’-л*!--
Издательство
"УНИСЕРВ"
2002
Индекс /
71689 /
< -....
< i Ш
1 * Гь «

РББЯТА И ЗЕБРЯТА
В. Степанов
ЗУ:
<>
» о
С1 У У
/I
Не зря прилетают
Зимой снегири.
Горят на снегу они,
Как фонари.
На улицу выйдешь —.
И будто теплей
В морозы
Становится
От снегирей.
А если опустятся
Вдруг на плечо,
То станет совсем
Горячо...
Зачем прилетают
Зимой снегири?..
Согреть
Феврали,
Январи,
Декабри...
Сегодня снега —
Выше валенка,
А завтра посмотришь —
Проталинка.
$..

ПбЗДНИМ ВЕЧЕРОМ
Ю. В. Бондарев
Тонко дребезжат стёкла. Сквозь шум бурана
слышно, как на дворе глухо хлопает калитка. Коля при-
слушивается, потом разочарованно говорит:
— Показалось! Я думал, мама. А это ветер...
Колин товарищ, Миша, послюнив палец, с шеле-
стом перелистывает страницу, потом подымает голо-
ву от книги и вздыхает:
— Прямо не дождёшься.
Колина мама работает врачом в степном районе,
недалеко от города Актюбинска. Каждое утро за ней
приезжает лошадь и увозит к больным в степь. Воз-
вращается мама вечером. Сейчас уже десять, а её
всё нет.
Мальчики сидят на диване и то и дело поглядыва-
ют на стенные часы. Миша хмурится и, стараясь не
двигаться, рассматривает книгу. Он давно уже торо-
пится домой, так как"’отгтросился к Коле "только на
„ || - - >
минуту .
2 г
А часы на стене неустанно и сонно тикают. Изред- 
ка в них что-то обрывается. Тогда гиря дёргается, и
мальчики вздрагивают. В комнате полутемно. У ди-
н. к/ вана на столе горит большая керосиновая лампа: уже
два дня нет электричества — буран порвал провода.
Радио тоже молчит. Два дня за окном, не утихая, ре-
вёт непогода. Она царапает стёкла и кидает в них
снегом.
— Буран! — говорит Миша, поднимая лицо от кни-
ги. — Ишь как воет... Страшно сейчас в степи!
Коля внимательно смотрит на Мишу, потом слуша-
ет, как воет буран, и вдруг начинает беспокоиться:
— Как бы мамка не заблудилась...
— А ты знаешь, в позапрошлую зиму тракторист
окоченел до смерти, заблудился... А в прошлую —
отец чуть не замёрз, — почему-то шёпотом говорит
Миша и делает такое лицо, будто сообщает Коле о
необыкновенной тайне.
Опять гремят и стонут стёкла под порывами ветра,
и мальчикам кажется, что кто-то огромный стучит ва-
режкой по стеклу, топчется в тяжёлых валенках под
окном и стонет от нетерпения.
Уши Коли наполняются слабым, тонким звоном.
— Ветер, — вздыхает Коля.
Миша тихонько смеётся:
— Конечно, ветер! Давай книжку смотреть! Ты са-
дись рядом.
Подумав, Коля садится к Мише, а Миша
сопит и осторожно листает страницы и ук-
радкой из-за плеча оглядывается на
чёрные окна.
Коля спрашивает негромко:
— Ты почему оглядываешься? А?
— Не-ет, что ты! Вот выдумал! — шеп-
чет Миша, не оборачиваясь, нагнув го-
лову.
'*	**&. Xi
В тишине листы книги, толстые, гладкие, гремят, как
полотно на ветру. Минуту оба молчат. Потом Миша
напряжённо морщит лоб и говорит, глотая слюну:
— Как я домой теперь пойду? Мать, наверное,
ищет...
— Знаешь, давай спать вместе, — предлагает Ко-
ля. — Мамка, наверно, не придёт сегодня... А твоя
мать знает, что ты у нас.
— Нет! Мне идти нужно. Я уроки ещё не делал! А
то завтра по арифметике Мария Сергеевна ка-ак вы-
зовет да ка-ак двойку поставит!
— Ну и иди, — равнодушно отвечает Коля и зевает.
Миша сдвигает рыжеватые брови. Он колеблется.
— Давай... подождём ещё, — нерешительно гово-
рит он и снова косится на окна.
Коле становится весело. Ему хочется рассказать
сейчас то, о чём он давно думал.
— Ты знаешь... Вот если война... ты пошёл бы в раз-
ведчики?
— Не возьмут, — вяло отвечает Миша. Он отклады-
вает книгу и некоторое время думает. — Может, взя-
ли бы, только мать вот...
— Нет, меня бы мать отпустила. Как отца, — говорит
Коля и задумчиво смотрит на стену, где в чёрной рам-
ке висит портрет отца. — У меня отец был артиллерист.
Он дрался с "тиграми", танки были такие у немцев. От-
ца ранило, а он всё стрелял... Пять танков подбил...
— У меня отец тоже, — гово-
рит Миша шёпотом, — ничего не
боится.
— А ты боишься? — подозри-
тельно спрашивает Коля.
— Нет... Что ты! А вот толь-
ко отец мой ничего не боится,
твоя мать — тоже. Видишь, ка-
кой буран, а она поехала.
— Она вся в отца, — серьёзно говорит Коля. —
Отец сам говорил: "Вся в меня".
— Коль, а Коль, — очень тихо говорит Миша, — а
ты в отца?
Коля осторожно смотрит в окно.
— Я не знаю, — отвечает он, видимо, опечален-
ный. — Отец ничего обо мне не говорил.
— А автоматы дали бы? — неожиданно спрашивает
Миша.
Коля хмурится:
— А как же! Ведь я, наверно, такой, как отец... не
испугался бы. Пошли бы с тобой. И выручили бы друг
друга в бою.
— Да, — соглашается Миша, — одному плохо.
Двоим лучше. Помочь можно друг другу.
Минут пять оба молчат. Коля долго рассматрива-
ет перочинный ножик с перламутровой ручкой и гово-
рит медленно:
— Отец подарил. Это его ножик, с фронта. На па-
мять. Хороший?
— Ага. Только не острый! — хозяйственно замеча-
ет Миша, попробовав лезвие пальцем. — И лёгкий.
Пушинка.
— Я его берегу.
— Стой,
ходит кто-то. По чердаку ходит. Слы-
шишь?.. — шепчет Миша, прислушива-
ясь. — Или, может, мать за мной...
Он с замершим лицом глядит на Колю.
— Это буран, — отвечает Коля как
можно спокойней. — Ты что, испугался?
ч Если бы мы на войне...
Миша мигает ресницами и слабо ше-
велит губами:
— Мне мамку жалко. Она, должно,
по посёлку бегает, меня ищет. Ведь я из
школы домой забежал — и прямо к тебе.
А я ничего не боюсь. Мне домой на-, |
до... — И Миша виновато отворачива- j
ется.
— Знаешь, — говорит Коля и даже
встаёт с дивана, — ты иди домой.
Иди, Мишка! Я не буду обижаться.
Я один останусь.
Миша, подняв рыжие брови, испу-
ганно смотрит на Колю. Но он не да-
ёт ему возразить.
— Иди, Миша, я обижаться не ста-
ну, честное слово, — повторяет он.
Миша долго не решается уходить. На-
конец уходит. Коля закрывает за ним


дверь и некоторое время чувствует странную ра-
дость.
"Пусть, пусть! Это даже лучше, — я не боюсь! —
думает Коля. — Да и дома за Мишу беспокоятся!"
Но в комнате после ухода Миши становится очень
пусто и тихо. И радость быстро проходит. Коля садит-
ся на краешек стула. Чтобы отогнать от себя грустные
мысли, он представляет себе, как приедет мать, как
постучит в окно. Скинув морозную шубу, она поцелу-
ет его холодными губами и скажет: "Заждался? Ну,
Колька, сейчас будем чаёвничать!" Щуря близорукие
глаза, она моет руки и долго вытирает их полотенцем.
От матери приятно пахнем морозом и каким-то ле-
карством. Она будет ходить по комнате, звенеть по-
судой, спрашивать о школе и, наконец, сядет за стол.
Весело зафыркает чайник, и в комна-
те станет тепло и уютно.
"Мама, я тебя всё
ждал, — скажет он,
два раза чайник по-
догревал, а ты так
долго..."

Коля вздрагивает: ему кажется, что он уснул. Он
///J& сидит на краешке стула, и веки у него тяжёлые и сами
опускаются вниз. На столе сонным круглым бликом
сияет бок большого металлического чайника. Около
чайника, придавленный чашкой, белый листок бумаги:
"Ужинай, ложись спать. Я вернусь не скоро. Мама".
И от этих слов: "Я вернусь не скоро" — у Коли тоскли-
во сосёт под ложечкой, словно кто-то беспощадно хо-
чет отнять у него мать.
Коля представляет, как мать едет в санях. Лошадь
едва плетётся, вся в снегу, и морда её, заиндевевшая
и белая, кланяется сугробам. Мать не видно в санях:
она укрылась шубой и спит. Потом она просыпается,
выглядывает из-под шубы и говорит лошади: "Смот-
ри, какой буран! Не занесло бы нас! Ведь Колька один
дома!" Мать погоняет усталую лошадь. Но лошадь не
хочет идти дальше. И снег постепенно заносит сани.
Что-то страшно гремит и рассыпается стеклянным
звоном. Коля вскакивает, широко раскрыв глаза.
— Что это? Мама!..
На полу разбитая чашка. Осколки рассыпались у
ножки стола и странно спокойно поблёскивают на све-
ту. Рядом лежит записка матери. За окном безмолв-
но — вероятно буран стих.
У Коли громко бьётся сердце, так громко, что он
не слышит, как стучат часы. Ему сейчас не жалко чаш-
ку. Он жалеет, что отпустил Мишку: вдвоём веселее.
И Коля твёрдо решает сказать матери, как только она
придёт, что он больше никогда, никогда не останет-
ся один дома...
Он идёт к дивану. Тихо скрипят под ногами полови-
цы, и вздрагивает стол, словно испугавшись. Лампа
мерцает и вспыхивает: нет керосина.
По полу, по стенам от этого
мерцающего света, округляя
углы, бродят тени. Коля на-
7
клоняется к лампе, глазам становится горячо, лбу
жарко. Он выворачивает побольше фитиль и вдруг вы-
тягивает шею и, не отрывая глаз, смотрит на окно. За
окном скрипит снег: скрип-скрип. Кто-то ходит под ок-
нами, но никто не стучит в стёкла, и Коле становится
страшно. Скрип-скрип, — выговаривает под окном
снег, — скрип-скрип...
Коле хочется вскочить на диван, потушить лампу,
залезть под одеяло, чтобы ничего не слышать и ниче-
го не видеть. Проходит несколько минут. Он слышит,
как колотится сердце.
— Никогда не останусь один дома, — шепчет Ко-
ля. — Никогда!
Он осторожно оглядывает комнату и замечает на
столе перочинный ножик с перламутровой ручкой.
Коля берёт ножик. Он, успокоительно гладкий, уме-
щается в кулаке. У Коли начинают горячо гореть щё-
ки. "А ещё Мишке говорил... А отец небось не испу-
гался бы!" — думает он.
Огонь в лампе, медленно чадя, гаснет. Комната по-
гружается во мрак. Только мягко-мягко светятся от
лунного света мёрзлые окна. Коля не может переси-
лить себя и встать с дивана. Диван словно притягива-
ет его, не даёт пошевелиться.
"Нет, я совсем не испугался, — убеждает он се-
бя. — Я не испугался..."
Он шагает к окну и, замирая от ожидания чего-
i j||^H то страшного, трёт пальцем холодное, об-
росшее толстым имеем стекло. Блестят ос-
вещённые луной морозные узоры. Они ка-
жутся необыкновенным зимним лесом.
Коля ничего не может рассмотреть сквозь
них. Тогда он, замирая, с дрожащим хо-
лодком в животе, идёт в сени и настежь
открывает двери. Никого нет. Мороз и
пустота. На дворе блестит голубой снег.
Улицы не видно: 
снегу намело по
крыши. Коля вздра-
гивает от студёно-
го воздуха. Где-то в
конце улицы жел-
теет огонь. Это
огонёк в окне у Ми-
ши. Наверное, ужи-
нают. "Где же мамка? — думает с тревогой маль-
чик. — Где она?"
Он замёрз. Он входит в комнату, садится на диван.
И внезапно стекло звонко дребезжит над самым
ухом, и Коле кажется, что это стучат не в окно, а звон
у него в ушах.
— Коля, открой! Коля!
Радость перехватывает дыхание.
— Мамка! Приехала! Я сейчас! Я сейчас! — кричит
он и бежит к двери и теперь только замечает в руке
отцовский перочинный ножик.
...Когда они сидят за столом и пьют крепкий, паху-
чий чай, Коля необыкновенно.счастлив: мать рядом с
ним. Она ласково щурит глаза. Лицо у неё усталое.
— Ты всё ждал меня? И не спал?
— Ждал. Мишка у меня был! Мы вдвоём ждали! А
я чашку разбил.
— Колька ты мой, Колька... — говорит мать и неж-
но шевелит его волосы. — А я с операции. Никак не
могла раньше.
Коля хочет сказать матери, что никогда больше не
останется дома один, но видит: мать задумчиво раз-
глядывает стол и у неё медленно клонится голова. Она
встряхивает головой и виновато улыбается.
— Ложись, мама, ложись, — чувствуя необыкно-
венный прилив любви к матери, говорит Коля. — Ты
устала! Ты очень устала, мама!
9
Мать целует его и, на ходу раздеваясь, идёт к по-
стели.
— А я подъезжаю и думаю: "Спит мой Колька, на-
верное". А ты, оказывается, ждал! Ах ты, Колька мой!
Один, всё время один... — И она растерянно смотрит
на него. — Ну, ложись, сын, а то завтра рано вставать.
Давай радио включим, чтобы разбудило...
Мать так сильно устала, что даже забыла: буран по-
рвал провода и радио молчит.
Он ничего не говорит ей, соскакивает со стула и бе-
рёт с ночного столика часы. Будильник будто живой —
в нём стучит сердце. Высунув от напряжения язык, Ко-
ля ставит стрелку на шесть часов, потом оглядывает-
ся на мать и осторожно переводит стрелку на десять
минут седьмого...
— Мама, пожалуйста, ложись, — повторяет Коля и
начинает убирать со стола. — Я тоже сейчас лягу. И,
пожалуйста, не волнуйся за меня.
Мать сразу засыпает, и Коля слышит, как во сне она
говорит с какой-то старшей сестрой. Наверно, тяжё-
лая была операция...
Коля тоже ложится. Прислушиваясь к неспокойно-
му дыханию матери, он думает, что если завтра опять
одному придётся сидеть дома, то это совсем не
страшно.
И сквозь сон усмехается, вспомнив ножик с перла-
мутровой ручкой, и еле слышно шепчет:
— Мам, а мам! Как ты думаешь, я в отца?
В. Л. Фёдоров
Приветом детства
Встала предо мной
С годами позабытая картина:
Горит луна,
И смутно под луной
Поблескивает снежная равнина.
На родине моей
Повыпали снега,
Бушует ветер в рощах голых.
На родине моей,
Должно, шумит пурга
И печи топятся в притихших сёлах.
Сместилось всё
В сознании моём:
Как будто брежу дальними огнями
И в полушубке стареньком своём
Шагаю за скрипучими санями.
Отбушевав,
Снега притихли — спят.
Среди снегов, запорошивших вербу,
Полозья одинокие скрипят,
Как будто жалуются небу.
Вновь мёрзну,
А дорога далека,
Сугробам белым нет конца и краю.
На родине моей
Повыпали снега,
Я их люблю,
За что — и сам не знаю.

А. Б. Раскин
/Согда папа был маленьким, ему часто задавали
один и тот же вопрос. Его спрашивали: "Кем ты бу-
дешь?" И папа всегда отвечал на этот вопрос не заду-
мываясь. Но каждый раз он отвечал по-другому. Сна-
чала папа хотел стать ночным сторожем. Ему очень
нравилось, что все спят, а сторож не спит. И потом
ему очень нравилась колотушка, которой стучит ноч-
ной сторож. И то, что можно шуметь, когда все спят,
очень радовало папу. Он твёрдо решил стать ночным
сторожем, когда вырастет. Но тут появился продавец
мороженого с красивой зелёной тележкой. Тележ-
ку можно было возить! Мороженое можно было
есть!
"Одну порцию продам, одну — съем! —
па. — А маленьких детей буду угощать мороженым
бесплатно".
Родители маленького папы очень удивились, узнав,
что их сын будет мороженщиком. Они долго смеялись
думал ла-
а
о
0
о
над этим. Но он твёрдо выбрал
себе эту весёлую и вкусную
профессию. Но вот как-то
раз маленький папа увидел
на станции железной доро- ( —
ги удивительного челове-
ка. Человек этот всё время )
играл с вагонами и с паро- /
возами. Да не с игрушеч-
ными, а с настоящими! Он /-
прыгал на площадки, подле- 4
зал под вагоны и всё время иг-
рал в какую-то замечательную игру.
— Кто это? — спросил папа.
— Это сцепщик вагонов, — ответили ему.
И тут маленький папа понял наконец, кем он
будет. Подумать только! Сцеплять и расцеплять
вагоны! Что может быть интереснее на свете?
Конечно, ничего интереснее быть не могло.
Когда папа заявил, что он будет сцепщиком
на железной дороге, кто-то из знакомых
спросил:
— А как же мороженое?
Тут папа призадумался. Он твёрдо решил стать
сцепщиком. Но отказываться от зелёной тележки с
мороженым ему тоже не хотелось. И вот маленький
папа нашёл выход.
— Я буду сцепщиком и моро-
женщиком! — заявилон.
Все очень удивились. Но ма-
ленький папа им объяснил. Он
сказал:
— Это совсем нетрудно. Утром
я буду ходить с мороженым.
Похожу, похожу, а потом по-
бегу на станцию. Сцеплю там
® а> © а>\
вагончики и побегу опять к мороженому.
Потом опять сбегаю на станцию, расце-
плю вагончики и снова побегу к моро-
женому. И так всё время. А тележ-
ку поставлю близко от станции,
чтобы не бегать далеко сцеплять
и расцеплять.
Все очень смеялись.
Тогда маленький папа
рассердился и сказал:
— А если вы будете сме-
яться, так я ещё буду рабо-
ночным сторожем. Ведь ночь-то у меня свобод-
А в колотушку я уже умею здорово стучать. Мне
тать
ная.
один сторож давал попробовать...
Так папа всё устроил. Но скоро он захотел стать
лётчиком. Потом ему захотелось сделаться артистом
и играть на сцене. Потом он побывал с дедушкой на
одном заводе и решил стать токарем. Кроме того,
ему очень хотелось поступить юнгой на корабль. Или,
в крайнем случае, уйти в пастухи и целый день гулять
с коровами, громко щёлкая кнутом. А однажды ему
больше всего в жизни захотелось стать собакой. Це-
лый день он бегал на четвереньках, лаял на чужих и да-
же пытался укусить одну пожилую женщину, когда
она хотела погладить его по головке. Маленький папа
научился оченыхорошо лаять, но вот чесать
ногой за ухом он никак не мог научиться,
хотя старался изо всех сил. А чтобы луч-
ше получилось, он вышел во двор и
сел рядом с Тузиком. А по
улице шёл незнакомый во-
енный. Он остановился и
стал смотреть на папу.
Смотрел, смотрел, а
потом спросил:

— Ты что делаешь, мальчик? -
— Я хочу стать собакой, — сказал ма-
ленькийпапа.
Тогда незнакомый военный спросил: %
— А человеком ты не хочешь быть? с~
— А я уже давно человек! — сказал f t
папа.	<
— Какой же ты человек, — сказал во- S Л I Л
енный, — если из тебя даже собака не q
получается? Разве человек такой? Чч-"-
— А какой же? — спросил папа.
— Вот ты подумай! — сказал военный и ушёл.
Он совсем не смеялся и даже не улыбался. Но ма-
ленькому папе почему-то стало очень стыдно. И он
стал думать. Он думал и думал, и чем больше он ду-
мал, тем больше стыдился. Военный ему ничего не
объяснял. Но он сам вдруг понял, что нельзя каждый
день выбирать себе новую профессию. А глав-
ное, он понял, что он ещё маленький и что он
ещё сам не знает, кем он будет.
Когда его спросили об этом опять, он
вспомнил про военного и сказал:
— Я буду человеком!
И тут никто не засмеялся. И маленький
папа понял, что это самый правильный \
ответ. И теперь он тоже так думает.
Прежде всего надо быть хорошим челове-
ком. Это важнее всего и для лётчика, и для токаря, и
для пастуха, и для артиста. А чесать ногой за ухом че-

ловеку совсем не нужно.

кроме шуток
А. Н. толстой
Кот на печке. Кот, ты спишь?
Кот устал, не слышит.
Из-под печки лезет мышь,
Трусит — еле дышит.
Видит кот приятный сон:
На скамейке, у окон —
Из большого чана
Льётся сметана...
Тут и сливки, — целый пруд...
Лижет кот и там и тут,
Съесть всё это хочет,
Лапы мочит.
Мышь смекнула: дремлет вор,
Будет нам раздолье!
"Эй, скорей, из тёмных нор,
Мыши, из подполья!"
На разбой идут ночной, —
Шмыг да шмыг по лавке.
Лапу маленькой одной
Отдавили в давке.
Месяц светит сквозь стекло.
Кот храпит беззубый.
Мыши кутаны тепло
В серенькие шубы.
Утащили под кровать,
Обглодали свечку.
Говорят: "Пойдём кусать
Нос коту на печку".
А уж кот в приятном сне
Лижет ус сметанный.
Вдруг он видит — мышь на дне
Случай очень странный!
Прыгнул кот что было сил,
Слюни проглотил:
"Вот такой-то ужин
Нам, котам, и нужен!"
Облизнулся,
Потянулся
Мышь кота за морду —хвать,
И в сметану — прыг опять.
Вздрогнул кот, проснулся
Дыбом шерсть, глаза горят,
Ни сметаны, ни мышат.
Свет в избе потушен,
Нос горит, укушен.
Верно, — думает, — блоха...
А в подполье: "Ха-ха-ха!
Будешь помнить, котофей,
Как ловить во сне мышей,
Пропадёт охота,
То-то


(£ хали два брата: один бедный, другой именитый,
у обоих по лошади — у бедного кобыла, у именито-
го мерин. Остановились они на ночлег рядом.
У бедного кобыла принесла ночью жере-
бёнка; жеребёнок подкатился под телегу бо-
гатого.
Будит он наутро бедного:
— Вставай, брат! У меня телега ночью же-
ребёнка родила.
Брат встаёт и говорит:
— Как можно, чтобы телега жере-
бёнка родила? Это моя кобыла при-
несла.
Богатый говорит:
— Кабы твоя кобыла принесла, же-
ребёнок бы подле был.
Поспорили они и пошли до начальст-
ва: именитый одаривает судей деньга-
ми, бедный словами оправдывается.
Дошло дело до самого царя.
Велел царь призвать обоих
братьев и загадал им четыре
загадки:
— Что всего на свете силь-
ней и быстрей? Что всего на
свете жирнее? Что всего мяг-
че? Что всего милее?
И положил им сроку три дня.
— На четвёртый приходите, от-
вет дайте!
Богатый подумал, поду-
мал, вспомнил про свою ку-
му, пошёл к ней совета просить.
Она посадила его за стол, стала
угощать, а сама спрашивает:
— Что так печален, куманёк?
— Да загадал мне государь четыре загадки, а сро-
ку всего три дня положил.
— Что такое? Скажи мне.
А вот что, кума: первая загадка — что всего на све-
те сильней и быстрей?	f
— Экая загадка! У моего мужа каряя кобыла есть,
нет её быстрее. Коли кнутом приударишь — зайца до-
гонит.
— Вторая загадка: что всего на све-
те жирнее?
— У нас другой год рябой
боров кормится; такой жир-
ный стал, что и на ноги не по-
дымается.
— Третья загадка: что
всего на свете мягче?
— Известное дело —
пуховик, уж мягче не вы-
думаешь.

ый брат залился
домой. Встречает его дочь-
'	~~ 'л	— Четвёртая загадка: что
всего на свете милее?
— Милее всего внучек
Иванушка.
— Спасибо тебе, кума, нау-
чила уму-разуму, вовек не
забуду.
А бедн
горькими слезами и пошёл
семилетка; только и семьи
было, что дочь одна.
— О чём ты, батюшка, вздыхаешь да слёзы ро-
нишь?
— Как же мне не вздыхать, как слёз не ронить! За-
дал мне царь четыре загадки, которых мне и в жизнь
не разгадать.
— Скажи мне, какие загадки.
— А вот какие, дочка: что всего на свете сильней и
быстрей, что всего жирнее, что всего мягче и что все-
го милее?
— Ступай, батюшка, и скажи царю: сильней и быст-
рей всего ветер; жирнее всего земля: что ни растёт,
что ни живёт — земля питает; мягче всего рука: на что
человек ни ляжет, а всё под голову руку кладёт; а ми-
лее сна нет ничего на свете.
11
Пришли к царю оба брата — и богатый, и бедный. д
Выслушал их царь и спрашивает бедного:
— Сам ли дошёл или кто тебя научил?
Отвечает бедный:	*
— Ваше царское величество, есть у меня дочь-се-
милетка, она меня научила.
— Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шелкова;
пусть к утру соткёт мне полотенце узорчатое.
Мужик взял шёлковую ниточку, приходит домой
кручинный, печальный.
— Беда наша! — говорит дочери. — Царь приказал
из этой ниточки соткать полотенце.
— Не кручинься, батюшка, — отвечала семилетка.
Отломила прутик от веника, подаёт отцу и наказы-
вает:
— Поди к царю, скажи, чтоб нашёл такого масте-
ра, который бы сделал из этого прутика кроены': бы-
ло бы на чём полотенце ткать.
Мужик доложил про то царю. Царь даёт ему пол-
тораста яиц.
— Отдай, — говорит, — своей дочери. Пусть к зав-
траму выведет мне полтораста цыплят.
Воротился мужик домой ещё кручиннее, ещё пе-
чальнее.
— Ах, дочка! От одной беды увернёшься — другая
навяжется.
— Не кручинься, батюшка, — отвечала семилетка.
Попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а от-
ца посылает к царю:
— Скажи ему, что цыплятам на корм нужно одно-
дневное пшено: в один бы день было поле вспахано,
просо засеяно, сжато и обмолочено.
Другого пшена наши цыплята и кле-
вать не станут.
Царь выслушал и говорит:
— Когда дочь твоя мудра, пусть на-
утро сама ко мне явится — ни пешком,
ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с t
гостинцем, ни без подарочка.
"Ну, — думает мужик, — такой хитрой
задачи и дочь не разрешит; пришло со-
всем пропадать".

1 Кроены — ткацкий станок.
г
и
выедет и такое
л
* %
— Не кручинься, батюшка, — ска-
зала ему дочь-семилетка, — ступай-
m	ка к охотникам да купи мне живого
v\ зайца да живую перепёлку.
у?	U Отец пошёл и купил ей зайца и пе-
у) репёлку.
5» На другой день поутру сбросила
> семилетка всю одёжу, надела на
Л себя сетку, в руки взяла перепёлку,
С	^5' У села верхом на зайца и поехала во
дворец-
Царь её у ворот встречает.
Поклонилась она царю:
— Вот тебе, государь, подарочек, — и подаёт ему
перепёлку.
Царь протянул было руку: перепёлка — порх! — и
улетела.
— Хорошо, — говорит царь, — как приказал, так и
сделала. Скажи мне теперь: ведь отец твой беден, так
чем вы кормитесь?
— Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, ловуш-
ки в воду не становит, а я подолом рыбу ношу да уху
варю.
— Что ты, глупая! Когда рыба на сухом берегу жи-
вёт? Рыба в воде плавает.
— А ты умён! Когда видано, чтоб телега жеребён-
ка принесла? Не телега — кобыла родит.
Царь присудил отдать жеребёнка бедному му-
жику...
Саша Чёрный
Воробьи в кустах дерутся.
Светит солнце, снег, как пух.
В васильковом небе вьются
Хороводы снежных мух.
Гриша — дома, у окошка.
Скучно в комнате играть!
Даже, вон, — лентяйка кошка
С печки в сад ушла гулять.
Мама гладит в кухне юбку...
"Гриша, Гриша, — ты куда?"
У* Влез он в валенки и в шубку,
Шапку в руки и айда!
Руки в тёплых рукавичках,
Под лопаткой снег лежит...
Снег на лбу и на ресничках,
Снег щекочет, снег смешит.
Вырос снег копной мохнатой,
Гриша бегает кругом,
То бока побьёт лопатой,
То, пыхтя, катает ком...
Фу, устал. Ещё немножко!
Брови — два пучка овса,
Гпазки — угли, нос картошка,
А из ёлки — волоса.
Вот так Баба! Восхищенье!
Гриша пляшет: "Ай-да-да!
Воробьи от удивленья
Разлетелись кто куда.
В тихой детской так тепло.
Стёкла снегом замело.
Синеглазая луна
Вылезает из окна...
Ветер прыгает по крыше...
Отчего не спится Грише?
Встал с кроватки босиком
(Ай, как скользко на полу!)
И по комнате бегом
Поскорей-скорей к стеклу:
За окном — сосульки льду...
Страшно холодно в саду!
Баба, бедная, не спит,
Посинела и дрожит...
Раз! Одеться Грише — миг;
В угол — шмыг,
Взял в охапку
Кофту, дедушкину шапку,
Старый коврик с сундука,
Два платка.
Чью-то юбку из фланели
(Что тут думать, в самом деле!)
И скорей-скорее в сад...
Через брёвна и ухабы,
Через дворницкую Шавку,
Через скользкую канавку,
Добежал и сел у Бабы:
"Вот! Принёс тебе наряд...
Одевайся... Раз и раз!
Десять градусов сейчас".
Ветер смолк. В саду светло.
Гриша Бабу всю закутал,
Торопился — перепутал,
Всё равно ведь, ей тепло:
Будет юбка на груди,
Или кофта позади...
"До свиданья! Спи теперь".
Гриша марш домой и в дверь,
Пробежал вдоль коридора,
Вмиг разделся, скоро-скоро,
И довольный — хлоп в кровать,
Спать!
Г

В. А. Солоухин
(Отрывок)
Случалось ли вам встать однажды с постели рань-
ше обыкновенного и встретить самое раннее утро не
в доме, а где-нибудь у реки или в лесу? Значит вам хо-
рошо знакомо чувство раскаяния, запоздалого сожа-
ления, что все предыдущие утра (сколько тысяч их бы-
ло!) вы беззаботно и безвозвратно проспали. Прос-
пали самое лучшее, что так просто и легко дарила вам
жизнь.
Именно чувство раскаяния я и должен отметить,
прежде всего, а потом уж восторг, и певучесть в ду- j
ше, и лёгкость, и радость от того, что вот это-то ут-
ро всё-таки не пропало даром.
Утро было матовато-сиреневое, как будто мир
освещали невидимые, хорошо замаскированные
фонари с фарфоровыми сиреневыми абажурами.
Сиреневыми были снега, расстилающиеся безгра-
нично во все стороны, сиреневым был иней на берё-
зах (сиреневатые берёзовые стволы), сиреневыми
были облака — там, где должно было с минуты на
минуту показаться солнце. Я не удивился бы, если
бы из-за снегов выплыл в небо сиреневый солнечный
шар. Но, вопреки возможному, солнце вышло яр-
ко-красное, и всё в мире порозовело, покраснело:
щёлкнули выключателем, и зажёгся другой фонарь,
теперь уже с багровым абажуром.
Мороз был к градусам двадцати. В носу пощипы-
вало при каждом глубоком вдохе.
Не знаю, как на других, а на меня нападает иногда
некое восторженное состояние, когда мне мало
просто дышать и наслаждаться, дыша, но хотелось
бы ещё чего-то, какого-то более полного соприкос-
новения с окружающим.
Обычно такое восторженное состояние приходит
ко мне в тёплый летний вечер. Но вот и теперь, мо-
розным, всё более разгорающимся утром, я услы-
шал в себе это редкое, но знакомое чувство.

J 9 о самой середине улицы бежала маленькая со-
бачонка. Очень быстро, со всех ног. То ли испугалась
чего-то, то ли потеряла хозяина. Чуть под мотоцикл не
попала и понеслась дальше.
Тут из переулка вылетел грузовик и погнался за со-
бачонкой. Он, конечно, не погнался, а так получилось,
будто гонится. Вот-вот задавит.
Тогда моя жена кинулась наперерез автомобилю.
Я ей кричу: "Ты куда?"
А она только рукой махнула.
Человека-то шофёр задавить боится, и грузовик
крутанул вбок.
Всё бы хорошо, только и собачонка в ту же сторо-
ну кинулась, и прямо под колесо.
На тротуаре какая-то женщина закричала: "Ой-ой-
ой!", а собака, оказывается, под самое колесо не по-
пала, а только ударилась об него, завизжала и упала
на асфальт.
Грузовик помчался дальше, а моя жена подбежала
к собачонке и осторожно взяла её на руки. Та опять за-
визжала и даже хотела кусаться. Это понятно, ей ведь
ла. Может, перелом...
Пришли мы с этой собачон- f
кой домой. Она дрожит мел-
кой дрожью и повизгивает. А	R ^д
на вид симпатичная. Серо- f дам
жёлтенькая. Как у маленько- / г |8|
го оленёнка шкурка. Ушки Гм| ]RjpwW |
круглые, большие, корич- I 1|Я if
невые. И нос коричневый, / «Ц
и коготки. А над глазами Wj [Ж	I му СТШ
вместо бровей два корич-
невых пятнышка. И всё время
движутся. То вверх, то вниз. Очень умная мордочка!
Положили мы её в уголок на тряпочку и стали зво-
нить в "Скорую помощь". Только не в ту, которая к
больным людям приезжает, а в ту, которая к больным

животным.
На том автомобиле "Скорой помощи", что для лю-
дей, нарисован красный крест, а на том, что для жи-
вотных, — синий.
Через полчаса приехал ветеринар. Так называется
доктор, который лечит животных: лошадей, коров,
собак, кошек, даже канареек. А в зоопарке ветери-
нары и слонов, и обезьян, и бегемотов лечат. Так же,
как и людям, дают лекарства, измеряют температу-
ру, а если надо, так делают и операции.
Для человека тридцать девять плохо, а для собаки
не так уж много. Чуть повышено. Нормальная темпе-
ратура у собаки — тридцать восемь и пять. Лапка,
оказывается, не сломана, а только ушиблена.
Но если трогать, то собачонка скулит.
Больно, значит.
Дал ей ветеринар лекарство. Та-
кое же, как и человеку. Аналь-
гин. Только вдвое меньше.
Мне ветеринар очень по-
нравился. Весёлый, доб-
рый и животных любит.
Прощаясь, он спросил.
— Не поможете ли вы
достать для моих детей би-
леты на "Кота в сапогах". У
меня их двое. Мальчик и де-
вочка.
— Конечно, помогу.
А попросил ветеринар эти
билеты, наверное, потому, что в
той комнате, где лежала собачонка, прямо над ней на
стене висел плакат.
На плакате — огромный кот в шляпе с пером и в
больших охотничьих сапогах. Сверху надпись: "Госу-
дарственный центральный театр кукол". И потом
большими буквами: "Кот в сапогах".
Ушёл ветеринар.
Хотели мы собачонку покормить, а она не хочет: ни
молока, ни супа, ни варёного мяса. Даже понюхать и
то не захотела. Глядит на нас, шевелит своими корич-
невыми пятнышками бровей. И всё. И хвостиком не
вильнула ни разу.
Четыре дня ничего не пила, не ела и не пробовала
подняться со своей подстилки. Только глаза иногда от-
кроет. Посмотрит, как я по комнате хожу, и опять
спит.
А на пятый день сижу я за письменным столом, пи-
шу и изредка на собачонку поглядываю. Спит. Потом
взглянул, а она сидит ко мне спиной, нос кверху задра-
ла и на плакат смотрит! Медленно ведёт носом сле-
ва направо и будто по буквам читает: "К-о-т в с-а-п-о-
г-а-х"... Ничего не понимаю. Нет же на свете грамот-
ных собак! Что это значит? Может, я сплю и во сне всё
это вижу?

it
Пригляделся повнимательнее. Вот
в чём дело, оказывается! Это муха по
плакату ползёт, а собачонка за ней
следит!
Следила, следила — и вдруг как
подпрыгнет, чтобы муху схватить!
Та, конечно, улетела, а собачонка
повернулась ко мне и хвостом ви-
ляет!..
Выздоровела, значит.
Накормили мы её. Супа
дали и полкотлетки. Ей мно-
го не надо. Она маленькая. 'СД
Стали думать: как её на-
звать? Это во-первых, и что нам с ней делать — это во-
вторых.
Имя придумали быстро: Муха! А вот как с ней даль-
ше быть — не знаем. У нас тогда уже была собака, а
куда же в квартире двух собак держать? Трудно.
Вспомнили, что одни наши знакомые очень хотели
завести маленькую собачонку. Тут же им позвонили,
и они на следующий день приехали.
Муха уже бегала по квартире.
Очень она им понравилась. Они посадили её в хо-
зяйственную сумку и ушли.
Нам, конечно, было немножко жалко расставать-
ся с Мухой. Всё-таки привыкли уже к ней, но что ж по-
делаешь! А Мухе там будет хорошо.
Её новые хозяева давно мечтали о
маленькой собачонке.
Жаль только, что живут
они далеко. Нельзя будет с
Мухой встречаться.
Прошёл год. И вдруг
звонят эти знакомые по те-
лефону и говорят:
— Мы хотим приехать к вам с Мухой. Можно.
— Конечно, конечно! Когда приедете?
— Часов в семь.
— Очень хорошо! Будем ждать.
Ждём. В половине восьмого звонок. Открываем
дверь. Стоят наши знакомые и держат на поводке
большую серо-жёлтую собаку.
— Кто это у вас.
— Муха.
— Как Муха? Не может быть. Вы же мечтали о ма-
ленькой?
— Мечтали. Муха и была маленькой, а потом взяла
и выросла.
— Как же теперь быть? Вы её хотите нам вернуть?
— Да что вы! Мы к ней привыкли! Знаете, какая она
умная! Какая послушная! Муха, смотри — вот кто те-
бя от смерти спас!
Муха смотрит, виляет хвостом, и коричневые брови,
как у маленькой Мухи, то вверх, то вниз двигаются.
— Вот так Муха! Какая же она муха? Она настоящая
собака! Красивая, большая собака. Как же вы её те-
перь зовёте?
— А так и зовём, как раньше!.. И мы привыкли, и
она привыкла! Муха и Муха!
етец
А. Т. Аверченко
втоит мне только вспомнить об отце, как он пред-
ставляется мне взбирающимся по лестнице, с ожив-
лённым озабоченным лицом и размашистыми движе-
ниями, сопровождаемый несколькими дюжими но-
сильщиками, обременёнными тяжёлой ношей.
Это странное представление рождается в мозгу,
вероятно, потому, что чаще всего мне приходилось
видеть отца взбирающимся по лестнице, в сопровож-
дении кряхтящих и ругающихся носильщиков.
Мой отец был удивительным человеком. Всё в нём
было какое-то оригинальное, не такое, как у других...
Он знал несколько языков, но это были странные, не
нужные никому другому языки: румынский, турец-
кий, болгарский, татарский. Ни французского, ни не-
мецкого он не знал. Имел он голос, но, когда пел, ни-
чего нельзя было разобрать — такой это был густой,
низкий голос. Слышалось какое-то удивительное гро-
мыхание и рокот, до того низкии, что казался он выхо-
дящим из-под его ног. Любил отец столярные рабо-
ты, но тоже они были как-то ни к чему — делал он
только деревянные пароходики. Возился над каждым
пароходиком около года, делал его со всеми деталя-
ми, а когда кончал, то, удовлетворённый, говорил:
— Такую штуку можно продать не меньше чем за
пятнадцать рублей!
— А матерьял стоил тридцать! — подхватывала
мать.
— Молчи, Варя, — говорил отец. — Ты ничего не
понимаешь...
— Конечно, — горько усмехаясь, возражала мать. —
Ты много понимаешь...
Главным занятием отца была торговля. Но здесь он
превосходил себя по странности и ненужности — с
коммерческой точки зрения — тех операций, кото-
рые в магазине происходили.
Для отца не было лучшего удовольствия, как отпус-
тить кому-нибудь товар в долг. Покупатель, задолжав-
ший отцу, делался его лучшим другом... Отец зазы-
вал его в лавку, поил чаем, играл с ним в шашки и бы-
вал обижен на мать до глубины души, если она, узнав
об этом, говорила:
— Лучше бы он деньги отдал, чем в шаш-
ки играть.
— Ты ничего не понимаешь, Ва-
ря, — деликатно возражал отец. —
Он очень хороший человек. Две
дочери в гимназии учатся. Сам
на войне был. Ты бы послуша-
ла, как он о военных порядках
рассказывает.
— Да нам-то что до этого!
Мало ли кто был на войне —
так всем и давать в долг?

— Ты ничего не понимаешь, Варя, — печально го-
ворил отец и шёл в сарай делать пароход.
Со мной у него были хорошие отношения, но харак-
теры мы имели различные. Я не мог понять его увле-
чений, скептически относился к пароходам и, когда он
подарил мне один пароход, думая привести этим в
восторг, я хладнокровно, со скучающим видом потро-
гал какую-то деревянную штучку на носу крошечно-
го судна и отошёл.
— Ты ничего не понимаешь, Васька, — сказал,
сконфузившись, отец.
Я любил книжки, а он купил мне полдюжины каких-
то голубей-трубачей. Почему я должен был восхищать-
ся тем, что у них хвосты не плоские, а трубой, до сих
пор считаю невыясненным. Мне приходилось вставать
рано утром, давая этим голубям корм и воду, что во-
все не увлекало меня. Через три-четыре дня я привёл в
исполнение адский план — открыл дверцу голубиной
будки, думая, что голуби сейчас же улетят. Но прокля-
тые птицы вертели хвостами и мирно сидели на своём
месте. Впрочем, открытая дверца принесла свою поль-
зу: в ту же ночь кошка передушила всех трубачей, при-
неся мне облегчение, а отцу горе и тихие слёзы.
Как всё в отце было оригинально, так же была ори-
гинальна и необычна его страсть — покупать редкие
вещи. Требования, которые предъяв-
лял он к этого рода операци-
ям, были следующие: что-
бы вещь приводила своим
видом всех окружающих в
удивление, чтобы она бы-
ла монументальна и чтобы
все думали, что вещь куп-
лена за пятьсот рублей,
когда за неё заплачено
только тридцать.
ОднажДы на лестнице дома, где мы жили, послы-
H;j£. шалось топанье многочисленных ног, крики и кряхте-
НЬе‘ Мы выбежали на площадку лестницы и увидели
отца, который вёл за собою несколько носильщиков,
обременённых большой, странного вида вещью.
— Что это такое? — с беспокойством спросила мать.
Лучезарное лицо отца сияло гордостью и скрытой
радостью человека, замыслившего прехорошенький
сюрприз.
— Увидите, — дрожа от нетерпения, говорил он. —
Сейчас поставим его.
Когда "его" поставили и носильщики, облагодетель-
ствованные отцом, удалились, "он" оказался колос-
сальной величины умывальником с мраморной лоп-
нувшей пополам доской и красным потрескавшимся
деревом.
— Ну? — торжествующе обратился отец к окру-
жающим. — Во сколько вы оцените эту штуку?
— Да для чего она? — спросила мать.
— Ты ничего не понимаешь, Варя. Алёша, скажи-ка
ты — сколько, по-твоему, стоит сей умывальник?
Алёша — льстец, гиперболист и фальшивая низко-
поклонная душонка — всплеснул измазанными
чернилами руками и ненатурально вос-
кликнул:
— Какая прелесть! Сколько стоит!
Четыреста двадцать пять рублей!
— Ха-ха-ха! — торжествующе
захохотал отец. — А ты, Варя,
сколько скажешь?
Мать скептически покачала го-
ловой:
— Да что ж... рублей пятнадцать
за него можно дать.
3 7
— Много ты понимаешь! Можете представить —
весь этот мрамор, красное дерево и всё — стоит по
случаю всего двадцать пять рублей. Вот сейчас мы его
попробуем! Мария! Воды.
В монументальный рукомойник налили ведро во-
ды... Нажатая ногой педаль не вызвала из крана ни од- (Л nV
ной капли жидкости, но зато, когда мы посмотрели
вниз, ноги наши были окружены целым озером воды.
— Течёт! — сказал отец. — Надо позвать слесаря.
Мария! Сбегай.
Слесарь повозился с полчаса над умывальником,
взял за это шесть рублей и, уходя, украл из передней
шапку.
Умывальник поселился у нас.
Когда отца не было дома, все с наслаждением умы-
вались из маленького стенного рукомойника, но если
это происходило при отце, он кричал, ругался, застав-
лял всех умываться из его покупки и говорил:
— Вы ничего не понимаете!
У всех было основание избегать большого умы-
вальника. У него был ехидный отвратительный нрав
и непостоянство в симпатиях. Иногда он обнаруживал
собачью привязанность к сестре Лизе и давался умы-
ваться из него нормальным, обычным способом. Или
дружил с Алёшей, был предупре-
ггелен к нему — покорный,
:ак ребёнок, лил прозрач-
ную струю на чёрные Алё-
шины руки и не позволял
себе непристойных вы-
ходок.
Со всеми же другими по-
ступал так: стоило только
нажать педаль, как из крана
со свистом вылетала гори-
зонтальная струя воды и
попадала неосторожному человеку в живот или
грудь; потом струя моментально опадала и, притаив-
шись, ждала следующего нажатия педали. Человек
нагибался и подставлял руки, надеясь поймать прокля-
тую струю в том самом месте, куда она била.
Но струя не дремала...
Увидя склонённые плечи, она взлетала фонтаном
вверх, обрушивалась вниз, обливала голову и затылок
доверчивого человека, моментально пропадала и, на-
целившись на ноги, орошала их так щедро, что чело-
век, побеждённый умывальником, с проклятием от-
скакивал в сторону и убегал.
Иногда же умывальник вертел струёй, как змея го-
ловой, поворачивая её, кривлялся, и тогда нужно бы-
ло бегать вокруг этой монументальной дряни, чтобы
поймать руками ускользающую увёртливую струю.
Потом уже мы придумали делать на неё форменную
облаву: становились вокруг, протягивали десяток рук,
и загнанная струя, как ни изворачивалась, а кому-ни-
будь попадала...

Однажды на лестнице раздался знако-
мый топот и кряхтенье... Это отец, предво-
дительствую армией носильщиков,
вёл новую покупку.
То была странная процессия.
Впереди три человека тащи-
ли громадный четырёхугольник
с отверстием посередине, за
ними двое несли странный точё-
ный стержень, а сзади замыкали
шествие ещё два человека с ка-
ким-то подобием громадного
глобуса и стеклянным мато-
вым полушарием величиной с крышу небольшого са-
райчика.
— Что это? — с тайным страхом спросила мать.
— Лампа, — весело отвечал отец.
— А я думала — тумба для афиш.
— Не правда ли, — подхватил отец, — прегромадная
вещь. Я и торговался полчаса, пока мне не уступили.
Лампу установили рядом с умывальником. Она бы-

ла ростом под потолок и вида самого странного, на
редкость неудобного — тяжёлая, некрасивая, похо-
жая на какое-то чудовищное африканское растение.
— Ну, как думаешь, Алёша... Сколько она стоит?
— Три тысячи! — уверенно сказал Алёша.
— Ха-ха! А ты что скажешь, Варя?
Мать, севши в уголку, беззвучно плакала.
С отца весь восторг сразу слетел, и он, обескура-
женный, подошёл к матери, нагнулся и нежно поце-
ловал её в голову.
4	— Эх, Варя! Ты ничего не понимаешь!.. Васька!
Сколько, по-твоему, должна стоить такая лампа?
— Семь тысяч, — сказал я, обойдя вокруг лам-
пы. — По крайней мере, я дал бы за неё столько,
лишь бы её отсюда убрали.
— Много ты понимаешь! — растерялся отец.
40:
Лампа оказалась из одного семейства с умывальни-
ком. Керосин (четырнадцать фунтов), налитый в неё,
потёк, отравил воздух, а когда слесарь исправил её
(тот самый, который украл шапку), то лампа втянула
в себя громадный чёрный фитиль и ни за что не хоте-
ла выпустить его. Вытащенный какими-то щипцами,
фитиль загорелся, но так начадил, что соседи пришли
спасать нас от пожара, предлагая бесплатные услуги
по выносу вещей и тушению огня.
А громадная необъятная лампа горела маленьким
микроскопическим огоньком, таким, какой теплится
в лампадке у икон, тихо потрескивала и язвительно
прищёлкивала своим крохотным красным язычком.
Отец стоял перед ней в немом восторге.

Однажды на лестнице послышался такой же шум,
грохот и крики.
—	Что ещё? — выскочила мать.
—	Часы, — счастливо смеясь, сообщил отец.
Это было самое поразительное, самое неслыхан-
ное из всего купленного отцом.
По громадному циферблату стремительно носи-
лись две стрелки, не считаясь ни с
временем, ни с усилиями лю-
дей, которые вздумали бы
удержать их от этого. Вни-
зу грозно раскачивался ко-
лоссальный маятник, делая
размах аршина четыре, а
впереди весь механизм хри-
пло и тяжело дышал, как за-
гнанный носорог или полу-
задушенный подушкой че-
ловек...
41
Кто их сделал? Какому пьяному, ненормальному,
воспалённому алкоголем мозгу явилась мысль соору-
дить этот безобразный неуклюжий аппарат, со всеми ^7/
частями, болезненно, как в бреду, преувеличенными, л
с ходом без логики и с пьяным отвратительным дыха-
нием внутри, дыханием их творца, который, может Прк
быть, околел уже где-нибудь под забором, истерзан-
ный белой горячкой, изглоданный ревматизмом и по-
дагрой.
Часы стали рядом с умывальником и лампой, пере-
мигнулись и сразу поняли, как им вести себя в этом
доме.
Маятник стремительно носился от стены к стене и
всё норовил сбить нас с ног, когда мы стремглав про-
скакивали у него сбоку... Механизм ворчал, кашлял и
стонал, как умирающий, а стрелки резвились на ци-
ферблате, разбегаясь, сходясь и кружась в лихой вак-
хической пляске...
Отец вздумал подчинить нас времени, показывае-
мому этими часами, но скоро убедился, что обедать
придётся ночью, спать в полдень и что нас через неде-
лю исключат из училищ за появление на укорах в один-
надцать часов вечера.
Часы пригодились нам как спортивный, невиданный
доселе нигде аппарат... Мы брали трёх-
летнюю сестрёнку Олю, усаживали
её на колоссальный маятник, и
она, уцепившись судорожно за
стержень, носилась, трепещу-
щая, испуганная, из стороны в
сторону, возбуждая веселье ок-
ружающей молодёжи.
Мать назвала эту комнату
"Проклятой комнатой".
Целый день оттуда доносился
удушливый запах керосина, жур-

чудеса в решете
чали ручейки воды, вытекающей из умывальника на
пол, а по ночам нас будили и пугали страшные стоны,
которые испускали часы, перемежая иногда эти сто-
ны хриплым зловещим хохотом и ржаньем.
Однажды, когда мы вернулись из школы и хлынули
толпой в нашу любимую комнату повеселиться около
часов, мы отступили, изумлённые, испуганные: ком-
ната была пуста, и только три крашеных четырёх-
угольника на полу показывали те места, где стояли от-
цовы покупки.
— Что ты с ними сделала? — спросили мы мать.
— Продала.
— Много дали? — спросил молчавший доселе отец.
— Три рубля. Только не они дали, а я... Чтобы их
унесли, никто не хотел связываться с ними даром...
Отец опустил голову, и по пустой комнате гулко
прошёлся его подавленный шёпот:
— Много ты понимаешь!..
Теперь он умер, мой отец.
Е. Серова
Из передней крикнул папа:
— У меня пропала шляпа!
— Пустяки, — сказала мама, —
Ковш пропал. Вот это драма!
— Шляпа в кухне, эх, растяпа!
— Ковш в передней! — крикнул папа.
Ну, скажи-ка мне сейчас,
Кто рассеянней из нас?
о
Возразила мама пылко:
— У меня порядок в кух...
Ой, а что тут за бутылка? —
Удивилась мама вслух. —
Чуть я было в запеканку
Не вкатила валерьянку!
Безобразие! Ужасно!
Где подсолнечное масло?
Папа ищет: — Где очки?
Мама: —Гдеже кабачки?
Кабачки нашлись в коробке
Из-под папиных сапог.
— Нет, —заметил папа робко, —
Так напутать я не мог!
С горя папа взял конфеты
Под названием "рачки",
А на папу из буфета
Грозно глянули очки!


Мама мечется по кухне
Непривычно злая.
Заявила мама сухо:
— Ужин запоздает!
Папа горестно вздохнул,
В холодильник заглянул, —
То, что там лежало мыло,
Папу мало удивило.
— Ox, — шепнул он, — отчего
Столько беспорядка? —
Тут мелькнула у него
Смутная догадка.
— Слушай, — он спросил Егорку, —
Что ты делал, крокодил?
— Генеральную уборку
Я весь день производил!
JjaK-TO вечером мама долго искала своего сынишку.
Джоэля не было ни в доме, ни во дворе. Она услыша-
ла голоса в старой хижине дядюшки Римуса, заглянула
в окно и увидела, что мальчик сидит рядом со стариком.
Мальчик прислонил голову к плечу дядюшки Риму-
са, во все глаза глядя в морщинистое ласковое лицо.
И вот что услышала мама:
— Гонялся, гонялся Братец Лис за Братцем Кроли-
ком, и так и этак ловчился, чтобы Лис его не поймал.
— Ну его совсем, — сказал Лис.
И только вылетели эти слова у него изо рта, глядь,
вот он скачет по дороге — гладкий, толстый и жирный
Кролик!
— Эй, там, погоди. Братец Кролик! — сказал Лис.
— Некогда мне, Братец Лис.
— Мне с тобой поболтать охота, Братец Кролик.
— Ладно, Братец Лис. Только ты оттуда кричи, где
стоишь, не подходи ко мне близко: блох у меня се-
годня, блох! — так сказал Кролик.
— Я видал вчера Братца Медведя, — сказал Лис. —
Он такую мне трёпку задал за то, что мы с тобой всё
не ладим. "Вы, говорит, соседи, должны жить друж-
но". Я обещал ему, что потолкую с тобой.
Тут Кролик поскрёб задней ногой за
ухом — вроде как от радости, — встал и
говорит:
— Отлично, Братец Лис. Приходи ко
мне завтра, пообедаем вместе. Ничего f
такого нет у нас дома, да жёнушка с ре- \
бятками пошарят, уж найдут, чем тебя у
угостить.
— Яс удовольствием, — сказал
— Ну, я буду ждать, — сказал Кр
Домой пришёл Братец Кролик груст-
ный-грустный.
— Что с тобой, муженёк? — спра- -
шивает Матушка Крольчиха.
— Завтра в гости обещался прийти Братец Лис, —
говорит Кролик. — Нужно нам держать ухо востро,
чтобы он не застал нас врасплох.
На другой день Братец Кролик и Матушка Крольчиха
встали ранёхонько, до света, и пошли в огород; набрали
капусты, моркови и спаржи, состряпали знатный обед.
Вдруг один из Крольчат, который играл во дворе,
бежит и кричит:
— Ой, мама! Ма! Братец Лис идёт!
Тогда Кролик живо детишек за уши и усадил их, а
сам с Матушкой Крольчихой — у дверей, ждут Брат-
ца Лиса.
Ждут они, ждут — не идёт Лис.
Вот, немного погодя, выглянул Братец Кролик за
дверь потихонечку. Смотрит — из-за угла торчит са-
мый кончик хвоста Лиса. Тогда закрыл Кролик дверь,
сел, лапки положил за уши и запел:
Если миску уронить —
Разобьётся миска.
Если близко лисий хвост,
Значит, близко Лиска.
Вот пообедали Братец Кролик и Ма-
тушка Крольчиха, и все ребятки, и никто
им не мешал. А потом приходит
Братец Ёж и говорит:
— Братец Лис просит проще-
нья: он захворал, никак не мог
> прийти. Он просит, чтобы Братец
Кролик пришёл к нему на обед.
Солнышко поднялось совсем вы-
соко; тогда Кролик вскочил и побежал к дому Лиса.
Прибегает, слышит — стонет кто-то. В дверь заглянул
и видит: сидит Лис в кресле, весь закутанный в байко-
вое одеяло, а вид у него слабый-слабый.
Глянул Кролик по сторонам — нигде не видно обе-
да. Миска стоит на столе, а рядом острый ножик.
— Никак, на обед у тебя курочка, Братец Лис? —
говорит Кролик.
— Да, Братец Кролик, а какая молоденькая да све-
женькая! — говорит Лис.
Тут Кролик разгладил усы и сказал:
— Ты, никак, сготовил без укропа, Братец Лис? Что-
то мне в горло не лезет курятина без укропа.
Выскочил Кролик из дверей и стрельнул в кусты;
присел и ждёт Лиса.
Долго ждать не пришлось, потому что Лис сразу
скинул байковое одеяло — и за ним вдогонку. А Кро-
лик кричи, ему:
*— Эй, Братец Лис! Вот я тут положил на пенек ук-
роп. Бери скорей, пока не увял!
Так он крикнул и поскакал дальше. И Братец Лис его
не поймал.
А. Б. Раскин. Как папа выбирал профессию ............ 12
Кроме шуток
А. Н. Толстой. Кот сметанный рот.................. 16
Жила-была сказка
Мудрая дева ........................................... 18 ••
Бывает и такое
Саша Чёрный. Снежная баба ............................ 23
Чудные мгновения
В. А. Солоухин. Зимний день .......................... 26
Занятные истории
С. В. Образцов. Муха ..................................28
Читаем всей семьёй
А. Т. Аверченко. Отец ................................ 33
Чудеса в решете
Е. Серова. Кавардак ...................................43
У нас в гостях
Джоэль Чендлер Харрис. Братец Лис и Братец Кролик .....46
© ИФ “УНИСЕРВ”, ежемесячный литературный детский журнал для
домашнего чтения № 2 (62) — 2002, издаётся с января 1997 года.
Журнал
Учре$*т$
Тел/
(095)
ыии по печати.
>и — Федерация
Л НИСГРВ”.
В91 от 10.12.97.
wl
йрдписной индекс:
71689
‘ > Тираж 2960 экз.
офсетная № 1.
ештор.'издат", г
1 ip-
л *	"геЧрЭД
И- --------7
> . уская, д. 7.