Сверхчеловѣкъ. Культурно-этическій идеалъ Ницше - Авксентьевъ Н.

Автор: Авксентьевъ Н.

Теги: ницше исторія исторія философіи немецкая классическая философія сверхчеловѣкъ

Год: 1906

Похожие

Философская хрестоматія. Сборникъ статей по основнымъ проблемамъ міросозерцанія

Жизненная задача Соловьева и всемірный кризисъ жизнепониманія

Метафизическіе предположенія познанія Опытъ преодолѣнія Канта и кантіанства

Крушеніе теократіи въ твореніяхъ В. С. Соловьева

Текст

Николай Авксентьевъ.
Ѳверхгвловѣкъ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ. '
Книгоиздательство .Сѣверъ".
1906.
Николай Авксентьевъ.
Сверхчеловѣкъ.
Культурно-этичеекій идеалъ Ницше.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія „Якорь", Думская, 7.
19 0 6.
2007042337
Оглавленіе.
Стр.
Введеніе................................. 1
Глава 1. „Современный человѣкъ", какъ антиподъ
культурно-этическаго идеала Ницше. . . 10
Глава II. Культурно - этическій идеалъ Ницше —
сверхчеловѣкъ....................................... 26
Глава III. Непониманіе Ницше-этики вообще и за-
дачи современной этики въ частности. . 49
Глава IV. Ницше и Кантъ. Истинное отношеніе
индивидуальнаго идеала Ницше къ прин-
ципу этики Канта ................................... 69
Глава V. Соціальная теорія Ницше морали господъ
и рабовъ. Причина ея возникновенія; ея
развитіе........................................... 115
Глава VI. Критика соціальной теоріи Ницше. Ея
внутренняя противорѣчивость и несогла-
сіе съ идеаломъ.................................... 173
Глава VII. Метафизико - волюнтаристическая теорія
„воли къ мощи". Причина ея возникнове-
нія; ея развитіе. Теорія познанія Ницше. 198
Глава VIII. Теорія естественной морали Ницше, какъ
выраженіе „воли къ мощи"........................... 222
Глава IX. Критика метафизико - волюнтаристиче-
ской теоріи........................................ 238
Глава X. Заключеніе......................... .... 262
Культурно-этическій идеалъ Ницше.
«Стоять среди этой гегшп сопсоітііа сіівсогн
и всей чудесной неизвѣстности и многозпачпмости
бытія н не во ир о ш ать, не содрогаться отъ страсти
и радости вопрошанія. не ненавидѣть порой вопро-
шающаго. быть можетъ даже издѣваться надъ нимъ—
вотъ что я считаю презрѣннымъ и этого чув-
ства. я ищу прежде всего у всякаго» ’). Такъ ду-
малъ Ницше и такъ же жилъ онъ—великій вопро-
шатель. Всюду и всегда ставить свой вопросъ/
всюду и всегда привлекать жизнь къ отвѣту, стре-
миться вывѣдать ея тайну, ея загадочный смыслъ
или властно дать ей его — такова его страсть, та-
ково его вѣчное стремленіе. Такъ жилъ онъ, ска-
залъ я; всѣмъ своимъ существомъ, всѣми нервами
переживалъ онъ эти вопросы — не только головой,
а гораздо глубже, интимнѣе. «Вы знаете эти вещи,
какъ мысли, но ваши мысли не являются вашими
1) Собр. соч. т. V, стр. 38. 1
Ницше.
1
переживаніями; онѣ только отзвуки чужихъ пере-
живаній: ихъ можно сравнить съ дрожаньемъ вашей
комнаты, когда мпмо проѣзжаетъ экипажъ. А я сижу
въ этомъ экипажѣ, и часто самъ оказываюсь эки-
пажемъ» 2). «Я всегда писалъ свои произведенія
всѣмъ своимъ тѣломъ и жизнью: я не знаю, что
такое чисто духовныя проблемы» 8). Стоитъ только
заглянуть въ ого писанія, чтобы почувствовать всю
правду его словъ. Страстная исповѣдь захватываетъ,
завладѣваетъ читателемъ, влечетъ и манитъ и по-
рабощаетъ своей глубиной п какой-то вдохновенной
искренностью. Но не только порабощаеті..... «Всѣ
мои истины — кровныя истины» 4), восклицаетъ
Ницше, и эта «кровность» заражаетъ, поднимаетъ
п читателя. Его собственный интеллектъ начинаетъ
иначе работать надъ собственными «истинами», онъ
самъ «кровнѣе» начинаетъ чувствовать эти свои
«истины», и желаніе помѣрять свои мнѣнія и убѣ-
жденія съ убѣжденьями Ницше, думается мнѣ, не-
вольно возникаетъ у каждаго даже очень скром-
наго читателя.... Начинаешь относиться какъ то
особенно субъективно ко всему сказанному имъ: все
вызываетъ и влечетъ или къ согласію, къ радостному
привѣтствію всѣмъ существомъ опредѣленной «кров-
2) Собр. соч. т. XI, стр. 382. 3) ІЬ. У) ІЬ.
пой истины» Ницше, пли къ такому же горячему
•отрицанію ея. Обычно происходитъ и то и другое
въ перемежку, сплетаясь другъ съ другомъ такъ же,
какъ причудливо порой сплетаются и сами мысли
и теоріи удивительнаго «вопрошателя».
Кардинальная проблема Ницше—та самая, ко-
торую «мрачными устами» задаетъ и геиневскіп
.Тппц1іп§-Мапп бушующему, ночному морю:
<0 Іовѣ шіг (Іав Наѣвеі сіез ЬеЬепз,
Ваз диаіѵоіі игаііе ІШзеІ,
ІѴогііЬег 8СІЮП шапсііе Наиріег дертіЬеІѢ,
Найрѣег іи Ніего§1ур1іептийеп,
Наиріег іп ТигЬап иікі зсівѵагиеіп Вагей,
Регііскепііаиріег иікі іаизепсі аікіге
Лгше, зсівѵіігеікіо МспйаЬепЪаиріег—
8ацѣ шіг, \ѵав Ьесісиіеіі сіег Мепзсіі?» *)
«Быть можетъ самая важная задача человѣче-
ства заключается въ томъ, чтобы измѣрить цѣнность
жизни п опредѣлить смыслъ ея» 6) — цѣль жизни.
*) .0. разрѣшите мнѣ жизни загадку,
Древнюю, полную муки загадку!
Ужъ много мудрило надъ нею головъ—
Головъ въ колпакахъ съ іероглифами.
Головъ п въ чалмахъ п въ черныхъ беретахъ,
Головъ въ парикахъ, и тысячи тысячъ другихъ
Головъ человѣчьихъ, потѣющихъ, жалкихъ.
Скажите мнѣ, волны, что есть человѣкъ?»
(Пер. М. Л. Михайлова. Собр. соч. Генр. Гейне.
СПБ. 1900 т. VII, стр. 353).
-’І Собр. соч. т. XI, стр. 13. 1*
3
цѣль человѣчества, цѣль человѣка и смыслъ его
вотъ вѣчный вопросъ Нпцше,—проблема цѣнности- -
вотъ та проблема, которая заставляла его истекать
кровью своихъ истинъ.
«Ницше — философъ культуры, говоритъ Риль.
Культура—это та проблема, вокругъ которой можно
сгруппировать всѣ его самыя существенныя мысли» 6).
Ницше — философъ-художникъ, прибавимъ мы, фи-
лософъ-художникъ, часто даже самъ сознающій себя
таковымъ: «я чуть не сказалъ — поэтъ», говоритъ
опъ самъ про себя. Эти два опредѣленія вполнѣ
выясняютъ намъ, какъ долженъ былъ выполнить
Нпцше свою положительную задачу—установленія
цѣнностей, опредѣленія смысла жизни. Опъ даетъ
намъ опредѣленный моральный идеалъ, опредѣлен-
ный регулятивный принципъ дѣятельности и оцѣнки,
но, какъ художникъ, создаетъ изъ него личность,
художественный образъ, эстетизируетъ его. «Я могу
представить себѣ совсѣмъ новый родъ ф и л о с о-
ф овъ-х у д о жн и ко въ, которые заполняютъ про-
бѣлы художественнымъ произведеніемъ, обладающимъ
эстетической цѣнностью» 7). Этотъ эстетизирующій,
художественный элементъ переносится и въ мораль:
в) Аіоіз КіеЫ. Егіесігісіі Хіеіхзсііе <1ег Кііпзііег шкі (Іег Веп-
кег. стр. 62; !) Собр. соч. т. X, стр. 128.
4
«Мораль можетъ только выставлять картины людей,
подобно искусству: быть можетъ онѣ и подѣйствуютъ
па того пли другого» 8)'. Правда, Ницше писалъ это
въ первый періодъ своего философскаго развитія,
когда для него все измѣрялось, все начиналось и
кончалось искусствомъ и преклоненіемъ передъ нимъ.
Но эту черту можно прослѣдить и распространить
па всю его философію. Какъ «философъ культуры»,
этотъ свой морально-эстетическій образъ, «почти фи-
гуру» Ницше стремится проэктпровать въ дѣйстви-
тельность, создать ему соціальную обстановку, соз-
дать возможность самоопредѣленія....
Философію Ницше принято, и. я думаю, съ пол-
нымъ правомъ п основаніемъ, дѣлить па три періода,
изъ которыхъ послѣдній, заключительный, является
наиболѣе яркимъ и полнѣе всего выражающимъ осо-
бенности личности и ученія Ницше. Мы не намѣ-
реваемся писать исторіи развитія философіи Ницше,
пли создать полное и законченное изложеніе его
ученія во всѣхъ деталяхъ и подробностяхъ. Паша
задача — выдѣлить и освѣтить по своему конечные
результаты, главнѣйшія положенія и вѣрованія этого
ученія. Поэтому мы и позволимъ себѣ ограничиться
только разсмотрѣніемъ послѣдняго, третьяго періода
8) Собр. соч. т. XI. стр. 216.
творчества Ницше, экскурспруя только иногда и въ
болѣе раннія произведенія его, чтобы искать тамъ
пли подтвержденія, пли освѣщенія отдѣльныхъ во-
просовъ.
Центральнымъ и главнымъ, если не единствен-
нымъ, пунктомъ при этомъ будетъ, конечно, тотъ мо-
ральный идеалъ, та регулятивная идея, дающая цѣн-
ность жизни и направляющая нашу дѣятельность,
которую Ницше облекъ въ эстетически - закончен-
ную форму, «Ьеіпаііе еіпе (ІезіаИ», и которую онъ
старался помѣстить въ опредѣленную культурную
обстановку, цѣнность которой всецѣло опредѣлялась
пли. вѣрнѣе, должна была опредѣляться этимъ идеа-
ломъ. Этимъ идеаломъ въ третьемъ періодѣ является
сверхчеловѣкъ: «Я учу васъ сверхчеловѣку»,
говоритъ Заратустра. «Сверхчеловѣкъ—смыслъ земли.
Пусть ваша воля скажетъ: да будетъ сверхчело-
вѣкъ смысломъ земли!» 9)
Идеалъ сверхчеловѣка мы понимаемъ вмѣстѣ съ
Ницше и согласно духу его ученія шире, чѣмъ дѣ-
лалъ онъ это одно время. Ему представлялось воз-
можнымъ этотъ идеалъ облечь въ біологическую обо-
лочку, представить себѣ его въ видѣ зоологическаго
типа, высшаго, чѣмъ типъ Іюню яаріепя. Такого рода
9) Собр. соч. т. VI, стр. 19.
пониманіе мы можемъ прослѣдить даже въ худо-
жественныхъ рѣчахъ Заратустры:
«Всѣ существа, говоритъ онъ, создавали до
сихъ поръ всегда нѣчто высшее, чѣмъ они сами:
неужели же вы хотите быть отливомъ этого вели-
каго прилива, неужели вы предпочитаете скорѣе
возвратиться къ звѣрю, чѣмъ превзойти человѣка?
Что такое обезьяна для человѣка? Насмѣшка
пли жгучій стыдъ. II подобно этому и человѣкъ
долженъ стать для сверхчеловѣка насмѣшкой пли
жгучимъ стыдомъ.» 10)
Но затѣмъ точка зрѣнія мѣняется, очищается,
сказали бы мы, отъ зоологической прпмѣсит—лишнее
доказательство, что и въ эпоху Заратустры эта зооло-
гическая оболочка была, конечно, только побочной
чертой, лишнимъ аксессуаромъ излюбленнаго идеала,
аксессуаромъ, явившимся въ результатѣ пылкой фан-
тазіи нашего «вопрошателя», набрасывавшей гипо-
тезу за гипотезой. Уже въ «Антихристѣ» Ницше го-
воритъ: «Проблема не въ томъ, какой новый типъ
долженъ смѣнить человѣчество въ развивающемся
рядѣ существъ.... Человѣкъ—конецъ»11). Но все-таки
при этомъ онъ удерживаетъ терминъ сверхчеловѣка;
тамъ же онъ говоритъ о «нѣкотораго рода сверх-
І0}_ Собр. соч. т. VI, стр. 1!); п) т. ѴШ, стр. 218.
человѣкѣ» 12). II позже, въ послѣднемъ томѣ (XV)
посмертныхъ сочиненій, онъ снова говорить объ
исключительномъ человѣкѣ и сверхчеловѣкѣ. Вы-
ставляя идеалъ высшаго человѣка, онъ замѣчаетъ:
«мое понятіе, мое сравненіе для этого типа есть,
какъ извѣстно, слово «сверхчеловѣкъ» 13). Сверхче-
ловѣкъ становится, такимъ образомъ, нѣкотораго рода
символомъ. Это -обозначеніе идеала, высокаго куль-
турно-этическаго и эстетическаго идеала, дающаго
смыслъ и цѣну жизни — безъ всякой примѣси біо-
логіи. Такъ—именно, какъ идеальный рсгулятивъ—
будемъ понимать его и мы въ нашемъ изложеніи.
Какъ художникъ, Ницше далъ намъ индиви-
дуальный идеалъ, какъ сказали мы уже выше. Какъ
философъ культуры—«СтеіѵаИшепксІі <1ег Киііпг»—
онъ помѣстилъ его въ опредѣленную соціальную об-
становку, далъ ему благодаря этому опредѣленные
инстинкты и симпатіи. Рисуя намъ свой идеалъ, онъ
попытался дать ему теоретическое обоснованіе. Черты
этого теоретическаго обоснованія и этой соціальной
обстановки, въ которой, по мнѣнію Ницше, только
и могла получить реальность (а это было такъ важно
для художника и культуръ-фплософа!) его вопло-
щенная идея, воздѣйствовали, конечно, обратно на
12) Собр. соч. т. VIII, стр. 219: 13) т. XV, стр. 420.
8
самый индивидуальный идеалъ, сообщая ему новыя
черты и особенности.
Опредѣляя точнѣе нашу задачу, мы можетъ те-
перь сказать: мы хотимъ выяснить во всей чистотѣ
и полнотѣ какъ первичныя черты, наиболѣе суще-
ственныя, по нашему мнѣнію, этого индивидуальнаго
идеала, такъ и его вторичныя наслоенія, хотимъ
выяснить соціально-метафизическую теорію, которая
должна, по Нпцше, освѣщать и дополнять идеалъ.
Какъ связаны эти двѣ стороны творчества Ницше
между собою и связаны ли онѣ? Не представляютъ
лп онѣ разнородныхъ элементовъ, стоящихъ часто въ
глубокомъ противорѣчіи другъ къ другу?
Результатомъ такого изслѣдованія этой проблемы
является для насъ лично отвѣтъ на вопросъ, что
остающагося, глубоко цѣннаго и нужнаго есть для
пасъ въ этомъ великомъ философѣ и человѣкѣ, что
порабощаетъ въ немъ, что вдохновляетъ и ведетъ
впередъ и что является ненужнымъ, чуждымъ даже
и для его системы, и для его вѣры.
I.
«Мы можемъ любить только что выбудь совсѣмъ
родное намъ: всего охотнѣе любимъ мы вымышлен-
ное нами существо. Излишне приказывать любить
свое произведеніе пли ребенка. Преимущество сверх-
человѣка» 14). Сверхчеловѣкъ былъ дѣйствительно
чѣмъ то сросшимся съ душою Ницше, вылившимся
изъ самыхъ глубокихъ тайниковъ ея. Какъ своего
«ребенка», любилъ онъ его. по его собственному
выраженію, служилъ и до конца остался вѣренъ
своему идеалу. Но это «вымышленное существо»,
несмотря на то, что было «вымышлено»,—глубоко
жизненно, глубоко нужно и важно. Какъ создался
этотъ идеалъ, почему создался онъ, что было им-
пульсомъ? Какъ и всякій идеалъ, идеалъ, полный
значенія и внутренней жизни, и сверхчеловѣкъ—
результатъ критики дѣйствительности, антиподъ су-
щаго, возросшій подъ могучей категоріей должен-
ствованія идеалиста Ницше. Это сущее — совре-
менный человѣкъ, культурный человѣкъ, чело-
и) Собр. соч. т. XI Г, стр. 352.
10
вѣкъ общества. Возлюбя человѣка п человѣчество
мучимый непрестанно своимъ вопросомъ «что зна-
читъ человѣкъ», стремясь разгадать его высокое пред-
назначеніе, Ницше создалъ, наконецъ, нарисовалъ
намъ свой, нашъ идеалъ высокаго человѣка, сверх-
человѣка. «За человѣка цѣпляется моя воля, цѣпями
сковываю я себя съ человѣкомъ, такъ какъ меня
влечетъ вверхъ — къ сверхчеловѣку: ибо туда стре-
мится моя другая воля» 1о). Мы бы сказали, что
не другая воля, а одна и та же глубоко единая и
идеалистическая воля дѣйствовала и въ томъ и въ
другомъ случаѣ. Разсмотрѣніе идеала Ницше пред-
полагаетъ поэтому непремѣнно для полноты кар-
тины, болѣе того, для вполнѣ правильнаго выясне-
нія направленія симпатій и стремленій Ницше, для
выясненія истиннаго нерва творчества этого фило-
софа культуры, выясненіе итого суіцаго, которое
такъ страстно влекъ за собою, связавъ себя съ нимъ
«цѣпями», къ далекому долженствующему Ницше.
Памъ важны сейчасъ только черты, образъ са-
мого идеала, а не тѣ предпосылки, не то обосно-
ваніе, которое хотѣлъ подвести подъ него Ницше:
сверхчеловѣкъ, какъ индивидуальный типъ впѣ со-
ціальной обстановки п человѣкъ, современный че-
15) Собр. соч. т. VI, стр. 210.
11
ловѣкъ «общества», какъ его антиподъ. «И пусть
не будетъ сомнѣнія въ томъ, что я презираю, кого
я презираю: это современный человѣкъ, человѣкъ,
съ которымъ рокъ создалъ меня въ одно время. Со-
временный человѣкъ—я задыхаюсь отъ его нечистаго
дыханія» 16), такъ писалъ Ницше въ послѣдній пе-
ріодъ своего творчества, въ послѣднемъ томѣ, вы-
шедшемъ при его жпзнп. Но эта нелюбовь, это
презрѣніе къ «современному» человѣку было его
всегдашнимъ спутникомъ.... Уже въ началѣ своей
дѣятельности посвятилъ онъ ему пламенную сатиру,
назвавъ его тогда еще болѣе опредѣленно и удачно —
«филистеръ», «образованный филистеръ» было тогда
ему имя. Самодовольный могильщикъ всего высо-
каго и идеальнаго, ушедшій въ свой маленькій уголъ
и оцѣнивающій оттуда все и всѣхъ, опошляющій и
принижающій жизнь—ему несъ во имя идеала, во имя
сверхчеловѣка — свое презрѣніе и негодованіе, свои
сарказмы и сатиры культуръ-фнлософъ Ницше.
Люди мельчаютъ. Личности сильныя, сознатель-
ныя—это нѣчто противоположное «современному»
человѣку-филистеру. «Неяркость личности» -— вотъ
что удручаетъ Ницше. «Она мститъ за себя всюду,
говоритъ онъ, разслабленная, тусклая, безцвѣтная,
1в) Собр. соч. т. VIII, стр. 263.
12
апатичная, самоотрицающая личность — не годна
больше ни на что хорошее»17). Заратустра говоритъ
этимъ же людямъ. «Вы становитесь все мельче, вы
маленькіе люди! Вы разсыпаетесь на куски, люби-
тели удобствъ!» 18; «У китайцевъ есть поговорка»,
говоритъ Ницше въ другомъ мѣстѣ, «которой матери
учатъ уже дѣтей: зао-зіп, «умали твое сердце!» Та-
кова истинная тенденція отживающихъ цивилиза-
цій» 19). И эти измельчавшіе люди, эти послѣдова-
тели китайской поговорки «еао-зіп» дѣлаютъ мел-
кимъ и мелочнымъ все, до чего опп дотрогиваются.
Ихъ мелкость соединена со слабостью, съ безво-
ліемъ, съ неумѣньемъ и нежеланьемъ хотѣть: «Ахъ,
если бы вы сбросили съ себя всякую и о л у - волю,
ахъ, если бы вы были рѣшительны и въ бездѣйствіи,
и въ дѣятельности! Ахъ, если бы вы поняли мое
слово: «дѣлайте, что хотите, по станьте сначала
такими, «которые могутъ хотѣть!» 20) Много
разъ и по разнымъ поводамъ возмущается и него-
дуетъ Ницше па это «глубокое ослабленіе актив-
ности» -’1), «слабость воли». Онъ борется «противъ
всѣхъ ученій», которыя думаютъ о концѣ, покоѣ,
«субботѣ субботъ» 22). Это слабоволіе—глубоко бо-
лѣзненная черта, указывающая на отсутствіе муже-
17) Собр. соч. т. V, стр. 276; 18) т. VI, стр. 251; 10) т. VII,
стр. 253: 20) т. VI, стр. 251; 21) т. XV, стр. 54; 23) т. XIII, стр. 301.
13
ства, силы, па отсутствіе «центра тяжести», «точ-
ности и ясности направленія» 23). У этихъ людей
нѣтъ высокихъ и ясныхъ цѣлей, лѣтъ обширныхъ
горизонтовъ, пѣтъ манящихъ въ даль картинъ и об-
разовъ, нѣтъ сильной воли.
Гдѣ же жизнь, гдѣ цѣль этихъ слабыхъ, мел-
кихъ людей безъ воли и идеаловъ? Наша культура,
современная культура Европы, такъ много привнес-
шая къ внѣшнему удобству, къ комфорту, спокой-
ствію жизни, усложнившая жизнь человѣческую столь-
кими внѣшне-матеріальными ингредіентами и усло-
віями, она поглотила ихъ этой своей стороной безъ
остатка, она сдѣлала ихъ своими слугами и апосто-
лами, опа сдѣлала ихъ торгашами и искателями
удовольствій. «Какъ можетъ стать когда ппбудь чи-
стой кровь того, чья душа была всегда денежнымъ
мѣшкомъ, чье счастье составляли грязныя бумаги?» 24)
спрашиваетъ Ницше. II уже въ первомъ томѣ такъ
характеризуетъ онъ филистера. «Такъ же относится
онъ и къ культурѣ. Онъ Ведетъ себя такъ, какъ будто
жизнь для него о Нити, по зіпе <1 іди і і аі;е»25).
«Ахъ, какъ мягко вамъ въ вашихъ постеляхъ!» 26)
восклицаетъ онъ въ другомъ мѣстѣ. Эти люди, стре-
мящіеся къ наслажденіямъ, ищущіе только ихъ н
23) Собр. соч. т. XV, стр. 81; 21) т. XII, стр. 345; 2Ѵ) т. I, стр. 236:
-6) т. XII, стр. 271.
14
видящіе въ этомъ все — пошлы. «Пошлая натура,
характеризуется тѣмъ, что опа неукоснительно имѣетъ
въ виду свою выгоду, и что эта мысль о цѣли и
выгодѣ сильнѣе въ пей даже самыхъ сильныхъ
инстинктовъ» 27). Они и въ идеалъ свой пе могутъ
включить ничего болѣе высокаго, ничего болѣе же-
лательнаго; ихъ идеалъ—послѣдній человѣкъ, кото-
рый «нашелъ счастье», «который имѣетъ свое ма-
ленькое удовольствіе дцемъ и свое маленькое удо- ‘
вольствіе ночью», но при этомъ «высоко чтитъ здо-
ровье» 28). «Свиньи», говоритъ Ницше, «утопаютъ
въ наслажденіи: ужъ нѣтъ ли и у того, кто пропо-
вѣдуетъ наслажденье, своего свиного пятачка?»28)
Такія черты, такія стремленія не только лишаютъ
человѣчество его идеаловъ, они знаменуютъ собой
застой, они приводятъ рано пли поздно къ нему.
«Теперь стремятся къ благополучію, къ удобствамъ, >~
дающимъ удовлетвореніе чувствамъ: весь міръ доби-
вается прежде всего этого. Такимъ образомъ раз-
витіе идетъ навстрѣчу еще небывалому духовному
рабству, ибо такая цѣль — достижима; въ этомъ
направленіи не должно обманываться никакими тре-
вогами современности. А китайцы—доказательство,
что это можетъ быть и длительнымъ»30). У
Собр. соч. т. V, стр. 39; 28) т. VI, стр. 20; 29) т. XII, стр. 276:
3") т. XII. стр. 203.
15
Люди, привѣтствующіе «идеалъ послѣдняго че-
ловѣка». люди, жизнь свою наполняющіе только
стремленіемъ къ этому идеалу, должны, конечно,
всего болѣе сочувствовать, скорѣе всего держаться
за соотвѣтствующую мораль, за соотвѣтствующую
теорію поведенія. Ницше ведетъ поэтому неустанную
воину съ эвдемонистической и утилитарной моралью.
Оііъ требуетъ «не взвѣшивать дозволеннаго и недозво-
леннаго па вѣсахъ торгаша» 31). Измѣреніе цѣнности
жизни количествомъ удовольствій—все равно каковъ
бы ни былъ при этомъ выводъ — оптимистическій
или пессимистическій—кажется Ницше «поверхно-
стнымъ». «Съ глупымъ и нескромнымъ вопросомъ,
что преобладаетъ въ мірѣ—удовольствіе или стра-
даніе—попадаютъ въ центръ философскаго дпллетан-
тпзма: подобныя вещи нужно было бы предоставить
тоскующимъ поэтамъ и женщинамъ» 32). Гедонизмъ,
пессимизмъ, утилитаризмъ, эвдемонизмъ — всѣ эти
способы мышленія, которые измѣряютъ цѣнность ве-
щей удовольствіемъ и страданіе м ъ, т. е. со-
путствующими. побочными явленіями—поверхностны
и наивны» 33). Это стремленіе, эта жажда эвдемони-
стическихъ перспективъ не только указываетъ на мел-
кость человѣка, болѣе того, она указываетъ на его
31) Собр. соч. т. XV, стр. 460; 32) т. ХШ, стр. 89: 33) т. VII.
стр. 179—180.
16
изуродованность, его оезсиліе, его «полу- пли пол-
ную неудачливость». «Повсюду, гдѣ гедонисти-
ческая перспектива выступаетъ па первый планъ,
можно заключить о присутствіи страданій и извѣ-
стной неудачливости» 34). «Такое человѣчество,
съ такими спенсеровскими перспективами, какъ по-
слѣдними перспективами, кажется намъ достойнымъ
презрѣнія, уничтоженія» 35). Эта страстная борьба
съ эвдемонизмомъ, съ эвдемонистической моралью
и проповѣдниками ея невольно напоминаетъ вели-
каго «учителя въ идеалѣ», который, горя пе мень-
шей страстью моральнаго творчества, былъ проще
въ своемъ величіи. «Ибо это значило бы»,— гово-
рилъ Кантъ про введеніе эвдемонистическаго прин-
ципа въ мораль, «стремиться загрязнить мораль-
ное убѣжденіе въ его источникѣ» зв).
Рядомъ съ этой эвдемонистической стороной мо-
рали «современнаго» человѣка (мы уже знаемъ, что
это значитъ) нужно отмѣтить и другую—результатъ
отчасти того же безволія п желанія прежде всего
удобства и ровнаго, разъ навсегда заведеннаго по-
рядка вещей. Эта сторона — преклоненіе передъ
«нравственностью нравовъ », какъ называетъ её Ницше,
34) Собр. соч. т. XV, стр. 335: 35) т. V, стр. 330: 36) Кгііік сіег
ргакІізсЬеп ѴегпипЙ. Кігсіипаппваизд., стр. 107. 2
Ницше.
17
«канонъ которой: должно чтить все преподанное
нашими отцами» 37); преклоненіе передъ установив-
шимся обычаемъ, шоіінз’омъ ѵіѵепйі, и вражда и
ненависть ко всему новому, самобытному. Онп чув-
ствуютъ себя непогрѣшимыми только за стѣнами
этого «преданія». Почтеніе и уваженіе передъ по-
ступкомъ и убѣжденіемъ только потому, что это
обычай! Но вѣдь «твердость твоего моральнаго суж-
денія», восклицаетъ Ницше, «можетъ быть какъ разъ
доказательствомъ твоего личнаго ничтожества, безлич-
ности. твоя «моральная сила» можетъ имѣть своимъ
источникомъ твое упрямство пли твою неспособ-
ность созерцать новые идеалы!»....38)
Нѣтъ ни красоты, пн цѣльности въ этихъ лю-
дяхъ. Ихъ натура—натура слабыхъ, стремящихся
къ наслажденію—-не знаетъ гармоніи, она испорчена,
унижена: «въ такія времена, какъ наше, быть во
власти своихъ инстинктовъ -— однимъ несчастьемъ
больше» 89). Люди становятся какими то машинами,
приспособленными къ чему-нибудь только одному,
они теряютъ человѣческій образъ.
«Я видѣлъ и вижу», говоритъ Заратустра, «нѣчто
худшее; а многое—такъ ужасно, что я даже не обо
всемъ могу говорить, а о нѣкоторомъ не въ силахъ
37) Собр. соч. т. XIII. стр. 190; з8) т. V. стр. 255; зв) т. VIII,
стр. 153—154.
18
молчать: я вижу людей, у которыхъ во всемъ недо-
статокъ п только чего-нибудь одного у нихъ слиш-
комъ много, я вижу людей, которые представляютъ
изъ себя только большой глазъ, или большой ротъ,
или большой животъ, или вообще нѣчто большое—
калѣки наоборотъ называю я ихъ» 40).
«Истинно говорю вамъ, друзья мои, я брожу
среди людей, какъ среди людскихъ обломковъ и чле-
новъ!
Самое ужасное для моего взора то, что я нахожу
людей разбитыми и разсѣянными, какъ на полѣ
битвы» 41).
Нецѣлостные и безсильные, безвольные, они ста-
раются какъ нпбудь заполнить и украсить свою
жизнь; оші тоже хотятъ играть большихъ людей.
Порой хотятъ они тоже жить непосредственно, ин-
стинктивно, по не сдерживаемый, необъедппешіый
ничѣмъ инстинктъ получаетъ только жалкое «пре-
обладаніе» надъ жалкимъ организмомъ и ихъ «страсть»
является только «нервностью, результатомъ душев-
наго утомленія» 42). Въ концѣ концовъ «фактически
получается только культъ распутства чувства» 43).
Въ результатѣ все это проникнуто ложью, ложью
передъ собой и передъ другими, ложью полусозна-
40) Собр. соч. т. VI, стр. 204; т. VI. стр. 205; 42) т. XV,
стр. 60; 13) т. XV, стр. 60. 2*
19
тельной, сознательной, а порой быть можетъ и со-
всѣмъ безсознательной. Быть «естественнымъ»! Это
всегда производило большой эффектъ! «А природа—
зла! Будемъ же естественны!» Такъ рѣшаютъ про
себя великіе виртуозы эффекта, которыхъ слишкомъ
часто считали великими людьми» 44).
Эта ложность, лицемѣріе, которыми проникнута
жизнь «современнаго» человѣка, особенно больно и
рѣзко задѣвала, ранила душу Ницше, особенно го-
рячо заставляла реагировать. Все прикрыто этимъ
покровомъ высоконравственнаго лицемѣрія, всюду
тотъ же «дурной воздухъ! дурной воздухъ!» «Мы
были больны этой современностью, гнилымъ миромъ,
трусливымъ компромиссомъ, всей добродѣтельной не-
чистоплотностью современнаго да и нѣтъ» 45). По-
глощенные мелочами жизни, «современные» люди не
знаютъ, что такое кровная, жизненная связь съ
идеалами; если они и имѣютъ ихъ, то это тоже ли-
цемѣріе, желаніе прикрыться только торжественной
мантіей. Заратустра, «безбожникъ», постигнувъ до
конца, что Бога нѣтъ, что онъ умеръ, убитъ, при-
ходитъ въ ужасъ. Какъ бы ни былъ далекъ и чужд’ь
ему этотъ идеалъ, опъ остается для него всетакн
идеаломъ, руководившимъ когда-то въ жизни, вѣр-
**) Собр. соч. т. V. стр. 196. 4ГІ) т. VIII, стр. 217.
20
пылъ и падежнымъ регулятивомъ, ведшимъ впередъ
человѣчество къ высокой, идеальной цѣли. Кто убилъ
его. какъ могъ онъ умереть? Все тѣ же люди, тѣ же
«современные» люди. «Богъ уморъ!» восклицаетъ
Заратустра. II вы, вы убили его. А они недоумѣ-
ваютъ. они ие знаютъ. До нихъ не дошла еще
вѣсть о его смерти. Это-то больше всего и уби-
ваетъ и возмущаетъ Заратустру. Убить, потерять
свой идеалъ, и не знать, что опъ уже мертвъ. Это
можетъ случиться только тогда, когда происходитъ
горшее изъ убійствъ, убійство равнодушіемъ: они
задавили жизненное зерно своего идеала и продол-
жаютъ держаться за его пустую скорлупу. Они и
не живутъ, не опредѣляются имъ. «Буддистъ посту-
паетъ иначе, чѣмъ пе-буддистъ; христіанинъ же
поступаетъ, какъ всѣ; для пего существуетъ
только христіанство церемоній и настроеній» 46).
Остается только церемоніальная, показная сторона.
Важно то, «чтобы при этомъ среди махинацій мі-
ровой политики протрубили въ христіанскую трубу»47).
Эта ложь проникаетъ все, и она-то, конечно, всего
болѣе невыносима правдоискателю Нпцше, истекаю-
щему кровью своихъ истинъ и исповѣдующему свой
мужественный принципъ: «аіпог Гаіі». «Всѣ мы»,
•*'•) Собр. соч. т. XV, стр. 141; 17) т. XV, стр. 48—19.
21
говоритъ онъ, «стремимся къ такому состоянію, при
которомъ должна была бы замолчать буржуазная
мораль» 48). Ему невыносимъ «лживый налетъ, ко-
торымъ подернуты всѣ буржуазные порядки, какъ
будто они п о р о ж д е и і я нравственное т и» 49).
Ницше слишкомъ хорошо видитъ жизненные импульсы,
истинныя побужденія и аппетиты. Онъ прекрасно
знаетъ «что для нихъ дѣло не въ томъ, пстпнно
.іи то или иное, а въ томъ, какъ оно дѣй-
ствуетъ: абсолютное отсутствіе интеллек-
туальной честности» 50). «Интеллектуальная
совѣсть»—это слово, незнакомое филистеру. Ложь
проникла всюду. «Чѣмъ себя можно теперь ском-
прометировать?» спрашиваетъ Ницше. «Если по-
слѣдователенъ, если идешь прямой дорогой, если
менѣе, чѣмъ пятпсмысленъ, если искрененъ» &1).
Ницше крайній и непримиримый противникъ
аскетическихъ идеаловъ, аскетической жизни.
При изложеніи положительнаго ученія Ницше,
его идеала, будетъ вполнѣ ясно, почему онъ счи-
таетъ себя такимъ радикальнымъ врагомъ аске-
тизма.
Уменьшеніе жизни, жизненной энергіи, жизнен-
наго начала—вотъ что оспариваетъ, вотъ что пена-
48) Собр. соч. т. XV, стр. 44$); *°) т. XV, стр. 202: 50) т. XV,
стр. 120: 5І) т. VIII, стр. 130.
22
видитъ онъ въ нихъ. И не смотря на все это —
искренняго аскета, искренняго противника, онъ не
можетъ не уважать, не можетъ не считаться съ нимъ,
какъ съ равнымъ. Но и сюда проникло то же лице-
мѣріе, та же ложь. II философъ культуры разра-
жается такой тирадой:
«Прочь, клянусь святымъ Анакреономъ! Прочь
эти гнилыя ученыя каоедры, трусливую созерцатель-
ность, похотливое скопчество историковъ, заигрыва-
ніе съ аскетическими идеалами, тартюфство спра-
ведливости! Все мое уваженіе передъ аскетическимъ
идеаломъ, поскольку онъ честенъ! поскольку
онъ самъ вѣритъ въ себя и не разыгрываетъ передъ
нами комедій! Но я не терплю всѣхъ этихъ кокет-
ничающихъ клоповъ, честолюбіе которыхъ ненасытно
въ своемъ стремленіи благоухать безконечностью,
пока безконечность не начнетъ «благоухать» кло-
пами» °2). Современный человѣкъ прикрывается мо-
ральной одеждой, имѣетъ свои моральные кодексы.
По безсильный и безвольный, онъ не въ состояніи
создать въ морали положительное, творческое и
слѣдовать ему; его мораль по существу коэрситивна,
ограничительна. Та же «нравственность нравовъ»,
то же «преданіе», облеченное въ рядъ запретитель-
52) Собр. соч. т. VII. стр. 478.
__ 23 ___
ныхъ формулъ—«командующія сужденія», какъ на-
зываетъ ихъ Ницше. Истинная же нравственность,
творческая и могучая, имъ не доступна, да можетъ
быть, п не Нужна. «Добродѣтель имѣетъ противъ
себя всѣ инстинкты средняго человѣка: она не вы-
годна. не разумна, опа изолируетъ... она портить
характеръ, голову, душу—все это съ точки зрѣнія
средняго человѣческаго товара: она настраиваетъ
враждебно противъ порядка, противъ лжи» 53). Про-
тивъ «морали» филистеровъ, противъ порабощенія
и заполненія ею всего моральнаго горизонта человѣ-
чества и протестуетъ Нпцше. «Противъ чего я про-
тестую? Чтобы не считали эту маленькую миролю-
бивую посредственность, это равновѣсіе души, не-
знакомой съ титаническими влеченіями сильныхъ
душъ,—чѣмъ то высшимъ, по возможности даже
масштабомъ человѣка»54).
Эта критика и привела Ницше къ исканію его
идеала, къ исканію «истиннаго» человѣка, человѣка
достойнаго такъ называться. Глубоко современная,
глубоко важная проблема. Нпцше самъ понималъ и
чувствовалъ это: «Гдѣ море, въ которомъ, дѣйстви-
тельно можно еще утонуть?—-гдѣ человѣкъ!» 55) пи-
салъ онъ «этотъ крикъ—крикъ нашей эпохи».
•|3) Собр. соч. т. XV, стр. 450; 51) т. XV, стр. 442; 55) т. XII.
стр. 346.
24
Быть можетъ, Ницше упрекнутъ въ томъ, что
картина нарисована имъ слишкомъ мрачными крас-
ками, слишкомъ односторонне пристрастна... Пускай
такъ! Да и какъ могло бы быть иначе у этого ве-
ликаго борца со своимъ временемъ, у этого вдох-
новеннаго пророка и обновителя человѣчества, ху-
дожественно-окрыленнаго чуднымъ видѣніемъ своего
идеала, своего сверхчеловѣка. Пускай такъ!—гово-
рили мы, но это нисколько не умаляетъ ни вели-
каго значенія, ни глубокой нужности и своевремен-
ности этого мощнаго сатирика, подъ сарказмамп ко-
тораго падаетъ такъ много гнплого и дряблаго въ
нашей, современной культурѣ. II Риль, думается
намъ, глубоко правъ, сравнивъ его съ могучей бу-
рей, разразившейся надъ Европой, надъ культур-
нымъ человѣчествомъ. Какъ буря снесъ онъ па
своемъ пути все нетвердое, шатающееся; и какъ послѣ
мощной, сильной бури — легче дышется, свѣтлѣе
небосклонъ и упавшій изобильно дождь сулитъ но-
вые всходы, новые побѣги.
25
II.
«Лппіь какъ творцы, можемъ мы уничтожать»^),
говоритъ Ницше, и самъ строго слѣдуетъ этому пра-
вилу. Оно и понятно... «Нигилистомъ» онъ не былъ
(хотя порой и называлъ себя такъ), и не изъ ііигп-
: мистическихъ побужденій возникла его жажда раз-
рушенія, уничтоженія, критики. Уже выше стара-
। лись мы показать, какъ тѣсно связаны были у него
двѣ стороны—творческая и разрушительная. Одна
предполагала, одна вызывала другую, и творческая
всегда и всюду выходила побѣдительницей, была
первенствующей въ его стремленіяхъ. «Какъ вынесъ
я жизнь? Творя. Что даетъ мнѣ силу выдержать ея
взглядъ'? Созерцаніе сверхчеловѣка!»57).
Сверхчеловѣкъ-—свѣтлый идеалъ, былъ прибѣжи-
щемъ, былъ результатомъ разрушительной критики
и ѣдкой сатиры...
Гётевскій Фаустъ, стремясь перевести извѣстныя
евангельскія слова, дающія опредѣленіе первопри-
чины бытія, долго пщетъ опредѣленія этого прин-
ципа, пока, наконецъ, не восклицаетъ: 56
56) Собр. соч. т. 1'. стр. 91—95; 5‘) т. XII, стр. 359.
26
«Міг ІгіШ (Іег Сгеізі! АиГ еіпшаі яеіі’ісіі Каі
Нп<1 всІігеіЬе ^еігозі: Іш АпГап§- \ѵаг сііе Тііаі!» *).
Ницше еіце ярче и сильнѣе выражаетъ свою
мысль: «дѣяніе—все»э8). говоритъ онъ. II это «дѣя-
ніе», это дѣйственное начало, творческую волю, онъ
дѣлаетъ пе только отдаленнымъ принципомъ міро-
зданія, нѣтъ, онъ даетъ ему значеніе логическаго
начала, онъ полагаетъ его въ основу всего живу-
щаго сильно и высоко. II ему въ этомъ случаѣ по-
могъ тоже «духъ». II имя этому духу, имя этому
принципу жизни—богъ Діонисъ, излюбленный герой
и символъ Ницше, философомъ котораго онъ часто
самъ называетъ себя. Это—принципъ вѣчнаго стрем-
ленія къ творчеству, къ самоутвержденію, къ про-
явленію во внѣ, принципъ яркаго, инстинктивнаго
влеченія къ жизни. Этимъ принципомъ дышетъ и его
идеалъ сверхчеловѣка. Но не только этимъ.
Продолжая говорить языкомъ художественной
терминологіи Нпцше (отвлекаясь, конечно, отъ узко-
художественнаго смысла ея, что дѣлалъ часто, впро-
чемъ, п самъ Нпцше), въ сверхчеловѣкѣ съ такой же
*) «Но духъ пришелъ мнѣ на помощь!
Наконецъ я понялъ и убѣжденно пишу:
«Въ началѣ было Дѣло*.
Гете, Фаустъ, ч. I. пер. И. Вейнберга. СПБ. 1904).
®8) Собр. соч. т. VII, стр. 327.
яркостью представлено и другое начало — начало
аполлоновское. начало объединенія, высшаго един-
I ства. Оно даетъ форму, прекрасную, цѣлостную,
стройную форму идеалу. Оно связываетъ воедино въ
гармоническую личность черты сверхчеловѣка, оно
придаетъ ему стиль и красоту. Эти два начала, спле-
таясь, сочетаясь, не давя другъ друга, не лишая
другъ друга особенной, только каждому изъ нихъ
присущей красоты, создаютъ вмѣстѣ высшее синтети-
ческое единство. Этотъ синтезъ и есть сверхчеловѣкъ.
Итакъ, радостное утвержденіе жизни, стихійность
жизненности, сказали бы мы, глубокая и сильная
инстинктивная жажда жизни—вотъ первая отличи-
і тельная черта идеала Ницше. Вездѣ и всюду нахо-
димъ мы это привѣтствіе, это поклоненіе жизнен-
ному началу — богу Діонису. «Все это и обозна-
чаетъ слово Діонисъ: я не знаю высшей символики,
чѣмъ эта греческая символика діонисій. Въ ней
скрытъ глубочайшій инстинктъ жизни, инстинктъ
будущей жизни, вѣчности жизни, въ религіозномъ
одѣяніи — самый путь къ жизни, къ творчеству
жизни—святой путь» 59). Онъ привѣтствуетъ «все,
что богато и хочетъ одарять, все, что обогащаетъ,
золотитъ, увѣковѣчиваетъ п обожествляетъ жизнь,
5Э) Собр. соч. т. VIII, стр. 173.
28
всю мощь просвѣтляющей добродѣтели... все одобряю-
щее, утверждающее, творческое» 60)... Ницше вездѣ и
всюду старается найти эту жизненность, утвержденіе,
инстинктъ жизни, онъ счастливъ находить его: «Я
счастливъ, что люди совсѣмъ не хотятъ думать о
смерти! Я бы охотно постарался сдѣлать мысль о
жизни для нихъ еще во сто разъ болѣе достойной
размышленія!» еі) Наоборотъ, всему, что противится
этому идеалу Ницше, идеалу полной силы, экспан-
сивной жизни, онъ объявляетъ войну, онъ зоветъ
на нее. «Быть единымъ въ своей враждѣ про-
тивъ всего и всѣхъ, что пытается возбудить подо-
зрѣніе въ цѣнности жизни: противъ пессимистовъ,
недовольныхъ и сварливыхъ» ).
Но какъ долженъ управляться этотъ громадный,
бьющій черезъ край источникъ жизни, куда должна
идти вся эта сила? Заратустра говоритъ: «Ваша лю-
бовь къ жизни да будетъ вашей высшей надеждой;
а ваша надежда да будетъ высшимъ помысломъ
жизни!» 63) II въ другомъ мѣстѣ говоритъ Ницше:
«Мысль о жизни—даетъ отдохновеніе; послѣ этого
должно думать еще только о задачахъ» 64). Въ чемъ
же ваши задачи, въ чемъ наши надежды? Онѣ и
выражаютъ собой, онѣ и служатъ воплощеніемъ этой
в0) Собр. соч. т. XV, стр. 185; е1) т. V, стр. 211: °2) т. XII,
стр. 67; 63) т. VI, стр. 68; м) т. XII, стр. 350.
29
жизненной силы. Задача — творчество; надежда —
творческая личность. Что же иное жизнь, утвержде-
ніе ея, какъ не творческое начало, не неустанное
вѣчное стремленіе къ новымъ задачамъ? «Един-
ственное счастье заключается въ творчествѣ; вы
всѣ должны тоже творить п въ каждомъ дѣйствіи на-
слаждаться еще этимъ счастьемъ!» 65 66) восклицаетъ
онъ. Непрестанное, постоянное, непрерывное твор-
чество, новыя и новыя задачи! «Желаній, только
желаній хочу я, и всегда па мѣстѣ исполненія но-
вое желаніе» С6). Такимъ творческимъ, вѣчно дѣй-
ственнымъ рисуетъ онъ намъ и свой идеалъ. Опъ
опредѣляетъ—«назначеніе высшаго человѣка, какъ
творца» 6‘). «Инстинктъ творца»—вотъ что должно
быть развито въ высшемъ человѣкѣ, въ идеалѣ че-
ловѣка. «Полная сила жаждетъ творчества» 68), и для
нея, изъ этой воли, этого стремленія рождается и
«высшая мораль, мораль творца» 7Э). «Творческій
духъ» является его идеаломъ, его задачей и на-
деждой... Этотъ идеалъ вѣчный спутникъ Ницше.
Разныя имена давалъ онъ ему, въ разныя оболочки
облекалъ; сущность же — утвержденіе жизненнаго
начала, начала творчества—оставалась неизмѣнной.
65) Собр. соч. т. XII, стр. 361; №) т. XII, стр. 323; 6~) т. XII-
•стр. 405. 08) т. XV, стр. 138; 7Э) т. XII, стр. 410.
30
«Художникъ», «художественный геній» былъ этотъ
«творческій духъ» въ первый періодъ. Такая обо-
лочка, такое наименованіе создалось подъ вліяніемъ
Шопенгауэра, ученикомъ и почитателемъ котораго
былъ тогда Ницше. Но какъ мало шопенгауэровскаго
по существу было въ этомъ идеалѣ! Такъ же мало,
какъ и въ самомъ пониманіи искусства, продукта
художественнаго генія. Тамъ, гдѣ у Шопенгауэра
стоялъ минусъ, Ницше поставилъ плюсъ. Тамъ, гдѣ
Шопенгауэръ искалъ средства отвращенія отъ жизни,
средства умерщвленія воли, отрицанія жизни, тамъ
видѣлъ Ницше высочайшее утвержденіе жизни, тамъ
говорилъ Ницше да, и своего художественнаго ге-
нія, свой «творческій духъ» выставлялъ, какъ этого
специфическаго могучаго утвердителя жизни и твор-
чества!
Творческій индивидуумъ—могучій индивидуумъ,
обладающій сильной, стремительной волей, «длинной
волей», какъ выражался Ницше. Жажда творчества,
духъ творчества есть, конечно, творческая воля. Куда
же направлена эта творческая воля, это творческое
начало? Прежде всего на самого индивида. Самъ ,
сверхчеловѣкъ Ницше, человѣкъ въ идеалѣ или I
идеальное въ человѣкѣ, творитъ самъ себя, создаетъ
изъ себя личность. «Будь мужемъ», говоритъ жизнь
каждому изъ насъ, по словамъ Ницше, «и слѣдуй
31
не за мной, а за самимъ собой! за самимъ собой!» 70)
«Постоянно старайся стать тѣмъ, чѣмъ ты долженъ
быть,—учителемъ и создателемъ самого себя!» 71)
Слѣдуя себѣ и только себѣ, становясь самимъ со-
бой, мы слѣдуемъ своему идеалу, и этотъ идеалъ—
«суверенный индивидуумъ, равный только
самому себѣ, снова освободившійся отъ нравствен-
ности нравовъ, сверхнравственный индивидуумъ (такъ
какъ «автономный» и нравственный исключаютъ
другъ друга) 72), короче говоря, человѣкъ съ соб-
ственной, независимой, длинной волей, который
имѣетъ право давать обѣщанія» 73). Какъ автономная
личность, суверенный индивидуумъ, онъ самъ тво-
рить свои цѣнности: его мораль называется поэтому:
«я хочу». «Богатство личности»—непремѣнное усло-
віе этой автономности. Суверенный индивидуумъ—
і свободный индивидуумъ. Свобода—непремѣнное пред-
положеніе для существованія такого индивида. Онъ
самъ даетъ ее себѣ. Ницше говоритъ, «что несво-
бодный—человѣкъ позоръ природы, и нѣтъ ему ни-
70) Собр. соч. т. V, стр. 134; 71) т. XII, стр. 177.
72) Это выраженіе «сверхправственный» и утвержденіе, что «авто-
номный и нравственный исключаютъ другъ друга»—мы пока остав-
ляемъ въ сторонѣ, такъ какъ объ этомъ болѣе подробно ниже. Ци-
тата приведена только для подтвержденія идеала сверхчеловѣка Ницше,
какъ сувереннаго и автономнаго индивидуума.
73) Собр. соч. т. VII, стр. 346.
32
какого нп небеснаго, ни земного утѣшенія, что
каждый, кто хочетъ стать свободнымъ,
долженъ самъ стать имъ, и что никому сво-
бода не падаетъ съ пеба, какъ чудесный пода-
рокъ» ,5). Эту полную и совершенную автономность
свободной личности прекрасно выражаетъ Ницше
на своемъ гордо-художественномъ языкѣ: «Лучше
остаться должнымъ, чѣмъ расплачиваться монетой,
которая не имѣетъ на себѣ нашего изображенія!
'Гакъ хочетъ наша суверенность!»76) «А м ы х о т и м ъ
стать такими, каковы мы есьмы, но-
выми, небывалыми, несравнимыми, ровными са-
мимъ себѣ, творцами самихъ себя!» '')•
Итакъ, всетаки, какое-то законодательство су-
ществуетъ въ этой свободѣ и для этой воли, болѣе,
эта воля, какъ свободная, сама даетъ законъ и только
тогда получаетъ значеніе воли? Да, отвѣчаетъ намъ
Ницше. Аполлоновское начало объединенія, синтеза
вступаетъ въ свои права. «Самый свободный
поступокъ—тотъ, въ которомъ сказывается паша са-
мая интимная, сильная, самая тонкая организован-
ная природа—при томъ такъ, что нашъ разумъ
въ то же время показываетъ свою н а п р а в л я ю щ у ю
руку.—Наиболѣе произвольный ивъ то же
76) Собр. соч. т. V, стр. 134: 7в) т. V, стр. 202; 77) т. V, стр. 257.
Нпцше. 3
33
время наиболѣе разумный поступокъ!» 78)
Ницше поклонникъ, исповѣдникъ сильнаго инстинкта
жизни, инстинктивной, діоннсовской стороны въ
жизни человѣка, какъ уже говорили мы. Она. эта
сторона, даетъ красочность, полноту, художественную
законченность человѣку, но это не «преобладаніе
инстинктовъ» и не «распутство чувства», о которыхъ
.мы говорили раньше, которыя являются какъ разъ
признаками слабаго, ложно-естественнаго, фили-
стерскаго типа, для котораго Ницше не находилъ
достаточно строгихъ, достаточно ѣдко-обличитель-
ныхъ словъ. Онъ противъ того «изувѣрства мора-
листовъ, которое требуетъ вмѣсто укрощенія стра-
стей ихъ полнаго уничтоженія. Ихъ умозаключеніе
всегда таково: хорошимъ человѣкомъ можетъ быть
лишь духовный евнухъ»79). Онъ не позволяетъ «за-
печатать» «эти великіе источники силы» 80). Но онъ
утверждаетъ также, онъ знаетъ, что «слѣпая
у с т у п ч и в о с т ь аффекту, — все равно каковъ онъ
но существу — великодушенъ, сострадателенъ или
враждебенъ, — является причиной в е л и ч а Гі ш а г о
зла» 81). «Величіе характера состоитъ не въ томъ,
что совсѣмъ нѣтъ этихъ аффектовъ:—наоборотъ, они
7в) Собр. соч. т. XIII, стр. 193: "°) т. XV, стр. 219; 8°) т. XV,
стр. 219; «*) т. XV, стр. 458.
существуютъ въ самыхъ страшныхъ размѣрахъ; —
величіе въ томъ, что человѣкъ можетъ всегда вла-
дѣть ими» 82). Этимъ умѣньемъ управлять своими ин-
стинктами, создавать изъ нихъ единство, измѣряется
и сила, могущество воли—этой основы творческой
личности. Отводя такое большое мѣсто этому регу-
лирующему принципу, Ницше оцѣняетъ и самыя
дѣйствія по силѣ его. «Слѣдовать своему чувству?»
называется этотъ отрывокъ въ ХѴ-мъ томѣ. «Что
порой подъ вліяніемъ великодушнаго чувства под-
вергаютъ свою жизнь опасности и дѣйствуютъ подъ
впечатлѣніемъ минуты—все это малоцѣнно и по ха-
рактерно для человѣка... Въ способности къ этому
всѣ равны, а въ рѣшимости преступникъ, бандитъ
и корсиканецъ несомнѣнно даже превзойдутъ
честнаго человѣка. Высшей ступенью будетъ: пода-
вить въ себѣ и это влеченіе и совершить героиче-
скій подвить не подъ вліяніемъ импульса, а хладно-
кровно, г а і 8 о п п аЫ е, не поддаваясь при этомъ
бурнымъ захватамъ чувства наслажденья» 83)... По-
слѣднее звучитъ даже нѣсколько ригористично, но
не въ ригоризмѣ, конечно, тутъ дѣло. Ницше фи-
лософъ Діониса, антиподъ ригористичности; художе-
ственное преувеличеніе было въ его натурѣ. ІІрнн-
8Э) Собр. соч. т. XV, стр. 159; 83) т. ХА', стр. 458.
35
ципъ же, мысль всѣхъ вышеприведенныхъ цитатъ
ясна: нужно культивировать, не вырывать съ кор-
немъ страстей и инстинктовъ, этихъ жизненныхъ
соковъ, источника силы, красочности и красоты
жизни, а объединять ихъ высшимъ началомъ: «оду-
хотворить, обожествить» ихъ, какъ выражается самъ
Ницше...
Идеальный типъ Ницше, его сверхчеловѣкъ,
является, такимъ образомъ, человѣкомъ цѣлостнымъ,
гармоничнымъ, свободнымъ: «синтетическимъ, сум-
мирующимъ, оправдывающимъ» 84), называетъ опъ его.
Этого синтетическаго человѣка противопоставляетъ
опъ современной многосторонней хаотичности: «не
достаетъ великаго синтетическаго ч е л о в ѣ к а,
въ которомъ самыя различныя силы были бы властно
впряжены въ одно ярмо. Мы имѣемъ только много-
сторонняго человѣка, самый, быть можетъ, ин-
тересный хаосъ, который когда либо существовалъ» 85).
«Синтетическій человѣкъ»—«сильный типъ» 88). Меч-
тая о своемъ идеалѣ, говоритъ Нпцше: «Тогда въ
одномъ человѣкѣ мирно будутъ уживаться другъ съ
другомъ бьющее черезъ край богатство самыхъ много-
образныхъ силъ и истинно творческая сила «сво-
бодной воли» п властнаго господства. Духъ будетъ
81) Собр. соч. т. XV, стр. 421; 85) т. XV, стр. 455; 8С) т. XII.
стр. 368.
36
тогда также гармонировать съ чувствами, онъ Су-
детъ также дома у нихъ, какъ и они будутъ дома,
какъ и они будутъ гармонировать съ духомъ» 87).
Приближеніемъ къ такому типу считалъ Ницше
между прочимъ Гёте: «онъ дисциплинировалъ себя
для цѣлостности, онъ творилъ себя»88).
Таковъ идеалъ Ницше, таковъ его сверхчело-
вѣкъ, поскольку онъ, такъ сказать, обращенъ во
внутрь самого себя, поскольку онъ является «твор-
цомъ самого себя»—творцомъ своей личности, до-
водящимъ ее до совершенства и свободы автоном-
ности. Но эта автономная личность, этотъ «изобиль-
ный волею» имѣетъ и другую сторону, сторону на-
правленную во внѣ. Да и какъ же можетъ быть
иначе? Натура, такъ богатая творческими силами,
такая единая и гармоническая въ своей волѣ, въ
своихъ дѣйствіяхъ непремѣнно должна стремиться
излучать свою силу, проявлять свое творчество да-
леко за предѣлами своего «я». Она должна чув-
ствовать себя вѣчно побуждаемой творить свое дѣло
во внѣ, должна чувствовать влеченіе, любовь ко
всему, гдѣ она можетъ проявить свое творчество.
Такъ на самомъ дѣлѣ полагаетъ Ницше: «Всякое
творчество есть сообщеніе чего-то другому: позиаю-
87) Собр. соч. т. XV, стр. 487: ®в) т. VIII, стр. 163.
37
щій, творящій, любящій — едино суть»89), гово-
ритъ онъ. II отсюда вытекаетъ его чудное представ-
леніе о повой, высокой п прекрасной добродѣтели
сверхчеловѣка, о «дарящей добродѣтели». Высока и
прекрасна эта добродѣтель, такъ какъ она хочетъ
только жертвовать собой, «дарить» себя. «Необычна
эта высшая добродѣтель и безполезна, она свѣтится
нѣжнымъ блескомъ: дарящая добродѣтель—вотъ эта
высшая добродѣтель», говоритъ учитель и пророкъ
Заратустра. «Пусть душа ваша ненасытно жаждетъ
сокровищъ и драгоцѣнностей, ибо добродѣтель ваша
ненасытна въ стремленіи одарять» 90). Такая добро-
дѣтель, полная великодушія, полная безграничной
жажды дѣятельной любви («творящіе и любящіе едино
суть») должна являться непремѣнной и отличитель-
ной чертой будущаго человѣка, будущаго человѣче-
ства или нашего идеала. Болѣе того: опа и есть
признакъ истинной человѣчности. Ницше говоритъ
о пей въ слѣдующихъ, какъ всегда, чарующе кра-
сивыхъ словахъ: «Будущая человѣчность.—Имѣть,
наконецъ, все это въ одной душѣ, соединить въ еди-
ное чувство —- это должно породить такое счастье,
котораго до сихъ поръ еще не зналъ человѣкъ—
божественное счастье, полное мощи и любви, пол-
6Я) Собр. соч. т. XII, стр. 250; °°) т. XI, стр. 110.
38 -
пое слезъ и смѣха, счастье, которое, какъ вечернее
солнце, неустанно даритъ изъ своего неизмѣримаго
богатства, даритъ и стряхаетъ въ море и, какъ
солнце, чувствуетъ себя всего богаче лишь тогда,
когда даже самый бѣдный рыбакъ гребетъ золотымъ
весломъ! Это божественное чувство и называется
тогда—человѣчностью!» 91)
Ницше проповѣдывалъ, отстаивалъ «себялюбіе»,
какъ опъ выражался. Это выраженіе вело и ведетъ
иногда къ недоразумѣніямъ. Подъ этимъ хотѣли по-
рой понимать проповѣдь эгоизма. Достаточно попять
и почувствовать все значеніе вышеприведенныхъ
словъ о «дарящей добродѣтели», чтобы представить
себѣ всю невозможность такой проповѣди со сто-
роны Ницше. Своимъ двусмысленнымъ терминомъ
Ницше хотѣлъ только отстоять право автономной,
суверенной личности, право на самоопредѣленіе,
право па свободное, глубоко индивидуальное мораль-
ное законодательство личности. Эгоизмъ, узкое стрем-
леніе къ личному благополучію, узкое себялюбіе—
эти черты несовмѣстимы съ «дарящей добродѣтелью»,
онѣ ненавистны Нпцше, онѣ знаменуютъ собой для
него вырожденіе, обѣдненіе личности. «Существуетъ
другое себялюбіе», говорить Заратустра, «слишкомъ
а1) Собр. соч. т. V, стр. 260.
бѣдное, изголодавшееся, которое всегда норовитъ
стащить,—это себялюбіе больныхъ, больное себялю-
біе». «Мнѣ отвратительно это вырождающееся чув-
ство, которое говоритъ: «все для меня» 92).
Творческій индивидуумъ, окрыленный своей «да-
рящей добродѣтелью», стремится къ сочувствію, къ
большой любви, какъ уже сказали мы; онъ—-про-
тивоположность ушедшему въ себя себялюбію. Какъ
же относится онъ къ одному изъ проявленій этой
великой любви—къ состраданію? Здѣсь опять Ницше
далъ слишкомъ много поводовъ къ разногласіямъ и
разнотолкованіямъ. Отчасти виноватъ въ этомъ опять
его художественный языкъ и еще болѣе его пылкій,
страстный темпераментъ, который, оспаривая какое
либо положеніе, невольно и, пожалуй, довольно
таки неожиданно для самого себя впадалъ въ про-
тивоположную крайность. Но не только это: многія
чуждыя идеалу черты, вторичныя черты и наслое-
нія, какъ назвали мы ихъ выше, сыграли здѣсь тоже
свою роль. Болѣе подробно мы попытаемся выяс-
нить и освѣтить это ниже. Теперь пасъ занимаетъ
только вопросъ: каково же дѣйствительное отношеніе
Ницше къ состраданію, каковъ долженъ быть въ
этомъ направленіи его идеалъ? II здѣсь проповѣд-
°2) Собр. соч. т. VI, стр. 110—111
40
пикъ дѣйственной автономной личности остался вѣ-
ренъ самому себѣ и своему идеалу. Ницше разли-
чалъ два рода состраданія или, вѣрнѣе, два типа
людей, способныхъ сострадать и дающихъ окраску
и самому чувству. Съ одной стороны состраданіе
слабыхъ душъ, которыя сами страдаютъ и ищутъ
товарищей по страданію, ищутъ забвенія: ихъ сла-
быя натуры поддаются состраданію: оно для нихъ
пассивное состояніе подчиненія. Мотивомъ является
тоже эвдемонистическое стремленіе, а результатомъ-
только еще большее увеличеніе страданія на землѣ,
еще большее ослабленіе, измельчаніе человѣка.
«Очень часто оно можетъ быть навязчивымъ, не-
деликатнымъ, грубымъ, не щадящимъ гордости и
самоуваженія чужой личности, не щадящимъ ея
самозаконности, ея суверенности, болѣе того, оскор-
бляющимъ эту суверенность. Противъ такого со-
страданія борется Ницше, такое состраданіе безпо-
щадно критикуетъ онъ въ теченіе всей своей жизни.
Ницше—горячій и непримиримый противникъ мо-
рали состраданія, дѣлающей этотъ инстинктъ, это
чувство принципомъ моральной дѣятельности; онъ
горячій противникъ пессимистической морали Шо-
пенгауэра, морали по существу пассивной, морали,
уничтожающей, растворяющей автономную волю и
личность человѣка... Не то—-другое состраданіе, со-
41
страданіе сильной души, состраданіе не какъ прин-
ципъ, а какъ необходимый комплементъ, необходи-
мое слѣдствіе автономной, суверенной личности. Не
думаю, чтобы можно было выше ставить это со-
страданіе, чѣмъ дѣлалъ это проповѣдникъ «дарящей
добродѣтели». Да и понятно: какъ же иначе, куда
же должна была бы истекать та безконечная масса
творческой любви, которая заключена въ груди на-
шего идеальнаго человѣка? «Что вы сострадательны»,
говоритъ Ницше, «это я предполагаю заранѣе. Быть
безъ состраданія значитъ быть больнымъ и
душой и тѣломъ. Но должно имѣть много духа,
чтобы имѣть право быть сострадательнымъ»93).
«Состраданіе къ низшимъ и страдающимъ — мас-
штабъ душевной высоты»94). Про самого творче-
скаго человѣка говоритъ Ницше: «Если такой че-
ловѣкъ сострадателенъ, пу!—такое состраданіе имѣетъ
цѣну!» 95)
Идеалъ Ницше, идеалъ самоуважающей свобод-
ной личности—мужествененъ и силенъ. Его суще-
ственной чертой является честность по отношенію
къ самому себѣ, жажда правды во что бы то ни
стало: иное оскорбляло бы. унижало бы этотъ
93) Собр. соч. т. XII, стр. 297. Первый курсивъ мой; в1) т. XV,
стр. 28: °5) т. VII, стр. 270.
12
идеалъ. «Я не въ состояніи», говоритъ Ницше,
«признать какую -нибудь величину, которая не была
бы связана съ искренностью по отнопіенію
къ самому себѣ: позированіе передъ самимъ со-
бой внушаетъ мнѣ отвращеніе; стоитъ мнѣ открыть
въ человѣкѣ что-нибудь подобное, и всѣ его заслуги
превращаются для меня въ ничто; я знаю —
оші всюду и въ самой глубинѣ своей таятъ то же
позированіе и неискренность»96). «Эта послѣдняя
добродѣтель зовется—искренностью» 97), читаемъ мы
въ другомъ мѣстѣ. Въ любви къ честности, къ \
истинѣ выражается наша сила, безстрашіе, муже-
ство. «Сколько истины переноситъ духъ, на
сколько истины отваживается онъ, это стало для
меня истиннымъ мѣриломъ людей. Заблужденіе—
трусость» 98).
Эта трусливость—черта, удѣлъ слабыхъ, удѣлъ
тѣхъ запутавшихся въ собственной лжи, во лжи
преданія и обычаевъ «современныхъ» людей, кото-
рыхъ такъ презиралъ Ницше. Для сверхчеловѣка
эта ложь невозможна. Ницше думаетъ (впадая,
правда, при этомъ по своему обыкновенію въ дру-
гую крайность), «что быть честнымъ даже въ зломъ
лучше, чѣмъ подчиниться моралп преданія» ").
эв) Собр. соч. т. XI, стр. 379—380; 87)т. Х1П, стр. 42: 98) т. ХА',
стр. 483; »») т. V, стр. 131.
Но такое правдоискательство во что бы то пи
стало, эта честность, любовь къ истинѣ, часто до-
стается дорогой цѣной, требуетъ твердости и муже-
ства. Это знаетъ Ницше: «Каждое умственное за-
воеваніе есть результатъ мужества, твердости и нрав-
ственной чистоплотности но отношенію къ себѣ» 10°).
Да, нужна твердость, по не только здѣсь нужна
твердость: достиженіе всего высокаго, идеальнаго,
движеніе впередъ требуетъ той же твердости. Самъ
идеалъ творящаго, автономнаго индивида включаетъ
въ себя эту твердость, неустрашимость и стойкость
въ преслѣдованіи того высокаго, что освѣщаетъ нашу
жизнь. Самая свобода, освобожденіе творца, требуетъ
той же твердости: «II если вы хотите стать свобод-
ными, то вы должны сбросить съ себя не только
отягчающія васъ цѣпи: придетъ часъ, когда вы
должны будете бѣжать отъ вашихъ близкихъ. Твою
жену долженъ ты быть готовымъ покинуть, твою
страну, твои выгоды, твою самую завѣтную вѣру: и
солнце твоей жизни должно на время закатиться
для тебя» 101). Послѣдняя фраза невольно напоми-
наетъ слова великаго обновителя жизни, тоже ве-
ликаго любящаго п презирающаго, великаго учителя
изъ Назарета: «Оставь домъ твой и жену и ко мнѣ
10°) Собр. соч. т. XV, стр. 483: 101) т. XII. стр. 280;
— 44 —
гряди». Должно закалять себя, чтобы приближаться і
къ этому идеалу: «Не должно избѣгать испытаній,)
хотя опи, быть можетъ, опаснѣйшая игра, въ которую
можно играть. II въ концѣ концовъ—-это испытанія,
свидѣтелями которыхъ являемся лишь мы сами и
никто другой. Не привязываться ни къ одному че-
ловѣку—будь онъ самымъ дорогимъ и любимымъ
для пасъ: каждый человѣкъ — тюрьма, каждый—
тупой уголъ» 102 *). Это героизмъ, героизмъ, выше ко-
тораго трудно представить себѣ что-нибудь, это
идеалъ героя, героическаго начала въ человѣкѣ. Да,
по мнѣнію Ницше, именно героическія личности и
являются какъ разъ такими, «которыя стоятъ вни-
манія» 108). Онъ восхищается героизмомъ Брута и
тѣмъ, какъ мастерски нарисовалъ его Шекспиръ.
«Къ славѣ Шекспира», пишетъ онъ: «Независимость
духа!—вотъ что изображено здѣсь! Никакая жертва
не можетъ быть въ такомъ случаѣ слишкомъ боль-
шой: нужно быть готовымъ отдать ей даже самаго
близкаго друга — будь оігь чуднымъ человѣкомъ,
украшеніемъ міра, несравненнымъ геліемъ — если
только любить свободу, какъ свободу великихъ душъ
и если въ лицѣ его появилась угроза этой свободѣ.
Такъ именно долженъ былъ чувствовать Шекспиръ!»1 °4)
102) Собр. соч. т. VII, стр. 61; ,03) т. V, стр. 223: 104) т. V,
стр. 128;
45
И Заратустра проповѣдуетъ неустанно своимъ уче-
никамъ ту же героическую мужественную твердость
творцовъ идеала, идеальнаго въ человѣкѣ:
«ГІ если ваша твердость пе хочетъ сверкать,
рѣзать и разбивать: то какъ же вы сможете когда-
нибудь творить со мной?
Ибо всѣ творцы тверды. Блаженствомъ должно
казаться вамъ — наложить свою руку на тысячелѣ-
тія, какъ на воскъ. Блаженствомъ должно быть для
васъ—писать на волѣ тысячелѣтій, какъ на стали,
тверже, благороднѣе, чѣмъ на стали! Истинно твердъ
только благороднѣйшій!
Эту новую заповѣдь, мои братья, даю я вамъ:
станьте тверды!» 105)
Таковъ идеалъ Ницше. Этотъ типъ дышетъ весь
какой-то особенной возвышенностью, особеннымъ
исключительнымъ благородствомъ. Печать исключи-
тельности лежитъ па немъ. Таковъ онъ и въ пред-
ставленіи самого Ницше. Зиммель 10В) видитъ даже
въ этой чертѣ благородства новую моральную кате-
горію, впервые введенную въ этику Ницше. Самъ
Нпцше называлъ это «добродѣтелью, переведенною
на языкъ благородства»107).
105) Собр. соч. т. VI, стр. 312; 106) 6. Зіштеі, Рг. Кіеіхзсііе, Е.
тогаІрЬіІоз. Зіііюиейе. ХізсЬгД. РЬ; 107, 1896, стр. 202—215:
107) т. XV, стр. 503
46
Ницше жаждалъ осуществленія этого идеала
здѣсь на землѣ, стремился къ этому, горячо пропо-
вѣдуя его. Это—отличительная черта его. «Человѣ-
чество должно поставить себѣ цѣль выше себя, но
оно должно искать ея осуществленія не въ иллю-
зорномъ мірѣ, а въ своемъ собственномъ продо.т-
ж ені и» 108), говоритъ онъ. «Здѣсь па землѣ долженъ
онъ быть осуществленъ. Оставаясь свѣтлой звѣздой,
онъ долженъ быть сведенъ къ намъ на землю. Здѣсь
въ этой земной жизни, въ этой земной оболочкѣ
должны мы работать, должны творить и созидать».
«Останьтесь вѣрными землѣ, моп братья, со всей
силой вашей добродѣтели!» восклицаетъ Заратустра.
«Пусть ваша дарящая любовь и ваше познаніе
служатъ смыслу земли. Такъ прошу и заклинаю я
васъ!
Не позволяйте улетать ей отъ земли и биться
крыльями о стѣны вѣчности! Увы, такъ много такой
улетѣвшей добродѣтели!
Сведите ее, эту улетѣвшую добродѣтель, подобно
мнѣ, назадъ, па землю—да, назадъ, къ тѣлу и жизни.
Пусть опа дастъ землѣ свой смыслъ, человѣческій
смыслъ 109).»
Символомъ этой любви къ земному творчеству,
20в) Собр. соч. т. XII, стр. 362: 10°) т. VI, стр. 112.
47
этой жажды дать землѣ человѣческій смыслъ, является
трогательная картина въ наброскахъ къ послѣдней, не-
изданной, части Заратустры. Герой Ницше, пророкъ,
двойникъ, его «другъ изъ друзей», Заратустра уми-
раетъ. II «умирая, онъ держитъ землю въ своихъ
объятіяхъ» 1]0).
п0) Собр. соч. т. XII, стр. 412.
18
III.
Этико-соціальнымъ назвали мы идеалъ Ницше:
противоположеніе его, антиподъ, изъ котораго, въ
противоположность которому выросъ онъ,— «совре-
менный человѣкъ» — филистеръ, болѣе того, быть
можетъ, филистерское въ каждомъ изъ насъ... Такъ-ли
•это? Необходимо оправдать такую точку зрѣнія. Са-
мое поверхностное знакомство съ Нпцше уже даетъ
большой запасъ цитатъ, въ которыхъ самъ Ницше
называетъ себя аморалистомъ, антиморалистомъ и
врагомъ морали. Всюду требуетъ опъ, зоветъ пасъ
«прочь отъ морали». «Мораль уничтожена!»111) вос-
клицаетъ аморалистъ. Такія и подобныя выраженія
философа-художнпка нужно понимать, конечно, сшп
віа§'по 8’гаио каііз. Опъ, великій вопрошатель, великій
АѴегівеігеікІе, не могъ оставить человѣка безъ мо-
ральнаго творчества, такъ какъ это значило бы оста-
вить его безъ идеаловъ, безъ активнаго, дѣйствен-
ш) Собр. соч. т. ХІП, стр. 363.
Ницше.
ю
наго, творческаго отношенія къ жизнп и ея явле-
ніямъ. А это такъ иротиворѣчптъ всему ему, всей
его душѣ: «Всѣ цѣнности созданы: каждая цѣнность
можетъ быть уничтожена. Но сама способность оцѣ-
нить—какъ можетъ она быть уничтожена! Вѣдь сама
жизнь—вѣчная оцѣнка!» 112) А Заратустра такъ го-
ворить друзьямъ и ученикамъ своимъ: «Цѣнность
далъ вещамъ человѣкъ, чтобы сохранить себя,—онъ
внервые создалъ смыслъ вещей,—человѣческій смыслъ!
Потому и зовется онъ «человѣкъ», т. е.: цѣнящій.
Оцѣнятъ, значитъ творить: внемлите вы, творцы!
Сама оцѣнка есть сокровище, есть драгоцѣнность
всѣхъ, оцѣненныхъ вещей. Только черезъ оцѣнку
получаютъ вещи свою цѣнность: и безъ оцѣнки орѣхъ
бытія былъ бы пустъ. Внемлите вы, творцы!»113).
Часто какъ будто онъ забывалъ о такомъ высо-
комъ назначеніи человѣка, которое онъ самъ далъ
ему въ вышеприведенныхъ словахъ, какъ будто самъ
не понималъ, каковъ результатъ такой оцѣнки. Оцѣ-
няя, мы квалифицируемъ, отдѣляемъ, обособляемъ и
черезъ сужденіе приходимъ къ выставленію опредѣ-
леннаго идеала, опредѣленной нормы, какъ вывода
изъ всего процесса оцѣнки. Въ свой «позивпстиче-
скій» (второй) періодъ Ницше какъ будто хотѣлъ
112) Собр. соч. т. XII, стр. 264: 11*) т. 4’1, стр. 86.
50
бороться даже и съ цѣлью (это важно, такъ какъ
и въ послѣднемъ періодѣ сохранилась та же черта,
такъ абсолютно противоположная самому идеалу,
самой натурѣ Ницше; подробнѣе объ этомъ впрочемъ
ниже). Въ XI томѣ онъ говоритъ: «Быть мораль-
нымъ, это значитъ поставить цѣль и вывести
изъ нея логически всѣ наши дѣйствія. Но наша
природа не имѣетъ ни цѣли, ни той же самой
логики! Поэтому мораль приводитъ насъ къ ло-
гическому пониманію природы: мы руково-
димы природой, но воображаемъ при этомъ, будто
мы руководимъ ей» 114). Совершенію вѣрно, конечно,
природа, какъ таковая, не имѣетъ ни цѣли, ни та-
кой, ни вообще какой-либо логики: со времени
Канта мы твердо усвоили эту истину. Но есть ли
въ выставленіи нами цѣли какая-нибудь «фальсифи-
кація природы», какъ выражается Ницше. Есть ли
выставленіе цѣли дѣятельности, моральнаго поведе-
нія, помѣха, вторженіе въ чужую область? Суть и
смыслъ нормативнаго сознанія достаточно ясно фор-
мулируетъ Виндельбандъ: «Такимъ образомъ, норма-
тивное сознаніе производитъ меледу движеніями есте-
ственной душевной жизни выборъ: одни изъ нихъ
она одобряетъ, а другія отвергаетъ. Нормативная
114) Собр. соч. т. XI. стр. 213.
51
закономѣрность ни тожественна естественной законо-
мѣрности, ни противорѣчіи^ ей: она есть выборъ
изъ возможностей, опредѣленныхъ естественной за-
кономѣрностью» 11Б). II безъ нормативнаго сознанія»
а значитъ безъ способности, безъ стремленія къ
оцѣнкѣ, какой же смыслъ имѣлъ бы человѣкъ—
этотъ АѴегізеігепсІе раг ехеИепсе, по мнѣнію Нпцше?
«Орѣхъ бытія», повторимъ мы за Ницше, «былъ бы
пустъ». Мы привели выше его слова: «природа: это
значитъ быть не моральнымъ». Но развѣ самое тре-
бованіе жить согласно природѣ, требованіе «есте-
ственныхъ, не противоестественныхъ цѣнностей», не
предполагаетъ уже предварительной оцѣнки, предва-
рительнаго «выбора», нормировки, а, быть можетъ,
даже и своеобразнаго моральнаго кодекса? Самъ
Ницше можетъ научить пасъ въ этомъ случаѣ.
«Каждая мораль есть въ противоположность Іашзег
аііег—тираннія противъ «природы» 115 1І6) и противъ
«разума». Но это еще пе возраженіе противъ нея,
такъ какъ въ такомъ случаѣ нужно было бы, исходя
изъ какой-нибудь другой морали, декретировать, что
115) ѴѴіпйеІЬаий. Ргаіийіеп. Могшеп ипсі Каіищезеіге, стр. 226;
116) Мы уже говорили, что во всякой нормировкѣ нѣтъ никакой
тиранніп противъ природы». Это мѣсто интересно тѣмъ, что здѣсь
Ницше забываетъ, что природа—и не «Іаіззег аііег», такъ какъ
Іаіезег аііег въ противоположность предполагаемой тиранніи вклю-
чаетъ уже тоже элементъ нормированія, элементъ «человѣческій».
всякая тираннія и неразуміе не позволительны» 117).
Итакъ, не противъ моральнаго творчества, какъ та-
кового, ополчается Ницше и не противъ морали во-
обще. Онъ самъ стремится п жаждетъ творить. Ка-
кова же его задача, по его мнѣнію? Чего хочетъ
онъ'? «Переоцѣнки цѣнностей, подъ новымъ давле-
ніемъ п молотомъ которой сердце превратилось бы
въ сталь, чтобы быть въ состояніи вынести всю
тяжесть такой отвѣтственности» 118)—вотъ его цѣль.
«Новое хочетъ творить благородный—новую добро-
дѣтель» 119). II этимъ благороднымъ былъ Ницше-
Заратустра. Творчество новыхъ цѣнностей, новаго
опредѣленія вѣсовъ и мѣръ, какъ выражался онъ—
было его любовью п страстью, которую старался
онъ вдохнуть и въ своихъ учениковъ и послѣдова-
телей. II его противникомъ въ этомъ направленіи
была, по его мнѣнію, вся мораль современной фи-
лософіи. «Нужно было бы радикальнымъ сомнѣніемъ
въ цѣнностяхъ ниспровергнуть всѣ оцѣнки, чтобы
очистить дорогу», 12°) требуетъ онъ. Тамъ, гдѣ онъ го-
воритъ—мораль и оспариваетъ мораль, тамъ должны
понимать мы всѣ моральныя системы, существующія
въ настоящее время, все моральное творчество пашей
современности. Только въ противоположность ей его
ш) Собр. соч. т. VII, стр. 116: 118) т. VII, стр. 138: 11!)) т. VI,
стр. 62: 12°) т. XI, стр. 192.
53
мораль, его моральное творчество — не морально.
«II вотъ я приношу», говорптъ онъ, «новое истол-
кованіе, «неморальное», по отношенію къ которому
вся наша мораль является лишь спеціальнымъ слу-
чаемъ. Говоря популярно: богъ опровергнутъ, а
чортъ—нѣтъ»121). Свою задачу и свое значеніе Ницше
самъ рисуетъ такимъ образомъ много шире, много
значительнѣй, чѣмъ это сдѣлали мы раньше. Не
сверхчеловѣкъ, какъ антиподъ современной культур-
ной дряблости и безпринципности, стоитъ передъ нами.
Мы должны взять другую «пару понятіи». II она.
будетъ такова: сверхчеловѣкъ и сверхчеловѣчество
съ одной стороны, какъ представитель новой морали,
отрицающей всю нашу, всю существующую и глу-
боко, быть можетъ, идеальную и идеалистическую,
и эта самая наша мораль, наши этическія системы
съ другой стороны. Разбить всѣ скрижали цѣнно-
стей хочетъ Ницше, чтобы на мѣсто ихъ водрузить
какія-то свои, новыя.
Уже изъ предыдущаго изображенія предмета
ясно, конечно, что мы не согласны на такое рас-
ширеніе задачи. По нашему мнѣнію, значеніе Ницше
не таково, не было п не будетъ такимъ. Это рас-
ширеніе могло только роковымъ образомъ вліять на
12‘) Собр. соч. т. XIII. стр. 91.
творчество Нпцше. такъ какъ являлось мнимымъ
и въ то же время затемняло, запутывало истинную,
глубоко нужную и современную задачу нашего фи-
лософа культуры. Видѣть въ Ницше разрушителя
морали, какъ системы, какъ великаго продукта че-
ловѣческой мысли—мы не согласны: Ницше вели-
кій моралистъ и критикъ своего времени, своей
эпохи съ ея уродливыми больными сторонами. Та-
кое расширенное пониманіе своей дѣятельности и
мнимое выполненіе ея могло явиться у Ницше двумя
путями: во-первыхъ, изъ непониманія—при недоста-
точномъ знакомствѣ съ системами современной мо-
рали, и изъ неправильнаго представленія о фунда-
ментѣ собственной моральной системы. И то, и
другое повело его и къ ненужной, и несправед-
ливой критикѣ многаго, и къ затемнѣнію собствен-
наго высокаго моральнаго идеала, получившаго много
противорѣчивыхъ, ненужныхъ, вторичныхъ, какъ
уже говорили мы, чертъ.
Для выясненія всѣхъ этихъ вопросовъ мы должны
постараться выяснить себѣ прежде всего, конечно,
въ какомъ видѣ рисовалась Нпцше эта критикуемая
имъ мораль.
У интуитивнаго философа-художника, который
самъ писалъ про себя: «мои помыслы—краски; мои
краски—напѣвы» 122), нельзя искать полной закон-
ченной, критики опредѣленной системы. Какъ поэтъ,
воспѣваетъ онъ свой идеалъ и бичуетъ попутно то.
что сейчасъ, въ данную минуту препятствуетъ, по
его мнѣнію, разрушаетъ этотъ идеалъ. Систематиче-
скаго въ этомъ найти нельзя; да вѣдь онъ и самъ
говорилъ: «я не довѣряю всѣмъ систематикамъ и
избѣгаю ихъ. Стремленіе къ системѣ указываетъ
только па недостатокъ честности» 123). Отдѣльныя на-
падки, отдѣльныя критическія замѣчанія, въ кото-
рыхъ порой переплетаются самыя противоположныя
п непримиримыя системы.
Самымъ большимъ и ненавистнымъ врагомъ
Ницше является долженствованіе въ этикѣ. Противъ
него направлены безчисленныя стрѣлы Нпцшев-
скихъ сарказмовъ; его критикуетъ Ницше. «Мы
противимся всякому «ты долженъ» 124), говоритъ онъ,
а этимъ «ты долженъ» и проникнуты этика и эти-
ческія ученія». «Я хочу, я хочу»—вотъ что ста-
вить на мѣсто долженствованія онъ. Здѣсь уже стал-
киваемся мы съ смѣшеніемъ двухъ понятій пли двухъ
представленій, которыя можно связать со словомъ
«долженствованіе» и которыхъ никакъ не можетъ
различить и обособить Ницше.
і22) Собр. соч. т. ІІХ, стр. 353: '23) т. Ѵ1ІГ, стр. 61: 121) т. XIII,
стр. 217.
56
Долженствованіе съ одной стороны есть катего-
рія мышленія, противополагаемая нами категоріи
бытія, сущаго. Эта то категорія п есть истинная
категорія этики. Эмпирическн-сущему, тому, что
можетъ быть объединено и вылито въ формы опыта,
мы противополагаемъ идеально-должное, то. что
является нашимъ идеаломъ, руководящимъ принци-
помъ нашей дѣятельности. Это необходимо и само
собой должно возникать изъ самаго понятія этики,
какъ нормативной науки, какъ науки, выставляющей
высшія руководящія основанія и принципы дѣятель-
ности человѣка. Не познавая, не регистрируя дѣй-
ствительности, а оцѣняя ее, мы выдѣляемъ, обособ-
ляемъ цѣпное отъ нецѣннаго и отсюда восходимъ
и къ идеалу всего цѣпнаго, той высшей цѣли, ко-
торая является и высшей нормой и стоитъ подъ
категоріей уже не сущаго, а идеальнаго, должнаго.
Оставаясь на почвѣ сущаго въ морали, мы можемъ
дать только эмпирическую исторію постепеннаго раз-
витія нравовъ, нравственности, исторію видоизмѣне-
нія отдѣльныхъ проявленій нравственной жизни че-
ловѣка, исторію смѣны нравственныхъ нормъ и
идеаловъ. Но цѣнности самихъ этпхъ идеаловъ, цѣн-
ности нормъ этотъ историческій методъ изслѣдова-
нія сущаго дать абсолютно не можетъ. II самъ
Ницше прекрасно понималъ это. «Если бы», гово-
рптъ онъ. «кто-нибудь выяснилъ съ помощью язы-
ковѣдѣнія іі исторіи возникновеніе взглядовъ чело-
вѣка на п и т а и і е, и представилъ бы генезисъ и
ходъ этихъ «оцѣнокъ», то опъ не выяснилъ бы
этимъ и и с к о л ьк о ц ѣ н н о с т и пи т а и і я для
человѣка. Точно также этимъ не была бы дана и
критика фактическихъ родовъ питанія въ исторіи.
Также обстоять дѣло и съ моралью: можно описать
возникновеніе моральныхъ сужденій—по этимъ еще
не дано ни описанія, ни того меньше критики ф а к-
тйческаго отношенія людей, исторіи пхъ мораль-
ности. Но всего меньше опредѣлена уже цѣн-
но с т ь д ѣ й с т в і й вообще тѣмъ, что дана исторія
сужденій о дѣйствіяхъ,» 125) и далѣе «исторія
всѣхъ оцѣнокъ и пхъ основаній есть нѣчто иное,
чѣмъ сама оцѣнка» 126). Оцѣнка есть, слѣдовательно,
нѣчто совершенно особое. II уже раньше видѣли мы
изъ словъ самого же Ницше, что опа такое и ка-
кимъ образомъ только и можетъ она быть прове-
дена. Тамъ говоритъ онъ. что протестуя противъ
опредѣленной морали, хотя бы во имя «природы»,
чисто эмпирическаго, т. е. порядка и склада вещей,
мы и здѣсь можемъ оцѣнять такъ, декретировать,
только стоя сами па почвѣ другой моральной сп-
і25) Собр. соч. т. XIII. стр. 129; 12°) т. .XIII. стр. 1’29.
58
стемы, моральнаго вѣрованія, на почвѣ опредѣлен-
ной нормы, хотя бы здѣсь этой нормой и стала для
насъ сама «природа». Ницше эстетизируетъ мораль,
хочетъ перевести моральное сужденіе въ эстетиче-
ское. Коли ты возлюбилъ твою добродѣтель, гово-
ритъ онъ, такъ не называй ее добродѣтелью, назы-
вай ее твоимъ «вкусомъ».
Еще вопросъ, конечно, насколько не только во-
обще возможно мыслить подобное превращеніе (его
невозможно мыслить, конечно, совершенно), по на-
сколько это проводить и самъ Ницше. Мораль, мо-
ральное творчество, и у него остается несомнѣнно
совершенно самостоятельнымъ, особымъ отъ творче-
ства художественнаго. Да и не такое полное под-
веденіе одного подъ другое имѣетъ въ виду Ницше:
тутъ тоже, конечно, обостренность, крайность вы-
раженія, такъ свойственныя ему вообще. Онъ имѣетъ
въ виду ту калокагатію. то сліяніе человѣческаго
существа въ нѣчто прекрасное, единое и гармоничное,
гдѣ бы каждое дѣйствіе, каждое движеніе являлось
цѣлостно - вытекающимъ изъ природы человѣка, пре-
краснымъ и эстетпчески-закопченнымъ, гдѣ бы каждаго
такого дѣйствія требовалъ и нашъ «вкусъ». Но даже
и при такомъ идеально-мыслимомъ состояніи чело-
вѣчества. — идеалъ этотъ предносится во всей кра-
сотѣ каждому изъ насъ — даже и при такомъ со-
— 59
стояніи, говоримъ мы. дѣло нисколько не мѣняется.
Виндельбандъ совершенно правъ, говоря: «Для зрѣ-
лыхъ культурныхъ людей существуетъ не только
нравственность, по п... эстетическая совѣсть» 127).
Какими бы исключительно индивидуальными не мыс-
лили мы себѣ нормы эстетическія—это все же нормы.
Предъ нами предносится всетаки нашъ идеалъ эсте-
тически прекраснаго, съ точки зрѣнія котораго мы
оцѣниваемъ каждое художественное явленіе и при-
ближеніе, стремленіе къ которому стоитъ для пасъ
подъ категоріей долженствованія. Такого рода дол-
женствованіями переполнены и писанія самого Ницше.
II это, конечно, не Іаршіз Іііщиае, не неосторожное
выраженіе, а необходимое и естественное отношеніе
къ своему идеалу.
Правда, разсерженный моралистами, онъ спосо-
бенъ порой негодовать па то, что какой-нибудь мо-
ралистъ можетъ говорить: «нѣтъ! человѣкъ долженъ
былъ бы быть инымъ».. Онъ (моралистъ) знаетъ
даже, какимъ онъ долженъ былъ бы быть; этотъ
мелочный педантъ, онъ малюетъ себя на стѣнѣ и
говоритъ при этомъ: «ессе Іюню!» 128). Но это только
между прочимъ, и примѣры какъ разъ противолож-
наго можно встрѣтить на каждомъ шагу. «ІІробле-
12‘) АѴішІеІЬаікі. Ргаіийіеп. Могшеп шкі Хаіиг^езсіге, стр. 216:
128) Собр. соч. т. VIII, стр. 89.
— 60 —
лой, которую я ставлю, является не то, что должно
смѣнить человѣчество въ рядѣ существъ; а то—
какой типъ человѣка должно восп птывать,
д о л ж п о х о т ѣ т ь,—болѣе высокаго, болѣе откры-
таго, болѣе увѣреннаго въ будущемъ» 129). «Должно
хотѣть!» Именно такъ! во всякомъ идеалѣ, во вся-
кой нормѣ, которую мы ставимъ со знакомъ: «я хочу»,
заключается и свое «ты долженъ».
Таково это одно «долженствованіе», сказали мы.
Съ другой же стороны, «долженствованіе» можетъ
быть понимаемо и просто, какъ замѣна повелитель-
наго наклоненія, какъ дѣйствительное приказаніе,
несовмѣстимое, противоположное всякому самостоя-
тельному желанію, всякому «я хочу», какъ нѣчто
налагаемое извнѣ на свободнаго человѣка. Къ не-
счастью, въ такомъ то «популярномъ» пониманіи
слишкомъ часто и употребляетъ это понятіе Ницше,
критикуя мораль. Все сводится поэтому, какъ будто
на рабскую покорность и послушаніе • этому «дол-
женствованію». «Такъ религіозный человѣкъ отно-
сится къ заповѣди Божіей, а моральный—къ нрав-
ственному закону: все это—наслѣдіе тѣхъ временъ,
когда существовали только вожди и слѣпо повиную-
щіеся приверженцы, видѣвшіе въ немъ свой разумъ
12а) Собр. соч. т. VIII, стр. 218.
(51
и бывшіе безъ него, какъ безъ головы» 13°). «Пови-
новеніе» и «законъ», говоритъ онъ въ другомъ
мѣстѣ,—ихъ отзвукомъ полны всѣ моральныя чув-
ства. Пусть же послѣднимъ отзвукомъ морали бу-
дутъ «произволъ» и «свобода» 131). «Ты долженъ»
звучитъ для огромнаго большинства пріятнѣе, чѣмъ
«я хочу»: въ ихъ ушахъ все еще сидитъ стадный
инстинктъ» 132). Изъ этого смѣшенія проистекаетъ и
заключеніе Ницше — всякая мораль прогіібитивна.
коерситивна; всякая мораль ограничительна—-заклю-
ченіе, повторяемое порой его слишкомъ ревностными
учениками и толкователями. Такъ-лп это? — Дѣй-
ствительио-ли въ области моральнаго творчества не
сумѣемъ, не можемъ мы найти ничего иного? —
Мы скоро увидимъ это...
Въ связи съ этимъ представленіемъ о запрети-
тельномъ характерѣ морали, быть можетъ, подъ
вліяніемъ его, развился и другой взглядъ Ницше
на нее, очень родственный только что изложенному.
Раньше мы уже выяснили, что понимаетъ Ницше
подъ выраженіемъ «нравственность нравовъ». Мы
видѣли, какъ боролся, и справедливо боролся Ницше
съ этимъ, часто такимъ безсмысленнымъ и ложнымъ
13°) Собр. соч. т. XI. стр. 207; 131) т. XII, стр. 270: 132) т. XII,
стр. 271.
62
преклоненіемъ передъ обычаемъ, только потому, что
онъ обычай. II вотъ теперь мы наталкиваемся опять
на смѣшеніе, сліяніе двухъ совершенно разнород-
ныхъ понятій. Нравственность, которую онъ раньше
могъ толковать только прогибитпвно, приравнивается
«нравственности нравовъ», понимается какъ тако-
вая, а это даетъ, повидимому, лишнее подкрѣпленіе
соображеніямъ Ницше о принудительномъ харак-
терѣ ея. «Нравственность, говоритъ онъ, — ничто
иное (значитъ не есть нѣчто большее), какъ по-
виновеніе нравамъ, каковы бы они не были; иравы-
же—обычный способъ дѣйствія и оцѣнки. Тамъ, гдѣ
обычай не даетъ указаній, тамъ нѣтъ и нравствен-
ности, и чѣмъ меньше жизнь опредѣлена обычаемъ,
тѣмъ меньше кругъ нравственности. Свободный че-
ловѣкъ безнравствененъ, такъ какъ онъ хочетъ за-
висѣть во всемъ только отъ себя, а не отъ обычая» 188).
Намъ понятно теперь его пониманіе отношенія
нравственности и автономіи. Несомнѣнно, если мы
поставимъ такъ безапелляціонно знакъ равенства
между «нравственностью» и «нравственностью нра-
вовъ», то намъ ничего не останется больше, какъ
констатировать вмѣстѣ съ Ницше: нравственность
и самозаконность исключаютъ другъ друга! Таково 133
133) Собр. соч. т. IV. стр. 16.
63
положеніе моральнаго закона: «Этотъ закопъ хо-
тѣли, собственно говоря, не дать себѣ, а взять
его откуда-нибудь, пли гдѣ-нибудь отыскать его
или получить его гдѣ-нибудь въ видѣ при-
каза»134). Требуя, поэтому, своего освобожденія
отъ морали и моральныхъ сужденіи, онъ понимаетъ
это, какъ «свободу отъ всякой Европы», понимая
эту послѣднюю, какъ сумму безапелляціонныхъ оцѣ-
нокъ, перешедшихъ намъ въ кровь и плоть» 135). При
такомъ пониманіи нравственности и нравственной
проблемы вполнѣ понятно, что Нпцше освобождаетъ
отъ нихъ своего «мудреца»: «Мудрецъ, говорить
онъ, знаетъ только одну нравственность: ту, кото-
рая черпаетъ изъ него самого свои законы. Уже
самое слово «нравственность» не подходитъ для
него. Онъ сдѣлался уже совершенно безнравствен-
нымъ, поскольку онъ признаетъ только новые жиз-
ненные вопросы и отвѣты, и не признаетъ ника-
кихъ нравовъ, никакого обычая. Онъ идетъ впе-
редъ непроторенными путями, и, чѣмъ дальше опъ
идетъ, тѣмъ больше растутъ его силы. Онъ подо-
бенъ большому пожару, приносящему съ собою
свой собственный вѣтеръ: раздуваемый имъ, онъ
идетъ все дальше и дальше» 186). При такомъ понп-
134) Собр. соч. т. IV, стр. 103; 135)т. V, стр. 339; 13в) т. XI,
стр. 32.
64
маніи нравственности нельзя не соЕдасштвся—къ—
Ницше, нельзя не подписать его сужденія: «Этики—
реакціонеры!» 137) Да, при -такомъ пониманіи... по
такъ-ли это? спрашиваемъ мы еще разъ...
Мы должны коротко коснуться и другой отри-
цательной стороны морали, опять таки всей мо-
рали, по мнѣнію Ницше. Онъ п здѣсь по дѣлаетъ
различія и пе видитъ особенностей. Эта отрицатель-
ная сторона такова: мораль, по мнѣнію Ницше,
отрицаетъ жизнь! « Это существованіе •— б е з и р а в-
ст вс и и о, и эта жизнь построена па безнравствен-
ныхъ посылкахъ: и всякая мораль отрицаетъ
жизнь!» 138') Въ другомъ мѣстѣ онъ повторяетъ: «Моя
точка зрѣнія: всѣ тѣ силы и влеченія, благодаря
которымъ существуетъ жизнь, заклеймены и р о-
клятіем-ь морали: мораль, какъ инстинктъ отри-
цанія жизни. Необходимо уничтожить мораль, чтобы
освободить жизнь» 139). Итакъ, умозаключеніе просто:
существованіе неморально, значить, мораль проти-
вится ему, уничтожаетъ его. Но оно такъ же и
невѣрно, какъ просто. Существованіе, конечно, не
неморально, что знаетъ и самъ Ницше, а амо-
рально. т. е. безразлично съ точки зрѣнія морали.
13") Собр. соч. т. XII, стр, 103;138) т. XV, стр. 260; 13а) т. XI’.
стр. 195.
Ницше. 5
65
Познаніе его приводитъ насъ къ познанію опредѣ-
ленныхъ закономѣрностей и связи совершенно дру-
гого порядка, чѣмъ моральные. Мы строимъ «за-
коны природы». Нормативное же мышленіе, какъ та-
ковое, какъ говорили уже мы, не стоитъ пи въ
связи, пи въ противорѣчіи съ познаніемъ сущаго.
Оно является только выборомъ, отвлеченіемъ, по-
строеніемъ идеала для этого сущаго. Такое умоза-
ключеніе о морали, какъ таковой, о всей современ-
ной морали сдѣлать очевидно невозможно; Да едва
ли могъ бы сдѣлать это и Ницше. Вѣдь зналъ же
оігі> (и такъ еще ѣдко критиковалъ самъ) о суще-
ствованіи хотя бы гедонистической, утилитарной
морали. Развѣ она у<кс\ Ьо самымъ своимъ прин-
ципамъ не приросла, повидимому, къ самымъ основ-
нымъ требованіямъ жизни и существованія, развѣ
не стремится она всецѣло основываться на требо;
ваиіяхъ наибольшаго счастья, удовольствія или
стремленія къ наибольшей пользѣ?... Ларчикъ от-
крывается и здѣсь много проще. Эта критика всей
морали является на самомъ дѣлѣ критикой, напа-
деніемъ только на мораль Шопенгауэра. Это доста-
точно ясно видно изъ слѣдующей цитаты: «Мораль,
какъ она понималась до сихъ поръ, — какъ она
формулирована Шопенгауэромъ.— «отрицаніе воли
къ жизни», — есть декадансъ. Самъ инстинктъ, дѣ-
66
лающій себя императивомъ, говорить: «погибни!» 140)
Я указывалъ уже, какъ горячо боролся, какъ дол-
женъ былъ бороться, Нпцше — утвердитель жизни,
со своимъ бывшимъ кумиромъ и учителемъ-—отри-
цающимъ жизнь, пессимистомъ Шопенгауэромъ.
Мораль послѣдняго—мораль состраданія, единствен-
нымъ принципомъ которой оно было, мораль, слу-
жащая только къ отрицанію воли къ жизни — не
совмѣстима съ жизнерадостнымъ, дѣйственнымъ,
жаждущимъ творчества идеаломъ Ницше. Въ этой
своей критикѣ и сарказмахъ былъ Нпцше, по на-
шему мнѣнію, глубоко правъ. Недостатокъ истинной
воли, мужественной, длинной воли — вотъ что от-
талкивало его отъ этой морали. Совершенно спра-
ведливы, по нашему мнѣнію, слѣдующія слова
Ницше: «Шопенгауэръ говорилъ- «воля», но ничто
не характеризуетъ его философіи лучше, какъ от-
сутствіе именно воли. Даже мораль у него сведена
къ инстинкту («состраданіе» І41). И вдругъ этотъ мо-
ральный, жизнеотрицающій кодексъ получаетъ въ
глазахъ Ницше универсальное значеніе, характери-
зуетъ собою, представительствуетъ всю мораль,
«какъ она была понимаема до сихъ поръ». Онъ
забылъ, что самъ указывалъ на Канта, какъ па
и0) Собр. соч. т. VIII, стр. 89: 141) XV, стр. 40.
5*
67
одного изъ противниковъ морали состраданія, а
вѣдь въ этомъ и состоитъ жизнеотрицающая мо-
раль Шопенгауэра. Какое же основаніе имѣетъ
такая генерализація? Имѣетъ ли она какое-нибудь
основаніе?—спрашиваемъ мы и здѣсь... Мы отвѣ-
тимъ па эти наши вопросы, коснувшись великой
этической системы нашего времени, великой си-
стемы трансцендентальной морали, которая очень
занимала и Ницше, и противъ которой направлено,
быть можетъ, большинство изъ перечисленныхъ
упрековъ. Мораль Канта должна опровергнуть всю
эту слишкомъ поспѣшную генерализацію, и мы уви-
димъ, чѣмъ она могла быть для Ницше, и чѣмъ
должна быть для насъ. <
68
IV.
Для болѣе полнаго изображенія того, какъ Ницше
понималъ, или вѣрнѣе, какъ онъ не понималъ Канта
и трансцендентальной проблемы, мы бы хотѣли нѣ-
сколькими штрихами обрисовать его отношеніе къ
критической философіи и гносеологіи Канта и его
послѣдователей. Это не входитъ непосредственно въ
нашу тему. Поэтому сдѣлать это можно только чрез-
вычайно бѣгло, по п этого бѣглаго просмотра его
воззрѣній, думается намъ, вполнѣ достаточно, чтобы
понять самую суть ошибки Ницше.
Самую критику познанія считаетъ онъ невозмож-
ной и даже нелѣпой наукой. «Неестественная на
ука—такъ называю я критику познанія» 142), гово-
ритъ онъ, между прочимъ «Безпечность нашихъ кри-
тическихъ философовъ: они считаютъ необходимымъ
изслѣдовать орудіе, прежде чѣмъ примѣнять его;
т. е. изслѣдовать «способность познанія». Но
112) Собр. соч. т. VII, стр. 175.
69
это еще болѣе неблагодарная задача, чѣмъ стремле-
ніе испытать спички, прежде чѣмъ ихъ употреблять.
Здѣсь предъ нами спичка, которая хочетъ сама себя
испытать, будетъ лп она горѣть» 1ІЗ). Уже изъ этихъ
бѣглыхъ замѣчаній видно, какъ понималъ критику
познанія, что видѣлъ въ пей Ницше. Онъ понималъ
ее и с и х о л о г и ч е с к и, т. е. такъ, какъ не нужно
понимать ее. Отсюда несомнѣнно должно было про-
истекать вышеприведенное замѣчаніе о невозмож-
ности критиковать способность познанія, не примѣ-
няя его. Но развѣ такова трансцендентальная проб-
лема? Развѣ такова ея задача? Не психологическія
условія возникновенія или хода познанія изслѣдуетъ
опа (хотя быть можетъ психологія познанія и мо-
жетъ интересно и важно дополнять ее), а значи-
мость содержаній познанія, объединенныхъ нами
въ понятіи опыта. Критика содержанія познанія,
какъ выкристализовавшагося результата его, вылив-
шагося въ опредѣленныя рамки, въ опредѣленную
форму существующей пауки—вотъ задача гносеоло-
гіи. Ея цѣль—выдѣленіе конститутивныхъ призна-
ковъ, логическихъ условій всякаго познанія и уста-
новленіе такимъ путемъ его логическихъ (не вре-
менныхъ и психологическихъ) а ргіогі, пли «чи- 143
143) Собр. соч. т. XIII, стр. 47.
70
стыхъ понятій разсудка», какъ называлъ ихъ Кантъ.
Задана гносеологіи—установленіе объективной зна-
ч и м о с т и, а не субъективнаго зарожденія и раз-
витія познанія, пли, какъ выражается Риль: «Пред-
метомъ критики и теоріи познанія является доказа-
тельство объективной значимости нашихъ позна-
ній, несмотря па ихъ субъективное происхожде-
ніе. II для этого намъ не помогло бы даже совер-
шенное знаніе его возникновенія» 144). Матеріалъ
критики объективенъ, повторяемъ еще разъ; мате-
ріалъ ея не душевная жизнь человѣка, не психо-
логическіе процессы въ немъ, а объективная, заклю-
ченная въ рамки опредѣленныхъ понятій и законо-
мѣрностей наука. Гпосеологу, поэтому, нечего играть
той смѣшной роли, которую даетъ ему Ницше, роли
спички, которая хочетъ сама попробовать, будетъ ли
она горѣть.
Мы стоимъ въ своемъ пониманіи гносеологіи
совершенію па точкѣ зрѣнія Канта. Онъ строго
различаетъ между метафизикой и трансценденталь-
ной дедукціей категорій познанія, «чистыхъ понятій
разсудка, конститутивныхъ элементовъ опыта». Имен-
но въ трансцендентальной-то дедукціи и лежало все
1И) А1. Кіеііі. ЕіпГйЬгиіщ іи сііс Рііііозорійе сіег бс^стѵагС
стр. 107.
71
для Канта, именно она-то и составляла центръ, ядро
его усилій, именно въ этомъ-то пунктѣ и создаетъ
онъ свое великое, новое, что поднимаетъ его надъ
его предшественникомъ, Юмомъ.
«Эта дедукція (именно трансцендентальная'), го-
воритъ Кангъ въ введеніи къ пролегоменамъ, кото-
рая казалась моему остроумному предшественнику
(Юму) невозможной, произвести которую никто кромѣ,
него не могъ даже и рѣшиться, хотя напередъ пре-
спокойно пользовался понятіями, не спрашивая па
чемъ основывается ихъ объективная значимость, эта
дедукція, говорю я, была самымъ труднымъ дѣломъ,
предпринимавшимся когда-либо въ области метафи-
зики. II всего хуже при этомъ то, что вся мета-
физика, съ которой я знакомъ, не могла при этомъ
оказать мнѣ ни малѣйшей помощи, такъ какъ эта
дедукція должна какъ разъ выяснить возможность
самой метафизики»145). Трансценденталъ!іости пробле-
мы познанія абсолютно не понималъ Ницше. Мы
знаемъ изъ его біографіи и нѣкоторыхъ замѣтокъ,
что еще будучи въ Лейпцигѣ онъ даже увлекался
Кантомъ, но увлекался по Ланге, который тоже по-
нималъ Канта психологически, но одновременно под-
палъ подъ сильное вліяніе своего «учителя», Шо-
11!>) Капі. Рго1е§отепа.
пенгауэра, п его точка зрѣнія па Канта въ суще-
ственныхъ чертахъ осталась и точкой зрѣнія Ницше.
Шопенгауэръ называлъ обработку Кантомъ «Критики
чистаго разума» во второмъ изданіи—«неудачной».
«Благодаря ей. по. его мнѣнію. Кантъ очевидно
испортилъ свое безсмертное твореніе» 14С). Каково же
преимущество 1-го изданія передъ 2-мъ? Разницы
существенной, разницы въ міровоззрѣніи, или даже
въ глубокомъ пониманіи и обоснованіи проблемы,
но нашему мнѣнію, нѣть. Что же могло навести
Шопенгауэра на мысль даже о порчѣ безсмертнаго
творенія Канта. Во второмъ изданіи Кантъ ярче
(особенно въ главѣ о трансцендентальной дедукціи)
выдѣлилъ, очертилъ свою трансцендентальную точку
зрѣнія, обособивъ ее еще болѣе рѣзко отъ метафи-
зико-психологическаго метода. Въ первомъ же изда-
ніи та же мысль не была такъ методически точно
и послѣдовательно проведена. Это-то и давало Шо-
пенгауэру поводъ иначе понимать первое изданіе
«Критики чистаго разума», давало поводъ по своему
толковать п приспособлять къ своимъ метафизиче-
скимъ построеніямъ трансцендентальный идеализмъ
Канта. Второе изданіе исключило всякое недоразу-
мѣніе, къ которому могло подать поводъ первое, и
14°) Зскорепііаиег. (тгипсПа^е <1. Могаі стр. 498. КесІаш^аиздаЪе.
вотъ почему для Шопенгауэра, считавшаго себя
единственнымъ истиннымъ ученикомъ и продолжате-
лемъ Канта, оно и явилось испорченнымъ. Ницше,,
какъ уже сказали мы, смотрѣлъ въ этомъ случаѣ
совершенно глазами Шопенгауэра. Его собственныя
эмпирико-позитивистическія симпатіи и взгляды со-
всѣмъ уже воспрепятствовали увидѣть весь смыслъ-
логической апріорности чистыхъ понятій разсудка и
формъ воззрѣнія у Канта, и онъ и самую проблему,
и ея разрѣшеніе Кантомъ понялъ чисто психологи-
чески, т. е. не понялъ ее. «А гдѣ онъ не находитъ
объясненія, восклицаетъ Ницше, тамъ ставитъ онъ—
способность! Эти пріемы вызвали въ концѣ
концовъ головокружительныя фантазіи Шеллинга»147).
«Но пора ужъ и одуматься. Какъ возможны
синтетическія сужденія а р г і о г і? — спрашивалъ
Кантъ. И что же собственно онъ отвѣтилъ?—бла-
годаря способности къ этому; къ сожалѣнію
только не четырьмя словами, а такъ обстоятельно,
достопочтенно, съ такой затратой нѣмецкаго глубо-
комыслія и педантизма, что при этомъ не замѣча-
лась та веселая піаізегіе аііетапсіе, которая за-
ключается въ такомъ отвѣтѣ» 148). Ницше не видѣлъ,
что здѣсь имѣлъ въ виду Кантъ только «логическую
147) Собр. соч. т. XIII, стр. 11.
7-1
возможность», а не «возможность спосооности», не
психологическую «возможность». Онъ пе видѣлъ,
что этотъ вопросъ, какъ возможно синтетическое
сужденіе а ргіогі, можно замѣнить равпозпачущимъ
ему: «каково ихъ логическое основаніе». При та-
комъ пониманіи проблемы Ницше могъ смѣяться
надъ нею и сравнивать гпосеолога съ тѣмъ знаме-
нитымъ докторомъ Мольера, который на вопросъ,
почему опіумъ дѣйствуетъ усыпительно, отвѣчалъ
глубокомысленно:
<і>иіа еві іи со ѵігіиз сіогшіііѵа,
Сиіиз езі иаіига зепзиз аззоирігс.
Къ такому пониманію проблемы Канта возвра-
щается Ницше не разъ и въ серьезной и въ шут-
ливой формѣ. И па Наксосѣ онъ задалъ тотъ же
вопросъ богу, ударивъ его въ животъ.
Нсихологпчески-эмпирическое пониманіе Канта и
желаніе критпковать его съ этой стороны идетъ и
глубже, касается не только самой проблемы, но и
обоснованія и выясненія воззрительныхъ и логиче-
скихъ а ргіогі Канта. Задачей Канта яялялось, по
Ницше, установить апріорные инстинкты: «Старикъ
Кантъ устанавливаетъ нѣкоторые духовные инстинкты,
дѣйствующіе до всякаго размышленія и до всякой
148) Собр. соч. т. VII, стр. 20.
75
дѣятельности чувствъ; точно также позднѣе устанав-
ливаетъ онъ моральный инстинктъ» 149). Если мы за-
мѣнимъ слишкомъ ужъ неподходящее слово «ин-
стинктъ» словомъ «понятіе», то и тогда мнѣніе
Ницше будетъ совсѣмъ не вѣрно. Именно здѣсь-то
и п а ч и п а л а с ь самая проблема Канта. Она за-
ключается въ томъ, чтобы, открывъ эти понятія,
констатировавъ пхъ апріорное происхожденіе не изъ
міра объективной дѣйствительности, а изъ самого
субъекта, доказать всетаки, какъ они «воз-
можны», т. е. какимъ образомъ мы даемъ имъ
объективную «значимость» и въ этомъ
объективномъ мірѣ. Этого, конечно, совсѣмъ и
не затрогиваетъ Ницше. Это вполнѣ и понятно у
мыслителя, который въ психологіи видѣлъ а и ш
разрѣшеній всѣхъ вопросовъ бытія и мышленія:
«психологія является опять теперь путемъ къ основ-
нымъ проблемамъ» 15°). Нпцше не только не пони-
малъ Канта, онъ умалялъ его значеніе, не понимая
всего совершеннаго Кантомъ. Говоря про новыхъ
философовъ, про философовъ своего будущаго, опъ
противопоставляетъ имъ философію современности.
«Этимъ будущимъ философамъ представляется не
малымъ позоромъ, причиняемымъ философіи, если
119) Собр. соч. т. XIII, стр. 11: 15°) т. VII, стр. 37.
декретировать такъ, какъ это охотно дѣлаютъ те-
перь: «Сама философія — критика и критическая
наука и ничего больше!» Пусть такую оцѣнку фи-
лософіи привѣтствуютъ всѣ позитивисты Франціи и
Германіи (очень вѣроятно, что она польстила бы
даже сердцу и вкусу Канта: стоить вспомнить за-
главія его главныхъ трудовъ): паши новые фило-
софы, не смотря на это, скажутъ: критики—орудія
философовъ и поэтому, именно какъ орудія, далеко
еще не сами философы! Великія кенигсбергскій ки-
таецъ былъ тоже только великимъ критикомъ» 1Б1).
Въ другомъ мѣстѣ онъ говоритъ: «Если Кантъ хо-
тѣлъ свести философію къ наукѣ, то это желаніе
было нѣмецкимъ филистерствомъ: въ этомъ можетъ
быть много почтеннаго, но, конечно, много больше
просто смѣшного» 152).
Очень жаль, конечно, что будущіе философы,
новые философы Ницше, которыхъ онъ такъ часто
рисуетъ такими прекрасными заманчивыми красками,
очень жаль, что они будутъ при этомъ такъ плохо
знать исторію философіи. Очень жаль, что, благо-
даря этому, они будутъ утверждать, что Кантъ только
«великій критикъ», желавшій свести философію на
науку. Въ противномъ случаѣ они вмѣстѣ съ Ницше 151
151) Собр. соч. т. VII, стр. 160; 152) Собр. соч. т. XIII, стр. 32.
должны бы были знать, что философія, какъ наука,
даетъ намъ только «школьное понятіе» философіи,
выражаясь словами Канта. Но кромѣ этого «школь-
наго понятія», выше его стоить другое опредѣленіе
философіи, философіи дѣйственной, ея «міровое
понятіе». Это «міровое понятіе» даетъ философіи
философъ-творецъ, котораго мы могли бы, вмѣстѣ
съ Ницше, въ извѣстномъ смыслѣ назвать также
«творцомъ культуры» и котораго «великій критикъ»
Кантъ называлъ «учителемъ идеалу». Этимъ «учите-
лемъ идеалу» является и самъ Кантъ, своимъ эти-
ческимъ творчествомъ наложившій «свою руку на
тысячелѣтія, какъ па воскъ».
Теперь мы должны перейти именно къ вопросу,
какъ понялъ Ницше эту сторону ученія Канта, какъ
отнесся онъ къ самому «учителю идеалу» и какую
критику ученія далъ намъ.
II въ практической философіи Канта Ницше не
понялъ всей глубины трансцендентальной проблемы,
не сумѣлъ выдѣлить истиннаго жизненнаго нерва,
истиннаго принципа этики Канта. Особенно харак-
терно это выясняется па такомъ кардинальномъ по-
нятіи, какъ понятіе трансцендентальной свободы—
необходимаго условія этическаго творчества, кон-
ститутивнаго элемента морали.
78
Ницше все время здѣсь, то критикуя Канта, то
стараясь самъ дать извѣстное объясненіе понятію,
чувству свободы, не поднимается выше противопо-
ложенія: детерминизмъ, индетерминизмъ. Онъ гово-
ритъ о ІіЬегиш агЬіігіит ішіійегепііае, п хотя по-
рой и заговариваетъ о трансцендентальной свободѣ
Канта, по склоненъ при этомъ понимать ее, какъ
трансцендентную, т. е. спустить ее въ область ме-
тафизики, въ область того же самаго ІіЬегиш агЬіі-
гіиіи. Онъ думаетъ уничтожить понятіе свободы та-
кимъ аргументомъ: «Полное знаніе не допустило бы
возникновенія понятія «свободы» п воспрепятство-
вало бы такимъ образомъ моральной оцѣнкѣ поступ-
ковъ» 153). Да, полное знаніе уничтожило бы поня-
тіе свободы, п даже болѣе того: хотя мы не обла-
даемъ этимъ совершеннымъ знаніемъ, однако
мы должны постулировать, ставить идеаломъ такое
совершенство и во имя этого идеала мы должны
даже теперь устранять самую возможность, самое
поползновеніе вносить понятіе свободы въ тѣ содер-
жанія, которыя должны являться объектами позна-
нія. Мы должны уничтожить здѣсь понятіе свободы.
Но что это за понятіе свободы, какого рода свобода,
о которой здѣсь говоритъ Ницше? Эта свобода име-
153) Собр. соч. т. XI, стр. 203.
79
нуется индетерминизмомъ. Эта свобода шцетъ себѣ
мѣста въ мірѣ явленій и опыта, опа хочетъ свить
себѣ тамъ гнѣздо и порвать непрерывную цѣпь явле-
ній. которыя мы связываемъ, которыя мы должны
связывать только по принципу каузальности. Не-
обходимость такого уничтожепія первый указалъ намъ
именно Кантъ: «Законъ природы, гласящій, что все,
что происходитъ, имѣетъ причину, что каузальность
этой причины, т. е. дѣйствіе, такъ какъ опо про-
исходитъ во времени и въ отношеніи слѣдствія,
возникшаго отъ этой причины, не могло суще-
ствовать всегда, а должно было возникнуть, имѣетъ
тоже свою причину среди явленій, которой оно
опредѣляется, и что, слѣдовательно, всѣ явленія въ
порядкѣ мірозданія опредѣлены эмпирически, этотъ
законъ, чрезъ который явленія только и образуютъ
природу и могутъ стать предметами опыта, есть за-
конъ разсудка, отъ котораго нельзя никакимъ обра-
зомъ отступать, изъ котораго нельзя изъять ни одного
явленія» 154).
Практическая свобода Канта не имѣетъ ничего
общаго съ вопросомъ о детерминизмѣ и индетерми-
низмѣ въ ихъ примѣненіи къ объектамъ опыта, къ
міру явленій. Вундтъ, поэтому, даетъ совершенно
і51) КапС Кгііік Дег геіпеп ѴегпипЙ. стр. 442. К. А;
80
анти-кантовское объясненіе практической свободы,
когда онъ говоритъ: «Такъ какъ мы никогда не мо-
жемъ пройти безконечный рядъ, то, поэтому, наше
мышленіе и дѣятельность и р а к т и ч е с к и с в о-
бодны: опп никогда не могутъ быть опредѣлены
принудительно эмпирически данными мотивами» 155).
Такое опредѣленіе свободы есть тоже только отно-
сительный ихъ детерминизмъ, проистекающій изъ
несовершенства нашего познанія эмпирической дѣй-
ствительности. Однако, принципіально мы должны
допустить все большее углубленіе въ это познаніе,
все болѣе полное установленіе причпппо-обуслов-
ленныхъ рядовъ. Въ такомъ случаѣ мы будемъ имѣть,
очевидно, и измѣненіе степени практической свободы.
Это только замаскированная свобода, такъ сказать.
Но необходимо что-нибудь одпо: или мы детерми-
нисты въ области опыта, въ области міра явленій,
пли индетерминисты. Въ первомъ случаѣ необхо-
димо постулировать это исканіе обусловленности
всюду и вездѣ, а не искать практической свободы
въ несовершенствѣ позиавательности механизма.
ЬіЬегпіп агЪіігіпш—не мотивированное дѣйствіе
это та же метафизическая свобода, врывающаяся въ
міръ познанія явленій: она не имѣетъ ничего общаго
13а9 'УѴипЩ. Ьо§ік. Вап<1 1.
ІІпцчіе. Ь
— 81 —
съ трансцендентальной свободой — съ практической
свободой въ кантовской этикѣ. «Съ ІіЬегиіп
а г Ы і г і и пі іпйіГГегепііае человѣкъ не могъ бы
ничего сдѣлать ни въ мірѣ моральномъ, ни въ фи-
зическомъ мірѣ, говоритъ Риль. Если бы эта во-
ображаемая способность дѣйствительно существовала,
если бы каждое выраженіе воли не было совер-
шенно опредѣлено причиной, т. е. прежде всего
характеромъ дѣйствующаго и сознательными моти-
вами его дѣйствія, то каждый изъ насъ долженъ
былъ бы въ слѣдующій моментъ дрожать при мысли
о своихъ собственныхъ дѣйствіяхъ. Какъ могъ бы
онъ довѣрять силѣ своего характера, твердости своихъ
убѣжденій, если бы характеръ и убѣжденія не вла-
дѣли волей и не дѣлали необходимыми его дѣй-
ствія» 156).
Ницше пытается далѣе дать то то, то другое
субъективно - психологическое толкованіе ощущенія
свободы, свободной воли. «Какъ только выступаетъ
воля, говоритъ онъ, то чувство получаетъ впечатлѣ-
ніе освобожденія. Чувство то—страдаетъ, и какъ
только наступаетъ пауза въ чувствѣ, оно не страдаетъ
больше. Вотъ это и называютъ свободой воли» 1б7).
Или: «И одно и тоже количество чувства силы мо-
1Ь0) А. КіеЫ. Вег рІііІозорІіізсЬе Кгііісізпшз Т. 2 ч. II, стр. 250:
15‘) Собр. соч. т. ХП, стр. 303.
82
жегъ разрядиться на тысячу ладовъ; это и есть «сво-
бода воли»—чувство, что для необходимаго взрыва
одинаково пригодна сотня дѣйствіи по отношенію
къ этому облегченію напряженія» 1о8). Въ VII томѣ
онъ такъ характеризуетъ это чувство: «Свобода
воли»—это слово для того многообразнаго состоя-
нія удовольствій человѣка, выражающаго желанія,
который приказываетъ и тотчасъ же сливаетъ себя
съ исполнителемъ, который какъ таковой наслажда-
ется тріумфомъ надъ сопротивленіемъ, во самъ про
себя думаетъ, что собственно его воля превзошла
всѣ противорѣчія» 1о9). Но это психологическое объ-
ясненіе даетъ памъ возможность понять субъек-
тивное ощущеніе свободы феноменальнаго че-
ловѣка. Эта возможность разряженія своего волевого
напряженія па тысячу ладовъ—о б ъ е к т и в п о, ко-
нечно, только м н и м о, такъ какъ опредѣленный
каузальный рядъ ведетъ именно къ тому, что я про-
извожу именно это, а не другое дѣйствіе. Задачею
же пашей, задачею созданія ученія о практической
свободѣ должно являться не ученіе о субъективно-
объяснимомъ понятіи, которое однако объективно
ложно. Такое психологическое объясненіе поставило
бы только человѣка предъ не разрѣшимымъ п пара-
1М) Собр. соч. т. XIII, стр. 157: 15!)) т. ѴП.
6*
83
лизующимъ его дѣйствія раздвоеніемъ: объективный
детерминизмъ и субъективно - психологическій инде-
терминизмъ въ одной и той же плоскости, въ од-
номъ и томъ же мѣстѣ—въ мірѣ явленій, въ обла-
сти опыта! Задача Канта была опредѣлить не субъ-
ективную возможность чувства, а реальную зна-
чимость идей свободы. Правда, эта реальная зна-
чимость никогда не можетъ быть доказана теорети-
чески, никогда не можетъ быть наблюдаема па пред-
метахъ опыта, въ мірѣ явленій, но за то ея значи-
мость находитъ полное освѣщеніе въ мірѣ практи-
ческаго разума, вь мірѣ нравственной воли, гдѣ
свобода является конститутивной идеей, и гдѣ ея
значимость какъ разъ и нужно доказать.
Эта свобода, свобода Канта,—стоитъ внѣ плос-
кости вопроса о детерминизмѣ или индетерминизмѣ,
внѣ плоскости психологическаго разсмотрѣнія воп-
роса, которое въ лучшемъ случаѣ, какъ уже ска-
зали мы, могло бы привести пасъ къ пониманію
субъективной возможности появленія такого ощуще-
нія. Эта свобода идеи выше психологическп-эмпп-
рическаго разсмотрѣнія вопроса. Опа, какъ выра-
жается Кантъ, трансцендентальна; ея харак-
теръ—п и т е л л и г п б е л е н ъ. «Я называю трансцен-
дентальнымъ всякое познаніе, которое занимается не
предметами, а нашими апріорными понятіями о пред-
84
метахъ вообще» 16°). «Я называю то. что въ чув-
ственномъ предметѣ само не есть явленіе,—интел-
лигибельнымъ» 161).
Такъ опредѣляетъ Кантъ понятіе трапсценден-
тальпости и пнтеллигпбельности. Свобода съ этими
двумя предикатами, конечно, не можетъ быть искома
въ феноменальномъ мірѣ, въ мірѣ явленіи, какъ
данное ощущеніе, чувство, ІіЬегиш агЬіігішп. Опа
должна быть понята а ргіогі, какъ идея разума:
«Такъ разумъ создаетъ себѣ идею споптанейпо-
сти (произвольности)» 162). Подъ знакомъ идеи сво-
боды стоятъ всѣ дѣйствія разумнаго существа; идея
же свободы и для теоретическаго разума является
той космологической идеей, которая требуетъ закон-
ченности безконечнаго регресса причинныхъ рядовъ.
Но въ этомъ послѣднемъ она только регулятивпа.
опа только является тѣмъ недостижимымъ идеаломъ
познанія, къ которому сводятся всѣ усилія познаю-
щаго субъекта, по сама вліять на изслѣдованіе, сама
служить объяснительной причиной, факторомъ въ
мірѣ опыта, опа для спекулятивнаго разума не
только не можетъ, но и пи въ какомъ случаѣ пе
должна, какъ это было выяснено уже раньше: по-
П!0) Критика чистаго разума. Стр. 64—65; Кігсіітаип’з Айву:
1в1) ІЪісІст, стр. 439. Кігсіі.-аизд: 1в2) Крит. чпст. раз., стр. 371.
85
этому то опа трансцендентальна, поэтому—интелли-
гибельна. Не то—въ философіи дѣйствія, въ фило-
софіи практическаго разума. Здѣсь ндея свободы яв-
ляется тоже, въ концѣ концовъ, идеаломъ, но идеа-
ломъ, достигаемымъ постоянно въ дѣйствіи нрав-
ственно-разумной личности, конституирующимъ это
дѣйствіе, дающимъ ему характеръ разумности. Здѣсь
идея стоитъ какъ непререкаемая ноуменальная сущ-
ность, находясь постоянно черезъ посредство прак-
тическаго разума въ феноменальномъ становленіи въ
рядѣ нравственно-разумныхъ дѣяній. Здѣсь, въ этой
области, идеѣ трансцендентальной свободы принад-
лежитъ ея высшая, едино-возможная и необходимая
реальность—реальность фактическая.
Кантъ даетъ своей свободѣ двоякое опредѣленіе:
«свобода въ отрицательномъ смыслѣ» и «свобода въ
положительномъ смыслѣ». Мы дадимъ, послѣ преды-
дущей краткой характеристики, пока только первое
опредѣленіе Канта, такъ какъ второе, положитель-
ное, связано съ самымъ принципомъ его этики, ко-
торый будетъ лучше изложить уже послѣ изложенія
всей критики кантовской морали Ницше, какъ пря-
мую противоположность тому, что понималъ подъ
кантовской моралью Ницше.
Развитіе понятія свободы въ отрицательномъ
смыслѣ и будетъ, собственно, развитіемъ, разъяспе-
86
иіемъ истиннаго смысла словъ: трапсценденталыюсть
и интеллигибельность. «Воля — говоритъ Кантъ, въ
«Основахъ метафизики нравовъ»—есть родъ причин-
ности живыхъ существъ, поскольку они разумны, а
свобода была бы тѣмъ качествомъ этой причинно-
сти, благодаря которому она можетъ дѣйствовать
независимо отъ постороннихъ, опредѣляющихъ ее,
причинъ; такъ же, какъ необходимость естественнаго
хода вещей является свойствомъ причинности всѣхъ
существъ, лишенныхъ разума, опредѣляться къ дѣя-
тельности вліяніемъ постороннихъ причинъ» 163).
Итакъ, независимость отъ причинной связи явленій,
отъ законовъ явленій — таковъ характеръ свободы,
способность начинать самостоятельно опредѣленный
рядъ. Свободную въ этомъ смыслѣ волю Кантъ такъ
опредѣляетъ въ «Критикѣ практическаго разума:» «По-
этому такая воля должна быть совершенно незави-
сима отъ закопа природы, управляющаго явленіями,
т. е. отъ закопа причинности. А такая независи-
мость называется «свободой» въ самомъ строгомъ,
т. о. трансцендентальномъ смыслѣ» 1С4).
«Вышеприведенное объясненіе свободы—отрица-
тельно, говоритъ Каитъ въ «Основахъ метафизики
нравовъ», и поэтому безплодно для проникновенія въ
1ІИ) Сгип<11е§ип§ яиг МеІарЬузік сіег 8ійеп, стр. 74. К.
пи) Кгііік сіег ргакіізсііеп ѴегпипЙ, стр. 32. К.
87
ея существо; но изъ него вытекаетъ ея положительное
понятіе, которое является тѣмъ болѣе совершеннымъ
и плодотворнымъ» 165). Къ нему мы и обратимся при
выясненіи истинной сущности этики Канта. Пока же
вернемся къ критикѣ этой этики Ницше.
Ницше былъ ученикомъ Шопенгауэра, думав-
шимъ, что опъ превзошелъ своего учителя. Въ нѣ-
которыхъ частяхъ ученія (напр., въ пессимисти-
ческихъ сторонахъ ученія Ш.), быть можетъ, это и
было такъ, по далеко не во всѣхъ. Интеллектуаль-
ная встрѣча съ Шопенгауэромъ была во многомъ и
многомъ роковой для Ницще, для его собственнаго
ученія. Отъ вліянія Шопенгауэра вообще онъ не
моп. отдѣлаться всю жизнь. Пониманіе этики Канта
какъ-разъ именно проникнуто все такимъ вліяніемъ
Шопенгауэра: Ницше смотритъ здѣсь глазами Шо-
пенгауэра, слышитъ его ушами. Когда онъ затѣмъ
сталъ отрицать собственную систему морали Шопен-
гауэра, когда опъ и ее причислилъ къ той морали,
которая была его заклятымъ врагомъ, врагомъ его иде-
ала, то п тогда онъ всетаки остался стоять па точкѣ
зрѣнія Шопенгауэра по отношенію къ Канту, какъ
будто эта точка зрѣнія не диктовалась и не опре-
дѣлялась собственной теоріей пессимиста, которую
1па) <тгиш11е§. хиг МеіарЬ. б. 8іі., стр. 74. К.
88
совсѣмъ не раздѣлялъ, не хотѣлъ раздѣлять Ницше.
Правда, у самого Ницше мы находимъ нѣкоторыя
выраженія, какъ будто нротпворѣчащія только что
высказанному, но это только какъ будто. Такъ еще
сравнительно рано, почти въ самомъ началѣ своей
литературной дѣятельности (въ XI томѣ сочиненій)
Ницше говоритъ между прочимъ: «Шопенгауэръ,
напримѣръ, совершенно не понималъ пи Канта, пи
Платона» 1С6). Кажется достаточно ясно и безапелля-
ціонно, и всетаки и впослѣдствіи приходитъ ему же-
ланіе характеризовать Канта словами Шопенгауэра,
(который его совершенно не понялъ!). Стоитъ только
просмотрѣть всѣ замѣчанія и нападки, которыя на-
правлялъ Ницше противъ Канта, чтобъ убѣдиться,
что на каждую изъ нихъ при желаніи можно найти
совершенно параллельное мѣсто изъ этическихъ пи-
саній Шопенгауэра: въ такомъ случаѣ странно было
бы со стороны Ницше дѣйствительное утвержденіе
о непониманіи Канта Шопенгауэромъ. Это скорѣе
одна изъ тѣхъ непослѣдовательностей и философ-
скихъ капризовъ, если можно такъ выразиться, ко-
торыми вообще былъ богатъ Ницше.
Главный пунктъ, куда направлены почти всѣ
стрѣлы Ницше, это—кантовскій категорическій им-
160) Собр. соч. т. XI, стр. 15.
89
перативъ. Онъ является для Ницше пе простой
формулой чего - то высшаго, именно принципа мо-
рали, а самымъ ядромъ ея, дающимъ ей истинный
характеръ и содержаніе. II вотъ что онъ пишетъ
по этому поводу еще въ XI томѣ: «Возникновеніе
категорическаго императива пе представляетъ собою
ничего возвышеннаго. Большинство хочетъ, конечно,
скорѣе безусловнаго приказа, безусловнаго повелѣ-
нія. чѣмъ чего-нибудь условнаго: безусловное позво-
ляетъ имъ не прибѣгать къ разуму, оно болѣе со-
отвѣтствуетъ ихъ инертности; часто оно соотвѣтству-
етъ также нѣкоторому упрямству и нравится лю-
дямъ, которые похваляются своимъ характеромъ.
Оно относится вообще къ области слѣпого, чисто
военнаго, повиновенія, къ которому люди пріучены
своими монархами и суверенами; оші думаютъ, что
если одинъ абсолютно владычествуетъ, а другой
абсолютно покоряется, то получается больше по-
рядка и безопасности. Поэтому хотятъ, чтобы и мо-
ральный императивъ былъ категорическимъ; они ду-
маютъ, что такой императивъ будетъ всего полезнѣе
для нравственности, хотятъ имѣть категорическій им-
перативъ; это значитъ: должно создать по волѣ мно-
гихъ, которые боятся самихъ себя и другъ друга,
абсолютнаго владыку; онъ долженъ проводить мо-
ральную диктатуру. А если бы не было этого
90
страха, такъ п е и у ж е п ъ былъ б ы и такой
владыка» 167).
Таково происхожденіе, таковъ характеръ каждаго
категорическаго императива, таковъ характеръ его
у Канта, а черезъ него п у всей морали Канта:
«безусловный тонъ команды», какъ выражается Ниц-
ше. «Иной, говоритъ онъ, и можетъ быть какъ-разъ
самъ Кантъ, даетъ понять своей моралью: «достойна
уваженія во мнѣ моя способность подчиняться — и
у васъ должно быть не иначе, чѣмъ у меня!» 1С8).
Этотъ категорическій императивъ неумолимъ, онъ
принуждаетъ и порабощаетъ человѣка, болѣе того,
въ этой своей неумолимости «категорическій импе-
ративъ отзывается жестокостью!» 16э). Самый идеалъ
этотъ, идеалъ порабощенности и Копшіаіміоіоп’а,
долженъ характеризовать такую же душу, произвед-
шую его: «Кантъ искалъ самаго крайняго выраже-
нія моральной г о р д о с т и, отвергая всякій эвде-
мотумъ: абсолютное и о в и и о в е н і е: это идеалъ
подчиненнаго и подавленнаго, который все
цѣнное видитъ въ томъ, къ чему подчиненные всего
лучше воспитаны» 17°). Такова эта мораль съ ея ка-
тегорическимъ императивомъ, съ ея безконечными * 10
107) Собр. соч. т. XI, стр. 214 — 215: 108) т. VII, стр. 116:
10°) т. VII. стр. 354: 17°) т. XIII. стр. 24.
91
«ты долженъ», которыя были такъ невыносимы Ниц-
ше, съ ея требованіями подчиненія, съ ея «жесто-
костью». Уже эта чисто-формальная сторона, какъ
ее понималъ Ницше, вызываетъ его крайній про-
тестъ и возмущеніе. Онъ хочетъ «я хочу», опъ хо-
четъ «добродѣтели безъ морали».
Такъ же понимаетъ характеръ и мѣсто «категори-
ческаго императива и Шопенгауэръ. Приводя цитаты
изъ Канта, указывающія, по его мнѣнію, именно
такой «Кошшашіоіоп» всей этики Канта, онъ вос-
клицаетъ: «Должно существовать приказаніе! какая
рабская мораль!» 171) (будущій любимый терминъ
Нпцше). И по его мнѣнію тоже страхъ, какъ и по
объясненію Ницше, можетъ быть въ конечномъ счетѣ-
двигателемъ моральной дѣятельности человѣка при
такой моральной теоріи. «Что иное, говоритъ опъ,
кромѣ страха могло бы подвигнуть жесткое сердце »172).
Кантъ, со своимъ императивомъ, со своимъ дол-
гомъ, со своимъ послушаніемъ, какимъ его изобража-
етъ Ницше, — это отзвукъ еще теологической этики,
этики запретовъ и велѣній, ведущихъ свое начало
изъ устъ Божіихъ и оттуда же почерпающихъ и свою
необходимую, непререкаемую санкцію: «Успѣхъ Кан-
ш) ОгипсІ1а§е (Іег Могаі, стр. 514. Нес1аіп‘з Аизд; 173) Сгипсі
Іаце дег Могаі, стр. 515. Ііесіаш’з Аиз§.
92
та—просто успѣхъ теолога; Кантъ, подобно Лютеру
или Лейбницу, былъ только лишними колодками па
нетвердой самой по себѣ нѣмецкой искренности» 173).
И эта точка зрѣнія всецѣло взята изъ Шопенгауэра,
такъ какъ поразительно напоминаетъ его взгляды.
Вѣдь онъ видѣлъ въ ученіи Канта только своеоб-
разно повторенный декалогъ Моисея: «Облеченіе
этики въ и м п е р а т и в и у ю форму, говоритъ онъ,
какъ ученіе о долгѣ, и представленіе о моральной
цѣнности плп пецѣнностп человѣческихъ дѣйствій,
какъ объ исполненіи плп нарушеніи долга, про-
исходитъ вмѣстѣ съ д о л ж е и с т в о в а и і е м ъ несо-
мнѣнно изъ теологической морали и прежде всего
изъ декалога» 174). Ницше называетъ Канта за это
«коварнымъ христіаниномъ» 175). Эта прогибптивпая
мораль, мораль ограниченій и формулъ, какъ ее ри-
суетъ намъ Ницше, мораль какого-то извнѣ нала-
гаемаго «неумолимаго долженствованія»—эта мораль
идетъ въ своемъ педантизмѣ и дальше: свой военный
тонъ простираетъ до полнаго непониманія человѣ-
ческой психологіи. Опа требуетъ однообразія дѣй-
ствій. Таково именно, по мнѣнію Ницше, требованіе
Кантомъ «общеобязательности ».
173) Собр. соч. т. VIII, стр. 226, 174) Сгипс11а§е (1. Могаі., стр.
504—505. К. А: 175) Собр. соч. т. VIII, стр. 81.
93
«Кто говоритъ: «такъ долженъ былъ бы дѣйство-
вать въ этомъ случаѣ каждый»—тотъ евде не сдѣ-
лалъ пяти шаговъ въ самопознаніи: въ противномъ
случаѣ опъ зналъ бы. что нѣть н не можетъ быть
одинаковыхъ дѣйствій, что каждое совершенное дѣй-
ствіе сдѣлано особеннымъ, неповторяемымъ, образомъ
и что то же самое можно сказать и о каждомъ
будущемъ дѣйствіи, что всѣ предписанія могутъ от-
носиться лишь къ грубой внѣшней сторонѣ» 17В). Ниц-
ше сопоставляетъ эту «общеобязательность» съ «без-
личностью», опъ считаеть это признакомъ «послѣд-
няго обезсиленія жизни», признакомъ «кёнигсберг-
скаго кптаизма»! Всякій долженъ' создавать свой
долгъ, с в о й императивъ, а здѣсь рекомендуется,
проповѣдуется «безличный долгъ», законъ, принуди-
тельность его, Копипансіоіоп. Таковы тѣ формы,
которыя даетъ своему этическому ученію, въ кото-
рыя заключаетъ его Кантъ. Безличность, желаніе
держаться за запретительныя заповѣди, подавлен-
ность—таковы тѣ добродѣтели, которыя позволяютъ
слѣдовать кантовской морали. Вся система проник-
нута духомъ теологической непримиримости и без-
условности. Понятно поэтому, какъ Ницше называ-
етъ Канта. Онъ—«плохой психологъ и знатокъ лю-
П6) Собр. соч. т. V, стр. 257.
94
дей», по мнѣнію Ницше «фанатикъ морали а Іа
Коиззеаи; съ затаеннымъ христіанствомъ цѣнностей,
догматикъ до мозга костей»1'7).... Мы старались про-
слѣдить, какъ представляетъ себѣ Ницше формаль-
ную сторону ученія Канта. Невольно приходитъ на
умъ прежняя классификація Нпцше всѣхъ мораль-
ныхъ системъ до него: это пли уничтожающія жизнь,
жизненный принципъ, ученія о состраданіи, или
низменныя апологіи наслажденія пли же—и, быть
можетъ, чаще всего—это проповѣдь «нравственно-
сти нравовъ», это почтеніе предъ обычаемъ, это
ученіе о должномъ, въ смыслѣ приказаннаго и на-
ложеннаго извнѣ—обезличивающемъ человѣка. Не
трудно догадаться, куда нужно отнести этику Канта,
гдѣ ея мѣсто въ этой классификаціи: это она-то и
является чуть ли не главной представительницей
коэрситивныхъ и ограничительныхъ системъ, это она
учитъ повиновенію и страху!..
Этой формой, несомнѣнно, уже дано и большое
и совершенно опредѣленное содержаніе этикѣ Канта,
но это только условіе выполненія, такъ какъ у Ниц-
ше можно найти и разборъ и характеристику самой
формулы. Прежде чѣмъ давать ее, мы считаемъ ие
липшимъ вспомнить еще одну сторону теоріи морали 177
177) Собр. соч. т. XV, стр. 14.
95
Шопепгауэра. Шопенгауэръ проводить различіе меж-
ду принципомъ этики съ одной стороны и ея фун-
даментомъ — съ другой. Опъ характеризуетъ то и
другое такимъ образомъ: «Принципъ или высшее
основоположеніе этики есть самое краткое и сжатое
выраженіе образа дѣйствія, который она предписы-
ваетъ, или, если бы она пе имѣла императивной
формы, образа дѣйствія, за которымъ она призна-
етъ истинную моральную цѣнность. Принципъ есть
поэтому ея наставленіе въ добродѣтели вообще, вы-
раженное однимъ предложеніемъ, онъ является, та-
кимъ образомъ оті добродѣтели.—Наоборотъ, фун-
даментъ этики есть оібп добродѣтели, основаніе
этого обязательства, совѣта плп одобренія. При
этомъ безразлично, лежитъ ли онъ въ природѣ че-
ловѣка, плп въ вѣчныхъ міровыхъ отношеніяхъ, пли
гдѣ-нибудь еще»178). Фундаментъ, говоритъ онъ да-
лѣе, оіб-гі этики, можетъ быть чрезвычайно разно-
образнымъ, тогда какъ принципъ—бті—во всѣхъ
этикахъ въ сущности одно и то же, только выра-
женнное порою разными, болѣе плп менѣе слож-
ными формулами. Всѣ этики «согласны въ сущно-
сти другъ съ другомъ въ этомъ направленіи». Рѣ-
шивъ такимъ образомъ, Шопенгауэръ пытается дать
178) (ЛгипсІІаде сі. Могаі, стр. 517.
96
формулу, общую всѣмъ этимъ оті, и находитъ ее
въ очень похвальномъ, но чрезвычайно блѣдномъ,
плоскомъ п нехарактерномъ старомъ правилѣ: «Ме-
пііпет 1ае<1е; іпю опшез днапіпш роіез ,]нга». Мы
не будемъ разбирать, насколько правиленъ такой
взглядъ: разница глубокая и непроходимая между
оті Канта п самого Шопенгауэра выяснится доста-
точно при изложеніи ученія Канта. Памъ важно теперь
установить только то вліяніе, которое имѣла эта
теорія на Ницше. А она, по нашему мнѣнію, не-
сомнѣнно имѣла вліяніе на него. Это вліяніе выра-
зилось въ двухъ направленіяхъ. Съ одной стороны,
Ницше, несмотря на нѣкоторую «классификацію»
(какъ мы уже указывали) моральныхъ системъ, все-
таки очень часто говоритъ о нихъ іи іо Іо, не дѣлая
пи различеній, ни раздѣленій. Самыя разнообразныя
системы приходятъ въ соприкосновеніе и находятъ
общую оцѣнку. Ближайшимъ примѣромъ могутъ слу-
жить тѣ же системы Канта и Шопенгауэра. Ницше
очень часто, говоря «мораль», беретъ только одну
какую-нибудь систему, одно построеніе и, не заду-
мываясь, обобщаетъ его и па всѣ остальныя системы.
Благодаря этому получаются часто чрезвычайно
странныя характеристики, вызванныя такимъ смѣ-
шеніемъ разнородныхъ элементовъ. Съ другой сто-
роны, результатомъ этого молчаливаго призванія су-
Ницше.
97
щественнаго равенства принциповъ всѣхъ мораль-
ныхъ сужденій является у него недостаточная вни-
мательность къ отдѣльной формулѣ, къ исключитель-
ности и особенности принципа. Да это и понятно:
вѣдь все равно въ конечномъ счетѣ можетъ полу-
читься только иная формулировка!... Ницше пишетъ
поэтому: «Самая общая формула, лежащая въ осно-
ваніи всякой религіи и морали, гласитъ: «Дѣлай
то-то и то-то, и не дѣлай обратнаго, тогда ты бу-
дешь счастливъ! Въ противномъ случаѣ....» «Каждая
мораль, каждая религія есть этотъ императивъ» 179).
Въ принципѣ морали Канта нѣтъ, конечно, по-
этому тоже ничего новаго. Даже и все остроуміе
Канта въ томъ, что онъ хотѣлъ оригинальнымъ
образомъ, поражающимъ весь свѣтъ, новымъ Зібті,
говоря языкомъ Шопенгауэра, доказать, «что „весь
свѣтъ“ —правъ»180), т. е., что бті, исповѣдуемое
«всѣмъ свѣтомъ», является правильнымъ, истиннымъ,
даже единственнымъ принципомъ. Путемъ такой
«абстракціи», вѣроятно, только и могъ Нпцше
прійти къ своему пониманію принципа этики Канта.
Принципъ этотъ сводится у Ницше къ такой про-
стои формулѣ: «дѣлай то, что ты хочешь, чтобы
1Г9) Собр. соч. т. ѴШ, стр. 93. 1й0) т. V, стр. 190.
98
дѣлали тебѣ»181). Это положеніе, только въ отрица-
тельной формѣ, приводитъ и Шопенгауэръ ((^поіі
ѣіЬі йегі пои ѵіз, аііегі пе іесегіз), чтобы показать,
что и оно сводится на избранную имъ формулу:
Уепііпеш Іаесіе; по и онъ называетъ эту первую
формулу — тривіальной. Итакъ, содержаніе кантов-
ской этики—тривіальность, высказанная уже много,
много времени тому назадъ. Въ такомъ случаѣ
Ницше вполнѣ, конечно, правъ, когда говоритъ,
приведши эту «формулу Канта», что «въ торговлѣ
больше нравственности, чѣмъ въ жизни по этому
правилу Канта». «Положеніе Канта, говоритъ онъ
дальше, порожденіе мѣщанскаго преклоненія передъ
обычаемъ; оно противоположно экуменическимъ цѣ-
лямъ, о существованіи которыхъ онъ даже не имѣлъ
и понятія» 182).
При такомъ пониманіи Канта, при такой харак-
теристикѣ его, которую ему даетъ Ницше, вплоть
до названія его «лукавымъ христіаниномъ», по-
нятно, конечно, какъ долженъ былъ встрѣтить
Ницше п новое движеніе къ Канту. Упадкомъ
должно было казаться ему оно, стремленіемъ въ
метафизически-туманныя выси, бѣгствомъ отъ земли
съ ея задачами и творчествомъ, бѣгствомъ слабыхъ,
181) Собр. соч. т. XI, стр. 65; 182) т. XI. стр. 65.
7*
99
усталыхъ душъ: «Возвращеніе къ Канту въ
нашемъ столѣтіи, говоритъ опъ, есть возвраще-
ніе къ 18-му столѣтію; люди хотятъ снова
отвоевать себѣ право на ста р ы е идеалы и старыя
фантазіи,—поэтому они изобрѣтаютъ теоріи позна-
нія, которыя «ставятъ границы», т. е. позво-
ляютъ строить и о произволу міръ поту
сторой у р а з у м а» 183). Памъ, этимъ возвращаю-
щимся къ Канту, слѣдуетъ показать теперь, что
даютъ эти «старые» идеалы, о чемъ они застав-
ляютъ «мечтать» и далеко ли отъ этихъ фантазіи
восемнадцатаго столѣтія ушелъ въ своемъ положи-
тельномъ, истинно-жизненномъ и здоровомъ идеалѣ,
который мы старались нарисовать раньше, и самъ
Ницше.
Итакъ, прежде всего, что такое понятіе «дол-
женствованія» у Канта, это понятіе, которое на-
влекло на него такой гнѣвъ и Шопенгауэра и
Ницше, принесшее ему названіе теолога, обвиненіе
въ томъ, что онъ воскрешаетъ древній декалогъ?
Каково его значеніе въ этикѣ Канта? Мы уже
раньше, говоря объ отношеніи Ницше къ этикѣ
вообще, замѣтили, что Ницше не понялъ спе-
цифпчески-этическаго смысла долженствованія, какъ
183) Собр. соч. т. XV, стр. 41.
100
категоріи, подъ которой мыслится всякая эти-
ческая норма. Съ полнымъ правомъ то обіцее за-
мѣчаніе мы можемъ перенести па это болѣе частное
отношеніе Ницше только къ морали Канта. Дол-
женствовать. говорили мы, только категорія, подъ
которой мы мыслимъ этическія нормы и подъ ко-
торой никогда не можемъ мыслить соотношеній
міра дѣйствительности, міра явленій. Долженство-
ваніе выражаетъ, такимъ образомъ, иную необхо-
димость, иную закономѣрность, иной порядокъ
р а з с м о т р ѣ н і я явленій — именно, разсмотрѣніе
пхъ подъ угломъ зрѣнія практическихъ сужденіи по
поводу нихъ. Кантъ самъ такъ выражаетъ эту ка-
тегоріалыюсть долженствованія: «Долженствованіе
выражаетъ родъ необходимости и соединенія съ
основаніями, которыя нигдѣ во всей природѣ кромѣ
этого не встрѣчаются. Разумъ можетъ только по-
знать, что есть въ природѣ или что было. Не-
возможно, что что-нибудь должно быть иначе,
чѣмъ это есть фактически при данныхъ условіяхъ
времени; долженствованіе, разъ мы будемъ имѣть
въ виду лишь видоизмѣненіе природы, не имѣетъ
ровно никакого значенія» 184). Но при этомъ: «Но
если мы будемъ разсуждать объ этихъ же самыхъ
184) Кгііік (1. геіи. Ѵегп, стр. 445 Кігсііш. А.
101
дѣйствіяхъ въ ихъ отношеніи къ разуму, не къ
спекулятивному разуму, чтобы объяснить ихъ про-
исхожденіе, а лишь постольку, поскольку разумъ
является причиной самаго ихъ происхожденія, однимъ
словомъ—къ разуму въ и р а к т и ч е с к о м ъ смыслѣ,
то мы найдемъ совсѣмъ другія правила
и другой порядокъ, чѣмъ порядокъ при-
роды. Ибо, въ такомъ случаѣ, все то, что слу-
чилось въ ходѣ природы и совершеніе чего не-
обходимо по ея эмпирическимъ закопамъ, быть мо-
жетъ, не должно было случиться» 18°).
Долженствованіе, перенесенное па субъекта п
выраженное уже въ формѣ «сіи 8ОІІ8І» — «ты дол-
женъ» — тоже пе имѣетъ въ себѣ пи одного изъ
тѣхъ признаковъ «жестокости» и «декалога», ко-
торыми награждаютъ его Шопенгауэръ и Ницше.
Для Канта прежде всего «ііи 8ОІІ8І» обращено
всегда во внутрь и никогда во внѣ, т. е. всегда
это «ты долженъ» говоритъ самъ субъектъ себѣ и
никогда одинъ другому: значитъ, всякая возможность
принудительности, внѣшняго законодательства.—пе-
ремѣнный характеръ политико-теологическаго ко-
декса, напримѣръ, того же декалога, — - абсолютно
исключена. Но и въ отношеніи субъекта къ самому
185) Кгііік сі. геіп. Ѵегп., стр. 147 Кігсінп. А.
102
себѣ это «<1и ьоіі.4» есть выраженіе велѣнія, мак-
симы чистой нравственной воли, обращенной къ фе-
номенальному человѣку, только становящемуся сво-
боднымъ, и по глубокой своей сущности это «ты
долженъ» равно совершенно и безъ остатка «я хочу» —
«ісіі \ѵіІ1»; «я»—именно нравственная личность, при-
знакомъ, характеромъ которой и является та «сво-
бода въ положительномъ смыслѣ», о которой мы
упоминали выше. «Ибо это долженствованіе, гово-
рить Кантъ, есть въ сущности воля, которая обла-
даетъ значимостью для каждаго разумнаго суще-
ства, если бы разумъ въ немъ былъ практическимъ
безъ помѣхи» 18(і). Все это освѣтится гораздо полнѣе
съ другой стороны, со стороны принципа этики
Канта, къ которому мы подошли вплотную, коснув-
шись вопроса о свободѣ въ позитивномъ смыслѣ.
Каковъ же этотъ принципъ, это йті кантовской
этики, которое Шопенгауэръ свелъ къ своей пло-
ской формулѣ, а Ницше даже назвалъ въ концѣ
концовъ—мѣщанской! Принципъ этотъ, совершенно
не понятый и даже какъ будто совершенно незалѣ-
ченный Ницше,—есть принципъ автономіи в о л и.
«Автономія воли есть единственный принципъ всѣхъ
моральныхъ закоповъ и обязанностей, соотвѣтствую-
18|!) (Ігшкііс". г. Меіарііузік сі. Зійеп, стр. 78. Кігсіші. А.
103
іцпхъ имъ» 187), говоритъ Кантъ. Нравственная воля
человѣка, свободная и чистая, сама даетъ себѣ
нравственный закопъ, знаетъ только свои субъектив-
ныя, свои самозаконныя велѣнія. Тотъ нравствен-
ный законъ, о которомъ была рѣчь и который по
строгости для Шопенгауэра являлся даже декало-
гомъ. оказывается даннымъ волей самой себѣ, т. е.
глубочайшимъ и чистѣйшимъ выраженіемъ этой са-
мой воли.
«Также несомнѣнно и то, говоритъ На^езігот,
что законъ для Канта имѣетъ реальность, какъ за-
конъ воли, т. е. онъ существуетъ для воли, какъ
ея я или ея законъ, только тогда, когда она сама
д ѣ л а е т ъ его своимъ закономъ. Альфу и омегу
этики Канта составляетъ то положеніе, что воля не
имѣетъ никакого другого закона кромѣ того, кото-
рый она сама даетъ себѣ черезъ свою максиму» 1й8).
Эта автономность, самозаконность воли названа
въ «Основахъ метафизики нравовъ» — «высшимъ
принципомъ нравственности» 18Э).
Такая нравственная воля, воля автономная,
сама дающая себѣ законъ, дѣлающая свою максиму
закономъ, такая воля, конечно, свободна и свободна
187) Крнт. практич. раз. стр. 37—38 К; 188) На§е8ігбш. Капіз
Ейіік, стр. 370; 189) СгипіП. еіс. стр. 67. К.
104
въ положительномъ смыслѣ слова. Одно предпола-
гаетъ другое, одно равняется другому. Собственное
законодательство только п возможно при принципѣ
полной свободы. Кантъ и говоритъ поэтому. «Это
собственное законодательство чистаго и,
какъ таковой, практическаго разума есть свобода
въ поло ж и т е л ьп о м ъ смыслѣ. Такимъ образомъ,
моральный закопъ выражаетъ ничто иное, какъ ав-
то п о м 1 ю чистаго практическаго разума, т. е. сво-
боды, и опа сама есть формальное условіе
в с ѣ х ъ м а к с и м ъ, прп которомъ онѣ только и
могутъ согласоваться съ высшимъ практическимъ
закопомъ» 19°). Итакъ, свобода здѣсь играетъ ту кон-
ститутивную роль, о которой мы говорили раньше.
Свобода—-непремѣнное условіе нравственнаго зако-
нодательства, нравственной дѣятельности. Она равно-
значуща съ автономіей и, слѣдовательно, есть тоже
высшій и единственный принципъ кантовской мо-
рали. Только свободная воля нравственна. Только
тотъ законъ нравствененъ, который данъ собствен-
ной свободной волей. Нравственная свобода, какъ
таковая, и заключается, слѣдовательно, въ нравствен-
номъ законодательствѣ и свободная воля выливается,
воплощается въ собственный же нравственный за-
1и0) Крит. практ. раз., стр. 38. К.
105
конъ, который сама даетъ себѣ. «Такимъ образомъ,
говоритъ Кантъ, свободная воля и воля, стоящая подъ
велѣніемъ нравственнаго закона, есть одно и то же»191).
Свобода въ этикѣ Канта такое непремѣнное, такое
кардинальное условіе, что Когенъ, между прочимъ,
пишетъ: «Самая краткая формула, въ которой можно
было бы выразить категорическій императивъ и
вмѣстѣ съ этимъ регулятивное значеніе идеи сво-
боды, гласитъ: «дѣйствуй свободно» 192).
Носителемъ этого нравственнаго закона, облада-
телемъ этой чистой, автономной воли является че-
ловѣкъ. Нравственный закопъ есть выраженіе выс-
шей цѣнности, высшаго достоинства. Это же до-
стоинство автономія даетъ и человѣку. «Такимъ об-
разомъ, автономія есть основаніе достоинства че-
ловѣческой и всякой разумной природы» 198). Чело-
вѣкъ дѣлается самоцѣлью; онъ,—какъ носитель нрав-
ственнаго закона, какъ источникъ законодательства
въ своей чистой волѣ,—полагаетъ свое мѣрило нрав-
ственной оцѣнки па все остальное. Самъ онъ, авто-
номный, является всегда самоцѣлью. «Опъ явля-
ется субъектомъ моральнаго закопа, который святъ
въ силу автономіи своей свободы» 194), говоритъ
191) СггаисП. х. Меіаріі. <1. 8гЙеп, стр. 75, К; 192) Соііеп. Капіа
Вег§йіі(І8. <1. ЕіЬік, стр. 253; 193) Сгипс11е§, х. Меіаріі. сі. 5., стр.
62. К; 1;і1) Кгііік <1. ргакііасіі. ІІегпипЙ, стр. 105—106. К.
106
Кантъ. Какъ носитель автономнаго нравственнаго
закона, человѣкъ является и самъ автономной лич-
ностью. Личность—это высшая форма человѣческаго
развитія, это высокое, самобытное, глубоко-инди-
видуальное, самотворящее свой законъ существо.
«Моральная личность — ничто иное, какъ свобода
разумнаго существа, стоящаго подъ моральными за-
конами» І9°). Человѣкъ, какъ личность, стоитъ выше
природы, природнаго порядка вещей: «Человѣка воз-
вышаетъ надъ самимъ собою, какъ частью чувствен-
наго міра, ничто иное, какъ ли ч постъ, т. е. сво-
бода п независимость отъ всего механизма при-
роды»...
Таковъ принципъ кантовской этики и таковы
его ближайшіе выводы и слѣдствія. Предъ нами
встаетъ, въ концѣ концовъ, идеалъ свободной, само-
опредѣляющейся. автономной, моральной личности,
черпающей свой законъ изъ собственной своей ра-
зумной воли. Глубокое значеніе, глубокая святость
личности, личнаго, индивидуальнаго начала — вотъ
выводъ изъ принципа, выдвинутаго Кантомъ: «Не-
возможно вполнѣ выразить тѣхъ ощущеній, которыя
необходимо охватываютъ насъ, когда мы погружаемся
въ этн мысли»196), говоритъ, совершенно справедливо, 105
105) Меіарііуз. сі. Зіііеп, стр. 23. К; 19в) КіеЫ. Еіпйіііпіпд іи
сііе Шіііозоріііе сі. Сеёепѵагі, стр. 198.
107
Риль. Нельзя выразить всей высоты, на которую
поднимаетъ пасъ принципъ Канта, нельзя выразить
того чувства, которое охватываетъ, когда стоишь на
крайнихъ граняхъ цѣнностей, которыя доступны че-
ловѣческому творчеству въ самомъ же человѣкѣ, а
вдали, далеко, далеко, покуда хватаетъ глазъ, вы-
рѣзываются на чистомъ, застывшемъ воздухѣ идеаль-
ныхъ высотъ все новыя и новыя культурныя цѣн-
ности, продукты культурнаго творчества, ведомаго,
какъ регулятпвомъ, высшимъ принципомъ этики
Канта.
По отношенію къ этому принципу категориче-
скій императивъ является только формулой. Импе-
ративпстичёская форма, формула этическаго прин-
ципа и навлекла на Канта почти всѣ обвиненія въ
ригоризмѣ, требованіи рабскаго подчиненія еіс. По
этой же дорогѣ шелъ Шопенгауэръ, а за нимъ и
Ницше. Несомнѣнно на этой формулѣ сказалась
эпоха просвѣщенія, эпоха Канта, опа окрашена въ
чрезвычайно «историческій» цвѣтъ и спасти ее со-
вершенно отъ извѣчнаго упрека въ ригоризмѣ и ка-
кой-то немного пурптански-черствой строгости едва
ли возможно. Но, во-первыхъ, нельзя характеризо-
вать всю этику Канта по формулѣ, а не основному,
«единственному и высшему» принципу ея, какъ самъ
Кантъ называлъ автономію воли. Нельзя всей си-
108
стелѣ давать окраску одной части, и части не осно-
воположной, а только побочной формы, въ которѵю
для Канта вылилось его основоположеніе. Критикуя
форму, мы совершенно не задѣваемъ сущности, глу-
боко-жизненнаго содержанія, глубоко-дѣйственнаго
принципа. Дѣйствовать такъ, какъ въ этомъ случаѣ
дѣйствовалъ Ницше, значитъ за деревьями не ви-
дѣть лѣса. II этимъ и можно только объяснить, какъ
изъ глубоко-активнаго, творческаго принципа само-
законной, самоопредѣляющейся личности, проникну-
той волей и самоутвержденіемъ, какъ нравственно-
свободнаго, разумнаго существа,—могло въ глазахъ
Нііцще все превратиться въ какую-то сухую, про-
гибитивную, ограничительную, пассивно-полицейскую
мораль филистерства и мѣщанства. Только совсѣмъ
игнорируя принципъ, т. е. игнорируя сущность и
глубокое содержаніе, можно было критиковать этику
Канта такъ, какъ это дѣлалъ Нпцше. Какую цѣну
объективно можетъ имѣть эта критика, ясно само
собою. Но и признавая характеръ нѣкоторой риго-
ристичности въ формулѣ Канта — въ его категори-
ческомъ императивѣ,—мы всетаки должны сказать,
что и здѣсь все слишкомъ преувеличено. Не надо
забывать, что Кантъ хотѣлъ выяснить истин-
ную значимость нравственныхъ максимъ, нравствен-
ныхъ нормъ, ихъ логическое, такъ сказать, проис-
109
хожденіе. Поэтому, въ видахъ чисто методологиче-
скихъ, онъ могъ часто совершенно сознательно наи-
болѣе рельефно выдѣлять путемъ анализа первичныя,
существенныя черты этическаго творчества, которыя
онъ видѣлъ въ разумной сторонѣ человѣческаго су-
щества и отдѣлять отъ нихъ всѣ вторичные, несу-
щественные признаки. Путемъ анализа, сказали мы,
такъ какъ въ живомъ человѣкѣ, въ дѣйствующей,
феноменальной личности человѣческой, онѣ сплета-
ются, пересѣкаются, и именно ихъ соединеніе, ихъ
сплоченіе и синтезъ и даютъ фигуру живого, дѣй-
ственнаго человѣка, человѣка—продукта культуры и
творца ея. Параллель этому, въ поясненіе пашей мы-
сли, мы можемъ найти и въ «Критикѣ чистаго разума».
Что такое истинный, дѣйствительный опытъ, какъ
не органическое, полное и совершенное сплетеніе,
соединеніе, не расторжимая реально связь элемен-
товъ апостеріорныхъ и апріорныхъ, элементовъ чув-
ственности, разума и разсудка. Однако Кантъ, какъ
методологъ, желая выяснить конститутивные, суще-
ственные элементы, создающіе познаніе, создающіе
условіе его объективной значимости, расчленяетъ
предъ нами содержаніе познанія, выдѣляетъ отдѣль-
ные элементы и показываетъ намъ ихъ отдѣленными
со значеніемъ, присущимъ каждому изъ нихъ въ
познаніи.
по
Къ этому нужно прибавить, что обвиненіе въ
ригористичности, требованіи рабскаго подчиненія, вы-
водится также и изъ того, что Кантъ вводитъ въ
этику категорію долженствованія. Но мы уже ука-
зывали, какое смѣшеніе происходитъ здѣсь. Катего-
рія долженствованія, повторяемъ, есть непремѣнная
н единственная категорія, подъ которой мы мыслимъ
содержаніе нашихъ этическихъ идеаловъ и, какъ та-
ковая, опа абсолютно не связана пи съ опредѣ-
ленной моральной формулой — съ категорическимъ
императивомъ хотя бы—и ие выражаетъ собою ни
ригоризма, ни «жестокости», ни какого-нибудь власт-
наго приказанія декалога. Мысля опредѣленное эти-
ческое содержаніе въ повой формѣ, хотя бы въ
формѣ греческой калокагатіи, мы все, равно будемъ
мыслить его не подъ категоріей сущаго, а должнаго...
Этп соображенія сильно уменьшаютъ и смягчаютъ
нападки на ригоризмъ Канта. Но повторяемъ еще
разъ: даже допуская этп качества въ формулѣ Канта,
въ его категорическомъ императивѣ, мы говоримъ:
эта формула продуктъ своей эпохи, несущій на себѣ
всѣ слѣды ея, по опа абсолютно п е связана
органически съ принципомъ этики, а онъ
то и является и истиннымъ содержаніемъ и истин-
нымъ жизненнымъ нервомъ этическаго творчества.
Намъ остается еще сказать нѣсколько словъ о
іи
пониманіи Ницше той общеобязательности, которая
я вляется непремѣннымъ признакомъ кантовской этики.
Ницше, какъ уже указывали мы, называетъ Канта
плохимъ психологомъ за то, что онъ, по его мнѣнію,
рекомендуетъ одинаковость, однородность дѣйствій
различнымъ людямъ. Въ этомъ же, по мнѣнію Ницше,
выражается ^информированность, однообразіе, жела-
ніе сдѣлать плоской отдѣльную человѣческую лич-
ность, которыя являются непремѣннымъ условіемъ
этики, выраженной въ Кошиіашіоіоп’ѣ. Уже Рпль
указалъ, какъ неправъ въ такомъ толкованіи обще-
обязательности Ницше.
Общеобязательность направлена не на дѣйствіе,
а на максиму дѣйствія, па практическій законъ,
управляющій дѣйствіями человѣка. Рпль говоритъ:
«Но одна и та же максима можетъ лежать въ осно-
ваніи чрезвычайно различныхъ, внѣшне даже проти-
вуположныхъ, дѣйствій. Всеобщность практическаго
закона не противорѣчптъ оригинальности дѣйствія.
Въ физическомъ мірѣ, напримѣръ, тѣ самые закопы
паденія, которые опредѣляютъ паденіе тяжелыхъ
тѣлъ, приложимы и къ поднятію легкихъ»197). Правда,
должны оговориться мы, Ницше не согласился бы
вѣроятно и съ такой формулировкой и пониманіемъ
]97) Кіеііі. Ргіесігісіі Міеіизсііе. Вег Кйпнііег иікі <1ег Вепкег,
стр. 110—111;
112
общеобязательности, но объ этой сторонѣ мы будемъ
говорить позже подробнѣе, такъ какъ опа связана
съ другими сторонами проблемы, занимавшей траги-
ческаго мыслителя всю жизнь.
Ницше не понялъ Канта, сказали мы раньше,
и старались вкратцѣ показать это. Ницше совер-
шенно не воспринялъ системы Канта во всей ея
полнотѣ, во всей ея важности и величіи. Его лич-
ные отзывы о Кантѣ и его философіи, поэтому, не
могутъ для насъ имѣть никакой объективной цѣн-
ности пи для выясненія истиннаго пониманія Канта,
пн, что еіце важнѣе въ настоящій моментъ, для вы-
ясненія его собственной моральной философіи и ея
отношенія къ 'этикѣ Канта. Мы пытались выяснить
индивидуальный идеалъ Ницше, которымъ опъ жилъ,
въ который вѣрилъ, которому учплъ. Каково же
истинное отношеніе этого индивидуальнаго идеала
къ идеалу, данному намъ Кантомъ? Объективно, оно,
по нашему мнѣнію, таково. Нпцше не только не
стоитъ въ немъ антагонистомъ Канту, нѣтъ, какъ
разъ наоборотъ. Пользуясь нашими прежними срав-
неніями, мы можемъ сказать: идеалъ Ницше—одна
изъ отдаленныхъ прекрасныхъ вершинъ, видимыхъ
съ высоты принципа этики Канта, освѣщенныхъ
солнцемъ этого принципа. Культурно-этическій идеалъ,
нарисованный намъ Ницще, есть одно изъ тѣхъ дра-
Ппцше. 8
113
гоцѣнныхъ содержаній, которымъ наполняется для
пасъ, современныхъ людей, высокій принципъ этики
автономной личности. Принципъ Канта—твердый ске-
летъ, культурно-этическій идеалъ Ницше—облекаю-
щая его плоть и кровь и формирующаяся въ цвѣ-
тущія, прекрасныя формы дышащаго жизнью и ра-
достью жизни тѣла. Принципъ Канта — сосудъ, въ
который послушно выливается все богатое содержа-
ніе индивидуальнаго идеала Ницше. Ницше идетъ
дальше Канта, онъ разбиваетъ тѣ рамки, которыя
для Канта создала историческая обстановка, поэтому
оиъ современнѣе и мноі ими сторонами ученія ближе
говоритъ современному духу. Мы говоримъ про фор-
мулу этики. Уничтожая, борясь съ императпвиымь
характеромъ этики Канта. Ницше самъ эстетизи-
руетъ ее, дѣлаетъ прекрасной, цѣлостной, напоми-
ная тотъ свободный идеалъ грековъ, о которомъ мы
не разъ уже говорили, напоминая ихъ калокагатію.
пли идеалъ «іюню ипіѵегзаіе» ренессанса. По сущ-
ность ученія, повторяемъ еще разъ, остается та же.
Ницше для насъ вдохновенный поэтъ, воспѣвающій
свой идеалъ, пламенный пророкъ его. Но этотъ
идеалъ, идеалъ человѣка, какъ автономнаго творца,
далъ намъ въ своей строгой, готическн-торжествеи-
ной формѣ великій учитель въ идеалѣ—даль намъ
Иммануилъ Кантъ!..
114
V.
До сихъ поръ мы старались по возможности полно
обрисовать индивидуально-этическій идеалъ Ницше—
ого сверхчеловѣка.
Но Ницше философъ культуры, какъ уже го-
ворили мы. Ему важно не только показать инди-
видуальный идеалъ, ему важно помѣстить ею въ
опредѣленную культурную обстановку, ему важно
указать тѣ пути, тѣ стимулы, которые привели бы
идеалъ къ осуществленію, приблизили бы его къ
реальности. Оігь задается культурно-реформаторскимъ
вопросомъ: «Какъ можно было бы выработать изъ
него (европейца) болѣе сильный типъ?» 198) Для всего
этого опъ, во-первыхъ, создаетъ историческую теорію
смѣны культурно-этическихъ типовъ, теорію такъ
называемой морали господь и рабовъ и культурнаго
вліянія тѣхъ и другихъ на жизнь человѣчества. Во
вторыхъ, пытаясь идти дальше и глубже, пытаясь
установить даже нѣкоторое подобіе космической и
198) Собр. Соч. т. XV, стр. 422.
8*
115
біологической закономѣрности, которая подкрѣпляла
бы его вѣрованія и ученія, онъ создаетъ метафизп-
чески-волюнтарпстическую теорію такъ называемой
воли къ мощи, господствующей, проявляющейся и
въ органическомъ и въ неорганическомъ мірѣ.
Въ связи съ этими вопросами обоснованія, стрем-
ленія къ реализаціи идеала сверхчеловѣка стоитъ и
болѣе узкій вопросъ о которое даетъ своимъ
моральнымъ требованіямъ, своему моральному прин-
ципу «аморалистъ» Ницше. Это оібті стоитъ, конечно,
подъ сильнымъ вліяніемъ культурной и метафизической
теоріи Нпцше п въ свою очередь вліяетъ на нихъ, такъ
что разборъ его именно въ такой связи представлялся
намъ наиболѣе удобнымъ и правильнымъ. Та обстановка
и то теоретическое обоснованіе, которое даетъ сво-
ему идеалу Ницше, вліяли, какъ уже сказали мы,
обратно па самый идеалъ, сообщая ему вторичныя
черты, чуждыя ему же самому. Мы устанавливаемъ,
такимъ образомъ, для Нпцше приматъ именно его
индивидуальнаго идеала, по отношенію къ
которому всѣ остальныя теоріи играютъ только слу-
жебную роль п полагаемъ, что между индивидуаль-
нымъ идеаломъ и этой обстановкой не только нѣть
гармоніи, а, наоборотъ, полное несоотвѣтствіе. Это
несоотвѣтствіе можно доказать, оставаясь на почвѣ
самой системы Нпцше: оно выясняется безъ прпло-
116
женія къ ней какихъ-нибудь объективныхъ, посто-
роннихъ ей критеріевъ. Слишкомъ многіе чуждые
элементы затемняютъ въ этомъ направленіи истин-
ную сущность, истинное содержаніе индивидуаль-
наго идеала. Пашей задачей поэтому и съ этой сто-
роны должно быть стремленіе очистить его отъ про-
тиворѣчій и понять истинный п необходимый смыслъ
его и его истинное соціально-культурное расши-
реніе.
Познакомиться съ соціальной теоріей Ницше
всего удобнѣе исторически, преслѣдуя постепенно
ея видоизмѣненіе въ его мышленіи. Тогда совершенно
ясно представится намъ, какимъ образомъ создалась
опа, что было поводомъ и какими узами, насколько
органически и нерасторжимо была опа сначала связана
съ его соціально-этическимъ идеаломъ.
Ницше быль вѣрнымъ и восторженнымъ учени-
комъ Шопенгауэра, какъ уже не разъ говорили мы.
Поэтому первая оболочка, въ которую вылилось его
глубоко личное, глубоко индивидуальное и субъектив-
ное требованіе синтетическаго человѣка, идеала че-
ловѣка, была шопенгауэровская. Синтетическій че-
ловѣкъ облекся у него въ форму генія, генія по
преимуществу художественнаго. Намъ, впрочемъ, со-
вершенію не важна сейчасъ детальная характери-
стика этого генія. Достаточна только одна оболочка,
117
одна форма: ото тотъ же идеалъ синтетическаго че-
ловѣка, это родной братъ, двойникъ и предтеча
сверхчеловѣка. Служеніе этому генію — вотъ какъ
понималъ тогда свою задачу Ницше: «Моя религія,
если я еще что-нибудь могу назвать такъ», писалъ
онъ тогда, «заключается въ работѣ для воспитанія
генія» 199). Геній — это высшее проявленіе, высшая
ступень культуры, болѣе того, оставаясь па почвѣ
шопенгауэровской метафизики, Ницше видитъ въ
немъ даже высшее проявленіе, «вершину, наслажде-
ніе первопричины бытія» 200). Геній—это задача,
соціальнаго творчества. «Ни государство, ни па-
родъ, ни человѣчество не существуютъ ради самихъ
себя: они находятъ свое оправданіе только въ сво-
ихъ вершинахъ, въ великихъ «единицахъ»201). Или
въ другомъ мѣстѣ читаемъ мы: «Изъ всего этого
ясно, что геній существуетъ не ради человѣчества,
хотя опъ и составляетъ его вершину и послѣднюю
цѣль. Нѣтъ болѣе высокой культурной тенденціи,
чѣмъ подготовленіе и воспитаніе генія» 202). Зани-
маясь вопросомъ о нашихъ образовательныхъ учре-
жденіяхъ, Ницше и здѣсь хочетъ поставить все на
службу той культурной идеи, которая казалась ему
і89) Собр. соч. т. X, стр. 118: 2°°) т. IX, стр. 193; 201) пйб,
стр. 141; 2°і 2) ІЪісІ.
118
единственно важной и нужной, — выработки того
же генія: «Итакъ, пе образованность массы мо-
жетъ быть нашей цѣлью, говоритъ онъ: а образо-
ваніе единичныхъ, избранныхъ людей, предназна-
ченныхъ для созданія великихъ и вѣчныхъ творе-
ніи» 203). Но эти геніи, эти творцы работаютъ среди
человѣчества, они творятъ для всего него, они воз-
вышаютъ его: «высшіе индивидуумы—люди-творцы:
они или неизмѣримо высоки морально, или полезны
въ высшемъ смыслѣ слова, они самые чистые типы,
они возвышаютъ человѣчество» 204). Вездѣ сказывается
ихъ вліяніе, ихъ творческая сила. «Мы находимъ
повсюду в’ь пародѣ слѣды, оставленные послѣ про-
хода этими львами духа: въ правахъ, правѣ, вѣро-
ваніяхъ»200). IІсключительнымъ, несомнѣнно, является
и этотъ идеалъ Ницше. По эта исключительность
совсѣмъ пе походила на исключительность будущаго
идеала, которую онъ получилъ благодаря соціальной
обстановкѣ. Этотъ геній далекъ отъ всякаго привкуса
«господина» въ себѣ; ему невозможно противопо-
ставить теперь никакого «раба». Это чистый инди-
видуальный культурный идеалъ. Мы всѣ должны
стремиться къ осуществленію этого генія на землѣ,
2ІП) Собр. соч. т. IX. стр. 357; а'1) т. X, стр. 310; 205) т. IX,
стр. 114.
119 —
къ сведенію геніальнаго па землю, къ служенію вы-
сокому и идеальному. Какой трогательностью зву-
чать призывы Ницше ко всему молодому, энергич-
ному, помочь ему въ его высокомъ стремленіи. Ка-
кимъ святымъ изображаетъ онъ это служеніе, дале-
кое отъ почестей п высшихъ успѣховъ, по полное
глубокаго идеальнаго смысла. Борясь съ духомъ
времени, противнымъ культу высокаго человѣческаго,
опъ такъ заставляетъ говорить своего учителя, ста-
раго философа, па холмѣ, на берегу Рейна: «Предъ
такими льстивыми рѣчами (духа времени) не могутъ
устоять теперь самые лучшіе: степень одаренности
едва ли является здѣсь рѣшающимъ, доступенъ ли
человѣкъ такимъ голосамъ иЛи нѣть; здѣсь самое
главное—высота и степень извѣстной нравственной
1 возвышенности, инстинктъ героизма, самопожертво-
ванія» 20<!). Въ такомъ идеалистическомъ порывѣ къ
высокому и идеальному, къ наивысшему воплоще-
нію наивысшаго, идеальнаго начала въ человѣкѣ,
порывѣ, полномъ благоговѣнія, восторга и героиз-
ма—нѣтъ ничего, что могло бы напоминать буду-
щую теорію, что позволяло бы вывести что-нибудь
подобное отсюда. Для этого необходимо должно было
произойти сюда что-нибудь новое, чуждое самому
этому идеалу. Что же это могло быть?
20°) Собр. соч. т. IX, стр. 394.
120 -
Ницше философъ-художникъ. Онъ не можетъ,
ему абсолютно не свойственно оставаться на почвѣ
отвлеченнаго идеала, въ мірѣ отвлеченныхъ понятій
и отношеній. На свѣтъ, къ живой природѣ, къ яр-
кимъ образамъ влечетъ его всегда. Опъ невольно
стремится воплотить свой идеалъ въ опредѣленный,
конкретный образъ, въ опредѣленную «фигуру», по
его собственному выраженію, опъ стремится сдѣлать
его жизненнымъ, полнымъ силы и красокъ. Ницше
разсказываетъ намъ, какимъ образомъ онъ «избав-
лялся» отъ своихъ старыхъ идеаловъ: «моя люби-
мая форма избавленія—художественная: я набра-
сывалъ картину того, что меня сковывало до тѣхъ
поръ»207). Это признаніе чрезвычайно важно, но мы
можемъ расширить его. Ницше стремплся создать
картину не только того идеала, съ которымъ уже
прощался, но и того, который стоялъ для него еще
въ зенитѣ, которому онъ молился и поклонялся. И,
какъ истинный, большой художникъ, элементы этого
оживающаго идеала опъ не можетъ брать изъ міра
только фантазіи, нѣтъ—опъ ищетъ ихъ въ самой
конкретной дѣйствительности, онь ищетъ идеалу
аналогій, онъ ищетъ его временно - пространствен-
наго воплощенія. Главной помощницей въ этомъ
207) Собр. соч. т. XII, стр. 211.
121
дѣлѣ воплощенія идеала, исканія ему подходящей
оболочки п обстановки должна была являться и
фактически являлась исторія. Онъ самъ такъ кар-
тинно говорить объ этомъ: «Все. что соотвѣтствуетъ
мнѣ по характеру въ природѣ и исторіи, все это
говоритъ со мной, хвалитъ меня, влечетъ меня впе-
редъ, утѣшаетъ—а другого я не слышу, или тотчасъ
же забываю. Мы всегда находимся только въ сво-
емъ обществѣ» 208).
Классическому филологу Ницше ближе всего и
знакомѣе всего былъ, конечно, греческій міръ. Своей
эстетической стороной, своей цѣлостностью и глубо-
кой художественностью онъ долженъ былъ покорить
художника. И воть первое, что «заговорило» съ
Ницше въ исторіи это и была Греція, это н были
великіе герои Греціи, греческая культура. Но это
было не просто объектъ наслажденья, изученія,
удивленія, преклоненія даже, пѣтъ — это было во-
площенное ученіе о культѣ генія: это была та ат-
мосфера, въ которой геній могъ жить и раз-
виваться. Изъ этого міра должны быть взяты, по-
этому, всѣ краски для картины его идеала. Ницше
хочетъ, поэтому, « понимать г р е ч е с к у ю ж и з и ь
въ ея важнѣйшихъ проявленіяхъ, какъ п о д го то в-
20в) Собр. соч. т. V, стр. 181.
122
ленге высціпхъ выраженіи тѣхъ стремленіи къ
рожденію геи ія»‘209). Болѣе того: сами греки
«геній среди народовъ»'210). Въ другомъ мѣстѣ греки
у Ницше «единственно геніальный народъ міровой
исторіи»211). Разъ это такъ, разъ тамъ воплотился,
долженъ был ь воплотиться высшій идеалъ, которому
служилъ, которому поклонялся Ницше, понятно,
какое значеніе пріобрѣтаютъ для него греки, грече-
ская культура, греческая жизнь: «Греческій міръ»,
говорить онъ, «имѣетъ для насъ такую же цѣнность,
какъ святые для католиковъ» 212). Тамъ истинная
высота, съ которой даже нельзя, стыдно сравнивать
нашу теперешнюю историческую обстановку. Мы —
только, жалкіе эпигоны. Ницше начинаетъ казаться,
«что мы предъ лицомъ такого міра, какъ греческій,
не имѣемъ даже права на существованіе»213).
Культура грековъ дѣлается идеаломъ Ницше.
«Культура вообще—это греческая культура»—такъ
можно формулировать его отношеніе къ ней. «Въ
отношеніи культуры можно сказать одно»:
говоритъ Ніщше, «мы знали до сихъ поръ только
одну совершенную форму — городскую культуру гре-
ковъ» ’214). «Задачу, которую философъ долженъ
былъ выполнить въ дѣйствительной культурѣ, про-
20в) Собр. соч. т. IX, стр. 141: 21°) т. X, стр. 386; -’11) т. X,
стр. 390: 212) т. IX, стр. 68; 213) т. IX. стр. 360: 31>) т. X, стр. 109.
123
никпутой однимъ стилемъ», говоритъ опъ въ другомъ
мѣстѣ, «нельзя выяснить во всей ея чистотѣ при
нашемъ положеніи и переживаніяхъ, потому что у
пасъ нѣтъ такой культуры. Только культура, подобная
греческой, можетъ отвѣтить на вопросъ объ этой задачѣ
философовъ» 21 ’)• Съ точки зрѣнія этой культуры,
этого міра, въ которомъ такъ полно, по мнѣнію
Ницше, могъ воплотиться, могъ въ конкретной об-
становкѣ появиться его идеалъ, критикуется, одѣ-
ляется современность, съ этой точки зрѣнія тре-
буется внесеніе въ нее новыхъ элементовъ. Это
то художественное стремленіе къ созданію картины,
эта погоня за исторической обстановкой и внесла
впервые характерныя измѣненія въ идеалъ Ницше,
чуждыя и непонятныя, если пхъ разбирать только
логически, а не исторически и психологически,
какъ пытаемся сдѣлать это мы. Художественный
образъ требуетъ и о л н о ты и з а к о н ч е и п о с т и,
требуетъ детальной выработки отдѣльныхъ мелочей
и характерныхъ сторонъ обстановки, требуетъ
вѣрности дѣйствительности: только тогда онъ
будетъ живымъ, только тогда опъ будетъ дѣй-
ствительно художественнымъ, а не простымъ мане-
кеномъ, восковой фигурой, одѣтой въ затѣйливый
21г>) Собр. соч. т. X. стр. 15.
124
нарядъ. Художнику дорогъ, важенъ и сущѳстве-
п е и ъ каждый признакъ, каждая черта, въ которой
получилъ бы жизнь его образъ. Конститутивнымъ
для жизни его образа явится нѣчто совсѣмъ другое
сравнительно съ тѣмъ, что конститутивно для от-
влеченнаго построенія, для построеннаго путемъ
понятій идеала. Ницше со своимъ идеаломъ, со
своимъ чаяніемъ и стремленіемъ къ высокому син-
тетическому человѣку, къ генію, попалъ въ грече-
скую обстановку, замѣтивъ тамъ черты этой ге-
ніальности, красоты человѣческой природы. Только
это и послужило сближающимъ для той обстановки
и его идеала. Но затѣмъ, когда фактъ такого ху-
дожественнаго синтеза былъ совершенъ, эта обста-
новка стала дополнять, облекать идеалъ всѣми сво-
ими конкретными чертами. На мѣсто логической
существенности выступила существенность художе-
ственная, существенность жизненности, вѣрности
дѣйствительности. Абстракція потеряла свою силу п
новыя, странныя черты выступили на сцену. Греческая
культура высока, такъ какъ она способствовала раз-
витію геніальнаго въ народѣ. Таково первое положеніе.
Но опа имѣетъ свои конкретныя историческія черты,
быть можетъ, случайныя съ точки зрѣнія идеала,
но существенныя для обрисовки конкретной обста-
новки, для пополненія художественнаго образа. Та-
ково второе положеніе. А заключеніе само собою
попятно. Слѣдовательно, и всѣ этп конкретныя,
исторически-случайныя черты должны быть вклю-
чены въ сдѣлавшійся художественнымъ образомъ
идеалъ.
Греческая культура культура немногихъ ирн-
виллегированныхъ, опирающихся на массы рабовъ.
«Греческая культура покоится на отношеніяхъ го-
сподства немногочисленнаго класса надъ вчетверо
плп впятеро болѣе многочисленнымъ количествомъ
несвободныхъ. I Іо к о л и ч е с т в у жителей Греція
была страной, населенной варварами» 216). Но она
со всѣми своими аксессуарами, какъ про-
изводящая генія, едино истинная культура, а «по-
этому мы должны согласиться признать жестокую
истину, что рабство относится къ самому
суще с т в у к у л ь т у р ы: хотя эта истина и пе остав-
ляетъ. конечно, никакого сомнѣнія относительно абсо-
лютной цѣнности бытія. Она-—орелъ, клюющій печень
прометеевскаго творца культуры»217). Такое умоза-
ключеніе у интуитивнаго мыслителя появляется со-
вершенно наивно на сцену, не обставленное ника-
кими логическими доводами, какъ безапелляціонное
утвержденіе. Мы напрасно стали бы искать и ждать
21°) Собр. соч. т. X, стр. 389; 217) т. IX, стр. 151-—152.
126
отвѣта на вопросъ — почему? Это умозаключеніе,
эта связь истинной культуры съ рабствомъ—резуль-
татъ почти подсознательнаго художественнаго син-
теза. «По самому своему существу тріумфальное
шествіе к у л ь т у р ы полезно лишь невѣроятно
незначительному меньшинству счастливцевъ; на-
оборотъ, рабство большей части есть не-
обходимость, разъ дѣйствительно культура должна
развиться до истинной радости зарожденія искус-
ства» 218). Когда даже приходится встрѣчаться ему
съ противнымъ его художественному настроенію
взглядомъ, что какъ разъ рабство-то, являясь слу-
чайнымъ историческимъ аксессуаромъ, и разрушило
греческую культуру, то онъ не можетъ уже осво-
бодиться отъ своей художественной концепціи и
даже отсюда выводитъ противоположное заключеніе:
«И если должно быть правильно, что греки по-
гибли благодаря существовавшему у нихъ рабству,
то другое еще болѣе вѣрно -— мы погибнемъ отъ
и е д о с т а т к а раоства» ).
Греки—поклонники агональнаго начала, начала
спора, борьбы, состязанія. «Разсматривать споръ,
какъ неизмѣнное господство единой, неумолимой,
связанной вѣчными законами справедливости — удп-
-’18) Собр. соч. т. IX, стр. 117—148: 21я) т. IX, стр. 153.
— 127 —
вительное представленіе, почерпнутое изъ чистѣй-
шаго источника греческаго духа. Только грекъ
былъ въ состояніи найти въ этомъ представленіи
фундаментъ космодицеи» 22°). Но не только космо-
дицеп. Этотъ споръ, этотъ «агонъ» является дви-
гателемъ п общественной жизни: «Для грековъ
цѣлью агональнаго воспитанія было благоденствіе
цѣлаго, государственнаго общества» 220 221). Борьба въ
политической области доходитъ даже до смертель-
ной ненависти, по и въ этомъ видѣ она только
нужна и благотворна: «Изъ взаимной смертельной
вражды вырастаетъ греческій полисъ и аіёѵ аріа-ггбгіѵ.
Грекъ и филантропъ были противуположностями,
хотя древніе и льстили себѣ въ достаточной мѣрѣ»222).
Это начало спора, борьбы, близко соприкасается
и съ другими двигателями душевной жизни древ-
няго эллина, съ завистью, напримѣръ. «Битва и
радость побѣды были признаны, говоритъ Нпцше:
ничто пе отличаетъ такъ сильно греческаго міра
отъ нашего, какъ выводимая отсюда окраска от-
дѣльныхъ этическихъ понятій, напримѣръ, спора
и зависти»223). «Грекъ завистливъ, говорится въ
другомъ мѣстѣ, и считаетъ это качество не недо-
статкомъ, а дѣйствіемъ б л а г о г о божества: какая
220) Собр. соч. т. X, стр. 35; 221) т. IX, стр. 280: 222) т. X. стр.
390 - 391; 222) т. IX, стр. 276.
128
пропасть между этическими представленіями у насъ
и у него!» 224) Но ничего, что существуетъ про-
пасть. Тамъ, въ томъ мірѣ условія развитія генія,
тамъ- все существенно. А поэтому, «его ужас-
ныя качества, считающіяся безнравственными, явля-
ются, быть можетъ, даже плодотворной почвой, изъ
которой только и можетъ вырасти всякая гуман-
ность въ побужденіяхъ, дѣйствіяхъ и твореніяхъ»225).
Здѣсь еще сказано слишкомъ скромно — только
«быть можетъ». Скоро это измѣнится, и утвер-
жденія сдѣлаются совсѣмъ аподиктическими. Да и
теперь уже Ницше, говоря, что греческая куль-
тура наиболѣе благопріятна для выработки индиви-
дуальности. и беря ее всю, цѣликомъ, долженъ
утверждать, оставаясь послѣдовательнымъ, что этп
благопріятныя условія проистекаютъ «только не
изъ добрыхъ качествъ народа, а изъ борьбы его
злыхъ влеченій»226). Также безч. всякаго доказатель-
ства и логической связи, по простому противопо-
ложенію той обстановкѣ, которая сопровождала и,
по Ницше, стало быть, обусловливала развитіе
греческой культуры и рожденіе греческихъ «геніевъ»,
появляется рѣзкое осужденіе принципа равен-
-2|) Собр. соч. т. IX, стр. 278: 225) т. IX, стр. 273: 22°) т. X.
стр. 381 385.
Ницше. Р
129
ства, принципа единства человѣчества. Если раб-
ство стало конститутивнымъ элементомъ всякой
истинной культуры, культурнаго подъема и развитія
индивидуума, то идея, противоположная ему, идея
равенства должна вести, стало быть, къ измель-
чанію: такъ умозаключаетъ интуитивный философъ-
художникъ. «Чѣмъ больше овладѣваетъ человѣкомъ
чувство единства, тѣмъ болѣе однообразными ста-
новятся люди, тѣмъ рѣзче ощущаютъ они всѣ раз-
личія. называя ихъ неморальными. Такимъ обра-
зомъ, необходимо возникаетъ песокъ людской: всѣ
становятся очень схожими, очень маленькими,
кругленькими, очень миролюбивыми и чрезвычайно
скучными» 227).
Невольно приходить въ голову сравненіе Ницше
съ другимъ философомъ - художникомъ, во всемъ
полною противоположностью Ницше- съ великимъ
писателемъ земли русской. Львомъ Николаевичемъ
Толстымъ. Не смотря па то. что въ своихъ выво-
дахъ, въ своихъ ученіяхъ и вѣрованіяхъ эти люди
совершенные антиподы — трудно представить себѣ
что-нибудь столь несходное и противоположное — въ
одномъ они могутъ подать другъ другу руку: оба
они философы - художники - идеалисты. Оба они
227) Собр. соч. т. XI, стр. 237.
130
не могутъ никакъ удержаться на высотѣ отвле-
ченнаго изображенія идеала, оба невольно ищутъ
конкретнаго воплощенія его, стремятся, какъ го-
рячіе культурные реформаторы и пророки, пред-
ставить себѣ, создать красочную и художественно-
цѣльную соціальную обстановку, п Толстой такъ
же, какъ и Ницше, стремясь конкретизировать, сдѣ-
лать осязательнымъ отвлеченный идеалъ христіан-
ской любви, христіанскаго братства, надѣляетъ его
тоже совсѣмъ несовмѣстимыми съ нимъ, чуждыми
ему чертами, и его практпческп-полптическая и
соціальная проповѣдь опрощенія и опредѣленнаго
жизненнаго поведенія звучитъ такимъ диссонансомъ,
такъ непонятна и странна порой, такъ не совла-
даетъ съ нашимъ представленіемъ, съ идеально-по-
нпмаемымъ, истинно-существеннымъ ученіемъ хри-
стіанской любви и христіанскаго подвига...
Здѣсь, въ этомъ первомъ періодѣ, мы можемъ
уже прослѣдить, слѣдовательно, у Ницше въ совер-
шенно открытомъ, наивномъ, такъ сказать, видѣ ху-
дожественно-подсознательное соединеніе не принад-
лежащихъ другъ другу логически, не стоящихъ въ
причинной связи (это Ницше никогда и не пробо-
валъ показать) элементовъ: индивидуальнаго идеала,
съ одной стороны, п опредѣленія соціальной обста-
новки и вытекающихъ отсюда новыхъ чертъ идеала,
9*
131
какъ условій его реализаціи, съ другой. Здѣсь на-
чало этой роковой, по нашему мнѣнію, связи раз-
нородныхъ элементовъ, которые затѣмъ только, все
больше разрастаясь, принимали все новыя, якобы
научныя обоснованія и объясненія. Изъ всего
вышесказаннаго ясно, конечно, что всѣ эти науч-
ныя, этнологическія, культурныя и метафизическія
объясненія придуманы для уже существующаго,
заранѣе принятаго положенія. Они всѣ апостеріорны
по отношенію къ тому ницшевскому интуитивному
а ргіогі, которымъ онъ сопровождаетъ, подъ формой
котораго онъ мыслитъ свой идеалъ. Мы сказали:
этп объясненія придуманы потомъ; они не связаны
органически съ идеаломъ, не являются необходи-
мымъ фундаментомъ, па которомъ съ полной
очевидностью воздвигалось бы это оті соціальной
философіи Ницше. А поэтому, они несутъ всѣ
признаки такого своего происхожденія и зна-
ченія. Съ одной стороны, они часто стоять въ та-
комъ противорѣчіи другъ съ другомъ, такъ отрица-
ютъ одно другое, что невозможно даже создать об-
щую картину историческаго процесса, какимъ его
представляетъ себѣ Ницше: видно часто, что это-
концепція, сдѣланная по вдохновенію, чтобы под-
держать только, укрѣпить еще разъ принятое а ргіогі.
Съ другой же—продуманныя до конца и сопостав-
— 132
ленныя съ самимъ идеаломъ, реализаціи и объясне-
нію котораго они должны были бы служить, они
становятся, наоборотъ, въ противорѣчіе къ нему, они
начинаютъ отрицать и уничтожать его идеальную
сущность. Все это мы и постараемся показать на
развитіи и видоизмѣненіи, которыя претерпѣлъ
далѣе тотъ зародышъ соціальной философіи Ницше,
о которомъ мы сейчасъ говорили.
Старое представленіе о формѣ высшей культуры
и условіяхъ ея, полученное, какъ мы видѣли, та-
кимъ простымъ и быстрымъ путемъ, осталось у Ниц-
ше на всю жизнь, выступивши современемъ только
еще ярче. Культурой наслаждаться, культуру тво-
рить могутъ только немногіе, только «Вріігѳп». По-
этому: «Высокая культура—пирамида: опа можетъ
покоиться лишь на широкомъ основаніи, ея пред-
положеніемъ является прежде всего сильно и здо-
рово сплоченная посредственность» 228). Новой
проблемой Ницше и позднѣе осталась все та же
старая проблема, проблема о созданіи высокаго типа,
о созданіи синтетическаго человѣка. И разрѣшеніе
опъ даетъ опять такое же. схема соціальныхъ усло-
вій все та же. «Новая проблема: нельзя ли воспи-
тать часть человѣчества и создать изъ нея
226) Собр. соч. т. ѴІП, стр. 303.
133
высшую расу цѣною другой части» 22"). II эта
часть человѣчества, которою должно пожертвовать
для воспитанія другой, и въ этотъ позднѣйшій, по-
слѣдній періодъ опять должна стать въ томъ или
иномъ. смыслѣ рабской. Ницше спрашиваетъ: «не
является ли рабство не отрицательнымъ аргументомъ,
а скорѣе условіемъ всякой высшей культуры, вся-
каго возвышенія культуры?» 229 230) Рабство, порабо-
щеніе, служебная роль части человѣчества, нераз-
рывно связано въ его мысляхъ съ повышеніемъ че-
ловѣческаго типа. «Мы думаемъ, пишетъ Ницше, о
необходимости новыхъ порядковъ и, стало быть, но-
ваго рабства, такъ какъ каждому возвышенію типа
«человѣкъ» соотвѣтствуетъ также и новый родъ по-
рабощенія. Не правда ли?» 231) Эта высшая часть
человѣчества живетъ только для своихъ цѣлей, со-
всѣмъ не принимая во вниманіе своего «Ванік’а». на
которомъ она стоитъ, совсѣмъ не принимая во вни-
маніе «низшаго» человѣчества. « Г л а в н а я т о ч к а
зрѣнія:»-—такъ называетъ это Ницше—«задачу
высшаго типа вовсе не нужно видѣть въ руко-
водствѣ низшаго (какъ. это дѣлаетъ, напримѣръ,
Кантъ): низшій типъ, есть базисъ, на которомъ.
229) Собр. соч. т. XII, стр. 121; 23°) т. VII, стр. 198: 2;п) т. V,
стр. 335.
134
высшій живетъ ради своихъ собственныхъ за-
дачъ, на которомъ онъ только и можетъ осно-
вываться» 282). Это, можетъ быть, звучать же-
стоко и безжалостно, но до конца честный и без-
страшный мыслитель Ницше, возлюбившій свой иде-
алъ больше всего и роковымъ образомъ создавшій
свой индивидуально-соціальный синтезъ, доводить
уже свою мысль до конца. Пускай жестоко! Но
вѣдь «почти все. что мы называемъ „высшей куль-
турой “ покоится па одухотвореніи и углубленіи же-
стокости— вотъ мое положеніе» 233).
Такимъ образомъ, съ необходимостью вырабаты-
ваются двѣ «касты», два класса людей: господа и
рабы. Господа—творцы новой, высшей культуры:
рабы—необходимое условіе, почва, на которой про-
израстаютъ господа. Только господа, аристократы и
могутъ возвышать тип'ь человѣка: «каждое возвыше-
ніе типа «человѣкъ» было до сихъ поръ дѣломъ
аристократическаго общества — и такъ будетъ и
всегда» 234). Благодаря такому постоянному и не-
обходимому раздѣленію получается «дистанція» меж-
ду этими двумя типами, получается «рангъ», «па-
оосъ дистанціи», чувство громадной разницы, гро-
зза) Собр. соч т. XV, стр. 127 : 233) т. ѴП, стр. 186; 8М) іЬісі.
стр. 235.
135
ладнаго превосходства со стороны господъ и ари-
стократовъ. Этотъ паѳосъ не только понятенъ и
естествененъ, болѣе того—опъ необходимъ: сохра-
неніе его — залогъ и будущаго роста культуры.
«Рангъ» установился благодаря побѣдѣ болѣе силь-
наго и необходимости слабаго для сильнаго и
сильнаго для слабаго. Такимъ образомъ возникаетъ
раздѣленіе функцій: ибо послушаніе есть тоже функ-
ція самосохраненія, какъ для болѣе сильнаго типа—
повелительность» 235). Въ другомъ мѣстѣ говорить
онъ объ этомъ еще яснѣе: «Безъ паѳоса дистан-
ціи, какъ онъ выражается, возникшаго изъ глубо-
каго различія сословій, изъ постояннаго отношенія
свысока господствующей касты къ подчиненнымъ и
орудіямъ и изъ ихъ постояннаго упражненія въ по-
слушаніи и приказахъ, отдаленности и прини-
женности. не могъ бы появиться и другой, болѣе
таинственный паѳосъ—та жажда все новаго увели-
ченія дистанціи внутри самой души, выработка все
высшихъ, болѣе рѣдкихъ, далекихъ, все болѣе глу-
бокихъ и могучихъ состояній—короче—не могло бы
существовать возвышенія типа «человѣкъ», посто-
яннаго «самопреодолѣнія человѣка», если брать мо-
ральную формулу въ сверхморальномъ смыслѣ» 286).
235) Собр. соч. т. ХШ, стр. 170; 23в) т. VII, стр. 235.
136
Это чувство ранга внѣдряется въ человѣка, дѣлается
инстинктивнымъ: «существуетъ и н ст и нктъ ран-
га. говоритъ Ницше, который больше, чѣмъ что-либо
другое является уже признакомъ высшаго ранга» 237).
Такая разница въ положеніи, въ функціяхъ, въ
назначеніи двухъ различныхъ типовъ, такое существо-
ваніе «ранга» п «паѳоса дистанціи» между ними,
ведетъ, конечно, и къ разнымъ масштабамъ для
оцѣнки того и другого изъ нихъ; Ницше, поэтому,
выставляетъ требованіе: «Нельзя оцѣнивать исклю-
чительный типъ по стадному или стадный по исклю-
чительному» 238). Онь совершенію послѣдовательно
умозаключаетъ изъ предыдущаго, «что то, что хо-
рошо для одного, м о ж е т ъ быть совсѣмъ нехорошо для
другого, что требованіе одной морали для всѣхъ—
въ ущербъ какъ разъ высшимъ людямъ,—короче
говоря, — что существуетъ рангъ между человѣкомъ
и человѣкомъ, а слѣдовательно, между моралью и
моралью» 239). «Нужно принудить моральныя истины,
говорить опъ въ другомъ мѣстѣ, прежде всего пре-
клониться предъ рангомъ, нужно заставить ихъ усты-
диться собственнаго высокомѣрія, пока онѣ не вы-
яснять. наконецъ, что не морально говорить: «что
237) Собр. соч. т. VII, стр. 249; 23Я) т. XV, стр. 425; ззв) г. VII.
стр. 185.
137
хорошо для одного, то хорошо и для другого» 240).
Итакъ, различіе въ рангѣ, въ типѣ, въ положеніи и въ
задачахъ людей заставляетъ насъ, по Ницше, различно
конструировать ихъ правила поведенія, заставляешь
предполагать въ нихъ различную мораль. По такихъ
типовъ установлено Ницше два; стало быть, дѣлаемъ
мы выводъ, и главныхъ типовъ морали должно быть
тоже два. Таково и на самомъ дѣлѣ мнѣніе Ницше:
«существуешь, говоритъ онъ, мораль господъ и
мораль рабовъ» 241).
Мы приходимъ, такимъ образомъ, къ этому по-
ложенію о двусторонней морали помимо всякихъ
детальных'і. историческихъ изслѣдованій. Постулатъ
этотъ выводится, такъ сказать, а ргіогі изъ того
прямого псторически-культурнаго интуитивнаго син-
теза. Намъ думается, что и Ницше шелъ скорѣе
этимъ путемъ, путемъ интуиціи, чѣмъ путемъ изслѣ-
дованія. Такая концепція художественно постулиро-
вана имъ и въ позднѣйшій, третій, періодъ, и всѣ
историческія соображенія и теоріи только придумы-
вались для этого постулата; Ницше руководили при
этомъ, главнымъ образомъ, не какія-нибудь теоре-
тическія побужденія, пе жажда историческаго изыс-
канія ап нші йіг нісіі, а все та же его постоянная,
21°) Собр. соч. т. \ II, стр. 175; -ч1) стр. 260.
138
могучая страсть культурно-этическаго реформатора
н пророка. Проблема влекла и занимала его такъ,
потому что для него опа окрашивалась въ трагическій
цвѣтъ. Обрисовывая отрицательнаго героя ницшевской
соціальной философіи, мы назвали Ницше великимъ
сатирикомъ п обличителемъ современности. Филистер-
ски-самодовольное. безличное, жадное до наслажде-
ній -вотъ что безжалостно п совершенно справед-
ливо бичуетъ онъ своими сарказмамп. Измельчаніе
людей—вотъ что такъ поражало его, воть что съ
ужасомъ констатировалъ онъ. противъ чего боролся
во имя своего идеала яркой человѣческой личности.
Въ той же современности опъ наблюдалъ и другое
теченіе, теченіе демократизаціи общества, требова-
ніе равенства правъ. И воть тотъ положительный
синтезъ яркой личности, героя, сверхчеловѣка, съ
обществомъ, насыщеннымъ принципомъ ранга, наноса
дистанціи, синтезъ, который получился у него раньше,
удачно, какъ-будто, дополнялся, лишній разъ оправ-
дывался другимъ, отрицательнымъ, интуитивнымъ син-
тезомъ, взятымъ уже изъ современности: измельча-
ніе личности, опошленіе ея плюсъ демократизація
общества, проповѣдь равныхъ правь. II здѣсь опять
эти два факта ставятся безъ доказательствъ въ при-
чинную связь, и получается новое положеніе, до-
полняющее прежнее: съ демократизаціей общества
139
личность мельчаетъ, дѣлается незначительной, пош-
лой. «Мы—люди другой вѣры—мы. для которыхъ
демократическое движеніе не только форма упадка
политической организаціи, но и симптомъ—измель-
чанія человѣка, пониженія его цѣнности. Куда же
намъ обратить шипи надежды?» 242) спрашиваетъ
Ницше. Отвѣть ясенъ изъ предыдущаго: нужно обра-
титься къ своему идеалу, а чтобы сдѣлать его ре-
альнымъ, и къ той обстановкѣ, въ которой онъ могъ
свободно развиваться. Если тогда, въ томъ гор-
домъ обществѣ, господа установляли какъ необхо-
димое условіе своего существованія всѣ эти ранги
н общественныя разстоянія, то кто-же влечетъ
современное общество къ демократизаціи и уравне-
нію? Несомнѣнно, рабы. Рабы побѣдили теперь. Ихъ
мораль, которая должна быть противоположной гор-
дой морали господь, требуетъ равенства; пхъ мо-
ральный инстинктъ хочетъ какъ-нибудь помочь вы-
биться имъ изъ ихъ подневольнаго положенія. Про эту
побѣду «рабовъ» въ Европѣ такъ говоритъ Ницше: «То
же самое можно сказать почти про всю Европу: въ
существенномъ подчиненная раса снова получила, въ
концѣ концовъ, преобладаніе въ окраскѣ, короткости
черепа, можетъ быть, даже въ интеллектуальныхъ и
242) Собр. соч. т. VII, стр. 137.
140
соціальныхъ инстинктахъ» 248).; Теперь понятно и из-
мельчаніе людей и ихъ пошлость и безцвѣтность: вѣдь
это все рабы, потомки рабовъ, они задаютъ теперь
тонъ, создаютъ современные идеалы и вѣрованія;
всюду и вездѣ теперь это рабское стадо: «но намъ
ставится чуть ли не въ вину, что мы какъ разъ
по отношеніи» къ человѣку «современныхъ идей»
постоянію употребляемъ выраженія «стадо», «стад-
ные инстинкты» и т. п., говорить Ницше. Ничего
не подѣлаешь! Мы не можемъ дѣйствовать иначе:
въ этомъ какъ разъ заключается наша новая
точка зрѣнія» 244). Задача и роль нашего философа
расширяются, проблема становится трагичной, какъ
мы говорили уже: онъ уже не сатирикъ, пе критикъ
современности, не бичъ ея пороковъ, какпмъ пред-
ставляемъ себѣ его мы. Нѣтъ! Такъ какъ совре-
менность вся, во всѣхъ проявленіяхъ отравлена раб-
ской моралью, вся зиждется на творчествѣ рабовъ,
то необходима соціальная перестройка не только
конкретио-суіцествуюіцаго, по и всѣхъ современныхъ
идеаловъ, всего современнаго моральнаго творчества.
Сатирика вырастаетъ въ пророка, переоцѣнивающаго
пе только дѣйствительность, но и всѣ, даже идеаль-
ныя. цѣнности, въ разрушителя всей европейской 213
213) ІЬіДеіп, стр. 135: 2И) ІЬ. стр. 309.
141
морали, такъ какъ она продуктъ рабовъ. Проповѣдь
равенства, мораль равенства-—пагубны. «Люди не-
достаточно благородные, чтобы видѣть глубокую
разницу ранга и пропасть между человѣкомъ и че-
ловѣкомъ,— такіе люди распоряжались до сихъ
норъ со своимъ «всѣ. равны предъ Господомъ» судь-
бами Европы, пока не выработался, наконецъ, жал-
кій, почти смѣшной типъ, стадное животное, нѣчто
добродушное, болѣзненное и посредственное—совре-
менный европеецъ»...240) Христіанство, какъ господ-
ствующая религія, тоже способствовало тому же
процессу измельчанія. Оно тоже проповѣдуетъ ра-
венство и тоже, стало быть, есть продуктъ религіоз-
наго творчества не господъ, не гордыхъ проповѣд-
никовъ Напі>ог(1піііщ’а. а слабыхъ рабовъ. Итакъ, во
имя идеала, во имя выработки свѣтлаго и высокаго
типа синтетическаго человѣка, сверхчеловѣка, ко-
тораго случайно соединилъ Ницше съ опредѣ-
ленной обстановкой, поднимается неумолимая борьба
не только съ современнымъ общественнымъ строемъ, съ
конкретными формами общества, что было бы попятно,
но и со всѣми общественными, этическими, куль-
турными и религіозными идеалами современности...
Проблема о морали рабовъ и марали господъ стоить
24“) ІЬ. стр. 90.
142
при этомъ въ центрѣ, такъ какъ должна служить
историческп-теоретпческпмъ базисомъ для этой борь-
бы. Въ связи съ этой проблемой, для освѣщенія ея
и для установленія всей ея истинной цѣнности для
самого идеала, намъ и нужно теперь разобраться въ ней
въ двухъ направленіяхъ: во-первыхъ: какимъ образомъ
выработались мораль рабовъ и мораль господъ, п
каковы въ деталяхъ основныя черты той и другой,
а во-вторыхъ: какимъ же образомъ, въ концѣ кон-
цовъ, мораль рабовъ побѣдила мораль господь.
Развитіе двухъ типовъ морали предполагаетъ
столкновеніе двухъ народностей и покореніе одного
парода другимъ. Фактическое порабощеніе, такимъ
образомъ, лежитъ въ основаніи возникновенія вся-
кой рабской морали и всякой морали господь. Ихъ
условіе аристократическое общество — только и
достижимо такимъ путемъ покоренія. „Относительно
исторіи возникновенія аристократическаго общества
(т. е. предположенія возвышенія типа «человѣкъ»)
нельзя предаваться никакимъ гуманитарнымъ заблуж-
деніямъ: истина жестока. Выяснимъ же себѣ без-
пощадно, какъ начиналась до сихъ поръ на
землѣ каждая высшая культура! Люди съ естествен-
ной природой, варвары въ самомъ ужасномъ смыслѣ
слова, разбойники, обладающіе неслыханной еще
силой воли п жаждой мощи, нападаютъ на болѣе
143
слабыя, культурныя, мирныя, быть можетъ, торго-
выя пли занимающіяся скотоводствомъ расы, или
па старыя, разлагающіяся культуры, въ которыхъ
послѣдняя жизненная сила выражалась въ блестя-
щихъ фейерверкахъ духа и разврата. Каста благо-
городныхъ была всегда вначалѣ варварской кас-
той: ея превосходство заключалось главнымъ обра-
зомъ не въ физическихъ особенностяхъ, а въ ду-
шевныхъ; они были болѣе цѣльными людьми (что
на каждой ступени значить то же, что и «болѣе
цѣльные звѣри»)" 246). Такова исторія. Рабы и гос-
пода—въ самомъ истинномъ, непереносномъ смыслѣ
слова—были необходимымъ условіемъ развитія, какъ
уже сказали мы. Болѣе того это необходимое, по
мнѣнію Ницше, историческое условіе совершенно не
случайно. Оно не одинъ только факторъ, поведшій,
быть можетъ, къ такимъ результатамъ благодаря опре-
дѣленной исторической констелляціи силъ: оно
необходимая причина, какъ таковая, внѣ времени и
исторической обстановки, перенесенная, слѣдова-
тельно, также и на будущее: «съ высшей точки
зрѣнія, необходимы оба типа; необходимъ и антаго-
низмъ между ними, и ни съ чѣмъ нельзя бороться
б о л ѣ е, чѣмъ съ той ж е л а т е л ь и о с т ь ю, кото-
М6) Собр. соч. т. VII, стр. 235—236.
144
рая хотѣла бы изъ обоихъ типовъ развить нѣчто
третье»
Какимъ же образомъ изъ этого взаимодѣйствія
двухъ соціальныхъ средъ развиваются самостоя-
тельныя. своеобразныя «скрижали» цѣнностей? На-
чало этому моральному творчеству должна была
положить, конечно, наиболѣе активная, дѣйствен-
ная, творческая сторона—господа. Они явились
истинными, настоящими творцами, почерпающими
санкцію, дающими опредѣленный рангъ опредѣлен-
ному качеству или «добродѣтели» непосредственно
изъ самихъ себя. Они являются «оцѣпптелями» въ
истинномъ смыслѣ слова, «оцѣнителями»
Пхъ мораль п носитъ, поэтому, печать всей свой-
ственной имъ активности, дѣйственности и гордо-
сти. Моральное творчество у господъ, у властвую-
щей касты, и начинается съ простого отличенія себя,
себѣ подобныхъ отъ остальныхъ, отъ рабовъ. Это
отличеніе даетъ начало отличной моральной оцѣнкѣ.
«Моральная оцѣнка направляется прежде всего на
различіе высшихъ и низшихъ людей (или
кастъ). Мораль есть прежде всего—самовозвеличе-
ніе могучихъ: а въ отношеніи къ слабымъ—презрѣ-
ніе» 248), говоритъ Ницше. «Мораль — ученіе о
217) Собр. соч. т. XV, стр. 125; Ы8) т. ХШ, стр. 150.
Ницше. • 20
145
рангѣ людей, а слѣдовательно, и о значеніи ихъ
дѣйствій и твореній для этого ранга» 248), такъ
выражаетъ онъ ту же мысль, обобщая и распро-
страняя ее не только на начатки, по даже и на
все моральное творчество. Обособивъ себя, свою
касту отъ всего чуждаго, рабскаго, господствующіе
и назвали свои качества, свое поведеніе, свое от-
ношеніе къ міру и людямъ хорошимъ, а противо-
положное—дурнымъ: «Сами «добрые», т. е. благо-
родные, могучіе, выше стоящіе и возвышенно на-
строенные считали и называли себя и свои дѣй-
ствія хорошими въ противоположность всему низ-
кому, низменному, пошлому и тривіальному» 250\
Сначала они примѣняли свою оцѣнку къ людямъ, а
потомъ и къ ихъ поступкамъ. И въ понятіе «хо-
рошій» они вкладывали то, что всего болѣе имъ
было дорого въ нихъ самихъ и что ихъ болѣе всего
отличало, отдѣляло отъ чуждыхъ имъ, презираемыхъ,
покоренныхъ. «Не «добрый» или «злой», а «бла-
городный» и «пошлый» есть самое первоначальное
ощущеніе. Только потомъ одни дѣйствія и свой-
ства называются благородными, а противоположныя
имъ пошлыми»251). Итакъ, «добрый» стало озна- 21 *
21Э) Собр. соч. т. XIII, стр. 114; 250) т. VII, стр. 303; 251) т. XIII,
стр. 150.
146
чатъ то же, что «благородный», и, какъ противополож-
ность ему, выработалось понятіе «дурной», равное
понятію «пошлый», плп, формулируя то же отношеніе
нѣсколько иначе, можно сказать словами Ницше: «Не-
обходимо тотчасъ же замѣтить, что въ этомъ первомъ
типѣ морали (морали господъ) противоположность
«добрый» и «дурной» имѣетъ такое же значеніе,
какъ «благородный» и «презрѣнный» 252).
Съ этимъ благородствомъ связано въ морали,
какъ и въ самомъ типѣ, оправданіемъ котораго она
является, мужество, храбрость, сила, отвага. Это
хищное животное, покорившее себѣ другое племя,
создавшее изъ него раба,—гордое, сильное, могучее
существо. Вся его жизнь, а значитъ, и его мораль,
построена па самоутвержденіи, па полномъ и без-
апелляціонномъ проведеніи своей волп властелина.
Иное ему смѣшно, непонятно, такъ какъ протпво-
рѣчитъ всей его природѣ, всему складу его харак-
тера. Попятно, каково можетъ быть его отношеніе
къ морали состраданія, къ морали самоотвержен-
ности. «Благородные и мужественные, которые такъ
мыслятъ, всего дальше отъ всякой морали, которая
видитъ признакъ нравственности именно въ состра-
даніи или въ работѣ для другихъ, пли въ сіезіпіе-
252) Собр. соч. т. VII, стр. 260.
147
10*
геззешепі. Вѣра въ себя, гордость собою, смертель-
ная вражда и иронія по отношенію къ «самозаб-
венію» принадлежатъ такъ же несомнѣнно къ бла-
городной моралп, какъ и легкое презрѣніе и осто-
рожность въ сочувствіи и въ «тепломъ сердцѣ» 253).
Это презрѣніе къ морали состраданія у касты гос-
подствующихъ ведетъ къ противоположному отно-
шенію къ людямъ. Къ людямъ не своего положе-
нія. не равнымъ по рожденію, онп жестоки, безпо-
щадны. не знаютъ, что такое уваженіе и благодар-
ность. Только въ рамкахъ своей касты онп совсѣмъ
другіе, въ отношеніи къ себѣ подобными—это про-
тивоположность самимъ себѣ въ отношеніи къ ра-
бамъ. «И тѣ же самые люди, которые іпіег рагез
строго держатся въ рамкахъ обычаемъ, уваженіемъ,
нравами, благодарностью, еще болѣе взаимнымъ не-
довѣріемъ, ревностью, которые, съ другой стороны,
проявляютъ въ отношеніи другъ къ другу такъ
много изобрѣтательности во внимательности, само-
обладаніи, нѣжности, вѣрности, гордости и дружбѣ,-
тѣ же самые люди по отношенію къ внѣшнему
міру, тамъ, гдѣ начинается чужое, чужбина, не
многимъ лучше хищныхъ звѣрей» 2о4). А это чу-
жое для двуликихъ Янусовъ Ницше, которые были
263) Собр. соч. т. VII. стр. 241; ам) т. VII. стр. 321.
148
не лучше хищныхъ звѣрей, какъ разъ и начи-
нается тамъ, гдѣ начинаются рабы, покоренное ими
племя. Къ свободному врагу, къ равному имъ
«благородному» противнику, они всетакп имѣютъ
уваженіе, по мнѣнію Ницше; они одушевлены по
отношенію къ пему извѣстнаго рода рыцарскими
чувствами и обычаями; здѣсь же. со своей человѣ-
ческой собственностью, все позволено. А вѣдь изъ
взаимоотношенія, изъ противоположенія господъ ра-
бамъ и возникла моральная оцѣнка господствую-
щей касты. Поэтому то ихъ мораль и получаетъ
на ряду съ характеромъ мужества и силы и харак-
теръ жестокости и печеловѣчности: рангъ прежде
всего въ пей и для нея! Ницше, доводя при своей
«интеллектуальной честности» п здѣсь свою мысль
до такого жестокаго копца, не отступаетъ передъ
нимъ. Разъ это необходимое условіе подъема типа
«человѣкъ», подъема культуры, да будетъ такъ!
Нужно только попять все богатство развитія, кото-
рое скрыто именно въ зломъ. «Ища «болѣзнен-
ность» въ основѣ самыхъ здоровыхъ изъ всѣхъ
тропическихъ чудовищъ и растеніи, или даже врож-
денный имъ «адъ», какъ это дѣлали до сихъ поръ
почти всѣ моралисты, не понимаютъ самымъ основ-
нымъ образомъ этихъ хищныхъ звѣрей и хищныхъ
людей (напр.. Цезаря Борджіа), не понимаютъ «при-
1 19
роды» 255), говорить онъ. Та псторическп-культур-
пая картина, которую онъ нарисовалъ себѣ, чтобы
объяснить происхожденіе двухъ типовъ морали, вся
цѣликомъ такъ увлекаетъ его, что онъ, по сво-
ему обыкновенію, всѣ ея черты дѣлаетъ и услові-
емъ вообще возможности возникновенія своего куль-
турнаго идеала. Злое, жестокое дѣлается для него не-
обходимымъ. «Мы не можемъ отказаться пи оть зла.
пи отъ страстей,—полное приспособленіе всѣхъ ко
всему и каждому (какъ будто это противополож-
ность злу! II. А.), какъ у Спенсера,—заблужденіе:
это было бы глубочайшихъ извращеніемъ природы.
Самый красивый, могучій физически хищный звѣрь
обладаетъ сильными аффектами: его ненависть, его
жадность къ этой силѣ необходимы для его здо-
ровья, и, если онъ удовлетворенъ, онъ развивается
въ роскошный экземпляръ» 256). Увлеченный этой
мыслью Ницше еще рѣзче способенъ выражать ее:
«Мы подозрѣваемъ, говоритъ онъ, что твердость,
жестокость, рабство, опасность на улицѣ и въ
сердцѣ, скрытность, стоицизмъ, искусство искуше-
нія и дьяволизма всякаго рода, что все злое, ужас-
ное, тираниическое, хищническое и змѣиное въ че-
ловѣкѣ такъ же успѣшно ведетъ къ возвышенію
вида «человѣкъ», какъ и его противоположность» 257).
255) Собр. соч. т. VII, стр. 127; 256) т. XII, стр. 86: 257) т. VII,
стр. 65.
150
Въ этомъ аристократическомъ обществѣ власт-
вующихъ все проникнуто кастовымъ духомъ почте-
нія къ старшимъ, извѣстнымъ консерватизмомъ, по-
читаніемъ предковъ и ихъ завѣтовъ. Та же черта
перенесена и въ мораль: «вѣра и предразсудокъ въ
пользу предковъ и во вредъ потомкамъ — типичны
для морали могучихъ» 258). Тотъ же кастовый духъ
сказывается и на остальныхъ сторонахъ жизни. Не-
смотря па тонкость и предупредительность отноше-
нія къ себѣ равнымъ, господа и здѣсь всетаки все
регламентировали, все заключили въ опредѣленныя
рамки; и здѣсь установили своеобразный рангъ и
такъ же строго и неотступно проводятъ и здѣсь эту
свою регламентацію: «Каждая аристократическая мо-
раль нетерпима въ воспитаніи юношества, въ отноше-
ніи къ женщинамъ, въ семейныхъ обычаяхъ, въ отноше-
ніяхъ стариковъ къ молодымъ, въ уголовныхъ закопахъ
(которые имѣютъ въ виду только вырождающихся):—
она и нетерпимость включаетъ въ число добродѣте-
лей подъ названіемъ «справедливости» 2о9). Вся кон-
цепція двухъ моралей и необходимость рабства для
культуры была, какъ уже говорили мы, навѣяна,
вдохновлена Ницше греческимъ міромъ. II въ де-
тальной разработкѣ онъ остается вѣренъ своей мысли.
=5в) Собр. соч. т. VII, стр. 241; 259) стр. 246.
151
II здѣсь часто прибѣгаетъ онъ. какъ къ иллюстра-
ціи. къ той же греческой обстановкѣ. 'Га же регла-
ментація, та же нетерпимость существовали п въ
греческой жизни. «Женщина отодвигалась у грековъ
отъ Гомера до Перикла всегда на задній планъ,
и культурѣ (!) грековъ свойственно примѣненіе
извѣстнаго насилія противъ мягкихъ, нѣжныхъ
чувствъ» 26°).
Но этотъ типъ господина благороденъ не только
по происхожденію, черты благородства свойственны
ему па ряду съ чертами силы, мужества и глубокой
дѣйственности. Выражаются онѣ, между прочимъ, и
въ способности забывать мелкія обиды и непріятно-
сти, игнорировать своихъ враговъ, стать выше не-
урядицъ. Эти черты внесли они тоже въ свою мо-
раль, должны были внести, такъ какъ опа вѣдь
только отраженіе ихъ истинной сущности. «Не от-
носиться долго серьезно къ своимъ врагамъ, своимъ
неудачамъ, даже и къ своимъ порокамъ,—черты
сильныхъ, цѣльныхъ натуръ, въ которыхъ избытокъ
пластической, подражательной, распредѣляющей и
дающей забвеніе силы» 261). Таковъ этотъ идеалъ,
этотъ моральный кодексъ «господъ», сколокъ съ ихъ
собственной натуры: творчество, сила, мужество,
2С0) Собр. соч. т. XIII, стр. 326; 2в1) т. VII, стр. 320.
152
стремленіе запечатлѣть свой образъ на внѣшней дѣй-
ствительности, стремленіе къ благородству и въ то
же время жестокость, узость, непониманіе другого
человѣка, разъ онъ не принадлежитъ къ кастѣ по-
велителей, непониманіе, доходящее тоже до жесто-
кости, до насилія, узкая замкнутость въ правахъ и
обычаяхъ касты, строгая, какая-то военная муш-
тровка подрастающаго поколѣнія и презрительное
отношеніе къ женщинѣ, какъ тоже къ слабѣйшему
и низшему существу. Точно переносишься дѣйстви-
тельно въ Грецію, и не въ Аѳины даже, а въ го-
раздо болѣе суровую Спарту съ ея военнымъ строемъ
и суровой регламентаціей... Но всѣ этп черты не-
обходимы,— всѣ до одной,—всѣ хороши, всѣ должны
существовать, такъ какъ всѣ онѣ и только онѣ воз-
вышаютъ типъ человѣка и двигаютъ впередъ куль-
туру, культурное творчество: такъ говорить Ницшш/
«Въ то время, какъ мораль благородныхъ вы-
растаетъ изъ торжествующаго утвержденія самого
себя, рабская мораль съ самаго начала говорить
нѣтъ ко всему «внѣшнему», ко всему «другому»,
къ «не самому»: это какъ разъ и является ея твор-
ческимъ актомъ» 262). Моральное творчество рабовъ
начинается съ отрицанія. Подавляемые и презирае-
2С=) Собр. соч. т. VII, стр. 317.
153
зіые своими господами, своими покорителями, онп
создаютъ прежде всего отрицательно-моральную цѣн-
ность и эту цѣнность они и даютъ своимъ порабо-
тителямъ. Онп называютъ пхъ «злыми» и, уже въ
противоположность этому, себя, свои качества, свои
особенности онп называютъ «добрыми». «Это слово
«дурной» благороднаго происхожденія и то «злой»
изъ котла ненасытной ненависти,—первое—побочная
вещь, дополнительный цвѣтъ, второе же—оригиналъ,
начало, истинное дѣяніе въ концепціи рабской
морали—какъ различно относятся оба эти понятія
«дурной» и «злой» къ, повидимому, тому же самому
понятію «добрый», противоположному имъ!» 263) го-
воритъ Нпцше. «Взоръ раба» съ отрицаніемъ, съ
пенавистыо, съ недовѣріемъ, со скептицизмомъ от-
носится къ добродѣтелямъ поработителей, къ тому,
что они находятъ «хорошимъ», къ тому, что онп
почитаютъ. Самъ онъ страдаетъ, самъ опъ гонимъ;
поэтому всѣ качества, которыя помогаютъ ему пе-
ренести. претерпѣть его страданія, всѣ качества, ко-
торыя вырабатываются у него подъ вліяніемъ его
порабощеннаго, униженнаго положенія,—все это на-
зываетъ опъ «хорошимъ». «Здѣсь пользуется ува-
женіемъ состраданіе, ласковая, готовая помочь рука.
203) Собр. соч. т. VII, стр. 321.
154
горячее сердце, терпѣніе, трудолюбіе, смиреніе, друже-
любіе, такъ какъ здѣсь это полезныя качества п
почти единственное средство выдержать тягость су-
ществованія. Мораль рабовъ въ сущности утилитар-
ная мораль» 264). Рабъ всегда долженъ скрывать
свое истинное чувство, долженъ притворяться, лука-
вить передъ господиномъ, долженъ унижаться. Эти
черты переходятъ п на самую сущность человѣка,
а нѣкоторыя изъ нихъ и на мораль рабовъ, идеали-
зирующую именно ихъ души: «Его душа коситъ,
говоритъ Ницше про раба, его духъ любитъ укром-
ные уголки, потайныя дороги, заднія двери: все
скрытое и потаенное кажется ему его міромъ, его
безопасностью, его утѣшеніемъ, онъ умѣетъ молчать,
не забывать, выжидать, отрицать себя порой, уничи-
жать» 26Б). Больше всего возмущаютъ раба «благо-
родные», господа тѣмъ, что ихъ вкусъ отрицаетъ,
повидимому, страданія. Ему больнѣе всего это «от-
ношеніе аристократической морали», которое выра-
жается въ «скептическомъ отношеніи къ страданію »2В6).
Этп несчастные, подавленные, страдающіе и являются
истинными создателями пашей современной морали,
въ которой, стало быть, по воззрѣнію Ницше, должны
2<и) Собр. соч. т. VII, стр. 212; 265) іЪі<3., стр. 319; 26°)
стр. 72.
155
проглядывать тѣ же черты подавленности, безсилія
и страданія. «Мораль нужно искать пе у писате-
лей (еще меньше можно искать тамъ моральность):
моралисты—по большей части—подавленные, стра-
дающіе, безсильные, мстительные,—ихъ тенденція—
немножечко счастья: они—больные, думающіе, что
выздоровленіе—все!» 367).
Мораль этихъ покоренныхъ, этихъ рабовъ пли
ихъ духовныхъ потомковъ, какъ уже сказали мы,
является апологіей ихъ положенія; она объясняетъ
ихъ страданія, даетъ имъ особый смыслъ, часто
идеализируетъ ихъ. Опа полна элементами этого
страданія и въ свою очередь ведетъ сама благодаря
этому къ упадку. Такой характеръ морали, такое
проникновеніе ея всей чувствомъ больной, стра-
дающей души видны во всѣхъ ея понятіяхъ и уче-
ніяхъ. окрашиваютъ ихъ въ свой цвѣтъ. Это поло-
женіе старается доказать Ницше на такихъ поня-
тіяхъ, какъ «вина», «нечистая совѣсть» и, наконецъ,
па кардинальномъ понятіи христіанской морали—
грѣхѣ.
Какимъ образомъ возникла нечистая совѣсть?
Совсѣмъ не путемъ перерожденія хорошей совѣсти,
доброй совѣсти, говоритъ Ницше. Это два понятія 267
267) Собр. соч. т. XIII, стр. 201.
156
совершенно различныя, не имѣющія ничего общаго
между собою. Чистая совѣсть—-это чувство, свой-
ственное только господамъ, только людямъ съ силь-
ной волей, которой онп могутъ располагать по
произволу, чувство людей, умѣющихъ обѣ-
щать. Онп гордятся этимъ чувствомъ, культиви-
руютъ его. Оно даетъ также паѳосъ дистанціи, опо
толю выдѣляетъ и отличаетъ. Ницше такъ говоритъ
про такого человѣка: «Гордое сознаніе исключитель-
ной прпвиллегіи отвѣтственности, сознаніе
этой рѣдкой свободы, этой власти надъ собой и
своей судьбой—проникло въ немъ до самыхъ глу-
бинъ и сдѣлалось инстинктомъ, доминирующимъ
инстинктомъ: — какъ онъ назоветъ этотъ доминирую-
щій инстинктъ, если допустить, что ему нужно на-
звать его? Несомнѣнно-—-этотъ суверенный человѣкъ
назоветъ его своею совѣстью» 268).
Чтобы попять сущность и происхолоденіе нечистой
совѣсти, мы должны спуститься совсѣмъ въ другія
глубины, далекія отъ суверенныхъ людей, далекія
отъ ихъ суверенной «совѣсти». Мы должны пойти
къ только-что покоренному, только-что обращенному
въ рабство, молодому, первобытному племени. Раньше
опо было свободнымъ, свободнымъ, какъ любое жи-
208) Собр. соч. т. VII, стр. 347.
157
вотное; оно могло свободно проявлять себя во внѣ.
проявлять всѣ свои инстинкты, свою вражду, свою
природную жестокость, радость преслѣдованія, уничто-
женія, разрушенія, радость нападенія, побѣды и вѣч-
ныхъ смѣнъ жизни. Теперь такая возможность про-
явленія себя пропала. Племя покорено и втиснуто
въ жестокія, строгія и неумолимыя рамки какой-то
однообразной жизни вьючнаго животнаго, оно обез-
силено и обезоружено во внѣ, но всѣ эти инстинкты
обращаются теперь зато во внутрь самихъ владѣль-
цевъ, начинаютъ мучить ихъ, терзать, начинаютъ
производить раздвоеніе, «и это, по мнѣнію Ницше,
и есть возникновеніе нечистой совѣсти» 269). Поко-
ренье свободнаго дотолѣ племени уничтожило «на
свѣтѣ громадное количество свободы». Оно насиль-
ственно сдѣлало свободу, инстинктъ свободы скрытымъ.
II вотъ этотъ-то инстинктъ свободы, обратившійся
во внутрь, и есть нечистая совѣсть. Не проявляетъ
себя онъ только во внѣ. Внутри же онъ дѣйстве-
ненъ, онъ строитъ свои идеалы, свои рабскія цѣн-
ности. Самоотверженность, самоотрицаніе, самопо-
жертвованіе—всѣ эти альтруистическія цѣнности—
все это продукты того же инстинкта задавленной
внѣшне свободы, обратившейся во внутрь жестоко-
сти первобытнаго звѣря. 268
268) Собр. соч. т. VII, стр. 380.
— 158 —
Понятіе вины перешло въ моральныя ученія изъ
совсѣмъ другой области, изъ области экономико-
юридической, изъ отношеній гражданскаго права:
«Чувство вины, личной отвѣтственности ведетъ свое
происхожденіе отъ самаго древняго и первоначальнаго
отношенія между индивидуумами—между покупате-
лемъ и продавцомъ, кредиторомъ и должникомъ»270).
Какую же метаморфозу претерпѣло оио, чтобы по-
пасть въ область морали и принять въ себя особые
признаки, характерные только для морали подавлен-
ныхъ и рабовъ? Сначала это отношеніе пзъ юриди-
ческаго, изъ отношенія между должникомъ и креди-
торомъ, обращается «въ отношеніе современ-
ныхъ людей къ ихъ предкамъ»271). Первобытный
человѣкъ въ своихъ удачахъ считалъ причиной не
себя, а своихъ добрыхъ духовъ, покровителей, къ
которымъ онъ причислялъ прежде всего и своихъ
умершихъ предковъ, продолжавшихъ заботиться о
немъ, интересоваться имъ и въ потустороннемъ мірѣ.
Но такая забота необходимо должна была возмѣ-
щаться опредѣленнымъ культомъ ихъ, опредѣленными
жертвами и почитаніемъ. Потомокъ являлся должни-
комъ своихъ предковъ; онъ долженъ былъ отплатить
имъ за ихъ покровительство, чтобы ихъ милости
27°) Собр. соч. т. 1’11. стр. 360; -’71) іЬіс!.. стр. 385.
159
продолжали по прежнему изливаться на его родъ,
и не смѣнились гнѣвомъ и жестокой карой. Чѣмъ
сильнѣе становился родъ, чѣмъ больше успѣховъ
дѣлалъ онъ, тѣмъ могущественнѣе становились въ
его глазахъ его предки, почитаемые имъ добрые ге-
ніи, тѣмъ выше и недосягаемѣе казались онп ему.
тѣмъ большихъ жертвъ требовали они, и тѣмъ силь-
нѣе было его чувство «вины» по отношенію къ
нимъ. Результатомъ этого развитія культа предковъ
явилось, съ одной стороны, возвышеніе пхъ до сте-
пени божества пли боговъ, а съ другой—сообразно
съ этимъ возвышеніемъ, съ этимъ поднятіемъ вт. за-
солочный міръ, съ этой абсолютизаціей добрыхъ
геніевъ—и соотвѣтственный ростъ чувства вины, ко-
торая ложилась па плечи потомка. Оно должно было
возрасти, наконецъ, до такой степени, что мысль
объ отплатѣ его какимъ-нибудь человѣческимъ экви-
валентомъ стала невозможной, святотатственной: вина
стала вѣчной, необходимой спутницей, необходимой
формой отношенія къ божеству. Уже это представ-
леніе само по себѣ должно было глубоко несоотвѣт-
ствовать сильнымъ, гордымъ, жизнерадостнымъ и до-
вольнымъ своей силой и смѣлостью господамъ. Это
представленіе идетъ подавленнымъ жизнью, пессими-
стамъ, страдающимъ и больнымъ рабамъ. Но это
160
еще не все. Это понятіе переживаетъ послѣднюю,
самую роковую метаморфозу. II эту метаморфозу
совершаетъ одно пзъ самыхъ ненавистныхъ лицъ для
Ницше въ исторіи—священникъ.
Священникъ — это тоже человѣкъ страдающій,
съ рабскими инстинктами и вѣрованіями, по опъ
владѣетъ сильной волей, опъ умѣетъ вліять и по-
велѣвать. Онъ-то и отливаетъ въ окончательную
рафинированную форму, теологически - моральную
форму всѣ цѣнности, созданныя «мстительностью»
рабовъ. Эта теологически-окрашешіая мораль и есть
та мораль, которой въ значительной мѣрѣ, живетъ,
по мнѣнію Ницше, и современная Европа. Этотъ
аскетическій священникъ, который, какъ аскетъ,
повидимому, отрицаетъ жизнь, на самомъ дѣлѣ; «при-
надлежитъ къ великимъ силамъ, с о х р а и я ю щи м ъ
и у т в е р ж д а то щ и мъ жизнь» 272). Опъ создаетъ
условія жизни, поддерживающія страдающихъ и
больныхъ, онъ создаетъ для нихъ своего рода діэту,
которая еще поддерживаетъ ихъ въ жизни. Но
въ тоже время это не истинный и радикальный
врачъ, да это и не въ его интересахъ. Ему важно
сохранить свое стадо для жизни, но оставить ему
его болѣзненность, такъ какъ она-то и является
272) Собр. точ., т. VII, стр. 131.
11
Ницше.
161
условіемъ существованія аскетическаго священника,
только при существованіи ея его дѣятельность имѣетъ
свой гаізои (І’ёіге. Поэтому, «успокаивая боль, при-
чиненную раной, онъ въ то же время отрав-
ляетъ эту рану. О, это онъ умѣетъ дѣлать
особенно хороню—этотъ колдунъ и укротитель ди-
кихъ звѣрей, въ сосѣдствѣ съ которымъ все здоро-
вое непремѣнно становится больнымъ, а все боль-
ное — ручнымъ» 273). Главной отравой н является
его теологически-моральное вѣроученіе и карди-
нальное понятіе его—грѣхъ. Грѣхъ и есть даль-
нѣйшее развитіе «нечистой совѣсти» и чувства
« вины ». Ихъ соединяетъ теологическимъ у з л о м ъ
аскетическій священникъ, и сознаніе «вины» передъ
Богомъ, отягощенное нечистой совѣстью и даетъ
чувство безконечной, неискупимой вины передъ Бо-
гомъ, иезамолпмаго грѣха. Это «превращеніе жи-
вотной «нечистой совѣсти» являлось до сихъ поръ
величайшимъ событіемъ въ исторіи больной души» 2‘4).
Благодаря ему стадо было окончательно завоевано,
покорено. Священникъ торжествовалъ: «Далѣе уже
все служило побѣдѣ его идеала, аскетическаго иде-
ала» 275). Человѣкъ благодаря такому отношенію.
2ГЗ) Собр. соч., т. VII, стр. 438: 271) ІЬІСІ., стр. 157; 27!>) іЬісІ.,
стр. 158.
— 162 -
благодаря такой особой обработкѣ, мѣняется по
натурѣ. Нѣкоторые захотятъ, быть можетъ, назвать
это измѣненіе «исправленіемъ». Ницше пе хочетъ
этому протііворѣчить. Опъ хочетъ только пояснить,
что такое это «исправленіе»: «Исправляться — это
значитъ то же, что «быть прирученнымъ», «осла-
бленнымъ» , «малодушнымъ», «рафинированнымъ».
«изнѣженнымъ» (т. е. почтп-что быть изуродо-
ваннымъ)» 276). Эта «изнѣженность», эта «стад-
ность», эта «разслабленность» должны были выра-
зиться и въ соціальномъ творчествѣ. Мораль побѣ-
дителей п господствующей касты—мораль ранга и
паѳоса дистанціи. Опа вся проникнута этими прин-
ципами. Опа сама—воплощеніе пхъ. Иные соціаль-
ные идеалы строить мораль подавленныхъ, страдаю-
щихъ, мораль рабовъ, мораль того стада, которое
образуютъ они въ своей безформенной сплоченности.
«Смертельная вражда стада противъ ранга: ея
инстинктъ поддерживаетъ всеобщую нпвелли-
ровку. Къ сильнымъ, выдающимся индивидуумамъ
(Іез зонѵегаіпз) она относится враждебно, недобро-
желательно, несдержанно, нескромно, дерзко, бсз- V
тактно, лживо, неискренне, безжалостно, завистливо,
мстительно» ‘2‘‘). «Стадныя добродѣтели» для нихъ
2Г6) Собр. соч. т. ѴП. стр. 159; 277) т. XV, стр. 206.
11*
163
самое высшее и самое главное. Только но отноше-
нію къ стаду и получаютъ добродѣтели свою цѣн-
ность, только по отношенію къ нему оцѣниваются
и люди; они только средство къ цѣли. Цѣль же
эта всегда все «стадо». Такъ какъ въ этомъ сооб-
ществѣ, въ этомъ стадѣ они только и видятъ свою
силу, возможность существовать, то они невольно
инстинктивно стремятся другъ къ другу, стремятся
полнѣе, прочнѣе осуществить это сообщество, крѣпче
создать это стадо. Они стремятся къ спокойствію,
къ миру среди него, и это тоже глубоко отдѣ-
ляетъ ихъ отъ воинственныхъ, смѣлыхъ властителей.
Современное общество служитъ и здѣсь тоже отра-
женіемъ этой черты морали рабовъ. Ницше такъ
говоритъ объ этомъ: «Мѣрило, которымъ въ наше
время оцѣниваются различныя формы обществен-
ности, совершенно тожественно съ тѣмъ, которое
миру приписываетъ большую цѣнность, чѣмъ войнѣ:
но эта оцѣнка — антибіологична, она порожденіе
д е к а д а и с а жизни » 28). Насколько господа дер-
жатся преданія предковъ, проникнуты почтеніемъ
къ нему и презираютъ новшества, настолько же
люди «современныхъ идей», отражающихъ въ себѣ
рабскую мораль, вѣрятъ «почти инстинктивно въ
2/8) Собр. соч. т. XV. стр. 210.
164
«прогрессъ», въ «оудущее» и не уважаютъ ста-
рины» 279). Только однимъ этимъ уже выдаютъ онп
достаточно «неблагородное происхожденіе» своихъ
« идей ».
«Равенство передъ закопомъ», мечтаютъ люди
«современныхъ идей», стремленіе къ свободѣ, къ
соціальнымъ идеаламъ большаго единенія, большей
сплоченности—-все это отзвуки той же морали
рабовъ, все это ея современное изложеніе. II
здѣсь можемъ мы прочесть тѣ же слѣды ея отравы
аскетическимъ священникомъ, теологической отравы
съ ея «всѣ равны передъ Господомъ». Все это сла-
бость, все это большая трусость и изнѣженность.
Этп декаденты, этп подавленные и страдающіе по-
нижаютъ жизнь, они неспособны на яркую, па пре-
красную. широкую жизнь. Если судьба культуры,
судьба культурнаго творчества въ ихъ рукахъ, то
культура пріобрѣтетъ тѣ же качества, тоже обез-
цвѣтится п падетъ. Если господа повышаютъ «типъ
человѣка», то рабы, наоборотъ, понижаютъ его.
«Этп носители подавляющихъ и мстительныхъ ин-
стинктовъ, потомки европейскаго и неевропейскаго
рабства.—въ частности, всего доарійскаго населе-
пія,—представляютъ собою регрессъ чсловѣче-
этя) Собр. соч. т. ѴП, стр. 2-11.
165
ства» 280). II за это пхъ скрижаль цѣнностей
ненавистна Нпцше. п опъ такъ горячо борется
противъ нея.
Иногда можно замѣтить, что «стадный нп-
с т и п к т ъ и п н с т и п к т ъ г о с и о д ъ с о в и а д а іо т ъ
въ одобреніи извѣстнаго числа качествъ и состоя-
ній» 281).-Не нужно, однако, заблуждаться па этотъ
счетъ. Дѣлается это по совершенно различнымъ со-
ображеніямъ. Первый, т. е. стадный инстинктъ,
требуетъ, стремится достигнутъ опредѣленнаго дѣйствія
«изъ непосредственнаго эгоизма», выражаясь словами
Нпцше, а второй «изъ посредственнаго». Есть среди
рабскихъ добродѣтелей такія, которыя дѣлаютъ под-
чиненныхъ ручными п преданными. Такія
добродѣтели патронизпруются. конечно, господами:
онп стремятся воспитать, укрѣпить пхъ въ стадѣ,
чтобы, такимъ образомъ, прочнѣе и несомнѣннѣе
укрѣпить надъ ипмъ свою неограниченную власть.
Болѣе того, въ одобреніи этихъ добродѣтелей, на-
выковъ п инстинктовъ господа могутъ пойти даже
такъ далеко, что сами подчинятся имъ, несмотря
па то, что все это будетъ чуждо и песродпо ихъ
собственной натурѣ. Такимъ образомъ хочетъ объ-
яснить, напримѣръ, Ницше и принятіе христіанства.
28°) Собр. соч., т. VII. стр. 324: 28і) т. XV, стр. 148—149.
— 106 —
«Принятіе христіанства расою господъ есть,
главнымъ образомъ, слѣдствіе взгляда, что хрпстіап-~~ѵ
ство есть религія стада и учитъ повинове-
нію, короче, что христіаниномъ легче управлять,
чѣмъ нехрпстіанпномъ. Намекая па это, прибавляетъ
Ницше, еще и теперь папа рекомендуетъ китай-
скому императору пропаганду христіанства» 282).
Но такое подчиненіе не нарушаетъ всетаки ни-
сколько склада, характера, души и дарованій расы
господъ. Принимая вѣрованіе, опа преслѣдуетъ только
«посредственно» опять-таки утвержденіе своего гос-
подства, своей «длинной», господской воли, своего я.
радости существованія и властвованія..
Но побѣдила всетаки, въ концѣ концовъ, мораль
рабовъ. Современная Европа совершенно стала испо-
вѣдницей ея. Всѣ ея цѣнности проникнуты чувствами
и инстинктами страдающихъ и подавленныхъ. Все
прогрессивное соціальное движеніе, всѣ соціально-
моральные идеалы—-это все порожденія той же мо-
рали. Какимъ же образомъ случилось это? Гдѣ же
силы, гдѣ возможность у этихъ слабыхъ и страдаю-
щихъ скинуть съ себя ношу, бремя, взваленное на
нихъ покорителями и даже восторжествовать со сво-
ими цѣнностями, со своей моралью падь моралью
282) Собр. соч. т. XV, стр. 1 18—149.
167
господъ? Какимъ образомъ, гдѣ началось это «воз-
станіе рабовъ въ морали», какъ называетъ его Ницше,
въ чемъ выразилось оно и какимъ образомъ окон-
чилось побѣдой? Ницше пытается объяснить по сво-
ему и это, такъ какъ ему необходимо объяснить,
ему нужно найти причину, придумать ее, такъ какъ
онъ слишкомъ ненавидитъ современную мораль, опа
слишкомъ мѣшаетъ осуществленію его идеала, и по-
этому онъ вполнѣ увѣренъ въ ея «рабскомъ» про-
исхожденіи.
«Возстаніе рабовъ въ морали начинается тѣмъ,
что рабская мстительность становится сама
творческою, сама начинаетъ порождать цѣнности:
мстительность такихъ существъ, которыя пе способны
па истинную, дѣйственную реакцію, которыя охра-
няютъ себя лишь воображаемой местью» 283). Въ
тотъ моментъ, когда, слѣдовательно, рабы образовали
свое понятіе «злой» и въ противоположность ему себя
назвали «добрыми», когда они создали, такимъ обра-
зомъ, отраженно - положительныя моральныя цѣн-
ности— тогда и началось это возстаніе. Началось опо съ
еврейскаго народа—генія морали рабовъ, а затѣмъ
черезъ христіанство разлилось постепенно по всему
міру. Евреи были первыми: «ихъ пророки сплавили
283) Собр. соч. т. VII, стр. 317.
168
воедпію слова «богатый», «безбожный», «злой»,
«насильственный», «чувственный» и въ первый разъ
сдѣлали слово «міръ» ругательнымъ словомъ. Въ
этомъ переворотѣ цѣнностей (къ нему же относится
п употребленіе слова «бѣдный», какъ синонимъ
слова «святой» и «другъ») заключается значеніе
іудейскаго парода» 284). Этой постепенной побѣдѣ
морали рабовъ помогало много условій. Въ своей
вѣчной скрытой ненависти, молчаливой, упорной, къ
давящимъ ихъ господствующимъ кастамъ, въ постоян-
номъ стремленіи сдѣлать жизнь свою сколько-нибудь
легче и сноснѣе, а быть можетъ, и освободить себя
совсѣмъ изъ неволи, рабы, какъ слабѣйшіе, не могли
дѣйствовать прямо сплою; они должны были оты-
скать другое средство, позволявшее имъ дѣйствовать
въ обходъ, косвенно. II средство это оші нашли въ
умѣ. «Раса, состоящая изъ такихъ людей мститель-
ности, сдѣлается необходимо въ копцѣ концовъ ум-
нѣе какой-нибудь благородной расы, она будетъ со-
вершенно иначе чтпть умъ: вѣдь онъ для лея усло-
віе существованія первостепенной важности, въ то
время какъ у благородныхъ людей умъ очень легко
получаетъ топкій привкусъ роскоши и утопчеп-
ности» °).
284) Собр. соч. т. VII, стр. 126—127: -’83) т. VII, стр. 319.
169
Другое средство—это пхъ численное превосход-
ство п пхъ сплоченность. Члены господствующей
касты являлись только горстью сравнительно съ мас-
сой рабовъ, со всѣмъ стадомъ, чувствовавшимъ себя
связаннымъ солидарными интересами. Этому стаду
среднихъ, незамѣтныхъ людей легче бороться и съ
окружающими условіями: они примитивнѣе, невзы-
скательнѣе, лучше примѣняются къ обстановкѣ. «Бо-
лѣе сходные другъ съ другомъ, болѣе обыкновенные
люди были и теперь находятся всегда въ выгодѣ;
избранные, болѣе тонкіе, оригинальные, труднѣе по-
нимаемые легко остаются въ одиночествѣ; при сво-
ей разобщенности опп падаютъ жертвами несчастій
и рѣдко даютъ потомство» 286).
Опасность для покорителей, для сильныхъ и смѣ-
лыхъ часто лежитъ, кромѣ того, даже и въ пхъ
«счастьѣ». Ихъ сильныя добродѣтели «господъ»
требуютъ вѣчнаго упражненія. «Твердость, стойкость,
.мужество растутъ подъ постояннымъ сопротивленіемъ,
въ виду постояннаго врага, въ ожиданіи постоянной
опасности. По вотъ создается «состояніе благополу-
чія»: враги покорены, рабы покорны. II это поло-
женіе можетъ оказаться роковымъ. Уменьшается,
исчезаетъ постоянная бдительность, выступаютъ иные
28°) Собр. соч. т. VII, стр. 255.
170
мотивы па сцену, начинается порча нравовъ, уста-
новленныхъ и культивированныхъ гордыми предками.
«Опять появляется опасность, мать морали, великая
опасность, переселившаяся па этотъ разъ въ инди-
видуума. въ ближняго и Друга, на улицу, въ соб-
ственнаго ребенка, въ собственное сердце, во все
наиболѣе близкое, интимное и сокровенное, что за-
нимаетъ паши желанія и волю» -4')- Но на этотъ
разъ эта опасность не сулить возрожденія господ-
ской морали. Теперь нужно совсѣмъ другое, и иное
начинаютъ проповѣдовать философы морали. «Оші
открываютъ, эти острые наблюдатели и соглядатаи,
что скоро всему конецъ, что все рушится вокругъ
нихъ, что ничто не устоитъ твердо до послѣ-зав-
тра исключая одного типа человѣка — неизлѣчимо
п оср сдст вейн ыхъ» 288). II призывъ философовъ
звучитъ совсѣмъ не похоже па гордый кличъ «гос-
подь»: «будьте, какъ они! будьте посредственны!» —
такъ гласитъ единственная мораль, которая имѣетъ
еще смыслъ и находитъ слушателей» - ).
Всѣ этп причины создаютъ удобную почву для
распространенія идеаловъ «раба». II вотъ всѣ они—
свобода совѣсти, утверждающая «что сильный мо-
жетъ по произволу стать слабымъ и хищная 28
28‘) Собр. соч. т. ѴП, стр. 248; 268) іЪііі.; 28!І) ІЬісІ.
171
птица ягненкомъ» 29°), представленіе объ «индиф-
ферентномъ субъектѣ, свободномъ въ выборѣ» 291),
ученіе о грѣхѣ, искупленіи, милосердіи, о равенствѣ
всѣхъ передъ Господомъ, — дружно идутъ на при-
ступъ, руководимыя вышколеннымъ вѣками изощре-
ній умомъ и побѣдоносно берутъ позицію за пози-
ціей. Мораль господъ погибаетъ постепенно, чтобы
въ наше время уступить совершенно и вполнѣ мѣ-
сто цѣнностямъ, созданнымъ угнетенными и больными,
и самимъ носителямъ этихъ цѣнностей. Ницше изо-
бражаетъ это постепенное завоеваніе господства ра-
бами въ четырехъ стадіяхъ, четырехъ «ступеняхъ».
Первая ступень: они (рабы) освобождаются
сначала лишь воображаемо, опп признаютъ другъ
друга и пробиваются впередъ.
Вторая ступень: опп вступаютъ въ борьбу, опп
стремятся къ признанію, равнымъ правамъ, «спра-
ведливости».
Третья ступень: они хотятъ преимуществъ (опп
перетаскиваютъ па свою сторону представителей
силы).
Четвертая ступень: опп хотятъ т о л ь к о власти
и они обладаютъ ею» 292).
=о°) Собр. соч. т. VII, стр. 328; 2»1) т. VII, стр. 329; «»2) т. \Ѵ,
стр. 146.
172
VI.
Мы не будемъ критиковать этой теоріи двухъ
моралей объективно-исторически. Это завело бы пасъ
слишкомъ далеко и пе дало бы всетаки возможно-
сти отрицать эту теорію, ея нужность для самого
индивидуальнаго идеала Ницше. Историческія неточ-
ности и натяжки и сами слишкомъ бросаются въ
глаза каждому читателю. Ницше самъ относится къ
исторіи, какъ истинный представитель морали гос-
подь, для котораго существуетъ объективно только
его индивидуальная воля и фантазія. Если исторія
не входитъ въ ту рамку, которую создалъ для нея
Ницше, ну—тѣмъ хуже для исторіи! Греки по пред-
ставленію Ницше, должны были несомнѣнно являться
чистѣйшими представителями «морали господъ»: вѣдь
у нихъ онъ впервые и заимствовалъ свою художе-
ственную картину раздѣленія человѣчества. Мы. со-
временные люди, наоборотъ, погрязли въ морали ра-
— 173 —
бовъ. Почему же намъ многіе идеалы грековъ не
только не чужды, но глубоко сродны, глубоко близки
и дороги? Это остается загадкой. Далѣе. Вѣдь у гре-
ковъ какъ-разъ появился первый фплософски-
этическій геній — Сократъ — чистѣйшій гражданинъ
Аѳинъ. У грековъ появился одинъ изъ величайшихъ
геніевъ, творцовъ этики—Платонъ. Онъ бы долженъ,
кажется, удовлетворить Ницше своими чертами «гос-
подина», своимъ знатнымъ происхожденіемъ отъ ста-
риннаго аристократическаго греческаго рода. Но онъ
училъ этикѣ, нашей рабской этикѣ. Какъ же быть?
Какое же рѣшеніе даетъ Ницше? Очень простое.
«Когда Сократъ и Платонъ стали на сторону до-
бродѣтели и справедливости»,—говорить онъ,—«то
они были евреями, или не знаю чѣмъ» 2ЯЗ). Но
и въ дальнѣйшемъ философскомъ развитіи грековъ
моральная проблема играетъ громадную роль. Возь-
мемъ хотя бы стоиковъ, съ которыми опять-таки
имѣетъ такъ много общаго величайшій учитель мо-
рали новаго времени—Кантъ. Тѣмъ хуже для исто-
ріи, разъ она даетъ такіе факты. Ницше оіш не за-
трудняютъ. Стоицизмъ испытываетъ тоже судьбу
Сократа и Платона. Онъ тоже «въ сущности соз-
даніе семитовъ» ’294). Такова небольшая пллюстра-
2ЭЗ) Собр. соч. т. XV, стр. 235; 291) т. XV, стр. 129.
— 174 —
ція отношенія Ніщше къ объективнымъ фактамъ, къ
объективной исторіи.
Мы изберемъ другой путь критики, который скорѣе
приведетъ пасъ къ цѣли. Намъ кажется, какъ уже го-
ворили мы. что эта соціально-историческая концепція,
предпринятая для того, чтобы исторически объяснить,
углубить свой идеалъ, дать ему соціальную обстановку
и почву, выставить опредѣленную соціальную схему и
указать путь къ ея развитію, не связана органически
съ идеаломъ, не объясняетъ пли подкрѣпляетъ его,
а, наоборотъ, отрицаетъ и искажаетъ его свѣтлыя
черты. Мы принимаемъ всѣ положенія, всю кон-
цепцію Ницше и постараемся, во-первыхъ, пока-
зать, какъ все искусственно и противорѣчиво даже
въ ней самой, какія противорѣчія между ея частями,
какъ она, поэтому, не выдерживаетъ критики и ви-
димо придумана только къ случаю; а во-вторыхъ,
взявъ ея конечные выводы, попробуемъ сличить пхъ
съ идеаломъ Нпцше, который мы попытались нари-
совать въ началѣ. Говорятъ, легкій и дешевый спо-
собъ критики указывать противорѣчія у такого бур-
наго, интуитивнаго мыслителя, какъ Ницше, такой
легкій и дешевый, что становится, пожалуй, п без-
полезнымъ. Нужно попять Нпцше глубже и изъ
всего написаннаго, надуманнаго имъ создать единую,
цѣлостную систему. Но дѣло въ томъ, что эти про-
тиворѣчія какъ разъ являются въ нашихъ глазахъ
чрезвычайно характерными. Они совсѣмъ не резуль-
татъ бурности мышленія, они необходимое послѣд-
ствіе двойственности системы, не органической свя-
занности ея, болѣе, они показатель ненужности для
системы опредѣленныхъ частей. Пытаясь нарисовать
положительный, высокій идеалъ Ницше, мы стара-
лись дать цѣлостную картину и представленіе, по-
нять его пзъ самой глубины души художника,
здѣсь же мы хотимъ отдѣлить отрицательное, и
указанія па противорѣчія, по нашему мнѣнію, гово-
рятъ больше, чѣмъ о простой бурности мыслителя,
они говорятъ о ненужности всей данной концепціи.
По мнѣнію самого Ницше, первоначальное раз-
витіе человѣчества шло отъ стада къ индивидуаль-
ности. Первоначальное стадо, первоначальная группа
людей—нѣчто совсѣмъ недифференцированное, одно-
родное, тѣсно сплоченное. И это первоначальное
единство и являлось тѣмъ субстратомъ, тѣмъ пер-
воначальнымъ матеріаломъ, изъ котораго потомъ
развился индивидуумъ. «Только общество и можетъ
воспитать отдѣльное существо, сформировать пзъ
него полу- пли цѣльнаго индивидуума, оно скла-
дывается не изъ отдѣльныхъ существъ и не пзъ
ихъ договоровъ» 295). «Единство амёбы ипдиви-
2ЭЗ) Собр. соч. т. XII, стр. 112.
176
дуума приходитъ лишь впослѣдствіи! А философы
исходили изъ него, какъ будто оно уже существуетъ
у каждаго!» 296) восклицаетъ онъ. Индивидуаль-
ность, по его мнѣнію, поздній, очень поздній плодъ
«па деревѣ народа». Когда начинаютъ портиться
нравы, расшатываться устои, то появляются «тѣ
существа, которыхъ называютъ тиранами: это пред-
течи и въ то же время самые ранніе зачатки
и и д п в и д у у мо въ» "')• ।Іечего и говорить, слѣдо-
вательно, о какихъ-нибудь индивидуальностяхъ, силь-
ныхъ индивидуумахъ въ ранніе періоды человѣ,че-
ской исторіи. Съ другой стороны (и мы уже раньше
приводили эту цитату), происхожденіе морали го-
сподъ и рабовъ ІІпцше представляетъ себѣ такъ:
варварское племя, племя дикое, по сильное, напа-
даетъ па мирный, болѣе культурный, а быть мо-
жетъ даже и съ падающей уже культурой, пародъ,
покоряетъ его и обращаетъ въ рабство. У этого
покореннаго народа и развивается рабская мораль.
Иначе ІІпцше называетъ ее презрительно моралью
стада и эту стадную мораль противопоставляетъ
тоже морали господъ. Но откуда же взялось такое
представленіе? Развѣ по его прежнему представле-
нію о развитіи человѣчества пе слѣдовало бы пред-
29|!) Собр. соч. т. XII. стр. 114: 2ат) т. V. стр. 65.
Ницше. 12
177
положить какъ разъ обратное, т. е. развитіе и су-
ществованіе стадной морали именно у господъ, у по-
корителей? Вѣдь они стоятъ на болѣе низкой сту-
пени культуры, они всегда «варвары» сравнительно
съ покоряемыми, а поэтому истинно настоящую
«стадную мораль» и должно искать не у болѣе
культурныхъ «рабовъ», а у дикихъ покорителей и
гордыхъ «господъ», по Ницше. Какимъ же обра-
зомъ могутъ быть онп «цѣльные люди», какъ гово-
ритъ о пихъ Нпцше, что предполагало бы уже ихъ
индивидуальную развитость, такъ какъ человѣкъ въ
пашемъ представленіи — - индивидуальность? Это -
стадное животное, сильное, жестокое, но и только.
Черты, которыя внесъ сюда Ницше, излюбленныя
черты идеала, совсѣмъ не идутъ сюда, протпворѣ-
чатъ его же собственнымъ утвержденіямъ, являются
здѣсь чуждыми и необъяснимыми. Философы, кото-
рыхъ онъ упрекалъ въ томъ, что они начинаютъ съ
индивидуума, упрека не заслужили, такъ какъ они
пе хотѣли дать исторіи реальнаго возникновенія, а
только изобразить сущность, идею государственности
(напримѣръ, Гоббсъ). Но тѣмъ болѣе примѣнимъ
упрекъ къ самому Нпцше, художнику-философу,
который, упрекая, самъ вносилъ въ картину своихъ
первобытныхъ «варваровъ-господъ» черты индиви-
дуальной законченности.
178
Но допустимъ, что эта «стадность», которая
характерна для морали рабовъ могла развиться такъ
сильно уже потомъ подъ вліяніемъ условіи, въ ко-
торыя опп были поставлены, и, наоборотъ, благо-
даря тѣмъ же условіямъ пропала въ морали го-
сподъ (хотя о морали господъ въ этомъ направле-
ніи мы ничего не находимъ у Ницше). Тогда, при
гакомъ условіи «перерождаемости», перехода какъ
разъ одного и того же качества пзъ одного типа
морали въ другой, намъ остается непонятной другая
сторона теоріи Ницше. Рабы и господа выработались
изъ столкновенія двухъ народностей, при чемъ одна
побѣдила, подавила другую. Только благодаря этому
взаимоотношенію и получились опредѣленныя черты
характера и морали и у тѣхъ, и у другихъ. Но по
утвержденію самого же Ницше, вотъ уже двѣ ты-
сячи лѣтъ, какъ длится «возстаніе рабовъ въ мо-
рали», причемъ возстаніе это удачно, и рабы побѣ-
дили вполнѣ. Но развѣ, въ такомъ случаѣ, разъ
положеніе ихъ, создававшее опредѣленную психо-
логію и построеніе, измѣнилось и стало діамет-
рально противоположнымъ, не должна
была измѣниться и эта психологія, и вмѣстѣ съ
нею и то настроеніе, которое обусловливалось по-
ложеніемъ. Почему же за такой громадный срокъ,
какъ 2000 лѣтъ, рабскіе инстинкты, рабскія на-
12*
179
клопности и симпатіи, несмотря па то, что потеряли
всякій гаіяоп (І’ёіге во внѣшней обстановкѣ, продол-
жаютъ существовать? Рабы побѣдили. Они стали
господами. Простымъ выводомъ отсюда было бы раз-
витіе соотвѣтственныхъ соціальному положенію чертъ,
переходъ стадныхъ чертъ опять къ ихъ прежнимъ
владѣльцамъ. Ницше совсѣмъ пе чужда такая мысль о
новомъ перерожденіи. Такъ, говоря о евреяхъ, онъ
думаетъ, что единственный способъ сдѣлать ихъ
«благороднымъ», аристократическимъ пародомъ -
это предоставить имъ па нѣкоторое время въ Европѣ
власть. Это несомнѣнно вполнѣ послѣдовательно съ
точки зрѣнія его теоріи. Почему же не распро-
странитъ онъ то же представленіе на весь истори-
ческій процессъ смѣны формъ морали? Потому что
это разрушило бы совершенно фантазію о двухъ
мораляхъ, о ихъ смѣнѣ и борьбѣ, и поэтому онъ
и заставляетъ рабскую мораль, рабскіе инстинкты
становиться тѣмъ болѣе низменными п рабскими,
чѣмъ болѣе опп побѣждаютъ!...
Противорѣчіями полна эта теорія и дальше.
Попятно, кого клеймитъ Ницше именемъ рабовъ,
хотя онъ и распространилъ это имя на всю совре-
менность. Рабы, стадо—это въ сущности все тѣ же
филистеры, все тѣ же пошлые, самоудовлетворен-
ные люди, лишенные всякихъ духовныхъ интере-
180
совъ и симпатій. Пхъ черты прежде всего нена-
вистны ему. Имѣя въ виду именно ихъ, онъ пи-
шетъ: «Къ критикѣ стадныхъ добродѣте-
л е и. I и е г і і а проявляется: 1) въ довѣріи, такъ какъ
недовѣріе требуетъ напряженности, наблюденія, об-
думыванія; 2) въ почтеніи, гдѣ разница въ силѣ
слишкомъ велика, и подчиненіе дѣлается необходи-
мымъ: чтобы пе бояться, дѣлаются попытки любить,
высоко цѣнить, и истолковывать различіе въ силѣ, какъ
различіе цѣи и ости; такимъ образомъ, это отношеніе
пе воз м у щ астъ у ж е б о л ь ше; 3) въ правдолюбіи:
что петицію? То, чему дано объясненіе, которое стоить
намъ наименьшаго напряженія духовныхъ силъ:
сверхъ того, ложь очень утомительна... 6) въ пря-
модушіи: лучше подчиниться уже существующему
закопу, чѣмъ создать новый, чѣмъ повелѣвать
себѣ и другимъ: боязнь повелѣвать: лучше поко-
ряться. чѣмъ править» 298). Всюду и вездѣ іпегііа
у этихъ слабыхъ; въ особенности жажда спокой-
ствія, жажда отсутствія размышленія, наблюденія:
«Мышленіе—забота, несчастье!» 2").
По обратимся къ исторіи. Какимъ же образомъ
могли побѣдить эти «стадныя животныя», эти рабы, въ
каждомъ дѣйствіи, къ каждомъ движеніи и правилѣ ко-
2!ІВ) Собр. соч. т. XV, стр. 201—202: 2Я!І) т. XV, стр. 252.
181
торыхъ столько инертности, оезмыслія п готовности
во имя покоя итти на какое угодно повиновеніе?
Опп побѣдили «благодаря уму», говоритъ Ницше,
потому-что они были хитрѣе, потому-что они вѣчно
комбинировали и вычисляли, потому-что они сдѣ-
лались, наконецъ, «умнѣе» своихъ господъ, такъ
какъ этотъ «умъ» условіе ихъ существованія.
Тогда все это нужно было сказать, такъ какъ по-
бѣда должна же была какъ-нибудь быть объяснена,
не могла же она явиться какъ ііеиз ех іпасЬіпа. По
гдѣ же въ такомъ случаѣ здѣсь участвуетъ іпегііа?
Какъ разъ наоборотъ: здѣсь все живетъ нервами,
выслѣживаетъ, не довѣряетъ, ищетъ слабыхъ сто-
ронъ, здѣсь все въ дѣятельности и напряженіи.
Они предпочитаютъ, но мнѣнію Ницше, пови-
новаться. Да, это здѣсь. А тогда, при объясненіи
побѣды? Развѣ не началось ихъ «возстаніе» съ
того, что какъ разъ рессентпментъ сталъ творче-
скимъ, сталъ творить свои цѣнности? Правда, эти
цѣнности родились не свободнымъ актомъ творчества,
а какъ противовѣсъ цѣнностямъ «господъ». Но это
все равно — это всетаки творчество. Какъ только
«господа» покорили «рабовъ», такъ послѣдніе стали
пытаться освободиться отъ ига. Вѣдь вся исторія, но
Ницше, заполнена этой борьбой, этимъ стремленіемъ
сдѣлаться свободными и окончательной побѣдой именно
182
рабовъ. Гдѣ же здѣсь іпегйа? Какимъ образомъ они
могли отбросить тѣ качества, тѣ способности, кото-
рыя были условіемъ ихъ существованія и,
что еще важнѣе, условіемъ ихъ побѣды или
ихъ побѣдъ въ теченіе двухъ тысячъ лѣтъ? Ницше
утверждаетъ между прочимъ: «Повсюду, гдѣ раб-
ская мораль побѣждаетъ, языкъ показываетъ склон-
ность сблизить слова «добрый» и «глупый» 30°).
Но, судя по тѣмъ причинамъ, которыя помогли по-
бѣдить рабамъ, скорѣе какъ разъ наоборотъ. Вѣдь,
въ коіщѣ концовъ, рабы сдѣлались «умнѣе», и
именно умъ п явился условіемъ побѣды, его приш-
лось культивировать. А вѣдь словомъ «добрый» рабы
назвали себя. Выводъ отсюда вполнѣ, думается,
ясенъ. А вотъ бѣдные, гордые «господа», для кото-
рыхъ умъ былъ только роскошью, «тонкимъ прив-
кусомъ роскоши», господа, называвшіе себя самихъ
тоже хорошими, подвергались какъ-разъ сильному
риску дѣйствительно сблизить эти понятія. Но пой-
демъ дальше!
Тѣ же противорѣчія встрѣчаются намъ и въ
теоріи происхожденія представленія о богѣ и о
«винѣ» передъ нимъ. Мы уже выяснили, что чисто
частно-юридическое понятіе вины было перенесено
30°) Собр. соч. т. VII, стр. 243.
183
первобытнымъ народомъ па своихъ предковъ. Онп
начинали чувствовать себя обязанными этимъ пред-
камъ за свои успѣхи, силу, побѣды, приносили имъ
жертвы, умилостивляли ихъ. Чѣмъ больше росла
сила, мощь племени, тѣмъ мощнѣе, грознѣе въ его
представленіи становились и предки, тѣмъ большихъ
жертвъ требовали онп. Въ результатѣ получилось
представленіе объ абсолютно могучемъ, всесильномъ
существѣ—о божествѣ. Такова теорія. Посмотримъ,
какъ опа провѣряется топ исторіей, которую строитъ
Нпцше. Евреи въ его представленіи—это спеціально
народъ рабовъ, обусловившій, начавшій знаменитое
«возстаніе рабовъ въ морали», народъ, въ самомъ
существѣ своемъ насквозь проникнутый рессептп-
ментомъ. II что же? Въ лицѣ ихъ Іеговы, бога
Израилева, мы имѣемъ представленіе о могуще-
ственнѣйшемъ, самомъ грозномъ и гнѣвномъ боже-
ствѣ древности. Такого бога, такого обожествленнаго
предка могла создать только исключительно могу-
щественная, гордая и сильная, исключительно и
типично «господская» раса. Далѣе. Попробуемъ
сравнить этого еврейскаго бога съ богами грече-
скими. Они покажутся передъ нимъ дѣтьми, жал-
кими и слабыми полу-людьми,—передъ нимъ, видъ
котораго былъ невыносимъ даже для самаго силь-
наго и могучаго изъ всего племени, для самого
184
Моисея. Онъ тоже долженъ былъ сказать: «Ісіі
егігад’ сіісіі пісііі!» *).
Какъ же могло произойти это? Вѣдь греки какъ
разъ были типичнѣйшимъ племенемъ «господъ».
Почтеніе къ предкамъ должно было все болѣе и
болѣе расти какъ разъ именно у нихъ, и боже-
ственные предки, предки, ставшіе въ концѣ-концовъ
богами, должны были быть всего могучѣе, всего
грознѣе какъ разъ у нихъ. Ницше этого тоже не
объясняетъ, да и объяснить этого нельзя. Онъ про-
сто говоритъ: «Существуютъ болѣе благородные спо-
собы пользоваться миѳами о богахъ» 301), и этотъ
болѣе достойный способъ и усвоили себѣ именно
греки. Такъ, можетъ быть, отсюда и представленіе
ихъ о богахъ вышло какъ разъ отрицающимъ всю
теорію? По почему же вышло это именно такъ, гдѣ
условія, гдѣ исторія? Этого мы такъ и не узнаёмъ.
А между тѣмъ съ этимъ вопросомъ о божествѣ
связанъ другой—о возникновеніи одной изъ карди-
нальныхъ особенностей психологіи и морали ра-
бовъ—вопросъ о происхожденіи «грѣха» и выте-
кающихъ отсюда понятій. «Грѣхъ» слагается, какъ мы
уже видѣли, пзъ двухъ элементовъ: изъ «нечистой
совѣсти и вины передъ Господомъ». Послѣдняя
*) <Я не вынесу тебя!» Гете. «Фаустъ», ч. I.
ЗЭ1) Собр. соч. т. VII, стр. 392.
185
насъ п занимаетъ теперь. Несомнѣнно, что чувство,
сознаніе вины тѣмъ больше, чѣмъ могущественнѣе
божество, чѣмъ большимъ мы можемъ бытъ ему
обязаны. Могущественнѣе же оно необходимо должно
стать у господствующихъ кастъ, побѣдителей, счаст-
ливыхъ завоевателей. Стало быть, и особенно силь-
ное, особенно рѣзкое и рафинированное чувство
вины должно появиться какъ-разъ тоже тамъ. Но
вѣдь оно, съ другой стороны, необходимый элементъ,
условіе возникновенія понятія грѣха, а это понятіе
принадлежитъ спеціально морали рабовъ, образу
мыслей, психикѣ, чувству подавленныхъ и унижен-
ныхъ: оно нѣчто абсолютно чуждое и непонятное
побѣдителямъ, кастѣ сильныхъ, кастѣ господъ. Здѣсь,
очевидно, мы попадаемъ опять въ сѣть неразрѣши-
мыхъ противорѣчій, которыми чревата вообще вся
теорія и которыя часть за частью обезцѣниваютъ
п уничтожаютъ весь ея смыслъ и значеніе.
Моралью страданія была, по Ницше, мораль ра-
бовъ. Да кому же было и страдать, кому было
«культивировать» страданія, какъ не имъ. Противъ
нихъ, надъ ними стояли «господа», жизнерадост-
ные, сильные, увѣренные въ себѣ, довольные собой
и своей силой. У нихъ была сила, у нихъ было
здоровье, былъ успѣхъ, побѣда, — жизнь, конечно,
должна была казаться имъ свѣтлой. Страданія не
— 186 —
могли быть ихъ удѣломъ. А вотъ тамъ внизу,
тамъ у покоренныхъ, къ которымъ господа отно-
сились, какъ «дикіе звѣри», на которыхъ они
проявляли всю свою жестокость и дикость, которые
должны были вѣчно влачить свое ярмо,—тамъ это
страданіе должно было возрасти великимъ. Стра-
дающими называетъ пхъ. поэтому, Ницше, и это
звучитъ но отношенію къ нимъ, какъ порицаніе, это
является одной изъ чертъ, въ силу которыхъ опъ
ненавидитъ мораль рабовъ и борется съ нею. Но онъ
забываетъ при этомъ, какое мѣсто онъ самъ отво-
дилъ въ жизни страданію, опъ забываетъ, что такое
страданіе для человѣка и человѣчества, что такое
опо для культуры и творчества. «Воспитаніе стра-
данія, великаго страданія развѣ не знаете
вы, что только (!) это воспитаніе и создавало до
сихъ поръ всѣ возвышенія человѣка? То напряже-
ніе души въ несчастій, которое воспитываетъ ея
силу, ея содроганіе при видѣ великой гибели, ея
изобрѣтательность и мужество въ перенесеніи, въ
объясненіи и использованіи несчастья, все, что да-
ровано ей глубокаго, таинственнаго, загадочнаго,
духовнаго, хитраго, великаго - развѣ все это дано
ей пе подъ давленіемъ страданія, при воспитаніи
великаго страданія?» 302) спрашиваетъ Ницше. Ока-
30а) Собр. соч. т. VII, стр. 180—181.
187
зывается, что толь к о страданіе п повело къ воз-
вышенію человѣческаго типа. Въ другомъ мѣстѣ
онъ говоритъ, что страданіе «выдѣляетъ», что, соб-
ственно. и рангъ—высоту человѣка можно установить,
взявъ масштабомъ количество выстраданнаго человѣ-
комъ. Страданіе кромѣ возвышенія даетъ и мощь.
Ницше съ сочувствіемъ цитируетъ легенду о царѣ
Ѵісѵаіпііга: «я вспоминаю, говоритъ онъ, знаменитую
исторію царя Ѵісѵатііга, который послѣ тысячелѣт-
нихъ самоистязаній выработалъ такое чувство моіцп п
довѣрія къ своимъ силамъ, что рѣшилъ по-
строить новое небо... Каждый, кто когда-нибудь
построилъ «новое небо», нашелъ къ этому силы
лишь въ собственномъ аду» 303). Кто же изъ
двухъ можетъ подойти скорѣе къ этому царю
Ѵіг.ѵатііга, этому символу тысячелѣтняго страданія:
господа или рабы? Рѣшить пе трудно. II въ такомъ
случаѣ совсѣмъ другое значеніе, другое достоинство
должны получить страдальцы—рабы. Ихъ страданія
уже давно должны были бы сдѣлать ихъ мощнѣе и
сильнѣе самихъ господъ, должны были бы дать имъ
такой особый рангъ, при которомъ опп стали бы
даже своего рода - «сверхгосподами».
Но еще важнѣе этихъ противорѣчій, которыми
полна концепція о морали избранныхъ, о морали
303) Собр. соч. т. VII, стр. -123.
188
господъ и морали стада, концепція, которая должна
была бы освѣтить и подкрѣпить ученіе о сверхче-
ловѣкѣ, должна была бы указать реальную обста-
новку для него, еще важнѣе тѣ противорѣчія, ко-
торыя возникаютъ между выводами этой теоріи и
самимъ идеаломъ, противорѣчія, которыя заставляютъ
выбирать между тѣмъ или другимъ.
Выше всѣхъ чувствъ въ отношеніи человѣка къ
человѣку ставитъ Ницше идеальную, высокую
дружбу, отдающую другу все сокровенное, все вы-
сокое своей души. Заратустра говоритъ:
«Не ближнему учу я васъ, а другу. Пусть
другъ будетъ для васъ праздникомъ земли и пред-
чувствіемъ сверхчеловѣка.
Я учу васъ другу и ого переполненному сердцу.
Но нужно умѣть быть губкой, если хочешь быть
любимымъ переполненнымъ сердцемъ» 304).
Дружба—это постоянное стремленіе, постоянное
счастье и страданіе и самого Ницше. О пей поетъ
онъ въ своемъ Хасіщеьапд' «Айя Іюіісп Вег^еп»:
«Бег Егешкіе Ьаггісіі Та§ иікі Хасііі Ьегсіі,
\Ѵо ЫеіЬі іііг Егеипііе? Копппѣ! ’з ізі 2еіі! ’з ізі 2еіі!
АѴаг’з пісЫ іиг еисіі, сіазз зісіі (Іез Сісізсііегз Стаи
Неиі зсінпйскі пііі Козеп?
Еисіі зисііі сіег Васіі, зеііпзіісіпі" сігапдеп, зіоззеп
3°і) Собр. соч. т. VI. стр. 89.
189
8ісЪ ЛѴіпсі іііі(1 ЛѴоІке іібііег Іісиі іп’з Віаи.
Ыасіі еисЬ хи зраіиі аиз Гегнзіег ѴодеІ-всЬаи» 303).
Своего любимаго героя, своего двойника, про-
рока Заратустру онъ тоже называетъ другомъ
«другомъ изъ друзей».
II вотъ это-то чувство не должны, не могутъ
испытать тѣ избранные, которые будутъ мыслимы
только, какъ продуктъ «господско-рабской» культуры,
мораль которыхъ будетъ двустороння — одна для
себя, а другая для рабовъ. Это чувство должно
остаться чуждымъ имъ. Высшее отношеніе, истинно-
человѣческое отношеніе человѣка къ человѣку должно
быть недоступно имъ. Объ этомъ говоритъ Заратустра:
«Ты рабъ? Въ такомъ случаѣ ты не можешь
быть другомъ. Ты тираннъ? Тогда ты не можешь
имѣть друзей» 306).
Итакъ, не тираннъ и пе рабъ, а что же третье?
Свободный, автономный человѣкъ, котораго одина-
ково недостойны и рабство, и тираннія. А такимъ
•і05) Собр. соч. т. VII, стр. 277; 30с) т. VI, стр. 82.
Пѣснь «Съ высокихъ горъ».
«Друзей готовъ я ждать и день и ночь.
Гдѣ жъ вы, друзья? Придите! Часъ насталъ!
Не ради ль васъ старикъ сѣдой, мой глетчеръ.
Сегодня розами всего себя убралъ?
Ручей васъ ищетъ, съ вѣтромъ облака.
Сегодня страстно споря и тѣснясь,
Уходятъ выше въ небо голубое,
Съ орлиной высоты увидѣть васъ стремясь».
190
не можетъ оыть продуктъ культуры, покоющейся
на рабствѣ. Быть можетъ, можно возразить, что
сильные люди, которыхъ показалъ намъ Ницше въ
исторіи,—только во внѣ тиранны, въ своемъ же
обществѣ они—сама деликатность и предупреди-
тельность. Это со стороны Ницше, конечно, только
красивая фантазія. Въ своемъ обществѣ они связаны
обычаемъ—это правда. Но этотъ обычай не имѣетъ
подъ собой уваженія къ личности человѣка: и ти-
раннія въ одномъ направленіи будетъ выражаться
и въ другомъ.
Истинно свободнымъ и автономнымъ не можетъ
быть названъ и будущій человѣкъ, идеалъ, разъ
опъ поставленъ въ соціальную обстановку, какой
хочетъ для него Ницше: онъ явится рабомъ об-
стоятельствъ и этой обстановки и т и р а н н о м ъ
того пьедестала, на которомъ будетъ стоять, а стало
быть, чувство дружбы будетъ вдвойнѣ ему недоступно:
п какъ рабу, и какъ тиранну. Какъ можетъ быть
къ такимъ «господамъ» отнесено тонкое и прекрас-
ное замѣчаніе Ницше: «Чертою героизма является
также и сердечный интересъ къ маленькой, идилли-
ческой жизни» 307)? Развѣ возможенъ для такихъ
людей сердечный интересъ къ своему пьедесталу,
30‘) Собр. соч. т. XIII, стр. 152.
191
а если возможенъ, .развѣ будутъ онр долѣе пользо-
ваться имъ, какъ пьедесталомъ?
Ницше весь живетъ будущимъ, весь живетъ
идеаломъ. Это стремленіе только впередъ, эта жажда
вѣчнаго, непрестаннаго осуществленія идеала — его
отличительная черта. Эту же черту Заратустра стре-
мится дать и своимъ ученикамъ, эту же любовь къ
«призракамъ», какъ образно выражается онъ па
своемъ языкѣ. Все ради будущаго, ради свѣтлаго
видѣнія, ради идеала. Это стремленіе — идеальная
сторона въ человѣкѣ. Заратустра такъ говорить объ
этомъ своимъ ученикамъ:
«О моп братья, я благословляю васъ, я указы-
ваю вамъ—создайте новую знать: вы должны быть
творцами н создателями, вы должны быть сѣятелями
будущаго,
—истинно говорю вамъ—вы пе должны при-
надлежать къ той знати, которую вы могли бы купить,
подобію торгашамъ, па торгашескіе гроши: все, что
имѣетъ свою цѣну, имѣетъ мало цѣнности.
Пусть вашу честь составляетъ пе то, откуда вы
происходите, а то, куда вы идете! Ваша воля и
ваша нога, которая хочетъ пойти дальше самой
себя,—пусть онѣ составятъ вашу честь!
О мои братья! ваша знать должна смотрѣть не
192
назадъ, а впередъ! Изгнанниками изъ всѣхъ оте-
ческихъ и праотеческихъ земель должны вы быть!
Страну дѣтей вашихъ должны вы возлю-
бить: и эта любовь да будетъ вамъ новой знатью,—
неоткрытую, въ далекомъ морѣ! Въ поискахъ за пей
призываю я васъ расправить паруса!
Въ вашихъ дѣтяхъ должны вы искупить то,
что вы отцы дѣтей вашихъ: такъ должны вы ис-
купить все прошлое! Эту новую заповѣдь даю я
вамъ!» 308).
Такова эта свѣтлая вѣра Заратустры. Опа зо-
ветъ впередъ, побуждаетъ, вдохновляетъ п говоритъ
о «будущемъ», объ идеалѣ. II за все это мы, по
Ницше, должны назвать ее неблагородной. Опа не
можетъ удостоиться быть принятой въ сонмъ добро-
дѣтелей «господъ». Если «пдеп» учатъ „вѣрить въ
«будущее» и все больше терять уваженіе передъ
возрастомъ, то тѣмъ самымъ уже достаточно выдается
неблагородное происхожденіе этихъ «идей»“. Мы
уже говорили раньше объ этой чертѣ вѣры въ бу-
дущее у представителей «стадной морали». II по
справедливости высокая «пдея» о «странѣ дѣтей»
принадлежитъ туда же. Въ самомъ дѣлѣ, если мы
будемъ мыслить себѣ кастовое общество,—въ пастоя-
308) Собр. соч. т. VI, стр. 296—297.
Ницше. 13
193
щемъ, прошедшемъ или будущемъ безразлично,— по-
строенное па рабствѣ въ томъ пли другомъ смыслѣ
п отношеніи, то въ привилегированныхъ свопхъ
слояхъ оно всегда будетъ думать и мечтать о «странѣ
праотцевъ», какъ образно сказалъ Ницше, оно долж-
но будетъ только сохранять привилегіи, и изобра-
женіе Ницше «господъ», какъ консерваторовъ,—со-
вершенно вѣрно. Какой же мучительный разладъ
окажется въ душѣ тѣхъ будущихъ универсальныхъ
людей, тѣхъ сверхчеловѣковъ, которыхъ, какъ пнди-
впдуа.іыіый идеалъ, рисуетъ намъ Ницше, — между
ихъ личнымъ настроеніемъ и тѣми условіями, въ
которыя опъ самъ хочетъ поставить ихъ, и которыя
будутъ не содѣйствовать ихъ воспитанію, какъ онъ
того хочетъ, а отрицать, искажать самый образъ
идеала. Здѣсь еще болѣе ясно становится, что не
соединеніе нужно и возможно, а выборъ, строгій
выборъ: плп то, пли другое; іегііит пои (Іаінг!
Ницше стремился тоже къ выработкѣ «Регзоп»—
къ выработкѣ глубокой и автономной индивидуаль-
ности. «Порядокъ человѣческихъ цѣнно-
стей: должно оцѣнивать человѣка не по отдѣльнымъ
твореніямъ—эпидермальныя дѣйствія. Нѣтъ
ничего болѣе рѣдкаго, какъ личное, индивиду-
альное дѣйствіе. Сословіе, положеніе, раса, обста-
новка, случай—все это скорѣе налагаетъ свой от-
194
печатокъ па твореніе пли дѣйствіе, чѣмъ лич-
ность» ЗО9). Но какъ же можетъ при его теоріи
выработаться дѣйствительно такая личность, глубо-
кая личность человѣка, если какъ разъ во главу
угла, какъ непремѣнное условіе ея развитія, онъ
ставитъ п «положеніе, и сословіе, и обстановку»:
именно они то, по его мнѣнію, и должны воспи-
тать и воспитывали до сихъ поръ истинно-краси-
выхъ людей—«господъ». Именно ихъ рангъ, ихъ
сословіе рельефно отражались въ ихъ дѣйствіяхъ,
именно обстановка п налагала па нихъ свои неиз-
гладимыя черты, п даже мораль для нихъ называ-
лась по ихъ положенію—моралью господъ. Развѣ
по такой теоріи можетъ появиться что-нибудь иное,
болѣе глубокое и индивидуальное, нѣчто поистинѣ
изъ самаго существа идущее, автономное? Развѣ не
всегда будемъ получать мы только именно «эпидер-
мальныя дѣйствія», и «бѣдность личности, дѣйстви-
тельной личности» съ такой же, если не съ боль-
шей силой «будетъ мстить всюду!» II здѣсь, слѣ-
довательно, та же пропасть, вмѣсто предполагае-
мой связи, и здѣсь не соотвѣтствіе и обусловлен-
ность, а рѣзкая и прямая дилемма, такъ какъ иде-
алъ отрицаетъ соціальную обстановку.
309) Собр. соч. т. XV, стр. 421.
13*
195
Намъ понятно психологически это стремленіе
Нпіщіе поставить свой идеалъ на реальную почву.
Замѣчая всюду измельчаніе людей, пхъ «опошле-
ніе», какъ выражался онъ, онъ чувствовалъ, «что
нужно вызвать громадное противодѣйствіе» 310), что-
бы противостоять, чтобы бороться съ этимъ измель-
чаніемъ. Его влекло быть не только пророкомъ;
онъ хотѣлъ быть реформаторомъ, онъ хотѣлъ ука-
зать пути, указать условія появленія сильнаго типа,
онъ думалъ о томъ, какъ можно «воспитать» такой
типъ. Такимъ образомъ, стремясь, мучительно стре-
мясь создать такую обстановку, онъ и пришелъ къ
своей соціальной теоріи. Почему приняла она именно
такую форму, мы пытались выяснить раньше. По
эта форма отрицаетъ, искажаетъ идеалъ; она искус-
ственна и неправдива, и поэтому ея элементы сто-
ятъ въ противорѣчіи. Мы можемъ и должны по-
этому отбросить тѣ вторичныя наслоенія, которыя
обусловливались этой соціальной формой, всѣ черты
сверхчеловѣка, которыя создались благодаря вліянію
па этотъ идеалъ специфическихъ чертъ «морали гос-
подъ». Мы должны отдѣлить, слѣдовательно, всѣ
черты жестокости, непримиримости и исключитель-
ности, которыя проскальзываютъ порой п здѣсь.
31°) Собр. соч. т. VII, стр. 255.
196
Что-жъ тогда получимъ мы? Мы получимъ тогда
тотъ индивидуальный идеалъ, который старались
обрисовать выше, тотъ идеалъ автономной, сильной,
глубоко-индивидуальной личности, тотъ идеалъ, ко-
торый стоитъ выше всякой частной морали—и гос-
подъ, и рабовъ—идеалъ личности, способной во
всей чистотѣ осуществить всѣ мечтанія Ницше, всѣ
дѣйствія которой будутъ, по его желанію, «личными
дѣйствіями», идущими изъ глубокаго п чистаго ис-
точника ея «человѣчности».
197
VII.
Во второмъ періодѣ Нпцше проходить черезъ
увлеченіе позитивизмомъ п эмпиризмомъ, онъ зани-
мается изученіемъ естественныхъ наукъ, изученіемъ
теоріи Дарвина. Это кладетъ свои отпечатокъ па все
его мышленіе. Создается новая теорія—болѣе универ-
сальная и основная—космпческп-біологпческая теорія
такъ-называемой «воли къ моіци». Мы можемъ раз-
сматривать эту теорію, какъ своего рода переложеніе,
углубленіе прежняго, такъ знакомаго намъ настроенія.
Источникомъ послужила и здѣсь все та же Греція.
«Теперь едва осмѣливаются говорить о воли къ мощи:
иначе въ Аѳинахъ!» 311) читаемъ мы еще въ XI томѣ.
Но это соціальное наблюденіе, сдѣланное тамъ, рас-
ширяется, принимаетъ въ себя новые элементы, пе-
реносится въ другую область и дѣлается, такимъ
образомъ, принципомъ объясненія всего совершаю-
щагося, принципомъ мірозданія. II здѣсь чувствуется.
311) Собр. соч. т. XI, стр. 252.
198
что родилась эта теорія, какъ и прежняя, изъ тита-
ническаго стремленія къ утвержденію мощи, къ
утвержденію жизни, изъ жажды сильныхъ и мощ-
ныхъ образовъ, и здѣсь естественная теорія пере-
ходитъ быстро въ моральное творчество и должна,
въ копцѣ концовъ, подкрѣпить п объяснить еще
глубже и основательнѣе, создать теоретическое обо-
снованіе все тому же идеалу сильнаго, цѣлостнаго
человѣка, идеалу сверхчеловѣка. Мы обратимся те-
перь къ изложенію этой теоріи и связаннымъ съ
нею теоретико-познавательнымъ соображеніямъ и
обоснованію морали и попытаемся показать, что и
это углубленіе и расширеніе пе только пе стоитъ
въ органической связи съ идеаломъ, а, наоборотъ,
становится, въ копцѣ концовъ, въ противорѣчіе съ
нимъ.
«Воля къ мощи»—единственный основной прин-
ципъ всего совершающагося, метафизическая сущ-
ность, единое, лежащее въ основѣ многообразнаго.
«Воля къ мощи—пи бытіе, ни становленіе, а па-
о о с ъ—есть элементарный фактъ, изъ котораго уже
и порождается становленіе п дѣйствіе» 312), такъ
говоритъ объ этомъ принципѣ самъ Нпцше. Вся
энергія—«воля къ мощи». Нпцше говоритъ, «что
312) Собр. соч. т. XV, стр. 317.
199
вся дѣйственная сила—воля къ мощи, что кромѣ
этой нѣтъ никакой другой ни физической, пи ди-
намической, ни психической силы» 313). Эта воля
къ мощн «должна существовать и въ приспособлен-
ной неорганической матеріи» 314). Стремле-
ніе къ увеличенію этой мощи является, поэтому, уни-
версальнымъ. Все существующее распадается, такимъ
образомъ, на нѣкоторые центры силы, и вся неорга-
ническая и органическая жизнь и является выраже-
ніемъ постояннаго соперничества между собою такихъ
отдѣльныхъ центровъ силы, «такъ что стремленіе
каждаго центра силы сдѣлаться силь-
нѣе—есть единственная реальность»315).
Жизнь—часть мірового процесса, особый видъ
міровой энергіи, а поэтому, «жизнь есть только
единичное проявленіе воли къ мощи» 316).
Тенденція жизни—всегда воля къ мощи. «Все, что
показываетъ ж и з и ь, говоритъ, поэтому, Ницше,
нужно разсматривать, какъ умственную формулу
для общей тенденціи: поэтому необходимо новое
опредѣленіе понятія «жизнь», какъ во.іи къ мощи» 817).
Ницше не согласенъ, поэтому, съ Дарвиномъ и тѣми
естествоиспытателями, которые выставляютъ другой
313) Собр. с’оч. т. XV, стр. 323;зи) т. XIII, стр. 259; 315) т. XV,
стр. 31-1; 31в) т. XI’, стр. 325; 31<) т. XV, стр. 297.
200
принципъ, какъ двигатель жизни и жизненнаго
развитія—именно, борьбу за существованіе. «Борьба
за существованіе», говорить онъ, «составляетъ
только исключеніе, временное расширеніе воли
къ жизни; великая и малая борьба идетъ всегда за
преобладаніе, за ростъ и расширеніе, за мощь,
соотвѣтственно воли къ мощи, которая и есть воля
къ жизни» 318). Неправы и тѣ натуралисты, кото-
рые хотятъ видѣть «главный инстинктъ органиче-
ской жизни въ стремленіи въ самосохраненію».
Это только недостатокъ «обдуманности» съ ихъ
стороны, по мнѣнію Ницше. «Прежде всего живое
существо хочетъ дать выходъ своей силѣ... са-
мосохраненіе есть только одно изъ косвенныхъ и
наиболѣе частыхъ слѣдствій этого» 31Э). Такую
тенденцію можно, по Ницше, прослѣдить вездѣ, па
всѣхъ ступеняхъ органической жизни—па низшихъ
такъ же, какъ и на высшихъ. «Возьмемъ простѣй-
шій случай,—говоритъ онъ,-—примитивное питаніе:
протоплазма выпускаетъ своп псевдоподіи, чтобы
найти что-нибудь, что ей противостоитъ,—не изъ
голода, а изъ воли къ мощи. Затѣмъ она дѣлаетъ
попытку побѣдить это препятствіе, ассимилировать
его. поглотить его.—То, что называютъ «пита-
318) Собр. соч. т. V, стр. 285; 31°) т. VII, стр. 24.
201
піемъ», — есть лишь слѣдствіе, есть примѣненіе
первоначальной воли сдѣлаться сильнѣе» 32°). Уже
въ этомъ общемъ опредѣленіи жизни, скажемъ мы
мимоходомъ, слышна та же пота, видно то же
желаніе оправдать, обосновать теорію о сильныхъ,
о господахъ, живущихъ на широкомъ основаніи
подчиненныхъ имъ рабовъ. Изъ общественнаго
строя, изъ борьбы народовъ дѣйствіе перенесено
еще глубже, въ самыя первыя, элементарныя и
естественныя движенія всего органическаго. «Эксплоа-
тація», говоритъ Нпцше, «свойственна пе развра-
щенному пли несовершенному и примитивному об-
ществу: опа—часть существа всего живого, опа—
органическая функція, она—слѣдствіе истинной воли
къ мощи, которая и есть воля къ жизни» 320 321). Въ
другомъ мѣстѣ онъ такъ опредѣляетъ жизнь, давая
опредѣленію болѣе морально-соціальный характеръ:
«Жить значитъ постоянно отталкивать отъ себя
нѣчто, что собирается умереть; жить значить
быть жестокимъ и неумолимымъ ко всему, что
слабо п старо въ насъ, да и не только въ насъ» 322).
ІІіщше стремится «перевести человѣка снова па
языкъ природы, побѣдить многія тщеславныя и
320) Собр. соч. т. XV. стр. 326; 32і) т. ѴП, стр. 238; 322) т. V,
стр. 68.
202
мечтательныя толкованія и объясненія, которыя до
сихъ поръ рисовались и писались по поводу основ-
ного текста—«Іюню паіпга»; нужно «сдѣлать такъ,
чтобы человѣкъ стоялъ впослѣдствіи передъ человѣ-
комъ, какъ онъ уже теперь стоитъ предъ осталь-
ной природой,—окрѣпшій подъ эгидой науки, съ
безстрашными глазами Эдипа п заклеенными ушами
Улисса, глухъ къ манящимъ голосамъ всѣхъ мета-
физическихъ ловцовъ птицъ, которые слишкомъ долго
напѣвали ему: «ты нѣчто большее! ты нѣчто выс-
шее! ты другого происхожденія!» 323) А такой Іюлю
паіпга, такой человѣкъ, очищенный отъ метафизи-
ческой оболочки,—тоже часть той же жизненной
силы, тоже выраженіе единаго жизненнаго прин-
ципа и больше ничего. Въ немъ только, какъ въ
сложномъ механизмѣ, этотъ пршщппъ можетъ порою
выражаться очень многообразно. Ницше говоритъ
поэтому: «Человѣкъ, какъ мпожество «воль
къ мощи», пзъ которыхъ каждая имѣетъ множе-
ство способовъ выраженія и формъ» 324).
Самой первой и естественной формой выра-
женія «воли къ мощи» въ человѣкѣ явится его
аффективная сторона. «Моей теоріей было бы»,
говоритъ Ницше: «воля къ мощи — примитивная
323) Собр. соч. т. VII, стр. 190; 324) т. XIII, стр. 70.
203
форма аффекта, всѣ другіе аффекты суть только ея
видоизмѣненія» 82°). «Влекущіе аффекты» — наи-
болѣе ясное выраженіе этой воли. Однимъ изъ са-
мыхъ сильныхъ аффектовъ, по мнѣнію Ницше,
является стремленіе къ счастью, какъ его назы-
ваютъ обыкновенно. Но на самомъ дѣлѣ «на мѣсто
эвдемонистическаго счастья (къ которому должно
стремиться все живое)» нужно «поставить мощь:
все живое стремится къ мощи, къ увеличенію
мощи» 826). «Что такое счастье?» спрашиваетъ опъ въ
другомъ мѣстѣ и отвѣчаетъ: «чувство, что мощь
растетъ,—что препятствіе превзойдено» 827).
Но п интеллектъ, и мышленіе являются тоже
только одной изъ формъ воли къ мощи. «Психологи-
ческая и с х о д п а я т о ч к а: наше мышленіе»,говоритъ
Ницше, «есть только выраженіе скрытыхъ за нимъ
стремленій. Стремленія спеціализируются все болѣе и
болѣе: ихъ единство есть воля къ мощи» 828).
Познаніе наше это только «орудіе мощи». «Вся со-
знательная жизпь, умъ вмѣстѣ съ душой, вмѣстѣ съ
сердцемъ... чему они служатъ? Они служатъ возможно
большему усовершенствованію средствъ (питанія, воз-
бужденія) основныхъ животныхъ функцій: прежде 325
325) Собр. соч. т. XV, стр. 323:32°) т. XV, стр. 323; 32‘) т. VIII,
стр. 218, 323) т. XIII, стр. 66.
204
всего они служатъ повышенію жизненно-
сти» 829). И какъ'орудіе оно тѣмъ сильнѣе, чѣмъ
сильнѣе управляющая этимъ орудіемъ воля. «Мас-
штабъ жажды познанія», говоритъ Ницше, «такимъ
образомъ, зависитъ отъ степени возрастанія воли
къ мощп: какой-нибудь типъ усвопваетъ столько
реальности, чтобы овладѣть, воспользо-
ваться ею» 329 330). Какъ орудіе, сознаніе никогда
не должно дѣлаться самоцѣлью, получать самостоя-
тельное значеніе. Служебная роль только и объ-
ясняетъ п оправдываетъ его существованіе. «Нужно
твердо запомнить», говоритъ Нпцше, «что цѣлью
является н е увеличеніе сознанія, а повышеніе
мощи: въ это повышеніе уже включена полезность
сознанія» 881).
Въ живомъ организмѣ «воля къ мощп» стре-
мится къ укрѣпленію, къ занятію твердаго поло-
женія, стремится приспособиться къ условіямъ, въ
которыхъ приходится существовать данному орга-
низму. И вотъ здѣсь-то и нужно ей ея орудіе —
сознаніе п всѣ, даже самые высшіе, продукты его.
Опи тоже исключительно орудія, а пе самостоя-
тельныя цѣнности. «Творческая сила, создающая
329) Собр. соч. т. XV, стр. 335; 33°) т. XV, стр. 275; 331) т. XV,
стр. 338.
205
категоріи, работаетъ для удовлетворенія потребности
въ безопасности, въ быстромъ пониманіи на основаніи
твердо установленныхъ условныхъ знаковъ; дѣло
здѣсь совсѣмъ не въ «метафизической истинѣ» 332),
говоритъ Ницше. «Въ образованіи разума, логики, ка-
тегорій—опредѣляющей была потребность: потреб-
ность не въ «познаніи», а въ подведеніи, въ схемати-
заціи, въ цѣляхъ уясненія и разсчета» 333), Логика есть
тоже только «облегченіе, способъ выраже-
н ія, а пе истина». Только «позднѣе опа дѣйство-
вала, какъ истина» 334). Принимались логическія
правила и категоріи, слѣдовательно, не послѣ про-
вѣрки критеріемъ какой-нибудь объективной истины,
а просто въ томъ случаѣ, если опп хорошо слу-
жили ту службу, къ которой были предназначены
первоначально, если опп были полезны. «До-
вѣріе къ разуму и его категоріямъ, къ діалек-
тикѣ,—оцѣнка логики,—доказываетъ только уста-
новленную опытомъ полезность ея для жизни:
а не ея «истинность» 33э).
Да и что такое сама эта истина, критерій всѣхъ
человѣческихъ познаній? Опа тоже глубоко условна.
Она тоже только орудіе, какъ и то познаніе, крн-
332) Собр. соч. т. ХШ, стр. 55; 333) т. XV, стр. 278; зм) т. XV,
стр. 28 0: 335) т. ХА', сгр. 273.
200
торіемъ котораго опа является. «Методика истины»,
говоритъ Ницше, «найдена не изъ мотивовъ истины,
а изъ мотивовъ мощи, желанія превосход-
ства» 336). Каждый «центръ силы» стремится не-
обходимо отвоевывать себѣ больше силы, больше
вліянія. II вотъ, какъ орудіе борьбы, и является
истина: «Истина, т. е. научная методика, интересо-
вала тѣхъ, ее двигали впередъ тѣ, кто угадалъ въ
ней орудіе борьбы,— орудіе уничтоженія» 337).
Петипа совсѣмъ пе объективна, совсѣмъ пе выра-
жаетъ отношенія вещей, опа «не что-нибудь такое,
что уже существовало бы, и что нужно поэтому
только найти,открыть—она есть нѣчто—что ну жпо
создать, п что даетъ имя процессу, болѣе
того, стремленію къ побѣдѣ, которое безконечно» 338).
Какъ орудіе борьбы единственнаго извѣстнаго намъ
мыслящаго дпскурспвно животнаго—человѣка, истина
должна быть, конечно, совершенно аптропоцентрпчна,
должна быть «человѣческой, слишкомъ человѣческой».
Нпцше говоритъ на своемъ образномъ языкѣ, что
въ сущности, поэтому, «не истина познается, а че-
ловѣкъ» 339).
При такомъ относительномъ, служебномъ харак-
терѣ того, что мы называемъ «истиной», у пея нѣтъ
ззй) Собр. соч. т. XV, стр. 251; 33‘) т. XV, стр. 255; 333) т. XV,
стр. 287. 339) т. XII, стр. 44.
207
принципіальнаго отличія и отъ того, что мы назы-
ваемъ «заблужденіемъ»: вѣдь объективнаго и абсо-
лютнаго критерія нѣтъ. «Что такое, въ концѣ кон-
цовъ, истины человѣка?»—спрашиваетъ Нпцше. «Это
неопровержимыя заблужденія человѣка» 34°). Люди,
которые вѣрятъ еще въ абсолютность истины, вѣрятъ
въ истину, какъ таковую,—отсталые люди, консер-
ваторы. «Но это еще далеко не свободные умы:
ибо они вѣрятъ въ истину» 341). Что истина
пе отличается принципіально отъ заблужденія, что
ея преимущество только въ томъ, что она полезна,
хочетъ Ницше показать, выставляя такую гипотезу
происхожденія нашпхъ основныхъ убѣжденій, основ-
ныхъ принциповъ нашего мышленія. «Интеллектъ» —
говоритъ онъ—«долгое время пе производилъ ни-
чего кромѣ заблужденій; нѣкоторыя изъ нихъ ока-
зались полезными и сохраняющими родъ: кто натал-
кивался на нихъ пли наслѣдовалъ ихъ, тотъ былъ
въ борьбѣ за свое существованіе, пли за существо-
ваніе своего потомства счастливѣе» 842). Такимъ об-
разомъ п создалось, въ концѣ концовъ, убѣжденіе,
создалась, по выраженію Ницше, «основная черта
людей»: «что удается, то истинно» 343).
34°) Собр. соч. т. V, стр. 204; зп) т. VII, стр. 168; 342) т. V,
стр. 149; 34 3) т. XII, стр. 40.
— 208 —
Всѣ теперешніе основные принципы мышленія
людей, всѣ основныя категоріи п являются именно
такими «удачными заблужденіями», ставшими необ-
ходимыми, какъ средство укрѣпленія въ жизни.
Главнѣйшимъ изъ такихъ представленій нужно счи-
тать, по Ницше, «понятіе субъекта». «Субъектъ»,
говоритъ онъ, «есть условіе органической жизни,
поэтому опъ не «истиненъ», нѣтъ—ощущеніе субъ-
екта можетъ быть въ сущности ложнымъ,—но опъ
единственное средство самосохраненія. Заблужде-
н і е—о т е ц ъ ж и з н и» 344). Понятіе субъекта одно пзъ
средствъ, которое попалось природѣ въ ея стремле-
ніи къ увеличенію силы въ человѣческомъ организмѣ.
Поэтому, даже какъ средство, пе надо разсматривать
это понятіе, какъ нѣчто необходимое и нужное; оно
въ значительной мѣрѣ случайно. «Это первона-
чальное заблужденіе нужно понимать, нужпо
угадать какъ случайность!»—требуетъ, поэтому,
Ницше. По это понятіе создаетъ другія основныя
категоріи мышленія. Разрушая, указывая ошибоч-
ность, относительность его, мы тѣмъ самымъ пред-
рѣшаемъ въ томъ же смыслѣ п наше отношеніе къ
остальнымъ. «Понятіе субстанціи—слѣдствіе по-
нятія субъекта, а не наоборотъ!»—говорить
141) Собр. соч. т. XII, стр. 26.
Ницше. 14
209
Ницше. «Если мы отвергнемъ душу, «субъекта», то
намъ будетъ недоставать предпосылки для «субстан-
ціи » вообще. Тогда получаются степени суще-
ствующаго, потеряется существующее, какъ та-
ковое» 84°).
Откидывая понятіе субстанціи, мы должны от-
кинуть и всѣ вытекающія изъ нея понятія, какъ
понятіе «вещности», какъ выражается Ницше, мы
должны отбросить всѣ видоизмѣненія понятія суб-
станціи. Ницше и говоритъ поэтому: «Если мы унич-
тожимъ понятіе «субъекта» и «объекта», тогда мы
должны отбросить и понятіе «субстанціи», а
слѣдовательно, и ея различныхъ видоизмѣненій, на-
примѣръ, «матеріи», «духа» и другихъ пшотетпче-
М5) Собр. соч. т. XV, стр. 281. Правда, въ XII томѣ онъ вы-
сказываетъ какъ разъ противоположную мысль. Тамъ онъ говоритъ
(стр. 26—27): «Чтобы могъ существовать вообще с у б ъект ъ, должно
существовать что-нибудь постоянное и въ то же время должно быть
много равенства и подобія». А «неизмѣнное» для пасъ онъ объяс-
няетъ тамъ смѣшеніемъ «раздраженія» съ «предметомъ, дающимъ по-
водъ къ этому». «Равенство раздраженій дало начало вѣрѣ въ «рав-
ныя вещи»: длительныя, одинаковыя раздраженія создали вѣру въ
«вещи», «субстанціи» (стр. 27). Но мы взяли его позднѣйшее мнѣ-
ніе, какъ стоящее въ большей связи со всѣмъ остальнымъ. Такого
рода противорѣчіями и неточностями полны вообще писанія интуи-
тивнаго мыслителя. Всѣ этп теоріи — просто геніальныя догадки, а
не плоды изученія и долгаго, кропотливаго наблюденія. II смѣна нхъ
даже и не констатируется Ницще, а поэтому, привести ихъ въ си-
стему часто просто невозможно.
— 210
скихъ существъ, «вѣчности» и «неизмѣнности ма-
теріи» и т. д. Мы отбрасываемъ тогда матеріаль-
ность» 34С). Итакъ, только «предразсудокъ разума
принуждаетъ насъ предполагать единство, тожество,
субстанцію, вещность, бытіе», онъ «запутываетъ
пасъ нѣкоторымъ образомъ въ заблужденіи, и р и и у-
ждаетъ къ заблужденію» 34Мы должны отбро-
сить эти понятія п тогда, какъ вполнѣ послѣдова-
тельно и умозаключаетъ Нпцше, «мы отбрасываемъ
матеріальность», тогда мы приходимъ къ какой-то
своеобразной энергетикѣ, гдѣ мѣсто первоначальной,
вездѣ манифестирующей себя, всюду дѣйственной
энергіи, занимаетъ метафизическій принципъ Нпцше—
его «воля къ мощи».
Съ понятіемъ субъекта падаетъ далѣе и обыч-
ное представленіе о причинѣ и слѣдствіи, такъ какъ
и это представленіе зависитъ отъ того понятія.
«Причина и слѣдствіе», говоритъ Нпцше, «опас-
ное понятіе, поскольку мыслятъ себѣ и ѣ ч т о, что
обусловливаетъ, и нѣчто, на что направлено
дѣйствіе» 348). Въ этомъ «нѣчто» п скрывается
тогда все то же отвергнутое понятіе субъекта, «све-
деніе дѣйствія па причину есть призывъ назадъ къ
субъекту. Всѣ измѣненія считаются произведенными
34°) Собр. соч. т. XV, стр. 287: ЗІ") т. VIII, стр. 79: м8) т. XV.
стр. 286.
211
1-1*
субъектами» 349 *). «Причина и слѣдствіе—совсѣмъ
не истина, читаемъ мы въ другомъ мѣстѣ, это—ги-
потеза—и именно такая, съ помощью которой мы
антропоморфируемъ міръ, дѣлаемъ его ближе
нашимъ чувствамъ (мы влагаемъ въ него
«волю» Зо0)». Но эта гипотеза о двухъ слѣдующихъ
одно за другимъ состояніяхъ (причины и слѣдствія)
ложна. «Первому состоянію нечего обусловливать,
а второе ничѣмъ пе обусловлено» 351). На самомъ
дѣлѣ мы можемъ констатировать только слѣдующее:
«Здѣсь дѣло въ борьбѣ двухъ неравныхъ по силѣ
элементовъ: достигается новое расположеніе силъ,
сообразно съ количествомъ силы каждаго. Второе
состояніе есть нѣчто совершенно отличное отъ пер-
ваго (а не его слѣдствіе): самымъ существеннымъ
является то, что факторы, участвующіе въ борьбѣ,
выходятъ изъ нея съ другимъ количествомъ силъ».
Эти количества силъ не остаются при э’юмъ, конечно,
неподвижными: субстанціональность вѣдь отвергнута
Ницше. Нѣтъ, опп въ вѣчномъ измѣненіи, опп въ
вѣчномъ становленіи, движеніи. Міра, какъ проти-
воположности этому вѣчному становленію, — нѣтъ.
Нѣтъ міра вещей, постоянныхъ отношеній, нѣтъ міра
349) Собр. соч. т. XIII, стр. 01; 35°) т. XIII, стр. 59: 351) т. XV,
стр. 320.
212
сущаго, истиннаго міра, какъ его хотятъ называть
обыкновенно, есть только «кажущійся міръ»—міръ
движенія и вѣчныхъ смѣнъ, вѣчныхъ перемѣщеній
количествъ силы. Говоря нѣсколько парадоксальнымъ
языкомъ ІІпцше, мы такъ резюмируемъ его выводы:
«Кажущійся» міръ — единственно реальный міръ:
«истинный міръ» только «придуманъ» 352). Ницше
считаетъ себя продолжателемъ философіи Герак-
лита — своего любимаго героя досократовской фи-
лософіи Греціи. II дѣйствительно, эти конечные вы-
воды, это ученіе о мірѣ становленія, мірѣ вѣчныхъ
и неустанныхъ смѣнъ, являются во многомъ только
переложеніемъ Гераклита.
Паѵта ргГ — таково же ученіе и новаго ученика
Гераклита, говорившаго о своемъ учителѣ «съ глу-
бокимъ почтеніемъ», таково же и ученіе Ницше.
«Если бы твое зрѣніе было тоньше», — говоритъ
онъ, — «то ты видѣлъ бы все въ движеніи; какъ
сгибается горящая бумага, такъ постоянно все пре-
ходитъ и сгибается при этомъ» 3э3). II ту же са-
мую мысль, лежащую въ основѣ его міросозерцанія,
онъ поясняетъ такой картиной, взятой изъ природы
Швейцаріи: «Здѣсь горы дѣлаютъ три выступа: въ
лучшій бинокль я вижу массу новыхъ выступовъ, 332
332) Собр. соч. т. VIII, стр. 77; 333) т. XII, стр. 29.
213
при каждомъ улучшеніи инструмента линія дѣлается
повой, а старая дѣлается произвольной фантазіей.
Наконецъ, я дохожу до такого пункта, гдѣ уже
нельзя видѣть линіи, такъ какъ движеніе вывѣ-
триванія пе доступно нашему глазу. Но движе-
ніе уничтожаетъ линію» 354).
Разъ Нпцше отрицаетъ такія основныя понятія,
категоріи мышленія, какъ субстанція, субъектъ и
т. д., разъ для него міръ обращается въ текучую,
находящуюся въ вѣчномъ, непрерывномъ становле-
ніи волю къ мощи, то опъ тѣмъ болѣе долженъ
былъ, конечно, отрицать всякое телеологическое раз-
смотрѣніе вещей, телеологію въ какой бы то пи
было области. «Самая важная точка зрѣнія воз-
вратить невинность совершающемуся
исключеніемъ цѣлей» 355). По мнѣнію Ницше,
безсмысленно предполагать, что «вся жизнь—стремле-
ніе къ опредѣленной цѣли» 356). Нѣтъ, мы можемъ
только наблюдать движеніе силъ, стремленіе силы
къ проявленію, вѣчные приливы и отливы воли къ
мощп. На этомъ и должны мы остановиться, этимъ
должны и ограничиться. Пе закрывать глаза пата-
кой характеръ совершающагося, не выдумывать кра-
351) Собр. соч. т. XII, стр. 31 — 35; 355) т. XIII. стр. 128:
35с) т. XIII, стр. 160.
21-1
сивыхъ фантомовъ, гдѣ бы все было сдѣлано по на-
шему желанію, а утверждать дѣйствительность и
жизнь, каковы онѣ на самомъ дѣлѣ. «Да! Я хочу
любить только то, что необходимо!»—восклицаетъ
Ницше. «Да! Атог іаіі да будетъ моей послѣдней
любовью!» 357)
При такомъ пониманіи внѣшняго міра, при та-
комъ отношеніи къ человѣку, къ познанію и позна-
ваемому, какому же изъ свойствъ человѣческаго
организма отдать преимущество, какое поставить
выше—ппстинктъ-ли человѣка пли его разумъ? От-
вѣтъ можетъ быть только одинъ: конечно, инстинктъ,
инстинктивное начало въ человѣкѣ. Въ этой обла-
сти непосредственно выражается принципъ всего
существующаго, всего живущаго—«воля къ мощи».
Разумъ рефлектируетъ, посредственно выражаетъ ту
же волю и въ своемъ желаніи приспособиться из-
вращаетъ для человѣческаго пониманія дѣйствитель-
ность. Не То инстинктъ. Инстинктивная сторона—
представительница, истинная выразительница общаго
принципа существованія. Физическая сторона въ че-
ловѣкѣ должна быть поставлена, поэтому, выше: «че-
ловѣческое тѣло гораздо болѣе совершенное обра-
зованіе, чѣмъ какая-либо система идей» 358). Духов-
35г) Собр. соч. т. XII, стр. 1 11: 358) т. XII, стр. 250—351.
пая жизнь со всѣмъ своимъ разнообразіемъ—только
отраженіе, только надстройка надъ истиннымъ фун-
даментомъ—жизнью тѣла, жизнью непосредственно
воплощенной, природной воли къ мощи. «Суще-
ствуютъ только физическія состоянія», говорить
Ницше: «духовныя только слѣдствіе и символика»359).
«Мысли», читаемъ мы въ другомъ мѣстѣ, «суть
п р и з н а к и игры и борьбы аффектовъ: они всегда
связаны съ ихъ скрытыми корнями» 360). «И за ло-
гикой и кажущейся самостоятельностью ея развитія
стоитъ также оцѣнка илп, говоря яспѣе, физіологи-
ческое требованіе сохраненія опредѣленнаго рода
жизни» 361). О такомъ центральномъ, главномъ по-
ложеніи физической стороны человѣка, его аффек-
тивной, не сознательной природы говоритъ па своемъ
художественномъ языкѣ п Заратустра. II для него
это болѣе непосредственное выраженіе мірового прин-
ципа несравненно выше и важнѣе:
«Тѣло», говоритъ онъ въ рѣчи «о презираю-
щихъ тѣло», «—великій разумъ, множественность въ
единствѣ, война п миръ, стадо и пастухъ».
«II твой малый разумъ, братъ мой, который ты
называешь «душой», есть лишь орудіе твоего тѣла—
зм) Собр. соч. т. XIII, стр. 252; зс0) т. XIII, стр. 65: зв|) т. VII,
стр. 12.
216
маленькое орудіе и игрушка твоего велпкаго ра-
зума»...
«За твоими мыслями и чувствами, братъ мой,
стоитъ могущественный повелитель, неизвѣстный ука-
затель—онъ именуется самъ. Въ твоемъ тѣлѣ жи-
ветъ онъ, твое тѣло есть онъ» 362).
Инстинктъ, какъ ближайшій руководитель и вы-
разитель потребностей тѣла, носителя большого ра-
зума, «самого», и является наиболѣе надежнымъ,
наиболѣе нужнымъ въ жизни организма. Онъ всего
вѣрнѣе указываетъ истинное влеченіе воли къ мощи,
и дискурсивный разумъ человѣка далеко уступаетъ
ему. Нпцше утверждаетъ даже: «Я называю живот-
ное, родъ, индивидуумъ изуродованнымъ, если онъ
теряетъ свои инстинкты, если онъ выбираетъ, если
опъ п р е д п о ч и т а е т ъ, что ему невыгодно » 363).
Истинное воспитаніе, здоровье, которое бы нужно
было въ жизни п для жизни, этого «спеціальнаго
случая воли къ мощи»,—должно начинаться именно
съ физической стороны человѣка. Еще въ первомъ
періодѣ своего творчества Нпцше «культуру» назы-
ваетъ ппогда п «улучшенной физической приро-
дой» 364). II въ копцѣ своей дѣятельности онъ тоже
зм) Собр. соч. т. VI, стр. 46—47; зсз) т. VIII, стр. 220;ЗС1) т. X.
стр. 313.
217
повторяетъ: «Рѣшающимъ для судьбы народа п че-
ловѣчества является начало культуры съ п а д л е-
жащаго мѣста — не съ «души»... надлежащее
мѣсто есть тѣло, жестъ, діэта, физіологія, осталь-
ное есть слѣдствіе этого»... 383) II здѣсь его идеа-
ломъ, исполненіемъ и подтвержденіемъ являлись для
него опять-таки греки: «Греки остаются, поэтому,
первымъ к у л ь т у р п ы м ъ ф а к т о м ъ исторіи—опп
знали, опп дѣлали, что было нужно»—именно, за-
ботились тоже объ «улучшенной физической при-
родѣ».
Дѣйствія, управляемыя сознаніемъ, являются,
поэтому, далеко не самыми высшими и цѣлесообраз-
ными. «Сознаніе есть послѣднее и самое позднее
развитіе органической природы, а слѣдовательно, и
самое неготовое, самое слабое въ ней» зв6). Поэтому
Ницше и утверждаетъ: «всякое совершенное дѣйствіе
какъ разъ безсознательно и происходитъ уже по
подъ давленіемъ воли: сознаніе выражаетъ несовер-
шенное и часто болѣзненное индивидуальное состоя-
ніе. Личное совершенство, к а к ъ о б у с л о в-
ленное волей, какъ сознательность, какъ
разумъ съ діалектикой, есть каррикатура, родъ про-
тиворѣчія въ самомъ себѣ» 38Совершеннымъ дѣй-
зв5) Собр. соч. т. VIII, стр. 161; 36°) т. V, стр. 48: 367) т. XV’
стр. 168.
218
ствіе будетъ тогда, когда оно производится точнымъ
и строго цѣлесообразнымъ механизмомъ инстинктовъ.
Жизнь тоже совершенна совсѣмъ не тогда, когда
все въ ней сознательно, когда сознаніе руководитъ
ею. Какъ разъ наоборотъ. По мнѣнію Ницше, «мы
фактически должны искать совершенной жизни
тамъ, гдѣ меньше всего сознательности»368). Со-
знаніе — несовершенное средство, которое высту-
паетъ только тогда, когда почему-нибудь утерянъ
вѣрный инструментъ, вѣрный руководитель, даюіцій
совершенное дѣйствіе, когда утерянъ инстинктъ. Для
организма такая замѣна — извѣстное лишеніе, а пе
возвышеніе: «сознаніе», «духъ», для насъ есть симп-
томъ какъ разъ относительнаго несовершенства орга-
низма, какъ попытка, нащупываніе, ошибка, какъ
трудъ, при которомъ расходуется слишкомъ много
нервной силы» ЗВ9).
Отрицая категоріи постоянства, единства, суб-
станціональности, утверждая ихъ полную ипконгруепт-
пость съ дѣйствительностью, Ницше послѣдовательно
въ концѣ концовъ долженъ былъ дойти и до отри-
цанія объективности индивидуума, какъ тоже выра-
женія тѣхъ же категорій единства и постоянства.
Онъ требуетъ, поэтому, «перестать чувствовать себя
Собр. соч. т. XV, стр. 245: 30°) т. VIII, стр. 230.
219
такимъ фантастическимъ ед о! Научиться постепенно
сбросить съ себя мнимаго индивидуума! От-
крыть заблужденія ед о!» 37°) потому-что «самъ
индивидуумъ есть заблужденіе!» 371) Въ другомъ мѣ-
стѣ онъ тоже говоритъ о «ложной самостоятельности
индивидуума» 372).
Но разъ нѣть индивидуума, разъ это только «за-
блужденіе разума», то пѣтъ, стало быть, и индиви-
дуальной воли, нѣтъ воли, какъ цѣлостной, единой
силы человѣческаго духа. «Воля—это гипотеза, ко-
торая мнѣ ничего болѣе пе объясняетъ. Для познаю-
щаго пе существуетъ никакой воли» 373), говоритъ
Ницше. «Я смѣюсь», говоритъ онъ въ наброскахъ
къ Заратустрѣ, «надъ вашей свободной волей и надъ
несвободной: для мепя безуміе то, что вы называете
волей: нѣтъ никакой воли» 871). II то же самое го-
воритъ онъ и позже. «Размышленіе о «свободѣ и
несвободѣ воли» привело меня къ разрѣшенію этой
проблемы, основательнѣй и окопчательнѣй котораго
нельзя ничего и придумать: именно, къ устраненію
проблемы путемъ достиженія такого взгляда: пе
существуетъ никакой воли—пи свобод-
ной, пи несвободной» 375).
37°) Собр. соч. т. XII, стр. 129; 371) т. XII, стр. 128; 373) т. XV,
стр. 372; 373) т. XII, стр. 302; 37*) т. XII, стр. 267; 375) т. XIII, стр. 263
220
На самомъ дѣлѣ, воля—это только собирательное
имя для множества процессовъ, для всего движенія,
для приливовъ и отливовъ общаго принципа. «Воля
есть понятіе для объединенія всѣхъ страстей», го-
воритъ Ницше 376). Воля, такимъ образомъ, тоже раз-
билась на массу атомовъ, на массу математиче-
скихъ волевыхъ центровъ, «центровъ силы», какъ
выражался Ницше.
Такова теорія познанія Ницше,- построенная па
его метафизически-волюптарпстпческомъ принципѣ.
Отрицаніе значенія сознанія, сознательности и ло-
гики въ жизни, утвержденіе ложности логическихъ
принциповъ—антилогичпость, какъ выражается Риль;
желаніе построить все на біологическп-мехашіческой
основѣ, все вывести изъ условій физической жизни
и, наконецъ, утвержденіе текучести всего существую-
щаго, вѣчнаго становленія, отсутствія постоянства,
единства, цѣлостности въ мірозданіи—атомистичность
его—таковы основныя черты этой теоріи, этого уче-
нія. Аптплогпческіщ атомистическій волюнтаризмъ—
такъ можно было бы выразить одной формулой ея
истинное содержаніе.
37С) Собр. соч. т. XIII, стр. 252.
— 221 —
VIII.
«Во всей „наукѣ морали” до сего времени еще
нѣтъ, какъ ни странно это можетъ звучать, про-
блемы самой морали» 377), думалъ Ницше, и попол-
неніе этого пробѣла въ наукѣ о морали и явилось
его задачей. Мораль, какъ таковая, была для мора-
листовъ неоспорима, опа считалась уже «данной».
Наука морали состояла для нихъ, поэтому, только
въ обоснованіи даннаго моральнаго кодекса, «и каж-
дый философъ думалъ до сихъ поръ», прибавляетъ
иронически Ницше, «что онъ обосновалъ мораль» 378).
Вопросъ о самой морали и явился, по мнѣнію
Ницше, его спеціальнымъ вопросомъ. Что же такое
мораль?
Мораль тоже одинъ изъ продуктовъ духа чело-
вѣческаго, тоже одно изъ орудій въ жизни, для
поддержанія жизни. Мораль, стало быть, тоже выра-
женіе, одна изъ формъ выраженія все того же
единаго мірового принципа, мораль тоже выраженіе
377) Собр. соч. т. VII, стр, 11 I; 378) т. VII, стр. 114.
900
«воли къ мощи». Установленіе опредѣленныхъ цѣн-
ностей диктуется этой волей къ мощи, опа непо-
средственно манифестируется въ нихъ, п ея измѣ-
ненія отражаются и на опредѣленныхъ цѣнностяхъ.
«Цѣнности и ихъ измѣненія», говоритъ Нпцше.
«стоятъ въ опредѣленномъ отношеніи къ росту мощп
устанавливающаго цѣнности» 379). Распредѣленіе
цѣнностей, сравнительная высота и непререкаемость
моральныхъ «влеченій», какъ ихъ называетъ Ницше,
диктуются тѣмъ же принципомъ.
Жизнь — «спеціальный случаи воли къ мощп»,
и. поэтому, «различное чувство цѣнности, съ
которымъ мы отдѣляемъ другъ отъ друга эти вле-
ченія, есть слѣдствіе ихъ большей или меньшей
важности, пхъ фактическаго положенія по отноше-
нію къ нашему сохраненію» 38°). Естественная,
здоровая п непосредственная мораль прежняго вре-
мени ясно указывала на такое свое происхожденіе.
«Хорошими называли не пріятныя чувства, а пол-
ныя, сильныя состоянія»381). Высшій принципъ
и нашей дѣятельности долженъ, поэтому, просто сов-
падать съ этимъ стремленіемъ, съ этой волей къ
мощп, которая живетъ и въ органической, и въ
3"э) Собр. соч. т. XV, стр. 36: 380) т. XIII, стр. 256: звІ) т. XII,
стр. 263.
— 223 —
неорганической природѣ, которая выражается, жадно
ищетъ себѣ выхода въ сложномъ, многогранномъ,
многообразномъ инструментѣ, называемомъ человѣ-
комъ. Своеобразной, если угодно, моралью, мораль-
нымъ принципомъ п будетъ требованіе «наверхъ къ
природѣ». Мы поняли, проникли въ самую сущность
совершающагося передъ нашими глазами, мы прослѣ-
дили всюду одно п то же стремленіе, одинъ и тотъ же
высшій принципъ. Жизнь—выраженіе его же. II по
требованію «ашогіз Гай», исповѣдуемому Ницше, мы
должны естественный процессъ и выставить, какъ
наше высшее желаніе, нашу высшую «любовь».
«Сильнѣйшее повышеніе самой жизни» 382)—вотъ, по
мнѣнію Ницше, высшій принципъ нашего поведе-
нія. Въ немъ должны мы найти «мѣру», которою
должны измѣряться отдѣльныя проявленія человѣка.
Сверхчеловѣкъ въ такой біологической обстановкѣ
и явится наиболѣе яркимъ, наиболѣе могучимъ
«центромъ силы», онъ явится въ нашихъ глазахъ,
по мнѣнію Ницше (насколько это сходится съ его
собственной теоріей увидимъ ниже), заключитель-
нымъ звеномъ, наиболѣе совершеннымъ выраже-
ніемъ того же всеобщаго принципа, той же воли
къ мощи, поскольку она избрала, какъ средство
382) Собр. Соч. т. XV, стр. 186.
224
своего проявленія, человѣческій организмъ, по-
скольку она именно въ немъ ищетъ своего наисо-
верпіешіѣйшаго воплощенія и развитія. «Величай-
шаго повышенія сознанія силы человѣка,
какъ того, что создаетъ сверхчеловѣка» 883), тре-
буетъ поэтому Ницше. Но вѣдь природа, какъ вы-
раженіе принципа воли къ мощи, сама собою уже,
создавая человѣка, создаетъ его тоже, какъ орудіе
той же воли, того же естественнаго стремленія къ
мощи, къ «увеличенію мощи». Какова же наша
задача, разъ принципъ пашей дѣятельности долженъ
быть тоже «согласнымъ съ природой»? Наша за-
дача, по мнѣнію Ницше, и состоитъ только въ
уясненіи этого принципа природы и въ помощи,
извѣстнаго рода сознательной организаціи силъ
природы для созданія высшаго выраженія, высшаго
напряженія мощи, поскольку она манифестируется
въ человѣкѣ, т. е., для созданія сверхчеловѣка.
«Что достигнуто тамъ и сямъ отчасти нуждой, от-
части случайно — условія для появленія болѣе
сильнаго типа, мы можемъ теперь понять и
хотѣть сознательно: мы можемъ создать условія,
при которыхъ возможно такое возвышеніе» 383 384).
И вотъ Ницше думаетъ «о воспитаніи болѣе
383) Собр. соч. т. XV, стр. 404: 384) т. XV, стр. 413.
Ницше. 15
— 225 —
сильной расы». Ему представляется возможность
созданія извѣстной искусственной обстановки, гдѣ
бы естественное стремленіе природы могло итти
форсированнымъ шагомъ, направляемое сознательно
и раціонально. Эта мысль—несомнѣнное вліяніе идей
Дарвина объ искусственномъ подборѣ въ живот-
номъ мірѣ п возможности воспитанія опредѣлен-
ныхъ свойствъ п сторонъ въ животномъ при опре-
дѣленномъ уходѣ.
Высшій принципъ мірозданія - воля къ мощи,—
ставшій принципомъ дѣятельности, цѣлью ея, яв-
ляется, такимъ образомъ, критеріемъ, который надо
класть, по мнѣнію Нпцше, въ основаніе оцѣнки
людей, въ основаніе извѣстнаго къ нимъ отношенія.
«Я оцѣняю человѣка», говоритъ, поэтому, Нпцше, «по
количеству мощп и полнотѣ его воли» 385).
Мораль въ обычномъ пониманіи, устанавливаю-
щая своп цѣнности, своп «добро» п «зло», какъ
нѣчто самодовлѣющее, высшее и абсолютное, не-
совмѣстима, по мнѣнію Ницше, съ его міровымъ
принципомъ «высшаго усиленія жизни», который
долженъ стать и принципомъ поведенія. Ея значе-
ніе и назначеніе должно быть измѣнено. Въ своемъ
теперешнемъ абсолютномъ видѣ ома «лишена при-
з85) Собр. соч. т. XV, стр. 440.
226
родной естественности». «Мораль ради морали»,
пишетъ онъ, поэтому, «есть важная ступень отступ-
ленія отъ естественности: она сама является какъ
бы послѣдней цѣнностью» 386). Ея искусственность
и заключается именно въ ея абсолютности, въ
томъ, что теперь «при каждомъ дѣйствіи не измѣ-
ряютъ его цѣнности по его послѣдствіямъ» 387).
Самъ Ницше проповѣдуетъ, поэтому, для морали
«моралистическій натурализмъ», т. е. «сведеніе
якобы эмансипированныхъ, сверхъестественныхъ мо-
ральныхъ цѣнностей къ ихъ «природѣ», т. е. къ
естественной аморальности, къ естествен-
ной «полезности» и т. д.» 388). Нпцше позналъ
высшій принципъ дѣйствительности, жизни и дѣя-
тельности, «натуральный» принципъ воли къ мощи.
Этотъ принципъ единственно безусловенъ. Все осталь-
ное должно быть только средствомъ, орудіемъ его.
] Іоэтому, мы должны и разсматривать и критиковать
все, именно какъ средство и только какъ средство,
помогающее пли препятствующее проявленію того
высшаго принципа. «Моральный натурализмъ» и
состоитъ въ разсмотрѣніи морали, какъ средства,
какъ чего то относительнаго. «Нѣтъ «блага въ себѣ»,
38с) Собр. соч. т. XV, стр. 184: з®7) т. XV, стр. 103: 388) т. XV,
стр. 188.
15*
нѣчто благое должно мыслить всегда, какъ благо
для чего-нибудь» 389). Именно это отношеніе
и является характернымъ и отличительнымъ для
ІІпцше, по его собственному мнѣнію. «Я отмеже-
вываюсь», говоритъ онъ, «отъ каждой философіи
тѣмъ, что я говорю: «хорошо?» для чего! —
«хорошо» — почему называете вы это такъ?» 39°)
«Для чего?» этотъ вопросъ ставитъ опъ всѣмъ выс-
шимъ силамъ человѣка п всѣмъ его высшимъ цѣн-
ностямъ. «Совѣсть, духъ, соціальный инстинктъ»,
все должно отвѣчать все на тотъ же вопросъ «для
чего?» Только при этомъ п можетъ установиться
ихъ «естественная цѣнность», ихъ цѣнность, какъ
средства наивысшаго проявленія единственнаго прин-
ципа существующаго. «И какую цѣнность
имѣютъ онѣ сами?» спрашиваетъ Ницше о
высшихъ цѣнностяхъ. «Задерживали ли онѣ пли
поощряли развитіе человѣчества? Являются онѣ
признаками нужды, обѣднѣнія, вырожденія жизни
или, наоборотъ, въ нихъ сказывается полнота, сила,
стремленіе къ жизни, ея мужество, ея увѣренность,
ея будущее?» 391) Этотъ вопросъ о полезности для
высшаго принципа ставитъ опъ и современной мо-
зв») Собр. соч. т. XIII, стр. 148; 390) т. XIII. стр. 310; зэі) т. VII,
стр. 290.
228
ради, современной философіи дѣйствія. «Можно
было бы спросить также: кто полезнѣе для разви-
тія новыхъ п сильныхъ типовъ—добрые пли злые?
Здоровѣе ли п выносливѣе добрые въ отношеніи
сохраненія расы?» 392) На все это еще ни разу не
отвѣчалось. За «добромъ» само собой оставляли
всегда преимущество, добро было всегда выше.
Моральный кодексъ главенствовалъ. II въ этомъ-то
и ошибка, по мнѣнію Ницше. «Вредъ добродѣ-
телей еще пе. доказанъ!» 393) говоритъ онъ и своей
задачей п ставитъ доказать этотъ вредъ добродѣ-
телей современной морали.
Современная мораль, по Ницше, «противоесте-
ственна», глубоко вредна. Если ей поставить во-
просъ «для чего», то отвѣтъ будетъ какъ разъ про-
тивоположный тому, который должна дать всякая
здоровая мораль—средство, орудіе здоровой воли къ
мощи. Современная мораль «обращается какъ разъ
противъ инстинктовъ жизни,—она порой тайное,
а порой явное и дерзкое осужденіе этихъ инстинк-
товъ. Говоря: «Богь видитъ сердце», опа отрицаетъ
самыя низшія и самыя высшія стремленія жизни и
рисуетъ Бога врагомъ жизни» 394). Благодаря
за2) Собр. соч. т. XIII, стр. 145 39Гі) т. XII, стр. 93; 394) т. ѴІП,
стр. 88.
229
этой морали «до сихъ поръ оклеветаны самыя
могучія и полныя будущности стремленія жизни,
такъ что жизнь песетъ па себѣ какое-то проклятіе»395).
Моральная оцѣнка проникла всюду, окрасила въ свой
цвѣтъ все міровоззрѣніе, и, поэтому, «все міросозер-
цаніе отравлено» 396). «Противоестественность» со-
временной морали, ея абсолютность и оторванность
отъ истинной ея задачи быть средствомъ для повы-
шенія жизни, выражается и въ томъ, что она идеа-
листична, строить заоблачные идеалы. «Я полонъ
злобы и презрѣнія къ тому, что называютъ «идеа-
ломъ», говоритъ Ницше, «мой пессимизмъ со-
стоитъ въ томъ, что я позналъ, какъ «высшія чув-
ства» являются источникомъ несчастья, т. е. измель-
чанія п обезцѣненія человѣка» 397).. «Мы смотримъ»,
говоритъ Ницше про себя, «съ насмѣшливой зло-
бой па то, что называется «идеаломъ» 398). Истинно
мужественному, сильному человѣку не идетъ это
увлеченіе идеаломъ. «Повсюду, гдѣ умъ принялся за
строгій трудъ, гдѣ онъ могучъ и не занимается дѣ-
ланіемъ фальшивой монеты, онъ отказывается отъ
идеала» 3"). Мораль выработалась, въ копцѣ концовъ,
прямо-таки въ прямую противоположность всему 393 *
393) Собр. соч. т. XV, стр. 30; 396) т. XV, стр. 302; 397) т. XV,
стр. 82; 398) т. XV, стр. 83; зм) т. VII, стр. 480.
230
вызывающему сильную, могучую жизнь. Полезность
въ этомъ направленіи оказывается, поэтому, какъ разъ
въ противоположности современной морали. «На-
оборотъ», говоритъ Ницше, «все, что осуждено, какъ
неморальное, съ точки зрѣнія экономической,
является чѣмъ-то высшимъ, болѣе принципіальнымъ,
и развитіе къ большей полнотѣ жизни необходимо
обусловливаетъ собою и прогрессъ безнрав-
ственности» 40°).
Объясняется такое направленіе въ современной
морали, такой характеръ ея цѣнностей, очень просто,
по мнѣнію Ницше. Мораль, какъ одинъ изъ про-
дуктовъ человѣческаго творчества, является выраже-
ніемъ воли къ мощи. Но чья воля къ мощи выра-
жается въ современной морали, что за типъ людей
стремится черезъ нее къ властвованію? Отвѣтъ на
этотъ вопросъ объясняетъ намъ и ея характеръ.
«Что значитъ эта воля къ мощи со стороны
моральныхъ цѣнностей, прошедшая до сихъ
поръ па землѣ колоссальное развитіе?» спраши-
ваетъ Ницше. «Отвѣтъ: за нею скрыты
три силы: 1) инстинктъ стада противъ сильныхъ
и независимыхъ; 2) инстинктъ страдающихъ и
неудачниковъ противъ счастливцевъ: 3) инстинктъ
400) Собр. соч. т. XV, стр. 436.
231
посредственности противъ исключенія» 401). Въ со-
временной морали «инстинктъ декаданса, высту-
пающій какъ воля къ мощи»402),—и этимъ и
объясняется ея отношеніе къ основнымъ, наиболѣе
сильнымъ инстинктамъ, повышающимъ жизнь.
Итакъ, и эта волюнтаристически-метафизическая
теорія подтвердила, въ концѣ концовъ, антипатіи и
симпатіи Ницше, и опа свелась, въ копцѣ концовъ,
къ спору двухъ моралей и къ полному отрицанію
морали современной. Истинный нервъ творчества
ясенъ и тутъ. Опъ все тотъ же: жажда реализаціи,
обоснованія идеала, подведенія подъ него всяческихъ
устоевъ и уничтоженіе, безпощадная критика совре-
менной морали, современности, противоположной,
по мнѣнію Ницше, этому идеалу, противодѣйствую-
щей его осуществленію. Нужно разрушить совре-
менныя цѣнности, нужно уничтожить ихъ «тиран-
нію», «тогда», по глубокому убѣжденію Ницше,
«самъ собой появится новый порядокъ цѣн-
ностей»403). Мы знаемъ уже, что это долженъ
быть за порядокъ. Этотъ порядокъ будетъ «есте-
ственнымъ». Не въ враждебныхъ жизни отвлечен-
ностяхъ и идеалахъ будетъ онъ искать свои прин-
401) Собр. соч. т. XV, стр. 177; 402) т. XV, стр. 261; 403) т. XV,
стр. 260.
232
ципы и правила, а въ великомъ жизненномъ началѣ,
найденномъ Ницше. Человѣкъ одно изъ выраженій
этого начала, лежащаго въ основѣ всего существую-
щаго, одно изъ выраженій воли къ мощи. II этотъ
порядокъ долженъ искать свои правила въ дѣй-
ствительныхъ, естественныхъ задачахъ и стремленіяхъ
дѣйствительнаго человѣка, въ его стремленіяхъ къ
повышенію жизни. «Мое заключеніе:» говоритъ, по-
этому, Ницше, «дѣйствительный человѣкъ представ-
ляетъ гораздо большую цѣнность, чѣмъ «желатель-
ный» человѣкъ какого-нибудь идеала, существовав-
шаго до сихъ поръ; всѣ «желательности» въ отно-
шеніи человѣка — нелѣпыя и опасныя выдумки...
всякая «желательность» такого происхожденія, сдѣ-
лавшись господствующей, только принижала
цѣнность человѣка, его силу, его увѣренность въ
будущемъ» 404).
Моральное творчество тѣсно связано со всѣми
другими проявленіями человѣка. Подобно тому, какъ
сознаніе покоится, въ конечномъ счетѣ, на физиче-
ской сторонѣ, на безсознательныхъ функціяхъ чело-
вѣческаго организма, являясь только отраженіемъ и
выразителемъ ихъ, и мораль является также «услов-
нымъ языкомъ аффектовъ!» «сами же аффекты
4'4) Собр. соч. т. XV, стр. 230.
233
суть условный языкъ всѣхъ органиче-
скихъ ф у п к ц і й » 405). Все органически здоровое,
жизненное стремится къ увеличенію мощи, стремится
къ удержанію и увеличенію жизненной энергіи.
«Натуральная» мораль, такъ тѣсно связанная съ
органическимъ, и должна просто выполнять ту же
задачу поддержанія. «Мы можемъ», говоритъ Ницше,
«понимать какъ «моральное требованіе» все то,
что необходимо для поддержанія организма:
для каждаго органа существуетъ свое «ты долженъ»,
которое онъ получаетъ отъ повелѣвающаго органа»406).
«Итакъ, аффектъ создалъ «благо въ себѣ» и «зло
въ себѣ» 407), говоритъ онъ въ другомъ мѣстѣ.
Разъ задача «натуральной» морали только въ
поддержаніи жизни, только въ извѣстныхъ мѣро-
пріятіяхъ, правплах’ь поведенія для этого поддержа-
нія, то опа, несомнѣнно, должна ограничиться только
установленіемъ правилъ дѣйствія на опредѣленный
случай, а не сужденіемъ о намѣреніяхъ и мысляхъ,
она должна устанавливать, но словамъ Иіщше, «пе
родъ «существованія», не «намѣреніе», а только
извѣстное направленіе и примѣненіе этого «суще-
ствованія», этого «намѣренія». Ипое отношеніе
105) Собр. соч. т. XIII, стр. 153; 406)т. XIII, стр. 170; 407) т. XII,
стр. 358.
234
было бы «денатурализаціей морали», и его должны
мы всѣми силами отвергать. Если бы мы захотѣли
установить опредѣленныя соціальныя правила, то
тоже съ этой же простой цѣлью «примѣненія».
Нпцше такъ говоритъ объ этомъ: «Но вотъ прихо-
дитъ идеологъ добродѣтели, моралистъ, и гово-
ритъ: «Богъ видитъ сердце! Что изъ того, что вы
воздерживаетесь отъ извѣстныхъ дѣйствій: вы отъ
этого не дѣлаетесь лучше! Отвѣтъ: Милостивый го-
сударь, добродѣтельный долгоухъ, мы абсолютно пе
желаемъ быть лучше, мы очень довольны собой, мы
только не хотимъ вредить другъ другу и, поэтому,
воспрещаемъ опредѣленныя дѣйствія въ опредѣленномъ
направленіи—именно, по отношенію къ себѣ» 408).
При такомъ характерѣ «примѣненія» хорошимъ, съ
точки зрѣнія повой «натуральной» морали, или.
лучше сказать, рекомендуемымъ будутъ качества и
поступки, которые стоятъ по ту сторону понятій
«хорошій» и «дурной» современной морали; по ту
сторону потому, что выходятъ изъ этихъ рамокъ и
могутъ встрѣчаться и тамъ, и здѣсь. «На самомъ
дѣлѣ», говоритъ Ницше, возражая англійскимъ ути-
литаристамъ, «злыя влеченія въ такой же степени
цѣлесообразны, необходимы для поддержанія рода.
408) Собр. соч. т. XV, стр. 187—188.
235
какъ и добрыя: у нихъ только различныя функціи»409).
Ложь, поэтому, можетъ быть и очень рекомендуемой,
нужной для существованія. «Ну развѣ не смѣшна
эта вѣра въ священный, ненарушимый законъ: «не
лги»... Какая слѣпота по отношенію къ истин-
ной сущности этой жизни должна была породить
вѣру, что можно жить только по тѣмъ законамъ!»
восклицаетъ Ницше. «Какое ослѣпленіе по отноше-
нію къ самимъ себѣ! Какое лжетолкованіе всѣхъ
нашихъ намѣреній и цѣлей!» 410) И доводя свою
мысль по обыкновенію до крайнихъ предѣловъ,
Ницше позже уже восклицаетъ: «не есть-ли ложь
что-то божественное? не покоится-ли цѣнность всѣхъ
вещей на томъ, что онѣ ложны?» 414)
Таковъ характеръ той морали, той «аморальной»
натуральной морали, которую проповѣдуетъ Ницше,
которая являлась якобы результатомъ его общей
теоріи. Она—противоположна нашей добродѣтели,
оиа уничтожаетъ ее. II въ способности отказаться
отъ этой пашей морали сказывается тоже сила,
мощь, о которой мечтаетъ Ницше. А въ замѣну
этой нашей морали Ницше видитъ впереди новую
мораль, свою мораль, естественную и свободную:
409) Собр. соч. т. V, стр. 41—42; 410)т. XII, стр. 85; 4П) т. XV,
стр. 34.
236
«и можно было бы», говоритъ онъ, «представить
себѣ такую высоту, на которой понятіе «добродѣ-
тель» было бы такъ нечувствительно, что оно зву-
чало бы ѵігііі, добродѣтель Возрожденія, добродѣ-
тель безъ примѣси моралина. А пока—какъ еще да-
леки мы отъ этого идеала!» 412)
412) Собр. соч. т. XV. стр. 435.
237
IX.
Мы пытались обрисовать своеобразную онто-
логію Нпцше—теорію мірового принципа—воли къ
мощи—п связанныя съ ней его теорію познанія и
теорію морали. Какъ уже пе разъ говорили мы,
эта онтологія не имѣетъ, на нашъ взглядъ, пи пер-
венствующаго, ни посредственнаго значенія въ уче-
ніи Ницше. Она только лишній устой, который
долженъ былъ пестп все то же зданіе идеала —
синтетическаго человѣка, сверхчеловѣка. Она должна
была подтвердить то, что было ясно въ области
этико-соціальной и безъ нея уже въ прежней, ху-
дожественно-исторической, концепціи. Ея служеб-
ная, такъ-сказать, роль видна, по нашему мнѣнію,
уже изъ того, какъ быстро спускается Ницше съ
высотъ онтологіи, какъ почти совсѣмъ не разрабо-
тана въ ней ея чисто метафизически-теоретическая,
систематическая сторона, и какъ, наоборотъ, онъ
спѣшитъ скорѣе примѣнить эту теорію въ соціально-
этической области, оправдать ею своп прежнія со-
238
обряженія. Она въ концѣ концовъ сводится къ мо-
ральной теоріи «повышенія жизни», на которой
Ницше и останавливается, и которая и въ соціаль-
ной. и въ индивидуальной области должна под-
тверждаться метафизической теоріей. Она должна,
какъ мы уже сказали, обосновать еще разъ инди-
видуальный идеалъ Ницше, но въ то же время ея
специфичность налагаетъ свои черты на этотъ идеалъ.
II какъ раньше, при соціальной теоріи, идеалъ, по-
павъ въ обстановку «господъ» и «рабовъ», дол-
женъ былъ воспринять въ себя неподходящіе инди-
видуальные элементы соціальной «жестокости» еіс.,
точно такъ же и здѣсь. Разъ эксплоатація и стре-
мленіе къ увеличенію мощи единственные принципы
дѣйствія, которые ведутъ къ повышенію жизни, а
стало быть, служатъ необходимымъ условіемъ выра-
ботки сильнаго типа, идеала, то попутно какія
черты должны наслоиться и на самый идеалъ, мы-
слимый только въ такой обстановкѣ. По нашему
мнѣнію, и здѣсь этп черты глубоко противорѣчатъ
самому идеалу, который выше всякихъ подобныхъ
соціальныхъ и метафизическихъ обоснованій, и тео-
рія пе только не подкрѣпляетъ плп объясняетъ
идеалъ, которому сообщаетъ свои черты, а, наобо-
ротъ, искажаетъ и опровергаетъ его.
Для того, чтобы показать это, чтобы критико-
239
вать теорію, мы изберемъ тотъ же путь, что и при
критикѣ соціально-этической теоріи,—мы не будемъ
критиковать и оспаривать объективную истинность
теоріи, мѣрить ее постороннимъ ей, объективнымъ
масштабомъ, мы постараемся указать въ ней самое
ея несообразность и глубокое противорѣчіе ея вы-
водовъ съ идеаломъ Ницше. Опровергать метафизи-
ческій постулатъ такъ же безплодно, какъ п дока-
зывать его. Пусть Ницше угадываетъ, поэтому, съ
точки зрѣнія своей теоріи, истинные импульсы
Ргоіохоа; этого касаться мы не будемъ. Наша за-
дача—отношеніе теоріи «воли къ мощи» къ идеалу.
Прежде, чѣмъ перейти, однако, къ этому вопросу,
мы позволимъ себѣ вкратцѣ коснуться уже съ объ-
ективной стороны теоріи познанія Ницше, какъ
таковой.
Ницше все сущее обращаетъ въ какую-то те-
кущую, вѣчно мѣняющуюся массу центровъ силы.
Категоріи единства, субстанціональности, понятія
субъекта и объекта, постоянства и неизмѣняемости-
все это ложь, все это тонетъ въ неустанномъ ста-
новленіи, въ которое обратилъ Ницше міръ. Но вѣдь
эти категоріи, эти понятія — условія объективнаго
познанія, условія опыта; безъ нихъ невозможны
они. Ницше думаетъ иначе. Да, говоритъ онъ, они
условія познанія, по познаніе изобрѣло ихъ случайно,
210
какъ одно изъ средствъ борьбы, но оіш объективно
ложны, и мы должны во имя ашогіз і'аіі—отбросить
пхъ. Опъ хочетъ конструировать новый, свой ме-
тодъ мышленія, очищенный отъ «миражей» преж-
няго познанія. Въ своемъ отрицаніи въ этомъ на-
правленіи онъ идетъ такъ далеко, что въ XV томѣ
отрицаетъ даже причинность. Начинаетъ онъ съ того,
что отрицаетъ причинность, понимаемую ненаучно
и антропологически, а кончаетъ и общимъ отрица-
ніемъ ея. Однако, это даже и для него слишкомъ
много. Это значило бы выбросить за бортъ всѣ свои
теоріи, всѣ своп замыслы и соображенія, такъ какъ
онп всѣ зиждутся, конечно, па причинной взаимо-
зависимости элементовъ. Отрицаніе причинности
Ницше долженъ взять назадъ, это только крайній
выводъ, который опровергается многими его проти-
воположными замѣчаніями. Онъ требуетъ, напримѣръ,
«необходимости, причинности и ничего больше!» 413)
«Нѣть никакого произвола», читаемъ мы въ дру-
гомъ мѣстѣ, «все абсолютно необходимо, и удѣлъ
человѣчества рѣшенъ уже давно» 414). Нпцше ча-
сто говоритъ объ этой «безусловной необходимости
совершающагося», а она необходимо предполагаетъ,
конечно, п научно понимаемую причинность. Но разъ
41;1) Собр. соч. т. ХШ, стр. 128: іЬі(1., стр. 73.
Ницше.
16
211
причинность истинна, разъ се можно прилагать для
объясненія явленій дѣйствительнаго міра, то въ та-
комъ случаѣ истинны и всѣ остальныя категоріи.
Пицще думаетъ, что субъектъ лежитъ въ основаніи
только антропологическаго, ненаучнаго пониманія
причинности. Такъ ли это? Логической категоріей,
лежащей въ основѣ закона причинности, является
закопъ основанія. Понятіе причинности есть этотъ
законъ, наведенный на чистыя воззрѣнія простран-
ства и времени. По первопачалепъ ли самъ этотъ
законъ основанія, не заключается ли въ немъ ка-
кого-ппбудь болѣе основного логическаго принципа?
Несомнѣнно. II этотъ основной принципъ есть прин-
ципъ тожества. Онъ соединяетъ между собою осно-
ваніе и слѣдствіе, онъ же связываетъ и понятія
причины и дѣйствія. Съ развитіемъ измѣрительной
системы мы знаемъ гдѣ искать этотъ посредствую-
щій членъ паучпо-понимаемой причинной связи яв-
леній: этотъ средній членъ, связующій причину и
слѣдствіе,—есть количественное тожество энергіи, ко-
торая исчезла въ одномъ мѣстѣ, чтобы появиться, въ
томъ же или иномъ видѣ, въ другомъ. Итакъ, выс-
шимъ принципомъ по отношенію къ закону осно-
ванія и къ закону причинности явится принципъ
тожества. По этотъ принципъ тожества есть только
выраженіе «трансцендентальнаго единства сознанія»,
212
какъ называлъ его Кантъ. Мы имѣемъ въ виду здѣсь
не субъективное единство сознанія, которое, по вы-
раженію Канта, есть только «опредѣленіе внутрен-
няго чувства», а логическое объективное единство,
являющееся, такимъ образомъ, конститутивнымъ эле-
ментомъ всего познанія. «Основоположеніе синтети-
ческаго единства апперцепціи есть высшій принципъ
употребленія разума», говоритъ Кантъ. Оно, явля-
ясь единствомъ и идентичностью мыслящаго я, мы-
слящаго субъекта, даетъ начало, создаетъ для
насъ впервые п объектъ познанія.
Допуская, такимъ образомъ, хотя бы одну ка-
тегорію мышленія. Ницше необходимо долженъ до-
пустить п высшее условіе всякаго познанія вообще
п съ нимъ вмѣстѣ п всѣ категоріи мышленія и по-
знанія. Опъ предполагалъ, что логическое мышленіе
въ такомъ видѣ, какъ имѣемъ его мы, опредѣлен-
ные логическіе элементы, какъ субъектъ, предикатъ
еіс. зависятъ отъ опредѣленнаго склада грамматиче-
скихъ формъ и всецѣло укладываются въ нихъ, что
будь другая грамматика, другія формы языка, логи-
ческія формы, категоріи мышленія были бы тоже
иными. Глубокая ошибка. Наоборотъ, логическія
формы ищутъ своего воплощенія въ языкѣ, онѣ при
анализѣ дополняютъ логически неполныя грам-
матическія построенія п формы, и логическій еубъ-
іел
243
ектъ ставится тамъ, гдѣ нѣтъ субъекта грамматиче-
скаго. Этимъ бѣглымъ замѣчаніемъ мы и должны
ограничиться, такъ какъ разборъ этого вопроса не
входитъ непосредственно въ нашу тему, п подробное
изложеніе его потребовало бы отдѣльной работы.
Но и сами по себѣ многія теоретико-познаватель-
ныя соображенія Нпцще, продуманныя до конца,
приводятся къ противорѣчіямъ, приходятъ асі аЪзпг-
(Іиш. Какъ на примѣръ, можно указать на его уче-
ніе объ истинѣ. Отрицая существованіе истины, аб-
солютной истины, Ницше настаиваетъ па существо-
ваніи ея противоположности, заблужденія, которое,
однако, понятно и возможно только, какъ противо-
положеніе, какъ соотносительное понятіе. Риль со-
вершенно справедливо замѣчаетъ по этому поводу:
«кто, какъ Ницше, считаетъ неистинность міра, въ
которомъ мы живемъ, по нашему убѣжденію, «самымъ
твердымъ п несомнѣннымъ» положеніемъ, «какое
только можетъ пріобрѣсти наше познаніе», тотъ дол-
женъ знать, что такое истина, а слѣдовательно, при-
знать, въ копцѣ концовъ, ея существованіе. Иначе,
какъ бы онъ могъ рѣшить, что что-либо является
заблужденіемъ, какъ могъ бы онъ вообще обра-
зовать понятіе заблужденія? «Истина есть норма
себя самой и ложнаго», замѣтилъ уже Спиноза. Ло-
244
гика нужна даже для того, чтооы отрицать ее: до
такой степени невозможно ея отрицаніе» 415).
Но обратимся къ разбору противорѣчій внутри
самой теоріи. Изъ предыдущаго совершенно ясно
«пессимистическое» отношеніе Ницше къ познанію—
тоже наслѣдіе отъ учителя. Шопенгауэра. Главен-
ствовала, имѣла несравненно большее значеніе фи-
зическая сторона, инстинкты. Правда, иной разъ
какъ-будто можно уловить и нѣчто совершенно об-
ратное, отрицающее весь пессимизмъ, по это только
неожиданный поворотъ мысли, не имѣющій связи
съ остальнымъ: къ такимъ неожиданностямъ разъ
навсегда надо привыкнуть у Ницше. Такъ, напри-
мѣръ, уже въ XV томѣ, т. е. въ послѣднемъ, когда
теорія была выработана совершенію, Ницше, поле-
мизируя съ Кантомъ о раздѣленіи разума на теоре-
тическій и практическій (раздѣленія этого опъ. ме-
жду прочимъ, совершенію не понялъ), спрашиваетъ
въ отрывкѣ, озаглавленномъ «Теорія п практика»:
«развѣ мы зпаемъ другой методъ хорошо дѣйство-
вать, кромѣ одного: хорошо мыслить?» 416) Но это.
повторяемъ, только отдѣльное мнѣніе, пе могущее
быть связаннымъ со всею системой, протпворѣчащее
415) А. КіеЫ. Г. Ыіеігзсііе. Вег Кііпзііег ипсі (Іет Вепкег.
Стр. 138; 4І°) Собр. соч. т. XV, стр. 256.
245
ей. Пессимистическое отношеніе, обрисованное въ
предыдущемъ изложеніи и тѣсно связанное со всей
системой, констатируется постоянно Ницше. Созна-
тельность и совершенное дѣйствіе несовмѣстимы, со-
знаніе несовершенный аппаратъ—вотъ его постоян-
ныя сужденія. Доводя свою мысль до конца, все бо-
лѣе подчеркивая свой выводъ, что «мысли суть тѣни
нашихъ ощущеній; онѣ всегда темнѣе, безсодержа-
тельнѣе. проще» 417), Ницше, наконецъ, совершенно
послѣдовательно приходитъ къ своему окончательному,
крайнему выводу: «Іп 8 піита: Все, что осознано,
есть конечное явленіе, заключеніе п пе обусловли-
ваетъ ничего» 418). II этотъ крайній выводъ отри-
цаетъ всю теорію, изъ которой опъ выведенъ, при-
водитъ ее къ противорѣчію съ самой собой.
Въ самомъ дѣлѣ, теорія говоритъ, что единый
принципъ — воля къ мощи. Она проявляется во
всемъ, и всѣ виды энергіи, дѣйствія—все это только
ея проявленія, все это только ея орудія. Сюда
же нужно причислить и физическія, и духовныя
силы человѣка. Сознаніе съ продуктами его—тоже
орудіе для воли къ мощи. Иначе невозможно было
бы объяснить его прогрессъ, его развитіе. Правда,
случайно воля къ мощи могла проявиться и въ
417) Собр. соч. т. V, стр. 187: 1І8) т. XV, стр. 268.
216
неподходящемъ для нея видѣ, могла избрать дурное
средство, но тогда она также скоро и оставила бы
эту форму проявленія, какъ негодную, не утвер-
ждающую ее. По сознаніе развивается, укрѣпляется,
усложняется п служитъ орудіемъ этой безсозна-
тельной силы, поэтому, она снова и снова превра-
щаетъ свою общую энергію въ этотъ частный видъ
ея. Но съ другой стороны, принципомъ, первоосно-
вой избрана безсознательная сила, слѣпое влеченіе
къ какому-либо проявленію, къ какому-нибудь при-
росту силы. Этотъ принципъ песетъ уже въ себѣ
сѣмена пессимистическаго отношенія къ познанію;
оно должно считаться совсѣмъ не основоположнымъ,
пе главенствующимъ. Ближе къ этой волѣ, непо-
средственнѣе, стоятъ влеченія, инстинктъ. Сознаніе
же—«конечное явленіе» и «не обусловливаетъ ни-
чего». По разъ это такъ, какимъ же образомъ мо-
жетъ явиться оно орудіемъ, какимъ образомъ можетъ
опо прогрессировать, развиваться, разъ оно не по-
могаетъ волѣ къ мощи въ ея стремленіи «къ уве-
личенію»? Всякое качество, всякая особенность,
всякій повый органъ развиваются только тогда,
когда онп служатъ цѣли, когда онп постоянію въ
употребленіи, когда онп падежныя средства. Далѣе,
какъ можно связать этп выводы о томъ, что со-
знаніе только «тѣнь», что оно ничего не обуслов-
247
ливаетъ,— съ ранѣе изложенной соціальной теоріей
смѣны двухъ моралей. Однимъ изъ главнѣйшихъ
факторовъ побѣды рабовъ надъ господами было
развитіе сознанія. Рабы сдѣлались умиѣе
господъ. Итакъ, стало быть, та способность чело-
вѣка, которая ничего не обусловливаетъ, явилась
могучимъ орудіемъ въ борьбѣ однихъ людей съ
другими, въ борьбѣ именно за моіць! Такимъ обра-
зомъ, ложный принципъ, которымъ должно объяснять
все происходящее, въ своемъ дальнѣйшемъ, послѣ-
довательномъ развитіи, отрицаетъ самъ себя, при-
водитъ себя а(1 аЬйигсіит!
Къ тѣмъ же самымъ выводамъ приходимъ мы.
если будемъ разсматривать не всю область мышле-
нія, а одинъ изъ наиболѣе высокихъ продуктовъ
его, этику. Ницше и здѣсь самъ дѣлаетъ выводы,
отрицающіе, въ копцѣ концовъ, теорію. Мораль тоже
и по тѣмъ же самымъ основаніямъ, какъ и мышле-
ніе вообще, не обусловливаетъ ничего. «Какъ
должно дѣйствовать? — Отвѣтъ на этотъ вопроси,
совсѣмъ не является причиной, говоритъ Ницше, а
дѣйствіемъ. Мораль слѣдуетъ, идеалъ приходитъ
въ концѣ» 419). Говоря о современныхъ морали-
стахъ, Нпцше замѣчаетъ: «что всякое дѣйствіе во-
*10) Собр. соч. т. XV, стр. 166.
248
обще обусловлено мотивами, это ихъ общее
предположеніе: въ то же время это ихъ общее за-
блужденіе; всѣ они всего хуже наблюдали перед-
нюю сторону всего моральнаго ландшафта, они
даже не замѣтили ея: — опп не замѣтили факта,
что дѣйствіе все равно должно быть и что такъ
называемые мотивы не даютъ объясненія его»42").
Здѣсь вполнѣ послѣдовательно отрицается значеніе
даже мотива для дѣйствія—все обусловливается без-
сознательнымъ, физическимъ. Только оно одно и мо-
жетъ объяснить «естественную необходимость» дѣй-
ствія; стало быть, мотивъ даже не можетъ и явиться
причиной. Въ другомъ мѣстѣ Ницше повторяетъ: «пѣтъ
никакихъ конечныхъ «причинъ». Даже въ человѣ-
ческихъ дѣйствіяхъ цѣль совершенно не объ-
ясняетъ дѣйствія» 421). Но разъ мотивы не обуслов-
ливаютъ дѣйствія, разъ моральное сужденіе только
«результатъ, заключительное звено дѣйствительнаго,
гораздо болѣе сложнаго п тонкаго суж-
денія организма» 422), то мораль упразднена;
она пе реальна. Но не только наша мораль, нѣтъ,—
всяческая мораль, даже самая «натуральная», самая
«свободная отъ примѣси моралина», всякое творчество
*20) Собр. соч. т. XIII, стр. 119; <21)т. XIII, стр. 80; 422) т. XIII,
стр. 168.
219
цѣнностей, какъ таковое. Мы уже слышали отъ Ніщпіе,
что всякое сужденіе по поводу даннаго моральнаго
кодекса предполагаетъ уже своп нормы, своп кодексъ.
«Если не имѣть опредѣленной точки зрѣнія, то
нельзя говорить о цѣнности какой-либо вещи: иначе
говоря, опредѣленное утвержденіе опредѣленной
жизни является предпосылкой для каждой оцѣнки»423).
Л если уничтожается всякое реальное значеніе мо-
ральнаго творчества въ самомъ широкомъ смыслѣ,
то какъ же мораль можетъ быть продуктомъ воли
къ мощп, развивающимся, прогрессирующимъ, стало
быть, ц ѣ л е с о о б р а з и ы м ъ о р у д і е м ъ? Какимъ
образомъ въ прежней соціальной теоріи Ницше она
могла играть роль могущественнаго фактора, уничто-
жившаго всю гордую силу господъ, какъ могъ по-
средствомъ ея священникъ сдѣлать людей орга-
нически совсѣмъ другими, какъ могъ онъ «отра-
вить» организмъ? Какое же значеніе имѣетъ тогда
человѣкъ, этотъ «цѣнитель вещей» раг ехсеііепсе,
по мнѣнію Ницше, какъ уже выяснили мы раньше?
Въ такомъ случаѣ, все творчество, все сознательное
творчество человѣка, какъ такового, только вообра-
жаемая величина, пуль, такъ какъ «творчество есть
оцѣнка»! Но и самъ философъ, творецъ духовныхъ 4
4-’3) Собр. соч. т. XIII, стр. 139.
250
цѣнностей, новыхъ моральныхъ кодексовъ и су-
жденій. самъ Ницше п его работа уничтожаются имъ
же самимъ. Борецъ духовнымъ оружіемъ, создатель
повой морали, новыхъ моральныхъ сужденій — онъ
тоже — «ничего не обусловливаетъ!» Не создаетъ
никакихъ цѣностей!... Таковы конечные выводы
теоріи...
Но пойдемъ дальше и примемъ теорію поведе-
нія. какую намъ даетъ Ницше. Ницше видитъ де-
натурализацію нашей современной морали въ абсо-
лютности ея требованій, ея идеаловъ. Они нѣчто
высшее и послѣднее для нея. Ницше же подхо-
дитъ къ ней со своимъ вопросомъ «зачѣмъ», онъ
хочетъ ставить каждой человѣческой цѣнности этотъ
вопросъ. Но мораль не можетъ отвѣтить «зачѣмъ!»
«Она повелѣваетъ, но она не можетъ оправдать
себя»... «Итакъ», заключаетъ отсюда Ницше, «къ чему
мораль? Прочь всякое «ты долженъ!»421) Но не таково
ли и моральное творчество самого Ницше, спро-
симъ мы? Онъ критикуетъ современную мораль,
современныя правила поведенія, опираясь, какъ онъ
и самъ признавалъ, па другой, па свой «принципъ,
свободный отъ примѣси моралпна». Принципъ этотъ—
«увеличеніе мощи жизни». Для него—это высшая
|=|) Собр. соч. т. XIII, стр. 156.
251
норма, высшій постулатъ. Но и къ нему примѣнимо то
же замѣчаніе Ницше, которое онъ дѣлалъ по отношенію
къ современной морали. «Для чего?» спрашиваемъ мы
Ницше. Для чего это «повышеніе жизни»? Опъ пе
знаетъ. Таковъ, по его мнѣнію, естественный закопъ
п больше ничего. Птакъ, жизненный процессъ, пере-
мѣщеніе п накопленіе сплъ безъ всякой цѣли п смысла?
Гдѣ же тутъ преимущество передъ моральнымъ
творчествомъ? Неужели въ томъ, что па мѣсто вы-
сокихъ духовныхъ идеаловъ, завоеваній человѣче-
ства въ области духа, намъ поставятъ требованіе
совершенія естествеппаго процесса, заключающагося
въ перемѣщеніи и накопленіи, все большемъ и
большемъ усиленіи безсознательной, безцѣльной
воли, слѣпого стремленія къ власти? А вѣдь къ
этому, въ концѣ концовъ, приводитъ метафизпчески-
этическая теорія Ницше.
Но пойдемъ еще дальше. Мораль Ницше—«есте-
ственная» мораль; усиленіе жизни, жизненной
силы, естественнаго начала существующаго — вотъ
ея требованіе. Опа только формулируетъ, такъ ска-
зать, проводитъ въ сознаніе тотъ жизненный про-
цессъ, который уже и безъ того совершается, чтобы
сознательно помогать ему. «Основные инстинкты
жизни» должны развиваться всѣми средствами,
какія имѣетъ природа. Всѣ здоровыя силы, истпп-
252
ныя силы природы — выраженіе волп къ мощи, а
поэтому всѣ должны быть приняты «натуральной»
моралью. «Осудить и выкинуть что-нибудь въ дѣй-
ствительномъ мірѣ», говоритъ Нпцше вполнѣ по-
слѣдовательно. «гдѣ абсолютно все связано другъ съ
другомъ п обусловлено, значитъ осудить п выкинуть
все. Слово «этого по должно было бы быть» есть
фарсъ... Продумаемъ слѣдствія: стремиться устра-
нить то, что въ какомъ-нибудь смыслѣ вредпо,
разрушительн о,—значитъ разрушить источникъ
жизни» 425). Нпцше. поэтому, такъ п возмущался
идеалами. Какъ мы уже указывали раньше, онп
говорятъ о выборѣ, объ «этого не должно быть» и,
поэтому, Нпцше считалъ, «что идеалъ былъ до сихъ
поръ клевещущей на людей и міръ силой, ядови-
тымъ дыханіемъ для дѣйствительнаго міра, и с к у-
шепіемъ стать ничѣмъ» 426). «Мы смотримъ»,
говоритъ опъ про себя, «съ насмѣшливой злобой
па то, что называется идеаломъ» 427). И поэтому и
въ практической философіи — атог Гаіі!
«Утвержденіе жизни!» Но къ чему же идетъ эта
жизнь, къ чему идетъ естественный процессъ, изъ
котораго ничего нельзя выкинуть? Послушаемъ са-
42=) Собр. соч. т. XV, стр. 301; 42й) т. XI', стр. 230; 42") т. XV.
•стр. 83.
253
мого Ницше. «Разсчитываютъ на борьбу за суще-
ствованіе, на смерть болѣе слабыхъ существъ и вы-
живаніе самыхъ сильныхъ и одаренныхъ; такимъ
образомъ, представляютъ себѣ п о с т о я и и ы й р о с т ъ
совершенствованія живыхъ существъ.
Но мы убѣдились въ обратномъ, что въ борьбѣ за
жизнь случай такъ же хорошо помогаетъ слабымъ,
какъ и сильнымъ, что хитрость очень часто имѣетъ
преимущество передъ силою» 428). Ту же мысль еще
опредѣленнѣе («случайность» дѣлается «правиломъ»)
высказываетъ Ницше и еще во многихъ мѣстахъ.
«Самыя богатыя и сложныя формы—ничего больше
не заключается въ словѣ «высшій типъ» — легче
погибаютъ»42Э). «Разрушеніе, погибель высшаго
типа людей, болѣе тонко и оригинально созданныхъ
душъ—является въ сущности правиломъ» 43°). Онъ
даже умѣетъ объяснить этотъ процессъ: «Та воля
къ мощи, въ которой я нахожу послѣднее основаніе
и характеръ всякаго измѣненія, объясняетъ намъ,
почему не происходитъ отбора въ пользу исключе-
ній и счастливыхъ случаевъ: самые сильные и счаст-
ливые—слабы, если они имѣютъ противъ себя орга-
низованные стадные инстинкты, если противъ нихъ
428) Собр. соч. т. XV, стр. 34 3 : 429) т. XV, стр. 345; 43°) т. VII,
стр. 255.
254
трусливость слаоыхъ, ихъ численное превосход-
ство» 431 ). Но средніе типы побѣждаютъ п не только
потому, что ихъ больше, нѣтъ, и взятые въ отдѣль-
ности они всетаки, по ІІпцше, устойчивѣе. «При
всякаго рода поврежденіи и потерѣ низшей и бо-
лѣе грубой душѣ лучше, чѣмъ болѣе благородной:
опасности послѣдней должны быть грубѣе, вѣроят-
ность того, что съ ней случится несчастье и опа
погибнетъ, громадна при разнообразіи ея жизнен-
ныхъ условій. У ящерицы потерянный палецъ вы-
растетъ снова, у человѣка нѣтъ» 432). Какой же
выводъ слѣдуетъ отсюда? II на это отвѣчаетъ Ницше:
«Если реальность формулировать въ рядѣ мораль-
ныхъ п о с т у л а т о в ъ, то эта мораль будетъ гла-
сить: посредственность имѣетъ больше цѣнности,
чѣмъ исключеніе; образованія декаданса еще болѣе
цѣнны». Итакъ, если мораль будетъ «натуральна»,
если она будетъ выражать только требованія жизни,
то результатъ получится чрезвычайно неожиданный:
жизнь, а стало быть, и «увеличеніе мощи», такъ
какъ жизнь есть «спеціальный случай» ея, доста-
нется на долю той самой посредственности, противъ
господства которой боролся такъ горячо ІІпцше.
Теорія «натуральной» морали съ ея принципомъ
431) Собр. соч. т. XV, стр. 346; 43?) т. VII, стр. 262.
255
«воли къ мощи», долженствующая подкрѣпить тео-
рію о могучихъ натурахъ, подкрѣпить идеалъ сверх-
человѣка, безвозвратно губитъ его. «Геній—самая
топкая машина изъ всѣхъ, какія существуютъ, стало
быть,—самая непрочная». II такая побѣда посред-
ственности совершенно естественна, нужна съ точки
зрѣнія жизни. «Безсмысленно предполагать», гово-
ритъ Ницше, «что вся эта побѣда цѣнностей»
(разумѣя цѣнности посредственностей стада) «анти-
біологична: нужно стараться объяснить ее изъ инте-
реса ж и з и и, для поддержанія типа « человѣкъ»
даже посредствомъ методики преобладанія сла-
быхъ п неудачниковъ». II этотъ процессъ нельзя
объяснить никакимъ господствомъ «противоестествен-
ныхъ цѣнностей» (морали еіс.), которыя бы извра-
щали или затемняли естественный, единый и не-
измѣнный принципъ «воли къ мощи». Нѣтъ! здѣсь
таки дѣйствительно мощь растетъ. И движеніе воли
къ мощи въ эту сторону глубоко здоровый, а не
болѣзненный процессъ. «Іи винила: ростъ мощи
рода, быть можетъ, м е н ѣ е гарантировавъ преобла-
даніемъ его удачниковъ, сильныхъ индивидуумовъ,
чѣмъ преобладаніемъ среднихъ и низшихъ типовъ».
Никакой разницы не можетъ произвести и то
обстоятельство, что въ случаѣ господства сильныхъ,
каждый отдѣльный индивидъ будетъ вмѣщать боль-
256
шую, даже несравненно большую мощь, чѣмъ каждая
посредственность. Для воли къ мощи и для пропо-
вѣдника ея — философа-художника Ницше — это
должно быть безразличнымъ. Вѣдь уже выше было
указано, что индивидуумъ—это заблужденіе, что
индивидуумъ—это «множество воль къ мощи». Вѣдь
ни субъекта, ни «я» не существуетъ; есть только
находящіеся въ постоянномъ движеніи, въ вѣчной
борьбѣ атомы силы, «центры силы», по выраженію
Ницше. И упраздненіе современной морали, мораль-
ныхъ ученій, поведетъ именно къ уничтоженію этого
представленія о субъектѣ, къ уничтоженію единства
и субстанціональности. «Уничтоженіе морали ведетъ,
какъ къ практическому слѣдствію, къ атомистиче-
скому индивидууму, а затѣмъ къ раздробленію инди-
видуума на массу частей—къ абсолютному теченію»,
говоритъ Нпцше. Итакъ, ни для теоріи, пи для Нпцше
нѣть выхода. «Воля къ мощп», которая должна
была вылиться въ могучаго индивидуума, которая
должна была создать гордую, сильную теорію «до-
бродѣтели безъ примѣси моралпна», развиваясь со-
вершенно естественно и пща наибольшаго и наисо-
вершеннѣйшаго выраженія, предпочитаетъ поддержи-
вать слабыхъ и посредственныхъ и противодѣйствуетъ
съ помощью ихъ (такъ какъ между рабами и гос-
подами, между сильными и слабыми всегда борьба
— 257 — 17
за власть ) созданію тѣхъ высокихъ типовъ, того вы-
сокаго идеала, который стоялъ для Ницше выше
всего, который былъ его первой и всегдашней лю-
бовью. ради котораго и возникали всѣ его теоріи.
А между тѣмъ, повторяемъ еще разъ, эта теорія
вліяетъ на самый идеалъ, искажаетъ его, прибавляя
ему чуждыя и несовмѣстимыя съ нимъ черты. «За-
воеванія новыхъ силъ и странъ» хочетъ Ницше для
проведенія въ жизнь своего идеала. Эти «силы»
должны быть всѣ, конечно, «естественны»: это «воля
ко лжи, воля къ жестокости, къ нѣгѣ, къ мощи» —
все выраженія единаго принципа. Но мы уже знаемъ,
къ чему приводитъ развитіе этого принципа, каковъ
результатъ возведенія его въ моральный постулатъ
и, поэтому, чтобы спасти собственный индивидуаль-
ный идеалъ Ницше, который глубоко дорогъ и намъ
во всей его первоначальной чистотѣ и высотѣ, мы
откидываемъ вмѣстѣ съ теоріей этп слишкомъ «нату-
ральныя» черты, которыя не только искажаютъ, по
и отрицаютъ, въ концѣ концовъ, его.
Ницше и самъ пе выдерживаетъ своего требо-
ванія атогіз іаіі, нѣть,—опъ слишкомъ идеалистъ
для этого, опъ весь слишкомъ горитъ жаждой твор-
чества, истиннаго, высокаго, идеальнаго; опъ слиш-
комъ любитъ свой идеалъ. Для него «ужасно имѣть
всегда передъ глазами такое правило», именно: «есте-
ственный, слишкомъ естественный процессъ іпв ві-
інііе». И какъ истинный идеалистъ, а не послѣдо-
ватель какой-то «естественной» морали, восклицаетъ
онъ: «Я возмущаюсь противъ формулировки ре-
альности въ моральные постулаты!» И чего же тре-
буетъ онъ для современности? Любви, любви къ
идеалу: «Поэтому», говорить онъ, «теперь больше,
чѣмъ когда либо нужны цѣль и любовь, новая
любовь!» II сокрушитель идеаловъ, видѣвшій въ
нихъ все зло «денатурализаціи морали», въ копцѣ
концовъ, горячо восклицаетъ: «II какъ много новыхъ
идеаловъ возможно еще въ сущности создать!» II
своего сверхчеловѣка, своего героя и свою любовь, онъ
рисуетъ намъ, въ концѣ концовъ, какъ такой свѣт-
лый, высокій идеалъ. Правда, опъ хочетъ свести мо-
раль, моральное творчество, на эстетику и, стало
быть, п идеалъ представить эстетически. «Мораль—
дѣло вкуса», говоритъ опъ. «Въ сущности это
вопросъ вкуса и эстетики», какому типу отдать,
въ концѣ концовъ, преимущество. «Эстетическія су-
жденія», говоритъ онъ въ другомъ мѣстѣ, «обра-
зуютъ основаніе скрижали цѣнностей. А она
образуетъ въ свою очередь основаніе м о р а л ь п ы х ъ
сужденій». II отсюда опъ отрицаетъ общеобязатель-
ность не только дѣйствій, по и максимъ, отрицаетъ
«абсолютную истинность» моральныхъ сужденій, такъ
17*
259
какъ въ этомъ только и состоитъ ихъ отличительная
черта отъ эстетическихъ. «Разъ мы отрицаемъ
абсолютную истину», говоритъ онъ, «то мы должны
отказаться отъ всякихъ а б с о л ю т и ы х ъ т р е б о-
ваніп и удовлетвориться эстетическими су-
жденіями». По, какъ уже выясняли мы раньше,
и эстетика, говоря словами Виндельбанда, имѣетъ
свою совѣсть. II эстетика имѣетъ свои законы, своп
нормы. Да и самыя моральныя сужденія, область
моральнаго творчества слишкомъ отличны отъ эсте-
тическаго созерцанія, чтобы между ними возможно
было поставить знакъ равенства. Этого не дѣлаетъ
фактически нигдѣ и Ницше. Опъ только эстети-
зируетъ свою теорію поведенія, опъ приближаетъ
ее во имя требованія цѣлостной, гармоничной лич-
ности къ идеалу той калокагатіп, которую создали
греки. И это только дѣлаетъ его мораль болѣе близ-
кой и понятной намъ, ио не измѣняетъ пи специ-
фической особенности этическаго долженствованія,
ни нормативности этики. «Но если даже понимать
моральныя сужденія, какъ эстетическія», говоритъ
и Риль, «то всетаки они останутся абсолютными
требованіями, предметъ которыхъ образуютъ обще-
обязательныя понятія цѣнности» 433).
,33) А. Кіеііі. БТ. ХіеігзсЬе. Стр. 139.
260
Грознымъ обличителемъ современности, совре-
меннаго общества, во имя отвѣчныхъ человѣ-
ческихъ идеаловъ былъ, такимъ образомъ, Ниц-
ше: — пе создателемъ какой-то необычайной своей
теоріи поведенія и разрушителемъ этихъ идеаловъ.
Великимъ художникомъ-философомъ, культурфило-
софомъ былъ онъ, давшимъ намъ въ своемъ образѣ
сверхчеловѣка прекрасный индивидуальный культур-
ный идеалъ. Во имя этого идеала, во имя этой
идеальной высоты боролся онъ со своимъ време-
немъ, со своей эпохой, съ современнымъ обществомъ,
великимъ сатирикомъ его былъ онъ, и въ этомъ ого
громадное значеніе. «Когда человѣкъ», — говоритъ
самъ ІІпцше,— «борется со всей своей эпохой, оста-
навливаетъ ее у воротъ и требуетъ отчета, то это
должно имѣть вліяніе!» Ницше самъ былъ тѣмъ,
кто остановилъ у воротъ всю современную жизнь
культурнаго человѣчества, современнаго общества,
опъ потребовалъ его, это общество, къ отчету. Въ
этомъ его сила, его глубокое значеніе и это, ска-
жемъ и мы, «должно имѣть вліяніе!»
Ницше, какъ уже не разъ говорили мы, какъ
само собой ясно пзъ самой его системы, против-
никъ общеобязательности моральныхъ велѣній, мо-
ральныхъ идеаловъ, противникъ общеобязательности
не только по отношенію къ дѣйствіямъ, но и но
отношенію къ максимамъ. Да и какъ бы могъ онъ
принять общеобязательность, онъ, учившій о двухъ
совершенно разнородныхъ типахъ морали—о морали
слабыхъ и сильныхъ, рабовъ и господъ. Одинъ типъ
людей необходимъ для существованія другого, и одна
мораль, какъ средство поддержанія жизни опредѣ-
леннаго типа, такъ же нужна для этого типа, какъ
другая мораль для противоположнаго ему. Но, хотя
Ницше и отрицалъ универсальность мораль-
ныхъ идеаловъ, онъ признавалъ тѣмъ не менѣе
ихъ с р а в и и те л ьн у ю общность, ограниченную
извѣстными предѣлами. Такъ, принимая во внима-
ніе только одинъ типъ людей — только сильныхъ,
— 262 —
могучихъ, «господъ»,—мы можемъ сказать, что прак-
тическая философія у нихъ и для нп.хъ носитъ все-
общій характеръ. «Должно существовать много
сверхчеловѣковъ», — говоритъ Ипцще,—«все благое
развивается л и ш ь среди р а в н ы х ъ д р у г ъ
другу. Одинъ богъ былъ бы всегда дьяволомъ».
Итакъ, равенство должно царить между господами;
оно и только одно оно и способно поднять пхъ.
способно быть почвой для «всего добраго». Только
изъ этого равенства и можетъ развиться истинный,
высокій типъ, только тогда появятся истинные сверх-
человѣки. Это хорошо понималъ Ипцще. «Много
благородныхъ нужно и много благородства»,—гово-
ритъ Заратустра, — «чтобы создалась истин-
ная аристократія!» Или. какъ я однажды ска-
залъ: «Божественность въ томъ и состоитъ, что су-
ществуютъ боги, но нѣтъ бога!» 434) Итакъ, ра-
венство необходимо. Что же помѣшало Нпцше рас-
ширить свое понятіе о необходимости равенства, что
помѣшало увидѣть, что и для всего человѣчества
развитіе до автономности, до «благородства», какъ
выражается Нпцше, возможно при томъ же усло-
віи, которое онъ самъ устанавливаетъ для части его?
Что помѣшало ему, мечтая объ «аристократіи», рас-
з:!|) Собр. соч. т. VI, стр. 296.
263
ширить свое пониманіе этой «аристократіи» и вос-
кликнуть вмѣстѣ съ Гейне:
<А11е МепвсЪеп, ^ІеісІідеЬогеп,
8іік1 еіп асііі^ез ОезсЫвсЬѢ!» *)
ГІиціцс—трагическій герой чистаго эмпиризма.
Съ помощью этой доктрины опъ пе могъ разрѣшить
проблемы, которую поставилъ себѣ. Ницше создалъ
себѣ идеалъ, служилъ идеалу высокой, глубоко-ин-
дивидуальной, гармонической личности—-«аристокра-
тической» личности, понимая этотъ терминъ въ иде-
альномъ смыслѣ. Все должно было служить разви-
тію, реализаціи этого высокаго идеала. Все—и себя
самого — готовь былъ принести въ жертву своей
«большой любви» идеалистъ ІІпцше. Но какъ же
могъ представить себѣ возможность этого развитія
опъ—ч п с т ы й э м и и р п к ъ? Ницше, непонявшему и
отрицавшему трансцендентальную постановку про-
блемы. представлялись два пути развитія общества: или
постепенное сглаженіе ранга, уравненіе людей, плп
ростъ дистанціи, увеличеніе пропасти между клас-
сами, кастами, людьми. Ясно, что при эмпириче-
скомъ только разсмотрѣніи проблемы уравненія, ра-
*) -Нѣтъ неравенства рожденья,
Благороденъ человѣкъ.»
(Пер. И. II. Воннбсрга. Собр. соч. Г. Гейне.
СПБ. 1900. Т. 1, стр. 19).
201
венство, какъ понималъ его Ницше, привело бы.
должно было бы привести къ измельчанію людей,
къ тому, что всѣ сдѣлаются «кругленькими, малень-
кими, какъ песокъ». Ясно, что, становясь па точку
зрѣнія эмпирической справедливости, мы даже
никогда и не сумѣемъ прійти къ постулату равен-
ства, такъ какъ эмпирическая справедливость,
т. е. справедливость, которая хотѣла бы базиро-
ваться только на наблюдені и э м п и р и ч е с к а г о
міра, указываетъ па безконечное разнообразіе ти-
повъ, способностей, запросовъ, одаренности, талан-
товъ и т. д., и во имя этой «справедливости» и во
имя своего идеала исключительнаго человѣка Ницше
и утверждалъ, что равенство для всѣхъ является не-
справедливостью для нѣкоторыхъ—н какъ разъ для
наиболѣе крупныхъ, цѣнныхъ, одаренныхъ. Желая
сохранить ихъ, желая провести свой идеалъ въ жизнь,
онъ и пошелъ въ другую крайность—въ крайность
проповѣди двухъ моралей, проповѣди необходимости
существующаго неравенства, и даже еще несрав-
ненно большаго усиленія его. Мы видѣли, что и
здѣсь потерпѣлъ онъ фіаско. Соціальная обстановка,
созданная такимъ образомъ, стала абсолютнымъ от-
рицаніемъ самого идеала, ради котораго и создава-
лась она, любовь къ которому и породила ее. По-
ложеніе оказалось трагическимъ, выхода не было...
265
Выхода тамъ, гдѣ искалъ его Ницше, по глубо-
кому иашему убѣжденію, и нѣть. Истинный ари-
стократизмъ съ истиннымъ п глубоко жизнен-
нымъ, стоящимъ съ нимъ въ гармоніи, растира-
ніемъ—съ полнымъ универсализмомъ мораль-
наго творчества — можетъ примирить, можетъ дать
намъ только та же трансцендентальная этика Канта.
Опъ даетъ, съ одной стороны, глубоко индивидуаль-
ный, исключительный идеалъ автономной, творческой,
сильной и свободной личности, высокій и въ глу-
бочайшемъ смыслѣ аристократическій идеалъ—тотъ,
выше котораго нигдѣ пе могъ подняться и Нпцше,
какъ уже указывали мы. А съ другой,—этотъ иде-
алъ чрезъ всеобщность максимы, чрезъ всеобщность
творчества этическихъ цѣнностей приводитъ пасъ къ
высокой идеѣ о «мірѣ разумныхъ существъ, какъ
царствѣ цѣлей..., созданнымъ чрезъ собственное за-
конодательство всѣхъ личностей, какъ цѣлей» 435).
Это идеальное царство цѣлей и должно являться
двойнымъ регулятпвомъ пашей нравственно-разумной
дѣятельности. ІЗъ немъ каждый, по выраженію Канта,
долженъ быть и членомъ, и главой- —и законодате-
лемъ п подчиняющимся закону разума, данному имъ
же самимъ. II, какъ такой глава, личность и яв-
435) бппкіід, жиг Меі. <1. Зііѣеп, стр. С4.
— 266 —
Ляетъ намъ высшій идеалъ аристократизма, т. е. выс-
шій идеалъ расцвѣта индивидуальности. Но, какъ
членъ царства цѣлей, она поставлена въ ту обста-
новку, опа мыслится въ такомъ отношеніи ра-
венства ко всѣмъ нравственно-разумнымъ лично-
стямъ, при которомъ только и возможно, по вы-
раженію Ницше, развитіе «всего благого».
Итакъ, и здѣсь — и въ правильномъ пониманіи
соціальнаго расширенія индивидуальнаго этико-куль-
турнаго идеала Ницше, нашей путеводптелыіпцей
должна явиться трансцендентальная этика. Она вы-
водитъ насъ изъ лабиринта противорѣчій, въ кото-
рый попалъ, стремясь спасти свой идеалъ, Ницше.
Опа указываетъ па возможность созданія истинныхъ
«личныхъ дѣйствій», гдѣ бы пе отражались ,«пн по-
ложеніе, ни рангъ, пи обстановка», дѣйствій, кото-
рыхъ такъ страстно желалъ и не могъ создать Ницше.
Она, наконецъ, просвѣтляетъ и показываетъ намъ
во всей его высотѣ и красотѣ тотъ идеалъ, который
одушевлялъ всю жизнь и Ницше, и которому имя
пе с в е р х ч с л о в ѣ к ъ, а истинный «у и и в е р с а л ь
11 ы й » человѣкъ, в с о ч е л о в ѣ к ъ!
— 267 —
2007042337