Борьба гигантов. Экономическое соперничество Европы, США и Японии - Эглау Х.

Сказка о «ринги» и подлинные управляющие: Беседа автора с Кенией Омаэ об особенностях управления японскими фирмами
Глава вторая. Мобилизация к наступлению на мировой рынок
«Мы можем многому научиться у Японии»: Беседа автора с доктором Джеймсом Абеггленом о браваде европейской и американской промышленности перед «японской моделью»
«Ещё оставшиеся мешают уходу...»: Беседа автора с профессором молекулярной генетики Эккерхардом Баутцем
Глава четвёртая. Борьба за господство в электронной промышленности
«У Европы осталось мало времени»: Беседа автора с Рольфом-Дитером Лейстером о шансах Европы в борьбе за рынок телематики
«Социальная мобильность обеспечивает общий подъём уровня»: Беседа автора с патером Йоханнесом Хиршмайером о будущем японского общества и экономики
Глава шестая. Когда гигант переведёт дух...
«При определенных условиях Америка могла бы вновь «бросить вызов»: Беседа автора с доктором Уильямом Соммерсом о перспективах США в конкурентной борьбе с Европой и Японией
Глава седьмая. Континент, не имеющий своей концепции
Вместо послесловия. Некоторые выводы и соображения
Автор: Эглау Х.
Теги: экономика международное право япония экономическая история европа сша международная политика
Год: 1986
Похожие
Отношения Японии и Германии в XX веке: сложные поиски modus vivendi
Заметки по истории села Коста Хетагурова
Магнаты. Начало биографии.
Осетинские фамилии
Текст
                    т

H. EGLAU
KAMPF
DER GIGANTEN
EUROPA, USA und JAPAN
im Wirtschaftswettstreit
Econ Verlag» Dusseldort—Wien

ханс агго
ЭГЛЛУ
БОРЬБА
ГИГАНТОВ
Экономическое
соперничество
ЕВРОПЫ, США и ЯПОНИИ
Перевод с немецкого
ОБЩАЯ РЕДАКЦИЯ И ПРЕДИСЛОВИЕ
ДОКТОРА ЭКОНОМИЧЕСКИХ НАУК
Е. С. ХЕСИНА
МОСКВА
«ПРОГРЕСС»
1986

Переводчики: В. В. БЕНЦИАНОВ, Н. И. ЗЕМЕЛЬКИНА,
М. С. ЛЮБСКИЙ, Е. А. НИКИФОРОВА
Редактор: Н. Н. БАЛЯСНАЯ
ЭГЛАУ X. О. БОРЬБА ГИГАНТОВ. Экономическое
соперничество Европы, США и Японии. Пер. с нем.— М., «Прогресс»,
1986.—17 л.—Дюссельдорф —Вена, 1982.
Проблемы экономического соперничества трех основных
империалистических центров современного капитализма привлекают особое
внимание большого числа западных авторов — исследователей,
публицистов, профсоюзных и государственных деятелей. Усиление
кризисных явлений в хозяйственном развитии большинства промышленных
капиталистических стран, обострение конкурентной борьбы на
мировых рынках, нарастание социально-политических конфликтов в связи
с перестройкой хозяйственной структуры обусловливают
формирование сложного комплекса противоречий между ведущими
капиталистическими державами. На основе обширного, в значительной мере
ранее не публиковавшегося фактического материала, многочисленных
интервью с рядом ведущих западных политических деятелей и
крупными предпринимателями автор вскрывает существо этих
противоречий, показывает безуспешность предпринимаемых попыток их
преодоления.
Книга рекомендуется экономистам, научным работникам,
преподавателям, аспирантам и студентам экономических вузов, а также
широкому кругу читателей.
Редакция литературы по экономике
© Econ Verlag, 1982
© Перевод на русский язык, вступительная статья и примечания —
издательство «Прогресс», 1986
0604040000—m .
Э — 36—86
006(01)—86

МЕЖИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ
В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ
Предисловие к русскому изданию
За последнюю четверть века на Западе появилось
много работ, в которых с разных позиций
рассматриваются сложные и противоречивые отношения между
тремя «силовыми центрами» современного
империализма— Соединенными Штатами Америки, Западной
Европой и Японией. Достаточно назвать нашумевшие в свое
время книги известного французского публициста
Ж. Ж. Серван-Шрайбера «Американский вызов»,
«Всемирный вызов» или работу американских авторов
Н. Хеллера и Н. Уиллата «Реванш Европы». В
обширной литературе о межимпериалистических
противоречиях видное место, несомненно, занимает и предлагаемая
вниманию читателя книга западногерманского
буржуазного исследователя Ханса Отто Эглау «Борьба
гигантов. Экономическое соперничество Европы, США и
Японии».
Автор хорошо знаком с миром бизнеса: он работал
редактором таких известных в ФРГ изданий, как
«Хандельсблатт» и «Цайт», был главным
корреспондентом по экономическим вопросам еженедельника
«Шпигель». Журналистское прошлое X. Эглау позволило ему
в яркой, публицистической форме, чего так часто не
хватает «профессиональным экономистам», нарисовать
картину жестокой и непрекращающейся борьбы
ведущих монополий на капиталистическом рынке.
В книге содержатся попытки ответить на вопросы,
которые сегодня не только интересуют специалистов,
но и волнуют широкие круги на Западе: почему Новый
Свет отстает на многих участках технологической
гонки, отступает на ряде перспективных направлений
межимпериалистической борьбы под натиском
монополистических соперников из Японии, ведущих
неослабное наступление теперь уже на территории самих США,
смогут ли американские концерны взять реванш?
Каким образом Стране восходящего солнца удалось
захватить лидирующее положение во многих передовых
областях производства, науки и техники (каковы
истоки, по словам X. Эглау, «японского шокирующего
5

чуда»), повергая в ужас двух других «гигантов»?
Насколько обоснованы претензии Японии на то, чтобы к
исходу XX столетия превратиться в капиталистическую
державу номер один?
В чем причины метаморфозы, происшедшей с
Западной Европой, прежде всего очевидного ослабления
позиций этого региона в капиталистическом хозяйстве?
Почему застопорился процесс западноевропейской
интеграции, а «евроэйфория» сменилась «европессимиз-
мом»? Оправдано ли широко распространившееся в
буржуазной экономической и политической литературе
мнение о «промышленной деградации», «закате»
Западной Европы, превращении ее, как пишет X. Эглау, в
«континент без концепции», без будущего?
От ответов на эти злободневные вопросы зависит
многое. В самом деле, три «силовых центра» занимают
господствующее положение в мировом
капиталистическом хозяйстве: на них приходится примерно 3А*
совокупного валового внутреннего продукта и
промышленного производства капиталистического мира, 2/з объема
мировой капиталистической торговли, около 95%
частных прямых инвестиций за рубежом; именно здесь
расположены штаб-квартиры подавляющего
большинства гигантских транснациональных корпораций.
Перемены, происходящие в «силовых центрах»
империализма, по сути дела, определяют ситуацию в
остальной части капиталистического мира, в том числе
и в развивающихся странах, их место в международном
разделении труда, валютно-финансовое положение,
задолженность. К этому следует добавить, что изменение
соотношения в «треугольнике сил» в экономической
сфере имеет самое непосредственное отношение к
международно-политическому влиянию каждого из
трех «силовых центров», перспективам сдвигов в
международных отношениях капитализма в целом.
Наконец, от динамики хозяйственных процессов в
США, Западной Европе и в Японии, от интенсивности
структурных изменений в их экономике в огромной
степени зависят уровни занятости, масштабы
безработицы, величина реальных доходов широких слоев
населения, острота социальных проблем в
капиталистических и развивающихся странах. Разумеется, рабочему
классу, всем трудящимся, их профсоюзам и партиям
далеко не безразлично, как правящие круги
капиталистических стран, крупнейшие международные
монополии «решают» стоящие перед ними проблемы.
Капиталистическая рационализация производства—важнейшее
средство повышения конкурентоспособности и прибы-
6

лей монополий, их приспособления к новым
требованиям научно-технической революции и быстро
меняющейся обстановке на мировом рынке — прежде всего
осуществляется за счет трудящихся, бьет по их интересам.
Сразу же следует оговориться, что вопросы,
поставленные X. Эглау, отнюдь не бесспорны. В
действительности экономическая ситуация в капиталистическом
мире выглядит значительно сложнее, чем картина,
представленная в книге. Естественно, разными могут
быть и ответы на эти вопросы. Кстати говоря, форма
изложения, которую избрал автор, дает читателю
возможность познакомиться с различными точками
зрения по поводу факторов, объясняющих успех или
неудачу, победу или поражение монополий в
конкурентной борьбе. Значительную часть книги составляют
диалоги (беседы).
Собеседники X. Эглау—люди весьма компетентные
в деловых вопросах. Достаточно перечислить их. Это —
Кенией Омаэ, директор фирмы «Мак-Кинси энд К°»,
возглавляющий ее бюро в Токио и Осаке; Джеймс
С. Абегглен, вице-президент консультативной компании
в Бостоне; Эккерхард Баутц, профессор
Хайдельбергского университета в ФРГ; Рольф-Дитер Лейстер, в
прошлом коммерческий советник западногерманского
филиала американской монополии «ИБМ», в настоящее
время советник председателя правления
западногерманского концерна «АЭГ—Телефункен АГ»; Иоханнес
Хиршмайер, профессор Германского объединения
политической экономии, президент Нанзанского
университета в Нагойе; Уильям Соммерс, вице-президент нью-
йоркской консультативной фирмы «Буз, Аллен энд
Хэмилтон».
В известном смысле можно говорить о том, что
данная книга представляет собой «коллективную
монографию». Конечно же — и это следует подчеркнуть —
ответы и самого автора, буржуазного публициста, на
поставленные им же вопросы и ответы тех, кого он
интервьюирует, носят на себе отпечаток классового
подхода, «национальных» эгоистических интересов
собеседников; в апологетических тонах представлена
деятельность крупного бизнеса.
Будучи представителем Старого Света, X. Эглау
особенно обеспокоен судьбами западноевропейской
промышленности, которой все труднее выдерживать
наступление американского и японского капитала.
Основное внимание в этой связи он уделяет новейшим,
наукоемким отраслям, в первую очередь электронике,
информатике и биотехнологии, ключевым отраслям
7

будущего, от которых в решающей мере будет зависеть
положение Западной Европы в мировом
капиталистическом хозяйстве на пороге XXI века. Не случайно книга
завершается советами и рекомендациями автора,
реализация которых, по его мнению, позволит этому региону
удержать и даже укрепить свои позиции в
противостоянии двум другим центрам империализма.
Чтобы читатели смогли правильно ориентироваться
в характере и динамике «борьбы гигантов», сделаем
небольшой экскурс в послевоенную экономическую
историю капитализма. Она отчетливо делится на два
периода. Переломным пунктом между ними стал кризис
1974—1975 гг., положивший начало резкому росту
общей неустойчивости капиталистического хозяйства.
Именно ко второй половине 70-х — началу 80-х годов
относятся события и факты, о которых идет речь в
книге X. Эглау.
Чем характеризуется последнее десятилетие в
экономическом развитии капитализма? Прежде всего
существенным ухудшением условий воспроизводства.
X. Эглау лишь вкратце затрагивает этот вопрос. Между
тем, для понимания условий, в которых
разворачивается межимпериалистическое соперничество, он
заслуживает более обстоятельного рассмотрения.
В первую очередь обращает на себя внимание
значительное замедление экономического роста
капитализма по сравнению с 50—60-ми годами. Возьмем
такой обобщающий показатель, как валовой внутренний
продукт (ВВП) развитых капиталистических стран. В
1951 —1973 гг. среднегодовой темп его прироста
составлял 4,5%, а в 1974—1984 гг.— всего 2,3%. Аналогичная
картина наблюдается и в сфере промышленного
производства, где за указанные периоды темп прироста упал
с 5,4 до 1,6%. К этому можно добавить, что в начале
80-х годов эти показатели были еще хуже: за 1981 —
1984 гг. темп прироста ВВП равнялся лишь 2,0%, а
промышленного производства—1,1%.
Другая особенность хозяйственного развития
капитализма последнего десятилетия — значительная
модификация цикла; участились и стали намного глубже
мировые кризисы перепроизводства: не успела
капиталистическая экономика оправиться от последствий
самого разрушительного за послевоенный период кризиса
1974—1975 гг., сравнимого по масштабам с «великой
депрессией» начала 30-х годов, как в 1980—1982 гг. ее
поразил еще более тяжелый мировой кризис
перепроизводства. Эти кризисы навсегда покончили с широко
разрекламированными буржуазными идеологами мифа-
8

ми об «экономическом чуде» в ФРГ, Франции, Италии;
положили конец и другому мифу — об «экономической
исключительности» Японии. К началу 1985 г., несмотря
на некоторое улучшение экономического положения,
объем промышленного производства в развитых
капиталистических странах оставался ниже уровня 1979 г.
От цикла к циклу возрастала хроническая
недогрузка производственных мощностей. Резко снизились
капиталовложения в экономику капиталистических стран:
так, в США среднегодовой темп прироста валовых
капиталовложений (без запасов) упал с 4% в 1961 —
1970 гг. и 2% в 1971 — 1980 гг. до 0,4% в 1981 — 1983 гг.
Вялый инвестиционный процесс предопределил резкое
замедление темпов роста производительности труда (в
течение ряда лет в США она не росла и даже
снижалась), сокращение эффективности производства.
Экономические кризисы перепроизводства
дополняются структурными кризисами. Свертывается
производство в таких отраслях промышленности, как черная
металлургия (с 1974 по 1984 г. выпуск чугуна
сократился с 347 до 291 млн. т, а стали — с 489 до 440 млн. т),
судостроение, текстильная, автомобильная,
химическая. Стагнация и кризисные явления наблюдаются в
производстве металлообрабатывающего оборудования,
нефтепереработке, ряде отраслей добывающей
промышленности.
Кончилась эра дешевого топлива. Только цены на
нефть за короткое время поднялись более чем в
полтора десятка раз, что явилось отражением
глубокого энергетического кризиса. Возросли затраты и на
другие виды ресурсов. В этих условиях, чтобы
приостановить или хотя бы затормозить процесс снижения
нормы прибыли, крупный капитал, пользуясь
монопольным положением в производстве и на рынках, стал
взвинчивать цены на свою продукцию. Их повышение
наряду с увеличением государственных расходов
капиталистических государств, прежде всего военных
ассигнований стран НАТО (с 1971 по 1984 г. они возросли со
113,4 до 417,3 млрд. долл.), стали основными причинами
инфляционного роста стоимости жизни широких масс
населения, снижения в отдельные годы их реальных
доходов.
Монополистический капитал при широкой
поддержке правых политических сил, пришедших к власти в
ряде капиталистических стран в конце 70-х — первой
половине 80-х годов, решительно взял курс на
повышение эффективности производства за счет трудящихся, в
том числе путем массовых увольнений. В результате
9

резко возросла безработица. Доля «лишних людей» в
экономически активном населении развитых стран
капитализма подскочила с 2,3% в 1960—1969 гг. и 4,3% в
1970—1979 гг. до 8,7% в конце 1983 г., когда общая
численность безработных, по официальным данным,
достигла рекордного за послевоенное время
показателя— 29,6 млн. человек. Образовалось застойное ядро
длительно безработных, которые не могут найти работу
даже при улучшении экономической конъюнктуры.
Вводя трудосберегающую технологию, монополии
сокращают занятость, тем самым увеличивают количество
обездоленных людей, армию которых — чем дальше,
тем больше — пополняет лишенная надежд и перспектив
молодежь.
Таков общий экономический фон, на котором
развертываются события, описываемые в книге X. Эглау.
В этой обстановке произошли крупные сдвиги в
соотношении сил между ведущими капиталистическими
странами (см. табл.).
Период 50-х — первой половины 60-х годов был
отмечен экономическим и военно-стратегическим
превосходством США над Западной Европой и Японией. Во
второй половине 60-х годов картина капиталистического
мира усложнилась. Произошло заметное усиление
экономических позиций западноевропейских стран и
Японии. В результате развития интеграционных процессов
в Западной Европе и превращения Японии из
региональной в мировую экономическую державу на рубеже 60-х
и 70-х годов возникли три центра империализма:
США — Западная Европа (прежде всего «Общий
рынок»)—Япония. Американоцентризм в мировом
капиталистическом хозяйстве сменился полицентризмом.
Межимпериалистическая конкурентная борьба
поднялась на новый, более высокий уровень: наряду с
межгосударственными противоречиями в системе
международных экономических отношений возросло
значение соперничества между центрами империализма:
Западная Европа и Япония бросили вызов экономической
гегемонии Соединенных Штатов Америки в
капиталистическом мире.
В основе этих процессов — неравномерность
развития, присущая капитализму. Она проявилась прежде
всего в существенной, за последние десятилетия
нивелировке уровней производительности труда в США, с
одной стороны, и в ведущих западноевропейских
странах, а также в Японии — с другой. По часовой
выработке на одного занятого в промышленности ФРГ,
Франция и Япония существенно приблизились к США: если в
ю

8 i
i
a»
11
i;
H
Ml
§ e s >»
g x = §
I a a|
1 &£
a 5 o~x
18 A|
•e x x h
= § §
I*»S f
&Si
i
£x *
ON Г-;
oCoC
ON NO
*
£
"4. ^
oo" >o
le
I»
(^ X
К 5
9 Ь
= 25
5m(
cu *
о 5
11

1950 г. производительность труда в этих странах
составляла соответственно 40, 33 и 11% от американского
уровня, то в 1984 г. она равнялась 81, 71 и 71%.
США потеряли подавляющее преимущество над
Западной Европой и Японией и в научно-технической
области. В 1980 г. по расходам на НИОКР страны ЕЭС
ненамного отставали от США: их расходы составляли
примерно 90% от американского уровня. Доля ведущей
страны капитализма в этих расходах трех центров
равнялась 44%, «Общего рынка»—40 и Японии — около
16%. Западноевропейские государства и Япония
серьезно потеснили США и на мировом рынке лицензий.
Американские монополии все более зависят от
иностранной технологии. В результате произошло
уменьшение, а в некоторых областях и ликвидация
технологического разрыва между американским и двумя
другими центрами империализма.
Вследствие указанных выше процессов на
протяжении 50-х годов — начала 70-х годов Западная Европа и
особенно Япония заметно опережали заокеанского
конкурента по темпам экономического роста. Западная
Европа превзошла США по величине валового
внутреннего продукта: в 1984 г. их доли в совокупном ВВП
развитых капиталистических стран составляли
соответственно 41 и 39%. На второе место в капиталистическом
мире по этому показателю вырвалась Япония, обойдя
крупнейшую западноевропейскую страну—ФРГ.
Аналогичные процессы наблюдаются в промышленном
производстве, по объему которого США сегодня также
уступают Западной Европе.
Ухудшились позиции Соединенных Штатов Америки
в международной капиталистической торговле.
Главным ее центром, на который приходится свыше 2/5
экспорта, стала Западная Европа. В 1984 г. она вывезла
почти в 3,2 раза больше товаров (по стоимости), чем
США. Быстро наращивает свою долю на мировом
капиталистическом рынке Япония: с 1960 по 1984 г. ее
удельный* вес в капиталистическом экспорте подскочил
в 2,4 раза.
Изменение соотношения сил в треугольнике США —
Западная Европа — Япония находит рельефное
выражение и в такой важной сфере экономического
соперничества, как международная миграция капиталов. Еще в
1960 г. на США приходилось почти 60% всех
зарубежных инвестиций трех центров. Американские
капиталовложения за границей более чем на 2/5 превышали
западноевропейские инвестиции и в 100 раз японские. К
началу 80-х годов Западная Европа опередила США по
12

общему объему зарубежных прямых инвестиций
(соответственно 240,5 и 226,1 млрд. долл.). Что касается
капиталовложений Японии, то за 1960—1983 гг. они
возросли в 200 раз и к настоящему времени по объему
уступают американским всего в 3,7 раза
(61,3 млрд. долл.). В последние годы экспорт
западноевропейских производительных инвестиций
существенно превышал 'обратный поток капиталов. К тому же в
начале 80-х годов в США из-за рубежа хлынул ссудный
капитал, привлеченный резким повышением в этой
стране процентных ставок. Впервые в истории
капитализма XX века США превратились в самого крупного
импортера производительного и ссудного капиталов.
Ослабление позиций США произошло и в валютной
сфере капитализма. Снижается доля этой страны в
золотовалютных резервах капиталистических стран.
По объему валютных ресурсов она уступает Западной
Европе почти в 7 раз, а по суммарным
золотовалютным резервам — в 2,7 раза. Старый Свет—
крупнейший международный рынок ссудного капитала,
так называемых евровалют. Его ежегодный объем
возрос с 600 млрд. долл. в 1976 г. до 2 трлн. в 1983 г. В
начале 70-х годов развалилась Бреттон-Вудская
валютная система, отражавшая монопольные позиции
американского доллара. Новая система — Ямайская —
узаконила принципы полицентризма в международных
валютных отношениях. Укрепление позиций
американских конкурентов в условиях усиления
интернационализации финансовой сферы приводит к развитию
многовалютной резервной системы, в которой, наряду с
долларом, немаловажную роль теперь играют
западногерманская марка, иена, фунт стерлингов, швейцарский
франк.
Таким образом, послевоенный период в целом
характеризуется ослаблением позиций США в мировом
капиталистическом хозяйстве. Однако этот процесс
идет не прямолинейно; он изобилует поворотами и
попятными движениями.
Такой зигзаг, еще раз свидетельствующий о
неравномерности развития, произошел в середине 70-х годов,
когда общая тенденция к ослаблению Соединенных
Штатов претерпела существенную деформацию.
Экономический кризис 1974—1975 гг. вновь способствовал
передвижке сил среди трех центров.
Хотя глубина падения американского производства
во время кризиса 1974—1975 гг. была значительнее,
чем западноевропейского и японского, в ходе
последующего экономического подъема (1976—1979 гг.) США
13

обгоняли Западную Европу по ряду показателей
экономического развития, прежде всего.ВВП и
промышленному производству. Кризис 1980—1982 гг. привел к
резкому сокращению промышленного производства в
США и вновь нанес больший ущерб экономике этой
страны, чем хозяйству Западной Европы и Японии.
Однако из этого кризиса США вышли быстрее
Западной Европы. Что касается Японии, то, хотя ее
экономика и утратила прежний динамизм, она продолжает
увеличивать свою долю в совокупном ВВП,
промышленном производстве и внешней торговле
капиталистического мира.
В этих условиях произошло улучшение позиций
США относительно западноевропейского региона. Если
за 1967—1973 гг. среднегодовой темп прироста ВВП
США составлял 3,5%, Западной Европы—5,1%,
Японии—10,4%, то в 1974—1984 гг.— соответственно
2,5, 2,3 и 3,9%. С 1975 по 1984 г. валовой внутренний
продукт США возрос на 31, Западной Европы — на 21,
Японии — на 48%.
К началу 80-х годов Соединенным Штатам почти
удалось восстановить свои позиции в мировом
капиталистическом хозяйстве, которые они занимали в начале
минувшего десятилетия. Доля США в валовом
продукте, промышленном производстве и внешней торговле
либо стабилизировалась, либо несколько увеличилась,
показатели японского центра возрастали, хотя и не
столь стремительно, как в 50-х—60-х годах, а Западной
Европы, в том числе стран «Общего рынка»,
уменьшились. Такой процесс вызван не успехами политики
администрации Рейгана, «рейганомики», о чем нередко
пишут буржуазные, в первую очередь американские,
экономисты, близкие к Белому дому, а глубокими
неурядицами в хозяйстве западноевропейских стран и
значительным снижением темпов роста экономики
Японии. О причинах этих явлений речь пойдет дальше,
сейчас лишь отметим, что, оказавшись в эпицентре
циклических и структурных потрясений, США не
только сделали все возможное, чтобы втянуть в нее и своих
партнеров, но и сумели возложить часть бремени по
«реиндустриализации» своей экономики на другие
«силовые центры». В этом, пожалуй, состоит самый
большой «успех» экономической политики
администрации США.
Как ни парадоксально это звучит, но Соединенные
Штаты Америки оказались объективно
заинтересованными в ухудшении мировой экономической обстановки.
В таких условиях американской администрации легче
14

осуществлять свою общую стратегию, направленную на
возврат тех мировых позиций, которые были утрачены
страной в минувшее десятилетие.
* * *
Значительная часть книги посвящена выяснению
причин быстрого роста экономической мощи Страны
восходящего солнца. «Тайны динамики» японского
хозяйства занимают X. Эглау и его собеседников не
случайно. За короткий срок Япония превратилась во
вторую промышленную державу капиталистического
мира. Черная металлургия, судостроение,
автомобильная промышленность, производство металлорежущих
станков и кузнечно-прессового оборудования—вот
неполный перечень тех «традиционно американских»
отраслей, в которых японские концерны сумели нанести
поражение могущественным корпорациям США. Автор
увлекательно повествует о том, как японские
монополии одерживали одну победу за другой над своими
американскими соперниками в таких областях, как
производство мотоциклов, фотоаппаратов,
копировальной техники, радиоприемников, цветных телевизоров,
видеомагнитофонов. Поистине неограниченны амбиции
японского капитала: оказывается, он не желает «жить
вместе» с крупнейшей американской ТНК,
компьютерным гигантом «ИБМ», он «хочет его разгромить»
(с. 143). Говоря об изменении соотношения сил между
Японией и США, X. Эглау замечает, что произошла
«фатальная смена ролей между учителями и
учениками» (с. 43).
Эффективное использование зарубежной технологии
позволило Японии в сжатые сроки и со значительной
экономией ресурсов сократить «технологический
разрыв» с США и Западной Европой и повысить уровень
проводимых в стране собственных НИОКР. В
последнее время, опираясь на значительную экономическую
базу, высокую норму накопления капитала,
квалифицированную рабочую силу в сочетании с активным
участием государства в регулировании хозяйства,
правящие круги Японии решительно взяли курс на
интенсивное наращивание собственного научно-технического
потенциала. В конце 70-х годов по абсолютным затратам
на НИОКР эта страна вышла на второе место в
капиталистическом мире после США.
Иными словами, японцы перестали быть лишь
имитаторами иностранной техники и технологии; растущее
число японских фирм становится на путь создания
15

оригинальных новинок. Они сочетают закупку лицензий
в США и Западной Европе с созданием принципиально
новых видов продукции: ЭВМ, робототехники,
биотехнологии и т. д. В Японии ведется работа над созданием
ЭВМ пятого поколения, спутников связи, новейших
ядерных реакторов и т. д. По ряду направлений
фундаментальных исследований японские ученые лидируют в
капиталистическом мире: теория вероятности,
статистическая физика, физика металла, микробиология.
В результате произошла существенная нивелировка
уровней экономического развития Японии и двух
других центров силы. Если в 1950 г. по размерам валового
внутреннего продукта на душу населения Япония
уступала США в 5 раз, а Западной Европе в 2,5 раза, то в
1984 г. этот показатель в Японии достиг 72%
американского уровня и превысил уровень Западной Европы.
Усиливаются внешнеэкономические позиции
японского центра. В 1983 г. Япония выдвинулась на роль
крупнейшего мирового экспортера машин и
оборудования. В отличие от США Страна восходящего солнца
сводит торговый и платежный баланс по текущим
операциям с активом. Весьма примечательно, что
Япония имеет большой положительный баланс в торговле с
США наукоемкой продукцией. Она вошла в число
крупных экспортеров капитала. Ее прямые инвестиции
почти равны вложениям ФРГ и Франции, вместе
взятым. Юго-Восточная Азия превращается в
своеобразный придаток японской экономики. Японский центр все
прочнее втягивает Австралию в зону своих
хозяйственных интересов.
В поисках «секретов» «японского шокирующего
чуда» автор проводит читателя по цехам и
лабораториям японских фирм, знакомит его с весьма
поучительным опытом их деятельности, организацией
управления, производства и сбыта, стремится раскрыть
механизм трудовой мотивации, «особый характер
человеческих отношений» в Японии.
Для читателя представляет значительный интерес
компетентный разбор «операций», проведенных
японскими монополиями по завоеванию плацдармов, с
которых они осуществляли массированное наступление на
своих именитых империалистических соперников. Как
это видно из книги, для того чтобы обеспечить
крупный экономический рывок вперед и совершить прорывы
в ряде новейших отраслей науки и техники,
государственно-монополистический капитализм Японии уделял
особое внимание вопросам повышения эффективности
производства, развитию научно-технического прогресса
16

в промышленности, внедрению его достижений в
хозяйственную практику; важнейшее значение придавалось
ориентации производства на рынок, в том числе
экспортной стратегии, совершенствованию управления
на всех уровнях, имитации на производстве «семейных
отношений».
В этой связи хотелось бы сделать несколько
замечаний.
Среди причин, объясняющих успех Японии в
конкурентной борьбе, в книге названа широкая деятельность
мелких фирм (с. 60). Их доля в производстве
растет. Чем объясняется этот феномен?
Свидетельствует ли он о «деконцентрации производства» в этой
стране? Ответ может быть только отрицательным. Ведь
в данном случае речь идет не о тех отсталых, мелких
по числу занятых компаниях, которые по уровню
производительности труда существенно отстают от
крупных и которые тысячами исчезают ежегодно с
экономической сцены; нет, происходит процесс
размывания «двойственной структуры» японской экономики.
Увеличивается производство на тех мелких фирмах,
которые выпускают высокоспециализированную,
уникальную, малосерийную продукцию; как правило, они
выступают в качестве субпоставщиков крупных
промышленных концернов. Мелкие фирмы в
производственном, научно-техническом и финансовом
отношениях интегрированы в структуру этих концернов.
Такая система использования мелких фирм
обеспечивает крупным корпорациям экономию на основном
капитале. Узкая специализация самих же фирм
позволяет им добиваться высокой производительности труда
при низкой зарплате рабочих. «Риск, связанный со
сбытом товаров и занятостью, можно искусно
переложить на беззащитных субпоставщиков» (с. 82). Не
случайно, что, характеризуя теневые стороны
«дальневосточного чуда», X. Эглау как раз указывает «на
ужасающие в ряде случаев условия труда на этих
предприятиях на задворках, которые любой
представитель промышленного надзора из западной страны счел
бы недопустимыми» (там же). Так положительные с
точки зрения монополистического капитала стороны
производства оборачиваются страданиями для сотен
тысяч и миллионов японских трудящихся.
Рассматривая факторы, предопределившие
превращение Японии в один из центров империалистической
силы, X. Эглау и его собеседники обращают особое
внимание на патерналистские тенденции, имитирование
на Предприятии семенных отнптттрний. В книге можно
17

найти высказывания о том, что рабочие и
предприниматели чувствуют себя как члены «одной семьи», между
ними установлены «почти родственные отношения»,
говорится о «господстве их интересов» и о том, что
японское общество — это «общество согласия» (с. 177),
в котором «удалось увязать благополучие
отдельного сотрудника... с благополучием фирмы» (с. 92).
Действительно, эксплуатируя в максимальной
степени такие национальные черты японского народа, как
трудолюбие, прилежание, аккуратность,
старательность, упорство в труде, предпринимателям во многих
случаях удалось заинтересовать трудящихся в
результатах их производственной деятельности. При этом
особое значение придается системам «пожизненного
найма» и «оплаты по старшинству». В первом случае
лиц, поступающих на предприятие, нанимают сразу на
весь срок до достижения пенсионного возраста; во
втором — устанавливается тесная зависимость между
уровнем заработной платы и продолжительностью
непрерывного стажа на данном предприятии.
Однако в последнее десятилетие, особенно после
кризиса 1974—1975 гг., традиционный механизм
трудовой мотивации начал обнаруживать свою
неприемлемость для разных слоев общества, в том числе и для
самих капиталистов. Прежние условия, дававшие
преимущества пожилым рабочим и служащим, идут
вразрез с интересами производства, которое все более
опирается на молодежь q высоким образовательным и
квалификационным уровнем1. Вводятся новые
системы заработной платы, которые исходят в первую
очередь из принципа оценки количества и качества
труда.
Хотя многие из методов и форм организации труда,
описанные в книге, сами по себе содержат
рациональное зерно, в условиях эксплуататорского общества они
оборачиваются для японского пролетариата усилением
монотонности и отчуждения труда, чрезмерной
интенсивностью трудового процесса, массовым
производственным травматизмом и профессиональными
заболеваниями, обострением проблем занятости и
безработицы2. Жестокая эксплуатация побуждает японских
трудящихся, так же, как и трудящихся других
капиталистических стран, вести упорную борьбу за повышение
заработной платы и улучшение условий жизни.
1 См.: «Япония» (Из серии «Современный монополистический
капитализм»). М.: «Мысль» 1981, с. 264—271.
2 Там же, с. 277—278.
18

Рассуждая об отношениях между управленческим
персоналом и коллективом, Д. Абегглен утверждает,
будто «в Японии предприятие в весьма реальном
смысле принадлежит занятым на нем» (с. 92). Однако в
действительности всеми делами в японских концернах
вершат представители финансовой олигархии. Об этом
прямо говорит К. Омае: «У «Сони» решения принимает
Морита. У «Саньё» их принимает господин Иуе... Или
возьмите фирму «Мацусита». Здесь решение принимает
сам господин Мацусита вместе с господином Ямасима...
У «Ниссана» решения принимает господин Исихара... И
у «Тоёты» все решают несколько человек, и в первую
очередь сам господин Тоёта... У «Касио» все решают
четыре брата Касио, а у «Шарпа» — господин Саеки»
(с. 63).
Как уже отмечалось, кризис 1974—1975 гг.
покончил с мифом о «японской исключительности»:
снизились темпы роста хозяйства этой страны, обостряются
противоречия ее социально-экономического развития.
Однако — и это еще раз подтверждает книга X. Эглау —
Япония успешнее своих конкурентов приспосабливается
к изменениям в мировой хозяйственной ситуации. Ее
дальнейшее развитие связывается правящими кругами
прежде всего с техническим перевооружением, или
«реиндустриализацией», всей экономики на новейшей
научно-технической базе.
* * *
Выявляя факторы перераспределения сил в
капиталистическом мире, X. Эглау, естественно, большое
внимание уделяет изменению положения США в
современном мире. Он пишет: «...могучая Америка—
олицетворение промышленной мощи и создатель
современной системы управления экономикой — впала
буквально в панический страх перед своей отсталостью»
(предисловие автора, с. 38). В другом месте автор
отмечает: «Куда ни глянь—повсюду некогда столь
могучая экономика Америки обнаруживала тревожные
признаки слабости» (с. 193). Он указывает на ряд
факторов, которые способствовали ухудшению
положения американской экономики, падению
конкурентоспособности монополий США в сталелитейной,
автомобильной промышленности, станкостроении и других
отраслях. Среди этих факторов — низкие
капиталовложения в экономику, непреодолимые преграды между
менеджерами и рабочими, недостаточное изучение
рынка и т. д.
19

В этой связи хотелось бы обратить внимание на
следующее обстоятельство. Подход X. Эглау и его
собеседников к анализу причин ослабления позиций
США в мировом капиталистическом хозяйстве носит
откровенно классовый характер. Они возлагают вину за
поражения этой страны в межимпериалистической
борьбе на... потребление трудящихся. Суть их
многочисленных высказываний состоит, во-первых, в том,
что личное потребление «замещает» и «вытесняет»
капиталовложения; поэтому его рост будто бы ведет к
снижению темпов модернизации производства. Во-
вторых, лежащее в основе этого роста повышение
доходов трудящихся лишь увеличивает издержки
производства и потому способствует снижению
конкурентоспособности фирм на мировом рынке. Отсюда
вывод: государственное вмешательство в экономику,
имеющее целью перераспределение национального
дохода в пользу трудящихся, в каких бы формах такая
политика ни осуществлялась, наносит ущерб
экономике.
X. Эглау утверждает, что экономика Америки пала
жертвой политики, направленной исключительно на
повышение «качества жизни». Корни неудач
американских монополий в технологической гонке восходят, по
мнению автора, к «гигантской» социальной деятельности
администрации президента Л. Джонсона (см. с. 186).
В действительности выдвинутые в 1964 г.
программы «великого общества» были грандиозны лишь на
словах и практически мало повлияли на динамику
накопления в США. Во всяком случае, неправомерно
ставить на одну доску экономические последствия
социальной и военной политики тогдашней
администрации США, как это делает автор. Достаточно сказать,
что на «борьбу с бедностью» в то время конгресс
выделил средств в 5 раз меньше, чем на военные цели.
Фактически же в связи с эскалацией войны во Вьетнаме
затраты на гонку вооружений были значительно выше.
Главное же состоит в том, что если военные расходы —
это прямой вычет из производительного потребления,
то увеличение личного потребления содействует
расширению емкости внутреннего рынка, что, по мнению
самих же собеседников X. Эглау, представляет собой
необходимую предпосылку для экспортной экспансии.
Гонка вооружений — и это доказано всем опытом
развития капитализма последних двух десятилетий — влечет
за собой развертывание инфляционных процессов и
ухудшает тем самым общие условия воспроизводства;
рост личного потребления, в том числе трудящихся,
20

напротив, в конечном итоге ведет к увеличению
производства.
Возвращаясь к идее построения «великого
общества», следует подчеркнуть, что задача создать
«нормальные условия жизни для каждого американца» и
«равные экономические возможности для всех» в
капиталистической Америке, естественно, оказалась
невыполнимой. Кстати говоря, не кто иной, как сам
президент Л. Джонсон, в 1968 г. признал сохранение в США
многих миллионов бедняков. «Борьба с бедностью» в
середине 60-х годов так и не дала обездоленным слоям
американских трудящихся ничего существенного.
В последующие годы идея «великого общества»
была отброшена. По сути дела, безрезультатной была
«новая экономическая политика» президента Р.
Никсона, предусматривавшая сокращение безработицы.
Сменивший его Дж. Картер признал невозможность
реализации принятого в 1978 г. закона Хэмфра — Хоукинса
«О полной занятости и сбалансированном росте». С
1964 по 1984 г. число безработных в США возросло
более чем в 2,5 раза.
Правоконсервативные группировки правящих кругов
стали все более активно выступать за свертывание
государственного регулирования, предоставление
большего простора частнокапиталистическому
предпринимательству и рыночному механизму. В начале 80-х годов
под угрозой оказалась вся система социального
обеспечения, завоеванная трудящимися в упорной борьбе.
Одним из основных пунктов экономической программы
президента Р. Рейгана стало резкое сокращение
социальных ассигнований. В то же время, стремясь
«освободить предпринимательскую инициативу», следуя
концепциям буржуазной теории «экономики предложения»,
администрация Рейгана осуществила налоговые льготы
в интересах крупного капитала, в первую очередь
снизила налоговые ставки на прибыли корпораций.
В 1980—1984 гг. доходы беднейшей группы
населения США, в которую входит Vs семей, сократились на
7,6%; произошло падение реальных доходов многих
миллионов рядовых американцев. В то же время
доходы богатейшей группы (/5 семей) увеличились на 8,7%.
В настоящее время 35 млн. американцев имеют доход
ниже официальной черты бедности. Как примирить эти
данные с утверждением Э. Баутца о том, будто «мысль
мойщика тарелок, что он может стать миллионером,
кроется сегодня в голове каждого ребенка» (с. 127)?
Все эти рождественские сказки давно потеряли свою
привлекательность для американцев.
21

Оценивая изменения в положении Соединенных
Штатов Америки в мировом капиталистическом
хозяйстве, X. Эглау не драматизирует ситуацию. Он
справедливо предупреждает против недооценки экономической
мощи этой страны. «Сильной стороной американской
промышленности,— отмечает автор,—является то, что
она, располагая мощной финансовой базой,
исследовательским потенциалом, опытом организации
производства и сбыта в международном масштабе, занимает
ведущие позиции именно в отраслях, использующих
современную сверхсложную технологию, где с ней вряд
ли кому по силам соперничать» (с. 198).
Выше уже говорилось, что с середины 70-х годов
произошло некоторое укрепление позиций США в
мировом капиталистическом хозяйстве. Оно опиралось на
ряд преимуществ этой страны перед двумя другими
центрами империализма.
Прежде всего США продолжают сохранять
превосходство над своими основными конкурентами по ряду
направлений научно-технического развития. Они
накопили огромный потенциал в развитии авиаракетной и
космической техники, многократно превышающий опыт
прочих капиталистических стран, вместе взятых.
Страна удерживает ведущее место в производстве ряда
видов новейшей техники и технологии, включая
некоторые типы ЭВМ, существенно опережая Японию в
области их математического обеспечения, а также в
сфере биоиндустрии, лазерной техники. США ушли
вперед по степени насыщения хозяйства
информационной техникой, современными системами связи и т. д.
«Американцы первыми «ударили в колокол»,
возвещая о наступлении электронного века,— пишет X.
Эглау.— С самого начала они взяли на себя также и
ведущую роль в коммерческом развитии. О
необходимых усилиях в равной мере позаботились
честолюбивые проекты космических полетов Национального
управления по аэронавтике и исследованию космического
пространства (НАСА), военная промышленность и
производство ЭВМ. Эта новая технология дала
наименование целой местности: названная в честь
полупроводникового элемента «Силиконовая долина»...
превратилась в самый большой в мире «питомник для выведения
новой технологии» (с. 131).
Автор лишь вскользь касается связи этих проблем с
непрекращающейся гонкой вооружений в США; ничего
не говоря о высокой доле военных затрат в общих
расходах на НИОКР, он всячески избегает упоминаний
о деятельности военно-промышленного комплекса.
22

Между тем его роль в экономике и политике США
чрезвычайно велика. В последнее время она еще более
возросла в связи с американскими планами
милитаризации космоса («звездные войны»). Костяком
аэрокосмического сектора военной промышленности этой страны
являются такие гигантские корпорации, как «Боинг»,
«Макдоннелл — Дуглас», «Рокуэл интернэшнл»,
«Дженерал дайнэмикс», «Тексас инструменте», «Локхид»,
«Дженерал электрик», «Юнайтед текнолоджиз». В
Калифорнии, где, кстати говоря, расположена упомянутая
выше «Силиконовая долина», находятся и ведущие
исследовательские центры США, занятые в числе
прочего и военно-промышленными исследованиями: «Рэнд
корпорейшн», «Аэроспейс корпорейшн» и др.
Расходы Пентагона уже превышают 300 млрд. долл.
в год. Комментируя дальнейшее раздувание военного
бюджета, директор административно-бюджетного
управления США в начале 1985 г. заявил, что это вызвано
не интересами национальной безопасности страны, а
алчностью военно-промышленного комплекса. К этому
можно добавить, что в условиях усиления
международной напряженности США — ведущая военная сила
Запада,— прикрываясь мифом о «советской военной
угрозе», навязывает своим партнерам по НАТО увеличение
военных приготовлений, с тем чтобы не только
облегчить собственное милитаристское бремя, но и
подорвать конкурентные позиции Западной Европы и Японии
в торгово-экономической сфере.
Следующее направление, где наглядно выявились
преимущества США,— это международная деятельность
американских транснациональных корпораций,
сумевших в кризисных условиях извлечь максимальные
выгоды из международного характера своей
деятельности.
Выше говорилось, что к началу 80-х годов по
общему объему заграничных прямых инвестиций
Западная Европа опередила США. Однако, оценивая
соотношение сил между этими двумя «силовыми центрами»,
следует учитывать ряд обстоятельств. Одна треть
заграничных капиталовложений Западной Европы
размещена внутри этого региона. Это означает, что
стоимость продукции зарубежных филиалов американских
ТНК примерно на 30% превышает стоимость
продукции, произведенной западноевропейскими монополиями
за пределами Западной Европы. Иными словами, эти
данные указывают на то, что США обладают
существенно более широкой хозяйственной территорией за
рубежом, чем Западная Европа. За пределами своего
23

региона ТНК Западной Европы располагают менее
развитой сетью зарубежных филиалов по сравнению со
своими американскими конкурентами. Так, последние
контролируют более 33 тыс. фирм, т. е. почти на
8 тыс. фирм больше, чем западноевропейские ТНК.
Далее, при характеристике соотношения сил
основных империалистических соперников в сфере
заграничного прямого инвестирования следует учитывать не
только масштабы контролируемых производственных
мощностей, но и их отраслевую структуру. Если
западноевропейские вложения за океаном в
значительной мере размещены в сфере торговли и финансов, то
американские инвестиции сосредоточены
преимущественно в передовых, наукоемких отраслях
промышленности Западной Европы, что делает их уязвимыми
перед лицом экономической политики США.
Ни X. Эглау, ни его собеседники не упоминают еще
одного преимущества США перед конкурентами —
сохранения за долларом «международного резервного
статуса». США имеют возможность расплачиваться с
заграницей своими национальными бумажными
деньгами. В настоящее время в американской валюте все еще
осуществляется свыше 55% расчетов в мировой
капиталистической торговле; цены на нефть устанавливаются
в долларах; их доля в общей сумме выданных банками
международных кредитов достигает 80%; доллары
составляют примерно 75% всех инвалютных резервов
центральных банков капиталистических стран.
Опираясь на свои преимущества, в последнее
десятилетие США удалось оттеснить своих конкурентов,
прежде всего западноевропейских, на отдельных
участках межимпериалистического соперничества. Не
случайно, что в этих условиях в традиционном ежегодном
послании конгрессу в начале 1985 г. президент Р.
Рейган открыто выступил с притязаниями на американское
мировое «руководство», провозгласив Соединенные
Штаты «лидером свободного мира».
* * *
Книга X. Эглау завершается главой о Западной
Европе. Красноречиво ее название: «Континент, не
имеющий своей концепции». Еще недавно на Западе
много писали об усилении позиций этого региона в
капиталистическом хозяйстве, в восторженных тонах
характеризовали достижения западноевропейской
интеграции. Сегодня в литературе о ней преобладают
пессимистические тона. Что же произошло? Отчасти
24

книга отвечает на этот вопрос. Хотелось бы сделать
несколько дополнений.
Отставание Западной Европы от США и Японии во
второй половине 70-х — начале 80-х годов по темпам
роста экономики во многом объясняется большим
весом старых, традиционных отраслей промышленности
(металлургия, текстильная, швейная, обувная и др.) по
сравнению с двумя другими центрами. Поэтому
структурные сдвиги поразили этот регион сильнее. Кроме
того, выявилась слабость западноевропейской
промышленности в создании новых отраслей и производств — в
промышленной микроэлектронике, информатике,
робототехнике, производстве новых материалов, т. е. как
раз в тех областях, которые являются основой
структурой перестройки экономики. «Впервые может
случиться так, что континент, откуда некогда «пустилась в
путь» промышленная революция, окажется зависимым
от Америки и Японии в области базовой технологии»
(с. 148).
В последние годы обнаружился еще один источник
слабости западноевропейского центра. Дело в том, что
регион не является единым гомогенным целым; он сам
разобщен на противоборствующие группировки и
государства. Удельный вес Западной Европы в основных
показателях мирового экономического развития
представляет собой суммы долей отдельных стран, которые
ожесточенно конкурируют друг с другом. «Строго
говоря, единой «западноевропейской промышленности»
вообще не существует» (с. 226). «Промышленность
Европы к настоящему моменту продемонстрировала свою
неспособность объединить раздробленные силы и
составить сильную конкуренцию американцам» (там же). К
этому можно добавить, что несостоятельными
оказались попытки западноевропейского капитала
противостоять и нажиму японских монополий. Все чаще
западноевропейские производители наукоемкой
промышленности заключают соглашения с заокеанскими фирмами,
предлагающими передовую технологию в области
электроники, биотехнологии и т. д. Существует угроза
усиления технологической зависимости Западной Европы
от двух других центров к концу столетия.
В этой обстановке особое значение с точки зрения
хозяйственного развития Западной Европы приобретает
процесс, о котором в книге X. Эглау, на наш взгляд,
говорится недостаточно. Речь идет об интенсивности
интеграционных процессов. Ведь от них в значительной
мере зависит степень экономической консолидации
региона. Однако именно в этой области в последнее
25

десятилетие Западную Европу преследуют неудачи:
резкое ухудшение условий воспроизводства
существенно замедлило интеграционную Активность.
В 60-х — начале 70-х годов, ^огда в Западной Европе
отмечались довольно высокие темпы роста экономики,
на базе компромисса между двумя ведущими странами
«Общего рынка», ФРГ и Францией, шести
первоначальным членам ЕЭС удалось более или менее сгладить
противоречия в Сообществе и добиться заметных
успехов. Был создан таможенный союз в торговле
промышленными товарами, введена общая
сельскохозяйственная политика, активно функционировал единый рынок
угля и стали. Были развернуты крупные совместные
программы в области ядерных исследований, положено
начало унификации налоговой, бюджетной, валютно-
кредитной, региональной политики стран-участниц,
согласованию норм и правил, регулирующих деятельность
частных компаний, миграцию рабочей силы, капитала,
услуг.
В этой обстановке внутренние силы сцепления,
центростремительные тенденции в западноевропейском
регионе одерживали верх над дезинтегрирующими
факторами. Создание единого рынка в рамках ЕЭС оказало
стимулирующее влияние на разделение труда между
странами-партнерами, упрочило их производственные
связи, привязало национальные хозяйства друг к другу
гораздо крепче, чем до создания Сообщества.
Концентрация товарооборота в ЕЭС более или менее
интенсивно продолжалась вплоть до конца 60-х — начала 70-х
годов.
С начала минувшего десятилетия процессы
консолидации западноевропейского центра силы замедлились.
Принятый в начале 70-х годов план поэтапного
строительства экономического и валютного союза ЕЭС
оказался в подавляющей части нереализованным.
Осуществлено лишь несколько конкретных мероприятий. В
1972 г. была создана «европейская валютная змея»1,
которая, однако, не способствовала достижению
валютного единства в рамках ЕЭС. В 1973 г. введен единый
для всех стран «Общего рынка» налог на добавленную
стоимость, но его ставки не унифицированы. В том же
году создан Европейский фонд валютного
сотрудничества, однако средства его слишком малы. С 1975 г.
функционирует Фонд регионального развития, также
обладающий крайне скудными средствами. Созданная в
1 Имеется в виду соглашение о сужении пределов колебаний
валют.
26

1979 г. европейская валютная система не включает
валюты Англии и Греции. Бюджет Сообщества не
достигает и 3% суммарных расходов правительств стран
ЕЭС.
В обстановке затяжных и глубоких кризисов 1974—
1975 гг. и 1980—1982 гг. все ощутимее проявляется
тенденция к протекционизму внутри ЕЭС (так
называемому «экономическому национализму»), заботе прежде
всего об интересах национального монополистического
капитала. Некоторые страны «Общего рынка» стали
время от времени вводить таможенные пошлины во
взаимной торговле промышленными товарами. По
существу, отказал ценовой механизм аграрной
интеграции. Участники Сообщества все меньше склонны к
компромиссам. Расширение ЕЭС за счет менее
развитых южноевропейских стран усиливает тенденцию к
расслоению «Общего рынка». В такой обстановке
продвижение по пути дальнейшего согласования
национальных хозяйственных политик государств-членов
наталкивается на труднопреодолимые препятствия.
Вместе с тем силу противодействия
западноевропейского центра американскому и японскому нельзя
недооценивать. В последнее десятилетие количество
участников ЕЭС возросло с 6 до 10. В конкурентной
борьбе с США и Японией Западная Европа опирается
на некоторые факторы крупномасштабного и
долговременного действия. К концу 70-х годов завершился
процесс формирования обширной зоны свободной
торговли промышленными товарами, охватившей
большинство стран западноевропейского региона. Сфера
экономического влияния Западной Европы простирается
примерно на 80 стран развивающегося мира. Главными
объектами ее экспансии стали африканские страны из
числа бывших колоний, а также страны
Средиземноморья и Южной Азии.
Функционирование западноевропейского центра,
внутренние конфликты и противоречия оказывают
возрастающее воздействие и на общественное сознание,
и на внутриполитическую борьбу, и на отношения
между государствами Западной Европы. За минувшее
десятилетие западноевропейский центр силы
превратился в мощный фактор мировой экономики и политики
современного капитализма.
В настоящее время при Европейском экономическом
сообществе аккредитованы представители примерно 120
стран. ЕЭС имеет сеть заграничных линий со статусом
«делегаций» (в США, Канаде, Японии, Латинской
Америке, при международных организациях в Женеве, при
27

ООН в Нью-Йорке и при ОЭСР в Париже). Комиссия
Европейских сообществ (КЭС) считается основным
представителем ЕЭС во многих международных
организациях (ФАО, ЮНКТАД, ЭКОСОС и др.).
Способность ЕЭС проводить единую торговую
политику в отношениях с США, Японией и развивающимися
странами является важным фактором, усиливающим
позиции западноевропейского центра в
межимпериалистическом соперничестве, а также в отношениях
Север— Юг.
В настоящее время руководители ЕЭС и
западноевропейского бизнеса предпринимают новые усилия,
чтобы укрепить позиции западноевропейского центра в
мировом капиталистическом хозяйстве. С этой целью
они интенсивно осуществляют за счет трудящихся
капиталистическую рационализацию старых и
перестройку новых, наукоемких отраслей промышленности.
С 70-х годов в Западной Европе быстро растет
число банков данных и сетей ЭВМ. С 1979 г. действует
общеевропейская система электронной информации
«Евронет—Диана». Долгосрочные фундаментальные
исследования и сотрудничество в области электроники
предложены в программе «ЭСПРИТ», подготовленной
по инициативе Комиссии Европейских сообществ.
Немалы успехи Западной Европы в развитии
аэрокосмической промышленности: построена ракета для запуска
спутника «Ариан», обсуждался проект «Эврика»1.
Большое значение в Западной Европе придается
активизации интеграционной деятельности на «Общем
рынке» посредством расширения политического
сотрудничества. Значительные надежды возлагаются на
преодоление «национального эгоизма» в результате
реализации «плана Коломбо — Геншера», призванного
обеспечить переход от межгосударственного
интеграционного механизма к механизму на уровне интеграционного
объединения и европейского силового центра в целом.
В июле 1983 г. на основе этого «плана» на совещании
глав государств и правительств стран ЕЭС в Штутгарте
была одобрена «Торжественная декларация о
Европейском союзе». В начале 1984 г. европарламент принял
«договор о Европейском союзе». В случае его
ратификации шестью из десяти стран ЕЭС, представляющих
больше половины населения Сообщества,
европарламент закрепит за собой право издания обязательных
для всех стран «Общего рынка» законов.
1 Проект создания Европейского агентства по координации
научных исследований.
28

Итак, западноевропейский центр силы сгибается под
тяжелым грузом нерешенных проблем. Лишь с
серьезными оговорками Европейское экономическое
сообщество можно рассматривать как ядро системы того
над государственного или федерального образования, в
которое хотели бы превратить его сторонники так
называемых «Соединенных Штатов Европы». Вместе с
тем, несмотря на все трудности, внутренние конфликты
и противоречия, ЕЭС превратился в мощный фактор
экономики и политики современного капитализма.
* * *
В книге X. Эглау ничего не говорится о
центростремительных тенденциях в межимпериалистических
отношениях. Между тем неравномерность развития в
условиях ухудшения условий производства, ломки
сложившейся в минувшие десятилетия структуры
промышленности и растущей интернационализации капитала, когда
резко усиливается взаимозависимость национальных
хозяйств, побуждает финансовую олигархию Запада
искать средства преодоления экономических
трудностей не на путях разрушительной конкуренции,
подрывающей силу империализма, а на основе нахождения
совместных решений. Стремясь ослабить
конфликтность развития мирового капиталистического
хозяйства, руководящие круги США, Западной Европы и
Японии пытаются координировать свои действия.
Новая важная черта в деятельности капиталистических
стран — возникновение весьма развитых
институциональных форм, в рамках которых происходит
согласование их позиций по насущным вопросам
современности.
Длительное время механизм международного
регулирования на Западе, по сути дела, состоял лишь из
различных, главным образом неправительственных,
организаций. И в настоящее время они играют немалую
роль во «взаимном согласовании» экономической
стратегии и политики. Среди них: Организация
экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) — координатор
экономической политики развитых стран, Генеральное
соглашение по торговле и развитию (ГАТТ) — орган
согласования политики в сфере международной
торговли, Международный валютный фонд (МВФ) — главный
инструмент регулирования валютно-кредитных связей
капиталистических и развивающихся стран.
Растущее значение в механизме
межгосударственного регулирования приобретают неофициальные объеди-
29

нения представителей делового мира, общественных и
политических деятелей, буржуазных ученых, которые
призваны выносить «беспристрастные» суждения о
состоянии мирового хозяйства и вырабатывать
соответствующие рекомендации. Так, экономическая политика
капиталистических государств несет на себе отпечаток
«советов» Трехсторонней комиссии, созданной в 1973 г.
по инициативе известного финансового магната США
Джона Рокфеллера,—своеобразного совещательного
клуба заправил капиталистического мира.
В середине 70-х годов, когда экономическая
ситуация в капиталистическом мире резко ухудшилась,
межгосударственное регулирование было поднято на
«высший уровень»: в практику вошли ежегодные
совещания глав государств и правительств семи ведущих
капиталистических стран — США, Японии, ФРГ,
Франции, Англии, Италии и Канады. В мае 1985 г. в Бонне
состоялось очередное, 11-е по счету, совещание «клуба
избранных» в верхах. На этих встречах обсуждались
проблемы повышения занятости, снижения уровня
инфляции, уменьшения зависимости от импорта нефти,
сокращения задолженности развивающихся стран,
снижения банковских учетных ставок—иными словами, те
вопросы, которые больше всего беспокоят финансовую
олигархию.
Выдавая рецепты «оздоровления»
капиталистического хозяйства, участники совещаний в верхах в
последние годы неизменно в основу своих предложений по
координации экономической политики кладут «жесткие
меры экономии», заимствованные из арсенала
сторонников монетаризма и концепции «экономики
предложения», т. е. взгляды, взятые на вооружение наиболее
консервативными кругами на Западе. В этом находит
выражение классовая солидарность империалистов
различных стран, стремящихся вырваться из тисков
противоречий путем дальнейшего наступления на
экономические права трудящихся, снижения их жизненного
уровня. Однако, несмотря на все пропагандистские
декларации, лидерам капиталистического мира не
удалось выработать каких-либо конкретных совместных
мер по решению экономических проблем Запада,
преодолеть острые разногласия между участниками
встреч.
«Силовые центры» империализма придают большое
значение координации своей деятельности в отношении
развивающихся стран. Ее отличает стремление ведущих
капиталистических стран выработать единую
платформу относительно справедливых требований о демокра-
зо

тизации международных экономических отношений,
выдвигаемых молодыми государствами. В конце 70-х —
первой половине 80-х годов США, Западной Европе и
Японии удалось в общем и целом придерживаться
сходных позиций по отношению к развивающимся
странам, укрепить систему договорных связей с ними в
торгово-экономической области.
Проводя политику коллективного неоколониализма,
на основе предоставления тех или иных уступок,
развитые страны расчленяют и противопоставляют
молодые государства друг другу, пытаются таким
образом подорвать их единство, еще теснее привязать
их к капиталистической колеснице.
В обстановке обострения противоборства между
Востоком и Западом лидеры ведущих
капиталистических стран стали уделять особое внимание координации
своей политики по отношению к социалистическим
странам. Форумом, на котором активно обсуждаются
вопросы совместной деятельности в этой области, стала
ОЭСР. Так, на ее совещании в мае 1983 г. было
вынесено решение о том, чтобы участники этой
организации рассматривали страны социалистического
содружества, исходя из «рыночных соображений», что
означало ухудшение кредитных условий торговли Восток—
Запад. Антисоциалистическая направленность
пронизывала в последние годы и деятельность «большой
семерки». На встречах в верхах в Оттаве, Версале, Вильям-
сберге и Лондоне принимались «политические»
заявления и декларации, в которых вина за обострение
международной обстановки возлагалась на Советский
Союз и другие страны социалистического содружества
и делались попытки согласовать международное
экономическое регулирование с внешнеполитическим и
военным курсом империализма.
Центростремительная тенденция, хотя и
развивается, имеет при капитализме свои пределы. Объективные
экономические закономерности — антагонистические
противоречия, неравномерность развития —
оказываются сильнее субъективных устремлений развитых
капиталистических стран. Деятельность ТНК — главных
действующих лиц книги X. Эглау, реальных субъектов
международных экономических отношений
капитализма— сплошь и рядом идет вразрез со стремлением внести
регулирующее начало в отношения между этими
странами.
31

Несмотря на стремление правящих кругов
координировать действия по широкому кругу вопросов, в
последнее десятилетие центробежные тенденции в системе
межимпериалистических отношений существенно
усилились— между тремя центрами резко обострилась
борьба по всему фронту раздирающих их противоречий.
Ожесточенные баталии разворачиваются как в
традиционных для монополистического капитализма
сферах— за рынки сбыта, за возможность приложения
капиталов, так и в сравнительно новых областях — за
доступ к научным открытиям и обладание
прогрессивной технологией, надежное обеспечение природными
ресурсами, приобретение зон влияния среди малых и
средних государств капитализма, внутри стран и
отдельных регионов развивающегося мира. Широкий
спектр основных сфер соперничества трех «силовых
центров», усиливающаяся неравномерность развития
самих этих центров создают быстро меняющуюся
ситуацию.
Ареной острого соперничества стал мировой
капиталистический рынок. С середины 70-х годов темпы роста
международной торговли значительно снизились; в
отдельные годы наблюдалось абсолютное сокращение
физического объема экспорта. Продолжалось массиро-
ваннное торговое наступление японских монополий на
своих конкурентов. Актив Страны восходящего солнца
в торговле с США с 1970 по 1983 г. возрос с 1,4 до
21,4 млрд. долл., а с Западной Европой с 1,2 до
14,7 млрд. долл. Ослабли позиции США и в торговле с
западноевропейскими регионами: в начале 80-х годов
впервые за долгое время Соединенные Штаты ввезли из
стран «Общего рынка» больше товаров, чем вывезли
в ЕЭС.
Конфликтный характер развития мирового
капиталистического хозяйства усиливает конкурентную
борьбу на мировом рынке; вспышки торговых сражений,
противоречия между США и Японией приобретают
характер «торгово-экономических войн». Вслед за
«текстильной» и «автомобильной» войнами, вызванными
наплывом в США дешевой японской продукции,
развертывается новая торговая схватка на фронте
технологически сложной электронной продукции.
В связи с превращением Западной Европы во
второго после США экспортера аграрной продукции
между этими двумя центрами разразились
«сельскохозяйственные войны» («пшеничная», «рисовая»,
«соевая», «сырная», «куриная», «винная» и др.). В
условиях значительного перепроизводства черных металлов на
32

мировом капиталистическом рынке в конце 1984 г.
возобновилась трансатлантическая «стальная дуэль».
В этих условиях все три центра вернулись к
активному использованию протекционистских средств, чего
не наблюдалось со времени экономического кризиса
1929—1933 гг. На службу протекционистским целям
поставлен широкий спектр нетарифных барьеров.
Особенно возросло значение так называемых
добровольных, а в действительности навязываемых ограничений
экспорта. В большинстве случаев их инициаторами
являлись Соединенные Штаты. В конце 70-х — начале
80-х годов такие ограничения были введены на импорт
из Японии автомобилей в США, цветных телевизоров —
в США и Западную Европу, видеомагнитофонов и
стали — в ЕЭС, западноевропейских и канадских
специальных сортов стали—в США и т. д. Резко
ужесточены в США и Западной Европе ограничения,
выдаваемые за антидемпинговые меры. В 1983 г. Франция
предложила поднять таможенные тарифы ЕЭС, чтобы
оградить наукоемкие отрасли промышленности стран
Сообщества.
Ожесточенные сражения происходят на валютном
фронте. Особую агрессивность здесь так же, как и в
области торговли, проявляют Соединенные Штаты.
Одним из важнейших орудий американского
империализма в его борьбе с конкурентами стали высокие
процентные ставки. Политика нынешней администрации
США, в первую очередь стремительный рост военных
расходов, привела к огромному дефициту
государственного бюджета, который покрывается за счет займов и
вызывает увеличение процента прежде всего в
Соединенных Штатах. Взвинчивая его уровень, США
стремятся укрепить курс доллара и сохранить его
господствующее положение в валютной системе капитализма.
Возможность получить высокие доходы в американских
банках привлекает в США из-за рубежа огромные
массы спекулятивных капиталов. Вливая с помощью
долларового насоса кровь в вены Уолл-стрита,
вашингтонская администрация получает возможность
финансировать американскую экономику за счет других
стран, тем самым подрывая хозяйства своих
конкурентов. Не случайно в последнее время даже самые верные
союзники США требуют от них принятия решительных
мер по сокращению дефицита бюджета и снижению
процентных ставок.
Наступление американского доллара и политика
«вздергивания» процентных ставок самым пагубным
образом сказываются и на экономическом положении
2—466
33

развивающихся стран, выступающих в качестве
крупнейших международных заемщиков. Их внешняя
задолженность уже перевалила за отметку 1 трлн. долл.
Пропасть, в которой оказались эти государства,
становится все глубже каждый раз, когда повышается курс
американского доллара, поскольку именно в нем
осуществляются расчеты по большинству займов.
Чтобы ослабить экономику своих конкурентов,
Соединенные Штаты прибегают и к другим мерам. Они
навязывают союзникам, в первую очередь по НАТО,
увеличение военных приготовлений. Тем самым США
стремятся не только облегчить собственное
милитаристское бремя, но и взвалить на Западную Европу и
Японию дополнительные крупные военные расходы.
Взяв курс на обострение военно-политической
конфронтации с социалистическими государствами,
американская администрация стремится вынудить другие
капиталистические государства к свертыванию жизненно
важных для них торгово-экономических связей со странами
социалистического содружества. В основе требований
Вашингтона лежит все то же стремление поставить в
затруднительное положение своих партнеров, лишив их
выгодных рынков сбыта и надежных источников
нужных им товаров, а заодно покрепче привязать их к
американской экономике, ограничить им возможности
независимого хозяйственного маневрирования.
Под давлением США страны ЕЭС и Япония приняли
ряд ограничительных мер, касающихся экспорта
технологии и ряда товаров, условий кредитования внешней
торговли с социалистическими государствами. Однако,
исходя из собственных интересов, страны «Общего
рынка» и Япония практически отказались включаться в
проведение крупномасштабных акций, направленных на
сокращение хозяйственного сотрудничества с
социалистическими государствами. Осложнение в этой связи
отношений между «силовыми центрами»
способствовало провалу американских «санкций» против СССР.
* * *
Таким образом, последнее десятилетие
характеризовалось резким обострением соперничества между
«гигантами» капиталистического мира. Как же будут
развиваться события дальше? Следует согласиться с
мнением X. Эглау о том, что «в будущем конкуренция
между тремя крупными промышленными центрами
западного мира будет острее, чем когда-либо, и... что
трения, которые возникнут в процессе этой борьбы,
34

окажут влияние и на политические отношения» (с. 39).
Обострению межимпериалистической борьбы будет
способствовать, как и в прошлом, неравномерность
экономического развития, которая резко усиливается в
условиях нынешнего этапа развертывания научно-
технической революции; как верно подметил автор,
«борьба гигантов запрограммирована прежде всего
развитием технического прогресса» (там же). США,
конечно, постараются взять реванш у Западной Европы и
Японии за поражения 50—60-х годов, однако прав
У. Соммерс, который утверждает: «Абсолютно
невероятно, чтобы Америка когда-либо стала доминировать
в столь же большом количестве отраслей, как ранее»
(с. 213). Западная Европа не смирилась с утратой своих
позиций и стремится не допустить возврата к тем
временам, когда США безоговорочно господствовали в
капиталистическом мире. Она пытается также
предотвратить дальнейшее усиление технологической
зависимости от Японии. Что касается последней, то она и
впредь будет продолжать наращивать свои
экономические позиции. Ее правящие круги не отказались от идеи
обогнать в обозримом будущем Соединенные Штаты по
важнейшим показателям экономического развития и
стать капиталистической державой номер один.
Материал, содержащийся в книге Ханса Отто Эглау,— еще
одно подтверждение непреодолимых противоречий,
непримиримых разногласий, трений и конфликтов,
раздирающих мир капитализма, яркое свидетельство
дальнейшего обострения его общего кризиса.
Е. С. Хесин

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Нет ничего более захватывающего, чем
соперничество между государствами и их системами: их подъемы
и победы, угроза им со стороны новых конкурентов,
неудержимо рвущихся вперед, и, наконец, их
ослабление и упадок. Раньше карта мира изменялась прежде
всего в результате крупных войн. История изобилует
примерами процветавших империй, охватывавших
огромные территории, которые, будучи прогнившими и
разложившимися изнутри, в определенное время под
натиском более молодых и жизнеспособных народов
распадались и в конце концов исчезали. Сейчас эта
конкурентная борьба в значительной мере
переместилась в область экономики и технологии. Достижение
наивысшей производительности, опережение всех
других стран в области микроэлектроники и достижение
других небесных тел — все это не только приносит
всемирный престиж и признание, но непосредственно
влияет на идеологическую борьбу различных систем.
Однако крупные изменения в соотношении
экономических потенциалов государств происходят не в
результате войн, а, как правило, лишь постепенно и вначале
почти незаметно. Когда в 1967 г. Серван-Шрайбер в
своей книге «Американский вызов» предостерегал от
опасности полной технической и технологической
зависимости Европы от США, уже начался (хотя пока
незаметно) постепенный подрыв экономической
супердержавы по ту сторону Атлантики. А когда несколько
лет спустя американские авторы Роберт Хеллер и
Норрис Уиллат в своей менее известной книге
«Реванш Европы» опрокинули дерзкие тезисы
француза, Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) уже
давно было поражено тем микробом, который
впоследствии парализовал его интеграционные возможности и в
конечном итоге экономический рост.
Сегодня, когда вместо американцев и европейцев
предметом всеобщего удивления стали японцы,
возникает вопрос о том, не прошла ли уже и новая
36

суперзвезда вершину своей славы. В связи со
сложностью определения будущих тенденций на основе
«фотографии» сложившейся ситуации позволительно даже
задать вопрос, который сам собой напрашивается:
будет ли вообще «борьба гигантов»? Не случится ли
так, что политические партнеры с их общими
причинами экономического соперничества скорее будут
благородно избегать встречи, возможно, делать скрытые
обходные маневры, но не истреблять друг друга? А
может быть, одному из гигантов (по положению
вещей— американцам) удастся более или менее явно
возобладать над обоими соперниками? В пользу таких
предположений, по крайней мере в данный момент,
доводов немного. По всей видимости, США, Западная
Европа и Япония, производящие вместе более половины
мирового валового продукта, ни в чем не уступят друг
другу на мировом рынке.
В ходе борьбы за открытые и скрытые торговые
ограничения политический климат в отношениях между
Брюсселем и Токио все более охлаждался. Европейцы
шантажируют японцев, угрожая им усилением
протекционизма, и в то же время подозревают своих
дальневосточных партнеров в том, что они своей тактикой
затягивания переговоров заставляют европейцев
работать вхолостую. Более холодными стали также торго-
во-политические отношения между Вашингтоном и его
двумя основными экономическими партнерами. Уже в
течение нескольких лет тлеет вновь и вновь
разжигаемый конфликт из-за поставок стали из стран ЕЭС,
поступающей на рынок США, как утверждает
американское правительство, по демпинговым ценам
благодаря государственным субсидиям в Европе. Для защиты
Детройта правительство США навязало Японии
«добровольное» ограничение экспорта автомашин и лишило ее
доступа (ранее охотно предоставляемого) к секретным
проектам технологических разработок. Опасаясь
промышленного шпионажа, все больше фирм и институтов
США даже не допускает дальневосточных посетителей
в свои лаборатории.
Несомненно, что американцам, когда-то столь
независимым, трудно справляться со своей новой ролью.
Впервые в истории Соединенные Штаты Америки
убедились в своей уязвимости, впервые им приходится
всерьез защищаться от иностранных конкурентов на
своем внутреннем рынке и взглянуть в глаза ошибкам и
упущениям. Кажется, что давно отошло в прошлое то
время, когда ведущая держава, достигшая после второй
мировой войны небывалого превосходства, помогала
37

своим теперешним соперникам вновь стать на ноги,
преодолеть глубочайшее унижение и разрушения:
европейцам с помощью плана Маршалла, японцам с
помощью «Программы восстановления» генерала Макар-
тура.
Еще в 1950 г. на душу населения Японии
приходилось только 16% валового внутреннего продукта,
производимого на душу населения в США, а в ФРГ —
40%. В конце 70-х годов японцы достигли 66%, а
западные немцы 88% уровня производительности труда
американцев. И сегодня США все еще являются
страной с самой высокой производительностью. Вопрос
лишь в том, сколько времени будет сохраняться это
преимущество. Конкуренты Америки, и прежде всего
Япония, в ряде случаев осуществляют значительно
более крупные капиталовложения в более
производительное промышленное оборудование. Если в
ближайшее время США не осуществят своей программы
«оживления», задержанной спадом в экономике, то,
возможно, уже в середине 80-х годов некоторым
странам ЕЭС, а вскоре и Японии удастся оттеснить
Америку с ее ведущих позиций. Хотя японские
прогнозы экономического роста, как правило, тоже слишком
оптимистичны, все же прогноз Экономического совета,
видимо, верен. Согласно этому прогнозу, в 2000 г. в
дальневосточной островной империи валовой
общественный продукт на душу населения составит
21 тыс. долл., и она обойдет американцев, у которых
этот показатель составит 17 тыс. долл.
Американцам особенно обидно, что их
экономическое превосходство поколеблено страной, с которой в
противоположность богатым США природа обошлась
прямо-таки как с пасынком,— страной, 115 млн.
жителей которой живут, как сельди в бочке, на территории,
лишь вчетверо превышающей территорию небольшого
американского штата Индиана, страной, которой
приходится ввозить почти все сырье и топливо и которая
даже не может себя прокормить. Тихоокеанские
бедняки всего за несколько лет достигли того, чего,
несмотря на все свои успехи, никогда не добивались
европейцы: могучая Америка—олицетворение промышленной
мощи и создатель современной системы управления
экономикой — впала буквально в панический страх
перед своей отсталостью. В самый глубокий шок ее,
несомненно, повергла утрата 30% своего внутреннего
рынка автомобилей — поражение, в результате которого
в период спада конъюнктуры работы лишились
примерно 200 тыс. рабочих. При всех стараниях американской
38

промышленности вернуть назад потерянные ею позиции
на рынке полностью это ей вряд ли удастся. Слишком
прочно на рынке США обосновались японские и
европейские фирмы со своими заводами и сбытовыми
базами. Следовательно, если американцы хотят
добиться расширения производства, им придется форсировать
экспорт, и они уже приступили к этому. Можно
ожидать, что в результате нажима Вашингтона на
Японию с целью более свободного импорта в эту страну
товаров с надписью «сделано в США» американские
фирмы усилят свои позиции не только в странах ЕЭС.
В то же время Японии и странам ЕЭС, видимо, не
остается ничего другого, кроме как компенсировать
замедление расширения сбыта на внутреннем рынке и
возрастающую конкуренцию импортных товаров
путем более активного форсирования экспорта. Таким
образом, в будущем конкуренция между тремя
крупными промышленными центрами западного мира будет
острее, чем когда-либо, и не надо обладать богатой
фантазией для предположения, что трения, которые
возникнут в процессе этой борьбы, окажут влияние и
на политические отношения.
Следовательно, «борьба гигантов»
запрограммирована прежде всего развитием технического прогресса. По
мере технологического совершенствования продукции
непрерывно обостряется их конкуренция на мировом
рынке. Резкий рост расходов на исследования и
необходимость применять экономичные методы производства
требуют выпускать объемы продукции, значительно
превышающие емкость национальных рынков. Тому,
кто на этих рынках не разрабатывает стратегию сбыта
в международном масштабе, рано или поздно придется
сдаться. Располагая мощностями по производству
фотокопировальных аппаратов в 2,2 млн. шт., только одна
японская промышленность при полной загрузке может
с избытком удовлетворить весь мировой спрос. Такой
же глобальный характер носит бизнес с
видеомагнитофонами и «микрочипами».
Растущая конкуренция при сбыте промышленной
продукции требует менеджеров, относящихся к своей
работе как к долгосрочной стратегической задаче, с
широким кругозором, умением перспективно
планировать, не ограничиваясь тесными политическими
рамками, и способных идти на риск. Теперь не популярны
осторожные тактики, принимающие всевозможные
меры предосторожности, прежде чем решиться только
высказать какую-либо новую идею. Действительно,
крупные достижения обычно являются результатом
39

смелой инициативы. Однако «борьбу гигантов» не могут
выиграть только одни менеджеры. Современная
конкуренция все более становится конкуренцией технологий.
Сегодняшние изобретения — это завтрашняя продукция.
Тому, кто в области естественнонаучных и технических
исследований не находится на уровне высших мировых
достижений, будет трудно в долгосрочной перспективе
выдерживать ускорение темпов обновления
производства. А тому, кто уже попал в технологическую
зависимость, приходится постоянно опасаться
зависимости также в области производства. В этих условиях
конкуренция захватывает все общество. При этом речь
идет по меньшей мере о способности Запада к
обеспечению основ будущего существования в условиях
тесного взаимодействия политики, экономики и науки.
Успех будет зависеть от того, удастся ли Западу
указать прежде всего молодому поколению такие
перспективы, притягательность которых способна
мобилизовать мысль, мужество и фантазию.
Европейцы тем больше будут отвечать новым
требованиям конкуренции, чем решительнее они порвут со
своими предрассудками и переоценкой собственных
сил. На протяжении столетий Европа была
господствующей политической и экономической силой. Здесь
началась промышленная революция, Европа была
колыбелью современных естественных наук. Однако
карта мира изменилась, и мы уже не господствуем на этой
земле. Промышленно развитые страны Атлантики
обнаруживают явные признаки старения; Ливерпуль,
Дортмунд и Детройт питают прессу сообщениями о
кризисе. В то же время на Тихом океане возникает
новый центр промышленной экспансии, отличающийся
несравненно более высокими темпами роста. Причина
того, что японцы как экономические лидеры этого
региона своей экспортной экспансией повергли нас в
какой-то японский психоз, несомненно, заключается и в
том, что они удручающим образом напомнили нам о
наших собственных сильных сторонах. Они обошли нас
там, где мы когда-то были сильны, достигнув этого с
помощью таких добродетелей, как прилежание,
тщательность, дисциплина и дух изобретательства, которые
свойственны (или были когда-то свойственны!) и нам.
В книге «Борьба гигантов» анализируется нынешнее
положение в ряде переживающих кризис отраслей с
точки зрения будущей конкуренции между США,
Западной Европой и Японией. При этом особый акцент
сделан на европейских слабостях и недостатках.
Будучи в этом отношении пристрастной, книга призвана
40

указать Европе на имеющиеся для нее опасности и
возможности и таким образом способствовать началу
давно назревшей серьезной дискуссии о будущем
европейской промышленности.
Дюссельдорф, 12 июля 1982 г.
Ханс Отто Эглау

Глава первая
ШОКИРУЮЩЕЕ «ЯПОНСКОЕ ЧУДО»
ОЧНАЯ СТАВКА ЗАПАДА С ЕГО УТРАЧЕННЫМИ
ПРЕИМУЩЕСТВАМИ
Несколько лет тому назад один менеджер стальной
компании из Питтсбурга, возвратившийся из Японии,
делясь своими впечатлениями об этой поездке, с
восторгом сказал: «Когда металлург умирает и попадает на
небо, то он попадает в Огисиму». Действительно,
японские хозяева привели этого американца на
сталеплавильный завод, отличавшийся совершенством,
особенно по сравнению со старыми домнами, годными
только на слом, у него дома, в Пенсильвании.
При осуществлении своей мечты о
металлургическом заводе будущего проектировщики фирмы «Ниппон
Кокан», второго по величине крупнейшего
производителя стали Японии, пошли совершенно новыми путями.
Поскольку в перенаселенном промышленном районе
между Иокогамой и Кавасаки уже не удалось найти
подходящей строительной площадки, сверхсовременное
предприятие построили на искусно спроектированном
и сооруженном острове посреди Токийского залива.
Построенный здесь комплекс по производству стали,
стоящий 4 млрд. долл., представляет собой как бы
перевалочный пункт в морской транспортной цепочке.
К восточной стороне острова, контуры которого
вычерчены как по линейке, суда доставляют руду и уголь из
Америки, Австралии и Южной Африки. На западной
стороне на суда отгружаются трубы и лист,
поставляемые в различные страны. Между этими причалами
самым современным производством стали в мире
управляет уникальная по своему типу система компьютеров.
Если на прежнем устаревшем заводе работало более
12 тыс. рабочих, то на заводе Огисима, ставшем
Меккой специалистов по черной металлургии, занято не
более 3 тыс. человек — и это при значительном
увеличении выпуска продукции.
Ровно за 30 лет до того, как в 1979 г. прибрежное
металлургическое предприятие «Ниппон Кокан» начало
работать на полную мощность, по инициативе
тогдашних американских оккупационных властей эксперты
двух крупнейших американских стальных концернов
42

«Юнайтед Стейтс стал» и «Бетлехем стал» ездили в
Токио, чтобы посвятить специалистов
восстанавливаемой промышленности в тайны современного
производства стали. В противоположном направлении в Америку
роями полетели целые эскадроны японских
«разведчиков», чтобы прямо на месте изучить технические
методы, процессы и современные системы организации
и управления производством. Некоторые из
страдающих японским синдромом американских стальных
боссов, видимо, лишь в высшей степени неохотно
вспоминают о том, что еще в 50-е годы их инструкторы
регулярно проводили семинары на ведущих японских
металлургических предприятиях.
И в те годы, как и всегда, японцы учились быстро и
основательно. Уже в 1959 г. Япония вышла на пятое
место в мире по производству стали, обойдя Францию.
В 1961 г. по этому показателю Япония обошла Англию
и ФРГ, а в 1980 г. наконец оставила позади ведущую
западную стальную державу — США. Прежние
наставники японцев стали их самыми прилежными учениками.
Вряд ли найдется хоть одна значительная фирма в
американской сталелитейной промышленности, которая
не покупала бы в Японии «ноу-хау» по соглашениям о
технической помощи.
Фатальная смена ролей между учителями и
учениками с неумолимой ясностью характеризует развитие
отрасли, которая больше не осуществляет
капиталовложений, а существует только за счет имеющегося
основного капитала.
Самый «молодой» металлургический комплекс
«Юнайтед Стейтс стил» построен в 1959 г. В 1978 г. из
22 крупнейших доменных печей мира не менее 14
находилось в Японии и ни одной в США. В 1981 г. в
исследовании Управления экономического развития
отмечалось, что 50 тыс. рабочих сталеплавильных
заводов угрожает безработица, если в ближайшее время
значительная часть устаревшего американского
производственного оборудования не будет заменена новым.
Совершенно иначе дело обстоит в Японии: в
настоящее время она является бесспорным лидером в
области использования современной технологии
производства стали, и, по-видимому, невозможно за короткое
время оттеснить ее с этих позиций.
Многие металлургические предприятия мира
заказывали у фирмы-производителя установку для
непрерывной разливки стали только в том случае, если
одновременно можно было закупить японскую технологию.
Для широкого сбыта на мировом рынке накопленных
43

технических знаний «Ниппон стал», постоянно
использующая целую армию технических консультантов,
создала в концерне специальный отдел. Этот гигант,
выплавка стали которого в 1981 г. (29,6 млн. т)
превысила производство стали во Франции (21 млн. т), в
течение многих лет является одной из японских фирм,
получающих наиболее крупные доходы от продажи
лицензий. Создав ориентирующуюся на масштабы
мирового рынка высокопроизводительную сталелитейную
промышленность, Япония всего через десять лет после
поражения в войне заложила фундамент для
небывалого экономического развития. Превращение
побежденной и отсталой в промышленном отношении страны,
выплавка стали которой в 1950 г. составляла только
4 млн. т, в индустриальную сверхдержаву (в 1973 г.
Япония выплавила стали почти столько же, сколько по
отдельности Советский Союз, США или Западная
Европа) стало возможным прежде всего в результате
последовательного использования всех преимуществ
географического положения и превосходства в области
техники. На свои прибрежные заводы японцы
доставляют бразильскую руду морским путем протяженностью
20 тыс. км. Это им обходится дешевле, чем
американцам, перевозящим руду по железной дороге от
собственных рудников, удаленных от металлургических
заводов только на несколько сот километров. Если в
1980 г. в Японии почти 60% всей выплавки стали
осуществлялось с использованием наиболее
экономичного процесса непрерывной разливки, при котором
жидкая сталь, минуя несколько рабочих процессов,
превращается в заготовки для проката, то на
металлургических заводах стран ЕЭС эта доля составляла лишь
39%, а у их американских конкурентов даже только
20%.
Удивительно, что среди постоянно повторяемых
объяснений причин успехов Японии на мировом рынке
лишь очень редко упоминаются качества, присущие
дальневосточным менеджерам. Особенно в правлениях
фирм, по понятным причинам, склонны считать, что
причины наступления азиатских стран на мировом
рынке скорее следует искать в низкой заработной
плате, демпинговых ценах, высоком моральном уровне
или в особенностях организационной структуры
японских корпораций, а не в приобретенном в процессе
обучения искусстве управления. Однако, возможно,
самая главная тайна успехов Японии (если здесь вообще
еще можно говорить о какой-либо тайне) заключается
именно в способности к целенаправленному внедрению
44

в практику достижений в области экономики и
организации производства. Экспансия Японии на одном рынке
за другим и проводимая при этом стратегия вряд ли
могут остаться тайной для того, кто не жалел ни
времени, ни сил на осмотр японских заводов, на беседы
с представителями западных фирм и банков в Токио и
Осаке и на чтение напечатанных также на английском
языке программ разработок целей Министерства
внешней торговли и промышленности.
Уже при захвате мирового рынка судостроения
просматривались цели новых конкурентов, которые
впоследствии они вновь и вновь ставили перед собой.
Эти цели состоят в быстром завоевании значительной
доли в экспорте на данный рынок посредством
агрессивной политики цен, создания рентабельных
производственных мощностей и постоянного повышения
производительности труда. В настоящее время для сварки
судна, предназначенного перевозить массовые грузы,
японцы используют втрое меньше рабочих, чем на
европейских и американских верфях. Сейчас каждый
второй построенный в мире корабль сходит со стапелей
какой-либо японской верфи, а на верфях Европы
строится только каждый седьмой.
Таких же впечатляющих результатов в области
производительности, как в судостроении, Япония
достигла в производстве автомашин, прежде всего в
результате широкого применения промышленных
роботов. На заводах фирм «Тоёта» и «Ниссан», «Хонда» и
«Мицубиси моторе» один рабочий монтирует в среднем
50—55 автомашин в год. В то же время на таких
наиболее производительных европейских фирмах, как
«Рено», «Фольксваген» и «Форд» (кроме английских
заводов), в 1979 г. этот показатель составлял только
12—15 автомобилей. Даже если эти данные не вполне
сопоставимы (европейцы больше деталей производят
сами в отличие от японцев, активнее использующих
субпоставщиков), все же налицо значительная разница
в производительности труда. Сравнительный анализ
(для внутреннего пользования) эффективности
европейских автосборочных заводов и японских предприятий,
сделанный фирмой «Форд» в 1979 г., европейские
менеджеры сочли настолько опасным документом, что
предпочли пользоваться им только в служебном
порядке.
В этом секретном материале аналитики «Форда»
сравнили один из своих заводов по производству
моторов с соответствующим японским предприятием,
на котором ежедневно в две смены 188 рабочих изго-
45

товл ял и 1700 моторов. «Сравнение с одним из наших
заводов по производству моторов,— говорится в этом
документе,— показывает, что для выпуска 1800
моторов в день нам требуется 908 занятых. При этом не
учтены еще 517 непроизводственных рабочих и 243
служащих». По данным этого исследования, на одном из
японских автосборочных заводов 1800 рабочих
ежедневно собирали 1800 автомашин. В Саарлуи, где
находится лучшее производственное предприятие «Форда» в
Европе, для ежедневного выпуска 1140 автомобилей
требуется более 3400 человек. При сопоставлении
данных о фирмах в целом различия становятся еще более
явными: «Сравнение числа занятых на крупнейшем
японском автомобильном предприятии и заводах
«Форда» в Европе показывает, что первое в 1979 г.
выпустило более 3 млн. автомашин при численности занятых
65 тыс. человек, а «Форд» при численности занятых
124 тыс. человек произвел 1,67 млн. шт.».
Даже в отраслях, в которых в течение ряда лет
экспорт не растет такими высокими темпами, как в
автомобильной промышленности, Япония путем
форсированной автоматизации уже достигла заметного
преимущества в производительности. В 1980 г. оборот
фирмы «Фудзицу фанук», являющейся ведущей в
основной технологии производства электронных
управляющих устройств для станков-автоматов (ее доля в
мировом экспорте таких станков составляет 50%), при
численности занятых 850 человек достиг 775 млн.
западногерманских марок. Следовательно, оборот на
одного занятого этой фирмы составил 910 тыс.
западногерманских марок. Для сравнения отметим, что в
1980 г. оборот на одного занятого в западногерманском
станкостроении составил менее Vio этой суммы (85 тыс.
западногерманских марок). Хотя в целом и в этой
отрасли японцы более активно, чем конкуренты,
используют субпоставщиков, однако доля субпоставок у
«Фудзицу фанук» (44%) незначительно превышает
соответствующий показатель западногерманских
производителей.
Есть две причины такого резкого разрыва в
производительности: во-первых, значительно более короткие
отпуска и небольшие потери рабочего времени в связи с
болезнью позволяют японцам обходиться меньшим
персоналом; во-вторых, они достигли такого уровня
автоматизации предприятий, о котором
западногерманский производитель может только мечтать. Так,
например, «Фудзицу фанук» изготовляет моторы постоянного
тока исключительно на станках с числовым програм-
46

мным управлением (ЧПУ). Все эти станки
обслуживаются роботами и работают в три смены круглосуточно,
причем во второй и третьей смене сокращается и без
того небольшой персонал (30 станков с ЧПУ для
производства моторов обслуживают только 8 человек).
По свидетельству одного владельца
машиностроительной фирмы из Южной Германии, «технологию,
используемую фирмой «Фудзицу фанук», мы
обсуждаем в течение нескольких лет, но ни разу не применяли
такой системы».
Кроме того, на многих японских предприятиях для
увеличения производства уже широко применяются
компьютеры. Например, на фирме «Фудзицу фанук»
при изготовлении пластин для проводников уже не
используются бумажные перфоленты с программой для
ЭВМ, а управление всем производством
осуществляется путем прямого диалога с ЭВМ через дисплей. Не
случайно европейские и американские производители
станков с большой озабоченностью посматривают в
сторону Дальнего Востока. Хотя их еще не загнали в
угол, как тех, кому едва удалось выжить в борьбе за
рынки сбыта фотоаппаратов, звуковоспроизводящей
аппаратуры и мотоциклов, налицо определенное
ослабление их позиций на рынке. Так, западные немцы уже
уступили агрессивному конкуренту свое место
крупнейшего импортера станков на рынке Северной Америки.
И на внутреннем рынке станкостроение ФРГ—эта,
пожалуй, важнейшая отрасль машиностроения —
испытывает все возрастающую конкуренцию Японии.
Только с 1976 по 1981 г. импорт японских станков в
ФРГ увеличился с 27 млн. до 206 млн.
западногерманских марок. Безнадежно сочтены дни американского и
западногерманского господства в этой отрасли, в силу
своей ключевой роли имеющей важное значение для
технологии всего производства. Угроза
станкостроению— это угроза отрасли, в которой в ФРГ занято
около 90 тыс. человек (на 450 предприятиях главным
образом средних размеров) и оборот которой в 1981 г.
составил примерно 10,3 млрд. западногерманских
марок, а стоимость экспорта станков превысила
стоимость их импорта почти на 5 млрд. западногерманских
марок.
При этом Япония ведет наступление со
стратегически исключительно выгодной позиции. В значительно
большей мере, чем все остальные конкуренты, Япония
специализируется на перспективных станках с
числовым управлением. В 1980 г. производство таких станков
в Японии составило 20 тыс. шт. и почти в 6 раз
47

превысило их выпуск в ФРГ. То, что Япония чаще
всего предлагает эти станки по таким низким ценам, с
которыми никто не может конкурировать, и в данном
случае связано не с низкой зарплатой или
государственным поощрением экспорта, а с быстрым практическим
использованием научно-технических достижений,
которые, в сущности, были разработаны в США и Западной
Европе.
В отличие от немецких станкостроительных фирм,
производящих множество различных станков с высокой
долей продукции в специальном исполнении,
дальневосточные конкуренты сосредоточили внимание на
немногих типах станков, прежде всего на токарных станках с
ЧПУ и так называемых «обрабатывающих центрах».
Они достигли в этой области экономичной серийности и
высокой степени стандартизации. Здесь техническое
совершенство, слишком часто являющееся для
конструкторов оборудования ФРГ всеобщим мерилом,
уступает место экономическому расчету: зачем
производить абсолютно совершенные дорогие изделия
высшего класса, если более простые и дешевые модели
вполне удовлетворяют 90% всех потребителей? И в
этом случае, как и на рынке автомобилей, японские
инженеры в области НИОКР всецело ориентируются на
требования рынка, демонстрируют особое умение
использовать необходимый спрос на продукцию
массового производства, требующую меньших затрат в
результате выгодного для потребителя соотношения цены и
производительности своих изделий.
В исследовании международной консультационной
фирмы «Бостон консалтинг груп», проведенном в
1981 г., отмечается, что издержки производства
японских станков на 40% ниже, чем у
западногерманских конкурентов. Однако лишь Vs этого эффекта
связана с более низкой зарплатой. Снижение издержек
наполовину объясняется крупными сериями
производства машин со значительной степенью стандартизации,
изготовляемых с помощью автоматизированных
методов. Если станкостроительные фирмы Федеративной
республики не будут основывать автоматизацию
производства на стандартизации, то они, согласно
предостережению бостонских консультантов, в недалеком
будущем уступят бблыную часть своего рынка японцам.
Современное положение западногерманского
станкостроения фатальным образом напоминает ситуацию в
производстве фотоаппаратов, сложившуюся в ФРГ
20 лет тому назад. И над этой отраслью на протяжении
многих десятилетий сиял нимб, казалось бы, неуязви-
48

мого, недоступно высокого качества. Фотоаппараты
марок «Цейсс-Икон», «Фойгтлендер» или «Лейка»
пользовались мировой известностью, подобно
радиоприемникам «Телефункен» и автомобилям «Мерседес». Их
производители с детства были механиками и слишком
долго игнорировали опасность, которой грозил им век
электроники. Они еще снисходительно посмеивались,
когда японцы стали предлагать на западногерманском
рынке свои первые фотоаппараты, бывшие дешевой
имитацией немецких.
Вторжение японцев в традиционную отрасль,
представленную солидными фирмами, является
показательным примером стратегии новой экспортной державы.
Прыжку через границы предшествовала острая борьба
производителей фотоаппаратов, с конца 20-х годов
защищенных импортными ограничениями и
государственными субсидиями. В ходе этой борьбы примерно
из 100 фирм семь вошли в лидирующую группу с
претензиями на завоевание мирового рынка: «Кэнен»,
«Минольта», «Ниппон Когаку» («Никон»), «Олимпус»,
«Асахи оптикал» («Пентакс»), «Иасика» и «Конисиро-
ку» («Коника»). Как и в других отраслях, на рынке
фотоаппаратов японцы повели наступление не на
широком фронте, а на ограниченном участке: вместо того
чтобы конкурировать с мощными американскими
гигантами «Кодак» и «Поляроид», господствовавшими на
рынке карманных фотоаппаратов и камер с
немедленным изготовлением фотокарточки, они вышли на рынок
там, где предполагали определенные признаки слабости
ранее доминировавших экспортеров, т. е. на рынок
автоматических фотоаппаратов обычных размеров и
зеркальных фотокамер. Поддерживаемые сильными
партнерами (большинство японских экспортеров
фотоаппаратов связаны с одной из крупных промышленных
групп), японцы, удовлетворяя требования внутреннего
рынка, заполненного одержимыми фотолюбителями,
смогли (отказавшись от быстро поступающих доходов)
захватить возможно более значительные доли внешнего
рынка и тем самым создать предпосылки для
применения современных технологий.
Уже в 1966 г. экспорт фотоаппаратов из Японии
превысил их сбыт на внутреннем рынке, а через год она
вышла на первое место в мире по этому экспорту,
оттеснив ФРГ. Теперь японцы стали целеустремленно
добиваться первенства и в области НИОКР. Решающий
успех им принесло внедрение электроники. В то время
как немецкие производители фотоаппаратов,
применявшие традиционную механику, медлили в нерешительно-
49

сти, дальневосточные прагматики спокойно приступили
к соединению старой и новой техники. Полной
неожиданностью явились демонстрация и предложение на
ярмарке «Фотокина» первой автоматической
фотокамеры «Кэнен АЕ1» с электронным регулированием
экспозиции и диафрагмы. Это изобретение в 1976 г.
прозвучало гонгом на последний раунд для немецкого
производства фотоаппаратов. Еще в 1972 г. заводы «Фой-
гтлендер», оказавшиеся в затруднительном положении,
были присоединены к «Роллей». В 1972 г. фирма
«Цейсс-Икон» под влиянием японской конкуренции
решила прекратить производство фотоаппаратов
высшего класса. Камеру «Контакс», напоминающую былой
расцвет фирмы «Цейсе», сегодня производит и продает
фирма «Иасика». Ее конкурент «Синон» производит
зеркальные фотоаппараты, которые под своей маркой
сбывает «Агфа-Геверт».
Финалом неудержимого упадка западногерманской
отрасли, когда-то господствовавшей в мире, стал крах
фирмы «Роллей» в 1981 г. От звучных названий
осталась лишь знаменитая «Лейка», которая и сегодня
привлекает большое внимание японцев. Но даже за
этим символом западногерманской высокоточной
работы сейчас скрывается многонациональное
производство: электроника поступает от фирмы «Минольта»,
объектив камеры, язвительно называемой «Лейнольта»,
шлифуют в Португалии и Канаде. Японцы, вышедшие в
начале 60-х годов на европейский рынок как продавцы
дешевых имитаций европейских моделей, в настоящее
время уверенно господствуют в экспорте зеркальных
камер и в свою очередь уступили американцам и
европейцам рынок карманных фотоаппаратов и более
дешевых камер для моментального изготовления
снимков.
Мы привыкли говорить о «японской опасности» с
негативным оттенком. Но при этом мы упускаем из
виду, что японцы не только завоевали, но и сами
«создали» рынки ряда товаров, чтобы, разумеется
впоследствии, установить на этих рынках свое
господство. Без японцев карманные калькуляторы и
транзисторные радиоприемники вряд ли так быстро стали бы
дешевыми товарами массового спроса. Не солидные
медлительные американские и европейские фирмы по
производству бытовых электронных товаров, а их
более динамичные конкуренты «Мацусита» (марка
«Нэшнл Панасоник») и «Сони» в результате
продвижения на рынок первых приемлемых видеомагнитофонов
заложили основу процветающего бизнеса в этой обла-
50

ста. Или, например, какой консультант по налоговым
вопросам, адвокат или какое мелкое ремесленное
предприятие могли бы сегодня себе позволить иметь
собственный фотокопировальный аппарат, если бы не
было японцев? Ведь известным экспортерам,
возглавляемым «Ксерокс корпорейшн», которые в свое время
разработали систему электростатического
фотокопирования и заняли монопольное положение на рынке
соответствующей аппаратуры, вряд ли пришло бы в
голову подвергнуть опасности исключительно
прибыльный бизнес с крупными копировальными аппаратами
стоимостью 30—80 тыс. западногерманских марок в
результате применения рискованных новшеств в
ассортименте продукции.
Спокойствие нарушили японские производители
фотоаппаратов. Используя свою базисную технологию,
они рискнули совершить экстравагантный (по западным
понятиям) прыжок на многообещающий «смежный»
рынок (оборот мировой торговли копировальными
аппаратами составляет около 15 млрд. долл.). Малые
копировальные аппараты японцев, с которыми они в
середине 70-х годов внезапно появились перед медлительным
гигантом «Ксероксом» (в соответствии с испытанной
стратегией — сначала на рынке США), обеспечили им
совершенно новых потребителей. И на этом рынке они
сразу же использовали сокращение издержек
производства для резкого снижения цен с целью скорейшего
завоевания нового рынка. Если свои первые
копировальные аппараты японцы продавали по цене 18—
20 тыс. западногерманских марок, то последующие
модели в 1981 г. можно было купить за 6—7 тыс.
Прежде чем европейцы вообще проснулись, фирмы
«Рико», «Кэнен» и «Минольта» уже создали огромные
производственные мощности. При полной загрузке
своих автоматизированных производственных линий уже в
1982 г. они могли бы производить 2,2 млн. аппаратов
(при мировом спросе 1,2 млн. шт.). Из 1,039 млн.
копировальных аппаратов, проданных на мировом рынке в
1980 г., 880 тыс. шт. были изготовлены в
дальневосточной империи. Только крупнейший экспортер «Рико»
производит примерно 18 тыс. аппаратов в месяц и при
соответствующем спросе мог бы без труда увеличить
их выпуск до 35 тыс. шт. В конкурентной борьбе, в
которой даже японские чемпионы мира вряд ли еще
получают прибыли, европейские производители
оказались безнадежно оттесненными на задний план. Если
издержки производства аппарата «Кэнен НВ200»
составляют около 1 тыс. долл., то немецкие производите-
51

ли должны затратить на изготовление аналогичного
аппарата примерно на 30% больше.
Одна за другой известные фирмы решили
прекратить производство не пользующихся спросом
копировальных аппаратов: в 1981 г. «Олимпия» остановила
завод в Кауфбойрене; в том же году встали конвейеры
«ИБМ» в Западном Берлине, а в 1982 г. ганноверская
фирма «Пеликан» прекратила собственное производство
копировальных аппаратов. Чтобы окончательно не
потерять рынок, американские и европейские фирмы
решили продавать японские изделия под своим
фирменным знаком. Неизбежным следствием этого был
дальнейший рост преимущества в издержках их и без того
более конкурентоспособных поставщиков. Так, «ИБМ»
сбывает в США копировальные аппараты «Мацусита»,
«ЗМ» продает аппараты фирмы «Тосиба», висбаденский
филиал «Калле» фирмы «Хёхст» продает своим
покупателям аппараты «Рико», а «Олимпия» с собственного
производства переключилась на сбыт моделей фирм
«Мацусита» и «Киото керамике». Такие пользующиеся
международным авторитетом институты по изучению
рынков, как «Датаквест» в калифорнийском Купертино,
полагают, что уже в ближайшие годы японцы будут
полностью контролировать мировой рынок малых
фотокопировальных аппаратов.
Хотя рынок копировальных аппаратов и не имеет
большого народнохозяйственного значения, способ,
примененный японцами для его захвата, наглядно
показывает стадии осуществления дальневосточной
экспортной стратегии: на рынке США, а затем и других стран
Япония быстро завоевывает позиции в экспорте
дешевых товаров; она выпускает крупные серии продукции,
снижая тем самым издержки производства,при
одновременном повышении качества, постоянно расширяет
ассортимент продукции посредством выпуска более
сложных изделий и в конечном итоге обеспечивает себе
лидерство в области технологии. Все наблюдали
реализацию этой стратегии на отличавшемся острой
конкуренцией рынке бытовой электронной аппаратуры. В
1957 г. любознательные новички впервые осмелились
вступить в экспортный заповедник своих наставников,
предложив на рынке дешевые транзисторные
радиоприемники. Сейчас они господствуют в качестве
технологических лидеров в мировом бизнесе в области
видеомагнитофонов.
В 1954 г. американцы разработали транзисторный
радиоприемник. Еще в том же году крупные
американские производители продавали модели с шестью транзи-
52

сторами по цене в 50—75 долл. Прошло немного
времени, и в магазинах и универмагах в городах между
Нью-Йорком и Сан-Франциско появились более
простые, и прежде всего значительно более дешевые,
радиоприемники с надписью «сделано в Японии». Уже в
1962 г. японские производители, используя низкую
зарплату своих рабочих, смогли продавать
радиоприемники на шести транзисторах за бесценок (по 9,19 долл.).
Последовательно, шаг за шагом они увеличивали
предложение более совершенных моделей и таким образом
скоро обеспечили себе контроль над 85% американского
рынка радиоприемников. Столь же легко они захватили
рынок магнитофонов. Еще в 1960 г. американские
фирмы выпустили 389 тыс. шт. магнитофонов, т. е. почти в
восемь раз больше, чем экспортировала Япония. Уже
через год эти «новенькие» отгрузили на экспорт
1,1 млн. шт., а в 1963 г. даже 2,3 млн. магнитофонов.
Через десять лет после выхода на американский
рынок японцы экспортировали магнитофонов на
318 млн. долл. Эта сумма почти в девять раз
превышала их американское производство.
Образцовый пример тесного сотрудничества со
своим правительством японские концерны показали при
проникновении на рынок цветных телевизоров. Фирмы
«Мацусита», «Сони и К°», надежно защищенные
высокими пошлинами и количественными ограничениями от
американского импорта, смогли совершенно спокойно
создать емкий внутренний рынок телевизоров с
небольшим экраном, приспособленных для малогабаритных
японских квартир. Летние Олимпийские игры 1964 г. в
Токио с их телевизионным бумом были сигналом к
старту. В том же году фирма «Тосиба» заключила с
чикагской фирмой «Сиэрз рёбак», владеющей
универмагами, договор на поставку крупной партии портативных
телевизоров, которые в то время в США еще вообще не
производили. Уже в 1966 г. японцам удалось захватить
в этой отрасли лидерство в НИОКР. Под руководством
министерства внешней торговли и промышленности
пять ведущих производителей телевизоров Японии
объединились с семью фирмами — производителями
полупроводников, а также несколькими
научно-исследовательскими институтами для того, чтобы при
финансовой поддержке государства осуществлять
разработку интегрированных схем специально для
телевизоров.
Спустя два года прототип телевизора с
интегрированными схемами стоял на испытательном стенде; в
1971 г. фирма «Саньё» начала продавать первые серий-
53

ные модели на американском рынке, на самую малость
опередив местных конкурентов. Еще в 1968 г. в
результате разработки трубки «Тринитрон» фирма «Сони»
открыла новые возможности для повышения качества
изображения. В 1972 г. эта фирма первой построила
свое производственное предприятие в США (г. Сан-
Диего). Теперь японцы стали неудержимы: в 1974 г. их
доля на рынке США достигла 13%, в 1975 г.— уже 24, а
через год — 30%.
Мощный натиск японских конкурентов не мог не
сказаться на положении коренных американских
производителей телевизоров: в 1974 г. фирма «Моторола»
была вынуждена выйти из конкурентной борьбы и
продала свое производство близ Чикаго фирме «Мацу-
сита». В 1975 и 1980 гг. «Филипс» приобрел фирмы
«Маньяфокс» и «Сильвания». В 1976 г. фирма «Саньё»
купила фирму «Цорвик электронике» в Арканзасе. Из
крупнейших американских фирм-производителей борьбу
продолжили только «Зенит», «Рэйдио корпорейшн оф
Америка» и «Дженерал электрик», которым до сих пор
удавалось удерживать лидирующие позиции (доля на
рынке США каждой из этих фирм составляет около
20%).
Под натиском с Дальнего Востока в крайне
бедственном положении оказалась и когда-то
господствовавшая на мировом рынке немецкая промышленность
звуковой электрической и электронной бытовой
аппаратуры. Богатые традициями фирмы сменили своих
владельцев или были вынуждены выйти из игры. Фирма
«Вега» была продана «Сони», «Нордменде» и «Саба» —
французскому электротехническому концерну «Томсон
Бранд С. А.», а «Кёртинг» — государственной
югославской компании «Горенье». Шварцвальдская семейная
фирма «ДУАЛ братья Штейдингер», проигрыватели
которой когда-то способствовали рекламе немецкого
качества во всех уголках земного шара, в начале 1982 г.
(как перед этим ее конкурент фирма «Элак») была
вынуждена объявить о своем банкротстве. Фирма «Те-
лефункен» — когда-то, пожалуй, самый яркий символ
этой отрасли — погрязла в убытках и стала бельмом на
глазу у своего материнского концерна «АЭГ», который
сам испытывал финансовые затруднения. В 1981 г.
ганноверская фирма последней среди крупных фирм
этой когда-то процветающей отрасли промышленности
прекратила производство проигрывателей в ФРГ и на
том же заводе начала по японским лицензиям
изготовлять видеомагнитофоны.
Интересно, что инженер фирмы «Телефункен» Эду-
54

ард Шюллер в 1953 г. разработал «метод пилообразного
следа», до сих пор применяемый во всех видеосистемах
для записи видеосигналов. Однако труды Шюллера
были сданы в архив. Вместо этого крупный бизнес
(после фальстарта «Филипса») в области производства
бытовой электроники сделали японские гиганты —
концерны «Мацусита» и «Сони». Они почти шутя
захватили этот рынок, в то время как все конкуренты в
мире, казалось, были парализованы. В США
видеотехника стала символом пассивности важной, обладающей
финансовой мощью отрасли. Просто удивительно, что
ни один из крупнейших концернов не смог
противопоставить японцам свою собственную разработку моделей
видеомагнитофонов. Сейчас фирма «Зенит» продает
модели «Сони»; когда-то преуспевавшая «Рэйдио
корпорейшн оф Америка» (пионер американского
производства радиоприемников) сбывает товары фирм
«Мацусита» и «Хитати» с собственным фирменным знаком.
В отличие от США немецко-голландскому тандему
по производству видеомагнитофонов «Грундиг» —
«Филипс» удалось поставить последний заслон
наступающим японцам. Однако это едва ли что-нибудь
изменило в превосходстве крупнейших японских экспортеров.
В 1981 г. в Америке и Европе с фирменным знаком 20
компаний-продавцов было продано примерно 8 млн.
видеомагнитофонов, в том числе не менее 6,5 млн. шт.
японского производства. Огромная серийность
продукции японских концернов по производству бытовой
электроники позволяет им делать такие расходы на
исследования, которым европейцы ничего не могут
противопоставить. На предприятиях фирмы
«Мацусита»— крупнейшего японского производителя
видеомагнитофонов— занято 250 инженеров-разработчиков,
причем в случае необходимости 21 лаборатория фирмы
может оказать им помощь, в том числе
непосредственно людьми. Для сравнения отметим: на фирме «Теле-
функен» во всех подразделениях НИОКР занято только
200 человек. Возникает серьезный вопрос: кто в
Германии, родине принципиальных новаторских разработок в
области радио- и телевизионной техники, еще в силах
идти в ногу с японцами? Во всяком случае, в Европе
ощутимым противовесом дальневосточному
превосходству могла бы быть «ось» «Филипс» — «Грундиг» и,
возможно, также «Томсон Брандт С. А.» со своими
немецкими базовыми фирмами «Саба» и «Нордменде».
Как могло случиться, что прежде всего
западногерманская промышленность отстала в одной из областей,
в которых она раньше была особенно сильна? Ответ на
55

этот вопрос однозначен: это произошло потому, что эта
промышленность вообще не реагировала на решающие
требования рынка или реагировала на них слишком
поздно. В начале 70-х годов немцы проспали бум в
области производства и экспорта проигрывателей.
Несмотря на то что патентные права на систему «ПАЛ»,
применяемую в крупных цветных телевизорах, давали
им значительное преимущество по сравнению с
конкурентами, они в то же время не смогли подготовиться к
вступлению в век видеотехники. Однако роковую роль
для них сыграл отказ от экспортной стратегии в
масштабах мирового рынка. Ведущие немецкие и
европейские производители (за исключением «Филипса»)
практически не представлены в Америке и Японии, т. е.
на крупнейших западных рынках промышленных
товаров. В то же время крупные японские концерны
«набирали скорость» посредством активного участия в
транснациональном бизнесе.
Эти различия в стратегии отчетливо видны из
сравнения деятельности фирм «Грундиг» и «Сони». Обе
фирмы были основаны сразу после второй мировой
войны. Уже в 1960 г. концерн «Сони» начал
обосновываться на американском рынке. Сейчас филиал этой
фирмы в США производит более 1 млн. цветных
телевизоров в год и имеет филиалы в Англии, Франции и
ФРГ. Макс Грундиг, напротив, думал, что не сможет
достать 200 млн. западногерманских марок,
необходимых для обещающего успех старта на крупном рынке
США. Если «Сони» заблаговременно начала выступать
на бирже (в 1963 г. акции «Сони» были первыми
японскими акциями, которые начали котироваться на
фондовой бирже Уолл-стрита), то «Грундиг», несмотря
на наличие производственных предприятий в ряде
европейских стран и на Тайване, продолжал оставаться в
значительной мере национальной семейной фирмой. С
каждым годом последствия различной стратегии этих
фирм проявляются все более отчетливо: в 1981 г.
оборот концерна «Сони» составил около 11 млрд.
западногерманских марок, т. е. уже более чем втрое
превысил оборот своего соперника из Фюрта, появившегося
на свет одновременно с ним.
Такие успехи обычно обеспечивались многолетними
напряженными усилиями, направленными на то, чтобы
закрепиться на совершенно незнакомом рынке.
Западные менеджеры и торгово-политические деятели,
которые сегодня сетуют на трудности выхода на японский
рынок, забывают о том, что для японцев нисколько не
легче было выйти на рынок ЕЭС с его различиями в
56

языках, обычаях потребителей, в системах сбыта и
законодательстве. Уже в 1963 г. фирма «Сони», сначала
через одну британскую фирму-импортера, приступила к
упорной и кропотливой «обработке»
специализированной торговли с целью заинтересовать ее в сбыте своих
транзисторных радиоприемников и магнитофонов.
Управляющий маркетингом в токийском торговом центре
«Сейко», отвечающий за экспорт в Европу, и сегодня
без запинки может перечислить названия самых
известных часовых магазинов во Франкфурте-на-Майне,
Гамбурге и Мюнхене, через которые в начале 70-х
годов концерн проник на немецкий рынок. Еще в
1964 г., т. е. за много лет до того, как немецкие
менеджеры автомобильных фирм впервые ступили на
японскую землю, Соисиро Хонда пригласил
представителей печати на прогулку по Рейну, чтобы на борту
парохода продемонстрировать им новую модель
спортивного автомобиля. Почти все крупные успехи Японии
в значительной мере связаны с блестяще поставленным
изучением рынков и долгосрочной стратегией
маркетинга.
Наиболее показательным примером в этом
отношении, видимо, является упомянутый провинциальный
любитель мотоспорта Соихиро Хонда. Он первым
понял, что свои тарахтящие мотоциклы ему следует
продавать прежде всего молодежи для проведения
досуга, чтобы уйти от мощной конкуренции со стороны
автомобиля. Под привлекательным девизом —
«Мотоциклом «Хонда» пользуются самые приятные
люди»,— призванным внести поправку в рекламу
тяжелых американских мотоциклов, созданную в основном
одетыми в кожаные куртки идолами киноэкрана Марло-
ном Брандо и Джеймсом Диком, Хонда в считанные
годы захватил рынок всего западного побережья США.
С непринужденностью, свойственной японцам при
освоении зарубежной технологии, восторженный поклонник
мотоциклов и основатель фирмы рассказывает в своих
мемуарах о том, как он приобрел необходимое для его
наступления «ноу-хау»: «В течение двух месяцев я
скупал образцы по всей Европе. В научно-
исследовательской лаборатории очень тщательно
изучались цель и механизм функционирования приобретенной
мной таким образом техники. Поскольку мы еще не
овладели новыми методами, мои инженеры были
вынуждены учиться у европейцев. Первые прототипы
наших мотоциклов с объемом цилиндра в 125, 250, 350 и
550 см3 были почти точными копиями европейских
машин. Я откровенно скажу, что в первое время мы
57

предпочитали испытывать их на японских дорогах,
чтобы не стать посмешищем на крупных
международных гонках».
Однако конструкторам «Хонды» не надо было долго
прятаться от своих наставников. Они быстро заметили,
что большинство европейских производителей
мотоциклов рассматривало их лишь как средство транспорта и
в условиях надвигающегося автобума считало, что
перспективы сбыта их продукции отнюдь не
благоприятны. В связи с этим они почти не финансировали
разработку новых моделей. Фирма «НСУ» — одна из
крупнейших в производстве мотоциклов—даже
вложила свои средства в создание собственного производства
автомобилей. Поэтому фирма «Хонда» и наступающие
вслед за ней конкуренты «Ямаха», «Кавасаки» и «Суд-
зуки» без особого труда заполнили образовавшийся на
рынке вакуум. Ни в одной другой отрасли в настоящее
время японское превосходство не является таким
подавляющим: из 100 проданных в 1981 г. в ФРГ
мотоциклов не менее 85 приходится на «большую четверку» и
лишь восемь — на «БМВ», крупнейшего немецкого
производителя мотоциклов. В Англии, где когда-то
господствовали такие марки мотоциклов, как «Триумф» и
«Нортон», японцы контролируют 90% рынка (столько
же, сколько в США).
Мотоциклы и автомобили, сталь и суда,
фотокамеры и видеомагнитофоны, фотокопировальные аппараты
и роботы образуют мозаику, контуры и формы которой
мы увидели лишь тогда, когда было уже поздно.
Занятые своими делами промышленно развитые страны
Запада долгое время не замечали или не хотели
замечать той экономической силы, которая созревала
там, в перенаселенных приморских районах
дальневосточной империи. Конечно, в 50-е годы, когда усердные
японцы вылетели из улья, чтобы с помощью
фотоаппарата и записной книжки зафиксировать и удержать то,
что в Америке и Европе показалось достойным
подражания, надо было обладать большим пророческим
даром, чтобы предсказать, что японцы когда-нибудь
будут угрожать Детройту и «ИБМ». Но мы
игнорировали японский феномен даже тогда, когда уже стали
отчетливо вырисовываться контуры будущей крупной
экономической державы. Мы слишком долго
посмеивались и слишком поздно начали учиться.
Превращение Японии в экономическую
сверхдержаву часто сравнивают с «экономическим чудом»
Западной Германии после второй мировой войны.
Действительно здесь есть много общего, и, конечно, прежде
58

всего это положение, в котором в 1945 г. оказались обе
страны, потерпевшие военное поражение. Однако
между ними есть и существенные различия. Германия
имела сформировавшуюся структуру высокоразвитой
промышленной страны; такие фирмы, как «Сименс»,
«АЭГ», «Крупп», концерн «ИГ-Фарбен» или «Даймлер-
Бенц», еще до войны были известны во всем мире.
Японцы, напротив, начали — по нашим современным
понятиям — с положения передовой развивающейся
страны. Они до сегодняшнего дня идут вперед шаг за
шагом с поразительной прямолинейностью и
последовательностью. Для того, кто хотел видеть, каждый их
шаг можно было в точности скопировать. Причина
того, что мы все-таки с таким трудом поняли «японское
чудо», видимо, странным образом состоит в
следующем: этот народ обязан своим успехом нашим
собственным добродетелям и способностям, которые у нас
между тем вышли из моды.
СКАЗКА О «РИНГИ» И ПОДЛИННЫЕ УПРАВЛЯЮЩИЕ
Беседа автора с Кенией Омаэ (г. Токио) об
особенностях управления японскими фирмами.
Доктор Кенией Омаэ—директор фирмы «Мак-Кинси
и К°»; он заведует бюро этой фирмы в Токио и Осаке.
Доктор Кенией Омаэ родился 2 февраля 1943 г. в
Иокогаме. В 1961 —1965 гг. учился на химическом
факультете университета Васеда в Токио. В 1965—
1976 гг. студент Токийского технологического
института. Окончил его с дипломом специалиста по атомному
машиностроению. В 1967—1970 гг. учился и получил
диплом в Массачусетском технологическом институте в
Бостоне. В 1970—1972 гг.— старший инженер фирмы
«Хитати». В 1972 г. начал работать на фирме «Мак-
Кинси и К°». Кенией Омаэ опубликовал много книг, в
том числе «Идеи стратегов: искусство японского
бизнеса». (The Mind of the Strategists — The Art of Japanse
Business, New York, 1982.)
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
доктором Кенией Омаэ.
Эглау: Японцы наступают. С огромными усилиями они
вытеснили американцев и европейцев со многих рынков,
которые были для них традиционными. Как
осуществляется управление предприятиями, которые сделали
этот трюк? Разве менеджеры, например, «Тоёты»,
«Ниссана» или «Хонды» действительно настолько
лучше своих коллег из Детройта?
59

Омаэ: Давайте поговорим сначала об упомянутой Вами
автомобильной промышленности. В США существует
три или четыре (включая «Америкэн моторе»)
автомобильных концерна. В Японии же, население которой
составляет только половину населения США,—девять
производителей автомашин, которые ведут друг с
другом острую конкурентную борьбу и, несмотря на это
(за некоторыми случайными исключениями), все
получают прибыль. При такой острой конкуренции «Тоёте»
и «Ниссану» не остается ничего другого, как
действовать исключительно гибко, чтобы не утратить своих
позиций на рынке. При этом давление на конкурентов
оказывают не столько гиганты, сколько небольшие
фирмы. Более того, часто именно они вынуждают
гигантов приспосабливаться к требованиям рынка.
Эглау: Не могли бы Вы привести какой-нибудь пример?
Омаэ: Когда в начале 70-х годов встал вопрос о резком
ужесточении правовых норм контроля за выхлопными
газами, гиганты сразу же выдвинули тяжелую
артиллерию. Новые нормы, по их мнению, якобы невозможно
соблюдать по техническим причинам. Однако
неожиданно их маленький конкурент фирма «Хонда», которая
только несколько лет назад начала производство
автомашин, заявила: «Мы с этим справимся!» Технические
специалисты «Хонды» снова досконально изучили
процесс внутреннего сгорания и разработали гораздо более
экономичный двигатель. Вскоре после этого фирмы
«Тоёта» и «Ниссан» заявили, что они тоже решили эту
проблему. Закон о контроле за выхлопными газами был
принят парламентом без каких-либо дополнительных
трудностей. Значит, и мелкие фирмы могут
выдерживать конкуренцию, а не только крупные компании, как
нас часто стараются уверить теоретики в области
управления.
В последние годы более мелким производителям
автомобилей удалось увеличить свою долю на рынке за
счет лидирующих фирм. Это придает нашей
автомобильной промышленности особую динамичность. В
Америке дело обстоит совершенно иначе. Если
исключить импорт автомашин из Японии и Европы, то 60%
продаж автомобилей в США будет приходиться на
«Дженерал моторе», которая (в отличие от «Тоёты» на
рынке Японии) может очень уверенно чувствовать себя
на американском рынке. Если бы менеджеры «Тоёты»
сегодня сидели без дела, то им пришлось бы считаться
с тем, что уже в следующем месяце они потеряют
рынок.
Эглау: Насколько японская система принятия решений
60

способствует большей гибкости управления крупными
фирмами?
Омаэ: Я думаю, что дело не в этом. И в Японии есть
очень вялые гиганты. На самом деле решающее
значение имеет степень остроты конкуренции на данном
рынке. Если вы посмотрите на отрасли, в которых
Япония особенно сильна, то увидите, что во всех
случаях речь идет об отраслях промышленности,
отличающихся очень острой конкуренцией между фирмами.
Возьмите, к примеру, фото- и кинокамеры. В этой
отрасли есть не только «Никон», но также «Пентакс»,
«Кэнен», «Минольта», «Олимпус». Все эти фирмы
достигли высшего технического уровня и постоянно
стремятся вытеснить друг друга с рынка. В такой
отрасли надо быть очень и очень бдительным и гибким,
потому что бездействие означает крах. Или возьмите
карманные калькуляторы. Доля Японии в их мировом
экспорте составляет около 90%. При этом главную роль
в японском экспорте этого товара играют две фирмы:
«Шарп» и «Касио». Они ведут ожесточенную борьбу за
лидерство. Конкуренцию они неизбежно продолжают и
на внешних рынках. Уже через некоторое время ни
американцы, ни европейцы не смогут догнать японцев,
опередивших их благодаря более совершенной
технологии, низким издержкам производства и активному
маркетингу.
В то же время я могу назвать отрасли, в которых
отсутствует конкуренция и в которых поэтому японцы
не сильны. В этих отраслях они играют очень
скромную роль и в мировом экспорте. Возьмем, например,
производство табака. В этой отрасли в Японии
господствует монополия. Табак Япония не экспортирует. Или,
скажем, строительные машины. Крупнейшей фирмой
на этом рынке является «Комацу». Лишь недавно она
начала экспортировать свою продукцию, но пока
небольшими партиями. То же самое можно сказать о
роялях и пианино. В этой отрасли господствует фирма
«Ямаха».
Эглау: Значит, неудержимая экспортная экспансия
японских фирм — это прямое следствие конкуренции на
внутреннем рынке?
Омаэ: Совершенно верно. Можно привести и другие
примеры. В судостроении лидируют «Мицубиси», «Иси-
кавадзима-харима», «Хитати», «Ниппон Кокан»,
ведущие между собой ожесточенную борьбу. Поэтому на
Японию приходится более 50% мирового тоннажа
судов. Или возьмите производство телевизоров, где
хозяйничают фирмы «Панасоник», «Сони», «Шарп»,
61

«Саньё», «Тосиба», «Хитати», каждая из которых
использует одинаково совершенную технологию.
Эглау: В таком случае именно острой конкуренцией
объясняется то, что на рынок другой страны обычно
вторгаются сразу несколько производителей одного и
того же товара?
Омаэ: Обычно японцы рассуждают так: если кому-то
другому что-то удалось, то с таким же успехом это
могу сделать и я. То же самое относится и к фирмам.
Если «Ниссан» в какой-то области добился успеха, то
такого же успеха добьемся и мы. И мы очень быстро
подтягиваемся. Действительно, такая тактика связана с
нашим отношением к конкуренции. Вы ведь сами
видели, как поток японских автомобилей хлынул на
немецкий рынок. Кроме «Тоёты», в этом участвовали
«Ниссан», «Хонда», «Тоёкогё» со своими «Маздасами» и
«Мицубиси».
Эглау: При таком отношении к конкуренции
определенную роль, видимо, играет и характерная для японцев
склонность к подражанию?
Омаэ: По своей природе японцы народ, живущий по
принципу «и я тоже». Всегда, когда какая-нибудь
иностранная фирма занимает лидирующее положение в
какой-либо отрасли, японские конкуренты непременно
ее копируют; они копируют ее технологию так же, как
политику в области маркетинга. Это объясняется
прошлым Японии. Еще 25 лет тому назад население Японии
наполовину состояло из крестьян, сейчас они
составляют 7—8%. Однако наша традиция все еще в
значительной мере основывается на деревенских обычаях.
Ведь и писатель Исайя Банд асан, автор романа
«Японец и слезы», объясняет японское поведение по
принципу «и я тоже» обычаями рисоводов. Когда ваш
сосед шел сеять, вы следовали его примеру. Когда он
начинал убирать урожай, вы снова делали то же самое.
За этим скрывается связанный с повторяющимися
голодными годами постоянный страх остаться без
урожая риса по собственной вине. Применительно к
экономике это означает, что до сих пор японцы
стремятся подражать другому: если конкурент добился
гораздо большего успеха, чем вы, то вы полагаете, что
он, очевидно, прилагал к этому особенно напряженные
усилия. И вот другие тоже изо всех сил стремятся
достигнуть того же уровня. Такое поведение Вы
можете наблюдать у нас уже в школе, но особенно в
экономике. Поэтому, с точки зрения иностранного
наблюдателя, японцы ведут себя как своеобразный
конвой. Но при этом они между собой не договаривают-
62

ся. Такая реакция на действия других заложена,
скорее, в их природе.
Эглау: Одну из сильных сторон Вашей
промышленности многие усматривают в демократичном порядке
принятия решений на японских фирмах, при котором
эти решения проходят путь снизу вверх.
Омаэ: В большинстве случаев решения принимаются
наверху. Посмотрите на фирмы, конкурентоспособные
на мировом рынке, и Вы увидите, что их успех связан с
именем лишь немногих людей, зачастую с именем
одного-единственного человека. У «Сони» решения
принимает Морита. У «Саньё» их принимает господин Иуе.
В экспорте фирма «Саньё» добилась самого большого
успеха. Или возьмите фирму «Мацусита». Здесь
решения принимает сам господин Мацусита вместе с
господином Ямасита.
Эглау: А часто упоминаемая система «ринги» (ringi1) —
это легенда?
Омаэ: Думаю,что да. При японском порядке принятия
решений они совершенно однозначно проходят путь
сверху вниз. У «Ниссана» решения принимает господин
Исихара. И при этом он, по всей вероятности, имеет
большее личное влияние, чем кто-либо другой в
автомобильной промышленности. И у «Тоёты» все решают
несколько человек, и в первую очередь сам господин
Тоёта. Всегда, когда говорят об успехах японских
фирм, вы имеете дело с одним и тем же явлением.
Господин Хонда, который несколько лет тому назад
ушел в отставку, принимал решения вместе со своим
коллегой господином Фуисава. У «Касио» все решают
четыре брата Касио, а у «Шарпа» — господин Саеки. Я
совершенно точно знаю, кто во всех этих компаниях
принимает основные решения. А система «ринги»
больше подходит для сельскохозяйственных кооперативов и
прежних довоенных фирм. Но в динамичных фирмах,
осуществляющих экспортную экспансию, которые Вы
видите в Европе, решения всегда принимает лишь
немного людей.
Эглау: Значит, в японском автомобильном концерне,
например, вопрос о строительстве за границей будет
решаться так же, как в концернах «Дженерал моторе»
или «Форд»?
Омаэ: Здесь нет никакой разницы. Господин Исихара
поручит какому-нибудь ответственному человеку своей
фирмы создать специальный рабочий штаб, который
1 Ringi — система коллективного принятия решений в японских
фирмах.— Прим. ред.
63

разработает подробный план действий, изучит ряд
альтернатив и, наконец, даст свои рекомендации.
Больше никто в этом не участвует. Иногда привлекается тот
или иной консультант со стороны. Так в чем же
отличие от США? По-моему, его нет.
Пример фирмы «Мицубиси электрик» показывает,
чего могут добиться в крупных японских фирмах
отдельные главные менеджеры. Долгое время старая
монополия вела себя в высшей степени вяло. После
того как во главе ее стал новый человек, концерн вдруг
начал очень агрессивно выступать на рынках, активно
применять технологические и технические новшества.
Этот человек принимал крупные решения в области
кадровой политики и стратегии. Фирма вновь начала
расти. То же самое произошло на фирме «Тосиба».
Председателем ее правления стал Кацуо Ивата, и в
течение четырех лет он провел реорганизацию на ряде
основных участков. В результате этого прибыль «Тоси-
бы» превысила даже доходы фирмы «Хитати», которая
до этого была самой рентабельной в отрасли. Теперь
Вы видите, насколько велика может быть роль
председателя правления японской компании. Если же Вы
верите в систему принятия решений под названием
«ринги» и полагаете, что она типична для Японии, то
это просто смешно. Все известные мне динамичные
фирмы даже не знают слова «ринги».
Эглау: Насколько организация японских фирм
отличается от организации американских компаний?
Омаэ: И здесь я не вижу никаких принципиальных
различий. Я думаю, что во всем мире применяются
очень похожие формы организации. Однако
организационные структуры американских и японских фирм
имеют совершенно различное содержание. Создавая
свою систему управления, американцы в значительной
мере ориентировались на свои военные организации.
Они определяют отдельные функции и пытаются найти
на каждую должность подходящих людей через
объявления о найме на работу. Такие люди всегда несколько
«меньше» по сравнению с требованиями,
содержащимися в объявлении о найме. Если бы в США эти люди
превзошли предъявляемые к ним требования, то они
ведь захотели бы получить повышение или перейти на
другую работу. В результате США имеет пирамидооб-
разную организацию людей, которые не вполне
достигли компетентности, требуемой от них на данной
должности. Этой системе присущи очень существенные
недостатки, поскольку менеджеры, не перерастающие
своих «ячеек», вряд ли могут понять и решить пробле-
64

мы, находящиеся на стыке с другими функциями
фирмы.
В Японии картина совершенно обратная.
Организацию приспосабливают к человеку. Есть даже люди,
которые вообще не фигурируют в схеме организации.
Они существуют только как фамилии. Такие
менеджеры выполняют определенные функции в ожидании
того, что однажды в соответствующем возрасте и при
должном стаже они встанут во главе фирмы. Выполняя
эти функции, они считают себя не такими уж
специалистами. А поскольку в Японии повышения по службе
ждут дольше, чем в США, эти люди благодаря
способностям и опыту, в общем, перерастают узкие рамки
своих функций. В процессе работы они часто
сталкиваются друг с другом, и это дает им лучшие возможности
для совместного выявления соответствующих проблем.
Эглау: Считаете ли Вы, что Запад может кое-что
перенять у японцев подобно тому, как японцы после
второй мировой войны копировали прежде всего
американские методы управления?
Омаэ: Я не очень уверен, что это так. Ведь западная
система воспитания в корне отлична от нашей. Вся
политика Японии негласно определяется стратегией,
основанной на нашем специфическом географическом
положении: мы являемся островным государством, не
имеющим природного сырья, в котором на небольшой
территории живут почти 120 млн. человек. Это у нас в
крови. Уже в начальной школе учителя вдалбливают
нашим детям: японцам необходимо упорно трудиться,
вы должны научиться жить и работать с другими
людьми, так как вы живете на маленькой территории. У
вас нет другого выбора; вы не смогли бы покинуть
свою родину, так как со всех сторон океан. Упорный
труд — это наша главная цель. Если вы перестанете
трудиться, то вы попадете в положение, которое хуже,
чем в любой другой стране. Япония должна
экспортировать, чтобы обеспечить себя продовольствием.
Такая психология коренится во всей нашей системе
воспитание. У вар в Европе дело обстоит совсем иначе:
у вас речь идет о развитии личности, об ее правах, о
независимом мышлении. Вы не учите совместной
работе с другими, совместной жизни на густонаселенной
территории. Вы обучаете людей, которые стремятся
сделать карьеру, хотят проявить себя и говорят о том,
какие они хорошие. У вас люди с независимым
мышлением, которым после обучения не придется
работать с другими, люди, которые думают, что они
что-то из себя представляют и хотели бы, чтобы к ним
3—466
65

относились соответствующим образом. Такая точка
зрения просто несовместима с характером
общественной жизни Японии. Именно поэтому я не думаю, что
западные фирмы со своими людьми, воспитанными в
западном духе, могли бы скопировать японскую
модель.
Эглау: Но я имею в виду не столько общественное
поведение, которое связано с совершенно
определенными условиями жизни и особенностями культуры,
сколько практические методы успешного управления
фирмой.
Омаэ: Конечно, методы можно перенять, однако уже
наши кружки качества основаны на японской системе
воспитания в начальной школе, в процессе которого
обращается особое внимание на совместную работу
небольшими группами. Я сомневаюсь, чтобы можно
было просто скопировать нашу систему «ящиков для
предложений». Я могу показать на цифрах, какое
большое значение имеет именно эта система: например,
каждый занятый на фирме «Тоёта» вносит в среднем 20
рационализаторских предложений в год.
Эглау: А эти предложения оплачиваются в какой-либо
форме?
Омаэ: Да, но от этой оплаты не разбогатеешь. Она
составляет 5 или 6 долл. Важны не столько деньги,
сколько заслуженное таким образом одобрение. Многие
предложения направлены вовсе не на экономию
определенных затрат в результате небольших
усовершенствований, а на улучшение обстановки на рабочем месте.
Обычно верхушка управления относится к таким
предложениям очень серьезно. Я только что упомянул
«Тоёту». Другой пример — «Хитати». Это одна из фирм
с наиболее эффективным управлением. В 1979 г. не
менее 71% прибыли ее предприятий было получено в
результате экономии затрат на всех уровнях и
участках— от НИОКР, производства и сбыта до
управления. Шутка ли — 71% прибыли! Без рационализаторских
предложений рабочих и служащих концерн получил бы
только 29% своей годовой прибыли и вряд ли смог
предстать в таком блеске. В таких компаниях, как
«Хитати», известных во всем мире своей высокой
рентабельностью и высоко развитой технологией,
практически каждый занятый прилагает усилия к
постоянному снижению издержек производства.
Вероятно, западные фирмы не имеют такой
действенной поддержки со стороны своих рабочих и
служащих, так как каждый из них не чувствует себя
настолько ответственным за свое дело, как в Японии.
66

Некоторые фирмы даже стремятся устранить
разделение людей на работодателей и работополучателей,
называя работающих на фирме не «занятыми», а просто
«членами фирмы». Я убежден, что одной из самых
сложных проблем, стоящих перед крупными западными
фирмами, является четкое разграничение «интеллекта и
мускулов». В Японии в этой области все обстоит иначе
уже потому, что квалифицированные, энергичные и
требовательные к себе люди начинают свою карьеру с
самых низких должностей. В США, напротив,
менеджеры начинают работать в фирмах на значительно более
высоких должностях, скажем в качестве начальника
цеха. Они не имеют никакого опыта работы
непосредственно на производстве. В Японии даже лучшие
выпускники лучших университетов начинают на
предприятиях. Здесь никто не начинает с более высокой
должности.
Эглау: Люди действительно начинают на производстве?
Омаэ: Ну, конечно! Возьмите «Мицубиси». Здесь на
работу берут только лучших выпускников Токийского
университета. И первые десять лет своей карьеры эти
люди проводят на производстве. Возможно, они там
являются не простыми рабочими. Но главное в том, что
они работают вместе с «синими воротничками»,
например, при планировании производства, ведении
складского хозяйства или на пунктах кружков контроля за
качеством.
Эглау: Насколько на взаимоотношения людей на
рабочем месте влияет японская система, при которой
рабочие и служащие проводят на данной фирме всю
свою трудовую жизнь?
Омаэ: Оба эти обстоятельства неразрывно связаны.
Если Вы всю жизнь работаете на одной и той же
фирме, Вам совершенно необходимо уживаться со
своими коллегами. При этом занятые на фирме
стремятся общаться и в свободное время. Такое общение
является основой человеческой гармонии. Таким
образом, отождествление личных интересов с судьбой
фирмы имеет решающее значение для взаимоотношений
наших рабочих и служащих. Ведь дело идет о
приверженности фирме и своим коллегам. Я думаю, что это
очень важно.
Эглау: Японские менеджеры обычно осуществляют
более долгосрочную стратегию, чем многие из их
западных конкурентов. Не связано ли это также с их
не ограниченными во времени связями с данной
фирмой?
Омаэ: Я не уверен, что это различие имеет какое-
67

нибудь отношение к системе, при которой люди всю
жизнь работают на одной фирме. Попутно хочу
заметить, что японские фирмы тоже очень заботятся о
получении прибыли; только на того, кто не смог
получить прибыли, в Японии налагается меньший
«штраф», чем в США. В то же время крупная прибыль
способствует высокому авторитету каждого японского
менеджера.
Эглау: Но сможете ли Вы придерживаться принципа
пожизненного найма, а также осуществлять оплату и
повышение по службе в зависимости от стажа работы,
когда в Японии прекратится постоянное повышение
конъюнктуры? Не вызовет ли это, прежде всего на
крупных фирмах, больших трений в отношениях между
главными пожилыми менеджерами и рвущимися вперед
более молодыми специалистами?
Омаэ: Этот процесс уже начинается. Правда, японские
фирмы преодолевают эти трения исключительно гибко.
Если они считают, что пожилых сотрудников
необходимо заменить более молодыми, то, хотя они это и
сделают, никому не придет в голову просто сказать
соответствующим специалистам, что они уволены.
Возможно, будет создан филиал фирмы, чтобы
предложить им новое место работы; с ними будут согласованы
благоприятные финансовые условия. Каждая фирма,
своевременно не заменившая пожилых менеджеров
более молодыми, динамичными людьми, рискует в ходе
острой конкурентной борьбы быть вытесненной с
рынка. Я думаю, что это очень здоровый принцип. Однако
это не означает, что через несколько лет пожизненный
найм можно было бы считать устаревшим. Мы,
японцы, обычно предпочитаем делать ставку на опытных
людей. В этом смысле повышение в должности в
зависимости от стажа вполне соответствует специфике
японского образа мыслей.
Если в этой области все же имеет место
определенный сдвиг, то я имею в виду прежде всего два явления;
во-первых, сейчас многие преуспевающие фирмы,
например «Хитати», быстрее, чем раньше, выдвигают
молодых людей на ведущие должности. Некоторые из
них предоставляют динамичным молодым людям
особые возможности, используя их при подготовке
важных проектов в рамках специально созданных групп,.
Тем самым они получают доступ непосредственно к
высшему звену управления, даже если они еще не
занимают в иерархии необходимой для этого
должности. Второе явление заключается в том, что
динамичные люди чаще, чем прежде, проработав пять или
68

десять лет на крупной фирме, переходят на работу в
более мелкую фирму или открывают собственное дело.
Такие перемены оказывают на японскую экономику
очень благотворное влияние, поскольку такие опытные,
решительные люди могут бросить вызов известным
фирмам и оживить конкуренцию своими новыми
идеями. Таким «ответвлением» является, например, фирма
«Пионер» — крупнейший производитель
проигрывателей. Председатель ее правления Иоцо Исицука раньше
работал на фирме «Тосиба».
Эглау: Сейчас Япония занимает первое место в мире по
производству судов, фото- и кинокамер,
видеомагнитофонов, карманных калькуляторов, а с 1980 г. она стала
даже крупнейшим производителем автомобилей. Какую
цель японская промышленность ставит перед собой в
80-е годы?
Омаэ: Я убежден, что она стремится стать лидером в
электронике. И это логичное продолжение ее развития.
Сначала, в 50-е и 60-е годы, Япония создала мощную
черную металлургию, и производимая с низкими
издержками высококачественная сталь одновременно явилась
основой нашего судостроения и производства
автомобилей. Теперь на очереди обработка информации, ЭВМ,
информационная техника и техника связи. Движущей
силой всего этого служит электроника. Накопленный в
этой области потенциал целенаправленно используется
для захвата рынка конторского оборудования и
информационных систем. Я думаю, что это умная стратегия.
Эглау: Как бы Вы охарактеризовали принципиальную
схему японской экспортной стратегии?
Омаэ: Ее нетрудно себе представить. После того как
американцы и европейцы создали рынок какого-то
товара, их японские конкуренты обычно начинают
предлагать на нем дешевые изделия. До этого они, как
правило, тщательно изучают этот рынок, часто при
поддержке ведущих торговых фирм. В связи с этим
сначала для выхода на заокеанские рынки им не
требуется крупных инвестиций. Затем японские фирмы
от сбыта дешевых товаров переходят к экспорту
изделий среднего и высшего класса; с помощью
глобальной стратегии в соответствии с законом «учебной
кривой» они всегда добиваются постоянного снижения
удельных издержек при повышении качества продукции
и тем самым пытаются создать для своих товаров
широкую и действенную рекламу. Теперь они овладели
технологией и методами маркетинга и могут повысить
свои цены. Пора приступать к производству
непосредственно на захваченных рынках. Одновременно продол-
69

жается техническое совершенствование продукции.
Отныне конкурентная борьба ведется уже только между
японскими экспортерами.
Вместо того чтобы сделать все сразу, наши фирмы
действуют постепенно и с исключительной
осторожностью. Это их типичная стратегия. А поскольку у фирм
обычно не хватает средств, они остерегаются
вкладывать их в слишком большое число отраслей и во многих
регионах. Если раньше они следовали за американцами
и европейцами, чтобы закрепиться на рынке, начиная
со сбыта самых дешевых товаров, то теперь многие
японские фирмы сами определяют темпы обновления
производства или (как, например, в производстве
видеомагнитофонов или высокоинтегрированных
электронных схем) занимают в своей отрасли первое место в
мире.
Эглау: Европейцы уже нашли, чем ответить на
японский вызов?
Омаэ: Я думаю, что они научились сотрудничать с
японцами. Кого не удается победить, надо по крайней
мере к себе «привязать». Но в Европе многие слишком
мало знают о Японии. Пора американцам и европейцам
лучше узнать Японию, и прежде всего японцев.
Эглау: Но ведь пожилые господа, стоящие во главе
Ваших концернов, не очень-то общительны.
Омаэ: Пожалуй, это так. Молчание — золото! Я,
например, считаю неприличным, что где-то никому ничего не
известно о жизни господ Мацусита, Хонды и Каваками
из концерна «Ямаха». Все эти предприниматели
оказались очень дальновидными. Лишь немногие, подобно
им, применили свою систему ценностей и свои
творческие замыслы к отношениям между людьми. Стыдно,
что в мире известны только их товары, а не идеи.
Большинство этих людей не получило солидного
образования, а некоторые из них даже не учились в
колледже. Их жизнь и деятельность—это
увлекательная история, которая почти никому не известна. То, что
именно они добились успеха, свидетельствует о том,
что в Японии верх одерживают не образованные, а те,
кто умеет работать.

Глава вторая
МОБИЛИЗАЦИЯ К НАСТУПЛЕНИЮ
НА МИРОВОЙ РЫНОК
СООТВЕТСТВУЮТ ЛИ СТАРЫЕ МЕНЕДЖЕРЫ
НОВЫМ ТРЕБОВАНИЯМ?
Он приехал в Японию как не признанный в США, и
здесь до сих пор его почитают с набожным
благоговением. Его резко очерченный профиль мыслителя,
выгравированный на медали как символ качества,
украшает рекламные объявления самых известных фирм.
«„Сумитомо металз" безмерно благодарна
американскому эксперту по контролю за качеством, который был
одним из величайших вдохновителей Японии,—
говорится в этих объявлениях.— Управляющие и
персонал фирмы пользуются случаем, чтобы просто сказать:
„Спасибо Вам, доктор Деминг, за Вашу помощь!"»
И сегодня регулярно публикуются аналогичные
выражения благодарности в таких американских
экономических журналах, как «Форчун» и «Бизнес уик», хотя
прошло уже более 30 лет с тех пор, как доктор
В. Эдвард Деминг приехал в Токио по приглашению
Союза японских ученых и инженеров, чтобы выступить
на предприятиях с лекциями о статистических методах
контроля за качеством. В то время японцы
пользовались не очень лестной репутацией людей, способных
производить только дешевые имитации. Но у них
хватило честолюбия показать всему миру, что они
способны на большее. И вновь американец доктор
Жозеф Журан указал им верное направление.
«Политикой в области обеспечения качества продукции,—
наставлял своих японских хозяев сын сапожника из
балканской деревни,—должны заниматься не
технические специалисты, а главные менеджеры».
Демингу с Жураном, видимо, и не снилось, что их
идеи вызовут такое движение. Целый народ испытал
прямо-таки эйфорию качества. Почти на всех заводах
объединенные в кружках качества рабочие продолжают
и в свободное время обсуждать идеи о том, как еще
более снизить издержки и повысить качество стальных
труб, автомобилей или телевизоров. Известная
японская ассоциация по человеческим отношениям, в
которую входят все солидные фирмы, в ежегодно
публикуемой статистике скрупулезно учитывает, сколь-
71

ко рационализаторских предложений приходится в
среднем на одного занятого в каждой фирме и сколько
денег сэкономлено в результате их реализации.
Каждый год кульминацией кампании за повышение качества
является торжественное вручение «премий Деминга»
наиболее достойным фирмам. Эту торжественную
процедуру, конечно, передают по телевидению.
Между тем по следам своих высокоуважаемых
соотечественников Деминга и Журана в Японию
направляются целые полчища американских специалистов,
стремящихся проникнуть в тайну ее успехов в области
качества изделий, производимых на самых
современных заводах. Вернувшись домой, они создают на своих
фирмах отделы по обеспечению качества и выступают
за организацию кружков качества. Так идеи, которые
когда-то молча игнорировали, в качестве азиатской
мудрости в конце концов возвращаются к своим
истокам. Правда, Жозефу Журану, которому сейчас уже
больше 75 лет, все же посчастливилось быть
признанным и американцами. «Я еще никогда не был настолько
занят, как сейчас»,— заявил он в интервью.
Прежде всего в США, а затем и в Европе возрастает
готовность без каких-либо предубеждений принять
японский вызов. Если всего несколько лет назад
экономические успехи Японии объясняли в первую очередь
такими связанными с историей культуры
особенностями, как дисциплина, конфуцианская этика, лояльность
и способность к коллективной деятельности, а также
помощью государства, то теперь на Западе
дальневосточное экономическое чудо все больше склонны
рассматривать прежде всего как результат выдающихся
достижений в области управления.
Даже некоторые из особенностей Японии, которые,
по общепринятому мнению, коренятся в старых
традициях, в действительности возникли совсем не так уж
давно. Так, например, принцип пожизненного найма,
который охватывает сейчас почти 7з всех занятых, был
введен лишь в 20-е годы такими крупными фирмами,
как «Мицуи» и «Мицубиси». Еще в конце второй
мировой войны он был скорее исключением, чем
правилом. И лояльные отношения между руководством
и рабочими, которые посторонние наблюдатели считали
«типично японскими», получили свое развитие после
1945 г. лишь в результате сознательного отхода от
довоенной системы отношений, для которой был
характерен авторитарный стиль управления. Японцы сумели
не только в корне изменить прежние организационные
структуры, но одновременно включили в них также
72

элементы западного, прежде всего американского,
управления в той мере, в какой они соответствовали
системе их культурных ценностей.
Так идеи Деминга и Журана в силу необходимости
попали на благоприятную почву, поскольку японцы
издавна особое значение придавали интенсивным
долговременным связям с потребителями. Исходя из этого
принципа, следует понимать и их стремление к тому,
чтобы до заключения первой сделки установить с
новым партнером личный контакт. Поэтому каждый
продавец прилагает особые усилия к поддержанию
дальнейших дружественных отношений посредством
высокого качества изделий и сервиса.
Постоянное повышение качества продукции в
течение более чем тридцати лет, наверное, является самым
впечатляющим достижением японской
промышленности. Еще в конце 50-х годов представители немецких
фирм в Японии при ремонте своих офисов в Токио и
Осаке заказывали дверные замки в Европе, так как
японские замки плохо запирались. Ни один японский
велосипед не выдерживал критики избалованных
жителей ФРГ.
Глава фирмы «Сумитомо электрик индастриз»
Исаму Сакамото до сих пор любит сдобрить свои
лекции воспоминанием о фильме, который он видел в
США через несколько лет после второй мировой
войны. В этом фильме комик Боб Хоуп играл роль
капитана пиратского корабля. Вдруг в разгар самого
крупного боя его сабля разлетается на куски. Ох хватается за
пистолет, хочет выстрелить — осечка! В отчаянии он
смотрит на пистолет и на выгравированную надпись
«сделано в Японии». Публика ревет от восторга. Как
все изменилось! Сейчас американские производители
компьютеров компрометируют своих продуцентов
полупроводников, открыто заявляя, что по соображениям
качества они предпочитают «чипы» для накопителей
информации закупать в Японии.
Этой недавно возникшей экономической
сверхдержаве Азии удалось по многим видам продукции, как и в
микроэлектронике, превратить качество в главное
орудие своей экспортной стратегии на мировом рынке. В
1980 г. из 1 тыс. телевизоров на окончательном
контроле качества на японских заводах было забраковано
только 5, на немецких фирмах — 20, американских—40.
Пока японцам удавалось достигать таких успехов
только в пределах Японии, западным менеджерам было
довольно просто объяснять эти достижения особой
тщательностью, с которой работают японские рабочие.
73

Но между тем управляющие производством из
Токио показали, что они могут делать такие же чудеса
в Америке и Европе. На заводе по производству
телевизоров близ Чикаго, купленном «Моторолой»,
американские наместники концерна «Мацусита» в
течение всего двух лет снизили обычную долю брака до lli.
На заводе «Сони» в Сан-Диего был установлен рекорд
концерна: в 1981 г. в течение 200 дней с конвейера не
сошел ни один дефектный телевизор. Высокое
качество, как это доказали своим западным конкурентам
пионеры качества (теперь стремящиеся свести брак
вообще к нулю) прямо на их внутреннем рынке, в
первую очередь обеспечивается эффективным
управлением.
«Все занятые на нашей фирме,— говорит Соиси
Акадзава, заместитель председателя правления
концерна «Фудзицу», производящего компьютеры,— от
председателя правления до транспортного рабочего или
вахтера, относятся к достижению высокого качества
как к своей личной обязанности. В дополнение к
функциям, которые на меня возложены в качестве
одного из трех главных управляющих фирмой
«Фудзицу», я являюсь исполнительным директором отдела по
повышению качества продукции. На какой
американской фирме один из трех ведущих менеджеров несет
ответственность за этот участок?» Ежегодно в
специальные комитеты по рассмотрению новых идей
поступает более 35 тыс. предложений от работников фирмы
по снижению издержек и повышению качества.
Каждому автору в течение двух месяцев сообщают, принято
ли его рационализаторское предложение. Авторам
наиболее интересных для «Фудзицу» предложений
председатель правления фирмы Такума Ямамото лично
вручает почетные грамоты, а фирма еще выплачивает им
денежную премию.
В Японии управление качеством начинается не в
заводском цехе, а уже в отделах НИОКР. Специально
для снижения доли брака в изделия монтируется
меньшее количество более сложных компонентов;
быстро изнашивающаяся электромеханика заменяется
электроникой, а причины брака часто выявляются еще
на монтажно-испытательном конвейере. Почти на всех
японских фирмах начинающим конструкторам сначала
необходимо в течение определенного времени
поработать на производстве у себя дома и за рубежом, чтобы
в результате этого научиться понимать требования
своих коллег в области производства, сбыта и
обслуживания потребителей.
74

Японцы поняли раньше многих своих западных
конкурентов, что высокое качество является не только
важным фактором сбыта и снижения издержек, но
также способствует росту производительности труда.
Сокращение брака равносильно расширению сбыта
товаров, произведенных при неизменном числе занятых,
при уменьшении необходимого контроля, доделок и
складской площади. Оно усиливает чувство гордости
рабочих и служащих за свои достижения. По оценкам
американских экспертов, снижение доли брака на 2%
вызывает рост производительности труда на 10%.
«Мы решили проблемы в области производства»,—
успокаивал 30 лет назад своих американских
соотечественников Джон Кеннет Гэлбрейт. Как раз примерно в
это время американские концерны начали возглавлять
менеджеры нового типа. Место опытных практиков в
области управления производством в 60-е годы все
чаще стали занимать специалисты по маркетингу. В
70-е годы, когда все возрастающее внимание стали
уделять валютным проблемам и инфляции, наступило
время финансистов с твердой рукой. То, что
происходило на производстве, оказалось вне поля зрения
правящих обитателей кабинетов с кондиционированным
воздухом и тем самым вне их внимания.
Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в
упадке американской автомобильной промышленности.
До того, как разразился нефтяной кризис и началось
наступление японцев, «Дженерал моторе», «Форд» и
«Крайслер» в течение более чем двух десятилетий не
внедряли технических новшеств с целью повышения
конкурентоспособности продукции. Изменения в
конструкции кузова в соответствии с модой и действенный
маркетинг создавали видимость технического
прогресса, которого на самом деле не было. «Вместо
технических новшеств автомобильные фирмы в течение 20 лет
широко рекламировали свою продукцию, а, по сути
дела, продавали то же самое. Из года в год мы
усиленно побуждали покупателей к приобретению
новых автомашин, используя требования моды. И не
было никаких оснований выпускать новые модели.
Достаточно было нескольких новых линий в кузове
автомобиля». Так описывает период технического
застоя главный управляющий фирмы «Дженерал моторе»
Джон Захария Де Лориан, работавший на ней до 1973 г.
В упоении от своего, казалось бы, неуязвимого
господства на мировом рынке в Детройте пренебрегали
не только разработкой новых моделей автомашин, но и
модернизацией оборудования. Японцы поступали иначе.
75

Со свойственным им упорством в 1970—1980 гг. они
постоянно повышали производительность труда в
среднем на 8—9% в год и заметно обогнали американцев по
выработке в расчете на одного работника. Это
достижение, по мнению профессора аспирантуры менеджеров
Стэнфордского университета Стивена К. Уилрайта,
преподающего управление производством, «связано не
с особенностями культуры, поддержкой государства
или особой структурой промышленности, а с глубоким
пониманием роли управления производственным
процессом. Японцы научились очень тщательно
продумывать всю технологию производства и исключительно
рационально использовать на практике полученные при
этом результаты. Здесь нет никаких не поддающихся
изучению хитростей, а просто лишь хорошо
поставленное управление».
Коллега Уилрайта профессор Гарвардской
аспирантуры менеджеров Уильям Абернети оценивает качество
такого управления настолько высоко, что, по его
мнению, эффект от него часто даже компенсирует
убытки, связанные с использованием устаревшего
оборудования. «Новый завод по производству моторов в
Детройте с управляемым компьютерами техническим
контролем и лазерным обмером,— заявил Абернети по
возвращении из поездки на Дальний Восток,— является
более передовым, чем все, что мы видели в Японии. Но
японскому заводу с оборудованием, смонтированным
15 лет тому назад, требуется лишь половина рабочих,
занятых у нас. Японцы работают более рационально.
Вся технология от процесса обработки сырья и
материалов до ухода за оборудованием свидетельствует о том
огромном внимании, вплоть до мельчайших
подробностей, которое рабочие и менеджеры уделяют
производству. За решения в области планирования производства,
контроля за качеством и в сфере взаимоотношений
работников предприятия высшее звено управления
несет такую же ответственность, как за решения о
создании новых производственных мощностей и
использовании новой технологии».
Следует отметить, что такая система сквозного
управления дала поразительные результаты не только
Японии, но также за тысячи километров от нее, в
совершенно незнакомой японцам сложной среде,
например в Австралии. Там американский автомобильный
концерн «Крайслер», попавший в финансовые
затруднения, в 1980 г. продал свою дочернюю компанию фирме
«Мицубиси моторе». К моменту продажи в этом
филиале было занято 6800 человек, а производство составля-
76

ло 228 автомашин в день. На редкость неблагоприятная
атмосфера на производстве и сеть радикальных,
отчасти соперничающих профсоюзов были неприятным
напоминанием об английских порядках. После
основательной перестройки при почти вдвое сокращенном
числе занятых выпуск автомобилей составил 214 шт. в
день, т. е. почти столько же, сколько производил
филиал «Крайслера». Уже вскоре в связи с гарантией
долговременного найма по японскому образцу
настроение австралийских рабочих заметно изменилось.
Помимо способности к совершенствованию
абсолютно всего процесса производства и удивительной
смелости при автоматизации, своими достижениями в
области производства японцы обязаны прежде всего
особому умению придавать взаимоотношениям
работников оптимальный для интересов фирмы характер.
Многие в промышленно развитых странах Запада
усматривают в этом какое-то ниспосланное свыше
конкурентное преимущество.
Однако в этом, пожалуй, заключается не столько
принципиальное различие между японским обществом,
ориентированным на групповую жизнь и деятельность,
и индивидуалистическим образом жизни Запада,
сколько различие в степени развития того и другого. Пусть
нам кажутся странными показываемые по телевидению
«утренние пятиминутки» на японских заводах, но факт
остается фактом, что японский рабочий в результате
таких сообщений обычно гораздо лучше информирован
о состоянии дел фирмы и ее проблемах, чем его
коллега в США или Европе. Конечно, этому
способствуют не только традиционная информация
представителей дирекции завода и обсуждения в кружках
качества. В Японии управляющие производством обычно
гораздо теснее связаны с практическим
осуществлением рабочего процесса. Тому есть веские причины. Все
управляющие производством когда-то сами начинали у
станка или на конвейере. Обычно они носят такие же
яркие фирменные куртки, как рабочие или бригадиры,
что также препятствует возникновению каких-либо
искусственных барьеров в отношениях с рабочими.
Действительно ли умудренные опытом пожилые
джентльмены, стоящие во главе концерна «Мацусита»,
думали, что им удастся в целости и сохранности
«пересадить» свою испытанную модель с родной земли
на каменистую почву Британии, т. е. в страну, которая
как никакая другая пользуется дурной славой1 из-за
Конечно, автор имеет в виду капиталистических предпринима-
77

своего ярко выраженного классового сознания и
страсти к забастовкам? Во всяком случае, в 1976 г. они
начали производить для европейского рынка цветные
телевизоры в центре угольного бассейна Уэльса в
Кардиффе. Менеджеры, назначенные в Осаке для
управления этим далеким производственным филиалом,
сначала тоже пытались перенести на британский остров
всю японскую систему управления вплоть до мелочей.
Однако вскоре они заметили, что рабочие, нанятые на
завод на «зеленом газоне» (преимущественно
женщины), несмотря на высокий уровень безработицы в
районе, не хотели принимать всех японских обычаев.
Они решительно воспротивились намерению своих
управляющих облачить всех работников в куртки
одинакового фасона и цвета. В конце концов спор о форме
одежды был решен путем компромисса: служащим
дирекции было разрешено работать в своей личной
одежде, бригадиры в отличие от рабочих должны были
носить более темные синие куртки, а управляющим под
фирменной одеждой полагались белая рубашка и
галстук.
В то же время одобрение среди английских рабочих
фирмы «Мацусита» в Кардиффе вызвал
демонстративный отказ дирекции завода от привилегий и атрибутов
принадлежности к руководству. По словам одного
молодого управляющего кадрами, перешедшего на
работу в японский филиал из фирмы «Данлоп», «на
большинстве английских фирм верхушка управления
имеет обыкновение создавать свою маленькую
империю, а здесь у нас дело обстоит иначе». Например,
вместо того чтобы в полдень ехать на ленч домой,
японские и английские управляющие занимают места на
жестких стульях заводской столовой. Только у
директора завода есть собственный кабинет, все же
остальные управляющие работают в общем большом
помещении. Почти излишне говорить о том, что менеджеры
обязаны каждый понедельник являться на «планерку»,
проводимую около восьми часов утра. Эти короткие
совещания управляющие проводят по очереди. На них
более 400 рабочих и служащих узнают, например, о
том, как развивается сбыт продукции фирмы, какие
отклики на рынке находят ее изделия, и прежде всего
их качество, и на что в предстоящую неделю рабочим
необходимо обратить особое внимание.
тел ей. Он также явно «забывает» о весьма острой классовой борьбе в
Японии.— Прим. ред.
78

То, что директор японского завода говорит своим
управляющим о необходимости такой связи с
производством, можно услышать и из уст представителя
высшего звена европейских фирм. Только услышать это
можно не так уж часто. Директор японского завода
говорит: «У нас производственное предприятие;
поэтому каждый работающий обязан знать процесс
производства. Менеджеру полезно хотя бы два-три дня
поработать на конвейере. Только так мы можем понять
рабочую атмосферу и измерить тяжесть труда».
Исходя из опыта первых лет своей деятельности в
Англии, управляющие заводом фирмы «Мацусита» в
Уэльсе были довольны достигнутым, хотя им и не
удалось полностью «пересадить» в Европу «японский
образец». Результаты этого эксперимента можно
рассматривать как удачный компромисс. Британцы и в
2000 г., видимо, еще не будут петь вместе с японцами
гимн фирмы и не предпочтут расслабляющие
гимнастические упражнения перерыву для чая. Но главное не в
этом. Прежде всего бросается в глаза образцовая
трудовая дисциплина по сравнению с обстановкой на
других фирмах. Хотя удельный вес не явившихся на
работу и составляет 6—8%, т. е. все еще вдвое больше,
чем на основных предприятиях в Осаке, он все же
значительно меньше, чем на английских заводах. На
заводе не увидишь людей, занимающихся пустыми
разговорами.
Если на других заводах рабочие и служащие обычно
едят, пьют и курят на рабочем месте, то здесь этого
давно уже нет и в помине. «Что сказал бы
покупатель,— сухо замечает английский управляющий
производством,— если бы из его телевизора вдруг выпал
кусочек жареного картофеля!» Рабочие чувствуют себя
почти уже не как в прежней Европе, когда в заводской
столовой при звуках пронзительной сирены все как
один встают после чаепития и возвращаются на свои
рабочие места. Однако производительность труда в
Уэльсе ниже, чем в Японии. Во-первых, это связано с
тем, что размеры японского завода в Англии не
являются оптимальными и производство
соответственно менее автоматизировано. Во-вторых, чтобы добиться
необходимого уровня качества и в Кардиффе,
управляющие фирмы «Мацусита» вместо обычного для Осаки
выборочного контроля качества применяют в
отношении поставляемых английскими смежниками
электронных деталей сплошной контроль. Помимо этого, при
сборке телевизоров контроль качества осуществляется
на отдельных технологических операциях. В результате
79

расходов на дополнительный персонал на производство
каждого телевизора затрачивается примерно на 30%
больше рабочего времени, чем на аналогичных
производственных предприятиях в Японии.
Однако на примере завода в Кардиффе видно, какой
эффект и за пределами Японии можно получить от
управления персоналом, которое побуждает даже
квалифицированных рабочих на конвейере к участию в
совершенствовании производства и повышает чувство
личной ответственности за выполняемую работу.
Конечно, этого труднее добиться в странах с традиционно
значительной текучестью кадров и высокой долей
иностранных рабочих в общем числе занятых, чем в
Японии с ее однородным обществом и тесными связями
рабочих и служащих со своей фирмой. Однако
западные страны уже значительно продвинулись бы вперед,
если бы они так же активно и искусно привлекали
людей к решению возникающих на их рабочем месте
проблем, как советы предприятий и профсоюзные
деятели выступают за осуществление права участия в
делах предприятия. Именно ввиду обострения
конкуренции на мировом рынке в дальнейшем вряд ли
целесообразно отказываться от использования таких
возможностей в области повышения выработки и
развития творчества.
Часто различия в значении, которое придается
кадровой политике, проявляются в кажущихся
мелочах. Даже в таком всемирно известном концерне, как
«Дженерал моторе», всего несколько лет назад еще не
было единой системы найма; каждый управляющий
кадрами при найме и последующем распределении
работы действовал по собственному усмотрению. На
японских фирмах, напротив, управление кадрами
начинается еще до того, как новый работник впервые
облачится в спецодежду с цветами фирмы. Менеджеры
американского филиала «Сони», рассказывая
заинтересованным американцам о своих методах управления,
обычно обращают внимание присутствующих на то, что
у них в Сан-Диего каждый желающий быть нанятым на
работу обязан пройти три собеседования. При этом
японцы принимают во внимание профессиональные
способности и опыт, а также условия быта и
предпосылки для включения данного кандидата в
определенную рабочую группу. Высокоразвитая способность
управлять работниками и постоянно развивать их на
основе принципов, определяемых прежде всего
интересами своей фирмы, несомненно, в такой же степени
содействовала успехам японской промышленности, как
80

и совершенное управление производственным
процессом.
Однако и в отношении управления кадрами
американские боссы, которые теперь сразу хотят наверстать
упущенное путем реализации дорогостоящих проектов
«качественного труда и быта», уже давно могли бы
последовать примеру некоторых своих коллег, к
примеру из концерна «Хьюлетт—Паккард». Цели и
принципы, на основе которых работают 42 тыс. занятых на
предприятиях транснациональной фирмы по
производству измерительных приборов и вычислительных
устройств из калифорнийского города Пало-Альто, по
своему торжественному звучанию мало чем отличаются
от принципов, которых ревностно придерживаются
японские фирмы. Один из этих принципов: «Мы хотим
выполнять свой долг в качестве благопристойных
граждан нашего государства путем участия в
государственных учреждениях и общественных организациях». И
далее: «Мы стремимся предлагать нашим покупателям
самые высококачественные изделия, чтобы завоевать
их признание и сделать постоянными клиентами фирмы
«Хьюлетт—Паккард». Увольнения на этой фирме
считаются предосудительными. В 1972 г. служащие
американских предприятий фирмы во избежание увольнений
даже отказались от части своей зарплаты. На всех
26 предприятиях каждые две недели проводятся
собрания, на которых один из управляющих информирует
работников о достигнутых результатах в сравнении с
установленными заданиями и одновременно
представляет им новых рабочих и служащих.
Менеджеры фирмы «Интел корпорейшн» в Санта-
Кларе — пионеры технологии производства
микропроцессоров— и самая процветающая в Калифорнии фирма
«Силикон вэлли» применяют систему управления,
позволяющую посредством перемещения центра принятия
ряда решений в специальные «советы» с гибкой
структурой ослабить влияние бюрократической иерархии.
Таким путем рабочие и служащие по мере надобности
подчиняются не только одному руководителю, но в
ряде случаев работают также под руководством других
начальников. «Мы стремились объединить людей и дать
им возможность участвовать в принятии решений. При
линейной организации они были бы лишены такой
возможности»,— комментирует схему реорганизации
управления фирмы «Интел корпорейшн» один из ее
основателей Роберт Н. Нойс. Попутно заметим, что
Нойс и его коллеги, чтобы не затруднять общение
между менеджерами и подчиненными, устранили не
81

способствующие такому общению привилегии —
отдельные бюро и буфеты для управляющих и
специальные стоянки автомашин.
Фирма «ИБМ» посредством гибкой кадровой
политики на своих предприятиях в США до сих пор
ухитряется сдерживать. натиск профсоюзов, & ее японскому
филиалу, на котором работают исключительно японцы
(от секретарши до председателя правления), удалось
даже настолько хорошо приспособиться к обычаям
Японии, что фирма «ИБМ Джепэн» занимает одно из
первых мест среди самых солидных фирм страны в
ежегодно публикуемом перечне самых популярных
работодателей для дипломированных выпускников
высших учебных заведений. В этом отношении японский
филиал «ИБМ» является единственной фирмой,
принадлежащей иностранному капиталу.
Чрезмерное восхищение достижениями японцев
в области управления, естественно, вызывает упрек в
том, что, увлекаясь рекордами и характеристиками в
превосходной степени, можно не заметить теневых
сторон «дальневосточного чуда». Каждый, кто дает
себе труд наряду со сверкающими фасадами правлений
промышленных компаний в Токио и Осаке и местами
паломничества западных экспертов в области
технологии посетить также мелкие провинциальные фирмы,
поставляющие промежуточную продукцию, обратит
внимание на некоторые слабости японской экономики.
Правда, упорные ссылки на ужасающие в ряде случаев
условия труда на этих предприятиях на задворках,
которые любой представитель промышленного надзора
из западной страны счел бы недопустимыми, для
европейца вряд ли что-нибудь значат. Дело в том, что в
стратегии японских всемирно известных концернов эти
зависимые от своих гигантских клиентов предприятия
представляют собой скорее положительный, чем отри^
цательный фактор. Риски, связанные со сбытом
товаров и занятостью, можно искусно переложить на
беззащитных субпоставщиков. Вразумительного ответа
на угрозу традиционным рынкам со стороны Японии
вряд ли следует искать в своенравном упорстве в
отношении своих действительных или мнимых
преимуществ. Его следует искать лишь в непредвзятом,
самокритичном изучении стратегии японских
конкурентов.
Конечно, американцам и европейцам с их центрами
преподавания современных теорий управления от
Гарвардского университета в Бостоне до Инсидского в
Фонтенбло нелегко свыкнуться с мыслью, что они
82

могут научиться управлению фирмой у страны, которая
еще совсем недавно сама с жадностью поглощала
западное «ноу-хау». Но нельзя пройти мимо того
обстоятельства, что успехи Японии на мировом рынке в
большинстве случаев связаны не с собственными
техническими разработками, а с более совершенными
маркетингом и организацией производства. Можно
перечислить целый ряд западных базисных технологий,
используя которые японцы вообще впервые стали
производить находящие сбыт товары. Дисплей на жидких
кристаллах для электронных часов и карманных
калькуляторов был разработан в США и Англии, но там
никто не знал, что с ним делать. Вдруг интересное
техническое достижение попало в руки проворным
азиатам. Сейчас фирмы «Хитати» и «Шарп» поставляют
каждый второй применяемый в мире дисплей на жидких
кристаллах, а доля всех американских фирм —
производителей этого товара в сумме продаж
составляет всего 10%. Все основные изобретения в области
разработки карманных калькуляторов были
осуществлены на Западе, и прежде всего в США. Однако
японцы, безошибочно оценив конъюнктуру рынка,
привлекательный дизайн изделия и низкие издержки
крупносерийного производства, создали миллиардный
бизнес, в котором они сегодня безраздельно
господствуют. Такая же ситуация на рынке
видеомагнитофонов, в основе создания которых лежит немецкое
изобретение техники записи видеосигналов.
Перешедшие к обороне производители бытовой
электроники в США и Европе уже опасаются, что
исход борьбы за рынок видеозаписей между
лидерами— «Филипсом», «Рэйдио корпорейшн оф Америка» и
«Мацуситой» — будет в пользу Японии. Когда
несколько лет тому назад один находчивый молодой человек
попытался заинтересовать немецкие фирмы идеей
разработки и производства кассетного магнитофона с
наушниками, он встретил только сочувственные
улыбки. Но когда вскоре после этого та же идея пришла в
голову одному из основателей «Сони» Акио Морите,
он не медлил. Он распорядился разработать такой
магнитофон и предложил его на рынке под названием
«Уокман». Этот товар стал пользоваться спросом во
всем мире. Его стали производить более двух десятков
фирм в количестве, превышающем 2 млн. шт. в год.
Западных менеджеров вновь и вновь ошеломляет та
быстрота, с которой их японские конкуренты
преодолевают все стадии от замысла изделия до его
предложения на рынке. Не склонные изобретать велосипед, они
83

используют уже имеющиеся в мире знания (иногда
вплоть до предела, допускаемого патентным правом), а
недостающие скупают на основе лицензионных
соглашений. Вместо того чтобы при осуществлении какого-
либо проекта последовательно проходить все стадии
разработки и производства вплоть до серийного
выпуска и в связи с этим решать проблемы на стыках
различных этапов обработки и преодолевать заминки,
изделие доводится до готовности к серийному
производству посредством параллельного прохождения
важнейших стадий разработки в междисциплинарных
проектных группах.
Методы подготовки сбыта продукции, используемые
японскими фирмами, позволяют им выходить на рынок
с новинками бытовой электроники на 8—10 месяцев
раньше иностранных конкурентов. Японцы показывают
себя оперативными прагматиками, которые во главу
угла ставят производство изделия, а не профилирование
в результате собственных разработок; в отличие от них
немцы не решаются выйти на рынок с изделием,
которое они не сами изобрели. Такой синдром часто
приводит к тому, что производственные новшества
покрываются пылью в отделах НИОКР до тех пор,
пока не будет упущен подходящий момент для выхода
на рынок и конкуренты не уйдут далеко вперед.
Стремление японцев без колебаний использовать
зарубежное «ноу-хау» в тех случаях, когда, по их
мнению, это целесообразно с точки зрения экспортной
стратегии, облегчает им осуществление
диверсификации производства благодаря совершенно новым
изделиям. Так, в 1981 г. фирма «Сони» предложила новый
фотоаппарат, для которого не требуется обычной
пленки и фотобумаги, а вместо этого делается видеозапись
неподвижного объекта съемки, которая затем
проецируется на телеэкран. Знаний, накопленных фирмой для
производства основной видеотехнической продукции,
менеджерам «Сони» было бы недостаточно для того,
чтобы выдержать конкуренцию с производителями
традиционных фотокамер. Пробел в технологии «Сони»
устранила с помощью разработанного чикагской
фирмой «Белл энд Хоуэлл» полупроводникового элемента,
преобразующего световые лучи в электронные
сигналы.
Наступление видеотехники на фотографическую
пленку — это только один из многих примеров,
свидетельствующих об изменениях в области конкуренции в
результате широкого использования новых базисных
технологий. Стратегия наступления американских про-
84

изводителей полупроводников на рынке часов и
карманных калькуляторов еще в середине 70-х годов явилась
отражением этой новой тенденции. В свою очередь
японские производители фотоаппаратов, которых
теснят экспортеры видеотехники, ведут массированное
наступление на рынке конторской техники, расширяя
сбыт копировальных аппаратов и настольных
компьютеров. В результате объединение таких ранее
изолированных производств, как изготовление средств
информатики и техники связи, взаимодействие рынков
отдельных товаров, в дальнейшем станет еще более
тесным. В результате гибкого использования в
различных изделиях компонентов, выпускаемых крупными
сериями, постепенно исчезают границы между
отдельными рынками. Все это приведет к обострению
конкуренции во многих отраслях промышленности и, как
показывает пример «Ксерокса», даже к подрыву
господства, которое долгое время казалось неуязвимым.
Именно для европейцев, которые были вынуждены
перейти к обороне, положение оказалось бы роковым,
если бы из-за недостатка смелости и динамичности они
полностью уступили бы поле боя японцам,
вторгающимся на новые рынки без излишнего «страха перед
неизвестностью».
Осуществление необходимой структурной
перестройки экономики промышленно развитых стран
Запада в решающей степени зависит от воли и способности
менеджеров закрепиться на новых перспективных
рынках. Обострение конкуренции на мировом рынке со
стороны развивающихся государств и связанное с ним
перемещение отдельных производств из промышленно
развитых стран в эти государства выдвигает в качестве
главной задачи сохранение достигнутых темпов
экономического роста не только в Европе и США, но и в
Японии.
На примере фирмы «Торай индастриз», крупнейшего
производителя химического волокна в Японии, видно, с
каким хладнокровием японские фирмы мобилизуют
своих исследователей для разработки даже самых
сложных проектов, если они чего-то ждут от нового
бизнеса. «С таким же рвением, какое было у нас в 60-е
годы,— сказал представитель высшего уровня
управления одной немецкой фирмы после посещения японской
фирмы «Торай»,— концерн, развитию которого
препятствуют избыточные мощности по производству
синтетического волокна во всем мире, разрабатывает не
только контактные линзы и такие медицинские
приспособления, как искусственная почка, но наряду с этим
85

также новые керамические материалы и даже такие
продукты генной инженерии, как противораковое
средство интерферон.
Будет ли такое же рвение и фантазия у людей,
стоящих во главе фирм ФРГ, выступающих на мировом
рынке, чтобы они смогли с успехом реагировать на
требования будущего?
Здесь есть определенные сомнения, учитывая
наблюдаемый у многих управляющих фирмами
недостаток решительных действий, характерный для
некоторых кругов пессимизм, слишком быстрое обращение за
поддержкой к государству и все чаще применяемый при
принятии решений подход, основанный на
краткосрочной тактике. Вряд ли можно отрицать, что все более
широкое участие советов предприятия и профсоюзов в
деятельности наблюдательных советов промышленных
фирм направляет внимание их правлений в большей
мере на внутренний рынок, чем на соблюдение
интернациональных интересов этих фирм. Ярким примером
возрастающего влияния оборонительной тактики
является ожесточенный спор между верхушкой фирмы
«Фольксваген» и представителями рабочих о
строительстве автосборочного завода в американском городе
Нью-Стэнтон.
Несомненно, что желание идти на риск у
большинства фирм явно ослабло. Вместо того чтобы решиться
на что-нибудь крупное, многие председатели правлений
фирм считают более целесообразным оставаться на
среднем уровне. Такая позиция таит в себе серьезную
опасность для положения ФРГ на мировом рынке. Нам
нужны предприниматели, которые не погрязают в
рутине повседневных дел и исполнении различных
парламентских и почетных обязанностей,
предприниматели, которые с творческим вдохновением и упорством
выполняют свою непосредственную функцию, т. е.
разрабатывают наступательную стратегию
долгосрочного обеспечения интересов своей фирмы. Уходя в
отставку с поста главы концерна, Соисиро Хонда
сказал: «За последние 10 лет ни мой заместитель, ни я
не подписывали бумаг и не участвовали ни в каких
совещаниях по вопросам управления. Вместо этого мы
делали то, что является функцией председателей
правления фирм: мы использовали свое время для того,
чтобы правильно определять тенденции. Это наша
работа. Решение частных вопросов в ходе повседневной
работы мы поручили соответствующим компетентным
людям». Восточная мудрость?
86

«МЫ МОЖЕМ МНОГОМУ НАУЧИТЬСЯ У ЯПОНИИ»
Беседа автора с Джеймсом Абегтленом (г. Токио) о
вызове, брошенном «японской моделью» европейской и
американской промышленности.
Джеймс С. Абегглен — вице-президент компании
«Бостон консалтинг груп», инженер, профессор
университета Сопхио (г. Токио).
Он родился 2 февраля 1926 г. в штате Висконсин
(США). Участвовал в войне в южной части Тихого
океана. Первый раз был в Японии в 1945 г. Изучал
право в Чикагском университете; преподавал в
Чикагском университете и Массачусетском технологическом
институте. В 1955 г. возвратился в Японию при
содействии «Фонда Форда» для изучения организации
японской промышленности и прохождения стажировки. В
1965 г. вошел в состав Бостонской консультативной
группы, основал отделения в Токио. В 1980—1981 гг.
был членом Международного совета в Европе.
Опубликовал 10 книг, в том числе The Japanese Factory, Tokyo,
1958.
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
Джеймсом С. Абеггленом.
Эглау: В конце 70-х годов, обязываемые «американским
вызовом», провозглашенным Серван-Шрайбером, уже
сами американцы чувствуют угрозу со стороны Японии,
осуществляющей активный экспорт своих товаров. В
какой мере весьма впечатляющее вступление стран
Восточной Азии в клуб экономических сверхдержав
ставит под вопрос эффективность западной системы
менеджмента?
Абегглен: Меня несколько развеселило, что Вы в своем
вопросе ссылаетесь на Серван-Шрайбера. Вызов
Соединенных Штатов Европе не столь драматичен, как это
утверждает Серван-Шрайбер. Аналогичным временным
явлением может стать и так называемый японский
вызов. Вне сомнения, западная экономическая система
противостоит настоящему вызову, поскольку впервые
не западная, а азиатская нация приблизилась к уровню
производства и дохода западных стран. Мы
сталкиваемся с тем феноменом, что аутсайдеры, в данном случае
азиатские страны, хотят стать членами избранного
клуба преимущественно протестантских стран Северной
Атлантики. Американцы рассматривают сегодя эти
притязания более спокойно и хладнокровно, чем в свое
время европейцы обращали внимание на успехи Амери-
87

ки, которая в их глазах представляла собой дитя
Европы. Мне кажется, что Запад с эмоциональной
точки зрения тяжелее воспринимает экономический
подъем народов, которые этнически, религиозно,
исторически, культурно и географически с нами не связаны.
Эглау: С Японией в «клуб избранных» вошел не просто
новый член, встреченный несколько прохладно, но и
весьма преуспевающий во многих областях конкурент.
За этим успехом стоит система менеджмента, а также
модель частного и государственного кооперирования,
которая поставила вопрос о том, насколько эффективно
действует западная система управления.
Абегглен: Я полагаю, что нам следует вначале осознать,
в каком соотношении уравновешиваются в Японии
успех и неудачи. Так называемая японская система
менеджмента не способствовала благоприятному
развитию ни нефтехимии, ни промышленности по
производству удобрений, ни бумажной промышленности.
Имеется ряд отраслей, которые в настоящее время не столь
уж хорошо развиты. Японская алюминиевая
промышленность находится в бедственном положении, в
сравнении со своим американским конкурентом она теряет
почву под ногами. Те различия, которые существуют
между отдельными отраслями, можно обнаружить и
при сопоставлении отдельных предприятий. Существует
множество фирм, терпящих убытки. В Японии есть
свои выигравшие и проигравшие. Поскольку Вы у себя
имеете дело только с победителями, то возникает,
по-видимому, неверная картина, когда Вы сравниваете
их со средними показателями по промышленности в
США и ЕЭС.
Эглау: Однако эта ссылка на японских проигравших не
приносит утешения ни автомобильным концернам
Детройта, ни европейским продуцентам видеомагнитофонов
или зеркальных фотоаппаратов. Ваш соотечественник
Эзра Фогель в своей книге «Japan as Number One»
писал: «Внушает опасение то, как побивают нас японцы
в борьбе за рынки благодаря их превосходному
планированию и организации, а также их готовности
осуществить намеченное». Разделяете ли Вы столь суровую
оценку Фогеля?
Абегглен: Хотя Эзра и мой хороший друг и я очень
высоко ценю его как знатока Японии и Китая, все же я
не могу согласиться целиком с его оценкой. Неверно
то, что «Япония инкорпорейтед» или японцы нас
побили. Ни показатели производительности труда, ни
валютный курс как индикатор международной
конкурентоспособности не дают никакого подтверждения япон-
88

скому превосходству. Я уже говорил, что имеется
целый ряд отраслей, в которых конкурентоспособность
Японии весьма низка. Исследования последних лет
показывают, что производительность труда в Японии
составляет лишь 3/4 аналогичного показателя в США и
ФРГ. Оценка Фогеля, естественно, радовала японцев,
способствовала укреплению чувства собственного
достоинства, иногда вплоть до чрезмерной
самоуверенности отдельных людей. Подобное заявление вызывает
сожаление: ведь Фогель просто неточен.
Эглау: Тем более должно удивлять то, что шеф
американского концерна, устремляя озабоченный
взгляд на Японию, признает собственные ошибки и
упущения. Что в США за последние 15 лет делалось
ошибочно?
Абегглен: Я думаю, что в США можно выявить целый
ряд ошибочных тенденций развития, причины которых
кроются в событиях более чем 15-летней давности.
Отчасти это развитие имеет политические и социальные
корни. Что же касается сферы собственно
предпринимательства, то нам приходится сталкиваться с двумя
проблемами. Первая из них — относительно невысокий
уровень капитальных вложений в США и Западной
Европе. Здесь можно привести несколько причин; это, в
частности, наша налоговая система, порядок оплаты
управленческого труда в зависимости от достигнутых
успехов. Эта проблема имеет важное значение не
только для экономики США, но и для большинства
других западных экономик. Другая — пропасть,
разделяющая менеджмент и рабочих. Нелегко найти путь,
идя по которому можно достичь широкого совпадения
интересов тех, кто представляет предпринимателей, и
тех, кто представляет коллективы работающих.
Эглау: Насколько, по Вашему личному мнению, данная
ситуация отличается от положения в Западной Европе?
Абегглен: У меня довольно критическое представление
о Западной Европе. Я жил в 1980—1981 гг. в Париже и
оттуда выезжал в разные страны ЕЭС и работал там.
Моя личная, возможно, несколько упрощенная точка
зрения такова, что Западная Европа находится в
значительно более серьезном положении, чем США. В
ходе всех бесед по вопросу обновления структуры
промышленности и экономики в целом в интересах
увеличения масштабов производства, повышения
производительности труда, занятости и роста доходов я
приобрел твердую уверенность в том, что стоящие на
пути этих изменений политические преграды в Европе
гораздо значительнее, чем в США.
89

Эглау: Вы имеете в виду преграды, обусловленные
предоставлением национальным компаниям
оградительных субсидий и сохранением рабочих мест любой
ценой?
Абегглен: Дело не только в этом. Уровень образования
в Западной Европе, которое, казалось бы, развивается
в соответствии с мировыми показателями, все-таки
сильно падает. Рабочая сила здесь менее мобильна.
Последнее означает: несколько труднее управлять в
секторах с более высокими показателями создания
стоимости. И здесь направление рабочей силы на места,
ее наиболее продуктивное использование
усложняются в результате политической институционализации
профсоюзов в странах ЕЭС. По моему мнению, эта
фора в европейских странах гораздо значительнее, чем
в Америке, где профсоюзы далеко не обладают столь
прочной властью. Добавим сюда упомянутый Вами
протекционизм отдельных государств, прежде всего
Франции, который в значительной степени тормозит
перелив капиталов. Все это позволяет констатировать,
что перед европейцами стоят совершенно особые
проблемы, с которыми США имеют дело в гораздо меньшей
степени, а Япония практически не сталкивается. Япония
доказала, что она в состоянии перестраивать свою
экономику быстрее и эффективнее, чем оба ее
конкурента. Экономическое будущее Западной Европы я не
склонен оценивать чересчур оптимистично. Мне
кажется, что объем производства и уровень доходов в
странах ЕЭС некоторое время будут находиться в
состоянии застоя.
Эглау: Японцы умеют более гибко приспосабливать
экономику к меняющейся ситуации. В этой связи у нас
возникает вопрос: что европейцы в состоянии извлечь
из их опыта? Может быть, правы те, кто
придерживается точки зрения, что нельзя один, конкретный опыт
переносить в другую среду?
Абегглен: Мне известно общепринятое мнение, в
соответствии с которым определенные методы или
технические приемы не будут столь же успешными, если их
применяют в изменившихся условиях. Группы контроля
качества, к примеру, функционируют на американских
предприятиях, даже если они не дают того же эффекта,
как в японских условиях. Но эти группы не являются
чем-то решающим. Я оцениваю как успех все, что на
американских предприятиях способствует более тесным
связям между управлением и рабочими.
Эглау: Добиваются ли сами японцы на своих
зарубежных предприятиях с местным персоналом раньше или
90

позже столь же хороших результатов, как у себя дома,
т. е. обеспечивают ли они столь же высокое качество и
высокую производительность труда?
Абегглен: Чересчур рано давать ответ на этот вопрос. У
японцев нет ни в Европе, ни в США производств,
которые характеризовались бы высокой
трудоемкостью.
Эглау: А как по-Вашему, не станут ли они когда-нибудь
делать это с большим размахом?
Абегглен: Мы подошли к самой сути вопроса. Однажды
один из руководителей крупного японского
промышленного предприятия сказал мне, что у него еще есть
достаточно капитала для дальнейшего осуществления
инвестиций. Тогда я спросил, почему его фирма не
столь активно выступает со своей продукцией на
зарубежных рынках. Его ответ: из-за рабочей силы.
Японские менеджеры чувствуют себя в окружении
западного персонала так же неуверенно, как и западные
компании, которые открывают свои предприятия в
Японии. Поэтому я полагаю, что и в будущем японцы
не будут торопиться с открытием крупных предприятий
в США и Западной Европе. Их поведение показало, что
они создают и развивают крупные предприятия в
развитых странах только тогда, когда в этих странах
уже созданы или предполагается создать значительные
импортные ограничения. Только из-за наличия в США
импортных ограничений японские производители
цветных телевизоров были вынуждены развернуть там свое
собственное производство. Нет сомнения в том, что
японцы охотнее помещали бы капитал у себя в стране,
с тем чтобы использовать национальную рабочую силу
и извлекать прибыль из специфически японского
преимущества— низких издержек производства,
обусловленных его большими масштабами. У японцев трудно
складываются отношения с западными профсоюзами,
им непривычна и неприятна мысль, что их служащий
раньше или позже может сменить место работы.
Эглау: Но ведь имеется несколько крупных компаний,
например «ИБМ» или «Хьюлетт—Паккард», которые
без конфуцианской этики японцев сумели добиться
длительного закрепления сотрудников на рабочих
местах. Не зависят ли хорошие трудовые отношения
скорее от качества управления, чем от культурных,
религиозных или исторических особенностей?
Абегглен: Посмотрите на подлинно процветающие
предприятия во всем мире, и вы обнаружите между ними
большое сходство. Вместе с одним из моих коллег
некоторое время тому назад я попытался на семинаре
91

описать тип успешно функционирующего японского
предприятия. При этом мы вышли на одну фирму,
которая проводила своего рода патерналистскую
кадровую политику, к примеру, она проявляла заботу о благе
своих работников, вакантные места в фирме охотнее
предоставлялись своим сотрудникам в интересах
повышения по службе, а не сторонним соискателям, что
сказывалось на повышении качества продукции. Кроме
того, фирма расширяла масштабы производства путем
внутреннего роста, без приобретения других фирм и
слияний и посредством проведения в жизнь стратегии,
учитывающей конкурентную борьбу, ориентировалась
на стабилизацию в длительной перспективе своего
производства и увеличение удельного веса своей
продукции на рынке. Когда мы суммировали все эти
признаки, нам стало ясно, что мы тем самым
охарактеризовали не только японские фирмы, но одновременно
«ИБМ», «Доу кемикл», «Дюпон», «Боинг» и многие
другие. Я хочу сказать этим, что действительно
успешно функционирующие предприятия, где бы они ни
встречались, воплощают в себе нечто гораздо большее^
чем просто прекрасную организацию управления
персоналом.
Эглау: Несомненно, что ни европейские, ни
американские рабочие не способны проявить столь четко
выраженную лояльность по отношению к своей фирме, как
их японские коллеги. Как Вы, исходя из сказанного,
оцениваете шансы на успех тех попыток осуществить
реформы, которые предпринимают ведущие
американские концерны с целью улучшить взаимоотношения
между руководством компании и коллективом?
Абегглен: Разрешите мне при ответе на этот вопрос
начать издалека. В Японии предприятие в весьма
реальном смысле принадлежит занятым на нем.
Акционеры ожидают начисления рыночного процента на
вложенный ими в фирму капитал. Остальная часть
прибыли распределяется между сотрудниками. В
тяжелые для экономики периоды к ним относятся особенно
заботливо, причем делается это за счет акционеров и
управленческого аппарата. Другими словами, если дела
фирмы ухудшаются, рабочих все равно не увольняют.
Я полагаю, что японским предпринимателям удалось в
большей степени, чем их американским и большинству
европейских конкурентов, увязать благополучие
каждого отдельно взятого сотрудника, независимо от того, на
какой ступени иерархии тот находится, с
благополучием фирмы. Это совпадение интересов значительно
полнее того, которого удалось добиться в США с
92

помощью реализации программы «Качестэо трудовой
жизни». Здесь затрагиваются фундаментальные
вопросы: что такое предприятие? {Сто такой
предприниматель? Кто извлекает выгоду? Отношение отдельно
взятого сотрудника к своей фирме в Японии в корне
иное, чем в США.
Эглау: Отсюда и невозможность легко продавать и
покупать японские компании.
Абегглен: Совершенно верно. В западных странах
фирма представляет собой некую суммарную оценку
стоимости имущества, технологий, положения на рынке и
т. д. Можно спорить о стоимости, продажной цене, но
если приходят к соглашению, то любую фирму без
особого труда можно купить или продать как некую
сумму стоимостей. В Японии же люди являются
неотъемлемой составной частью предприятия. Поэтому
покупка или продажа фирмы означала бы «куплю и
продажу людей». В этом усматривается совершенно
иной взгляд на предприятие. Если фирма на Западе
попадает в тяжелое положение, ее руководство находит
возможным решать возникшие проблемы путем
увольнений. В Японии такое немыслимо: здесь люди
рассматриваются как неотъемлемая часть предприятия, с
которой не так-то просто расстаться.
Эглау: Как глубоко в США и Западной Европе в
сознание людей проникло понимание того, что в
будущем в промышленности сильнее, чем прежде, очень
многое будет определяться совпадением интересов
самой фирмы и всех занятых в ней?
Абегглен: Я не считаю, что американские и европейские
компании действительно утруждают себя решением
проблем, связанных с организацией деятельности
управления предприятием и занятых, основанной на
кооперации. Их отношение к сотрудникам, как уже было
сказано, коренным образом отличается от тех
отношений, которые приняты в японских компаниях. Поэтому
даже создание таких органов, как группы контроля
качества на европейских и американских предприятиях,
не будет означать полного отрыва от японской
действительности и их пересадки на совершенно иную почву.
Ни одно руководство западной фирмы не готово
заботиться о персонале, как это делают японские фирмы.
Японские управляющие вновь и вновь своим
конкретным поведением стремятся показать, что интересы
доверенных им людей обладают исключительным
преимуществом. Благодаря такому подходу они могут
быть уверены в лояльности со стороны сотрудников, в
совпадении их интересов с интересами фирмы, чего, с
93

моей точки зрения, нет на Западе. Сотрудник западной
фирмы стремится выжать для себя независимо от
экономического положения фирмы как можно больше.
Эглау: Где конкретно могла бы быть проведена
реформа в том виде, в каком Вы ее себе представляете?
Абегглен: Любая настоящая реформа должна
начинаться с нового определения той роли, которую играет
отдельно взятый сотрудник на своем предприятии. Мне
кажется, чтр большинство компаний в США еще не
занималось так глубоко этой проблемой. Фирмы,
деятельность которых находится под серьезной угрозой,
все еще склонны вышвыривать людей, заменять
управляющих среднего звена и приглашать менеджеров
высшего звена управления, не обладающих, по-
видимому, никаким опытом работы на такого рода
предприятии или в отрасли вообще. Если западные
общества действительно намереваются изучить опыт
управления фирмами в Японии, то им необходимо
вначале ответить на важнейшие вопросы: для кого
существует предприятие? Какую цель оно преследует?
Учитывает ли предприятие интересы занятых на нем?
Американские и европейские предприятия продолжают
широко рассматриваться как организации, в которых
каждое отдельно взятое лицо стремится сделать
максимальными свои личные реальные и стабильные выгоды.
И конкретно, если западные фирмы действительно
хотят чему-то научиться у японцев, то они должны
изменить прежде всего свою структуру заработной
платы. У меня нет точных статистических данных под
рукой, но, по моим сведениям, президент японской
фирмы получает (до уплаты налогов) в среднем почти в
15 раз больше, чем его самый низкооплачиваемый
сотрудник. Если же учесть величину уплачиваемых
налогов, то оплата его труда будет выше в 8,5 раза, В
США этот разрыв в 10 раз больше. В Японии компания
рассматривается как своего рода группа людей, перед
которой все вместе связаны обязательствами, в которой
все делится между собой, при этом никто не получает
личных преимуществ. В Японии риски, как и прибыль,
распределяются в разумных пропорциях. Приближение
к подобным условиям вызвало бы в западных фирмах
настоящую революцию, так как там по-новому был бы
сформулирован уже называвшийся мною важнейший
вопрос: для чего в конечном счете существует
менеджмент, в какой области находится ответственность
управления и в какой мере отдельно взятое лицо может
распоряжаться фирмой? Я считаю, что японцам,
возможно, удалось взаимоувязать между собой благо
94

каждого отдельно взятого сотрудника с благом его
предприятия. В этом понимании фирмы как общности
судеб заключается существенное отличие от западного
понимания того, что такое предприятие.
Эглау; На японский вызов председатель совета
директоров компании «Истмэн кодак» нашел кажущийся
убедительным ответ. Он сказал: «Хороший коллектив
нельзя заставить работать на 30% напряженнее, но зато
мы выявили, что его можно заставить работать на
30—50% или даже на 150% умнее». Не заключается ли
один из наших недостатков в ведении успешной
конкурентной борьбы с Японией действительно в том, что мы
работаем недостаточно умно, недостаточно разумно? Ц
если это так, в чем причины?
Абегглен: Я думаю, что самый верный ответ в конечном
счете — ссылка на высокое качество японской рабочей
силы. Общество в этой стране отличается высоким
уровнем однородности: мало иммигрантов, почти всех
объединяют одни и те же культурные ценности, одно и
то же понимание истории, один и тот же язык. В
противоположность этому Западная Европа совершила
серьезную стратегическую ошибку, наняв миллионы
иностранных рабочих для того, чтобы сохранить
трудоемкие отрасли промышленности. Вместо того чтобы
приглашать в страну турок, португальцев и выходцев из
стран Средиземноморского побережья Африки, было
бы лучше найти места более дешевого размещения тех
производств, которые не теряют своей
конкурентоспособности в Западной Европе — регионе,
характеризующемся высоким уровнем заработной платы. По моему
убеждению, Западная Европа нанесла себе ущерб,
импортируя относительно плохо подготовленную
рабочую силу. В аналогичном положении находятся и США.
В стране большое число иммигрантов, в первую
очередь из Мексики. Кроме того, в северные
промышленные центры направляется большой поток рабочих-
негров из сельскохозяйственных районов Юга.
Совершенно иная ситуация наблюдается в Японии.
Психологический климат и политическая обстановка в этой
стране делают невозможным поступление дешевой
рабочей силы из Южной Кореи, Индонезии или
Филиппин. Поэтому многие японские предприятия
заблаговременно отказались от экспорта своих рабочих мест и
стали перемещать производство технологически
простых изделий в страны с низким уровнем оплаты труда.
Это, несомненно, исключительно дальновидная
стратегия. Я опасаюсь, что европейцам за попытку решить
проблемы своей промышленности путем привлечения
95

неквалифицированных рабочих-иммигрантов еще долго
придется дорого платить.
Эглау: Итак, Вы считаете, что плохо подготовленная
рабочая сила не позволяет выстоять в конкурентной
борьбе на мировых рынках?
Абегглен: Да. Для меня несомненно, что массовый
приток рабочих-иностранцев в значительной мере
способствовав тому, что качество европейской рабочей
силы снизилось. В Японии и США, например, 40%
молодых специалистов—выпускники высших учебных
заведений, в Западной Европе их всего 25%. Резюмируя
сказанное, считаю, что качество работы зависит в
первую очередь от уровня квалификации рабочей силы.
И этот уровень в Западной Европе ниже, чем в США, а
там в свою очередь ниже, чем в Японии.
Эглау: Поразительные успехи японских групп контроля
качества, которые проявляются прежде всего в
снижении издержек производства, подчеркивают большую
жизненную силу, которая присуща групповой
активности. Не полагаете ли Вы, что японская система групп,
свойственная современной организации труда и
управления, более справедлива и правильна, чем образ
индивидуального мышления, распространенный в США
и Западной Европе?
Абегглен: Я считаю исключительно счастливым случаем
то, что склонность японцев отождествлять себя с
группой, с групповой организацией так хорошо
подходит к полицентриртской структуре современного
предприятия. Здесь японцы располагают, без сомнения,
большими преимуществами. На Западе гораздо сильнее
выражена ориентация на индивидуальное поведение и
использование системы оценок деятельности отдельно
взятого лица. Европейцы делают упор на
индивидуальное творчество, индивидуальные достижения и
промахи, вознаграждают и наказывают индивидуально. Этот
акцент на индивидуальность не в полной мере
эффективен как в крупных фирмах, так и в сфере исследований.
Яркая картина того, как Томас Эдисон направляется в
свой небольшой гараж и делает открытие, глубоко
запечатлена в представлении европейца о
происхождении революций в естественных науках. Все это едва ли
соответствует реальной действительности последних
достижений XX в. с его тенденцией к групповым
достижениям. А вот японская система организации
предприятия с этой точки зрения действительно
отвечает современным требованиям.
Эглау: Два столпа, на которых покоится японская
система занятости,— это, с одной стороны, принцип
96

пожизненного найма, а с другой — принцип старшинства
при повышении по службе и установлении размера
жалованья и заработной платы. Будут ли оба эти
столпа системы выполнять свои функции и в том
случае, если японская экономика станет расти не столь
высокими темпами, как сегодня — что вполне
возможно,— и ухудшит ли существенно такое замедление
темпов роста возрастную структуру занятости?
Абегглен: Вначале о последнем. Вы правы: население
Японии быстро стареет. В Японии в конце XX столетия
окажется самый высокий из всех развитых стран
капитализма удельный вес людей старше 65 лет.
Вопрос о том, сохранится ли в будущем практика
устройства на службу, а также продвижения по службе и
оплаты труда по принципу старшинства, ставится,
по-моему, независимо от сдвига в возрастной пирамиде.
Японская система занятости при этом изменится в
решающих пунктах. На многих предприятиях в
настоящее время проходят эксперименты с новыми моделями
жалованья и заработной платы, в которых принцип
старшинства дополняется компонентами,
непосредственно связанными с результатами труда. В движение
пришел и возраст ухода на пенсию. Еще 2—3 года
назад он был равен 55 годам, теперь он уже составляет
58, а в ближайшем будущем из-за изменений
возрастной структуры населения повысится до 60 лет. Я
думаю, что практика пожизненного найма является той
частью японской системы, которая будет сохраняться
дольше всего.
Эглау: Даже если пойдет на убыль динамика роста
экономики?
Абегглен: И в этом случае фирмы окажутся достаточно
гибкими, чтобы изнутри провести необходимую
адаптацию, т. е. перемещение или передачу во временное
пользование рабочей силы. Принцип найма на
длительный срок дает как отдельно взятому сотруднику, так и
предприятию весомые преимущества, поэтому обе
стороны крайне заинтересованы в том, чтобы сохранять в
силе этот принцип. Но одновременно я предвижу, что и
здесь частично произойдут изменения, и прежде всего в
«третичном секторе», а именно в финансовом
хозяйстве, торговле и консультативной службе. Вероятно,
что в этих областях японцы станут все меньше и
меньше отождествлять себя с предприятием, вместо
этого они будут рассматривать себя скорее
специалистами в конкретной области. Иными словами, они
перестанут связывать свои ожидания с продвижением
по службе на основе принципа старшинства и повысят
4—466
97

свою мобильность. Тот же процесс вырисовывается и в
отраслях промышленности, требующих большого
объема знаний. Иными словами, в будущем мы будем
иметь дело отнюдь не с единообразным, однородным
развитием. Последнее означает, что в старых отраслях
промышленности, растущих не столь высокими
темпами, будет сохраняться практика пожизненного найма на
работу; в собственно динамичных секторах, в которые
активно проникают японцы, и в первую очередь в
«третичном секторе», традиционная система занятости,
видимо, потеряет свое значение.
Эглау: Японская экономика должна в будущем
преодолеть не только неблагоприятную возрастную структуру
рабочей силы; она столкнется также с ростом
социальных затрат и существенным понижением значимости
традиционных ценностей. Впрочем, во всем мире дают
о себе знать серьезные проблемы, порождаемые
расширением масштабов импортных ограничений в западных
промышленно развитых странах и усилением
конкурентной борьбы со стороны южноазиатских соседей.
Какой стратегией ответят менеджеры японских компаний
прежде всего на вызов Южной Кореи и прочих «новых
Японии»?
Абегглен: До тех пор пока японская промышленность
будет проводить правильную политику, быстрое
наверстывание упущенного Южной Кореей, Тайванем,
Гонконгом, Сингапуром и другими рынками Юго-Восточной
Азии может пойти лишь на пользу Японии. В этом
районе формируется крупный рынок сбыта для
ведущих изделий японской промышленности,
отличающихся высокими показателями. Правда, эти не столь
развитые в промышленном отношении страны создают
проблемы для японцев, выступающих с предложением
поставлять туда дешевые изделия без создания
высокой стоимости (текстиль, легкую обувь, несложную
потребительскую электронику). Это как раз та сфера, в
которую японская промышленность должна
«экспортировать» рабочие места, чтобы иметь возможность
концентрировать усилия в собственной стране на
производстве менее трудоемкой и энергоемкой продукции, но с
показателями более высоких темпов роста
производства и создания стоимости. Поэтому уже несколько лет
назад Япония отказалась от выпуска черно-белых
телевизоров и передала их выпуск соседним странам, а в
стране выпускаются лишь цветные телевизоры. В
настоящее время происходит аналогичный переход от
производства цветных телевизоров к выпуску
видеомагнитофонов. Этот процесс постоянной перегруппировки
98

в направлении выпуска технологически все более
сложных изделий может вызвать к жизни циклическое
развитие, из которого не только Япония, но и ее соседи
извлекут определенную выгоду.
Эглау: Следовательно, это не будет новой стратегией!
Абегглен: Нет, в новой стратегии нет необходимости.
Пока японская промышленность строго
придерживается политики систематических структурных
преобразований, проблемы угрозы со стороны ее восточноазиат-
ских соседей не возникает. В отличие от этого
упоминавшийся Вами рост расходов предприятий по
социальному страхованию и последствия ухудшения возрастной
структуры со временем усилят неизбежное ослабление
экономического роста.
Эглау: Какое значение в промышленной конкуренции
между США, Западной Европой и Японией придается
умению эффективно мобилизовать работоспособность и
творческий потенциал человека? И в чью пользу с этой
точки зрения решится конкурентная борьба в будущем?
Абегглен: Я не хотел бы тему международной
конкуренции ограничивать рассмотрением вопросов наиболее
эффективного использования рабочей силы.
Финансовые и технологические ресурсы, несомненно, играют
столь же важную роль. Но, придерживаясь Вашего
исходного вопроса, я желал бы одновременно сказать,
что никто не сумел лучше, чем японцы, планомерно
развивать способности своей рабочей силы путем
тренинга и постоянного повышения уровня образования и
квалификации, а также в полной мере использовать их
на практике. Я думаю, что Япония в ближайшие годы
действительно сумеет достигнуть более высокой, чем в
других странах, производительности труда и более
высокого дохода в расчете на душу населения. Вместе
с тем у меня сложилось впечатление, что Западная
Европа на какой-то период вышла из процесса
международной конкурентной борьбы и больше занята
дележом сегодняшних прибылей, чем обеспечением
благосостояния завтрашнего дня. Сказанное в известной
степени относится и к американцам. Я не рассматриваю
эти обстоятельства в аспекте соперничества,
охватывающего весь мир. Важно понять, что Япония —
необычная страна, с необычным народом, который
творит нечто исключительное. В области кадров
японской системы управления на меня наибольшее
впечатление производит обстоятельство, что эта система, если
брать ее в целом, стала более гуманной, менее жесткой
и менее дорогой. В западной системе, в которой на
повестке дня стоят забастовки и массовые увольнения,
99

над людьми господствует особый вид террора: они
постоянно испытывают страх потерять свои рабочие
места. С этой точки зрения, как мне кажется, японский
тип управления людскими ресурсами не только
привлекательнее и конструктивнее в плане личностных
отношений. Эта система в целом активнее мобилизует силы
отдельно взятого работника, стимулирует
формирование его готовности к деятельности, а также повышает
качество продуктов и улучшает условия на рабочем
месте в гораздо большей степени, чем западная система
управления персоналом на промышленных
предприятиях. Мы можем многому научиться у Японии, но, к
сожалению, глубоко укоренившаяся инерция
индивидуального мышления мешает нам использовать на
практике сильные стороны японской модели.

Глава третья
СОПЕРНИЧЕСТВО В БУДУЩЕМ
ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ДОСТИЖЕНИЯ СОЗДАДУТ
ЗАВТРАШНИЕ РЫНКИ
Промышленность одной страны
никогда не завоюет ведущих позиций в мире и
не сможет содержать себя, если она не
занимает первые места в развитии
естественных наук. Достижение этого—
эффективное средство развития
промышленности.
Вернер фон Сименс, 1883 г.
Подобно тому как технологические достижения
вчерашнего дня определяли текущее развитие
промышленности, сегодня в лабораториях и исследовательских
институтах решается будущее промышленности. Более
чем когда-либо прежде от представителей естественных
наук и деятелей техники требуется, чтобы они давали
основополагающие идеи и концепции по решению
важнейших проблем сегодняшнего мира. Именно
творческий гений физиков и биологов, химиков и инженеров,
работающих в тиши своих лабораторий, а не носители
громких титулов и званий, выступающие в сверкающем
свете рампы, обеспечивают экономический рост и
социальный прогресс. То, что сказал 100 лет назад
основатель концерна и изобретатель динамо-машины
Вернер фон Сименс, совершенно справедливо и сегодня:
без интенсивных и широко поставленных
естественнонаучных исследований промышленность любой
высокоразвитой страны, вовлекаемая в конкурентную борьбу
на международной арене, будет стоять на шатком
фундаменте.
На протяжении почти 200 лет именно европейцы
умело держали в своих руках изменчивые связи,
существующие между техническими открытиями,
знаменующими начало новой эры, и быстрым
поступательным движением экономики. Вначале в Англии, а
позднее все чаще в Германии и Франции происходили
крупные открытия, которые создавали основу
индустриализации. Еще в первой половине нашего столетия
европейские ученые значительно опережали ученых
101

других континентов в проникновении в тайны природы.
Теория относительности и волновая механика, как и
квантовая теория, были созданы на «старом
континенте». Европа дала большую часть открытий, связанных с
обеспечением человечества электроэнергией,
радиосвязью, механизацией промышленных процессов и
воздушным транспортом. Открытие деления атомного
ядра, создание антибиотиков и сульфамидов,
фундаментальные открытия в области химии пластмасс,
гидрогенизации угля, синтеза азотных удобрений, первые
успехи в ракетной технике — все это имеет
непосредственное отношение к европейским исследователям. В
отдельные годы европейские
ученые-естествоиспытатели составляли подавляющее большинство новых
лауреатов Нобелевских премий.
Период блистательных успехов европейцев на
поприще научных исследований завершился с началом
второй мировой войны и организацией нацистами
гонений на евреев. Многие из наиболее талантливых людей
навсегда покинули Европу, и прежде всего Германию, с
тем чтобы продолжить свою работу в изгнании, в
большинстве случаев в Америке. В местах их
творчества в прошлом уровень исследований резко снизился.
Кто тогда, в начале 40-х годов, сходил в Нью-Йорке с
корабля с чемоданом в руках, попадал в страну,
которая в невиданных до того масштабах поставила
свои исследования на службу военной технике и
установила для них определенные цели. В то время
утверждалось преимущество американцев в таких важных
сферах, как электроника, ядерная энергетика и
самолетостроение, а также техника связи и электронной
обработки данных. Страной, потерявшей больше других,
стала Германия, бывшая в течение многих десятилетий
колыбелью научных исследований и технических
достижений. «В ряде величайших естественнонаучных
открытий, например раскрытии тайн генетического
кода, участия [западно]германских исследователей после
войны больше не отмечалось»,— констатировал физик,
президент Технического университета в Мюнхене
Вольфганг Вильд на заседании, организованном в 1981 г.
Союзом учредителей немецкой науки в Эссене, на
вилле «Хюгель». Показателем снижающейся
эффективности научных исследований в ФРГ служит уменьшение
числа Нобелевских премий, присуждаемых
западногерманским ученым. Если в 1901 —1944 гг. 35 немцев были
удостоены столь высокой награды за блестящие
научные успехи, то в 1945—1981 гг. мы видим среди
избранников всего 14 ученых из ФРГ. За тот же период
102

Нобелевскую премию получили 32 англичанина и
101 американец.
Разумеется, подобные статистические сравнения
лишь ограниченно пригодны для «измерения» качества
научных исследований в той или иной стране. Ведь, с
одной стороны, принимается во внимание лишь видимая
часть гигантского «айсберга». С другой — по-видимому,
нельзя полностью исключить опасность того, что на
основе права на выдвижение кандидатов в лауреаты,
автоматически принадлежащего каждому отмечаемому
наградой лицу, могут появиться соответствующие
национальные «активы». Но бросающиеся в глаза
изменения в балансе лауреатов Нобелевской премии должны
сводить на нет эти условия. Впрочем, Нобелевской
премии были удостоены естественнонаучные открытия,
которые в ретроспективе следует рассматривать как
важнейшие достижения XX в. Перемещение, центра
естественнонаучных открытий из Европы в США
находит отражение даже в таких, на первый взгляд, чисто
внешних вещах, как состав международных
специализированных конгрессов. Нередко /4 всех докладчиков —
это представители США.
Наиболее успешно важнейшие научные
исследования в США могут проводиться «в стимулирующей
атмосфере тех авторитетных, руководимых в
большинстве случаев частными фондами университетов,
которые определяют научный уровень страны в целом.
Сюда стремятся наиболее талантливые люди, здесь они
находят вакантные места, оставляемые для
специалистов, способных обеспечить высокую личную отдачу, и
именно здесь создается обстановка, благоприятная для
полного проявления их творческих способностей.
Посредственность здесь не удерживается. В университетах
Гарварда, Принстона, Колумбии и Беркли преподавала
половина всех американских ученых, которым была
присуждена Нобелевская премия в 1950—1966 гг. «В
этих цитаделях сыплются во все стороны духовные
искры, которые у нас в обстановке усиливающейся
заурядности чересчур быстро гаснут в пепле,—
говорит Вольфганг Вильд, характеризуя научную среду
по обе стороны Атлантики.— Удручающа
необходимость видеть, что молодые талантливые ученые,
которые в атмосфере университетов ФРГ создают лишь
нечто ординарное, начинают писать яркие работы, едва
только они перейдут в Международный
исследовательский центр, а при возвращении в западногерманский
университет вновь опускаются до среднего уровня».
Молодого пытливого исследователя в
государственна

ных университетах ФРГ угнетает бюрократическая
регламентация всех процессов принятия решений и
господствующий там чиновничий склад ума, для которого
характерно мышление категориями уверенности. Если у
многих молодых американцев, только что получивших
ученую степень, есть стремление на свой страх й риск
создать фирму и зарабатывать деньги, то интересы
большинства их западногерманских коллег направлены
на то, чтобы как можно быстрее занять должность.
Ученый в США получает лишь пользу и выгоду от
того, что несколько раз поменяет место работы. В то
же время частые переходы в ФРГ вызывают
подозрение, что человек либо кляузник, либо по меньшей мере
не соответствует занимаемой должности. Поэтому
такая мобильность в Федеративной Республике Германии
не поощряется. Наоборот, здесь возводятся
многочисленные препоны. Тот, кто на несколько лет выезжал за
границу, зачастую наказывается тем, что при
возвращении вынужден как «человек со стороны» опять
добиваться взаимопонимания. Во время его отсутствия
оставшиеся на своих местах коллеги получают
повышение по службе. Добавим, что возраст большинства
молодых ученых в момент их первого поступления на
службу достигает 28—30 лет и они уже женаты, что
зачастую затрудняет им смену места работы.
Господство солидной посредственности
стимулируется установлением соответствующей системы
заработной платы и норм трудового права, которые
ориентируются скорее на внутренний распорядок иерархической
системы городских органов управления, чем на
специфический режим работы исследовательского
учреждения. Если в Соединенных Штатах Америки высшие
школы заманивают к себе талантливых людей, делая в
высшей степени выгодные предложения, то в ФРГ
уравнительная тарифная система, существующая на
этом уровне, делает практически невозможным здесь
любое соперничество. При этом у молодого ученого не
может быть и мысли о гарантии рабочего места, хотя
это идет вразрез с действующими в Федеративной
Республике Германии правилами заключения
временных договоров. Если получивший степень бакалавра
физик или химик хочет получить работу, с ним
разрешается заключить договор самое большее на пять лет.
Любое соглашение на более продолжительный период
времени автоматически означает принятие на
постоянную работу, не ограниченную никакими сроками.
Руководитель института, таким образом, вынужден
выбирать одно из двух зол: либо он должен уволить
104

человека, который после длительного вхождения в курс
дела как раз начинает работать по своему профилю и
давать отдачу, либо смириться с длительным
отсутствием необходимой динамики в своей общей кадровой
политике, что чревато негативными последствиями для
молодых, обладающих пониманием нового, но не
имеющих перспективы роста специалистов. Уже сегодня
сказывается то обстоятельство, что в университетах
ФРГ на протяжении многих лет политика реформ
проводилась в жизнь исключительно под углом зрения
социальной надежности и обеспечения широкого
участия работников в делах фирмы, при этом
игнорировались последствия, которые скажутся на качестве
подготовки специалистов и проводимых исследований.
«Люди возвращаются домой полные энтузиазма и
быстро замечают, что здесь семьи и социальная
надежность имеют преимущество перед всеми другими
вещами»,—так описывает молодой биохимик свои
впечатления о немецком университете после продолжительного
пребывания в Соединенных Штатах Америки. В своих
наблюдениях он не одинок. С молодыми
честолюбивыми учеными, которые привезли новые, нетрадиционные
идеи из-за границы, их коллеги весьма охотно
соблюдают дистанцию: ведь их считают назойливыми
конкурентами. Тот, кто чего-либо добился в западногерманской
науке, часто имеет склонность защищать свой
«участок» от непрошеных гостей, подобно тому как это
делает олень во время гона. При этом зависть
проявляется, разумеется, гораздо чаще, чем готовность
приобщить других коллег к открытой дискуссии по
достигнутым результатам научных исследований.
Недостаточный уровень коммуникабельности, которая в Америке,
напротив, исключительно ярко выражена, создает
ученым ФРГ известные препятствия, и прежде всего в
междисциплинарных исследованиях.
Ученых американских исследовательских
учреждений, впервые посещающих Федеративную Республику
Германии, постоянно озадачивает идиллический покой,
который наступает в пятницу во второй половине дня.
Они привыкли у себя дома к тому, что в
университетском городке деловая обстановка царит в субботу и
воскресенье так же, как и в будние дни недели, что
библиотеки открыты и в лабораториях продолжают
проводить эксперименты. «Кто. кроме химии, думает о
семье и досуге, едва ли получит когда-нибудь
Нобелевскую премию»,— замечает американский профессор
Пауль фон Раге-Шляйер, заведующий кафедрой
органической химии в Университете Эрланген-Нюрнберг. В этих
105

словах слышится ирония ио поводу стиля работы его
коллег из ФРГ.
Даже получение учеными столь большого числа
Нобелевских премий не мешает американцам все
больше опасаться возможной потери господствующего
положения в области технологии. Искусственно
подогреваемая средствами массовой информации озабоченность
многих промышленников и ученых тем, что в области
научных исследований их страну обойдут конкуренты,
лишь частично объясняется теми успехами, которых
японцы добились в отдельных традиционных для
американцев сферах, прежде всего в электронике и
робототехнике. Высадка американцев на Луне, явившаяся
свидетельством успешного завершения работ, которые
потребовали беспримерного напряжения сил,
охарактеризовала 1969 г. как год начала ослабления
динамичности проводимых исследований. Намеченной цели
достигли в условиях существенного повышения
финансовых затрат. Новой цели пока еще не появилось.
Поражение во вьетнамской войне значительно
поколебало слепую веру в богатырскую силу современной
техники. Одновременно общее ухудшение политической
и экономической обстановки уменьшило желание
многих предпринимателей вкладывать капитал в свои
лаборатории и отделы разработок. Рост инфляции, высокая
ставка ссудного процента и проведение в жизнь
нецеленаправленной энергетической политики тормозили
процесс научных исследований. Его замедляли и ставшая
более сложной технология утверждения новых видов
изделий, связанное с этим выхолащивание самого
смысла охраны патентов и изобретений, а также
обусловливаемое ужесточением антитрестовской политики
ограничение возможностей кооперирования деятельности фирм и
более строгая охрана окружающей среды. Если расходы
в области промышленности на исследования и
разработки в 1953—1965 гг. возрастали в среднем за год
на 9,9%, то в 1973—1978 гг, этот показатель снизился
до 1,8%.
Несмотря на международные успехи европейцев в
ядерной технике и самолетостроении, а японцев — в
производстве полупроводников и промышленных
роботов, США продолжают удерживать первенство в
большинстве сфер естественнонаучных исследований, хотя
не везде и не полностью безоговорочно. Ни одна другая
страна в мире не добивается столь впечатляющих
результатов в науке и технике, как США. И такое
положение в ближайшем будущем, видимо, сохранится.
Об этом заботятся не только известные университеты,
106

но и «фабрики мысли» крупных промышленных
концернов, которые в известных областях занимаются не
только прикладными, но и фундаментальными
исследованиями. Так, в 1977 г. получил Нобелевскую премию
Филип Андерсон, ученый-физик, который разработал
теорию электронной структуры магнитных материалов,
работая в «Белл лэборэйтриз» — исследовательском
центре американской компании «Америкен телефоун
энд телеграф К°». Не менее 1,6 млрд. долл. составили в
1981 г. капиталовложения «Белл лэборэйтриз» и «Тинк
танк», считающейся одной из крупнейших в мире
компаний в области телекоммуникаций. Эти фирмы
занимаются рассмотрением большого количества
будущих проектов, созданием быстродействующих
решающих устройств, а также разработкой говорящего
компьютора. И хотя на предприятиях созданного в
1925 г. продуцента технологий из МюррейОСилла в
штате Нью-Джерси было занято около 25 тыс. человек,
руководство «Белл лэборэйтриз» до сих пор умело
противостоит угрозе бюрократизации и сползания на
уровень посредственности, порождаемой крупными
размерами организации.
В интересах поддержания на высоком уровне
стандарта качества «Белл лэборэйтриз» проводит крайне
строгий отбор персонала. На вакантные места
отбираются исключительно лучшие выпускники наиболее
авторитетных вузов, таких, как,например, Гарвардский
или Колумбийский университет. Тому, кто добивается
места, предстоит в многодневном марафоне показать
себя двум или трем десяткам сотрудников лаборатории,
которые все вместе выскажут свое суждение о нем.
Деятельность способных людей всячески
стимулируется, они пользуются существенной свободой действий и
в то же время всегда отдают себе отчет в том, что их
труд должен быть эффективным. Ежегодно каждый
руководитель обстоятельно оценивает выполненную
сотрудником работу и в рамках возглавляемой им
группы определяет место этого сотрудника и уровень
его заработной платы. «Это как на Олимпиаде: все
мчатся, потому что все вокруг тоже лучшие; работают
по 60 часов в неделю, все окружение оказывает в
высшей степени стимулирующее воздействие, так как
все вокруг точно так же связаны обязательствами»,—
характеризует рабочий климат в Мюррей-Хилле
бывший сотрудник «Белл лэборэйтриз», ученый-физик
Вольфганг Кайзер, ныне профессор квантовой оптики в
Техническом университете Мюнхена. Итог работы лиц
наемного труда—это длинный перечень открытий, па-
107

тентов и почетных наград. Из «Белл лэборэйтриз»
вышел первый транзистор, первый газовый лазер.
Здесь впервые были разработаны солнечные элементы,
позволяющие преобразовывать солнечный свет в
электрическую энергию и используемые в космических
полетах, создана техника высокой надежности,
сконструирована аналоговая вычислительная машина,
которая повысила меткость средств британской
противовоздушной обороны в борьбе с немецкими
бомбардировщиками, совершавшими налеты на Британские острова во
время второй мировой войны. «Белл лэборэйтриз»
имеет 19 тыс. патентов, ее ученым семь раз
присуждалась Нобелевская премия.
Одной из сильных сторон американской системы
научных исследований и, вероятно, ее превосходством в
соперничестве прежде всего со странами Западной
Европы является тесное сотрудничество между
университетами и промышленностью. Если в ФРГ для многих
преподавателей зачастую считается непристойным
вместе с экономикой заниматься решением общих дел, то
их коллеги в США в силу того, что они работают в
частных высших школах, попросту вынуждены для
выравнивания своего бюджета принимать заказы фирм.
Установление тесных связей крупных концернов с
известными в международных кругах
естественнонаучными организациями в Америке практикуется издавна.
В университетском городке МТИ одно здание
непосредственно примыкает к другому, которое своим
появлением обязано пожертвованиям компании «Экссон»,
«суповой империи» Кемпбелла и в прошлом шефа «Дженерал
моторе» Альфреда П. Слоуна. Неоспоримо серьезное
влияние, оказанное вкладом Экссона на деятельность
всемирно известного Бостонского института. Более
8 млн. долл. было вложено в проведение сложных
энергетических исследований (самый большой в
истории МТИ промышленный заказ). Критики упрекали
корпорацию за то, что та обеспечила исключительно
важные для себя, но уже обещанные другим
заинтересованным организациям патенты МТИ и сохранила за
собой те привилегии, которые обычно не
предусматриваются его соглашением на проведение исследований.
Нельзя просто так отвергнуть и то обстоятельство, что
чересчур тесное слияние интересов промышленности и
высшей школы породит определенные проблемы.
Споры, порожденные коммерческой эксплуатацией весьма
деловыми учеными результатов исследований
Калифорнийского университета в области генов, и громкая
критика частью американской общественности заклю-
108

ченного в 1981 г. на 10 лет договора об изучении гена
между «Хёхст-АГ» и Гарвардской медицинской школой
стоимостью более 50 млн. долл. свидетельствуют о
росте щепетильности в этом вопросе. Вместе с тем в
целом преобладает положительное влияние совместной
исследовательской работы университетов и экономики:
успехи^ достигнутые в лабораториях, быстро находят
практическое применение. Ученый, знающий и
учитывающий требования практики, не замуровывает себя в
«башне из слоновой кости», столь характерной для
сухой теории, он всегда мобилен и готов к
сотрудничеству.
Сколь благотворно импульсы обновления,
исходящие из технологического центра, ориентированного на
решение практических задач, могут сказываться на
всем экономическом регионе, особенно четко
проявляется на примере Стэнфордского университета. На
основе крупных открытий, сделанных молодыми и
смелыми учеными, вокруг университета возникла зона
предприятий электронной промышленности,
отличавшаяся высоким уровнем концентрации и высокой
динамикой развития. Уже в 1939 г. два выпускника Стэнфорда
основали недалеко от университетского городка в Пало-
Альто в гараже небольшую фирму по производству
электронных измерительных приборов. Имена обоих
выпускников: Уильям Хьюлетт и Дэвид Паккард.
Фирма «Хьюлетт—Паккард» сегодня является
транснациональным концерном и самым крупным работодателем
в области электроники в своем регионе. Возникшие
таким путем фирмы множились, подобно делению
клетки. Уильям Шокли, который вместе с двумя
коллегами изобрел в ^ «Белл лэборэйтриз» транзистор и
изучал в Стэнфордском университете электротехнику, в
1956 г. через фирму «Шокли транзистор корпорейшн»
приступил к коммерческому использованию своих
лабораторных открытий. Бывшие сотрудники его фирмы
позднее решили создать новые предприятия. Так
возникли компании «Фэйрчайлд камера» и «Инструмент
корпорейшн», на базе которых возникло общество-мать
«Силикон вэлли». Среди учредителей новых
предприятий в известном регионе, специализирующемся на
производстве электроники, насчитывается не менее
53 работников «Фэйрчайлд камера», которые также
считаются экспертами отрасли. Сотрудник фирмы
«Хьюлетт—Паккард» по имени Стефан Возняк основал
в 1976 г. фирму «Эпл компьютер инк.». Он приобрел
известность на стремительно расширявшемся рынке
электроники как один из первых создателей портатив-
109

ных ЭВМ индивидуального пользования. Это
произошло до того, как «ИБМ» и другие концерны,
выпускавшие ЭВМ, обнаружили это весьма прибыльное для себя
дело. Опираясь на индивидуальную мобильность, на
готовность идти на риск, а также на наличие легко
доступных источников капитала для покрытия рисков,
США создали такой потенциал научно-технических
нововведений, которому Европа и Япония не могли
противопоставить ничего столь же значительного.
Западноевропейцы имеют весьма путаное
представление о Японии как о стране, овладевшей передовой
технологией. Одни из них считают японцев не более
чем беззастенчивыми имитаторами американских и
европейских изобретений, другие видят в них загадочных
творцов того будущего, которое будут определять
микропроцессоры, роботы и генная инженерия. И если
объективная оценка качества научных исследований
той или иной страны в целом вообще является
непростым делом, то особенно трудно это сделать в
отношении Японии. Ведь обращение к зарубежному «ноу-
хау»—что, как правило, говорит об определенном
технологическом отставании—здесь оказывается
скорее умным расчетом, чем просто неумением. Для
японцев технология сама по себе не представляет
особой ценности, она является средством достижения
целей, которые они определяют из соображений
рыночной стратегии. Всегда там, где имелась оправдавшая
себя на практике основополагающая технология и где
она оказывалась доступной для японцев, они в прошлом
постоянно отказывались от проведения базовых
разработок у себя и вместо этого приобретали лицензии в
Америке и Западной Европе. Строительство крупных
дизельных двигателей для пароходов прежде было
вотчиной европейской, и в первую очередь
западногерманской, промышленности. И это было до тех пор,
пока центр судостроения из-за роста издержек не
переместился в 50—60-е годы в Восточную Азию.
Конечно, у японцев были и возможности, и
финансовые средства, необходимые для организации
собственного производства двигателей. Однако их верфи
продолжали импортировать «ноу-хау» из Западной Европы.
Как и прежде, патентная статистика, так же как и
статистика лицензионной торговли (по новым
лицензионным патентам итоги за 1980 г. уже оказались в пользу
Японии из расчета 1 к 0,37), не дает достаточно точного
и полного представления об уровне
научно-технического развития той или иной страны. Если компания «ИБМ»
по соображениям конкуренции проводит
ограничительно

ную политику в отношении регистрации патентов, то
это еще не свидетельствует о слабости «ИБМ». С
другой стороны, если японцы регистрируют три
патента там, где (западные) немцы один, то это еще
не говорит о научно-техническом превосходстве
Японии.
Использование западной технологии позволило
японцам не только добиться заметных успехов на
рынке. Ведь он оставался исключительно дешевым по
сравнению с расходами на собственные разработки. За
приобретенную на основе 32 тыс. контрактов,
заключенных в 1950—1978 гг., современную технику японцы
заплатили, по опубликованным в Токио официальным
статистическим данным, не более 9 млрд. долл., что
соответствует V5 ежегодных затрат США на научные
исследования. Благодаря виртуозной способности
совершенствовать и развивать заимствованные
технологические процессы японцам удалось поднять на более
высокий уровень свой в прямом смысле слова
«благоприобретенный» технологический потенциал. Многие
западные фирмы, которые полагали, что, опираясь на
свои знания, они в состоянии выколотить капитал из
более отсталых компаний, запоздавших с началом
дальнейшего развития, оказались вынужденными
осознать: уступая свое «ноу-хау», они вскармливали одного
из самых опасных своих конкурентов. Так, фирмы
«Рено» и «Остин» независимо друг от друга передали
лицензии в Японию. А сегодня японская фирма
«Хонда» уже оказывает техническую помощь
государственному автомобильному концерну «Бритиш лейланд»,
который за истекшее время поглотил компанию
«Остин». Американская фирма «Корнинг гласе»
обеспечила японской компании «Асахи гласе» доступ к
собственной технологии изготовления кинескопов. Между
тем фирма «Корнинг гласе» входит в объединение
изготовителей телевизоров, которые активно
выступают за ограничение импорта японской продукции.
Длительное время японцы могли позволять себе
вкладывать средства (причем преимущественно за счет
фундаментальных исследований) в развитие технологии
производства. Но по мере того, как они начинали
занимать ведущие позиции в отдельных отраслях
экономики (производство полупроводников, ЭВМ, биохимия),
им приходилось все больше средств инвестировать в
фундаментальные исследования. Эта тенденция
прослеживается уже с середины 70-х годов. По официальным
правительственным данным, расходы Японии на
фундаментальные исследования предполагается увеличить с
in

2,27% валового внутреннего (общественного) продукта в
1980 г. до 3% в 1990 г.
То, что далекое островное государство располагает
богатыми традициями фундаментальных исследований,
оставалось тайной для многих иностранных
наблюдателей, которые не могли отделаться от впечатления,
оставленного японской практикой с большим размахом
закупать западные знания. И хотя только четверо
японцев смогли получить Нобелевскую премию (ее
последним лауреатом стал в 1981 г. химик Кенией
Фукуи), они по уровню исследований в некоторых
областях науки, таких, как теория вероятности,
статистическая физика, физика металлов или
микробиология, несомненно, выходят на первое место в мире. И
недаром уже в течение продолжительного периода
времени страна занимает ведущие позиции в
современной физике, а ведь впервые Япония позаимствовала
научные исследования в VII в. в Китае. Еще за восемь
лет до англичанина Эрнеста Резерфорда японский
ученый Хантаро Нагаока в 1903 г. разработал
теоретическую модель атома, состоявшую из положительно
заряженного ядра, вокруг которого вращаются
электроны. Перед началом второй мировой войны
практически не было качественных различий в европейской и
японской физике. Поэтому в сложившемся
представлении о том, что прагматикам с Дальнего Востока
доступно якобы лишь улучшение западной технологии,
кроется весьма ошибочная и опасная оценка японцев,
иллюзорные представления и самообман.
«Японский народ располагает не большими
способностями, чем любой народ в Европе»,— пишет
французский химик Марк Дюпюи. «Причиной того, что от
Страны восходящего солнца следует ожидать и в
дальнейшем крупных успехов в области технологии,—
дополняет вышесказанное советник по науке
французского посольства в Японии, проведший там много
лет,— является эффективно действующая и
ориентирующаяся на промышленность цепочка:
целенаправленные фундаментальные исследования — разработки —
промышленное изготовление». То, что Дюпюи называет
«целенаправленными фундаментальными
исследованиями», есть не что иное, как протекающие по одному и
тому же образцу согласованные акции правительства и
деловых кругов. Для достижения четко
сформулированной цели наиболее важные компании
соответствующей отрасли создают под общим руководством МВТП
исследовательский союз. Как только базисная
технология оказывается разработанной, все фирмы — члены
112

союза вступают в острую конкурентную борьбу между
собой, с тем чтобы добиться успешной разработки
продукта и умелого выведения его на рынок. Все
продуценты обязаны путем предоставления лицензий
передавать в распоряжение совершенно чуждых фирм
разработанную в пуле технологию. Тем самым
токийское суперминистерство создает условия для
возникновения дополнительной конкуренции. Своей философией
отбора, позволяющего повысить результативность
работы, японские деятели, формирующие
индустриальную политику, отличаются от тех европейцев, которые
считают, что они в процессе углубляющейся
концентрации якобы нашли единственный источник общего
благополучия.
В каком направлении Токио в будущем станет
развивать исследовательские работы, четко
просматривается в подготовленном в 1981 г. МВТП плане
разработки технологий следующего поколения. По данным
программы, разработанной Советом по промышленной
технологии — органом экспертов, созданным при
министерстве, японское правительство к началу 90-х годов
вложит более 1 млрд. западногерманских марок в 12
технологических проектов. От их реализации чиновники
и экономика надеются получить большое число
импульсов инновационного характера для всей японской
промышленности. К их числу относятся проекты по:
тонкой керамике как заменителю промышленных
алмазов и ее использованию в высокотемпературных
газовых турбинах;
разработке мембранных материалов с высоким
показателем разделительной способности для химического
разделения водных и спиртовых соединений;
электропроводящим высокополимерным материалам
для самолетостроения и производства
видеоаппаратуры;
высококристаллическим материалам;
высокоэффективным сплавам для использования в
газовых турбинах и двигателях;
упаковочным материалам, прежде всего
углеводородным волокнам;
биореакторам;
биотехническим культурам клетчатки с высокой
плотностью вещества;
технологии для генных манипуляторов;
электронным элементам, обладающим решетчатыми
суперструктурами;
трехмерным электронным коммутирующим цепям;
электронным элементам с высокой стойкостью к
из

воздействию окружающей среды, предназначенным для
использования в космической технике и атомных
реакторах.
Перечень проектов дает ясное представление о том,
какие области науки и техники японское правительство
и руководители японской промышленности считают
ключевыми: разработка специальных керамических
материалов повышенной стойкости, развитие
полупроводниковой техники, наконец—и это самое главное —
исследования в области биотехнологии. И как раз
оборудование по генной инженерии—показательный
пример порыва, с которым Япония устремилась в
весьма перспективную область. По данным опроса,
проведенного союзом промышленников «Кайданрэн», в
начале 1982 г. уже 26 предприятий подключились к
процессу подготовки к продаже генной технологии, а
еще 49 компаний были готовы к этому. «На меня
производят сильное, даже очень сильное впечатление
усилия и динамизм деятельности японцев в
биотехнологии,— писал известный нью-йоркский исследователь
рынков Роберт С. Фрист в одном из сообщений о
сложившейся ситуации.— Они надеются стать в этой
области одной из ведущих стран, и их не пугают ни
риски, ни трудности, которые могут встретиться при
достижении этой цели».
Сегодня будущее генной инженерии еще
недостаточно четко различимо, сферы ее применения кажутся
неограниченными: фармацевтическая и пищевая
промышленность, сельское хозяйство (новые виды
кормов), получение биоэнергии на базе этанола и бутана.
Японцы устремляются в это будущее, имея
традиционно сильные позиции в микробиологии и ферментативной
технике. Отставание в фундаментальных исследованиях
они компенсируют покупкой лицензий и патентов.
Гораздо интенсивнее, чем прежде в микроэлектронике,
японцы проводят линию широкого кооперирования.
Здесь усилия распространяются на весь земной шар.
«Такеда кемикл индастриз» — ведущая японская фирма
по производству лекарств — сотрудничает, например, с
«Ниппон Рош» (дочерним предприятием швейцарского
мультиконцерна «Хоффман—Ла-Рош» в Японии) в
разработке интерферона и имеет партнера в лице
западногерманской фирмы «Грюненталь». Как и «Такеда»,
большинство других японских фирм по производству
лекарственных препаратов заключило соглашения
прежде всего с американскими компаниями,
заинтересованными в генной инженерии, и университетами.
И вновь европейцы с запозданием занялись разра-
114

боткой новой технологии. Конечно, для них сегодня
еще ничего не потеряно. Лишь в конце 1983 г. должен
был поступить на рынки инсулин, впервые полученный
на бактериальной основе, что позволило бы принести
инвесторам начальную прибыль. Превосходство
американцев в области этой технологии и стремительное
наверстывание японской промышленностью всего того,
что было упущено, с учетом графика, установленного
МВТП для отдельных отраслей, охлаждают
чрезмерный оптимизм. Едва ли найдется в Европе большое
количество фирм, которые смогли бы выделить
миллионные средства на исследования, необходимые для
того, чтобы заполнить те пустоты, которые еще
имеются в генной технологии.
Внешним признаком реализации честолюбия
японцев, стремящихся обеспечить себе ведущие
международные позиции в мире по всему спектру исследований,
является город науки Цукуба, лежащий в 60 км
севернее Токио. В городе, построенном на площади 27 кв. км,
находится 7з всех государственных
исследовательских лабораторий. В 43 институтах работают в общей
сложности 11 тыс. человек, в том числе 6,5 тыс.
ученых. Но и этот «технополис» — по словам
американского журнала «Сайенс», «крупнейший эксперимент по
оживлению академических исследований и
модернизации экономики» — не в состоянии затушевать то
обстоятельство, что японцам еще предстоит преодолеть
более серьезные препятствия, чтобы достигнуть своей
цели. Им мешает прежде всего существующая система
воспитания, которая требует скорее приспособления и
механического усвоения уже готовых знаний, а не
творческого подхода и критического восприятия.
Японцы смогли осознать эту проблему. Оба новых
университета—Тойоаши и Нагаока, —помимо прочего, были
созданы также с целью обучать студентов, используя
самые передовые методы. Ряд японских компаний даже
создал зарубежные лаборатории, в которых трудилась
местная рабочая сила, или для работы в отечественных
исследовательских отделах приглашал зарубежных
ученых и инженеров. Агентство по науке и технологии,
входящее в состав ведомства премьер-министра,
приступило к реализации общенациональной программы
финансово! о стимулирования новых научных
исследований.
Правда, как в исследованиях, так и в технологии
японцам предстоит преодолеть значительное отставание
от США, а частично и от Западной Европы. И они
делают это с достойной уважения целеустремленно-
115

стью. Еще 10 лет назад в авиации и космонавтике
Япония все еще была своего рода развивающейся
страной. И еще сегодня ответственные сотрудники
Национального агентства аэрокосмических
исследований (НАСА) допускают, что в их ракетах-носителях и
спутниках как минимум наполовину используется
американская технология. Но в этом признании слышится
вполне очевидное убеждение в том, что дни
американского технологического превосходства сочтены. У
западных экспертов по исследованию космического
пространства нет также сомнения в том, что
наверстывающие упущенное японцы, вкладывая в эту область
вдвое больше средств, чем ФРГ, через несколько лет
сравняются со своими европейскими конкурентами в
деле использования спутников связи.
Японские продуценты атомных реакторов —
компании «Хитати» и «Тосиба» (реакторы с кипящей
водой) и компания «Мицубиси электрик» (линия
охлаждения воды) — уже давно перестали играть роль
младших партнеров, которую они на протяжении многих лет
играли по отношению к своим американским
лицензионным партнерам, концернам «Дженерал электрик» и
«Вестингауз». После создания современных атомных
реакторов на легкой воде японцы разработали
высокотемпературный реактор и собираются строить реактор-
размножитель на быстрых нейтронах мощностью
300 МВт. Имея перед собой ясную цель—уменьшить
свою зависимость от нефти,— японцы уже заботятся о
том времени, которое последует за данным поколением
атомных реакторов. На фундаментальную разработку
термоядерного реактора, практическая эксплуатация
которого может начаться не ранее 2020 г., токийские
компании, планирующие развитие ядерной энергетики,
вложили в 1981 г. больше финансовых средств, чем
западноевропейские страны, вместе взятые. По оценке
западных специалистов, Япония в предстоящие пять лет
достигнет уровня развития западногерманской атомной
промышленности.
Что касается научного потенциала, то Западной
Европе не нужно прятаться за кого-либо. Западной
Германии в сравнении прежде всего с Японией не хватает
только одного, а именно: всеобщего понимания того,
что исследования и технические новинки вносят
существенный, если не сказать решающий, вклад в развитие
культуры и экономики ФРГ.
Под влиянием в высшей степени односторонней
информации, поступающей со стороны средств
массовой информации, широкие массы населения интуитивно
116

склоняются к тому, чтобы видеть в современных
технических достижениях скорее угрозу, чем
социальный прогресс. Мы вынуждены иметь дело с
парадоксальной ситуацией, с тем, что высокоразвитая в
промышленном отношении страна живет благодаря технике
и с техникой, к которой она, однако, потеряла
стихийно-позитивное отношение.
Когда и ' где в ФРГ политические деятели самого
высокого уровня, промышленники и
естествоиспытатели откровенно и открыто хотя бы раз обсуждали
вопрос: какое положение на международной арене
занимают сегодня исследования, ведущиеся в
Федеративной Республике Германии? Была ли хоть однажды
предпринята попытка на компетентном политическом
уровне, в диалоге с ведущими деятелями экономики и
науки составить общее представление о том, в сфере
каких технологий ФРГ должна стремиться достичь
ведущего положения в интересах обеспечения своего
промышленного развития в длительной перспективе?
Но не могущественные плановики-чиновники должны
предписывать исследовательским организациям, чем им
следует заниматься. Не нужны здесь ни новые
учреждения, ни расточительные штабы экспертов. Что нам
нужно, так это обеспечение небюрократического, не
запрограммированного заранее союзами
предпринимателей, стимулируемого высшими политическими
инстанциями обмена информацией и мнениями с целью
обозначить ориентиры проведения и развития научных
исследований. Все это следует широко и открыто
обсудить, а в заключение дополнить разработкой
стратегий. В них надлежит предусмотреть формулировку
всех необходимых финансовых, организационных и
законодательных условий для достижения
поставленных целей. То, что концерн «Хёхст» из-за отсутствия у
него в ФРГ первоклассного исследовательского центра
по проблемам генной инженерии должен был
использовать знание и опыт Гарвардской медицинской школы,
лишний раз наглядно показывает необходимость
подобного диалога. Однако цель может быть достигнута
лишь частично, если не будут обсуждены также
социальные последствия внедрения новых технологий, а
также возможности общества по их внедрению.
Сдержанность многих граждан в отношении развития
микроэлектроники и активное противодействие
строительству атомных электростанций показывают, что
проблема кроется не только в университетах и
исследовательских институтах.
Отнюдь не легко требовать от ученых высокой
117

степени самоотдачи и даже готовности к
самопожертвованию, на что в западногерманском обществе готовы
все меньше и меньше людей. Как же должны молодые
исследователи в научных учреждениях работать с
подъемом, если управление ими осуществляется в
соответствии с правилами внутреннего распорядка
государственных учреждений? Как можно поддерживать в
молодом ученом стремление вносить посильный вклад в
общее дело в стране, которая осыпает наградами (и
справедливо!) литераторов, в то время как добившийся
успехов естествоиспытатель весьма редко
удостаивается таких почестей; в стране, где оценка деятельности
изобретателей нередко демонстрируется по
телевидению как парад курьезов, где во многих гимназиях
осталось всего-навсего по одному учителю физики или
химии? Буквально шокирующей показалась несколько
лет назад немецкому инженеру ситуация в ФРГ, когда
при посещении японской автомобильной фирмы он
увидел во дворе памятник Рудольфу Дизелю.
Производит просто удручающее впечатление то
обстоятельство, что в стране, которая ежегодно
вкладывает свыше 40 млрд. западногерманских марок в
исследования, ведущие ученые выступают с
заявлениями, что высшие достижения отмечаются в
западногерманских вузах все реже и реже. Наводит на
размышления и то, что молодые честолюбивые ученые из ФРГ на
своей родине не мечтают даже найти соответствующие
их представлениям условия труда, что такой столь
известный ученый-физик, лауреат Нобелевской премии
Рудольф Мёсбауер открыто заявляет: «Подавляющее
превосходство бюрократии в немецких университетах
парализует развитие творческих сил».
Даже если для того или иного руководителя института
ссылка на мелочные административные инструкции или
официальную опеку является желанным извинением за
собственную несостоятельность, то все взятое в целом —
снижение качества, тенденция к посредственности
исследований в западно-германских учебных заведениях —
просто нельзя упускать из виду. Рано или поздно
политики с тем же рвением, с которым они в конце 60-х
годов взялись за обсуждение права ассистентов и
студентов, должны будут решать задачи расширения
фундаментальных исследований, придания им большей
гибкости. В Западной Германии имеется целый ряд
недостатков в организации структуры исследований,
прежде всего широко распространившееся на 80-е годы
стремление затормозить продвижение молодых
ученых. Ныне, в период форсированного строительства
118

высшей школы, признанные ученые не занимают в ней
ведущих позиций, и исправить это положение не так-
то легко. Свобода действий ученых в
государственной системе высшей школы, конечно, недостаточна.
Неплохо было бы разработать по образцу лучших
американских университетов табель о рангах в каждой
специальности на базе свободных оценок компетентных
ученых.
Японцы поняли, что проведение сразу несколькими
предприятиями целенаправленных, ограниченных
сроками совместных исследований не должно вести к
ослаблению соперничества. При росте затрат на
исследования и уменьшении бюджета эта тема не может стать в
ФРГ запретной. Нельзя не сознавать того, что не
только в ФРГ, но и в США высшие школы должны
теснее кооперироваться между собой. В Америке
существуют отнюдь не только частные университеты,
преподаватели которых решают задачи, стоящие перед
промышленностью, и заботятся таким образом о
плодотворной передаче своих знаний. В ФРГ, напротив,
многие ученые считают ниже своего достоинства
проводить несколько лет на практической работе в фирме
или трудиться там наряду с выполнением основных
функций. Вместе с тем для многих промышленных
менеджеров до сих пор представляется весьма
затруднительным делом преодоление идеологических
пропастей, сохранившихся со времен «культурной
революции» в западногерманских университетах. Успехи,
которых добились западногерманские институты, они
фиксируют с нескрываемым скептицизмом, полагая, что
действительно нечто значительное будет иметь место в
том случае, если это уже давно было известно в
Америке.
«Один из моих молодых коллег,— сообщает один
западногерманский физик с мировым именем,—
переходит скоро в крупную японскую фирму. Я
расспрашивал у западногерманских промышленников,
будет ли у кого-нибудь интерес к нему по возвращении
через два года и на что ему следует обратить особое
внимание во время своего отсутствия. Реакция была
удручающей: „Мы охотнее беседуем с американцами и
японцами, они действительно интересуются
западногерманскими специалистами. Имеется очень мало
европейских фирм, которые обращаются к нам с просьбой:
,,Ваш сотрудник в Бостоне сделал хороший доклад,
он должен приехать к нам и выступить у нас" если
только кто-то из их экспертов прослушал неплохой доклад
одного из наших специалистов. Верите ли вы, что с
119

такой просьбой способна обратиться западногерманская
фирма? Ее молодой управляющий, скорее всего, скажет
так: ,,Он приедет с иностранным докладом, ему нужна
только работа у меня"».
Но именно в Европе были заложены основы
научных исследований. На протяжении столетий общество
видело в них источник прогресса. На этом континенте
все еще имеются выдающиеся исследователи и научные
учреждения. Но сейчас над Западной Европой нависла
опасность уступить это поле деятельности
конкурентам. В скором времени должно что-то произойти,
чтобы на пороге следующего тысячелетия американцы
и японцы не увидели в Европе нечто подобное тому,
что мы видим сегодня в Греции наших дней,—
воспоминание о великом прошлом.
«ЕЩЕ ОСТАВШИЕСЯ МЕШАЮТ УХОДУ...»
БЕСЕДА АВТОРА С ПРОФЕССОРОМ МОЛЕКУЛЯРНОЙ
ГЕНЕТИКИ ЭККЕХАРДОМ БАУТЦЕМ (Г. ХАЙДЕЛЬБЕРГ)
Эккехард Карл Фридрих Баутц—профессор
молекулярной генетики университета в Хайдельберге. Родился
24 сентября 1933 г. в Констанце. Изучал химию во
Фрайбурге и в Цюрихе. В 1961 г. получил ученую
степень доктора молекулярной биологии в
Университете штата Висконсин. В 1962—1966 гг. работал
ассистентом профессора в Институте микробиологии (г. Рут-
жерс). Работал в государственном университете в штате
Нью-Джерси. С 1970 г.— штатный профессор
молекулярной генетики в Хайдельбергском университете. С
1979 по 1981 г. был председателем Генетического
общества.
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
Фридрихом Баутцем.
Эглау: Генная технология, столь же многообещающая
супертехнология, как и микроэлектроника, продолжает
будоражить фантазию ученых, промышленников и
биржевиков. С помощью бактерий, селекционируемых на
основе генной инженерии, уже получают человеческий
инсулин и противораковое средство — интерферон.
Ставшее возможным, благодаря использованию новой
технологии, целенаправленное проникновение в самую
сердцевину всех жизненных процессов открывает
новые перспективы в решении проблем не только
медицины, но также питания и энергии. Всеобщий интерес в
120

1981 г. вызвало то обстоятельство, что химический
концерн «Хёхст» вложил 50 млн. долл. в
финансирование долгосрочного сотрудничества с американским
исследовательским центром генов, поскольку в
Федеративной Республике Германии учреждения подобного
научного уровня вообще не существует. Не означает ли
это, что в ФРГ вновь не будут осуществляться
экономически перспективные исследования?
Баутц: Я считаю, что демонстративный шаг «Хёхста»
вызвал целительный шок. Благодаря этому печальному
известию многим политикам и промышленникам стало
ясно, какое исключительно большое экономическое и
общественное значение однажды станет иметь эта
новая область знаний. В генной технологии американцы
также оказались впереди, причем как в исследованиях,
так и в коммерческой реализации их результатов.
«Генентех», наиболее известная из генных фирм, была
основана в Сан-Франциско в 1976 г., а всего четыре
года спустя ее уже допустили на биржу. Европейская
промышленность, за исключением швейцарских
химических и фармацевтических концернов, начала
использовать новую технологию с опозданием, но, будем
надеяться, не чересчур большим.
Эглау: Не является ли таким же тревожным тот факт,
что менеджеры «Хёхста», вскочившие в идущий поезд,
могут обеспечить формирование своего базиса генотех-
нологических знаний только в США? Это мало утешает.
Все-таки не так уж много времени прошло с тех пор,
как европейские, и в первую очередь
западногерманские, естествоиспытатели получали большинство
Нобелевских премий. Нет ли угрозы, что постепенно Европа
откажется от проведения исследований? Разве мы
больше не в состоянии готовить научную элиту,
которая дает наиболее важные открытия и разработки, а
тем самым и духовные импульсы для будущего
экономического развития?
Баутц: Применительно к другим дисциплинам я не могу
с должной компетенцией ответить на этот вопрос. Что
касается молекулярной химии, то в этой области ФРГ
готовит хороших специалистов...
Эглау: ...Только слышно о них не много.
Баутц: Люди есть, но они либо эмигрировали, либо
живут среди людей другого «вероисповедания», либо,
наконец, их деятельность недостаточно мотивирована.
Те же, деятельность которых хорошо стимулируется и
которые остались, не в состоянии вернуть остальных, и
как раз туда, где им будет создана та же атмосфера
интеллектуального взаимодействия и поддержки, как за
121

границей, где они могли раскрыть свои возможности.
Для меня неприятно констатировать, что молодые
немецкие ученые добиваются более высоких
результатов в США, чем в ФРГ (до поездки в Соединенные
Штаты или после возвращения оттуда). Один из моих
докторантов сумел увеличить количество генов
инсулина в бактериях, но не здесь, а в Институте
Говарда Гудмена в Сан-Франциско. Он и еще один
ученый играют сегодня в генной технологии ведущую
роль.
Эглау: По Вашей оценке, сколько западногерманских
ученых работают в настоящее время в области генной
технологии в американских фирмах и
исследовательских институтах?
Баутц: Если брать всех, кто применяет генетические
методы в своих исследовательских проектах, то их
насчитывается несколько десятков.
Эглау: Не приведет ли такое «кровопускание» к
повторению периода «утечки умов» 50-х годов, когда многие
молодые ученые ФРГ потянулись за океан?
Баутц: Решение поехать в Америку имело тогда иную,
более серьезную подоплеку. В определенных
областях — например, в авиации и космонавтике — в ФРГ не
было никаких более или менее сопоставимых
возможностей для проведения исследований. Кто был
честолюбив и хотел быть впереди, не имел иного выбора, как
только покинуть страну. Сейчас дело обстоит
совершенно иначе: в ФРГ нет недостатка в хороших
приборах и научно-исследовательских средствах.
Эглау: Американцы, пожалуй, завидуют вашим
западногерманским коллегам, обладающим такими
финансовыми возможностями.
Баутц: Действительно, иногда гости из Америки
совершенно открыто заявляют, что никогда еще не видели
столь хорошо оснащенного института. У нас и до сих
пор дело не в нехватке денег, а в отсутствии
возможностей более гибкого вложения этих денег. Например,
почти невозможно предложить выдающемуся ученому
на определенное время в институте более высокую
ставку, чем предусмотрено тарифами. Мы повязаны
директивами и указаниями в такой степени, что
совершенно не в состоянии полностью использовать многие
возможности.
Эглау: Это позволяет частично объяснить современную
дилемму высшей школы. Но ведь в ФРГ имеются еще
институты Макса Планка, крупные исследовательские
организации, а в Вашей области — Общество
биотехнологических исследований в Штёкхайме, под Брауншвей-
122

гом. Все это, вместе взятое, представляет собой весьма
впечатляющую инфраструктуру.
Баутц: Ни одно из названных учреждений не
осуществляло совместного планирования с двумя другими,
каждое «варило свой супчик» самостоятельно, будучи
уверенным, что нигде в Западной Германии нет такого
центра генных исследований, как в Стэнфорде, Сан-
Франциско, в Бостоне или Бетесда. А именно там
вокруг исследовательских центров возникают новые
отрасли промышленности, которые и используют в
своих целях накопленные в этих центрах знания. В ФРГ
всего этого не существует.
Эглау: Что конкретно наиболее притягательно для
молодых западногерманских ученых в Америке?
Баутц: Притягательна уже общая научная атмосфера
в Сан-Франциско или Бостоне. Это колоссальная
концентрация «ноу-хау»: в том же самом доме или в
соседнем здании находится коллега, с которым можно
обсудить свою проблему, в ФРГ это существует чисто
формально. Упомянутый Вами крупный
исследовательский центр в Штёкхайме — это «зеленое» учреждение, в
котором нет постоянного контакта единомышленников,
ближайший коллега, с которым можно провести
нужный диалог, находится на расстоянии нескольких сотен
километров. А ведь именно генная технология как
междисциплинарная наука существует и развивается
благодаря сотрудничеству, постоянному общению с
учеными других областей знания. Используемый метод
сводится не только к тому, чтобы вычленить сегмент
гена и ввести его в бактерию. Здесь большее значение
придается разработке тонкой технологии правильных
векторов, умелому обращению с различными типами
клеток, возможностям располагать нужными
штаммами. Иными словами, исследователям в этой области
нужны контакты с биохимиками, химиками,
специалистами в области биологии клетки и биологами-
вирусологами. Желание играть здесь первую скрипку
означает прежде всего концентрацию знаний всех этих
специалистов в одном месте. Подобный
исследовательский центр должен обладать такой притягательной
силой, которая позволяла бы привлекать иностранных
посетителей, которые в свою очередь могли бы
поделиться тем, что они знают, рассказать, что происходит
в других местах. Кроме того, важно иметь
определенное число ученых, которые бы постоянно участвовали в
важных конгрессах, заседаниях различных рабочих
групп и сообщали обо всем увиденном и услышанном
там.
123

Ждать длительное время, пока, может быть, через
год будут опубликованы новые данные, означает
упустить из виду решающий момент. Привлекательность
ведущих американских исследовательских центров
состоит в том, что здесь созданы наилучшие предпосылки
для постоянного обмена информацией и мнениями.
Эглау: При этом важное значение имеет то
обстоятельство, что американцы вообще по своей природе более
коммуникабельны.
Баутц: Очень коммуникабельны, это верно. У нас
многие руководители кафедр склонны раз и навсегда
обозначить границы своей территории и делать все,
чтобы помешать кому-либо проникнуть в святая
святых. Такой образ мышления не стимулирует прогресс,
он тормозит его. Поэтому специалистов из ФРГ следует
посылать в США, чтобы они изучали тамошний стиль
работы. Опасность при этом состоит в том, что лучшие
останутся там, поскольку мы не можем предложить им
ничего более подходящего. Однако если бы мы стали
просто препятствовать этому, воздвигать нечто вроде
духовной стены вокруг ФРГ, то мы очень скоро
покатились бы по наклонной плоскости и рано или
поздно перестали бы быть конкурентоспособными.
Поэтому сейчас необходимо создать в ФРГ нужные и
полезные научные центры, но это не просто. США
превосходит ФРГ своей ориентирующейся на
соперничество экономической и социальной структурой.
Эглау: Вы проработали в Америке 11 лет. Чем
объяснить наличие высокого уровня мотивации у многих
Ваших американских коллег?
Баутц: Дело просто-напросто в том, что формирование
фундамента их профессионального положения зависит
от их научного вклада в большей степени, чем у нас.
Прежде всего таких постоянных должностей, какие
хорошо известны у нас в ФРГ, в американских
университетах нет. Даже штатный профессор получает, как
правило, только свою заработную плату, да и это
происходит на протяжении не всего года. Ему
приходится свою летнюю зарплату, а также летнюю
заработную плату своего сотрудника и все материальные
средства получать из третьего источника, например
как субсидии на исследования от Национального
института здоровья или из Национального научного фонда.
Из этих денег, которые он должен зарабатывать лично,
ему нужно вносить плату университету—держателю
средств из третьего источника. Следовательно, высшие
школы весьма заинтересованы в том, чтобы получить
специалистов, которые зарабатывают много денег. У
124

нас как раз наоборот. Университетская администрация
стонет, если кто-либо получает чужие средства,
поскольку им необходимо распоряжаться ими
безвозмездно. Американская система стимулирует использование
метода отбора, что тесно связано с эффективностью
исследований. У нас, наоборот, тот, кто занимает
факультетскую должность, автоматически имеет право
на определенную сумму средств независимо от того,
делает он что-нибудь или нет. Именно здесь кроется
собственно проблема, с которой нам приходится
сосуществовать. Она приобретает особенную остроту в
крупных исследовательских центрах и институтах
Макса Планка, где базовое финансирование более щедро,
чем в университетах.
Эглау: Привлекательные задачи, которые Вы хотели
бы поставить перед Европой, и особенно перед ФРГ, в
Америке предлагают не только ведущие
исследовательские центры, но и молодые динамичные новаторские
фирмы, которые, подобно спутникам, группируются
вокруг крупных «фабрик мысли».
Баутц: Что касается прикладных областей генной
технологии, то Вы совершенно правы. Большая часть
ученых, в которых нуждается ФРГ, все еще трудятся в
фирме «Генентех» в Калифорнии и других аналогичных
фирмах, хотя западногерманская промышленность
предлагала соответствующие места. Они находят в
фирме «Генентех» что-то такое, что напрасно пытаются
найти в ФРГ, а именно: научную среду, которая дает им
возможность забыть о том, что они работают в
промышленной лаборатории, а не в университете.
Способные сотрудники получают удовлетворение от того,
что на них возложена довольно высокая личная
ответственность; проявление собственной инициативы не
наталкивается, как это часто случается в ФРГ, на
равнодушие или зависть коллег, а поощряется. Причина
этого кроется прежде всего в том, что фирмы,
работающие с частным капиталом, необходимым для
покрытия риска, ориентируются на то, чтобы в кратчайшие
сроки добиться интересных в коммерческом отношении
результатов. Такая готовность частных инвесторов
вкладывать средства в новую технологию является
одним из компонентов той научной среды, о которой я
говорил. Довольно удручающе видеть, как в ФРГ этот
капитал почти полностью инвестируется в недвижимое
имущество.
Эглау: Не хотели бы Вы ради справедливости добавить,
что в ФРГ не хватает не только готовых идти на риск
инвесторов, но, вероятно, даже в большей мере гото-
125

вых рисковать ученых, которые могли бы основать
открывающие что-то новое фирмы, такие, как «Генен-
тех».
Баутц: Впрочем, и западногерманским профессорам,
заключившим контракты с иностранными генными
фирмами, едва ли придет в голову идея увольняться со
своей работы и целиком связывать свое профессиональное
будущее с будущим этих предприятий. Социальная
сеть, созданная нами, делает такой шаг практически
невозможным. Он не соответствует утвердившемуся в
ФРГ образу мышления категориями надежности. По-
видимому, американцы поступали бы так же, если бы у
них существовали наши условия.
Эглау: Не порождается ли имеющаяся во многих
сферах дистанция, на которой держатся друг от друга
университеты и промышленность, также и тем, что
промышленность больше не доверяет исследованиям,
проводимым высшей школой?
Баутц: Конечно, отчасти это так. Например, в области
химии имеются такие специальности, в которых
университеты прежде занимали ведущие позиции. Вспомните
о макромолекулярной химии и о Штаудингере. Сегодня
исследовательские лаборатории промышленности идут
в этой области практически собственным путем, не
зависящим от высшей школы. Многие факультеты
упустили возможность восстанавливать свои силы с
таким расчетом, чтобы в фундаментальных
исследованиях постоянно быть на шаг впереди. Такая область
знаний, как генная технология, в которой тем временем
так или иначе заняты все химические концерны,
разработана не химиками. Ее основы заложены
преимущественно биологами. Химики просто воздержались от
принятия постановки проблемы, которая предложена
биологами.
Эглау: Это звучит не очень оптимистично с точки
зрения будущего ФРГ с ее зависимостью от высокого
научно-технического потенциала и совсем не
оптимистично в то время, когда американцы вновь вспомнили
о своих инновационных навыках и умении, а Япония,
опираясь на объединенные усилия промышленности,
государства и научно-исследовательских организаций,
стремится добиться ведущего положения в
технологической области. Где, по вашему мнению, следует
провести в ФРГ необходимые реформы?
Баутц: ФРГ все еще продолжает оставаться
авторитетным местом проведения важнейших научных
исследований. Решающей причиной того, что в некоторых
областях их организации обнаружились слабые места, явля-
126

ются, по моему мнению, зашедшие в тупик неподвижные
структуры. Невыносимо, что в научном учреждении все
меряется одной меркой. Это начинается с мыслей о
передаче по наследству идей новому руководству
кафедр и кончается учебной нагрузкой преподавателей
без учета индивидуального вклада, который почти
ничем не оплачивается. Обязанность представлять
широкую учебную программу исключает, за редкими
случаями, возможность глубокой, массированной
концентрации исследований на определенных
направлениях. Как раз некоторые из наиболее важных отраслей,
такие, как, например, химия, физика и биология,
по-прежнему остаются теми областями, в которых
существует жесткая процентная норма приема
определенной категории лиц в учебные заведения. Но наличие
периодов повышенной рождаемости приведет к
увеличению потока желающих попасть в университет. Поэтому
вряд ли можно ожидать ослабления напряженной
ситуации. Весь наш научный аппарат отличается
негибкостью, малоподвижностью. Ни высшие школы, ни
институты Макса Планка и крупные исследовательские
центры сегодня не в состоянии гибко перестраиваться в
соответствии с меняющимися условиями. В Америке в
подобных случаях организуются новые отделы или
реорганизуются уже существующие, создаются
дополнительные места. Все это протекает очень быстро. И
всего этого у нас сделать нельзя. Застывшие структуры
западногерманских научно-исследовательских
институтов будут постоянно стоять на нашем пути, особенно
тогда, когда предстоит быстро отреагировать на новые
требования.
Эглау: Если же иметь в виду другую сторону этих
соображений, то нет ли у американцев просто-напросто
более положительной точки зрения на коммерческий
успех, на зарабатывание денег?
Баутц: Разумеется, это относится к сказанному выше.
Американцев отличает существование у них большого
духа новаторства. Мечта мойщика тарелок о том, что
он может стать миллионером, существует сегодня в
голове каждого ребенка. Уважение приобретает тот,
кто достиг общественного веса, кто что-то сделал как
предприниматель.
Эглау: Такое положение могло бы оказывать
стимулирующее воздействие на
исследователей-предпринимателей, но в ФРГ положение иное. Во многих высших
школах как раз отвергается любое сотрудничество
с промышленностью. Может быть, это и не
идеологические предубеждения, но от университетских ученых
127

часто можно слышать высказывание о том, что
проведение фундаментальных исследований в высших
школах нецелесообразно. Может ли ФРГ позволить себе
терпеть и дальше отсутствие должного
сотрудничества между наукой и промышленностью, не продолжая
отставать прежде всего в таких междисциплинарных
областях знаний, как генная технология?
Баутц: В качестве одной из причин осуществления
фирмой «Хёхст» капиталовложений за рубежом
называлась враждебность, которую проявляли к
промышленности западногерманские университеты. Разумеется,
тенденции, складывавшиеся в идеологии в конце 60-х —
начале 70-х годов, способствовали тому, что
промышленные фирмы воздерживались от активного
сотрудничества с наукой. Но я думаю, что в последнее время
ситуация существенно изменилась. Преподаватели, а
также студенты начали понимать, что деньги, которые
государство выделяет на заработную плату
преподавателям и на ведение научных исследований, должны
кем-то зарабатываться. Такое понимание, конечно, не
должно сразу вести к установлению отношений
зависимости университетов от промышленности. Но
базирующееся на этом взаимопонимание, а также взаимная
помощь являются сегодня жизненной необходимостью.
Эглау: Американские ученые часто удивляются
отсутствию должного честолюбия исследователя у их коллег
из Федеративной Республики Германии. Они поражены
тем, что в естественнонаучных институтах ФРГ в конце
недели жизнь замирает, в то время как у них в США и в
субботу, и в воскресенье эти институты работают так
же, как и в рабочие дни недели. Один американец,
заведующий кафедрой в Эрлангене, выразил свои
выводы следующей саркастической формулой: «Кто думает
не только о химии, но еще о семье и свободном
времени, тот никогда не получит Нобелевской премии».
Что же мешает нашим научным исследованиям? В этом
повинна не только система. Может быть, наши
профессора уже сыты по горло?
Баутц: Это крайний, но весьма меткий, разительный
пример. Он дает понять, о чем идет здесь речь:
побольше приложить усилий, чтобы добиться большего
успеха, по-новонемецки — мотивация. Если не будет
никакого результата, а совершенно нерадивый коллега
добьется большего только потому, что его место
автоматически ведет к повышению его по службе (что в
последнем десятилетии происходило слишком часто),
то это все что угодно, но только не позитивное
подкрепление мотивации.
128

Эглау: Какие, по вашему мнению, реформы имеют
первостепенное значение для повышения качества
ведущих научных исследований в ФРГ до его прежнего
уровня?
Баутц: После проведения в жизнь многочисленных
реформ мне не хотелось бы думать о новых. Нам не
следует все. время говорить только о реформах и
заменять одну жесткую структуру другой, не менее
жесткой. Нам необходимо стать прагматиками и
попытаться позитивно подкрепить мотивацию теми
средствами, которые еще имеются в нашем распоряжении. Это,
по-моему, единственный путь к успеху.
Эглау: Чего можно ожидать в будущем в области
основополагающих естественнонаучных исследований,
если существующая на сегодняшний день система
сохранится без изменений?
Баутц: За редким исключением, они перестанут быть
таковыми, т. е. ведущими исследованиями.

Глава четвертая
БОРЬБА ЗА ГОСПОДСТВО
В ЭЛЕКТРОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
АМЕРИКАНЦЫ И ЯПОНЦЫ НАМЕРЕНЫ ОСТАВИТЬ
ЕВРОПЕЙЦЕВ ДАЛЕКО ПОЗАДИ
Началом первой промышленной революции
послужило изобретение паровой машины Джеймсом Уаттом в
1765 г. и изобретение механического ткацкого станка
Эдмундом Картрайтом в 1785 г. Вторая великая фаза
нынешней технической эры началась с открытия
принципа самовозбуждения вращающихся машин (динамо-
электрического принципа), сделанного Вернером фон
Сименсом в 1866 г., и введения конвейера на заводах
Форда в 1914 г. Интеллектуальная искра,
ознаменовавшая старт в третью фазу нашего промышленного
развития, вспыхнула накануне 1947 г. в «Белл лэборэй-
триз» в Мюррей-Хилле (штат Нью-Джерси). На этой
знаменитой «фабрике мысли», принадлежавшей
американской телефонно-телеграфной компании («Америкен
телефоун энд телеграф компани» — «АТТ»), Уильям
Бредфорд Шокли и его коллеги Джон Бардин и Уолтер
Г. Браттейн открыли транзисторный эффект.
Уже во время второй мировой войны
исследователям из «Белл лэборэйтриз», специализирующимся в
области физики твердого тела, стало ясно, что
возможности электронной лампы ограничены хотя бы уже по
причине ее больших габаритов. В поисках замены
группа Шокли с самого начала сосредоточила свое
внимание на открытии немецкого физика Фердинанда
Брауна, который в 1882 г. описал способность
кристаллов замыкать или размыкать электрическую цепь в
зависимости от величины напряжения в ней. Своим
открытием, за которое они в 1956 г. получили
Нобелевскую премию по физике, эти три американца проторили
широкую дорогу в «царство микроэлектроники».
По серьезным оценкам, мировой рынок электронной
продукции в конце 80-х годов достигнет гигантских
размеров: 600 млрд. западногерманских марок. Техника
позволит размещать все больше искусственного
интеллекта во все меньшем объеме. Уже сегодня без труда
удается сосредоточить на одном кремниевом кристалле
150 тыс. транзисторов, а в скором времени их будет
миллион. В течение двух последних десятилетий нашего
130

века, а может быть, и еще дольше микроэлектроника
будет определяющей базовой технологией. Благодаря
ей характер нашего труда, будь то в конторе или на
фабрике, а также большинство сторон нашей частной
жизни изменится до такой степени, какую мы сегодня
еще просто не в силах себе вообразить.
Однако вернемся к техническим истокам. Уже через
четыре года после того «путепролагающего»
изобретения в Мюррей-Хилле компания «Вестерн электрик»
начала ставить транзисторы серийного производства в
свою телефонную аппаратуру. Способ сборки первых
электронных схем был вначале совсем допотопным:
транзисторы, сопротивления и конденсаторы вручную
соединялись проволокой или припаивались друг к
другу, пока позднее не появился печатный монтаж.
Большой скачок удалось осуществить лишь в 1958 г. Джеку
Килби, сотруднику фирмы «Тексас инструменте»,
изобретшему интегральную схему, которую первой
поставила на рынок фирма «Фэйрчайлд камера энд инструмент
корпорейшн» в 1961 г. А в 1972 г. одно буквально
только что основанное предприятие водрузило
последнюю крупную веху на раннем этапе развития новой
технологии: в специальном журнале «Электроник ньюс»
фирма «Интел корпорейшн» (Санта-Клара, штат
Калифорния), представляя свое изделие № 4004, извещала
тем самым о первом «программируемом
микрокомпьютере на одном «чипе». Так на свет появился
микропроцессор.
Американцы первыми «ударили в колокол»,
возвещая о наступлении электронного века. С самого начала
они взяли на себя также и ведущую роль в
коммерческом развитии. О необходимых усилиях в равной мере
позаботились честолюбивые проекты космических
полетов Национального управления по аэронавтике и
исследованию космического пространства (НАС А),
военная промышленность и производство ЭВМ. Эта
новая технология дала наименование целой местности:
названная в честь полупроводникового элемента
«Силиконовая долина» («Силикон вэлли»), долина длиной
27 км, расположенная в горах Санта-Клара неподалеку
от Сан-Франциско, превратилась в самый большой в
мире «питомник для выведения новой технологии». Где
прежде взору являлись преимущественно вишневые и
абрикосовые сады, в начале 70-х годов выросли «из-под
земли» сотни новаторских фирм. Некогда заспанные
городишки типа Пало-Альто, Саннивале, Монтен-Вьев,
Купертино или Менло-Парк в руках расторопных
учредителей превращались в центры бурно развивающейся
131

отрасли, которая в течение года поглощала почти
40—50 тыс. новых работников.
«Шпионы над «Силиконовой долиной» — так около
двух лет назад озаглавил одну из своих статей
американский экономический иллюстрированный журнал
«Форчун». На иллюстрации к этой статье был
изображен дракон с лицом улыбающегося японца, парящий
над электронной долиной на длинной бечевке и с
подзорной трубой, отчетливо направленной вниз.
Действительно этот диковинный клочок земли на
противоположном берегу Тихого океана уже давно
приковывает к себе взоры дальневосточных импортеров «ноу-
хау». Чтобы завладеть новой технологией, компании
«Фудзицу» и «Хитати» под внешне безобидной вывеской
«Бюро по связям» создали укомплектованные большим
штатом сотрудников опорные наблюдательные пункты,
которые с пчелиным усердием собирали любую
доступную информацию и незамедлительно переправляли ее в
свои центры. Мацусита открыл в Пало-Альто даже
собственную исследовательскую лабораторию, которая
на месте подвергала добытую информацию
экспериментальной оценке. При исключительно высокой текучести
кадров среди сотрудников американских электронных
фирм — кое-где от 15 до 20% в год — усердным
лазутчикам было как раз не очень сложно заручиться
содействием интересующих их специалистов. Не подозревая,
насколько опасными станут для них эти японцы уже
через несколько лет, многие американские
предприниматели открывали, и даже охотно, двери лабораторий и
отделов новых разработок перед своими
любознательными посетителями с Дальнего Востока. И сегодня в
«Силиконовой долине» им, как правило, разрешается
посещать рабочие помещения и лаборатории.
Однако то обстоятельство, что японцы распознали в
микроэлектронике ключевую технологию для развития
своей промышленности, было известно американцам
самое позднее с 1968 г. Тогда американская фирма
«Тексас инструменте» решила построить в Японии
завод по производству полупроводниковых деталей.
Правительство в Токио ловко использовало
благоприятную возможность получить доступ к американскому
«ноу-хау». Разрешение на строительство предприятия
было дано министерством внешней торговли и
промышленности (МВТП) только после того, как инвесторы из
Далласа дали согласие на участие в их проекте фирмы
«Сони» в качестве партнера. Заодно «Тексас
инструменте» должна была взять на себя обязательство
предоставить в распоряжение японских фирм свои
132

патенты. Для защиты своей молодой электронной
промышленности МВТП вплоть до 1970 г. подвергало весь
импорт полупроводниковой продукции строгому
контролю, который оно постепенно ослабляло лишь в
последующие годы.
За этим сооруженным государством «защитным
валом» японские электроконцерны использовали все,
чтобы за возможно короткий срок ликвидировать свое
отставание от США. И если в Америке о создании
мощных импульсов роста заботились космонавтика и
военная промышленность, то в Японии подобную роль
сыграл исходящий от производства бытовой элетронной
аппаратуры спрос на интегральные схемы, который
стимулировал развитие новой технологии. При этом
неоценимым стратегическим преимуществом оказалось
то обстоятельство, что ведущие производители
карманных вычислительных устройств и ЭВМ, телевизоров,
высококачественной аппаратуры для воспроизведения
звука и видеомагнитофонов сами заняли ведущие
позиции в микроэлектронике. Таким образом, в отличие от
большинства фирм в «Силиконовой долине», которым
приходится рассчитывать только на самих себя,
японские фирмы могут мобилизовать для своей
агрессивной стратегии в сфере производства и сбыта «чипов»
большие финансовые средства из других отраслей
и — что столь же важно — начинать планирование
своего сбыта, исходя из наличия солидной базы
собственных стабильных потребностей. Даже лихорадочные
колебания на еще неустойчивом «молодом» рынке едва
сбивали с ритма эту рассчитанную на долгосрочную
перспективу политику богатых исполинов.
Если до середины 70-х годов японцы еще жили за
счет широкого использования американского «ноу-хау»,
то начиная с этого времени они к тому же перехватили
инициативу и в области совершенствования
полупроводниковой техники. Следуя «режиссерскому замыслу»
МВТП, ведущие электронные фирмы Японии «Ниппон
электрик», «Тосиба», «Мицубиси электрик» и «Фудзи-
цу» весной 1976 г. объединились в научно-
исследовательский картель под названием «ВЛСИ Тек-
нолоджи рисёрч ассошиэйшн», чтобы форсировать
разработку «чипов» максимальной степени интеграции.
Признав высший приоритет этой технологии, фирмы-
участницы получили не только значительные
государственные субсидии, но также и гарантию того, что они
смогут без особых затруднений пользоваться
кредитами частных банков. По этой принятой в Японии
стандартной модели, когда правительство оказывает
133

содействие промышленности, производители,
пользующиеся государственной поддержкой, имеют
возможность вкладывать в свое развитие почти все имеющиеся
в их распоряжении средства, не рассчитывая на скорую
прибыль, и путем постепенного увеличения своей доли
рынка (товарности) прийти к рентабельному массовому
производству.
Уже в 1978 г. «Фудзицу» ошеломила своих
конкурентов, представив им новое поколение «запоминающих
чипов» (блоков памяти), которые в большом количестве
применяются в ЭВМ. А ведь еще совсем незадолго до
этого американцы полагали, что обладают
преимуществом в 4 года. Итак, первый преследователь
переступил порог следующей фазы максимальной интеграции:
на новом «чипе» 64K-RAM размещается более
65 тыс. ячеек памяти, т. е. вчетверо больше, чем на его
предшественнике; это означало значительное
опережение американских компаний «ИБМ» и «Тексас
инструменте». Американская электронная промышленность,
которая в течение 25 лет безраздельно господствовала
на рынке микроэлектроники, впервые очутилась «на
расстоянии протянутой руки» от конкурента,
бросившего ей вызов. И этим «бреттёром» оказалась не Европа,
которая в предыдущем столетии благодаря открытию
полупроводникового эффекта Фердинандом Брауном
создала научную основу для новой технологии, а
какой-то островной выскочка.
Не прошло еще и года после сенсационного скачка
«Фудзицу», как привыкшие к успехам американцы
потерпели полный крах прямо у себя дома, на
собственном внутреннем рынке. Так как они не предусмотрели
стремительного повышения спроса на «чипы» — блоки
памяти, исходящего прежде всего от производства
ЭВМ, и поэтому слишком осторожно увеличивали свои
производственные мощности, то внезапно они
обнаружили, что не в состоянии больше удовлетворять
потребности своих заказчиков. Японцы тотчас же
изыскали возможность без существенных затруднений со
сбытом, «одним махом» прочно утвердиться на
крупнейшем электронном рынке мира. По ценам, которые
зачастую были на 20, а то и на 30% ниже, чем у их
конкурентов, оказавшихся на грани срыва договорных
обязательств по поставкам, японцы обеспечили
американские фирмы спешно доставленным спасительным
«товаром». В ничтожно короткий срок они до 40%
взвинтили свою прежде минимальную долю рынка
«чипов» 16К. И хотя таким образом их успех
распространялся только на ограниченный, но в то же время
134

из-за своего объема особенно «интересный»
ассортимент продукции, уже тогда многие американцы с
тревогой спрашивали: неужели и за рынок
интегральных схем их стране предстоит такая же.связанная с
большими потерями борьба, как за сбыт стали,
автомобилей, фото-, киноаппаратуры и телевизоров.
Были основания для беспокойства и у электронных
фирм Калифорнии и Техаса, буквально за одну ночь
перешедших к обороне, причем не только из-за
преимущества японцев в отношении цен; по меньшей мере
такую же тревогу они испытали из-за более высокого
качества японских «чипов». Процент брака у них в
1979 г. зачастую был втрое меньше, чем у
американских производителей. Высоким уровнем качества своих
изделий дальневосточные «дублеры» были обязаны в
первую очередь последовательному применению самого
современного, частично разработанного своими силами
производственного (технологического) оборудования.
Вместо того чтобы вводить на своих предприятиях
способствующую повышению качества автоматизацию,
большинство американских предпринимателей искало
свое счастье в размещении части своего производства в
странах с низкой заработной платой, входящих в блок
АСЕАН. Там они располагают гораздо менее
квалифицированной рабочей силой, чем японские фирмы,
которые могут опереться на прочный костяк, состоящий из
работников, имеющих хорошее среднее образование.
«Как же должна выглядеть наша оборона?» —
спрашивал в 1981 г. Фред Бьюсей, президент фирмы
«Тексас инструменте», чтобы тут же самому себе
ответить: «Мы должны выпускать лучшую продукцию
с меньшими затратами. Только так мы сможем отбить у
наших конкурентов охоту к попыткам купить наш
рынок».
Выпускать лучшую продукцию с меньшими
затратами—такой шанс представился американцам с
внедрением на рынок нового «чипа» 64K-RAM. Новый «чип» —
блок памяти обещает в ближайшие годы взойти на
«электронном небосклоне» коммерческой звездой
первой величины, и, согласно приблизительным подсчетам
американской фирмы по изучению рынка «Дейтеквест»,
в 1985 г. его рынок составит 2 млрд. долл. Поэтому
неудивительно, что за рынок сбыта для этого нового
электронного блока с самого начала разгорелась
ожесточенная борьба. В конце 1980 г. в общей сложности
десять фирм—6 японских и 4 американских (заметьте:
ни одной европейской!) — выпускали или уже
опробовали новый «чип».
135

Правда, еще несколько фирм в лабораторных
условиях осуществили «квантовый переход» на орбиту
следующего поколения запоминающих устройств, но
при налаживании производства у них возникли трудно-
одолимые препятствия. Ведь чем больше становился
массив памяти, размещаемый на площади в несколько
квадратных миллиметров, тем больше «изысканности»
требовалось от технологии для достижения
безукоризненного качества. Частички пыли размером в одну
тысячную миллиметра, которые при изготовлении
«чипа» 16K-RAM еще никаких проблем не вызывали, вдруг
по своему воздействию уподобились камням,
блокирующим тончайшие электронные пути. Чтобы не
потерпеть фиаско, участники этой борьбы за доли рынка
вынуждены были вкладывать крупные суммы не только
в новые станки, но и сверх того в значительно более
точные в работе устройства, предназначенные для
контроля за чистотой воздуха, температурой и
влажностью.
По сообщениям американских коммерческих
наблюдателей, на долю всего двенадцати японских
предприятий, принявших участие в старте к новой технике
электронной памяти, приходится половина средств,
расходуемых в мире на разработку и производство этой
«весящей» миллиарды долларов «малютки».
Испытанная японская тактика «бросовых цен», позволяющая
сразу овладеть большой долей рынка, однажды уже
зарекомендовала себя: в 1980 г. японцы, на первый
взгляд без всякого труда, взяли в свои руки
60% капитала еще довольно «скромного» дела с новым
«суперчипом». Только «Моторола» и «Тексас
инструменте» не отстали от головной группы японских фирм,
возглавляемой «Хитати». Многие из самых передовых,
но не владеющих большим капиталом фирм в
«Силиконовой долине» либо вовсе не вступили в эту борьбу,
ведущуюся без оглядок на убытки, либо не справились
с новой технологией.
Вопреки широко распространенному лозунгу
«покупай американское» американские электронные фирмы
оказались целиком и полностью брошенными на
произвол судьбы. У их клиентов, в первую очередь у
больших концернов, выпускающих ЭВМ, едва ли есть
иной выбор помимо того, чтобы обеспечить себя более
дешевыми и более высокого качества японскими
«чипами»— блоками памяти, хотя сами они находятся в
состоянии ожесточенной конкурентной борьбы с
японцами. Глубоко озабочены многие американские
менеджеры электронных фирм: благодаря своему подавля-
136

ющему превосходству на рынке «чипов» 64K-RAM (в
начале 1982 г. их доля в товарообороте составляла
около 70%) японцы могут захватить прочные исходные
позиции для осуществления контроля над следующим
поколением «чипов» — 256K-RAM, которое во второй
половине 80-х годов должно продвинуть процесс
миниатюризации еще на один шаг вперед. Специалисты
надеются, что около 1990 г. на одном-единственном
кремниевом «чипе» удастся «уложить» миллион ячеек
памяти. Правила игры в этой борьбе за все новые и
новые технические рекорды жестки и недвусмысленны:
кто одолел один этап, должен двигаться к следующему
либо выбыть из игры.
Во всяком случае, на рынке стандартных «чипов»
массового производства европейцы уже заметно
отстали, и это отставание в дальнейшем увеличится. В число
десяти ведущих электронных фирм мира в 1980 г.
входило вообще всего два концерна из ЕЭС: «Филипс»
на девятом месте и «Сименс» — на десятом. Западная
Европа подключилась к этой гонке, стартовав позже, и
до сих пор не сократила начальный разрыв. У нее не
было ни «Силиконовой долины» с мощной и
требовательной военной и космической промышленностью за
спиной, ни, как в Японии, бизнеса, стремящегося
завладеть мировым рынком бытовой электронной
аппаратуры— отрасли, которая навряд ли смогла бы
достичь этой цели без отвечающей требованиям мирового
рынка полупроводниковой техники. Когда «Филипс» и
«Сименс» в середине 70-х годов все же решились путем
кооперации, покупки фирм США либо участия в их
делах вскочить в идущий полным ходом поезд, едва ли
еще можно было оттеснить ведущие фирмы мирового
рынка с их передовых позиций. Только в начале 1982 г.
«Сименсу» удалось, например, продать за границей свой
«чип» 64K-RAM большими партиями. В отличие от него
фирма «Фудзицу» уже двумя годами раньше — а «Хита-
ти» уже весной 1981 г.— обслуживала промышленность
этим новым «чипом» — блоком памяти.
До положения «третьей силы» в мировой
микроэлектронике Западной Европе сегодня так же далеко, как и
прежде. Если стоимость потребленных интегральных
схем в расчете на одного жителя в 1980 г. составляла в
США 30, а в Японии — 28 долл., то в странах ЕЭС она
колебалась около 8 долл. причем этот показатель в
ФРГ, составлявший 19 долл., выделялся как высокий.
Но даже такой сравнительно низкий спрос европейцы
лишь частично покрывали продукцией собственного
изготовления. В то время как их доля в сфере
137

потребления полупроводников, если взять «трех
гигантов» в целом, составляла все-таки 21,5%, то в общий
объем производства они вносили лишь скудные 9%.
Слабостью фирм Европейского экономического
сообщества воспользовались к своей выгоде прежде всего
американские поставщики «чипов».
По своим размерам (около 40 млрд.
западногерманских марок) мировой рынок полупроводниковых
(электронных) деталей, конечно, не имеет первостепенного
экономического значения: одно такое предприятие, как
«ИБМ», имеет значительно больший годовой оборот.
Тем не менее фактором, выделяющим эту отрасль
среди многих других, пусть и более крупных отраслей
промышленности, является стратегическое значение ее
продукции. Будучи типичной ключевой технологией,
микроэлектроника в ближайшие годы и десятилетия
станет самым решающим образом влиять почти на все
отрасли промышленности, которые обеспечивают
Федеративной Республике Германии преобладание экспорта
над импортом — от транспортного машиностроения и
электротехники до точной механики и оптики.
Интегральные схемы все в большей степени становятся мозгом
любой современной аппаратуры и самым
непосредственным образом определяют ее характеристики.
Насколько же значительны могут быть последствия, если в
этой области Западная Европа окажется зависимой от
Америки и Японии, являющихся ее злейшими
конкурентами во всех сферах применения электронной
аппаратуры.
Добавим, что данная технология идеальна для
бедной энергией и минеральным сырьем ФРГ. Кремний,
основной полупроводниковый материал, имеется на земле
в виде кварцевого песка практически в неограниченном
количестве; расход энергии минимальный, воздействие
на окружающую среду равно нулю. Предъявляя
высокие требования к точности и умению согласованно
мыслить на всех уровнях вплоть до самого простого
рабочего, микроэлектроника как никакая другая
технология «взывает» к дисциплине, интеллекту и
творческим способностям. О том, что Западная Германия в
технологическом отношении до этих требований
доросла, свидетельствует успешное развитие электронных
систем управления для станков и промышленного
оборудования, которые европейские предприятия продают
всему миру. Но одних только основных средств
производства и бытовой электронной аппаратуры в качестве
базиса для мощной электронной промышленности
недостаточно. Кроме этого, необходимо еще соразмерное
138

участие в производстве прежде всего вычислительной
техники и техники связи. Но как раз в этой области
европейцы в последние годы намного отстали. Только в
том случае, если им удастся преодолеть кризис,
который переживают сейчас эти отрасли, они получат шанс
в соревновании с американцами и японцами оспаривать
роль лидера в развитии передовой технологии
производства полупроводниковых деталей.
Японская промышленность рано обнаружила
взаимную зависимость между разработкой
полупроводниковых деталей и вычислительной техникой и, используя
преимущества четкой концепции МВТП и
соответствующего «завоевания» рынка, подготовила собственную
прочную базу в сфере обработки цифровых данных. В
отличие от разобщенных европейских конкурентов
японцы сгруппировали все имевшиеся в их
распоряжении силы для достижения одной цели, и эта цель
состояла в том, чтобы разгромить могущественную
«ИБМ». Япония на сегодняшний день единственная
капиталистическая страна, кроме США, которая
располагает крупным национальным производством ЭВМ:
доля его продукции на внутреннем рынке составляет
около 65%. В то же время это еще и единственная
страна, где не признается превосходство «ИБМ»,—
успех, которым каким-то трудно постижимым для нас
образом способен упиваться даже скромный таксист на
улицах Токио.
«ИБМ». Эта корпорация добилась совершенно
беспрецедентного уровня контроля в своей отрасли, не
имеющего аналогий в других важнейших отраслях
производства. И никакая другая транснациональная
корпорация, ни нефтяной гигант «Экссон», ни великая
автомобильная держава «Дженерал моторе» не смогли
стать настолько недостижимыми для своих
оставленных позади конкурентов, как этот «компьютерный
великан», обосновавшийся в Армонке (штат Нью-Йорк,
США). В 1981 г. годовой оборот фирмы «ИБМ»,
достигший 29 млрд. долл., оказался больше, чем у семи ее
ближайших американских преследователей, вместе
взятых. Более 60% всех установленных в мире ЭВМ
вышло с предприятий «Мазерблу» («голубой мамаши»),
как именуют между собой концерн его служащие из-за
окраски его вычислительных устройств. В Западной
Европе, где основоположник ЭВМ Конрад Цузе
некогда создал решающие предпосылки для разработки
технологии счетно-решающих устройств, превосходство
«лидера рынка» ничуть не меньше.
Из всех больших ЭВМ, установленных в капитали-
139

стическом мире в 1981 г., не менее 55% были помечены
фирменным знаком «ИБМ», около 17 пришлось на
другие американские фирмы, 15 — на французско-
американскую «Компани интернасьональ пур л'инфор-
матик—Ханиуэлл Бьюл», 8 — на «Инглендс интернэшнл
компьютере лтд.» и 4,5%—на фирму «Сименс». Чтобы
истинные пропорции стали нагляднее, добавим, что,
получив около 6 млрд. долл. прибыли, «ИБМ» в общей
сложности «заработала» сумму, более чем в три раза
превышающую ту, которой «Сименс» в отделе
«Системы обработки данных и информации» в том же году
достиг по обороту в целом. То, для чего каждый из
европейских «компьютерных карликов» в отдельности
был слишком слаб, «Сименс», «Филипс» и французская
фирма «СП» попытались в 1973 г. осуществить
совместно. Однако их союз по созданию ЭВМ «Унидата»,
стартовавший с честолюбивыми планами, уже через два
года оказался совершенно несостоятельным. У этой
ЭВМ, создаваемой усилиями трех партнеров, не было
собственного «языка»: каждый партнер имел свою
собственную операционную систему. Не имея
возможности прибегнуть к единому предпринимательскому
праву ЕЭС, партнеры, объединившиеся против «ИБМ»,
оказались не в состоянии силами своих центральных
правомочных органов унифицировать свои подчас
существенно отличающиеся друг от друга представления до
степени «монолитной» деловой политики. В 1975 г.
французы привели «компьютерную коалицию» к
развалу и сменили ее на «альянс» с американской фирмой
«Ханиуэлл Бьюл». Последняя попытка европейцев
сокрушить господство американцев на своем рынке
потерпела неудачу.
Японцы уже за несколько лет до европейцев
мобилизовались против подавляющего превосходства
американцев в сфере обработки цифровых данных. Однако
положения, давшего им возможность идти своей
собственной дорогой, они достигли лишь благодаря
услужливому трансферту «ноу-хау» их тогдашними
союзниками из США. За исключением «Фудзицу», все ведущие
японские фирмы по производству ЭВМ заключили
соглашения о кооперировании с американскими
концернами: «Хитати» сотрудничала с «Рэйдио корпорейшн оф
Америка (Эр-си-эй), «Ниппон электрик» — с «Ханиуэлл»,
«Тосиба» — с «Дженерал электрик», «Оки электрик»
«припарковалась» к «Юнивейс», а «Мицубиси
электрик» — к фирме «Ксерокс». Ведь и первые серии
японских ЭВМ, по существу, базировались на моделях
их американских лицензионных партнеров или даже
140

были идентичны им. В настоящее же время, наоборот,
ни одно японское предприятие по производству
вычислительных машин не зависит от американской
технологии. Напротив, за это время два тогдашних союзника,
Эр-си-эй и «Дженерал электрик», признав себя
побежденными, отказались заниматься ЭВМ.
Свое «компьютерное наступление» японцы начали в
1970 г. в ответ на «прорыв» «ИБМ», выпустившей
новую 370-ю серию больших ЭВМ. Благодаря
энергичной «режиссуре» МВТП в этой отрасли
промышленности сформировалось три «ударных группы»: «Фудзицу»
и «Хитати» взяли на себя разработку больших ЭВМ,
соответствующих моделям «ИБМ», т. е. работающих
по операционным системам лидера рынка; «Мицубиси
электрик» и «Оки электрик» создавали малые машины,
тоже совместимые с моделями «ИБМ»; «Ниппон
электрик» и «Тосиба» решительно принялись за
разработку ЭВМ собственной архитектуры. Общую
ориентацию этого картеля по разработке ЭВМ осуществляла,
собственно, для этой цели и созданная «Ассоциация по
научному исследованию технологии передовых серий
ЭВМ». Под ее контролем распределялись между
примкнувшими к делу фирмами 300 млн. долл., т. е.
государственные средства, ассигнованные на проведение
научных исследований в 1972—1976 гг.
Первый успех, важный прежде всего с
психологической точки зрения, «преследователи» смогли
отпраздновать уже в 1980 г.: по чистому обороту «Фудзицу» на
японском рынке впервые превзошла «ИБМ». Своим
торжеством над «старшим братом» менеджеры
«Фудзицу» были обязаны не только своей агрессивной
политике в области сбыта, но и не в последнюю очередь
крупным заказам государственных или зависимых от
государства учреждений.
Но, несмотря на свою внешне впечатляющую
этапную победу на собственном рынке, японцам по
сравнению с успехами в других отраслях в области
микроэлектроники было еще далеко до «прорыва». Даже в
самой Японии в середине 1980 г. «ИБМ» лидировала по
числу установленных ЭВМ: по доле рынка—28% — она
далеко опережала «Фудзицу», имевшую 19,6%. А на
международном рынке эти двое поделили «подлунный
мир» таким образом: на 58,6% всех ЭВМ,
установленных на земном шаре, красовался в конце 1981 г.
фирменный знак «ИБМ», ровно 2% прибыло с заводов
«Фудзицу». Три ведущие японские фирмы («Фудзицу»,
«Ниппон электрик» и «Хитати»), вместе взятые, даже по
обороту ЭВМ «натянули» всего около 8 млрд. долл.,
141

т. е. менее трети доходов «ИБМ». Японцы поставляют
за границу лишь каждое десятое счетно-решающее
устройство; между тем автомобильная промышленность
экспортирует около половины своей продукции.
Скачок в области электронно-вычислительной
техники, по выражению американского экономического
журнала «Бизнес уик», означает для японцев «гонку с
преследованием вверх по крутой горе». При этом самая
трудная часть работы предстоит им на американском
рынке. Только если здесь, прямо «на пороге дома
«ИБМ», им удастся отбить клиентов у фирм,
положивших начало производству ЭВМ, они получат шанс и в
отношении этого вида продукции повторить на мировом
рынке свои успехи, уже достигнутые в других
отраслях.
Однако электронные системы обработки данных
нельзя направлять в существующие каналы сбыта, как
карманные ЭВМ или видеомагнитофоны. Они требуют
высокого уровня консультационной службы и текущего
обслуживания и для выполнения этих задач —
специализированной организации по сбыту. Путь к
быстрому успеху преграждают прежде всего языковые
и культурные барьеры. Соблюдая соответствующую
осмотрительность, токийские стратеги «дальнего
прицела» приближаются к труднейшему и по своим размерам
важнейшему рынку. При этом дальше всех японских
фирм по производству ЭВМ «просунула ногу в дверь» !
«Фудзицу». В созданной бывшим компаньоном «ИБМ»
Дж. Эймделом корпорации «Эймдел корпорейшн»
(г. Саннивейл, штат Калифорния) «японец номер один»
является одновременно и совладельцем (33,2%), и
лицензионным партнером. «Фудзицу» предоставляет
микроэлектронные детали и в свою очередь получает от
«Эймдел» математическое обеспечение и архитектуру
системы.
Однако гораздо быстрее, чем по трудноодолимому
крутому склону, продвигаются японцы по знакомому
им гораздо ближе кружному пути. В 1981 г. они
стремительно ворвались на еще небольшой, но быстро
растущий рынок вычислительных машин
индивидуального пользования. Разработанные в середине 70-х годов
американскими новаторскими фирмами, такими, как
«Эпл компьютер инк.», «Коммодор» и «Тандем»,
вычислительные устройства «для каждого», над которыми
1 Образное выражение, относящиеся к практике мелких
американских коммивояжеров, означающее что-то вроде «заставить
хозяйку дома выслушать себя».— Прим. ред.
142

многие вначале посмеивались, считая их всего лишь
игрушками для энтузиастов электроники, быстро
обнаружили свой стремительно растущий потенциал спроса,
исходящий от малых фирм, школ, да к тому же еще от
частного домашнего хозяйства. До 1985 г., как считают
специалисты, объем торговли малыми ЭВМ, имеющими
вид телевизоров с клавиатурой, будет достигать в США
8—9 млрд. долл. ежегодно.
В особенности благоприятствует японцам то
обстоятельство, что «мини-ЭВМ» стоимостью 1000—
5000 долл. можно без труда сбывать через универмаги
и сеть специализированных магазинов, так как они
обходятся без операционных систем, требующих
активных консультаций. Следовательно, дальневосточные
производители смогут развернуться во всю силу,
которую они уже проявили, завоевывая другие рынки
электронно-бытовой аппаратуры. В 1980 г.
американские институты по изучению рынка предсказывали, что
через три года каждая третья проданная в США ЭВМ
индивидуального пользования будет произведена в
Японии. Своим наступлением «в нижнем конце
ассортиментного списка» преследователи «ИБМ» могут дать
покупателям представление о качестве и ценах своих
товаров, отчего в дальнейшем им легче будет привлечь и
потребителей установок больших размеров.
Но отбивать у «ИБМ» покупателей машинами,
совместимыми с моделями этой фирмы,—такая стратегия
для японцев, разумеется, может быть лишь временной,
потому что в роли «едущего на подножке» они навечно
остались бы зависимыми от «локомотива «ИБМ». Даже
возможность сильного снижения цен, не говоря уже о
каких-либо изменениях архитектуры или операционных
систем ЭВМ, таит для них постоянную опасность. Эту
опасность японцы уже давно отчетливо себе
представляют. Поэтому они не хотят «жить вместе с «ИБМ»,
они хотят ее разгромить. До начала 90-х годов они
надеются поставить на испытательный стенд прототип
разработанной ими ЭВМ нового поколения и тем самым
окончательно взять на себя роль мирового лидера в
области технологии.
Проект создания ЭВМ пятого поколения,
рассматриваемый МВТП и промышленностью в качестве
общенациональной задачи, ориентирован на цели,
достижение которых всего за одно десятилетие многим
представляется утопией. Эти ЭВМ, оторванные от всех
наличествующих ныне образцов, оснащенные гораздо
более сложными полупроводниковыми схемами,
должны быть не только меньше и производительнее всех
143

своих предшественниц, но и, располагая существенно
увеличенным массивом памяти, «поглощать» также
больше «знания» и таким образом обладать своего рода
«искусственным интеллектом». Так как новая ЭВМ
«понимает» человеческую речь, то в качестве
«молчаливого ассистента» ее можно будет использовать везде:
как на фабрике, так и в конторе или дома.
Осенью 1981 г. японцы пригласили в Токио 300
специалистов по электронно-вычислительной технике со
всего мира, чтобы представить им проект, который
восторженно превозносился руководителем разработок
профессором Токийского университета Тору Мато-Око
как «космический ящичек человеческого знания»
(напомним, что пока это еще не более, чем призрачная
фантазия). Все международные фирмы по производству
электронных систем обработки данных направили
довольно представительные делегации на эту
четырехдневную встречу, чтобы получить возможно более
точную информацию относительно честолюбивых
планов своих конкурентов.
Для европейского уха это, вероятно, прозвучит
удручающе, но японцы на сегодняшний день и в
обозримом будущем — единственная нация, у которой
достаточно силы и воли, чтобы бросить серьезный
вызов американцам как нации, лидирующей в области
информационной техники. Японцы преследуют эту
цель, как принято в их стране, посредством
концентрации всех политических, финансовых и научных средств.
В такой мобилизации всех без исключения наличных
ресурсов для осуществления программы,
поддерживаемой всеми общественными группами, несомненно,
заключается их большая сила. В составленном для МВТП
в 1981 г. Советом по промышленной структуре докладе
о контурах будущего общества, базирующегося на
информационных процессах, производству ЭВМ
отводится ведущая роль при «подготовке места под
постройку XXI столетия». Такое значение придается ему,
как говорится в докладе, по причине скрытого в нем
потенциала роста, его новаторской силы, а также из-за
влияния, которое оно оказывает на занятость и
передачу технологии. С его развитием теснейшим образом
связана судьба всей японской промышленности.
В стратегическом отношении японцы обладают
большим преимуществом, так как в отличие от США в
их стране разработки ЭВМ и интегральных схем шли
рука об руку. Все ведущие фирмы по производству
ЭВМ являются одновременно и ведущими мировыми
производителями «чипов». Имея непосредственный до-
144

ступ к деталям, изготовленным путем массового
производства, они имеют и возможность соответствующим
образом находить оптимальное соотношение между
«интеллектом» ЭВМ и издержками. Их доминирующее
положение на рынке больших интегральных схем
(«чипов»)— блоков памяти предоставляет японцам
превосходную стартовую позицию в гонке за господство на
рынке ЭВМ; По прогнозу американского института по
изучению рынка «Ностик консептс», Япония в 1990 г.
сменит США также и в роли крупнейшего в мире
поставщика электронных деталей.
Если европейцам ЭВМ все еще представляется
жутковатым коллегой на их рабочем месте или, на
взгляд со стороны, «отправителем» обезличенных, да к
тому же зачастую достаточно непонятных служебных
документов, то в Японии «порог признания» явно
расположен ниже. «Подробное изложение всех причин,
которые в Японии обусловливают позитивно-
оптимистическую позицию по отношению к новым
технологиям, в частности к информационным
процессам, заслуживает отдельного исследования»,—
говорится в конфиденциальном сообщении посольства
ФРГ в Токио Министерству иностранных дел от 3 июля
1981 г. Различия действительно заметны с первого
взгляда. В мире фантастических представлений
японских «плановиков будущего» ЭВМ — это не просто
аппаратура, которая только выполняет конторскую
работу или управляет промышленными роботами. Она
является ядром комплексной системы информационных
процессов, которые, как утверждает упомянутое
сообщение посольства, избраны в качестве трамплина для
прыжка к новому социальному качеству:
«информационному обществу».
Усиление коммуникации на всех уровнях и
увеличение предлагаемого объема данных означает не только
освобождение от отупляющего труда и удовлетворение
элементарных потребностей в информации и
образовании. Интересам страны в равной степени отвечает и
переход к отраслям промышленности, требующим
меньших затрат сырья и энергии, и усиление позиций
национальной экономики на мировом рынке, и
независимость в технологическом отношении. За этим
молчаливо подразумевается цель компенсировать
недостаточность природных ресурсов страны путем подъема на
более высокую ступень общественного интеллекта.
Прямо-таки с восторженностью фантазеров под
заголовком «Один день из жизни семьи С.» члены
Совета по промышленной структуре набросали картину
145

будущего мира, вплоть до частной жизни,
определяемого информационными процессами. Придя в контору,
господин С. включает свою рабочую станцию
(электронно-лучевая трубка—«дисплей» — и клавиатура
[коммутационная панель]), которая указывает ему на
его рабочую программу. Он может одновременно
соединиться с 30 правительственными и 43 частными банками
данных. Здесь же к его услугам настенный
микропроцессор, электронный переводчик-автомат и аппаратура
для телеконференций. Домашнее хозяйство ведется
путем «телепосещения магазинов» («телешоппинг» —
телезаказ, доставка на дом) и с помощью домашней
ЭВМ (госпожа С. может, например, извне связываться
с ЭВМ и контролировать запасы). Паспортная карточка
совмещает в себе три функции: ключ, удостоверение
личности и кредитная карточка. В свободное время
господин С. занимается бегом в разминочном темпе с
«пейсмекером» (прибор для измерения пульса,
спидометр), чьи показания поступают в домашнюю ЭВМ для
обработки. Газеты повсеместно заменены
аудиовизуальными системами. Удобочитаемые тексты по заказу
воспроизводятся факсимиле. В 1985 г. фирма «Ниппон
телеграф энд телефоун паблик корпорейшн»
предполагает установить оптическую широкоэкранную систему
(комплексное обслуживание цифрового вещания для
переведенной на цифровую систему телефонной,
информационной, факсимильной и видеотелефонной
связи).
Сосредоточившиеся на отдаленной цели,
«информационном обществе», государство и промышленность
усиленными темпами работают над инфраструктурой
будущей системы коммуникации. Так, почтовое
ведомство планирует применение оптоэлектронной передачи
сообщений во всех отделах своей сети. В трех его
научно-исследовательских институтах 300 научных
работников испытывают мощные широкополосные
светопроводы, стекловолокно и лазерные диоды. А в
институте им. Генриха Герца Министерства связи ФРГ
в Берлине, как критически отмечается в одном из
примечаний доклада посольства, из научного персонала
общей численностью 100 человек всего лишь 20
работают в области оптоэлектроники.
Настойчивость, с которой государство и
промышленность Японии форсируют развитие своей концепции
«информационного общества», базирующегося на
микроэлектронике, может заставить руководство
европейских фирм по производству интегральных схем и
ЭВМ, систем передачи сообщений и унифицированной
146

(комплексной) оргтехники только бледнеть от зависти.
Благодаря такому напряжению сил их дальневосточным
конкурентам в будущем предоставляется еще более
широкая основа и для развития крупносерийного
производства, обладающего преимуществами на
международном рынке, и для опытно-конструкторских работ,
обеспеченных почти неограниченными финансовыми
ресурсами. Уже .сейчас научные специалисты европейских
концернов возвращаются из ознакомительных
командировок в ведущие опытно-конструкторские лаборатории
японской электронной промышленности более чем
задумчивыми. Нет больше ничего удивительного в том,
что «на родине технологий будущего» они многое видят
впервые.
Потребление электронной (полупроводниковой)
продукции в Западной Европе, сенсационно низкое по
сравнению с Японией и США, отражает явный
недостаток способности к обновлению. Поневоле
призадумаешься, если в американской электропромышленности и
машиностроении потребность в интегральных схемах
примерно в два раза больше, чем в ФРГ, а отставание
ФРГ от Японии еще больше. К этой медлительности в
переходе к новым технологиям, прежде всего от
электротехники к электронике, присовокупляется еще и
слабость позиции, занимаемой фирмами ЕЭС на
значительных потребительских рынках. Европейские фирмы
по производству полупроводниковых деталей не только
лишены опоры в лице хорошо развитого национального
производства ЭВМ и отвечающей требованиям
мирового рынка бытовой электронной аппаратуры, они и в
других секторах сбыта сталкиваются с усиливающимся
проникновением американских и японских предприятий.
Прорывая слабую линию обороны «классических»
западногерманских фирм по производству конторской
техники, поставленных быстро наступающей
электроникой перед рядом серьезных проблем, связанных с
необходимостью приспособления, производители почти
всех видов продукции — от «ИБМ» и «Ксерокс»,
включая «Уанг», «Диджитэл эквипмент», «Хьюлетт—
Паккард» и «Эпл компьютер» до «Тосиба», «Кэнен»,
«Минольта», «Рико» и «Шарп» — вторгаются в это
«чреватое ростом дело» с «конторой будущего». Нечто
похожее может наметиться и в телекоммуникации,
другой важной области применения микроэлектроники,
если национальным почтовым монополиям, исходя их
интересов сети связи, развивающейся на основе самой
передовой технологии, придется больше, чем до сих
пор, прибегать к услугам иностранных поставщиков.
147

Европейцы должны учитывать, что в
противоположность Японии и США они не занимают на мировом
рынке господствующего положения ни в одной отрасли,
находящейся под непосредственным влиянием
микроэлектроники.
Эта слабая конкурентоспособность и бурные темпы
модернизации производства вкупе со столь же быстрым
падением цен на электронную продукцию порождают
опасность того, что Западная Европа будет вытеснена
с рынка, который не только является чрезвычайно
экспансивным, но и служит основой существования
целого ряда ведущих отраслей промышленности. Впервые
может случиться так, что континент, откуда некогда
«пустилась в путь» промышленная революция,
окажется зависимым от Америки и Японии в области базовой
технологии. «Филипс» и «Сименс» пока еще
удерживают свои позиции в марафоне международных фирм по
производству стандартных «чипов»; спрашивается
только: надолго ли их хватит? Ведь «урожай» в этой
убийственной конкурентной борьбе в настоящее время
не «пожинает» никто, за исключением, может быть,
очень немногих японских концернов. А общая
европейская стратегия борьбы против господства обеих
электронных сверхдержав остается совершенно неясной.
«У ЕВРОПЫ ОСТАЛОСЬ МАЛО ВРЕМЕНИ»
Беседа автора с Рольфом-Дитером Ленстером о шансах
Европы в борьбе за рынок электронных информационных
систем.
Рольф-Дитер Лейстер родился 23 сентября 1940 г. в
Вильгельмсхафене. В течение 18 лет являясь
сотрудником фирмы «ИБМ», занимал различные должности
национального и международного уровня: до конца
1980 г.— управляющий делами филиала фирмы «ИБМ»
в Западной Германии, ответственный за круг
деятельности, связанной с техникой обработки данных;
затем— самостоятельный консультант предприятий
(коммерческий советник) преимущественно по вопросам
международной предпринимательской стратегии в
отношении информационной техники и техники связи;
советник председателя правления акционерного общества
«АЭГ—Телефункен АГ».
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
Рольфом-Дитером Лейстером.
Эглау: Информация стала четвертым фактором
производства, утверждают специалисты. По их определению,
148

человечество переживает сейчас самый разгар
«информационной революции» или, если выразить это менее
драматично, стадию перехода от индустриального
общества к «информационному обществу». Благодаря
микроэлектронике электронно-вычислительная техника,
оргтехника и техника связи все больше срастаются в
один большой информационный комплекс. Какой
рынок возникнет в связи с этим в будущем и у кого
больше шансов овладеть им?
Лейстер: Я бы не спешил говорить о «революции», хотя
мы, безусловно, стоим на пороге основополагающих
изменений в области передачи и обработки
информации, прежде всего в промышленно-экономической
сфере, и в первую очередь — в наших конторах. Причины
этого кроются в технологии, в тенденции к цифровой
технике, но существуют также и веские экономические
мотивы. Сегодня предприятия западных промышленно
развитых стран тратят на обработку информации
больше, чем на научные исследования и разработки, т. е. в
среднем около 12% своего оборота. Подавляющая часть
этих затрат приходится на расходы по содержанию
персонала и лишь около Vio—на технические
вспомогательные средства, в частности на электронную
обработку данных, установки для обработки текста и
телефонную аппаратуру.
Эглау: Собственно говоря, удивительно, в сколь
ничтожном объеме современная техника до сих пор
заменяла человеческий труд.
Лейстер: Это ничуть не странно. Вместо того чтобы
перекрыть бумажный поток в наших управлениях, наша
существовавшая до сих пор «современная» оргтехника
лишь ускоряла и удешевляла распределение еще
большего числа бумаг. Кроме того, чтобы управлять
процессом мышления и процессом принятия решений, нам
в нашем сложном мире в будущем потребуется, видимо,
больше информации, чем сейчас. Ожидаемая коньюн-
ктура рынка нашей отрасли, однако, очень отчетливо
«сигнализирует» о том, что современная техника
приема и передачи информации откроет нам новые области
ее применения. В данный момент размеры мирового
рынка информационной техники и техники связи,
вместе взятых, достигают ежегодно около 250 млрд.
западногерманских марок. К 1990 г. этот рынок увеличится
примерно до 530 млрд. западногерманских марок. В
сущности, он опирается на три вида техники, которые
имеют общие технологические корни в
микроэлектронике: электронно-вычислительную технику, оргтехнику и
технику связи. Все три области будут все теснее
149

переплетаться друг с другом. Отдельные приборы
объединяются при этом в информационные системы,
которые своим новым уровнем производительности
оказывают на рост этого рынка невиданное до сих пор
стимулирующее воздействие.
Эглау: Обыватель взирает на предсказания
микроэлектроники скорее с озабоченностью, чем с энтузиазмом.
Вместо основательной осведомленности о новой
технике то и дело натыкаешься на укоренившиеся
предрассудки. Такое впечатление, что мы довольно
неожиданно спотыкаемся на пути в малознакомое будущее. Во
время спора о ядерной энергии мы уже были
свидетелями того, как сильно отсутствие разъяснительной
работы с целью популяризации какой-либо технологии
препятствует ее внедрению. Будет ли ФРГ без
широкого одобрения новых технологий обработки информации
играть решающую роль на этом рынке?
Лейстер: В этом я вижу главную проблему. У Японии
есть ясно сформулированная, разделяемая ее
общественностью концепция «информационного общества».
Широкая заинтересованность в такой стратегии
базируется тут в первую очередь на системе воспитания и
образования. В Японии дает эффект не только высокий
социальный престиж всеобщего образования, но и тот
особый вес, который имеют естественные науки в
учебной программе японских университетов. То же
самое касается и США, где мы обнаруживаем больше
заинтересованности по отношению к технике, чем в
ФРГ. В США Вы увидите системы ЭВМ уже в средней
школе, и молодые люди посещают не только
футбольные секции и филателистические кружки, но и клубы
карманных или шахматных ЭВМ и клубы
программистов. А ступенью выше в США практикуется очень
тесная связь между университетами и
промышленностью. Концентрация электронных фирм (часть из
которых очень быстро завоевала мировую известность) в
«Силиконовой долине» была бы просто невозможна без
университетов Стэнфорда и Беркли. Гораздо активнее,
чем в ФРГ, наиболее одаренные выпускники вузов
пытаются реализовать свои шансы на успех путем
основания собственной фирмы, в то время как
образованные молодые люди в ФРГ предпочитают делать
карьеру либо в вузе, либо в больших концернах.
Эглау: Это звучит как призыв к капитуляции.
Лейстер: Нет, это не может быть основанием для
капитуляции, но ФРГ нужны новые импульсы, чтобы
не распространялся пессимизм. Как раз в ФРГ мы
наблюдаем у молодого поколения усиливающуюся пе-
150

реориентацию в сторону естественных наук. Здесь нет
враждебности по отношению к технике, во всяком
случае, у молодого поколения. Но необходима лучшая
общеобразовательная база. ФРГ нужны примеры для
подражания, необходимо создать и атмосферу
обновления, повышения предприимчивости. Западная Европа
представляет собой второй по величине западный
рынок промышленных товаров после США. Вопрос
состоит в том, как Федеративной Республике Германии
эффективнее использовать свои сильные стороны,
чтобы наряду с Америкой и Японией играть значительную
роль на быстро увеличивающемся мировом рынке
информационной техники.
Эглау: Но ведь именно Западная Европа, к сожалению,
не является единым рынком с единой экономикой и
политикой в области промышленности, а по отношению
к новой технике, прежде всего к технике
коммуникации, Западная Европа проявляет протекционистский
партикуляризм.
Лейстер: Европа не является однородным рынком и
вследствие своего исторического и языкового
разнообразия, вероятно, никогда им и не будет. Поэтому
европейцы не располагают гомогенными внутренними рынками
хотя бы приблизительно таких размеров, какие имеют
Америка и Япония. Это значит, что предприятия ФРГ не
могут в первую очередь сосредоточивать свое внимание
на собственном емком рынке и уже с этой прочной
позиции осваивать заокеанские рынки. Даже рынок для
электронной промышленности ФРГ (ведущий внутри
ЕЭС) вдвое меньше, чем Япония. Поэтому политику
Западной Германии в отношении промышленности
нельзя ориентировать на отдельные национальные рынки в
пределах Европы. Национальные программы
содействия европейских правительств в области
информационной техники имеют слишком сильную внутриэконо-
мическую ориентацию и слишком мало рассчитаны на
достижение, например, рынка США. Самой
«националистической» в настоящее время можно назвать
французскую программу «Телематик».
Эглау: Однако ее духовные отцы как раз никогда не
допускали ни малейшей неясности в отношении того,
что по своей сути это программа, направленная против
американского превосходства, т. е. против «ИБМ».
Лейстер: Возможно, Вы и правы, но именно поэтому
она и неточна. Желающему понять динамику мирового
рынка следует рассматривать «ИБМ» не как
американское, а как транснациональное предприятие, которое
имеет в Европе около 100 тыс. сотрудников. Программа
151

«Телематик» — в первую очередь программа «на
Францию» и только во вторую очередь — программа против
«ИБМ». Поэтому так ничтожна притягательная сила
этой программы для новаторских фирм, которые
хотели бы, чтобы их продукция завоевала мировое
признание на большом рынке информационной техники и
техники связи.
Возьмем в качестве примера фирму «СП/Ханиуэл
Бьюл». Это предприятие представляет собой мир
больших ЭВМ, созданных для использования в
государственных учреждениях Франции. С их помощью вы,
конечно, сможете обеспечить национальную
промышленность заказами, потому что потребность государства
в больших ЭВМ все-таки составляет около трети рынка
страны. Но сомнительно, что таким образом вы
поможете созданию в перспективе стабильного, т. е.
прибыльного, производства больших ЭВМ. Данный объем
сбыта не достигает порогового уровня, которого
требуют капиталовложения в эту отрасль, а для ее
технологии необходима доля мирового рынка, значительно
превышающая 5%.
Эглау: Тем огорчительней та скорая неудача, которую в
1974 г. потерпело европейское объединение по
производству ЭВМ «Унидата», созданное фирмами «Сименс»,
«Филипс» и «СП».
Лейстер: Идея, положенная в основу объединения,—
верна. Но по существу там не планировали предпринять
нечто такое, что имело бы мировое значение. Этому
объединению с самого начала не хватало нацеленности
на мировой рынок и необходимой для этого общей
близости к рынку. На этом рынке мало чего можно
добиться, опираясь лишь на технологию или на
государственные субсидии. Необходимо четкое коммерческое
мышление, а это, как и в любой специальности,
мышление совершенно особое. Это мышление должно
иметь возможность свободно развиваться и очень
активно вовлекаться в разработку новой продукции. Не
случайно предприятия, широко использующие
коммерческое мышление, имеют успех на рынке
информационной техники, хотя ничего другого правильно они не
делают. Вызывает озабоченность, что мощные
европейские электроконцерны, такие, например, как «Филипс»
и «Сименс», где информационная техника составляет
соответственно около 3% и около 1% валового оборота,
не могут таким же образом завоевать традиционного
для них мирового признания и на рынке
информационной техники. Опасно то, что в такого рода
диверсифицированных больших концернах производство информа-
152

ционной техники следует традиционной культуре
предприятия больше, чем особым закономерностям своего
специфичного рынка. Однако чем больше
увеличивается в информационных системах доля техники связи,
тем сильнее именно эти предприятия, имеющие мировое
признание в области телекоммуникации, могут
надеяться на новый шанс.
Эглау: Так * «Унидата» была последним шансом для
Европы?
Лейстер: На этот вопрос нет простого ответа. Но можно
обозначить два полюса, в пространстве между
которыми многое удастся сделать: у Европы большие шансы
на успех в использовании ее положения на рынке в
области техники связи и в то же время у нее едва ли
еще есть шанс на успех в производстве больших ЭВМ.
На рынке больших ЭВМ лидирующее положение
занимает «ИБМ». Это не значит, что наряду с ней нет
других работоспособных и получающих прибыль
конкурентов, поскольку-де одна из сильных сторон этой
фирмы состоит в том, что она создает для себя рынки.
Но каждый новый конкурент в этой отрасли должен
соблюдать правила игры, имеющей большое сходство с
тактикой «ИБМ». Несмотря на интенсивные
национальные разработки больших
электронно-вычислительных устройств, шансы ФРГ на успех в Европе за
последние десятилетия ухудшились. Согласно
оценкам конъюнктуры рынка, в настоящее время «ИБМ»
удерживает непосредственно 60% мирового рынка
по числу всех установленных больших ЭВМ, а
опосредованно, включая электронно-вычислительные
устройства, имеющие программное обеспечение,
совместимое с образцами «ИБМ»,— 80%.
Эглау: Иными словами, в последнюю цифру Вы
включаете ЭВМ других фирм, которые работают по
операционным системам «ИБМ».
Лейстер: Да. К такой совместимости с программным
обеспечением «ИБМ» стремятся, например, японские
производители, чтобы таким образом отбить у «ИБМ»
покупателей. Прямое и опосредованное влияние этой
фирмы на 4ls рынка ведет к тому, что такие
«традиционные» фирмы по производству больших ЭВМ, как
«Юнивейс», «Ханиуэлл Бьюл» и «Контрол Дэйта», все
больше концентрируются на рынке малых
вычислительных систем. И хотя то же самое делает и «ИБМ», в
данный момент она имеет еще значительно меньший вес
в этом наиболее быстро растущем секторе рынка ЭВМ.
Поэтому для этой транснациональной корпорации
главным конкурентом в области производства больших
153

ЭВМ определенно является не Европа, а Япония, чьи
большие ЭВМ все сильнее наступают на позиции
«ИБМ» в Европе.
Эглау: Японцы поставили себе честолюбивую цель
победить «ИБМ». Какая же стратегия позволит им
приблизиться к этой цели?
Лейстер: Я не знаю, можно ли так говорить, потому что
японцы преследуют различные, гораздо шире
поставленные цели с долгосрочной ориентацией на мировой
рынок, 50% которого приходится на США. Одной из
этих стратегических целей является технология
производства ЭВМ наряду с автоматизацией конторских
работ, где японцы в настоящее время пытаются
повторить свои успехи, достигнутые в производстве
светокопировальных аппаратов, печатающих устройств и
пишущих машинок, и наряду с телекоммуникацией, где они
также располагают новейшими технологиями, например
оптоэлектроникой. В производстве больших ЭВМ по
соотношению цен и производительности японцы
определенно достигли уровня мировых стандартов и
оставили европейцев позади. На рынке больших ЭВМ
европейские и все больше американских поставщиков
систем с программным обеспечением, соответствующим
образцам «ИБМ», получают свои системы или, как
минимум, технологию их изготовления из Японии.
Самый яркий пример тому—ФРГ и Англия.
Но Япония в своей обширной
научно-исследовательской программе «пятого поколения» ни в коем
случае не ограничивается только верхним диапазоном
мощностей электронно-вычислительных устройств. Эта
программа идет намного дальше, потому что она нацелена
на разработку новой конструкции ЭВМ, которые
должны стать так называемыми познавательными
системами с искусственным интеллектом. Если этот
честолюбивый проект будет полностью осуществлен,
такие системы значительно улучшат диалог «человек—
машина». Если это удастся, то сама система «ноу-хау»
не ограничится только большими системами. Наоборот,
ее коммерческое значение возрастет именно по
отношению к малым потребителям. Насколько серьезно
воспринимают этот проект новых разработок даже в США,
видно из соглашения о создании американо-японской
рабочей группы по «хай текнолоджи» (ведущей
технологии), для которой ЭВМ «пятого поколения» являются
главной темой. Такого рода комплексные проекты
опытно-конструкторских разработок требуют
международной кооперации, в которой следовало бы принять
участие и Европе.
154

Эглау: Однако ведь, чтобы со своей «компьютерной
стратегией» добиться успеха в Европе, японцы должны
сначала создать здесь «боеспособную» организацию по
сбыту.
Лейстер: Опыт показывает, что даже с
небезукоризненными системами можно проникать на новые
географические рынки, не имея собственной организации по
сбыту, но при условии, что изготовитель может
предложить привлекательное соотношение между ценой и
характеристиками машины. Ведь японские электронно-
вычислительные устройства уже несколько лет
сбываются через европейские предприятия.
Эглау: Например, установки «Фудзицу» через
«Сименс».
Лейстер: Да. Уже существует несколько примеров
подобной кооперации. Я считаю их сомнительными по
двум разным причинам: во-первых, из-за них
сокращается объем производства промышленности ФРГ; во-
вторых (и это, вероятно, еще более веская причина),
японцы имеют обыкновение, однажды проникнув на
рынок и достигнув там определенного успеха, создавать
собственную сбытовую организацию.
Успехи японцев в использовании европейских
каналов сбыта видны невооруженным глазом. Только в
1981 г. в ФРГ было продано около 20 ЭВМ фирмы
«Фудзицу». Если японцы выдержат такие темпы в
течение пяти лет, в чем я вообще не сомневаюсь, они
«прирежут себе» 10% рынка всех установленных в ФРГ
больших ЭВМ. И этого определенно хватит, чтобы
создать собственную сбытовую организацию.
Американские фирмы, такие, например, как «Эймдел»,
учредили их даже при меньшем количестве машин.
Аналогичную опасность использования
альтернативных каналов сбыта, учитывая успехи японцев на рынке
оргтехники, надо видеть в дальнейшем и для
западноевропейской специализированной торговли оргтехникой.
Единственная возможность предотвратить эту
опасность—долгосрочное сохранение жизнеспособности
европейских фирм по производству оргтехники и
укрепление связей между изготовителем и продавцом путем
более тесного и надежного партнерства. Назрела
необходимость организовать специализированную торговлю
оргтехникой в Европе.
Эглау: Но что же будет происходить «на широком
поле» между верхним и нижним пределами: между
большими ЭВМ и светокопировальными аппаратами или
пишущими машинками?
Лейстер: Между ними располагается диапазон наиболь-
155

шего увеличения рынков, и это «поле» будет все в
большей степени определяться оргтехникой в ее
сочетании с техникой связи. На этом рынке из-за его
географической разбросанности, а также и из-за того,
что пользователю необходимо интенсивное
консультационное обслуживание, нужны квалифицированные
сбытовые организации. На этом рынке, где все
интенсивнее возрастает роль программного обеспечения,
пока еще можно встретить относительно мало японских
фирм международного масштаба, но одна только
«НЭК» («Ниппон электрик») производит сейчас уже
150 тыс. настольных ЭВМ в год, из которых, однако,
экспортируется чуть более 10%. Здесь японцы тоже
будут «пробиваться» на мировой рынок.
Японские фирмы, что заметно уже сегодня,
возьмутся за тот сегмент рынка, который имеет
перспективу наибольшего роста, наибольшую однородность
применения и наибольшее сходство с их до сих пор
успешно сбываемой продукцией, а таковым является
рынок техники обработки текста. Они будут делать это
еще и потому, что знают: существуют выгодные
каналы сбыта, т. е. фирмы, специализирующиеся на
торговле оргтехникой. В настоящее время наряду с
«НЭК» существует около десяти других японских
производителей настольных ЭВМ. И что гораздо
важнее, все ведущие японские фирмы по производству
светокопировальных аппаратов, такие, как «Рико»,
«Сейнон», «Минольта» и «Тосиба», с 1981 г.
располагают собственными текстовыми системами. Эти
предприятия уже имеют доступ к рынку, потому что
текстовая система стоит в конторе рядом с
копировальным аппаратом.
Я убежден в том, что европейские фирмы, такие,
как «Олимпия» «Оливетти» и «Триумф-Адлер», в
состоянии успешно укрепиться в этом секторе рынка и
потеснить японских конкурентов и американских
поставщиков, если европейские фирмы используют
существующий доступ к рынку путем расширения и
обновления своего ассортимента и если предлагаемая ими
продукция благодаря удобному для пользователя
программному обеспечению будет соответствовать
системотехническому мышлению клиентов. Создание удобного
для пользователя программного обеспечения все еще
остается сферой, где Европа превосходит японские
фирмы. Но, несмотря на это, у нас нет неуязвимых
мест, так как этот созданный пользователем рынок
сильнее всего чувствителен к ценам.
Эглау: Можно ли объяснить технологическим отстава-
156

нием в некоторых ключевых отраслях ту
оборонительную позицию, которую большинство действующих на
этом «рынке будущего» европейских фирм занимает в
отношении Японии и США?
Лейстер: Нет, у Западной Европы нет существенных
технологических брешей в этой отрасли. Впрочем,
мощные американские фирмы по производству
электронно-вычислительных систем тоже снова прибегают к
дополнительным закупкам микроэлектронных деталей.
Западная Европа в обозримом будущем должна
ориентироваться на горсточку мировых производителей,
которые обеспечивают рынок 8-, 16- и 32-битовыми
процессорами. Вместе с тем эти технологии
общедоступны. Задача состоит в том, чтобы по-новому
применять и продавать эту базовую технологию.
Переход к новому поколению микропроцессоров
делает возможным создание совершенно новой
архитектуры электронно-вычислительных устройств, а тем
самым позволяет создать и основу для производства
существенно более удобных в обслуживании и более
надежных систем. Благодаря такому «квантовому
росту» производительности разрабатывать системы ЭВМ
смогут также и малые предприятия, у которых в 60-е и
70-е годы для этого дела не хватило бы капитала.
Поэтому и сегодня еще, хотя, собственно, на этом
рынке и так уже слишком много производителей, вновь
и вновь возникают новые, очень быстро растущие
прибыльные предприятия. Следует предположить, что
они овладели многообразием сфер применения
микроэлектроники, удовлетворяющих требованиям рынка.
Задача заключается в том, чтобы создать такие
условия для применения систем ЭВМ, при которых их
могли бы обслуживать не только специалисты. Здесь
новое значение обретает техника связи, которая делает
эти электронно-вычислительные устройства
способными к коммуникации. Как раз в области ориентации
электронно-вычислительной техники «на рабочее
место» Европа располагает еще почти не
использованными технологиями. Необходимо брать эти ключевые
технологии из рук исследователей и передавать их
разработчикам, ориентированным на требования рынка,
с ясным заданием: столько-то это может стоить,
такие-то функции должно выполнять, и не позже чем
через два года Западная Европа должна быть с этим
изделием на мировом рынке.
Эглау: Какие технологии Вы имеете в виду?
Например?..
Лейстер: Только из области техники связи можно
157

привести множество примеров. Западноевропейские
фирмы располагают технологиями распознавания речи,
которые им следует разрабатывать целеустремленно,
используя концентрацию привлеченных средств.
Широкой областью применения этой технологии будет во
второй половине 80-х годов комплекс, состоящий из
устройства ввода речи и пишущей машинки. Японцы
тоже должны будут сосредоточить на этом свое
внимание, так как устройство ввода речи необходимо им,
чтобы для рационализации своего управленческого
аппарата в качестве следующего шага в модернизации
своей экономики «преодолеть клавиатурный барьер».
Другим разделом для применения этой технологии
является, например, распознавание знаков (символов) и
образов, чтобы сделать возможным экономящий время
процесс сбора информации на рабочем месте.
Если мы соединим наши успехи в области техники
связи с технологиями «конструирования рабочего
места», мы получим основу для освоения этих в данный
момент растущих быстрее всего рынков этой
отрасли. Этим объясняется и происходящее в настоящее
время в мире изменение конъюнктуры конкурентной
борьбы вследствие увеличения кооперации в области
телематики. Фирмы по производству микросистем и
электронных пишущих машинок все активнее стремятся
овладеть «ноу-хау» в области техники связи, без
которых они не могут обойтись. В конце 80-х годов 50%
мирового рынка будет покрываться изделиями,
которыми Западная Европа сегодня еще совсем не располагает
и которые в основном будут отличаться удобной для
пользователя способностью к коммуникации. Здесь, на
мой взгляд, у европейской, и прежде всего
западногерманской, промышленности есть большие возможности
для преодоления отставания по доле завоеванного
рынка. Для этого в нашем распоряжении имеется
большая «армия» отличных техников и
квалифицированных рабочих. Однако для распространения
европейского «ноу-хау» европейцам нужна более высокая
готовность к международной кооперации.
Эглау: Так не в том ли, собственно, состоит вся
трудность, что многие европейские предприятия
попросту не имеют действенной стратегии, ориентированной
на мировой рынок?
Лейстер: Так оно и есть. Европейская сбытовая
политика по замыслу слишком страдает национальной
ограниченностью (особенно это характерно для ФРГ); она,
пожалуй, в достаточной степени ориентирована на
Европу, но слишком мало — на мировой рынок. В этой
158

отрасли европейцам нужны международные сбытовые
организации и международный обмен «ноу-хау». К
сожалению, в области информационной технологии мы
в Европе до сих пор не видели ни одного примера,
подобного тому, что показали разработчики
«Аэробуса».
Чтобы такие примеры появились, нужны
предпринимательские стратегии, которые можно было бы
применять в мировом масштабе. Я хотел бы упомянуть
пример такого рода концепции. «Ниппон электрик»,
будучи самой большой японской фирмой по
производству электронных модулей, является на этом рынке
третьим по величине предприятием в мире после своих
американских конкурентов «Тексас инструменте» и
«Моторола». Однако у «Ниппон электрик» нет ни
одного доминирующего вида продукции, фирма
соблюдает почти равные пропорции между техникой связи,
оргтехникой и электронно-вычислительной техникой.
Ее производственная программа простирается от
пишущих машинок (600тыс. шт. ежегодно), текстовых и
средних электронно-вычислительных систем до самых
больших электронно-вычислительных систем, которые
Япония изготавливает для продажи на мировом рынке.
Вся деятельность концерна проходит под знаком
долговременной единой предпринимательской стратегии,
которую «Ниппон электрик» именует «Программой —
К+К» («Компьютере энд коммуникейшнз»). Эта
программа воплощает предпринимательскую философию,
являющуюся в концерне «Ниппон электрик» ведущей, и
одновременно представляет собой основу для
запланированного ежегодного увеличения чистого
предпринимательского дохода фактически на 40%. Одно
предприятие следует одной идее — нечто подобное нужно
и Федеративной Республике. ФРГ нужны такого рода
конкретные примеры на ее предприятиях, чтобы ни на
мгновение не терять рынок из виду. В этом-то как раз и
заключается «рецепт успеха» тех новичков на рынке,
которые все еще появляются в Америке.
Эглау: Но неужели у начинающего, у нового Никсдор-
фа, и сегодня еще есть шансы на то, чтобы стать
крупным предприятием,— на этой арене, где сражаются
концерны с миллиардным капиталом?
Лейстер: Несомненно. И существуют тому достаточно
убедительные примеры. Возьмите, например, Уанга,
работающего в области текстовых систем. Уанг очень
рано обнаружил этот сегмент рынка и занялся им,
когда «ИБМ» здесь практически ничем не была
представлена. Кардинальная ошибка, которую можно совер-
159

шить в этой отрасли, заключается в попытке делать в
точности то же самое, что делает «ИБМ». Ведь
определяя свою стратегию таким образом, чтобы она
дополняла стратегию «ИБМ», придется очень
тщательно следить за тем, что предпринимает эта последняя.
Уанг же, будучи одним из самых удачливых в мире
производителей текстовых систем, имеет в настоящее
время оборот 2 млрд. западногерманских марок и
преследует цель в середине 80-х годов достичь
оборота 10 млрд. западногерманских марок. Главное —
приближаться к такого рода целям пусть мелкими, но
зато последовательными шагами. Конечно, сейчас не
возникнет такого предприятия, которое одним махом
достигнет размеров «ИБМ» или «Диджитэл эквипмент».
Но не следует забывать, что в 1948 г. «ИБМ» пустила в
оборот за пределами Соединенных Штатов Америки в
общей сложности 80 млн. долл. Нужно вспоминать
подобные вещи, потому что время от времени
возникает впечатление, будто отчаяние некоторых
предпринимателей столь велико, что на малые шаги они уже не
возлагают никаких надежд. Это опасно, потому что
большие шаги в этой отрасли могут очень быстро
привести к положению «вне игры».
Эглау: Насколько важен для европейских фирм по
производству электронной техники непосредственный
доступ к базовой технологии, к электронным модулям?
Лейстер: Такой доступ совершенно необходим.
Немыслимо, будучи высокопроизводительным
предприятием— поставщиком на мировой рынок, полностью
зависеть в этом отношении от чужих технологий, причем не
только в силу чисто производственных причин.
«Интеллект» западноевропейской продукции все больше
становится решающим критерием рынка, и этот «интеллект»
зависит от степени совершенства в овладении
микроэлектроникой. Западная Европа, безусловно,
располагает своей базой в микроэлектронике. Кроме того,
значительны масштабы кооперирования европейских
фирм с другими фирмами. Это необходимо хотя бы уже
потому, что на базе, имеющейся в Европе, ей больше
невозможно делать все самой.
Меньше всего шансов на успех Европы я вижу в
массовом производстве, т. е. в конкуренции с такими
фирмами, как «Моторола» и «Тексас инструменте»,
которые выпускают ежемесячно более миллиона штук
определенных «чипов». Мне представляется, что по
мере все большего внедрения микроэлектроники в
европейской промышленности будет возрастать
потребность в «чипах», сделанных по индивидуальным требо-
160

ваниям и выпускаемых малыми сериями. Здесь особое
значение имеет программное обеспечение и умелый
дизайн. Это может дать Европе преимущество по
крайней мере перед японскими производителями.
Эглау: Сосредоточив все свое внимание на японцах, мы
почти забыли, что США в области электроники все еще
остается ведущей державой мира. После длящегося
более десяти лет ослабления конкурентоспособности на
международном рынке Соединенные Штаты, кажется,
снова вспомнили о своей роли лидера в этой области.
Придется ли европейцам в ближайшие годы снова в
большей степени считаться и с американцами?
Лейстер: США неизменно остаются ведущей в мире
страной в области техники приема и передачи
информации. Если рассмотреть все фирмы по производству
техники обработки данных и техники обработки текста
по величине их оборота, вы увидите, что первые десять
предприятий на мировом рынке, за исключением лишь
одного «европейца»,— американские. Если же затем
взять вторую десятку, вы уже увидите вполне
отчетливое продвижение японцев вперед. Что же касается
активности Америки на международном рынке, я
твердо верю, что мы станем свидетелями расширения
сферы ее деятельности международного масштаба,
потому что от США исходят новые стратегические
импульсы: вспомните, например, интернационализацию
компанией «АТТ» своей деятельности в сфере
телематики. Для экспансии своих предприятий США нуждаются в
дополнительных ресурсах, которые в их собственной
стране истощаются. Если для первой волны
капиталовложений США в телематику в Европе после войны было
характерно создание производственных мощностей, то
предстоящие десять лет очень сильно сместят активность
США в Европе в сторону опытно-конструкторских
разработок.
Еще одна причина усиливающейся ориентации
американцев на европейский рынок заключается в том, что
на их собственном рынке им «массированно» угрожают
японцы. Типичным примером этому является фирма
«Ксерокс», чья доля рынка, составлявшая свыше 90%,
под давлением японских конкурентов за неполные
10 лет упала ниже 50% и имеет дальнейшую
понижательную тенденцию. Мы должны исходить из того, что
борьба между большими соперниками, США и Японией,
будет гораздо интенсивнее развертываться не на их
собственных рынках, а в Западной Европе, где
сконцентрирована треть мирового рынка микроэлектроники и
средств информационного обеспечения.
6—466
161

Эглау: Как же Западная Европа сможет противостоять
этому вызову?
Лейстер: Прежде всего путем последовательного
использования микроэлектроники в западноевропейской
промышленной продукции и в ее производственной
технологии. Франция признала высочайший приоритет
своей программы промышленного применения
микроэлектроники, и ФРГ тоже ассигнует из
государственных средств полмиллиарда западногерманских марок
специально для того, чтобы помочь малым и средним
предприятиям обновить ассортимент своей продукции.
Вторым столь же важным ответом на этот вызов
является формирование в области техники приема и
передачи информации и техники коммуникации такого
ассортимента предлагаемой продукции, с которым
западноевропейские фирмы могли бы «выстоять» на
мировом рынке. Для этого Западной Европе
необходимо усиление многонациональных коопераций, а это
значит в первую очередь расширение ее связей с США.
Я не хочу этим сказать, что западноевропейцы смогут
обойтись без японцев, но в многонациональной
кооперации с американцами Западная Европа в настоящее
время нуждается значительно сильнее. Соединенные
Штаты нужны Западной Европе для расширения ее
базы сбыта, а также и для региональной
диверсификации западноевропейского производства и научно-
исследовательской и опытно-конструкторской
деятельности. Этим она одновременно достигнет и гибкости в
валютной политике, которой обладают
транснациональные корпорации.
Эглау: Однако до сегодняшнего дня по-настоящему
сильную позицию на этом ключевом рынке едва ли
занимало хотя бы одно предприятие Федеративной
Республики Германии.
Лейстер: Ну, это относится не к одним только
западногерманским предприятиям, которые по сравнению с
тем, что они могут, слишком мало известны в США.
Это относится абсолютно ко всем европейским
предприятиям данной отрасли.
Эглау: В чем же Вы видите причины?
Лейстер: Прежде всего в том, что их стратегическое
мышление слишком мало ориентировано на
международный рынок и слишком мала их готовность к
кооперации. И эта причина особенно важна, так как едва ли
одному предприятию под силу одновременно овладеть
всеми технологиями. У меня нет никаких сомнений в
том, что Европа имеет все предпосылки для того,
чтобы прежде всего в области малых и средних
162

электронно-вычислительных систем и автоматизации
конторских работ иметь более прочные позиции на
рынке США. Все-таки оргтехника, если взять,
например, пишущие машинки, поступает из Западной
Германии, и как раз в эргономике, а также в понимании
требований пользователя в сфере применения
оргтехники промышленность ФРГ опережает американскую.
Эглау: Только для того, чтобы стать
конкурентоспособной на мировом рынке, ФРГ должна по причинам,
связанным с издержками, полностью изменить объем
производства продукции.
Лейстер: Но это делается только через
соответствующую по емкости сбытовую сеть. Я вообще не
разделяю тот взгляд, что мы в ФРГ якобы не можем больше
производить эту продукцию вследствие больших затрат
на заработную плату. Федеративной Республике
необходима возможность разместить свою продукцию на
мировом рынке. Объемы надо устанавливать исходя не
из возможностей производства, добиваясь его высокой
автоматизации, а исходя из условий рынка в процессе
сбыта. Для этого Западная Европа как рынок слишком
мала. Сейчас, например, ее положение с пишущими
машинками аналогично ситуации с бытовой
электронной аппаратурой: минимальный объем продукции,
производимой на одной фабрике видеомагнитофонов, по
издержкам ориентированной на мировой рынок,
превышает потребность всей Западной Европы. Поэтому она
должна перенести свой стратегический горизонт далеко
за свои пределы. Только тогда у Западной Европы
будет реальный шанс играть на мировом рынке
электронного оборудования роль третьей силы наряду с
Японией и США. Но для этого у Западной Европы
осталось мало времени.

Глава пятая
ТАЙНА ДИНАМИКИ
УСТУПАЕТ ЛИ ЕВРОПА ЯПОНИИ
В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЖИЗНЕСПОСОБНОСТИ?
Один из вопросов, наиболее часто задаваемых
европейскими и американскими специалистами в области
экономики, звучит следующим образом: «Долго ли еще
будут японцы своей динамикой приковывать к себе
внимание всего мира?» Но ясный ответ на этот вопрос
еще никто (по крайней мере из европейцев) получить не
смог. Мы до сих пор не даем себе труда «вникнуть в
душу» второй по величине экономической державы
капиталистического мира. «Из каких источников,—
спрашиваем мы себя,— черпает свою силу страна,
которая, будучи еще в большей степени, чем Европа,
зависимой от чужой нефти, после второго шока,
вызванного повышением странами ОПЕК цен на нефть,
добилась заметно более высоких темпов
экономического роста, чем США и все страны ЕЭС, вместе взятые?»
Если бы речь шла лишь о чисто экономических
факторах, например о величине рынка, о богатстве
минеральным сырьем, о технологической базе и об
участии промышленности в транснациональных
предприятиях, то, несомненно, ведущее место было бы
отведено США. Но очевидно, эта не поддающаяся
учету величина, которую мы пытаемся определить
словом динамика, складывается из воздействия
различных экономических, политических, социальных и
культурно-исторических факторов. Японцы — это можно
сказать без преувеличения — обязаны своими успехами,
на которые с удивлением взирает мир, воздействию
ряда благоприятно влияющих факторов. Эта страна в
своей «гонке с преследованием» могла опереться не
только на молодой, однородный, прекрасно
образованный рабочий класс, наделенный незаурядной
дисциплиной; здесь до настоящего времени доля личных
сбережений больше, чем во всех западных промышленно
развитых странах; конкуренция отличается
чрезвычайной остротой, преимущества самого современного
производства играют на руку каждому начинающему;
стремление к согласию развито очень сильно; потери
из-за забастовок, вызванных разногласиями, минималь-
164

ны, а мотивация высокой производительности вытекает
из большой зависимости от импорта продовольствия и
минерального сырья. Ни Западная Европа, ни США не
обрадовались бы такой «счастливой» комбинации
благоприятных обстоятельств, какая была суждена японцам
в течение трех десятилетий. Вопрос лишь в том,
останется ли это так и в дальнейшем: сможет ли
экономическая сверхдержава Азии и в будущем
сохранить свою ни с чем не сравнимую динамику и в
состязании по темпам роста опережать своих западных
конкурентов?
То, что некоторые общеэкономические условия
значительно ухудшатся, можно считать бесспорным. Но
при этом гораздо большие проблемы ожидаются в
демографической сфере: японцы за сравнительно
короткий срок станут старым народом. Их средняя
продолжительность жизни постоянно увеличивается.
Если в начале нашего века японец жил 42 года, то в
настоящее время — уже 73, т. е. он доживает почти до
такого же возраста, как европеец или американец. К
этому присовокупляется неблагоприятное изменение
коэффициента рождаемости: благодаря
демографическому взрыву после второй мировой войны японцы еще
до 1970 г. были самой «молодой» из всех развитых
стран. Лишь 7% всего населения находилось в возрасте
65 лет и старше — это по сравнению с 10% во Франции и
США и даже 12% в Швеции.
Однако наметившееся уже в середине 50-х годов
падение кривой рождаемости ознаменовало начало
драматического изменения возрастной пирамиды. Если, по
данным японской статистики, в 1965 г. на одного
пенсионера приходилось еще 10,9 работающих, то
десять лет спустя уже только 8,6; в 1985 г. в Японии,
как уже сейчас в США, этот показатель составит 6,9, а
на рубеже нового века — 4,5. Такое соотношение
преобладает в настоящее время в Западной Европе. Таким
образом, для превращения из молодого народа в
старый, которое в Англии длилось около 150 лет, японцам
потребуется три десятилетия.
Это старение населения обременит промышленность
и общество быстро растущими ассигнованиями на
социальные нужды. Если, согласно предварительным
расчетам, удельный вес старших возрастов увеличится с
9,1% в 1980 г. до 15,5% в 2005 г., то доля
государственных расходов на социальное обеспечение по отношению
к совокупному национальному доходу подскочит
примерно с 4% в настоящее время до 10—15%. Ту же
165

Таблица
Динамика экономического развития ведущих
капиталистических стран в 1976—1984 гг. (в ценах и по валютным
курсам 1975 г.)
Прирост валового внутреннего продукта по отношению
к предыдущему году, %
ФРГ
Бельгия
Франция

Великобритания
Италия
Нидерланды
Швейцария
Япония
Канада
США
ЕЭС
ОЭСР
1976
5,6
5,3
5,2
3,7
5,9
5,3
-1,4
5,3
5,5
5,4
5,0
5,1
1977
2,8
1,0
3,1
1,4
1,9
2,4
2,4
5,3
2,1
5,3
2,6
3,6
1978
3,5
3,2
3,8
3,1
2,7
2,7
0,4
5,1
3,6
4,9
3,3
3,9
1979
4,1
2,3
3,3
1,7
4,9
1,8
2,5
5,2
3,0
2,3
3,4
3,1
1980
1,8
2,7
1,1
-2,6
4,0
0,6
4,4
4,8
0,0
-0,2
1,3
1,2
1981
-0,1
-1,3
0,3
-1,3
0,0
-1,0
1,9
4,0
3,3
3,0
-0,2
1,9
1982
-1,0
1,0
1,9
2,3
-1,6
-1,6
-1,2
3,3
-4,4
-2,4
0,4
-0,4
1983
1,3
0,0
0,5
2,5
-1,5
1,3
0,0
3,0
3,0
3,5
0,8
2,2
1984
2,5
1,8
1,7
2,0
2,8
1,2
2,5
5,3
4,2
6,9
2,2
4,5
Источники: данные национальных статистик. Организации экономического
сотрудничества и развития, Deutschen Bank.
самую тенденцию следует ожидать и в отношении
расходов на здравоохранение. В сегодняшней Японии
ассигнования на медицинское обслуживание пациентов
старше 65 лет в пять раз больше, чем для возрастной
группы 15—44 года. Если Япония в 2008 г. при
удельном весе старших возрастов, равном 16%, достигнет
пропорций, наблюдаемых в настоящее время в Швеции,
государственные расходы на социальные нужды могут
по сравнению с 1980 г. удвоиться и составить 21,3%.
Японцы осознали опасность, которую несет с собой
ухудшение их возрастной структуры для
экономической динамики страны. Мало какая тема с такой
беспощадной откровенностью обсуждается всеми
средствами массовой информации, включая «домашние
журналы» больших предприятий. В принципе каждый
знает, что уменьшение доли трудоспособного населения,
увеличение среднего возраста занятых в общественном
производстве и растущее бремя социальных расходов
должны замедлить ход «локомотива роста». Вопрос в
том, можно ли «переиграть» тормозящее воздействие
этих факторов с помощью других импульсов вроде
стратегии форсирования роста производительности. От-
166

ветом на этот вопрос-вызов, причиняющим наибольшее
беспокойство западным конкурентам, служат
согласованные усилия промышленности и государства,
предпринимаемые с целью создать технические
предпосылки для «безлюдной фабрики» будущего. Кровная
заинтересованность предприятий в форсировании
автоматизации диктуется прямыми последствиями увеличения
среднего возраста их рабочих: так как структура
заработной платы построена здесь по принципу
возрастного старшинства, предприятиям приходится
принимать в расчет значительное повышение в будущем
расходов по содержанию персонала.
По всей вероятности, полностью «безлюдные
фабрики» и в Японии останутся недостижимой целью. Но
не обескураженные такой перспективой «плановики»,
машиностроители и специалисты по электронной
обработке данных в настоящее время при поддержке МВТП
лихорадочно работают над так называемыми гибкими
производственными системами, в которых
промышленные роботы с цифровым программным управлением
выполняют запрограммированные технологические
операции. Их преимущество в том, что изделия можно
изготавливать полностью автоматическим способом без
временного переналаживания станков, в быстро
меняющейся последовательности и малыми сериями. С
помощью одного нажатия кнопки инструменты
переналаживаются на новое изделие. Для каждого
поступающего задания ЭВМ на основе введенного описания
изделия автоматически определяет издержки, расход
материала и требуемое время.
Однако полная отдача от этих производственных
систем, управляемых как бы рукой призрака,
достигается только при их круглосуточной эксплуатации все
семь дней в неделю. Поэтому главной задачей научно-
исследовательских программ, которым МВТП
оказывает финансовую поддержку в деле разработки
технологии, является совершенствование процессов применения
роботов до такой степени, при которой можно будет
сократить численность технического персонала второй
и третьей смены до небольшой группы всего в
несколько человек. Так, в настоящее время японские инженеры
разрабатывают робот активного контроля, который
вместо контролера автоматически, с точностью до
долей миллиметра, замеряет параметры рабочих
операций, произведенных обрабатывающими роботами, и в
форме корректирующих указаний «сообщает» о
допущенных ими возможных отклонениях своим
сверлящим, обтачивающим и фрезерующим «коллегам». Наря-
167

ду с этим японцы проводят эксперименты по созданию
инструментов, отличающихся чрезвычайно высокой
долговечностью, чтобы в один прекрасный день можно
было «сэкономить» и рабочих, необходимых для
замены рабочей оснастки в автоматах.
Для европейцев, которые по части внедрения
высокоавтоматизированного производства «ковыляют» вслед
за японцами далеко позади, таким образом сразу
возникает двойная опасность: управляемые
электроникой автооператоры достигают такого уровня качества,
который лежит далеко за пределами возможностей
ручного изготовления. Вследствие этого под угрозой
оказывается прежде всего промышленность в таких
странах, как ФРГ, которая до сих пор зачастую еще
могла оправдывать свои относительно высокие
экспортные цены превосходным качеством своих
изделий. Но опасность намного возрастет, если японские
предприятия (что многие считают вполне вероятным) в
один прекрасный день начнут устанавливать свои
высокопроизводительные электронные автоматизированные
системы (ЭВМ+робот) прямо у своих западных
конкурентов где-нибудь в непосредственной близости от
преимущественно средних предприятий европейской
станкостроительной промышленности. Первые случаи
участия японских фирм и проекты заводов японских
фирм в ФРГ и Франции уже указывают на их большой
интерес к рынку ЕЭС. Токийским инвесторам в данном
случае вряд ли придется испытывать страх перед
столкновениями с воинствующими рабочими и
профсоюзами, который является существенной причиной
сдержанности японских концернов в строительстве за
границей автомобильных заводов; при сооружении же
станкостроительных предприятий их сверхсовременное
производство могло бы обходиться небольшим числом
хорошо обученных специалистов.
Таким образом, западноевропейская
машиностроительная промышленность предупреждена. Судя по
всем японским проектам, эта отрасль в ближайшие
годы будет одним из мощнейших носителей роста
экономики. И по опыту можно сказать, что теперь под
вопросом остается лишь время, когда исходящее от
этой экспансии давление будет ощутимо также и по
всему «международному фронту». У конкурентов,
имеющих традиционное оснащение, будет оставаться все
меньше шансов выстоять перед лицом технико-
экономических преимуществ автоматизированных
фабрик с гибкими производственными системами.
Японцы намерены сохранить свою экономическую
168

динамику также и во времена «слабеющих жизненных
сил» общества, и они делают это с большой
последовательностью. Отрасли, имеющие слабые темпы роста
или находящиеся под угрозой потери
конкурентоспособности, либо капитулируют, либо организованным
порядком отходят и стягиваются в жизнеспособное в
дальнейшем .ядро.
Яркий образец политики «Дальнего Востока» в
отношении структуры своей экономики
продемонстрировала генеральная «чистка» в японской
судостроительной промышленности вследствие первого нефтяного
кризиса в 1973 г. и вызванного им коллапса на всех
предприятиях мира, связанных с производством и
эксплуатацией танкеров. В результате слаженных
действий правительства, банков и промышленности
затронутые кризисом судостроительные фирмы свернули
около 40% своих производственных мощностей.
Уполномоченный государством картель предприятий,
подвергшихся ампутации, выбрал позже ликвидированные
самые нерентабельные заводы и позаботился о
целесообразном распределении сохраненного современного
оборудования. Выплаченные правительством страховые
премии и дополнительные средства из гарантированного
фонда банков обеспечили финансовую базу обширной
программы управления структурой экономики. В
отличие от Японии почти все государства, имеющие
судостроительную промышленность, пытались для спасения
рабочих мест сохранить жизнь нерентабельным
судостроительным верфям с помощью оградительных
дотаций.
Если уж вообще практиковать государственный
протекторат в промышленности (а где в мире его сейчас
нет?), то путь, которым следуют японцы, ограждая от
внешней конкуренции молодые, но по характеру
технологии нацеленные в будущее секторы до тех пор, пока
они не достигнут зрелости, представляется, во всяком
случае, более целесообразным, чем разбазаривание
капитала на сохранение предприятий, потерявших
экономическую устойчивость. Этого капитала недостает в
других местах, где можно было бы создать новые
отрасли промышленности с новыми рабочими местами.
Ликвидация стагнирующих или вообще резко
снижающих производство отраслей — процесс совершенно
нормальный для любой экономики — в странах ЕЭС в
значительной мере затруднен из-за стремления
сохранить избыточные производственные мощности. А там,
где все-таки уменьшают число заводов, это, как
правило, происходит совершенно неупорядоченно по сообра-
169

жениям, далеким от экономической рентабельности.
Так, в ФРГ уже заблаговременно остановили
современные доменные печи, в то время как в других странах,
например в Бельгии, до сегодняшнего дня из
соображений занятости в очень многих нерентабельных
установках поддерживают огонь деньгами налогоплательщиков.
У так называемого «Общего рынка» нет никакой
стратегии эффективного обновления промышленной
структуры. В этом отношении Европа, бесспорно,
находится в невыгодном положении по сравнению с
Японией.
Во времена стремительно растущей безработицы
всегда усиливается сопротивление внедрению
современного производственного оборудования взамен
устаревших станков, экономящему персонал, а тем самым и
расходы по заработной плате. О технических
новшествах рабочие и их профсоюзы судят в первую очередь
с той точки зрения, не повлекут ли они за собой в
ближайшее время сокращение численности персонала
на заводе, где их введут. Именно по сравнению с
Японией, с ее оптимизмом в отношении будущего и с
имеющейся у нее гораздо более высокой мужественной
готовностью к риску в этой оборонительной тактике,
проявляется также и еще дополнительно поощряемое
европейской современной социальной системой
категориями безопасности, надежности мышление, которое
свойственно слишком старому обществу. Оно привело к
неподвижности, которая, кажется, почти полностью
исключает позитивное отношение к новым техническим
возможностям. Это подтверждается данными
регулярно проводимого Алленбахским социологическим
институтом опроса по изучению общественного мнения. В
1966 г. на вопрос: «Как вы думаете, чем является для
человечества техника как таковая: благом или скорее
проклятием?»—72% опрошенных ответили, что
считают ее «скорее благом». Через десять лет так ответило
лишь 57% опрошенных. Если в 1972 г. еще 80% всей
молодежи в возрасте до 24-х лет ожидало от техники
чего-то хорошего, то к 1980 г. этот процент
уменьшился ровно наполовину.
Насколько между тем отношение к технике в
Западной Европе отличается от отношения к технике в
Японии, стало ясно на примере введения
компьютерного набора в типографиях лондонской «Тайме» и «Асахи
симбун» в Токио. Если у «Тайме» из-за разногласий с
руководством издательства, вызванных внедрением
новой техники, дело дошло до забастовки, продлившейся
целый месяц и чуть было не «скрепившей печатью»
170

конец этой известной во всем мире газеты, то в Японии
ни одному подписчику ведущей газеты страны ни разу
не пришлось отказаться от своего привычного чтения.
Каждому наборщику, ставшему лишним, издательство
сразу же предложило новое место работы, разумеется,
без потери в заработной плате, так как она
выплачивается по принципу возрастного старшинства. При такой
системе каждый работник видит, что его собственное
благополучие неотделимо от благополучия его фирмы.
Если фирма обанкротится, ему только с большим
трудом удастся снова найти адекватный заработок.
Такое равенство в степени риска между работником и
предпринимателем не допускает ни утраты сил для
дальнейшего роста, ни неприязни к технике. Застой
означает поражение; чтобы выжить, нужно постоянно
модернизировать производство и повышать его
продуктивность. Руководство и профсоюз предприятия
действуют, имея одинаковое представление о ценностях,
где во главу угла ставится сохранение предприятия в
течение длительного срока1.
В отличие от Европы, где, между прочим, многие
наемные рабочие даже сам перевод на незнакомое им
место рассматривают как чрезмерное требование,
японцы по причине их совершенно иного отношения к своей
фирме готовы даже на действительно большие личные
жертвы и неудобства. Такая очевидная мобильность
гарантирует промышленности высокую степень
гибкости в приспособлении к меняющейся конъюнктуре
рынков. Прямо-таки легендой стало «переселение
народов», совершившееся в Японии 100 лет назад: 6 тыс.
служащих и рабочих из утратившего
конкурентоспособность сталеплавильного бассейна на острове Кюсю
переехали за 1000 км к новому металлургическому
заводу около Токио. Благодаря мобильности
сотрудников и активной поддержке своего внутрифирменного
профсоюза концерн «Кавасаки хеви индастриз лими-
тед», находившийся в односторонней зависимости от
судостроения, после кризиса, охватившего
судостроительную промышленность, за несколько лет
превратился в почти неузнаваемого по сравнению со своей
прежней структурой поставщика современной
технологии, занимающего особенно сильные позиции на быстро
меняющемся рынке промышленных роботов.
Но такое радикальное обновление предполагает не
только высокую готовность всего персонала к пере-
1 Ясно, что это еще один вариант легенды «о классовом мире в
Японии».— Прим. ред.
171

стройке на другие условия труда и жизни. По меньшей
мере столь же решающей для беспрепятственного
перемещения предпринимательской деятельности на
новые перспективные рынки является интеллектуальная
мобильность хорошо обученного персонала. Ведь
сейчас никто уже не может всерьез сомневаться в том, что
японцы с их идеалом учения в продолжение всей жизни
явно превосходят рабочих и служащих Западной
Европы именно в отношении интеллектуальной мобильности.
Почти каждый японский мальчик посещает в настоящее
время среднюю школу, которая по степени сложности
располагается между западноевропейской реальной
школой и гимназией. Больше половины всех молодых
людей идет в университеты.
Опрос 407 семей, проведенный весной 1982 г.
городским муниципалитетом Токио, показал, что японские
родители тратят на воспитание своих детей в среднем
21,4% своего наличного дохода — начиная с платы за
детский сад и обучение в школе и кончая платой за
организацию досуга и обучение в высшем или
специализированном учебном заведении. В._ семьях, имеющих
более четырех детей, эта статья расходов составляла
даже 35%—тяготы, по понятиям Западной Европы,
неимоверные.
«Несмотря на недостаточность данных,—допускает
даже комиссия ЕЭС в служебной записке о
конкурентоспособности Европы,— выясняется, что Сообщество,
по всей вероятности, в том, что касается квалификации
рабочей силы в области техники, находится в худшем
положении, чем США и Япония». Как «внушающее
особую озабоченность» характеризуют брюссельские
чиновники ЕЭС то обстоятельство, что около 40%
выпускников средней школы не получают далыпейшего
образования. В то время как Япония с каждым годом
вручает дипломы все большему числу инженеров-
электронщиков, некоторые европейские страны готовят
этих нужных специалистов даже в меньшем количестве,
чем еще десять лет назад. Здесь становится заметной
недостаточность конкурентной борьбы, в чем повинны
сами пострадавшие и что по своему негативному
воздействию на процесс обновления экономики имеет
ничуть не меньшее значение, чем технофобия и
недовольство развитием.
Если западноевропейцы надеются хоть как-то
противостоять экономической динамике Японии, они
должны, отбросив иллюзии, трезво проанализировать
опасность, которая угрожает им в конкурентной борьбе на
мировых рынках, и разработать практическую концеп-
172

цию, которая позволила бы выдержать эту борьбу.
Однако предпринимателям и директорам предприятий
было бы разумнее при решении этой задачи не
полагаться на чудо в виде государственной помощи.
Политическая власть и правительственная бюрократия
западноевропейских стран не укажут промышленности
перспектив успешной стратегии выживания с учетом
проблем, ожидаемых в будущем, и не помогут ей в
трудный час. Во всяком случае, только величайшие из
великих могут еще надеяться, что стражи высших
интересов в случае крайней необходимости вознесут
над ними защищающую длань. Многое можно было бы
выиграть уже сейчас, если бы государство по крайней
мере способствовало столь необходимому процессу
обновления экономики и не препятствовало ему из
соображений, связанных с политикой занятости1. Но
даже для надежды на это мало оснований, судя по
продолжающимся до настоящего времени в Европе
«опытам» с политикой субсидирования нерентабельных
предприятий. Вместо того чтобы полагаться на
государство, предприятия должны сами использовать
предоставленную им свободу действий, чтобы свернуть стаг-
нирующие или хронически убыточные части
производства, снизить расходы по содержанию персонала путем
дальнейшей автоматизации производственных
процессов и прийти к экономически рентабельной серийности
производства путем кооперации с другими фирмами.
Социальных конфликтов при этом во многих случаях
едва ли можно избежать. Но ведь существует
достаточно обнадеживающих примеров заблаговременно
спланированной и проведенной в тесном сотрудничестве
руководства с производственными советами модернизации
или закрытия предприятий.
Если Западная Европа хочет преодолеть летаргию и
страх перед будущим, следует прежде всего вспомнить
о наших собственных сильных сторонах. При всем
понятном восхищении японской динамикой,
обусловленной групповыми усилиями, мы не должны полностью
вычеркивать из сознания тот факт, что в западном мире
всегда были гениальные одиночки, которые (зачастую в
достаточной степени наперекор тенденциям времени)
совершали эпохальные научные, технические и
предпринимательские скачки. Даже совсем в недавнем
прошлом слава введения больших новшеств не едино-
1 Весьма наглядный пример рассуждений о том, как проблемы,
связанные с межимпериалистической конкуренцией, должны
решаться в первую очередь за счет трудящихся.— Прим. ред.
173

жды принадлежала вовсе не большим
конкурентоспособным концернам с полной кассой, а не внушающим
доверия новаторам, владевшим одной-единственной
фантастической идеей. Бурное развитие
микроэлектроники и ранний перевод на коммерческие рельсы генной
технологии были бы едва ли мыслимы в США без
честолюбия отдельных убежденных предпринимателей-
учредителей.
Но и в Западной Европе этот дух новаторства не
умер, даже при том, что вследствие вмешательства
государства почти во все сферы экономики и из-за
политики протекционизма для новаторов остается все
меньше свободного пространства. Общество, в котором
пределом всех желаний является хорошо оплачиваемая
штатная должность с полным социальным
обеспечением до конца жизни, не ищет своих героев среди
непоколебимых, чья цель жизни заключается в том,
чтобы создать нечто большее. И тысяча рук
бюрократии делает свое, заставляет отважных почувствовать,
что, например, в ФРГ имеется до 35 правительственных
инстанций, через которые нужно пройти, прежде чем
кто-то сможет построить производственный цех и
пустить его в эксплуатацию. Имея в виду срочное
обновление промышленности путем основания новых
динамичных предприятий, поневоле проникаешься
тревогой, когда удачливые учредители клятвенно
заверяют, что они никогда больше не выйдут на старт,
настолько их отпугивает приобретенный опыт. Если
западноевропейцы хотят сохранить жизнеспособность
своей экономики, то им нужно отыскивать такие
творческие силы, которые готовы вводить новую
продукцию, новые технологические процессы и создавать
новые рабочие места. Чем больше государство
препятствует выходу из конкурентной борьбы больших, но
ослабевших фирм, тем сильнее оно препятствует
неизбежному для экономики процессу обновления.
Западноевропейцы должны в одиночку решать
проблемы, возникшие большей частью по их же
собственной вине. Японцы, по всей вероятности, вряд ли окажут
Европе услугу и после долгих лет суровых тягот будут
лениво наслаждаться плодами своего усердия. Нет ни
малейшего намека на то, что они допустят ту же
ошибку, что и их западные конкуренты, и подвергнут
опасности основу своего дальнейшего экономического
роста чересчур потребительским и статичным
мышлением. И если после первого шока, вызванного
нефтяным кризисом, Япония еще позволила себе резкое
изменение заработной платы, чреватое последствиями
174

для ее внешней торговли, то после второго демарша
ОПЕК значительно уменьшившееся сальдо создало
предпосылки для того, чтобы, несмотря на свою
большую зависимость от импорта энергосырья, она
преодолела кризис быстрее всех промышленно развитых
стран.
Эльвин Тоффлер назвал Японию неустойчивой
сверхдержавой. Конечно, верно, что ни одна другая страна,
причисляемая к «клубу» ведущих западных
индустриальных наций, в экономическом отношении не является
столь уязвимой, как эта островная империя в Тихом
океане. Так как только 15% ее площадей пригодно для
использования в сельском хозяйстве, Япония
вынуждена ввозить более трети своего продовольствия. Почти
все необходимые виды минерального сырья и почти
90% всех видов энергии импортируются. Временное
прекращение ввоза нефти, явившееся следствием
ближневосточного кризиса, ударило по Японии намного
больнее, чем по США и по странам ЕЭС,
располагающим собственными месторождениями угля, нефти и
природного газа. Внезапное изменение деловых связей
вследствие неожиданного протекционистского
вмешательства поставило бы под сильнейшую угрозу эту
страну, которой приходится рассчитывать только на
экспорт.
Может быть, именно в этой уязвимости, в сознании
постоянной опасности, пронизывающем все общество, и
заключается причина внутренней силы и сплоченности
Японии. Опираясь на полное согласие между
правительством и деловыми кругами, эта хрупкая сверхдержава
все время осуществляет радикальные перемены и
проявляет свою удивительную способность реагировать на
серьезные вызовы. Япония едва ли сможет отделить
свою экономическую судьбу от своих основных
западных торговых партнеров—для этого ее
промышленность во многих отраслях уже слишком тесно
переплетена с рынками в Америке и Западной Европе. Но
несмотря на усложняющиеся социальные проблемы, на
свою зависимость от свободной, ничем не
нарушаемой мировой торговли, она имеет шанс справиться с
экономическими проблемами будущего лучшим
образом, чем Западная Европа и США.
175

«СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ ОБЕСПЕЧИВАЕТ
ОБЩИЙ ПОДЪЕМ УРОВНЯ»
Беседа автора с патером Йоханнесом Хиршманером,
профессором, Германское объединение политической
экономии—ГОПЭ (г. Нагойя), о будущем японского
общества и экономики.
Патер Йоханнес Хиршмайер — профессор, доктор,
ГОПЭ, президент Нанзанского университета в Нагойе
(Япония).
Родился 28 октября 1921 г. в Хайнрихсхофе
(Верхняя Силезия); с 1945 по 1951 г. изучал философию
и теологию в школе ордена св. Августина близ Бонна;
в 1950 г. принял сан; с 1952 по 1954 г.— миссионерская
деятельность в Японии. В 1954 г. направлен орденом в
США для изучения политэкономии; в 1960 г. защитил
диссертацию в Гарвардском университете, в том же
году получил приглашение в Нанзанский университет,
Нагойя; в 1972 г. избран президентом Нанзанского
университета. Автор книг: Die Anfange des japanischen
Unternehmertums in der Meiji-Periode. Harvard 1964,
Tokio 1965. Die Entwicklung des japanischen
Managements. London 1975, Tokio 1977.
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
Йоханнесом Хиршмайером.
Эглау: Многие американцы и западноевропейцы ждут
не дождутся того дня, когда японцы наконец-то
устанут от своей беспримерной экономической экспансии.
Существуют ли, на Ваш взгляд, основания для
предположения, что силы, обеспечивающие рост новой
промышленной великой державы, вскоре пойдут на убыль,
подобно тому, как это имеет место у нас?
Хиршмайер: Те примерно 4% роста, которых Япония
достигла в 1981 г., здесь отнюдь не считают темпом, от
которого захватывает дух. Да и западные промышленно
развитые нации еще совсем недавно добивались таких
же показателей увеличения своего национального
продукта. То, что эти времена миновали, не вызывает
здесь злорадства ни у кого. В Японии скорее несколько
обескуражены и задают себе вопрос, в чем причины
такого ослабления Запада. Да будет известно, что
японцы вовсе не стремятся к лидерству в мире, хотя
такое впечатление может создаться вследствие
достигнутых ими успехов. Они, собственно, даже чуть ли не
опасаются, что эта роль может выпасть на их долю. До
сих пор они жили тем, что рассматривали какую-нибудь
западную страну или Запад вообще в качестве идеала и
176

образца для подражания. Японцы просто-напросто
лучше проявляют себя, если впереди них есть еще кто-то,
к кому они могли бы подтягиваться.
Эглау: Однако, когда, например, в 1980 г. Япония
впервые произвела больше автомобилей, чем
американцы, или фирма «ИБМ» была вынуждена уступить
лидерство на японском рынке «Фудзицу», в сообщениях
японской прессы сквозила плохо скрытая радость
победителей.
Хиршмайер: В Японии, несомненно, распространен
экономический национализм. Но существует и
меньшинство: в состав его, помимо лиц с высшим образованием,
входят также предприниматели и политики, у которых
все большие опасения вызывает то, что Япония
приносит в жертву «на алтарь большого бизнеса» свои
традиционные ценности. Они отмечают тревожные
симптомы: чрезмерные требования детей, ослабление силы
воздействия религиозных заповедей, возрастание
проблем в области воспитания и в семье. Многие японцы к
тому же боятся ответственности в сфере мировой
политики, вытекающей из экономического лидерства.
Они, пожалуй, все еще предпочитают позицию за
спиной сильной Америки, предоставляя Вашингтону
решающее слово. Существует и еще одна причина, в
силу которой слишком уж наивная гордость в связи с
тем, что удалось «перегнать» другие страны, находит
мало понимания в кругах интеллигенции. «Мы
перегнали Англию, чему же еще мы можем научиться у этой
страны?» — примерно так выглядела бы типичная
реакция этих людей.
Эглау: Хотят того японцы или нет, но все говорит за
то, что их положение в мире еще больше укрепится
благодаря экономическому росту. Какие внутренние
силы обусловливают исключительность этой страны?
Хиршмайер: Прежде всего японское общество, будучи
«обществом согласия», не испытывает на себе
разлагающего воздействия критики успеха и роста, которая
имеет место во многих западных странах. Влияние
бунтующих студентов и их единомышленников из
других слоев населения на принятие политических решений
и на общественное мнение весьма незначительно.
Впрочем, в Японии большинство «бунтовщиков» очень
быстро возвращается в строй и начинает шагать в ногу со
всеми, они делают так называемый тенко — поворот
кругом. Внутренняя сплоченность всегда стоит на
первом плане, будь то в общественной жизни, в
средствах информации или в фирме. Слабость такой
позиции проявляется в некотором недостатке личных
7—466
177

убеждений и зачастую также сильных лидеров. В
Японии к тому же укрепилось глубокое почтение к
иерархическому порядку. В фирме, в управлении, в
школе или университете нельзя просто следовать
собственным тщеславным амбициям, нужно сначала
отслужить свой срок внизу. Повиновение при такой
«вертикальной» иерархии является, таким образом,
требованием благоразумия.
Эглау: Но разве нельзя предположить, что уже рост
благосостояния сам по себе приведет к ослаблению
стремления японцев производить все больше и больше?
Хиршмайер: У меня такое впечатление, что для
отдельно взятого японца, работающего на фабрике,
финансовые стимулы являются намного меньшей мотивацией в
труде, чем для нас на Западе. Труд для него означает
не просто зарабатывание денег, это своего рода
возможность самопроявления, сопричастности общему
делу. И он гордится достигнутым и готов выполнять и
такую работу, за которую он не получит
дополнительной оплаты. Японец радуется, если ему удается
добиться признания в рамках группы, и очень положительно
реагирует на требования, предъявляющиеся к группе
извне. Сводить все к деньгам до сих пор считается
проявлением эгоизма, а потому неэтичным.
Повсеместно распространенное в Японии напряженное
межгрупповое соревнование также, естественно, оказывает
стимулирующее влияние. Ни одна из групп не потерпит,
если другая хоть на йоту вырвется вперед. Постоянная
необходимость догонять конкурирующую фирму, если
она ушла на несколько шагов вперед, подхлестывает
весь персонал. Хотя отдельному индивидууму и нелегко
быть в постоянной готовности к делу, но, сохраняя
постоянное дружелюбие и предупредительность, японец
прибегает к своего рода самовнушению,
позволяющему, несмотря на большую нагрузку, избежать уныния и
недовольства.
Эглау: Менеджерам Америки и Западной Европы уже
пришлось, причем не всегда безболезненно,
познакомиться с тем, с какой тщательностью и упорством
действуют японцы на зарубежных рынках. Что же
позволяет людям, впервые покинувшим свою
островную родину, столь упорно противостоять местным
конкурентам в стране с чужим языком, чуждой им
культурой?
Хиршмайер: Важную роль играет новаторская
деятельность ведущих японских торговых фирм: «Мицубиси»,
«Мицуи», «Сумитомо» и др. В большинстве случаев
именно им первым удавалось распахнуть для японских
178

изделий двери на новом рынке. Они определяли также
нормы коммерческой деятельности в той или иной
стране, как и обязательный ассортимент услуг. Однако
по меньшей мере столь же важную роль играет
готовность каждого посланного за рубеж служащего сделать
для своей фирмы все, что в его силах. Он выучит
английский или немецкий несмотря на то, что японцу
это невероятно трудно. За эти три-четыре года в
Лондоне или Дюссельдорфе он должен проявить себя с
наилучшей стороны, ведь от этого зависит его карьера.
Эглау: В большинстве промышленно развитых стран
Запада наблюдается явно сдержанное отношение к
современной технике. Почему этого нет в Японии?
Хиршмайер: У японцев непоколебимо стойкое, почти
наивное положительное отношение к технике. Это
обусловлено историческими причинами. Первое
соприкосновение с Западом после длительной изоляции,
состоявшееся чуть более ста лет тому назад, поставило
японцев перед лицом более совершенной технологии и
экономики. Реакция на это открытие проявилась в
преклонении перед всем западным, современным и
прогрессивным с технической точки зрения. И в таком
отношении и по сей день в общем-то мало что
изменилось.
Эглау: Но вспомните, например, происходившие
несколько лет назад массовые демонстрации сторонников
защиты окружающей среды против сооружения в
Токио крупного аэропорта Нарита. Кроме того, с
психологической точки зрения вполне понятно, что после
трагедии Хиросимы и Нагасаки часть населения не
приемлет атомных электростанций. Согласитесь, что
все это свидетельствует о том, что и в Японии,
кажется, намечаются изменения в отношении
общественности к современному техническому прогрессу.
Хиршмайер: Да, японцы действительно осознали, какую
угрозу для окружающей среды таит в себе дальнейшее
наступление промышленности. Но обусловленная этим
осознанием большая настороженность пока не
переросла во враждебность к технике вообще. Японцы все еще
верят—а школа и не предлагает им почти никаких
альтернатив в отношении будущего развития,— что
стремление иметь все больше техники и все более
высокий уровень автоматизации является вполне
достойной целью. Вера в возможность построения
лучшего общества с помощью технического прогресса влечет
за собой способность японцев испытывать
удивительную для Запада радость по поводу даже
незначительных технических новшеств.
179

Эглау: Это означает, что Япония в будущем еще более
упрочит свои позиции в конкурентной борьбе на
мировых рынках, осуществляя автоматизацию производства
в прежних масштабах.
Хиршмайер: Я в этом убежден. Японцы все еще верят,
что автоматизация благотворно влияет на рост
экономики и тем самым способствует созданию новых рабочих
мест. Доминирующая, по крайней мере в крупной
промышленности, система пожизненного найма имеет
то преимущество, что персонал не боится лишиться
работы. Не исключено, конечно, что в связи с
введением робота рабочие лишаются возможности выполнять
свои прежние функции и вынуждены менять работу в
рамках предприятия, однако подобная гибкость
является само собой разумеющейся. Подобная предпосылка
позволяет японцам — возможно, лишь до поры до
времени— избежать порочного круга, в который попали
многие западные страны: поскольку осуществление мер
по рационализации откладывается вследствие угрозы
рабочим местам, ухудшается конкурентоспособность,
снижаются темпы роста, что ведет к уменьшению
занятости, государство вынуждено вмешиваться и
оказывать поддержку предприятиям или даже целым
отраслям, попавшим в трудное положение, чтобы не
допустить массовых увольнений. Так что в конце
концов за ошибки фирм, вовремя не перестроившихся с
учетом требований технического прогресса, приходится
расплачиваться обществу. А ведь это не что иное, как
«английская болезнь».
Эглау: В Ваш диагноз, согласно которому японцы
обладают иммунитетом против этой болезни, Вы
осторожности ради вставили «до поры до времени». Если в
один прекрасный день привычный рост не будет
достигнут, будут ли сыновья так же восхищаться видом почти
безлюдной фабрики, как сегодня их приверженные
прогрессу отцы? И вообще какие цели и перспективы
имеют значимость для сегодняшней японской
молодежи?
Хиршмайер: Я уделяю много внимания данному
вопросу, поскольку меня часто просят выступить с докладом
о проблемах воспитания перед учителями и родителями.
Наблюдается явная тенденция к усилению
индивидуализма среди молодежи, усиливается критическое
отношение к необходимости ставить интересы группы выше
собственных. Молодежь критикует приоритет
экономики в ущерб личному благу и культурным интересам.
Но, с другой стороны, критически настроенная
молодежь редко прибегает к конкретным действиям; индиви-
180

дуум не верит в возможность добиться успеха,
выступая против господствующего корпоративного образа
мышления. В то же время среди молодых японцев еще
сильно убеждение, что труд не столько источник
заработка, сколько обязанность и средство
самовыражения.
Эглау: Следовательно, демонстрации критически
настроенных студентов, сравнимые с волнениями в
европейских университетах, не являются признаками общей
переоценки ценностей?
Хиршмайер: Во всяком случае, в ближайшее время это
не произойдет. И вообще большинство японских
студентов, начиная свою карьеру в фирме, выбрасывают
за борт идеологический балласт, взятый из
университета. Они изменяют прическу на более короткую и
приобретают темный костюм. И если встречаешься
где-нибудь с бывшим своим студентом, узнаешь его с
трудом. Я даже говорю иногда, что в Японии молодежь
воспитывается не школой, а фирмами.
Эглау: Но сохранится ли такое положение, если при
замедлении экономического роста не все смогут после
окончания высшего учебного заведения найти место по
своему вкусу? Ни в одной стране нет сейчас такого
притока абитуриентов в университеты, как в Японии.
Хиршмайер: Тот, кто идет в университет в Японии, не
может рассчитывать на то, что непременно найдет по
окончании учебы место служащего. Обладатель ученой
степени ни в коем случае не чувствует себя
ущемленным, если ему всю жизнь приходится выполнять работу
по западным меркам второго сорта. В Японии нет
такого академического чванства, как, например, в
Европе. Однако выпускник одного из самых престижных
университетов может твердо рассчитывать на
успешную карьеру. Такого рода селекция, конечно же, более
ярко выражена, чем, например, в ФРГ. Во-вторых,
тенденция к увеличению количества лиц, желающих
получить высшее образование, очевидно, уже
перешагнула своей апогей. К этому приложило руку
министерство образования, вынудив частные высшие учебные
заведения сократить прием студентов. Ни одному
выпускнику старшей ступени средней школы не
гарантировано поступление в высшее учебное заведение. Ему
предстоит еще выдержать трудный вступительный
экзамен. Так, в Нанзанский университет ежегодно
примерно из 15 тыс. претендентов поступает лишь 1 тыс.
Эглау: А как, по-Вашему, японцы смогут справиться с
последствиями быстрого ухудшения возрастной
структуры?
181

Хиршмайер: Это для Японии очень большая проблема.
Нельзя обеспечить прежние темпы роста, если
конфигурация возрастной пирамиды резко изменится в
сторону «утолщения» ее верхней части. «Японское чудо»
было ведь возможным лишь благодаря усилиям людей
молодых, пришедших в промышленность в основном из
сельского хозяйства. Нельзя забывать, что за
невиданно высоким темпом развития стояли не мудрые
старики, а в первую очередь руководители отделов—
работники в возрасте 35—40 лет. Это, как правило,
чрезвычайно способные люди, стремящиеся
продвинуться вверх по служебной лестнице. Они вынуждены
постоянно генерировать идеи, вырабатывать стратегию,
укреплять корпоративный дух и трудовую мораль.
Эглау: Не скажется ли негативным образом на
динамике роста, помимо ухудшения возрастной структуры, и
рост благосостояния в Японии?
Хиршмайер: Я думаю, что в данном аспекте было бы
неправильно автоматически проецировать опыт Запада
на эту страну. Нельзя, во-первых, переоценивать
уровень благосостояния в Японии. Стоимость жизни очень
высока. Это частично обусловленно географической
структурой. Жизнь в Токио не может быть дешевой,
поскольку очень велики расходы на организацию
городского хозяйства, и их бремя ложится на каждого.
Япония пока вовсе не является богатой страной, ей еще
многое нужно наверстывать, особенно в области
инфраструктуры, где США и большинство европейских стран
значительно ее обгоняют. Во-вторых, в Японии
совершенно не важно, кем был твой отец или сколько у него
денег. Человек вполне может быть выходцем из совсем
простой семьи, самое главное, чтобы он закончил
хороший университет. Многие родители ограничивают
себя буквально во всем, чтобы собрать деньги,
необходимые для оплаты обучения в одном из таких высших
учебных заведений. Эта страна отличается, таким
образом, высокой социальной мобильностью, а эта
социальная мобильность обеспечивает общий подъем
уровня. Каждый надеется, что ему еще удастся
перегнать другого. В обществе, где 80% населения
причисляют себя к средним слоям, невероятно развит дух
соревнования, который обеспечивает постоянное
повышение производительности, причем японец в отличие от
западноевропейца никогда не достигает предела, где
ему начинает казаться, что с него довольно. И наконец,
в-третьих: Япония—это общество, состоящее из групп,
а группа, вдохновляя людей на осуществление все
более масштабных планов, обладает в итоге во многих
182

случаях гораздо большей динамикой, чем отдельный
индивидуум, который, вполне вероятно, удовлетворив
свои личные желания, не очень-то расположен и
дальше лезть из кожи вон.
Эглау: Иными словами, пока признаки кризиса роста
отсутствуют?
Хиршмайер: По крайней мере есть основания
предполагать, что в течение какого-то времени все останется
по-прежнему. Вопрос в том, будет ли молодежь и через
несколько лет тянуть лямку с тем же воодушевлением.
Ведь ее честолюбие сейчас в значительной мере
стимулируется перспективой получения руководящего поста
в своей фирме. Пока еще фирмы осуществляли
крупномасштабное расширение своей структуры, проблем в
этой связи не было. Но вот теперь, когда темп развития
японской экономики уже не тот, что раньше, многие
предприятия перешли к кадровой политике,
направленной скорее на сокращение персонала. Служащие какой-
либо крупной фирмы, стремящиеся наверх, имеют все
меньше реальных шансов занять в один прекрасный
день кресло своего начальника. И вот тут-то может
случиться, что многие молодые японцы станут
задаваться вопросом: а стоит ли зубрить как
сумасшедшему, чтобы получить место в одной из престижных
фирм? И такие сомнения уже начинают проявляться. А
ведь если пути наверх будут закрыты, весьма
сомнительно, что индивидуум будет отождествлять свои
интересы с интересами фирмы в той же мере, что и
сейчас. Может статься, что он спросит себя: а почему,
собственно, именно «Мицубиси»?
Эглау: Считаете ли Вы возможным, что Япония
вследствие конкуренции со стороны бурно развивающихся
соседних стран, производящих еще более дешевые
товары, например Кореи, через несколько лет
столкнется с теми же трудностями, с которыми в настоящее
время сталкиваются в результате конкуренции с ее
стороны США и Европа?
Хиршмайер: В Комитете по планированию развития
Центральной Японии, в работе которого я принимаю
участие, обсуждаются целевые программы
приспособления структуры к требованиям будущего.
Планируется создание промышленного центра вокруг Нагойи,
построенного по последнему слову техники
«Технополиса». Отрасли производства, позиции которых на
сегодняшний день еще сильны, систематически
перебазируются за границу, а молодые отрасли, в первую очередь
связанные с электроникой и производством новых
керамических материалов, интенсивно развиваются. Не
183

следует забывать, что без целенаправленного,
систематического изменения структуры промышленности,
осуществляемого с 50-х годов, Япония вряд ли добилась
бы таких успехов в экономике. При этом
перспективные отрасли промышленности получали всестороннюю
поддержку со стороны государства, старые же
ликвидировались в течение удивительно короткого времени.
В Западной же Европе склонны поддерживать слабые
фирмы, чтобы сохранять рабочие места,— весьма
близорукий образ мышления...
Эглау: ...который, кажется, неистребим. Почему, по-
Вашему, столь принципиально разнятся методы
модернизации промышленности в Европе и Японии?
Хиршмайер: Многое объясняется различной структурой
профсоюзов. В Японии профсоюзная организация
предприятия заинтересована в первую очередь в
обеспечении сохранения своей фирмы в течение длительного
срока хотя бы уже потому, что в случае ее банкротства
большей части персонала вряд ли удастся найти
равноценную работу. Другая причина заключается в
оптимизме, энергии, с которыми японцы подходят к любому
делу. Я хочу рассказать Вам один случай, который
ярко иллюстрирует различие между образом мышления
японцев и европейцев. Несколько лет тому назад в
разгар второго нефтяного кризиса я слушал доклад
президента Объединения японских электростанций, в
котором он заявил, что ведущие фирмы Японии всегда
отдавали себе отчет в том, какую опасность таит в себе
зависимость системы энергоснабжения от импорта на
80%. Будучи, однако, уверенными в способности
японцев в час опасности как-нибудь решить все проблемы,
они ничего не предпринимали, чтобы не вызывать
вредного для динамичного развития экономики
пессимизма. А потом он сказал буквально следующее:
«Иностранцы предпочитают составлять прогнозы,
стараясь перещеголять друг друга в пессимизме. Мы тоже
делаем прогнозы. Но наша главная сила в том, что во
время кризиса все встают плечом к плечу, вместе ищут
выхода и находят его—даже если ради этого на
какое-то время надо пойти на большие жертвы». Может
быть, и Западу стоило бы у них в этом смысле
кое-чему поучиться!
184

Глава шестая
КОГДА ГИГАНТ ПЕРЕВЕДЕТ ДУХ...
ТРУДНЫЙ ПУТЬ АМЕРИКИ К ПРЕОДОЛЕНИЮ КРИЗИСА
Мы вкладываем недостаточно средств в
обучение наших людей, мы слишком мало
сделали для улучшения взаимоотношений
между менеджерами и рабочими. Времена,
когда можно было повысить
производительность простым увеличением скорости
движения конвейеров, давно миновали.
Э. У. Спенсер, председатель правления
фирмы «Ханиуэлл»
Может быть, мы забыли, кто мы такие.
Может быть, наша нация страдает
провалом памяти в отношении наших прошлых
достижений в области промышленности и
технологии. Однако, прежде чем мы будем
пить зеленый чай вместо кофе, позвольте
мне немного освежить вашу память. В
США просто забыли, что эта страна
добилась самых больших достижений в
развитии современной технологии производства.
Ли Иакокка, председатель правления
фирмы «Крайслер»
То преисполненная горечи самокритика, то упрямое
стремление к самоутверждению—таков диапазон
эмоций в стране, экономика которой вынуждена отвечать
на самый серьезный вызов извне, брошенный ей в ее
новейшей истории. Как если бы над автомобильными
заводами Детройта и сталеплавильными заводами
Пенсильвании пронесся разрушительный ураган,
менеджеры, банкиры и конгрессмены настоятельно требуют
«восстановления жизнеспособности» американской
промышленности. Могущественные боссы, несомненно,
глубоко поражены японским шоком. Можно ли их
осуждать за это? Кто бы отважился каких-нибудь
десять лет тому назад предсказать, что «Тоёта» и
«Ниссан», «Хонда» и «Мицубиси» в один прекрасный
день поставят на колени американских производителей
автомобилей, что «Хитати», «Ниппон электрик» и «Фуд-
185

зицу» со своими запоминающими устройствами на
кристаллах с высокой степенью интеграции обойдут
ведущие фирмы, производящие полупроводниковые
приборы, что «Мацусита» и «Сони» однажды станут
безраздельно господствовать на рынке
видеомагнитофонов? Тем не менее правильнее было бы говорить не о
вдруг разразившейся катастрофе, ввергшей самую
могучую индустриальную державу мира в пучину
сомнений в своих возможностях, а, скорее, о ползучем
кризисе, уходящем корнями в середину 60-х годов,
когда, завороженный видением некоего «великого
общества», президент Линдон Б. Джонсон осуществил
гигантскую программу, включавшую в себя 500
различных реформ. В конечном итоге это вылилось в
значительное увеличение потребления за счет сокращения
капиталовложений. Только за 5 лет, с 1964 по 1968 г.,
расходы из государственного бюджета на услуги
социального характера, предоставляемые государством и
государственными организациями, выросли на 77%.
Еще более тяжким бременем легла на экономику
Америки вьетнамская война, поглотившая более
100 млрд. долл. Раздувание государственных расходов
и связанная с большими потерями авантюра в Индокитае
привели к затяжной инфляции.
В 1967 г. темп роста дороговизны впервые превысил
рост производительности труда. Одновременно все
больше сокращалась часть доходов, идущая на вклады
и капиталовложения. Если за 37 лет, с 1947 по 1973 г.,
основной капитал американских предприятий ежегодно
возрастал на 3,9%, то за 5 лет между 1974 и 1978 гг.
прирост составил всего лишь 1,4%, отставая от роста
занятости. Если принять уровень 1967 г. за 100%, то
рост производительности труда к 1977 г. в США
составил всего лишь 27% — столько же, сколько и в Англии,
бывшей по этому показателю последней в Европе.
Италия добилась роста на 62%, ФРГ—на 70, Франция
на—72, а Япония — на 107%. Экономика Америки пала
жертвой политики, направленной исключительно на
повышение «качества жизни», перераспределение
доходов в пользу менее зажиточных слоев населения,
упуская, однако, из виду, что для достижения этих
целей необходимо обеспечить соответствующий рост
промышленного производства1. Но виновен в этом был
не только Белый дом. Свою несостоятельность
обнаружили и могущественные магнаты большого бизнеса,
1 Автор вновь уходит в сторону от проблематики социальных
противоречий при капитализме.— Прим. ред.
186

которые, ослепленные верой в свою неуязвимость,
продолжали управлять своими концернами, не имея
долгосрочной стратегии деятельности на мировом
рынке, и тогда, когда уже давно проявились признаки
надвигающейся беды. «Американские боссы слишком
много внимания уделяют краткосрочным выгодам и
слишком мало — проблемам своих рабочих»,— упрекнул
своих коллег, из Соединенных Штатов глава фирмы
«Сони» Морита. «Многие корпорации отдают себе отчет
в том, что их станки и оборудование устарели, но
менеджеры оставляют их в производстве до последней
возможности, чтобы, добившись солидной прибыли,
обеспечить себе таким образом возможность
повышения по службе. Не удивительно, что
производительность снижается».
Предприниматели, обладавшие незаурядными
качествами, позволявшими им быть подлинными зодчими
своего концерна, доминировавшие на протяжении
десятилетий и обеспечившие индустриальное величие
Америки, не очень-то процветали во времена, когда
первоочередные задачи сводились к борьбе с последствиями
инфляции, приспособлению к антитрестовскому
законодательству и другим мерам государственного
регулирования. Куда ни глянь—ни Дэвида Сарноффа,
возвеличившего «Рэйдио корпорейшн оф Америка», ни
Томаса Уотсона, старшего или младшего, которые
буквально затащили «ИБМ» в компьютерный век, когда ЭВМ
еще были атрибутом научной фантастики, ни Патрика
(Пата) Ойджена Хэджерти, с прозорливостью пророка
приведшего в начале 50-х годов небольшую
нефтеразведочную фирму «Тексас инструменте» в
полупроводниковый бизнес и тем самым к небывалому взлету.
Особенно грустную картину с точки зрения
недостаточной прозорливости представляли собой менеджеры
сталелитейной промышленности. Когда-то в мире, где
они не боялись никого, даже президента, они по праву
считали себя гарантом экономической мощи Америки.
Из их стали изготавливались автомобили,
обеспечивавшие Детройту господство в автомобильной
промышленности, из нее были сделаны танкеры нефтяных
транснациональных концернов, доставлявшие горючее,
обеспечивавшее экономический рост, из портов
Персидского залива, из нее| были изготовлены танки и ракеты,
составлявшие основу арсенала США. Еще в 1947 г.,
когда Германия и Япония еще только начали
подниматься из руин своего поражения, на долю
Соединенных Штатов приходилось 57% мирового производства
стали. Собственное производство стали позволяло США
187

почти полностью удовлетворять собственные
потребности. А зачем же реинвестировать прибыли в
строительство более современных домен, если конкурентов
вокруг и в помине нет?
Непонятно, почему менеджеры сталеплавильной
промышленности Америки не изменили своей политики
и тогда, когда положение стало изменяться не в их
пользу. Японцам и европейцам не понадобилось много
времени, чтобы понять, что их изготовленная на новых
установках сталь имеет хорошие перспективы сбыта на
рынке Соединенных Штатов. Уже в 1959 г.
американский импорт впервые превысил экспорт.
Продолжавшаяся 116 дней забастовка рабочих металлургической
промышленности, частично парализовавшая
производство, была лишь кажущейся причиной быстрого
сползания к минусовым показателям. Впоследствии дефицит
постоянно увеличивался. Производя в 1980 г. лишь 14%
мирового производства стали, США попали в
хроническую зависимость от импорта. О том, что боссы
сталеплавильной промышленности жили за счет старого
капитала, свидетельствует тот факт, что с 1960 по
1980 г. на этом крупнейшем^ промышленном рынке
появился лишь один-единственный новый
металлургический комбинат. I
«Это просто невероятно,j—восторгался в 1980 г.
один из руководящих функционеров профсоюза
рабочих металлургической промышленности США,
вернувшись из поездки в Японию,-!-все заводы, которые мы
там осматривали, вызывали! убежденность, что они
обогнали нас на пять-десять лет... Я не знаю, как мы со
своими отслужившими свой срок установками сможем
конкурировать с этими современными
сталеплавильными комплексами». Но надменным
сталепромышленникам все же не пришло в голову списать в утиль свои
устаревшие печи и ответить, наконец, на
технологический вызов японцев. Они, как и прежде, расходовали от
половины до трех четвертей прибылей на выплату
дивидендов акционерам. Вместо трго чтобы самим
решать свои проблемы, они с помощью Вашингтона
вынудили Японию и ЕЭС в 1969 г. к «добровольному
ограничению» поставок на рынок Соединенных Штатов.
Токио пришлось к 1974 г. сократить экспорт стали в
США до 6,2 млн. т против 7,3 млн. т в 1968 г., а ЕЭС
вместо 8,4 млн. т ограничиться 6,4 млн. т. Лишь в
1979 г., когда охвативший мировую, сталеплавильную
промышленность кризис сделал радикальные меры
неизбежными, «Ю. С. Стил» решилась закрыть 15 своих
ставших нерентабельными заводов.
188

Американцы явно сдавали свои позиции и в других
областях, например, в станкостроении. Имея на 1980 г.
оборот примерно 3 млрд. западногерманских марок и
85 тыс. занятых, эта отрасль, конечно, не относится к
наиболее крупным. Она, однако, поставляет
оборудование почти всем крупным ключевым отраслям, начиная с
автомобильной промышленности, самолетостроения и
производства энергетических установок и кончая
остальными отраслями машиностроения. Кроме того,
эта отрасль, будучи главной областью применения
технологии, основанной на использовании
промышленных роботов, находится в эпицентре острейшей
международной конкуренции. Еще в 1972 г. американский
экспорт станков в два раза превышал импорт. Всего
лишь три года спустя этот баланс впервые стал
отрицательным, а в 1978 г. американцы уже ввозили на
четверть больше станков, чем продавали за границей.
Между тем поначалу эти тревожные признаки
ослабления экономического могущества очень мало
волновали среднего американца. Подумаешь, японцы
поставляют свою дешевую сталь на американский рынок,
а западные немцы экспортируют свои традиционно
хорошие машины — мир ведь из-за этого еще не рухнул.
И лишь когда над Детройтом сгустились тучи, он
понял, насколько уже ослабла американская
промышленность. Детройт—это было нечто иное, чем
Питтсбург, главная цитадель американских
сталеплавильных концернов; Детройт был синонимом самой
могучей автомобильной промышленности в мире,
гордостью нации. Конечно, внушительно выглядели
«Ю. С. стал» и «Бетлем стал», но разве их можно
сравнивать с «Крайслером», «Фордом», не говоря уже о
сверхдержаве «Дженерал моторе»?
Когда-то главные заправилы автомобильной
промышленности были окружены ореолом непогрешимости.
В 1955 г. президент компании «Дженерал моторе» даже
был провозглашен журналом «Тайм» «мужчиной года».
Его концерн уверенно возглавлял список 500
крупнейших американских фирм, составленный журналом
«Форчун». Почти сразу за ним следовали «Форд» на
третьем и «Крайслер» на пятом месте. В этот год с
американских конвейеров сошли 9,2 млн.
автомобилей— на 1,2 млн. больше, чем в 1981 г. Прибыли
«Дженерал моторе» составляли более миллиарда
долларов, и он стал, таким образом, первым концерном,
которому удалось взять эту фантастическую высоту.
Иностранные конкуренты казались ничтожной помехой
во владениях «большой тройки». Маленького, с округ-
189

лыми формами «жука» из Вольфсберга1, которому и в
Америке удалось завоевать симпатии многих, заядлые
поклонники просторных 6—8-литровых лимузинов
снисходительно терпели, как своего рода безобидный
курьез. О японцах же вообще еще не было ни слуху ни
духу. В 1960 г. они поставили в США всего 942
автомобиля— ровно 20 лет спустя их число уже превысило
2 млн.
На фоне высоких доходов с акций и безраздельного
господства на собственном рынке воротилам
автомобильного бизнеса казалось в высшей степени
благоразумным как можно дольше ничего не изменять в
традиционной—мотор с водяным охлаждением
спереди, привод на задние колеса—концепции выпускаемых
ими моделей, берущей свое начало со времен самой
ранней фазы эпохи массового производства. Последним
подлинно новаторским достижением Детройта явилось
введение автоматической коробки переключения
передач. Даже когда в начале 70-х годов в связи с первым
чувствительным повышением цен на сырую нефть в
автомобильной промышленности наметились
решительные перемены, определяющие новые тенденции ее
развития, эти боссы продолжали делать вид, что в их
стране бензонасосы будут питаться из некоего
неисчерпаемого источника.
Только применение странами ОПЕК эмбарго на
поставки нефти в США и Западную Европу осенью
1973 г. внезапно открыло американцам глаза на то, что
они импортируют из охваченного кризисом региона уже
каждый третий галлон горючего. Но шок, который мог
бы оказаться целительным, был слишком
непродолжителен. После недолгого бума в области сбыта
малолитражных автомобилей, прежде всего «Фольксвагена» и
«Тоёты», на ведущих позициях вскоре вновь, как и
испокон веку, обосновались прожорливые «уличные
крейсеры». Детройт упорно не желал распрощаться с
эрой больших автомобилей, исходя из своего опыта:
«большие автомобили — большие деньги, маленькие
автомобили—маленькие деньги».
Справедливости ради следует все же добавить, что и
американские водители неохотно отказывались от
привычных комфортабельных экипажей. Когда «Дженерал
моторе» в 1976 г. выпустила на рынок свою «Чеветту»,
провозглашенную Агентством по защите окружающей
среды (ЕРА) самым экономичным автомобилем США,
спрос на разрекламированную машину оказался столь
Имеется в виду автомобиль марки «Фольксваген».— Прим. ред.
190

незначительным, что это дало повод злым языкам
окрестить ее «Эдселом» 70-х годов», намекая на провал
в 1957 г. фордовской модели «Эдсел». В 1976 и 1977 гг.
Детройту приходилось на несколько недель закрывать
заводы, производящие автомобили малых моделей, в то
время как на конвейерах, с которых сходили модели
большого класса, приходилось порой вводить
дополнительные смены. К тому же и Вашингтон оказал своему
неверно запрограммированному автомооилестроению
медвежью услугу, когда в 1975 г. по инициативе
демократического большинства конгресс принял
«Постановление об энергетической политике и экономии
ресурсов», установившее цену на нефть ниже рыночного
уровня и поставившее ее под контроль государства. Эта
мера лишала экономику и потребителей каких бы то ни
было стимулов к экономии нефти. Расплачиваться же
за это боссам автомобильной промышленности
пришлось четыре года спустя, когда разразилась революция
в Иране, послужившая стартовым выстрелом для
второго стремительного взлета цен на нефть. Буквально за
одну ночь цена на бензин на американских
бензоколонках подскочила до 1,25 долл. за галлон; перед
заправочными станциями вытянулись длинные очереди
автомашин. 1980 г. стал самым черным годом в истории
американской промышленности. Если европейцам и в
первую очередь японцам удалось увеличить свою долю
в сбыте машин на обширном американском рынке с 22%
в 1979 г. до 23,5%, то «Дженерал моторе», «Форд»
и «Крайслер» потерпели за этот год убытки в
общей сложности на 4,2 млрд. долл.
Были уволены свыше 200 тыс.
автомобилестроителей, около 2 тыс. независимых фирм по продаже
автомобилей были вынуждены прекратить свою
деятельность вследствие трудностей со сбытом. Хуже
всех пришлось меньшему из «большой тройки»: уже в
1979 г. потери «Крайслера» составили около
1,2 млрд. долл., и от неизбежного краха его спас лишь
гарантированный государством кредит в 1,5 млрд. долл.
Весьма сомнительно, что концерну удастся пережить
этот кризис. «Форд» стал первой американской фирмой,
потери которой за один лишь год превысили
2 млрд. долл. Даже такой гигант, как «Дженерал
моторе», несмотря на то что управление там было
организовано лучше, чем у конкурентов, впервые в
своей истории свел финансовый год с дефицитом во
всех кварталах. Главная отрасль американской
промышленности, от которой прямо или косвенно зависит
каждое шестое рабочее место, попала в результате
191

серьезных ошибок и наступления японцев в затяжной,
опасный кризис. Его последствия были бы, вероятно,
еще ужаснее, если бы Вашингтон не вынудил Токио
пойти на добровольное ограничение поставок на рынок
Соединенных Штатов, как это уже было в прошлом с
телевизорами и сталью. В 1981 г. японцы нехотя
согласились сократить экспорт автомобилей в Америку
с 2,1 млн. до 1,65 млн. в год.
Прямая зависимость экономического положения
Детройта от политики ОПЕК показала, насколько
уязвимым стало положение бывшей нефтяной
сверхдержавы Америки как потребителя энергии. В течение
десятилетий правительство и нефтяные монополии рука
об руку господствовали в мировой добыче и сбыте
этого вожделенного сырья. Они контролировали
производство, цены, транспортировку и переработку, не
очень утруждая себя заботами об интересах стран-
производителей. Нефть стала основой для мощного
подъема экономики и развития транспорта в США и
Западной Европе, нефть же обеспечила невиданное
раньше массовое благосостояние. И хотя
промышленность западных стран требовала все больше
драгоценной жидкости, ее цена в течение длительного времени
оставалась практически неизменной. С начала нашего
столетия до 1970 г. она выросла всего лишь на 60
центов, составив 1,8 долл. за баррель. Опьяненные своим
могуществом колониальных владетелей, менеджеры
концернов, когда это было им выгодно, не стеснялись
даже без всякого согласования со странами-
производителями своей волей снижать цену на нефть.
Так, осенью 1960 г. они вновь продиктовали своим
«партнерам» снижение цены на 18 центов за баррель —
шаг, который на этот раз привел к далеко идущим
последствиям.
В ответ на этот новый вызов Саудовская Аравия,
Ирак, Иран, Кувейт и Венесуэла создали 9 сентября
1960 г. в Багдаде Организацию стран — экспортеров
нефти — ОПЕК. Однако прошло еще целое
десятилетие, прежде чем хозяева жизненно важных источников
впервые нагнали страху на своих самовластных
клиентов. Осенью 1970 г. пришедший к власти годом раньше
после свержения ливийского короля Идриса Махмуд
Эль-Каддафи вынудил американскую нефтяную
компанию «Оксидентал петролеум» согласиться на
повышение официально объявленной цены на 50 центов. В
течение нескольких недель и другие компании,
осуществлявшие добычу нефти в Ливии, уступили воле юного
полковника. Впервые арабская страна вынудила могу-
192

щественную коалицию нефтяных гигантов пойти на
повышение цен, сорвав с них покров неуязвимости. Шаг
за шагом члены картеля экспортеров отвоевывали у
своих бывших господ все большую долю участия в
прибылях, лишив их в конце концов контроля над
производством путем национализации
нефтедобывающих компаний. Введя эмбарго на поставки в США и
Голландию, арабские страны впервые использовали
свою нефть в израильско-арабской войне 1973 г. и в
качестве политического оружия. Как горькую пилюлю
вынуждены были американцы проглотить тот факт, что
они лишились своей доминирующей роли на мировом
энергетическом рынке. В то время как собственное
производство нефти в США, достигнув в 1970 г.
наивысшего уровня 11,3 млн. баррелей в день, в
дальнейшем сокращалось, ее потребление продолжало быстро
увеличиваться. В 1970 г. Соединенные Штаты
потратили чна импорт нефти всего лишь 3 млрд. долл.—
десятилетие спустя вследствие увеличения количества
ввозимой нефти и возросшей в 10 раз цены на сырую
нефть им пришлось выложить 80 млрд. долл.
Куда ни глянь—повсюду некогда столь могучая
экономика Америки обнаруживала тревожные признаки
слабости. Сигнал тревоги прозвучал в 1971 г., который
США впервые закончили с отрицательным торговым
балансом. В течение 70-х годов их доля в экспорте
промышленно развитых стран Запада сократилась не
менее чем на 23%, в то время как на сданные ими
позиции выдвинулись другие, в первую очередь Япония
и ФРГ. Если еще в 1963 г. среди 100 крупнейших
промышленных фирм мира было 67 американских, то в
1971 г. их стало 58, а в 1979 г.—лишь 37.
Когда 4 ноября 1981 г. республиканец Рональд
Рейган был избран 40-м президентом Соединенных Штатов,
для американцев завершился трудный год. В апреле
инфляция достигла своего высшего уровня, составив
удручающие 18,2%; впервые произошло реальное
сокращение валового национального продукта.
Одновременно увеличилась безработица, достигнув невиданного
в послевоенные годы уровня 7%; кредитная ставка
крупным банкам-заемщикам к концу года взлетела до
рекордной отметки 21,5%. Положение ведущей
державы Запада казалось безвыходным.
Безжалостно поставленные японцами перед фактом
своих слабостей и ошибок, исполненные раскаяния
боссы большого бизнеса, казалось, увидели в
отстранении непопулярного выходца из южных штатов Джимми
Картера нечто вроде перелома судьбы, начала экономи-
193

ческого ренессанса. Возможно, именно эта всеобщая
эйфория помешала многим из них увидеть внутренние
противоречия, в силу которых направленная на
оздоровление экономики концепция Рональда Рейгана с
самого начала являлась весьма рискованной авантюрой.
Опираясь на рестрикционную валютную политику
эмиссионного банка, президент начал борьбу с инфляцией,
проведя одновременно значительное снижение
подоходного налога в надежде оживить таким образом
конъюнктуру. Зияющую в бюджете брешь, еще более
увеличенную резким повышением военных расходов, он
обещал ликвидировать к 1984 г. из ожидаемого
увеличения поступлений от взимания налогов. Но, как и
предсказывали скептики, из-за чересчур высокого
ссудного процента, достигшего двузначных чисел,
ожидаемого в результате снижения налогов увеличения
капиталовложений в промышленность не произошло, и
Америку прямиком понесло в пучину спада.
Необеспеченный вексель Рейгана, выданный им на будущее и
долженствовавший оказать стимулирующее
воздействие на конъюнктуру, стал, скорее, тяжким бременем
для экономики. Уже в 1982 г. Вашингтону пришлось
прибегнуть к займам на рынке капиталов, чтобы
покрыть бюджетный дефицит более чем в 100 млрд. долл.;
по подсчетам комиссии конгресса по бюджетным
вопросам максимальная величина дефицита в 1984 г. может
составить целых 188 млрд. долл., что практически
гарантирует высокий уровень ссудного процента,
препятствующий улучшению конъюнктуры.
Весной 1982 г. безработица достигла 9,4%; 10,3 млн.
американцев (на 1,5 млн. больше, чем в середине
1981 г.) не имели работы. Никогда со времен «великой
депрессии» 1932 г. такое количество фирм не были
вынуждены объявить о своем банкротстве.
Большинство из них залезли в долги в годы быстрого
увеличения темпов инфляции, ожидая, что в один прекрасный
день им удастся расплатиться по кредитам
обесцененными долларами. Только с 1975 по 1981 г.
задолженность американских фирм увеличилась вдвое, достигнув
2,4 трлн. долл.
Все же на фоне кризиса стали проявляться и первые
признаки вероятного улучшения ситуации. Весной
1982 г. инфляция снизилась до 6,8%, достигнув самого
низкого с 1974 г. уровня. Впервые менеджерам и
профсоюзам удалось договориться о совместных
усилиях по восстановлению конкурентоспособности. Во
многих случаях фирмам удалось добиться согласия по
крайней мере на частичный отказ от обещанного
194

повышения заработной платы и расширения услуг
социального характера, на которые они пошли перед
началом наступления иностранных конкурентов. В
отраслях, где существуют сильные профсоюзы, в первую
очередь в металлургии и автомобилестроении, за 35 лет
упорных битв за повышение зарплаты сложился такой
уровень издержек на оплату персонала, который
намного превышал соответствующие издержки
непосредственных конкурентов. Так, в 1981 г. американский
металлург зарабатывал 19,42 долл. в час, в то время
как его японский коллега лишь 10,15 долл. За работу на
конвейерах Детройта платили 20 долл. в час — на
8 долл. больше, чем в сборочных цехах «Тоёты».
Ради спасения «Крайслера» профсоюз
автомобилестроителей еще в 1979 г. выразил готовность заключить
соглашение об отказе от требований о повышении
зарплаты, что помогло «больному» концерну
сэкономить в последующие годы на оплате персонала
1 млрд. долл. В начале 1982 г. мощный профсоюз
автомобилестроителей, четверть членов которого к
тому времени уже была без работы, частично отказался и
на заводах «Форда» и «Дженерал моторе» от обычно
гарантированного повышения зарплаты и других, уже
обещанных уступок, например от оплаты
праздничных дней. В обмен на обязательство сохранять
находящиеся под угрозой рабочие места и компенсировать
теперешние жертвы персонала участием в будущих
прибылях автомобильным компаниям удалось
обеспечить до 1984 г. снижение издержек на заработную
плату примерно на 2,7 млрд. долл.
Конечно же, Детройт и профсоюз
автомобилестроителей, заключив такой «пакт», еще далеки от
установления отношений долгосрочного партнерства по
образцу японского принципа согласия или
западногерманского «социального соучастия». Да и сомнительно, чтобы
при наличии профсоюзной системы, которой чужда
идея солидарной предпринимательской
ответственности, менеджмент, основанный на сотрудничестве,
вообще имел шанс на существование. Характерно, что в
отличие от находившихся под свежим впечатлением
повторных миллиардных убытков заводов «Форда»,
персонал «Дженерал моторе», которая уже в 1981 г.
вновь добилась прибыли в 333 млн. долл., поддержал
выторгованный своим профсоюзом коллективный
договор лишь ничтожным большинством в 52%. Все же
американские менеджеры в своем большинстве сегодня
несомненно теснее сотрудничают со своим персоналом
в интересах повышения производительности труда и
195

качества продукции, чем еще несколько лет назад.
Тысячи фирм создали на своих предприятиях так
называемые кружки контроля качества. «Дженерал
моторе» и профсоюз автомобилестроителей
договорились о введении комитетов, в которых на заводском
уровне менеджеры и рабочие совместно принимали бы
решения о практических мерах по совершенствованию
производства. Обе стороны пришли к соглашению о
введении на пробу японской системы найма на
длительный срок на четырех заводах компании «Дженерал
моторе».
В отличие от Японии и, с оговорками, от Европы в
США отношения между предпринимателями и рабочими
лишь в незначительной мере подкреплены
покровительственным попечительством или же законодательными
положениями. Повсеместно практикуется временное
увольнение персонала, если этого требует положение дел
фирмы. Хотя благодаря этому менеджмент приобретает
большую гибкость и может чутко реагировать на все
изменения ситуации, такая система, с другой стороны,
все же мешает отдельно взятому рабочему
рассматривать интересы фирмы как свои личные. Вместо того
чтобы ощущать себя частью фирмы, он чувствует себя
скорее наличным фактором издержек. И, собственно,
столь же мала его заинтересованность в достижении
предельной производительности труда и высокого
качества продукции. Пока Америка оставалась рынком, в
значительной мере предоставленным самому себе,
промышленность могла функционировать и при наличии
такого неравенства, не опасаясь негативных
последствий. Но с тех пор, как на него вторглись европейские
и в первую очередь японские конкуренты со своими
дешевыми и во много раз лучшими изделиями,
американцы не могут долее оставаться бездеятельными. По
мнению Джона А. Янга, президента фирмы «Хьюлетт—
Паккард», США должны кардинально изменить свои
представления о пределе возможного в области
качества, и «это самый трудный урок, который нам
предстоит усвоить».
Создается впечатление, что американцы полны
решимости усвоить этот урок,— и не только в отношении
качества. Однако быстрая перестройка с учетом новой
ситуации в конкурентной борьбе с большим трудом
дается промышленности, которая, располагая
огромным гомогенным внутренним рынком, до сей поры
очень мало зависела от экспорта, и лишь несколько лет
тому назад почувствовала угрозу извне, тем более что
перестройку приходится осуществлять в условиях глу-
196

бокого экономического спада и рекордно высокого
ссудного процента. В разработке изделий и технологии,
сориентированных на экономию энергии и сырья, к
которой не слишком избалованные изобилием
природных богатств европейцы и японцы приступили уже
много лет назад, более богатым в этом отношении
американцам приходится теперь, когда и их ресурсы
тают, а разработка их обходится все дороже, в
большинстве случаев пока лишь наверстывать упущенное.
Многие промышленные установки были построены во
времена изобилия дешевой энергии и в теперешних
условиях абсолютно нерентабельны. В связи с этим
перед экономикой Соединенных Штатов во весь рост
встает задача модернизации. В ее осуществлении
американским фирмам безусловно поможет то, что они
располагают большим по сравнению с европейскими
собственным капиталом и получают более высокие
доходы с ценных бумаг. Какой сталеплавильный
концерн ЕЭС обладает достаточной финансовой мощью,
чтобы выложить за приобретение фирмы
6,4 млрд. долл.? А ведь именно эту сумму заплатил в
1981 г. измученный кризисом сталеплавильный гигант
«Ю. С. стал» за американскую нефтяную компанию
«Маратон ойл».
В том же году компания «Дюпон де Немур» после
месячной борьбы заплатила целых 7,3 млрд. долл. за
приобретение нефтяной фирмы «Коноко». Поглотив эту
фирму, занимающую девятое место в США по
производству нефти и второе по производству угля, ведущий
химический концерн обеспечил себе сырьевую базу в
соответствии со своими стратегическими концепциями.
Наряду с «Дюпон де Немур» крупнейший в мире
электроконцерн «Дженерал электрик» (годовой оборот
в 1981 г. около 26 млрд. долл.) также
продемонстрировал, с каким размахом рационально управляемые
американские крупные фирмы вторгаются на
перспективные рынки, не обращая внимания на двузначный
ссудный процент. Под руководством своего нового
шефа Джона Ф. Уэлша, инженера, ставшего в 1980 г. в
возрасте 46 лет самым молодым председателем
правления в девяностолетней истории «Дженерал электрик»,
этот концерн, поставляющий на рынок самую
разнообразную продукцию, начиная с электрических
лампочек и кончая АЭС, осуществляет мощное
наступление в таких привлекательных, динамичных
отраслях, как производство электронных модулей и
управляемых ЭВМ систем производства для «заводов
будущего».
197

Сильной стороной американской промышленности
является то, что она, располагая мощной финансовой
базой, исследовательским потенциалом, опытом
организации производства и сбыта в международном
масштабе, занимает ведущие позиции именно в отраслях,
использующих современную сверхсложную
технологию, где с ней вряд ли кому по силам соперничать.
Продукция «ИБМ» пользуется успехом даже в Японии,
а «Тексас инструменте», самый крупный изготовитель
интегральных схем, является единственным
иностранным конкурентом на рынке, где господствуют «Ниппон
электрик» и «Хитати». Крупнейший в мире
производитель самолетов сиэтлекая компания «Боинг» заполучила
весьма преуспевшего конкурента в лице бросившей ей
вызов западноевропейской промышленности,
производящей «Аэробусы», где первую скрипку играют
французы и западные немцы и которой к середине 1982 г.
удалось получить заказы на 507 машин. Это, однако,
вряд ли может поколебать господствующее положение
американского гиганта, который к концу 1981 г. продал
в общей сложности 4560 самолетов и в том же году
ежемесячно производил 28 реактивных машин (против
4—5 «Аэробусов» в Европе). В отличие от европейцев,
которые предлагают на рынке лишь реактивные
лайнеры малой и средней дальности полета, «Боинг»
располагает законченной программой производства машин
самых разных типов вплоть до вмещающего 360
пассажиров «Джамбо», который, вероятно, останется базовой
моделью для еще более вместительных самолетов,
рассчитанных, может быть, даже на 800 пассажиров,
вплоть до начала XXI столетия.
Но даже теряя покупателей вследствие конкуренции
со стороны транснациональной компании, американцы
не собирались уступать свои позиции навечно: потратив
2,5 млрд. долл., «Боинг» разработал две новые базовые
модели, по своим характеристикам способные
конкурировать с «Аэробусом»,— «Боинг-767» на 210 мест
(начало эксплуатации осенью 1982 г.) и «Боинг-757» на
180 мест (начало эксплуатации—1983 г.). И наконец,
«ИБМ», лидер среди ведущих компаний мира: этот
концерн, относящийся к элите американской
экономики, вне всякого сомнения, стремится, опираясь на свои
прочные позиции в производстве ЭВМ, занять ведущее
положение в сфере информационной техники вообще. В
области конторской техники «ИБМ» уже далеко
продвинулась в производстве пишущих машин,
копировальных приборов, компьютеров для учета персонала и
приборов для обработки текста. С той же активностью
198

вездесущий концерн-гигант устремился в область
телекоммуникации, в особенности в Европе. Федеральное
почтовое ведомство уже заключило с ним контракт на
поставку вычислительных машин для управления
процессом передачи текста на экран, что послужит основой
средств связи будущего; в Англии «ИБМ» совместно с
фирмой «Бритиш аэроспейс» разрабатывает систему
передачи данных и изображения через спутник; с
помощью числовых коммутаторных установок эта
ведущая в области компания надеется в конце концов
приобщиться к государственной монополии на средства
связи.
Заняв все ключевые позиции на быстро
развивающемся рынке средств сообщения, гигант из Армонка
надеется обеспечить благоприятную исходную позицию
для поединка с другим, еще большим гигантом. После
успешного завершения в начале 1982 г. судебного
процесса компании «АТТ» удалось со ссылкой на
антитрестовское законодательство получить свободу действий
в заповедных доселе владениях «ИБМ» в области
обработки данных и конторских средств связи. Хотя
«АТТ», этому колоссу в области производства средств
связи (годовой оборот за 1981 г. свыше 58 млрд. долл),
владеющему 80% находящейся целиком и полностью в
руках частного бизнеса телефонной службы, и придется
отторгнуть 22 компании, занимающиеся эксплуатацией
местной телефонной сети, но это, скорее всего,
заставит его еще целеустремленнее стремиться проникнуть в
вотчину своего конкурента, опираясь на
разработанную на принадлежащей ему «фабрике мысли» «Белл
лэборэйтриз» супертехнологию. С учетом прекращения
процесса о нарушении антитрестовского
законодательства «ИБМ», которая якобы монополизировала рынок
ЭВМ общего назначения, американские блюстители
закона о картелях дали как бы двойной стартовый
выстрел к инспирированному ими столкновению двух
гигантов — «матушки Звонок» («АТТ») и «Голубой
мамаши» («ИБМ»), как иронически называют в Америке
эти два флагмана новейшей технологии.
Но кем были бы эти Голиафы без множества
Давидов, своей изобретательностью и изворотливостью
не позволяющих им впасть в летаргию и
самодовольство? Тот факт, что именно в новейших отраслях вновь
и вновь появляются никому доселе не известные
аутсайдеры, которым с помощью какой-нибудь
сногсшибательной идеи за несколько лет удается создать
большое дело, поставляя на мировой рынок различные
изделия, отражает непоколебимую жизнеспособность
199

американской промышленности. С этой точки зрения
США имеют большое преимущество перед Европой и
Японией. Дж. М. Эймдел, отпрыск норвежских
эмигрантов, до 1970 г., когда он оставил раооту в «ИБМ» и
на свой собственный капитал основал фирму по
производству компьютеров, был одним из ведущих
специалистов «ИБМ» и, будучи членом ее так называемой
исследовательской группы «феллоуз», внес решающий
вклад в разработк) ЭВМ серии 360. Оборот фирмы
«Эймдел корпорейшн» в 1981 г. составил 440 млн. долл.,
и к концу того же года она поставила в общей сложности
650 установок для электронной обработки данных. Еще
выше поднялся эмигрировавший в США из Шанхая
выпускник Гарварда доктор Ан Уанг, который за пять
лет стал одним из главных поставщиков систем для
обработки текста, имея в 1981 г. в своей фирме 15 тыс.
служащих и оборот 856 млн. долл. Основанная в 1957 г. никому
не известным в мире компьютерного бизнеса Кеном
Ольсеном фирма «Диджитал эквипмент», достигнув в
1980/81 финансовому году оборота в 3,2 млрд. долл.,
вышла на второе после «ИБМ» место в своей отрасли.
Просто поражаешься, когда видишь, как эти фирмы-
пионеры буквально с первых дней своей деятельности
стараются закрепиться в международном бизнесе,
несмотря на наличие большого отечественного рынка.
По подсчетам выходящего в США специального издания
«Венчер кэпитал джорнал», благодаря молодым новым
фирмам США в период с 1970 по 1980 г. получили
около 3 млн. рабочих мест.
Остается вопрос: как и, главное, когда «старые»,
испытывающие затруднения отрасли экономики найдут
выход из кризиса? Проблемы, стоящие перед ними,
усугубляющиеся к тому же затянувшимся спадом, за
один день не решить. Утрата США
конкурентоспособности в классических отраслях явилась следствием
многолетних упущений и серьезных политических
просчетов. Уже в 1967 г. началось замедление роста
производительности труда. Галопирующая инфляция, из-за
которой при назначении на высшие посты предпочтение
отдавалось осторожным финансистам, а не готовым
идти на риск подлинным предпринимателям, ошибочная
энергетическая политика и захлестнувший экономику
поток все более высоких издержек, связанных с
осуществлением мер по безопасности и охране окружающей
среды, которые препятствовали продуктивному
использованию и без того ограниченного капитала,— все это
привело к тому, что американская экономика начала
приспосабливаться к изменению условий на арене меж-
200

дународной конкурентной борьбы с опозданием на
несколько лет. Для восстановления
конкурентоспособности промышленности придется осуществить
громадные капиталовложения, причем в условиях большого
напряжения рынка капиталов вследствие
предоставления займов государству и соответственно высоких
кредитных ставок, а также в условиях снижения
предпринимательской прибыли.
Американская автомобильная промышленность до
1985 г. намеревается вложить 80 млрд. долл. в
строительство более современных предприятий и
разработку экономичных моделей, что номинально вдвое
больше, чем затраты НАСА на осуществление программы
«Аполлон», результатом которой стала первая высадка
человека на Луне. Даже если продолжающийся кризис
вынудит на несколько лет отложить осуществление мер
по оздоровлению в таких невиданных масштабах, уже
один их финансовый размах дает понять, сколь
серьезно Детройт воспринял брошенный ему вызов.
Автомобильный гигант «Дженерал моторе» разработал
программу полной модернизации производства стоимостью
40 млрд. долл., предусматривающую замену
практически всех моделей более экономичными. После того как
автомобильные концерны Америки к началу 1982 г.
уступили целых 30% американского рынка
иностранным, в первую очередь японским, конкурентам, им не
остается ничего другого, как противопоставить
прогрессирующей эрозии их активов радикальные
преобразования, чтобы постепенно вновь вытеснить автомобили
иностранных марок с дорог своей страны.
Если американцам удастся вновь выйти на мировой
уровень и в традиционных отраслях промышленности,
сконцентрированных в основном на северо-востоке
США — что, впрочем, вряд ли осуществимо раньше
конца 80-х годов,— они уже вряд ли будут столь
невнимательно, как в прошлом, относиться к вопросам
экспорта. В большей степени, чем раньше, им придется
сталкиваться с конкурентами в регионах, где в будущем
темпы роста будут выше, чем в промышленно развитых
странах Запада. В областях, где они обладают
преимуществами с точки зрения технологии или цены, они
будут также вторгаться и на рынки своих
непосредственных конкурентов, прежде всего на более
доступный по сравнению с японским рынок ЕЭС. Как знать,
может быть через несколько лет глава правления
«БМВ» Эберхард фон Кюнхайм сможет сослаться на
то, что еще в 1981 г. он пророчествовал, бросая
озабоченный взгляд через Атлантику: «Когда мы в
201

один прекрасный день ощутим на себе последствия
восстановления былой мощи такого гиганта
автомобилестроения, как «Дженерал моторе», мы поймем,
насколько безобидны были в свое время японцы».
ПРИ ОПРЕДЕЛЕННЫХ УСЛОВИЯХ АМЕРИКА МОГЛА БЫ
ВНОВЬ БРОСИТЬ ВЫЗОВ»
Беседа автора с доктором Уильямом Соммерсом о
перспективах США в конкурентной борьбе с Европой и
Японией.
Доктор Уильям П. Соммерс — административный
вице-президент нью-йоркской консультативной фирмы
«Буз, Аллен энд Хэмилтон инкорпорейтед»,
специализирующейся в области мировой технологии и
менеджмента, родился 22 июля 1922 г. в Детройте. Изучал
машиностроение Для авиационной промышленности в
Мичиганском университете, работал в космической и
автомобильной промышленности. С 1969 г. работает в
фирме «Буз, Аллен энд Хэмилтон», руководитель
отдела технологии и менеджмента.
Далее следует текст беседы Ханса Отто Эглау с
Уильямом Соммерсом.
Эглау: Никогда прежде боссы Америки не предавались
в такой степени самобичеванию и неуверенности в
собственных силах. Создается впечатление, что
сенсационные успехи японцев на рынке Соединенных Штатов
нанесли самой могучей индустриальной нации в мире
психологическую травму. Как же это могло случиться?
Соммерс: Чтобы объяснить, что же произошло,
необходимо вернуться к истокам такого развития событий.
После второй мировой войны позиции американских
менеджеров высшего ранга были сильны как никогда. В
их распоряжении был огромный внутренний рынок,
поглощавший чуть ли не все, что только могло быть
произведено, и на них к тому же излился
унаследованный от военной машины рог изобилия новой
технологии. Вплоть до начала 60-х годов мировые стандарты
определялись качеством и количеством американских
продуктов.
Но потом ситуация коренным образом изменилась.
Многие менеджеры стали проявлять все меньший
интерес к своему рынку и вопросам производства, перенеся
его на расширение сферы деятельности и поглощение
других фирм и предоставив ведение дел самой фирмы
руководителям второго ранга. Примерно в это же время
европейцы приступили к отвоеванию своих традицион-
202

ных рынков, захваченных американскими
конкурентами, причем добились заметных успехов в сбыте
продукции машиностроения, особенно в Латинской Америке,
Африке и Азии. Зачастую американские менеджеры
уступали поле боя своим вновь набравшим силы
соперникам без особого сопротивления, поскольку были
убеждены в неуязвимости своих позиций на огромном и
еще далеко не насыщенном отечественном рынке. В
70-е годы картина полностью изменилась. Резкое
увеличение японского экспорта, удорожание энергии,
инфляция и низкие темпы экономического роста не оставляли
менеджменту много времени на исправление
собственных ошибок.
Эглау: В какой мере, по-Вашему, ослаблению
промышленности США способствовала политика правительства?
Соммерс: Весьма близорукому образу мышления
менеджеров, несомненно, способствовало то, что и политики
своевременно не сделали выводы из быстрого роста
мощи японской и европейской экономики... Их
действия зачастую создавали такое впечатление, что вообще
не существует ни мирового рынка, ни международной
конкуренции.
Эглау: Наверное, самым удручающим символом
слабости стал Детройт. Как могло случиться, что
могущественные боссы «Дженерал мдТОрс», «Форда» и
«Крайслера» так поздно увидели грозившую им опасность, да
и увидев, отреагировали лишь после длительных
колебаний?
Соммерс: На протяжении долгих лет наше
правительство проводило политику «деИШёой нефти», в
результате чего американский потребитель платил за бензин
лишь половину, либо даже менее того, что европеец
или японец. В силу этого и при наличии изобилия
бензина в США автомобильные заводы выпускали
большие, комфортабельные машины со сравнительно
высоким расходом горючего, которым издавна отдают
предпочтение американские покупатели. До нефтяного
эмбарго 1974 г. они думали, что небольшие автомобили
никогда не завоюют сколь-нибудь значительной доли
американского рынка. Кроме того, в начале 70-х годов
производителям хватало забот в связи с введением
массы новых норм безопасности, соблюдение которых,
возможно, отвлекло их внимание от проявившихся
между тем изменений на рынке.
Эглау: Даже предупредительный сигнал в виде первого
нефтяного кризиса был быстро забыт.
Соммерс: Совершенно верно. Вскоре потребители, как и
до 1974 г., вновь требовали больших автомобилей, и
203

лишь в 1979 г., во время второго нефтяного кризиса,
произошли более значительные изменения в
настроениях. Но даже после того, как промышленность уже
перестроила часть своих мощностей на производство
небольших автомобилей, вкусы потребителей остались
отнюдь не однозначными.
Эглау: Чего Вы ожидаете от американской,
автомобильной промышленности в ближайшие годы?
Соммерс: Американские автоконцерны в значительно
большей степени, чем когда бы то ни было, осознали,
что их рынок является подлинно мировым и что на нем
есть конкуренты. Сейчас они не только отстаивают
отечественный рынок, но и значительно агрессивнее
ведут конкурентную борьбу на других рынках. Многие
из изменений, наблюдающихся в американском
автомобилестроении, будут иметь длительный характер, ибо
похоже, что менеджеры усвоили этот столь дорого
обошедшийся им урок.
Эглау: Сами американские менеджеры постоянно
жалуются, что они, будучи вынужденными квартал за
кварталом демонстрировать положительные
результаты, находятся в худшем положении, чем их японские
коллеги, могущие мыслить долгосрочными категориями
и соответствующим образом осуществлять
планирование. Вы действительно видите в этом различии
структурный недостаток американской промышленности,
осложняющий ей конкурентную борьбу?
Соммерс: Ряд американских фирм действительно
применяют скорее краткосрочное, чем перспективное
планирование, но с этим же Вы столкнетесь и на некоторых
японских фирмах. Между японской и американской
системой существует множество принципиальных
различий, причем вовсе не обязательно невыгодных для
США. Это начинает проявляться уже в том, как фирмы
увеличивают свой капитал, что в результате видно из
большого различия в соотношении задолженности и
собственного капитала. Или возьмите различия в
отношениях между фирмами и правительством. Весь фон,
на котором осуществляется их деятельность,
характеризуется весьма большими различиями.
Я не думаю, что, сравнивая американские фирмы с
их японскими конкурентами, правомерно говорить о
некоем «структурном недостатке, осложняющем
конкурентную борьбу», как Вы выразились. Верно, конечно,
что благодаря духу согласия, которым проникнуты в
Японии все отношения как внутри отдельных групп, так
и между ними, сотрудничество между правительством,
профсоюзами и менеджерами там более эффективно,
204

чем в США. Но в то же время больший упор на
индивидуальное принятие решений, большая власть и
независимость американских административных
директоров, как и возможность выдвигать наиболее
способных менеджеров на руководящие посты более высокого
уровня и покупать технологию путем присоединения
других фирм, обеспечивают американским менеджерам
высшего ранга большую по сравнению с японскими
свободу действий.
Эглау: Вашингтон и большой бизнес в прошлом
слишком часто противодействовали друг другу, вместо того
чтобы объединить усилия ради достижения общих
целей. Руководители многих концернов требуют
поэтому достижения согласия между правительством и
промышленностью. Можно ли считать, что США
находятся на пути к этой цели?
Соммерс: Я считаю вполне вероятным, что Вашингтон и
большой бизнес в обозримом будущем будут
конфликтовать значительно меньше, чем в недавнем прошлом.
Но настолько же маловероятно, что мы станем
свидетелями таких же отношений тесного сотрудничества
между правительством и экономикой, как в Японии и
некоторых странах Западной Европы. Едва ли в
Америке существуют необходимые предпосылки для создания
некоей «США инкорпорейтед» по образу и подобию
«Японии инкорпорейтед». Многие менеджеры, в
особенности представители транснациональных корпораций,
надеются на более тесное сотрудничество между
администрацией и промышленностью с целью расширения
экспорта. США до сих пор не имеют подлинно
эффективной программы стимулирования экспорта. И в этом,
на мой взгляд, повинно не только правительство, ибо
многие менеджеры в прошлом просто не считали
нужным заниматься зарубежными рынками.
Эглау: А что еще изменится в отношениях между
правительством и промышленностью?
Соммерс: Правительство приступило к изменению своей
политики в том смысле, что упраздняется
государственный контроль за деятельностью фирм, а в отношении
таких жгучих проблем, как безработица, замедленный
экономический рост и пассивный торговый баланс,
акценты переносятся на частнопредпринимательскую
инициативу. В то же время правительство
заинтересовано в коренном изменении налоговой политики,
долженствующем стимулировать частные накопления и тем
самым капиталовложения, призванные обеспечить
будущее частных предприятий. Насколько сомнительно,
что между промышленностью и правительством вдруг
205

установится согласие, настолько же, с другой стороны,
вероятно достижение большего взаимопонимания в
отношении их роли в американской экономике. Это было
бы большим достижением для США и в то же время
сигнализировало бы о возможном повышении
конкурентоспособности американских производителей на
мировых рынках.
Эглау: Достигнутая в начале 1982 г. договоренность
между автомобильной промышленностью и
профсоюзами об ограничении роста заработной платы в интересах
спасения находящихся под угрозой ликвидации рабочих
мест часто интерпретируется как начало нового этапа в
отношениях между менеджментом и рабочими.
Действительно ли этот пакт представляет собой нечто
большее, чем продиктованное необходимостью
соглашение? Может быть, это начало некоего «Социального
соучастия»?
Соммерс: Договоренность об ограничении в будущем
повышения заработной платы в интересах спасения
рабочих мест является вынужденной мерой. Она не
означает начала становления «социального соучастия» в
том смысле, как его понимают в Европе. Но такое
соглашение, во всяком случае, свидетельствует о
совпадении оценок теперешнего положения в экономике
США. Связывать это с какими-то фундаментальными
изменениями означало бы неверно толковать этот
эпизод в отношениях между менеджментом и рабочими.
Подобный успех в осуществлении политики в области
заработной платы, вероятно, поощрит менеджеров к
значительному ужесточению своей позиции на
переговорах с профсоюзами. Я рассматриваю это не как
«социальное соучастие», а всего лишь как достижение
большего понимания обеими сторонами интересов
промышленности США перед лицом жесткой конкуренции
на мировых рынках. И все же я не думаю, что
профсоюзы и ру*:оводство концернов в принципе
откажутся от традиционной конфронтации.
Эглау: Многие американские фирмы сейчас в порядке
эксперимента осуществляют различного рода реформы
с целью улучшить отношения между рабочими и
руководством путем расширения общения между ними
и повышения персональной ответственности, чтобы
таким путем повысить трудовую мораль и качество
труда. Как, по-Вашему, следует рассматривать эти
эксперименты: как серьезную попытку менеджеров
изменить роль рабочих или же как временное поветрие,
вызванное «японским синдромом?»
Соммерс: В США имеют место сдвиги в направлении
206

повышения производительности труда и качества
продукции. Многие благополучные фирмы, например
«Дженерал моторе», «ЗМ» и другие, начинают
поощрять коммуникативность и развивать чувство
ответственности своего персонала. Это не просто реакция на
японский вызов. Во многих случаях к осуществлению
этих программ приступили еще несколько лет назад и
действительно добились успеха. Было бы, однако,
преждевременно оценивать это явление как мимолетное
увлечение менеджеров либо, напротив, как серьезную
попытку улучшить отношение персонала к своей
работе. Пока еще рано делать окончательный вывод,
поскольку еще слишком небольшое количество фирм и
слишком недавно приступили к реализации таких
программ.
Эглау: Вы отметили сдержанность, с которой до сей
поры многие фирмы относились к экспорту. Будет ли
американская промышленность активнее вести
наступление на мировых рынках, почувствовав угрозу со
стороны японцев на отечественном рынке?
Соммерс: Американские фирмы постепенно начинают
осознавать значение экспорта. Резкое увеличение
экспорта в США и введение экспортных ограничений в
других странах пробудили в американских фирмах
больший интерес к зарубежным рынкам. Они все
настойчивее требуют от правительства занять более
жесткую позицию на переговорах с японцами и
европейцами о ликвидации препятствий в торговле.
К экспорту американские фирмы влечет еще и
потому, что они сами видят, сколь преуспели в нем
некоторые их зарубежные конкуренты. Стремясь
побыстрее утвердиться в экспортном бизнесе, ряд
американских фирм приступили к созданию собственных
торговых обществ — чего-то вроде японских торговых
компаний. Но потребуется, может быть, лет десять или
больше, прежде чем это новое отношение к экспорту
распространится повсеместно.
Эглау: В какие же регионы американская
промышленность будет более активно экспортировать свою
продукцию?
Соммерс: Регионы, на которых будут сосредоточены
усилия крупных фирм, можно определить сравнительно
легко. Это будут в первую очередь страны с богатыми
ресурсами, располагающие достаточным количеством
твердой валюты для закупки фабрик, оборудования и
оплаты услуг, и стабильные в политическом
отношении. Этот список возглавят также государства и
регионы, располагающие сырьем, в котором заинтересова-
207

ны фирмы Соединенных Штатов и поставки которого
могут быть гарантированы на длительную перспективу
путем обмена на технологию («ноу-хау») и путем
капиталовложений в их экономику. Поэтому в поле
зрения попадут прежде всего страны АСЕАН, а также
некоторые страны Ближнего Востока, Западной
Европы и Африки.
Эглау: А в каких именно отраслях европейским и
японским изготовителям в будущем придется считаться
с более сильной американской конкуренцией на
мировом рынке?
Соммерс: Трудно назвать какую-нибудь важную
отрасль промышленности, где бы уже сейчас не
сталкивались интересы японских, европейских и американских
фирм. В будущем американские фирмы будут,
вероятно, активизировать свою экспортную деятельность на
мировых рынках в отраслях, где имеется большой
объем оборота. Значительная часть тяжелой
промышленности, как например, зависимое от импорта руды и
энергии производство стали, да и производство
основных видов химического сырья и материалов и
продукции, требующей очень больших затрат труда, будет,
возможно, отдана на откуп молодым индустриальным
державам и развивающимся странам. Таким образом,
тон на мировом рынке будут задавать прежде всего
фирмы, специализирующиеся на технологически
сложных изделиях, производственных процессах и услугах,
например электронных компонентах систем связи,
медицинском оборудовании и ЭВМ. Особую роль будут,
вероятно, играть также и фирмы, использующие
достижения в области новых видов сырья и материалов,
химии и биологии.
Эглау: С помощью самой крупномасштабной в его
истории программы инвестиций Детройт надеется к
1985 г. вернуть утраченные в конкурентной борьбе с
японцами позиции на рынке. Как, по-Вашему, это
реально?
Соммерс: «Дженерал моторе» и даже «Форд», несмотря
на понесенные ими в последние годы потери, очевидно,
еще располагают кое-какой «мелочью», достаточной,
чтобы сохранить позиции на своих традиционных
рынках. Правда, все еще остающиеся высокими
капитальные затраты в США могут привести к вынужденному
сокращению запланированных капиталовложений.
Другой фактор, ставящий достижимость этой цели под
сомнение, заключается в пассивности, которую
американцы продолжают проявлять в отношении
приобретения новых автомобилей. Я думаю, что наши автомо-
208

бильные концерны сделали правильные выводы из
своих ошибок и заблуждений, и считаю поэтому
невероятным, чтобы они еще раз потерпели подобное
фиаско. В конкурентной борьбе с бросившими им вызов
японцами и западноевропейцами они имеют хорошие
шансы, хотя победа отнюдь не гарантирована. На мой
взгляд, сомнительно, чтобы им удалось восстановить
утраченные на рынке позиции, зато велика
вероятность, что они сохранят за собой лидерство в тех
секторах рынка, где американские автомобили
традиционно пользуются наибольшим спросом, благодаря их
комфортабельности, мощности и разнообразию
предлагаемых моделей.
Эглау: Не думаете ли Вы, что японское наступление
уже перешагнуло свой апогей?
Соммерс: Никто не может знать точно, миновал ли уже
японский вызов свою наивысшую точку. То, что
японцы сейчас делают в области производства техники
для передачи информации, ЭВМ и роботов, а также в
других отраслях промышленности, использующих
сверхсовременную сложную технологию, можно
истолковать таким образом, что они еще не достигли
максимального уровня. К тому же, чтобы достичь желаемых
показателей роста, Япония просто вынуждена
проводить активную экспортную политику. В силу этого мне
представляется весьма маловероятным, чтобы японское
наступление уже миновало свой апогей.
Эглау: В каких отраслях конкуренция с японскими
фирмами будет особенно острой?
Соммерс: Вероятно, японцы по-прежнему будут
проявлять особую активность в тех отраслях, где они
стремятся захватить господствующие позиции на
рынке, и с этой целью будут, как показывает опыт,
осуществлять долгосрочные программы
капиталовложений, даже если в период их осуществления прибыли
будут незначительны или будут отсутствовать вовсе.
Эта стратегия в настоящее время лучше всего
прослеживается в области производства высокоинтегральных
схем. Помимо этого, США придется столкнуться с
вызовом японских конкурентов и там, где совместными
усилиями правительства и промышленности будет
создаваться крупный внутренний рынок для какого-либо
нового продукта, могущего производиться также и на
экспорт. Наглядным примером тому служит в
настоящее время рынок роботов.
Эглау: В области производства некоторых видов
электронных компонентов японцы уже доминируют на
мировом рынке. Сможет ли американская промышлен-
8—466
209

ность в будущем сохранить свое лидерство в области
ЭВМ и микрокристаллов там, где оно еще существует?
Соммерс: Да, я думаю, что США удастся сохранить
свое преимущество в области полупроводников и ЭВМ,
хотя, возможно, не в таких масштабах и не в таком
диапазоне, как до сих пор. По оценкам, американские
изготовители компьютеров опережают японских на
5 лет в разработке вычислительных устройств и еще
больше в области математического обеспечения.
Поскольку японцы не располагают такой мощной
промышленностью по производству математического
обеспечения, как США, американцам, кажется, удастся
закрепить свое лидерство в этой области. В производстве
полупроводников фирмы Соединенных Штатов
предпринимают все усилия, чтобы вернуть свое превосходство
в качестве и технике. Активность «ИБМ», «Интел»,
«Тексас инструменте» и других фирм в этой области
свидетельствует о том, что американская
промышленность полна решимости отстоять свои позиции.
Эглау: И по сей день Соединенным Штатам
принадлежит лидерство в области почти всех естественных наук.
Такие исследовательские центры, как Массачусетский
технологический институт, «Белл», «Стэнфорд» или
лаборатории «ИБМ», пользуются мировой славой. Один
из главных упреков в адрес американской
промышленности состо'ит, однако, в том, что она в значительной
мере утратила свою способность к внедрению новейших
достижений в производство. Почему так плохо обстоит
дело с трансформацией изобретений и разработок в
товары, пользующиеся спросом на рынке?
Соммерс: Критикуют не исследовательские учреждения
как таковые, а низкий уровень отдачи затрат на
исследования и разработки в американскую
промышленность и снижение активности некоторых фирм в
применении новейших достижений в своей продукции за
последние 10 лет. Имеются неоспоримые
доказательства, что за последние 10—20 лет американские
менеджеры сузили горизонты планирования, меньше шли на
риск в своих исследованиях, не направленных на
достижение каких-либо конкретных целей, и сплошь и
рядом урезали капиталовложения в исследования и
разработки. Отчасти под давлением акционеров
менеджеры сокращали долгосрочные программы
капиталовложений в пользу более высоких краткосрочных
прибылей. «Буз, Аллен энд Хэмилтон» недавно провела
исследование новой продукции 800 американских фирм.
При этом нами было установлено, что многие фирмы
добились больших успехов в разработке новых изделий
210

и что именно изделия с наиболее высокой степенью
использования нововведений, как правило, оказываются
и наиболее прибыльными.
Эглау: Тем более непонятно, почему многие фирмы без
оглядки сокращают свои инвестиционные программы
именно по этому пункту.
Соммерс: Наше исследование показало, что слишком
многие менеджеры в недостаточной мере занимаются
непосредственно вопросами разработки и реализации
планов развития технологии. Пример фирм,
добившихся успеха на базе высокоразвитой технологии,
показывает, однако, что вовлечение менеджмента высшего
уровня в этот процесс является одним из ключевых
факторов обеспечения успеха в бизнесе на
долгосрочную перспективу. Вызывает беспокойство, что 79%
опрошенных руководителей высшего звена заявляют,
будто их менеджеры, ведающие вопросами технологии,
не участвуют в должной мере в процессе долгосрочного
стратегического планирования. Проблема состоит,
таким образом, в отношении менеджеров высшего звена к
новшествам. На небольших фирмах с этим, как
правило, проблем не бывает, поскольку от нововведений
зависит их существование. Многие крупные фирмы
также отдают себе отчет в том, что использование
нововведений является необходимой предпосылкой
гарантированного будущего. Они разработали
необходимые методы выработки и успешного осуществления
новой стратегии производства. Но, к сожалению, целый
ряд американских фирм, в особенности крупных, стали
чересчур консервативными. Им просто необходимо
изменить свою позицию.
Эглау: Не приведет ли «восстановление
жизнеспособности» американской промышленности к тому, что вновь
увеличатся частные капиталовложения за границей?
Соммерс: Вне всякого сомнения. Многие наиболее
преуспевающие транснациональные корпорации
осознают необходимость поддерживать высокий уровень
капиталовложений за рубежом, чтобы, с одной стороны,
обеспечить себе рынок сбыта в своей стране, а с
другой—глубже внедриться на зарубежные рынки. По
этим же соображениям среди вкладчиков капитала за
границей будут и молодые, бурно развивающиеся
фирмы, представляющие отрасли с высокими показателями
роста. Так, например, еще несколько лет тому назад
фирма «Хьюлетт—Паккард» была слишком мала,
чтобы думать о более или менее крупных
капиталовложениях за океаном. Сегодня же она является одним из
крупнейших производителей электронного оборудова-
211

ния и измерительной техники и осуществляет свою
деятельность по всему миру.
Эглау: Затяжной кризис существенно задержал начало
обновления промышленности в США. И вообще, когда
США завершат процесс «восстановления
жизнеспособности», о котором так много говорят?
Соммерс: «Реиндустриализация» была боевым кличем
на протяжении последних двух лет правления
президента Картера. С тех пор, как на этот пост был избран
Рейган, эта тема еще больше выдвинулась на передний
план. Модернизация основных отраслей
промышленности займет лет десять, если не больше. Типичная
американская фабрика с ее машинным парком отстает
от аналогичного предприятия в Японии и Западной
Европе в среднем на десять и более лет. Замена или
модернизация устаревшего оборудования требует
огромных капиталовложений, а капитал сейчас весьма
дорог. До тех пор пока не снизится ссудный процент,
мало надежды на быстрое обновление устаревших
производственных мощностей. Даже если капитальные
затраты снизятся, пройдет еще, вероятно, много лет,
прежде чем американская промышленность завершит
осуществление планируемой всеобъемлющей
программы обновления. Упоминавшиеся выше усилия,
предпринимаемые автомобильной промышленностью,
иллюстрируют масштабы задач, которые предстоит решить.
Поэтому нельзя точно определить, сколько времени
потребует достижение этой цели. Вместо этого мы
будем свидетелями постепенных преобразований,
причем обновление «зрелых» отраслей промышленности в
силу ограниченности их инвестиционных возможностей
займет сравнительно больший промежуток времени.
Главные надежды Америки на восстановление
жизнеспособности связаны, вероятно, с использующими
новейшую сложную технологию отраслями с высокими
показателями роста, где не надо заменять устаревшее
оборудование и машины.
Эглау: Будет ли мир в 1990 г. свидетелем нового
«американского вызова»?
Соммерс: Вероятно, Америка в будущем станет более
сильным конкурентом. Насколько же именно она
станет сильна, зависит от того, в какой степени
промышленность и правительство усвоили уроки конца 70-х —
начала 80-х годов. Если эти уроки будут усвоены и
правительство обеспечит необходимую для развития
предпринимательства свободу действий наряду с такой
системой налогообложения и соответствующей
политической средой, которые поощряли бы накопление капи-
212

тала и готовность к риску, США, возможно, испытают
в 90-х годах новый подъем, могущий вылиться в новый
«американский вызов».
Эглау: Такой же, как в 60-е годы?
Соммерс: Если США удастся вновь обрести мощь и
жизнеспособность, достаточную, чтобы составить
конкуренцию Японии и Западной Европе на широком
фронте, это соперничество будет сильно отличаться от
того, что было в 60-х годах. Западная Европа и Япония
на сегодня располагают значительно лучшей
технологией, лучшим оборудованием и большим количеством
высококвалифицированных кадров. Абсолютно
невероятно, чтобы Америка когда-либо стала доминировать в
столь же большом количестве отраслей, как ранее.
Более сильная американская экономика выгодна с
точки зрения долгосрочной перспективы как для
Европы, так и для Японии. Слабая, нуждающаяся в
поддержке Америка не в состоянии была бы вносить вклад в
экономическую стабильность в мире. Относительное
экономическое равновесие между Японией, Европой и
США пойдет мировой экономике только на пользу. В
интересах всех будет также, если каждая сторона
сосредоточит основные усилия на тех сферах, где она
уже занимает позицию лидера. Эти сферы должны
определиться путем здоровой конкуренции, а не с
помощью торговых барьеров, протекционизма и других
видов государственной помощи. Если конкуренция
сможет развиваться свободно, «американский вызов»,
вероятно, не приведет к тотальному превосходству.

Глава седьмая
КОНТИНЕНТ, НЕ ИМЕЮЩИЙ СВОЕЙ КОНЦЕПЦИИ
САМАЯ БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА ЕВРОПЫ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ
В ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗОБЩЕННОСТИ
На крыше «Каунти холл», неподалеку от
парламента, лондонские отцы города установили барометр
колебаний конъюнктуры, с особой назойливостью
бросающийся в глаза,— электронное табло, на котором
каждый прохожий уже с достаточно большего расстояния
может прочитать, сколько его сограждан в столице не
имеют работы. Это молчаливое и в то же время
красноречивое напоминание в последние годы мало-
помалу стало символом грозящей опасности. Будучи
оптическим фоном для все более ужасных сообщений с
фронта безработицы, оно между тем стало для каждого
английского телезрителя почти настолько же
привычным, как Биг Бен или памятник Нельсону на Трафаль-
гардской площади.
Этот оригинальный барометр на берегу Темзы
регистрирует состояние страны, давшей название,
возможно, самому опасному заболеванию экономики, которого
боятся больше всего. Его симптомы заключаются в
снижении эффективности труда, разрушительных
социальных конфликтах, мышлении архаичными
классовыми категориями, косности менеджмента. В 1981 г.
промышленность Англии произвела лишь половину того
количества автомобилей, которое было выпущено в
1971 г.; производство стали по сравнению с 1970 г.
составило 56%, а общий тоннаж построенных на
английских верфях судов по сравнению с началом 70-х
годов сократился на /з. В Англии самая низкая
производительность труда и самая высокая безработица
среди всех промышленно развитых стран Запада. Как
расценивать это драматическое движение под уклон в
общеевропейском контексте? Может быть, это всего
лишь единичный случай и больная, страдающая
старческой немощью бывшая мировая империя
расплачивается за свою гордую изоляцию в прошлом? Или же
Англия и в своем закате является лишь предвестником,
как это было в начале прошлого столетия, когда она
первой распахнула дверь в эпоху индустриализации?
Британский историк Арнольд Тойнби наглядно предста-
214

вил жизненный ритм наций как процесс вызовов и
ответов на них. Страна, отвечающая на новый вызов
по-старому, по его мнению, неизбежно начинает
двигаться под уклон, что в конечном итоге приводит к
падению.
Потрясенная двумя мировыми войнами,
бушевавшими на ее территории, Западная Европа могла ответить
на вызов, перед лицом которого она оказалась в 1945 г.,
лишь сделав большой шаг вперед. Она сделала этот
шаг, приняв историческое решение стать
экономическим и политическим сообществом. Уже согласно
договору о создании Европейского объединения угля и
стали в 1951 г. важные функции по регулированию
рынка этих продуктов взяло на себя наднациональное
учреждение. Втайне строители объединенной Европы
надеялись путем экономической интеграции постепенно
прийти и к политическому объединению. Однако самое
позднее с приходом к власти де Голля стало ясно, что
это были напрасные надежды. По мере того как под
влиянием возврата стран — членов Сообщества к опоре
на собственные силы и отстаиванию лишь собственных
интересов исчезало настроение эйфорического
подъема, национальные правительства проявляли все
меньшую готовность поступиться частью своего
суверенитета. Неудача же в достижении политического единства
делала экономическое сообщество туловищем без
головы.
С середины 70-х годов, когда произошло
кризисное ухудшение конъюнктуры, усилились даже дез-
интеграционные тенденции. Чем больше проводилось
различных конференций и консультаций, тем больше
становилось расхождение между отдельными
национальными рецептами оздоровления конъюнктуры.
Разве можно представить себе две большие
противоположности, чем осуществляемая правительством Франции
политика обеспечения занятости, способствующая
усилению инфляции, и курс жесткой экономии
консервативного правительства Тэтчер в Англии? Не существует
единой налоговой системы, как нет и совместной
индустриальной политики и европейского
предпринимательского права. Даже программу-минимум — создание
либерального внутреннего рынка без торговых
ограничений— отцам Сообщества удалось реализовать лишь в
весьма неполной мере. Чем большие трудности
возникали перед промышленностью отдельных стран, тем
беззастенчивее национальные правительства прибегали
к старым протекционистским трюкам. Возрастающий
поток запретов, неприкрытых и стыдливо скрываемых
215

за всякого рода техническими предписаниями в
отношении безопасности, за различными нормами,
долженствующими обеспечить охрану здоровья и окружающей
среды, препятствует свободному торговому обмену
едва ли не больше, чем когда-то таможенные барьеры.
И по отношению к третьим странам каждый
действует на свой страх и риск и в зависимости от
обстоятельств, хотя вопросы регулирования внешних
отношений, несомненно, входят в компетенцию
Брюсселя. Чуть ли не каждая страна защищается от притока
японских автомобилей на ее рынок по-своему. Так,
Италия, ссылаясь на договор, заключенный с Токио
еще в начале 50-х годов, выражала готовность
допустить на свой рынок в 1982 г. не более 2 300
автомобилей со знаком «Сделано в Японии»; французы без
всяких официальных квот и лимитов, благодаря ловким
приемам, постоянно обставляют дела таким образом,
что доля автомашин с эмблемами дальневосточных
фирм во Франции никогда не превышает примерно 3%.
В Англии автомобильная промышленность, не
дожидаясь правительства, сама добилась от конкурентов
согласия не претендовать более чем на 10% автомобильного
рынка. И наконец, Бонн заручился согласием Токио не
увеличивать в 1981 г. экспорт японских легковых
автомобилей более чем на 10%. - '
Если экономическое'* 'положение Западной Европы
еще больше ухудшится, в особенности если
безработица будет увеличиваться прежними темпами, то
национальные правительства могут оказаться перед лицом
настоятельной необходимости предпринять какие-то
действия. В начале 1982 г. в странах ЕЭС было 15 млн.
официально зарегистрированных безработных —
больше, чем все население Нидерландов. По данным
анализа ОЭСР, в 1983 г. их количество должно было
увеличиться еще на 1,5 млн. человек. Главный вопрос
состоит в том, имеем ли мы дело пусть с длительным,
но рано или поздно преодолимым кризисом, или
экономика стран ЕЭС вступила в фазу структурной неполной
занятости?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо более
детально проанализировать позиции европейской
промышленности. Благодаря ряду благоприятных
факторов этот континент 150 лет тому назад стал лидером в
мировой экономике. Западная Европа располагала
углем и рудой, что создавало необходимую исходную
базу для формирования основных отраслей
промышленности, имела развитую систему торговли, банков и
транспорта, высокий образовательный и професси-
216

ональный уровень рабочей силы в сочетании с
чрезвычайно высокой способностью гибко реагировать на
изменяющиеся условия производства. Морские
державы Европы без малейших угрызений совести
эксплуатировали запасы сырья своих далеких колоний.
Но такое соотношение сил за последние
десятилетия претерпело драматические изменения. Западная
Европа в значительной мере утратила свои
преимущества как место размещения производства. Европейский
уголь был в большинстве случаев вытеснен импортной
нефтью, да и другие виды сырья европейским фирмам в
долгосрочной перспективе придется ввозить по ценам,
намного превышающим теперешние, ибо так в
конечном итоге решаются все проблемы отношений между
Севером и Югом. Развивающиеся страны, еще недавно
бывшие чисто аграрными, располагавшими легкой
промышленностью для удовлетворения собственных
потребностей, сегодня в больших количествах производят
на экспорт сталь, суда, машины и потребительские
товары. Автомобили сегодня, помимо японцев, делают
уже и корейцы, а завтра, возможно, к ним
присоединятся и китайцы. Все новые народы демонстрируют
нам, что экономическое господство западных промыш-
ленно развитых стран постепенно сходит на нет и что
сами эти народы во много раз более умелы,
старательны и умеренны, чем европейцы и американцы. Эти
последние должны признать, что международное
разделение труда для развивающихся стран является
единственным путем к постепенной ликвидации разницы в
уровне благосостояния. В Европе и в США еще не все
отказались от бредовой идеи продавать машины и
оборудование в Юго-Восточную Азию и Латинскую
Америку, не допуская в то же время на свой рынок
изготовленную с их помощью продукцию (как правило,
намного более дешевую). По нраву это Западу или нет,
но он находится в процессе передислокации
определенных видов производства из европейских регионов,
где высока заработная плата, велико вредное
воздействие на окружающую среду и худшие перспективы
роста.
Возьмем, к примеру, сталь. Еще в 1974 г. 9 стран
ЕЭС, вместе взятые, произвели свыше 155 млн. т
стали, а в 1981 г. — всего лишь около 125 млн. т, т. е.
почти на V5 меньше, причем мировое потребление стали
за эти годы отнюдь не сократилось, а даже несколько
увеличилось. Вследствие передислокации производства
количество занятых в сталеплавильной
промышленности сократилось почти на треть. Если в 1970 г. на долю
217

верфей, принадлежащих странам ЕЭС, приходилось
25,6% мирового производства судов, то к 1981 г. их
доля уменьшилась до 14%. Столь же сильное
кровопускание пережила текстильная промышленность. Если
по данным статистики в 1970 г. в ФРГ насчитывалось
2396 текстильных предприятий, а численность их
персонала достигала почти 500 тыс., то к 1981 г. уцелели
лишь 1600 предприятий с 283 тыс. занятых.
Даже в химической промышленности появились
новые веяния. Эта отрасль в течение долгих лет была
одним из самых надежных двигателей роста
европейской промышленности. Ее динамичное развитие
обеспечивалось в первую очередь бумом в производстве
пластмасс и химических волокон, созданных перед
войной на базе угля и производившихся с 50-х годов из
побочного продукта перегонки нефти лигроина. Но все
большее насыщение рынка и в еще большей степени
оба скачка цен на нефть коренным образом изменили
положение. Новые нефтехимические предприятия
сейчас все больше строятся непосредственно в тех
регионах, где в больших количествах добываются нефть и
природный газ,— в основном на Ближнем Востоке, в
Северной Африке и Мексике. Только из того газа,
который в прошлом бесполезно сжигался в виде
факелов, можно произвести столько аммиака, что его хватит
для многократного удовлетворения мировой
потребности. По данным специального журнала «Кемикэл
эйдж», из 65 химических предприятий, находившихся в
1980 г. в стадии строительства, лишь 4 приходились на
Западную Европу. Вместо того чтобы строить новые
заводы, ведущие концерны заняты свертыванием
избыточных мощностей. Уже в начале 1982 г. избыточные
мощности в производстве этилена составляли 35%, а в
производстве пластмасс широкого применения—около
30%. То, что европейцы и американцы в настоящее
время наблюдают в области стандартных продуктов
нефтехимии, есть не что иное, как крупномасштабная
передислокация производства.
Европа должна понять, какую угрозу таит в себе
постепенное разрушение ее индустриальной базы
вследствие ухудшения общеэкономических условий. По
мнению комиссии Европейского экономического
сообщества, в его странах можно было бы сохранить не менее
400 тыс. рабочих мест, если бы европейские
производители автомобилей смогли удержать свою долю
мирового рынка. Их экспорт в 70-е годы сократился на
23% — с 2,5 до 1,9 млн. автомобилей, в то время как
мировой экспорт автомобилей за тот же период возрос
218

с 4,8 до 8,5 млн., т. е. на 77%, причем весь прирост
пришелся на долю японцев.
О том, насколько Европа утратила свою
привлекательность в качестве места размещения
промышленности, нагляднее всего свидетельствует сдержанность
американских инвесторов. Так, если, например, в
начале 70-х годов на долю американских фирм в ФРГ
приходилось' 39% прямых иностранных
капиталовложений США, то к концу десятилетия их доля сократилась
до 9,5%. Вместо того чтобы, как в годы «долларового
нашествия», пачками скупать фирмы, американские
концерны принялись, в особенности после первого
нефтяного кризиса, избавляться от своих европейских
владений или по меньшей мере значительно сокращать
свою деятельность.
Электрогигант «Дженерал электрик» отказался от
своей доли участия в «АЭГ-Телефункен» и «Осрам».
«Юнион карбайд», второй по величине химический
концерн Америки, почти полностью свернул свою
деятельность на западногерманском и бельгийском
рынках. «Галф ойл» отвернулась от Италии и продала свой
нефтеперегонный завод в Эмдене компании «Фебе».
Один за другим вернулись домой американские
производители шин. Самый крупный из них, «Гудийр»,
закрыл свои заводы в Швеции и Шотландии, «Фаирсто-
ун»—свои филиалы в Англии, Швеции и Швейцарии,
«Гудрич» — свою фабрику в Кобленце, а «Юниройял»
продал свои предприятия в ФРГ, Бельгии, Франции и
Шотландии компании «Континенталь». Американская
«Дженерал телефоун энд электрик» отторгла фирму
«Заба», производящую бытовую электронную
аппаратуру, концерн «НКР», производящий кассовые
аппараты и ЭВМ, сократил количество занятых на своей
дочерней фирме с 8000 до 3500, транснациональный
алюминиевый концерн «Рейнолдс» предпочел
ограничиться минимальным участием в своем предприятии в
Гамбурге.
Но то, что американские инвесторы все больше
чураются Европы, связано не только с
малопривлекательными перспективами и значительно возросшими
издержками на зарплату и социальное страхование, но
по меньшей мере в такой же степени с усилением
тенденций к дирижизму в некоторых странах ЕЭС и
ограничением свободы предпринимательства под
воздействием государства и профсоюзов. На фоне упорно
продолжающегося кризиса и структурных проблем
Европе грозит опасность угодить в чреватый самыми
тяжелыми последствиями заколдованный круг интер-
219

венционизма и неэффективности экономики. Конечно,
со стороны выглядит привлекательно, когда вследствие
нажима извне предотвращаются закрытие предприятий
и увольнения, но большинство политиков и
предпринимателей, в общем-то, должны бы знать по опыту, что в
долгосрочной перспективе вряд ли можно обеспечить
сохранность рабочих мест, если блокировать
настоятельно необходимое приспособление производства к
изменению ситуации на рынке. Страна, в которой
любое отступление практически невозможно или
чрезвычайно затруднено, едва ли будет привлекательна для
иностранного капитала.
Но Западная Европа, в особенности если она не
хочет, чтобы ее еще дальше оттеснили японцы,
нуждается в капиталах как никогда. Доля частных
капиталовложений в национальном доходе Японии составляет
32% против всего лишь 22,6% в ФРГ. Промышленности
Западной Европы в ближайшие годы потребуются
громадные средства для модернизации предприятий и
перехода на новую технологию. Можно лишь
предполагать, каких масштабов достигнет структурная
безработица, если мы не решим эту задачу. Вне всякого
сомнения, сфера обслуживания в будущем едва ли
сможет принять высвободившуюся в результате
рационализации производства рабочую силу, как это было в
прежние годы. Нехватка бюджетных средств и
наступление современной конторской техники в сфере
управления и обслуживания скорее приведут и здесь к
избытку персонала. К тому же общество услуг не
может являться серьезной альтернативой для
разрешения структурных проблем европейской
промышленности не только с точки зрения обеспечения занятости.
Европа, как ни один рынок мира, зависит от экспорта
произведенной в ней продукции для оплаты растущего
импорта, прежде всего нефти, и дорогостоящей страсти
своих граждан к зарубежным путешествиям.
Поэтому Европе необходимо предпринять все
усилия, чтобы ликвидировать отставание от США и Японии
в области микроэлектроники. Во все большем
количестве изделий на смену обычной технике приходят
полупроводниковые модули. По оценкам, от
полупроводников в настоящее время зависит уже более
половины экспорта и весьма значительный объем продукции
промышленности, дающий сумму оборота,
исчисляемую в 600 млрд. западногерманских марок. Вследствие
этого во многих отраслях производства снижается
степень обработки, а следовательно, и создаваемая
стоимость. Для изготовления механического телетайпа
220

раньше требовалось около тысячи отдельных деталей.
В новых же электронных моделях один-единственный
кристалл заменяет не менее 900 этих изготовленных
посредством штамповки, фрезерования, сверления,
токарной обработки и пайки деталей. В электронной
швейной машине один-единственный модуль выполняет
работу 300 механических деталей. Понятно поэтому,
что нередко численность занятых уменьшается более
чем наполовину, значительная же часть стоимости,
создаваемой при помощи кристаллов, приходится на
долю зарубежных изготовителей. Однако вряд ли
можно ожидать, что европейцы уже в среднесрочной
перспективе смогут ликвидировать отставание в области
электроники. Согласно прогнозу авторитетного
Лондонского института Макинтоша, занимающегося анализом
конъюнктуры рынка, доля Западной Европы в мировом
производстве полупроводников, оценивавшемся в
1979 г. в 14 млрд. долл., сократится в начале 80-х годов
с 17 до 13%, в то время как общий объем производства
в этой отрасли к 1985 г. должен возрасти примерно до
47 млрд. долл.
Бесславный конец тринационального компьютерного
альянса «Унидата» продемонстрировал самым
удручающим образом, насколько мучительно дается
европейским концернам кооперация, распространяющаяся за
пределы государственных границ, даже тогда, когда
объединение усилий является единственно возможным
путем к успеху. Похоже, что фирмы,
специализирующиеся в области микроэлектроники и влачащие
довольно-таки жалкое существование за счет
государственной «подкормки», больше не в состоянии хотя бы
попытаться объединить свои усилия. Стратегия
большинства из них в области производства заключается
скорее в создании «джойнт венчерз» — компаний
совместного риска—с целью приобретения японской и
американской технологии.
Даже на традиционных рынках вместо большей
сплоченности мы наблюдаем прогрессирующую
дезинтеграцию. Почти все европейские альянсы фирм,
образование которых в 60-х и начале 70-х годов
сопровождалось эйфорией надежд, к настоящему моменту уже
распались. В условиях отсутствия единого
европейского предпринимательского права и без разумного
сочетания национальных налоговых и социальных
законодательств трансъевропейские объединения фирм
оставались всего лишь неполноценными временными
образованиями, которые были не в состоянии осуществить
даже внутреннее выравниваение прибылей. Амбиции в
221

духе соперничества, эгоистическое мышление
категориями собственных интересов, в особенности когда речь
шла о закрытии предприятий и увольнениях, также
внесли свою лепту в то, что европейским концернам ни
в малейшей степени не удалось добиться того эффекта,
который дает полное слияние.
В 1979 г. распалось франко-австрийское
объединение по производству шин «Клебер — Земперит», годом
позже — западногерманско-голландское
авиакосмическое объединение «Ферайнигте флугтехнише верке —
Фоккер». Примерно в это же время «Данлоп» и «Пирел-
ли» расторгли заключенное в 1971 г. соглашение об
объединении. В 1981 г. та же участь постигла западно-
германско-бельгийский фотоальянс « Агфа—Геверт»,
весь капитал которого перешел к держателю крупного
пакета акций «Агфы» концерну «Байер». И наконец,
самый последний пример декартелизации европейской
промышленности — планируемая ликвидация западно-
германско-голландского сталеплавильного концерна
«Эстель» с тем, чтобы объединить ставший таким
образом снова независимым комплекс «Хеш» с
металлургическими заводами концерна Круппа в
создаваемую новую компанию «Руршталь АГ». После этой
«волны разводов» уцелели лишь голландско-британские
«ветераны» «Ройял датч-Шелл» и «Юнилевер», а также
голландско-западногерманское объединение по
производству химического волокна «Энка».
Если исходить из того, что экономика какой-либо
страны быстрее всего приспосабливается к изменению
ситуации на рынке, создавая наилучшие возможности
для практического внедрения изобретений в
производство и предоставляя как можно большую свободу
действий предпринимательству, то Западная Европа
окажется явно в невыгодном положении по сравнению
со своими главными конкурентами, так как там
усиливается государственное воздействие на экономику. Уже
в начале 50-х годов расходы государства и местных
органов власти достигали в странах ЕЭС 17—28%
валового национального продукта, а к 1980 г. их доля
увеличилась более чем вдвое, составив 44—59%. В
США и Японии эта квота значительно ниже и
составляет лишь около 30%. Усиление государственного
воздействия на экономику Западной Европы не только
препятствует осуществлению капиталовложений, так как
перераспределяемые при этом средства направляются в
первую очередь на потребление или на дотации для
поддержания отживших структур: повышение налогов и
быстрое увеличение государственного долга, ведущее к
222

повышению ссудного процента, одновременно
парализуют инициативу.
Органы государственной власти Западной Европы
не только смело запускают руку в карманы населения,
но и столь же решительно стремятся к владению
крупной промышленной собственностью. Самый
свежий пример этому — огосударствление ведущих банков
и крупных концернов во Франции после прихода к
власти Миттерана (1981 г.). В Японии, где
сотрудничество между правительством и экономикой несомненно
теснее, чем в Западной Европе, государство обладает
далеко не такой долей собственности в
промышленности, как в странах Европейского экономического
сообщества. Если бы в Западной Европе были
осуществлены меры по сокращению мощностей и модернизации в
соответствии с требованиями законов рыночного
хозяйства, ее сталеплавильной промышленности, вероятно,
уже давно удалось бы решить проблемы обеспечения
своего существования, и Брюсселю не пришлось бы
навязывать ей свое управление с помощью
регулирования цен и квот1.
Однако почти 70% стали производится в ЕЭС
предприятиями, находящимися под политическим
контролем: в Англии «Бритиш стал» обладает
практически монопольным положением, так же как «Италзидер»
в Италии; обе ведущие французские фирмы «Сасилор»
и «Юзинор» управляются правительством через
посредство государственных банков, как и ведущая
бельгийская фирма «Кокериль — Самбре». И наконец, в ФРГ
второй по величине производитель стали концерн «За-
льцгиттер» является федеральной собственностью. В
области производства алюминия доля государственных
предприятий в рамках ЕЭС после национализации
французского концерна «Пешине-Южин-Кюльман»
составила 60%. Государству полностью или частично
принадлежит большинство нефтяных компаний, начиная с «Ком-
пани франсэз де петроль» и «Эльф-Акитэн» во Франции,
ЭНИ («Аджип») в Италии и «Бритиш петролеум» (47%)
в Англии и кончая западногерманской «Феба», на 43%
принадлежащей государству. Государство в странах
ЕЭС управляет ведущими авиакомпаниями, большей
частью авиационной и военной промышленности, в его
руках целиком и полностью находится связь,
значительная часть химической промышленности (в Италии и
1 Выступая ярым защитником «рыночного хозяйства», автор не
задается вопросом о том, способна ли была, в соответствии с
требованиями таких законов, вообще сохраниться
западноевропейская сталелитейная промышленность.— Прим. ред.
223

Франции) и добычи угля. Государство имеет сильные
позиции даже в автомобилестроении, контролируя
четыре автомобильных концерна: «Фольксваген» (40%),
«Рено», «Бритиш Лейланд» и «Альфа ромео».
Прямое вмешательство государства в
предпринимательскую деятельность ведет к непредсказуемому по
своим последствиям нарушению нормального хода
конкуренции. Все большее число фирм оказывается перед
необходимостью фактически конкурировать с казной.
Так, например, французская сталеплавильная
промышленность осуществляет обширную программу
модернизации с использованием государственных средств, что
позволит ей к середине 80-х годов добиться заметного
преимущества с точки зрения производственных
издержек перед другими производителями стали в странах
ЕЭС.
Только с 1975 по 1980 г. Лондон, как в бездонную
бочку, закачал в свой пораженный тяжелым кризисом
автомобильный концерн «Бритиш лейланд» не менее
5 млрд. западногерманских марок. Столь же гигантские
суммы итальянские государственные холдинг-компании
вложили (руководствуясь в основном соображениями
обеспечения занятости) в создание абсолютно
излишних мощностей по производству химических волокон,
что в значительной степени способствовало
образованию избыточных мощностей в этой отрасли в масштабе
всего ЕЭС, приведшему к миллиардным потерям.
Индустриальная политика, опирающаяся на щедрые дотации
(из налоговых поступлений), неизбежно приводит к
стремлению перещеголять друг друга в субсидировании
в международном масштабе.
Усиление как «внутреннего», так и «внешнего»
протекционизма в рамках ЕЭС ведет в первую очередь
к ослаблению позиций западноевропейской
промышленности на мировом рынке. Но для обеспечения своих
экономических интересов Западная Европа вынуждена
экспортировать значительную долю своего
национального продукта, которая в дальнейшем, вероятно, еще
возрастет. То, что этот фокус все еще удается даже в
условиях экономического кризиса, является прежде
всего заслугой тех малых и средних фирм, которые,
специализируясь в большинстве случаев на
сравнительно узких сегментах рынка и ориентируясь на сбыт
своей продукции на рынках всего мира, в силу своих
размеров не являются объектом государственного
вмешательства. Проникновение микроэлектроники в
точную механику и машиностроение показывает, однако,
что и эти изготовители не полностью независимы, что
224

их зависимость увеличивается. Речь в данном случае
идет о зависимости от производителей интегральных
схем. Изготовители же этой продукции действуют в
соответствии с совершенно иными законами. Они, как
правило, вынуждены считаться с гораздо более
жесткой конкуренцией в области цен и ориентироваться
вследствие этого на уровень издержек, установившийся
на мировом рынке, и на крупносерийное производство.
В тихой гавани небольших национальных рынков у них
почти нет шансов обеспечить себе возможности для
необходимого технологического и экономического
развития. Рано или поздно их обгоняют конкуренты, и они
попадают в зависимость от чужого «ноу-хау». Тот
факт, что, например, правительство Британии всячески
старается с помощью субсидий привлечь в свою страну
в качестве инвесторов японские фирмы, производящие
полупроводниковые приборы, чтобы хотя бы таким
способом «заполучить» самую современную
технологию, настраивает не очень-то оптимистично.
Западноевропейцы имеют большое преимущество
перед американцами и японцами, поскольку они легко
врастают в чужую культуру. На их стороне, помимо
этого, также исчисляемый десятилетиями опыт ведения
операций на мировом рынке, который многим из их
конкурентов приходится еще только накапливать. Эти
свои сильные стороны Европа должна последовательно
использовать для завоевания новых позиций на рынке
именно в тех сферах, где господствуют признанные в
мировом масштабе производители. Чем больше времени
будет при этом упущено, тем сильнее опасность, что
«Общий рынок» во все большей степени будет
превращаться в рынок для конкурентов.

Вместо послесловия
НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ И СООБРАЖЕНИЯ
1. Западная Европа —континент без веры в себя
В Западной Европе стало модным быть
пессимистом. Повсюду и везде тревожные вопросы, кризисные
настроения, уныние, сомнение в своих возможностях и
тайное опасение, что в области технологии европейцев
уже обошли. В будущее смотрят не иначе как с
озабоченной миной. Создается впечатление, что Европа
абсолютно утратила веру в себя. Очень трудно
встретить человека, который так вот сразу, без долгих
размышлений смог бы объяснить, в чем заключаются
сильные стороны западноевропейского континента. В
этом проявляется принципиальное отличие Западной
Европы от США и Японии. И американцы, и японцы
представляют собой нации, отличающиеся
целенаправленностью и прочными традициями. Как бы глубоко ни
увязли в настоящее время американцы в своих
экономических проблемах, они хотят быть мировой державой, и
никто не сомневается, что, собравшись с силами, они
смогут многого добиться на мировых рынках. А какую
силу проявили прижатые к стене японцы, чтобы в
борьбе за право быть второй по экономической
значимости державой мира обрести своего рода
самоутверждение! В Западной Европе же нет ни единства мышления
и действий на основе общности языка, национальной
сплоченности и традиций, ни, как в Японии, ярко
выраженного экономического национализма. Строго
говоря, единой «западноевропейской промышленности»
вообще не существует, зато налицо сколько угодно
европейского оригинальничанья.
Не считая отдельных исключений—«Аэробуса»,
ракеты-носителя «Ариана» и
голландско-западногерманского альянса по производству видеомагнитофонов
«Филипс— Грундиг», промышленность Европы к
настоящему моменту продемонстрировала свою неспособность
объединить раздробленные силы и составить
сильную конкуренцию американцам. За это пришлось
расплачиваться удручающими поражениями, самым
тяжелым из которых стала неудача в области производства
больших ЭВМ. В то же время примеры удачной коопе-
226

рации показали, сколь успешно европейские фирмы
могут оперировать даже на сложных рынках, если
им удается достичь единства.
2. ЕЭС должно стать более «привлекательным»
для зарубежных инвесторов.
За последние годы привлекательность Западной
Европы как места размещения промышленного
производства значительно уменьшилась. Причин тому
несколько: тут и замедление динамики роста, и высокая
заработная плата, и большие расходы
предпринимателей на социальное страхование, и право профсоюзов на
«социальное участие», и, наконец, махровый
протекционизм. К этому следует добавить снижение
производительности труда в странах ЕЭС. Если средний
показатель отсутствия на рабочем месте на японских
предприятиях составляет всего 2, а в США — 4%, то во Франции
он достигает 8, в Голландии, Италии и ФРГ—10, а в
Швеции целых 16%.
В ФРГ самое большое количество праздников среди
западных стран, самый продолжительный отпуск,
самое большое количество больных и самый короткий
рабочий день. Японцы трудятся практически на 386
часов в год больше, чем рабочие в ФРГ. При 8-часовом
рабочем дне это составляет разницу в 48 рабочих дней!
Западногерманский рабочий-автомобилестроитель,
согласно статистическим данным, трудится в течение года
всего 202 дня, в то время как его американский
коллега— 238, а японский — целых 257 дней.
Западноевропейцам придется в будущем свое стремление к повышению
благосостояния в большей степени соразмерять с тем,
что они могут себе позволить без ущерба для своих
позиций в конкурентной борьбе на мировом рынке. В
США профсоюз рабочих автомобильной
промышленности в качестве вынужденной жертвы пошел на
частичный отказ от достигнутых в результате упорной борьбы
социальных завоеваний, сделав таким образом горький
вывод из ошибок прошлого.
3. Не допустить одряхления промышленности
Западной Европе пришлось столкнуться с той
проблемой, что традиционные отрасли промышленности в
настоящее время устаревают быстрее, создавая к тому
же избыточные мощности, чем появляются новые
рабочие места в отраслях, опирающихся на новую
227

технологию. Вследствие этого все страны прибегают к
искусственному сдерживанию процесса естественного
отмирания нерентабельных и избыточных
производственных мощностей с помощью дотаций, чтобы таким
образом не допустить дальнейшего роста безработицы.
По подсчетам Экономического объединения черной
металлургии и сталеплавильной промышленности, с
1976 по 1983 г. правительства стран ЕЭС израсходовали
на дотации своим страдающим хроническим дефицитом
и в некоторых случаях допотопным металлургическим
заводам гигантскую сумму в 80 млрд.
западногерманских марок, что равно примерно 2/з всего
государственного бюджета Нидерландов.
Как и США, Западной Европе в ближайшие годы
придется значительно модернизировать свою
промышленность, чтобы предотвратить дальнейшее
отступление перед своими конкурентами, в первую очередь
японскими, на важных промышленных рынках. Это
будет возможно лишь в том случае, если
непроизводительные установки будут списаны, что потребует от
менеджеров больших усилий, тонкого чутья и к тому
же решимости пойти на конфликт в интересах дела.
4. Обеспечить более тесное и рациональное
сотрудничество государства, экономики и науки
Во избежание каких-либо недоразумений
необходимо сразу уточнить, что более тесное сотрудничество не
означает усиления государственной опеки над
экономикой. Бюрократия некомпетентна предварять решения,
принимаемые в области экономики, так же как она не в
состоянии взять на себя связанный с этим финансовый
риск. Однако столь же нереально было бы определять
роль государства, исходя из чистой теории рыночного
хозяйства, согласно которой ему отводится всего лишь
функция установления пределов рыночной экономики,
но ни в коем случае не допускается прямое его
вмешательство в дела рынка. Действительность дает
нам иную картину. Во всех индустриальных странах
Запада государство с помощью множества
регламентации и специальных учреждений постоянно оказывает
влияние на процесс принятия решений в экономике.
Устанавливая порядок дирижизма на рынке и
импортные ограничения, выделяя дотации, оно берет под
свою опеку целые отрасли промышленности и во все
большей степени оказывает поддержку отдельным
фирмам через поручительства, субсидии на
исследовательские работы и выделение средств на развитие опреде-
228

ленных регионов. Но чаще всего к государству
обращаются за помощью лишь тогда, когда рынок давно уже
вынес свой приговор. При этом оно оказывается перед
неприятной необходимостью мобилизовать бюджетные
средства, как правило, деньги налогоплательщиков,
когда всем непосредственно заинтересованным, прежде
всего владельцам и кредиторам, дальнейшее
финансирование начинает казаться чересчур рискованным. Такая
роль «ремонтной мастерской рыночного хозяйства», о
которой столь часто говорят, не только сомнительна с
точки зрения политического правопорядка, но и не
очень-то благодарна. Гораздо благоразумнее было бы,
если бы государство ограничилось теми функциями,
для выполнения которых оно обладает необходимой
компетентностью и авторитетом. Ему следовало бы в
первую очередь сосредоточить свои услия на том,
чтобы добиться широкого диалога между политикой,
экономикой и наукой о направлениях развития
технологии в мировом масштабе. На основе такого диалога
можно было бы сформулировать вполне определенные
выводы в отношении будущей структуры экономики и,
наконец, выработать совместную стратегию для
достижения целей, признанных первоочередными. При этом
на долю государства выпадает задача обеспечить
необходимые для этого основные условия, начиная с
выделения средств на исследования и с предоставления
налоговых льгот при осуществлении определенных
капиталовложений и кончая устранением
административных препонов. Впрочем, вследствие недостатка единых
общеевропейских целей политика в области экономики
и технологии, ориентирующаяся на перспективу, в
обозримом будущем будет реально возможна лишь на
национальном уровне, где также существует
настоятельная потребность в ней. Значительный дефицит,
возникающий при применении микроэлектроники в
некоторых отраслях промышленности ФРГ, заставляет
предположить, что одного лишь предпринимательского
чутья недостаточно для осуществления необходимой
перестройки экономики в соответствии с требованиями
технического прогресса.
Заблаговременная переориентация на основе
научного прогнозирования могла бы, например, входить в круг
задач независимой коллегии, состоящей из ведущих
политиков, промышленников и ученых. Этот «Совет
мудрецов» (самообновляющийся в случае
необходимости путем дополнительных выборов) должен был бы
анализировать развитие технологии в мировом
масштабе, давая на основе этого анализа рекомендации для
229

западногерманской экономики. По тем же
соображениям американский промышленник Марк Шеперд («Тексас
инструменте») предложил создать в своей стране
«Управление по национальным целям», объединяющее
представителей экономики, науки, профсоюзов,
широкой общественности и политики, в том числе бывших
президентов, министров и депутатов, которые
совместно формулировали бы цели нации, обсуждали их с
участием общественности * приходя в конечном итоге к
общему согласию. В составе японского министерства
технологии и промышленности (МИТИ) уже давно
функционирует Совет по структуре промышленности,
члены которого — представители правительства,
частного сектора экономики, общественных и частных
организаций и университетов—определяют японскую
индустриальную политику. Западной Европе необходимо
найти свои формы заблаговременного определения
тенденций развития технологии, чтобы выработать единую
стратегию и своевременно реагировать на брошенный
ей вызов.
5. Страх перед будущим — плохой советчик
Если нам чему-нибудь стоило бы поучиться у
японцев, так этр их оптимизму в отношении будущего и
готовности принять изменения, обусловленные
техническим прогрессом. Автор книги «Шок от будущего»
Эльвин Тоффлер в значительной степени связывает
успехи, достигнутые японцами в области экономики, с
их способностью заблаговременно распознавать
определяющие тенденции развития и своевременно
приспосабливаться к ним. Проецируемая на «общество
информации», где господствует микроэлектроника,
ориентированность японцев на будущее принимает прямо-таки
пророческие черты. В Западной Европе дело обстоит
иначе. Подсознательно боясь не справиться с вызовом,
бросаемым ей будущим, или боясь уже сегодня
оказаться вынужденными пойти на какие-то непопулярные
шаги, европейцы предпочитают умышленно закрывать
глаза на надвигающиеся перемены. Любой мало-
мальски осведомленный человек в ФРГ знает, к
примеру, что уже через несколько лет невозможно будет
обеспечить финансирование пенсионного обеспечения в
том виде, в котором оно существует сейчас, но никто
не проявляет готовности ответственно подойти к
решению этой проблемы. Политики мыслят и планируют все
менее перспективно, от выборов до выборов, стремясь
лишь свести концы с концами при подведении итогов
230

выполнения бюджета. Горизонты планирования фирм
становятся все уже.
Если Западная Европа не хочет оказаться в
значительной мере неподготовленной к ответу на тот
серьезный вызов, который бросает ей будущее, ей придется
вновь уделять больше внимания будущему
западноевропейских государств и обществ. И самый плохой
советчик при этом — страх перед будущим. Все больше
людей будут эмоционально отвергать технический
прогресс как угрозу их личным интересам, если политики,
ученые и промышленники честно и в доступной форме
не объяснят им, к каким последствиям приведет новая
технология и какое значение она будет иметь для
дальнейшего развития экономики и общества.
6. Сейчас необходимы смелые предприниматели
Богатые идеями основатели новых фирм вносят
живую струю в любую экономику. Они обеспечивают
ввод новой техники и предотвращают застой и
закрепощение рынков. Промышленность без постоянного
пополнения когорты наиболее преуспевающих фирм не
боящимися риска аутсайдерами лишена важного
элемента обновления. Зачастую введение новой технологии
было заслугой не крупных, располагающих большим
капиталом концернов, а молодых, убежденных в
правоте своего дела новичков. Согласно исследованию Мас-
сачусетского технологического института (МТИ),
проведенному в Бостоне, 2/з всех новых рабочих мест в
США создаются на самых мелких предприятиях с
количеством занятых менее 20 человек. В отраслях со
слабой структурой новые рабочие места создавались
исключительно мелкими фирмами. Большинство же
крупных фирм, по данным исследования, увольняют
больше людей, чем нанимают. Аналогичное положение
существует и в ФРГ. Большинство ведущих
западногерманских акционерных обществ в последние годы
добивалось увеличения оборота, причем в некоторых
случаях значительного, при неизменном или даже
уменьшавшемся количестве занятых.
Напрашивается вопрос: коли уж государство
помогает частным фирмам, выделяя им деньги
налогоплательщиков, почему же оно не помогает в первую
очередь молодым фирмам, благодаря которым
внедряется новая техника и технология и создаются новые
рабочие места вместо того, чтобы поддерживать
страдающие старческой немощью фирмы, оперирующие на
сужающихся рынках? В наше время, когда темп техни-
231

ческого прогресса все увеличивается, а жизненный
цикл изделий постоянно сокращается, ФРГ вообще не в
состоянии обеспечить в должном масштабе
«производство» предпринимателей. Почему бы не создать,
наконец, при университетах Федеративной республики
курсы по экономике и организации производства для
ученых по примеру США, чтобы дать возможность
какому-нибудь физику или химику ступить на стезю
предпринимательства? В ФРГ, вероятно, никогда не
найдется такого же количества ученых, стремящихся
воплотить свой научный опыт в экономический успех,
как в США с их ярко выраженным мышлением
категориями бизнеса. Но Западная Германия уже много
выиграла бы, если бы уменьшилось количество тех, кто
все же отваживается на это и терпит неудачу из-за
недостаточной подготовленности в области коммерции.
Стоило бы также подумать, каким образом
подтолкнуть большее количество разочарованных,
чувствующих себя в своих крупных фирмах непонятыми и
несвободными в своих действиях менеджеров к
попытке рискнуть и начать свое собственное дело, создав
новую фирму или же приобретя одну из предлагаемых
для продажи банками и маклерами. В прошлом таким
храбрецам — «избавителям от проблем» не часто были в
такой же степени, как сегодня, обеспечены финансовая
поддержка и безграничное благоволение всех, начиная
с советов предприятий и кончая политиками местного и
земельного уровня. Трудные времена всегда были
благодатной порой для предпринимателей.
7. Рабочая сила — не просто работающая сила
Занимаясь проблемами новой технологии и новых
систем производства, Западная Европа упустила из
виду самое главное—трудящегося человека. Для
многих он, собственно, все еще не более как производная
от техники данная величина, фактор издержек. Они тут
же хватаются за статистические данные о заработной
плате и рабочем времени, чтобы с кажущейся
убедительностью показать преимущества конкурентов, в
первую очередь японцев. Просто удивительно, сколь
немногие задаются при этом вопросом, что производит
«облагодетельствованный» рабочий за свою заработную
плату в течение рабочего дня, насколько эффективен и
чем мотивирован его труд, как сказываются
существующие различия, которые невозможно выразить в
марках или минутах. В будущем Западной Европе придется
изменить свой подход к этой проблеме. Японские
232

рабочие не потому трудятся так хорошо, что они
одержимы своей работой, как думают иные европейцы.
Они работают лучше потому, что приходят на свою
фирму лучше подготовленными (около 90% из них
имеют образование, примерно соответствующее
западноевропейскому среднему), потому, что их
профессиональная мобильность планомерно совершенствуется
вследствие постоянной тренировки в процессе труда и
они в большей степени отождествляют интересы
фирмы со своими личными. Это дает японским компаниям
значительное преимущество, которое будет
увеличиваться по мере того, как остающееся неизменным на
протяжении сравнительно долгого времени
крупносерийное производство будет постепенно вытесняться
гибкими системами производства, предъявляющими
значительно более высокие требования к квалификации
персонала.
В будущем одной из главных задач менеджмента
станет более полное использование производительного
и творческого потенциала персонала. Успешное
решение этой задачи зависит от того, будут ли найдены пути
повышения квалификации и переподготовки кадров в
соответствии с быстро изменяющимися требованиями
производства и удастся ли предложить персоналу такой
широко дифференцированный выбор рабочих мест,
который стимулировал бы раскрытие индивидуальных
способностей. Одновременно с этим необходимо
стимулировать личную активность и участие в поиске
решений и рядовых сотрудников, привлекая их к
коллективному решению конкретных производственных проблем.
Успех или неуспех этих усилий отражается не только
на личной позиции сотрудника, но и на ключевых
производственных показателях, таких, как простои,
текучесть кадров, качество и производительность
труда. Сколь много значат мотивация и отождествление
личных интересов с интересами фирмы, видно на
примере японского электронного концерна «Хитати»: на
нем ежегодно подаются 120—130 тыс.
рационализаторских предложений, из которых регулярно принимается
около 40%, что дает годовую экономию в 250 млн.
долл. Какая западноевропейская фирма могла бы
похвастаться такими достижениями?
233

8. Исследования в области передовой техники
и технологии: больше требовательности
и меньше дотаций.
Пора ученым и политикам всерьез задуматься над
повышением качества западноевропейских
исследований в области передовой техники и технологии. Их
слабости очевидны и признаются практически всеми, в
первую очередь самими представителями науки. В
высших учебных заведениях и исследовательских
центрах необходимо пробудить сознание того, что
огромные суммы, получаемые путем налогообложения
частных домашних хозяйств и фирм, расходуемые на
исследования, должны давать отдачу и служить в той
или иной форме на пользу общества. Для этого прежде
всего необходимо обеспечить более тесное
сотрудничество естественнонаучных факультетов университетов с
промышленностью. Сегодня не должно быть места
никакой боязни контакта, обусловленной абстрактными
принципами. Интенсивное сотрудничество технических
институтов с экономикой, в первую очередь с
машиностроением, доказывает, что от такого партнерства
выигрывают не только фирмы. Такие институты, как
аахенский или мюнхенский, весьма популярны среди
зарубежных стипендиатов, что бесспорно является
свидетельством высокого качества.
Это сотрудничество уходит своими корнями в те
времена, когда технические высшие учебные заведения
еще должны были в значительной мере самостоятельно
обеспечивать свое финансирование путем выполнения
заказов промышленности. Есть очень много аргументов
в пользу того, что естественнонаучные факультеты
университетов проявляли бы большую готовность к
сотрудничеству с промышленностью, если бы
государство не оплачивало все их расходы вплоть до последней
пробирки. Может быть, вузы проводили бы
исследовательские работы не только более экономно, но и с
большим КПД, если бы профессорам по примеру их
американских коллег пришлось самим доставать часть
необходимых их институтам средств.
9. Исход «битвы гигантов» решится на мировом
рынке
По мнению Рольфа-Дитера Лейстера,
западноевропейское мышление слишком национально, во всяком
случае, несколько ограниченно и чересчур мало
оперирует мировыми категориями (см. с. 158). Это признание
234

справедливо не только в отношении динамичного рынка
электроники и информационных систем, хотя именно
здесь слабости Западной Европы особенно бросаются в
глаза.
Главное преимущество США и Японии перед
Западной Европой состоит в том, что их промышленность
добилась лидерства в определенных отраслях или в
производстве отдельных видов продукции и с позиций
своего превосходства задает темп технического
прогресса. Американцам принадлежит лидерство прежде
всего в производстве ЭВМ и самолетов, в
микроэлектронике и производстве средств связи, а японцам — в
производстве технических потребительских товаров,
таких, как мотоциклы, видеомагнитофоны, часы и
зеркальные фотоаппараты. Преимущество одного из
двух гигантов привело к вытеснению Западной Европы
на вторые роли или даже вообще к полной утрате ею
своих позиций в этих сферах производства.
Если западноевропейская промышленность не
желает безнадежно отстать, ей необходимо в должной мере
обеспечить свое представительство на рынках
непосредственных конкурентов. И в этом деле предстоит очень
многое наверстывать. Как в первую очередь в Японии,
так и в США представительство фирм ФРГ далеко не
соответствует значению этих самых крупных и
передовых держав Запада. В Америке в некоторых сферах,
как, например, сбыт автомобилей и станков, их
производители из стран ЕЭС были вытеснены с позиций
ведущих экспортеров японцами.
Будучи доминирующей державой в области
экономики, Япония и в тихоокеанском регионе, прежде всего
в странах АСЕАН — Индонезии, Малайзии, Сингапуре и
Таиланде — почти полностью вытеснила европейскую
промышленность с ее некогда господствующих
позиций. Уже почти lU японского экспорта приходится на
развивающиеся страны, т. е. именно на те рынки,
которые согласно всем прогнозам будут иметь
значительно более высокие показатели экономического
роста, чем промышленные рынки Запада. Во внешней же
торговле ФРГ на долю этих стран приходится едва 8%.
Западной Европе придется приложить немало усилий,
чтобы на этих динамично развивающихся, к тому же
географически близких к ее конкурентам (Японии и
США) рынках ей не пришлось довольствоваться ролью
скромного аутсайдера.
235

10. Кто будет победителем?
Кто же в конечном итоге будет победителем в
«битве гигантов»? И будет ли вообще «победитель» и,
следовательно, «проигравший»? Следует честно
признать, что любой ответ на эти вопросы будет чистой
воды спекуляцией, негодной попыткой определить
будущее, оперируя величинами прошлого. Сегодня никто
не знает, кто будет «суперзвездой» в середине 90-х
годов, а кто безнадежно отстанет, если такое вообще
случится. В каком порядке расположатся к тому
времени ведущие индустриальные нации, зависит ведь
не только от мудрости их менеджеров и прилежания их
рабочих, но и, пожалуй, вдвойне от их политиков.
Совпадение во времени начала кризиса американской
экономики с роковой политикой «великого общества»
президента Линдона Джонсона и с войной во Вьетнаме,
как и прискорбное нынешнее состояние стран ЕЭС,
показывает, что проявления экономической слабости
слишком часто сопутствуют политическим ошибкам.
Не решив глубоких внутренних проблем, ЕЭС будет
нелегко идти в ногу с обоими своими главными
конкурентами в области экономики, выступающими как
единые нации. Ориентируясь первоначально на
создание единой Европы в виде многонациональной
федерации, ЕЭС все больше утрачивало эту направленность.
Чем больше оно расширялось, тем более
расплывчатыми становились общие убеждения его членов, тем более
парализовывалась его воля как единой политической
силы. Обладает ли еще это сообщество вообще волей к
выживанию, или оно уже настолько погрязло в
собственных проблемах и запуталось во внутренних
противоречиях, что уже не в состоянии развивать то, что
удалось достигнуть? В этом случае его члены в еще
большей степени стали бы ориентироваться на
собственные силы и интересы, а Западная Европа
легкомысленно упустила бы свой, возможно последний,
великий шанс обеспечить свое политическое и
экономическое будущее.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
William J. Abernathy, Kim В. Clark, Alan M. Kantrow.
The New Industrial Competition.— Harvard Business Review,
September—October, 1981, p. 68—81.
Shoichi Akazawa (исполнительный вице-президент «Фудзи-
цу», Токио). Remarks at the World Computing Services Industry
Congress II, June 25, 1980 (San Francisco).
236

Dieter Balkhausen. Die dritte industrielle Revolution. Diissel-
dorf—Wien, 1978.
Roland Berger. Das strategische Vorgehen der japanischen
Industrie. Munchen, 1981.
Richard Boiling, John Bowles. America's Competitive Edge.
New York, 1982.
Botschaft der BRD in Tokyo. Bericht an das Auswartige Amt in
Bonn. Betr. Deutsch-japanische Zusammenarbeit im Bereich der Daten-
verarbeitung, 3.07.1981.
Gene Bylinsky. The Japanese Chip Challenge.— Fortune,
23.03.1981, p. 155—222.
Philip Caldwell (председатель правления «Форд мотор
корпорейшн»). The automobile Crisis and Public Policy.— Harvard Business
Review, January—February, p. 73.
U. Colombo, W. Zegveld, E. Tuininga. The European
Community and Innovation. Strasbourg, 1980.
Ralf Dahrendorf (Hrsg.). Trendwende — Europas Wirtschaft in
der Krise. Munchen, 1981.
Andre Danzin. Wissenschaft und Wiedergeburt Europas.
Frankfurt/M., 1980.
Peter F. Drucker. Japan—The Problem of Success.— Foreign
Affairs, April 1978, p. 564.
Peter Duignan, Alvin Rabushka. The United States in the
1980s. Stanford University, 1980.

СОДЕРЖАНИЕ
Межимпериалистические противоречия в современных
условиях (предисловие к русскому изданию) 5
Предисловие автора 36
Глава первая
Шокирующее японское чудо 42
Очная ставка Запада с его утраченными
преимуществами 42
Сказка о «ринги» и подлинные управляющие
Беседа автора с Кенией Омаэ об особенностях управления
японскими фирмами 59
Глава вторая
Мобилизация к наступлению на мировой рынок 71
Соответствуют ли старые менеджеры новым
требованиям? 71
«Мы можем многому научиться у Японии»
Беседа автора с доктором Джеймсом Абеггленом о браваде
европейской и американской промышленности перед
«японской моделью» 87
Глава третья
Соперничество в будущем 101
Технологические достижения создадут завтрашние
рынки 101
«Еще оставшиеся мешают уходу...»
Беседа автора с профессором молекулярной генетики
Эккерхардом Баутцем 120
Глава четвертая
Борьба за господство в электронной промышленности 130
Американцы и японцы намерены оставить европейцев
далеко позади 130
«У Европы осталось мало времени»
Беседа автора с Рольфом-Дитером Лейстером о шансах
Европы в борьбе за рынок телематики 148
Глава пятая
Тайна динамики 164
Уступает ли Европа Японии в экономической
жизнеспособности 164
238

«Социальная мобильность обеспечивает общий подъем
уровня»
Беседа автора с патером Йоханнесом Хиршмайером о
будущем японского общества и экономики 176
Глава шестая
Когда гигант переведет дух 185
Трудный путь Америки к преодолению кризиса 185
«При определенных условиях Америка могла бы вновь
«бросить вызов»
Беседа автора с доктором Уильямом Соммерсом о
перспективах США в конкурентной борьбе с Европой и
Японией 202
Глава седьмая
Континент, не имеющий своей концепции 214
Самая большая проблема Европы заключается в ее
политической разобщенности 214
Вместо послесловия
Некоторые выводы и соображения 226
Список литературы 236

Ханс Отто Эглау
БОРЬБА ГИГАНТОВ
ИБ № 142%
Редактор Н. Н. Балясная
Художник А. Саломатин
Художественный редактор А. В. Лисицын
Технический редактор Л. Ф. Шкилевич
Корректор Т. Ф. Дмитриева
Сдано в набор 06.06.85. Подписано в печать 17.12.85. Формат 84x108/32. Бумага офсетная.
Гарнитура тайме. Печать офсетная. Условн. печ. л. 12,6. Усл. кр.-отт. 12,81. Уч.-изд. л. 13,61.
Тираж 17 000 экз. Заказ № 466. Цена 90 к. Изд. № 39522.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Прогресс» Государственного комитета
СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
119847, ГСП, Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 17
Тульская типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли, 300600 г. Тула, проспект Ленина, 109.

Ханс Отто ЭГЛАУ хорошо знаком с миром
бизнеса: он работал редактором таких известных
в ФРГ изданий, как «Хандельсблатт» и «Цайт»,
был главным корреспондентом по
экономическим вопросам в еженедельнике «Шпигель».
Журналистское прошлое позволило ему в яркой,
публицистической форме нарисовать картину
жестокой и непрекращающейся борьбы ведущих
монополий на капиталистическом рынке. Автор
ставит ряд острых вопросов и пытается ответить
на них.
— Почему Новый Свет отстает на многих
участках технологической гонки и отступает на
ряде перспективных направлений
межимпериалистической борьбы под натиском
монополистических соперников?
— Смогут ли американские концерны взять
реванш?
— Каким образом Стране восходящего
солнца удалось захватить лидирующее
положение во многих передовых областях производства,
науки и техники?
— Почему застопорился процесс
западноевропейской интеграции, а евро эйфория
сменилась « европессимизмом » ?