остальных все еще в старом алфавитном
порядке. Получается ряд:
Бык, зубр. Овца. Кролик, заяц. Аист, воробей, га-
дюка и т. д.
Наша задача, однако, далеко еще не решена. Мы
должны попытаться найти еще и другие сходства ме-
жду некоторыми из перечисленных видов и располо-
жить их так, чтобы наиболее сходные были ближе всего
друг к другу. Так, если бы оказалось, что лось более
похож на овцу, то мы, не взирая на алфавит, должны
были бы поместить лося поближе к овце и отвести ему
то место, которое ему подобает на основании строения
его организма.
Нетрудно убедиться, что из всех перечисленных ви-
дов именно лось имеет с быком и зубром больше сход-
ства, нежели какое-нибудь другое животное. Правда,
у лося на голове не полые рога, а плотные и состоя-
щие не из рогового, а из костяного вещества. Кроме
того, эти рога находятся только у самцов и периоди-,
чески сбрасываются и отрастают вновь, рога же по-
лорогих находятся у обоих полов и сохраняются по-
стоянно. Все это очень существенные различия. И мы
выражаем это таким образом, что признаем лося не
только за особый вид, не только за особый род, но даже
за представителя особого семейства: лось принадлежит
уже не к семейству полорогих, а к семейству оленей
(вместе с оленем, козулей, северным оленем и др.).
68
Если мы просмотрим еще раз наш список, то мы за-
метим, что, кроме тех пяти видов, которые мы уже
расположили по их родству, нет ни одной пары таких,
которых можно было бы причислить к одному семей-
ству: аист, воробей, гадюка, глиста, еж, комар, крот,
лисица, лось, лошадь, лягушка, медведь, пасюк, улитка
и щука,—все они отличаются друг от друга нисколько
не меньше, нежели лось от быка. Поэтому все эти
пятнадцать видов являются представителями стольких
же различных семейств. Если мы прибавим к ним те
два семейства, к которым принадлежат бык, зубр и
овца (полорогие), да то, к которому принадлежат заяц
и кролик (кроличьи), тогда окажется, что перечислен-
ные 21 вид распределяются на семнадцать семейств.
Теперь возникает вопрос, можно ли объединять два
или несколько сходных семейств в одну высшую сбор-
ную единицу подобно тому, как несколько сходных
родов объединяются в семейство. Семейство оленевых
отличается от семейства полорогих, это мы установили
выше целым рядом признаков. Но разве не так же
ясно, что между оленевыми и полорогими гораздо боль-
ше сходства, чем между оленевыми и кроличьими, или
чем между оленевыми и медведями?
Сходство оленевых с полорогими сказывается прежде
всего в том, что у всех этих животных расщепленные
копыта, в противоположность лошадям, имеющим ко-
пыто нерасщепленное. Далее, у оленевых, как и у по-
лорогих, в верхней челюсти нет ни одного резца. Оле-
невые, как и полорогие, пережевывают жвачку и име-
ют желудок, состоящий из четырех частей. Можно
было бы привести еще много других признаков. Мы
пока ограничимся приведенными и скажем, что два
семейства, полорогие и оленевые, принадлежат к обще-
му отряду парнокопытных.
69
Научившись соединять сходные семейства в отряды,
мы должны попробовать применить тот же прием и к
остальным представителям нашего списка. Нет сомне-
ния, что наши семнадцать семейств не представляют
собою семнадцати отрядов. Ведь уже соединение поло-
рогих с оленевыми уменьшает количество отрядов. То
же самое приходится, сказать и о некоторых других.
Так, лиса и медведь при всем своем различии все
же принадлежат к одному отряду, к отряду хищ-
ных. А кроличьи, как представители отряда гры-
зунов, наиболее сходны с мышиными, к которым
принадлежит пасюк. Ежовые вместе с кротами обра-
зуют один отряд насекомоядных.
Мы можем представить результат нашей попытки
следующим образом:
Отряд	1 Парнокопытных	г Семейство полорогих: род Bos, виды: бык и зубр Ovis, вид овца. ' Семейство оленевых:	лось,	лось.	
	Семейство	кроличьих:	Lepus, „	заяц-русак
Отряд		кролик, Cuniculus.
грызунов	Семейсгво	мышиных: „ Mus, виды пасюк и
		крыса.
	[ Семейство	кротовых: род Talpa, вид—крот евро-
Отряд	। насекомоядных 1	1 | Семейство	пейский ежовых: род Erinaceus, вид—еж евро-
1	1	пейский.
Отряд хищных	|	| Семейство | Семейство	медведей: род Ursus, вид—буры Л медведь. псовых: род Wulpes, вид—обыкн. лисица.
Нам остается еще привести в порядок девять видов,
из коих каждый является представителем особого се-
мейства и особого отряда. Главная суть того приема,
которым пользуется наука для установления системы
животного царства, выяснилась нам в достаточной сте-
70
пени. Мы можем теперь уже более быстро провести
дальнейшее распределение. Скажем прямо, что и сход-
ные отряды можно объединить в еще высшую единицу,
которую называют классом.
Мы перечислили четыре отряда: парнокопытных, гры-
зунов, хищных и насекомоядных. Как ни отличаются
между собою эти отряды, но все объединенные ими
животные имеют много общего между собою: все они
покрыты волосами, все производят на свет живых де-
тенышей и кормят их выделением особых млечных
желез (грудей). Все эти животные имеют по две пары
конечностей, которые по своему строению так резко
отличаются от плавников щуки или от крыльев во-
робья. Одним словом все перечисленные отряды без
всякого труда могут быть опознаны, как представи-
тели одного и того же класса—млекопитающих.
•Из всех остальных животных, которых нам еще пред-
стоит классифицировать, только лошадь принадлежит
также к классу млекопитающих. Все же прочие наши
виды являются не только представителями других от-
рядов, но и представителями других классов.
Из приведенных здесь видов тринадцать принадлежат
к классу млекопитающих: бык, зубр, овца, лось, заяц,
кролик, пасюк, крыса, крот, еж, медведь, лиса и
лошадь. Остальные восемь видов распределяются на
другие классы: аист и воробей принадлежат к клас-
су птиц, гадюка к классу пресмыкающихся,
лягушка к классу земноводных, а щука к
классурыб. Комар же принадлежит к пасе к о мым,
улитка—к мягкотелым, а глиста к червям.
Очевидно, что в результате мы имеем перед собою
представителей восьми различных классов. Из этих
классов некоторые очень хорошо известны всякому:
понятия птицы и рыбы не представляют собою исклю-
71
чительного достояния пауки, а входят также в оби-
ходную речь. Любопытно, что в некоторых языках и
.странах существуют даже фамилии рыба и птица. Но,
известно, что ни на одном языке нет фамилии: репти-
лия или земноводное. Даже млекопитающее предста-
вляет собою сравнительно новое слово, хотя понятие,
пожалуй, давно уже существовало в сознании многих,
непричастных к науке людей.
Такие обобщенные понятия, как понятие о классе,
лишь чрезвычайно медленно прокладывали себе доро-
гу в умы людей. А между тем, и это понятие еще
не самое широкое: есть еще одно, которое шире, так
как оно обнимает целый ряд сходных классов. Чтобы
достигнуть ясного понимания этих наиболее обобщен-
ных и отвлеченных понятий необходимо продумать
следующее.
Все наши представления об окружающих нас пред-
метах основаны на наблюдениях отдельных, единичных
предметов. Мы в действительности никогда не наблю-
даем «собаки вообще», а имеем перед собою либо ту
или иную овчарку, либо того или иного мопса,
либо ту или иную таксу. И однакоже как часто мы
говорим о собаке, не прибавляя никаких специальных
обозначений и не рискуя быть непонятыми. Мы рас-
считываем при этом на то, что у наших собеседников,
как и у нас самих, существует способность обобщать
единичные дредставления в одном сборном понятии.
Мы говорили выше, что наш обыкновенный или бу-
рый медведь представляет собою вид; когда нам го-
ворят «бурый медведь», то мы имеем довольно ясное
представление; если же нам говорят просто «медведь»,
то мы считаем себя вправе требовать несколько более
точных указаний, ибо под медведем мы ведь можем
представить себе и белого медведя, обитающего у нас
72
на севере, и свирепого американского гризли, и мед-
ведя-губача юго-восточной Азии и т. д.
В наше время каждому школьнику объясняют, что
то, "что мы в сущности наблюдаем, суть лишь особи,
а виды уже являются обобщением. Было время, когда
философы ожесточенно спорили о том, что было раньше
на свете, отдельные лошади или понятие «лошадь».
Одна школа утверждала, что существует идея ло-
шади сама по себе, независимо от того, существует
ли человек, наблюдающий отдельные особи и обобщаю-
щий свои наблюдения в понятие «лошадь», или нет;
каждая же отдельная лошадь есть якобы не что иное,
как «воплощение» этой идеи в отдельный объект.
Другая же школа утверждала, что понятие «лошадь»
возникает в уме человека после того, как он наблюдал
десятки и сотни отдельных существ и, сравнивая их
между собою, подводил под одно общее понятие. Пер-
вая школа называлась реалистической, так как
она утверждала реальное существование чистой идеи,
вторая же школа называлась номиналистиче-
ской, так как она считала, что эти идеи суть лишь
созданные человеком имена. В наше время никто но
сомневается больше в справедливости номинализма.
Но в то старое недоброе время не всякий рисковал за-
щищать такой взгляд, ибо в те времена философские
вопросы неоднократно разрешались на кострах инкви-
зиции. Католическая церковь, которая любила подавать
свои головоломные догматы непременно под философ-
ским соусом, решительно встала на сторону «реализма»:
ей необходимо было, чтобы существовали не Иваны и
Степаны, а «человек вообще», ибо иначе все учение
о грехе и искуплении теряло много важных козырей
и??1 своего философского обоснования, а папа римский
геерял одну из важнейших своих доходных статей,—
73
индульгенции, т.-е. отпущение прошлых и будущих
грехов за денежный взнос!
Когда мы смотрим на картину, на которой художе-
ственно изображены животные, то мы видим в ‘них
не только представителей отвлеченного вида. Нас по-
ражают именно индивидуальные черты, особенности в
постановке тела, форме гривы, выражении глаз и т. д.
и т. д. Все это относится, конечно, только к таким
животным, у которых художнику удается подмечать
индивидуальные черты: лошадей, собак, коров и др.
Но посмотрите, как мертвы и неподвижны, как лишены
выражения картинки жуков, саранчи, мотыльков и др.
Это происходит оттого, что человеку трудно подметить
индивидуальные черты у этих так называемых низших
животных.
Если мы хотим иметь картину, на которой изображена
лошадь, и заказываем такую картину художнику, то
он возьмет себе тот или иной красивый экземпляр этого
вида^за натуру и дело в шляпе. Но представьте себе,
чтог'мы потребовали бы от художника, чтобы он на-
рисовал нам картину животного из рода Bos, без обо-
значения вида. Что же ему тогда рисовать: к роду
Bos принадлежат не только все расы домашнего быка,
но и индийский бык-зебу с горбом на спине, и як тибет-
ский и многие другие виды. Если бы он вздумал ри-
совать то, что воплощается в нашем научном понятии
рода, то он должен избегать придавать своему про-
изведению такие черты, которые свойственны только
отдельным видам этого рода, но отсутствуют у других
видов, ибо род совмещает в себе все виды, а потому
не должен быть ни один из них в отдельности. Итак
художник может работать только с совершенно кон-
кретными, единичными явлениями.
Совершенно иначе ученый. Когда он говорит о роде,
74
то он представляет себе всю совокупность признаков,
которые имеются у всех видов данного рода, а когда
он говорит об одном из видов данного рода, то он
прибавляет к общим признакам рода те специальные
признаки, которыми данный вид отличается от всех
остальных. Он привык строго разграничивать то, что
является особенностью одного вида, от того, что
является достоянием ,всех видов рода. Если представи-
телей рода не очень много, то такое мышление не
представляет особого труда; чем больше их, тем труд-
нее становится такое мышление. Пусть каждый по-
пробует представить себе в одном образе зараз и льва,
и тигра, и кошку. Чем больше количество таких форм,
которые должны быть совмещены в одном представле-
нии, тем больше оно теряет жизненности, красочности,
тем бледнее и безжизненнее оно станет. Приходится
закрывать глаза на самые характерные особенности
отдельных видов, приходится отвлекать, от них свое
внимание. Представление становится отвлеченным.
Еще более отвлеченно представление целого семей-
ства: как совместить в одном представлении поло-
рогого и маленькую стройную газель, и огромного
дикого буйвола. Еще один шаг, и мы стоим перед
обобщенным понятием отряда. К отряду парнокопыт-
ных принадлежат и жираффа, и серна, и олень, и
бегемот. Но наибольшей степени отвлеченности дости-
гает представление, когда оно пытается обнять наиболее
широкий круг отдельных предметов, а именно целый
класс, например целый класс млекопитающих.
Тут при всякой попытке указать на то или иное
свойство приходится останавливаться и вспоминать,
нет ли такого представителя этого класса, у которого
это свойство отсутствует, или выражено в слабой сте-
пени. Пусть кто-нибудь выскажет характеристику, что
75
млекопитающие суть четвероногие животные: ему тот-
час же укажут на млекопитающее—кита, который не
имеет ни следа задних ног. Пусть выскажут, что все
млекопитающие рождают живых детенышей: нам ука-
жут на интересных австралийских утконосов, которые,
будучи несомненными млекопитающими, сносят яйца.
Если мы скажем, что млекопитающие—это животные
с тремя родами зубов: резцами, клыками и коренными,
то нам укажут на ленивцев и броненосцев, имеющих
лишь одного рода зубы во рту, и на муравьеедов, вовсе
не имеющих зубов. Одним словом, трудно привести
такие внешние признаки, которые действительно были
бы свойственны всем без исключения млекопитающим,
и на первый взгляд кажется почти невозможным найти
много общих признаков у мыши и слона, у обезьяны
и кита.
Все это кажется, однако, лишь до тех пор, пока мы
стараемся представить себе все признаки млекопитаю-
щих воплощенными в одном живом, бегающем, дыша-
щем, питающемся существе. Тут действительно нужно
сознаться, что существо, не одаренное ни зубами тигра,
ни плавниками кита, ни желудком коровы, ни острым
обонянием собаки, что такое животное, не ведущее
ни подземного образа жизни крота, ни летучего—ле-
тучей мыши, и не имеющее ни толстой кожи слона,
ни твердой брони броненосца, ни густой шерсти овцы,
что такое существо не было бы жизнеспособно. Но
также ясно и то, что все эти разнообразные существа
построены как бы по одному основному плану, который
может быть обнаружен при внимательном изучении
их внутреннего строения.
Как ни разнообразен образ жизни, питания, передви-
жения, схватывания и переваривания пищи, однако
же у всех только что названных животных, как млеко-
76
питающих, сердце состоит из четырех отделений, двух
предсердий и двух желудочков. У всех млекопитающих
имеется семь шейных позвонков, у всех от левого же-
лудочка сердца отходит главный кровеносный сосуд
(аорта), разносящий кровь по всем органам; у всех
млекопитающих имеются только им одним свойственные
млечные железы, выделяющие молоко для питания де-
тенышей; у всех млекопитающих есть полная грудо-
брюшная преграда, отделяющая грудную полость от
брюшной, и вследствие этого у всех млекопитающих
дыхание происходит на одинаковый манер и существен-
но отличается от дыхания птиц или гадов: у всех
млекопитающих в среднем ухе или барабанной полости
имеются три косточки: молоточек, наковальня и стре-
мячко, каковых нет у представителей других классов.
Одним словом, можно было бы перечислить еще де-
сятки таких признаков, которые имеются только у
млекопитающих и отсутствуют у представителей
других классов. Но уже из перечисленных примеров
видно, что эти признаки по большей части не видны
снаружи, что это все признаки внутреннего строения,
или, как говорят, анатомические признаки.
Если мы желаем наглядно представить это единство
в строении всех млекопитающих, то мы, конечно, не
станем рисовать какое-нибудь животное со всем его
обликом. Мы нарисуем лишь такой рисунок, на ко-
тором указаны форма и расположение внутренних орга-
нов. Сердце непременно будет состоять из четырех
отделов, двух предсердий и двух желудочков. Аорта
будет отходить непременно от левого желудочка (а не
от правого, как у птиц); в грудной полости будут
находиться легкие, шея будет состоять из семи Ио-
звонков и т. д. и т. д. Конечно, это будет уже но
изображение животного, а так называемая схема рас-
77
положения органов у животных одного опреде-
ленного класса (рис. 9).
Можно нарисовать такие схемы для различных клас-
сов: млекопитающих, птиц, гадов, земноводных, рыб,
насекомых, пауков, ракообразных, улиток, кольчатых
червей, кораллов и многих других. Если сравнить
между собою эти схемы, то окажется, что и классы
Рис. 9. Схематический рисунок, показывающий расположение органов
в теле млекопитающего.
D—кишечник. Ма—желудок. Ли —легкое. Н—сердце. L — печень.
Zw—грудобрюшная преграда. Bdr—поджелудочная железа.
Ml—селезенка. 8р—пищевод. Lr—дыхательное горло. Z—язык.
N—почка. НЪ—[мочевой пузырь. HI—мочеточник.
W—позвоночник. Вт—спинной мозг. G—головной мозг.
8п—зрительный первЛВп—обонятельный нерв.
не все в одинаковой степени различаются друг от друга.
Окажется, что есть группы по нескольку классов, у
которых некоторые основные признаки строения орга-
низма поразительно сходны, несмотря на то, что сами
животные по своему облику и образу жизни совершенно
расходятся. Кто сказал бы, что у рыбы есть какое-
нибудь сходство с птицей? Кто решится утверждать,
что между лягушкой и слоном есть сходство в- чем бы
\то ни было, помимо того, что оба суть представители
животного мира? А, между тем, стоит только сравнить
схему строения млекопитающего со схемой строения
земноводного, с одной стороны, и затем со схемой строе-
ниях насекомого, чтобы сразу увидеть, что между пер-
выми двумя гораздо больше сходства, нежели между
одним из них и насекомым. У млекопитающего, как
и у земноводного, сердце лежит на брюшной стороне,
нервная'же система на спинной; у насекомого, на-
оборот, сердце лежит на спинной стороне, а нервная
система на брюшной. Млекопитающее, как и земно-
водное, обладают внутренним скелетом, составленным
из ряда костяных позвонков; у насекомого такого
внутреннего скелета нет, а есть наружная трубка из
вещества, несколько напоминающего роговое вещество;
это хитин, который придает такой блеск и такую проч-
ность поверхности тела осы, мухи и др.
Две тысячи двести лет тому назад греческий философ
Аристотель, которого считают основателем зоологии,
пытался найти такое широкое понятие, которое охва-
тило бы всех млекопитающих, всех крокодилов, че-
репах, змей, ящериц, лягушек, рыб и птиц. Он назвал
всех этих животных животными, обладающими
кровью, и противопоставил им всех остальных, как
бескровных. По существу это разделение неверно,
так как и другие животные, как, например, насекомые,
дождевые черви, улитки, каракатицы и т. д., тоже
обладают кровью, подчас даже красною кровью. Итак
признак был указан неверно. Но самый факт, что между
первыми классами (млекопитающими, птицами, рыба-
ми, гадами) гораздо больше сходства, чем между одним
из этих четырех и насекомым,—улиткой, кораллом,—
этот факт был совершенно правильно усмотрен Ари-
стотелем. Итак уже более чем за две тысячи лет
79
начались поиски за таким понятием, которое вы разило
бы сходство между классами животных, по облику столь
различными, как рыбы и птицы. В кош; восемнадца-
того столетия один немецкий ученый (Бач) назвал всех
этих животных костистыми; это было правильно под-
меченное сходство, так как действительно, только у
этих классов наблюдается костная ткань. Но это назва-
ние не привилось, оно было вытеснено более удачным,
введенным в науку французским естествоиспытателем
Ламарком. Он назвал всех перечисленных выше жи-
вотных, которые имеют внутренний скелет, позвоноч-
ными животными. Итак, пять классов: рыбы,
земноводные, гады, птицы и млекопитающие образуют
вместе тип позвоночных. Можно набросать схему
строения всех позвоночных, в которую могут войти,
конечно, только такие признаки, которые действительно
общи всем пяти классам. Эта схема будет, пожалуй,
еще более безжизненна, нежели схемы отдельных клас-
сов, ибо в ней даже нельзя приводить таких признаков,
как пятипалые конечности. Правда, и у млекопитаю-
щих, и у птиц, и у гадов, и у земноводных конечности
построены по сходному основному плану так называемой
пятипалой конечности, которую мы в наиболее чистой
форме встречаем у человека. Но уже у рыб такой
пятипалой конечности нет и в помине, а имеются вместо
них плавники. Поэтому пятипалая конечность не есть
признак типа, а лишь признак одного отдела этого
типа, так называемого подтипа четвероногих.
Если оказалось, что рыбы, птицы и млекопитающие
да к тому же еще и гады, и земноводные могут быть
объединены в один тип, то можно попробовать провести
такую же группировку и у других классов. Так, можно
обнаружить у насекомых, ракообразных, пауков и со-
роконожек некоторые общие черта, которые дают право
80
сгруппировать все эти классы в один тип, членисто-
ногих. Улитки, ракушки и каракатицы объединяются
в тип мягкотелых. Кроме этих трех типов, мы можем
еще насчитать пять-шесть других, из коих у каждого
основная схема строения и расположения органов на-
столько. своеобразна, что их нельзя причислить ни к
одному из вышеназванных типов. Так, мы упомянем
тип иглокожих (к которому относятся морские ежи,
морские звезды и др.), тип червей (глисты, дождевые
черви, пиявки), тип губок, тип кишечнополостных
(медузы, кораллы) и тип простейших одноклеточных
(инфузорий, жгутиковых, корненожек и т. д.).
Теперь мы можем вновь вернуться к нашему списку
и попытаться окончательно привести в порядок пере-
численные два десятка животных. Мы можем условить-
ся отделять два вида одного рода запятыми, два рода
одного семейства точками, два семейства одного отряда
тонкими штрихами, а два отряда одного класса толсты-
ми штрихами. Классы одного типа мы отделим двойными
штрихами, а различные типы будем писать различ-
ными шрифтами.
Тогда мы получим следующий список:
| Бык, зубр. Овца. | Лось. | Лошадь. | Заяц, | крыса, пасюк, | кролик. |
Лиса, | медведь. | Еж, | крот. || Аист. | Воробей. |
|| Гадюка. |1
> || Лягушка. ||
il Щука. ||
Комар.
Улитка.
Глиста.
Из приведенных примеров читатель может вывести
некоторое заключение даже о чисто внешней пользе
такой группировки животных, которую дает нам есте-
ственная система. «Пусть кто-нибудь никогда не
Теория эволюции.
81
видал зубра и не читал никаких описаний этого жи-
вотного. Глядя на наш алфавитный список, он не
может получить никакого представления о том, как
выглядит это животное, ибо из того, что оно помещено
в алфавитном списке между зайцем и комаром, еще не
следует, что он имеет какое бы то ни были сходство
с этими обоими животными, или с одним из них. Но
при взгляде на наш последний список всякий до-
гадается, что зубр меньше всего похож именно на
комара, на улитку и глисту, так как эти три вида
относятся совсем к иным типам. Далее он убедится,
что сходство между зубром и зайцем все-таки несра-
вненно больше, нежели сходство между зубром и аи-
стом, или между зубром и гадюкой, ибо зубр все-таки
принадлежит к тому же классу, к которому принадле-
жит и заяц. Идя дальше в таком направлении, он
увидит, что сходство зубра с быком больше, чем с
каким бы то ни было другим животным из нашего
списка. Он даже поймет, что зубр должен быть не
только парнокопытным, но и жвачным и полорогим.
Нет сомнения в том, что всякий, даже не вскрывши
зубра, может по нашему последнему списку догадаться,
что у зубра имеются резцы только в верхней челюсти,
что у него желудок состоит из четырех частей, что
у цего нет ключицы и т. д., и т. д.
Можно ли отрицать, что в естественной системе мы
имеем средство для огромного сбережения умственного
труда, для легкого обозревания огромного количества
отдельных животных видов в стройной и связной груп-
пировке. Но естественная система—это только азбука
зоологии и ботаники для неспециалиста. Мы поняли
только сущность того приема, которым пользуются
ученые при группировке животных в естественные
группы. Но мы еще не знаем,, какие проблемы раскры-
82
ваются перед' человеческим умом, когда он овладел
этим превосходным способом для обозревания подавляю-
щего .разнообразия животных и растительных форм.
Стоит только призадуматься над результатом того,
что мы узнали о системе, чтобы увидеть себя лицом
к лицу с чрезвычайно важной проблемой. В самом деле,
мы исходили из представления, что животный мир
проявляет почти необозримое разнообразие. Теперь мы
убедились, что это разнообразие подчиняется какому-то
закону, ибо это различие животных форм представляет-
ся не хаотическим. Мы видим различные степени сход-
ства между животными. Мы видим постепенное убы-
вание этого сходства- от видов к родам, от родов к
семействам, от семейств к отрядам и далее к классам
и типам.
Представим себе какое-нибудь единичное животное,
особь. Пусть это будет одна корова. Когда мы рассма-
триваем ее признаки, то мы можем заметить, что неко-
торые из них свойственны исключительно ей одной,—
это ее индивидуальные признаки. Положим, что нет
на всем свете ни одной особи, которая имела бы эти
самые индивидуальные признаки. Но существует на
свете очень большое количество особей, которые сходны
с нашей коровой в огромном количестве признаков; это
все представители данного вида, носители видовых
признаков. Затем существует на свете еще гораздо боль-
шее количество особей, которые разделяют с нашей
коровой ее родовые признаки; это—все животные из
рода бык (Bos); еще гораздо большее количество осо-
бей, сходных с коровой в некоторых, менее многочис-
ленных признаках, свойственных всему семейству
полорогих; еще больше особей на свете сходятся
с коровой в некоторых признаках, свойственных всему
отряду парнокопытных; как бы ни многочисленны
6*
83
были эти особи, но еще гораздо больше число тех,
которые могут претендовать на сходство с нашей коро-
вой в некоторых основных признаках, свойственных
всему классу млекопитающих. А кто может счесть
тех особей, которые, в качестве позвоночных жи-
вотных, обладают некоторыми общими признаками с ко-
ровой, как положение и форма нервной системы, поло-
жение сердца, скелета и т. д. и т. д.
Мы видим корову, стоящую как бы в центре целой
массы кругов, которые имеют все больший и больший
размер. Более тесный круг обнимает ее сотоварищей
по виду, более широкий—ее сотоварищей по роду; за-
тем следует круг семейства, еще более широкий, далее—
круг отряда, круг класса и типа.
Мы уже слышали, что всякая особь развивается из
яйца, всякая особь на самой ранней ступени своего
развития состоит как бы из одной клеточки. Эта кле-
точка затем делится на тысячи и миллионы клеточек
и постепенно развивается в полное животное данного
вида. Когда мы следим за развитием коровы, то нам
может броситься в глаза следующее: на ранних ста-
диях расположение клеточек в зародыше таково, что
тот, кто не знает, что зародыш этот вынут именно из
тела коровы, не мог бы с точностью определить, что
из него разовьется корова. Но уже на очень ранних
стадиях всякий, кто знаком с делом, может с опреде-
ленностью утверждать, что из данного зародыша
выйдет животное позвоночное. Ибо расположение
зачатков органов в зародыше позвоночного существенно
отличается от расположения этих зачатков в зародыше
будущего червя, будущего насекомого или улитки.
Затем через некоторое время становится возможным ска-
зать, к какому именно классу принадлежит данный
зародыш, к классу ли млекопитающих, птиц, рыб или
84
гадов. Ибо только на самых ранних стадиях развития
существует большое сходство между зародышами всех
позвоночных; вскоре у каждого класса появляются
свои особенности; тот, кто видит перед собою неизвест-
ный ему зародыш на более поздней стадии, может
определить уже не только тип, а и класс. В дальней-
шем можно уже догадаться и об отряде, к которому
принадлежит данное животное, позже о семействе, еще
позже о роде и о виде.
Итак хотя всякое яйцо, отделившееся от животного
определенного вида и должно непременно дать новую
особь именно данного, а не какого-нибудь другого вида,
но зародыш как будто лишь постепенно вступает в
более тесный круг своих систематических отделов. Он
имеет в начале лишь наиболее общие черты типа, после
уже более специальные черты класса, затем еще более
специальные черты отряда, семейства, рода и вида.
Мы уже слышали, что нет двух особей одного вида,
которые были бы абсолютно во всем похожи друг на
друга; каждая особь представляет нам те или иные
индивидуальные уклонения. В каких признаках про-
являются чаще всего эти уклонения? Всякий дога-
дается, что животное легче уклонится в видовых при-
знаках, нежели в признаках отряда, класса или типа.
Это значит, что если какая-нибудь особь из вида бы-
ков уклонилась от всех своих родственников, то это
уклонение едва ли будет состоять в том, что у нее
нет позвоночного столба, или в том, что она дышит
жабрами вместо легких, или что она имеет Тело, по-
крытое перьями, или сердце с одним лишь предсер-
дием и одним желудочком и т. д. Уже из того, какими
дикими нам кажутся все эти допущения, мы видим,
что мы привыкли допускать уклонения особей только
в более мелких признаках, которыми отличаются друг
85
от друга виды одного рода или роды одного семейства,
но уж никак не в таких признаках, которые характе-
ризуют целые классы и типы.
Можно сказать, что признаки типа прочнее удержи-
ваются коровой, нежели признаки класса, эти послед-
ние прочнее нежели признаки отряда, а эти в свою
очередь более прочны, нежели признаки семейства, рода
или вида. Любопытно, что мы лишь постепенно дости-
гаем до таких обобщений, каковы классы и типы. Для
нас корова, прежде всего, особь данного особого вида,
затем уже она и особь своего рода, далее она член
своего особого семейства, отряда, класса и типа. При
развитии особи из яйца она, наоборот, раньше всего
член данного типа, потом уже проявляет черты своего
особого класса, потом признаки своего отряда, семей-
ства и т. д.
Все, что мы узнали о системе животного мира, заста-
вляет нас призадуматься над причиной такого любо-
пытного явления. У нас возникает предположение, что
животные одного и того же типа являются действи-
тельными кровными родственниками, состоящими в раз-
личных степенях родства между собою. Общие признаки
типа менее многочисленны, но зато они более коренного
свойства и простираются на всех представителей этого
типа без исключения. Признаки класса тоже еще очень
коренного свойства, повидимому, очень древни и харак-
теризуют основные черты строения животного, но они
простираются только на часть типа, именно только
на данный класс. Признаки отряда более юны, менее
глубоко характеризуют данных особей, признаки се-
мейства еще менее коренного свойства, но носящие их
животные находятся в более тесном родстве между со-
бою. Еще менее общего и коренного характера признаки
рода, их носители еще менее многочисленны и нахо-
86
дятся между собою еще в более тесном родстве и т. д.
и т. д. Излагая дело таким образом, мы представляем
себе, что естественная система животных имеет харак-
тер генеалогический, т.-е. что различия между груп-
пами возникли с течением времени и в связи со сте-
пенью кровного родства этих групп.
87
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
НОВЫЕ ОТВЕТЫ НА СТАРЫЕ ВОПРОСЫ.
Нас поражает великое разнообразие животных форм
и странное убывание их сходства по мере расширения
круга организмов, с которыми мы их сопоставляем. Но
это явление существует ведь не только в животном
мире. Есть еще и другие явления, в которых прояв-
ляется совсем аналогичное распределение сходств и раз-
личий. На некоторых примерах мы знакомимся наглядно
с понятием диференцирования. Мы видим в настоя-
щее время различные ремесла: столяров, слесарей, то-
карей, кузнецов, механиков, портных и т. д. Откуда
взялось это разнообразие ремесл. В наше время всякий,
кто хочет научиться одному из этих ремесл, отпра-
вляется к представителю такого ремесла и научается
у него всем необходимым приемам. Постепенно он ста-
новится все ловчее и ловчее в обращении с инстру-
ментами своего ремесла, но именно только этого ре-
месла; обращаться с орудиями другой работы он при
этом не научается. Известно, что слесарь не сумеет
сам скроить и сшить се'бе платья, а кузнец должен
отдавать свои часы в починку часовщику. А что
портной сам не сумеет сделать себе термометра или на-
печатать газету, это знает всякий. Итак мы наблю-
даем в наше время большую специализацию ромее л
и знаем, что основательное изучение и практическое
88
выполнение одного из них по большей части несовме-
стимо с выполнением еще и ряда других. Мы знаем,
что в наше время всякий кузнец научается своему
ремеслу у другого кузнеца. Но когда мы задаем себе
вопрос, как возникла эта специализация, то мы поне-
воле обращаем наши взоры к отдаленному прошлому.
Конечно, те кузнецы, у которых наши современные
кузнецы научились своему ремеслу, в свою очередь
научились ему у других кузнецов. Но у кого научился
первый кузнец, вот вопрос, над которым уже не один
из нас, еще будучи ребенком, неоднократно ломал себе
голову.
Этот вопрос занимал умы людей еще задолго до на-
шего времени. В древности люди уже попытались дать
ответ на него; они представляли себе, что в одно пре-
красное утро с неба на землю спустился бог, который
обладал кузнечным искусством. Он стал обучать лю-
дей этому важному ремеслу. У них научились другие,
следующие опять у предыдущих и так далее по ны-
нешний день.
В наше время существуют различные языки: в одной
Европе мы, кроме русского, можем насчитать без труда
с дюжину других языков: немецкий, английский, фран-
цузский, итальянский, испанский, шведский, датский
и т. д. Каждый из них имеет свой совершенно опре-
деленный характер: и созвучие отдельных слов, и строе-
ние предложений, и постановка слов, и правила скло-
нений и спряжений,—все это в каждом языке свое-
образно. Кто в наше время хочет научиться итальян-
скому языку, тот непременно должен обратиться к дру-
гому лицу, владеющему этим языком, и поучиться
У него. Даже те лица, которые научаются итальянскому
языку по самоучителю, не являются исключением, ибо
в Данном случае они вступают в сношения с автором
89
учебника, который уж непременно должен быть лицом,
знающим итальянский язык. Одним словом, в наше
время нет иного пути к приобретению знания какого-
нибудь языка, кроме обучения у другого лица. Но
если продолжить это рассуждение и проследить мно-
жество поколений людей, знающих или знавших
итальянский язык, то мы опять-таки приходим к во-
просу: у кого же научился итальянскому языку пер-
вый, который на нем говорил? И этот вопрос о про-
исхождении разнообразных языков давно интересовал
мыслящих людей. Некоторые из них, мы их не знаем
по именам, придумали в глубокой древности такой
ответ на этот вопрос: Сначала все люди говорили на
одном языке и понимали друг друга. «На всей земле
был один язык и одно наречие». Но когда люди научи-
лись делать кирпичи, то они сказали: «ну, построим
себе город и башню, а вершину ее до небес; и сделаем
себе памятник, чтобы нам не рассеяться по лицу всей
земли. И сошел господь посмотреть город и башню,
которую строили сыны человеческие. И сказал господь:
вот один народ и один язык у всех, и вот что они
начали делать, и теперь не будет для них затруднений
ни в чем, что они задумали бы делать. Сойдем же и
смешаем язык их так, чтобы один не понимал речи дру-
гого». Таким образом постройке этой высокой башни был
положен конец, а у людей появились различные языки.
В наше время земля населена самыми разнообраз-
ными животными и растениями. Существует, как мы
уже слышали, около 420.000 видов животных и не менее
200.000 видов растений. При этом пределы видов на-
столько ясно разграничены, что один вид не произ-
водит на свет особи, относящейся по своим приметам
к другому виду. Корова представляет такой вид, кото-
рый всякий может отличить от другого вида. Всякая
90
корова в наше время непременно происходит от другой
коровы, в этом никто не сомневается. Но если это един-
ственный путь для возникновения такого животного,
как корова, то поневоле возникает вопрос: откуда же взя-
лась первая корова? Кто не слышал хоть раз такого во-
проса из уст ребенка? Кто не переживал сам такого момен-
та, когда подобные вопросы мучают и не дают покоя?
И этот вопрос уже с древнейших времен интересовал
людей. И на него в глубокой древности уже некоторые
умные по тому времени люди предложили ответ. Они
представляли себе, что было такое время, когда совсем
не существовало никаких животных. Но однажды тво-
рец повелел: «Да произведет земля душу живую по
роду ее, скотов и гадов и зверей земных по роду их;
и стало так. И создал бог зверей земных по роду их и
скот по роду его, и всех гадов земных по роду их»
и т. д. Очевидно, что среди этих зверей находился и
первый представитель рода «бык» и видов, составляю-
щих этот род, так же как и представители других видов.
Мы рассмотрели три вопроса, которые по своему
содержанию очень различны, но по форме очень по-
хожи; они все относятся к тому, каким образом
возникалоразнообразиеявлений. В одном слу-
чае человека поражали разнообразие и специализация
ремесл, в другом—разнообразие и специализация язы-
ков, в третьем, что нас здесь особенно интересует,—раз-
нообразие и специализация видов животных. Любо-
пытно, что во всех трех случаях и ответ, который да-
вали в древности, так поразительно одинаков. Повсюду
допускалось, что это разнообразие возникло вследствие
вмешательства сверхъестественной силы, дея-
тельность которой не подчиняется никаким зако-
нам и никакому контролю. Долгое время эти
ответы удовлетворяли людей. Даже очень умные люди
91
думали, что они что-нибудь объясняют, говоря, что раз-
личные языки произошли при вавилонском смешении
языков. Однако наступили другие времена, и ныне
такие ответы нас больше не удовлетворяют. Мы не
станем утверждать, что в наше время любой школьник
умне$, нежели выдающиеся философы древнего мира.
Но дело в том, что мысль человека подвинулась вперед
в одном направлении. Отношения человека к окружаю-
щей природе и взаимные отношения людей чрезвы-
чайно осложнились. Чтобы быть в состоянии лучше
использовать силы природы и природные богатства,
человек был прямо вынужден заняться изучением при-
чин различных явлений. При этом он так привык к та-
кого рода мышлению, так привык искать и доискиваться
причин явлений, что он применяет этот прием мышле-
ния и к таким вопросам, которые не имеют непосред-
ственного касательства к добыванию материальных
благ. В наше время можно разбогатеть и достигнуть
степеней известных и не имея точных представлений
о том, как появились различные языки и откуда взя-
лось разнообразие животных форм. Но кто привык к той
мысли, что ничто вокруг нас не происходит случайно,
а всякое явление имеет свою причину, тот не легко мо-
жет согласиться с такими объяснениями явлений, какие
мы только что привели. Ибо сказать, что языки появи-
лись при вавилонском смешении языков это все равно,
что ничего не объяснить. Поэтому вполне понятно, что
мы имеем в настоящее время две категории людей. Одни
совершенно не задаются такими вопросами, для них,
конечно, старые ответы сохранили свое значение; другие
задают себе эти вопросы и доискиваются ответов; для
них старые ответы потеряли всякое значение. Им не-
обходимы другие ответы, которые бы действительно что-
нибудь объясняли.
Посмотрим же, какие ответы на вышерассмотренные
три вопроса могут считаться удовлетворительными для
современного мыслящего человека.
Что касается первого кузнеца, то в наше время ни
один мыслящий человек, знакомый с историей, не до-
пустит такого появления с неба первого кузнеца. Если
мы спросим его о том, у кого первый кузнец научился
своему ремеслу, то он ответит нам следующее: было
время, когда каждый член первобытной общины людей
сам выполнял все работы, необходимые для поддержа-
ния жизни. Когда он страдал от холода, то он строил
себе хижину и изготовлял себе одежду из звериных
шкур. Если ему необходимо было судно для плавания
по реке или озеру, то он сам выжигал ствол дерева и
делал для себя лодку. Долго люди не знали ни употре-
бления, ни способа добывания железа. Но наступило
время, когда они научились добывать и обрабатывать
этот важнейший металл. Тогда всякий был сам своим
кузнецом, и не только кузнецом своего счастья, как
это говорится в пословице, а и настоящим кузнецом
своих гвоздей, своей первобытной сохи и бороны. Но
в течение долгого времени стало все больше и больше
проводиться разделениетруда. Один член общины
стал заниматься лишь одним ремеслом и стал выполнять
работу, которой он исключительно посвящал себя, ко-
нечно, гораздо более совершенно. Один стал посвящать
себя исключительно или почти исключительно портняж-
ному, другой так же исключительно сапожному, тре-
тий—слесарному и т. д. ремеслам. Само собою понятно,
что такое разделение труда стало возможно лишь с тех
пор, как общины стали значительно больших размеров,
так что портной мог все свое время посвящать шитью
и находить достаточно заказчиков. Необходимо было
также развитие торговых сношений, без которых такое
93
разделение труда немыслимо. Дело происходило в тече-
ние столетий и тысячелетий, разделение труда шло
медленно, шаг за шагом. Чем дальше и чем односто-
роннее становились работы, тем исключительнее один
занимался одною, другой другою работой. Для вся-
кого, кто продумал весь этот процесс, становится
ясно, что не было такого дня или такого момента,
когда первый кузнец официально вступил бы
в свою роль. То же относится и к портному, са-
пожнику и т. д. Мы говорим: диференцированные
ремесла постепенно развились из того недиференци-
рованного состояния, когда всякий производил раз-
нообразные работы.
Относительно итальянского языка мы также не мо-
жем больше верить, что он возник в одно прекрасное
утро без всяких подготовлений. Напротив, мы уверены
в том, что он постепенно развился из других языков.
Изменения, которые в общей сложности и в результате
тысячелетнего развития привели к образованию нового
языка, каждое в отдельности были так незначительны
и так постепенны, что мы решительно утверждаем: не
было такого дня, когда одно определенное лицо высту-
пило бы с заявлением: вот я теперь первый начинаю
говорить по-итальянски! Итальянский язык развился
за последние два тысячелетия из латинского; многие
латинские слова сохранились и в итальянском без
изменений, другие изменились лишь незначительно,
а третьи очень значительно. Кое-что прибавилось и
совсем нового, благодаря соприкосновению с другими
племенами. Из того же латинского языка возникли, пу-
тем больших или меньших изменений и смешений
и еще другие языки: испанский, французский, порту-
гальский и т. д. Таким образом и здесь мы имеем перед
собою случай постепенной диференцировки различных
94
языков, происшедших в течение времени от одного
общего родоначальника.
Сравнение с языками привлечено нами на-ряду со
сравнением с ремеслами. Последнее мы взяли потому,
что факты из этой области известны всякому. Но сравне-
ние с языками заслуживает гораздо большего внимания,
ибо тут аналогия гораздо более полная. Дело в том,
что сравнение современных языков приводит пас к есте-
ственной системе, которая имеет большое сходство
с естественной системой животных. Языки, как и жи-
вотные, так сказать, сами собою напрашиваются на та-
кую систему, в основе которой лежит постепенно убы-
вающее сходство. Приведем несколько примеров.
Около двадцати наречий составляют вместе то, что
в наше время называют шведским языком. Если мы
сравним наречие с видом, а язык с родом, то можно
сказать, что и здесь несколько видов образуют род.
Шведский язык (как и всякий другой национальный
язык) не представляет собою вида, т.-е. последней еди-
ницы системы, а составляет род. Но как в животном
мире несколько родов составляют семейство, так и тут
несколько национальных языков составляют одну род-
ственную группу. Так, например, шведский, датский,
норвежский и исландский языки образуют вместе
группу северо-германских языков. Рядом с этим семей-
ством существует еще одно семейство западно-герман-
ских языков; оно слагается из родов: фрисландского,
нижнегерманского, верхнегерманского, нидерландского,
английского-и др. языков, из коих каждый еще распа-
дается на несколько видов, т.-е. наречий.
Мы можем сравнить:
наречие—с видом;
язык—с родом;
группу языков—с семейством.
95
Но есть и более обширные группы. Так, все знают, что.
как ни различаются между собою немецкий, голландский
и английский языки, они между собою все же имеют го-
раздо больше сходства, нежели с французским. Таким
образом северо-германская и западно-германская груп-
пы соединяются в одну большую группу германских
языков, которую мы можем сравнить с отрядом животных.
Ha-ряду с этим отрядом германских языков, мы
имеем в Европе еще отряд славянских языков:
он распадается на семейства: восточно - славянских,
западно - славянских и южно - славянских языков.
Каждое из этих семейств распадается на несколько
родов. Русский язык—это один из этих родов, и мы
знаем, что он еще распадается на несколько видов, т.-е.
наречий (великорусское, украинское и белорусское на-
речия). Польский язык это тоже один род, и тоже распа-
дается на несколько видов (силезское, кашубское, ма-
зовецкое и т. п. наречия).
Если германская и славянская группы являются
двумя отрядами, то третьим отрядом можно считать ро-
манскую группу с языками французским, испанским,
итальянским, португальским и др.
На первый взгляд кажется, что дальше в этом на-
правлении итти нельзя. Ибо кто же осмелится утвер-
ждать, что русский, немецкий и французский языки
похожи друг на друга? Так кажется на первый взгляд.
Но ведь на первый взгляд может показаться столь же
бессмысленным искать какого-нибудь сходства между
слоном и кротом, между китом и летучей мышью.
А между тем мы убедились в том, что такое сходство
существует, что названные животные принадлежат
к одному классу — млекопитающих. Не окажется ли
то же самое и по отношению к столь различным на
первый взгляд языкам.
96
Так называемый «здравый смысл» всегда считается с
результатами практики. На практике же дело с род-
ством языков обстоит довольно печально. Тут всякий
вспомнит известный анекдот о профессоре, по рассеян-
ности изучившем португальский язык вместо испан-
ского и затем очутившемся в самом критическом поло-
жении. Но это другое дело, практика. Если бы кто-
нибудь вздумал выставить в железной клетке обыкно-
венного кота и выдавать его за опасного тигра, сожрав-
шего уже не один десяток людей, то такой хитрец не
только был бы осыпан насмешками, но подвергся бы
еще и более серьезной каре. Напрасно он стал бы уве-
рять, что наука считает кошку и тигра очень близкими
видами одного и того же рода. Это так же мало по-
могло бы ему, как нашему бедному профессору убежде-
ние в родстве языков португальского и испанского.
Но если даже два таких близких вида и таких близких
языка практически не могут друг друга заменить, то
нечего и думать о более отдаленных родственниках.
И однакоже родство языков так же, как и родство ви-
дов, для нас несомненно. Относительно языков в де-
вятнадцатом столетии было доказано, что все назван-
ные группы языков, да к тому еще и латинский и
древне-греческий и другие, образуют все вместе одну
большую группу, так называемую европейскую ветвь
индо-германских или арийских языков. Ибо, как ни
отличаются между собою некоторые из языков этой
ветви, но их сразу можно отличить от языков семити-
ческих или монгольских. Одним словом, мы и тут
имеем типы и классы, отряды и семейства, роды и
виды. И тут, как и там, на первый взгляд различия
больше бросаются в глаза, нежели сходства. Но и тут,
как и там, раз сходство установлено, им нельзя больше
пренебречь. Установление сходства индо-гермапских
7 Теория эволюции.
97
языков в девятнадцатом столетии также относится
к блестящим завоеваниям человеческого ума, как и
установление сходства позвоночных животных, тоже
последовавшее в конце восемнадцатого и начале девят-
надцатого столетия. И в том и в другом случае поучи-
тельно именно то, что это сходство не сразу бросается
в глаза, что оно проявляется не во внешних призна-
ках, а в некоторых основных чертах строения, доступ-
ных только опытному глазу. И в том и в другом случае
поучительно то, что сходство располагается по сту-
пеням, что оно постепенно уменьшается по мере рас-
ширения круга сравниваемых между собою отдельных
объектов, но даже в самом широком круге все еще
достаточно ощутительно, чтобы быть признанным вся-
ким, кто хоть один раз продумал эти явления.
Нисколько не иначе обстоит дело с разнообразными
видами животных, которые в наше время столь резко
разграничены. Мы убеждены, что первой коровы никогда
не было на свете. Коровы постепенно развились путем
постепенных, незаметных уклонений от родоначальных
животных форм, которые населяли землю в глубокой
древности. Было время, когда наших нынешних коров,
зубров, зебу, буйволов, овец, коз и т. д. еще вовсе
не существовало на земле. Но тогда существовали жи-
вотные, которые соединяли в себе некоторые признаки
быков с некоторыми признаками овец и антилоп. Даже
больше: в еще более древнем периоде существовали
животные, которые, если бы они облеклись плотью и
кровью и предстали бы перед нами, поставили бы нас
в очень затруднительное положение, ибо, по нашим
понятиям о современных животных, мы затруднялись
бы назвать этих пришельцев из допотопного мира парно-
копытными или непарнокопытными, жвачными или не-
жвачными. А есть и другие, о которых нам трудно
98
было бы решить, с кем они имеют больше сходства,
с травоядными овцами, или с хищными волками. Ко-
роче говоря, в отдаленные времена те отряды, которые
ныне кажутся столь резко разграниченными, как хищ-
ные, парно- и непарнокопытные и т. д., еще не были
в такой степени разграничены: ведь две тысячи лет
тому назад и итальянский и французский языки не
были так резко отграничены, как в наше время. Но
с течением времени появлялись уклонения в разные
стороны, родоначальные формы вымирали, а изменен-
ные потомки расходились в разных направлениях: одни
сделались копытными, другие хищными, третьи гры-
зунами; среди копытных наметилось разделение на
парно- и непарнокопытных, среди парнокопытных опять-
таки разделение на жвачных и нежвачных, среди этих
последних новое разделение на полорогих и оленей
и т. д., и т. д. Потомки отдаленных первобытных форм
диференцировались, как диференцировались ремесла и
языки. Первой коровы также не было на свете, как
первого кузнеца и как первого итальянца.
Это своеобразное явление, которое мы называем распо-
ложением по естественной системе, можно было бы по-
нять лишь в том случае, если допустить, что не только
особи одного и того же вида, но и особи одного рода,
одного семейства, одного отряда, даже класса и типа,
что все такие особи, которые образуют вместе такую
единицу естественной системы, состоят между собою
в действительном кровном родстве, правда,
весьма различной степени. Если мы не сделаем такого
предположения, то и система языков и система живот-
ных остаются для нас загадками. Если же мы это допу-
щение сделаем, то нам становится понятным еще и це-
лый ряд других, иначе необъяснимых явлений..

99
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
НАШ ОБЫЧНЫЙ МАСШТАБ ВРЕМЕНИ НЕПРИМЕНИМ К ПРО-
ЦЕССУ РАЗВИТИЯ ЗЕМЛИ.
Своеобразное расположение животных в естественной
системе приводит нас к предположению, что виды раз-
вились постепенно, а не существуют на земле с самого
начала ее существования. Для иллюстрации мы при-
бегли к примеру из сравнительного языковедения. Но
убедителен ли этот пример? Можно ли с уверенностью
сказать, что языки развивались постепенно, и каким
путем можно этот пример связать с постепенным раз-
витием видов животных?
Примеры из сравнительного языковедения убеди-
тельны и очень поучительны по той причине, что они
показывают нам, как человек для понимания различных
явлений должен применять различные масштабы вре-
мени. В обыденной жизни человек применяет ко всем
явлениям тот масштаб времени, который ему наиболее
естественно применять, а именно, масштаб индиви-
дуальной жизни; средняя продолжительность жизни
известна. Если человек предпринимает что-нибудь, от
чего он ждет личной выгоды, то он знает, что резуль-
тат должен проявиться непременно через известное
время, отнюдь не слишком поздно. Если человек гово-
рит об одном явлении, что оно наступит «скоро», а о
•другом, что оно наступит «не скоро», то он при этом
100
руководится своими понятиями о продолжительности
сроков в обыденной жизни. Если человек совершает
поступки, благоприятные результаты которых могут
проявиться лишь через сто лет, когда его уже не бу-
дет в живых, то мы смотрим на это, как на проявле-
ние идеализма: он добивается выгоды не для себя, а для
будущего, более или менее отдаленного поколения.
А когда человек жалуется на то, что какие-нибудь
господствующие порядки неудобны лично для него, то
было бы смешно утешать его уверениями, что эти по-
рядки через двести лет, наверное, исчезнут. Ибо это для
него лично не может.иметь значения,—это лежит за
пределами его индивидуального масштаба времени.
Но зато если бы человек стал уверять, что языки
не развиваются и сослался бы в доказательство на то,
что он и теперь еще говорит на том самом языке, на
котором он и его близкие говорили двадцать лет тому
назад, то его не стали бы принимать всерьез. Всякий
сказал бы ему на это, что такие явления, как развитие
языков, не могут измеряться масштабом жизни одного
человека; жизнь человека для этого слишком коротка.
Какой же масштаб применить к развитию языков? Вся-
кий догадается, что тут надо применить уже масштаб
исторической жизни.
Можно ли сказать, что развитие языков доказано?
Безусловно можно. Известный немецкий филолог и зна-
ток славянских языков, Шлейхер, писал об этом сле-
дующее: «Относительно некоторых языков мы факти-
чески можем показать, как они распались на несколько
наречий, говоров и т. д. Некоторые языки и семьи язы-
ков можно проследить на протяжении более чем двух
тысячелетий, ибо благодаря письменности до нас дошли
точные известия о том, какие формы они имели раньше.
Это можно сказать, например, о латинском языке. Мы
101
знаем не только старо-латинский язык, но и все те
языки (романские), которые произошли от него путем
диференцировки и внешних влияний,— что зоологи
назвали бы скрещиванием. Нам известен древнейший
индийский язык, мы знаем те языки, которые произо-
шли непосредственно от него, а также и те ново-индий-
ские языки, которые в дальнейшем развились из них.
Если бы до нас не дошла древняя письменность, то
языковеды едва ли когда-нибудь напали бы на мысль,
что такие языки, как русский, немецкий и француз-
ский, в конце концов все-таки произошли от одного и
того же родоначального языка. Может быть тогда вовсе
не стали бы делать предположений об общем источ-
нике различных языков, даже если бы они и проявляли
известное сходство, и не думали бы, что языки измен-
чивы».
Развитие языков считается доказанным. Стоит только
сравнить, какие формы имели различные выражения
двести, триста, восемьсот лет тому назад, стоит только
сравнить современные формы с формами древних язы-
ков, и всякий с полною ясностью убедится в развитии
языков. Чтобы усмотреть это, необходимо научиться
применять к явлениям масштаб исторической жизни
народов, а не жизни отдельной личности.
Кто хочет понять развитие видов животных, тот
должен научиться применять совсем другой масштаб
времени. Можно всякого убедить в том, что пятьсот
лет тому назад русский язык был не совсем таким,
каков он теперь: стоит только ознакомить его с лите-
ратурными памятниками того времени и с постепенным
приближением к современной литературной и разговор-
ной речи. Но как доказать ему, что вид «бык» разви-
вался постепенно? Ведь всем и каждому известно, что
с незапамятных времен животные этого вида населяли
102
нашу часть света. А кто знает больше, тот еще со-
шлется и на египетские памятники, на которых изобра-
жены животные, совершенно еще сходные с современ-
ными представителями их вида. Но если с древнейших
времен человеческой истории, с которых дошли до нас
памятники, животные не изменились ни в своем внеш-
нем облике, пи в своем внутреннем строении, ни в своих
повадках и отправлениях, то как же можно говорить
о развитии видов? Так может спросить всякий. На вто
мы можем ответить: мы вполне допускаем, что в тече-
ние так называемого исторического периода времени
очень многие животные не изменились, и однакоже мы
не можем считать, что этим что-нибудь доказано. Ибо
весь-то исторический период времени в сравнении
с .историей земли так ничтожно короток, что мерять
развитие земли и ее животного населения масштабом
исторической жизни так же неправильно, а пожалуй
и еще неправильнее, нежели мерить историческую
жизнь масштабом жизни' отдельного лица.
Кто говорит нам: вавилонские и египетские коровы
были совсем такого же вида, как и наши, а потому ко-
ровы не развились из других форм, а существуют
испокон веков в неизменном виде, тот рассуждает совер-
шенно так же, как если бы он сказал: я говорю и пишу
«здравствуйте» и «прощайте» точно так, как говорил
и писал эти слова двадцать лет тому назад, а потому
нечего говорить о постепенном изменении и развитии
языков,—языки существуют от века в неизменной
форме.
Было время, когда и ученые и неученые люди верили,
что свет «стоит» не больше шести тысяч лет. Для таких
людей масштаб исторической жизни совпадал с масшта-
бом жизни земли. В наше время уже всякий слышал,
что это совсем не так, и, пожалуй, уже постыдится в
103
обществе образованных людей слишком решительно за-
щищать такоое положение. Но было время, когда даже
выдающиеся люди считали уместным ссылаться на
глубокую древность таких находок, как мумии египет-
ских кошек и птиц, чтобы опровергнуть мысль о посте-
пенном развитии видов. Даже знаменитый французский
зоолог Кювье еще в 1812 году приводил очень подроб-
ные доказательства того, что ибисы, находимые в виде
мумий, по своему анатомическому строению не
отличаются от современных ибисов. А так как древность
этих мумий всем известна, то отсюда должно было сле-
довать, что нечего и думать о постепенном развитии
видов животных, раз со времен древней египетской
истории виды не изменились. Это было больше ста лет
тому назад. А теперь никто уже не осмелится привести
такой довод, что бы он ни думал о развитии животных.
Почему же? А только потому, что именно за истекшие
сто с лишним лет ученые, а вслед за ними и более
широкие массы народа, пришли к твердому убеждению,
что масштаб времени, который приходится применять
при исследованиях истории земли, совершенно иной,
нежели тот, которым измеряется история человечества.
Можно сказать, что в этом отношении человечество
именно за последние сто лет многому научилось. Для
нашего современного представления об истории земли
шесть тысяч лет являются до смешного коротким сро-
ком, одним мгновением. Ученые, правда, избегают де-
лать какие бы то ни было указания на количество
лет, но там, где это неизбежно, они считают не тыся-
чами, а миллионами: одни говорили о 24 миллионах,
другие о 500 миллионах лет, как о времени суще-
ствования нашей планеты.
Видя эти цифры, читатель, вероятно, подумает, что
науке нечего хвалиться своею точностью; в самом деле,
104
как можно говорить о точности, когда об одном и том
же явлении возможны столь разнообразные мнения:
24 миллиона и 500 миллионов,—это ведь большая раз-
ница! Да, это совершенно верно, но дело тут не в
точности, а в калибре чисел; в наше время наука не
претендует на точность в этом отношении, ибо она
знает, что тут точность невозможна. А вот в доброе
старое время люди ценили гораздо больше точность
показаний. Так, например, двести лет тому назад один
ректор в Гере (в Тюрингии) вычислил, что сотворение
мира началось 26 октября! А один лейпцигский уче-
ный так обосновывал свою уверенность в том, что
сотворение мира имело место именно осенью: деревья
в раю с самого начала были увешаны плодами, а не
усеяны цветами, как это должно было бы быть, если
бы мир был сотворен весною! Еще в начале восемна-
дцатого столетия пользовалась большим распростране-
нием книга Вудворда, английского капеллана, который
потом сделался профессором математики в Кэмбридже,
а впоследствии за свои еретические книги был отре-
шен от этой должности. В книге Вудворда подробно
и с большою точностью сообщалось о судьбах нашей
планеты. В одном месте можно прочесть следующее:
«После грехопадения земля начала вращаться вокруг
своей оси. Земля выделила из своих недр много тепла
и этим вызвала обильное развитие растений и живот-
ных, но в то же время содействовала также и распале-
нию страстей, от которого убереглись только обитатели
водной стихии. 8 ноября 2.349 г. до нашей эры над
экватором стояла большая комета, которая в продол-
жение нескольких часов прикасалась своим хвостом к
земле и извергла огромные количества воды; одновре-
менно подземные водовместилища опорожнились на
поверхность земли. Начался потоп, который уничтожил
105
людей, растения, и животнцх». Как видно из приведен-
ного современная наука не может конкурировать с
этими авторами в точности своих показаний, но мы
без зависти предоставляем им лавры и признаем, что
наша современная наука до того неточна, что два - три
миллиона лет для нее не составляют существенного
различия. Однакоже мы считаем очень важным за-
воеванием человеческого ума то, что люди научились
считаться с миллионами лет, ибо это есть победа над
ограниченностью самой человеческой природы.
По своей физической организации человек принад-
лежит не к самым долговечным животным. В то время,
как попугаи живут свыше ста, слоны до 200, соколы
до 162 лет, человек, как известно, достигает в сред-
нем только семидесятилетнего возраста. Но даже если
бы он жил так долго, как сокол или ворон, или даже,
как слон, его суждение о процессах изменений в окру-
жающей природе поневоле было бы неправильным,
настолько медленны эти перемены и настолько про-
должительны периоды, в которые накопляются за-
метные уклонения. Продолжительность одного поколе-
ния принято считать приблизительно в тридцать лет:
когда человеку за тридцать лет, то его спрашивают,
живы ли еще его родители; когда человеку пятьдесят,
то ему уже редко приходится слышать такой вопрос,
и если он еще имеет хотя бы одного родителя в живых,
то этому удивляются. Если считать поколение в три-
дцать лет, то шестьдесят четыре поколения приводят
нас к началу нашего летоисчисления. Сколько перемен
произошло за это время в жизни людей! Чего не пе-
ревидела наша часть света за это время! И однакоже
виды животных в диком состоянии несомненно оста-
лись такими же, какими они были и еще за шестьде-
сят поколений до начала нашей эры. Немудрено, что
106
человек, хорошо знакомый с бренностью существования
отдельной особи, считает вид вечным. Особи сменяют
одна другую, но вид никогда по изменяется; другие
прибавляют: не может измениться.
Немецкий поэт Рюккерт представил это отношение
человека к природе в красивом стихотворении. Вечно-
юный Хизер каждые пятьсот лет проходит мимо одного
и того же места. Всякий раз он застает там совершен-
но новый ландшафт, но всегда люди, которых он спра-
шивает о давности этого ландшафта, отвечают ему,
что так было от века и так вечно останется. Один раз
он застает город, и человек, собирающий в саду плоды,
говорит ему, что этот город вечно стоит на этом месте.
Другой раз он застает на том же месте пастбище,
и пастух объясняет ему, что это вечное пастбище.
В третий раз на этом самом месте находится море, и ры-
бак, вытягивая сеть, объясняет ему на его вопрос,
что море было и будет тут вечно.
Поэт хотел обнаружить близорукость людей, но сам
оказался близоруким, избрав слишком короткий срок.
Не пятьсот лет необходимы для такой перемены, а
быть может, тысячу раз пятьсот. Дело, впрочем, не в
этом, а в той основной мысли, что человек склонен
считать то состояние окружающей природы, в котором
он ее застал, вечным и неизменным.
Чтобы ясно представить себе, в каком положении
находится человек в данном случае, можно прибегнуть
к сравнению. Существуют насекомые, которые во взрос-
лом, крылатом состоянии живут не дольше одного дня,
иногда даже только несколько часов. Если мы возь-
мем в среднем продолжительность жизни в двенадцать
часов и сравним ее со средней продолжительностью
человеческой жизни (70 лет = 25.550 дней = 613.200 ча-
сов), то окажется, что наша жизнь в 51 тысячу раз
107
длиннее жизни такой поденки. Если бы поденка обла-
дала достаточными умственными способностями, чтобы
сознательно рассматривать окружающие ее явления, то
она непременно считала бы человека (не вид, отдель-
ную особь) вечным существом. Ибо, как судит человек
о таких предметах в окружающей природе, которые
по продолжительности своего существования превос-
ходят его жизнь в пятьдесят тысяч раз? Он считает
их вечными. Разве люди не говорят об Альпах, Кав-
казских, Крымских и других горах, как о вечных ве-
ликанах, для которых как будто не существует роко-
вого предела существования? А между тем, что мы
знаем из науки о древности этих гор? Помножив семь-
десят лет человеческой жизни на 51.000, мы получим три
миллиона пятьсот семьдесят тысяч лет. Как ни избегают
современные ученые делать точные указания относитель-
но древности земли и ее современного устройства, как
ни различны приблизительные цифры, данные разными
учеными для определения продолжительности отдель-
ных периодов в развитии земли (о чем у нас будет речь
впереди), но все согласны между собою в том, что тот
период из истории земли, который принято называть
третичным и в продолжение которого возникли совре-
менные горные цепи, продолжался не более трех мил-
лионов лет; при этом названные выше горные цепи
возникли не в самом начале этого третичного периода,
а во второй половине или даже под конец его. Сточки
зрения науки наши горы представляют собою молодые
образования земной коры. То же относится и к озерам,
к более мелким морям, пустыням и степям. Для от-
дельного человека они вечны, для науки они лишь
преходящие явления в развитии нашей планеты, раз-
личные фразы в преобразовании ее поверхности, ко-
торые закономерно появляются и так же закономерно
108
исчезают, уступая свое место новым фазам. У природы
есть свои законы, которым она строго следует. Но че-
ловек по своей наивности склонен приписывать при-
роде свои законы, основанные на крайне недостаточных
наблюдениях. Сто пятьдесят лет тому назад между
некоторыми выдающимися учеными возник спор о том,
могут ли возникнуть в природе новые существа, каких
прежде не существовало, и могут ли другие существа
бесследно исчезнуть с лица земли. Одни отвечали на
это ничего не говорящей фразой: «природа — старая
курица, она уже не может нестись»,—и это считалось
глубокомысленным ответом. Другие так же категори-
чески отрицали исчезновение видов, когда-либо живших
на земле. Знаменитый бернский естествоиспытатель,
Галлер, который вместе с Линнеем и Бюффоном при-
надлежал к звездам первой величины на горизонте
науки того времени, заявил, что об вымирании каких-
нибудь видов животных не может быть и речи, «ибо,—
так аргументировал он, — в природе должен господ-
ствовать порядок, иначе правыми- окажутся атеисты:
раз нет порядка в природе, то основы государства,
морали и религии должны рухнуть».
Есть бабочки, которые во взрослом состоянии живут
не долее 54 минут. В это время они успевают спариться
и отложить яички, затем они умирают. Такая бабочка
должна была бы считать человека вечным и неизмен-
ным существом. Если бы она умела мыслить, то она
непременно пришла бы к выводу, что неизменный по-
рядок природы в том и проявляется, что люди живут
вечно, между тем как мотыльки умирают после корот-
кой жизни. И если бы среди этих бабочек нашелся
смельчак, который стал бы утверждать, что и люди
также умирают, прожив положенное им время, то его
наверное обвинили бы в богохульстве и в потрясении
109
основ. Такова уж привычка людей,—переносить свои
понятия о порядке за пределы своего муравейника и
распространять их на всю природу.
Кто продумает эти сравнения, тот должен будет
спросить себя: действительно ли люди обречены на
слепоту и полное неведение относительно прошлого
земли — их обиталища,— или же они все-таки имеют
возможность доискаться истины, отделавшись от наив-
ных и закоренелых представлений о порядках и бес-
порядке, о неприкосновенных тайнах и о пределах
«иже не прейдеши». На это мы можем дать совершенно
ясный и определенный ответ: несмотря на кратковре-
менность существования отдельной личности, мы
имеем полную возможность добыть сведения о прошлом
состоянии нашей планеты и о различных фазах ее раз-
вития, ее истории; нужно только научиться читать
летопись природы. К рассмотрению этой летописи мы
и перейдем теперь.
110
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
КАК ЛЮДИ НАУЧИЛИСЬ ЧИТАТЬ ЛЕТОПИСЬ ПРИРОДЫ.
Вопросы о древности, о происхождении и развитии
земли лишь в новое время стали рассматриваться с на-
учной точки зрениия. Смешно было бы говорить о раз-
витии земли, когда господствовала вера в библию, вера
в то, что одним словом «да будет» вызвано было обра-
зование всех морей и материков, рек и озер, пустынь
и степей. Правда, уже давно некоторые ученые, бывшие
в то же время высокими сановниками католической
церкви (других ученых в ту пору еще вовсе не было)
пытались истолковать шесть дней творения, как шесть
очень длинных периодов. Но такие взгляды высказы-
вались всегда с опаскою и бывали заправлены таким
густым соусом пустых словопрений, что из них не
могло развиться начал трезвого научного исследования.
Но развитие торговли и промышленности оказало мо-
гучее влияние и на развитие науки. Чем большее зна-
чение приобретало горнопромышленное дело под конец
средних веков и к началу нового времени, тем больше
внимания люди стали уделять недрам земли. Ими ру-
ководил при этом не один только научный интерес.
Напрфтив, научное исследование земной коры должно
было создать необходимую основу для горнопромыш-
ленной техники. Наука дает возможность предвидеть
явления на основании познания их законов. Никто не
111
станет затрачивать своих денег и своего труда, нс имея
никакого понятия о возможных результатах. Отсюда
тесная связь между наукой и техникой. Ведь не-
даром же именно те две страны, в которых горнопро-
мышленное дело находилось издавна в цветущем со-
стоянии,—Англия и Саксония, сделались колыбелью
геологической науки! Основатель геологии в Германии
Абрагам Готтлоб Вернер (1749—1817) происходил из
семьи, которая в течение трех столетий дала многих
работников в области горнопромышленного дела. Сколь-
ко интереса, сколько практического опыта и точного
наблюдения должно было накопиться до тех пор, пока
отдельные лица стали с кафедр казенных учебных
заведений провозглашать учение, идущее вразрез с
общепринятыми взглядами, с традицией, учение о зе-
мле, как продукте очень долгого и сложного процесса
развития, а не как продукте произвольной мгновенной
деятельности какого-то творца.
В основу всего дальнейшего развития геологической
науки легло убеждение, что земная кора построена из
правильных напластований и что из характера и по-
следовательности этих напластований можно делать вы-
воды о способе и о времени их образования. .Более
глубокие пласты были древнее, более поверхностные—
моложе. Можно было говорить о возрасте того или
иного слоя. Уже Вернер стал различать следующие
породы:
1)	Древнейшие или первозданные породы, граниты
и гнейсы, без всяких окаменелостей живых организмов.
2)	Переходные пласты, глинистые сланцы, в кото-
рых находятся первые окаменелости.	j
3)	Флёцовые породы, из песчаника, рухляка и из-
вестняка с многочисленными окаменелостями и пла-
стами каменного угля.
112
4)	Наносные породы, каковы конгломераты, песок, гли-
на, гравий и другие, более юные образования и, наконец,
5)	вулканические породы, состоящие из лавы, туффа,
пепла, действующих и в недавнее время потухших
вулканов.
Этим учением Вернера, а также аналогичными уче-
ниями, которые проводились другими учеными восем-
надцатого столетия, в особенности немцем Палласом и
женевцем Соссюром, было положено основание истори-
ческому рассмотрению земли. Но это была еще очень
несовершенная форма такого приема, ибо тут различ-
ные напластования земной коры различались только
по характеру горных пород, а не по заключенным в
них окаменелым остаткам вымерших животных. На
первый взгляд кажется, что и то и другое может оди-
наково служить для установления хронологии земли;
однако дальнейшее развитие геологической науки при-
вело к ясному .сознанию, что именно окаменелости дают
несравненно более пригодное средство для определения
последовательности эпох, нежели горные породы сами
по себе.
Еще задолго до того времени, о котором у нас здесь
идет речь, людям, обладавшим богатым опытом в гор-
ном деле, было известно, что характерные красные из-
вестняки попадаются регулярно в более глубоких слоях
земной коры, нежели угленосные породы; так же ясно
было, что пласты, содержащие соль, лежат выше угле-
носных; типичные известняки швейцарской и шваб-
ской Юры залегают опять-таки выше соленосных пла-
стов, а скалы из пишущего мела острова Рюгена и
французской Шампани покрывают собою упомянутые
известняки. Наконец, рухляки, известняки и песчаники
средней Франции (парижского бассейна) образуют как
бы самый верхний этаж, залегая поверх меловых пла-
8 Теория эволюции.
113
стов. Уже такое правильное чередование могло бы при-
вести к установлению хронологии земли. Можно было
бы говорить, что за временем образования красных из-
вестняков Девоншира последовало время образования
мощных угленосных пластов, за этим периодом сле-
довал период образования соленосных пластов Герма-
нии, за ним период образования известняков швабской
и швейцарской Юры, далее время отложения мела
Шампани и, наконец, время образования рухляков.
Все это было бы совершенно правильно. Но необхо-
димо сообразить еще следующее: как песчаники, так и
известняки и рухляки, и другие отложения суть про-
дукты совершенно определенных условий. И весьма
вероятно, что везде, где имелись налицо благоприятные
условия, происходило образование таких именно, а не
других пород. Поэтому в два периода времени, очень
отдаленные друг от друга, могло происходить обра-
зование аналогичных пород, и напротив—в двух ме-
стах на земном шаре могли в одно и то же время,
смотря по глубине моря, образовываться разнообразные
породы. Итак характер наслоений не всегда дает точ-
ное представление о времени их образования. Гораздо
более важным источником оказались остатки живых
существ, заключённые в отложениях морских и прес-
новодных бассейнов различных эпох. В наше время это
общеизвестно, и когда мы говорим о важном значении
остатков вымерших животных для изучения истории зе-
мли, то нас с первого слова может понять всякий, кто
не лишен всякого понимания явлений природы. То, что
кажется нам теперь столь понятным, в прежние вре-
мена составляло одно из труднейших и загадочнейших
явлений. Весьма интересно познакомиться хотя бы в
кратких словах с историей того, как люди постепенно
познали сущность и значение окаменелостей.
114
Окаменелости, которые попадаются на земле очень
часто, уже давно бросались в глаза наблюдательным
людям. В некоторых местностях эти окаменелости до
того многочисленны, что чуть ли не любая борозда,
проведенная плугом, может вынести на поверхность
одну или две ракушки, улитки и т. п. В тех местах,
где большие реки текут между крутыми берегами или
где хотя бы один берег спускается крутым обрывом,
как, например, во многих местах на Волге, можно со-
брать иногда в один день сотни так называемых
аммонитов. Несмотря на такое широкое распростране-
ние окаменелостей, истинная природа их долго оста-
валась нераспознанной. В средние века многие ученые
люди считали их «играми природы». Другие находили
более правильным взгляд, что «творческий воздух»,
распространенный в природе, случайно попадая в рас-
селины скал, воплощается там в разнообразные формы,
по виду напоминающие собою тех или иных животных.
Известно, что святой Августин указывал на ископае-
мые зубы мамонта, как на доказательство того, что до
потопа люди были значительно крупнее нынешних.
Арабский ученый Авиценна в XI столетии впервые
разработал учение о «пластической силе», которая будто
бы вызывает образование окаменелостей в самих ска-
лах. Ha-ряду с этим очень распространено было мне-
ние, будто звезды и планеты обладают способностью
вызывать в земле образование таких окаменелостей.
Еще в начале восемнадцатого столетия в очень обстоя-
тельных научных сочинениях допускалась мысль, что
окаменелости суть воплощение оплодотворяющего воз-
духа, который будто бы поднимается в виде испарений
с поверхности океана и, разносимый ветрами, попадает
в тончайшие расселины скал и там-то вызывает воз-
никновение этих «фигурных камней».
8*
115
Насколько твердо убеждены были люди В существо-
вании такой «игры природы», показывают известные
факты, что ученые того времени печатали на больших
таблицах изображения таких окаменелостей, в которых
всякий здравомыслящий человек без труда мог бы
узнать грубые подделки. Особенно знамениты в этом
отношении книги ученого иезуита Афанасия Кирхе-
ра (1664) и вюрцбургского профессора Берингера. Кир-
хер в своем знаменитом сочинении «О подземном ми-
ре» (1664) опубликовал все свои счастливые находки,
сделанные им в каменоломне. На табличках из ши-
фера можно видеть все буквы алфавита, все фигуры
из геометрии Эвклида; куски кремня по формам своим
напоминали людей, птиц, медведей и пр.; на пластин-
ках мрамора можно было распознать изображение Ма-
донны, святых и ангелов; Кирхер высказывал догадку,
что по приказу бога, ангелы пришли на помощь твор-
ческой природе, чтобы изготовлением этих окамене-
лостей содействовать укреплению веры. В наш про-
заический век люди иначе объясняют себе происхожде-
ние этих табличек.
Профессор Варфоломей Берингер был известен, как
непоколебимый сторонник учения об играх природы.
Студенты вюрцбургского университета, повидимому, хо-
рошие психологи, пожелали узнать, как далеко про-
стирается легковерие этого высокообразованного че-
ловека. Они изготовили из глины множество таких
искусственных окаменелостей и упрятали их в окрест-
ностях города под кустами и навесами скал, где Бе-
рингер обыкновенно искал предметы для своей коллек-
ции. На пластинках изображены были различные жи-
вотные, как, например, птицы с их яйцами, пауки с
паутиной, лягушки, тюлени и др.; уже самые про-
порции, в каких изображались эти животные, должны
116
были бы заставить призадуматься человека, сколько-
нибудь знакомого с природой. Видя, что он принимает
все за чистую монету, студенты стали пускать в ход
и другие изображения: солнце, луну, кометы с хво-
стами. Наконец, появились и собственноручные подписи
создателя Иеговы, конечно, на древне-еврейском языке.
Рис. 10. Две таблицы из книги Берингера, вышедшей в 1726 году.
Тут у Берингера как будто стали являться сомнения.
Но он знал, куда обратиться за разъяснениями. Он
созвал всех раввинов из окрестных городов, и они с
благочестивым трепетом подтвердили ему, что подписи
действительно подлинные! Тогда Берингер приступил
к опубликованию всего этого драгоценного материала.
Его книга, снабженная 22 таблицами, вышла в 1726 го-
ду. Уже после ее напечатания он узнал, что сделался
117
жертвой обмана. Он стал скупать обратно экземпляры
своей книги и затрачивал на это большие деньги, так
как экземпляры становились тем дороже, чем больше
распространялся слух о происшедшем и о причине
старательных поисков автора за своей собственной кни-
гой. Не успев скупить и сжечь всех экземпляров, Бе-
рингер скончался. Говорят, что его семья, чтобы на-
верстать потерянное состояние, издала эту самую книгу
новым изданием и удачно распродала ее, так как теперь
ее уже покупали ради курьеза.
История Берингера довела нас почти до середины
восемнадцатого столетия. Нужно, однако, заметить, что
Берингер принадлежал к числу последних представи-
телей этого взгляда на окаменелости, как на «игры
природы». Первый, кто с полною ясностью усмотрел
истинную природу этих окаменелостей, был -не кто иной,
как знаменитый итальянский художник и ваятель, он
же архитектор и инженер—Леонардо да Винчи. Руко-
водя постройкой каналов в низменных частях верхней
Италии, он имел неоднократно возможность знакомиться
с характером окаменелых улиток и ракушек и с тем,
каким образом они залегают в толщах земной коры.
И он категорически заявил, что тут не может быть
речи о каких-нибудь играх природы, что это не что
иное, как остатки действительно живших в этом месте
организмов. И в других странах находились отважные
мыслители, которые решались противопоставить всеоб-
ще-распространенному ложному взгляду свой собствен-
ный, основанный на наблюдении и размышлении пра-
вильный взгляд. Сюда относятся: англичанин Гук,
датчанин Стено и француз Палисси. Но как и всегда
в таких случаях, единичные голоса отдельных лиц,
надолго опередивших своих современников, терялись
в общей массе, не находя ни заслуженной оценки, ни
118
подражания. Должно было пройти почти полных два
столетия, пока под конец семнадцатого века огромное
большинство ученых убедилось в истине, что окаме-
нелости не игры природы, а остатки организмов.
Когда же, наконец, к началу восемнадцатого столетия
окаменелые остатки живых существ стали признаваться
тем, чем они являются на самом деле, то значение этого
познания для прогресса науки еще долго оставалось
ничтожным, благодаря новой ошибке, в которую впали
все ученые того времени. Если окаменелые ракушки,
находимые на вершинах высоких гор на расстоянии
тысячи верст от моря, действительно представляют
собою остатки живших некогда животных, то как же
эти преимущественно морские обитатели попали на
сушу, да на такую высоту, да притом еще так далеко
внутрь материка? Очень просто, их занесло туда во
время потопа. Отсюда следовало с неоспоримой якобы
ясностью, что все окаменелости представляют собою
останки жертв всемирного потопа. В начале восемна-
дцатого столетия во главе так называемой школы ди-
лювианизма, исходящей из предания о потопе,
стоял знаменитый в то время цюрихский ученый Иоанн
Яков Шейхцер. Он опубликовал в 1708 году довольно
хорошие таблицы с изображениями окаменелых остат-
ков рыб, найденных им в каменоломнях кровельных
сланцев Гларуса и известняках Энингена на Боден-
ском озере. Эта небольшая брошюра принадлежит к
наиболее характерным литературным произведениям
своего времени. Она написана в форме защитительной
речи в пользу рыб, жалующихся на людей, не при-
знающих их истинной природы и считающих их ка-
кими-то играми природы, в то время как они на самом
деле лишь жертвы всеобщего потопа. А так как потоп
вызвали своим греховным поведением не рыбы, а именно
119
люди, то такая несправедливость в отношении к не-
счастным и невинным жертвам потопа является дей-
ствительно вдвойне вопиющею. При этом автор при-
знается, что он и сам прежде считал все эти окаме-
нелости играми природы, но впоследствии убедился в
истине и опубликовывает теперь рисунки с поясне-
ниями, чтобы ученая и неученая публика знала, ка-
ково на самом деле происхождение этих камней, о
которых распространяется столько фантастических и
нелепых слухов. А что мнения о сущности этих камней
по временам достигали вершины нелепости, нужно дей-
ствительно признать, когда читаешь книги того вре-
мени. Так, например, у ШейхЦера же имеются рисунки
больших зубов акул, природа которых совершенно верно
им указана. Необходимо напомнить, что в былые вре-
мена эти зубы акул, известные под именем глоссопетра,
считались притупившимися от употребления и потому
отброшенными когтями дьявола. Относительно других
окаменелостей, случайно напоминающих своей формой
мышей, лягушек, насекомых, считалось вероятным
следующее толкование: когда благочестивые пустын-
ники молились в своем уединении, нечистый являлся
к ним и кидал им мышей, лягушек и тому подобных
непотребных зверьков, чтобы отвлечь их от молитвы И
побудить к греху. Но отшельники получили от бога
способность не только прогонять чорта, осеняя себя
крестом, но и превращать все это заколдованное зверье
в камень. В книгах середины восемнадцатого столетия
мы находим указания на то, что это объяснение счи-
талось уже слишком натянутым!
Зная эту старую литературу, можно понять, какой
прогресс заключался в учении дилювианистов школы
Шейхцера, ибо тут, казалось бы, вещи рассматривались
впервые с разумной точки зрения. Но, к сожалению,
120
это именно только казалось. В учении дилювианизма
было два коренных недостатка, которые лишали его
того значения для науки, которое он мог бы иметь.
Во-первых, он не подавал надежд на выяснение во-
просов геологии. В то время как уже Леонардо да
Винчи считал необходимым признать, что некогда море
было там, где ныне находятся раковины морских жи-
вотных, т.-е. что на земле совершались крупные пере-
мены в распределении суши и моря, дилювианизм своею
слепою верой во всеобщий потоп отрезывал себе путь
к научному исследованию таких перемен в состоянии
земли, ибо потоп представляли себе не как явление
естественное, обусловленное теми или иными законами,
а лишь как катастрофу, наступившую по приказу раз-
гневанного создателя. Затем, раз все окаменелости
представлялись жертвами потопа, то нельзя было го-
ворить о вымерших видах животных и растений, ибо
всем известно, что благодаря сбору всей живой твари
в Ноевом ковчеге все виды, существовавшие до потопа,
должны были существовать и после потопа. Вот почему
все, что ни находили в ископаемом состоянии, должно
было принадлежать только к таким видам, которые и
ныне еще живут на земле. Потоп уничтожил индивиды,
но не виды!—таков был основной взгляд ученых того
времени. Этот взгляд мог держаться благодаря тому,
что в то время внутреннее строение животных было еще
мало исследовано, и животные классы, отряды и се-
мейства различались почти исключительно по внеш-
нему облику. А так как от ископаемых животных
сохранились только части скелетов, то, конечно, не
стоило особенного труда (Приписать всякий ископаемый
скелет какому-нибудь из ныне еще существующих
видов. Таким образом ограниченные познания в анато-
мип позволяли верить в полное тождество ископаемых
121
и живых видов, а убеждение во всеобщем потопе не
вызывало достаточного интереса к исследованию иско-
паемых остатков. Так-то могло случиться, что Шейх-
цер в 1726 г. приписал скелет ископаемого тритона
человеку. В Европе таких больших тритонов теперь
не встречается, но в Японии и поныне живут близкие
родственники этого ископаемого вида. Шейхцер принял
череп и часть позвоночника такого исполинского три-
тона за несомненного человека и назвал его свидетелем
потопа, сочинив тут же назидательное стихотворение
по адресу современных ему грешников. Как ни нази-
дательны были все эти сочинения об окаменелых сви-
детелях потопа, но собственно науку они не подвинули
ни на шаг вперед. И огромное большинство ученых
и образованных людей того времени, не имело еще и
представления о факте, что на земле жили в предъ-
идущие эпохи другие виды животных, нежели в нашу
эпоху. Ученые, как, например, знаток горного дела
Леман, старались обнаружить даже в растениях, на-
ходимых в каменном угле, сходство с наиболее рас-
пространенными видами нашей живой флоры. А обра-
зованная публика осмеивала крайности дилювианистов,
но в то же самое время, отрицая наивные толкования
Шейхцера и его доследователей, отрицала и самый факт
существования ископаемых остатков животных и расте-
ний. Так, Вольтер, несомненно, один из самых умных
людей своего века, еще в 1749 году написал статью
в опровержение господствующих воззрений на природу
ископаемых остатков организмов. Вольтер считал эту
работу до такой степени важною, что послал ее одно-
временно петербургской, лондонской и болонской ака-
демиям наук. В этой работе доказывается, что аммониты
представляют собою не что иное, как свернувшихся крен-
делем змей или ящериц. Если в Италии и на юге Фран-
122
ции попадаются в ископаемом состоянии ракушки и
улитки, которые очень похожи на виды, водящиеся
ныне только в Сирии, то из этого еще далеко не следует,
что Средиземное море некогда простиралось так далеко
внутрь страны, говорит Вольтер. Кто же не знает, что
крестоносцы, возвращаясь из святой земли, приносили с
собою ракушек и улиток. Нахождение окаменелых устрич-
ных банок по пути к Готардскому перевалу объяснялось
также просто тем, что паломники по дороге в Рим побро-
сали раковины съеденных ими устриц и т. д., и т. д.
Как ни кажутся нам наивными теперь эти рассужде-
ния в устах такого выдающегося человека, как Вольтер,,
но необходимо признать, что для своего времени они
не лишены были значения. Нужно вспомнить, что
Вольтер стоял на точке зрения точной и строгой науки
того времени. Ему обязана была Франция (а для того
времени это значит и вся континентальная Европа)
популяризацией новых начал ньютоновской физики и
ньютоновского миропонимания. А на-ряду с такими
строго-научными взглядами нарождающейся физики и
небесной механики рассуждения огромного большинства
дилювианистов казались действительно детским ле-
петом. СтоиД1, например, указать на Битнера, одного
из столпов дилювианизма, который утверждал, что до
потопа на земле не было ни гор, ни пустынь и степей,
ни разделения на полярные и экваториальные зоны;
ибо все это создано было лишь потопом в наказание
за грехи людей. О вулканах и землетрясениях нечего
и говорить: пока люди были добродетельны в таких
приемах строгой кары не было никакой нужды. Земля
была во всех отношениях хороша и удобна для людей;
неровности поверхности существовали лишь постоль-
ку, поскольку это необходимо для стока вод и повсе-
местно равномерного орошения полей и т. д.
123
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
О ГЕОЛОГИЧЕСКИХ ЭПОХАХ, ПЕРИОДАХ И ЭРАХ.
Если к началу восемнадцатого столетия распростра-
нился правильный взгляд на природу окаменелостей,
то благодаря долгому и всеобщему господству дилювиа-
низма лишь под конец восемнадцатого столетия стала
известна другая несомненная истина, а именно, что
вымершие животные в огромном большинстве случаев
по своему строению отличаются от ныне живущих
видов. Одним из первых, познавших эту истину, был
геттингенский профессор Блюменбах. В своем учебнике
естествознания он еще в 1779 году решительно заявил,
что несходство некоторых ископаемых с ныне живу-
щими видами заставляет признать, что, по крайней
мере, одна фауна жила и погибла еще до Адама.
Существенный прогресс по сравнению с дилювианизмом
заключается, конечно, не в том, что там считали с
Ноя, а тут с Адама. Прогресс заключался в том при-
знании, что за время существования земли один жи-
вотный мир сменился другим. Знаменитый Бюффон
высказал то же самое в иной форме в своих «эпохах
природы» в 1778 году. От признания этой истины оста-
вался лишь один шаг до другой важной идеи: что
земля развивалась постепенно в продолжение очень,
очень долгого времени, и что в течение многих эпох
одни виды сменялись другими. Как и во многих слу-
124
чаях, и в этом вопросе практики опередили кабинетных
ученых. Хронология земли была разработана землеме-
ром Вильямом Смитом около 1790 года.
сверху {не видно),
Рис. 11. Трилобит, характерное
паемое кембрийского периода, 1/2
роконожек и насекомых.

иско-
ж ь нату-
ральной величины. Эти животные при-
надлежат к типу членистоногих, но ни
к одному из тех классов, представители
которых еще ныне существуют. Им при-
ходится отвести особый класс на-ряду
с классами: ракообразных, пауков, со-
Рис. 12. Ракообразное животное из
верхне-силурийских морских отложений
острова Эзель в Балтийском море, 1/5
натуральной величины. На голове шесть
пар членистых придатков (первой пары
Рис. 12.
перенумерованы
римскими цифрами
Арабскими цифра-
ми обозначены се-
гменты, из которых
сложена грудь и
брюхо.
Сын бедного английского фермера, Смит самоучкой
усвоил себе такие солидные познания по геометрии,
что мог поступить в помощники к землемеру. Вскоре
он и сам сделался землемером и гражданским инже-
125
нером. Богатый опыт и высокая степень наблюдатель-
ности привели его к выводу, что строение земной коры
в пределах Англии отличается замечательною правиль-
ностью в чередовании наслоений. Если, например, из-
вестный слой песчаника на юге Англии лежал под
слоем рухляка и покрывал собою известняк, то то же
самое положение эти три слоя занимали и на востоке:
сначала известняк, над ним песчаник, а сверху уже
рухляк. Но как распознать в данном месте, что мы
имеем перед собою именно этот пласт рухляка, а не
иной? Смит нашел прекрасное средство. Точное изуче-
Рис. 13. Хорошо сохранившийся отпечаток рыбы из верхне-девонских
отложений Шотландии. >/в натуральной величины. Эти очень древние
формы рыб принадлежат к особому отряду, который некогда преобладал,
ныне же среди живых рыб имеет только двух представителей в тропи-
ческой Африке.
ние окаменелостей показало ему, что в каждом пласте
имеются особые, только ^цля этого пласту характерные
ракушки, улитки, аммониты и т. д. С этого времени
стало возможным определять относительный возраст
наслоения по заключающимся в них окаменелостям.
Само собою понятно, что тут речь идет не о возрасте
абсолютном, т.-е. о количестве лет, прошедших со вре-
мени отложения того или иного пласта, а только о
возрасте относительном, т.-е. об определении того, в
какой последовательности происходило образование раз-
личных пластов, какой из них образовался раньше и
какой позже.
126
Ясно также, что особенно пригодными для такого
определения возраста пластов оказались такие рако-
вины, которые не только не попадаются в морях нашего
времени, но и в прошлом существовали не на протя-
жении всех эпох, а лишь в одну эпоху. Чем больше
выяснялось, что такие раковины действительно име-
ются, тем яснее становилось, что они дают возможность
точного определения относительной древности пластов.
Такие окаменелости, которые служат хорошим средством
для этого определения, принято называть руково-
Рис. 14. Отпечатки листьев папоротников из верхне-камешгоугольных
отложений. Древовидные папоротники были преобладающими растениями
роскошных лесов того времени.
дящими окаменелостями, ибо они руководят нами
при определении возраста напластований.
Когда хронологическая таблица Вильяма Смита стала
известна, то многие ученые принялись применять ее
и в других странах. Оказалось, что существует воз-
можность установить, какие отложения в одной стране
одновременны с определенными отложениями другой
страны. Возможность эта существует благодаря тому,
что многие из ракушек, улиток и других животных
предшествующих эпох имели очень широкое распро-
странение. Таким образом ясно, что наибольшую цен-
ность для определения возраста осадочных пород имеют
127
остатки таких организмов, которые лишь недолго су-
ществовали па земле, но зато были очень широко рас-
пространены. Благодаря таким руководящим окамене-
лостям вскоре удалось установить геологическую та-
блицу для всех частей света.
В течение первой трети девятнадцатого столетия по-
степенно развилась и усовершенствовалась та схема
геологического времяисчисления, которая теперь поль-
зуется всеобщим признанием и употребляется не только
Рис. 15. Череп двоякодышащего животного из нижне-пермских отложе-
ний. естественной величины. В противоположность нынешним лягуш-
кам и тритонам палеозойские двоякодышащие имели сильно брониро-
ванную голову, отсюда название отряда стегоцефалы, т.-е. твердоголо-
вые. а и b зубы.
геологами всех стран, но и другими учеными и практика-
ми в горном деле. Мы различаем геологические эпохи,
геологические периоды и геологические эры. Одна
эра обнимает несколько периодов, а один период не-
сколько эпох. Те пласты, которые отложились в течение
одной эпохи, называют отделом формации. Геологиче-
ская формация обнимает собою все, что отложилось
в течение периода. А группа формаций обозначает все,
что явилось результатом отложения в продолжение це-
лой эры. По новейшим данным различают следующие
пять эр:
128
Азойскую (т.-е. лишенную остатков животных).
Археозойскую (т.-е. содержащую древнейшие остатки жи-
вотных).
Палеозойскую (т.-е. содержащую остатки очень древних жи-
вотных).
Мезозойскую (т.-е, содержащую животных средней древности).
Кеяозойскую (т.-е. обнимающую собою фауны более повой
фазы в истории земли).
Рис. 16. Стегоцефалы нз песчаников верхнего триаса Южной Германии.
(Длина черепа 45 сантиметров.) А — вид сверху, 7?— вид снизу.
Если мы оставим в стороне две первые эры, как не
имеющие пока никакого ближайшего отношения к на-
шей теме, то относительно остальных приходится ска-
зать, что каждая из них распадается на ряд геоло-
гических периодов. Так, в палеозойской эре разли-
чают: кембрийский, силурийский, девонский, каменно-
угольный и пермский периоды; в мезозойской эре на-
считывают периоды: триасовый, юрский и меловой;
9 Теория эволюции
129
к кенозойской эре относятся периоды третичный и
четвертичный.
Каждый из этих периодов распадается на две, или
три, или даже больше эпохи. Так, более древний и
более юный отдел силурийского периода, также на более
древнюю и более юную эпоху пермского периода и т. д.
Если написать важнейшие отделы из этой хронологии
земли таким образом, чтобы более древние находились
внизу, более юные наверху, то получится следующая
таблица, в которой эпохи указаны только для периодов
мезозойской и кенозойской эр.
Эра
Кенозойская
Мезозойская
Период	Эпоха	.
„	I Лллювий—настоящая эпоха
Чеюертичный , Дилювий
--ледниковая эпоха
Плиоцен
Третичный Миоцеп
Олигоцен
[ Эоцен
I Верхне-меловая
Меловой i Нижне-меловая
| Верхне-юрская (Мальм),
Юрский ! Средне-юрская (Доггер)
( Нижне-юрская (ляйяс)
( Верхне-триасовая так наз. кейпер
Триасовый ' Средне-триасовая „ раков, извести.
( Нижне-триасовая „ пестр, песчаник
(Пермский
Каменноугольный
Палеозойская <! Девонский
Силурийский
( Кембрийский
Археозойская
Азойская
Рис. 17. Отпечаток раковины аммонита из средне-юрских отложенпй.
130
Неоднократно предлагали для облегчения понимания
провести параллель между этим разделением истории
земли и известным разделением истории человечества
на древнюю, среднюю и новую. Тогда азойная и эозой-
ная эры по справедливости должны быть приравне-
ны доисторической эпохе человеческого существования.
Рис. 19. Нуммулиты — очень часто
попадающиеся в эоцене. Натуральная
величина. Это единственные среди
ископаемых представителей типа
простейших, которые видны простым
глазом, так как достигают величины
монеты. Египетские пирамиды по-
строены из известняков, состоящих
из таких именно раковин вымер-
ших корненожек, родственных на-
шим амёбам.
Рис. 18. Раковина аммонита, характеризующего собою нижне-меловые
отложения. Сходство этой раковины с улиткой — чисто внешнее, по
своему внутреннему строению аммониты стояли ближе всего к кара-
катицам.
В другом отношении приходится, однаюо, предостерегать
от слишком шаблонного применения этой параллели.
Дело в том, что в истории человечества эпохи исчисля-
ются годами и столетиями. В хронологии земли мы
говорим исключительно об относительной древно-
сти. В этом отношении уже больше сходства между
9*
131
хронологией земли и хронологией доисторических пе-
риодов, где также говорят о каменном веке, предше-
ствовавшем бронзовому и железному, но не высказывают
определенных мнений о продолжительности каменного,
бронзового или железного веков; ибо всякий знает,
что в различных странах и у разных народностей упо-
требление каменного орудия и первобытной утвари
продолжалось неодинаково долго, вследствие чего тут
годами нельзя считать: есть даже племена на земле,
которые и теперь еще живут в «каменном веке».
Неоднократно делались попытки определить абсолют-
ную древность каких-нибудь геологических процессов
или продуктов. Само собою понятно, что такие попытки
могли быть сделаны только относительно более юных
(в геологическом смысле) образований, относящихся к
•дилювиальной эпохе четвертичного периода. Интерес
вычислений древности ледниковой эпохи заключается,
между прочим, и в том, что мы достоверно знаем о
существовании человека в эту эпоху: таким образом
следы человеческого существования на земле указывают
на период времени приблизительно в 60.000—100.000
лет. Едва ли можно сомневаться в том, что человек
существовал на земле уже и в третичный период, но
так называемые эолиты, долженствующие представлять
собою произведения рук этого третичного человека, еще
подвергаются сильному сомнению в качестве таковых.
Если относительно последних фаз истории земли
удается провести хотя бы и очень приблизительное вы-
числение, то продолжительность эпох, периодов и эр,
дальше отстоящих от нашего времени, не поддается
такому вычислению на основании явлений геологиче-
ских или биологических. Неудивительно поэтому, что
до самого последнего времени1 в научных произведе-
ниях попадались весьма различные догадки о пред-
132
полагаемой продолжительности существования нашей
планеты: одни находили, что достаточно принять цифру
в 24 миллиона лет, другие соглашались и на сто мил-
лионов и даже на 700 миллионов. Лишь в самое по-
следнее время этот спор, кажется, окончательно решен
физиками, которые в последние годы очень определенно
возвещают миру, что со времени затвердения земной
коры протекло не более и не менее как 1.500 миллионов
лет. Дело в том, что элемент уран при своем радиоак-
Рис. 20. Скелет палеотерия из олигоценовых отложений окрестностей
Парижа. Это животное, достигавшее величины носорога, принадлежит
к особому подсемейству в семействе лошадиных. По устройству черепа
и ног напоминает тапира.
тивном распаде дает свинец. Если при помощи на-
блюдения установлено, сколько такого свинца возникает
в один год, то из количества наличного свинца, воз-
никшего таким путем (а его можно отличить от
обыкновенного свинца), можно вычислить древность
уранового минерала, т.-е. древность твердой коры
земной.
Каждый может решить для себя, насколько подробно
нужно изучить ему эту хронологию земли. При первом же
знакомстве с геологией можно довольствоваться ясным
различением самых крупных подразделений, затем при
133
более подробном занятии само собою устанавливается
и более детальное разграничение. Для начала доста-
точно знать, например, что главнейшие отряды столь
важного класса млекопитающих появились на земле
в третичном периоде: всякий, кто слышит это сообще-
ние, легко может сообразить, что ни в каменноугольном,
ни в триасовом, ни в юрском периоде (а тем более
в силурийском или (Девонском периоде) не существо-
вало на земле ни лошадей, ни слонов, ни львов, ни
медведей, ни даже кротов или кенгуру. Такое сообще-
ние может иметь уже довольно существенное значение
для нашего представления о прошлом нашей планеты
и ее животного населения. Но кто подробнее занимается
этими вопросами, тот очень скоро почувствует потреб-
ность в более детальных обозначениях: ему станет
ясно, что 'слон в таком виде, как мы его встречаем
ныне, появился на земле не ранее плиоценовой эпохи
третичного периода. Это значит, что ни в эоцене, ни
в олигоцене, ни в миоцене на земле не было слонов;
между тем как тапиры существовали уже в олигоцене,
а ежи, 'белки и некоторые виды полуобезьян существо-
вали даже уже в эоцене в таких же формах, как
и теперь, поскольку можно судить по найденным ске-
летам. Знание деталей более важно, конечно, относи-
тельно той эры, к которой принадлежит наша совре-
менная эпоха, нежели относительно более древних эр.
Таким образом всякий, кто более или менее желает
вникнуть в предмет настоящей книги, должен поста-
раться усвоить себе подразделение кенозойской эры на
периоды, эпохи и даже отделы эпох. Совершенно так
же относительно истории человечества всякий ясно
сознает, что столетие, непосредственно предшествую-
щее нашему веку, должно быть знакомо пам с гораздо
большею подробностью, нежели любое столетие, вы-
134
хваченное из отдаленного периода истории. Относи-
тельно важных событий отдаленных веков достаточно
знать, в каком столетии они имели место; относительно
ясе событий девятнадцатого и двадцатого столетий на-
шего счисления необходимо знать более подробные
даты: наполеоновские войны, введение железных дорог,
объединение Италии, революции 1848 г., крымская
кампания, освобождение крестьян в России, Париж-
ская Коммуна, интернационалы, мировая война, свер-
Рис. 21. Мастодонт — 1/4в натуральной величины. Сходство этого миоцен-
кого вида со слоном очень велико; но различия также настолько
явственны (бивни в верхних и нижних челюстях!), что его отпосят-
к особому роду на-ряду с родом слон.
женио царизма, октябрьская революция,—все это отно-
сится к последним столетиям. Кто станет удивляться
тому, что Наполеон нс подвез себе провианта к Москве
по железным дорогам (которые, мол, уже существовали
в девятнадцатом столетии), тот выскажет этим убогость
своих исторических познаний. Точно так же легко усмо-
треть, что слоны не могли вступить в те или иные
отношения ко многим животным, существование кото-
рых, правда, тоже относится к «третичному периоду»,
но которые, быть может, уже сошли с мировой сцены еще
135
прежде, нежели слоны (в плиоценовую эпоху) появи-
лись на ней.
Изучение напластований земной коры дает нам воз-
можность судить не только о последовательности пе-
риодов в истории земли, но и о том состоянии, в ко-
тором находился данный участок земной поверхности
в ту или иную эпоху. Это становится возможным бла-
годаря перенесению наших наблюдений над ныне жи-
вущими организмами на отдаленное прошлое. По остат-
кам животных, заключенным в пластах земной коры,
мы можем точно судить, была ли в данной части зем-
ного шара суша или там было море. Когда мы слышим,
что панамский перешеек, соединяющий ныне Северную
Америку с Южной, сложен из относительно юных мор-
ских образований, то мы знаем, что обе Америки долгое
время были разделены морем, ибо кораллы, определен-
ные виды улиток и ракушек, морские ежи, морские
звезды, головоногие каракатицы и т. п.,—это все не-
сомненные свидетели того, что в данной местности во
время отложения этих пластов было море. Из этого
мы можем далее заключить, что Южная Америка долгое
время существовала -в виде огромного острова, не имея
никакой связи с какою бы то ни было частью суши.
А из этого опять нам становится) понятным своеобраз-
ный состав ее животного мира, присутствие целых отря-
дов животных, которые не попадаются нигде на земле,
кроме как именно в Южной Америке.
Напротив, если нам говорят, что Эгейские острова
в восточной части Средиземного моря сложены из
пластов третичной формации и притом наиболее юных
частей ее, то мы неминуемо должны заключить, что
эти острова лишь в сравнительно недавнее время разъ-
единились между собою и с материком Европы, что они
лишь недавно сделались островами; это значит, что
186
восточный бассейн Средиземного моря представляет со-
бою море весьма юное по происхождению; это подтвер-
ждается и тем фактом, что в сравнительно юных отло-
жениях этих Эгейских островов находятся остатки сло-
нов и других крупных млекопитающих, которые никоим
образом не могли бы существовать на крошечных остро-
вах. В то время, когда в этих местах жили слоны,
Рис. 22. Исполинский олень из дилювиальных торфяников Европы.
1/зо натуральной величины. Ближе всего к ныне существующей лани.
Расстояние между концами лопатообразных рогов достигает 3—4 метров.
это были еще части материка, море образовалось лишь
после. Этому вполне соответствует тот факт, что многие
животные северной Африки очень близко стоят к жи-
вотным южной Европы и гораздо больше отличаются
от животного населения средней и южной Африки.
Наконец, если мы находим юные и притом, несо-
мненно, морские отложения к востоку от Уральского
хребта, то мы знаем, что еще в четвертичном периоде
137
море проникало с севера очень далеко внутрь азиатского
материка и временами совершенно отделяло Европу от
Азии, превращая Европу в большой остров. Отсюда
становится понятным, что в Каспийском море живут
тюлени, так же, как и в Аральском. Эти немые свиде-
тели прошлого рассказывают внятным языком о том,
что происходило на земле за многие миллионы лет,
стоит только прислушаться к их немому говору, стоит
только изучить их язык, чтобы понимать их. И этого
человек добился путем образования понятий (о родах
и видах животных) и путем прослеживания постоянной
связи между разрозненными явлениями (последователь-
ность напластований).
138
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
КАКИМ ОБРАЗОМ ОДНО НАСЕЛЕНИЕ ЗЕМЛИ СМЕНЯЛОСЬ
ДРУГИМ.
Не подлежит сомнению, что в прошлом на одной и
той же области земной поверхности происходила не-
однократная смена суши и моря; во время этих пере-
тасовок многие виды животных и растений не только
меняли свои местообитания, но и вовсе исчезали с
лица земли, заменяясь другими. Установив это, мы,
правда, узнали кое-что об истории земли и ее населе-
ния, но мы еще не приобрели почвы для применения
идеи развития к этому животному населению земли.
Все зависит еще от того, каким образом представить
себе эту замену одних обитателей земли другими. Этот
вопрос имеет свою долгую историю.
Когда вопрос об истинной природе окаменелых раку-
шек, улиток и т. д. был, наконец, правильно решен,
пришлось признать и правильность уже давно выска-
занного гениальным Леонардо да Винчи взгляда, что
на том самом месте, где ныне находятся эти окамене-
лые остатки, некогда простиралось более или менее
глубокое море. И даже если эти песчаники и рухляки
(мергели) находятся в настоящее время на трудно до-
ступных высотах гор, покрытых вечным снегом, даже
и тогда неминуемо нужно признать, что во время самого
процесса отложения этих пластов на этом самом месте
139
расстилалось, может быть, безбрежное море, обитателям
которых суждено было сделаться немыми'свидетелями
огромных превращений ландшафта, отодвинутых от нас
невообразимо долгими периодами времени. Но каким
образом совершались эти превращения? Для разреше-
ния этого вопроса наш повседневный опыт, казалось,
не давал нам никаких основ. Ибо на наших глазах
таких перемен не совершается: старики этого не за-
помнят. Пришлось прибегнуть к предположению, что
некогда на земле совершались внезапные перемены,
которым в настоящем строе земной жизни нет подобия.
Какие-то внезапные сдвиги увлекали в пучину морскую
целые обширные участки суши, между тем как в дру-
гих местах дно морское также внезапно осушалось и
подымалось на тысячи метров над уровнем моря.
В других местах внезапно образовывались от разъедаю-
щего действия огромных потоков глубокие ущелья и
долины. При этих-то катастрофах погибало все животное
население земли. А так как из последовательных на-
пластований видно, что и в последующую эпоху земля
снова имела своих обитателей, то пришлось далее
предположить, что всякий раз после такой катастрофы
земля опять приходила в себя и получала из рук
все того же таинственного творца новые виды животных
и растений, на пользу и на утеху опустошенной пла-
неты. В этом пункте даже очень строгие и неуклонные
приверженцы библейского сказания вынуждены были
сделать уступку: они допускали, что то «сотворение
мира», которое описано в библии, имело место после
последней катастрофы, и что, следовательно, не один
уже до-адамовский мир погиб от ужасных катастроф
земли.
Казалось бы, что такое произвольное построение не
могло ссылаться в свою пользу на какие-нибудь твердо
140
установленные наукой факты. На самом деле, однако,
существовали факты, которые, казалось, иначе не мо-
гут быть истолкованы, как при помощи этой гипотезы
многочисленных катастроф. К числу этих фактов при-
надлежат известные находки огромных мамонтовых туш
в Сибири. Кости вымерших мамонтов, т.-е. различных
видов из рода слон, уже давно были известны во всей
Европе. В средние века такие находки обыкновенно при-
писывались сказочным великанам, а то и святым.
Этим последним объясняется, например, тот факт, что
такие кости мамонтов носили во время церковных обхо-
дов. Над одною из дверей собора святого Стефана в
Вене находится такая мамонтовая кость, вделанная в
стену. С другой стороны, эти кости иногда рассматри-
вались как «игра природы» подобно другим окамене-
лостям. Вот почему в Тюрингии однажды произвело
большое впечатление заявление одного учителя, что
такое бедро при химическом анализе оказалось не чем
иным, как именно костью!
Правда, некоторые пытались объяснить эти находки
тем, что слоны могли когда-нибудь, в самое недавнее
время, удрать из зверинца или цирка; в Италии вспо-
минали по этому поводу о походах Ганнибала, который,
как известно из истории, имел в своем войске много
вьючных и верховых слонов. При ближайшем исследо-
вании, однако, оказывалось, что эти животные остатки
залегают в пластах, образование которых относится,
несомненно, к гораздо более давнему периоду времени.
Загадка так и оставалась нерешенной. Особенно жгучим
вопрос этот сделался, однако, лишь после того, как
в самом начале XIX века в сибирской почве найдены
были мамонты с превосходно сохранившейся кожей и
внутренностями; тут перед учеными сразу стал ребром
вопрос: жили ли эти животные в том самом месте,
141
где находятся ныне их остатки, или они лишь после
смерти занесены были сюда каким-нибудь образом.
Правда, самоеды и остяки тех мест, где эти останки
находились, не затруднялись в объяснении: они пред-
ставляли себе, что мамонты суть не что иное, как огром-
ные мыши, обитающие под землей и умирающие при
первом соприкосновении с воздухом! Наука не могла,
конечно, удовлетвориться таким объяснением,—для нее
все еще были два возможных толкования. И находились
люди, которые не отступали перед утверждением, что
эти слоны (ибо таковыми их приходится считать) были
занесены сюда на дальний север какою-нибудь огромною
волною из тех благодатных стран тропической Индии,
где их родственники и теперь еще обитают. В подтвер-
ждение указывали на то, что все большие сибирские
реки текут с юга на север! Но против такого объяснения
выдвигались другими очень веские аргументы: могли
ли бы мамонтовые туши сохраниться в таком цельном
виде, если бы им пришлось проплыть по громадным
рекам на протяжении нескольких тысяч верст? И мыс-
лимо ли, чтобы такие туши могли быть переброшены
из Индии через высочайший водораздел земли, Гима-
лайские горы. Не должны ли бы при таком транспорте
в самом лучшем случае остаться от этих мамонтов
«лишь рожки, да ножки»? Эти соображения заставили
Кювье остановиться окончательно на мысли, что ма-
монты обитали в тех самых местах, где мы ныне на-
ходим их туши. И это было правильно и остается пра-
вильным по сей день. Но Кювье не остановился на
этом выводе. Он рассуждал так: слоны суть животные
жаркого пояса; если эти животные могли в период
времени не столь отдаленный от настоящей эпохи оби-
тать в Сибири, то они должны были в то время нахо-
дить там все, что им необходимо для существования:
142
жаркий климат и роскошную тропическую раститель-
ность. А так как в настоящее время в этих самых
местах господствует суровый полярный климат, то
J остается только заключить, что в одно прекрасное утро
тропический климат внезапно превратился в полярный,
тропическая флора была сметена с лица земли и за-
менилась северной, а бедные - мамонты при этой ка-
Рис. 23. Мамонт в том положении, в каком находилась его туша при
первом открытии в тундрах восточной Сибири.
тастрофе погибли и были погребены в ледяных гробах,
откуда их теперь время от времени извлекают осыпи
речных берегов, образующиеся вследствие размывания
берегов текучей речной водой.
Сам Кювье усматривал в этом явлении неоспоримое
доказательство того, что переход от одной эпохи к
другой и от одного геологического периода к последую-
щему сопровождался всегда такими катастрофами, после
143
которых если не вся суша, то ио меньшей мере боль-
шие части ее оказывались лишенными животного на-
селения. В вопросе о том, как же после такой катастро-
фы снова населялась земля, Кювье не усматривал не-
разрешимой проблемы: он представлял себе, что благо-
даря совершившемуся перевороту некоторые части су-
ши, бывшей раньше отделенными, соединялись пере-
шейком, и что по этому перешейку в опустошенную
страну вступали из других стран новые обитатели,
способные жить в новых условиях. Некоторце из край-
них последователей Кювье шли гораздо дальше в этом
отношении и определенно утверждали, что всякйй раз
после такой катастрофы происходило новое «сотворение»
тех обитателей, которые были наиболее пригодны для
обновленной после катастрофы земли. Они доходили
до того, что не допускали и мысли о существовании
одного и того же вида в отложениях двух последующих
эпох, не говоря уже о периодах. Они разрывали всю
историю земли на длинный ряд произвольных вторже-
ний «творческой силы», нагромождали массу непонят-
ных катастроф и новых «сотворений».
Эта так называемая теория катастроф, или,
вернее, гипотеза о катастрофах, господствовала в науке
почти в течение всей первой половины девятнадцатого
столетия. Но уже с того самого момента, когда Кювье
(в 1812 году), казалось бы, с неоспоримою ясностью
доказал необходимость этого предположения, ₽ науку
стали проникать совсем с другой стороны новые воз-
зрения, которым суждено было вскоре вытеснить щз
науки представление о катастрофах и положить осно-
ву для нового воззрения да историю земли и се оби-
тателей. Уже под конец восемнадцатого столетия ан-
глийский ученый Гёттон стал обстоятельно доказывать,
что замена суши морем и моря сушей могла бы явить-
144
ся результатом очень продолжительного действия тех
самых созидающих и разрушающих сил, какие мы и
ныне наблюдаем на земной поверхности: текучие воды,
прибой морских волн, землетрясения, вулканические
извержения, опускания и поднятия частей земной коры
и т. д. и т. д. Стоит только представить себе, что
эти, так сказать, незначительные воздействия склады-
вались в течение очень продолжительного времени, в
целые горные хребты исчезали с лица земли, а на месте
прежних морей и озер расстилались обширные равнины.
Чтобы это толкование могло найти себе приверженцев,
необходимо было прежде всего усвоить себе совсем
иной масштаб времени, нежели тот, которым привыкли
мерять историю земли. Нужно было признать, что исто-
рический период времени по своей продолжительности
прямо ничтожен в сравнении с геологическими перио-
дами и, что летоисчисление библейского сказания не
имеет никакого значения для науки. Кто считает, что
земля, согласно библии, имеет возраст в пять с поло-
виной тысяч лет, тот должен отвергнуть учение о по-
степенном накоплении действия малых причин. Но мы
знаем, что это учение о юности земли именно под конец
восемнадцатого столетия уступило место более правиль-
ному воззрению о почти бесконечной древности нашей
планеты; это подготовило почву для признания нового
учения. А напряженная научная работа нескольких
ученых того времени, особенно Гёттона, Плейфера, фон-
Гоффа и Ляйелля, познакомила мыслящих людей с
массой фактов, которые неоспоримо доказывают пре-
имущество актуализма перед гипотезой катастроф.
Актуализмом называют учение, согласно которому уже
и ныне действующие на поверхности земли силы спо-
собны произвести огромные перемещения земных масс
и изменения ландшафта, если действуют в течение
Ю Теория эволюции.
145
достаточно- продолжительное времени. Особенно осно-
вательно и с наибольшим успехом проводил эту идею
Чарльз Ляйелль, вследствие чего и принято считать его
отцом современного актуализма. Его главный труд—«Ос-
нования геологии», вышедший в 1830 году, имел огром-
ный успех и привел к тому, что начиная с пятидесятых
годов девятнадцатого столетия можно считать актуа-
листическое воззрение господствующим в науке.
Существуют места, где море шаг за шагом вторгает-
ся в пределы суши, где происходит медленное, но
неуклонное опускание берегов под уровень моря; в
таких местах приходится отвоевывать у моря каждую
пядь земли при помощи сооружения плотин, как это
совершалось и совершается в Голландии. Есть острова,
которые медленно, но верно подвергаются уменьшению
их поверхности, которые, так сказать, тают на наших
глазах с каждым годом, и с каждым столетием, под
разрушительным влиянием прибоя морских волн. Как
на пример можно указать на остров Гельголанд в Не-
мецком море. Есть, напротив, места, где суша с каждым
годом все больше и больше выступает из-под моря: го-
рода, которые еще несколько столетий тому назад были
приморскими и имели гавани, лежат теперь в расстоя-
нии нескольких километров от берега моря, море ухо-
дит от них. Текучие воды размывают остовы горных
хребтов и уносят массы песка и ила в море. Рейн
ежегодно уносит в море четыре миллиона тонн ила,
а Дунай ежегодно несет в Черное море целых восемь-
десят миллионов тонн материала, полученного при раз-
мывании гор. Само собою разумеется, что то, что
отнимается у гор, откладывается у берегов моря: так
получаются дельты рек, возрастание которых в течение
столетий явно выступает при сравнении карт, снятых
с этих местностей в последующие одно за другим сто-
146
детия. Знамениты в этом отношении дельта реки По в
Италии (область Венеции!), а также дельты Нила,
Миссисипи и других больших рек.
Когда в свое время Кювье и другие оспаривали всякую
возможность изменения форм животных и растений, они
обыкновенно указывали на то, что скелеты мумий живот-
ных, сохранившихся в древнейших египетских гробни-
цах, нисколько не отличаются по своему строению от ске-
летов современных представителей тех же самых живот-
ных видов. Этот довод возможен лишь на почве слишком
узкого масштаба времени. Действительно, за несколько
тысяч лет, отделяющих нас от древнейших династий
египетских фараонов, те или иные из животных могли
остаться совершенно одинаковыми в своем анатомиче-
ском строении, но что значат эти несколько тысяч
лет в сравнении с продолжительностью геологических
эпох и периодов,—вот вопрос, который прежде всего
нужно поставить и правильно решить. Прием актуа-
лизма, вошедший во всеобщее употребление в геологии
со времени классических работ Ляйелля, основывается
на таком именно соображении: если в несколько сот
лет дельта реки По завоевала себе пару квадратных
километров поверхности Адриатического моря, то, при-
меняя геологический масштаб времени, можно с опре-
деленностью утверждать, что и вся поверхность совре-
менной северной Италии, заключенная между Альпами
и Аппенинами, есть произведение продолжительного
накопления щебня, песка и ила, сносимых горными
ручьями и реками с южного склона альпийских гор.
Еще в сравнительно недалеком прошлом на том месте,
где ныне расстилается плодородная Ломбардия, нахо-
дился широкий морской залив,—он постепенно мельчал,
все более и более наполняясь приносимыми с гор мас-
сами: то, что отложено в почве Ломбардии, вынесено
ю»
147
с южного склона огромного корпуса Альп; оттогО-то
они изрезаны такими глубокими долинами, оттого-то
и вся средняя высота Альп за время их размывания,
несомненно, значительно понизилась. То же самое
можно сказать и о других созидательных и разруши-
тельных факторах, о деятельности которых удалось
собрать сведения. Прямые наблюдения простираются
на несколько столетий; но помножая незначительный
результат одного года или столетия на то количество
столетий, которое мы вправе допустить на протяжении
геологической эпохи, мы с очевидностью убеждаемся,
что деятельность этого, с первого взгляда незначитель-
ного, фактора могла произвести такие значительные
перемены. От влияния прибоя морских волн остров
Гельголанд потерял в последние несколько столетий
значительные части своей поверхности: ежегодные по-
тери измеряются квадратными метрами, за столетие
уменьшение поверхности составляет несколько гекта-
ров. Но представим себе эту неумолимую, разрушитель-
ную деятельность морского прибоя продолжающейся
в течение целой геологической эпохи, и мы нисколько
не удивимся утверждению геологов, что именно таким
образом произошло отделение Великобританских остро-
вов от материка Европы и притом опять-таки в сра-
внительно недавнее (говоря геологически) время.
Чтобы с полною ясностью представить себе значение
этого актуалистического воззрения, не следует ни на
минуту упускать из виду эту существенную разницу
между историческим и геологическим масштабом вре-
мени. Лучше всего применить это сравнение к отдель-
ным конкретным примерам. Геолог Гейм произвел точ-
нейшие вычисления количества щебня, песка и ила
которые ежедневно река Рейс сносит с Сен-Готарда в
Озеро Четырех Кантонов (Фирвальдштетское). Полу-
148
чается изрядное количество материала (именно по 242
кубических метра с каждого квадратного километра
площади в год), так что можно было бы совершенно
справедливо представить себе, что день и ночь без
перерыва один товарный поезд за другим спускается
по Готардской железной дороге и сваливает свой груз
в озеро. Можно вычислить, на сколько в год или в ты-
сячу лет понижается средний уровень гор в этой части
Альп. Оказывается, что, распределив массу щебня и
песка на всю площадь сборного бассейна получаем
понижение средней высоты на один миллиметр в четыре
года; Гейм справедливо спрашивает, как же нам вы-
разить результат нашего вычисления? Сказать ли,
что процесс разрушения Альп текучими водами идет
с чрезвычайной быстротой (ибо ведь день за днем ка-
тятся вниз нагруженные доверху товарные поезда с
щебнем и песком!) или же сказать, что этот процесс
происходит с совершенно непостижимой медленностью
(ибо за четыре сотни лет понижение средней высоты
поверхности составит только один сантиметр!)? и то и
другое правильно. С точки зрения нашего обычного
масштаба времени—это необычайно медленный процесс,
но применяя геологический масштаб, мы понимаем, что
эта размывающая деятельность текучих вод унесла с
Альпийского хребта больше половины той массы горных
пород, из которых он первоначально состоял; и все
это произошло в сравнительно недавнее время, так
как, опять-таки геологически говоря, Альпы, также
как и Крымские горы, и Кавказ, и Аппенины, принад-
лежат к типу юных горообразований нашей планеты.
Вспомним, какие перемены произошли на нашем ма-
терике от дилювиальной эпохи до современной: большие
части Средиземного моря возникли недавно, между гем
как огромные площади Ломбардии превратились из
149
моря в сушу; на севере Великобритания отделилась
от материка, а большие части северной Германии по-
немногу высвободились от покрова моря и стали сушей;
на востоке Европа соединилась с Азией вследствие
поднятия уровня зауральских равнин, а Каспийское
море сократилось, быть может, на половину своей преж-
ней поверхности. И все это случилось в самое недавнее
время, в тот промежуток времени, который в сравнении
с огромной продолжительностью геологического про-
шлого по справедливости можно назвать последним
часом мирового года! И для всех этих перемен не нужно
было катастроф. Кювье в свое время писал: «не подле-
жит сомнению, что переход от дилювиальной эпохи к
настоящей ознаменовался катастрофой, при которой
и погибли мамонты; то, что верно относительно этого
перехода от одной эпохи к последующей, то должно
быть распространено и на все другие эпохи и периоды».
Мы теперь говорим, становясь на точку зрения актуа-
лизма: переход от дилювия к настоящей эпохе совер-
шился медленно и постепенно, и нет никакой необхо-
димости прибегать к гипотезе катастроф, чтобы объ-
яснить себе эти геологические перемены; и далее при-
бавляем с Кювье: то, что верно относительно этой
эпохи, должно быть распространено и на другие эпохи
и периоды. Как наша часть света постепенно при-
близилась к тому состоянию, в котором мы ее видим
ныне, так, очевидно, и вообще происходили переме-
щения суши и моря, образования гор и долин, степей
и пустынь, перешейков и проливов.
Но как же тогда объясняются превосходно сохра-
нившиеся туши мамонтов в северной Азии?—должен
спросить себя всякий читатель; ведь недаром же
Кювье, отличавшийся большою трезвостью и осторожно-
стью в выводах, пришел к заключению, что перемена
150
климата в гой местности, где обитали мамонты, должна
была наступить внезапно. На этот вопрос мы можем
теперь дать вполне удовлетворительный ответ и делаем
это тем охотнее, что тут мы имеем перед собою один
из самых наглядных примеров логики научного мышле-
ния вообще. Да, Кювье был прав постольку, поскольку
ему были известны факты. Но он не мог принять
в соображение фактов, которые сделались известными
лишь впоследствии: оказалось, что мамонты, в проти-
воположность к их ныне существующим родственни-
кам—слонам, были покрыты густою шерстью, имели
под кожей толстый слой жировой ткани и даже обла-
дали единственным в своем роде защитным приспо-
соблением, так называемым заднепроходным клапаном:
это расширение основы хвоста прикрывало собою неж-
ные не обросшие волосами части вокруг заднепроход-
ного отверстия. Итак дело объясняется очень просто:
мамонты были особым видом рода слон, при-
способленным к обитанию в суровом климате Сибири.
Как и в наше время существуют различные виды
одного и того же рода или различные роды одного
семейства, весьма сходные между собою в основных
чертах анатомического строения, но различные по своим
приспособлениям к обитанию в различных климати-
ческих зонах, так и в дилювиальный период суще-
ствовал тот же порядок вещей. Покуда мы сравниваем
кости вымершего мамонта со скелетом ныне живущего
слона, нам бросается в глаза поразительное сходство,
и мы выражаем это на языке системы, говоря, что
слоны и мамонты принадлежат к одному и тому же
роду. Но у огромного большинства ископаемых живот-
ных мягкие части и кожные покровы не сохранились,
и наши сравнения не простираются на эти части. Тут,
однако, мы имеем перед собою единственный в своем
151
роде случай, когда но только кожа, но даже внутрен-
ние органы ископаемого животного сохранились и
поддаются исследованию. И тут-то нам становится по-
нятным, что животное «слон», не изменяя своей основ-
ной сущности, путем изменения в устройстве покровов
тела может быть приспособлено к жизни в самом су-
ровом климате. А если мамонты могли жить в Сибири
при климатических условиях, нисколько не отличаю-
щихся от нынешних, то нет никакой необходимости
предполагать внезапную катастрофическую' перемену
климата и ландшафта, чтобы объяснить себе превос-
ходное сохранение мамонтовых туш. Правда, для ка-
ждого отдельного мамонта была катастрофа, когда он
погибал в трещине ледника, но это не было катастрофой
для всей планеты, или даже для какой-нибудь из ее
частей. Что туши сохранились в продолжение такого
долгого времени (быть может, тысяч 50 лет), объясняет-
ся тем, что в наиболее холодных частях Сибири почва
даже в самое жаркое лето оттаивает лишь на глубину
в полметра или шестьдесят сантиметров. Затертые в
ледниковую массу и попавшие под слой наносов, толще
чем в 60 сантиметров, эти замороженные туши могли
сохраниться, не разлагаясь, до наших дней. Небезын-
тересно указать еще на следующее: при ближайшем
исследовании мамонтовых туш удалось найти у них во
рту даже остатки их последней трапезы, застрявшие
между зубами шишки лиственниц, веточки берез, все
растения, которые и ныне еще произрастают в этих
негостеприимных краях. Флора этой местности, стало
быть, и тогда уже была той самой, что и теперь, и ма-
монтам приходилось довольствоваться теми растениями,
которые были, так сказать, под руками. .Можно с пол-
ным правом предположить, что если бы у них была
возможность выбора, они предпочли бы сочные ростки
152
пальм п бананов, которыми питаются их родственники
в тропической Азии. Итак все объясняется без ката-
строф, и мы получаем совершенно новый взгляд на
процессы изменений и превращений лика земли.
Это отрицание катастроф нужно правильно понимать:
мы не говорим, что на протяжении огромных по своей
продолжительности эпох, периодов и эр геологической
истории не происходило тех великих и грозных явле-
ний природы, которые с точки зрения человека несо-
мненно заслуживают названия катастрофы, если они
в несколько мгновений уничтожают то, что создано
вековыми трудами людских поколений. Кто не вспомнит
при этом о знаменитом извержении Везувия (79 г. до
нашей эры), жертвой которого сделалась Помпея; или об
ужасных землетрясениях в Лиссабоне (1755), в Сан-
Франциско (1906), в Мессине (1908), в Японии (1923)
и других. Нет никакого сомнения, что такие проис-
шествия имели место и в прежние геологические эпохи,
может быть, даже и в более грандиозных размерах,
но они не имели того значения, которое им приписы-
валось сто лет тому назад; они не знаменовали собою пе-
рехода от одной эпохи к другой, от одного периода к
другому; они не сметали бесследно все животное и
растительное население земли, чтобы, так сказать, очи-
стить поле для нового выпуска «творений», совершенно
отличных от их предшественников; в лучшем случае
они имели местное значение, изменяли ландшафт на
протяжении некоторого количества квадратных кило-
метров; не затрагивая при этом судьбы всей огромной
поверхности нашей планеты и ее разнообразных оби-
тателей.
153
ГЛАВА Д В Е В А Д Ц А Т А Я.
ПОЛОЖЕНИЕ ВЫМЕРШИХ ФОРМ В СИСТЕМЕ ЖИВОТНОГО МИРА.
Эти-то последние животные и растительные обита-
тели нашей земли интересуют нас в данном случае
специально. Мы излагали все вышесказанное не для
того, чтобы рассказывать об основных воззрениях науки
геологии, как таковой, хотя и это само по себе
может представить большой интерес для всякого мы-
слящего человека. Мы излагали здесь актуалистическое
воззрение потому, что оно дает нам ключ к разгадке
основной проблемы: как происходила замена одного
населения земли другим, есть ли какая-нибудь связь
и последовательность между животными двух после-
довательных эпох или нет. Попытаемся воспользоваться
уже известными нам понятиями о сборных (коллектив-
ных) единицах системы, чтобы уяснить себе этот во-
прос. Пусть всякий из нас поставит себя в положение
ученого, которому приносят ископаемые остатки вы-
мерших животных с требованием их научной обработки.
Что означает это требование? Прежде всего ученый
должен постараться с величайшей точностью устано-
вить, где были найдены эти остатки, каково геологи-
ческое залегание пластов, из которых они извлечены.
Лучше всего, если ученый сам будет на месте раско-
пок, даже сам будет руководить ими. Не даром же в
настоящее время все чаще и чаще отправляются на-
154
у чине экспедиции го в Африку, то во внутренние части
Северной Америки и Азии, экспедиции, целью которых
является собрать по возможности обильный и точно
проверенный материал ископаемых животных. Послед-
ние десятилетия ознаменовались в этой области чрез-
вычайно плодотворной деятельностью ученых, о ко-
торой, правда, в большой публике мало знают, так
как тут не играет роль ни радий, ни какие-нибудь
электрические аппараты. Итак предположим, что в
результате удачной экспедиции перед ученым лежат
превосходно очищенные и готовые для научного иссле-
дования остатки вымершего животного. Что приходит-
ся ему сделать прежде всего. Он должен определить
это животное. Это значит, он должен указать ему место
в системе животных (то же относится, конечно, и к
растениям). Тут мы уже с самого начала вводим одно
утверждение, которое в сущности еще нами не дока-
зано: мы высказываем убеждение, что система живот-
ных, полученная путем группировки ныне существую-
щих животных в виды, роды, семейства, отряды, классы
и типы, что эта система пригодна также и для тех
животных, которые уже за миллионы лет обитали на
земле! Не странно ли уже самое это утверждение? Отку-
да оно взялось? Очень просто: из опыта. Многократный
опыт убедил нас, что какое бы нам ни принесли вы-
мершее животное, нам всегда удается подвести его под
одну из категорий нашей системы. Это на первый
взгляд противоречит, быть может, тому представлению,
которое мало посвященные люди составляют себе об
этом предмете. Не принято ли говорить о «вымерших
чудовищах»! Посмотрим, правильно ли такое выраже-
ние. Начнем с наилучше сохранившихся форм.
Мы уже знаем, что мамонты представляют особые
виды рода слон, два вида которого и ныне еще жи-
155
вут на земле. При констатировании такого большого
сходства между вымершим и еще живущим животным
выражаются так: это вымершее животное относится к
живому роду, т.-е. к такому роду, некоторые пред-
ставители которого, правда, в других видах, живут и
поныне на земле. В торфяниках Ирландии, северной
Италии и других местностей находятся огромные эк-
земпляры оленя, каких теперь нет больше на свете;
это гигантский олень, особый вид того же рода, к ко-
торому принадлежит ныне здравствующий благородный
олень и североамериканский вапити. В пещерах и на-
слоениях дилювиальной эпохи находят очень хорошо
сохранившиеся скелеты медведя, который по своей
величине превосходил не только нашего бурого, но
и северного медведя; это особый вид пещерного мед-
ведя, но это только особый вид того же рода, к
которому принадлежит и наш бурый медведь. Носороги,
остатки которых находятся в Сибири, принадлежат
также к особым видам того рода, который и теперь еще,
правда, в других видах, живет в южной Азии. Можно
было бы перечислить множество таких примеров, где
вымершие животные без всякого затруднения могли
быть подведены под понятие ныне еще существующего
рода. Мы можем сказать, что этот род был уже давно
представлен на земле, но сначала он был представлен
другими видами, которые впоследствии исчезли и на
замену которым появились новые виды.
В иных случаях вымершее животное настолько уже
сильно отличается в строении частей, доступных на-
шему исследованию (а это чаще всего лишь части
скелета), что подведение его под один род с еще суще-
ствующими другими видами никак не может быть опра-
вдано фактами; тогда приходится ввести для этого
вымершего животного другое родовое наименование,
156
мы имеем перед собою новый род, пе представленный
в современной фауне ни одним живым видом. Но что
же это за род и куда его девать? Всегда удается найти
в системе современных животных такое семейство, к
которому нужно причислить этот вымерший род. При-
меры: известные мастодонты отличаются настолько от
слонов и мамонтов, что было бы неправильно причис-
лить их к еще существующему роду: слон. У масто-
донтов и в верхней и в нижней челюсти сидит по
два огромных зуба, между тем как у слонов, так же
как и у мамонтов, бивни имеются исключительно на-
верху. Затем, есть разница и в коренных зубах: у сло-
нов и мамонтов во всякий данный момент имеется
лишь по одному коренному зубу на каждой стороне
вверху и внизу, всего чётыре коренных зуба. Но так
как эти коренные зубы меняются по пяти раз, при
чем всегда на место изношенного зуба выдвигается
новый (это называется горизонтальной сменой зубов в
противоположность обыкновенной вертикальной), то в
общей сложности и у животных рода слон имеются
по шести коренных зубов, только они не все зараз
находятся в челюстях. Эти и другие различия в ана-
томии настолько существенны, что было бы неправильно
причислять мастодонтов к тому самому роду, к ко-
торому относят слонов и мамонтов. Ведь самая основная
цель системы—выразить степень сходства при помощи
понятий—была бы затемнена таким произвольным при-
менением этих понятий. Между мастодонтом и в с я к и м
слоном (в том числе и мамонтом) существует гораздо
больше различий, нежели между двумя видами слонов
или между любым слоном, с одной стороны, и мамон-
том— с другой. Таким же точно способом мы приходим
к необходимости установить новые роды для вымерших
животных, которые, правда, во многом сходны с нашими
157
лошадьми, ослами и зебрами, но имеют на ногах по
три пальца, из коих два боковых не достигают земли.
Или для таких вымерших животных, которые во мно-
гом напоминают носорогов, но имеют спереди по четыре
пальца на ногах, по одному резцу больше в обеих
челюстях и т. д. Итак перечисленные вымершие формы
представляют как бы вторую степень сходства с еще
существующими формами: они требуют для себя уста-
новления новых родов; но эти новые роды все-таки
легко можно поместить в системе: это новые роды еще
и поныне существующих семейств.
Так, род мастодонт принадлежит к семейству
слоновых (Elephantidae), которое в современном живот-
ном мире представлено еще одним родом слон (Е1е-
phans), род ацератерий относится к семейству но-
сороговых (Rhinoceratidae), которое и ныне еще пред-
ставлено родом носорог и т. д. и т. д.
Бывают, однако, случаи, когда вымершее животное
не поддается внесению в еще существующее семейство:
тогда приходится установить для него новое обозначе-
ние семейства; так, например, для интересного огром-
ного' динотерия из миоцена с загнутыми книзу
нижними челюстями, несущими бивни; или для ги-
гантских мегатериев Южной Америки, для палео-
териев парижского бассейна, для американских ф е-
накодов и других. Такое новое семейство, однако,
тоже где-нибудь должно быть пристроено в системе;
и всегда удается указать ему подходящее место в одном
из отрядов, рядом с еще существующими семейства-
ми, члены которых проявляют наибольшее сходство с
этими вымершими существами. Продолжая таким об-
разом, мы приходим к тем случаям, где нельзя обойтись ,
без введения нового отряда: зубастые птицы меловых
слоев Северной Америки не подходят по своим призна-
158
кам ни к одному из отрядов ныне существующих
птиц; приходится .ввести для них особый отряд. Но в
то же самое время никто ни минуты не может сомне-
ваться в принадлежности этого нового отряда к клас-
су птиц. То же самое приходится сказать о своеобраз-
ных птеродактилях, птеранодонтах и рам-
Рис. 24, Череп динотерия с загнутыми вниз нижними челюстями, в ко-
торых сидят бивни. Динотерии, по величине превосходившие все виды
слонов, жили в миоцене и плиоцене.
форинхах: это были по своему строению животные
из класса пресмыкающихся, но по своему образу жи-
зни они приближались к нашим летучим мышам: если
брать понятие «пресмыкающиеся» буквально, то оно к
ним неприменимо, ибо они не пресмыкались. Но для
зоолога не подлежит сомнению, 4то они относятся имен-
но к тому самому классу животных, к которому при-
159
надлежат нынешние крокодилы, черепахи и ящерицы.
Итак, как бы ни отличались вымершие животные от
ныне существующих, их по большей части удается
ввести в ту самую естественную систему животных,
которая создана была первоначально без всякой мысли
об вымерших животных, как бы с исключительной
целью внести стройный порядок в хаос ныне живущих
форм. В том факте, что эта система применима и к
вымершим животным организмам, проявляется извест-
ное единство животного мира: мир вымерших
животных примыкает к миру ныне живущих. При бли-
жайшем ознакомлении с фактами оказывается, что это
единство простирается еще гораздо дальше. Мы слы-
шали, что для введения вымерших животных в систему
приходится устанавливать новые виды, роды, семей-
ства и отряды, иногда даже и подклассы и классы.
Приходится вводить новые единицы то более мелких
категорий (таковы виды и роды), а то и более крупных
категорий (как семейства, отряды и подклассы). Те-
перь мы можем спросить, существует ли тут какая-
нибудь правильность, какое-нибудь соотношение или
это просто дело случая. Если нам показывают вымер-
шее животное и требуют от нас, чтобы мы ввели его
в систему, можем ли мы заранее, хотя бы до некоторой
степени предугадать, придется ли нам ввести для него
единицу мелкой или крупной категории? На самом деле
предугадать это можно, если известна древность
того пласта, из которого извлечены останки данного
вымершего животного. Можно рассматривать, как пра-
вило, что чем моложе отложение, в котором найдено
животное, тем ближе оно к ныне существующим видам
и тем легче, стало быть, поместить его в еще суще-
ствующем роде, семействе и т. д. Наоборот, чем древ-
нее слой земли, в котором найдено животное, тем боль-
160
Lue вероятности, что его не удастся вставить в суще-
ствующий род, в существующее семейство; тем более
очевидно, что придется установить новую единицу до-
вольно крупной категории, чтобы правильно выразить
степень сходства этого вымершего животного с ныне
существующими. Чтобы понять, насколько замечателен
этот факт и какие важные выводы можно из него сде-
лать, нужно только вспомнить, что для мало посвящен-
ного все геологическое прошлое есть именно про ш л о е
Рис. 25. Птеродактиль—род летающих рептилий, во
многих видах попадающийся в отложениях верхней
Юры. Величина этих животных, смотря по виду,
колеблется от размеров воробья и до размеров орла.
Летательная перепонка у этих животных поддержи-
валась только одним пальцем. Этим животным отво-
дится особый отряд в классе пресмыкающихся.
и как таковое противопоставляется на-
стоящему. Вымершие животные суть
именно вымершие и как таковые в
целом резко противопоставляются н ы-
не живущим. А когда мы ближе знакомимся с
фактами, когда мы усваиваем себе более детально гео-
логическое времяисчисление, различая уже не только
эры, но и периоды и эпохи, то мы видим сразу, что и
среди вымерших нужно различать более древние и
более юные формы. Когда же мы далее ^применяем
наши более подробные познания о категориях системы,
т.-е. различаем виды, роды, семейства, отряды, под-
классы и классы, то нам удается узреть как бы раз-
личные степени вымирания животных групп; тогда мы
убеждаемся, что и среди вымерших групп есть как
И Теория эволюции.
161
будто более вымершие и менее вымершие, т.-е., с одной
стороны, такие виды, роды которых и ныне еще пред-
ставлены на земле другими видами, и такие виды, ко-
торых ни род, ни семейство, ни, может быть, даже от-
ряд не имеют уже своих представителей среди живу-
щего ныне населения земли.
Эту связь между древностью вымершей группы и
положением ее в системе можно представить себе так,
что в продолжение неизмеримо долгого времени совер-
шалось постепенное приближение животного мира к
его нынешнему состоянию. Чем моложе эпоха геоло-
гического прошлого, тем ближе ее животный мир по
своему составу к современному животному миру нашей
планеты.
Такое явление требует объяснения, и единственное
объяснение, которое до сих пор было предложено, за-
ключается в допущении развития, эволюции.
Только в том случае, если животный мир прошлых
эпох и периодов шаг за шагом изменялся, при чем
формы животных постепенно приобретали несколько
иное строение, новые привычки и отправления, меняли
понемногу свое географическое распространение; дру-
гими словами, если из одних видов понемногу разви-
вались другие виды того же самого рода, если при
этом старые виды один за другим вымирали и если все
это продолжалось неизмеримо долго, то в конце концов
должен был получиться именно такой строй животного
мира, какой мы находим при изучении не только живых,
но и вымерших форм. Тот животный мир, который ны-
не населяет землю, есть продукт развития, это—одно
из самых основных познаний, которыми обогатилось
человечество в течение девятнадцатого столетия.
Необходимо сделать еще некоторые дополнительные
разъяснения. Было время, лет сто или даже меньше
162
тому назад, когда люди всеми силами старались прими-
рить результаты науки с библейским повествованием
о сотворении мира. Когда в науку введена была схема
геологического времяисчисления, когда с несомнен-,
ностью выяснилось, что прошлое земли распадается на
целый ряд ясно разграничимых эр, периодов и эпох,
приверженцы библейского сказания стали заявлять, что
в этом новом завоевании науки нет ничего противо-
речащего «Писанию»; ибо, говорили они, никто не ме-
шает нам вместо шести дней «творения», о которых
повествует библия, представить себе шесть неизмеримо
долгих периодов времени; дни творения суть геоло-
гические периоды, и престиж библии таким образом
спасен, и ничто не мешает духовным лицам заниматься
на досуге геологическими исследованиями. Последнее
было особенно в ходу в Англии, где духовенство внесло
большой вклад в описательное естествоведение, в бо-
танику, зоологию, а также и геологию.
На первый взгляд казалось бы, что такое толкование
можно допустить без вреда для науки. На самом деле,
однако, это не так. Кто твердо верит в такие шесть
дней творения, тот поневоле будет стараться пригнуть
факты к этому предвзятому мнению и будет различать
непременно шесть периодов или эр. На самом деле
такое ограничение ничем не оправдывается. Да и что
мы должны приравнивать дню: эру, или периоды, или
эпоху? Ни в том ни в другом случае счет не сходится.
Далее, не следует забывать, что тут дело не столько
в количестве «дней творения», сколько в вопросе о
непрерывности и последовательности перехода от одно-
го периода к другому, от одной эпохи к другой. Кто
признавал геологические периоды, но толковал их как
периоды деятельности творца, тот обыкновенно при-
знавал также, что между этими периодами творческой
11
163
деятельности были резко обозначенные перерывы, озна-
менованные катастрофами, уничтожением всего, что
жило в предшествующем периоде, и заменой его со-
вершенно новыми формами. А при таком допущении
мы не могли бы понять этого явного постепенного при-
ближения прежнего состава и характера животного на-
селения земли к его современному составу и характеру.
Итак лучше всего оставить библейское сказание в
покое. Вспомним, что деление времени на седмицы ос-
новано на очень древних представлениях о семи небес-
ных светилах (Солнце, Луна, Меркурий, Венера, Марс,
Юпитер и Сатурн); поймем, что гуманная мера — вве-
дение дня покоя после шести дней труда —имела наи-
болыпе шансов на проведение, если она ссылалась на
пример творца, который тоже после шести дней труда
отдохнул один день,—и мы поймем, что нет никакой
необходимости впутывать всю эту историю в занимаю-
щие нас вопросы. Любопытно отметить, что в тех обла-
стях, где затронуты практические интересы, все, даже
наиболее верующие люди, предпочитают придерживать-
ся взглядов новейшего времени. Их химические заводы,
доменные печи, винокурни и пивоварни работают на
основах, выработанных новыми и новейшими научны-
ми исследованиями. И если бы вы предложили фабри-
канту придерживаться в производстве товаров тех
взглядов на химию, которые разделялись патриархами,
то вы, наверное, получили бы энергичный отпор: па-
триархи и библия, это дело седой старины, а товары
нужно создавать по последнему слову науки. Ну, а в
тех областях науки, которые не имеют такого прямого
соприкосновения с практическими интересами, почему
бы не попытаться сохранить престиж библии. Как будто
взгляды на сотворение мира не могли так же устареть,
как и взгляды на сущность химических процессов!
164
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
О МОРФОЛОГИИ КОНЕЧНОСТЕЙ У МЛЕКОПИТАЮЩИХ
Современная наука отличается от средневековой тем,
что она исходит из фактов и строго придерживается
фактов. В доброе старое время ученые ломали себе
голову над вопросом о том, сколько чертей могут по-
меститься на кончике иголки, или о том, был ли у
Адама пупок. В научных сочинениях подробно описы-
вались василиски, единороги, морские монахи и другие
существа, которых ни один человек никогда не видал;
и еще не далее, как лет полтораста назад, знаменитый
Бюффон заявлял, что он может объяснить себе обра-
зование рогов у зайцев крайнего севера особым родом
их пищи; что таких рогатых зайцев никто не видал,
это казалось менее существенным, лишь бы удалось
объяснить, почему у них вырастают рога. В наше
время наука стала осторожнее, она, может быть, даже
меньше объясняет, но зато больше старается устана-
вливать несомненные факты. И однакоже следует за-
метить, что и наша современная наука не может обой-
тись одними лишь фактами. Во многих случаях она
вынуждена прибегать к так называемым теориям,
при помощи которых удается объединить большую мас-
су фактов в одно целое, объяснить себе многое, что
оставалось бы загадочным, сколько бы мы ни накопили
новых фактов. Часто приходится слышать, как свысока
165
говорят о теориях; особенно так называемые практики,
знакомые с жизнью не по наслышке, а из собственного
опыта, охотно противопоставляют серой безжизненной
теории яркую живую действительность. Им теория ка-
жется чем-то отвлеченным, непригодным для действи-
тельной жизни, чем-то, что высижено в кабинете учено-
го и что пытается по одному шаблону решать на-
сущные животрепещущие вопросы. Может быть и
вправду существуют некоторые подобные теории, но ко
всем теориям такое суждение неприменимо. Есть тео-
рии, без которых наука совершенно не могла бы обой-
тись, не рискуя превратиться в сухую коллекцию от-
дельных фактов, не связанных между собою живою
мыслью. Есть теории, которые составляют, так сказать,
душу науки, в *го время как ее тело состоит из фактов;
факты сами по себе не могут составить науки, точно
так же, как и одни теории без фактов.
К числу таких важных теорий принадлежит и теория
развития. Она представляет как бы руководящую нить
в лабиринте отдельных фактов; без нее эти факты
остались бы непонятными и неинтересными, благодаря
ей они приобретают интерес и значение и получают
свое надлежащее место в сокровищнице человеческой
мысли. Чтобы правильно оценить значение такой тео-
рии, необходимо ознакомиться с сущностью теорий во-
обще. Дело в том, что теория никогда не высказывает
чего-нибудь такого, что можно было бы и прямо на-
блюдать. Когда я утверждаю, что в организме чело-
века и позвоночных животных имеются двоякого рода
нервы, из коих одни проводят к головному или спинному
мозгу раздражения, получаемые от соприкосновения
с внешним миром (так называемые чувствительные нер-
вы), а другие проводят от мозга к мышцам или железам
импульсы, побуждающие эти органы к действию, то я
166
не излагаю теории, а сообщаю факт. Правда, это факт,
в котором не всякий может убедиться в любой момент
и без особых приспособлений. Но если произвести со-
ответствующий опыт, то факт удается установить с
полной точностью. Стоит, например, разрезать у ля-
гушки известные нервные волокна, и она теряет свою
чувствительность в тех областях тела, по которым рас-
пространяются разветвления этих волокон. Можно ее
колоть или обжигать в данных участках тела, она не
проявляет никакого противодействия, ей это как будто
совершенно безразлично. Но подвижность этих частей
осталась незатронутой. Мы говорим, что лягушка в
этой части парализована, но этот паралич только чув-
ственный, а не двигательный. Если же разрезать дру-
гие волокна, находящиеся совсем близко от первых, то
паралич получается двигательный: чувствительность
сохранена в полном объеме, лягушка ощущает причи-
няемую ей боль, но не может реагировать на раздра-
жение соответственным движением, так как импульсы,
высылаемые из головного или спинного мозга, не до-
ходят до места назначения, до мышц этой стороны
тела. Как бы подробно и обстоятельно мы ни произво-
дили этих опытов, как ни разнообразили бы условия
наблюдения, все же сообщение об этом явлении не
носит характера теории, это просто ряд фактов, в исти-
не которых всякий может убедиться путем прямого
наблюдения. Совсем иначе обстоит дело с теорией: тут
всегда высказывается нечто такое, что не подлежит
прямому наблюдению. Это скорее как бы догадка, спра-
ведливость которой, однако, признает всякий, кто хоть
раз основательно продумал весь ряд соображений, при-
водимых в ее пользу. А признает он ее потому, что
только благодаря ей ему становится ясным многое, что
иначе оставалось бы загадочным; потому что только
167
этим путем ему удается связать воедино целую массу
разрозненных фактов.
Отсюда нам становится понятным, на что нам прихо-
дится особенно налегать при изложении теории. Для
фактов есть одна простая мера: факт имеет для науки
тем большее значение, чем точнее он был наблюден.
Теория же имеет для науки тем большее значение,
чем обширнее круг объясняемых ею явлений. Излагая
теорию развития, мы должны показать, какие явления
природы без нее остаются непонятными и несвязанными
между собою и как благодаря ей все эти явления сразу
приобретают взаимную связь и ясность.
Чтобы провести этот способ доказательства, нам при-
дется начать издалека и познакомиться сперва с целым
рядом фактов, относящихся к анатомии человека и мле-
копитающих.
Из практических соображений возьмем примеры из
тех отделов животного мира, которые наиболее знакомы
всякому. Таким отделом является тот тип, к которому
принадлежим мы сами: тип позвоночных животных,
а среди классов этого типа опять-таки тот класс, к ко-
торому принадлежит человек, класс млекопитающих.
Из этого класса рассмотрим такие явления, которые
доступны наблюдению без помощи особых инструмен-
тов, например, скелет и зубы млекопитающих.
Обратим внимание на строение наших собственных
конечностей, на скелет руки и ноги человека. Уже при
одном внимательном рассмотрении рисунков бросается
в глаза |Сходство между верхней и нижней конечностя-
ми в основном плане их строения. Как верхняя ко-
нечность головкой плеча входит в сочленовную ямку
лопатки, так нижняя конечность головкой бедра входит
в сочленовную ямку тазовых костей. И в той и в другой
конечности мы находим сначала одну большую кость;
168
плечевую в верхней и бедреную в нижней конечности.
Затем следует в обеих двойная кость,—это в верхней—
предплечие, составленное из локтевой и лучевой кости,
в нижней конечности—голень, составленная из боль-
Рис. 26. Скелет верхней и нижней конечности человека.
шой и малой берцовой костей. Затем сама рука состоит
из пясти и собственно кисти, в то время, как нога
слагается из плюсны и собственно ступни. В кисти
руки приходится различать ту часть, которая еще по-
крыта одним общим покровом из мышц, связок и кожи,
это предпястье, скелет которого образуется из пяти
169
трубчатых костей; лишь за этим предпястьем следуют
пять пальцев руки, уже и наружно раздельные и не-
сущие каждый свой собственный покров из мышц и
кожи. Известно, что первый палец состоит лишь из
двух члеников, в то время как все остальные пальцы
имеют по три членика.
В ноге приходится различать плюсну (Tarsus) и соб-
ственно ступню. В ступне опять-таки сначала ту часть,
которая снаружи покрыта общей оболочкой из мышц, свя-
зок и кожи, но скелет которой состоит из пяти трубчатых
костей, это предплюсна (metatarsus); за ним следуют пять
пальцев уже и наружно раздельных, при чем и тут
первый или так называемый большой палец состоит
только из двух члеников, остальные же имеют их по три.
Кто начал изучение конечностей с человека, тот сразу
стоит перед интересным фактом сходства в основных чер-
тах строения ноги и руки, но сильного различия в форме,
величине и способе употребления отдельных частей.
Если бы' мы начали не с человека, а с какого-нибудь «чет-
вероногого», то читатель мог бы пожалуй подумать: «что
же тут удивительного в том, что передние ноги такого
животного похожи по устройству на задние, ведь на
то же это и тут и там ноги». Но ведь у человека
рука—не нога, а нога—не рука, а все-таки тут наблю-
дается такое сходство в основных чертах строения.
Можно провести точную параллель руки с ногою и
составить такого рода таблицу:
Соответствующие друг другу части
Верхней конечности:
плечо
предплечие (лучевая и
нижней конечности:
бедро
голень (большая и ма-
локтевая)
пясть
предпястье
пальцы
лая берцовая)
плюсна
предплюсна
пальцы
170
Обыкновенно принято противопоставлять «двуногого»
человека «четвероногому» животному. Присмотримся к
этой табличке и зададим себе вопрос: действительно
ли человек двуногое существо? Есть ли в действи-
тельности такая существенная разница между конеч-
ностями человека и конечностями других млеко-
питающих?
Чтобы дать правильный ответ на эти вопросы, необ-
ходимо опять-таки сравнить между собою передние
и задние конечности любого четвероногого животного.
Возьмем хотя бы кошку. Оказывается, что мы довольно
легко можем отличить переднюю ногу кошки от ее
задней ноги. В то время как в передней лапе пясть,
предпястье и пальцы, лежат в прямом продолжении
предплечия, — в задней лапе ступня, т.-е. плюсна,
предплюсна да и самые пальцы составляют с голенью
явственный угол. Кроме того, угол между плечом
и предплечием открыт наперед, между тем как угол
между бедром и голенью открыт назад; уже по
этим двум признакам, не говоря уже о прочих, мы
сразу можем отличить переднюю конечность животно-
го от его задней конечности. Далее оказывается, что
по основному типу строения передняя лапа любого
животного более похожа на руку человека, чем на
заднюю дапу того же животного, а задняя лапа этого
животного ближе по своему строению к ноге человека,
нежели к передней лапе того же млекопитающего..
Этот факт дает нам ключ к пониманию еще одного
явления: издавна обезьян называют часто четверорукими
в противоположность к двуруким людям. Верно1 ли это?
Стоит только поближе рассмотреть скелет обезьяны,
чтобы убедиться в неправильности такого наименования:
в строении руки и ноги обезьяны существует такое
же основное различие, как между передней и задней
171
лапой любого млекопитающего. И если обезьяна упо-
требляет свои ноги для обхватывания ветвей дерева,
то от этого ее ноги еще не делаются руками: между
бедром и голенью ее задней конечности все еще угол
открывается назад, а не наперед' (как между ее же
плечом и предплечьем); ступня ноги обезьяны так же
стоит под углом к голени, как и у всякого другого
млекопитающего, которое никогда не обхватывает но-
гами ветвей; а кисть руки обезьяны точно так же, как
и у человека и у другого млекопитающего, составляет
Рис. 27.1—рука, 2—нога орангутанга. Рука, как и у всякого другого мле-
копитающего, представляет продолжение предплечья, нога находится под
углом к голени.
как бы прямое продолжение предплечья. Итак человек
не двуногое, а обезьяна не четверорукое животное.
Польза этого вывода заключается в том, что мы из
него усмотрели возможность сравнения передних ко-
нечностей животных с верхними конечностями чело-
века и задних конечностей животных с нижними ко-
нечностями человека. Сравнивать имеет смысл только
в тех случаях, когда из этого сравнения что-нибудь
выходит. Всякому может притти в голову сравнивать
руки человека с клешнями речного рака, но из этого
сравнения ничего не выйдет. Научно сравнивать можно
конечности человека и млекопитающих потому, что они
сложены из одних и тех же основных элементов, что
172
у всех следует за плечом предплечие, за предплечием
пясть, предпястье и пальцы; потому, что у всех первый
или большой палец состоит только из двух члеников,
а всякий другой палец непременно из трех и т. д. ит. д.
Таким-то образом, исходя из самых простых и доступ-
ных всякому примеров, мы приходим к сознанию,
что различные животные одного и того же класса по-
строены из «соответствующих» частей. Это относится
не только к конечностям, можно было бы привести
много примеров и из других частей тела млекопитаю-
щих. Укажем еще только на один любопытный факт:
кому неизвестно, что шея не у всех млекопитающих
одинаковой длины: есть млекопитающие с короткой
шеей и есть виды с очень длинной шеей. А ме-
жду тем оказывается, что у всех млекопитаю-
щих в шейной области скелета одно и то же число
позвонков, у всех это число составляет семь! Не
странно ли подумать, что у крота и лошади, у летучей
мыши и жираффы, у ежа и верблюда в шее находится
всегда одно и то же количество позвонков. В то же
время шейные позвонки одного и того же животного
настолько различны, что всякий сколько-нибудь све-
дущий в анатомии без труда сумеет отличить первый
от второго и третьего шейного позвонка человека. А за-
тем оказывается, что первый шейный позвонок чело-
века (так называемый атлант) более похож на первый
позвонок любого млекопитающего, нежели на второй
шейный позвонок того же человека. И тут мы можем,
следовательно, сказать, что первый позвонок человека
соответствует первому позвонку любого млекопитаю-
щего, второй—второму и т. д. В науке принято на-
зывать такие части, которые занимают столь постоян-
ное положение по отношению к другим частям, что
их можно сразу признать даже у самых разнообразных
173
представителей одного типа, частями гомологич-
ными. Мы можем с полным правом заявить, что
атлант всех млекопитающих (и даже птиц и пресмы-
кающихся) гомологичен, что рука всех млекопитающих
гомологична и т. д. Та часть зоологии, которая за-
нимается установлением таких гомологий, назы-
вается морфологией в тесном смысле слова, в том
смысле, какой придавал этому слову введший его в
науку Гёте. Установление гомологий, с одной стороны,
опирается на систематику, ибо, как мы уже слышали,
такое сравнение и искание соответствий имеет смысл
только в пределах одного и того же крупного отдела
системы, класса и типа. Но, с другой стороны, и сама
систематика выигрывает от морфологии, так как уста-
новление таких соответствий углубляет наше понятие
о системе и оберегает нас от поверхностного группи-
рования животных по одним лишь внешним признакам.
Чем больше систематика основана на таких несомнен-
ных данных морфологии, тем более она приближается
к идеалу истинно естественной системы.
Нам необходимо было уклониться как бы немного
в сторону от нашего предмета, так как при первом
вступлении в область теории развития непременно ну-
жно составить себе ясное представление о задачах и
приемах морфологии. Лишь после того, как мы узнали,
в чем заключается суть сравнивания животных, мы
можем ясно понять, как это сравнивание приводит нас
к необходимости признания развития, эволюции орга-
нических видов.
Мы начали со сравнения руки человека с его но-
гой, потом перешли к сравнению руки человека с пе-
редней лапой кошки и ноги человека с задней лапой
кошки, однако в последнем случае мы не совсем точно
описали факты: дело в том, что в задней лапе кошки
174
имеются только четыре пальца. За примерами таких
уклонений не нужно далеко ходить, даже не у всех
обезьян рука во всех отношениях похожа на челове-
ческую. Есть и в старом и в новом свете единичные
виды обезьян, у которых на руке только по четыре
пальца. Но имеем ли мы право говорить о «недостаче»
пальца? О недостаче можно говорить лишь там, где
ожидают найти определенное число предметов, а нахо-
дят их меньше. Имеем ли мы в этом случае право
ожидать определенное число пальцев? Ведь ислокон
века все кошки родятся на свет с пятью пальцами
на передней и с четырьмя на задней лапе. Кто на своем
веку видал не одну кошку, тот вправе ожидать у
всякой новой кошки, которая ему попадается, на перед-
ней лапе пять, а на задней четыре пальца. Это точка
зрения обывательская, и она по-своему правильна.
Но есть и другая точка зрения, точка зрения науки,
которая установила, что определенные части скелета
животных одного и того же класса друг другу со-
ответствуют и что единство в строении конечно-
стей у млекопитающих так поразительно, что мы по-
неволе ищем у всякого из них по пяти пальцев и
на передней и на задней конечности, раз мы нашли,
что тысячи различных видов, как бы ни различались
они по своему внешнему облику, и по образу жизни
и по способу употребления их конечностей, все-таки
сходны по основному плану устройства этих органов.
С этой точки зрения мы имеем право говорить о
недостаче пальца и даже поставить вопрос, какого
именно пальца недостает у кошки в задней .лапке,
а у двух видов обезьян в руке. И на этот вопрос
удается дать удовлетворительный ответ. Вспомним,
что из пяти пальцев именно первый отличался тем,
что он состоял только из двух члеников, между тем
175
как всякий другой непременно имеет по три членика.
Оказывается, что в названных случаях, где рука или
нога состоит только из четырех пальцев, все они имеют
по три членика. Стало быть, недостает именно пер-
вого пальца, который соответствует нашему большому
пальцу. Совершенно то же самое мы замечаем, если
ближе присмотримся к скелету ноги свиньи, но тут
четырехпалое состояние наблюдается и на передних,
и на задних ногах. То же самое наблюдается и
у бегемота, с тою, однако, разницей, что у него
боковые пальцы не настолько короче двух средних,
как у свиньи. У бегемота все четыре пальца еще в
одинаковой степени служат при передвижении, между
тем как у свиньи два боковых пальца в значительной
мере сокращены и не при всякой постановке ноги до-
стигают земли. Идя дальше, мы можем привлечь для
сравнения еще и целый ряд других млекопитающих
и всякий раз мы убеждаемся, что единство в плане
строения конечностей очень поразительно, но в то же
время подлежит многочисленным уклонениям в отдель-
ных частях. Когда мы сравниваем между собою перед-
ние конечности разных млекопитающих, как человек,
горилла, собака, тюлень, кит, летучая мышь, крот и
утконос, то мы не знаем, чему больше удивляться:
единству ли основного плана в целом или многообра-
зию в частностях. Одни и те же, т.-е. гомологичные,
части то укорочены, то удлинены, то утолщены, то
очень тонки, то снабжены огромными когтями, то со-
вершенно лишены когтей, то приспособлены для хо-
ждения, то для копания, то для полета, то для
плавания.
Как ни поучительны такие сравнения для усвоения
основного понятия о гомологии, связь между этими
явлениями и идеей развития мы поймем лишь тогда,
176
когда вместо беглого и общего обзора больших групп
обратимся к более подробному рассмотрению представи-
телей одной какой-нибудь группы, т.-е. такого се-
мейства или отряда, единство которого не подлежит
сомнению и члены которого в то же время принадлежат
к наиболее известным всякому животным.
Здесь необходима еще одна оговорка. Не следует
забывать, что части животных, о которых у нас здесь
идет речь, являются ведь не просто частями, а также
еще и органами, т.-е. орудиями для определенных от-
правлений, определенных действий. Не забудем также,
что выполнение этих действий имеет жизненное значе-
ние для носителя данных органов, что от правильного
или неправильного функционирования органов может
в иных случаях зависеть жизнь животного. Ввиду такой
первостепенной важности органа казалось бы, что в
его строении должно было бы играть роль только со-
ображение о пригодности его для данного действия;
всякое побочное соображение могло бы оказаться иногда
вредным. Вспомним, как это делается в технике: кто
строит пишущую машину, тот должен приладить всю
эту массу рычагов и зубчатых колес так, чтобы полу-
чилось наиболее целесообразное действие. Он не должен
стремиться непременно ввести в эту машину такие
элементы, какими некогда выполняли то же самое дей-
ствие, например, гусиные перья или заостренные па-
лочки, какими писали некогда, и может, и теперь еще
пишут где-нибудь на свете. Задача техники совсем
иная, нежели задача любителя древностей. Если кто
хочет узнать, как в течение столетий и тысячелетий
изменялась техника писания, он должен отправиться
в музей, где собраны все старые и новые модели инстру-
ментов, служивших и служащих для письма. Но при
изготовлении инструментов для писания он будет стре-
12 Теория эволюции.
177
мииься, независимо от всякой истории, дать как можно
более пригодный для скорого писания аппарат. Когда
мы рассматриваем органы передвижения да и вообще’
различные органы млекопитающих, нам кажется, что
природа при построении их не была так свободна в
выборе частей: как будто, создавая плавательный орган
кита, она не могла освободиться от обязательства
употреблять точно те же части, какие нашли себе
применение в летательном аппарате летучей мыши и
в руке крота, устроенной совсем для другого употре-
бления. Снабжая жираффу необычайно длинной шеей,
природа как будто не смела отступить от раз навсегда
положенного числа семи шейных позвонков. Ясно, что
это обстоятельство не может иметь исключительно, так
сказать, практическое значение, т.-е. не может
стоять в связи только с потребностью иметь орган
именно для данного, а не для другого отправления.
Ведь ясно, что длинную шею можно составить из
многочисленных коротких позвонков так же, как и из
немногих очень удлиненных. Эти примеры, к которым
можно было бы прибавить еще много других, показы-
вают, что всякий животный вид возник не сам по себе
независимо от других форм и что устройство его орга-
нов находится не только в связи с их отправлением.
Очевидно, существовали еще и другие причины, кото-
рые определяли собою возникновение именно такого,
а не другого устройства. Эти причины лежали в про-
исхождении видов, в кровном родстве различных видов,
принадлежащих к одному и тому же роду, семейству,
отряду и т. д.
178
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
О ЗУБАХ МЛЕКОПИТАЮЩИХ.
Зубы млекопитающих принадлежат к числу тех орга-
нов, которые особенно пригодны для морфологического
рассмотрения, так как в многообразии количества и
постановки зубов у различных представителей отрядов
и семейств проявляется большое единство. Заметим
прежде всего, что зуб млекопитающего, по большей
части, состоит из коронки и корня. Коронка покрыта
на поверхности так называемой эмалью, корень же
обыкновенно носит покров из так называемого цемента.
Но это только поверхностные покровы, вся же основная
масса как коронки, так и корня состоит из дентина.
Корень—это та часть зуба, которая глубоко сидит в
особых ячейках челюстной кости, коронка же свободно
возвышается над поверхностью челюсти. Следует за-
метить, что на первых стадиях развития коронка скорее
достигает своего окончательного состояния, между тем
как корень остается долго с широким раскрытым книзу
отверстием. По большей части это отверстие с течением
времени суживается, и корень, таким образом, заост-
ряется, оставляя внутри только узкий канал для нерва
и кровеносных сосудов. Но в иных случаях корень
навсегда остается широко раскрытым, тогда зуб обла-
дает способностью постоянно расти у своего основания.
Это особенно важно для дугообразно изогнутых резцов
12*
179
грызунов, которые наверху или спереди при частом
употреблении отшлифовываются и таким образом уко-
рачиваются, но благодаря росту у основания остаются
постоянно одинаковой величины и одинаково годными
к употреблению. Точно так же и бивни слонов, сидящие
в верхней челюсти, имеют открытый корень и постоянно
растут. Эти бивни слонов отличаются, между прочим,
А.	В	С d	Е	F
Рис. 28. Продольные разрезы зубов различных млекопитающих. А—зуб
еще не вполне готовый,, корень открыт. J? — законченный зуб. Главная
масса состоит из дентина, верхняя обкладка коронки состоит из эмали,
корень окружен цементом. С—зуб, коронка которого стерлась от употре-
бления. I)—дугообразный зуб грызуна с открытым корнем; эмаль только
на передней поверхности. Е—коренной зуб человека с двумя корнями.
F—зуб коровы, на жевательной поверхности чередуются полосы дентина,
эмали и цемента.
и тем, что они состоят только из одного лишь дентина,
т.-е. не имеют покрова из эмали; вот почему слоновая
кость (название это не совсем точно, ибо дентин есть
особая ткань, не совсем похожая по своему микроско-
пическому строению на костную ткань) пригодна для
токарной обработки, посредством которой, как известно,
изготовляются биллиардные шары, шахматные фигуры
и т. п. Постоянно растущие резцы грызунов также
имеют особенность: на них эмаль находится только на
передней поверхности зуба; благодаря этому эти зубы
при употреблении становятся долотообразными, потому
что мягкий дентин цилиндрического зуба гораздо легче
180
стирается при употреблении, нежели твердая эмаль.
Следует заметить, что у других классов типа позво-
ночных, у рыб, земноводных и пресмыкающихся, зубы
служат только для хватания добычи, а отнюдь не для
разжевывания пищи; зубы у названных животных почти
всегда имеют коническую форму и сколько бы их ни
было в челюсти всегда однородны (это называют го-
модонтной зубной системой). У млекопитающих же
мы находим в челю-
стях различные зубы
(гетеродонтная
зубная система), ко-
торые различаются
между собою и по
форме и по роду дея-
тельности. Только у
млекопитающих име-
ются зубы для пе-
режевывания и раз-
мельчения пищи на-
ряду с другими кате-
гориями зубов: для
хватания корма —
резцы, для удержи-
Рис. 29. Зубы зайца; челюсти вскрыты, чть-
бы показать положение резцов и коренных
зубов. W — открытые и постоянно подра-
стающие корни резцов (S), спереди долото-
образно заостренных,	—до Ъ6—коренные
зубы, цилиндрические.
вания и поранения
добычи — клыки. Полная зубная система мл скопи-
тающего слагается из четырех групп зубов: 1) р е з-
цы, 2) клыки, 3) ложно-коре иные и 4) на-
стоящие коренные. Резцы обыкновенно доло-
тообразны, клыки конические, и только у коренных
зубов коронка имеет более или менее обширную жева-
тельную поверхность с бугорками или складками из
твердой эмали, служащими для растирания твердой
пищи. Конечно, эти данные имеют слишком общий
181
характер; в отдельных случаях в связи с особыми
условиями приходится отмечать и особые устройства
зубов. Так, например, у тюленей, где жевание отсту-
пает на задний план, зубы имеют зазубренный край
и служат только для удерживания гладкой, легко вы-
скальзывающей рыбы; у моржей же, которые питаются
ракушками, мы находим очень плоские зубы, служащие
для размалывания этой твердой пищи. Не менее велика
разница между остроконечными зубами хищных зуба-
стых китов и плоскими складчатыми цилиндрическими
зубами лошадей и коров.
Рис. 30. Зубы человека (левая нижняя челюсть): 1 и 2 — резцы, 3 — клык
4 и 5 — ложнокоренные, 6, 7, 8 — коренные.
Независимо от этих деталей существует простой спо-
соб коротко охарактеризовать зубную систему какой-
нибудь группы млекопитающих: это так называемая
зубная формула. В ней указывается сколько зубов
и какой категории находится в каждой челюсти справа
и слева, вверху и внизу. Зубная формула человека
выглядит следующим образом	при чем мы для
полноты написали и верхние и нижние зубы. Читать
эту формулу нужно всегда от средних штрихов на-
право и налево. Напишем другую формулу:
Это—зубная формула лошади, и кто знаком с зоологией,
тот знает, что помимо самых близких родственников
лошади—ослов и зебр, едва ли найдется другое млеко-
питающее с совершенно такой, же зубной формулой.
Что одно лишь указание количества зубов недостаточно,
в этом легко убедиться: всякий знает, что человек
имеет 32 зуба. Но и у коровы мы находим также 32
зуба. Но совсем иной вид имеет зубная формула коровы:
3300 | 0033 т,	Л	‘
Иногда эту зубную формулу коров, да и
3313 3133 •
эту зубную формулу коров, да и
Рис. 31. Молочные зубы человека; о2 — резцы, е — клык, vmj, —
ложнокоренные. В ячейках нарисованы заместители молочных зубов и
настоящие коренные т2, т3 — долженствующие появиться при смене
зубов. Такая смена зубов нормального типа называется вертикальной,
в противоположность горизонтальной наблюдаемой у слонов и морских
коров.
3300 I 0033 TJ
большинства жвачных пишут и так	. Исто л-
куем эту формулу. Она показывает нам, что у коровы
верхний ряд зубов очень неполон, в нем недостает рез-
цов и клыков, а есть только шесть коренных зубов:
три ложнокоренных и три настоящих. Внизу же име-
ются все четыре категории, но скобка, которую мы
183
соединили резцы с клыком, указывает на то, что эти
зубы действуют совсем одинаковым образом, сообща
образу ют орган для схватывания целого пучка травы.
Некоторые авторы и думают, что такое различение рез-
цов и клыков в нижней челюсти жвачных совершенно
произвольно, и пишут ту формулу, которую мы привели
на втором месте. Но и против этого можно возразить,
что основное число резцов у всех копытных составляет
три, и потому кажется невероятным, чтобы у одних
лишь жвачных их было внизу по четыре с каждой
стороны.
Прежде чем перейти к рассмотрению других наиболее
замечательных зубных формул следует указать еще на
то, что у млекопитающих по большей части наблюдает-
ся смена зубов: на место молочных зубов появляются
в известном возрасте так называемые дефинитивные.
Такая смена зубов у пресмыкающихся совершается не-
прерывно: как только один зуб сломался, на его место
появляется его заместитель, который давно уже был
приготовлен на этот случай. У млекопитающих эта
смена зубов обыкновенно ограничена: вскоре после
появления на свет прорезываются молочные зубы, а
затем через несколько времени Ху каждого вида про-
должительность действия молочных зубов, конечно,
различна) на место молочных резцов, клыков и ложно-
коренных зубов появляются так называемые дефинитив-
ные резцы, клыки и ложнокоренные, а к тому же
появляются еще и настоящие коренные, которых, по-
видимому, в молочной зубной системе нет. Таким обра-
зом молочная зубная система человека имеет формулу:
212 I 212	313 I 313	300 I 003
212 | 212 ’ Л0ШаДи 313 I 313 > коровы •
Единство плана строения больших групп проявляется
в зубах точно так же, как и в устройстве скелета ко-
184
Рис. 32. Черепа: Л—хищного (рысь). В—обезьяны (макак) и С—гры-
зуна (бобр); сильно выдающиеся зубы у первых двух—клыки, у третьего -
ревпы.
185
вечностей. Можно и тут говорить о полном соответствии
между определенными зубами одного животного и зу-
бами другого, если они относятся к одному семейству
или отряду. Возьмем для примера человека: у многих
из нас резцы почти не отличаются по своей форме от
клыков, но попадаются и такие личности, у которых
клыки немножко выдаются над резцами. Если рядом
с черепом человека поставить череп взрослой гориллы
(особенно самца) или череп мандрилла, то на первый
взгляд кажется бессмысленным, чтобы тут можно было
искать какого-нибудь сходства: у взрослого самца го-
риллы клыки такие огромные и так выдаются, что на
первый взгляд нам приходит в голову, не стоит ли
перед нами хищное животное. А мандриллы, это па-
вианы такого злого нрава, что их держат в зверинцах
в таких же клетках, как тигров и львов; и одного
только взгляда на их зубы достаточно, чтобы понять
необходимость такой предосторожности. Но каково наше
удивление, когда, познакомившись поближе с этими
животными, мы убеждаемся, что они имеют совершенно
ту же зубную формулу, как и человек:	b,;,Q
uZ 1 £ | £ L Zo
И количество зубов в каждой категории и их строение,
и их постановка в известных костях черепа, и порядок
их появления, и смена молочных зубов дефинитивными,
все это совершенно одинаково как у человека, так и у
полсотни видов маленьких обезьянок старого света. Как
маленький первый шейный позвонок (атлант) земле-
ройки, несмотря на свои ничтожные размеры, все-таки
вполне соответствует морфологически огромному атлан-
ту верблюда или жираффы, так и наш маленький клык,
почти не различимый от резца, соответствует морфоло-
гически огромному клыку гориллы, ибо это первый
из верхних зубов, который сидит в верхнечелюстной
186
кости черепа. По поводу этого нужно сделать сле-
дующее пояснение.
Наша верхняя челюсть на вид состоит из одного
куска; у многих млекопитающих, особенно у парно-
копытных, непарнокопытных, хищных и грызунов,
легко убедиться в том, что на месте нашей верхней
челюсти находятся четыре кости, две по бокам, это
верхнечелюстные кости и две посередине, это—межче-
люстные кости. В таких черепах, где межчелюстные и
верхнечелюстные кости явственно раздельны, всегда
ясно видно что верхние резцы сидят исключительно
в межчелюстных костях, между тем как клыки при-
креплены в верхнечелюстной кости. Сколько бы ни было
резцов на каждой стороне, по одному, по два или
по три, всегда они находятся в межчелюстной кости.
У некоторых обезьян уже в раннем детстве все эти кости
срастаются вместе; часто остаются видны так называе-
мые межчелюстные швы, но они всегда находятся
между последним резцом и клыком. Голландский уче-
ный Кампер в восемнадцатом столетии утверждал, что
отсутствие таких швов у человека, а следовательно,
и отсутствие межчелюстной кости служит отличитель-
ным признаком человека в отличие от других млекопи-
тающих. Вот почему сделанное позже открытие меж-
челюстной кости у человека произвело в свое время
большое впечатление, так как этим открытием было
обнаружено еще одно сходство человека с другими
млекопитающими. Этим важным открытием наука обя-
зана прежде всего не кому иному, как знаменитому
немецкому поэту Гёте, который при своей огромной
разносторонности занимался, как известно, и минера-
логией, и ботаникой, и сравнительной анатомией. Гёте
сознательно исходил из идеи единства типа строения
и старался найти в человеческих черепах эти швы.
187
Узнав, что эти межчелюстные швы, знаменующие со-
бою самостоятельное залегание межчелюстных костей,
лишь впоследствии срастающихся с верхнечелюстными
костями; узнав, что такие швы чаще попадаются на
черепах молодых особей обезьян, Гёте обратился к
исследованию детских черепов человека и тут нашел
искомое подтверждение своей идеи. Эти две межчелюст-
ные косточки существуют у нас раздельно лишь при-
близительно до третьего месяца внеутробной жизни,
затем они начинают сливаться с соседними верхне-
челюстными; сначала еще виден шов, а после и он
исчезает, и мы имеем перед собою одну сплошную
кость, которую мы называем верхнечелюстной костью.
Эта-то наша верхнечелюстная кость морфологически не
соответствует верхнечелюстной кости всякого другого
млекопитающего, а именно сумме верхнечелюстной и
межчелюстной. (Одновременно с Гёте и совершенно неза-
висимо от него эти межчелюстные кости человека от-
крыл также и французский анатом Вик д’Азир.)
Если мы сказали, что зубы, подобно скелету конеч-
ностей, особенно пригодны для морфологического рас-
смотрения и очень ценятся в систематике в качестве
важного признака родства, то из этого не следует за-
ключать, что одной зубной формулой можно охаракте-
ризовать целый отряд; напротив, и тут, как и в устрой-
стве скелета конечностей, существует, в пределах одно-
го и того же отряда, большое многообразие; однако
это многообразие не вносит хаоса в науку, а, напротив,
приводит ее к идеям, проливающим свет на вопросы
о происхождении животного мира. Мы уже указали
на то, что у человека и у всех обезьян старого света
совершенно одинаковая зубная формула, два резца,
один клык, два ложнокоренных и три настоящих ко-
ренных зуба с каждой стороны и наверху и внизу.
188
Отряд обезьян принято делить на два нодьотряда:
обезьяны Старого света и обязьяны Нового света. Пер-
вые, называемые также узконосыми, разделяются еще
на несколько семейств: одно из этих семейств образуют
человекообразные обезьяны, африканские горилла и
шимпанзе и азиатские—орангутан и гиббон. Другое
семейство образуют павианы, макаки, мартышки и др.
Как ни различаются между собою по внешнему виду
и по образу жизни некоторые из названных семейств
н подсемейств, но зубная формула у всех одинаковая.
В одном отношении человекообразные обезьяны при-
ближаются к человеку: и у них уже довольно рано
происходит срастание межчелюстных костей с верхне-
челюстными. Некоторое время спустя после того, как
пришлось убедиться, что в этом отношении анатомия
человека не отделена пропастью от анатомии обезьян,
произвело большую сенсацию наблюдение, что зубная
формула обезьян Нового света, так называемых плоско-
носых, отличается от зубной формулы обезьян Старого
света. Так, известные ревуны имеют не 32, а 36 зубов,
ибо у них, вместо двух, целых три ложнокоренных зуба
на каждой стороне. Есть, правда, некоторые южно-
американские обезьяны, у которых во рту 32 зуба,
но их американское происхождение можно все-таки
установить: у них то же количество зубов, как и у
нас, но не то же распределение зубов, так как и у
них по три ложнокоренных, но зато только по два на-
стоящих коренных зуба; таким образом их зубная
v	2И2 I 2132	„
формула 2312 Нуз2 * в противоположность известной
нам формуле обезьян Старого света и человека 3272 кт’з’
На первый взгляд казалось бы, что тут нет никакой
причины для сенсации, но тем, которые непременно
желали найти какие-нибудь коренные различия между
189
строением человека и строением обезьян, было очень
трудно признать, что различие в зубной формуле между
обезьянами Старого и Нового света значительно больше,
нежели разница между человеком и павианом! Конечно,
никому не придет в голову утверждать, что между
человеком и обезьянами нет разницы в деталях строе-
ния, величине и способе употребления соответствую-
щих частей; но в том-то и дело, что мы должны строго
разграничивать эти две вещи: общность основного
плана и различное выполнение деталей. Ведь теория
развития это именно и показывает, что близкие друг
к другу формы в системе, в действительности находятся
в кровном родстве между собою; что общность основного
плана указывает на происхождение от общего предка, а
различие в деталях есть последствие продолжительного
процесса приспособления к различным условиям жизни.
Знание естественной системы необходимо нам, чтобы
знать, каких животных мы должны сравнивать между
собою, а знание морфологии необходимо нам, чтобы
знать, какие части одного животного соответствуют
определенным частям другого; как никому не придет
в голову «сравнивать» саранчу с воробьем, так же
лишена всякого смысла попытка установить какое-ни-
будь соответствие между челюстью одного млекопитаю-
щего и шейным позвонком другого. Лишь оставаясь
в пределах явно установленных единиц естественной
системы родов, семейств, отрядов и классов—мы можем
осторожно, шаг за шагом расширять круг наших
сравнений и достигать правильных представлений о
соответствии частей животных данной группы; и из
этого-то столь явного единства и столь же явного
многообразия делать выводы о кровном родстве и о
постепенном развитии форм. Так, мы можем сказать,
что общее свойство зубов' всех обезьян (со включением
190
человека) состоит в том, что коронка на всей поверх-
ности покрыта эмалью, что зубы все с корнями, что
зубная формула полная, т.-е. у всех представителей
отряда имеются все четыре категории зубов; наконец,
мы можем сказать также, что у всех этих животных
имеются по два резца и по одному клыку с каждой
стороны наверху и внизу. Далее уже начинается много-
образие: у одних по три ложнокоренных, и по три Hil-
стоятцих коренных (например у ревунов); у других
по три ложнокоренных, и по два настоящих коренных
(игрунковые обезьяны Нового света); наконец, у третьих
по два ложно коренных, но зато по три настоящих
коренных (обезьяны Старого света и человек). По всей
вероятности, первоначальное состояние представлено
наибольшим числом зубов, т.-е. 36. Это наиболее полная
зубная формула ревуна. Потеря одного настоящего ко-
ренного зуба приводит к состоянию зубной формулы
игрунковых, потеря одного ложнокоренного—к формуле
обезьян Старого света. Есть еще много других анало-
гичных явлений, которые таким образом истолковы-
ваются при помощи допущения развития и которые
без этого допущения остаются совершенно непонятными.
Чтобы показать, в чем заключается особенность по-
нятий морфологии и как они облегчают задачу систе-
матики, приведем еще один пример. Мы слышали уже,
что верхние резцы сидят всегда в межчелюстных ко-
стях; даже там, где таких межчелюстных костей как
будто и вовсе нет (в виде особых отдельных костей),
все-таки удалось доказать, что верхние резцы образо-
вались в ранней молодости именно в межчелюстных
костях, если же эти кости позже срослись с верхне-
челюстными и образовали с ними как бы одну кость,
то это, конечно, нисколько не нарушает правильности
нашего утверждения, что верхние резцы млекопитаю-
191
щих всегда образуются в межчелюстных костях. Лю-
бопытны те случаи, когда мы на основании такого
установления вынуждены высказывать положения, ко-
торые человеку, незнакомому с сутью дела, кажутся
то произвольными, то лишенными всякого смысла. Так,
мы заявляем, что бивни слона по своей морфологической
природе представляют нечто отличное от больших клы-
ков диких кабанов или вообще клыков млекопитающих.
Мы утверждаем, что бивни слонов морфологически
являются не клыками, а резцами. Доказать это очень
легко: эти зубы находятся не в верхнечелюстных, а
именно в межчелюстных костях... А что за польза от
такого установления? Прежде всего мы при классифи-
кации избегнем ошибки, в которую в свое время впал
Линней, соединивший слонов, моржей и еще несколько
других форм в один отряд на основании того, что у них
у всех изо рта выглядывают два больших зуба, ко-
торые он у всех считал клыками. Мы знаем теперь,
что у моржей эти большие зубы действительно клыки,
у слонов же и у некоторых сирен это, несомненно,
верхние резцы. Более подробное исследование внутрен-
ней анатомии этих животных дает полное подтвержде-
ние этой нашей систематики в противоположность
старой линнеевской.
Говоря о смене зубов, мы указали на тот факт, что
у пресмыкающихся она происходит неограниченно, у
млекопитающих же только один раз. Это верно, но
только в самой общей форме; когда мы присматриваемся
поближе, то и тут находим кое-какие осложнения в
отдельных случаях, и тут мы имеем повод убедиться
в том, что правильная систематика и ясно определен-
ные морфологические понятия помогают разъяснению
загадочных явлений и подводят нас к решению во-
просов при помощи теории развития. Если мы, желая
192
установить зубную формулу слона, заглянем ему в
рот, то найдем с каждой стороны и наверху и внизу
лишь по одному коренному зубу. Так как он кроме
того имеет еще два бивня, то формула очень легко
устанавливается в следующем виде	Корен-
i Uv I vOl
Рис. 33. Череп слона, д — полость в которой лежит мозг h— воздушные
камеры черепных костей; ап — глазничная полость; zk— межчелюстная
кость, в которой сидят бивни w— корень бивней; ок — верхняя че-
люсть; пк — нижняя челюсть.
ные зубы слона отличаются своими огромными раз-
мерами. Они имеют жевательную поверхность, которая
в иных случаях достигает 400 квадратных сантиметров
(40 сантиметров в длину и 10 в ширину). Как видно
из рисунка, эта плоская коронка покрыта поперечными
13 Теврия вволюции.
193
пластинками из эмали. Из нашей только что написан-
ной зубной формулы не видно, являются ли эти корен-
ные зубы ложнокоренными или настоящими коренными,
мы из этой первой формулы видим лишь одно, что
зубная система слона очень неполна, в ней всего две
категории зубов вместо четырех. Если бы мы желали
точнее указать, какие категории зубов отсутствуют,
то мы можем это сделать пока только относительно
клыков. Что же касается коренных, то ясно, что если
они ложнокоренные, то формула должна была бы иметь
такой вид . если же коренные зубы слона настоя-
V	х	„ I 1001
щие, то формула приняла оы такой вид -qqqi-
Как узнать, какая из двух формул правильна? Точное
наблюдение показало, что ни та, ни другая формула
не передает правильно фактов. Оказывается, что у
слона смена зубов происходит не один раз, как у
огромного большинства млекопитающих, а целых пять
раз. Значит ли это, что слон представляет собою исклю-
чение и что он в этом отношении приближается к
пресмыкающимся? Нисколько. Дело в том, что и сама-
то смена зубов происходит у слона иначе, чем у
огромного большинства млекопитающих. У всех эта
смена происходит в вертикальном направлении, т.-е.
заместитель молочного зуба выталкивает своего пред-
шественника снизу, со стороны корня. Всякий, кто
присмотрелся к выпавшему молочному зубу ребенка,
заметил, что этот зуб внизу совсем открыт, т.-е. не
заканчивается книзу заостренным корнем; его ткань
подвергается разрушению именно со стороны корня и
к моменту выступления заместителя связь между мо-
лочным зубом и ячейкой челюсти так слаба, что вы-
падение зуба почти не сопровождается болью. Итак
здесь замена зуба его заместителем происходит в вер-
194
тикальном направлении. Совсем иначе происходит эта
замена у слюна: в этом случае принято говорить о
горизонтальной смене зубов: когда стершийся от про-
должительного употребления зуб выпадает, то его за-
меститель появляется не снизу, а сзади. Про индий-
ского слона известно, что у него первая смена зуба
происходит на втором году жизни, вторая на пятом,
Рис. 34. А — голова африканского слопа. Бивни представляют собою
резцы. В — коренной зуб, с ромбоидально расположенными эмалевыми
пластинками на жевательной поверхности.
третья на девятом, затем на пятнадцатом и после еще
два раза, но не больше. Таким образом он за всю
жизнь приобретает не более шести коренных зубов, а
это вполне соответствует зубной формуле многих ко-
пытных, у которых мы, как известно, находим по три
ложнокоренных и по три настоящих коренных зуба
(ср. выше зубную формулу лошади). Оказывается, что
первые три зуба, которые наш слон имеет в употре-
блении до 15-го года своей жизни, представляют его
13
195
молочные ложнокоренные зубы. С каждой сме-
ной вступающий в деятельность зуб становится больше
своего предшественника и имеет на своей поверхности
большее количество поперечно поставленных складок
эмали, промежутки между которыми заполнены цемен-
том. Так, на коронке первого зуба складок всего 4,
на втором уже 8, на третьем 12. Когда на пятнадцатом
году жизни выпал третий зуб, то на его место появляет-
ся не заместитель молочного ложнокоренного, а первый
настоящий коренной, т.-е. дефинитивной зубной фор-
мулы. Этот первый коренной имеет 12—14 пластинок,
второй имеет уже 16—18, третий и последний 24
пластинки.
Все это своеобразное устройство зубной системы до
такой степени отличается от обычного устройства зубов
у млекопитающих, что наука вполне справедливо вы-
деляет слонов, которые в настоящее время существуют
лишь в двух видах (африканский и индийский), в
особый отряд. Можем ли мы представить себе, что эти
животные с самого начала существования земли уже
были такими, какими мы их находим? Это противо-
речило бы всем нашим воззрениям на природу и раз-
витие нашей планеты. А исследование окаменелых
остатков вымерших животных показывает, что живот-
ные, заслуживающие по своему строению имени «слон»,
появляются лишь в плиоцене; это отложения сравни-
тельно очень юной эпохи. Им предшествовали в истории
земли формы, которые еще не проявляли таких
односторонностей в зубной системе, как слоны, но кото-
рые совершенно явственно находятся как бы на пути
к такому одностороннему образованию." Эти так назы-
ваемые мастодонты имели бивни и в верхней и в
нижней челюсти, они имели единовременно по шести
коренных зубов* с каждой стороны и вверху и внизу,
196
это были три ложнокоренных и три настоящих. Уда-
ляясь еще дальше от настоящей эпохи в глубь про-
шедших геологических эпох, мы находим таких пред-
ставителей животного мира,—это меритерии, которые,
Рис. 35. Три предшественника слонов. А—меритерий из верхнего
эоцена Египта, вымерли в олигоцене. Имели еще по три верхних резца
с каждой стороны, из коих средний уже сильно увеличен; верхние
клыки также еще имелись. В—палеомастодонт из олигоцена. В строении
черепа и зубов видно приближение к мастодонтам. С — мастодонт; мно-
гочисленные виды жили от среднего миоцена до конца плиоцена, один
вид даже еще в дилювии Америки.
будучи явственно сходны со слонами во многих при-
знаках, имели еще по три резца справа и слева
в верхней челюсти и к тому еще по одному клы-
ку. Это состояние зубной системы типично вообще
197
для копытных животных. Та система, которую мы
находим у современных слонов, представляет яв-
ное уклонение в одну сторону; это уклонение под-
готовлялось шаг за шагом в продолжение почти всего
третичного периода и в этой особенно резкой форме
установилось окончательно лишь под конец этого пе-
риода, в самую юную эпоху его, называемую плиоценом.
Что было причиной таких изменений в строении живот-
ных этого отряда, мы не знаем, но все, что мы знаем
об истории нашей планеты и о единстве и многообразии
в строении организмов, заставляет нас думать, что в
лице слонов перед нами находятся продукты чрезвы-
чайно долгого и медленного процесса изменения форм.
Вот к каким выводам приходит современная наука
путем основательного наблюдения фактов' строения
скелетов, зубов, черепа, скелета конечностей, а также
и кожных покровов и внутренних органов; мы выбираем
для освещения вопроса именно скелеты конечностей
и зубы, потому что на этих органах можно разъяснить
суть вопроса наиболее наглядно. Мы берем примеры
из класса млекопитающих, потому что эти животные
наиболее известны всякому и без специальных иссле-
дований. То, что выводит наука из этих наблюдений,
имеет применение и ко всем другим классам животных.
198
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
О РУДИМЕНТАХ ИЛИ ЗАЧАТОЧНЫХ ОБРАЗОВАНИЯХ.
Всякому русскому человеку известен обычай верующе-
го православного крестить рот при зевоте; у более образо-
ванных русских людей этот обычай не встречается, такое
действие считается проявлением грубого суеверия. Но
если в присутствии такого образованного русского чело-
века кто-нибудь чихнет, то он считает себя обязанным
произнести: на здоровье! Есть миллионы людей; которые
считают недопустимым выбрасывать отрезанные ногти
или волосы в сорную кучу, эти отбросы непременно
должны быть сожжены! Во многих местностях при-
нято закрывать покойнику глаза не чем иным, как
именно медною монетою. Этих четырех примеров до-
статочно, чтобы уяснить себе сущность того, что мы
называем рудиментами. В приведенных примерах
рудименты представляют собою такие действия, в ко-
торых трудно усмотреть какой-нибудь смысл, и которые
все-таки продолжают применяться в известных слу-
чаях, как если бы они имели какое-нибудь значение
или как если бы невыполнение их могло повлечь
за собою неприятные последствия. В научном освеще-
нии эти самые бессмысленные действия получают со-
вершенно определенное значение: а именно, если их
привести в связь с определенными верованиями на-
родов в отдаленном прошлом или с еще ныне суще-
199
ствующими верованиями первобытных народов. Тогда
оказывается, что у очень многих первобытных народов
распространено верование, будто зевота и чихание суть
явные признаки того, что данный человек одержим
злым духом. Понятно, что люди стараются заклина-
ниями или действиями культа прогнать этого злого
духа. Слабые остатки таких действий и таких заклина-
ний сохраняются очень долго после того, как боль-
шинство людей уже перестало верить в одержимость;
они продолжают крестить рот или желать здравия, са-
ми не зная, почему делают это. Такие действия и на-
зываются пережитками, или рудиментами.
Спросите любого из ваших знакомых, почему он именно
при чихании желает вам здоровья, и он будет в боль-
шом затруднении. Иные стараются найти объяснение
таким действиям и говорят: «почему же не пожелать
ближнему здоровья!». Это, конечно, верно, но почему
же не желают человеку здоровья, когда он кашлянет,
а именно когда он чихнет. Ведь, несомненно, что ка-
шель чаще сопровождает серьезные заболевания, не-
жели чиханье. Очевидно, что люди с самого начала
лучше понимали естественные причины кашля: всякий
может наблюдать, что посторонний предмет, попавший
в дыхательное горло, вызывает откашливание; где
естественная причина так очевидна, никто не ищет
объяснений в одержимости злым духом. Зевота же и
чихание поражали первобытных людей именно своею
внезапностью и как бы беспричинностью.
Было время, когда люди верили, а многие верят
и ныне, что колдуны, ведьмы и вообще злые люди
могут повредить человеку, даже не произнося своих
заклинаний над ним самим, а заполучивши для этой
цели только какие-нибудь части или отбросы его тела:
ногти, волосы и т. п. Чтобы уберечь себя от возмож-
200
иости такого чародейства, рекомендуется уничтожать,
лучше всего сжигать, отрезанные ногти, вычесанные
пряди волос и т. п. И тут многие стараются «объяснить»
эти непонятные действия: часто ссылаются на чисто-
плотность и порядок. Но нет сомнения, что такие и
подобные пережитки находятся часто у людей, кото-
рые в отношении чистоплотности и порядка еще оста-
вляют желать многого; суеверный страх у многих и
многих есть более сильный двигатель их действий,
нежели стремление к чистоте и порядку. У многих
народов существовало верование,, что покойник должен
переправиться через поток, чтобы попасть на тот свет.
Отсюда обычай хоронить в лодках у славянских на-
родов, а также и весьма распространенный обычай
класть покойнику в рот монету для уплаты за пере-
воз. Отсюда дальше развился обычай закрывать по-
койнику глаза медной монетой.
Если бы вышеописанные действия производились
только людьми, которые и ныне продолжают верить
в одержимость, в чародейства над прядью волос и в
переправы умерших через потоки, то эти действия нс
носили бы характера рудиментов, они бы производи-
лись тогда сознательно для достижения определенной
цели. Но в том-то и дело, что такие действия произ-
водятся часто людьми, даже никогда не слыхавшими
о существовании таких поверий. Этим-то и подтвер-
ждается пережиточный, рудиментарный характер дан-
ных явлений.
В этих и подобных случаях нам известно происхо-
ждение обычая, так как развитие или изменение усло-
вий совершилось, так сказать, на наших глазах, или
мы имеем неоспоримые свидетельства о прежнем со-
стоянии или порядке вещей. В изучении строения жи-
вотных и растений мы имеем перед собою целый ряд
201
явлений, которых мы но можем понять иначе, как
предположив, что тут произошло нечто аналогичное:
условия изменились, а кое-какие явления остались как
бы живыми свидетелями старого порядка.
Мы знаем уже, что у огромного большинства 'мле-
копитающих и в руке и в ноге имеется по пяти паль-
цев и что каждому пальцу соответствует его особая
трубчатая кость в предплюсне или в предпястьи. Это
общий и наиболее распространенный тип устройства
конечностей в классе млекопитающих. Но почти в
каждом отряде этого обширного класса наблюдаются
уклонения от этого правила: уже среди обезьян встре-
чаются виды с четырехпалыми руками, среди копытных
четырехпалые виды представляют уже даже меньшин-
ство, у большинства попадаются только два пальца.
Но на-ряду с этими пальцами, на которые опирается
нога животного при ходьбе, находятся еще побочные
маленькие образования, которые по своей постановке
и по своему строению представляют не что иное, как
именно второй и пятый пальцы руки или ноги, но
которые при своих ничтожных размерах не достигают
до земли и не играют при передвижении животного
никакой роли. Часто эти пальцы представлены только
незначительными или даже очень миниатюрными ко-
пытцами, часто за этими копытцами следуют дальше
косточки скелета пальца, а за ними всегда и скрытые
под кожей трубчатые косточки предплюсны или пред-
пястья. При таком положении дел нельзя утверждать,
что второй и пятый пальцы отсутствуют, но не-
льзя также утверждать, что они находятся в «нормаль-
ном» состоянии. Это типичный случай рудиментарного
образования. Это—орган непригодный для отправления
и находящийся на своем месте как будто только для
украшения, или, как выражались некоторые, «для сим-
202
метрии». Само собою разумеется, что об украшении тут
говорить не приходится; а что касается симметрии, то
совершенно ясно, что в ноге верблюда, в которой эти
боковые пальцы совершенно отсутствуют, имеется ров-
но столько же симметрии, как и в ноге коровы, в кото-
рой мы эти боковые пальцы находим. Для ноги, как
Рис. 36. Скелет передней ноги (правой) свиньи, косули, быка и вер-
блюда. Sp — лучевая кость, Е—локтевая, Hw—пястье, т—предпястье,
II —V пальцы, 1,2,3—члепикп пальцев. Предпястные кости свиньи (не-
жвачные!) свободны, у жвачных сраслись между собою. Боковые пальцы
у верблюда отсутствуют совсем, у других жвачных слабо развиты.
таковой, эта симметрия не нужна; а вот для нас
присутствие этих маленьких рудиментов весьма ценно.
Дело в том, что мы причисляем быков к совершенно
определенному отряду класса млекопитающих; мы при-
выкли встречать в ноге млекопитающих по пяти паль-
203
цев, и ищем и в ноге быка эти пять пальцев. Факти-
чески мы находим только два пальца, и это нас оза-
дачивает. Когда же мы приглядимся поближе, то мы
найдем еще два пальца, которые соответствуют двум
из искомых трех — второму й пятому. Иные говорят,
что эти органы, лишенные деятельности, потому так
загадочны, что их существование как бы противоречит
нашему основному взгляду, что в строении живых су-
ществ все целесообразно и всякая часть есть не только
часть, но и орган для определенной функции. Это,
конечно, тоже верно, но не следует забывать, что при
таком рассуждении всякий может возразить нам/' что,
может быть, мы просто еще не знаем, для чего пред-
назначена эта часть, а не зная этого мы, так сказать,
не смеем упрекать природу в отсутствии планомерно-
сти. Пройдет, быть может, много лет, и люди усмотрят
цель этих крошечных боковых пальчиков. Тогда мы
перестанем приводить эти рудименты как непонятные
образования в доказательство развития. Чтобы избежать
этого возражения (о правильности которого можно бы-
ло бы еще поспорить), мы исходим не из соображений
о планомерности и целесообразности, а из факта един-
ства основного плана строения ног у пред-
ставителей одного отряда или даже класса. Мы гово-
рим: сведя строение ног бегемотов, свиней, полорогих,
оленей и других парнокопытных животных на один
общий всем основной план, мы находим, что два ма-
леньких боковых пальчика оленей и полорогих вполне
соответствуют второму и пятому пальцу ноги свиней
и бегемотов. Но они находятся в ногах жвачных в
самых разнообразных состояниях: от довольно значи-
тельных боковых пальцев оленьковых до маленьких
и вовсе крошечных образований у полорогих и оленей
и до полного отсутствия этих боковых пальцев у жирафф
204
и верблюдов. Мы утверждаем, что эти состояния, в ко-
торых мы находим боковые пальцы у различных пред-
ставителей парнокопытных и особенно подотряда жвач-
ных, что эти состояния не от века были такими,
а получились в результате продолжительного процесса
постепенного изменения и превращения. Мы утверждаем,
что наиболее понятным для нас является представле-
ние, что вначале, в очень отдаленный период (эоцен),
все парнокопытные имели по четыре пальца на перед-
них и задних ногах, но что с течением времени, под
влиянием еще невыясненных причин, некоторые пред-
ставители стали шаг за шагом изменяться в направле-
нии уменьшения размеров боковых пальцев. В то время
как бегемоты в отношении строения скелета конечно-
стей остались почти такими же, какими они были в
эпоху эоцена, другие семейства постепенно удалялись
от этого первобытного состояния и достигли того со-
стояния, при котором боковые пальцы почти вовсе от-
сутствуют и не играют никакой активной роли при
ходьбе. Различные состояния боковых пальцев у раз-
ных представителей жвачных показывают, что не все
достигли одинаковых результатов, некоторые останови-
лись, так сказать, на полпути, другие дошли до конца,
до полного исчезновения боковых пальцев.
При изучении иностранных языков нам бросается в
глаза, что одно и то же понятие в различных языках
выражается не одинаковым, но и не совершенно раз-
личным словом, а очень часто близко-родственным по
своему звуковому составу. При этом оказывается, что
очень часто в латинском языке, на котором ныне никто
не разговаривает и который мы поэтому можем на-
звать «вымершим языком», то же самое слово имело
больше букв и слогов, нежели в живых наречиях.
Это более полное латинское слово потеряло в одном из
205
новых наречий одну букву, в другом другую, в одном
согласная буква превратилась в другую родственную,
в другом это превращение приняло иной характер, но
родство еще с несомненностью можно установить. Возь-
мем для примера слово tabula. В латинском оно имеет
(вернее говоря, имело) три слога, с тремя главными
буквами. В современном итальянском говорят и пишут
tavola,—превращение совершенно ясное, с изменением
одной гласной и одной согласной. В немецком tafel
слово сокращено на один слог и превращение гласной
и согласной несколько иное, нежели в итальянском;
однако родство все еще неоспоримо. Во французском
table сохранилась согласная Ь; точно так же пишется
слово по-английски, хотя выговаривается несколько
иначе. В русский язык перешла табель (отсюда та-
блица). Совершенно таким же образом можно просле-
дить изменение в слове insula, что означает остров.
Мы находим и теперь еще живые языки с полным сло-
вом insula (напр. португальский), но находим также
и сильные сокращения, в которых, если не знать про-
межуточных форм, трудно даже узнать родство с пер-
воначальной формой. В старо-германском наречии го-
ворили insele и isele, теперь говорят и пишут insel,
в итальянском isola, Гво французском иногда еще
пишут isle, но не выговаривают s, в обычной же речи
пишут только ile; по-испански—islai; по-английски пи-
шут isle и выговаривают айл. Кто мог бы, не зная факти-
ческой истории этого развития, узнать в каталонском
ilia такого близкого родственника португальского in-
sula? Точно так же, не зная промежуточных форм,
трудно усмотреть в двухпалой ноге верблюда близко-
родственную форму четырехпалой ноги бегемота. Но
аналогия этих двух различных явлений еще гораздо
больше, чем можно было бы думать. Уже в примере
206
слова insula нам пришлось указать на то, что в англий-
ском, а иногда и во французском пишется буква s, ко-
торая однако не выговаривается. Это, собственно го-
воря, полная аналогия рудимента у организмов. Возь-
мем другой пример: dubito означает в латинском язы-
ке: сомневаюсь; по-итальянски говорят и пишут dubbio,
по-французски doute, по-английски пишут doubt, но
выговаривают даут, так что буква b в выговоре со-
вершенно не проявляет своего существования. Как
буквы вообще пишутся не для чего иного, как для
того, чтобы выговариваться (это истина не требующая
доказательства), так и пальцы на ногах животного раз-
виваются, очевидно, для того, чтобы животное ими
ступало на землю. Если же в слове имеется буква,
которая не выговаривается, то этот, на первый взгляд
непонятный факт, становится понятным нам лишь в
том случае, если мы признаем, что это слово не от
века так выговаривалось, как теперь, что раньше были
в употреблении другие формы и лишь с течением вре-
мени новые формы выговора вытеснили старую, одна-
ко невыговариваемая буква осталась, как бы в воспо-
минание о прежнем порядке вещей. Совершенно то же
самое приходится сказать о рудиментах пальцев в но-
гах быков, оленей и других жвачных. Разница состоит
в том, что изменение в строении и выговоре приведен-
ных слов современных языков совершилось в истори-
ческий период, т.-е. в продолжение какой-нибудь ты-
сячи или двух тысяч лет, между тем как изменения
в устройстве и способе употребления конечностей жвач-
ных и других отрядов млекопитающих совершилось в
продолжение геологических периодов, абсолютная дли-
тельность которых, по всей вероятности, выражается
в миллионах или десятках миллионов лет. Там, в обла-
сти развития языка, мы имеем перед собою прямые
207
свидетельства в виде памятников литературы различ-
ных столетий, следовавших одно за другим; здесь, в
области развития животных форм, мы имеем лишь кос-
венные свидетельства, очевидность которых усматри-
вается при помощи совершенно определенных умствен-
ных операций (сравнений, сопоставлений, логических
выводов).
Не следует думать, что всякий слабо развитый орган
представляет собою рудимент и что нахождение такого
слабо развитого органа само по себе уже доказывает
справедливость теории развития. Напротив, всякий раз,
когда мы констатируем такой рудимент и используем
это установление для доказательства теории развития,
мы обыкновенно прежде всего замечаем, что у данного
животного что-то не так обстоит, как у большинства
других, принадлежащих вместе с ним к одному се-
мейству, отряду или классу. И если затем при более
точном исследовании оказывается, что существуют как
бы намеки на искомый орган, то тут мы говорим о ру-
диментах и о необходимости идеи развития. Обратим
внимание на следующие примеры.
Киты в мнении большинства людей еще и поныне
считаются рыбами, но наука уже двести лет тому назад
установила, что они не рыбы, а настоящие млекопи-
тающие. Пожалуй, кому-нибудь придет в голову ска-
зать: если кит выглядит, как рыба, и плавает, как рыба,
то мы имеем право считать его именно рыбой, и наука
не может запретить нам думать так. Конечно, это так,
и никто ни у кого такого права оспаривать не может,
а наука-то вообще не может что-нибудь запрещать или
разрешать, ибо она не занимается изданием обязатель-
ных постановлений. И однакоже всякий, кто проду-
мает сказанное, сам сочтет необходимым подчиниться
суждению науки. В самом деле, что такое вообще рыба
208
и что такое млекопитающее? Это очень обобщенные
понятия. «Рыбы вообще» не существует, а существуют
свыше десяти тысяч видов животных, которых мы об-
нимаем этим обобщенным понятием. В практической
жизни многие под рыбой представляют себе именно
тот вид рыбы, который им чаще всего попадается на
глаза или с которым они имеют дело. Обобщенные по-
нятия образуются путем опускания некоторых призна-
ков, свойственных только отдельным видам, и особен-
ного подчеркивания тех признаков, которые имеются
у всех или, скажем осторожнее, у большинства видов.
Из этого следует, что тот, кому известны наиболее
многочисленные представители какого-нибудь класса,
сумеет лучше выразить обобщенное понятие этого
класса, нежели тот, кто знает лишь несколько видов.
Дать лучшую характеристику класса,—это значит ска-
зать иногда больше, а иногда и меньше. Больше, по-
тому что науке известно многое относительно строения
внутренних органов, о которых неспециалист обыкно-
венно не думает при характеристике какого-нибудь от-
дела животных; меньше сказать иногда тоже важно,
т.-е. не сказать, например, о целом классе того, что
относится на самом деле лишь к одному или другому
отряду. Одно из главных преимуществ занятия систе-
матикой животных и растений состоит в том, что на-
учаешься относить те или иные характеристики только
к определенному кругу форм. В обычной жизни и в
разговоре о политике, морали и т. п., люди очень
часто грешат, огульно приписывая целым группам
свойства, которые на самом деле присущи лишь от-
дельным представителям этих групп.
Итак, почему же киты не рыбы? А потому, что у
них находятся слишком много свойств, совершенно ти-
пичных для класса млекопитающих. Они живородящи
14 Теории эволюции.
209
и кормят детенышей выделением молочных желез; они
имеют сердце, составленное из двух предсердий и двух
желудочков; они имеют теплую кровь, т.-е. постоянную
температуру тела, независимо от температуры окружаю-
щей воды; они дышат легкими и забирают воздух для
дыхания через носовые отверстия; в ухе они имеют
барабанную перепонку и три слуховые косточки (мо-
лот, наковальню и стремячко); скелет их конечности на
самом деле более похож на скелет передней ноги мле-
копитающего, нежели на скелет рыбьего плавника;
таких оснований можно было бы привести еще около
дюжины, но и этих достаточно, чтобы убедиться, что
было бы совершенно неосновательно считать это жи-
вотное рыбой. Если кит млекопитающее, то у него
должно было бы находиться в шее семь позвонков;
но при наружном осмотре животного мы вообще не
замечаем шеи: одна из причин большой рыбоподоб-
ности кита, это—его (огромная по размеру) голова,
примыкающая прямо к туловищу, как мы привыкли
видеть это именно у рыбы. Изучение внутреннего
строения показывает, однако, что на том месте, где у
всех млекопитающих находятся семь шейных позвон-
ков, и у кита лежат семь костяных колец, очень часто
срастающихся между собою, все или по группам, ино-
гда же остающихся и совсем раздельными. Этот факт
существования именно семи шейных позвонков, хотя
и в сильно уменьшенном размере, подтверждает наше
воззрение на морфологическое единство класса млеко-
питающих. Очевидно, киты не всегда были так рыбо-
подобны, как теперь; в отдаленном прошлом (говоря
геологически) их шея так же отделяла голову от туло-
вища, как и у всех других наземных млекопитающих.
Когда же с течением времени из этих наземных оби-
тателей путем постепенного изменения произошли ры-
210
боподобные обитатели морей, и их голова стала при-
мыкать широкой плоскостью к туловищу (что для пла-
вания в воде гораздо более подходит), то этих семи
шейных позвонков нельзя было просто выбросить, они
остались там, где были, но только сильно сократились
в размерах и у многих даже сраслись между собою.
Здесь не мешает упомянуть и о том факте, что у
недоношенных зародышей китов шея еще очень
явственно видна и голова еще свешивается на грудь
под прямым углом к туловищу. При дальнейшем
росте этих эмбрионов происходит как бы сильное на-
тяжение кожи под затылком, между тем как кожа под
Гис. 37, Скелет беззубого кита. Между черепом и первым ребром нахо-
дятся шейные позвонки, сросшиеся между собою. А — передняя конеч-
ность, В — рудименты тазовых костей и бедра, скрытые в мягких
частях.
подбородком растягивается; голова из прежнего по-
ложения все более и более переходит в прямое про-
должение туловища, внешним образом шеи больше не
видно, но внутренние части, ее составлявшие, остаются
в типичном количестве и взаимном положении. Оче-
видно, что при построении животного по новому фа-
сону вначале удерживается старый способ, ибо части
не просто выбрасываются, чтобы замениться новыми,
а только уменьшаются.
Всем известно, что на месте передних конечностей
У китов находятся плавники или ласты, иногда огром-
ных размеров; нечего доказывать, что такое устрой-
ство удобно для плавающего животного; в этом ведь
14*
211
опять-таки и проявляется рыбоподобность кита. При
ближайшем исследовании оказывается, что и это подо-
бие только внешнее, так как внутреннее устройство
скелета этих, якобы, плавников совсем иное, чем у рыб;
передняя конечность кита состоит из тех же самых
основных частей, как и у всех млекопитающих; мы
находим тут и плечо и предплечие (из двух костей:
лучевой и локтевой), и пясть и предпястье и пять
пальцев, только размеры отдельных частей изменены
в очень неравной пропорции и все облечено в кожную
оболочку, как бы с целью замаскировать внутреннее
строение; кроме того, палец в руке кита (мы имеем
право называть плавник рукой) состоит не из трех
члеников, а из большего числа; иногда это число
доходит до девяти и даже до тринадцати. Таким об-
разом и тут удается усмотреть единство строения, не-
смотря на большое различие во внешнем виде. Но это
пока относится лишь к передним конечностям кита;
относительно задних конечностей нам стараться не при-
ходится, ибо их вовсе нет. Однакоже и тут при более
внимательном рассмотрении оказывается, что дело об-
стоит не так просто. Уже сто пятьдесят лет тому назад
нашли, что на том месте, где у кита следовало бы
найти задние конечности, внутри мягких частей, со-
всем окруженные мышцами, связками и жиром лежат
несколько костей, которые могут рассматриваться как
крестцовые кости; они соответствуют тазу других мле-
копитающих, а к ним примыкает даже трубчатая кость,
соответствующая бедру; все, конечно, в малых раз-
мерах, малых не абсолютно, а по сравнению с величи-
ной кита. Открытие этих костей произвело в свое время
большую сенсацию среди ученых; всякий ведь знает,
что крестец служит для соединения свободной задней
конечности с туловищем. Но если задней конечности
212
нет, к чему яге части крестца или таза? Это опять-таки
очень явные примеры того, что мы называем руди-
ментами. И дело не только в том, что тут имеются
части, деятельность которых нам неизвестна, а в том,
что эти части с неизвестной функцией по своему по-
ложению вполне соответствуют таким частям, которые
у всех животных этого класса имеются и коих от-
сутствие у этого отряда представляет поэтому непонят-
ное явление. Если мы предположим, что предки ны-
нешних китов еще имели свободно выдающиеся задние
конечности и что тазовые части связывали эти конеч-
ности с позвоночным столбом, то нам станет понятным,
как при переустройстве этих животных на новый лад
жизни остались следы старого устройства скелета ко-
нечностей.
Особенно поучительно проследить образование зубов
у китообразных животных. Прежде всего следует за-
метить, что отряд китообразных именно на основании
присутствия или отсутствия зубов подразделяется на
два подотряда, зубастых китов и беззубых китов, при
чем последних многие авторы называют собственно ки-
тами или китами в тесном смысле слова. Уже зубастые
киты интересны для нас чрезвычайным разнообразием
их зубной формулы: одни имеют более двухсот зубов,
другие—гораздо меньше; если поставить их в ряд на
основании количества зубов, то на одном конце ряда
приходится поставить дельфинов, из коих некоторые
виды имеют свыше двухсот зубов, на другом конце
ряда стоят нарвалы или единороги с их единственным
зубом. А в промежутке между этими крайностями
можно поместить довольно большое количество видов,
занимающих почти все промежуточные ступени: по-
падаются числа 140, 100, 48, 36, 26, 14, 4 и т. д. Уже
это огромное разнообразие в количестве зубов заста-
21
вляет нас считать нынешнее состояние зубной системы
этих животных результатом продолжительного процес-
са изменения: предки тех видов, у которых ныне зубы
сидят только в нижней челюсти, имели очевидно зубы
и в верхней; предки тех видов, у коих ныне лишь
несколько зубов, имели в отдаленном прошлом боль-
шее количество зубов. Ибо, при всем разнообразии в
количестве зубов существует много общего в их устрой-
стве, много признаков, объединяющих всех зубастых
китов в одну естественную группу и резко отделяющих
их от других отрядов млекопитающих. Так, например,
у всех ныне существующих зубастых китов зубы идоют
Рис. 38. Череп дельфина с многочисленными коническими зубами.
однородную коническую форму и не существует разде-
ления на резцы, клыки и коренные. Не существует
также и смены зубов. Мы говорим, что так обстоит
дело у ныне существующих зубастых китов, ибо мы
знаем, что в прежние геологические эпохи это было
иначе. Несомненные зубастые киты имели и смену зу-
бов и разделение зубов на резцы, клыки и коренные.
Но по мере того, как киты изменяли свой образ жизни
и стали употреблять зубы только для схватывания и
удерживания добычи (гладких рыб, каракатиц и т. п.),
их зубы стали развиваться все на один манер, и это до-
стигло теперь такой степени, что никому не придет в
голову различать среди 206 зубов дельфипа резцы,
214
клыки и коренные зубы. Также и смена зубов постепен-
но исчезла: но следы ее прежнего существования оста-
лись и по нынешний день: у многих из нынешних
зубастых китов удается обнаружить заложение двух
генераций зубов, т.-е. и молочных и дефинитивных,
но из этих двух генераций прорезывается только одна.
Да и тут, как мы уже указали, существует огромное
Рис. 39. Нарвалы среди льдип Ледовитого океана. Единственный зуб,
находимый иногда на морском берегу, дал повод к созданию сказок
о единороге.
разнообразие: у одной формы прорезывается лишь не-
сколько зубов в верхней челюсти, у другой, как, на-
пример, у известного кашалота, в верхней челюсти нет
уже ни одного зуба, но зато в нижней их имеется еще
свыше пятидесяти. У других огромное большинство
заложенных зубов не прорезывается, а выступают на-
ружу лишь по одному, правда, огромному, бивню с
каждой стороны нижней челюсти. У самцов нарвала
215
только на левой стороне имеется один зуб огромных
размеров, на правой он остается спрятанным в кости.
Этот случай особенно интересен тем, что именно на-
хождение таких одиноких огромных зубов очевидно
привело уже в древности к образованию сказок о еди-
норогах. За такие бивни нарвала еще и в средние века
платили огромные деньги.
Итак рассмотрение зубной системы зубастых китов,
даже если не вдаваться в детали, приводит нас к
убеждению, что это огромное разнообразие в устройстве
соответствующего органа у различных представителей
одной и той же совершенно естественной группы не-
возможно понять иначе, как предположив, что виды
этой группы постепенно изменяли свое строение в те-
чение продолжительного периода времени с древнейших
эпох третичного периода и по настоящее время; что,
стало быть, виды зубастых китов, населяющие моря
в наше время, не от века таковы, какими мы их видим
ныне, а постепенно развивались из других форм.
Если уже у зубастых китов существует так много
загадочного в истории развития их зубной системы, за-
гадочного, для того, кто не признает развития, то один
факт относительно беззубых китов должен озадачить
всякого сколько-нибудь мыслящего человека. Дело в
том, что у беззубых китов хотя во взрослом состоянии
нет и следа зубов, но на ранних стадиях их жизни в
утробе матери в их челюстях залагаются зубы в боль-
шом количестве; это зубы столь явственной формы,
что в характере этих органов не может быть сомнения.
Не только нежные ткани слагаются в такую форму, что
напоминают собою юные стадии зубов зубастых китов,
но даже известковое вещество, придающее зубу его
твердость, отлагается в достаточном количестве в этих
молодых зубах. Случаи увидеть эти образования соб-
216
ственными глазами представляется не всякому зоологу,
но были отдельные лица, которые убедились в истине
этих сообщений, и в музеях существуют препараты,
явно показывающие эти образования. Из убитого при
китовой ловле кита-полосатика вынут был еще недо-
развившийся зародыш, достигший солидных размеров
в два аршина. Когда ему вскрыли челюсть, оказалось,
что в ней сидят несколько десятков таких зубов, ко-
торые, как совершенно определенно известно, никогда
бы не прорезались и. не выступили бы на поверхность,
т.-е. в полость рта.
Чтобы оценить всю несообразность такого факта, нуж-
но вспомнить, что у беззубых китов существует очень
сложный аппарат так называемого китового уса, кото-
рый до известной степени заменяет им зубы. Мы гово-
рим до известной степени, ибо совершенно за-
менить зубов китовый ус не мог бы, если бы киту
нужны были зубы. Но беззубые киты питаются не ры-
бами, каракатицами и тюленями, как их зубастые род-
ственники, а исключительно мелкими рачками и мягки-
ми голыми морскими улитками, которых они заглатыва-
ют в невообразимых количествах. Такая добыча требует,
конечно, особого устройства органов, ибо тут не при-
ходится схватывать каждую отдельную жертву. У этих-
то китов мы и находим особый аппарат для процежи-
вания воды. Этот аппарат состоит из нескольких сот
(иногда до 300 и 400) роговых пластинок, которые
стоят перпендикулярно к нёбной плоскости и спу-
скаются своим заостренным концом вниз. Каждая из
этих роговых пластинок представляет собою огромных
размеров треугольник, вернее почти прямоугольный
треугольник, узкая сторона которого прикреплена к
нёбу и острый угол которого обращен книзу. Каждая
такая роговая пластинка достигает у больших видов
217
размеров в несколько аршин. На наружном краю тре-
угольника, т.-е. на той стороне, которая обращена к
щеке, край пластинки совершенно гладок, но на вну-
тренней стороне, т.-е. той, которая обращена к языку,
весь край представляет собою как бы бахрому. В этой-
то бахроме и ловятся многочисленные маленькие рачки
и улитки, между тем как вода стекает между роговыми
пластинками наружу. В огромную пасть кита попа-
дает сразу много воды с содержащимися в ней жи-
вотными. Когда он закрывает рот, т.-е. приближает
язык к нёбу, то вода стекает по бокам языка, а на
поверхности языка и по бокам в бахроме остается вся-
кий раз изрядное количество отцеженных животных,
которые и заглатываются постепенно. Пищевод без-
зубого кита непропорционально узок и он едва ли спо-
собен зараз проглотить какую-нибудь большую рыбу.
Но глотая раз за разом по небольшой порции этих
мелких рачков и улиток он набирает в конце концов
большое количество этой твари. В желудке одного уби-
того кита нашли не менее, чем 1.200 литров таких
рачков. Этот своеобразный способ питания сам по себе
уже представляет большой интерес. Но если мы оста-
вим в стороне наблюдение о пригодности или удобстве
такого способа питания и обратимся к морфологической
природе китового уса, то тут проявляется значение
этих образований для вопроса об эволюции. Когда го-
ворят, что беззубые киты имеют вместо зубов китовый
ус, то это лишь отчасти соответствует истине; морфо-
логически китовый ус представляет собою совершенно
другое образование: это ороговелая кожица нёба и верх-
ней челюсти. Между тем, известно, что зубы млеко-
питающих состоят не из рогового вещества и образуют-
ся в более глубоких слоях и притом из вещества, ко-
торое более похоже на костное вещество, нежели на
роговое. Таким образом и по химическому составу (при
сжигании китовый ус дает характерный запах обож-
женых ногтей), и по способу развития ус не соответ-
ствует морфологически зубам, а скорее соответствует
волосам: можно сказать, что с поверхности нёба и с
края верхней челюсти спускается вниз волосяной по-
кров, образующий собою густую цедилку для проце-
живания морской воды и удерживания мелких живот-
ных, в ней находящихся. Такое устройство пищеприем-
ного аппарата, единственное в своем роде среди млеко-
Рис. 40. Скелет головы беззубого кита. Роговые пластинки, свешиваю-
щиеся с верхней челюсти, представляют собою так называемый китовый
ус. Слабое сочленение нижней челюсти с черепом указывает на отсут-
ствие функции жевания.
питающих, возникло не сразу и существует не от века,
а развилось постепенно из другого более распростра-
ненного и обычного устройства,—снабженного зубами
рта, какой имеет большинство млекопитающих. Но при
переходе от старого устройства к новому зубы не просто
были выброшены за борт. Организм китов с незапамят-
ных времен привык при своем развитии производить
типичные продукты — зубы. И хотя тут же давно вы-
работался новый орган и новый способ приема пищи,
организм продолжает образовывать зубы в совершенно
определенном порядке и на определенной стадии раз-
219
вития. Правда, они никогда не прорезываются и не
вступают в действие. После того как они приняли свою
форму и затвердели от отложившихся в них извест-
ковых солей, они снова подвергаются разрушению, по-
степенно растворяются, и вещество уносится потоком
крови к другим частям организма, где оно, быть мо-
жет, употребляется для построения других органов.
Это-то временное существование зубов у организма
является до того загадочным и непонятным, что только
признав теорию эволюции, мы можем связать это явле-
ние с массой других известных нам фактов. Не забу-
дем, что эти беззубые киты по многим из своих при-
знаков несомненно принадлежат к классу млекопитаю-
щих и что как таковым им полагается иметь зубы.
Вспомним, что даже ближайший к ним подотряд зу-
бастых китов тоже обладает зубами, и что зубная сис-
тема этих зубастых китов представляет нам все пере-
ходные стадии от зубастого к беззубому состоянию, что
очевидно стоит в связи с фактом потери жевательной
функции. Если мы предположим, что и нынешние
беззубые киты развились в течение ранних отделов
третичного периода из зубастых животных (обладав-
ших еще задними конечностями) и что эти беззубые
киты еще в большей степени, чем зубастые, потеряли
способность жевать, то мы прекрасно можем понять,
почему вследствие влияния консервативной наслед-
ственности отдаленные потомки тех зубастых третичных
предков еще, так сказать, выполняют формальность и
образуют на известной стадии развития зубы, как бы
не зная, что они более не нужны и что вскоре после
их образования они снова будут растворены и унесены
потоком крови.
Мы рассмотрели подробно несколько примеров, на
которых, как мы надеемся, читатель мог себе вполне
220
уяснить сущность приемов и понятий морфологии, а
также и своеобразное явление рудиментов, или зача-
точных органов, которые имеют такое огромное значение
для теории эволюции. Теперь мы обратимся к рассмо-
трению некоторых отделов животного царства, чтобы
показать, как признание эволюции облегчает нам по-
нимание многих явлений, которые без этой теории
остаются загадочными и непонятными. При таком рас-
смотрении определенных отрядов и семейств мы не бу-
дем разделять явлений по их особым категориям, а бу-
дем рассматривать факты геологии, морфологии, геогра-
фии и систематики заодно, лишь бы они относились к той
именно группе, которую мы избираем для демонстрации
значения эволюционной теории в современной науке.
221
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
О ПАРНОКОПЫТНЫХ.
Из числа млекопитающих, которые подверглись одо-
машнению и играют огромную роль в хозяйственной
жизни всех пародов, наиболее многочисленны предста-
вители отряда парнокопытных. Напомним хотя бы о
свиньях, быках, коровах, буйволах, овцах и козах,
о северных оленях, наконец о «корабле пустыни»—вер-
блюде и его американском родственнике—ламе. Но по-
мимо этих прирученных животных, многим известны
и водящиеся в диком состоянии олени, лоси и косули,
антилопы, серны и газели, бизоны, жираффы и бегемоты.
Всякий раз, когда мы выделяем из животного мира ка-
кой-нибудь отдел, чтобы рассмотреть какие-нибудь
интересные явления в строении его представителей,
мы должны прежде всего постараться ясно отграни-
чить этот отдел от всего остального животного мира,
т.-е. ясно указать, к какому более обширному отделу
он принадлежит, и на какие подчиненные части делится
сам. Мы называем этот отряд парнокопытными, этим
именем указывая на какое-то специальное устройство
их копыт. Имя это, следовательно, указывает не на
факт обладания копытами вообще, а лишь на какую-то
особенность. Если же мы хотели бы обозначить самый
факт обладания копытами, то мы могли бы сказать
«копытные». Копыта представляют собою роговое одея-
222
ние последнего члена пальцев. Можно сказать, что эти
копыта соответствуют нашим ногтям, и это относится
не только к их постановке, но и к способу их развития
и к химическому составу их вещества. Стоит только
подержать такое копыто над огнем, чтобы тотчас же
распространился характерный запах, который распро-
страняется и при сжигании волоса или ногтя. Вещество
Рис. 41. Исполинский кенгуру, наиболее известный представитель австра-
лийских сумчатых.
волос, ногтей, когтей, копыт и рогов совершенно одно
и то же, это так называемый кератин. Он выделяется
только клеточками наружных слоев кожи.
Нетрудно видеть, что понятие «копытные» обширнее
понятия «парнокопытные», ибо им охватываются за-раз
несколько отрядов: на-ряду с парнокопытными сюда
относятся и непарнокопытные, и хоботные, и сирены
или морские коровы. Эта более обширная группа или
223
единица системы носит название «легиона». Итак ле-
гион это сумма нескольких отрядов, обладающих ка-
ким-нибудь общим существенным признаком. Но сам
легион копытных есть часть еще более обширной группы
в системе. А так как все эти животные млекопитаю-
щие, то, очевидно, что понятие легиона подчиняется
понятию класса, легион копытных составляет часть
класса млекопитающих. Но есть еще одно подразде-
ление в пределах класса млекопитающих, при помощи
которого удается приблизить друг к другу более род-
ственные между собою легионы и отряды и отделить
их от более чуждых им по строению. Мы имеем в виду
возможность различения «подклассов» в классе
млекопитающих. Разница между копытными и хищ-
ными, грызунами и приматами, китами и летучими мы-
шами несомненно очень велика; и все-таки перечислен-
ные отряды и легионы стоят друг к другу ближе,
нежели каждый из них к известным австралийским сум-
чатым кенгуру или к австралийским же яйцекладущим
утконосам. Все вышеназванные отряды и легионы при-
надлежат к подклассу плацентарных, или по-
следовых млекопитающих, т.-е. таких млекопитающих,
у которых при рождении отделяется от матки послед
или плацента. Эта плацента представляет собою весьма
важное усовершенствование в питании плода в утробе
матери. Благодаря этому усовершенствованию плод
таких млекопитающих вынашивается гораздо лучше,
нежели у так называемых низших млекопитающих-
двуутробок и других сумчатых, наиболее известный
представитель которых кенгуру. Насколько несовер-
шенно питание плода в утробе этих сумчатых, показы-
вает факт, что самый большой из видов кенгуру, имею-
щий во взрослом состоянии длину до двух метров (стоя
на задних лапах и опираясь на хвост, животное это не
224
уступает в росте крупному человеку), родится на свет
величиною с орех и с едва заметными конечностями.
В связи с этим несовершенным и неполным вынаши-
ванием плода стоит известное донашивание новорожден-
ных в сумке, продолжающееся гораздо дольше, чем
развитие в утробе матери (например, у большого вида
кенгуру 40 дней в утробе и 40 недель в сумке). Ввиду
такого коренного различия в способе вынашивания
плода и связанных с этим разадчий в анатомической
Phq. 42. Утконос, одно из двух ныне еще существующих яйцекладущих мле-
копитающих; образует вместе с ехидной особый подкласс однопроходных-
структуре различных органов, издавна принято разде-
лять млекопитающих на подклассы: сначала отделяется
подкласс яйцекладущих утконосов, затем подкласс
сумчатых и, наконец, подкласс плацентарных.
Так как нам уже давно и несомненно известно, что
класс млекопитающих составляет часть типа позвоноч-
ных, то мы можем теперь при помощи понятий систе-
матики выразить положение парнокопытных в сис-
теме животного мира. Они принадлежат:
к типу позвоночйых,
Теория эволюции.
225
к классу млекопитающих,
к подклассу плацентарных млекопитающих,
к легиону копытных.
Установив принадлежность отряда парнокопытных
к вышеназванным, более обширным группам системы
животного мира, нам остается еще показать, каким
образом при помощи таких же понятий систематики
удается провести разделение самого этого отряда на бо-
лее мелкие, подчиненные группы системы, на семей-
ства и роды. Но прежде чем заняться такой группи-
ровкой внутри отряда парнокопытных, необходимо вы-
яснить, какие признаки общи всем представителям этого
отряда, чтб составляет общую характеристику выше-
названных животных, объединяющую их в одно целое
и в то же самое время отделяющее их от других отря-
дов легиона копытных. Правда, уже самое название
этого отряда, «парнокопытные» или «парнопалые», ука-
зывает на очень важный общий признак. Но этого на-
звания не следует понимать слишком буквально. Суще-
ствуют даже представители этого отряда—американские
свиньи, у которых на передних ногах четыре, на задних
же всего три пальца! Итак не в числе пальцев и
копыт дело, а в том, что третий и четвертый палец
ноги одинаково сильно развиты и несут на себе всю
тяжесть тела этих подчас очень породистых животных.
Боковые же пальцы, т.-е. второй и пятый, в смысле
ношения массы тела отступают на задний план: у одних
они еще имеют значительные размеры, но все-таки
меньше средних двух (бегемоты, свиньи), у других
они очень ничтожны по величине и не играют никакой
роли в жизни животного (быки, олени), а есть и такие
(жираффы и верблюды), у которых от этих боковых паль-
цев не осталось ни следа. Заметим еще, что судьбу
пальцев разделяют и те трубчатые кости, на конце
226
которых прикреплен первый членик пальца; эти труб-
чатые кости, называющиеся в передней поге предпяст-
ными, в задней—предплюсневыми, находятся в хорошо
развитом состоянии у тех парнокопытных, у которых
боковые пальцы еще находятся в постоянном употре-
блении и хотя бы в некоторых положениях руки или
ноги достигают до земли (что у бегемотов бывает всегда,
у свиней же только в определенных положениях, при
сильном растопыривании пальцев передней или задней
ноги). У тех же парнокопытных, у которых эти боко-
вые пальцы не достигают до земли, соответствующие им
предплюсневые и предпястные кости часто носят харак-
тер рудиментов; они сидят по бокам предплюсны и пред-
пястья в виде ничтожных придатков, которые в иных
случаях не обращали бы на себя никакого внимания,
если бы мы не знали, что они «морфологически» соот-
ветствуют нормально развитым предплюсневым и пред-
пястным костям второго и пятого пальца конечностей
других млекопитающих. А так как нам это последнее
известно, то именно эти ничтожные остатки интересуют
нас подчас больше, нежели многие иные нормальные
явления скелета. Ибо эти именно рудименты проливают
свет на развитие всего отряда парнокопытных в неиз-
меримо долгие эпохи третичного периода.
Уже один тот факт, что эти маленькие боковые
пальцы состоят из трех члеников, важен для опреде-
ления их морфологического характера: ясно, что ни
один из них не соответствует первому или так назы-
ваемому большому пальцу нашей руки, ибо этот боль-
шой палец, как бы он ни был велик или мал, состоит,
в отличие от всех других пальцев, всегда лишь из двух
члеников. Итак мы можем сказать, что ни у одного
из ныне существующих парнокопытных не находится
больше пятипалой руки или ноги, самое большее, что
15
227
они имеют, это четыре пальца. Мы говорим «ныне суще-
ствующие», ибо не подлежит сомнению, что у вымер-
ших представителей этого отряда, особенно у ореодон-
тов, антракотериев и анкодусов, известных из олигоценс-
вых отложений Европы и Америки, имелся еще и первый
палец, у некоторых даже в солидных размерах.
Ha-ряду с этим «уклонением» в строении руки и ноги
парнокопытных, мы наблюдаем и еще одно: предпястные
кости третьего и четвертого пальцев передней ноги
у многих парнокопытных срастаются между собою и
представляют у взрослого животного одну трубчатую
кость, подчас очень значительных размеров. Точно так
же обстоит дело и в предплюсне. Иногда на первый
взгляд трудно представить себе, что эта совершенно
единая кость на самом деле «соответствует» 1не одной,
а двум трубчатым костям, что она равна по своей мор-
фологической природе третьей и четвертой предплюсне-
вой (или предпястной) костям ноги (или руки) других
млекопитающих. Но в этом нет сомнения.
Как в устройстве скелета ног, так и в зубной сис-
теме среди парнокопытных наблюдается еще большое
разнообразие, которое, однако, не нарушает единства
этого отряда. Так, у свиней и бегемотов зубная система
большей частью очень полная, т.-е. и наверху и внизу
имеются с обеих сторон и резцы, и клыки, и коренные и
притом в изрядном числе. У других же, как, например,
у коров, овец, оленей и жирафф, в верхней челюсти
всегда недостает резцов и почти всегда и клыков.
Упомянем еще для полноты, что у быков, овец, анти-
лоп, коз и оленей существуют придатки черепа в форме
рогов, между тем как у свиней и бегемотов таких при-
датков не имеется; далее, что у бегемотов и свиней
кожа либо более или менее голая, либо покрыта щети-
ной, между тем как у большинства остальных парно-
228
копытных имеется более или менее тонкая и густая
шерсть. Наконец упомянем, что у бегемотов и свиней
желудок устроен по преобладающему типу желудка
млекопитающих, между тем как у быков, овец, анти-
лоп и жирафф желудок состоит из четырех частей: ру-
Рис. 43. Желудок коровы. Р—рубец, N—сетка, В—книжка, L—сычуг.
При пожирании корма наполняется рубец и сычуг. При пережевывании
жвачки эти отделы извергают свое содержимое обратно в пасть, откуда
после пережевывания жидкая кашица попадает уже прямо в книжку и
далее в сычуг. Штрихами обозначен путь непережеванной, точка-
ми (...)путь пережеванной пищи. D—означает кишечник,#—пищевод,
В — сток, по которому пережеванная пища стекает из пищевода прямо
в книжку.
бец, сетка, книжка и сычуг; всем известно, что это
сложное устройство желудка находится в связи с весьма
характерным явлением—пережевыванием жвачки выше-
названными животными.
Все, что только что перечислено было, дает нам
возможность провести классификацию отряда парноко-
пытных, которая, с одной стороны, поможет нам легче
разобраться в многообразии форм и, с другой стороны,
229
приведет нас к постановке и разрешению вопроса о воз-
никновении этого разнообразия, т.-е. об эволюции жи-
вотных видов. Пользуясь всеми вышеприведенными
различиями, мы, прежде всего, установим первое раз-
деление отряда парнокопытных на два подотряда, жвач-
ных и нежвачных. Различия обоих подотрядов могут
быть сопоставлены в виде следующей таблицы:
ОТРЯД ПАРНОКОПЫТНЫХ.
Подотряд нежвачных.
Ноги четырехпалые, все че-
тыре пальца большей частью
достигают земли; кости пред-
плюсны и предпястья по боль-
шей части остаются раздель-
ными; зубная система по боль-
шей части полная, клыки вы-
дающиеся; кожа голая или
покрыта щетиной; желудок
простой; рогов нет.
Подотряд жвачных.
Ноги двухпалые, боковые
пальцы либо совершенно ни-
чтожны по размерам, либо вовсе
отсутствуют; предплюсневые
и предпястные кости по боль-
шей части сраслись в одну труб-
чатую кость: зубная система не-
полная, клыков нет или они не
выдаются; мягкая шерсть; ро-
га на голове;желудок сложный;
пережевывают жвачку.
Каждый из названных двух подотрядов разделяется
на семейства. Нежвачных можно разделить на два се-
мейства: бегемотов и свиней; у жвачных различают
около полудюжины семейств, но мы назовем здесь
только пять наиболее важных семейств: оленьков, по-
лорогих, оленей, мозолистоногих и жирафф.
Напишем имена семейств под их соответственные под-
отряды и мы получаем следующую таблицу:
Подотряд нежвачн.		1	Подотряд жвачных				
Семей-	Семей-	Семей-	Семей-	Семей-	Семей-	Семей-
ство бе-	ство сви-	ство	ство	ство по-	ство вер-	ство
гемотов.	ней.	оленей.	оленьков. ।	лорогих. t	блюдов.	жирафф-
230
Так как количество видов, особенно в подотряде
жвачных, очень изрядно и разнообразие даже в пре-
делах этого подотряда еще очень велико, то приходится
для более легкого обозрения разделять семейства на
подсемейства, а потом подсемейства на роды и роды
на виды. Так, например, семейство полорогих разде-
ляется еще на подсемейство быков, овец, антилоп и ви-
лорогов и т. д.
Уже при рассмотрении бегемотов мы наталкиваемся
на явления, которые должны были бы остаться нам
совершенно непонятными, если бы мы не признали, что
те виды животных, которые ныне населяют землю, лищь
постепенно, шаг за шагом развились из других видов
того же рода, того же семейства и отряда, живших
на земле в прежние геологические эпохи и периоды.
Из остатков вымерших видов нам известно, что уже
в миоценовую эпоху существовали животные, которых
мы на основании их скелета причисляем именно к беге-
мотам. Любопытно однако, что эти вымершие виды
имели еще по шести резцов и наверху и внизу. Из
ныне существующих двух видов, один,—наиболее извест-
ный—нильский бегемот, имеет лишь по четыре резца
наверху и внизу, а другой небольшой либерийский
бегемот—имеет внизу даже только два резца. Так как
у некоторых особей это уменьшенное количество зубов
существует уже с самого начала, у других же по-
является лишь к старости, то мы не можем сомне-
ваться в том, что залегает и у них полное количество,
и только после имеет место недоразвитие. А это опять-
таки указывает на то, что предшественники этих ви-
дов имели более полную типичную зубную систему.
Зубная система наших современных бегемотов есть про-
дукт развития, эволюции. К числу явлений, которые
указывают на постепенное развитие этих животных.
231
принадлежит и их распространение на земле. В наше
время бегемоты, как известно, живут исключительно
в Африке. Но еще не далее как в ледниковую эпоху
бегемоты населяли всю Европу от Англии до Италии.
В плиоцене и миоцене они жили во всей Индии вплоть
до островов Суматры и Явы, а также и на Мадага-
скаре, где их в настоящее время Пет. Есть даже осно-
вания полагать, что они именно из Индии перебрались
Рис. 44. Череп свиньи (передняя часть), г — резцы (верхние в межче-
люстной кости), с — клыки, р — ложно-коренные, т — коренные.
в Африку, оттуда лишь попали на Мадагаскар и там
вымерли в ледниковую эпоху, как и в Европе. Таким
образом все, и состояние органов животного, и его
распространение на земле, и форма его вымерших род-
ственников,—все это указывает, что нынешнее состоя-
ние животного мира не существует от века, что лишь
с течением времени образовались и распространились
по земле такие формы, которые характерны для совре-
менного состояния животного мира земли.
232
К таким же выводам приводит нас рассмотрение
другого семейства нежвачных, семейства свиней.
Прежде всего, и тут зубная формула далеко не у всех
представителей семейства совершенно одинаковая. Нет
ничего более ошибочного, как думать, что можно одной
зубной формулой охарактеризовать целое семейство в
противоположность другим семействам. Как ни явно
родство различных видов одного рода и различных ро-
дов одного семейства, но нечего и думать, чтобы соот-
ветственные органы таких родственных видов были
как бы отлиты по одному шаблону. Эти-то именно раз-
личия в отдельных чертах при полном сходстве основ-
ного плана и представляют предмет нашего изумления
и заставляют нас прибегнуть к объяснению при помощи
эволюции. Типической зубной системой семейства сви-
ней является система наших диких кабанов, у которых
и наверху и внизу по три резца, по одному клыку, по
четыре ложнокоренных и по три настоящих коренных
зуба. Формула 3413 j-3143~ > которая совершенно по-
добна формуле вымерших бегемотов, является таким
образом основною для всего подотряда, даже и для
всего отряда. Уже у африканской кистеухой свиньи
зубная формула составляет только 3133; у африкан-
ского же бородавочника в молочной системе еще име-
ются по три верхних резца с каждой стороны, но дефи-
питивная формула ‘ШУ обитающей на Целе-
2123
бесе бабируссы зубная формула только 3123 • У аме-
риканских пекари, которых нам еще придется упомя-
нуть и по другому поводу, формула -у|у- Инте-
весно, что эти различные формулы не просто различны
и не отделены между собою пропастью, а благодаря
именно этим маленьким уклонениям, которые часто в
233
молочных системах менее резки, чем в дефинитивных,
как бы представляют различные вариации на одну и
ту же тему. И это семейство удается проследить в его
вымерших представителях до самого олигоцена. И тут
мы наблюдаем не только постепенное изменение, но
и различные фазы сложного процесса расселения по
поверхности доступной для животных земли.
Американские пекари заслуживают особого упомина-
ния. У них в задней ноге предплюсневые кости—третья
и четвертая—сраслись между собою, хотя и не в такой
степени, как у жвачных, но все же настолько явственно,
что тут как-будто перебрасывается мост к другому под-
отряду, к жвачным. В то же самое время пятый палец
задней ноги, т.-е. наружный из двух боковых, отсут-
ствует у этих пекари, как бы еще более усиливая впе-
чатление их примыкания к жвачным. Но кто из этих
сообщений сделал бы вывод, что эти пекари и по внеш-
нему виду или по образу жизни приближаются к жвач-
ным, тот впал бы в большое заблуждение: пекари без
сомнения настоящие свиньи. Любопытно указать еще
и на тот факт, что такие пекари найдены были и в
ископаемом состоянии в сравнительно юных наслоениях
Америки, но никогда еще не были найдены в Старом све-
те: напротив, наши типичные свиньи из рода Sus, кото-
рые водятся ныне только в Старом свете (в Европе и
Азии), находятся во многих видах среди вымерших жи-
вотных индийских и европейских местонахождений, но
еще ни разу не найдены были в Новом свете. Кто знает,
какие огромные количества ископаемых млекопитающих
добыли из почвы Соединенных Штатов предприимчи-
вые американские ученые, не вздумает, конечно, возра-
зить, что ненахождение свиней Старого света не
доказывает их несуществования в Америке. Мы
подходим здесь в первый раз к тому известному явле-
234
пию, что вымершие и ныне существующие вида одного
ранного материка проявляют наибольшее сходство между
гобою, явление, которое также совершенно необъяснимо
'без признания эволюции.
Переходим к рассмотрению подотряда жвачных.
К этому подотряду принадлежат виды, из коих многие
очень знакомы всякому, хотя бы уже потому, что к нему
принадлежит большинство наших домашних животных:
Рис. 45. Американская свинья — пекари. Имеет спереди четыре пальца,
сзади три. И в зубной формуле отличается от свиней Старого света.
Этой американской форме отводят в системе особое подсемейство.
коровы, овцы, козы, а также верблюды и ламы. Чтобы
убедиться в том, что анатомическое строение жвачных
дает нам множество доказательств в пользу теории раз-
вития, не нужно предпринимать путешествий в отда-
ленные страны и не нужно лаборатории и микроскопа.
Попытаемся выбрать наудачу наиболее очевидные дока-
зательства.
Прежде всего, обратим внимание на ноги и зубы
жвачных. Когда мы в общей таблице указываем на
отличия ног жвачных от ног нежвачных, то это ука-
235
зание носит самый общий характер; как только мы обра-
щаемся к единичным видам и родам, то оказывается
разнообразие в строении, которое мы не можем рассма-
тривать как случайное, а должны подвести под закон,
в данном случае под закон эволюции. Кто не желает
вникать в подробности, тот заметит себе, что разница
между жвачными и нежвачными в строении ног про-
является в том, что у жвачных боковые пальцы очень
слабо развиты или вовсе отсутствуют, а предплюсневые
(и предпястные) кости (третья и четвертая) сраслись
в одну трубчатую кость. И это в такой общей форме
до известной степени верно. Но если бы кто вздумал
применять на практике эти сведения и стал бы катего-
рически исключать из круга жвачных всех тех, кото-
рые в этом отношении уклоняются от указания учеб-
ника, то он проявил бы себя бюрократом, который ду-
мает, что не учебник по животным, а животные по учеб-
нику. Существует в настоящее время маленькое семей-
ство оленьков, состоящее из двух родов: во-первых, кан-
шиль, самое маленькое из ныне живущих жвачных
животных, обитает в южной Азии со включением остро-
вов Зондских и Цейлона; у этого каншиля, который
величиной не превосходит зайца, боковые пальцы как
на передних, так и на задних ногах вполне хорошо раз-
виты, хотя и не достигают земли. А предпястные кости
третьего и четвертого пальцев передней ноги срастаются
между собою только поздно и не вполне. У другого рода,
свиного оленька, обитающего в западной Африке, боко-
вые пальцы также хорошо развиты, а предпястные кости
третьего и четвертого пальцев остаются всегда раздель-
ными; на задней ноге предплюсневые кости срастаются
между собою в одну кость. У этих оленьков имеются еще
подчас довольно длинные верхние клыки; но верхних
резцов нет, как у типичных жвачных, а нижние клыки
236
подобны нижним резцам и действуют заодно с ними
ри схватывании корма. Желудок оленьков устроен ио
гипу желудка жвачных, хотя и состоит только из трех,
L не из четырех отделов (недостает книжки, как, впро-
чем, и у верблюда). Что эти маленькие оленьки должны
(ыть причислены именно к жвачным, в этом пе может
Рис. 46. Каншиль, самое маленькое из жвачных животных, длиною
в 40—50 с.и. Обитает в южной и юго-восточной Азии.
быть никакого сомнения. Уклонения от типа, которые
мы у них наблюдаем, мы поймем, если представим себе,
что современное состояние ног, зубов, желудка и всех
других органов наших крупных и типичных жвачных
возникло не сразу,—по команде, а лишь постепенно
шаг за шагом, в продолжение бесконечно длинных гео-
логических эпох. Было время, когда на земле существо-
237
вали только, так сказать, первые, еще не совсем выра-
ботанные образцы жвачных; из этих-то образцов неко-
торые сохранились дольше других и дожили в незна-
чительном количестве видов до нашей эпохи. Все изме-
нения, которые должны были привести к образованию
такой своеобразной группы, как жвачные, были уже
намечены, но не все зараз были осуществлены: боковые
пальцы уменьшились, но еще не исчезли совсем; сра-
щение костей на передних и задних ногах еще только
начиналось; верхние резцы уже исчезли, но верхние
клыки еще оставались; нижние клыки уже уподобились
резцам; желудок уже сложный, но еще состоит из трех,
а не из четырех отделов. Рогов еще нет. Ложнокорен-
ные зубы еще режущие, острые, а настоящие коренные
еще имеют неровную жевательную поверхность и еще
не имеют призматического вида.
Животные с таким строением попадаются среди иско-
паемых в олигоцене, миоцене и плиоцене. Они сами
очевидно произошли путем постепенных изменений от
других еще более древних форм, у которых, например,
еще имелись верхние резцы (на это указывают руди-
менты верхних резцов в ячейках межчелюстных костей).
В то время как некоторые из названных маленьких
жвачных со времен олигоцена и миоцена сравнительно
мало изменились и по настоящее время существуют на
земле в лице двух родов оленьков, другие представи-
тели этой группы примитивных жвачных в течение
миоцена проделали целый ряд изменений и таким обра-
зом дали начало тем группам жвачных, которых мы
считаем типичными представителями этого подотряда
в нынешней фауне. Таковы: олени, полорогие, вер-
блюды и жираффы.
Относительно оленей нам известно, что они в эоцене
не существовали и что в олигоцене находятся виды,
238
t-торые могут считаться предшественниками оленей
о так называемые гелокусы. У этого рода предпяст-
ие кости еще раздельные, между тем как предилюсне-
ге уже сраслись в одну кость; в нижней челюсти нахо-
[тся четыре ложнокоренных зуба вместо трех, имею-
ихся у всех нынешних жвачных. От предплюсневых
предпястных костей второго и пятого пальцев сохра-
нись лишь остатки, но на обоих концах голени—и на
рхнем конце и на нижнем. Рогов нет еще вовсе,
последующие эпохи миоцена и плиоцена появляются
виды, которые шаг за шагом, все более и более при-
ближаются по своему строению к нынешним оленям:
'у них появляются рога, при чем сначала пенек очень
длинен, а сами рога лишь малы и неразветвлены; за-
тем постепенно сами рога становятся длиннее и длин-
нее, но зато пенек сокращается, т.-е. основание самого
рога приближается к поверхности головы; при этом
наступает все более и более обильное разветвление, т.-е.
количество отростков, которые в охотничьем жаргоне
имеют свои особые названия, становится все большим
и большим. Наконец, в самую новую эпоху—в дилювии
появляются виды с чрезвычайно разветвленными и ло-
патообразными рогами, подчас огромных размеров, как
у лося, северного оленя и вымершего уже в современ-
ную эпоху гигантского оленя, полные скелеты которого
в хорошо сохранившемся виде находят в торфяниках
Ирландии, северной Италии и других стран Европы.
Одновременно с сильным развитием рогов и уменьше-
нием пенька наблюдается вырождение верхних клыков;
но все-таки время от времени встречается олень с до-
вольно хорошо развитым верхним клыком; такие клыки
носятся охотниками на цепочке часов в качестве осо-
бого трофея охоты.
Здесь необходимо вставить одно общее замечание.
239
Когда неспециалисту говорят о развитии, об эволюции,
видов, и он соглашается с правильностью этого учения,
то он часто из этого общего положения делает не совсем
правильный вывод; он думает, что все виды животные
беспрестанно и неудержимо изменялись, так что 3j
одними видами постоянно следовали другие и так далее
до настоящего времени. Это не совсем так: на самом
деле очень многие виды сохранились в почти неизменен-
ном строении от довольно отдаленных эпох и до настоя-
щей эпохи. Можно было бы высказать предположение,
что у этих видов не было достаточных причин к тому,
чтобы изменяться; по всей вероятности, условия жизни,
в которых им пришлось жить, мало изменились с тех
отдаленных эпох и до современной эпохи. Вот почему
мы находим на земле одновременно очень различных
потомков одного и того же прародителя: с одной сто-
роны, очень сильно изменившихся и рядом с ними дру-
гих, очень мало отличающихся от общего родоначаль-
ника, по крайней мере, в тех признаках, в которых
можно сравнить вымерших с ныне существующими,
а именно: в скелете, зубах, рогах и т. п. Таким обра-
зом среди современных жвачных (а то же самое можно
было бы сказать и о других отрядах млекопитающих)
существуют оленьки, представляющие в своем строении
ту приблизительно стадию, на которой стояли все жвач-
ные в отдаленную эпоху олигоцена; они сравнительно
мало уклонились от состояния своих отдаленных олиго-
ценовых прародителей: у них нет рогов, зато есть длин-
ные саблеобразные верхние клыки; у них еще не совсем
сраслись предпястные кости, боковые пальцы еще на
всем своем протяжении хорошо развиты; незначитель-
ные размеры их тела (один величиной с зайца, другой
с дикую козу) также указывают на первобытное состоя-
ние. Ибо во всех отрядах млекопитающих развитие
240
брало свое начало от маленьких форм п лишь в течение
дальнейших эпох некоторые представители приобретали
большие, подчас огромные размеры. Что оленьки ныне;
представлены на земле лишь небольшим количеством
видов, а один из них населяет незначительную по про-
тяжению область в западной Африке, это тоже харак-
терно для таких остаточных (или реликтовых) форм,
которые представляют собою последние остатки некогда
Рис. 47. Мускусная кабарга, это собственно представитель семейства оле-
ней, но без рогов и с сильно развитыми верхними клыками. Длина жи-
вотного около 90 см. Обитает в лесах средней Азии, вплоть до южной
Сибири, Монголии и Китая.
более обильного формами семейства. Очевидно условия
существования благоприятствовали сохранению этих
двух-трех видов в определенных частях Старого света.
Затем, идя далее, мы находим в гористых местностях
Азии так называемую мускусную кабаргу, животное
величиной с косулю, чаще всего попадающееся в Алтай-
ских горах, в Тибете и в Монголии и выделяющее из
особой железы на брюхе ценное пахучее вещество—мус-
кус. Эта-то кабарга опять-таки представляет одну опре-
16 Теория эволюции.
241
деленную стадию в истории развития жвачных, в част-
ности оленей. В сравнении с оленьками, с которыми их
вначале ошибочно смешивали, эти животные предста-
вляют дальнейший шаг по пути приближения к настоя-
щим оленям; мускусная кабарга, это—безрогий олень,
с еще сильно развитыми верхними клыками, но уже
сросшимися предплюсневыми и предпястными костями;
от предплюсневых и предпястных костей боковых паль-
цев сохранились только нижние концы; с ними-то и
сочленяются довольно явственно боковые пальцы. В Юж-
ной Америке живут и ныне маленькие формы оленей
с простыми копьеобразными рогами, они представляют
собою тоже как бы одну из более древних фаз в разви-
тии оленей; на Зондских островах живут своеобразные
олени мунтжак, у которых пенек еще очень высок,
а самые рога лишь вилообразно разветвлены.
Этих примеров достаточно, чтобы выяснить в чем
дело: когда происходило развитие какой-нибудь живот-
ной группы, то всегда существовала возможность, что
некоторые представители этой группы вследствие ка-
ких-нибудь особых причин уклонятся от участия в пере-
менах и таким образом сохранят надолго картину того
состояния, в котором вся группа находилась в очень
отдаленном прошлом. Не то же ли самое мы встречаем
в развитии языков, обычаев, нравов, орудий производ-
ства и способов передвижения? Когда мы рассматривали
пример из сравнительного языковедения, мы упоминали
уже, что многие из европейских языков имеют слово,
обозначающее остров и происходящее от общей праро-
дительской формы, латинского insula. Но в то время
как в современных английском и французском языках
мы находим чрезвычайно сокращенные формы isle и Не,
родство которых с первоначальной формой даже трудно
угадать, мы находим в употреблении в другом совре-
242
ценном языке полную неизмененную первоначальную
форму insula. Не говорит ли это против теории разви-
тия языков? Само собою—нисколько. Другой пример:
даже в таких областях, где новая форма вводится со-
знательно на место старой, где в один прекрасный
день принимается решение заменить старую форму но-
вой, все-таки остаются еще надолго представители ста-
рой фазы развития. Такое положение мы находим в
истории календаря и его реформ. Нам известен из исто-
рии европейских народов целый ряд реформ календаря,
реформ, которые имели целью приспособить исчисление
времени к истинному движению небесных тел и избег-
нуть ошибок в назначении праздников и других собы-
тий, периодически возвращающихся. Но не видим ли
мы, что и до настоящего времени у различных народов
находятся в употреблении старые формы календаря?
Так, сохранились старые формы календаря у магометан,
у евреев, а юлианский календарь, который в 1582 году
был отменен папой Григорием XIII, еще до самого не-
давнего времени был в употреблении в России. По вве-
дении нового, григорианского календаря в католических
странах, протестантские страны еще более ста лет про-
тивились введению его, ибо они на основании горького
опыта боялись примкнуть к какому бы то ни было дви-
жению, если оно исходит из Рима; они говорили, что
«лучше расходиться с солнцем, чем сойтись с Римом».
Мы не станем излагать с такою же пространностью
те явления, которые у других семейств жвачных с та-
кою же неоспоримостью заставляют нас признать посте-
пенное развитие или эволюцию животных видов. Стоит
лишь кратко указать на те же органы: на скелет ног.
на зубы и на рога остальных семейств жвачных.
Семейство полорогих представляет собою самое обиль-
ное видами из всех семейств отряда парнокопытных. Тут
16*
243
и быки в тесном смысле слова, и овцы с козами (кото-
рых относят вместе к одному подсемейству), и анти-
лопы, распространенные в большом количестве видов
преимущественно в Африке и Индии. В пределах этого
семейства полорогих существует еще большое много-
образие форм, но оно больше проявляется в величине
и внешнем виде, нежели во внутреннем строении: зуб-
ная формула у всех одинакова, от огромных бизонов и
буйволов и до крошечных газелей. Это-то поразительное
единство и дает нам право устанавливать соответствую-,
щие друг другу части у животных этого семейства,
не смущаясь различием внешних очертаний, окраски,
повадок и местообитания. А установивши это един-
ство строения, мы далее сводим уклонения от общего
основного плана на эволюцию, мы утверждаем, что
в течение чрезвычайно длинных периодов времени про-
исходили изменения, приведшие к современному со-
стоянию в строении каждого из этих в основе своей
родственных видов. Для нашей цели семейство поло-
рогих представляет наибольший интерес ввиду того,
что представители этого семейства известны каждому,
и поэтому здесь легче достигнуть понимания тех слож-
ных вопросов, о которых у нас идет речь.
Мы называем это семейство полорогими. В этом
названии указывается на особое устройство их голов-
ных придатков, отличающее их от рогов оленей. У поло-
рогих рога не разветвлены, состоят из рогового веще-
ства и заключают внутри пустое пространство. Эти при-
датки развиваются всегда из верхних слоев кожи (так
называемой эпидермы) и представляют собою образо-
вание мертвое, так сказать наслоение отмерших слоев
многочисленных клеточек. Эти рога находятся по боль-
шей части у обоих полов, у самок, как и у самцов.
Они не подлежат периодическому обновлению, а оста-
244
ются всю жизнь теми же самыми, какими возникли
сначала, только внизу у корня рога к старым частям
присоединяются все новые и новые слои, так что
острый конец рога представляет его самую старую
часть, у основания же рога находится более молодой
прирост. Указывая выше на то, что рога не отбрасы-
ваются, мы имели в виду различие между этими при-
датками головы полорогих и другими придатками,
украшающими голову других жвачных, именно лесами
рогов оленей. Эти последние, как известно, не заклю-
чают в себе пустого пространства и состоят не из рого-
вого вещества, а скорее похожи на кость. Они перио-
дически отбрасываются и развиваются большей частью
только у самцов.
Рассматривая череп коровы, мы находим, что в нем
лобные кости достигают огромных размеров, они от-
тесняют теменные кости назад, так что теменные кости
не образуют части верхней поверхности черепа, как
у нас, а находятся там, где мы обыкновенно ищем ва-
тылочные кости. Это огромное развитие лобных костей
находится в связи с чрезвычайным развитием рогов,
представляет собою, выражаясь геологически, сравни-
тельно юное образование: мы знаем, что быки в тесном
смысле слова (со включением бизонов, буйволов, зебу
и яков) появились на земле лишь в плиоценовую
эпоху. В сравнении с ними многочисленные виды овец,
коз и антилоп представляют собою гораздо более прими-
тивные стадии развития отдела полорогих. И тут мы
видим, что не все ныне живущие представители одного
и того же семейства имеют одинаковую древность: одни
относятся к миоцену, другие к плиоцену, а некоторые,
так сказать, самые свежие формы,—даже к дилювию.
И всегда удается установить совершенно ясную связь
между древностью формы и ее анатомическим строением:
245
чем новее форма, тем более она специализирована в ка-
ком-нибудь отношении, тем более она удаляется от боль-
шинства «типичных» представителей. У более перво-
начальных примитивных представителей того же самого
семейства полорогих все части черепа находятся еще
так сказать в известном равновесии, их величина и
положение еще более типичны. Но вот показывается
тенденция к увеличению рогов; их носители, лобные
кости, увеличиваются за счет других костей того же
черепа; теменные кости все более и более оттесняются
к затылочным, превращаясь при этом в узенькие по-
лоски. Это состояние мы называем производным, в зна-
чительной мере специализированным, и—геологически
юное,—оно представляет последнее слово в развитии
этого отдела животных. На-ряду с этим эти-то
самые виды приобретают значительные размеры в срав-
нении с их более примитивными родственниками, и это
есть специализация: в каждом отряде, подотряде и се-
мействе началось с маленьких форм и лишь в самое
новейшее время развитие привело к очень крупным
представителям. Это относится к классу млекопитаю-
щих, который во всей своей совокупности не имеет
большой геологической древности. Другие классы, как
например пресмыкающиеся, уже гораздо раньше до-
стигли своих наибольших представителей, уже в юр-
скую и меловую эпоху земля была населена, а может
быть даже кишела огромными пресмыкающимися:
и они были в своем роде производными формами, и они
произошли от меньших и менее специализированных
видов их класса. В течение юрского и мелового периодов
происходило вымирание этих огромных пресмыкаю-
щихся, они уступили свое место появлявшимся в ту
пору млекопитающим и птицам. Добровольно ли они
уступили место, или они были вынуждены к этому,
246
нам неизвестно; мы можем только констатировать это
совпадение: по мере выступления млекопитающих и
птиц, многие отряды пресмыкающихся исчезают с лица
земли...
В ноге коров срастание двух предплюсневых или
предпястных костей (третьей и четвертой) в одну длин-
ную трубчатую кость совершенно полное. Но при вни-
мательном рассмотрении можно заметить маленькую
ложбинку, проходящую как раз посредине этой кости,
особенно в нижней ее половине. Затем, разглядывая
эту кость на разрезе, из которого вынут был костный
мозг, можно заметить слабо развитую перегородку, отде-
ляющую собою как бы. два костномозговых простран-
ства. Наконец, если кто даст себе труд просмотреть не-
сколько десятков ног молодых телят, то он увидит, что
эта самая кость у молодых экземпляров вида еще
гораздо более явственно сшита из двух продольных
половинок. А если вынуть из утробы матери еще не
родившегося теленка, то тут при ближайшем исследо-
вании оказывается, что в предпястьи (предплюсне) на-
ходятся именно»:две кости; и кто не знал бы, что этот
эмбрион вынут именно из матки коровы, пожалуй не
мог бы сразу сказать, родится ли этот плод в конце
нормального периода вынашивания с раздельными ко-
стями предпястья (предплюсны) или с сросшимися
в одну. Пожалуй, он скорее предполагал бы первое, ибо
по характеру заложения этих костей они сходны с та-
кими же частями тысячи других млекопитающих, у ко-
торых о срастании данных трубчатых костей нет и речи.
Мы знаем уже, что если мы поищем среди ископаемых
остатков млекопитающих те формы, которые по своим
зубам и признакам своего скелета наиболее прибли-
жаются к жвачным, то мы увидим, что в геологическом
прошлом попадались часто жвачные с раздельными ко-
247
стами предпястья и предплюсны и что по мере при-
ближения к настоящему начинают попадаться все чаще
и чаще такие формы, у которых сращение этих костей
все более преобладает. Все эти факты становятся понят-
ными лишь при допущении, что коровы не от века тако-
вы, какими мы видим их ныне, а напротив, лишь посте-
пенно сделались такими, что они—продукт развития.
Выше мы уже приводили для сравнения примеры из
техники. Представим себе для наглядности кое-какие
моменты из истории развития велосипеда. Все знают,
что не далее как несколько десятков лет тому назад
были еще в употреблении трехколесные велосипеды,
которые и теперь еще, хотя и очень редко, делаются
для маленьких детей. Когда техника перешла от по-
стройки трехколесных к двухколесным велосипедам,
то всякий новый велосипед уже с первого момента
фабрикации налаживался на двухколесную модель. Ни-
кому не пришло бы в голову составить заднее колесо
из двух колес старой модели, придвинув их на середине
так близко друг к другу и спаяв их между собою,
чтобы они соединились воедино и затем натянуть на
эти два колеса одну общую каучуковую шину. Кто
увидел бы мастера, поступающего так, тот с полным
правом заявил бы, что он спятил с ума. Действительно,
итти к цели таким сложным путем вместо того, чтобы
избрать прямой путь и сразу с самого начала отлить
одно колесо соответствующих размеров, было бы совер-
шенно непонятно. А между тем природа при построении
ноги коровы поступает именно так. Чтобы построить
предпястье или предплюсну коровы из одного куска,
она залагает две трубчатых кости и затем заставляет их
постепенно срастись между собою до почти полной не-
узнаваемости первоначального двойственного характера
этой части ноги. Мы объясняем себе это как проявление
248
консервативного действия наследственности. Когда
четырехпалые предки нынешних быков постепенно
перешли к двухпалому состоянию, то одновременно
с этим совершалось соединение костей предпястья
(предплюсны). Но когда животное понемногу переходит
от одного устройства к другому, оно не может просто
выбросить какую-нибудь часть и начать строить с са-
мого начала по совершенно новому плану, а должно
достигать нового устройства с теми самыми частями,
которые применялись при старом порядке. Таким обра-
зом может быть в течение миллионов лет остаются
воспоминания о старом, некогда господствовавшем
устройстве.
В результате всего вышесказанного мы должны сде-
лать вывод, что устройство ноги наших быков никоим
образом не может быть понято без допущения, что
оно является продуктом постепенного развития, совер-
шавшегося в продолжение нескончаемых веков геоло-
гического прошлого и лишь шаг за шагом приведшего
этих животных к тому состоянию, в котором они нйне
существуют на свете. Это строение ног быков есть одно
из доказательств развития. Мы познакомимся в даль-
нейшем еще с рядом других аналогичных доказа-
тельств.
Тот же самый вывод мы делаем из рассмотрения зубов
наших коров. Что у них во взрослом состоянии отсут-
ствуют верхние резцы и клыки, это всем известно. Ме-
нее известно, что на ранних стадиях развития, еще в
утробе матери, эти верхние зубы залягаются, как будто
бы им суждено было достигнуть полного развития. Но
на дальнейшей стадии эти зачатки снова всасываются,
так что ко времени рождения от них не остается ни
следа. Это явление, напоминающее нам подобный же
факт из истории развития беззубых китов, было бы со-
249
вершенно непонятно, если бы мы не предположили,
что наши быки (а также и овцы, козы и т. д.) разви-
лись из прародительских форм, у которых еще имелась
полная зубная система. Это исчезновение верхних рез-
цов совершилось уже в очень отдаленную эпоху, ве-
роятно, в эоцене, несколько миллионов лет тому назад.
И несмотря на то, что уже так много поколений во взрос-
лом состоянии просуществовало без верхних резцов,
консервативная тенденция наследственности еще доста-
точно сильна, чтобы заставить эти никому ненужные
зачатки зубов регулярно появляться на известной ста-
дии развития зародыша, чтобы потом так же незаметно
и бесславно всосаться обратно!
Несколько слов о семействе мозолистоногих, или вер-
блюдов. В строении ног верблюда (также как и жи-
раффы) мы наблюдаем наиболее рез:.ое уклонение от пер-
воначального состояния: боковые пальцы совершенно
отсутствуют, а от соответствующих им костей пред-
пястья и предплюсны нет и следа; даже тех тоненьких
грифельных косточек, какие мы регулярно находим у
многих полорогих, здесь не имеется. Трубчатая кость,
возникшая из сращения третьей и четвертой кости пред-
плюсны (также предпястья), очень удлинена. Далее
бросается в глаза, что малая берцовая кость вовсе от-
сутствует, а локтевая кость сраслась с лучевою. Все
это несомненные признаки одностороннего приспособле-
ния к быстрому бегу, все это состояния, которые лишь
с течением времени были достигнуты верблюдами, пра-
родители которых еще имели типичное строение ног.
Если бы мы начали с верблюдов (и жирафф), то нам
вообще не могло бы притти в голову говорить о каких-
то боковых пальцах. На первый взгляд такое заявление,
что у данного животного того то нет, должны по-
казаться несколько странными. Для непосвященного мо-
250
ясет показаться таким же неосновательным говорить об
отсутствии боковых пальцев у верблюдов, как если бы
мы вздумали с важным видом сообщать ему, что у
верблюдов нет крыльев, нет плавников, перьев или
чешуй. На самом деле это однако не так. Не следует
забывать, что мы рассматриваем здесь всякое животное
не само по себе, не как совершенно изолированное
явление природы, а именно в связи с другими совер-
шенно определенными животными формами, с теми,
с которыми оно па осповании наибольшего сходства в
строении принадлежит к одной и той же более или
менее обширной группе в естественной системе живот-
ных. Что верблюды, как млекопитающие, вместе с бе-
гемотами, свиньями и коровами относятся к одному и
тому же классу, в этом никто не может усомниться.
Что из числа двух дюжин отрядов этого класса, отряд
парнокопытных наиболее подходит для принятия в се-
бя верблюдов, это доказать нетрудно. Стало быть, есть
у нас основание рассматривать органы верблюда именно
в сравнении с органами других парнокопытных. Среди
этих парнокопытных есть один подотряд (нежвачные),
представители которого обладают довольно хорошо раз-
витыми боковыми пальцами (бегемоты и свиньи), и та-
кой подотряд (жвачные), у которых эти боковые пальцы
по большей части находятся в очень незначительных
размерах, но все-таки еще имеются так сказать для
полноты картины, для сохранения основного плана, как
выражались встарину. Эти незначительные придатки
понятны нам морфологически, но они очевидно
не играют никакой роли в жизни животного, они фи-
зиологически несущественны. Остается в заключение
сказать, что у некоторых из жвачных они и вовсе от-
сутствуют. Кажется ли это сообщение в такой форме
бессмысленным? Нисколько. Если вы представите себе
251
кого-нибудь, кто изучил бы самым подробным образом
конечности целой сотни видов быков, овец, коз, анти-
лоп, оленей и имел бы возможность убедиться в том,
что у всех этих видов боковые пальцы находятся в до-
вольно жалком состоянии; и если бы он затем только
узнал, что есть еще и другие жвачные—верблюды,
ламы и жираффы, и пожелал бы узнать, в каком же
состоянии у них эти пальцы,— то он ожидал бы
встретить их в более или менее ничтожных размерах.
Найдя, что их вовсе нет, он не нашел бы ничего стран-
ного в том, чтобы выразить это открытие именно в та-
кой отрицательной форме.
Перейдем к рассмотрению зубной системы верблюдов.
В противоположность всем остальным жвачным, мы
находим у верблюда и ламы по одному верхнему резцу
и по верхнему клыку с каждой стороны. Итак в этом
отношении верблюды менее удалились от первоначаль-
ного состояния, нежели огромное большинство жвачных.
Они еще сохранили по одному резцу наверху, а их верх-
ние клыки имеют даже значительную величину. Внизу
бросаются в глаза клыки, отстоящие довольно далеко от
резцов и имеющие типичную форму клыков, между тем
как у всех остальных жвачных нижние клыки совер-
шенно придвинуты к резцам, имеют форму резцов и
действуют с ними заодно при схватывании травы или
вообще корма. Нам известно много вымерших форм,
которые явственно связывают современных верблюдов
с их отдаленными прародителями; наиболее ранние из
этих прародителей в олигоцене имеют еще совершенно
полную зубную систему; затем постепенно шаг за ша-
гом их зубная система приближается к современной;
в верхнем миоцене и плиоцене эти животные имеют уже
только по два верхних резца с каждой стороны, да и
форма черепа совершенно явно приближается к совре-
252
менному состоянию. Не следует умолчать о факте, что
и наши нынешние верблюды в молочной зубной системе
имеют еще по три верхних резца с каждой стороны;
это первоначальное состояние повторяется еще каждым
верблюдом на юной стадии его внеутробной жизни;
когда же дело доходит до смены зубов, то на смену
выпавшим трем молочным верхним резцам появляется
только один единственный: таким путем достигается
приближение к типу зубной системы жвачного.
Этот пример должен нам показать, что различные
представители одного и того же отряда, отделившиеся
Рис. 48. Череп верблюда. 8—верхний резец, е—верхний клык (оба эти
вуба у других животных отсутствуют). Нижний клык ct отодвинут от рез-
цов и имеет форму клыка (удругих жвачных он подобен резцам).
в различные эпохи от общих предков, не во всех при-
знаках одинаково далеко отдалились от своих прароди-
тельских форм: верблюды в строении скелета ног уда-
лились дальше чем быки, а в устройстве зубной систе-
мы менее далеко ушли от первоначального состояния,
нежели те же быки. Из этого видно, что не всегда
можно просто говорить о «высших» и «низших» формах;
одна и та же форма может быть в одном органе «выше»
другой, а в другом органе «ниже» ее! На этом мы
закончим рассмотрение представителей отряда парно-
копытных.
253
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
О НЕПАРНОКОПЫТНЫХ.
Не менее поучительно для понимания теории раз-
вития является рассмотрение другого отряда копытных,
непарнокопытных. В доброе старое время естественная
история называла лошадей однокопытными животными
с неразделенным копытом и отводила им на этом осно-
вании особое место в системе. В наше время положение
лошади в системе рассматривается иначе. Установим
прежде всего, что под словом «лошадь» следует пони-
мать не один вид животных, а целый род, т.-е. группу
видов, настолько сходных между собою во многих су-
щественных признаках, что их принадлежность к одной
более обширной единице системы легко обнаружить.
Правда, в обыденной речи всякий отличает лошадь
от осла и зебры. Но при научном рассмотрении стано-
вится ясно, что ослы, лошади и зебры, несмотря на то,
что они в свободной природе обитают ныне в отдален-
ных друг от друга областях, должны быть причислены
к одному общему роду (Equus). Заметим еще, что мы
не говорим здесь о прирученных лошадях, многочис-
ленные расы которых представляют результат продол-
жительного отбора и скрещивания различных родона-
чальных форм. Если бы мы хотели говорить о распро-
странении прирученных лошадей, то пришлось бы ска-
зать, что лошади в состоянии домашних животных жп-
254
вут почти везде, где живет человек, может быть за-
исключением крайнего севера и маленьких островов.
Но мы говорим здесь только о диких видах рода ло-
шади, а эти дикие виды находятся в настоящее время
в трех областях: в южной Африке обитают полосатые
зебры, в степях северо-восточной Африки (Абиссиния)
живут еще дикие серые ослы, а в центральной Азии
Рис. 49. Африканский носорог.
еще находятся светло-пегие куланы и однообразно блед-
но-желтые онагры или азиатские дикие ослы.
Подобно тому как виды соединяются систематикой
в роды, так и несколько родов соединяются в одно
семейство. К какому же семейству принадлежит род
лошадь? Или, иначе говоря, какие еще из ныне суще-
ствующих родов образуют с родом лошадь одно семей-
ство? Таких родов на земле ныне не существует. Та-
255
ким образом род лошадь сам собою образует и семей-
ство лошадиных (Equidae).
Есть ли среди ныне существующих млекопитающих
такие семейства, которые могли бы составить с семей-
ством лошадиных один отряд? Многие удивляются, ко-
гда узнают, что такие родственные семейства находятся
но среди стройных и быстроногих созданий, а напротив,
среди самых неуклюжих и неповоротливых: вместе с
лошадиными принадлежат к одному отряду только но-
сороги и тапиры! На этом примере легко усмотреть,
как в наше время систематика образует свои группы
не на основании сходства во внешнем облике, а на
основании общности анатомического строения. Старая
систематика объединяла под именем «толстокожих» раз-
личные формы, которые по внутреннему строению' чу-
жды друг другу. Тут были и свиньи, и слоны, и беге-
моты, и носороги, и тапиры. С течением времени ока-
залось, что такая классификация искусственна; правда,
кожа-то у всех названных животных толстая, и несо-
мненно, что для жизни этих животных данный признак
имеет большое значение. Но чем больше развивалась
научная зоология, тем более становилось всем ясно,
что при классификации животных нельзя обращать
внимание исключительно на такие внешние признаки,
как бы они ни были важны для животного. Нужно
было стараться принимать во внимание и внутреннее
устройство органов, скелета, зубов, черепа, внутренно-
стей. А тут-то и увидели, что «толстокожие» еще зна-
чительно разнятся между собою во многих чертах строе-
ния. Пришлось отнести слонов к особому отряду хо-
ботных, свиней и бегемотов к отряду парнокопытных,
а носорогов с тапирами к отряду непарнокопытных.
И таким-то образом неуклюжие носороги и тапиры по-
пали в один отряд с стройными лошадьми и зебрами.
256
Общими признаками являются в данном случае строе-
ние скелета ног, черепа, устройство зубной системы
и многое другое.
Семейство носорогов в настоящую эпоху представлено
также единственным родом—носорог, состоящим из не-
скольких видов. Они обитают ныне в Индии и в 'Африке.
Их отличительный признак,—это присутствие одного
или двух рогов на носовой кости. Эти рога не полые,
а состоят из волокон рогового вещества. Даже у осно-
Рис. 50. Американский тапир.
вания они не заключают в себе костного ядра или шипа.
Интересно отметить, что по наблюдениям, сделанным
в зоологических садах, эти рога периодически (каждые
пять-шесть лет) отбрасываются и заменяются новыми.
Только самый маленький из всех нынешних видов, так
называемый суматранский носорог, обитающий не только
на Суматре, но и на других Зондских островах, а также
и в юго-восточной части азиатского материка, имеет на
коже изрядное количество волос; у остальных же видов
17 Теория полиции.
257
кожа по большей части совершенно голая и огромной
толщины, часто сложена в складки. Самые большие
виды достигают длины в четыре метра и весят иногда
больше ста двадцати пудов. Что касается их зубной
системы, то бросается в глаза отсутствие клыков; при-
нято думать, что это находится в соответствии с при-
сутствием такого могучего оружйя, как упомянутые
выше рога, достигающие иногда метра в длину: имея
это оружие, носороги не нуждаются в клыках, перестали
их употреблять, а с течением времени и вовсе потеряли
их. Но у вымерших видов, особенно наиболее древних,
зубная система еще была полной, они имели и клыки.
Кроме отсутствия клыков, замечается еще колебание в
количестве резцов: в то время как у вымерших, более
древних видов имелось по три резца с каждой стороны,
наши современные носороги имеют их либо по два,
либо даже только по одному; часто они преждевременно
выпадают, проявляя и этим шаткость их положения,
как бы ненужность. Любопытно отметить, что геогра-
фическое распространение носорогов значительно сузи-
лось лишь в самую последнюю эпоху: еще в дилюви-
альную эпоху они были распространены по всей Европе
и северной Азии. Целые туши найдены были в ледяной
почве Сибири (между Енисеем и Леной); у этих видов
тело было покрыто густым покровом шерсти; что они
обитали именно в тех местах, где находятся их трупы,
доказывают, помимо всего другого, остатки корма, най-
денные между зубами: хвои кедров и лиственниц и
листья ив.
Таким образом к пяти-шести видам носорогов, ныне
еще существующих, приходится прибавить еще около
двадцати известных нам вымерших видов того же рода,
да еще около десятка особых родов, которые вместе
с носорогами могут быть отнесены к одному семейству.
258
Изолированное положение носорогов в системе живот-
ных относится, как оказывается, только к живущим
видам; как только мы примем во внимание и вымершие
виды, то получаем группу, изобилующую родами и
видами. Итак наши современные носороги представляют
собою последние остатки прежде более многочисленного
и разнообразного семейства. А целый ряд фактов из
анатомии носорогов заставляет нас думать, что нынеш-
ние носороги находятся в кровном родстве с вымер-
шими, что они суть измененные потомки тех, которые
в прошлые геологические эпохи населяли землю. Один
из этих анатомических фактов должен быть упомянут
здесь еще раз: наши носороги заслуживают названия
непарнокопытных, ибо у них и на передних и на задних
ногах по три пальца, при чем средний сильнее развит,
нежели два боковых. Подробное рассмотрение показы-
вает, что эти три пальца соответствуют второму, тре-
тьему и четвертому пальцу руки (и ноги) других мле-
копитающих. Главная линия симметрии или ось ко-
нечности проходит через средний, т.-е. третий палец
руки и ноги. Мы представляем себе, пока только на
основании морфологических соображений, что эта трех-
палая рука развилась в течение последних геологиче-
ских эпох из четырехпалой, а эта последняя в свою
очередь развилась еще раньше из пятипалой родона-
чальной формы. Это предположение подтверждается
фактом: среди вымерших животных, которые по своему
строению несомненно принадлежат к одному семейству
с носорогами, находятся и такие (ацератерии верхнего
миоцена), у которых передняя нога состояла еще из
четырех пальцев, при чем наружный боковой (пятый
по счету) был очень незначительных размеров. Но как
бы то ни было, он существовал, и это является геоло-
гическим подтверждением нашего вывода, сделанного
17’
259
сперва только на основании морфологии. На задней
ноге эти самые ацератерии имели только по три пальца.
Тут возникает вопрос, можно ли еще относить таких
животных к отряду непарнокопытных, если у них на
задней ноге три, на передней же четыре пальца. Чтобы
задать такой вопрос нам не было бы необходимости до-
искиваться до миоценовых ацератериев. Среди совре-
менных непарнокопытных тапиры также обладают трех-
палой задней ногой и четырехпалой передней. Из этого
следует, что название «непарнокопытные» не следует
брать буквально; суть не в количестве пальцев, а
в том, где проходит плоскость симметрии или ось ко-
нечности. У парнокопытных ось конечности проходит
между третьим и четвертым пальцами, оба эти пальца
по своей величине и по своему развитию одинаковы,
они оба ц несут тяжесть тела; у непарнокопытных же
ось конечности проходит через третий палец, третий
палец один развит сильнее всех остальных, он же один
и несет главную тяжесть тела, боковые же пальцы—
второй и четвертый—одинаково сильно или одинаково
слабо развиты и лежат симметрично к этому среднему,
третьему пальцу. В строении ног скелета наш совре-
менный тапир соответствует стадии развития, на кото-
рой носороги и другие семейства непарнокопытных на-
ходились в миоцене или даже еще раньше в олигоцене.
Тапир и во многих других анатомических признаках
гораздо больше приближается к древним родоначаль-
никам наших нынешних непарнокопытных, нежели к
современным представителям этого отряда. Современ-
ный тапир представляет собою как бы «живое ископае-
мое» из времен олигоцена. В то время как во всех
остальных семействах отряда непарнокопытных с оли-
гоцена до дилювия произошли огромные перемены в
устройстве черепа, зубов и ног, а в связи с этим,
260
невидимому, и внутренних органов, тапиры остались
почти неизменными до настоящего времени. Правда,
им не удалось удержать за собою своей старой обшир-
ной области обитания: их распространение ограничи-
вается в настоящую эпоху областью тропических лесов
Центральной и Южной Америки, а также и самый край-
ней юго-восточной оконечностью азиатского материка.
Рис. 51. Ноги непарнокопытных. А—правая передняя нога тапира, с че-
тырьмя пальцами. В—правая передняя нога носорога, с тремя пальцами.
С—правая передняя нога лошади спереди. D—правая передняя нога ло-
шади сбоку. U—везде означает локтевую кость, R—лучевую (у лошади
локтевой не видно, только верхний ее конец виден в JD—под знаком В,
8р—лучевая кость в 7)), у М видна грифелевидная косточка—рудимент
предпястной кости.
По этому поводу приходится еще напомнить об исто-
рии открытия тапиров. Что такое своеобразное и круп-
ное животное должно было обратить на себя внимание
путешественников, конечно, вполне понятно. И действи-
тельно, вскоре по открытии Америки (как известно от-
крыта была раньше всего именно Центральная Америка)
261
в Старом свете распространились сведения о тапирах,
как специфически американских зверях. Что животные
Нового света созданы как бы по особому образцу, этого
никто не находил удивительным. Но каково было уди-
вление ученых, когда триста лет спустя, под самый
конец XVIII столетия такие же самые тапиры были
открыты и на полуострове Малакке, т.-е. на крайнем
юго-востоке Азии! Правда, это были не одинаковые
виды: индийские тапиры отличаются от американских
уже по окраске шерсти, они как будто бы несут сверху
накинутый чепрак, почему и получили название чеп-
рачного тапира. Но в принадлежности этих животных
к роду т а п и р не могло быть сомнения. Итак мы имеем
перед собою один из наиболее интересных фактов из
географии животных: виды одного и того же рода на-
земных животных обитают в двух областях, разделенных
между собою Великим океаном, занимающим не менее
половины окружности земли по экватору. При взгляде
на карту или еще лучше на глобус, всякий невольно
спрашивает: как же попали эти родственные виды на
их нынешние местообитания? Ведь не может же та-
кое животное, кщс тапир, распространяться с одного
материка на другой через океан в двадцать тысяч
километров ширины. Эта загадка сразу разрешается,
как только мы от современного состояния земли и ее
обитателей обратим наши взоры вглубь геологического
прошлого: тогда мы узнаем, что многочисленные виды
тапиров распространены были по всей Америке, Азии
и Европе от эпохи нижнего эоцена и до самого дилювия.
При этом оказывается, что в Северной Америке тапиры
появились раньше всего, уже в эоцене, и сохранились
там до самого дилювия, в Европе они впервые нахо-
дятся в олигоцене и вымирают в плиоцене, а в Азии
и Южной Америке, т.-е. там, где они ныне только и
262
обитают, они появились очень поздно, только в ди-
лювии! Что в эти отдаленные эпохи и климат и рас-
пределение моря и суши были иные, чем ныне, это не
подлежит сомнению; таким образом мы понимаем, что
тапиры могли распространиться из Северной Америки,—
их родины и в Южную Америку и в Европу, а затем
из Европы попали, правда очень поздно, и в Азию.
Наиболее многочисленны ископаемые остатки живот-
ных, которые по своему анатомическому строению долж-
ны быть отнесены к семейству лошадиных. Около трех-
сот различных видов, описанных до сих пор, образуют
несколько подсемейств и много родов; таким образом
изолированное положение лошадей в системе вовсе не
таково, каким оно кажется при рассмотрении только
ныне существующих форм. Нельзя сомневаться в том,
что древнейшие представители этого семейства обитали
в Америке; это были пятипалые животные величиной
с лисицу. Но уже рано, в эоцене, произошло уменьше-
ние количества пальцев, мы находим животных с че-
тырьмя передними и тремя задними пальцами; посте-
пенно размеры тела увеличивались, так что скоро эти
животные достигли величины свиньи, овцы и осла.
Боковые пальцы стали все более и более уменьшаться,
и вскоре мы находим их в более или менее рудимен-
тарном состоянии, только средний палец достигает до
земли; на-ряду с этим предплюсневая и предпястная
кости среднего пальца сильно удлиняются, т.-е. рас-
стояние от плюсны или пясти до земли увеличивается,
животные становятся все более и более длинноногими.
В предплечии локтевая кость становится все меньше и
меньше, в задней конечности малая берцовая кость
уменьшается почти до полного исчезновения. От боко-
вых пальцев, наконец, не остается ни следа, а от со-
ответствующих им предпястных и предплюсневых ко-
263
стей остаются одни лишь грифельные косточки, один
из наиболее известных и доступных наблюдению приме-
ров рудиментарных органов. Зубы становятся все более
и более специализированными; особенно бросается в
глаза, что ложнокоренные приближаются по форме к
настоящим коренным и все становятся призматическими
с большой жевательной поверхностью, на которой распо-
ложены затейливые фигуры из эмали в виде ребер,
полулунок и т. д.; промежутки же между этими фи-
гурами заполнены цементом. Первый ложнокоренной
зуб постепенно исчезает, а клыки уменьшаются и со-
храняются по большей части у самцов, у самок же
часто отсутствуют.
Все эти процессы развития разыгрались в Новом свете.
Но время от времени некоторые представители эмигри-
ровали в Европу, приобретали там довольно широкое
распространение, но как будто не находили условий,
благоприятных для дальнейшего развития. Только в
плиоценовую эпоху из Америки прибыли в Европу фор-
мы, которые оказались способными к развитию. Они на-
селили Европу, Азию и Африку и дали здесь начало
различным видам лошадей, ослов и зебр. И в то время
как в Америке в ранних отложениях дилювиальной
эпохи заключены последние представители лошадиных,
т.-е. в то время как именно в стране, служившей ко-
лыбелью этого семейства, по каким-то неизвестным нам
причинам все роды и виды этого семейства вымерли в
дилювии, в Старом свете, т.-е. на новой родине этих
животных сохранилось несколько видов через всю ди-
лювиальную эпоху и вплоть до настоящей эпохи. Правда
в Европе дикие лошади не сохранились до нашего вре-
мени, но есть несомненные свидетельства в пользу пред-
положения, что такие дикие лошади существовали в
средней Европе еще ровно тысячу лет тому назад. Они
264
очевидно не вымерли, а были истреблены человеком,
который уже задолго до этого начал получать с Востока
прирученных лошадей.
Вымирание лошадей в Америке, на их первоначальной
родине, является особенно странным, если вспомнить,
что лошади, ввезенные в Америку европейцами начиная
приблизительно с 1500 года, в Южной Америке размно-
Рис. 52. Верхний рисунок показывает все последующие стадии измене-
ния ноги в семействе лошадиных: параллельное уменьшению числа паль-
цев (в совершенно определенном порядке I, V, II, IV) шло удлинение
предпястья и предплюсны, т.-е. увеличение расстояния между пястью или
плюсной и землей. Нижний рисунок проводит для большей ясности этот
процесс изменения на человеческой руке.
жились и одичали. Из этого можно заключить, что
климатические условия Южной Америки в настоящее
время благоприятны для жизни лошадей. Но очевидно
было одно время, когда какая-то, быть может, внезапно
и на короткое время наступившая перемена в условиях
жизни, привела к гибели всех тогда имевшихся на-
265
лицо представителей этого семейства; когда же вскоре
затем условия снова стали нормальными, то лошади
не могли без помощи человека снова завладеть этой
обширной областью обитания, так как сообщения между
материками уже не было. Этот пример учит нас пони-
мать, что не одни лишь климатические условия на-
стоящего времени объясняют нам распространение жи-
вотных в настоящую эпоху, а что часто для понимания
таких фактов необходимо узнать, каковы были условия
и в прошлую эпоху, хотя бы ту, которая непосредствен-
но предшествовала настоящей.
Попытаемся на примере лошадей уяснить себе, чтб
мы выигрываем от признания эволюционной теории.
Посмотрим сначала, что говорит нам обыкновенно есте-
ственная история о лошади. Прежде всего ясно, что
никакое, даже самое подробное описание животного и
его частей не может удовлетворить нас, пока оно оста-
ется голым описанием, перечислением фактов. Мы хо-
тим понимать, улавливать связь явлений, устана-
вливать законы природы. Поэтому-то недостаточно ска-
зать, что у лошади один только палец, а необходимо
уяснить, какому из пяти пальцев других млекопитаю-
щих он соответствует. Недостаточно сказать, что у ло-
шади в предплечии одна большая кость и на верхнем
конце ее к ней приросла еще одна меньшая, а нужно
установить, что эта меньшая есть выродившаяся локте-
вая кость, приросшая к верхней части лучевой; недо-
статочно сказать, что в голени лишь одна кость, а
нужно уяснить, что именно малая берцовая кость вы-
родилась до почти полного исчезновения. Сказать, что
по бокам единственной предпястной или предплюсневой
кости находятся по одной тоненькой грифелевидной ко-
сточке, недостаточно; нужно уяснить, что эти грифе-
левидные косточки представляют собою рудименты имен-
266
но предплюсневых и предпястных костей второго и
четвертого пальцев. Точно также нельзя просто описать
зубную систему, а нужно уяснить, чем она отличается
от зубной системы других млекопитающих, и установить,
в какую сторону направилось ее одностороннее развитие
и ее своеобразие. А затем перед нами встает трудный
вопрос о происхождении таких своеобразных при-
знаков скелета, зубо.в и т. д. и т. д. Охватывая умствен-
ным взором все, что мы знаем о млекопитающих, мы не
можем допустить, чтобы лошадь со всеми особенностями
ее строения была такою от самых первых времен воз-
никновения нашей планеты и ее животного населения.
На основании одной только морфологии мы утверждаем,
что такое состояние ног и зубов есть производное,
а не первоначальное. Когда же мы видим перед собою
сотни вымерших родичей нашей лошади, то мы убе-
ждаемся, что это наше утверждение было верно. Не
странно ли это, но мы могли бы на основании одной
лишь морфологии биться об заклад, что если где-нибудь
найдутся вымершие однопалые и трехпалые лошади,
то однопалые будут в более юных отложениях, трех-
палые же в более древних, а не наоборот. И действи-
тельно, трехпалые лошади находятся уже в миоцене,
затем в плиоцене, однопалые же попадаются в незна-
чительном количестве в верхнем плиоцене, т.-е. непо-
средственно перед дилювием, главная же масса видов
однопалых лошадей находится в дилювии, а затем в
современную эпоху. Мы можем смело утверждать, что
если бы мы никогда не видали ни одной ископаемой
лошади, то мы все-таки могли бы с полной определен-
ностью утверждать, что нога млекопитающего, в ко-
торой локтевая кость такая маленькая и срослась с лу-
чевой, не от века такова, а произошла из другой формы
с нормально развитыми двумя костями, локтевой и лу-
267
чевой. Точно так же мы сказали бы, что нога, в которой
малая берцовая кость почти совсем отсутствует, не по-
явилась такою с самого начала, а произошла путем
редукции от нормальной ноги с большою и малою бер-
цовыми костями в голени. Так же определенно мы за-
явили бы, что нога, в которой сильно развит один лишь
третий палец, с очень длинной предпястной костью, по
бокам которой скрыты под кожей две грифелевидные то-
ненькие косточки, что такая нога не существует с самого
начала существования млекопитающих, а произошла
путем уменьшения и наконец, полной потери боковых
пальцев; что носители этой однопалой ноги суть отда-
ленные потомки вымерших родичей, обладавших еще
пятью, четырьмя и тремя пальцами. Все это мы утвер-
ждали бы на основании морфологии, на основании из-
вестного нам единства плана строения у представи-
телей больших отделов системы,—семейств, отрядов и
классов. Но эти наши утверждения казались бы неко-
торым непосвященным мало убедительными. И вот нам
на подмогу появляются ископаемые лошади. Они вста-
ют из своих забытых могил, вызванные как бы к новой
жизни требованием мощного духа, они подтверждают
наши утверждения, они дают возможность и непосвя-
щенному проникнуться убеждением в истине эволюции;
они приносят окончательную уверенность в этом учении,
составляющем одно из самых ценных приобретений че-
ловеческой мысли в течение последнего столетия.
Для того, кто проникся воззрением эволюции, стано-
вится понятным одно явление, которое очень редко
наблюдается у лошади: среди тысяч экземпляров нор-
мальных лошадей появляется одна с двухкопытными
ногами. При этом оба копыта не одинаковой величины,
а напротив, рядом с нормальным копытом, принадлежа-
щим, конечно, третьему пальцу, имеется еще одно по-
26S
меньше, которое принадлежит второму, т.-е. внутрен-
нему пальцу ноги. В этом случае мы имеем перед
собою явление атавизма: один из боковых пальцев,
вследствие какого-то стечения обстоятельств, не пре-
бывает в состоянии рудимента, как это ему полагается,
а приобретает довольно значительные размеры и высту-
пает на поверхности, хотя ему тут, конечно, нечего
делать. В доброе старое время это называли бы «игрой
Рис. 53. Лошадь с лишним копытом, пример атавизма.
природы»; мы же знаем, что это не игра, а очень серь-
езное обстоятельство. Подобно тому, как зубы у китов
не совершенно исчезли, а все еще продолжают появ-
ляться на известной стадии развития, так и эти боковые
пальцы лошади, которые со времен позднего плиоцена
не появлялись на свет, не перестают существовать, так
сказать в скрытой форме. Власть консервативного фак-
тора наследственности огромна и она снова и снова
вызывает к жизни части, которые, казалось бы, давно
уже упразднены и отменены.
269
Под теорией эволюции мы разумеем утверждение, что
животные и растения, ныне населяющие нашу планету,
не от века были такими, какими мы их находим, а про-
изошли от других видов, прежде живших на земле,
и подвергнувшихся изменениям в течение нескончаемо
длинных геологических эпох. Все, что мы приводили
до сих пор, касалось фактов и явлений, которые мы
находим у наиболее доступных нашему наблюдению
млекопитающих, фактов, которые большей частью были
бы совершенно загадочны, если бы мы не согласились
признать истины эволюционной теории. Как только мы
эту теорию признаем, нам многое становится ясным и
понятным. Помимо этой основной истины, рассмотрение
китов, хоботных, парнокопытных и непарнокопытных
приводит нас еще к некоторым выводам относительно ха-
рактера этого процесса изменения и развития животных
в прошедшие геологические эпохи. Прежде всего мы
должны признать, что не все виды в одинаковой сте-
пени и с одинаковою скоростью изменялись и превра-
щались в новые виды. Так, в отряде непарнокопытных
существовал целый ряд семейств: тапиры, носороги,
лошади, титанотерии, халикотерии. Все они в эпоху
эоцена находились на стадии четырехпалой передней
и трехпалой задней ноги. Но в то время как одни (ти-
танотерии), не изменяя этого числа пальцев, дожили
до олигоцена и в эту эпоху вымерли, другие (тапиры)
сохранились в небольшом количестве до нынешней эпо-
хи, третьи (халикотерии) добрались до стадии трехпа-
лых передних и задних ног и в этом^ состоянии дотянули
до дилювия, где и вымерли; четвертые (носороги) до-
вольно долго оставались на стадии четырех передних
и трех задних пальцев, лишь в новейшее время при-
обрели совершенно трехпалые ноги, и дожили с этой
формой до нашей эпохи. Наконец, пятое семейство (ло-
270
щади) как бы с самого начала попало на наклонную
плоскость упразднения боковых пальцев и достигло
в этом отношении максимума—однопалого состояния,
ибо ясно, что дальше некуда итти. Мы приводим при-
меры относительно уменьшения количества пальцев по-
тому, что это признак, который легко установить, ко-
торый. так сказать, сразу бросается в глаза, и при
помощи которого легче всего установить, до какой ста-
дии дошло изменение в том и другом семействе и роде.
То же самое можно было бы, конечно, провести и на
строении зубов, черепа и других признаках. Благодаря
большому количеству хорошо сохранившихся ископае-
мых остатков можно убедиться, что представители та-
кого обширного отряда в своих изменениях не напра-
влялись по одной линии, а напротив, с самого начала
разделились на ряд ветвей, из коих одна сделала как
бы своею специальностью одно изменение, другая уда-
рилась в другую крайность; таким образом в течение
олигоцена, миоцена и плиоцена возникло огромное раз-
нообразие форм непарнокопытных. И лишь немногие
как будто воздерживались от всякого участия в изме-
нениях и сохранились до нашего времени мало изме-
ненными. Мы говорили о «крайностях»; это следует по-
нимать не в переносном, а в прямом смысле. Дело
в том, что такое упразднение всех пальцев, кроме одно-
го, представляет несомненно до известной степени опас-
ную крайность; представим себе, что. по окончании та-
кого одностороннего развития условия существования
снова изменяются, тогда возникает вопрос: могут ли
эти односторонние формы снова вернуться к двух-
трех- и четырехпалому состоянию? Все, что мы до сих
пор знаем о развитии животных в предыдущие геоло-
гические эпохи, говорит против такой возможности воз-
врата. Оказывается, что, как не может река вспять
271
побежать, так и линия развития животных, достигши
известной точки, не может повернуть обратно. Этот
так называемый закон необратимости разви-
тия относится, конечно, не только к количеству паль-
цев ноги, но и к устройству зубов, скелета и внутрен-
них органов. Особенно наглядно применение его к ве-
личине тела животных. Наблюдение и сравнение живых
и вымерших представителей многих отрядов приводит
к несомненному выводу, что животные очень крупных
размеров представляют сравнительно поздние стадии
развития; во всех семействах и отрядах сначала суще-
ствовали лишь маленькие формы, и лишь на известных
линиях развития в последующие эпохи появились все
более и более крупные представители. Обыкновенно кон-
чалось дело тем, что эти чрезмерно крупные предста-
вители вымирали, а те родичи, которые не пустились
в такие изменения, оставшись небольшими, пережили
их зазнавшихся братьев. Отсюда далее понятно, что
ныне живущие мелкие виды какого-нибудь отряда или
семейства не являются прямыми потомками вымерших
гигантов из этого самого семейства или отряда; ибо
эти гиганты в своем строении удалились уже гораздо
дальше от первоначального типа этого отряда и се-
мейства, нежели пережившие их маленькие виды. А от
более производной формы мы не можем путем изменения
вывести более первоначальную, это значило бы повер-
нуть колесо истории обратно. Таким образом мы во
многих случаях убеждаемся, что гиганты животного
мира вымерли не оставивши прямого потомства, линии
развития доходят до односторонних форм (очень боль-
ших, однопалых, с огромными рогами, без задних ног,
с необычайно своеобразными зубами и т. д.) и там об-
рываются.
Наконец, при рассмотрении таких фактов, поневоле
272
возникает вопрос: чтб было причиной изменения этих
животных форм в течение третичного периода? Этот
вопрос очень легко задать, но еще почти невозможно
дать на пего хотя бы приблизительно верный ответ.
Именно рассмотрение истории развития копытных при-
водит нас как будто к указанию на связь между клима-
тическими условиями различных геологических эпох и
состоянием копытных в эти эпохи. Почти не может
быть сомнения, что четырех- и трехпалые формы копыт-
ных существовали в более или менее болотистых дев-
ственных лесах с тропическим климатом; в то отдален-
ное время (эоцен и олигоцен), вероятно, еще не было
разницы между жаркими и умеренными странами. По
мере того как с охлаждением земли и с возникновением
климатических поясов (зон) условия существования в
различных местностях стали неодинаковыми, особенно
с тех пор, как появились обширные пространства, по-
росшие травяным покровом (прерии и степи), началось
отступание четырех- и трехпалых форм на задний план
и на передний план выступили быстроногие однопалые
и двухпалые бегуны; в этих условиях существования
они как будто были более пригодными обитателями,
нежели неповоротливые неуклюжие родичи, ноги кото-
рых устроены были по - старомодному. Лишь в тех
местностях, где и поныне сохранились болотистые про-
странства девственного тропического леса, сохранились
и последние представители старого устройства,—тапи-
ры, которых мы поневоле называем «живыми ископае-
мыми», допотопными формами и т. п. В современной
фауне существуют отдельные виды, которые в забро-
шенном углу девственного тропического леса продре-
мали миоценовую, плиоценовую и дилювиальную эпоху
и нс заметили, что весь почти животный мир земли
с тех пор обновился, очевидно—под влиянием перемен
18 Теория эволюции.
273
климата, растительного покрова земли, образования но-
вых горных кряжей и т. д. Следует заметить однако,
что эта. параллель между климатическими условиями
и формами животных утверждается здесь лишь в самой
общей форме. Сколько-нибудь точных исследований о
том, каким образом изменение климата и растительности
влечет за собою перемены в устройстве ног млекопитаю-
щих, до сих пор не было сделано, да и понятно, что
потребовалось бы много поколений систематически орга-
низованных наблюдений, чтобы достигнуть каких-ни-
будь ощутимых результатов. Таким образом даже в тех
случаях, где со всей очевидностью доказано, что раз-
витие имело место, о причинах его еще
очень мало известно. Но не следует забывать, что
это две разные вещи. Можно с полной определенностью
и в совершенно окончательной форме убедиться в исти-
не эволюции и в то же время совершенно открыто
признать факт, что науке еще остается много порабо-
тать, чтобы выяснить причины, так сказать двига-
тельные силы, этого процесса развития.
274
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ЭВОЛЮЦИИ ИЗ МОРФОЛОГИИ ПТИЦ И
ПРЕСМЫКАЮЩИХСЯ.
До сих пор мы брали примеры исключительно из
класса млекопитающих. Постараемся в настоящей гла-
ве показать, что рассмотрение анатомии птиц точно
так же приводит к выводу, что нынешние виды жи-
вотных развились в течение прошедших геологических
эпох из других видов, по большей части ныне уже
вымерших.
Обратимся прежде всего к скелету птиц. Позвоноч-
ный столб птицы составляется из таких же отделов, как
и у млекопитающих, но по своему устройству каждый
из отделов сильно уклоняется от соответственных от-
делов млекопитающих. Прежде всего шейный отдел
состоит из довольно многих позвонков; у различных
видов птиц шейных позвонков насчитывают от 9 до
24 (напомним, что у млекопитающих преобладает число
семь). Так как суставные поверхности отдельных шей-
ных позвонков устроены седлообразно, то шея имеет боль-
шую подвижность. Три следующих отдела — грудной,
поясничный, и крестцовый—часто соединяются между
собою и образуют одно целое; бывает даже, что ости-
стые отростки целого ряда позвонков срастаются между
собою и образуют костяной гребень. Следует заметить,
что такое устройство скелета вполне соответствует ме-
18*
275
ханическим требованиям летания: чем крепче один от-
дел связан с другим, тем меньше трение частой друг
о друга при полете, тем меньше непроизводительная
потеря силы. У зародыша птицы существуют только
Рис. 54. Скелет птицы. 8—-ключицы. R—гребень или киль на грудине.
Osch—бедро. Sschi—большая берцовая к нижиему концу которой при-
росли верхние плюсневые косточки. W — малая берцовая, L — цевка,
Z—пальцы, 8п—хвостовые позвонки, Бк—таз,2?г—ребра, Sc—лопатка,
Оа—плечо, 8р—лучевая кость, Е—локтевая, Hw — пясть, МЛ—пред-
пястье, F', F', F"—пальцы руки (передней конечности).
два позвонка, связанные с подвздошною костью, т.-е.
предназначенные собственно для образования крестца.
Но с дальнейшим ростом и развитием эти подвздошные
276
кости разрастаются далеко наперед и соединяются С
поясничными и даже с грудными позвонками; таким
путем достигается необходимое для полета единство
туловища. Понятно, что срастающиеся с подвздошною
костью поясничные и даже грудные позвонки срастают-
ся и между собою. Наконец, хвостовой отдел позво-
ночного столба до известной степени можно считать
выродившимся или рудементарным: и количество по-
звонков невелико и часто наблюдается сращение их
между собою. Служащая для прикрепления рулевых
перьев так называемая копчиковая кость представляет
собою костяную пластинку, происшедшую от срастания
пяти или более последних хвостовых позвонков воеди-
но. Связанная с немногочисленными (от 6 до 10) груд-
ными позвонками грудная кость снабжена сильно раз-
витым вертикальным костяным килем, который особен-
но сильно развит у хорошо летающих птиц и служит
для прикрепления грудных мышц, управляющих
крыльями. У нелетающих птиц этот киль отсутствует.
Уже в этом устройстве позвоночника есть целый ряд
явлений, которые указывают, на постепенное изменение
и развитие. Можно ли предположить, чтобы позвоноч-
ник птиц с самого начала существования нашей пла-
неты был таким, каким мы его находим у современных
птиц. Общность основного плана в устройстве позво-
ночника всех позвоночных животных заставляет нас
усматривать в позвоночнике птиц лишь один из ва-
риантов одной основной формы. А это значит, что со-
стояние крестца, заключающего в себе иногда до 23
крепко сросшихся между собою и с подвздошною ко-
стью позвонков, есть состояние не первичное, а про-
изводное, в высокой степени специализированное. Со-
стояние хвостового отдела позвоночника также без-
условно должно считаться производным; хвост у наших
277
современных птиц собственно находится в рудиментар-
ном состоянии; когда мы говорим о хвосте птиц, то
имеем в виду только перья, а есть ли в основании
этого хвоста из перьев более или менее длинный и
развитой отдел позвоночника, это вопрос особый. Уже
тот факт, что копчиковая кость получается от сраста-
ния пяти или шести сперва раздельных позвонков, ука-
зывает на производное состояние хвоста. Все это мы
можем сказать, оставаясь исключительно на почве фак-
тов и соображений морфологии. Эти выводы и сообра-
жения морфологии блестящим образом подтверждаются
найденными в ископаемом состоянии двумя небольшими
птицами. В тонкозернистых литографских сланцах Со-
ленгофена в Баварии найдены были в 1861, и затем
в 1877 году прекрасно сохранившиеся отпечатки двух
видов вымерших птиц — археоптерикса. Одна из них
была величиной с курицу, другая; с голубя (эта послед-
няя сохранилась лучше другой). Обе находки пре-
красно дополняют друг друга и дают возможность с
несомненностью установить, в каком состоянии нахо-
дился скелет этих наиболее древних из ископаемых
птиц, живших в верхне-юрскую эпоху. Здесь мы долж-
ны отметить пока лишь .один пункт: крестец у этих
птиц обнимал всего пять позвонков, а хвост состоял
из большого числа (от 20 до 22) свободных, не срос-
шихся между собою позвонков; по обеим сторонам ка-
ждого позвонка сидело по длинному перу. Представим
себе длинный хвост крупной ящерицы обрамленным по
обеим сторонам большими перьями! Что это были пти-
цы, в этом сомневаться не приходится. Но у этих птиц
состояние отделов позвоночника было еще более пер-
вичным, еще более приближалось к типичному устрой-
ству позвоночника других классов типа позвоночных.
Этим указанием мы еще не исчерпали всего значения
278
этой знаменитой находки. Чтобы понять его, мы должны
сперва ознакомиться со строением конечностей наших
современных птиц.
Что крылья птиц соответствуют передним конечно-
стям других позвоночных, это нетрудно доказать, хотя,
может быть, и не всякому читателю это покажется само
собою понятным. Крыло состоит из плеча и предплечия,
предплечие сложено из лучевой и локтевой костей.
Пясть состоит во взрослом состоянии всего только из
двух косточек. В ранних стадиях развития имеется еще
один ряд пястных косточек, но они впоследствии сра-
стаются со следующим отделом, именно с предпястными
косточками. Предпястье тоже во взрослом состоянии
уклоняется от типа: одна из трех предпястных косто-
чек очень мала, другие две сраслись между собою.
Но еще гораздо большие уклонения от типичного
состояния мы находим в устройстве задних конечно-
стей, ног. Можно даже с определенностью сказать, что
ноги птиц больше отличаются от наших ног, нежели
их крылья от наших рук. Бедро обыкновенно коротко,
и птицы носят его совсем прижатым к туловищу, так
что мы колена у птицы не видим. За бедром следует
голень. Но она состоит не из двух костей, как у мле-
копитающих, а только из одной очень сильно развитой
большой берцовой. Только на самом верху при вни-
мательном рассмотрении можно заметить приросшую к
большой берцовой маленькую как бы грифелевидную
косточку, это и есть рудиментарная малая берцовая
кость. Опять-таки мы находим здесь, что хотя строение
и уклоняется от типичного, но общий план все-таки
сохранен, бедро состоит из одной кости, а голень из
двух костей. Это дает нам право искать в ноге птицы
и тех дальнейших частей, которые типичны для ноги
позвоночного. Но тут-то мы и наталкиваемся на боль-
279
шое затруднение: мы ожидали бы встретить у нижнего
конца голени два ряда плюсневых косточек, затем по
меньшей мере четыре предплюсневых трубчатых кости
и, наконец, пальцы ноги. Вместо этого мы находим у
нижнего конца голени опять-таки единственную сильно
развитую трубчатую кость, называемую то плюсной, то
цевкой. За этой цевкой следуют уже прямо пальцы ноги.
Итак мы имеем здесь совершенно иное строение но-
ги, нежели у млекопитающих и других наземных по-
звоночных. Не говорит ли это против всей нашей хва-
леной морфологии? Не построена ли нога птицы по
особенной модели? Нет, говорим мы, нисколько. Именно
этот пример блестяще подтверждает наши морфологи-
ческие соображения и выводы. Стоит только рассмо-
треть строение ноги не только в готовом взрослом со-
стоянии, но и на различных более ранних стадиях раз-
вития. Тогда оказывается, что и голень первоначально
залагается из двух одинаковых костей, из коих должны
были бы произойти большая и малая берцовые кости.
Но при дальнейшем развитии и росте большая раз-
вивается вполне, а малая остается в виде рудимента.
Затем нетрудно убедиться в том, что у зародыша за-
лагаются два ряда плюсневых косточек, но на очень
ранней стадии развития, в то время, когда эти зачатки
еще находятся в состоянии хрящей, верхние сливаются
с нижним концом большой берцовой кости, а нижние
с зачатками трех или четырех предплюсневых костей,
которые впоследствии сливаются все между собою для
образования цевки. Итак у зародыша основной план
устройства ноги проведен в полности, лишь впослед-
ствии, благодаря сращениям, развитие отступает от это-
го плана, ив результате получается очень своеобразное
строение ноги.
Итак мы находим в строении передних и задних
280
конечностей птиц большие уклонения от типа. Что ка-
сается передних конечностей, то нас удивляет малый
размер пясти и предпястья, неподвижность частей ки-
Рис. 55. Археоптерикс — первобытная птица, величиной с курицу, из
верхне - юрских известняков; несколько дополненный рисунок. Хорошо
видно состояние хвоста и передней конечности.
сти, сращение и отсутствие когтей. Как обстоит дело у
ископаемой юрской птицы археоптерикса? Оказывается,
что мы и тут находим блестящее подтверждение наших
морфологических соображений; у археоптерикса еще
281
было три хорошо подвижных пальца, каждый нес по
большому искривленному когтю, а три предпястные
косточки еще были разделены, точно так, как это еще
наблюдается у зародышей современных птиц. Итак со-
временное состояние передней конечности птиц несо-
мненно производное; это состояние не существует с
самого начала, а получилось в результате весьма про-
должительного постепенного изменения, по всей ве-
роятности, как приспособление к новой функции,—
исключительному употреблению этой передней конечно-
сти для полета. В верхне-юрскую эпоху птицы еще
вскарабкивались на деревья при помощи когтей, си-
девших на пальцах передних ног, хотя эти передние
ноги уже были устроены в форме крыльев.
Что касается устройства задних конечностей, то из-
учение ноги археоптерикса не вносит ничего нового в
наши представления; в ноге этой птицы из верхне-юр-
ской эпохи уже имеется совершенно типичная цевка
и типичная голень. Повидимому, превращение формы
ноги совершилось еще раньпГе; чтобы найти птиц с
раздельными предплюсневыми костями, нам надо было
бы изучить ископаемые виды птиц более древнего пери-
ода нежели верхняя юра. Но таких ископаемых птиц до
сих пор не нашлось. Нужно заметить, что сохранение
птиц в ископаемом состоянии вещь чрезвычайно труд-
ная. Для того, чтобы получились хорошо сохранив-
шиеся остатки ископаемого животного, необходимо, что-
бы труп животного немедленно по смерти его был
обволочен слоем тончайшего ила; когда затем над этим
слоем ила налегают другие пласты ила, превращаю-
щегося через миллионы лет в сланцы, то все детали
строения этого окутанного илом животного воспроиз-
водятся, кац бы отпечатываются в камне. Известно,
что в теле птиц находятся воздушные мешки и что
282
вследствие этого тело умершей птицы, даже если она
тотчас после смерти попадает в озеро или реку, еще
долгое время носится по поверхности воды, делается
добычею хищников, поедающих падаль, или подвер-
гается процессам гниения. Этим объясняется чрезвы-
чайная редкость нахождения ископаемых птиц, и нуж-
но удивляться тому, что счастливая случайность до-
ставила нам возможность познакомиться с птицами
верхне-юрской эпохи. Мы можем сказать, что состояние
позвоночника, хвоста и передней конечности этой юр-
ской птицы блестящим! образом подтверждает наше
предположение о развитии наших птиц из первичных
форм. Состояние же ноги юрской птицы не противоре-
чит нашему выводу; мы только видим, что в смысле
устройства ноги археоптерикс была уже в таком со-
стоянии, которое сохранилось до нашего времени. Тем бо-
лее поразителен для нас тот факт, что у зародышей на-
ших современных птиц эта своеобразная цевка разви-
вается еще из раздельных предплюсневых косточек и
что молено еще проследить, как на верхнем конце ее к
этим предплюсневым косточкам присоединяются хрящи,
из коих должны были бы возникнуть самостоятельные
косточки плюсны. Консервативная сила наследствен-
ности проявляется в этом случае особенно наглядно:
модель, которая уже в верхне-юрскую эпоху не нахо-
дилась больше в употреблении во взрослом состоянии,
еще и поныне пускается в ход в зародышевом состоя-
нии, чтобы затем замениться другою. Кто бы мог по-
думать, что путь к построению одной кости ведет через
такую сложную стадию! Не проще ли было бы сразу
заложить эту цевку из одного куска кости.
Мы не станем подробно описывать головного скелета
птиц. Укажем лишь на то, что голова птиц сравни-
тельно с величиною тела имеет малые размеры. Верх-
283
ний клюв птицы представляет продукт сращения це-
лого ряда костей: тут и носовые кости и межчелюстные
и верхнечелюстные и нёбные. Общий признак всех ны-
Рис. 56. Бескрылая зубатая птица (Hesperoruis) из верхне-меловых от-
ложений Канзаса (С. Америка). От крыльев остались только рудимен-
тарные плечевые кости. Грудина без киля.
нешних птиц, это—их беззубость. Ни у одной из ныне
живущих птиц не нашлось в клюве или челюсти ни
одного зуба. Должны ли мы допустить, что птицы
с самого начала беззубы, или мы и тут будем говорить
284
о производном состоянии. Исследование юрской птицы
археоптерикса и тут дало подтверждение догадкам мор-
фологии. У археоптерикса в верхней челюсти, т.-е. в
верхнем клюве, находится с каждой стороны по 13 зу-
бов, а в нижней челюсти по 3. Впоследствии найдены
были в меловых отложениях штата Канзас в Северной
Америке еще несколько видов ископаемых птиц, ко-
торые во многих отношениях стоят ближе к нашим
современным формам, нежели к юрскому археоптериксу:
так, у них последние хвостовые позвонки уже сраслись
в копчиковую кость, пясть и предпястные кости уже
имеют такую же форму, как у нынешних птиц. Но в
челюстях у них еще сидят совершенно явственные
зубы, у некоторых видов в особых ячейках, у других
в желобках.
В заключение приходится сказать еще несколько слов
о видах птиц, уклоняющихся в своем строении и спо-
собе передвижения от огромного большинства ныне
живущих птиц. Заметим для введения, что число ви-
дов ныне существующих птиц в настоящее время счи-
тается около 12.000. Если среди этих тысяч видов на-
ходятся около дюжины форм, у которых крыльев либо
вовсе нет, либо они представлены лишь незначитель-
ными рудиментами, то мы не станем предполагать,
что эти немногие виды (которые, впрочем, еще раз-
личаются между собою и по внешнему облику, и по
устройству многих органов, и по образу жизни), с са-
мого начала были такими, какими мы их находим ныне
и что они созданы по особому образцу и с особым пред-
назначением. Нет, на основании всего, что мы знаем
из анатомии позвоночных, мы должны предположить,
что эти немногие виды нелетающих птиц произошли
в течение последних геологических эпох от более «обык-
новенных», т.-е. крылатых и летающих птиц; что по
285
мере того, как они по неизвестным нам причинам за-
менили полет бегом, у них уменьшались крылья; у не-
которых уменьшение дошло до крайнего предела,
крылья совершенно выродились; у других сохранились
настолько явственные рудименты, что не может быть
сомнения в производном характере этих форм. Сюда
Рис. 57. Бескрылая Новозеланская моа, истребленная человеком (верти-
кальная черта показывает высоту человека среднего роста).
относятся двухпалые африканские страусы, трехпалые
американские страусы, казуары и эму Австралии и
Новой Голландии, наконец, киви или бескрылы Но-
вой Зеландии. У всех этих видов крылья находятся
в рудиментарном состоянии; что все они произошли
от крылатых птиц, в этом невозможно сомневаться.
286
Но на-ряду с этими находят еще с полдесятка видов
птиц, которые еще в недавнее, т.-е. в историческое
время вымерли, вернее сказать, истреблены человеком.
Среди этих птиц, из коих некоторые превосходят своей
величиной даже крупных африканских страусов, имеют-
ся совершенно бескрылые формы. Такова Моа Новой
Зеландии, последние экземпляры которого жили еще
не далее, как 130 лет назад. На острове Мадагаскаре
жила другая гигантская птица, эпиорнис, тоже истре-
бленная туземцами; яйца этой птицы превосходили по
весу куриное яйцо во сто раз, а страусовое вчетверо
или больше. Все эти формы должны были бы казать-
ся нам чистейшими «играми природы», если бы мы
не применяли к ним того воззрения, которое уже во
многих случаях внесло свет в темные явления,—воз-
зрения эволюции. При помощи теории эволюции нам
удается привести эти единичные явления в разумную
связь между собою, нам удается понять природу жи-
вотных, как продукт закономерных процессов, проис-
ходивших на нашей планете в нескончаемые века про-
шлого и продолжающихся и по нынешний день.
Несколько примеров из класса пресмыкающихся, или
рептилий, покажут нам, что и тут с одинаковой не-
избежностью наука приходит к выводу, что ныне су-
ществующие формы произошли путем изменения из
других, живших прежде на земле. Класс пресмыкаю-
щихся, или рептилий, имеет в современной фауне не
так много представителей, как классы млекопитающих
и птиц; он более беден видами. Особенно же немного-
численны представители этого класса в умеренных ши-
ротах, так что если неспециалист стал бы перечислять
известных ему из собственного Наблюдения европейских
рептилий, то тут едва ли набралось бы полдюжины
видов: ящерица, медянка, гадюка, уж, да пожалуй два
287
вида черепах (более плоская болотная черепаха и более
выпуклая сухопутная, или так называемая греческая
черепаха). О всех других, о гигантских черепахах,
об опасных крокодилах, о хамелеонах, огромных змеях,
обо всем этом мы, обитатели умеренного пояса, знаем
только по наслышке. Стоит вспомнить об этом факте,
чтобы усмотреть одну характерную особенность данного
класса, а именно, что представители его в настоящую
эпоху живут предпочтительно в теплых краях. Другой
факт, который сам собою представляется при попытке
припомнить известные нам примеры рептилий, это тот,
что отряды этого класса очень разрознены, т.-е. раз-
личаются между собою и по облику и по анатомиче-
скому строению. Кто знает воробья, тот сразу и в стра-
усе узнает птицу. Но из того, что змея—пресмыкаю-
щееся, еще не следует, что и черепаха относится к
тому же классу.
Мы не станем здесь описывать этих отдельных от-
рядов и указывать на их отличительные признаки.
Для нас важнее здесь отметить именно общность не
только отрядов рептилий между собою, но и несомнен-
ную принадлежность их к типу позвоночных; напомним
лишь о типичном устройстве черепа, позвоночника,
конечностей, глаз, сердца, кровообращения, дыхатель-
ных органов и т. д. и т. д. Что мы выигрываем от
этого указания? Очевидно, очень много. Ибо нам не
нужно вскрывать всякого крокодила, чтобы утвер-
ждать, что у него осевой скелет состоит из отдельных
позвонков, соединенных между собою определенным
образом, или что его легкие развиваются из выпячива-
ния стенки передней кишки и соединяются с зевом
при помощи дыхательного горла и гортани. Или, что-
бы узнать, что мозг его состоит из пяти отделов, из
коих первый дает обонятельный, а второй—зрительный
288
нервы и т. д. Ибо все это общие признаки позвоночных,
которые не приходится открывать у каждого отдель-
ного вида; а наличность именно этих общих всем при-
знаков и составляет ту совокупность качеств, которые
дают нам право причислять всех пресмыкающихся,
а не каждое отдельное из них к типу позвоночных.
Рис. 58. Черепитчатая черепаха (Chelone imbricate). Длина около 11/2 ерш.
Листообразные конечности по своему внутреннему устройству сходны
с нормальными конечностями сухопутных пресмыкающихся.
Между прочим, и ноги рептилий построены по тому
же самому плану, как и у всех наземных, дышащих
легкими, позвоночных; если разделить всех позвоноч-
ных на обладающих парными плавниками и обладаю-
щих парными пятипалыми ногами, то рептилии долж-
ны быть причислены именно к этим последним, т.-е. к
«четвероногим». Это значит не только, что у них четыре
ноги или, скажем, полагается быть четырем ногам, но
19 Теория эволюшт
289
и то, что передние ноги связаны с туловищем при
помощи лопатки и ключицы, а задние при помощи
тазовых или крестцовых костей. Далее, это значит, что
в передней ноге, наверху всегда одна большая кость,
плечевая, за нею следуют две: лучевая и локтевая,
за ними всегда пястные косточки, далее, предпястье и
пальцы. Это все так ясно, что нет необходимости про-
верять это у каждого вида в отдельности. Точно так
же в задних ногах за тазовыми костями всегда следует
бедро, за ним голень из большой и малой берцовой
костей, за ними плюсна, предплюсна и пальцы ноги.
Такой состав ног в такой именно последовательности
и представляет опять-таки один из примеров порази-
тельного единства, проявляющегося, несмотря на мно-
гообразие отдельных форм. Если, например, у морских
черепах на месте ног находятся веслообразные плавни-
ки, то это только внешнее уклонение от основного
плана; по своему внутреннему строению эти плавни-
ки—настоящие руки и ноги. Итак мы можем, не
исследуя каждого вида в отдельности, предсказать, что
если у какого-нибудь представителя класса рептилий
есть конечности, то они построены по известному нам
общему основному плану пятипалой конечности назем-
ных четвероногих.
Но можем ли мы утверждать, что у всех рептилий
есть конечности? Тут уже как бы начинаются затруд-
нения. Ибо кому же неизвестно, что у гадюки, ужа и
медянки ног не существует? Тут начинается область
догадок, вопросов, гипотез и теорий. Но, конечно, не
всякая догадка имеет научную ценность, а только та-
кая, которая дает нам возможность связать наши по-
знания в одно гармоническое целое. Присмотримся по-
ближе к медянке и постараемся решить вопрос о ее
положении в системе. Непосвященному она кажется
290
змеей- Но кто ближе знаком с приемами научной сис-
тематики животных, тот знает, что по одному лишь
внешнему сходству нельзя еще судить о принадлежно-
сти к тому или иному классу или отряду. Исследова-
ние же анатомии медянки с несомненностью доказывает,
что она не змея, а ящерица. По анатомическому строе-
нию она отличается от змей в некоторых пунктах, ко-
торые считаются существенными. Прежде всего у ме-
Рис. 59. Веретенница, или медянка. Безногая ящерица, а не змея, что
легко доказать исследованием анатомии: наличность плечевого пояса и
грудины, сросшиеся половинки нижней челюсти, подвижные веки на гла-
зах и т. д.
дянки, или веретенницы имеются подвижные веки, ме-
Жду тем, как у змей веки над глазами сраслись. Можно
сказать, что у змей глаза постоянно закрыты, но они
несмотря на это видят, ибо эти сросшиеся веки совер-
шенно прозрачны. Мертвая змея глядит на нас откры-
тыми глазами совсем как живая, между тем, как у
мертвой медянки веки закрывают глаза. Затем у ме-
дянок челюстный аппарат совершенно иначе устроен,
чем у змей: у змей все кости, ограничивающие ротовую
полость, чрезвычайно подвижны, а нижняя челюсть
19*
291
состоит из несросшихся половин; благодаря этому воз-
можно почти невероятное расширение ротовой полости
и заглатывание очень объемистых животных. У медянок
нижняя челюсть состоит из сросшихся половинок и рото-
вая щель имеет нормальные размеры, т.-е. соразмерна с
величиной животного. Далее, у медянки имеется гру-
дина, чего нет ни у одной змеи. А что касается до
самих конечностей, то у медянки, правда, нет сво-
бодных внешних конечностей, но у нее есть и кости
плечевого пояса, и тазовые кости. Всех этих костей
у змей нет. Прибавим еще, что у змей тела позвонков
имеют почти полушаровидные суставные поверхности,
что в связи с другими особенностями строения позво-
ночника придает змеям их необычайную подвижность,
их способность сворачиваться спиралью; такого специ-
ального устройства у ящериц и у медянки нет. Все
это дает нам полное основание считать медянку но
змеей, а именно ящерицей. Но если она ящерица, то
нам тем более бросается в глаза факт отсутствия ног.
Как объяснить себе этот факт? Мы должны предпо-
ложить, что ноги медянки выродились в течение про-
должительных веков геологического прошлого. Но этот
процесс еще не так стар, как вырождение ног у змей;
у медянок еще остались в виде рудиментов, или воспо-
минаний о прежнем состоянии скелета и кости плече-
вого пояса, и таз, и даже грудина.
Это предположение о постепенном исчезновении ног
у медянок подтверждается фактами из анатомии других
семейств ящериц. Так, распространенный в СССР ме-
жду Доном и Волгою и на южном берегу Крыма
желтопузик имеет на месте задних ног только малень-
кие бугорки, а передних ног и вовсе не имеет. Есть
и другие семейства ящериц, в которых даже в пределах
одного и того же рода существуют в настоящее время
292
и виды с более или менее полными, даже пятипалыми
конечностями и виды с уменьшенными конечностями
вплоть до совершенно безногих. Так как по остальным
признакам принадлежность этих видов и родов к одной
общей единице системы не подлежит сомнению, то мы
с точки зрения теории эволюции объясняем себе это
состояние конечностей, как продукт продолжительного
процесса развития, в данном случае вырождения; ина-
че объяснить себе эти факты невозможно. Все что мы
знаем об аналогичных явлениях в других классах, под-
тверждает наше предположение и вносит ясность в ряд
явлений, которые без этого остались бы темными.
Мы указывали на различие между змеями и ящери-
цами и объяснили себе отсутствие ног у медянки
вырождением, т.-е. развитием; этим мы хотим сказать,
что в геологическом прошлом, быть может не очень
далеком, существовали на земле прародительские фор-
мы, из коих постепенно путем потери конечностей раз-
вились современные медянки. Но как объяснить себе
отсутствие ног у змей? Так как тут целый отряд, обни-
мающий около 2.000 видов, состоит из безногих форм,
то было бы допустимо на первый взгляд считать это
состояние так сказать нормальным и не пускаться в
догадки о прежнем состоянии этого отряда. Как ни
допустимо такое мнение на первый взгляд, но с ним
нельзя согласиться. Не будем забывать, что змеи со-
ставляют часть более обширной группы системы, часть
класса рептилий, или пресмыкающихся, а этот класс
в свою очередь является частью еще более обширной
единицы, типа позвоночных. Можно ли представить
себе, что с самого начала существования этого типа
применялись две модели, одна с ногами и другая без
ног, последняя специально для одного отряда—змей.
Такое допущение кажется нкм очень невероятным, оно
203
противоречит всему, что мы знаем относительно пора-
зительного единства в строении типов животных. И
подобно тому, как мы объяснили себе состояние со-
временных медянок, так мы пытаемся объяснить себе
и современное состояние всех змей, как продукт выро-
ждения ног. Только тут этот процесс пошел дальше,
исчезновение ног коснулось всех видов отряда, а не
только отдельных видов и родов, как у ящериц. Такое
полное вырождение ног, сопровождавшееся также и
полным исчезновением плечевого пояса и таза, потре-
бовало вероятно больше времени; состояние скелета
змей, как целого отряда, более древнее, нежели со-
стояние скелета нескольких видов ящериц, потерявших
в сравнительно недавнее время свои ноги. Можем ли
мы привести в подтверждение этого нашего предпо-
ложения хотя бы один убедительный факт? К счастью,
мы и тут можем ответить положительно.
Существует несколько видов огромных по размерам
змей, из которых наиболее известны удавы или питоны,
достигающие девяти метров длины; у них-то имеются
совершенно явственные рудименты тазовых костей и
даже небольшие остатки собственно конечностей с ма-
ленькими когтями на конце. Этот факт, ввиду неболь-
шого количества видов, носящих такие рудименты, ма-
ло известен, но для того, кто размышляет о проблемах
эволюции, он в высшей степени знаменателен. Прежде
всего, ввиду небольшого числа видов, у которых эти
образования наблюдаются, всякий был бы склонен счи-
тать это явление несущественным уклонением. Но мы
знаем, что отсутствие ног у всех змей для нас не
просто факт, который регистрируют и о котором забы-
вают. Нет, это для нас проблема, которая так сказать
не дает нам покоя, пока мы ее не разрешим, т.-е. пока
мы не приведем этого факта в разумную связь со мно-
294
гими другими фактами из области анатомии данной
группы животных. И вот после всего, что мы ужо
слышали о разрешении трудных вопросов при помощи
теории эволюции, мы склонны попытаться и тут дать
такое объяснение. Мы допускаем, что весь отряд змей
в этом отношении является производным, что у праро-
дителей нынешних змей ноги имелись в нормальном
виде, но с течением времени утеряли свое значение и
понемногу выродились, правда, уже в очень отдален-
Рис. 60. Явственные рудименты задних ног у гигантских змей (удав).
ную эпоху. Ибо уже ископаемые остатки змей из мело-
вого периода (средне-меловой эпохи) имеют типичные
признаки этого отряда. Даже представители семейства
исполинских змей, к которому принадлежат известные
американские боа, найдены были уже в эоцене. И не-
смотря на то, что вырождение ног совершилось уже
в такую отдаленную эпоху у исполинских змей, из-
вестных под именем удавов, все еще имеются руди-
менты задних ног. Этот пример особенно поучителен
для правильного понимания эволюционной теории, ибо
он показывает, что при определении того, что следует
295
считать первобытным и что производным, одной ста-
тистики недостаточно. Статистически, т.-е. по количе-
ству представителей, безногие змеи настолько преобла-
дают, что всякий был бы склонен считать именно
безногое состояние типичным и первобытным, как бы
уже с самого начала характерным для этого отряда.
Но такой взгляд опровергается всем,- что мы знаем из
морфологии. Именно безногое состояние получилось в
результате продолжительного процесса изменения, а
присутствие ног должно считаться первоначальным
признаком. Ибо появление ног у нескольких видов
удава, да еще в таком неполном состоянии, было бы
совершенно неразрешимой загадкой; наоборот, сохра-
нение таких остатков у немногих видов, соответствует
по аналогии всему, что нам известно о рудиментах в
других отрядах и классах.
Как все змеи безноги, так все черепахи, все без
исключения виды этого отряда, беззубы. Правда, число
видов тут не так велико: в настоящее время суще-
ствует на земле не более 220 видов черепах. Но зна-
чительно больше количество видов этого своеобразного
отряда, известных в ископаемом состоянии, давно уже
вымерших. Костный панцырь, которым окружено их
тело, делает их очень пригодными для сохранения
в ископаемом состоянии и лучше, чем у какого-нибудь
другого отряда, дает возможность сравнивать живые
формы с вымершими. Как этим панцырем, так и мно-
гими другими признаками черепахи резко отличаются
от всех остальных пресмыкающихся и представляют
собою группу, резко отделенную от всех других по-
звоночных. Мы указали уже на одно обстоятельство:
все черепахи беззубы. На месте зубов у них находится
роговая обложка на верхней и нижней челюсти и этой-
то роговою обложкой они откусывают пищу, состоя-
296
щую по большей части из растений. Есть однако и
хищные черепахи; так, например, европейская болот-
ная черепаха причиняет довольно много вреда в рыб-
ных прудах, пожирая множество рыб. Если на поверх-
ности пруда плавают плавательные пузыри рыб, то это
служит признаком того, что в этом пруде охотятся
черепахи. Любопытно, что некоторые черепахи очень
кусливы, большие виды даже опасны, так как могут
одним взмахом челюстей откусить у человека палец.
В южных штатах Северной Америки, где эти черепахи
(так называемые губастые или мягкокожие черепахи),
достигающие веса в 100 килограмм, очень ценятся по
своему необычайно вкусному мясу, запрещено выносить
их на рынок не отрубив им предварительно головы.
У некоторых из этих черепах роговая пластина, оку-
тывающая челюсти, даже зазубрена, так что они опять
как бы приобрели зубы. Само собою разумеется, что
эти зубы морфологически нисколько не соответствуют
настоящим зубам. И тут мы видим, какая разница
между морфологическим характером органа и его функ-
цией. Для той цели, которой они служат, эти роговые
зубы, быть может, так же хороши, как и дентиновые.
Но ни по своему внутреннему микроскопическому
строению, ни по происхожению они не могут быть
«сравнены» с дентиновыми зубами. Последние берут
свое начало от соединительной ткани, т.-е. более глу-
бокого слоя, между тем как роговые обложки, как и
все роговые образования, представляют собою продукт
поверхностной (эпителиальной) ткани челюсти. Можно
сказать, что зубы черепах (вернее сказать, пилообразно
зазубренные роговые обложки) соответствуют скорее
китовому усу, нежели зубам других позвоночных.
Ввиду того, что все ныне живущие черепахи без-
зубы, можно было бы думать, что это состояние перво-
297
битное, что весь отряд построен по другому образцу,
нежели остальные позвоночные. ’ Однако нам очень
трудно было бы согласиться с таким мнением. Един-
ство строения всего типа позвоночных до того пора-
зительно и закономерно, что мы не можем допустить
такого отступления для одного отряда. Вот почему
наш интерес сосредоточивается на наблюдении ранних
зародышевых стадий черепах. Ведь и у беззубых китов
зародыши имеют зачатки зубов. К сожалению этим
путем мало достигнуто: лишь у очень немногих видов
удалось найти некоторые намеки на зачатки зубов в
зародышевой стадии. И опять-таки понятно, что наши
взоры с особенным интересом обращаются к вымершим
видам черепах. Ожидать очень явственных зубных за-
чатков у зародышей ныне живущих видов трудно уже
потому, что этот отряд стар; уже в триасовый период
черепахи резко отделены от всех других отрядов пре-
смыкающихся. Остается таким образом только надежда
на нахождение очень древних вымерших форм, у кото-
рых, быть может, найдется подтверждение нашего пред-
положения. До самого последнего времени эта надежда
оставалась надеждой. Лишь в 1918 году найдена была
в верхнем триасе одна форма, у которой оказались
совершенно явственные рудименты зубов, настоящих
зубов, а не роговых зазубренных обложек. Эта находка
произвела по справедливости большую сенсацию: это
опять-таки одно из многих подтверждений заранее вы-
сказанного взгляда; состояние черепах в этом отноше-
нии производное, они потеряли свои зубы!
298
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
О ГЕОГРАФИЧЕСКОМ РАСПРЕДЕЛЕНИИ ЖИВОТНЫХ.
Изучая виды животных и растений, населяющих
ныне нашу землю, мы обращаем внимание не только
на строение их органов, но и на их географическое
распространение. В этом распространении мы на-
блюдаем факты, которые нельзя понять иначе, как
допустив, что нынешние виды суть потомки других
вымерших видов и что расселение по земле со-
вершалось в продолжение геологических эпох и
периодов под перекрестным влиянием условий: геоло-
гических, климатических и органических. Под геоло-
гическими нужно понимать распределение суши и
морей, под климатическими—пригодность или непри-
годность данной области для жизни тех или иных
видов, под органическими условиями мы понимаем со-
стязание, конкуренцию различных видов и взаимную
зависимость, существующую между одними и другими
представителями фауны данной местности. Ознакомим-
ся прежде всего с некоторыми основными фактами.
Каждый вид имеет на суше свою область обитания
(обитателей моря мы здесь оставляем в стороне). Мож-
но взять карту земли и нанести на ней черту, показы-
вающую границу распространения данного вида, т.-е.
ряд крайних точек, где этот- вид еще попадается, еще
известен населению или наблюдался учеными, знато-
299
ками фауны данной местности. Где кончается область
обитания одного вида, там может начаться область обита-
ния другого, родственного, принадлежащего с первым
к одному общему роду. Так, отправляясь от Западной
Европы на Восток, мы встречаем другие виды кротов,
ёжей, оленей, но эти виды, обитающие в Западной и'
Восточной Сибири, родственны европейским видам, об-
разуют с ними по большей части один и тот же род.
Есть местности, где области обитания двух близких
видов пересекаются, захватывают краями одна за дру-
гую. Если бы мы нарисовали по отдельной карте для
каждого вида млекопитающих, то получилось бы не-
сколько тысяч карточек. Мы можем упростить задачу
и нарисовать по одной карте для каждого рода.
Иногда такие карточки помогают нам установить за-
висимость одного организма от другого; это—именно то,
что мы называем органическими условиями существо-
вания, имеющими иногда важное значение на-ряду с
климатическими: мы слышали, что везде, где не су-
ществует насекомых из рода шмелей, там не суще-
ствует растений из рода аконитов (борцов). Чтобы
установить этот факт, нам, очевидно, нужно прежде
всего составить карту географического распространения
рода шмель и рода аконит, независимо от границ
единичных видов. Так как родов значительно меньше,
чем видов, то составление и обозрение карточек гео-
графического распространения родов потребует значи-
тельно меньше труда, чем если бы мы имели дело с
карточками видов. Но далее сумма родов составляет
семейство естественной системы. В иных случаях даже
карточка географического распространения целого се-
мейства может быть интересна, например, карточка
области обитания семейства широконосых обезьян или
семейства человекообразных обезьян или семейства жи-
300
раффовых. Представим себе что мы нарисовали около
сотни таких карточек для всех семейств ныне живущих
млекопитающих. Представим себе, далее, что все эти
карточки нарисованы на прозрачной бумаге. Сравнивая
их между собою и даже положив их все одну на дру-
гую, мы могли бы заметить, что целый ряд семейств
попадается только в Африке, другой ряд семейств по-
падается только в Южной Америке, иные только в
Австралии. Точно так же мы заметили бы, что целый
ряд семейств отсутствует в Австралии, что других се-
мейств нет в Африке, иных в Южной Америке, неко-
торые чужды Европе, другие не заходят в Индию.
Благодаря такой правильности, благодаря установле-
нию такой групповой связи между семействами, нам
удается разделить всю сушу на несколько больших
областей, которые принято называть царствами фауны.
Эти царства фауны отнюдь не совпадают с нашими
нынешними материками. Если обратить внимание глав-
ным образом на распределение млекопитающих, то
легко удается разделить всю сушу на три больших
царства, которые цринято называть: арктогея, неогея
и нотогея (см. рис. 61). Сопоставим эти три области
с указанием тех материков или частей материков, ко-
торые к ним принадлежат:
Арктогея.
Вся Европа, Азия и
Африка, болып. часть
Северной Америки.
Н е о г е я.
Южная часть Се-
верной Америки и
вся Южная Америка.
Нотогея.
Австралия с Новой
Гвинеей, Новой Зе-
ландией и Океанией.
Если эти три области называются царствами фауны
и так резко разграничиваются, то этим хотят выразить,
что различия в составе фауны млекопитающих подчас
очень велики, *т.-е. что тут речь идет о присут-
ствии или отсутствии целых отрядов. Так, в но-
301
тогее отсутствуют отряды парнокопытных, непарноко-
пытных, хоботных, насекомоядных, обезьян, полу-
обезьян, неполнозубых нт. д., зато здесь исключи-
тельно родина яйцекладущих утконосов и огромного
большинства двуутробных сумчатых (некоторые виды
сумчатых попадаются в Южной Америке). В неогее
существует особый отряд неполнозубых, не имеющий
представителей ни в одном из двух остальных царств,
но зато отсутствуют представители нескольких от-
рядов, обитающих в арктогее: полуобезьян, хоботных.
Нетрудно заметить, что эти царства обнимают собою
огромные пространства суши. Поневоле возникает во-
прос, не нужно ли разделить эти огромные царства
на области меньшего калибра, которые отличаются
между собою не отрядами, а лишь семействами и под-
семействами. Действительно, легко убедиться, что не
на всем протяжении арктогеи имеется одинаковая фа-
уна млекопитающих: кому неизвестно, что на крайнем
севере Азии нет многих форм, населяющих степи и
леса центральной и южной Африки, но зато попадают-
ся особые роды и виды, не попадающиеся в умеренных
и жарких частях арктогеи? Поэтому-то царство аркто-
геи разделяется на несколько областей: голарктиче-
скую, индийскую, эфиопскую и мадагаскарскую. Если
в этих четырех областях млекопитающие подчас и
очень различны между собою, то все-таки часто тут
имеются представители одного и того же отряда, под-
отряда, даже семейства. Так, африканские жираффы и
сибирские северные олени принадлежат к одному и
тому же подотряду жвачных; эфиопские бегемоты и
европейско-азиатские свиньи принадлежат к одному и
тому же подотряду нежвачных; африканские антилопы
и северо - американские бизоны все же представители
одного и того же семейства полорогих; африканские
302
{фоты, хотя и очень отличаются от европейских, все
Ж0 принадлежат с ними к одному семейству. Таких
примеров можно было бы назвать очень много. На-
против, в нотогее, т.-е. в Австралии, нет ни полорогих,
ни нежвачных, ни кротов. Таким образом ясно, что
различие между двумя областями в пределах одного
и того же царства меньшего калибра, нежели различия
между фауной двух царств.
Рис. 61. Разделение суши на зоогеографические царства и области. Вер-
тикальными штрихами обозначена арктогея. Косыми — неогея, горизон-
тальными—нотогея. Области: 1—бореальная, 2—голарктическая умерен-
ная, 3 —индийская, 4 — эфиопская, 5 — мадагаскарская, 6 —переходная
область Северной Америки, 7 — южно-американская или неотропическая.
Но есть и еще один калибр, это—различие двух про-
винций в пределах одной и той же области. Возьмем
ту фаунистическую область, которая больше других
нам знакома и больше всего может нас интересовать:
голарктическую область. Она обнимает собою всю Евро-
пу, северную и среднюю Азию, бдльшую половину
Северной Америки и еще самую северную полосу Афри-
ки. Понятно, что не на всем протяжении этой огромной
303
области обитают одинаковые виды. Но если мы сравним
население крайнего севера, так называемой бореальной
провинции, с населением умеренной зоны, то увидим,
что тут близкие друг другу виды и роды сменяются
по мере того, как мы спускаемся с севера на юг. Так,
нашему медведю соответствует северный или белый
медведь, нашему оленю—северный олень, нашим лиси-
цам—полярная лиса, нашему барсуку—северная рос-
сомаха, нашему зайцу-русаку—северный заяц-беляк
и т. д. Таким образом мы имеем три степени различия:
малые различия провинций, бблыпие различия об-
ластей и еще бблыпие различия царств. Передви-
гаясь в Европе с севера на юг, мы проходим три про-
винции: средне-европейская или лесная окаймлена с
севера бореальной, с юга средиземной. Как к северу
наши благородные олени заменяются северными оле-
нями, так к югу, в средиземноморской провинции,
они заменяются ланью, родина которой в южной Евро-
пе, Малой Азии и северной Африке: это три родствен-
ных рода, населяющих три провинции одной и той же
области, голарктической. Пересекши пустыню Сахару,
мы к югу от нее до самого мыса Доброй Надежды но
встречаем ни одного представителя семейства оленей;
тут мы уже вступаем в новую область (эфиопскую об-
ласть), к характерным признакам которой относится и
полное отсутствие оленей (как и медведей).
Кто, направляясь из северной и средней Азии к югу,
пересечет цепь Гималайских гор, тот найдет совер-
шенно новую фауну: обезьяны, слоны, носороги, лету-
чие собаки или калонги, полуобезьяны. Но, на-ряду с
этими чрезвычайно обособленными отрядами, в индий-
ской области находятся и представители тех отрядов
и даже семейств, представители которых составляют
важнейшую часть животного населения северной и
304
средней Азии: оленей, полорогих, свиней, грызунов,
насекомоядных. Итак, разница велика, ибо голаркти-
ческая и индийская фауна представляют две области.
Но гораздо больше разница фауны между южной Азией
и Австралией; там мы встречаем сумчатых и яйцекла-
дущих млекопитающих, которые по своему строению
относятся к особым подклассам, и не встречаем почти
ни одного представителя десяти главнейших отрядов
подкласса плацентарных (последовых) млекопитающих.
Вот почему Австралия уже не только особая область,
но возводится в степень особого царства фауны.
Все, что до сих пор было сказано о разделении зе-
мли на царства фауны, области и провинции, еще не
имеет отношения к проблеме эволюции; но это необ-
ходимо было предпослать для лучшего понимания
дальнейшего. Дело в том, что как ни важно устано-
вление фактов, но им ограничиться нельзя. Мы устана-
вливаем факты распределения животных, чтобы затем
поставить вопрос о причинах такого именно, а не иного
распределения форм. Принято думать, что если какой-
нибудь вид животных не попадается в данной местно-
сти, то виною этому климат. Никто не станет отрицать,
что климат играет важную роль в жизни животного.
Но это—далеко не единственная причина отсутствия
животных в тех или иных областях.
В некоторых случаях роль климата очень ясна.
Кроты, как известно, роют свои жилища, норы и под-
земные ходы на глубине около полуметра под поверх-
ностью земли. Там, где почва промерзает зимою до
большей глубины (на севере), эта роющая деятельность
крота становится невозможной; этого достаточно для
объяснения отсутствия кротов на севере Европы, выше
61 градуса северной широты. Но отсутствие кротов в
Южной Америке нельзя объяснить непригодностью по-
20
Теория эволюции.
305
чвы; тут должны быть другие причины. Точно так же
никому не придет в голову утверждать, что во всей
Африке к югу от Сахары условия жизни не пригодны
для медведей и оленей, или что в Австралии клима-
тические условия воспрепятствовали расселению зай-
цев, кротов, овец, свиней, кошек и т. д. и т. д. Оче-
видно, что мы должны искать на-ряду с климатиче-
скими еще и другие причины такого своеобразного
распределения животных, которое мы находим в на-
стоящее время. И главное, что эти причины действуют
не только в настоящее время, а действовали уже в от-
даленном прошлом. Важно в данном случае то, что
мы научаемся переносить вопрос из настоящего времени
в более или менее отдаленное прошлое. Ибо, переходя
к прошлому, мы не можем обойти вопроса о постепен-
ном возникновении нынешнего порядка вещей, другими
словами—о развитии животного мира.
Наиболее наглядно выступает связь с эволюционным
учением, если рассмотреть области с своеобразной фа-
уной, каковы, например, Южная Америка или Австра-
лия. В Южной Америке существуют очень своеобраз-
ные животные, принадлежащие к отряду неполнозу-
бых. Это— так называемые ленивцы, или тихоходы,
муравьееды и броненосцы. Мы назвали сразу все три
семейства этого отряда. Рассмотрим кратко их отдель-
ных представителей. Броненосцы—в настоящее время
единственные млекопитающие, у которых на теле су-
ществует покров из костяных пластинок. Поперечные
ряды таких пластинок образуют часто так называемые
пояски, что дает возможность этим животным сверты-
ваться в шар. Эти броненосцы обладают иногда до-
вольно многочисленными зубами, с каждой стороны до
26, но все эти зубы однородны и лишены покрова из
эмали. Ни резцов, ни клыков не бывает, зубы цилин-
306
дричсские без корней. Животные эти всеядны и до-
вольно широко распространены по всей Южной Аме-
рике и в Центральной до Мексики. Они сильно пре-
следуются человеком ради вкусного мяса, но сильно
размножаются и хорошо защищены своей способностью
очень быстро зарываться в землю. Кто хоть один раз
видал такое животное и изучил его сколько-нибудь
подробно, должен сознаться, что таких зверушек нет
нигде на свете, кроме как именно в неогейском
царстве фауны. Каково же должно быть удивление
исследователя, когда ему становится известным, что
в той же самой области, которая ныне составляет един-
Рис. 62. Броненосец из Южной Америки. Броня состоит из поясков,
животные сворачиваются в тар.
ственное местообитание этих своеобразных животных,
находятся в довольно большом количестве и ископае-
мые остатки броненосцев из дилювиальной эпохи чет-
вертичного периода и из плиоценовой эпохи третичного
периода. Нигде, ни на одном из остальных материков
до сих пор не было найдено в ископаемом состоянии
ни одного экземпляра броненосцев, а это много зна-
чит, если знаешь, какие массы ископаемых остатков
дала уже Европа, Индия и северная Африка. В са-
мой южной провинции Южной Америки, в Патагонии,
найдено было много ископаемых остатков, которые,
поскольку они сравнительно юны, принадлежат к ро-
дам, еще и ныне существующим. Но на-ряду с этими
20*
307
даже в дилювиальных отложениях находятся больше
дюжины особых родов, совершенно вымерших, т.-е. не
имеющих более представителей среди живой фауны.
Все они еще настолько сходны с ныне живущими бро-
неносцами, что их легко причислить к тому же самому
семейству. По размерам они приблизительно таковы
же, как и ныне живущие виды, только один род вы-
дается своими гигантскими размерами. Но на-ряду с
этими представителями семейства броненосцев во всей
Южной Америке, а также в южных штатах Северной
найдено было большое количество ископаемых живот-
ных большею частью гигантских размеров, которым
отводится в системе особое семейство, хотя их сход-
ство с собственно броненосцами не подлежит сомнению.
Это—так называемые глиптодонты, или гиганты-броне-
носцы.- У них броня не состоит из поясков и свертыва-
ние было невозможно; их позвонки сраслись между
собою, и остистые отростки образовали огромный гре-
бень, очевидно, для ношения тяжелой брони. У них у
всех наблюдается особенно характерный отросток ску-
ловой кости; зубов у них было по восьми с каждой
стороны: наверху и внизу. Они анатомически во мно-
гих отношениях более производные формы, нежели ны-
нешние броненосцы. Они существовали от ранней эпохи
третичного периода и до конца дилювиальной эпохи.
Два других семейства ныне существующих американ-
ских неполнозубых—ленивцы и муравьееды—анатоми-
чески стоят друг к другу ближе, нежели к броненос-
цам. Область их распространения уже, она простирается
от 10 градуса северной до 25 градуса южной широты,
т.-е. обнимает часть средней Америки и область тро-
пических лесов Южной Америки. У муравьеедов зубы
совершенно отсутствуют, их череп очень удлинен; лип-
ким червеобразным языком они захватывают в рот зараз
30S
большое количество муравьев и термитов и проглаты-
вают их, смочив чрезвычайно обильной слюной, выде-
ляемой очень сильно развитыми слюнными железами.
Огромные когти служат им для разрывания муравьиных
куч и даже твердых построек термитов.
Ленивцы, или тихоходы имеют зубы, но употребляют
их исключительно для пожирания плодов и листьев
тех деревьев, на ветвях которых в подвешенном со-
стоянии проводят всю свою жизнь. При помощи огром-
Рис. 63. Гигантский бропеносец, скелеты которого находятся в юных
(дилювиальных) отложениях Южной Америки. Сворачивание у этих жи-
вотных было невозможно, так как броня состоит не из поясков. Очень
характерен отросток скуловой кости.
ных серповидных когтей они держатся на ветвях, вися
спиной вниз, а животом к ветви. Эти ленивцы почти
единственные млекопитающие, у которых количество
шейных позвонков уклоняется от типичного числа се-
ми. У одного вида шейных позвонков шесть, у другого
целых девять. К немногим ныне существующим видам
ленивцев и муравьеедов нужно прибавить еще несколь-
ко вымерших видов, остатки которых нашлись в дилю-
виальных отложениях Южной Америки. Но гораздо
многочисленнее близко родственное им семейство испо-
309
линских ленивцев, из коих особенно известны мегате-
рии, эти огромные и неуклюжие твари в четыре с по-
ловиной метра длины и два с половиной метра вы-
шины. При этой величине конечно невозможно пред-
положить, чтобы эти животные могли вести такой же
созерцательный образ жизни, как их живые родичи,
висеть на ветвях деревьев, зацепившись когтями. Они
двигались при помощи всех четырех конечностей, но,
повидимому, часто становились на задние ноги, опи-
раясь на огромный и необыкновенно крепкий хвост,
и пригибали ветви деревьев к себе.
Чтобы понять значение этих географических фактов
для теории эволюции, нужно вспомнить, что для че-
ловека непричастного к науке и не зараженного ни-
какими «идеями», современные животные и вымершие
животные представляют так сказать два разных мира.
Вспомним, как еще недавно, т.-е. двести лет тому назад,
даже ученые люди считали ископаемые остатки «игра-
ми природы». Вспомним, что великий реформатор сис-
темы животного мира, Линней, еще двести лет тому на-
зад в своей «Системе природы» причислял ископаемые
остатки к миру минералов! Посмотрим глазами непри-
частного человека на эти факты, и нас поразит откры-
тие, что ископаемые остатки ленивцев и броненосцев
находятся лишь в той стране, в которой и поныне
исключительно обитают представители этого подотряда,
даже тех же семейств на-ряду с близкими семействами.
Не указывает ли это на то, что нынешние ленивцы и
броненосцы не только в переносном, но и в буквальном
смысле имеют право считаться родичами тех, которые
в третичный период и в дилювиальную эпоху населяли
эту самую область?
Мы знаем, что отложения земной коры сохранили
в себе множество остатков животных, живших в сле-
«10
Рис. 64. Ленивец в своем привычном положении на ветви, придержи-
вается при помощи огромных когтей. Обитает в тропических лесах
Южной Америки.
девавшие одна за другой эпохи; мы знаем также, что
по характеру животных остатков, сохранившихся в том
или ином пласте мы можем с большой определенностью
311
заключить, находилось ли в данной местности море
или это была суша: ведь наземные животные легко от-
личаются от морских остатков. Так например, если
мы находим в известняках явные следы существования
морских ежей, морских звезд, устриц, губок, кораллов,
аммонитов и т. п., то мы с уверенностью можем утвер-
ждать, что эта часть земли во время отложения этого
известняка была покрыта морем. Представим себе, что
мы применяем этот прием к тем отложениям, которые
составляют ныне почву средней Америки, т.-е. Панам-
Рис. 65. Мегатерий — неполнозубое животное из южно-американского
дилювия. Достигал в длину-41;2 метров, в высоту 21/2. Замечателен нис-
ходящий отросток скуловой дуги. По строению черепа, скелета и зубов
ближе всего стоят к современным ленивцам, но в некоторых отношениях
приближаются и к броненосцам. Им отводится особое семейство в отряде
неполнозубых.
ского перешейка и близких к нему частей. Мы с
легкостью можем убедиться, что большая часть сред-
ней Америки в продолжение очень долгих эпох и даже
периодов была морем, так что Южная Америка была
отделена от Северной, она была огромным островом.
На этом-то острове в течение нескончаемых веков Ме-
лового периода и первых эпох третичного, эоцена и
миоцена, развивалась в высшей степени своеобразная
фауна: целый ряд семейств, обнимавших сотни видов,’
возникали, расцветали и вымирали здесь одно за дру-
312
гим, замкнутые в пределах этого особого мира, отре-
занного от всей остальной суши нашей планеты. Но
вот под конец третичного периода средняя Америка
вынырнула из-под моря и сделалась сушей. Очевидно,
тотчас же начался обмен фаун1: с севера потянулись на
юг лошади, мастодонты, хищные; наоборот, с юга ста-
ли переселяться на север представители своеобразной
южно-американской фауны; в плиоцене и дилювии Се-
верной Америки, особенно южных штатов, находятся
остатки гигантских ленивцев, броненосцев и т. п. И по
нынешний день ленивцы и муравьееды доходят в сред-
ней Америке до десятого градуса северной широты,
в то время как малые броненосцы попадаются даже в
южных штатах Северной Америки. Но в то время как
пришельцы с юга не принесли коренной фауне Се-
верной Америки никакого вреда, в Южной Америке,
но всей вероятности, вторжение хищников произвело
большие опустошения в коренной фауне, так что мы
видим перед собою странный факт, что огромное боль-
шинство видов неполнозубых вымерло, а ныне остались
лишь жалкие остатки этой интересной фауны; далее,
по неизвестным нам причинам в дилювии вымерли как
в Северной, таю и в Южной Америке и лошади, и масто-
донты, и слоны.
Чтобы наиболее наглядно показать, каким образом
эти факты из географии живых и вымерших животных
приводят нас неизбежно к теории эволюции, приведем
пример. Известно, что есть насекомые, которые во
взрослом состоянии живут только один день. Это так
называемые поденки. Если бы мы представили себе
такую поденку снабженною умом, равным человече-
скому, и способностью наблюдать окружающую ее жи-
вую природу, то очень легко может случиться, что
поденка увидит следующее: среди видов людей, пасе-
313
ляющих ншю пашу землю, легко различить так назы-
ваемых круглоголовых и так называемых длинноголо-
вых (или, как это принято называть в науке, брахицефа-
лы и долихоцефалы). Так, например, негры известны
своим ясно выраженным долихоцефальным черепом, кал-
мыки своим брахицефальным. Не забудем, что с точки
зрения такой поденки человек есть существо вечное и
неизменное. Если бы такая поденка предприняла рас-
копки, то она нашла бы, что в почве тех стран, которые
ныне обитаются долихоцсфалайи, находятся черепа до-
лихоцефальных людей, каких может быть нет нигде
больше; а в почве тех местностей, где теперь живут
очень ясно выраженные брахицефалы, находятся черепа
также явно брахицефальные. Если бы поденка пожелала
связать все эти наблюдения с кое-какими другими, ко-
торые ей удалось сделать над этими на вид неизмен-
ными существами—людьми, то она пришла бы к за-
ключению, что они все-таки не вечны,' что очевидно
одни отступают с арены, давая место другим, но что
отступающие и вновь появляющиеся связаны между
собою узами кровного родства.
Точно в таком же положении находимся и мы по
отношению к видам животных. Если поденка живет
один день, а человек двадцать девять тысяч дней
(если взять возраст в восемьдесят лет), то разница в
продолжительности огромна. Но помножим наши во-
семьдесят лет на двадцать девять тысяч и получим
число в два миллиона триста двадцать тысяч лет, —
число, которое уже пригодно для измерения продол-
жительности не слишком длинной эпохи, дилювия,
плиоцена, а может быть и миоцена (каждого в от-
дельности или всех вместе). В течение такой эпо-
хи могло произойти изменение некоторых видов и
замена одних видов другими, более или менее род-
314
ственными. И если мы, делая раскопки или собирая
ископаемый материал, находим, что вымершие и живые
формы одного материка поразительно сходны между
собою, между тем как ни на одном из остальных мате-
риков не найдено ни живых ни вымерших представи-
телей такого семейства, подотряда или даже отряда,
то мы с неизбежностью делаем вывод, что вымершие и
живые представители этого своеобразного семейства или
подотряда находятся между собою в истинном кровном
родстве, что ныне существующие броненосцы Южной
Америки суть измененные потомки вымерших форм.
При этом нужно еще заметить следующее: мы не
утверждаем, что маленькие броненосцы современной
фауны являются прямыми потомками тех гигантов,
скелеты которых находятся в дилювиальных и плио-
ценовых отложениях этой страны; напротив, мы знаем,
что многие из вымерших гигантов-броненосцев во мно-
гих отношениях были слишком производные формы,
они больше удалились в своем развитии от первона-
чальных форм организации, нежели ныне живущие
маленькие виды. Итак гиганты - броненосцы не были
прямыми предками ныне живущих, но оба они
имели общих предков в лице более древних третичных
форм. Огромные формы плиоцена и дилювия предста-
вляют собою как бы глухой переулок, в который
попала эволюция этого отряда, и эти гигантские формы
вымерли, не оставив прямых потомков. Из тех же не-
больших форм, которые сохранились менее изменен-
ными, произошли современные броненосцы. Только в
такой форме следует понимать сообщение, что нынеш-
ние обитатели Южной Америки находятся в кровном
родстве с гигантами-броненосцами. С одной стороны, эти
гиганты являются как бы предшественниками наших
современных маленьких видов, но, с другой стороны,
315
именно их величина и некоторые чрезвычайно специа-
лизированные черты их строения запрещают нам усма-
тривать в них прямых предков ныне живущих форм.
Как неполнозубые в Америке, так и сумчатые в
Австралии представляют, с одной стороны, очень ха-
рактерную черту современной фауны резко очерченной
зоогеографической области (даже особого царства) и,
с другой стороны, также приводят с необходимостью
к заключению об эволюции животных форм. С сумчаты-
Рис. 66. Двуутробка (опоссум)—типичная
представительница американской ветви
сумчатых (полипротодонтовых).
ми, примером которых
служит всем известный
кенгуру, дело обстоит
следующим образом.
Эта группа животных
до того своеобразна, что
считают не только осо-
бым отрядом, а даже
особым подклассом, как
мы говорили выше.
Мы знаем уже глав-
ную особенность этих
животных; она состо-
ит в том, что пита-
ние плода в матке не
такое совершенное, как у плацентарных млекопи-
тающих; развивающиеся в матке зародыши не при-
растают к стенке матки при помощи плаценты или
детского места и появляются на свет так сказать не-
доношенными, с весьма несовершенными органами. В
этом состоянии .они попадают в сумку, или кожный
мешок на брюхе матери, в который выходят соски млеч-
ных желез и там донашиваются еще довольно долго.
Таких сумчатых животных в настоящее время насчи-
тывается около 150 видов. Огромное большинство их
обитает в Австралии со включением Новой Гвинеи и
Тасмании. Но есть несколько видов в Южной и даже
Северной Америке. Следует заметить, что по количе-
ству передних зубов этих сумчатых делят обыкновенно
на две группы: полипротодонтные сумчатые, у которых
число верхних резцов достигает восьми и даже десяти
(чего не наблюдается у других млекопитающих, где,
как известно, самое большее число верхних резцов—
шесть), и дипротодонтные сумчатые, у которых в меж-
челюстной кости сидит с каждой стороны только по
два зуба. Из полипротодонтных два семейства имеют
своих представителей только в Америке; наиболее из-
вестный из них вид—виргинская двуутробка, или опо-
ссум, распространенный по всей Северной Америке;
все остальные виды живут в Южной Америке, в Бра-
зилии, Гвиане, Суринаме. Любопытно отметить, что
представители именно этого семейства в изрядном ко-
личестве попадаются и в ископаемом состоянии в ранне-
третичных отложениях Старого света. Даже самый род
двуутробка уже сто лет тому назад найден был в эоцено-
вых гипсах окрестностей Парижа. Некоторые формы мо-
гут быть прослежены даже до мелового периода; с мень-
шей уверенностью может быть установлен характер
остатков из юрского и триасовового периода, о которых,
ввиду их неполноты, можно лишь догадываться, что они
принадлежали также сумчатым. Во всяком случае одно
несомненно: сумчатые, подобные опоссуму, обитали в
Европе во время эоцена, а после, в миоцене, вымерли
здесь, между тем как в Америке они сохранились по
настоящее время. Что же касается дипротодонтных
сумчатых, обнимающих ныне наибольшее количество
живых форм, то они все изолированы в Австралии. К
этому-то отряду принадлежат и большие травоядные
кенгуру и корнееды, или грызунообразные вомбаты, и
317
снабженные летательною перепонкой летуны, и другие
формы, по образу жизни похожие на представителей
различных отрядов плацентарных, с которыми однако
они не состоят в родстве. Для нас важно установить
факт, что ископаемые остатки сумчатых, находимые в
Америке, принадлежат именно к тем самым семействам,
которые и ныне имеют представителей в этой стране и
наоборот, ископаемые дипротодонтные сумчатые австра-
лийского дилювия и плиоцена, из коих некоторые до-
стигают гигантских размеров слона, относятся к тем
самым семействам, а иногда и родам, которые и ныне
имеют в Австралии своих живых представителей. И этот
факт не может быть понят иначе, как допустив, что
ныне живущие сумчатые Южной Америки находятся в
кровном родстве с вымершими сумчатыми этого мате-
рика и что австралийские сумчатые произошли путем
изменений из вымерших в Австралии же третичных
форм. Поскольку среди вымерших находятся более про-
изводные в сравнении с живыми формы, мы, конечно,
не будем говорить о непосредственном прямом родослов-
ном отношении, а лишь о происхождении и тех и дру-
гих от общих еще более древних прародителей.
Все, что мы узнаем о географическом распростране-
нии животных, заставляет нас думать, что каждый вид
в свое время возник в одной какой-нибудь местности
путем постепенного изменения другого вида, который
либо вымер, либо продолжал еще некоторое время су-
ществовать рядом с измененным видом, что всякий
вид понемногу расширял пределы области обитания,
таким образом как бы проявляя тенденцию населить
всю землю, но что этому стремлению ко всемирному
распространению мешали уже самые основные факты
распределения суши и морей, отторженность одного
материка от других. Вот почему какая-нибудь группа
318
животных не могла попасть на материк, климат кото-
рого превосходно годился бы для ее жизни, если только
этот материк был отделен от первоначальной родины
данного вида достаточно глубоким и широким проли-
вом. Мы знаем, что в очень отдаленном прошлом на
земле из млекопитающих
существовали только сумча-
тые, имевшие в ту пору
широкое распространение.	s W
При существовавшем тогда ( *
распределении океанов и
материков этим сумчатым
удаЛОСЬ ЗасеЛИТЬ почти всю рис. 67. Новорожденный кенгуру
землю. Но настало время, присосавшийся к сосуду (в сумке
к	матери); естеств. велич.
когда сумчатым пришлось
отступить перед другими формами,, плацентарными.
К тому времени, когда новые господа положения,
плацентарные млекопитающие, начали распространяться
по земле, Австралия
успела отделиться
широким морем от
соседних метериков
и таким образом пла-
1 (ентарны е	млеко-
питающие не могли
попасть туда: един-
Рис. 68. Вомбат — австралийское сумчатое,
заменяющее в фауне Австралии наших сгвеннымп ВЛадвЛЬ-
грызунои.	цамп Австралии
остались сумчатые.
Между тем шло время, и плацентарные млекопитающие
размножились и выделили из себя разнообразные груп-
пы: и насекомоядных, и мелких травоядных грызунов, и
хищников, и роющих кротов, и летучих мышей, и круп-
ных травоядных-копытных. Некоторым из них удалось
319
впоследствии достигнуть и Австралии: мелкие пред-
ставители грызунов имеют возможность переплывать
через морские проливы на плавающих стволах де-
ревьев, оторванных бурей или могучим потоком от
какого-нибудь материка или острова. Таким образом
мыши заселили и Австралию. С другой стороны, ле-
тучие мыши обладают превосходными средствами для
преодоления больших расстояний, и не случайно мы
находим именно летучих мышей в числе немногих пла-
центарных млекопитающих Австралии. Только относи-
тельно собаки, известной под именем динго, все еще
не решен вопрос, попала ли она самостоятельно в
Австралию или завезена туда человеком.
Наиболее любопытно однако, что сумчатые, оставшись
единственными господами Австралии, проделали там
в течение последних двух-трех эпох развитие, привед-
шее их как бы к подражанию внешнему облику плацен-
тарных млекопитающих. Среди них также диференци-
ровались и травоядные, и хищники, и насекомоядные,
и грызунообразные, и даже летуны и роющие крото-
образные представители. Но при всем этом они остались
сумчатыми, которых знаток не только по сумке, но и
по многим признакам их анатомического строения сразу
может отличить от плацентарных оригиналов, которым
они как бы стараются подражать во внешнем облике
(никогда их не видавши, конечно). Это параллельное
развитие двух фаун представляет собою одно из наиболее
достопримечательных явлений, которое лишь при свете
эволюционной теории до некоторой степени выясняется.
Вполне очевидно, что не желание подражать плацен-
тарным оригиналам было причиной развития этих су-
мчатых копий, а просто условия существования вы-
звали возможность образования таких разнообразных
групп, занявших попемпогу все места в экопомии при-
320
роды. Где существуют травоядные, ta.it могут прокор-
миться на их счет и хищники. Где существуют в земле
дождевые черви и насекомые, там
может существовать и млекопитаю-
щее, добывающее себе пищу на-
подобие крота. Этот крот в некото-
рых деталях устройства когтей так
похож на южно-африканского зла-
токрота, что когда он впервые был
открыт в 1889 1’0ду, думали одно
время о возможности действитель-
ного родства; но ближайшее озна-
комление с анатомией показало,
что мы имеем дело с настоящим
несомненным сумчатым. Даже уме-
ньшение количества пальцев на
ногах, как мы его наблюдаем у
кенгуру и других, происходит не
в том же самом порядке, как у од-
нопалых или двухпалых плацентар-
ных, а по особому рецепту: снача-
ла уменьшается первый палец, за
ним следует второй, а там и третий!
Ничего подобного нет у плацентра-
ных травоядных: тут.’ исчезает сперва
первый, за ним пятый, далее следует
второй, а затем уже и четвертый,
третий же всегда остается нормаль-
но развитым. И устройство сложно-
го желудка, коим кенгуру как бы
подражают жвачным, в сущности
Рис. 69. Задняя нога
кенгуру. II, III—недо-
развитые пальцы; IV,
V— развитые пальцы.
Па этом примере вид-
но, что исчезновение
боковых пальцев у сум-
чатых происходило в
ином порядке, нежели
у плацентарных млеко-
питающих. У кенгуру
подверглись недоразви-
тию пальцы первый, вто-
рой и третий, у копыт-
ных же в таком поряд-
ке: I, V, II, IV, третий
всегда остается у них-
нормальным пли увели-
ченным.
все-таки иное,—и так во всем: и то,
да не то. Это типичный случай так называемой аналогии,
или конвергенции (схождения). С точки зрения теории
21
Теория эволюции.
321
эволюции это явление становится понятным. Когда две
группы животных, с самого начала различные в неко-
торых важных морфологических признаках, попав в
одинаковые условия жизни, приспособляются к ним,
то может получиться большое сходство в облике и bq
внешних формах органов, как орудий одинакового дей-
ствия, но этим не уничтожается существующее с самого
начала коренное различие в морфологии двух групп.
Так-то вомбат со своими торчащими резцами похож на
грызуна, но он не грызун, а сумчатый волк, формой
тела и внешним видом зубов похож на волка, но он не
волк и т. д. и т. д.
В числе явлений, говорящих в пользу теории раз-
вития, приводят еще так называемые представительные
(или викариирующие) виды. Приведем один пример:
каменный козел, этот почти истребленный обитатель
альпийских гор, отличающийся особенно длинными ро-
гами, спереди приплюснутыми и снабженными крепки-
ми поперечными узлами. Такие животные попадаются
не только в альпийских горах, но и в Пиренеях, в
Сиерре-Неваде, на Кавказе и даже в Алтае. Любопытно,
что в каждой из перечисленных горных систем эти
животные представляют ряд уклонений, хотя и незна-
чительных, но постоянных, так что знаток-специалист
может по рогам узнать, откуда происходит та или иная
форма. Можно спорить о том, считать ли все эти формы
особыми видами или только разновидностями. Гораздо
интереснее вопрос, как объяснить себе это явление.
Если предположить, что в недалеком прошлом, говоря
геологически, по всей Европе и передней Азии была
распространена одна форма и что с течением времени
под влиянием неблагоприятных условий эта форма вы-
мерла на всем почти протяжении прежней области
распространения, сохранившись лишь в горных стра-
322
нах, то легко будет представить себе, что эти незна-
чительные различия возникли лишь в самое новое вре-
мя в разрозненных местообитаниях. Таким образом мы
имели бы перед собою свежий процесс образования раз-
новидностей или видов.
К интересным проблемам географии животных, бро-
сающим свет на эволюцию, принадлежат еще явления
островной фауны и флоры. Заметим прежде всего, что
по геологической природе острова можно разделить на
континентальные и океанические. Континентальные—
это такие, которые по своему геологическому строению
представляют как бы продолжение того материка,
вблизи которого они находятся. В таких случаях
удается легко установить, что эти острова лишь в сра-
внительно недавнее время отделились от материка. В
таком положении находятся острова Великобритании
по отношению к Европе. На таких островах виды жи-
вотных и растений обыкновенно совершенно те же, что
и на материке. Но есть острова, отторжение которых
от материка произошло в более отдаленную эпоху, и
которые отделены от ближайшего материка широким
и глубоким проливом, напр., остров Мадагаскар на
востоке Африки. В таких случаях, животное население
острова далеко не одинаково с населением ближайшего
материка. Так, на Мадагаскаре находят ряд видон
полуобезьян, не тождественных с полуобезьянами аф-
риканского материка, много особенных хамелеонов, не-
которых своеобразных хищников и т. д. Это указывает
на то, что заселение данного острова совершалось при
условиях существенно отличных от современных: такой
остров мог раньше сообщаться с другим материком и
от него получить свое население. Все такие явления
указывают на очень продолжительную и полную пре-
вратностей судьбы историю животного населения земли
21*
323
и постоянно заставляют нас обращать взоры в глубь
прошедших эпох, чтобы найти там объяснение многих
непонятных самих по себе явлений. Если остров отде-
лился от материка прежде, чем по этому материку
расселялся какой-нибудь вид, то на этом острове дан-
ный вид будет отсутствовать. Так уже давно известно
было, что на острове Ирландии нет кротов; на осно-
вании геологических соображений геологи уже давно
должны были установить, что Ирландия отделилась от
Великобритании раньше, нежели эта последняя от Ев-
ропы. Очевидно, что в те более отдаленные времена,
когда кроты разселялись по Европе, они не могли уже
попасть в Ирландию, так как она в то время уже была
отделена от Европы морем.
Таким образом близость двух стран и сходство их
климатических условий не всегда дают право думать,
что их фауны очень сходны между собою. Нужно всегда
еще раньше исследовать, разделяли ли они в прошлом
одинаковую судьбу или нет. Так, Уоллес обра-
тил внимание на факт, что близкий к Африке Мадага-
скар по количеству своеобразных обитателей больше
отличается от Африки, нежели Англия от Японии.
Вообще, нужно напомнить, что северные материки на-
шей планеты гораздо ближе соприкасаются между
собою, нежели юйшые. На севере Азия почти соприка-
сается с Америкой, а расстояние от Европы до Америки
тоже невелико; кроме того, на дальнем севере есть
целый ряд j островов. При несколько иных климатиче-
ских условиях и при незначительном подъёме морского
дна здесь на севере произошло бы объединение огром-
ных площадей суши. Отсюда становится понятным по-
разительный факт большого сходства европейской,
северно - азиатской и северно - американской фаун. На-
оборот, на юге три материковые массы, Южная Америка,
324
Африка и Австралия, разделены между собою огром-
ными водными бассейнами такой глубины, что для их
соединения необходимо было бы полное изменение лика
земли, такое изменение, какое по всей вероятности
в более поздние геологические эпохи не имело места.
Отсюда понятно, что фауны этих трех южных масс
суши совершенно чужды друг другу. А между тем нет
сомнения, что климатически есть много сходства между
известными частями Южной Америки и средней Афри-
ки или Австралии. Лучшим доказательством того, что
климат не воспрепятствовал бы распространению таких
животных, которых в коренной фауне этих стран не
находится, служат явления акклиматизации. Ко-
гда из Старого света привезли в Австралию кроликов
и верблюдов, то они там превосходно акклиматизирова-
лись, а первые даже совершенно одичали.
Особенно любопытны факты существования так на-
зываемых эндемических форм на одиноких океанических
островах. Эндемическими называются такие виды, кото-
рые попадаются в одной резко ограниченной небольшой
области и больше нигде на земле. Такими резко очерчен-
ными областями являются иногда одинокие горные до-
лины, удаленные от больших дорог; иногда даже и
отдельные горные вершины. Лучше всего явление
эндемизма наблюдается па океанических островах, ко-
торые в огромном большинстве случаев вулканического
происхождения. Так, на острове святой Елены, удален-
ном от Южной Америки на 2.900 километров и даже
от Африки на 1.800, из 239 видов жуков не менее
чем 128 эндемичны, т.-е. не попадаются нигде на свете,
кроме как здесь. Если изучить фауну континентального
острова, или даже океанического, но не очень удален-
ного от материка, то эндемических видов находится
мало или вовсе не находится. Если же исследовать
.325
целую группу островов, очень удаленную от материка,
то на них не только много эндемичных видов вообще,
но даже на каждом из островов такой группы нахо-
дится часто особый вид, не тождественный с видами
других островов той же группы. Но все эти особые
виды образуют все-таки вместе один общий род, обык-'
новенно эндемический, т.-е. ограниченный в своем
распространении именно этой группой островов.
Интересно, конечно, установить, к какому семейству
принадлежит такой эндемический род. Большей частью
семейство обитает на том материке, к которому эта груп-
па островов ближе всего лежит, или с которым ее связы-
вают морские течения. Очевидно, что заселение такой
группы островов совершилось некогда в очень отдален-
ном прошлом, именно с этого материка, но с тех пор
старые обитатели материка на островах изменились в
своем строении настолько, что, по правилам нашей
систематики, мы обязаны отвести им особый род. При
этом и на отдельных островах изменения шли не совсем
в одинаковом направлении и привели к не совсем
одинаковым результатам: вот почему каждый из остро-
вов такого архипелага имеет своих особых представи-
телей одного и того же общего рода. То, что здесь
было рассказано, имеет полное применение к известной
группе Галапагосских островов, лежащих в Тихом
океане под самым экватором в расстоянии около 900
километров от Южной Америки. Там живут ящерицы
из особых родов амблиринхус и троподурус. Семейство,
к которому относятся эти два рода, чисто американское.
На отдельных островах, разделенных довольно широки-
ми морскими проливами, существуют различные виды
этих родов. Нечто подобное известно на архипелаге
Гавайских островов.
Приведенные здесь факты из географии животных
326
в связи с соображениями о родстве между живою И
вымершею фауной одного и того же материка при
полном их отличии от фауны других сходных по кли-
мату и условиям жизни материков,—эти факты понят-
ны только для того, кто признал теорию эволюции. Для
всякого другого они остаются загадочными. Не преминем
упомянуть, что такие факты относительно своеобразного
населения островов уже давно занимали мыслящих лю-
дей. Еще «святой» Августин, один из отцов церкви,
ломал себе голову над вопросом, каким образом обита-
тели отдаленных островов попали с Арарата, где оста-
новился после потопа Ноев ковчег, на свою старую
родину. Он нашел и ответ: «ангелы божии перенесли их
на своих плечах по приказу или по меньшей мере
с разрешения бога». А впоследствии, когда стали из-
вестны южно-американские ленивцы, многие ученые
авторы никак не могли понять, как эти необычайно
неуклюжие и медлительные существа попали на свою
родину по окончании потопа. Каждая эпоха в истории
науки и общей культуры имеет не только свои новые
вопросы, но и свои новые ответы па старые вопросы'
327
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
ПОЛОЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В СИСТЕМЕ ЖИВОТНОГО МИРА.
«Света, больше света!»—это были последние слова
умирающего Гёте. Многие, знающие необычайную глу-
бину духовной жизни этого великого человека, склонны
толковать эти слова не в смысле физического света,
а в смысле света духовного, склонны видеть в этих
последних словах великого поэта так сказать его за-
вещание: внесите в свою жизнь побольше света, по-
больше стремления к великому и поменьше мелочных
интересов повседневной сутолоки и жизненной прозы.
Через двадцать восемь лет после смерти Гёте вышло
в свет главное произведение Чарлза Дарвина, которому
суждено было внести столько нового света в наши воз-
зрения на возникновение мира организмов, воззрения,
которыми в свое время очень интересовался и Гёте,
как показывают его усиленные занятия сравнительной
анатомией, ботаникой и геологией. В числе ученых,
которым Дарвин прислал тотчас же по выходе экзем-
пляр своей книги, находился и гейдельбергский про-
фессор Брони. Именно этот самый Брони своими иссле-
дованиями о последовательном появлении известных
животных форм в различных геологических формациях
дал много материала для обоснования дарвиновского
учения, хотя сам Брони был далек от того, чтобы при-
знавать развитие. Брони заинтересовался книгой Дар-
328
вина, почуял, что в ней много верного, и тут же сам,
с разрешения Дарвина, принялся за перевод книги
да немецкий* язык. Но Брони и по прочтении книги
еще не принадлежал к числу «обращенных», и поэто-
му-то с переводом книги дело шло не совсем гладко.
В заключительной главе книги Дарвина «О происхо-
ждении видов» есть одно достопамятное место. Там,
где автор говорит о возможном влиянии его учения на
разные области науки, он, между прочим, приводит
и психологию человека, которой суждено получить
толчок в новом направлении. Он говорит: «В будущем,
я предвижу, откроется еще,новое и более важное поле
исследования. Психология получит прочное основание
на фундаменте, уже прекрасно заложенном Гербертом
Спенсером, а именно, на необходимости приобретения
каждого умственного качества и способности путем
нечувствительных градаций. Новый свет будет пролит
на происхождение человека и на его историю»... Что
хотел сказать Дарвин,—совершенно ясно: если будет
принято наукой его учение об эволюции живых существ
на земле, то и происхождение человека, который ведь
тоже составляет часть мира организмов, выступит пе-
ред нами в новом свете. Но немецкий профессор убоялся
того, к чему стремился немецкий поэт: «свет на про-
исхождение, человека»,—не угрожает ли это морали и
религии, а то пожалуй, и трону! Как бы не вышло
чего! И в немецком профессоре (одном из крупных!)
благонамеренность верноподданного обывателя одержала
победу над требованием научной добросовестности. Он
вычеркнул эту фразу, и великое творение Дарвина
появилось в первом немецком издании в белоснежном
одеянии политической и церковной невинности и благо-
намеренности. В конце концов это ни к чему не привело.
Это недопустимое с научной точки зрения опущение
329
стало известно, второе немецкое издание вышло в пере-
воде Каруса совершенно полным, и—странная судьба:
ни в одной стране не появилось таких диких и необуз-
данных сочинений с выводами, и применениями дар-
виновского учения к человеку, как именно в Германии!
Одно из основных требований науки заключается в
том, чтобы исходить из точно наблюденных отдельных
фактов и осторожно, шаг за шагом, делать из этих
наблюдений общие выводы. Никакие остроумные сообра-
жения не подвинули бы нас в науке вперед, если бы
мы не убедились путем наблюдения в несомненном
факте, что у коров залягаются верхние резцы, кото-
рые, однако, никогда не прорезываются, и что пред-
пястные кости в эмбриональном состоянии еще суще-
ствуют раздельно, срастание же наступает лишь позже.
Сам по себе отдельный факт всегда имеет ограниченное
значение, он относится только к тому животному, у
которого мы его наблюдали. И сам по себе этот факт
остается фактом, независимо от того, наблюдали ли
мы что-нибудь подобное и у другого животного или нет.
Иначе обстоит дело с общими выводами. Эти выводы,
если они только получились в результате научной обра-
ботки материала наблюдения, имеют уже общее зна-
чение: они имеют тогда применение не только к тому
животному, у которого мы наблюдали те или иные
факты, а к целой группе или даже ко всем животным
и растениям. Когда мы говорим, что существование
рудиментарных органов, появление эмбриональных за-
чатков, раздельное заложение костей, впоследствии
срастающихся между собою, и тому подобные факты
заставляют нас признать эволюционное учение, то это,
очевидно, распространяется не только на те виды жи-
вотных, у которых мы наблюдали указанные явления.
Вывод о необходимости признания эволюции распро-
330
стреляется на -все виды, даже на такие, которых
,еще никто из ученых нигде не видал, но которые
может быть завтра откроют, напр., в тропических лесах
средней Африки. И если кто, на основании веских
аргументов, убедился в правильности эволюционного
учения и признал, что виды животных и растений
развились постепенно в продолжение длиннейших гео-
логических периодов, то он не станет по поводу ка-
ждого отдельного вида, который придет ему в голову
или попадется ему на глаза, снова и снова задавать
вопрос: ну-с, а как же с этим видом,—неужели и он
представляет собою продукт продолжительного разви-
тия? В глазах всякого, понимающего суть обобщенных
выводов науки, такой приверженец эволюционного уче-
ния показался бы очень смешным.
Как же .обстоит дело с человеком?
Можно было бы обойтись без особой главы о чело-
веке, если требовать от читателя строгой последова-
тельности в научном мышлении. Но мы не будем так
строги и сделаем уступку обычному мышлению. Есть
еще много и ученых, а тем более неученых людей,
которые утверждают, что человек занимает в мире со-
вершенно исключительное положение. И если это утвер-
ждение относится к той роли, которую человек в на-
стоящее время играет в жизни нашей планеты, то это
утверждение можно признать совершенно верным. Но
следует ли из этого, что человек и по своему происхо-
ждению занимает совершенно особое, исключительное
положение? Это-то нам и приходится оспаривать на
основании обобщений, даваемых нам наукой. И мы
постараемся в настоящей и последующих главах ука-
зать на те основания, которые заставляют нас утвер-
ждать, что эволюционное учение распространяется и
на человека.
Прежде всего постараемся уяснить себе положение
человека в системе животных. Представим себе, что
какой-нибудь обитатель другой планеты, не понимаю-
щий человеческой речи, пожелал бы определить поло-
жение человека в природе. Не понимая человеческой
речи, такой обитатель другого мира не мог бы знать,
что люди заявляют притязания на какое-то особенное,
высшее происхождение. Он принялся бы за дело так,
как принимаемся мы, когда классифицируем живот-
ных. Он заявил бы, что человек принадлежит к миру
организмов, в частности—к животному миру, что че-
ловек есть животное. Далее, зная, что животный мир
состоит из целого ряда крупных отделов, называемых
типами, он с непреложностью определил бы, что че-
ловек принадлежит к типу позвоночных: ведь
все те признаки, которые так явно характеризуют по-
звоночных в противоположность всем другим типам,
имеются здесь налицо. Напомним, что к числу этих
существенных признаков типа позвоночных принадле-
жат: позвоночник из целого ряда совершенно опреде-
ленно построенных костей; нервная система, составлен-
ная из головного и спинного мозга; положение сердца
на брюшной стороне тела; замкнутая система крово-
обращения; полость тела, содержащая в себе органы
выделения и размножения и т. д. и т. д. Можно было бы
привести еще немало таких признаков, но мы ограни-
чимся лишь этими немногими из наиболее известных.
Но мало того, что каждое позвоночное животное при-
надлежит к этому типу,—оно принадлежит еще к ка-
кому-нибудь классу этого типа. Нетрудно обнаружить,
что человек принадлежит именно к классу млеко-
питающих. За это говорит присутствие волосяного
покрова, млечных желез, трех ,слуховых косточек в
барабанной полости, двух сочленовных бугорков (мы-
332
Рис. 70. Ске. гориллы (слева) и человека (справа).
Щелков) на затылочной кости, двух предсердий и двух
желудочков сердца, троякого рода зубов и весьма ха-
333
рактерной смены зубов и т. Д. и т. д. Самых скромных
познаний в естественной истории достаточно, чтобы
убедиться, что ни один из остальных классов типа
позвоночных не может заявить притязаний на при-
надлежность к нему человека; слишком уж велика
разница в строении между человеком, с одной стороны,
и между рыбой, лягушкой, змеей или птицей, с другой
стороны. Таким образом и принадлежность человека
к определенному классу не может подлежать сомне-
нию. Остается определить еще отряд.
Пусть каждый просмотрит список отрядов класса мле-
копитающих и постарается выяснить вопрос, какой из
отрядов ближе всего нам по строению скелета и всех
остальных органов. Никто не станет утверждать, что
человек более всего примыкает по своему строению к
летучим мышам или китам, к копытным или грызунам.
В какой бы зоологический музей вы ни зашли, всегда
около одной витрины видна особенно густая толпа по-
сетителей; можно побиться об заклад, что это та вит-
рина, в которой рядышком стоят скелет человека и
скелет гориллы или какой-нибудь другой из челове-
кообразных обезьян. Трудно найти во всей естественной
истории другой предмет, который в такой степени
вызывает любопытство посетителей, как это молчаливое
сравнение двух скелетов: человека и обезьяны! Да и
понятно. Внутренний духовный мир человека, его бо-
гатая фантазия и изобретательность создали ему такое
преобладающее положение на нашей планете, что с
этим представлением о своем всемогуществе ему трудно
связать другое представление о его физической связи
с миром животных, над которым он так безраздельно
господствует. Один французский ученый (Брока) пи-
сал по этому поводу: «Высокомерие, составляющее одну
из наиболее характеристических черт нашей природы,
334
у многих людей одерживает победу над тихим свиде-
тельством разума. Как римские императоры, которые,
в сознании своего всемогущества, переставали считать
себя людьми и объявляли себя полубогами, так и «царю
природы» свойственно воображать, что низкая тварь,
подверженная его произволу, не может иметь ничего
общего с его собственной физической природой. Сосед-
ство обезьян оскорбляет его; ему недостаточно быть
королем над животными; ему хочется, чтобы глубокая
пропасть отделяла его от его бессловесных подданных;
и он обращается спиной к земле и старается спасти
свое угрожаемое величие в туманных высотах особого
человеческого царства. Но анатомия подобна тем рабам,
которые в древнем Риме бежали за триумфальной колес-
ницей цезаря-победителя с криком: помни, что ты че-
ловек! Анатомия не дает ему впасть в эту ошибку
самовозвеличения; анатомия постоянно напоминает че-
ловеку, что видимая и ощутимая действительность свя-
зывает его с животным миром».
Итак в пределах подкласса плацентарных животных,
к которому, несомненно, принадлежит, человек, нетруд-
но отыскать тот отряд, к которому его приходится при-
числить. Это—отряд приматов, или вернее, обезьян.
В пользу такого подчинения говорит и строение ске-
лета, и зубная формула, и устройство внутренних
органов, и сходство многих жизненных процессов. Ко-
нечно, сходство не означает полного равенства или
тождества; сходство основного плана очень хорошо ужи-
вается с различиями деталей в выполнении этого плана.
Очень легко сразу отличить череп человека от черепа
гориллы, если их положить перед собой на стол. Но
даже если рядом положить еще и черепа лошади, ко-
ровы, слона, кита и еще хотя бы трехсот различных
млекопитающих, то можно побиться об заклад, что и
335
этом случае всякий непредубежденный человек, бу-
дучи поставлен в необходимость указать наиболее сход-
ные черепа, отложит именно череп человека и череп
обезьяны и резко отделит их от других названных че-
репов. Правда, у взрослого экземпляра гориллы, осо-
бенно у самца, изо рта выглядывают огромные клыки,
но зубная формула гориллы совершенно та же, что
и у человека. Любопытно указать, что между черепом
молодой обезьяны и черепом человека разница гораздо
Рис. 71. А — череп взрослой гориллы (самца). В — череп молодой го-
риллы. С — череп взрослого человека. Костяные гребни (теменной и за-
тылочный) развиваются в такой сильной степени лишь у взрослого самца
в связи с огромными клыками и тяжелой челюстью.
меньше, нежели между черепом старой обезьяны и
черепом того же человека. Лишь с возрастом обезьяна
удаляется от первоначального облика и приобретает
особенно звероподобное выражение. Это находится в
связи с сильным развитием лицевой части черепа по
отношению к мозговой коробке. Огромные клыки тре-
буют большой нижней челюсти, эта большая нижняя
челюсть приводится в движение чрезвычайно сильно
развитыми мышцами; на том месте, где эти мышцы
336
прикреплены к черепу, развивается на темени так на-
зываемый сагиттальный гребень. Это просто место при-
крепления жевательных мыпщ, костяная пластина,
которую сами мышцы создали себе (подобно гребню
на грудине птиц, служащему для прикрепления груд-
ной мышцы, опускающей крыло). Подобные гребни
развиваются у взрослой обезьяны и на затылке и над
глазами. Представляют ли эти гребни какие-нибудь
Рис. 72. А — череп взрослого человека сверху; с — шов между лобной
костью и темениыйи; d—шов между затылочной и теменными. В—череп
новорожденного с парными лобными костями.
особые части скелета, какие-нибудь кости, которых
вовсе нет в скелете человека? Отнюдь нет. Это не осо-
бые морфологически самостоятельные части скелета,
а только выросты тех частей, которые на этих самых
местах находятся и в черепе человека.
То же самое можно сказать и !о зубах: по величине
они различны у человека и у обезьяны, но по числу
и взаимному положению, то-есть именно по своей морфо-
логической природе, они вполне соответствуют друг
другу. В скелете конечностей тоже следует различать
основное морфологическое сходство, с одной стороны, и
22 Теория эволюции.
337
различие в пропорциях, с другой стороны. Правда, у
гориллы руки длиннее ног, а у человека, наоборот,
ноги длиннее рук. Но части, из которых состоит рука
человека, совершенно те же, что и части руки гориллы.
Даже в строении ног нет такой разницы, какую мы
ожидали бы встретить на основании поверхностного
осмотра. Мы знаем уже, что обезьяны не четвероруки,
как их называла естественная история прежних поко-
лений. Ноги обезьян суть ноги, а не руки. Что грудная
клетка гориллы шире человеческой, это не требует
присутствия каких-нибудь особых частей скелета, ка-
ких-нибудь костей, которых не было бы и в скелете
человека. Очень важен признак обезьян и человека—
полное разделение глазной и височной впадины. У
других млекопитающих можно прямо из глазной ор-
биты попасть в височную ямку, у человека и обезьян
тут находится костяная стенка. Долго считалось очень
важным анатомическим различием между человеком и
животными отсутствие межчелюстных костей у чело-
века. Но мы знаем уже, что Гёте, а одновременно с ним
и Вик-д-Азир, наблюдая детские черепа, обнаружили
в них присутствие таких межчелюстных костей; зала-
гаются эти кости у всех млекопитающих, но у человека
они уже очень рано срастаются как между собою, так
и с соседними верхнечелюстными костями; таким обра-
зом возникает наша верхняя челюсть, состоящая как
бы из единственного куска, но на самом деле сложенная
из четырех костей. Это сращение межчелюстных костей
между собою и с верхнечелюстными наблюдается одна-
ко не только у человека, но и у многих обезьян.
Можно было бы подумать, что существенным различием
между человеком и другими млекопитающими является
присутствие у него одной лишь лобной кости. Но и тут
оказывается, что и у человека лобная кость вначале
338
парная и лишь на втором году жизни происходят
сращение обеих раздельных костей в одну лобную кость.
Но то же самое наблюдается и у некоторых обезьян.
Итак по многим признакам скелета человек на-
столько же близок к обезьяне, насколько они оба отли-
чаются от всех остальных отрядов класса млекопи-
тающих. Но это сходство не ограничивается одними
лишь признаками скелета. И у человека, и у обезьян
Гис. 73. а — зародыш человека (приблизительно 50 дней); b зародыш
гиббона.
свободный верхний край ушной раковины загнут
внутрь, этого явления не встречается ни в одном из
остальных отрядов млекопитающих. Далее и у чело-
века, и у обезьян лицо не покрыто густым волосяным
покровом, как это имеет место у всех остальных мле-
копитающих. (В эмбриональной жизни лицо человека
еще покрыто сплошь волосами.) И у человека, и у
обезьян наблюдается светлая .окраска ладони и по-
дошвы. Даже на многие внутренние органы простирает-
ся это поразительное сходство. Так, в своих основных
22*
339
очертаниях мозг человека и обезьян представляет очень
большое сходство, не взирая на большое различие в
величине (об этом подробнее ниже). Затем интересно
следующее: на сетчатой оболочке нашего глаза имеется
так называемое желтое пятно, которым мы видим осо-
бенно ясно; если мы хотим видеть какой-нибудь пред-
мет не только в общих очертаниях, а во всех деталях,
то мы поворачиваем глаз таким образом, что изображе-
ние этого предмета падает именно на это желтое пятно.
Есть несчастные люди, у которых это пятно разрушено,
между тем, как вся остальная сетчатка вполне нор-
мально развита. Такие люди свободно могут двигаться
по людным улицам без посторонней помощи, ибо на-
личности всей остальной нормальной сетчатки доста-
точно, чтобы видеть все окружающие предметы в общих
очертаниях и избегать столкновений. Но читать или
писать, или вообще заниматься трудом, требующим
острого зрения, такие люди не могут. Это желтое пятно
представляет как бы отличительный признак челове-
ческого глаза. Однако следует оговориться: это желтое
пятно находится также и в сетчатке обезьян. Итак,
сколько бы мы ни занимались анатомией, эта наука
повсюду преследует нас фактами, иллюстрирующими
нашу близость именно к отряду обезьян. Где бы ни
открылось важное различие между нами и другими
млекопитающими, тотчас же слышен однообразный
припев: то же самое находится и у обезьян!
Но успокоимся. Ведь не вся же премудрость люд-
ская заключается в анатомии; существуют ведь еще
и другие области науки о живых существах. Быть мо-
жет, они помогут нам найти такие жизненные процессы,
которые протекают только в организме человека и ко-
торые не замечаются у обезьян. Обратимся к физио-
логии. Но и тут мы встречаем то же самое. В последние
340
десятилетия физиология и экспериментальная патоло-
гия обнаружили целый ряд сходств между человеком
и обезьянами: 1ак действие па них различных меди-
каментов часто очень сходно, почти тождественно. Удает-
ся, напр., прививать некоторые болезни человека обезья-
нам, особенно человекообразным обезьянам: горилле,
орангу и шимпанзе. За последние пятнадцать лет
стали особенно известны опыты, доказывающие с не-
сомненной ясностью, что самый химический состав
крови у человека и у обезьян очен сходен. Чтобы по-
нять, каким образом это устанавливается и какое это
имеет значение, мы должны начать издалека.
Уже давно было известно, что при большой потере
крови не удается спасти человека вливанием крови
какого-нибудь животного, ибо чуждая организму кровь
не приживается, а выделяется, можно даже было бы
сказать «переваривается». Нет необходимости делать этот
опыт с кровью, можно сначала взять какие-нибудь бел-
ковые вещества и впрыскивать их в кровеносные со-
суды. Чужое белковое вещество под влиянием каких-то
особенных защитных процессов крови свертывается
или створаживается, подвергается натиску ферментов,
и в конце концов разрушается и выделяется почками,
как всякое вредоносное и чуждое организму вещество,
попавшее в кровь. Как будто бы человеческая кровь
всеми силами противодействует вторжению в нее чу-
ждых элементов. Это удивительное свойство присуще
однако не только человеческой крови, но и крови
всякого животного. Но любопытно, что мы имеем тут
дело с процессом, похожим на то, что происходит при
предохранительной прививке оспы или какой-нибудь
другой заразной болезни. Можно так сказать «при-
учить» кровь животного к более быстрому обезврежи-
ванию впрыснутого в его кровь чуждого вещества. Таким
341
образом можно приучить, например, кролика к бы-
строму реагированию на кровь какого-нибудь другого
животного. Представим себе, что мы впрыскиваем в
сосуды кролика сперва очень маленькое количество
кровяной сыворотки лошади. Проделавши несколько раз
такую операцию, кровь данного кролика становится
живым инструментом для обнаружения малейших сле-
дов лошадиной крови. Если спустя несколько недель
извлечь из кровяных сосудов данного кролика немного
крови и смешать ее в склянке с сывороткой лошадиной
крови, то тотчас же образуется осадок; очевидно, что
кровь кролика, как бы благодаря приобретенному опы-
ту, обладает способностью быстро осаждать, т.-е. обез-
вреживать кровь лошади. Это, как мы уже упомянули,
в принципе совершенно то же самое, чего стараются
достигнуть прививками. Когда ребенку вводят в кровь
оспенный яд, ослабленный тем, что он прошел через
организм теленка, то кровь ребенка приобретает спо-
собность обезвреживать оспенный яд. Такой ребенок
не заражается оспой, т.-е., если он и придет в сопри-
косновение с этим ядом, то последний не причиняет
ему вреда, хотя только в течение известного количества
лет; считается обыкновенно, что прививка продолжает
действовать семь лет, а после этого она должна быть
возобновлена. Однако всякий знает, что прививка оспы
не уберегает от других болезней, напр., от холеры
или столбняка: для каждой заразной болезни должна
быть особая прививка. Следовательно способность, при-
обретаемая кровью благодаря такой прививке, специфи-
ческая, т.-е. она направлена только на один определен-
ный вид ядовитых белков. Не то же ли самое приходит-
ся ожидать и относительно реакции крови кролика на
сыворотку лошади? Если кролик приобрел благодаря
прививке способность обезвреживать, т.-е. осаждать сы-
342
воротку лошади, то этот кролик тем самым не приобрел
еще такой же удивительной способности относительно
крови собаки, слона или человека. Очевидно, что хи-
мический состав кровяной сыворотки лошади несколько
иной, нежели у слона, собаки или человека.
Пользуясь этими свойствами, начали применять та-
ких кроликов к распознаванию крови человека и крови
животных в случаях сомнения, особенно в той области,
где соприкасаются сферы деятельности врачей и судей,
в области так называемой судебной медицины. Если
приготовить кролика к реагированию на кровь чело-
века, то стоит прибавить к капле крови кролика хотя
бы ничтожные следы человеческой крови, отмытой,
напр., со старого пятна, и реакция наступает и ука-
зывает природу данного кровяного пятна. Сколько бы
ни уверял тогда заподозренный, что это пятно от крови
свиньи или курицы, ему не поверят,—он изобличен;
ибо эта реакция непогрешима, наш кролик является
достоверным свидетелем. Правда, этим путем не обна-
руживаются самые крупные преступники, те, которые
проливают кровь многих тысяч людей, не пачкая в
ней своих собственных белых рук. Такие преступники
подлежат суду истории, который не нуждается в кро-
личьих свидетельских показаниях!
Описанная реакция крови в высокой степени специ-
фична. Однако и это утверждение не остается без
ограничений. Дело в том, что если два вида животных
очень близки друг другу в системе, то кролик, пре-
парированный на кровь одного из них, дает реакцию
и с кровью другого. Поэтому кролик, кровь которого
так сказать выдрессирована на сыворотку лошади,
дает реакцию и с сывороткой осла: осел и лошадь—
это, ведь лишь два вида одного и того же рода!
С течением времени удалось даже выработать эти
343
опыты до такой точности, что реакции стали количе-
ственными; это значит, что реакция крови тем слабее,
чем дальше данное животное отстоит в системе от
того, для которого специально подготовлен данный
кролик. Таким образом совсем неожиданно получился
новый прием для подтверждения нашей естественной
системы. Оказалось, что наша естественная система,
основанная на сходстве и различии видимыхчастей
скелета и внутренних органов, остается правильной
и в том случае, если положить в основу разделения
наибольшее или наименьшее сходство в химическом
составе крови. Таким образом, например, легко пока-
зать, что кровь жвачных более сходна между собою,
нежели с кровью нежвачных, но и жвачные и нежвач-
ные стоят друг к другу ближе, нежели каждое из
них к непарнокопытным. Кровь коровы ближе к крови
свиньи, нежели к крови лошади. Этим путем удалось
даже выяснить некоторые спорные вопросы система-
тики. Так например в течение ста лет оставалось
спорным положение в системе морских коров. Эти свое-
образные морские коровы или сирены, по отсутствию
задних ног, от которых имеются только рудименты,
походят на китов, и многие зоологи соединяли их с
китами в один отряд. Но подробное изучение их ана-
томии привело некоторых зоологов к тому мнению,
что морские коровы стоят ближе к травоядным копыт-
ным, нежели к китам: правда, копыт у них вовсе не
имеется, ибо их передние ноги пастообразны, а задние
отсутствуют. Но некоторые особенности в строении их
зубов и внутренних органов, несомненно, говорят в
пользу их соединения с копытными (т.-е. парнокопыт-
ными и непарнокопытными). Когда вышеописанные
реакции крови были выработаны с такою точностью,
что можно было на них полагаться, был сделан опыт
344
С морскими коровами. И оказалось, что новая система-
тика была права: кровь морских коров по своему со-
ставу ближе к крови копытных, нежели к крови китов
или каких-либо других млекопитающих.
Что же говорят эти реакции относительно положения
человека в системе млекопитающих? То же :самое, что
и анатомия. Кровь кролика, препарированного на кровь
человека, дает еще очень явственную реакцию и с
кровью обезьян, при чем она наиболее энергично реаги-
рует именно с кровью человекообразных обезьян, менее
энергично с кровью так называемых собачьеголовых и
еще менее с кровью американских плосконосых! Гра-
дация получается совершенно та же, как и при при-
менении анатомии, т.-е. признаков скелета, зубов и т. д.
Очевидно, что применение вышеописанных реакций
для целей судебной медицины возможно в наших ши-
ротах лишь благодаря тому, что у нас нет человеко-
образных обезьян. Если бы заподозренный в убийстве
стал утверждать, что он подстрелил в лесу оранга,
то он мог бы, пожалуй, избежать изобличения.
Итак человек принадлежит к отряду обезьян. Этот
отряд, как мы знаем, принято делить на два подотряда:
обезьян Старого света и обезьян Нового света. Мы уже
знаем, что человек по своей зубной формуле примыкает
именно к обезьянам Старого света. Этот подотряд при-
нято разделять на три семейства: одно отводится со-
бакообразным обезьянам (это павианы, мартышки, ма-
каки и тонкотелые обезьяны), другое—человекообразным
обезьянам (это оранги, гиббоны, гориллы и шимпанзе),
а третье отводится человеку. Принято все ныне суще-
ствующие человеческие расы считать видами одного
рода Ното *). Таким образом положение человека в
системе выяснено. Он принадлежит:
1) Латинское слово, означает—человек.
345
Рис. 74. Позвоночник
человека. Искривление
в шейной области напе-
ред, в грудной назад,
в поясничной наперед.
к типу ПОЗВОНОЧНЫХ,
к классу млекопитающих,
к подклассу плацентарных,
к легиону приматов,
к отряду обезьян,
к подотряду обезьян Старого
света,
к семейству гоминид.
Назовем несколько признаков
этого особого семейства гоминид,
отличающих его от других семейств
приматов.
Значительная величина мозга,
составляющего по весу ‘/1в веса
тела.
Вертикальное положение тела при
ходьбе и связанное с этим тройное
искривление позвоночника: в шей-
ной области позвоночник выдается
вперед, в грудной области назад, а
в поясничной опять наперед.
Остистые отростки шейных поз-
вонков раздвоены.
Плюсна ноги сильно развита.
Значительные жировые отложе-
ния на щеках, в икрах (особенно
у женщин) и на ягодицах.
Светлый круг вокруг соска млеч-
ных желез.
Малый размер клыков.
Способность речи.
Все эти различия, по мнению не-
которых авторов, настолько незначи-
тельны, что если бы мы рассматри-
346
вали какой-нибудь другой отряд животных, то едва ли
согласились на основании таких различий выделять
особое семейство. Но в данном случае принято делать
такую уступку тщеславию человека и возводить его
в ранг особого семейства. Для того вопроса, который
нас здесь интересует, степень отграничения человека
от остальных приматов не играет существенной роли.
Для нас важно было лишь установить, что человек,
как предмет изучения, подлежит тем же приемам, как
и остальные животные, т.-е. при помощи известных
нам приемов классификации он водворяется в совер-
шенно определенный отдел системы. Если же дело
обстоит так, то мы можем совершенно определенно
утверждать, что существующие ныне на земле люди,
подобно другим организмам, являются продуктом очень
продолжительного процесса изменения и развития, со-
вершавшегося на протяжении нескольких последних
геологических эпох, а может быть даже и периодов.
347
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
РУДИМЕНТЫ, ВАРИАЦИИ И АТАВИЗМЫ В ОРГАНИЗМЕ
ЧЕЛОВЕКА.
На предыдущих страницах мы рассмотрели общие
соображения о развитии человека: если человек при-
надлежит к животному миру и занимает в нем совер-
шенно определенное место, подобно всякому другому
существу, то верное относительно всех живых су-
ществ, не может быть неправильным относительно
человека: человек представляет собою продукт посте-
пенного развития. Но это, как сказано, соображение
общее. Мы должны обратиться теперь к явлениям,
которые убеждают нас, что в частности в строении
человека наблюдаются явления, указывающие на такое
постепенное развитие; даже более того: строение и
отправления человеческого организма показывают, что
эти изменения и отправления происходят еще так
сказать на наших глазах. Мы имеем в виду так
называемые вариации в анатомическом строении, так
называемые рудименты и атавизмы. При изучении этих
явлений можно убедиться, что организм, представляю-
щий продукт продолжительного развития, есть нечто
иное, нежели чугунное колесо, отлитое в тысячах штук
по одной и той же модели. В строении организмов
наблюдаются уклонения, которые именно тем и инте-
ресны, что они являются немыми свидетелями про-
348
щлого, того очень отдаленного прошлого, когда орга-
низм еще не имел во всех своих частях нынешнего
строения, когда он еще так сказать находился на
пути к его современному состоянию. В этом-то смысле
и интересны вариации анатомии.
Следует однако упомянуть, что не все уклонения
от нормального строения человека указывают на его
прошлое и на его происхождение. Есть многочисленные
формы уродств, которые показываются заспиртованными
в музеях или живыми в зверинцах, цирках и панопти-
кумах. Сюда относятся: новорожденные младенцы без
черепной крышки; отчасти сросшиеся между собою
двойни, так называемые сиамские близнецы, при чем
иногда один из двух братьев неполно развит; сюда
же относятся случаи удвоения пальцев на руке или
ноге, случаи перемещения внутренностей, например,
сердца с левой стороны на правую и т. д. Как бы
интересны ни были такие случаи, но они ничего не
говорят нам относительно развития человеческого рода
в целом, относительно строения его животных предков.
Нас интересуют только такие уклонения, в которых вы-
ражается связь человека с другими животными фор-
мами данного отряда и класса и даже типа. Так как
нет млекопитающих, которые регулярно существовали
бы в форме сиамских близнецов или имели бы регулярно
по десяти пальцев на передней или задней ноге, то
такие уклонения лишены интереса, поскольку мы за-
нимаемся вопросом об эволюции. Они представляют
большой интерес, как примеры того, что во время эм-
брионального развития человека он подлежит различ-
ным воздействиям, ,в результате которых иногда по-
являются более или менее резкие уклонения, заслу-
живающие в известных случаях названия уродств.
.349
Как известно, зубная формула человека вполне соот-
ветствует зубной формуле обезьян Старого света. Мы
имеем с каждой стороны, и справа и слева, по два
резца, по одному клыку, по два ложнокоренных и по
три настоящих коренных зуба, что составляет в общей
сложности тридцать два зуба. Но очень многие явле-
ния в устройстве зубов человека указывают на то,
что этот состав его зубной системы является продуктом
продолжительного процесса изменения и развития, что
эта зубная система не от самого начала была такою,
какою мы видим ее ныне. Прежде всего существуют
вариации, т.-е. уклонения в одну или другую сторону,
уклонения, которые никак нельзя рассматривать как
«игры природы», а приходится привести в разумную
связь с другими явлениями из анатомии человека,
обезьян, приматов и, далее, более обширного круга
их родственников, млекопитающих. Не подлежит сомне-
нию, что уже в сравнении с зубами ископаемых людей
дилювиальной эпохи, а еще больше в сравнении с
зубами даже наиболее родственных нам человекообраз-
ных обезьян, зубная Система культурного человека
проявляет все признаки явной редукции, уменьшения:
и количество зубов, и величина их пошли на убыль.
Всем известно, что третий или последний из настоящих
коренных зубов, так называемый зуб мудрости, по-
является у европейцев довольно поздно, а иногда и
вовсе не появляется; в последнем случае его можно
всегда обнаружить в зачаточном состоянии внутри
челюстной кости. На этом примере мы опять можем
убедиться в том, как осторожно приходится учитывать
признаки животных видов, как не следует тут при-
дираться к букве, а следует так сказать смотреть в
корень вещей, искать не буквальной точности, а лишь
соответствия в самой сути. В самом деле, кто мог бы
350
дойти до такого формализма, чтобы потребовать исклю-
чения из рода человеческого тех личностей, у которых
нет налицо характеристической зубной формулы че-
ловека, 32 зубов. Тут, пожалуй, пришлось бы исклю-
чить несколько процентов европейцев! Ибо в действи-
тельности есть несколько процентов европейцев с 31,
с 30, с 29 и даже с 28 зубами. Это означает, что у
одних только на одной стороне и притом только на-
верху или внизу недостает этого третьего коренного,
у других на обеих сторонах или на одной стороне, но
зато и наверху и внизу и т. д. Но нужно далее
смотреть не только на присутствие или отсутствие зу-
бов мудрости, но и на их величину и форму. И тут-то
оказывается, что они очень часто у европейцев умень-
шены, имеют меньше бугорков, чем полагается по
норме, часто даже имеют явственно форму рудимента.
Любопытно, что у так называемых низших рас, осо-
бенно у негров и австралийцев, такое уменьшение
третьего коренного зуба встречается гораздо реже, не-
жели у европейцев; у австралийцев, которые по многим
признакам еще ближе стоят к первобытному типу,
величина коренных зубов возрастает спереди назад и
третий коренной, т.-е. зуб мудрости, часто бывает боль-
ше двух других.
Но этим не ограничиваются вариации зубной системы
человека. Иногда наблюдается полное отсутствие клы-
ков или одной пары резцов. Так как у обезьян Нового
света, обладающих наиболее полной зубной формулой,
находятся 36 зубов, а зубная система узконосых обе-
зьян Старого света сама уже должна считаться про-
дуктом редукции, то мы можем все только-что упо-
мянутые уклонения в зубной системе человека рассма-
тривать как уклонения прогрессивные. При этом
следует заметить, что под прогрессом мы понимаем
351
tie Приближение к какому-нибудь заранее поставлен-
ному идеалу, а наибольшее удаление от первоначаль-
ной прародительской формы. Мы не входим пока и
рассмотрение полезности этих уклонений, а устана-
вливаем лишь степень удаления от первоначальных
прародительских форм. Но на-ряду с такими прогрес-
сивными уклонениями у человека наблюдаются и обрат-
ные, регрессивные. Так, существуют в анатоми-
ческих музеях черепа европейцев с совершенно разви-
тыми тремя ложнокоренными зубами на правой и на
левой стороне верхней челюсти. Это явный возврат к
состоянию зубной системы плосконосых американских
обезьян. Далее существуют, хотя конечно и редко, слу-
чаи, когда в челюсти человека развито по три резца с ка-
ждой стороны. Это уже выводит нас за пределы отряда
обезьян, ибо у ныне существующих обезьян нормально
больше двух резцов с каждой стороны не попадается.
Но если мы вспомним, что у многих отрядов класса
млекопитающих находятся именно по три резца с ка-
ждой стороны, а у некоторых сумчатых число резцов
доходит даже до пяти с каждой стороны, то мы должны
будем признать состояние зубной формулы нынешних
приматов также производным, и будем рассматривать
случаи появления трех резцов у человека, как возврат
к очень отдаленному прошлому. Такое же толкование
приходится дать появлению четвертого коренного, т.-е.
зуба, следующего за зубом мудрости.
К еще более отдаленным родственникам, а следо-
вательно, к еще более глубокой древности относится
факт появления у человека заложений зубов, которые
должны были бы предшествовать молочным, и других
зачатков, которые как бы предназначены для замены
дефинитивных зубов. Вспомним, что правильная смена
двух поколений зубов, молочной и дефинитивной зубной
352
системы, является специальной особенностью класса
млекопитающих. У пресмыкающихся, как, например,
у крокодилов, смена зубов происходит беспрерывно:
как только сломается или выпадет один зуб, то на
ого место появляется новый, который уже давно до-
жидался своей очереди. Такое устройство, при котором
однако зубным врачам нечего было бы делать, не
удержалось в классе млекопитающих: тут, как мы
знаем, смена зубов происходит только один раз. И
только в особых случаях, как, например, у морских
коров, зубы которых быстро притупляются от разже-
вывания твердых морских водорослей, обильно переме-
шанных с песком, мы наблюдаем постоянное обновление
зубов, заменяющих друг друга в горизонтальном на-
правлении. Эти особые случаи давно были известны,
и они не уничтожают того правила, что у млекопитаю-
щих существуют только две генерации зубов: молочная
и дефинитивная. И однако не подлежит сомнению,
что иногда, правда очень редко, наблюдается у лю-
дей очень преклонного возраста смена зубов. Такое
появление новых зубов, в возрасте этак в восемьдесят
лет, в доброе старое время имело бы для носителя
их очень печальные последствия: ибо в те времена
объяснение этого явления было бы очень просто: «про-
дал свою душу чорту и приобрел себе новую молодость».
В наше время такие старцы не рискуют попасть на
костер, но научный интерес, вызываемый ими, тем
более велик. Ведь такое явление указывает на род-
ство человека не только с млекопитающими, но и с
другими классами типа позвоночных, с теми пресмы-
кающимися, у которых еще не было урегулированной
смены зубов. Какова же должна быть власть консер-
вативного начала наследственности, чтобы еще спустя
миллионы лет существования класса млекопитающих
23 Теория эволюции.
353
все еще залагались зубы нескольких зубных генераций,
которые нормально у этого класса не появляются. В
общем у человека и других млекопитающих до сих пор
обнаружено четыре зубных генерации: одну называют
прелактеальной и этим обозначают, что она должна
была бы появиться еще прежде нашей общеизвестной
молочной зубной системы. Другая лактеальная, т.-е.
молочная система, третья—это дефинитивная, а че-
твертая—пост-дефинитивная, т.-е. та, которая могла бы
появляться на смену наших дефинитивных зубов, но
которая (к сожалению!) не появляется, а остается в
эмбриональном состоянии и лишь очень очень редко
поражает нас своим появлением в виде одного или
нескольких вубов в глубокой старости.
Другая область, в которой вариации, рудименты и
атавизмы представляют большой интерес, это устройство
мышц, лежащих непосредственно под кожей в области
верхней части груди, шеи и нижней части лица. При
помощи этих мышц многие животные (в особенности
лошади) подергивают кожу, отгоняя назойливых на-
секомых. Остатки такой подкожной мышцы находятся
и у человека: такова на лбу мышца;, с помощью которой
мы можем поднимать брови. К этой же системе под-
кожных мышц принадлежат и те, которыми многие
млекопитающие навастривают уши, т.-е. поднимают
ушную раковину и поворачивают ее в разные стороны;
несомненно, что им, благодаря этому, удается верное
распознать направление, с которого доносится какой-
нибудь шум, т.-е. с которого во многих случаях при-
ближается опасность. Известно, что уже у обезьян та-
кое навастривание ушей почти никогда не наблюдается,
и Дарвин справедливо заметил, что уже у обезьян
ушные раковины и служащие для их движения мышцы
находятся, собственно говоря, в рудиментарном, зача-
354
точном состоянии. И однако же у человека существует
ряд явственных мышечных образований, которые пред-
ставляют собою не что иное, как именно мышцы-дви-
гатели ушной раковины. Одни из них могли бы по
своему положению служить для расширения, другие
для сужения входа в ушную раковину; одни могли
бы служить для оттягивания всей ушной раковины
назад, другие для притягивания ее наперед и т. д.
Это типичные примеры рудиментов. А так как все
эти группы мышечных волокон далеко не у всех людей
одинаково развиты, то тут открывается большой про-
стор для наблюдения вариаций, которые теперь со-
ставляют главный интерес анатомии человека, ибо так
называемое нормальное строение уже давно известно и
дает сравнительно мало материала для новых наблю-
дений. Существуют длинные списки случаев (обыкно-
венно это выражается в процентах) тех или иных
уклонений в. положении или степени развития раз-
ных мышц, связок, косточек, артерий и т. д. А так
как уклонения возможны и в ту и в другую сторону,
то не следует особенно удивляться тем единичным
случаям, когда люди обладают способностью двигать
ушами. При этом оказывается, что некоторые индивиды
могут двигать ушами только назад, другие же только
наперед: очевидно, что у одних особей хорошо развита
мышца, оттягивающая ушную раковину назад, у дру-
гих развита мышца, притягивающая ухо наперед.
Тут мы, несомненно, имеем перед собою явление ата-
визма: после того как в течение тысяч поколений эта
мышца пребывала в состоянии зачаточном, она вдруг
без всякой видимой причины появляется в значитель-
но более развитом виде и может вступить в действие,
иногда по воле носителя, иногда помимо воли, как
говорят, под влиянием рефлекса. Это один из наи-
23'
355
более типичных примеров того, как в строении тела
человека можно найти свидетельства в пользу его про-
исхождения от животных предков.
К числу зачаточных образований человеческого орга-
низма принадлежит и червеобразный отросток слепой
кишки, который, как известно, часто служит исход-
ным пунктом для опасных заболеваний (аппендицит).
Длина этого отростка очень колеблется; у одних он
имеет в длину не более двух сантиметров, у других
достигает даже 23 сантиметров. Средняя длина счи-
тается на основании многочисленных наблюдений 8—9
сантиметров; толщиною ои с гусиное перо. Любопытно
отметить, что длина червеобразного отростка от рожде-
ния до зрелого возраста хотя и возрастает абсолютно,
но относительно убывает. Это становится ясным, если
сравнить длину этого отростка с длиною всей толстой
кишки, с одной стороны, у новорожденного, с другой—
у взрослого человека. Так, у новорожденного длина
червеобразного отростка составляет одну десятую длины
толстой кишки, у взрослого же—лишь одну двадцатую.
Но не только эта убыль относительной длины, но и
строение стенок отростка явно указывает на дегенера-
цию; начиная с юного возраста происходят в строении
стенки отростка изменения тканей: слизистая оболочка
отбрасывает свои железы, в подслизистой оболочке спер-
ва накопляется жир, который потом исчезает, между
тем, как слой соединительной ткани сильно сокращает-
ся; очень часто, приблизительно у четверти всех
взрослых людей, полость червеобразного отростка
заполняется, так что он является уже не трубкой,
а стержнем. При этом интересно проследить, как
различаются между собою люди различных возра-
стов. Оказывается, что полость трубки найдена за-
полненной:
356
в возрасте от	1 года	до 10 лет —	в 4% всех наблюдавш. индив
	10 лет	20	—	И»/о
	20	30	-	К°/о
	30	„ 40	„ 250 0
	40	„ 50	-	» 27%
	50	„ 60	-	36»/0
	60	„ 70	-	„ 53%
	70	„ 80	„ 58%
Что касается опасности заболевания, то, конечно,
наиболее благоприятны для их носителей те отростки,
в которых полость раньше заросла; если она долго
остается открытой, то в нее может попасть какой-
нибудь твердый предмет, а так как мышечные волокна
этой трубки очень ослаблены или перерождены, го
содержимое не выбрасывается вновь в полость кишек;
образуется застой и начинается какой-нибудь процесс
гниения, открывается воспаление, которое во многих
случаях может кончиться очень скверно, если этот
отросток не удалить своевременно путем операции.
Известно, как много жизней удается теперь хирургам
спасти благодаря своевременному констатированию бо-
лезни и быстрой операции. С точки зрения доказа-
тельств эволюционного развития человека нас инте-
ресует только тот факт, что тут перед нами явный
рудимент и что уменьшение и преобразование этой
части пищеварительного канала происходит тут, так
сказать, на наших глазах. Кто проникся основной
истиной эволюционного учения, для того не может
оставаться сомнения в том, что прародительские жи-
вотные формы, изменявшиеся шаг за шагом в про-
должение миллионов лет и давшие начало человече-
скому роду, имели гораздо более длинный пищева-
рительный канал и, между прочим, и более длинную
и деятельную слепую кишку, как мы это видим и в
настоящее время у различных травоядных млекопитато-
357
щих, у которых часто совершенно отсутствует черве-
образный отросток, так как вся слепая кишка на всем
своем протяжении имеет еще обширную полость.
Приведенных здесь примеров вариаций, рудиментов
и атавизмов достаточно, ибо сколько бы мы ни при-
водили примеров, суть основной идеи остается та же
самая: эти явления служат блестящими доказатель-
ствами эволюции человека, его происхождения от жи-
вотных предков.
Когда наука высказывает в такой положительной
форме убеждение, что человек произошел от животных
форм, то вполне понятно, что ей ставят вопрос: от каких
именно животных произошел человек, кто были его
животные предки? Иные выражают желание узнать,
как выглядит родословное древо человеческого рода.
Как ни понятно такое желание, но нужно сказать, что
наука не работает по принципу, «чего хочешь, того
и просишь». Задача науки заключается не в том, чтобы
на всякий вопрос, который ей могут поставить, иметь
наготове удовлетворительный ответ. Да и что такое
удовлетворительный ответ? То, что одного удовлетво-
ряет, может показаться другому еще совершенно не-
достаточным. Кто правильно понимает истинную суть
науки, тот может легко убедиться, что гораздо более
важно научиться правильно ставить самые вопросы.
Нужно прежде всего хорошенько поразмыслить, что
можно понимать под родословным древом всего челове-
ческого рода, затем, какого рода материал приходится
обрабатывать и каковы могут быть результаты такой
обработки. Во всех отношениях такое родословное древо
представляет нечто совсем иное, нежели известные под
этим именем таблицы, изображающие происхождение
какого-нибудь короля или какой-нибудь породистой
собаки или лошади. В этих случаях дело обстоит очень
358
просто: нужно собрать точные сведения относительно
фактического участия того или другого индивида в
произведении интересующего нас индивида. Тут мы
имеем дело с индивидуальными представителями извест-
ного вида и с записями, пользующимися нашим до-
верием. Когда говорят о родословной всего человече-
ского рода, то некоторые представляют себе, может-
быть, что и тут можно применить аналогичный прием.
На самом же деле тут прежде всего надо осведомиться,
имеются ли ископаемые остатки животных, которые
можно было бы привести в связь с вопросом о происхо-
ждении человеческого рода. Таких остатков, к сожале-
лению, до сих пор очень мало. Все остатки ископаемых
людей, до сих пор найденные, относятся к дилювию,
т.-е. к четвертичному периоду, когда человек уже был
человеком, когда он уже охотился на мамонтов и
пещерных медведей, когда он уже рисовал этих жи-
вотных охряной краской на стенах обитаемых им
пещер. Что человек с тех пор значительно изменился
и в своей физической организации, и в характере своей
материальной культуры, что и в его умственном облике,
и в организации социальной жизни произошли огром-
ные перемены, это нам хорошо известно, и для дока-
зательства этого нет необходимости обращаться к иско-
паемым остаткам. Но все это огромное развитие со
времен раннего дилювия и до нашего времени проделал
человек уже будучи человеком. Кто желает
узнать родословную человеческого рода, тот хочет дру-
гого, тот желает видеть всю цепь тех существ, ко-
торые, не будучи еще людьми, представляют
звенья длинной цепи, соединяющей род «человек» с
другими животными родами, семействами и отрядами
класса млекопитающих, а может быть, даже и с дру-
гими классами типа позвоночных. А таких ископаемых
359
форм до сих пор еще не нашлось нигде. Можно, ко-
нечно, опираясь на основной принцип эволюции, при-
менимость которого к человеку стоит вне всякого сомне-
ния, и основываясь на данных морфологии, попытаться
высказать целый ряд соображений о признаках тех
млекопитающих, которые составили мост между чело-
веком и его отдаленными животными предками. На-
пример, можно утверждать, что у таких предков чело-
века все тело было покрыто волосами, что они еще
ходили на четвереньках, что они имели большие зубы,
сильно развитые надбровные дуги и скуловые кости;
но всеми этими указаниями мы не прибавляем ничего к
тому, что мы уже знаем. Мы просто устанавливаем,
что человек в том и другом органе проявляет производ-
ное состояние и затем только другими словами
повторяем то же самое, говоря, что у его предков со-
стояние этих органов было более примитивное, перво-
бытное. Кто довольствуется таким родословным дре-
вом, тому можно от души спокойно предоставить
заниматься такими упражнениями. Но это значит до-
вольствоваться малым, очень малым. Не лучше ли
признаться, что в отношении выяснения родословной
человеческого рода наука еще ничего не достигла;
здесь все еще остается сделать будущему, конечно, в
том случае, если будут сделаны счастливые находки
ископаемых, которые смогут пролить свет на этот еще
совершенно темный вопрос.
Может быть среди читателей найдутся такие, кото-
рым сказанное здесь покажется чрезмерно осторожным
и осмотрительным, которые до сих пор думали, что
вопрос о происхождении человека в связи с основною
идеей эволюции гораздо легче решается. Действительно,
многие, знающие об эволюционном учении только по
наслышке, думают, что с вопросом о принадлежности
360
человека к отряду приматов решается и вопрос о при-
роде его животных прародителей; они думают, что
вопрос этот разрешается заявлением, что человек про-
изошел от обезьян. Нетрудно доказать, что это поло-
жение, высказанное в такой форме, не может быть
верным. Ибо под словом «обезьяны» мы понимаем именно
тех обезьян, которые ныне существуют на земле. Легко
доказать, что от этих обезьян человек не произошел,
точно так же, как современные лошади не произошли от
современных носорогов, хотя и принадлежат с ними к
одному общему отряду. Если вы попросите кого-нибудь,
кто говорит об обезьяньем происхождении человека,
объяснить вам, от каких именно обезьян человек про-
изошел, то он, несомненно, укажет на тех из них,
которые проявляют в своем строении наибольшее сход-
ство с человеком, именно на бесхвостых человекообраз-
ных обезьян. Но тут-то именно и видно, как легко
опровергнуть такое очень распространенное, но тем не
менее очень поверхностное мнение. Дело в том, что
современные человекообразные обезьяны в своем роде
очень односторонне ргСзвиты и приспособлены к жизни
на деревьях: отсюда сильное преобладание верхних
конечностей над нижними, отсюда форма грудной клет-
ки и многое другое, что является отличительным при-
знаком этого семейства человекообразных обезьян. Но
мы уже знаем, что такое одностороннее развитие всегда
является состоянием производным и что процесс раз-
вития видов отличается необратимостью. Поэтому-то
гориллы и оранги со своими необычайно длинными
руками и своими огромными клыками не могут быть
предками человека.
Здесь будет уместно напомнить о вышеприведенных
примерах из сравнительного языковедения. Мы ви-
дели, что в итальянском и французском языках суще-
361
ствует целый рад слов, явно указывающих на родство
этих двух языков. Следует ли, однако, из этого, что
итальянский язык развился из французского, или фран-
цузский из итальянского. Ни того ни другого утвер-
ждать нельзя. Но что можно утверждать с большою
определенностью, ото, что оба эти языка развились
от одного общего родоначального языка, каковым ока-
зывается латинский. Если итальянец говорит dubbio
там, где француз говорит doute, то вполне ясно, что
в родоначальном языке не употреблялось ни одно из
этих двух выражений: мы знаем, что латинское слово
dubito, сделавшееся родоначальником двух приведен-
ных слов, имело еще три согласных и три гласных
звука: исходя от этого первоначального строения, два
производных слова удалились каждое в своем отличном
от другого направлении: одно удержало все гласные
звуки, но потеряло согласный звук т, другое удержало
это т, но зато потеряло звук б. Каждое из них в своем
роде специализировалось, и поэтому-то одно не может
быть произведено от другого, но каждое может быть
выведено из общего родоначального слова. Только в
таком смысле следует понимать родство форм в орга-
ническом мире, и из того, что обезьяны из всех ныне
живущих млекопитающих представляют наиболее близ-
ких родственников человека, не следует, что человек
произошел от ныне существующих обезьян^
Подобно тому, как одна из двух соседних ветвей
ствола не является прямым продолжением другой, а
сходится с нею лишь где-нибудь пониже, где они обе
отходят от общего родоначального ствола, так и две
ветви животного мира, обезьяны и люди, в отдаленном
геологическом прошлом отделились от общего ствола
и, если можно так выразиться, следуя каждая своей
особенной программе изменения, сделались в течение
362
времени тем, чем мы их ныне находим. Итак в выше-
приведенном взгляде на происхождение человека есть,
несомненно, известная доля истины, но нужно уметь
отделить в этом воззрении пшеницу от плевел, чтобы
выразить результат в такой форме, которая является
приемлемой с точки зрения самой строгой научной кри-
тики. Ясно, что та общая родоначальная форма, от
которой удалились в две разные стороны предки совре-
менных обезьян, с одной, и предки современных людей,
с другой стороны, не обладала еще ни одним из тех
специфических признаков, которыми ныне отличаются
представители этих двух столь выраженных семейств.
Эта общая родоначальная форма не обладала еще ни
длинными, как плети, руками наших орангов и гиб-
бонов, ни огромными клыками наших горилл, ни боль-
шим мозгом современного человека, ни его вертикальной
походкой, ни его характерным позвоночником. Все это
приобрели эти оба семейства за тот период времени,
когда они развивались раздельно, каждое в своем осо-
бенном направлении. Отсюда ясно, что говорить о про-
исхождении человека от обезьян так же неправильно,
как и говорить о происхождении обезьян от людей.
И если мы ищем среди ископаемых остатков третич-
ного животного мира переходных или промежуточных
форм, то это следует понимать не как поиски проме-
жуточных форм между людьми и нынешними обезья-
нами, а как поиски промежуточных форм между жи-
вотными прародителями людей и людьми. Таковых-то
до сих пор не найдено.
Один немецкий ученый (Бранка) в докладе, прочи-
танном на международном конгрессе зоологов, выразил
это положение вещей в таком виде, что человек по-
является в дилювиальную эпоху на жизненной арене
как парвеню или выскочка, без предков. Нашлись люди,
36
которые воспользовались этим заявлением, чтобы утвер-
ждать, что, мол, даже и крупные ученые думают,
что человек не произошел от животных предков, а
появился сразу во всем своем совершенстве, продуктом
внезапного творческого акта, сотворения из ничего.
Такое толкование вышецитированного заявления уче-
ного основано на умышленном недоразумении. И сам
автор этого доклада, Бранка, неоднократно, заявлял
после этого, что он и не думал сказать того, что ему
приписывают, и что он не сомневается в происхожде-
нии человека от животных форм. Ведь, всякому ясно,
что выскочкой или парвеню в генеалогическом отно-
шении называется не тот, у кого нет предков, а тот,
чьи предки нам неизвестны. В смысле количества
поколений, которые отделяют нас от первых прароди-
телей, между самым родовитым аристократом и самым
последним плебеем нет разницы (пословица говорит:
все мы от Адама, наука говорит: все мы от третичных
родоначальных форм, очень рано отделившихся от ство-
ла плацентарных млекопитающих). Вся гордость ари-
стократов заключается, как известно, в том, что их
прародитель уже в пятнадцатом столетии упоминается
где-нибудь, все равно по какому поводу, хотя бы даже
и потому, что он пытался поджечь какой-нибудь город,
был схвачен и казнен.
Что касается древности, то человек, несомненно, су-
ществовал уже в третичном периоде, хотя до сих пор
еще не найдено ни одного несомненного ископаемого
остатка человека из отложений более древних нежели
дилювий. Если же смотреть на количество известных
предков, то в этом отношении другие животные формы,
например, лошади, значительно превосходят человека
в аристократизме, ибо нам известно до трехсот хорошо
сохранившихся ископаемых видов из семейства лоша-
Зй4
диных. Если бы развитие семейства лошадиных имело
место в продолжение всего третичного периода на ма-
терике, который ныне покоится на дне моря или покрыт
мощным слоем льда (как, например, Гренландия), то
никакие соображения не могли бы нам помочь вос-
становить картину предков современных лошадей; как
бы ни была велика сила логики, заставляющей нас
думать, что нынешние лошади имели предков в тре-
тичном периоде, но пока не нашлось бы ископаемых
остатков, мы должны были бы называть лошадей в
генеалогическом смысле выскочками, парвеню. В таком
именно положении находится наука относительно ге-
неалогии или родословной человеческого рода. Когда
мы слышим, какие новинки в области ископаемых жи-
вотных приносит нам всякая новая экспедиция в стра-
ны, которые до сих пор оставались неиследованными в
геологическом отношении (так было лет двадцать тому
назад с Египтом и в самое последнее время с централь-
ной Азией), то мы можем понять, что нас ожидают еще
многие сюрпризы в этой области. Но возможно даже
и такое положение вещей, при котором нам никогда
не попадутся на глаза ископаемые скелеты переходных
форм от животных к человеку: мы уже намекнули
выше на такую возможность, что развитие этих форм
происходило на протяжении мелового и третичного пе-
риодов на каком-нибудь материке, который с тех пор
успел погрузиться на дно моря и таким образом раз
навсегда ушел из сферы доступного нашему наблю-
дению. Или этот материк благодаря перемене в поло-
жении земной оси попал в область северного или юж-
ного полюса: вспомним какая огромная площадь
похоронена под недоступным исследованию ледяным
покровом южного полярного материка. Кто знает, ка-
кие сокровища палеонтологии таят в своих недрах
365
эти негостеприимные области южного полярного ма-
терика и Гренландии. Таким образом мы можем с
полным спокойствием признать, что нам неизвестна
геологическая родословная человека, и при этом мы
нисколько не отказываемся от признания основной
истины эволюции и ясного требования применения этой
истины и к человеческому роду.	/
36G
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
ЗНАЧЕНИЕ ЭВОЛЮЦИОННОЙ ТЕОРИИ ДЛЯ НАШЕГО
МИРОПОНИМАНИЯ.
Эволюционное учение, основы которого мы здесь изло-
жили, представляет в настоящее время не только одну
из самых плодотворных идей в биологической науке, но
и один из весьма существенных элементов общего миро-
воззрения. Это один из тех элементов, благодаря ко-
торым мышление образованных людей нашего времени
очень резко отличается от мышления людей прошлых
столетий.
В наше время, пожалуй, всякий школьник посмеется
над взглядами, которые всего двести лет тому назад
высказывались самыми выдающимися учеными того
времени. Любопытное и притом типическое размышле-
ние мы находим у известного в свое время цюрихского
ученого Шейхцера (в его «Физике», издания 1710 года)!
«Когда подумаешь,—говорит он,—как мало света дают
звезды в безлунную ночь, то начинаешь' сомневаться
в том, что они созданы, чтобы освещать нам ночи!». Ка-
кой ужасающе ограниченный горизонт ученого виден
в этих словах! И это уже в своем роде была ересь,
заносчивость ума, пытавшегося переступить положен-
ные ему пределы. Ныне всякий сколько-нибудь мысля-
щий человек знает—мы говорим именно знает, а не толь-
ко догадывается—что звезды пе могут быть созданы для
367
освещения наших ночей, ибо он знает, что земля пред-
ставляет собою одну пылинку в огромном мироздании,
а каждая звезда—это солнце, подобное нашему солнцу.
Как же он узнал это? Только благодаря расширению
нашего горизонта в пространстве и во времени.
Кто не лишен известной доли любознательности, тот
часто вынужден проделывать такое развитие так ска-,
зать на своей собственной шкуре. Рано уже у многих!
из нас пробуждается интерес к чужим странам и пле-
менам; с увлечением мы читаем описания путешествий
на суше и море, стараемся обнять духовным оком и
девственные леса тропических стран с их своеобразным
миром растений и животных, и угрюмые ледяные пу-
стыни полярных материков, где каждая пядь земли
запечатлена доблестными завоеваниями героев,—знаме-
нитых полярных исследователей. Кто из нас не искал
и не находил в таком чтении и в таком расширении
духовного горизонта утешения в горестях и тяготах
повседневной жизни? Но скоро нам и рамки всей нашей
планеты становятся слишком узкими, мы выходим на
широкую дорогу вселенной, обнимаем умственным взо-
ром необъятные сферы нашей солнечной системы, дру-
гих подобных систем, млечного пути, космоса.
Но одно лишь рассмотрение вещей в пространстве
не удовлетворяет нас. Нас манит также углубиться
духовным оком в глубь времен. Мы изучаем историю
и убеждаемся, что всякое состояние нравов и обычаев,
законов и общественных форм имеет свои корни в
прежних состояниях, что ни одно из них не появилось
внезапно в готовом виде, а каждое имело своих пред-
шественников. И тут для любознательного ума раскры-
вается широкий простор, с каждым днем горизонт во
времени расширяется так же, как и горизонт в про-
странстве. Понемногу мы научаемся видеть в нашей
368
так называемой исторической эпохе лишь ничтожный,
короткий момент времени. Там, где кончается писанная
истОрия, начинается история неписанная, история, рас-
сказываемая немыми свидетелями седой старины, облом-
ками посуды, утвари и оружия первобытных людей,
свайными постройками, курганами и мегалитами. Но
и эта археология—все еще история человечества.
Мы знаем, что человек обитал в Европе в те отдален-
ные времена, когда огромная площадь этой части света
была покрыта ледниками, что человек тогда жил рядом
с животными формами, которых ныне не существует
более ни в Европе, ни в других частях света.
Как ни интересно такое констатирование различных
форм, но одно оно не удовлетворяет нашего стре-
мления к познанию. Что в мировом пространстве су-
ществуют скопления туманностей, звездные кучи,
двойные и тройные звезды, планетные системы, пла-
неты и их спутники, — все это само по себе инте-
ресно, но не дает нам еще понятия о связи явле-
ний. Лишь с того момента, когда мы узнаем, что из
сгущенных туманностей возникают звездные кучи, что
из синих звезд путем охлаждения возникают желтые
и красные, из красных звезд путем образования коры—
темные звезды и, наконец, планеты; что такие пла-
неты в течение неизмеримо долгих периодов времени
охлаждаются и переходят в такое состояние, в каком
мы находим нашу землю; что из таких небесных тел
при дальнейшем охлаждении возникают тела, состоя-
ние которых подобно состоянию нашего спутника—
луны; лишь когда мы узнали все это, у нас полу-
чается связное представление о единстве космоса в
смысле последовательного перехода одной и той же
массы космического вещества из одного состояния в
другое. Ряд предметов, как бы нагроможденных друг
24 Теория эволюции.
369
около друга без всякой органической связи, таким обра-
зом превращается в ряд последовательных состояний,
в ряд следующих одна за другой фаз развития. Тут-то
мы и наталкиваемся на то понятие, которое, как волшеб-
ным жезлом, открывает нам различные тайны природы.
Развитие! Откуда берется это понятие и откуда берется
та чарующая сила, которою оно владеет? Не из книг
и не из ученых исследований, а прямо из жизни. Это
понятие так глубоко запало нам в душу потому, что
мы на каждом шагу в жизни наблюдаем процессы раз-
вития. Мы воспринимаем понятие развития без разъясне-
ний потому, что мы душой схватываем его, потому что
мы и в самих себе и в окружающем нас мире имеем
тысячи примеров процесса развития. Кто не наблюдал
с увлечением, как распускаются почки на деревьях,
как раскрываются цветы, как набухают с каждым днем
завязи, суля нам хороший урожай плодов. И кто не
глядел с замиранием сердца на постепенный рост зла-
ков, на то, как начинает колоситься рожь, как день
за днем наливается зерйо, как зреет и крепнет стебель.
Понятие развития легко доступно и уму и душе всякого
человека. Но можно ли его применить ко всему тому, что
интересует нас в окружающем нас мире. В этом /вопрос.
Начнем с человека. Что всякий отдельный человек
представляет собою продукт развития, в этом в наше
время никто не сомневается. Мы говорим: в наше
время, ибо, как ни просто кажется нам это, было время,
когда даже и весьма ученые люди не понимали еще
под развитием того, что мы ныне все понимаем под
этим словом. Во второй половине восемнадцатого сто-
летия наибольшим распространением пользовалось так
называемое учение преформационистов. Они пред-
ставляли себе, что зародыш не возникает путем посте-
пенного образования органов, а что он с Самого начала
370
уже в яйце находится в готовом виде со всеми орга-
нами, только в невообразимо малых размерах. Развитие
плода из яйца было, по мнению этих ученых, не воз-
никновением, а лишь разворачиванием и увеличением
уже совершенно готовых частей. А так как для нор-
мального развития плода у млекопитающих и птиц не-
обходимо содействие двух половых элементов,—муж-
ского и женского, то вполне понятно, что вскоре обра-
зовались две школы преформационистов: одни думали,
что зародыш находится совершенно готовым и упако-
ванным в женской половой клетке, т.-е. в яйце, другие
утверждали так же определенно, что зародыш находится
целиком в мужской половой клетке, в сперматозоиде.
Отсюда название двух этих школ: овулисты и анималь-
кулисты. Овулисты приписывали оплодотворению роль
толчка к развитию уже, в сущности, совершенно гото-
вого плода, анималькулисты считали яйцо лишь как бы
плодородной почвой, в которой зародыш может быстро
разрастаться и принимать свою нормальную величину.
Из такого одностороннего толкования развития могли,
конечно, вытекать очень своеобразные, даже весьма
странные выводы. Так, например, овулисты высчитали,
сколько зародышей находилось в яичнике Евы при пер-
вом сотворении человека: все ныне живущие люди, все
уже умершие с тех пор и все, которые еще появятся
на свет, должны были быть в готовом виде заложены в
яичнике первой женщины. С каждым дальнейшим по-
колением им становилось все просторнее и просторнее,
они могли понемногу расправить свои онемевшие члены...
Лишь к началу девятнадцатого столетия в науке
упрочился тот взгляд на сущность процесса развития,
который до сих пор пользуется всеобщим признанием
и который кажется нам единственно возможным. Раз-
витие—это не разворачивание готовых, как бы упако-
24*
371
ванных органов, а возникновение новых органов там,
где их раньше не было и в помине. Усовершенствования
микроскопа помогли убедиться в том, что в свеже выде-
ленном яйце животного нет еще ни деления на много-
численные клетки, ни диференцировки тканей; все
это лишь возникает постепенно, шаг за шагом. Это так
называемое эпигенетическое понимание развития,
противоположное старому, преформационному толкова-
нию. В этом-то и заключается огромный интерес иссле-
дований развития животных и растений, игравших пре-
обладающую роль в зоологии и ботанике девятнадцатого
столетия. Весьма знаменательно для истории умствен-
ного развития европейских народов, что в то же время
и в разных других отраслях науки, как сравнительное
языковедение, история, археология, история права и др.,
не имеющие никакого прямого соприкосновения с биоло-
гией, также начали применять принцип развития. А гео-
логия в первую половину девятнадцатого столетия выра-
ботала новый основной взгляд на процессы изменения
земли,—актуализм, о котором у нас выше была речь.
Если мы теперь спросим, в чем заключается значение
эволюционного учения для мировоззрения, то легко уви-
деть, что биологическое учение об эволюции заполняет
собою очень важный пробел между цепью развития
космологического (т.-е. развития небесных тел и в том
числе нашей земли), с одной стороны, и цепью развития
антропологического (т.-е. развития человека), с другой.
В самом деле, даже уже при первоначальном ознако-
млении с археологией и доисторической наукой, мы
убеждаемся, что то, чем представляется нам историче-
ский человек, есть продукт развития; человеку истори-
ческому предшествовал человек доисторический, желез-
ному веку предшествовал бронзовый, бронзовому—ка-
менный; неолиту, т.-е. эпохе обработанных каменных
372
орудий, предшествовал палеолит, т.-е. эпоха грубой,
необработанной, нешлифованной каменной утвари, эпоха
кремневых ножей и наконечников и т. д. и т. д. Чело-
век, значит, развивался, его материальная культура
изменялась, а в связи с этим несомненно изменялся
и его духовный облик и его социальная жизнь.
С другой стороны, геологическое развитие не подле
жит сомнению: тому состоянию земли, которое мы нахо-
дим в ледниковую эпоху, предшествовало другое,
характеризующее собою различные эпохи третичного
периода. Если ледниковая эпоха отличается более хо-
лодным климатом и существованием особых видов, как
мамонты, пещерные медведи, покрытые шерстью носо-
роги и т. д., то это все же виды еще ныне существую-
щих родов. В среднетретичную эпоху наша Европа
была населена своеобразными представителями живот-
ного и растительного царств, обезьянами и гигантскими
тритонами, родственники которых ныне существуют
только в отдаленных областях восточной Азии. Далее
в древнетретичную эоценовую эпоху формы животных
еще более отличаются от нынешних, а когда мы доби-
раемся до меловых и юрских отложений, то нам пред-
ставляется мир совершенно чуждых форм гигантских
пресмыкающихся: ихтиозавров, бронтозавров, игуано-
донтов, летающих птеродактилей и т. д. При этом нам
всякий раз говорят, что и самая планета наша, самая
арена жизни в каждую из последующих эпох была в
ином состоянии, нежели в предшествующую, и сама
земля развивалась. При помощи того, что нам известно
из астрономии, мы далее проводим линию развития от
юности нашей планеты к состоянию звезд, мы убе-
ждены, что и наша земля была некогда светящимся
небесным телом. Само собою понятно, что в эту нево-
образимо древнюю отдаленную эпоху земля не могла
373
носить на себе живых существ. Ибо жизнь растений
и животных заключена в довольно узкие рамки темпе-
ратуры; если не предаваться совершенно бессмысленным
фантазиям, то никому не придет в голову предполагать,
что, например, наше солнце с его температурой в 6ООо
градусов может носить на себе живых обитателей. Что
от состояния раскаленного небесного тела нас ведет
далее линия развития до скоплений космических туман-
ностей, это уже было упомянуто выше.
Итак мы имеем перед собою две ясно установленные
линии развития: космологически-геологическую, с одной
стороны, и археологическую, с другой стороны. Но
между ними существует огромный пробел. И в той
и в другой области нам служила руководящей нитью
идея развития: земля, как небесное тело, развивалась
от состояния туманности до состояния звезды и затем
до состояния планеты, покрытой твердой корой, окру-
женной морем и атмосферой. И человечество развива-
лось от состояния полузвериного существа позднетре-
тичной и четвертичной эпохи и до культурного состоя-
ния наших времен. Но неужели эта плодотворная идея
развития не может служить и для освещения того
промежутка, который лежит между этими двумя ли-
ниями развития? Неужели же человек и все другие
представители животного мира появлялись на земле по
какому-то произволу совершенно готовыми? Нет, и
тысячу раз нет. Нам необходимо сделать этот шаг
к эволюционному учению биологии, ибо только при по-
мощи эволюционной теории нам удается сомкнуть две
цепи развития в одну неизмеримую цепь: между цепью
космологически-геологического развития и между цепью
антропологического развития вставляется промежуточ-
ным звеном развитие биологическое. Только таким обра-
зом мы получаем картину, удовлетворяющую требова-
374
йию нашего разума, нашей потребности миропонимания.
Вот почему эволюционное учение биологии представляет
собою не просто отдел специальной науки зоологии,
а нечто гораздо более важное, основной элемент миро-
понимания. Обоснованием этого учения человечество
обязано никому иному, как Чарлзу Дарвину.
375
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
ЧАРЛЗ ДАРВИН КАК ОСНОВАТЕЛЬ ЭВОЛЮЦИОННОГО УЧЕНИЯ.
Чарлз Дарвин происходил из довольно старого дво-
рянского рода, в котором интерес и способности к на-
укам, как кажется, переходили по наследству от поко-
ления к поколению. И дед его и отец были врачами,
пользовавшимися большой известностью. Чарлз, ро-
дившийся в 1809 году, на семнадцатом году жизни
отдан был в Эдинбургский университет, также для из-
учения медицины. Но, как и в гимназические годы
Дарвин посвещал все свое время не учению, а охоте,
рыбной ловле и собиранию всякого рода предметов, так
и в два года своего пребывания в Эдинбурге он не про-
явил ни малейшего интереса к медицине в том виде,
как она в то время преподавалась. Лекции по зоологии,
анатомии и др. показались ему очень скучными
(а может быть и на самом деле были таковыми); первая
операция, при которой он присутствовал в операцион-
ной зале, оказалась и последней: не выдержав вида
страданий, переживаемых пациентом (тогда еще опери-
ровали без хлороформа), он убежал, не дождавшись
конца и долго еще не мог притти в себя от преследо-
вавших его криков и стонов. Мягкость его натуры про-
являлась очень рано: еще ребенком он постоянно коле-
бался между желанием приобрести для своей коллекции
интересное насекомое и отвращением к неизбежному
376
Чарлз
для этого умерщвлению живого существа; он даже
условился со своей сестрой собирать только таких мо-
тыльков, которых они найдут уже мертвыми. Не сле-
дует, однако, думать, что успешному занятию молодого
Дарвина медициной мешала только плохая постановка
преподавания этой науки "в университете; тут было еще
одно препятствие, о котором сам он писал в своей авто-
биографии следующее: «Я рано убедился, что отец мой
оставит мне достаточное для жизйи состояние; этого
убеждения было достаточно, чтобы уничтожить всякое
серьезное стремление изучать медицину». Очевидно, что
при таком взгляде на вещи всякий университетский
курс мог показаться скучным. И Дарвин продолжал
посвящать свое время (и не только свободное от лекций)
охоте, рыбной ловле, собиранию жуков, минералов и др.
Это составление коллекций не являлось признаком на-
учного интереса и само по себе еще не обнаруживало
будущего великого естествоиспытателя; в это время
все молодые люди этого круга составляли коллекции,
и многие, впоследствии сделавшиеся юристами, духов
ными и политиками, также собирали жуков, как и буду-
щие естествоиспытатели. Сам Дарвин рассказывает в
своей автобиографии, что он ни разу не полюбопыт-
ствовал посмотреть челюсти жуков при помощи увели-
чительного стекла, а между тем, всем известно, какую
роль играет форма челюстей для классификапии насе-
комых. Только степень редкостности жуков обусловли-
вала интерес к нему, как и у собирателей почтовых
марок, автографов и т. п. Показателем его естественно-
научного интереса в э1у эпоху служит скорее то обстоя-
тельство, что он вместе с знакомым зоологом собирал
морских животных и сделал даже два маленьких откры-
тия, о которых он докладывал в зоологическом кружке
университета. Уже в Эдинбурге он посещал заседания
378
научных обществ и с большим почтением глядел на
второстепенных ученых, и отдаленно не подозревая, что
ему предстоит в будущем честь быть избранным в
почетные члены всех этих обществ.
После двух лет такого учения или, вернее, времяпре-
провождения в Эдинбурге, отец Дарвина убедился, что
его сыну не улыбается карьера врача и предложил ему
сделаться священником. Молодой человек попросил не-
которое время на размышление и, прочтя внимательно
«священное писание», нашел, что сможет без всякого
внутреннего противоречия сделаться проповедником
официальной религии; он дал свое согласие на изуче-
ние богословия и, освежив в своей памяти (при помощи
частного учителя) немногие познания по латыни и гре-
ческому, вынесенные им против воли из гимназии, по-
ступил в 1828 году в Кэмбриджский университет на
богословский факультет. Будучи студентом богословия
он попрежнему усердно занимался охотой, стрельбой,
верховой ездой; иногда бывали и более или менее весе-
лые вечеринки, где выпивали не совсем в меру, пели
и играли в карты. В 1831 году он окончил курс без
особого отличия и получил право занять должность
священника. Прежде чем он успел серьезно подумать
о приискании подходящей должности, случилось нечто,
что дало его жизни совершенно новое направление и
определило всю его дальнейшую деятельность.
Дело в том, что за три года учения в Кэмбридже
молодой Дарвин свел знакомство с двумя видными есте-
ствоиспытателями университета, с ботаником Генслоу
и геологом Сэджвиком. Оба скоро оценили чрезвычай-
ную наблюдательность молодого студента-богослова и
охотно брали его с собою на экскурсии, а также прини-
мали его у себя на дому в кружке молодых естество-
испытателей. Нужно однако заметить, что никто тогда
379
и не думал о том, чтобы Дарвин сделался цеховым
ботаником или геологом, и Дарвин сам, рассказывая
об интересных и приятных экскурсиях и беседах с этими
учеными, спешит прибавить: «Но я не изучал геоло-
гии». Он был, что называется, любителем, брал то,
что было ему интересно из этих наук, не отягощая
себя балластом цеховой науки. Очень может быть, что
именно благодаря этому ему впоследствии удалось про-
лить свет на многие явления, к которым он подходил
без предвзятости, почти неизбежной у всякого цехового
ученого. Нужно, впрочем, заметить, что в Англии в ту
пору, да и после существовал целый ряд духовных
лиц, обогативших естествознание весьма ценными вкла-
дами: они занимались естественными науками в часы
досуга, из чистого интереса. Таким-то образом не было
ничего необычайного в том, что и молодой Дарвин,
только-что получивши диплом священника, прежде
всего отправился с Сэджвиком на продолжительную
экскурсию, где он активно помогал ему в его геологи-
ческих наблюдениях и съемках.
Возвратившись домой он нашел письмо от Генслоу,
в котором тот сообщал ему, что к нему обратятся с за-
просом, не примет ли он участия в кругосветном путе-
шествии, предпринимаемом на корабле «Бигль» по пору-
чению морского ведомства, под командой образованного
и благородного капитана Фиц-Роя. Прямая задача этого
пятилетнего плавания, организованного адмиралтей-
ством, заключалась в измерении морских глубин и в
производстве съемок карт в береговых областях Южной
Америки. Но командир корабля, Фиц-Рой, зная по
опыту прежних плаваний, что при таких работах под-
вертывается много случаев для производства интересных
наблюдений по естественной истории и для собирания
коллекций, решил взять с собою молодого натуралиста,
380
который своими коллекциями мог бы обогатить британ-
ский музей. Генслоу, рекомендовавший для этой бес-
платной должности молодого Дарвина, знал, что по-
следний ни о чем так сильно не мечтал, как именно
о путешествии в тропические страны: начитавшись опи-
сания путешествия Гумбольдта, Дарвин во сне и наяву
видел себя взбирающимся на пик Тенериффа. Генслоу
знал об этом и неизвестно, кому именно он больше хотел
услужить своей рекомендацией: экспедиции или Дар-
вину. Во всяком случае, он писал Дарвину, что, реко-
мендуя его для этой роли, он не считает его «готовым
естествоиспытателем», а лишь молодым человеком, спо-
собным наблюдать, отмечать и собирать все, что до-
стойно быть отмеченным и собранным. Так как пригла-
шение такого коллекционера на корабль было новинкой,
то правительство не платило ему жалованья, а только
давало содержание; он не получил даже собственной
каюты, а должен был делить таковую с капитаном.
Вполне понятно, что капитан имел намерение выбрать
себе такого сожителя по каюте, который показался бы
ему во всех отношениях симпатичным. И тут-то Дар-
вину грозила опасность совсем особого рода. Дело в том,
что Фиц-Рой был приверженцем физиогномики цюрих-
ского священника Лафатера, т.-е. он был убежден, что
по известным чертам лица можно угадать характер
человека. И когда молодой Дарвин в первый раз пред-
ставился ему, он нашел, что форма его носа указывает
на неуживчивый характер и непригодность для круго-
светного плавания. К счастью для науки и для челове-
чества, это впечатление капитана не было окончатель-
ным; при дальнейшем разговоре он убедился в неосно-
вательности своих опасений и согласился взять Дар-
вина с собою.
Приходилось, впрочем, преодолеть и еще одно за-
381
труднение. Отец Дарвина, давно уже недовольный
образом жизни и поведением своего сына (еще в школь-
ные годы он высказывал опасение, что этот бездельник
сделается позором для всей семьи!), не сразу согласился
на этот план. К счастью, и тут нашелся исход: старик
имел настолько объективности, чтобы сказать сыну:
«Если найдется на всем свете хоть один разумный чело-
век, который одобрит этот план, то я дам свое согласие».
Такой разумный человек нашелся в лице дяди, который
имел достаточно авторитета в глазах отца и употребил
свое влияние на него, так что он, наконец, дал разре-
шение. Дарвин принял предложение и отправился в
путешествие, которое продолжалось от декабря 1831 до
октября 1836 г., т.-е. почти полных пять лет. Оно
решило дальнейшую судьбу Дарвина, оно сделало его
естествоиспытателем и направило его интересы в одну
определенную сторону.
Он сам писал по этому поводу в своей автобиогра-
фии: «Я всегда чувствовал и сознавал, что именно
этому путешествию я обязан воспитанием моего духа;
оно заставило меня посвятить свое исключительное вни-
мание нескольким отраслям естествознания; благодаря
этому моя наблюдательная способность развилась в зна-
чительной мере, хотя она перед этим была лишь слабо
развита». Правда, зато другие интересы одновременно
с этим должны были отступить на задний план; Дарвин
сам говорит: «В течение первых двух лет мое старое
пристрастие к стрельбе сохранялось в полной силе и я
собственноручно стрелял всех птиц и других животных
для своей коллекции; но понемногу я стал отдавать
свое ружье служителю, а потом и вовсе перестал стре-
лять, так как стрельба мешала мне работать, особенно
при производстве геологических наблюдений. Бессозна-
тельно и незаметно для самого себя я сделал открытие.
382
что удовольствие, доставляемое наблюдением природы
и научными выводами, стоит гораздо выше того, кото-
рое мы испытываем при охоте». Что касается содержа-
ния его наблюдений и коллекций, то разработка собран-
ного им материала сама по себе уже потребовала бы
многих лет напряженного научного труда, даже если бы
она не привела его к тем широким теоретическим выво-
дам, которые сделали Дарвина реформатором биологиче-
ских наук. И таким-то образом его карьера сельского
священника отцвела не успевши расцвесть. Он сам пи-
сал впоследствии: «Когда я подумаю, как яростно обру-
шились на меня ортодоксы, то мне кажется очень за-
бавным, что я сам некогда имел намерение сделаться
священником. К тому же это мое намерение и желание
моего отца никогда не были оставлены формально; они
умерли естественной смертью, когда я, по окончании
университета в Кэмбридже, попал в качестве натура-
листа на экспедицию корабля Бигль».
По возвращении в Европу Дарвин первые пять лет
жил в Лондоне и посвятил себя целиком разработке
привезенного им материала. Прежде всего, он издал
дневни^ путешествия, который выдержал несколько
изданий, был переведен на многие иностранные языки
и поныне еще принадлежит к так называемым «класси-
ческим» описаниям научных путешествий и экспедиций.
Уже эта первая книга поражала богатством и точностью
наблюдений и способностью автора связывать единич-
ные наблюдения с широкими проблемами. Несколько
лет спустя появилось сочинение о геологическом строе-
нии Южной Америки, настолько основательное и точное,
что оно, как говорят геологи, и поныне еще не потеряло
своего значения. Еще раньше вышло сочинение о корал-
ловых рифах, в котором Дарвин предложил повое объ-
яснение этих интересных явлений. Несмотря на многие
383
попытки опровергнуть эту дарвиновскую теорию обра-
зования коралловых рифов и островов, она и до сих пор
пользуется признанием многих геологов, находящих,
что новые наблюдения не опровергли этой теории. Да-
лее он восемь лет потратил на монографическую обра-
ботку так называемых усоногих, одной из наиболее
своеобразных групп животных. Это рачки, ведущие
сидячий, а некоторые и паразитарный образ жизни, и
представляющие ввиду этого очень большой интерес
именно и для освещения проблемы эволюции.
Все это были специальные работы, которые быть
может и всякий другой естествоиспытатель смог бы
опубликовать на основании богатого материала, приве-
зенного Биглем. Но чего никто другой не мог бы сде-
лать, да и, вероятно, никогда не сделал бы, это
обоснование теории эволюции на основании тех любо-
пытных фактов географии животных, о которых у нас
была речь выше. Дарвин, более любитель, чем специа-
лист, не проделавший ни в одной из отраслей естество-
знания регулярного курса, но зато и свободный от всех
предубеждений господствующей школы, сумел пра-
вильно поставить вопросы, которые при наблюдении
известных фактов так сказать сами навязываются уму
непредубежденного человека. Мы слышали уже, что
неполнозубые, эти своеобразные формы ленивцев, броне-
носцев и муравьеедов, находятся только в Южной Аме-
рике. И их вымершие родственники находятся в иско-
паемом состоянии тоже только в Южной Америке и
больше нигде. Эти явления послужили для Дарвина
исходным пунктом всех его размышлений. Необходимо
вспомнить, что он до своего кругосветного путешествия
совершенно не занимался этим вопросом и удовлетво-
рялся тем объяснением, которое огромное большинство
людей черпает из библейского повествования о сотво-
384
рении мира: каждый отдельный вид животных предста-
вляется продуктом специального творческого акта;
любопытно отметить, что, по собственному признанию,
Дарвин еще в свои студенческие годы был знаком
с зоологом Грантом, который был приверженцем фанта-
стического учения Ламарка и с энтузиазмом изложил
это учение молодому студенту медицины (это было еще
в Эдинбурге); но на молодого Дарвина это не произ-
вело ни малейшего впечатления, точно так же, как
и чтение сочинения его собственного деда, Эразма Дар-
вина, где тоже в весьма фантастической форме тракто-
вались вопросы о происхождении форм животных и
растений. В то время это не находилось ни В какой
связи, с его сферой интересов. Тут же, во время путе-
шествия, дело обстояло совсем иначе, здесь были не
книги, а факты.
Во время своих экскурсий, для которых его высажи-
вали с корабля на сушу и которые продолжались иногда
по нескольку недель (в это время корабль занимался
своими работами), молодой естествоиспытатель был пред-
оставлен самому себе. Он перебирался по проселочным
дорогам с одного места на другое, всюду производя на-
блюдения по геологии, по флоре и фауне страны, всюду
производя раскопки для того, чтобы собрать поболь-
ше ископаемых остатков; при этом он открывал немало
нового, еще неизученного, ибо страна в то время была
мало населена и почти совсем не исследована. Он никогда
не упускал из виду свою главную задачу: собрать и до-
бросовестно зарегистрировать как можно большее коли-
чество фактов, составить как можно более полную кол-
лекцию всего, что только попадалось из трех царств
природы. Совершенно незаметно для самого себя он
перешел от роли коллекционера к роли наблюдателя и
в дальнейшем от роли наблюдателя к роли мыслителя.
25 Теория эволюции.
385
В самом деле, собрать коллекцию ископаемых остатков
в мало исследованной стране,—это не значит только
вырыть остатки при помощи рабочих и упаковать их
в ящики для отправки в ближайшую гавань; нужно еще
произвести точнейшие наблюдения над залеганием пла-
стов, в которых эти ископаемые находятся, попытаться
установить древность содержащих их наслоений, их
характер, их прочую фауну. Уже при первом ознако-
млении с ископаемыми остатками, поневоле возникает
представление о положении их в системе, о сходстве с
известными представителями нынешней фауны данной
страны или других стран. Конечно, на все эти вопросы
нельзя было дать полного ответа во время самого путе-
шествия, без необходимой литературы, без выслущания
мнений специалистов. Но догадки, идеи, сравнения,
толкования все-таки возникают в голове наблюда-
теля, и чем более они удаляются от единичного объекта
и приближаются к общим постановкам вопросов, тем
более они делают из простого наблюдателя научного
мыслителя.
Любопытно, что Дарвин никогда не забывал, какие
именно факты и каким именно путем привели его к по-
становке и к решению вопросов об эволюции. Еще 39 лет
спустя он писал в своей автобиографии: «Во время
путешествия на «Бигле» на меня произвело глубокое
впечатление открытие крупных ископаемых животных
в пампасовой формации, которые, наподобие нынешних
броненосцев, были покрыты броней; далее меня пора-
зило, как при направлении от экватора к югу животные
формы, находящиеся в близком родстве, сменяли друг
друга; и в-третьих, меня поразил американский харак-
тер животных и растений галапагосского архипелага
и особенно тот факт, что на каждом острове этого архи-
пелага они немножко различаются между собою; ни
386
один из этих островов не казался древним в геологи-
ческом смысле». «Было очевидно, что подобные факты
точно так же, как и многие другие, могли бы быть
объяснены лишь при том допущении, что виды жи-
вотных и растений постепенно изменялись; и этот во-
прос преследовал меня».
Мы слышали выше, что Дарвин по возвращении в
Европу занялся, прежде всего, обработкой и изданием
чисто описательных трудов, преимущественно геоло-
гических, а затем и зоологических (об усоногих раках);
но мы знаем из его биографии и из его дневников, что
уже с 1837 года он усиленно начал собирать материал
для освещения тех вопросов, которые преследовали его
во время путешествия по Америке. И только спустя
двадцать три года по возвращении Дарвина из круго-
светного плавания, в 1859 году, появилась в свет та
книга, в которой изложено его учение о возникновении,
и развитии форм живых существ, именно его «Проис-
хождение видов». Поневоле у всякого возникает вопрос,
зачем понадобилось столько лет для опубликования
этого учения, которое в основных чертах рисовалось
его автору уже с самого начала, и которое по всей
вероятности могло бы быть изложено в ясной и крат-
кой форме уже значительно раньше.
Когда мы пытаемся дать ответ на этот весьма умест-
ный вопрос и ради этого знакомимся поближе с исто-
рией того, как работал Дарвин, то мы на этом примере
с большой наглядностью убеждаемся, что даже в самой
строгой науке одной чистой логикой много не дости-
гается, что каждый мыслитель, как бы ни были новы
его взгляды, отдает дань своему времени, хотя бы уже
тем, что он старается приспособить свои новые идеи
к уровню понимания и к образу мышления преобла-
дающего большинства его современников. Когда Дарвин
25*
387
был предоставлен самому себе, когда он сам с собою
обсуждал факты, то размышления его приводили с не-
обычайной простотой и ясностью к единственно пра-
вильному выводу, к идее развития, к теории эволюции.
Когда же он, вернувшись в Европу, очутился в атмо-
сфере современной ему науки и общих взглядов на при-
роду, и когда он в этой атмосфере принялся излагать
свои мысли для поучения современников, то получи-
лось через двадцать три года нечто очень сложное,
довольно запутанное и далеко не свободное от промахов,
недоразумений и противоречий. И хотя основная идея
была верна и остается по сей день верной, форма, кото-
рая ей была придана Дарвином, носит на себе явную
печать того времени и той умственной среды, в которых
возникла знаменитая книга Дарвина. Так-то перед нами
вырисовывается разница между мышлением в оди-
ночку, так сказать лицом к лицу с фактами холодной
*и безучастной природы, и мышлением, как социальной
функцией.
В наше время, после общего признания эволюцион-
ного учения, мы, выросшие уже в атмосфере господства
этого учения почти во всех отраслях науки, с трудом
представляем себе, как затруднительно должно было
быть положение человека, который, подобно Дарвину,
сопоставлением фактов пришел к убеждению, что не-
обходимо признать постепенное развитие видов живот-
ных и растений. В наше время достаточно с ясностью
изложить кому-нибудь ряд фактов из сравнительной
анатомии, из географии животных, из палеонтологии и
из эмбриологии, чтобы совершенно не рискуя встретить
отпора, притти к заключению, что без допущения эво-
люции наука бессильна объяснить самые элементарные
факты и обречена на накопление отдельных разрознен-
ных знаний, не удовлетворяющих высших и вполне
388
правомерных запросов нашего разума. В то время, когда
Дарвин вернулся из своего путешествия, так аргумен-
тировать нельзя было. В ту эпоху развития челове-
ческой мысли всякому, кто вздумал бы заявить, что
виды возникли путем медленного изменения и раз-
вития, тотчас же задали бы ряд вопросов: каким образом
это произошло? И откуда же, если так, столь порази-
тельная гармония между устройством животного и усло-
виями его существования?
Мне скажут, что эти два вопроса интересуют нас
и в настоящее время; что и мы не можем удовлетво-
риться простым заявлением, что виды развились по-
степенно, а желаем также знать, что было причиной
их изменения и каким образом получилось целесообраз-
ное устройство их органов и их привычек. Само собою
понятно, что эти вопросы существуют и для нас, и
что наука должна стремиться дать на них удовлетво-
рительные ответы. Но все-таки тут существует большая
разница. Для нас эти вопросы вытекают из общего
убеждения, что виды постепенно развивались. Раз мы
уже знаем, что они развивались, то желательно знать,
как это происходило и как в результате этого развития
получились именно такие формы, которые часто (не
абсолютно всегда и не абсолютно во всем) приспособле-
ны к особым условиям существования. Но самое-то
основное убеждение, что виды развивались мы при-
обрели помимо всяких рассуждений о целесообразности
или полезности и помимо всяких исследований, или
догадок о том, как это могло бы случиться. Вспомним,
что мы доказывали основное положение эволюции толь-
ко фактами из палеонтологии, сравнительной анатомии,
рудиментарных органов, географии животных и т. д.
Вспомним, как мы рассуждаем о своеобразном распро-
странении ныне существующих и вымерших неполно-
389
зубых. Мы говорим: одним климатом не объясняется
факт, что ленивцы, муравьееды и броненосцы ныне оби-
тают только в Америке и ни в какой другой стране;
ибо есть обширные области в Африке и в тропической
Азии, где климатические и прочие условия жизни
ничем не отличаются от условий тропической Америки;
а с другой стороны, кто же не знает, что не существует
особого «американского» климата, и что условия суще-
ствования в Аргентине и Патагонии далеко не одни
и те же, что в тропических лесах амазонской области.
Итак климат берется за скобки. А своеобразный ха-
рактер южноамериканских животных из названных се-
мейств, конечно, объяснился бы превосходно, если бы
мы предположили, что в продолжение нескольких гео-
логических эпох Южная Америка была отделена от
всех других материков, изолирована, и что в этом
состоянии изоляции в ней постепенно развились семей-
ства животных, не похожих на животных других стран.
Конечно, если это предположение верно, то должно
было бы найтись некоторое количество ископаемых
представителей тех же самых семейств в той же самой
Южной Америке и ни в одной другой стране. Это тре-
бование подтверждается самым блестящим образом. И
именно Дарвину довелось открыть многие из этих
ископаемых форм. Для нас путь доказательства эволю-
ции именно таков. При этом мы совершенно не рас-
суждаем о том, целесообразно ли, или нецелесообразно
устроены органы ленивцев, броненосцев и муравьеедов.
Точно также мы при установлении этого основного
положения эволюции не вдаемся в рассуждения о том,
при каких условиях и под влиянием каких причин
происходило изменение каждого отдельного органа;
нельзя зараз решать все вопросы, не рискуя этим за-
темнить многое, как нельзя сразу гоняться за двумя
390
или тремя зайцами, не рискуя потерять всех их. Итак
мы в настоящее время разделяем вопросы: для нас
существует прежде всего основной вопрос, откуда взя-
лось это огромное многообразие форм и как объяснить
некоторые своеобразные черты в распространении жи-
вотных в пространстве и во времени. На этот вопрос
нам отвечает в совершенно окончательной форме основ-
ное положение эволюционной теории: ныне населяющие
землю виды животных и растений развились постепенно
в течение продолжительных геологических эпох и при
этом получилось то своеобразное расположение форм 'в
системе, их распределение в пространстве и во времени,
которое без допущения эволюции является таким не-
понятным. И лишь после того, как для нас решен
этот основной вопрос, мы видим перед собою широкое
поле для исследования причин изменения и того, как
могли возникнуть целесообразные устройства организ-
мов. Мы умеем ныне спокойно разграничивать эти
вопросы, потому что мы живем в этом отношении в
другой умственной атмосфере нежели та, в которой
жил и работал Дарвин в тридцатые годы прошлого
столетия. Мы привыкли объективно рассматривать та-
кие вопросы, не опасаясь на каждом шагу «как бы*
не вышло чего», и не пахнет ли тут кутузкой.
Но представим себе образ мыслей образованных слоев
Англии сто лет тому назад. Вера в абсолютную букваль-
ную истину всего того, что написано в «Священном писа-
нии», была у этих людей непоколебима. Ни в одной стра-
не так называемая школа «физико-теологов» не имела та-
кого большого влияния на образ мыслей всего образо-
ванного общества, как именно в Англии. Под «физико-
теологией» понимают ту обширную литературу, которая
в течение всего восемнадцатого столетия старалась при-
дать описанию природы и ее продуктов характер сла-
391
вословия «творцу» вселенной. Существуют, например,
сочинения о физической теологии насекомых, в кото-
рых подробнейшим образом развивается мысль, что во
всех деталях строения организма насекомых и их
жизненных отправлений видна «премудрость и благость
творца». Такие же сочинения касались рыб, птиц и
других животных. Существовала даже физико-теология
землетрясений, вулканических извержений и т. п. В
Англии это учение было также распространено под
именем «естественной теологии»,, и крупнейшие англий-
сие ученые и мыслители старались наперебой доказать,
что «теология естественная» отнюдь не противоречит
«теологии откровения», т.-е. теологии официальной
церкви. В высшей степени странным является то, что
у этих английских ученых уживаются величайшие
открытия в области точных наук и математики с уди-
вительным обскурантизмом и совершенно некритиче-
ским отношением ко всему, чему учит церковь. Таким
же странным является пример великого Ньютона, ко-
торый, с одной стороны, обосновал законы движения
планет и механику вселенной, а с другой стороны, с
большим увлечением занимался Апокалипсисом.
Любопытно, что относительно физики и химии всегда
допускалась относительная свобода, но в области орга-
нических существ требовалось гораздо больше слепой
веры в библейское сказание. По мнению некоторых
историков философии существует даже некоторая связь
между успехами физики и возникновением физико-
теологической литературы: чем больше выяснялось,
что основы устройства мира становятся предметом тол-
кования строгой и точной науки, математической фи-
зики, тем 'более усилились попытки отграничить область
органических явлений (жизни) от вторжения точных
методов и выводов. Пользуясь слабым развитием био-
392
логических наук, здесь можно было еще попытаться
удержать позицию благочестивого естествознания. И
немецкие пиетисты соперничали с английскими пури-
танами и ортодоксальными протестантами в освещении
органической природы в вышеуказанном направлении.
Влияние этой литературы было еще очень сильно во
всю первую половину девятнадцатого столетия. Дарвин
вырос и вращался в обществе, которое целиком было
поглощено этим влиянием, хотя это не мешало многим
из этих господ быть весьма серьезными наблюдателями
природы и обогащать науку важными, хотя большей
частью чисто описательными работами. Но что хорошо
для описательных работ по естествознанию, то может
быть недостаточным для широких обобщений науки:
здесь конфликт с устарелыми взглядами на природу
в целом может и даже должен сказаться в более или
менее резкой форме.
Что касается в частности вопроса о происхождении
видов животных и растений, то в этом кругу ученых
и неученых имелось на этот счет совершенно определен-
ное мнение: каждый вид был особо создан «творцом»
и с самого начала был снабжен всеми теми деталями
строения, которые могут оказаться ему необходимыми
для сохранения своей жизни в пределах положенного
ему местообитания. Если данному виду животных или
растений положено от природы вступать в дружествен-
ные или враждебные отношения к какому-нибудь дру-
гому виду, то все те устройства, которые необходимы
для реализации этих дружественных или враждебных
отношений, тоже с самого начала даны ему. И чем
больше удавалось установить таких отношений между
различными видами, тем более благочестивого изумле-
ния перед «благостью и премудростью провидения»
вызывало изучение этих явлений у естествоиспытателя,
393
у любителя и у читателей научных произведений.
Это был взгляд раз навсегда установленный и разра-
ботанный до деталей. Но и при таком взгляде можно
было делать весьма значительные открытия и обогащать
науку новыми наблюдениями. Пример такого ученого
мы находим в лице известного Конрада Шпренгеля,
который в 1793 году впервые обстоятельно описал за-
мечательные приспособления растений к опылению их
цветов при посредстве насекомых, предмет, .который,
как известно, ныне составляет один из важных пунктов
в исследовании растений. Почти не верится, что эти
устройства, известные в наше время даже детям, до
конца восемнадцатого столетия не были исследованы.
Конрад Шпренгель, родившийся в семье священника
в 1750 году, был преподавателем древних языков, а
потом и директором гимназии в Шпандау близ Берлина.
Занимаясь ботаникой в качестве любителя, он до такой
степени увлекся этим предметом, что стал манкировать
своими служебными обязанностями и был отставлен
от должности. Правда, ему удалось сделать весьма
важное открытие о тесной связи между цветами и на-
секомыми, открытие, которое он опубликовал в 1793 го-
ду под заглавием: «Открытие тайны природы в устрой-
стве и в опылении цветов». Но ботаники того времени
были до такой степени ограничены, что не были в
состоянии оценить это открытие. В то время под бо-
таникой понимали описание цветов, пересчитывание
тычинок и зарегистрировывание вновь описанных видов
в линнеевскую систему. То, чем занимался Шпренгель,
раскрывало перспективу на связь между животным и
растительным миром, оно выводило ботаника из сферы
его обычного узкого занятия, оно грозило расширить
его горизонт. Этого-то ботаники и убоялись, и книга
его не имела никакого успеха. Он с трудом перебивался
394
на старости лет уроками, так как оказался «ни павой,
ни вороной», и умер в нужде и одиночестве в 1816 го-
ду . Лишь полстолетия спустя Чарлз Дарвин «о т-
крыл» Шпренгеля, и тогда все узнали, что это было
за замечательное сочинение, сколько в нем тонкого
наблюдения и сколько исходных пунктов для совершенно
новых вопросов о возникновении специальных взаимных
приспособлений между цветами и насекомыми.
Когда мы читаем это знаменитое сочинение Шпрен-
геля, мы видим, что физико-теологическая точка зре-
ния сама по себе нисколько ,не мешает делать интерес-
ные наблюдения и выводы в какой-нибудь специаль-
ной области. Введение Шпренгеля до такой степени
характерно, что мы передадим это место из его книги
его собственными словами. Оно гласит: «Когда я ле-
том 1787 года внимательно рассмотрел цветок лесной
герани, то я заметил, что нижняя часть лепестков на
внутренней стороне и по обоим краям снабжена тонкими
мягкими волосками. Будучи убежден, что премудрый
создатель природы не создал ни одного волоска без
определенного намерения, я стал размышлять, к чему
могли бы служить эти волоски. Тут мне пришлю в
голову следующее: если допустить, что пять капелек
светлого меда, выделяемого пятью железами, предна-
значены в пищу известным насекомым, то можно было
бы далее считать вероятным, что приняты меры, чтобы
этот мед не погиб от дождя, и для этого-то и служат
данные волоски». В самом деле: «каждая капелька меду
сидит на своей железе непосредственно под волосками,
стоящими на краю двух соседних лепестков. Так как
цветок раскрыт кверху и довольно велик, то во время
дождя в него должны попадать капли воды. Но эти
дождевые капли не могут достигнуть до капли меда
и смешаться с нею, ибо их удерживают от этого во-
395
лоски, совершенно так же, как капли пота, скатываю-
щиеся по нашему лбу, не могут попасть в глаз, защи-
щенный бровями и ресницами. Насекомому же эти во-
лоски нисколько не препятствуют достигнуть меда».
От меда, предназначенного для насекомых, Шпренгель
перешел к особым окраскам венчика в том месте, где
находится доступ к меду; от этих специальных окра-
сок—к окраске венчика вообще, который имеет свои
цвета «ради насекомых»; отсюда он перешел к цветам,
которые сами собою без участия насекомых не могут
опылиться (касатик), и таким образом, исходя из чисто-
физико-теологических соображений, он раскрыл всю об-
ласть фактов, которая, несомненно, принадлежит к наи-
более интересным завоеваниям науки в последние века.
Эта основная точка зрения, которая в такой чистой
форме выражена у Шпренгеля, была в сфере органи-
ческих наук господствующей в восемнадцатом и первой
половине девятнадцатого столетия. Всякому было из-
вестно и то, каким образом возникли органы и строение
живых существ, и то, чтд должно быть достигнуто
именно этим, а не иным строением. При господстве
такого взгляда естествоиспытатель, желавший высту-
пить провозвестником эволюционного учения, находился
в очень затруднительном положении. Он не мог просто
заявить: из таких-то и таких-то фактов необходимо
сделать заключение, что виды животных и растений
постепенно развились и шаг за шагом достигли того
состояния, в котором они ныне находятся. Он должен
был неминуемо ожидать, что ему тотчас же зададут
вопрос: каким же образом все это происходило и ка-
ким образом без участия премудрого создателя полу-
чились- такие гармонические устройства, такие целе-
сообразные приспособления, которыми отличаются жи-
вые существа.
396
Дарвин, сам вышедший из этой школы, прекрасно
сознавал, что такие вопросы ему будут заданы,—вот
почему он, по возвращении из путешествия, не опу-
бликовал тех елементарных соображений о необходи-
мости допущения эволюции, которые, как мы видели
выше, в совершенно готовой форме сложились в его
уме. Он запасся огромным терпением и стал кропотливо
собирать всякого рода факты, которые могли бы про-
лить хоть какой-нибудь свет на явления изменения
организмов. Он перечитал необычайное количество спе-
циальных трудов, касающихся домашних животных;
он исходил из совершенно правильного соображения,
что многочисленные породы домашних животных: ро-
гатого скота, лошадей, собак, голубей и т. д. произошли
от немногих диких видов в сравнительно недавнее
время, что они возникли так сказать на глазах чело-
века и под его влиянием; в этой области явлений можно
было найти кое-какие намеки на то, как возникают и
как удерживаются у прирученных животных (а также
у садовых и огородных растений) новые признаки,
отличающие одну расу от другой. Дарвин даже сам
занялся скрещиванием животных (голубей) и опытами
разведения некоторых растений, чтобы лично собрать
побольше опытов. Кроме того, он читал массу сельско-
хозяйственных журналов и находился в переписке с
авторитетами в этой области.
Что касается внешних условий жизни, то они были
чрезвычайно благоприятны для Дарвина, и он мог
позволить себе всецело отдаться любимой науке. Толь-
ко здоровье его временами было слабо, что заставило
его уже вскоре после женитьбы покинуть Лондон и
поселиться в имении недалеко от города. Здесь он
провел сорок лет в самых благоприятных материаль-
ных и семейных условиях. Усиленно работать он мог
397
лишь по нескольку часов в день, часто ему приходилось
отправляться в водолечебницы для восстановления
расстроенного здоровья. В истории науки есть мало
примеров, когда такой продолжительный и сосредото-
ченный труд был посвящен одной проблеме.
Каков же был результат этого труда? Вспомним, что
до Дарвина никто не признавал самого принципа эво-
люции и поэтому никто не производил на этот счет
каких-нибудь планомерных специальных исследований.
Систематического научного материала по этому вопросу
еще не было. Приходилось разыскивать косвенные
улики, брать из самых различных источников различ-
ные догадки, систематическая проверка которых была
не по силам одному человеку. Скажем коротко: из
двух задач, которые поставил себе Дарвин, во-первых,
обосновать общий принцип эволюции и, во-вторых, дать
удовлетворительный ответ на вопрос о причинах раз-
вития и о возникновении целесообразности в устройстве,
организмов—только первая была ему по силам и была
им решена; вторая же задача и по сей день не только
не решена вполне, но решение ее находится еще так
сказать в первых стадиях развития. Потребуется, ве-
роятно, еще очень много объединенного труда ученых
всех стран, чтобы достигнуть в этом вопросе ясных и
положительных результатов. У Дарвина в руках на-
копился объемистый материал, но положительных ре-
зультатов было в нем мало: кое-какие первые намеки
на законы наследственности, на законы изменчивости
организмов, на влияние, климата и других условий
жизни, на роль скрещивания в производстве новых
форм домашних животных и культурных растений.
Все это могло в известной степени послужить основой
для дальнейших исследований причин перемен в строе-
нии органов и процесса возникновения новых разно-
398
видиостей и видов. Но чего из всего этого материала
нельзя было вывести, это ответа на вопрос о возникно-
вении целесообразности в устройстве организмов. А ме-
жду тем, в виду общего физико-теологического воззре-
нйя, именно на этот вопрос надо было прежде всего
най,гя ответ. И можно почти с уверенностью утверждать,
что' у- Дарвина не хватило бы терпения заниматься
этим Кропотливым и почти безрезультатным собиранием
материала о причинах изменения организмов, если бы
ему не удалось найти, или вернее говоря не показалось,
что ему удалось найти ответ на этот поистине, «про-
клятый» вопрос, на который, кстати сказать, паша
современная наука тоже еще не дала решительного
ответа. Этот ответ Дарвина на вопрос о происхождении
целесообразных устройств органов у животных и расте-
ний известен под именем «теории естественного отбора».
Эта теория отбора не имеет ничего общего с соби-
ранием материала, ибо она пришла Дарвину в голову
уже очень скоро после того, как он начал собирать
эти бесконечные кипы записок. Уже в 1839 году он
напал на идею, что можно было бы предположить,
что из многочисленных представителей одного и того
же вида, которые во всех возрастах вынуждены всту-
пать между собою в состязание из-за корма, обладания
наилучшим местом и т. д., только те экземпляры вы-
ходят победителями и могут сохраниться на земле,
которые уклоняются от других в своем строении, и при-
том, конечно, в благоприятную сторону; таким-то обра-
зом могло бы получаться постепенное усовершенство-
вание строения органов и все более и более целесо-
образное устройство всего организма без преднамерен-
ного плана, т.-е. без участия «премудрости и благости
создателя». Конечно, для этого надо было допустить:
1) что количество особей каждого вида слишком ве-
399
лико, чтобы все могли хорошо прокормиться и
найти себе вообще удобные условия существования;
2) что те особи, которые вышли победителями из со-
ревнования, размножившись, передали своим потомкам
по наследству именно те свойства, которые дали дм
перевес над другими особями вида; 3) наконец,,что
те особи, которые вследствие своего не совсем вы/оДного
устройства были вытеснены с жизненной арены, по-
гибли, не оставив потомства. А так как различия между
особями одного и того же вида не бывают огромны, то
для накопления таких различий, которые дали бы право
различать виды и роды, необходимо было, чтобы это
состязание на жизненной арене и переживание наиболее
удачно устроенных особей повторилось много, много раз.
Возьмем какой-нибудь пример. У хищных млекопи-
тающих нас поражает форма клыков, и мы не сомне-
ваемся, что они являются отличным оружием для за-
калывания добычи. Физико-теологи блаженной памяти
говорили: «премудрый создатель», очевидно, зная, что
никакое животное не пойдет добровольно в пасть хищ-
нику, дал ему клыки такой формы, что схваченное
животное в один миг закалывается вонзающимися в
него острыми и длинными клыками; артерии на горле
перерезываются, животное в короткое время лишается
большого количества крови и умирает. Известн’о, на-
пример, что северный медведь, напав на тюленя,
тотчас же ударяет своими огромными клыками в го-
лову жертвы: клыки пробивают очень тонкие черепные
кости, производят поранение в мозгу, а это парализует
движения тюленя, который, если бы борьба происходила
иным образом, давно соскользнул бы в воду со льда;
он делает это, как известно, с необычайной быстротою,
конечно, когда его движение не парализовано уколом
в мозг. Не станем задавать физико-теологам дальнейших
400
вопросов о том, например, почему «благость и премуд-
рость творца» не распространилась и на тюленя и
почему тюлень, во избежание гибельного действия этого
колющего клыка белого медведя, не получил таких
• толстых черепных костей, какие имеет, например, че-
ловек. Примем объяснение физико-теологов таким, как
оно есть. Что может противопоставить этому объясне-
нию Дарвин? А вот что: каждый год родится гораздо
больше белых медведей, нежели может на свете про-
кормиться. Если из известного количества особей этого
вида, вынужденных прокармливаться тюленями извест-
ного района, некоторые родились на свет с немножко
более длинными и острыми клыками, нежели все осталь-
ные, то этим носителям более усовершенствованных
клыков удастся завоевать себе необходимое количество
корма, между тем как остальные, носители меньших
и менее совершенно устроенных клыков, не только
хронически недоедали, но и лишились возможности
размножиться и передать своим потомкам по наследству
эти свои несовершенства. Если в продолжение многих
поколений повторялось такое состязание, такая «борьба
за существование», то в продолжение очень длинного
периода времени, шаг за шагом, выработались такие
совершенные (для данного употребления) зубы, кото-
рыми нас так поражают северные медведи.
Когда Дарвину пришла в голову эта мысль, и когда он,
все более и более размышляя, не находил никаких суще-
ственных пробелов и никаких доводов, которые можно
было бы ей противопоставить, то он настолько проникся
убеждением в верности этого объяснения, что отныне
собирал лишь материал для подтверждения ее. Даже
больше: вместо того, чтобы сначала обосновать основное
положение эволюционизма указанием на факты сравни-
тельной анатомии, палеонтологии, географии и т. д.,
26
Теория эволюции.
401
т.-с. именно на те факты, которые рождают проблему
и решают ее, Дарвин стал излагать всю область явле-
ний с другого конца: сначала борьба за существование,
отбор, а .потом уже, совсем под конец, факты из гео-
графии, систематики, морфологии, палеонтологии/ эм- •
бриологии. Таким-то образом у многих получалось
впечатление, что Дарвин потому уразумел истину
эволюции, что он в состоянии был показать, как про-
исходит изменение форм и как получается целесообраз-
ность строения организмов. В действительности же,
дело происходило как раз наоборот, да и должно про-
исходить наоборот. Сначала нас поражают известные
факты, которых иначе нельзя объяснить себе в связи
со всеми другими фактами, как только допустивши
эволюцию, развитие. А затем, когда мы усмотрели не-
обходимость допущения эволюции, мы начинаем на-
блюдать над живыми существами некоторые процессы,
которые, если бы они достаточно долго продолжались,
могли бы привести в конце концов к образованию новой
разновидности или вида. А что касается целесообраз-
ности, то это совсем особая статья.
Мы уже заметили выше, что для объяснения целесо-
образности устройства организмов при помощи естествен-
ного отбора вовсе не нужно было собирать материала,
ибо это объяснение не основывается на каких-нибудь
специальных исследованиях и не ссылается на извест-
ные отдельные случаи; напротив, это объяснение всегда
давалось и дается в самой общей форме; оно не может
основываться на, опытах, и еще в самое недавнее время
приверженцы этого учения энергически протестовали
против всякой .попытки проверять истину его на от-
дельных примерах. Естественный отбор,—это общее со-
ображение, которому можно верить или не верить,
проверять тут на фактах, примерах или опытах нечего.
402
Дарвин уверовал в него и с этого момента чувствовал
себя в состоянии противопоставить физико-теологиче-
скому учению другое, связанное с эволюционизмом.
У Дарвина, однако, естественный отбор был не только
связан с эволюционизмом, он, по мнению Дарвина,
служил кав бы для доказательства основного принципа
эволюции. А так как естественный .отбор есть не толь-
ко объяснение целесообразности организмов, но и уче-
ние о причинах развития новых видов, то Дарвин ду-
мал, что, чем больше фактов и деталей он соберет
о наблюдавшихся уклонениях в устройстве и употре-
блении органов у домашних животных и садовых расте-
ний, тем больше будет фактическая основа, на кото-
рой зиждется его объяснение эволюции. Поэтому он,
хотя и имел уже основное объяснение, к которому в
сущности ничего нельзя было прибавить, все-таки
продолжал собирать материал и все более и более
откладывал опубликование своего труда. А чем больше
накоплялось материала, тем труднее становилось в нем
разобраться, ибо дело от этого не упрощалось, а осло-
жнялось. Иногда у Дарвина вырывается в письме к
кому-нибудь из его друзей восклицание: «я теряю почву
под ногами!». Так как он часто хворал, то он начал
опасаться, что может умереть, не напечатав своего
труда. Ввиду этого он написал уже в 1842 году краткое
извлечение—всего на 35 страницах, а затем два года
спустя более подробное размером в 230 страниц. Они
не были напечатаны, но их читали двое друзей Дар-
вина, геолог Ляйелль и ботаник Гукер. Дарвин также
неоднократно делал своей жене подробные указания,
как распорядиться с изданием его труда в случае его
преждевременной смерти. В 1856 г., т.-е. через двадцать
лет по возвращении из путешествия, он принялся за
сводку материала, но сколько времени он будет писать
26*
403
и сколько томов будет обнимать это сочинение, этого
не знал ни сам Дарвин, ни кто-либо из его друзей.
И притом это тоже должно было быть только'из вл е-
чением из материала. Можно почти с уверенностью
сказать, что это сочинение никогда не было бы за-
кончено; но тут случилось происшествие, которому
суждено было сыграть важную роль и ускорить по-
явление хотя бы краткого извлечения из большой кшь
ги, которая, к слову сказать, так и осталась неизданною.
Один молодой натуралист-англичанин, Альфред Уол-
лес, путешествовавший с научною целью по Индии и
специально исследовавший животный мир Малайских
островов, пришел путем размышления к выводу, очень
близкому по содержанию к теории естественного отбора
Дарвина; он изложил эти „свои идеи в кратком очерке
и прислал его не кому иному, как именно Дарвину,
с просьбой представить этот очерк какому-нибудь уче-
ному обществу и содействовать его напечатанию. По-
ложение получилось весьма затруднительное. Дарвин,
трудившийся двадцать лет над своей теорией, лишился
бы при напечатании этой краткой статьи Уоллеса
приоритета, т.-е. никто не знал бы, что именно он
первый придумал это объяснение развития и возникно-
вения целесообразности в органическом мире. Как ни
смотреть принципиально на вопросы приоритета, и как
ни был в этом бескорыстен Дарвин, но и он сам и
особенно его друзья, знавшие о его труде, находили,
что было бы несправедливо лишить его славы основа-
теля такого учения, которое, как они совершенно пра-
вильно предчувствовали, должно произвести переворот
в воззрениях на органическую природу. Ляйелль* и
Гукер, читавшие его краткие извлечения 1842 и 1844 го-
дов (которые, к слову сказать, были все-таки значи-
тельно обстоятельнее Уоллесовского), посоветовавшись
404
между собою, решили, что Дарвин напишет очень
коротенькое извлечение из своего проектированного тру-
да и что это извлечение будет одновременно со статьей
Уоллеса представлено на заседании Линнеевского обще-
ства. Так и сделали и обе статьи были напечатаны
рядом в «Известиях» этого старого и знаменитого уче-
ного общества. Вследствие своей краткости эти две
статьи произвели на публику мало впечатления.
Но тут Дарвин увидел, что нельзя дольше сидеть
над трудом, объем которого так велик, что его оконча-
ния почти нельзя было предвидеть. Он решил опять
приняться за краткое извлечение (это по счету уже
четвертое), которое он собирался напечатать в журнале.
Через несколько месяцев работы он убедился, ^то это
извлечение принимает такие размеры, что оно не может
поместиться в журнале. Пришлось вступить в перего-
воры с издателем об издании отдельной книги под
заглавием «Извлечение из труда о происхождении ви-
дов путем естественного отбора». Издатель нашелся, но
прежде всего он .вычеркнул слово «Извлечение.из труда»
и получилась книга «О происхождении видов путем
естественного отбора», о которой многие и не подозре-
вали, что это есть извлечение из книги неизвестного
объема. Дарвин в своем бесконечном добродушии не-
сколько раз предостерегал издателя не брать на себя
риска, ибо он боялся, что книга не распродастся. Книга
вышла 24 ноября 1859 года в 1.250 экземплярах 'и в
тот же день все издание было продано, пришлось тотчас
жо приступить к печатанию нового издания. Книга
была сейчас же переведена на многие иностранные
языки, распространилась в большом количестве и про-
извела, как известно, переворот в науке. Ее много
превозносили и так же много ругали, она произвела
раскол в семье мирных ученых; одни стали решительно
405
на сторону Дарвина, в то время как другие ополчились
против него. Едва ли какая-нибудь другая книга вы-
звала столько рецензий, возражений, полемики, а также
признания, переделок, популяризаций и т. д. Но глав-
ное недоразумение заключалось в том, что ее брали
целиком так, как она была написана; многие ее при-
знали в целом, многие ее отвергли тоже в целом,, и
лишь очень немногие сумели отделить те две совер-
шенно различные проблемы, которые в ней заключа-
лись: с одной стороны, доказательство и обоснование
общей эволюционной теории, с другой стороны, — по-
пытка объяснить способ возникновения целесообразности
в строении и отправлениях живых существ. Эти два
учений, хотя и тесно связаны между собою предметом,
но по степени убедительности, с которою они могут
быть доказаны, весьма существенно различаются между
собою. В то время как основное учение об эволюции
может быть формулировано и обосновано фактами сра-
внительной анатомии, морфологии, палеонтологии, гео
графии, систематики и т. д. и доказано в совершенно
окончательном виде; в то время как мы можем всякого
сколько-нибудь мыслящего человека убедитьв истине
эволюции,—в области другой проблемы—возникновения
целесообразного строения, мы не можем высказать ничего
положительного, кроме некоторых очень скромных дога-
док; в этом вопросе мы находимся на такой стадии, где
о доказательстве еще нельзя говорить. В таком же поло-
жении находилась наука во времена Дарвина. И лишь
его субъективное убеждение в огромной важности его
открытия,—идеи естественного отбора, завлекло его в
ошибку, привело к перетасовке элементов его книги,
так что более твердо обоснованная часть, общая теория
эволюции, была им поставлена в зависимое положение
от более проблематичной части, учения об отборе.
406
Произошло это от того, что он с самого начала, под
влиянием необходимости опровергнуть у других, да и
у себя самого, физико-теологический взгляд, придавал
вопросу о целесообразности организмов больше значе-
ния, в смысле метода доказательства эволюции, нежели
он на самом деле имеет. И благодаря этому Дарвин
сам немало содействовал путанице, слишком тесно
связав эти два вопроса. Всякий читатель может убе-
диться в истине нашего утверждения, прочитав неко-
торые характеристические места из знаменитой книги
Дарвина. Так, например, уже во введении, на второй
странице, можно читать следующее: «Что касается
вопроса о происхождении видов, то вполне мыслимо,
что естествоиспытатель, размышляющий о взаимном
сродстве между органическими существами, об их
эмбриологических отношениях, их географическом рас-
пределении, геологической последовательности и дру-
гих подобных фактах, мог бы притти к заключению,
что виды не были созданы независимо одни от других,
но произошли, подобно разновидностям, от других ви-
дов. Тем не менее, подобное заключение, хотя бы даже
хорошо обоснованное, было бы неудовлетворительно,
пока не было бы показано, почему бесчисленные виды,
населяющие этот мир, изменялись таким именно обра-
зом, что получалось то совершенство строения и при-
способления, которое справедливо вызывает наше из-
умление». «Натуралисты,—говорит он далее,—постоянно
ссылаются на влияние внешних условий, каковы кли-
мат, пища и т. д. как на единственную причину измен-
чивости. В известном, ограниченном смысле, как будет
показано далее, это может быть и верно; но было бы
просто нелепо приписывать одному влиянию внешних
условий организацию, например, дятла с его ногами,
хвостом, клювом и языком, так поразительно приспо-
407
собленными к ловле насекомых под корою деревьев».
Перечислив еще несколько таких же поразительных
примеров, он говорит: «Следовательно, в высшей сте-
пени важно получить ясное представление о способах
изменения и приспособления организмов. В начале моих
исследований мне представлялось вероятным, что тща-
тельное изучение домашних животных и возделываемых
растений доставило бы лучшее средство для того, чтобы
разобраться в этом темном вопросе. И я не ошибся;
как в этом, так и во всех других запутанных случаях
я всегда находил, что наши сведения об изменениях
домашних пород, несмотря на их неполноту, всегда
служат лучшим и самым верным ключом».
Весьма понятно, что при такой постановке вопроса
Дарвин начал свою книгу с сообщений об изменениях
в прирученном состоянии, затем перешел к рассмотре-
нию той роли, которую играет, сознательно и бессозна-
тельно, человек, отбирая или подбирая себе желатель-
ные качества рас из случайно появляющихся уклоне-
ний. То, что приписывается борьбе за существование
относительно свободной природы, делает человек по
отношению к домашним формам животных и растений.
Он выбирает для приплода те особи, у которых же-
лательное качество развито в наибольшей степени. Но
существуют ли в свободной природе такие уклонения,
которые могли бы дать материал для деятельности от-
бора естественного? На этот вопрос отвечает следующая
глава книги Дарвина: «Об изменчивости в естественном
состоянии». Далее следует глава о борьбе за суще-
ствование, т.-е. собственно о перепроизводстве особей,
которое, несомненно, имеет место в мире животных и
растений. Затем идет глава о законах изменчивости,
глава о затруднениях, встречаемых теорией, о различ-
ных возражениях против теории естественного отбора.
408
Специальная глава посвящена явлениям инстинкта,
так как Дарвин считал важным заранее обессилить
возражение, будто инстинкты и повадки животных не
могут быть продуктом развития. Одна глава занимается
явлениями гибридизма, т.-е. скрещивания; она имеет
лишь косвенное отношение к главному предмету книги.
Дело в том, что многие натуралисты старой школы
признавали, что разновидности одного и того же вида
могут постепенно развиваться, но сами виды, будто бы,
никоим образом не могут изменяться. Что же касается
разницы между разновидностями и видами, то при-
нято было думать, что разновидности еще могут давать
между собою плодовитые помеси, между тем как два
разных вида, если и дают гибридов, то эти последние
неспособны к размножению. Собрав множество материала
по вопросу скрещивания, Дарвин был в состоянии по-
казать, что такой существенной разницы между продук-
тами скрещивания видов и разновидностей не суще-
ствует; из этого вытекало, что, кто признает возможность,
изменения разновидностей, тот не имеет основания
отрицать возможность изменения и самих видов. Одно
из излюбленных возражений противников заключалось
в том, что если бы эволюционная теория была верна,
то должно было бы быть известно множество как живых,
так и вымерших промежуточных форм между видами.
Для опровержения этого возражения Дарвин вставил
главу «о неполноте геологической летописи». И только
покончивши со всеми ожидаемыми возражениями, Дар-
вин дает в четырех последних главах обзор фактов
из геологии, географии животных и растений, из сис-
тематики, морфологии, эмбриологии, т.-е. именно свод
тех фактов, которые сами по себе, помимо всяких раз-
мышлений о целесообразности и о причинах, только
путем комбинации, несомненно, наблюдаемых явлений
409
дают прочное и окончательное обоснование общего,
основного положения эволюционизма. Таким образом
случилось, что те неопровержимые аргументы, которые
должны были бы стоять в самом начале и обосновать
определенное утверждение, что органический мир раз-
вился, поставлены на самый конец, а те подчас шаткие
соображения о возможных причинах, которые одна-
ко же могли бы быть и такими и другими, поставлены
наперед.
Когда мы говорим о происшествии, свидетелями ко-
торого мы не были, но которое мы все-таки вынуждены
признать вследствие косвенных улик, то мы прежде
всего стремимся к общему убеждению, что данное
происшествие имело место в действительности. Лишь
убедившись с полною ясностью в этом, мы пытаемся
пролить свет на причины и на самое течение этих про-
цессов. Когда мы, например, говорим, что во многих
местах, где ныне находится суша, некогда было море,
то мы подтверждаем это гипотетическое положение ря-
дом косвенных аргументов: характером животных остат-
ков, находимых нами в данных пластах земной коры,
невозможностью допущения, чтобы морские ежи, ныне
обитающие только в морях, раньше могли бы жить и
на суше,—характером самих напластований, которые
могли возникнуть только под водою и т. д. Когда мы
прониклись истиной, что такие замены суши морем и
моря сушей действительно неоднократно происходили
на земле (убеждение, которое, как мы знаем, далеко
не всегда признавалось учеными), то мы в дальнейшем
делаем попытки восстановить перед нашим духовным
оком тот ряд процессов, которыми такая замена могла
осуществиться, и те причины, которые при этом могли
играть важную роль.
Когда мы говорим, что около ста тысяч лет тому на-
410
вад огромная часть поверхности СССР была покрыта
ледниками, о которых в настоящую эпоху тут и поня-
тия не имеют, то мы основываем это утверждение на
ряде косвенных улик: характер отложений, глина, гра-
вий и песок, какие попадаются ныне только в области
деятельности и распространения ледников. Когда эта
гипотеза приобрела себе всеобщее признание, то стали
ломать себе голову над возможными причинами такого
широкого распространения ледников в четвертичную
эпоху. Вопрос этот до сего дня еще далеко не решен,
и однакоже никому не приходит в гблову отрицать
истину основной идеи, что ледники тут были; доказа-
тельность основной идеи не ослабляется оттого, что мы
еще не знаем деталей причин и течения этого процесса.
Для обнаружения причин могут понадобиться совсем
другие исследования, нежели для обоснования основ-
ного положения. И в истории науки есть много при-
меров тому, что общий закон или общее положение
было обосновано задолго до того, как оказалось воз-
можным ответить на целый ряд вопросов, которые из
этого общего положения вытекают.
Напомним один такой пример. В 1543 году вышло
сочинение Коперника, в котором обоснована новая
гелиоцентрическая система. В начале семнадцатого сто-
летия, именно в 1609 и в 1618 годах, Кепплер опубли-
ковал свои законы движения планет; в них устанавли-
вается, что планеты обращаются вокруг солнца по эллип-
сам, а не по круговым путям, при чем радиус вектор,
т.-е. линия, которою мы соединяем солнце с планетой,
независимо от того, в какой части эллипса находится
планета, покрывает собою при движении в одинаковое
время одинаковую площадь. Это значит, другими сло-
вами, что когда планета ближе к солнцу (и радиус
вектор короче), то она движется быстрее; когда она
411
облее удалена от солнца (радиус вектор длиннее), то
она движется медленнее. Далее он открыл закон, со-
гласно которому квадраты времен обращения планет
вокруг солнца относятся между собою как кубы их
средних расстояний от солнца. Это были первые точные
числовые данные в области астрономии, и Кепплер
с восторгом восклицает: «Наконец-то я, сверх моих
ожиданий, удостоверился в том, что в небесных движе-
ниях столько гармонии». Это было огромное завоевание
человеческого ума. Но это было только начало, а не
конец. И всякий на месте Кепплера, рассуждая подобно
тому, как рассуждает Дарвин в приведенном выше
месте из введения, мог бы сказать: «Изучая положе-
ния планет, можно притти к выводу, что их движе-
ния руководятся такими-то законами. Но такой вывод,
даже если он хорошо обоснован недостаточен, пока мы
не знаем, что заставляет планеты проделывать именно
такие движения и описывать именно такие пути, при
которых дело происходит так гармонично и в таком
хорошем порядке». И он решил бы не опубликовывать
этих законов, покуда ему не удастся найти причины
именно таких движений. Сколько бы он ни собирал
материалов, в ту эпоху ому не удалось бы ничего найти;
и, быть может, это старание непременно все опубли-
ковать, повредило бы науке. Мы знаем, что Кепплер
опубликовал свои законы, очевидно не боясь, что ему
зададут такие вопросы; а раз они стали известны, то
они послужили основой для дальнейших исследований.
Только шестьдесят лет спустя Ньютон мог дать объ-
яснение этих движений планет, так как он провел ана-
логию между падением камня на поверхности земли и
между обращением луны вокруг земли. Подобно тому,
как камень получает ускорение от земли и падает вниз,
так и луна, спутник земли, постоянно получает уско-
412
рение от земли и, собственно говоря, постоянно падает
по направлению к земле; но так как этому падению
на землю противодействует инерция, с которою луна
удерживает свое прямолинейное движение, то в резуль-
тате этих двух воздействий и получается круговой
путь луны вокруг земли. Так же очевидно обстоит
дело и с планетами по отношению к их центральному
телу — солнцу. Но как доказать правильность этого
объяснения? Ньютон совершенно правильно усмотрел,
что тут нужно произвести сравнение ускорений. Земля
сообщает ускорение луне и та же земля сообщает уско-
рение камню. Если правда, что ускорение находится
в определенном отношении к расстоянию, то должно
быть возможно доказать, что ускорение, сообщаемое
землей луне, настолько меньше, насколько расстояние
луны от земли больше, нежели расстояние падающего
камня от земли. Если правда, что в обоих случаях
• действует одна и та же сила и разница только в сте-
пени, то необходимо проверить количественное отноше-
ние обоих ускорений и обоих расстояний. Уже в 1666
году Ньютон пришел к выводу, что сила притяжения,
т.-е. величина ускорения, прямо пропорциональна
массам и обратно пропорциональна квадрату расстоя-
ния масс. Но для того, чтобы произвести вычисление,
нужно было, очевидно, иметь более или менее точные
сведения о величине расстояния луны от земли и
о величине расстояния поверхности земли от ее центра,
т.-е. величину радиуса земли. Приходилось ждать, пока
будет произведено более точное измерение земного мери-
диана. Действительно, когда стали известны резуль-
таты измерения меридиана Пикаром в 1670 году, Нью-
тон мог вставить эту новую величину меридиана в свою
формулу и убедиться в том, что она верна: ускорение,
сообщаемое землей луне, в 3600 раз меньше, нежели
413
ускорение, сообщаемое землей камню на поверхности
земли; но 3600—это квадрат шестидесяти, а расстояние
луны от земли в шестьдесят раз больше радиуса земли!
Из этих сообщений легко увидеть, что бывают слу-
чаи, когда для решения частного вопроса, вытекаю-
щего из общего положения, нужно бывает иногда совер-
шенно иное исследование, при помощи совершенно дру-
гих методов, нежели для решения самбй общей про-
блемы. И может случиться, что в момент совершение
ясного решения одной (общей) проблемы, наука еще
вовсе не обладает средствами для решения частных
проблем, из нее вытекающих; и как бы ни желали мы
узнать ее решение, нам приходится ждать. В случае
Дарвина дело обстояло совершенно так же. Невозможно
сомневаться, что для решения вопроса о причинах
изменчивости и о деталях процессов наследственности
нужно очень много знать по микроскопической анато-
мии и по физиологии живых существ. Таких познаний •
в то время еще почти не существовало. Напомним для
курьеза, что самое понятие протоплазмы было введено
в науку лишь в 1846 году, т.-е. два года после того,
как у Дарвина был уже написан готовый набросок его
будущей книги на 230 страницах, в котором уже нахо-
дится объяснение происхождения видов путем есте-
ственного отбора. Это было объяснение, придуманное
так сказать на живую нитку еще прежде, чем наука
была в состоянии приняться за систематическое изуче-
ние этого огромного вопроса. Почему же Дарвин так
торопился? А потому именно, что он не мог выступить
с учением об эволюции, не дав зараз уже и удовлетво-
рительного ответа на вопрос о целесообразности, от-
вета, который мог бы заменить людям физико-теоло-
гическую формулу. Вот почему он должен был ста-
раться настолько втиснуть все явления в прокрустово
414
ложе теории естественного отбора, что даже упустил из
виду тот несомненный факт, что существует множество
признаков, совершенно нейтральных, т.-е. не полезных
и не вредных, и что по отношению к таким признакам,
объяснение естественным отбором явно неуместно.
Мы знаем уже, что у всех млекопитающих в шейной
области имеется семь позвонков, что у огромного боль-
шинства имеется по пяти пальцев на руках и ногах;
что у всех первый палец состоит из двух, остальные
из трех члеников; известно также, что у всех раков,
принадлежащих к отряду декапод, т.-е. десятиногих,
тело состоит из двадцати сегментов, все равно у боль-
ших и у малых видов; что тысячи видов морских ежей
имеют по двадцати- рядов известковых пластинок; что
у множества растений, очень отдаленных друг от друга
в системе, имеется одинаковое количество лепестков,
а у форм близко родственных и попадающихся вместе
часто венчик состоит то из пяти, то из четырех лепест-
ков. Можно было бы привести большое количество та-
ких примеров из области морфологии, показывающих,
что есть много нейтральных признаков, обладание ко-
торыми не могло доставить их носителю преимущества
над другими особями того же вида, и которые, следо-
вательно, не могли возникнуть путем естественного
отбора. Не забудем далее, что естественный отбор решает
только судьбу носителей более или менее сильно раз-
витого признака, а не вообще судьбу особи, обладаю-
щей каким-нибудь органом, и особи, совершенно им
не обладающей. Вспомним хотя бы того же дятла, кото-
рого Дарвин часто упоминает как пример. Действи-
тельно, язык дятла устроен очень совершенно для ловли
насекомых, живущих под корою. Но если тут происхо-
дило состязание, то оно происходило между такими
особями, у которых язык был немного более или немного
415
менее развит в этом направлении. Но прежде чем всту-
пить в состязание, эти органы уже должны были быть.
Дарвину понадобилось очень много сложных и запу-
танных дополнительных гипотез и подчас рискованных
построений, чтобы кое-как обойти эти затруднения.
Благодаря таким разъяснениям все изложение книги
Дарвина получило оттенок казуистики, которой совер-
шенно нет места в обосновании основной проблемы эво-
люции. Вследствие такой тесной связи между основным
учением об эволюции и этой специальной попыткой
вскрытия причин целесообразности, изложение основ-
ного принципа затемнилось. Когда в высокой степени
честный Дарвин пишет во введении: «Я очень хорошо
знаю, что нет почти ни одного положения в этой книге,
по отношению к которому нельзя было бы предъявить
фактов, приводящих к заключениям, повидимому, прямо
противоположным тем, к которым прихожу я». И далее:
«Точный вывод может быть получен только после пол-
ного изложения фактов и оценки аргументов, скло-
няющих в ту или другую сторону, а этого, конечно,
здесь (т.-е. в извлечении) нельзя ожидать»,—то при-
ходится напомнить, что вся эта чрезмерная осторож-
ность относится, конечно, не к изложению основного
принципа эволюции, а к теории естественного отбора:
этой последней, однако, даже во сто раз более подробное
изложение не помогло бы, как и не помогла ей вся та
литература, которая возникла еще при жизни Дарвина
и после его смерти, и которая только привела к тому,
что из-за деревьев не видно стало леса. Что же касается
основного учения об эволюции, то оно было бы яснее
при более коротком изложении, но, конечно, под усло-
вием, чтобы оно не было так тесно слито с учением
о естественном отборе или вообще с каким бы то ни было
детальным учением о причинах развития и о возникно-
416
вении целесообразности, т.-е. с вопросами, решение ко-
торых требовало и ныне требует совсем других пред-
посылок и исследований. Но у Дарвина прочно засела
в мозгу идея зараз и обосновать эволюцию, и обезору-
жить физико-теологию, которая не может принять эво-
люции, не имея замены для сознательной творческой
деятельности личного «творца».
Двенадцать лет спустя после выхода «Происхождения
видов» Дарвин сам писал в введении к книге о «Происхо-
ждении человека», что он в свое время проглядел непри-
способительные признаки, т.-е. те, по отношению к ко-
торым естественный отбор не может играть роли. Он
совершенно ясно указал также причину этой своей
односторонности. Он писал (в 1871 году): «Прочитав
статью Негели о растениях и замечания различных авто-
ров относительно животных, и особенно недавние заме-
чания профессора Брока, я признаю, что придавал в
прежних изданиях моего «Происхождения видов»,
вероятно, слишком много значения действию естествен-
ного подбора или переживанию наиболее способных осо-
бей. Я изменил пятое издание «Происхождения» в том
отношении, что ограничился лишь приспособительными
изменениями строения; но я убежден, благодаря свету.,
пролитому на этот предмет за последние годы, что
очень многие образования, кажущиеся нам в настоящее
время бесполезными, окажутся полезными в будущем
и войдут, таким образом, в категорию фактов есте-
ственного подбора. Раньше я не обратил достаточно вни-
мания на существование многих образований, которые,
насколько можно судить, не приносят животному ни
выгод, ни вреда; и это, я думаю, есть одно из самых
больших упущений, найденных до сих пор в моем сочи-
нении. Да позволено будет,мне сказать в оправдание,
что я имел в виду две различные цели: во-первых,
27 Теория эволюции.
417
показать, что виды по были созданы отдельно, и во-
вторых, что естественный подбор был главным деяте-
лем в изменениях, хотя и при значительном содействии
со стороны наследственных влияний привычки и менее
значительном со стороны прямого влияния окружающих
условий. Несмотря на это я не сумел искоренить
в себе влияния моего прежнего, тогда обще-
принятого убеждения, что каждый вид со-
здан с особою целью, а это-то и привело меня
к тому, что я молча принял, что каждая подробность
в строении, исключая зачаточных образований, имела
какое-нибудь полезное, хотя и не всегда известное на-
значение. С таким взглядом на вещь каждый придал бы
чересчур большое значение влиянию естественного под-
бора как в прошлом, так и в настоящем. Некоторые
из лиц, допускающих начало прогрессивного развития
и не признающих естественного подбора, как-будто
забывают, разбирая мою книгу, что я имел в виду две
вышеупомянутые цели. Поэтому, если я ошибся, при-
давая естественному подбору большое значение, чего
я, однако, не думаю, или преувеличив его значение,
что в самом деле вероятно, то по крайней мере я ока-
зал, надеюсь, услугу тем, что способствовал ниспро-
вержению догмата об отдельных актах творения».
Это одно из немногих мест в сочинениях Дарвина
(в его письмах есть еще одно или два таких места), где
он явственно разграничивает основное учение эволюции
(или, как он говорит, ниспровержение догмата об
отдельных актах творения) и специальную попытку
освещения самого процесса развития или теорию есте-
ственного отбора. Так, как. он представляет дело в этом
месте, он как будто допускает разделение этих двух
элементов его учения; но в самом «Происхождении ви-
дов» он до того' связал эти два элемента, что часто
418
даже противопоставлял «веру в отдельные акты творе-
ния» «вере в естественный отбор»; вернее, конечно,
было бы говорить о «вере в творческие акты» и об
«убеждении в истине общего учения эволюции»,—а за-
тем ужо среди приверженцев общего учения эволюции
были бы разные направления: одни придавали бы наи-
большее значение естественному отбору, другие припи-
сывали бы главную роль влиянию окружающих усло-
вий, третьи считали бы, что употребление и неупотре-
бление органов имело наибольшее влияние на ход раз-
вития; иные опять-таки думали бы, что в каждом
классе существовало определенное направление, в ко-
тором происходило изменение в значительной степени
независимо от условий внешнего мира, при чем, ко-
нечно, образования явно неблагоприятные, обусловли-
вая вымирание их носителей, не могли удержаться.
Все это были бы гипотезы, которые не только во вре-
мена Дарвина, но и в наши дни еще не вышли из ста-
дии первых предположений, ибо действительно крити-
чески проверенного материала для полного обоснования
еще не имеется ни у одной из этих школ, хотя книг
обо всем этом написано много.
У Дарвина же связь между этими двумя различными
частями его учения была так неразрывна, что огромное
большинство читателей было не в состоянии по своей
собственной инициативе разграничить их и признать
одно, отвергнув другое. Никто не станет делать упрека
Дарвину; он сам в только что приведенной выписке
из «Происхождения человека» с полной ясностью указал
нам причину этого смешения — привычное мышление
по физико-теологической схеме и желание противопо-
ставить этому взгляду сразу другой, так же хорошо объ-
ясняющий целесообразность организмов без вмешатель-
ства сознательной «творческой деятельности создателя»
27*
419
(которого физико-теологи уж очень мыслили по образу
и подобию своему). В этом приспособлении мысли к ста-
рому учению мы именно виДим поучительный пример
преемственности мышления. Как никто не может пере-
скочить через свою собственную голову или вытащить
себя самого за волосы из болота, так ни один мысли-
тель не может отделаться от влияния прежних форм
и содержаний мышления. Мы отдаем дань предрассуд-
кам нашего времени, даже когда мы боремся против них,
ибо форма, в которую мы облекаем новые мысли, очень
зависит от того, какие старые представления мы хотим
опровергнуть.
Мы не станем здесь описывать того, что произошло
в науке по выходе книги Дарвина. Для нас интересен
только вопрос, как сложилось в дальнейшем отноше-
ние между двумя составными элементами, которые сам
Дарвин так ясно разграничивал в некоторые моменты.
Вначале одни признали оба учения вместе, а другие
их вместе же отвергали. Это и помогло и повредило
основному эволюционному учению. Помогло постольку,
поскольку многие признали его ради того объяснения
целесообразности, которое, как они думали, освобождало
их от цепей физико-теологического мышления. Повре-
дила эта связь основному учению постольку, поскольку
все удары, которые сыпались против естественного от-
бора (а удары были временами очень сильны и метки),
записывались на счет основного эволюционного уче-
ния и мешали ему проникнуть во многие умы. Но
с течением времени положение начало проясняться.
С другой стороны, ученые в течение полустолетия убе-
дились, что основное положение эволюции является
совершенно необходимой предпосылкой для понимания
множества явлений из морфологии, систематики, геоло-
гии, географии растений и животных и т. д. и т. д.
420
Это основное воззрение эволюции вошло, как сама собою
понятная составная часть, во все исследования по зоо-
логии, ботанике, антропологии и т. д.( так что многие
стали даже понемногу забывать, на чем собственно
основывается доказательство эволюции; так многие
пользуются в практической жизни формулами для вы-
числений, но далеко не всегда могут припомнить весь
ход доказательств и размышлений, результатом кото-
рых явилась дайная формула.
С другой стороны, с течением времени многие стали
замечать, что естественный отбор по отношению ко мно-
гим явлениям не применим и что даже в тех катего-
риях -явлений, к которым его с наибольшим успехом
применяли, возникает ряд затруднений. Под конец
девятнадцатого столетия старые противники общего эво-
люционного учения вымерли, молодое поколение уче-
ных было проникнуто истиной эволюции. Когда в эту
пору появлялись нападки на теорию естественного
отбора, то сразу стало видно, что эти нападки пред-
принимаются не для того, чтобы пошатнуть значение
эволюции вообще, а действительно в интересах науч-
ного прогресса. Если старые противники естественного
отбора в большинстве случаев были обскуранты, стре-
мившиеся нанести удар общему научному мировоззре-
нию, то новые были далеки от таких стремлений. По-
немногу стали к ним все более и более прислушиваться.
И наконец получилось такое положение, что ныне
можно с полной определенностью признавать общее эво-
люционное учение, на основании многочисленных дока-
зательств из области морфологии, геологии, географии
и т. д., и в то же самое время относиться весьма кри-
тически к теории отбора, считая ее далеко не доказан-
ной. Вопросы о том, как происходила эволюция и как
получилась целесообразность, требуют совершенно осо-
421
бых исследований и такого количества материала, кото-
рого наука в настоящее время еще не успела собрать.
Кто непременно хочет узнать все сразу, тот пусть обра-
тится к знахарям и шарлатайам, у тех на все есть гото-
вые ответы. Кто же понимает, что наука серьезно может
высказывать лишь то, что она действительно устано-
вила, тот должен будет принять наш ответ: наука ясно
установила постепенное развитие видов, но как именно
это происходило в каждом отдельном случае, наука
еще не имеет, да и не может еще иметь ясных и окон-
чательных выводов, ибо все исследование явлений
изменчивости и наследственности еще очень юно.
Настоящая книжка поставила себе целью дать только
введение в общее основное учение об эволюции, учение,
которое в настоящее время не оспаривается ни одним
серьезным ученым. Так как мы часто наблюдаем, что
такие общепризнанные научные истины распростра-
няются в широких кругах, где однако часто не знают,
на чем собственно основывается это учение, и где по-
этому существует склонность принимать его в виде
догмата, то мы постарались выяснить, насколько это
можно, без специальных познаний, на чем именно осно-
вывается в науке общее учение об эволюции. Этим огра-
ничивается наша задача. Кто желает знать детали о
происходящих ныне в науке исследованиях законов
и самих процессов изменения, тому придется обра-
титься к специальной литературе.
В заключение—несколько слов об оценке Дарвина в
нашей современной науке. Мы знаем уже, что в учении
Дарвина, в той форме, какую он придал ему в своей
классической книге «О происхождении видов», следует
различать два элемента :> обоснование общего эволю-
ционного учения и объяснение целесообразности путем
естественного отбора. Мы знаем также, что одно из них
422
осталось до нынешнего дня неоспоримым, что оно
вышло победителем из борьбы мнений и с течением
времени приобретало все больше и больше значения,
как научная теория и как элемент нашего миропони-
мания. Второе оспаривалось уже с самого начала и
еще более оспаривается теперь. Какова же в связи
с этим оценка Дарвина в наше время? Существуют на
этот счет два взгляда. Одни авторы считают, что
основное учение об эволюции было уже обосновано до
Дарвина Ламарком, Гёте и другими, и что специалЬ"
ной заслугой Дарвина является именно обоснование
теории естественного отбора. Такие авторы продолжают
придерживаться учения о естественном отборе не только
потому, что считают его по существу верным, 'но еще
и потому, что считают отрицательное отношение к тео-
риц отбора непочтительным по отношению к Дарвину,
умалением его заслуги перед наукой. Как ни симпа-
тично такое почтительное отношение к великому уче-
ному, но нужно сказать, что интересы самой науки
всегда должны быть на первом плане, и для ученого,
который убедился в неправильности теории по суще-
ству, было бы непростительно, если бы он из одного
лишь почтения продолжал применять ее. Нет никакого
сомнения, что, если считать Дарвина только автором
теории естественного отбора, престиж его имени в наше
время подвержен большим колебаниям и неуклонному
умалению. Но есть и другой взгляд: автор настоящей
книги путем исторических и логических исследований
пришел к убеждению, что. заслуги так называемых
предшественников Дарвина в обосновании основного
эволюционного учения ничтожны; единственным обосно-
вателем этого важного учения остается именно Дарвин
и никто иной. В этом и лежит главная заслуга Дар-
вина перед наукой. Обоснование же учения о есте-
423
ственном отборе, как бы своеобразно оно ни было, пред-
ставляет, объективно говоря, лишь второстепенное зна-
чение. Сам Дарвин в те моменты, когда он разгра-
ничивал оба эти элемента своего учения, не оставлял
сомнения относительно того, какой из двух элементов
он считает более важным. Один раз он даже писал в
письме к другу: «Мне лично, правда, теория отбора
очень важна, но она совершенно ничтожна в сравнении
с основным вопросом об эволюции, в противоположность
к отдельным актам сотворения». Автор настоящей книги
думает, что, отделяя теорию отбора от основного уче-
ния об эволюции, мы не только не умаляем славы Дар-
вина, а превозносим его. Какова бы ни была судьба
учения о естественном отборе, слава Дарвина, как осно-
вателя учения об эволюции, остается в старом блеске
и не померкнет до тех пор, пока будут на земле люди
мыслящие и стремящиеся к познанию окружающего их
мира явлений.
124
ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Глава I. Растительный и животный мир. Мир организмов
как целое............................................... 3
И. Протоплазма как основа жизненных проявлений
Ее свойства: питание, рост, раздражимость,
свободная подвижность ...	.17
III.	Организация протоплазмы .................... 29
IV.	Об особях (индивидах) и способе их возникно-
вения ............................................ 38
V.	О сборных или условных единицах системы .	5Э
VI.	Семейства, отряды, классы, типы	67
VII.	Новые ответы на старые вопросы............... 88
VIII.	Наш обычный масштаб времени неприменим
к процессу развития земли ........................ 100
IX.	Как люди научились читать летопись природы 111
X.	О геологических эпохах, периодах и эрах ...	124
XI.	Каким образом одно население земли сменя-
лось другим...................................... 139
XII.	Положение вымерших форм в системе живот-
ного мира........................................ 154
XIII.	О	морфологии конечностей у млекопитающих	.	165
XIV.	О	зубах млекопитающих...................... 179
XV.	О	рудиментах или зачаточных образованиях	.	199
„	XVI.	О	парнокопытных .	222
„	XVII.	О	непарнокопытных......................... 254
„	XVIII. Доказательства эволюции из морфологии птиц
и пресмыкающихся.................................... 275
XIX.	О	географическом распределении животных	. .	299
XX.	Положение человека в системе животного мира 328
XXI.	Рудименты, вариации и атавизмы в организме
человека.......................................... 348
п XXII. Значение эволюционной теории для нашего миро-
понимания .................................... 367
вХХШ. Чарлз Дарвин как основатель эволюционного
учения	376
'г	'
Государственное Издательство РСФСР
МОСКВА
СЕРИЯ
„НАЧАТИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ"
ФИЗИКА
Бялецкий К. А. — Что такое молния и отчего
она происходит. Стр. 56. Ц. 30 к.
Исходя из знакомого 'каждому явления молнии,
автор дает представление об основных фактах и
законах статического электричества. Книга пред-
назначена для интересующегося естествознанием под-
ростка, а также и для сравнительно мало подгото-
вленного, но все же несколько привыкшего к чтению
взрослого читателя.
Конобеевский С. Т. — Электрическая лампочка
Стр. 80. Ц. 60 к.
Автор в доступной и увлекательной форме дает
основные сведения об электрическом токе на при-
мере устройства и действия электрической лампочки.
Нечаев А. П.—Чудеса без чудес. Маленькая физика
в приложении к забавам. С 150 рис. Изд. 3-е, пере-
смотр. Я. И. Перельманом. Стр. 296. Ц. 1 р. 30 к.
В книжке описано, как проделать „фокусы" и
объяснены те физические законы, на которых они
основаны. Таким путем исподволь, проделывая за-
бавные опыты, читатель знакомится и с теоретиче-
ской физикой.
zft  -	-;  -Г	.-?т=—	ss
Государственное Издательство РСФСР
МОСКВА
Пермяков Ф. А. —Что такое энергия. Стр. 108.
Ц. 60 к.
Эта книжка вполне доступна каждому грамотному рабочему.
В ней рассказывается сначала о том, что такое сила. Выяснив
вполне понятие силы, автор переходит к понятию работы и,
наконец, переходит к основному вопросу книги -понятию об энер-
гии. Книжка хорошо иллюстрирована оригинальными рисунками.
(„Помощь Самообразованию", 1925, № 2.) С. Д. Свенчанский.
Пиотровский. — Что происходит вокруг нас.
Физика обыденной жизни для начинающих. Изд. 2-е.
Стр. 204. Ц. 1 р.
Прекрасное пособие для ознакомления с основами физики,
химии, механики и естественными науками. Материал, на кото-
ром автор строит научные заключения, берется исключительно
из окружающей повседневной жизни человека. Комната, кухня,
двор, улица, железная дорога, поле, река—вот обстановка, сопут-
ствующая читателю. На каждом простом явлении, незаметном
предмете задерживается внимание читателя. И из всего дела-
ются глубокие выводы. Читатель проходит таким путем целый курс
физики. Конечно, все это лишь в общих чертах. Поэтому настоя-
щую книгу надо настоятельно рекомендовать всем, желающим
начать изучение физики. В методическом отношении настоящая
книжка—большое событие.
[„Наука и Техника". 1924. № 45 (89).]
ЗАКАЗЫ НАПРАВЛЯТЬ
В ТОРГОВЫЙ СЕКТОР ГОСИЗДАТА РСФСР
МОСКВА, Ильинка, Богоявленский пер., 4, тел. 1*91-49, 5-04-56 и 3-71-37,
ЛЕНИНГРАД, .Дом Книги**, проспект 25 Октября, 28, тел. 5-49-32
И ВО ВСЕ ОТДЕЛЕНИЯ И МАГАЗИНЫ^ГОСИЗДАТА РСФСР.
Отдел Почтовых Отправлений Госиздата
(МОСКВА, Ильинка, Богоявленский пер., 4)
высылает все книги немедленно по получении заказа почтовыми по-
сылками или бандеролью наложенным платежом. При высылке денег
вперед (до 1 руб. можно почтовыми марками) пересылка бесплатно.
-	---------  	—J