сценарий СКОТТ СНАЙДЕР
рисунок ДЖЕФФ ЛЕМИР
леттеринг СТИВ ВОНДС
редактор БРЕНДАН РАЙ
особая благодарность ДЖАНИН ШЕФЕР
Создатели СКОТТ СНАЙДЕР И ДЖЕФФ ЛЕМИР

УДК 821.111-312.9(73)
ББК 84(7Сое)-44
053
A.D. After Death (Books 1—3 in prestige collected «omnibus» edition) is ™
and © 2016 Scott Snyder & 171 Studios, Inc. Published in the United States by Image Comics,
Inc. : www.imagecomics.com. All Rights Reserved
Снайдер, Скотт.
C53	П.С.: После смерти / Скотт Снайдер, Джефф Лемир ; [пер. с англ.
А. А. Костиной]. — Москва : Издательство «Э», 2018. — 256 с. : ил. —
(Комиксы. Современная классика).
Спустя годы после обнаружения генетического препарата, дарующего бессмертие, одного
человека начинают одолевать сомнения, что-то не сходится в его воспоминаниях. И он отправ¬
ляется в путешествие, которое перевернет его представление о мире и заставит встретиться с
прошлым и прежними жизнями.
УДК 821.111-312.9(73)
ББК 84(7Сое)-44
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в
электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или
каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения
разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части
без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую
ответственность.
Литературно-художественное издание
КОМИКСЫ. СОВРЕМЕННАЯ КЛАССИКА
Скотт Снайдер
Джефф Лемир
П.С.: ПОСЛЕ СМЕРТИ
Ответственный редактор Александр Кунин
Перевод Анны Костиной
Литературный редактор Владимир Максимушкин
Художественное оформление Радия Фахрутдинова
Компьютерная верстка и ретушь Радика Садыкова
Корректор Алёна Дарская
ООО «Издательство «Э»
123308, Москва, ул. Зорге, д. 1. Тел/ 8 (495) 411-68-86.
9нд)рушг. «Э« АКБ Баспасы. 123308. Маскеу. Ресей. Зорге кешеа, 1 уй.
Тел.: 8 (495) 411-68-86.
Тауар белпсг. -3-
Каза<стан Ресл/эл.ыасында дистрибьютор жэне ohim бойынша арыз-талаптарды кдбылдаушыныц
exini «РДЦ-Алматы« ЖШС, Алматы к.., Домбровский кеш . 3«а>. литер Б. офис 1.
Тел.: 8 (727) 251-59-90/91/92. Интернет-магазин: www.book24.kz
öhimhih жарамдылык, мерз1м! шектелмеген.
Сертификация туралы аппарат сайтта Ондруил «Э»
Сведения о подтверждении соответствия издания согласно законодательству РФ
о техническом регулировании можно получить на сайте Издательства -Э»
Ондрген мемлекет: Ресей
Сертификация кдрастырылмаган
Подписано в печать 06.03.2018. Формат 60х84’/8-
Печать офсетная. Усл. печ. л. 29,87.
Тираж 4000 экз. Заказ № ВЗК-01201-18.
Отпечатано в АО «Первая Образцовая типография»,
филиал «Дом печати — ВЯТКА».
610033, г. Киров, ул. Московская, 122.
ISBN 978-5-04-090302-3
9 "увбодо^эозогз11*
ISBN 978-5-04-090302-3
Л? г.
fanzon
В электронном ВИДО кмкм юдзтегъстьа вы коете
кутепъ на www.litres.ru
ЛитРес:
© Костина А.А., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство «Э», 2018

Кто-то сказал мне однажды, что ключ к разгадке
жизни таится в первом воспоминании.
я поведаю о своих

На дворе —
январь 1982 года
Мне шесть лет и я сижу
на переднем сиденье отцов¬
ского «Датсуна», когда
?.<ы едем по побережью
Флориды.	/
«Он заслужил немного
веселья, Кэти», — говорит
он ей.
Я закрываю глаза и умоляю небо подарить \
на?л хоть немного радости. Не только мне,
но и отцу, и маме на заднем сиденье. Я смакую
это слово: «радость». Именно его я выучил
одним из первых и сейчас представляю его себе
вижу, как мы медленно на него взбираемся:
поднимаемся по букве «Р», как по лестнице,
ползём по «А» и «Д», протискиваемся сквозь
«О» и быстро соскальзываем вниз по «С»,
чтобы вновь подняться на «Т»	/
и скатиться по «Ь». • •			 	'
Отец всё так же сидит сгорбившись за рулём. Небо продолжает
хмуриться. Мама раздражённо смотрит на дорогу, бегущую нам
навстречу. Деревья здесь неказистые и понурившиеся. Воз¬
ле мотеля стояли пальмы, а тут всё напоминает о доме. Эти
деревья чёрные и крепкие, словно отмершие зубные нервы,
которые я видел на плакатах в кабинете зубного врача.
Я открываю глаза, но
конечно же, ничего
не изменилось.
На улице холодно и пасмурно. Отец бормочет себе под
нос проклятья, то и дело поглядывая на небо в поисках
хотя бы одного просвета. Но тучи и не думают рас¬
ходиться, упрямо нависая над нами. Мама сзади, она
считает, что я ещё слишком мал, чтобы сидеть
на передне.м сиденье. Ей это не по душе, но отца
не переубедить.		/
с серого неба
Это нечто
Мама вздыхает. Она уже гото¬
ва взорваться и потребовать,
чтобы мы ехали обратно (и все
мы это ощущаем), как вдруг
я замечаю, что
что-то падает,
ярко сверкает.
Я прижимаюсь
к стеклу
Что же это
такое?

«Мам!» — кричу я.
«Пап. Посмотрите!»
Оно маленькое, но
ярко бликует зелёным
и падает прямо на нас

Отец привёз нас во Флориду, подчиняясь секундному порыву. Он просто вернулся после окончания
учебного дня, открыл дверь в мою комнату и приказал собираться.
«Мы отправляемся в отпуск, — сказал он. — Сегодня. Прямо сейчас.»
Отец сказал, что нам всем нужно развеяться. Он был прав — так оно и было. У всех нас был тя¬
жёлый год. Школе, где работал отец, урезали финансирование, и он уже несколько месяцев пе¬
реживал, что его могут сократить. Он был настоящим активистом: хоть и преподавал физику в
старших классах, подлинной его страстью был курс по выбору о политических протестах в двад¬
цатом веке. Последнее время казалось, что для его любимых занятий практически не оставалось
времени•
Моя мама работала в магазинчике оптики, расположенном в торговом центре рядом с домом. Ино¬
гда я приходил к ней после школы и она устраивала «глазной показ мод» — надевала разноцветные
линзы. Тогда они были ещё в диковинку, и мама выходила из подсобки с закрытыми глазами, а по¬
том открывала и — ух ты! — у неё были серые, фиолетовые или даже жёлтые глаза, и мы фантази¬
ровали, кто же она на этот раз. В те годы по телевидению шёл мультсериал «Крио» про далёкое
будущее, в которо?л все замороженные в разное время люди очнулись и обнаружили, что челове¬
чество исчезло, а в мире полно динозавров, пришельцев и прочих опасностей. Маме мультфильм
нравился не меньше моего, потому что у него был дух приключений, и.«глазные показы мод» были
прямым продолжением нашего увлечения. Открой глаза и заново родись!
Но в её магазине никогда не было посетителей.
К тому же мои родители делали попытки завести ещё детей, которые закончились чередой выкиды¬
шей. Конечно, я об этом не знал, но понимал детским чутьём — не понимая самой вещи, улавливал
её суть.
Так вот, Флорида.
Всё впустую. Погода оказалась на редкость отвратительной, и большую часть времени мы провели
в комнате мотеля, пялясь в телевизор и играя в карты. За нашей комнатой был небольшой дворик,
где я играл, закапывая солдатиков в грязь и выкапывая их обратно пластиковой ложкой. Помню,
что вокруг талии одного солдатика обвился червь.
За день до окончания отпуска отец не выдержал разочарования от Флориды да и вообще от всего,
поэтому мы собрались домой. Но перед тем, как вырулить на шоссе, ведущее, на север, он решил
последний раз объехать окрестности на случай, если мы пропустили что-то весёлое.

Нечто в небе приближается*
Я снова окликаю отца — прошу^его взглянуть. Смотри туда!
Наконец он оглядывается.
«Кэт, провернул зрение», — говорит он. Это старая семейная шутка. Каждый раз, когда мы не ве¬
рим своим глазам, мы просим маму-офтальмолога проверить нам зрение.
«Хм. Единичка», — отвечает она, имея в виду, что нет, глаза нас не подводят.
Нечто опускается на землю, и мы видим, что это воздушный шарик — но внутри него словно спря¬
тан моргающий огонёк. Он перевязан ленточкой, к которой прикреплена карточка — .чаленькая бе¬
лая карточка, с красной надписью. С дороги текст не разобрать, но та.м явно полно больших букв
и восклицательных знаков: это что-то срочное, и мы увлекаемся.
Мы понимаем, что именно погони за шариком мы и ждали все выходные — ИМЕННО её —- и из машины
следим, как он, кружась, опускается на землю.
«Можешь прочесть, Джона?» — спрашивает отец, перехватывая руль. «Семья, глаз с него не спускаем!»
«Пока не могу, но он уже близко! Вперёд, Дэниэл, вперёд!» — смеётся мать, прижимаясь лицоул
к стеклу. Её глаза полны огня и света. Я вспоминаю наши глазные показы мод: «И... синие. И... белые».
Шарик уже здесь! «Ближе!» — кричу я. — «Ну же, пап!»
Отец и впрямь сворачивает с магистрали на шоссе, чтобы догнать шарик.
Тот снижается ещё быстрее, мотается из стороны в сторону, его подхватывают потоки воздуха,
заставляя причудливо менять траекторию, и мы начинаем гадать, где же он приземлится.
За прачечной! Нет—нет, он полетел в другую сторону... за казармой!
Наконец он исчезает из виду за детским садом, а мы с мамой кричим и показываем пальцами,
тогда отец разворачивается через четыре пустые полосы, чтобы догнать его.
-о

Не сразу, но мы всё же находим шарик на пустой парковке за детским садом.
Он застрял в заборе из рабицы, трепыхаясь на ветру. Мы выпрыгиваем
из машины и бежим к нему, даже не закрывая за собой двери машины, словно
спешим спасти застрявшего в кустах питомца.
Отец выпутывает его и поднимает карточку, чтобы мы могли её прочитать.
Если вы найдёте этот шарик, позвоните по указанному ниже номеру
и заберите приз!
Под этой строчкой — номер телефона.
Мы смотрим друг на друга. Мы даже подумать о таком не могли, просто
фантастика! Приз. Мама обнимает меня — это ты заметил, Джона!
По чудесному совпадению, на парковке есть таксофон, и отец спешит по
направлению к нему. Все?л кажется, что это так правильно — словно это нам
причитается за холодные выходные во Флориде, за тяжёлый год. За всё.

Отец набирает номер
Ожидая, пока на том конце провода снимут трубку, он приглаживает волосы, словно собирается
на собеседование. Затем ловит взгляд мамы и подмигивает.
В конце концов кто-то снимает трубку, и отец радостно объясняет, что мы нашли выигрышный
шарик, он сейчас у нас, а мы где-то рядом с четвёртой магистралью. Шарик беспорядочно пульси¬
рует светом в его руках, словно передавая послание из далёкой страны.
Мимо пролетает пластиковый пакет. Я слышу, как отец произносит всё то же самое медленнее и
чётче. Следующие минуты полны недоумения, и я не слишком хорошо их помню, но вскоре всё разъ¬
ясняется: шарик — часть конкурса, объявленного одной начальной школой в Нью-Йорке. Ученики со
школьного двора запустили шарики, к которым были привязаны одинаковые карточки. Целью было
узнать, чей шарик улетит дальше всех. Это рассказала отцу сотрудница школы.
Отец смеётся, глядя на шарик, трепыхающийся у него в руке. «Что ж, этот шарик точно побе¬
дил,— говорит он. — Он, поди, пролетел больше трёх тысяч километров. Даже не верится, что та¬
кое возможно». Чёрт, он же преподаёт физику и сам не может в такое поверить. Это противоречит
законам физики.
«Ну что, семья, можете в такое поверить?» — спрашивает он, зачем-то прикрывая трубку рукой.
Мы с мамой смеёмся. Нет, не можем.
Я думаю о призе. Надеюсь, это деньги. Мне—то они не нужны, а вот отцу и маме... Я пока
не вполне понимаю, зачем нужны деньги, но знаю, что они здорово облегчают жизнь. Вот слово,
которое я постоянно вспоминаю. Слово, преследовавшее меня весь год. «Облегчение».
Затем отец меняется в лице.
«Что такое, Дэниэл?» — спрашивает мама.
«Трентон*, — говорит отец. — А ?лы во Флориде».
Сотрудница объясняет, что всё понимает, но конкурс уже завершился.
Приз — игровая консоль — уже вручён победителю.

Она опять пытается объяснить ситуацию, а он
кричит, ругаясь, что консоль наша, и он приедет
в Нью-Джерси и докажет, что, чёрт подери, это
?лы заслужили консоль — и тут мама начинает
дрожать.
Она падает на землю, словно в ней что-то
выключилось — без единого звука, даже не
пытаясь руками смягчить падение — просто
обмякает. Падает на землю. Ударяется головой.
Я зову отца, но он не слышит. Он кричит в

Вот моё первое
воспоминание•
Я часто думаю о нём,
но не могу понять,
что оно значит.
Мне интересно, как
оно характеризует
мою жизнь.
А ещё интересно, каким
будет последнее...

-,

СКОРЕЕ,
ПОКА ОНИ
ДА! ДА,
ПРИЕМ!
МЕНЯ
СЛЫШНО?!
Я СПУСКАЮСЬ!
НЕ МОЛЧИ, ЧЁРТ
ПОДЕРИ! Я НЕ ОДИН!
СЛЫШИШЬ МЕНЯ?
ПОХОЖЕ, МЕНЯ
. ПРЕСЛЕ-. у
;ЗЗЗТ:
КУК.. ДЖОНА
КУК, это...
-ЗЗЗТ; ...ты?
И. LhJlÆL

джонд
к нет,
не дожде
тесь...
не дожде¬
тесь, слышите
меня?!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
СТРАНА МЁДА I МОЛОКА
*Наиболее близкое по смыслу русское выражение «Молочные реки> кисельные берега».

ХУггп
\%<1ц

ДА. ДА.
СКАЖИ
ЭТО...

5
•
__

УЖЕ ЗАМЕТАНО.
УБИДИМСЯ ЛЕТ
ЧЕРЕЗ БОСЕМЬ¬
ДЕСЯТ.
ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ. .
=БЗД0Х; БРЕМЯ ТЕЧЕТ
ПО-ДРУГОМУ.
/ МИЛЛИ ГОБО-
/ РИТ. ОНО БЕЖИТ
f И МЕДЛЕННЕЕ. И БЫ¬
СТРЕЕ ОДНОБРЕМЕННО.
«СХЛЕСТЫБАЮТСЯ
РАЗНЫЕ ПРИЛИБЫ... »
ОНА С КАЖДЫМ ЦИКЛОМ
СТАНОБИТСЯ УМНЕЕ,
Б ОТЛИЧИЕ ОТ МЕНЯ.
ДУМАЕШЬ, БЕР-
НЕШЬСЯ ЕЩЕ?

ПОШЛИ, ПОКАЖУ
твое новый дом.
будешь жить
здесь...

.теее тут
CAfAOe
место...

Я прошу вас кое-что представить.
Вообразите на секунду, что вы — пигмей племени Аку из Западного Кон¬
го. У вас тёмная кожа, а ростом вы совсем малы — всего лишь полтора
метра. Я такой же. И мы — вместе. Мы идём сквозь густейший зелёный
лес.	Мы — часть той самой группы.
Той, которая увидела первые признаки этого.
Наступает утро, мы пробираемся сквозь джунгли. Над нами перешёптыва¬
ются поливаемые дождём листья. Нас пятеро (ну или так потом говори¬
ли), и ?лы знаем джунгли как свои пять пальцев — каждую высокую тёмную
пальму, каждую розовую, словно плоть, окумею. Мы ведём за собой козу.
Мы её выгуливаем — ведь она болела, а теперь поправилась, и так этому
рада — тянет плетёную верёвку, с плеском прыгает по лужам. Мы идём
среди махагониевых и хлопковых деревьев, смеёмся, болтае?л — и вдруг—
застывае.м как вкопанные.
Причиной тому — нечто странное на земле перед нами. Странное... серое
пятно — бледное, неровное, шириной метра три. В центре лежит мёртвая
лягушка—красный узкорот, свернувшаяся, словно вопросительный знак
без точки. Подлесок вокруг тоже высох.
Но сильнее всего нас поражает то, что земля в этом месте сухая, как
кость. На наших глазах капли дождя гулко падают на грязь, которой по¬
крыто пятно — и с шипением исчезают, но земля не становится влажнее.
Мы не успеваем остановить козу — она вырывается и скачет к пятну.
Вождь с криком рефлекторно пытается её остановить, чувствуя — как и
все ?лы — что с эти.м местом решительно что-то не так. Кажется, слов¬
но оно уже расползлось на метр во все стороны (как так получилось?
Наверно, нам мерещится). А коза уже резвится внутри него и рада, что
жива.
Суть в том, что непохож я на того, кто причастен к победе над смер¬
тью. Эта книга собрана из моих заметок. Заметок возрастом в сотни
лет.	Я Джона Кук, и до этого ничего собой не представлял. Мне было
сорок лет, и я жил в небольшом многоквартирном доме на северном по¬
бережье Лонг-Айленда — там нельзя было ни стены покрасить, ни гвоздь
не вбить. Картины приходилось вешать на куски липкой смолы, которые
таяли на жаре. Живые изгороди были затянуты паутиной и кишели осиными
гнёздами. Я работал в десяти минутах езды по шоссе от дома — в фирме,
специализирующейся на постройке высококлассных модульных домов и при¬
строек к ним по индивидуальным заказам. Окна моего кабинета выходили
на шоурум, где, тесно прижатые друг к другу, словно армия, готовая
захватить район, стояли дома для показа покупателям. Когда всё это
началось, я был неженат.
Суть в том, что во мне не было ничего особенного. Я был никем.
Но это я во всём виноват.
База в горах.
То, как всё изменилось.
Вообще всё.
Потому что я украл то, что не следовало.

Первой вещью,
которую я украл, был
кассетный диктофон. Sony
Quad 1990 года выпуска. BB&D
Superstore он стоил 34,99 $ и к
нему прилагалось двенадцать кассет
для записи шестидесяти часов звука:
больше, чем к любому другому. Мне было
двенадцать лет, и я вот-вот должен был
пойти в среднюю школу. Раньше я никог¬
да ничего не воровал, даже не помышлял
о краже — хоть конфет, хоть комикса. Ни
о какой. Иногда мне кажется, что я могу
проследить причинно-следственные свя¬
зи между этим магнитофоном и всем,
что случилось после. Не только меж¬
ду тем, что случилось в моей жиз¬
ни, но и вообще всем. Смертью.
Всеми спасёнными жизнями...
Всем. И диктофоном за
34,99 $ из B&D.

„ A« йиятно объяснить,
в двенадцать лет я С‘^отелось этот диктофон,
почему мне так силь	он был мне нужен,
Я мог бы рассказать, Д*я	просто. Я хотел за-
но не почему так сильно, öc v мамой и паПои.
писывать звук во в₽е;ля потеряла сознание во
^тех пор, как мама тогда	собыгия семеи-
Флориде , я принялся запис куда записывал всё, что
НОЙ жизни, завёл Дневн^’^ в школу. Поругался
со мной происходило: «Схо^ бесКонечные жиз-
С Фрэнком Тсу О ТО. , уж эТОМ уровне...», И та
»ет. этим балдея. Но W
ГнГЛо’обязагельш».
Суть в том, что за несколько недель после первого приступа во Флори¬
де у мамы случились ещё два: сначала — на работе, потом — в аптеке.
Во второй раз она заработала трещину в черепе и вернулась домой с
обритой наполовину головой. В следующие месяцы после тех трёх обмо¬
роков она постоянно ходила по врачам, на томографии, сдавала кровь.
Я заработал кучу нервных расстройств — даже рассказывать про них не
хочу. Всё это продолжалось около года, и хоть мы утешали друг друга
как могли, но ожидали худшего — даже я, в мои—то шесть лет. У нас
было чувство, словно мы пересекли границу какой-то тайной безжалост¬
ной земли, и домой нам не вернуться.
И тут, как ни странно, оказалось, что наши тревоги были беспочвен¬
ными.
Все анализы свидетельствовали о том, что всё хорошо. У моей мамы
просто было малокровие. Ничего страшного. Всего-то и надо было, что
изменить рацион питания и принимать витамин Д.

Узнав это,
мои родители,
бледные,
исхудавшие,
растрёпанные какое-
то время были без
ума от радости, как
будто на них вдруг
свалилось огромное
состояние. Затем мы
пришли в себя и зажили
счастливее прежнего.
Каждую среду папа водил
маму в мексиканский
ресторан, где у них
было первое свидание.
Они возвращались
домой подшофе,
иногда — в
сомбреро, которые
прилагались к их
напиткам.

Мама стала работать меньше, чтобы больше времени проводить со
мной. Мы завели привычку по пятницам, после школы, отправляться
гулять вдоль побережья мимо заброшенных полей к большим оди¬
наковы?/ домам у воды, построенным в стиле Новой Англии, серым
с белы?/, как морские волны. Эти дома — целые жилые комплексы —
стоили миллионы долларов, но шторма становились всё суровее,
и лишённая защиты береговая линия потеряла в цене, поэтому они
почти весь год стояли заброшенными. Был разработан проект по
затоплению списанных вагонов, чтобы образовался риф, но перед
началом работ прокатился большой шторм и стало понятно, что из
этой затеи ничего не выйдет. Некоторые дома перенесли на сваи
подальше от воды, а некоторые так и остались на месте.
Мы с мамой катались на машине вокруг них, и если нас кто-нибудь
замечал — например, прислуга — мы говорили, что заблудились, и
уезжали прочь. Когда хозяев не было дома, ?/ы устраивали пикники
на лужайках и даже заходили внутрь, если двери были не заперты
(так и оказывалось в большинстве случаев, что странно, ведь
почти во всех домах жила прислуга, но она целыми днями где-то
пропадала). Было в этих домах — прекрасных дворцах, стеклянные
стены которых отражали поднимающиеся волны штормов — что-то
прекрасное и одновременно грустное. Стоя над волнами на сваях,
они напоминали жён моряков, подоткнувших юбки выше щиколоток
и смотрящих на море. Они были полны картин — старых и новых,
никому не нужных.
У каждого из этих домов была своя история, частью которой были
мы. В са?/ых старых, классических домах мы с мамой превращались
в наследников нефтяных империй — писали письма в Европу всяким
дядюшкам и тётушкам, которым только и надо было, что наши день¬
ги; а в более современных — архитекторами, строившими странные
и непонятные дома по всему миру.

Больше всего нам обоим нравился ДОМ-СКОРЛУПКА.
Ультрасовременный, с изогнутыми стенами из стекла,
стали и мрамора, с лестницами, словно зависшими
в воздухе. Библиотекой служила шахта лифта, застав¬
ленная книгами. Весь дом был светлым, полным све¬
та, совершенно законченным и лишённым всякой формы
одновременно — словно вычищенная яичная скорлупка.
За домом присматривал одинокий сутулый старик, ко¬
торого мы с мамой прозвали Русским — потому что,
когда холодало, он надевал меховую шапку. Жил он
в пристройке к востоку от дома и придерживался стро¬
гого расписания. Всегда уходил в город в один и тот
же день, в одно и то же время (во вторник в полдень)
и закрывал входную дверь ключом, который носил на
поясе, но вот стеклянные панельные двери он поче¬
му—то никогда не запирал, и мы с мамой проходили
через них.

В этом доме также висели прекрасные картины. Лучшие были в гостиной — серия больших
полотен. Они напоминали живопись, но были сделаны словно из прозрачной смолы, это
был вид сверху на какой-то древний холмистый ландшафт: золотые пески, расчерченные
изогнутыми белыми линиями рек. Была там серия из трёх картин, которая называлась
«Страна мёда и молока» — и суть была в том, что они на самом деле были сделаны
из мёда, молока и толчёных в мелкуп—мелкую, словно песок, крошку из человеческих
костей... Всё это было смешано и превращено в картину, не мрачную, а напротив,
ослепительно прекрасную. Мы с мамой ходили в этот дом как минимум раз в месяц. В
нём мы всегда воображали себя изобретателями — гениальными изобретателями ! Словно
команда, состоящая из матери и сына, которая изобрела новый супер—эластичный мате¬
риал из эфемерных радиоактивных компонентов, скрытых доселе в неизвестных строчках
таблицы Менделеева. Или будто бы мы изобрели голографическое растение, которое
в любой момент выпускает бутоны твоего любимого цветка. Иногда к нам присоединялся
отец — он приезжал после работы, и мы всей семьёй сидели в чужом доме, воображая,
что проживаем чужие жизни — жизни людей, перед которыми большое будущее.
Всё было хорошо, и мы были счастливы. Так продолжалось годы. Долгие годы.

во Флориде — как она просто взяла и упала,
словно её отключили от розетки, вырубили её мозг;
как она безжизненно сползла на землю, рухнула, словно
не боясь боли, не пытаясь уберечься от травм при
падении, не подставив руки... просто бух и всё.
Как мешок с костями. Словно просто вещь,
подчиняющаяся законам физики.
Что-то так и грызло меня с тех пор неустанно.
Как бы мы ни были счастливы, сколько бы ни ходили
в мой любимый дом, я не мог избавиться от ощущения, словно что-то
вот-вот случится. Помню, что вздрагивал каждый раз, когда звонил
телефон — боялся, что это врачи: десятки, сотни врачей, которые собрались
в стерильном кабинете — все врачи штата — чтобы сообщить о том, что все
они допустили огромную ошибку, и моя мать больна и умирает. Отец тоже
этого боялся. Все мы боялись. И всё не могло больше быть хорошо.
и
*

Я был счастлив, но всегда боялся, что это закончится. Единственное, как
я могу описать это чувство — это как будто ты посреди замёрзшего озера
с близкими: семьёй, друзьями. Все радуются, смеются, катаются и скользят
по льду. Дети играют в догонялки. Старики неторопливо прогуливаются под
руку. И тебе тоже весело — ох как весело! Разбегаешься, падаешь на колени,
кружишься на льду — выглядит смешно, дух захватывает, но суть не в этом.
Какая-то часть тебя, какая-то крошечная часть тебя постоянно думает про
ледяную воду подо льдом. «Перестань», — говоришь ты себе.
ПЕРЕСТАНЬ.
Но перестать невозможно. Какая-то часть тебя отказывается забыть о том,
что подстерегает под поверхностью льда, о том, что когда-нибудь — через
несколько секунд, недель, может, даже лет, если повезёт и не придёт от¬
тепель — но когда-то в обозримом будущем лёд проломится и все, один за
другим, твои друзья и родные упадут в чёрную холодную воду.
«Заткнись», — повторяешь ты себе, кружась по льду.
ЗАТКНИСЬ.
А вот к тебе бежит отец, вот-вот плюхнется на живот и как тюлень подъедет
к тебе. Ты смеёшься, он смеётся, вот он разбегается и...
Но вода под вами всё так же темна и холодна.
<?
О
о

Интересно, исчезнет ли это чувство когда-нибудь?
Или так и останется тенью где-то на периферии разума?
Но даже в юном возрасте ты уже знаешь ответ.
Конечно, не исчезнет. Потому что оно всегда здесь,
всегда рядом.
Оно с тобой в школе, в звуке разворачиваемой целлофановой
обёртки твоего бутерброда.
В лопнувп/ей венке на голени учительницы.
В отбитом носе твоего солдатика.
В еле держащихся магнитах на классной доске.
В протёртых ластиком листах с домашней работой. В закан¬
чивающихся ручках. В новых кроссовках, которые поначалу
громко скрипят, а затем больше не издают ни звука.
В дыре на сиденье автобуса, из которой вылезла обивка,
которую обратно не запихнёшь. В бессмысленной последова¬
тельности моргающих поворотников машин, стоящих на свето¬
форе у твоего дома. Наступает вечер, и ты ощущаешь, как
это чувство становится сильнее, обретает форму. Словно
тень, собирающаяся под твоим ночником. Словно самый тёмный
угол в коридоре, пролегающем между твоей комнатой
и родительской спальней.
Всё это — словно та чёртова вода под тонкой корочкой бы¬
тия, течёт, движется, ожидает, и ты задаёшься вопросом:
«А КТО-НИБУДЬ ЕЩЁ ЭТО ЧУВСТВУЕТ?».
Неужели ты один?
Может, с тобой просто что-то не так? Может, ты родился без
чего-то важного — без защитного слоя, мембраны на глазах,
чтобы не видеть эту воду под своими ногами?
К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, страхи усилились• Для моей се¬
мьи и меня лично это было время перемен. Моё тело изменялось, словно становясь
чужим. У меня в подмышках и промежности начали расти странные кудри волос — ред¬
кие , ещё не настоящие; словно я становился неловкой карикатурой на взрослого. В
моей семье тоже ждали перемен. Мать была беременна. У меня должен был родиться
брат. Родители были на седьмом небе. И я тоже был счастлив, но желание записывать
всё вокруг — пока оно не изменилось — стало непреодолимым.
За диктофоном я отправился во вторник. Я и так уже слишком давно присматривался
к B&D. Настала пора действовать. Так что я решил рискнуть. Я держал в руках пухо¬
вик, собираясь положить его поверх диктофона, словно мне нужно завязать шнурок, а
затем встать и захватить диктофон вместе с курткой. Всё пошло не так. Когда я уже
собрался осуществить план, незнакомая пожилая женщина остановила меня. «У тебя
шнурок развязался», — сказала она. Так что мне пришлось завязать шнурок, который
я специально оставил развязанным, чтобы схватить диктофон. Это происшествие вы¬
било меня из колеи. Мне казалось, что кто-то меня засёк. Какой-нибудь сотрудник,
прячущийся за односторонним зеркалом. И всё же отступать было поздно — надо было
попытаться. Так я и сделал, а уже пару минут спустя на всех парах летел на вело¬
сипеде домой, переполненный радостью, прижимая диктофон к груди.
О
о
О
Q

Q
Уже давно всё было хорошо,
лучше •
а должно было стать ещё
Неделю спустя мама снова упала.
Иногда
сотни лет
Тем вечером я нажал на кнопку «Запись» и спрятал дик¬
тофон под обеденным столом. Меня сразу же окатило вол¬
ной спокойствия, которая захлестнула всё вокруг.
Я почувствовал, что всё под контролем. Что бы ни
случилось, я смогу вернуться в этот момент. Но самым
странным было то, что после этого мои страхи показа¬
лись мне смешными. Лёжа ночью в постели (диктофон был
спрятан в шкафу) я думал, каким же был идиотом, что
так волновался.
На этот раз ей за несколько дней поставили диагноз:
синдром Элерса—Данлоса, смертельно опасная мута¬
ция соединительных тканей, из-за которой орга¬
низм не вырабатывает достаточного количества
коллагена. Из-за этого в теле не хватает
соединительной ткани, а без неё суставы
ослабевают, кости смещаются — и организм
разваливается на части внутри мешка из соб¬
ственной кожи.
В течение следующих шести месяцев у неё одна
за другой отказывали руки и ноги. Мама лома¬
лась, крошилась на части. На шестом месяце бере¬
менности она практически не могла двигаться. Но
врачи были настроены оптимистично — надеялись на
хотя бы частичное выздоровление после рождения
ребёнка. Полагались на то, что лекарства и
терапия помогут ей справиться с болезнью.
спустя — в самом
буквальном смысле —
я переслущиваю плёнки,
записанные в неделю,
прошедшую между кражей
диктофона и приступом
у мамы. На них в основном
белый шум, звук отодвига¬
емого стула, постукивание
ноги, но иногда слышно,
как смеётся отец.
Слышен перезвон маминого
голоса, когда она
что-то мне говорила.
Кое-что различить
всё же можно•
Мои родители считали эту болезнь
гонкой против времени, борьбой за
выживание их нерождённого ребён¬
ка. Я отгонял эти мысли, но всё
равно часто думал о своём ма¬
леньком брате, растущем внутри
неё. Крошечный человечек внутри
разрушающегося тела, из кото¬
рого нет выхода. Она боролась
до конца — не сдавалась, даже
когда начала терять рассудок.
И всё же она умерла за месяц до
окончания срока
беременности
и ребёнок,
разумеется,
погиб вме¬
сте с ней.

Hb вот коза. • • Которая сбежала от нас с тобой в джунглях.
Она смотрит на нас, стоя на сером пятне земли, которое
ещё увеличилось в размерах. Мы осторожно обходим пятно и
вытаскиваем козу оттуда. Я тяну её за верёвку, дёргаю за
ухо. Нам удаётся её вытянуть, и .мы идём обратно в деревню.
Но в глубине души мы знаем, что для неё уже всё кончено.
Что её из этого места не вытащить, и она умрёт вместе с
ним. И уже день спустя она кричит, а её сгнившие копыта
отваливаются, а под ними — лишь ужас.

НАЧИНАЕМ
СЕЙЧАС
ЖЕ.

«ЗНАЕШЬ, ГОВОРЯТ, КОГДА ТУТ
ТОЛЬКО ВСЕ ОБУСТРАИВАЛИ.
В СКАЛАХ ПО ПЕРИМЕТРУ УСТА¬
НОВИЛИ ОБОГРЕВАТЕЛИ.
«ЭТО БЫЛО ТАК
ДАВНО, ЧТО Я И НЕ
ПОМНЮ. А ТЫ?»

1№л
ПОРА НАЧАТЬ
ГОТОВИТЬ
МЯСО.

о

НУ ЛАДНО,
раз не хочешь
говорить -
я покажу тезе
все тут.

■* ->
- .

лишь эхо.
тесь назад и
ВЕРНИТЕ УКРЛ-
ДЕННОЕ.
ПРОЛЕТЕТЬ ПОЛТОРЫ
СОТНИ МЕТРОВ сквозь
вый МИР.
ДОРОГИ вниз
НЕТ. вам ПРИДЁТСЯ
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ОБЛЛ-
ка, а за ними - мёрт¬
У ВЛС НЕТ ВЫБО-
РЛ. ВОЗВРаЩаЙ-

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ПРОЩАЛЬНЫЙ КОСТЮМ

Утром, когда я узнал о лекарстве
от смерти, я ждал звонка из
Атенса, штат Джорджия по поводу
украденной мной вещи.
Я ждал этого звонка уже
несколько недель — мой
собеседник на другом конце
провода должен был сообщить,
успешной ли была кража —
поэтому я был в нетерпении.
Украденная вещь принадлежала
известному покойному певцу
кантри. На подготовку ушло много
сил, и хоть я был уверен, что
всё прошло гладко, шанс, что мои
расчёты не оправдались, всегда
оставался. Может, в этом и не было
ничего страшного — если ничего не
случилось, то и вреда никакого,
можно попробовать ещё раз. А может
быть, всё пошло не так, и вещь уже
находилась в багажнике полицейской
машины — как улика в начавшемся
расследовании.
Чтобы немного развеяться, я решил утром
поболтать на крыльце с соседом, Бадом
Хантером. Он жил в домике рядом, его
крыльцо прилегало к моему, и иногда мы там
встречались, чтобы вместе распить «утренний
бренди». Было первое апреля — День дурака —
но по какой-то странной причуде природы
накануне выпал снег, и земля была покрыта
белыми пятнами. Была суббота, на выходные
я ничего не планировал. Мне было тридцать
девять. Звонок должен был раздаться через
десять минут после моей встречи с Бадом.
«Говорю тебе, с погодой что-то неладное»,—
сказал Бад, картинно ловя стаканом капли
стающей сосульки. Ему было за семьдесят,
у него был высокий, как скала, лоб и седые
пушистые брови. «Наша планета... никогда
не будет прежней, такой, как я её видел из
космоса».

Бад в семидесятых был астронавтом — настоящим астронавтом.
Он участвовал в двух полётах. Первый, в 1973 году, на недолго
прослужившую американскую космическую станцию «Скайлэб», где он
изучал корональные дыры на Солнце, а второй, в 1975 году, чуть
не закончился гибелью всего экипажа.
В моих записях не указано название того полёта — если я его и
знал, то к тому времени уже позабыл, но тогда оно было на слуху.
Во время старта произошла авария. Взорвался баллон с кислородом,
газ вырвался наружу, панель управления вышла из строя, и экипажу
пришлось спасаться в сервисном модуле.
Из-за аварии связь с Землёй также прервалась. Несколько часов
экипаж дрейфовал во тьме.
Трое мужчин в отсеке размером меньше кабины лифта, улетающем всё
дальше в бескрайние глубины космоса.

Чтобы вернуться на Землю, Баду и его напарникам пришлось повторить
опасный приём, к которому прибегла команда «Аполлона—13» — обогнуть
тёмную сторону Луны, чтобы набрать достаточный импульс и встать на курс
к Земле.
15 января 1975 года, в кромешной тьме и без связи с Землёй им удалось
обогнуть Луну по самой широкой траектории. Таким образом они улетели
в космос дальше всех: Бад и его напарники до сих пор считаются
установившими рекорд по дальности полёта от поверхности Земли.
«Я вообще был в хвосте модуля», — много раз рассказывал мне Бад.
«Значит, я был дальше остальных от Земли на добрую пару метров. Дальше
всех, кто когда-либо улетал с нашего камушка!»
Однажды я спросил его, было ли ему страшно, когда погас свет, и они
втроём оказались в металлической капсуле посреди моря смерти.
Как объяснил Бад, больше всего они боялись, что обогнут Луну слишком
быстро и по инерции пролетят мимо Земли в бесконечную тьму.

«Конечно, нам было страшно, — рассказывал Бад.—
Но Томми начал шутить, что будет ТОЛЬКО РАД про¬
махнуться. Проснёмся через тысячу лет на планете
сладких зеленокожих инопланетянок. Мы всё время об
этом болтали, чтобы не думать о плохом».
Бад до сих пор встречался пару раз в год со своими
напарниками с того полёта — Томми Ганнерсоном и
Уиллом Уэббом. На самом деле, я припоминаю, что и
в тот день, когда я узнал о средстве от смерти, они
должны были собраться вместе. У Бада были припа¬
сены пиво и чипсы. А фотографии с их полёта стояли
в рамках на кухонной стойке. Они всегда надевали
на встречи куртки и кепки НАСА. Меня тоже звали —
в этом деле они были очень радушны — и мы вместе
напивались, а я слушал их истории про полёт над
тёмной стороной луны и как они ПОЧТИ стали короля¬
ми красавиц-инопланетянок.
«Подумайте только, — говорил нам Бад, вскакивая на
ноги, разводя руки... —Нас окружают дамочки, все
ростом за два метра и зелёные».
«С пятью сиськами», — вторил Томми сквозь кисло¬
родную трубку, давясь смехом.

•л
В моём домике были припрятаны шлемы, в которых
Бад и его напарники отправились на провалившуюся
миссию. Я заполучил их в небольшом музее
в Техасе неподалёку от старого космодрома —
стащил, если честно — и ещё ç нашей последней
встречи собирался им их подарить. Я подумал
было пойти к себе прямо сейчас и подарить или
хотя бы показать Баду его шлем — он лучше всего
сохранился — но решил подождать. Бад знал,
что я иногда подворовываю, и порой читал мне
нотации. А если рядом будут его друзья, он
будет пьян и счастлив, ему точно будет приятно
вновь увидеть свой шлем.
Я взглянул на часы.
Пора бы уже раздаться звонку.

Г
Большинство
считает, что
быть вором
увлекательно.
Представляют себе сразу человека в чёрном, который
по-паучьи спускается сквозь сетку из лазерных лучей.
Или кого-то, кто с бокалом шампанского в руке уплывает
на катере прочь от залитого лунным светом причала,
оставшимся на котором полицейским только и остаётся,
что ругаться и бессильно пинать ногами сваи. Однако
в начале двадцать первого века в жизни вора не было
места шику и приключениям. Хотя шёпотом делиться
планами на берегу озера в Италии или изучать планы
зданий, сидя в шале, было бы неплохо.
Но до того, как было найдено
лекарство — то есть, до
I года п.с. — воровство
не было шикарным ремеслом.
Им занимались обычные люди
за обычны?л и компьютерами,
у них были пачки стикеров
и кружки с остывшим кофе.
В те времена для воровства
нужно было хорошее знание
матчасти — способов решения
логических задач и системного
анализа. По большей части
всё происходило на временных
форумах в даркнете, которые
называли «столами».
Чаты в TOR/Torch,
появляющиеся на
пару минут, а за¬
тем рассыпающиеся
строчками кода.

На этих форумах «глава стола» ставил пе¬
ред участниками задачу, и те соревновались
в том, кто быстрее её решит — умозритель¬
но или по-настоящему. Если кража удалась в
теории, такого участника- называли «хлеб»—
потому что он не брал на себя никаких ри¬
сков и был свободен от обязательств. Если
участник совершал настоящую кражу, его
называли «мясом» — поскольку у него появля¬
лась материальная, или кровная заинтересо¬
ванность.
Например, глава стола пишет:
«Немного шика, но только
по шишечку» — чистокровный
жеребец с родословной и все.м
прочим). Сейчас в Майами,
в стойлах Dream Breeds.
Доставка к 19 апреля этого
года на Гавайи, в порт
Кавахи.
Глава стола имеет в виду: кто
украдёт мне жеребца в Майами
и доставит через три дня на Гавайи?
Или глава стола пишет: «Нокаут-
мышь». Mus surditatem. Лаборатория
«Превэрис», Солт-Лейк-Сити.
Корпоративка. Украсть и уничтожить
к такому-то числу.
Здесь хлеб/мясо — лабораторная
мышь, которую используют
в исследованиях генетики.
Главе стола нужно, чтобы её
украли и убили к завтрашнему
дню.

Не то чтобы я когда-то собирался
становиться вором.
После того, как мама умерла,
я закончил старшую школу
и поступил в колледж рядом
с домом, чтобы не покидать отца.
Я учился на врача. Моя мама
умирала ужасно: её руки и ноги
отказывали одна за другой,
словно у игрушки, у которой
кончился завод, а ведь она вынашивала ребёнка... Сначала мне казалось, что я сделал
правильный выбор. Я мог бы изобрести лекарство от её болезни. Мне удалось бы её
побороть — хоть на секунду, хоть на долю секунды.
Но ко второму семестру я начал отставать. Не мог сосредоточиться ни на органической
химии, ни на биологии. Словно меня заставляли изучать путеводители по стране,
в которую я ни за что не хотел бы поехать, и я начал постепенно забивать на учёбу.
Я навещал отца, который съехал в небольшую квартирку неподалёку от нашего старого
дома. Мы говорили о политике, а он повторял, что всё вокруг катится к чертям, и дети
в его школе лишены всякого энтузиазма. У меня было несколько подружек, но серьёзных
отношений я так и не завёл.
Я не мог забыть о чёрной воде, словно видел мир сквозь неё. Бывало, сидел
с девушкой, которая мне очень нравилась, смотрел с ней какую-то ерунду, она
прижималась щекой к моей груди, я целовал её в макушку и мне было хорошо, но потом
леденящее осознание снова завладевало мной, и я смотрел вниз и видел не голову
девушки, а просто вещь, состоящую из волос, кожи, крови, костей, электричества—
просто сгусток клеток, несколько механизмов. И я тоже был вещью, имеющей осязаемые
границы — нос, ноги, кончики пальцев. Удар током из розетки мог бы меня изменить.
Нож, воткнутый в глаз, мог бы меня изменить. Может, что-то внутри меня уже плохо
работало. Возможно, что-то уже было вот-вот готово сломаться и всё, привет — моё
сердце начинало бешено стучать, на лбу выступал пот, я сжимал зубы и говорил себе:
«Ты — одно целое, а не отдельные части», но чувствовал—то я себя отдельными частями,
крохотным существом, управляющим огромным, разваливающимся механизмом—телом, взирая
на мир сквозь его огромные глазницы.
Иногда я по вечерам ездил в дома, которые посещал с мамой — особняки у воды.
Некоторые из них снесли и возвели заново, а некоторые оттащили дальше от берега.
Кромка воды стала ещё ближе, и в некоторые вечера мне казалось, что среди волн
выглядывают крыши пары-тройки железнодорожных вагонов. Порой я заходил в дома, гулял
по ним, залезал в холодильники.
Дом—скорлупка почти не изменился. В подвале теперь появился бассейн — тонкая полоска
воды, прорезающая мрамор, но в остальном дом выглядел так же, как и годы назад.
Русский тоже никуда не делся и всё так же следовал своему расписанию.
Во второй или третий визит я начал таскать вещи из дома-скорлупки.
Я убеждал себя, что это сувениры на память о счастливых временах, но уже даже тогда
осознавал, что дело не в этом.
Сначала я крал мелочи.
Коробочку с ракушками из ванной.
Высокий стакан из барной тележки.
Мне не сразу достало смелости решиться украсть «СТРАНУ МЁДА И МОЛОКА».

Я. понимал, что могу просто схватить её и убежать, а сигнализация пусть трезвонит
сколько угодно (если она вообще есть), но мне хотелось не этого. Я решил
сделать копию картины и подменить её. Как я уже говорил, это была не столько
картина, сколько скульптурная диорама, так что сделать копию было не так
просто. Я поискал информацию про 31)-печать и узнал, что если просканировать
холст, можно сделать грубый слепок — не идеальный, но всё же — и сделать копию
из древесного композита. А потом можно было нанять студента—художника, который
бы смешал нужные смолы, покрасил бы её, засыпал крошкой и всё такое. Сейчас
я понимаю, насколько это было нелепо и глупо. Если бы тогда я знал, насколько
легко подобрать оттенки краски — даже сложные или неравномерно смешанные
цвета можно идеально передать с помощью простых программ, которые используют в
агентствах по дизайну интерьеров, а мазки кисти — буквально написать на холсте,
всего—то и нужно, что программа и механизм с кисточкой — то я бы сделал всё
сам. Но, как я и говорил, тогда мне всё было в новинку.
К октябрю у меня уже на руках была копия, и я был готов попытаться заполучить
оригинал. Мне было двадцать два и, думаю, я нервничал, как тогда, с диктофоном.
Тогда, в B&D я был в ужасе, весь вспотел, сердце так билось, что пульс болью
отдавался в руках и ногах. А в этот раз я хоть и волновался, но любопытство —
а удастся ли мне это провернуть — взяло верх.
Я подъехал к дому, взял копию картины, завёрнутую в пузырчатую плёнку и прошёл
через те самые стеклянные двери, в которые всегда входили мы с мамой. К то.му
времени я уже узнал, что картины в этой комнате не были оснащены сигнализацией,
и я без проблем снял со стены «СТРАНУ МЁДА И МОЛОКА».
Не успел я повесить на её место копию, как зашёл Русский.

Сколько раз я бывал в этом
доме — он ни разу не за¬
ходил. Но именно тогда он
стоял на пороге.
Он прошёл вслед за мной
через те же стеклянные
двери и стоял там в лучах
полуденного солнца в своей
меховой шапке. Он опирал¬
ся на трость — раньше я за
ним такого не замечал — и
тяжело дышал, словно спе¬
шил сюда. У меня появилось
странное чувство, словно
он уже давно выжидал этого
момента.
Но Русский зашипел и махнул перед собой тростью,
словно протыкая насквозь мои слова, и я не успел
договорить. Впервые я заметил, что у его меховой
шапки спереди был небольшой козырёк, словно
у фуражки. Он всё ещё не мог отдышаться.
«Оставь как было, — сказал он, имея в виду, что
я должен оставить фальшивку вместо настоящей
картины, — и просто... уходи».
Я кивнул, благодарный за то, что он меня
отпускает.
Я подхватил с земли настоящую картину и ушёл.
Когда я торопливо пересекал лужайку, меня
захватила радость. У меня получилось. Случайно,
конечно, но всё же получилось! И когда я шёл к
машине, меня осенило, зачем я это сделал.
Я взглянул на настоящее
полотно — «СТРАНУ МЁДА И
МОЛОКА» — у своих ног.
Нагнулся было за ней, но
Русский меня остановил.
«Настоящую, — проговорил
он, показывая на копию,—
оставь и уходи».
Я попытался объясниться.
«Простите, настоящая—
это...»
<
<
Г=^

В этот момент я понял, что украл полотно не из-за связанных с ним воспоми¬
наний и не из чувства ностальгии. Это всё — не более чем оправдания. Я украл
его, чтобы ощутить особенное чувство неподдельной радости от того, что выта¬
щил вещь из-за неподатливых стальных прутьев систе.мы, в которой она находи¬
лась — которая не просто была для неё хранилищем, но наполняла её смыслом,
наделяла её ролью в этом мире. Я вытащил её из-за решётки правил жизни,
словно вычеркнул слово из текста втайне от всех и заменил подделкой. А на¬
стоящая вещь была спасена, унесена, и никто об этом не узнал. Тогда я понял,
что диктофон, который я стащил — даже тогда — не был просто диктофоном. Я
стащил его, чтобы записывать свою жизнь — совершил кражу для того, что¬
бы запасать драгоценные её моменты, прятать их от лавины времени и памяти,
прятать под-кроватью от логики вселенной.
В воровстве была магия, как я тогда понял. Кража совершалась в тайне от
всех и, более того, предполагала относительность физических связей в мире.
Фокусники и воры — эскаписты*, которые пытаются найти дыру в системе. Мы
пытаемся выбраться из своих наглухо закрытых тонущих во тьме ящиков. Навер¬
но, неудивительно, что столько фокусников в истории были одержимы смертью.
Гудини клялся, что ему первому представили доказательства существования за¬
гробной жизни. Дэвид Копперфильд купил остров, на котором, предположитель¬
но, находился источник, оживляющий растительность. Туда можно было бросить
засохший лист, и он снова зеленел.
*Эскапиэм (англ, escape — убежать, спастись) — индивидуалистическо—примиренче
ское стремление личности уйти от действительности в мир иллюзий, фантазий.

С тех пор воровство
стало моим хобби.
Сбывать украденные
картины, (поначалу я
воровал только картины)
меня научила студент¬
ка, которая помогла мне
подделать «СТРАНУ МЁДА И
МОЛОКА». Она рассказала
куда идти, о местах и поме¬
щениях, где покупали краде¬
ное. И краденое здесь — очень
широкое понятие.
Понимаете, обычно все думают, что
чаще всего глава стола поручает таки.м
ворам, как я, красть бесценные картины.
Какие-нибудь охраняе.мые полотна в музее на другом
конце мира. Но их, на самом деле, не так уж сложно добыть. Напри¬
мер, кража из музея Изабеллы Стюарт Гарднер или Парижского музея современного ис¬
кусства. Всего-то и надо, что заплатить охраннику пятьдесят, ну В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ
пятьдесят пять тысяч евро, и он расскажет, в каком хранилище находится картина.
Да их вообще всего три, два из которых — в Швейцарии. Он даже расскажет, как отклю¬
чить систему отслеживания и обойти систе.мы безопасности. Меньше миллиона понадо¬
бится, чтобы нанять кого-нибудь, кто бы вырезал картины из рамы бритвенным лезвием,
свернул их и уехал. Если его поймают, а он скажет, что сжёг полотно (соврёт), то
сядет на семь лет. Может, на десять. Значит, надо будет ему заплатить ещё пятьсот
тысяч — за десятимиллионную картину—то.
Настоящие испытания были куда сложнее. Для воров-завсегдатаев чатов, в которых я
частенько оказывался.
Они были скорее такими:
Глава стола говорит: полкило масла из Кале. Масло там делают из очень свежего моло¬
ка. Его состав изменяется всего за несколько часов. Задание: сохранить масло свежим
(замораживать нельзя, а то жидкость в его составе расширится и целостность молеку¬
лярной структуры нарушится) и доставить в Майами в первозданном виде.
Каждому участнику стола выделялось время, за которое надо было придумать решение
задачи. Можно было пользоваться всеми доступными средствами, чтобы узнать о систе¬
ме, в которой находились эти полкило масла: кто в ресторане поможет достать свежее
масло (вся суть была в количестве мелатонина — именно из-за цего оно было столь
ценным). Где можно достать машину с вакуумной камерой. Кто может переправить масло
через Тихий океан за такой промежуток времени.
Задача решалась путём изучения каждого звена цепи — живое инженерное решение и всё
не выходя из дома.

Через какое-то время начинаешь узнавать людей в чатах. Их не так много, разумеет¬
ся, и скоро начинаешь искать знакомые лица — ищешь чаты под руководством уже из¬
вестного тебе главы стола, а он или она ищет тебя.
Моя жизнь продолжалась. Я попытался закончить обучение, и мне это удалось, хоть
и не сразу. Мне пришлось ухаживать за отцом, у которого случился инсульт, когда мне
было за тридцать. Я нанялся на работу к его бывшему ученику, занимавшемуся торгов¬
лей недвижимости, потом оказался в сфере продаж модульных домов.
Всё это время я крутился в воровском мире — иногда был хлебом, иногда мясом. Ни¬
когда не встречался с людьми, с которыми общался, но стал хорошо известен в этих
кругах. Иногда работал с другими знакомыми ворами: Раннидом и Локи. Чаще всего
я работал с главой стола под ником Р*овернайт.
Как и большинство других глав стола, Р’овернайт давал практичные задания — украсть
мини-сервер из банка крови в Сан-Пауло или образец краски-солнечной батареи из
лаборатории в Висконсине. Но он также пытался узнать побольше о нас — людях по ту
сторону экрана.
Может, ему просто нравилось говорить с нами за жизнь, когда он давал задания. Во¬
просы от него сыпались всегда внезапно. Белые буквы на чёрном экране посреди ночи.
Он всегда начинал их одинаково: «Прошу прощения за любопытство...»
Как я уже говорил, вещью, которую попросил украсть Р овернайт в тот день, когда
я узнал о лекарстве от смерти, был один предмет из коллекции знаменитого музыкан¬
та. Костюм, который сшила ему жена. Весь в блёстках и бисере. Он никогда его не на¬
девал, оставив у себя, никому не подарил. Видимо, для него он был ценен.
«Прошу прощения за любопытство, Кэпкук, а вы женаты?»
«Прошу прощения за любопытство, как у вас дела?».
Иногда я болтал с ним в одном чате, а когда чат исчезал, мы перемещались в другой,
так наш диалог прерывался и начинался заново.
Я говорил с ним не таясь. Однажды я даже рассказал ему о матери и последних момен¬
тах её жизни...

«Был момент, — напечатал я, — перед тем, как она умер¬
ла вместе с моим братом внутри неё, она на мгновение
забыла... кто она и где находится. Её рассудок пому¬
тился, и она разговаривала со мной, думая, что я — это
мой маленький брат, который уже родился и вырос. Я был
Нэйтано?л — такое имя они для него выбрали — и вот-вот
должен был поступить в университет. Она упомянула и
меня, Джону, вроде как я уже женился и завёл детей.
Она говорила со мной, словно прошло двадцать лет, и
мы все были счастливы. Я решил ей подыграть, не стал
разубеждать. Но тут внезапно, на середине предложения
рассудок вернулся к ней, и она поняла, что происхо¬
дит. Осознание захлестнуло её — она умирает. И Нэйтан
умрёт. И её выражение лица, искажённое ужасом...»

Сейчас я думаю о том, что тогда, наверно, он был моим лучшим другом —
глава стола под ником Р овернайт, который просил меня готовить хлеб
и мясо, призрак, с которым мне не суждено было встретиться. И от этого
злюсь на себя прежнего.
Я хотел бы сказать себе молодому остановиться, поскольку дальше — только
хуже.
Вы и не знаете, сколько всего пропало в мире, кстати. Например, череп
Шекспира давно украли. Это правда, сами проверьте. Это выяснили с помощью
георадара, которым изучили его могилу.
Настоящие письма Бенджамина Франклина и ключ из эксперимента с воздушным
змеем — все заменены подделками.
Не считая трёх шлемов, пропавших из музея мореплавания и авиации Техаса.
«И куда они подевались», — проговорил Бад, высматривая на парковке друзей.
«Никто из нас никогда не опаздывает, разве что вернуться на Землю», —
сказал он. Это была его любимая старая шутка, но он произнёс её без толи¬
ки веселья в голосе. Он взглянул на свой телефон-раскладушку в коричневом
чехле, напоминающем панцирь насекомого.
«Уверен, они скоро подойдут», — сказал Бад.
Я решил отдать ему шлем прямо сейчас.
Я поднялся к себе за ним, и тут зазвонил мой телефон.
Засекреченный номер.
Это меня. Это Р’овернайт.
Я снял трубку.
«Джона?» Я сразу узнал голос Брук. Она в нашей компании обща¬
лась с клиентами.
Я почувствовал беспокойство по поводу кражи, но заста¬
вил се.бя перестать об этом думать. Я спросил Брук,
в чём проблема. Была суббота, и у меня не было
никаких дел на работе.
«К тебе пришли».
«Сегодня суббота, и...»
«Просто приходи, Джона, —
ответила она. — Ты будешь
рад, что я тебя позвала».

...СОБИРАТЕЛЬ!
ЭТО СОБИРА¬
ТЕЛЬ! /
ЭТО СТАНЦИЯ
«СОБИРАТЕЛЬ».
И МЫ БАС СЛЫШИМ.
ДЖОНА КУК!

Компания, в которой я работал,
«Современный до.м», располагалась
примерно в десяти минутах езды от
моего дома — в крыле плохо спро¬
ектированного торгового центра.
В сотне метров на восток распола¬
гался центр оптовой продажи мебели,
а к западу — несколько дешёвых за¬
бегаловок, стоявших в ряд, как от¬
деления в контейнере для таблеток.
К тому моменту, как я туда прие¬
хал, звонка от Р’овернайта не было
уже час, и я начал беспокоиться.
«Ничего страшного», — убеждал я
себя, но на самом деле это было
очень странно, и я чувствовал, что
что-то пошло совсем не так.
Я стал думать, где мог наделать ошибок,
какие детали упустил. Кража иногда на¬
поминает мудрёное, хрупкое уравнение,
какие пишут на досках в фильмах про ге¬
ниев — закольцованная хитрая цепочка при¬
чинно-следственных связей, где одно зве¬
но держится за предыдущее. А что если
значение какой-то переменной изменилось
в процессе? А что если в хранилище именно
в этот день решили что-нибудь отремон¬
тировать? Что если охранник заболел или
перед входом в здание прорвало трубу, и
туда запретили вход? Чёрт, да за пару
дней до этого неподалёку от хранилища
была перестрелка на дороге. Трое погибли
на месте, и стрелок тоже. Может, дело
было в этом. Дело в том, что всегда может
произойти что-то, чего ты не предусмо¬
трел, и когда я подходил к «Современному
дому», я успел придумать целую кучу таких
случаев.

Когда я зашёл внутрь, Брук была в моё.м офисе —
смотрела на шоурум сквозь дальнюю стеклянную
стену, но так, словно пыталась скрыться от
чьего-то взгляда снизу, вставая на цыпочки,
изгибая шею.
«Что случилось?» — поинтересовался я.
Она подскочила.
«Боже, ты меня напутал, — пробормотала она,
хватаясь за сердце. — Ты только посмотри. Бро¬
ди позвал меня проверить, не розыгрыш ли это.
Сам посмотри, что думаешь?»

Я подошёл к окну. Нас в «Современном доме» было четверо консуль¬
тантов, и в кабинете каждого из нас была стеклянная стена, выхо¬
дящая на шоурум внизу — огромный ангар, которому придали сходство
с улицей на окраине, на которой в ряд стояли пять домов. Первый
дом был сделан в современном геометрическом стиле, весь из стек¬
ла, профилированной стали и с ламинированным покрытием. Второй —
в классическо.м колониальном стиле, серо—белый. Третий — обычный
фермерский дом, а четвёртый — пример построенного под заказ; ос¬
новное строение, к которому можно было добавить пристройки: за¬
крытое крыльцо, детскую... Дома под заказ, соответствующие нуждам
клиента, были нашим профилем. Модульный дом — не целостная струк¬
тура; его конструируют из отдельных элементов—комнат по желанию
заказчика.
Рядом с домами постелены искусственные газоны, образуя небольшие
лужайки, ограниченные тротуаром, обрамляющим весь «квартал». За
домами — подсвечиваемое изображение летнего неба. Когда-то ме¬
неджер, бывший ученик моего отца, решил установить манекены вдоль
тротуара и внутри домов, но они долго не простояли — сотрудники
и посетители сошлись во мнениях, что это выглядело страшновато и
вызывало воспоминания о домах, использовавшихся в ядерных испы¬
таниях в 1950—X. За занавесом с изображением неба располагался
склад, словно гримёрка за сценой.
Я посмотрел вниз и не увидел ничего интересного.
Брук вздохнула и взяла меня за руку, подводя поближе, кивнула,
явно смущаясь. «Смотри туда, на дом под заказ».

И тут я увидел, куда она показывала — на балконе стоял человек. Он был немо¬
лод: наверное, за шестьдесят, худ и очень высок, его редкие волосы были совсем
светлыми. Он был одет в джинсы и майку и держался спокойно.
Он с любовью осматривал дом, гладя рукой перила балкона.
«Броди говорит, это какой-то миллионер, — сказала Брук, пытаясь понять мою
реакцию по выражению лица. — Умоляю, скажи, что он пришёл всех нас озолотить».
Я снова взглянул.
Внезапно, благодаря своей второй профессии, я понял, кто это, и его имя вдруг
всплыло у меня в голове: скорее даже не имя, а логотип, его материальное
отображение. Это был Уоррен Эррант, и да, он был миллионером. Не из тех, кто
любит крутиться перед камерами, впрочем. Судя по имевшейся у меня информации,
он унаследовал и так крупное состояние, но увеличил его ещё больше, занимаясь
продюсированием песен, а потом основал компанию «СИДОИЛ», которая занималась
разработкой новых технологий звукозаписи. В музыкальной индустрии поговари¬
вали, что у него «алмазный слух» — как в отношении популярных песен, так и
мелких, но значительных улучшений процесса звукозаписи. У него огромная кол¬
лекция картин и скульптур, так что я узнал кое-что о нём за эти годы.
«Ну и?» — спросила Брук.
<<Да просто прохожий, успокойся», — ответил я, отправляясь ему навстречу.

В любое другое время я заинтересовался бы человеком масштаба Эрранта, но
в тот день я мог думать только про костюм. Р овернайт не звонил уже полтора
часа, и я был уверен — что-то пошло не так. Хоть я и понимал, что для паники
нет причин, я не мог унять волнение. На моём счету уже бывали кражи, где всё
шло не так, но это было давно, и не для Р’овернайта, и не в тех случаях, когда
мясо было известной публике ценностью. Неудавшаяся попытка украсть артефакт
истории кантри — это интересная новость, а за этим последует публичность,
давление и всё такое.
Я поднялся по ступеням дома на заказ, а мистер Эррант так и стоял на крыльце.
Сначала он меня не заметил, потому что стоял ко мне спиной, и, положив руки
на перила, созерцал шоурум словно свой район в ранние спокойные часы утра.
Я чувствовал себя неловко, словно собирался ему помешать.
«Доброе утро», — наконец сказал я.
Он повернулся ко мне лицом.
«А, — сказал он, улыбаясь. — Вот и ты».
Он был худ и высок, с молочно-голубыми глазами, но первым, на что я обратил
внимание, был голос. Ровный, глубокий голос — с опасной смесью отцовской за¬
боты и элегантности, которая затягивала в диалог. Меня поразило, как он был
красив для своих лет, как в нём чувствовалась порода, проглядывались нор¬
дические острые черты. Хоть он и был стар, у него были точёные черты лица,
словно отполированные ветро.м — такие бывают у людей,
MHOiSo
времени
проводят в горах
которые

Я представился, он пожал мне руку. Его рукопожатие было крепким, уверенным, и я снова
почувствовал себя словно у него дома, словно всё вокруг принадлежало ему.
Я спросил, чем могу ему помочь.
«Сначала расскажите, из чего сделана эта прекрасная вещь», — проговорил он, проводя
рукой по перилам балкона. Его, казалось, ничто не смущало.
Я объяснил, что это ламинированное покрытие поверх меламиновой смолы. Мы его также
использовали в облицовке домов, и тут я оседлал любимого конька, разъясняя ему, как
консультанты нашей компании работают с клиентами, чтобы помочь им подобрать оптимальное
для них решение.
Всё это время он улыбался мне по—доброму и кивал. Задавал уместные вопросы о том, как
производятся материалы, которые мы используем в строительстве или как мы определяем,
пригоден ли земельный участок для строительства. Казалось, что ему на самом деле всё
это интересно, только я не понимал почему, и во мне нарастало раздражение... Словно .мы
играли роли, а точнее, я играл роль, а он оценивал мои способности. Я всё ждал, когда
он снова отвернётся и взглянет куда-нибудь ещё, чтобы проверить телефон, но он был
поглощён процессом
\ Уг

И тут, когда я объяснял
про полы, он подпрыгнул,
чтобы проверить крепость
досок, и я обратил внима¬
ние на его футболку, как
струится, словно вода,
мягкая блестящая ткань...
...И я осознал, что его одежду, на¬
верно, шили специально под него. Да,
он так предпочитает демонстрировать
своё богатство, припомнил я — при
помощи маленьких, почти незаметных
деталей. Его богатство выражалось не
в часах или ботинках, а переплетало
саму ткань его одежды.
«Вот как выглядят настоящие вещи «на заказ», — подумал я. И внезапно меня раздосадова¬
ло всё происходившее: то, что мы стояли на пороге дешёвого дома на заказ, и различием
между нашим и его пониманием этого термина. Но больше всего меня злило, что этот богач
втянул меня в какую-то игру, понятную ему одному.
Я закончил свой рассказ и поинтересовался у него, не хочет ли он подняться в мой каби¬
нет для дальнейшего разговора.
«Разумеется, я хотел бы к ва.м подняться, — ответил он. — Нам столько всего ещё надо
обсудить». Его глаза сверкнули.
«Отлично», — сказал я, пытаясь не выдать свою досаду. «Нам туда», —
добавил я, показывая на ступеньки.
«Отлично», — откликнулся он, не сдвинувшись с места.
«Прошу за мной...», — начал я.
«Ага», — проговорил он, так и не шевелясь, и я засомневался, а всё ли с
ним в порядке. Он не спускал с меня глаз.
«Сэр, — попытался я снова, — если вы просто...»
«Вы знаете, кто я?» — спросил он. И хоть он не переставал улыбаться,
было в его вопросе что-то резкое, что несколько меня отрезвило.
Я ответил ему, что да, вообще-то знаю.
«Отлично, — ответил он, так и не отрывая от меня глаз. — Я хотел бы
сделать большой заказ».
Брук уже без смущения подглядывала за нами из кабинета.
«Прекрасно, — откликнулся я. — Насколько большой?»
«Весьма... значительный», — проговорил он и наконец обернулся лицом к
комнате.
В этот момент я быстро взглянул на телефон, надеясь увидеть весточку от
Р овернайта. Ничего. У меня скрутило живот. Звонок запаздывал на два
часа.

«У меня есть совместный проект, — ска¬
зал Эррант. —Клиника, точнее, сана¬
торий. Впрочем, он неблизко отсюда.
Точнее, очень далеко».
«Боюсь, мы работаем только в нашем
округе», — ответил я, перечисляя самые
дальние точки, в которые мы были готовы
выехать.
«Вот оно что, — проговорил он, повора¬
чиваясь ко мне с серьёзным выражением
лица. — Что ж, думаю, я смогу убедить
вас изменить своё мнение».
Я начал ему объяснять, что я не более
чем консультант, но он не обратил на
меня внимания, достал небольшой чемодан,
стоявший за мебелью на балконе, поставил
его на стул между нами. Чемодан выглядел
самым обычным — чёрно-белый, на колёси¬
ках.
Когда он водружал его на стул, я снова
проверил телефон. Ничего.
«Перестрелка на дороге, — подумал я. —
Всё дело в ней». Из-за неё на улицах было
столько полицейских. И теперь я уже не
мог справиться с волнением. В моём со¬
знании всплыло всё, что я мог сделать
не так. Всё, что я сделал не так аж до
самой кражи диктофона. До шарика... Всё,
что было не так в моей жизни.
«Я надеялся составить план пораньше, —
проговорил Эррант, расстёгивая чемодан.
— Я спросил, знаете ли вы, кто я».
«Ну да», — ответил я, хотя сам был занят
обдумыванием того, как разобраться в си¬
туации с кражей костюма. Связь при под¬
готовке кражи осуществляется через не¬
постоянные источники. Я пытался понять,
как защитить тех, кого я нанял, и как
предупредить тех, кого наняли для меня.
Мои мысли прервал противный звук, и я
осознал, что это я сам скриплю зубами.
«И?» — поинтересовался Эррант. Он явно
что-то спросил, а я не отреагировал.
«Простите, что?»
Эррант привычно ласково улыбнулся. «Я
спросил, — проговорил он, — простите моё
любопытство, Джона, знаете ли вы, кто
я?»
«Да, и уже сказал вам», — я начал те¬
рять терпение. Р’овернайт наверняка ждал
мясо, думал, что я его кинул или прова¬
лил задание или...
Эррант расстегнул сумку. «Что ж, прости¬
те моё любопытство в третий раз, но...»
И я наконец узнал эту фразу. «Простите
моё любопытство».
Чемодан открылся, и я уже знал, что там
увижу. И вот передо мной...

iUiuufli£i<Muu<(maimniu.unnRll!lllflni(Ol

Я посмотрел на Эрранта и тут меня осенило.
Эррант.
Errant — блуждать в поисках приключений.
Errantknight — странствующий рыцарь, также можно сказать rovingknight.
в’overknight. Р*овернайт. Вот кто он такой.
Я заметил, что Брук уже пялилась на нас в открытую, позабыв всякую осторожность. Она прижалась
носом к стеклу, и её дыхание оставляло на нём маленькие облачка тумана.
«Зря вы сюда пришли», — сказал я Эрранту.
«Понимаю, не стоило, — проговорил он своим голосом радиоведущего, подняв руки в успокаивающем
жесте. — Но, как я и сказал, у меня для вас большой заказ».
Я попытался осознать, что он имеет в виду — «Современный дом» или мои услуги.
«Ну конечно, я имею в виду вас, Джона, — сказал он. — Я говорил правду. Я веду работу по соз¬
данию клиники — особенного места очень далеко отсюда. В горах».
«Какой ещё клиники?»
«Джона, прямо сейчас пять крупных корпораций — все серьёзные игроки на рынке — работают над
созданием лекарства от старения клеток. Лекарства от старости. Хотя на самом деле, это лекар¬
ство от самой смерти, — сказал Эррант, убирая руки в карманы и постукивая ногой по деревянному
полу. — Понимаете ли, предотвращение старения клеток также влечёт за собой появление иммунитета
ко всем- болезням и вирусам. Никто этого не ожидал, но
тоже звучит многообещающе. Потом объясню осталь-
Л ное. Дело в том, что «Сиджил» вплотную прибли¬
зилась к созданию первого образца».

«Лекарство от смерти», — проговорил я. Я понимал смысл произнесённых: им слов, но мне в глубине
души хотелось, чтобы нить разговора вилась не столь быстро. Бывали ли у вас случаи, когда вы
осознавали, что сейчас определяется ваша дальнейшая судьба, но вы к этому совершенно не готовы?
«Это бред», — сказал я, пытаясь замедлить темп диалога.
«Конечно, нет, и вы это знаете. Просто пытаетесь осознать то, что я сказал — а это непросто,
понимаю. Но вы ведь немного интересуетесь ходом исследований — сами в этом признавались».
Он сказал это мягко, но в его голосе опять была частичка резкости — словно край стола, который
можно зацепить, проходя мимо. И внезапно на меня навалились воспоминания обо всех ночных разго¬
ворах с ним. Всё, что я рассказал ему о матери, о своих страхах — только потому что знал — мы
никогда не встретимся. Я почувствовал непреодолимое желание сбежать — от Эрранта, от того, во
что я оказался втянут, от фальшивого района поддельных домов и лужаек, от этой окраины... В моём
подсознании завертелись шестерёнки, я стал раздумывать, как сбегу отсюда, украду самого себя и
вытащу из всего, что с этим связано. На доске начали появляться формулы...
«Хах. Не стоит», — Эррант положил руку мне на плечо, и она была куда тяжелее, чем можно было
подумать — словно мягкий якорь.
«Не бегите. Послушайте меня. Вы потрясающий вор. Только посмотрите на свою добычу».
Он достал костюм из чемодана — бережно, уважительно.
На свету костюм переливался разными цветами, а бусины — сверкали. Я думал, что это просто сце¬
нический костюм. Яркая одежда, расшитая узорами, для того, чтобы привлечь внимание публики. Но
на самом деле он выглядел весьма красиво: сшит из ткани цвета слоновой кости, и в отличие от
фабричных моделей, украшенных повторяющимися элементами, на нём были вышиты различные сцены. На
груди была изображена женщина, держащая младенца. На плече — мальчик, показывающий на гитару за
стеклом витрины. На рукаве — юноша за рулё.м «Кадиллака». Костюм был поистине прекрасен — напо¬
минал витражное окно или тканый ковер.
«Знаете, что это на самом деле за костюм? — спросил Эррант. — Помимо того, что его сшила жена
легенды кантри—музыки. Ведь это последний костюм, который она ему сшила. Потратила на него годы.
Понимаете, всю жизнь она шила ему костюмы — костюмы, цвета и узоры которых рассказывали об их
совместной жизни. На каждое событие — свой костюм. Но этот... В этом он должен был отправиться
на встречу со Всевышним. На нём — все важные события их совместной и его личной жизни. Вот его
первое причастие. А вот момент, когда он научился играть на гитаре. Даже швы, линии и стрелки
имеют значение... видите, вот тут, тут и здесь? Они выполнены в виде нот его любимых мелодий.
Его жена называла этот костюм прощальным. Он отражал историю его жизни — всё, чем он был, чего
он добился и что он любил. Его должны были в нём похоронить».
л

Он убрал костюм обратно в чемодан. «Она и мне такой сделала, — сказал он. —
В благодарность за то, что я помог их семье. Он был ничуть не хуже этого. Мо¬
жет, даже красивее. На нём была отражена вся моя жизнь, Джона. И я бы скорее
попросил вас украсть именно тот костюм, но я его сжёг».
«Сожгли?» — спросил я.
«Дотла. Поэтому поверьте мне, когда я говорю, что вы не один».
«О чём вы?..»
Он стиснул моё плечо сильнее.
«Я прожил свою жизнь лучше, чем мог предполагать в вашем возрасте. У меня
была любимая жена, Дженнифер. У меня чудесные дети и внуки. Джон, Форрест,
Адель. Я старался прожить жизнь хорошо, создавать музыку, которая делала лю¬
дей счастливее. Я создавал благотворительные фонды, чтобы делать мир лучше.
Строил школы в районах, где их не хватало, открывал курсы обучения музыке.
Мне семьдесят два, Джона. Я прожил отличную жизнь, понимаете?
Мой костюм был прекрасен. Но я не хочу, чтобы всё заканчивалось. Пора бы мне
смириться с этим, а я не могу. Лежу ночью, и хочется кричать. Прохожу мимо
зеркала и думаю: КТО ЭТО вообще такой?
Месяц назад меня заставили окунуть правое ухо в воск, чтобы сделать слепок.
Смотрите».
Он сунул палец в ухо, поковырялся там и показал мне. На кончике пальца была
кровь.
«Повредили что-то, и теперь не заживает. Я теперь слышу по-другому, всё время
свист какой-то».
Он, сжав губы, издал звук, похожий на свист, но тоньше.
Я стряхнул его руку с плеча и отступил.
«Не понимало, как всё это относится ко мне, — сказал я, хотя уже чувствовал,
какой ответ получу. — Даже представить не могу, зачем вы...»
«Украдите кое-что для меня, вот и всё. Удастся вам — у «Сиджил» появится пре¬
имущество в исследованиях, про которые я вам рассказал. Обгоним конкурентов
так, что не догонят».
Я взглянул наверх в поисках Брук, но она ушла.
«Почему не попросить меня как обычно?» — поинтересовался я.
«Потому что в этот раз работа посложнее, Джона. Да и...
слишком ва1жна, чтобы просить вас как обычно. Хотел увидеть
вас, рассказать, что разделяю ваши чувства. И что многие
другие — тоже. И их всё больше и больше».

«Только представьте, как всё было в начале времён. Когда человечество было ещё на заре,
совсем юным. Все жили в окружении одних и тех же людей на крошечном участке земли. И жизнь
каждого была отдельной историей, принадлежавшей лишь ему. Но теперь все ?.£ы взаимосвяза¬
ны. Знаем друг друга. Влияем друг на друга постоянно, ежедневно. Все чувствуют, что конец
приближается. Словно вода прибывает. Грань между культурой и войной стирается. Накаляется,
крепнет, жужжит, жужжит, жужжит... словно всё к этому и шло.
В старости ты осознаёшь себя и свою хрупкость; старость — это страх, а человечество уже по¬
старело, как мне кажется. Мы — словно дряхлый старик, осознающий свою немощность. Нас лишь
подтолкни — хватит и сломанной шейки бедра, чтобы нас прикончить. Чума. Бомба. Стихийное
бедствие. И очень скоро мы рассыплемся на части, как твоя мать».
Когда он упомянул маму, я почувствовал, как во мне закипает гнев, но он меня остановил.
«Всё можно изменить, Джона, — проговорил он. — Много миллионов лет истории могут измениться
на этом балконе, и всё в наших руках».
Всё это было невозможно осознать. Я отвернулся, переведя взгляд на искусственное небо за
нами. В серо—белых изгибах облаков были явно видны мазки кисти. А синий был столь пронзи¬
тельным в свете софитов, что у меня заболели глаза.
«Что нужно для вас украсть?» — спросил я.
«Не что», — ответил Эррант.
«А кого».

ее?
ШУТИШЬ? ОНА
мертвА.
я СПУЩУСЬ
вниз,
ЭРРАНТ.
нет, еще
нет.
но зАчем,
джона? чувству¬
ешь сеея виновА-
тым? теее не за
что себя винить.

РАНЬШЕ Я ГОВОРИЛ ТЕБЕ.
ЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСТВО -
СЛОВНО СТАРИК.
А ТЕПЕРЬ МЫ ДЕТИ.
И НАМ ПОРА ИССЛЕДОВАТЬ
ВСЁ ВОКРУГ.

МОЖЕТ, НЕ Б ЭТОМ БЫЛ
НАШ ПЛАН, НО... БСЁ ТАК И
ДОЛЖНО БЫТЬ. ТО, ЧЕМ МЫ
ТУТ ЗАНИМАЕМСЯ.
КАРАБКАЕМСЯ БСЁ
БЫШЕ ПО ЛЕСТНИЦЕ.

ты не думал, что
это, возможно,
ЛОВУШКА? ЗНАЕШЬ ЖЕ,
ЧТО ПОД ОБЛАКАМИ
ТВОРИТСЯ УЖАС.
ПОСЛЕДНЯЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ ЦИКЛОВ НАЗАД
ПОСПЕШИЛА УНЕСТИ ОТТУДА
НОГИ. «СОБИРАТЕЛЬ» БЫЛ И
ТОГО РАЦЬШЕ. ПОВЕРЬ, ВНИЗУ
ЖДЁТ ЛИШЬ СМЕРТЬ.

После встречи с Эррантом я не мог заснуть.
Из головы не выходило то, что он рассказал мне на балконе дома на за¬
каз — о возможности создать лекарство. О клинике.
Я пытался заставить себя перестать думать об этом, заставить себя
поверить, что это безумие, заставить себя сбежать куда подальше
от всего этого.
Ну и дело было в девушке
Клэр.

Я видел небольшую белую клинику в Андах
жизнь заново
собой доволен и
сам, а сю таль—
чтобы победить
повторять всё,
то, что решаешь
бесконечность,
снова и снова,
• будешь считать, что больше
Я думал о том, что он сказал по поводу воспоминаний — как можно будет
помнить только то, что хочешь, возносясь над прежней жизнью и её напол¬
нением, наполнением всего, придумывая свою
Я вспомнил о том, что рассказывал Эрранту годы назад. Он не упомянул это в нашем
разговоре, но я понимал, что он это не забыл. Я про момент перед смертью мамы, когда
она потеряла чувство времени и несколько минут думала, что мы уже давно живём в бу¬
Ну да, она умирала. По сути, была
уже мертва. И это было бы милосерд¬
но по отношению к ней. Но всё же
это было слишком. Надо было оста¬
новиться, пока всё не зашло слишком
далеко. Прекратить строить формулы.
Но сколько бы я ни пытался, стоило мне
7 закрыть глаза, я видел картинку того,
о чём мне рассказывал Эррант — так чёт¬
ко, словно видел всё это раньше, словно
только этого и ждал.
видел чистые белые стены лаборатории, длин¬
ные чёрные стойки, огнеупорное стекло. Всё для
отвода глаз — там занимались только одним делом.
Я даже разглядел описанное им лекарство — не слишком
подробно, не всякую генную инженерию, CRISPR—редакторы,
белок GDII и свежую, свежую кровь... я видел результат. Ви¬
дел, как оно действует, как удлиняются теломеры, клетки окру¬
гляются. Видел счастливых здоровых людей, занимающихся своими
делами над облаками.
Только представьте — жить и жить, помня только
ное — сбрасывая, словно старую кожу; когда есть
все страхи, научиться всему, чему угодно, любить
пока не успокоишься и не будешь
делать нечего?
дущем, где я был счастливо женат, брат был жив, а она была уже в летах и готова к
смерти. А потом... она вспомнила. И её лицо, искажённое ужасом... Как глазной показ
мод, но наоборот. Открываешь глаза — и темнота. Ничего, только темнота. Потому что
всё это — ложь. На самом деле ты... здесь. На больничной койке, тебе больно и через
несколько часов ты умрёшь, оставив сына, а второй сын умрёт не родившись, и ты ни¬
когда не узнаешь их судьбу. Никогда больше не встретишься с ними, не узнаешь, как у
•них всё сложилось. Не будет у сказки хорошего конца. Это и есть разница между тем,
кто ты есть, и тем, кем ты хочешь стать...
Я встал и подошёл к окну. Снег уже растаял, и в лунном свете
было видно голую землю.
Я вышел на крыльцо и понял, что Бад, Томми и Уилл тоже сидят снару¬
жи. Уселись вокруг маленького стола Бада и уснули. Что забавно, на них
были надеты шлемы. Наверно, они забрали их у меня из дома, пока меня
не было. Я с трудом разглядел лицо Бада сквозь визор шлема. Он спал —
много выпил, наверно — и выглядел умиротворённым, как и остальные —
откинулись на спинки стульев и заснули в ожидании нового дня.
И тогда я понял, что отправлюсь в горы.
Отправлюсь и останусь там, пока не стану лучше.

НУ ЛАДНО.
ДА БУДБТ
ТАК.

по
Коробочка походила на куб с рёбрами около пятнадцати сантиметров
в длину» вдоль которых были приклеены чёрные резиновые полосы*
Мне нельзя было заглядывать в коробку: глава стола был настроен
принципиально. Он (или она) объяснил/a, что с каждым использовани¬
ем уменьшались запасы энергии для лазера, поэтому каждый просмотр
уменьшал его мощность и, соответственно, яркость цвета. Более того,
технология была ещё не совершенна.
Запретный цвет — это оттенок, который не наити в видимом спек
тре. В природе он не встречается, и при помощи компьютера его
тоже не создать. Новый цвет. Нечто за гранью нашего восприятия
Цвет, который я должен был украсть, хранили в стальной коробке
с увеличительным стеклом в крышке. Её создали при университете рядом
с городком Барроу на Аляске, и я даже лично туда съездил. За всё
время моего пребывания в Барроу солнце так ни разу и не показалось
из-за облаков — лишь пряталось за ними, словно ребёнок, выглядывающий
сквозь грязное оконное стекло.
Принцип работы коробочки быт таков: когда ты заглядывал сквозь стекло
в крышке, на колбочки в сетчатке глаза воздействовал фракционный лазер,
буквально заряжая их, чтобы они смогли воспринять цвет за пределами
самой высокой частоть/самой короткой волны спектра, заглянуть
сторону фиолетового.
ту

ито:
Ïу» C Ç ? i ! <• > •<?> :
!
Я пристегнул коробочку ремнём безопасности к сиденью и любовался
на неё во время безрадостной дороги на юг. Она стоила целое
состояние. Я попытался представить цвет внутри неё, волны,
разбивающиеся о границу фиолетового спектра. Я задумался, а не
изменит ли она меня, мою психику, не создаст ли новые извилины
в моём мозгу? А что если созерцание чего-то столь удивительного
и сокровенного наполнит энергией мои руки, мои клетки, меня
самого изнутри? А что если это приведёт меня к...
Стёкла в моей машине вздрогнули от оглушительного гудка,
и я резко дёрнул руль, уходя от столкновения с нёсшимся
на меня лесовозом.
В конце
как мне
концов я так и не заглянул в коробочку. Сделал,
сказали — доставил её в порт Сиэттла и отдал.
Коробочка — ну или её улучшенная версия — обязательно бы скоро
появилась на рынке, когда технологии шагнули бы вперёд, и я бы
узрел этот цвет в его иэначальном
I света^а| вместе с ним, наверно,

меня?
AHTeffî; »взял



■Л-. ’

'■КХв!:
'кхы

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
СТАНЦИЯ «СОБИРАТЕЛЬ»

Эту часть истории терпеть
не могу рассказывать.
Её я решил не забывать
никогда.

Её звали КЛЭР
Я впервые увидел её спустя месяц после того, как встретился с Эррантом
в «Современном доме».
В то время Клэр держали в детской больнице под названием «Хартвелл-Хаус»
в Новой Шотландии — для детей с тяжёлыми, а в большей части случаев,
смертельными заболеваниями•
Больница принадлежала университетскому корпусу, но была расположена поодаль,
в глубине леса. Словно мрачная изолированная база, спрятанная среди густых
сосен, где бы никто не хотел оказаться.
Детские болезни, за неимением лучшего слова, ужасны. Ужаснее всего.
В больницах наподобие «Хартвелл» создавалось впечатление, что природа
приберегла всё самое страшное для детей. Например, там держали мальчика
с ФОП — фибродисплазией оссифицирующей прогрессирующей — болезнью, из-за
которой его мышцы и связки медленно превращались в кость. У него словно
рос отдельный второй скелет — медленно и мучительно — лишая его возможности
двигаться. Там также держали девочку с буллёзным эпидермолизом, известным
как «синдром бабочки» — у бедняжки разрушался коллаген между клетками кожи,
из-за чего кожные слои тёрлись между собой при движении и рвались, словно
салфетки. Вкратце — та больница больше походила на лабораторию, производящую
невыносимую боль и страдания.
Клэр страдала комплексным синдромо?л задержки развития — помимо неё, им
были больны только двое детей во всём мире. Это генетическое заболевание
препятствовало нормальному росту организма. Не навсегда, но на достаточно
долгое время. В определённый момент, обычно в возрасте трёх—четырёх лет,
геномный комплекс, обеспечивающий старение клеток, да и всего организма,
прекращал работать, и ребёнок переставал расти, время для него словно
останавливалось. Но старение никогда не прекращалось окончательно —
оно продолжалось, пусть и незаметно, и самым страшным было то, что.
разные органы развивались с разной скоростью. Медленнее всего
развивался мозг — такие дети оставались на уровне развития трёх—
четырёхлетних. Внутренние органы также росли медленнее, хотя
и с разной скоростью. Печень разрасталась и занимала место
желудка, который уже занял место почек и так далее...
А волосы и ногти, например, росли как обычно, поэтому
у такого ребёнка были волосы и ногти старика, но
глаза, кожа и зубы малыша. Со временем работа
организма становилась всё менее слаженной —
словно механизм, чьи элементы двигались
пусть немного, но всё же с разными
скоростями. В конце концов он из-за
f	этого просто ломался.

Когда я увидел Клэр, она уже била к этому близка.
Без искусственного поддержания жизни она бы не
продержалась и двух недель. Ей было уже почти со¬
рок — столько же, сколько и мне — но она выгляде¬
ла, как больной ребёнок лет восьми-девяти: с тон¬
кими, словно веточки, руками и ногами и глубоко
запавшими глазами.
У неё была печальная судьба. От неё сразу по¬
сле рождения отказались родители, и она всю свою
жизнь прожила в государственных учреждениях.
У неё были проблемы с нервной системой, с воспри¬
ятием окружающего мира, она так и не развилась
как личность... Она почти не двигалась, почти не
разговаривала, большую часть времени словно была
не здесь: она толком не пожила, а теперь ей пред¬
стояло умереть. Она целыми днями лежала на койке
рядом с треснутым окном. Когда шёл дождь, капли
воды просачивались сквозь трещину и стекали по
стеклу вниз.
Один из медбратьев каждый понедельник приносил
детям воздушные шарики. Он привязывал их рядом
с постом дежурного врача, а к вечеру раздавал
детям: привязывал шарики к спинкам их кроватей.
Когда шёл дождь, он подкладывал полотенца
на подоконник окна Клэр, чтобы вода не натекала
на пол.

Когда я смотрел на Клэр, снова чувствовал то же, что и раньше.
Это было то, о чём никому не хотелось думать, и всё же это было неизбежно.
Такая вот комната, с треснутым стеклом и мокрым холодным полотенцем на подо¬
коннике, впитывающем дождь. Я невольно думал о своём брате Еэйтане, который
появился лишь чтобы умереть вместе с окружавшей его умирающей системой, из
которой ему было не спастись. Я думал о матери, и о том моменте под конец её
жизни, когда ей чудилось, что Нэйтан родился, а я женился, завёл семью... и
она была так счастлива...
...и ужас в её глазах, когда она осознала правду.
Я вспомнил всё: смерть матери, эту бессмысленную, жестокую несправедливость,
чёрную воду, доходящую некоторым до щиколоток, вспомнил как она поглотила
мать, брата и отца, как боязнь её с каждым днём всё сильнее отравляла мир, и
её было не остановить старыми железнодорожными вагонами, металлодетекторами
или чем угодно ещё — и я понял, что готов на этот шаг.
Вот и нашлось решение — выход для всех. Ее только для Клэр, не только для
меня. Украв её, я украл бы и весь мир. Я должен был это сделать. Ео как?
Как её вытащить? Вот в чём была проблема.
В больнице всегда людно, повсюду камеры и охрана, и даже если бы мне удалось
достать фургон с оборудованием, необходимым, чтобы увезти Клэр, мне было не
забрать её незаметно.
Только раз в неделю, ког¬
да ей делали диализ, она
оставалась в комнате, куда
можно было пробраться —
там был пожарный выход.
Обычно медсестра оставляла
её в одиночестве на какое-<го
время. Ео пожарный выход
был оборудован сигнализа¬
цией, и снаружи его было
не открыть. Конечно, можно
было активировать проти¬
вопожарную сигнализацию,
тогда бы открылись все
пожарные выходы, и в не¬
разберихе мне бы удалось
вытащить Клэр. Ео сигна¬
лизация срабатывала толь¬
ко на настоящий дым или
огонь. Опять же, я мог бы
просто'зайти и поднести
под неё спичку или зажи¬
галку, но детекторы на¬
ходились в людных местах:
меня бы схватили на ме¬
сте, а даже если нет, то
убежать бы я всё равно не
смог. Можно было бы от¬
правиться домой и поискать
уязвимость в системе. Ео я
боялся, что это может сто¬
ить Клэр жизни.
С каждым днём она выгляде¬
ла всё хуже.

Неподалёку был небольшой краеведческий .музей, и ино¬
гда я по нему слонялся, поглощённый мыслями о том, как
решить свою задачу. Там были тёмные запутанные коридоры
и чучела животных из ближайшего леса — белки—летяги и
дикобразы.
Главной ценностью этого музея был скелет динозавра —
одного из тех, что одними из первых обросли перьями.
Скелет был мал — динозавр явно был. не больше курицы. Над
ним висела табличка, на которой было изображено, как
этот динозавр мог выглядеть — совершенно нелепо:
с торчащими из головы и уродливых крыльев перьями,
похожими на длинные разноцветные вёсла. Перья ему слу¬
жили для украшения, а не для полёта и по иронии судь¬
бы, скорее всего, он вымер именно из-за них — перья его
замедляли и привлекали внимание хищников, делали лёгкой
добычей. Кто-то выцарапал перочинным ножом надпись
«я сдох» у него на черепе.
Иногда, когда я бродил по «Хартвеллу» и по музею, то
задавал себе вопрос, а что я делаю. Думал, не поздно ли
ещё отказаться. Но потом я вспоминал про Клэр, маму,
Нэйтана и посвящал планированию новый день.
И однажды утром я придумал идеальный план.
Я понял, как замкнуть круг.
Совершенная разгадка, которая всё это время скрывалась
прямо у меня под носом.

Четыре года спустя я впервые отправился в клинику.
Она располагалась в Андах, неподалёку от пика Аконкагуа.
Чтобы туда добраться, я высадился в маленьком аэропорту
рядом с Мендосой в Аргентине, а затем на фургоне ехал до
близлежащих гор- У их подножия ожидали три вертолёта.
К тому времени, так мои фургон прибыл на место, у одного
из них уже был запущен двигатель, и его лопасти поднима¬
ли ветер, волнами прокатывавшийся по высокой траве.
Водитель фургона проводил меня, я забрался внутрь, там
в салоне уже сидели двое.
Мужчина и женщина.
Мужчина — чуть старше меня, смуглый, одетый в нарядный
твидовый костюм с бабочкой. На нём была бейсболка из до¬
рого выглядевшей ткани, на боку которой металликом были
вышиты несколько звёздочек- Он тепло мне улыбнулся —
у него была естественно красивая улыбка — и поднял руку
в знак приветствия. Я последовал его примеру, занял
место, и пилот протянул мне наушники.
Я сел за мужчиной в бабочке напротив другого пассажира —
женщины, которой на вид было чуть за тридцать. У неё на
шее был шарф крупной вязки с запутанными узорами, на¬
поминающими о древних вазах. Она также улыбнулась мне —
одними губами, еле заметно. У неё были грубые, почти
мужские черты лица — лоб, скулы, выдающийся вперёд, как
у ведьмы, подбородок. Я решил, что она — гречанка: у неё
были чёрные волосы, отливавшие синим на свету; она со¬
брала их в хвостик, но несколько локонов выбились, падая
на глаза — тёмные, полные тревоги.
Я подумал, как же странно я смотрюсь для них в своей
фланелевой рубашке и джинсах, со спортивной сумкой вме¬
сто элегантного саквояжа или чемодана. Бродяга на верто¬
лёте бессмертия. Но я не успел обдумать эту мысль — вер¬
толёт взлетел.

Внезапный рывок вверх заставил нас троих напрячься и вце¬
питься в сиденья. Когда испуг прошёл, ?лы рассмеялись,
смущённо, оправляясь от неожиданности. Мужчина в бабочке
принялся обмахиваться шляпой.
«Вот и началось», — проговорил он, и его голос раздался
у меня прямо над ухом: спасибо наушникам. У него был бри¬
танский акцент, с примесью какого-то ещё — я не смог по¬
нять, какого.
Он снова улыбнулся и надел солнцезащитные очки с такими же
звёздочками на дужке, как и на кепке.
Вертолёт стремительно набирал высоту, как быстрый лифт.
Это было неприятно — будто ты ничего не весишь и одновре¬
менно стал ужасно тяжёлым, словно ты опустел, но всё глубже
и глубже проваливаешься в сиденье.

Женщина вцепилась в кожаный поручень над
сиденьем.
«Всё в порядке?» — спросил я.
Она быстро кивнула и попыталась улыбнуться,
но в этот момент вертолёт накренился, и она
зажмурилась.
Мужчина в бабочке потянулся вперёд, сказал
что-то пилоту по-испански; пилот что-то
проговорил в ответ.
Затем мужчина в бабочке обернулся к нам.
«Он говорит, лететь сегодня чуть сложнее
обычного», — он показал большим
и указательным пальцем крошечное расстояние,
а затем схлопнул их. Пуф — и всё.
«А вы там уже были?» — поинтересовался он.
«Где?» — спросил я.
«В убежище, конечно», — ответил он.
Я раньше не слышал, чтобы это место называли
убежищем. Эррант всегда описывал его как
клинику.
Я дал отрицательный ответ.
Женщина — тоже, так и не отпустив кожаный
поручень.
«Я был в прошлом году, пока воду ещё не
наладили, — проговорил мужчина. — Та?л уже
всё выглядело впечатляюще. Тем более, мне
удалось сделать запасы».
ЗАПАСЫ?
Мы с женщиной посмотрели на него.
«Запасы чего, лекарства?» —
спросил я.
Он кивнул. «Это пока прототип, но
я уже ощущаю его действие, вот что
я скажу. Знаете, сколько мне лет?
Чёрт подери, попробуйте угадать,
сколько мне лет».
Мы с женщиной переглянулись — её
явно забавляла эта идея, хоть на
лице у неё не было ни кровинки
— и оба посмотрели на мужчину
в бабочке.
Он дал себя внимательно
рассмотреть, с вызовом уперев руки
в бока.
Затем внезапно махнул рукой и
сказал: «А, знаете что, не надо
угадывать, сам расскажу, когда
доберёмся. Вот вы удивитесь».
«Ку и как ощущения?» — спросил я.
«От лекарства?»
Он подумал немного, а затем открыл
потайное отделение в дверце
вертолёта — я даже и не заметил
его — и извлёк оттуда маленькую
бутылку розового шампанского.
«Как-то так, — проговорил он,
держа её в руках, — в каждой
клетке моего тела».

Он откупорил бутылку, женщина взвизгнула и все рассмеялись.
Вертолёт взлетел выше, и полёт стал спокойнее. Мы поднялись над лугами, затем
над зарослями кипарисов и елей, а потом растительность пропала из виду.
Выше нас были только горные пики, полускрытые облаками.
Женщина открыла сумочку, лежавшую у неё на коленях, пошарила внутри. Она
заметила, что я за ней наблюдаю, и сказала: «Не могу найти жвачку».
Её голос я слышал ещё ближе — даже ближе, че?л голос .мужчины в бабочке,
это было странно.
Я вытащил из кармана пачку и протянул ей.
«Ха. Я такую же всегда покупаю», — весело сказала она.
«Я вытащил её у вас из сумки».
Она закатила глаза и улыбнулась. «А. Так чем вы занимаетесь на Земле?»
«Я вор».
«Ну хватит», — проговорила она, но её лицо было полно девчачьей игривости.
«Так и есть, — ответил я. — Жвачку я вашу не крал, и всё же я вор».
Тогда я понял, что раньше так просто об этом не говорил. Ку
да, я рассказывал об этом Баду Хантеру и ещё, может,
паре людей — но никогда не называл себя
вором напрямую. А там, в вертолёте,
это показалось мне правильным.
Казалось, она поняла, что я не лгу,
просто кивнула и сказала: «Ладно» —
кажется, ей понравилась внезапность.
Мужчина в бабочке разговаривал с
пилотом, нагнувшись вперёд между
сиденьями и сняв наушники, так что
только мы с женщиной слышали друг
друга по радиосвязи.
о

«А вы?» — спросил я, когда мы пролетали мимо однорогой козы, стоявшей
на узком уступе скалы. Я не понимал, как можно было туда забраться или
оттуда слезть — казалось, она просто там появилась.
Она ответила, что работает в атлантском отделении «Сиджил» — управляет
звукозаписывающими студиями на юго-западе, сдаёт их в аренду
некоммерческим организациям.
Она поинтересовалась, как я стал вором, если, конечно, я действительно
вор. Я ответил, что просто так получилось и спросил в ответ, как она
стала арендодателем звукозаписывающих студий.
Она засмеялась: «Да тоже как-то так получилось. Мой отец работал в
«Сиджил», и я последовала его примеру».
Я спросил, поедет ли её отец в убежище.
Она чуть напряглась. «Он недавно умер».
«Мои соболезнования», — ответил я. Мы пролетали мимо острых скал.
«Спасибо, — ответила она. — Он поехал на Корсику, и там его накрыло
селем, представляете?» Она выглянула в иллюминатор, за которым были видны
лишь скалы. Никакой растительности на такой высоте уже не осталось —
лишь слой за слоем вечного чёрного камня старше самого человечества. «Он
приехал в Штаты из Греции один, без семьи, даже языка не знал. Помогал
в церкви, учился чинить лифты, нашёл работу в «Сиджил», женился на моей
матери, я родилась... Я заболталась, простите».
«Всё в порядке», — успокоил её я.
«Спасибо. В любом случае, за это время он ни разу не съездил обратно
домой. И вот наконец в прошлом году решил посетить Корсику, гулял по
горам, но тут случился внезапный паводок, и его словно похоронило
заживо».
«Боже».
«Ага. Тело так и не нашли», — проговорила она, всё ещё не отрывая взгляд
от иллюминатора. «Мы не знаем, с.мыло ли его в море или он так и остался
под слое.м грязи. Он просто исчез».
Мужчина в бабочке засмеялся над какой-то репликой пилота и похлопал того
по плечу.
«Знаете, что самое смешное? — спросила женщина. — Он пропал без вести
несколько недель назад, его считают погибшим, и это убивает мою мать.
Я не могу собраться с мыслями. И тут мне по почте приходит вот эта
ерунда».
Она вытащила из сумки коврик.

Она сняла с коврика нитку.
«Его звали Матигус, — проговорила она, бросая нитку на пол. — Нам с матерью
его имя всегда казалось странным. Мы хотели, чтобы он представлялся как Мэтт,
пусть это и звучит как «мат», коврик. Видимо, он в шутку решил отправить это
нам. Наверно, отправил это незадолго до своей гибели».
Я снова принёс ей соболезнования, и какое-то время мы молчали.
Двигатель вертолёта зашумел громче, а воздух становился всё более разреженным
Женщина представилась — её звали Инес, а затем снова начала расспрашивать
меня.
«Так почему вы решили вылечиться от смерти?»
Я посмотрел на руки, словно ответ был в них. «Думаю, просто... Я устал
всё время бояться. Устал чувствовать, словно моя жизнь — это яйцо, которое
я пытаюсь удержать в ложке. Этот страх меня не покидает, а я, — я поднял глаза
на неё, — не хочу с этим жить».
Она какое-то время молча смотрела на меня.
«Ну и ну. Вы и впрямь вор. Украли мой ответ», — наконец ответила она.
«Мне не нравится только то, что мы всё забудем, — внезапно сказала она. —
Неспокойно мне от этого. Hfe хочу ничего забывать. Это так страшно. Поэтому
я и взяла с собой коврик и столько других вещей. Слишком много, наверно».
«Памяти хватит лет
на стс», — возразил я
«Знаю, знаю. И всё
даже плохое забыть
чтобы начать жизнь
понимаете? Стать смелее
равно не нравится мне это. Не хочу забыть, кто я такая —
не хочу. Знаю, что некоторые соглашаются приехать сюда,
с чистого листа, но я просто хочу перестать бояться,
Остаться собой, но... стать лучше».
Я вытащил ручку.
«Да, и вправду! Я купила чистых тетрадей, и впереди ещё лет девяносто»
Вертолёт слегка накренился, я пошутил, что неплохо бы забыть об
засмеялась.
о
этом, она
и приехали
меня тянет
и потом
«Знаете, — проговорила она. — Я рада, что мы с вами встретились
сюда вместе».
«Я тоже», — ответил я, осознав, насколько она мне нравится, как
к ней. Мне захотелось принять лекарство, освободиться от страха
вернуться с ней вниз, начать жизнь заново. Мне хотелось стать частью чего-то,
привязаться к кому-то — в том числе, к ней. Просто принять лекарство однажды,
и отсрочить ход времени —
не остановить — и броситься в омут
с головой вместе с Инес. Чёрт, а может,
нам и вообще не нужно это лекарство,
может, можно обойтись и без него.
«Приехали», — сообщил мужчина
в бабочке•••
И вдруг мы оказались в облаках.•.
густых белых облаках...
...и столь же внезапно облачная завеса
исчезла, и я увидел.
Убе жи ще •
i

Меня сразу поразил размах. Я представлял себе маленькую боль¬
ницу, лабораторию, что-то сугубо практичное, а вместо этого
увидел целый город. Он стоял у озера, окружённого тонкими
зеленыли полосками рулонного газона.
«Видите, воду наконец-то подвели», — проговорил мужчина в ба¬
бочке, показывая на озеро, а затем на трубы, отходящие от
него в землю.
«На вершинах гор поставят обогреватели, работающие от солнеч¬
ной энергии», — добавил он.
Я взглянул на границу убежища и увидел дорожки, ведущие к
подножью горы, и закрытые сеткой грузовики за невысокими
складами из профилированных листов металла.
Я понял, что убежище создавалось не на время проведения по¬
следних экспериментов, не как что-то временное. На действие
лекарства в том виде, в каком оно тогда существовало, уходил
месяц, а потом его надо было снова принимать раз в несколько
лет, чтобы не потерять молодость. Так что в том, что в убе¬
жище строилось жильё, не было ничего необычного. Но то, что
строилось, выглядело куда больше и надёжнее, чем я себе пред¬
ставлял .
«Сколько здесь сейчас находится людей?» — спросила женщина.
Очевидно, нас посетили одни и те же мысли.
«Около пятисот, — ответил мужчина в бабочке. — И около двух¬
сот живут тут круглый год».
Круглый год. Я увидел, что Инес вздрогнула от этой мысли. Она
обернулась и заметила, что я смотрю на неё, но я взгляда не
отвёл. Продолжал смотреть ей прямо в глаза, надеясь, что она
почувствует то же, что и я.
«Ты вернёшься вниз», — безо всяких предисловий сказал я. Мои
слова, казалось, заставили её успокоиться — её плечи и сжатые
кулаки расслабились. Именно это ей и хотелось услышать, и я
был искренен от всего сердца.
Мы вместе научимся быть лучше. Мы вернёмся вниз, что бы ни
случилось.

Вынужден признать, что спустя четыре года после кражи из «Хартвел-
ла» предсказания Эрранта показались мне более прозорливыми. Ничего
ужасного не случилось — никаких нападений или катастроф, всё дело
было в мелочах — в том, как люди отдалялись друг от друга, за.мыкаясь
в своих историях. Технические неполадки в коленце трубы — и страна
на месяц осталась без воды. В Китае взорвалась атомная электростан¬
ция, и все решили, что это была месть. Тихий скрип стульев, отодви¬
гаемых всё дальше от общего стола, казалось, можно было услышать.
Как Эррант и говорил... старческая паранойя и эгоизм. И уже тогда
начали появляться болячки пожилого возраста — отказ служб, неполад¬
ки в печати денег, потеря банком всех средств на счетах, а затем их
внезапное возвращение сутки спустя. Не было ни военного режима, ни
гражданской войны. Просто постепенно стиралось чувство уверенности
хоть в чём-либо. Никто не мог ни на что положиться. Каждый придумы¬
вал объяснения происходящему.
«Современный дом» сузил профиль продаж и занимался только постройкой
домов на заказ.
Бад Хантер умер и пролежал целые сутки, прежде чем его нашли
Мы чокнулись и отпили
Когда вертолёт начал снижение, я закрыл глаза, практически чувствуя,
как каждая клетка в моём теле наполняется свежей розовой энергией
Мужчина в бабочке вдруг вспомнил о бутылке у себя в руке, вытащил из
другого отделения на дверце бокалы и разлил шампанское
«Но всё изменится, — сказал я себе, видя, как наш вертолёт отбрасы¬
вает тень на новые здания, — это начало чего-то нового».
tiffed

Украсть Клэр мне
помогли шарики.
Шарики, которые
медбрат приносил
каждый понедельник
и вечером раздавал
детям.

Днём он привязывал их к столу на посту дежурного, и они па¬
рили там, прямо под основным узлом пожарной сигнализации.
Он покупал шарики в магазине неподалёку — продавец которого
хранил баллоны с гелие.м под прилавко?л с сувенирами и побря¬
кушками прямо перед магазином. Он навешивал на них замок на
ночь — маленький, велосипедный. А баллоны выглядели совершен¬
но обычно — алюминиевые, метр в высоту; такие же по виду, как
баллоны с водородом, использующиеся для зарядки автомобильных
батарей. Только вот водород очень горюч, даже если его на 3/4
разбавить гелием. Надо подменить баллоны с гелием на водо¬
родные, им наполняют шарики, резина рвётся... шарик воспла¬
меняется. Ничего опасного не случится — но вспышки света и
внезапного нагрева воздуха хватит, чтобы сработала пожарная
сигнализация.
Когда я вытащил Клэр, она
спала. Я уложил её в фургон
и укрыл одеялами, чтобы не
замёрзла.
Вдруг она открыла глаза и закричала..
...издала ужасающий вопль...
...но я не понял, было ли это вызвано
испугом, радостью или это было
ни с чем не связано.
Когда ?лы уезжали прочь, я
подумал о своём первом воспо¬
минании. Как оно должно было
соотноситься с последними мо¬
ментами моей жизни.
Шарик с фонариком внутри,
сверкающий в руке отца над
умирающей мамой.
Шарик из дальних
краёв, сулящий
долгожданный приз

КЛЭР!
КЛЭР!

—

«Я готов»
Сколько раз я уже писал это?
Сколько раз стирал?
Сколько лет я упустил?
Не так всё должно было быть.
Перечитывая записи о действии лекарства, я заме¬
чаю, что они пропитаны надеждой — видно по эпи¬
тетам, с помощью которых я пытался описать его
эффекты — ощущение весёлых пузырьков во всём теле.
Оно работало довольно просто.
Его начали разрабатывать в 2011 году, когда коман¬
да учёных из «Сиджил» случайно открыла ген, отве¬
чающий за старение.
Хотя они искали не его
Они описывали гены СВЕВ и zii‘268, отвечающие за
формирование воспоминаний. Однако в процессе рабо¬
ты в изучаемом кластере обнаружили новый,
периферический ген.
Учёные обратили внимание, что при нарушениях рабо¬
ты этого гена молодые мыши начинали рано стареть;
его повреждение приводило к немедленной старости.
У мышей развивался артрит, тромбы, амилоидные
бляшки, кости истончались и становились хрупкими,
кожа высыхала. Мыши, которым не было и года, вдруг
безвозвратно старели. Учёные «Сиджил» назвали ген
в честь одной древнегреческой богини, прядущей
нить жизни, — мойры Клото.
В январе 2012 команда учёных «Сиджил» в расширен¬
ном составе начала упорную работу по изучению гена
Клото, и уже к началу следующего года были сделаны
значительные открытия.
В феврале при помощи изменённых молекул ДНК исследователям удалось вывести .мышей с
чрезвычайно активным геном Клото. Эти мыши прожили на целый год дольше собратьев — их
срок жизни увеличился на 35%. Учёные были в восторге от результатов, а руководство
выделило им больше средств и ресурсов на изучение гена Клото. Было решено, что если
им удастся продвинуться ещё дальше и увеличить срок жизни мышей вдвое, будет дано
разрешение на более масштабные эксперименты.
В течение следующих двух лет исследования проводились чрезвычайно активно, но успе¬
хов почти не было. Учёные перепробовали всё, но ни с помощью химикатов, ни бактерий
им не удалось заставить ген Клото работать более чем на 35%. Наконец в декабре 2013
года они совершили открытие: обнаружили энзим, отвечающий за ограничения действия и
изменения гена Клото — из-за него—то ген Клото и не мог вырабатывать больше пептидов.
Так что в начале 2014 года они сменили тактику. Раз уж у них не получалось повысить
активность гена Клото, возможно, ограничение действия энзима, замедляющего его ра¬
боту, привело бы к увеличению количества пептидов. Суть была примерно такова: зачем
гнать машину, пытаясь оторваться от копов, если можно просто сбить копов с пути?
К концу года учёные «Сиджил» разработали ингибитор, на который возлагали большие на¬
дежды, и 31 декабря испытали на нескольких взрослых мышах. Прошла неделя, две, три,
а видимого результата не было.
Учёные стали терять надежду, начали шептаться, что эксперимент оказался провальным.
Трое ведущих учёных стали подыскивать работу в других лабораториях.
Но вдруг, к всеобщему удивлению, в январе 2015 года у .мышей появились признаки кле¬
точного восстановления. Мех стал гуще, кости стали плотнее, крепче и гибче, бельма
исчезли — глаза у мышей снова заблестели розовым; .мышцы стали эластичнее — мыши снова
смогли бегать и вставать на задние лапки. Они потеряли способность к размножению, и
увеличение продолжительности жизни не повлияло на объем их памяти, но в остально.м
после применения «Клотована» они помолодели. И не старели — не было никаких признаков
клеточного старения — до тех пор, пока им не перестали давать лекарство. После этого
они снова начали стареть в нормальном темпе.

Оставалось только убедиться, что человеческий ген
Клото работает таким же образом. У детей с прогери¬
ей — синдромом быстрого старения — было сложно понять
связь. Но если бы им удалось раздобыть пациента, у
которого бы наоборот было замедлено старение...
Вот при чём тут Клэр.
И я.
И «Клотован».
Вот что я написал после первого приёма «Клотована».
Дальше — точная цитата из моих записей.
«Неман — тот мужчина в бабочке — был прав. И впрямь
как шампанское.
Никакой невыносимой боли и судорог. Просто тёплая
волна несильного покалывания, распространяющаяся на
всё тело — словно ты песочный замок, омываемый прибо¬
ем. Чувство, словно каждую клетку тела наполняют...
энергией, и все они круглеют.
И ты словно понимаешь, насколько раньше был истощён.
Складки на коленях, натруженные плечи — усталость
исчезает, тело молодеет и вдруг ты осознаёшь, как ты
раньше был измождён. Как наполовину пустой стакан,
даже если ты сам себе казался наполовину полным.
Теперь не могу перестать думать о биологической ценно¬
сти молодости. Это ощущение, которое есть в детстве —
не только физическое, но и психологическое — знание
даже на клеточном уровне, что ты полон жизненной силы.
И это — самое главное. И она тебя переполняет, просто
переполняет. Её видно в хитром, прищуренном взгляде
подростков, что смотрят на тебя свысока: пусть у них
есть прыщи, а сексом заниматься пока рано, денег нет,
как и свободы — но они богаче, потому что
ПОЛНЕЕ ЖИЗНИ.
Я полон жизни.
Спущусь с горы и стану лучше.
Они заберут сюда Клэр, помогут ей, а потом я верну её
обратно.
В следующий раз, когда я возьмусь за заметки, мне бу¬
дет чем гордиться».
Так я и написал. С тех пор прошло двадцать пять ци¬
клов — целые столетия — и я уже забыл своё детство.
Остались лишь записки, которые я сделал после первого
приёма лекарства.
И всё же, когда я их перечитываю, то вижу, что описа¬
ние убежища и мира внизу не пропитано радостью.
«Количество мест для проживания увеличивается. В год
?аы принимаем по триста-четыреста человек.
Ищем способ растворить «Клотован» в воде, что упро¬
стит процедуру применения.
О Клэр никаких вестей.
Эррант просит быть терпеливее, надеется, что новая
версия лекарства ей поможет... говорит, это словно
мелодию сочинять...»

I

Судя по моим запискам, в первое десятилетие я несколь¬
ко раз спускался вниз.
Некоторые заметки сохранились, некоторые я стёр.
Очевидно, что дела внизу пошли совсем плохо очень бы¬
стро — на это ушло несколько лет, даже не десятилетий.
Плохо как в ожидаемом смысле — ресурсы истощались,
перебои с подачей энергии учащались; но люди и целые
страны так и продолжили стремительно отдаляться друг
от друга. Всё словно необратимо завертелось по двойной
спирали, отталкиваясь друг от друга: от единого цело¬
го откалывались части и улетали всё дальше от центра,
вращаясь только вокруг своей оси. Дело было даже не
в том, что с центром было что-то не так; просто все
чувствовали, что он — проблема, враг, от которого надо
спасаться. Центр отвлекал от настоящих проблем в ТВОЕЙ
жизни, которые происходили далеко от него. А сердце
перекачивало плохую кровь, передавало плохую
информацию, само по себе состояло из
чего-то плохого...
А затем однажды»••
Помните, я просил вас вообразить
много страниц, много лет назад,
что вы — пигмей из Конго?
Вы малы ростом и смуглы, и я
тоже.
Коза — тогда ещё счастливая
коза — тащит нас к пятну на земле.
Высохшему серому пятну растре¬
скавшейся земли, шипящему, по¬
трескивающему. Посреди которого
лежит маленькая мёртвая лягушка.
И пахнет палёным волосом.

Подумайте, что бы вы почувствовали в тот момент? Вы бы отступили
от него, а оно бы разрасталось, разрасталось так быстро, быстрее,
чем вы можете себе представить. Словно закат: солнце ведь весь
день было на небе, практически не двигаясь, но теперь, когда оно
скрывается за деревьями, становится очевидно, как быстро умирает
день, как быстро течёт время... а тень уже у вас под ногами. Тя¬
нется к вам, разливается вокруг.
Именно это вы бы почувствовали при взгляде на серое пятно — видя,
как оно растёт, как сохнет в нём растительность: сереет, сморщива¬
ется, сворачивается, сгибается к земле.
И вы не знаете, что это болезнь, разработанная в лаборатории —
гибрид заболевания бурого мха с ботулизмом. Её разработали в ва¬
шей стране, а, может, и в моей — сейчас сложно сказать — с тем,
чтобы люди вернулись к центру. Чтобы страх заставил их вернуть¬
ся с краёв. Но что-то пошло не так... бактерии получились куда
устойчивее, чем планировалось. Почему произошла ошибка, из-за
кого? Опять же, никому не известно.
I

Но пятно стремительно росло
день ото дня.
Убивая всё на своём пути.
Остановила ли его вода? Океаны?
Нет.
Болезнь поражала водоросли, птиц и рыб.
И все разбегались от центра к самым
краям, пытаясь обогнать Смерть.
Убежище приняло ещё почти четыре тысячи
г
так и было
человек, а потом его двери закрылись.
Слава Богу, о нём мало кто знал.
А о лекарстве не знал никто. Убежище и
не считали островком спасения, хотя по
сути
И какое-то время снизу ещё поступали ве¬
сти. Мы слушали их на горных вершинах.^
Вести о том, как толпы людей* .пытались пе¬
ресечь океан в попытке спастись от Смер¬
ти. Как они копали бункеры. Взбирались на
горы. Сами бежали прямо к ‘пятну. .
Но к 2050 году сигналы прекратились.

Мои записи , оставшиеся
с тех лет — черновики,
которые я частично унич¬
тожил и потом переписал
сюда.
Последняя запись была
сделана около 2186 года:
«Спустя два цикла я снова вернулся к Инес, и мы всё ещё
хотим только одного — спуститься вниз. Но это невозможно.
Без лекарства ?лы погибнем из-за болезни. Что бы ни ждало нас
внизу.••
Облака на небе изменились — движутся быстро, отталкиваясь
друг от друга и снова сливаясь в единое целое. Почему такое
случилось с небом? Бомба? Химикат? Это вообще наших рук дело?
Говорят, что люди пытались вскарабкаться на гору, но наше
убежище укреплено. Это мы сделали раньше? У меня нет об этом
записей, я не помню. Макс говорит, что да, это мы. Инес не
уверена. Неужели растения — это оружие? Я слышал что-то такое.
А может, и нет у нас укреплений. Может, просто природа...
изменилась? Может, растения стали такими из-за Смерти?
Мы с Инес подождём немного. Но рано или поздно мы .спустимся.
Как только будет ХОТЬ ОДНО свидетельство того, что внизу всё
нормально.
Мы не дадим друг другу забыть.
Экспедиция под названием «Собиратель» отправляется в путь.
Они спустятся вниз и пошлют сигнал. Они возьмут с собой лодку,
чтобы плыть вдоль побережья.
Мы подождём сигнала от них. Мы найдём в себе смелость»
И где-то на этом моменте мои записки обрываются.

ОБЕЩАЮ.
мы вместе
ДОБЕРЁМСЯ
ДО КОНЦА.
И МЫ
С ТОБОЙ
вдвоём
положим
ЭТОМУ
конец.
КЛЭР? КЛЭР,
мы уже близ¬
ко. мы почти
ПРИШЛИ.

Такие вещи всегда происходят в обычный день, верно?
Вещи, которые переворачивают жизнь с ног на голову.
Скучное утро, ясное синие небо.
В такие дни ты обычно слишком занят, отвлекаясь на ерунду, поэтому событие
сваливается на тебя как снег на голову.
Когда я нашёл свои записи, прошло уже циклов двадцать.
Целая река времени утекла с тех пор, как я перестал писать.
Я только отбыл ночное дежурство у воды, когда всё произошло.
Я недавно расстался с женщиной по имени Елена, убирался в сарае за домом и
просто... наткнулся на них. Я убирался не потому что был зол или расстроен —
это было просто неспешное желание обновления.
Я привык к такому. Мне уже давно было спокойно, на самом деле. Пусть воспо¬
минания и не держались в голове вечно, тело всё помнило.
Мышечная память... Я умел играть на скрипке, на пианино, на гитаре... Умел
рисовать не хуже мастеров, картины которых я когда-то мечтал украсть, хоть и
не помнил, откуда у меня такие навыки.
Всегда было с кем поговорить — может, я уже и встречался с ними, но они для
меня снова становились незнакомцами через какое-то время. Всё снова повторя¬
лось — круг за кругом. Я стал совершенно самодостаточен — и каждый раз снова
исследовал себя, неторопливо, заново, цикл за циклом — учась чему-то, разде¬
ляя с кем-то кров, совершая маленькие незначительные открытия.
Мог научиться делать столы — определённо.
Мог быть счастлив с женщиной какое-то время — возможно.
Делал открытия и ждал, пока их снова занесёт песко.м времени. Сплавлялся по
вечной реке к следующему холму.
И в тот день, когда я убирался в сарае, я именно этим и занимался: искал
что-нибудь занятное, любопытное — хотел сделать открытие о себе, которое бы

J
Книжки стояли на полке в дальнем углу сарая —
среди таких же, но неисписанных, ничем от них не
отличаясь. На самом деле, я вполне мог их не за¬
метить. Они выглядели обычно, неинтересно — ни¬
каких тканевых обложек или красивого переплёта,
просто бумага.
На обложке каждой был силуэт дерева,
только и всего.
Открыл одну, и внутри оказались чистые страницы.
Открыл другую — то же самое. Ничего.
Я снял их все с полки, намереваясь выкинуть,
но тут заметил, что две книжки казались темнее
остальных. Немного более потёртые и замасленные.
Я открыл первую и увидел, что она наполовину
исписана заметками.
Я решил, что, наверно, они принадлежат Елене.
У неё была привычка записывать, чем она хочет
дальше заниматься — какое мастерство осваивать
в какой цикл. Наверно, это её. Я уселся на пол
в сарае и начал читать.
Это были слова: «Моё первое воспоминание...»
i

Часы спустя я всё ещё сидел на полу сарая.
Как описать это чувство? Я словно наткнулся на мель, плывя
посреди океана. Словно корабль моей жизни разбился о скрытую
в волнах скалу.
У меня болела спина, а челюсти сводило от того, насколько
сильно я сжимал зубы. Сидя там, я представлял, каково это было—•
увидеть, как мама упала в первый раз. Как оседало на землю её
тело, разделяя нашу жизнь на «до» и «после».
А теперь слова на странице, как я почувствовал тогда, разделили
надвое мою нынешнюю жизнь. Я не помнил описанную на страницах
жизнь, забыл детали, но под поверхностью воспоминаний у меня
сохранились испытанные мной чувства. И эти страницы, повествующие
о моей жизни... написал я сам. Я это чувствовал. Боль, страх...
А кто я сейчас? Кто этот человек в сарае? Это—то и было самое
страшное.
.о

Я вспомнил последние несколько циклов — бесконечную
цепь дней, профессий, людей, в которой вновь и вновь
встречалась Инес. Хотя на самом деле вся эта цепь была
только моей, так ведь? Жизнь, бесконечно вращающаяся
вокруг меня.

Я отвлёкся от записей и посмо¬
трел на горную цепь вдалеке.
Мне внезапно показалось, что
они близко — слишком близко.
Кольцо острых: вершин было похо¬
же на линию кардиограм.мы, за?ш-
кающуюся в крут...

У меня скрутило живот, и чуть было не вырвало на месте.
И тут осознание практически сшибло меня с ног. Единственное, в чём я тогда был
уверен, сидя на полу сарая, так это в том, что я заблуждался. Заблуждался во всём,
конечно, но в голову тогда мне пришёл один конкретный момент. Тот, который я рас¬
сказал Эрранту, который не мог выбросить из головы. Момент, когда мама умирала,
лёжа на больничной койке, потерянная в мечтах о том, как мой брат Нэйтан выживет,
вырастет, а я буду счастлив. Я забыл её лицо, но мог представить это чувство —
сонное тёплое спокойствие. Всё было хорошо. Она была на своём месте.
Она не помнила, как туда попала, но всё же.
А потом её накрыло осознание.
Правда.
Нэйтан умер. Она умирает. Разница между ней самой и той, на чьём месте она хотела
быть, внезапно разверзлась пропастью.
И ужас её в глазах... Леденящее осознание правды.
Но вот в чём я заблуждался сильнее всего. Я понял это в тот момент. Всё это вре¬
мя мне казалось, будто её так испугало то, что она вспомнила правду, увидела себя
той, какой она была, а не той, кем бы ей хотелось.

Но тогда я понял, что дело было не в этом; не воспоминание её испугало.
Её испугало то, что она смогла это забыть.
Что она потерялась в собственной истории.
Я знал, что так и было — каждой клеткой своего тела я ощущал то же самое.
И как только я это осознал, то понял кто я такой.
Вор. Лжец, обманывавший всех вокруг и самого себя.
И превыше всего — трус.
Сидя в сарае, я громко сказал это вслух. «Я трус».
У меня в руках было две книжки исписанные заметками о моей прежней жизни, полные
желаний и страхов, а у моих ног лежали пустые книжки, которые мне предстояло
заполнить•
Я повторил:
«Я трус».
И поднялся на ноги.
Я больше не буду трусом. При помощи записей из первых двух книжек я напишу третью.
И у неё будет начало, середина и конец.
Я продолжу переходить с работы на работу только чтобы украсть всё необходимое, чтобы
вытащить Клэр. Буду дежурить в горах, надеясь услышать сигнал, что внизу меня ждёт
не только смерть, и при первом же знаке уйду.
Когда я принял это решение, меня охватило облегчение. Я был рад, что узнал правду,
вот что странно. Был рад увидеть себя таким, какой я есть.
Заберу Клэр и завершу свою историю.
Я поспешил к машине.

Я жил с Инес не так давно. Она уже нача¬
ла стираться из моей памяти — совсем чуть-
чуть, впрочем. Насколько я помнил, мы с ней
прожили долго. Здорово было, видимо. Но
сколь я ни пытался, не мог вспомнить ничего
необычного о наших отношениях. Мы гуляли
мимо ветряных турбин, а мои руки словно сами
готовили ужин... Я вспомнил, как мне было
хорошо, и меня снова затошнило.
Я встряхнулся и поискал её адрес. Она жила
неподалёку от убежища, на той стороне водо¬
хранилища, рядом с агрокорпусом.
Тем же вечером я приехал туда, прихватив
книжки с собой. Проезжая мимо водохранили¬
ща, я подумал о том, что скажу ей. Она, как
и я, забыла, кем была и чего хотела добить¬
ся. Но вспомнила бы, прочитав записи. По¬
смотрела бы на них, на меня... и .мы бы нашли
путь вниз. Сделали бы друг друга храбрее.
Я наконец добрался до её небольшого белого
сельского дома, стоявшего в череде других
домов. Это была милая улица с лужайками си¬
не-зелёной травы. И когда я подходил к две¬
ри, меня снова посетило странное чувство,
какое возникало всякий раз, когда я смотрел
на что-то краденое... дома выглядели так,
словно их перенесли откуда-то ещё и поста¬
вили здесь, за многие километры над уровнем
моря. Выдернули из контекста. Ей нравилось
быть среди людей, вспомнил я. Она любила
города.
Я припарковал машину и подошёл к двери. По
соседнему газону, щёлкая, как жук, двигался
озеленитель.

Я постучал в дверь и замер в ожидании
Я сделал глубокий вздох. «Всё сработа¬
ет», — убеждал я себя. Всё сработает.
И тут я увидел коврик, на которо.м стоял.
Коврик её отца, про который она расска¬
зывала.
Я быстро шагнул в сторону, помня, сколь¬
ко он для неё значит.
Я даже наклонился, чтобы стереть с него
следы, и увидел, насколько он изношен.
Волокна порвались, а слова выцвели.
По углам уже начала расти плесень.
Я услышал шаги внутри.
Они приближались, и тут меня посетила
ужасная мысль: а что если она хотела
забыть? Может, она была не той, кем
я её считал.
Дверной замок с щелчком повернулся.
«Нет», — подумал я. Она забыла значение
коврика, а я ей напомню. Я всё ей рас¬
скажу, и она будет благодарна.
Мы вместе спустимся вниз.
Продолжим недописанную историю.••

прием? прием
я 0AC СЛЫШУ!
СОБИРАТелЬ,
ЭТО 0Ы?
тсссстс..
у берега
СОБИРАТЕЛЬ.
ПРИЕМ!
ЭЗВВВВВ...
ДЖОНА...
ЕСЛИ ВЫ НДС
СЛЫШИТЕ...
...ЕСЛИ
СЛЫШИТЕ,
ИЩИТЕ...
тссссс
•••с того момента
где остановились.

Дороги обратно в убежище уже
не будет. Я снова окажусь
на льду — уже безвозвратно —
и .меня это не пугает.
Я представляю, что, когда состарюсь,
мои последние воспоминания об убежище
начнутся с работы в агрокорпусе, возни
со скотом... Я думаю об этом, записывая
это для себя. Последняя заметка..
Мне всегда нравилось присматривать за ко¬
ровами, и я обещаю себе, что когда нахлы¬
нет старый страх, я буду думать о них —
о скоте, о маленьких слабых телятах. Буду
вспоминать, как годами следил за ними,
и меня забавляло и удивляло, сколько они
не понимали о мире вокруг
Невидимый забор. Убежище. Мир вни¬
зу. Смерть. Я буду вспоминать, на¬
сколько ничтожно мало они знали обо
всём, что их окружало. Насколько
всё это было за пределами их пони¬
мания

До того, как я оказался в убежище, смерть
I казалась мне чем-то понятным. Таким, с чем
я был знаком — или хотя бы что видел кра¬
ем глаза, когда мама упала. И потом ещё
несколько раз. Физика, энтропия. Бах — и
всё. Точка. Я заглянул в коробочку, увидел
невозможный цвет, и это меня изменило

•Г» 5-Ч,-
о
Но гуляя по пастбищам, я понял, что дело не в этом. Может, из-
за того, что я знал, что скоро уйду, а .может, это просто были
дурацкие мысли, но животные напоминали мне детей: математику
грудничку не осилить, а двухлетнему ребёнку не понять физику.
И я понял, что че?л бы на самом деле ни являлась смерть, она
за гранью моего понимания. Как мир за пределами пастбища для
тех коров. Если дело в этом, то смотреть в коробочку и увидеть
невозможный цвет нужно просто для того, чтобы понять, сколь¬
ко всего ещё в мире неизведанного. Непознанного. Всё, что ?лы
знаем — это единственный цвет в бесконечном спектре. Зелёная
трава перед моей мордой, только и всего

nillMIIBll.
На самом
деле .
то что мне
роме как сдаться на
звестного? Эта мысль
Всё, что мне нужно — земля под но¬
гами, груз за плечами и моя исто¬
рия. Зачем тратить минуты и дни
на поиск ответов, которые приведут
только к появлению новых вопросов?
А если это так
остаётся
милость :
приходила мне в голову и раньше
тысячи раз, но только спускаясь
с горы с Клэр за спиной, я смог
её прочувствовать.

У НАС
ПОЛУЧИ
лось.
мы это
СДЕЛАЛИ.

rir-mr -г i i	11

ты этого
не хочешь.

иол—1жш£

ты?
Оружие.
ТЫ СКРЫВАЛ ото
всех информа¬
цию. МЫ БЫЛИ У
тевя в плену.
/ они увидели, что
смерть повежденл. что
жизнь уцелелА - и во-
лее того, цивилизация
ВОССТАНАВЛИВАЛАСЬ. ДА.
численность насвлвния
существенно сокра¬
тилась. ИХ ВЫЛО МАЛО,
< но они процветали.
я не понимаю... если «со-
виратвль» НАшёл жизнь
и дальшв... и если они
пере давали сигнал все
эти годы... почему никто
не покинул увежише?
почему?..
меня, инее... клэр...
всех, ты не хотел,
ЧТОВЫ МЫ УШЛИ.
ЧТОБЫ МЫ ОСТАЛИСЬ
у тевя, словно ты
УКРАЛ...
7 ДА, СИГНАЛ
исходит от «сови-
РАТВЛЯ», ДЖОНА, и
они действительно
НАШЛИ здесь ПРИ¬
ЗНАКИ жизни много
. лет назад... У

Я ИМ НЕ
ПОБЕРИЛ?
Я?
Я НЕ...
НЕТ,
ДЖОНА.
Я НИ ОТ
КОГО НИЧЕГО
НЕ СКРЫБАЛ.
«СОБИРАТЕЛЬ»
БЕРНУЛСЯ, ОНИ РАС¬
СКАЗАЛИ НАМ ECÊ.
НО НИКТО НЕ ЗАХОТЕЛ
УХОДИТЬ. ДАЖЕ БЫ
С ИНЕС.
Б ЭТОМ
ECÈ
И ДЕЛО,
ДЖОНА.
ТЫ ИМ
И БЫЛ.
БЫ С ИНЕС
БЫЛИ Б
СОСТАБЕ
« СОБИРА-
ПОДЕРИ, ТЫ ЖЕ САМ
ПРИДУМАЛ НАЗВАНИЕ ЭКСПЕДИ¬
ЦИИ. Б ЧЕСТЬ МИССИИ КАКОГО-ТО
АСТРОНАБТА, С КОТОРЫМ ТЫ ДО
ЕСЕГО ЭТОГО БЫЛ ЗНАКОМ, ПО
ТЕОИМ СЛОЕАМ. И СМЫСЛ НА-
ЗЕАНИЯ БЫЛ Е ЕОЗЕРАЩЕНИИ НА
ЗЕМЛЮ ЕОПРЕКИ ЛЮБЫМ ОБСТОЯ-
ТЕЛЬСТЕАМ. БЫ УШЛИ, УБИДЕЛИ,
КАК ЕСЕ БОССТАНАБЛИБАЕТСЯ
ЖЕ БЕРНУЛИСЬ.

СНОВА
И СШ0Д
ДЖОНА.
Я? И ТЫ
ВКЛЮЧАЕШЬ
СИГНАЛ?
КЛЭР?
нет, нет,
я теее
не верю/
нет,
нет, это
ДОСЛУШАЙ
уже/
г со времён
«СОБИРАТВЛЯ» ты
СНОВА И СНОВА
уходишь кдждые
три-четыре
. ЦИКЛА. у
' это был не
единственный
РАЗ, ДЖОНА. ТЫ
этим посто¬
янно ЗАНИМА-
< ешься. J-
-7 & первый раз х
/ ты переплыл окелн.
НО КАЖДЫЙ РАЗ УХОДИШЬ
на меньшее рлсстояние,
чем в предыдущий.
С КАЖДЫМ РАЗОМ ТЫ (
Ч все трусливее.
7 потому что X
/СИГНАЛ - это ты. \
' это ты зовёшь
сеея с лодки, с
ПОББРеЖЬЯ. КАЖДЫЙ
раз нлдеясь, ЧТО
ХОТЬ НА ЭТОТ РАЗ
теее хватит /
смелости. 7
7 поэтому >
'я теее и позволяю
это делАть. вклю¬
чаю СИГНАЛ КАЖДЫЙ
РАЗ, КОГДА ТЫ
УХОДИШЬ РАБОТАТЬ/
X в горы. ^7
находишь свои старыб записи, пишешь новые, при-
ДУМЫВАВШЬ ПЛАН, КРАДёШЬ КАКИМ-НИБУДЬ ОБРАЗОМ
девушку и пьтглешься ускользнуть. затвм возвраща
ешься и умоляешь, чтобы мы взяли тббя >
Я43Д4. СНОВА. СНОВА. СНОВА.

Я ХОЧУ ПОМОЧЬ ТЕБЕ, СТАРЫЙ
ДРУГ. КАК Я И ГОВОРИЛ, КАЖ¬
ДЫЙ РАЗ ТЫ ПРОДВИГАЕШЬСЯ
НА ВСЕ МЕНЬШЕЕ РАССТОЯНИЕ.
ТЕРЯЕШЬ СТРАХ. СТАНОВИШЬСЯ
ТЕМ, КЕМ ДОЛЖЕН. РАЗВИВА-
ч ЕШЬСЯ, КАК МЫ.
КАЖДЫЙ РАЗ ГОВОРИШЬ, ЧТО
УЙДЕШЬ, КАЖДЫЙ РАЗ ПЕРЕДУ¬
МЫВАЕШЬ, ВЫБРАСЫВАЕШЬ
НОВУЮ КНИЖКУ ВОЗВРАЩА¬
ЕШЬСЯ ДОМОЙ.

пойдём.
ПРОШУ,
ДЖОНА..

ПЛАЧЕШЬ
СМЕЛЕЕ.
КАЖДЫЙ
ЧЁРТОВ РАЗ ТЫ ЭТО
ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ
ДОМОЙ.
ГОВОРИШЬ. А ПОТОМ ПЕ¬
РЕДУМЫВАЕШЬ, ВЫБРА¬
СЫВАЕШЬ НОВУЮ КНИЖКУ
НЕМНОГО, ДЕВУШКА
КРИЧИТ И ЦЕПЛЯЕТСЯ
ЗА ВСЁ, ВЫ ВОЗВРАЩА¬
ЕТЕСЬ, И ТЫ КЛЯНЁШЬ¬
СЯ, ЧТО В СЛЕДУЮЩИЙ
РАЗ БУДЕШЬ
НО, КАК Я И
ГОВОРИЛ, КАЖДЫЙ
РАЗ ТЫ ОСТА¬
НАВЛИВАЕШЬСЯ
3CÈ РАНЬШЕ И
РАНЬШЕ.

И ЗАБУДЬ.
каждый раз.
ДЖОНА. ТЫ ВОЗДУШНЫЙ
ШАРИК, ОТПРАВИВШИЙСЯ
В ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНЫЙ
ПОЛЕТ. А ПРИЗА УЖЕ НЕТ.
ТАК ЧТО_ ПОШЛИ. ВЕРНЁМСЯ
ДОМОЙ. ВЫКИПИ КНИЖКУ

Об авторах
Скотт Снайдер
Скотт Снайдер — сценарист таких комиксов, как «Ведьмы», «Разъединённый»,
«Американский вампир», «Волна», «Бэтмен», «Бэтмен: Все звёзды» и пр. Его сборник
рассказов «Сердце Вуду», был опубликован издательством Dial Press. Он преподаёт
писательское мастерство и комикс-сценаристику в колледже имени Сары Лоренс,
Колумбийском и Нью-Йоркском университетах.
Джефф Лемир
Автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс» — писатель и художник, автор
графических романов «Графство Эссекс», «Подводный сварщик», «Сладкоежка» и
«Триллиум». Он также является соавтором научно-фантастического бестселлера
«Посланник» (совместно с Дастином Нгуеном) и комикса «Плутона» (с Эми Линокс).
Лемир, среди прочего, восемь раз был номинирован на премию Айснера, семь раз
на премию Харви и восемь раз — на премию Шустера. По мотивам многих его
произведений в настоящее время снимаются сериалы и кино.
Его новый роман «Хулиган» напечатан в начале 2017 года издательством Simon and
Shuster.