доо*.
ШШЕ СОЧИНЕНІІ
.ΙΙΊΙΙ111 ΠΙΙIIII
ВЪ ДВѢНАДЦАШ ТОМАХЪ.
Съ оортретомъ автора и очеркомъ его шизой и дШиьжтм.
ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО
подъ редакціей В. Н. МИХАЙЛОВА.
тоълъ УГХ
ІІзданіе Б. К. ФУКСА.

Дозволено Цензурою. Москва, 31 Іюля 1902 года.
175496

1.
Ш0С04СШ ДРІШЫ.

КІЕВЪ.
Типографія Μ. Μ. ФІІХА. Большая Васпльковская λ» 10
1902.

Предисловие.
Я разсчптывалъ, чго этотъ томъ будетъ продолженіемъ
„Фплософскпхъ діалоговъ". При настоящемъ положеніи
человѣческаго ума, только форма діалога соотвѣтствуетъ, по моему
мнѣнію, пзложенію фплософекпхъ идей. Пстпнъ этого порядка
нельзя нп прямо отрицать, ни прямо утверждать; онѣ не могутъ
быть предметомъ доказательствъ. Можно только представить ихъ
съ пхъ разлпчныхъ сторонъ. указать ихъ елабыя и сильныя
стороны, ихъ необходимость и значеніе. Въ такомъ положеніп
находятся всѣ высшія проблемы человѣчества. Кто можетъ въ
настоящее время подумать о правпльномъ изложеніи политической
науки? Велпкіе вопросы соціальной морали приводятъ въ кон-
цѣ концовъ къ крайне спорнымъ, несводпмымъ другъ на друга
рѣшеніямъ. Политическая экономія—это вѣчный діалогъ двухъ
системъ, изъ которыхъ одной Ешкогда не удастся вытѣснить
другую пли убѣдить ее въ абсолютной ошибочности.
Причина этого заключается въ основномъ различіи между
вѣрой и знаніемъ, между мнѣніемъ и увѣренностью. Не составля·
ютъ геометрпческпхъ діалоговъ, такъ какъ геометрія истинна
безлично. Но ко всему, что выражаетъ оттѣнки вѣры, желанія,
выбора, антипатіи, симпатіи, ненависти и любви, отлично
подходить такая форма изложенія, въ которой каждое мнѣніе
воплощается въ опредѣленное лицо и дѣйствуетъ, какъ живое
существо. Именно въ силу этихъ основаній я выбралъ форму діалога,
чтобы выразить нѣкоторыя изъ свопхъ идей. Потомъ я нашелъ,
что одного діалога недостаточно, что нужно дѣйствіе; я увидѣлъ,
что свободная драма, безъ всякой мѣстной окраски, въ родѣ
Шекспировской, позволяешь сдѣлать оттѣнки гораздо болѣе тонкими.
Интересна не только дѣйствптельная, происходившая исторія:
рядомъ съ псторіей дѣйствительной есть исторія идеальная, не
происходившая матеріально, но въ идеальномъ смыслѣ
происходившая тысячи разъ. Коріоланъ и Юлій Цезарь—не
оппсанія римскихъ нравовъ: это этюды абсолютной психологіи;
Не претендуя создавать художественную драму, я хотѣлъ
создать только нѣчто въ родѣ драмы. Форма драмы—самая лучшая
въ лптературѣ. Произведете воображенія полно только тогда, когда
авторъ показываешь созданныхъ его фантазіей лицъ дѣйствую-
щими, живыми, говорящими. На настоящей высокой ступени
своего развптія философія удивительно хорошо приспособляется

6
ФИЛ0С0ФСК1Я ДРАМЫ.
къ такому изложенію, гдѣ ничего не утверждается, все наводится,
основывается, противополагается, оттѣняется. Нечего больше
совершенствовать правила силлогизма, укрѣплять доказательства
безсмертія души. Въ настоящее время человѣкъ ясно видитъ,
что никогда ничего не будетъ знать ни о высшей причинѣ
вселенной, ни о своей собственной судьбѣ. Однако, онъ хочетъ,
чтобы ему говорили обо всемъ этомъ. Драматическое дѣйствіе
гораздо лучше абетрактныхъ разсужденій выдвигаетъ эти сомнѣ-
нія, эти проблески, эти смѣлыя попытки, смѣняемыя колеба-
ніями, эти закоулки мысли. Авторъ книги Іова понялъ это за
700 или 800 лѣтъ до Р. X. Современная философія также най-
детъ свое послѣднее выраженіе въ драмѣ или даже въ оперѣ;
вѣдь музыка и иллюзіи лирической сцены могутъ удивительно
продолжать мысль, когда недостаточно словъ для ея выраженія.
Такпмъ образомъ понятно, что въ аристократическомъ об-
ществѣ. гдѣ публику составляли-бы интеллигентные люди, возмо-
я^енъ философскій театръ; онъ былъ-бы однимъ изъ самыхъ
могущественныхъ орудій идеи и самымъ дѣйствительнымъ сред-
ствомъ высшей культуры. Очевидно, такой театръ не имѣлъ бы
ничего общаго съ современнымъ театромъ, замѣняющимъ кафэ-
концертъ, гдѣ иностранецъ, провинціалъ, буржуа стараются
только пріятно провести вечеръ; не нужно, чтобы исчезло это
честное развлеченіе; нужно только, чтобы къ нему кое-что
прибавилось. Въ литературѣ рядомъ съ книгами, назначенными для биб-
ліотекъ, есть книги, успѣхъ которыхъ можетъ оцѣнить только
нисколько сотенъ знатоковъ. Но въ театрѣ нѣтъ эквивалента
аристократической книги. Необходимость привлекать каждый вечеръ
двѣнадцать, пятнадцать сотенъ слушателей, жаждущихъ развле-
ченія, ставптъ театръ въ положеыіе, подобное тому, въ какомъ
очутился-бы издатель, не имѣя возможности издавать книгу,
разсчитываюшую на менѣе, чѣмъ десять тысячъ читателей.
Итакъ, одно изъ самыхъ выразительныхъ искусствъ запрещено
высшей мысли. Въ этомъ отяошенія Викторъ Гюго всегда
находился въ состоят'и кризиса. Онъ чувствовалъ превосходство
драмы, ея несравненное могущество, и его геній отказывг.лся
подчиниться ея скуднымъ требованіямъ. Этотъ корсетъ мучилъ его,
когда онъ совершенно отбрасывалъ его. Отсюда его Théâtre en
liberté...
21-го марта 1888 года.

Продопжеміе „Бури".
(1878).

Нѣсколько словъ къ читателю.
Просперо—герцогъ Милана, неизвѣстный ни одному пзъ псто-
риковъ; Калибанъ—безобразное существо, почти безформенное,
только становящееся человѣкомъ; Аріель—сынъ воздуха, символъ
идеализма. Вотъ три самыя глубокая созданія Шекспира. Я хо-
тѣлъ показать эти три типа действующими въ условіяхъ, приспо-
собленныхъ къ идеямъ нашего времени. Я предполагаю, что послѣ
бури Просперо, силою своего магическаго искусства побѣдившій
всѣхъ своихъ враговъ, возстановился на своемъ миланскомъ тро-
нѣ. Вмѣстѣ съ нимъ я переношу туда Аріеля—его воздушнаго ге-
нія, Калибана—его всегда мятежнаго раба, Гонзало—его стараго
совѣтника, Тринкуло—его шута. Шекспиръ былъ историкомъ вѣчг
ности. Онъ не рисовалъ никакой опредѣленной страны, никакого
вѣка въ частности; онъ изображалъ исторію человѣчества. Въ
этихъ великихъ битвахъ чистой идеи забота о мѣстной окраскѣ
в точномъ воспроизведеніи обычаевъ, нравовъ была на второмъ
мѣстѣ. Я слѣдовалъ тому же закону. Прежде чѣмъ упрекать меня
въ анахронизмахъ, прошу указать мнѣ, въ какомъ вѣкѣ жиль
Просперо.
Пусть дорогой читатель видитъ въ послѣдующей драмѣ
развлечете идеолога, а не теорію, фантазію воображенія, а не
политически трактатъ. Я писалъ эту драму нѣсколько мѣсяцевъ
тому назадъ, въ Ишіи, по утрамъ, когда виноградники были
покрыты росой, а море походило на бѣлую ткань. Философія такихъ
часовъ отдыха—это философія кузнечиковъ и жаворонковъ,
которые никогда не сомнѣвались, что свѣтъ солнца пріятенъ, что
жизнь—прелестный даръ, а земля живущихъ—восхитительное
пребываніе.

ДЪЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.
знать Милана.
Просперо, законный герцогъ Милана, возстановленный въ
своей власти.
Аріель, духъ воздуха, то видимый, то невидимый (эту роль
играетъ женщина).
Калибанъ, грубый и безобразный рабъ.
Гонзало, старый честный совѣтникъ.
Роландъ,
Э ρ к о л ь,
Гриффонетто, {
Ружьеро,
Ринальдо,
Бальдуччп,
Бевилаква, ] л г
т, ' граждане Милана.
Бонакорсо, { F
Имперія, придворная.
Цптелла, молодая дѣвупгоа веселаго характера.
Симпликонъ, школьный учитель.
Ліонардо, миланскій ученый.
Г і а ц π н τ ъ, j
А н ж і о л π н о, : артисты.
Жакомпно, j
Гаспаронъ. ярмарочный Геркулесъ.
Вагнеръ, нѣмецкіп ученый.
Братъ Августлнъ де-Ферраре, доминиканецъ-инкви-
зиторъ.
Папскій легатъ.
Монахъ-картезіанецъ.
Τ ρ инк у л о, шутъ.
Б у τ τ а д е о, вѣчный жидъ.
К л е ρ к ъ.
С л у г а.
Народъ, стража, придворные и т. д.
Дѣйствіе происходить отчасти въ Миланѣ, отчасти въ монастырѣ гсартезіан-
цевъ, въ Павіи.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.
Дѣпствіе происходить въ картезіанскомъ мопастырѣ въ Павіп. гдѣ Просперо
занпмаетъ отдѣльное зданіе для своихъ занятііі и опытовъ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Погреоъ. дверь котораго выходитъ на дворъ.
Калибанъ, затѣмъ Аріель.
Калибанъ {пьяный,распростертый на земліъ, валяется въ
лужуъ вина, вытекгиаго изъ бочки, которую онъ открыло и забылъ
закрыть). Тысяча проклятій! О, животное, лжецъ, лѣнтяй! Вѣрьте
послѣ этого слову принцевъ! Я упустилъ прекрасный случай на
восхитительномъ островѣ, когда совершилъ невѣроятную
глупость, принявъ пьяницу Стефано за бога и почитая этого шута.
Мы должны были вбить гвоздь въ голову моего господина. О,
это было такъ хорошо задумано! Но благодаря этому нелѣпому
скрипачу, который меня всюду сопровождает^ Просперо узналъ
все. И я дождался одного изъ тѣхъ наказаній, которыя
заставили меня краснѣть. Ну, хорошо! Я обѣщалъ ему быть умнымъ,
и онъ имѣлъ глупость повѣрить. На слѣдующій день мы
покинули островъ и пришли въ эту равнину, которая такъ же
похожа на мѣсто нашего перваго жительства, какъ нога косули на
кость, обглоданную десятью собаками. Я сталь не нуженъ; здѣсь
уже нѣтъ необходпмости искать источниковъ у подножья скалъ,
собирать плоды на деревьяхъ, вынимать изъ гнѣздъ молодыхъ
птенцовъ. Мнѣ обѣщали -свободу, но я еше жду ее.
Но я имѣю право на эту свободу! Прежде я не думалъ о
ней; но здѣсь, въ этой ломбардской равнинѣ, мои мысли очень
развились. Права человѣка абсолютны. Какъ можетъ Просперо
препятствовать мнѣ принадлежать самому себѣ? Моя человѣче-
ская гордость возмущается. Правда, я напиваюсь до-пьяна ви-
номъ изъ этого погреба. Но развѣ первое преступлевіе
правителей не въ томъ, что они прынпжаютъ народъ своими благодѣя-
ніями? Чтобы изгладить этотъ стыдъ, есть только одно средство:
убивать ихъ. Подобное оскорбленіе смывается только кровью. Да,
наконецъ, по отношенію ко мнѣ Проснеро былъ узурпаторомъ:
онъ укралъ у меня мой островъ; я былъ его законнымъ власти-
телемъ. Островъ принадлежалъ мнѣ съ тѣхъ ігоръ, какъ его оста-

12
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
впла мнѣ моя мать Сикораксъ, убираясь ко всѣмъ чертямъ. Я
приспособить его къ своимъ потребностям^ жиль на немъ, пока
не прпсталъ туда этотъ негодный волшебникъ со своимъ воз-
душнымъ слугой. Я первый занялъ его. Просперо былъ завоевате-
лемъ, узурпаторомъ. (Раздается небесная, полная нѣжности
музыка, возвѣщающая приближены Лріеля). Постоянно эта вѣчная
противная музыка! Смрадный скотъ, мошенникъ, красное животное!
О, если-бъ я могъ задержать тебя и разорвать на куски! (Калибанъ
корчится въ ужасныхъ судорогахъ). Миръ, по крайней мѣрѣ, миръ!
Пощади меня отъ твоей бѣшеной музыки, которая производитъ
на меня дѣйствіе морской болѣзни. Жди, поищп кошекъ, чтобы
ласкать ихъ, гладя противъ шерсти.
Аріель (видимый.—Нѣжная длительная трель) Почему ты
возмущаешься? Гдѣ тебѣ можетъ быть лучше, чѣмъ здѣсь? По-
гребъ открыть, и ты знаешь къ нему дорогу. Свободный, ты былъ
бы менѣе счастливъ.
Калибанъ. Да, но меня эксплуатируюсь. Низкій рабъ!
развѣ ты не видишь, что быть эксплуатируемымъ другимъ чело-
вѣкомъ—самая невыносимая вещь? У тебя совсѣмъ развѣ нѣтъ
чести? Смертный не имѣетъ права подчинять себѣ другого. Въ
подобныхъ случаяхъ возмущеніе—свящеянѣйшая изъ
обязанностей.
A pie ль. Ты забываешь, что, благодаря Просперо, ты сталъ
человѣкомъ, существуешь.
Калибанъ. Прекрасно! Островъ принадлежалъ мнѣ; я
былъ тамъ до него; онъ былъ переданъ мнѣ Сикораксъ, моею
матерью. Я показалъ Просперо обрабатываемый поля, источники,
хорошія деревья, a взамѣнъ онъ далъ мяѣ только рабство...
Аріель. Ты постоянно повторяешь, чхо островъ
принадлежалъ тебѣ. Онъ принадлежалъ тебѣ такъ же, какъ пустыня при-
надлежитъ газели, какъ ягяенокъ принадлежитъ тигру. Ты не
зналъ имени ни одной вещи; ты не зналъ даже, что такое ра
зумъ. Твоя нечленораздѣльная рѣчь напоминала мычаніе верблюда,
когда онъ бываетъ въ дурномъ настроеніи духа. Звуки,
сдавливаемые въ твоей гортани, походили на без плодное усиліе
изрыгнуть ппщу. Просперо научилъ тебя языку арійцевъ. Съ этимъ
божественнымъ языкомъ въ тебя вошло неотделимое отъ него
количество разума. Мало-по-малу, благодаря языку и разуму, твои
безобразныя черты приняли нѣкоторую гарѵіонію; твои пальцы съ
съ перепонками отделились другъ отъ друга; изъ безобразной
рыбы ты сталъ человѣкомъ, и теперь ты говоришь почти какъ
сынъ арійцевъ.
Калибанъ. О,замолчи, наконецъ! Я отлично обходился безъ
языка. Какъ Просперо не предвидѣлъ, что языкомъ, который онъ
мнѣ далъ, я буду проклинать его? Просперо дуракъ! Каждый для
себя... Онъ научилъ меня всему, говоришь ты? Онъ былъ неправъ.
На его мѣстѣ я не сдѣлалъ бы этого. Чѣмъ-же я ему обязанъ?
Я ничего не просплъ у него...
A pie ль. Это ужасно, что ты говоришь! Тогда болѣе
воспитанный не долженъ стараться воспитывать другяхъ?

КАЛИБАНЪ.
13
Калибан ъ. Если-бы я былъ правителемъ, я остерегал ся-бы
дѣлать это. Напрнмѣръ, подумать только, что тотъ, личность кото-
раго развиваютъ, не захочетъ существовать въ свою очередь!...
Всякое существо неблагодарно! Всякое усиліе, чтобы воспитать другое
лицо, обращается протпвъ воспитателя Каждый дѣйствуетъ
сообразно своимъ силамъ. У крокодила большой ротъ не для того, чтобы
имъ не пользоваться. Проклинать—это свойственно моей природѣ.
«Я не могу удержаться отъ того, чтобы не клеветать π поносить.
Дать мнѣ языкъ—значптъ вооружить меня для этого. Изъ языка
арійцевъ я воспринялъ только ругательства и проклятія! Это
сильнее меня!., я не могу удержаться оть проклятій.
Api ель. Ты хотѣлъ также оскорбить Миранду.
Калибанъ. Въ концѣ концовъ мы населилп-бы островъ.
Люди стоятъ другъ друга: Ея отецъ долженъ былъ заплатить
мнѣ. Я кололъ ему дрова, разводилъ огонь, носплъ воду... безъ
меня онъ не зналъ-бы ни полей, ни деревьевъ!..
Аріель. Ты скандализируешь меня и раздражаешь,
поскольку я могу раздражаться. Я не могу тебя опровергать, такъ
какъ это не мое дѣло. Что касается меня, то я служу идеѣ,
наслаждаясь счастьемъ. Послѣ гибели корабля у заколдованнаго
острова мой господинъ обѣщалъ мнѣ свободу. „Возвратись
къ элементамъ, сказалъ онъмнѣ:—будь свободенъ и счастливъ*.
День изо дня я думалъ, что онъ меня отпустить... И каждый день
съ тѣхъ поръ онъ называетъ меня своей маленькой птичкой, ми-
лымъ Аріелемъ, и я остаюсь, не напоминая ему о его обѣщаніи.
Здѣсь такъ хорошо!...
Калибанъ. О, это мнѣ все равно!
Аріель. Здѣсь гораздо лучше, чѣмъ было на островѣ.
Калибанъ. Да, тамъ было восхитительно. Судороги,
страшный корчи, змѣи, ёжи подъ ногами, пилы, колючки, иглы, щипцы,
которые васъ ущемляли, мучили, и, наконецъ, постоянная гіена
огненная! И потомъ,—что здѣсь было нехорошаго, Аріель? Да, ты
не чувствуешь этого! Ты набоженъ, покоренъ... ты принимаешь
твое мѣсто, какъ заранѣе приготовленное.' Просперо управлялъ
нами, принимая различные образы. Онъ обманывалъ насъ, а
ничего нѣтъ унизительнѣе, какъ быть обманутымъ. О, какъ были
ужасны эти чертенята, завлекавшіе меня въ ямы, эти маленъкія
обезьяны, дразнившія меня своими гримасами, эти бѣшеныя
кошки, кусавшія мнѣ ноги, и все это была неправда. О, мошен-
никъ! я никогда не прощу тебѣ этой несправедливости! Когда
народъ увидитъ, что высшіе классы управляли имъ съ помощью
суевѣрія, ты увидишь, какую жизнь создастъ онъ своимъ преж-
нимъ господамъ. Никогда и не было ада, которымъ насъ пуга-
ютъ. Чудовища, создавшая престижъ Просперо, были вымышлены,
но они мучили меня, какъ будто существовали на самомъ дѣлѣ.
Престижъ! Подождите немного: вы увидите, что скоро его не
будетъ!
Аріель. Ты служилъ изъ страха, я служу изъ любви. То,
что онъ ищетъ, такъ прекрасно, что я счастливъ, помогая ему
своимъ повиновеніемъ. Да, я поклоняюсь ему! Онъ—не Богъ, но
работаетъ для Бога. По его мнѣнію, Богъ—разумъ, и нужно тру-

14
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
диться, чтоэы Богъ, т. е. разумъ, все болѣе и болѣе управлялъ
шромъ. Онъ пщетъ средствъ, чтобы разумъ былъ вооруженъ и
дѣйствительно управлялъ міромъ.
Калпбанъ. Пустяки! Сетебосъ, богъ моей матери, стоялъ
гораздо выше этого неосязаемаго Бога, о которомъ ты мнѣ
постоянно говоришь. Сетебосъ выказывалъ свое могущество
видимыми дѣйствіями. Каждое утро его пещера была переполнена
недавно срѣзанными головами, шеями, перерѣзанными ножомъ. А
Богъ хрпстіанъ—это Богъ слабыхъ и женщинъ. О, слабые
увидать, какъ я съ ними буду обходиться! А женщины! У Сетебоса
въ рукѣ топоръ, но онъ вѣжливый богъ. О, плутъ Просперо! ты
увидишь, позволено ли порабощать такъ сыновъ земли.
Аріель. Прощай! Между мной и тобой не можетъ быть
обмѣна идей. Оставайся здѣсь, какъ сѣвшій на мель китъ, какъ
тяжело дышащая морская свинья... А я возвращусь въ воздухъ и
буду ожидать приказаній генія, сдѣлавшаго мнѣ честь взять меня
въ исполнители своей воли. (Аріель улетаешь, при чемъ
раздается нѣсколько гармоничныхъ аккордовъ).
Калибанъ. О, адъ! Мои кости трещатъ, нервы кричатъ, а
мускулы дергаются, какъ струны настраиваемой скрипки... Мои
жилы, растягиваемый маленькими рычагами, порвутся. Мое ко-
лѣно пронзено гвоздями, а я долженъ ходить. Потомъ этотъ
адскій смычекъ играетъ на всемъ. Спасибо, спасибо, Просперо!
Я послужу тебѣ!
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Просперо, Аріель, потомъ стражъ.
Въ кабинетѣ Просперо.—Горны, кубы, реторты, воздушные колокола,
погруженные въ ванны съ ртутью; подъ ними слышенъ слабый трескъ.
Просперо. Итакъ, Аріель, ты все хочешь быть мнѣ вѣр-
нымъ. Двадцать разъ говорилъ я тебѣ: „ты свободенъ, Аріель!а
Я тебя все удерживаю.
Аріель (видимый). Какъ вамъ угодно, господинъ! Что
дѣлать мнѣ со своей свободой, если не поглотиться
элементами, изъ которыхъ вы извлекли меня? Благодаря вамъ я
существую. Я люблю васъ и все, что вы сдѣлали. (Дрожаніе ду·
ховъ подъ колоколами производить еле слышный аккордъ).
Просперо. Я самъ не знаю, что я дѣлаю, милый другъ.
Но я увѣренъ, что являюсь орудіемъ ищущей воли. Природа не
познаетъ себя. Развѣ ты, напримѣръ, маленькая голубая птичка,
чувствовалъ себя, пока я не извлекъ тебя изъ великой
универсальной смѣсп, въ которой ты былъ затерянъ, призвавъ, скон-
центрировавъ, сгруппировавъ въ прозрачное ядро то, что раньше
было разсѣяно? Въ морѣ есть соль; дѣло въ томъ чтобы извлечь
ее. Въ воздухѣ есть жизнь, и листъ дерева умѣетъ извлекать
ее; послѣдуемъ его примѣру. Анализъ и синтезъ — вотъ наука.
Выть господиномъ духовъ природы и дать имъ ясную
индивидуальность—вотъ чего я хочу!

КАЛИБАНЪ.
15
Аріель. Слѣдовательно, духп — затерянныя въ природѣ
силы, существа, замѣтныя въ чистомъ состояніп только тогда,
когда ихъ извлекаетъ наука?
Просперо. Совершенно вѣрно! Все это желаетъ
существовать, но не существуете Это то, что нѣкоторые изъ моихъ собрать-
евъ называютъ газомъ. Каждый изъ колоколовъ, которые ты
видишь,—тюрьма для газа. Такъ какъ почти всѣ они стремятся
вверхъ, то маленькій сводъ этихъ колоколовъ для ппхъ тюрьма.
Одинъ происходить изъ воды, однако, со временемъ дастъ свѣтъ;
другой πредставляетъ сущность жизни и огня. (Слышень аккордъ,
происходящие отъ колебаніл газовъ).
A pie ль. О, божественные звуки, братья моихъ звуковъ!
Какое счастье служить столь возвышеннымъ существамъ! Несом-
нѣнно, ты разговариваешь съ какимъ нибудь изъ нихъ,
являющимся твоимъ богомъ, какъ ты мой богъ!
Просперо. Нѣтъ, Аріель. Вѣчный Богъ не обнаруживается
лицомъ къ лицу. Онъ не обнаруживается матеріально, и
сомнительны разсказы о его матеріализадіи. Онъ—геній человѣка ге-
ніальнаго, добродѣтель человѣка дрбродѣтельнаго, доброта нѣж-
ной души, универсальное стремленіе къ все болѣе широкому бы-
сію. Истинное опредѣленіе его—любовь. Благодаря ей, все
приносить плоды, всякій міръ извлекаетъ пзъ своего лона все, что мо-
жетъ изъ него выйти. Онъ будетъ вполнѣ осуществленъ, когда
наука увѣнчаетъ корону монарха и будетъ править безъ со-
перниковъ. Тогда разумъ возвратитъ міру его утерянную кра-
тоту и совершенство. О! какъ прелестна программа властителей
того времени:
A Paestum, semer des roses,
Planter de cèdres de Liban.
(Входить стражъ).
Стражъ. Вашему высочеству извѣстно, несомненно, что
въ мпланскомъ дворцѣ все готово для вечерняго празднества.
Солнце уже у горизонта, а отсюда три часа ходьбы до Милана.
(Аріелъ исчезаешь, Просперо уходить).

АКТЪ ВТОРОЙ.
Садъ миланскаго дворца.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Калпбанъ, скрытый; Гонзало, Роландъ, Эрколь,
Гриффонетто, Ружьеро, Ринальдо, Бальдуччи, Бе-
вилаква, Вагнеръ,. Симпликонъ, Ліонардо, Имперія,
Цителла, Анжіолино, Жакомино, Буттадео, молодые
люди, господа, музыканты, послы, граждане Милана, придворные.
Дворепъ блестяще освѣщенъ. У перрона великаны, выдѣляіощіеся въ
свѣтѣ своимъ чернымъ цвѣтомъ. Большія открытыя окна, черезъ который
видны люстры внутри. Длинныя галлереи» окруженныя по краямъ
экзотическими деревьями. Группы ыузыкантовъ подъ деревьями. Компаніи гуляющихъ
проходятъ взадъ и впередъ. Нѣсколько придворныхъ въ центрѣ группъ
зрителей. Граждане Милана прогуливаются въ болѣе простыхъ костю-
махъ.—Роландъ и Эрколь проходятъ, держась за руки.
Роландъ. Говорю вамъ,—герцогъ губить себя, а съ собой
и насъ.
Эрколь. Вотъ уже четыре или пять тысячъ лѣтъ, а, мо-
жетъ быть, и гораздо больше, какъ говорятъ, что міръ на пути
къ гибели; однако, онъ идетъ все время своимъ путемъ. Все
здѣсь падаетъ и поднимается; колесо фортуны вертится без-
престанно.
Роландъ. Да, но сколько людей ломаетъ себѣ шею!
Герцогъ—ученый, философъ; эти люди должны оставаться въ своихъ
чуланахъ. Боюсь, что мы увидымъ революцію презрѣнныхъ.
Эрколь. А! недурно! Дѣйствителыіо, люди уважаютъ
только того, кто ихъ убиваетъ. Когда случай даеть имъ во
властители мудреца, они говорятъ: ηФи, какой стыдъ!" (Проходятъ.—
На сцснѣ появляются Гриффонетто, Ружьеро и нѣсколько дру-
гихъ).
Гриффонетто. Люди увидятъ, какъ изъ грязи выйдутъ
чудовища, неизвѣстныя до спхъ поръ.
Ружьеро. Я не вѣрю въ чудовища. Я никогда ихъ не
впдѣлъ.

КАЛИБАЫЪ.
17
Грпффонетто. А Калнбанъ?
Ружье ρ о. Что-жъ? Калпбанъ былъ чудовпщемъ, пока
жплъ на волшебномъ островѣ. Теперь эта великая школа
народной хитрости, которая называется Миланомъ, хорошо образовала
его. Онъ уже не пьяница π не лѣнтяй. Кружка вина удержи -
ваетъ его въ покоѣ цѣлый день. О, какъ легко цивилизовать
чудовищъ! (Эрко.іъ и Роландъ подходятъ къ этой грушиъ).
Роландъ. А преступники? Вы не считаетесь съ ними?
Ружьеро. Преступнпковъ нѣтъ. (Ваь громко смѣются).
Роландъ. A впсѣлица? Какъ назовешь ты тѣхъ, кого
вѣшаютъ на ней?
Ружьеро. Такпхъ людей рѣдко встрѣчаютъ на своемъ
пути. [Группа расходится.—На сцену вхоояшъ Ринальдік Балъ-
дуччи и друг.).
Ринальдо. Возвышаться—вотъ въ чемъ, по моему, жизнь.
Бальдуччп. До чего возвышаться? Жизнь проводятъ въ
преслѣдованіи цѣли. Разъ цѣль достигнута, видно ея
ничтожество. (Различных группы соединяются).
Эрколь. Ужъ лучше служить дѣлу, такъ какъ дѣло
переживетъ васъ.
Бальдуччп. Пустое! оно умретъ раньше насъ. Разъ идея,
воодушевлявшая мнѣніе, удалась, сразу обнаруживаются ея
недостатки; она теряетъ обаяніе, и послѣдующее поколѣніе
безразлично относится къ тому, что вы дѣлали съ такимъ увлеченіемъ.
Мода во всемъ...
Роландъ. Привязанность къ семьѣ исправляетъ то
легкомысленное, что есть въ индивидуальной судьбѣ.
Ружьеро. Да, въ глазахъ мало - фплософскихъ умовъ.
Чтобы замкнуться въ рамкахъ семьи, нужно быть убѣжденнымъ,
что семья, часть которой составляешь, лучшая изъ всѣхъ. Но
такъ какъ въ этомъ убѣждены всѣ, то мало шансовъ, чтобы всѣ
были правы. Предразсудки, тщеславіе—вотъ основа жизни. Фи-
лософъ, разрушающій предразсудки, разрушаетъ основу жизни.
Роландъ. Патріотизмъ устойчивѣе.
χ ν \îBsi ь е ρ о. Къ нему примѣнимо то же разсужденіе. Можете
ли вы думать, что ваше отечество особенно превосходно, разъ
ВХ& патріоты міра убѣждены, что ихъ страна имѣетъ ту-же при-
виллегію? Вы называете этотъ предразеудокъ у другихъ фанатиз-
момъ. Нужно быть слѣпымъ кротомъ, чтобы не видѣть, что дру-
гіе также судятъ у васъ.
Тринкуло (бѣгая изъ стороны въ сторону со своей
погремушкой). Я. никогда не видѣлъ праздника, который такъ похо-
дилъ-бы на похороны, какъ этотъ. Всѣ философствуютъ. Я не
осмѣливаюсь сказать ни малѣйшей глупости. Просперо
ничего не понимаетъ въ комизмѣ, a всѣ эти господа сегодня такъ
серьезны, что не обращаютъ вниманія на бѣднаго сумасшедшаго.
Однако, сумасшедшіе иногда бываютъ мудрецами. (Приб. гижастсл
группа ІІмпсріи).
Гіацинто. Да, эта прелестная голова будетъ современемъ
головой мертвеца.

18
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
II м π e ρ i я. О, прелестный комплиментъ, Гіацинто! Но разъ
вы такой философъ, дѣлайтесь монахомъ. Не нужно смотрѣть
ни слпшкомъ близко, ни слишкомъ далеко. Вы одинаково
извратите образъ вашего глаза, если будете держать предметъ у са·
маго носа и если поставите его внѣ поля зрѣнія. Изъ того, что
вещь призрачна, не слѣдуетъ еще, что она суета. Все призрачно,
но призрачное—нѣчто божественное. Посмотрите на бабочку: это
не особое животное, а, скорѣе, расцвѣтъ другого животнаго.
Бабочка—стадія куколки, какъ цвѣтокъ—преходящій моментъ pa-
стенія. Создавав^ повпдпмому, мало одаренное, бѣдное жизнью и
сознаніемъ, осужденное, скажете вы, представлять въ природѣ
только жалкое существованіе, дополнять число и заполнять про
бѣлы безконечной лѣстницы,—это созданіе внезапно пробуждается.
Тяжелое, ползающее насѣкомое становится окрыленнымъ, идеал ь-
нымъ; вся жизнь его—въ воздухѣ; изъ земного животнаго съ
вѣчно дурнымъ настроеніемъ духа оно становится хозяиномъ
воздуха и сыномъ дня. Кто сдѣлалъ это чудо?
Любовь.—Бабочка—это періодъ любви. Не удивляйтесь, если она раскидываетъ
свои крылья, ласкаетъ всякій цвѣтокъ, преслѣдуетъ тамъ и сямъ
свои веселые капризы. Все—золото въ ея глазахъ, все плаваетъ
въ этой воспламененной атмосферѣ, составляющей красоту вещей.
Счастливое существо! Оно распускается въ свое время, скиды-
ваетъ свое грязное, тяжелое платье, опьяняется, въ теченіе нѣ·
сколькихъ моментовъ, ведетъ самую блаженную жизнь, a затѣмъ
умпраетъ. Оно расцвѣтаетъ только для того, чтобы умереть.
Утоливъ свою жажду, выпивъ свою полную чашу радости, оно
немедленно засыхаетъ. Счастливое! Для него любить—значитъ
жить и умереть. Я не сомнѣваюсь, что въ это короткое время въ
сознаніи этого маленькаго существа собирается настолько меньше
удовольствій, насколько его скоропреходящая жизнь меньше
жизни могущественнѣйшихъ созданій, и во многомъ ниже по
цѣнности, чѣмъ у большинства людей.—Прпвѣтъ тебѣ, краткій
и блестящій расцвѣтъ, расцвѣтъ одного дня! Твоя жизнь въ
несколько часовъ включаетъ въ себѣ три божественные момента:
расцвѣсть, любить, умереть!
Роландъ, Эрколь, Ружьеро (вмѣсниь). Браво, Имперія!
Нмперія. Не считайте меня легкомысленной. Обязанность
женщины—красота, но красота—трудное искусство. Красота трѳ-
буетъ исключптельныхъ заботъ. Нужно пзбѣгать всего, что мо-
жетъ ей повредить. Но вѣдь всякая страсть, всяЕсое мнѣніе
вредить красотѣ. Злоба особенно дѣлаетъ дурной, заставляя
гримасничать. (Она проходить,- Посредине сцены остаются Гіо-
щінто и Эрколь.)
Эрколь. Знаете, въ чемъ еекретъ ея красоты: ея тѣло
повсюду представляетъ полуторные размѣры.
Гіацинто. Какпмъ чортомъ вы пзиѣрпли ее? {Проходятъ.
Входить Ците.иа въ сопровождены трехъ молодыхъ людей).
Цителла. Боже мой, какіе вы люди! Вы говорите вѣрто,
но къ чему все это? Лучше забавляться, чѣмъ толковать такъ о
забавахъ.
Бальдуччи. Она права: много думать—вредно для головы.

КАЛИБАНЪ.
19
Цителла. II въ особенности—для сердца. Конечно, есть
печальныя вещи, но о нихъ не нужно думать,—это такъ легко.
Когда имѣютъ влеченіе къ такимъ вещамъ, то уходятъ въ
пустыню. Кто забавляется, тотъ не станеть такъ себя мучить. Филосо-
фомъ бываютъ только тогда, когда скучно. Это пдетъ старому
герцогу. Что дѣлать со старпкомъ, у котораго уже нѣтъ
ощущений? Постоянно со своими книгами и колдунами! {Разносяупъ
еино\ музыка играешь 'громче).
Бальдуччп. Изящное удовольствіе! Да, только это π прочно!
Бевилаква. Тогда наслажденіе—цѣль жизни.
Бальдуччп. Несомнѣнно!
Бевилаква. Но всѣ могутъ такъ разсуждать, и тогда всѣ
захотятъ наслаждаться. Но вѣдь въ мірѣ не могутъ всѣ
наслаждаться.
Бальдуччп. Неудобные будутъ подавлены.
Бевилаква. Чѣмъ?
Бальдуччп. Вооруженными людьми.
Бевилаква. Гдѣ возьмете вы ихъ?
Бальдуччп. Вездѣ... имъ будутъ платить...
Бевилаква. А если ваши наемники найдутъ выгоднымъ
убить васъ, чтобы овладѣть городомъ"? Наемнпкъ въ концѣ кон-
цовъ всегда становится господиномъ того, кто ему платитъ.
Бальдуччп. Да, это опасно.
Бевилаква. Лучше опираться на націю.
Бальдуччп. Что такое нація?
Бевилаква. Нація—это Италія.
Голандъ. Нѣтъ, нація—это Мпланъ.
Эр ко ль. Это не важно. Какъ бы вы ни понимали націю,
она всегда будетъ отвѣчать только интересамъ меньшинства.
Большинство будетъ принесено въ жертву. Какъ убѣдить людей
идти на смерть за такое положеніе, которое полезно только при-
виллегпрованному меньшинству?
Симпликонъ. Ихъ нужно просвѣщать, обучать...
Роландъ. Что вы говорите? Обрекать себя на
смерть—большая наивность. Вѣдь для индивидуума—жизнь выше всего. Не
существовать—худшая вещь, какая только можетъ быть. Побѣда
не можетъ быть наградой для мертваго; убитый совершенно по-
бѣжденъ; главное въ сраженіи—не быть убитымъ. Вотъ суждешя
яснаго, размышляющаго, эгоистическаго сознанія. Нужно
сохранять огромную сокровищницу невѣжества и глупости, массу
людей, достаточно простыхъ, чтобы можно было увѣрить ихъ, что,
если они будутъ убиты, они пойдутъ на небо, пли судьба ихъ
будетъ достойна зависти. Стадо составляютъ изъ жпвотныхъ, но
не изъ разумныхъ людей. Если бы всѣ люди были умны, никто
не приносилъ бы себя въ жертву; всякій говорилъ бы: „моя
жизнь стоить жизни другого". Героемъ можно быть только не
размышляя. Нужно поддерживать массу глупцовъ. Если-бъ жи-
вотныя поняли свое положеніе, люди погибли бы. Человѣкъ цар-
ствуетъ, заставляя одну половину животныхъ убивать другую.
Точно также политическое искусство состоитъ въ томъ, чтобы
раздѣлить народъ на двѣ половины, изъ которыхъ одна укро-

20
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
щаетъ другую. Для этого нужно поддерживать грубость одной
половины, хорошо изолировать и отдѣлять ее отъ другой; вѣдь
если народъ, вооруженный или невооруженный, пойметъ свое
положеніе, все погибнетъ!
Ружьеро. Хорошо сказано! Одна вещь всегда заставляетъ
меня смѣяться, когда турки и христіане ведутъ войну. И тѣ, и
другіе бьются, не получая ни пищи, ни платы; они увѣрены, что·
попадутъ въ рай, если будутъ убиты. Но и тѣ, и другіе ошибаются,
Вѣдь если существуетъ рай христіанъ, не существуетъ рай ту-
рокъ, а это внушаетъ мнѣ опасеніе, что оба они не существуютъ.
Невозможно, чтобы были правы оба ожесточенныхъ противникаг
но возможно, что оба они неправы. Во всякомъ случаѣ и тѣ, и
другіе идутъ на сраженія съ фальшивыми билетами на будущую
жизнь. Это нужно запретить, такъ какъ это ставить въ менѣе
выгодное положеніе цивилизованныя націи, не вѣрящія въ
ценность подобной бумаги. Это все равно, какъ если бы нація
изготовляла фальшивые билеты, фалыпивыя деньги на счетъ другихъ
государства Наемники желаютъ платы въ этомъ мірѣ; они очень
посмѣялись бы надъ тѣми, кто сталъ бы откладывать уплату имъ
жалованья до рая.
Роландъ. Странно, что можно было милліоны людей
вести на смерть за коллективныя существа, не предетавляющія опре-
дѣленныхъ личностей.
Ружьеро. Въ концѣ концовъ въ настоящее время люди,
которые умерли бы въ своихъ постеляхъ, все равно были бы
мертвы.
Роландъ. Да, все суета, за исключеніемъ радости
настоящего часа. Эгоизмъ и самопожертвованіе уравновѣшиваютъ другъ
друга.
Бальдуччи. На сколь маломъ основанъ порядокъ міраГ
Часто мнѣ приходить въ голову странная мысль, что лучшій мо-
ментъ для государства, когда его военные люди побеждаются.
Какъ вѣжливо тогда правительство! Какъ учтивы военные люди!
Какъ внимательны, какъ склонны къ реформамъ правители!
Можно даже сказать, что реформы совершаются хорошо только въ
такіе моменты. (Въ собраніи замѣчастся иѣкоторос волненіс. Про-
ходятъ разговаривая Эрко.іь и Гіаіцінто).
Эр коль. Есть вещи, пстпнныя теологически, но певѣрныя
философски. Въ этомъ согласны всѣ доктора Падуи.
Гіацинто. Тогда вы не вѣрите, что кости Антоыія изъ
Падуи совершаютъ чудеса?
Эр коль. Простите: они совершаютъ ихъ теологически, но
не философски...
Гіацинто. Я понимаю васъ. Но я еуевѣренъ, и не могу
представить, чтобы какое-нибудь существо не занималось нами.
(Въ саду показываются вѣстники и говоря тъ нѣсколько словь
различнымъ приглашсннымъ).
Бевидаква. Вмѣсто того, чтобы танцовать, можетъ быть,
было бы лучше вооружаться.
Роландъ. Навѣрное, Просперо будетъ послѣднимъ знать
все.

КАЛИБАНЪ.
21
Э ρ к о л ь. Такъ обыкновенно бываетъ.
Ρ у ж ь е ρ о. Не нужно поднимать голову. Прпвыкаютъ ко
всему,—даже къ лихорадкѣ. Одряхлѣвшія государства выходятъ
изъ величайшихъ золъ благодаря слабости своего темперамента,
такъ же, какъ ослабѣвшіе люди лучше сопротивляются
удушливой атмосферѣ, чѣмъ люди сильные, такъ какъ они уже привыкли
дышать наполовину. (Входить группа артистовъ).
Анжіолино. Я уже говорилъ вамъ, что артисты и всѣ,
увеселяющіе сердце человѣчества, жпвутъ подаяніемъ. Ихъ жре-
бій лучшій: оказываемыя ими услуги прпнадлежатъ къ неопла-
чиваемымъ.
Жакомино. Однако, кой-какое состояніе очень пріятно!..
Гіацинто. Ты не отдаешь себѣ отчета въ одномъ: мы не
забавляемся, когда работаемъ. Работа, за которую намъ платятъ,
не даетъ ничего нашему удовольствію.
Жакомино. Я цѣлые мѣсяцы прожилъ на запяткахъ.
Анжіолпно. А я—это еще смѣшнѣе!—цѣлый годъ спалъ
въ сундукѣ.
Гіацпнто. Да. это такъ. Нужно, чтобы были артисты и
чтобы они были бѣдны. Богатые любители никогда не сдѣлаютъ
ничего хорошаго.
Гаспаронъ. Всѣ мы больныя,вытянутыя въ шпалеры
деревья, назначенныя приносить плоды, но не настоящія деревья
оъ свободными формами. Моя огромная голова и сильные
мускулы всегда вредили мнѣ и были причиной того, что я всегда
испытывалъ смущеніе въ обществѣ. Моя жирная голова дѣлаетъ
меня неловкимъ. Ни одна женщина не соглашалась любить меня.
Ліонардо. Браво, товарищъ! Наша судьба та же!..
Вагнеръ (слушавиіій вес это съ печальнымъ вндомъ). Я
утверждаю, что вы не артисты. Вы не знаете эстетики. Ея не препо-
даютъ въ университетахъ вашей страны.
Всѣ вмѣстѣ. Что онъ говоритъ?
Вагнеръ. Это въ родѣ педагогики. Вотъ двѣ науки, кото-
рыхъ нѣтъ у другихъ націй. Это наше превосходство,
превосходство Германіи. Ихъ преподаютъ въ нашихъ университетахъ.
Гіацинто. Мы не понимаемъ. Развѣ тамъ фабрикуютъ
артистовъ въ университетахъ и имѣютъ правила, чтобы дѣлать
великихъ людей?
Жакомино. Да, повидимому.
Анжіолино. Я думаю, что великіе люди безъ педагогики
появляются въ странахъ, гдѣ есть ихъ зародыши. Ихъ нельзя
вызвать тамъ, гдѣ не содержитъ ихъ почва. Нельзя научить дѣ-
лать прекрасное. Артистъ, рѣшающій эту трудную проблему, не
слишкомъ отдавая себѣ отчетъ въ своихъ пріемахъ,—истинный
эететикъ.
Ліонардо. Вы правы. Но есть серьезная наука: она одна
никогда не выйдетъ изъ моды, такъ какъ отвѣчаѳтъ дѣйстви-
тельности; знаніе—сила. Просперо, желающій обладать силами
природы, величайшій изъ насъ. (Группы смѣишваются).
Калибанъ (спрятавшись sa кустомъ, пргісутсупвуетъ на
праздникѣ.—Въ сторону). Я не участвую въ этомъ праздникѣ, и не

·*>·>
ФИЛОС0ФСКІЯ ДРАМЫ.
могу сказать, что очень объ этомъ сожалѣю. Ходить такъ взадъ
и впередъ не очень весело! На пхь мѣстѣ я предпочелъ бы
провести день, лежа у свѣжаго погреба около открытой бочки. Однако,
справедливо ли, что я не тамъ? Права человѣка одинаковы для
всѣхъ. Это должно быть выгодно, такъ какъ это привиллегія.
Если даже это не выгода по моимъ идеямъ, достаточно, чтобы
такъ думали другіе, и я сочту себя оскорбленнымъ. Здѣсь, въ
Миланѣ, я чувствую себя все болѣе и болѣе возвышающимся до
достоинства гражданина.
Тринкуло {бегая изъ стороны въ сторону). Итакъ, нельзя
совершить ни одной глупости! О, вечеръ конца міра! Въ виду
такого хода вещей, я думаю, самъ Калпбанъ былъ бы сегодня фп-
лософомъ. {Натыкается на Калибана за кустомъ). А! вотъ такъ
удача! Это мое дѣло. (Калибану). Ну, мой медвѣженокъ, вотъ
случай показаться обществу. {Набрасываешь Калибану веревку на шею и
тащитъ егоу ударяя своей погремушкой). Смотрите, господа! Вотъ
животное! Смотрите! ІІедвѣдь или кашалотъ, какъ кому угодно.
Танцуй, дружокъ!
Бевилаква. Это не умно. Быть можетъ, время дастъ
Калибану силу въ будущемъ. {Л,виженіе въ обществе. Просперо
показывается на перроне дворца).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Тѣ-же и Просперо.
Просперо. Усаживайтесь, господа, чтобы присутствовать
при празднествѣ, которое мое искусство позволяетъ мнѣ дать
вамъ. Аріель, приближься. {Раздается нежная музыка, возве-
щающая приближение невидимаго Аріеля). Теперь, мой Аріель,
покажи, что я умѣю дѣлать для иллюзіи глазъ. Собравшіеся
здѣсь знаменитые господа желали-бы увидѣть прежде всего
древнихъ боговъ, всю природу на свѣтломъ Олимпѣ, снабжен-
ныхъ тѣломъ боговъ, чувствующихъ и думающихъ какъ мы.
(Небо открывается: изъ зенита исходить обширное полярное
сіяніе; масса боговъ, геніевъ, нимфъ, полубоговъ поднимается и
опускается въ лучахъ света. Затемъ буря смешиваешь всѣ этге
божественныя существа еъ огромный вращающійся кругъ.
Незаметно устанавливается порядокъ, и мало-по-малѵ все боги,
кажется, размещаются вокругъ стола). Теперь, господа, вы
присутствуете на пирѣ боговъ. Въ центрѣ Юпитеръ, ставшій со вре-
менемъ optimus maximus. (Въ нижней части явленія
заметны безчисленныя головы толпы смертныхъ).
Голосъ изъ толпы. Справедливо почитать благого и
милосерднаго Бога. Нужно молиться ему.
Буттадео {вечный жидъ, поднимается изъ толпы] на лбу
его покрывало, на которомъ вырисовывается имя Іеговы). Ошибка!
Ошибка! Я протестую. Вашъ Вогъ не могъ быть справедливымъ
и милосерднымъ. Мой Богъ сотворилъ небо и землю; онъдѣлаетъ
все на небѣ и на землѣ; онъ справедливъ и благъ.

КАЛПБАНЪ.
23
Голосъ изъ толпы. Если онъ сдѣлалъ міръ такимъ, то
какъ онъ справедлпвъ? Міръ ни справедливъ, ни бдагъ.
Буттадео. Зло происходить отъ того, что не собдюдаютъ
Закона. Если - бы Законъ соблюдали, міръ былъ-бы совершен-
нымъ (Улыбки).
Просперо. Вы улыбаетесь, господа. Будьте осторожней!
Законъ—это опытъ осуществленія справедливаго общества.
Конечно, опытъ несовершенный; но всѣ попытки реформировать
общество во имя справедливости будутъ привиты къ этому стволу.
(Аріелю) Аріель, теперь пора показать намъ боговъ будущаго.
(Налѣво появляются гиганты съ огромными руками и ногами,
всѣ изъ полированной міьди. IIхъ суставы движутся благодаря
могущественным^ эксцентричнымъ овижсніямъ. fia каждомъ су-
ставѣ сосудъ со екользкимъ масломъ: движеніс ихъ идешь все въ
одну сторону. Подъ ними раскаленная ào-бѣла реторта—//.vs
дума. Кажется они ѣдятъ уголь. Эти м/ьдные боги бросаются
на столь боговъ изъ плоти, все ломаютъ, ѵбиваютъ, разрѵша-
ютъ. Страшный безпорядокъ. Нимфы, Оріады, вся волшебная
природа, въ безпорядкѣ убіъгаютъ).
Голосъ изъ толпы смертныхъ. Вотъ что стало съ
богами изъ плоти. Посмотримъ царство боговъ изъ мѣди. Быть
можетъ, они будутъ благи и справедливы.
Буттадео. Не думайте такъ. Справедливъ только мойБогъ
создавшій небо и землю. Нѣтъ другого Бога кромѣ него. (Обра-
тивъ въ бѣгство боговъ изъ плоти, боги изъ мѣди начпнаютъ
сражаться между собою, Міръ полонъ ужаснаго бряцангя Міталла).
Голосъ смертныхъ. Мы думали, что наука несетъ миръ
и что не будутъ сражаться, когда на небѣ не станетъ боговъ, а
на землѣ королей. {Громкій взрывъ смѣсса. Порывъ хояоднаго
вѣтра. Потемки, хаосъ. Остается одинъ Діазирмосъ съ разстро-
енной скрипкой //, пока исчезастъ явленіе, играетъ страстную
мелодію).
Просперо {стоя на перронѣ дворца). Будьте благодарны,
господа, что присутствовали на этомъ праздникѣ, гдѣ, благодаря
вамъ, царила радость. Вашъ старый герцогъ не увидитъ другого
праздника. Оставайтесь всегда молоды, и пусть Богъ сохранить
вамъ веселье. А я уѣзжаю въ Павію, гдѣ изъ трехъ мыслей
обыкновенно двѣ о смерти.
Гонзало {приближаясь, тихо говорить герцогу). Если вы
захотите спать сегодня въ вашемъ миланскомъ дворцѣ, то ваши
книги недолго будутъ въ одиночествѣ, а общественное дѣло из-
влечетъ свою пользу. Городъ обнаруживаешь всѣ симптомы
больного тѣла. У него лихорадка. Начальники кварталовъ призыва-
ютъ народъ къ оружію; раздаются самыя мятежныя предложения.
Просперо. Въ своемъ кабинете, Гонзало, я могуществен-
нѣе, чѣмъ въ миланскомъ дворцѣ.

АКТЧЬ ТРЕТІЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Калибанъ, Симпликонъ, клеркъ, люди изъ народа.
Дѣйствіе происходить на площадп 'Мп.л.&в.а..—Большая толпа народа.
Оживленные разговоры. Калибанъ переходить отъ одной группы къ другой и
говорить еъ воодушевленіемъ.
Первый человѣкъ изъ народа. Несомнѣнно, что ни
одинъ принцъ не заелужилъ такъ гнѣва своего народа, какъ этотъ.
Клеркъ. Rex est qui regit. Ergo non est rex qui
non regit. Долой бездѣльника!
Второй человѣкъ изъ народа. Скажите, скорѣе,
вреднаго человѣка. О, если-бы слушали меня, никогда не было-бы
людей, жпрѣющпхъ отъ пота народа.
Другой человѣкъ изъ народа. II забавляющихся на
нашъ счетъ. Да и забавляются они очень смѣшно!.. На ихъ мѣ-
стѣ у меня были-бы другія удовольствия.
Калибанъ. Въ особенности важно то, что насъ эксплу-
атируютъ.
Первый человѣкъ изъ народа. Что онъ говоритъ?
Второй человѣкъ пзъ народа. Его слова очень ясны.
Ты—рабочій своего господина, у котораго ты былъ ученикомъ.
Ояъ выигрываетъ на томъ, что ты дѣлаешь.
Первый человѣкъ изъ народа. Это правда.
Второй человѣкъ изъ народа. Справедливо ли это?
Первый человѣкъ изъ народа. Очевидно, нѣтъ!.. я
работаю и я долженъ пользоваться.
Третій человѣкъ изъ народа. Какъ это ясно! Насъ
всѣхъ эксплуатируюсь.
Калибанъ. Кто виноватъ въ этомъ?
Первый человѣкъ изъ народа. Ояъ безобразенъ, но
правильно разсуждаетъ.
Калибанъ. Кто виноватъ, говорю я?
Человѣкъ изъ народа. Хорошо, скажи намъ.
Калибанъ. Правительство, чортъ возьми!
Другой человѣкъ изъ народа. Какъ это
справедливо! Правительство обязано дѣлать все. Когда дѣла идугъ дурно,
виновато оно и только оно.

КАЛИБАНЪ.
25
Другой человѣкъ изъ народа. Это очевидно.
Симплпконъ. Великое зло въ томъ, что народъ не обу-
ченъ.
Калибанъ. Замолчи! Герцогъ, дворецъ—вотъ зло!..
Человѣкъ изъ народа. Хорошо сказано! Онъ правъ.
Много численные голоса. Да здравствуетъ Калибанъ!
Калибанъ—глава народа!
Калибанъ. Теперь надо не говорить. Человѣкъ,
причинив miu вамъ все это зло, золъ, лукавъ, отличается неслыханными
пороками. Нужно схватить его и помѣшать начать снова. Не
думайте, что это легко. На услугахъ у него такіе-же зловредные
духи, какъ онъ самъ, и въ особенности одинъ проклятый пгрокъ
на скрипкѣ, хитрости котораго невѣроятны. Одинъ разъ я уже на-
шелъ средство всадить ему гвоздь въ голову. Я уже потѣлъ отъ
удовольствія, но... все разстроилось!.. Не полагайтесь на самихъ
себя: это гораздо труднѣе, чѣмъ вы думаете. Довѣрьте мнѣ
ведете всего дѣла. Онъ разсѣянъ, иногда ни о чемъ не думаетъ;
нужно захватить его врасплохъ. Я поведу васъ черезъ ворота и
проходы, которые всѣ мнѣ извѣстны. Главное—наложить прежде
всего руку на его книги. О, эти адскія книги! Я ненавижу ихъ!
Онѣ были орудіемъ моего порабощенія. Нужно взять ихъ и сжечь,
такъ какъ ими могъ бы воспользоваться другой. Война книгамъ!
Это худшіе враги народа. Обладаюпце ими пмѣютъ власть надъ
себѣ подобными. Человѣкъ, знающій латынь, командуетъ надъ
другими. Долой латынь!
Итакъ, прежде всего возьмите его книги. Въ нихъ секреть
его силы. Съ помощью ихъ онъ царитъ надъ умами. Разбейте
также его реторты и всѣ приборы. Безъ книгъ онъ будетъ, какъ
мы. Когда онъ будетъ, какъ мы, дѣло сдѣлано на три четверти.
Онъ старъ и слабъ тѣломъ. На стражу онъ не можетъ разсчиты-
вать; деньги, которыя онъ долженъ былъ давать ей, онъ употреб·
лялъ на книги и реторты. Вы легко сможете или убить его, илп
посадить въ подземелье, чтобы уморить голодомъ, или принудить
его пойти въ монахи. О! когда вы сожжете его книги, вы сможете
быть великодушны! Но пока нѣтъ пощады! {Общее одобреніс).
Клер к ъ. Каждая революція производить своего великаго
человѣка. Великій человѣкъ этой революціи—Калибанъ, великій
гражданинъ Калибанъ.
Человѣкъ изъ народа. Смѣлѣе, Калибанъ! Рѣшай
счастье всѣхъ.
Калибанъ. Немного позже... Теперь война книгамъ. Вѣрьте
мнѣ, не теряйте времени,
Человѣкъ изъ народа. Какъ умень этотъ Калибанъ!
Откуда онъ? Какъ ясны всѣ его слова! Онъ любитъ народъ.
Всѣ вмѣстѣ. Да здравствуетъ Калибанъ! (Съ тріумфомъ
ведутъ его въ дверь).

26
ФПЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Въ оолыпоіі залѣ дворца.
Калпбанъ, народъ.
Зала сплошь наполнена людьмп. Въ воздухѣ пыль етолбомъ; людп разгла-
гольствуютъ. стоя на столахъ. Калпбанъ стоптъ на эстрадѣ въ глубинѣ залы,
окруженный предводителями народа. Всѣ разсуікдаютъ. жестикулируютъ.
Человѣкъ изъ народа. Наконецъ, мы увидимъ прекра-
щеніе злоупотребленій.
Другой человѣкъ пзъ н a ρ о д а. Что такое злоупотреб-
леніе?
Первый человѣкъ изъ народа. Это то, что
несправедливо. Всѣ людп равны: все, что дѣлается для однихъ въ
ущербъ другимъ, должно быть запрещено.
Второй человѣкъ изъ народа. Но вѣдь нѣкоторыѳ
рождаются болѣе сильными и болѣе интеллигентными, чѣмъ дру-
гіе. Справедливо· ли удѣлять имъ общую долю?
Первый человѣкъ изъ народа. Да... тѣмъ хуже для
пихъ!
Другой. Но вѣдь есть женщины, которыя рождаются бо-
лѣе слабыми? Справедливо-ли, чтобы они пользовались покро-
вительствомъ?
Другой. Нѣтъ... тѣмъ хуже для нихъ! Великое злоупотреб-
леніе въ основѣ вещей, сдѣлавшей все для однихъ и такъ мало
для другихъ. Нужно исправить несправедливости такого положенія.
Другой. Но кто упорядочить все это? Кто будетъ прави-
тельствомъ?
Другой. Никто. Мы всѣ будемъ свободны.
Другой. Я не вижу, какъ возможна свобода, разъ всѣ
будутъ равны. Сильные потребуютъ своей доли. Кто удержитъ ихъ?
Другой. Народъ,—во имя братства.
Другой. A тѣ, которые не захотятъ братства?
Другой. Смерть имъ. (Процессія представителей ремесло',
впереди несутъ знамена, каждый представитель несешь пстіщію).
Человѣкъ изъ народа. А какъ будетъ жить народъ?
Другой. Свопмъ трудомъ.
Другой. А кто заставить народъ работать?
Другой. Богатые. Пусть они не думаютъ объ искусствахъ
роскоши! Они увпдятъ...
Другой. Развѣ будутъ богатые? Вы мнѣ сказали сейчасъ,
что всѣ будутъ равны... {Новая процессія).
Другой. Налоги будутъ употребляться только на то, чтобы
давать мѣста бѣднымъ гражданамъ.
Другой. Я думалъ, что совсѣмъ не будетъ налоговъ. По-
томъ, скажите: кто будетъ защищать Ми лань отъ непріятелей?
Другой. Оставьте это! Когда мы будемъ свободны, весь
овѣтъ будетъ насъ бояться.
Другой. Да. Да здравствуетъ Миланъ! Война Комѣ, Ве-
ронѣ, Наварѣ!

КАЛВБАНЪ. 27
Другой. Что вы говорите?! Для войны нужны деньги и
солдаты. Вы уничтожили налоги. А разъ у васъ будутъ солдаты,
они будутъ вашими господами.
Другой. Долой совратителей народа! Долой налоги! Долой
богатыхъ! Да здравствуетъ побѣдоносный великій Миланъ!
Другой. Да здравствуютъ патріоты! (Петшгіи и нроцессіи
въ двойномъ количества).
Калпбанъ (изумленный). Граждане! немногомолчанія.
Отдайте ваши интересы въ наши руки. Разслѣдовашя будутъ
произведены, коммиссіп будутъ назначены; всѣмъ будетъ дано удов-
летвореніе, Выйдя пзъ вашей среды, мы привержены вамъ, су-
ществуемъ вами. Единственвымъ занятіемъ правительства будетъ
благо народа. Но граждане! порядокъ необходпмъ. Сложите ваше
оружіе, возвратитесь въ ваши дома, увѣнчайте вашу побѣду
уверенностью и уваженіемъ къ собственности! Да здравствуетъ
Миланъ!
Голосъ толпы. Браво! Браво! Да, здравствуетъ Миланъ!
{Неожиданное спокойствие).
Человѣкъ ызъ народа. Но только что онъ проповѣды-
валъ революцію до крайности. Я не думалъ, что это кончится
такъ скоро. Л*>.
Другой человѣкъ изъ народа. Чего ты хочешь? Ре-
волюція скоро исчерпывается. (Зала мало-по-малу очищается).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Дѣйствіе происходить въ прежней спальнѣ Просперо, посреди ночи.
Глубокая тишина. Комната освѣщается опаловымъ блескомъ лампы, повѣшенной
на потолкѣ; на стѣнѣ видны очертанія сраженія грифона. Потолокъ голубого
цвѣта; на немъ нарисованы колоссальныя фигуры знаковъ зодіака. Около
постели на стѣнѣ нарпсованы любовныя приключенія Юпитера.
Калпбанъ (одинъ, растянувшись па постели). Нѣтъ, право я
не думалъ, что такъ пріятно царствовать. Я не думалъ особенно,
что такъ скоро созрѣваешь царствуя. Въ этомъ ггутешествіи изъ
обыкновенная жилища во дворецъ я больше измѣнился, чѣмъ
за всю свою жизнь. Прошло десять часовъ съ тѣхъ поръ, какъ
народъ ггринесъ меня на рукахъ, и я не узнаю себя. Я былъ
несправедливъ къ Просперо; меня раздражало рабство. Но
теперь, лежа на его постели, я сужу его, какъ судятъ своихъ соб-
ратьевъ. У него были хорошія стороны, и во многомъ я склоненъ
подражать ему.
Что можетъ быть ненавистнѣе, напримѣръ, этого докучли-
ваго нетерпѣнія народа, этихъ невозможныхъ петицій, которыми
они хотятъ завалить меня? Какое стремленіе наслаждаться! Какія
пагубныя претензіи! Они просятъ у меня изъ мюйда хлѣба
доставить обильную пищу десятку тысячъ людей, въ одномъ сетье
найти пятьсотъ кубковъ вина. Идите къ другимъ, товарищи! Мое
рѣшеніе неизмѣнно; меня не увлекутъ за собой люди,
воображающее, что, ставъ выше меня, могутъ затащить меня съ собой въ
пропасть. Правительство должно сопротивляться, буду сопротив-

23
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
ляться и я. Въ концѣ концовъ у устроившихся людей π у меня
есть общіе интересы. Я устроился, какъ и они, и это должно
продолжаться. Собственность—основа общества; я чувствую сим-
патію къ собственникамъ.
Да кромѣ пользы есть еще блескъ. Блескъ необходимъ! Я
дѣлалъ ошибки и долженъ ихъ исправить. На вчерашнемъ
празднествѣ я завидовалъ, такъ какъ я не былъ участникомъ его.
Но празднества, прекрасный искусства, дворцы, придворные—ук-
рашеніе жизни. Я буду покровительствовать артистамъ. Люди
науки придаютъ славу; не забуду и ихъ. Кто былъ центромъ
этого прекраснаго вчерашняго празднества? Имперія. Буду
ухаживать за ней... она будетъ высшей цѣлью моей жизни. А если
я понравлюсь ей?.. О, нѣтъ!.. Это слишкомъ... Кто знаетъ, однако?..
Возможно... (вздыхаешь).
О, если-бы я могъ быть любимъ, я былъ бы добръ и сча-
стливъ! Новый міръ открывается передо мною. Добро суще-
ствуетъ: оно не закрыто для меня. Я вижу его первый разъ.
Просперо всегда говоритъ, что нужно доставлять счастье человѣ-
честву. Не онъ назначенъ былъ это дѣлать. Но еслп я случайно...
(засыпаешь).

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Гонзало, Просперо.
Дѣйствіе происходить въ картезіанскомъ монастырѣ, въ Павіп, въ комнатѣ
Просперо.—Просперо сыдптъ у стола. Входптъ Гонзало.
Гонзало. Ваше высочество! вашъ городъ Мпланъ погибъ!
Мятежъ повсюду!.. Калибанъ—начальникъ народа. Вотъ его
воззвания... Онъ проявляется уже, какъ очень умѣренный. Люди
порядка, устрашившись на время, стали собираться около него и
скоро объявятъ его спасителемъ общества. Его единодушно
признали великимъ гражданиномъ!..
Просперо. Кто, говоришь ты, этогь великій гражданинъ?
Гонзало. Калибанъ,—ваше животное, котораго вы держали
около себя, который напивался вапшмъ виномъ, не дѣлая для
васъ ничего.
Просперо (какъ бы просыпаясь).Калибанъ! А! Я не думалъ,
чтобы дѣла человѣческія были такъ низки. Я понимаю: Калибанъ
замѣнитъ меня. (Смѣстся). О, герцоги Милана, мои предки! Фарсъ
оконченъ. Посмотримъ, однако... (Выходить).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Просперо, Α ρ і е л ь.
Дѣйствіе пропсходптъ въ кабннетѣ Просперо.—Просперо облаченъ въ свое
волшебное одѣяніе.
Просперо. Теперь, дорогой Аріель, время показать, что
мы знаемъ и что можемъ. Это наше послѣднее сраженіе... Затѣмъ
настанетъ покой, окончательное торжество. То, что я дѣлалъ,
ничто по сравненію съ тѣмъ, что я хочу сдѣлать. Начатыя мною
пзслѣдованія въ области науки, которая будетъ называться ев-
танасіей, поставятъ человѣка выше самаго печальнаго
рабства,—рабства смерти. Человѣкъ никогда не будетъ безсмертѳнъ,
но умирать—ничто, когда увѣренъ, что дѣло, которому посвящена
вся жизнь, будетъ продолжено!.. Постыдно страданіе, безобразіе,
послѣдовательное ослабдещѳ, слабость, когда гаснетъ факелъ жиз -
ни. Я найду средство, чтобы смерть сопровождалась удоволь*

30
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
ствіемъ. Но прежде всего освободимся отъ Калибана, правящаго
въ Милаяѣ. Идп, сокруши это чудовище, собери всѣхъ нашихъ
духовъ! То, что ты сдѣлалъ противъ Алонзо, было гораздо труд-
нѣе. Разсѣять первый флотъ міра или обратить въ бѣгство
шайку лающихъ собакъ! Какъ можно сравнивать эти вещи? Иди!
Аріель. Иду, мой господинъ. Съ духами, которые мнѣ
подчинены, я надѣюсь скоро расправиться съ этими несчастными.
Просперо. Идите, духи! Поддержите мое превосходство
надъ глупымъ народомъ. Сокрушите животное, злоупотребляющее
не моей добротой, но моимъ забвеніемъ. Вы видѣли: этотъ
несчастный всегда оскорблялъ меня. Ужасная неблагодарность! Я
нашелъ животнымъ этого сына дьявола и безобразнѣйшей въ
мірѣ колдуньи... онъ не быль еще человѣкомъ. Я научилъ его
языку, внушилъ ему разумъ, и взамѣнъ не получилъ отъ него
ни одного хорошаго слова; а теперь онъ поднимаетъ противъ
меня моихъ подданныхъ. Идитз, сокрушите чудовище! Вспомните
бурю! (Чистый звукъ труоъ въ воздухіъ).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Просперо, Гонзало.
Въ комнатѣ Просперо.
Просперо. Итакъ, Гонзало, сегодня я въ третій разъ
буду герцогомъ Милана.
Гонзало. Я всегда говорилъ вашему высочеству только
правду. Не знаю почему, но я боюсь. Каждый способъ имѣетъ
успѣхъ въ свой періодъ, каждое средство пзлѣчпваетъ въ теченіе
нѣкотораго времени. Вещи никогда не происходятъ одинаково
два раза подъ-рядъ. То, что удалось въ началѣ, въ хаосѣ перваго
творенія, не удается, когда приходится имѣть дѣло съ лучше
составленными средствами. То, что ваши духи смогли дѣлать
противъ принцевъ, возможно, они не смогутъ сдѣлать противъ
народа. Трудно восторжествовать надъ народомъ.
Просперо. Развѣ ты не видишь превосходства моихъ
средствъ? Мои пары, мои газы, мои духи,- мой порохъ обезпечи-
ваютъ мнѣ и наслѣдникамъ моихъ тайнъ господство надъ
невооруженной толпой, руководимой грубымъ животнымъ.
Гонзало. Не такъ, какъ вы думаете. Эти люди тоже ста-
нутъ изготовлять порохъ и пользоваться имъ. Нѣкоторые пзъ
нихъ были вашими солдатами и знаютъ, какъ управлять
войсками.
Просперо. Я изобрѣту тогда снаряды, которыми они не
смогутъ пользоваться.
Гонзало. Въ добрый часъ! Но этихъ снарядовъ у васъ
еще нѣтъ.
Просперо. Гдѣ же исчерпывается принципъ силы,
способной поддерживать права разума надъ народомъ?
Гонзало. Ваша сила въ томъ, что вы умнѣе народа.
Народа ничего не можетъ основать. Со временемъ онъ дойдетъ до

КАЛИБАНЪ.
3L
васъ или до наслѣдниковъ вашихъ правъ. (Послѣ нѣкотораго
молчанія). Есть также обманъ, который замѣяяетъ силу.
Просперо. Мнѣ нужно нѣсколько привыкнуть къ этой
идеѣ. Нужно еще нѣсколько поколѣній, чтобы я и мнѣ подобные
стали шарлатанами.
Гонзало. Ничто не ускоряетъ времени.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Просперо, Роланд ъ, Эр ко ль, Ліонардо, Аріель, Бона-
коре о, Бевилаква, Спмпликонъ, Анжіолпно. Жако-
мпно, слуга.
Дѣйствіе происходить въ монастырь, предо ставленыомъ Просперо: люди, прц-
шедшіе изъ Милана, встрѣчаются здѣсь и разговариваютъ о еобытіяхъ.
Роландъ. Мы предвидѣли это, но предвпдѣніе ни къ
чему не ведетъ въ полптикѣ.
Эр ко ль. Герцогъ имѣетъ обязательства по отношенію къ
аристократы и не можетъ отказываться.
Ліонардо. Я хотѣлъ бы знать, что аристократія сдѣлала
для него?
Роландъ. Съ Калпбаномъ невозможно вести мирные
переговоры.
Ліонардо. Да, вотъ эти консерваторы, которые губятъ прпн-
цевъ, озлобляютъ народъ, а потомъ говорятъ: „Спасеніе
возможно только съ нашей помощью.u Какая ваша сила, чтобы говорить
такъ, узкіе умы? Въ революціп вы считаете разбптыя стекла и
отказываетесь отъ союзниковъ, потому что у нихъ грязныя руки.
Въ минуты кризиса нужны крайне разнообразные сотрудники. Я
всегда думалъ, что среди десяти тысячъ грековъ Ксенофонта
было девять тысячъ шутовъ. Кто знаетъ, не начнется ли много хо-
рошихъ вещей со времени правленія Калибана? (Входить Про
сперо).
Просперо (спокойный, у лыбаюицйся). Благодарю васъ,
господа, что вы, несмотря на видимое положеніе вещей, пришли
привѣтствовать меня, какъ вашего повелителя. Я надѣюсь
вознаградить васъ и еще разъ собрать васъ на праздникъ въ
Милана. Тогда я уступлю мѣсто другому, такъ какъ уже становлюсь
старъ; отнынѣ мои занятія будутъ состоять въ томъ, чтобы
упорядочить воспоминанія о предметахъ, которые будутъ наполнять
мою душу цѣлую вѣчность. (Въ воздухѣ слышны ріьзкіе звуки
•какъ-бы арфы, у которой рвутся струны^ или скрипки,
перетягиваемой веревкой.—Аріель падаетъ на дворъ монастыря, тяжело,
какъ птица, псрслстѣвшая черезъ морс. Мало по-малу онъ
становится видимымъ\ онъ разбить, ошеломленъ, покрыть пылью).
A pie ль. О, мой господинъ! Наше искусство побѣждено,
оно безеильно противъ народа. Въ народѣ, навѣрное, есть что-то
таинственное и глубокое. Онъ разстраиваетъ всѣ волшебныя
чары. При сношеніяхъ съ нимъ исчезаетъ всякій престижъ, духи,
бывшіе такими могущественными противъ флота Алонза, ничего

32
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
не могутъ сдѣлать протпвъ народа. Напрасно, разъѣзжая на
облакѣ. я пылалъ огяемъ, напрасно зажигалъ огни, скрытые во
всякой вещи!.. Все было безуспѣшно... Представьте церковный ко-
локолъ, внезапно превратившійся въ минуту звона въ свинецъ.
Моей музыки π не слышали. Я пѣлъ, но никто не слушалъ меня.
Прпмѣняя всю твою власть, я иснолнялъ свои обязанности по-
слудшаго духа; казалось, я былъ въ пустотѣ. Да, господинъ!
пустота—вотъ среда въ которой я дѣйствовалъ. Нужно измѣнпть
нашу стратегію. Гдѣ Калибанъ можетъ все, мы не можемъ ничего.
Наше оружіе безсильно... Такое-же значеніе имѣетъ говорить
камню по латыни, какъ играть на лирѣ этимъ очерствѣвшимъ людямъ...
Просперо. Сообщенный тобой фактъ такъ страненъ, что
за его пониманіе я готовъ отдать корону.
Аріель. Вотъ какъ я его объясняю. Благодаря чему мы
съ помощью нашихъ чаръ такъ легко справились съ нашими
противниками на заколдованномъ островѣ? Благодаря тому, что
Алонзо π его подданные были доступны нашпмъ чарамъ. Они
повѣрилп въ нпхъ. Видя бурю, Алонзо вѣрилъ, что волны
говорили, что вѣтры ворчали, буря роптала, что громъ,
этотъ глубокій и ужасный органъ, упрекалъ его своимъ низ-
кпмъ голосомъ за преступленіе, которое онъ совершилъ противъ
тебя. Народъ ничего этого не принимаетъ. Теперь и вѣтры, и
буря могутъ неистовствовать вмѣстѣ, но это не прпведетъ ни къ
чему. Теперь магія не служить ни къ чему. Революція—это реа-
лизмъ. Все, что только видимость для глазъ, все идеальное, не-
субстанціональное, не существуетъ для народа. Онъ допускаетъ
только реальное. Когда онъ говорить: „этого не существуетъ!"—
все кончено. Я дрожу отъ страха за тотъ день, когда этотъ
страшный способъ разсуждать коснется Бога... Что-же касается
права правителей и герцоговъ, то я не знаю, что съ ними бу-
детъ. Народъ—позитивистъ. Чтобы быть доступнымъ нашимъ
ужасамъ, нужно вѣрить въ нихъ. Что дѣлать, когда народъ
сталъ позитивистомъ?
Просперо. Нужно постараться, чтобы все, бывшее вооб-
ражаемымъ, стало реальнымъ; нужно преобразовать нашихъ ду-
ховъ въ порохъ, въ газы. Не такъ·ли Ліонардо?
Ліонардо. Да, господинъ
Симпликонъ (въ сторону). Всеобщее обязательное образо-
ваніе помогло· бы всему.
Бевплаква. Но теперь, господинъ. нужно защищаться.
Роландъ. Нужно защищать права благородной жизни
и красоты. Вотъ, напримѣръ, Имперія. Законное соціальное поло·
женіе-то, которое кладетъ къ ногамъ Имперіи жемчуги, алмазы и
золото, такъ какъ у этихъ драгоцѣнныхъ веществъ только одна
цѣль: украшать ее. Но развѣ красота будетъ пользоваться всѣми
своими привиллегіями при правленіи Калибана?
Просперо. Предоставьте Пмперіи самой защищаться. И
вы защищайтесь сами, господа. Превосходство человѣка надъ че-
ловѣкомъ окончено, пока не возобновится снова. Нашъ старый
престижъ разбить на всегда. Моя наука, т. е. моя сила, уже не
поражаетъ народъ. Пусть всякій заботится о себѣ. Со временемъ

КАЛИБАНЪ.
33
это измѣнится. Наши средства владычества рушились въ ыашихъ
рукахъ; нужно ожидать изобрѣтенія другихъ, которыми народъ
не сможетъ пользоваться. (Приходить Бонакорсо и несколько
гражданъ изъ Милана).
Бонакорсо. Почтеніе вашему высочеству! Вы всегда хо-
тѣли только блага, захотите его и теперь. Вамъ нужно уступить.
Новее правительство, повпдпмому, очень умѣренно; Калибанъ
сталъ уже въ центрѣ умѣренной партіи.
Просперо. Я уступлю все за псключеніемъ права смѣяться.
Бонакорсо. О, сохраните его, ваше высочество! Когда дѣла
человѣческія попадаютъ въ руки народа, смѣшное становится
слишкомъ частымъ и смѣхъ ничего не доказываетъ. Во времена
демократіи смѣхъ—орудіе, ни къ чему не приводящее.
Просперо. ІІнѣ несколько трудно повѣрить вашимъ ело-
вамъ о способностяхъ и умѣренности Калибана.
Бонакорсо. Боже мой! все относительно. Люди имѣютъ
значеніе по своему положенію, но не сами по себѣ. Калибанъ—
человѣкъ положенія: онъ спасаетъ насъ. Сопротивляясь ему, его
только бы раздражали.
Просперо. Итакъ, да будете вы спасены!
Роландъ и Эрколь. Сопротивляйтесь съ нами ваше
высочество. (Лнжіолино, Жакомино, Ггацинто приближаются).
Анжіолино. Неужели вашему высочеству угодно слушать
этихъ низкихъ слугъ? Уступите! Зачѣмъ приносить себя въ
жертву изъ-за дураковъ, которые, въ концѣ концовъ, во всемъ, за
исключеніемъ физіономіи, не лучше Калибана? Идите, ваше
высочество,—мы знаемъ ихъ...
Жакомино. Да, мы знаемъ ихъ. Ни одинъ изъ нихъ не
хотѣлъ кормить меня за то наслажденіе, которое я имъ
доставляла Я просилъ только пищи и жилища, а какимъ жилищемъ
я удовольствовался бы!
Анжіолино. Эти люди живутъ нами. Они не имѣли бы
ни мысли, ни чувства, если бы не выражали ихъ мы. Мы откры-
ваемъ имъ безконечное, мы продаемъ имъ идеалъ, а они съ ви-
домъ превосходства бросаютъ намъ два су. Безъ насъ они не
умѣютъ ни наслаждаться, ни даже забавляться; мы учили ихъ
жить, а они презпраютъ насъ. Калибанъ не дѣлалъ другого.
Калибанъ, ваше высочество, стоить Кастильона или дель-Донго.
Бонакорсо. Да, у Калибана есть свои таланты.
Просперо. Я пользуюсь даннымъ мнѣ позволеніемъ
смеяться до смерти, когда слышу ваши серьезныя разсужденія объ
этомъ пьяницѣ.
Бонакорсо. Да, ваше высочество, онъ пьяница, но это не
опредѣляетъ человѣка. Нельзя имѣть успѣхъ безъ какихъ либо
данныхъ. Испортить какое-нибудь дѣло слишкомъ легко, чтобы
не было никакой заслуги не успѣть въ немъ.
Просперо. Хорошо! Допустимъ способности Калибана, до-
пустимъ его умѣренность, его таланты. Скоро мнѣ станутъ
говорить о его великодушіи.
Бонакорсо. Да, именно къ этому я хотѣлъ перейти.
Ваше высочество должно выбрать ссылку или мирное пребываніе

34
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
въ этомъ монастырѣ, гдѣ вы можете работать для вѣчности. На-
родъ всегда обезоруживаетъ побѣда. У вашего высочества нЬтъ
личныхъ враговъ.
Просперо. Какъ? А Калибанъ? Этотъ несчастный обязанъ
мнѣ всѣмъ. Когда я взялъ его къ еебѣ на службу, я научилъ
его рѣчи, созданной Богомъ; онъ же всегда пользовался ею, что
бы оскорблять меня. Языкъ арійцевъ для него только орудіе обмана
и ложныхъ принщшовъ. Онъ ненавидѣлъ мои книги, въ кото·
рыхъ ясно видѣлъ тайну моего превосходства. Онъ дошелъ даже
до того, что научилъ моихъ враговъ, какъ убить меня.
Мало-помалу воспитываемый въ моемъ домѣ, онъ началъ думать. Всѣ
его мысли сводились къ мечтѣ о моей гибели. Онъ никогда не
быль христіаниномъ: обряды религіи онъ исполнялъ, какъ
обезьяна; собственно говоря, онъ всегда оставался служителемъ Сете-
боса. Это скверное животное было чувствительно только къ уда-
рамъ. Онъ не имѣлъ ни малѣйшей благодарности за мои труды,
когда я хотѣлъ одѣлать что-нибудь изъ грязи, вложить разумъ
въ это ничтожество. О, какъ былъ неправъ я, давая воспитаніе
животному, которое должно было сдѣлать оружіемъ противъ меня
то, чему я научилъ его!
Г о н з а л о. Калибанъ—это народъ. Всякая
цивилизація—аристократическая происхожденія. Получивъ цивилизацію отъ
аристократии, народъ обыкновенно обращается противъ нея. Разсма-
тривая слишкомъ внимательно подробности прогресса природы,
рискуешь увидѣть гадкія вещи.
Бонакорсо. Никогда не слѣдуетъ говорить: „Это созданіе
было дурно и потому будетъ таковымъ всегда-. Абсолютныя суж-
денія ложны, если даже дѣло пдетъ о Калибанѣ. Калибанъ тще-
славенъ. Но кто знаетъ,—быть можетъ, его тщеславіе сдѣлается
добродѣтелью? Побѣда, превзойдя его надежды, должно быть,
удовлетворила его. Прежде, какъ рабъ, онъ былъ низокъ, злобенъ,
завистливъ, теперь, какъ господинъ, онъ будетъ великодушенъ.
Онъ забудетъ свою ненависть къ книгамъ, разъ книги будутъ
побѣждены для него. Онъ не станетъ думать о нихъ, разъ не
будетъ впдѣть ихъ въ рукахъ своего господина, какъ орудія своего
порабощенія.
Просперо (послѣ шъкотораго задумчиваго молчанья). Про-
долженіе моихъ изслѣдованій о евтанасіи привлекаешь меня...
признаюсь въ этомъ. (Лверъ открывается).
Слуга. Ваше высочество! одинъ изъ этихъ черныхъ и бѣ-
лыхъ монаховъ, которые считаютъ еретиковъ, приближается,
чтобы поговорить съ вашимъ высочествомъ.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Тѣ-же, братъ Августинъ де-Ферраре.
Братъ Августинъ де-Ферраре (входить, неся сви-
токъ пергамента; всѣ отходятъ отъ него, онъ становится передъ
герцогомъ и читаешь)... „Святѣйшая инквизиція, въ видахъ цѣлости

КАЛИБАНЪ.
35
вѣры и преслѣдованія ересей, дѣйетвуя по специальному
поручению апостольской папской власти, узнавъ объ ошпбкахъ, которыя
ты исповѣдуешь, и злѣ, которое распространяешь противъ Бога,
творенія, воплощенія, воскрешенія плоти и другихъ основныхъ
догматовъ христианской религіи, призываетъ тебя въ свое
судилище, котораго ты вѣроломно избѣгалъ до сихъ поръ благодаря
временной власти или, скорѣе, благодаря тираніи, которую Богь
отнялъ у тебя. Твои заблужденія—самыя важныя, до какихъ мо-
жетъ дойти христіанинъ; они доходятъ до невѣрія: заблужденія
физики и метафизики, морали π вѣры. Въ самомъ дѣлѣ,'самыми
различными путями π съ вѣроломствомъ, которое можеть
исходить только отъ отца лжи, ты внушалъ, что человѣкъ властенъ
надъ природой и съ помощью ея, а это значптъ, что человѣкъ
участвуетъ въ творческой силѣ, такъ какъ пзмѣнять созданное—
то-же, что создавать. Но написано: „Богъ создалъ небо и землю*.
Одинъ Богь, понимаете вы? Слѣдовательно, Богъ никого не до-
пускаетъ касаться своего дѣла, ни совершенствовать его. Ты же
думалъ и злоумышленно настаиьалъ на измѣненіи природы тѣлъ,
которыя определены и ограничены Богомъ въ мѣрѣ и колпче-
ствѣ. Вѣдь, если-бы Онъ подумалъ, что есть больше тѣлъ или
другія смѣси, Онъ создалъ· бы ихъ. Отсюда слѣдуетъ, что, при
пстпнности твоей проклятой науки о составѣ и разложеніи тѣлъ,
человѣкъ сталъ-бы Богомъ и вновь-бы совершилъ преступленіе
сатаны, желавшаго сравняться съ Богомъ.
„Кромѣ того, догматъ воскрешенія доказываетъ, что всякое
тѣло имѣетъ свою, неспособную измѣняться, природу. Вѣдь если-бы
тѣла разлагались, какъ ты думаешь, ни одинъ человѣкъ нѳ
имѣлъ-бы своего тѣла; онъ имѣлъ-бы ихъ нѣсколько въ теченіе
своей жизни, а то, которое онъ имѣлъ, исчезло-бы совершенно.
И тѣло нашего Господа Іисуса Христа не было-бы на небѣ по
правую руку Бога Отца; оно было-бы разсѣяно теперь въ творе-
ніи и, возможно, что въ водѣ, въ морѣ, въ рѣкахъ, въ лѣсахъ,
въ воздухѣ, находились бы части тѣла, зачатаго во чревѣ Дѣвы
Маріи снисшествіемъ Святого Духа и получившаго
божественность.
„ Опускаю то, что ты (какъ свидѣтельствуютъ достойные до-
вѣрія люди, возмущенные твоимъ нечестіемъ) говоришь, будто
человѣкъ можеть и долженъ умирать безъ боли; это совершенно
противорѣчптъ мнѣнію, высказанному Богомъ, по которому
человъкъ долженъ страдать. Если-бы онъ не страдалъ, это значило-бы,
что онъ не грѣшилъ, а это противорѣчило-бы главнымъ догмамъ
ада, чистилища, первороднаго грѣха. Но такъ какъ это заблуж-
деніе ты защищалъ не такъ упорно, какъ другія, то святѣйшая
инквизиція откладываетъ преслѣдованіе по этому вопросу; за
другія же заблужденія твои мнѣ поручено заключить тебя въ
тюрьму святѣйшей инквизиціи, чтобы произвести строгое разслѣдо-
ваніе твоего дѣла".
Просперо. (послѣ минуты общаго молчанія). Теперь я
ясно вижу, что побѣжденъ.
Бонакорсо. Герцогъ! Народъ лишилъ тебя власти, но
сдѣлалъ тебя свободнымъ человѣкомъ. Этотъ монахъ безсиленъ

36
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
противъ тебя. (Обращаясь къ монаху). Все, что ты сказалъ, мо-
нахъ, не имѣетъ значешя. Миланская республика отвергаетъ твое
безславное судилище. Тебѣ подобные сжигали нашихъ матерей,
нашихъ предковъ. Мы ненавидимъ тебя, сынъ палачей. Осмѣлься
пойти въ Миланъ, чтобы увеличить число тѣхъ, кого вы
называете мучениками. Долой инквизицію!
Всѣ миланцы (вмѣстѣ). Долой инквизицію!
Г он зало. Итакъ, ваше высочество, вы видите, у
Калибана есть еще одно качество: онъ антиклерикалъ?
Просперо. Это правда. (Послѣ минутнаго колебанія).Ъту
ссылкѣ я повсюду буду находить монаховъ. Право, да здрав-
ствуетъ Калибанъ!

АКТЪ ПЯТЫЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Калибанъ, легатъ, Гонзало, монахъ-картезіанецъ,
Ц и τ е л л а, люди изъ народа.
Дѣйствіе происходить въ церкви картезіанскаго монастыря, въ Павіи.
Большая толпа народа. Издали доносится звукъ трубъ.
Человѣкъ изъ народа. Отчего этотъ шумъ?
Другой человѣкъ изъ народа. Новый герцогъ
Милана, покровитель аббатства, идетъ сюда, чтобы прославить свое
вступленіе на тронъ.
Первый человѣкъ изъ народа. Совсѣмъ какъ преж-
ше законные герцоги. Но этотъ... Какъ церковь можетъ съ
радостью привѣтствовать его? Да и онъ самъ вѣдь объявилъ,
что не походить на другихъ.
Второй человѣкъ изъ народа. Ну, что-же это
значить?
Первый человѣкъ изъ народа. Думаешь, что міръ
измѣняется, а все остается по старому.
Второй человѣкъ изъ народа. Да, это вѣрно.
(Открывается шествге. Звукъ трубъ раздается подъ сводами. Шест-
віс направляется къ хору. Калибанъ садится на кресло, надъ
которыми написано Secies ducts. Трубы замолкаютъ. Органъ
играет ъ, какъ труба. Присутствуюищ кланяются Калибану.
Гіоетъ молитву только хоръ).
Молитва хора. О, Вѣчный! Тебя ничто не опечаливаетъ
и не смущаетъ, ничто не раздражаѳтъ и не утѣшаетъ! Чистое и
святое существо, кристаллическій свѣтъ котораго проходить не
оскверняясь черезъ міръ тѣлъ! Ты служишь неподвижнымъ осно-
ваніемъ безконечнаго движенія. Мы хвалимъ тебя всѣми нашими
силами, провозглашаемъ тебя' справедливымъ, совершеннымъ и
благимъ! Тѣ, кто вѣритъ, надѣется, любить, одни не ошибаются.
Видимый міръ—суета. Ты ненавидишь зло, и въ этомъ его на-
казаніе. Ты видишь слезы служащихъ тебѣ, считаешь ихъ, и этого
достаточно. Вѣдь дѣйствительно только твое чувство вещей. Въ
твоемъ обширномъ лонѣ все обнимается и примиряется. Ты—

38
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
гармонія, радость, миръ, разумъ, вѣчное наслажденіе! Счастливы
поющіе хвалу твою въ теченіе долгихъ дней своей жизни!
Папскій легатъ. (приближаяськъКалибану). Общійотецъ
всѣхъ вѣрныхъ отечески привѣтствуетъ ваше высочество.
Вашему высочеству, навѣрное, извѣстно, что святая римская
церковь, твердо переносившая испытанія и подвергавшаяся напад-
камъ ада, сильно страдаетъ теперь онъ развратныхъ усилій Са-
рациновъ изъ Люцеры воспрепятствовать мирному пѣнію гимновъ
Господу. Эта божественная невѣста Христова передъ вами на
колѣняхъ и просить помощи вашего славнаго меча. Первая обя-
занность принцевъ—защищать святую апостольскую церковь отъ
ужаснаго неистовства ея враговъ.
Калибанъ. Да. Папа—это принцъ, я—его естественный
защитникъ.
Легатъ. Въ вашихъ государствахъ есть упорнѣйшіе враги
Бога, которые съ невѣроятной дерзостью каждый день поносятъ
Того, благодаря Кому царствуютъ короли. (Органъ замолкаешь.
Раздастся пѣніе Те De и m la a da m us, te do m i η и m с о nfi-
temur). Первая обязанность правящихъ—мстить за честь тѣхъ,
благодаря кому они правятъ.
Калибанъ. Да, надѣюсь Богъ будетъ добръ ко мнѣ послѣ
того, что я сдѣлалъ для Него.
Хоръ. Те aeternum patrem omnis terra
vénéra tu г.
Легатъ. Между этими преступными безбожниками одинъ
виновнѣе всѣхъ: наказаніе его будетъ великой радостью для Бога,
для его ангеловъ и для всѣхъ святыхъ душъ воинствующей и
торжествующей церкви. Это—Просперо. Кромѣ того, онъ
смертельный врать вашего высочества. Это опасный человѣкъ, против-
никъ установленнаго порядка. Позвольте заключить его въ тюрьму
инквизиціи. Онъ не сможетъ больше вредить. Богу, быть можетъ,
угодно будетъ спасти его душу пораженіемъ его тѣла.
Калибанъ. О, нѣтъ! Замолчите! Не возвращайте меня къ
этимъ воспоминаніямъ. Что было, того нѣтъ уже. Я—наслѣдникъ
правъ Просперо и долженъ защищать его. Просперо находится
подъ моей охраной. Нужно, чтобы онъ работалъ, какъ ему угодно,
"со свопми философами и артистами подъ моимъ покровитель-
ствомъ. Его работы составятъ славу моего правленія. Я буду
имѣть въ нпхъ свою долю. Я эксплуатирую его; таковъ законъ
этого міра. уЗамѣчастъ Гонзало.—Въ сторону). Я могу править,
только собравъ около себя тѣхъ, у кого есть традиціи управленія.
{Обращаясь къ Гонзало). Сеньоръ Гонзало!—привѣтъ вамъ!
Назначаю васъ членомъ моего государственнаго совѣта.
Хоръ. Те prophetarum laudabilis numerus.
Гонзало. Ваше высочество! Я совѣтовалъ всю мою жизнь!
я умру совѣтуя... Благодарю васъ, ваше высочество!—{Въ сторону).
Этотъ дьявольскій человѣкъ разстраиваетъ всѣ мои: планы.
Чтобы судить, нужно ждать, Этого рода вещи могутъ долго
продолжаться, прежде чѣмъ станутъ невыносимыми.

КАЛИБАНЪ.
39
Хоръ. Те martyrum candidatus laudat exercitus.
Тринкуло {скрытый въ углу). Всѣ устраиваются. Боже!
Какую глупость я сдѣлалъ. Калибанъ, надъ которымъ я наемѣ-
хался, сдѣлался всемогущимъ. Отнынѣ не слѣдуетъ ни надъ
кѣмъ насмѣхаться; непзвѣетно, что можетъ случиться. Нужво
уѣхать. Мое положеніе тѣмъ хорошо, что первый матеріалъ всегда
на лицо. Я найду и другую службу.
Цитедла. Какъ я буду хорошо танцовать при правленіп
этого восхитительнаго Калибана!
Хоръ. Iudex с rede г is esse venturus.
Размышленія монаха-картезіанца, сидящаго на
свосмо креслѣ и персчитываюіцаго свой .ио.штвенникъ.—Т&хръ,
который я, къ счастію оставплъ,—вѣчная пллюзія, комедія>
составленная изъ безконечнаго количества. актовъ. Только что
случившееся доказываетъ то, что я предвидѣлъ и чему никто не хотѣлъ
вѣрить: Калибанъ былъ способенъ дѣлать успѣхп. Да, всякая
цивилизація—дѣло аристократовъ.і Именно аристократія создала
грамматическую рѣчь (сколько ударовъ палокъ нужно было,
чтобы сдѣлать грамматику обязательной!), законы, мораль, разумъ.
Именно она дисциплинировала нпзшія расы или подчинпвъ ихъ
самому жестокому обращенію, или терроризировавъ ихъ
сверхъестественными вѣрованіями. Низшія расы,—напримѣръ,
освобожденный негръ,—обваруживаютъ сначала чудовищную
неблагодарность по отношенію къ своимъ цивплизаторамъ. Когда имъ
удастся стряхнуть ярмо цивилизаторовъ, они обходятся съ по-
слѣдними, какъ съ тиранами, эксплуататорами, обманщиками.
Узкіе консерваторы мечтаютъ о попыткахъ вновь схватить
ускользнувшую у нихъ власть. Болѣе просвѣщенные люди принимаюсь
новый режимъ, оставляя себѣ право только на нѣкоторыя
ныя мелочи.
Собственно говоря, вѣчный разумъ проявляется, повидимому,
крайне противоположными способами. Можетъ быть, бюджетъ
Калибана для умныхъ людей будетъ лучше бюджета Мецены. Хорошо
разрисованный, хорошо вымытый, Калибанъ будетъ очень предста-
вителенъ. Выть можетъ, со временемъ появятся медали съ
надписью: „Калибану, покровителю наукъ и искусствъ".
При такомъ режпмѣ Просперо можетъ жить, по крайней мѣрѣ,
нѣкоторое время, и даже имѣть шансы вновь получить управ-
леніе. Для этого нужно благоразуміе, такъ какъ демократия
завистлива и подозрительна. Но, будучи скромными и скрывая
свою игру, можно достигнуть многаго. Что-же касается крайней
деликатности нѣжныхъ душъ, движимыхъ чувствомъ личной
вѣрности, то для нея нѣтъ мѣста при такомъ положеніи міра.
Этимъ душамъ остается только умереть. „Я любшгь
справедливость и ненавидѣлъ несправедливость*, сказалъ великій папа.
Можно всегда любить справедливость... но.ненавидѣть
несправедливость... это легче сказать, чѣмъ сдѣлать. Что такое
несправедливость? Лучшіе умы пытаются найти это и въ концѣ концовъ
сбиваются съ толку. (Шестеіе удаляется при звукѣ трубъ).

40
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Просперо, Аріель, Гонзало.
Въ кабинетѣ Просперо.
Гонзало (входя). Церемонія оканчивается. Вы хорошо сдѣ-
лали, ваше высочество, уступивъ въ пунктахъ, менѣе для васъ
важныхъ, и для спасенія главнаго запачкавъ немного края своей
мантіи. Я. вижу здѣсь только Аріеля, который упорно хочетъ
оставаться въ своей небесной лазури. (Слышится затихающая
мелодія, какь отдаленный умирающій шумъ. Въ мслодіи можно
разобрать слова' Prias m or г qua m foc da ri, произносимыя
голосомъ женщины, нѣжно и трогательно. Это Лріель, разаыіва-
ющійся въ воздухѣ).
Просперо. Аріель, дорогой Аріель! возвратись къ себѣ.
Сейчасъ ты будешь свободенъ. Вотъ свобода, которую я столько
разъ обѣщалъ тебѣ.
Α ρ і е л ь. Это моя смерть то, что ты говоришь, мой
повелитель. Prius mori quam f oedari. He въ моей природѣ
понимать благо двумя способами. Воздухъ уже взялъ изъ меня то,
что ему принадлежало. Легкій эѳиръ, соединявшейся съ нимъ,
стремится подняться и непорочно соединиться съ абсолютнымъ
холодомъ пространства. Остальныя части исчезнуть въ верхуш-
кахъ водорослей, поднимающихся на изборожденномъ волнами
пескѣ. То въ безконечиоети, то на вершинахъ горъ, то въглуби-
нѣ уединенныхъ бухтъ,—я буду посредствующимъ духомъ
природы. Я буду лазурью моря, жизнью растенія, запахомъ цвѣтка,
яркимъ снѣгомъ ледниковъ. Мой трауръ будетъ состоять въ томъ,
что я не стану участвовать въ жизни людей. Эта жизнь сильна,
но не чиста. Мнѣ нужны чистые поцѣлуп. Всякій идеалистъ
будетъ моимъ возлюбленнымъ, всякая чистая душа—моей сестрой;
я буду дѣветвеннымъ снѣгомъ груди молодыхъ дѣвушекъ, бѣло-
курымъ цвѣтомъ ихъ косъ. Я буду расцвѣтать съ розой,
зеленеть съ миртомъ, пахнуть съ гвоздикой, блѣднѣть съ оливковымъ
деревомъ. Прощай, мой повелитель! Вспоминай твоего маленька-
го Аріеля! (Аріель исчезастъ и выдыхается въ нѣжной, истинной
и чистой гармоніи. Просперо уничтоженный падаетъ).

ÏI1IIÏ1. юно
Продолженіе „Калибана".
(1880).
αϊ

Нѣсколько словъ къ читателю.
Въ августѣ мѣсяцъ прошлаго года я поѣхалъ въ третій разъ
на мой милый островъ ΙΤτπίτο, чтобы согрѣться его благодатнымъ
солнцемъ и старымъ сбереженньшъ тепломъ. Я все нашелъ въ
томъ видѣ, какъ оставилъ два года тому назадъ. Добрый Заво-
та оставилъ для меня тѣ же двъ комнаты съ той же террасой.
Подъ моими окнами росли тѣ же апельсиновыя деревья; та же
яркая зелень, ростущая на слоѣ пепла, орѣшники, такіе же
прекрасные, какъ въ Нормандіи, тѣ же цвѣты, тѣ же кузнечики. Тѣ
же... увы! бѣдныя маленькія созданія! Сомнительно, чтобы тѣ,
которыя мнѣ не давали уснуть два года тому назадъ, были
живы. Но пришедшія имъ на смѣну напѣвали ту же пѣсенку.
Подобная тождественность обстановки во всѣхъ мелочахъ
напомнила мнѣ также мысли, занимавшая меня два года тому назадъ. Я
снова очутился въ обществѣ Шекспира, снова сталъ жить съ Ка-
либаномъ, Просперо и Аріелемъ. Эти дорогіе образы стали опять
вести между собой бесѣды въ моемъ мозгу. Ихъ разговоры дали
мнѣ возможность прожить очень пріятно мѣсяцъ. Теплота съ
Эпомео, чистый воздухъ Ишіи и эти воспоминанія почти
избавили меня отъ тѣхъ болѣзней, которыя, обыкновенно, посѣщаютъ
меня каждую зиму.
О чемъ же говорятъ они между собою, эти вѣчные образы,
созданные геніальнымъ творцомъ? О, Боже, вѣчно сбъ одной и
той же вещи. Мой лучшій другъ, Шарль Дюверье, встрѣтилъ
однажды одного изъ своихъ сотоварищей, котораго онъ не видѣлъ
со времени пребыванія въ Мениль&сонтанѣ. Послѣ первыхъ дру-
жескихъ изліяній, Дюверье спросилъ у него: „Ну, что ты подѣлы-
ваешь?и—„Я субъ-префектъ!"—отвѣтилъ старый апостолъ. „А ты,
что дѣлаешь?"—„Я, мой другъ, думаю о Богѣа.—„А!—произнесъ
субъ-префектъа. И Дюверье сталъ ему доказывать, что этотъ міръ
отъ начала до конца чудесный призракъ и что нужно быть слѣпымъ,
чтобы не подчиниться ему. Онъ былъ правъ. Постоянно
возвращаешься къ тому морю, гдѣ пріятно даже потерпѣть крушѳніе.
Водолазъ, которому показалось, что онъ видѣлъ чудесный жем-
чугъ, будетъ опускаться въ воду безчисденное число разъ, хотя
бы сто разъ онъ вытаскивалъ только однѣ водоросли и простыя
раковины.
Сначала я думалъ о такомъ продолжении „Калибана",
которое должно было бы, конечно, привести въ восторгъ консер-
ваторовъ. Просперо былъ бы водворенъ въсвоемъ миланскомъ гѳр-

44
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
цогствѣ; воскресшій Аріель сталь бы во главѣ партіи реванша. По-
томъ я увидѣлъ, что такой замыселъ имѣетъ недостатки. Я
люблю Просперо, но совсѣмъ не люблю тѣхъ людей, которые могли
бы снова его возвести на престолъ. Калибанъ, подъ вліяніемъ
власти измѣнивттгійся къ лучшему, мнѣ больше нравится. Что же
касается воскрешенія Аріеля съ тѣмъ, чтобы заставить его
вступить въ Saint-Acheul и принести идеалъ въ жертву Р. Сапауе,—
право, у меня не хватало на это мужества. Просперо—это выс-
ттгій разумъ, потерявшій кратковременно авторитетъ въ глазахъ
низшей части человѣчества. Его волшебныя чары, когда то столь-
могущественныя, теперь потеряли свою силу. Просперо въ
настоящее время долженъ отказаться отъ всякой мысли о
реставрации при помощи своего стараго оружія. Въ сущности,
Калибанъ намъ оказываетъ гораздо больше услугъ, нежели это бы
могъ сдѣлать Просперо, реставрированный іезуитами и папскими
зуавами. Правленіе Просперо при современныхъ условіяхъ было
бы далеко не возрожденіемъ, a скорѣѳ паденіемъ. Поэтому я рѣ-
шилъ, что лучше будетъ представить этого вѣчнаго магйка сла-
бымъ и безоружнымъ, преслѣдующимъ свою проблему власти съ
помощью науки, нежели вернуть ему маленькое, смѣшное
миланское герцогство. Я постоянно вѣрю, что разумъ, т. е. наука
снова будетъ силой, т. е. будетъ царить надъ человѣчествомъ; но
въ настоящее время ея реставрація была бы только отрицаніемъ
науки и разума. Сохранимъ Калибана; постараемся найти
средства похоронить съ почетомъ Просперо и привязать Аріѳля къ
жизни такъ, чтобы у него не явилось искушеніе покончить съ
нею по всякому вздорному поводу.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛІЩА.
Просперо, магикъ, сверженный съ престола герцогъ Мплан-
скій; одно время фигурируетъ въ драмѣ подъ пменемъ Ар но.
Аріель, духъ воздуха, воскресшій.
Калибанъ, глава миланскаго народа.
Г о н з а л о, старый честный совѣтникъ.
Папа Климентъ.
Бруниссенда де-Тал л ейранъ, фаворитка папы.
Баронесса де-Сенъ-С ер б о не.
Флорестано, ея секретарь.
Вальтерусъ, побочный сынъ папы,
Баронъ Сервадіо^
Роландъ
Эр ко ль } миланская знать.
Бальдуччи
Риналь до
Гиларіусъ ] ученики Просперо или Арно,
Готескалькъ j· r
Другіе J
Леолинъ де-Бретань, французскій авантюристъ съ сѣдѣ-
ющей бородой/
С и φ ρ у а, пфальцграфъ, посланникъ германскаго короля.
Кардиналъ Филиппъд е-К а б а с о л ь, великій инквиг
зиторъ.
Целестина \
Евфимія J молодая монахини.
Тросулусъ, членъ Литературнаго общества. Скелетъ Г о τ ь е-
де-Брюже.
Забелона, старая дѣва, ханжа ]
Сестра Дуселина I А
Донна Альбина \ Авиньонки.
НаБрюна J
Журденъ де-л'Иль, разбойникъ.
Дюранти ]
Агриколь !- Авиньонцы.
M е φ ρ е д и )

46 ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Слуга Просперо.
Клеркъ Римской Церкви.
Слесарь, лицо безъ словъ.
Просятъ обратить вниманіе на то, что авторъ нисколько не
заботится о томъ, чтобы выдержать местный колоритъ. Онъ
знаетъ Арно де-Вилльневу и Климента У только по народнымъ
легендамъ. Пытались заподозрить его въ томъ, что онъ смѣши-
ваетъ Климента V съ Климентомъ VI и знаетъ Германію только
по легендѣ о Женевьевѣ Брабантской.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.
Въ !Мнланѣ, въ замкѣ баронессы де Сенъ-Сербоне.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Баронесса де Сенъ-С ербоне и Флорестано.
Баронесса де Сенъ-Сербоне. Папа отвѣтилъ на письмо,
которое я ему написала?
Флорестано. Нѣтъ еще.
Баронесса. Это странно. Отсюда до Авиньона всего
четыре дня ѣзды, а вотъ уже десять дней, какъ я ему написала.
Флорестано. Папа очень занять. Вы знаете... Брунис-
сенда—настоящее чудо красоты!
Баронесса. Замолчите вы, безумецъ! Какъ вы можете даже
подумать, что его святѣйшество удѣляетъ хоть одну минуту изъ
своихъ заботъ о святомъ престолѣ празднымъ мыслямъ!
Флорестано. Что прикажете дѣлать?Папа думаетъ и чув-
ствуетъ, какъ и всякій человѣкъ, когда онъ не занять дѣлами,
которыхъ требуетъотъ него его святое званіе. Почему вы хотите,
чтобы природа духовнаго лица отличалась отъ природы свѣтскаго?
Баронесса. Злоба заставляетъ васъ такъ говорить. Всегда
ненависть волънодумцевъ заставляетъ ихъ клеветать на святыхъ
людей и приписывать духовнымъ людямъ пороки и дурное
поведение, свойственные имъ самимъ.
Флорестано. Ну, можно ли предполагать, что дворъ въ
Авиньонѣ такъ же чистъ, какъ рай?
Баронесса. Папа не можетъ претендовать на то, чтобы
его домъ быль чище Ноѳва Ковчега, въ которомъ находились
осужденные на вѣчныя муки, или же дома патріарховъ, гдѣ
тоже бывали проклятые. Глава дома—святой: этотъ флагъ
достаточен^ чтобы прикрыть остальныхъ.
Флорестано. О, конечно! А Вальтерусъ? Развѣ у васъ
существуютъ какія-нибудь сомнѣнія насчетъ того, кто его отѳць?
Восемнадцать лѣтъ тому назадъ онъ появился на этотъ низкій
свѣтъ въ средѣ братства. Развѣ вы не помните, что въ то время
его святѣйшество быль молодымъ, красивымъ прелатомъ?
Баронесса. Перестаньте, прошу васъ, касаться этихъ не-
пристойныхъ вещей! Этотъ Вальтерусъ... еще одинъ другъ,
достойный васъ!

48
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Флорестано. Согласенъ. Это прекрасный товарищъ,
который доставляетъ мнѣ много наслажденій каждый разъ, когда я
по вашему порученію отправляюсь къ папскому двору. Право, да
здравствуютъ побочные сыновья! Имъ всегда везетъ... Вальтерусъ
будетъ кардиналомъ въ двадцать лѣтъ.
Баронесса. То, что вы говорите, очень дурно. Развѣ можно
принести въ даръ небу несчастіе, преступленіе?
Флорестано. А! Ну, ужъ извините,—это не его вина...
Баронесса. Что вы говорите, негодный насмѣпшикъ?
Флорестано. Я говорю, что не его вина, что онъ
незаконнорожденный.
Баронесса. Конечно, его вина...
Флорестано. Вотъ кавъ!
Баронесса. Ну да, конечно! Онъ уже грѣшилъ въ утробѣ
своей матери, онъ дѣйствовалъ по вожделѣнію. Онъ внѣ закона.
Его появленіе на свѣтъ не только нарушаетъ таинство брака, но
является плодомъ незаконнаго желанія, воровствомъ, бѣгствомъ
изъ заточенія.
Флорестано. Ахъ, скажите, какой маленькій плутишка!
Онъ слишкомъ торопился. Вмѣсто того, чтобы отправляться въ
коммуну и въ приходъ справиться съ записями, посмотрѣть,
соблюдены-ли всѣ требования закона его отцомъ и матерью, онъ,
какъ сумасшедший, ринулся въ омутъ жизни. Ахъ, какой наглецъ!
Развѣ это не возмутительно? (Входить баронъ Сервадіо).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Баронесса де Сенъ-Сербоне, Баронъ Сервадіо
и Флорестано.
Баронесса. Ну, повѣрили бы вы этому? Нѣтъ еще
письма изъ Авиньона!.. Вотъ какъ награждаюсь за служеніе правому
дѣлу! Ахъ, я по временамъ устаю!.. Флорестано! Отправьтесь
исполнить мои приказанія. (Флорестано у .ходить).
Баронъ. Да и я, дорогая баронесса. Иногда я нахожу, что
мы слишкомъ добры... Мы переносимъ столько зла радиПровидѣ-
нія, которое предоставляетъ намъ однимъ защищать его интересы,
а само выказываетъ такъ мало вниманія къ своимъ собственнымъ
дѣламъ. Какъ плохо справедливое дѣло вознаграждаѳтъ тѣхъ,
которые его защищаюсь! Признаюсь, и я начинаю уставать при
видѣ такого ничтожнаго вниманія. Понимаете, оставляя всякое
тщеславіе въ сторонѣ, я оскорбленъ. Вотъ уже пять-шесть лѣтъ,
какъ я приношу свои лучшіе годы въ жертву дѣлу, которое
ничего намъ не приносить, или, лучше говоря, и сѳбѣ самому не
приносить никакой пользы. Въ Миланѣ—принцъ, забывающій о
своихъ обязанностяхъ, дѣйствующійза-одно съ своими врагами и
обезкураживающій друзей... А въ Авиньонѣ какой скандаль,
баронесса!
Баронесса. Да, разскажите же мнѣ,—въ чемъ дѣло?
Баронъ. Графиня Вруниссенда управляетъ всей
католической церковью. Власть, которую она имѣетъ надъ Климентомъ

псточникъ юности.
49
есть нѣчто сверхчеловѣческое. Она овладѣла его помыслами и
душей. Нѣтъ ни одного ни свѣтскаго, ни духовнаго дѣла,
которое бы не прошло черезъ ея руки.
Баронесса. Негодница! Продать себя старику,
неспособному любить! О, я ее узнаю хорошо, эту несчастную! Послушайте
баронъ, я ее не ревную, я пмѣла нѣчто лучшее. Она любить
старика, чтобы извлечь изъ него выгоды для себя. Вы позволите
мнѣ сейчасъ здѣсь разсказать вамъ все, мой другъ, съ условіемъ,
что это останется между нами? Но поклянитесь, что это будетъ
пзвѣстно одному вамъ! {Баронъ киваешь головой въ знак η сог.іа-
сія. Она продолжаешь. Ея г.іаза еверкаюшъ). Ну, хорошо! Онъ
принадлежалъ мнѣ, когда быль молодь; я его любила; онъ меня
любилъ. Это была настоящая любовь, а не постыдный капрпзъ
старика. А она, молодая, приносить въ жертву свою любовь
честолюбію, жадности! ІІерзкая женщина!
Б ар онъ. Не думайте, что ея снисходительность къ папѣ
лшпаетъ ее чего нибудь. Весь дворъ знаетъ, что Вальтерусъ ея
любовникъ.
Баронесса (съ нсгодованіемъ). Это уже слпшкомъ! О,
священники, кардиналы, папы! вы мнѣ за это заплатите! Право, да
здравствуютъ еретики! Бѣдные люди! Развѣ это было не безу-
міе столько силъ потратить на то, чтобы сжигать ихъ? Они были
зъ сущности правы въ своихъ мнѣніяхъ...
Б ар онъ. Это вѣрно. Однако, будьте осторожны, чтобынасъ
не услышали. Служа правому дѣлу, мы служимъ суровому
скареду, который плохо оплачиваетъ вашъ трудъ; но если мы пере-
станемъ ему служить, мы отъ этого нисколько не выиграемъ.
Прощайте, баронесса!.. ^Іолчаніе и сдержанность! Я. иду навѣстить
нашихъ друзей и вмѣстѣ съ ними постараюсь найти средства,
чтобы вытащить нашего Просперо изъ общества его ретортъ и
колбъ. Господи, что за человѣкъ! Никогда еще природа не
создавала подобнаго гиркоцерфа!
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Монастырь картезіаыцевъ въ ІІарыѣ, въ лабораторіы Просперо.
Просперо и Гиларіусъ.
Просперо. Да, мой бѣдный Аріель былъ тысячу разъ
правъ! Царство идеала кончено; все, что не представляетъ собой
силы, считаютъ химерой. Ученый, у котораго нѣтъ взрывчатыхъ
веществъ, папа, не имѣющій за спиной арміи, напрасно будутъ
говорить: „я олицетворяю идею"; отъ нихъ можно столько-же
ожидать, сколько отъ лопнувшей машины или разрушенной крѣпости.
Начиная съ настоящаго времени нужно стремиться къ тому,
чтобы идеалъ сдѣлался реальностью. Порохъ, котораго мы ищемъ,
но который еще не открыть, перенесетъ совершенно въ другую
сторону центръ силы. Лошадь, мечъ, желѣзные доспѣхи будутъ
заброшены, какъ ненужное оружіе. Что касается нашей воды, о
которой я постоянно мечтаю...

50
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Гиларіусъ. Скажи мнѣ откровенно, что ты сдѣлалъ въ
этомъ направленіи и что ты видѣлъ?
Просперо. Аламбикъ арабскихъ ученыхъ извѣстенъ уже
давно. Ты знаешь, какимъ образомъ имъ посредствомъ этого
прибора удавалось выдѣлять изъ всякаго тѣла его основное начало.
Извлекаютъ запахъ изъ пахучаго растенія и концентрируютъ его.
Я точно также хочу извлечь спиртъ изъ вина, сдѣлать его от-
дѣльнымъ веществомъ, получить горючую жидкость. И въ самомъ
дѣлѣ, мнѣ три раза случалось видѣть, что капли этой
жидкости, попадая на огонь, вызывали яркое, трещащее пламя,
похожее на духъ.
Гиларіусъ. Быть можетъ, это духъ Аріеля?
Просперо. Нѣтъ, въ Аріелѣ не было огня. Въ немъ былъ
воздухъ, свѣтъ и блескъ. Въ этотъ разъ я получилъ, какъ я
думаю, самое пламя жизни. То, что вспыхнуло, и есть
первоначальный огонь, который, сообщаясь матеріи, порождаетъ
жизнь,—отнятый у нея, вызываетъ смерть. Подумай только! Сущность жизни
заключается въ стекляной ретортѣ, ты можешь держать ее въ
своихъ рукахъ! Моя вода, приложенная только къ устамъ, разви-
ваетъ странную теплоту; одна принятая капля вызываетъ опьяне-
ніе. Если-же принять ее въ такомъ количествѣ, какъ
обыкновенное вино, утоляющее жажду, то она способна десять разъ убить.
Гиларіусъ. Действительно, такая вода можетъ придти
только изъ тѣхъ глубочайшихъ горновъ, гдѣ природа творитъ жизнь.
Просперо. Вотъ почему я ее и называю гводой жизни" 1).
Но это еще не все: кромѣ нея еще сущеетвуетъ эѳиръ. Этотъ
эѳиръ я уже осязалъ,—да, осязалъ одинъ моментъ, такъ какъ едва
ты его дѣлаешь осязательнымъ, онъ сейчасъ-же улетучивается.
Съ помощью эѳира я надѣюсь сдѣлать смерть безболѣзненноп и
добровольной. Но что я говорю! То, что я сдѣлалъ, ничто въ
сравненіи съ тѣмъ, что я хочу сдѣлать. Я долженъ знать,—а этого
я еще не знаю—тѣ опредѣленныя условія, при которыхъ можетъ
имѣть мѣсто данное явленіе. Далѣе, хотя результаты, полученные
изысканіемъ, очень цѣнны, но, по моему, методъ, посредствомъ
котораго ихъ находятъ, еще цѣннѣе. Что, въ самомъ дѣлѣ, эта
дистилляція, которую я умѣю теперь производить, какъ не власть
надъ атомистическими силами природы? Какія вызоветъ послѣд-
ствія этотъ ударъ, нанесенный неизвѣстному? Счастливъ тотъ, кто
пхъ увидитъ. Что касается меня, то я думаю, что въ тотъ день,
когда все это сдѣлается пзвѣстнымъ, смерти будетъ нанесенъ
большой ударъ. Старость будетъ побѣждена, старику будутъ
доступны наслаждения молодости. Человѣческая жизнь тогда, дѣй-
ствительно, выйдетъ изъ своего жалкаго состоянія и сдѣлается
благородной, достойной и свободной.
Г и л а ρ і у с ъ. А что тебѣ нужно для этого? Твой духъ какъ
бы жаждетъ чего-то, онъ какъ бы во власти какого-то видѣнія,
которое онъ видѣлъ, но не можетъ снова найти.
Просперо. Мнѣ нужны время и покой.
г) Eau de vie.

источникъ юности.
51
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
(Входптъ слуга).
Слуга. Сеньоръ! нѣсколько кавалеровъ желаютъ имѣть
честь засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе. Это тѣ сеньоры,
которые въ былое время толпились въ вашемъ дворцѣ въ Миланѣ.
Просперо. Пусть войдутъ.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Входптъ депутація шіланскаго дворянства.
Просперо, Гп л api ус ъ, Сервадіо, Бальдуччп, Эрколь,
Ρ о ланд ъ, Ринальдо, Гонзало.
Варонъ Сервадіо. Ваше высочество! Вѣрное миланское
дворянство явилось выразить вамъ свои вѣрноподданническія
чувства и получить приказанія отъ своего законнаго правителя.
TVTtj не принадлежимъ къ числу тѣхъ, которые мѣняютъ свои
чувства въ зависимости отъ обстоятельствъ. Мы протестуемъ про-
тивъ совершившагося факта, и хотя мы не возьмемся за оружіе
до того момента, пока вы не прикажете этого сдѣлать, однако
не проходить дня, чтобы мы не боролись съ великимъ вѣролом-
ствомъ нашего вѣка. Не останавливаясь на отвлечен ныхъ равсуж-
деніяхъ о вѣроломномъ человѣчествѣ, мы все подчиняемъ одному
священному интересу принциповъ.
Полученные результаты необычайно велики! Мы уже почти
разрушили миланскую промышленность. Дѣла идутъ все хуже;
голодный народъ вскорѣ возстанетъ противъ правительства,
которое онъ съ полнымъ правомъсчитаетъ причиной своего бѣд-
ствія. Такъ какъ въ напшхъ рукахъ находится самая
значительная часть народнаго богатства, то, закрывая или открывая свои
кошельки, мы можемъ распространить довольство или нищету
въ народѣ. Итакъ, народъ зависитъ отъ насъ, а если онъ уменъ,
то вскорѣ поиметь, что хлѣбъ его будетъ обезпеченъ только тогда,
когда онъ подчинится законному правленію вашего высочества.
Республика имѣетъ то преимущество, что она сама даетъ
оружіе для нападенія на нее. Главное—это доказать, что порядокъ
никогда не можетъ установиться при правленіи народныхъ
сократи. Тактика легка. Чтобы доказать, что не существуешь
порядка, мы его нарушаемъ. На собраніяхъ мы поднимаемъ адскій
шумъ: одинъ изъ насъ подражаетъ пастушьему рожку, другой—
флейтѣ. Начинаютъ выходить; мирные граждане жалуются на
на скандаль; тогда мы соглашаемся съ ними, поднимаемъ руки
къ небу. Но главныя налги усилія направлены къ тому, чтобы,
вызвать возмущеніе. Калибанъ, правда, дѣлаетъ нашу задачу
трудной. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ стоить у власти (видѣли-ди
когда нибудь подобную обезьяну?) онъ проявляешь много ума. Мы
надѣялись, что онъ способенъ только совершать безумные поступки,

52
ФИЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
но онъ не совершилъ еще ни одного такого. Но въ дальнѣйшемъ
это неизбѣжно; черезъ три мѣсяца, если ваше высочество
согласно, вы снова будете водворены на миланскомъ престолѣ. Мы
нуждаемся только въ томъ, чтобы ваше высочество приняло
управленіе движеніемъ, дало приказанія. Ваше высочество можетъ
быть увѣрено, что они будутъ точно исполнены.
Просперо. Всякій вѣрный человѣкъ имѣетъ право на то,
чтобы я пожалъ ему руку. Политическія обязанности могутъ из-
мѣняться; обязанности человѣка къ человѣку—никогда! Вы будете
всегда гостепріимно приняты въ моемъ уединеніи, какъ и въ ми -
ланскомъ дворцѣ. Что же касается распоряженій, то у меня нѣтъ-
никакихъ. Хотите вы дѣйствительно знать, какъ вы можете
поступать согласно моимъ намѣреніямъ?
В с ѣ вмѣстѣ. Да, сеньоръ!
Просперо. Хорошо, я вамъ скажу: не дѣлайте ничего!
Сервадіо. Но вы нашъ начальникъ въ борьбѣ съ Кали-
баномъ. Какъ! вы миритесь съ правленіемъ Калибана?
Просперо. Я? Нисколько! Я живой и мертвый переживу
тѣхъ, которые оружіемъ добились миланскаго герцогства. Я под-
держивалъ право, данное мнѣ исторіей; народъ разбилъ его. Вы
мнѣ предлагаете миланскій тронъ? Но вы въ самомъ дѣлѣ
можете его дать? и вашъ даръ можно было-бы считать основательнымъ?
Я жду. Время имѣетъ способность мѣняться безпрестанно: очень
возможно, что въ течете двадцати лѣтъ флюгеръ міра
повернется не одинъ разъ. Но есть двѣ вещи, которыя не измѣняются:
во первыхъ—интересы народа, во вторыхъ—мой титулъ, который
есть ничто иное, какъ форма воплощенія народныхъ правь.
Если, какъ доказываетъ будто-бы опытъ, миланская республика
нуждается въ королѣ для своего существованія, тогда я и мой
родъ къ ея услутамъ; если же миланская республика, созданная
моими предками, можетъ обойтись безъ насъ, прекрасно: у меня
есть другія обязанности и другія радости. Миланское герцогство
очень мало значить для всего человѣчества.
Вальдуччи. Номы боремся, и намъ нуженъ начальникъ.
Наша задача—побѣдить Калибана. Вы должны насъ вести на
эту борьбу!..
Dpocnepo. Извините; я считалъ, что обязанность вѣрно-
подданнаго повиноваться своему повелителю. Вы сейчасъ говорили
мнѣ, что я быль вашимъ государемъ. Итакъ, мое приказаніе,—
знайте это!—еостоитъ въ томъ, чтобы вы вели себя совершенно
спокойно. Я быль главой государства; быть можетъ, я еще буду
имъ, но никогда я не буду главой заговора противъ своего народа.
Эр коль (a: s Балъдуччи). Ты видишь прекрасно, что передъ
нами тайный сторонникъ Калибана.
Роландъ. Въ такихъ лгодяхъ никогда нельзя быть увѣ-
реннымъ.
Вальдуччи. Чего другого можно ждать отъ такого идеолога?
Ринальдо. Можетъ быть, его сынъ согласится возстать
противъ него?

источникъ юности.
53
Роландъ. Погодите: нужно сначала поссорить его съ Ка-
либаномъ. Это будетъ нетрудно. {Они откланиваются и уходятъ.
Остается одинъ Гонзало).
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Просперо, Гонзало и Гиларіусъ.
Просперо. Скверный день!
Гонзало. Да, скверный, но неизбѣжный. Всегда дѣлаешься
жертвой собственной партіи. Молчаніе—золото, но не всякій, кто
хочетъ, можетъ молчать. Бываютъ такія обстоятельства, когда
положение вещей говорить за васъ. Пребываніе вашего высочества
въ этомъ монастырѣ заставляетъ предполагать, что вы здѣсь
производите чудеса премудрости. Ваше высочество обладаеть
данными для этого. Но требовать мудрости отъ цѣлой партіи!..
Просперо. Никто не можетъ заставить меня измѣнить
мой характеръ.
Гонзало. О, да, конечно! Но отъ людей, называющихъ себя
вашими друзьями, зависитъ скомпрометировать васъ, и они не
преминутъ сдѣлать это. Ваше пребываніе здѣсь сдѣлается вскорѣ
невозможнымъ. Вы помните эту инригантку, баронессу Сенъ-
Сербоне?
Просперо. Какъ?! эта безумная старуха, которая
отказывается отъ Бога, когда онъ не идетъ навстрѣчу ея желаніямъ! Я
ее зналъ!.. да, я ее зналъ! Но развѣ возможно, чтобы она
ворочала всѣмъ?
Гонзало. Да, она васъ губить!.. Потому что своими
хлопотами передъ папой, съ цѣлью вернуть вамъ миланскій престолъ,
она раздражаетъ миланцевъ. Женщина въ дѣлахъ этого міра—
врагъ разума.
Просперо. Покой никогда не будетъ существовать для
меня. Отъ своей судьбы не убѣжишь. Я мечталъ о томъ, что мой
геній освободить меня отъ фатальности моего происхожденія, но
мой санъ держитъ меня крѣпко и отъ времени до времени по*
трясаетъ моими цѣпями, чтобы не дать мнѣ забыть, что я рабъ.
Подумать только, что долго, можетъ быть, придется рыскать по
свѣту, пока найдешь такого покровителя, какого я здѣсь имѣю
въ лицѣ Калибана!
Гонзало. Великая насмѣшка надъ дѣлами человѣческими!
Въ нашемъ возрастѣ перестаешь надъ этимъ смѣяться.
Просперо. Итакъ,Гиларіусъ, посвятимъ себя нашему дѣлу:
отправимся вести борьбу въ Гарландѣ. Я больше не Просперо,
а такой-же ученый, какъ всѣ другіе... Я начинаю новую жизнь.
(Къ Гонзало). Прощай, Гонзало! Если ты услышишь когда нибудь
разговоры объ ученомъ Арно, то знай, что рѣчь идетъ обо мнѣ.

ІКТЪ ВТОРОЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Дѣйствіе происходить ночью въ Авпнъонѣ въ залѣ папскаго дворца.
Папа Кіиментъ и клеркъ.
Пана. Итакъ, ты мнѣ говорилъ вчера, что ересь ростѳтът
что съ каждымъ днемъ появляются все болѣе опасныя заблуж-
денія.
Клеркъ (держит ъ въ рукахъ множество пергаментовъ). Да!
Новые аверроисты отрицаготъ воскресеніе мертвыхъ и загробную
жизнь. Они говорятъ, что общій міровой духъ не занимается
частными явленіями жизни, что безполезно молиться, что міръ
вѣченъ и не будетъ имѣть конца. (Папа молчишь).
Клеркъ (продолжаешь)* Кромѣ того, эти безумцы утверж-
даютъ, что всѣ редигіи основаны обманщиками и покоятся на
басняхъ, что теологія—это не наука наукъ, но что большая часть
ея—фантазія, что искусство одно достойно серьезнаго изученія.
(Папа тихо кашляешь).
Клеркъ. Другіе нападаюгь на церковь, отрицаютъ ея
божественный авторитетъ. Некоторые высказываютъ мысль, что
таинства, находящіяся въ рукахъ развращеннаго духовенства, не
действительны, что прелаты не должны имѣть богатствъ, чта
церковныя имущества должны служить духовнымъ цѣлямъ. Апо-
столики говорятъ, что они получили свою власть непосредственно
отъ Іисуса Христа. Другіе дошли до того, что проповѣдываютъ
бѣдность; турлупинцы находятъ, что мѣста должны
предоставляться только добродѣтельнымъ людямъ. (Папа разражается
л'охотомъ).
Клеркъ (продолжаешь). Ліонскіе бѣдняки несносны: они
находятъ, что каждый человѣкъ долженъ имѣть пищу въ такомъ
кодичествѣ, чтобы могъ утолить голодъ. Эти ничтожные люди
говорятъ, что духовенство должно бы служить образцомъ
нравственности. Они отрицаютъ чистилище и не признаютъ индуль-
генцій.
Папа. Эти опаснѣе всѣхъ остальныхъ... Пусть ихъ сжига-
ютъ безъ всякаго милосердая!

источникъ юности.
эг>
К л е ρ к ъ. Быть можетъ, ваше святѣйшество найдетъ вотъ
зтотъ списокъ ересей еще болѣе серьезнымъ; онъ полученъ нами
сегодня. Это сообщается глубокимъ кладеземъ вѣры, парижскимъ
теологическимъ факультетомъ.
Папа {киваешь головой вь знакъ согласія). Прочти мнѣ это
сообщеніе.
Клеркъ. Собраніе заблужденій, проповѣдуемыхъ устно и
письменно, современными людьми, изъ которыхъ мы назовемъ только одного,
настоящаго сына діавола. Арно, именующаго себя Вилланевоиъ и Катала-
номъ. Пусть Богъ сжалится надъ нимъ и пошлеть ему спасеніе! Иначе,
да погибнетъ онъ!
^Этотъ безумецъ осмѣливается говорить, что медицина для
людей важнѣе святыхъ тапнетвъ, что врачъ, подвергающей свою
жизнь опасности ради спасенія своихъ ближнихъ, выше
священника, который выпрашиваетъ для него спасеніе души. Но это
богохульство ничто по сравненію съ тѣмъ, чего, по его мнѣнію,
можно ждать впереди. Въ моменты своего безумія онъ говорить, что
науки, подобныя тѣмъ, которыя составляюсь содержаніе
Аристотелевской „Физики*4, „Чувства и Ощущенія-, „Размноженіе
жнвотныхъ", „Размноженіе и Разрушеніе",—всѣ эти науки сдѣ-
лаются когда нибудь главнымъ предметомъ изученія и послу-
жатъ къ необыкновенному улучшенію человѣческой жизни. Днемъ
π ночью онъ работаетъ въ своихъ таинственныхъ хпмичес-
кихъ лабораторіяхъ, надѣясь найти средство все обращать въ
золото. Господь посылаетъ золото тому, кому Онъ хочетъ.
Онъ не поддерживаетъ сношенія съ знаменитыми учеными, а,
наоборотъ, ему нравится вести легкомысленныя бесѣды съ
свитскими людьми, которые не имѣютъ основательныхъ знаній;
онъ имъ вбиваетъ въ головы безумную идею, которая ими смѣ-
ло распространяется, — что существуешь вода, имѣющая
свойства огня и способная вернуть силы самому изнеможденному че-
ловѣку. Эти люди увѣряютъ, что эта жидкость изобрѣтена ихъ
учителемъ посредствомъ искусной дистилляціи, произведенной
въ сосудѣ подъ названіемъ аламбика. Тѣ, которые ее
попробовали, говорятъ они, снова помолодѣли; радость овладѣла ими,
ихъ мысли сдѣлались яенѣе и сильнѣе; старики, отвѣдавшіе этой
чудесной жидкости, снова почувствовали стремления и желанія
молодостиα. {Папа кашляешь).
Папа {совершенно тихо). 1£оли-6ы, однако, это быловѣрно!..
Клеркъ {продолжаешь читать). „...Все это вещи, которыя
указываютъ на вмѣшательство злого духа,—конечно, если онѣ не
ложны и не являются клеветой со стороны тѣхъ, которые распро-
страняютъ эти слухи".
„Мы не приводимъ тѣ нелѣпости, сказки, которымъ могутъ
повѣрить развѣ однѣ беззубыя старухи. Если повѣрить тѣмъ,
которыхъ этотъ опасный человѣкъ околдовадъ, то упомянутая
жидкость будто-бы способна безконечно продлить жизнь чело-
вѣка, воскрешать мертвыхъ; они разсказываютъ на этотъ счеть
небылицы, которыя повторяются простымъ народомъ и внушаютъ
однимъ страхъ, а другимъ—надежды. Въ обоихъ случаяхъ это
одинаково вредно. Написано: Statutum est homini seme!

56
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
m о ri, a также Dissipabitur capparis. Если настанетъ день,
когда câpre оказывается дишеннымъ дѣйствія (ішпа внимательно
слушаешь), такъ это потому, что Вогъ хотѣлъ, чтобы старика не
отвлекали суетныя мысли; чтобы онъ только предавался мысли
о томъ, что должно его занимать всю вѣчность. lb it homo
in domum aeternitatis suae. Но было-бы безразсудно, не-
лѣпо и непристойно думать, что женщина должна занимать
мысли мужчины вѣчнои.
Папа. Остановись! Подобныя мысли грустны... У этихъ сор-
боннистовъ никогда не найдется шутливаго слова. Этотъ Арно мнѣ
знакомъ благодаря моему дорогому сыну, королю сицилійскому,
котораго онъ спасъ отъ смерти, когда онъ выказалъ удивитель-
ныя медицинскія познанія. Что бы о немъ ни говорили, онъ ни
де-Вилльневъ, ни Каталанъ. Продолжай!
Клеркъ. „...Таковъ этотъ Арно, которому невѣжды
удивляются. Они разсказываютъ, что мертвые по его зову
пробуждаются и что стоить только ему сказать, кого хочешь увидѣть, какъ
тотчасъ же мертвый появляется".
Папа. Это опасно. Кого-бы я хотѣлъ увидѣть?... (Посліь ми-
нутнаго размышленія). Право, я думаю,—никого. Но я боленъ... Че-
ловѣку повелѣно вырывать души у смерти и раньше всего свою;
следовательно, нужно добиться возможности спасти свою жизнь,
подъ страхомъ не оказаться собственнымъ убійцей. (Клерку).
Сказано здѣсь, гдѣ теперь находится этотъ Арно?
Клеркъ. Сказано, что изъ Парижа, откуда онъ былъ вы-
гнанъ католическими учеными, онъ направился по дорогѣ къ
Варселонѣ и Монпелье, гдѣ ему особенно нравится проповѣ-
дывать.
Папа (вь сторону). Если здѣсь кроется ересь, тогда мои
теологи приговорятъ его къ смерти; если же все, что говорятъ,
правда, то я, какъ глава католицизма, долженъ первый
воспользоваться этимъ. Какъ выгоды, приносимыя заблужденіями, такъ
и тѣ, которыя приносятся истинами, добытыми всѣмъ міромъ,
должны принадлежать мнѣ. (Клерку). Напиши, что виновные бу-
дутъ судиться непосредственно мною. Пусть ихъ заставятъ сюда
пріѣхать, дѣйствуя на нихъ кротостью и убѣжденіемъ. (Клеркъ
удаляется).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Папа (одинъ). Я сохраню этого Арно. Если я умру,—онъ,
пожалуй, вернетъ меня къ жизни... (Посл/ь минут наго размыіи·
ленгя). Нѣтъ, я этому придаю мало значенія; яузналъ-бы слишкомъ
много. A затѣмъ, ради двухъ-трехъ часовъ, во время которыхъ
приходилось-бы составлять благочестивыя завѣщанія, причащать!..
Не стоитъ труда!
Ну, а если бы я заставилъ воскресить кого нибудь другого,
котораго можно было-бы обо всемъ разспросить? Я зналъ-бы
тогда, какъ отнестись къ вопросу о безсмертіи души... Это
хорошая мысль! Въ самомъ дѣлѣ,—быть можетъ, мы на этотъ счетъ

источникъ ЮНОСТИ.
57
еовсѣмъ одурачены, а если это неправда, то тѣмъ бодѣе, нужно
полагать, ложны тѣ мученія, которымъ, будто-бы, будуть
подвергаться симоніаки. Вотъ что мнѣ быдо-бы важно знать! Если· бы я
долженъ былъ измѣнить образъ жизни, то это должно быть едѣ-
лано, по крайней мѣрѣ, сознательно. Я держу добычу, мои
духовники хотѣли бы меня заставить ее выпустить ради какой-то фан-
тазіи... Мы увидимъ!..
Вотъ, напримѣръ, кардиналъ Сильвестръ, который недавно
умеръ. Извѣстно всѣмъ, что онъ торговалъ духовными
должностями; я это знаю лучше кого бы ни было. Вотъ хорошо, если-
бы я могъ знать, что онъ испытываетъ!.. Моя судьба немногимъ
будетъ разниться отъ его. Неужели она такъ ужасна, какъ
говорить? Этотъ діавольскій флорентинецъ описалъ въ своемъ гАдѣи
такія вещи, которыхъ онъ никогда не видѣлъ. Это раскаленное
яселѣзо, которое прикладываютъ къ ногамъ... какое мученіе!.. Э.
да, впрочемъ, откуда онъ можетъ это знать?
Больше всего меня безпокоитъ этотъ Готье де-Брюже, епи-
скопъ изъ Пуатье, котораго я совершенно лпшплъ доходовъ.
Правда, дѣло обсуждалось согласно духовному уставу... моя
совесть спокойна. Но онъ умеръ отъ нищеты. Говорятъ, что онъ
велѣлъ себя похоронить съ жалобой въ рукѣ, чтобы призвать меня
къ суду Бога. Это былъ святой человѣкъ, и его обращеніе къ
Богу можетъ имѣть послѣдствія. Установилъ-ли онъ срокъ?
Вотъ что слѣдовало-бы знать. Ахъ, эти святые! Этихъ людей
нужно больше всего бояться въ этомъ мірѣ: горе тому, кто ихъ
встрѣчаетъ на своемъ пути!
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Слышится легкііі шорохъ у потаііноіі дверп. Входптъ Бруниссенда де-
Таллеыранъ.
Папа и Бруниссенда де-Таллейранъ.
Папа. Мой милый другъ! Вы всегда приходите въ тѣ часы,
когда мое сердце стремится къ вамъ. Боже! куда идетъ міръ?
Сколько заблужденій со всѣхъ сторонъ! Вы· бы пришли въ ужасъ,
если-бы сейчасъ были тутъ и слышали о заблужденіяхъ, въ
которыхъ тонетъ нашъ вѣкъ.
Бруниссенда. Что еще за безтолковщина? Пусть вѣкъ
цдетъ по тому пути, по какому ему угодно. Вы теряете ваше
здоровье на то, чтобы его исправить, и не достигнете успѣха.
Пусть будуть люди, которые хотятъ преобразовать церковь
вмѣстѣ съ ея главой и членами; это ихъ дѣло... Для нихъ есть
въ этомъ выгода. Но есть-ли малѣйшій здравый смыслъ въ томъ.
чтобы вы, глава этой церкви, мучились надъ своимъ собственнымъ
преобразованіемъ? Оставайтесь спокойны здѣсь или
отправляйтесь въ вадпъ Малоценскій дворецъ. Пользуйтесь благами, кото-
рыя вамъ послалъ Господь, и старайтесь продлить ихъ, насколько
это возможно.

58
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Папа. Но все идетъ къ худшему въ христіанскомъ мірѣ.
Воровство, убійства, всѣ семь смертныхъ грѣховъ гремятъ, какь
тромбоны въ адскомъ концертѣ. Люди начинаютъ вѣрить, что
нужно какъ можно больше наслаждаться въ этомъ мірѣ.
Бруниссенда. Это правда. Они больше не боятся ада.
Нужно описать его еще болѣе ужасными красками. Нужно
приказать художникамъ сдѣлать сатану еще болѣе страшнымъ,
нежели они его представляли до сихъ поръ, и изобразить различ-
ныя стадіи адскихъ мученій для того, чтобы вѣрующіе люди
больше боялись. Прикажите также проповѣдникамъ разсказывать
новыя, еще болѣе лтрашныя подробности объ адѣ.
Папа. Доходы св. Петра замѣтно уменьшаются.
Бруниссенда. Да, но капиталь неистощимъ: люди
постоянно нуждаются въ индульгенціяхъ. Заставьте платить
хорошей кушъ мужей и женъ, которые внезапно сдѣлаютъ пріятное
открытіе, что ихъ бракъ не былъ настоящимъ бракомъ, а неза-
коннымъ сожительствомъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Пустите въ
оборотъ новый запасъ индульгенцій, и вы увидите съ какой
быстротой накинутся на нихъ.
Папа. Но разсказываютъ такіе ужасы про муки, которымъ
подвергаются за симонію.
Бруниссенда. Вы прекрасно знаете, что объ этомъ
никому ничего неизвѣстно. Это такія вещи, о которыхъ говорятъ,
не будучи нисколько въ этомъ увѣренными. Никто оттуда не
приходилъ разсказывать...
Папа {качая головой). Однако, если-бы это оказалось
правдой!
Вру ни с сен да. Нѣтъ, это невозможно! Я не вѣрю въ без-
емертіе душъ; ихъ слишкомъ много. Куда вы дѣнетесь съ своими
миллиардами существъ, изъ которыхъ каждое имѣетъ свое пред-
ставленіе о счастіи? Если-же мертвый теряетъ свою
индивидуальность, если всѣмъ предоставлено одной то-же счастіе, состоящее,
напр., въ томъ, что всѣ, сидя на скамьяхъ, поютъ хоромъ псалмы,
тогда, право, я не дорожу такимъ безсмертіемъ. Я не была-бы
тогда самой собой,—покорно благодарю! Я была бы безъ недостат-
ковъ!.. Да, ужъ извините, я именно дорожу своими недостатками.
Папа (во сторону). Прелестное дитя! Для нея нѣтъ сомнѣ-
ній! (Громко). Но духовенство ропщетъ. Меня обвиняютъ въ по-
кровителъствѣ родственникамъ. Оно и на васъ падаетъ.
Бруниссенда. Пусть себѣ ропщутъ. Невозможно, чтобы
я съ церковью жила въ ладу. Она—невѣста Христа, я—любовница
Его намѣстника на землѣ. Какъ можетъ ужиться одно съ дру-
гимъ? Въ нашей семьѣ держатся правила оставлять всѣ
формальности, - необходимыя для спасенія души, на послѣдній мо-
ментъ. Если слишкомъ рано къ нимъ прибѣгнешь, а потомъ вы-
здоровѣешь, тогда по собственной глупости можно лишиться
блага, которое дается удовольствіями.
Папа. Увѣряю васъ, что, если я желаю оставаться моло-
дымъ, то единственно для васъ; но представьте себѣ: среди всѣхъ
ересей, появившихся недавно, есть одна, которую можно
обратить въ нашу пользу.

источникъ юности.
Ь9
Бруниссенда. Да благословить ее Господь! Предайте
сожженш только заочно того бѣднягу, который ее высказалъ.
Но о чемъ рѣчь?
Папа. Объ Арно де-Вилльневѣ, знамѳнитѣйшемъ современ-
номъ врачѣ. Говорятъ, что онъ дѣлаетъ золото.
Бруниссенда. Ну, это васъ должно мало интересовать:
у васъ есть индулъгенціи.
Папа. Конечно, золото это такая вещь, которая стоить на
первомъ планѣ въ нашемъ мірѣ. Но, однако, одного его
недостаточно. Нужны жизнь и любовь, чтобы можно было имъ
пользоваться. Къ чему можетъ послужить золото, когда человѣкъ старъ"?
Это все равно, что имѣть бочку вина и не чувствовать
потребности въ немъ. Слѣдовательно, важно продлить и обезпечить
жизнь богатому. Для бѣдныхъ это, конечно, не важно, такъ какъ
ихъ жизнь не имѣетъ никакой цѣны. Но если богатый, извѣ-
стный человѣкъ не обладаетъ хорошимъ здоровьемъ, не можетъ
пользоваться жизнью, то какая ему польза отъ богатства? Итакъ,
средство сохранить жизнь и молодость, по крайней мѣрѣ, не ме-
нѣе цѣнно, нежели искусство получать золото.
Бруниссенда. Не думайте объ этомъ! Каждому столько
лѣтъ, сколько ему самому кажется.
Папа. Вамъ легко это говорить. Вы думаете, что я не замѣ-
чаю иногда, какіе взгляды вы бросаете на молодого Вальтеруса?
Имѣть только двадцать лѣтъ отъ роду,—это лучше, чѣмъ быть
папой.
Бруниссенда. Полноте! какія фантазіи приходятъ вамъ
въ голову... Кому удалось вытянуть такой билетъ въ жизненной
лотереѣ, какъ вамъ? Быть папой въ эпоху всеобщей порчи нра-
вовъ! И теперь, когда вы властелинъ всего, вы вдругъ готовы
разбить себѣ голову о закрытую дверь!..
Папа. Если Арно правъ,тогда, можетъ быть, и не закрытую!
Бруниссенда. Что-же онъ говорить?
Папа. Онъ дѣлаетъ нѣчто лучшее, чѣмъ говорить. Съ
помощью многократныхъ нагрѣваній своихъ аламбиковъ ему
удалось получить настоящее золото,—я разумѣю жизненный эдексиръ,
—огненную воду, одна капля которой возвращаетъ потеряяныя
силы и въ то-же время обезпечиваетъ долголѣтіе, здоровье и
счастье молодости.
Бруниссенда. Фи! Медицина и любовь не имѣютъ
ничего общаго между собой. Грустныя заботы старика!.. Никогда
вы мнѣ не казались болѣе жалкимъ, нежели сегодня. Когда че-
ловѣкъ дѣйствительно молодъ, тогда не думаетъ о * смерти. Вы
у меня спрашиваете, наступитъ-ли наша очередь? Глупый во-
просъ! это слишкомъ ясно. Это все равно, что спросить, наста-
нетъ-ли послѣ сегодняшняго дня вечеръ? Но развѣ такая увѣрен-
ность можетъ помѣшать наслаждаться солнцемъ? Да, мы,
молодые, всегда презираемъ позорное искусство удлинять жизнь съ
помощью разныхъ хитростей. А парки не знаютъ пощады. Да
оудетъ благословенъ въ своемъ родѣ ударъ, наносимый ими

60
ФИЛОСОФСКГЯ ДРАМЫ.
такъ какъ онъ не даетъ намъ играть роль нищихъ тамъ, гдѣ мы
были господами, съ трудомъ рабски тащить на себѣ колесницу,
въ которой насъ раньше носили.
Пана. Пейте изъ чаши наслажденія, до тѣхъ поръ, пока
ея хватить. Вашъ жизненный элексиръ въ васъ самой: это ваша
красота и молодость.
Бруниссенда. Этого намъ достаточно! О, какая суетность
въ этихъ мысляхъ, претендугощихъ на серьезность! Вамъ
необходимо думать, что ваше наслажденіе будетъ продолжаться вѣчно;
мы, молодые, никогда не думаемъ о концѣ. Я васъ увѣряю,
что та жизнерадостность, которую я ощущаю въ себѣ, ровно ни-
чего-бы не выиграла отъ того, если·бы я считала ее вѣчной. Что за
нужда! Вѣчнымъ удовольствіемъ будетъ то, которое въ извѣстный
данный моментъ достигло той степени интенсивности, на ка-
рую оно только способно. (Папа молчит о. Онъ ее цѣлуетъ. Оба
поднимаются и Ъѣлаютъ нѣсколъко шаговъ. Бруниссенда
выходить черезъ потайную дверь; папа, послѣ нѣкотораго колебанія,
остается).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Папа звонить клерку. Тотъ немедленно является.
Папа. Возьмите рабочего, въ которомъ вы увѣрены и
который умѣлъ-бы работать молотомъ, ключъ отъ новаго склепа,
который расположенъ подъ правымъ крыломъ капитульской залы,
и идемъ...
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Въ склепѣ.
Папа, клеркъ π рабочій.
Всѣ трое въ молчаніи смотрятъ на гробъ въ стоящемъ положеніи. на
которомъ находится пломба съ надписью: Giialtlierus Brugensis.
Папа (рабочему). Открывай! Возьми клещи ц вынимай
гвозди; я хочу видѣть... (Рабочій взламываешь крышку.
Показывается угрожающей скелетъ Готъе де-Брюже. Климентъ отека-
киваешь на юьсколько шаговь).
Папа (про себя). Дѣло разбиралось. Что присуждается,
всегда хорошо. Приговоръ долженъ былъ быть справедливъ.
{Онъ медленно приближается кь скелету, который смотришь на
него своими впадинами. Одна рука простерта впередь. Вокругь
палъцевъ, подъ пасторскимь колъцомъ, обвить маленъкій свертокъ
пергамента. Папа смотришь испуганно на этотъ свертокъ; онъ
дотрагивается до него и быстро отходить, снова дотрагивается
до свертка, затѣмь тянешь его. Сжатая рука трупа
удерживаешь записку).
Папа. Какъ! ты сопротивляешься? Но я имѣю право тебі»
приказывать. Развѣ ты не знаешь, что моя власть распростра-

источникъ юности.
61
няется на всякаго христіанина какъ живого, такъ и мертваго?
Развѣ ты не знаешь, что повиновеніе—первая обязанность вѣрнаго
сына церкви? Мы сейчасъ увпдимъ, на самомъ-ли ты дѣлѣ
святой, какъ говорили. Повинуйся! повинуйся! (Папа вытаскиваешь
перга.иснтъ. Всѣ кости руки разсыпаются по зем.иь).
Папа {быстро читастъ). „Нагло ограбленный, умирая съ
голоду, въ то время, когда мои грабители растрачиваютъ
имущество моей церкви, я призываю тебя, папа Климентъ, до
истечения года, къ престолу Того, Который знаетъ мою невинность и
твою алчность. До свиданіяа.
Папа {бл>ъдный, остается некоторое бремя не подвижным*.
Онь иіепчетъ про себя соваьмь тихо). До истеченія годя!... [За-
пиъмъ онъ медленно кладешь фаланги пальцевь на ихь мѣето и
поправляешь пасторское кольцо. Снова прочитываешь пергаменту
тихо повторяя): Допстеченія года!.. До пстеченія года! (Онь
кладешь пергамента вь кармань).
Папа (рабочему) Вбивай назадъ гвозди!.. Пойдемъ. [Дъ
клерку) Пергаментъ истлѣваетъ куда медленнѣе, нежели рука,
которая его держитъ. Вотъ почему я его забралъ. По крайней
мѣрѣ, эта бумага не будетъ говорить противъ меня въ день вос-
кресенія.
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Папа, оборачиваясь, встрѣчается лицомъ къ лицу съ Бруниссендоіі, которая
слѣдовала за нпші въ склепъ и наблюдала всю сцену, не будучи замѣченноп.
Папа, клеркъ, рабочій и Вруниссенда.
Вруниссенда. Ради Бога, оставьте хоть мертвыхъ въ
покоѣ. Этотъ несчастный Готье теперь наименѣе опасный для
васъ врагь. Довольствуйтесь тѣмъ, что вы его ограбили, и оставьте
его въ покоѣ! Онъ былъ святой, но, очевидно, глупецъ. Почему
онъ не довольствовался евангельской бѣдностью, на которую вы
его обрекли и которая такъ приличествуетъ святому?
Папа. Судопроизводство велось строго правильно.
Вруниссенда (смѣясь). Тѣмъ лучше! Въ такомъ случаѣ
ваша совѣсть спокойна. Чего-же вы боитесь? Идите, идите! (Всѣ
вміьстіь поднимаются на верхъ] папа задумчивь).

АКТЧЬ ТРЕТІИ.
Дѣйствіе происходить на Авиньонскомъ мосту, вечеромъ, послѣ захода
солнца. Все населеніе Авиньона размѣстилось на пернлахъ моста. Танцы. Люди
ходятъ взадъ и впередъ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Танцующіе, Забелона, сестра Дуселина, донна
Альбина, На-Брюна, Журденъ де-л'Иль, Дюранти, Ме-
фреди.
Танцующіе:
Sur le pont
D'Avignon
C'est là que Ton danse:
Sur le pont
D'Avignon
Que l'on danse en rond.
Забелона. Іисусъ! Марія! II какъ это пана можетъ
тереть такихъ людей? Ихъ нужно было-бы всѣхъ сжечь на кострѣ.
Я всегда говорила, что миръ наступитъ только тогда, когда
огонь освободить насъ отъ всѣхъ этихъ нехристей. Но добрые
старые обычаи отходятъ въ область прошлаго. Въ дѣтствѣ мнѣ
пришлось больше двадцати разъ носить дрова для костровъ, на
которыхъ сжигали еретиковъ. А вотъ уже больше десяти лѣтъ,
какъ ни разу не была употреблена эта мѣра, такая
благодетельная для укрѣпленія вѣры.
Сестра Дуселина. Такая вода можетъ придти только
пзъ ада. И нѣтъ ничего удивительнаго, что она горитъ. Вода,
которая горитъ!... Ну какъ вы хотите, чтобы это было естественно?
А полагаютъ, что она можетъ сдѣлать молодой и красивой.
О, это доказываете, что эти печальныя блага намъ посылаются
адомъ.
Донна Альбина. Слышали вы, что произошло въ замкѣ
Куртезонъ? Сеньоръ Фостенъ умеръ. Но этотъ Арно, который
располагаете жизнью и смертью, спустя несколько часовъ послѣ
смерти сеньора, воскресилъ его при помощи своего элексира.
Фостенъ сдѣдалъ новое завѣщаніе и измѣнилъ свои
распоряжения въ зависимости отъ того, что онъ могъ узнать въ другомъ ъгірѣ.

источникъ юности.
63
H а - В ρ ю н а. О, небо! Какое злоупотребление! Не слѣдовало-
бы допускать воскрешать мертвыхъ. Ихъ души находятся или въ
раю, или въ чистилищѣ, или въ аду. Нужно ихъ тамъ оставить.
Тамъ можно увидѣть и услышать много" вещей! Но нельзя
ворочаться и разсказывать о нихъ; нельзя пользоваться тѣмъ, что
знаешь.
Журденъ де-л?йль. Это правда. Что-бы сдѣлали живые,
есди-бы мертвые стали воскресать? Первая обязанность честнаго
консервативнаго правительства—запрещать покойникамъ
возвращаться на землю. Если крышка гроба можетъ подниматься, тогда
пѣтъ больше порядка. Нужно обратиться съ прошеніемъ къ папѣ
π просить его принять строгія мѣры противъ воскресшихъ, а
также, чтобы заинтересованнымъ въ этомъ дѣлѣ лицамъ было
позволено требовать, чтобы воскресшіе снова умирали. Напр.,
если мертвые воскреснуть, можетъ явиться такой, имуществомъ
котораго законно завладѣли, или такой, котораго убили и
ограбили, и потребовать свое добро обратно! Взвѣпшвая все
хорошенько нужно придти къ заключенію, что положеніе воскресшаго чело-
вѣка преступно...
На-Брюна. Конечно: До чего мы дойдемъ, если будетъ
позволено мертвымъ возвращаться на землю? Представимъ себѣ,
что у васъ былъ дурной мужъ; наконецъ вамъ удалось
избавиться отъ него, и вотъ вы подвергаетесь опасности его снова
увидѣть!... Какой-бы смыслъ имѣло тогда избавиться отъ него?
Донна Альбина. Понятно. Можно быть тогда только въ
полной безопасности, когда мертвые действительно мертвы.
Танцую щіе:
Sur le pont
D'Avignon
C'est là que l'on danse
Sur le pont
D'Avignon
Que Ton danse en rond.
(Приближается группа людей).
Д юр a ht и. Я здѣсь ничего не понимаю, Агриколь. Про-
греесъ поддерживается теперь духовенствомъ! Думалъ ты когда
нибудь объ этомъ? Когда-то папы окружали себя только монахами
и святыми людьми; теперь ихъ дворъ будетъ скоро состоять изъ
маговъ, алхимиковъ π всякаго рода людей, въ которыхъ запо-
дозрѣваютъ стремленіе къ новшествамъ.
Агриколь. Прибавь: и прекрасныхъ женщинъ. Причина
простая: папа такой- же человѣкъ, какъ и всѣ другіе. Папа боленъ,
онъ хочетъ исцѣлить^ся, онъ обращается къ самому знаменитому
врачу. Все это весьма естественно. Ты думаешь, что онъ пойдетъ
справляться, кто его врачъ: еретикъ или католикъ? Въ нуждѣ
онъ обратился-бы даже къ магометанину. Болѣзнь уравниваетъ
всѣхъ людей, всѣ религіи.
Meфреди. Вотъ почему я иногда думаю, что не всегда
будутъ папы. Этотъ инетитутъ требуетъ ангеловъ и города, па-
рящаго въ облакахъ. У ангела не было-бы такой слабости къ
Бруниссендѣ.

64
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Дюранти. Право, тѣмъ хуже для ангеловъ! Эта
женщина—сокровище, брилліантъ! Встрѣчалось-ли когда нибудь такое
чудо изящества, любезности и граціи! Она соединяетъ въ сѳб^
противоположныя качества, двѣ прелести женщины: силу и
слабость. Моментами—это леигій вѣтерокъ; она имѣетъ всѣ слабости.
Затѣмъ она вспыхиваетъ; своимъ смѣхомъ она овладѣваетъ всей
вселенной.
Агриколь. На дняхъ какъ-то я ее видѣлъ въ утреннемъ
туадетѣ. Легкій воротничекъ обрамлялъ ея подбородокъ и щеки
на подобіе чашечки цвѣтка; сквозь него видна была шея,
украшенная жемчугомъ, и молочная бѣлизна ея груди. Простая алая
лента, спускаясь немного на лобъ, поддерживала ея волосы.
Дюранти. До сихъ поръ мы еще не видѣли такихъ жен-
щинъ, а, конечно, нужно, чтобы онѣ существовали. Говорятъ, что
она распоряжается бенефидіями; право, изъ нихъ никогда не
дѣдали лучшаго употреблешя. Красота женщинъ—искусство π
искусство, дорого стоющее: нужно хорошо заплатить за ея издержки.
Развѣ вы не находите, что стоить лучше реализировать такое
чудо, нежели имѣть утѣшеніе думать о томъ, что существуетъ
нисколько больше монаховъ, на приходское жалованье, надоѣда-
ющихъ небу своими молитвами?
Агриколь. Да, церковные доходы должны были-бы
употребляться на туалеты красивыхъ женщинъ и на пенсію умнымъ
людямъ.
M е φ ρ е д и. Но какую роль играетъ здѣсь этотъ Арно?
Агриколь. Богъ его знаетъ. Говорятъ, онъ заинтересовалъ
папу своими опытами надъ безсмертіемъ души.
M е φ ρ е д и. Значить, онъ не вѣритъ въ безсмертіе?
Агриколь. О, съ этимъ случается то-же, что со всѣмп
вещами, въ которыя вѣришь, но все-таки не увѣренъ.
Мефреди. Но, скажите, какое дѣло ему до этого?
Агриколь. Ну, извините! Если есть адъ, то ему, какъ
первостепенному симоніаку, слѣдуетъ очистить дорогу.
Мефреди. Это такія вещи, которыхъ и знать не нужно.
Вотъ я никогда не думаю объ этомъ: это дѣло духовенства.
Деть группы приближаются.).
Сестра Дуселина. Такого скандала еще никогда не
видѣли; эта женщина погубить весь христіанскій міръ. Епархіп
раздаются по ея распоряженію. Вальтерусъ на этихъ дняхъ дол-
женъ сдѣлаться епископомъ.
Забелона. Да, это ужасный скандаль. Положительно,
сестра моя, всѣ мужчины негодяи! Ахъ, если-бы они всѣ захотѣли
сдѣлаться монахами!
Танцующіе.
Sur le pont
D'Avignon
C'est là que Ton danse
Sur le pont
D'Avignon
Que Ton danse en rond.

источникъ юности.
65
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Тѣ-же, Просперо, подъ именемъ Ар но, Гиларіусъ и
Готескалькъ.
Просперо съ своими учениками, никому непзвѣстыые, гуляютъ среди толпы
и тихо разговариваютъ между собой.
Просперо. Мы здѣсь мало популярны, но эти авиньонцы—
народъ спокойный; постараемся не возбуждать ихъ. Чѣмъ затра-
гиваемыя идеи сильнѣе и новѣе, тѣмъ болѣе нужно быть осто-
рожнымъ, чтобы не вызвать волненія въ народѣ. Честолюбіе
губить все. Если· бы Платону предложили быть президентомъ его
республики, то онъ отказался-бы, находя себя неспособнымъ. Ему
доставляло большее удовольствіе писать о ней, нежели управлять ею.
Гиларіусъ. Значить, вы не хотите, чтобы истина сдъла-
лась достояніемъ народа?
Просперо. Истиною народъ будетъ считать только то, что
онъ самъ себѣ создалъ. Народъ одновременно нуждается и въ
религіозныхъ иллюзіяхъ и въ постсянныхъ забавахъ.
Готескалькъ. Но эти танцы, эти вольности довольно
сомнительнаго нравственнаго достоинства. Слѣдовало бы, однако
подумать о нравствеыномъ воспитаніи массъ. Это только и
заслуживаете) серьезнаго вниманія.
Просперо. Развѣ въ нашемъ возрастѣ можно говорить
такія ребячества, Готескалькъ? Если мы до сихъ поръ не разубѣ-
дились въ справедливости этихъ взглядовъ, то когда же это
будетъ, милый Готескалькъ? Какъ ты до сихъ поръ не замѣтилъ
суетности всего этого? Мы всѣ три провели нашу молодость
разумно, потому что передъ нами была задача. Но, говоря по
совести, видя тѣ ничтожные результаты, которые принесла
подобная жизнь, можемъ ли мы совѣтовать другимъ, у которыхъ къ
тому же нѣтъ никакой определенной задачи, держаться тѣхъ
же правилъ въ жизни? Безупречная нравственность должна
быть удѣломъ только тѣхъ, у кого существуетъ определенная
миссія, какъ у насъ, напримѣръ. Человѣкъ, который подобно
намъ, занимаетъ особое мѣсто среди остальныхъ людей, долженъ
взамѣнъ полученныхъ имъ привяллегій возложить на себя строгія
обязанности, вести аскетическую жизнь, связанную со многими
трудностями. Но бѣднымъ людямъ, людямъ толпы, зачѣмъ это?
Они бѣдны, а вы хотите, чтобы они еще вдобавокъ были добро-
дѣтельны! Это слишкомъ большое требованіе! Боже мой, ихъ
участь еще не самая худшая! Только простымъ людямъ и
доступны удовольствія. Умѣнье веселиться—это въ концѣ концовъ
внутренняя, реальная способность осязать цѣль жизни. Если-бы
не существовало человѣка, то наиболѣе возвышенными формами
поклоненія на нашей планетѣ были бы игры дельфиновъ,
безумное круженіе бабочекъ и пѣніе птицъ. Любовь—это жемчугъ, для
котораго жертвуютъ всѣмъ остальнымъ; но любовь существуетъ
только для народа. Величайшій король со всѣми своими
сокровищами могъ-бы только купить любовь, но работница и крестьянка

66
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
отдаются свободно молодому рабочему или крестьянину. Любовь
существуетъ только между равными. Народъ долженъ веселиться;
въ этомъ онъ находитъ свое вознагражденіе. Народъ, отличаю-
щійся веселымъ нравомъ, самый лучпгій изъ народовъ. Чѣмъ
больше народъ отдается веселью, тѣмъ меньше онъ способенъ къ
злу: одно развивается на счетъ другого.
Готескалькъ. Слѣдовательно, вы не думаете, чтобы
общества воздержанія спасли міръ отъ опасностей, которыя ему
утрожаютъ?
Просперо. Эти учрежденія—настоящая гнусность. Лишать
простыхъ людей единственной радости, обѣщая имъ взамѣнъ
несуществующей рай!.. Бѣдныя обворованныя жизни!.. Почему вы
хотите помѣшать этимъ несчастнымъ хоть на минуту
приблизиться къ идеалу?.. Это, бытьможѳтъ, такіечасы, когда эти люди
стоютъ чего нибудь.
Готескалькъ. Наши учителя въПомераніиговорятъ какъ
разъ обратное. Они утверждаютъ, что наша раса занимаетъ пер
вое мѣсто среди остальныхъ, потому что она не умѣетъ смѣяться
и не нуждается въ удовольствіяхъ.
Просперо. Погодите немного! Пусть выступитъ на сцену
индивидуальность съ ея требованіями, тогда видно будетъ, что
иредставляетъ собой вапгь любезный народъ. Теперь вы
сдерживаете ихъ требованія съ помощью обѣщанія болѣе или менѣе по-
четнаго мѣста въ фантастическомъ раѣ въ награду за ихъ добро-
дѣтель. Но когда они увидятъ, что билеты, выданные въ обезпе-
ченіе этого мѣста, имѣютъ такую же дѣнность, какую имѣютъ
акціи серебряныхъ рудниковъ на лунѣ, тогда никто не захочетъ
платить своей личностью, и не останется ничего другого, какъ
поддерживать въ народѣ его хорошее настроеніе и способность
веселиться. Государство должно стараться быть справедливымъ; въ
особенности оно должно стараться быть пріятнымъ. Если
допустить гипотезу, которая дѣлается все болѣе и болѣе вѣроят-
ной, что міръ есть не что иное, какъ сумма движеній, точно
соответствующая конечному итогу, безъ всякой потери или
прибыли, то постараемся сдѣлать шутку болѣе пріятной. Если все,
что говорятъ о другомъ мірѣ, должно привести къ полному
банкротству, то дѣйствительно жестоко заставлять бѣдныхъ людей
вести жизнь вьючнаго животнаго ни за что, ни про что.
Принимая во вниманіе нашу неувѣренность въ человѣческомъ
назначении, самое разумное будетъ такъ устроить свою жизнь,
чтобы при всевозможныхъ гипотезахъ не оказаться въ нелѣпомъ по-
ложеніи. Такимъ образомъ мы не будемъ святыми, но и не бу-
демъ дураками. Въ такомъ положеніи насъ не можѳтъ ничто
особенно поразить.
Гиларіусъ. Объясните мнѣ слѣдующее недоумѣніе. Во
многихъ случаяхъ я слышалъ, что вы, какъ и всѣ другіѳ люди,
ждете награды въ будущей жизни для всѣхъ обездоленныхъ и
добродѣтельныхъ. Вы объ этомъ говорили съ увѣренностью.
Однако, дѣйствительно ли увѣрены вы въ этомъ?
Просперо. Нисколько! Я почти увѣрѳнъ въ обратномъ.

источникъ юности.
67
Гиларіусъ. Значить, если - бы вамъ пришлось начать
жизнь сызнова съ тѣмъ установленнымъ взглядомъ на вещи,
которымъ вы теперь обладаете, то вы бы ее построили на со-
всѣмъ друтихъ основаніяхъ?
Просперо. Нѣтъ, я поступалъ бы точно такъ, какъ до
сихъ поръ.
Гиларіусъ. Я васъ не понимаю. Ваша неувѣренность
заставляете васъ желать, чтобы люди не платили реальными
благами за ложные векселя, выданные на проблематическую жизнь.
Но тогда зачѣмъ же вы говорите объ этомъ? А если васъ пой-
маютъ на словѣ?
Просперо. Этого нечего бояться! Когда я говорю о по-
добныхь вещахъ, я прекрасно чувствую, что ни одинъ изъ моихъ
слушателей не будетъ настолько пораженъ силой моихъ
доказательству чтобы это заставило его лишить себя какого нибудь
пріятнаго ощущенія. Если· бы я не быль въ этомъ увѣренъ, у
меня были бы угрызенія совѣсти; я считалъ-бы себя виновни-
комъ того, что какой нибудь честный человѣкъ уменьшилъ сумму
возможныхъ для него наслажденій, принявъ слишкомъ близко
къ сердцу мои разсужденія. Это такія истины, относительно ко-
торыхъ въ течете одного дня можно придти къ тремъ или че-
тыремъ различнымъ взглядамъ, если только не дѣлаешь изъ
нихъ себѣ профессию. И, однако, эти вѣроятности, которыя
настолько проблематичны, что на подобныхъ гарантіяхъ не рѣши-
лись бы ссудить даже одинъ франкъ, способны заставить че-
ловѣка приносить себя въ жертву. Мы уже такъ созданы. Какой-
то инстинктъ говорить намъ: „Мужайся! Обманывай въ пользу
вѣчности; поддерживай основанія жертвы и добродѣтели".
Гиларіусъ. Дѣйствительно, вся ваша жизнь руководилась
вѣрой въ нѣчто абсолютное. Наука не можетъ быть серьезной,
когда міръ, который является объектомъ ея изученія, полонъ
суетности. Но вы относились къ наукѣ въ высшей степени серьезно.
Вы принесли ей въ жертву даже самыя законныя радости и
награды.
Просперо. Вотъ именно поэтому я съ такой
осторожностью совѣтую другимъ идти по тому пути, по которому я самъ
шелъ. Добродѣтель—это пари, личное удовлетворение, которое
можно разсматривать какъ смѣлое рѣшеніе; но совѣтовать
другимъ! кто же на это осмѣлится? Въ подобныхъ случаяхъ
испытываешь такое же ощущеніе, какъ если бы сунулъ въ чью нибудь
руку монету сомнительной пробы. Самъ я мало наслаждался
молодостью, но люблю видѣть, какъ наслаждаются ею другіе. Тѣ,
которые такъ понимаютъ жизнь, можетъ быть, и есть настоящіе
философы. Почемъ знать,—къ чему приведутъ усилія, дѣлаемыя
въ настоящее время съ цѣлью постигнуть безконечное? Можетъ
быть, все окажется тщетнымъ; тогда послѣднее слово мудрости
было-бы только: забвеніе. Haine время прошло; мы слишкомъ
стары. Предоставимъ же, по крайней мѣрѣ, другимъ
пользоваться молодостью и будемъ радоваться, глядя на нихъ. Теперь мой
идеалъ—старый патріархальный замокъ, полный дѣтей, которыя

68
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
бы пѣли, молодыхъ дѣвушекъ и юношей безумно веселыхъ, гдѣ бы
всѣ ѣли, пили, танцовали и жили бы мной. Въ концѣ кон-
цовъ, люди не могли бы сдѣлаться серьезными, если бы наука
могла даже сдѣлаться еще серьезнѣй. Много добродѣтели было
растрачено на химеры: нужно всегда избрать наиболѣе добродѣ-
тельный путь, не будучи въ то же время увѣреннымъ, что добро-
дѣтель представляетъ что нибудь другое, кромѣ слова. (На лгщгь
Готескалька выражается нсдоулиъніс).
Гиларіусъ {тихо Готескальку). Привыкай къ языку
нашей школы. Въ сущности нашъ учитель грѣшитъ только
остатками благородства. Онъ боится, какъ бы жертвы, которыя онъ
приносить истинѣ, не были приняты за могарычъ или, какъ го-
ворятъ на Востокѣ, bakhschisch.
Просперо. Существуетъ около двадцати возможныхъ ги-
потезъ для объясненія совокупности явленій. Философія утѣше-
нія есть не болѣе, какъ одна изъ многихъ другихъ гипотезъ;
но за всѣмъ тѣмъ это гипотеза, и въ елучаѣ, если она содер-
житъ въ себѣ нѣкоторую долю истины, не слѣдуетъ, чтобы мы
были застигнуты врасплохъ: нужно имѣть отвѣтъ на все.
Поющіе.
Sur le pont
D'Avignon
C'est là que Ton danse;
Sur le pont
D'Avignon
Que Ton danse en rond.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Тѣ-же.
Поющіѳ удаляются. Мало-по-малу на мосту пустѣетъ. Проспѳро и его
ученики остаются одни въ молчанін. Послѣднія пѣсни танцуюпщхъ теряются
вдали. На небѣ появляется фантастическое видѣніе. При входѣ на мостъ
поднимаются два столба; между ними сверкаетъ громадный ножъ, освѣщенный
луной.—Слышится новое пѣніе:
Dansons la carmagnole,
Vive le son,
Vive le son,
Рал sons la carmagnole,
Vive le son
Du canonl
Готескалькъ. Вотъ что приходить на смѣну вапшмъ.
танцамъ и поцѣлуямъ. У насъ, благодаря скромности нравовъ,
этого никогда не бываетъ.
Просперо. Подождите немного.
На зубчатыхъ валахъ Авиньона начинается танецъ мертвецовъ. Каждая пара,
протанцовавпш фигуру кадрили, садится подъ ножемъ, который падаѳтъ съ
глухимъ шумомъ, затѣмъ медленно поднимается, чтобы еще разъ упасть.
Первая пара состоитъ изъ короля и папы. Эти двѣ важныя персоны
несколько разъ глубоко кланяются другъ другу, перемѣшивая поклоны
пируэтами, при чемъ поворачиваются другъ къ другу спиной. Затѣмъ является

источннкъ юности.
69
герцогъ Бургундскій съ орденомъ Золотого Руна и карднналъ въ красной
мантіп; они выступаютъ съ важнымъ впдомъ; затѣмъ герцогъ Бурбонскій и
графъ де-Арманьякъ; за ними двѣнаддать богатырей съ такими-же
женщинами; всѣ идутъ попарно, и повиднмому. ведутъ между собой очень
интимные разговоры. Затѣмъ является Жакъ де-Ладенъ. смѣлып рыцарь,
освободивши!, наконецъ, свою даму де-Плеръ π утъшающій ее. Показываются
Петрарка съ Лаурой въ колеенпцѣ, которую везутъ маленькіе амуры; руки
ихъ связаны на спинѣ шелковыми шнурами. Анна Бретанская,
окруженная добродѣтельнымп дамами, слѣдуетъ за Женевьевой и всей ея
школой любви. На фонѣ неба выступаютъ два великана: это Роландъ и Оливье.
Они подаютъ другъ другу руку въ память прекрасной Одъ. Ихъ шеи слишкомъ
толсты, чтобы войти въ отверстіе. Палачъ прпзываетъ плотника, который
двумя или тремя ударами топора прплаживаетъ прпборъ. Пока Роландъ и
Оливье ждутъ, собирается громадная толпа: епископы, аббаты въ мптрахъ,
духовенство всѣхъ родовъ съ крестамп и всѣми принадлежностями для
процессіи; цехи, дворяне, знатныя дамы въ свопхъ уборахъ, буржуа въ шап-
кахъ, президенты въ бархатныхъ шапочкахъ, судьп въ токахъ. доктора въ
горностаѣ, всѣ толкутся, ожпдая очереди. Пристава прпсутствуютъ при
дефилированіи и заставляютъ соблюдать порядокъ. Шествіе замыкаютъ по-
слѣдній легатъ съ послѣднеіі монахиней, которые псполняютъ изящный
менуэтъ. Слышится одновременно простая, пріятная и красивая арія
менуэта и пѣніе:
Dansons la carmagnole,
Vive le son,
Vive le son,
Dansons la carmagnole.
Vive le son
Du canon!

АКТЧЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.
Дѣйствіе происходить въ лабораторіи Просперо, которая расположена въ
глубпнѣ папскаго дворца.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Просперо, подъ именемъ Арно, Гиларіусъ, Готес-
калькъ.
Гиларіусъ. Кто бы могъ когда нибудь подумать, что самъ
папа сделается нашимъ покровителемъ и дастъ намъ въ своѳмъ
дворцѣ эту большую и удобную лабораторію, гдѣ вы, наконецъ,
скоро будете имѣть возможность усовершенствовать ваши от-
крытія?
Просперо. Съ тѣхъ поръ, какъ я оставилъ Павію.· я по-
хожъ на безногую птицу, которая не можетъ ни нестись, ни
высиживать яйца, за невозможностью стать на землю. Нельзя
заниматься научными открытіями въ кабакѣ или на большой дорогѣ.
За послѣднее время я три раза видѣлъ пламя жизни; это было
въ маленькомъ отелѣ въ Каталоніи; при видѣ пламени, мои
гости чуть меня не убили; въ другой разъ—у монаховъ, которые
приняли меня за демона; въ третій разъ я занялся производ-
ствомъ жизненнаго элексира, находясь въ обществѣ студентовъ,
живущихъ своей мандолиной. Они выпили весь стаканчикъ,
который я наполнилъ: двое изъ нихъ умерли.
Гиларіусъ. Какъ объяснить то, что ты, дающій
возможность другимъ видѣть необыкновенныя вещи, остаешься един-
ственнымъ, который ихъ не видѣлъ?
Просперо. Мнѣ слѣдуетъ быть умѣреннымъ на пирше-
ствѣ, гдѣ я занимаю первое мѣсто.
Гиларіусъ. Ваша вода, действительно, самое удивительное
открытіе, которое когда либо было сдѣлано. Съ вами великая сила
вступаетъ въ человѣческую мастерскую. Вы по праву
презираете невѣжественную толпу, которая, будучи не въ состояніи оцѣ-
нить действительное значеніе вашего открытія, приписываетъ вамъ
разный вздоръ и превращаетъ ваши удивительныя средства въ
лѣкарственныя снадобья знахарки.
Просперо. Эти химеры меня погубятъ; но никто не
можетъ быть господиномъ своей репутаціи. Она бѣжитъ впереди
тебя и создается помимо твоей воли. Но мнѣ мало дѣла до этого,

псточникъ юности.
71
я буду жить въ васъ, мои вѣрные ученики. Мои истины
принадлежать къ числу тѣхъ, которыя не погибаютъ. Кто нибудь поже-
лаетъ возобновить мои опыты и придетъ къ тѣмъ же
результатам^ что и я. Область изслѣдованій, которыми я занимаюсь, мо-
жетъ быть безконечно расширена. Способъ дистплляціи, который
мы создали, приведетъ къ еще болѣе сложному анализу. Видимое
разнообразіе матеріи будетъ приведено къ открытію ея едннооб-
разія. Тогда найдутъ нѣчто лучшее, нежели искусство обращать
все въ золото,—пошлая мечта тѣхъ, которые видятъ въ наукѣ
средство удовлетворять своимъ низменнымъ наклонностямъ.
Глупцы! Они не понимаютъ, что умѣнье превращать все въ сви-
нецъ было· бы равносильно умѣныо превращать все въ золото!
Что касается меня, я бы охотно узналъ и то, и другое. Но еще
больше мнѣ хотѣлось бы знать, какъ создать свѣтъ изъ грязи,
духъ изъ матеріи. Но этого достигнуть. Постигнуть жизнь, и не
умѣя измѣнить въ ней многихъ слабыхъ сторонъ, сумѣютъ
исправить ея пути часто безполезно сложные; исправятъ
злоупотребления, остатки историческаго процесса, которыя не поддаются
вліянію инстинкта. Вые miй разумъ будетъ царить надъ міромъ;
возможно даже, что туда проникнетъ и немножко
справедливости. По крайней мѣрѣ, мало по-малу исправятъ то, что есть
несправедливаго и жестокаго въ общемъ планѣ творенія.
Готескалькъ. Наши учителя въ Помераніи говорятъ намъ,
наоборотъ, что человѣкъ долженъ страдать, что великое
преступление—желать сдѣлать вещи иными, нежели ихъ создалъ Богъ.
Развѣ желаніе измѣнить міръ не великая ересь? Если-бы міръ,
какъ мечтаютъ реформаторы, былъ лучше существующего, то
Богъ-бы съ самаго начала создалъ его таковымъ. Богу не при-
казываютъ, не исцѣляются противъ его воли и не богатѣютъ безъ
его желанія.
Просперо. Будемъ реформировать постоянно! Если . какъ
думаютъ ваши ученые,—неизлечимое зло есть наивысшее
проявление Бога въ природѣ, то это участіе будетъ всегда въ
достаточной мѣрѣ широкимъ.
Гиларіусъ. Итакъ, народная молва, приписывающая вамъ
чудеса, въ сущности только овеществляетъ ваши надежды, отли-
ваетъ въ грубыя формы ваши идеи.
Просперо. Безспорно. Съ помощью науки человѣкъ не
можетъ значительно продлить свою жизнь; но въ сорокъ лѣтъ
онъ сможетъ жить во сто разъ интенсивнѣе, нежели когда-то въ
восемьдесятъ. Онъ умретъ достойнымъ образомъ въ заранѣе
установленный имъ моментъ. Въ каждомъ городѣ будетъ множество
маленькихъ дворцовъ, украшенныхъ цвѣтами и лентами. Они
дадутъ старому истощенному человѣку то, чѣмъ прежде всего
обязано ему государство—возможность найти тихую смерть,
сопровождаемую пріятными ощущеніями. Если смерть тогда будетъ
сопровождаться страданіями, значить они явились по волѣ уми-
рающаго. Человѣкъ узнаетъ міръ, постигнетъ небо. Это стоить
болыпаго, нежели воскреснуть на два дня, и какъ ни пріятно
мечтать о возможности видѣть тѣхъ, кого любилъ, однако въ
общемъ чувствѣ, связывающемъ все просвѣтленное человѣчество, бу-

72
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
деть столько мира и радости, что всякое личное чувство, какъ
эгоистическое, будетъ принесено въ жертву всеобщей любви.
Гиларіусъ. Не разсчитываете-ли вы сверхъ того на
политически и соціальный прогрессъ?
Просперо. Наука будетъ способствовать соціальному
прогрессу, а не соціальный прогрессъ наукѣ. Наука требуетъ отъ
общества только условій, необходимыхъ для ея существованія, и
достаточнаго числа умовъ, способныхъ ее понять. Вообще говоря,
конечно, наука могла-бы обойтись и безъ того, чтобы быть
понятой, такъ какъ существуетъ сама по себѣ. Труды Архимеда и
Эвклида мирно спали въ теченіе тысячи лѣтъ въ манускриптахъ,
никѣмъ не понятые. Однако, это очень опасно! Нужно считать
чудомъ, что эти удивительные памятники античной науки не
погибли для человечества. Нужно стараться, чтобы подобное явле-
ніе не повторялось. Почти весь міръ управляется грубыми
страстями. Независимые крестьяне кантоновъ Швитцъ и Гларисъ
просвѣщены нисколько не болѣе своихъ сеньорозъ. Императоры
и короли могли-бы много сдѣлать для насъ, такъ какъ они являются
выраженіемъ высшаго принципа, нежели кантонъ или
феодальная сеньорія. О, если-бы итальянскія республики захотѣли!.. Но
онѣ мало понимаютъ въ наукѣ: онѣ не идутъ дальше искусства.
Будемъ-же пользоваться нашимъ папой до тѣхъ поръ, пока опъ
боленъ и возлагаетъ на мой жизненный элексиръ безграничная
надежды. За всѣмъ тѣмъ, онъ совершаетъ доброе дѣло, этотъ
прекрасный папа. Онъ заставляетъ добродушныхъ невѣждъ
исполнять нашу долю труда, пока мы занимаемся умственными
спекуляциями. Конечно, нѣтъ ничего болѣе законнаго. Вспомните того
святого, за котораго ангелъ пахалъ поле, чтобы дать возможность
этому человѣку молиться. Молитва или, лучше сказать, раціональ-
ное мышленіе есть цѣль міра; физическій трудъ—рабъ умствен-
нагс. Все должно приходить на помощь тому, кто молится, т. е.
тому, кто мыслить. Демократы, которые не допускаютъ подчине-
нія индивидуумовъ одной общей цѣли, находятъ такое мнѣніе
чудовищнымъ и, когда не станетъ умнаго и либеральнаго
Калибана, я себѣ хорошо не представляю, что будетъ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Входятъ одинъ за другимъ ученики, заташшваютъ свои печи и пристраи-
ваютъ аламбики.
Тѣ-же, новые ученики, Тросулусъ.
Гиларіусъ. Никогда не видѣли ничего подобнаго! Съ
тѣхъ поръ, какъ узнали, что вы въ Авиньонѣ, Авиньонъ сдѣлался
столицей міра. Со всѣхъ сторонъ приходятъ, чтобы съ вами по-
совѣтоваться.
Новые ученики. Учитель, дайте намъ возможность по·
мочь вамъ въ томъ святомъ дѣлѣ, которому вы себя посвятили. Мы
хотимъ служить наукѣ.

источникъ юности.
73
Просперо. Идите, занимайтесь, изучайте. Если вы вѣр-
ные служители науки, ваше счастье будетъ безконечно, и въ
этомъ вся ваша награда.
Τ ρ о с у л у с ъ. Учитель, я хочу сообщить вамъ секреть
(Просперо отходить съ нимъ). Литературное общество, членомъ кото-
раго я имѣю честь состоять, готовить проектъ закона, который
долженъ обезпечить навсегда всякому ученому собственность на
его произведенія. Это единственный способъ дать талантливымъ
людямъ богатство и почетъ, какими пользуется буржуазія. Mtj
замѣтили, что геніальные люди въ общемъ непмовѣрно
равнодушны къ своимъ пнтересамъ. По нашему проекту дѣло идетъ
не только о томъ, чтобы обезпечить за авторомъ право печатавгія
его произведевій. Мы думаемъ, что всюду, гдѣ ихъ будутъ
читать, пѣть или разсказывать о нихъ, должны уплатить автору
извѣстный процентъ. Мы вырабатываемъ также проектъ закона
для обезпеченія за изобрѣтателемъ собственности на его изобрѣ-
тенія, а также на идеи. Какой капиталь составило-бы изобрѣте-
ніе веретена или прялки? Итакъ, учитель, вашъ алкоголь прине-
сетъ когда нибудь милліоны. Войдите въ наше общество, и мы
найдемъ средство заставить каждаго, кто воспользуется хоть
однимъ наперсткомъ вашего элексира, уплатить маленькую сумму,
такую, какую вы сами захотите. Это будетъ чудесное дѣло, а
наше общество отъ этого будетъ въ выигрышѣ.
Просперо. А, ваше общество ставить себѣ задачей
поддерживать права тѣхъ, которые чеканятъ монету изъ своей
мысли? Я не принадлежу къ этой породѣ и не питаю къ ней
добрыхъ чувствъ. Истинный мыслитель долженъ желать,
чтобы люди, избирающіе ученую карьеру съ цѣлью наживы,
отвратились отъ нея передъ перспективой умереть съ голоду. Желаніе
внести въ распредѣленіе богатствъ въ этомъ мірѣ слишкомъ много
справедливости—есть одно изъ худшихъ заблуждений.
Несправедливость—принципъ зволюціи нашей вселенной. Іегова, говорятъ,
быль Богъ справедливый по преимуществу. Но вспомните, что
произошло съ быками которые, подъ вліяніемъ какого-то божѳ-
ственнаго инстинкта, привезли на себѣ ковчегъ отъ филистим-
лянъ? По нашимъ понятіямъ имъ слѣдовало бы выдавать пенсію,
поселить ихъ на роскошномъ лугу, гдѣ они бы могли провести
среди зелениостатокъ своихъ дней. Но, нѣтъ! изъ дерева
чудесной колесницы, которая привезла священный ковчегъ, сложили
костеръ, а на немъ принесли въ жертву быковъ. Жертвоприно-
шеніе совершилось въ честь Іеговы; чувствуешь, что авторъ этого
прекраснаго библейскаго разсказа находить это естественнымъ, а
что добрыя животныя должны были быть этимъ польщены и
счастливы. Исполнивши, подъ вліяніемъ глубокаго инстинкта,
божественную миссію высшаго порядка, эти животныя должны были
исчезнуть послѣ ея выполненія. Вотъ гдѣ награда для всѣхь
благодѣтелей человѣчества: ихъ сжигаютъ на кострѣ ихъ
открытий и другіе будутъ за нихъ пользоваться ихъ открытиями. Іегова
никогда не допускалъ, чтобы вещи могли и должны были иначе
совершаться.

74
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Тросулусъ (про себя). Такой глупецъ созданъ для того,
чтобы его всю жизнь эксплуатировали. (Онъ отходить отъ Про-
с перо).
СЦЕНА. ТРЕТЬЯ.
Тѣ-же и Леолинъ.
Гидаріусъ. Учитель! изъ всѣхъ, которые пришли тебя
видѣть, вотъ наиболѣе странный. У него видъ сумасшедшаго, нѳ
сознагощаго, что онъ дѣлаетъ. (Входить Леолинъ де-Бретань въ
одеждѣ странствующаго рыцаря и поэта съ ирландской лирой
черсзь плечо).
Просперо. Зачѣмъ вы пришли сюда?
Леолинъ. Затѣмъ, зачѣмъ я хожу всюду: смотрѣть и
веселиться. Вездѣ я бываю, всюду вхожу и всюду кое-что узнаю.
Вотъ въ чемъ моя профессія. Я жажду красоты, но не могу
утолить эту жажду. Истина любить большую свиту, которой у меня
нѣтъ; можетъ быть, она бѣжитъ отъ меня. Я умѣю только
любить и пѣть. Я не отличаю дня отъ ночи, какъ перепелка, у
которой выкололи глаза; я пою безпрерывно. Я слыхалъ
разговоры о твоей живой водѣ. Кажется, что это огонь. Я знаю, что
ты ее даешь даромъ. Я бы хотѣлъ получить ея двѣ-три капли,
потому что у меня были сновидѣнія, которыя я-бы хотѣлъ еще
разъ увидѣть. Правда, что ты настолько могущественъ, что
можешь дать возможность увидѣть того, кого когда-то любили?
Просперо. Садись. Аламбикъ согрѣвается. Я надѣюсь,
что мы сможемъ' удовлетворить твое желаніе.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Тѣ-же и С и фру а.
Гиларіусъ. Учитель! вотъ какой-то посѣтитель, который
по внѣшности выглядитъ знатнымъ господиномъ,
Сифру a (пріѣхабіаій въ богато.мъ экипажѵъ). Въ лицѣ моемъ
вы видите Сифруа, пфальцграфа, которому его величество,
король германскій, поручилъ нѣкоторыя дѣла въ этихъ кра-
яхъ. Арно! его величество императоръ, мой господинъ, знаетъ
о твоихъ знаменитыхъ открытіяхъ, изъ которыхъ нѣкоторыя
превосходить человѣческое могущество. Лишь только до него до-
шелъ слухъ о тебѣ и онъ узналъ, что его святѣйшество,
блаженный Климѳнтъ, принялъ тебя д далъ тебѣ пріютъ, онъ рѣшилъ
сдѣлать тебѣ нѣкоторыя предложенія, о которыхъ я хочу съ
тобой побесѣдовать. Не бойся съ моей стороны насмѣшки или
сентиментальности (онъ хохочешь). Я былъ когда-то идеалистомъ-
мечтателемъ; теперь я вижу, какъ смѣшно благородство; будь
спокоенъ, я человѣкъ положительный, человѣкъ серьезный.
Дипломаты—мои коллеги—народъ глупый.—Каждый изъ нихъ одинъ
изъ самыхъ глупыхъ людей въ Европѣ (онъ смѣется). Я уменъ,

ИСТОЧНИКЕ ЮНОСТИ.
75
не правда ли? (Просперо отходить съ нгімъ въ сторону; они
садятся). Арно! такіе люди, какъ ты, могутъ принадлежать только
папамъ, императорамъ пли самымъ могущественнымъ королямъ
христіанскаго міра. Папа Климентъ теперь покровительствуеть
тебѣ; но ты знаешь, что Авиньонъ—обманчивое море. Ты не
принадлежишь къ числу тѣхъ, которые подчиняются смѣпшому
сентиментализму. Знай, что за этими горами умѣютъ также тебя
цѣнить. Наши некромантики признали, что они не сумѣли-бы
сдѣлать то, что разсказываютъ о тебѣ. Раззказъ о Фостенѣ въ
особенности превосходить все видѣнное до сихъ поръ. Смогъ-бы
ты еще разъ продѣлать такую вещь? Послушай, въ чемъ дѣло:
Его величество, король германскій, мой господинъ, всегда
дѣйствуетъ только на основаніи самыхъ строгихъ приндиповъ
законности. Но государственныя нужды бываютъ иногда очень
настоятельны. Замокъ Книпгаузенъ необходимъ ему, чтобы
упрочить свою верховную власть. Ты прекрасно понимаешь, что мы
не можемъ останавливаться передъ такими мелочами, передъ
которыми остановится сентиментальный человѣкъ. Чтобы смѣстить
теперешняго владѣльца замка, который, кстати сказать, другъ
моего господина, король нуждается въ какомъ нибудь документе.
Напримѣръ, хорошо было-бы имѣть завѣщаніе, трактатъ или
брачный договоръ. Юрисконсульты его величества . тогда-бы
сразу могли признать права имперіи на вышеупомянутый замокъ.
Но такихъ документовъ нѣтъ. Старый Кюниберъ, умершій
недавно, долженъ быль оставить завѣщаніе въ пользу имперіи:
онъ не исполнилъ своего намѣренія. Если-бы ты могъ сдѣлать
то, что ты сдѣлалъ съ Фостеномъ, тогда-бы Кюниберъ подписалъ
эавѣщаніе, которое онъ долженъ былъ составить при жизни и
е!го величество государь, мой повелитель, не нарушилъ-бы уза-
коненныя формы. Правда, что владѣлецъ этого замка одинъ изъ
наиболѣе вѣрныхъ его союзниковъ; король, мой господинъ, бу-
детъ сильно страдать отъ необходимости лишить его владѣнія.
Но онъ заставить себя быть жестокимъ,—онъ знаетъ свои
обязанности.
Просперо. Неужели ты можешь вѣрить баснямъ, которыя
распускаетъ на мой счетъ невѣжественная толпа. Смерть глуха
къ взываніямъ. Мое дѣло скромнѣе, но за то вѣрнѣе.
С и фру а (въ сторону). Онъ старается отъ меня отдѣлаться.
(Громко) Какъ! ты хочешь заставить меня повѣрить, что эти пы-
лающіе горны, эти котлы, эти цилиндры съ безконечнымъ чи-
сломъ металлическихъ ручекъ служатъ исключительно для того,
чтобы получить нисколько капель сгущеннаго вина? Нѣтъ, ты
здѣсь создаешь жизнь и смерть. А жизнь и смерть
принадлежать моему государю. Какъ императоръ Арля,—онъ здѣсь твой
государь! Подумай: все то, что носить слѣды сентиментальности
изгнано изъ нашей политики. Совсѣмъ недавно мы дали
хороши урокъ швабамъ. Наши и ихъ дипломаты вмѣстѣ обѣдали,
къ концу обѣда всѣ покатились подъ столъ. Но наше
превосходство состоитъ въ томъ, что мы никогда не теряемъ головы. Пода»
столомъ наши дипломаты узнали всѣ политическія тайны пша-
бовъ и заставили ихъ подписать такія условія, что эти дураки

76
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
никакъ не могли себѣ этого объяснить, когда они протрезвились.
(Онъ смѣется).
Просперо. Подожди,—ты увидишь, что я дѣлаю; тогда ты
поймешь, чего я не въ состояніи сдѣлать. (Сифруа садится ря-
домъ съ ЛеолиномЪш Они внимательно осматривають другь друга).
У ч е н и к ъ. Вотъ двѣ птицы, которыя не преминули бы
сцѣпиться, если бы долго оставались вмѣстѣ на одной вѣткѣ.
(Сильное движеніе въ лаборатории).
Ученики. Вниманіе! Учитель, идите! Насталъ часъ!
Просперо. Да, насталъ часъ, когда мы можемъ убѣдиться,
были ли наши предшествующіе опыты иллюзіей. Опытъ мы тогда
можемъ считать удачнымъ, если, продѣлывая его нисколько разъ
при однихъ и тѣхъ же условіяхъ, мы получаемъ одинъ и тотъ
же результатъ. (Онъ открываешь крань. Оттуда вырывается
свгьтлая пахучая жидкость. Онъ наполняешь ею большой стск-
ляный сосудь).
Просперо. Побѣда! Никогда еще не получался такой
хороши результатъ. Количество жидкости пропорціонально потра-
ченнымъ силамъ: совершенный эквивалентъ въ уравненіи. Мы вла-
дѣемъ природой; она уступаетъ, она работаетъ вмѣстѣ съ нами.
(Всѣ жадно смотрятъ на бокалъ съ жизненнымъ элексиромь).
Леолинъ. Тотъ,кто его выпьетъ, снова увидитъ всѣ свои
грезы; я его выпью, если бы даже это стоило мнѣ жизни.
Тросулусъ. Безразсудный человѣкъ! Онъ показывметъ
всѣмъ свои опыты, не заручившись заранѣе привиллегіей на свое
иэобрѣтеніе.
Си фру а. Эта огненная вода принадлежитъ императору,
моему государю. На всякое открытіѳ онъ имѣѳтъ первенствующее
право. (Его глаза загораются). Но мнѣ очень хочется прежде
всего самому ее выпить. (Онъ хватается за свой мечъ,
овладеваешь склянкой и однимъ глоткомь выпиваешь три четверти ся
содержимаго. Въ это время на него бросается Леолинъ,
вырываешь у него склянку гі выпиваешь остальное. Оба падають на ноль
какь подкошенные. Ихъ окружають со всгьхь сторонъ).
С о н ъ Леолина.
Леолинъ. (Открывь немного глаза). Дорогое дѣтство, когда
я игралъ ребенкомъ на ея колѣпяхъ! Вотъ царапина, которую я
разъ сдѣлалъ на ея рукѣ, когда она мнѣ пригрозила умереть,
если я не буду послупшымъ; я ее укусилъ до крови. (Молчанге;
его лицо все болѣе и болѣе свѣтлѣетъ). Какіе края ты посѣтила
съ тѣхъ поръ, какъ ты насъ покинула? Куда идутъ мертвые?
Есть ли у нихъ сердце, которое продолжаетъ биться? Могутъ ли
они любить?
А, вотъ ея глаза π олу-открываются... Ея длинная, бЬлая рука
поднимается изъ гроба; ея лицо блѣдно, какъ въ былое время,
ея глаза орошены слезами. Приди, обними меня! Я хочу тебѣ
говорить, разсказать все. (Онь говорить сь ней тихимъ, неразбор-
чивымь голосомъ). Какъ много прошло времени послѣ твоей
ужасной лихорадки! Какъ ты должна была устать отъ этого длиннаго
путешествіяизъ загробнаго міра. (Онь проливаешь обильныя слезы).

источникъ юности.
77
Отдохни въ этомъ креслѣ; этотъ домъ тебѣ знакомь,—онъ твой;
дай намъ ласкать тебя, какъ въ былую пору! Но почему твои
глаза такъ тусклы и широко раскрыты? Это я, Леолинъ, твой
брать!... Она не слыпштъ моего голоса! О, я прихожу въ отчая-
ніе! (Онъ обливается слезами).
Нѣтъ, это невозможно!., она живетъ... ея глаза плачутъ: это
потому, что она видитъ сны. Развѣ ты не отнесешься ко мнѣ съ
снисхожденіемъ? Ты еще и теперь скажешь, что я предалъ тебя.
О, Господь знаетъ, что во всѣхъ моихъ радостяхъ я жаждал ь
тебя; не было ни одной хорошей минуты, которой· бы я не призы-
валъ тебя раздѣлить со мной.
Вотъ предметы, которые тебѣ знакомы. Они были
священны для насъ; ничто не было тронуто съ своего мѣста! Вотъ
ребенокъ, котораго ты любила, какъ меня, пятьдесятъ лѣтъ тому
назадъ. Онъ теперь молодъ и полонъ отваги; онъ хочетъ жить."
А вотъ эту ты никогда не видѣла. Это о ней ты мнѣ разъ
сказала: „Эта малютка пришла, чтобы занять мое мѣсто". Ну,
представь себѣ, что это ты сама. Да, ты мнѣ была возвращена.
Посмотри, вотъ она. Она кротка, чиста, робка и осторожна,
какъ ты. Какъ и ты, она нуждается въ любви; она хочетъ быть
нужной кому нибудь. Въ ея сердце будетъ жить твоя безко-
нечная воспріимчивость и твое милое лукавство. Она уже со
мной говорить, какъ и ты. Зелень приводить ее въ восхищеніе.
„О, папа! говорить она мнѣ: прислушайся къ шуму этого
источника, какъ онъ восхитителенъ! Ты видишь прелестную
колокольню тамъ, на горизонтѣ? Посмотри на этотъ камышъ,
какъ онъ зеленъ и счастливь!" Оставайся, оставайся хоть одинъ
часъ съ нами! Сдѣлай ее твоей маленькой служанкой; она
будетъ о тебѣ заботиться, будетъ смачивать водой твой лобъ.
Посмотри, какая она непорочная. Возьми ея руку, обними
ея маленькую дѣтскую фигурку. Какъ она тебя любить! какъ она
тебя обнимаетъ! Ахъ, ты, можеть быть, не прощаешь мнѣ; ты не
хочешь раскрыть глазъ? Но она!.. Что она тебѣ сдѣлала? Вѣдь
это ты сама. Бѣлая тѣнь! раскрой глаза, сдѣлай это только на
четверть часа, на одну четверть часа, чтобы я могъ поплакать
вмѣстѣ съ тобой, чтобы могъ искупить мою вину, подвергнуться
твоимъ справедливымъ упрекамъ. О, пронзенное сердце! какъ
ты меня заставляешь страдать! Подари хоть одинъ взглядъ за
столько сладкихъ и мучительныхъ часовъ. Какъ и въ вѣчности,
твой взглядъ будетъ похожъ на взглядъ мраморной статуи? Если-
бы твои глаза могли мнѣ отвѣтить!...
О, я слышу ея голосъ, ея голосъ, какъ будто-бы онъ
доносится изъ безконечности: „Мой другъ, мертвымъ глаза служатъ
только для того, чтобы проливать слезы. Когда-то мы ими видѣли
тѣхъ, кого мы любили; теперь они только плачугь". (Онъ паЬаетъ
изнеможенный). Она исчезла... прощай! О, печальный конецъ! Но,
что за дѣло? я ее видѣлъ. (Пробуждается).
Леолинъ {проснувшись). Сны—самое лучшее и самое пріят-
ное въ нашей жизни. "Это такой моментъ, когда каждый изь насъ
наиболѣе бываетъ самимъ собой. О, теперь у меня опять есть
силы, чтобы жить еще двадцать лѣтъ.

7S
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Сонъ Сифруа.
Сифруа {который все время храпѣлъ, пробуждается).
Побѣда! Побѣда! Вѣшайте, жгите, разстрѣливайте! Мы -господа!
все намъ позволено, чтобы заставить ихъ подписать наши
требования. Великодушіе! Сентиментальность!.. Настоящая глупость!
О, отчаяше! Солдаты слишкомъ кротки; наши люди умѣютъ
убивать, но не разстрѣливать. Нужно-бы сжечь всѣ деревни, пе-
ревѣшать всѣхъ мужчинъ, это-бы отняло у нихъ возможность
защищаться О! о! {Онъ хохочетъ) Плѣнники!... Вы думаете сдѣлать
пленниками людей, которые защищаются? Ихъ нужно было-бы
ρ азстрѣлять!..
„Смилуйтесь, мой добрый господинъ, надъ моимъ мужемъ,
который грозилъ заступомъ гусару!α—„Хорошо, добрая женщина,
вы можете быть совершенно увѣрены въ томъ, что вашъ мужъ
{онъ проводитъ пальцемъ вокругъ шеи) будетъ повѣшенъ".
{Хохочетъ).
Что мнѣ нравится въ баварцѣ—это легкость, съ какой онъ
стрѣляетъ! Оаъ встрѣчаетъ кого нибудь и не ждетъ, чтобы тотъ
выстрѣлилъ, а первый даетъ залпъ.
Нужно быть вѣжливымъ до послѣдней ступени висѣлицы
{онъ смѣется отъ удовольствия), но нужно вѣшать...
Мягкосердечіе въ солдатѣ! Будь я начальникомъ войска, я
бы зналъ, что я долженъ дѣлать. Если бы мнѣ удалось
захватить бѣглецовъ, я бы у нихъ отбилъ ихъ корову и все, что они
унесли, обвинилъ бы ихъ въ томъ, что они все это украли и
спрятали въ лѣсу.
Войну нужно сдѣлать возможно болѣе жестокой.
Чувствительность! Вотъ потѣпшая вещь!
Разстрѣляютъ, повѣсятъ, сожгутъ! Если нѣчто подобное про-
изойдетъ еще какъ нибудь, тогда жители будутъ себя держать
благоразумнѣе,—въ особенности, если наши гранаты ихъ прилично
настроили.
А, хороппй запахъ! Это пахнетъ жженымъ лукомъ. Крестьяне
будутъ скоро изжарены въ своихъ домахъ.
На сто семьдесятъ человѣкъ приходится сто двадцать из-
рубленныхъ саблею.—Бездѣльники. почему вы пожалѣли осталь-
ныхъ? Развѣ вы не знаете, что сентиментальность смѣшна?
Письмо отъ моего дорогого ангела!... {Напряженное вниманге
въ лабораторги).
Просперо. Послушаемъ! Его ангелъ будетъ съ нимъ
говорить. Мы познакомимся съ нимъ съ другой стороны.
Сифруа. А, добрые совѣты, дорогой и кроткій ангелъ!
„Всѣ французы, включая и дѣтей, разстрѣляны, изрублены. Я
боюсь, что не осталось даже Библіи во Франціи. Я посылаю
тебѣ здѣсь книгу Псалмовъ, чтобы ты могъ прочитать слѣдующія
іфороческія слова, относящіяся къ французамъ: „Я говорю тебѣ,—
нечестивцы должны быть истреблены".—Благодарю тебя, нѣжная
супруга; благодарю!..
Почему медлятъ бомбардировкой? Пропустятъ
психологически моментъ. О, чувствительныя души! бабы! Подумать, что безъ

источники юности.
79
двухъ бабъ бомбардировка бы уже началась. О, почему я не го-
сподинъ? Я не побоялся бы быть жестокимъ. Два милліона
людей, умирающихъ съ голоду!—ну хорошо, они этого хотѣли!
Вотъ люди, собирающіе картофель. Не стрѣляютъ въ нихъ!..
О, гуманные солдаты! Есть люди, портящіе все, желая получить
похвалу за свою гуманность.
И подумать, что эти фанфароны недовольны нашимъ пре-
бываніемъ здѣсь! Ахъ, шуты!
Французы—нація варваровъ, прикрытыхъ тонкимъ слоемъ
цивилизаціи. Мы мужчины, они женщины. Женщины! Фи!
„Снисхождение ко всѣмъ людямъ безъ исключенія—вотъ въ чемъ
справедливость", сказалъ одинъ изъ ихъ глупцовъ. Да-а! У людей,
которыхъ я видѣлъ, недоброжелательство—справедливость. Гер-
манъ де... низкій интриганъ! Генрихъ-де... злой человѣкъ. Готье-
де... невѣжда, глупеігь и негодяй! а императоръ, мой государь?..
Старый... Нѣтъ—тс! Я слишкомъ уменъ!
Просперо. Кровь ему страшно приливаетъ къ головѣ.
Вены на шеѣ и на вискахъ налились. Вынесите его на воздухъ.
{Его уносятъ).
Каждый черпаетъ изъ этой воды то, что онъ несетъ въ себѣ
самомъ. Источникъ юности въ нашемъ сердцѣ, это—идеалъ,
который не даетъ намъ состарѣться. Сила, воскрешающая его,—
это чистота нашей души.
Готескалькъ {входить испуганный). Господа! грустная
новость! Синьоръ Сифруа... ну да, синьоръ Сифруа, какъ сказано
въ Св. Писаніи, crepuit médius. Это должно было случиться:
четверть того, что онъ выпилъ, убиваетъ человѣка.
Просперо. Нашей тонкой и опасной жидкостью нужно
только смочить губы. Развѣ наша вина, что нѣкоторые, чуть не
проглатывая ее вмѣстѣ съ бутылкой, умираютъ, тогда какъ мы
живемъ?
Гиларіусъ. Какая грубая раса!
Просперо. Будьте осторожны: эти выводы неосновательны.
Готескалькъ—его соотечественникъ, а онъ лучшій среди насъ.

АКТЪ ПЯТЫЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Въ залѣ папскаго дворца въ Авиньонѣ.
Папа, Бруниссенда, Вальтерусъ.
Папа. Его вода не воскрешаетъ; она только даетъ
возможность видѣть мертвецовъ тѣмъ людямъ, которые хранятъ о нихъ
живое воспоминаніе; она не возвращаетъ юности, не даетъ без-
смертія. Но отъ этого она не менѣе богата жизнью; она возста-
новила мои силы и дала мнѣ возможность снова пережить бы-
лыя радости, которыя я считалъ потерянными для меня.
Бруниссенда. Я вамъ это говорила. Только я и
Вальтерусъ ясно понимали въ чемъ дѣло, такъ какъ мы молоды.
Когда человѣкъ молодъ,—онъ не заботится ни объ источникахъ
юности, ни о воскрешеніи.
Папа. Милый другъ, вы всегда правы. Но что вы думаете
объ Арно?
Бруниссенда. Это великій человѣкъ, хотя онъ на меня ни
разу не посмотрѣлъ. Мы понимаемъ этихъ людей, пожалуй,
лучше нежели ваши теологи, напичканные св. Ѳомой Аквинскимъ.
Я вамъ говорю, что это великій человѣкъ. Онъ бы меня полю-
билъ, если бы у него на это хватило времени. Такого рода
мужчины имѣютъ одинъ недостатокъ и одну смѣшную сторону. Въ
сущности они любятъ женщинъ, но они этого имъ никогда не
говорятъ. Они хотѣли бы, чтобы женщины имъ вѣшались на
шею, чтобы онѣ сдѣлали первый шагъ. Они соглашаются быть
любимыми.
Вальтерусъ. Вы забываете какъ однажды одинъ изъ со-
братьевъ св. Ѳомы Аквинскаго ввелъ въ келью святого красивую,
нарядную дѣвушку; этотъ послѣдній не обернулся даже и,
кажется, даже бросилъ ей въ голову свою чернильницу.
Бруниссенда. Педантъ! Арно не сдѣлалъ бы этого. Но
искусительница должна близко подойти къ нему и погладить его
по лицу.
Папа. Я бы хотѣлъ сдѣлать его кардиналомъ, но я въ
еильномъ затрудненіи. Инквизиція требуетъ его у меня каждый
день; его наука дѣйствительно еретична, потому что она мѣняѳтъ
природу вещей. Парижскіе теологи формально осудили его.

источникъ юности.
81
Бруниссенда. Старайтесь ето не выдать. Окажитесь
лучше дурнымъ папой, если это нужно, но будьте благороднымъ
человѣкомъ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Тѣ же и клѳркъ.
Клеркъ входить.
Клеркъ. Вашему святѣйшеству письмо отъ императора
германскаго.
Папа. Прочтите его мнѣ.
Клеркъ {читаешь). хДа будетъ извѣстно вашему
святейшеству, что гнусное насиліе, совершенное въ вашемъ святѣйшемъ
дворцѣ отравителемъ Арно де-Вилльневомъ надъ моимъ вѣрнымъ
слугой Сифруа, пфальцграфомъ и моимъ посломъ, вызвало во мнѣ
сильное и справедливое негодованіе. Жестокость такого преступ-
ленія усиливается еще тѣмъ, что убійцами явно руководила
жестокая ненависть, гнусная, низкая зависть галльскихъ народ овъ къ гер-
манскимъ; они со злобой ищутъ всякихъ средствъ, которыя могли
бы унизить и истребить послѣднихъ. Вслѣдствіе этого мы тре-
буемъ выдачи вышеупомянутаго Арно, чтобы наказать его соот-
вѣтственно силѣ преступленія, по всей строгости имперскихъ за-
коновъ, не отнимая этимъ у себя права требовать удовлетворенія
и репрессій, которыя намъ покажутся нужными за это преступ-
леніе, носящее явно печать національной ненависти и безеильной
зависти, въ ближайшей войнѣ противъ наслѣдственнаго врага.
Въ противномъ случаѣ, я прибѣгну ко всѣмъ суровымъ мѣрамъ
при помощи моихъ агентовъ, съ тѣмъ, чтобы преступленіѳ было
наказано".
Папа. Это ужъ немного сильно сказано. Какъ, потому что
этому грубому обжорѣ вздумалось проглотить залпомъ то, что
слѣдуетъ принять маленькими глотками, мы его убійцы?
Бруниссенда. Не высказывайте этой справедливой
причины этимъ дуралеямъ, которые напрашиваются только на сквер ·
ную ссору. Скажите, что Арно, какъ еретикъ, принадлежишь инк-
визиціи; что преступлевгія противъ религіи превосходятъ всѣ дру-
гія, которыя онъ могъ совершить. Я въ хорошихъ отношеніяхъ
съ инквизиціей: ему нечего бояться никакого насилія съ этой
стороны.
Клеркъ. Два письма вашему святѣйшеству, оба изъ Милана.
Папа. Читай!
Клеркъ. „Б^жеподписавшіеся дворяне города Милана, имѣ-
ющіе нѣкоторыя свѣдѣнія, позволяютъ себѣ снова смиренно
указать вашему святѣйшеству на опасность, которой подвергается
право и справедливость, благодаря вашему покровительству
обманщику Просперо, прозванному Арно; слѣдуя своему
врожденному честолюбію, онъ находится при вашемъ святѣйшествѣ
единственно съ тѣмъ, чтобы получить буллу, которая бы снова
вернула ему Миланскій престолъ. Доводимъ до свѣдѣнія вашего свя-

82
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
тѣйшества, что упомянутый Просперо потерялъ всякія права на
Миланское герцогство, благодаря категорическому отказу дѣйство-
вать за одно съ своимъ дворянствомъ и защищать свои
прерогативы, такъ что всѣ его хитрости снова добиться престола суть
не что иное, какъ маневръ мятежника. Ваше святѣйшество,
хранитель правъ государей, должно его считать однимъ изъ худ-
шихъ виновниковъ опасной ереси, которая даетъ начало мысли
о верховенетвѣ народа. А чтобы помѣшать ему причинить вредъ
христіанскому народу, исполните свой долгъ, ваше святѣйшество,
и заставьте заключить его въ тюрьму". {Слѣдуютъ имена).
„Свободные граждане города Милана имѣютъ нѣкоторыя
свѣдѣнія о томъ, что въ настоящее время при вашемъ святѣй-
шествѣ находится человѣкъ честолюбивый и неспокойный, по
имени Просперо, который старается всякими средствами снова
обладать Миланскимъ престоломъ, котораго онъ справедливо
лишился.
„Принимая во вниманіе, что его сторонники здѣсь стараются
всякими средствами нарушить установленный порядокъ и что
его пребываніе при вашемъ святѣйшествѣ, конечно, не имѣетъ
другой цѣли, кромѣ полученія буллы, которая бы возстановила
его права и прерогативы, мы считаемъ долгомъ увѣдомить ваше
святѣйшество, хранителя народныхъ правъ, что упомянутый
Просперо, виновный кромѣ того во многихъ ересеяхъ, долженъ
считаться врагомъ христіанскаго народа. Ваше святѣйшество имѣетъ
только одно средство помѣшать ему привести свои планы въ
исполненіе: выгнать его изъ дворца, куда этотъ лицемѣръ про·
никъ обманомъ и чародѣйствомъ, и заключить его въ тюрьмуtt.
{Слѣдуютъ имена).
Клеркъ. Есть еще одно письмецо, которое можетъ быть
распечатано только вашимъ святѣйшествомъ.
Папа. Дай мнѣ его. {Папа читаешь письмо про себя; въ
это время Бруниссенда и Вальтерусъ тихо переговариваются
между собой).
Бруниссенда. Не читайте! Общій отецъ всѣхъ вѣрныхъ
католиковъ пмѣетъ столько секретовъ.
Папа {читаешь). „Если воспоминанія имѣюгъ на васъ нѣ-
которое вліяніе, заключите въ тюрьму Арно. Я его ненавижу.
Его научное самодовольство наносить оскорбленіе всему нашему
полу; всякая философія въ такомъ духѣ только обкрадываніе
любви. Если подобныя идеи будутъ торжествовать, наше
царство кончено. Покорнѣйше прошу васъ объ этомъ; наконецъ, вы
когда-то любили, хотя теперь, кажется, вы объ этомъ забыли.
Баронесса де Сенъ-Сербоне\ {Папа, Бруниссенда и Вальтерусъ
смѣются).
Бруниссенда. Пригласите, наконецъ, Арно и вытяните у
него какъ-нпбудь объяснение нѣкоторыхъ изъ этихъ тайнъ.

источникъ юности.
83
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Тѣ-же, Просперо, подъ именемъ Арно.
Входить Арно, Бруниссенда протягиваетъ ему руку.
Папа. Арно! Имперія, инквизнція, миланское дворянство и
народъ, не говоря ужъ о баронессѣ де-Сенъ-Сербоне, всѣ въ
одинъ голосъ требуютъ твоей головы. Почему ѳто весь свѣтъ
такъ возсталъ противъ тебя? Всѣ остальные ученые, взятые вмѣ-
стѣ, не доставляютъ мнѣ столько заботь, сколько ты одинъ.
Просперо. Потому, что они занимаются пустыми
абстракциями, я же работаю надъ реальными явленіями. Я изучаю
только явленія и извлекаю изъ нихъ слѣдствія, изъ которыхъ я
стараюсь сдѣлать практическое примѣненіе. Такимъ образомъ, я могъ
бы присоединить цѣлый рядъ операцій къ подобнымъ же опера-
ціямъ древнихъ ученыхъ. Природа не дистиллируетъ,—я
дистиллирую. Другіе, послѣ меня, сдѣлаютъ гораздо больше. Итакъ, съ
вѣками природа все больше будетъ познана и найдутъ болѣе мо-
гущественныя средства, чтобы покорить ее.
Папа. Но другіе ученые не войдутъ въ разсмотрѣніе тво-
ихъ идей; толпа ихъ не пойметъ, она ихъ превратить въ басни.
Тебя отвергнетъ и церковь, и наука. Народъ отказался отъ тебя
навсегда. Чѣмъ же ты будешь жить?
Просперо. Пока крохами, которыя падаютъ съ этихъ
двухъ обильныхъ столовъ. Такъ какъ мы увѣрены въ томъ, что
мы правы, то намъ легко быть скромными. Мы предоставляемъ
схоластикамъ получать доходы съ церковныхъ имуществъ и
носить горностай. А потомъ, съ вѣками, можетъ быть, наука будетъ
принадлежать намъ.
Папа. А церковь?
Просперо. О, это совсѣмъ другое дѣло! Мы и церковь
держимся абсолютно противоположные принциповъ. Мы пони-
маемъ природу, какъ рядъ явленій, находящихся другъ отъ
друга въ такой тѣсной зависимости, что человѣкъ, достигнувши до-
статочнаго запаса знаній, долженъ дойти до умѣнья
воспроизвести каждое изъ этихъ явленій. Церковь, наоборотъ, зиждется на
предполагаемомъ откровеніи, сдѣланномъ послѣдовательно евре-
ямъ, христіанамъ и другимъ правовѣрнымъ въ прододженіе вѣ-
ковъ. Мы не знаемъ, что такое откровеніе, такъ какъ мы его
никогда не видѣли; но если бы намъ пришлось увидѣть одно изъ
нихъ, мы бы сію же минуту отказались отъ нашей философіи
природы. На самомъ дѣлѣ:чудо, откровеніепредполагаютъ между
Богомъ и человѣкомъ сверхъестественныя сношенія, при
которыхъ Вогъ дѣйетвовалъ бы какъ что-то опредѣленное. Но такая
гипотеза совершенно неосновательна: нѣтъ ни одного факта,
который бы заставилъ усматривать нѣчто подобное. Это фикція,
но не гипотеза.
Папа. Тогда вы ничѣмъ не разнитесь отъ язычниковь, отъ
древнихъ философовъ, руководившихся исключительно однимъ
разумомъ?

84
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Просперо. Вотъ именно. Мы—древніе философы, мы
возвращаемся къ традиціямъ греческихъ ученыхъ. Мы жадно отыс-
кпваемъ ихъ сочиненія, продолжаемъ развивать науку въ ихъ
духѣ: ихъ сочиненія служатъ намъ исходнымъ пунктомъ.
II а π а. Вы не допускаете, что церковь сколько нибудь
способствовала прогрессу науки?
Просперо. Нѣтъ, нисколько! Христианство замѣтно
улучшило человѣчество, но оно его ничему не научило; оно не сдѣ-
лало ни одного опыта, и больше вредило, нежели помогало
сохраненію научной традиціи древнихъ. Со времени умственнаго
пробужденія, открытаго живымъ, горячимъ, но поверхностнымъ
словомъ этого чудеснаго Абеляра, церковь имѣла свою филосо-
фію. Ваше святѣйшѳство позволить мнѣ откровенно сказать: эта
философія, признаюсь, не имѣетъ никакой цѣны. Церковь мо-
жетъ благопріятствовать только развитію пустой и абстрактной
метафизики. Если какой-нибудь прогрессъ и совершился со
времени древнихъ ученыхъ, то это благодаря мусульманскимъ уче-
нымъ, при чемъ исламизмъ тутъ былъ ни при чемъ; исламизмъ
ихъ такъ же преслѣдовалъ, какъ насъ христіанство; но, не смотря
на это, мусульманскіе ученые по временамъ поднимались до ге-
нія грековъ; въ особенности въ явленіяхъ того порядка, изуче-
ніемъ которыхъ я занимаюсь, они много способствовали
возвышенно господства человѣческаго ума.
Папа. Итакъ, вы считаете церковь врагомъ въ дѣлѣ возвра-
щенія къ античному міру, въ томъ видѣ, какъ вы сейчасъ
говорили?
Просперо. Не абсолютнымъ. Противорѣчія составляюсь
сущность дѣлъ человѣческихъ. Учрежденія кажутся сдѣланными
изъ бронзы, но они служатъ черезъ людей, a человѣкъ—тростникъ.
Въ церкви нужно отличать главу отъ членовъ ея. Члены ея бу-
дутъ всегда противостоять преобразовавгіямъ, которыя бы
повлекли за собой полнѣйшее нарушеніе ихъ привычекъ Но глава!..
Глава иногда съ удивительной легкостью отделяется отъ тѣла,
которое она, по его мнѣнію, одушевляетъ. Многіе невѣрующіе
калифы, страшные поклонники греческаго раціонализма,
заботились о распространена ислама. Точно также я представляю себѣ
цѣлый рядъ папъ, въ родѣ васъ, святѣйтттій отецъ, которые станутъ
во главѣ умственнаго возрожденія чѳловѣчества.
Папа. Значить, ты представляешь себѣ, что христіанство
будетъ разрушено папствомъ?
Просперо, Да. Папа, сдѣлавшись всемогущимъ, можетъ
при помощи того благоговѣнія, которое онъ всѣмъ внушаетъ,
уничтожить почти всѣ суевѣрія и заблужденія, которыя
находятся въ его власти.
Бруниссенда. Боюсь, что онъ не всегда захочетъ этимъ
воспользоваться.
Просперо. Бруниссенда проницательна.Свящѳнникъ рѣд-
ко разбиваетъ алтарь, который ему служитъ. Конечно, возможно,
что папство, въ началѣ помогая возрожденію, потомъ будетъ
ставить ему препятствія. Испуганное своей собственной смѣлостью,
оно снова сниметъ паруса и попытается удержать движеніе, ко-

источникъ юности.
85
торому оно дало начало. (Папа нѣкоторое время остается за-
думчивымь).
Бруниссенда. Мы,женщины, часто приходпмъ
совершенно другими путями къ аналогичнымъ мыслямъ. Суевѣріе съузи-
ло жизнь; мы хотимъ ее всю, безъ остатка. Разорвутъ эти гду-
пыя цѣпи, которыми насъ опутали варварскіе вѣка. Мы,
женщины, также будемъ имѣть свою долю участія въ умственномъ
возрождении человѣчества.
Просперо. Безъ сомнѣнія. Роль женщины въ развптіи
цивилизация будетъ велика π блестяща. Быть можетъ, въ сердцахъ
ыѣкоторыхъ женщинъ и осуществится наилучшимъ образомъ
идеалъ возрожденія. Женщины будутъ считать насъ своими
врагами до той минуты, пока онѣ не увидять, что пхъ интересы тѣс-
но связаны съ интересами остального человѣчества.
Бруниссенда. Арно, не напишите ли вы книгу о насъ?
Просперо. Другіе это сдѣлаютъ, прекрасная
Бруниссенда. Я старъ, мой конецъ приближается, я дѣлаюсь помѣхой. Я
могу умереть, когда хочу: въ этомъ заключается моя юность. Я
всегда держался того мнѣнія, что жизнь, представляющая такой
совершенный механизмъ, не должна давать мѣсто случаю въ та-
комъ важномъ вопросѣ, какъ смерть. Все есть счастіе въ жизни,
когда можно по своему желанію располагать смертью.
Бруниссенда. Что вы говорите! Самоубійство заключаетъ
въ себѣ нѣчто отталкивающее, лужи крови, грязи.
Чистоплотность это запрещаетъ. Эта прекрасная голова мнѣ принадлежитъ,
Арно. Не загрязни ее; я тебѣ запрещаю это!
Просперо. Нѣтъ, будьте спокойны, дорогая Бруниссенда.
У меня будутъ только одни пріятныя ощущенія и мои черты
сохранять свою красоту. Умирать ничего не значить. Главное
умереть, прежде чѣмъ наступить первое обезсиленіе, и избѣжать
скучныхъ сожалѣній окружающихъ. (Бруниссенда, обращаясь къ
Ляльгя^сг).-—Вальтерусъ, что онъ говорить?
Вальтерусъ. Это грустныя мысли!., не поддавайтесь ихъ
вліянію. (Всѣ четверо умолкаютъ, глядя на прекрасный вечернгй
закатъ на Альпахъ и на горѣ Венту. Вальтерусъ читаетъ мѣ-
сто нзъ св. Грааля, тамъ, гд?ъ разсказывается, какъ Персеваль,
посвятивши свою жизнь отыскивангю божественнаго сосуда, далъ
себгь этимъ обѣтъ цѣломудрія, такъ что съ этого времени
женщины перестали его любить, не разсчитывая на взаимность).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Дѣйствіе происходить въ одномъ пзъ помѣщеній инквизиціи рядомъ съ
папскимъ дворцомъ.
Просперо, Кардиналъ Фплпппъ д е-К а б а с о л ь, потомъ
Селестина и Эвфпмія, затѣмъ Api ель.
Кардиналъ Филиппъ (къ Просперо) Ad evitandum
s с an da lu т. Вотъ наше правило. Наше учреждѳніе должно быть
поддержано. Оно не можетъ исполнять свое назначеніѳ, если мы

86
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
бѵдемъ поступать совершенно наперекоръ взглядамъ народа. Но
на практикѣ* мы допускаемъ смягченія. Откажитесь отъ двухъ-
трехъ главныхъ ересей, въ которыхъ васъ обвиняютъ. Разъ про-
цессъ станѳтъ клониться въ вашу пользу, намъ будетъ легко
покончить съ нимъ только тогда, когда вамъ будетъ удобно выйти
изъ рукъ инквизицігт, т. е. когда король германскій и миланцы
перестанутъ о васъ думать.
Просперо. Вы слишкомъ добры, когда говорите только о
нѣкоторыхъ ересяхъ. Во мнѣ все, самъ умъ пропитанъ всецѣло
ересью. То, что я дѣлаю, отъ начала до конца только одна ересь.
Кардиналъ. Именно, это гораздо менѣе опасно. Можно
быть еретикомъ въ мысляхъ, лишь бы не высказывать ересей пе-
чатно. A затѣмъ преподавайте на простомъ языкѣ: ересь суще-
ствуетъ только на латинскомъ. На романскомъ языкѣ можно все
говорить. Для всего есть палліативы. Уступите намъ одну пядь,
мы вамъ уступимъ цѣлые аршины.
Просперо. Нѣтъ, кардиналъ Филиппъ. Моя жизнь какъ
бы блокирована со всѣхъ сторонъ. А это означаетъ приближеніе
конца. Я не принадлежу къ числу тѣхъ, которыхъ нужно два
раза просить уйти съ пира. Жизнь только тогда имѣетъ значе-
ніе, когда съ ней можно покончить, когда захочется. Почему
хотите вы, чтобы было нѣчто такое, изъ-за чего бы стоило лгать
человѣчеству? Я все видѣлъ, все испыталъ. Что такое жизнь?
Лучъ свѣта, промелькнувшій среди глубокой ночи, одинъ моментъ,
проведенный на пиршествѣ, на которое тебя, невѣдомо кто, при·
гласилъ, проблескъ сознанія среди долгой тьмы. Я не долженъ
умирать за мои открытая: они внѣ сомнѣній, а умираютъ только
за то, что внушаетъ сомнѣніе. Тотъ, кто открылъ теорему или
произвелъ какой нпбудь опытъ, не долженъ отдавать себя на муки
ради нихъ: это не придало бы никакой силы его
доказательствами Онъ записиваетъ свое открытіе на кускѣ пергамента и
важно только, чтобы этотъ пергамента сохранился. Найдется кто
нибудь, кто пойметъ, въ чемъ дѣло, и увидитъ, что написанное
вѣрно. Моя теорема—это алкоголь π эѳиръ. Если кто нибудь за-
хочетъ повторить опыты съ ними,—онъ этг» сможетъ сдѣлать.
Я, можетъ быть, слишкомъ много -мечталъ; но именно
благодаря этому я и сдѣлалъ мои открытія. Когда я былъ милан-
скимъ герцогомъ. я хотѣлъ, чтобы міръ принадлежалъ мнѣ, съ
тѣмъ, чтобы я могъ его изслѣдовать; я хотѣлъ собрать всѣ
атомы красоты, заключенные въ немъ, чтобы снова воздвигнуть
разрушенные храмы, разрушить Мекку, разрѣшить проблему низшихъ
расъ, которыя не могутъ быть свободными и не должны быть
рабами. Я мечталъ о солидарности объединенная человѣчества, все·
знагощаго, всемогущаго, которому были-бы доступны всѣ
наслаждения, благодаря раздѣленію труда. Я говорплъ себѣ, что есть
множество вещей, которыхъ я Hte узнаю никогда, но которые я бы зналъ,
если бы хотѣлъ; другіе пхъ знаютъ за меня. Точно также я до-
пускалъ, что одинъ человѣкъ можетъ радоваться, любить и
ненависть за другого. Такъ что въ сердцѣ человѣчества я видѣлъ
громадную объединенную совѣсть, извѣдывающую всѣ разнооб-
разныя чувства: наслажденіе свѣтскими удовольствіями, увлѳчѳ-

источникъ юности.
87
ніе наукой ученаго, торжество честолюбца и аскетизмъ
отшельника. Я не достаточно понималъ, что наука—вещь временная, что
геніальный человѣкъ прибавляегь одно звено къ этой безконеч-
ной цѣпи, но что ему запрещено предвидѣть звено, которое по-
слѣдуетъ за этимъ. То, что, какъ мнѣ казалось, можетъ
осуществиться завтра, будетъ осуществлено черезъ пятьсотъ лѣтъ,
поели двадцати колебаній въ противоположную сторону. Моя
живая вода убьетъ столько же людей, сколькимъ она дастъ жизнь.
Порыпокъ, посредствомъ котораго я надѣялся вооружить разумъ
такой проницательностью, чтобы ни глупость, ни слѣпая толпа не
могли имъ овладѣть, этотъ порошокъ, боюсь, сдѣлается обоюдо-
острымъ мечомъ; онъ не будетъ монополией разума. Приди же,
моя вода смерти,—твой часъ насталъ! Дорогая ткань,
пропитанная эѳиромъ, который хранить въ твоихъ складкахъ сокровище
анестезіи, дай мнѣ покой! О, я думаю, что, въ концѣ концовъ, ты
будешь самымъ благодѣтельнымъ моимъ изобрѣтеніемъ. (Проспе-
ро одѣвается въ саванъ изъ легкаго газа: край ворота обшить
изящной золотой прошивкой).
Кар дина л ъ (въ сторону). Эта душа слишкомъ
величественна, чтобы дать ей такъ погибнуть. Нужно къ ней прпмѣнить
нашъ иеточникъ юности. (Громко). Не нужно отчаяваться: въ
жизни бываютъ всегда счастливыя перемѣны. Природа похожа на
померанцевыя деревья въ Сорренто, которыя приносятъ
одновременно цвѣты и плоды. Всякій самоубійца, въ минуту смерти,
раскаивается въ своемъ поступкѣ. Не хочешь ли ты еще разъ
поговорить съ Бруниссендой? У насъ есть двѣ прелестныя молодыя
дѣвушки, которыхъ наша игуменія воспитываетъ именно для
нашего удовольствія. Погоди: раньше, чѣмъ отказаться отъ жизни,
посмотри, нѣтъ ли въ ней такихъ радостей, которыхъ ты не
знаепть. (Онъ дѣлаетъ знакъ. Минуту спустя появляются двѣ
молодыя монахини, Эвфимія и Селсстгта. Онѣ входятъ,
отбрасываю m ъ в va ли и распускаютъ свои длинные волосы).
Кардпналъ Филиппъ (держа их s за руки). Не бойтесь,
Арно! Онѣ очень хорошо воспитаны своей игуменьей. Теологія—
суровая наука. Теологу необходимо время отъ времени смочить
вкуснымъ сиропомъ свою пылающую глотку. Такія женщины, какъ
Вруниссенда, являются усовершенствованной частью человѣчества.
Но есть женщины, — какъ о нихъ говорится въ арабскихъ сказ·
кахъ объ отдаленныхъ земляхъ, — которыя похожи на нѣжный
ростокъ камыша, на распусканіе белладоны. Не ими создается
метафизика красоты, но все, что въ философіи является предме*
томъ анализа, въ нихъ находится въ состояніи слабаго инстинкта.
Онѣ прекрасны, какъ прекрасна природа, не зная объ этомъ. Онѣ
похожи на лилію, которая-бы говорила, на розу, которая-бы пѣ-
ла. Развѣ вы не любите, какъ и мы, это чириканье разума, этотъ
дѣтскій лепетъ мыслей, которыя своей сухостью истощаютъ нашъ
мозгъ? То, что намъ нравится въ мужчинѣ, можетъ намъ быть
непріятно въ женщинѣ, и наоборотъ. Суевѣрный мужчина раздра-
жаетъ насъ; богомольная, невѣжественная и умственно слабая
женщина, отъ этого еще болѣе становится женщиной;
нелогичность ея разсужденій, заблужденія сердца и чувствъ вызываютъ

8S
ФПЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
въ насъ улыбку π восхищаютъ насъ. Какъ проникнуть въ ту
тайную связь, которую природа установила между жизнью и
красотой, стыдливостью и любовью? Священный стыдъ, который
превращается въ тріумфъ и гордость! Арыо, тотъ кто проникъ-бы въ
сущность женщины, понялъ-бы сущность вселенной. Что касается
меня, то я нахожу ее восхитительной вр всѣхъ положеніяхъ,
начиная съ женщины, созданной для удовольствій и гуляющей по
набережнымъ Марселя, наслѣдницей примитивнаго разврата,
пришедшей по прямой линіи изъ Вавилона съ своими чувственными
губами и вульгарнымъ смѣхомъ,—и кончая почтенной матроной
первобытнаго арійскаго племени, которой мы обязаны вѣковой
серьезностью, отнявшей у насъ право пользоваться въ настоящее
время нѣкоторыми вольностями.
Дорогая Эвфимія, пойдемте, разскажите мнѣ все, что вы
дѣлали со вчерашняго дня. А вы, Селестина, подайте руку
великому ученому Арно, жизненный элексиръ котораго производитъ
чудеса, какъ вы знаете.
Селестина. Вы составляете намъ конкуренцію, Арно,
потому что и мы обладаемъ средствомъ оживлять и возвращать
молодость. Не бойтесь насмѣшки съ моей стороны; наша игуменья
намъ всегда твердить, что въ такихъ дѣвушкахъ, какъ мы, это
одинъ изъ худшихъ недостатковъ. Насмѣппса женщины ранить
сердце мужчины; женщина должна выражать мужчинѣ только
довѣріе и любовь.
Просперо (уже ослабѣвшій)* Да, это сама истина. Когда
я учился въ Парпжѣ, у меня была любовница очень красивая и
хорошая дѣвушка. „Арно!—говорила она мнѣ:—когда я умру, ты
отправишься вмѣсто меня давать отвѣтъ за грѣхи. Такое
необыкновенное снисхождеыіе уничтожить всѣ грѣхи, которые мы
вмѣстѣ совершили". Я никого не любплъ, кромѣ ее. Вѣришь
ты этому, Селестина? Я думаю только о ней, какъ о маленькой
сестрицѣ, какъ о подругѣ дѣтскихъ игръ.
Селестина. Такого рода воспоминанія наполняюсь жизнь
благоуханіемъ. Наше назначеніе—освѣжить горячій и утомленный
отъ работы' мысли мозгъ,—сказать, какъ та маленькая собачка,
которая трется у ногъ своего господина: „Я такая маленькая, а
онъ такой большой". Наша игуменья всегда говорить намъ:
„Сжальтесь надъ мужчинами! Вы не знаете, что они дѣлаютъ, но
помогайте этой неизвѣстной вамъ работѣ и не просите ничего
взамѣнъ того, что вы имъ даете". Вѣдные мужчины! Вы
сжигаете вашу кровь и жизнь вашими мудрыми изобрѣтеніями.
Что удивительнаго въ томъ, что ваше воображеніе нуждается въ
источникахъ прохладной воды, въ чашкѣ молока? Преклоните вашу
голову къ нашей груди; посмотрите на эту молодую грудь: какъ
она жаждетъ васъ! (Онъ цѣлуетъ ее въ лобъ).
Селестина. Оонямите меня, не бойтесь. Развѣ источникъ
юности не на нашихъ губахъ? Фонтанъ ея бьетъ здѣсь, въ
нашей груди.
Просперо (наполовину въ бреду). Да, у меня быль когда-
то малеяькій слуга—духъ. Его голосъ быль похожъ на твой. Бѣд-
ный Аріѳль! Онъ умеръ, потому что былъ лучше меня. Prius

источнпкъ юности.
89
mori quam foedari. {Слышится легкая трель, которая когда-
то возвѣщала приходъ Арісля).
Просперо. О, если-бы я могъ его снова увидѣть и
умереть, держа васъ обоихъ за руки! [Слышится чудесная музыка.
На прозрачномъ голубомь фонѣ неба обрисовывается фигѵра Лріеля).
Просперо. Воскресшій Аріель!.. А, ты себя приберегъ для
моего послѣдняго часа. Достаточно ты меня наказалъ, когда я пред-
почелъ мою жизнь, т. е. мою задачу, моему сану, т. е. моему
тщеславію. Сколько разъ я мечталъ, что увижу твое очертаніе въ
безвоздушномъ пространствѣ! Почему ты не приходилъ? Ты мнѣ
не могъ простить того, что я пожалъ руку Калибану, прелестный
злопамятный мадьчикъ! Значить твоя головка будетъ всегда
бальной залой, мѣстомъ прелестной маленькой пляски предразеуд-
ковъ. {Селестина хохочешь и смотришь внимательно на Аріеля).
Аріель. Учитель, когда идеалъ погибъ, есть только из-
вѣстная опредѣленная гармонія вещей, которая бы могла его
воскресить. Двадцать разъ видя тебя работающимъ надъ
столькими прекрасными вещами, я чуть было снова не вернулся къ
тебѣ. Признаюсь, я былъ не правь, что умеръ. Торжество
Калибана меня немного поразило. Дорогой учитель, вотъ твой
маленький слуга. Отнынѣ я буду дѣлать все, что ты захочешь, ибо
то, что ты хочешь—благо.
Просперо {все болѣе слабѣя). Аріель, мои лучпііе дни
миновали. Остальная жизнь не была-бы ни полезной, ни достой*
ной меня. Жизнь бродяги мнѣ не подходить. Съ тѣхъ поръ,
какъ я не пользуясь покровительствомъ Калибана {онъ
улыбается), мое существование лишилось прочнаго фундамента...
Прощай! научись жить безъ меня; отнынѣ не слѣдуетъ больше
умирать такъ необдуманно. Дитя! ты похоже на человѣчество въ
томъ періодѣ, когда оно каждый вечеръ предполагало, что вскорѣ
наступить свѣтопреставленіе. Облекись въ плоть,—усдовія
существования духа слишкомъ ненадежны. Посмотри на Селестину,
она на тебя похожа своей очаровательностью и красотой. {Оба
нѣжно смотрятъ другъ на друга a краснѣютъ. Легкій трепетъ
пробѣгаетъ по членамъ Аріеля; они розовѣютъ и дѣлаются крѣп-
KUMli).
Аріель. О, странное сладкое ощущеніе! Я осязаю себя, я
дѣлаюсь плотью. Теплота, которой я никогда не ощущалъ,
разливается по всему моему существу. Кровь, эта жидкость, дающая
жизнь, наполняетъ мое сердце. Я чувствую, какъ этотъ
благодатный потокъ, тихо и пріятно разливается по всѣмъ моимъ
жиламь. A здѣсь {указывая на сердце) легкое біеніе, пріятное
щекотаніе!... {Обращаясь къ Селестингь) О, мой дорогой другъ!
развѣ я могъ бы съ этой минуты разстатьея съ тобой?
Уединенные лѣсные уголки, пещеры и одинокія скалы, дайте намъ съ нею
пріютъ! Чѣмъ темнѣе будетъ убѣжище, чѣмъ уже, чѣмъ меньше
будетъ заглядывать туда небо, тѣмъ болѣе я буду чувствовать,
что она принадлежитъ мнѣ и что вся вселенная въ ней! Безко-
нечное пространство, безчисленные шумы водъ! быть можетъ,
наступить день, когда я васъ снова полюблю!..

90
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Тѣ-же, Калибанъ, потомъ папа и Бруниссенда.
Входптъ Калибанъ.—Общее удивлеше. На лицѣ Аріеля выражается страхъ.
Онъ издаетъ кршсъ.
Калибанъ (тихо Аріелю). Маленъкій фанфаронъ, ты не
можешь понять, какъ велика заслуга человѣка, который,
поднявшись изъ грязи, сбросилъ тяжелую и грязную кару и разбилъ
ограду, которой окружаютъ себя бѣлоручки. (Къ Просперо). Я не
хотѣлъ, чтобы ты меня счелъ неблагодарнымъ, и когда
миланская демократия обратилась къ папѣ съ просьбой заключить тебя
въ тюрьму, тогда я самъ пришелъ сюда тайкомъ, чтобы
перевести тебя въ безопасное мѣсто. Движеніе, которое поставило
меня на твое мѣсто, было неизбѣжно. Революція бываете
пристрастна въ тотъ день, когда она совершается; на полѣ битвы
не знаютъ безпристрастія. Но это не значить, что теперь мы не
признаемъ, что тѣмъ, чѣмъ мы теперь обладаемъ, мы обязаны вамъ.
На слѣдующій день послѣ побѣды можно еще быть
несправедливым^ но еще черезъ день дѣлаешься великодушнымъ. Нужна
была глупость твоихъ мнимыхъ сторонниковъ, которые, на самомъ
дѣлѣ, твои худтттіе враги,—чтобы безмолвному договору,
установившемуся между нами, былъ положенъ конецъ.
Просперо (дѣлаетъ усиліе, чтобы выйти изъ летаргт).
Это вѣрно. Былъ день, когда я долженъ былъ воскликнуть: „Да
здравствуете Калибанъ!" Я не очень люблю, чтобы мнѣ говорили
о преодоленномъ препятствии. Почему-бы тому, который съ та-
кимъ умѣньемъ игралъ роль аристократа, оставаться тѣмъ, чѣмъ
онъ былъ и не передать роль, которая ему не подъ силу тѣмъ,
которые сыграютъ ее безъ труда? Но великая труппа актеровъ,
выбранная и сформированная судьбой, чтобы сыграть ту комедію,
которая на подмосткахъ этого міра называется исторіей,
нуждается въ самыхъ разнообразныхъ исполнителяхъ. Калибанъ,
перестань говорить о самодоволъствѣ Аріеля: это самодовольство
имѣетъ свое основаніе,—оно законно. Необходимо существованіе
щепетильно- совѣстливыхъ людей. Аріель, ты еще не такъ ясно
опредѣлилъ свое отношеніе къ безконечному, какъ я; перестань
презирать Калибана. Безъ Калибана нѣтъ исторіи. Недовольство
Калибана, суровая ненависть, которая побуждаете его вытѣснить
своего господина и занять его мѣсто, суть принципы эволюціи
человѣчества. Въ природѣ нѣтъ ни честнаго, ни безчестнаго.
Вселенная это необъятный кругъ, гдѣ тлѣнъ порождаетъ жизнь и
наоборотъ. Цвѣтокъ выростаете на навозной кучѣ; чудесный плодъ
питается соками, извлеченными изъ нечистотъ. Бабочка, при сво-
ихъ превращеніяхъ, поперемѣнно то прелестна, то отвратительна.
Во всемъ этомъ есть цѣль, π, хотя у насъ и нѣтъ очевиднаго
доказательства существования опредѣденнаго сознанія, стоящаго во
главѣ вселенной, однако извѣстные признаки указываютъ на су-
ществованіе смутнаго сознанія, глубокой тенденціи, преслѣдую-
щей цѣль, находящейся въ безконѳчности. Великій слѣпой сѣя-

источи игсъ юности.
91
тель разсыпаетъ зерна въ такомъ изобиліи, что всякій клочекъ
годной земли приносить свой плодъ, не будучи даже для этого
предназначеннымъ. Роковые перевороты, которые совершаются
въ глубокихъ нѣдрахъ жизни и которые порождаюгь то умственно
здороваго индивидуума, то больного, то прелестный, то смѣшной
типъ женщины, это безконечное творчество жизни обезпечиваеть
въ будущѳмъ существованіе идеала истины и красоты. Что
касается меня, то я исполниль свое назначеніе. Я быль рѣдкой
кватерной въ лотереѣ творенія. Теперь атомы, изъ которыхъ
я состою, требуютъ свободы; они хотятъ пойти сыграть свою
маленькую роль. (Входятг папа и Бруниссенда). Я счастливь, что
вы такъ кстати пришли дополнить тотъ кружокъ, въ присутствіи
котораго должны закрыться мои глаза. Этотъ саванъ мнѣ даетъ
то, что вы хотѣли и не могли мнѣ дать,—покой. Благодаря ему,
я весь умираю, не теряя ни одного изъ тѣхъ пріятныхъ ощуще-
ній, которыя теряются у другихъ людей, благодаря слабости и
страданію. Чаша жизни прекрасна! Какая глупость негодовать на
нее только потому, что видишь ея дно. Потому она и чаша,
что не бездоння (Аріель и Селсстнна, держась за руки,
смотрятъ другъ на друга, не понимая словъ Просперо. Просперо
смотришь на нихь улыбаясь). Это хорошо, Аріель. Я нашелъ
средство снова вернуть тебя къ жизни. Теперь ты не захочешь
умирать изъ-за пустяковъ. (Обращаясь къ Калибану) Калибанъ,
я хочу тебѣ что-то сказать. (Калибанъ приближается.—Просперо
совсѣмъ тихо). Аріель и Селестина неспособны бороться съ
жизненными невзгодами. Я прошу у тебя для Аріеля синекуру:
управленіе Серміонскимъ замкомъ, который не имѣетъ никакого
значенія для миланской республики и который съ избыткомъ
удовлетворить ихъ потребностями
Калибанъ. Учитель, твое желаніе будетъ исполнено.
Бруниссенда. Арно, я хотѣла бы сдѣлать что нибудь
пріятное для васъ.
Просперо (все болѣс и болѣе угасая). Поцѣлуйте меня π
дайте пожать вашу руку! Скажите, чтобы пѣли амальфійскія и
неаполитанскія пѣсни. Позаботьтесь, чтобы я не видѣлъ ни одного
грустнаго лица и не услышалъ ни одного вздоха!
Превѣчное и всеблагое существо! благодарю тебя за жизнь.
Я помогалъ твоему творчеству, я служилъ всѣмъ твоимъ цѣлямъ.
Я благословляю тебя! (Онъ засыпаешь, улыбаясь. Его лицо
выражаешь безконечное блаженство).
Бруниссенда. Не будѳмъ нарушать его сновъ. Онъ полу-
чаетъ награду за свою непорочную юность. Природа, ради изу-
ченія которой онъ пожертвовалъ любовью, превращается въ
нимфу, чтобы принять его съ послѣднимъ вздохомъ.
Папа. Какъ прекрасна его голова! Я такъ желалъ его сдѣ-
лать кардиналомъ.
Кардиналъ Филипп ъ. Онъ умеръ, какь ирландскіе
святые, которыхъ я иногда считаю самыми великими людьми. Эти
странные отшельники умирали, когда они желали, въ
установленный ими часъ. Что же теперь дѣлать съ его тѣломъ? Нужно избѣ-
гнуть скандала. Сожженіе—единственный способъ погребенія,

92
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
достойный идеалиста; ибо человѣческое тѣло, съ той минуты, какъ
оно перестаетъ быть субстратомъ личности, есть ничто иное, какъ
скопленіе атомовъ, похожихъ на всѣ друііе, и чувство уваженія
требуетъ ихъ уничтоженія. Но мы не обдадаемъ необходимыми
средствами для совершенія этого обряда ногребенія.
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
На берегу Роны. Люди несутъ трупъ, завернутый въ бѣлый саванъ.
Кардинадъ Филиппъ {въ оеежЬѣ простого клерка^—кг
перевозчикамъ). Положите тѣло въ вашу лодку и гребите по
направление) къ острову Вартелассу. Когда вы достигнете середины
рѣки, потопите лодку, сами спасайтесь вплавь и никому ничего
не говорите. (Тихо), Если найдутъ тѣло, мы скажемъ народу, что
онъ утопился въ припадкѣ сумасшествія; въпротивномъ случаѣ
мы скажемъ, что его унесъ діаволъ.
На мосту, который находится неподалеку отъ этого мѣста, танцуютъ и поютъ:
Sur le pont
D'Avignon
C'est là que l'on danse!
Sur le pont
D'Avignon
Que l'on danse en rond.

ШРІЩ% Ж8Ъ II1ÏL
(1885).

Предисловие.
Въ этомъ произведеніи я хотѣлъ развить мысль,
аналогичную мессіанизму евреевъ, т. е. вѣру въ конечное торжество ре-
лигіознаго и нравственнаго прогресса,—торжество, не взирая на
частыя побѣды глупости и зла. Я попытался показать, какъ
вопреки огорченіямъ, нѳудачамъ, изнеможенію, даже ошибкамъ
своихь апостоловъ и мучеаиковъ, добро все болѣе и болѣе
завоевываешь почзу. Наконець, я хотѣлъ съ помощью пнъекціи,
какъ это дѣлается въ анатоміи, дать почувствовать цѣлую сѣть
истиаъ, сводящихся къ желѣзному закону, въ силу котораго въ
политикѣ преступаете часто награждается, a доэродѣтѳль
обыкновенно карается. Все это должно дать очень грустную картину,
на первомъ планѣ которой мы видимъ эгоизмъ сильныхъ,
глупость народа, безсиліе людей ума, неискренность и лицемѣріе
духовенства, слабость либеральнаго духовенства, легкія оболыценія
патріотизма, иллюзіи либерализма, неизлѣчимую низость дурныхъ
людей. Я все-таки думаю, что мое произведете подѣйствуетъ
оздоровляюще, такъ какъ оно учить насъ не слишкомъ волноваться при
видѣ неустойчивости человѣческаго равновѣсія; ибо мы видимъ,
что, не смотря ни на что, добро и истинна возвышаются надъ
этой ужасной трясиной, гдѣ сваленныя какъ попало, гніютъ и
визжать всѣ нелѣпости, грубости и нечистоты.
Основой для этихъ идей я старался выбрать одну изъ тѣхъ
басенъ, въ который древность вложила гораздо больше глубокаго
смысла, чѣмъ мы находимъ его во всѣхъ нашихъ политическихъ
трактатахъ. Я избралъ темой сказаніе, относящееся къ храму
Діаны, на берегахъ озера Неми,—тому самому храму, жрецъ
котораго долженъ былъ собственноручно убивать своего
предшественника, чтобы считаться его законнымъ преемникомъ. „Онъ при-
нужденъ быль, поэтому, говорить Страбонъ, всегда имѣть въ ру-
кахъ оружіе и быть всегда на-сторожѣ, всегда на готовѣ отразить
нападете, готовившееся на него". Калигулу, который былъ не
глупъ, перваго начало забавлять это единственное въ своемъ
родѣ положѳніе. Санъ Rex nemorensis въ его время занималъ
старикъ, успѣвшій внушить всѣмъ достаточное уваженіе. Дикій
шалунъ, котораго случайности цезаризма сдѣдали вершителемъ
судебъ міра, заставилъ старика бороться еъ гладіаторомъ гораздо
сильнѣе его, который сдѣлался его преемникомъ.

96
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Я, съ своей стороны, предположилъ существованіе въ очень
древнія времена жреца въ Неми, человѣка просвѣщеннаго, же-
лавшаго исправить безсмысленную старую религію, и показалъ,
къ какимъ слѣдствіямъ приводить обыкновенно попытка внести
хоть немножко разума въ человѣческія дѣла. Эти слѣдствія дво-
якаго рода. Съ одной стороны, толпа, которую можетъ успокоить
только удачное убійство, требуетъ убійцу въ жрецы; съ другой—
либеральный жрецъ, который скоро убѣждается, что съ своими
добрыми намѣреніями онъ сдѣлалъ больше зла, чѣмъ добра, и
что онъ принесъ вредъ своему отечеству, которое, въ концѣ кон-
цовъ, зиждется на обыкновенныхъ предразсудкахъ. Здѣсь, я
отчасти оговариваю самого себя, но я не жрецъ: я—мыслитель и
какъ таковой, я долженъ все видѣть. Произведете вполнѣ
законченное должно исключать возможность опроверженія. Въ немъ
должна быть указана обратная сторона всякой мысли такъ,
чтобы читатель однимъ вэглядомъ могъ схватить обѣ противопо-
ложныя стороны, составляющая каждую истину.
Я не сомнѣваюсь, что эта манера двоиться въ своихъ мы-
сляхъ придется иногда не по вкусу полуобразованному читателю.
Я не разъ уже доказывалъ, что форма діалога и философской
драмы на-ряду съ большими выгодами имѣетъ и очень существен-
ныя неудобства. Діалогъ, суть котораго состоитъ въ томъ, чтобы
пустить въ ходъ самыя разнорѣчивыя мнѣнія, и драма, смыслъ
которой заключается въ томъ, чтобы выставить самые
противоположные типы, часто приводить къ страшнымъ недоразумѣніямъ
со стороны критиковъ, которые дѣлаютъ свои извлеченія немного
на скорую руку. Вамъ сразу возражаютъ на самыя противорѣчи-
выя заявленія. Васъ дѣлаютъ отвѣтственнымъ за собесѣдниковъ,
исходящихъ изъ самыхъ противоположныхъ принциповъ. Съ моей
стороны, конечно, неприлично жаловаться на методъ критики,
жертвой котораго сдѣлался и Платонъ. Развѣ этотъ великій
мыслитель небыль изображенъ утопистомъ въ „Ре сну б ликѣ", без-
нравственнымъ въ „Федрѣ", софистомъ въ „Протагорѣ",
ханжей и почти іезуитомъ въ гЕвти фронѣ"? Такого же рода
пріемъ былъ употребленъ, съ мѣсяцъ тому назадъ, однимъ жур-
наломъ, не знаю какимъ путемъ познакомившимся съ какой-то
корректурой „Жреца изъ Неми", чтобы обвинить меня въ
томъ, что этотъ діалогъ написанъ былъ мной, чтобы уронить
храбрость въ глазахъ общества. Вотъ, это, действительно, немножко
сильно сказано! Обвинять въ этомъ меня, который въ извѣстномъ
смыслѣ ставить храбрость выше нравственности! Меня, который
въ храбрости видитъ вѣрный признакъ чувства, безкорыстно при-
вязывающаго насъ къ идеалу, такъ какъ, очевидно, высшая
степень смѣлости,—та, которая увѣнчивается смертью, не бываетъ
вознаграждена здѣсь, на землѣ!
Вѣрно. то, что въ одномъ мѣстѣ моей фабулы мнѣ хотѣлось
увидѣть, чѣмъ становится религія, когда ее покидаетъ жрецъ,
чѣмъ становится государство, когда его хотятъ заставить
держаться убогихъ доводовъ личнаго интереса. Я вывелъ на сцену
Ганео, „злого плута", который находить достойнаго ученика въ
лицѣ Лепоринуса и внушаетъ ему последнее проявленіѳ эгоизма—

ПРЕДИСЛОВІЕ.
97
трусость. Доктрину Ганео представили какъ мою собственную. Я
сталъ бы, значить, проповѣдывать какъ разъ то, презрѣніе къ
чему я хотѣлъ вдохнуть! Это все равно, какъ если бы кто-нибудь
настаивалъ на томъ, что спартанцы показывали своимъ дѣтямъ
пьяныхъ рабовъ не съ цѣлью вселить въ нихъ ужасъ къ послѣд-
нимъ, но чтобы поощрять въ нихъ подражаніе имъ.
Я не боюсь читателя, который, читая меня, не разъ будетъ
ошибаться въ оцѣнкѣ. Если я представилъ кошмаръ націи безъ
идеала, такъ, что это можетъ вызвать дрожь, какъ въ одной изъ
сказокъ Эдгара Поэ, если я далъ слишкомъ сильно почувствовать
абсолютную невозможность побудить человека къ самопожертвованию
мотивами, заимствованными изъ низкихъ эгоистическихъ и тще-
славныхъ разсчетовъ, то я не жалѣю, что краски вышли у меня
сильно сгущенными. Нѣтъ, личный интересъ внушаетъ только
трусость; тщеславіе не создаетъ ничего прочнаго. Личный разсчетъ
и тщеславіе никогда не способствовали прогрессу, не
уменьшали число злоупотреблений. Оамопожертвованіе есть только про-
явленіе вѣры. Актъ смелости есть проявление вѣры высшаго
порядка. Уверенность въ наградѣ убиваетъ заслугу. Мы уважаемъ
высшую нравственность только послѣ того, какъ она прошла че-
резъ сомнѣнія; мы решаемся на добро, только после того, какъ
выступали противъ него, какъ защитники зла. Мы соглашаемся
подчиниться велѣніямъ долга, но только тогда, когда ни для
кого не остается сомнѣній въ томъ, что мы видимъ сладость ар-
гументовъ, на которые онъ опирается. Въ этомъ заключается
секреть той власти, которой пользуется надъ нами женщина съ
простотой своей вѣры, своимъ невѣжествомъ, своей наивностью
въ утверждешяхъ. Она въ сущности видитъ лучше насъ. Ни
одна мать не нуждается въ какой-бы то ни было системе
нравственной философіи, чтобы любить своего ребенка. Всякая
молодая дѣвупша хорошаго происхожденія целомудренна не въ силу
приверженности къ той или иной теоріи. Точно такъ-же ни одинъ
храбрый чедовѣкъ не кинется на смерть, тронутый доводами
разума. Мы творимъ добро, не будучи уверенными, что, поступая
такимъ образомъ, мы не дѣлаемъ глупостей. Не будь даже у
насъ этой уверенности, мы и тогда все-таки продолжали бы
творить его. Тысячи существъ, которыя приносятся міромъ въ
жертву извѣстнымъ цѣлямъ, храбро идутъ къ алтарю. Философъ,
наиболее ясно видящій суетность всего существующая, можетъ быть
самымъ честнымъ человѣкомъ и даже героемъ, когда понадобится.
Вотъ почему, после столькихъ разочарованій, жажда добра
и сознанія, все болѣе и болѣе широкаго, никогда не гаснетъ въ
человѣчествѣ. Антистій вѣчно будетъ возрождаться, чтобы
терпеть вѣчныя неудачи, но въ конечномъ результате окажется,
что все его пораженія вмѣсте взятыя стоять победы. Пусть
этотъ кроткій мечтатель и печально окончить, отрекаясь отъ
самого себя и прося прощенія у Бога и людей за содеянное имъ
добро; наступить день,—когда на известной точке пространства и
времени сбудется все то, чего онъ желалъ.
Бедный Либералисъ пройдетъ черезъ все эти несчастья,
одинаково упорствуя въ своей простоте. Мецій, этоть умный и

98
ФИЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
злой ариетократъ, наемѣхающійся надъ человѣчествомъ, будетъ
пристыженъ. Ганео будетъ прощенъ раньше его. Я, вмѣстѣ съ
Сибиллой, вѣрю, что справедливость воцарится, если не на этой
планетѣ, такъ, по крайней мѣрѣ, во вселенной, и что добродѣ-
тельный человѣкъ, въ кондѣ концовъ, почувствуетъ, что онъ быль
вдохновленнымъ добромъ.
Въ этомъ великомъ кризисѣ, которому, благодаря водворе-
тгіго позитивнаго духа, подвергаются въ наше время моральный
вѣрованія, я скорѣѳ ващищаль, нежели умалялъ роль идеала. Я
не принадлежалъ къ тѣмъ робкимъ умамъ, которые думаютъ, что
истина нуждается въ полусвѣтѣ и что бѳзконечное боится выйти
на широкій путь. Я все критиковалъ и, что бы тамъ ни говорили,
все поддерживалъ. Я оказалъ добру больше услутъ тѣмъ, что
совершенно не скрывалъ дѣйствительности, нежели въ томъ
случай, если я сталъ-бы завертывать мою мысль въ лицемѣрныя
покрывала, насчетъ которыхъ никто не обманывается. Наша
критика больше сдѣлада для сохраненія религіи, нежели всѣ аполо-
гіи. Мы нашли для Бога богатую сокровищницу синонимовъ.
Если наши доводы за вѣру въ возмездіе въ загробной жизни
могутъ показаться слабыми, то развѣ тѣ, которые приводились
нѣкогда, были сильнѣе? Teste David cum Sibylla! Цѣлые
вѣка вѣровали въ воскресенье только по свидѣтельству Давида
и Сибиллы. Право-же, наши доводы стоять тѣхъ!
Соціальный порядокъ, какъ и теологическій, вызываетъ воп-
роеъ: кто знаетъ, не печальна-ли истина? Зданіе человѣческаго
общества держится на большой пустотѣ. Мы дерзнули сказать это.
Нѣтъ ничего опаснѣе, какъ скользить по слою льда, не
задумываясь о томъ, какова его толщина. Я никогда не допускалъ мысли,
что, какого-бы вопроса мы ни касались, слишкомъ ясное понима-
ніе его можетъ намъ повредить. Полезно узнать всякую истину,
потому, что всякая истина, ясно понятая, придаетъ или умъ, или
силу,—двѣ вещи, одинаково необходимыя тѣмъ, кого долгъ,
неразумная гордость или злая доля заставляютъ вмѣшиваться въ
дѣла этого бѣднаго человѣчества.

действующи лііца.
Антистій, жрецъ въ Неми.
Мецій, глава патрищевъ.
Либералисъ, глава лросвѣщенной буржуазіи.
Цетегусъ, глава демагоговъ.
Тицій ) А . «
Вольтиній гРажДане Альбы, умѣренные и разсудительные.
Долабелла, фанатикъ.
Τ е ρ ц і й, органъ поверхностнаго здраваго смысла.
Кармента, сибилла.
Сакрификулусъ \
Г а не о I слУжители храма и пещеры Сибиллы.
Каска | *.„
Лат ρ о ) наемные убійцы.
Гердоній, старикъ.
Виргиній ]
Виргинія I люди, которыяприходятъ вопрошать
Матерна [
Π о ρ ц і я оракула.
Лепоринусъ j
Граждане, простолюдины Альбы.
Дѣйствіе происходить въ Альба-Лонгѣ и въ Неми, вблизи отъ нея.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.
Дѣйствіе происходить на валу, окружающемъ Альба-Лонгу,—широкой
земляной насыпи, покрытой гигантскими зелеными дубами, въ горномъ ущельѣ.
Нагоризонтѣмаленькійхолмъ, окруженныйстѣнами,—это Roma Quadrata
Палатина, сбоку другой холмъ съ храмомъ,—это Капитолій. Солнце клонится
къ закату въ море, по направленію къ Ostia Tiberina. Жители города
группами приходятъ на площадку, чтобы насладиться свѣжестью вечера.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Тицій, Вольтиній.
Тицій. Подумать только, что этотъ адскій холмикъ, вонь
тамъ на горизонтѣ, потрясетъ Лаціумъ, а, если вѣрить прорица-
ніямъ Карменты, то, можетъ быть, и весь шръ!
Вольтиній. Оставимъ Карменту и ея сны. Что дѣйстви-
тельно вѣрно, такъ это то, что эти бандиты — какіе-то странные
гуляки, смѣсь мошѳнниковъ и порядочныхъ людей, справедли-
выхъ и негодяевъ. Ихъ работа съ каждымъ днемъ подвигается
впередъ. Не довольствуясь тѣмъ, что они побили Альбу, мать
свою, они устраиваютъ свой городъ такъ, что минутами въ са-
момъ дѣлѣ думаешь, что они работаютъ для человѣчества. Въ
этой дырѣ говорятъ о правѣ такъ рѣшительно, какъ если-бъ
обитатели ея были призваны дать всему міру сводъ законовъ.
Смотрите: въ сторонѣ отъ срѣзанныхъ граней Палатина, на холмѣ
возвышается храмъ, и вѣщіе отголоски изъ Ватикана заявили,
что этотъ храмъ будто-бы сдѣлается центромъ человѣческаго рода.
Тицій. Опять пророчества! Я имъ не вѣрю; но это
неважно; всѣ вѣрятъ въ нихъ. Но для меня непонятно, какъ эти
разбойники, ставшіе внѣ законовъ божескихъ и человѣческихъ, не
пожрутъ другъ друга.
Вольтиній. О! общія мѣста банальной политики! Раз-
доръ—это признакъ жизни и силы. Порядокъ и сохранение въ
мірѣ — это дѣло кающихся анархистовъ. Всякой консерваторъ
имЬлъ предкомъ бандита. Когда Геркулесъ укралъ воловъ Каку-
са, онъ сталь яростнымъ защитникомъ собственности.
Тицій. Тяжело быть побѣжденнымъ какими-то
проходимцами.

102
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Вольтиній. Да! Но для того, чтобы быть побѣдителемъ>
надо только умѣть ждать. Колесо фортуны поворачивается такъ,
что нельзя ни ускорить, ни замедлить его ритма. Теперь воз-
мездіе невозможно, поражеше неизбѣжно. Мы стоимъ впереди
ихъ, мы болѣе цивилизованы. Сощальные вопросы существуютъ
для насъ больше, чѣмъ для нихъ. Идеальное совершенство зако-
новъ заключается не въ силѣ. Народъ, который считаютъ отста-
лымъ, почти всегда оказывается побѣдителемъ. Нація,
внутренне охваченная болѣзнью прогресса, не можетъ вести войнъ. Она
похожа на раненаго, у котораго рана на ногѣ зарубцевалась.
Въ обыкновенное время этотъ рубецъ не даетъ себя чувствовать
но если раненому приходится сдѣлать какое нибудь
чрезвычайное усиліе (а война и есть сильное испытаніе національнаго
темперамента), рубецъ раскрывается, и рана становится
чувствительной. Наконецъ, у насъ съ Римомъ условія борьбы не одинаковы.
Мы рискуѳмъ всѣмъ для всего. Будучи еще разъ побѣждена,
Альба перестанетъ существовать. Другое дѣло—Римъ. Не ставить
на карту всего своего состоянія, если партнеръ рискуетъ только
частью своего, — развѣ не это элементарный принципъ всякой
игры?
Тицій. Вы разсуждаете такъ, какъ если бы люди были
существами безъ страстей, безъ инстинктовъ. Ждать—хорошо, но
часто отъ ожиданія и умираютъ. Бандиты владѣютъ уже частью
въ самомъ центрѣ нашего города. Между этими валами и вотъ
тѣмъ холмомъ обмѣниваются сигналами. Эти такъ называемыя
пророчества Сибиллы, гласяшдя, что судьбы Лаціума въ рукахъ Рима,
суть ежѳдневныя измѣны. А понимаетели вы роль Аитистія? Онъ
подрываетъ самое основаніе нашихъ стѣнъ своими
несвоевременными новшествами.
Вольтиній. Когда жрецы принимаются за нововведенія,
тогда берегись! Они идутъ до конца. Но между нами можно вѣдь
сказать то, что думаешь. Религіи" придаютъ слишкомъ много
значения; народъ вовсе не глубоко вѣруетъ, какъ это воображаютъ
себѣ. Цетегусъ и его компанія гораздо опаснѣе. Война классовъ—
это гибель для отечества. Народъ думаетъ, что городъ со-
стоить изъ множества домовъ; онъ не понимаетъ, что городъ со-
ставляютъ главнымъ образомъ его валы. Стѣны города,—вотъ его
эащитники, его учрежденія. Демократія безъ рабовъ и безъ
учрежденій — это открытый городъ. Тѣ, которые защищаютъ и
охраняютъ общество, имѣютъ право на привиллегіи, потому что
не будь ихъ, не было-бы ничего.
Тицій. По крайней мѣрѣ, тогда, когда это общество имѣетъ
враговъ.
Водьтиній. Враги есть всегда и вездѣ, за исключеніѳмъ
Атлантическихъ острововъ, въ существовавши которыхъ я
сильно сомнѣваюсь. Жизнь—это борьба противъ разрушающихъ
началъ. Всякій, кто не защищается какъ слѣдуетъ, долженъ
погибнуть. (На площади образуются группы. Разговоры перекрещиг
ваются).

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
103
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Группа гражданъ.
Первый граждан и нъ. Самое опасное существо въ мірѣ
это—голодный. Когда индивидуумъ, впавшій въ послѣдвюю степень
нищеты, просить работы, то выгоднѣе дать ему ее.
Второй. Но источники труда не безконечны. Отцы наши
съ большими издержками прорыли водостокъ изъ озера,
потребности въ которомъ вовсе не чувствовалось. Пророчество хотѣло
этого. Что теперь дѣлать?
Первый. Въ прошломъ году открыли ровъ на сѣверной
сторонѣ. Можетъ быть, его можно было бы засыпать.
Третій. Но этотъ ровъ необходимъ.
Первый. Тѣмъ болѣе: въ будущемъ году его снова
прорыли-бы.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Группа простолюдпновъ.
Первый простолюдинъ. Что за вѣкъ! Только и
слышишь, что о бичахъ, да несчастьяхъ.
Другой простолюдин ъ. Да, только и разговору, что о
несчастьяхъ, да ужасающихъ чудесахъ. Жатва погибнетъ въ этомъ
году;—чума угрожаетъ намъ.
Долабелла. Все это очень просто: Діана не имѣетъ
настоящего жреца; она мстить за себя. Храмъ—это центръ міро-
выхъ начадъ. Ходъ міровыхъ дѣлъ зависитъ отъ хода обрядовъ,
соблюдаемыхъ въ немъ. Боги, какъ и люди, даютъ... Когда Юпи-
теръ Лаціума былъ сыть отъ жертвъ, онъ охранялъ Лаціумъ. Когда
Діана имѣла любимаго ею жреца, она защищала насъ. Теперь
обычаи измѣнились. Жрецъ нашъ не дѣйствителенъ; онъ не убилъ
своей рукой своего предшественника, какъ этого требуетъ добрый
обычай.
Простолюдин ъ. И, помимо этого» онъ не выглядитъ жре-
цомъ. Каждый долженъ быть на своемъ мѣстѣ; долгъ жреца—это
исполнять обряды которыя соблюдались до него.
Гердоній. Конечно. Все, что. происходить теперь, не похоже
на то, что происходило когда-то. Я видѣлъ этихъ старыхъ жре-
цовъ. Это были знаменитые убійцы, но они были законны, такъ
какъ правило было соблюдено. Скажу вамъ, съ дѣтства мнѣ
говорили, что храмъ былъ нѣкогда убѣжищемъ, въ которомъ по
закону мсгъ жить только одинъ преступникъ. Это создавало ори-
гинальныя кандидатуры. Одинъ гналъ другого, который не хотѣлъ
убраться добровольно. Бѣдный жрецъ не могъ спать. Онъ берегся
даже отъ своей стражи, боясь, какъ бы одинъ изъ нихъ не эа-
хотѣлъ, въ свою очередь, сдѣлаться жрецомъ. У него не было
времени, чтобы подумать о чемъ бы то ни было.

104
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Одинъ изъ толпы. Вотъ это и нужно для жреца. Жрецу
не зачѣмъ думать.
Другой. Конечно! Но что странно, такъ это то, что этотъ
старый порядокъ вещей сталь пользоваться уваженіѳмъ.
Другой. Да, это вѣрно. Уваженіе пріобрѣтается въ силу
привычки. О! комедія человѣческихъ дѣлъ... Но умный прини-
маетъ вещи таковыми, какъ онѣ есть. Взгляните на Антистія:
онъ первый жрецъ и не низкопробный негодяй, и вотъ
увидите, что это добромъ не кончится.
Тицій. Первый, кто уничтожаетъ какой-нибудь обычай,—
злоупотребленіе, какъ говорится,—всегда приносится въ жертву
услугѣ, которую онъ дѣлаетъ.
Простолюдинъ. Въэтомъ его вина. Зачѣмъ вмѣпшваться
въ то, до чего ему нѣтъ дѣла?
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Группа аристократовъ. Потомъ простолюдины.
Мецій. Народъ, который болѣе десяти лѣтъ терпитъ
оскорбленья своего побѣдителя, уже перестаетъ быть народомъ. Оскор-
бленія еще болѣе кровавы, когда источникомъ ихъ является
молодая нація безъ прошлаго, нація всѣмъ обязанная вамъ. Какъ!
горсть бандитовъ, бѣглецовъ, всякаго рода изгнанниковъ могла
поразить старую славу Альба-Лонги, и среди альбинцевъ
находятся сердца, которыя могутъ еще медлить! Съ каждымъ днемъ
мы все болѣе погружаемся въ этотъ грязный омутъ. Мы дѣлимся
на классы, потому что не поражаемъ общаго врага. Ненависть
къ Риму— вотъ критерій для добраго альбинца. На самомъ
дѣлѣ, это гнусное мѣстечко—сама революція. Я ненавижу его. Я
ненавижу проходимцевъ, отсталыхъ, неблагодарныхъ. Храмъ,
который они воздвигаютъ Юпитеру Капитолійскому, они должны
были бы воздвигнуть въ честь Фортуны бандитовъ.
Либералисъ. Не хотите ли вы заставить судьбу перерѣ-
шать все снова? Надо было въ такомъ случаѣ призвать обратно
отъ Герниковъ простого и честнаго Приска, этотъ послѣдній от-
прыскъ нашихъ старыхъ царей.
Мецій. Это было-бы лучше всего. Ему одному
принадлежишь неоспоримое право на законный титулъ старыхъ
властителей Альбы. Въ немъ, быть можетъ, залогъ нашего .будущаго вос-
кресенія.
Либералисъ. И древніе законы царялатиновъ были-бы-
также возстановлены?
Мецій. Это было бы хорошо.
Либ ералисъ. Почему не допустить, что человѣческое об
щество способно улучшаться? Почему не допустить, что и въ
этихъ бандитахъ изъ Рима есть кой-что хорошее? Вы знаете, что
они считаютъ своей миссіей отмѣну человѣческихъ жертвопри-
ношеній въ мірѣ? Кто можетъ хулить ихъ за это?

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
105
Мецій. Такъ и вы также одержимы безумствами Анти-
стія? Религія—это нѣчто цѣльное, чего нельзя касаться. Выбра^
сывать что нибудь изъ этихъ освященныхъ вѣками обрядовъ
значить вовсе уничтожать ихъ. Они стоять внѣ критики. Чѳло-
вѣкъ, начинающій разсуждать о религіи, уже атеистъ.
Республика, которая захочетъ хорошо поставить себя, первымъ долгомъ
должна убить или изгнать Антистія.
Либералисъ. Зачѣмъ порицать такого честнаго человѣка,
перваго разсудительнаго жреца, который когда либо
существовать? Развѣ не благодаря ему наше ужасное святилище на озе-
рѣ потеряло большую часть того, что въ немъ ужасало? Этотъ
гнусный законъ о наслѣдованіи—онъ отмѣнилъ его. Развѣ могло
быть нѣчто болѣе ужасное? Намъ повелѣваюгь творить добро во
имя боговъ, и дѣлаютъ зло въ честь ихъ. Онъ пожелалъ
получить свой священническій санъ изъ самаго чистаго источника—
изъ народнаго избранія.
Долабелла. Что вы! Народный выборъ—ничто въ рели-
гіозныхъ дѣлахъ. Народъ не располагаете sacra. Въ настоящій
часъ въ Неми нѣтъ жреца.
Либералисъ. Тѣмъ лучше, если, по существу, этотъ
жрецъ долженъ быть только ужаснымъ убійцей.
Мецій. Это быль установленный обрядъ. Это не было бо-
лѣе безсмысленно, нежели все остальное: это старый обычай,
какъ и всѣ старые обычаи. Онъ лежитъ такъ глубоко, что
начала его и не видать, и восходитъ такъ высоко, что глазъ не въ
состояніи увидѣть верхушки его. Старый обычай—это темное
пророчество, безсмысленное и божественное въ одно и тоже время.
Эти древнія загадки полны глубокой мудрости. На должности
человѣческія и божескія должно быть ясное назначеніе. Малѣй-
шее сомнѣніе ослабляетъ; сомнѣніе—это болѣзнь. Если бы
выборъ людей дѣлался до заслугамъ, кто судилъ бы о заслугахъ?
Судьба бываетъ часто болѣе просвѣщенна, нежели человѣческій
выборъ; но и она бываетъ причиной обмановъ, соперничества,
гражданскихъ войнъ. Наоборотъ, убить того, кого замѣщаешь,
вотъ что ясно и легко доказывается. Это ставить насъ внѣ вся-
каго соперничества. Въ концѣ концовъ, развѣ не это путь, наи-
болѣе соотвѣтствующій всеобщему міровому закону? Сумма на-
слажденій ограничена; наслаждающейся убиваетъ того, кто не
наслаждается. Всегда убиваютъ того, кому наслѣдуютъ. Полезно,
чтобы тщеславный человѣкъ находилъ передъ собой какое нибудь
правосудіе; это правосудіе заключается въ томъ, что съ нимъ по-
ступлено будетъ точно такъ же, какъ онъ поступилъ съ
другими. Наконецъ, никого не заставляютъ добиваться этой опасной
кандидатуры. Кто прибѣгаетъ къ насшгіго, не замыкаетъ собой
эры насилій. Сила, съ помощью которой удалось низвергнуть
другихъ, нвзвергаетъ васъ. Все это достаточно соотвѣтствуетъ тому
хромоногому правосудію, которое управляетъ судьбами этого міра.
Либералпсъ. Но слѣдуетъ ли быть благодаряымъ тому,
кто во имя внушеній добра возстаетъ противъ жестокаго
закона, завѣщаннаго намъ варварствомъ или, если хотите,
роковыми необходимостями первобытныхъ временъ?

106
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Гердоні й. Я приеутствовалъ при сценѣ, которой Анти-
стій положилъ конецъ этой ужасной, кровавой традиціи. Старый
жрецъ Тетрикусъ, видя пристрастіе къ реформамъ, которое
молодой Антистій выставлялъ на показъ при каждомъ случаѣ, за-
несъ его въ списокъ жертвъ, доставшихся Юпитеру Лаціаріусу.
Антистій возсталъ съ оружіемъ въ рукахъ (я нахожу, что онъ
былъ правъ), разбилъ поставщиковъ жертвъ, взялъ приступомъ
храмъ и положилъ мечъ на горло Тетрикуса. Я былъ тамъ, я
все видѣлъ. Ему оставалось только вонзить кинжалъ на два
пальца глубже, и онъ былъ бы законнымъ жрецомъ; онъ не захотѣлъ.
„Посмотри ты, старый безстыдный жрецъ, сказалъ онъ: тѣмъ, что
я прощу тебя, я хочу отмѣнить твой кровавый обрядъ".
Тетрикусъ умеръ отъ чумы нѣкоторое время спустя, и народъ поста-
вилъ на его мѣсто Антистія.
Голосъ изъ народа. А! Достойный человѣкъ! Это не
принесетъ ему большой пользы. Онъ не убилъ. По законамъ, за-
вѣщаннымъ намъ, ничто не можетъ сравняться съ указаніями
судьбы. Законность—вотъ полюсъ религіи. Заслуга мало значить.
Вяѣшній знакъ—все.
Другой голосъ. Да, Антистій чудный человѣкъ, но, пока
онъ будетъ жрецомъ Неми, все будетъ идти плохо.
Еще голосъ. И въ самомъ дѣлѣ, видѣли ли когда нибудь
такого жреца? Онъ грезить, онъ выглядитъ такъ, какъ будто
молится отъ сердца. Боги не слушаютъ сердца,—они принимаютъ во
вниманіе только уста и установленныя формулы. У меня является
даже вопросъ, признаетъ ли Аитистій ихъ существованіе?
Еще голосъ. Да, это вопросъ! Вѣритъ ли онъ? Говорятъ,
что онъ поручаетъ молитвы Сакрификулусу, своему свѣчеяосцу.
Сакрификулусъ и въ самомъ дѣлѣ выглядитъ такъ, какъ будто
на него возложена обязанность вѣрить за Антистія.
Еще голосъ. Вотъ почему свѣтъ рушится.
M е ц і й. Этотъ честный человѣкъ правъ. Дѣло
жреца—только формулы. Формула дана для устъ, не для сердца. Въ этомъ
и заключается смѣшная путаница. Антистій хочетъ заставить
религию служить прогрессу человѣчества, счастью людей, тому,
чтобы ходъ вещей былъ справедливѣе, и другимъ химерамъ такого
рода. Это—абсурдъ. Религія касается только культа боговъ.
Политика поддерживаетъ ее только для этого.
Второй голосъ. Это вѣрно. Религію не слѣдуетъ раз-
сматривать на слишкомъ близкомъ разстояніи. Формулы, если
ихъ строго анализировать, теряютъ все значеніе.
Другой. Я стою за то, чтобы богамъ воздавалось должное,
но не слишкомъ многое. Я за религію, но ограниченную. Мѣсто
жреца у алтаря,—больше ему ни до чего нѣтъ дѣла. Боги что
нибудь значатъ, но тѣ, которые настаиваютъ, что они все, сильно
преувеличиваютъ. Я придерживаюсь умѣренныхъ взглядовъ. Я
избѣгаю крайностей.

ЖРБЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
107
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Сакрификулусъ. Входить сильно испуганный.
Сакрификулусъ. Новое прорицаніе Карменты!
Голоса. Скажи же! Скажи скорѣе!
Сакрификулусъ {соторжествсннымъвадомъ). Черевъ
посредство Рима языкъ Лаціумасдѣлается язы-
комъ всего міра. {Смѣхъ въ ніькоторыхь группахъ).
Первый голос ъ. Все та же пѣсня! Всегда Римъ и Римъ!
Ну и пускай она убирается въ Римъ.
Вольтиній. Эта женщина сошла съ ума. Я всегда гово-
рилъ, что ее слѣдовало въ молодости выдать замужъ.
Г о л о с ъ. Подумайте, что за фарсъ, прошу васъ. Языкъ Ла-
ціума, котораго вы не услышите уже на разстояніп трехъ льё
отсюда, сделается разговорнымъ языкомъ до Евфрата и по ту
сторону Геркулесовыхъ столбовъ! Ну, ну!
Второй голосъ. И, наконецъ, что намъ за дѣло? Зачѣмъ
намъ интересоваться людьми, которые будутъ жить черезъ
пятьсотъ лѣтъ?
Третій голосъ. Иногда она говорить и о какой-то религіп,
которая придетъ съ Востока,—религіи, по которой благочестивымъ
будетъ тотъ, кто разобьетъ изображенія боговъ, а божеству бу-
детъ служить добрыми мыслями и дѣлами.
Еще голосъ. Въ головѣ этой бѣдной женщины какой-то
хаосъ; весь міръ у нея перевернулся вверхъ дномъ. Когда
примешься сочетать такимъ образомъ антитезы, нагромождать
невозможности, то нѣтъ смысла останавливаться. Это то·же самое, какъ
если бы мы сейчасъ сказали о бѣломъ, что оно черное, и что
ужасное прекрасно.
Различные голоса. Это ясно!
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Входитъ Цетегусъ. Движеніе.
Голоса про сто л юдин о въ. Все идетъ плохо, все идетъ
плохо!
Цетегусъ. Да, все идетъ плохо, но очень легко сдѣлать
такъ, чтобы все пошло хорошо. Аристократы—это эгоисты, кото-
рыхъ раздуло отъ гордости, это піявки, изнуряющія народъ.
Какое дѣло тѣмъ, у кого амбары полны хлѣба, до того, что
народъ мреть съ голоду? То, что они называютъ принципами,
просто переданные по наслѣдству секреты, которые служатъ имъ для
того, чтобы угнетать истинныхъ гражданъ. Они вовлекаютъ насъ
въ войну, чтобы придать себѣ важности и чтобы имѣть случай
командовать нами, a впослѣдствіи требовать почтенія къ себѣ за
оказанныя будто-бы заслуги. Зло окончилось бы въ тогь день,
когда каждый солдатъ, прежде чѣмъ пойти на врага, убилъ бы
своего начальника во имя равенства. Потомъ подѣлили-бы между

108
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
собой землю и были бы счастливы, потому что не было бы
больше ни малыхъ, ни болыпихъ.
Первыйгражданинъ. Какъонъправь!Война—этоисточ-
никъ привиллегій для знатныхъ и корень всякихъ золь для народа.
Война происходить только потому, что есть военные люди, для
которыхъ она представляетъ выгоды. Военныя способности, въ
тщеславіи аристократовъ. это одни изъ тѣхъ, которыя больше
всего способствуютъ поддержанію предразсудка объ ихъ превос-
ходствѣ.
Второй гражданинъ. Это вѣрно! Храбрость—это
предмета роскоши. На нее слѣдовало бы наложить пошлину, какъ и на
всѣ предметы, предусмотрѣнныѳ закономъ противъ роскоши.
Третій. Я, действительно, часто думалъ, что добродѣтель
должна была-бы быть обложена налогомъ, и что слѣдовало бы
взимать подать съ людей за то, что они дѣлаютъ хорошее. Вѣдь въ
концѣконцовъ это—удовольствие, которое они себѣ.доставляюсь.
Второй голос ъ. То, что онъ говорить, очень умно.
Добродетель и храбрость—это безполезаости, злоупотреблѳнія,
узурпация аристократовъ. Когда у каждаго будетъ свое поле, онъ
прекрасно сумѣетъ защитить его. То же самое съ благотворительностью:
есть люди, которыхъ забавляютъ занятія благотворительностью;
слѣдовало бы, чтобы они платили за это.
Тицій (все слышавшгй, въ сторону). Это приводить въ
трепетъ. Общество зиждется на истинахъ слишкомъ возвышен-
ныхъ для пониманія народа. На первый взглядъ, что можетъ
быть яснѣе такого разсужденія земледѣльца: „это поле я взборо-
нилъ и засѣялъ,—слѣдовательно, хлѣбъ, который оно родитъ, дол-
женъ весь принадлежать мнѣа. А между тѣмь, нѣтъ ничего
ошибочнее этого разсужденія. Поле прежде всего должно
принадлежать тому, кто защищаетъ его. Земледѣлецъ же не можетъ
защитить своего поля. Вооруженный человѣкъ, защищающій его,—вотъ
его настоящій владѣлецъ; ибо, не будь вооруженнаго человѣка,
врагъ пришелъ бы и захватилъ его поле. Что меньше всего
понятно народу, такъ это то, что отдѣльный человѣкъ ничто,
предъ лицомъ организованной военной силы.
Цетегусъ. Да! Военный человѣкъ это нашъ властелинъ,а
нашъ властелинъ—нашъ врагъ. Битвы, раны и смерть—это для
насъ, а слава—для него! Не на дураковъ напали! Кліентура, пат-
ронатъ—это одна изъ формъ рабства. À рабу не зачѣмъ драться
за городъ, въ которомъ онъ ничего не составляетъ. Говорятъ о
томъ, чтобы отомстить за пораженія, понесенныя Альбою десять
лѣтъ тому назадъ. Что касается меня лично, то я никогда не
чувствовалъ себя побѣжденнымъ. Вотъ эти стѣны, которыя съ
каждымъ дне^ъ подымаются тамъ на горизонтѣ и которыя такъ
мучаютъ нашихъ аристократовъ. Что намъ за дѣло до нихъ?
Враги нашихъ враговъ, въ концѣ концовъ наши друзья.
Действительно, тяжело терпѣть гордость побѣдителей. Но высокомѣ-
ріе чужеземца все-таки не такъ жестоко, какъ высомѣріе
согражданина.
Либералисъ. Неужели не видишь ты, Цетегусъ, что твои
принципы убиваютъ въ этомъ народѣ всякое патриотическое чув-

ЖРЕЦЪ НЗЪ НЕМИ.
109
ство? У тебя все-таки сердце альбинца,—содрогнись! Служи вмѣ-
стѣ съ нами дѣлу свободы и прогресса! Развѣ не трогаетъ тебя
прекрасный характеръ Антистія?
Цетегусъ. Нѣтъ, Антистій—аристократа, какъ и другіе.
Чѣмъ занимается онъ? Какими мыслями, полезными для народа,
вдохновляетъ онъ свою Карменту? Возьмемъ послѣднюю ерунду,
которую она изрекла: „Языкъ Лаціума распространится до краевъ
свѣта!ц Вотъ еще новая доктрина, для которой будутъ убиты
тысячи людей. Что намъ, когда наши кости будутъ лежать подъ
землей, въ томъ, что на нашемъ языкѣ будетъ говорить весь
міръ? Просвѣщать міръ—оставьте! Положить начало праву—какое
удовольствие! Если новое право должно принести міру столько
же пользы, какъ намъ, т. е., удовольствіе околѣвать съ голоду и
быть презираемыми патриціями, то поздравляемъ васъ съ нимъ!
Либералисъ. Но Антистій теперь занять созиданіемъ
новой религіи, болѣе чистой, чѣмъ та, которую человѣчество
знало до сихъ поръ.
Цетегусъ. О! что намъ за дѣло! Всѣ жрецы другъ друга
стоять. Гусеница или бабочка, все тотъ же звѣрь...
Либералисъ. Народъ привязанъ къ религіи. Какъ это
ты, желающій блага народа, отталкиваешь либеральнаго жреца,
желающаго улучшить религію?
Цетегусъ. Чортъ возьми! Народъ держится за религію
только потому, что благородные приковываютъ его къ ней. Какъ
только ему нерестануть навязывать sacra, онъ будетъ смѣяться
надъ ними.
Либералисъ. Но нравственность, добро, добродѣтель?...
Цетегусъ. Вотъ эти всѣ слова еще остатки жречества.
Когда мы будемъ господами, тогда будетъ совсѣмъ другое дѣдо.
Боги и жрецы, эти старые тираны, будутъ изгнаны последними,
но и они будутъ въ свою очередь изгнаны. Антистій—глупецъ.
Онъ принадлежите не своему вѣку. Онъ въ одно и то же время
опередилъ свой вѣкъ и отсталъ отъ него... скверное положеніе!
Первый гражданинъ. Бѣдный Антистій!
Второй гражданинъ. Онъ погибъ! Аристократы и
народъ противъ него!
Вольтиній. Величайшее его преступленіе—это Кармента.
Везумія, которыя эта дѣвушка не перестаетъ плодить, окончатся
тѣмъ, что они все потеряютъ. Она воскрешаетъ ужъ не знаю
какія старыя, смѣпшыя пророчества. Политическія грезы—это все,
что только можетъ быть самаго пагубнаго. Партія, которая
грезить о высшихъ судьбахъ для своей страны,—здѣйтгтій врать ея.
Τ е ρ ц і й. Да; не уноситься въ своихъ мечтаніяхъ слишкомъ
высоко отъ земного—вотъ что нужно для того, чтобы сила не
падала никогда. Главное достоинство государственнаго человѣка—
это благоразуміе, сь помощью котораго онъ отличаетъ возможное
отъ несбыточнаго. Что касается меня лично, то я больше всего
на свѣтѣ ненавижу воображеніе. Для того, чтобы быть на-сто-
рожѣ противъ всякихъ обмановъ, я сдѣлалъ себѣ такую
привычку: изъ всѣхъ мечтаній этихъ мнимыхъ мечтателей я
избираю двѣ-три вещи вполнѣ очевидныя, неосуществимость кото-

110
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
рыхъ ясна, какъ день, и я говорю себѣ: Ab uno disceomnes.
To что пророчить, напримѣръ, эта сумасшедшая Кармента о томъ
времени, когда весь міръ будетъ говорить по латыни, и о рели-
гіи, съ притязаніемъ на справедливость, которая грядетъ къ
намъ съ Востока... Развѣ этого недостаточно, чтобы судить объ
остальномъ? Вотъ, благодаря чему, я, одинъ изъ всѣхъ государ-
ственныхъ людей, никогда не заблуждался; потому что я
обладаю здравымъ смысломъ: я никогда не былъ одураченъ какой
бы то ни было химерой.
Первый гражданинъ. Это хорошо сказано. Этотъ Тер-
цій—человѣкъ, который иначе не ходить, какъ вь толстыхъ са-
погахъ, шитыхъ изъ умеренности и здраваго смысла.
Второй гражданинъ. И онъ патріотъ вмѣстѣ съ тѣмъ!
Онъ абсолютно отрицаетъ будущность Рима; онъ допускаетъ все,
что можетъ принести честь Альбѣ. Онъ и знать не хочетъ
ничего, кромѣ того, что доподлинно принадлежишь Альбѣ.
Третій гражданинъ. Въ добрый часъ! Что касается
меня, то въ Карментѣ и Антистіѣ меня больше всего и обижаетъ
то, что они всегда благослонно относятся къ Риму. Не слѣдуетъ
быть справедливыми по отношенію къ врагу.
Либералисъ. Надо, по крайней мѣрѣ, быть справедли-
вымъ къ своимъ. Кто знаетъ: не обитаетъ ли въ Кармѳнтѣ духъ
Лаціума? Часто кажется, что она—голосъ этой страны. Я никогда
не могу слушать ее безъ трепета. Даже ея предсказаніе:
„Наступить день, когда языкъ Лаціума сдѣлается языкомъ всего міраа—
что же!... Кто знаетъ? Область возможнаго гораздо шире, чѣмъ
это представляютъ себѣ ваши ограниченные умы. {Слышится
взрывъ хохота).
Всѣ. Ну, ужъ извините! Есть сотни языковъ въ мірѣ. Всѣ
народы отрекутся отъ своего, чтобы принять нашъ языкъ?...
Ха, ха, ха!...
Гражданинъ. II вотъ всѣ эти прелести суждено Риму
привести къ осуществленію, такъ что-ли?
Всѣ. О, измѣнница! (Ночь надвигается, жители Алъбы
понемногу покидаютъ террасу, которая пустѣетъ. Волътиній и
Тицій остаются одни).
Вольтиній. Говорю вамъ: когда городъ занимается чѣмъ
нибудь инымъ, кромѣ патріотическаго вопроса,—онъ погибъ!
Вопросы социальные, вопросы религиозные,—это кровопусканія,
который мы дѣлаемъ живой силѣ отечества.
Тицій. Да, слшпкомъ сильная жизнь, какъ и слишкомъ
слабая, одинаково причиняготъ смерть.
Вольтиній. Альба, я думаю, умретъ отъ раздоровъ.
Тицій. Да, съ этой болѣзнью далеко заходятъ!

АКТЪ ВТОРОЙ.
Дѣйствіе происходить въ храмѣ Неми. построенномъ на скалѣ, нависшей
надъ озеромъ. Въ одномъ изъ боковъ скалы зіяющее отверстіе. черезъ
которое исходить прорицанія. Кругомъ—священная густая роща.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Ганео, Сакрификулусъ. Сидятъ на ступенькахъ храма.
Сакрификулусъ. Ганео! не замѣчалъ-ли ты, что вкусы
боговъ мѣняются сообразно со вкусами жрецовъ? Знаешь-ли, что
наша грозная богиня удивительно смягчилась при Антистіѣ? Въ
прежнія времена, чѣмъ больше было ужаснаго, кроваваго, тѣмъ
больше благочестія находили въ этомъ; теперь наша суровая
Діана становится женщиной, она хочетъ, чтобы ее храмъ быль
чисть, какъ гинецей. Я покоряюсь... Но не поражаеть-ли тебя,
насколько число жертвъ стало меньше?
Ганео. Еще-бы! Къ богамъ, которыхъ перестали бояться,
начинаютъ относиться съ недовѣріемъ. Не слѣдуетъ мѣнять
системы. Діана не изъ тѣхъ богинь, которымъ служатъ играми и
смѣшками. Что за идея сдѣлать изъ нея какую-то Венеру? Нако-
нецъ, развЬ не повторяли намъ всегда, что жертва—это базисъ
міра, что, когда оскудѣваютъ жертвы, все идетъ плохо?
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Антистій, выходя изъ кельи.
Антистій. Смывайте, смывайте эти кровавые слѣды. Прочь
отсюда эти мерзкіе остатки. Здоровыя части мяса раздайте бѣд-
нымъ. Отброзимъ, пожалуйста, гнусную идею, что божеству мо-
жетъ доставить удовольствіе обстановка бойни. Не давайте
угаснуть лампѣ, горящей въ святилищѣ. Мракъ вселяетъ ужасъ.
Лампа—это символъ релшіи сердца, религіи вѣчно живой.
{Показываются группы бѣдныхо. Сакрификулусъ и Ганео намѣреваются
прогнать ихъ). Приближьтесь, приближьтесь! То, что предложено
богамъ, принадлежитъ вамъ! Истинная жертва—это та, когда чѳ-
ловѣкъ беретъ изъ того, что принадлежитъ ему, чтобы отдать
неимущему.

112
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ«
Гане о (Сакрификулусу). Что ты скажешь на все это?
Слыша ль- ли ты когда нибудь подобный мысли?
Сакрификулусъ. Право, нѣтъ! Кажется, теперь придется
съ уважѳніемъ принимать всю эту сволочь, которую намъ бывало
приказывали гнать.
Г а н е о. Вотъ какъ все это мѣняется. Новая кліентура для
новыхъ боговъ.
Антистій (оставшись одинъ на перистилѣ храма). Нѣтъ!
Божество не могутъ забавлять несправедливость и преступленіе.
Человѣческое заблужденіе не возьметъ перевѣса надъ истиной
вещей. Боговъ со страстями, жадныхъ, себялюбивыхъ, жесто·
кихъ не существуетъ. Такіе боги, которыхъ умиротворяютъ и
милость которыхъ заслуживаютъ посредствомъ даровъ, а не
доброты и добродѣтели, если-бъ и существовали, должны быть
уничтожены. Лучшій даръ, какой мы можемъ поднести этой
мрачной и жестокой Діанѣ, это—опровергнувъ ея существованіе.
Ты, целомудренная и холодная сѣнь напшхъ лѣсовъ!—ты
существуешь, и тебя люблю я. Но чтобы подъ этими восхитительными
лиственными коронами деревьевъ, старыхъ, какъ міръ, истлѣва-
ющихъ и самовозрождающихся на берегахъ дивной чащи этого
озера, обиталъ геній злой и кровожадный—никогда я этому не
повѣрю! Трепетъ, который я испытываю подъ этими священными
сводами,—-не трепетъ страха: это—трепетъ любви. Нигдѣ въ
природе я не нахожу ничего такого, что могло-бы вызвать трепетъ
страха. Природа ужасала нашихъ предковъ, потому что они не
знали ея. Намъ она представляется доброй, улыбающейся,
конечно, если человѣкъ своей мудростью знаетъ, какъ направлять ее,
и умѣетъ трезво пользоваться ея благами.
Боги—это оскорбление Богу. Ты, высшее существо,
оживляющее и содержащее въ себѣ все,—я предъ тобой преклоняюсь!
Кто же Ты? Само основаніе міра и любовь!.. Когда во имя Твое
совершаются ненависть и смерть, Тебя оскорбляютъ. Ты—отецъ всѣхъ
существъ; всѣ существа— братья въ Тебѣ. Когда я проповѣдываю
лгодямъ братство и любовь, я чувствую себя твоимъ истиннымъ
жрецомъ.
Далекій, слѣдовательно, отъ того, чтобы быть вѣроотступ-
никомъ вѣковой миссіи латинскихъ боговъ, я увѣренъ въ томъ,
что остаюсь ейпреданъ и что буду продолжать ее. Старые отцы!
Я уважаю и одобряю васъ. Вы въ вашъ желѣзный вѣкъ сдѣлали
все, что можно и должно было сдѣлать. Уча людей ошибкамъ,
вы сами никогда не лгали. Лжемъ мы, когда учимъ тому, что
сами считаемъ ложнымъ и гибельнымъ. Вы были въ ваше время
усердными поборниками истины и добра. Мы теперь представля-
емъ собой то, чѣмъ были вы. Священная традиція прошлаго!
борись съ тѣми, которыя тебѣ противорѣчатъ. Тайный голосъ
земли Ватикана! говори со мной такъ, какъ ты говорилъ съ
людьми прошлаго.
Боги—это оскорбденіе Богу. Богъ, въ свою очередь, будѳтъ
оскорбленіемъ для божѳственнаго. Боги капризны, эгоистичны,
ограничены. Единый Богъ, въ которомъ сольются они всѣ, слиш-
комъ часто будетъ капризенъ, эгоистиченъ, ограниченъ. Уби·

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
113
ваютъ людей для частныхъ боговъ, рожденныхъ изъ недоразумѣ-
нія и безсмыслицы. Будутъ убивать людей для ѳдинаго Бога,
вышедшаго изъ перваго примѣненія разума. Частное дѣйствіе,
которое грубый человѣкъ приписываетъ богамъ, теологія съ пре-
тензіями на ясное пониманіе прппишетъ впослѣдствіи Богу.
Нѣтъ! Нѣтъ! Богъ дѣлаетъ не больше, чѣмъ боги съ своими
частными волями. Моленья безполезны, слѣпой человѣкъ! Ты
представляешь себѣ Божество судьею, котораго можно подкупить
или склонить въ свою пользу съ помощью приставанія. Ты
воображаешь, что Вѣчный Разумъ сдается на твои мольбы. Но эти
мольбы, если-бъ Богъ и могъ услышать ихъ, его первымъ долгомъ
было-бы наказать тебя за нихъ, точно также, какъ всякій судья
первымъ долгомъ выгоняетъ жалобщика, который съ помощью
ходатайства или подарковъ старается завербовать его въ свою
пользу. Молчи, презрѣнный корыстолюбецъ! Обожай вѣчный
порядокъ, и старайся сообразовать съ нимъ свою жизнь.
Все выше и выше! Священная чаша Неми! ты вѣчно будешь
имѣть обожателей. Теперь тебя мараютъ кровью; но настанетъ
день,—и человѣкъ примѣшаетъ къ твоимъ темнымъ волнамъ только
свои слезы. Слезы,—вотъ вѣчная жертва, вода сердца!
О, безконечная радость! О, какъ сладко плакать! [Снаружи
слышится тумъ).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Гане о. Я явился увѣдомить твою святость, что Герникп
посылаютъ Ѳеорію, которой поручено принести богинѣ
торжественную жертву. (Ѳеорія входить: за нейхлѣЪуютъ
предназначенные въ жертву плѣнники, съ руками, связанными за спиною).
Глава Ѳеоріи. Жрецъ грозной богини! Вслѣдствіе вели-
кихъ бичей, опустошающихъ нашу страну, оракулъ, котораго
всегда слушались наши отцы, приказалъ намъ принести пять
человѣкъ въ жертву богинѣ этого грознаго озера. Мы привели
ихъ тебѣ,—вотъ они: красивые, добрые и сильные, однимъ сло-
вомъ, такіе, какихъ, обыкновенно, предлагаютъ богамъ. Порази
ихъ или прикажи низвергнуть въ кровавую бездну.
Антистій. Проклятіе оракулу, внушающему вамъ подоб-
ныя желанія! Какъ можете вы думать, что существуешь божество,
настолько развращенное, чтобы находить удовольствие въ крови
несчастныхъ зарѣзанныхъ?
Глава Ѳеоріи. Что говоришь ты? Наши отцы всегда слѣ-
довали велѣніямъ этого оракула. Въ немъ, да еще въ нашей
зависимости отъ Немійскаго храма, заключается вся наша связь
съ латинскимъ союзомъ. Ты хочешь, слѣдовательно, чтобы мы
перешли въ кліентуру Вольсковъ? Выборъ sa тобой! (Указывая
на жертвы). Эти люди рады умереть. Исполни свою обязанность!
Антистій. Никогда! Бѣдныяжертвы, обреченныяна смерть
иреступнымъ предразеудкомъ! живите и будьте отнынѣ вѣрными

114
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
поклонниками единаго истиннаго культа,—культа справедливости
и разума. (Приказываешь развязать ихъ).
Плѣнники. Что это значить?... Мы уже считали себя
умершими... Мы вѣрили, что богиня желаетъ насъ... Что за странныя
рѣчи говорить онъ!... Что это такое—справедливость?... Вотъ жрецъ
въ новомъ духѣ... {Ихъ выводятъ изъ храма наружу),
Гане о. {Главамь Ѳеоріи). Мы забыли сказать вамъ, что съ
нѣкотораго времени уставъ этого храма совсѣмъ измѣнился. Но
Сакрификулусъ и я продолжаемъ поддерживать добрыя сноше-
шя, и выходить то же самое. {Они дѣлають нисколько шаговъ.
Сакрификулусъ и Ганео открываютъ дверь, обращенную къ
пропасти; въ глубитъ ея озеро. Глазъ, проникнувъ туда, заміьчаетъ
трупы, зацѣпившіеся за скалу, и струи крови со всѣхъ сторонъ.
Въ глубитъ груды костей. Съ помощью главъ Ѳсоріи Ганео и
Сакрификулусъ сбрасываютъ пятсрыхъ плѣнниковъ въ пропасть).
Ганео {запирая дверь). Вотъ пятеро, которые не будутъ
рекрутами арміи справедливости и разума, о которой мечтаетъ
Антистій. О чемъ думаетъ онъ?
Глава Ѳеоріи. Это глупецъ. Самая печальная роль въ
мірѣ—это освобождать жертвы. Онѣ первыя обратятся противъ
васъ. Вообще, пріемъ, который оказываютъ въ этомъ храмѣ,
не располагаетъ къ вторичному посѣщенію. Отнынѣ мы будемъ
уже обращаться къ вольскамъ, обладающимъ такими же
грозными таинствами, какъ и этотъ храмъ. Они—народъ серьезный
π консервативный. (Уходятъ).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Ганео. Жрецъ! бѣдная женщина хочетъ поговорить съ
тобой о своемъ больномъ сынѣ.
Мат ер на. Да, жрецъ! Я сдѣлаю все, что нужно! Я заплачу
сколько нужно, только-бы мой сынъ, моя опора, моя
единственная надежда, былъ спасенъ.
Антистій. Береги твои подношенія для себя или раздѣли
ихъ съ тѣми, кто бѣднѣе тебя. Дерзнешь-ли ты думать, что
божество измѣнитъ порядокъ природы ради такихъ даровъ, какіе
ты можешь преподнести ему?
M a τ е ρ н а (изумленная). Какъ, ты не хочешь спасти моего
сына?.. Злой человѣкъ!.. Мой сынъ умретъ, и ты будешь вино-
ватъ въ этомъ. Зачѣмъ намъ лучшій храмъ въ мірѣ, когда въ
немъ служатъ такіе жрецы?! (Она выходить. Входятъ Виргиній
и Виргинія).
Виргинія. Жрецъ, сторожа наши стада бокъ-о-бокъ на
склонахъ Лукретиля, мы полюбили другъ-друга. Мы оба испыты-
ваемъ любовь въ первый разъ. Мы приносимъ другъ другу
первый пухъ молодости, не оскверненный ничьимъ прикосновеніемъ;
а мы слышали, что богиня этого храма, строгая дѣвственница,
любить дѣвушѳкъ. Мы приносимъ ей въ даръ этихъ двухъ
голубей. Поднося ихъ ей, соблаговоли, о жрецъ, получить какое
нибудь милостивое предзнаменованіе для нашего союза.

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
115
А н τ и с τ і й. Дѣти, дѣти! Для васъ сдѣланъ быль этотъ
храмъ, войдите въ самую глубь святилища. Откройте клѣтку и
дайте этимъ птицамъ свободу! Вы приносите богинѣ
единственную жертву, которая ей нравится,—чистое сердце! [Они опираются
па отвсрстіс, выходящее на озеро). Священныя чары природы,
любовь, увѣнчивающая васъ всѣхъ, вы непреложный голосъ,
доказательство, никогда не обманывающее. Да! Этотъ
богъ—скрытый богъ, въ котораго надо вѣрпть. Стыдъ тому, кто смѣется
надъ этими таинствами! Стыдъ тому, кто считаетъ нечистымъ
актъ, въ которомъ самаго грубаго, самаго преступнаго человѣка
все-таки находятъ достойнымъ продолжать духъ человѣчества.
О, мать Энеидъ, наслажденіе людей и боговъ! согрѣй эти два
лебедпныхъ яйца, этихъ двухъ дѣтей, сохранившпхъ другъ для
друга первые поцѣлуи. Дозволь имъ разсчитывать, что π они
составятъ звено въ великой цѣпп латинскаго народа, который,
наступить такой день, охватить весь міръ. Любите другъ друга,
дѣти! будьте друтъ другу вѣрны до смерти!
Виргиній. О! Добрый жрецъ! Онъ будетъ нашимъ жре-
цомъ навсегда. Если бы всѣ жрецы были таковы, они были-бы
отцами, руководителями для человѣчества.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Является депутація отъ Эквиколовъ. Ее вводятъ.
Глава депутаціи. Грозный жрецъ! народъ Эквиколовъ,
глубоко распавшійся и не знающій болѣе гдѣ правда, вопросилъ
своего оракула, и, слава мудрости жрецовъ этого храма такъ
велика, что оракулъ велѣлъ намъ обратиться къ тебѣ. Дѣло идетъ
о томъ, чтобы дать Эквиколамъ новое государственное
устройство. Всѣ жертвы, необходимыя для того, чтобы заручиться
помощью боговъ, мы доставимъ. Дѣйствуй, жрецъ, согласно уставу.
ІІы принадлежпмъ, хотя и отделились давно, къ древней кон-
федераціи латиновъ и этоть грозный храмъ,—единственное, что
связываетъ насъ еще съ ними.
Антистій. Количество жертвъ не прибавить мудрости
народу, который не находить ея въ своемъ сердцѣ. Слѣдуйтѳ
духу своихъ отцовъ, творите правосудіе, чтите права людей; и
да воцарится у васъ добродѣтель и разумъ, какъ ваше высшее
божество.
Глава депутаціи. Позволь намъ обратить твое вниманіе,
жрецъ, на то, что ты напрасно упомянулъ о богахъ, чтобы научить
насъ этому. Если дѣло идетъ только о разумѣ, то и здраваго разсудка
людей достаточно. Есть и среди насъ мудрецы. Но власть
исходить отъ боговъ и установленныхъ жертвъ. Такъ исполни-же
твои важнѣйшіе обряды. Хочешь-ли животныхъ? Хочешь-ли
людей? Чѣмъ больше ты потребуешь, тѣмъ больше обяжешь ты
насъ и тѣмъ большее дѣйствіе окажетъ это. Что-же это?... Въ
первый ра8ъ мы видимъ жреца, который не побуждаетъ къ
жертвоприношеніямъ.

116
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Антистій. Вы хотите открыть царство справедливости и
начинаете съ преступления? Заглавіемъ вашей конституции вы
выставите ложь? Нѣтъ, идите въ другое мѣсто, здѣсь не учатъ
лжи.
Главы. Твой языкъ намъ непонятенъ. Такъ это святилище
Неми, которое мы видысвали такимъ цвѣтущимъ, уже болѣе не
существуетъ?.. Въ этомъ святилищѣ была сила Лаціума. Все
кончено! Нѣтъ больше латинскаго союза; развѣ Капитолій сдѣлается
новымъ центромъ его. (Уходятъ).
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Антистій (одинъ въ храмѣ). Вотъ что получаешь за свою
службу справедливости и разуму. Васъ огрицаютъ и тѣ, кото-
рыхъ вы освобождаете. Эти несчастные, цѣпи которыхъ я разрѣ-
залъ, чуть-ли не сердились на меня за это. Стоить* ли, въ самомъ
дѣлѣ, жертвовать собой для этихъ исчадій зла, роковымъ обра·
зомъ пре достав ленныхъ лжи? Ясно, что я гублю самого себя. О,
если-бъ это принесло хоть пользу кому нибудь или чему нибудь...
Но я вижу предъ собой только неблагодарную землю и угрюмое
небо. О, вѣра и надежда! почему покинули вы меня?
Заблужденія, химеры прошлаго! Когда я прежде говорилъ
вамъ: прости!—это было безъ всякаго сожалѣнія. Чувство
освобождения не оставило во мнѣ мѣста ни для какого другого
чувства. Пустота рядомъ съ вами казалась мнѣ самой жизнью. По·
томъ я увидѣлъ, что человѣкъ нуждается въ ограниченныхъ
мысляхъ. Онъ требуетъ Бога всецѣло для себя одного. Онъ овла-
дѣваетъ безконечнымъ. Онъ желаетъ имѣть возможность сказать:
„Мой Вогъа; создать нѣчто про себя, создать міръ изъ двоихъ,
гдѣ онъ устраиваетъ бесѣду съ абеолютяымъ, какъ равный съ
равнымъ. Онъ хочетъ жить съ пдеаломъ, точно этотъ идеалъ
кто-нибудь; ему хочется спросить у него о томъ, поблагодарить
за это, думать, что есть высшее существо, занятое имъ. О,
если-бъ въ одинъ день эти мечтанія о божествѣ измѣнили
свое направленіе! Если-бы сказки, который разсказываются въ
храмахъ, вылились въ человѣческую жизнь, которой
предназначено пройти всю землю, творя добро,—о, какъ безумно молили-бы
этого юнаго бога! Человѣчество жаждетъ Бога, совершеннаго и
несовершеннаго въ то-же время,—реальнаго и идеальнаго; оно
любить идеалъ, но желаетъ воплощенія своего идеала; оно желаетъ
Бога—человѣка. Оно удовлетворится. Вы, безчисленныя улыбки
морей, вы ничто въ сравненіи съ тѣми волнами нагроможден-
ныхъ мечтаній, которыя человѣчеству придется перерѣзать,
прежде чѣмъ оно придетъ къ чему нибудь похожему на правду.
Вѣдь я одинокъ. Бѣдной Карменты нечего считать. Сча-
стливъ, кто можетъ поселиться въ ложбинѣ рѣки, кому воронъ
приносилъ-бы дневной хлѣбъ! Вульгарность людей дѣлаетъ
моральное одиночество неизбѣжнымъ жребіемъ того, кто
превосходить ихъ дарованіями или сердцемъ. Не было-бы ли лучше пре-

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
117
доставить пхъ слѣдовать своей судьбѣ и предоставить ихъ за-
блужденіямъ, которыя они такъ любятъ? Но, нѣтъ! Есть разумъ,
а онъ не можетъ существовать безъ людей. Другъ разума
долженъ любить человѣчество, потому что разумъ можетъ
воплотиться только черезъ ихъ посредство. Надо, значить, составить
себѣ отдельный божественный мірокъ, наполненный
исключительно собою, выкроить себѣ платье въ безконечномъ. Надо
имѣть возможность сказать: „мое безконечное~, какъ простые
люди говорить: „мой Богъ*. Виргиній и Виргинія такъ и дѣла-
ютъ. Бѣдныя дѣтиі Можетъ быть, именно они своей любовью
наилучпшмъ образомъ осуществляютъ трудную задачу усвоенія
себѣ Бога.
О, вселенная, о, разумъ вещей! я чувствую, что своими
поисками добра и истины, я работаю для тебя! (слышится лсгкііі
тумъ, возвіыцаюицй приближеніс Кармснты).
СЦЕНА СЕДЬМАЯ.
Входить Кармевта въ черноыъ. застегыутоыъ до низу платьѣ, покроемъ напо-
мпнающемъ платья ордена Добродѣтельныхъ Франциска Асспзскаго на
картин Сано-дп-Шетро. Огромная черная прическа въ три этажа,
перехваченная красными ленточками.
Кармента. Вотъ твоя бѣдная дочь, въ коридорахъ этого
проклятаго храма влекущая свое лицемѣріе и свои двадцать два
года, старая отъ своихъ черныхъ одеждъ и покрывалъ. Посмотри
все-таки, какъ нѣжны ея маленькіе глаза, эти звѣзды, потонувшая
между вѣками, прячущимися подъ густыми орбитами. Неужели
же судьба моя навсегда связана обѣтами, которыхъ я не
произносила? Ты, мудрый безотчетной мудростью, ты, освобождающій
людей отъ бремени, налагаемаго на нихъ прошлымъ, неужели не
наступить часа, когда ты почувствуешь жалость и ко мнѣ? Скажи,
что Сибилла—женщина, какъ и всѣ, прикажи ей быть матерью!
Позволь мнѣ одѣть нѣсколько цвѣтковъ на грудь, заплести эти
тяжелыя косы. Ты съ своимъ умомъ сумѣешь сказать то, что ты
заставляешь меня произносить, обнаружишь всѣ эти истины,
которыя служатъ къ спасенію народовъ.
Антистій. Дочь моя! Каждый прикованъ къ своему долгу
и не слѣдуетъ говорить: „Мой жребій тяжелъ", „Моя участь
тяжка44! Дѣло человѣчества требуетъ подчиненія и жертвы. Въ
сражении нельзя сказать своему сосѣду: „Мое мѣсто слишкомъ опасно;
займи ты его"! Надо умереть тамъ, гдѣ назначено тебѣ судьбой.
Кармента. Итакъ, мы однѣ будемъ изъяты изъ твоей
любви. Ты освобождаешь всѣхъ узниковъ кромѣ насъ.
Антистій. Отъ долга не освобождаютъ никого. Никакая
революція не избавить человѣка отъ обязанности жертвовать
собой для міровыхъ цѣлей. Легкомысленный обѣтъ падаетъ вмѣстѣ
съ своимъ объектомъ. Но обѣтъ, сдѣланный родинѣ, чести,
долгу, не падетъ. Своимъ знатнымъ рожденіемъ предназначенная
иести существенный функціи латинскаго общества, ты
принадлежишь этимъ функціямъ. Боги, которымъ ты принесла свои обѣ-

US
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
ты, можетъ быть, π не существуютъ; но божественное существуетъ;
ты принадлежишь ему. Что скажутъ въ тотъ день, когда святая
дѣва Лаціума изберетъ общій удѣлъ и потеряетъ свой ореолъ
девственницы. Я—жрецъ и останусь имъ навсегда. Я имѣю право,
на мнѣ лежитъ даже долгъ заставлять религію прогрессировать,
не уничтожая ея. Но я не долженъ перестать быть жрецомъ. Ан·
тистія не увидятъ въ другой роли, кромѣ роли учителя священ -
ныхъ вещей. И тебя, Сибилла, также никто не долженъ видѣть
профанированной. Нужды отечества сдѣлали изъ тебя
сумасшедшую. Тѣхъ, которые знаютъ, не остановитъ твое притворное сума-
сшедствіе. Существо, посвященное богамъ, неизлѣчимо. Твоя
красота могла бы вдохнуть любовь,—тѣмъ хуже! нужно, чтобы ты
вкусила смерть, не внушивши никогда другого чувства, кромѣ
чувства ужаса.
Кармента. О, какая невыносимая маска! Прости, если у
меня когда-нибудь является желаніе вкусить отъ жизни, отъ дѣй-
ствительности. Я охотно умру за истину, которую ты мнѣ
преподаешь. Но какъ это ты, такой честный, правдивый, заставляешь
меня лгать?
Антистій. Нѣтъ! нѣтъ! Я всегда заставлялъ тебя говорить
только правду. Свѣтъ руководится пророками, тѣми, которые
умѣютъ видѣть дѣйствія въ причинахъ. Сибилла никогда не
лгала, она никогда не обманывалась. Сибилла—это голосъ Лаці-
ума, путеводитель латинской расы, объявитель его судебъ.
Всякая раса создаетъ свою судьбу; создавая, она видить ее и
утверждаешь. Сильный не заблуждается, будучи увѣреннымъ въ
своей силѣ, ни яеновидящій, утверждая, что онъ ясно видитъ.
Взгляни вонь туда черезъ края поверхности озера, на портъ
Анціумъ и весь этотъ міръ, омываемый моремъ. Барка Фини-
кіянъ привозить намъ игрушки, греческія триремы что-нибудь
лучшее. Но сила, откуда явится она? Кто дастъ этимъ безпоря-
дочнымъ порывамъ міра къ добру сѣкиру и мечъ? Да, я вѣрю
въ свою расу: Итадія когда нибудь будетъ латинской и міръ
подчинится ей.
Кармента. Когда это наступптъ, я буду забыта. Никто не
вспомнить о бѣдной Карментѣ.
А н τ и с τ і й. Конечно, ты хотѣла бы, значить, чтобы пророкъ
былъ безсмѳртенъ, какъ и его пророчество? Съ тобой поступятъ
не хуже, чѣмъ съ тысячами созданій, которыми природа жерт-
вуетъ тому великому, что она создаетъ.
Кармента. Но ты часто говоришь, что Альба умерла, и
что слава этой древней массы лавы, составляющей наши горы,
будетъ пересажена на другую почву.
А н τ и с τ і й. Да, среди привиллегированныхъ расъ случаются
такія переуступки. Альба умретъ, но Римъ будетъ жить и сдѣ-
лаетъ то, что должна была сдѣлать Альба.
Кармента. Когда я произношу это въ стихахъ, которые
ты знаешь, я вижу въ глазахъ моихъ слушателей молніи гнѣва.
Антистій. Человѣкъ страстно привязывается къ чему
нибудь одному, потому что онъ не видитъ человѣческихъ дѣлъ въ
ихъ цѣломъ.

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
119
Кармента. Отецъ, когда я съ тобой и слушаю твои рѣчи,
въ которыхъ я чувствую присутствіе жизни, хотя и не всегда
понимаю ихъ, я готова на всѣ жертвы, и я принимаю свой, хотя
и суровый, жребій. Наоборотъ, когда твой взоръ не поддержи-
ваеть меня,—мной овдадѣваеть слабость. Пзбраніе свыше, дающее
особенное призваніе, хорошо для мужчины, но жестоко для
женщины. Ничто не въ состояніи вознаградить ее, когда она
лишена обыкновенныхъ жизненныхъ усладъ.
Антистій. II все-таки женщина дастъ міру примѣръ само-
пожертвованія и вѣры въ долгъ. Кармента! Твое закрытое платье
π черная мантилія едѣлаются знаками отличія цѣлой арміи жен-
щинъ, которыя въ религіп будутъ искать программы долга, и въ
цѣломудріи — величія жизни. Женщина лучше мужчины
поиметь, что цѣнность жизни заключается только въ обязанностяхъ,
связанныхъ съ нею, и въ духовныхъ плодахъ, которые она
приносить.
Кармента. Ты сдѣлаешь то, что ты пожелаешь, но только
тогда, если ты будешь поддерживать насъ; если ты позволишь
намъ любить тебя и вѣрить, что ты любишь насъ. Только любовь
мужчины двигаетъ женщину къ добру. Неужели ты осудишь насъ
за это?
Антистій. Дорогія дочери пола, который я люблю! Какъ
сталъ-бы я порицать въ васъ то, въ чемъ ваша сила и ваше
достоинство? Женщина должна любить мужчину, а мужчина—Бога.
Все великое, что совершается въ области идеальнаго,
совершается посредствомъ сотрудничества мужчины и женщины.
Священный трудъ, которому я посвятилъ себя, и который убьетъ
меня, чтобы воскресить снова послѣ смерти,—изгнаніе злыхъ и не-
чистыхъ боговъ,—закончится только въ тотъ день, когда женщина
возстанетъ противъ религіи, недостойной своего имени, и
согласится скорѣе умереть, чѣмъ подчиниться ей. Все, что дѣлается
въ мірѣ, дѣлается только тогда, когда мужчина и женщина скла-
дываютъ въ общую сумму, первый-свой—разумъ, вторая — свою
настойчивость и преданность.
Кармента. Такъ ты меня любишь и позволяешь любить
себя?
Антистій. Дорогая дочь! Любовь — это богиня; ее обожа-
ютъ подъ тысячами именъ. Виргиній и Виргинія, которыхъ ты,
можетъ быть, видѣла только что, любятъ другъ друга такъ, какъ
это одобряетъ и благословляетъ природа. Потомъ, на всѣхъ сту-
пеняхъ безконечной лѣстницы, любовь принимаешь, разныя формы
и скрѣпляетъ узы этого міра. Все, что совершается прекраснаго
и добраго въ мірѣ, дѣлается вслѣдствіе принципа, привлекающая
двухъ дѣтей другъ къ другу. Орфей любилъ, какъ самый
ревностный любовникъ, даже когда онъ не зналъ Евридику.
Сознаюсь даже,—по моему, Евридика умалила его, и я жалѣю, что она
прошла черезъ его жизнь. Что можетъ дѣлать женщина въ
жизни того, на кого возложена миссія спасенія или просвѣщенія че-
ловѣчества? Божественные миссіонеры, такіе, какъ Орфей, должны
быть любимы больше, чѣмъ они любятъ. Но жѳнщинамъ
позволяется цѣловать край ихъ одежды и умывать имъ ноги.

120
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Кармента. Этого намъ достаточно. Намъ-бы только знать,
что ты одобряешь насъ, что ты интересуешься нами. Чего намъ
больше? Повелѣвай мною, порицай меня, карай меня, только бы
я чувствовала, что ты мой господинъ. Каждое слово твое я стану
повторять; ты будешь моей душой, моей совѣстью; я буду валяться
у тебя въ ногахъ. Но угрюмое небо, откуда никто не смотритъ
на насъ, ледяной свѣтъ, въ которомъ у насъ нѣтъ ни отца, ни
супруга, ни духовнаго вождя... прости! Мы съ трудомъ можемъ
покориться этому. Скажи, отецъ, думаешь-ли ты когда нибудь о
Карментѣ? Составляю-ли я для тебя что нибудь?
Антистій. Ваше сердце право даже тогда, когда вашъ
умъ заблуждается. Въ глубинѣ души каждой женщины есть
какая-то милая необузданность, которую нужно укрощать ласками
и нѣжными словами.
Кармента. Да,укроти меня,исправь меня! Такимъ человѣ-
комъ, какъ ты, нельзя овладѣть цѣликомъ. Для меня довольно
подчиняться тебѣ. Но тѣмъ, что принадлежитъ мнѣ въ тебѣ, я
хочу владѣть одна... одна, неправда-ли? Я ревнива, видишь-ли!
Антистій. Человѣкъ хочетъ въ безконечномъ отвести себѣ
пространство, которое принадлежало бы только ему. Женщина
хочетъ получить въ мужчинѣ долю, которая принадлежала-бы
только ей одной. Везконечная снисходительность простирается
надъ всѣмъ. Трудъ былъ такъ тяжелъ! Изъ густо-сплоченной массы
эгоизмовъ извлечь такую значительную сумму самопожертвованія!
Кармента. Не чувствуешь ли и ты по временамъ сожа-
лѣнія? Вечеромъ, когда твои глаза останавливаются на картинѣ
эгого озера и этихъ лѣсовъ, не сожалѣешь-ли ты о жизни чело-
вѣка, которой ты пожертвовалъ? Объ утраченной мужской долѣ?
Въ чемъ найдешь ты вознагражденіѳ за все это?
Антистій. Я не знаю этого, и не хочу знать. Я служилъ
добру,—вотъ все, въ чемъ я увѣренъ. Одна эта мысль дѣлаетъ
человѣка божѳственнымь; она вдохновляетъ его, она вселяетъ въ
него безконечное.
Кармента. Это, действительно, вознагражденіе. Но, развѣ
и мы не получаемъ его? Мужчина пріобрѣтаетъ увѣренность въ
томъ, что онъпоступалъ хорошо,—женщина получаетъ въ награду
улыбку мужчины. Развѣ это слишкомъ много? Я буду терпѣть,
все, чего ты захочешь, но ты будешь мнѣ признателенъ,
неправда-ли?
Антистій. (Запсчатлѣвая на ел лбу поіщлуй). Сестра по
долгу и мученичеству, я люблю тебя!
Кармента. Теперь располагай мною на жизнь и на смерть.
Приказывай! Твоя Сибилла никогда не оставить своихъ черныхъ
одеждъ. Я буду говорить все, чѣмъ вдохновятъ тебя любовь къ
истинѣ и интересы Лаціума.
О, облеченныя въ черныя сестры, которыхъ я вижу въ буду-
щемъ! Когда придете вы, то во имя разума отважитесь отъ своей
свободы, вѣрно соблюдайте вашъ обѣтъ. Горе тому, кто обращается
къ вульгарной жизни, вкусивъ божественнаго бѳзумія. Обѣтъ
святого безбрачія—единственный, отъ котораго никогда нельзя
отказаться.

АКТЪ ТРЕТІЙ.
Дѣйствіе происходить въ Альбѣ, въ impluvium дома Меція.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Мецій. Вольтиній.
Мецій. Нѣтъ, повѣрьте мнѣ, больше нельзя терять
времени! Каждый день падаетъ камень изъ этой древней, мудро-
построенной массы, какой была Альба. Ее разрушаютъ
религиозные и соціальные вопросы. Патріотизмъ въ опасности; мяогіе
люди начинаютъ думать, что самая печальная участь—умереть за
отечество. Антистій смущаетъ республику своими нововведеніямп
и глупой идеей создать разумную религію. Безпорядокъ во всемъ,
и въ концѣ концовъ вина лежитъ на насъ.
Горе аристократіи, смотрящей на свои старые титулы, какъ
на право на отдыхъ! Мы аристократы не для того, чтобы
наслаждаться, а чтобы быть рѣшительными. Нужно спасти Альбу, но
для ея спасенія нужно бросить ее въ открытое море страстей,
нужно заставить ее забыть то, чего она не хочетъ, нужно
действовать мужественно. Война—вотъ единственное средство
подавить соціальные вопросы! Война обезпечиваетъ положеніе
храброму, тому, кто по праву начальникъ общества. Война—истинный
критерій права. Она доставляете храброму перевѣсъ надъ толпой.
Она показываетъ необходимость добродѣтели.
Вольтиній. О войнѣ противъ кого говоришь ты?
M е ц і й. Противъ Рима, конечно. Альбѣ будетъ невѣдома
иная война.
Вольтиній. Зачѣмъ же начинать эту войну?
Мецій. Мы были побѣждены,—вотъ основаніе. Принципъ,
составляющей націю,—это принципъ гордости, гордаго утвержде-
нія самой себя, чванства, если угодно. Приниженная нація скоро
наказывается.
Вольтиній. Но это нѣчто болѣе грубое, чѣмъ нація.
Мецій. Да. Совокупность качествъ, составляющая такъ
называемую великую націю, составила бы самаго ненавистнаго
индивидуума. Нація—это животное славы; она пасется на славѣ, жи-
ветъ ею. Побѣжденная нація существуетъ только наполовину.
Удовлетвореніе—постоянная обязанность націи. Если Альба бу-

122
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
детъ поджидать еще десять лѣтъ,—она погибнетъ. Лучше умереть
отъ больной раны, нанесенной спереди, чѣмъ умереть въ муже-
ственномъ возрасти смертью старцевъ.
Вольтиній. Вы забываете двѣ вещи. Во-первыхъ,
демократическая партія, управляющая въ настоящее время дѣлами
нашего отечества, совсѣмъ невоинственна. Вовторыхъ, теперь (я
не берусь говорить о будущемъ), Римъ поступаетъ съ нами съ
поразительной снисходительностью.
M е ц і й. Все это на такъ важно. Демократія—и это, можетъ
быть, ея главный недостатокъ,—не дѣлаетъ того, чего желаетъ.
Демократическая партія по существу своему миролюбива и имѣ-
етъ для этого достаточный основанія; тѣмъ не менѣе она легко
вовлекается въ войну, такъ какъ она заинтересована въ общест-
венномъ мнѣніи и съ болыпимъ трудомъ сопротивляется увлече-
ніямъ минуты. Вотъ, напримѣръ, Либералисъ, обладающій боль-
шимъ вліяніемъ. Онъ—самый миролюбивый изъ всѣхъ людей,
миролюбивый отъ самаго своего сердца. Но я не поручусь, что
Либералисъ не станетъ начальникомъ войны, противъ которой
выступалъ. Онъ не пожелаетъ уступить власть своимъ против-
никамъ и потому будетъ дѣлать то, что раньше порицалъ...
Я вижу, что Римъ теперь не готовъ къ атакѣ. Это молодой
тигръ, у котораго прорѣзываются зубы. Его стѣны едва только
выстроены; сліяніе элементовъ, накопленныхъ въ немъ, еще не
закончено. Но, вообще, война вытекаетъ скорѣе изъ даннаго
положения, чѣмъ изъ желанія людей. Повѣрьте мнѣ, война будетъ
у насъ черезъ нѣсколько дней.
Вольтиній. Вы желаете ея; это большое основаніе, чтобы
она была. Но объясните мнѣ одно противорѣчіе. Часто вы
упрекаете народъ, что у него нѣтъ воинственнаго духа. Какъ вы
можете думать, что онъ въ то же время такъ любить войну, что увле-
четъ за собой своихъ начальниковъ, совсѣмъ не желающихъ
войны?
Мецій. Оба предположена истинны въ одно и то же время.
Народныя массы, неспоеобныя понять выгодъ военной
организации и всегда съ безпокойствомъ относящаяся къ возможному
тріумфу побѣдоноснаго генерала, стремятся однако къ войнѣ,
такъ какъ пользуются ею. Война задерживаетъ трудъ; въ это
время ничего не дѣлаютъ; люди питаются прежнимъ трудомъ и
съ удовлетвореніемъ говорятъ, что они заботятся о спасеніи
отечества. Какое счастье быть героемъ не рискуя! Такимъ образомъ
время войны—время разгула для тѣхъ, кому нечего терять, кто
часто косвенно пользуется грабежомъ вмѣстѣ съ непріятелемъ.
Послѣ пораженія эти несчастные герои возвышаютъ голосъ и на-
чинаготъ обвинять своихъ начальниковъ, которые, по ихъ словамъ,
предали ихъ.
Слуга (входить). Извѣстно ли вамъ, повелители, что въ
Бовиллѣ сегодня утромъ толпа молодыхъ жителей Альбы, празд-
новавшихъ семейный праздникъ, съ головами, украшенными вѣн-
ками изъ цвѣтовъ, завязала драку съ проходившей компаніей
римлянъ. Пять пли шесть изъ нашихъ убито. (Мсцій смотришь
па Волътинія).

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
123
Вольтиній. Нужно бы узнать, кто первый виноватъ. Раз-
слѣдовавгіе установить это. Нѣтъ ничего постыднаго признать
виновныхъ.
Слуга. Конечно, обѣ стороны утверждаютъ, что начали
ссору ихъ противники. Теперь граждане въ болыпомъ волненіи
сбѣжались на форумъ.
Мецій. Посмотримъ, что тамъ дѣлается.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Форѵмъ Альбы.
Первый гражданинъ. Вопросъ въ томъ: лучше
умереть или переносить несправедливости, худшія, чѣмъ смерть.
Второй гражданинъ. Да, да, вѣрно.
Третій гражданинъ. Смерть лучше насплія.
Другой. Да, война! Война Риму!
Вольтиній. Но, вѣдь вы не готовы. У Рима, вотъ уже
десять лѣтъ, одна забота: усовершенствовать свою военную
систему. Вы же только ослабили свою. Нужно ждать!
В озбужденный. Какой дурной гражданинъ говорить это?
Нужно убить его, сжечь его дэмъ.
Другой. Обезкураживать патріотовъ—худшая пзъ измѣнъ.
(Приходить Либералисъ; общее движеніе).
Либералисъ. Граждане! Достоинство свободнаго народа
въ томъ, чтобы взвѣшивать свои дѣйствія и предвидѣть ихъ
результаты. Не стану заранѣе говорить о результатахъ слѣдствія
относительно сегодняшняго печальнаго столкновения...
Крики съ разныхъ сторонъ. Изслѣдованіе
произведено. Результатъ ясенъ.
Либералисъ. Предположимъ, что результатъ ясенъ. Но
выгодно ли вовлекать нашу республику въ войну, результатомъ
которой можетъ быть уничтоженіе конституціи, столь
желательной для васъ? Неудачная война—гибель для нашего отечества; Альба,
побѣжденная два раза въ течете десяти лѣтъ, исчезнетъ изъ
числа городовъ. А удачная война дастъвамъ императора, по-
бѣдоносваго полководца (Общее движеніе).
Различные голоса. Что же? Тѣмъ лучше!.. Мы не будемъ
хуже, чѣмъ теперь.
Либералисъ. Нопобѣдоносный полководецъ—смерть
республики. (Общее движеніе.—Слышится громкій шумъ\ на форумъ
входить шествіе.—Проносятъ пять окровавленныхъ труповъ.—
Чрезвычайное возбужденіс.—Либералисъ хочет о говорить).
Голоса со всѣхъ сторонъ. Нечего говорить! Не
нужно рѣчей! Къ оружію! Мщеніе! На Римъ! На Римъ!
Цетегусъ. (Тихо къ окружающей его группѣ). Пускай дѣ-
лаютъ, какъ хотятъ. Во всякомъ случаѣ это будетъ уничтоже·
ніемъ либераловъ.
Мецій (приближается. Устанавливается тишина).
Граждане! всѣ несогласія должны замолчать, когда дѣло идетъ о
чести отечества.

124
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Всѣ. Вотъ что называется говорить честно! Эти старые
аристократы поступаютъ иногда хорошо.
Мецій. Войну нечего объявлять. Она уже объявлена. Я
предлагаю все, что имѣю, для спасенія отечества.
Голосъ народа. Браво! Браво, Мецій.
Либералисъ. Одно слово!..
Цетегусъ {перебивая его). Мы знаемъ что ты хочешь
сказать, печальный начальникъ постыдной партіи! Ты всегда совѣ-
туешь самыя позорныя рѣшенія. Тамъ, гдѣ есть безславіе,—вы
можете быть увѣрены,—тамъ найдете вы эту партію хитрости и
лжи, которая привела васъ къ такому положению. Но если
Либералисъ и ему подобные забываютъ о чести Альбы, то мы бу-
демъ защищать ее. Эти несчастные завлекли отечество въ грязь;
мы сумѣемъ извлечь его оттуда. Къ намъ, граждане! Къ намъ!
(Общее движеніе. Либералисъ разговаривастъ тихо со своими
друзьями).
Либералисъ. Вы знаете, что наше отступленіе будетъ тріум-
фомъ партіи абсурда. Въ силу патріотизма мы должны остаться.
Сторонники Либералиса. Да, нужно оставаться,
нужно оставаться! {Либералисъ дѣлаетъ знакъ, что хочешь говорить).
Голоса. Пусть говорить!
Другіе голоса. Это безполезно.—Да, да!—Нѣтъ, нѣтъ!
{Либсраліісу удается получить слово).
Либералисъ. Если бы прерывающіе меня позволили мнѣ
обіясниться съ народомъ, можетъ быть, вы поняли бы, что насъ
раздѣляетъ только недоразумѣніе. Я былъ противъ войны, и
горжусь этимъ. Я все дѣлалъ, чтобы помѣшать ей. Но теперь
война обязательна, и я буду такъ же дѣятеленъ, такъ же пылокъ
въ войнѣ, какъ и въ мирѣ.
Отдѣльные голоса. Отлично! Отлично!
Тицій. Смотри! Только что никто не желалъ этой войны,
а теперь ее желаютъ всѣ.
Мецій {съ торжествомо). Развѣ я вамъне говорилъ этого,
Вольтиній?
Вольтиній {наухо Мецію). Преступникъ! Ты знаешь
лучше всякаго другого, что пораженіе обезпечено.
Мецій іі народъ. На Рпмъ! На Римъ!
Вольтиній. Итакъ, ты желаешь примириться съ
ошибками толпы? Тебѣ отлично извѣстяо, что война—варварство, что
побѣждаетъ на войнѣ варваръ. Лучшее, что есть въ мірѣ,—с в о-
бода,—источникъ слабости на войнѣ. На войнѣ дѣйствитель-
ныя добродѣтели, которыя называютъ военными, всѣ—недостатки
или пороки. Истинная добродѣтель, цивилизація, благо,
деликатность, мягкость лишаютъ способности убивать.
Мецій. Это вѣрно. Но развѣ ты не знаешь, что
благосостояние народа—это зло? Народъ хорошъ только тогда, когда
страдаетъ. Когда, наконецъ, поймешь ты, что дѣла человѣческія—
это тѣсная тюрьма, гдѣ направо, налѣво, спереди, сзади, голова
разбивается о стѣну?
Крики народа. На Римъ! На Рямъ!

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМП.
125
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Храмъ Немн.
Антпстіо (сидя во задумчивости псрсдъ озсромъ).
Невозможно выйтп пзъ этого тройного постулата моральной жизни:
Богъ, справедливость, безсмертіе. Добродѣтель не нуждается
въ справедливости людей; но она не можетъ обойтись безъ
небеснаго свидѣтеля, который говорить ей: ..Смѣлѣе! Смѣ-
лѣе!" О, смерть которую я вижу передъ собой, которую зову къ
себѣ! Я хотѣлъ-бы, по крайней мѣрѣ, чтобы ты была полезна кому
нибудь, чему нибудь, хотя-бы въ самомъ далекомъ будущемъ...
Либералисъ {входя посшъиіно). Жрецъ, часъ дѣйство-
вать насталь. Безъ насъ была совершена ошибка; только мы мо-
жемъ ее поправить. Война противъ Рима, будь она не въ на·
пшхъ рукахъ, будетъ послѣднимъ изъ бѣдствій. Помоги намъ
уменьшить зло... Но сначала нужно побѣдить. Оракулы въ твоей
рукѣ. Убѣди народъ, что небесные голоса, до сихъ поръ благо-
пріятные для Рима, теперь совершенно обратны. Эти люди пой-
дутъ на смерть за отечество; нужно дать пмъ какое либо осно
ваше умирать.
А н τ π с τ і й. Какъ хочешь ты, чтобы я злословплъ тѣхъ, кого
благословляетъ геній Лаціума? Обязанность умирать всегда ясна;
нужно только оставаться на своемъ мѣстѣ. Я самь могъ-бы дать
примѣръ.
Либерал исъ. Этого мало. Люди твоего рода считаютъ, что
сдѣлали все для общества, когда, разрушпвъ въ человѣческомъ
сознаніи обыкновенные двигатели добра, думаютъ, что могутъ
только подавать людямъ хоропгіе примѣры. Смотря, какъ· бы твоя
увѣренность по отяошенію къ богамъ не оказалась ошибочной.
Философія даетъ побужденія, чтобы самому идти на смерть; но
даетъ-ли она мотивы, чтобы убивать? Долгъ солдата составляется
пзъ этихъ двухъ вещей. Я мало уважаю мудрость, внушающую
храбрость только для того, чтобы принимать смерть.
Антистій. Среди тѣхъ, которые сами идутъ на смерть π
другихъ убиваютъ, немногіе дѣйствуютъ по мотивамъ. Руки че-
ловѣка сильнѣютъ только подъ вліяніемъ страсти. Нужно
составить себѣ правила, чтобы по волчьи поступать съ волками. Но я
мало имѣю влеченія къ тому, чтобы возводить на моральную
высоту то, что представляетъ отрицаніе всякой морали. Пусть
люди обходятся безъ щшнциповъ; но не давайте имъ софизмовъ
вмѣсто истянъ.
Либералисъ. О, жрецъ Неми! Я угадываю тебя подъ
складками твоей одежды... Я вижу, чѣмъ будетъ будущее, если
его прѳдоставятъ тебѣ подобнымъ. Жрецъ, одѣтый въ ткани, и
воинъ, закованный въ желѣзо, отделенные оба отъ гражданскаго
общества, живя одинъ—-своей храбростью, другой—своимъ хра-
момъ, будутъ не въ еостояніи понимать другъ друга. Жрецъ,
гордясь тѣмъ, что онъ распорядитель идеала, ничего не сможетъ
сказать тому, кто жертвуѳтъ своей жизнью для земныхъ дѣлъ.
Жрецъ и патріотъ станутъ другъ противъ друга, какъ два не-

126
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
примиримыя протпворѣчія. О, роковыя границы человѣческой
природы! Неужели нужно становиться ненавистнымъ, становясь
слишкомъ совершеннымъ; неужели нужно, чтобы въ силу
мудрости становились неспособными давать совѣты женщинѣ,
солдату, ребенку! О, я почти жалѣю Тетрика. Ты внушаешь мнѣ
отвращеніе, какъ жрецъ, слишкомъ боящійся крови. Это уже не
человѣкъ.
Антистій. Тебя обманываютъ или предразсудки класса
или судьба; я же елѣдую роковому ходу побужденія, таящагоея
во мнѣ. Цвѣтку, рождающемуся въ мрачномъ мѣстѣ, нельзя по-
мѣшать обращаться къ солнцу.
Либералисъ. По крайней мѣрѣ, смотри за своимъ ора-
куломъ и завтра, изъ снисхожденія къ толпі, соверши обряды,
которые не имѣютъ ничего дурного сами по себѣ и освящены
обычаемъ. (Антистій дѣлаетъ знакъ согласія.—Нѣкоторое время
молчать.—Оба поворачиваются къ озеру и слышать слѣдующій
разговорь, исходящій изъ Сибилловой пещеры).
Гане о. Когда нѣтъ господъ, слуги занимаютъ ихъ мѣсто.
Въ моменты безпорядка привратяикъ пещеры Сибиллы совер-
шаетъ службу. (Появляется женщина). Что тебѣ нужно?
Порція. Я пришла къ богинѣ узнать, будетъ· ли ребенокъ,
котораго я ношу въ себѣ, мальчикъ или дѣвочка.
Гане о {въ сторону). Если я скажу, что не знаю,—моя ре-
путація погибла. Если я скажу наудачу, то половина шансовъ
за то, что я попаду удачно. Въ первомъ случаѣ будетъ награда,
во второмъ—никто и не подумаетъ объ этомъ. Дѣло выяснится
только черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, а тогда... Ну, отвѣтимъ.
(Громко). Дѣвочка.
Порція. О, удивительное могущество боговъ, открываю-
щихъ невѣдомоеі Прими эту жертву, служитель боговъ, за услугу,
какую ты мнѣ оказадъ. (Появляется Лепоринусъ).
Гане о. А! это ты, Лепоринусъ! Ты видишь, мой бѣдный
другъ, наше учрежденіе уже не дѣйствуетъ. Вѣкъ повернулся
такъ, что я не могу понять. Я зналъ прежде жрецовъ, сибиллъ.
Теперь я не знаю, что происходить... Но я хорошо знаю, что дѣ-
лается въ мірѣ Издожп твое дѣло. Что тебѣ нужно?
Лепоринусъ. Угрожаетъ война. Нужно выступать въ
походъ. Я хотѣлъ бы знать, буду ли я убитъ въ сраженіи.
Гане о. Я скажу тебѣ это. Это не трудно. Чтобы знать это,
не нужно и боговъ.
Лепоринусъ. Какъ же это?
Гане о. Я покажу тебѣ секреть этого ремесла. Въ вопросѣ,
поставленномъ, какъ твой, нужно всегда отвѣчать: да или нѣтъ.
Вотъ эта женщина пришла спросить меня, будетъ ли у нея
мальчикъ или дѣвочка? Если бы я сказалъ ей истину, т. е. что я
ничего не знаю, она приняла бы меня за осла. Если же я скажу,
да или нѣтъ, можно наполовину ручаться, что я не ошибусь. Въ
случаѣ, если я попаду удачно,—будутъ удивляться прозорливости
генія Сибиллы. Въ случаѣ же, если я ошибусь, это будетъ
занесено въ огромную книгу, въ которой никогда не даютъ отчета;
въ этой книгѣ входятъ въ счетъ только благопріятные случаи,

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
127
другіе же скоро забываются. Твой случай такого же рода. Все
сверхъестественное основывается на этой иллюзіи. Здѣсь ставятъ
одинъ противъ одного. Половину веѣхъ елучаевъ ошибаются; но
случаи удачныхъ предсказаній считаются гораздо больше, чѣмъ
случаи неудачныхъ.
Итакъ, ты хочешь узнать, будешь ли ты убптъ въ грядущей
войнѣ. Я не отвѣчу тебѣ рѣшительно: нѣтъ. Если ты будешь
убитъ, ты не придешь жаловаться. Но я не хочу играть съ тобой,
мой другъ. Хочешь ли ты, чтобы я научилъ тебя кое-чему
гораздо лучшему? Именно, какъ нужно действовать, чтобы не "быть
убитымъ.
Лепоринусъ. О, научи меня. Умоляю тебя.
Гане о. Хорошо! Обратись въ бѣгство пли сдѣлай такъ,
чтобы убили кого нибудь вмѣсто тебя. Въ этомъ вся ловкость.
Лепоринусъ. Это легко сказать. Ты предполагаешь, что
очень свободно въ рядахъ. Люди стоятъ направо, налѣво, сзади.
Какъ бѣжать? Тебя тѣснятъ, толкаютъ впередъ. Ужъ лучше идти
прямо на врага. Кого убьешь, тотъ не убьетъ тебя. Военная
храбрость въ большинства елучаевъ вызывается страхомъ. Убивая
стоящаго напротивъ врага, думаютъ о томъ, чтобы онъ не убилъ
васъ. Когда невозможно убѣжать ни назадъ, ни вправо, ни влѣво,
то остается только одно: спасаться впередъ, и если кто нпбудь
яаграждаетъ путь, то стараются пройти по немъ и убиваютъ его.
Такъ дѣлаются героями изъ чувства самосохраненія. Убиваютъ
врага изъ боязни, чтобы онъ не сдѣлалъ того же.
Гане о. Знаешь ли, Лепоринусъ, ты глубокій наблюдатель!
„Храбрость изъ за страха; убиваютъ, чтобы не быть убитымъа.
Ты очень силенъ, знаешь ли ты это? Все это происходитъ
потому, что аристократы тѣснятъ и принуждаютъ васъ. II въ такого
рода положеніяхъ, Лепоринусъ, лучше всего постараться, чтобы
начальнпкъ былъ пораженъ.
Лепоринусъ. Что ты говоришь?
Г а н е о. Когда напѳредъ рѣшили подвергнуться избіенію,
тогда не избѣгаютъ величайшей опасности. Побѣжденнаго вообще
не убиваютъ. Опасность представляетъ упорное желаніе побѣдить.
Надѣюсь, ты не изъ числа тѣхъ глупцовъ, которые считаютъ
счастливымъ мертваго побѣдителя.
Лепоринусъ. Конечно, нѣтъ.
Г а н е о. Не правда ли? Истинный побѣдитель тотъ, кто
спасается. Побѣдить—значить не быть убытымъ.
Лепоринусъ. Вѣрно! Вѣрно!
Гане о. Повидимому, предполагают^ что мертвый побѣдп-
тель наслаждается своей побѣдой. Но онъ ничего не знаетъ о
ней. Воздавать почести его трупу—все равно, что воздавать ихъ
сучку дерева. Говорили, правда, что есть Елиеейскія поля для
воиновъ умершихъ въ сраженіи. Но уже такъ хорошо доказано,
что нѣтъ такихъ полей ни для кого!... Тогда безсмертіе души
существовало бы только для воиновъ.
Лепоринусъ. Это смѣшно. Да, нужно будѳтъ сохранить
безсмертіе души для воиновъ. Это неудобно. Выйти отсюда можно
только, дѣлая имъ хорошія похороны.

128
ФИЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
Г a н е о. Не находишь ли ты, что это наибольшая суета изъ
суетъ?
Лепоринусъ. Да. Но говорятъ, что боги любятъ храб-
рыхъ.
Гане о. Тѣмъ лучше для боговъ, если они сущеетвуютъ. Я
же предпочитаю свою шкуру любви боговъ. Съ любовью боговъ
отлично гніютъ подъ землей.
Лепоринусъ. Имѣютъ также почтеніе къ людямъ.
Гане о. Да, почтеніе къ двумъ вашимъ сосѣдямъ въ ряду
при условіи, чтобы они не были убиты, какъ и вы. Я зналъ двухъ
друзей, которые жили въ этихъ краяхъ: одинъ былъ Вольскъ,
другой изъ Альбы. Когда пять лѣтъ тому назадъ была объявлена
война между волъсками и альбинцами, вольскъ съ плачемъ
пршпелъ попрощаться со своимъ другомъ; потомъ онъ занялъ
опредѣленное мѣсто въ своей арміи; нашъ соотечественникъ
скрылся. Вольскъ былъ убить въ одной стычкѣ, въ которой побѣ-
дителями оказались его соотечественники. Альбинецъ процвѣта-
етъ у насъ въ совершенномъ здоровьи. Трусость почти всегда
награждается; храбрость же—это добродѣтель, которая чаще всего
наказывается смертью.
Лепоринусъ. Да. Но нація...
Гане о. A развѣ я говорилъ тебѣ, что націи интересно быть
побѣжденной? Горе побѣдоносной націи! Она покоряется тѣми,
кто сдѣлалъ ее побѣдоносной. Побѣдитель—худшій изъ господъ,
самый упорный противникъ реформъ. Нація дѣлаетъ успѣхи на
другой день послѣ пораженія. На другой день послѣ пораженія
становятся свободными, счастливыми. Сохрани насъ Вогъ отъ
побѣды!
Лепоринусъ. Ты говоришь странныя врщи. Правда, я
часто думалъ о судьбѣ этого маленькаго, бѣднаго Кая, который
всю жизнь только увлекался героизмомъ и бравировалъ смертью.
Въ концѣ концовъ онъ былъ глупо убить въ безумной выходкѣ
противъ разбойниковъ понтійскихъ болотъ.
Гане о. Но подумай, мой другъ: если для воиновъ пе
оставлять безсмертія дупгъ, то главное въ сраженіи—спасеніе
жизни. Ни одинъ маневръ не удается безъ смерти многихъ
людей. Итакъ, пусть будетъ твоею главной цѣлью—неудача маневра
твоего полководца. Эти люди только и дѣлаютъ, что измышляютъ
способы, какъ бы втянуть бѣдныхъ людей, чтобы имъ нельзя было
отступить. Потомъ, когда масса людей убита для ихъ
удовольствия, они важничаютъ, получаютъ титулъ героевъ. Желаешь-ли
ты, Лепоринусъ, составить славу великому полководцу цѣною
твоей шкуры?
Лепоринусъ. Я вѣдь самый простой человѣкъ. У меня
нѣтъ такихъ гордыхъ желаній.
Гане о. Въ добрый часъ! Будемъ пользоваться міромъ, ка-
ковъ онъ есть, мой бѣдный другъ. Это не серьезное дѣло; это
фарсъ, дѣло весельчака*деміурга. Веселье—вотъ философія этой
великой силы. Но поэтому нужно избѣгать смерти.
Смерть—непоправимая ошибка. Тотъ, кто идетъ на смерть за что-бы то ни
было,—глупецъ по преимуществу. Развѣ наша вина, что міръ

ЖРЕІГЬ ИЗЪ НЕМИ.
129
устроенъ такъ, что человѣкъ наказывается sa сдѣланное добро и
награждается за сдѣланное зло?
Лепоринусъ. (въ задумчивости). О, если-бы случайно
Ганео былъ правъ!.. Но гдѣ Антистій?
Гане о. Онъ размышдяетъ тамъ внизу. Этотъ добрый чедо-
вѣкъ покинуть теперь. Его фплософія для дней покоя. Ему
нечего сказать людямъ, которые хотятъ идти на смерть. Сейчасъ
онъ прогуливался одинъ, приложивъ руку ко лбу и говоря
самому себѣ: „Во время войны безсмертіе души—постулагь первой
необходимости; но безсмертіе души предполагаетъ боговъ." Онъ
какъ купель, у котораго въ лавкѣ нѣтъ требуемаго товара. Для
этихъ дней кризиса нуженъ смѣлый обманъ, котораго у него
нѣтъ. Для чего онъ захотѣлъ быть жрецомъ? Не нужно брать на
себя эти обязанности, разъ не можешь исполнить ихъ. Вѣдь за
нихъ хотятъ взяться многіе люди. Я часто думалъ, что станутъ
сожалѣтъ о Тетрикѣ. (Антистій и Либералисъ, которые слышали
этотъ разговоръ отъ слова до слова, съ ужасомъ смошрятъ другъ
па друга).
Либералисъ. Вотъ чему учатъ въ святилищѣ боговъ,
когда жрецы покидаютъ его.
Антистій. Да, истина хороша только для того, кто нашедъ
ее. То, что служить хорошей пищей для одного,—ядъ для
другого. Будь проклятъ свѣтъ, заставившей, меня любить тебя! Ты
предалъ меня. Я хотѣлъ сдѣлать человѣка лучше, и только раз-
вратилъ его. Наслажденіе жизнью,—принципъ благородства и
любви,—ты становишься для этихъ несчастныхъ принципомъ
низости. Мое искупленіе будетъ въ томъ, что они убьютъ меня. О,
вы скажете, чтоумираютъ только изъ-за утопій. Увпдятъ... (Лнти-
спггй паЪаетъ, Либералисъ удаляется).

АЕЗТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
На форумѣ Аль бы.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Мецій, Тиційи другіе граждане Альбы.
Мецій (Тіщію). Для всякой потребности свое время. Нужно
сначала истощить періодъ анархіи и наивной кутерьмы. Нашъ
часъ еще не насталъ. Но теперь время расчистить землю для
многихъ вещей. Вотъ идутъ ограниченные демократы, люди, ко-
торымъ нужно быть только въ оппозиціи. Я ихъ худшій врагъ,
но вы увидите, что эти ротозѣи посчитаютъ меня своимъ едино-
мышленникомъ. (Къ Мсцію приближается группа гражданъ).
Группа. Гражданинъ! ваше вчерашнее поведеніе было
поразительно. Хотя вы уже давно ушли отъ дѣлъ, но вы
почувствовали истинныя потребности отечества.
Мецій (скромно). Бываетъ такое время, когда дѣло только
въ томъ, есть ли сердце... Но время заставляетъ насъ дѣйство-
вать. Нужно возможно скорѣе соединить всѣ живыя силы
отечества. Начнемъ съ боговъ. Почитать боговъ нужно во всякое
время; но особенно во время войны нужно быть религіознымъ.
Люди изъ группы. Да! Да!
Долабела. Въ подобныхъ положеніяхъ обыкновенно уве-
личиваютъ число обрядовъ. Я справлялся съ семью книгами D е
jure pontificum, и въ главѣ De religione non solum
servanda, sed etiam ampliticanda прочиталъ, что въ
дѣлѣ религіи нужно всегда дѣлать больше, чѣмъ предписано.
Кромѣ того, вновь введенныя религіи самыя дѣйствительныя. Я
думаю, что нужно послать двѣнадцать молодыхъ людей нашихъ
первыхъ фамплій къ двѣнадцати народамъ Этруріи, чтобы они
узнали, какъ каждый изъ этихъ народовъ совершаетъ свой культъ.
Это дастъ намъ новыя идеи.
Граждане. Отлично! Отлично! Но въ особенности нужно
поднять культъ родины.
Мецій. Вы правы, мои добрые друзья! Пусть придетъ
жрецъ страшныхъ культовъ. Ничѣмъ не нужно пренебрегать,
чтобы успокоить боговъ и сдѣлать пхъ милостивыми. Въ особен-

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
131
ности важно очиститься, изгнать изъ своей среды опасныхъ
враговъ.
Долабела. Боговъ можно успокоить, принеся имъ въ
жертву ихъ враговъ.
К & с к а. О, еслибы мнѣ поручили это дѣло!
Другой. Теперепшій жрецъ не настоящій. Онъ не выпол-
нилъ главнаго для его культа условія: онъ не убплъ своей
рукой своего предшественника. Страна, покидающая религію,
погибла.
Другой. Онъ почти уничтожилъ жертвоприношенія, со-
ставлявшія святой страхъ нашего культа.
Другой. Онъ даль Карментѣ указанія, благопріятныя Риму.
Другой. Если для очтценія нужно принести въ жертву
богамъ кого нибудь, то именно его.
Другой. Или Карменту.
Другой. Печальна участь Алъбы: въ такомъ дсвиженіи не
имѣть истиннаго жреца!
Каска. Я дамъ вамъ его.
Человѣкъ пзъ народа. Ужасныя чудеса ясно пока-
зываютъ, что зданіе природы, т. е. зданіе релпгіп, не покоится
на пстинныхъ основаніяхъ. Говорятъ о быкѣ безъ сердца,
родившемся вчера въ Ланувіумѣ. Это, очевидно, образъ латинскаго
міра, у котораго нѣтъ больше великаго побудителя жизни—ре-
лигіи. Стада на лугахъ, сосѣднпхъ съ Веллетрп, упорно
отказываются ѣсть, доказывая этимъ свое желаніе быть убитыми для
боговъ; но этого счастья они лишены со времени появленія этого
дурного жреца. Собаки Арлуа лаютъ крайне жалостно. Говорятъ
о каменномъ дождѣ около Пренесты.
Крестьянинъ. Это я самъ видѣлъ: резущій быкъ на-
чалъ вдругъ говорить, какъ человѣкъ. Кровавые колосья
появились въ окрестностяхъ Анціума. Вчера въ Тускуланѣ въ
моменгъ жертвоприношенія священный куры убѣжалп изъ своей
клѣтки въ сосѣдній лѣсъ; ихъ не удалось поймать. (Общее
изумленіс).
Долабела. Все это, вѣроятно, потому, что нѣтъ закон-
наго жреца. Жрецъ удерживаетъ свои sacra, a sacr а—опора
міра, причина его прочности.
Человѣкъ изъ народа. Жрецъ, кромѣ того, говорить
только то, чтожелаетъ. Всѣ его слова, какія онъ говорить, представ -
ляютъ молитву. Не доброе предзнаменованіе—это стремленіе всегда
повторять одно и то же: „Судьба Лащума свершится Римомъ; съ
помощью Рима Лаціумъ завоюетъ весь міръ". Не нужно
говорить такихъ вещей, если бы даже это было вѣрно.
Долабелла. Очевидно, это другъ римлянъ. Нужно
удалить его.
Каска. Нужно убить его.
Мецій. Не будемъ раздѣляться. У Антистія титулъ его
жреца. Примите его, какъ начальника храма, которому довѣрены
судьбы Лаціума.

132
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Весь народъ Альбы.
Жертвы, разукрашенныя лентами, разставлены въ глубинѣ форума. Когда
слуги совершаютъ жертвоприношеніе, приближается Антистій, опираясь на
руку Либералиса.—Холодное молчаніе.
Антистій. Справедливымъ богамъ угодно, чтобы человѣкъ
служилъ своему отечеству, если даже оно заблуждается, и хотя
въ ихъ глазахъ война между латинскими народностями—война
гражданская...
Голосъ толпы. Развѣ ты думаешь, что богамъ вазкны
такія разглагольствовашя? Замолчи. Совершай обряды, болтунъ!
Вотъ все, чего отъ тебя требуютъ.
Другой голосъ. Обрядъ кроваваго желѣза. Скорѣе!
Либералисъ (тихо Лнтистію). Ты жрецъ! перестать
быть жрецомъ нельзя. Неужели ты станешь отрекаться отъ ста-
рѣйшихъ обрядовъ Лаціума. (Приносятъ большую чашу,
наполненную кровью. Антистій погружаешь туда желѣзный дротикъ
и бросаешь его въ сторону Рима).
Нѣсколько голо со въ. Отлично! Отлично! Въ добрый
часъ!
Одинъ голосъ. Онъ бросилъ дротикъ спокойно, съ ви-
домъ мало убѣждѳннаго. Тетрикъ совершалъ эту церемонию иначе.
Вотъ это быль жрецъ!...
Долабела. Прежде, при подобныхъ обстоятельствах^
Юпитеру Лаціума приносили въ жертву врага его культа. Діана
также имѣла свою долю. Діана ужасна. Отъ Тавриды до нашего
озера она заставляет/в дымиться кровь. Жрецъ, исполни свои
обязанности!
Человѣкъ изъ народа. Кармента воспѣвала судьбу
Рима. На смерть Карменту!
Другой. Теперь нужно убить друзей Рима.
Антистій. Вы взываете къ справедливости боговъ про-
тивъ ватттихъ враговъ и начинаете съ преступления. Какое
представление составляете вы о божествѣ, думая, что ему угодны
отвратительные поступки, которые отвергаетъ человѣкъ умеренной
добродетели?
Долабела. Намъ нечего объяснять это: мы совершаѳмъ
обряды предковъ. По какому праву ты позволяешь себѣ измѣ-
нять ихъ?
Антистій. По тому же праву, по какому предки уста-
новляли ихъ. «Я устраняю только позорные поступки, которые
варварство ввело въ прежніе обряды. Я измѣняю измѣненія,
введенный въ священные обряды...
Мецій (Либераліісу). Вотъ почему никогда не нужно
заниматься религіей. Она идетъ впередъ, развивается, изменяется.
Ей служатъ такъ, какъ того требуетъ время.
Антистій (смущенный). О! пусть лгутъ лукаво, не будучи
джецомъ!

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
133
"Человѣкъ изъ народа. Итакъ, у насъ нѣтъ жреца.
Начинать войну безъ жреца—все равно, что отправляться въ пу-
тешествіе безъ предзнаменовавши: или строить домъ, не
руководствуясь священными размѣрами. Мы желаемъ жреца! Мы жѳ-
лаемъ жреца!.. (Общее движете,—Либіралиеъ и нѣеколько другихь
окружаютъ Лнтиетія и уводяшъ его).
Голоса. Жреца! Жреца!
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Въ домѣ Меція.
Мецій, Вольтпній, Либералисъ.
M е ц і й. Не думайте, что меня заставляетъ действовать слѣ-
пая страсть касты. Я люблю народъ, какъ и вы; но я знаю лучше
васъ, на что онъ неспособенъ. Ваша ошибка въ томъ, что вы не
видите, насколько человѣческія дѣла ограниченны, даже глупы,
и имѣютъ крайне мало общаго съ идеаломъ. Каждый обязанъ
сообразно количеству ниспосланнаго ему свѣта. Одни
благородные надѣлены умомъ и добродѣтелями. Народъ имѣетъ право
быть безнравственнымъ. Скажу даже больше: гарантія нашей
свободы—ликующая безнравственность народа. Нужно, чтобы
народъ забавлялся, пѣлъ, пилъ, танцовалъ; въ это время мы свободны.
О религіи я думаю, какъ и вы; но я мудрѣе васъ, и потому
никогда не говорю о ней, никогда не касаюсь ея.
Религія—потребность народа; республика должна доставить народу удовле-
твореніе этой потребности. Мы обязаны дать народу жрецовъ,
какихъ онъ желаетъ. Антистій выше своего положенія. Этотъ че-
ловѣкъ никогда не понималъ духа своего сословія. Въ этого рода
вещахъ казаться—почти все. Важно, чтобы толпа говорила и вѣ-
рила. Даже не представляютъ себѣ, до какой степени легко
дурачить народъ такъ, чтобы онъ этого не замѣчалъ. Вѣдный Ан-
тиетій! Если кто-нибудь убьетъ его, то это все равно, что онъ
самъ убьетъ себя.
Либералисъ. Совершенно вѣрно: онъ дѣлаетъ мало усту-
покъ глупости людей. Но релпгіозное сознаніе народа никогда
не бываетъ ясновидящимъ; часто маесамъ внушаютъ
противоположное тому, чего онѣ желали. Не усложняйте внѣшнюю войну
внутреннимъ вопросомъ. Въ концѣ концовъ сегодняшняя цере-
монія состояла именно въ этомъ. Поддержите Антистія, и народъ
будетъ считать его такимъ же законнымъ, какъ и его предше-
ственниковъ, убійцъ. Развѣ вы не тронуты искренностью патріо-
тизма, латинскимъ энтузіазмомъ, которымъ дышатъ всѣ прори-
цанія Карменты?
Мецій. Не станемъ говорить объ этомъ. Почти для веѣхъ
людей есть великое и малое отечество, и почти всегда одно изъ
двухъ наносить ущербъ другому. У Антистія латинскій патріо-
тизмъ или, скорѣе, патріотизмъ человѣчества; у него нѣтъ
патриотизма Альбы. Онъ, мудрецъ, философъ, человеколюбивый
мечтатель; у него'.есть чувство своей расы; онъ мечтаетъ для нея

134
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
объ имперіяхъ безъ границъ; но онъ не хорошій альбинецъ. У
нашихъ предковъ, основателей Альбы, не было столько идей;
спасеніе, интересы Альбы составляли всю ихъ науку. Сибилла
этого времени не имѣла такихъ широкихъ горизонтовъ. Она знала
только Альбу; она не произнесла никогда ни одного слова,
которое не было бы проникнуто самымъ справедливымъ чувствомъ
интересовъ Альбы.
Либералисъ. Почему вы хотите, чтобы патріотизмъ былъ
тисками, сжимающими головы? Развѣ вы можете отрицать, что
Антистій—отличный гражданинъ? Онъ предатель только для тѣхъ,
для кого честность только въ томъ, чтобы чернить Римъ и римлянъ.
Мецій. Не считаешь ли ты и насъ настолько глупыми,
чтобы не видѣть всего этого? Слышалъ-ли ты когда нибудь, чтобы
я плохо отзывался объ этомъ человѣкѣ? Я. думаю о немъ только
хорошее. Не нужно быть такимъ совершеннымъ, соприкасаясь съ
массами; въ особенности не нужно говорить съ народомъ язы-
комъ, котораго народъ не понимаетъ. Антистій со своей добро-
дѣтельностью причинилъ больше вреда отечеству, чѣмъ худтггій
преступникъ. По его винѣ храмъ Неми,—наша національная
святыня,—сталъ школой низости. Не слѣдуетъ играть съ народной
добродѣтелью; она не такъ прочна. Антистій ищетъ смерти героя
и этимъ подъ корень подрѣзаетъ народный эгоизмъ. Подобно
Цетегусу и сумасшедпшмъ, которые ежедневно наносили ущербъ
отечеству на террасѣ зеленыхъ цѣпей, Антистій—разрушитель
стѣнъ Альбы. Вотъ почему я считаю его опасными и, поскольку
онъ опасенъ, ненавижу его.
Либералисъ. Едите же до конца: заплатиге кому нибудь,
чтобы тотъ убилъ его.
Мецій. Это крайне безполезно. Если нужно совершить пре-
ступленіѳ пли глупость, всегда найдутся люди, которые сдѣлаютъ
это даромъ. {Снаружи слышснъ шумъ).
Слуга. Вамъ, господа, извѣстно, что въ народѣ крупное
волненіе. Образуются цѣлыя толпы и идутъ къ Неми. Они гово-
рятъ, что хотятъ убить ложнаго жреца, возстановить прежніе
обычаи, умилостивить къ себѣ богиню въ виду начинающейся войны.
Съ ними Каска и Латре. Вамъ извѣстно, что во всякомъ народномъ
движеніи, куда они вмѣшиваются, проливается почти всегда кровь.
M е ц і й. Иногда боги пользуются для мести странными ору-
діями. Въ концѣ концовъ это ихъ дѣло. {Либералисъ и
Большими быстро уходятъ.—Мецій остается одинъ).
Человѣческія дѣла начинаютъ .приходить въ порядокъ. Міръ
хочетъ успокоиться на своемъ естественномъ ложѣ, т. е. на пре-
ступленіи. Какъ забавна иллюзія этихъ фанатическихъ разбойни-
ковъ, думающихъ, что можно обойтись безъ насилія, управлять
человѣчествомъ съ помощью разума, обращаться съ народомъ,
какъ съ разумнымъ существомъ. Міръ живетъ счастливыми пре-
ступленіями. Въ трудные моменты они ничего не умѣютъ
получать отъ народа. Они управляютъ отъ имени довѣрителей, не
имѣя отъ нихъ довѣренности, отъ имени маесъ, за которыми только
слѣдуютъ. Ихъ армія не съ ними. Смогутъ-ли они спасти Антистія?

ІКТЪ пятый.
Въ домѣ ІІеція.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Только что узнали о смерти Антистія.
Либералисъ. Вотъ награда за религіозную честность и
добродѣтель. Еще долго не увидять такого жреца реформатора.
Мецій. Тѣмъ лучше! Такого рода революціонеровъ нужно
ободрять возможно меньше.
Либералисъ. Ты предпочитаешь ободрять преступленіе.
Иди дальше. Но предупреждаю: все уйдетъ черезъ дверь,
которую ты открылъ.
Мецій {съ громкимъ смѣхомъ). Это забавно! Твои люди
убили его. Твоихъ кліентовъ, которымъ ты льстишь и которые
составляютъ твою силу, характеризуешь то, что ими нельзя
управлять. Я не считаю тебя отвѣтственнымъ за ихъ преступленія; но
будь и ты справедливъ ко мнѣ и не обвиняй меня за нихъ. По
обыденному мнѣнію всякое преступленіе должно быть оплачено:
is fecit cui prodest. Какая ошибка, о небо!
Либералисъ. Но ты пользуешься преступлѳніемъ Каски.
M е ц і й. Нѣтъ. Настоящее положеніѳ таково, что никто и
ничѣмъ не пользуется. Всѣ страдаютъ отъ всего.
Вольтиній. Но ты принимаешь помощь преступниковъ.
Мецій. Развѣ ты можешь такъ говорить о самопроизводь-
ныхъ актахъ народнаго сознатгія? Уважай всегда, какъ нѣчто, не
поддающееся анализу, чувство, которое ведетъ массу убійцъ. У
этихъ людей—только ихъ патріотизмъ. Пусть они почитаютъ этого
ложнаго бога. Когда дѣло идетъ объ отечѳствѣ, убитыя жертвы
живутъ больше, чѣмъ болтуны общественныхъ площадей и пѳ-
рекрестковъ.
Вольтиній. Ты снисходителенъ къ этимъ жалкимъ пре-
ступникамъ.
Мецій. Они дѣлаютъ, что могутъ. Въ этихъ крупныхъ су-
мятицахъ каждый толкаетъ впередъ общественное дѣло по
своему. Это похоже на встревоженный муравейникъ. Тотъ, кто умѣеть
только убивать, убиваетъ.
Вольтиній. Преступленіе всегда остается преступденіѳмъ.

136
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Мецііі. Дитя! уйди отсюда: ты не знаешь, что значитъ
начальствовать. Подумай о старомъ прорицаніи Юпитера: R е g е г е
imperio populos. Народомъуправляютъ,принимая его такимъ,
какъ онъ есть на самомъ дѣлѣ, т. е. какъ безсознательное
существо, которое жедаетъ, чтобы его обманывали, льстили, руково
дили, какъ ограниченный циклопъ, какъ слѣпая сила, которая
вдеть впередъ на подобіе быка. Часто среди этихъ
заблуждающихся встречаются хоропгіе граждане, т. е. люди, считающіе себя
такими. Въ такомъ великомъ опьяненіи кто правъ? кто виноватъ?
Вслушайся въ эти неясные крики. Они приближаются.
Анализируй, если можешь. Одинъ ропщетъ, другой кричитъ; одинъ пла-
четъ, другой молить. Это кинжалъ, выступающій, пошатываясь,
впередъ. Горе тому, кто находится передъ нимъ!
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Передъ домомъ Антистія. Громкій шумъ. Толпа съ тріумфомъ проноситъ
Каску. Въ толпѣ также Ганео. Каска, сидя на плечахъ свопхъ товарищей,
размахиваетъ окровавленнымъ кинжаломъ.
Голосъ изъ толпы. Благословенъ кинжалъ, убившій
ложнаго жреца. Теперь побѣда обезпечена намъ.
M а тер на. Это хорошо сдѣлано! Онъ не хотѣлъ спасти
моего сына.
Другой голосъ. Теперь снова расцвѣтетъ религія, а ре-
лиіія—мѣра силы націи.
Ганео. Я всегда говорилъ, что это плохо кончится.
Сегодня мои идеи торжествуютъ. Я буду у власти. Это, какъ
говорить, улучшаетъ, увеличиваетъ, расширяетъ. Посмотримъ!
Голосъ народа. Все приходить въ порядокъ. Я
предлагаю вычеркнуть имя Антистія изъ почетнаго списка жрецовъ
Неми.
Другой голосъ. Это справедливо. Но кто теперь будетъ
жрецомъ?
Другой голосъ. Да, ложный жрецъ убить. Но кто
истинный?
Другой голосъ. Да. Кто? Тетрикъ мертвъ.
Другой. Каска. Онъ убилъ своего предшественника.
Другой. Это смѣшно. Да, Каска.
Другой. Да, это правда. Каска убилъ жреца: теперь онъ
въ свою очередь становится жрецомъ.
Другой. Да, это вѣрно. Каска будетъ настоящимъ жрецомъ
Неми по установившемуся обычаю.
Другой. По моему, лучше кого нибудь другого.
Другой. Жреческое званіе и личныя заслуги не имѣютъ
ничего общаго.
Мецій. Граждане! У наеъ есть, наконецъ, жрецъ, сообразно
древнему обычаю. Будьте теперь спокойны. Побѣда надъ Римомъ
обезпечена.
Лат ρ о (приближаясь къ Каскіь). Итакъ, ты жрецъ, това-
рпщъ. Отлично. Я также могъ-бы быть имъ. Помни это.

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
137
Каска. Да, Латро, ты будешь доволенъ. Будь спокоенъ.
Лат ρ о. „Будь спокоенъ!"—это легко сказать.
Каска (задумавшись, въ сторону). А что, если этотъ шутъ
задумаетъ сдѣлаться моимъ замѣстителемъ... Ему нужно для
этого только нанести лишній ударъ кинжаломъ, а у него ихъ
уже столько на совѣсти! (Громко) Будь спокоенъ, Латро!
Латро. Хорошо. На сегодня и ты будь спокоенъ, Каска!
Каска. Проклятый обычай! Онъ не позволяетъ великому
жрецу спокойно спать.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
На форріѣ. Толпа собирается на площадкѣ. Жертвы приводятся къ храму.
M е ц і й, проходя, отводить Каску въ сторону·
Мецій. Хорошо, Каска. Вотъ ты жрецъ. Нечего долго
разговаривать. На насъ смотрятъ, но насъ нпкто не слышитъ. Я
поддержу тебя. Но ты не глупъ: ты знаешь, что черезъ часъ я могу
дать тебѣ замѣстителя,
Каска. Замѣстителя? Но древніе обычаи установлены.
Ыеціи. Да. (Смотрятъ другъ на друга).
Каска. Да. (Каска задумывается).
M е ц і й. Твои преступления заслуживают/в въ двадцать разъ
больше, чѣмъ смертной казни. Ты лучше всякаго другого знаешь,
какъ скоро можно нанести ударъ кинжаломъ. Многіе люди не
прочь пріобрѣсть званіе жреца такъ легко.
Каска. Вы будете довольны мной. Я буду послѣднимъ изъ
дураковъ, если не выполню, какъ слѣдуетъ, обязанностей своего
званія.
Мецій. Главное—списки жертвъ Юсштеру Лаціума. Я
требую, чтобы я одпнъ составлялъ эти списки; никто не долженъ
ни прибавлять туда, ни вычеркивать ни одного имени.
Каска. Согласенъ. Напримѣръ, что сдѣлать съ Латро?
Мецій (задумывается. Каскч старается прочитать по его
глазамъ). А! Это зависитъ отъ Сибиллы. Увидимъ. (Въ сторону).
Я хорошо поступилъ сейчасъ. Будущее Альбы будетъ оплачено
этою цѣной. Нѣжность губить; люди привыкли наслаждаться и
вѣрить въ правосудіе, какъ въ нѣчто высшее, чѣмъ воля боговъ,
т. е. факты. Я возстановлю старый обычай. Съ помощью жертво-
приношенія я устраню опасныхъ начальниковъ пагубной партіи.
Общество никогда не будетъ существовать безъ человѣческихъ
жертвъ. Желающіе увеличатъ ряды римскихъ разбойниковъ, ко-
торыхъ они такъ любятъ.
Гражданинъ. Какъ хороши этп старые обычаи!
Поверхностные умы не видятъ ихъ глубины. Нужно обезпечить
независимость жреца. А такая независимость невозможна беэъ ве-
ликаго временнаго положенія. Нужно обезпечить жреца противъ
его слабости.
M е ц і й. Вотъ что называется разумно разеуждать. Не правда-
ли, Каска, ты хочешь быть обезпеченнымъ противъ своей слабости?

138
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ,
Каска. Да.
Мецій. (Смѣется. Въ сторону). О, семидесятилѣтняя
старость, которая продавалась всему свѣту и кричитъ: „Обезпечьте
меня противъ моей слабости"! Вотъ такъ жрець! {Громко). Теперь,
граждане, предайтесь веселью, столь оправдываемому событіями
этого прекраснаго дня. Каска—истинный жрецъ; онъ убилъ своего
предшественника. Ессе sacerdos magnus.
Виргиній (Виргиніи). О, нашъ бѣдный жрецъ! Деликатному
человѣку въ этомъ мірѣ нужно притворяться, скрываться, быть
ничѣмъ.
Виргинія. Онъ долженъ быль говорить это намъ,
только намъ.
Гражданинъ. Какое счастіе чувствовать, что религія ипо-
рядокъ возстановлены на прежнихъ основаніяхъ! Презрѣнный
Антистій былъ причиной всѣхъ золь. Теперь у насъ настоящій
жрець, убившій своего предшественника. И какъ онъ хорошо
сдѣлалъ. Этотъ предшествен н икъ былъ жалокъ.
Второй гражданинъ. Дя, это большое утѣшеніе. Что
касается меня, то я живу только послѣдній часъ. Ложный жрецъ—
это худшее изъ бѣдствій.
Первый гражданинъ. Съ этой минуты я вижу Римъ
побѣжденнымъ. Ложный городъ, ложный культъ, ложный жрецъ—
вотъ Римъ. О, какой это хорошій случай опять привести Приска
къ Герникамъ!
Второй гражданинъ. Подождемъ еще. Это было бы
хорошо. Прискъ можетъ возвратиться только для того, чтобы сѣсть
на приготовленный тронъ и править народомъ, достойнымъ его.
Подготовимъ сначала народъ, а потомъ приведемъ Приска.
Первый гражданинъ. Это будетъ долго.
Другой. Всѣ хорошіе обычаи будутъ возстановлены. Если
богамъ будутъ служить, какъ имъ угодно,—они будутъ довольны.
Жизнь міра—это только давно укоренившійся обычай.
Другой. О, мы увидимъ жертвы Юпитеру Лаціума.
Другой. Какая радость! Боги, семья, собственность
спасены однимъ ударомъ! Религія снова расцвѣтетъ. Скоро исчезнуть
послѣдніе слѣды либерализма. Можно будетъ на вѣки сохранить
хорошіе обычаи царя Латиновъ.
Другой. О, святой день! Счастливъ, кто тебя пережилъі И
подумать только, что все это держалось жизнью презрѣннаго су-
масшедшаго! Но животное уже мертво, ядъ удаленъ. (Столы
наполняются жертвеннымъ мясомъ. Общая радость).
Гражданинъ. Эти два часа стоять жизни цѣлаго
народа. Это покупается только цѣною нѣкотораго количества
нечистой крови.
Другой. Сегодня общее примиреніе. Антистій по истинѣ
былъ жертвой спасенія народа.

ЖРЕЦЪ ИЗЪ НЕМИ.
139
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Праздникъ. Крики радости.
Кармента. {Внезапно входить въ своемъ черномь облаченіи
сь распущенными волосами. Она устремляется прямо на Каску).
Итакъ, говорятъ, теперь ты истиный жрець Неми?
Каска. Да, я.
Кармента (съ жсстокимъ смѣхомъ). Хорошо! Вогь это для
тебя, жрецъ! (Поражаешь его въ сердце ударомъ кинжала. Каска
падаешь).
Кармента. Ты отомщенъ, Антистій!
Общій крикъ. Все погибло!—О, предательница!—Часъ
міра... новая пучина... Какое горе! Все шло такъ хорошо.
(Сибилла быстро входить на возвышеніе передо храмомь и
пророчествуешь).
Кармента.
Я вижу его, но издали...
Я угадываю его, но не знаю его имени...
Я прочла пророчество о немъ въ таинственныхъ буквахъ;
я видѣла его звѣзду на Востокѣ.
Девять разъ еще справедливый будетъ убить; но на
десятый—похороны его будутъ славны.
Вогь будетъ судить землю. Добро побѣдитъ зло. Тѣ,
которые будутъ бояться алтарей, обрамленныхъ кровью, ожи-
вутъ въ мірѣ великаго вѣчнаго Бога, на лонѣ нетлѣннаго
счастья.
Облаченная въ бѣлое армія свидетелей истины—вотъ
твое дѣло. Дрожите отъ радости, вы, которыхъ убиваютъ:
ваша кровь будетъ течь не напрасно. Не медли, проливай
слезы: съ плачемъ создается богъ.
(Замѣчаеть кровь на ceoeiï рукѣ).
Отомстите же и вы за кровь вашего жреца. Сибилла
Лаціума должна быть убита вами. Ну, вотъ моя грудь!
поразите ее!
[Обнажаешь грудь. Всѣ отступаютъ).
Кармента (снова впадая въ пророческій тонь).
Въ Римъ съ этого часа перенесены обѣщанія.
Альба будетъ забыта; настанетъ день, когда не будутъ
знать, гдѣ она была.
(Уходить. Толпа пропускаешь ее.Нѣкоторое время длитсямолчаніе).
Тицій. Какъ Каска не убилъ эту дѣвушку? Она опаснѣй
Антистія. Нельзя быть сибиллой при двухъ жрѳцахъ.
Г о л о с ъ. Онъ пожалѣлъ ее.
Другой голосъ. О, безумный!
Другой. Нужно было убить ее вмѣстѣ съ Антистіѳмъ.
Другой. Это было-бы безполезно. Сибилла живетъ всегда.
Особенность этихъ женщинъ въ томъ, что ' онѣ никогда не уми-
раютъ. Всегда есть сибилла.

140
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Долабела. Но нужно наблюдать за этой дѣвушкой.
Мецій. Оставьте ее. Женщина ничего не можетъ сдѣлать
безъ мужчины. Антистій мертвъ. Завтра не будетъ и рѣчи о ней.
Латро (Мецію). Не думаете-ли вы замѣнить Каску? Я къ
вашимъ услутамъ. Нужно очень мало, чтобы я сталъ теперь
законными» жрецомъ. Но когда недостаетъ законности, берутъ отъ
нея что только возможно. Я быль товаршцемъ Каски; я его стою.
Да, именно я назначень его замѣстить.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Гердоній. {Только что прибывшій изъ Рима). Я только
что изъ Рима. Дурныя вѣсти! Ромулъ убилъ своего брата.
Городъ основанъ. Основаніе всего города должно было заверпшться
братоубійствомъ; въ основѣ всѣхъ прочихъ фундаментовъ—кровь
двухъ братьевъ. (Въ толть движете).
Различные голоса. Странный день! Братоубійство осно-
вываетъ городъ! Разбойникъ становится жрецомъ, который, какъ
говорить, спасаетъ другой городъ. Міръ движется какъ-бы для
того, чтобы смущать человѣческій мозгъ. Все это неясно, и
нужно эхо Ватикана, чтобы сдѣлать эти вещи немного болѣе ясными,
чѣмъ онѣ есть на самомъ дѣлѣ. Не безъ основанія у Януса два
лица, Міръ идетъ впередъ только благодаря ненависти вражду-
ющихъ братьевъ. Пусть совершается воля боговъ и пусть на на-
шихъ горахъ вѣчно процвѣтаютъ благіе законы царя Латиновъ!
(Слышится глухой, ужасный голосъ).
Пророкъ Израиля. (Ііліънникъ^ который все видѣлъ въ
Вавилонѣ). Сказалъ Іегова:
ДІ такъ безъ пользы трудились народы, и въ пользу огня
мучили себя племена α!α (Іеремія, LI, у S).

X988P
TflsiiTii? ітіійтжш

Предисловіе Ьъ 21-му изданію.
(Пзвлеченіе изъ старой гжпзни Платона**).
...Спустя нѣсколько дней послѣ того, какъ онъ выпустилъ
въ свѣтъ діалогъ „Федръ", Платонъ, предавшись вызваннымъ въ
немъ воепоминавіямъ, прогуливался по берегу Илисса у того
мѣста, гдѣ ручей образуетъ маленькій каскадъ при входѣ въ
мѣсто ристалища. Внезапно къ нему подошелъ Евтифронъ,
занимавшийся упражненіемъ въ бѣгѣ съ молодыми людьми изъ рода
Кекропидовъ.
— Аѳпняне,—сказалъ онъ:—возмущены твоимъ послѣднимъ тво-
реніемъ. Честный человѣкъ, думающій только о замужествѣ для
своихъ дочерей, никогда не говорить о любви. Впрочемъ,
предавайся сколько угодно твоимъ нездоровымъ мечтамъ; скажи, чего
ты здѣсь ищешь?
— Я стараюсь,—отвѣтилъ Платонъ:—точно опредѣлить мѣсто,
откуда Борей унесъ нимфу Ориѳею. Одни говорятъ, что это
произошло именно здѣсь, потому что вода здѣсь такъ чиста и
прозрачна, что трудно найти лучшее мѣсто для игръ молодыхъ дѣ-
вушекъ. Другіе думаютъ, что это было на нисколько стадій
дальше, возлѣ храма Діаны Охотницы. II въ самомъ дѣлѣ, тамъ есть
храмъ, посвященный Борею.
— II все порнографическія мысли!—возразилъ Евтифронъ.—Это
у тебя, по истинѣ, какая-то привязчивая мысль. Что тебѣ за дѣло,
скажи на милость, до этого недостойнаго поступка Борея? Въ бо-
гахъ π герояхъ нужно знать только то, въ чемъ они
неподражаемы. Въ концѣ концовъ, я очень радъ, что могу тебѣ сказать
одно: съ этого времени ты для насъ мертвъ; всѣ Аѳиняне повто-
ряютъ отнынѣ: „Знаете ли, Федръ—это просто грязь!" Вотъ что
дѣлаетъ одно слово Евтифрона. Отнынѣ не будутъ больше
распространять списки твоихъ произведена; грядущія поколѣнія не
будутъ знать имени Платона. Каждый домъ въ Аѳинахъ будетъ
для тебя закрыть. Я уже распорядился. Тебѣ только и останется,
что домъ Аспазіи.
Онъ пропзнесъ послѣднія слова съ особеннымъ презрѣніемъ.
Платонъ не могъ удержаться отъ улыбки.
„Прекрасный Евтифронъ! ни настоящее, ни будущее не
принадлежать людямъ твоего сорта. Въ этомъ діалогѣ, такъ сильно
возбуждающемъ твое нѳгодованіе, я создавалъ благородное,
поэтическое, высоконравственное проивведеніе. Наши дорогія Аѳи-

144
ФИЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
ны, по отношенію къ любви, исповѣдуютъ по истинѣ странные
взгляды, которые поставили бы въ необычайное положеніе самую
божественную мудрость, если бы она вздумала защищаться. Я
спрашиваю васъ, какую хвалу можно было*бы воздавать вѣчно-
му, если бы такой основной фактъ міровой жизни, какъ
воспроизведете человѣческаго рода, оно соединило бы съ однимъ ак-
томъ, служащимъ предметомъ постоянныхъ шутокъ для однихъ
и предметомъ осужденія для друтихъ? А что сказать объ этомъ
прихотливомъ умыслѣ, создавшемъ красоту, чтобъ потомъ,
запретить ее любить? Чтобы быть послѣдовательнымъ, надо бы
признать, что красота есть твореніе злого демона и ее слѣдуетъ,
насколько возможно, разрушать. Хулы на любовь исходятъ, какъ и
всѣ великія заблужденья, изъ низкаго представления оБожествѣ.
„Что меня касается, то я думаю, что Божество хорошо
создало то, что оно создало. Любовь—настоящій Орфей, поднявшій
человѣчество изъ животнаго состоянія. По милости любви,
каждое существо имѣетъ часъ доброты, самое низменное творѳніе
видитъ на мгновеніе небеса раскрытыми. Начало, создающее въ
природѣ цвѣтокъ, въ живомъ мірѣ — красоту, въ человѣческомъ
мірѣ—добродѣтелъ, прелесть, цѣломудріе, для меня является
чѣмъ-то великимъ, чистымъ и святымъ. Эта сторона дѣйствитель-
ности кажется мнѣ заслуживающей изученія. Я увѣренъ, что въ
философіи будущаго она заиметь большое мѣсто и что тогда въ
этой области будетъ считаться равно негоднымъ какъ
легкомысленное шутовство, такъ и лицемѣрная тревога напускного цѣломуд-
рія. Истина не должна подчиняться мелочности людей, мѣря-
ющихъ все мѣрою своихъ жалкихъ мыслей.
„Никогда не профанируя чувство любви, я больше чѣмъ кто
либо имѣю право говорить о ней. Я не сталъ бы стѣсняться ни
изъ-за лицемѣрія однихъ, ни изъ-за распутства друтихъ. Я не
чувствую себя отвѣтственнымъ за деревенщину, способную, вмѣ-
сто того, чтобы понюхать данное ему благовоніе, проглотить его.
Я пишу для чистыхъ душъ.—Въ сущности, сношеніе половъ есть
очень ограниченная и частная форма любви. Та же самая сила,
которая заставляетъ мужчину быть добродѣтельнымъ изъ любви
къ женщинѣ и внушаетъ ему смиреніе передъ судьбою видомъ
женщины, съ такой граціей и изяществомъ подчиняющейся ей,—
эта самая сила побуждаетъ и къ отвлеченной работѣ; любовь
сотрудничаем въ работѣ геометра, въ размышленіяхъ философа.
Неполное существо безплодно во всѣхъ смыслахъ. Я не думаю,
чтобы философія могла объяснять міръ, не считаясь съ тѣмъ, что
есть душа міра. Я хочу, чтобы мои творенія были изображеніѳмъ
вселенной, и я долженъ дать въ нихъ мѣсто любви".
Евтифронъ, красный отъ гнѣва, повернулся спиной съ
видомъ человѣка, не желающаго болѣе слушать. Въ это утро небо
и земля обмѣнивались поцѣлуями, полными нѣжности; злато-
цвѣтникъ быль какъ бы опьяненъ росою, стрекозы бѣшено
стрекотали и пчелы страстно упивались цвѣтами. Платонъ углубился
въ тропинки Гиметта и намѣтилъ идею „Пира у Агаѳона", гдѣ
всѣ собееѣдники высказываютъ свое мнѣніѳ о любви. Дрѳвнія
ученые утверждаютъ, что въ первоначальной редакціи этого діа-

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
145
лога Аспазіи было отведено мѣсто возлѣ Сократа и Аристофана.
Потомъ, по неизвѣстнымъ мотивамъ, Платонъ рѣшилъ, что въ
его діалогѣ должны участвовать только мужчины.
Вотъ какъ этотъ старый учитель лгобилъ иногда
философствовать съ улыбкой на губахъ и сбивать съ толку ханжество
узкихъ умовъ.
Предисловіе Ьъ первому издание.
Изъ моего окна въ Коллежъ-де*Франсъ я каждый день
вижу, какъ камень за камнемъ обрушиваются послѣдніе остатки
сгЬнъ Плессійскаго Коллежа, основаннаго Жоффруа-де-Плесси,
секретаремъ короля Филиппа Длиннаго. въ 1317 г. Въ ХѴП вѣкѣ
онъ быль расширенъ Ришелье и въ ХѴІП сталъ однимъ изъ
центровъ философской образованности. Тамъ наиболѣе
законченный и совершенный типъ нашего прошлаго, Тюрго, получилъ вос-
питаніе у аббата Сигорнья (ГаЬЪе Sigorgne), во Франціи перваго
усвоившаго идеи Ньютона. Плессійскій Коллежъ былъ закрыть
въ 1790 году. Въ 1793 и 94 гг. онъ сделался самой печальной
тюрьмою въ Парижѣ. Туда сажали подозрительныхъ, въ
сущности заранѣе осужденныхъ; оттуда выходили или только въ
революционный трибуналъ или на смерть.
Я часто старался представить себѣ разговоры, происходив-
пгіе въ этихъ кельяхъ, опустошенньгхъ разрушителями, на этихъ
площадкахъ, гдѣ скоро падутъ подъ топоромъ послѣднія
деревья. Я представлялъ себѣ собесѣдованія въ этихъ болыпихъ
залахъ нижняго этажа въ часы передъ вызовомъ на смерть и
составилъ въ умѣ рядъ діалоговъ, которые я озаглавилъ бы, если
бы сталъ надъ ними работать: „Діалогами послѣднейночиа. Часъ
смерти по существу своему философскій. Въ этотъ часъ всякій
будетъ говорить хорошо, потому что передъ лицомъ вѣчность
не говорить фразъ. Основное условіе діалога—это искренность
говорящихъ. Часъ смерти особенно правдивъ, когда на нее идутъ
во всей полнотѣ и цѣнности существования, съ здоровымъ умомъ и
тѣломъ, безъ предшествующаго истощенія. Работа, предлагаемая
мною, вѣроятно, будетъ единственной изъ той серіи, которую я
закончу. Я еще занять болыпимъ трудомъ по исторіи религій
и предвижу возможность окончить его, а потому пока не
позволяю себѣ отвлекаться.
Но что особенно должно быть облечено искренностью въ
часъ смерти, такъ это—любовь. Я часто представлялъ себѣ, что
еслибы міру была дана уверенность въ двухъ или трехдневной
кончинѣ, то порывъ любви охватидъ бы всѣхъ какъ повѣтріе,
потому что въ этомъ отношеніи людей удерживають только
обязательный условія, внушенныя сохраненіемъ человѣческаго рода.
Когда же люди увидали бы себя передъ лицомъ вѣрной и дѣй-
ствительной смерти, въ нихъ заговорила бы только природа;
самый могущественный ея инстинкть, не стѣсняемый и не
обуздываемый, пріобрѣлъ бы всѣ свои права; одинъ крикъ вырвался бы

146
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
изъ каждой груди, когда увидѣли бы, что съ полной законностью
можно приблизиться къ древу, отягченному столькими прокля-
тіямп. Со спокойною совѣстью въ виду увѣренности въ томъ,
что любовь не будетъ имѣть будущего, отдавались бы чувствамъ,
заключавшимъ въ предѣлахъ нѣсколькихъ часовъ самую вѣчность,
наслажденіямъ, доступнымъ безъ боязни видѣть истощеніе
источника жизни. Міръ испилъ бы полную чашу любовной страсти
и умеръ бы отъ наслажденія. Послѣднее дыханіе его было бы
поцѣлуемъ любви, обращеннымъ ко вселенной и, быть можетъ,
тому, что за нею. Умерли бы въ состояніи высочайшаго
восхищения и съ самой совершенной молитвою на устахъ.
Именно такъ было съ мучениками первоначальной христі-
анской церкви. Въ послѣднюю проводимую ими въ темницѣ ночь
происходили сцены, такъ неодобряемыя ригористами. Эти
предсмертный объятія были послѣдствіемъ трагическаго положѳнія,
того особаго счастія, которое должны были испытывать эти
мужчины и женщины, соединенные вмѣстѣ, чтобы умереть за одно и
тоже дѣло. Въ этомъ положеніи почти не существуешь тѣлесной
природы, которая скоро будетъ уничтожена. Царствуетъ только идея;
великая освободительница—смерть—всему полагаѳтъ конѳцъ; въ
сущности всѣ уже заранѣе въ царствѣ Божьемъ.
Я. надѣюсь, что моя аббатисса понравится идеалистамъ,
которымъ нужно вѣрить въ существованіе чистыхъ душъ, чтобы
вѣрить въ нравственный долгъ, и которые хорошо знаютъ, что
нравственное благородство не зависитъ отъ метафизическихъ воз-
зрѣній. Въ наши дни часто и въ самыхъ различныхъ смыслахъ
толкуютъ объ ослабленіи религіозныхъ вѣрованій. Какъ нядо
остерегаться въ такихъ случаяхъ ошибки! Религіозныя вѣрованія
видоизмѣняются; они теряютъ свою символическую оболочку,
только стѣснявшую пхъ, и не нуждаются болѣе въ суевѣріяхъ.
Но философская дуіда ничего не потеряла отъ этой
необходимой эволюціп. Истина, красота, добро сами по себѣ имѣ-
ютъ достаточно привлекательности, чтобы не нуждаться въ авто-
ритетѣ приказанія или въ связанной съ ними наградѣ. Любовь
въ особенности всегда сохранитъ свой священный характеръ. Въ
краѣ наивной вѣры, какъ Бретань, бѣдная дѣвушка, отдаваясь,
творить крестное знамя въ моментъ высочайшаго наслажденія.
Современныя парадоксы внушаютъ мнѣ не болѣе опасеній за су-
ществованіе идеальнаго культа, чѣмъ за вѣчное существованіе
половъ. Опасность настала бы только въ тотъ день, когда
женщины перестали бы быть красивыми, цвѣты сладострастно
пахнуть, птицы пѣть. Въ нашей благодатной странѣ, среди нашего
любящаго удовольствія народа, эта опасность, благодаря Богу,
кажется, еще очень отдаленной.

ДЕЙСТВУЮЩИ ЛИЦА:
Юлія-Констанція де-Сенъ-Флоранъ, аббатисса жуар-
ская,—въ четвертомъ актѣ фигурируетъ подъ именемъ
мадамъ Жуанъ.
Маркизъ де-Сенъ-Флоранъ, ея брать.
Маркизъ д'Арси.
Графъ де-ла-Фертэ.
Ла-Френэ, офицеръ республики.
ю л ь е τ τ а, ребенокъ.
Аббатъ Климентъ.
Гильоменъ, привратникъ тюрьмы Плесси.
Жакмэ, коммиссаръ.
а н н a, jkcHcl Гильомена.
Г-жа Огюстъ, ) е
„ Денисъ, } Т0РГ0ВКИ булками.
Громмеларъ, \ ^ ^
Рабурдэнъ, ) обители новостей,
Франсуа, садовникъ.
Сержант ъ.
Осужденные на казнь, военные, любители новостей, прохожіе

АКТЪ ПЕРВЫЙ.
Дѣйствіе происходить во внутреннемъ дворѣ Плессійскаго коллежа, обра-
щеннаго въ тюрьму. Нѣсколько деревьевъ, скамей π соломенныхъ стульѳвъ.
Въ глубпнѣ стекляныя двери, ведущія внутрь коллежа.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
На скамьѣ слѣва сидитъ маркизъ д'Арси, блѣдныи, съ опущенной на руки
головою. Рядомъ. съ нимъ графъ де-ла Фертэ. Другіе приговоренные
медленно прпходятъ и уходятъ: одни по одиночкѣ, другіе группами. На скамьѣ
вправо двѣ или три женщины, одѣтыя въ черное; ихъ лица наполовину
закрыты. На первомъ планѣ Гильоменъ, держащіп связку ключей, и Жакмэ.
Барабанный бой.
Гильоменъ. Что ни говори, а печально наше ремесло!
Бѣдный Плесси! Вотъ четыре года, какъ онъ сталъ национальной
собственностью, и какую мрачную службу онъ несетъ! Будемъ
надеяться, что въ будущемъ нація сдѣлаетъ лучшее употребленіѳ
пзъ своего имущества. Оть этихъ стѣнъ вѣетъ смертью. Только
подумать, что отсюда не выходятъ никуда, кромѣ какъ на эша-
фотъ или въ революціонный трибуналъ.
Жакмэ. Это правда! я не видалъ еще никого, кто-бы вы-
шелъ отсюда оправданньтмъ или помилованнымъ. Наши ворота
открываются только для телѣги, которая каждое утро является
сюда за своею добычею. Это ужасно!
Гильоменъ. У меня, по крайней мѣрѣ, спокойна совѣсть.
Десять лѣтъ я быль привратникомъ Плессійскаго коллежа; кол-
лежъ сдѣлался тюрьмою, и я сталъ тюремнымъ привратникомъ.
Что мнѣ было дѣлать? Привратникъ не можетъ покинуть двери,
которую ему поручено охранять.
Жакмэ. А я?.. Я быль коммиссаромъ королевскихъ тюремъ.
Короля больше нѣтъ; ну, а тюрьмы все-же остаются. Нужны люди,
знающіе какъ присматривать за ними. Мнѣ поручили эту. Ко-
митетъ общественнаго спасенія извлекаетъ изъ каждаго, что
можно. Мы живемъ въ такое время, когда зло — сила, когда жизнь
человѣческая обезцѣнена и слово представлено топору и
мушкету. Чѣмъ ниже выполняемая обязанность, тѣмъ больше служишь
настоящему времени. Но, вѣдь, друтіе были· бы еще хуже, чѣмъ мы.
Мы еще находимъ средства тайкомъ услуживать этимъ бѣднягамъ.

150
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Вдали слышно пѣніе „Ça ira" и „Chant du départ".
Первый осужденный. Какая адская музыка! Какая нас-
мѣшка! О, убейте насъ, но, по крайней мѣрѣ, избавьте отъ над-
рутательствь.
Второй осужденный. Жестокое искупленіе за мечты о
счастьи человѣчѳства!
Другой. Какой урокъ будущему! Какъ станутъ теперь
остерегаться работать на благо народа!
Другой. Да! Народъ убиваетъ тѣхъ, кто его любить. Это
ужасно!
Другой. И подумать только, что люди все-таки не теряютъ
рѣшимости жертвовать собою ради него.
Другой. Еще только двѣнадцать часовъ. О, Боже мой!
Съ улицы слышны крики: Побѣда или смерть! Жакмэ выходить.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Г ρ a φ ъ д е-л а-Ф е ρ τ э (обрагцаясъ къ д'Арси). Невыносимѣе
всего — это умирать изъ за какой-то обезъяньей породы. То, что
происходить, такъ гнусно, и даже глупо. Слышите вы это
фанфаронство пьяныхъ людей, этотъ энтузіазмъ уличныхъ зѣвакъ?
Они воображаютъ, что бахвальствомъ побѣдятъ настоящая арміи.
Въ Неаполѣ есть повѣріе: „Faccia féroce al nemico!a Не грубо-
ли это?
Д'Арси. Да, если только не достойно удивленія.
Де-ла-Фертэ. Что вы хотите этимъ сказать?
Д'Арси. Если они будутъ побѣждены, то то, что
происходить, будетъ считаться нагроможденіемъ преступленій, пожалуй,
бевчинствъ. Если-же они побѣдятъ...
Де-ла-Фертэ. Но это невозможно! Какъ можете вы
думать, что безпорядокъ, анархія, низость одержать верхъ надъ
порядкомъ, дисциплиною, разумомъ? чтобы гнусная чернь, какіе-то
бѣглые каторжники, восторжествовали надъ цивилизованной
Европою? Сейчасъ—это преетупленіе, тогда—это было-бы позоромъ.
Вотъ почему я жду удара ихъ топора съ такимъ раздраженіѳмь
и омерзѣніемъ. Двадцать разъ рисковалъ я жизнью, и по
призыву долга сейчасъ же пошелъ-бы на смерть. Но позорная смерть
беэъ возможности отразить ударъ, смерть отъ подлыхъ сообщни-
ковъ постыднѣйшаго бунта... Ужасно! Я не повѣрилъ-бы въ
благородство моей крови, если-бъ не отвѣчалъ на подобное унижѳніе
модчаливымъ протестомъ, презрѣніемъ.
Д'Арси. Что касается меня, то я чувствую большую
покорность судьбѣ, мой дорогой товарищъ по оружію. Нужно ждать.
И если-бъ въ тѣ двѣнадцать или пятнадцать часовъ, которые отдѣ-
ляютъ насъ отъ смерти, я услыхалъ побѣдный крикъ, я умеръ-
бы утѣшѳнный. Быть можетъ, патріотизмъ, созданный нами,
свободомыслящими дворянами, и которому прежній общественный

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
151
строй далъ возможность развиться лишь наполовину, въ этотъ
моментъ обнаружить всю свою силу. То, чего мы хотѣли и чему
посвятили всю свою жизнь, развивается теперь помимо насъ и
даже противъ насъ; тѣмъ ве менѣе надо это привѣтствовать.
Неумолимый законъ, управляющій судьбами человѣчества, смѣ-
шииаетъ справедливость съ несправедливостью, прогрессъ разума
съ варварствомъ. II развѣ сами мы не были лишь безсознатель-
нымъ орудіемъ въ томъ двпженіп, которое теперь хотѣли-бы
остановить? Каждый повинуется своей собственной природѣ.
Что касается меня, то я всегда съ тѣми, кто ждетъ блага отъ
неизвѣстнаго. Справедливость не позади, а впереди насъ.
Де-ла-Фертэ. Вы хотите отнять у жертвы ея
единственное утѣшеніе—право проклинать своихъ палачей?
Д'Ареи. Напротивъ, я хочу доказать жертвѣ, что она всегда
имѣетъ право утѣшаться. Въ великомъ умиротвореніи будущаго
я уже вижу храмъ, въ которомъ будетъ куриться фиміамъ въ
честь тѣхъ, кто отдавалъ свою жизнь во имя противоположныхъ
задачъ. Я вижу какъ куполы его высоко поднимаются надъ Па-
рижемъ, и прохожіѳ, по очереди взбираясь на холмъ, съ слезами
на глазахъ склоняютъ передъ алтарями этого храма свои головы,
вспоминая своихъ погибшихъ предшественниковъ.
Де-ла-Фертэ. Я не вижу разницы между вами и тѣми,
кто вѣритъ въ Провидѣніе.
Д'Арси. Разница и въ самомъ дѣлѣ не велика. Я
воспитывался въ этомъ самомъ коллежѣ, полномъ еще воспоминаній
о Тюрго; съ дѣтства вдыхалъ я благоуханіе мудрости, исходившее
отъ этой великой души, такой нѣжной и доброй, искренней и
прямой, которая служила живымъ воплощеніемъ добродѣтели.
Подъ тѣнью этихъ самыхъ деревьевъ, подъ этими самыми
портиками, мы бесѣдовали съ просвѣщеннѣйшими учителями о вы-
сокихъ вопрссахъ, составляющихъ благороднѣйшую сторону
жизни и утѣшеніе въ смерти. И мы пришли къ убѣждетгію, что
между тѣми, кто вѣритъ въ пдеалъ, каковы· бы ни былиихъ ви-
димыя различія, разница только въ формѣ выраженія. Одни утѣ-
шаются своею вѣрой, я же вѣрю, что мое существованіе войдетъ
элементомъ въ вѣчное твореніе. И я менѣе далекъ отъ него, чѣмъ
отъ епикурейца, для котораго нѣтъ утѣшешя въ потерѣ жизни.
Де-ла-Фертэ. Спасибо за эти слова, мой дорогой другъ!
Завтра въ телѣгѣ смерти я буду рядомъ съ тобою, и ты будешь
моимъ духовнымъ отцомъ. Я отказываюсь отъ ненависти и,
благодаря тебѣ, буду въ состояніи проливать слезы.
Д'Арси. Да, планета земля—дорогая родина; нельзя безъ
сожалѣшя разставаться съ нею. Хочешь-ли знать, какая безумная
мысль овладѣваетъ мною? Я хотѣлъ- бы въ одинъ часъ пережить
всю мою жизнь. Я хотѣлъ-бы увидѣться со всѣми нѣкогда
любимыми мною существами, чтобы обнять ихъ въ послѣдшй разъ.
О, дорогіе образы прошлаго, принять или оттолкнуть васъ надо
въ этотъ моментъ? Нѣтъ, идите ко мнѣ, будьте моимъ послѣд-
нимъ сновидѣніемъ. {Онъ закрываешь глаза и откидывается на
спинкѵ спдѣнія).

152
ФЫЛОСОФСКГЯ ДРАМЫ.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ·
Слышенъ стукъ въ дверь тюрмы. Гильоменъ отворяетъ ее. Входить Жакмэ,
пропуская впереди себя жуарскую аббатиссу. Она одѣта въ длинное
черное платье и покрывало, окутывающее ее съ головы до ногъ. На лбу бѣлая
повязка. Она окидываетъ бѣглымъ взглядомъ весь дворъ. ни на комъ въ
отдѣльности не останавливая своего вниманія, и направляется къ стулу на-
лѣво.
Д'Арси (открывая глаза и приходя въ себя). Какъ быстро
исполнилось желаніе! Само прошлое встаетъ передо мной!
Аббатисса жуарская,—единственная женщина, которую я любилъ! И
такъ прекрасна, такъ спокойна, какъ никогда! (Онъ поднимается
гі, послѣ мипутнаго колебанія, приближается къ аббатиссѣ).
Аббатисса {узнавая его). О, другъ мой! какая игра судьбы!..
Нѣтъ, этотъ моментъ слипткомъ торжествененъ; это было бы про-
фанаціей... Не смотрите на меня, не узнавайте меня. Сдѣлаемъ
такъ, какъ будто мы оба умерли; вѣдь, черезъ какихъ· нибудь
двѣнадцать часовъ мы и дѣйствительно будемъ мертвы.
Д'Арси (живо). Эта встрѣча есть знакъ высшей воли,
полной любви къ намъ. Небо даетъ намъ послѣднюю радость. Юлія,
было бы преступленіемъ отталкивать ее. Вспомните: Христосъ
отказался отъ чаши, но не отвергъ ангела утѣшителя.
Аббатисса. Нѣтъ, прошу васъ, если только вы любите,
оставьте меня. Мнѣ отрадно будетъ думать, что я умираю съ вами.
Сегодня вечеромъ въ одиночномъ заключеніи, завтра—на скамьѣ
телѣги вы будете моей мыслью. Вспомните же о томъ уваженіи,
которымъ всегда была проникнута наша любовь,—уваженіи, не
допускавшемъ нашимъ губамъ соединиться. Подумайте о моемъ
обѣтѣ, ставшемъ въ тысячу разъ болѣе священнымъ, благодаря
мученичеству, которое я несу за него; уважайте эту повязку,
которую завтра я понесу на эшафотъ. Д'Арси, я знаю васъ: вы—
самая высокая душа, самое великодушное сердце, которое Вогъ
создалъ въ наши печальные дни. Я люблю васъ. Во имя нашей
любви, оставьте меня, не узнавайте меня!... (Она падаетъ въ кресло,
заливаясь слезами. Д'Арси удаляется. Послѣ минуты молчанія
аббатисса поднимается и приближается къ Жакмэ).
Аббатисса (лгз Жакмэ). Не можете ли вы сейчасъ же
указать мнѣ комнату, гдѣ я должна буду провести ночь?
Жакмэ (тихо). Къ вашимъ услугамъ, сударыня. (Онъ про-
вожаетъ ее къ одной изъ внутреннихъ дверей и уходить за нею).
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Д'Арси. Что это? Видѣніе или действительность?
Де-ла-Фертэ. Во всякомъ случаѣ, дорогой другъ, это
лучшая награда за вашу жизнь, такую чистую, такую благородную.
Подобные случаи заставляютъ вѣрить въ Бога! Увидѣть за мгно-
веніе до смерти лучшую женщину, встрѣченную вами въ жизни,
во всей ея прелести, видѣть, какъ она, подобно безтѣлесному

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
153
призраку, исчезаетъ на порогѣ вѣчности! Какъ судьба
благосклонна къ вамъ! Ахъ, д'Арси, вы имѣете основаніе благословлять
смерть. Я только два раза видѣлъ это чудо добродѣтели, ума
и красоты; вы же могли изучить всѣ ея внутреннія
совершенства. Это было у нашего друга, маркиза де-Сенъ-Флоранъ, ея
старшаго брата. Ея вѣскія сужденія и удивительная свобода
духа составляли такой восхитительный контрастъ съ ея
монашеской одеждой! Это былъ какой-то чудный аккордъ
противоположностей: философія нашего временп и любовь прошлаго, слитыя
вмѣстѣ и примиренныя. Я вполнѣ понимаю вашу любовь къ ней.
Д'Арси. Это слово слѣдуетъ съ осторожностью примѣнять
къ чувству, которое насъ соединяетъ. У насъ съ нею одна изъ
тѣхъ привязанностей дѣтства, которыя такъ красятъ жизнь и,
дозволяя обыкновенно большую близость, приводятъ за собою и
любовь. Ей двадцать четыре года, мнѣ —сорокъ. Признаюсь вамъ,
я испытывалъ жестокую минуту, когда въ первый разъ вечеромъ
въ домѣ ея отца увидѣлъ на ней монашескую одежду (ей тогда
было немного болѣе шестнадцати лѣтъ). Жуарское аббатство было
леномъ, пожалованнымъ ея семьѣ за заслуги передъ государ-
ствомъ. Ея добродѣтель, ранній и серьезный умъ, ея склонность
къ знанію,—все готовило ее къ дѣятельности, которую мы
пытались тогда употребить на пользу общественной нравственности и
воспитанія націи. Она была убѣждена, что для того, чтобы со-
дѣйствовать прогрессу духа, нужно быть безупречной въ нрав·
ственномъ отношеніи. Съ самыми свободными взглядами и твер-
дымъ разсудкомъ, она была чиста, какъ средневѣковыя святыя,
одушевляемыя ихъ безграничною вѣрою. Истиннымъ удоволь-
ствіемъ было слушать, какъ спокойно разсуждала она о всѣхъ
современныхъ вопросахъ, отстаивая права народа, и призывая
либеральное христіанство обратить вѣковыя учрежденія и націо-
нальныя богатства на образованіе народа. Можно было подумать,
что это - святая Фара или св. Батильда, читавшая Вольтера и
комментирующая Руссо. Ея красота еще болѣе подчеркивалась тою
полу-монашескою одеждою, которую она тогда носила въ свѣтѣ,
представляя съ нею восхитительное сочетаніе. Послѣ бесѣды съ
нею видѣть ее становилось постоянною потребностью, почти не-
отступнымъ желаніемъ.
Мнѣ было тогда тридцать два года; ея пострижете по
обычаю времени было скорѣе выраженіемъ одного намѣренія, чѣмъ
формально даннымъ обѣтомъ. Почему же, скажете вы, я не
пытался вырвать ее изъ цѣпей столь искусственно созданныхъ обя-
зательствъ (принимая во вниманіѳ общность нашихъ философ-
скихъ взглядовъ) и заключить съ нею союзъ, который былъ бы,
безъ сомнѣнія, совершенствомъ супружескаго союза? Потому, что
я слишкомъ любилъ ее, и наши принципы были одни и тѣ же.
Не раздѣляя старинныхъ вѣрованій, я думалъ, что совершу
кощунство, не только отвративъ ее отъ ея долга, но даже допустивъ
только мысль, что она можетъ быть отвлечена отъ него. Это было
бы все равно, что разрушить собственными руками свой кумиръ.
Твердые въ нашей философской вѣрѣ, мы еще надѣялись, что
церковь будетъ когда нибудь самою горячею защитницею того,

154
ФПЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
что мы считали за истину. Мы часто говорили, что раціональная
реформа церкви совершится только людьми церкви и всепѣло въ
согласіи съ ея внѣшними правилами. Потопъ нахлынулъ, унося
съ собою всѣ наши мечты, всѣ наши надежды. Но мужественная
душа моей подруги никогда не умѣла гнуться. Она покинула
аббатство въ 1790 г. только тогда, когда коммиссары пришли
брать его во владѣніе націи. Она отказалась эмигрировать, какъ
ея брать,маркизъде-Сенъ-Флоранъ,не захотѣлани за что оставить
свое черное платье, свою повязку и стала жить въ такой неиз-
вѣстности, что я потерялъ ея слѣдъ. Впрочемъ, я боялся
розысками обратить на нее вниманіе нашихъ подозрительныхъ тира-
новъ; вы вѣдь знаете, что въ продолженіе восемнадцати мѣсяцевъ
я велъ жизнь бѣглеца. Если я могу чему нибудь удивляться,
такъ это тому, что смерть является лишь только теперь, чтобы
поразить меня
Де-ла-Фертэ. Тебѣ остается всего нисколько часбвъ. Не
постараешься ли ты увидѣться съ нею? (Д'Арсы дрожишь и блѣд-
нгьетъ).
Д Ά ρ с и. О, смерть! будь моимъ совѣтникомъ. (Онъ
впадаешь въ глубокую задумчивость).
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Проходитъ группа осужденныхъ.
Первый. Солнце заходить... Какая ночь ждетъ впереди!
Второй. Вызывать будутъ на разсвѣтѣ дня. Въ іюлѣ ночи
коротки (молчаніе).
Проходить другая группа.
Третій осужденный. Простите мою настойчивость:
мнѣ хочется знать точнѣе вашу мысль. Вотъ какъ мнѣ
представляется резюме вашего мнѣнія: нѣтъ достаточнаго основанія,
чтобы утверждать существованіе Бога; безразсудно его отрицать.
Переживаніѳ личности за гробомъ имѣетъ все противъ себя;
однако, не невозможно, что въ безконечности она обрѣтетъ себя
вновь.
Четвертый. Да, это такъ.
Третій. Существованіе Бога вамъ кажется, какъ я
понимаю, болѣе вѣроятнымъ, чѣмъ безсмертіе личности?
Четвертый. Гораздо болѣе. (Слышна барабанная дробь.
Сигналь, чтобы идти въ одиночный камеры. Приговоренные
медленно тянутся къ двсрямъ, расположеннымъ въ глубинѣ. Д'Лрси
остается послѣднимъ и тихо разговариваете съ сержантомъ,
который дѣлаетъ знакъ согласія).
Сержантъ (тихо). Я сдѣлаю такъ, какъ вамъ угодно, го-
сподинъ маркизъ. (Всѣ выходять, дробь прекращается однимъ
послѣднимъ короууікимъ ѵдаромъ).

АЕЗТЪ ВТОРОЙ.
Дѣйствіе происходить въ комнатѣ стариннаго коллежа, сдѣдавшейся
тюремной камерой; голая большая комната, етѣвы выбѣлены известью. ЗІаленькій
столъ и два или три соломенныхъ стула. Налѣво въ углу кушетка и старое
кресло.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Ю лія (одна, сидя у маяенькаго стола). Ужасъ не въ смерти:
Ужасно то, что приходится умирать безъ единаго свидѣтеля
твоей невинности, безъ судьи, къ которому можно было бы
обратиться, безъ дружескаго взгляда, который бы провожалъ и под-
держалъ. Ахъ, плохими утѣшителями являются холодныя
абстракции для того, кто стоитъ передъ лицомъ небытія. Мужайся
же мое сердце! Еще восемь часовъ ожиданія! Какъ это долго,
когда въ концѣ васъ ждеіъ смерть. (Молчаніе, вздохи).
По крайней мѣрѣ, я увѣрена въ томъ, что исполнила свою
задачу. Я хотѣла улучшенія судьбы человѣчества; я хорошо
служила націи, къ которой принадлежу по своему рождевію.
Происходя отъ тѣхъ, кто положилъ основаніе Франціи, я свято
хранила ихъ традиціи, изъ которыхъ первою была вѣрность данной
клятвѣ. Я уважала обязанности, наложенныя на меня
существующими учреждениями, и умираю на своемъ посту, какъ умерли
многіе изъ славныхъ представителей моей семьи, проливъ свою
кровь на полѣ сраженія. Я могу быть вполвѣ спокойной.
Церковь и дворянство создали эту націю, а она, возмужавъ,
умерщвляетъ теперь своихъ основателей. Каждый понесетъ отвѣт-
ственность передъ Богомъ; что касается меня, то я могу высоко
и спокойно держать свою голову. Я обязалась поддерживать эти
учреждения, созданвыя и преобразованныя вѣками, и въ
которыхъ благо все же превышаетъ зло. Я ввушала начала долга,
какъ понимало его прошлое, не отказываясь отъ духа своего
времени; по мѣрѣ силъ я дѣлала добро. Мнѣ не въ чемъ себя
упрекнуть и я умру спокойно.
Моя ли вина, что я ясно видѣла, когда свѣтъ озарилъ
меня? Развѣ виновата я, что слѣдовала за движеніемъ философ-
скихъ идей, когда стало очевидно, что большинство прежнихъ вѣ-
рованій не могутъ быть доказаны? Нѣтъ, никогда не раскаюсь я
въ этомъ. Я повиновалась разуму. У этой великой и благодѣ-
тельной религіи, такой, какою создали ее вѣкаи наша раса, всегда

156
ФИЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
находилось убѣжище для избранныхъ женщинъ, по самой своей
природѣ способныхъ отдѣлять сущность религіи, которая есть
душа человечества, отъ заблужденій, соединенныхъ съ нею. Я
была одной пзъ такихъ женщинъ. Къ тому, что я считала истин-
нымъ, я всегда относилась вполнѣ серьезно. Развѣ нужно было,
чтобъ я рѣшительно отвергла формы, пустоту которыхъ я видѣ-
ла, зная, что и въ нихъ есть много полезнаго!.. Не думаю,
чтобы, мнѣ слѣдовало такъ поступить. Мой духовный отецъ, Тюрго,
запретилъ бы мнѣ это. Онъ также часто говорилъ, что никогда
бы не рѣшился всю жизнь носить на лицѣ маску, но эта повяз-
ка на мнѣ не есть маска. Это знакъ обязанностей
женщины,—обязанностей болѣе строгихъ, чѣмъ у мужчины. Она напоминаетъ
суровую строгость напшхъ матерей. Этотъ костюмъ, теперь
необычный, носили прежде всѣ почтенныя женщины. Я—ваша
достойная дочь,—вы, цѣломудренныя матери, создавшая благородство
нашей націи! ваши традиціи я продолжала по своему. Сила на-
ціи—въ непорочности ея женщинъ. И я посвятила себя, быть мо-
жетъ, болѣе отечеству, чѣмъ религіи. (Молчанге). Да, я сохранила
его, мой монашескій обѣтъ. Для вѣры нѣтъ обѣтовъ (вгьрятъ въ
то, что ечитаютъ истиннымъ, а не въ то) чего желаютъ), но обѣ-
ты служатъ правилами жизни. Я вѣрила и вѣрю въ то, что
останется навсегда неизмѣннымъ въ религіи. Свои правила жизни
я преподавала поколѣнію, которое нѣкогда будетъ душой
Франции. Въ двадцать четыре года я выполнила свое назначеніѳ. Дѣ-
лайте свое дѣло, нечестивые палачи!
Признаюсь, я любила жизнь. Она мнѣ казалась хорошею
и полной наслажденія. Вогъ всегда былъ для меня источ-
никомъ свѣта и милости. Со дня рожденія онъ окружилъ меня
любящими существами. Въ наслѣдство я получила все, что было
хорошаго въ старой Франціи и, что нужно, исправила, согласно
указаніямъ современной мудрости. Я знала лучшихъ величай-
шихъ людей своего времени. Молодымъ дѣвушкамъ, окружав-
шимъ меня, я подавала примѣръ хорошаго настроенія и
бодрости духа. Если только дѣло чѳловѣчества—дѣло серьезное, то я
могу считать себя хорошимъ звеномъ въ этой безконечной цѣпи.
Одинъ разъ я любила, и горжусь этимъ. Чудный человѣкъ!
Какъ доказалъ онъ мнѣ сейчасъ высоту своей души! Онъ могъ
смутить мои послѣднія минуты, но достаточно было одного моего
слова, чтобы онъ даль мнѣ забыть себя въ этой торжественной
бесѣдѣ съ Богомъ, гдѣ душа не должна быть ничѣмъ смущена.
Вѣдный д'Арси! Мы были достойны другъ друга. Какъ
прекрасны были дни, которые проводили мы вмѣстѣ съ нимъ у Тюрго,
такъ его цѣнившаго, и у моего отца! Онъ любилъ меня, онъ по-
нялъ мою рѣшимость, понялъ прекрасно, что стѣенительныя
правила, предписанныя устарѣвшими вѣрованіями, все-таки не мо-
гутъ быть напрасны, что долгъ и честь стоятъ въ нѣкоторомъ
отношеніи внѣ и даже выше размышленій. Его чувства во всемъ
были моими. Я безгранично вѣрила въ его честность, такъ же,
какъ онъ въ мою непорочность. И завтра онъ умретъ вмѣстѣ со
мной. Онъ будетъ рядомъ со мной; въ послѣдній часъ мы бу-
демъ обмѣниватьея мыслями. Одинъ и тотъ же топоръ отрѣжетъ

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
157
наши головы, кровь наша смѣшается; быть можетъ, наши головы
соприкоснутся въ корзинѣ. {Она дрожитъ лихорадочной дрожью,
потомъ отдастся слезамъ).
О, Господи! можетъ быть, я была неправа, привыкнувъ слшп-
комъ утонченно представлять себѣ Твою сущность. Теперь мнѣ
недостаточно отвлеченной сущности, я хотѣла бы живого
утешителя. Я съ радостью отдамъ жизнь за чистоту, пожертвую всѣмъ
ради одного долга... Хоть бы кто нибудь, кто видѣлъ меня,
ободрилъ, принялъ бы на свои рукп на порогѣ кровавой арены!
Мрачное безстрастіе, ты слишкомъ похоже на небытіе. О, эта
ужасная пустота! Кого нибудь, Бога ради, кого нибудь! Я сама
хорошо не знаю, о комъ молю я, но я молюсь... (Она падастъ на
колѣнн).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Въ то время, какъ Юлія молится, дверь безшумно отворяется. Д'Арси входить
и тихо затворяетъ ее, такъ что Юлія не замѣчаетъ. Онъ останавливается
неподвижно, смотря на Юлію. Повернувъ голову, она замѣчаетъ его.
Юлія. Измѣна, измѣна? II этотъ измѣнникъ—вы, дорогой
другъ! Я исполняла свой долгъ, я молилась. Не скрываю, я
думала и о васъ. Я думала о васъ передъ Богомъ. О, другъ мой!
Что вы сдѣлали? Развѣ не поняли вы, что наша любовь должна
остаться чистой, чтобъ быть намъ утѣшеніемъ въ тотъ часъ, когда
наши головы упадутъ подъ однимъ и тѣмъ же топоромъ,—не
поняли, какъ благодетельна была грубая сила, раздѣлившая насъ?
Какъ могли вы затемнить вашъ образъ, который я унесу съ
собою въ вѣчность, ошибкой, единственной въ вашей жизни? Я хо-
тѣла провести эти часы въ мечтахъ и молитвѣ, а вы поставили
меня передъ тяжкимъ выборомъ: илц измѣнить своей клятвѣ или
бороться противъ сердца!..
ДА.реи. Юлія! то, что дѣлается передъ лицомъ смерти, не
подходить подъ обычное правило. Кто будетъ судить насъ? Богъ,
т. е. истинная сущность вещей, видитъ чистоту нашей жизни.
Люди не существуютъ больше для насъ. Мы теперь одни въ мірѣ,
мы въ положеніи потерпѣвшихъ крушеніе, которые еще держатся
на обломкѣ корабля въ ожиданіи близкой смерти. Почему судьба
наложила какія-то таинственныя уэы на самое глубокое и
могущественное влеченіе, заложенное въ насъ? Потому, что будущее
человѣчество зависитъ оть этого. Наша любовь, Юлія, не имѣетъ
будущаго. Единственнымъ слѣдомъ ея будетъ то волненіе
нежности, которое испытаемъ мы передъ казнью. Не было примѣ-
ровъ, чтобы въ этомъ преддверіи проводили двѣ ночи подъ рядъ.
Есдибъ Богъ предоставилъ двумъ любящимъ, умершимъ, не
соединившись при жизни, одну лишь ночь за гробомъ, раэвѣ можно
было-бы поставить имъ въ упрекъ, что они насладились бы сча-
стіемъ благосклонно дарованныхъ имъ часовъ? Таково и наше
положеніе. Для нашей любви нѣтъ завтрашняго дня. Вы знаете,
что я всегда уважалъ общественный правила, даже когда въ нихъ
была доля условности* Но какое право имѣютъ на насъ люди

15S
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
теперь, въ этотъ моментъ? Мы уже расквитались съ ними.
Конечно, стыдно тому, кто видитъ въ любви одно минутное наслаж-
девіе, не думая о святыхъ ея послѣдствіяхъ! Бѣдный другъ мой!
Намъ будетъ отказано въ томъ, что могло бы быть счастіемъ
всей нашей жизни, если-бъ не законы, которые мы такъ уважали.
Плодъ нашей любви умретъ съ нами, потерянный въ нѣдрахъ
вѣчной ночи!..
Юлія {заливаясь слезами). Остановитесь! вы раздираете на
части мое сердце.
Д'Арси. Вашъ великій умъ, охватывая самыя
противоположный стороны вещей, всегда отдѣлялъ духъ отъ буквы, учреж-
дѳніе—отъ его идеальной цѣли, условіе—отъ того, что служить ему
оправданіемъ. Природа хочетъ, чтобы мы наслаждались, и она
же приказываетъ намъ ограничивать свои наслажденія. Она
хочетъ, чтобы мы любили, и заставляетъ насъ бояться любви.
Никогда не осуждалъ я эти правила, повидимому, столь произволь-
ныя, но которыя все же необходимы для жизни. Насмѣшливое
общество, окружавшее насъ, не передало мнѣ своего легкомыслія.
Любовь всегда была для меня священна. Такою же была она и
для васъ. Почему же не хотите вы, чтобы мы теперь вкусили
плодовъ нашей невинности? Неужели намъ не должно испытать
момента счастія и забвенія? Развѣ не можетъ быть, что
добродетель въ послѣдній часъ получаетъ краткую, но высочайшую
награду? Дорогая, дорогая моя! время идетъ: уже занимается заря
нашего послѣдняго дня. Дайте мнѣ поцѣловать васъ.
Юлія. Другъ мой, быть можетъ, я поступаю не хорошо,
но я люблю васъ отъ всего сердца!... (Она даепгъ поцгьловатъ себя
въ губы).
Д'Арси. Не правда ли, любимая моя, что это вѣнецъ
нашей жизни? Ваше цѣломудріе законно; оно—одна изъ причинъ,
почему я люблю васъ. Но бросьте эту мысль, что
любовь—вульгарное удовольствіе; оставьте поверхностное различеніе души и
тѣла. Что такое душа безъ тѣла, и что такое чувства, какъ не
тѣсное единеніе со вселенной!? Благо—цѣль этого міра, а
любовь—сильнѣйшее проявленіе этого блага. Все въ природѣ
говорить намъ: „Любите". И кто говорить объ этомъ краснорѣчивѣе
смерти? Если-бъ міръ оказался наканунѣ конца, тогда сказалъ
бы я, одна любовь должна была бы царствовать, безъ предпи-
саній, безъ границъ, потому что единственное основаніе,
налагающее ограничение на любовь—священное право новаго
существа, родящагося изъ нея, не имѣетъ тогда значенія. Безбрачіе
нѣкоторыхъ есть слѣдствіе семьи, въ томъ видѣ, какъ она суще-
ствуетъ теперь. Вашъ обѣтъ не существуетъ больше, существуетъ
лишь союзъ, который сама природа создала между нами и
который теперь больше чѣмъ когда-либо властенъ, абсолютенъ и ис-
ключителенъ.
Юлія. О, ужасная борьба! Д'Арси! вы заставляете меня
ненавидѣть васъ! Зачѣмъ пришли вы? (Она идетъ къ двери, но
находить ее запертою). Оставьте, оставьте меня! {Падаетъ на
колгьни около постели). О, Богъ простыхъ душъ! зачѣмъ
покинула я тебя? Какъ трудно создать въ нравственномъ мірѣ законъ

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
159
для себя самой! Если-бъ я осталась вѣрна обычнымъ вѣрованіямъ,
я отдалась бы этимъ утѣшителямъ послѣдняго часа, которые
отгоняютъ мірскія помышленія и горькія восноминанія и дѣлаютъ
то, что къ моменту смерти человѣкъ приближается какъ бы
напоенный тѣмъ виномъ смерти, которымъ іерусалимскія женщины
смягчали послѣднія минуты казнимыхъ. Увы! мнѣ отказано въ
утѣшеніи тѣми таинственными обрядами помазанія, сила кото-
рыхъ—въ ихъ недоступности для ума; они говорятъ о неизвѣст-
номъ и обманываютъ время. Осужденная на то, чтобы видѣть съ
неутолимою ясностью теченіе времени, я лишена возможности
забыться. Только что я усыпила себя молитвою. Д'Арси! зачѣмъ,
зачѣмъ разбудили вы меня?
Д'А реи. Время, отданное сну, потеряно для жизни. Вы
хотите силою размышленія вернуться къ состоянію наивной
простоты. Но это ребячество! Ваше разсужденіе было бы вѣрно, если
бы нашъ умственный и нравственный уровень былъ таковъ же,
какъ у тѣхъ, кто примѣшиваетъ насмѣшку къ набожности, легко-
мысліе—къ глубокому чувству жизни. Смерть—это роковой по
своему значенію часъ. Въ этотъ часъ человѣкъ легкомысленный
или стремится стать простымъ, какъ народъ, или старается найти въ
чемъ-нибудь самозабвеніе. Наше положеніе не таково. Мы пріобрѣли
право высокими принципами, направлявшими всю нашу жизнь, не
раскаиваться и не заглушать въ себѣ сознанія. Переносить зло
и принимать благо—вотъ наша философія. Схмерть найдетъ насъ
готовыми. Мы не можемъ требовать, чтобы мы стояли выше
пагубной игры случая; почему же будемъ мы стараться стать выше
благодѣяшй этой встрѣчи? Странною грезою является прохожде-
ніе черезъ міръ дѣйствительности! По мнѣнію однихъ это усо-
вершенствованіе и очищеніе отъ грѣховъ, плачевный фарсъ,
какъ думаютъ друтіе и высочайшее завершеніе мировой жизни,
какъ думаемъ мы. Вѣдь мы же не раздѣляли пллюзій аскетовъ.
Съ другой стороны, никогда фальшивая улыбка вольнодумца не
блуждала на нашихъ губахъ. Почему лее въ послѣдній часъ
отдаваться намъ этому отреченію и страху? Вы думали сейчасъ
объ исповѣдникѣ? Не исповѣдникъ ли я для васъ? Дорогая
Юлія! по законамъ природы, царящимъ надъ веѣми людскими
помышленіями, я долженъ былъ быть вашимъ супругомъ. Мы
хорошо знали условный характеръ того договора, который обрекъ
васъ на безбрачіе, въ нѣкоторомъ смыслѣ преступное, но мы
держались его ради всего соціальнаго зданія, часть котораго
составляли. Этотъ общественный строй уже не существуетъ бо-
лѣе. Обреченные на близкую смерть мы свободны; для насъ нѣтъ
болѣе законовъ, созданныхъ въ виду продолжительной жизни.
Скоро мы будемъ въ царствѣ абсолютной истины, гдѣ нѣтъ ни
времени, ни мѣста. Опередимъ время, дорогая Юлія. Люди уби-
ваютъ насъ. На ихъ насиліе надъ нами отвѣтимъ тѣмъ, что не
будемъ считать себя связанными пустыми и преходящими
законами; они сами отмѣнили эти законы для насъ. Что помѣшаѳтъ
намъ умереть отъ блаженства нашихъ поцѣлуевъ?
Юлія. Какъ хотѣла бы я быть одной изъ тѣхъ жѳнщинъ,
которыя въ трудную минуту могутъ сказать: „ Уважайте мою ела-

160
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
бость!и Но сказать вамъ это съ моей стороны—было· бы
недостойной хитростью. Я не слаба!.. Въ жизни я всегда брала самую
трудную, героическую долю. Въ эти дни я могла избѣжать рево-
люціоннаго трибунала. Было достаточно легкой лжи, притворства,
вполнѣ извинительнаго съ точки зрѣнія моего достоинства. Но
я не захотѣла, чтобы Жуарская аббатисса могла унизиться до
такого компромисса, и выбрала смерть и вотъ—она передо мной.
Нѣтъ, я не поддамся слабости,—это немыслимо! Оставьте меня,
д'Арси!.. Совершенно вѣрно, что теперь намъ некому давать
отчета, но до самаго удара топора мы сами себѣ будемъ давать
отчетъ. У меня своя гордость; развѣ вамъ хочется, чтобъ я
передъ смертью стала хуже въ собственныхъ глазахъ?
Д' Ар си. А, гордость!.. Дорогая Юлія, гордость въ этотъ
часъ передо мной, вашимъ другомъ, вапгамъ братомъ! Гордость
передъ тѣмъ, кому вы отдали свое сердце!.. Какъ правы были
старинные учителя, думая, что женская гордость непремѣнно
должна быть смягчена смиреніемъ. Смиреніе необходимо
женщин*. Абеларъ сталъ учителемъ Элоизы только тогда, когда овла-
дѣлъ ею. Вы надѣетесь предстать передъ вѣчностью болѣе
высокой въ вашей неумолимой неприступности. Повѣрьте,—это ошибка.
Это васъ умалить, а не возвеличить. Если-бъ я быль Дантомъ,
я создалъ бы въ своемъ аду еще кругъ для женщинъ, которыя
въ своей гордости видѣли величіе въ презрѣніи къ мужчинамъ.
Высокомѣрная добродѣтель—порокъ въ женщинѣ. Вамъ вѣчно
будетъ чего то недоставать; вѣчно вы будете оплакивать свое
дѣвство, вѣрьте мнѣ!.. Почтенна бѣдная дѣвушка, которую судьба
приговорила къ неполной жизни. Но вы? Величайшій даръ
представляется вамъ при такихъ исключительныхъ обстоятельствахъ,
а вы его отталкиваете! Лучшаго друга, посланнаго вамъ небомъ,
вы отдаете слезамъ. Вы могли* бы блаженствомъ наполнить его
послѣдшя минуты и изъ казни создать высшую награду; вы нѳ
хотите этого. Ваше поведете, какъ монахини, будетъ безупречно;
эта монашеская добродѣтель, пустоту которой вы сами прекрасно
знаете, останется нетронутой. Но вамъ будетъ недоставать истин-
наго величія женщины. Истинному Богу надо отъ васъ этого
послѣдняго величія, а не того, которымъ будетъ доволенъ Вогъ
монаховъ. Предположите, что трибуналъ, не выпускающій
никогда своихъ жертвъ, завтра освободилъ бы васъ,—вѣдь, ваша
старость была бы наполнена напрасными сожалѣніями о моей
любви и вашемъ пренебреженіи къ ней. Неумолимое воспомина-
ніе объ отвергнутомъ и невозвратномъ дарѣ послужило бы для
васъ постояннымъ источникомъ слезъ, который я постоянно под-
держивалъ бы изъ своей пасмурной вѣчности. Я, который не
думаю спасать честь званія и какое либо легкомысленное обѣ-
щаніе, стою выше васъ. За шесть часовъ до смерти я думаю не
о ней, я думаю только о васъ, о той любви, въ которой поклялся
вамъ. Я говорю вамъ правду: послѣдствіемъ той неумолимости,
которою вы такъ гордитесь, будетъ лишь то, что вы вѣчно будете
ее оплакивать!..
Юлія {ѳъслезахъ). Жестокій другъ! зачѣмъ вносите вы столько
смятенія въ эти часы, которые я хотѣла провести въ невозмути-

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
161
мой ясности. Я неправа, слушая васъ; и если бы былъ выходъ
изъ этой тюрьмы, я устремилась бы къ нему. Ваши упреки
ложатся мнѣ на сердце. У меня не хватаетъ доводовъ, чтобы
отказать любимому человѣку въ томъ, что я порицаю. Страшитесь:
вѣдь вы ломаете мое лучшее произведете,—жизнь, такую, какою
я ее хотѣла и понимала. Горе вамъ! Если я уступлю, то это бу-
детъ только изъ любви къ вамъ.
Д' Ар с и. Да, дорогая, это именно то, чего я хочу.
Благодарю, благодарю!.. Вѣдь это вашъ другъ передъ вами на колѣ-
няхъ и проситъ передъ смертью доказательства вашей любви!..
Юлія. О, Д'Арси, Д'Арси! Къ чему принуждаете вы меня!
Д'Арси. Въ часъ смерти не ошибаются. Я увѣренъ, что я
правъ. {Онъ цѣлуетъ ее въ щеку\ она отвѣчаетъ ему тѣмъ же.
Лгщо Юліи сначала выражаешь крайнее смущеніс, потом?,
озаряется отблсскомъ блаженства).
Юлія (смущенная). Другъ, этотъ моментъ для меня начало
вѣчности.

АКТТэ третіи.
Дѣйствіе происходить въ привратницкой Плессійской тюрьмы. Это родъ
закрытаго сарая. Направо деревянная перегородка, отдѣляющая помѣщепіе
Гильомена съ женою. Въ глубинѣ большая дверь съ громаднымъ замкомъ.
Налѣво нѣсколько небольпшхъ дверей, ведущихъ въ казематы.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
При поднятіи занавѣса дверь въ глубинѣ закрыта. Жакмэ держится возлѣ
двери. Десять или двѣнадцать осужденныхъ ждутъ прибытія роковой телѣги
и вывода на казнь. Д'Арси и Юлія сидятъ рядомъ на двухъ стульяхъ. Рука
Юліи въ рукѣ Д'Арсп.
Юлія (вполголоса Д'Лрси). О, да, мнѣ пріятно будетъ
умирать!.. За часъ до смерти ты открылъ мнѣ истинную жизнь.
Люди не узнаготъ ничего о нашей любви. Природа же, которая хо ·
тѣла этого, насъ оправдаетъ. Болѣе, чѣмъ когда либо, я увѣре-
на, что наша земная жизнь подчиняется небесной волѣ и что не-
извѣстность, въ которую мы уходимъ, есть только оборотная
сторона другого отечески благосклоннаго къ намъ безконечнаго!..
Благодарю тебя за твой властный поступокъ со мной. Ты сдѣлалъ
меня христіанкою больше, чѣмъ я была прежде. Къ этой
холодной вѣчности я иду, еще согрѣтая твоими поцѣлуями; я
погружусь въ ночь, едва только оторвавшись отъ тебя.
Д'А реи. Любовь, по-истинѣ, естьоткровеніевѣчности,—урокъ,
преподанный намъ божествомъ. Напоенный твоимъ благоуханіемъ
я умру, дорогая подруга, насытившись жизнью. Жизнь! Великій
Боже! Какъ могли бы выносить мы ее послѣ этихъ минутъ?.. Не
нужно мнѣ любви безъ смерти.
Юлія. О, какъ ты правъ! Это было бы ужасно!.. Увѣрь
меня, что этого никогда не будетъ. Какой адъ, если-бъ
пришлось снова начать жить! Не правда ли, вѣдь, это невозможно?
Только при этомъ условіи я и отдалась тебѣ. Жизнь теперь бы-
ла бы невыносима.
Д'Арси. Будь спокойна, моя дорогая. Скорѣе измѣнятся
законы природы, чѣмъ воля этихъ тирановъ.

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
163
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Слышенъ глухой грохотъ телѣги. Большая дверь въ серединѣ отворяется;
телѣга приближается задомъ до еамаго порога. Барабанная дробь. Всѣ
группируются около подножки сзади телѣгп. Юлія иД'Арси держутся за руки:
Ла-Фертэ около нихъ.
Жакмэ (со спискомь въ рукахъ). Пьеръ-Поль-де-ла-Фертэ.
Арманъ де-Торси. Жакъ де-Морьенваль. Филишгъ де-Моріакъ.
Андре-Гіащштъ де-ла-Рпвьеръ. Поль Антуанъ д'Арси. {Юлгя
бросается, чтобы войти въ телѣгу вмѣстѣ съ нимъ).
Ж а к м э. Подождите, гражданка! Сюда не влѣзаютъ безъ
позволены. Придетъ π ваша очередь. (Онъ кончаешь читать).
Винцентъ Делакруа. Жюльенъ Жеро. Жоффруа де-ла Шенэ.
Вотъ и всѣ. {Онъ поднимается на ступеньку, чтобы удостовѣ-
рыться, что всѣ на своихъ мѣстахь).
Юлія {хочешь тоже войти въ тс.иьгу). Мое имя... мое имя
-тоже должно тамъ быть.
Жакмэ. Какъ васъ зовутъ, гражданка?
Юлія. Констанція-Юлія де-Сенъ-Флоранъ.
Жакмэ. Здѣсь нѣтъ этого имени.
Юлія. Я вчера была осуждена и сегодня должна быть
казнена.
Жакмэ. Не спѣпште,—гильотпнпруютъ по очереди.
Юлія. Пустите меня, ошибка откроется!..
Жакмэ. Невозможно, порядокъ нуженъ и здѣсь. Каждому
свой чередъ. Эта гражданка что-то очень волнуется, успокойте
ее, Гильоменъ. {Онъ запираетъ сзади телѣгу и говорить сухо и
рѣзко). Трогайтесь! {Теяѣга трогается. Юлія и д'Арси обмѣни-
ваются невыразимымъ взгяядомъ. Юлгя дѣлаетъ жесть отчаянія.
Ее отрывають отъ упелѣги. Она въ іізнеможеніи падаешь на
скамью).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Юлія {почти ешь себя). О, ужасъ! страшная
действительность! Осуждена на жизнь!.. Не быть въ состояніи умереть... Жить,
презирая себя... О, жестокій и дорогой другъ, ты умрешь безъ
меня!.. {Съ наружнымъ спокойствіемъ обращается кь Жакмэ).
Итакъ, гражданинъ, я занесена въ завтрашній списокъ!
Жакмэ. Мы ничего не знаемъ, сударыня. Намъ не присы-
лаютъ списковъ заранѣе. То, что сейчасъ съ вами случилось,
еще ни съ кѣмъ не бывало. Не правда ли, Гильоменъ? Что ты
объ этомъ думаешь?
Гильоменъ. Честное слово, я не хотѣлъ бы подавать вамъ
напрасную надежду, гражданка; это было бы нехорошо, потому
что, знаете ли, не слѣдуетъ распаковывать свой багажъ, разъ
связалъ его, чтобъ отправиться на тотъ свѣтъ, прежде чѣмъ не
убѣдиться, навѣрное, что останешься здѣсь!.. Все-таки я думаю,
что могу одно сказать вамъ: не отчаивайтесь!.. Видите ли, у меня
есть предположеніе, что вы помилованы. Особепнно, когда вы на-

164:
ФПЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
звалн свое имя, я подумалъ объ этомъ. Замѣтилъ ты, Жакмэт
что имя гражданки было зачеркнуто въ томъ спискѣ, который
прислали намъ сегодня изъ канцеляріи. Это не значить, что въ
телѣгѣ не было мѣста: сегодня свободныхъ мѣстъ было больше
обыкновеннаго. За всѣмъ этимъ что нибудь да есть!
Жакмэ. Онъ правъ. Ну, вы хорошо отдѣлались,
гражданка. Только вы одна и выйдете живою изъ этого печальнаго
дома.
Юлія (со стономъ). Боже! (Она, какъ потерянная,
отходить гі садится въ кресло въ глубинѣ сарая).
Жакмэ. Вотъ странная женщина! Она никакъ не можетъ
утѣшиться, что ее не гильотинирутотъ.
Гильоменъ. Увидимъ и не то еще, другъ Жакмэ.(Жакмэ
и Гильоменъ уходятъ).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Юлія (сидитЪу закрывъ ліщо иокрываломъ). Жизнь, полная
стыда, послѣ жизни долга и уваженія къ самой себѣ!... И всегда
пзъ глубины вѣчности вдекущій меня къ себѣ взоръ моего не-
счастнаго возлюбленнаго...Нѣтъ, нѣтъ, въ приказахъ произошла,
ошибка. Завтра наступить и моя очередь. Ахъ, мнѣ было бы такъ
отрадно слѣдовать за нимъ на кровавый помостъ, раздѣлить съ
нимъ роковой ударъ! Но такъ было бы слишкомъ много счастія.
Судьба не дарить дважды такого блаженства, какое я испытала
въ эту ночь! Мое имя вычеркнуто... Это странно... Буду, однако,
надѣяться на ненависть этихъ бѣшеныхъ. Что могло бы побудить
ихъ помиловать меня?
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Дверь изъ помѣщенія Гильомеыа отворяется. Входить молодой человѣкъ въ·
военномъ костюмѣ того времени. Юлія дѣлаѳтъ движеніе испуга.
Ла-Френэ. Извините мой смѣлый поступокъ, сударыня.
Два слова могутъ оправдать меня: это я спасъ вашу жизнь.
Юлія. Милостивый государь! я не могу, я не хочу быть
спасенной!
Ла-Френэ. Вы справедливы, вы не откажете въ оправ-
даши честному чедовѣку, хотя бы противъ него была
очевидность. Я взялся за оружіе по зову отечества, какъ и другіе
мои сверстники, и тѣмъ болѣе для меня заслуги, что мнѣ
пришлось побѣждать въ себѣ законное отвращеніе. Моя семья изъ
наиболѣе пострадавшихъ отъ революціи. Зло для меня было
очевидно, благо въ будущемъ сомнительно. Но что за дѣло! Знамя
стоить внѣ политики и передъ врагомъ должны исчезнуть всѣ
размышленія. За свою рѣшимость я быль вознагражденъ товари-
ществомъ героевъ, которыхъ нашелъ въ арміи Самбры и Мѳузы,
куда быль прикомандированъ.

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
165
Подъ звуки военной пѣсни, которую мы прочувствовали
всѣмъ существомъ своимъ, мы скоро отбросили хорошо
вооруженный войска Европы. Наше послѣднее сраженіе было у Фле-
рюса. Сначала мы были подавлены численностью враговъ, но
вотъ молодой капитанъ, чье имя, предсказываю вамъ, скоро бу-
дутъ называть всѣ,—мой другъ, Марсо,—соединилъ противъ не-
пріятеля нѣсколько батальоновъ, поклявшихся скорѣе умереть,
чѣмъ покинуть позицію, отъ которой зависѣло спасете арміи.
Въ то же время возобновилось сраженіе на Самбрѣ; Шарльруа
оказался въ нашей власти. Болье скомандовалъ отступлевгіе,
оставляя намъ свободный путь на Брюссель. За мое участіе въ
этихъ славныхъ дѣлахъ меня выбрали посломъ, чтобы сообщить
радостныя вѣсти Комитету Общественнаго Спасенія. Въ теченіе
двухъ дней я жадно изучалъ этотъ мрачный Парижъ, за-разъ
создавшій и терроръ и побѣду. Желаніе видѣть все привело меня
въ революціонный трибуналъ. Я увидѣлъ тамъ васъ, сударыня,
спокойную, холодную, полную достоинства передъ этими
отвратительными . судьями. Ваше мужество, ваша твердость и красота
поразили меня. Сначала мнѣ пришла мысль погибнуть вмѣстѣ
съ вами; потомъ я разсудилъ, что могу спасти васъ. Карно ска-
залъ мнѣ, что всякое желаніе вѣстника такой прекрасной новости
будетъ исполнено. Какое же еще желаніе могло быть у меня,
какъ не то, чтобы вырвать васъ изъ рукъ смерти? Мнѣ удалось
это: ваше имя было вычеркнуто изъ рокового списка.
И какой награды желалъ я за это? Только одной, сударыня—
самому сказать вамъ о вашемъ освобождении. Да! признаюсь, яхотѣлъ
быть посланникомъ мира въ этихъ мрачныхъ стѣнахъ. Я хотѣлъ
сказать вамъ: „Благодаря мнѣ, вы будете жить ради вашихъ
благородныхъ обязанностей". Развѣ это слишкомъмного, сударыня?
Завтра я отправляюсь въ Брюссель, куда, какъ мнѣ это извѣстно,
уже входятъ теперь мои товарищи по оружію. Насъ призываетъ Гол-
ландія; мы не скрываемъ отъ себя положенія, мы знаемъ, что
намъ еще. много разъ придется схватываться съ коалиціею всей
Европы. Наше поколѣніе погибнетъ, за нами послѣдуютъ другіе.
Юлія. Вотъ по-истинѣ высокія мысли, сударь. Ваши слова
освободили меня отъ мучительнаго томленія духа; слушая васъ,
я убѣждаюсь, что Франція еще существуетъ, что она возродится
вновь. Но позвольте задать вамъ одинъ вопросъ: разъ вы видѣли
это парижскія преступленія, почему не употребите вы ваше
мужество на то, чтобы прогнать разбойниковъ, обезславливающихъ
отечество, расточающихъ кровь и ужасъ?
Л а - Φ ρ е н э. Нѣтъ, сударыня, и ваше благородное сердце
должно понять насъ. Нельзя разсуждать, когда отечество въ
опасности. Въ концѣ концовъ, та ужасная Медуза, которая ви-
домъ своимъ обращаетъ самыя мужѳственныя сердца въ камень,
вѣдь это—сама Франція. Клянусь, мы прекратимъ эти ужасы,
но прекратимъ ихъ побѣдою надъ врагомъ. Мы избавимъ Фран-
цію отъ террора, когда прогонимъ изъ нея иностранцевъ. Терроръ
утихнетъ, разъ внѣшній врагъ будетъ побѣжденъ. Въ этотъ мо-
мѳнтъ, быть можетъ, французская армія въ возставшихъ провин-
ціяхъ опустошаетъ мои земли, сжигаѳтъ жилища моихъ предковъ,

166
ФПЛ0С0ФСКІЯ ДРАМЫ.
ѵбиваетъ моихъ родныхъ. Я оплакиваю эти несчастія, но
исполняю свой долгъ. Что намъ до того, что когда нибудь
Макиавелли будущаго скажутъ о насъ: „Это были плохіе политики",,
если патріотъ скажетъ: „То были герои".
Юлія. Мнѣ было бы отрадно открыться такой дуідѣ, какъ
ваша; но мною владѣетъ печальная тайна,—мнѣ нельзя открыть
ее вамъ. Я внушила вамъ уваженіе къ себѣ: докажите мнѣ его,
предоставивъ меня моей еудьбѣ. Я обречена на смерть; смерть
не любить, чтобы у нея вырывали ея жьртвы; тѣ, кто разъ
попались въ ея когти, не должны оживать. Да будетъ надъ вами
милость неба за вашу великодушную попытку спасти меня! Въ
теченіе всей вашей дальнѣйшей жизни, которая, предсказываю
вамъ, будетъ покрыта славою и побѣдными лаврами, храните
память о вашемъ прекрасномъ поступкѣ. Вы показали себя вели-
кимъ, благороднымъ и сильнымъ. Я тронута какъ нельзя больше.
Умирая (ѵдивленіе Френэ), я соединю вашъ образъ съ тѣми, кто,
въ качествѣ утѣшителей, сопровождаютъ насъ на порогъ могилы.
Л а - Φ ρ е н э. Почему же не хотите вы жить? П(}чему не
хотите вы, чтобы эти несчастные совершили однимъ преступле-
ніемъ меньше? Франція возродится, мы увѣрены въ этомъ, и это
обновленіе ея будетъ обязано подобнымъ вамъ женщинамъ. Въ
настоящее время для тѣхъ, кто не на полѣ сраженія, жить—это·
первая изъ обязанностей. Старинные узы всѣ порваны. Прошу
васъ, не лишайте меня моей награды: я хотѣлъ сохранить ро-
динѣ мать, супругу.
Юлія. Я слишкомъ уважаю васъ, чтобы обмануть. Нѣтът
я не буду жить. Но вашъ поступокъ отъ этого не менѣе прекра-
сенъ. Сохраните память о немъ у себя въ сердцѣ, и пусть это·
воспоминаніе даетъ вамъ радость въ вашемъ долгомъ и счастли-
вомъ пути. Я не могу сказать вамъ, почему мнѣ невозможна
принять жизнь, которую вы мнѣ даруете. Во имя того святого
чувства, которое проснулось въ васъ передъ революціоннымъ трибу-
наломъ, во имя этого покрывала и повязки, повѣрьте, что мое
поведеніе диктуется мнѣ высокими мотивами. Я хочу умереть и
умру. Вы спасали уже мертвую. Если вы любите меня, не
старайтесь проникнуть въ эту тайну. Увѣряю васъ, что я была
достойна любви подобнаго вамъ героя. Прощайте! оставьте меня!..
Л а-Френэ. О, сударыня!..
Юлія. Прощайте же! не сомнѣвайтесь во мнѣ никогда!
(Онъ медленно удаляется).
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Юлія, (Одна, рыдая). Помилована! Сомнѣнія больше нѣтѣ!
Смерть не хочетъ меня!.. О горе! Но, нѣтъ!.. я не буду жить!.. Это
было бы постыдно. О, мой бѣдный другъ, быть можетъ, твоя голова
теперь катится съ эшафота. (Она въ изнеможенги опускается въ
кресло). Я умру. Великія христіанскія сестры древнихъ временъ! Я
ушла съ вашего пути. Примѣръ возвышенной смерти, примѣры
доблестныхъ древнихъ римлянокъ, были чужды вамъ. Но приходи-

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
167
лось ли когда нибудь вамъ стоять передъ подобными
испытаниями? Обращаюсь за совѣтомъ къ вамъ, мои языческія сестры!
Если-бъ я шла по обычной дорогѣ, у меня была-бы возможность
искупленія. Но для меня ея нѣтъ!..Гордость моя ранена насмерть.
Мой позорь будетъ всегда стоять передъ моими глазами.
Вернувшись къ античнымъ образцамъ величія, нашъ вѣкъ долженъ
искать разрѣшенія нравственныхъ задачъ въ античныхъ традп-
ціяхъ, въ его правилахъ долга. Арія, Лукреція, Корнелія,—что
сдѣлали бы вы въ моемъ положеніи? О! вашъ отвѣтъ мнѣ ясенъ:
вы избрали бы смерть!.. (Она быстро поднимается).
СЦЕНА СЕДЬМАЯ.
Гильоменъ (входя). Сударыня! Вамъ уже извѣстно, что вы
свободны. Вы можете покинуть этотъ домъ, когда захотите.
Признаюсь, что на вашемъ мѣстѣ я не заставилъ бы повторять себѣ это два
раза. Теперь вѣтеръ, вѣдь, быстро мѣняется. Въ этомъ домѣ жизни
человѣческой удивительно какъ не везетъ. До такой степени,
что не будь я здѣсь издавна консьержемъ, я непремѣнно сбѣжалъ
бы отсюда съ женою. Но привратникъ не можетъ такъ оставить
порученныя ему двери!.. Чего же вы ждете, сударыня? Можетъ
быть, вы хотите, чтобы моя жена пришла помочь вамъ,
проводила васъ до выхода отсюда?...
Ю л і я. Гильоменъ, я должна умереть. Вы честный человѣкъ.
Одно слово: у васъ, навѣрное, часто просили яду...
Гильоменъ. Но вы не вѣрите, сударыня, что
помилованы! Мы получили формальный приказъ о вашемъ освобожденіи.
Жакмэ не позволить вамъ остаться здѣсь .на слѣдующую ночь.
Юлія. Гильоменъ, я хочу яду, онъмнѣ нужеііъ!..
Гильоменъ. Правда, мнѣ приходилось иногда оказывать
эту маленькую услугу. Есть люди, которые не любятъпути
отсюда до конца Тюльерійскаго сада или рѣшетки Сеять-Антуана.
Но я уже сказалъ вамъ, сударыня, что вы свободны, какъ воздухъ.
Юлія. Гильоменъ, у меня есть возможность отблагодарить
васъ. Я хочу яду!..
Гильоменъ. Ну, это ужъ слишкомъ. (Въ сторону).Не по-
мѣшалась-ли она? Боже мой, въ наше время это не рѣдкость...
(Громко). Черезъ четверть часа вы, сударыня, будете за этими
стѣнами, тогда и исполняйте всѣ свои прихоти (выходить).
СЦЕНА ВОСЬМАЯ.
Ю л і я (одна). Одной мнѣ не дано умереть въ этомъ царствѣ
смерти. О! я хочу ея... хочу... Это не самоубійство; я только
поправляю ошибку неловкаго палача, направлю топоръ, случайно укло-
нившійся!.. (Она снимаешь повязку и некоторое время смотришь
на нес, какъ Монима въ „Митридатѣ") И ты, перевязь, согласно

16S
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
древнему обряду вѣнчавшая мою голову, окажешь мнѣ
последнюю печальную услугу; все же я никогда ничѣмъ тебя не
опозорила!.. Беру тебя въ свидетели, что только, видя себя во власти
смерти, нарупшла я свой обѣтъ.Но, если-бъ я воспользовалась теперь
этой отсрочкой смерти,—я была бы презрѣнной жалкой
клятвопреступницею!.. Явъ долгу у смерти и я заплачу. Прощай жизнь,
которую я такъ любила!.. Прощай міръ, въ которомъ мнѣ
досталась такая странная исключительная доля!.. Я испытала
величайшее горе, потому что въ часъ смерти лишена возможности спо-
койнымъ взоромъ окинуть свое прошлое. Я надѣялась на это
право, право подъ ударомъ ножа въ одно мгновеніе однимъ дол-
гимъ взоромъ обнять всю свою прошлую жизнь съ тѣмъ чув*
ствомъ исполненнаго долга, которое само по себѣ есть начало
награды. Шесть липшихъ часовъ ожиданія погубили меня!.. Я
умираю въ смятеніи духа!.. Я была неправа: въ порывѣ къ
идеальному я презрѣда внѣшнія формы!.. Я пренебрегала
общепринятыми путями и обычными предосторожностями! Духъ бъигъ
бодръ, плоть немощна!.. Прощенія, іфощенія!.. (77/>и этихъ словахъ.
голосъ ея слабѣетъ и падаешь] съ минуту она остается
неподвижною, потомъ быстро обходить комнату, осматривая стѣны.
Подъ ея рукою поддается панноу скрывавшее дверь). А,вотъ мракъ,
который мнѣ нуженъ! Прощай свѣтъ! прощай жизнь! Другъ мой!
черезъ нѣсколько мгновеній я буду съ тобою!.. {Она затворяетъ
за собою дверь. Почти тотчась же входить Гильоменъ и
удивляется при видѣ пустой комнаты).
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ.
Гильоменъ. Ба! Та дама, что не хотѣла быть
помилованной, уже ушла. Ну, что-жъ,—это было ея право. (Онь садится на
скамью). Что за жизнь наша! Боже мой! жить въ преддверіи
смерти!.. Пятое термидора!.. Дальше такъ не можетъ продолжаться!..
Весь свѣтъ, кажется, сошелъ съ ума... Это ужасно!.. Оставшимся въ
живыхъ еще ужаснѣе, чѣмъ умершимъ. Не странно-ли, какъ эта
аббатисса хваталась за все, чтобъ только умереть? А въ самомъ
дѣлѣ, какъ же она вышла отсюда? Въ дверяхъ ея не видали.
{Онь снова осматривается, находить потайную дверь и
отступаешь въ страхѢу видя Юлію, которая повысилась на своей по-
вязкѣ и уже хрипитъ).
О, ужасъ, ужасъ! {Отрывисто. Онъ бѣжитъ вьевою
комнату). На помощь!.. Помогите!.. Жанна! Жанна! ножъ скорѣе...
СЦЕНА ДЕСЯТАЯ.
Гильоменъ и Жанна бросаются въ темную комнату.
Жанна. Ахъ, бѣдная дама! Она еще дышетъ. Вынесемъ ее
отсюда. {Оба несутъ Юлію къ скамейкѣ\ хрипѣніе и глубокіе вздохи).
Принеси подушку. {Гильоменъ выходить).

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
169
Ахъ, дорогая госпожа, почему вамъ такъ хочется умереть?..
Она отходить... Нѣтъ, дышетъ еще... Сударыня! вамъ надо испо-
вѣдаться: вы забыли Бога!.. (Галъоменъ поддерживаетъ голову Юліи
подушкою).
Ю лія. {Пробуждаясь какъ бы отъ глубокаго сна). О, я имѣла
право умереть! Неумолимая жизнь! Снова я нахожу тебя!
Жанна. Сударыня, сударыня! вамъ надо исповѣдаться!.. Вы
сильно согрѣшили. Убивать себя запрещено. {Гильомену). Позови
того священника, ты знаешь, который вчера сюда прибыль и
сегодня долженъ быть казненъ. {Гильомснь выходить).
Жанна (ухаживая за больной). Ахъ, бѣдная моя барыня,
я понимаю это. Не стоить жить въ теперешнее время. Но все же
вы поступили нехорошо. Никогда не слѣдуетъ убивать себя.
Юлія. Ахъ, бѣдная женщина, если-бъ ты знала...
Жанна. О, я ничего не хочу знать. Никогда не слѣдуетъ
себя убивать. Ну, вотъ отдохните... вы будете прощены.
СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ.
Аббатъ Климентъ входить съ Гильоменомъ, садится на стулъ возлѣ скамьи,
гдѣ лежптъ Юлія. Гилъоменъ и Жанна выходятъ.
Аббатъ Климентъ. Моя миссія—всепрощеніе. Вы
совершили большой грѣхъ, сударыня! Но безконечно Божіе милосер-
діѳ въ эти дни великаго потрясенія... Выть можетъ, есть
обстоятельства смягчающія вашу вину. Не откроетесь ли вы мнѣ? Вамъ
извѣстно божественное правило—сознаніе ведетъ за собою про-
щеніѳ. Скажите только: я грѣшница.
Юлія {поднимаясь). Меня трогаетъ ваше благочестивое
участие. Но я не могу сказать того, чего не думаю. Нѣтъ, я не со-
грѣшила...
Аббатъ Климентъ. Я хочу знать только то, что вы самп
мнѣ скажете. Подумайте, что завтра въ этотъ часъ я взойду уже
на эшафотъ. На свѣтѣ теперь только вы, да я, да Богъ надъ
нами... Берегитесь гордыни. Всѣ грѣшатъ... Можетъ быть, вся жизнь
ваша была примѣромъ добродѣтели, но вотъ послѣдній вашъ по-
ступокъ—грѣховенъ. Скажите, почему это упорное желаніе смерти?
Наше служеніе даетъ намъ много опыта въ познаваніи душъ
человѣческихъ. Я увѣренъ, что ваше самоубійство еще не самое
большее ваше преступленіе... Тутъ есть тайна, которую вы упорно
не хотите открыть мнѣ. Когда душа спокойна, то смерти ждутъ,—
ей идутъ на встрѣчу только желая освободиться отъ угрызеній
совѣсти. Мученичество все искупаетъ, самоубійство—ничего: оно
лишь отягчаетъ вину... Скажите, раненая душа, въ сущности
благородная,—я увѣренъ вь этомъ, какъ увѣренъ въ томъ, что
милость неба будетъ надъ вами,—но скажите: какимъ путемъ
пришли вы къ этой пропасти, изъ которой васъ еще могутъ
исторгнуть таинства, дающія прощеніе?..
Юлія. Ну, хорошо, я скажу вамъ все. Я былаздѣсьвъ эту
лослѣднюю ночь и здѣсь я была застигнута врасплохъ человѣ-
комъ, котораго я любила. Онъ какъ бы опьянидъ меня въ послѣд-

170
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
ній часъ. Я склонилась на его убѣжденія, я предвосхитила
небесное блаженство... Потомъ мнѣ было отказано въ эшафотѣ. Я
сама замѣнила себѣ палача... Согрѣшивъ, я была уже мертва.
Аббатъ Климентъ. Вотъ видите, дочь моя, какъ опасно
брать отъ жизни больше, чѣмъ позволяетъ намъ наша жалкая
юдоль. Вы поставили себя выше законовъ, законы и
отомстили за себя. Вы были неправы, пускаясь въ разсуждешя передъ
долго мъ. Трансцендентное стремленіе во всякомъ случаѣ дур по;
υ, теперь вы должны это понять, счастливые простые! Я слпшкомъ
ничтожный священникъ, чтобы вы могли когда нибудь меня за-
мѣтить; но кто не зналъ Жуарской аббатиссы? Ваше величіе и
благородство поражали всѣхъ, принцесса была видна во всѣхъ
вашихъ поступкахъ. Ваша ученость, ваше общеніе съ первыми
умами нашего времени заставили васъ думать, что великіе не
нуждаются въ подаСержкахъ, необходимыхъ малымъ. Вы уже
давно перестали молиться: вы предоставили простымъ людямъ
священныя дѣйствія, созданныя церковью для всѣхъ. И вотъ вы
наказаны въ вашей гордости. Но у божественнаго милосердія
всегда найдется мѣсто для прощенія. У васъ есть средство
загладить ваши два грѣха; это средство—жить.
Юлія. Нѣтъ, я не буду жить; это наказаніе больше моихъ
грѣховъ. Я хочу умереть!..
Аббатъ Климентъ. Вы будете жить; вы узнаете, какъ
существуютъ люди въ обычныхъ условіяхъ. Это жестоко, по не
падайте духомъ! Эги пышныя учрежденія, слишкомъ заслонив-
шія собою церковь, перестанутъ существовать. Жуарская аббатисса
будетъ жить простой женщиною, въ основѣ все такая·же
горделивая, что ее и погубило. Примите эту долю, какъ наказаніе.
Ваше искупленіе будетъ въ томъ, что вы подчинитесь общему
закону. Рѣшайтесь же провести жизнь въ суровыхъ условіяхъ
настоящаго времени. Быть можетъ, вы будете матерью.
Юлія. О, Боже!
Аббатъ Климентъ. Сейчасъ вы не разумны и не
христианка. Ваше признаніе позволяетъ мнѣ сказать вамъ это: да,
быть можетъ, черезъ девять мѣсяцевъ вы будете матерью!
Трудны будутъ ваши обязанности. Черезъ десять мѣсяцевъ вамъ,
можетъ быть, придется просить милостыню для своего ребенка.
Юлія (содрогаясь, закрываешь голову руками). Жуарская
аббатисса обратится въ посмѣшище другихъ женщинъ.
Аббатъ Климентъ. Видите вы, какъ портитъ васъ
гордость. Сегодня утромъ вы радостно пошли-бы на смерть, а между
тѣмъ вашъ грѣхъ передъ верховнымъ судьею былъ-бы, вѣдь,
тотъ-же. Теперь надо терпѣть послѣдствія, надо признать передъ
людьми, что и вамъ были свойственны обычныя слабости, и это
будетъ ваша стоическая смерть. Кто сомневается въ вашемъ му-
жествѣ? Но отъ васъ требуется мужество смиреяія. Примите
жизнь, разъ она продолжена вамъ. Вашъ умъ и сердце
предназначены для того, чтобы способствовать возрожденію міра,
такъ неразумно упавшаго. Вы станете въ рядъ всѣхъ остальныхъ
женщинъ, не стыдитесь этого! Вогъпроститъ васъ, если вы сумѣ
ете быть простою женщппою. Живите, будьте матерью, будьте

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
171
супругой!.. Для тѣхъ, кто жилъ въ тяжелые дни, когда
потерялись границы между добромъ и зломъ, правомъ и неправомъг
небо сохранить неисчерпаемыя сокровища милости. Своимъ му-
ченичествомъ сегодня утромъ вы искуппли-бы другихъ; теперь
другіе мученики искупятъ васъ.
Юлія. Ваши слова западаютъ мнѣ въ душу. Да, теперь я
думаю, что буду въ состояніи все вытерпѣть.
Гильоменъ. (изъ полуотворенной двери). Сударь, мыѣ
очень досадно... но обвиняемые вашей группы черезъ четверть
часа отправляются въ революціонный трибуналъ. Вамъ надо спѣ-
шить.
Аббатъ Климентъ (стоя). Благословп васъ Вогъ, дочь
моя! Прощеніе будетъ завпсѣть отъ вашего мужества въ несѳніи
тягости жизни. Смиритесь! Жуарской аббатиссы нѣтъ болѣе; не
старайтесь софизмами затемиить эту истину. Жуарское аббатство
и всѣ учрежденія этого рода не будут ь существовать. Но будьте
истинной христіанкохо и француженкой. Живите и берегитесь
гордости!.. {Въ дверь громко стучать. Аббатъ Климентъ прости-
раетъ руки въ знакъ благословленгя, потомъ посюыино уходишь.
Юлія сидитъ неподвижно, блѣдная, застывшая).

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ
Дѣйствіе происходить въ Люксембургскомъ саду. Налѣво два или три не-
болыиихь прилавка съ будками, пирожками и кофе на грѣлкахъ. Направо—
садика съ четырьмя или пятью стульями.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Мадамъ Огюстъ. Думается мнѣ, что сегодня день будетъ
удачнымъ, мадамъ Денисъ. Погода великолѣпная, къ намъ при-
дутъ красавцы военные. Ужъ много мундировъ бродитъ по саду.
Навѣрное, мы обязаны Саблонской битвѣ ихъ посѣщеніемъ.
Ничего я не понимаю въ томъ, что творится. А. вы что скажете
обо всемъ этомъ, мадамъ Денисъ?
Мадамъ Денисъ. А я такъ чувствую себя точно весной,
мадамъ Огюстъ. Можно сказать, что все раецвѣтаетъ. Этотъ бѣд-
ігый садъ быль печаленъ, точно преддверіе тюрьмы; теперь къ
нему вернулось веселье. II такъ называемые прежде благородные
начинаютъ сюда захаживать. Я узнаю ихъ по осанкѣ. Снова на-
чинаютъ танцовать, веселиться. Признаюсь вамъ, мадамъ Огюстъ,
у меня болѣло сердце—я ужъ думала, что конецъ свѣту насталъ.
Вы знаете, я не люблю аристократовъ, но совсѣмъ не желаю,
чгобы имъ всѣмъ свернули шеи: это ужъ черезчуръ. (Юягя
входить: въ передникѣ, на рукахъ у нея ребенокъ нѣсколькихъ мѣся-
цевъ отъ роду. На одной рукѣ—корзина съ хлѣбомъ и печеніями.
Она раздаешь торговкамъ булки).
Мадамъ Огюстъ. Вы кстати пришли, мадамъ Жуанъ.
Дайте-ка мнѣ нѣсколько свѣжихъ булокъ и пирожковъ.
Мадамъ Денисъ. A мнѣ маленькихъ свѣжихъ хлѣбцовъ,
которые мужъ, вѣроятно, прислалъ съ вами. Какъ здоровье
вашей малютки, мадамъ Жуанъ?
Юлія. Очень хорошо, мадамъ Денисъ. Благодарю васъ за
вашу доброту къ ней. (Проходитъ).
Мадамъ Денисъ. Вотъ посмотрите на эту женщину,
которая у насъ на поеылкахъ, мадамъ Огюстъ: я увѣряю, что это
не первая встрѣчная. Хоть она и носить передникъ и чепчикъ,
а все чувствуется, что это принцесса. Она очень услужлива, но
невозможно заставить ее улыбнуться. Когда я ей плачу ея
четыре су за трудъ,—она благодарить меня съ видомъ любезной ве-
ликосвѣтской женщины. Она кажется только и живѳтъ, что для
своей дѣвочки. Бѣдная женщина!

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
173
Мадамъ Огюстъ. Да, это забавно: и у этихъ аристокра-
товъ являются дѣти, какъ у насъ грѣшныхъ. Но это ужъ ихъ
вина. Откуда онъ у ней взялся, какъ вы думаете? Ребенку не
больше трехъ или четырехъ мѣсяцевъ; исторія эначитъ недавняя,
никто не знаетъ мадамъ Жуанъ въ кварталѣ св. Якова.
Мадамъ Денисъ. Да, это потѣшно; но, заисключеніемъ
этого, она во всѣхъ отношеніяхъ ведетъ себя какъ нельзя лучше. Всѣ
въ домѣ ее уважаютъ. Надо пожалѣть бѣдную женщину, которая
кормить своего ребенка. {Юліл въ это время садится на
соломенный стулъ съ ребенкомъ на рукахъ и ставить корзинку рядомъ).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Входятъ трое военныхъ; среди нихъ Ла-Фреыэ. Оби садятся въ садикѣ.
Первый военный. Какъ хорошо мы сдѣлали, что
питали довѣріе къ своей родинѣ. Надо признаться, что первое
время въ этомъ была наша заслуга. Развѣ все это не было
ужасно? и мы точно поддерживали господство этихъ ненави-
стныхъ тирановъ. Къ счастію^ я не видалъ Парижа въ это
время.
Ла-Френэ. Я-же видѣлъ революционный трибуналъ. Эго
было нѣчто ужасное и величественное въ то-же время, не менѣе
величественное, чѣмъ поле сраженія. Солдатомъ я присутство
валъ при самыхъ прекрасныхъ проявленіяхъ человѣческаго
величья, о которыхъ только можно мечтать. Увѣряю васъ, что
четыре или пять дней, которые я провелъ годъ назадъ въ Парижѣ,
оставили по себѣ неизгладимое воспоминание. Не могу вамъ
передать этого. Плессійская тюрьма, что въ двухъ шагахъ отсюда,
видѣла также примѣры мужества, прекраснѣе которыхъ не встрѣ-
чается въ какихъ угодно лѣтописяхъ героизма и мученичества.
Второй военный. Вы должны подѣлиться съ нами
вашими воспоминаниями о Плесси. Вы часто упоминаете о нихъ,
никогда, однако, не удовлетворяя вполнѣ нашего любопытства.
Л а-Ф ρ е н э. Нужны особыя обстоятельства, удесятеряющія
добро, такъ-же какъ и зло, чтобы человѣческая добродѣтель
явилась въ полномъ свѣтѣ. Нельзя жалѣть, что пережилъ такіе уди-
вительныя минуты, хотя· бы черезъ всѣ испытатгія войны
пришлось хранить жестокую рану сердца. Часто въ эти мрачные дни
открывается вамъ небо. Подобный видѣнія не забываются, и
сердце живетъ ими всю жизнь. Дѣлаешься какъ получившій
глубокую рану; по временамъ эта рана открывается вновь, ее
любишь, ласкаешь... {Онъ задумывается. Его друзья знаками выка-
зываютъ свое уваженге къ его волненгю. Приход ятъ еще двое
военныхъ).
Третій военный. Здравствуйте, товарищи! Позвольте
сѣсть рядомъ съ вами. Посмотрите, какъ этотъ дворецъ съ каж«
дымъ днемъ освобождается отъ своего траурнаго покрова. (Слы ·
гины звуки музыки, играю иф аргю: „La Victoire, en chantant, nous
ouvre la carrière).

174
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Четвертый военный. Что удивляетъ меня, такъ это тот
что Республика оказывается одинаково способной и воевать и
создавать миръ. Этотъ комитетъ, каждый мѣсяцъ обновляющейся
па четверть своего состава, оказывается способнымъ вести
переговоры о мирѣ, ставить и хранить тайныя условія. Можно-ли
было этому повѣрить? Не удивляетъ-ли васъ до послѣдней
степени миръ въ Гагѣ.
Первый военный. Все меня здѣсь удивляетъ, особенно
присутствіе здѣсь меня самого. Но мы будемъ свидетелями еще
болыпихъ чудесъ. Мнѣ всегда казалось признакомъ псключи-
тельнаго времени то, что Революция создаетъ нужныхъ ей людей
или вѣрнѣѳ творить больпгія дѣла съ помощью людей, которые
вышли изъ ничтожества и обратятся въ него. Обстоятельства дѣ-
лаютъ ихъ великими. Если они и относятся слишкомъ легко
къ чужой жизни, то и своей не особенно дорожать. {Слышна
военная музыка). Что это за процессія въ саду?
Второй военный. Это—праздникъ въ честь дня
провозглашения независимости Америки. Пойдемъ посмотримъ! (Воь
уходятъ, исключая Ла-Френэ, который остается погруженный въ
задумчивости).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Группа разносителей новостей.
Робурдэнъ (держа въ рукахъ ТМонитерьи). Можно ли
было когда нибудь повѣрить такимъ ужасамъ? (Передавая
газету своему товарищу). Вотъ прочитайте-ка это!
Громмеларъ (читая). „Всѣ эмигранты были
вооружены отравленными кинжалами. Животное, на которомъ испытали
дѣйствіе укола этимъ кинжаломъ, тотчасъ-же умерло".
Робурдэнъ, (дѣлая преувеличенный жсстъ). Это въ дрожь
бросаѳтъ. Прочтите-ка мнѣ что нибудъ успокаивающее нервы.
Громмеларъ. Если желаете, я прочитаю вамъ о
банкета, который быль данъ вчера вечеромъ въ честь дня
провозглашения американской свободы.
Робурдэнъ. Читайте, читайте!
Громмеларъ. „Гражданственность, порядокъ, гармонія,
царившія на празднествѣ, придавали ему характеръ семейнаго
согласія. Чудная музыка играла во все время пиршества и послѣ
каждаго тоста исполнялись патріотическія аріп. (Нѣкоторые изъ
гуляющихъ группируются около чтеца и слушаютъ: одни—съ ей-
оомъ удовлетворенія, другіе—съ улыбкой). Слѣдующіе тосты были
произнесены съ чувствомъ и энтузіазмомъ, характеризующими
истинныхъ друзей свободы и равенства:
За надіональный французскій конвентъ! Да окончить онъ
свою долгую, важную и опасную миесію,—миссію созданія
конституции на принципахъ мудрости, свободы и равенства и утвер-
жденія за французскимъ народомъ и въ самомъ далекомъ буду-
щемъ независимости и счастія! За безтрепетные полки
французской республики! Пусть составляющіе ихъ добродѣтельныѳ граж-

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
175
дане наслаждаются въ нѣдрахъ благодарнаго отечества
драгоценными плодами свободы, которые они заслужили своими трудомъ
л побѣдой!
За тѣхъ, кто погибъ! Пусть лавры украшаютъ ихъ могшш,
а ихъ эаслуги пусть вѣчно будутъ сохраняться въ сердцахъ
благодарнаго потомства!
За справедливость, гуманность и честность! Пусть эти
великая начала всегда царятъ въ учрежденіяхъ свободныхъ государствъ!
За науки, искусства и ихъ лучшее украшеніе—людей таланта!
За прекрасный по ль обоихъ полушарій! (Разнообразное дви·
жсніс; браво покрываешь собою всс\ на большей части физіономій
выраженіе восхищснія). Слушайте, слушайте!..
За милосердіе! Пусть побѣдоносный французскій народъ,
додастъ примѣръ этой добродѣтели!"
Одинъ изъ присутствующихъ. [вполголоса).Это-ли не
смѣшно?
Другой. Молчи лучше! Все великое можетъ посягать и на
смѣшное. Побѣда—единственная вещь, надъ которой нельзя смѣ-
яться.
Громмеларъ. Подобное чтеніе хорошо дѣйствуетъ на
душу. Браво! Возьмемъ-ка что нибудь у мадамъ Денисъ. Вчера,
мадамъ Денисъ, ваши маленькіе пирожки были чудесны. Я и
сегодня хотѣлъ-бы ихъ.
Мадамъ Денисъ. Сейчасъ, господинъ Громмеларъ! У
меня ихъ нѣтъ здѣсь, но сейчасъ яа нами сходятъ. Мадамъ Жу
янъ!.. (Юлія подходить] мадамъ Денисъ объясняешь eu, что она
должна принести).
Робурдэнъ. Вотъ красивая женщина! Какая осанка! Какая
походка!.. (Ла-Френэ въ этотъ моментъ какъ-бы пробуждается
и узнаешь Юлію).
Ла-Френэ. Что я вижу! Не съ ума ли я схожу?... Нонѣтъ,
я ие ошибаюсь! Это она сама! она... О, да! Но этотъ ребенокъ.
(Юлгя уходить).
Громмеларъ. Не дурная у васъ посыльная. Гдѣ вы
разыскали такую, мадамъ Денисъ?
Мадамъ Денисъ. А, не правда-ли, у нея рѣдкая фигура.
Это—бѣдная женщина; она живетъ уже около года подъ крышей
того дома, гдѣ у меня лавочка. Она ни съ кѣмъ не видится, никто
къ ней никогда не ходитъ. У нея всегда фигура статуи,
неподвижная, непроницаемая, хотя за малѣйшую услугу она и
улыбнется, какъ никто. Вы спросите: а ея ребенокъ?—Ну, чего же вы
хотите: три мѣсяца, какъ малютка появился на свѣтъ. Одна бѣд-
ная женщина, ея сосѣдка, ухаживала за нею. И съ этого временп
мать только и живетъ маленькимъ существомъ. Бѣдная! Пусть
что хотятъ, говорятъ, но это достойная женщина! Я посылаю
ей каждое утро молоко, и она зарабатываешь въ день десять су,
разнося мои хлѣбъ и пирожки.
Громмеларъ. Да, въ наше время всякое творится, Ро
бурдэнъ. (Они отходятъ жестикулируя).
Ла-Френэ (къ мадамъ Денисъ). Извините, сударыня, мнѣ
кажется, что та, о комъ вы говорите, называется госпожа Жуанъ?

176
ФИЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
Мадамъ Денпсъ. Да, сударь! А вы также, вѣроятно,
подумали, что это не первая встрѣчная? Но я должна
предупредить васъ, мой молодой офицеръ,—вы мнѣ нравитесь, вы такой
милый,—не дѣлайте обычныхъ попытокъ. Крѣпость неприступна,
это—сама добродѣтель. И не пытайтесь... Вы, можетъ быть,
скажете: а ребенокъ!... Э, что мнѣ вамъ отвѣтить?... ему около трехъ
мѣсяцевъ. Больше я ничего не знаю. {Несколько минутъ она
занимается укладываніемъ своихъ пирожковъ).
Ла-Френэ. О, Господи! Что же дѣлать? (къ мадамъ Денисъ).
Мадамъ Денисъ, часть тайны я уже знаю. Вы честная женщина;
оставьте меня съ нею на нисколько минутъ.
Мадамъ Денисъ. Охотно, дорогой господинъ. Я сразу
увидѣла, что вы—порядочный человѣкъ. (Она уходить).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Юлія (подходить и узнастъ Ла-Френэ). О, небо!
Ла-Френэ. Да, это"я, сударыня, и эта встрѣча—не игра
случая. Въ тотъ день, когда, по вашей волѣ, я покинулъ васъ въ
стѣнахъ Плесси, и весь слѣдующій день я не отходилъ отъ
дверей тюрьмы. Тайно мнѣ сообщили о вашемъ отчаяніи, о вашей
попыткѣ самоубійства. Сколько нужно мнѣ было самообладанія,
сколько уваженія къ вашей волѣ, чтобъ не пойти къ вамъ. Но я
даль вамъ обѣщаніе. Когда я долженъ быль отправиться въ
Брюссель, подъ страхомъ попасть въ дезертиры, ваша жизнь была
спасена. И вотъ больше года, среди всѣхъ неслыханныхъ
превратностей этой войны, ведомой юношами-энтузіастами, вашъ образъ
не оставлялъ меня. Одно желаніе было у меня—вернуться въ Па-
рижъ, чтобы найти васъ тамъ. Тайное предчувствіе влекло меня
въ эти кварталы; не знаю самъ почему,—я думалъ, что вы не
можете быть далеко отъ этихъ мѣстъ. Вы не должны считать
преступленіемъ то поклоненіе вамъ, которымъ я весь проникнуть
π причина котораго—ваше превосходство. Это ваша вина,
сударыня; вы былп слишкомъ божественны у барьера революціоннаго
трибунала. А сегодня, въ одеждѣ рабочей женщины, вы мнѣ
кажетесь еще восхитительнѣе. Мое чувство къ вамъ предохраняло
меня отъ пошлыхъ увлеченій. Вы можете приказать мнѣ
страдать молча, но не можете запретить мнѣ страдать.
Юлія. Вы жестоки, сударь: вы прикасаетесь раскаленнымъ
желѣзомъ къ незакрывшейся еще ранѣ. Я уже сказала вамъ и
говорю еще разъ: въ моей жизни есть тайна, и мнѣ нельзя ее
вамъ открыть. Я никого не могу любить, и у меня слишкомъ
много причинъ любить васъ,—васъ, который изъ любви ко мнѣ,
спасъ мою жизнь. Въ послѣдній разъ я обращаюсь къ вамъ съ
горячей просьбой, съ мольбою—не старайтесь увидѣться со мною.
Почти годъ я не покидаю убѣжища, въ которомъ скрываюсь. Въ
этотъ садъ я пришла, чтобъ заработать на хлѣбъ для этого
ребенка, который только и мѣшаетъ мнѣ умереть!.. Я должна была
умереть... Считайте меня умершей. Прощайте!

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
177
Л а-Ф ρ е н э. Нѣтъ, нѣтъ! это невозможно. Я готовь сказать,
что вы обязаны открыть мнѣ истину. Женщина не можетъ быть
судьею въ своемъ дѣлѣ. Небо послало меня на вашъ путь, чтобы
я былъ вапшмъ братомъ, вашей опорой. Я вырвалъ васъ иэъ
рукъ смерти, и по отношенію къ вамъ у меня есть нравственныя
обязанности. Это затворническая жизнь, которую объясняетъ не
аскетическое чувство! Этотъ ребенокъ нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Вашъ
лучшій другъ, человѣкъ, который по вашему собственному
признанно, долженъ былъ-бы быть вашпмъ супругомъ, если-бъ не мѣшалъ
этому высшій мотивъ, неужели онъ не долженъ быть посвященъ
въ тайну, соединенную съ вашею честью. Не естественно-ли, что
я ревную васъ къ чистотѣ вашей незапятнанной жизни,
спасенной мною? Ахъ, сударыня, неужели моя награда будетъ въ без-
конечномъ мученіи при мысли о васъ?
Ю л і я. Развѣ вы не видите, какъ я мучаюсь тѣмъ, что
заставляю страдать васъ,—что осуждена встрѣчать явной
неблагодарностью вашу мужественную любовь!.. Вы вырвали меня изъ
рукъ палача, я же огорчаю васъ. Вы—человѣкъ, уваженіе кото-
раго мнѣ дороже всего въ мірѣ, и я вынуждена оставить вамъ
возможность сомнѣваться во мнѣ... Ахъ, это слишкомъ, сударь!
Пощадите меня! пощадите!.. Клянусь вамъ этой рукою, которую я
позволяю пожать вамъ {она протягиваешь ему руку), что я
заслуживала чувство, которое внушила вамъ люоовь ко мнѣ.
Вспоминайте-же обо мнѣ съ нѣжностью, а не съ горечью. Не дайте
мнѣ думать, что я была бичомъ въ вашей жизни. Не старайтесь
больше меня встрѣтить. Я въ нѣкоторомъ родѣ посвящена... Я
искупаю свой) вину. Прощайте, прощайте!.. {Сжимая конвульсивно
ребенка въ рукахь). Ахъ, дорогая малютка, какъ мнѣ нужно тебя
любить! {Она быстро у ходить).
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Ла-Френэ {падаешь на одну изъ скалит вь саду). Сомнѣ-
ніе хуже смерти. Можетъ-ли скрываться подъ этой суровой добро-
дѣтелью, подъ этой несравненной красотой—ложь? Ахъ, я не
повѣрилъ-бы себѣ самому, я убилъ-бы себя, если-бы мнѣ
пришлось убѣдиться въ этомъ. Одно ея слово, что-бы тамъ ни было,
было-бы не такъ жестоко, чѣмъ эта неувѣренность. О, я хотѣлъ-
бы, чтобъ она была болѣе слабой женщиной: тогда она боялась-
бы своей слабости. Она слишкомъ сильна, ея гордость губить ее.
{Онъ отдастся горю).
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Мадамъ Денисъ {входя). Ну, вотъ, мой дорогой офицеръ,
я же вамъ говорила. Возвращайтесь-ка въ Голландію, дойдите
до того, чтобы кавалеріею брать флотъ, но не приступайте къ
ней. Съ вашей красивой наружностью вы беэъ труда найдете утѣ-
шеніе у другихъ.

АКТЪ ПЯТЫЙ.
Дѣііствіе происходить въ паркѣ замка Селль-Сенъ-Клу: по сосѣдству съ
паркомъ—деревенская] церковь; посередпнѣ сцены—садовая скамейка подъ
сѣнъю дѳревьевъ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Юлія, сидя на скамейкѣ. машинально работаетъ съ разсѣяннымъ вндомъ.
Франсуа, садовникъ, подчищаетъ дорожки. ѴКюльетта бѣгаетъ по парку съ
колесомъ. Колесо подкатывается къ ногамъ Юліи.
Жюльетта {бросаясь си на шею). Ахъ, мамочка, мнѣ здѣсь
такъ весело! Знаешь, тюльпаны въ моемъ садикѣ распустились?
Ты посмотришь ихъ сегодня, не правда ли? Франсуа такъ добръ
ко мнѣ!—Франсуа, ты будешь еще учить меня, какъ называть
цвѣты. У нихъ есть такія смѣшныя имена. Почему это не даютъ
цвѣтамъ всегда красивыхъ именъ? {Она влѣзаешь на кол/ьни къ
матери). Мамочка, я тебя очень люблю. Ты довольна мною? Ты
не будешь больше грустить? не правда ли? А я такъ очень
довольна! (Она обнимаешь ее). Мама, скажи мнѣ одну вещь: почему
это у меня нѣтъ маленькаго братца, какъ у Луизы? Луиза
постоянно играетъ съ своимъ маленькимъ братомъ. Большой братъ,
какъ Фернандъ,—это тоже хорошо; но мнѣ лучше нравится
маленький братецъ, совсѣмъ малѳнькій, чтобъ я могла быть его
мамой. {Она берешь свое колесо и уб/ыаеінъ. Франсуа продолжаешь
чистить дорожку).
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Входить маркизъ де-Сенъ-Флоранъ π садится около сестры; Жюльетта при-
бѣгаетъ обнять его, потомъ снова убѣгаетъ.
Маркизъ. Какъ очарователенъ этотъ ребенокъ и какая
для него радость это лѣтнее время среди цвѣтовъ и деревьевъ.
{Юлія глубоко вздыхаешь). Дорогая сестра, съ этимъ нужно
покончить. Желая великаго, вы доходите до дурного. Вы на краю
пропасти, куда васъ толкаетъ ваша добродѣтель. Время, которое
мы пережили и развалины котораго обязаны теперь возстано-
вить, было какъ бы междуцарствіемъ въ законахъ природы. Все
какъ бы пріостановилось, соціальныя условія были уничтожены
на короткое время и пѳредъ человѣкомъ оставался дѣйствитель-

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
179
пымъ одинъ только законъ—благородство собственнаго сердца.
Вы знаете этотъ никогда не преходящій законъ. Я, какъ вашъ
братъ, замѣняющій вамъ отца, какъ старшій въ семьѣ, я
отпускаю вамъ вашъ грѣхъ. Д'Арси былъ вашпмъ мужемъ въ смерти.
Тайна той ночп, когда вы приняли его любовь за часъ до смерти,
была самымъ священнымъ бракосочетаніемъ. Узы договора, сое-
динявшаго васъ съ церковью, были порваны силою. Церковь
возродится, но Жуаръ, Ремпрмонъ, Фронтевро, всѣ эти учрежденія
болѣе аристократическія, чѣмъ христіанскія, не оживутъ. Больше
не увидятъ этихъ аббатиссъ, имѣвпшхъ суверенныя права, че-
капивпшхъ монету, не уступавшпхъ Воссюэ, который отвѣчалъ
имъ за то въ трехъ томахъ. Вы были связаны не съ христианской
церковью: ваше пропсхожденіе соединило васъ съ учрежденіемъ,
бывшимъ полезнымъ въ очень древнюю эпоху, но въ наше время
ставшимъ карпораціею, въ которой добро перемѣшалось съ
заблуждениями и изъ которой вашъ возвышенный умъ старался
извлечь возможно лучшее. Когда революціонный трибуналъ при-
говорилъ васъ къ смерти, Жуара уже больше не было, ваши
обѣты не имѣли смысла. Остается лишь вѣчный обѣтъ—таинство
старое, какъ природа, которое переживаетъ всѣ законы, всѣ
культы... Вы знаете: я не презираю обряды,—они необходимы.
Необыкновенный, человѣкъ, представляющій собою въ настоящее
время геній Франціи, посвятилъ меня въ свои высокія мысли п,
быть можетъ, уже скоро вы будете свидѣтельнпцею самаго по-
разительнаго акта этого времени, акта, предназначеннаго
соединить въ томъ, что касается церкви, старинныя и современныя
потребности. Обряды необходимы человеку, живущему въ
общества. Само общество хочетъ ихъ. Представьте себѣ два человѣ-
ческихъ существа на необитаемомъ островѣ; можно ли требовать,
чтобы они обосновывали теченіе своей жизни на обычныхъ обря-
дахъ? Ваше положеніе въ Плесси было своего рода пустынею
между жизнью и смертью. Для васъ не существовало ничего кромѣ
природы и вѣчности. Непредвидѣнный инцпдентъ, спасшій вамъ
жизнь, только укрѣшілъ таинство этой ночи. Вашъ ребенокъ
^ылъ какъ бы печатью къ тому, торжественнымъ освященіемъ. То
былъ вашъ первый бракъ, моя дорогая сестра, и если когда
нибудь второй бракъ могъ назваться законнымъ, такъ это въвашемъ
положеніи. (Жюльетта пробѣгаетъ по щеюь съ колесомъ).
Подумали ли вы о будущности этого ребенка? Его дѣтскій
возрастъ устраняетъ всякій нескромный вопросъ; но его суще-
ствованіе въ нашемъ свѣтѣ становится уже затруднительным^
черезъ нѣсколько дѣтъ оно будетъ почти невозможнымъ. Этотъ
ребенокъ имѣетъ право на семью, братьевъ, сестеръ. Ла-Френэ—
самое благородное сердце. Онъ смотритъ такъ же, какъ и мы
па вещи, онъ васъ обожаетъ!..
Юлія. Остановитесь, это слишкомъ жестоко!.. Вы забываете,
что Ла-Френэ не знаетъ того, что было. Я предпочту дважды
быть перѳдъ нимъ глупой, жестокой, скрытной, я предпочитаю
казаться виновной и подвергать себя самому серьезному подозрѣ-
нію въ безчестіи, чѣмъ открыть ему тайну, которую вы знаете
одинъ на свѣтѣ.

ISO
ФПЛОСОФСКІЯ ДРАМЫ.
λί ар к изъ. Ояъ все знаетъ. Вчера я ему все сказалъ... (Она
вскрикиваешь). Я долженъ быль это сдѣлать. Послѣ моего воз-
вращеяія изъ эмиграціи, различныя обстоятельства заставили
меня сталкиваться съ этимъ несравнеянымъ воиномъ. Онъ скоро
узналъ, что вы—моя сестра. Ояъ открылъ мнѣ свое сердце. Я
долженъ былъ ради вашей чести, ради чести нашего дома, раз-
сказать ему все!.. Вотъ уже два дня, какъ Ла-Френэ здѣсь. Мы
рѣшили, что положеніе должно окончательно опредѣлиться. Ла-
Френэ восхищается вами за ваши испытанія еще больше, чѣмъ
за тотъ день вашего тріумфа, когда, подобно свѣтлому генію ве-
личія, добродѣтели и красоты, вы предстали передъ революціон-
ыымъ трибуналомъ. И онъ правъ. Нашъ родъ, дѣйствительно,
ничего не стоидъ бы, если-бы женщина, подобная вамъ, не
получала дань уваженія и любви отъ самыхъ достойныхъ цѣнителей,
Френэ, быть можѳтъ, первый изъ того поколѣнія удивительныхъ
воиновъ, которое революція вызвала изъ нѣдръ нашей родины
громкимъ звукомъ своего призывнаго рога. Полная чудесъ ком-
панія Лекурба, когда наши молодые солдаты встрѣтились съ ста-
рымъ войскомъ Суворова на льдинахъ Готарда, чтобы вступить
въ борьбу гигантовъ, въ сущности была поддержана имъ. Въ
настоящій моментъ онъ выражаетъ собою прекрасный принципу—
облагораживаніе побѣдою, умиротвореніе борьбы классовъ герой-
ствомъ. Гордитесь подобнымъ союзомъ, мой другъ! Вы носили
прекрасное имя: наши предки славно служили Франціи; и вы
будете носить такое же прекрасное <имя,—имя человѣка, имѣвшаго
самую славную долю въ дѣлѣ обновленія Франціи, служащей
предметомъ всѣхъ нашихъ стремленій.
И вы любите этого героя, изъ-за котораго сердце всякой
благородной женщины должно биться. Я уже не упоминаю, что
вы обязаны ему жизнью; вы возразили бы мнѣ, что эта жизнь
была для васъ худшимъ даромъ,—что, спасая васъ, Ла-Френэ прп-
говорилъ васъ къ годамъ нравственнаго мученія. Берегитесь
ошибиться!.. Вы слишкомъ насилуете границы человѣческой
природы; вы извращаете ее во имя величія. Ваше положеніе было-
бы проще, если-бъ вы были или простой монахиней,
погруженной въ старую вѣру, или дурной монахиней, не заботящейся объ
обязанностяхъ, въ которыя она не вѣритъ. Добровольная
затворница или свѣтская женщина самаго обычнаго типа—вы нашли бы
въ нарождающемся обществѣ равно опредѣленныя мѣста.
Слишкомъ свободная, чтобы искать забвенія въ монастырѣ, слишкомъ
серьезная, чтобъ искать его въ безумствахъ веселой свѣтскости,
вы отказываетесь отъ единствецнаго выхода, который вамъ
предлагаюсь. Повѣрьте мнѣ, дорогой другъ, Богъ, въ котораго мы
оба вѣримъ, говорить вамъ моими устами. Разумъ вселенной
долженъ быть понятенъ сердцу. Ваша нравственность не была
свойственна всѣмъ. Вы это признали, милая невѣрующая аббатиссат
когда предоставили низшему персоналу заботу вѣрить за васъ и
исполнять скромныя обязанности религіозной жизни. Эта свобода
толкованія закона обязываѳтъ теперь васъ посрѳдствомъ брака съ
Френэ выйти изъ положенія, которое не можетъ дальше такь
лродолжаться.

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
181
Юлія. Я уважаю установленный формы. Онѣ составляютъ
внутреннюю опору того громаднаго корсета, который
поддерживаешь бѣдный человѣчный колоссъ. Церковь не можетъ вѣнчать
Жуарскую аббатиссу. А бракъ, къ которому церковь осталась бы
пепричастна, для меня быль бы въ высшей степени неприлич-
яымъ поступкомъ.
Маркизъ. Успокойтесь, дорогая сестра: рядомъ со зломъ
человѣчество всегда создаетъ и лѣкарство къ нему. Необычныя
положенія имѣютъ обыкновенно исходомъ и исключительные
законы. Перемѣна, произведенная Революціею во французскомъ
обществѣ, гораздо глубже, чѣмъ думаютъ. Все должно быть ново;
всѣ узы порваны; обломки старой церкви должны служить
новую службу; нужно снять съ нихъ прежнее клеймо. Фуше хочетъ
быть гердогомъ, Мерленъ забылъ, что онъ монахъ, Таллейранъ не
можетъ болѣе оставаться еппскопомъ. Я вамъ уже высказалъ высо-
кія мысли поразительнаго генія, который въ этотъ моментъ
трудится надъ тѣмъ, чтобъ извлечь изъ прошлаго все безусловно
необходимое и сообщить будущему, которое, какъ онъ хорошо знаетъ,
не должно быть вѣчно. Я, благодаря моимъ дипломатическимъ
полномочіямъ, имѣю ко всему этому нѣкоторое отношеніе и могу
сказать вамъ, что кардиналъ Капрара въ настоящій моментъ
находится въ Парижѣ, чтобы подписать актъ умиротворенія. Съ
одной стороны, благочестивый совѣсти будутъ успокоены еогла-
сіемъ святого отца на новый порядокъ. Съ другой,—Римскій дворъ,
всегда поддающиеся обаянію побѣды, сдѣлаетъ всѣ уступки въ
вопросахъ личности. Онъ признаетъ, что происшедшее было без-
примѣрнымъ кризисомъ. Таллейранъ перестанетъ быть епископомъ;
Луи, его помощникъ въ мессѣ свободы на Марсовомъ Полѣ,
отдастся всецѣло дѣлу финансовъ. И сказать-ли вамъ? Не называя,
разумѣется, васъ, я говорилъ въ совѣтахъ о возможности
положена, подобныхъ вашему. Вотъ письмо, которое я получилъ
сегодня утромъ:
„Первый консулъ поручаетъ мнѣ написать вамъ, что онъ
говорилъ съ кардиналомъ Капрара и далъ ему понять, что въ ви-
дахъ успокоенія совѣстей необходимо, чтобы онъ имѣлъ
полномочия въ положеніяхъ, аналогичныхъ тому, о которомъ вы мнѣ
говорили. Кардиналъ отвѣтилъ, что святой отецъ предупредилъ
въ этомъ пунктѣ желанія перваго консула {легкая улыбка на
губах ъ маркиза) и предоставилъ ему въ этомъ отношеніи всѣ
каноническая права, такъ что черезъ какой-нибудь часъ послѣ изъ-
явленія желанія со стороны перваго консула, разрѣшевіе брака
можетъ быть получено".
Ахъ, дорогая моя (онъ обнимаетъ ее)\ вотъ гдѣ случай
приложить принципы, внушенные вамъ высшимъ разумомъ! Наша
семья, такъ сильно уменьшившаяся въ эти несчастные годы,
моими устами приказываешь вамъ заключить этотъ союзъ.
Жюльетта. Ахъ, мама, когда же ты пойдешь посмотрѣть
мои тюльпаны! Если-бы ты знала, какъ они красивы! (Слышенъ
колокольный звонъ). Ахъ, что это? Франсуа—что это?
Франсуа. Барышня, говорятъ, что это Конкордатъ. Не
знаю хорошенько, что это такое—этотъ Конкордатъ? Кажется, что

182
Ьилософскія ДРАМЫ.
теперь начнутъ служить по воскресеньямъ обѣдню. Я не пойду
туда, но все-таки радъ, что будутъ служить.
Маркизъ. Все оживаетъ, все возрождается, дорогая сестра.
Этотъ часъ святъ и торжественѳнъ. 'Франсуа!
Франсуа. Къ вашимъ услугамъ, господинъ маркизъ.
Маркизъ. Пойди въ павильонъ, что возлѣ воротъ, и
попроси генерала, пріѣхавшаго вчера, пожаловать къ намъ сюда.
(Своей сестрѵь со слезами въ голосѣ). Какіе ужасные годы вы
пережили, мой другъ! Ваше мужество превышало человѣческія силы,
вы будете награждены счастіемъ. Не презирайте его такъ упорно.
Это—свѣтлая сторона дѣйствительности. Раскройте сердце ваше
для радости. Сколько разъ слышалъ я отъ васъ, что церковь, не
смотря на свою ветхость, была для васъ все же маленькимъ мір-
комъ, гдѣ вы любили действительность, —циферблатомъ, стрѣлкп
котораго показывали вамъ часы дня и ночи. Прислушайтесь къ
ея радости, раздѣлите ее. (Трезвонь въ деревтъ возобновляется.
Она плачешь). Вы плачете! Ахъ, какъ долго вамъ недоставало
этого, моя дорогая. Плачьте, плачьте! Ахъ, какая это хорошая и
законная вещь—слезы! Въ этотъ моментъ міръ, какъ куколка
бабочки, претерпѣваетъ глубокое измѣненіе. Это—часъ слезъ и часъ
радости! (Трезвонь возобновляется, заканчиваясь несколькими
отдельными ударами).
Жюльетта (останавливаясь около матери). Мама, это
звонить Конкордатъ. Почему же ты плачешь?
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Входить Ла-Фрѳнэ. ^Іаркпзъ вдеть еъіу навстрѣчу. Юлія остается на мѣстѣ,
заливаясь слезами.
Маркизъ. Великій и благородный другъ, я получилъ
согласие моей сестры на бракъ, который былъ ня.тттимъ общимъ же-
ланіемъ. Этотъ день будетъ считаться однимъ изъ лучпшхъ въ
ысторіи нашей семьи. Ваша молодая слава прочно соединится съ
нашей старинной честью. Я хотѣлъ бы, чтобы тѣ, кого мы
потеряли въ этой бурѣ, были здѣсь, чтобы принять васъ, какъ брата,
обнять васъ, какъ одного изъ своихъ!...
Юлія (встаешь рѣшитсльно). Вы узнали, сударь,
разгадку тайны, которая долго казалась вамъ необъяснимой. Я
боролась съ глубочайшими чувствами моего сердца; въ
течете семи дѣгь, я должна была казаться вамъ неблагодарной,
упрямой въ своихъ отказахъ. Миѣ было совершенно невозможно
открыть вамъ мотивъ этихъ отказовъ. Это былъ секреть мертвеца
и, если я была виновата, отдавшись моей любви къ д'Арси, я
могла найти извиненіе передъ судомъ своей совѣсти только въ
исключительномъ, странномъ, почти фатальномъ характерѣ этой
любви. Всякая другая любовь мнѣ была недоступна и потому-то
я виновата въ томъ, что не видѣла, чего вы стоите. Ахъ! какъ я
страдала! Уже давно горе смыло бы меня, если бы я не была

ЖУАРСКАЯ АББАТИССА.
183
свыше привязана къ жизни этимъ ребенкомъ, нуждавшимся во
мнѣ. (Жюлъстта бросается на руки матери, та беретъ ея руку и
остается возлѣ нея до конца). Не знаю, испытаемъ ли мы когда
нибудь полную радость, ту, которая свойственна неопытности и
наивности. Мы всегда будемъ,—я боюсь этого,—немного подобны
тѣмъ древнимъ посвященнымъ, которые послѣ страшныхъ видѣ-
ній нѣкоторыхъ таинствъ могли еще жить, но уже никогда не
смѣялись. Мы видѣди слишкомъ много для того, чтобъ намъ
было возможно брать жизнь съ дѣтской ясностью, счастливымъ
даромъ простыхъ душъ. Но мы оба достаточно жили также и
для того, чтобы знать, что отрѣшеніе отъ иллюзій есть также
хорошее условіе къ счастью. Я люблю васъ любовью не
уменьшенной, а, скорѣе, увеличенной годами молчанія. Для людей, какъ
мы съ вами, нѣтъ любви безъ обязанностей. Берите меня такою,
какая я есть,—воскресшую для жизни, рѣшившуюся начать ее съ
вами!.. (Ея лицо проясняется все болѣе и становится лучсзарнымъ).
Я возрождаюсь съ Франціею, я возрождаюсь въ васъ и вамп.
Я убѣдилась, что не буду невѣрна великому и хорошему чело-
вѣку, бывшему моимъ мужемъ одну ночь. Вы должны согласиться,
чтобы образъ его былъ на первомъ мѣстѣ въ святилищѣ моихъ
воспоминаній. Это дитя (Жюлъстта глядитъ на нее удивленно)
найдетъ у васъ привязанность, которую далъ-бы еіГея отецъ.
Вашу славу, сударь, я принимаю и дѣлаю ее своею. Я горжусь
вами (она протягиваешь ему руку), какъ если-бы вы были однимъ
пзъ моихъ првдковъ. Намъ нужно возсоздать
Францію,—соединимся же... Великій и славный другъ, семь лѣтъ ваша любовь,
безъ вашего вѣдома, была для меня худшимъ изъ несчастій. Она
бросила меня снова въ жизнь, когда уже кровавый договоръ былъ
заключенъ между моею честью и смертью. Сегодня вы получаете
мое прощеніе. Въ ваши руки отдаю я свою гордость. До сихъ
поръ я запрещала себѣ быть нѣжной и слабой. Любовь была для
меня черной измѣной, такъ что я стала ее ненавидѣть. Отдаваясь
вамъ, я увѣрена, что никому не измѣняю. Я хочу, я хочу взять
эту руку, державшую побѣдоносную шпагу Франціи.
Воспользуемся привиллегіею людей, видѣвпшхъ смерть вблизи. Будемъ
черпать силы, чтобы жить и идти навстрѣчу невѣрному
будущему, въ высотѣ нравственныхъ принциповъ и въ нашемъ презрѣ-
ніи ко всему пошлому. (Легкій звонъ колоколовъ въ воздухѣ).
Ла-Френэ. Да будутъ благословенны сомнѣнія, которыя
лпшь оттѣнили мое счастіе и позволили мнѣ увидѣть васъ еще
болѣе прекрасной, чѣмъ въ тотъ ужасный день, когда впервые
на скамьѣ революціоннаго трибунала вы восхитили мое сердце...

Прибавленіе цъ „Аббатиссѣ Жареной".
Когда появилась въ свѣтъ „Аббатисса Жуарская",
знаменитая итальянская актриса, m-me Дузэ, была поражена характеромъ
Юліи. Она захотѣла создать эту роль, и имѣла въ ней успѣхъ,
который варанѣе обезпечивали ей ея рѣдкостный умъ и
удивительный талантъ. М. Энрико Панцаки (М. Enrico Panzacchi), про-
фессоръ Болонскаго университета и превосходный критикъ, сдѣ-
лалъ переводъ и измѣненія, необходимыя въ интересахъ
постановки на сценЬ. Трудность заключается въ особенности въ томъ,
чтобы сохранить, имѣя въ виду театральныя условія, интересъ
послѣ третьяго акта. Я считалъ нужнымъ, въ видахъ идеальныхъ,
продолжить жизнь аббатиссѣ, чтобы дать высшее понятіе о жиз
ни, рассматриваемой, какъ выполненіе долга, и показать примѣръ
искупленія материнской любовью ошибки, допущенной противъ
необходимыхь общественныхъ правилъ. Но это идеи моралиста,
подходящія,—я это признаю самъ,—болѣе роману, чѣмъ сценѣ. Мои
римскіе друзья писали мнѣ: „Ваша драма не можетъ кончаться
идилліей". И вотъ, одно время я остановился на идеѣ четвертаго
акта, происходящего въ революціонномъ трибуналѣ,
приблизительно такъ:
„Револгоціонный трибуналъ по гравюрамъ того времени: съ
одной стороны—президентъ публичный обвинитель, судьи; съ
другой—скамья обвиняемыхъ.
На скамьѣ обвиняемыхъ: аббатъ Климентъ, Ла-Френэ, Юлія.
Публичный обвинитель сначала говорить обвиненіе противъ
аббата Климента, въ немногихъ словахъ: „Фанатизмъ, отсутствіе
гражданственности и проч." Сейчасъ же вслѣдъ за осужденіемъ,
аббата уводятъ.
Потомъ публичный обвинитель обращается приблизительно
въ слѣдующихъ словахъ къ Ла-Френэ:
„Случай, которому вы подверглись, показываетъ всю
опасность для демократовъ—уступать гуманнымъ чувствамъ и даже
самымъ нѣжнымъ влеченіямъ природы. И почему это нужно,
чтобы женщина,—этотъ вѣнецъ творенія,—всегда была занята борьбою
съ отечествомъ? Этотъ герой, котораго вы видите сейчасъ на
скамьѣ подсудимыхъ, пересталъ быть героемъ, съ тѣхъ поръ,
какъ узналъ женщину. Едва выйдя изъ воротъ Плесси, онъ явно
обнаружидъ желаніе смерти. Слышали, какъ онъ кричалъ на ули-
цѣ: „Долой Фукье-Тэнвиля! Долой революціонный трибуналъ!"

ПРПБАВЛЕНІЕ КЪ АББАТИСОВ ЖУАР0КОЙ.
185
Онъ изрыгалъ въ то же время оскорбленія противъ самыхъ поч-
тенныхъ гражданъ. Это преступленіе равное тому, какъ, если бы
онъ кричалъ: „Долой Націю!*—потому что революционный трибу-
налъ—самая прочная опора Націи и ваша, достойный президента
и проч.
Президентъ. Тяжело мнѣ найти васъ виновнымъ послѣ
столь добродѣтельной жизни. Впрочемъ, смерть не должна
страшить такого человѣка, какъ вы... и т. д. (Его увод ятъ\ аббатисса
сжимаешь ему руку и бросаетъ ему вслгъдъ долгій взглядъ).
Президентъкъ аббатиссѣ. Твойфанатизмърѣшительно
неисправимъ. Спасенная этимъ юнымъ героемъ, котораго ты
довела до преступленія, ты захотѣла обратить жизнь, дарованную
тебѣ, противъ Республики; обвиняй только свое собственное упор
ство, если мы посылаемъ тебя на смерть. (Болѣс тихимъ голо
сомъ). На этотъ разъ, ты знаешь, это будетъ для тебя самое
лучшее.
Она поднимается, говоря холоднымъ тономъ: „разумѣется".
Когда меня упрекалп въ допущеніи почти непреодолимыхъ,
сценическихъ трудностей, я предложилъ ограничиться представ-
леніемъ въ трехъ актахъ, изъ которыхъ послѣдній заканчивался
бы такъ: послѣ того, какъ исчезъ аббатъ Климентъ,—минута мол-
чанія. Затѣмъ Юлія, какъ бы очнувшись отъ задумчивости:
„Жизнь! жизнь! Прощеніе этой цѣной! Нѣтъ... лучше я хочу
не быть прощенной. Священникъ, твое рѣшеніе слишкомъ тяжко,
я умру. (Какъ бы въ бреду). Что говорилъ онъ? Аббатисса Жуар-
ская, черезъ девять мѣсяцевъ... просить милостыни для своего
ребенка... Возможно ли? Какъ! чтобы я сдѣлалась матерью. (Она
охватываетъ руками голову, потомъ быстро поднимается). О!
если такъ, то я хочу жить. Благородство самой скромной
матери выше того, которое даютъ мнѣ мои старинныя права и
регаліи. Существо уже дорогое, которое, можетъ быть, я ношу въ
себѣ,—маленькое божество, созданное изъ моей крови и слезъ, ты
пмѣешь право мнѣ приказывать!.. Позоръ и нищета,—я васъ,
презираю! Одобреніе моего внутренняго оракула для меня достаточ
но... Какъ? вы осмѣливаетесь говорить о позорѣ, когда дѣло идетъ
о самомъ священномъ въ природѣ... Я буду матерью, на ваше
презрѣніе я отвѣчу молчаніемъ, я буду жить!..и

IL
Ш0С04СШ СТАТЬИ.

Науки естественный и науки исторически.
Письмо къ г. йарселену Вертело.
Динаръ подлѣ С.-Мало, августъ 1863 г.
Здѣсь, на берегу моря, возвращаясь къ своимъ старымъ
мыслямъ, я начинаю жалѣть, что предпочелъ науки истори-
ческія наукамъ естественнымъ, особенно сравнительной физіоло-
гіи. Когда-то, въ семинаріи Исси, эти науки возбуждали мой ин-
тересъ въ сильнѣйшей степени; въ С. Сюльписъ исторія и фидо-
логія совратили меня. Но каждый разъ, когда я бесѣдую съ
вами, съ Клодъ-Бернаромъ,—я жалѣю о томъ, что мнѣ дана одна
только жизнь, и я задаю себѣ вопросъ: отдавшись изученію исто-
ріи человѣчества, избралъ-ли я благую часть?
Что, въ самомъ дѣлѣ тѣ три-четыре тысячи доступныхъ
нашему изученію лѣтъ исторіи, въ сравненіи съ тѣмъ безконеч-
нымъ, что предшествовало намъ? Ничто, конечно, и философы
литературной школы, враждебные или равнодушные къ
результатам^ получаемымъ естественными науками, всегда останутся
внѣ истиннаго прогресса. Исторія, въ обыкновенномъ смыслѣ
понимаемая, какъ цѣпь извѣстныхъ намъ изъ развитія
человечества событій, есть ничто иное, какъ самая незамѣтная доля
настоящей исторіи,—той, которую слѣдуетъ понимать, какъ картину
всего, что мы можемъ знать о развитіи вселенной. При томъ же
страсти, которыя неминуемо возбуждаются критическимъ изуче-
ніемъ прошлаго, не позволяютъ вносить въ такія иэслѣдованія
хладнокровия и безпристрастія, соетавляющихъ необходимое усло-
віе открытія истины. Если-бы историческія науки такъ же
мало возбуждали публику, какъ химія, то онѣ успѣли бы уже
гораздо больше; но то, въ чемъ заключается ихъ неудобство, со-
ставдяетъ и ихъ благородство.
Не смотря на громадный трудности, съ которыми
сопряжено изучѳніе историческихъ наукъ, не смотря на условія, мѣша-
ющія безпристрастному къ нимъ отношенію, на самую интимную
ихъ связь съ политикой и моралью, множество интересовъ или
уважительныхъ предразсудковъ, которые онѣ неминуемо должны
затронуть,—науки эти имѣютъ право не считаться съ прѳнебре-
жеяіемъ къ себѣ, которое онѣ встрЬчаютъ у нѣкоторыхъ изъ ва-
шихъ собратьевъ. Когда я подумаю о томъ, чѣмъ были бы эти
науки, будь онѣ культивированы философскими умами,
свободными отъ узкихъ воззрѣній гуманистовъ, я чувствую бодрость, застав-

190 ФПЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
ляющую меня настойчиво продолжать тѣ изслѣдованія, которыя
только непосвященные люди могутъ называть празднымъ любо-
пытствомъ.
Я все больше и больше начинаю думать, что время—это
всеобщей факторъ, великій коэффиціентъ вѣчнаго fieri. Повидимо-
му, всѣ науки въ зависимости отъ предмета изученія послѣдо-
вательно совпадаютъ съ однимъ какимъ нибудь моментомъ
времени. Задача каждой изъ нихъ—ознакомить насъ съ какимъ
нибудь періодомъ изъ исторіи бытія. Исторія, въ собственномъ смы-
слѣ, съ этой точки зрѣнія является самой юной изъ наукъ.
Она просвѣщаетъ насъ относительно только позднѣйшаго періода.
Повѣствуетъ она въ очень несовершенной формѣ съ громадными
пробѣлами.
Начало письменной исторіи относится лишь къ той эпохѣ,
когда человѣческая мысль достигла уже значительныхъ успѣ-
ховъ. Египетъ и Китай стары уже въ то время, когда мы
впервые узнаемъ ихъ; греки и евреи являются намъ въ блескѣ
восхитительной юности; но чего только не пережили они до этого!
Происхожденіе Рима навсегда останется для насъ тайной, за не-
имѣніемъ письменяыхъ источниковъ. А что сказать о долгомъ
снѣ Кельтовъ, Германцевъ и Славянъ, длившемся до тѣхъ поръ,
пока они не встрѣтились съ народами, обладавшими
письменностью, теперь поневолѣ валявшимися ими?
Нашъ вѣкъ, благодаря чудесамъ научной индукціи, сумѣлъ
отодвинуть далеко назадъ предѣлы исторіи. Сравнительныя фи-
лологія и миѳологія дали намъ возможность добраться до эпохъ
гораздо болѣе раннихъ, чѣмъ какіе либо письменные источники.
И дѣйствительно: человѣкъ говорилъ и создавалъ миѳы, раньше
чѣмъ умѣлъ писать. Конечно, и исторія въ своихъ повѣствова-
ніяхъ восходить далеко за эту эпоху, въ которую жили первые
историки. Но передача фактовъ немного устарѣлыхъ крайне
несовершенна, тогда какъ человѣческая рѣчь и миѳологія
сохраняются нетронутыми въ теченіе тысячелѣтій. Литовецъ и теперь
говорить на древнѣйшемъ языкѣ,—а Гриммъ доказалъ, что
первобытные миѳы индо-европейской расы живутъ еще среди кресть-
янъ Швабіи и Гарца. Чего только не содержать въ себѣ старыя
народныя или священныя пѣсни, особенно Ведды, самыя древнія
и наиболѣе чтимыя изъ всѣхъ. Тонкій анализъ ихъ доставилъ
такимъ образомъ наукѣ важныя данныя объ эпохѣ, въ которую
исторіографія не существовала еще и не могла существовать. Что
же касается нашей расы въ частности, то не подлежитъ сомнѣ-
в±ю то, что, благодаря тщательнымъ изысканіямъ Куна, Макса
Мюллера, Пикте, Бреаля, мы представляемъ себѣ первобытныхъ
Арійцевъ, общихъ предковъ Грековъ, Латиновъ, Германцевъ и
Славянъ до ихъ исчезновения, съ гораздо большей ясностью, чѣімъ
можемъ себѣ представить нѣкоторыя современный соціальныя го -
сударства въ центральной Азіи и Африкѣ. Подобный анализъ
семитическихъ древностей далъ-бы намъ возможность увидѣть,
хотя и съ меньшей ясностью, тѣ времена, когда Сирійцы, Арабы
и Евреи жили еще вмѣстѣ. Если-бъ серьезные работники не
были у насъ такъ рѣдки, къ какимъ открытіямъ повело бы фило-

НАУКИ ЕСТЕСТВЕННЫЙ И НАУКИ ИСТОРИЧЕСКЬЯ. 191
софекое и критическое изученіе китайскаго яэыка, или татар-
скихъ нарѣчій! Такимъ образомъ была основана новая наука,
открывающая нредъ нами до-историческую исторію,—исторію
другого рода нежели та, которая выводится изъ лѣтописей; въ ней не
говорится ни о восшествіи царей, ни о войнахъ, ни о взятіи горо-
довъ, но о вещахъ въ действительности очень важныхъ въ
другомъ отношеніи. Событія, которыя въ настоящее время оказы-
ваютъ самое сильное вліяніе на человѣческія дѣла, происходили въ
этотъ отдаленный періодъ. Раздѣленіе расъ, первобытные
законы, раздѣленіе языковъ, основное строеніе нарѣчій, на которыхъ
говорятъ и теперь, берутъ начало уже тамъ. Въ то время, когда
Геродотъ писалъ свою исторію, Славяне и Германцы
существовали уже цѣлыя столѣтія съ своими существенными чертами:
обычаи, которые въ наши дни наблюдаются во многихъ дерев-
няхъ Германіи, пользовались силой закона въ нѣкоторыхъ обла-
стяхъ Скиѳіи. Языкъ Гете и Мицкевича задолго былъ уже начѳр-
ченъ въ своихъ общихъ чертахъ.
Такимъ образомъ, сравнительная филологія и миѳологія ве-
дутъ наеъ далеко за предѣлы историческихъ подлинниковъ,
почти до начала человѣческаго сознанія. Въ хронологическомъ по-
рядкѣ наукъ этимъ двумъ наукамъ принадлежить мѣсто между
исторіей и геологіей. Эта послѣдняя въ самомъ дѣлѣ далеко не
чужда исторіи человѣка. Признаки, до сихъ поръ разбросанные
и сомнительные, но которые, можетъ быть, станутъ
многочисленнее и согласнѣе, отодвинули-бы гораздо дальше, чѣмъ можно было
предположить, существованіе человѣческаго рода на нашей пла-
нетѣ. За горизонтомъ, который показали-бы намъ сравнительный
миѳологія и филологія и который замыкается образованіемъ
великихъ расъ, откроется горизонтъ сравнительной палеонтологіи,
зоологіи и антропологіи. До-историческая археологія въ
особенности найдетъ здѣсь важное примѣненіе, потому что человѣкъ
создавалъ свои орудія гораздо раньше, чѣмъ установилъ свой
языкъ и своп миѳы. Я склоняюсь къ тому мнѣнію, которое раз-
сматриваетъ памятники въ Бретани и Даніи, называемые „Кельт-
скимиа, какъ остатки того первобытнаго человѣчества, которое
жило на нашей землѣ до пришествія великихъ расъ. Между
ними, говорятъ, нѣтъ вовсе желѣзныхъ предметовъ, даже бронза
попадается очень рѣдко. Между тѣмъ, ни одинъ арійскій народъ
никогда не строилъ такимъ образомъ. Всѣ эти данныя представ-
ляютъ собой еще только разбросанные документы. Но не думаете-
ли вы, что, будь морфологія животныхъ изучаема болѣе фило-
софски-проницательнымъ глазомъ какого нибудь Жоффруа, Оентъ-
Илера, Гете или Кювье, не терзаемаго маніей быть оффиціадь-
нымъ,—не думаете-ли вы, говорю я, что она выдала-бы секреть
медленнаго образованія человѣческаго рода?—того страннаго
явления, въ силу которагр одинъ животный видь одержалъ рѣши-
тельное превосходство надъ другими?
Что касается меня, то я всегда думалъ что тайна образования
видовъ заключается въ морфологіи; что животныя формы суть
гіероглифическій языкъ, къ которому у наеъ нѣтъ ключа, и что
объясненіе прошедшаго всецѣло заключается въ тѣхъ самыхъ

192
ФИЛОСОФСКІЯ· СТАТЬИ.
фактахъ, которые мы имѣемъ предъ глазами, но не умѣемъ
читать. Время и здѣсь было дѣйствующей силой par excellence; че-
ловѣкъ сдѣлался тѣмъ, что онъ теперь, въ силу темнаго прогресса,
который продолжался тысячелѣтія и, быть можетъ, совершался
яа нѣсколькихъ пунктахъ заразъ. Я знаю, что зоологи, которые
по выраженію схоластиковъ видятъ все in esse, вмѣсто того,
чтобы видѣть все in fieri, отрицаютъ вѣковыя измѣненія видовъ.
Для нихъ каждый животный типъ, разъ навсегда построенный,
продолжаетъ жить вѣка, какъ будто застывши въ своей
первоначальной формѣ. Можетъ ли быть что нибудь менѣе
философское? Въ природѣ нѣтъ ничего постояннаго: все въ ней вѣчно
развивается. Масштабъ, по которому могла-бы быть сдѣлана
точная экспериментація постоянства видовъ, не ощутимъ. Нѣкоторыѳ
ссылаются въ этомъ отношеніи на іѴристотеля, на египетскія
подземелья. Допустимъ, что этими средствами провѣрки
действительно удалось-бы доказать тождество видовъ. Что же это
значить? Настоящія подземелья, на которыя можно ссылаться въ
такомъ случаѣ,—это геологическіе пласты. Итакъ, что мы нахо-
димъ въ этихъ пластахъ? Жизнь растительную и животную,
сильно отличающуюся отъ той, которая существуетъ нынѣ. А какъ
совершился переходъ отъ фаунъ и флоръ, открытыхъ геологіѳй,
къ соврѳменнымъ? Неужели быстрыми скачками? Или же
созданное разрушалось и вновь создавалось? Такая идея уничтожаѳтъ
лринципъ наиболѣе утвердившійся въ натуральной философіи,
а именно: развитіе міра совершается безъ вмешательства какого-
бы то не было существа извнѣ, дѣйствующаго въ силу „частной
воли", какъ сказать Мальбраншъ. Геологію, впрочемъ, увлекають
и въ сторону всякихъ другихъ гипотезъ. Мнѣніе, по которому
причины, нынѣ дѣйствующія и продолжающіяся уже столѣтія,
достаточны для объясненія всѣхъ трансформаций, которымъ
подверглась наша планета,—мнѣніе, принадлежащее, какъ мнѣ кажется,
г. Лайелю, можетъ когда нибудь измѣниться (если оно уже не
измѣнилось); но никогда, безъ сомнѣнія, идея созиданія
скачками или измѣненій, не вытекающихъ естественнымъ образомъ изъ
иредшествующаго состоянія, не придетъ въ голову серьезному
ученому. Чѣмъ глубже станемъ мы вникать въ исторію физичѳ-
скихъ и умственныхъ революцій, происходившихъ на
поверхности нашего шара, тѣмъ болѣе мы будемъ убѣждаться. что
медленное дѣйствіе обыкновенныхъ причинъ вполнѣ объясняетъ всѣ
тѣ явленія, которыя нѣкогда объяснялись дѣйствіемъ причинъ
экетраординарныхъ. Наступить время, когда зоологія сдѣлается
исторической наукой, т. е., не ограничиваясь болѣе описаніѳмъ
существующей фауны, займется изысканіемъ того, какимъ
образомъ это царство достигло состоянія, въ которомъ мы его видимъ.
Возможно, что гипотезы Дарвина по этому предмету окажутся
недостаточными или неточными; но онѣ бесспорно находятся на
пути къ великому объяснению міра и истинной философіи.
Итакъ, темная эпоха въ исторіи нашей планеты, во время
которой появился человѣкъ, не составляетъ для насъ чего
нибудь совершенно запрещеннаго. Соединѳнныя усилія геологці и
сравнительной эоолоііи до извѣстной степени проникнутъ эъ эту

НАУКИ ЕСТЕСТВЕННЫЯ И НАУКИ ИСТОРИЧЕСКІЯ. 193
тайну. Общая антропологія станетъ для сравнительной филологіи
тѣмъ же, что сранительная филологія составляѳтъ для исторіи. Фи-
лологія беретъ человѣчество, уже раздѣленное на семьи, а общая
антропологія будетъ искать закона самаго образования его.
Сравнительная филологія—это исторія до начала мышленія; антропологія
будетъ исторіей до образованія языка и до образованія тѣхъ
группъ идей, которыя, ставши наслѣдіемъ каждой расы, и теперь
еще направляютъ ходъ человѣчества. Зоологія и ботаника зай-
мутъ мѣсто въ этой наукѣ о первобытныхъ временахъ, какъ
самые старые документы псторіи жизни.
ІІсторія нашей планеты до начала человѣка и начала жизни
въ нѣкоторомъ смыслѣ менѣе недоступна для насъ, такъ какъ
она покоится на фактахъ гораздо менѣе возвышеннаго порядка.
Здѣсь геологъ становится исторпкомъ и съ помощью общей
физики повѣствуетъ объ измѣненіяхъ, которымъ подвергалась земля
съ тѣхъ поръ, какъ она существуетъ, какъ независимый шаръ.
Можно съ увѣренностью сказать, что ни въ одномъ періодѣ не
совершались факты болѣе рѣшительные.
И теперь еще нами управляютъ случайности, имѣвшія мѣсто
задолго до существованія человѣка. Можно съ увѣренностью
сказать, что секреть исторіи—въ рукахъ геолога. Какое событіе по
своей важности могло когда-нибудь сравниться съ случайностью,
открывшей Па-де-Калэ, Босфоръ?—обстоятельствами чисто
случайными (въ относительномъ только смыслѣ), которыя установили
форму континента, излучины морей, размѣры суши и подвод-
ныхъ пространству природу подпочвы, доставшейся каждой изъ
расъ,—все то, что имѣло такое важное значеніе на судьбы каждой
изъ нихъ? Что было бы, если-бы между Средиземнымъ моремъ и
морями Сѣвера и Запада не протянулась бы эта земля,
предназначенная стать сердцемъ человѣчества, если-бы Исландія и
Гренландия лежали несколькими градусами южнѣе и составляли
правильный путь съ одного континента на другой? Вся судьба
земли, какъ планеты, такимъ образомъ, не скажу, объяснена, но
объяснима.
Начиная съ того момента, когда земля получила
собственное имя въ солнечной системѣ, и до того момента, до котораго она
дошла теперь, въ судьбѣ ея для насъ остается, конечно,
множество темныхъ мѣстъ и пробѣловъ; но мы все-таки схватываемъ
послѣдовательную цѣль, законъ прогресса,—по крайней мѣрѣ, то
шествіе, въ которомъ все связывается, гдѣ каждый моментъ
имѣетъ свое основаніе въ предшествующемъ.
Останавливается-ли на этомъ наша историческая наука? Нѣтъ
ли у насъ какого-либо средства дойти до того періода, когда земля,
какъ планета, еще не существовала? Есть, ибо астрономія
возводить насъ за начало какого бы то ни было понятія о планетъ и
приходить къ такой точкѣ зрѣнія, съ которой земля только
единица въ болѣе обширномъ цѣломъ. Съ помощью астрономіи че-
ловѣческая наука исходить отъ земли, обнимаетъ вселенную, и,
хотя неясно, видигь, какимъ путемъ образовалась земля въ
солнечной системѣ, такъ какъ, безъ сомнѣшя, наша планета не всегда
существовала отдѣльно,—она чденъ гораздо болѣе обширнаго тѣда.

194
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
Ея индивидуальность имѣла начало. „Система міра" Лапласа—это
исторія эпохи, лежащей за началомъ земли, исторія міра до об-
разованія земли, какъ планеты; если угодно,—исторія земли еще
нераздельной съ солнцемъ. На той точкѣ, до которой мы теперь
дошли въ нашихъ разсужденіяхъ, исторія земли есть въ дѣйстви-
тельности исторія солнца. Едва ли можно принимать во
внимание маленькій атомъ, отдѣливміійся отъ большой центральной
массы, къ которой онъ тяготѣетъ. Вы доказали мнѣ способомъ,
заставившимъ смолкнуть мои возраженія, что источникъ жизни
на нашей планетѣ—это солнце; что всякая сила есть превращеніе
солнца; что растете, согрѣвающее наши очаги, это скопленная
солнечная сила; что локомотивъ движется дѣйствіемъ солнца,
которое спить уже въ теченіе столѣтій въ подземныхъ пластахъ
каменнаго угля; что лошадь извлекаетъ свою силу изъ растеній,
въ свою очередь созданныхъ солнцемъ; что весь остальной трудъ
на нашей планетѣ сводится къ поднятію воды,—явленію, произ-*
водимому непосредственно солнцемъ же. Не будемъ же больше
говорить о землѣ-планетѣ: это атомъ. Будемъ говорить о томъ
громадномъ тѣлѣ, расположенномъ въ извѣстной области міро-
вого пространства, къ которому тяготѣютъ всѣ маленькіе, отдѣ-
ливпгіеся отъ него сателиты. Раньше чѣмъ религія провозгласила
Бога абсолютнымъ и идеальнымъ, т. е. внѣ міра, одинъ только
культъ быдъ разуменъ и научѳнъ: это культъ солнца. Солнце—
это наша родина—мать. Неисчислимый рядъ вѣковъ, трѳбующійся
для того, чтобы выразить во времени тѣ революціи, которыя
извлекли современныя реальности изъ солнечной массы, не долженъ
смущать насъ. Въ нашемъ распоряженіи милліарды столѣтій. Без-
конечное предшествуетъ намъ, и ни одинъ изъ безконечно малыхъ
элементовъ его не быль свободенъ отъ событій. Узость кругозора,
въ которомъ разсматривается природа,—вотъ главная причина
невозможности для многихъ умовъ широко и плодотворно обнять
псторію вселенной.
Но представляетъ ли сама солнечная система, нѣчто вѣч-
ное? Не можемъ ли мы подняться выше ея? Безспорно, такъ
какъ изъ звѣздной астрономіп мы узнаемъ, что солнечная си*
стема—это одна только точка въ пространстве, одна изъ тысячъ
подобныхъ же системъ. Если у насъ и нѣтъ никакихъ данныхъ
о началѣ солнца, это начало тѣмъ не менѣе должно было
существовать. Туманности, млечный путь,—вотъ свидетельства этой
очень старой исторіи; но увы! неодолимыя трудности заставля-
готъ насъ остановиться на этомъ. Астрономія, дойдя до этихъ
предѣловъ, начинаетъ уже только несвязно лепетать, и если бы
мы должны были довольствоваться только ея показаніями, то
пришлось бы думать, что наивыспгій пунктъ, доступный нашему
познанію—это солнце. Сверхъ этого мы знали бы только одно:
что солнце—не единственное въ своемъ родѣ, что есть и другія
солнца, безъ сомнѣнія такой же природы и подчиненныя тѣмъ
же законамъ, что и наше.
Здѣсь выступаетъ ваша химія со своими высшими истинами.
Давно уже множество маленькихъ фактовъ наводили на мысль,
что тѣла, разсѣянныя въ пространстве, имѣютъ такой же хими-

НАУКИ ЕСТЕСТВЕННЫЯ И НАУКИ ИСТОРИЧЕСКІЯ. 195
ческій составь, какъ и тѣ, которыя образуготъ нашъ шаръ. Бун-
зенъ и другіе, которыхъ вы знаете лучше меня, доказали слѣ-
дующую капитальную истину: химія солнца—та-же, что и химія
земли; простыя тѣла, входящія въ составь солнца, тѣ же,
которыя входятъ и въ составь нашей планеты. Съ этого момента,
химія перестаетъ быть только наукой о землѣ, какъ геологія; это
наука, которая господствуешь, по крайней мѣрѣ, во всей
солнечной системѣ, и которая, весьма возможно, простирается за нее.
Можно ли примѣнить въ какой нибудь степени эксперименты
Бунзена къ постояннымъ звѣздамъ? Я не знаю этого; но аналогія
между этими звѣздами и солнцемъ заставляешь думать, что хи-
мія, какой мы ее знаемъ, въ равной степени приложпма и здѣсь.
А это то-же самое, какъ если бы мы сказали, что химія
открываешь намъ факты до-солнечные, что она позволяешь намъ дойти
до такой эпохи въ псторіи, когда не существовало еще раздѣ-
ленія между міровыми системами,—по крайней мѣрѣ, въ нѣкото-
рыхъ областяхъ пространства... Что такое химія по этому
понятно?—Изторія древнѣйшаго періода міра, псторія основанія
молекулы. Не думаете ли вы, что молекула, какъ и все, могла быть
пдодомъ времени? Что она—результатъ очень продолжительнаго
явленія агглютинаціи, длившейся въ теченіе милліардовъ вѣковъ?
Что бы тамъ ни было, хпмія, очевидно, предшествуешь астрономіи,
такъ какъ она открываетъ намъ законы и развптіе,
предшествовавшее индивидуальному существованию небесныхъ
изолированных^ типовъ. Посредствомъ ея мы погружаемся въ міръ, въ ко-
торомъ нѣтъ ни планетъ, ни солнца; мы переходимъ за
солнечный періодъ; мы доходимъ до періода образованія молекулы. Не
можемъ ли мы подняться еще выше?
Вы, однажды обратили мое вниманіе на слѣдующее: что
механическая физика предшествуешь химіи,—по крайней мѣрѣ,
скрытымъ образомъ. Она переносить насъ въ міръ, состоящій
изъ чистыхъ атомовъ, или, лучше говоря, силъ, лишенныхъ ка-
кихъ либо химическихъ свойствъ. Одна механика царила въ
этомъ первобытномъ состояніи, гдѣ все имѣло одну только физіо-
номію, гдѣ не существовало ни одной определенно выраженной
индивидуальности. Было ли когда нибудь такое время, когда
матерія существовала такимъ образомъ безъ внутренняго
качества, опредѣляемая единственно количествомъ ея массы? Конечно,
этого не слѣдуетъ утверждать. Я не могу все-таки не понимать
тяготѣніе, какъ нѣчто предшествующее химическимъ реакціямъ;
такъ что механика, по своему предмету, мнѣ кажется самой
старой наукой. Было ли ея царство безконечно? Имѣли ли начало
сила и масса? Что значить „начало4*, когда рѣчь идешь о томъ,
что представляется нашему пониманію первоначальнымъ, не имѣ-
ющимъ предшествующаго? Здѣсь исчерпывается нашъразумъ,
останавливается всякая наука, смолкають всѣ аналогіи. Здѣсь антино-
міи Канта выроетаютъ въ непроходамыя препятствія. Какъ и
всегда, когда вмѣшивается понятіе о безконечномъ, предъ нами
возстаешь безконечная серія противорѣчій и заколдованныхъ кру-
говъ. Математика ли это и особенно дифференціальное счисле-
ніе скрываютъ здѣсь тайну отъ насъ? Безспорно, математика,

196
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
съ ея различными порядками безконечнаго, даетъ намъ
единственный образъ, бросающій хоть какой нибудь свѣтъ на это
странное положеніе человѣческаго ума, поставленнаго между
необходимостью предположить начало міра и невозможностью
допустить его; но вѣдь это только образъ, до тѣхъ поръ, пока
математика не выходить за предѣлы знака или формулы или,
другими словами, не содержитъ въ себѣ ничего реальнаго. Въ
действительности, математика и тогда была бы вѣрна, когда бы даже
ничего не существовало. Она—въ абсолютному въ идеальномъ.
А весь порядокъ явленій, котораго мы придерживаемся до сихъ
поръ, заключается въ реальномъ. Между началомъ существованія
атома и математикой лежитъ цѣлая пропасть. Математика—не что
иное, какъ развитіе принципа тождества, тождесловіе цѣннаго
пособія, когда его примѣняютъ къ чему нибудь реальному, но
неспособнаго раскрыть какой нибудь фактъ или существованіе.
Она не даетъ намъ законовъ природы; но давая дивныя формулы
для выражения трансформаций количества, она чудеснѣйшимъ
образомъ способствуете намъ, чтобы извлекать изъ законовъ
природы все то, что они въ себѣ содержать. Математика не учитъ
насъ ничему о развитіи бытія, но она показываетъ, въ какихъ
категоріяхъ происходило бы существованіе, если бы оно было
дѣйствительно.
То-же самое я говорю о метафизикѣ. Было время, когда я
отрицалъ существованіе метафизики, какъ особой прогрессивной
науки; я не отрицаю ея, какъ совокупности непреложныхъ понятій,
на манеръ логики. Эти науки ничему не учатъ, но онѣ застав-
ляютъ хорошо анализировать то, что уже знаешь. Во всякомъ
случаѣ, онѣ всецѣло внѣ фактовъ. Правила силлогизмовъ, основ»
ныя аксіомы чистаго разума были бы такъ-же вѣрны, какъ и
математика, если-бъ даже не было никого, чтобы воспринять ихъ.
Чистая математика, логика, метафизика, какъ и науки о вѣч-
номъ, непреложномъ, отнюдь не историческая, не экспери-
ментальныя, не имѣющія никакого отношенія къ существованію
и къ фактамъ. Посредствомъ ихъ мы можемъ погружаться въ
міръ, не имѣющій ни начала, ни конца, ни права на существо·
ваніе. Не станемъ отрицать существованія наукъ о вѣчности! но
мы должны точно поставить ихъ внѣ реальнаго. Въ порядкѣ
действительности, то, что мы видимъ, есть постепенное развитіе,
параллельное времени, въ которомъ мы различаемы
1) Періодъ атомовъ, по крайней мѣрѣ, въ скрытомъ
состоянии; царство чистой мехааики, содержащей въ себѣ уже зародышъ
того, что должно было послѣдовать.
2) Періодъ молекулярный, въ которомъ начинается уже хи-
мія, и гдѣ матерія имѣетъ уже определенную группировку.
3) Солнечный періодъ, когда матерія скучивается въ
пространств въ видѣ колоссальнахъ массъ, раздѣленныхъ
огромными разстояніями.
4) Планетный періодъ, когда отъ каждой изъ солаечныхъ
системъ, въ окружности центральной массы, отдѣляются тѣла,
имѣющія свое индивидуальное развптіе, и когда въ часности
начинаетъ свое существованіе планета Земля.

НАУКИ ЕСТЕСТВЕННАЯ И НАУКИ ИСТОРИЧЕСКИ!. 197
δ) Періодъ индивидуальнаго развитія каждой планеты, когда
планета Земля проходить черезъ всѣ послѣдовательныя эволю-
ціи, открытия геологіей; когда появляется жизнь; когда батаника,
зоологія и фпзіологія имѣютъ уже предмета изученія.
6) Періодъ несознательнаго человѣчества, открытый для насъ
филологіей и сравнительной миѳологіей; періодъ, простирающійся
съ того дня, когда на землѣ появилось существо, заслуживающее
имени человѣка, и до временъ псторическихъ.
7) Періодъ исторпческій, заря котораго восходить въ Египтѣ
и насчитывающей около 6000 лѣтъ, изъ которыхъ 3000 лѣтъ
оставили только кое-какой слѣдъ, и только 300, 400 лѣтъ прошли
уже при полномъ пониманіп всей планеты π всего человѣчества.
Въ итогѣ то, что мы называемъ псторіей, есть исторія, только
что совершившаяся, какъ если-бы для понпманія псторіи Фран-
ціи намъ пришлось довольствоваться исторіей ея послѣдняго
десятилѣтія. Два элемента: время π стремленіе къ прогрессу,
объясняютъ вселенную. Mens agitât поіеш... Spiritus intus alit...
Безъ этого плодотворнаго зерна прогресса время остается на вѣки
безплоднымъ. Что-то въродѣ скрытой пружины, толкающей все къ
жизни и жизни все болѣе и болѣе развивающейся,—вотъ
гипотеза, которую намъ необходимо допустить. Старыя атомпстическія
школы, открывшія столько истинъ, пришли къ абсурду, потому
что не поняли этого. Декартовы побудители здѣсь
недостаточны. Съ ними не выбраться·бы изъ механики и, говоря
правду, этотъ великій умъ никогда изъ нея и не выбрался. Нужно
постоянное стремленіе становиться все болѣе и болѣѳ потребностью
движенія и прогресса. Надо допустить во вселенной то-же, что
замѣчается у растенія и у животнаго: скрытую силу, которая
приносить зародышъ, чтобы исполнить планъ заранѣе
предначертанный. Есть какое-то темное міровое сознаніе, которое
стремится къ осуществленію; тайная пружина, двигающая все
способное существовать. Существованіе представляется мнѣ такимъ
образомъ, какъ компромиссъ между противоположными условіями,
какъ уравненіе, въ больпшнствѣ гипотезъ дающее отрицатель-
ныя или воображаемыя рѣшенія, но, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, и
реальныя, какъ вѣялка, которая пропускаетъ только то, что
имѣетъ право на жизнь, т. е. то, что гармонично.
Тысячи видовъ, существовавшихъ или стремившихся къ
существованию, уже не существуютъ. Одни существовали въ
продолжение одного только вѣка, другіе—сотни вѣковъ, потому что
находились въ болѣе или менѣе узкихъ условіяхъ существованія.
(Жирафъ, бобръ, китъ, доживаютъ теперь свои послѣдніе дни).
Одни вымерли совершенно, другіе видоизмѣнились; нѣкоторые
обладали только скрытой жизнеспособностью, которая за отсут-
ствіемъ выгодныхъ условій такъ и не сдѣлалась активной.
Вселенная представляетъ собой такимъ образомъ безконечную борьбу,
въ которой побѣда остается за возможнымъ, гибкимъ, уравновѣ-
шеннымъ, гдѣ все уравнивается, приноравливается, колеблется.
Органъ исполняешь потребность, но онъ и слѣдствіе потребности.
Вообще, что такое потребность сама по себѣ, какъ не то
божественное сознаніе, которое прорывается и въ инстинктахъ живот-

19S
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
наго π во внутреннихъ склонностяхъ человѣка, въ наставленіяхъ
совѣсти, въ той высшей гармоніи, которая наполнила міръ
числомъ, вѣсомъ и мѣрой? Яѣтъ ничего, что не имѣло бы
основания для своего существования, но можно прибавить, что все,
имѣющее это основаніе, существовало или будетъ существовать.
Что можно сказать съ уверенностью, такъ это то, что каждое
развитіѳ, разъ начавшись, непремѣнно завершится. Высказывая
такое мнѣніе, мы проявляемъ не больше смѣлости, нежели тогда,
когда утверждаемъ, что изъ зерна разовьется дерево, изъ
зародыша—взрослое животное. Безъ сомнѣнія, никогда нельзя сказать
этого о частныхъ случаяхъ: никогда нельзя быть увѣреннымъ,
что вредныя случайности не остановятъ развитія такого-то зерна
или зародыша; но эти неблагопріятныя случайности теряются въ
цѣломъ. Каждый годъ погибаетъ безчисленное множество сѣмянъ
и мы все-таки знаемъ, что будущей весной у насъ опять будутъ
цвѣты.—Итакъ, мы постигаемъ нѣсколько фазпсовъ развитія,
которое тянется уже миллиарды вѣковъ по строго определенному
закону. Законъ этотъ—прогрессъ, заставившій міръ перейти отъ
царства механики къ царству химіи, отъ состоянія атома π
молекулы—въ солнечное состояніе, если можно такъ выразиться, т. е.
въ состояніе изолированныхъ въ пространствѣ массъ; этотъ
законъ выдѣлилъ изъ солнечной массы отдѣлъныя, хотя и
находящаяся всегда въ тѣсной зависимости отъ нея, планеты; этотъ
законъ каждой планетѣ,—по-крайней мѣрѣ, нашей,—далъ
правильнее развитіе: появленіе жизни и ея последовательное совершеи-
ствованіе,—появленіе сознанія сперва темнаго и скрытаго и его
стремленіе къ чему-то все болѣе и болѣе ясному и свободному,—
медленное образованіе человѣчества,—развитіе его, еще не созяаю-
щаго себя въ миѳахъ и языкахъ, но уже сознающаго себя въ
исторіи, въ собственномъ смыслѣ,—и псторію эту, все болѣе и
болѣе единую, могучую и распространенную. Прогрессъ къ со-
внанію—вотъ наиболѣе общій законъ въ мірѣ. Наивысшее, что мы
знаемъ въ разрядѣ существующего (т. е. внѣ абсолютнаго и
идеалънаго)—это человечество. Конечно, мы не можемъ отрпцчть
существования на другихъ планетахъ сознанія, далеко опередив-
шаго человѣческое, но мы ничего не знаемъ о немъ. Даже больше:
мы можемъ утверждать, что ни одно изъ этихъ сознаній, суще·
ствованіе которыхъ болѣе чѣмъ вѣроятно, не достигло степени
неизмѣримо высшей, чѣмъ та, которой могъ достигнуть человѣкъ.
Что действительно составило бы колоссальное преимущество
такого разумнаго сознанія, такъ это—возможность, путемъ не одной
только научной индукціи, выйти за предѣлы своей планеты,
распространить свои дѣйствія внѣ того небеснаго тѣла, на которомъ
оно родилось. Но въ солнечной системѣ ничего подобнаго не
наблюдалось. Всѣ „человѣчества", могущія существовать въ
этой системѣ, заключены въ свои астрономическія границы, и ни
одно изъ нихъ не обладаетъ знаніями, достаточными, для того, чтобы
воздействовать на другія тѣла системы. Мы не можемъ сказать этого
въ равной степени о другихъ солнечныхъ системахъ; но досто-
вѣрно то, что ни одному разумному существу или классу такихъ
существъ, въ какомъ-бы то ни было мѣстѣ видимаго міра, не

НАУКИ ЕСТЕСТВБННЫЯ И НАУКИ ИСТОРИЧЕСКІЯ. 199
удалось ни оказать полнаго воздѣйствід на матерію, ни войти
въ сношешя съ обитателями другихъ міровъ. Никогда не быль
замѣченъ ни одинъ фактъ, который дѣлалъ-бы такую гипотезу
необходимой. Внѣ человѣческой сферы никогда не было
констатировано ни одно свободное дѣйствіе, которое, вмѣшиваясь въ
теченіе вещей, заставило-бы ихъ пзмѣнпть первоначальный ходъ.
Изъ долгой исторіи, которую мы знаемъ, можемъ-лп мы
вывести какое нибудь заключеніе о будущемъ? Везконечность
времени будетъ продолжаться послѣ насъ, какъ и до насъ, и че-
резъ милліарды вѣковъ вселенная будетъ настолько же
отличаться отъ нынѣпшей, насколько нынѣшній міръ отличается отъ
того времени, когда ни земля, ни солнце еще не существовали.
Человечество началось и кончится. Планета земля началась и
кончится. Солнечная система началась и кончится. Не кончатся
только ни бытіе, ни сознаніе. Наступить нѣчто такое, что, по
отношений къ современному сознанію, составить то-же, что наше
по отношенію къ атому. Вѣдь человѣчество можетъ разсчитывать
еще на нѣсколько тысячъ вѣковъ, раньше чѣмъ наша планета
будетъ исчерпана и фатальнымъ образомъ подвергнется дѣй·
ствію охлажденія солнца. Что представить собой міръ, когда все
случившееся съ 1763 года будетъ воспроизведено мплліонъ разъ,
когда химія будетъ насчитывать не 80, а сто милліоновъ лѣтъ
прогресса? Всякая попытка вообразить себѣ такое будущее смѣ-
шна и безплодна. И это будущее все таки наступить. Кто знаетъ,
не удастся-ли человѣку или какому нибудь другому разумному
существу сказать послѣднее слово матеріи, постичь законъ жизни
и атома? Кто знаетъ, не преобразитъ-ли химикъ, которому
суждено овладѣть тайной матеріи, все существующее? Не измѣнитъ-
ли всезнающій біологъ, овладѣвпгій тайной жизни, условія ея?
Не наступитъ-ли время, когда естественные виды нашего времени
будутъ считаться остатками уетарѣвшаго, неудобнаго міра,
памятники котораго будутъ съ любопытствомъ храниться въ музе-
яхъ? Кто знаетъ, однимъ словомъ, не поведетъ-ли безграничное
знаніе и къ безграничному могуществу, оправдывая прекрасныя
слова Бекона: „знаніе—сила"? Существо, которому дано будетъ
такое знаніе и такая власть, въ самомъ дѣлѣ, сдѣлается
владыкой міра. Когда пространство перестанетъ существовать для
него, оно вырвется за предѣлы своей планеты. Единая власть
будетъ действительно управлять міромъ: власть науки, власть
духа.
Тогда Богъ будетъ совершененъ, если слово Богъ разумѣть,
какъ синонимъ всего бытія. Въ этомъ смыслѣ Богъ будетъ
существовать тогда больше, чѣмъ теперь; онъ теперь in fieri, на
пути къ образованію. Но если бы мы остановились на этомъ, наша
теологія была бы очень несовершенна. Богъ—это больше чѣмъ
всебытіе: Онъ въ то-же время абсолютъ. Онъ—тотъ порядокъ, въ
которомъ оправдывается и математика, и метафизика, и логика;
Онъ—причина идеальнаго, живой принципъ добра, красоты и
истины. Разсматриваемый такимъ образомъ, Богъ есть совершенно
и безусловно; Онъ вѣченъ и непреложенъ, и не можетъ ни
прогрессировать, ни становиться чѣмъ либо.

200
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
Это побѣда духа, это истинное царство Божіе, это возвра-
щеніе къ идеалу—кажутся мнѣ высшимъ концомъ міра. Человѣ-
чеетво, на нашъвзглядъ,—главное орудіе этого священнаго труда.
Самое скромное животное, послѣдній зоофитъ, по своему уже—
начало сознанія природы по ней самой, смутное возвращеніе къ
единству. Но человѣчество, благодаря способности
капитализировать открытія, благодаря привиллегіи каждаго поколѣнія
исходить отъ той точки, на которую остановилось предыдущее, чтобы
прогрессировать дальше, отмѣчено для болѣе высокой судьбы.
Царство духа—это твореніе самого человѣчества. Если допустить,
что не оно достигнетъ цѣли, все-же усилія, сдѣланныя имъ для
достиженія ея, будутъ замѣтны въ ряду другихъ. Тогда мы бу-
демъ царствовать, мы—люди идеи. Мы будемъ уже прахомъ въ
теченіе милліардовъ лѣтъ; молекулы, составляющая наше
вещество, будутъ измельчены и пройдутъ черезъ безчисленныя пре-
образованія; но мы воскреснемъ въ мірѣ, созданію котораго
содействовали. Наше дѣло восторжествуетъ. Нравственное
чувство будетъ признано тогда правымъ. Вѣра вопреки видимости
будетъ оправдана: вѣдь она дѣйствительно угадала; религія
будетъ права. Добродѣтель объяснится тогда. Станутъ понятны
цѣль и значеніе того страннаго инстинкта, толкавшаго человѣка,
безъ всякой корыстной мысли, безъ надежды на вознагражденіе
(только при такихъ условіяхъ добродѣтель истинна), на самоотре-
ченіе, на жертвы. Вѣра въ Бога - отца будетъ оправдана. Наше
маленькое открытіе, усиліе сдѣланное нами, чтобы установить
царство добра и правды, будетъ только однимъ изъ камней, за-
ложенныхъ въ фундаментъ вѣчнаго храма; мы тѣмъ не менѣе
содействовали божественному труду. Наша жизнь будетъ частью
безконечной жизни; тамъ будетъ и для насъ мѣсто, отмѣченное
навѣки.
Кому принадлежишь фраза, которую мнѣ адресовалъ нѣсколько
дней тому назадъ анонимный доброжелатель: „Богъ имманентенъ
во вселенной, въ ея цѣломъ, и въ каждомъ отдѣльномъ существѣ,
входящемъ въ ея сосгавъ. Но не всѣми одинаково познается
Онъ. Мы познаемъ Его въ растеніи больше, чѣмъ въ скалѣ; въ
животномъ—больше, чѣмъ въ растеніи; въ человѣкѣ—больше
чѣмъ въ животномъ, въ пнтеллигентномъ человѣкѣ—болыпе>, чѣмъ
въ ограниченному въ геніи—больше, чѣмъ въ интеллигентномъ
человѣкѣ; въ Сократѣ—больше чѣмъ въ геніи; въ Буддѣ—больше
чѣмъ въ Сократѣ; въ Христѣ—больше, чѣмъ въ Буддѣ". Это
основной тезисъ нашей теологіи. Есмш именно это хотѣлъ сказать
Гегель, будемъ гегеліанцами!
Я знаю, что идеи сознанія, признаваемыя нашей чисто
экспериментальной философіей, мало согласуются съ этими жела-
ніями. Въ дѣйствительности сознаніѳ является для насъ
равнодействующей силой, а равнодействующая исчезаетъ вмѣстѣ съ
организмомъ, изъ котораго она исходить; дѣйствіе исчезаетъ
вмѣстѣ съ причиной; въ силу этого сознаніе должно исчезнуть,
когда мозгъ разлагается. Но душу, личность слѣдуетъ понимать,
какъ вещи, отдѣльныя отъ сознанія. Сознаніе находится въ тѣс-
ной связи съ пространствомъ; не то, чтобы оно пребывало въ

НАУКИ ЕСТЕСТВЕННАЯ И НАУКИ ИСТОРЯЧЕСКІЯ. 201
извѣстяомъ пунктѣ, но оно проявляется въ ограниченныхъ пре-
дѣлахъ. Напротивъ, душа, личность каждаго не имѣютъ мѣсто-
нахожденія, такъ какъ человѣкъ на разстояніи въ тысячу лье
часто дѣйствуетъ сильнѣе, нежели тамъ, гдѣ онъ обптаетъ. Душа
наша тамъ, гдѣ она дѣйствуетъ, гдѣ она любить. Богъ, будучи
идеаломъ, предметомъ всякой любви, является, слѣдовательно, по
преимуществу, мѣстопребываніемъ душъ. Мѣсто человѣка въ Богѣ,
мнѣніе абсолютной справедливости о немъ, степень, которую Онъ
занимаетъ въ единственно истпнномъ мірѣ,—мірѣ согласно съ
Богомъ,—однимъ словомъ, его (человѣка), доля общаго сознанія,
вотъ его истинное существо. Это моральное существо каждаго
изъ насъ—настолько выше внутренняго я, что великіе люди жертву-
ютъ для него своей плотской жизнью, сокращая свои дни и,
когда нужно, переносятъ смерть для истинной жизни—пхъ роли
въ человѣчествѣ.
Съ этой точки зрѣнія, кто въ настоящее время живетъ больше
Іисуса? Развѣ онъ не въ тысячу разъ живѣе и любимѣе теперь,
чѣмъ въ то время, когда проходилъ Галилею? Здѣсь дѣло вовсе не
идетъ о репутаціи, славѣ, которая, кромѣ суетности, часто бы-
ваетъ кричащей несправедливостью. Многіе изъ людей, которымъ
принадлежитъ первое мѣсто въ человѣчествѣ, теперь забыты и
будутъ забыты. „Они живутъ для Бога": ζώα: τω θεω. какъ ска-
залъ авторъ Derationis imperio, прекраснаго трактата, на·
ппсаннаго соотечественникомъ и современникомъ Іисуса. Самые
великіе святые—это тѣ, которые остались неизвѣстными, и Господь
хранить въ секретѣ самыя возвышенныя заслуги, облагородив-
поя моральное существо.
Люди, совершенно неизвѣстные толпѣ, въ дѣствительности
оказали на міръ вліяніе гораздо большее, чѣмъ люди съ самой громкой
репутаціей. Человѣкъ безсмертенъ въ Богѣ. Категоріи времени и
пространства сглаживаются въ абсолютномъ; отсюда то, что было, и
то, что теперь есть,—одинаково существуютъ для абсолютнаго. Та-
кимъ образомъ, въ Богѣ живуть всѣ души, жившія когда либо.
Почему же царство духа,—цѣль вселенной,—не будетъ такимъ
образомъ воскресеніемъ всѣхъ сознаній? Духъ будетъ всемогущъ,
идея будетъ дѣйствительностью: что же значатъ эти слова, какъ
не то, что въ идеѣ все снова оживетъ? Какъ все это
совершится—это ускользаетъ отъ насъ, потому что, повторяю, черезъ мил-
ліардъ столѣтій міръ такъ же будетъ отличаться отъ нынѣшняго
своего состоянія, какъ отличается механическій атомъ отъ мысли
иди чувства.
Что мы, однако, можемъ утверждать, такъ это то, что
окончательное воскресенье совершится посредствомъ науки, будь то
наука человѣческая или созданная какимъ бы то ни было разум-
нымъ существомъ. Научная реформа вселенной—это трудъ едва
начатый, доставшійся разуму. Тысячу разъ еще такая попытка
будетъ обсуждаться какъ посягательство, тысячу разъ
консервативный духъ будетъ восклицать, что мы оскорбляемъ Бога, пытая
Его творенія; но прогрѳссъ сознанія—вещь фатальная. Допустимъ,
что нашей планетѣ суждено достигнуть только посредственныхъ
результатовъ; что рутина, подъ предлогомъ сохраненья догмъ,

202
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
въ которыхъ она нуждается, подавитъ духъ науки и поведетъ
къ тому, что человечество погибнетъ для великихъ дѣлъ—что
значить такая потеря во всемірномъ цѣломъ? То же самое, что
пшеничное зерно на нивахъ, упавшее на камень; или же
жизненное зерно, въ таинственную ночь зарожденія не нашедшее
условій, благопріятныхъ своему развитію.
До свиданія! Вудемъ же всегда искать!
Наука идеальная и наука положительная.
Отвѣтъ ]й. Вертело,
Ваше изложеніе системы или, вѣрнѣе, исторіи міра въ та-
комъ видѣ, какъ вы ее понимаете, должно было возбудить, я
увѣренъ, у очень многихъ сильное удпвленіе. Одни вовсе не
допускаютъ, чтобы о подобныхъ вопросахъ позволено было раз-
суждать, такъ-какъ имѣютъ уже a priori составленные отвѣты
на вопросы о началѣ и концѣ всѣхъ вещей. Другіе, наоборотъ,
даже не понимаютъ, можно ли, серьезно относясь къ нимъ, прид
ти къ какой нибудь точкѣ зрѣнія, напасть на рѣшенія, которыя
имѣли бы малѣйшую степень вѣроятности. Они рѣшительно
отвергаюсь всѣ такого рода толкованія, какъ чуждыя области
науки. И дѣйствительно, законность и особенно достовѣрность
подобныхъ понятій всегда могутъ быть опровергнуты, такъ какъ,
въ дѣлѣ созиданія основы для нихъ положительныхъ данныхъ
общаго и безличнаго характера, приходится соперничать съ
поэтическими взглядами частнаго и индивидуальнаго характера.
Изъ данныхъ перваго рода системы эти заимствуюсь свою
силу или, вѣрнѣе, степень вѣроятія. Данныя второго рода бы-
ваютъ причиной того, что эти системы подвергаются нареканіямъ
и истолковываются, какъ чистѣйшія химеры. Но если не принять
смѣшенія этихъ двухъ элементовъ, всякая правильная система,
всякое цѣльное понятіе о природѣ становится нѳмыслимымъ. И
все-таки настоятельная необходимость заставляете человѣческій
умъ говорить послѣднее слово о вещахъ или, по крайней мѣрѣ,
искать его. Только эта необходимость дѣлаетъ такія попытки
законными^ лишь въ томъ случаѣ, если будетъ опредѣленъ истинный
характеръ ихъ, т. е. точно будетъ указано, какія изъ основныхъ
данныхъ положительны, и какія введены, какъ гипотезы, чтобы
сдѣлать построеніе возможнымъ. Однимъ словомъ, слѣдуетъ
точно отмѣтить, что здѣсь практикуется методъ совсѣмъ другого
рода, чѣмъ въ старой метафизикѣ, и что рѣшенія, къ которымъ
здѣсь приходятъ—далекія отъ того, чтобы быть самыми точными
въ порядкѣ знанія—и тѣ, изъ которыхъ a priori путемъ
силлогизма выводится все остальное—рѣшенія эти, наоборотъ, самыя
непрочныя. Короче говоря, въ попыткахъ, принадлежащихъ тому,
что я назову идеальной наукой, касаются ли онѣ міра физиче-
скаго или нравственнаго, можно будетъ достигнуть чего нибудь
вѣроятнаго только тогда, когда и здѣсь будутъ приняты методы,
составляющее силу и уверенность положительной науки.

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 203
I.
Положительная наука не доискивается ни начала вещей, ни
конца ихъ. Но она дѣйствуетъ, устанавливая факты и связывая
ихъ другъ съ другомъ непосредственными отношеніями. Воть
эта цѣпь отношеніи, каждый день, благодаря усиліямъ человѣ-
ческаго разухма, растягиваемая все дальше и дальше, и
составляете сущность положительной науки. Не трудно показать на
нѣсколькихъ примѣрахъ, какимъ образомъ, исходя пзъ самыхъ
обыкновенныхъ фактовъ, изъ тѣхъ, которые составляютъ пред-
метъ повседневна™ наблюденія, наука, посредствомъ рядавопро-
совъ, непрерывно рѣшаемыхъ и снова нарождающихся,
возвышается до общихъ понятій, сразу объясняющихъ большое число
явленій.
Начнемъ съ понятій, заимствованныхъ изъ области физики.
Почему свѣтитъ факелъ или лампа?—Вотъ вопросъ совершенно
простой, всегда занимавшій человѣческую любознательность.
Теперь мы въ состояніи отвѣтить на него: потому что факелъ во
время горѣнія выдѣляетъ газы, смѣшанные съ твердыми
частицами угля, достигшими очень высокой температуры.—Это не
произвольный или основанный на одномъ разсужденіи отвѣтъ: онъ
вытекаетъ изъ непосредственнаго изслѣдованія явленія. Дѣйстви
тельно: газы содѣйствуютъ образованію горящаго столба,
выбивающегося изъ трубы лампы; химія можетъ собрать ихъ и
подвергнуть анализу въ своихъ аппаратахъ. Если ввести въ пламя
холодное тѣло, то уголь осядетъ на немъ. Что касается высокой
температуры газовъ, то она, очевидно, можетъ быть измѣрена
физическими инструментами.—Явленіе свѣта факела такимъ обра-
зомъ объяснено, т. е. отнесено къ ближайшимъ причинамъ.
Но сейчасъ ясе являются новые вопросы. Почему факелъ
выдѣляетъ газы? Почему эти газы содержать отлагающійся уголь?
Почему достигаютъ они высокой температуры? На эти вопросы
можно отвѣтить, если всѣ эти факты подвергнуть болѣе
глубокому наблюденію. Факелъ содержитъ углеродъ и водородъ,—два
элемента способные къ горѣнію. Это факты доступные наблюденію.
Углеродъ можно изолировать, сильно нагрѣвая вещество факела;
водородъ же—часть той воды, которая образуется при горѣніи
факела. Эти два горючихъ элемента горящаго факела соединяются
съ однимъ изъ элементовъ воздуха, кислородомъ;—это новый
фактъ установленный анализомъ выдѣленія газовъ—а это соеди-
неніе газовъ факела, углерода и водорода, съ элементомъ воздуха,
кислородомъ, производить, какъ это доказываетъ опытъ надъ
отдѣльными элементами, очень большое количество теплоты.
Такимъ образомъ мы объяснили повышеніе температуры. Въ то же
время становится яснымъ, почему факелъ выдѣляетъ газы. Это
главнымъ образомъ потому, что его элементы въ соединеніи, съ
кислородомъ даютъ: одинъ—(уголь) углекислоту, конечно въ
видѣ газа; другой—(водородъ), воду переходящую при такой
высокой темпѳратурѣ въ паръ, т. е. тоже въ газъ. Наконецъ, уголь
превращается въ порошокъ и отлагается въ пламени, которому

204
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
онъ сообщаетъ яркость, потому что водородъ, болѣе горючий
нежели уголь, сгораетъ первымъ на счетъ кислорода, тогда какъ
свободный уголь достигаетъ поверхности пламени въ твердомъ
видѣ; въ зависимости отъ болѣе или менѣе полнаго сгоранія,
пламя бываетъ яркимъ или коптящимъ. Такимъ образомъ и
вторая серія вопросовъ разрѣшена и объяснена нами, т. е. путѳмъ
наблюденія фактовъ приведена къ понятіямъ болѣе общаго
характера.
Эти понятія върезультатѣ сводятся къ слѣдующему: элементы
факела,—углеродъ и водородъ,—соединяясь съ кислородомъ,
производят^ теплоту. Это, слѣдовательно, понятіе болѣе общее, нежели
частный фактъ, изъ котораго мы исходили. Оно. действительно,
не только объясняешь, почему свѣтится факелъ, но также, почему
горѣніе дерева, угля, масла, спирта, свѣтильнаго газа, и т. д.
производитъ свѣшь. Наблюденіе этихъ разнообразныхъ фактовъ
доказываешь, что всѣ они имѣютъ одну общую ближайшую
причину. Всѣ почти явленія свѣта и теплоты, вызываемыя нами въ
житейскомъ обиходѣ, объясняются такимъ же образомъ. Отсюда
видно, какъ путемъ изученія единичныхъ явленій
положительная наука приходить къ общимъ истинамъ. Раньше, однако,
чѣмъ настаивать на характерѣ этого метода, прослѣдимъ, какъ
примѣняется онъ къ истинамъ высшаго порядка.
Почему углеродъ и водородъ, соединяясь съ кислородомъ,
производятъ теплоту? Вотъ какой вопросъ представляется намъ
теперь. Химическіе опыты отвѣчаютъ, что это—частное проявленіе
того общаго закона, въ силу котораго всякое химическое соеди-
неніе выдѣляетъ теплоту. Сѣра, которая горитъ, т. е. соединяется
съ кислородомъ, фосфоръ, съ ослѣпительнымъ свѣтомъ
соединяющейся съ тѣмъ-же кислородомъ, частички желѣза, горящими
искорками вылетающія изъ-подъ лошадиныхъ ногъ, цинкъ, да-
ющій голубоватый ослѣпляющій свѣтъ фейерверкамъ,—все это
даетъ намъ лишніе, извѣетные всему міру, примѣры, могущіе
служить доказательствами этого общаго закона. Законъ этотъ
охватываешь тысячи явленій, каждый день происходящихъ предъ
нашими глазами. Теплота нашихъ печей и калориферовъ,
теплота, приводящая въдваженіе паровыя машины, точно такъже, какъ
теплота, поддерживающая жизнь и деятельность въ животныхъ.
рождается, какъ показываешь опышь, соединеніемъ элементовъ.
Такимъ образомъ мы пришли къ одному изъ основныхъ понятій
химіи, къ одной изъ причинъ, производящихъ самыя
многочисленные и самыя важныя во вселенной дѣйствія.
Мы, однако, не дошли еще до конца нашихъ ^почему?" За
каждой рѣшенной задачей предъ человѣческимъ умомъ сейчасъ-
же встаешь новая, болѣе широкая. Почему химическое соедине-
ніе выдѣляетъ теплоту? Вотъ какой вопросъ мы задаемъ себѣ
теперь. Новѣйшіе опыты клонятся къ тому, чтобы явленія
теплоты свести къ чисто-механическимъ причинамъ: оказывается, что
теплота—ничто иное, какъ специальное движеніе малѣйшихъ ча-
стицъ тѣлъ. Действительно, движеніе эго, если мы желаемъ,
можешь равнымъ образомъ быть превращено въ обыкновенную
работу, производимую дѣйствіемъ тяжести и чисто механическихъ

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 205
факторовъ. Именно таковъ принципъ работы паровыхъ машинъ.
Итакъ, въ актѣ химическаго соединенія, частицы тѣлъ измѣня-
ютъ разстояніе и положеніе относительно другъ друга: результа-
томъ является трудъ, выражающійся выдѣленіемъ теплоты. Въ
силу аналогичнаго, но болѣе осязательнаго дѣйствія, желѣзо на-
грѣвается подъ ударами молота: сближеніе частицъ желѣза и
родъ движенія, принятаго ими, сдѣлали то, что механическое
явленіе превратилось въ эквивалентъ тепла. Всякое выдѣленіе
теплоты, путемъ-ли химическаго или всякаго другого дѣйствія,
становится, такимъ образомъ, частнымъ случаемъ механики.
Физика и химія сводятся, слѣдовательно, къ механикѣ, не въ силу
бѣглыхъ, неясныхъ и неточныхъ наблюденій, не вслѣдетвіеапріор-
ныхъ разсужденій, а на основаніи понятій, въ которыхъ нельзя
сомнѣваться, всегда основывающихся на наблюденіи и на опы-
тѣ,—и понятій, который съ помощью непосредственнаго изученія
преобразованій естественныхъ еилъ, стремятся установить
основное тождество послѣднихъ.
Для того, чтобы достигнуть такихъ крупныхъ результатовъ,
чтобы связать такое множество явленій узами одного и того-же
общаго и соотвѣтствующаго природѣ вещей закона, человѣческій
умъ слѣдовалъ простому и неизмѣнному методу. Онъ съ помощью
наблюденія и опыта устанавливалъ факты; путемъ сравненія
устанавливаются ихъ отношенія, т. е. факты болѣе общіе, которые,
(и въ эгомъ единственная гарантія ихъ реальности), въ свою
очередь, провѣряются наблюденіемъ и опытомъ. Послѣдовательное
обобщеніе, выводящееся изъ предшествующихъ фактовъ и безпре-
станно провѣряемое новыми наблюденіями, ведетъ, такимъ обра-
зомъ, наше знаніе отъ обыкновенныхъ и частныхъ явленій къ
естественнымъ законамъ самымъ широки мъ и отвлеченнымъ. Но
въ этой пирамидѣ знанія всѣ ряды камней, изъ которыхъ она
построена, отъ основанія до верхушки, покоятся на наблюденш
и опытѣ. Одинъ изъ принциповъ положительной науки, что
никакая реальность не можетъ быть установлена разсужденіемъ.
Міръ не можетъ быть понять путемъ догадки. Всякій разъ, когда
мы разсуждаемъ о существахъ, посылки нашего разеуждешя
должны быть заимствованы изъ опыта, а не изъ нашего соб
ственнаго пониманія; и все-таки, выводъ сдѣланный изъ такихъ
посылокъ, только вѣроятенъ, но не достовѣренъ. Онъ становится
достовѣрцымъ только тогда, когда непосредственное наблюденіе
признаетъ его соотвѣтствующимъ действительности.
Таковъ тотъ прочный принципъ, на которомъ держатся
современные науки,—принципъ, ставшій началомъ всего ея истин-
наго развитія, руководящей нитью всѣхъ открытій, такъ быстро
накопившихся отъ начала ХѴП столѣтія во всѣхъ отрасляхъ че-
ловѣческаго знанія.
Этотъ методъ поздно появился на свѣтъ: торжество его, если
не самое рожденіе, принадлежитъ новѣйшей эпохѣ. Умъ человѣ-
ческій сперва дѣйствовалъ иначе. Когда онъ въ первый разъ
дерзнулъ положиться на самого себя, онъ старался разгадать
міръ и начертать его, вмѣсто того, чтобы наблюдать. Иттдійскіе
мудрецы путемъ размышденій, длившихся цѣлые годы, путемъ

206
ФПЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
непрерывнаго сосредоточенія своего разума, силились
достигнуть высшаго понпманія вещей, и, слѣдовательно, господства
нкдъ природой. Греки питали не меньшее довѣріе къ
могуществу спекулятивная созерцанія, какъ свидѣтельствуетъ объ
этомъ исторія философовъ великой Греціи и неоплатониковъ.
Быстрый успѣхъ математическихъ наукъ поддерживалъ эту иллю-
зію. Съ помощью нѣсколькихъ аксіомъ, созданныхъ человѣчее-
кимъ умомъ, или наблюденіемъ, слѣдуя исключительно путемъ
разсужденія, геометрія, уже во времена грековъ, начала строить
то дивное зданіе, которое существовало и будетъ существовать
безъ всякаго существенная измѣненія. Здѣсь логика царствуетъ
неограниченно, но въ мірѣ абстракцій. Математическіе выводы
остаются точными только въ собственной области; действительное су-
ществованіе пхъ кончается за предѣлами логики. Будучи
применяемы къ действительности, гдѣ они составляюсь могучее орудіе,
они тотчасъ же падаютъ подъ общимъ условіемъ, которое тре-
буетъ, чтобы посылки силлогизма были заимствованы изъ
наблюдений, и чтобы заключеніе было провѣряемо ими же. Но
истинный характеръ этихъ примѣненій сперва не былъ понятъ, и до
новѣйшихъ временъ общее мнѣніе было таково, что путемъ дедук-
ціи и по подобію геометріи можно построить міровую систему.
Въ началѣ XVI вѣка рѣшительное измѣненіе этого метода
наблюдается въ трудахъ Галилея и флорентійскихъ академиковъ.
Они—истинные прародители положительной науки: они
положили первые камни того зданія, которое съ тѣхъ поръ не пере-
стаетъ подыматься все выше и выше. Въ XVI вѣкѣ этотъ ме-
тодъ достигъ своего тріумфа: изъ области фпзпческпхъ наукъ,
въ которой онъ оставался замкнутымъ до спхъ поръ, онъ въ
ХѴШ вѣкѣ былъ принятъ и науками политическими,
экономическими и даже нравственными. Управлять обществомъ
сообразно принципамъ науки и разума—такова была конечная цѣль
ХѴПІ вѣка. Первоначальное устройство Института свидѣтель-
ствуетъ объ этомъ. Но прпмѣненіе науки къ предметамъ
нравственности заслуживаетъ псключптельнаго вниманія, такъ какъ
это всеобщее распространение позитивнаго метода имѣетъ рѣша-
ющее значеніе въ псторіп человѣчества.
До сихъ поръ я говорплъ преимущественно о физическихъ
наукахъ и говорилъ, что нельзя было бы придти къ познанію
вещей иначе, какъ путемъ прямого наблюденія. Это настолько же
вѣрно по отношенію къ міру одушевленному, какъ и
неорганическому, къ міру нравственному, какъ и къ физическому.
Въ мірѣ моральномъ, какъ и въ мірѣ матеріальномъ, дѣло
идетъ о томъ, чтобы путемъ наблюденія сперва установить и про-
вѣрить факты, а потомъ, постоянно опираясь на то же
наблюдете, связать ихъ въ одну цѣпь. Всякое разсужденіе, клонящееся
къ тому, чтобы вывести пхъ a priori изъ какой нибу,ць
отвлеченной аксіомы, химерично. Всякое разсужденіе, стремящееся
противопоставить фактическія истины одна другой, и, въ силу ло-
гическаго принципа противорѣчія, уничтожить нѣкоторыя изъ
нихъ, одинаково химерично. Только наблюденія надъ явленіями
нравственнаго міра, открытый психологіей или исторіей и поли-

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 207
тической экономіей, только изученіе ихъ взаимоотношеній,
постепенно обобщаемыхъ и непрерывно провѣряемыхъ, служатъ осно-
ваніемъ научному познанію человѣческой природы. Методъ
ежедневно разрѣшающій задачи матеріальнаго π промышленнаго
міра, одинъ въ состояніи разрѣшить и рано пли поздно раз-
рѣшитъ основныя задачи, относящіяся къ организаціи обществъ.
Устанавливая моральныя истины на прочномъ фундаментѣ
практическаго разума, Кантъ далъ имъ въ концѣ прошлаго
столетия ихъ истинный базисъ и законченность. Чувство добра и
зла—фактъ первоначальный въ человѣческой натурѣ; онъ
внушается намъ помимо всякаго разсужденія, помимо какпхъ бы то
ни было догматовъ, какой бы то ни было мысли о наказаніи пли
вознаграждении. Понятіе о долгѣ, т. е. правило практической
жизни, признается этимъ, какъ первоначальный фактъ, внѣ и
выше всякаго спора, такъ что и впредь не можетъ уже быть
компрометировано паденіемъ мѳтафизическихъ гппотезъ, съ
которыми его такъ долго связывали.
То же самое со свободой, безъ которой долгъ былъ бы
только словомъ, лпшеянымъ всякаго смысла. Отвлеченный споръ,
который такъ долго и такъ бурно велся между свободой π фата-
лизмомъ, не имѣетъ больше основаній. Человѣкъ чувствуетъ, что
онъ свободенъ: это фактъ, котораго не въ состояніи поколебать
никакое разсужденіе.—Вотъ нѣкоторыя изъ капитальныхъ завое-
ваній новѣйшеи науки.
Такимъ образомъ положительная наука мало по малу
завоевала себѣ въ человѣчествѣ авторитетъ, основанный не на отвле-
ченномъ сужденіи, но на томъ, что результаты, добытые ею, со-
отвѣтствуютъ самой природѣ вещей. Ребенка забавляютъ мечты;
то же бываетъ съ начинающими народами. Но мечты служатъ
только для того, чтобы создавать себѣ самому иллюзію. И
каждый человѣкъ, подготовленный достаточнымъ воспитаніемъ, при
нимаетъ сперва результаты положительной науки, какъ
единственное мѣрило точности. Результаты эти въ настоящее время
стали такъ многочисленны, что въ области положительныхъ
знавай самому обыкновенному человѣку, обладающему среднимъ
образованіемъ, открывается наука гораздо болѣе обширная и
глубокая, нежели велпчайшимъ людямъ древности и среднихъ
вѣковъ.
Прежнія мнѣнія, которыя слишкомъ часто порождались не-
вѣжествомъ и фантазіей, мало по малу исчезаютъ, чтобы
уступить мѣсто новымъ убѣжденіямъ, основаннымъ на наблюденіи
природы: я подразумеваю природу нравственную, точно такъ-же,
какъ и физическую. Первыя безпрерывно пзмѣнялись, такъ какъ
были произвольны; новыя-же—будутъ существовать, потому что
дѣйствительность становится въ нихъ все болѣе и болѣе явной,
по мѣрѣ того, какъ онѣ находятъ примѣненіе въ человѣческомъ
обществѣ, начиная отъ области матеріальной и промышленной,
до области наивысшихъ нравственныхъ и умственныхъ интере-
совъ. Въ могуществѣ надъ міромъ и надъ самимъ собою,
которое онѣ доставляютъ человѣку,—самая солидная ихъ гарантія.
Тотъ, кто вкусилъ отъ этого плода, не сумѣетъ уже отказаться

208
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
отъ него. Всѣ разсудительные умы такимъ образомъ будутъ
навсегда завербованы ими, по мѣрѣ того, какъ сгладятся слѣды
старыхъ яредразсудковъ, и въ самыхъ высокихъ областяхъ че-
ловѣчества будетъ создаваться совокупность убѣжденій, которыя
уже никогда больше не будутъ опровергнуты.
II.
Я говорилъ уже, что такое положительная наука, каковъ ея
предметъ изученія, ея методъ и достовѣрность. Теперь перейду
къ наукѣ идеальной. Начнемъ съ ея предмета.
Положительная наука охватываетъ собой только одну часть
изъ области знанія, того знанія, къ которому до сихъ поръ
стремилось человѣчество. Она собираетъ факты, которые были наблю
даемы, и создаетъ цѣпь ихъ соотношеній; но цѣпь эта не имѣетъ
ни начала, ни конца, которые можно было бы видѣть,—не скажу
точно, до хотя бы смутно. Изысканіе начала и конца вещей усколь
заетъ отъ положительной науки. Никогда отношенія между ко-
нечнымъ и безконечнымъ не сталкиваются у нея. Слѣдуетъ-ли
смотрѣть на это безсиліе, какъ на нѣчто, присущее уму челевѣчес-
кому? Слѣдуетъ-ли назвать празднымъ всякое любопытство,
стремящееся заглянуть за предѣлы непосредственныхъ отношеній
между явленіями, когда это направленіе создало школу,
насчитывающую столько блестящихъ послѣдователей во Франціи и
внѣ ея? Слѣдуетъ ли за-одно съ безплодными спорами схоластики
отбросить и всѣ прочія проблемы, потому что рѣшеніе этихъ
проблемъ не допускаетъ ни той-же ясности, ни той-же точности?
Отвѣта на это слѣдуетъ искать въ исторіи человѣческаго
ума: это единственный с по собъ остаться вѣрнымъ самому методу.
Итакъ, знаніе соотношений непосредственно наблюдаемыхъ не
отвѣчаетъ и никогда не отвѣчало вполнѣ на запросы человѣче-
ства. По эту, какъ и по ту сторону научной цѣпи, человѣческій
умъ безостановочно ищетъ новыхъ звеньевъ; тамъ, гдѣ онъ не-
доумѣваетъ, неодолимая сила заставляетъ его строить и
воображать до тѣхъ поръ, пока онъ не доберется до первоначальныхъ
причинъ. За туманомъ, обволакивающимъ всякій конецъ и вся
кое начало, онъ чувствуетъ навязчивую дѣйствительность,
которую онъ принужденъ постигнуть идеально, если не можетъ
познать ее. Онъ чувствуетъ, что въ этомъ основныя задачи его
судьбы. Эту скрытую дѣйствительность, эти первоначальный
причины человѣческій умъ роковымъ образомъ связываетъ съ
научными фактами, и изъ этого создаетъ цѣлое,—систему,
обхватывающую универсальность матеріальныхъ и моральныхъ явленій
Этотъ пріемъ человѣческаго ума представляетъ слѣдователь-
но, фактъ наблюдения, доказанный изученіемъ каждой эпохи,
каждаго народа, каждаго индивидуума,—фактъ, котораго нельзя
не признать. Этотъ фактъ имѣетъ много себѣ подобныхъ:
необходимость его существованія дѣлаетъ споры о его законности
излишними. Въ области интеллектуальной и моральной
происходить нѣчто аналогичное тому, что существ у етъ въ политикѣ.
Возможность существования въ наши времена идеальнаго и абсо-

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 209
лютнаго совершеннаго правительства всегда справедливо
признавалось химерой. Однако, ни одинъ народъ никогда не могъ
существовать ни одного момента безъ правительственной системы,
болѣе или менѣе совершенной.
То же самое въ области умственной: строгое пониманіе
совокупности вещей недоступно человѣческому уму, и все-таки
каждый человѣкъ принужденъ создавать или принимать уже въ го-
товомъ видѣ систему, которая объяснпла-бы ему его судьбу и судьбу
вселенной.
Какъ* должна быть построена эта система?—Это вопросъ
метода въ идеальной наукѣ. Мы напомнимъ, какого научнаго пріема
придерживались вообще до сихъ поръ въ этомъ построеніи;
потомъ скажемъ, каковъ, на нашъ взглядъ, долженъ быть ме-
тодъ, вытекающій изъ современнаго интеллектуальнаго состояшя
и развитія, которыя приняли положительный науки.
Обратимся къ первымъ философамъ. „Ѳалесъ разсматри-
ваетъ воду, какъ первый принципъ х). Анаксименъ и Діогенъ
утверждали, что воздухъ предшествуетъ водѣ и что онъ начало
простыхъ тѣлъ. Гипасъ изъ Метапонта и Гераклитъ изъ Эфеса
допускаютъ, что первый принципъ—огонь. Эмпедоклъ признаетъ
четыре элемента, прибавляя землю къ тремъ названнымъ. Анак-
сагоръ изъ Клазоменъ утверждаетъ, что число принциповъ без-
конечно. Почти все, состоящее изъ однородныхъ частей, создается
или разрушается только путемъ соединенія или распаденія;
другими словами: ничто не создается вновь и не погибаетъ, а
существу етъ вѣчно" ^.
Большинство этихъ системъ построено не только на соображе-
ніяхъ о веществѣ, но онѣ въ то же время прибѣгаютъ и къ мо-
ральнымъ и интеллектуальнымъ понятіямъ. Парменидъ вводить
какъ принципъ „Любовь самаго древнягоизъ боговъ". Эмпедоклъ
вводить „Дружбу и Раздоръ", противоположныя начала противо-
положныхъ дѣйствій, т. е. добра и зла, порядка и безпорядка,
находящихся въ природѣ. Анаксагоръ прибѣгаетъ къ „разуму*,
чтобы объяснить міровой порядокъ, предпочитая обыкновенно
объяснять смыслъ явленій „вѣтромъ, эѳиромъ, водой и многими
другими причинами, не совпадающими съ мнѣніями Платона" 3).
Теперь перейдемъ къ чисто логическимъ соображеніямъ,
которыми объясняли міръ. „Со времени этихъ философовъ и до
нихъ 4), такъ называемые пиѳагорейцы сначала ревностно
занимались математикой. Вскормленные этой наукой, они полагали,
что принципы математики могутъ быть принципами всего суще-
ствующаго. Числа по природѣ своей предшествуютъ идеямъ, и
пиѳагорейцы, въ числахъ больше, нежели въ огнѣ, вемлѣ и водѣ,
усматривали аналогію со всѣмъ существующимъ и имѣющимъ
существовать. Одну какую нибудь комбинацію они называли спра-
х). Метафизика Аристотеля, кнЛІ, т. 1, стр. 44 и далѣѳ, перевода Ріѳітоп
et Zevort.
2) Это почти то же, чему учить современная химія объ элементахъ.
3) Федонъ, ХСѴП.
*) Аристотель, Метафизика, I кн., переводъ Pierron et Zevort, стр. 23.

210
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
ведливостью, комбинацію другого рода—душой или разумомъ".
Вотъ почему „они считали числа элементами всего
существующего".
Я не намѣренъ давать здѣеь очерка исторіи метафизики. Я
хочу только указать въ нѣсколькихъ примѣрахъ, какихъ пріемовъ
придерживалась она въ началѣ. Истинный характеръ ея метода
откровенно выступаетъ въ ея первыхъ наивныхъ опытахъ когда
каждый философъ, пораженный какимъ нибудь физическимъ или
умственнымъ явленіемъ, обобщаетъ его, путемъ разсужденій из-
влекаѳтъ изъ него толкованіе и полное строеніе вселенной. Съ
тѣхъ поръ и до нашего времени, каковы бы ни были глубина и
искусство этихъ систематическихъ построеній,—пріемы метафизики
ничуть не измѣнились. Она ставить одну или несколько аксіомъ,
заимствованныхъ или изъ области внутренняго чувства, или внѣш>
няго чувствованія, затѣмъ дѣйствуетъ раціональнымъ путемъ,
придерживаясь правилъ логики. Она идетъ дальше путемъ де-
дукціи и создаетъ цѣльную систему міра; потому что, говоритъ
Аристотель, „философъ, обладающій въ совершенствѣ знаніемъ об-
щаго, по необходимости знаетъ и каждую вещь въ частности...
Самое научное—это принципы и причины. Посредствомъ ихъ мы
познаемъ все остальное; тогда какъ сами принципы познаются
только непосредственноα х).
Методъ этотъ достигъ полнаго тріумфа въ средніе вѣка въ
создавай великихъ схоластическихъ теорій, въ которыхъ сил-
логизмъ, исходивши изъ извѣстныхъ аксіомъ, внушавшихся
догматически и неоспоримо, царитъ впослѣдствіи повсюду въ наукѣ,
сверху до низу. И въ новѣйшія времена, Декартъ,
ниспровергнувши старинное зданіе философскаго авторитета, остается вѣр-
нымъ дедуктивному методу. „Я замѣтилъ, говоритъ онъ 2), что
иэвѣстные законы такъ прочно заложены Господомъ Богомъ въ
нашу природу и понятія о нихъ такъ запечатлѣны въ нашихъ
душахъ, что и послѣ достаточнаго размышленія мы не стали бы
сомнѣваться, что они могутъ быть точно наблюдаемы во всемъ
существующемъ и совершающемся въ мірѣц! И дальше 3): „... Но
порядокъ, котораго я придерживался въ этомъ, слѣдующій: раньше
всего, я пытался открыть въ общемъ принципы или
первоначальный причин кг всего существующая или могущаго существовать
въ мірѣ, не принимая при этомъ во вниманіе ничего, кромѣ Бога,
сотворившаго все это, и старэясь не извлекать этихъ принциповъ
изъ чего-либо иного, кромѣ какъ изъ тѣхъ зеренъ истины,
который природой заложены въ наши души. Послѣ этого я разсма-
тривалъ, каковы ближайпгіе и самыя обыкновенныя слѣдствія,
которыя слѣдовало вывести изъ этихъ причинъ, и мнѣ казалось,
что это были небеса, звѣзды, земля и на ней вода, воздухъ, огонь,
минералы, и нѣкоторыя другія вещи, самыя простыя, сащхя
обыкновенныя и, следовательно, легче всего познаваемая. Затѣмъ, когда
*) ЪІѳтафизика, кн. 1 -я, цитированный перѳводъ; тѳкстъ ѳщѳ энѳргичнѣѳ:
Δια γαρ ταοτα %αι έχ τούτων ταλλα γνωρίζετε, άλλ'ού тзота δίά τών υποκειμένων.
*) Discours sur la Méthode Ѵ,-я часть.
3) Тамъ-же, ѴІ-я часть.

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ· 211
я захотѣлъ дойти къ слѣдствіямъ болѣе частнымъ, такое разно -
образіе ихъ встало предо мною, что я не думалъ, чтобы умъ че-
ловѣческій въ состояніи быль отличить формы или виды гЬлъ,
находящихся на землѣ, отъ безконечнаго числа другихъ, которыя
могли бы находиться на ней, если бы Богу угодно было помѣстить
ихъ тамъ, ни, следовательно, приыѣнять эти послѣдагія къ
употреблению, не рискуя ставить слѣдствія впереди причинъ, иіпт же
пользоваться несколькими частными опытами". Я считалъ нуж-
нымъ привести все это мѣсто ради той точности, съ которой Дѳ-
картъ характеризуешь въ немъ свой методъ. Этотъ великій ма-
тематикъ, котораго часто представляли однимъ изъ основателей
современнаго научнаго метода, ставить, наоборотъ, разсужденіе и
дедукцію къ началѣ, и на всѣхъ путяхъ своего построения. Опытъ
является здѣсь только, какъ нѣчто случайное и когда нужно
распутать уже крайне запутанный мѣста разсужденія.
До послѣдняго изъ метафизиковъ, Гегеля, не было ни
одного, который не желалъ бы въ свою очередь снова построить міръ
апріорно отождествляя принципы вещей съ принципами
преобразованной логики. „Система принциповъ и слѣдствій,
истинная сама по себѣ и по гармоніи, присущей ейа, х) всегда
составляла идеалъ философовъ. И вотъ, надо сказать безъ
околичностей, что этотъ идеалъ-химера: опытъ вѣковъ доказалъ это.
Въ мірѣ нравственномъ такъ же, какъ и въ физическомъ, всѣ
построения абсолютныхъ системъ рухнули, какъ нѣчто выходящее
за предѣлы, доступные человѣческой природѣ. Еще болѣе: съ
тѣхъ поръ на такую попытку слѣдуетъ смотрѣть, „какъ на вещь
противорѣчащую познанію истины, какъ въ физическомъ, такъ и
нравственномъ мірѣ". 2) Повторяю еще разы путемъ разсужденія
нельзя постигнуть никакой реальности. Математика, методъ
которой прельщалъ древнихъ, такъ же, какъ и Декарта, здѣсь внѣ
вопроса. Въ ней нѣтъ (всѣ геометры теперь согласны съ этимъ)
другой реальности, кромѣ той, которая влагается въ нее раньше,
подъ видомъ аксіомы или гипотезы, и эта реальность проходить
черезъ цѣлый рядъ символовъ, оставаясь тождественной самой
себѣ. Наоборотъ, чтобы переходить отъ одного реальнаго факта
къ другому, необходимо всегда прибѣгать къ наблюденію.
Метафизика все-таки нѣчто большее, чѣмъ простая забава
человѣческаго ума: она заключаетъ въ себѣ извѣстный порядокъ
истинъ, но истины эти внѣ самого предмета не могутъ быть
доказаны. Истинное значеніе этой науки было ясно установлено
Кантомъ въ его „Критикѣ чистаго разума". Она изучаетъ
логическія условія знанія, категоріи человѣческаго ума, формы
которыхъ онъ обязанъ придерживаться въ пониманіи вещей. Это
ставить и метафизику зъ рядъ положительныхъ наукъ,
зиждущихся на прочномъ фундаментѣ наблюдѳнія. Поспѣшимъ, однако,
прибавить, что эти формы, будучи разсматриваемы независимо
отъ всякой другой реальности, оказываются пустыми, такъ же какъ
*) Теннеманъ, Руководство къ исторіи философіи, переводъ Кузена, т. I,
стр. 45. {1829}
*) Письма Е. Шеврѳйля къ Вилльиену о мѳтодѣ вообще, сгр. 35. (1856).

212
ФИЛОСОФСКЬЯ СТАТЬИ.
и математичеекія, которыя, впрочемъ, происходятъ отъ тѣхъ жѳ
понятій, взятыхъ хотя и въ болѣе ограниченномъ порядкѣ. Нѳ
только непосредственная критика разума доказываетъ, что это
такъ, но и изслѣдованіе системъ, смѣнявшихъ одна другую въ
исторіи философіи, доказываетъ то-же самое. Всякая
метафизическая система, каковы бы ни были ея притязания, имѣетъ зна-
ченіе только въ области логики; въ области же реальнаго зна-
ченіе ея сводится только къ тому, что она въ болѣе или менѣе
совершенной формЬ выражаетъ состояніе науки въ свое время. Это
необходимость, которой никогда не избѣжалъ никто изъфилософовъ.
Разсмотримъ, въ самомъ дѣлѣ, нѣкоторыя изъ понятій, на
которыя мы только что указали. Системы іонійской школы—это
первый бѣглый взглядъ на природу. Понятіе о законахъ физи-
ческаго міра начинаетъ появляться у Анаксагора, о чемъ свидѣ-
тельствуютъ его объясненія, такъ смущавпгія Платона. Школа
Пиѳагора переносить въ свои общія теоріи дивкыя открытія, сдѣ-
данныл ею въ геометріи, астрономіи, акустикѣ. Самъ Платонъ,
устами Тимея, дающій апріорное объясненіе плана, котораго
придерживался Богъ въ расположеніи міра, излагаетъ астрономію,
физику и физіологію въ такомъ видѣ, который точно соотвѣт-
ствуѳтъ состоянію, далеко несовершенному, знаній въ эпоху, въ
которой онъ жилъ. Въ соціальномъ порядкѣ, его Республика
представляется намъ фантастическимъ строеніемъ, большинство
матеріаловъ котораго заимствовано изъ современныхъ данныхъ.
Чувство красоты, придающее столько прелести и блеску сочине-
ніямъ греческаго философа, у него то же, что и у артистовъ его
времени. Въ виду дивнаго развитія греческаго искусства,
воспитывается теорія о прекрасномъ, теорія апріорная и абсолютная на
видь, но въ дѣйствительности созданная съ помощью внѣшнихъ
дадныхъ, находившихся всегда предъ глазами философовъ.
Декартъ, чтобы достигнуть реформы философіи, не избѣгнулъ
того же общаго закона. Заканчивая свой трудъ „Discours sur la
Méthode", онъ заявляетъ, что „изложилъ законы природы,
основывая свои доводы исключительно на безконечномъ совершен-
ствѣ Еожіемъ". Изъ этого же совершенства онъ думаетъ вывести
свойства свѣта, систему звѣздъ, распространеніе воздуха и воды
на земной поверхности, образованіе горъ, рѣкъ, металловъ,
растеши до строенія человѣка включительно. Но поведетъ ли его
разсужденіе, основанное на аттрибутахъ Божіихъ, къ какому
нибудь новому открытію?—Ничуть. Результаты просто соотвѣтству-
ютъ положительнымъ знашямъ, которыя были достигнуты опы-
томъ въ срединѣ ХѴП столѣтія. Декартъ уничтожилъ свою
книгу по причинѣ осужденія Галилея, взгляды котораго на міровую
систему раздѣлядъ и онъ. Живи онъ на пять-десять лѣтъ
раньше, мы не понесли бы этой потери. Декартъ, оставшейся вѣрнымъ
астрономическимъ взглядамъ XVI вѣка, быль ортодоксаленъ: онъ
a priori, доказалъ бы, что солнце вращается вокругъ земли.
Наконецъ, Гегель,—я кончаю современникомъ,—не избѣгнулъ
общей участи въ метафизиковъ. Вселенная, которую, какъ онъ
думаетъ, онъ построилъ единственно съ помощью
трансцендентальной логики, точь въ-^очь соотвѣтствуетъ апостеріорнымъ знаніямъ.

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 213
Такимъ образомъ онъ a priori составляетъ всю философію исторіи
своего времени, отчасти преувеличивая послѣднія
событія,—оптически обманъ естественный для современника. Если-бы больше
проникнуть въ его систему, я показалъ бы, какимъ обраэомъ
глубоки взглядъ, въ основу всего кладущій вѣчный переходъ отъ
существа къ явлетгію, и наоборотъ, своимъ появленіѳмъ обязанъ
успѣхамъ самой экспериментальной науки. Чтобы понять это,
достаточно бросить бѣглый взглядъ на развитіе научныхъ знаній,
касающихся огня и свѣта. Въ началѣ на огонь смотрѣли, какъ
на элемѳнтъ, на существо, съ такимъ же полнымъ абсолютными
характеромъ, какъ и всякое другое. Теперь—онъ не больше какъ
явленіе,—специальное движеніе частиць вещества. Еще больше:
послѣ того какъ было установлено различіе между пламенемъ
и воспламененными частицами, первому въ теченіенѣкотораго врѳ*
мени пытались приписывать, какъ субстратъ, какую-то
особенную жидкость, соединение которой съ элементами будто-бы
составляетъ тѣла таковыми, какъ мы ихъ знаемъ. Это было мнѣніѳ
Лавуазье. Но вотъ теперь и эта тепловая субстанція въ свою
очередь исчезаетъ и разрѣшается въ простое явленіе движенія.
Принципъ абсолютнаго противорѣчія между существомъ и явле-
ніемъ, на которомъ основывалась абстрактная логика стараго
времени, больше уже не примѣняется къ действительности. Въ
современной наукѣ, точно такъ же, какъ и въ образномъ языкѣ
нашихъ предковъ Арійцевъ и Эллиновъ, существо и явленіе смѣ-
шиваются въ своемъ вѣчномъ преобразованіи.
Это безсиліе чистой логики происходить отъ другой болѣе
общей причины. Для того, чтобы разсуждать, мы часто принуждены
ставить н$ мѣсто реальностей нѣкоторыя абстракціи, хотя и бо-
лѣе простыя, но употребленіе которыхъ лтгптаетъ выводы ихъ
абсолютной строгости. Вотъ причина, придающая характеръ иллю-
8Іи всѣмъ выводамъ философскихъ системъ. Не смотря на ихъ
притязанія, онѣ никогда не сдѣлали и не могли сдѣлать ничего
другого, какъ съ помощью мнимаго a priori снова придти къ зна-
ніямъ своего времени.
Если, однако, методъ, котораго придерживались эти системы,
долженъ быть отброшенъ, должно-ли то же самое случиться съ
проблемами, къ разсмотрѣнію которыхъ онѣ приступили? Слѣ-
дуетъ ли отказаться отъ всякаго мнѣвгія о началѣ и концѣ, т. е.
о судьбѣ индивидуума, человѣчества и вселенной? Странная вещь!
Эта наука первая поощряла человѣческое любопытство, а теперь она
же нуждается въ оправданіи. Настойчивость, съ которой умъ чело-
вѣческій воспроизводить эти проблемы, доказываетъ, что онѣ
основаны на чувствахъ общихъ и присущихъ человѣческому сердцу,—
чувствахъ, которыя слѣдуетъ тщательно отдѣлять отъ построекъ,
столько разъ нагромождавшихся для удовлетворенья проблемы.
Онѣ, следовательно, законны постольку, поскольку они чувства.
Слѣдуетъ ли ихъ исключить изъ области науки только потому, что
онѣ не могутъ быть съ точностью разрѣшены, и предоставить
разрѣшеніе ихъ мистицизму?—Я не думаю.
Истинный методъ идеальной науки ясно вытекаетъ иэъ дан-
ныхъ, вписанныхъ въ самую исторію философіи. Дѣло идеть о

214
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
томъ, чтобы теперь, слѣдуя извѣстному методу и съ полнымъ
знашемъ предмета, едѣлать то, что всѣ названныя системы дѣ-
лали съ чѣмъ-то, похожимъ на безсознательное притворство. Од-
нимъ словомъ, въ этихъ пробдемахъ, какъ и въ другихъ, слѣду-
етъ подчиниться условіямъ всякой науки, и, не претендуя больше
на призрачную увѣренность, подчинить идеальную науку тому-
же методу, который составляетъ прочный фундаментъ
положительной науки. Чтобы построить идеальную науку, единственное
средство—это приложить къ рѣшенію задачъ, который она
ставить, всѣ категоріи фактовъ, доступныхъ нашему изучѳнію съ
ихъ неодинаковыми степенями точности, или, скорѣе вѣроятности.
Каждая наука представить здѣсь свои самые общіе
результаты. Математика раскроетъ логическій мѳханизмъ человѣческаго
разума; физика—существование, координащю и продолжительность
естественныхъ законовъ. Астрономія покажетъ намъ осуществле-
ніе отвлеченныхъ понятій механики, всеобщій міровой порядокъ,
вытекающій изъ этого; наконецъ, пѳріодичность,—этотъ общій за-
конъ небесныхъ явленій.
Изученіе этихъ наукь заставляетъ насъ прежде всего
исключить вмѣшательство какой бы то ни было частной воли, т. е.
элемента сверхъестественнаго, въ судьбы міра. На зарѣ человѣче-
ства на всякое явленіе смотрѣли, какъ на проявленіе частной
воли. Постоянные опыты, наоборотъ, убѣдили насъ въ томъ, что
таковой никогда не существовало. Каждый разъ, когда веѣ
необходимый условія явленія на лицо, оно непремѣнно произойдетъ.
Вмѣстѣ съ химіей первый разъ вводятся понятія о существѣ
или индивидуальной субстанціи. Большая часть старыхъ мета-
физическихъ формулъ, благодаря этому, нѣкоторымъ образомъ
вылилась въ конкретную форму. Но въ то же время являются но-
выя понятія, относящаяся къ вѣчнымъ преобразовашямъ
вещества, къ его соединеніямъ и разложеніямъ, къ специфическимъ ка-
чествамъ присущимъ самому его существованію. Вотъ здѣсь
творческая сила человѣка проявляется наиболѣѳ широко; она
воспроизводить естественныя существа, пользуясь знаніемъ законовъ,
управляющпхъ образованіемъ ихъ, либо въ силу этихъ же
законовъ, фабрикуетъ безчисденное множество другихъ существъ,
такихъ, какихъ природа никогда не произвела бы на свЬтъ.
За химіей начинаются науки о жизни, т. е. физіологія,—эта
физика живыхъ существъ, которая стремится постигнуть ихъ ме-
ханизмъ, затѣмъ науки о животныхъ и растеніяхъ, который до
сихъ поръ сосредоточивались на изученіи классификаціи. Это
последнее составляетъ то, что въ зоологіи и ботаникѣ называется
натуральнымъ методомъ. Оно въ одно и то же время придаетъ
извѣстную стройность человѣческимъ знаніямъ и обнаруживаетъ
общіе принципы, которыми, повидимому, опредѣляются гармонія
и образованіе живыхъ существъ. Удастся ли когда нибудь дойти
до болѣе яснаго пониманія этихъ послѣднихъ принциповъ,
настолько, чтобы овладѣть закономъ созданія живыхъ существъ,
какъ удалось овладѣть закономъ созданія минераловъ? Легко
понять, каково было бы философское значеніе подобнаго открытія.
Такое утвержденіе сойдетъ, пожалуй, за дерзость; но отрицаніе,

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. 215
быть можетъ, еще болѣе дерзко, такъ какъ рискуетъ завтра-же
быть опровергнутымъ какимъ-нибудь неожиданнымъ открытіемъ.
Мы дошли теперь до новой области—области историческихъ
явленій. За неизбѣжной эволюціей солнечной системы и
геологическими метаморфозами, слѣдуетъ міръ, въ которомъ вмѣстѣ съ
человѣческой расой является и свобода. Человечество ввело въ
ходъ вещей новый элементы оно измѣнило ходъ естестведныхъ
предопредѣлевій. Съ этой точки зрѣнія исторія среди другихъ
наукъ образуетъ отдельную группу. Къ несчастью, открывать
исторические законы гораздо труднѣе, нежели физическіе, такъ
какъ экспери ментадія отнюдь не входитъ въ иеторію, наблюденіе
же всегда неполно. Никогда не узнаемъ мы прошлаго, котораго
не можемъ воспроизвести, чтобы заставить его снова пройти
предъ нашими взорами съ такой-же точностью, какъ цѣлый рядъ
явленій физическихъ. Вы, больше чѣмъ кто-либо, знаете къ ка-
кимъ необыкновеннымъ ухищревіямъ и догадкамъ,
основывающимся на самыхъ разнообразныхъ признакахъ, прибѣгаетъ исто-
рикъ, чтобы пополнить это вѣчное безсиліе и воспроизвести,
отчасти съ помощью фактовъ, отчасти воображенія, міръ, котораго
никто никогда больше не увидитъ.
Изъ общихъ выводовъ, вытекающихъ изъ изученія исторіи,
одинъ съ философской точки зрѣнія признается основнымъ,—это
фактъ непрерывнаго прогресса человѣческихъ обществъ. Про-
грессъ въ наукѣ, въ матеріальныхъ условіяхъ существованія въ
нравственности—находится во взаимной связи. Сравнивая поло-
женіе массъ, рабскихъ въ древности, крѣпостныхъ въ средніе вѣка, а
теперь предоставленныхъ личной свободѣ, подъ единственнымъ усо-
віемъ добровольнаго труда, который открытія ученыхъ и сочувствіе
мыслителей стремятся съ каждымъ днемъ сдѣлать менѣе тягост-
нымъ, вы увидите значительный прогрессъ. Разсматривая
внимательно болыпіе періоды, мы ясно видимъ, что, по мѣрѣ того, какъ
исторія міра подвигается впередъ, заблужденія и жестокости
играютъ все меньшую роль. Общества становятся все болѣе и бо-
лѣе гражданственными и, осмѣлюсь сказать, добродѣтельными.
По мѣрѣ того, какъ возрастаетъ сумма справедливости, a невѣ-
жество уменьшается, возрастаетъ и сумма добра и уменьшается
сумма зла. Вотъ какимъ образомъ понятіѳ о прогрессѣ выдѣли-
лось, какъ апостеріорный выводъ изъ историческихъ наукъ.
Наконѳцъ, эта научная пирамида увѣнчивается великими
нравственными чувствами человечества, т. е. чувствами красоты,
правды и добра, совокупность которыхъ составляетъ нашъ иде-
алъ. Чувства эти—факты, открытые путемъ ивученія человѣчес-
кой природы. Человѣчество всегда чувствовало, не сознавая
этого, что за истиннымъ, прѳкраснымъ и добрымъ, существуетъ
высшая реальность, воплощеніе его идеала, т. е. Богъ, центръ и
та таинственная и непостижимая единица, къ которой
приводится весь міровой порядокъ. Чувство одно можетъ привести
насъ къ этому, и его стремленія законны, поскольку оно не
выходить изъ своей области, чтобы съ помощью догматичѳскихъ и
апріорныхъ выраженій перейти въ область положительныхъ
фактовъ.

216
ФИЛОСОФСКІЯ СТАТЬИ.
Науки физическія и науки моральный, т. е. науки о дѣй-
ствительномъ, которое можетъ быть доказано наблюденіемъ или
свидетельствами,—вотъ единственные источники человѣчѳскаго
энанія. Только съ помощью общихъ понятій, заимствованныхъ у
нихъ, должны мы строить прогрессирующую пирамиду идеальной
науки. Ей не запрещаются никакія проблемы: наоборотъ, ей одной
принадлежите право разрѣшать ихъ, такъ какъ методъ, только
что указанный мною,единственный, который можетъ повести къ
истинѣ.
Какова, точность результатовъ, добытыхъ методомъ, кото-
рымъ мы руководимся въ идеальной наукѣ,—вотъ что намъ
остается еще разсмотрѣть. Истина, мы должны сознаться, не мог-
ла-бы быть постигнута идеальной наукой съ такой-же точностью,
какъ позитивной. Несовершенство человѣческой природы высту-
паетъ здѣсь особенно ясно. Действительно, идеальная наука не
создана, какъ наука положительная, всецѣло на непрерывной
основѣ изъ фактовъ, связанныхъ между собой съ помощью из-
вѣстныхъ, доказуемыхъ отношеній. Общія понятія, къ которымъ
приходитъ каждая частная наука, и въ ней самой составляютъ
уже нѣчто отдѣльное, разъединенное, a тѣмъ болѣѳ при
перехода въ другую науку* Чтобы соединить ихъ снова и создать
И8ъ нихъ цѣльную ткань, приходится часто идти ощупью,
воображать, заполнять пустоты, удлинять лиши. Это въ нѣкото-
ромъ родѣ зданіе, прячущееся отъ насъ за облакомъ и
выступающее И8ъ него только нѣкоторыми своими контурами. Это по-
строеніе необходимо, потому что всякій человѣкъ въ свою очередь
принимается за него, и создаетъ каждый на свой ладъ,
сообразно своему разуму и чувству, полную систему вселенной. Но не
слѣдуетъ заблуждаться насчетъ характера подобной постройки.
Чѣмъ болѣе мы подымаемся въ область слѣдствій и удаляемся
отъ наблюдения надъ дѣйствительностью, тѣмъ болѣе уменьшается
достовѣрность или—лучше сказать—вѣроятность.Такимъ образомъ,
въ то время, какъ положительная наука, разъ построенная,
навсегда останется таковой,—идеальная безпрестанно варіируетъ и
будетъ варіировать. Таковъ законъ человѣческаго знанія.
Что намъ остается сдѣдать теперь, такъ это установить
этотъ законъ и примѣниться къ нему, зная впередъ, что всякая
система заключаетъ въ себѣ истину въ количествѣ, пропорціо-
нальномъ не строгости сужденій, до суммѣ наличныхъ фактовъ,
введенныхъ въ нее. Намъ, слѣдовательно, не надо больше
заботиться о томъ, чтобы избрать систему, точку зрѣнія, наиболѣѳ
соблазнительную по своей ясности, или надеждамъ, которыя она
вселяетъ. Самообманъ не поведетъ ни къ чему. Вещи созданы по
опредѣленному образу и не зависятъ отъ нашего желанія и
нашей воли.
Многіе изъ выдающихся людей, посвятившихъ себя
метафизики, очевидно не поняли еще этого новаго способа
постановки проблемы; они оспариваютъ факты, которые не мо-
гутъ быть вмѣщены въ силлогизмъ, и утверждаютъ какъ дѣстви-
тельность то, что заимствовано ими изъ чистаго разсуждѳнія.
Но умѣя становиться на точку зрѣвгія ученыхъ, они приводятъ

НАУКА ИДЕАЛЬНАЯ И НАУКА ПОЛОЖИТѲЛЬНАЯ. 217
аргументы противъ матеріализма, спиритуализма, пантеизма π
т. д.; они фабрикуютъ опредѣленія π выводятъ изъ нихъ слѣд-
ствія, чтобы съ помощью вторыхъ побить первыя. Тппъ философа,
создающаго химеры, чтобы впослѣдствіи считать за собой заслугу
опроверженія ихъ,—явленіе не единичное. Не замѣчая, что про-
грессъ человѣческаго ума измѣнилъ свои способы доказательства,
такой философъ защищается противъ имъ-же созданныхъ призра-
ковъ на пустынной аренѣ абстрактной логики. Всѣ эти пріемы
составляюсь полную противоположность экспериментальной фи-
лософіи, которая объявляетъ всякое логическое опредѣленіе дѣй-
ствительнаго невозможнымъ и отвергаетъ всякій абсолютный и
апріорный выводъ.
Въ заключеніе скажемъ: идеальная наука, руководясь мето-
домъ, заимствованнымъ изъ положительной науки, сызнова
принимается за задачи старой метафизики, поскольку онѣ касаются
реальностей; но она не можетъ достигнуть такой-же точности.
Если ей и удается, благодаря знанію человѣческой природы и
внѣшняго міра, установить нѣкоторыя общія черты крупнаго
значения, то она соединяетъ ихъ въ одно цѣлое съ помощью
индивиду альныхъ нитей. На-ряду съ доказанными фактами фантазія
принимаешь и будетъ навсегда принимать здѣсь самое широкое
участіе. То-же самое происходило и въ старыхъ системахъ; но
тамъ излагали a priori и какъ необходимый результатъ разсужде-
нія то самое соединеніе дѣйствительности съ воображеніемъ,
которое мы отнынѣ должны представлять съ его настоящимъ ха-
рактеромъ.
Вы изложили свое пониманіе общей системы вещей,
опираясь на тѣ факты, которые вы знаете, и завершая все это по-
строеніе съ своей точки зрѣнія. Быть можетъ, когда нибудь и
я составлю свое De natura re ru m, которое, несмотря на
наше одногласіе въ отношеніи метода, въ нѣкоторыхъ своихъ вгля-
дахъ, безъ сомнѣнія, будетъ отличаться отъ вашего. Теперь· же я
предпочелъ поставить на видъ характеръ новаго метода,—сказать,
чѣмъ отличается онъ отъ стараго, и указать, какимъ образомъ
на-ряду съ положительной и универсальной наукой, внушающей
уваженіе уже своей точностью, ибо она подтверждаем только
дѣствительность, доступную наблюденію, можно развить науку
идеальную, одинаково необходимую, но рѣшенія которой вмѣсто
того, чтобы быть предписываемыми и догматическими, какъ
никогда, отнынѣ будутъ имѣть главнымъ основаніемъ индпвпду-
альныя мнѣнія и свободу.

ОГЛАВЛЕНІЕ.
I. Философскія драмы.
Предисловие δ
Калибанъ 7
Источникъ юности . . 41
Жрецъ изъ Неми . 98
Жуарская аббатисса . .141
II. Философскія статьи.
Науки естественныя и науки историческія . 1S9
Наука идеальная и наука положительная . 202

ОПЕЧАТКИ.
Страница.
23
46
55
59
81
97
—
102
103
106
130
134
146
197
—
Строка.
16
6
9
2
1
17
24
27
12
22
12
15
7
3
17
сверху
л
τ»
снизу
сверху
Л
η
τ»
снизу
я
η
η
η
сверху
У)
Напечатано:
дума
де-Вилленсеву
Вилланевомъ
парки
ето
число
сладость
Аитистія
образы которыя
Аитпстій
ampliticanda
Латре
Современный
батаника
nolem
Слѣдуетъ читать:
душа
де-Вильневу
Вилльневомъ
Парки
его
числа
слабость
Антистія
обряды, которые
Антпстій
amplificanda
Латро
Современные
ботаника
molem