РУССКАЯ
ПОТАЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА
-*"*£
&+-
МИР
РУССКОГО ДЕВИЧЕСТВА
LrMi

4$^ =*R»

•*А СБ. Борисоб g£
Мир
русского
дебичестВа
70-90 годы XX бека
ecf» JH» etf
'^в' 9л Научно-издательский центр /Л /Ak
^V^k—. «Ладомир» --is«i^*

ФЕДЕРАЛЬНАЯ ЦЕЛЕВАЯ ПРОГРАММА
КНИГОИЗДАНИЯ РОССИИ
Ответственный редактор
СЮ. НЕКЛЮДОВ
© Щепанская Т.Б. Предисловие, 2002.
© Борисов СБ. Монография, 2002.
© Научно-издательский центр «Ладо-
ISBN 5-86218-418-Х мир», 2002.
Репродуцирование (воспроизведение) данного издания любым способом
без договора с издательством запрещается

Предисловие
Предлагаемое вниманию читателей исследование находится на
пересечении двух проблемных областей социогуманитарного знания: изучения
культуры детства и тендерных исследований. Не так давно вошедшие в
сферу научного дискурса, они вызывают к себе повышенный интерес,
который, по всей видимости, не скоро еще будет до конца удовлетворен.
Даже на этом фоне девичья культура относится к числу наименее
изученных тем. В последний год прошлого, двадцатого, столетия в РГГУ
состоялся семинар, посвященный психологии и культуре детства. Это был
трехдневный марафон, мозговой штурм, мнения участников порой
диаметрально расходились — слишком велика была область неопределенности,
слишком разнообразны лакуны. В результате этого обсуждения рельефнее,
чем позитивные выводы, обозначились области нашего незнания. Однако
была тема, вновь и вновь возникавшая в выступлениях участников, —
лакуна, зиявшая, вероятно, особенно вызывающе: неясность гендерных
характеристик исследуемых феноменов детства. В имеющихся описаниях
детских групповых практик, публикациях фольклора редко фиксируются
различия по половой принадлежности, исчерпываясь единичными и
потому с трудом сопоставимыми наблюдениями. К тому же выяснилось, что
большая часть известных к настоящему времени феноменов детства
относится к мальчикам, девочки очень слабо представлены даже на уровне
материалов, не говоря уже о концептуализации гендерно окрашенных
практик. Девичий мир предстал как terra incognita, выделяясь своей
неизученностью даже на фоне в целом «секретного» (по выражению
замечательной его исследовательницы М.В. Осориной) мира детства.
Вот почему никак нельзя было откладывать публикацию книги,
которая теперь лежит перед вами. Это первое сколько-нибудь полное описание
культуры девочек — от самых младших, прыгающих через скакалки и в
классики, до старших, уже подростков, секретничающих о любви
(в определенных жанрах). Пусть иногда текст напоминает справочник, но
укажите другой способ привести в систему уже имеющиеся разрозненные
сведения так, чтобы подготовить своего рода матрицу для включения
новых. Можно заметить эвристический эффект систематизации, когда
автор, обнаруживая пустые ячейки выстраиваемой им матрицы, тут же
находит материал для их заполнения в результате поражающих воображение
по своей широте и внимательности полевых наблюдений.
Несмотря на внешнюю форму «справочника», книга имеет свою внут-
5

реннюю интригу, разворачивая перед читателем волнующее
повествование о становлении девичьего мира: страхах, секретах, осознании и
преодолении табу, ожидании любви, которая не просто открывается
завороженной душе, но создается, строится, проектируется девичьим сообществом,
чтобы затем быть реализованной во взрослом мире.
Мир девичьего детства (дошкольный период и младшие классы
школы) — это практики знакомства с собственным и чужим телом, чаще
спонтанные, чем регулируемые культурой. Они осознаются как
нарушение табу на обнажение и созерцание телесного низа, наложенных
взрослыми, и тем самым оттеняют сами табу, еще более прочно фиксируя их
в сознании маленького человека. В практиках детского обнажения,
прикосновений и т. п. эротический момент затушеван пафосом и
переживанием нарушения, а вместе с тем страха, дополнительно подкрепляющего
табу. В этом же ряду стоят и запугивания девочками друг друга, когда
они тайком передают порой фантастические рассказы о страшных
случаях изнасилования, ужасах беременности и родов, пугают друг друга
возможностью забеременеть от поцелуя и других форм контактов с
противоположным полом. До определенного времени культура поддерживает
и оформляет страхи, подкрепляя табу, выводящие девичье тело под
контроль и во власть взрослого мира.
Пубертатный период открывает другое направление девичьей
культуры: семиотическое освоение своего тела, точнее — его формирующихся
женских черт. Объектом культурного кодирования становятся
трансформации тела и связанные с этим практики: растущая грудь и ношение
бюстгальтера, наступление менструаций и связанные с этим запреты (например,
заниматься физкультурой), первый поцелуй и т. д. Все это ощущается
девушками прежде всего как новый опыт, тайный, общий и тем самым
консолидирующий девичье сообщество. Примечательно, что вначале в
восприятии этого нового опыта сильны мотивы нечистоты, постыдности,
опасности и запретности, т. е. активизируются первоначальные табу, а вместе с
тем — и граница между девичьим миром (общностью носительниц тайного
запретного опыта) и взрослыми.
Далее девичья культура решает задачу детабуации эротико-репродук-
тивных телесных практик. Она создает условия для высказывания или
хотя бы внутреннего осознания любовных желаний: их загадывают, на них
гадают, их записывают на бумажке, которую затем прячут или сжигают в
ходе магических процедур. Определенную роль в детабуации играет
обращение к виртуальным персонажам, например, Пиковой даме, которую
вызывают для того, чтобы спросить о своем желании (старшие девочки —
о возлюбленном, младшие — о школьных оценках и т. д.). Во время
обрядов столоверчения аналогичные вопросы могут быть заданы самым
разным адресатам, но если гадание серьезное, то — высокостатусным
персонажам (Пушкину, Ленину, Сталину, Наполеону и проч.). Все эти персонажи
играют роль источника санкции, альтернативного взрослому миру, и тем
самым снимают наложенные последним табу. Источником альтернативной
санкции может быть и безличная судьба, воля которой воплощена в
номерах встречных машин, числе очкариков на улице, форме обуглившейся во
время гаданий бумаги или застывшего воска от сгоревшей свечи. В
нескольких разновидностях гаданий для того, чтобы желание сбылось,
нужно встретить беременную женщину (вар.: 40 беременных), т. е. культура
6

связывает тайные желания девушки, неясную мечту о любви с
репродуктивной перспективой. Заметим, что все эти обращения в виртуальные
инстанции играют консолидирующую роль в девичьем сообществе,
объединяя их не только общим опытом, но и общей системой условностей
(конвенциональной истиной, недоступной другим).
Объединяющую роль играют и сами желания, сам процесс их
загадывания ритуализуется таким образом, что вовлекает в действие всю
группу — подруг и просто знакомых. Девушка, задумав желание, завязывает
ниточки на руке у нескольких подруг; переписывает «письма любви» и
рассылает их определенному кругу знакомых, т. е. энергия ее желания
(не обязательно высказанного вслух) становится основой и стимулом
коммуникаций в девичьей среде.
Впрочем, соотношение социально-коммуникативных и репродуктивно-
эротических аспектов девичьей культуры еще только предстоит
исследовать, но уже в данной книге можно найти обширный материал,
стимулирующий размышления на эту тему. Изучение девичьей культуры
обнаруживает чрезвычайно важные аспекты тендерной социализации, обычно
остающиеся скрытыми. Как подготавливается, как конструируется
культурой проект тех самых гендерных стереотипов, которые фиксируют
исследователи, изучая взрослых людей? Как формируется репродуктивное
поведение, каким образом транслируются его нормы — по сути, модель
демографического воспроизводства? Посредством каких символов фиксируется и
транслируется весь этот массив стереотипов и норм? Обо всем этом пока
говорится лишь в порядке предположений и реконструкций, в то время как
многие из этих символов, культурных механизмов трансляции и фюрмиро-
вания гендерных стереотипов обнаруживаются вполне отчетливо в рамках
культуры девичества. Беда только, что сама эта культура до сего момента
почти полностью была скрыта от глаз исследователей.
Т. Б. Щепанская

lQ fis ШС°°
Мир
русского
деВичестба
70-90 годы XX бека
ь?л\

ВВЕДЕНИЕ
Культурологическое описание индустриальных обществ
XX века представляется чрезвычайно актуальной научной
задачей, в частности, в силу того, что данного рода общества
подвержены частым интенсивным трансформациям, стирающим
всю информацию о сравнительно недавнем состоянии объекта.
Все сказанное относится и к нашей стране, где высокий
уровень этнографических исследований так называемых «малых
народов» сочетался с фактическим отсутствием изысканий,
посвященных современному образу жизни наиболее
индустриализовавшихся — и прежде всего восточнославянских этносов.
Было бы ошибкой утверждать, что в отечественной социо-
гуманитарной литературе абсолютно отсутствуют исследования
этнографических аспектов бытия отдельных социальных
общностей и групп. Так, в конце 1980-х — начале 1990-х годов
появились публикации, посвященные латентным структурам
повседневности — «лагерному» быту, обычаям профессиональных
уголовников, «неуставным отношениям»,
складывающимся в армейской среде, описанию норм и ценностей «системы»
(см.: Щепанская 1996), фольклорным модусам «школьной
жизни» (см.: ТТТБФ 1992; РШФ 1998), субкультуре материнства. Тем
не менее можно назвать большое число социокультурных
феноменов, нуждающихся в этнографическом описании, которые
до сих пор обойдены вниманием исследователей. Это такие,
например, аспекты социальности, как формы знакомств и
ухаживаний, культуральные аспекты адюльтера, феномены «двора» и
«улицы».
В этом контексте постановка вопроса о «девичьей культуре
(субкультуре)» выступает как закономерное продолжение
перечня неисследованных этнокультурных областей советской и
постсоветской действительности.
Словосочетание «девичья культура» мы намеренно облекли
11

в кавычки, поскольку до сих пор оно не получило того
категориального статуса, который приобрели в культурологических
дисциплинах такие понятия как «молодежная культура»,
«подростковая субкультура», «традиционная культура», «массовая
культура», «народная культура» и ряд других.
В зарубежной литературе понятие «девичья культура»
практически не используется. Речь в ней большей частью идет о
молодежной культуре, подростковой субкультуре, иными
словами, в понятие не включается гендерный признак. Редким
исключением из общего «бесполого дискурса» западной ювенологии
является высказывание Фриз: «Девичья культура становится
культурой спальни, местом, где девочки встречаются, слушают
музыку и учат друг друга делать макияж, танцуют,
сравниваются по сексапильности, критикуют одежду друг друга и
сплетничают» (Frith 1978). Таким образом, «девичья культура» — это, по
мнению исследователей конца 1970-х годов, культура
«домашней социализации девочек» в отличие от маскулинизированной
уличной «молодежной культуры», в которую на равных
включаются представители обоих полов.
В отечественной литературе понятие «девичья субкультура»
впервые было употреблено в нашей статье, опубликованной в
1989 году в журнале «Социологические исследования» (см.:
Борисов 1989а: 82). Понятие «девичья культура» вперые
появилось в названии второй части коллективной таллиннской
монографии «Школьный быт и фольклор», вышедшей в 1992 году
под редакцией А.Ф. Белоусова (см.: ШБФ 1992/2). В 1998 году
в сборнике «Русский школьный фольклор» А.Ф. Белоусов
говорил о «девичьей школьной культуре», «традиционном материале
девичьей культуры», а С. Жаворонок — о «девической» и
«девичьей субкультуре» (см.: РШФ 1998: 6). Пожалуй,
перечисленным и исчерпывается «корпус использования» термина «девичья
(суб)культура». Исследователи, даже непосредственно занимаясь
изучением компонентов «девичьей культуры», прибегают к
лексическим конструкциям типа «культура школьниц», «альбомная
культура», «альбомный фольклор» вплоть до «шедевра»
«подростковая культура в ее женском варианте».
Все это говорит о том, что понятие «девичья культура» не
вошло до настоящего времени в тезаурус современной
гуманитарной мысли. Конечно, вполне допустимо понятийное
использование и таких конструкций как «формы и механизмы девичьей
инкультурации», «девичий социокультурный континуум». Но мы
полагаем, что термин «девичья культура» наиболее удобен,
поскольку удачно отражает как особенные (половозрастное начало),
12

так и общие (совокупность всех социально обусловленных
поведенческих и ментальных с]эорм) аспекты исследуемого с£юномена.
Наука о девичестве, о «девичьей культуре» (назовем ее
условно «партенология», от греческого «партенос» — девушка)
является изначально междисциплинарным проектом. Партено-
логический дискурс может быть выстроен только на базе
«непрофильных», если не сказать маргинальных, элементов уже
существующих научных дисциплин, направлений социогуманитарной
мысли и областей знания.
В свое время М.К. Петров указывал на «предельную
неблагодарность» работы с междисциплинарными проектами. Такого
рода работа требует
постоянного внимания автора и постоянных усилий удержать изложение в
предметной области взаимных пересечений различных дисциплин,
тогда как
области взаимного пересечения проблематик различных дисциплин, как
правило, периферийны для каждой отдельной дисциплины, и попытки
удержаться на периферии дисциплинарной злобы дня, текущего
дисциплинарного интереса будут, вероятно, осознаваться как <...> не всегда
оправданное стремление опереться на второстепенные детали, реконструировать
результаты, оставшиеся за пределами основного дисциплинарного
течения <...> (Петров 1990: 19).
Охарактеризуем кратко те дисциплинарные области, идеи и
понятийный аппарат, которые хотя бы отчасти созвучны парте-
нологическому дискурсу.
Первая группа дисциплин и исследовательских направлений
связана с феноменами пола, сексуальности, тендера.
Исследование половой социализации девочек не могло бы
осуществляться без того переворота в представлениях о детской
(довзрослой) сексуальности, который произвел психоанализ.
Первые работы в области этнографии детства появились
именно на психоаналитической почве (см.: Бромлей 1989: 194).
Считая устаревшим и малоприменимым понятийный аппарат,
использовавшийся классическим психоанализом, мы в то же
время считаем вполне оправданным использовать его основные
методологические установки.
Психология пола и прежде всего психология женщины
активно разрабатывались в начале XX века (см.: Вейнингер 1903;
Гейманс 1908; Ломброзо 1919) и находились под сильным
влиянием биологического детерминизма. В 1920—1940-е годы тема
женской (и в том числе девичьей) психологии разрабатывалась
в русле психоаналитической традиции (см.: К. Хорни, X. Дейч).
13

В послевоенные годы проблемы детско-девичьей и подростково-
девичьей психологии исследуются преимущественно в рамках
практической психологии (Найк 1998).
Онтогенез девичьей психики исследуется также и в
художественных текстах. Наиболее заметным произведением в этой
области является повесть Б. Пастернака «Детство Люверс»
(см.: Пастернак 1991), ставшая объектом специальных
психологических (см.: Чайковская 1993) и семиотико-психологических
(см.: Иванов 1998) интергфетадий. Существуют и другие
немногочисленные публикации, посвященные анализу образов
девочек-подростков и теме эволюции телесного и психического
мира девочки-девушки в художественных текстах (см.: Ершов,
Ершова 1996; Соколова 1996а; Соколова 19966; Мухина 1997).
Тесно связана с проблемами девичьей половой социализации
сексология (см.: Кон 1988а: 192—245). Справедливым будет
вспомнить работы 1920-х годов, в которых затрагивались в том числе
и проблемы полового развития девушек (см.: Голосовкер 1925).
Среди отечественных авторов последней трети XX века
изучением детской сексуальности наиболее активно занимаются В.Е. Каган
и Д.И. Исаев. Однако основной акцент они делают на
психопатологических (см.: Исаев, Каган 1986) и педагогических (смл Каган
1990; Каган 1991) аспектах детской сексуальности. Феноменология
же массовых проявлений детской полоцентрированной
активности не входит в круг интересов известных нам исследователей.
Кроме того, собственно сексологический дискурс
характеризуется повышенным вниманием к «ярким» манифестациям
сексуального развития (мастурбация, петтинг, оргазм, сексуальные
перверсии), тогда как приглушенные, «стертые» формы эротического
онтогенеза вызывают у сексологов значительно меньший интерес.
Исследование половых стереотипов поведения и форм
социокультурного освоения физиологических явленностей пола
осуществляется в антропологии и этнографии (см.: Швейгер-Лерхен-
с]эельд 1998; Плосс—Бартельс 1898—1900; Этнические стереотипы
1991). Применительно к отечественному
культурно-историческому ареалу следует отметить работы ТА. Бернштам,
посвященные механизмам половой социализации девушек в русской
деревне XIX века (см.: Бернштам 1981; Бернштам 1988), а также
Ю.М. Лотмана (см.: Лотман 1994: 75--88) и А.Ф. Белоусова (см.:
Белоусов 1992), посвященные «дворянской городской девичьей
культуре» — жизни воспитанниц институтов благородных девиц
(недавно вышел также сборник на эту же тему. Институтки 2001).
Работ по изучению собственно женского обрядового и
необрядового фольклора довольно мало. Здесь можно назвать
14

монографии В.К. Соколовой (1979) и Т.А. Бернштам (1981).
Женскому фольклору посвящено выступление на конференции
Е.П. Татьяновой (см.: Татьянова 1994). Сборник собственно
«девических» фольклорных материалов вышел в свет в 1994 году
(см.: МН 1994).
В рамках историографического направления, именуемого
«женской историей» (см.: Репина 1996; Репина 1998а; Репина
19986; Жеребкина 1996; Рябова 1999; Женщина в античном
мире 1995), на материале европейского раннего Нового времени
выдвинуты и дискутируются идея «женской сети
коммуникаций» («<...> взаимопомощь при родах <..> девичьи посиделки и
женские вечеринки») и проблема противоположности «женского
мира сплетен и прядильного станка <...> господствующей
мужской культуре» (Смелова 1998: 261). Из работ, посвященных
истории русской женщины, отметим монографии Н.Л. Пушка-
ревой (см.: Пушкарева 1989; Пушкарева 1999; Пушкарева 2002).
«Русская философия любви и пола» начала XX века (см.:
Бердяев 1989; Розанов 1990; Русский Эрос 1991), по верному
замечанию И. С. Кона, была «больше метафизической, чем
феноменологической» (см.: Кон 1997:99). Стремление дистанцироваться
от стихии «эмпирической сексуальности» характеризует
публикации на тему пола и наиболее заметных отечественных
философов конца XX века (см.: Гачев 1990). Наиболее значительным
достижением в области философии пола в XX веке являются
работы французского мыслителя М. Фуко, поставившего
вопрос о социокультурных механизмах формирования субъекта
сексуальности и об особой роли феномена власти в этом
процессе (см.: Фуко 1996). Современное философское осмысление
бытия женщины осуществляется в контексте проблематики власти
и языка (см.: Клименкова 1996; Ушакин 1999; Женщина не
существует 1999; Некрасов 1991а; Некрасов 19916; Юлина 1988).
Нельзя не упомянуть о публикациях в области так
называемых «гендерных исследований», о^эеминисгской социологии и фе-
минологии. Эти направления получили распространение в 1970—
1980-е годы на Западе, а позднее, в 1990-е годы, и в России.
Работы этого типа имеют отчетливо политизированный характер,
предметом же их рассмотрения являются большей частью
вопросы женской занятости и заработной платы, профессиональной
карьеры и лидерства, воспитания детей и распределения
домашней работы (см.: Хольмберг 1992:228—259; Социальная фемино-
логия 1997; Мартынова 1998; Егорова 1999; Клецина 1998;
Феминистская теория 1996). В публикациях феминистской
направленности темы девичьей социализации не рассматриваются.
15

Наконец, следует указать на исследования, в которых
обращается внимание на девичьи образы в фольклорно-мифологи-
ческой и архаической культуре (Дьяконов 1990; Чеснов 1998;
Борисов 19966).
Вторая группа дисциплин связана с изучением периода
детства в жизненном пути человека.
Изучение девичьих игр, обычаев, фольклорных текстов
целесообразно рассматривать в контексте истории детской
фольклористики (в нее традиционно включается изучение как
вербальных, так и акционально-игровых форм). До наших дней не
потеряла актуальности работа Е.А. Покровского «Детские игры,
преимущественно русские» (см.: Покровский 1895).
Целенаправленный сбор и изучение детского фольклора
ознаменовались в 1920-е годы работами О.И. Капицы (см.:
Капица 1928) и Г.С. Виноградова (см.: Виноградов 1999). Следует
отметить выход в начале 1930-х годов монографии «Игры
народов СССР» (см.: Игры народов 1933). В зарубежной науке
первыми фундаментальными работами в области детского
фольклора стали вышедшие в конце 1950-х — 1960-е годы книги
английских исследователей Айоны и Питера Опи (см.: Opie 1959;
Opie 1969). В 1970-е годы появляются книги
американских ученых Мэри и Герберта Кнаппов «Детский фольклор
Америки» (см.: Кпарр 1976) и финского фольклориста Леа Виртане-
на (см.: Virtanen 1978).
Новый этап в отечественной фольклористике связан с
работами М.Н. Мельникова (см.: Мельников 1987), И.В. Гречиной и
М.В. Осориной (см.: Гречина, Осорина 1981; Осорина 1986; Осо-
рина 1991; Осорина 1999), СМ. Лойтер (см.: Лойтер 1991; Лойтер
1995; Лойтер 1999), А. Ханюгина (см.: Ханктгин 1989), М.П. Че-
редниковой (см.: Чередникова 1995), А.Ф. Белоусова (см.:
Белоусов 1989) и группы объединившихся вокруг него исследователей
(см.: ШБФ 1992; РШФ 1998). Следует отметить важную роль
чтений, проводимых в память о Г.С. Виноградове и посвященных
детскому фольклору, а также возобновленного в 1994 году
журнала «Живая старина».
Если вести речь об этнографии детства, то в ней, как
правило, изучают не поведение самих детей, а формы народной
педагогики — «от зачатия, рождения до пестования, лечения и начального
воспитания» (ЭД 1983; см.: ЭД 1988; ЭД 1998; Соловьева 1995).
При этом следует отметить, что собственно этнографические
(культурно-антропологические) описания форм автономной детской
активности нередко присутствуют в работах, посвященных
неевропейским народам (см.: Mead 1970; Мид 1990; Андреев 1999; и др.).
16

Изучение детства как социокультурного феномена, проблем
подростковой субкультуры осуществляется в рамках
психологии и социологии детства (см.: Бюхнер 1996; Райе 2000; Мальков-
ская 1996; Кудрявцев 1996). При этом формы половой
социализации, как правило, оттесняются на второй план, а на первый
план выходят проблемы образования, девиантного поведения,
выбора жизненного пути.
Если же вести речь о методологическом контексте, в рамках
которого проводится наше исследование, то здесь следует
указать на целый ряд социогуманитарных направлений, не имеющих
определенной половозрастной привязки и ориентированных на
изучение человеческой субъективности, сферы смыслов,
институционально не регулируемой повседневности. Они
рассматриваются в рамках социологии (микросоциология, понимающая
социология, феноменологическая социология, социология
повседневности) (см.: Ионин 1979; Ионин 1996), истории (историческая
аксиология, история повседневности (нравов), история менталь-
ности (эмоций), история частной жизни (семьи)) (см.: Арьес 1992;
Бахтин 1990; Зубкова 2000; Лихачев 1997; Купер 1991; Фукс
1993; Фукс 1994а; Фукс 19946; Хейзинга 1988; Человек в кругу
семьи 1996; Репина 1998в; Гуревич 1984; Гуревич 1989; Гуревич
1990; Оболенская 1991; Поньон 1999; Российская
повседневность 1995), антропологии (психологическая антропология,
символическая антропология, когнитивная антропология,
философская антропология) (см.: Гуревич 1998; Леви-Огрос 1994;
Проблема человека 1988; Лурье 1997; Марков 1997), культурологии
(концепции городской культуры, культурологические концепции
примитива) (см.: Белоусов 1987; Неклюдов 1995; Примитив
1983), семиотики (семиотика культуры, семиотика мифа и
ритуала) (см.: Иванов 1998; Успенский 1994), концепций телесности
(см.: Мосс 1993; Круткин 1993; Подорога 1995; Быховская 1997).
Эти направления не только имеют большое методологическое
значение, но могут также служить образцом новаторских
социогуманитарных исследований. Важно при этом оговорить то
ейбетоятельство, что разработка вопросов, связанных с темой
нашей работы, не осуществлялась в рамках перечисленных
исследований.
Работ же, в которых обсуждение латентных механизмов ген-
дерной социализации детей и подростков занимало бы
значительное место, всего несколько. Это книги М.М. Рубинштейна
«Юность по дневникам и автобиографическим записям» (см.:
Рубинштейн 1926); П.П. Блонского «Очерки детской сексуальности»
(см.: Блонский 1935), Т.А. Бернштам «Молодежь в обрядовой
17

жизни русской общины XIX — начала XX века: Половозрастной
аспект традиционной культуры» (см.: Бернштам 1988), И А.
Морозова «Женитьба добра молодца: Происхождение и типология
традиционных молодежных развлечений с символикой "свадьбы"/
"женитьбы"» (см.: Морозов 1998) и Т.К. Савельевой «Алиса в
Стране взрослых: О ценностных ориентациях, поведенческих
установках и сексуальной социализации девочек-подростков в
городском полиэтническом обществе» (см.: Савельева 1999).
Таким образом, можно констатировать, с одной стороны,
наличие обширной базы смежных исследований и направлений,
а с другой — чрезвычайно небольшое число работ (полдюжины
книг за столетие), в которых рассмотрение латентных
механизмов гендерной социализации детей и подростков было бы
предметом целенаправленной рефлексии.
В настоящей книге будет описываться, главным образом, ген-
дерная социализация девочек. Что касается социализации
мужской (мальчишеской), то в силу отсутствия статистически
надежного числа первичных материалов мы в качестве
предварительного наброска можем назвать лишь некоторые предположительные
«разделительные линии» между мальчишеской и девичьей
культурами.
Первое, Как представляется, для девочек не характерны игры
на материальный (финансовый) выигрыш. Мальчикам же,
напротив, такие игры присущи (в «Пристенок» («Чику»); в карты).
Второе. Для девочек не характерны состязания на силу.
Напротив, для культуры мужской социализации такие состязания
являются неотъемлемой частью.
Третье. Магико-мантические практики (гадания,
привораживания) служат важнейшей частью культуры девичьей
социализации, но почти не имеют распространения у мальчиков.
Мы надеемся, что в скором будущем появятся работы, в
которых латентные механизмы гендерной социализации
мальчиков будут рассмотрены более подробно.
В нашей книге практически отсутствует сопоставление
русской (российской) культуры девичьей половой социализации с
аналогичной культурой их сверстниц за рубежом. В связи с
этим мы можем указать на исследования Маргарет Мид и
Марджори Шосгак, описывающие половую социализацию девочек
в традиционных обществах Океании и Южной Африки во
второй половине 1920-х — первой половине 1930-х годов (см.: Мид
1990; Mead 1949; Mead 1970; Shostak 1983; пользуясь случаем,
автор благодарит Н. Садомскую за предоставленную
возможность познакомиться с двумя последними книгами). Можно так-
18

же назвать работу, построенную на материалах конца XIX века,
в которой рассматриваются обряды, проводимые в
традиционных обществах взрослыми над девочками-подростками в
период полового созревания (Плосс—Бартельс 1898—1900), и
публикацию, в которой изучаются инициационные операции эксци-
зии, осуществляемые над миллионами девочек-подростков в
странах Южной Африки в последние десятилетия XX века
(см.: Кулик 1996; и др.). С работами последних лет,
посвященными культурантропологическим аспектам половой
социализации девочек в современных западных странах, нам
познакомиться не удалось.
Таким образом, целью данной книги является описание
латентных механизмов тендерной социализации девочек,
живших преимущественно в последней трети XX века в СССР
и России.
Для получения материалов мы сочли возможным
применить метод сбора текстов, написанных по просьбе
исследователя. Данный метод не относится к «классическим» методам
западной социологии или культурологии, но в то же время
имеется достаточно продолжительная история его применения.
Так, к этому методу прибегал основоположник психоанализа
3. Фрейд (см.: Фрейд 1989: 39). В 1920-х годах отечественный
психолог М.М. Рубинштейн использовал метод сбора
сделанных по его просьбе «автобиографических записей» (см.:
Рубинштейн 1928). Современные исследователи в книге
«Психосоматические расстройства» указывают на «письменную исповедь»
как методику собирания анамнеза и замечают, в частности:
«Чтение этих длинных рассказов <...> (больных просят
изложить в письменной форме и в мельчайших деталях их
ощущения <...>) наводит врача на "интересные мысли"» (Тополянский
1986: 286). Следует заметить, что в 1920—1960-е годы метод
конкурсного сбора инициированных автобиографических
рукописей был одним из основных методов проведения
социологических исследований в Польше. С.А. Белановский
справедливо замечает, что автобиографии «не являются
единственным видом документа, о котором можно попросить человека.
Можно обратиться с просьбой описать свою работу, свой дом,
желаемого брачного партнера и т. п...». С сожалением он
констатирует отсутствие работ, содержащих осмысление метода
целенаправленного сбора письменных документов (см.:
Белановский 1993: 297, 301-302).
В нашем случае информантами (респондентами) были
преимущественно студентки старших курсов Шадринского госу-
19

дарственного педагогического института, год рождения которых
приходится преимущественно на 1970-е годы. Работе студенток
над рукописью предшествовала, как правило, продолжительная
беседа (точнее, монолог) установочного характера.
Всего при подготовке книги было использовано примерно
250 авторских работ общим объемом около 10 000 рукописных
страниц. Все тексты хранятся в личном архиве автора.
Основная часть респондентов — из города Шадринска
Курганской области (примерно 50%). Еще примерно четверть —
живут в городе Кургане, районных центрах Курганской области
(городах Далматово, Шумихе, Катайске, Петухово, поселках
Лебяжье, Целинное, Варгаши, Мишкино, Юргамыш), селах и
деревнях Целинного, Варгашинского, Каргапольского, Сафаку-
левского, Альменевского, Щучанского, Шатровского, Мишкин-
ского, Далматовского, Шадринского районов Курганской
области. Кроме того источниковой базой книги послужили работы
студенток из Челябинска и Челябинской области (г. Миасс,
г. Коркино), Екатеринбурга и Свердловской области (г. Каменск-
Уральский, г. Ревда, г. Асбест, г. Сухой Лог, г. Верх-Нейвинск,
г. Качканар), Тюменской области (г. Нефтеюганск, пос. Лабыт-
нанги, пос. Пангода), Пермской области (пос. Шумихинский),
Удмуртии (пос. Воткинск), населенных пунктов Кокчетавской,
Семипалатинской, Карагандинской (г. Темиртау) областей
Северного Казахстана.
Поскольку половина работ, являющихся источниковой
базой книги, написана шадринскими жителями, уместно изложить
краткие сведения о Шадринске. Шадринская слобода основана
в 1662 году. В первой трети XVHI века Шадринск становится
городом. Шадринский уезд, географически располагаясь за
Уралом, административно входит в Пермскую губернию,
официально считавшуюся частью Европейской России. В XIX веке со-
словно-культурное «лицо» Шадринска может быть определено
как «купеческий город». В последней трети XIX века в
Шадринске функционирует земская библиотека, в нем открывается
театр. Шадринск — родина скульптора И.Д. Иванова-Шадра
(1887—1941), классика отечественной библиографии Н.В. Здоб-
нова (1888—1942). В Шадринске основывает Научное
хранилище выдающийся уральский фольклорист и краевед В.П.
Бирюков (1888—1971). До 1940-х годов Шадринск остается
небольшим 30-тысячным городом с интеллигентско-купеческими
культурными традициями. Новый этап в развитии Шадринска
начинается с эвакуации в город в 1941 году крупных
промышленных предприятий. Практически все они остались в Шадрин-
20

ске по сию пору. С начала 1950-х годов в полную силу начинает
работать Шадринский государственный педагогический
институт (созданный как Учительский институт в 1939 году). К 70-м
годам Шадринск становится преимущественно
индустриальным городом. Только на Шадринском автоагрегатном заводе
работает 8000 человек (в 2000 г. — 4000 чел.). Численность
жителей в 1970-е — 1980-е годы устанавливается на уровне 75—
85 тысяч.
Таким образом, детство и отрочество девочек, родившихся
в 1970-е годы, проходило во вполне типичном российском
городе, имеющем, во-первых, достаточно длительную историю (более
300 лет), во-вторых — развитую тяжелую и легкую
промышленность (автоагрегатный завод, телефонный завод, завод по
ремонту тепловозов, завод полиграфических машин,
ликеро-водочный завод, молочно-консервный завод, швейная
фабрика, фабрика валяной обуви, кожгалантерейная фабрика),
в-третьих — достаточно развитую культурно-образовательную
инфраструктуру (педагогический институт, автомеханический
техникум, финансовый техникум, медицинское училище,
кооперативный техникум, музыкальную школу, художественную школу,
краеведческий музей, развитую библиотечную сеть,
драматический театр и т. д.).
Одновременно Курганская область, в которую Шадринск
был включен в 1943 году, остается «классической»
сельскохозяйственной слабоурбанизированной областью. Из 9 городов
области только Курган, Шадринск и Далматово имели статус
городов до 1917 года, остальные были «провозглашены» городами
лишь при Советской власти.
Таким образом, источниковая база нашего исследования
вполне репрезентативна — студентки из Шадринска и Кургана
представляют индустриально-урбанизированные слои населения,
студентки же из районных центров, сел и деревень Курганской
области представляют преимущественно сельскохозяйственное
население.
Структура монографии отражает тот способ классификации
материала, который мы посчитали наиболее удачным.
В первой главе будут даны описания и прослежены
ритуально-фольклорные истоки выявленных в ходе сбора первичного
материала форм девичьей неэротической (лично-дружеской
и абстрактно-формализованной, игровой и неигровой)
коммуникации.
Вторая глава посвящена ментальным
(культурно-психологическим и семиотическим) аспектам различных периодов девичь-
21

ей половой социализации. В ней предполагается рассмотреть
мифолого-фольклорные параллели девичьим представлениям о
появлении ребенка, в частности, о причинах появлении ребенка
в животе матери и путях его «выхода наружу»; в главе также
будет рассмотрена семиотика девичьего пубертата (восприятие
менархе, бюстгальтера и гинекологического осмотра как знаков
телесной «женской взрослости») и поцелуя (как знака
поведенческой «женской взрослости»).
В третьей главе будут описаны выявленные в ходе опроса
эротически окрашенные и репродуктивно маркированные
формы внутридевичьей коммуникации игрового, имитативного и
коммуникативного характера.
В четвертой главе рассматриваются конвенциональные,
слабоконвенциональные и неконвенциональные формы
межполовой коммуникации эротического характера, играющие важную
роль в половой социализации девочек.
В пятой главе исследуются распространенные в современной
девичьей среде виды традиционных и «новационных» любовных
и досуговых, когнитивных и утилитарных мантических и
магических практик.
В шестой главе предпринято рассмотрение рукописной
девичьей культуры во всех ее разновидностях (от «пожеланников» и
анкет до дневников и альбомов-песенников). Особо будет
проанализирован наиболее развитый жанр девичьей рукописной
культуры — рукописный любовный рассказ.
Основной целью монографии является привлечение
внимания к такому социокультурному феномену, как «девичья
культура». Последнюю мы рассматриваем как систему ментальных
норм и образцов, рукописных текстов, игровых, имитативных и
нарративных практик. С разной степенью успешности эта
система осуществляет половую социализацию и инкультурацию
девочек наряду с такими каналами социализации как семья,
школа, книжно-журнальная продукция и средства массовой
информации. Впервые в исследовательской литературе нами сделана
попытка доказать существование девичьей (суб)культуры как
особой спецификации (модуса) современной культуры.
Представляется, что это позволит лучше понять сложный процесс
половой социализации человека.

Глава 1
ФОРМЫ НЕЭРОТИЧЕСКОЙ
МЕЖДЕВИЧЬЕЙ КОММУНИКАЦИИ
Тема, вынесенная в название главы, не получила в научной
литературе концептуальной разработки. Поэтому, не претендуя
на исчерпывающий анализ данного феномена, мы условно
подразделяем все формы неэротической междевичьей активности
на две группы: «игровые» и «коммуникативные». При этом
понятно, что игровые практики не могут не включать
коммуникативного компонента, а коммуникативные практики, в свою
очередь, включают игровой компонент.
1.1. ДЕВИЧЬИ НЕЭРОТИЧЕСКИЕ ИГРЫ
Мир детства принято исследовать как некий гендерно
нейтральный континуум. О том, что значительная, если не
преобладающая количественно часть детских игр имеет половую
маркировку, не прочитаешь ни в одной монографии. Редко встретишь
указание и на то, что в такую-то (описываемую,
анализируемую) игру играют исключительно (либо преимущественно)
девочки или исключительно (либо в своем большинстве)
мальчики. И хотя лишь часть детских игр практикуется в «совместно-
обоеполом исполнении», мы сталкиваемся с неартикулируемой
презумпцией того, что во всех детских играх в равной степени
(или с равной вероятностью) участвуют представители обоих
полов.
В нашей работе мы исходим из постулата, согласно
которому в каждый отрезок времени сосуществуют три детских
игровых континуума. Это — исключительно или
преимущественно девичьи игры, игры исключительно или преимущественно
мальчишеские и игры, практикуемые совместно
представителями обоих полов. Сказанное не означает, что между мирами
пролегает нерушимая граница. Так, преимущественно
мальчишечья игра может стать преимущественно девичьей (пример
23

см. ниже); имеются, вероятно, и другие векторы тендерной
динамики. В нашей работе мы ограничились описанием
девичьего игрового континуума.
Поскольку до настоящего времени девичий игровой
континуум не описан исследователями даже «вчерне», одной из целей
данного параграфа является первичная классификация
современных русских девичьих игр.
Мы посчитали возможным выделить в отдельные группы
девичьи импровизационно-драматические (так называемые
«ролевые») игры, игры с прыжками, речитативные игры с хлопками в
ладоши, игры с зарыванием предметов в землю («Секретики»).
Все игры, не вошедшие в данную рабочую классификацию, мы
временно объединили в группу «остальных девичьих игр».
Ниже будут рассмотрены известные нам игры девочек 6—
12 лет, культурно-историческая семантика составляющих их
элементов и их актуальные функции.
1.1.1. Импровизационно-драматические игры
Обычно данные игры называют «ролевыми». Но мы
посчитали это название не столько культурологическим, сколько
присущим социально-психологическим и социологическим теориям
и избрали терминологическую конструкцию, концептуально
опирающуюся на работу выдающегося российского
фольклориста и этнографа П.Г. Богатырева «Народный театр чехов и
словаков». В этой работе автор, во-первых, акцентирует внимание
на наличии в детских играх театральных элементов и,
во-вторых, указывает на сходство детских игр с «коллективным
творчеством артистов между собой» в отличие от «коллективного
творчества артистов с публикой»:
Коллективное творчество актеров без публики в чистом виде являет
собою, например, детская игра в «Папу—маму», «Пассажира и
кондуктора» и т. п. Дети играют друг с другом, и публика им не только не нужна, но
даже мешает. Такой же вид чистой игры представляют собой и многие
народные игры (Богатырев 1971: 18, 23, 88).
Итак, понятием «импровизационно-драматические» мы
охватываем распространенные среди девочек игры, в которых они,
принимая на себя различные женские «актерские» роли, с
необходимостью импровизируют. Прежде всего можно указать на
игры, в которых девочки принимают на себя роль «матерей» и
«жен» («Дочки-матери», «Семья»), «хозяек» («Дом»), «невест»
(«Свадьба», «Принцессы»).
24

1.1.1.1. Куклы
Значительная часть названных
импровизационно-драматических игр включает использование кукол — объемных моделей
человека (как правило, ребенка женского пола). Трудно
отыскать народ, у которого девочки не играли бы в куклы. В
начале XX века доктор медицины Л.М. Кётчер писал:
Типичной игрой девочек является игра в куклы1. Можно бы, конечно,
думать, что и эта игра внушена окружающей обстановкой и воспитанием, и
односторонние поборники женских прав утверждают это действительно,
но это не так. Игры в куклы представляют совой очень древний вторичный
половой признак девочки, который является значительно раньше первичного
набухания. Во все времена, под всеми широтами девочки играли в куклы
(Кётчер 1911: 112).
Отчетливо видимая функция игр с использованием кукол
(игр «в куклы») есть, по сути, театрализованное изображение
семейной жизни, имитация (тренировка) желаемых (будущих)
материнско-супружеских социальных ролей.
Характерной особенностью используемых девочками в
импровизационно-драматических играх моделей человека-ребенка
является их принадлежность к женскому полу. Кукол —
представителей мужского пола почти нет или они крайне редки.
Взрослые (матери) исходят из того, что в процессе игры девочки
будут психологически прорабатывать только женские
культурно-половые роли — девочки, взрослой девушки, невесты,
принцессы, супруги. Если же в процессе игры девочка принимает на
себя материнскую роль, у нее, как правило, остается лишь одна
возможность — воспитывать дочь, но не сына. Роль мужских
персонажей в играх выполняют игрушки-клоуны,
игрушки-медведи и крайне редко куклы-мальчики.
Разновидностью кукольной игры являются плоские
бумажные куклы. Девочки рисуют для них одежду на бумаге, а затем
вырезают ее. Аналогичным образом они могут играть с
бумажными куклами, продаваемыми в магазинах, и вырезать уже
типографски исполненные наряды.
Наиболее любопытным изобретением последней трети XX
века является игра с бумажными куклами при помощи «доматетра-
ди»: в тетради рисуются разные помещения дома, вклеиваются
«карманчики» для разных вырезанных предметов, и девочки,
играющие в куклы, листая тетрадь, могут «путешествовать» по дому,
«водить» своих кукол в гости друг к другу. В этом варианте игры
Курсив в цитатах везде наш.
25

обстановка дома не ограничена возможностями приобретения
игрушечной мебели в магазинах.
Итак, культурная функция девичьих
импровизационно-драматических игр — усвоение в доступной для девочки-ребенка
с]эорме женских половых ролей. Игры в дом, семью,
дочки-матери соответствуют и запросам современного патриархатного
мира — выработать у девочек посредством игры потребность в
добровольном исполнении обременительных, но культурно
заданных «женских обязанностей».
1.1.2. Девичьи игры с прыжками
Игры с прыжками составляют важнейшую часть «девичьей
культуры» второй половины XX века. Ниже мы рассмотрим
происхождение, эволюцию и современное состояние известных нам
девичьих прыжковых игр, их актуальные и исторически
утраченные функции и семантику.
1.1.2.1. Общая характеристика, распространенность, эволюция
и современное состояние (девичьих) игр с прыжками
В прошлом существовали девичьи игры с прыжками, сейчас
полностью исчезнувшие. Вот что писал в середине ХЖ века об
одной из них И.П. Сахаров:
Без соли соль есть любимая игра городских девушек, управляемых в
своих забавах пожилыми нянюшками. Эта игра вызывает какую-то
игривость предков, теперь нам непонятную.
В названной игре все девушки садятся одна против другой, с
протянутыми ногами, а остальные, столпившись, по очереди
перескакивают через ноги сидящих. Часто случается, что сидящие ловят
девушек на всем их лету (Сахаров 1997: 148).
Рассмотрим более подробно игры с прыжками,
существующие в девичьей среде в настоящее время.
1.1.2.2. «Классики»
Игра в «Классики» в самой общей форме представляет
собой прыжки по плоскости, разделенной на участки, с запретом
наступать на черту. В настоящее время эта игра распространена
среди детей и России, и Европы, и США.
Е.А. Покровский в книге 1895 года, представив подробные
описания множества разновидностей «Классиков» («цари (Вла-
26

дим., Тул. губ., Куб. обл.), царства (Перм. губ.), котлы (Вятск.,
Астрах, губ.), классы (школьное название)»), сообщает:
Игра эта вообще очень забавляет детей и распространена всюду в
Европе. Во Франции она существует под названием «Мельницы», в
Германии, Англии и других местах — под различными наименованиями
(Покровский 1895: 125-127).
Самое раннее отечественное описание игры в «Классы»
относится к 1863 году (см.: Игры народов 1933: 538).
Подробное описание «игры в классы и камешки» («<...>
Каждый игрок запасается небольшим плоским камешком. <...>
Начинающий <...> бросает камешек в 1-й класс. <...> Он скачет на
одной ноге по направлению к камешку и носком той же ноги
должен выбросить его за пределы классов <...>») содержится в
книге 1924 года «Игры в дошкольном возрасте» (см.: Морозова,
Чулицкая 1924: 48).
В энциклопедическом издании В.Н. Всеволодского-Гернгрос-
са «Игры народов СССР» 1933 года подчеркивается гендерный
аспект игры: «Играют мальчики. Один из них чертит ряд
смежных квадратов-классов <...>. Эта игра распространена среди всех
народов Европы». Самое раннее отечественное описание игры в
«Классы», на которое дается ссылка в данном издании,
относится к 1863 году (см.: Игры народов 1933: 538).
Подтверждение мальчишеского характера игры в
«Классики» в начале XX века можно найти и в художественной
литературе. Десятилетний герой повести В.П. Катаева «Белеет парус
одинокий» (действие происходит в 1905 году) играет с соседом
в «Классы», «после каждого прыжка останавливаясь», «прыгая
на одной ноге и норовя носком выбить камешек из клетки
"небо"» (Катаев 1972: 201).
Мальчики продолжали играть в «Классы» до 1930 — 1940-х
годов. Так, по свидетельству фольклориста В.Г. Смолицкого, в
первой половине 1930-х годов мальчики еще играли в «Классики»
(сообщено СЮ. Неклюдовым).
Впрочем, уже в 1910-е годы (если не раньше) в «Классы»
начинают играть и девочки. Так, сестра поэта В. Луговского
вспоминает о своем детстве середины 1910-х годов:
<...> Одежда для прогулки в сквер была дурацкая. <...> Ни
повернуться, ни прыгнуть, ни поиграть с удовольствием в «Классы» в этой кукольной
одежде было нельзя (Луговская 1987: 47—48).
В художественно-автобиографическом повествовании Д.
Бродской, посвященном 1917 году, игра в «Классы» среди девочек
описывается довольно подробно:
27

Когда Ляля в первый раз появилась во дворе, Марийка и Лора играли в
«Классы». Лора прыгала на одной ноге по криво нарисованным квадратам,
а Марийка сидела рядом на корточках и, раскачиваясь, приговаривала:
«Колдуй, баба, колдуй, дед, заколдованный билет... Чух-чух, не хочу, я
ошибку закачу...» Это нужно было для того, чтобы Лора «стратила», то есть
сделала ошибку. Лора и в самом деле скоро «стратила»: бросила свое стекло
прямо в «пекло»... Кончив играть, Марийка спрятала в карман свои
«счастливые стекла» (Бродская 1957: 31).
К середине 1920-х годов «Классики» признаются
отечественной педагогикой и их подробное описание входит в книгу М.
Морозовой и Л. Чулицкой «Игры в дошкольном возрасте» (см.:
Морозова, Чулицкая 1924: 48). В повести Ф. Гладкова,
написанной не позже середины 1940-х годов, читаем: «В саду, на
дорожке аллеи, играли в классы две девочки, прыгая на одной ноге»
(Словарь 1958: стб. 994).
Таким образом, до начала XX века игра в «Классики» была,
по-видимому, исключительно мальчишеским развлечением, в
1910— 1940-е годы в нее, наряду с мальчиками, играли уже и
девочки, а начиная с середины XX века эта игра становится
преимущественно девичьим занятием.
1.1.2.3. «Скакалки»
Развлечение, заключающееся в перепрыгивании через
движущуюся (вращающуюся) веревку-шнур, по меньшей мере, с начала
XX века распространено в странах Европы и в Америке. Так, в
изданной на русском языке в 1908 году книге Фр. Кейра (пер. с
фр.) «Детские игры» можно прочитать такую фразу:
Что касается девочек, то вместо прыганья через веревочку\ которое
многие специалисты (например, доктор Леви) находят очень вредной игрой,
им следует играть в крокет, в мяч, в теннис, в те игры, которые развивают
изящество и грацию (Кейра 1908: 73).
Из сентенций Кейра можно заключить, что в начале XX века
вместо «развивающих изящество и грацию» игр европейские
девочки предпочитали прыгать через веревочку.
А 1923—1924 годах в Америке было проведено исследование,
охватившее 1700 детей в возрасте 5—7 лет и имевшее целью
выявить их излюбленные игры. Бели игру в куклы назвали любимой
0% мальчиков и 49% девочек, то перепрыгивание через
веревку отметили в качестве любимой забавы 20% мальчиков и 7%
девочек (см.: Аркин 1929:170). Из этого можно заключить, что, по
крайней мере, в Америке в 1920-е годы перепрыгивание через
веревку было более популярно среди мальчиков, чем среди девочек.
28

Судя по книге Е.А. Покровского, в России «Прыгание через
веревочку» существовало по меньшей мере с конца XIX века.
В его книге 1895 года читаем:
Прыганье через веревочку. Простейшие формы прыганья через
веревочку встречаются почти всюду одни и те же. Дети берут какую случится
веревочку или пояс; двое держат ее за концы, а остальные прыгают
(Покровский 1895: 120).
На рисунке в книге изображены прыгающие через
веревочку мальчики. Автор представляет также описание
индивидуального перепрыгивания через веревочку.
В повести Л. Кассиля «Кондуит и Швамбрания» встречаем
предложение: «Из садика выбежала веселая девочка с длинной
золотой косой, со скакалкой в руках» (Кассиль 1979: 87).
Поскольку повесть писалась в 1930—1931 годы, можно
предположить, что данное высказывание не является анахронизмом и в
середине 1910-х годов «Скакалки» являлись обычной девичьей
забавой.
В советский период «Скакалки» включаются в
педагогический арсенал. Сборник «Игры в дошкольном возрасте»,
вышедший в середине 1920-х годов, представляет подробное описание
игры «Скакание через веревочку»:
<..> Веревка берется за ручки всей ладонью, пальцами вниз. <...> Вертя
веревочку, сгибать только кисти рук. Закинув веревочку за спину,
привскакивать обеими ногами, держать каблуки вместе и в то же время
продолжать вертеть веревочку, все время подпрыгивал <...> (Морозова, Чулиц-
кая 1924: 46).
В фильме Л. Кулиджанова и Я. Сегеля «Дом, в котором я
живу» (1957) имеется сцена, относящаяся к 1935 году и
изображающая перепрыгивание девочек через скакалку.
Свидетельством массового распространения «скакания через
веревочку» в городской девичьей среде во второй половине
1930-х годов является опубликованное в 1941 году
стихотворение Агнии Барто «Веревочка»:
<...> Хором девочки считают / десять раз по десяти. <...> / Носят
прыгалки в кармане, / скачут с самого утра, / во дворе и на бульваре, / в
переулке и в саду,/и на каждом тротуаре/у прохожих на виду,/и с разбега, и
на месте, / и двумя ногами вместе (Барто 1969: 31—34).
Название «Прыгалки» существовало в 1930— 1950-е годы,
позже привилось название «Скакалки».
Если уже в 1930-е годы «Прыгалки» были весьма популярны
в городской среде, то, возможно, в деревне второй половины
1930 — начала 1940-х годов они встречались гораздо реже. Кос-
29

венным подтверждением тому может послужить книга
автобиографического характера Т. Поликарповой «От весны до
осени», которую В. Катаев охарактеризовал как «записки
девятилетней девочки». Осенью 1941 года героиня книги беседует с
эвакуированной из Украины сверстницей и интересуется, в какие
игры та играла. Выясняется, что и деревенская девочка из
России, и девочка с Украины предпочитали «Лапту», «Горелки» и
«Камешки». «Прыгалки» (как, впрочем, и «Классики») ни в
разговоре об играх, ни на протяжении книги, подробно
описывающей несколько месяцев повседневного бытия девятилетней
девочки, не упоминаются (см.: Поликарпова 1976: 139).
1.1.2.4. «Резиночка»
В отличие от «Классиков» и «Скакалок» игра в «Резиночку»
получила распространение в нашей стране не так давно — 20—30
лет назад. Вот как выглядит она в описаниях:
В среднем звене мы, девчонки, играли в резиночку, сшивали резинку,
двое вставали на расстояние 1,5 метра, на ноги надевали резинку, а третья
прыгала, всячески запутывая, закручивая резинку. Затем резинку
постепенно поднимали на ногах. Если прыгающая запутывалась, прыгать
начинала другая (055).
Двое стоят, натянув на ноги резинку, третий прыгает, делая
разнообразные движения: «мячик», «утюг» или простые прыжки, но с
увеличением высоты резинки на ногах. Нужно прыгать, не задевая резинку ногами.
Тот, кто ошибется, выходит из игры и дальше ждет своей очереди (129).
<...> Принцип был прост. Каждый участник должен был выполнить
комплекс прыжков через эту резинку на определенной высоте. Причем
прыжки постепенно усложнялись. Когда этот комплекс выполнялся,
резинку поднимали, и надо было все повторить. Чем выше высота, тем сложнее
выполнять все прыжки. Здесь существовала своя «терминология». В
основном это названия прыжков: «десяти», «помидоры», «зонтики»,
«муравьи», а также обозначения высот подъема резинки: на щиколотках — «пер
вая высота», на уровне колен — «вторая высота», на бедрах — «третья
высота», на талии — «четвертая высота» и на уровне груди — «пятая высота».
<...> У нас в этой игре были свои асы. Они были довольно уважаемы в
нашем кругу и имели авторитет. А как же? «Она делает "помидоры"
на "4-й высоте"!!!» Это был успех (003).
Прослеживая историю аккультурации «Резиночки» в СССР,
А. Виссел пишет:
Очевидно, игра пришла в Эстонию в 1970-х годах от северных
соседей, которые прыгали в эту игру уже в 1960-х годах. В то же время она
стала популярной и у других народов, например, у чехов. По данным
М. Заплетала, «Резиночка» «завоевала пражские улицы в 1960-х годах и
быстро распространилась по всей Чехии».
30

Настоящую популярность в СССР, как отмечает А. Вис-
сел, игра приобрела лишь в 1980-е годы. Касаясь тендерной
окраски данной игры, А. Виссел замечает:
Резиночка — игра, более распространенная среди девочек младших
классов (6—11 лет). Мальчики играют в «Резиночку» редко <...> (Виссел
1996: 158).
1.1.2.5. «В козла»
Игра с перепрыгиванием через отскочивший от
вертикальной плоскости мяч существует, как минимум, с 1970-х годов и
популярна по настоящее время. Вот как выглядит описание
этой игры:
Мяч ударяли о стенку или забор, и нужно было подпрыгнуть над ним,
чтобы он тебя не задел. Если мяч задевал участницу игры, то ей
присваивалась буква «к» от слова «козел», затем буква «о», пока все буквы не при-
своились. На этом игра заканчивалась (184в).
1.1.2.6. «Давай, коза, попрыгаем...»
Забава с прыжками под речитатив, включающий строку
«Давай, коза, попрыгаем, ножками подрыгаем...», имеет разные
текстовые варианты.
Фольклорист М.Н. Мельников сообщал:
В <19>50 — <19>60-х годах были популярны в школах прыжки с носка
на носок под ритмически организованные припевы типа:
Шел старик дорогою, дорогою, дорогою,
Нашел козу безрогую, безрогую, безрогую.
Давай, коза, попрыгаем, попрыгаем, попрыгаем
Да ножками подрыгаем, подрыгаем, подрыгаем.
А коза будается, будается, будается,
А старик ругается, ругается, ругается.
(Мельников 1987: 118)
В записи 1983 года ход игры и текст речитатива выглядят
следующим образом:
Девочки становятся в круг, который движется в одну сторону, а
стоящая в середине девочка идет в другую сторону и говорит:
«Шел козел по лесу, по лесу, по лесу,
Нашел себе принцессу, принцессу, принцессу*.
Эта девочка выбирает себе другую из круга, они берутся за руки и
делают движения, соответствующие словам:
31

«Давай, коза, попрыгаем, попрыгаем, попрыгаем
И ножками подрыгаем, подрыгаем, подрыгаем,
И ручками похлопаем, похлопаем, похлопаем,
И ножками потопаем, потопаем, потопаем».
Затем в кругу остается выбранная девочка, и все начинается снова
(Лойтер 1991: 234).
К концу XX века эта игра становится развлечением девочек
младших классов («Во 2-м классе — "Шел козел по лесу..."» —
Ф. 1. Оп. 14. Д. 33) и проводится воспитателями с детьми 6—7 лет
в детских садах.
Итак, для досуговой практики русских девочек характерны
игры с прыжками. Одни «исконно» девичьи игры ушли из
бытования («Без соли соль»), зато другие были заимствованы из
мальчишеской игровой практики («Классики»), корни третьих
покрыты «туманом» («Скакалки»), наконец, некоторые игры возникли,
по-видимому, несколько десятилетий назад (в «Козла», «Шел
козел по лесу...», «Резиночка»). То, что девичья среда столь упорно
сохраняет в своем арсенале игры с прыжками, заставляет
задуматься о функциях, которые выполняют эти игры.
1.1.2.7. Семантический анализ девичьих игр с прыжками
Рассмотрение вопроса мы намерены начать с выявления
семантики прыжковых практик в традиционной культуре. Как
показывает изучение этнографической литературы, исторически
прыжки включались в различные культурные комплексы, в
силу чего обретали различную семантическую нагруженность.
Прыжки как элемент аграрноплодоюдческой магии. В
славянской обрядности прыжки связаны прежде всего с
урожайностью льна и конопли. Помимо подпрыгивания непосредственно
при севе конопли, принятого у словаков, обряды, способствующие
росту высокой и чистой конопли, совершались у славян во время
многих календарных праздников, особенно на Рождество,
Масленицу, в первую неделю Великого поста, на Ивана Купалу, в Петров
день. Произнося специальные приговоры, участники обряда
выполняли магические действия: подпрыгивали (чем выше, тем лучше),
перепрыгивали через колоду, лавки, пояса, прыгали с лавок, столов,
печей. Известны обычаи подпрыгивать при сажании хлеба в печь.
Зажигали костры и прыгали через них — чем выше, тем богаче
урожай конопли (жители Славонии полагали, что у тех, кто
выше прыгает через костер, будет лучше урожай пшеницы).
32

Масленичные игры и ритуальные танцы с высокими
прыжками и подскоками, «на высокий лен и коноплю», были частью
обходов ряженых. У чехов подскоки считались обязательным
элементом постовых танцев. Подпрыгивая, девушки говорили:
«Ради льна, ради льна, ради конопельки». У словаков пастухи
ходили по домам и подскакивали с вертелом, чтобы у хозяйки
уродилась высокая конопля. Маленькие мальчики ходили
«скакать на коноплю» — хозяева одаривали того, кто прыгнул выше
всех (см.: Агапкина 1992: 48—51; Агапкина 1999: 627; Богатырев
3971: 428-429; Иванова 1983: 118-119; Ивлева 1994: 138, 151—
152; Усачева 1999: 584-585; Чичеров 1957: 176-179, 184).
У восточных славян зафиксирована девичья забава,
проходившая весной, одновременно с качанием на качелях —
«девушки прыгали на досках»:
Доска кладется поперек толстого бревна таким образом, что концы ее,
выступающие по сторонам бревна, были уравновешены. Кто-либо из
участников садится на середину доски. На концы доски становятся две
девушки и начинают поочередно подпрыгивать, благодаря чему поднимается то
один, то другой конец.
Описавший эту забаву Д.К. Зеленин связывает ее в
комментариях с плодородческой магией, а также (на наш взгляд, менее
убедительно) с попыткой установить магическое господство над
воздухом):
Когда засеяно поле и засажен огород, прыгать на досках не
разрешается, считается, что земле тяжело, она беременна и тревожить ее нельзя.
В <...> скакании на досках <...> мы склонны видеть <...> магический обряд,
связанный с земледельческим культом: высота <...> прыжков на доске
должна послужить символом мощного роста растений и вызвать этот
рост. В то же время в этом следует видеть попытку человека заставить
воздух служить его целям — магический символ господства человека над
царством воздуха (Зеленин 1991: 381—382).
Таким образом, один из семантических слоев прыжков
связан с плодородием земли.
Прыжки как элемент брачно-продуцирующей обрядности.
Кроме связи с аграрно-продуцирующей семантикой прыжки
через костер тесно связаны также с антрополого-продуцирующей
семантикой. Так, у белорусов перепрыгивание через костер
считалось верным средством от бесплодия.
Прыжки через костер, известные у всех славян, имели также
и брачную семантику. Перепрыгивающие через костер девушка
или парень должны были не задеть колышка шеста, воткнутого в
33
2 СБ. Борисов

середину костра; не сбить лапоть, привешенный к нему. Молодые
люди парами прыгали через огонь, стараясь не разжать при этом
рук: предполагалось, что в этом случае их свадьба непременно
состоится (см.: Агапкина 1999: 626-627; Иванова 1983: 118-119).
Брачную семантику имел и обряд прыгания девицы в
понёву. Вот что сообщал о жителях Тульской губернии
путешествовавший в 1823 году по Южной России А. Глаголев:
<...> Девки ходят здесь до 15 и 16 лет в одних только рубашках <...>; по
пришествии этого срока на девку надевают понёву. <...> Обряд <...>
совершается в день именин девки, в присутствии всей родни ее. <...> Именинница
становится обыкновенно на лавку и начинает ходить из одного угла в
другой. Мать ее, держа в руках открытую понёву, следует за ней подле лавки
и приговаривает: «Вскоци, дитетко; вскоци, милое»; а дочь каждый раз на
такое приветствие сурово отвечает: «Ходу — вскоцу, ходу — не вскоцу». Но
как вскочить в понёву значит объявить себя невестою и дать право
женихам за себя свататься, то никакая девка не заставляет долго за собою
ухаживать, да и никакая не дает промаху в прыжке» (Зеленин 1994:184—187).
Приведя это описание, Д.К. Зеленин указывает, что оно
является единственным, где обряд «скакания в понёву»
выступает как изолированный. Во всех других сообщениях «скакание
в понёву» предстает частью свадебного ритуала. Вот как,
например, описывал в 1851 году обряд «сватанья» неизвестный автор
из Калужской губернии:
Привели невесту и, поставив ее на лавку, начали все в один голос
говорить ей: «<...> Не прыгай, не прыгай; не резвись, не резвись; в последний
день, в последний раз, вскачи, вскачи в панёвушку». На это невеста
отвечала им: «Хочу — скачу, хочу — нет». Они же ей снова: «Скачи, наша
Аннушка <...> скачи, наша любезная». Тогда невеста спрыгнула с лавки, и соседи
одели на нее панёву (Зеленин 1994: 184—187).
Обряд скакания девочки-подростка или девушки в понёву
(сарафан, юбку, рубаху, а также в пояс или рыболовную сеть в
виде мешка на обруче) является компонентом восточнославянских
пубертатного и свадебного обрядов и отмечен тем самым
ритуально-переходной эротиксьбрачной семантической маркировкой.
Прыжки в контексте концепции Я.В. Чеснова о девичестве
как «полете к небу». В ключе затронутых нами проблем интерес
представляют взгляды отечественного этнографа Я.В. Чеснова.
Ввиду того, что его размышления о семиотике девичества в ар
хаических культурах весьма нетрадиционны, релевантный
нашей теме аспект его концепции мы дадим в виде прямого
цитирования (курсивом нами выделены суждения, непосредственно
связанные с темой параграфа):
34

<...> солнце в народных традициях, как правило, ассоциировано с
замужней, родившей женщиной, однако замужняя и беременная женщина
лишена доступа к небу. Зато небеса доступны девушкам. Состояние
полета — это их естественное качество, которое разнообразно подчеркивается в
обрядах и обычаях. <...> К числу ритуалов девичества, архетипически
восходящих к полету в небо, следует отнести следующие:
прыганье девушек через огонь, известное у восточнославянских и
западноевропейских народов', у балкарцев это тайный обряд «восстановления»
целомудрия;
подбрасывание обуви девушками с гадательной целью (тоже хорошо
известно);
обряды типа прыжков на поле и подбрасывание ложек девушками у
русских для заклинания хорошего роста льна;
вспрыгивание на лавку как один из ритуалов совершеннолетия девицы,
рассмотренный Дмитрием Зелениным;
обряды поднимания невесты женихом на коня (у народов Кавказа),
перенос ее в дом на руках (во многих местах), поднимание девушки
парнями как знак ее совершеннолетия и способности принимать ухаживания
(в Бельгии);
бег невесты как одна из стадий свадебного обряда (известен <...>
многим <...> народам).
В сущности, все упомянутые обычаи не свадебно-брачные, а
возрастные. Они маркируют переход девушки в совершеннолетие и способность к
половой жизни. Удивительно стабилен способ этой маркировки, состоящей в
отрыве девушки от земли.
Через девичий «полет в небо» становятся понятны предбрачные
обычаи, хорошо известные в науке, но всегда хранимые в дальних углах ее
научного архива. Подчеркивание исходного девичества характерно для
сути женских танцев. У народов Поволжья, у восточных славян легкие
прыжки присущи в танце женской партии, присядка — мужской (Чеснов
1998: 305-308).
Если мы движемся от общей обрядовой семиотики прыжка
к семиотике необрядовых девичьих прыжков, то Я.В. Чеснов
идет от метафорической интерпретации девичества как «полета
в небо» к конкретным формам имитации (символизации) этого
«полета» — прыжкам, подбрасыванию предметов, подниманию
юношами девушек на руки, бегу. Общей этнографической базой
для обеих логик являются данные о девичьих прыжках через
костер, девичьих прыжках в целях обеспечения плодородия
растений и девичьих прыжках в обрядах совершеннолетия. Исходя
из концепции М. Вебера, мы полагаем, что как принцип
первичности семиотики обряда над кинемой (движением тела), так и
принцип первичности социокультурной метафоры над кинемой
являются «идеальными типами», то есть исследовательскими
моделями. Речь в таком случае не идет об «истинности» одной и не-
истинности другой логики, а о том, насколько эффективно та
или иная исследовательская модель связывает воедино те или
2* СБ. Борисов
35

иные этнографические (культурно-антропологические) данные.
Вообще же различные исследовательские логики разумно
использовать по принципу дополнительности (комплементарности).
Визуально-эротическая семантика прыжков. Православная
церковь как властный институт с самых ранних пор стремилась
подавить, вытеснить, элиминировать все проявления язычества,
прочно укоренившегося в быту и ментальности русского народа.
С точки зрения православия все или почти все поведенческие
практики оценивались либо как церковно-лояльные
(богоугодные), либо как «языческие» = «бесовские», «богомерзкие»,
«сатанинские». В этой «бинарно-оппозитарной» системе координат
«скакание», подпрыгивание целиком входило в «языческо-бесов-
ский» семантический континуум и исключалось из
«православной» системы поведения.
«Домострой» Сильвестра (середина XVI века) называет
«скакание» наряду с плясками делами «богомерзкими», а «Стоглав» 1551
года осуждающе констатирует: «<..> сходятся мужие и жены и
девицы <...> на бесовские песни, и на плясание, и на скакание»;
«<...> начнут скакати и плясати, и в долони бити, и песни
сатанинские пеги» (Афанасьев 1982: 97; Срезневский 1989/3—1: 362).
Выше мы рассмотрели случаи, когда подскакивания,
подпрыгивания являлись элементом аграрно-плодородческих и брачных
обрядово-магических практик. Но, думается, вряд ли аграрные и
брачные обряды сами по себе вызвали бы активное
противостояние Церкви. Вероятно, неприятие православных иерархов
вызывали иные коллективные практики с прыжками, в которых
плодородческое начало выступало в
непосредственно-антропологическом эротическом обличий.
Об этой окраске прыжков в русской праздничной языческой
традиции пишет Н.Л. Пушкарева:
До конца X века на Руси в семейных отношениях были еще
распространены языческие традиции. <...> Заключение «брака»
осуществлялось <...> на особых празднествах, отмеченных <...> нарушениями всех и
всяческих (в том числе и сексуальных) табу. Совершались такие обряды
чаще всего у водоемов во время игрищ, поздней весной или ранним летом.
<...> Эти игрища (впоследствии решительно выживаемые и мучительно
выжигаемые христианской Православной церковью) существовали
многие века. В так называемом «Послании игумена Пафнутия» о купальской
ночи, относящемся к XVTE веку, читаем: «Когда придет самый тот
праздник, мало не весь град возьмется в бубны и в сопели <...> и всякими
неподобными играми сотонинскими, плесканием и плясанием. Женам же и
девкам — <...> всескверные песни, хрептом их вихляние, ногам их скакание и
топтание. <...> Тако же и женам мужатым беззаконное осквернение тут
же <...>».
36

<...> Несмотря на запреты, традиции массовых игрищ,
предполагавших открытое выражение эротики, продолжали жить, обеспечивая
существование народных праздничных ритуалов. Они допускали то, что
повседневно запрещалось (например, <...> танцы-скакания, во время которых
обнажались традиционно закрытые части тела, скажем, ноги) (Пушкаре-
ва 1992: 89, 92).
О том, что подпрыгивание во время пляски может
рассматриваться как эротический «прием», призванный привлечь
внимание лиц противоположного пола посредством обнажения
обычно закрытых от обозрения частей ног, писал и Э. Фукс:
Большинство, и притом самые излюбленные танцы Ренессанса
состояли в диких прыжках, в бешеном кружении и вращении дамы так, чтобы
юбки ее поднимались как можно выше. <...> Уже в одной придворной песне
говорится: «Она прыгала вверх на несколько клафтеров (единица длины в
Австрии и Венгрии) и больше!» <...> Генрих фон Миттенвейлер говорит в
одном стихотворении: «Девушки бойко прыгали так высоко, что видны были
их колени» (Фукс 1993: 474-^75).
Кроме того, длительное подпрыгивание порождает
измененные состояния сознания, открытые для галлюцинаций и
экстатических переживаний. Неудивительно поэтому, что длительные
подпрыгивания включены как в языческие, так и сектантские
практики. Так, радения хлыстов и скопцов заключаются в
подпрыгиваниях под звуки песен, в результате чего участники
доводят себя до состояния изнеможения, экстаза и бреда (см.:
Брокгауз 1909/4: 1462, 1962).
Подытоживая все написанное выше о семантике и
психоделике прыжков, мы в качестве гипотезы выскажем следующее
суждение. Вероятно, историческим предшественником девичьих
игр с прыжками выступают все русские (шире — славянские)
языческие магические практики, включающие прыжки. Но если
функции аграрной и брачной магии, очевидно, в настоящее
время полностью утрачены, то визуально-эротический и
психоделический компоненты в той или иной степени присутствуют в
современных девичьих играх.
Визуально-эротический эффект девичьих прыжковых игр — в
«Козла», в «Классики», в «Резиночку» отмечается авторами
многих сочинений, например:
Мальчики никогда не играли с нами, но всегда смотрели. Больше всего
им нравились моменты, когда мячик, запутавшись в наших платьях,
поднимал их вверх. Раздавались аплодисменты, свист (020);
<...> мальчики наблюдали за игрой, так как мы прыгали и у нас
задирались школьные платья, а им этого и надо было (183, об игре в «Резиночку»);
37

Мальчишек мы не брали с собой играть, потому что когда прыгали, то
обязательно юбочка или платье задирались, и мальчишки начинали
хохотать (248, об игре в «Классики»).
Косвенным же (и небесспорным) свидетельством наличия
определенного «психоделического» эффекта девичьих
прыжковых игр может служить их чрезвычайно высокая длительность —
девочки способны «скакать» часы напролет безостановочно.
1.1.2.8. Дополнительные замечания о семантике некоторых игр
Помимо общей плодородческо-эротической семантики,
лежащей в основе языческих прыжковых практик вообще, можно
отметить некоторые частные моменты.
Игры, включающие слово «козел». В народных
представлениях и обрядах, связанных с продуцирующей магией, козел
выступает как эротический символ и стимулятор плодородия
(см.: Белова 1998: 522-524).
Упоминания об образе козла присутствуют в христианских
текстах, осуждающих «бесовские» забавы. В «Слове святых
Отцов о посте» упоминаются «песни бесовския, плясания, бубны,
сопели, козицы и играния бесовские», в челобитной
нижегородских священников 1636 года говорится о ряженых: «<...> личины
косматыя и зверовидныя и одежду таковую ж, а созади себе
утверждают хвосты, яко видимыя бесы, и срамные удеса в ли-
цех носяще и всякое бесовско козлогласующе». Приводящий эти
высказывания А.В. Коровашко в статье о «козьей масленице»
указывает на «осторожное предположение», согласно которому
«козья масленица» является пережитком «забытого языческого
праздника, восходящего к культу козла» (Коровашко 1995: 7—8).
Автор исследования, посвященного русским молодежным
играм, И.А. Морозов, отмечает:
У русских «Козел» встречается чаще всего в святочных играх и хороводах.
<...> Вполне вписывается в логику святочных развлечений и игра с
выбором пары, в которой «женихом» выступает это животное. Брачная
символика поддерживается и фактом употребления этого текста на
свадьбе — «поют, когда выведут молодых из-за стола»:
Заскочил козел в огородец, в огородец,
Заскочил молодой во широкий, во широкий.
Тут Катюшенька <...> пошла козла выгоняти, выгоняти.
<...> Они тут с козлом помирилися, помирилися. <...>
Во уста козла целовала, целовала
Да Иванушком величала, величала.
38

И.А. Морозов указывает на мотив, который содержится
в тексте:
<...> Девушка ссорится с «козлом» и бьет его, а затем мирится, причем
в этом эпизоде «козла» уже величают как «молодца». Собственно, это
проясняет и другие тексты с мотивом «ссоры»: девушка ссорится с молодцем
потому, что он покушается на ее честь (в старой символике — «топчет ее
огород», «заламывает ее капусту» и т. п.) (Морозов 1998: 192—193).
В ряде случаев игра «Козел в огороде» исполнялась во время
величания парней и девушек на вечёрках:
Парень ходит по комнате, потом выходит девушка, которую «завелича-
ют», и, проделав все то, о чем поется в песне, выбирает для поцелуя другого
парня, а парень — другую девушку. Затем «играет» вновь избранная пара.
Еще более откровенные концовки имеют чешские и словацкие шуточные
песенки с тем же сюжетом: «козел» спит на печи с девушкой (или
мельничихой) <...> его застает <...> отец девушки (или мельник), за что «козлику»
достается колотушек. Нередко диалог завершается <...> пляской «козлика», —
пишет И.А. Морозов (Морозов 1998: 193—195).
Таким образом, в латентной форме девичьи прыжковые
игры с упоминанием козла содержат эротическую символику.
Игры в «классики» и в «скакалки». К специфике
«Классиков» в рамках «прыжковых игр» можно отнести запрет наступа-
ния на черту, что указывает на связь игры с магией «черты»
(вспомним магический круг, которым очерчивается
пространство, или феномен границы, «порога»).
Говоря о скакалке, следует вспомнить ряд вышеописанных
обрядов: перепрыгивание через пояс для урожайности льна;
прыгание в пояс невесты (который, по-видимому, держался в
виде круга) во время свадебного обряда; упоминание
Покровского о том, что для прыжков дети используют пояс («Дети
берут какую случится веревочку или пояс»). Таким образом,
семантика скакалки, вполне возможно, тесно связана с
семантикой пояса как оберега, магического круга.
Семантика «запрета касания» в девичьих играх с прыжками.
Большинство девичьих игр с прыжками объединяет принцип
«избегай прикосновения». В «Классиках» — «не коснись (ногой) черты», в
игре в «Козла» — «не позволяй мячу коснуться твоей ноги», в
играх со скакалкой — «не позволяй скакалке коснуться тебя», в играх
в «Резиночку» — «не касайся "резиночки" во время прыжка». На
наш взгляд, эти игры символически воспроизводят «бьггаея-состо-
янии-девичества». Смысл каждой игры — искусство оставаться
«нетронутой» в сложной быстро меняющейся ситуации.
39

Итак, в историческом прошлом прыжки выступали как
элемент языческих обрядов и игр, прямо или опосредствованно
связанных с плодородием. В современных девичьих
«прыжковых» играх семантики аграрномагическая, пубертатнсьинициаци-
онная и брачная присутствуют в лучшем случае на уровне
«памяти жанра» (термин М.М. Бахтина). В то же время в
современных играх от прежних обрядово-игровых практик сохранились
психоделический эффект продолжительного однообразного
подпрыгивания и визуальнсиэротический эффект обнажения частей
тела, обычно прикрытых платьем. Кроме того, основной
принцип большинства девичьих игр с прыжками — «избегай
прикосновения» — психологически соответствует девичьей модели
поведения: веди себя так, чтобы «не окараться», не переступить
черты, не оказаться запятнанной.
1.1.3. Речитативные игры с хлопками
Об играх с хлопками и речитативами нет упоминания ни в
книге Е.А. Покровского «Детские игры, преимущественно
русские» 1895 года, ни в издании «Игры народов СССР» 1933 года.
По-видимому, одно из первых упоминаний о девичьих играх с
хлопками было сделано И.Н. Бартюковой в 1990 году в
«Методических рекомендациях для студентов педвузов»
(Орехово-Зуево 1990. С. 11). В публикации 1998 года А.Л. Топорков пишет
об этой оставшейся недоступной нам публикации:
По наблюдениям И.Н. Бартюковой, «словесные игры» появились в
последние десятилетия и представляют собой стишок с четко выраженным
ритмическим рисунком, который «организует разнообразные движения
игры в ладоши двух или нескольких человек» (Топорков 1998: 579).
А.Л. Топорков ссылается на публикации текстов словесных игр
в двух сборниках 1991—1993 годов. В одном из них («Русский
детский фольклор Карелии») приведены записи трех
(«заумных») словесных игр, сделанные в 1979 и 1983 годах (см.: Лой-
тер 1991: 149, 153-154, 256).
В нашем распоряжении имеется свидетельство 1987 года
Светланы Зиминой из г. Риги (Латвия):
«Дзюба» с ладошками появилась намного раньше 1982 года. Это уж
точно. Потому что мы еще в 1—2-м классах в нее играли и в лагере, а это
были 76-77-78 гг.
Таким образом, можно отодвинуть «границу» появления
речитативных игр с хлопками с конца 1970-х годов до середины 1970-х.
По-видимому, смысл подобных игр — в получении
удовольствия от быстрых ритмичных ударных движений, совершаемых
40

под собственное голосовое сопровождение. У некоторых игр
заключительная часть приобретает состязательный характер:
более ловкий участник причиняет шутливый ущерб менее
расторопному (например, щиплет живот, нос, ухо; щекочет).
Нельзя не отметить определенное сходство современных
девичьих речитативно-хлопковых игр с жанром потешек.
Потешками в фольклористике принято называть как особые забавы
взрослых с малыми детьми, в которых используются различные
части тела ребенка, так и песенки-приговорки, организующие эти
забавы (см.: Мельников 1987: 43). Некоторые потешки
включают соприкосновение ладоней взрослого и ребенка и
заканчиваются шутливым («потешным») ущербом ребенку: «Здесь водица
холодненькая, здесь — тепленькая, здесь — горяченькая, здесь —
кипяток, кипяток» (цит. по: Мельников 1987: 45), — на слова
«кипяток, кипяток» ребенка щекочут под мышками.
Впрочем, вряд ли можно говорить об отношениях
непосредственной преемственности между речитативными девичьими
играми и жанром потешек. Вполне возможно существование и
иных импульсов к появлению девичьих «Ладушек».
Ниже мы рассмотрим ставшие нам известными девичьи
хлопковые речитативы и постараемся выявить происхождение
и семантику этих текстов.
1.1.3.1. «Весело было нам,,.»
С этим видом речитативной игры с хлопками мы
встречались в начале 1980-х годов в одном из пионерских лагерей
Свердловской области. Две девочки, встав друг напротив друга,
хлопали в ладоши и произносили текст. В памяти остались
следующие четыре куплета:
На балконе сорок восемь, ой-ой-ой,
Мы сидели с братом Костей, тьфу ты, грех какой.
Весело было нам, там, пари-тури-рам,
Все делили пополам. Правда? Ага!
Мы с балкона улетели, ой-ой-ой,
Локтем барышню задели, фу ты, грех какой.
Весело было нам, там, пари-тури-рам,
Все делили пополам. Правда? Ага!
За столом сидит судья, ой-ой-ой,
Рожу корчит, как свинья, тьфу ты, грех какой.
Весело было нам... и т. д.
Под столом сидит свинья, ой-ой-ой,
Рожу корчит, как судья, фу ты, грех какой.
Весело было нам... и т. д.
41

Смысл игры заключался в том, чтобы слаженно
произносить текст и не запутаться в порядке «взаимных» хлопков; с
последним словом игра заканчивалась без какого-либо
«завершающего жеста».
В середине 1990-х годов (ориентировочно в 1994 году) в
Кирове вышло недатированное 16-страничное приложение к
газете «Вятская речь» под названием «Черт повесил колдуна».
Составитель приложения Т. Николаева в рубрике «Хлопушки»
поместила следующий текст, записанный в 1991 году от 7-класс-
ницы И. Куртеевой:
На балконе номер восемь, ой-ой-ой,
Мы сидели с братом Костей, фу ты, грех какой!
Припев:
Весело было нам, тумба, ля-ля,
Все делили пополам. Правда? Ага!
Мы с балкона полетели,
Попой барышню задели.
Припев.
Нас в больницу положили,
Там пилюлями кормили.
Припев.
Из больницы мы сбежали,
Ого подушек там украли.
Припев.
Мы в болоте ночевали,
Нас лягушки целовали.
Припев.
Нас милиция догнала,
Все подушки отобрала.
Припев.
За столом сидит судья,
Корчит рожи, как свинья.
Припев.
На столе стоит стакан,
А в стакане — таракан.
Припев.
42

Текст с аналогичным содержанием был также сообщен нам
в 1999 году девушкой из г. Далматово Курганской области (018).
Таким образом, по меньшей мере в последние двадцать лет,
с начала 1980-х по конец 1990-х годов, в девичьей среде
существовала игра с данным речитативом.
Текст речитатива восходит, как мы полагаем, к песне, по
меньшей мере, 1920х годов, а еще более вероятно — начала XX века.
Первым подтверждением этой гипотезы является свидетельство
основоположника отечественной этнографии детства Г.С.
Виноградова. В работе «Детский тайный календарь» (1924) он пишет
буквально следующее (слова и выражения с неясным значением
и спорным написанием нами закурсивлены):
В больших населенных пунктах <...> взрослые идут в «собрание»;
мальчуганы пробираются туда же и от скуки хулиганят, а потом воспевают
свои похождения в песенке, которую откуда-то «подхватили» на годах:
Наш товарищ был Егорка,
Купил билет на галерку.
Весело было нам2.
Первым делом на галерке
Закурили мы махорки.
Мы с галерки полетели
Лаптем барышню задели.
В каталажку нас погнали.
Только лапти засвиркали...
В каталажку посадили,
Трое суток не кормили.
Трое суток не кормили
Да по двадцать пять вкатили.
Нам по двадцать пять вкатили
И в больницу положили.
Нас в больницу положили,
Калачами нас кормили.
Калачами нас кормили
И на волю отпустили.
(Виноградов 1999: 27-28)
Вторым подтверждением существования аналогичной песни
более чем за полвека до 1980-х годов служит песня («Еще одна
проголосная песня, про городового»), записанная в 1925 году в
Челябинске уральским фольклористом и краеведом B.IX
Бирюковым. Текст был обнаружен нами в его личном фонде (Ф. 75.
Ед. хр. 6), хранящемся в Отделе рукописей Российской
национальной библиотеки им. МЕ. Салтыкова-Щедрина (Санкт-Петербург):
2 Два раза; повторяется после каждых двух строчек. (Примеч. Г. С.
Виноградова.)
43

Как на барже номер пятый
Я служил там с Ванькой-братом.
Припев:
Весело было нам (4раза).
Нас лаптями наградили,
Вниз по матушке пустили.
Припев.
Мы приехали в Уфу,
Закурили табаку.
Припев.
Я послушался Егорку,
Взял билет я на галерку.
Припев.
Нас с галерки увидали,
В шею палками прогнали.
Припев.
Мы с галерки полетели,
Локтем барыню задели.
Припев.
«Что за шум? Что за вой?»
Прибежал городовой.
Припев.
Нас в полицию погнали,
Только пятки засверкали.
Припев.
Мы в полиции сидели
Да в окошечко глядели.
Припев.
Мы в полицьи сплутовали,
Все ворота изломали,
Да и убежали.
Припев.
Несмотря на то, что действие девичьей речитативной игры
1980—1990-х годов происходит на балконе, в больнице, милиции и
в суде, а герои песни 1920-х годов служат на барже, падают с
галерки, имеют дело с городовым и оказьшаются в каталажке,
сходство сюжетов и ритмической структуры очевидно. Лексико-содер-
жательным инвариантом всех этих текстов является двустишие:
44

Мы с балкона (галерки) полетели,
Лаптем (локтем, попой) барыню (барышню) задели,
а также рефрен:
Весело было нам.
Вероятно, песня имеет еще более раннее происхождение. Так,
строки из варианта В.П. Бирюкова «"Что за шум? Что за вой?"
Прибежал городовой» почти полностью повторяют строки
стихотворной сказки «Крокодил» К. Чуковского, написанной
в 1917 году: «Подбежал городовой: "Что за шум? Что за вой?"».
Логично предположить, что К.И. Чуковский воспроизвел в
стихотворении хорошо известный его современникам
фольклорный текст (как, например, начальные строки сказки «Крокодил,
крокодил, он по улице ходил» явно перекликаются с популярной
городской песенкой «По улице ходила большая крокодила»).
Таким образом, есть все основания полагать, что песня,
варианты которой были зафиксированы фольклористами в
середине 1920-х годов, восходит, по меньшей мере, к началу XX века. От
взрослой песни авантюрного содержания сначала «отпочковался»
ее мальчишечий вариант, а несколько десятилетий спустя —
возможно, на основе взрослого первоисточника, а возможно,
мальчишечьего варианта — сложился речитатив для девичьей игры в
ладоши. Иными словами, мы имеем дело с погружением в детскую
среду утративших популярность форм с^юльклора взрослых.
1.1.3.2. «Два пупсика гуляли...»
Этот текст имеет не только игровое, но и просто речитативно-
развлекательное существование. В последнем варианте он
известен по меньшей мере с 1940-х годов. В неоднократно
цитировавшемся выше приложении к газете «Вятская речь» текст про
пупсиков помещен в рубрике «То, что дети называют "просто
стишок"». Он был записан в 1992 году от «школьников 3 класса п.
Спицьшо Котельнического района»:
Три пупсика гуляли в тропическом лесу.
Штанишки потеряли в двенадцатом часу.
Прошел какой-то дядя, штанишки подобрал,
А пупсики кричали: «Украл, украл, украл!»
Но вот пришла их тетя и уложила спать,
А пупсики кричали: «Гулять, гулять, гулять!»
Но вот они уснули и им приснился сон,
Как будто под кроватью стоит магнитофон
И девочка танцует с распущенной косой,
А пупсики воруют тарелку с колбасой.
45

В тех описаниях, которыми мы располагаем, «пупсики»
сопровождают игру в ладоши, завершающуюся, как правило,
«атакующим» движением. Вот как выглядит вариант игрового
речитатива, сообщенный в конце 1990-х годов:
Ляли, ляли, ляли,
Два пупсика гуляли в тропическом саду,
Штанишки потеряли в двенадцатом часу.
Шел какой-то дядя, штанишки подобрал,
А пупсики кричали: «Украл, украл, украл!»
Шла какая-то девчонка с длинною косой,
А пупсики кричали: «Катись ты колбасой!»
Пришли они в буфет, купили там конфет,
Пришли они на пляж, купили там беляш,
Пришли они домой и встретили француза...
Хвать тебя за пузо! (160)
Последняя строка (естественно, одновременно с ее
произнесением следовало схватить «за пузо» партнера по игре) вновь
заставляет вспомнить дореволюционную песню про «большую
крокодилу», один из куплетов которой звучал следующим
образом: «Увидела француза и хвать его за пузо».
«Атакующую» концовку имеет и другой вариант:
<...> Шел мимо взрослый дядя [вар.: американец),
Штанишки подобрал,
А пупсики кричали: «Украл, украл, украл!»
Шла мимо балерина и ножку подняла,
А пупсики кричали: «Дыра, дыра, дыра!»
[Вар.: Шла мимо балерина с распущенной косой,
А пупсики кричали: «Катися колбасой!»)
Пошли они в кино, купили эскимо,
Пошли они в буфет, купили сто конфет.
Конфеты съели, эскимо, ты получи свое говно!
(Проведя рукой под юбкой, старались «намазать на лицо или уж куда
получится».) (028)
Обращает на себя внимание ярко выраженная телесно-низовая
семантика («штанишки потеряли», «дядя штанишки подобрал»,
«шла мимо балерина и ножку подняла, а пупсики кричали: "Дыра,
дыра, дыра!"», «ты получи свое говно!») данного речитатива.
Кроме того, можно заметить семантический сдвиг
речитативов в сторону специфики большого (столичного?) города. Где
можно встретить француза? Балерину? «Тропический» сад? Во
всяком ли населенном пункте можно было купить эскимо?
Везде ли есть кинотеатр?
На наш взгляд, данный речитатив восходит к
«петербургскому тексту». В первоначальном варианте вместо «тропического
46

сада» речь шла, по всей видимости, о Таврическом саде. Это
подтверждается контаминированным с «Дзубой» (см. далее)
вариантом, записанным в 1983 году А.Л. Топорковым в поселке
Мурино Ленинградской области от 10-летней девочки:
Дзуба, дзуба, дзуба, дза,
А дзуба швили, а-а-ми.
Замри! До ста двадцати. Отомри!
Ляли, ляли, ляли,
Два пупсика гуляли
В Таврическом саду,
Штанишки потеряли
В двенадцатом часу...
(Топорков 1998: 596)
На петербургское происхождение текста косвенно указывают
и главные персонажи — «пупсики». Вероятнее всего, эта
разновидность кукол пришла в Россию из Германии (слово «пупс»
(«Pups») — немецкое) и начала распространяться в России из
«немецкого» Петербурга. А сам топоним «Таврический сад» знаком
детям всей страны по эпизоду погони мочалки за мальчиком в
стихотворении-сказке КИ. Чуковского «Мойдодыр»: «Я к
Таврическому саду, перепрыгнул чрез ограду...» (Чуковский 1990: 24).
Любопытно, что в эпизоде с Таврическим садом опять-таки
появляется Крокодил, чья «родственница» — «Большая
крокодила» — уже оставляла свои след в одном из текстовых вариантов
«пупсиков».
Стихотворная сказка КИ. Чуковского «Крокодил», особенно
ее третья часть, имеет множество лексических пересечений с
исследуемым речитативом. Первые строки упомянутой третьей
части: «Милая девочка Лялечка, с куклой гуляла она и на
Таврической улице вдруг увидала слона». Ниже мы представим
список лексических параллелей (сначала — строки из речитатива про
пупсиков, затем — из «Крокодила» (см.: Чуковский 1990: 54—70):
«Ляли, ляли, ляли» — «Милая девочка Лялечка!», «Где моя
милая Лялечка? Что же она не идет?»;
«пупсики» — «куклу прижала к груди»;
«два пупсика гуляли» — «с куклой гуляла она», «крокодилам
тут гулять воспрещается», «гуляйте, где хотите»;
«в тропической (Таврическом) саду» — «и на Таврической
улице вдруг увидала слона», «а на Таврической улице мамочка
Лялечку ждет», «в Зоологическому саду. О, этот сад, ужасный
сад!»;
«шел какой-то дядя», «но вот пришла их тетя» — «дядя под
диваном, тетя в сундуке»;
47

«шла какая-то девчонка» — «Милая девочка Лялечка»;
«а пупсики кричали» — «Ляля бежит и кричит», «и с
ужасным криком кинулася вниз», «народ и поёт и орет», «все
кричат»;
«Украл, украл, украл\» — «Гадкое чучело-чудище <...>
Лялечку хочет украсть»;
«как будто под кроватью...» — «полезайте поскорее под
кровать»;
«купили сто конфет» — «каждому Мишка дает по конфетке»,
«И дать ему в награду <...> сто фунтов мармеладу»;
«купили эскимо» — «и тысячу порций мороженого!»;
«а девочка танцует» — «Обнимемте друг друга, пойдемте
танцевать», «Ну от радости плясать», «Пляшут чижики и
зайчики в лесах <...> пляшут божий коровки и жучки»;
«пришли они домой» — «И бегом, кувырком, по домам, по
углам»;
«конфеты съели» — «ватрушек покушать»;
«хвать его за пузо» — «положил ему лягушку на живот»,
«утроба Крокодила ему не повредила».
Если отдельные совпадения ничего не доказывают, то
большая их совокупность обладает известной доказательной силой.
Очевидно, что лексико-семантическое поле «Крокодила»
практически без остатка перекрывает лексико-семантическое поле
«пупсиков». Вполне возможно, что игровой речитатив
восходит к творчеству («петербургскому детско-фантастическому
тексту») К.И. Чуковского. Вероятно, впрочем, также, что и
детский речитатив, и сказка Чуковского имеют корни в пока не
реконструированном детском петербургском фольклоре
начала XX века.
1.1.3.3. «На Алтайских горах...»
Если судить по приводимому ниже описанию, сделанному в
1987 году Светланой Зиминой из г. Риги (Латвия), в игре с
речитативом об «Алтайских горах...» могло участвовать несколько
человек, и она завершалась щекоткой:
Еще одна игра. Все девчонки (мальчишки этим не увлекались) берутся
за руки в кругу. В такт качают руками. А на «ох» — скрещивают руки на
груди, кладя ладони на плечи, на «ах» кладут правую руку на правое
бедро, левую — на левое. Потом всё заново. А после «у меня живот болит»
стараются пощекотать ближестоящего за живот, стремясь прикрыться.
Глупая, конечно, игра. Мы играли в нее перед столовой, когда нас не
запускали, приходилось стоять и ждать.
48

На Алтайских горах-ох-ах / Жило много черепах-ох-ах.
Среди этих черепах-ох-ах/Был один святой монах-ох-ах.
7 вар:. И на этого монаха-оха-аха / Вдруг напала черепаха-оха-аха.
2 вар:. И вот этот вот монах-ох-ах / Любил кушать черепах-ох-ах.
Он схватил свои очки-чки-чки, / Разорвал их на клочки-чки-чки
А потом как закричит-чит-чит: / «У меня живот болит-лит-лит!»
Значительно больше, чем вышеприведенный текст («Монах и
черепаха»), распространен вариант «Падишах и черепаха».
Ниже мы приводим по памяти текст, известный нам с 1970-х
годов (в скобках помещены слова, в точности цитирования которых
мы сомневаемся):
На Алтайских горах-ох-ах / Жил [великий] падишах-ох-ах.
Захотелось падишаху-оху-аху / Съесть живую черепаху-оху-аху.
Но живая черепаха-оха-аха / Укусила падишаха-оха-аха.
На Алтайских горах-ох-ах / Умер [наш] падишах-ох-ах.
И на правом берегу-гу-гу / [Крест] поставили ему-му-му...
А вот как выглядит текст, записанный в 1991 году в Кирове
от Е. Глухих и помещенный в цитировавшемся выше
приложении к газете «Вятская речь»:
На Альпийских горах, ох, ах, / Жил великий падишах, ох, ах,
Захотелось падишаху, оху, аху, / Съесть большую черепаху, оху, аху.
Взял он новые очки, чки, чки, / Разорвал их на клочки, чки, чки.
Привезли его в больницу, иду, иду, / Стали резать поясницу, ицу, иду.
Поясница не простая, тая, тая, / Поясница золотая, тая, тая.
Привезли его домой, ой, ой, / Прямо в печку головой, ой, ой.
Падишаху двести лет, лет, лет, / Он давно уже скелет, лет, лет.
Несмотря на то, что, по нашим наблюдениям, более
популярен текст речитатива, где главным действующим лицом
является падишах, мы полагаем, что, быть может, именно в
«монашьем» варианте можно отыскать источники происхождения как
данной игры, так и ей подобных.
Дело в том, что «монах» является главным персонажем в
песне «наряженок», предназначенной для святочных игрищ и
записанной Т.В. Кирюшиной в Костромской области. Поскольку
песня была зафиксирована в 1976 году от женщин 75—77 лет, они
слышали (а вероятно, и исполняли ее) в 1915—1920-е годы:
«Преподобный монах, нах, нах,
Чево роешь во штанах, нах, нах?» —
«А я золото ищу, щу, шу,
Никово не подпущу, щу, щу!
А я золото нашел, шел, шел,
Продавать его пошел, шел, шел.
А я золото продал, дал, дал,
49

На баранки девкам дал, дал, дал.
На мосту стоит кровать, вать, вать,
Можно девушек помять, мять, мять».
(Песни ряженых 1995: 228)
Обращает на себя внимание сходство ритмического
строения (троекратное повторение последнего слога в строке) и
главного персонажа (монах) святочной песни «наряженок» первой
четверти XX века и текстового сопровождения игры с
хлопками девочек последней четверти XX века. Кроме того, Т.В. Ки-
рюшина сообщает: «Песня исполнялась в сопровождении
ложек». Это говорит о том, что, как и в случае с девичьей игрой
в ладоши, речь идет о шумовом, а не музыкальном
аккомпанементе.
По-видимому, в данном случае мы имеем дело с обычным
для народной культуры поглощением детской средой отживших
(святочно-игровых) форм «взрослого» фольклора.
1.1.3.4. «На немецком стадионе...»
Текст, начинающийся словами «На немецком стадионе...»,
хоть и не является исключительной принадлежностью девичьего
сообщества, используется и в качестве вербального элемента
девичьей игры с хлопками. Девушка из Далматово называет
описываемую игру «Ладушками» и поясняет механизм хлопков:
«Руки переворачивать: одна ладошка вверх, другая — тыльной
стороной». Вот приводимый ею текст вместе с пометками в
скобках, поясняющими, какие движения нужно делать при
произнесении отдельных строк:
На немецком стадионе
Шла немецкая война.
Немцы прыгали с балкона
Со второго этажа.
Первый прыгнул неудачно,
Второй голову сломал.
Третий прыгнул на девчонку
И ее поцеловал. (Прикрываешь рот двумя руками.)
А девчонка не стерпела,
Кочергой его огрела. (Голову закрывать.)
Немец тоже не стерпел,
Догола ее раздел. (На груди руки крест-накрест.)
Через годик, через два
Родила ему сынка. (Какребенка держишь.)
(038)
50

В другом варианте ифы-считалки, также полученном из Дал-
матово, расхождения начинаются с восьмой строки:
<...> Третий прыгнул на девчонку
И ее поцеловал. (Нужно было прикрыть ладошками губы.)
А четвертый молодец
Показал свой «огурец». (Ладошкой закрыть глаза.)
(018)
С 1940-х годов «немецкая» тематика занимает значительное
место в детском фольклоре. Ольга Наровчатова вспоминает:
Во время войны было мало игрушек. Дети играли в пуговицы,
вырезали бумажных человечков, баюкали самодельных кукол, во дворах
раздавались истошные считалки:
Вышел немец из тумана,
Вынул ножик из кармана:
«Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить».
Потом, в первые послевоенные, «немец» был заменен на «месяц»,
выходило еще чудесней, но нам, детям, нравилось (Наровчатова 1986: 101).
И все же фольклорные публикации показывают, что текст,
содержащий формулу «вышел из тумана» встречается как с
вариантом «месяц», так и с вариантом «немец». Так, в сборнике
«Русский детский с^юльклор Карелии» под номером 579
помещено четверостишие «Вышел немец из тумана», а под номером
580 — «Выйди, месяц, из тумана».
Мы можем засвидетельствовать, что в конце 1960-х —
начале 1970-х годов в Шадринске встречался только «немецкий»
вариант:
Вышел немец из тумана,
Вынул ножик из кармана:
«Буду резать, буду бить,
Все равно тебе галить».
Вышел русский, взял бутылку,
Двинул немцу по затылку.
Немец думал, что война,
Сделал пушку из говна,
В те же годы в детской среде было широко распространено
шуточное четверостишие:
«Внимание, внимание,
Говорит Германия!
Сегодня под мостом
Поймали Гитлера с хвостом!»
51

Дети распевали песню:
По военной дороге
Шел петух мокроногий,
А за ним восемнадцать цыплят.
Он зашел в ресторанчик,
Выпил водки стаканчик,
А цыплята ему говорят:
«Вот настанет война,
Сделаем пушки из говна,
В жопу пороху набьем —
Всех фашистов перебьем».
Анализируя образ «немца» в детском фольклоре 1940—
1990-х годов, можно прийти к выводу, что «немец» — это
«смешное страшилище», амбивалентное соединение агрессивного
(«немец» вынимает ножик из кармана), сексуально опасного
(раздевает догола, демонстрирует гениталии) и одновременно
нелепого, смешного, побеждаемого (прыгает с балкона, скрывается под
мостом, делает «пушку из говна» и т. д.).
1.1.3.5. «Хватъ тебя за ушки!»
Вот как выглядит описание этой игры:
Играют в ладоши: хлопок у груди и хлопок о правые руки, хлопок у
груди и хлопок о левые руки. В конце надо было одному игроку (это
оговаривалось в начале игры) закрывать уши, а другой должен был его
дернуть (хлопнуть) по ушам.
Си-си-си, ехало такси.
Двери открываются, учитель появляется.
На высоких каблуках, с математикой в руках.
Вызывает ученицу: «Расскажи-ка мне таблицу,
Сколько будет дважды два?.. Вы не знаете пока.
Сколь будет пятью пять?.. Вы не знаете опять.
Вот такие ученицы получают единицы».
На собранье говорили, чтобы парни не курили,
А мальчишки за углом подавились табаком.
Мама била, била, била и все папе доложила
Папа бил, бил, бил и все деду доложил.
Деда бил, бил, бил и все бабе доложил.
Баба била, била, била и в кадушке утопила,
А в кадушке две лягушки,
Ну-ка, хвать тебя за ушки! [Хватаешь.)
(118)
В речитативе легко обнаружить лексические осколки самых
разных текстов. Детская считалка: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си, села
кошка на такси». Русская сказка: «Дед бил-бил, не*разбил, баба
52

била-била, не разбила». Концовка напоминает уже
цитировавшееся: «Увидели француза — и хвать его за пузо». Обращает на
себя внимание насыщенность стихотворного речитатива
школьной тематикой.
1.1.3.6. «Дюба-дюба»
Как уже сообщалось выше, Светлана Зимина из Риги
указала, что в «"Дзубу" с ладошками» она играла в 1976—1978 годы.
Вот текст речитатива, сопровождавший хлопки ладонями,
приведенный ею:
Дзуба, дзуба, дзуба, дзуба,
Дзуба дони-дони-а,
А шарли буба,
А шарли буба,
А шарли буба-буба-буба-буба,
А, а, а.
А бе ни ме,
А шарли ме,
А ми,
Замри.
1-й вариант-.
Эни-бени-рики-таки,
Шли по городу макаки,
Эус-дэус-краснодеус,
Эус-деус-бац.
2-й вариант.
Эни-бени-рики-таки,
Торба-торба-сентябряки,
Эус-дэус-краснодеус,
Эус-деус-бац.
(163)
Варианты, поступившие к нам в 1989 году в Шадринске,
содержат помимо «зауми» и вполне понятные строки:
Дюба, дюба, дюба, дюба,
Дюба дони, дони, а,
Шарли буба, три хлопка,
Шарли буба, три хлопка,
Шарли буба, буба, буба, а, а, а,
А дони мэ,
А шарли 6э,
А ми,
Замри.
Эни бэни, рики, таки,
Орба, торба, синти бряки,
53

Дэо, дэо, шахма дэо,
Бац, ой, ай.
Ты моя Маруся,
Ты меня не бойся,
Я тебя не трону,
Ты не беспокойся.
Лягушка прыгала, скакала,
Начинаем все сначала.
Дюба, дюба, дюба, дюба,
Дюба — бешеный народ,
Как увидит помидоры,
Сразу лезет в огород.
Как увидит огурцы,
Сразу лезет в продавцы.
(160)
В другом варианте, также записанном в Шадринске (см.:
Топорков 1998: 599—600), вместо слов «Я тебя не трону»
значится: «Я тебя зарежу», а вместо «Лягушка прыгала, скакала» —
«Кошка прыгала, скакала», вместо «Дюба — бешеный народ» —
«Дюба — маленький народ».
Девушка из г. Далматово следующим образом характеризует
ход и смысл игры:
В эту игру играли, пока не надоест, и слова надо было говорить все
быстрее и быстрее; если спутался, то слова говорит напарник. Чем быстрее
говоришь слова, тем быстрее надо хлопать в ладоши.
Она же описывает еще одну игру, которая начинается со
слов «Эни-бэни-рики-таки», то есть со второй части
«классической» «Дюбы». Это описание включает уже игровые
«атакующие» действия, а также элемент шутливого маркирования
«проигравшего» партнера-соперника.
Эни-бэни-рики-таки,
Шумба-бумба-цынцы-бряки,
Эус-бэус-космодэуз.
Бац! [Нужно тыкнуть пальцем в живот, кто вперед.)
Это еще не все.
«Ты моя Маруся, ты меня не бойся,
Я тебя не укушу, ты не беспокойся.
Через годик, через два будешь ты моя жена,
А еще через годок будет миленький сынок».
После строки «Это еще не все» стихотворение читается быстро-быстро,
и, кто из игроков отстал, тот и «Маруся» и у того будет «миленький
сынок», т. е. плохо (018).
Переклички (текстуальные, ритмические) с текстами «Дюбы»
(рифма «не бойся — не беспокойся», фонетическое сходство лек-
54

сических пар «дзуба, дзуба» и «зубы, зубы») свойственны еще
одной игре, описываемой девушкой из г. Далматово:
Зубы, зубы, зубы, зубы,
Зубы надо вырывать. {Взяться за руки
и делать их, не размыкая, крест-накрест.)
«А я боюсь!» (Три хлопка.) —
«А ты не бойся!» (Три хлопка.) —
«А я умру!» (Три хлопка.) —
«Не беспокойся!» (Три хлопка.)
В траве сидела саранча
И пела песню (Крест-накрест.) «Ча-ча-ча».
(Три хлопка, только как на брудершафт.)
Отворачиваешься друг от друга и загадываешь желание, не говоря
его никому, поворачиваешься, и один игрок делает руки крест-накрест на
весу, а второй игрок говорит ему: «Стоп». Затем второй игрок делает руки
крест-накрест, а первый игрок говорит ему: «Стоп». И в этом положении
они берутся за руки и разводят их. Если руки разошлись, то желание не
сбудется, а если руки крест-накрест, то сбудется (038).
Еще одна игра, также сообщенная девушкой из г. Далматово,
сочетает в себе «цитаты» и из «Дюбы» («а шарли», «бешеный
народ»), и из «пупсиков» («Ляли-ляли-ляли» — «Люли, люли, люди,
люли»), и из стихотворных сказок КИ. Чуковского («шоколада,
мармелада» — «И мне не надо ни мармелада, ни шоколада, атоль-
ко маленьких <...> детей!» («Айболит»), «И дать ему в награду <...>
сто фунтов мармеладу, сто фунтов шоколаду» («Крокодил»)), и
из советских идеологем («Пионер — всем детям пример»).
Люли, люли, люли, люли,
Люли — бешеный народ (Крест-накрест),
А шарли дед. (Руки переворачиваются одна ладошкой вверх,
другая - тыльной стороной, и хлопать три раза.)
Ему сто лет,
А шарли баба,
Чего ей надо —
Шоколада, мармелада (Без хлопков.) —
Вот чего старухе надо.
Твой сын — пионер,
Ты бери с него пример.
(Приложить ладонь ко лбу - отдать честь пионера.)
(038)
1.1.3.7. Обрядовый «архетип»
девичьих игр с хлопками
Вероятно, исторически хлопки в ладоши («плещований»,
«плесканий» = «<руко>плесканий», ударов в ладоши) являлись жесто-
во-кинетическим элементом языческих игрищ, часто сопрягаю-
55

щимся с прыжками («скаканиями»). Упоминания о них дошли до
нас в критических высказываниях православных авторов.
Пример из 1422—1425 годов: «Игумены и попы възбраняют вам от
игрищ неподобных диавольских, от плескания] зане тая игрища
неподобственная, еллиньская суть» (Срезневский 1989/2—2: 961,
963). Перечитаем строки уже цитировавшегося «Стоглава»
1551 года: «<...> сходятся мужие и жены и девицы на ночное пм-
щование <...> и на скакание»; «начнут скакати и плясати и в дожми
бити, и песни сатанинские пеги» (Афанасьев 1982: 97;
Срезневский 1989/3-1, 362).
Объективности ради следует заметить, что И.И. Срезневский
раскрывает значение слова «плещование» как «игры (?)», но при
этом он не уверен в этом значении, а потому делает отсылку:
«Ср. Плескание». Слово «плескание» в словаре объясняется как
«рукоплескание» (1), «радость, торжество» (2); «один из
языческих брачных обрядов» (3); «игры (?)». И все же, как мы
полагаем, именно сохранившееся до настоящего времени слово
«рукоплескания» в значении «аплодисменты», удары в ладони,
является исходным значением слов «плескания» и
«плещование», остальные же возможные значения являются
дополнительными к исходному (то есть осуждаемые Церковью
языческие обряды и игры, включающие удары в ладони).
Имеются сообщения о «плесканиях дланями», совершаемых
только представительницами женского пола. Так, в челобитной
1636 года читаем:
В семый четверок по пасце собираются жены и девицы под древа, под
березы и приносят яко жертвы: пироги, и каши, и яичницы и, поклоняясь
березам, учнут песни сатанинские, приплетая, пети, и дланми пиескатщ и
всяко бесятся (цит. по: Рыбаков 1988: 136).
Судя по тексту, речь идет об обряде «завивания березки»,
проходившем в «семик», Троицын день. Иными словами, судя
по текстам XVII века, в женско-девичьи обряды троицко-семиц-
кого цикла, входили удары в ладоши с вербальным (песенным)
сопровождением.
К версии, усматривающей аналог («архетип») девичьих игр с
хлопками в русских летних языческих женско-девичьих обрядах,
мы можем прибавить другую, опирающуюся не на свидетельства
непосредственно этнографического характера, а на умозаключения.
На наш взгляд, девичьи игры, включающие замысловатые
движения руками и сопровождающиеся «заумным» текстом (что
преимущественно характерно для игры «Дюбагдюба» — «<..> Дюба-
дони, дони-аш, шарли пуба <...> а дони мэ, а шарли бэ <...> а-ми <...>
56

эни, бэни, рики, таки, шульба, ульба, сентябряки, дэус, дэус, космо-
дэус <..>»), имеют много сходного с колдовскими практиками,
поскольку именно в последних заведомо «темный», не доступный
обычному пониманию текст сопровождает не присущие хозяйст-
веннобытовой повседневности движения тела. На вопрос о куль-
турнолсихологических функциях речитативных игр с хлопками у
современных девочек мы можем дать пока лишь приблизительный
и достаточно общий ответ. Возможно, девочки испытывают (про-
тоэротическое?) удовольствие от ритмически организованных
мануальных соприкосновений, хорового произнесения рифмованного
(подчас эротически окрашенного) текста и, наконец,
психофизиологической разрядки в играх, включающих заключительный
активный контакт с телом партнера (щипок).
1.1.4. «Секретики»
Игра в «Секретики» — широко распространенная среди
девочек младшего возраста забава. Вот как описывает ее одна из
девушек:
Манией среди девчонок моего возраста были так называемые
«секреты», когда выкапывали маленькую ямку, складывали туда осколки
фарфоровой посуды, цветные стеклышки, прикрывали все это стеклом и
закапывали. Это место мог знать только один хозяин «секрета» и тот, кому он
особо доверял (136).
До последнего времени «Секретики» оставались за пределами
внимания исследователей детства, и лишь в конце 1990-х годов на
них обратили внимание культурологи и психологи.
А.А. Велик, иллюстрируя положение о том, что иные
«детские обычаи» объяснить труднее, «чем совершить очередной
этап технологической революции», приводит в пример именно
«секретики»:
Абсолютное большинство детей, принадлежащих к самым
разнообразным культурам, играют в «секреты» <...> в которые закапывают
«сокровища» в виде цветных стеклышек <...> и других предметов. Каким-то
образом эта игра или обряд воспроизводится в бесконечной цепи поколений,
причем как в традиционных культурах, так и в современных
индустриально-урбанизированных. Единственное, весьма посредственное объяснение этого
явления состоит в уподоблении действий детей действиям животных,
запасающих пигиу впрок (Велик 1999: 108).
Иначе подходит к рассмотрению феномена «Секретиков»
MB. Осорина. В книге «Секретный мир детей» она подчеркивает
гендерный аспект игры («"Секреты'' — дело женское,
девчоночье») и указывает на длительность данной игровой традиции в
57

отечественной культуре (еще в начале XX века девочки в
пригороде Петербурга делали «секрет»). Кроме того, М.В. Осорина
выделяет «несколько важных функций в жизни ребенка»,
которые выполняют «секреты».
Во-первых, игра в «Секретики» — это одна из «массовых
форм детского дизайнерского творчества». Во-вторых —
это одна из многих форм утверждения детьми своего присутствия на
освоенной территории и один из способов овладения ею через пребывание в
самой плоти земли, через своеобразное врастание в почву.
В-третьих, «Секретики» выполняют функцию дружеской
коммуникации:
<...> «Секрет» открывается избранным. Обычно это доверенные лица —
лучшие подруги. Степень доверия к человеку измеряется, как известно,
возможностью открыть ему свои тайны. У младших девочек это в
буквальном смысле становится процедурой раскапывания своего «секрета»,
чтобы на него могла посмотреть любимая подруга. К сожалению, девочки
очень изменчивы в своих дружеских привязанностях, а распространенным
видом мести среди бывших подруг является уничтожение «секретов» друг
друга (как бы символическое убийство), а также предательство, когда
чужой «секрет» выдается мальчишкам, которые его и разрушают (Осорина
1999: 142-145).
Сказанное выше находит свое подтверждение. Вот что
вспоминает одна девушка:
<...> «секретики» показывались близким подругам с целью близкой
дружбы. Однажды я поссорилась с подругой и, чтобы навредить ей, показала ее
«секретики» другой девочке (атрибуция утрачена. — СБ.).
М.В. Осорина размышляет о возможных этнографических
параллелях игры в «Секретики»:
<...> Напрашивается несколько кощунственная, но обоснованная
аналогия. Когда возникает новое человеческое поселение — деревня, город,
монастырь, — люди начинают чувствовать себя по-настоящему оседлыми,
когда там, где они поселились, появляется первая могила и возникает
кладбище. Именно похороненные родственники, часть рода, к которому
принадлежат живущие, накрепко соединяют их мистическими узами с этой
землей. Дальше можно вспомнить и строительную жертву, которую
убивали и погребали под основанием строящегося жилища, чтоб крепче стояло
<...> (Осорина 1999: 143).
Отыскивая культуролого-этнографические истоки игры в
«Секретики», М.В. Осорина высказывает гипотезу о связи ее с
захоронениями. Эту идею подробно развивает СБ. Адоньева.
Она указывает на типологическую близость игры в «Секретики»
«хорошо известным в традиционной культуре 4юрмам
ритуальных и игровых похорон». В то же время С. Адоньева отмечает
58

параллельное существование «секретов» и игры в «похороны» в
«современной детской культуре». Автор высказывает гипотезу
об иерофанической природе обеих игр:
Можно предположить, что в детстве опыт иерофании обретает формы
игры: в «Секреты» и «Клады» — как опыт манипуляции со смыслом и
ценностью на «внутренней» границе «того» и «этого» мира; в «Похороны»,
«Вызывания духов» — как опыт манипуляции ценностью и силой на «внешней»
границе миров (Адоньева 1999: 13).
На наш взгляд, оправданно сместив акцент с похорон на
«игры в похороны», упомянув в статье существовавшие в
русской традиционной культуре «игровые формы "похорон"
кукушки, Масленицы, Костромы, русалки», С. Адоньева упустила
из виду девичий характер игры в «Секретики». Думается,
именно это обстоятельство позволяет выявить в одной из
перечисленных ею ритуальных и игровых форм похорон ту, в которой,
на наш взгляд, и можно усмотреть корни игры в «Секреты».
Речь идет об обряде «Похороны кукушки». В общих
чертах этот обряд выглядел следующим образом: в определенный
весенний день девочки-подростки, собравшись, делали из
тряпок, веток и травы куклу, называвшуюся «кукушкой», несли ее
в лес, закапывали («хоронили») и «кумились» между собой
попарно.
Обряд «Похорон кукушки» обладал рядом черт, сближавших
его с «секретиками». Прежде всего, участниками обряда «в
большинстве случаев <...> были девочки и молодые девушки
приблизительно от десяти до шестнадцати лет» (Журавлева 1994: 32). Во-
вторых, встречаются указания на исходную тайность обряда:
<...> девушки совершают обряд тайком от парней (те, в свою очередь,
стараются найти место, где схоронена кукушка, и, если им это удается,
уносят ее) (Там же: 33) —
в отличие, например, от публичности похорон Костромы или
Масленицы. В-третьих, куклу-«кукушку» украшали стеклянными
бусами (монистами); «секретики» же, как известно, должны быть, в
первую очередь, «красивыми», при этом «стеклышко» выступает
в качестве их непременного элемента. Наконец, в-четвертых,
центральным смысловым элементом «Похорон кукушки» являлось
«кумление» девушек, то есть, собственно, установление тех особо
доверительных отношений, во имя которых девочки и
показывают друг другу свои «секретики».
То, что зарывание в землю связано с установлением между
людьми близких отношений, подтверждается и содержанием
обряда установления кровного братства, принятого у славян:
59

«чтобы породниться кровью, названые братья пускали себе
из руки кровь и сливали ее вместе в ямочку» (Веселовский
1940: 581). Уместно упомянуть используемый в женской
магии прием тайного зарывания предмета (например,
фотографии) в землю как средство «присушивания» (Богатырев
1971: 183).
Итак, как представляется, игра в «Секретики» исторически
восходит к девичье-женским обрядам «кумления» и
привораживания. В настоящее время «Секретики», вероятнее всего,
выполняют функцию установления и закрепления девичьей дружбы
посредством предоставления исключительного (селективного)
доступа к эстетически значимым объектам.
1.1.5. Другие преимущественно девичьи игры
В разное время существовали различные игры,
распространенные преимущественно среди девочек. Так, судя по повести
Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания», в 1918 году девочки-
гимназистки принесли в «единую трудовую школу» (с
совместным обучением) игру в «Гляделки»:
Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально
глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали
слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение (Кассиль
1979: 169).
Другим примером является словесная
формально-состязательная игра с «поэтически организованным вступлением» «Вам
барыня прислала...». М.Н. Мельников делает акцент на ее
педагогических функциях («Правила игры <...> даются во
вступлении, и нарушивший их защищаюпщйся проигрывает.
Педагогическая направленность этих правил очевидна») и состязательном
характере («Состязание двоих играющих является
одновременно школой красноречия для них самих и в меньшей мере для
окружающих <...>») (см.: Мельников 1987: 84). У нас же
имеются сведения, что для участвующих в игре девочек
немаловажную роль играет собственно «женский» аспект игры —
обсуждение нарядов отправившейся на бал («Вы поедете на бал?.. А что
на вас будет надето? А какого цвета? А какой будет воротник?
А что будет на ногах?»).
В первой половине 1930-х годов зафиксирована игра
хороводного типа «В этой корзине»:
Девочки берутся за руки, образуют кружок, начинают петь и медленно
двигаются по кругу, постепенно ускоряя движение.
60

В этой корзине есть много цветов,
Я нарвала их из разных садов. <...>
Куда вы так торопитесь, мой ангел дорогой,
Все ноженьки промочите, вернетеся домой.
Игра повторяется: поется та же песня с изменением имен девочки или
мальчика (Лойтер 1991: 228, 264).
«Панночка померла». Непосредственной
литературно-кинематографической предпосылкой этой забавы, появившейся
несколько десятилетий, назад, является, по-видимому, фильм
«Вий», снятый в 1967 году по одноименной повести Н.В. Гоголя
(реж. К.В. Ершов, Г. Кропачев). Правила ее и ход описываются
ниже:
В пионерском лагере мы любили устраивать страшноватые
игры-ритуалы. Все они обязательно проходили в темной комнате при задернутых
шторах. Эти игры не имели названия. Поднимание на пальчиках. Один
человек лежит на кровати, лицо закрыто полотенцем. Вокруг кровати сидит
несколько человек. Каждый подсовывает под лежащего на кровати по
одному пальцу (обеих рук). Палец — любой, чаще указательный, но может
быть и мизинец. Один человек держит голову лежащего двумя руками,
(сам сидит на кровати на корточках под головой). Затем каждый участник
игры (по кругу) говорит очень серьезно и не очень громко (недопустимо
улыбаться): «Черт с тобой». Так по порядку произносит каждый. Сидящий
в голове в это время непрерывно свистит (негромко). После того, как
фраза была произнесена три раза, сидящий в голове произносит (до этого он
только свистел): «Черт со мной», и все поднимают на пальчиках лежащего.
Для меня и сейчас остается загадкой, как могли даже 4 человека
поднять только на пальчиках одного (причем он мог быть очень грузным, мы
даже поднимали воспитательницу). Мне кажется, что во время игры мы
входили в какое-либо особое состояние, сравниваемое с легким гипнозом.
Необычные ощущения (107; другие варианты см. в Приложении к
главе 1: 1-8-1-11).
На наш взгляд, при 4^-6 участниках нагрузка на один палец
измеряется 3—5 килограммами, и в поднятии такой «тяжести»
ничего чудесного нет. Справедливости ради отметим, что данная
забава является скорее преимущественно, нежели
исключительно, девичьей.
Не вдаваясь в подробный анализ, укажем на то обстоятельство,
что в данной магической забаве налицо все признаки сходства с
распространенными в русской святочной традиции играми в
«Покойника» (см.: Чичеров 1957). Они генетически восходят к древне-
славянским похоронным обрядам, обусловленным культом
предков (см.: Гусев 1974:55), и в высшей степени насыщены, как
показывают публикации 1990-х годов, эротической семантикой (см.:
РЭФ 1995: 199, 212-214; Лурье 1995: 34-37; Ивлева 1994; и др.).
61

К числу преимущественно девичьих развлечений относится и
имитация «похорон» (см.: Борисов 2000в: 31—32). Поводом для
их организации может стать гибель какого-либо животного.
Мы лишь однажды хоронили голубя. Для этого мы с подругой
завернули голубя в красный лоскут, выкопали ямку в лесу, закопали и на
«могилу» положили две палочки в форме крестика, а вокруг «могилы» мы
улаживали камешки, чтобы было видно. Мама говорит, что они в детстве
тоже хоронили птиц, животных (моей маме за пятьдесят). Для этого они
укладывали птиц в коробки, в которых уже была сделана постель
(небольшие подушечки, одеяла, простыня), закрывали коробку и закапывали. А
сверху тоже вкапывали крестик (Борисов 2000в: 31).
Однако если желание поиграть в «Похороны» достаточно
выражено, то и отсутствие «подходящего экземпляра» не может
стать для девочек препятствием.
Был период, когда увлекались играми в «Похороны» (5—6-й кл.).
Сначала похоронили котенка, который умер, потом воробья, которого задавила
машина. Потом хоронить было некого, тогда с подружками рисовали
бумажную куклу — египетскую принцессу — и хоронили ее. Если ссорилась с
подругами, то тайно от них перезахоранивала куклу» (Ф. 1. Оп. 14. Д. 33).
Список девичьих игр можно значительно расширить. В
разные годы были популярны такие девичьи игры, как «Со венком
я хожу» (1930-е гг.) (см.: Лойтер 1991: 229), «Галя по садочку
ходила» (1950-е гг.) (см.: Там же), «Колечко-колечко, выйди на
крылечко» (1960—1970-е гг.). Вот описания двух девичьих игр,
зафиксированных во второй половине 1990-х годов:
«Бабушка, распутай нас» и без названия игра с мячом. Суть первой игры
заключается в том, что девочки, выбрав водящего (так называемую
«бабушку»), встают в круг и «запутываются» (например, перекидывают ноги
за руки), затем зовут «бабушку», которая должна их «распутать».
Во второй игре девочки также встают в круг и начинают перекидывать
мяч друг дружке из рук в руки. Уронившая мяч на пол должна выполнить
приказание бросавшей ей девочки. Это могут быть, например, такие
приказания: «Я отбираю у тебя глаз!» (или руку, ногу и т. д., в том числе и что-
нибудь из одежды). Далее девочка ловит мяч, не используя ту часть тела,
которую у нее «отняли» (Эккемеева 1998: 59).
Все рассмотренные и перечисленные в данном параграфе
игры в своей совокупности составляют весьма «плотный» слой
игровой культуры, способный осуществить «втягивание»
практически любой девочки в круг специфически девичьей игровой
социализации.
Обратимся теперь к рассмотрению тех девичьих практик, в
которых игровой аспект подчинен непосредственно дружеской
междевичьей коммуникации.
62

1.2. НЕЭРОТИЧЕСКИЕ КОММУНИКАТИВНЫЕ
ДЕВИЧЬИ ПРАКТИКИ
В данном параграфе рассматриваются неэротические
ритуалы, обычаи, встречающиеся в междевичьей коммуникации.
1.2.1. Ритуалы дружбы
Ритуалы закрепления вечности дружбы восходят, вероятно,
к ритуалам военного побратимства. Они включают болевое
испытание и символическое соединение крови участников ритуала.
Культ дружбы, характерный для рыцарской и романтической
европейской ментальности, в современных христианских (и
постхристианских) обществах практикуется в детских и
подростковых возрастных средах.
Ритуальное скрепление дружбы свойственно (возможно,
даже в большей степени) и мальчишечьему сообществу.
Девушка 1975 года рождения из Шадринска рассказывает, что
мальчики в школьном возрасте,
чтобы доказать свою верность, царапали ладонь стеклом с тыльной
стороны и прилаживали руки друг к другу. Считалось, что если так сделать, то
мальчики не будут ссориться, а будут друг за друга заступаться (Ф. 1.
Оп. 10. Д. 1. Л. 5).
Бывает также, что в ритуалах скрепления дружбы
участвуют и мальчики, и девочки. Мы ограничимся рассмотрением того,
как данный ритуал практикуется среди девочек.
Закрепление дружбы путем смешивания крови среди
городских девочек — практика, порожденная знакомством с текстами
культуры. Автобиографическая повесть AJL Брупггейн содержит
указание на то, как культурный образец — роман Л.Н. Толстого
«Война и мир» — становится образцом для осуществления
ритуала, не встречающегося непосредственно в повседневной практике
(подобно тому, как герои чеховской «Дуэли» вспоминают роман
И. С. Тургенева, чтобы воспроизвести не знакомый им из жизни
ритуал «поединка чести»):
Меня вдруг осеняет: «Знаете что? Мы должны доказать друг другу нашу
дружбу! Вот, я читала, Наташа Ростова доказала другой девочке, Соне, свою
любовь: она накалила на огне линейку и приложила к руке. Остался знак на
всю жизнь! Вот какие они были друзья! Настоящие!» <...> Рита радостно бьет
в ладоши: «<...> Я придумала, придумала! <...> Мы положим в ложечку
кусок сахару, нагреем его на лампе, а когда сахар закипит, приложим эту
жижу к руке. Вот!» <..> Сахар закипает, от него идет пар. Я засучиваю левый
рукав и храбро прикладываю руку — ниже запястья, тем местом, где мы
носим ручные часы, — к кипящей сахарной жиже. <...> В ту же минуту меня
63

пронизывает нестерпимая боль. <...> Хочется закричать в голос и отдернуть
руку, но я стоически выдерживаю еще несколько секунд. Потом, тихонько
застонав, отдергиваю руку (Бруштейн 1964: 120—121).
По-видимому, «перемешивание крови» является наиболее
типичным видом ритуального скрепления дружбы.
Девушка 1982 года рождения из Шадринска вспоминает:
<...> Хорошие, верные подруги, чтобы подтвердить свою дружбу,
разрезали себе бритвой пальцы и соединяли их, чтобы кровь перемешалась. А
делали это, чтобы дружба была крепче. Но на такой шаг решались не все.
В детстве я очень боялась крови, но все равно решилась разрезать себе
палец (017а).
Если городские девочки-подростки, родившиеся в последней
четверти XIX века, черпали ино^ормацию о ритуалах дружбы из
романов Л.Н. Толстого, то для девочек, появившихся на свет
век спустя, наиболее действенным институтом социализации
стало телевидение. Так, девушка 1979 года рождения из пос.
Целинного Курганской области вспоминает:
<...> У нас был феномен клятвы о дружбе девочек. Моя лучшая
подруга, как она сказала, увидела по телевизору, как клялись в дружбе.
Разрезали пальцы и прикладывали их друг к другу, происходило как бы
смешение крови, и вот мы решились на это. Я боялась, что мне будет больно, и
сама себе разрезать я не решилась. Зато моя подруга разрезала себе и мне
на указательном пальце, затем мы прижали пальцы друг к другу, и она
сказала: «Теперь мы одной крови» (Ф. 1. Оп. 10. Д. 4. Л. 1).
Описанный ритуал напоминает ритуал
дружбы-побратимства у некоторых народов. Так, у скифов
заключение дружбы оформлялось специальным договором с великой
клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливали свою кровь в чашу и,
омочив в ней концы мечей, отведывали эту кровь. После этого ничто уже не
могло разлучить их (Кон 1987: 28).
Вспомним также уже излагавшийся обряд кровного братства
у славян:
чтобы породниться кровью, названые братья пускали себе из руки кровь и
сливали ее вместе в ямочку. Самая торжественная клятва совершалась
коленопреклоненно, над полосами дерна (Веселовский 1940: 581).
Ритуальное разрезание пальца входит в брачный обряд у
некоторых народов:
У биргоров брачный обряд состоит в том, что из мизинцев жениха и
невесты пускают кровь, которой они и помазывают затем друг друга. <...>
В финской руне «Сын солнца» описывается свадьба: отец жениха
(морской царь) ставит брачащихся на китовую шкуру: «он поцарапал обоим ми-
64

зинец, смешал их кровь, вложил руку в руку <...> сплел их поцелуи, заклял
узы ревности, разъединил их руки и развязал узлы брачного обещания»
(Там же: 577-578).
У девочек встречаются и другие виды ритуального
закрепления дружбы. Девушка 1979 года рождения из Шадринска
пишет:
Были клятвы в дружбе: брались за руки и, покачав ими, резко
разрывали. Это означало «навеки друзья» (Ф. 1. Оп. 10. Д. 3. Л. 1);
девушка 1972 года рождения из Далматово вспоминает:
Предлагали дружбу — брали у мамы кусочек красной ткани, разрезали
на кусочки и носили в карманах. Если теряли, нужно было найти, иначе с
тобой не разговаривали (Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 4).
Тема ритуального закрепления дружбы в современной
междевичьей коммуникации требует дальнейшего изучения. Но и
изложенного вполне достаточно, чтобы признать: ритуальное
закрепление дружбы является хоть и не повсеместным, но
отнюдь не чем-то экстраординарным для ментальности русских
девочек как XIX, так и XX века.
1.2.2. Обмен письмами и подарками
между постоянно встречающимися девочками
Это еще один зафиксированный нами вид междевичьей
коммуникации. Иногда он затухает, едва начавшись:
<...> У меня была небольшая переписка между мной и моей
подружкой, жившей в соседнем подъезде. Писали о погоде, о произошедших
событиях. Но мне это показалось неинтересным, и мы ее прекратили
(Ф. 1. Оп. 10. Д. 1. Л. 2).
В других случаях переписка поддерживается более
длительное время. В чем же заключается притягательность обмена
письмами для постоянно встречающихся девочек-подруг?
В одних случаях участниц, вероятно, привлекает
возможность перевоплощения. Девочки придумьшают себе новые
имена, и переписка превращается в sui generis, импровизационно-
драматическую игру без зрителя:
Лет в 9 мы с подругой решили переписываться, хотя мы жили в
соседних домах. Письма мы относили друг другу сами, придумывали себе новые
имена и рассказывали в письмах все, что с нами происходило (004а).
В других случаях на первый план может выступить такой
фактор, как наличие тайной совместной деятельности:
3 СБ. Борисов
65

В школе мы с подружкой писали друг другу письма, хотя учились в
одном классе, просто было интересно: высылали друг другу подарочки-
открытки, свои фотографии, даже денежки. Это все, в общем-то, не имело
смысла, просто свой такой секрет, и приятно получать письма (004).
Кроме того, немаловажную роль в поддержании
«выдуманной» переписки может играть отмеченный в вьгшепроцитиро-
ванном сообщении эффект «обмена дарами»:
<...> Мы договаривались с какой-нибудь девчонкой, что будем
переписываться. Мы писали небольшое письмецо и еще делали какой-нибудь
подарок, состоящий из календариков, открыток, заколок и т. д. Все это
заворачивалось в сверток и отдавалось той девочке, а она отдавала
подобный сверток мне. Так мы переписывались до тех пор, пока было что
дарить (172в).
Выдающийся французский антрополог Марсель Мосс в
классической работе «Очерк о даре» представил концепцию,
согласно которой «обмен дарами» является универсальной
формой социальности в «архаических обществах». Дар относится к
сакральной сфере жизни, он хранит в себе частицу сущности
дарителя, его сакральной силы-энергии («маны»). В процессе
дарения происходит экспансия дарителя. Получатель дара
оказывается в зависимости от дарителя и, чтобы «выровнять»
положение, должен «отдариться». Даритель и получатель дара
постоянно меняются ролями, и между ними возникает
энергетическая связь (см.: Мосс 1996: 83—222; Зенкин 1998).
Итак, по всей вероятности, культурно-психологическим
основанием зафиксированного нами феномена обмена письмами и
подарками между постоянно встречающимися девочками
являются эоЭДэекты импровизационно-драматической игры, эффект
общей тайны и символико-энергетический эффект «обмена
дарами».
1.2.3. Девичьи «тайные языки»
Впервые тайные языки детей были описаны сибирским
фольклористом и этнографом детства Г.С. Виноградовым в
статье 1926 года (см.: Виноградов 1999: 105—130). При этом
проблемы психологических функций и социально-половых аспектов
бытования тайных детских языков Г.С. Виноградовым не
затрагивались. Эти аспекты были рассмотрены М.В. Осориной в
монографии 1999 года «Секретный мир детей».
MB. Осорина отмечает различия между мальчиками и
девочками в использовании секретных способов передачи информации.
По ее мнению, мальчики больше любят (письменные) «коды и
66

шифры», а девочки предпочитают (устные) «тайные языки».
Как полагает М.В. Осорина, использование детьми 8—12 лет
секретного языка реализует их психолого-возрастные
потребности: он (язык)
является не только средством сохранения тайны, но и средством
общения с избранными — группой приятелей-сверстников. Секретный язык
позволяет прилюдно сообщать потаенную информацию посвященным
лицам («нашим»), тем самым еще больше их объединяя, и одновременно
сохранять ее недоступной для всех остальных (взрослых, младших).
Таким образом, в открытом для всех пространстве внешних
взаимодействий людей можно выстроить собственное семиотическое пространство,
обслуживаемое особой знаковой системой — тайным языком (Осорина
1999: 152-154).
Разделяя в целом предложенную функциональную трактовку,
мы считаем возможным указать на некоторую специфику в
использовании тайных языков девочками. Кодирование устных и
письменных сообщений может осуществляться ими в различных
(подчас противоположных) целях.
Так, в одних случаях «кодовый язык» создается для
сокрытия девичьих тайн от мальчиков:
<...> Сочиняли различные тайные языки для того, чтобы мальчишки
нас не подслушивали. Например, мы к каждому слогу прибавляли слог
«пи»: «Пина пидя пипо пишла пивма пивга пизин и т. д.» («Надя пошла в
магазин»). Я сочиняла различные шифры, чтобы можно было
переписываться, т. е. каждая буква имела свой собственный знак. <...> Все это
делалось также для того, чтобы мальчишки, даже если перехватили записки,
ничего бы не поняли (258).
В других же случаях, напротив, «языки» придумываются
девочками для того, чтобы привлечь внимание мальчиков:
Широко применялись у нас среди девочек тайные устные языки.
Придумывали различные шифры. Например, после гласной каждой буквы
добавляли какую-нибудь согласную (сорока — сошрошкаш). Буквы заменяли
цифрами или какими-нибудь значками. Придумывали мы это для того,
чтобы привлекать к себе мальчишек (Ф. 1. Оп. 10. Д. 5. А. 5).
Наконец, «тайный язык» может выполнять функцию
обособления девочек-подруг, но не от взрослых или более младших
по возрасту, а от сверстников, независимо от пола последних.
Этот код может применяться в устном общении:
Была <...> одна забава — т<ак> н<азываемый> «девичий язык». Обычно
он устраивался между двумя хорошими подружками. Они договаривались о
правилах языка. Допустим, обычное слово делится на слоги и после
каждого слога добавляется слог «-са> или «-су», и в зависимости от гласной в
данном слоге. Т. е. предложение «Я к тебе приду» выглядело так: «Я-ся к
з*
67

те-се-бе-се при-си-ду-су». Основная мысль состояла в том, что если
натренироваться и говорить быстро, то никто, кроме этих двух подружек, ничего не
поймет. Это было лет в 10— 11. Примерно в течение года время от времени
в различных «двойках» возникали подобные сюсюканья. Но так как говорить
быстро никому не удавалось, то все всё понимали и к тому же начинали
высмеивать этих двух подружек. Это тоже быстро сошло на нет (008).
Шифровка в целях «тотального» обособления от
сверстников может применяться и в письме:
<...> В 4-м классе мы с подругой писали письма на старославянском, а
может быть и нет. Мы взяли этот алфавит из учебника истории, выучили
его и писали письма друг другу, и никто, кроме нас, не мог прочитать эти
письма (006).
Заметим кстати, что вышеприведенные описания
коммуникативных практик 1980-х годов являются свидетельством
совпадения используемых в них типов кодирования устной речи с
теми, которые, по сведениям Г. С. Виноградова, применялись в
Сибири в 1910-1920-е годы.
1.2.4. «Девичник»
Изолированные от родителей (взрослых) и
мальчиков-сверстников девичьи собрания представляют собой весьма
распространенный слабоформализованный коммуникативный
феномен. Эти собрания могут не иметь никакого специального
названия, а могут полусерьезно-полуиронично называться девичьими
«посиделками» или «девичниками» («девичником» в русском
свадебном обряде, как известно, называлась прощальная
вечеринка невесты с подругами накануне свадьбы). «Девичники» (в
дальнейшем мы будем использовать это название без кавычек,
так как его переносное значение — «вечеринка, на которую
собираются одни девушки, женщины» — вошло в новейшие
толковые словари — см., напр.: ЛТРЯ 1994: 129) имеют две основные
(релевантные теме нашего исследования) функции: функцию
релаксации и самореализации и функцию трансляции
культуры половой социализации. Вторая (основная) функция
девичника (обучение «женскому» поведению, передача эротически
значимой информации и т. д.) будет рассмотрена нами в третьей
главе. Здесь же мы хотим привлечь внимание к его первой
(основной) функции. Девочки, находящиеся большую часть
времени «на глазах» у взрослых или мальчиков и вынужденные
вследствие этого контролировать свое поведение, оставшись
вне пределов визуальной досягаемости, получают возможность
68

вести себя раскрепощенно. Изменение содержания и функций
девичника по мере взросления его участниц удачно показано в
нижеследующем сообщении. И хотя релаксационная функция
появляется, судя по тексту, лишь в достаточно позднем
возрасте, нам важна в данном случае артикуляция наличия ее у
девичника:
Девичники как таковые у меня и у моих подруг не проходили. Дни
рождения до 17 лет, на которых собирались одни девочки, — всё, что было
подобного рода. В 8—12 лет на такой девичник приходили девочки с
куклами и ели, кормили своих «дочерей», обсуждали свою «семейную жизнь»,
«мужа», который все время в командировке. А однажды одна девочка,
которую мы все любили, пригласила на мой день рождения мальчика.
Испорченный праздник — вот что в моей памяти. Это была трагедия —
мальчик на «девичьем» празднике. Обычные разговоры уже как-то не клеились:
с ним вообще не о чем было разговаривать. Когда сейчас так получается,
что на какой-либо праздник собираются одни девчонки, то веселью нет
предела, все комплексы исчезают, можно вести себя, как хочешь, а не
стараться не «не понравиться». Здесь девчонки и пожалуются, и поругаются
на парней, и похвастаются ими. Но это занимает лишь 1% от всего
праздника, остальное — просто шутки, пляски, ор (165).
По-видимому, можно говорить о девичнике как о механизме
воспроизводства «женско-девичьей культуры» в
неспецифическом (широком) смысле — культуры беззаботной болтовни «о
чем угодно», культуры обмена информацией о модах,
кулинарных рецептах и способах похудания, культуры художественного
самовыражения и культуры гастрономических «пиршеств»,
культуры сплетен и любовных интриг:
<...> Вначале у меня была одна подруга, затем в нашу компанию стали
прибавляться девчонки, к 10-му классу нас было 4^-5 человек. Мы со своей
компанией девчонок любили собираться у кого-нибудь дома, попить
чайку, поделиться девичьими секретами, обсуждали девчонок, у кого какие
наряды, идут или нет эти наряды, у кого какая внешность, какой
косметикой пользуются другие девчонки, кто из мальчишек кому-то из нас
нравится (071);
В 10-м классе <...> в г. Свердловске <...> у нас после школы
организовывались «девичники». Мы собирались нашей компанией (5—7 человек) и
с девизом «Объедим буржуев!» шли к кому-нибудь на квартиру. Набив
желудки и опустошив холодильники, мы садились за гитару и пели песни
(орлятские, артековские, туристические, некоторые даже на два голоса).
Да, иногда еще стряпали пельмени (040).
На девичниках осуществляется и коллективная
психотерапия, в частности, в форме плача (группового или
индивидуального, но — «в жилетку» подруге). Пережитое в плаче чувство
грусти «снимается» общей беседой, пением, танцами, шутками. Та-
69

ким образом, в ряде случаев первая основная функция
девичников (релаксации и самореализации) может дополняться и ка-
тартической.
Современные девичники, по-видимому, взяли на себя
функции традиционного предсвадебного девичника (на котором
подруги невесты пели, плакали и смеялись, то есть реализовы-
вали катартическую функцию и функцию художественной
самореализации) и деревенских девичьих посиделок (в той их
части, пока к занимающимся рукодельем девушкам не
приходили парни).
Итак, в данной главе нам удалось выявить и описать целый
ряд малоизвестных девичьих культурных практик —
«импровизационно-драматических игр», «игр с прыжками», «игр с
хлопками», «секретиков», «ритуалов дружбы», «обмена письмами и
подарками между постоянно встречающимися подругами»,
«девичьих тайных языков», «девичников». Вероятно, каждая из
названных культурных форм в отдельности может показаться
малозначительной. Однако взятые в совокупности данные
практики являются, на наш взгляд, убедительным аргументом в
пользу существования прочного пласта девичьей игровой и
коммуникативной неэротической культуры.
Проведенный анализ показал, что, хотя немалому числу
современных девичьих игровых и коммуникативных практик
можно отыскать эротически окрашенные языческие обрядовые
аналоги, прежняя контекстуально-эротическая семантика «телесных
техник» в настоящее время большей частью утрачена, и они
включены в новые семантические режимы, секуляризованные и
лишенные явной эротической окраски.
Приложение к главе 1
1-1. Приведем описание одного из множества вариантов современной
игры в «Классики», сделанное одной из девушек:
На асфальте или просто на ровной поверхности чертится мелом или
кирпичиками <...> иногда семь «классов», иногда десять. <...> У каждого
игрока было стеклышко. По жребию или считалке устанавливали
очередность хода. Первый игрок бросает стеклышко в первый «класс», а затем
пропрыгивает все «классы». В начале игры устанавливается, что на линию
наступать нельзя, и — «птичка водичку пьет» или «птичка водичку не пьет».
Это обозначает, что если пьет, то если стеклышко упадет на линию, то
считается, что попал в «класс», а если заранее договорились, что «птичка
водичку не пьет», то тогда если стеклышко падает на линию, то не засчитывается.
70

Затем кидают в «рай» и так же прыгают за стеклышком, только нельзя
попадать в «огонь», «огонь» — это круг в «раю», если в него попадешь, то
придется начинать прыгать снова и кидать стеклышко в 1-й, затем во
2-й «класс», то есть начинать игру с самого начала.
Затем кидают стеклышки в «позарай» — хоть куда дальше рая.
Сколько можно делать прыжков за «раем», тоже обговаривается в начале игры.
Обычно делается от 1 до 3-х прыжков (181).
После прохождения обычных «классов» начинаются «экзамены» («Их
число <...> обычно было или 5 или 10»):
На «экзаменах» было главное удержаться — не упасть и не ступать на
линии «классов». Это были: «Утюжок» — прыгаешь в каждый «класс» на
2-х ногах и, как бы шаркая ногами (т. е. как бы гладя), отодвигаешься
назад; «Барабанщик» — подпрыгиваешь, задеваешь ногу о ногу и
приземляешься в класс на двух ногах и т. д. <...>; «Лягушка» — становишься впри-
сяд и так прыгаешь все классы; «Пятнашки» — прыгаешь: 0,1,0, затем 0, 1,
2, 1, затем 1, 2, 3—4 [одновременно двумя ногами], 2, затем 2, 3—4, 5, 3-А
и т. д.; «Косичка» — ходить по классам, запутывая ноги <...>».
«Роза, береза...»
В эту игру играли, когда было не меньше 3-х девчонок. Каждая из
девчонок нарекалась каким-то особым званием: «Роза, береза, мак, василек,
кашка, ромашка, аленький цветок». Если народу было немного, то
давалось по два имени каждому. Двое крутили скакалку, а третий участник
прыгал, все хором приговаривали: «Роза, береза, мак, василек, кашка,
ромашка, аленький цветок». На каком имени прыгавший игрок окарается,
тот и будет следующий прыгать.
Были у нас на скакалке «десяты», т. е. нужно было по-разному пропры-
гать. Сначала 10 раз «лодочкой»; следующий этап — 9 раз на двух ногах
вместе, медленно так, как бы два прыжка за один круг скакалки; 8 раз —
на одной правой ноге; 7 раз — на одной левой ноге; 6 раз — прыгаешь,
крутя скакалку назад. Не помню, что еще было, но последние два раза нужно
было прыгнуть на скакалке, скрестив руки на груди.
«Я знаю пять...»
Прыгаешь на скакалке, как тебе удобнее, обычно «лодочкой», и
говоришь: «Я знаю пять имен девочек» — и начинаешь называть имена, любые,
которые приходят в голову, на каждый прыжок надо назвать имя, и так
приговариваешь, например: «Оля — раз, Таня — два, Катя — три, Олеся —
четыре, Оксана — пять». Если ты запнулся и не смог сразу вспомнить имя,
то передаешь скакалку следующему игроку. Если без запинки назвал, то
продолжаешь: «Я знаю пять имен мальчиков» — и опять называешь любые
имена, которые приходят на ум: «Коля — раз, Петя — два, Саша — три,
Сережа — четыре, Вова — пять». Нельзя одно и то же имя называть
несколько раз, это <...> считается «окарой».
Следующий этап игры: «Я знаю пять названий городов — Москва —
раз, Шадринск — два, Минск — три, и т. д.» Затем: «Я знаю пять названий
цветов...», затем: «Я знаю пять названий деревьев...», «Я знаю пять
названий рек...». Кто на каком кбне «окарается», тот потом с этого кона и
начинает. Выигрывает тот, кто первым закончил все эти коны (181).
71

1-2. Экзамены после 10-го класса: «Мячик» — прыгаешь из приседа.
«Барабан» — расставл. руками и кружишься. «Стакан—таракан» —
шагаешь в нужном направлении с закрытыми глазами (чтобы не наступить на
линию). «Цапля» — шагаешь с разворотом. «Харчок» — плюешь, чтобы
попасть в класс, и шагаешь (028).
1-3. «Часы пробили...»
В игру «Скакалка» я играла с девочками своего возраста. Она
проходила так: две девочки стояли друг напротив друга и в руках держали
скакалку, а играющий прыгал после слов: «Часы пробили...» Называлось
число по возрастанию, и ему нужно было перепрыгнуть через скакалку. Кто не
успел перепрыгнуть или ошибся, уступал другому место по очереди. А
когда доходила очередь до него, он прыгал с числа, на котором сделал
ошибку. Игра продолжалась до бесконечности, пока в нее играли (183).
1-4. Нравилась игра на руках, она и в школе присутствовала. Два
игрока стукают друг о друга руками и произносят эти слова:
Дюба-дюба-дюба-дюба, дюба-дони-дони-а.
Шарли буб (Три хлопка), шарли буба (Три хлопка),
Шарли буб-буб-буба, а-а-а,
Адони-мэ (Три хлопка), а шарли-бэ (Три хлопка),
А ми (Три хлопка), замри (Три хлопка).
Эни бэни рики таки, орба, торба, сентябряки,
Дэо, дэо, шахмадэо — бац, ой, ай (131).
1-5. Существуют достаточно длинные варианты «Дюбы». Один из
таких вариантов сообщает респондент 160:
Дюба, дюба, дюба, дюба, / Дюба-дони, дони-а,
Шарли буба (Три хлопка), / Шарли буба (Три хлопка),
Шарли буба, буба, буба, а, а, а,
А дони мэ, / А шарли бэ, / А ми, / Замри.
Эни бэни, рики, таки, / Орба, торба, синти, бряки,
Дэо, дэо, шахма дэо, / Бац, ой, ай.
Ты моя Маруся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся.
Лягушка прыгала, скакала, / Начинаем все сначала.
Дюба, дюба, дюба, дюба, дюба - бешеный народ,
Как увидит помидоры, сразу лезет в огород,
Как увидит огурцы, сразу лезет в продавцы.
1-6. <...> Принцип был прост. Каждый участник должен был выполнить
комплекс прыжков через эту резинку на определенной высоте. Причем
прыжки постепенно усложнялись. Когда этот комплекс выполнялся,
резинку поднимали, и надо было все повторить. Чем выше высота, тем сложнее
выполнять все прыжки.
72

Здесь существовала своя «терминология». В основном это названия
прыжков: «десяты», «помидоры», «зонтики», «муравьи», а также
обозначения высот подъема резинки: на щиколотках — «первая высота», на уровне
колен — «вторая высота», на бедрах — «третья высота», на талии —
«четвертая высота» и на уровне груди — «пятая высота». <...>
У нас в этой игре были свои асы. Они были довольно уважаемы в
нашем кругу и имели авторитет. А как же? «Она делает "помидоры" на "4-й
высоте'*!!!» Это был успех (003).
1-7.
1-й тур
1-й класс: «самолетики» [Раз, два, три!); «тяпи-ляпи» (Зраза).
2-й класс: «самолетики» (Раз, два, три!); «тяпи-ляпи» (2раза).
3-й класс: «самолетики» (Раз, два, три!); «тяпи-ляпи» (7раз).
2-й тур
1-й класс: «слепой» (как 1-й класс, с закрытыми глазами).
2-й класс: «безрукий» (как 2-й класс: руки за спину).
3-й класс: «немой» (как 3-й класс, не разговаривать, а те, кто стоят,
должны с ним разговаривать).
3-й тур
1-й класс: «лисий хвост»; «самолетики» (Раз, два, три); «тяпи-ляпи»
(сколько тебе лет; разными ногами на разные резинки и менять).
2-й класс — «морковка».
3-й класс — «конфетка».
4-й тур
1-й класс — «маленький диванчик».
2-й класс — «средний диванчик».
3-й класс — «большой диванчик» (ноги ставить всё шире - с
резиночкой) (038).
1-8. Примерно в это же время, 1974—1975 годы у нас, у девочек, была
популярна игра, навеянная фильмом Вий. Игра называлась «Панночка
ПОМЕРЛА».
«Панночка» ложилась на спину, остальные девочки (мальчишек в эту
игру не брали) садились вокруг «панночки» на корточки. Под лежащую
подставляли указательные пальцы. Сидящая около головы шепотом
говорила: «Панночка померла». Все по очереди должны были повторить эту
фразу шепотом. «Панночка» должна была лежать тихо: не шевелиться, не
улыбаться, полностью расслабиться. Далее повторялась фраза «Будем ее
хоронить?», затем — «Нет», далее — «Пусть ее черти хоронят». Если
соблюдалась тишина и не было смешков, «панночку» поднимали на
указательных пальцах (120).
1-9. Большой интерес вызывали у нас игры с необычным содержанием.
Так, мы «хоронили» кого-нибудь из нас. «Покойника» ложили на землю,
сами садились вокруг, говорили слова: «Сегодня у нас умерла Наташа, и
мы решили ее похоронить, раз, два, три», — и поднимали на 2-х пальцах,
73

при этом ни «покойник», ни кто хоронит не должны улыбаться. Если кто-
нибудь улыбнется, то «покойника» не поднимем, считали мы. Но каждый
раз кто-нибудь из нас начинал смеяться, и мы исключали его из игры (100).
1-10. В «Панночку», которая «померла», я играла только тогда, когда
училась на 2-м курсе. Мы пытались поднять парня на пальцах. Сели вокруг
него и говорили: «Панночка померла, будем ее хоронить, раз-черт, два-черт
и т. д.». Но у нас ничего не получилось. Потому что в какой-нибудь момент
кто-нибудь да засмеется (019а).
1-11. Учась на 2-м курсе, я с подружками играла в «Панночка
померла». Желающий ложился на пол, принимая серьезное выражение лица: он
не должен смеяться. Все остальные садятся вокруг него и начинают
говорить: «Панночка померла, ее пора хоронить, я — черт один, я — черт два,
и т. д.» (сколько человек сидят возле лежащего). В это время тот, который
лежит, не должен смеяться, но это не всегда получается. Говоря эти слова,
те, которые сидят, должны пальцами поднимать лежащего. В итоге он
должен подняться и держаться на наших пальцах. Но у нас это никогда не
получалось, потому что мы всегда смеялись. А когда смеешься — это
никогда не получится (170).

Глава 2
КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ
ДЕВИЧЬЕЙ ПОЛОВОЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ
Важной частью культуры половой социализации девочек
является освоение ими информации о различных эротически-
репродуктивно маркированных и поэтому в немалой степени
табуированных физиологических процессах и
коммуникативных практиках. Ниже мы рассмотрим, каким образом сознание
девочек осваивает феномен деторождения, процессы полового
созревания и феномен поцелуя.
2.1. ЭВОЛЮЦИЯ ДЕВИЧЬИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О ПОЯВЛЕНИИ ДЕТЕЙ
В современном обществе информация о процессах зачатия и
деторождения скрывается взрослыми (родителями) от детей. В
результате последние либо довольствуются родительскими
ложными версиями-отговорками, либо черпают информацию от
сверстников, либо самостоятельно ищут ответ на этот вопрос.
Поскольку объектом нашего исследования были процессы
социализации девочек, мы рассмотрим разновидности и эволюцию
только девичьих представлений, не сопоставляя их с эволюцией
и разновидностями представлений мальчиков. При этом мы
отдаем отчет в том, что, вполне возможно, по многим пунктам
между представлениями мальчиков и девочек отсутствуют
значительные расхождения.
2.1.1. Версии появления детей
нефизиологическим способом
Нам удалось найти информацию о том, какие версии о
появлении детей на свет излагались детям первой четверти XX века. Так,
из статьи швейцарского психолога К.-Г. Юнга можно узнать, что
некой 4-летней девочке
75

в один прекрасный день <...> сказали в шутливом тоне, что детей приносит
аист. В другой раз она услышала иную версию, несколько более
серьезную: дети - это ангелочки, они живут на небе, и оттуда их приносит вниз на
землю аист (Юнг 1997: 155—156).
В статье Л.М. Василевского, написанной в 1924 году, говорится
о распространенности в реальной воспитательной практике
россиян следующих версий:
Если не мать, то старая няня или соседка клятвенно уверяют малыша,
что нового братца или сестрицу принес «аист в клюве», или «послал
боженька», или ллладенца нашли «под капустным листом в огороде». А то и прямо
«купили на базаре» (Василевский 1924: 29).
А в статье 1925 года другого исследователя критически
упоминаются
всякие сказки, вроде аиста и доктора с чемоданом, который приносит
младенца <...> (Сорохтин 1925: 85).
В версиях, предлагавшихся детям первой четверти XX века,
можно выделить две семантические доминанты.
Первая: мифологически трансформированное христианство
(ребенка посылает родителям Бог; дети — ангелочки, которых
приносит аист).
Вторая: народная мифология (детей приносит «десакрализо-
ванный» аист, действующий не как медиатор горнего и дольнего
мира, а исключительно самостоятельно; об аисте как символе
плодовитости см.: Уваров 1998: 36—38) и сливающаяся с ней
«мифология повседневности» (детей находят в капусте,
покупают на базаре, их приносит доктор).
Судя по сообщениям, которыми мы располагаем, в
последней трети XX века религиозная доминанта в объяснениях
родителей отсутствовала, преобладали народно-мифологические
(аист, Дед Мороз) и «повседневно-мифологические» (подарок,
покупка, находка) версии.
<...> Мама уверяла меня, что они с папой нашли меня в огороде в
листве капусты. А моего братика купили в магазине (Ф. 1. Оп. 8. Д. 25).
О самом процессе рождения нам говорили, что купили в магазине или
подарили на день рождения, свадьбу (Борисов 20006: 8).
На вопрос «откуда берутся дети» было несколько вариантов ответов:
их находят в капусте, покупают в магазине, приносит аист, приносит Дед
Мороз (зимой) (начальная школа) (017).
Когда я была маленькой, мама говорила, что меня нашли в капусте, а
брата — в сугробе. Еще от маленьких детей я слышала, что одного
р<ебен>ка дали папе вместо кружки пива, другого - нашли на Рождество под
елкой (Борисов 20006: 8).
76

Помимо версий повседневнолшс^юлогаческого характера
девочкам предлагаются и собственно сказочно-волшебные объяснения:
Все девчонки во дворе рассказывали, что их родители купили в магазине,
принесли от какой-то бабушки-волшебницы, которая наколдовала ребенка, а
был такой случай, что одной девочке сказали, что ее нашли в лесу, под
кустом, где ее оставила мама-олениха (Борисов 20006: 8).
Следует отметить достаточно высокую (пусть и
недолговечную) эффективность народно- и повседневно-мифологических
родительских версий — многие девочки принимают их на веру.
В 5 лет, когда появился братик, я спросила маму: откуда он взялся?
Она сказала: в капусте нашли. Потом, когда я увидела, что мама
поливает капусту, то спросила: «Мама, это для того чтобы у нас еще один братик
появился?» (Ф. 1. Оп. 14. Д. 33).
Раньше считала, что детей покупали в магазине, потом - находили в
капусте, приносил аист. В это я очень сильно верила (Борисов 20006: 7).
Одни верили родителям, что детей находят в капусте, других принес аист
(Там же).
Часто ждала, когда прилетит аист и принесет в дом «лялечку» — моего
братика (Там же).
Одна девочка, услышав, что ее купили в магазине, стала
просить, чтобы и ей
купили в магазине настоягиую ляльку (дочку). Но мама ответила, что там
продают только взрослым людям <...> (Там же).
<...> Нам с сестрой говорили, что нас купили в магазине. Я могла
представить себе магазин, там много полок, а на полках <...> стоят куклы. Это
были дети <...> (Там же).
Просмотр телепередач или наукообразные рассказы
взрослых могут побудить девочку к «научно-мифологической»
интерпретации полученной информации.
У меня есть подруга, и она рассказывала мне совсем недавно, что она
появилась на свет из обезьяны, т. к. человек произошел от обезьяны.
И для того, чтобы у мамы с папой появился ребенок, они сдают свою кровь в
больнице, ее смешивают с кровью обезьянки или дают обезьянке выпить кровь, и
получается ребенок. Эта версия у нее была до садика, т. е. до 5 лет (она ходила
в садик только в подготовительную группу). Она сказала, что сама
придумала версию о рождении ребенка после просмотра какой-то передачи (Там же: 8).
Впервые, я узнала о том, откуда берутся дети, от своей тети. Мне было
тогда 5 лет, а ей — 23 года. <...> Я спросила: «А откуда берутся дети?» Она
ответила: «Когда мама с папой ложатся спать, то они целуются,
обнимаются. У папы есть маленькие червячки, которые попадают к маме в животик, и
через девять месяцев рождается малыш». Я все это тщательно
проанализировала и сделала вывод: «Наверно, у ллоего папы закончились червячки» (Там же).
Отметим, кстати, что представление о червях как первичной
форме стихийного самозарождения жизни широко распростра-
77

нено в народном сознании. В ирландской мифологической
традиции правитель ольстерцев Конхобар рождается от матери,
проглотившей червяка [вар.: проглотившей «в воде двух червяков»)
(см.: Веселовский 1940: 525, 535), аналогичным образом
рождается герой, совершавший подвиги в период правления Конхоба-
ра, Кухул<а>ин (см.: Пропп 1976: 213; Шкунаев 1994). В
Западной Полинезии зафиксирован миф о происхождении человека
от червей (см.: Мелетинский 19946: 320).
Далеко не всегда девочки принимают предлагаемые им
версии. Так, одна девушка утверждает, что, когда в детстве за
непослушание родители обещали поменять ее в магазине на
другого ребенка, она «все равно не верила и смеялась» (Борисов
20006: 8). Согласно другому сообщению, когда на вопрос
племянницы «откуда берутся дети» тетя ответила, что детей
находят в капусте, девочке «это показалось глупым», — вспоминает
информантка. Она же сообщает о неприятии сообществом
девочек традиционных объяснительных версий:
Девочки в нашем дворе были примерно одного и того же возраста.
Лет в 6—7 нас стало интересовать то, как появляются на свет дети. Все мы
знали, что их не находят в капусте и не приносит аист, а рожают
женщины, но как? (188а)
В определенном возрасте девочек перестают удовлетворять
мифологические версии появления детей на свет. Возникает
задача освоить поступающую из разных каналов информацию о
появлении ребенка «методом рождения», о его первоначальном
пребывании в материнском животе.
Так период веры в излагаемые взрослыми
наивно-мифологические, лишенные физиологической окраски версии появления
детей сменяется периодом поиска объяснений того, как ребенок
попадает в чрево матери и как он оттуда выходит.
2.1.2. Версии о механизме попадания ребенка
в живот женщины
Прежде чем приступить к изложению сгруппированных нами
объяснительных версий, встречающихся у девочек, заметим,
что зарождение ребенка в чреве женщины — проблема,
издревле волнующая народное сознание.
Обилие материала <...> не оставляет никакого сомнения в том, что в
возможность зачатия безучастия мужчины некогда широко верили, а
частично верят кое-где и сейчас. Ряд соображений и материалов приводит к
заключению, что человек не всегда понимал роль мужчины при зачатии <...>, —
писал В.Я. Пропп в статье, опубликованной в 1941 году.
78

Первобытное мышление «не ищет причинных связей в
нашем смысле этого слова», поэтому причиной рождения ребенка
может считаться «любое событие (пробежавший зверь, порыв
ветра, проглоченный камушек или орех и т. д.)». Такое
представление, по мнению ВЛ. Проппа, «тесно связано с матриархатом»
(см.: Пропп 1976: 206). А.Н. Веселовский также возводил
«верование в партеногенезис» к «эпохе матриархата» (см.:
Веселовский 1940: 533—538). В монографии 1947 года к идее
отнесения идеи партеногенезиса к эпохе матриархата присоединяются
В.М. Жирмунский и Х.Т. Зарифов:
<...> С эпохой материнского рода (матриархата) связаны различные
формы мотива «девственного зачатия» (партеногенезиса). Герой не имеет отца и
рождается от девушки-матери, оплодотворенной чудесным образом
солнечным светом <...> либо водою <...> ветром <...> от вкушения матерью
чудесной пищи <...> от запаха цветка и т. п. (Жирмунский, Зарис}юв 1947: 318).
. &гой идеи В.М. Жирмунский продолжал придерживаться и в
1950-1960-* годы:
Мотив чудесного зачатия и рождения будущего героя имеет широкое
распространение в мифе, сказке и эпосе. В своих наиболее архаических
формах он связан с первобытными представлениями о партеногенезисе
(т. е. девственном зачатии), восходящими к эпохе материнского рода: герой
родится от того, что его мать съела волшебное яблоко (во многих
волшебных сказках) или испила воды чудесного источника, от запаха цветка, от
солнечного света, дождя, ветра и т. п. Народное воображение <...> охотно
пользовалось для этой цели традиционными сказочными мотивами,
основанными на мифологических верованиях более древней эпохи, но утративших
с развитием общества свое первоначальное мифологическое содержание
(Жирмунский 1974: 224).
Несмотря на то, что рано или поздно сексуальный механизм
зачатия перестает быть для людей секретом, все же, по мнению
В Л. Проппа, «вера в возможность внеполового зачатия
продолжает сосуществовать со знанием настоящих причин рождения».
Эволюция представлений о зачатии (и рождении) ребенка без
участия мужчины выглядит, по мнению В.Я. Проппа,
следующим образом:
<...> На наиболее примитивных ступенях человеческой культуры
«чудесное» рождение приписывается всем без исключения. <...> В дальнейшем
чудесным образом рождаются уже только племенные герои и полубоги.
<...> С возникновением монархии и богов такое рождение становится
прерогативой царей и богов, а обыкновенные смертные рождаются
обыкновенным образом. <...>
Что касается нового и новейшего времени, то, по замечанию
В.Я. Проппа, в социальных низах
79

вплоть до XIX века, а может быть и до наших дней, не прекращается
стремление достигнуть рождения ребенка <...> внепоиовым путем. <...> Если <...>
обратиться к современным культурным народам, то можно привести целый
ряд примеров, которые показывают, что некоторые женщины по
сегодняшний день едят самые разнообразные плоды, ягоды и зерна, чтобы вызвать
беременность (Пропп 1976: 206—210).
На наш взгляд, применительно к теме нашего исследования,
можно говорить о подобии партеногенетических интенций
современного детско-девичьего мышления партеногенетическим
презумпциям мышления первобытного (архаического),
кристаллизовавшегося, в частности, в фольклорных текстах. Основой
этого подобия является мифо-магическая модель
мировосприятия, являющаяся существенным компонентом как современного
детского, так и архаического мышления.
Перейдем к рассмотрению современных девичьих
партеногенетических версий.
2.1.2.1. Версия волшебного появления ребенка
в животе у женщины
Девушка 1974 года рождения из г. Шадринска вспоминает
о том, как в дошкольном возрасте она составила представление
о появлении ребенка:
<...> О том, как рождаются дети <...> я самостоятельно для себя
решила: когда девочка становится взрослой, она выходит замуж, и как только
ей захочется ребеночка, он у нее в животике появляется (его ей дарит
добрая фея взмахом волшебной палочки).
Мы попросили эту информантку объяснить, каким образом
в ее детские представления проник персонаж европейской
сказочно-мифологической традиции. Нами был получен
подробный ответ, приводимый ниже:
В детстве я была большой поклонницей волшебных сказок. Я всем своим
маленьким сердцем верила в то, что где-то есть сказочная страна, в которой
живут красивые добрые феи, помогающие веси, кто в них верит. Они
выполняют самые заветные желания людей. Мои размышления строились таким
образом. Во-первых, я ни разу не слышала о том, чтобы маленькая
девочка родила себе ребеночка, а все взрослые женщины имели детей. Значит
<...> сначала нужно стать взрослой женщиной. Когда девочка становится
взрослой, она начинает очень сильно желать себе ребенка. Сначала она
выходит замуж, чтобы у малыша был папа. И они вместе уже мечтают о
ребенке. <...> Сказочная фея узнаёт об этом, она очень добрая и не может
огорчить уже не одного, а двух людей, прилетает ночью, взмахивает
волшебной палочкой, и у женщины в животе появляется крошечный ребенок,
который постепенно начинает расти. <...> (Борисов 20006: 9).
80

2.1.2.2. Версия о появлении детей в животе
у представительницы женского пола по ее желанию
Данная версия, в отличие от предыдущей, помимо желания
самой представительницы женского пола, не предполагает уже
никаких внешних (волшебных) воздействий.
Маленькой, мне очень хотелось иметь ребенка. Мечтала, что
когда-нибудь я рожу ребеночка (я так думала до учебы в школе), об этом никто не
будет знать, я уйду в школу, спрячу ребеночка, потом приду домой,
повожусь, покормлю и снова спрячу. Роль мужчины отвергала. Думала, что
мама захотела детей, и они у ней появились. Так и я захочу, и они у меня
появятся. Думала, что живота у меня не будет, и никто не будет
догадываться, что я беременная. Но ребенок у меня все так и не появлялся» (Ф. 1.
Оп. 9. Д. 1. Л. 1).
2.1.2.3. Стихийно-преформационистская версия
Эта версия заключается в представлении об изначальном
присутствии крошечного ребенка в животе любой
представительницы женского пола.
Когда я была маленькой, я считала, что дети рождаются потому, что у
каждой девочки в животе есть маленький-маленький ребеночек. И когда
девочка растет, ребенок тоже постепенно растет. И потом рождается. В
общем, я придумала себе объяснение сама и ни у кого об этом больше не
спрашивала (Борисов 20006: 10).
Когда мне было 4 года, моя мама была беременной, и я знала, что у
нас скоро родится маленький ребеночек. И мне стало ужасно интересно,
откуда же он взялся у мамы в животе. И вот как я сама объяснила. У каждой
девочки, а потом она становится тетей, в животе есть специальное место, где
помещены маленькие человечки-пупсики. Когда женщина выходит замуж и
живет с папой, если они вместе захотят, то этот пупсик будет расти, будет
расти и животу мамы (Там же: 9—10).
Представления девочек перекликаются с «учением о префор-
мации», господствовавшим в биологической науке до XVIII
века. Согласно этому учению, в половых клетках организма
наличествует полностью сформированный зародыш, в процессе
же развития происходит лишь увеличение в размерах и
уплотнение прозрачных, ранее невидимых тканей (см.: Гайсинович
1975: 543).
Во втором из вышеприведенных примеров девочка для
обозначения маленького ребеночка несколько раз использовала
слово «пупсик». То, что это не случайно, подтверждается
сообщением еще одной девушки:
81

Что касается рождения детей, то у меня были следующие думы на этот
счет. Думала, что от рождения у всех женщин в животе есть ребеночек. Пока
девочка маленькая - у нее пупсенок, девочка растет, и ребеночек тоже
растет. И когда женщина захочет родить ребеночка, она сразу пьет какие-то
специальные таблетки, и живот тогда вырастет очень быстро (Борисов
20006: 10).
Можно предположить, что пупсик является мифологемой
детско-девичьего сознания. Пупсик — это крошечный ребенок,
который, с одной стороны, «живой», а с другой — игрушка.
Стихотворение «Два пупсика гуляли в Таврическом саду...»,
бытующее в девичьем фольклоре не менее полувека и рассмотренное
в первой главе, вкупе с вышеописанной «физиологической
мифологией» появления на свет детей подтверждает высокую
популярность «мифологии пупсиков» в девичьей среде.
Что касается указания на таблетки как на средство,
ускоряющее рост ребенка в животе, то этот мотив будет рассмотрен
ниже.
2.1.2.4. Версия о помещении в живот готового ребенка
Одна такая версия изложена в сообщении женщины 1957 года
рождения. В дошкольном возрасте она
думала, что берутся дети следующим образом: разрезают живот у
женщины, запихивают туда ребенка совсем маленького, там он
подрастает, затем живот опять разрезают и вынимают ребенка (Борисов
20006: 10).
Другая версия сообщена девушкой 1979 года рождения:
А в животе как ребенок появляется, думала, что разрезают живот,
кладут туда ребенка и зашивают обратно (Там же).
Версия извлечения ребенка из чрева, ранее туда
помещенного, имеет весьма обширную фольклорно-литературную базу.
Достаточно вспомнить библейского Иова, проглоченного
морским чудовищем; Мюнхгаузена, проглоченного огромной рыбой
(у Э. Распэ) и Пиноккио, проглоченного акулой (у К Коллоди);
Красную Шапочку и семерых козлят, проглоченных волком;
«господина», Бармалея, барбоса и городового,
мальчика-фантазера, проглоченных различными крокодилами (соответственно у
Ф.М. Достоевского, К.И. Чуковского и Н.Н. Носова) (подробнее
об архетипе «выход проглоченного наружу» см.: Борисов, Ни-
кулынин 1996).
82

2.1.2.5. Версия о появлении ребенка
в результате совместного (ночного) пребывания
мужчины и женщины в постели
Эта версия имеет своим источником повседневные
наблюдения и простейшее причинно-следственное построение.
Позднее, классе в 4-м, мы знали уже, что детей нигде не находят и
никто не приносит, а их «достают» у мамы из живота. Думали, что дети
появляются после того, как мама и папа поспят в одной кровати <...>
(Борисов 20006: 11).
Были также версии, что для того, чтобы забеременеть, нужно спать
каждую ночь рядом с мужчиной, но тогда я не понимала, почему тогда у
родителей нас всего двое: я и брат (Там же: 10).
Я всегда думала, что дети берутся из живота, лет, наверное, до 8-ми:
появляются они после того как мама и папа поспят ночью вместе, но я не
знала, что они при этом должны делать (Там же).
Иногда эта наивная мифологическая версия дополняется
столь же наивно-мифологическими объяснениями, почему
рождаются дети того или иного пола.
К 10-ти годам уже узнала, что для рождения ребенка нужно, чтобы
женщина с мужчиной поспали вместе, чтобы их никто не видел. <...> Думала,
что стоит женщине и мужчине поспать вместе, на следующий день родится
ребенок. Если их никто не видел - девочка, видел - мальчик. Так все думали
в классе (Там же).
Следствием принятия этой версии беременности в качестве
достоверной могут быть вполне реальные страхи. Вот
интересный пример:
Я всегда раньше думала, что если дяденька и тетенька вместе полежат,
то у них будет ребенок. Однажды я была в гостях у бабушки, а нас у нее, то
есть внуков, много, и тут получилось, что нас пришло столько, что некуда
нас было положить спать. Пришлось ей меня положить с братом. Как я не
хотела! Даже заревела. Всю ночь я не спала, между нами было такое
расстояние, что можно было еще кого-нибудь положить. Всю ночь думала; а
если я забеременею, что мне делать? Представляла, как из живота вылезет
ребенок, а маме что скажу? И что со мной будет? (Там же: 11).
2.1.2.6. Версии о появлении ребенка
в результате разного рода физических соприкосновений
мужчины и женщины
Эти версии могут быть достаточно наивными.
Дети появляются от мам из их живота. Прежде чем появиться у
мамы животу, они (родители. — СБ.) что-то делают в кровати, и у мамы
начинает расти живот (о возрасте 5—6 лет) (Борисов 20006: 11).
83

В детстве я считала, что для того, чтобы забеременеть, мужчина и
женщина (девушка) должны вместе спать (раздетые), целоваться, и тогда это
произойдет (Там же).
В 12-летнем возрасте о подобных вещах я услышала от девочек. Версий
по этому поводу было немало. Одни утверждали, что дети зарождаются в
животе матери от горячих поцелуев противоположного пола. Другие -
просто от объятий мужчины и женщины (Там же).
<...> Говорили, что ребенок появляется из живота. А для того, чтобы
он там зародился (в животе), необходимо долго целоваться и обниматься, и
нужно, чтобы мама и папа спали вместе (Там же).
Версии могут быть и весьма экзотическими:
Подруги <...> говорили по-разному. Например: дядя с тетей <...>
потрутся животами, а потом из живота тетеньки появляется ребенок. <...>
Была у меня одна знакомая девочка, мы с ней жили по соседству и
учились в параллельных классах, так она всегда говорила, что «дяденька
тетеньке живот маслом натирает, потом большая мозоль растет, а врачи ее
(мозоль) срезают. И как-то из нее берут «лялечку». Но почему-то мне уже
тогда мало верилось в такие истории (Там же: 12).
Для того чтобы появился ребенок, нужно взять в рот мужской орган.
<...> Мы охали, ахали и плевались, говорили, что это очень неприятно и что
мы, наверное, никогда на такое не согласимся. А соседка отвечала: «Что
делать, если захочешь ребенка, пойдешь на все» (девочка училась в первом
классе, источник информации — соседка, учившаяся в 3-м классе) (Там
же: 11).
Связь обнажения для осуществления детородной функции и
обнажения для естественных отправлений просматривается в
следующей версии:
Мужчина и женщина раздеваются догола, ложатся друг на друга и
писают, потом в животе у женщины появляется ребенок (Там же).
Отметим, что мотив зачатия от мочи встречается в
различных культурах. Так, в буддийской «Аламбусе-джатаке»
антилопа беременеет от того, что пасется и пьет воду на том месте, где
ранее мочился подвижник (впрочем, в джатаке отмечается, что
к моче примешалось семя, а антилопа забеременела, поскольку
любила подвижника) (см.: Дьяконов 1990: 219). Вообще же
связь свойств мочи, с одной стороны, и сексуальных свойств и
способности деторождения, с другой, будет нами рассмотрена на
примере фольклорных текстов в третьей главе, в параграфе,
посвященном девичьим уринальным играм.
Среди вышеперечисленных версий беременности в качестве
сопутствующего (дополнительного) фактора назывался
несколько раз поцелуй. Но нередко поцелуй выступает и как
самостоятельная причина беременности.
84

2.1.2.7. Версия о появлении ребенка от поцелуя
Это одна из наиболее распространенных версий. Девочки
признают ее достоверной и в детском саду, и в начальных классах.
В д<ет>садике девочки говорили, что дети появ<ляют>ся от поцелуя.
И когда-то в один день — не знаю, что нашло на мальчиков нашей группы.
Они брали девочку за руку и вели в раздевалку. Там доставали из
шкафчика свое пальто, потом на него толкали девочку и ложились рядам и
целовали. В тот день у меня вечером была истерика, потому что я не знала,
сколько у меня будет детей, так как с первым мальчиком я пошла ради
интереса, а другие тащили меня туда силой (Борисов 20006: 12).
Первый раз я поцеловалась еще в классе первом. Но тогда я боялась
целоваться, так как думала, что если поцелуюсь с черноволосым
мальчишкой, то обязательно забеременею (Там же).
Вообще все мои сексуальные познания сводились к тому, что если
поцелуешься, то сразу будет ребенок. Это я узнала от девочек <...> (о возрасте
8—10 лет) (Там же).
Этой версии придерживаются не только девочки
дошкольного и младшего школьного возраста, но подчас даже девочки-
подростки 12—16 лет:
Когда меня в первый раз поцеловал мальчик-сосед в 12 лет, проводив
до дома, я заплакала, думая: а вдруг у меня сейчас где-то внутри будет
ребенок (Там же).
Сначала в раннем подростковом возрасте были мифы о поцелуе.
Говорили между собой, что если тебя, не дай Бог, поцелует без твоего желания
мальчик, то ты забеременеешь. Все этого очень боялись и избегали этого
(Там же).
Где-то в 13—14 лет <...> мы старались найти какие-то запретные книги.
<...> До этого мне казалось, что дети рождаются за счет поцелуя. <...> А
фильмы, в которых целовались, я всегда смотрела со страхом, думая, что вот
они поцеловались - теперь у них будут дети (Там же).
Одна девочка у нас всегда говорила, что дети получаются от поцелуя. Это
она знала по фильмам о любви, где целовались, а потом вдруг
оказывалось, что девушка беременна, В это она верила вплоть до 8-9 класса (Там
же).
Мифологема беременности (рождения ребенка) от поцелуя
возникла не десять — пятнадцать лет назад. Судя по
автобиографической повести А. Вербицкой начала XX века, ей не меньше
века. Некогда сверхпопулярная писательница поведала в
повести о событиях, причиной которых послужило предупреждение
институтской классной дамы:
— Берегитесь, душечки! — зловеще говорила она классу. — Не
подходите близко к мужчинам! Они вас поцелуют. А если поцелуют, сейчас же
будет ребенок. <...> И вы погибнете...
И были дуры, которые верили на слово. <...> И таких было много. <...>
85

Когда я была в 4-м классе, меня на балу отличил своим
вниманием кадет лет 15-ти. <...> В самый разгар польки, танцуя со мной, он
чмокнул меня прямо в губы. От стыда и перепуга я грохнулась на паркет почти
замертво. <...> С бала меня отправили в лазарет. <...> В лазарете со мной
сделалась истерика, окончившаяся настоящим нервным припадком. <...> Я
провалялась неделю. Плохо спала, горько плакала по ночам и упорно
хранила про себя тайну моего позора. Я ждала... Вот-вот родится ребенок... Все
узнают... Я погибла. <...> Мое здоровье надолго расстроилось. Понадобилось
месяца два, чтоб вернуть равновесие нервной системе. Ничего не изменилось,
ребенка не было. Только пропала наивная вера в опасность поцелуев (Вербицкая
1911: 182-183).
Версия «беременности от поцелуя» может выступать как «в
чистом виде», так и в качестве интродукции к версии
«беременность от слюны».
2.1.2.8. Берегся о зачатии ребенка от слюны
Эта версия реализуется в ряде вариантов.
Волервых, «слюна во рту» объясняет беременность от поцелуя.
<...> Мы <...> верили в то, что можно забеременеть, если будешь
целоваться. Когда слюна попадет изо рта в рот, и будут дети. Долго спорили,
рассуждали и, в конце концов, остановились на этом мнении (Борисов
20006: 13).
Во-вторых, попадание слюны в рот женщине может не
объяснять беременность от поцелуя, а выступать самостоятельным
«чадотворящим» фактором.
Роль поцелуя для беременности видела в том, что слюна мужчины
попадает в рот женщины, и поэтому она беременеет, и от этого рождаются
дети <...> (Там же).
В-третьих, объяснение видится в том, что во время поцелуя
слюна изо рта мужчины попадает в живот женщине, где и
начинает развиваться ребенок.
<...> В классе в 1—2-м девочки рассказывали, что дети берутся из
живота. Родители поцелуются, слюна попадает маме в живот, он начинает
расти, а потом через 9 месяцев появляется ребенок <...> (Там же).
А когда я пошла в школу, в первом или втором классе я узнала от
подруг, что дети появляются, когда мужчина и женщина поцелуются, то
мужчина передают свою слюну женщине, и у нее появляется живот, а затем
рождается ребенок. Одна из подруг видела, как ее родители целовались,
после чего у мамы начал расти живот (Там же).
По-видимому, девочки, объяснявшие беременность
попаданием слюны в организм женщины, молчаливо предполагали, что
слюна заключает в себе некий «детородный» субстрат. Это
подтверждается следующим воспоминанием:
86

<...> Был такой мифу что в слюне находятся невидимые деточки; когда
целуешься, то эти деточки попадают в живот и растут. Так появляется
младенец (12—13 лет) (Там же).
Мотив «чадотворносги» слюны, хоть и нечасто, встречается
в мировом фольклоре. Так, в одной из индийских сказок олени-
ха слизывает слюну раджи: «<...> И от плевка раджи олениха
понесла, и в положенный срок родилось у нее человеческое
дитя» (СИ 1971: 169). В осетинской легенде о рождении
богатыря Батраза, «чтобы перенести зародыш, женщина плюет мужу в
спину, между лопаток. <...> На спине образуется опухоль или
нарыв». Через положенный срок сестра-чародейка «вскрывает
опухоль, оттуда выскакивает маленький человечек — Батраз»
(Дюмезиль 1976: 134—135). А в скандинавской мифологии асы
и ваны, «заключая мирный союз, собирают в особый сосуд
свою слюну, из которой рождается существо, одаренное всею
мудростью своих предков» (Веселовский 1940: 576).
Думается, что наличие в мировом фольклоре мотивов «де-
тотворности» слюны указывает на естественность той причинно-
следственной цепочки, которая, по всей видимости,
выстраивается девочками, размышляющими о механизмах деторождения:
«мужчина —» мужская слюна —> рот женщины —> живот
женщины —> ребенок в животе женщины».
2.1.2.9. Версия о зачатии ребенка от проглоченного предмета
(еды, питья или таблетки)
Эта версия представляет собой результат дальнейшей
разработки контагиозной логики. Сначала: «физическое
соприкосновение мужчины и женщины —» развитие ребенка в животе у
женщины»; затем «соприкосновение губами (поцелуй) —>
развитие ребенка в животе у женщины»; затем «попадание слюны во
время поцелуя в рот и затем в живот к женщине —» развитие
ребенка в животе у женщины». И вот следующая ступень:
«попадание некоего предмета в живот женщине —> развитие
ребенка в животе женщины».
С давних пор эта версия появления ребенка в чреве
женщины реализовывалась в мифологических и фольклорных
мотивах «зачатия от пищи (растительного или животного
происхождения)» и, соответственно, находила отражение в детских
объяснениях появления ребенка.
В статье «Конфликты детской души» К-Г. Юнг приводит
детскую версию о зарождении ребенка от съеденного апельсина:
87

Как-то за столом к десерту были поданы апельсины. Аня с
нетерпением стала просить себе апельсин и сказала: «Я возьму апельсин и проглочу его
целиком, совсем глубоко в живот, и получу потом ребенка».
Комментируя приведенное высказывание 4—5-летней
девочки, К.-Г. Юнг замечает:
Ну, как тут не подумать о сказках, в которых рассказывается про
бездетных женщин, которые, в конце концов, становятся беременными, проглотив
плоды, рыбу или что-нибудь в этом роде. В данном случае Аня сделала
попытку разрешить вопрос, каким образом, собственно, дети оказываются
внутри матери. Здесь она ставит вопрос, до сих пор еще ни разу не
формулировавшийся ею с такой остротой. Разрешает она его в форме сравнения,
свойственной вообще архаическому мышлению. <...> Характерно, что
подобные детские сравнения довольно часто встречаются как в немецких
сказках, так и в сказках многих других народов. Сказки, по-видимому,
представляют собою детские мифы, поэтому в них, наряду с прочим, содержится
также и мифология, которую создает себе ребенок по поводу явлений сексуального
характера (Юнг 1997: 173).
Вообще же, если вести речь о мотиве беременности от
съеденного (выпитого) в мировом фольклоре, можно указать на
следующие примеры. Зачатие от съеденной рыбы имеет место в русских
сказках (см.: РСС 1993: 52—54,99—101), а также в одном из
мифических повествований папуасов кивай (см.: СМПК 1977: 208). В
армянском эпосе беременность наступает от воды из морского
ключа, забившего из-под скалы, или от двух пшеничных зерен (см.: МС
1997: 608), «в волшебных сказках, особенно в восточных
(арабских, персидских, тюркских), обычным средством магического
оплодотворения является яблоко» (Жирмунский 1974: 229; см.,
напр.: КСЛП 1976: 80—81, 108—109), в сказке памирских
народов — гранат (см.: СНП 1976: 273—274), в индийской сказке —
ячменные зерна и огурец (см.: СНИ 1964: 327—472, см. также: 145—
146), в хантыйском мифе — «три зернышка величиною с косточку
черемуховой ягоды» (см.: МХМ 1990: 161—162, 220—221), в
древнекитайской мифологии — ласточкино яйцо (см.: МС 1997: 607),
в мифологии тлинкитов — круглый булыжник (см.: Фрэзер 1989:
149). Из примеров, собранных А. Веселовским, укажем также на
беременность от змеиного лляса в сказках «1000 и одной ночи» и
от ягоды брусники в «Калевале» (см.: Веселовский 1940: 533—537).
И версия 4—5-летней Ани из Швейцарии начала XX века, и
многочисленные фольклорные мотивы имеют явное сходство с
объяснениями, которые получают русские девочки от матерей,
сестер, братьев, подруг в последней четверти XX века.
От своих подруг я в свое время узнала, что если женщина хочет иметь
ребенка, то она должна что-то съесть или выпить. От этого у нее начинает
расти живот <...> (Борисов 20006: 14).
88

<...> Мама говорила, что проглотила какое-то ядрышко, и появились мы
с сестрой. Сначала она съела ядрышко побольше, и родилась я, старшая, а
когда съела ядрышко маленькое, то родилась сестра, она младшая (Там же).
Сестре моей двоюродной говорили так: однажды мама ела вишню и
проглотила косточку, и из-за косточки она и родилась. Другая знакомая
рассказывала, что раньше думала так: для того чтобы родился ребенок,
необходимо есть яйца. Что именно из яйца, в особенности из белка,
формируется ребенок (Там же).
Когда мне было 10 лет, мой сродный брат (5 лет) говорил (а у него
родился маленький брат): «Нянька (так звал меня), ты хочешь маленького? Вот пей
чай с молоком, и у тебя живот вырастет, как у моей мамы, и Димка
родится». И ведь я поверила и долго не пила чай с молоком (Там же).
Впрочем, объяснение беременности поеданием конкретного
плода или пищи встречается довольно редко в сообщениях о
представлениях девочек конца XX века.
Сказочно-мифологический мотив «волшебного» предмета, проглатывание которого
влечет за собой беременность, близок медицинско-мио^юлогичес-
кой концепции «специальной таблетки».
<...> Думали, что есть какие-то таблетки, которые съедят, и в животе
появляется ребенок <...> (Там же: 14—15).
В детстве о рождении детей думала, что они появляются у того, кто
выпьет специальные таблетки (на них нарисован ребенок) (Там же: 15).
В классе 1—2-м <...> говорили сверстницы, что ребенок появляется
после того, как женщина выпьет специальную таблетку, от которой
появляются дети (Там же).
Появляется ребенок в животе, когда женщина выпьет специальную
таблетку (Там же).
Потом, не знаю от кого, я услышала такую версию: чтобы появился
ребенок, необходимо пить какие-то таблетки (Там же).
В садике она узнала про «таблетку» или «микстуру» (я точно не
помню) (Там же).
Мама мне говорила, что женщины пьют специальные таблетки, после
которых дети начинают расти у мамы в животе. Если мама хочет, чтобы
родился мальчик, то она пьет синюю таблетку, если девочка — то красную
(Там же).
Еще в феодальной Европе существовала
религиозно-магическая практика избавления замужней женщины от бесплодия, —
супругам давали «съесть по облатке Святого причастия и
специально испеченные лепешки» (Дэвис 1990: 34). Таким образом,
мио^юлогема «таблетка для зачатия» опирается не только на пар-
теногенетический о^юльклорно-мио^юлогический дискурс, но и на
многолетнюю реально существовавшую магическую практику.
Лечение — для большинства людей феномен загадочный. И
хотя в социальном плане фигура врача вытеснила знахаря,
процесс лечения не стал для большинства людей более понятным и
89

подсознательно воспринимается как совокупность магических
(колдовских) действий («<..> над тобой колдуют умные врачи». —
Э. Багрицкий. Смерть пионерки). Если, проглотив таблетку,
можно «чудесным» («волшебнснмедицинским») способом
избавиться от высокой температуры или головной боли, то,
вероятно, аналогичным образом можно «запустить механизм» развития
ребенка в животе у женщины.
Мы предприняли обзор зафиксированных нами ненаучных
детско-девичьих и девичье-подростковых версий «зарождения»
ребенка в животе женщины. Большинство этих версий имеют
очевидные соответствия в текстах мирового фольклора,
опирающихся на логику архаического мышления. Можно
предположить, что девичьи версии либо непосредственно опираются
на те или иные фольклорные сюжеты, либо стихийно
воспроизводят реконструируемую по фольклорным источникам
логику первобытного мышления, либо мы имеем дело с
«наложением» готовых культурных форм (фольклорных сюжетов,
транслируемых устным образом или через литературу) на
корреспондирующую с ними мифо-магическую логику детского
мышления.
Выбор того или иного варианта, объясняющего появление
ребенка в животе женщины, — лишь одна часть решения задачи
«откуда берутся дети». Вторая часть — ответ на вопрос, каким
образом ребенок появляется на свет из живота. Обзору версий
появления ребенка из чрева матери посвящена следующая часть
настоящего параграфа.
2.1.3. Представления о способе появления ребенка
из чрева матери
Обратимся к рассмотрению представлений девочек
относительно того, каким образом выходит (появляется) наружу
ребенок из живота женщины. Изложение начнем с наиболее
экзотических версий.
2.1.3.1. Версия о появлении ребенка из уха, рта
В нашем собрании такого рода версии встречаются довольно
редко. О том, что ребенок выходит наружу изо рта, имеется
лишь одно свидетельство.
Много было вариантов, откуда выходят дети: кто считал изо рта, кто
из живота и т. д. (Борисов 20006: 15).
90

Сообщений о том, что ребенок выходит из уха женщины,
нет. Но есть сообщение, что ребенок появляется из уха кошки.
Откуда дети появляются? Думала, что рождаются у кошек через уши
(Там же).
Вообще же версия о рождении ребенка из уха имеет, по меньшей
мере, трехсотлетнюю историю. В начале XVII века принц Людовик на
вопрос, откуда появляются дети, отвечал: из уха. В пьесе Ж.-Б. Мольера
«Урок женам» (сер. XVII века) читаем об Агнессе: «Так молода еще.
И вот — хитрить не прочь! Давно ль она, полна невиннейшего духа, не знала,
точно ли детей родят из уха» (Арьес 1999: 111).
Детскую версию о рождении ребенка изо рта рассмотрел в
статье «Конфликты детской души» выдающийся швейцарский
психолог и культуролог К.-Г. Юнг. Уже упоминавшаяся в
настоящем параграфе
девочка Аня в возрасте 4—5 лет, внимательно выслушав сообщение о том,
что ребенок помещается «внутри мамы», вслед за тем спросила: «Что же, он
вышел сам собой?» Мать: «Да». Аня: «А разве там (показывает при этом на
грудь) есть дыра? Или он появился изо рта? <...>». Теперь <...> она <...>
подходит к главной проблеме, а именно, к вопросу: откуда появился ребенок? Из
отверстия в груди или изо рта? Оба эти предположения становятся иногда
отправными пунктами целых теорий. Случается, что этих теорий — отверстия
в стенке туловища и кесарева сечения — продолжают придерживаться даже
молодые женщины, недавно вышедшие замуж. В сущности говоря, мы
должны бы дивиться тому, как может прийти в голову ребенка подобная нелепая
идея, что в груди существует отверстие или что роды происходят через рот:
почему же через рот, а не через одно из тех естественных отверстий в нижней части
тела, из которых ежедневно выделяются соответствующие продукты?
Однако это объясняется очень просто. <...> Ей пришлось познакомиться с
существованием особых исключительных законов, касающихся этой области тела; как
впечатлительный ребенок, она вскоре сообразила, что там в этой области
что-то табу. Поэтому эта область и не может идти в счет (Юнг 1997:185).
Объяснение К-Г. Юнга, на наш взгляд, вполне универсально.
Именно табуированностью «телесного низа» вызваны как все
вышеизложенные версии беременности, так и все версии
появления ребенка на свет, которые будут изложены ниже (в том числе
версия о разрезании живота, упомянутая К.-Г. Юнгом).
2.1.3.2. Версия о появлении ребенка из-под мышки
Эта версия, как следует из сообщений информантов, может
иметь источником как слова матери, так и собственные
размышления девочки.
Версия в дошкольном возрасте: дети появляются из-под мышек
(Борисов 20006: 16).
91

<...> В детском саду и на улице <...> рассуждали, откуда берутся дети,
и были такие версии: из-под мышки, ведь там - ямка, дети оттуда
вылазят <...> (Там же: 17).
В детстве мама мне всегда говорила, что я родилась из-под мышки, но не
объясняла, как это происходило (Там же: 16).
Дети рождаются под мышкой. Эта подмышка рассматривалась перед
зеркалом, искался выход (Там же).
Представление о появлении детей. Долго думала, что они появляются
из-под мышки (Там же).
Подмышка как локус тела, связанный с выходом наружу и с
рождением, упоминается и в ряде мифоритуальных сюжетов. Так,
у казанских татар и башкир считается, что демоническое существо
Убыр, заменяющее колдуну душу (проданную шайтану), покидает
тело колдуна обычно «через дыру, которую тот имеет под
мышкой». А в верованиях тобольских и омских татар души «лесных
людей» йыш-кеше также выходят «наружу через дыру под
мышкой» (МС 1997: 560, 443).
Сказание о деве-лебеди, которая становится возлюбленной человека,
похитившего во время купания ее лебединую одежду, имеет широкое
распространение в фольклоре многих народов Запада и Востока. <...> Не
менее широкое распространение имеет в с]х>льклоре мотив брачных запретов,
налагаемых такой красавицей на своего возлюбленного: ослушавшись
запрета, он открывает тайну ее звериного облика, и красавица должна
покинуть ослушника (Жирмунский 1974: 381).
В сказании об Идите, получившем широкое распространение
у тюркоязычных народов, особую роль в сюжете, связанном с
деторождением, играет подмышка:
Совершая однажды омовение у источника, святой увидел трех лебедей
(или голубей), которые, опустившись на берегу, сбросили с себя свои
лебединые одежды («кеб») и стали купаться. Заглядевшись на их красоту,
святой похищает одежду купальщиц. По просьбе двух старших он отпускает
их на волю, но младшая соглашается стать его женой при условии, что он
не будет смотреть ей <...> под мышку, когда она снимает рубаху. <...> По
истечении некоторого времени Баба-Туклас нарушает запрет, и тогда он
замечает, что у его красавицы <...> подмышкой просвечивают легкие. <...>
Жена, узнав, что тайна ее открыта, покидает мужа, но, улетая, она
сообщает ему, что у нее во чреве младенец <...> (Жирмунский 1974: 355; см. там
же: 383).
Связь подмышки с творением прослеживается в
космологическом мифе индейцев мивок (Калифорния). Человек в
перьях — Великий Ворон Куксу — «в первые дни творения <...>
извлек из-под мышек своих крыльев каучуковый шар, который и
превратил в землю» (Окладникова 1981: 57).
Подмышка связана с появлением («рождением») демониче-
92

ских существ также в славянской и венгерской мифологии.
Если носить под мышкой яйцо (в славянской мифологии —
петушиное), то в результате вылупится нечистая сила (в
венгерской мифологии — Лидерц) (см.: МС 1997: 195, 316, 396).
Наконец, подмышка бывает связана с темой рождения
человека и более непосредственно. В германо-скандинавской
мифологии под мышками у великана Имира рождаются мальчик и
девочка. Е.М. Мелетинский отмечает поразительное сходство
«мотива рождения из-под мышек мифологического первопред-
ка» скандинавской мифологии с мио^юлогией австралийцев аран-
да. Так,
согласно мифу тотемной группы бандикута, из-под мышек некоего
тотемного предка по имени Карора вышли бандикуты, а в последующие дни —
его сыновья — люди, начавшие охотиться на этих бандикутов
(Мелетинский 1994а: 30; см также: Мелетинский 1994в: 510).
В тибето-монголо-бурятском эпосе «Гэсэр» («Гесер») земное
рождение главного героя-трикстера Гэсэра сопровождается
рождением других существ из-под мышки. Вот одна из версий:
Радостная Сэгэлэн-хатан ложится на широкий белый войлок. Из чрева
раздается голос, который просит поднять правую руку, из-под мышек
вылетает мальчик и возносится в небо. Удивленная мать снова слышит голос,
который просит поднять левую руку, и повторяется то же. <...> Третий
ребенок рождается обычным образом, как у людей (Гэсэриада 1990: 152;
другие версии рождения из-под мышек см.: Там же: 82—83, 139—142, 201,
304, 316, 346).
2.1.3.3. Версии о появлении детей через пупок
или путем разрезания живота
В «Инфантильной сексуальности» из «Трех очерков по
теории сексуальности» (1905) 3. Фрейд писал:
Многие люди могут ясно вспомнить, как интенсивно в период,
предшествующий половой зрелости, они интересовались вопросом, откуда
берутся дети. Анатомическое разрешение вопроса было тогда различным: они
появляются из груди, или их вырезают из живота, или пупок открывается,
чтобы их выпустить (Фрейд 1997: 55).
В наших сообщениях нам не встречалась версия о появлении
из груди, две же остальные в той или иной мере были
представлены.
Источником версии о появлении ребенка на свет через
пупок нередко оказываются матери девочек:
Когда я первый раз спросила у мамы, откуда я взялась, мама сказала,
что я была у нее в животике, а потом появилась на свет. Я удивилась, как
93

же я вылезла из маминого живота. Мама сказала, что через пупок (Борисов
20006: 17).
Года в четыре я спросила у мамы, откуда берутся дети. Она ответила,
что у женщин из животика. Я удивилась: а как они выходят? Мама
сказала, что через пупок: он расширяется, и ребенка вытаскивают (Там же).
В других случаях источником версии о рождении ребенка
через пуп становится фантазия и рассуждения девочек:
Девочки рассказывали нам разные истории о том, как рожали их
знакомые тети, услышав якобы это из разговоров взрослых, а зачастую
придумав эти истории сами. Одни говорили, что дети рождаются через пуп,
иначе для чего он нужен человеку, но тогда возникал вопрос — а зачем пуп
мужчине (Там же).
<...> В детском саду и на улице <...> рассуждали, откуда берутся дети, и
были такие версии: <..> развязывается пуп, достают ребенка <...> (Гам же).
Моя соседка, которая была на 2 года старше. <...> Мы с ее сестрой
учились в 1-м классе, а она — в 3-м. <...> Была такая версия, что ребенок
«вылазит» через пупок (Там же: 18).
Мотивы рождения через пуп встречаются в уже
упоминавшемся эпосе «Гэсэр»:
Из чрева Гэгсэ Намарзан раздается пение, затем удивленная женщина
слышит голос: «Мать моя, открой макушку!» Она снимает шапку, и в тот
же миг из головы падает мальчик. <...> Гэгсэ Намарзан <...> закрывает
макушку. В это время из двух ее подмышек и пуповины выпадают три
девочки с золотыми грудями <...> (Гэсэриада 1990: 201, 304, 346).
В одних случаях версия о появлении ребенка на свет путем
разрезания живота может иметь своим источником
высказывания матери:
Когда мне стало интересно, откуда берутся дети, мама мне сказала,
что из животика, и показала шов на животе, - откуда нас с сестрой
достали врачи (Борисов 20006: 17).
В других случаях информация черпается от сверстниц:
Как-то Юлька <...> спросила: «Знаешь, откуда берутся дети?», — я
ответила: «Нет» <...> а она говорит, что живот разрезают и оттуда достают
детей (Там же).
Наконец, версия может быть результатом самостоятельных
размышлений девочек:
<...> Однажды ребенок покидает мамин живот. А как это происходит?
Первое, что мне пришло в голову, это то, что живот нужно разрезать, ведь
другого способа вытащить уже большого ребенка нет. После чего живот
зашивают нитками. А так как все молодые мамы радостные, счастливые,
значит, вся эта операция проходит совсем без боли, ведь иначе бы живот
болел, а мама бы плакала, ей было бы не до веселья (Там же: 16).
94

<...> Маму уведут в больницу. Там ей разрежут живот, достанут <...>
ребенка, а живот опять зашьют. Я рассказала это маме и спросила, так
это или нет. И она сказала, что так и на самом деле. <...> Тогда я сказала,
что не буду рожать детей, потому что, когда палец порежешь, кровь бежит
и очень больно, а живот и вовсе больно резать (Там же: 9—10).
Думали, что, когда ребенок выходит на свет, женщине разрезают живот
(Там же: 17).
Мне было 7 лет, когда мою маму положили в роддом. И тогда я
думала, что ей разрежут живот, вытащат ребенка и зашьют снова <...> (Там
же: 17).
Как видно из описаний, речь идет о разрезании живота как о
нормальном, обычном, а не экстраординарном («кесарево
сечение») способе появления детей на свет. Параллели такому
представлению имеются в мифологии племен Маркизских островов
(Французская Полинезия). Сюжет этих мифов таков. В стране
(долине) Ваинои не было мужчин, женщины беременели от
корней пандануса. «Когда приходило время рожать, приходили ту-
хунги (жрицы) и разрезали матери живот. Мать умирала. Так
было всегда». И лишь пришедший в долину жрец Кае поведал
предводительнице женщин: «У нас живот женщине не
разрезают, она рожает». Он и обучил предводительницу (ставшую его
женой) искусству родов (см.: СМО 1970: 421-^24). Таким
образом, разрезание живота выступает как естественный процесс
появления ребенка на свет, а роды — как процесс, привнесенный
извне, «культурный», «искусственный».
Разрезание живота как средство извлечения живого
существа (не выношенного, а проглоченного) присутствует в ряде
мифологических и фольклорных текстов. В мифах индейцев
арикена (Венесуэла) чудовищная змея Мармарину проглатывает
культурных героев Пуру (солнце) и Муру (луну), последние
спасаются, разрезав живот змеи (см.: МС 1997: 348).
В известной европейской сказке «Волк и семеро козлят» коза,
застигнув спящего волка, проглотившего ее козлят, ведет себя
как опытный специалист по кесареву сечению:
<...> Велела она козленку <...> принести ножницы, иглу и нитки. Вот
вспорола она чудищу брюхо, но только сделала надрез, а тут и высунул
козленочек свою голову. Стала вспарывать брюхо дальше, — тут и
повыскочили один за другим все шестеро, живы-живехоньки <...> (Гримм 1993: 31).
Как заправский акушер ведет себя и охотник в другой
известной сказке — «Красная Шапочка»:
<...> он <...> взял ножницы и начал вспарывать брюхо спящему волку.
Сделал он несколько надрезов, видит — просвечивает Красная Шапочка,
надрезал еще — выскочила оттуда девочка <...> (Гримм 1993: 128).
95

Кстати, иногда девочки напрямую связывают собственные
представления о появлении детей путем разрезания живота со
сказкой «Красная Шапочка»:
<...> И как в «Красной Шапочке», женщине разрезают живот, и оттуда
выходит целый и невредимый малыш (Борисов 20006: 10).
Если в европейских сказках в роли существа, маскирующего
рожающую женщину, выступает волк, то в арабской сказке
«Дочь ифрита» девочка появляется на свет из живота уже не
волка, а обычной женщины, правда, зачавшей от ифрита
(джинна). Последний в нужный момент выходит из стены и
обращается к сестрам «роженицы»:
«Не бойтесь, девушки. Я — муж вашей старшей сестры, пришел
помочь ей рожать». Достал он из-за пазухи нож, рассек чрево своей
жены и воскликнул: «Выходи, дочка!» И вышла оттуда девочка (АС 1980:
138-139).
Симптоматично, что и в европейской и в арабской сказках
выход девочки из живота осуществляется достаточно
безболезненно (в частности, волк даже не просьшается). Отнюдь не
невероятным представляется предположение о том, что
рассказывание названных сказок являлось одновременно способом
«репродуктивного просвещения» юных слушательниц.
2.1.3.4. Дефекационно-анальная версия появления ребенка
Эта версия весьма широко распространена среди девочек:
Как ребенок выходит из живота — считали, что через задний проход
(Борисов 20006: 18).
Когда я была очень маленькая, я думала, что ребенка вынимают из
живота, разрезав живот, потом думала, что он въиазит из попы (Там же).
Рождение ребенка происходит так же, как «сходил в туалет
по-большому», а детали этого были не известны <...> (Там же).
Однажды подружка сказала мне, что дети выходят из анального
отверстия после того, как папа с мамой поцелуются (Там же).
Моя соседка, которая была на 2 года старше, говорила, что дети
появляются из живота через анальное отверстие. Мы с ее сестрой учились
в 1-м классе, а она — в 3-м. Нам было очень противно, и мы отказывались
верить, что это происходит действительно так <...> (Там же).
О том, откуда берутся дети, я узнала от брата, мне было 9 лет, а
брату — 11 лет. И, как часто это бывает, брат немного напутал, сказав, что
у женщин причастно к этому заднепроходное отверстие. Узнав о таком, я
сначала не поверила, а потом стала бояться этого и даже не хотела иметь
детей: но потом все же решила, что придется перетерпеть ради ребенка
(Там же).
96

3. Фрейд пишет об этой детской версии деторождения в
упоминавшихся выше «Трех очерках...»: «Детей получают от
того, что нечто определенное едят (как в сказках), и они
рождаются через кишечник, как испражнения». Автор замечает, что
данный подход напоминает «об анатомических структурах,
встречающихся в животном мире, особенно о клоаке животных,
стоящих ниже, чем млекопитающие» (Фрейд 1997: 55).
Представления, согласно которым ребенок появляется в
животе у женщины либо вообще без участия мужчины, либо в
результате негенитальных межполовых контактов, а
извлекается наружу через разрезанный живот, пупок, рот или анальное
отверстие, рано или поздно рушатся. О гениталыю-коитальном
механизме зачатия девочка получает информацию от
сверстников, от взрослых, из наблюдений за животными или из книг.
2.1.4. Освоение информации о коитусе и коитальном
механизме зачатия
Приобретение информации о том, какие «неприличные»
действия совершают мужчина и женщина для того, чтобы в
животе у последней появился ребенок, ео ipso о тесной связи
возвышенного материнства с таким «низким» процессом как половой
акт, нередко вызывает у девочки негативную реакцию.
Сообщения, которыми мы располагаем, свидетельствуют о том, что
полученную информацию девочки экстраполируют на
собственных родителей, в результате чего идиллически-асексуальная
картина семейно-супружеских отношений рушится, и девочки
испытьшают сильнейший семантический шок:
Примерно в 12—13 лет я узнала от подруги о зачатии. Для меня это
показалось чем-то оченьужасным, я долго не могла поверить в это, я не
могла представить себе, что мои родители тоже этим занимались, ведь у
них были мы с сестрой. Я не могла себе представить, что мне придется с
кем-то этим заниматься, ведь я очень хотела иметь детей <...> (Борисов
20006: 19).
<...> Когда я училась где-то в начальных классах, нам, девчонкам,
мальчики рассказали правду, как появляются дети в животе мамы и как
они рождаются. Рассказали они об этом довольно-таки нецензурными
словами. Для меня это был шок. Я никак не могла в это поверить, что мои
мама и папа занимаются этим. Я долго не могла в это поверить, но и
других объяснений появления детей у меня не было (Там же).
<...> Вообще я думала, что занимаются любовью только или молодые
или только плохие родители. Секс — это грязно. Потом я поняла, что и мои
родители занимаются этим, но я думала, что они занимались сексом давно
и только для того, чтобы появились дети. <...> Хотя я знала все про отноше-
4 СБ. Борисов
97

ния мужчины и женщины, но я почему-то не относила это к своим
родителям. Я думала, что они не занимаются любовью. Когда же я наконец это
поняла, а поняла я очень поздно, около 15 лет, у меня был настоящий шок. У
меня к родителям возникло отвращение. Я старалась преодолеть в себе эти
чувства. Говорила сама себе, что все нормальные люди занимаются этим,
но тем не менее мне было так пакостно на душе (Там же).
<...> Думала, что сексом занимаются плохие люди, сама я не буду
заниматься. Однажды мы с подругами наблюдали, как спариваются собаки. И
мне подружки стали говорить, что люди тоже так же. А я сказала: «Только
не мои родители». А они мне доказывали обратное. Я плакала и говорила:
«Нет, такого не может быть». Мне было очень плохо: «Может, ваши
родители так занимаются, а мои - нет». Я долго не могла поверить в это
(Ф. 1. Оп. 9. Д. 1. Л. 1).
Получение информации о коитусе может вызвать у девочки
активное нежелание выходить замуж.
Однажды лет в 14 мы с подругами нашли у родителей книжку с
подробным описанием техники секса, беременности и родов <...> она
произвела впечатление. Я долго не могла смириться с такой техникой,
представляла, что так могут заниматься родители или знакомые, и ужасалась этому.
Меня пугал даже сам процесс полового акта. После этой книжки я
вынесла одно твердое убеждение: я замуж не выйду, потому что не буду жить с
мужчиной (Борисов 20006: 19).
Итак, начиная с 4—5 и заканчивая периодом &—15 лет в
девичьем сознании (речь идет, естественно, о девочках, живших в
России последней трети XX века) происходит постепенная
смена представлений о «механизме» появления на свет детей, уход
за которыми девочки традиционно считают главным занятием
(смыслом) жизни. На смену наивно-мифологической
(нефизиологической) модели появления ребенка (младенца получают в
подарок, его приносят, находят, покупают) приходят стихийно-
материалистические, но, по существу, опять-таки
мифологические модели — сначала бесполо-физиологическая (ребенок
вырастает в животе у женщины от того, что она этого сильно хочет,
от слюны или еды, попавшей в живот, и извлекается наружу
через ножевой разрез, через пуп, подмышку или анальное
отверстие), затем — эротико-физиологическая (ребенок появляется
от мужского поцелуя, от пребывания с мужчиной в постели, от
прикосновений-объятий мужчины). Большей части девичьих
представлений о появлении детей можно найти аналоги в
мировом фольклорно-мифологическом фонде, что говорит об их
существенном сходстве — не важно, имела ли место переработка
девичьим сознанием мотивов мирового фольклора или же
налицо конвергенция самостоятельно выработанных концепций в
силу сходства логических умозаключений.
98

Эволюция представлений о рождении детей в рамках
мифологической модели завершается шоковым освоением
рациональной сексуально-физиологической модели.
2.2. КУЛЬТУРНО-СЕМИОТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
ПУБЕРТАТА
Изменения, происходящие с девочкой в период пубертата, ярко
описала С. де Бовуар в классической книге-эссе «Второй пол»:
<...> Грудь проступает под свитером или косточкой, и тело девочки,
которое она привыкла не отделять от собственного «я», становится плотью,
его начинают замечать, на него начинают смотреть посторонние люди. <...>
Девочка чувствует, что тело выходит из-под ее власти, перестает быть
простым отражением ее индивидуальности, становится чужим ей (Бовуар
1997: 347-348).
Ниже мы рассмотрим физиологические процессы и
социокультурные практики, наиболее эффективно
трансформирующие идентификацию девочки-подростка по типу «ребенка» в
идентификацию по типу «взрослой девушки», «молодой
женщины».
Следует сказать, что в «девичьем общественном сознании»
существует, по-видимому, как минимум два культурных
образца, на которые девочки ориентируются в своей
самоидентификации. Это, во-первых, условно выражаясь, тип «бесполой»
(«безгрудой») девы-воительницы, амазонки, и во-вторых — это
тип девы-невесты, ориентирующейся на роли супруги и матери.
Различение в мифологии, культе и в быту функций «резидент-
ки» (матери, супруги) и функции «девы» было предложено
Н.Б. Янковской и развито И.М. Дьяконовым (Дьяконов 1990:
88-89, 91, 96).
Исходя из того, какой культурной модели следует девочка в
данный момент, она соответственным образом реагирует на
происходящие с ней физиологические изменения в процессе
полового созревания.
2.2.1. Менархе
Пожалуй, обычаи, сопровождающие у архаических и
традиционных народов наступление первых регул, — наиболее
изученная сторона полового созревания девочки. В монографии
Плосса и Бартельса «Женщина в естествоведении и
народоведении» (1884^1885) имеются главы «Менструация в
этнографическом отношении» и «Менструация в верованиях народа»; в со-
4*
99

став же глав входят параграфы: «Обычаи, сопровождающие
наступление регул», «Изолирование при наступлении первых
регул», «Празднование половой зрелости», «Суеверные
предписания для менструирующих в первый раз» (см.: Плосс—Бартельс
1898—1900: 388, 413). Тема «Заточение девушек в период
полового созревания» освещена в книге Дж. Дж. Фрэзера «Золотая
ветвь» (см.: Фрэзер 1986: 557—568). Обряды, связанные с
началом менструации, описывает Маргарет Мид (см.: Мид 1990: 35—
36), в частности, в книге «Как растут на Новой Гвинее» в главе
«Девочка-подросток» (см.: Mead 1970: 134—144).
Пересказ содержания этих достаточно известных
сочинений не входит в нашу задачу. Что касается восприятия
менархе у славянских народов вообще и у русского, в частности, то
этой теме посвящены страницы монографии Т.А. Бернштам
конца 1980-х годов (см.: Бернштам 1988), статьи середины
1990-х годов Т.А. Агапкиной (см.: Агапкина 1995: 285—260;
Агапкина 1996: 103—150) и Т.А. Листовой (см.: Листова 1996:
151-174).
Т. А Агапкина рассматривает вопрос о присущих славянской
традиционной культуре ритуалах и обычаях, связанных с
появлением первых регул.
Было бы натяжкой утверждать, что эти ритуалы и обычаи
составляют сложную обрядовую систему. Как и большинство славянских
ритуалов инициационного типа, <...> они воспринимаются скорее как
зачатки ритуального комплекса, так и не оформившегося — ни в структурном,
ни в мировоззренческом плане — в развитую систему (Агапкина 1996:
106-107).
Отмечая крайнюю редкость зафиксированных у славян
специальных обрядовых актов, посвященных менархе, Т.А.
Агапкина ссылается на опубликованные Т.А. Бернштам архивные
свидетельства: в Орловской губернии отмечались танцы на
расстеленной на полу девичьей рубашке, а во Владимирской
губернии устраивались игры в «молодых»: созревшую девушку
вместе с девушкой постарше («женихом») оставляли в овине на
ночь «молодиться» (см.: Бернштам 1988: 91).
Т.А. Агапкина указывает на магические способы,
призванные облегчить регулы в будущем (стирка девичьей рубахи со
следами первых месячных очищений в небольшом объеме
воды и др.). Т.А. Листова также сообщает о ряде обрядовых
действий, призванных обеспечить регулярность и
безболезненность месячных очищений в будущем (надеть рубашку матери,
в которой та «носила первые кровя», и др.) (см.: Агапкина
1996: 113; Листова 1998: 154).
100

Восприятие менархе европейскими девочками, как
свидетельствует работа Р. Бернса начала 1980-х годов, изучалось крайне
недостаточно:
Пубертатный период всегда рассматривался как поворотный пункт в
индивидуальном развитии. Однако удивительно мало получили в
исследованиях психологические последствия такого важного для девочек события этого
периода, как начало менструаций. Если развитию мальчиков в
подростковом возрасте посвящена довольно подробная монография Оффера
(1974), то никаких сравнимых по систематичности источников по развитию
девочек не существует (Берне 1997: 189).
В связи с обсуждаемым вопросом можно, конечно,
сослаться на монографию 1976 года, посвященную «культурной
истории менструации» (см.: Delaney etc. 1976). Впрочем, достаточно
прочитать название соответствующей главы: «Первое pollution
(маранье, пачканье, осквернение): психоанализ и менархе», как
становится ясен весьма специфический, а именно
психоаналитический подход к первым девичьим регулам.
Сообщений о восприятии менархе российскими городскими
девочками первой половины XX века крайне мало. Тем ценнее
свидетельство о том, как процессы полового созревания
переживались воспитанницами закрытых учебных заведений,
содержащееся в автобиографическом повествовании популярной
писательницы начала XX века А. Вербицкой:
До чего заброшенными росли мы; до чего мало обращали внимания
на физическое воспитание девушки, видно хотя б из того, что эти самые
важные, самые критические моменты девичьей жизни мы встречали
совершенно неподготовленными. На все вопросы половой сферы умышленно
накидывалось покрывало. Все было неприлично, позорно. Все вызывало
отвращение, брезгливость, стыд. <...> Неудивительно, что многие губили себе
здоровье, потому что нарочно ели лимоны, пили чернила, держали ноги в
холодной воде, чтобы остановить процессы развития; чтоб избавиться от него,
считая все это грязным и позорным. <...> В этом возрасте все поголовно
ели всякую дрянь; карандаши, грифеля, мел. <...> Я сама долго ела
магнезию с какой-то страстью, что вредно отразилось на моем здоровье
(Вербицкая 1911: 202-203).
В повести описываются связанные с наступлением
менархе переживания 12-летней героини, а также реакция на это
событие ее сестры Анюты и других институток — соседок по дортуару:
Два дня у меня болела голова, озноб бежал по спине и замирал в
ногах, сон был тревожен. Хотелось плакать. <...>
Утром я проснулась от странного ощущения. <...> Я лежала с широко
открытыми глазами, глядя вверх, прислушиваясь к таинственному
процессу в моем организме, к болезненным ощущениям, от которых дрожали
ноги и пылало лицо. <...> Сердце застучало от восторга. Неужели?.. Да,
101

да!.. На этот раз нет ошибки. Наступил долгожданный, великий момент. Я
уже не ребенок. Я взрослая.
— Семь часов... Отчего ты не встаешь? — спросила меня удивленная
Анюта.
Я обернулась к ней лицом, и она по глазам моим поняла все...
— Неужели? — радостно шепнула она.
— Да, да.... Наконец-то! Милая, обними меня!
И слезы обожгли мне глаза.
— Mesdames!.. Слушайте!..
Поднявшись с моей постели, Анюта торжественно объявила классу
новость. Какую сенсацию вызвала она! Мою постель окружили
мгновенно. Меня поздравляли. Целовали. <...> С этого дня уже никто не будет
снисходительно смотреть на меня сверху вниз, как на маленькую, самую
младшую в классе... Меня признают равной. От меня не будет тайн. <...>
Голова кружилась от гордости.
— Mesdames... она может простудиться, ей надо дать коо^точку
суконную на весь день, — говорит взрослая девушка, мягко улыбаясь мне.
Опытные, великовозрастные окружают меня, дают советы: не надо
гулять, не надо бегать, двигать доску... Не надо есть лимонов... Советов
много... Я слушаю растерянно, но с благоговением. Я чувствую, что
начинается новая эпоха в моей жизни (Вербицкая 1911: 202—203).
В повести Б. Пастернака 1920-х годов «Детство Люверс»
имеется эпизод, в котором передаются переживания жившей в
начале XX века девочки, застигнутой первой менструацией в
состоянии неведения:
<...> Женя <...> помнила, что француженка сперва накричала на нее, а
потом взяла ножницы и выстригла то место в медвежьей шкуре, которое
было закровавлено. <...> Женя стала укладываться в постель <...> и
сначала подумала было достать ножницы и выстричь эти места в рубашке и на
простыне, но потом решила взять пудры у француженки и затереть белым
и уже схватилась за пудреницу, как вошла француженка и ударила ее.
Весь грех сосредоточился в пудре.
<...> Когда вошла мать <...> она застала дочь в слезах. <...>
Француженка <...> объявила ей, что <...> ее дочь пудрится. <...> Мать не дала
договорить ей, — ужас ее был непритворен: девочке не исполнилось еще и
тринадцати. <...> Женя <...> путаясь в словах <...> рассказала матери про это.
Мать <...> сорвала с постели одеяло. Она подозвала дочь и стала ее гладить
по голове. <...> На другое утро мать сказала ей, что нужно будет делать в
таких случаях и что это ничего, не надо бояться, что это будет не раз еще.
<...> (Пастернак 1991: 39-42).
Упомянем о брошюре С Л. Голосовкера 1925 года «К
вопросу о половом быте современной женщины». В ней были
опубликованы результаты опроса более 500 молодых женщин.
На вопрос о впечатлении, произведенном первой менструацией,
были получены следующие варианты ответов: угнетение,
тревога, смущение, страх, стыд, брезгливость, радость и возбуждение,
102

страх и стыд, возбуждение и страх... Вывод С.Я. Голосовкера:
«В громадном большинстве случаев появление месячных
потрясает душевное состояние девушки» (Голосовкер 1925: 9).
Обратимся теперь к тому, как в последней трети XX века,
судя по имеющимся в нашем распоряжении материалам,
девочки получали информацию о регулах и как переживалось ими
менархе.
2.2.1.1. Пути получения информации о менструации
Информацию о том, что в определенном возрасте девочку
ожидают менструальные кровотечения, она большей частью
узнает от сверстниц, старших подруг. Несмотря на то, что в
сравнении с каналами «отец — дочь», «отец — сын» и «мать —
сын» канал «мать — дочь» является относительно «легитимным»
каналом внутрисемейной передачи информации о проблемах
пола, информационный канал «старшая девочка — младшая
девочка» использовался в последней трети XX века значительно
чаще.
О менструации <...> услышала от девочки-соседки, которая была старше.
Мама почему-то никогда не говорила со мной на эту тему, а я стеснялась
спрашивать (Борисов 20006: 20).
О менструации я узнала от своей подруги, она была старше меня на год,
мне было лет 11—12. Менструация началась у меня в 13 лет. <...> Когда
мама спросила меня о менструации, я напрочь отперлась, мол, это не так,
это неправда. Я долго скрывала от мамы этот факт. Мне было почему-то
очень стыдно и как-то не по себе. <...> Я очень скрытный человек, и с
подругами мне общаться легче, чем с мамой. Мама попыталась объяснить, что
в этом нет ничего особенного, но чем больше она пыталась что-то
объяснять, тем больше я замыкалась и раздражалась (Там же).
Возможны и ситуации успешного диалога матери с дочерью
на эту тему.
Очень такая сокровенная часть полового созревания вызывает шок у
девочек. Со мной такого не случилось. Потому что мама заранее провела
со мной беседу, чтобы я не испугалась (Там же: 22).
Впрочем, если матери и удается выступить в качестве
первичного информационного источника, то девочки не всегда
адекватно воспринимают сообщение о грядущих регулах.
Моя подруга была в возрасте примерно 6—7 лет, когда мама ей
рассказала про менструацию. Она <...> рассказала, что скоро у нас будет <...>
«переходный возраст» и в этот переходный возраст один раз в месяц в
течение недели будет красная (кровяная) моча, но это естественный
процесс, и что все через это проходят. Мы расстроились, стали обсуждать эту
103

новость, а моя младшая сестра (4 года), которая присутствовала при
этом, начала громко реветь, и мы с ней ничего не могли поделать. Плакала
она до тех пор, пока мы не увели ее домой и моя мама не объяснила ей,
что в этом ничего страшного нет. А она была убеждена, что умрет от
потери крови. Но мама ей объяснила, что она не умрет, и она успокоилась
(Там же: 20).
О менструации узнала от матери, когда еще ее (т. е. менструации) не
было, но сначала был страх: как так, кровь бежит из меня (Там же).
Первичным источником сведений о месячных
кровотечениях подчас выступает бабушка, а затем распространение
информации происходит по линии «девочка — девочка».
Помню еще, одна девочка мне сказала, «по секрету, чтобы я не говорила
никому» (ей сказала бабушка), что если вдруг когда-то я увижу на
простыне, белье или ночной рубашке красное пятно, то должна буду сама это
постирать. Я пообещала, что так и сделаю. Это было классе в 4-м, и до
половой зрелости было еще долго, хотя этот «секрет» я помню всегда (Гам же).
2.2.1.2. Восприятие менархе неподготовленными девочками
Если девочка ничего не слышала о существовании
менструаций, она воспринимает начавшееся кровотечение с испугом,
как симптом опасного заболевания (простуды, аш1ендицита) или
даже как признак умирания.
Первая менструация была лет в четырнадцать. Я, конечно, ничего о ней
не знала и очень испугалась <...> (Борисов 20006: 22).
Гораздо хуже было с первой менструацией, о ней я ничего не знала.
<...> После окончания 7 класса мы поехали с классом в Ленинград. И по
дороге туда <...> у меня заболел живот, я подумала, что отравилась. Но
когда я пошла в туалет, то увидела кровь. Не передать словами тот испуг,
который я испытала. Я целый день пролежала на палке и не знала, что
делать (Там же: 21).
О месячных узнала только тогда, когда они пришли; я испугалась, я была
в это время в гостях у родственницы и сразу побежала ей рассказывать
(Там же).
О менструации я узнала от подруги брата, в 12 лет, в тот день, когда
начались месячные. Она (т. е. менструация) была неожиданной, я очень
испугалась и подумала, что это аппендицит (Там же).
Первый раз я узнала про менструацию, когда мне было 10 лет, у меня
в гостях была сестренка сродная, и у нее пришла менструация. Она
позвала меня в ванную комнату и говорит: «Я, наверное, посидела на бетоне и
простыла», и из нее бежит кровь. Она так испугалась. Я сразу же побежала
в туалет и начала заглядывать себе в плавки, но у меня ничего не было
(Там же: 22).
Когда я увидела кровь, подумала, что умираю, так как еще при этом
были сильные боли в животе. У меня началась истерика, но мама меня
потом успокоила, рассказала, что это такое. <...> Я считаю, что надо было
раньше со мной об этом поговорить (Там же: 21—22).
104

В первый день, когда у меня началась менструация, я думала, что сойду
сума. У меня была истерика. Я <...> пошла в ванную <...> увидела кровь. Я
напугалась. Я думала, что заболела чем-то и умираю. <...> Я позвала маму
<...> и <...> ей все рассказала. Я плакала. Меня всю колотило. Но мама
начала меня успокаивать, что это нормально (Там же: 22).
Даже если девочка получает информацию о будущих
периодических кровотечениях заранее, это не всегда помогает ей
психологически адаптироваться и даже приводит к патологическим
переживаниям при наступлении менархе.
О менструации я узнала от соседок-девочек (старше меня на 2-3 года) с
улицы, которые говорили о том, что бывает кровь. Для меня это было
шоком, я страшно боялась, что «это» может произойти со мной. <...> Когда
в 73 лет у меня пришли первые месячные, я упала в обморок. Эти
обморочные состояния продолжались каждый раз. Помню, что меня долго
обследовали врачи, ставили разные диагнозы, беседуя со мной. Я же сейчас,
анализируя ситуацию, считаю, что психологически не была подготовлена
(Там же: 20).
2.2.1.3. Переживания, которые вызывают менархе
у информированных и психологически подготовленных
девочек
У информированных и психологически подготовленных
девочек наступление менархе способно вызвать гамму различных
переживаний.
А. Менархе вопринимается как разрыв с детством и
переход во взрослое состояние. Осознание переходного характера
менархе может вызывать у девочки как негативные (страх,
стыд, печаль, тревога), так и позитивные (гордость, радость)
эмоции:
Я помню день страха и стыда, когда у меня началось <...> то,
благодаря чему имеют детей. <...> Я четко помню — как еду в автобусе у окна и
думаю: «Вот стоит женщина, и она не знает, что со мной творится. Да как
она может не заметить этого? Я стала взрослой. Она не видит этого»
(Борисов 20006: 22).
<...> Да, первая менструация — событие такое, которое забыть
невозможно. Одновременно она приносит и радость, и тревогу (Там же: 23).
Для меня менструальный цикл в детстве, когда первый раз пришла
менструация, это было ударом <...>. Я поняла, что стала взрослой.
Гордости по этому поводу у меня не было. Я пережила это большое горе, и все
стало на свои места (Там же: 22).
<...> На д>уше было как-то грустно, потому что знала, что расстаешься с
детством, становишься девушкой (Там же).
В 12 лет начались месячные. <...> Перед сном пошла менять плавочки
и увидела кровь. Прибежала к маме. Спрашивала, что это? Мама улыбну-
105

лась и сказала: «Как будто ты не знаешь — месячные пришли». Я почему-то
чувствовала себя гордой, как будто стала взрослой. Вошла в новую жизнь
(Там же: 23).
<...> Почему-то этот день не стал для меня знаменательным. А вот моя
подружка была просто «на седьмом небе». Я ее встретила по дороге в
школу, она налетела и с таким счастьем сообщила о своей радости, да еще так
громко, что на нас все стали оглядываться. Мне стало неудобно за нее, что
она такие личные вещи сообщает всей улице (Там же).
<...> Увидев это, я не поверила, что это нормально, а подумала, что кровь
вместо мочи, и даже напугалась. Но мама сказала, что пора, и я успокоилась.
В дневнике я написала: «10 марта у меня была первая менструация, и этот
день был для лленя радостным от мысли, что я стала девушкой» и заклеила эту
надпись бумажкой, а на ней надпись: «Величайший СЕКРЕТ интимный». Я
была довольной. Я стала носить имя «Девушка». В меня по полному праву
можно уже влюбляться, — я думала: и почему это не делает ни один
мальчик, — я не понимала. В то время я только начала влюбляться в мальчика. Я
подозревала, что ему нравится моя подруга, и одной из причин этого, по
моему мнению, было то, что подруга уже около года была девушкой (Гам же).
С девчонками в узком кругу мы обсуждали появление
менструального цикла. Можно сказать, что было престижно, что у тебя появились
месячные, считалось, что становишься взрослее (Там же: 55).
О половом созревании мы говорили в девичьем кругу. <...> Половое
созревание вызывало двоякое чувство: с одной стороны, гордость, что это
и с тобой происходит (многие девочки уже испытывали, гордились своей
взрослостью), ну а с другой — страх, что же будет дальше (Там же: 55—56).
Б. Девочка испытывает чувство неловкости перед
матерью:
В общем-то, о менструации я знала теоретически все, мама
подготовила меня к этому. За что я ей очень благодарна. Но случается такое всегда,
когда забудешься. И вот тут не знаешь, как сказать маме. Появляется
какое-то непонятное стеснение за то, что ты повзрослела и «это» уже
случилось. Я долго решалась. Как сказать маме, с чего начать, было так тяжело.
Наконец-то я это сделала (Там же: 22).
В. Девочка с раздражением воспринимает гигиенические
НЕУДОБСТВА И ОГРАНИЧЕНИЯ В ПОВЕДЕНИИ, ВЫЗЫВАЕМЫЕ
МЕНСТРУАЦИЕЙ:
Помню число и месяц, когда пришли мои первые месячные. Это было
настоящей трагедией. У меня бежала кровь, пришлось тут же подкладывать
вату или тряпки. Было ужасно неудобно. Казалось, что идешь в брюках, а
сзади все видно. В этот день я сильно ревела. <...> Нельзя было одевать белую
одежду, обтягивающие брюки и короткие юбки. А главное - нельзя купаться в
озере (Там же: 23).
<...> О менструации я уже знала к периоду начинания. И все же это
был шок и обида. Все шли купаться, а тебе нельзя, и другим не объяснишь
почему (Там же).
106

Г. Появление страха беременности:
Уже в подростковом возрасте, когда началась менструация, в эти
критические дни не разрешала садиться к себе на кровать ни отцу, ни брату:
думала, что забеременею>, а если даже посидят, то требовала, чтобы
поменяли простынь (Там же).
2.2.1.4. Культурные механизмы выработки у девочек
во время менструации «инвалидного самовосприятия»
Семантика менструации в сознании современных российских
девушек рассмотрена в статье М. Либоракиной «Первая
менструация, или Как женщины приучаются быть женщинами». Она
указывает на культурные механизмы, связывающие в единый
семантический комплекс понятия «менструация»,
«недееспособность» и «греховность».
Общее «культурное послание» заключается в том, что женщины во
время менструации должны себя чувствовать больными и недееспособными.
Через это женственность (уже впрямую связанную в нашем сознании с
менструацией) помещалась в рамки вполне определенных значений.
Становиться женщиной — означало становиться слабой. <...> Ритуалы вокруг
менструации (например, освобождение от урока физкультуры) были способны
контролировать наше поведение. Предполагалось, что во время менструации
женщины должны стать «инвалидами» (Либоракина 1994: 50—51).
Идея утраты представительницей женского пола неких ранее
присутствовавших качеств в результате каких-либо
социокультурно оформленных физиологических изменений присутствует
в немалом числе фольклорных и литературных текстов. Так,
девы-воительницы Брюнхильда в германской «Песни о Нибелун-
гах» и Бану в иранском эпосе «Гушасп-намэ» теряют свою силу,
утратив девственное состояние (см.: Жирмунский 1979: 28—29).
2.2.1.5. Менструация в девичьем жаргоне
Т.Б. Щепанская указывает на то, что слово «менструация»
(наряду со словами, означающими беременность, роды) табуи-
ровано и в обыденной речи, «как правило, заменяется
иносказаниями» (Щепанская 1996: 227). В свое время отечественный
этнограф Д.К. Зеленин в качестве причины русских охотничьих
словесных запретов для менструальной крови называл то
обстоятельство, что запах крови отпугивает зверей. Кроме того, он
оставил следующее не вполне ясное замечание: «У русских
разнообразие названий для menstrua проще всего объяснить
запретом, правда женским, а не охотничьим» (Зеленин 1929: 131).
107

Т. Агапкина предпринимает обзор народной терминологии,
относящейся к менструальным кровотечениям. Она группирует
ее вокруг следующих лексико-семантических гнезд: «на себе» (1);
«мытье, стирка» (2); «месяц, луна, месячные» (3); «регулы, время,
пора» (4); «цвет, цветок, краски» (5); «нечистота, грязное, погана
стала» (6) (см.: Агапкина 1996: 106—111).
В составленном нами и опубликованном в 1996 году кратком
девичьем словаре менструального цикла отчетливо
просматриваются следующие семантические гнезда: «гости» (1), «красный» (2),
«кровавый» (3), «радость, праздник» (4), «неисправность, поломка,
болезнь» (5), «течение жидкости» (6). Налицо явная перекличка
с западной (европейско-американской) народной вербальной
практикой 1970-х годов. Как указывают в своей монографии Дж. Де-
лани, М. Люптон и Э. Тоз, народные выражения, используемые
в связи с менструацией, отсылают к таким факторам, как
«регулярность» (1), «кровь» (2), «красный цвет» (3), «гости» (4),
«болезнь, недомогание» (5), «мужские или женские персоны» (6)
(см.: Delaney etc. 1976: 98-100).
Знакомство с современным девичьим вокабуляром
менструального цикла заставляет обратить внимание на его весьма
существенное отличие от традиционного русского словаря,
заключающееся в высоком удельном весе комического начала. Это
неудивительно, так как сленг (молодежный в первую очередь)
в значительной степени базируется на остраненно-ироническом
отношении к обозначаемым жизненным реалиям. В качестве
иллюстрации к сделанным выше наблюдениям приведем
составленный нами девичий словарь менструального цикла середины
1990-х годов:
Авария. Бабушка приехала. Бабушка нос разбила. Бабуля из Крас-
новки приехала. Болею. Бойцы пришли. Временные трудности. Гости. Гости
на пороге. Гости на красных «Жигулях». Гости на красном «Запорожце».
Гости нагрянули. Гости приехали. Гости пришли. Дела (вар.: эти дела).
Женский праздник. Здравствуйте, гости. Катапультировались красные звезды.
Красная Армия. Красная Армия пришла. «Красная Москва». Красное
знамя («У меня сегодня дома красное знамя зарделось»). Красные будни.
Красные кони. Красные орлы прилетели. Красные флаги вывесили. Красный
день календаря. Кровавое воскресенье. Кровавый Джо. Лунные дни. Льет
как из ведра, Льет как из коровы. Мена. Менка. Мензя пришла. Менова-
зин. Менстра. Менстряк. Мены («Вчера утром мены начались»). Месячные.
Месячный. Мина. Машка началась. На рубашку. Очистка. Период.
Писька нос разбила. Поплыла. Поломалась. Праздник. Праздники. Праздники
наступили. Праздники пришли. Приехали. Процессы начались. Революция
[началась]. Стипендия. Счастье привалило. Служу в Красной Армии. Течка.
Тетя приехала. Томатного сока целый стакан набежало. У меня идет
(пошло). У меня сегодня радость. Цветное телевидение (СФ 1996: 31—32).
108

Девичий «менструальный словарь» медленно, но
перманентно обновляется. В конце 1990-х годов в девичьих сообщениях
встречаются как уже зафиксированные в вышеприведенном
словаре, так и новые выражения:
Девчонки радостно сообщали друг другу: «У меня гости приехали»,
«Красная Армия пришла», «У меня бабка приехала» (Борисов 20006: 24).
Слово «подарки» употреблялось во многих сочетаниях, например: «Я
сегодня не пойду на физкультуру, у меня подарки»; «Купаться не буду,
подарки пришли»; «Вчера были гости у меня, а у меня еще подарки — так
замаялась»; «Пить сегодня не буду — подарки, а то потом опять целый
месяц [подарки] будут идти (Там же: 24).
И кровь, и половые органы — чрезвычайно семиотизирован-
ные телесные феномены. Первое кровотечение из половых
органов девочки — явление семиотически «заряженное»,
независимо от того, слышала о нем девочка раньше или нет.
Как представляется, народное сознание до сих пор не
«освоило» физиологический механизм менструальных кровотечений.
Регулы в народной антропологии — телесное неудобство,
указывающее на способность лица женского пола к беременности и
одновременно на актуальное отсутствие таковой.
В последней трети XX века девочка с равной вероятностью
могла как заранее узнать о будущих кровотечениях (из печати,
от матери, бабушки или от сверстниц), так и столкнуться с
«пубертатной семантикой» менархе после психологического шока,
post factum.
В указанный период менструация воспринимается как
процесс эстетически непривлекательный и «неприличный».
«Неприличной» или неудобной для публичного произнесения является и
практически вся официальная книжная (научная) лексика
(«менструация», «регулы»). По-видимому, стремление снять
внутреннее напряжение обусловливает высокий удельный вес смехового
начала в «народно-девичьей менструальной лексике».
2.2.2. Рост молочных желез и семиотика бюстгальтера
Начало роста молочных желез в период пубертата
порождает две взаимосвязанные проблемы в сознании девочки.
Первая — это собственно рост груди, изменение физического
облика, не контролируемое самою девочкой; это, пусть не
постоянно, но нередко возникающие болевые ощущения; это
внимание окружающих к изменяющимся формам тела.
Собственно, речь идет о том, что помимо воли девочки ее тело
становится—в том числе и внешним образом — телом женщины.
109

Вторая проблема связана с тем, какой размер и какая форма
груди считаются «нормативными» в данной культуре. В разное
время у разных народов «престижной» считалась то пышная
грудь, то грудь плоская, незаметная. В соответствии с тем или
иным «каноном женской телесности» размер груди либо
увеличивался, либо уменьшался при помощи культурных изобретений.
Так, по сообщению Г. Плосса, в Испании XVI—XVII веков
существовал обычай, состоявший в препятствовании развитию
груди у девушек.
Для этого на только что начинающую развиваться грудь молодых
девушек накладывали особые свинцовые доски и придавливали ее так сильно, что
вместо выпуклостей грудь испанок отличалась углублениями и впадинами.
Крайняя худощавость была тогда в моде, и <...> испанки тщательно
заботились о возможном усилении этого качества, стараясь добиться как
можно большей худощавости груди <...> (Плосс—Бартельс 1898-1900: 296).
У многих народов девичья грудь облекалась в сильно
сдавливающий корсет. Вот еще сообщения из книги Г. Плосса,
относящиеся к концу XIX века:
В Германии не одни только образованные горожанки обезображивают
свою грудь при помощи стеснительного корсета; их примеру следуют также
жительницы деревень. В Верхней Швабии благодаря корсету и тесному
платью грудь женщины сделалась совершенно негодной, и от нее осталась
лишь жалкая часть соска. <...> То же самое можно сказать о жительницах
Дахау и Баварии. Уже в ранней юности они задерживают развитие груди
при помощи твердых, как доска, аппаратов. <...> Тирольки, по достижении
половой зрелости, надевают тесный корсет, который смело можно назвать
деревянным панцирем; в Тироле хорошо развитая грудь не считается
телесным украшением. Поэтому здесь при помощи сильного давления
добиваются атрофии грудей (Там же: 297—298).
Согласно Г. Плоссу, туго охватывающие грудь корсеты
надевают юным осетинкам (7—11 лет), кабардинкам («девушке уже
до семилетнего возраста зашивают грудь в сафьян»), калмычкам.
До середины 1910-х годов городские девушки и женщины
Европы и России носили корсеты. Корсет выступал в качестве
своеобразного признака созревшей девушки. «Тебе пора носить
корсет», — говорили девушке, тело которой в период полового
созревания начинало утрачивать «поджарость» и худощавость.
В начале XX века в печати разворачивается борьба против
корсетов, плохо, по мнению медиков, влияющих на здоровье
девушек и женщин и, по мнению феминисток, являющихся
признаком женской «второсортности».
В 1903 году врач Гош Соро разрабатывает гигиенический
укороченный корсет и впервые предлагает бюстгальтер (см.:
Кузнецова 1992). И все же патент на бюстгальтер регистрируется лишь
ПО

в 1914 году Мэри Ф. Джекоб. Широкое распространение этот
вид женского белья получает после 1915 года (см.: Салариа, Морли
1994: 39, 51; Кирсанова 1995: 57—58). В Европе и России грудь
«взрослой» женщины, в отличие от груди девочки-ребенка,
начинает облекаться в бюстгальтер со второй половины 1910-х годов.
Особо оговорим то обстоятельство, что влияние
бюстгальтера на состояние здоровья девушки (женщины) вплоть до
настоящего времени является предметом обсуждения медиков.
Собственно же ношение бюстгальтера (как и прежде корсета)
не является самоочевидным удовлетворением естественной
физиологической потребности. Бюстгальтер является именно
знаком, культурным свидетельством принадлежности носящей
его особы к «классу» половозрелых женщин. Став в XX веке
символом женской половой зрелости, бюстгальтер начал играть
роль важнейшего культурно-психологического механизма
половозрастной самоидентификации девочки.
Из сказанного следует, что рост молочных желез у
девочки — это не проблема индивидуальной психофизиологической
адаптации, но проблема культурно-психологическая. Если
девочка ориентирована на тип «амазонки», то рост груди и
предложение носить бюстгальтер выступает для нее как «посягательство»
на ее дополовую, досексуальную «сущность». Если, напротив,
девочка ориентирована на тип «невесты», если она
психокультурно ощущает себя готовой к роли эротически состоятельного
субъекта, то «высокая» грудь и возможность носить
бюстгальтер становятся для нее «пределом мечтаний», и она страдает от
невозможности реализовать это желание. Имеющиеся в нашем
распоряжении свидетельства позволяют утверждать, что в
жизни встречаются оба типа самовосприятия.
Нежелание «превращаться в женщину», раздражение
процессами полового созревания, стеснение — довольно
распространенный тип реакции девочек на появление вторичных половых
признаков и, в частности, на увеличение размера груди.
Я не хотела взрослеть. Вообще не хотела быть большой. Помню, как я
нечаянно прикасалась к своей груди <...> мне становилось очень больно.
<...> Потом я уже начала понимать, что это растет грудь, я не хотела,
чтобы у меня была грудь. <...> Я часто раздевалась перед зеркалом, смотрела на
растущую грудь и поднимала руки вверх и говорила сама себе: «Вот ее совсем не
видно». <...> Рост волос на теле. Это вызывало у меня большое
недовольство. Когда появились первые волосы на лобке, у меня было дикое желание их
выдернуть. Мое тело трансформировалось, и мне это очень не нравилось.
Я любила свое прежнее тело: безволосое и безгрудое, а это я ненавидела и
стеснялась, новое тело причиняло мне только неудобства. Привыкала к нему
очень долго (Ф. 1. Оп. 9. Д. 1. Л. 1).
111

В период полового созревания в школе у всех девчонок <...> начала
расти грудь. <...> У меня это происходило очень резко и я этого очень
стеснялась, обтягивающие вещи старалась не носить, носила все свободно
(Борисов 20006: 26).
Когда начала расти грудь <...> на физкультуре все девочки как можно
больше оттягивали футболки вниз, чтобы никаких вьшуклостей не было
видно. Все стеснялись еще и из-за того, что мальчишки смеялись,
шептались, дразнились (Там же: 27).
Я так стеснялась, что у меня растет грудь, даже было неудобно ходить
в баню, казалось, все только и смотрят на меня. <...> (Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 1).
Когда начали расти груди, началось огромное стеснение и особенно перед
отцом (даже ходила и закрывала руками, делая их крест-накрест) (Борисов
20006: 26).
Увеличение размеров груди позволяет лицам
противоположного пола (отца, одноклассников) видеть в девочке, даже
помимо ее желания, женщину и, стало быть, вести себя по
отношению к ней как к женщине. Не желающая играть роль женщины
девочка-«амазонка», даже несмотря на болезненные ощущения
в груди, отвергает ношение бюстгальтера, воспринимая его
надевание как «ритуал посвящения» в мир женщин.
У меня рост молочных желез начал проявляться в 7-м классе. <...> Это
вызывало боль в груди и смущение. В какой-то мере было даже стыдно, что у
меня виднеется грудь. Я старалась не надевать облегающей одежды, тем
более прозрачной. В школу носила более свободные блузки. <...> Мама
говорила со мной на эту тему, так как у меня были боли в груди. Она покупала мне
бюстгальтера, но я их пока не носила. Было стыдно и вызывало смущение.
Между девочками (подругами) постоянно затрагивались эти темы, мы
даже сравнивали груди между собой и отмечалось, у кого меньше.
Считалось, что чем меньше, тем лучше. Стеснялись того, что мальчики узнают о
том, что у нас начинает расти грудь. Всячески скрывали это, то есть
надевали соответствующую одежду (Там же).
Вот и наступил тот период, когда твое тело начинает изменять форму,
приобретает новые черты и формы. Сначала у меня начала расти грудь. Уже
не надеть просвечивающие футболки, кскфгочки. Груди болят так, что к ним
не притронешься, ни о каких бюстгальтерах я и слышать не хотела. Я стеснялась
их надевать, вдруг кто-нибудь увидит, особенно мальчишки. Они непременно
начнут дразниться. Мне было невыносимо чувствовать его у себя на груди.
Казалось, что он сжимает все тело, мешается, не дает свободно дышать.
Раздражало и то, что теперь приходится ограничиваться в выборе одежды, я даже
боялась играть в прятки или в догонялки с мальчишками, не дай бог, они
затронут меня за грудь. А когда груди стали подрастать, старалась носить в школе
широкие кофты. <...> Я стала носить бюстгальтер регулярно только тогда,
когда приехала на первый курс в институт (Там же).
Выше описана реакция на половое созревание (грудь — «чем
меньше, тем лучше», бюстгальтер — «чем позже, тем лучше»),
соответствующая культурно-психологическому типу «амазонки».
112

Другая реакция на процессы полового созревания
соответствует культурно-психологической модели «невесты». В этом случае и
рост груди, и даже болезненные ощущения в груди, и тем более
ношение бюстгальтера — позитивно оцениваемые признаки
женской взрослости. Девочки с нетерпением проверяют, выросла ли
грудь, практикуют «народные» средства, чтобы грудь стала
больше, и прибегают к хитростям, чтобы грудь казалась больше:
Когда начала расти грудь, опять же была радость, ощущение
взрослости. Грудь болела, я ее трогала, это ощущение было приятно. Через каждые 5
минут ходила в туалет и смотрела, не выросла ли она. Мне казалось, что
она чуть-чуть подросла. Бюстгальтер надела без всяких комплексов. Все
было связано с чувством взрослости (Там же).
Однажды одна девчонка сказала мне, что она мажет свою грудь
сметаной, я очень удивилась. «Зачем?» - «А чтобы большой выросла» (Ф. 1. Оп. 9.
Д. 1. Л. 1).
Мне было смешно смотреть на девчонок, которые начинали носить
объемные бюстгальтера, чтобы грудь казалась полней (Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 1).
Возможно, свою роль в формировании желания обладать
грудью, позволяющей носить бюстгальтер, играет
демонстративно-высокомерное поведение физиологически более развитых
девочек.
Когда у девочек в нашем классе началось половое созревание, то
атмосфера резко переменилась. Все стали как будто взрослые. Те девочки, у
кого грудь начала расти раньше, смотрели на других как на «гадких утят».
Они начинали говорить с каким-то высокомерием и гордостью <...> (Борисов
20006: 27).
По своим физиологическим возможностям я занимала отнюдь не
первые места. В классе было много девочек, которые созрели много раньше. Они
ужасно гордились этим, мнили себя женщинами, ходили важно, говорили,
протягивая слова, например: «Ну-у. я-я те-ебе-е уже го-ово-ори-ила-а <...>
Меня бесило невыносимо. Я страда ?а t т того, что они могли носить
бюстгальтеры, а я - нет (даже плакала от зависти!) (Там же).
Итак, как хорошо видно из последнего примера, оценка
бюстгальтера как «символа превосходства», символа
принадлежности к более престижному слою сверстниц зачастую усваивается
многими девочками-подростками. На первой ступени интерио-
ризация такой оценки реализуется в чувстве зависти к
обладательницам высокой груди и, следовательно, носительницам
«монопольного права» ношения бюстгальтера:
Я с завистью смотрела на девчонок, у кого грудь была больше, красивее,
торчащая (Там же).
Я смотрела на старшеклассниц, и мне нравилось, что они уже носят
бюстгальтеры, и я с каждым днем не могла дождаться, когда же я надену
бюстгальтер и буду такая же, как они (Там же).
113

Катя была крупнее нас, и у нее уже была маленькая грудь, и она носила
лифчик, и этому я очень завидовала. С нетерпением ждала, когда же
наконец у меня будет грудь такого размера, чтобы надеть лифчик самый
маленький (Там же).
Надевание бюстгальтера было для нас новостью, вызывало интерес,
сыпались вопросы: где взяла? какой номер? Хотелось тоже быстрей надеть
бюстгальтер и быть наравне с тем, кто уже это сделал (Там же: 33).
Чувство зависти к сверстницам, уже носящим бюстгальтер,
может проявляться и в том, что девочка стремится испытать
ощущение бюстгальтера на теле. Она может «тренироваться» на
материнских бюстгальтерах или упражняться со своими, пока
еще слишком просторными.
<...> В 14 лет моя грудь начала расти, и мне это нравилось. Я могла
подолгу стоять в ванной и смотреть на свою растущую грудь, я была в
восторге. Я ждала, когда я смогу надеть на свою маленькую грудь лифчик и
снять эту надоевшую майку. Я перетрясла мамин шифоньер, пытаясь найти
себе лифчик по размеру, но -увы. Мамина грудь была намного больше. А мне
хотелось, чтобы у меня, как у многих, через кофточку просвечивали лямочки
и застежка (Там же).
Раньше еще расстраивалась, что все девочки уже носят бюстгальтеры,
а у меня не на что его надевать. Иногда дома я надевала подаренный мне
ношенный бюстгальтер маленького размера, накладывала туда ваты и
смотрела в зеркало. Вид мне нравился, но смотреть на эти искусственные груди
я долго не могла (Там же).
На второй ступени — после надевания бюстгальтера —
оценка его как признака «гендерного престижа» реализуется в
чувстве гордости, ощущении взрослости, «девичье-женской
состоятельности», социально-половой полноценности:
<...> В классе было много девочек, которые созрели много раньше. Они
ужасно гордились этим <...> ходили важно. <...> Я страдала от того, что
они могли носить бюстгальтеры, ая- нет (даже плакала от зависти!).
А когда я стала такой же, как они, долго смеялась над своими слезами.
Теперь я тоже считала себя ПОЛНОТ ЦЕННЫМ человеком (Там же).
И вот настал тот момент, когда я надела его, и подумала: какая я
стала уже большая. Но с девчонками мы так же бегали, играли в «Классики»,
зимой катались с горки на санках (Там же).
<...> Как только у меня появилась возможность носить бюстгальтер, я
сразу воспользовалась этой возможностью. Я была горда собой: вот и я
теперь взрослая, почти как женщина (Там же).
И вот наконец я набралась смелости, спрятала свою стыдливость и
попросила у мамы купить мне самый маленький лифчик. Мы пошли в
магазин, в отдел нижнего белья. <...> И купили 2 лифчика. Они были
классные. Крошечные, из белого шитья. Я была счастлива. Я сразу начала
чувствовать себя взрослой, что я как все, у меня тоже есть грудь и долгожданный
лифчик. Сейчас я дождусь месячных и буду полноценной девушкой (Там же:
27-28).
114

А вот воспоминания о моем первом бюстгальтере доставляют мне
много радости, я даже не ожидала, как мама с папой купили, подарили,
вернее, мне бюстгальтер. Я просто не могла на него налюбоваться. <...>
Естественно, я сразу же побежала его примерять, и хоть он был нулевого
размера, но оказался велик, и прежде чем надеть его первый раз,
пришлось еще подождать. Но конечно же похвастаться своей лучшей
подружке я успела немедленно, так как радости моей не было предела. Помню, что
надела я его в первый раз на какой-то из праздников. Конечно, при этом
появляются какие-то новые ощущения, что ты уже взрослая^ что сейчас на тебя
кто-то смотрит, обращает внимание на твою грудь, бюстгальтер, который
просвечивает сквозь белую блузу <...> (Там же: 28).
Постепенно я привыкла к ношению бюстгальтера, мне даже нравилось
чувствовать себя взрослой (Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 1).
Надевание бюстгальтера — ответственный культурный жест.
Особенно ответственный, если речь идет о надевании его «в
люди» — в школу, для прогулки по улице, где его наличие будет
обнаружено окружающими. Далее решившаяся на «публичную
демонстрацию» девочка не всегда выдерживает «тяжесть»
своего «заявленного» нового половозрастного статуса:
Помню, как я в первый раз надела лифчик. Помню, он был такой
красивый, новый, поверх него я надела прозрачную блузку и пошла в центр. Иду по
улице, и мне кажется, что все оборачиваются и смотрят мне вслед. Мне было
так стыдно в нем идти, потом ко мне подъехал одноклассник, я думала, что
все, сгорю от стыда. Но ничего, все обошлось. Я пришла домой, сняла и
выбросила, сказав маме, что я его больше никогда не надену. Но мама мне
объяснила, что так надо, все девочки так ходят (Борисов 20006: 28).
Когда в Ъервый раз в школе я надела бюстгальтер, для меня это было
дико. Мне кажется, что все замечали, что я в нем. Не дай бог, еще наденешь
кофточку просвечивающую, это вообще катастрофа. Да если еще парень
посмотрит. Я сначала стеснялась его носить, долго не могла себя заставить
(Там же).
Вечером, после занятий, девочки группировались и шли домой.
Доходя до заветного места (где вечером прощались, а утром встречались),
начинались обсуждения. Все друг друга разглядывали, сравнивали, у
кого грудь больше, у кого вообще еще нет ничего. «А мне мама купила
лифон, но мне пока еще велик, еще немного осталось». — «А у меня
тоже есть, но я его надеваю только по выходным, в школу ходить в нем
стесняюсь» (Там же: 33).
Смущение подчас подталкивает девочек к совершению
довольно необычных коллективных акций:
Надевание бюстгальтера <...> произошло по условному договору
между девочками-подругами. Мы договорились между собой, что все
наденем бюстгальтеры в один день. День был выбран, и это свершилось. Мы
пришли в школу в прозрачных блузках, чтобы все видели. Это вызвало сначала
смущение, а потом гордость. Этот наш договор избежал смущения перед
мальчиками, то есть мы все были одинаковы <...> (Там же: 28).
115

Все вышеизложенное позволяет с большей долей
уверенности утверждать, что «символика бюстгальтера» является
важнейшим и неотъемлемым компонентом тендерной девичьей
ментальности XX века. Соотнесение своего «тела» с
«бюстгальтером» является важнейшим психолого-семиотическим
процессом, свойственным практически любой девочке в возрасте
полового созревания. В свете сказанного надевание
бюстгальтера может рассматриваться как своеобразный пубертатный пе-
реходно-возрастной «обряд».
2.2.3. Гинекологический осмотр
Медицинские, в частности гинекологические, осмотры
играют значительную роль в социализации девочек-подростков.
Осмотры интенсифицируют процесс трансформации их детской
«телесно-половой самоидентификации» в женскую.
Участие в названных медицинских мероприятиях не
является продуктом свободного волеизъявления девочек-подростков.
Всякий ребенок обязан посещать государственную школу и,
подчиняясь распоряжениям ее руководства, безропотно
выполнять предписания медиков. Государственная медицина, как и
армия, заботится не об эмоциях «подданных», а о достижении
намеченных показателей. Врачи, как правило, не учитывают
того, что во время осмотра девочки могут испытьшать чувства
стыда, неловкости и смущения.
В школе часто были медосмотры, на которых «суровые» врачи просили
приспустить трусики. Это воспринималось с такой паникой — неужели их
интересовало, сколько к 11 годам у меня выросло волос на лобке, какие у
меня груди и т. д. Все девочки краснели. До сих пор не понимаю, как такие
вещи врачи заставляли нас делать в присутствии других девочек (даже
девочек) (Борисов 20006: 29).
<...> Нас заставляли проходить медосмотр. Нас чуть ли не всем классом
заталкивали в кабинет, заставляли раздеваться по пояс, двери постоянно
открывали, врачи ходили туда-сюда. Вдвойне стыдно было. Самое
неприятное, когда хирург ощупывал грудь, узнать, нет ли каких-либо опухолей. В
такие моменты (а врач был мужчиной) я отворачивала голову,
чувствовала себя почему-то униженной. Хотелось поскорее убежать из кабинета куда
глаза глядят (Там же).
Когда проходили медосмотр, надо было идти на кардиограмму, врачом
был мужчина. Мне было очень неловко, ведь надо было снимать
бюстгальтер. Я вся покраснела, меня аж трясло, как это я буду раздеваться перед
мужчиной (Там же: 33).
Посещение гинекологического кабинета
девочками-подростками — семантически еще более насыщенное явление. Оно мо-
116

жет восприниматься как вступление в опасный, но интересный
и потому желанный «мир женской взрослости».
Первый раз я встретилась с гинекологом, когда мне было 15 лет. Нас
всем классом заставили пройти медосмотр, «поступая» в подростковый
кабинет «взрослой» поликлиники. О, это было ужасно страшно, но интересно
и даже немного хотелось через это пройти, ведь это будет лишний раз
доказывать твою взрослость (Там же: 29).
Причастность к миру «престижной» взрослости повышает
самооценку девочек, в преддверии осмотра они могут
испытывать своего рода гордость.
Однажды мы всем классом пошли в больницу на медосмотр, нам надо
было идти в кабинет гинеколога, все девочки стояли возле этого кабинета и
еще гордились этим перед нашими парнями. А они ходили и смеялись над
нами. А мы стояли такие гордые, показывая всем видом, какие мы большие
(Там же).
Мое посещение гинеколога было в 14. <...> Я тогда ужасно гордилась,
что у меня уже полтора года, как идут месячные, и выросла грудь и
вообще. <...> А тут еще и к гинекологу надо идти. Прямо как настоящая
женщина Раньше я в тот кабинет заглядывать не смела Там <...> было царство
женщин. <...> А теперь - я иду к гинекологу как полноправный член их мира
(Там же).
Но вступление в «мир взрослых женщин» небезопасно. От
ранее побывавших в нем сверстниц девочки узнают о
предстоящих физических страданиях и исполняются чувством страха.
Как-то раз всех девочек в классе предупредили дня за 2—3, что поведут
нас к гинекологу. Все, конечно, испугались. Кое-кто начал рассказывать о
страшном кресле, куда не залезть, и ноги выше головы, а дальше - еще хуже:
суют куда не просят ужасные предметы, похожие на крючки, ножницы и
знаки вопроса. Все с трепетом ждали этой процедуры (Там же).
<...> Всякие истории типа, что там врачи лезут железной палкой, да так
далеко, что одной девочке все там порвали, что кровь пошла и она потеряла
девственность. Еще была история, что врачи суют туда руки в перчатках
чуть ли не до локтя (Там же).
Старшеклассницы напугали нас рассказами о гинекологах. Что при
осмотре делают больно, неприятная процедура итд.Яв 9-м классе наотрез
отказалась идти в больницу, даже устроила истерику (Там же: 33).
За дверью гинекологического кабинета девочек, как правило,
ожидают не только физические, но и моральные испытания.
Особо следует отметить традиционный вопрос гинекологов:
«Живешь (живете) ли половой жизнью?» Те девочки-подростки,
которые считают морально допустимыми сексуальные
отношения лишь с супругом, такой вопрос воспринимают едва ли не
как оскорбление.
117

Первое посещение гинеколога — это настоящая психологическая трав-
ми. Училась я тогда в 10-м классе и ходила на автодело. Мне нужно
было пройти медосмотр и, естественно, среди всех врачей был назначен
гинеколог. Пришла я к гинекологу. Это была женщина-врач, которая
почему-то восприняла меня как, извините, потаскушку. На мое
приветствие «Здравствуйте!» она произнесла: «Половой жизнью живем». Причем
эта фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение, поэтому я не
поняла, отвечать мне ей что-либо или нет, и промолчала. Она же, недолго
думая, ворчала на меня или не на меня, что, мол, шляемся мы все где попало
(Там же: 30).
Ах, этот первый визит к гинекологу. <...> Неуютно, холодно и
неприятно. <...> Звенящий инструмент касается там. <...> Моя правая нога
толкает совершенно непроизвольно женщину в белом халате, которая
нервничает и просит не дергать ногами. Я лежу с влажным лбом и крепко-крепко
зажмуренными глазами. Как же так можно обращаться с еще неокрепшим
организмом и ранимой психикой? Врачей, наверно, этому не учат. Вопрос о
том, веду ли я половую жизнь, застал меня врасплох. От растерянности я
даже не знала, что сказать (Там же).
Когда я зашла в кабинет, мне вдруг стало так холодно и так не хотелось
раздеваться и тем более ложиться к ней без плавок, да еще и очень-очень
широко расставлять перед ней ноги. <...> Мне казалось, что она, раздвигая
там все, разорвет меня на две части. Дело не из приятных. Наконец-то она
сказала: «Всё, вставай», спросила про половые контакты. Не знаю, заметила
ли она мое недоумение и даже возмущение таким вопросом, но я была просто
убита им. «Конечно же нет, я же не замужем, мне еще 15 лет, - думала я. -
Как же можно такое спрашивать? Надо же! Придет же в голову человеку!»
(Там же).
Доказательством абсолютно безразличного отношения
медиков к тому, что на гинекологический осмотр приходит девочка-
подросток, является использование ее в качестве
демонстрационного материала для студентов-медиков:
<...> В кабинете у окна сидели человек 6—7 студентов-практикантов.
<...> Зачем садить студентов-практикантов в кабинет к гинекологу? Да
еще и принимают 14-летних девчонок. Я даже не смотрела на них, все
думала, что будет, если в ком-нибудь из этих будущих врачей я угадаю кого-
то знакомого? Не помню как, но я на ватных ногах шла до того «места
казни» в виде кресла с очень специфическими «подлокотниками» для ног.
<...> Тогда мне казалось, что лучше бы провалиться сквозь пол, чем
взойти туда.
Руки врача не очень бережно разняли тот бутончик, который
спрятан там, где видеть его дано далеко-далеко не каждому. Помню реплику
этой немного грубоватой врачихи: «Какие девочки сегодня крупненькие!
Хорошие!» Так было стыдно. Ведь мне было тогда лет 14 <...> (Там же:
30-31).
Некоторые действия врачей остаются для
девочек-подростков совершенно непонятными даже спустя длительное время.
118

<...> Одного не могу понять и забыть. Врач-гинеколог попросила меня
поднять кос]эточку и без предупреждения больно ущипнула за соски. Больше
никто из гинекологов не покушался на мою грудь. Вот я и думаю: зачем
она так сделала?. (Там же: 30).
После всего изложенного о том, с чем сталкиваются
девочки-подростки в кабинете гинеколога, не приходится удивляться
чувствам смущения и растерянности, с которым
девочки-подростки его покидают.
<...> Одноклассницы выходили из кабинета красные, в расстегнутых
кофточках (некоторые забывали в испуге их застегнуть) (Там же).
<...> Еще один случай. Девчонка после осмотра взяла все вещи и
босиком вышла из кабинета. Села в коридоре на стул, стала надевать вещи.
Туг же находились женщины. Видно, она была под впечатлением, что даже
забыла одеться в кабинете (Там же: 33).
Более того, посещение гинеколога у некоторых
девочек-подростков оставляет ощущение насильственного, морально
унижающего сексуального действия:
Начиная с 9-го класса мы посещали кабинет гинеколога. <...>
Помнится, пока ждали свою очередь, расспрашивали только что вышедших из
кабинета, как там что делают, а вышедшие с таким отвращением
говорили, что это так противно. <...> На следующий день после посещения
больницы мы, уединившись во время перемены от мальчишек, бурно
обсуждали вчерашнее. И все дружно согласились с мнением, что было ощущение,
как будто тебя изнасиловали (Там же: 56).
На наш взгляд, все вышеизложенное позволяет усмотреть в
медицинском и гинекологическом осмотрах элементы
инициации, обряда половозрастного перехода.
Во-первых, налицо семантика перехода: девочки сознают,
что посещение гинекологического кабинета означает их
«посвящение» в «мир взрослых женщин».
Во-вторых, существует своего рода «инициационный
фольклор» — «прошедшие посвящение» рассказывают неофитам о
предстоящих «страшных испытаниях».
В-третьих, инициационная природа гинекологического осмотра
проявляется и в обращении медиков с девочками-подростками.
Можно предположить, что подлинный
(культурно-антропологический) смысл осмотра заключается не в получении медицинских
сведений или профилактике заболеваний, а в психологической
«ломке» девочек, своеобразной семиотической дефлорации.
Таким образом, сложившаяся в последней трети XX века
практика обязательных посещений девочками-подростками
кабинета гинеколога может рассматриваться как инициационный
компонент девичьей половой социализации.
119

2.2.4. Феномен девичьей чести и знаковое оформление
дефлорации
Вопросы «девичьей чести» как категории корпоративной
(девичьей) морали, судя по сообщениям, редко обсуждаются
девочками. Как правило, речь идет о конкретных физиологических и
поведенческих «вещах» — в частности, о том, нужно или не
нужно «сохранять девственность до брака».
Тем не менее в ряде случаев именно вопросы сохранения
«девичьей чести» в подростковом возрасте становятся
предметом девичьей коммуникации и символом коллективного
(группового) девичьего сознания.
После окончания 7-го класса мы поехали с классом в Ленинград. И по
дороге туда я почувствовала недомогание. <...> Когда я пошла в туалет, то
увидела кровь. <...> Я отважилась и рассказала своей подруге. Она мне
все объяснила. <...> Итут я узнала, что к чему, мне объяснили, как
появляются дети, и я решила, что до замужества сохраню свою честь. <...> Понятие
«девичья честь». Я помню, для нас это было свято. Мы считали, что, кто не
сохранил ее, тот либо проститутка, либо еще хуже. До нас не доходило, что
все еще может быть по любви. И потому, даже когда мы закончили
школу, все девочки нашего класса, а их было 9 — были девственницами. <...>
(Борисов 20006: 31).
В некоторых девичьих сообществах «девичья честь»
становится коммуникативно-операдиональной ценностью. Это
понятие используют в клятвах как референтную для данного
сообщества ценность. В нашем распоряжении имеются два
сообщения, в которых рассказывается об этом, на наш взгляд, нигде не
фиксировавшемся обычае (второе сообщение написано
несколько «коряво», поэтому, несмотря на значительный объем, мы
передаем его без сокращений):
Раньше, чтобы доказать, что я говорю правду, мы говорили:
«Клянусь мамой». А когда нам было лет 13-15, у нас модно было говорить:
«Клянусь честью». Причем это говорили только девственницы. Так как не
девственница не имеет чести — так считалось в кругу моих подруг (Там
же).
Когда у нас дело доходило до обнимонов, поцелуев, мальчишки
говорили, что они нас желают, что мы милые создания, — девушки не хотели
лишиться чести девушки. И если это было необходимо, мы использовали слово
«честь девушки» при каких-то обещаниях, раскаяниях. Говорили: «Клянусь
честью девушки». А если кто уже выходит из этой игры, нарушает обет,
такого обещания сказать не мог, было стыдно.
После просьбы пояснить сказанное девушка написала
следующее:
120

В то время я жила в селе Канаши Шадринского района. Мне было
15 лет. <...> В кругу друзей, если, скажем, например, хочу что-то принести,
или скажут по секрету, — говорили: «Клянусь девичьей честью». Но так
говорили те, которые не имели половых отношений с мальчиками. Они были еще
честные, девочки. Обманывать не получалось в этом случае, потому что —
в кругу друзей самых близких, свои одноклассники, мальчики 15—16 лет,
девочки. При обществе старшего поколения — 18—19 и более лет мы даже
об этом не говорили, стеснялись. Все это происходило в кругу самых
близких друзей, 5—6 человек (Ф. 1. Оп. 19. Д. 6).
Понятие чести не часто, но все-таки можно встретить на
страницах девичьих альбомов. Вот, например, стихотворение, где
призыв к сохранению чести облечен в вопросительную
риторическую фигуру:
Мне жаль вас, девчонки. В этом вы виноваты сами.
Часто вас порою ребята считают вещами,
Которые можно купить, продать, обменять, потерять.
Вы сами себя не цените. Вы сами себя отдаете, как вещь.
Девчонки, скажите, девчонки, где ваша девичья честь?..
Почему поцелуй ваш — пустяк? <...>
(Альбом 1988 года. - Ф. 4. Оп. 3. Д. 1)
В других случаях суждения о чести непосредственно
включают термины долженствования («долг», «должна»):
Долг юноши - сберечь честь девушки.
Не красотою девушка должна гордиться,
Не волосами и не прелестью ума,
А честью девушка должна гордиться, —
Без чести девушка уже не та\
(Борисов 20006: 31)
Относительно знакового (ритуального) оформления
дефлорации мы не располагаем в настоящее время достаточно объемным
материалом. И все же мы считаем уместным указать на то, что
в ряде случаев имеет место слабая или отчетливо выраженная
семиотическая маркировка (добрачного) расставания с
девственностью. Вот что сообщает Наташа 1978 года рождения о
событиях, последовавших после добрачной дефлорации подруги Эллы:
Элькины плавки с кровью мы закопали под рябинкой и в
последующие дни, проходя мимо, загадочно улыбались друг другу, не говоря ни
слова (Там же: 32).
Мы располагаем сообщениями и о другом виде
«маркировки» добрачного расставания с девственностью — небольших
девичьих посиделках с употреблением спиртных напитков.
Подробный рассказ о подобном обычае нам удалось полу-
121

чить от молодой женщины 1972 года рождения (село
Камышевка Шатровского р-на Курганской обл.):
Когда нам было по 16—17 лет, всё узнав об отношениях мужчины
и женщины, мы со своими подругами в своей компании придумали такое
условие. Если кто-то из подруг становилась женщиной, то она должна была
нам об этом сообщить и при этом нас всех угостить бутылкой красного
сладкого вина. Однажды, я помню, как мы это отмечали у одной из моих
подруг. Когда мы все вместе вечером собрались, она нам сказала: «Девчонки,
я стала женщиной». Мы все ее начали поздравлять, она нам поставила, по
нашему закону, бутылку вина, в общем, получилось что-то вроде праздника.
И так каждая из нас.
По нашей просьбе девушка уточнила детали данного обычая:
В нашей компании было 4 подруги. Мы с ними делили все радости и
горе. Друг от друга ничего не скрывали. Так как одна из моих подруг
была старше нас всех остальных на 2 года, то она как бы имела больше
опыта, то есть была нашим организатором. Обычай, который существовал
между нами, что когда кто-то из нас становился женщиной, то должен был
ставить бутылку красного вина, мы придумали сами. Красное вино —
потому, что оно имеет красный цвет и больше для этого подходит. Не зря на
свадьбе, наверное, существует такое, что на другой день после первой
брачной ночи жениху наливали стопку красного вина, он все это выпивает
и разбивает стопку, это знак того, что будущая жена ему досталась
девушкой «честной». Вот и среди нас существовал такой обычай. Но это
произошло из нас четырех только с одной, так как это было не принято, тем
более в то время. Воспитание не такое совсем было, нам такие темы были
не совсем доступны (Ф. 1. Оп. 19. Д. 1).
Есть и другие, более краткие, сообщения об этом обычае.
Это было после школы. Моя подруга, которая встречалась со своим
парнем около года, как-то пришла ко мне и сказала: «Яуже не девочка».
Потом мы устроили что-то наподобие праздника (Борисов 20006: 32).
В нашей компании есть такое правило или как бы обычай. Девушка
становится женщиной, и она «ставит» нам всем бутылку вина, и так —
каждая. Среди нас есть девушки, которые еще не угощали (не ставили)
вином <...> (Там же).
Действительно, поскольку в русской традиционной культуре
предполагалось «закрепление» дефлорации невесты в свадебном
обряде ритуальным поглощением вина (женихом),
неудивительно, что внебрачное переживание («претерпевание») дефлорации,
в принципе, способно породить психологическую потребность в
обрядовом оформлении: срабатывает культурная память о
семантической связке: «Дефлорация —» свадебный ритуал —»
свадебный пир —> обрядовое употребление вина».
Итак, процессы полового созревания, взаимодействуя с
индивидуально-психологическими и социокультурными фактора-
122

ми, выступают как цепь «рассыпанных» во времени
семиотически «заряженных» актов, трансформирующих индивидуальную
половозрастную самоидентификацию девочки-подростка из
«я — ребенок» в «я — (взрослая) девушка».
2.3. ДЕВИЧЬИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОЦЕЛУЕ
Перед рассмотрением особенностей восприятия поцелуя
девочками школьного возраста было бы логично обратиться к
общекультурологическим трактовкам данного феномена.
Однако говорить о том, что культурно-исторические,
культурно-психологические, культурантропологические и культурфилософ-
ские аспекты поцелуя достаточно полно освещены в
современной научной литературе, не приходится. По данной теме можно
резюмировать следующее.
Во-первых, «поцелуй не является естественным атрибутом
тела или поведения человека. Это явно культурное изобретение»
(Розин, Шапинская 1993: 128—129). Этот тезис подтверждается
тем, что поцелуй «не был известен народам Африки, Америки,
Океании и Австралии. Нехарактерен он до сих пор и для многих
народов Азии, например, для китайцев или индейцев» (Байбу-
рин, Топорков 1990: 49-50).
Во-вторых, можно говорить о сходстве поцелуя как
коммуникативной техники с феноменом кормления изо рта в рот,
встречающемся как в животном мире (у птиц), так и в магических
практиках некоторых, в том числе славянских, народов:
У сербов женщина, желающая иметь детей, просила какую-нибудь
беременную женщину, чтобы та дала ей сквозь щель в заборе кусок мяса
или хлеба из уст в уста или напоила ее таким образом водой (Там же).
«Поцелуй, — пишут А.К. Байбурин и А.Л. Топорков, — можно
рассматривать как в ослабленной степени окультуренный вариант
такого кормления» (Там же).
В-третьих, рот — «главное орудие» поцелуя, — будучи органом
питания, также связан с эротическими ощущениями.
Представления «о взаимосвязи вкусовых и вообще оральных ощущений
с сексуальными переживаниями» нашли отражение в
общеславянской традиции кричать новобрачным «Горько!» с целью
заставить их целоваться. «Обычай именовать поцелуи "сладкими'',
а уста — "сахарными" также основывался на представлении ру-
сов о том, что рот является источником удовольствия,
одновременно питательного и сексуального <...>» (Пушкарева 1996: 73).
В-четвертых, рот
123

несет важную символическую нагрузку: это граница между внешним и
внутренним (между нашим «я» и миром <...>). Целуя, человек как бы вводит
другого внутрь себя, позволяет ему слиться с собой. <...> Рот (язык) — орган
речи и общения, а в поцелуе человек учится «говорить» без слов, одними
движениями губ, лица, языка. Наконец, возможно, рот, губы, язык еще
«помнят» самый первый опыт соединения и слияния двух самых близких
людей, а именно — с собственной матерью (Розин, Шапинская 1993: 128—129).
В-пятых, поскольку поцелуй является искусственным
образованием, его «технике» нужно учиться посредством «изустной
или письменной культуры (рассказы о любви, книги,
картины и т. д.), а также наблюдений за другими людьми» (Там же).
В славянской этнокультурной традиции можно отметить
такие обрядовые разновидности поцелуя, как поцелуй
приветствия, поцелуй гостя, ритуал «святого целования»
(«христосование»), целование сакральных объектов (икон, креста, земли) с
произнесением клятвы или присяги; ритуальное целование
церковного замки, прощальное целование покойника, целование на
масленичных катаниях с ледовых гор и др. (см.: Топорков
1995а: 320-321).
Обратимся теперь к тому, как феномен поцелуя
репрезентируется в ментальной культуре русских девочек школьного
возраста последней трети XX века.
2.3.1. Семиотика поцелуя в девичьей культуре
В девичье-подростковой культуре второй половины XX века
поцелуй выступает важнейшим событием переходного (инициа-
ционного) характера:
Обсуждая с девчонками какие-то знаки внимания со стороны
мальчишек, обязательно касались поцелуев: «А он тебя поцеловал? Вы
целовались?» <...> Только поцелуй тогда мог иметь важное значение в отношении
мальчика к девочке (Борисов 20006: 33).
В девичьем сознании инициационная семантика поцелуя
манифестируется в ряде смысловых оппозиций. Первая
оппозиция — «ребенок (= контролируемый, не принимающий решения,
перелагающий ответственность на родителей)» — «взрослый (=
контролирующий и принимающий решения и ответственность
за них)»:
Мы считали, что, поцеловавшись с мальчиком, можно уже дружить с
ним или другим. Как будто бы поцелуй являлся как бы границей между
детством, в котором практически всё разрешали родители и ты делал сам, и
тем, когда хочется делать всё, но это не всегда будет приниматься родителя-
лш (Там же: 33).
124

Первый поцелуй. <...> Это символ приобщения к взрослой жизни.
Обычно <...> не говорят о поцелуе как о физиологическом акте, а о поцелуе как
вступлении во взрослую жизнь <...> (Там же: 33).
Это подтверждается свидетельствами девушек об изменении
социального самоощущения после поцелуя:
Первый раз я поцеловалась с молодым человеком, который был старше
меня на четыре года, <...> У меня <... > как бы повысился люй внутренний
статус. Я как-то стала уверенней, считала себя совсем уже взрослой (Там же: 34).
<...> дикая гордость: я целовалась! Ну не будешь же говорить, что в
этом нет ничего интересного (поначалу), а только появившаяся
причастность к взрослому миру (Там же).
Вторая смысловая оппозиция, связанная с переходной
семантикой поцелуя: «девочка (= целомудренность, невинность)» —
«женщина (= утрата невинности, девственности, сексуальная
искушенность)»:
Первый раз я поцеловалась в 15 лет. Было лето, в небе светила полная
луна, звезды, короче, романтика. <...> Молодой человек <...> смотрел на
меня влюбленными глазами и все упрашивал меня поцеловать. Я долго
ломалась: для меня это было равносильно тому, что внезапно стать
женщиной, что потом я и чувствовала, хотя был только поцелуй <...> (Там же).
Первый поцелуй для меня был просто неожиданностью. <...> У меня
было такое чувство, будто я что-то потеряла такое, чего уже никогда не
возвратить и не повторить (Там же).
Много было разговоров о поцелуе. <...> Нам казалось, что, когда
поцелуешься, потеряешь свое целомудрие (Там же).
С последней коннотацией («целованность» = «утрата
девственности») коррелировала тесно связанная с фольклорно-ми-
фологическим мотивом непорочного зачатия мифологема
«беременности от поцелуя», чрезвычайно распространенная в
девичьей среде и частично рассмотренная нами в первом параграфе
настоящей главы:
Одна девочка у нас всегда говорила, что дети получаются от поцелуя.
Это она знала по фильмам о любви, где целовались, а потом вдруг
оказывалось, что героиня беременна, В это она верила вплоть до 8—9 класса (076).
<...> О последствиях поцелуев ходили слухи; например, от поцелуя
можно забеременеть (Борисов 20006: 34).
Когда меня в первый раз поцеловал мальчик-сосед в 12 лет, проводив
до дома, я заплакала, думая: а вдруг у меня сейчас где-то внутри будет
ребенок (Там же).
Первый раз я поцеловалась еще в классе 1-м. Но тогда я боялась
целоваться, так как думала, что если поцелуюсь с черноволосым мальчишкой, то
обязательно забеременею и мне будут разрезать живот, чтобы вытащить
ребенка (Там же).
125

Говоря о сексе, детях, мальчиках, мы с серьезностью вели разговор о
поцелуе. <...> Верили в то, что можно забеременеть, если будешь целоваться.
Когда слюна попадет изо рта в рот, и будут дети <...> (Там же).
Это, конечно, очень смешно, но я знаю девочку, которая, первый раз
поцеловавшись, сломя голову прибежала ко мне и сказала, что, наверное,
сейчас уже забеременела (Там же).
Одна девчонка дружила с парнем. Ей было 15. <...> И однажды <...>
он <...> ее <...> поцеловал в губы. <...> Она испугалась <...> пошла к своей
подружке и <...> высказала свои подозрения. <...> Она решила, что скоро
будет беременной от такого «пламенного» поцелуя. <...> Последовала гора
смеха (Там же).
<...> Все мои сексуальные познания сводились к тому, что если
поцелуешься, то сразу будет ребенок. Это я узнала от девочек <...> (Там же: 35).
<...> в 3-м классе <...> в санатории я познакомилась с мальчиком. <...>
Но я очень боялась, что при дружбе надо будет обязательно целоваться, а
значит, и появятся дети. И я рассказала об этом своим подругам. Они долго
смеялись и сказали, что не надо бояться. <...> И я решилась (Там же).
В 14 лет я поцеловалась с мальчиком в подъезде, когда он проводил
меня из школы домой. <...> Девчонки <...> сказали, что читали, будто от
поцелуя можно забеременеть. Меня чуть удар не хватил. Каждое утро я
вставала и бежала к зеркалу смотреть, не растет ли живот. После недели
мучений я спросила у мамы, она мне рассказала <...> что от поцелуя нельзя
забеременеть. На следующий день я поколотила свою подругу за миф о поцелуе
и за неделю бессонных ночей (Там же).
Представление о том, что при поцелуе девочка утрачивает что-
то важное, нашло свое отражение в распространенном поверье.
Согласно этому поверью, для того чтобы гадание на картах было
успешным, на них должна посидеть нецелованная девочка,
К моей старшей сестре часто приходили подруги, они всегда
закрывались в комнате, о чем-то говорили, шутили, секретничали, а меня никогда
не пускали. Они говорили о мальчиках, гадали на картах и всегда
заставляли меня сидеть на них после гадания, я ничего не понимала, сидела. Потом
уже сестра мне объяснила, что меня садят потому, что я еще ни с кем не
целовалась^ а они все целованные (Там же).
Помню, если девчонки были не целованы, то, когда гадали на картах, они
должны были посидеть на колоде карт, тогда уж они точно скажут правду
(Там же).
<...> В 12—13 лет <...> когда мы гадали на картах и карты начинали врать,
то та, которая была нецелованно, должна была посидеть на них (Там же: 35).
Когда в детстве спросила, почему нецелованные сидят на картах^
вразумительного ответа не получила (Там же).
Связь «нецелованности» со способностью карт правильно
предсказывать будущее превращает широко распространенную
в девичьей среде гадальную практику в верификатор девичьей
целованности-нецеловашюсти. Соответственно,
«детски-невинный» или «женско-взрослый» статус девочки выявляется из ее
согласия или несогласия сидеть на картах.
126

Когда мы с подругами собирались и гадали на картах, то прежде, чем
гадать, надо было посидеть на картах, чтобы они «говорили правду», мы в
это верили, что если посидит целованный, то правды не жди, и вот таким,
образом мы догадывались: кто не садится - значит, целованный (Там же).
<...> Вот таким был мой первый поцелуй. Я пришла, и девочки играли
в карты, и говорят, чтобы я села на карты посидела. Аяс гордостью
отказала; раз меня уже поцеловали, значит, я не имею права сидеть на картах
(Там же: 36).
Однако выявление целованности-нецелованносги девочки
лишь по ее поведению во время гадания создает возможность
для подтасовок.
В одних случаях целованная девочка выдает себя за
нецелованную.
Я <...> помню, как, перед тем как гадать на картах, должна на них
сесть нецелованная девушка, тогда карты скажут правду. Села потому,
что было стыдно в этом признаться (Там же).
В других случаях (по-видимому, чаще) на карты
отказываются садиться, чтобы продемонстрировать свою мнимую «цело-
ванность» и, значит, привлекательность: начиная с
определенного возраста, быть нецелованной считается в некоторых
девичьих сообществах непрестижным.
К годам 15-ти девчонки, которые до сих пор не получили поцелуя,
старались уже наоборот скрывать тот факт, так как эггоуже считалось смешно,
может, даже стыдно (Там же).
И вот в один прекрасный момент надо было посидеть на картах. Она у
меня спрашивает: «Ты целованная или нет?» Мне было стыдно признаться,
что нет, и я сказала, что, конечно, да. Мне кажется, надо мной посмеялись
бы, узнав правду. Тогда мне было 12 лет (Там же).
Конечно, были различия между девочкой целованной и нецелованной.
Мы над ними посмеивались. Правда, от них польза была: в ту пору мы
начали гадать на картах, и было такое поверье, если нецелованная девочка
посидит на картах, то они будут говорить правду (Там же).
Из подруг я первая стала «целованная». Сразу всем захотелось,
завидовали, целовались, хотя многим это и не нравилось. Нецелованные сидели на
картах и обычно были «дурнушки» (Там же).
Многие испытывают даже горечь и стыд, что до сих пор не целовались.
Ведь это свидетелытвует не о том, что тебе не нравится целоваться, а
никто не хочет тебя поцеловать. Отсюда <...> «скромное» нежелание сидеть на
картах (ведь чтобы они говорили правду, нужно, чтобы на них посидела
нецелованная) <...> (Там же).
Семиотика поцелуя как перехода демаркационной черты
между «чистым» детством и взрослостью проявляется, помимо
прочего, в фантомных ощущениях «измененности», «запачкан-
ности», «загрязненности» губ, возникающих у некоторых дево-
127

чек после первого поцелуя, в стремлении очиститься от следов
поцелуя при помощи мыла, чистки зубов и т. д.
Уже учась в институте, мы вспоминали с девчонками свои первые
поцелуи. Некоторые рот вытирали, а потом бежали чистить зубы (Там же: 34).
<...> Я не помню <...> своих ощущений, мотивов первого поцелуя. <...>
Я вот только помню, что мне было противно, и я сразу же пошла
умываться, причем тщательно почистила зубы (Там же: 37).
Первый поцелуй был в 7-м классе. <...> Я <...> вышла из магазина. <...>
Вдруг чьи-то руки меня развернули, кто-то поцеловал и быстро
побежал от меня. <...> Я была возмущена. <...> Я терла рукой губы, чтобы
снять поцелуй . <...> Я вымыла губы мылом и закрылась у себя в комнате
(Там же: 36—37).
<...> Мне показалось очень противным целоваться. <...> Мне было очень
стыдно. Казалось, что я такая грязная, хотелось отмыться горячей водой с
мылом. <...> (Там же: 37).
Таким образом, со всей уверенностью мы можем
утверждать, что поцелуй является чрезвычайно семиотизированным
феноменом девичьего сознания, включающим семантику
переходности, смены статуса.
Помимо символического освоения поцелуя, в девичьей
среде имеет место такое явление как обучение технике поцелуя.
Кроме того, девочки участвуют в поцелуйных играх с
мальчиками. Эти темы будут рассмотрены в третьей и четвертой главах.
Итак, девичья культура половой социализации включает
символика-репродуктивную инициацию (процесс поэтапного
освоения информации о деторождении), физиолого-символическую
инициацию (освоение менархе, роста молочных желез и
надевания бюстгальтера, посещения гинеколога, понятия девичьей
чести), а также осмысление первого поцелуя как акта инициации.
Приложение к главе 2
Один раз (мне было лет девять-десять) я подумала, что беременная.
Нащупывала у себя в животе ребенка (как мне казалось), нащупывала
ножки, ручки и все время плакала по ночам. Я сейчас как бы и не помню,
почему я так подумала (Ф. 1. Оп. 21. Д. 15).
Однажды (мне было 10 лет) у меня заурчал живот, и я подумала, что
беременная. А забеременела от воды, когда мылась в бане, и вода попала
внутрь. Очень боялась, что узнают окружающие. Потом рассказала
подружке, она засмеялась надо мной, сказала, что от воды нельзя
забеременеть, и смутно объяснила, что можно забеременеть, если что-то происходит
с мальчиком. <...>
В 12—13 лет один мальчик, который младше нас с подругой, посмотрел
порнографический фильм и начал нас просвещать. Он так азартно нам
128

рассказывал все подробности и очень часто повторял непонятное слово
«малофья». Поэтому я стала думать, что у мужчины в половом члене есть
молоко, от которого можно забеременеть. У меня сложилось брезгливое
отношение к молоку.
Также думала до 16 лет, что можно забеременеть от мочи.
Нормальный половой акт, только вместо спермы — моча.
Также еще думала, что можно забеременеть от пальца и от поцелуя
(примерно до 15 лет) (Ф. 1. Оп. 9. Д. 1. Л. 1).
В раннем детстве я была уверена в том, что девочки появляются из
живота у мам, а мальчики - из живота у пап.
Помню, мы с подружками обсуждали вопрос появления детей. Нам
тогда было по шесть лет. Мы возвращались из школы, и у каждой из нас
только-только появились младшие братья и сестры. Поэтому, я думаю,
этот вопрос занимал нас. Мы обдумывали лучший способ забеременеть.
Мы знали, что дети появляются «из живота» (об этом слышали от более
старших подруг). Некоторые считали, что лучше 100 раз поцеловаться,
чем раздеться перед мальчишками. Почему именно 100 раз, я не знаю
(Борисов 20006: 20).
Потом, после того как я прочитала учебник, от девочек во дворе я
слышала, что они говорили, что ребенок появляется из письки. Но я-то знала,
как происходит все на самом деле. Можно сказать, что с того момента,
как я прочитала учебник, я почувствовала, что стала взрослее. Потому что
я стала обладать знаниями, которыми не обладали мои сверстники <...>
(Там же).
5 СБ. Борисов

Глава 3
ДЕВИЧЬИ ЛАТЕНТНЫЕ
ЭРОТИЧЕСКИ ОКРАШЕННЫЕ ПРАКТИКИ
В этой главе мы рассмотрим латентные эротически и репро-
дуктивно окрашенные виды внутридевичьей коммуникации,
представляющие важнейшие элементы половой социализации
девочек в последней трети XX века в нашей стране.
3.1. ИГРОВЫЕ ФОРМЫ
ОБНАЖАЮЩИХ ПРАКТИК
Под этим заголовком «скрываются» два различных вида
обнажающих игровых практик. В одном случае их целью является
скрываемое от сверстников и взрослых созерцание
обнаженных эротически маркированных участков тела, в другом —
стремление поставить «испытуемую» в неловкое положение
публично обнажившейся. Рассмотрим подробнее обе
разновидности.
3.1.1. Игровые формы ознакомительно-эротических
практик
Современная культура запрещает детям — и девочкам, в
частности, — рассматривать эротически маркированные участки
как своего, так и чужого тела и тем более прикасаться к ним «в
познавательных целях». Свидетельства о том, как девочки
реализуют свое любопытство, не облекая его в культурно
приемлемую (игровую) форму, немногочисленны:
В детском саду. <...> Помню как-то размыто, во время сончаса я
пошла в туалет, а там стояли две девочки и разглядывали друг друга. Как я
поняла, что они разглядывали друг друга: у них были подняты майки
вверх и трогали друг друга, <...> Мне не понравилось это, и я прошла мимо
них (Борисов 20006: 38).
<...> С соседкой-подругой раздевались догола (9—10 лет) и обследовали
свои тела перед зеркалом (Ф. 1. Оп. 14. Д. 15).
130

Табуированносгь откровенного рассматривания и
ощупывания своих или чужих эротически маркированных частей тела
заставляет детей облекать свой интерес в ту культурную форму,
которая им разрешена, — в игру. Чаще всего это игры в
«Больницу (доктора)» или «Семью».
Широко распространены среди дошкольников так называемые социо-
сексуальные игры (в «Папу-Маму», в «Доктора»), в которых дети иногда
демонстрируют друг другу свои гениталии, ощупывают друг друга. <...> Игры,
включающие показ или ощупывание гениталий со сверстниками своего пола
в своем детском (допубертатном) опыте ретроспективно признали 34,8%
женщин из «очищенной» выборки Кинзи (1938—1963 гг.) (Кон 1988а: 198).
Как отмечает В.Е. Каган, «в таких играх как "Доктор",
"Семья " дети могут увидеть тело других и показать свое,
дотронуться до чужого тела и дать другим дотронуться до своего» (Каган
1990:16). У. Мастере и В. Джонсоне полагают, что «практически
все» в детстве (в &—7-летнем возрасте) играли «в "Больницу" и
другие подобные игры», во время которых рассматривали
половые органы друг друга и трогали их. Исследователи замечают, в
частности:
Сексуальное общение подобного рода характерно как для детей
одного пола, так и разнополых». Движущей силой этого общения, по мнению
американских сексологов, помимо желания узнать: «Чем я отличаюсь от
остальных?», является также стремление прикоснуться к запретному и
посмотреть «что из этого выйдет» (Мастере, Джонсоне 1991: 128—129).
Ниже мы приводим сообщение о том, как в детском саду в
рамках игры в «Семью» во время сончаса девочками
осуществлялось взаимное рассматривание гениталий.
Игры в «Семью» часто присутствовали в детском саду — либо на
прогулке или в группе. А на сончасе игры эти продолжались. <...> Я рядом на
кровати лежала с девочкой. Часто <...> мы обсуждали игры в «Семью» и,
в конце концов, пришли к выводу, что играть-то можно и в сончас. Так
как мы обе были девочки, кому-то надо было быть «мужем». Были попере-
менке. Иногда мы под одеялом раздевались и показывали друг другу свои
гениталии. Но если бы я рядом лежала с мальчиком, я бы этого делать не
стала (Борисов 20006: 39).
Другой пример свидетельствует о том, что девочки
рассматривают обнаженные тела друг друга и во время игры в «Доктора»:
В детском саду играли в «Доктора». Я всегда была «Доктором».
Играющие девчонки раздевались догола, но дальше уколов не заходило (Ф. 1.
Оп. 14. Д. 33).
Игры с рассматриванием гениталий могут встречаться и в
младшем школьном возрасте. В нижеприводимом примере в
5*
131

игре воссоздается ситуация, когда «по роли» одна девочка
вынуждена, подчиняясь, демонстрировать другой обнаженные
эротически маркированные части тела:
В эту игру мы играли с Т. вдвоем. <...> Играли 1—2 дня, но
никогда затем уже. <...> Возраст — 1—2-й класс. <...> Сюжет таков. <...> Одна
из нас — роли меняются — «хозяйка», она главная, она принимает тебя на
работу. Ты — «служанка», которая ищет эту работу и приходит к ней
устраиваться. <...> «Здравствуйте». — «Здравствуйте». — «Что вы умеете делать?»
Идет перечисление всего, что умею: готовить, убирать, гладить. Затем мы
проходим в полуразвалившиеся сарайки и <...> та, которая «служанка»,
снимает трусики — сначала спереди, затем, быстро повернувшись, — сзади.
Вторая наблюдает. Затем то же самое делает <...> «королева». <...>
Вначале мы совсем снимали трусики и в нужный момент просто поднимали
подол платья — спереди и сзади <...> (Борисов 20006: 39).
Девичьи генитально-ознакомительные игры не обязательно
бывают кратковременными и бесконтактными. Как следует из
нижеприводимого сообщения, они могут длиться годами и иметь
не только созерцательные, но и контактные «мануально-гениталь-
ные» формы. Интересно то обстоятельство, что девочки,
несмотря на близкую дружбу, не разрешали изучать себя «вне игры»
даже поверхностно, а в игре позволяли себе довольно высокую
степень интимности. Обратим также внимание на трансляцию
генитальноюзнакомительных игр от девочки-подростка к
девочке-дошкольнице.
<...> «Больница» была одной из самых ранних игр нашего возраста.
В нее мы стали играть с 4-х лет и с каждым годом превращали ее в более
интимную. <...> В игре «Больница» нам нравилось быть и «врачом» и
«пациентом». <...> «Излечивая» больные места, мы <...> старались «лечить»
интимные зоны. <...> «Врач» часто делал <...> массаж. <...> Этот массаж мог
делаться <...> по всему телу, включая <...> половые органы. <...> Какое бы
действие ни задумывал «врач», «больной» ему подчинялся. <...> «Лечение»
рук, ног, головы, спины <...> проходило через «лечение» половых органов.
Их поливали водой, прикладывали листики, трогали руками, палочками.
<...> Иногда мы заигрывались по целому дню. <...> В «Больницу» мы
играли долго, ~ до 10—12 лет.
Помню, как я пыталась поиграть в «Больницу» с «подобным уклоном»
со своей маленькой племянницей. Ей тогда было Ъ—А года, а мне — 13—
14 лет. Это было один раз. В один прекрасный день я не пошла в школу, и
мы с племянницей остались одни. Она одолела меня просьбами поиграть
с ней во что-нибудь, и я предложила ей «Больницу». Та радостно
согласилась. Я была «врачом». <...> Она понимала, что это не очень хорошо <...>
(после игры она попросила никому не говорить). В этой игре мы лечили
только половые органы. Мелкой (так я ее зову) нравилось, и она просила
еще, говорила, что еще не выздоровела. А потом предложила полечить
меня (сама!). В 3—4 года — почти взрослую девочку. Помню, как она
внимательно рассматривала мою промежность, трогала ее, гладила ручкой,
132

пустила струйку воды на живот, дула из бутылочки воздухом <„> (текст
рассказа сокращен в несколько раз, полностью см.: Там же: 39—41).
Изображение гениталий при помощи пальцев распространено
как в девичьей, так и в мальчишечьей среде. С некоторым
сомнением мы включаем эту забаву в рубрику
«ознакомительно-эротических» практик. Вот как выглядит она в описании одной девушки:
Вот один раз пришла в школу и опоздала на урок. Потом прозвенел
звонок, смотрю: девчонки собрались кучей и смеются-заливаются. Я
подошла посмотреть, что они делают. Они взяли, сложили ладошки вместе и
вставили их между пальцами друг друга, и сначала одна откроет, —
посмотрит, а потом — другая, и мне показывают и ржут, а я ничего понять не
могу, чего тут смешного, а они мне и говорят: «На что похоже?», ну тогда
до меня и дошло, на что это похоже (девочкина пися), потом к этим двум
девочкам подошла третья и засунула один палец между их пальцами и
получилась пися мальчика (Там же: 44).
Насколько распространены девичьи
ознакомительно-эротические игровые практики, предстоит установить в будущем.
3.1.2. Игровые задирания юбок
Нередко младшие школьницы испьпъшают желание
«поиграть» на девичьем страхе-стыде публичного обнажения. В связи
с этим среди девочек младшего школьного возраста большой
популярностью пользуется «взаимное» задирание юбок (подолов
школьной формы) в присутствии мальчиков.
Очень было распространено задирание юбок. Мы задирали юбки друг
другу в основном перед мальчиками. Это было особенно интересно. И если
тебе никто не смог задереть юбку, это считалось как бы привилегией какой-
то. Но таких было очень мало. В основном, юбки задирали у всех, друг у
друга и не по одному разу. Мы гордились теля, кто больше задерет юбку перед
мальчиками (Ф. 1. Оп. 8. Д. 25).
Очень часто задирание юбок осуществляется в виде своего
рода игры с «кодовым» восклицанием «Московский [вар.:
дамский) зонтик!»:
На переменах <...> с девчонками <...> мы любили играть в «Дамский
зонтик». Бегали друг за другом и задирали юбки, произнося: «Дамский
зонтик!», и убегали, смеясь. Особенно нас подзадоривало, если в классе
находились мальчики. Нам было интересно посмотреть их реакцию, когда они
увидят чьи-либо плавочки. Некоторые девочки не понимали этих шуток и
говорили, что мы дуры, что нам больше нечем заняться, и плакали
(Борисов 20006: 43).
Иногда задирание юбок девочками друг у друга побуждает к
аналогичному поведению и мальчиков:
133

В 1—2-м классе девочки задирали друг другу юбки со словами:
«Московский зонтик». Но это было в с]эорме шутки, игры, никто и никогда не
обижался друг на друга. После этого уже мальчики стали задирать
девочкам юбки и говорили или же те слова, что и девочки, или: «Как тебе не
стыдно, трусики-то видно». <...> Девочкам это было неприятно. <...> И мы
на каждое задирание юбки пытались снять с них брюки (Там же).
Бывает, что юбки «на равных» задирают как девочки, так и
мальчики.
В начальной школе, было широко распространено задирание юбок,
платьев у девочек. Эта игра называлась «Дамский зонтик» или
«Московский зонтик». Заключалась она в том, что мальчики или даже девочки
подбегали к своим одноклассницам и загибали им подолы, при этом
крича: «Московский (дамский) зонтик» (Там же).
Были игры <...> в «Московский зонтик», когда поднимали юбку или
платье, причем не только мальчики, но иногда и девочки (Там же).
Играли также и в «Московский зонтик», поднимали юбки не только
девчонки друг у дружки, но и парни тоже поднимали юбки, это было
класса до 7-го (Там же).
Можно с достаточной степенью уверенности утверждать,
что междевичьи эротически-ознакомительные и
публично-обнажающие игровые практики являются распространенными фор
мами половой социализации девочек.
3.2. ДЕВИЧЬИ УРИНАЛЬНЫЕ ИГРЫ
О девичьих соревновательных играх с мочеиспусканием,
насколько мы можем судить, никогда даже не упоминалось в
печати. Косвенным подтверждением этого является следующая
фраза из работы И.С. Кона 2000 года:
<...> Мальчики часто соревнуются <...> чья струя сильнее. В этих
мальчишеских соревнованиях, не имеющих аналога у женщин, присутствуют
чисто мужские мотивы соревновательности и достижения <...> (Кон 2000).
Между тем, по нашим сведениям, соревновательные практики
с мочеиспусканием достаточно распространены и среди девочек:
Еще в детстве, когда придем с двоюродной сестрой к бабушке, то
вытворяли вот что: сядем на крыльцо и начинаем писять, и соревнуемся, у кого
дольше и кто дальше (Борисов 20006: 41).
Когда я летом ездила гостить к своей бабушке, у меня там есть моя
подруга. <...> Вот мы с ней выходили на крыльцо, а крыльцо у них
большое такое, садились сбоку от ступенек и начинали писять, пуская ручейки.
У нее всегда текла одна «речушка*, а у меня почему-то она давала оттоки
или даже образовывала небольшие островки. Иногда она выигрывала,
иногда я. Но на это мы не спорили. Просто так, и у кого был ручеек длиннее, та
просто больше радовалась (Там же: 41).
134

Как-то мы с моей старшей сестрой сели пописеть. Я как обычно. А она,
как начала, говорит: «Смотри, как я далеко умею, ты так не можешь».
Я, конечно, тоже начала посильнее, но было уже поздно, не хватило.
Следующий раз, когда сели вместе, я тоже с самого начала начала сильно, и
она тоже. Она говорит: «Давай, кто до дорожки сможет». Ну, мы с ней и
старались. Вот так мы с ней и мочились, — то она выигрывала, то я. Если
кто-то выигрывал, был такой довольный, счастливый (Там же: 41).
Соревнование «кто дальше пустит струю» было до 4-5 класса.
Соревновались с соседкой (она младше на 4 года), дальность достигала, по-моему,
невероятных размеров — до 120 см. Еще соревновались, у кого дальше
проплывет ручей <...> (Там же: 42).
Так как в нашем дворе жило много детей <...> мы вымачивали такие
вещи, о которых без смеха нельзя вспоминать. Особенно это происходило,
когда собирались одни девочки. Один раз мы пошли с девчонками (8—
9 лет) за яблоками на школьный двор <...> и кто-то захотел <...> пописеть.
Я <...> предложила <...> пописеть вместе — кто дальше. Остальные девочки
дружно закричали, что тоже будут с нами. Тогда мы <...> приспустили
штанишки и изо всей силы стали тужиться. <...> Мы <...> долго следили,
у кого дальше добежит ручеек (Там же).
На современные девичьи «уринальные забавы» нелишне
взглянуть с учетом символики мочи в народной культуре
Средневековья.
Образы мочи и кала амбивалентны, как и все образы
материально-телесного низа: они одновременно и снижают-умерщвляют и возрождают-
обновляют, они и благословенны и унизительны, и в них неразрывно
сплетены смерть с рождением, родовой акт с агонией. В то же время образы эти
неразрывно связаны со смехом. Смерть и рождение в образах мочи и кала
даны в своем веселом смеховом аспекте, —
отмечал М.М. Бахтин.
Кал и моча отелеснивают материю, мир, космические стихии, делают
их чемто интимно-близким и телесно-понятным (ведь это материя и стихия,
порождаемые и выделяемые самим телом). Моча и кал превращают
космический ужас в веселое карнавальное страшилище, —
писал он. М.М. Бахтин называл мочу «веселой материей*,
«веселой стихией».
Как показал М. Бахтин, «обливание мочой и потопление в
моче» играют большую роль у Ф. Рабле в романе «Гаргантюа и
Пантагрюэль». Гаргантюа обливает своей мочой любопытных
парижан, столпившихся вокруг него; его кобыла затапливает
своею мочой часть войска Пикрохола, в поток мочи Гаргантюа
попадают паломники. Пантагрюэль затапливает мочой лагерь
Анарха (см.: Бахтин 1990: 164—168, 370—371). К перечисленным
М.М. Бахтиным примерам добавим эпизод, где «более шестисот
тысяч четырнадцати псов сикали» на место, которого касалась
135

своим платьем дама, отказавшая в любезности студенту Панур-
гу, и «из их мочи образовался целый ручей, в котором
свободно могли плавать утки».
Уринально-смеховая стихия бушует в полную силу в русской
сказке «Сова-вестуха»:
— <...> Насцать всегда можно, — говорит дьячок.
Тотчас спустил штаны <...> и давай ей (сове. — СБ.) прямо в глаза
сцать. <...> Хозяйка подняла сарафан и зачала сцать на сову. <...> Поп
положил свои книги на стол <...> и <...> принялся сцать <...> (Афанасьев
1997: 360-361).
Вообще семантика уринального акта, как освобождающего от
официальных норм культурного жеста, на наш взгляд, в той
или иной степени присутствует в девичьих «телесно-низовых»
игровых практиках. Одновременно в состязательно-игровом
мочеиспускании присутствует и другая семантика, ключ к
которой дают якутские исторические легенды о первопредке Эллэе.
Герой выбирает себе жену, исходя из визуальных свойств ее
мочи («Эллэй стал примечать, как девицы мочатся»). В одних
вариантах Эллэй следует советам отца:
<...> Если <...> предложат тебе выбрать жену, то следи за мочой и бери,
не разбираясь во внешности, ту, у которой моча оставит пену [, величиной]
с лежащего зайца;
<...> Выбери ту, у которой моча будет с пеной, такая жена будет детной;
Моча у этой девы будет с пеной, она будет плодовитой и станет
прародительницей якутов.
В других случаях герой принимает решение, руководствуясь
собственной логикой или неким неявным знанием:
Эллэй <...> стал следить за девицами, когда они ходили мочиться.
Наблюдая, заметил, что родная дочь Омогоя испускала мочу медленно, а
воспитанница мочилась с шумом, и моча ее вскипала пеной. По этой
причине Эллэй женился на воспитаннице.
Эр-Эллэй <...> стал наблюдать за девицами, особенно обратил
внимание на то, как они по утрам мочились. Младшая, любимая дочь мочилась,
будто дождем оросит, а моча дурной, старшей дочери оставляла большое
количество белой пены. Эр-Эллэй думает про себя, что эти приметы весьма
существенны и предуказывают в будущем многочисленное потомство.
Поэтому решил жениться на старшей (Ксенофонтов 1977: 18, 22, 25, 31, 41—
42, 51, 53, 162, 163, 166).
Связь уринальных и половых свойств в народной картине
мира прослеживается и в русском заветном фольклоре. Так, в
сказке «Чесалка» поповна — «еще невинная девка», «что ни
выйдет, так стог и перестанет». Благодаря этой необыкновенной
способности дочери поп имеет возможность не платить своим ра-
136

батникам. После того как некий «удалой работник» лишает
поповну невинности, та утрачивает свою чудесную способность и
попадает в конфузную ситуацию:
<...> стала сикать через стог — <...> только себя обосцала.
Аналогичный сюжет в сказке «Загони тепла» (см.:
Афанасьев 1997: 119-120, 124).
Таким образом, на первый взгляд бессмысленное и
вульгарное развлечение девочек имеет скрытую карнавально-смеховую
и сексуально-плодородческую семантику.
3.3. ИМИТАЦИЯ БЕРЕМЕННОСТИ
И РОДОВ В РОЛЕВЫХ ИГРАХ
Как показывают сообщения, имитация беременности
является чрезвычайно распространенной девичьей игровой практикой
(в игру в роли «пап» могут включаться и мальчики, но,
во-первых, это бывает, по нашим оценкам, довольно редко, а
во-вторых — роль их весьма пассивна). Механизм изображения
беременности весьма прост:
Беременных женщин мы изображали с двоюродной сестрой. Себе под
кофту толкали всякие тряпки и делали живот (Борисов 20006: 44).
С девчонками играли, засовываем подушку под платье, и мы
беременные (Там же).
Когда моя сестра ходила в положении, я старалась быть похожа на
нее: прятала под платье мяч, одежду, тем самым демонстрируя
беременность (Там же).
<...> Мы любили имитировать беременность, подкладывали под платья
подушки и так ходили, рассуждали над тем, кто родится и как назову. В
такие игры мы играли <...> когда <...> не было взрослых (Там же).
Интересным занятием было изображать беременную женщину. Под
подол я ложила подушку или тряпок. Я делала себе такой большой живот, и
так я ходила по ограде <...> (Там же).
Игровая «беременность», как правило, завершается
«появлением ребенка». «Роды» могут осуществляться по принципу
«одно вместо другого» — убирается «живот», достается «ребе-
нок»-кукла:
Когда мы играли в «Дом», «Дочки-матери», то что-то все-таки знали о
беременности, о рожании детей. Девочка-«мама» подлаживала себе на
грудь что«и6удь и на живот тоже, чтобы было видно, что живот большой.
Она говорила всем: «Я беременна». Потом этот живот убирался, и
появлялась на свет кукла-«ребенок» (Там же: 45).
Но «появление на свет ребенка» может оформляться и как
более или менее подробная и правдоподобная имитация родов. В
137

одних случаях девочки воспроизводят в игре представления (см.
вторую главу) об извлечении ребенка из разрезанного живота:
Игры в «Больницу». Играют по 3—4 человека. Один — «доктор»,
остальные — «пациенты». <...> «Маме» назначают таблетки, потом она
«рожает». «Роженицу» кладут на диван, «разрезают» живот (расстегивают
кофту) и вытаскивают «малыша». Потом она лежит в «больнице», через
некоторое время ее выписывают (Там же).
В других случаях после имитации беременности девочки
извлекали «ребенка» без «разрезания живота».
Игры в «Роды». Кукол прятали под одежду, ложились на стол и сами
себе вытаскивали детей (Там же).
<...> Имитация беременности была часто, почти при каждой игре в
куклы. Мы пихали под кофту подушку (куклу иногда) или еще что-нибудь, а
потом ложились и вытаскивали сами себе «ребенка» из-под кофты. Потом,
после родов, немного <...> отдыхали и шли играть (Там же).
Играя с девочками, мы изображали себя беременными. Под платье
насуем всякого тряпья, наделаем себе животов и ходим, смотрим, у кого
живот больше, у кого меньше, и гладили себя по животу, спрашивали,
кому когда «рожать» и кого. <...> Потом мы не имитировали, что якобы
рожаем, а сразу из-под платья доставали куклу <...> (Там же).
Степень правдоподобия в игровом воспроизведении родов
может быть достаточно высокой:
<...> Играя в «Семью», мы часто имитировали роды. Я ложила под
платье куклу и ходила так какой-то промежуток времени, затем я
начинала кричать якобы от боли. После чего я ложилась на кровать, продолжая
кричать, и при этом раздвигала ноги, чтобы «ребенок» мог «родиться».
Даже не знаю, с чего взяла, что надо именно так вести себя при родах. А
подруга в это время вытаскивала «ребенка» (Там же: 45—46).
Вслед за имитацией рождения или независимо от него
девочка может имитировать кормление ребенка. В одних случаях
«новорожденный» прикладывается непосредственно к груди.
Подкладывала подушку под майку или мяч, представляла себя
беременной. Мама всегда ругалась, а я не понимала почему. Потом
«рождался» сын (мой любимый медвежонок), я его кормила из бутылочки,
пеленала, даже пыталась кормить грудью (Там же: 46).
В 5—6 лет мама нам с сестрой подарила по большой кукле. <...> Я
сразу назвала ее Олей. А воспринимала я ее как свою дочку. <...> Эта игра
меня привлекала вплоть до 7-го класса. Я ее кормила, сначала
прикладывала ее к груди, потом, считая, что она уже подросла, кормила ее с ложечки
(Ф. 1. Оп. 14. Д. 4).
В других случаях в качестве игрового заместителя груди
выступает бутылочка или другой предмет.
138

<...> Затем «жена» кормила «ребенка» «грудью». «Грудью» у нас лично
была настоящая бутылочка с соской. <...> Покормив ребенка, «грудь»
убиралась под подушку или куда-то рядом. Но это не замечалось, главное —
она была, и ребенок сосал ее (Борисов 20006: 46).
Может показаться, что имитация беременности и родов
является изобретением современной девичьей культуры, однако
это не так. Согласно сообщениям дореволюционных
этнографов, во время детских игр в «свадьбу», порой растягивавшихся
«на несколько дней, а то и месяцев», помимо «первой ночи»,
имитировались и беременность, и роды. Имеется запись, согласно
которой во время игры, проводившейся в конце XIX века
детьми 10—12 лет в Орловском уезде, «невестой» (после первой
«ночи») изображались беременность {«для чего подружки
наматывали ей на живот тряпок») и роды (см.: Морозов 1995: 22).
Наличие в девичьей среде игровых имитаций беременности
отмечалось и после революции. В статье «Половое воспитание
детей в плане марксистской педагогики» Г.Н. Сорохтин отмечал:
В своих играх девочки очень часто играют в «Маму». Подкладывают под
платьице тряпки или бумагу, изображая беременность, и вытаскивают из-
под юбки куклу, показывая этим самым процесс родов (Сорохтин 1925: 85).
Есть резон сопоставить имитации родов девочками в
«семейных» играх с обрядом имитации родов на русской свадьбе. Так,
женщины, доставившие в дом жениха приданое невесты («при-
данки»), после обеда выбирали какую-либо женщину на роль
роженицы («породзихи») и укладывали ее вместе со спеленатым
котенком за полог в постель. Котенка тискали, чтобы он пищал,
мнимая роженица кричала: «Живот болит». Все происходило
под смех присутствующих. Приведшая это свидетельство из
издания 1926 года В.И. Еремина заключает:
Шуточное воспроизведение «родов» на свадьбе <...> это поздние отголоски
древних языческих представлений, нашедших свое отражение в <..> магических
формах, призванных усилить рождающую способность человека (Еремина
1991: 127).
Укажем и на другие, более отдаленные параллели девичьим
играм в рождение ребенка. Речь идет об имитации повторного
рождения как ритуально-правовом закреплении нового
юридического или социального статуса человека. Согласно Диодору
Сицилийскому, при возведении Геркулеса в ранг богов Зевс
уговорил свою супругу Геру усыновить Геркулеса и признать
его своим родным сыном. Богиня «легла в постель, прижала
Геркулеса к своему телу и уронила его на пол из-под своей
одежды, имитируя тем настоящие роды». Диодор Сицилий-
139

ский добавляет к этому, что в его время варвары применяли
такую же процедуру при усыновлении мальчика, а в средние
века подобная форма усыновления соблюдалась в Испании и
других местах Европы: усыновитель или усыновительница
брали усыновляемое дитя себе под мантию, а иногда пропускали
его под складками свободных одежд. На острове Борнео
приемная мать ложилась в позе женщины, собирающейся рожать,
а ребенка проталкивали сзади между ее ног (см.: Фрэзер 1989:
256-257).
Таким образом, современные девичьи игры в беременность и
роды имеют как ритуально-магические, так и
ритуально-правовые аналоги.
3.4. ИГРОВЫЕ ПРАКТИКИ,
ИМИТИРУЮЩИЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Об игровых практиках, имитирующих половое поведение,
Ю.М. Орлов высказывается следующим образом:
В предподросгковый период половые игры дают чрезвычайно важный
толчок к идентификации полового поведения. Имитация семейных
отношений, а в некоторых случаях — полового поведения, по мнению многих
специалистов, представляет собой определенный период половых игр, которые
имеют решающее значение для усвоения половой роли. <...> Фаза половых игр
должна быть пройдена обязательно,
а дети, лишенные половых игр,
деградируют, и их развитие блокируется (Орлов 1993: 82).
Девичьи половые игры автор характеризует следующим
образом:
<...> Как правило, у девочек это — гомосексуальные игры, в которых
девочка может принимать на себя в игре мужскую роль.
Половые игры даже с гомосексуальным оттенком, в особенности у
девочек, в предпубертатный период можно рассматривать как нормальные,
однако в период полового созревания они могут положить начало
извращениям (Там же: 116—118, 188).
Ю.М. Орлов исходит из тезиса, согласно которому
американская культура в том, «что касается сексуальной жизни, сходна с
нашей и может рассматриваться как некоторая модель,
помогающая понять условия, принципы полового воспитания в нашей
стране» (Там же: 117). Опираясь на опросы Кинси 40-летней
давности («поскольку подобных исследований у нас еще не
было, нам приходится принимать во внимание эти данные»),
Ю.М. Орлов пишет:
140

Гомосексуальные игры девочек имеют большой диапазон приемлемости.
Например, мануально-генитальные контакты были у 62% опрошенных.
<...> Гомосексуальные игры <...> 6% опрошенных указали, что это было уже
в 6-летнем возрасте, а 15% — в 7-летнем (Там же: 118).
На наш взгляд, Ю.М. Орлов не вполне оправданно
использует в данном контексте термин «гомосексуальный».
Применительно к детским и детско-подростковым играм уместнее было
бы употреблять термин «однополый» или, в крайнем случае, «го-
моэротический», ибо за термином «гомосексуальный»
закрепилась семантика преимущественно «взрослых», ответственных, а
не детских, экспериментально-игровых отношений.
И. С. Кон, признавая распространенность среди
дошкольников социосексуальных игр, в которых дети «даже имитируют
половой акт», в то же время не считает удачным использование
применительно к детским генитальным играм термина
«гомосексуальная (или коитальная) игра»:
Сами термины «коитальная игра», «гомосексуальная игра» условны
и неточны, так как они описывают поведение, не раскрывая его сути.
Мотивы участия в таких играх могут быть самыми разными. Очень часто в
них нет ничего эротического, это просто «исследовательская деятельность»
или обычная игра, в ходе которой ребенок осваивается с определенными
социальными ролями и ситуациями (Кон 1988а: 199).
Мы не располагаем достаточным эмпирическим материалом
для того, чтобы обсуждать тезис о степени сходства американской
и русско-российской моделей сексуального поведения (см.: Орлов
1993:117) и, стало быть, о правомерности экстраполяции данных,
полученных американскими исследователями, на российскую
действительность. Наша задача более локальна — рассмотреть
конкретные разновидности современных девичьих половых игр.
Девичьи игры, включающие изображение или имитацию
сексуальных отношений мужчины и женщины, могут быть
разделены на две группы — с использованием и без использования кукол.
3.4.1. Сексуально-имитационные игры с куклами
В статье 1927 года И.М. Левина описала кукольную игру в
«свадьбу», бытовавшую среди крестьянских девочек на севере
России, и зафиксировала, в частности, следующий эпизод:
Молодых ведут на лавку, где раздевают и валят спать. Жениха кладут
на невесту и закрывают шалями (Левина 1927: 220).
Подобного рода имитации коитуса сохранились в играх в
«Семью» до настоящего времени:
141

Некоторые игры с куклами носили эротический подтекст. Например,
играя в «Семью», где одна кукла изображала жену, а большой пупс - мужа,
когда мы укладывали их спать, то ложили пупса сверху на куклу, лицом
друг к другу. Через некоторое время мы снимали пупса и укладывали его
рядом с куклой. Смысла мы не понимали, но кто-то видел, что так делали их
родители, и мы пытались полностью имитировать семейную жизнь
(Борисов 20006: 47).
Игры в «Семью» иногда сопровождались элементами эротики: куклу-
мальчика ложили на куклу-девочку, производили соответствующие
движения, а затем кукле-девочке подкладывали под одежду что-нибудь, чтобы
получился живот (Там же).
Игровая эротика возникала у нас в играх с куклами. Мы с подругой
раздевали кукол и ложили друг на друга, имитируя этим как бы половой акт
(Ф. 1. Оп. 8. Д. 25).
В 10 лет с девятилетней подружкой играла в следующую игру. Котик
(мягкая игрушка) «любил» куклу и собирался на ней «жениться», а ее
«мама-чукча» (тоже кукла) была против. Котик «переспал» с ней, и она
согласилась на «свадьбу дочери» (т. е. имитация полового акта с
игрушками). В 7-м классе была имитация полового акта с помощью бумажных
кукол. У меня и подружки были по две куклы — мальчик и девочка.
Парочка моей подруги все время бурно «занималась любовью» в другой
комнате, а моя парочка сидела на кровати и держалась за руку. Подружка
обиделась, что я играю не по правилам, и мы больше так не играли» (Ф. 1.
Оп. 14. Д. 33).
Вполне вероятно, что в эротически окрашенных играх с
куклами у самих девочек возникают ощущения эротического
характера.
Эротические игры возникли в 9 лет, когда играла с куклами. Одна
кукла была «мама», другая — «папа». Они целовались, вместе ложились
спать, обнимались, при этом у самой возникло чувство возбуждения (Ф. 1.
Оп. 14. Д. 15).
Несколько расширяя тему, хотим отметить, что игры в
куклы, возможно, чаще, чем представляется, носят эротический
характер.
Когда мне было лет 10 или 9, моей подруге было 12 лет. <...> Мы
брали бумажные куклы, у которых мы сами рисовали половые органы и играли,
то есть они у нас «спали» друг на друге', затем появлялась маленькая
куколка, их «ребенок». Иногда мы подрисовывали им груди до пояса или
мужской половой член до колен. Это мы так придуривали. После игры эти
куклы разрывались и выбрасывались. Также мы играли в кукол из
пластилина, у них были прилеплены грудь, внизу мы лепили типа пирожка, и у др.
куклы - было все, что нужно для определения полового класса. После игры <...>
пластилиновые куклы, у них убирались половые органы и оставлялись
до следующей игры. Эти игры нас так захватывали. <...> Так как она
меня старше на 2 года, почему-то инициатором таких игр была она (Ф. 1.
Оп. 14. Д. 22).
142

3.4.2. Непосредственные имитации половых отношений
Начать рассмотрение этой темы мы хотим с цитаты из
недавно опубликованной статьи К.К. Логинова:
Среди девочек-подростков Карелии, как и повсюду в России, достаточно
распространено «щупание», то есть хватание подруг за груди, попытки
забраться рукою до тайного уда подружки, а равно и игровые имитации
полового акта, его движений. Имитации не сопровождаются
раздеванием и заголением каких-либо частей тела: в чем одеты, в том и
имитируют. <...> Девичьи имитации полового акта, при которых мне доводилось
присутствовать, исполнялись в позе лицом к лицу, стоя или лежа»
(Логинов 1999: 181).
Данное сообщение, несомненно, имеет определенную
научную ценность. Однако у нас оно вызывает немало вопросов, и
главный из них: каков источник информации? Как удалось
автору присутствовать при имитациях полового акта между
девочками? Были ли они (имитации) публичными? Насколько часты
(и публичны ли) «щупания» девочками друг друга?
Действительно ли в эротических играх исключается «раздевание и заголе-
ние»? На каком эмпирическом материале базируется
утверждение автора о том, что описываемые им эротические междевичьи
контакты имеют место «повсюду в России»?
В отличие от статьи КК Логинова, построенной главным
образом на личных наблюдениях, мы, как и прежде, будем
основывать наши суждения только на конкретных сообщениях
непосредственных участниц интересующих нас событий.
Игры, непосредственно имитирующие сексуальные
отношения, встречаются у девочек с дошкольного до среднего
школьного возраста. У девочек дошкольного и младшего школьного
возраста это, как правило, игры, воспроизводящие «семейные
отношения»:
Девочки целовались друг с другом, изображая жениха и невесту или
мужа с женой. В игре они ложились в постель друг на друга, целовались,
потом как бы спали. «Утром» они снова «ласкали» друг друга. Вставали и
шли «на работу» (Борисов 20006: 47).
Игра в «Семью». Из участвующих в игре девочек выбирали «папу»,
«маму», «дочку», «сына». «Папа» днем был на работе, «дети» играли, а
«мама» готовила ужин. Когда «папа» приходил с работы, все ужинали, а
потом ложились спать. Когда дети засыпали, «мама» с «папой» делали
другого ребенка. Они ложились друг на друга, а полежав, засыпали (184в).
У меня была очень хорошая подруга, мы <...> дружили с раннего
детства. Мы <...> вместе играли <...> в «Семью». Она чаще всего была
«отцом», я играла роль «матери». <...> Помню, что мы имитировали половые
отношения между мужем и женой, хотя не могу вспомнить, откуда мы об
этом узнали <...> (Борисов 20006: 47).
143

По-видимому, нередко в качестве партнеров по девичьим
эротическим играм выступают двоюродные («сродные») сестры.
Вот, например, что вспоминает девушка о поступке своей
двоюродной сестры в тот период, когда девочкам было 7—9 лет:
Помню, она меня завела в темную комнату, положила меня на
кровать и легла на меня. А потом сказала, что у нас будет ребенок. Я долго
думала, почему у двух девочек может быть ребенок (Там же).
Еще одно аналогичное воспоминание:
Была у нас еще такая игра, когда ко мне приезжала сродная сестра,
мы с ней ложились спать. Она говорила: «Давай ты будешь жена, а я —
муж. Мы должны вместе спать». Игра заключалась в имитации половых
сношений (Там же).
Не всегда девочки достаточно отчетливо представляют себе
характер половых отношений между мужчиной и женщиной, и
тогда их имитация принимает причудливые формы.
<...> В детстве лет 6—8-ми я пришла во двор к двоюродной сестре, там
было четверо девчонок, они и говорят: «Пошли с нами играть в маму с
папой». Мы все вместе пошли в кусты, залезли в самую гущу, и одна
девочка сняла платьице и другая сняла, одна говорит: «Я буду мамой», а другая:
«А я — папой», — и положила себе в плавки несколько листочков, чтобы
была выпуклость, и они начали обнимать друг друга и гладить, потом эти
девочки оделись, и разделись следующие две, и это повторилось. Потом,
помню, я тоже с ними играла (Там же: 48).
Наслушаемся мы каких-либо рассказов, анекдотов на тему
супружеской измены. <...> И вот пытаемся воссоздать все это в каких-то сценках.
Не знали того толком, что да как. Как получалось, так и делали:
становились друг к другу попками, совершали какие-то непонятные движения и
подразумевали, что это половой акт. Часто в таких играх возникали споры о
том, кому быть мужчиной, кому женщиной (Там же).
В предподросгковом (8—10 лет) и подростковом (11—14 лет)
возрасте ролевые игры с тем или иным уровнем имитации
половых отношений возникают у девочек в процессе
фантазирования о мужчинах или сверстниках — предметах влюбленности.
Иными словами, междевичьи игры с имитацией сексуальных
отношений большей частью не являются «содержательно»
гомосексуальными, они «в доступной форме» воспроизводят
«нормативные» гетеросексуальные отношения.
Первый опыт доэротической социализации я получила со своей
подружкой Светой. Нам тогда было по 8-10 лет. У нас была такая ситуация
в фантазии: у меня друг — Сергей, у нее — Алеша. Роль мальчиков мы
исполняли попеременно: сначала я — «мальчик Алеша», а она якобы моя
подруга, потом — наоборот. Мы <...> завоевывали друг друга, будучи
мальчишками, приглашали на свидание, дарили подарки. <...> Мы также цело-
144

вались, танцевали, позднее имитировали половой акт. <...> Так мы жили
двойной жизнью примерно лет 4—5, пока в нашей жизни реально не
появились мальчики (Там же: 49).
<...> Я играла в игры с обнажением <...> со многими девочками. Мы
придумывали какой-нибудь сюжет. <...> Мы чаще брали на себя роли
мужчины и женщины и вытворяли друг с другом все то, что, по нашему
разумению, делали мужчина и женщина. Причем всегда спорили, кто будет
«женщиной», всем хотелось быть ею. Женщина всегда лежала неподвижно с
закрытыми глазами. А «мужчина» раздевала ее, могла снять трусики или
футболку и принималась ласкать ее. <...> Нам было (то есть мне) примерно
9—10 лет. <...> Так было почти каждый день. Мне нравились эти игры (хотя
мне до сих пор в этом стыдно признаваться). <...> Например, мы играли
так: выбиралась пара, они играли свою роль, а остальные девочки, а нас
было примерно человек семь, смотрели и обсуждали и ждали своей
очереди <...> (сокращено в шесть раз, полностью см.: Там же: 49—50).
Мы играли с подругой. Это был 4—5-й класс. Представляли, что
она — какой-нибудь мальчик, который мне нравился (и наоборот). И
разыгрывали целый сюжет действий. Или «он» меня спасал от бандитов, или
спасал меня на войне от бомбы. Все это разыгрывали, и в конце мы
«влюблялись» друг в друга и начинался «sex». Правда, всё ограничивалось
поцелуями. И так я играла со многими девочками, это продолжалось до 6—7 класса.
Все мои подруги занимались этим. Просто мы уже как бы выросли, а наши
мальчики — нет. Но сейчас мы далее не вспоминаем об этом (Там же: 48).
Лет в 12—13 со мной и Элькой произошла удивительная история. <...> В
первый раз в жизни мы по-настоящему поссорились. <...> А так как мы <...>
делали вид, что у нас все хорошо, то на виду сходились каждая со своей
выбранной подругой. И дошло до того, что я со своей, а Элька со своей, не
сговариваясь, сблизились до того, что стали, как взрослые, тренироваться
обниматься и ласкаться. У меня с Настей — новой подругой — дошло до того,
что мы стали целоваться в губы. <...> Затем мы ложились и, не раздеваясь,
лезли под футболку и юбку. Еще мы придумали называть себя
вымышленными именами девочки и мальчика. Нам нравилась эта игра, но Настя
стеснялась. Тогда я придумала игру в карты, по <...> которой выигравший мог
ласкать хоть где и хоть как. Все это прекратилось спустя <...> 2 недели, так
как мы с Элькой помирились. <...> С Элькой мы никогда ничего подобного
не делали <..> (сокращено в два раза, полностью см.: Там же: 49).
В 7-м классе мне в руки попалась книга «Об интимном вслух». <...>
Мне не верилось, что половой акт может быть так прекрасен и <...> что
когда-то сама буду наслаждаться этим. В то время я еще боялась этого,
однако уже меня тянуло к объятьям <...>: хотелось испытать ласки. И вот
однажды я <...> гостила у <...> подруги (нам было по 14 лет). Я пришла к ней
с ночевой, и мы спали в одной комнате на одной кровати. Сначала
разговаривали о том, кто нам нравится из парней. <...> И тут нам в голову
пришла идея поиграть\ одна из нас на время становится тем парнем, который
нравится другой. Так мы и сделали. Я закрыла глаза и представила, что
моя подруга — это тот парень, от которого я была без ума. Подруга же в
это время гладила меня, ласкала, целовала. Потом мы менялись ролями.
Когда я была сама собой, то чувствовала наслаждение. <...> А шут роль
парня мне не понравилось исполнять <...> но мне хотелось сделать приятное
подруге. <...> (сокращено в два раза, полностью см.: Там же: 48).
145

В вышеприведенных примерах девочки имитировали
свободные любовные отношения между мальчиком (мужчиной) и
девочкой (девушкой, женщиной). В других случаях девочки
имитируют супружеские отношения.
У меня была очень хорошая подруга. <...> Мы <...> играли в «Семью».
Она чаще всего была отцом, я играла роль матери, куклы были детьми.
Помню, что мы имитировали половые отношения между мужем и женой,
хотя не могу вспомнить, откуда мы об этом узнали (130).
Игра «Он и она». <...> Одна из них была «мужем», другая - «женой».
Через определенные промежутки времени они менялись ролями. <...> Вся
игра — это определенное действие. Чаще был и ночь, и день. День — это
работа. <...> Ночь - это взаимные ласки, теплые, приятные слова. Уровень
знаний в этой области был ниже среднего, хотя понаслышке <...> можно
было составить стереотип интимной жизни. <...> Если вдруг кто-нибудь из
«них» придумывал ту или иную ласку, то вслух об этом сказать стеснялись.
Писали на бумаге или на земле. С периодом взросления это отошло <...>
(сокращено в четыре раза, полностью см.: Борисов 20006: 51).
Мы полагаем, что в большей части девичьих игр с имитацией
сексуальных отношений отрабатывается нормативная
(стандартная) модель гендерного поведения и не считаем эти игры
гомосексуальными (лесбийскими). Материалы о собственно
лесбийских (подразумевающих наличие полового влечения девочки-
подростка к девочке-подростку, девушке или взрослой
женщине) отношениях в настоящей работе мы не рассматриваем.
Разделение сексуально окрашенных взаимодействий между
девочками на «замещающие» отсутствующие в реальности
гетеросексуальные отношения и собственно гомосексуальные
характерно для книги П.П. Блонского «Очерки детской
сексуальности». Рассматривая «случаи гомосексуализма» в предпубертат-
ном возрасте (в терминологии П.П. Блонского — «периода смены
зубов»), автор замечает, что они
резко распадаются на две совершено различные группы. Первая
группа — грубо примитивные сексуальные действия между девочками,
состоящие большей частью в воспроизведении виденного или слышанного
coitus'a. Это своего рода экспериментирование, причем характерно, что
ни в одном случае я не встретил указания на длительность подобных
занятий. Это дает основания сближать подобное экспериментирование с
таким явлением как взаимное рассматривание половых органов с
называнием их особыми именами или обучение подруги онанированию (Блон-
ский 1935: 43).
Ко второй группе П.П. Блонский относит случаи
«несомненного гомосексуализма» (типа влюбленности в учительницу).
Различение девичьих (однополых) эротических игр с
имитацией стандартных межполовых отношений и собственно гомосексу-
146

альных (лесбийских) отношений свойственно далеко не всем
исследователям. Поэтому, цитируя высказывания американской
исследовательницы, мы специально подчеркиваем, что
лесбийскими отношениями она, на наш взгляд, называет девичьи
эротические игры с имитацией нормативных межполовых отношений.
Лесбийские игры среди незамужних девиц на Руси семнадцатого века,
по-видимому, в порядке вещей. <...> К этим играм, практиковавшимся
вполне открыто, относились весьма терпимо, и если они порицались, то
только для виду, поскольку таким образом девушки-затворницы
готовились к брачной жизни, не рискуя лишиться девственности и забеременеть
до брака. Лесбийские отношения между молодыми девушками укрепляли
подобающую модель поведения, —
пишет Е. Левина. В подтверждение этого тезиса она
ссылается на «Сказание о Фроле Скобееве» (конец XVII — начало
XVHI в.), в котором описывается, в частности, девичья игра
в «Свадьбу» с имитацией брачной церемонии и укладыванием
«супружеской пары» в постель. Также она указывает на
наличие в рукописном исповедальном сборнике XVII века
следующего «вопроса девицам»:
Не играла ли неподобно с подругами своими мужески <...> не
целовалась ли с ними с похотию? (Левина 199&: 343—344, 374, 468—469).
Можно также упомянуть об обряде, зафиксированном в Вяз-
никовском уезде Владимирской губернии: девушку, у которой
впервые началась менструация, торжественно отводили с одной
из старших девушек в овин, где они должны были
«молодиться», то есть провести вместе ночь (см.: Бернштам 1988: 91).
Логично предположить, что ночью молодую девушку обучали
элементам сексуальной техники.
Вероятно, дальнейшие исследования позволят расширить
информацию о девичьих эротических играх в прошлом. Но как бы
то ни было, можно с уверенностью утверждать, что для части
российских девушек в 1980— 199(^е годы такие игры (или даже
имитации сексуальных отношений) являлись немаловажным
элементом (этапом) половой социализации.
3.5. ОБУЧЕНИЕ ПОЦЕЛУЮ
Особая семиотическая значимость поцелуя («обряд
перехода») для девочек-подростков была рассмотрена в третьем парагра-
фе второй главы. В сознании не целовавшейся девочки поцелуй
с мальчиком (подростком, юношей) обретает тем самым черты
«обряда перехода*, выступает как таинственный (эзотерический)
акт, «техника» которого известна только «посвященным», — в от-
147

личие от обычного поцелуя («семейного», «в щечку»), обучение
технике которого происходит стихийно.
Понятно, что у нецелованных девочек возникает желание стать
хотя бы «теоретически готовыми» к священному обряду
поцелуйной инициации. На определенном этапе тема «искусства (техники)
поцелуя» становится центральной темой девичьей коммуникации.
Необходимой «мифологической артподготовкой» являются
рассказы подруг о «неземном удовольствии» от поцелуя:
У одних от этого кружилась голова. Третьи не могли передать свои
чувства в словах, некоторые ничего особенного в этом не испытывали.
Другие утверждали, что после первого поцелуя находишься в
предобморочном состоянии (Борисов 20006: 52).
Все рассказывали, кто уже целовался <...> что в этот момент
испытывают такое блаженство, которое никогда еще не испытывали (Там же).
Девчонки рассказывали, что когда первый раз целуешься, то кружится
голова, темнеет в глазах (Там же: 53).
Первый и главный вопрос, стоящий перед нецеловавшимися
девочками: что делать при поцелуе? Как себя вести? Что делать
с носом, языком, глазами? Об актуальности этих вопросов в
период «предпоцелуйной лихорадки» свидетельствуют
многочисленные сообщения:
Про поцелуи я долго выспрашивала у своей старшей сестры.
Интересовалась, не мешают ли целоваться носы? (Там же).
Раньше, когда я смотрела фильмы, где целовались, меня очень
мучил вопрос, куда девать нос, ведь он будет мешаться, что делать с
языком (1706).
Когда стали задумываться о поцелуях, конечно, это обсуждалось с
подружками. Мы думали, как это и почему не стукаются носами, и что
делать языком. <...> (Борисов 20006: 53).
Что касается поцелуя в губы, то тут меня мучило множество вопросов:
куда девать язык? Не мешает ли нос? Надо ли обязательно закрывать
глаза? На все эти вопросы я находила ответ у тех же подруг, причем глаза
закрывать нужно преобязательно, а язык каким-то невообразимым
образом сворачивался и убирался в сторону (Там же).
<...> Я ходила и спрашивала у подруг, как надо целоваться, прочитала
множество книг о поцелуях, и мне казалось, что я никогда не научусь
целоваться (Там же).
Если девочке очень хочется не ударить в грязь лицом при
поцелуе, то ее не удовлетворит только информационное
решение вопроса о «техниксьтактических» аспектах поцелуйного акта.
Она старается пройти стадию непосредственно-практического
обучения. Изучение имеющихся в нашем распоряжении
материалов позволило выделить к настоящему времени четыре
разновидности «поцелуйной тренировки»:
148

Первая. Более старшие и опытные девочки показывают
менее старшим и менее опытным, как надо целоваться:
Мне показали, как надо целоваться, две девчонки, которые были
старше меня на два года (Там же).
Целоваться я не умела, да и сейчас не уверена на 100%, что умею. Уже
учась в училище, подруга показала на мне, как это делается. Помню, мы
тогда пробовали друг на друге (Там же).
<...> В нашем классе были девчонки, которые начали дружить с
парнями в 5—6 классе. Они уже считались «специалистками» по поцелуям. А
девчонки, которые не дружили и боялись оплошать перед парнями, учились
целоваться у «специалистов» (Там же).
<...> Нам было <...> 12—13 лет. <...> Одну нашу подружку поцеловали.
<...> У нее остались приятные впечатления, только, говорит, как-то
неудобно: он засунул ей язык в рот, а она не знает, что делать, но потом
научилась. Вот тогда она и решила нас обучить, объясняла, что надо закрывать
глаза. Пробовали немного раз, так, шутя <...> (Там же).
Вторая. Не имеющие опыта девочки сами тренируются друг
на друге:
Когда стали задумываться о поцелуях <...> это обсуждалось с
подружками. <...> Помню, что даже пробовали друг с другом, потом смеялись
(Там же: 54).
О поцелуях <...> мы вели разговоры среди девочек. Учились
целоваться. Одна девочка вычитала, как надо правильно целоваться, и мы
тренировались, учились целоваться (Там же).
Я впервые услышала о них от старшей сестры, она даже тренировалась
на мне. После этих тренировок у меня очень болели губы, мне это не
нравилось (Там же).
Третья. По рекомендации «специалиста» девочка обучается
на каком-либо «неодушевленном» объекте. В нижеприведенном
свидетельстве девочки тренируются на руке, но в итоге все
заканчивается «первым вариантом»:
Старшие девочки показывали нам на своей руке, как надо правильно
целоваться «взасос». Затем мы на своей руке повторяли это. Когда уже
научились на руке, старшие девочки <...> сами целовали нас в губы. Так
мы учились. <...> (Там же).
Чаще всего в качестве «тренажера» рекомендуется помидор
(свежий или соленый), реже — яблоко:
Тетя мне рассказывала, что она тренировалась на помидорах, нужно
взять спелый помидор и всасывать со всей силы. Мне совсем не хотелось
практиковаться на помидорах, да и на мальчиках, так как молено потерять
зубы, если сильно «засосет», да и нос куда девать? Поэтому решила пока с
ним подождать (Там же).
В школе девчонки рассказывали, что научиться поцелуям можно
149

с помощью помидора. Высасывая сок из целого, спелого, помидора,
получается похоже на поцелуй (Там же).
Ходило такое мнение, что учиться целоваться надо на помидорах,
лучше соленых. Но я этим способом никогда не пользовалась (Там же).
О поцелуе начали разговаривать в классе восьмом. Девчонки говорили,
что надо учиться на помидорке или яблоке, тоже где-то услышали (Там же).
Четвертая. Девочки обучаются поцелую на различных
предметах. Этим предметом может быть зеркало, игрушки (в том
числе куклы), подушка:
<...> В тайне от всех я училась целоваться с зеркалом <...> (Там же).
В 14 лет <...> дома я училась целоваться на зеркальце (Там же).
<...> Я стала учиться целоваться на игрушках, куклах, на подушках
(Там же).
<...> Я не знала, как это делается, и <...> решила потренироваться. У
меня есть большая мягкая игрушка — жираф. Так вот с помощью этой
игрушки я и училась целоваться <...> (Там же).
Для максимального правдоподобия девочки могут
использовать для тренировок собственную руку:
Помню, учились целоваться. <...> И для этого использовали свою руку.
Поднесем ее к губам и целуем, представляя, что с мальчиком целуемся
(Ф. 1. Оп. 14. Д. 15).
<...> Я сама решилась взяться за технику поцелуя: тренировалась на
собственной руке, внутренней стороне предплечья. Я засасывала в рот
немного кожи, водила по ней языком и представляла, что я целуюсь с
мальчиком (Борисов 20006: 54).
<...> Мы с подружками <...> стали целовать себя, свои руки, и мы
думали, что ничего особенного в этом нету (Там же).
Таким образом, нами выявлен еще один ранее не
освещавшийся в специальной литературе аспект девичьей половой
социализации — обучение поцелую в девичьей среде.
3.6. МЕХАНИЗМЫ ТРАНСЛЯЦИИ
СЕКСУАЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИИ
И ОБРАЗЦОВ ПОЛОВОГО ПОВЕДЕНИЯ
Актуальные для девочек процессы индивидуального
полового развития (менструальный цикл, рост молочных желез,
оволосение лобка, ношение бюстгальтера, посещение гинеколога,
сохранение девственности) нередко обсуждаются в гендернсюдно-
родной среде даже вне «девичников»:
С девчонками в узком кругу мы обсуждали появление менструального
цикла <...> (Борисов 20006: 55).
150

О половом созревании мы говорили в девичьем кругу <...> (Там же:
55-56).
Мы разговаривали (с девчонками), сколько дней у кого идет
менструальный цикл (Там же: 56).
В этом возрасте у девочек все разговоры -у кого как начались месячные,
во сколько лет, как часто, у кого какая грудь, кто уже носит бюстгальтер,
а кто еще «доска» и т. д. (Там же).
В 12—13-летнем возрасте мы с девочками часто разговаривали о
менструации. Чаще, всего это происходило в раздевалке, где мы переодевались на
урок физкультуры, а еще — во время сбора рябины, нас в начале года
отправляли ее собирать (Там же).
В 13—14 лет мы с девчонками часто обсуждали, у кого какие изменения
в организме: у кого началась менструация, как на это отреагировали они,
что сказала мама и т. д. (Там же).
Когда были в классе 7-м, то разговаривали только с близкими подругами
(2—3 девочки), потому что стеснялись говорить о том, что появляются на
лобке волосы и т. д. А когда стали постарше — 8-9—10 классы, — стали
более взрослые и общались уже в кругу всех девчонок в классе (Там же).
<...> Нас повели <...> к гинекологу. <...> Вечером на заветном месте <...>
делились впечатлениями. <...> Одна из девчонок сказала, что слышала, что в
классе из нас две уже не девочки. <...> Мы же своей компанией решили, что
лучше оставаться девственницами <...> (полностью см.: Там же).
Начиная с 9 класса мы посещали кабинет гинеколога. <...> На
следующий день после посещения больницы мы, уединившись во время переллены от
мальчишек, бурно обсуждали вчерашнее (Там же).
И все же передача эротически значимой информации, а
также обучение образцам и правилам полового поведения
осуществляются нередко не в ситуативно возникших гендерно
однородных группах, а у кого-либо дома, на специальных девичьих
«собраниях» («посиделках», «девичниках»). О релаксационной
функции «девичников» мы вели речь во втором параграфе
первой главы. Ниже мы рассмотрим их вторую функцию —
функцию половой социализации.
Помимо обмена информацией о текущих переживаниях
девочек-подростков, связанных с половым созреванием, на
девичьих посиделках происходит обучение девичьим техникам тела
и образцам поведения.
<...> Мы собирались у кого-нибудь дома, без мальчишек. <...> На таких
встречах одним из основных наших занятий была выработка нашего
«женского» поведения. Мы репетировали, как надо ходить «летящей» походкой,
при этом вставали на цыпочки, представляли, что мы на каблуках.
Усваивали такие правила, что нельзя сидеть, разводя колени, ноги всегда должны
быть скрещены или плотно сжаты. Важно было уметь просто правильно
стоять. Было множество всевозможных правил, не зная
которых нельзя было, по нашему мнению, стать настоящей женщиной <...>
(Там же: 57).
151

Девчонки постарше учили нас, как надо правильно сидеть, как ходить
(Там же).
Вероятно, приводимая ниже игра встречается у
девочек-подростков не очень часто, но она, на наш взгляд, симптоматична:
более опытные девочки готовят менее опытных к событиям
«инициационного» характера, в данном случае — к приему у
гинеколога.
Игра «Прием у гинеколога» была <...> в школьном возрасте, когда от
старшеклассников (девчонок) узнавали о том, что это интересно — знать
себя, о том, что даже есть специальные врачи, которые осматривают
девочек. Происходило это дома, девчонок нас человек по 5- 7 было. В одной из
комнат стелили белую простынь на диван, а у края кровати — два стула
(это было подобие кресла гинекологического, о котором узнали от старшей
девочки, живущей половой жизнью). Врачом была «опытная» девочка, а
медсестрой — по выбору. Пациенты ждали за дверью. Задача врача была
осмотреть тело (тогда мы не знали для чего, но знали, что так делают),
затем пациент ложился на «кресло», кладя ноги на спинки стульев. Врач
смотрел все там, трогал (в перчатках, которые брались у мам). <...> Затем
мазали <...> мазью (кремом для лица или гелем для тела), чтобы якобы
предотвратить болезнь, которая может развиться. Медсестра записывала
на листочке, что был на приеме; полечили, осмотрев, и повторный прием
(дата выдумывалась) (Ф. 1. Оп. 19. Д. 5).
Кроме обучения «девичье-женским техникам тела», на
девичниках происходит передача запугивающе-предостерегающей
информации о сексуальном насилии, которому подвергаются
неосторожно ведущие себя представительницы женского пола.
Истории такого рода сопровождают девочку со старшего
дошкольного возраста вплоть до «зрелого девичества», являясь
постоянно действующим фактором половой социализации. Эти
истории порождены прежде всего желанием более опытных лиц
женского пола (это могут быть и женщины, и старшие девочки)
уберечь менее опытную девочку от попадания в ситуацию
сексуального насилия в качестве жертвы. Чем младше возраст
девочек, тем сильнее затушеван сексуальный аспект и тем больший
акцент делается на «самоценное» мужское насилие:
<...> Школа у нас была далеко, где-то километра два, да еще идти надо
было по степи. <...> Когда я еще не ходила в школу, а моя подруга уже
училась в 1-м классе, она мне рассказала, что ходить в школу надо всегда
с девочками вместе, а те девочки, которые ходят одни, их могут в степи
поймать мальчики и выдавить весь жир. Для меня это было страшно, я
даже представляла, что меня поймали и давят меня. Позже я осознала, что
это просто выдумки (Борисов 20006: 57).
В младшем школьном возрасте пугали, что могут дать ядовитую
конфету чужие люди и что нельзя поэтому брать у чужих ничего. Говорили, что
нельзя открывать чужим дверь, а то залезут и убьют тебя (Там же: 58).
152

По мере взросления девочек сексуальный аспект
возможного мужского насилия артикулируется все более отчетливо.
На девичьих посиделках рассказывали разные истории, многие из них
были о том, как вечером девочки гуляли, их затащили в машину,
изнасиловали и убили <...> (Там же: 57).
В старшем возрасте пугали, что нельзя ходить в лес, а то там
поймают, разденут и повешают. Много было рассказов про изнасилования (Там
же: 58).
Соответственно, более отчетливой становится и «мораль»
рассказываемых историй — девочка должна усвоить систему
поведенческих императивов.
Вечерами с девчонками мы любили собираться у кого-нибудь дома,
особенно если не было родителей. На этих встречах любили рассказывать
различные рассказы про парня с девчонкой, рассказывали страшные
рассказы о том, как одну девчонку изнасиловали и т. д. Чтобы не случилось
такого, нужно было научиться правильно себя вести (Там же: 57).
Рассказывали подружки, одноклассницы, мы учились в 5—7 классе.
Истории были примерно такими. Вечером шла девочка по улице, у нее
мужчина снял сережки и оторвал вместе с ушами, еще ей выколол глаза;
или шла девочка по лесу, на нее напал мужчина, вырезал у нее сердце; или
девочка шла домой, мужчина предложил подвезти ее на машине, она
согласилась. Он увез ее в подвал, мучил ее, отрезал по одному пальцу и ел их,
а потом эта девочка умерла. Все эти рассказы были примерно одинаковы,
содержание и смысл заключался в том, что нельзя девочкам одним ходить по
улицам, особенно вечером, и разговаривать с незнакомыми людьми, брать от
них что-то, например, конфеты, мороженое (Там же).
Советы даются и относительно поведения в ситуациях
добровольного сексуального общения.
Девчонки постарше учили нас, как надо <...> разговаривать с парнем.
Они даже учили нас, что нужно делать, чтобы не забеременеть. Но у нас к
этому в школе относились осторожно, и в школе этим не увлекались (так
мне казалось) (Там же).
Другой распространенной темой девичьих «посиделочных
рассказов» являются тяжелые роды. Именно посредством
таких историй происходит «болевое программирование» юных
слушательниц на будущие роды.
В более старшем возрасте были и есть рассказы о том, какие боли
женщина испытывает при родах. Как будто одна женщина грызла подоконник,
другая ломала железные жерди на спинке кровати, третья грызла со стен
известку. Что некоторые пошли в туалет, и у них выскочил ребенок (Там же).
Были рассказы о беременности иродах в старших классах. Говорили, что
больно и страшно рожать. Были рассказы, что умирают при родах.
Ломают зубы при родах, сильно сжимая челюсти, и поэтому <...> в рот кладут
полотенце (Ф. 1. Оп. 10. Д. 4. Л. 3).
153

Итак, в междевичьем общении, в частности на «девичниках»,
реализуется важная функция девичьего сообщества —
трансляция информации об опасностях «взрослой женской жизни» и
возможных способах минимизации этих опасностей.
Трансляция данной информации, помимо очевидной позитивной
стороны, имеет и менее заметную негативную сторону —
программирование девочки на роль жертвы, мученицы.
Таким образом, можно говорить о трансляции женско-деви-
чьего поведенческого опыта, который передается как через
показ и научение техникам тела, так и через обучение жизненной
стратегии.
Подводя итоги третьей главы, мы можем констатировать
наличие целого ряда «внутридевичьих» эротически и репродуктив-
но окрашенных практик: это интимно-ознакомительные и
публично-обнажающие игровые практики; это состязательно-ури-
нальные игры; это имитации беременности, родов и кормления
грудью в ролевых играх; это вербальнснгеоретическое и телесно-
практическое обучение друг друга технике поцелуя,
учебно-тренировочные и игровые имитации сексуальных отношений.
Особую роль в половой социализации девочек играет механизм
«девичьих посиделок», или «девичников». На них происходит
передача знаний сексуального характера, а также научение
образцам девичьего поведения и девичьим техникам тела.

Глава 4
ФОРМЫ ЭРОТИЧЕСКИ ОКРАШЕННОЙ
МЕЖПОЛОВОЙ КОММУНИКАЦИИ
Эротически окрашенные контакты девочек со сверстниками
мужского пола являются важнейшим каналом девичьей
эротической социализации. В этой главе будут рассмотрены
основные разновидности и формы межполовых эротически
окрашенных коммуникативных практик.
Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала с
точки зрения типологизации межполовых коммуникативных
практик позволяет выявить три их вида — конвенциональные, слабо-
конвенциональные и неконвенциональные.
4.1. КОНВЕНЦИОНАЛЬНЫЕ ФОРМЫ
МЕЖПОЛОВОЙ КОММУНИКАЦИИ
В этом параграфе речь пойдет о разного рода межполовых
эротически окрашенных контактах, происходящих с согласия обеих
сторон. Эти контакты могут осуществляться по обоюдной
инициативе, по инициативе мальчиков или с подачи девочек.
4.1.1. Неигровые генитальночюнакомительные практики
дошкольников и младших школьников
Организация повседневности в отечественных детских
дошкольных учреждениях не учитывает наличия у детей половых
различий и словно специально предназначена для поощрения
эротически окрашенных контактов. Пребывание детей разного
пола в общей спальне во время сончаса и посещение общего
туалета создает условия для появления такого рода контактов.
Анализ сообщений показывает, что инициаторами
(односторонних или взаимных) обнажений бывают, как правило, мальчики.
Девочки же либо отвергают предложения, и тогда мальчики
могут прибегнуть к их насильственному обнажению (см. третий пат
155

раграф данной главы), либо соглашаются — охотно, после
уговоров или под давлением.
В условиях детского сада дети имеют возможность
рассматривать гениталии сверстника другого пола и даже прикасаться
к ним во время сончаса.
Во время сончаса мы спали: девочка с мальчиком, наши кровати
стояли рядом. Мальчик, с которым я спала рядом, как-то попросил
меня разрешить ему потрогать мои половые органы, а он даст потрогать
свои. Мне стало интересно, и я согласилась <...> (полностью см.: Борисов
20006: 59).
Я помню, в подготовительной группе мне нравился мальчик, и,
по-видимому, я ему. В спальной комнате, когда все ребята уснули и воспитатель
ушла, он предложил мне снять плавочки и обещал, что сам снимет. <...> Он
лег в кровать ко мне, мы оба сняли плавочки (он - свои, я - свои) и только
лишь смотрели и сравнивали («У тебя колбаска, а у меня — пирожок») <...>
(сокращено в три раза, полностью см.: Там же).
Туалет также является удобным местом для
удовлетворения полового любопытства. Там девочка может уединиться с
мальчиком по его инициативе.
Я очень часто наблюдала за Олегом. <...> Мы с ним вместе в туалете
(он общий для мальчиков и девочек). Он мне говорит: «Давай я тебе
покажу свою письку, а ты мне — свою». Я соглашаюсь. Он мне показывает, я с
любопытством рассматриваю, что у него там болтается. Он мне говорит:
«А теперь ты мне покажи». Но я говорю, что нет, и убегаю из туалета <...>
(Там же).
<...> Он мне сказал, что после сна он пойдет в туалет и чтобы я тоже
пошла. Он выбрал время, когда все ребята сходили в туалет, и, когда он
пошел в туалет, как бы я захотела. Мы зашли вместе, а он мне и говорит:
«Смотри, когда я писаю, у меня писюлька становится большая, а когда
перестану, она становится маленькой и куда-то прятается», — и я смотрела.
Но никому из девочек и мальчиков я не говорила, что видела (полностью
см.: Там же).
Но нередки случаи, когда мальчикам приходится добиваться
согласия девочки на обнажение «выкупом» или угрозами.
Однажды мальчишки (их было где-то пятеро) затащили меня в туалет
и стали просить, чтобы я показала им свои гениталии. В обмен на это
каждый предложил мне или конфету, или яблоко. Я как-то согласилась, даже
не сопротивляясь, довольно охотно. «Просмотр» организовали возле
помойного ведра <...> (сокращено в два раза, полностью см.: Там же).
<...> А туг еще эти двое. <...> Они позвали меня в туалет, так как там
было меньше народу, чем в игровом зале, и уж тем более не было строгого
взгляда воспитательницы. <...> Из любопытства я последовала за ними.
Мы пришли в туалет для девочек, и мальчики дружно попросили меня
показать им «лодочку», иначе они выбросят моего пупсика в окно. Пупсик
был мне очень дорог (<...> маленький и беззащитный, да и как я могла
156

вернуться домой без игрушки?). Мне пришлось согласиться на их условия, но
я выдвинула и свое: они должны были показать мне свои «бананчики».
После некоторых колебаний они все-таки согласились. Условия
соглашения незамедлительно были выполнены <...> и мой пупсик был «спасен». <^го
было в 5—6 лет (Там же: 59—60).
Взаимные добровольные рассматривания гениталий и
прикосновения к ним осуществляются дошкольниками и помимо
детского сада — в различных укромных уголках дома или двора:
<...> особенно любили залезать на чердак соседнего дома. Мы залезали
туда втроем — я и еще 2 мальчика. Мы бегали друг за другом, и они
иногда просили меня поднять платье, нам было тогда по 5—6 лет (Там же: 60).
Помню, во дворе у нас были парни, и, когда нам было лет по 5—7, мы
ходили в гаражи по двое (мальчик - девочка) и просили друг у друга
показать писю; ходили с тем мальчиком, который нравится. Но один раз к нам
во двор пришел другой мальчик, и я с ним пошла в гаражи, он говорит:
«Покажи писю», а я: «Нет, давай ты первый». Он мне показал писю, я у
него потрогала, он надел плавки и говорит: «Сейчас ты», я сняла плавки, а
он как воскликнет: «Ух ты, какая!» Я бегом надела плавки и все
переживала, что у меня что-то не в порядке, и больше ни с кем не ходила в
гаражи (Там же).
Добровольные взаимные осматривания гениталий
происходят не только в дошкольном, но и в младшем школьном
возрасте. Так, событие, о котором повествуется ниже, происходило,
когда автору сообщения было 9 лет:
Ко мне подошли два мальчика (ровесники), и была еще одна девочка,
младше на год, и с таинственным видом позвали в садик (во дворе был
детсад). Зачем? Молчат. «Потом скажем». Дошли до какого-то подвала, тут
они <...> выдавили кое-как из себя <...> информацию: что, оказывается, у
них в штанах не так, как у нас, и в общем-то хочется посмотреть. <...>
Сказано — сделано. Снимали штаны, нагибались и смотрели, что там у кого. Было
интересно, жутко, стыдно — все сразу. После взяли друг с друга клятву, что
никому ни слова (сокращено в три раза, полностью см.: Там же).
Взаимные разглядывания могут происходить и дома у кого-
то из участников, естественно, когда родители отсутствуют:
И уже когда я закончила первый класс, на летних каникулах, днем,
когда у одной девочки не было родителей дома, мы, то есть 3 девочки и
3 мальчика разных возрастов — 6, 7 и 9 лет, пошли к этой девочке домой.
И кто-то объявил, что «давайте друг другу будем показывать "письки"».
Никто не сопротивлялся. Мы все встали друг против друга, сняли трусики
и минут десять разглядывали друг друга (Там же: 60—61).
В работе 1935 года психолог П.П. Блонский отмечал, что
в детских садах «сексуальное посягательство со стороны
мальчиков <...> проявляющееся в рассматривании половых органов
157

девочки», подчас приводит к тому, что девочка «становится <...>
активной эксгибиционисткой, т. е. сама начинает предлагать
мальчикам смотреть на ее половые органы» (Блонский 1935: 31—32).
Мы не располагаем информацией относительно проявлений
спровоцированного девичьего эксгибиционизма в детских садах,
однако взаимное разглядывание девочками и мальчиками
гениталий в домашних условиях, описанное в последнем сообщении,
действительно завершилось разовой коллективной девичьей
эксгибиционистской акцией:
<...> Девочкам показалось этого мало, и мы пошли в туалет и позвали
самого скромного мальчика из всех и стали ему показывать свои половые
органы, а нам это доставляло удовольствие (Борисов 20006: 61).
Как мы уже оговаривались выше, «конвенциональность»
обнажения бывает подчас весьма условна, так как дсюгигается под
моральным давлением одной из сторон. В следующем
сообщении субъектом шантажа выступает старший брат девочки:
<...> Вообще иметь брата, который на два года старше тебя, не очень-то
приятно, особенно когда он находится в подростковом возрасте. <...>
Ему <...> хочется узнать женский организм, потрогать, посмотреть. Он <...>
часто устраивал мне шантажи: грозился рассказать что-нибудь про меня
маме, если я не сделаю то, что он хочет. До сих пор помню один из
договоров, который я со своей стороны так и не выполнила, <...> (<...> брат это все
давно забыл: но я помню, так как это оставило большой след на моем
эмоциональном состоянии). <...> Брат обнаружил какие-то записки мне от
парней и сказал, что покажет их маме. Я очень этого не хотела, И тогда он
решил, что не скажет при условии: я должна буду раздеться и стоять так 3
мин., а он будет на меня смотреть и щупать. Мне было так противно
соглашаться на это и я тянула исполнение «приговора», пока брат не уехал. Все
это случилось, когда ему было 13 лет, а мне — 11, а уехал он в 14 лет
(полностью см.: Там же: 76).
Все изложенное выше позволяет с большой долей
уверенности утверждать, что для одностороннего или взаимного
ознакомления с внешним видом гениталий неигровое конвенциональное
обнажение является часто встречающимся элементом половой
социализации девочек.
4.1.2. Эротически окрашенные неигровые
взаимодействия младших школьников
Речь идет о слабоформализованных, возникающих по непро-
говариваемому согласию эротически окрашенных действиях
мальчиков по отношению к девочкам. Эти контакты
происходят обычно в домашних условиях, когда родители отсутствуют:
158

Помню, когда мы были в 3-м кл., после уроков несколько мальчишек и
девчонок шли к кому-нибудь в гости, пили чай, а потом начинали дуреть:
кувыркались на кроватях, мальчишки задирали нам платья, хватали за
всякие места, и нам было очень весело (Борисов 20006: 66).
<...> В начальной школе. <...> После школы Андрей, Дима, Лена и я
пошли к Димке в гости. <...> Сначала все хохотали, обзывались. <...>
Потом Андрей повалил Елену на диван, лег на нее и начал ощупывать ее
руками. Ленка громко визжала. <...> Димка стоял около меня, краснея. <...>
Андрюха предлагал нам лечь рядом. <...> По дороге домой Ленка мне
рассказывала то, что я видела своими глазами, пытаясь разжечь во мне
зависть. А я <...> проклинала Димку, который не осмелился то же самое
сделать со мной (сокращено в два раза, полностью см.: Там же).
Подобного рода неорганизованные эротически
окрашенные межполовые взаимодействия младших школьников
являются одним из механизмов половой социализации девочек, до
последнего времени не зафиксированным в специальной
литературе.
4.1.3. Игровые генитально-ознакомительнме практики
дошкольников и младших школьников
Об «однополых» генитально-ознакомительных играх и их
оценке в научной литературе мы писали в предыдущей главе.
Ниже мы рассмотрим «разнополые» генитальноюзнакомитель-
ные игры детей дошкольного и младшего школьного возраста.
Самым распространенным видом этих игр является игра в
«Больницу». Подчас эта игра лишь оформляет обычные
(неигровые) рассматривания гениталий во время сончаса, о которых
речь шла выше:
На сончас мы расставляли раскладушки, и я с моим другом (у нас
были взаимные симпатии) ставили свои раскладушки рядом <...>: то
разговаривали, то играли. А потом стали играть в «Больницу», по очереди
исполняя роль врача и пациента. «Пациент» должен был лежать смирно,
спокойно, а «врач» залазил под одеяло к пациенту, осматривал и ощупывал. Так
я познакомилась с половыми органами мальчиков. <...> Во время этой игры
я не ужималась и не стеснялась, так как j? игры есть правила, и их надо
выполнять; а во-вторых - мы были на равных, по принципу «ты - мне, я -
тебе» (Борисов 20006: 62).
Принудительный характер обнажения, предполагаемый
условиями игры в «Больницу», корреспондирует с элементом
принудительности, нередко присутсгвуюпщм в человеческой
сексуальности. «Пуантом» (целью и смыслом) игры в «Больницу»
является созерцание и ощупывание обнаженного тела, о чем
прямо пишут авторы сообщений:
159

В игры с обнажением я играла в детском саду (в старшей группе) и в
школе на «продленке». Одна из таких игр — «Больница». У нас был «врач»,
который лечил «больных». «Больные» были и мальчики и девочки,
приходили к «врачу», тот их слушал, ощупывал, ставил градусник или укол. И так,
пока все не пройдут. Самое главное было - когда «врач» слушал, то есть
снимал одежду до пояса, а когда ставил укол, то снимал обязательно штаны.
Поиграв немного, роли менялись, то есть все были в роли врача. Нам всем
нравилось, когда другой человек обнажал свое тело (Там же).
В «Больницу» играли где-то с 5 до 7 лет. В школе, когда начали учиться,
эта игра исчезла. <...> Если «больным» была девчонка, то «врачом» был
мальчик и наоборот: если «врачом» была девочка, то «больным» был
мальчик. Смысл игры в «Больницу» заключался в том, чтобы увидеть друг друга
голыми. Играли в «Больницу» в доме в отдельной комнате, была
«хирургическая комната», уходили туда вдвоем и ощупывали то место, где что-то надо
было вырезать <...> и всё, на этом игра заканчивалась, «больной» одевался,
и выходили из «хирургической комнаты», а в нее заходили другие (Там же).
В жесте «укола», о котором упоминают многие авторы
сообщений, можно усмотреть не только «отыгрывание» знакомых
каждому ребенку болевых ощущений при прививках, но и
символическую передачу («изображение») подсознательно
угадываемой «механики» сексуальности:
Игра в «Больницу»: иногда участвовали мальчики, а чаще нет. Игра
происходила так, как в настоящей больнице: <...> «Больной» раздевался
догола. Его слушали, затем ставили укол, и он уходил (Там же: 61).
А один раз, играя в «Больницу», сосед мой ставил мне укол в попу: снял
плавочки, а вместо укола поцеловал в ягодицу <...> (Там же).
Чувство удовольствия от созерцания эротически
маркированных частей тела и прикосновений к нему тесно связано с
осознанием запретности этого удовольствия, «неприличности»
обнажения перед лицом противоположного пола. Подчас даже
в игре девочки не решаются показывать мальчикам части тела,
запрещенные взрослыми для публичного обнажения. Вот
характерное суждение на эту тему, относящееся к возрасту 5—6 лет:
Когда мы играли в «Больницу», мальчики все врелля хотели ставить
уколы в попу, а девочки уже стеснялись мальчиков и соглашались ставить
уколы только в руку. Хотя были и такие девочки, которые не стеснялись
снять перед мальчиками трусики, что очень нравилось и тем и другим.
Но в основном и девочки и мальчики уже стеснялись друг друга (Там
же: 62).
Помимо повсеместно распространенной игры в «Больницу» в
среде дошкольников возникают и другие эротически
окрашенные формы игрового межполового взаимодействия. Это могут
быть динамичные игры, предполагающие действия,
вызывающие эротические ощущения.
160

В дошкольном возрасте с мальчишками мы часто играли в догонялки,
придумывая разные правила. Одно из них: мальчишки — «разбойники»,
девчонки — «принцессы». «Разбойники» ловят «принцесс», завязывают
руки веревкой сзади, а потом каждый «разбойник» «пытает» выбранную
«принцессу», чтобы она сказала ему, где лежат драгоценности. «Пытки»
представляли собой поцелуи, объятья и чаще всего щупание груди. Во время
этой игры я испытывала двоякие чувства. С одной стороны, было приятно,
если меня выбирал тот мальчик, которому я нравлюсь и который мне
нравится: но было противно, если это кто-то другой и что по тебе лазают
грязными руками (Там же).
Это могут быть и статичные игры, возникающие в
специально созданных «укромных» помещениях-«шалашах»:
Когда мне было лет 10, мы <...> строили шалаш. <...> В шалаше
собиралась куча народу. <...> Начинались посиделки со всяких <...> пугающих
историй <...> (конечно, заводилами были мальчишки), простых анекдотов
про Чебурашку и заканчивались каким-нибудь про Петьку с Анкой в бане.
После чего мальчишки уговаривали девчонок заголяться по очереди - то
девочки, то мальчики. Мы называли эту игру - игра в «Глупости». <...>
Начинали с того, что все, кто есть в шалаше, — малыши (4—5 лет) и уже
взрослые (8—11 лет), — начинали по очереди показывать свои трусики, затем —
маечки <...> затем снимали трусики. Игра вызывала огромный интерес
<...> (сокращено в два раза, полностью см.: Там же: 63).
Игры могут проходить во дворах, малолюдных парках. Так,
по воспоминаниям Натальи 1978 года рождения, во дворе — в
зарослях деревьев — девочки обнажались по просьбе мальчиков.
В парке — возле фонтана и у скамеек возле дорожек —
«раздевались догола и мальчишки тоже», а в шалаше, построенном в том
же парке, девочки раздевались и обнимались с мальчиками.
Одна из разновидностей таких эротических контактов получила
кодовое именование «Стрелки-2»:
За сарайками <...> мы строили домик. <...> Эти походы в отделанный
под домик заугол сарайки мы называли «Стрелки-2». Это была как бы
шифровка, понятная только нам. <...> Не знаю почему, но мне нравились
подобные игры, но всегда очень долго «ломалась», прежде чем согласиться.
<...> За сарайками я могла снять все. <...> Парни <...> помогали
раздеваться. <...> Сами раздевались и прижимались. <...> Проводили руками и
веточками с листьями по всему телу. <...> С таких похождений
возвращались во двор разными путями. Еще мальчишки всегда благодарили за эти
игры, говорили и «спасибо», и хвалили девочку. <...> Все чувствовали и
понимали, что так делать нехорошо. Но со временем, годам к 12-ти, это прошло
как-то разом (сокращено в пять раз, полностью см.: Там же: 63—64).
Подобные эротически окрашенные генитально-ознакоми-
тельные игры могут проходить и на чердаке (рассказывает
Татьяна 1980 года рождения):
6 СБ. Борисов
161

Мне моя подружка Наташка часто рассказывала, что она играет так
с мальчишками: они лежат и трогают друг друга <...> и что все
мальчики <...> хотят, чтобы она с ними полежала. <...> Она уговаривала меня
так поиграть, но всегда получала отрицательный ответ. Наташка все-
таки уговорила поиграть в игру с обнажением перед мальчиком. Мы двое и
один мальчик забрались на чердак. <...> И <...> стали играть в «Коровку».
«Коровкой» был мальчик, — он раздевался, изображал из себя «коровку»,
мычал, а одна из нас была «дояркой», а другая — «покупательницей
молока». Мы должны были <...> меняться ролями, доить, соответственно, надо
было за половой орган. И вроде бы условием игры было, что потом мы
сами должны раздеваться и вставать на четвереньки, а мальчик бы нас
трогал. С самого начала игры я боялась, что нас кто-нибудь увидит за
этим делом. <...> Точно не помню, на каком этапе я вышла из игры, но
сама, кажется, не раздевалась. <...> Мне было очень плохо после этой
игры, я <...> постоянно себя винила: «Как ты могла, ты такая гадкая».
Мне тогда было 8—9 лет <...> (сокращено в два раза, полностью см.: Там
же: 66).
Наконец, эротически окрашенные игры с обнажениями могут
проходить дома по инициативе старших сйбсов (от англ. «sibs» —
потомки одних родителей, родные братья и сестры).
<...> Вообще, иметь брата, который на два года старше тебя, не очень-
то приятно. <...> Когда мы были помоложе (мне 7 лет), то брат
пользовался тем, что я еще ничего не понимала и, делая себе выгоду, обращал
все в игру. Однажды так мы играли в «Воров». Я играла роль женщины,
которая собралась вымыться в ванне, и должна была потихоньку
раздеваться догола. А брат был «вором» и подглядывал за мной из-за
шторки — выжидал момент, когда я «принимала ванну», и «обворовывал»
мою квартиру. Безусловно, для него самым важным в этой игре был
процесс раздевания, а я раздевание воспринимала лишь как небольшой элемент
игры.
Еще одна игра, в которую мы играли уже втроем (плюс моя подружка).
Брат исполнял роль фотографа, взял фотоаппарат. А мы с подругой были
то ли акробаты, то ли фотомодели. Мы выделывали разные
акробатические номера, а он нас фотографировал. Потом он предложил, чтобы мы
сняли плавки и остались в одних платьях, объяснив это тем, что так
фотографии быстрее «купят». <...> Мы согласились <...> (полностью см.:
Там же: 76—77).
Приведенные примеры позволяют утверждать, что детское
сообщество как транслирует устоявшиеся образцы генитально-
ознакомительных игр (в «Больницу»), так и порождает
«разовые» (окказиональные) игровые практики (в «Глупости», в
«Огрелки-2», в «Коровку», в «Вора», в «Фотографа»), в которых
происходит визуальное и тактильно-чувственное ознакомление с
эротически маркированными частями тела сверстников
противоположного пола.
162

4.1.4. Имитация коитуса в ролевых играх дошкольников
и младших школьников
По мнению историка Н.Л. Пушкаревой, преобладавший в
Древней Руси «сельский уклад жизни не позволял уберечь
ребенка от сексуальных впечатлений» и «взрослые не слишком
препятствовали до поры до времени <...> совместным играм
мальчиков и девочек, во время которых они даже имитировали
половой акт ("аще дети лазать друг на друга несмысляче")»
(Пушкарева 1992: 92).
Упоминания о «первой ночи» в детских играх в «Свадьбу»,
по свидетельству И.А. Морозова, можно найти у многих
дореволюционных этнографов:
Один из них отмечает, что дети «играют в "Молодых", для чего
мальчики и девочки ложатся вместе». Другой уточняет, что «молодых»
укладывают «на соломе где-нибудь под сараем, в погребище, в амбаре или
сеновале» (Морозов 1998: 40).
Игры такого рода имели место и после революции, в начале
1920-х годов. Участник такой игры из Вологодской области
рассказывает:
«Первую брачную ночь устраивали: парень на девчонку залезет -
раздетые. <...> Просто баловались», —
добавляет он, снимая «серьезность» ситуации в глазах
озадаченных слушателей (Морозов 1998: 40).
Психолог П.П. Блонский, анализируя проявления
сексуальности у дошкольников конца 1920-х — начала 1930-х годов,
указывает на то, что «девочки иногда становятся объектом
сексуальной игры и коитоподобных действий», и приводит пример,
сообщенный, по-видимому, воспитательницей детского сада:
Девочки поднимали платья, а мальчики подбегали с penis в руках и
прикасались к голому телу (Блонский 1935: 31—32).
Судя по имеющимся в нашем распоряжении сообщениям,
имитации коитуса у детей имели место и в последней трети XX
века и возникали они, главным образом, как компонент игры в
«Семью» (воспроизводство супружеских отношений). В
зависимости от обстоятельств в этих играх было разное соотношение
факторов условности и «сексуальной достоверности». В одних
случаях в имитационно-коитальных играх преобладало негени-
тальное начало (совместное пребывание в «постели», объятия,
поцелуи):
163
6*

Мы стали с мальчиками играть в «Семью». Это было примерно в 5—
6 лет. В садике на улице были деревянные домики, это были наши
«квартиры». Девочки были «мамами» (или «дочками»), а мальчики —
«папами» (или «сыновьями»). <...> Кроватями у нас были скамеечки в домике.
Интимные отношения у нас были такими, какими мы их видели у своих
родителей: мы целовались в губы, обнимались и спать ложились вместе
(Борисов 20006: 64).
В игры типа «Половые сношения» мы не играли, но мы слышали, как в
эти игры играют другие девочки и мальчики: начинали играть в «Семью»,
и заходил разговор о том, что нужно «завести ребенка». И девочка
ложилась на кровать, мальчик на ней, полежать нужно несколько минут, потом
поцеловаться — и всё, жди пополнения «семьи» (Там же: 65).
В других случаях в имитационно-коитальньгх играх начинало
превалировать контактно-динамическое генитальное начало:
<...> У меня была двоюродная сестра Надя. <...> Она была старше
на 2—3 года. <...> Ей было уже 7 лет, она ходила в 1-й класс. <...> У нее
был друг из деревни (лет 8—9). <...> Мы втроем играли в «Семью».
Надька была его «женой», а я — «дочкой». <...> Я <...> помогала готовить
«матери» суп из опилок. <...> В это время родители «делали детей». Меня
это особо не интересовало, обычный элемент игры. Они изображали, в
одежде, правда, половой акт. Потом «мама» <...> засобиралась в магазин,
посоветовав нам пока развлечься, как сможем. Когда она ушла, мы тоже
стали играть в «Половой акт» <...> (сокращено в два раза, полностью
см.: Там же).
<...> Мне очень нравилось играть, когда мальчики — «плохие
разбойники», а мы — «царевны», они разоряют наши «царства» <...> ловят и сажают
в темницу. Однажды они решили сделать нас своими «женами» (мне было
тогда примерно 9 лет). <...> Вышла я из себя, очень рассердилась, и <...>
они от меня отстали и повели <...> Наташку. <...> Мы спрятались и стали
подглядывать. Они решили, видимо, спать с Наташкой по очереди.
Наташка сняла трусы и улеглась. Другой мальчик, который решил спать первым
(я думаю, потому, что он был старший), тоже снял штаны, трусы и улегся
на Наташку. <...> Нам <...> надоело прятаться, и мы, выскочив из нашего
убежища, закричали: «А мы видим, всё видим» <...> (сокращено в три
раза, полностью см.: Там же).
Инициаторами коитальных игр, судя по большинству
сообщений, выступали, как правило, мальчики. Однако имитации
коитуса иногда происходили и «под водительством» девочек:
Я и моя подружка, обеим по 10 лет, «заставляли» ее младшего брата
(ему около 4 лет) ложиться на нас по очереди и тыкать свою письку нам в
низ живота. Идея была не моя, но казалось интересно (165).
Таким образом, игровые имитации коитуса можно признать
еще одним элементом девичьей культуры половой
социализации.
164

4.1.5. Формализованные подростковые игры с поцелуями
и элементами эротики
Игры с поцелуями — достаточно давняя европейская
коммуникативно-эротическая практика. По утверждению Э. Фукса,
игры с поцелуями конца средних веков и периода Ренессанса
были достаточно грубы. Так, игры «опрокидьшание» и
«похищение поцелуя» состояли из комического противоборства
женщины, сидящей верхом на мужчине, и другого мужчины, либо
стоящего, либо сидящего на плечах другой женщины. Игра
«Пастух из нового города» заключалась в поочередном поднимании
мужчинами и женщинами друг друга. «Игра кончалась,
по-видимому, массовыми поцелуями» (Фукс 1993: 469-^71).
Игры с поцелуями — распространенная
коммуникативно-эротическая практика также и для российской молодежи в XIX —
первой четверти XX века. В «Материалах для географии и
статистики» 1864 года можно прочитать следующий текст о
молодежных вечеринках в Пермской губернии:
На вечерки, или вечеринки, собираются девушки и молодые парни
поиграть в разные вечерочные игры. <...> Все почти вечерочные игры
сопровождаются поцелуями, которыми девушки наделяют мужчин без всякой
застенчивости, хотя во всякое другое время это считают крайне
предосудительным. Вообще на вечерках в обращении молодых людей с девушками
существует полная свобода. Часто родители самых строгих правил не
позволяют девушке входить в горницу, если в ней есть холостой мужчина, а
на вечерки отпускают беспрекословно. Хотя, конечно, знают, что там
происходит (Мозель 1864: 530).
Как отмечает И.А. Морозов, среди молодежи конца XIX —
первой четверти XX века были широко распространены
игры с гласным, «прилюдным» выбором партнера типа «На мосту гореть»,
«Столбушка» или в «Соседи». <...> Большинство этих игр завершалось
«венчанием» или «женитьбой», т. е. поцелуями (Морозов 1989: 19).
Вот краткие описания нескольких игр 1870—1920-х годов:
Игра в «Соседа» (зафиксирована в 1870-е годы). Девушки подходят к
парню и начинают теребить его. Парень «берет одну девицу и с поцелуем
сажает ее на стул возле себя в соседки. После этого девицы идут к
другому молодцу, затем к третьему и т. д. До тех пор, пока все молодцы не
выберут себе девушку-соседку» (Там же: 162).
Игра в «Келью». При игре «все сидят кругом. Посреди круга садится
или барышня, или молодой человек. Вокруг сидящего [кто-то] ходит,
смотря по тому, кто сидит: если барышня, то ходит молодой человек, а
остальные поют: «<...> Я пройду мимо кельи, постучуся и низехонько поклонюся,
и тихохонько поцелую». При последних словах он должен ее поцеловать.
Если прозевает - сходит с места другой и целует (Там же: 173).
165

Игра в «Попа». Один из парней садился за стул <...> за стеной в
соседней комнате <...> и стучал в стену. Далее следовал диалог: «Кто стучит?» —
«Поп» — «Ково надо?» — «Попадью такую-то (Машу, например)».
Приводили девушку, они с парнем садились рядом и целовались. Потом парень уходил
в общую комнату, а девушка («попадья») стучала в стену и просила себе
другого «попа» (Там же: 176).
Игра в «Краски» («Ангел и черт»). Один из главных персонажей —
«монах в синих штанах». Сначала «монах» «выбирал себе девушку по
принципу бросания жребия: называл какую-либо "Краску", а затем пытался
поймать (или целовал) девушку, которой предварительно было присвоено это
игровое имя» (Там же: 175—176).
В академическом томе «Игры народов СССР» приведен
целый ряд игр с поцелуями, зафиксированных в XIX веке, —
«Король», в «Цари», в «Короля», «Венчик», «Сиди, сиди, ящер»,
«Сиди, сиди, Яша» (см.: Игры народов 1933: 232, 383).
Предваряя рассмотрение современных слабоэротических
практик, заметим, что в настоящее время подавляющая часть
свойственных молодежной среде XIX — первой четверти XX
века игр с поцелуями практически не встречается. Укажем на
два исключения.
Игра в «Краски» (см. выше) сохранилась по сию пору. Она
утратила поцелуйно-эротическую окраску и превратилась в
(преимущественно девичьи) «догонялки». У игры в «Фанты» (см.:
Игры народов 1933: 158) судьба несколько иная. Первая ее
(испытательная) часть превратилась в девичью игру без поцелуев
«Вам барыня прислала...» (см. о ней в первой главе). Передача
символического предмета ведущему для назначения заданий
(«желаний») сохранилась в современных «Фантах», но
происходит она в самом начале игры, без предварительного испытания.
Была и такая игра как фанты. В нее играли особенно на дне
рождения, то есть именинник говорил задания фантам, то есть вещам, которые
ему показывали, а они обязательно были чьими-то. Фанты, то есть
хозяева вещей, выполняли задания; обязательно было такое задание, как
поцелуй (183).
<...> Игрой, включающей поцелуи, были фанты. Каждый участник
игры «сдавал в общую копилку» какую-либо принадлежащую ему вещь.
Выбирался ведущий игры (тот, у кого находятся все фанты) и также выбирался
человек, называющий задания для фантов. Этот человек вставал спиной
к другим участникам игры, ведущий доставал из «копилки» фант и
спрашивал: «Что делать этому фанту?» Задания часто были такого содержания:
«Поцелуй в губы игрока слева», «Поцелуй в руку игрока справа», «Поцелуй в
щеку третьего слева игрока» (Борисов 2000е: 58).
И имеющая вековую историю игра в «Фанты», и
появившаяся несколько десятилетий назад игра в «Ромашку»
предполагают возможность назначения ведущим не только «поцелуйных»,
166

но и других, замаскированных под шутку, эротически
окрашенных «желаний» — объятий, прикосновений, высказываний
любовного характера.
Водящий говорит: «Поцеловать...» и называет имя кого-нибудь.
Хозяин фанта выполняет желание водящего в присутствии всех. Желания
водящего были самые разные: поцеловать, взять за руку, сесть на колени,
погладить, подергать за волосы (002а).
Игра в фанты, 15—17 лет. В этой известной игре после вопроса
ведущего: «Что прикажешь выполнить этому фанту?» — иногда были задания с
эротическим подтекстом: «Поцелуй того, кто тебе нравится»; «Обними
девушку, сидящую справа»; «Поцелуй сидящего слева» (это мог быть любой
участник — как мальчик, так и девочка) (Борисов 2000е: 58).
Отличие «Ромашки» от «Фантов» заключается в том, что
задания не придумьшаются ведущим «на ходу», а готовятся заранее:
Широко распространена была игра на вечеринках по поводу дней
рождения — «Ромашка». Суть ее такова - заранее писались на бумажных
лепестках задания. Срывавший лепесток должен был их исполнить. Задания
типа: объяснение в любви; поцелуй того-то и того-то; исполни песню о любви;
прочитай стихотворение о любви (Там же: 58).
«Ромашка». Нужно было заранее приготовить ромашку из бумаги, на
лепестках которой было написано то, что нужно сделать. В эту игру играли
на днях рождения, так как готовиться надо заранее. Когда известно, кто
будет присутствовать на вечере и сколько будет человек, готовится
ромашка (лепестков столько, сколько человек). На лепестках написано:
«Поцеловаться», «Обниматься в течение нескольких минут», «Танцевать весь вечер
только с ней (с ним)», «Поцеловать в щеку, в лоб, в шею и т. д.», иногда
шуточно. В начале игры все лепестки обрывались, и, у кого оказывались
одинаковые задания, та пара его выполняла (Борисов 20006: 67).
Следующая подростковая игра — «Кис-брысь-мяу». Как и
вышеописанные игры, ее правила предполагают выполнение
желаний. Желания эти могут быть как явно эротически
окрашенными (поцелуй, объятия, «тискания», «вопросы наедине»), так и
латентно-эротическими (удары рукой или ногой — насилие в
культуре тесно связано с сексуальностью желаний). Пик
популярности этой игры пришелся на конец 1970-х — 1980-е годы, в
нее играли дети от 8—9 до 13—15 лет. В 1990-е годы, по нашим
оценкам, распространенность игры сходит к минимуму. Вот
описание «классического» варианта игры:
Все сидят у стены. Выбирается два ведущих. Один ведущий говорит:
«Кио, — и показывает на кого-нибудь из играющих. Второй ведущий,
стоящий спиной к первому, угадывает. Например, он говорит: «Брысь!», тогда
первый показывает на другого игрока, второй тоже говорит: «Брысь».
Затем он может сказать: «Мяу», и тот, на кого показал первый ведущий,
должен со вторым ведущим выполнить определенное действие, опираясь на
167

цвета: красный — целовать в губы, синий — поцеловать в щеку,
фиолетовый — поцеловать два раза, желтый — обнять <...> (полностью см.
Приложение к главе 4: 4-1).
Игра имеет множество вариантов, связанных с тем, какое
значение приписьшается тому или иному цвету:
<...> Если мальчик отвечает «мяу», она показывает на другого, а если
«брысь», он должен говорить цвет: красный, розовый, зеленый,
фиолетовый. И потом идти с «избранницей» за угол веранды для
соответствующего дела. Красный и розовый — поцелуй, первый — в губы, второй — в щеку.
Зеленый — три вопроса наедине. А фиолетовый — самое постыдное —
тисканье, причем длительное (Борисов 20006: 67).
<...> Цвета были: красный (целовать в губы), синий (в щеку), зеленый
(в лоб), коричневый (в ухо) и черный (пинок под зад) (полностью см.
в Приложении к главе 4: 4-2).
<...> Красный — поцелуй в губы, розовый — поцелуй в щеку,
оранжевый — поцелуй в руку, коричневый — удар по спине, черный — пинок
сзади, зеленый — обнимание, синий — исполнение какого-либо желания голя-
щего (Борисов 2000е: 59; об игре «Кис-брысь-мяу» см. Приложение к
главе 4: 4-1-4-10).
Обратим внимание на то, что при всем разнообразии вариантов
красный (наиболее «сексуальный») цвет означает поцелуй в губы.
Во второй половине XX века в России была весьма
распространена игра в «Бутылочку». Механизм ее предельно прост:
участники садятся в круг, один из играющих раскручивает
лежащую в центре бутылку и целует того, на кого «указало» ее
горлышко. Затем бутылку раскручивает поцелованный и сам
целует того, на кого укажет горлышко бутылки.
В некоторых случаях вводилась специальная поправка на тот
случай, если надо целовать играющего одного пола:
<...> Все играющие садятся по кругу, в середину помещается бутылка.
Один из играющих раскручивает бутылку. Когда она останавливается, все
смотрят, на кого обращено горлышко. Крутящий целует того, на кого
указала бутылка. Затем бутылку раскручивает тот, кого целовали. В более
старшем возрасте это правило мы немного изменяли. Если получалось, что
надо целовать играющего своего же пола, то целовали по часовой стрелке
первого играющего противоположного пола (Борисов 2000е: 59).
Игра в «Бутылочку» нередко является первым опытом
поцелуя для участников, поэтому в этой игре вводятся смягчающие
условия: целоваться через полотенце, через подушку, через
марлю, через носовой платок, через бумажный лист, только в
щечку, в темноте, выходя в другую комнату и т. д.:
Учась классе в 7-м, мы на наших школьных вечерах начали играть в
«Бутылочку». Сначала в момент поцелуя выключали свет, затем эти «двое»
выходили в другую комнату, а потом при всех;
168

В «Бутылочку» играли <...> на днях рождения. <...> На первых порах
обычно «целовались» через подушку. Затем подушку заменил бумажный
лист. Кто стеснялся, посылал воздушный поцелуй или целовал руку <...>;
Игра «Бутылочка». Проводили ее в темном помещении. <..> Сам
процесс поцелуя в разные годы обставлялся по-разному. Сначала мы
целовались через подушку, потом - через марлю, потом - через носовой платок, в
лоб или щеки <...>;
Когда я была во втором классе и лежала в больнице, с ребятами из
7-го класса играли в бутылочку в палате, когда медсестры уже спали. Но
целовались строго через полотенце (полные тексты вышеприведенных
четырех сообщений, а также некоторые другие сообщения об игре в
«Бутылочку» см. в Приложении к главе 4: 4-11—4-19).
Для некоторых девочек-подростков поцелуй именно при
игре в «Бутылочку» становится важнейшим символически-«пере-
ходным» действом:
В эротическую игру «Бутылочка» я научилась играть в лагере в 1983 году.
<...> Старшие ребята 12—15 лет запирали в комнате дверь, зажигали
свечу. Все это было так таинственно, даже страшновато. <...> Эта игра для линя
тогда означала все на свете, что может испытывать женщина.
Пригласили меня старшие ребята играть. Я сразу стала на голову выше своих
ровесников (мне было тогда 13 лет). <...> Первый поцелуй у меня был именно
благодаря этой игре. Поцелуи были раньше, но почему-то я сразу подумала:
вот он, первый поцелуй. <...> Этот поцелуй положил начало моей первой
дружбе и любви (полностью см. в Приложении к главе 4:4-19).
Игра в «Бутылочку», как представляется, является
преимущественно «поцелуйной». Хотя в нашем архиве имеется
сообщение и об игре в «бутылочку» на раздевание:
На дне рождения у моей подруги мы играли в «Бутылочку», но не на
поцелуи, а на раздевание, на кого указывало горлышко бутылки, тот должен
был расстегнуть пуговицу, замок, а когда все уже было расстегнуто, надо
снимать какую-нибудь вещь. Кто не хочет снимать, тот удаляется из игры.
И вот мы остались вдвоем: я в юбке и в бюстгальтере и юноша в брюках.
Не знаю, до чего бы дошла эта игра, если бы нас не остановила
именинница (нам было тогда по 15—16 лет) (Борисов 20006: 69).
В игре «Бутылочка» наглядно представлен принцип жребия
как магического акта выявления воли сверхъестественных сил и
характерный для магических практик принцип выстраивания
«круга».
Эти же принципы лежат в основе другой достаточно
распространенной (во всяком случае, в 1980-е годы) игры с поцелуями,
известной под двумя названиями: «Арам-шим-шим» и «Шире
круг». Мы полагаем, что корни этой игры уходят в субкультуру
«пионерско-комсомольского актива»:
169

Еще была игра, я с ней познакомилась в Артеке. Игра в общем-то без
эротического содержания, но я точно помню, что всем хотелось
поцеловаться с ребятами из старших отрядов. Перед столовой в лагере было
принято играть, и играли ребята разного возраста. Игра называется «Арам-
шим-шим». Игроки стоят (в кругу) и движутся по часовой стрелке. В центре
игрок движется против часовой стрелки, закрыв глаза, вытянув правую
руку вперед — как указку. Все говорили слова:
Арам-шим-шим, арам-шим-шим.
Арамия-Грузия, покажи-ка на меня.
И-раз-и-два-и-три!
Игрок останавливается и указывает на человека из круга. Они встают
друг к другу спиной и должны по команде «И-раз-и-два-и-три!» поднять
руку. Если оба игрока подняли или правую или левую руку - они целуются.
Если руки подняты вразнобой — расстаются друзьями, жмут друг другу
руки (Борисов 20006: 68; Борисов 2000е: 59-60).
Другая девушка сообщает, что она «была в лагере, где
учили уму-разуму комсомольских активистов», и описывает игру
с аналогичным речитативом: «Арам-шум-шум, арам-шум-шум,
арамия-муси-я, покажи-ка на меня» (см. Приложение к главе 4:
4-21).
На «причерноморско-кавказское» происхождение
речитатива, сопровождающего данную поцелуйную игру, указывает
семантика его составляющих. «Арам» — распространенное
армянское имя. «Грузия» — одна из кавказских республик.
Лексические конструкции типа «нузия» («мусия», «бусия») напоминают
по звучанию грузинские фамилии (Шерозия, Нодиа, Гуния и
т. п.). Возможно, на базе этой «кавказско-артековской» игры в
процессе ее русификации возник «русскоязычный» вариант
игры-«заклинания»:
Пять лет подряд каждое лето я работаю в пионерском лагере
«Солнечный» Далматовского района. <...> Детям очень нравится игра, которая
называется «Шире круг». В нее любят играть дети от 7 до 14 лет. Играющие
берутся за руки и делают большой круг, ведущий стоит в кругу с
вытянутой вперед рукой. Все ходят вокруг него со словами:
Шире, шире, шире круг,
У меня пятьсот подруг.
Эта, эта, эта, эта,
А любимая вот эта.
Все останавливаются. На кого покажет рука ведущего, тот выходит
вперед. Они встают спиной друг к другу. Все считают: «1,2, 3». Те, кто в
кругу, должны одновременно повернуть головы. Если они повернули в
одну сторону, то они должны поцеловаться. Если в разные — обняться. В
наше время, лет 10 назад, такой игры не было (Борисов 2000е: 60; другое
сообщение о данной игре см.: Борисов 20006: 68).
170

И текст «русского» варианта, и правила игры (расположение
ведущего в центре и «рядовых» — в кругу участников)
напоминают организуемый в детских садах (на днях рождения
воспитанников) поздравительный хороводный ритуал: «Каравай,
каравай, кого любишь, выбирай. Я люблю вас всех, но вот эту —
больше всех». В связи с этим не исключено, что и «кавказская»
игра «Арам-шим-шим» была создана по образцу русского
«Каравая» и затем уже вновь «русифицирована».
В конце 1980—1990-х годов распространение получили игры
с передачей какого-либо предмета (монеты, конфеты, салфетки,
спички) зубами или губами по кругу. Такого рода игры могут
быть разделены на две группы. В первую входят игры, где
поцелуй как таковой нередко отсутствует, но ход игры предполагает
«предпоцелуйный» (близкое нахождение губ) или
«квазипоцелуйный» эффект (соприкосновение губ):
Монета мелкая <...> берется губами <...> и передается по кругу <...>
(полностью см.: Борисов 2000е: 60);
<...> Мы передавали губами бумажную салфетку по кругу. Я сидела
предпоследняя, и эта салфетка дошла до меня в таком виде, что я вообще
[больше] никогда не играла в эту игру (260).
Игра в «Соломинку» — передавать ртом, и с каждым участником она
обкусывается (Ф. 1. Оп. 14. Д. 33);
Члены противоположного пола [парами] садились в круг через одного,
брали спичку в рот и передавали; если кто-то ронял ее, отламывали от
спички конец и передавали дальше, чем меньше была спичка, тем ближе было
прикосновение губ (Борисов 2000е: 60);
«Жадина». <...> В рот берется конфета без обертки, в круг становятся
участники игры, и каждый должен откусить у ведущего изо рта немного
коно£>етки, каждый откусывает по чуть-чуть, на ком конфетка
заканчивается, тот и есть «жадина» <...> (полностью см.: Там же).
В другую группу можно включить такие игры с передачей
предмета по кругу, которые предусматривают поцелуй «в
чистом виде»:
Вставали в круг. Передавали спичку друг другу, держа зубами. Когда
спичка проходила круг, ее ломали пополам, и т. д. Те, у кого спичка падала,
целовались, а мы считали до 10 (Борисов 2000е: 61);
Игра сю спичками. Несколько человек образуют круг. По кругу
передается зажженная спичка. У кого в руках эта спичка потухнет, тот целует
любого стоящего в кругу и т. д. (Там же).
Игры этой группы явным образом воспроизводят
различные древние соревнования и обряды. Так,
в Афинах между прочими ристалищами существовало и такое: бегущий
должен был держать в руке факел так, чтобы он не погас, а после извест-
171

ного расстояния передать его другому, другой — третьему и т. д. У кого
факел погас, тот терял право участвовать в игре.
Во Франции существовал древний обычаи
после рождения младенца зажигать множество ламп, называемых
именами ангелов и святых, с тем чтобы передать ребенку имя той лампы,
которая потухнет последняя, — для обеспечения <...> долголетия младенца
(Михельсон 1994/1: 302).
Хорошо известна основанная на том же принципе детская
игра «Жив курилка», бытовавшая, по мнению Э. Тайлора, еще
в VII веке:
Во Франции <...> дети становятся в кружок, один из них зажигает
свернутую бумажку и передает ее своему соседу, говоря: «Жив, жив, курилка»,
и передает горящую бумажку как можно скорее, потому что, у кого она
погаснет, тот должен отдать фант. <...> В Германии <...> играют с
зажженной лучинкой (Тайлор 1989: 70).
До революции эта игра была распространена и в России:
«Курилка» (горящая лучина) — игра, в которой лучинка в кругу
играющих переходит из рук в руки, с приговоркою: «Жив, жив, курилка (ножки
тоненьки, душа коротенька)», и тот выходит из круга, у кого курилка
погаснет (Михельсон 1994/1: 302).
Вероятно, поцелуйные игры российских подростков конца
XX столетия с передачей предмета по кругу непосредственно
наследуют «непоцелуйной» игре российских детей конца ХЕХ века
«Жив курилка».
Существует группа игр, где поцелуи «вплетены» в танцы
под музыку:
<...> Играли в школьном возрасте в «Платочек». Под быструю
ритмическую музыку все танцуют в кругу, один — в центре круга. Он
приглашает партнера (партнершу), и они должны повторять друг за другом все
движения, танцевать одинаково. Когда кончается музыка, партнер
расстилает на полу платочек, оба становятся на него коленками, целуются, потом
тот, кого приглашали, выбирает себе новую пару. <...>
Об играх в возрасте 15—16 лет тот же источник сообщает:
Обший танец. <...> У одного из нас расческа. Он прячет ее сзади, чтобы
не видели. Приходит и целует любого, кого захочет (мальчик - девочку,
девочка - мальчика), и передает ему расческу. И так до конца песни. Тот, у кого
останется расческа на момент окончания мелодии, — целует всех. <...>
(Борисов 2000е: 61).
«Танцы с шарфами». <...> Все присутствующие разбиваются на пары
«девочка — мальчик». Одной паре дается по шарфу. Во время танцев эта
пара идет, и каждый разбивает какую-то пару: девочка вешает шарф на
плечо девочке, мальчик — мальчику, и занимают место выбывших, танец
172

продолжается. <...> Занимая место ушедшего, нужно было поцеловать
партнера, партнершу <...> (полностью см.: Там же).
Отметим, что так называемые «поцелуйные танцы» были
весьма распространены в ХУШ веке в Англии. Живший в то
время Аддисон свидетельствовал:
Хуже всего танцы с поцелуями, когда кавалер должен целовать свою
даму, по крайней мере, в продолжение минуты, если не желает обогнать
музыку и сбиться с такта (Фукс 1994а: 456).
Вероятно, танцы с поцелуем или имитацией поцелуя имели
место и позднее. Так, танец «полька», включающий
многократную имитацию («обозначение») поцелуя и, кстати,
завершившийся реальным поцелуем главных героев, показан в американском
фильме первой половины 1940-х годов «Серенада Солнечной
долины».
В самое последнее время (вторая половина 1990-х годов)
возникли «заманочные» поцелуйные игры:
Еще мы играли в такие игры с поцелуями: брали мягкую игрушку и
говорили, например: «Собачка, я целую тебя в носик» и передавали
следующему мягкую игрушку. Он говорил что-то другое, чтобы не повторяться.
Все запоминали, кто куда поцеловал мягкую игрушку, и, когда проходит
крут и игрушка возвращается к первому игроку, каждый целует соседа
туда же, куда целовал ллягкую игрушку (Борисов 2000е: 61);
Участники игры выстраиваются в круг. Участник № 1
поворачивается к № 2 и говорит: «Мне нравятся твои волосы (глаза, губы, рука, одежда,
нога, ухо и т. д.)». Когда все это проговорили, и последний сказал, что ему
нравится в первом, игрок № 1 и говорит (можно ведущий): «А теперь все
должны поцеловать то, что вы сказали своему соседу», то есть часть тела,
одежду и т. д. (Борисов 2000е: 61—62; см. также Приложение к главе
4: 4-26).
По меньшей мере несколько десятилетий в подростковой
среде практикуется игра в карты «на раздевание»:
Во дворе играли в карты «на раздевание». <...> Играли «на раздевание»
летом, инициаторами игры всегда были мальчики. Причем вначале играли
просто в «Дурака», а лишь потом предлагалось играть на раздевание.
Девочки снимали кольца, цепочки, сережки, браслеты, когда доходило дело
до снятия одежды (кофт и т. д.), то игра прекращалась девочками
(Борисов 20006: 69).
Лет с 17-ти мы начали играть в карты «на раздевание», так как игры
«на поцелуи» нас интересовали меньше. В играх участвовали и мальчики.
Причем игра шла в строгом соответствии с правилами. Круг друзей был
постоянным (Там же: 70).
Другая достаточно известная эротически окрашенная игра —
«Найди прищепку»:
173

Когда я училась в старших классах, — то мы играли в такую, скажем,
эротическую игру: «Найди прищепку». Играющих могло быть сразу
несколько человек, но обязательно девочка с мальчиком, хотя играли и
девочка с девочкой, и мальчик с мальчиком, то есть играли по парам, под
музыку. Брали несколько прищепок, пристегивали их на одежду в разных
местах, завязывали друг другу глаза, и победитель тот, кто быстрее
соберет все прищепки. А для этого, естественно, необходимо было прощупать
все тело. Но в эту игру играли только в компании, тесном кругу у
кого-нибудь на дне рождения, когда родители уходили и оставляли нас одних
(Там же; см. также Приложение к главе 4: 4-30).
Вышеперечисленные игры являются достаточно
устойчивыми культурными формами. В сообщениях, которыми мы
располагаем, содержится информация о других поцелуйных и
эротически окрашенных формализованных играх. Но они, как
представляется, имеют значительно меньшее распространение в
сравнении с теми, которые были описаны выше.
4.2. ЭРОТИЧЕСКИ ОКРАШЕННЫЕ ПРАКТИКИ
БЕСКОНТАКТНОГО
И НЕАГРЕССИВНО-КОНТАКТНОГО ХАРАКТЕРА
Если в предыдущем параграфе речь шла о
конвенциональном взаимодействии, то ниже речь пойдет о
неконвенциональных эротически окрашенных вербальных,
бесконтактно-визуальных, контактно-квазиигровых практиках, а также о контактных
действиях мальчиков по отношению к девочкам,
осуществляемых без их явного согласия, но не воспринимаемых последними
как морально-унижающие.
4.2.1. Распространение информации
о «чудесном» способе видеть сквозь одежду
Этот вид провокативно-эротического поведения достаточно
широко распространен и уже несколько десятилетий передается
из поколения в поколение. Первая его разновидность
заключается в том, что мальчики сообщают девочкам, что у них
(мальчиков) есть стекло или нечто подобное, что позволяет видеть
девочек обнаженными:
Двое парней принесли два квадратных стеклышка, такого
желто-оранжевого цвета. Они ходили с ними и говорили, что эти стекла всё
просвечивают, например, они всё видят сквозь одежду, видят всех голыми. Все
сначала поверили: кто закрывался ниже пояса книгой, кто пакетом, а они бегали
и смеялись, никто не мог у них отобрать эти стеклышки <...> (полностью
см.: Борисов 20006: 70).
174

В отдельных случаях источник информации неясен:
возможно, что существенным механизмом возникновения слуха
являются сами девочки:
Одно время по классам ходила байка, что у мальчишек есть что-то
типа «красного фонаря», который просвечивает одежду. Об этом много
говорилось. Девочки, в основном, старались не ходить по классу, а сидеть на
месте <...> (полностью см.: Там же).
Второй разновидностью этой провокативной игры — на
страхе девочек оказаться обнаженными — является
распространение информации о существовании у мальчиков особого
(«волшебного») фотоаппарата с волшебной (как правило,
красной) пленкой, позволяющей увидеть девочек обнаженными на
фотографии:
Мальчишки нам рассказывали, что есть красные пленки, они
вставляются в фотоаппарат, и если человека фотографируют, то на этой пленке
он проявляется в обнаженном виде <...> (Там же);
Еще мальчишки нас пугали тем, что существует такой фотоаппарат,
который фотографирует сквозь одежду, и на снимках люди получаются
голые. Они говорили, что видели эти фотографии и что они незаметно нас
фотографируют, а мы этого не знаем. Мы с девчонками очень боялись,
что нас так сфотографируют (Там же).
<...> На перемене все выходили в коридор. В кабинете, вернее, оттуда
не выпускали двух или трех девочек, фотографировали насильно, а потом
говорили, что пленка - специальная, «красная» и, когда они ее проявят, на
снимке человек останется голым. И потом они это фото будут показывать
(Там же: 70-71).
Отметим, что в значительной части сообщений фигурирует
красный цвет («красный фонарь», «красная пленка»),
оцениваемый в современной культуре как «чувственный», сексуальный.
Вспомним в связи с этим о поцелуйной игре «Кис-брысь-мяу»,
описанной в предыдущем параграфе: в ней «назначение»
красного цвета — поцелуй в губы.
4.2.2. Подглядывание
Подглядывание — эротически окрашенное действие,
направленное на то, чтобы увидеть скрываемые верхней одеждой
эротически окрашенные части тела или предметы нижнего белья
объекта созерцания.
Вообще тайное (запретное) подсматривание за обнаженным
(или обнажающимся) человеком другого (почти всегда
женского) пола — древнейший мифологический мотив. М. Евзлин
прослеживает развитие этого мотива в японской мифологии (миф
175

о боге Идзанаки, увидевшем, вопреки запрету, обнаженной
богиню Идзанами), древнегреческой мифологии (подсматривание
Актеона за купающейся Артемидой, подсматривание Тиресия
за Афиной — оба раза персонажи подглядывают за богинями-
девственницами и в обоих случаях нарушение запрета на тайну
карается с мгновенной беспощадностью) и мифологии
библейской (миф о Хаме, увидевшем наготу Ноя). Автор полагает, что
в подсматривании проявляется «мотив обнаружения
хаотической природы бога». Соответственно, «запрет на
подсматривание имеет главной целью предотвращение всяких с ней
контактов», которые могут привести к проникновению в мироздание
«разрушительньгх хаотических стихий» (Евзлин 1993: 67—97).
Вряд ли оправданно приписывать широко
распространенному подглядыванию связь с вышеназванным мифологическим
мотивом. Тем не менее последний следует иметь в виду,
поскольку речь идет все же о нарушении табу.
Подглядывания традиционно практиковались подростками и
молодежью мужского пола. А. Кузнецов писал о деревенских
обычаях в работе середины 1920-х годов:
Каждую субботу «разбирается» печка, в которую все по порядку
лазают. <...> Любимое развлечение ребят — смотреть по субботам в окно, как
девчата ползают в печку. <...>
В другие дни Пасхи качаются на гигантских качелях перед избами
или в сараях. Качание бешеное, чуть ли не с перекидыванием через
перила. Без любителей «посмотреть» под юбку девчат здесь не обойтись
(Кузнецов 1924: 28).
Пожалуй, наиболее распространенным локусом детско-под-
росткового подглядывания является туалет. Подглядывание в
туалетах начинается с детского сада. В одних случаях девочки
выступают в качестве объектов созерцания:
В подготовительной группе девочки вместе с мальчиками уже
стеснялись ходить в туалет, ходили по очереди (туалет был общим, только низкие
перегородки между унитазами). А если воспитателя нет в группе,
мальчики обязательно бегали подсматривать (окно и двери были стеклянными и
наполовину закрашенными). Они поднимали друг друга или вставали на
носочки <...> (Борисов 20006: 71);
А в детском саду мальчишки подсматривали в туалете. Туалет был
общий, был разделен стенами, и были небольшие дверки. <...> Девчонки
забивались в угол и визжали (полностью см.: Там же).
Но иногда девочки не просто пассивно протестуют против
подсматривания, а и активно противостоят ему:
<...> В туалете мальчишки подглядывали через окошко. <...> И вот
однажды мы решили проучить мальчишек. Мы, пять девочек, зашли в туалет
176

по одному. Четверо спрягались за шкафчики с хозяйственным инвентарем,
а одна зашла в туалет. И почти тут же забегают двое мальчишек,
быстро залазят на ванну, чтобы подсматривать через окошко, и тут выбегаем
из-за шкафчика мы, выходит еще одна девочка из туалета, и начинается
драка <...> (полностью см.: Там же).
В других случаях девочки сами выступают в качестве
субъектов созерцания эротически окрашенных участков тела и
для удовлетворения любопытства также используют туалет. В
сообщении, приведенном ниже, подглядывание за мальчиками
порождает у девочек желание воспроизвести мальчишескую
модель отправления физиологических потребностей:
Помнится, в садике мы подсматривали за мальчишками в туалете.
Туалет у нас был общим, было разделение ширмой, доской, в которой
была дырка, и мы в нее подглядывали. <...> Что мы там видели, конечно
же нас удивляло, что там у мальчиков и почему у них не так, как у нас.
Мы пробовали так же ходить в туалет, как и они, но почему так не
получалось, было непонятно (Ф. 1. Оп. 21. Д. 15).
Подчас «подглядывание» в условиях детского сада
превращается в своеобразный «спорт», когда «наперегонки»
подглядывают и мальчики за девочками, и девочки за мальчиками:
Мальчиков мне приходилось видеть обнаженными в детском саду. Детский
сад у нас был небольшой, сельский, без канализации, с горшками. И
посещения туалета организовывали подгруппами: сначала девочки, потом —
мальчики. И все старались всячески подглядывать друг за другом: заходили
в туалет будто бы невзначай и с хохотом и шумом убегали оттуда. Все это
делали в отсутствие воспитателя (полностью см.: Борисов 20006: 71).
Из детского сада традиция подглядывания перекочевывает в
школьные (уличные) туалеты:
Когда пошли в школу, туалет там был на улице, причем дыра была в
стене между мужским и женским отделением. Подсматривание было в
основном со стороны мальчиков, а мы визжали, старались туда же заглянуть. <...>
(Там же: 72; см. также Приложение к главе 4: 4г34)
Еще одно излюбленное место подглядываний — школьные
физкультурные раздевалки. Отметим опять же, что к
подглядыванию «неравнодушны» и девочки.
В школьные годы у нас сильно было распространено подглядывание.
Это происходило в спортивных раздевалках, когда все переодевались на
урок физкультуры. Обычно мальчики подглядывали за девочками, те в
ответ очень сильно визжали, а потом подсматривали за ними. Подглядывание
проходило по очереди: посмотрел сам - дай посмотреть и другому. Со
стороны девочек подглядывание заключалось в том, чтобы посмотреть, какие
трусы и плавки у мальчиков. Со стороны мальчиков было то же самое <...>
(Борисов 20006: 72; см. также Приложение к главе 4: 4-33).
177

В ряде случаев «подглядывание» во время уроков
физкультуры носит «настуггательно-демонстративньш» характер — как со
стороны мальчиков, так и со стороны девочек:
Было у нас и такое уже в более старших классах, когда мы переодевались
в раздевалке на физкультуре, а 2—3-е смелых наших мальчиков пинали двери,
заходили, обсматривали всех с ног до головы молча, а потом выходили. Вот
тут-то и раздавался взрыв смеха и всякие разговоры (Борисов 20006: 72).
На уроках физкультуры мы наблюдали за мальчиками, как они
прыгают через «козла». У кого были облегающие спортивные трико, то
присматривались, не выделяется ли что-либо, и смеялись. Парни чувствовали себя
неловко (002).
Часты подглядывания и во время медосмотров:
Когда был медосмотр в школе, все девочки боялись раздеваться, и
когда мы все стояли по пояс раздетые <...> за дверью подсматривали парни,
<...> Ребята часто подглядывали за нами во время медосмотров. Там
нужно было раздеваться до пояса. Обычно занавески на окнах мы
задергивали, но парни все же находили дырочки и во все глаза смотрели <...>
(Борисов 20006: 72).
Чрезвычайно распространенным можно считать и загляды-
вание под юбки на лестнице.
Также подглядывали в подъезде. Мы стояли на пятом этаже, а
мальчишки неслышно зашли в подъезд и стояли снизу подглядывали. Когда мы
их заметили, как обычно, поднялся визг (Там же: 73);
В то время, когда девочки спускались или поднимались по лестнице,
мальчики стояли на нижнем пролете и просто «выворачивали» головы,
чтобы заглянуть под юбки (Там же);
Когда девчонки поднимались по лестнице на второй этаж, то мальчишки
стояли под лестницей на первом, задирали головы и кричали время от
времени, какого у кого цвета трусы. Потому мы быстренько пробегали (если
получалось) или закрывали платье с обеих сторон руками (Гам же);
Ухитрялись и по-другому удовлетворять свое любопытство, девчонок
пропускали вперед себя подниматься по лесенке, а сами задерживались
на первом этаже, желая увидеть хотя бы часть (Там же: 72).
Более «изысканной», но также весьма частой
разновидностью слабоконвенциональных мальчишеских
визуально-эротических практик является прием «зеркальце на туфлях»,
применяемый в различных ситуациях:
<...> Мальчишки <...> садились за парты, выставляли ноги в проход\
А на ботинках или туфлях — закрепленное непонятным образом зеркальце.
Разговорами отвлекали нас, девчонок, а мы <...> перешагивали через их
ноги, стараясь пошире ступить, не догадываясь, что тем самым предлагали
для внимания ребят «удивительные картины» <...> (Там же: 73);
В школе нас парни очень обижали. <...> Кто-то придумал смотреть в
зеркало, то есть ставили зеркало на ноги и смотрели под последующую парту,
где сидели девчонки, — что они уж там видели, я не знаю (Там же).
178

В школе в 8-м классе, когда уже все девочки носили капроновые
колготки, у мальчиков была такая затея. Они брали маленькое зеркальце и,
приделав его к ботинку, незаметно подходили к девчонке, ставили ногу к
краю юбки и любовались в зеркало на то, что там отражалось (Там же).
Иногда зеркало не прикрепляется к обуви, а «подпинывает-
ся» ближе к интересующему объекту наблюдения:
Еще на пол ложилось зеркало (зеркальной стороной вверх), его пинали
таким образом, чтобы оно остановилось у ног девочки. <...> Девочки
замечали зеркальце не сразу, а когда замечали, начинали визжать и отбегали в
сторону <...> (3—5 класс) (полностью см.: Там же).
Как уже отмечалось выше, девочки тоже выступают в
качестве субъекта визуально-эротических практик:
Когда я была в пионерском лагере, у нас был бассейн. Душевые
комнаты (мужская и женская) находились напротив друг друга. Двери
почему-то были всегда приоткрыты у мужского душа. <...> Почему-то очень
хотелось ходить мимо дверей мужского душа. Иногда даже «кое-что» можно
было увидеть (Там же: 73—74).
В дошкольном возрасте меня всегда интересовал вопрос, как устроены
мужчины. И как-то раз, когда мы купались в речке, и мой папа стал
переодеваться, мне удалось подглядеть за ним (полностью см. в Приложении
к главе 4: 4-35).
Традиционный способ эротического созерцания —
наблюдение за девочками во время раскачивания последних на качелях.
Подглядывание в основном было связано с качанием на качелях. Мы
начинали качаться, когда во дворе не было мальчишек, но они, как
назло, приходили всегда очень быстро. <...> И мы почти всегда не
успевали останавливаться, а они подбегали и начинали раскачивать нас еще
выше. Тут начинался визг, ведь ветер раздувал платья, юбки <...>
(Борисов 20006: 74).
Таким образом, исполнение ролей «объекта эротически
окрашенного созерцания» (чаще) и «субъекта эротически
окрашенного созерцания» (реже) является практически неотъемлемым
компонентом девичьей половой социализации.
4.2.3. «Игровое» оформление задирания
девичьих юбок мальчиками
Помимо подглядывания, являющегося относительно
«пассивным» видом визуально-эротической деятельности, у
мальчиков существуют и активные, «стилизованные» под игру,
способы сделать доступным для кратковременного созерцания
нижнее белье девочек (трусики, или «плавочки» — в современном
девичьем словоупотреблении).
179

Задирание девичьих подолов школьной формы («юбок»)
осуществляется мальчиками двумя основными способами.
4.2.3.1. «Нитка с прищепкой»
Этот способ реализуется в различных вариантах. Мальчики
могут поднять подол формы сами — молча или предварив
действие вопросом.
Были в школе и такие розыгрыши, когда парни ходили с прищепками,
к которым привязывали нитку. Прищепку прикрепляли к подолу формы и,
потянув за нитку, поднимали его. Эта игра начиналась в то время, когда на
улице становилось тепло и мы оставались в капроновых колготках или
вообще без них (Борисов 20006: 74).
Мальчишки прищемляли какой-нибудь девочке на юбку прищепку, а к
прищепке привязывали веревочку, нитку и перекидывали эту нитку на
плечо девчонки, а затем спрашивали: «Что это у тебя на плече?» - и дергали в
это время за веревку, и, естественно, юбка поднималась, кругом хохотали, а
«жертва» старалась чем-нибудь запустить в обидчика либо стукнуть
побольнее (Там же).
А могут спровоцировать на это и саму ни о чем не
подозревающую девочку:
У мальчишек излюбленное: прицепить прищепку к подолу юбки у
девчонки, причем к прищепке привязана нитка. Затем незаметно для девчонки
перекидывают эту нитку через ее плечо, а потом спрашивают, что это за
нитка. Она, конечно, начинает ее тянуть. Стоит хохот (Там же).
К 5-му классу мальчики придумали новую забаву. На обычную
прищепку привязывалась длинная нитка коричневого цвета. Незаметно для
девочки прищепка прищеплялась за подол платья сзади, а нитка ложилась
на плечо, а затем говорилось с невинным видом: «У тебя нитка на плече».
Девочка тянула за нитку и показывала мальчишкам то, что они хотели
увидеть. <...> (3—5 класс)» (Там же: 74—75; полностью см. в Приложении к
главе 4: 4-36).
4.2.3.2. «Московский зонтик»
Эта разновидность слабоконвенциональных эротических
практик «смягчает» насильственный характер задирания девичьих
юбок произнесением «кодового» восклицания (ср.: «Сим-Сим,
откройся!»), долженствующего придать происходящему
квазиритуальный, разрешенно-игровой характер. Чаще всего в качестве
такой кодовой фразы фигурирует восклицание «Московский
зонтик!», реже встречаются и другие: «Дамский зонтик!»,
«Мадамский зонтик!», «Обзор событий!», «Магазин открылся!»,
«С праздником!»:
180

<...> Мальчики быстро пробегают мимо стайки девчонок, поднимают
им юбки до головы и кричат: «Московский зонтик!» Что это означает, я не
понимаю и сейчас (Борисов 20006: 75);
<...> В более младших классах у нас были приколы. Мальчики
поднимали платье у девчонок и говорили: «Обзор событий!» (140);
<...> Мальчики подбегали, неожиданно задирали юбку и говорили:
«Московский зонтик» (Борисов 20006: 75);
В начальной школе было широко распространено задирание юбок,
платьев у девочек. Эта игра называлась «Дамский зонтик» или
«Московский зонтик». Заключалась она в том, что мальчики <...> подбегали к
своим одноклассницам и загибали им подолы, при этом крича: «Московский
(дамский) зонтик» (027);
Была игра «Магазин», когда мальчишки <...> поднимали платье или юбку
и говорили: «Магазин открылся!» или «С праздником!» (Борисов 20006:75);
Лет в 14 очень была популярна игра «Московский зонтик». Суть ее
заключалась в том, чтобы поднять подол платья, юбки и сказать:
«Московский зонтик», и по школе мы ходили или в длинных узких юбках, или
постоянно держали подолы (Там же).
Реакция девочек на задирание мальчиками подолов
школьной формы, платьев или юбок бывает различной. Девочки
могут воспринимать задирание юбок как знак внимания и
вследствие этого относиться к таким действиям мальчиков
положительно (в нижеприведенном случае кодовая фраза не
произносится):
В школе, в классе 3-м, у нас в классе существовало такое поведение как
задирание юбок. Это было вызвано игрой, то есть мальчики бегали за
девочками, ловили их, задирали юбки. <...> Это не считалось плохо, а
наоборот, даже считали, что если мальчик задирает юбку у девочки, то она ему
нравится. А если она в ответ стукнет его, то это значит, у них взаимно.
При задирании юбок обычно ничего не кричали, просто бегали, дурели и
смеялись. И если у девочки задирали юбку, то она сильно не обижалась, а
наоборот, была даже очень довольна (Там же).
Иногда в ответ на задирание юбок девочки стягивают с
мальчиков брюки или трико. Из сообщений видно, что это
стягивание носит в одних случаях игровой характер, а в других —
является защитной реакцией.
В школе мы играли в «Московский зонтик». <...> Парни задирали нам
юбки, а мы, в свою очередь, стягивали брюки (Там же);
В 1—2-м классе <...> мальчики стали задирать девочкам юбки и
говорили <...>: «Как тебе не стыдно, трусики-то видно». <...> Девочкам это было
неприятно. <...> И мы на каждое задирание юбки пытались снять с них
брюки (Там же);
<...> Был так называемый «Московский зонтик». Мальчики задирали
юбки девочкам с этими словами. Мы сначала обижались, а затем стали
с них сдергивать трико <...> (полностью см.: Борисов 20006: 75—76).
181

Рассматривая современные формы эротически окрашенной
активности в культурно-историческом контексте, отметим, что
задирание юбок является компонентом русских святочных
забав. Например, человек, переодетый медведем, «подкатывался»
к ногам девушек и «хватал им» «под подол»; так же поступал
человек в наряде козы («коза с рогами подолы поднимает
девкам»). Наряженные «дедами» хватали девиц и, вытащив их на
улицу, задирали им подол и натирали «снегом между ног» (см.:
Ивлева 1994: 87, 89, 99).
Что касается форм эротически окрашенной активности в
детской среде последней трети XX века, заметим, что задирание
юбок может являться не только игровой разновидностью
слабоконвенциональной эротической активности, но также и видом
агрессивно-оскорбительного, унижающего поведения. Этот тип
поведения рассмотрен в следующем параграфе.
4.2.4. Девичий бюстгальтер как предмет деятельного
мальчишеско-подросткового интереса
Поскольку период пубертата протекает у девочек в
условиях совместного обучения, постольку и рост молочных
желез, сопровождаемый более ранним или поздним надеванием
бюстгальтера, происходит на глазах у сверстников. Их реакция
на превращение одноклассниц из девочек во взрослых
девушек бывает различной, различна и степень влияния мальчиков
на поведение девочек. Рассмотрим разные «уровни» этого
процесса.
4.2.4.1. «Проверки»
Обычно «проверка» заключается в том, что мальчик,
проведя по спине или плечу девочки рукой, ручкой или линейкой,
устанавливает наличие или отсутствие бюстгальтера.
В 6-м классе мальчики «гладили» всех по спине. Они тем самым
выявляли, кто уже носит бюстгальтер. Это продолжалось до конца 7-го
класса;
Было повальное увлечение у наших мальчиков проводить пальцем по
спине девочек. Они проверяли, носит или нет девочка бюстгальтер;
<...> Мальчишки садились сзади нас за парту и проводили ручкой по
спине, тем самым проверяя, носим мы чтото или нет (полностью эти и
другие примеры см.: Борисов 20006: 77—78).
«Проверки» мальчики могут сопровождать бестактным
вербальным поведением.
182

С класса 7-го у девочек стали проверять наличие лифчиков. Мальчики
водили рукою по спине и громко говорили либо: «Без», либо: «С». <...>
Результат проверки говорился громко, на весь класс, девочки не обращали
на это внимания, мальчики улыбались (Там же: 77).
Подчас это бестактное поведение вызывает у девочек
состояние психологического дискомфорта:
Когда мне мама предложила купить бюстгальтер, я категорически
отказалась. Потому что мальчишки из нашего класса часто проводили рукой
по спине у девочек и, если та носила бюстгальтер, кричали: «В лифчике! В
лифчике!» И у всех девочек из-за этого появилось еще больше комплексов (Там
же: 78).
Поглаживания по спине девочек для фиксации застежки
бюстгальтера могут выполнять не только «познавательную»
функцию, но и функцию заигрывания, проявления эротического
внимания.
В 7—8-м классе все девочки уже надевали бюстгальтеры. Мальчишки
это знали и старались ударить (не сильно) или просто провести рукой по
спине, чтобы почувствовать застежку. Больше всего приставали к девочкам,
которые очень бурно реагировали на действие мальчишек: визжали, смеялись.
А к тем, кто относился к этому спокойно, никто не подходил (Там же).
4.2.4.2. Насмешки
Получив информацию о том, что девочки стали носить
бюстгальтеры, мальчики могут начать подшучивать над ними.
Когда начинала формироваться грудь у девочек нашего класса,
мальчики шутили: «Я соболезную, у тебя болит сердце, посмотри, как распухло».
Или проводили рукой по спине, говоря: «Ну вот, и у нее искривлен
позвоночник» (это по поводу лифчика) (Борисов 20006: 78).
Посредством насмешек мальчики могут воздействовать как
на саму решимость девочек надевать бюстгальтеры в школу,
так и на выбор девочками-подростками того или иного «типа»
этого элемента нижнего белья:
Когда мы начинали носить бюстгальтеры, то парни, заметив это,
стали подбегать и проводить пальцем по спине там, где находится застежка.
Были случаи, когда они пытались расстегнуть. Сначала они смеялись
над теми, кто носит, а через некоторое время — над теми, кто все еще не
носит (Там же: 79);
Один из юношей очень любил пощупать, в чем девчонки, — тоненькая
застежка у бюстгальтера или нет. Если узнавал, что застежка большая,
весь день мог потом приставать к этой девчонке: «Ты что, бронебойный
надела, на войну собралась?» И так весь день. Таким образом приучил
всех носить только тоненькие и изящные (Там же).
183

4.2.4.3. Демонстративно-провокативные игры мальчиков
с девичьими бюстгальтерами
К ним относится: «щелканье» бретельками бюстгальтера и
расстегивание его застежки.
В период полового созревания мальчики стали заигрывать с девочками,
но не очень прилично: <...> оттягивали сзади бюстгальтер и щелкали им <...>
(Борисов 20006: 78);
В классе 9hvi у наших мальчиков была своеобразная игра —расстегивать
бюстгальтеры (Там же);
Забавой (для мальчишек. — СБ.) было засунуть линейку под застежку
лифчика и, повернув ее, расстегнуть его. Или просто-напросто взять и
оттянуть его и больно щелкнуть по спине (Там же);
Примерно в 6-м классе мальчишки стали заигрывать с девочками
нашего класса: поднимали юбки, оттягивали лямки бюстгальтера, обнимали
(Там же);
<...> В старших классах девчонки начали носить лифчики. <...> Парни
оттягивали их лямки, и они звонко щелкали о спину (Там же).
Девочки-подростки нередко воспринимают такие действия
сверстников без осуждения.
Мальчики выбрали <...> метод заигрывания, то есть оттягивали
бретельки бюстгальтеров и щелкали. Это все воспринималось нормально, как
в порядке вещей, и не осуждалось (Там же).
В других случаях девочки относятся к забавам мальчиков
с обидой и дают отпор «посягателям»:
Они <...> проверяли, в бюстгальтере или нет, проведут рукой по спине
или далее стараются расстегнуть его. Конечно, было обидно. Но со мной так
не обращались, я, как могла, сопротивлялась. Были, конечно, попытки, но я
их стойко отбивала (Там же: 79).
Таким образом, можно констатировать, что эротически
окрашенные действия мальчиков, связанные с ношением их
сверстницами бюстгальтеров, являются важным элементом половой
социализации девочек.
4.2.5. «Зажимания» девочек в школах
при их неявном согласии
Понятно, что в дореволюционной России, где обучение было
раздельным, ни о каком «добровольном» или недобровольном
«зажимании» в учебных заведениях не могло быть и речи. Все
формы тактильных межполовых контактов появились с
введением совместного обучения.
184

О так называемом «жмании» девочек при их неявном
согласии свидетельствует опубликованная в 1926—1927 годах повесть
Н. Огнева «Дневник Кости Рябцева», рассказывающая о
школьной жизни 1923—1924 годов:
«У нас есть одна девчонка <...> — записывает в дневнике
герой книги. — Она очень толстая, и ее всегда все жмают...» В
ответ на упреки учителя герой возражает: «Ее всегда все жмают, и
никогда никаких инцидентов не было». И действительно: хотя
девочка для вида «пищит» («зажимают ее в угол, а она оттуда
пищит как рыба»), это лишь подталкивает мальчиков к
продолжению «жмания» («им нравится, что она пищит»). Учитель
вынужден с сожалением констатировать, что сама девочка «не
противится этому тисканью» (см.: Огнев 1989: 210—212).
Помимо приведенного отрывка, нам более не удалось
встретить в художественной или мемуарной литературе упоминаний
о неявно-добровольных «зажиманиях» девочек в учебных
заведениях России. Между тем сообщения, имеющиеся в нашем
распоряжении, указывают на существование данного феномена.
В нижеследующем примере неявно-добровольный характер
участия девочек начальных классов в школьных «тисканиях»
проявляется в том, что «потроганные» девочки не выбегают из
класса, а помогают ловить «нетронутых». Отметим использование
слова «игра» при описании этого эротически окрашенного действа.
Я забыла освеппъ такой аспект как тисканье. Когда мы проходили такие
понятия как «сложение», «вычитание», «произведение», — последнее было
основой своеобразной игры. Мальчишки кричали это слово и с визгом, гиканьем,
присвистом бежали к кучке девчонок с вытянутыми руками с раздвинутыми
пальцами и трогали, хватали то, что попадется. Но у них было правило: раз
задел — отходить. Девчонки <...> разбегались врассыпную, но никто из класса
не выбегал, и вот пока мальчишки всех не затронут, они бегают за девчонками
по классу. А те, которые вышли из игры, помогали девочек ловить. <...> Играли
так мальчишки во втором—третьем классе (Борисов 20006:80).
Отношение к эротически окрашенному стремлению
мальчиков публично прикоснуться к телу девочек как к игре —
реакция не уникальная.
В нашей школе был узкий коридор около кабинета физики <...> и
мальчики выстраивались вдоль этих стен, и когда нужно было проходить к
кабинету, то они толкали девочек вдоль этого коридора друг к другу. <...> Все это
носило игровой характер (Там же).
В качестве объектов «зажимания» избираются девочки чем-
то выделяющиеся — склонные к полноте, ранее других
вступившие в период полового созревания или отличающиеся
«странным» поведением:
185

Зажимали <...> как правило, девочек хорошо развитых,
выделяющихся из общей массы (одеждой, поведением, обращением) (ПО);
Чаще зажимали девочек, склонных к полноте, хорошо развитых
физически, да и тех, которые, казалось, самим своим видом вызывают парней
на это <...> (полностью см.: Борисов 20006: 80);
<...> Саму меня парни не зажимали никогда <...> я думаю сейчас, что
<...> из-за того, что я была худой-худой в школе. <...> Зажимали у нас
обычно девчонок, которые начинали созревать физически раньше. Например,
была в нашем классе такая девочка <...> так парни ее дергали, щипали
даже на уроке (Там же);
В классе была девочка Лена И., симпатичная, веселая хохотушка,
настроение у которой менялось от смеха до плача. Мы ее звали Ваня-встаня.
Тисканья в классе все были направлены на нее. Ее прижимали, обнимали,
поднимали на руки. Видимо, ее смена реакции на все только подогревала
интерес ребят (Там же).
Вообще же, судя по сообщениям, в классе обычно находятся
девочки, весьма охотно принимающие подобного рода
«ухаживания» сверстников:
Зажимания классе в 4—5-м наши мальчики тоже практиковали. Но
для этого они выбирали пару-тройку девочек-одноклассниц более-менее
легкого для того времени поведения (Там же);
У нас в школе было несколько таких девочек, которые в физическом
развитии опережали нас и ходили при этом с гордо поднятой головой. По-
видимому, им это тисканье доставляло удовольствие — так же, как и
мальчикам <...> (Там же).
В ряде случаев внешне агрессивные «зажимания» являются,
в сущности, ответом на поведенческие «сигналы» готовой к
эротической социализации девочки:
В нашем классе <...> были <...> две девочки, которых постоянно
зажимали парни из параллельного класса. Они сами были виноваты —
постоянно улыбаются, не защищаются, то есть воспринимали все как должное
(Там же);
Девчонки визжали, но на лице чаще всего — улыбка (Там же: 81);
Подвергались <...> ощупыванию девочки, которые себя вольно вели,
похохатывали с парнями, посиживали с ними после уроков. Девчонки эти
обижались, но ненадолго (Там же);
Те девочки, которые раньше созрели, чем остальные, красились и
целовались, подвергались еще одному испытанию: идя домой, на них налетали
мальчишки и устраивали им «темную» - зажимали и тискали. Стоял
жуткий визг, писк, крик. В школе тоже при каждом удобном случае их
тискали (Там же).
Демонстративные (соответствующие неписаным правилам
поведенческой игры) протесты девочек часто дезавуируются их
бурными восторгами в узком кругу и фактическим согласием
на участие в новых «тисканиях»:
186

Наблюдая за другими девчонками, видно было, что им многим очень
нравится, хотя при самом процессе тисканья они и выражают свой протест.
Но после всего происшедшего девчонки собирались, хихикали, бурно обсуждали,
кто и что ощущал, у кого что задели и как. <...> Многим это очень
нравилось, и были даже случаи, когда девчонки видели, что парни стоят кучкой,
но все равно шли, чтобы еще и еще испытать те чувства, которые когда-то
у них возникали при этом (Гам же);
Мальчикам было свойственно донимать девочек, которых было можно
и которые, наверное, сами этого хотели. У нас было для этого все: темный
коридор и девочки с французского языка (не все, конечно). Нам они
(мальчишки) только рассказывали, что они с ними делают. Мы слышали
визги и иногда растрепанных девчонок, но девочки снова шли в класс, их опять
перехватывали, и начиналось все сначала (Там же).
Наивные девочки могут воспринимать «зажимания по
неявному согласию» как насилие и вопреки желанию «зажимаемых»
заступаться за них:
Были у нас в классе две сестры Ш-ковы — тупые, но очень развитые в
половом смысле девочки (старшая сестра вообще второгодница). Как-то
мы стали замечать, что они с перемен на уроки возвращаются какими-то
растрепанными и возбужденными, а мальчишки на них как-то смотрят по-
иному, чем обычно, переглядываются и хихикают. Мы быстро вычислили,
что их зажимают в раздевалке или в торце между музеем и библиотекой.
Сначала мы тоже смеялись над ними. Но потом до кого-то из нас дошло, что
они ведь тоже девочки, как мы, и началась война в их защиту. Правда, сами
они, по-видимому, мало хотели нашей защиты, и нам пришлось сказать об
этом нашей классной <...> (Там же).
Некоторыми девочками внешне агрессивные «зажимания»
воспринимаются как доказательство их повысившегося «гендер-
ного статуса»; они гордятся своей «зажатосгью» перед «не
зажатыми» сверстницами:
Любая девочка, если ее хотя бы раз зажали, как бы гордилась, что
ли, этим, так как это был признак того, что она нравится мальчикам
(Там же);
Девочки эти, судя по их выражению лица, не были озабочены этим и
даже «петушились» перед нами (Там же);
Мальчишки <...> зажимали где-нибудь в уголочке, в раздевалке.
Некоторые девчонки <...> гордились этим, им нравилось, что парни так
обращают на них внимание (Там же).
Таким образом, «зажимания по неявному согласию»
являются еще одним распространенным механизмом девичьей
эротической социализации.
Итак, распространение информации о способности при
помощи особого устройства видеть девочек обнаженными,
подглядывания, игровые задирания юбок, «подтрунивания» над девочка-
187

ми по поводу ношения ими бюстгальтеров и «зажимания по
неявному согласию» представляют в совокупности пассивносла-
боконвенциональную ипостась девичьей половой социализации.
Хотя девочки «эротизируются» не по своей воле,
рассмотренные в данном параграфе формы «эротизации» не особенно их
обижают, а некоторые даже воспринимаются как повышающие
тендерный статус.
4.3. ДЕВОЧКИ КАК ОБЪЕКТ АГРЕССИВНЫХ
И МОРАЛЬНО УНИЖАЮЩИХ ЭРОТИЧЕСКИ
ОКРАШЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ СВЕРСТНИКОВ
Рассмотрим основные формы эротической агрессии,
которым нередко подвергаются девочки в процессе полового
созревания.
4.3.1. Насильственные обнажения
Мальчики принуждают девочек к обнажению в условиях
детского сада. Приведем характерный, на наш взгляд, пример:
В детсаду в сончас, когда не было воспитательницы, один раз
произошел случай. Мальчики, 2 или 3 человека, стали снимать у одной очень
скромной девочки трусики. Она не давалась, кричала, подруга ей стала
помогать. Некоторые дети еще спали, почти все от криков проснулись, и
вскоре пришла воспитательница. Она наказала этих мальчишек, вывела
их в группу, заставила сидеть на стульчиках. А потом они с родителями и
воспитателями ходили к заведующей (Борисов 20006: 82).
В другом сообщении возраст «участников», к сожалению, не
указан. Возможно, речь тоже идет о детском саде.
Был однажды такой случай (с элементами насилия) — мальчики
привязали девочку к дереву, сняли с нее плавки (неизвестно зачем) и подбегали —
с разбегу ее целовали в губы (Там же).
4.3.2. Задирание юбок как реализация
властных амбиций
Властно-эроггические практики данного рода могут
осуществляться двумя способами. В первом случае юбки задирает девочкам
мальчик-конквистадор». «Удачно» задранная юбка для него —
символ одержанной победы:
Один мальчик еще в начальных классах бегал за девочками,
поднимал юбку и гордо всем мальчикам рассказывал, какого цвета плавочки на
девочке (Борисов 20006: 82).
188

В другом случае юбки задираются мальчиками,
занимающими низкое или маргинальное место среди сверстников, —
«шестерками», «шутами», исполнителями воли более сильных и (или)
авторитетных сверстников:
Когда наступала весна, на улице становилось довольно тепло, одевали
капроновые колготки. Озорники улучали момент, подбегали, поднимали
юбки девчонкам, чтобы насладиться прекрасным зрелищем. Платья
задирали, в основном, «шестерки», а «тузы» созерцали со стороны, так как
обзор был лучше и ярче (Там же).
Еще в начальном классе был шут. Он выполнял все то, о чем его
просили парни. Он неожиданно мог подбежать к кому-нибудь из девушек,
поцеловать, поднять вверх юбку (это называлось игра «зонтики»), хлопнуть
по ягодицам, укусить за грудь и прочее. Остальные юноши этого не могли
себе позволить, они предпочитали это делать его руками (Там же).
Как показывает последний пример, в данном случае фор-
мульно-игровые восклицания служат лишь прикрытием для
исполнения недвусмысленной воли «заказчиков».
4.3.3. Насильственные «зажимания»
Совместное школьное обучение создает для
агрессивно-насильственных действий мальчиков-подростков, имеющих целью
мануальное воздействие на эротически маркированные части
тел девочек («зажимания», «тисканья», «мацанья», «лапанья»),
оптимальные условия.
Чаще всего «зажимания» случаются в школьных
раздевалках. Приводимые ниже примеры позволяют получить
представление о том, как это происходит:
Зажимания <...> были агрессивные. Было это в классе 7—8. <...>
Происходило это обычно в раздевалках. Парни толпой могли напасть на
одну девчонку. Плохого с ней ничего не делали, а только щупали все
места <...> (Борисов 20006: 83).
Это происходило в 7—9 классах, в <...> шкальных раздевалках. Группа
мальчиков зажимали девочку или девочек и ощупывали их «грудь» и
«половые органы» (Там же).
<...> Мальчики <...> забегали в раздевалку и тискали там девочек, кто не
успел выбежать из раздевалки (Там же).
<...> Мальчики <...> выключали в раздевалке свет и налетали всем
скопом и тискали девчонок за все места, попавшие им под руку (Там же).
В раздевалке нам всегда выключали свет, мальчишки врывались,
задирали нам юбки и трогали за что попало (Там же).
Тисканьем мальчишки занимались в раздевалках. Идешь за одеждой, и
они тут как тут. <...> Навалятся <...> человека 3—4, и только успеваешь
отбиваться от их назойливых рук <...> (Там же: 83; полностью см. в
Приложении к главе 4: 4-38—4-45).
189

Еще один типичный локус «зажиманий» — школьные
коридоры и лестничные пролеты.
Где-то в 6-м классе началась следующая история: зимой темнеет рано.
Мы учились во вторую смену. После уроков мальчишки бежали скорее
вперед, выключали свет в коридоре, по которому мы должны были идти к
раздевалке, хватали нас и ощупывали. Мы очень боялись этих моментов,
группировались и пытались прорваться к раздевалке, к свету, где много народу
(Борисов 20006: 83).
В школе, когда мы очень быстро стали превращаться из девочек в
девушек, у нас появились различные формы зажиманий. На физкультуре мы
переодевались в подвале. <...> Спускались в раздевалку мы спокойно, но <...>
когда мы <...> одетые в окорму, подходили к лестнице, тут нас уже поджидали.
Некоторым удавалось благополучно миновать этот пост, а некоторых
прижимали к стене и «прощупывали». Девочки отбивались, некоторые обижались.
Переодеться на физкультуру было для нас целым испытанием (Там же: 83—84).
В предыдущем параграфе речь шла о девочках, позитивно
оценивающих тактильно-эротические воздействия мальчиков.
Однако в немалом числе сообщений указывается на
недвусмысленно негативное отношение многих девочек к подобного рода
«жестово-контактным» практикам:
4—8 класс. <...> Тяга мальчиков к своим одноклассницам <...>
проявляется в грубых, агрессивных формах. <...> Двое-трое парней загоняли в угол
одну девчонку <...> и давали волю своим рукам, желая нащупать неразвив-
шуюся грудь жертвы. Она, бедная, не успевала отбиваться от трех пар рук,
шаривших в поисках «добычи» по ее телу <...> (Там же: 84; полностью см. в
Приложении к главе 4: 4-60).
Тискания и зажимания в классе были. <...> Это воспринималось как
оскорбление, делалось все в грубой форме: могли залезть под кос]эту <...> (все
происходило в 7—8 классах). Девочки, которых зажимали, старались об
этом умалчивать, было стыдно (Борисов 20006: 84).
У нас в школе был узкий, темный коридор, и с этим коридором у
меня самые отвратительные воспоминания. <...> Парни <...> стояли вдоль
стен, и когда мы проходили, то они <...> нас <...> как говорится, «мацали»
(Там же: 85).
Девочки, которых зажали, чувствовали стыд <...> (Там же: 84).
У некоторых девочек нет знакомых, которые могли бы за
них заступиться. Родителям и учителям они, — возможно, из-за
стыда, возможно, из-за неверия в их способность запцггить, —
не жалуются. Сами же девочки не имеют ни сил, ни решимости
противостоять обидчикам. Они в одиночку переживают чувства
стыда, страха и беспомощности:
Со мной тоже такое происходило, но я как-то стыдилась этого,
краснела, всяческими способами отстранялась, чтобы ко мне не прикасались. Было
страшно, я старалась не встречаться с тем, кто это делает (Там же: 85).
190

<...> В параллельном классе учились такие лица, которых боялись все
девочки в школе. Нам было лет по 14, когда они по вечерам <...>
вламывались в темные кабинеты, в которых мы дежурили. Они искали нас под
партами, за шкафами, везде. <...> Зажигали фонарики и старались обнять, да
еще с такими криками! Тогда мне хотелось так закричать, чтобы стены
школы рухнули и погребли под собой этих подлецов. И я так кричала!
Сердце было готово выскочить из груди, я отчаянно махала веником,
кидала в них тряпку и с криком выбегала в коридор. <...> Я с ужасом ждала
очередных визитов этих непрошеных гостей. Я чувствовала себя такой
беззащитной, помощи просить было не у кого (Там же).
Некоторые девочки жалуются на обидчиков родителям или
учителям:
Самое страшное место в нашей школе, для девчонок была раздевалка.
<...> По окончании уроков старшие парни забегали в раздевалку.
Поняв, в чем дело, девочки
выскакивали из раздевалки. Тех, кто не успевал, парни затаскивали в угол
и тискали. Девчонки выбегали со слезами и сразу бежали к учителю (Там же:
84; полностью см. в Приложении к главе 4: 4-38).
Мальчишки <...> зажимали где-нибудь в уголочке, в раздевалке.
Некоторые девчонки плакали, стыдились этого, жаловались родителям,
учителям <...> (Борисов 20006: 84).
О жалобах на «щупания» сообщается и в статье К.К.
Логинова, посвященной «народной культуре русских Карелии»:
В школах, где учатся обычные дети из обычных семей, проявления
полового интереса двенадцатилетних подростков тоже имеют место. <...>
Мальчики начинают, кто украдкой, кто в открытую, «щупать» девочек за
груди. Иногда бывает, что в школе вечером гаснет свет, тогда может
начаться настоящая свалка. <...> Однако находятся девочки, которые
жалуются своим родителям, те -учителям, а значит, проводится работа поусты-
жению наглецов. Работа эта всегда приводит к одному и тому же
результату — коллективные «щупания» прекращаются сразу, индивидуальные же
имеют место только в качестве редкого рецидива (Логинов 1999: 183).
Встречаются также девочки с развитым чувством
собственного достоинства и готовностью силой отстаивать
«неприкосновенность» своего тела.
Однажды попробовали также в классе 7-м зажать и меня. И я, как мне
казалось, была унижена. «Ведь я не такая», — думала я. Я, подождав этого
нахала после уроков, набила ему на голове шишки своим тяжелым
портфелем (Борисов 20006: 85).
В школе лет с 10 был просто кошмар. <...> У мальчишек проснулся
какой-то звериный инстинкт. Они бегали за нами, хватали нас, лапали
своими руками. <...> Мне становилось ужасно стыдно, я не хотела видеть
лица этих грязных, пошлых, мерзких мужских особей. Во мне просыпалась
191

дикая агрессия, я защищалась, отбивалась, дралась, билась, но не давала себя
им в руки. Возможно, здесь сыграла роль моя гордость, себялюбие,
достаточно высокое мнение о себе <...> (Там же: 85; полностью см. в
Приложении к главе 4: 4-67).
Девочки с высокоразвитым чувством собственного
достоинства, ставшие объектом унизительного «щупания», тяжело
переживают случившееся, воспринимают его как «падение»,
осквернение:
Зимой мы ходили кататься вечером ко Дворцу культуры на горку.
Моя дорога шла через лес. Задержавшись как-то один раз, я попала «в
пробку» (так называлось у нас скопище парней, которые подкарауливали
девчонок и щупали, тискали их). На меня навалилось человек 10—12.
За 1—2 минуты я почувствовала чужие ищущие и шарящие по моему
телу руки. Они проникали даже под одежду, во все «тайные места». Мне
было и стыдно, и обидно, и неприятно. Я отбивалась, как могла.
Вырвавшись, я бежала по лесу, на ходу застегивая пальто. Когда пришла домой,
у меня стучала в голове мысль: «Ну, всё, теперь я щупанная». Я сразу же
залезла в ванну смывать с себя эти назойливые руки, как будто грязь. Мне
было нехорошо, текли слезы. Я была потрясена. Мне было 12 лет. Мне
казалось, что и мама, и отец видят на мне эти руки, которые обшарили все мое
тело. До сих пор помню это, как будто было это только вчера (Борисов
20006: 86).
Массовая повседневная практика насильственных
«зажиманий» практически обойдена вниманием в научной литературе.
Что касается литературы художественной, то соответствующий
эпизод содержится в повести Б. Васильева «Завтра была война»,
рисующей картины городской жизни 1940—1941-х годов:
Искра <...> вбежала в темный и гулко пустой подъезд, когда ее вдруг
схватили, стиснули и поволокли под лестницу и швырнули на заплеванный
цементный пол. Это было так внезапно, стремительно и беззвучно, что
Искра успела только скорчиться, согнуться дугой, прижав коленки к
груди. Сердечко ее замерло, а спина напряглась в ожидании ударов. Но ее
почему-то не били, а мяли, тискали, толкали, сопя и мешая друг другу.
Чьи-то руки стащили шапочку, тянули за косы, стараясь оторвать лицо от
коленок, кто-то грубо лез под юбку, щипал за бедра, кто-то протискивался
за пазуху. И все это вертелось, сталкивалось, громко дышало, пыхтело,
спешило. Нет, ее совсем не собирались бить, ее намеревались просто
ощупать, обмять, обтискать: «полапать», как это называется у
мальчишек <...> (Васильев 1988: 224).
Насильственное эротическое посягательство, будучи
оскорбительным для девочки, наносит ей психологическую травму
независимо от мотивов, которыми руководствуются мальчики.
Можно предположить, что в большом числе случаев
насильственные «зажимания» девочек-сверстниц напрямую вызывает-
192

ся потребностью мальчиков в эротических ощущениях
(«подростковая гиперсексуальность») и поддерживается традицией
подростково-мальчишеской субкультуры.
Однако в ряде случаев девочки сталкиваются с
целенаправленно-садистическим, ориентированным на моральное
(«морально-половое») унижение поведением. Чувство непосредственного
эротического «удовольствия» в таких случаях явно отступает
для подростка на второй план, а на первый план выходит
ощущение всесилия, чувство безнаказанности,
Самый наглый парень вставал в школе в двери раздевалки и пропускал
за одеждой по очереди, и говорил: «Проверка документов». Тех девчонок,
которых уважал, говорил: «Документы в порядке, проходите». Кого нет —
говорил: «Предъявите паспорт», — значит, он прижимает девочку и задевает
ей грудь. Если говорит: «Предъявите свидетельство о рождении», - значит,
поднимает платье. «Поставь печать», — значит «Поцелуй!». Если девчонки
не выполняли, он сам вешался на них и тискал (Борисов 20006: 86);
Я запомнила одного. До сих пор, собираясь на девичнике, мы с
отвращением вспоминаем его. <...> Это был довольно умный, сообразительный
мальчик, но с очень дурными наклонностями. Он выбирал самых
«забитых», тихих девчонок [своеобразное испытание прошли все) и как мог
издевался над ними: мог поднять платье, прижать к стене и поцеловать в губы
при всех, расстегнуть кофту. Он говорил ужасные пошлости <...> которые
всех возмущали, но никто не вставал на защиту этих девчонок, так как
Андрей был очень сильным и его все боялись (Там же: 86).
Описание «лапанья» подчеркнуто-унижающего характера
содержится в повести Э. Пашнева «Белая ворона», посвященной
школьной жизни 1980-х годов:
Вернулся <...> Валера Куманин. <...> Закрыл дверь в класс <...> как-то
странно засмеялся <...> зло, вызывающ. <...> «Отойди, — сказала Алена,
отпихивая его. — Открой дверь...!» Алена поднялась, чтобы идти. Он толкнул
ее в грудь, она села. Алена тут же поднялась снова, на этот раз решительно.
И тогда Валера с силой, в которой выразилось все зло, накопившееся против
рыжей девочки, схватил ее за грудь и сжал. <...> Алена ударила его
тетрадкой в лицо. «Ты что сделал?» На глазах у Алены выступили слезы. «Что я
сделал? Что я сделал?» — «Схватил». — «За что я тебя схватил?.. Ну, скажи,
за что я тебя схватил? Стесняешься, да?» Он издевался над ее чистотой и
нежностью. Он был уверен, что она не скажет. <...> Валера <...> открыл дверь,
но за дверью никого не было, и Валера <...> сделал выпад назад и так же
сильно и больно схватил Алену за другую грудь. Алена заплакала,
побежала по коридору. <...> Она <...> теперь грязная. Она уже никогда не будет
такой чистой, как раньше. Валера ее опоганил <...> (Папшев 1990: 331).
Претерпевание насильственных мануально-эротических
воздействий со стороны более сильных сверстников является еще
одним распространенным элементом половой социализации
девочек-подростков.
7 СБ. Борисов
193

Итак, в данной главе мы рассмотрели все наиболее
принципиальные виды эротически окрашенных межполовых
коммуникаций. Они включают конвенциональные взаимные обнажения,
игры с поцелуями и на раздевания, эротически окрашенные
игры, добровольные внеигровые телесные интеракции,
насильственные обнажения, подглядывания, задирания юбок,
насильственные формы телесно-эротических воздействий. Весь этот
эротически маркированный набор «претерпеваний»
(«страдательных практик») является, на наш взгляд, важнейшим механизмом
девичьей гендерной инкультурации.
Приложение к главе 4
4-1. Широко распространены были эротические игры во дворе. Самая
любимейшая игра — «Кис-брысь-мяу». Ее содержание. Все сидят у стены.
Выбираются два ведущих. Один ведущий говорит: «Кис» и показывает на
кого-нибудь из играющих. Второй ведущий, стоящий спиной к первому,
угадывает. Например, он говорит: «Брысь!», тогда первый показывает на
другого игрока, второй тоже говорит: «Брысь». Затем он может сказать:
«Мяу», и тот, на кого показал первый ведущий, должен со вторым
ведущим выполнить определенное действие, опираясь на цвета: красный —
целовать в губы, синий — поцеловать в щеку, фиолетовый — поцеловать
два раза, желтый — обнять. Остальные цвета я не помню. Мальчики
выбирали тех девочек, которые им нравились. Первый ведущий, указывая на
эту девочку, незаметно подталкивал отгадывающего, и тот говорил:
«Мяу». Причем у нас была одна девочка, которую многие мальчики
любили, поэтому часто выбирали только ее, а до остальных очередь не
доходила (027).
4-2. В деревне возле леса у нас было место, где мы, все ребятишки,
собирались, нам было примерно от 9 до 13 лет, там лежали бетонные плиты,
где мы сидели. Сначала девчонки предлагали игру, чаще это было
«Казаки-разбойники». А мальчики предлагали «Кис-брысь-мяу» и в «Бутылочку».
В игре «Кис-брысь-мяу» один человек выбирался в ведущие, другой
вставал к нам спиной. И ведущий показывал на кого-нибудь пальцем,
произнося слово «Кис». Человек, который отвернутый, говорит: «Брысь», то
ведущий показывал на другого человека. Когда отвернувшийся говорил:
«Мяу», ведущий спрашивал у него цвет.
Цвета были: красный (целовать в губы), синий (в щеку), зеленый (в
лоб), коричневый (в ухо) и черный (пинок под зад). Мальчишки всегда
почти говорили красный цвет, а потом носились за девчонкой. Девчонки
же старались говорить: черный. И если им выпадала девочка, то ее они
пинали тихонько, а если мальчик, то сильно (181).
4-3. Во 2—3 классе, то есть в 8—9 лет была распространена игра «Кис-
брысь-мяу». Участвуют 4 и более человек. Один — ведущий, один — голя-
щий. Остальные участники игры встают в шеренгу. Голящий поворачива-
194

ется спиной и не видит, как стоят участники игры. Ведущий, указывая на
участников, спрашивает у голящего: «Кис?» Тот отвечает: «Брысь!» В
любой момент голящий может ответить: «Мяу!» Ведущий спрашивает:
«Какой цвет?» Голящий отвечает: «Красный (розовый, черный, коричневый,
синий, зеленый). В соответствии с цветом игрок должен выполнить
соответствующее действие по отношению к голящему. Красный — поцелуй
в губы, розовый — поцелуй в щеку, оранжевый — поцелуй в руку,
коричневый — удар по спине, черный — пинок сзади, зеленый — обнимание,
синий — исполнение какого-либо желания голящего. Затем голящий
менялся. Выбирали его считалкой (028).
44. «Кис-брысь-мяу». Нужно было два ведущих, а остальные садились
в ряд на скамейку. Один ведущий стоял спиной к игрокам, а другой,
показывая пальцем на кого-нибудь, спрашивал: «Кис?» А первый ведущий
должен был ответить: «Брысь» или: «Мяу». Если он отвечал: «Брысь», то
нужно показывать на другого игрока и тоже спрашивать: «Кис?» А если он
отвечал: «Мяу», то тот, на ком останавливался ведущий, выходил и
вставал спиной к тому, кто отвечал на вопрос «Кис?», то есть который сам
выбирал себе игрока, не видя его. Они вставали спиной друг к другу и на счет
«раз-два-три» поворачивали головой в ту или иную сторону, то есть
каждый сам думал, куда он повернется. Если же совпадало, то есть они
поворачивались лицом к лицу, то тогда они должны были целоваться; если не
совпадали, тогда этот человек опять водил до следующего «Мяу!». Это
была интересная игра, так как попадались случаи, где нужно было
целоваться мальчикам. Девочки не все соглашались целоваться,
договаривались, в основном, на поцелуй в щечку (117).
4-5. В возрасте 9—10 лет мы играли во дворе в разные игры. Среди нас
были ребята и старше нас. Они учили нас играть в разные игры. Играли в
такую игру, где присутствует элемент, смущавший всегда нас. Игра
называлась «Кис, кис, мяу». Участвовало несколько человек. Один ведущий
стоял в кругу. Все располагались вокруг. Другой ведущий загадывал
цвета. У кого желтый, у кого красный и т. д. Этот ведущий подходил к
первому, называл ему, какие есть цвета, и говорил: «Кис, кис». Тот отвечал:
«Мяу, мяу». — «Какой цвет выбираешь?» Второй называл два цвета. Те,
кого он называл, должны были прогуляться под ручку и поцеловаться. Уж
очень нам было интересно, кто с кем целоваться будет (147).
4-6. <...> Играли в игру «Кис-кис-мяу». Игра заключается в том, что
один садится на стул спиной к остальным и говорит: «Кис-кис», кто-то из
остальных играющих говорит: «Мяу!» Надо угадать мяукнувшего. Если
угадание произошло, то эти два человека приходили друг к другу и
становились спинами, затем им давалось задание со стороны играющих, но оно
будет выполняться лишь в том случае, когда эти два играющих на счет
«три» повернут головы друг к другу. Если же они головы повернули в
разные стороны, то водящий садится на место, а водит второй. Иногда в этой
игре правила упрощаются, играющие не дают этим двоим задания, все
сводится лишь к поцелую, но лишь при выполнении условия: повернуть
голову в одну сторону. В эти игры играли по обоюдному согласию, и они
доставляли большую радость (059).
7*
195

4-7. «Кис-брысь-мяу». Один водящий поворачивается спиной к
играющим. Играющие говорят по очереди слово «Кис». Водящий отвечает
«Брысь» или «Мяу». Когда водящий говорит «Мяу», то он дает задание
игроку: поцеловать, пройтись под ручку и др. Эти игры играли в большой
компании в возрасте 14—15 лет (054).
4-8. «Кис-брысь-мяу». Водящий садится спиной к играющим. Ведущий
игры указывает на играющих (которых он не видит), произнося слово «Кис».
Ответы могут быть разные. На ответ «Кис» тот игрок, на которого было
указано, должен выполнить просьбу голящего (поцеловать и т. д.) (109).
4-9. В это же примерно время (7—8 класс) на вечерах или у кого-либо на
дне рождения мы играли в игры. «Кис-брысь-мяу». Для этой игры нужно
было выбрать ведущего. Один человек водил — он стоял спиной ко всем
играющим. Ведущий указывал на кого-нибудь и спрашивал у того, кто
водит: «Кис?» Он отвечал: «Брысь». Вопрос повторялся снова и снова, пока
не прозвучит ответ: «Мяу». Тогда ведущий показывал, что нужно сделать:
1. Поцеловать — указывал на губы.
2. Обнять — обнимал сам себя.
3. Погладить по голове — гладил сам себя.
4. Погладить по шее — гладил сам себя, и т. д.
Ведущий спрашивал до тех пор, пока не получал утвердительный ответ.
Тогда предлагалось это проделать, но только в том случае, если водил
мальчик и выходила девочка или наоборот. Если же выходил мальчик и
водил тоже мальчик, то он становился на место того, кто водил. Так же и
с девчонками (050).
4-10. Игра «Кис-брысь-мяу»: все встают в круг, выбирается водящий.
Ему закрывают глаза, раскручивают. Водящий пальцем указывал на
одного из играющих. Затем водящий говорил, сколько поцелуев должен
играющий. Мне очень нравилась такая игра. Поцелуй — это было запретное
для нас. Здесь мы могли целоваться при всех (067).
4-11. <...> Все играющие садятся по кругу, в середину помещается
бутылка. Один из играющих раскручивает бутылку. Когда она
останавливается, все смотрят, на кого обращено горлышко. Крутящий целует того, на
кого указала бутылка. Затем бутылку раскручивает тот, кого целовали. В
более старшем возрасте это правило мы немного изменяли. Если
получалось, что надо целовать играющего своего же пола, то целовали по
часовой стрелке первого играющего противоположного пола (059).
4-12. В «Бутылочку» мы играли с большим удовольствием. Всем очень
нравилась эта игра. Все садились в круг, и игра начиналась. В эту игру мы
играли только в пионерском лагере, ночью. Мальчишки приходили в нашу
палату, и тесным кругом мы в нее играли. Мне нравился один мальчик, и
это было очень удобно поцеловаться в темноте в рамках игры (067).
4-13. Учась в классе 7-м, мы на наших школьных вечерах начали
играть в «Бутылочку». Сначала в момент поцелуя выключали свет, затем эти
«двое» выходили в другую комнату, а потом — при всех (036).
196

4-14. Когда мы были в походе после 7-го класса, мы играли там в
«Бутылочку». Сначала мы целовались в щеку, а потом одна девочка, которая
была смелее всех нас, сказала: «Так не интересно, давайте будем
по-настоящему, вот так», — и поцеловала рядом сидящего мальчика в губы. После
этого у нас интерес к игре появился (098).
4-15. [В «Бутылочку» играли] только на днях рождения, когда при этом
не присутствовали взрослые. На первых порах обычно «целовались» через
подушку. Затем подушку заменил бумажный лист. Кто стеснялся, посылал
воздушный поцелуй или целовал руку. Сначала в игру играли одни
девочки. Потом уже ею заинтересовались мальчишки (145).
4-16. Игра «Бутылочка». Проводили ее в темном помещении.
Раскрутивший ее должен был поцеловать того, на кого покажет горлышко
бутылочки. <...> Сам процесс поцелуя в разные годы обставлялся по-разному.
Сначала мы целовались через подушку, потом — через марлю, потом —
через носовой платок, в лоб или щеки. <...> Обычно играли в конце
вечеринки. Родителей никогда не было (102).
4г17. Когда я была во втором классе и лежала в больнице, с ребятами
из 7-го класса играли в «Бутылочку» в палате, когда медсестры уже спали.
Но целовались строго через полотенце. Хотя нас скоро там обнаружили,
пригрозились сообщить родителям и разогнали по палатам (034).
4-18. А когда исполнилось пятнадцать лет, то мы стали дружить с
мальчишками. Ходили, держась за ручки, сидели вместе на лавочках. А как-то
один из парней предложил поиграть в «Бутылочку», то есть сели все вокруг
бутылочки и стали ее крутить. Перед кем она остановится, те должны и
целоваться. Мне вначале все выпадало целоваться с девчонками, а как-то
раз выпало на меня и на парня. Он просто поцеловал меня в щечку, и я вся
покраснела, мне стало так стыдно, что я сразу ушла домой. Вот какой у
меня был первый опыт поцелуя. Хотя это вовсе и не поцелуй, но мы
считали, что это поцелуй. Парни вечерами нам пели песни про любовь, а мы
сидели и слушали <...> (124).
4-19. В эротическую игру «Бутылочка» я научилась играть в лагере в
1983 году. До этого времени я слышала про нее. Старшие ребята 12—15 лет
запирали в комнате дверь, зажигали свечу. Все это было так таинственно,
даже страшновато, так как я побаивалась темноты и до сих пор даже
пугаюсь иногда. Было интересно узнать, что же там делают. Эта игра для меня
тогда означала все на свете, что может испытывать женщина.
Пригласили меня старшие ребята играть. Я сразу стала на голову
выше своих ровесников (мне было тогда 13 лет). Все уже было
приготовлено, то есть темнота, свеча горящая где-то в углу стояла, стулья были
поставлены полукругом. В центре лежала бутылочка. Да еще была
включена какая-то медленная и долгоиграющая мелодия.
Мы сели на стулья чуть ли не прижавшись друг к другу. У меня,
помню, сердце билось очень быстро. А еще посадили: мальчик — девочка.
Начали крутить эту бутылочку. На кого показывало горлышко и тот, кто
крутил, уходили в темный угол комнаты и целовались. Как уж целова-
197

лись, не знаю. Первый поцелуй у меня был именно благодаря этой игре.
Поцелуи были раньше, но почему-то я сразу подумала: «Вот он, первый
поцелуй». После него у меня почему-то долго жгло губы, и я
чувствовала, что я покраснела. Этот поцелуй положил начало моей первой
дружбы и любви (148).
4-20. В конце смены весь лагерь, все корпуса ходили на берег реки и
жгли большой «пионерский» костер. <...> Запомнилась такая
нетрадиционная игра «Арам-шим-шим». Все играющие становились в большой круг.
Выбирался водящий, он вставал в середину круга, вытягивал одну руку
вперед. Все остальные ходили вокруг водящего и говорили такие слова:
«Арам-шим-шим, арам-шим-шим, арамия-бусия, покажи на меня, и раз, и
два, и три». Водящий с закрытыми глазами останавливается, и на кого
показывает, тот выходит и становится вместе с ним в круг. Друг к другу
спиной. На счет «раз-два-три» поворачиваются. Если повернутся в одну
сторону, то целуются, а если в разные, то просто пожимают друг другу
руку. Игра повторяется, водящий — тот, кого выбрали (128).
4-21. <...> Я еще была в лагере, где учили уму-разуму комсомольских
активистов. Вот это был класс! Но я хочу описать лишь одну игру.
Однажды мы пошли встречать рассвет. Было очень весело. Около костра мы
играли в игру. Все вставали в круг и шли в одну сторону со словами «Арам-
шум-шум, арам-шум-шум. Арамия-муси-я, покажи-ка на меня». В середине
стоял голящий с завязанными глазами, показывал на кого-то рукой. Этот
человек вставал спиной к голящему, мы все считали: «И раз, и два, и три».
Если эта пара повернет голову в одну сторону, то они целуются, если в
разные, то жмут друг другу руки (138).
4-22. В 7-м классе пацаны позвали нас в поход. Пошло нас всего
человек 10—15. В этот день я первый раз поцеловалась с парнем. А произошло
это вот почему. Мы решили поиграть в игру, а в этой игре при повороте
головы в одну сторону надо было целоваться. Мы сначала хотели
заменить это чем-то другим, но мальчишки сказали: не надо, так поиграем.
В этой игре все образуют круг, берутся за руки, идут по кругу и говорят:
Арам-шим-шим, арам-шим-шим.
Арамия-нузия, посмотри-ка на меня,
И раз, и два, и три.
Один человек стоит в кругу с закрытыми глазами и одной рукой,
вытянутой вперед, тоже крутится на месте, и на счет «3» все останавливаются и
смотрят, на кого он показал. Этот человек выходит к нему, они встают
друг к другу спиной, закрывают глаза. Все остальные считают до 3-х. На
счет «3» они должны повернуть голову в сторону. Если они поворачивают
головы в одну сторону, то должны поцеловаться.
Когда мне пришлось целоваться, я долго не могла решиться, почему-
то это было так страшно — именно не когда меня целуют, а когда я
должна поцеловать. Потому что кто стоял в кругу, тот и должен был целовать.
Я долго не могла насмелиться сделать это сама и каждый раз
подставляла свою щеку для поцелуя. Но потом все-таки поцелуй состоялся. Мне
198

кажется, в этот момент все изнутри перевернулось: как будто произошло
что-то страшное. Мне казалось, что лицо у меня горит. Было стыдно
немного (133).
4-23. Еще мы играли в «Обломленную спичку». Садились на одну
скамейку одни девочки, на другую — все мальчики. Один был водящим (это
был у нас кто-нибудь из мальчиков, так как девок только ведь 4.
Водящий, скажем, называл мальчикам какое-нибудь имя девочки. Еще
условие: нужно ровное количество девочек и мальчиков. Теперь каждый
мальчик стал подмигивать той девочке, имя которой ему сказал водящий.
Причем делать это надо так, чтобы она (девочка) не догадалась. Если девочка
угадала, что именно ей подмигивает мальчик, то она должна вытянуть из
его зубов половину спичины. Мальчики специально держали
крепко-крепко спичину, чтобы коснуться губами с девочкой (117).
4-24. В более позднем периоде детства мы начали играть в «Пух, мех,
домино». Делились на 2 группы: 1-я группа — мальчиков, 2-я группа —
девочек. Решали вместе, какая группа будет ловить, а какая — убегать.
Затем разбегались, и выбранная группа, например, мальчиков, ловила
группу девочек. Но каждый мальчик ловил именно ту девочку, которая ему
больше всех нравилась. Когда девочка поймана, к мальчику
присоединяются другие мальчики и спрашивают: «Пух, мех, домино?» Она выбирает
одно слово. «Пух» — целует двух, «мех» — целует всех, «домино» — целует
одного. Затем группы меняются ролями, и девочки начинают ловить
мальчиков. Иногда может догонять не один человек, а несколько, взявшихся за
руки. Но эта игра продолжалась недолго, так как в один прекрасный день
родители увидели нашу игру и запретили нам (024).
4-25. [Игра «Сваха». В нее играли,] когда собирались всем классом на
«новоселье», Новый год, дни рождения, ходили в походы. [Правила игры
таковы:] выбиралась «сваха», которой доставалась ветка, и еще двое
одного пола (2 мальчика и 2 девочки). Эти двое загадывали, каждый
кого-нибудь противоположного пола, и говорили на ухо «свахе». «Сваха»
называет эти два имени, эти два человека выходят и должны отгадать, кто их
загадал. Если отгадывали — целовались и менялись местами, если нет, то
«сваха» была вицей тех, кто загадывал (040).
4-26. Игры с поцелуями.
Игра № 1. «Жадина». Ведущий объясняет правила. В рот берется кон-
4>ета без обертки, в круг становятся участники игры, и каждый должен
откусить у ведущего изо рта немного кож£>етки, каждый откусывает по чуть-
чуть, на ком коно]эетка заканчивается, тот и есть «жадина». Та же игра, но
другой вариант. Без ведущего. Один участник игры берет конфетку в рот,
держит ее зубами, затем передает участнику № 2, после передачи участник
№ 1 откусывает кож]эетку из рта другого человека, то есть участника № 2.
Участник № 2 передает конфетку участнику № 3, а только потом ее
откусывает. И т. д. Кто последний, на ком конфетка закончится, тот и жадина.
Игра № 2. Один игрок держит зубами яблоко, игрок № 2 берет яблоко
зубами, а игрок № 1 откусывает яблоко, не отрываясь. И т. д.
Игра № 3. Участники игры выстраиваются в круг. Участник № 1 пово-
199

рачивается к № 2 и говорит: «Мне нравятся твои волосы (глаза, губы,
рука, одежда, нога, ухо и т. д.)». Когда все это проговорили, последний
сказал, что ему нравится в первом, игрок № 1 и говорит (можно ведущий):
«А теперь все должны поцеловать то, что вы сказали своему соседу», то
есть часть тела, одежду и т. д.
Игра № 4. Собрать как можно больше поцелуев. Итог подсчитывается
по губной помаде. Играют как девочки, так и мальчики. Мальчики могут
воспользоваться губной помадой
Игра № 5. Передача спички. С каждым кругом спичка ломается
напополам, передается только ртом.
Игра Nq 6. Передача спичечного коробка. Спичечный коробок
разделяется на две половинки, используется только одна внешняя. Нужно
вдохнуть в себя воздух и просунуть нос в отверстие, затем воздух выдохнуть, и
коробок будет держаться у вас на носу. Причем руками помогать нельзя,
лучше всего сцепить их за спиной. Другой участник игры подходит к
игроку № 1 и с другой стороны так же «втягивает в нос» коробок. Но это очень
трудно сделать. Затем нужно передать другому игроку, и так по цепочке.
Игра № 7. Передача монеты зубами. Монета мелкая — 3, 10, 50
копеек — берется губами, а не зубами и передается по кругу. Когда круг
прошел, участник игры № 1 берет у последнего монетку зубами и снова
передает по кругу. Монету нужно сначала вымыть! (261).
4-27. Игра проводится на каком-либо вечере. Ведущий берет любую
красивую мягкую игрушку и говорит: «Посмотрите, какая красивая
игрушка. Поцелуйте ее каждый туда, куда хочет». После того как все
поцелуют игрушку, ведущий просит каждого поцеловать своего соседа туда,
куда целовали игрушку.
Все играющие встают в круг. Один человек берет обычную бумажную
салфетку губами, и задача состоит в том, что он должен будет передать ее
другому без рук (262).
4-28. «Танцы с шарфами». Эту игру нам предложили учителя. В нее мы
играли на классных вечерах. Все присутствующие разбиваются на пары
«девочка—мальчик». Одной паре дается по шарфу. Во время танцев эта
пара идет, и каждый разбивает какую-то пару: девочка вешает шарф на
плечо девочке, мальчик — мальчику, и занимают место выбывших, танец
продолжается. Новая пара с шарфами, в свою очередь, разбивает две
другие пары. В эту игру мы играли в 5—6 классе. Затем в более старших
классах мы эту игру усовершенствовали: занимая место ушедшего, нужно
было поцеловать партнера, партнершу. Такие поцелуи и не считались у нас
чем-то серьезным (263).
4-29. Детский сад у нас был небольшой, сельский, без канализации, с
горшками. И посещения туалета организовывали подгруппами: сначала —
девочки, потом — мальчики. И все старались всячески подглядывать друг
за другом: заходили в туалет будто бы невзначай и с хохотом и шумом
убегали оттуда. Все это делали в отсутствие воспитателя.
Однажды мальчишки (их было где-то пятеро) затащили меня в туалет
и стали просить, чтобы я показала им свои гениталии. В обмен на это
каждый предложил мне или коно}>ету, или яблоко. Я как-то согласилась, даже
200

не сопротивляясь, довольно охотно. «Просмотр» организовали возле
помойного ведра. Мальчишки толпились возле меня, толкались, и, не
выдержав натиска, я плюхнулась в это ведро. Хорошо помню, что когда за
мной пришла мама, то устроила скандал воспитателям, так как те не
вымыли и не переодели меня, и я ходила так до маминого прихода.
На сончас мы расставляли раскладушки, и я с моим другом (у нас
были взаимные симпатии) ставили свои раскладушки рядом. Обычно ни я,
ни он в сончас не могли уснуть и вместе проводили время в эти два часа: то
разговаривали, то играли. А потом стали играть в «Больницу», по очереди
исполняя роль «врача» и «пациента». «Пациент» должен был лежать
смирно, спокойно: а «врач» залазил под одеяло к «пациенту», осматривал и
ощупывал. Так я познакомилась с половыми органами мальчиков.
Конечно, играть мы начинали только в отсутствие воспитателя и пока
остальные дети спали. Воспитатели и дети нас ни разу не «застукали». Во время
этой игры я не ужималась и не стеснялась, так как у игры есть правила и
их надо выполнять; а во-вторых — мы были на равных, по принципу «ты —
мне, я — тебе».
В дошкольном возрасте с мальчишками мы часто играли в догонялки,
придумывая разные правила. Одно из них: мальчишки — «разбойники»,
девчонки — «принцессы». «Разбойники» ловят «принцесс», завязывают
руки веревкой сзади, а потом каждый «разбойник» «пытает» выбранную
«принцессу», чтобы она сказала ему, где лежат драгоценности. «Пытки»
представляли собой поцелуи, объятья и чаще всего — щупание груди. Во
время этой игры я испытывала двоякие чувства. С одной стороны, было
приятно, если меня выбирал тот мальчик, которому я нравлюсь и который
мне нравится, но было противно, если это кто-то другой и что по тебе
лазают грязными руками.
О том, откуда берутся дети, я узнала от брата, мне было 9 лет, а
брату — 11 лет. И, как часто это бывает, брат немного напутал, сказав, что у
женщин причастно к этому заднепроходное отверстие. Узнав о таком, я
сначала не поверила, а потом стала бояться этого и даже не хотела иметь
детей: но потом все же решила, что придется перетерпеть ради ребенка,
Вообще, иметь брата, который на два года старше тебя, не очень-то
приятно, особенно когда он находится в подростковом возрасте. Ему все
интересно, хочется узнать женский организм, потрогать, посмотреть. Он
пользовался тем, что старше меня, что у него больше власти, и часто
устраивал мне шантажи: грозился рассказать что-нибудь про меня маме, если я
не сделаю то, что он хочет. До сих пор помню один из договоров, который
я со своей стороны так и не выполнила, и он как бы до сих пор в силе (на
самом деле брат это все давно забыл, но я помню, так как это оставило
большой след в моем эмоциональном состоянии). Дело в том, что брат
обнаружил какие-то записки мне от парней и сказал, что покажет их маме.
Я очень этого не хотела, и тогда он решил, что не скажет при условии: я
должна буду раздеться и стоять так 3 мин., а он будет на меня смотреть и
щупать. Мне было так противно соглашаться на это, и я тянула
исполнение «приговора», пока брат не уехал. Все это случилось, когда ему было 13
лет, а мне — 11, а уехал он в 14 лет.
Когда мы были помоложе (мне — 7 лет), то брат пользовался тем, что
я еще ничего не понимала и, делая себе выгоду, обращал все в игру.
Однажды так мы играли в «воров». Я играла роль женщины, которая собра-
201

лась вымыться в ванне, и должна была потихоньку раздеваться догола. А
брат был «вором» и подглядывал за мной из-за шторки, выжидал момент,
когда я «принимала ванну», и «обворовывал» мою квартиру. Безусловно,
для него самым важным в этой игре был процесс раздевания, а я
раздевание воспринимала лишь как небольшой элемент игры.
Еще одна игра, в которую мы играли уже втроем (плюс моя
подружка). Брат исполнял роль фотографа, взял фотоаппарат. А мы с подругой
были то ли акробаты, то ли о^ютомодели. Мы выделывали разные
акробатические номера, а он нас о^ютографировал. Потом он предложил, чтобы
мы сняли плавки и остались в одних платьях, объяснив это тем, что так
фотографии быстрее «купят». Сначала мы не соглашались, так как
думали, что в фотоаппарате есть пленка, но он убедил нас, что нету, и мы
согласились. Каково же было мое удивление, когда я через два года
обнаружила эту фотопленку и конечно же сожгла ее. До отъезда брата из дома
мне он был даже противен, я боялась оставаться с ним дома. Хотя, с
другой стороны, он был самый обычный парень, умница и трудолюбивый.
В 14 лет он уехал.
<...> Что касается зажиманий, то они были очень распространены где-
то в 5—6 классе. Вообще, это возраст какой-то дикий, который похож на
отношения животных, преобладает насилие парней над девчонками. Парни
(обычно вдвоем) поджидали девчонку одну где-нибудь на лестнице, в
коридоре: один держал руки и прижимал к стене, а другой шарил везде руками,
как правило, это была область груди.
<...> Еще ребята часто подглядывали за нами во время медосмотров.
Там нужно было раздеваться до пояса. Обычно занавески на окнах мы
задергивали, но парни все же находили дырочки и во все глаза смотрели:
еще дрались за то, кто будет смотреть следующий (179).
4-30. Игра «Прищепка», с 18 лет. Выбираются пары (обычно не
влюбленные). На парней (можно и на девушек) прицепляются в разные места
прищепки 5—7 штук. Девушкам завязываются глаза. И начинается
состязание: «Кто быстрее снимет все прищепки?» (Часто прищепки
прищемлялись на конец галстука, на край ширинки. Болельщики в восторге!) (150)
4-31. «Игры с эротическим подтекстом и содержанием <...> устраивали
лишь в пионерских лагерях и проводились такие игры на дне рождения у
одноклассников, в отсутствие родителей. <...>
Игра «ОтгАДАЙКА» 12—17 лет. В игру играли в Каменск-Уральском,
узнали от подруги из Еревана. Играющие делятся на пары. Глаза
завязываются ведущему. Все играющие садятся. Ведущий с закрытыми глазами
должен найти свою пару: 1 — по рукам (ощупывая у всех руки), 2 — по
коленям, 3 — по плечам, 4 — по шее, 5 — по волосам, 6 — по щекам, 7 — по
лбу, 8 — по носу. В положении стоя: 1 — по спине, 2 — по животу, 3 — по
талии. Если ведущий сразу «по рукам» нашел свою пару, то они
целуются. Он выбирает ведущего. Играющие меняются местами. Игра
продолжается. Ведущим может быть выбран как девочка, так и мальчик. <...>
Игра «Кто быстрее», с 18 лет. Выбираются 2 пары, они соревнуются
между собой. Парни стоят. Девушкам вручается по одному вареному яйцу.
Девушка должна положить яйцо в правую штанину (к парню) и,
придерживая одной рукой, прокатить яйцо и вынуть из левого рукава рубахи (025).
202

4-32. И уже тогда я закончила первый класс, на летних каникулах,
днем, когда у одной девочки не было родителей дома, мы, то есть 3
девочки и 3 мальчика разных возрастов — 6-ти, 7-ми и 9-ти лет, пошли к этой
девочке домой. И кто-то объявил, что давайте друг другу будем показывать
«письки». Никто не сопротивлялся. Мы все встали друг против друга,
сняли трусики и минут десять разглядывали друг друга. И мы, девчонки,
сильно удивились, что у мальчика, который был старше нас на 2 года, половой
член был больше, чем у остальных мальчиков. Затем мы в порядке
очереди по парам садились в шифон<ь>ер, и нам говорили: «Боритесь, как
борются ваши родители», а остальные стояли за дверью и слушали (195).
4-33. В школьные годы у нас сильно было распространено
подглядывание. Это происходило в спортивных раздевалках, когда все переодевались
на урок физкультуры. Обычно мальчики подглядывали за девочками, те
в ответ очень сильно визжали, а потом подсматривали за ними.
Подглядывание проходило по очереди: посмотрел сам — дай посмотреть и другому.
Со стороны девочек подглядывание заключалось в том, чтобы посмотреть,
какие трусы и плавки у мальчиков. Со стороны мальчиков было то же
самое. Подглядывание осуществлялось и в туалетах: там уже подглядывали
за обнажением тела. Реакция со стороны девочек — крик (183).
4-34. Когда пошли в школу, туалет там был на улице, причем дыра
была в стене между мужским и женским отделением. Просматривание
было, в основном, со стороны мальчиков, а мы визжали, старались туда
же заглянуть. В результате возникали драки, сочинялись истории про то,
кто и что увидел в соседнем отделении (049).
4-35. В дошкольном возрасте меня всегда интересовал вопрос, как
устроены мужчины. И как-то раз, когда мы купались в речке и мой папа
стал переодеваться, и мне удалось подглядеть за ним. Помню, что тогда я
была шокирована этим зрелищем и даже после этого боялась папу из-за
того, что он обладает половым членом, тем, чего нет у меня. Нет у
женщин. И что так отличается от пениса мальчиков (мальчиков мне
приходилось видеть обнаженными в детском саду).
Детский сад у нас был небольшой, сельский, без канализации, с
горшками. И посещения туалета организовывали подгруппами: сначала
девочки, потом мальчики. И все старались всячески подглядывать друг за
другом: заходили в туалет будто бы невзначай и с хохотом и шумом убегали
оттуда. Все это делали в отсутствие воспитателя (179).
4-36. К 5-му классу мальчики придумали новую забаву. На обычную
прищепку привязывалась длинная нитка коричневого цвета. Незаметно для
девочки прищепка прищеплялась за подол платья сзади, а нитка ложилась
на плечо, а затем говорилось с невинным видом: «У тебя нитка на плече».
Девочка тянула за нитку и показывала мальчишкам то, что они хотели увидеть.
Все делалось на перемене, когда практически весь класс был в
коридоре, так что, когда у девочки задирался подол платья, это видели все (дети
из других классов тоже). Мальчики при этом начинали громко смеяться,
девочки, которые видели это, тоже улыбались. Пострадавшая, как
правило, начинала по коридорам бегать за обидчиком, а все остальные наблю-
203

дали за гонкой, при этом подбадривали убегавшего. Если девочке
удавалось догнать мальчика, то она начинала его бить (несильно), но чаще всего
она его не догоняла. А уже на следующей перемене обида забывалась (3—
5 класс) (Ф. 1. Оп. 11. Д. 2).
4-37. «Ради забавы девчонки друг другу, а иногда и мальчики хватали
за застежку кофту или платье и оттягивали, затем опускали и получался
хлопок, был смех. Иногда они расстегивались, тогда уже сыпались обзыва-
ния типа «дурак», «ненормальный»; девочке приходилось идти в туалет
застегиваться (009).
4-38. Самое страшное место в нашей школе для девчонок была
раздевалка. Там редко бывали учителя. По окончании уроков старшие парни
забегали в раздевалку, прятались за пальто, а когда девчонки заходили туда и не
находили своих пальто на том месте, где они его повесили, то уже не искали,
а выскакивали из раздевалки. Тех, кто не успевал, парни затаскивали в угол
и тискали. Девчонки выбегали со слезами и сразу бежали к учителю (051).
4-39. Как-то одно время мальчики наши забегали в раздевалку и
тискали там девочек, кто не успел выбежать из раздевалки (067).
440. <...> Мальчики <...> подкарауливали момент, выключали в
раздевалке свет и налетали всем скопом и тискали девчонок за все места,
попавшие им под руку (027) .
441. В раздевалке нам всегда выключали свет, мальчишки врывались,
задирали нам юбки и трогали за что попало (081).
442. В раздевалке <...> парень толкал девочку как-то случайно на
пальто, она обычно падала, он падал сверху, девчонка отбивалась, кто-нибудь
падал еще сверху (кто был поблизости — девочка или мальчик), и
получалась куча мала (015).
4-43. Тисканьем мальчишки занимались в раздевалках. Идешь за
одеждой, и они тут как тут среди вешалок. Навалятся на тебя человека 3—
4, и только успеваешь отбиваться от их назойливых рук. Девчонки меня
спрашивают: «С тобой ничего не было в раздевалке?» Я уверенно говорю:
«Да вроде ничего. А с тобой что было?» Сколько бы девчонок после меня
ни выходило оттуда, каждая говорит, что ничего не было, хотя
растрепанный вид и раскрасневшееся лицо говорят о другом. Я стеснялась говорить
о том, что меня кто-то трогал (061).
444. Зажимания действительно были агрессивные. Было это в
классе 7—8-м. Мальчишки, которые чувствовали себя смелыми, позволяли себе
это. Происходило это обычно в раздевалках. Парни толпой могли напасть на
одну девчонку. Плохого с ней ничего не делали, а только щупали все места, а
потом давали ей возможность убежать. Обычно было это после занятий (065).
445. Это происходило в 7—9 классах, в темных тамбурах или
школьных раздевалках. Группа мальчиков зажимали девочку или девочек и
204

ощупывали их «грудь» и «половые органы». Иногда было и такое, что
снимали с нее одежду и смотрели на ее грудь. Я не знаю, как на это
реагировали девочки, так как я в этих делах не участвовала, я была
примерной девочкой-отличницей и большим другом пацанов. Со мной этого они
не делали, а это я знаю по рассказам мальчиков. Они об этом
рассказывали откровенно и с удовольствием, а еще с гордостью показывали на
уроке бюстгальтер, снятый с девочки на перемене. Это у них считалось
«класс!» (183).
4-46. А в детском саду мальчишки подсматривали в туалете. Туалет
был общий, был разделен стенами, и были небольшие дверки. Конечно,
подсматривали. Девчонки забивались в угол и визжали. Я помню, в
подготовительной группе мне нравился мальчик и, по-видимому, я ему
(249).
447. В подготовительной группе девочки вместе с мальчиками уже
стеснялись ходить в туалет, ходили по очереди (туалет был общим, только
низкие перегородки между унитазами). А если воспитателя нет в группе,
мальчики обязательно бегали подсматривать (окно и двери были
стеклянными и наполовину закрашенными). Они поднимали друг друга или
вставали на носочки, потом смеялись, рассказывали друг другу о том, что
видели. Мальчики часто звали девочек в туалет и говорили: «Давайте
вместе разденемся, мы вам покажем, а вы — нам» <...>
В раздевалке стеснялись вместе с мальчиками раздеваться перед тихим
часом, мальчики очень внимательно наблюдали за действиями девочек, и
мы очень быстро убегали и залезали под одеяло. А когда ходили на квар-
цевание в зал, раздевались до трусиков, мальчики бурно начинали
обсуждать, у кого выросли тити, кто худенькая, а кто толстая (198).
4-48. В детсаду, в сончас, когда не было воспитательницы, один раз
произошел случай. Мальчики, 2 или 3 человека, стали снимать у одной
очень скромной девочки трусики. Она не давалась, кричала, подруга ей
стала помогать. Некоторые дети еще спали, почти все от криков
проснулись, и вскоре пришла воспитательница. Она наказала этих мальчишек,
вывела их в группу, заставила сидеть на стульчиках. А потом они с
родителями и воспитателями ходили к заведующей (039).
449. В школе нас парни очень обижали. Помню, как прозвенит только
звонок с урока, мы все девчонки, все как одна, бежим в туалет. Как это ни
выглядит смешным, это было наше единственное убежище в школе. Нам
не было от них никакого покоя. Они использовали различные способы,
чтобы как-то нас обидеть, сделать больно. 1. Стрелялись иголками: дули из
какой-то трубки и оттуда летели иголки. 2. Стрелялись горохом. 3.
Постоянно дергали нас за косички и обзывались. 4. Была у них привычка
задирать нам формы и обсмеивать. <...> 5. Потом у них пошла мания на
масленки. Набирали в них воду и обрызгивали нас с ног до головы. Причем
страдали все девчонки. Не могу сказать, что обиженными были единицы,
это были массовые облавы (141).
4-50. В начальных классах парни забегали в туалет к девчонкам (051).
205

4-51. В 5—6 классах <...> мальчики стали приставать к девочкам,
поднимали подолы юбок или шлепали по попке. Девчонки ходили около
парней, стараясь руками придержать подол юбки (039).
4-52. Когда учились во вторую смену, на улице темнело рано, из
школы невозможно было выйти. В темном коридоре при выходе стояла толпа
мальчиков, они ловили тебя, хватали, щупали, целовали. <...>
Большинству это не нравилось, многие боялись выходить из класса (027).
4-53. Было у нас в школе так называемое тисканье. Мальчишки
строились коридором, и, когда девчонка проходила по этому коридору, ее
начинали толкать из <...> стороны в сторону (096).
4-54. Зажимали <...> часто во время уроков физкультуры (075).
4г55. Мальчики стали <...> искоса глядеть на наши округлости,
особенно на уроках физкультуры, когда облегающие футболки четко
вырисовывали наши «прелести». Они случайно набегали на нас, при этом как бы
случайно задевая там, где им хотелось задеть (138).
4-56. Тисканья случались и на уроках физкультуры. В комнату с
инвентарем просто боялись заходить, а нас туда часто посылали. В ней
мальчишки валили девочек на маты. Оттуда они выходили с багряными
лицами (150).
4-57. После уроков мы вместе с соседом по парте должны мыть класс.
Но с нами остаются несколько мальчиков и девочек. Мы играем. Мы
убегаем от мальчиков, а они нас догоняют. И если кого-то поймают, то
затаскивают к класс. А потом снова догоняют нас. Уже почти всех
переловили, когда наступила моя очередь. До этого я ловко от них
уворачивалась, но тут они меня поймали в ловушку, и я оказалась в классе. Я
бегала от них, и даже по партам, не хотела быть пойманной. Но их было
много, а я одна. Если меня кто-то ловил, то хватали за что попало, мне
было противно, хотелось вырваться и убежать из класса, но у меня ничего
не получалось. Это была такая дикость, такое унижение. Я ненавидела их
всех вместе взятых. Но вдруг девочки ворвались в класс и помогли мне
вырваться оттуда. После этого я сразу же ушла домой и даже не стала
мыть пол (045).
4-58. Помню, что в параллельном классе учились такие лица, которых
боялись все девочки в школе. Нам было лет по 14, когда они по вечерам
заходили, точнее, вламывались в темные кабинеты, в которых мы
дежурили. Они искали нас под партами, за шкафами, везде. <...> Зажигали
фонарики и старались обнять, да еще с такими криками! Тогда мне
хотелось так закричать, чтобы стены школы рухнули и погребли под собой
этих подлецов. И я так кричала! Сердце было готово выскочить из груди,
я отчаянно махала веником, кидала в них тряпку и с криком выбегала в
коридор. <...> Я с ужасом ждала очередных визитов этих непрошеных
гостей. Я чувствовала себя такой беззащитной, помощи просить было не у
кого (049).
206

4-59. Девочки стоят на перемене в куче, а мальчики толкают одного из
«своих» (то есть мужского пола) на эту толпу девочек. Девочки
разбегаются, а мальчик старается поймать кого-то и «зажать» (027).
4-60.4—8 класс — возраст трудный, начинается взросление. Отсюда — тяга
мальчиков к своим одноклассницам. Но все это проявляется в грубых,
агрессивных формах. Мальчишкам хочется узнать, что скрыто у девчонок под
платьями. Свои знания они пополняли различными способами. Двое-трое
парней загоняли в угол одну девчонку, убегающую от них, как длинноногая
антилопа от хищника, но которой не удалось скрыться в кучке своих
одноклассниц. Становились кружком возле нее и давали волю своим рукам, желая
нащупать неразвившуюся грудь жертвы. Она, бедная, не успевала
отбиваться от трех пар рук, шаривших в поисках «добычи» по ее телу. Удовлетворив
свои малые потребности, они отпускали жертву и ловили следующую, дабы
испытать новый восторг от «охоты» и прикосновений. <...> Те, кто побойчее,
подбегали к девчонке, ударяли или старались ущипнуть за грудь, а потом
скорее уносили ноги. В таких случаях некоторые девчонки догоняли своих
обидчиков и мстили им своими маленькими кулачками под смех «зрителей» (064).
4-61. Зимой, когда строились снежные городки, то на больших горках,
когда было мало людей, мальчишки, а чаще это были подростки лет 13—15,
зажимали девчонок. Пытались ощупать половые органы через одежду (093).
4г62. Зажимали девочек в новогодних домиках, на улице, около елки —
зимой. Обычно их ловили несколько мальчиков и тащили в домик силой.
После этого опять же этой девочке было очень неудобно, она все пыталась
скрыть. Для этого тоже избирали наиболее избранных девочек, которые
раньше созревали и были наиболее вертлявыми (134).
4-63. Зимой мы ходили кататься вечером ко Дворцу культуры на гор
ку. Моя дорога шла через лес. Задержавшись как-то один раз, я попала «в
пробку» (так называлось у нас скопище парней, которые подкарауливали
девчонок и щупали, тискали их). На меня навалилось человек 10—12.
За 1—2 минуты я почувствовала чужие ищущие и шарящие по моему телу
руки. Они проникали даже под одежду, во все «тайные места». Мне было
и стыдно, и обидно, и неприятно. Я отбивалась как могла. Вырвавшись, я
бежала по лесу, на ходу застегивая пальто. Когда пришла домой, у меня
стучала в голове мысль: «Ну все, теперь я щупанная». Я сразу же залезла
в ванну смывать с себя эти назойливые руки, как будто грязь. Мне было
нехорошо, текли слезы. Я была потрясена. Мне было 12 лет. Мне казалось,
что и мама и отец видят на мне эти руки, которые обшарили все мое тело.
До сих пор помню это, как будто было это только вчера (061).
4-64. Тисканья были и при катании с горок, при купании в реке (150).
4-65. Мы очень любили в 4-м классе бегать на стройку после уроков с
мальчишками, где играли в ляпки и прятки. Было у нас два мальчика,
которые любили зажимать девчонок на балконе этого недостроенного дома.
Тогда девчонки обижались и убегали домой. Чаще всего они «кидались»
на полных девчонок (098).
207

4-66. Чаще зажимали девочек, склонных к полноте, хорошо развитых
физически, да и тех, которые, казалось, самим своим видом вызывают
парней на это. Если девочка не оказывала должного сопротивления, часто
интерес к ней пропадал, и тогда уже он перебрасывался на скромных и
застенчивых. Здесь какой-то парадокс: казалось, если девочки не
сопротивляются, то есть испытывают даже удовольствие от подобных контактов, то
к ней должны «тянуться» ее сверстники, но все выходило наоборот. Как
известно, «запретный плод — он сладок». Чаще всего, помню, у нас
зажимали девочку, которая вроде бы ничем не выделялась среди других, но раз
мальчишки тянулись к ней, значит, исходило от нее что-то влекущее на
подобные контакты. Она себе не одну пару очков изломала на этом ремесле.
Потом, правда, догадалась — стала их снимать (075).
4-67. В школе лет с 10 был просто кошмар. <...> Девочки, а точнее
фигуры девочек, обретали более женский характер, черты тела становились
более округлыми, но все же выглядело это неуклюже, смешно. А у
мальчишек проснулся какой-то звериный инстинкт. Они бегали за нами,
хватали нас, лапали своими руками. Сначала я воспринимала все это как игру
и относилась к этому нейтрально, но потом мне это все надоело, мне
становилось ужасно стыдно, я не хотела видеть лица этих грязных, пошлых,
мерзких мужских особей. Во мне просыпалась дикая агрессия, я
защищалась, отбивалась, дралась, билась, но не давала себя им в руки. Возможно,
здесь сыграла роль моя гордость, себялюбие, достаточно высокое мнение о
себе. Я не хотела смешивать себя с грязью, я не хотела даже думать, что
мне может доставить хотя бы малую каплю удовольствия то, что ко мне
будут прикасаться эти лапы одичавших зверей. Я видела, как мальчишки
лапали девчонок, и те даже не сопротивлялись, а наоборот, меня это
приводило в ужас (077).
4-68. Сама я жертвой не была, так как у меня были заступники, и сама
бы себя в обиду не дала. Иногда далее заступалась за этих девчонок и
колотила этих «зажимателей» (016).
4-69. Насчет тисканья я не могу сказать ничего конкретного, так как
этому в школе я не подвергалась и относилась к этому негативно. Сначала
в школе меня называли «недотрогой», а затем просто не трогали сами (059).
4-70. Я избежала этого позора (052).
4-71. Мальчишки <...> зажимали где-нибудь в уголочке, в раздевалке.
Некоторые девчонки плакали, стыдились этого, жаловались родителям,
учителям; некоторые гордились этим, им нравилось, что парни так
обращают на них внимание (084).
4-72. Виноватых девчонок-ябед загоняли под школьную лестницу и
там тискали до тех пор, пока не разревутся. Но были и такие, которые
выходили из-под лестницы без слез (150).
<...> Саму меня парни не зажимали никогда — знали, что я могу двинуть
(ударить). А может быть, я думаю сейчас, что не зажимали из-за того, что я
была худой-худой в школе. <...> Зажимали у нас обычно девчонок, которые
208

начинали созревать физически раньше. Например, была в нашем классе
такая девочка <...> так парни ее дергали, щипали даже на уроке (015).
4-73. Я не хотела взрослеть. Вообще не хотела быть большой. Помню,
как я нечаянно прикасалась к своей груди или что-то к ней прикасалось,
мне становилось очень больно. Поначалу я думала, что заболела, потом
думала, что стукнулась и болит. Маме ничего не говорила. Потом я уже
начала понимать, что это растет грудь, я не хотела, чтобы у меня была
грудь. Тем более все время находишься в таком напряжении, хоть бы
ничего не задело ее. Я даже сначала думала, что всем женщинам больно, когда
прикасаются к их груди, и сама приготовилась к вечной боли. Но,
понаблюдав за взрослыми, сделала вывод, что им не больно. Я никак не хотела
признавать тот факт, что у меня началось половое созревание. Долго
купалась в одних трусах на речке, даже уже тогда, когда стала расти грудь.
Потом у мамы стала просить купальник. А она отвечала: «Зачем тебе, че тебе
прикрывать». А я стеснялась говорить, что у меня растет грудь.
Однажды одна девчонка сказала мне, что она мажет свою грудь
сметаной, я очень удивилась. «Зачем?» — «А чтобы большой выросла». — «Фу,
как ты хочешь, чтобы у тебя была большая грудь». Я решила, что она
дурочка. Я часто раздевалась перед зеркалом, смотрела на растущую грудь и
поднимала руки вверх и говорила сама себе: «Вот ее совсем не видно». <...>
Рост волос на теле. Это вызывало у меня большое недовольство. Когда
появились первые волосы на лобке, у меня было дикое желание их выдернуть.
Мое тело трансформировалось, и мне это очень не нравилось. Я
любила свое прежнее тело: безволосое и безгрудое, а это я ненавидела и
стеснялась, новое тело причиняло мне только неудобства. Привыкала к нему
очень долго (Ф. 1. Оп. 9. Д. 1. Л. 1).
4-74. В 6-м классе мальчики «гладили» всех по спине. Они тем самым
выявляли, кто уже носит бюстгальтер. Это продолжалось до конца 7-го
класса (150).
4-75. Было повальное увлечение у наших мальчиков проводить пальцем
по спине девочек. Они проверяли, носит или нет девочка бюстгальтер (067).
4-76. Мне довелось в своем классе наблюдать, как мальчишек
привлекали девочки с выраженной грудью. Иногда на уроке старались провести
пальчиком по спине, обнаружить, носит она бюстгальтер или нет.
Мальчишки садились сзади нас за парту и проводили ручкой по спине, тем
самым проверяя, носим мы что-то или нет (109).
4-77. Это все началось в 7-м классе. После летних каникул многие
подросли <...> а девочки стали девушками. Все смотрели друг на друга
другими глазами. На уроках физкультуры мальчишки, проводя рукой за
спиной, проверяли, не носит ли кто лифчики (047).
4-78. <...> А тут еще эти двое ненормальных. <...> Опять идут! Что им
опять понадобилось? Они позвали меня в туалет, так как там было меньше
народу, чем в игровом зале, и уж тем более не было строгого взгляда
воспитательницы Светланы Александровны. Из любопытства я последовала за
209

ними. Мы пришли в туалет для девочек, и мальчики дружно попросили меня
показать им «лодочку», иначе они выбросят моего пупсика в окно. Пупсик
был мне очень дорог (совсем новый и к тому же маленький и беззащитный,
да и как я могла вернуться домой без игрушки?). Мне пришлось согласиться
на их условия, но я выдвинула и свое: они должны были показать мне свои
«бананчики». После некоторых колебаний они все-таки согласились.
Условия соглашения незамедлительно были выполнены, хотя мальчикам
показалось, что я дала им слишком мало времени все хорошенько рассмотреть. Но
я была непреклонна, и мой пупсик был «спасен». Это было в 5—6 лет (253а).
4-79. Когда был мед. осмотр в школе, все девочки боялись
раздеваться, и, когда мы все стояли по пояс раздетые, друг друга разглядывали, за
дверью подсматривали парни (195).
4-80. Когда я была в пионерском лагере, у нас был бассейн. Душевые
комнаты (мужская и женская) находились напротив друг друга. Двери
почему-то были всегда приоткрыты у мужского душа. Девчонки всегда свои
двери закрывали крепко. Почему-то очень хотелось ходить мимо дверей
мужского душа. Иногда даже «кое-что» можно было увидеть. <...>
Когда мы учились в школе, то туалет у нас был на улице. По одной
никто никогда не ходил. Если пошли в туалет, надо обязательно кого-то
брать с собой, так как все перегородки были сломаны. Была такая
возможность — в женском туалете встретить мальчика (248).
4г81. На дне рождения у моей подруги мы играли в «Бутылочку», но не
на поцелуи, а на раздевание, на кого указывало горлышко бутылки, тот
должен был расстегнуть пуговицу, замок, а когда все уже было
расстегнуто, надо снимать какую-нибудь вещь. Кто не хочет снимать, тот удаляется
из игры. И вот мы остались вдвоем: я в юбке и в бюстгальтере и юноша в
брюках. Не знаю, до чего бы дошла эта игра, если бы нас не остановила
именинница (нам было тогда по 15—16 лет).
Подглядывание, в основном, было связано с качанием на качелях. Мы
начинали качаться, когда во дворе не было мальчишек, но они, как назло,
приходили всегда очень быстро. Мы начинаем качаться, а они тут как тут.
И мы почти всегда не успевали останавливаться, а они подбегали и
начинали раскачивать нас еще выше. Тут начинался визг, ведь ветер раздувал
платья, юбки. <...>
Также подглядывали в подъезде. Мы стояли на пятом этаже, а
мальчишки неслышно зашли в подъезд и стояли снизу, подглядывали. Когда
мы их заметили, как обычно, поднялся визг.
Когда меня перевели из одного детского сада в другой, мне было не по
себе, так как в туалете мальчишки подглядывали через окошко, и поэтому в
туалет надо было ходить по несколько человек. И вот однажды мы решили
проучить мальчишек. Мы, пять девочек, зашли в туалет по одному. Четверо
спрятались за шкафчики с хозяйственным инвентарем, а одна зашла в
туалет. И почти тут же забегают двое мальчишек, быстро залазят на ванну,
чтобы подсматривать через окошко, и тут выбегаем из-за шкафчика мы,
выходит еще одна девочка из туалета, и начинается драка. На шум
прибегает воспитательница. Досталось всем. Мальчиков наказали за то, что они
подглядывали, а нас — за то, что мы дрались (атрибуция утрачена. — СБ.).

Глава 5
ДЕВИЧЬИ МАГИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ
Существует немалое число девичьих практик, основанных на
гипотетическом вступлении в контакт с потусторонним миром.
Вначале мы рассмотрим девичьи игровые практики, связанные
с выполнением загаданных желаний, во-вторых —
медиумические практики — «вызывания». Наконец, мы обратимся к
гадальным и привораживающим практикам.
5.1. ДЕВИЧЬИ ПРАКТИКИ,
СВЯЗАННЫЕ С ИСПОЛНЕНИЕМ ЖЕЛАНИЙ
Различного рода обычаи, имеющие корни в магических
представлениях, широко распространены в современной девичьей
культуре. Укажем выявленные нами типы этих «низовых»
магических практик.
5.1.1. Выполнение желаний
в результате определенных действий
В нашем собрании имеется ряд описаний подобного типа
забав, механизм которых окончательно нам не ясен. По внешним
признакам эти игры различаются тем, рисуется ли что-то на
руке или завязывается узелок на ниточке. Вот описания игр
первого типа:
<...> Такая игра была на желания. Нужно было подойти к девчонке и
сказать: «Загадывай желание». Она про себя загадала. Потом ты берешь
ее руку правую и говоришь: «Назови марку машины» (она называет:
«Москвич»), ты ей на руке пишешь букву «м»; говоришь: «Назови цвет»
(«Красный»), ты пишешь: «Крас»; «Назови любое число» («40»), ты
пишешь: «40». А потом говоришь: «С сегодняшнего дня считай все красные
«Москвичи» до 40; когда будет 40, ты должна все то же, что тебе сделали,
сделать трем человекам, и тогда твое желание сбудется (и еще надо было
насчитать 40 беременных женщин) (018а).
211

Девочка рисует на руке другой (девочки) треугольник, а в нем — любимое
число того, кому рисует. При этом она должна загадать желание. Оно
сбудется, если она сделает то же самое стольким девочкам, какое число стоит
в треугольнике (1846).
В другом случае фиксация числа желаний происходит путем
завязывания узелков:
Девчонки часто загадывали желания по ниточкам или по чему-нибудь
еще. Например, одна девочка завязывает ниточку на три узелка. На
каждый узелок ты загадываешь желание. Затем должна завязать трем другим
девочкам, тогда твои желания сбудутся. Ах да, когда последней
завяжешь, она тебе должна порвать твою ниточку. <...>
1. Также: завязывают веревочку тебе и спрашивают цифру, а ты
загадываешь желание. Ты говоришь, например, цифру 5. Значит, ты должна
задеть 5 собак, 5 кошек и 5-ти человекам завязать ниточки. 5-й человек
разрывает твою, и твое желание сбывается.
2. Начало такое же, только нужно увидеть 10 беременных женщин, 10
машин одного цвета, и твое желание сбудется.
В эти загадывания верили, и казалось, что они сбываются, так как
загадывали повседневные желания (028).
В этом же сообщении содержится любопытное замечание о
социологических аспектах данного рода игровых практик:
Эти игры как-то находили наплывами, а то враз про них все
вспоминали и по всей школе валялись оторванные ниточки, а девчонки ходили
увешанные цветными ниточками (028).
5.1.2. Загадывание желаний
на одновременное произнесение слова («Мое счастье»)
Эта «магическая забава» заключается в следующем: если две
девочки одновременно произносят одно слово, они хватают
друг друга за волосы и кричат: «Когда мое счастье?» или: «Мое
счастье, когда придет?». Каждая называет дату и время
исполнения желания («счастья») другой.
До 8-го класса было такое, что, сказав одновременно одно слово,
девочки хватались друг другу за волосы и кричали: «Мое счастье!»,
спрашивали: «Когда?», другие говорили день и время. И если девочка отвечала,
например: «Через год» или: «...месяц», другая была обычно недовольна:
«Ну, ты что, давай хоть немного побыстрей», и та сговаривалась,
назначала время «счастья» поближе. Помню, я загадала желание, чтобы меня не
спросили, сказали, что через год. Еще загадывала, чтобы что-нибудь
купили. Я верила в это, но только если срок «сбывания» счастья недолгий (165).
Если девочки говорили одно слово вместе, то хватались за волосы и
говорили: «Мое счастье, когда придет?» Друг другу называли день и
время (028).
212

Данная магическая игра имеет разновидность: желание
может выполняться не у обеих участниц, а лишь у одной — той,
которая схватила подругу за волосы первая:
Если две девчонки говорят одновременно слово или фразу, то надо
взяться за волосы друг друга и спросить: «Когда мое счастье?» Каждая
называет другой дату и время исполнения счастья. Правда, это поздний
вариант, а в классе 3—5-м, если скажем вместе слово, то, кто вперед схватится за
волосы и скажет- «Мое счастье», у того счастье и будет. Иногда эти
соревнования доходили чуть ли не до драки, или обижались, если не успела первой
схватиться за волосы (018).
Э. Тайлор не вполне ясно сообщает о шотландском обычае,
напоминающем вышеуказанную девичью магическую забаву:
«<...> Парни берут друг друга за хохол и говорят: "Хочешь ли
быть моим?"» Э. Тайлор полагает, что это восходит к «старому
символическому обычаю брать в феодальное подданство»
(Тайлор 1989: 69).
Мы же хотим отметить особую роль, которую волосы
играли в народной культуре. Речь идет, в частности, о восприятии
волос как энергетического «двойника» человека. Недаром
волосы активно используются в привораживании (см. далее).
5.1.3. Загадывание желаний на проезжающие машины
Загадывают желание на число проехавших машин
определенной модели определенного цвета, на буквы и цифры номера.
Часто для того, чтобы желание сбылось, нужно произнести
определенную фразу.
Загадывали желание и считали машины определенного цвета.
Например: красные. Когда досчитаешь до 666, то считалось, что желание
сбудется. Когда приезжала машина с двумя одинаковыми двузначными
числами, то говорили: «Мое счастье» (166).
Если по пути в школу или в магазин увидишь черную «Волгу», то надо
было загадать желание и зажать его в кулак и держать кулак сжатый до тех
пор, пока не увидишь человека в очках, а как увидишь очкарика, то надо
разжать кулак, сдунуть на очкарика, тогда твое желание сбудется (018в).
<...> Смотрели на номера машин, вернее на буквы. Если было КНТ, то надо
было спросить у подруги: «Счастье, встреча, письмо, подарок или покупка?», —
подруга должна назвать одно слово из пяти, сказать время, когда это сбудется.
Еще смотрели последнюю букву номера, если она совпадала с первой буквой
имени, фамилии или отчества, то надо было сказать: «КНН, мое счастье» (018).
Согласно еще одному сообщению, при виде машины с двумя
одинаковыми соседними цифрами в номере (например, 26—77),
следовало сказать: «Семьдесят семь, моя удача, никому не
передача!» — и загадать желание (028).
213

5.1.4. Угадывание найденного предмета приносит удачу
(«Пача, пача, чья удача?»)
Увидевшая первая (пустую) пачку сигарет закрывает ее
ногой и предлагает подругам отгадать марку. Угадавшую ждет
удача.
Когда все вместе шли из школы домой, на улице обязательно
где-нибудь лежала пустая, уже грязная пачка из-под сигарет. Кто первым увидит
эту пачку, должен подбежать к ней и наступить на нее ногой, закрыть ее.
Когда пачки не видно, то тот, кто на нее наступил, кричит: «Пача, пача, чья
удача?» И все по очереди называют марку сигарет, например: «Магна»,
«Бонд», «Прима» и т. д. Кто правильно назовет, у того и будет удача,
удачный день, час (184а).
5.1.5. Загадывание желаний на выпадение ресницы
Если одна девочка замечает, что у другой выпала ресница,
она предлагает ей отгадать, из какого глаза — правого или
левого. Если девочка угадывает, ее желание должно исполниться.
Когда выпала ресница, подружка, увидевшая, что она выпала и лежит
у глаза, говорила: «Из какого глаза выпала?» Если угадывала, то
считалось, что желание сбудется, если нет, то — нет (166).
5.2. ДЕВИЧЬИ МЕДИУМИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ
(«ВЫЗЫВАНИЯ»)
Трудно с уверенностью назвать время, когда «вызывания»
стали массовой практикой девочек 7—12 лет. Можно
утверждать лишь то, что к 1970-м годам они были широко
распространены. В 1980—1990-е годы они продолжали пользоваться
популярностью у девочек. Рассмотрим выявленные разновидности
«вызываний».
5.2.1. Вызывание Пиковой дамы
Первооткрывателем этого жанра является А.Л. Топорков,
записавший в 1980—1984 годах рассказы о Пиковой даме и ее
вызываниях и опубликовавший в 1992 году статью об этом
жанре девичьей культуры (см.: Топорков 1992).
По мнению AJV. Топоркова, «значительную популярность
Пиковая дама обрела только во второй половине 1970-х годов,
прежде всего в результате ее вызывания при помощи зеркала»,
поскольку «от долгого, напряженного всматривания в зеркало у участников
вызывания, естественно, возникают зрительные галлюцинации».
214

Об обстоятельствах, целях и половозрастном составе
участников вызывания автор пишет следующее:
Вызывают, как правило, в темном месте <...> чтобы задать какие-
нибудь вопросы и просто пережить чувство страха. <...> В вызывании
участвуют, в основном, дети школьного возраста, чаще всего девочки
9-12 лет.
По мнению А.Л. Топоркова, «вызывание Пиковой дамы
воспроизводит схему девичьих гаданий о суженом» (подтверждение
этому — использование зеркала, свечей, время проведения,
общая обстановка). В то же время исследователь указывает, что
«вызывание Пиковой дамы — преимущественно городское
явление» (Топорков 1992: 9).
В собранных нами материалах также встречаются зеркало и
свеча. Иногда при вызывании используется только зеркало:
Пиковую даму надо было вызывать индивидуально. Для этого в
12 часов ночи в темной комнате надо было сесть перед зеркалом, три раза
сказать: «Пиковая дама, появись, появись, Пиковая дама, покажись,
покажись» и, не улыбаясь, смотреть в зеркало. Если ты сделал все правильно
(и самое главное — не улыбался), то вскоре должна показаться Пиковая
дама. Сначала в виде туманного пятна, а затем все более отчетливо. Но
здесь надо быть очень осторожным, потому что она может выскочить из
зеркала и задушить тебя (только как предупредить столь печальный финал,
я не помню) (101).
Пиковая дама. <...> Ее чтобы вызвать, надо закрыться в комнате,
выключить свет, одеть на шею бусы, поставить перед собой зеркало и
сесть на стул и говорить: «Пиковая дама, приходи». Она должна будет
прийти и стоять сзади, но на нее нельзя было смотреть, то есть
оборачиваться, иначе она задушит тебя и заберет твою душу, а потом придет за
телом. И если ее вызовешь и испугаешься, включишь свет, то она придет
потом, и все равно будет приходить каждую ночь, и задушит тебя.
Короче, ужас (038).
Зеркало может применяться в сочетании со свечой, которую
ставят напротив зеркала или же держат в руке, сидя напротив
зеркала:
Все играющие садились в кружок. На стол ставили зеркало, свечку,
духи. Перед тем как начать вызывать Пиковую даму, зажигали свечку и
ставили напротив зеркала (10 см). Выключали свет, ведущий приглашал
Пиковую даму. Нам рассказывали, что при малейшем шуме Пиковая
дама могла задушить из нас любого. Поэтому одного человека ставили
возле выключателя (103).
Пиковая дама. Ее вызывали в темной комнате. Брали зеркало, ставили
возле него свечу и смотрели в зеркало. Чаще всего ничего не видели, но кто-
то рассказывал, что видел в зеркале фигуру женщины в голубом
блестящем одеянии (017).
В детстве, в пионерском лагере <...> вызывали <...> Пиковую даму: в
215

темном помещении устанавливается зеркало, садишься перед ним с
зажженной свечой в руках и, не отрывая глаз, смотришь в зеркало, зовя Пиковую
даму (064).
Зеркало при вызывании используется и в «единственном
числе», и в «связке» со свечой, и иными способами. К нему
подносят карту «пиковой дамы», его намазывают духами, кладут
под нитку, на нем помадой делается изображение:
Вызывание Пиковой дамы заключалось в следующем: если это
происходило днем, то плотно закрывались все окна, чтобы в доме была
темнота, зажигалась свеча, ставилась перед зеркалом. Все садились перед
зеркалом (только девочки). Кто-то один подносил к зеркалу карту
Пиковой дамы изображением внутрь. Все должны молчать. Тот, кто держит
карту, произносил три раза: «Пиковая дама, появись». После этого все
должны безотрывно смотреть в зеркало на изображение карты. По
словам девочек, изображение Дамы начинало двигаться. Но я этого ни разу
не видела (026).
Зеркало намазывали духами и говорили: «Пиковая дама, появись!»
Сначала должен был появиться зеленый чертик, а потом — Пиковая
дама (180).
Дома под одеялом либо в очень темной комнате вызывали <...>
Пиковую даму. Для этого к потолку прикрепляли ниточку небольшую, а под
ниткой ложили зеркало и вызывали: «Пиковая дама, выходи, всю правду
расскажи». Так как все боялись, то никто долго не сидел. И нам не
удавалось ее посмотреть. И есть еще одно условие, когда Дама появится, то,
чтобы она не задушила, нужно оборвать эту нитку (065).
Гадали у Никиты в сарайке: 4 мальчика, 4 девочки. На зеркале
рисуются домик с окошком и крестиком и лесенки помадой. Вызывали ее из домика
и смотрели. Ты должен убежать, когда она выйдет, или включить свет.
Она загадывает загадку: если отгадаешь, то одаривает подарками, а если
не знаешь ответа, то включай свет, иначе будет плохо. В квартире гадать не
рекомендуют, а то она может остаться дома (028а).
Символика свечи и зеркала в народной культуре достаточно
хорошо известна. Свеча — символ жизни и судьбы. Зеркало
представляет собой,
согласно народным верованиям, границу между земным и потусторонним
миром, этой и «той» жизнью, окно в другой мир. В силу своей погранично-
сти они <...> нужны для некоторых действий, прежде всего для гаданий,
так как через эту границу, через это «окно» можно заглянуть в будущее
(Толстой 1996: 2в-29).
Рассмотрим другие атрибуты вызывания. К их числу
относится нить (обычно черного цвета), реже — веревка. Нить
выступает как средство связи двух миров, и ее разрыв должен
привести к восстановлению их взаимно изолированного
существования:
216

Одной из самых захватывающих частей наших посиделок были, конечно,
гадания. Впервые я столкнулась с этим делом в лагере летом. Когда
девчонки предложили вызвать Пиковую даму, то я не знала, о чем речь.
Оказывается, что надо было натянуть двум девчонкам нить, закрепив у себя на
пальцах. Они залазили под одеяло на кровать, чтобы создать эфо^гект
темноты, так как всё происходило днем, говорили какое-то заклинание и
ждали, пока на этой нитке появится Пиковая дама. Ее очень боялись; считали,
что, если в нужный момент не разорвать нитку, Дама может
освободиться, и тогда все девочки, вызывавшие ее, умрут. Мы вызывали ее много раз —
и днем, и ночью. Насколько я помню, цели определенной не было, просто
было очень интересно (003).
По выходным дням мы собирались у кого-нибудь дома, разговаривали,
и вот пришла однажды такая мысль: вызвать Пиковую даму. Мы вышли
в подъезд — там было темно, — натянули веревку, а на веревку подвесили
карту Пиковой дамы и конфету, и мы вызывали Пиковую даму: «Пиковая
дама, выйди, погадай». И если эта Дама пришла, то конфета и карта
должны зашевелиться. Может, это было воображение, внушение, но карта
шевельнулась, и мы с воплями оборвали нитку и убежали. Было еще такое
поверье, что если Пиковой даме что-то не понравится, то она может
задушить человека (019а).
Нитку также прикрепляют к потолку, по натянутой нитке
водят картой, или же нитку продевают в иголку и протыкают карту
<...> вызывали <..> Пиковую даму. Для этого к потолку прикрепляли
ниточку небольшую (065, полностью см. выше).
Черную нитку натягивали для Пиковой дамы, водили по нитке картой
(из колоды игральных карт), приговаривая: «Пиковая дама, появись». Не
знаю, видели ли мы что-нибудь или нам казалось, что мы видели, но было
ужасно страшно <...> (057).
<...> мы вызывали Пиковую даму. Помнится, что натягивали черную
нитку на иголку, прикалывали или привязывали карту с Пиковой дамой,
говорили какие-то слова (не помню) (036).
Из гфоцитированньгх сообщений следует, что частым
элементом вызывания является карта Пиковой дамы. Этой картой
могут водить по нити, ее могут протыкать иголкой, подносить к
зеркалу изображением внутрь, подвешивать к веревке.
Помимо собственно гадальной семантики этой карты,
означающей недоброжелательство, и коннотаций, связанных с пушкинской
повестью и снятым в 197(Ve годы фильмом, укажем и на более
общий семантический фон, связанный с феноменом игральных и
гадальных карт. Речь идет о категории человеческой судьбы, которая
испьггывается в карточной игре и о которой вопрошается в
карточных гаданиях. Поэтому то обстоятельство, что в гаданиях не просто
эксплуатируется литературный образ Пиковой дамы, но и
используется игрально-гадальная карта, может быть истолковано как
свидетельство наличия в обряде фаталистической составляющей.
217

Укажем, наконец, на почти неизменное использование в
вызываниях такого классического магического приема, как
«заклинание»:
<...> сесть перед зеркалом, три раза сказать: «Пиковая дама, появись,
появись. Пиковая дама, покажись, покажись» (101, полностью см. выше).
<...> надо закрыться в комнате <...> и говорить: «Пиковая дама,
приходи» (038, полностью см. выше).
<...> водили по нитке картой <...> приговаривая: «Пиковая дама,
появись» <...> (057, полностью см. выше).
Летом в пионерлагере у нас <...> было множество странных увлечений.
Одно из них — это вызывание. <...> Для вызова Пиковой дамы нужно было
зеркало. Вокруг него садилось множество людей (конечно, без взрослых и
в темноте) и говорили слова: «Пиковая дама, появись...» и так несколько
раз, пока кто-нибудь не закричит, что видят ее. Я помню, что и я кричала и
даже описывала ее внешний облик, но, по-моему, я ее так и не видела.
Просто даешь себе установку и видишь в зеркале отражение рядом
сидящих, так как ночью, тем более летней, и кругом освещение, на улице не
так темно и принимаешь это за Пиковую даму (100).
В одном случае указывается, что для разрыва контакта
следует сказать: «Пиковый король, помоги»:
<...> Но говорили подруги, что если увидишь Пиковую даму, то нужно
сказать: «Пиковый король, помоги!», а если не успеешь, то она тебя
задушит. Поэтому я всегда боялась, видимо, верила (036).
Встречаются и довольно сильно отклоняющиеся от
«классических» формы вызывания, например:
Когда ездила в лагерь, вызывали Пиковую даму. Для этого нужно
было занавесить все окна, встать полностью обнаженной в один из углов и
три раза произнести: «Пиковая дама, приди», но это было безрезультатно,
хотя стоящий человек должен был увидеть Пиковую даму (034).
Увлекательным было <...> выведение Пиковой дамы. Это делали мы у
кого-нибудь дома. Брали куклу, распускали ей волосы^ расчесывали их, несли
ее в ванную, садили на табурет и перед ней ставили зеркало и ложили расческу.
Затем гасили свет и приговаривали: «Пиковая дама, выводись». Это тоже
нужно было сказать 100 раз. Приговаривая эти слова, нужно было
наблюдать в зеркало. В зеркале отражалось лицо куклы, и если Пиковая дама
выводилась, то лицо куклы должно было изменяться. После всего этого мы
включали свет и наблюдали, что произошло. Но при свете практически ничего
особенного не происходило, а в темноте нам часто казалось, что кукла
моргает или вращает глазами, было жутко, но все равно интерес не пропадал (024).
Неотъемлемым компонентом девичьей культуры вызываний
Пиковой дамы являются рассказы о ее зловещем поведении. Вот
несколько суждений, относящихся к данной теме:
Пиковая дама, все еще вспоминаю о ней с ужасом. Самый страшный
образ. Столько страшных рассказов о ней было (038);
218

Когда мне было 6 лет, должно было исполниться 7, я поехала на
последнюю смену в лагерь «Салют» с целью отдохнуть перед 1-м классом.
Там девчонки начали рассказывать про Пиковую даму: что надо ее
вызывать ночью, что если она придет, то у нее можно будет спросить свое
будущее, а если ты ей не понравишься, то она тебя задушит. У нее большие
когти, и она проткнет тебе шею (095).
В лагере я не была, но ходила несколько лет на детскую площадку
при школе. <...> На площадке мы также играли во всякие игры,
рассказывали страшные истории: некоторые вымышленные, а некоторые —
происходившие по правде, судя по заверениям рассказывающих. Например,
Аня Е. в 1989 году рассказывала: «Однажды мы с девчонками собрались
вечером у одной девочки, чтобы вызвать Пиковую даму. Собрались
вместе, выключили свет, зажгли свечку, поставили зеркало и стали
произносить слова: «Пиковая дама, выходи, Пиковая дама, приди» и т. д. Вдруг
что-то мелькнуло черное, нам всем стало страшно. Затем потухла свечка,
мы закричали и выключили свет. Ничего не было, но вдруг у одной
девочки мы заметили какой-то черный треугольник на щеке. Стали его
оттирать, а он не сходит. И сейчас эта девочка ходит с этим треугольником на
щеке» (123).
Вызывать Пиковую даму — это был высший класс. Это могли только
те, кто умели. А к кому не пришли простые духи, тот Пиковую даму
вызывать не мог. Это было очень страшное дело, потому что, если ей не
понравится, потом будешь, как говорили, «всю жизнь автобусам улыбаться».
Опасность Пиковой дамы была в том, что она Пиковая. Вроде как
обладала какой-то властью, и если ее разозлить или ей что-то не понравится
(например, невежливо с ней разговариваешь), то она может что-нибудь
плохое сделать, какое-то зло. Помню, что во дворе рассказывали, как будто
она пришла к какой-то девчонке, та ей «спасибо» не сказала, и девчонка
потом три дня разговаривать не могла (она у нее голос забрала). Та
ходила, ревела да тряслась. Или еще у другой девчонки были волосы
красивые, густые и длинные, а после Дамы этой стали выпадывать напрочь.
Поэтому ее и боялись. Зря не вызывали (008).
Помню, в пионерском лагере меня напугали Пиковой дамой.
Девчонки рассказывали случай, который якобы произошел с ними, что к ним
пришла Пиковая дама, что с потолка упала карта, и эта Дама пошла их
душить. Все закончилось благополучно, потому что они выбежали из
комнаты. После такого рассказа, я всю ночь боялась уснуть (170).
Вызывали Пиковую даму, но ее нежелательно вызывать, так как она
может прийти ночью. Одной девочке через зеркало она выколола глаза (028а).
Наверное, в возрасте от 10 до 13 лет мы вызывали <...> Пиковую
даму. Этому нас учили сестры, которые жили в городе. <...> Про Пиковую
даму они говорили, что она очень злая, и если мы хоть немножко
пошевелимся, то она нас заберет с собой. И рассказывали, что она уже забрала с
собой несколько детей, а которых не забрала, то поставила на них свое
клеймо (006).
В девичьей мифологии «вызываний» Пиковая дама
выступает как средоточие отрицательных женских культурных —
прежде всего фольклорных — образов (Бабы-Яги, злой колдуньи).
219

В жанровом отношении эти рассказы можно отнести к
былинкам — устным рассказам о сверхъестественных событиях с
установкой на достоверность.
Погружение в смысловую толщу этого «былично-мифологи-
ческого континуума» практически исключает появление у девочек
психологической готовности идти до конца в проведении обряда
вызывания. Как правило, он завершается, едва кому-то
покажется, что в зеркале что-то мелькнуло, на стене показалась тень или
участницы услышат какой-нибудь «подозрительный» звук.
<...> Нам рассказывали, что при малейшем шуме Пиковая дама могла
задушить из нас любого. Поэтому одного человека ставили возле
выключателя. Все сидели тихо и устремляли взор в зеркало. Если вдруг кому-то
что-то показывалось в зеркале, всё вызывание прекращалось, так как
увидевший отражение в зеркале сильно «вопил» от страха (103).
Я боялась присутствовать при этом вызывании. Это было один раз. В
потемках девочки решили ее вызвать, я вышла из кубрика. Через 5 минут
все с визгом вылетели из кубрика и начали рассказывать, что они видели
на стене тень Пиковой дамы в шляпе и что она тянула к ним свои руки.
Больше ее мы решили не вызывать (095).
Таким образом, вызывания Пиковой дамы представляют
собой действо, включающее в себя семантику контакта с миром
потустороннего и вопрошания о судьбе и тесно связанное со
святочными любовными гаданиями девушек и сказочно-былич-
ной фольклорной традицией.
5.2.2. Вызывание девичьих персонажей
европейской литературно-сказочной традиции
Вызывание «девичьих» персонажей европейского
литературно-сказочного происхождения — Дюймовочки, Красной
Шапочки, Золушки, — не имеющих, в отличие от Пиковой дамы,
изначально заданной негативной маркировки, разумно выделить в
особую рубрику. Предпосылкой их появления в обрядовой
девичьей мифологии являются, по-видимому, как средства
массовой коммуникации (анимационные и игровые художественные
фильмы), так и включенность соответствующих сказок в
тезаурус дошкольных воспитательных учреждений.
Из всех атрибутов вызывания наиболее часто встречается
нитка, играющая роль медиатора между двумя мирами.
Характерно, что если при вызывании Пиковой дамы используется
преимущественно черная нитка, то при вызывании Красной Шапочки —
белая. Налицо общекультурная цветовая семантика—черный цвет—
«черные», злые силы; белый цвет — «светлые», добрые силы.
220

Это было в пионерлагере, нам было по 8 лет, после второго класса.
Как только мы приехали в лагерь, мы решили: будем кого-нибудь
вызывать. Все это бурно обсуждалось, и в конце концов мы решили вызвать
Красную Шапочку.
Ночью темно, страшно. Решили вызывать днем. Берется стакан воды,
белая нитка опускается в стакан, один конец в руке. Все сидят в темном
помещении и говорят: «Красная Шапочка, появись». И когда нитка
заблестит, нужно загадать желание и перерезать нитку. Сели 4 человека,
накинули на себя одеяло и стали говорить: «Красная Шапочка, появись» и начали
загадывать желания типа: «волшебную палочку».
Нитка не заблестела, и мы решили, что Красная Шапочка не придет.
Потом мы решили, что загадываем такие желания, что [Красная
Шапочка] не может их выполнить, и придумывали другие, чтобы было удобно
для Красной Шапочки. Девчонки загадывали кукольную посудку, мебель.
А я загадала жевательной резинки (тогда это был дефицит). Девчонки
сказали, чтоб я загадала не просто жвачки, а «жевательного великана»,
потому что [то, что] для Красной Шапочки — жвачка, для нас — микроб.
Сели второй раз, нитка заблестела (это, наверное, нам сильно хотелось
и нам показалось), мы ее перерезали и стали ждать исполнения желаний.
Вскоре девчонки стали говорить, что им в лагерь родители привозили и
посудку, и мебель. А у меня желание все не сбывалось (095).
По прагматике вышеописанное «вызывание» сближается с
магическими практиками, направленными на выполнение
желаний. В других случаях желание должна выполнить Золушка:
Еще мы вызывали Золушку, которая могла исполнить 3 желания. Но
это должно было проводиться в полночь. К ручке двери привязывалась
длинная нить и опускалась на пол. В полночь по этой нитке опускалась
Золушка. Я не рискнула вызвать Золушку, так как было страшно (172а).
Как-то однажды вызывали мы Золушку для того, чтобы она
исполнила твое заветное желание. Надо было вечером зажечь 2 свечи на столе. В
комнате должно быть тихо и темно. Двери закрыты. Затем положить под
подушку бусы, на стол — расческу, косметику, зеркало, заколки. Также
приготовить Золушке обувь и красивое платье. Лечь в кровать и говорить
три раза: «Золушка, приди!» А перед этим надо задуть свечи. Затем
можно спокойно засыпать. Наутро посмотреть, все ли вещи на месте. Если
вещи сдвинуты, то Золушка приходила. Мы думали, что Золушка всегда
приходила (164).
Судя по описанию вызывания Дюймовочки, участников
интересует не выполнение желаний, а доказательство
существования «иного мира», возможность контакта с ним.
Вызывали Дюймовочку дома у Гали, там был один мальчик. Берется
свеча, выключается свет, двое держат нитку и зовут Дюймовочку. Она
придет и потянет нитку. Не сбывалось, так как не выполняли все правила:
шумели, трогали нитку рукой. Все верят (028).
Золушка также может вызываться бескорыстно, для
простого удостоверения ее существования. Использование конфеты
221

для вызывания заставляет вспомнить распространенный у
славян обряд «кормления» покойников:
Вызывали Золушку. Она нам виделась вроде какой-нибудь (мышки) в
золотом платье. Но никто ее на самом деле не видел. Вызывали ее очень
часто. Как-то зимой меня пригласили на день рождения (я училась
в 3-м классе). После того как подарили подарки, покушали за столом,
поиграли, решили начать вызывать. Было уже очень темно.
Взяли шоколадную конфетку и положили ее в наиболее темный угол
(подарок Золушке) и произнесли три раза следующие слова: «Золушка,
выйди». А затем спрятались подальше, улеглись куда-то на пол в
противоположную сторону за диван. Немного подождав, шли смотреть конфету.
Если конфета была откусана, значит, приходила Золушка. Затем снова
продолжали вызывать. Если нам казалось, что в той стороне что-то
шевелится, то все считали, что выходит Золушка, и всех охватывал страх.
Некоторые даже говорили: «Я ее немного видел» (прибавлял). После какого-
нибудь шевеления все с ужасом и шумом выбегали из комнаты.
Также вызывали Золушку и на улице. Также ложили конфету,
шоколадную, в темный угол. Особенно часто вызывали зимой и когда уже
очень темно. А сами прятались подальше, ложились на снег и
выглядывали. Затем шли смотреть конфету. Всем было интересно вызвать Золушку,
увидеть ее, но все-таки все очень ее боялись. Золушку мы вызывали всех
чаще, и поэтому я это вызывание лучше помню (134).
5.2.3. Вызывание гномиков
Вызывания гномиков — представителей европейской
сказочно-мифологической традиции — происходят по-разному. Если
вызывается «обычный» гномик, участники обряда ждут лишь
подтверждения его существования. Иногда такое вызывание
отчетливо сближается с вызыванием Пиковой дамы (нить при
вызывании гномиков, как и в случае с девичьими персонажами
европейской сказочной традиции, — белого цвета): участники
хотят непосредственно увидеть гномика:
В детстве мы часто вызывали гномиков или Пиковую даму.
Заберемся у кого-нибудь в квартире в кладовку (самое темное место), натянем
белую нитку для вызова гномика и водим осторожно зеркалом по нитке,
приговаривая: «Белый гномик, появись». Черную нитку натягивали для
Пиковой дамы, водили по нитке картой (из колоды игральных карт),
приговаривая: «Пиковая дама, появись» (057).
В другом случае участники вызывания согласны
удовольствоваться материальными свидетельствами пребывания гномика
в «этом мире»:
Две девочки хотели посмотреть на него. Взяли зеркало, зубной пастой
его намазали и положили в темное место, сами спрятались за шкаф и
ждали несколько минут, вышли, достали зеркало, там оказались следы
гномика (следы от мизинцев) (165а).
222

Все собирались в темной ванной. На пол ставили табуретку, а на нее —
тарелку с мукой. Говорили какие-то слова. Должны были явиться гномики
и оставить свои следы в муке и, например, на табуретке, на полу (1666).
Для привлечения гномика в «этот мир», помимо заклинания
используется и прием «кормления»:
В школьные годы очень любили вызывать гномов, духов, Пиковую
даму. Мы садились полумесяцем, накрывались одеялом, в центре ложили
хлеб, печенье и приглашали гномиков: «Гномик, приди к нам, отведай
нашего хлеба». Все должно было происходить в полнейшей тишине. И нам
слышалось, что кто-то похрустывает печеньем. Когда он съедал все, то
уходил. На том месте, где лежал хлеб, лежали только мелкие крошки (103).
Под кровать ложится обязательно красная шапка со сладостями.
Говорят (три раза): «Гномик, приходи» (047).
Как все дети, я тоже вызывала разных духов. Это было ночью или
днем, мы садились под стол и накрывали стол одеялом, чтобы было темно.
Вызывали гномика. Один раз сели ночью под стол, нас было четверо. Огол
сверху накрыли еще одеялом, чтобы вообще было темно. Обвязали ножки
стола нитками, то есть по кругу; на середине нитки привязали конфету.
Какие слова говорили при этом, я не помню, но тот гномик должен был
прийти и откусить конфету. Мы сидели и ждали, вдруг нитка
зашевелилась, мы все испугались и как угорелые выбежали из-под стола. Когда
потом, включив свет и подойдя к столу, мы увидели, что конфета
откушена немного, мы стали все говорить, что откусил брат. Он отнекивался. И
правда, ведь не слышно было никакого хруста. Даже по сей день я не
знаю, почему дергалась нитка и кто откусил конфету (171).
Гномиков мы вызывали, сидя под одеялом, чтобы было темно.
Растапливали шоколадную конфету, чтобы она стала мягкая и, сидя под
одеялом, говорили три раза: «Гномик, гномик, появись». Гномик должен был
оставить в шоколаде свою туфельку (030).
Когда мы собирались на день рожденья, после застолья мы
закрывались в ванной комнате, подвешивали шоколадную коно)эету на нитку перед
зеркалом, ставили сзади свечу, потом хором говорили: «Гномик, гномик,
появись!» Потом смотрели в зеркало. Затем друг другу рассказывали про
то, как увидели в зеркале тень или мордочку. Проверяли кою}эету, не
покусана ли она (182).
Гномов иногда пытаются использовать как исполнителей
желаний:
С девчонками брали 10 конфетных фантиков, но такие фантики, в
которых были конфеты повкусней (в основном шоколадные). И эти
10 фантиков раскладывали на круглом столе и говорили 3 раза: «Гном,
выходи». И уйти из комнаты либо выключить свет, и чтобы была
полнейшая тишина. И вместо фантиков должны появиться конфеты (018).
По-видимому, из практики вызывания гномика посредством
сластей возникли такие персонажи как «гномик-сладкоежка», а
затем и просто «сладкоежка». Для их привлечения непригоден
обычный хлеб, необходимы исключительно конфеты или сахар:
223

Помнится, вызывали гномика-сладкоежку: на стол клали две
шоколадные конфеты, сверху их прикрывали платком, говорили: «Гномик, приди,
гномик, приди, гномик, приди!», при этом соблюдалась тишина и
проводилось это в темной комнате. Если гномик приходил, то он откусывал
конфету. После некоторого молчаливого ожидания мы убирали платок и
выискивали на конфете царапины, отколы и т. д. Все это выглядело очень
смешно (172а).
В детстве я с девчонками своего возраста играла в игру, как
вызывание гномика или вызывание сладкоежки. Мы забирались под одеяло, и
чтобы было темно, но не совсем, а чтобы виднелся луч света для
видимости. Заранее мы брали что-то сладкое — конфетку или кусочек сахара и
говорили: «Гномик, гномик, появись» или: «Сладкоежка, иди сюда». Это
повторялось три раза, а потом все сидели тихо в ожидании какого-то
появления. Сколько я помню, к нам никто не приходил, и это нас
разочаровывало. Но в то же время радовало, так как все сидели и боялись. С какой
целью это было, я не знаю, и проводилось это у кого-нибудь дома в
отсутствие старших, чтобы никто об этом не знал (183).
<...> Когда нам было 5—6 лет, вызывали сладкоежку. Подвешивали на
нитке конфету и говорили слова. Но этих слов я не помню. Но помню, что
ни разу никакой сладкоежки не видели (182).
Еще более редкими разновидностями вызываемых гномов
являются гномик-матерщинник и гномик-любовник. Первый
вместо использованной жевательной резинки должен принести
свежую.
Однажды мы ездили с сестрой в деревню, и с нами поехал ее маленький
брат, которому было всего пять лет. Мы легли спать и начали вызывать
гномов-матерщинников. И положили на табуретку жвачку свежую и
жеванную и говорили: «Гномики-матерщинники, приходите, жвачку
принесите». Но никто к нам не пришел (019а).
Что касается вызывания гномика-любовника, то оно
напоминает девичьи эротические игры с куклами, описанные в третьей главе.
Берут детскую игрушечную кровать с матрасом, свечку с блюдечком.
Гномик приходит если темно и все опрятно. Причесывают куклу,
раздевают догола, прикрывают ноги покрывальцем. Зажигают свечку и ставят у
кровати. «Гномик-любовник, приходи» — 3 раза, задувают свечку. Полная
тишина. Слушают шорохи, и когда включают свет, если Барби переменит
положение, то гномик приходил. Ставилось 1 раз, гадали много. Все верили
в это, гадали без мальчиков (028а).
5.2.4. Вызывание чертика, домового, русалки, бабки
В девичьей магической практике существуют вызывания не
только русско-литературных, европейских литературных и
европейских мифологических персонажей, но и вызывания
персонажей русской демонологии.
224

Это прежде всего черт (чертик). Для его вызывания нередко
используется нить:
<...> Обтягивали комнату по диагонали ниткой и вызывали чертей,
приговаривая какие-то слова. Я очень боялась всего этого и не
присутствовала, а только слушала, как они рассказывают.
Для того, чтобы вызвать чертика <...> нужно к двум деревьям
привязать ниточку и обычно в темноте произносить такие слова: «Чертик,
чертик, появись!» Обычно многие хохотали, другие убегали. Так никто его не
видел (065).
Иногда для вызывания чертика применяется уже знакомое
по предыдущим персонажам «кормление» в сочетании с нитью
или без нее:
В пионерских лагерях мы вызывали чертиков. Для этого надо было
натянуть между кроватями белую нить (белая нить — не злые чертики),
положить конфетку и ждать (180).
Вызывали чертика. Для того, чтобы его вызвать, нужны были
следующие предметы: кусок хлеба и пятак. Над этими принадлежностями <...>
произносили слова, а затем отходили подальше, прятались. А потом
ходили смотреть через несколько минут (134).
Наконец, встречаются способы, основанные на
представлении о чертях как посланниках мира смерти и одновременно
предполагающие вознаграждение «за смелость» (сказочный
мотив — «испытание —> дар»):
На чертей гадают смелые. Берется стул в сарае, вешаешь на потолок
петлю, суешь голову и ставишь зеркало. Говоришь: «Черти, выходите».
Когда они начинают трясти табуретку, если ты успеешь спрыгнуть, то они
одарят тебя подарками, в противном случае ты умрешь. Так мы боялись
гадать. Это нужно делать в одиночестве (028а).
Вызывание домового напоминает вызывание гномиков:
Домового, мы считали, увидеть нельзя, но посмотреть, как он ест,
можно. Для этого нужно взять крошки хлеба, в стакан — немного воды и
поставить на ночь на стол. Утром мы просыпались, а в стакане воды не
было. А некоторые даже видели, как открывались двери и кто-то пил воду.
Я тоже придумывала истории на этот счет, но сама не видела домового.
Хотя в его существование верю даже сейчас (100).
Следующий персонаж вызываний — русалка. Заметим,
справедливости ради, что, помимо русской мифологической
традиции, на возникновение этого персонажа вызываний повлияли,
вероятно, и сказка Х.-К. Андерсена «Русалочка» (в большей
степени), и опера А. Даргомыжского по неоконченной пьесе
А.С. Пушкина (в меньшей).
Для вызывания русалки применяются как традиционные ат-
8 СБ. Борисов
225

рибуты вызываний — нить, свеча, так и специфические,
связанные с водной природой русалки (стакан воды, ванна с водой):
Вызывали русалку, в темное место заходили. Брали нитку. Вне дома (в
подъезде). Рисовали русалку на стене. Девочки видели русалку, а я — нет
(065а).
Вызывали русалку. Обязательно ее представляли с хвостом и
длинными русыми волосами. Для того, чтобы ее вызвать, нужны были такие
предметы, как стакан с водой и три длинные русые волосинки, которые
опускались в стакан. Но, к сожалению, я не запомнила слов. Также затем
отходили подальше, прятались, а через некоторое время шли смотреть (134).
<...> Мы как-то вызывали русалочку <...> со словами: «Русалочка,
приди». Надо было для этого закрыться в ванной, набрать полную ванну воды,
поставить зажженные свечи на тумбу. Когда придет русалочка, надо
быстро загасить свечи и выбежать из ванной. Если не успели сделать, то
русалка нас утопит. Вызывали так всего один раз, так как очень боялись. Честно
говоря, не видела русалочку (164).
К этому же классу существ мы отнесем и бабку, существую-
шую в двух ипостасях—бабки-матерншнницы и бабкиконфегницьь
Наиболее популярным персонажем является бабка-матер-
щинница. Ее могут вызывать при помощи «кормления» для
того, чтобы удостовериться в ее существовании:
Бабка-матерщинница. Вызывали в темной комнате, натягивали нитку,
под ниткой насыпали сладких крошек. Бабка должна была пойти по этой
ниточке и материться. Нужно сидеть тихо, а то она исчезнет (017).
<...> В 3—4-м классах были распространены вызовы кого-либо.
Например, мы вызывали бабку-матерщинницу. Делали это так. Залезали под
кровать, закрывали кровать кругом одеялами, чтобы под ней было темно,
дожили кусочек хлеба под кровать и говорили, сидя в темноте: «Бабка-
матерщинница, выходи» (3 раза). Должна была она выйти и материться.
Но у нас никто не выходил (166).
Бабку-матерщинницу вызывали в подъезде. Парни всё принесли: хлеб,
воду в мелкой баночке, а то она не сможет попить, карандаш, листочек
бумаги, где она будет писать или оставлять другие следы, и пригласили
нас — двух девочек. Бабка наследила на листочке (028а).
Согласно еще одному сообщению, бабка-матерщинница
тесно связана с баней и оберегаться от этого персонажа надо
прочерченной линией:
Вызывали и бабку-матерщинницу. Для этого нужно было зайти в
баню, закрыть плотно дверь, завесить окно, сесть с ногами на лавку, на
полу прочертить линию мелом, чтобы она до нас не дошла, а то может
задеть руку или ногу, и может быть ожог. Повторить такие слова,* «Ты,
старушка-болтушка, приди через порог и скажи нам пару слов». После этого
нужно было материться. Вызывали бабку-матерщинницу, когда нам
было 5—6 лет, но никогда этого у нас не получалось (182).
На бабку-матерщинницу могут возлагаться и функции
226

исполнительницы желаний — от нее ждут ответов на
сокровенные девичьи вопросы:
Со своей сестрой (младше на 4 года) вызывали бабку-матерщинницу.
Она должна была выйти и нас обматерить, а если мы сдержимся, не
ответим, то можно будет задать любой вопрос, и она ответит (вопрос,
который я хотела задать: «Любит ли меня такой-то?»). Для этого на
маленьких листочках мы написали все известные нам бранные слова (сначала
писали «легкие» типа «дура», «коза», «гадина», «сука», потом покруче, на
все буквы алфавита) и разбросали их по туалету (жила она, по всей
видимости, в каком-то грязном месте, если конкретно не в туалете; поэтому
там и разбрасывали листочки). Затем надо было уйти в комнату и сидеть
тихо-тихо, ждать. Но, поскольку никто не пришел, мы обматерили саму
бабку <...> (008).
Возможно, от популярной бабки-матерщинницы (а
возможно, и от менее популярного гномика-матерщинника)
отпочковался мужской персонаж неопределенной демонологической
принадлежности, именуемый просто «матерщинник»:
Один раз вызывали матерщинника. Какие слова говорили, я опять не
помню, но суть заключалась в том, что он на ухо каждому должен был
материться. Сидели мы опять под столом и ждали. Вдруг сестра говорит,
что «я слышу, как он матерится», но я почему-то ничего не услышала (171).
Как-то раз вызывали матерщинника. Надо было ночью положить
12 карандашей под кровать, зеркало — под подушку. И говорить при этом:
«Приходи» — 3 раза. Когда узнала мама, нам влетело по первое число.
Больше мы этого не делали (164).
Другой разновидностью бабки является бабка-конфетница,
напоминающая гномика-сладкоежку:
Наверное, в возрасте от 10 до 13 лет мы вызывали бабку-конфетницу,
Пиковую даму. Этому насучили сестры, которые жили в городе. Они
рассказывали, что они с друзьями вызывали бабку-конфетницу и она дала
им конфеты, которые они попросили, также они говорили, что она очень
добрая.
У бабки-конфетницы нужно было просить кож}эеты. Это нужно было
делать в полночь. К ножкам стула за обыкновенную нитку, которой шьют,
привязывают конфетку и говорят: «Бабка-конфетница, выходи»
(атрибуция утрачена. — СБ.).
5.2.5. Вызывание коронованных персонажей
В настоящее время в нашем распоряжении имеются подробные
сообщения о вызывании Зубной Королевы и Черного Принца.
<...> Брали с девчонками глубокую тарелку и наливали в нее воду, но
так, чтобы она закрыла только дно тарелки. Эту тарелку ставили перед
собой, рядом ложилось зеркальце, бусы. Брали расческу и прятали ее в тем-
8*
227

ном углу комнаты. Намазывали щеки одной зубной пастой, а губы —
другой. Потом нужно было закрыть глаза. И сказать (3 раза): «Зубная
Королева, уходи». Потом подождать некоторое время, а потом открыть глаза и
ложиться спать, а наутро на расческе должны появиться следышки и губки.
Говорили, что у Королевы некрасивые губы, вот такие. Если же человек
испугался и открыл глаза сразу, то Королева должна задушить его — не
сразу, а когда он уснет (018).
Берешь зеркальце и намазываешь его зубной пастой. Потом вдвоем
забираешься под одеяло. Должна быть полная темнота, ни одной
щелки. И говоришь три раза: «Черный Принц, выходи». В зеркале должно
появиться отверстие в виде ромба и показаться рука Черного Принца, и
ее надо скорее схватить и тянуть изо всей силы, иначе Черный Принц
тебя затянет в зеркало; тянуть надо вдвоем, то есть тот, кто схватил за
руку; вторая девчонка должна помогать. Когда вытянут руку, то, кто
схватился за саму руку, должен подставить ее к уху, а Черный Принц
говорит: «Отпусти меня». Ты говоришь: «Я тебя отпущу, если ты каждый
день будешь мне приносить подарки». Если он соглашается, ты его
отпускаешь (018).
О вызывании Жевательного Короля известно лишь то, что
вызывать его совсем нежелательно:
Нежелательно вызывать Жевательного Короля, так как он спрячет
твою жевачку, и ты [если] ее не найдешь, то он отрубит тебе руки или даже
голову. А если найдешь — одарит жевачками (028).
Таким образом, вызывания (медиумические практики)
являются важнейшей частью современной девичьей культуры. С
одной стороны, они наследуют традиционным девичьим
любовным гаданиям, а с другой — используют «достижения»
городских медиумических практик. Одновременно они включают в
себя весь доступный материал литературной и фольклорной
мифологии, попадающей различными путями в детско-девичью
среду. Существуя в девичьем мире, литературно-фольклорный
материал обрастает добавлениями. На смену Снежной Королеве
приходит Зубная, а «изнаночность» мира, вызываемого на
контакт, побуждает включать признак анти-поведения (об этом см.:
Успенский 1994: 320—332) — «матерщинность» — в обряд и в
название персонажей («матерщинник» и «бабка-матерщинница»).
5.3. ДЕВИЧЬИ ГАДАНИЯ
В современной девичьей среде бытуют две основные
разновидности любовных гаданий:
— гадания «этнографического» («бесписьменного») типа;
— гадания «модерного» («письменного», школьного) типа.
Рассмотрим их в особых подразделах.
228

5.3.1. Мантические практики «этнографического»
(«бесписьменного») типа
В сообщениях, оказавшихся в нашем распоряжении,
рассказывается о следующих девичьих бесписьменных гаданиях.
5.3.1.1. Гадание (с валенком) на «сторону»,
в какую выйдешь замуж
Суть этого гадания заключается в следующем. Девушки
поочередно бросают валенок (сапог) на дорогу и по направлению
«носка» валенка узнают, в какую сторону выйдут замуж.
В Рождество раньше собирались с девчонками и гадали. Бросали
валенок через ворота на улицу поочередно, затем выходили и смотрели, в
какую сторону валенок обращен носком, значит, в ту сторону и выйдешь
замуж. Если был обращен носком к воротам родного дома, то в этот год не
быть замужем. У меня не сбылось это гадание, а у подруги сбылось,
может, это совпадение, случай (025).
Кидали на дорогу сапог, валенок. В какую сторону будет направлен
носок, в той стороне живет жених (026).
Гадали на женихов. Выходили на улицу, кидали с ноги валенок, куда
носок укажет, туда и замуж выйдешь (147).
В Рождество выходили на улицу, снимали валенок, перебрасывали его
через ворота и смотрели, в какую сторону улетел валенок. В какую
сторону «смотрел» носок валенка, в той стороне живет жених. Мальчишки очень
часто подкарауливали и утаскивали валенок, пока мы не видели. Вот было
переполоху. Они говорили, что не найти нам свою пару на этой земле,
придется лететь на другую планету (031).
Гадание это относится к числу «классических» святочных
гаданий и распространено в русской среде не менее двухсот лет
(см.: Максимов 1903: 268; Смирнов 1927; Зеленин 1991: 405;
Сахаров 1997: 123).
5.3.1.2. Гадание (со сжиганием нити) на быстроту
и очередность выхода замуж
Это гадание сводится к тому, что девушки отрезают нити
одинаковой длины и поджигают их.
Еще мы гадали на то, кто из нас, четверых подружек, вперед замуж
выйдет; мы отрезали одинаковой длины нитку каждый и подожгли. У кого
вперед догорит нитка, тот первый окажется замужем. Это сбылось у всех
четырех, как и показала нитка. После этого хоть что думай, то ли верить
таким приметам, то ли это совпадение (035).
Гадать — мы очень часто гадали — под Новый год, под Рождество,
Крещение, «старый» Новый год. Привязывали к потолку нитку, у самого
229

пола поджигали. Если нитка сгорела полностью, считали, что в новом году
выйдешь замуж. Если нитка потухала сразу или меньше половины
сгорало, то замуж не выйдешь (031).
Когда я училась в школе, мы с девчонками в новогоднюю ночь (по
старому стилю) гадали, но я помню только некоторое, это, например:
одновременно поджигали одинаковые нитки, и чья нитка сгорит быстрее, тот
быстрее всех замуж выйдет (048).
Нам не удалось отыскать среди описанных этнографами
традиционных деви^гьих гаданий в точности такое же. Однако у
М. Забылина встречается следующее описание:
Насолят нитку, к ней кольцо привяжут, а другим концом вверх к чему-
нибудь закрепят. <...> Нитку подожгут; пока она горит, кольцо не падает,
вот и смотрят в него — показываться должно (МН 1994: 257).
5.3.1.3. Гадание (с раскачиванием предмета) на установление
пола будущего ребенка
С используемым в качестве гадального инструмента
предметом проделывают определенные действия (кольцо опускают в
стакан с водой; иглой протыкают шерстяную ткань), затем
медленно опускают его, подвешенного на волоске или нитке, возле
руки того, на кого гадают. Если предмет (кольцо, игла) начнет
совершать круговые движения — родится девочка (реже —
мальчик), если маятникообразные — мальчик (реже — девочка), если
предмет не движется — детей не будет.
Брали стакан с водой, золотое обручальное кольцо, привязывали его
на белую длинную нитку. Опускали это кольцо в стакан с водой три раза
и затем держали над левой ладонью гадающего. Если кольцо на нитке
начинает раскачиваться, как маятник, то это будет сын, а если будет
описывать круг, то это будет дочь. Так продолжать несколько раз, пока
кольцо <...> будет висеть на нитке спокойно (073).
В кольцо, сделанное из указательного и большого пальцев, медленно
опускать иглу на нитке средней длины. Если игла просто колышется из
стороны в сторону — это значит, что первым родится мальчик, если игла
совершает круговые вращения — это признак рождения девочки (038).
Таким способом можно нагадать, сколько детей у вас будет, в
отдельности мальчиков и девочек. Берется кусок шерсти, иголка с ниткой, рука,
на кого гадают. Иголка несколько раз протыкает ткань, вытаскивается,
гадающий держит ее только за нитку. Поместить иглу над ладонью
того, на кого гадают, не задевая иголкой ладонь и другие предметы. Если
игла начинает описывать круги — будет мальчик, шататься из стороны
в сторону — девочка, если игла повисла без движения — детей не будет.
Можно узнать не только количество детей, но и пол первого, второго и
т. д. ребенка (064).
С помощью иголки гадали, кто у кого родится: мальчик или девочка.
Это если кто-нибудь был в положении или мужу гадали, если жена в поло-
230

жении. Брали иголку с ниткой. Держали иголку над ладонью. Иголка
начинала качаться. Если иголка делала круговые движения, то будет девочка.
А если движения ровные, как маятник, то будет мальчик. И часто так и
было, редко, когда неправильно определяли (087).
Еще брали обручальное кольцо, стакан с водой. Вдевали в кольцо свой
собственный волосок. Держали кольцо на волоске над водой, не касаясь
воды. Кольцо само по себе начинало раскачиваться. И само
останавливалось. Считали, сколько раз кольцо стукнется о стенку стакана. Спрашивали,
во сколько лет выйду замуж, сколько детей будет, какую оценку получу за
экзамен и т. д. Но здесь очень редко бывает правильный ответ (087).
5.3.1.4. Гадание (с выборам предмета) на «качество жизни»
и «качество жениха»
В миску, блюдце или валенок кладутся предметы, девушки
выбирают их. Выбор предмета символизирует будущую жизнь:
зола — плохая жизнь, сахар — сладкая жизнь, кольцо — выход
замуж, луковица — к слезам, рюмка — веселая жизнь, золотое
кольцо — богатая жизнь и т. д.
А гадать мы очень любили. Помню, на Рождество с бго на 7-е перед
замужествам гадали с подружкой. Взяли 4 блюдечка, В первое положили золу —
плохая жизнь, во второе — сахар — сладкая жизнь, в третье — кольцо —
выйдешь замуж, в четвертое — ничего — у тебя никаких изменений не будет.
Закрывала подружка глаза и отворачивалась, а в это время я меняла
расположение блюдечек. Подруга поворачивалась (с закрытыми глазами)
и указывала на любое блюдечко, и мы определяли, что же ее ждет,
повторяли три раза. Помню, я два раза выбирала кольцо и золу. Значит, я
должна была два раза выйти замуж и меня ожидала очень плохая, горькая
жизнь. Да, я вышла замуж, потом разошлась, но потом опять сошлась,
то есть вышла второй раз замуж за одного и того же человека, но а жизнь
у меня осталась такой же: появились дети, деваться некуда (146).
Берут четыре валенка. В один кладут луковицу, в другой — кольцо, в
третий — стакан, четвертый валенок оставляют пустым. Из всех валенок
выбирается один. Предсказывается жизнь на год. Луковица — к слезам;
кольцо — к свадьбе; стакан — к пьянке, гулянке; пустой — жизнь останется
без изменений (028).
Брали три валенка, ставили в них (по очереди) луковицу, рюмку и
кольцо. Если выбирали рюмку — значит, в будущем году жизнь веселая,
если луковицу — слезная жизнь, а если кольцо — значит, ожидалось
замужество (073).
Гадают еще так: на стол кладутся соль, лук, сахар, вода, деньги. Кто
гадает, должен отвернуться. Предметы меняются местами, и человек
говорит, какое место он выбирает. Что выгадает, так и пройдет этот год: соль —
слезы, воду — все утечет, деньги — богатство (076).
В миску насыпают рис и бросают кольца (медное, серебряное, золотое).
Перемешивают. Закрыв глаза, берут горсть риса. Без кольца — бедная
жизнь, медное кольцо — малые деньги, серебряное кольцо — средний
достаток, золотое кольцо — богатство, много денег (028).
231

Гадание, как будешь жить в предстоящем году. В чашку с крупой
положить три кольца — золотое, серебряное и медное. И по очереди гадающие
берут горсть крупы и смотрят, какое кольцо им попалось. А если никакого,
то ничего нового в твоей жизни не произойдет (073).
Еще одно, основанное на идее «судьбоносной случайности»,
гадание скуществляется, как правило, с петухом. В одну тарелку
насыпается зерно (или кладутся деньги), в другую наливается
вода, рядом кладется зеркало, иногда приносят курицу. Петух,
подошедший к зеркалу, символизирует красоту и нежность
будущего жениха, подошедший к зерну или деньгам — его
богатство, к воде — склонность к пьянству, если петух подходит к
курице, значит, жених будет «бабником».
Проводили у бабушки в деревне. Брали петуха, но не в полночь гадали,
может, поэтому не сбылось. Ставили в комнате две тарелки и зеркало.
В одну тарелку насыпали зерно, в другую наливали воду. Если петух
подойдет к зеркалу, то жених будет красивым и нежным. Если будет клевать
зеркало, то будет жених богатый, если пить воду, то жених будет пьяницей.
И еще приносили курицу. Если петух ходит вокруг курицы, то жених будет
«бабником» (025).
Под Новый год брали стакан с водой, тарелку с зерном, ставили
зеркало. Ровно в 12 часов ночи приносили петуха, выпускали его на пол.
Наблюдали за ним. Если петух сначала начинал клевать зерно, то, выйдя
замуж, считалось, будешь жить хорошо, всего будет вдоволь. Если петух
сначала пил воду из стакана, то муж будет пьяница. Если петух просто
похаживал по комнате, иногда, увидев отражение в зеркале, как бы
любовался собой, то муж будет красивым, будет любить веселье, будет душой
компании. Гадали всегда в тишине, когда родители спали или их не было
дома (031).
Гадали в бане с петухом. Брали петуха, курицу, деньги, пшеницу.
Ставили петуха в центр, раскручивали, отпускали и смотрели, куда пойдет.
Если к деньгам, то скупой жених будет, если к пшенице, то — богатый, если
к курице, то — бабник (147).
Гадания с петухом, в которых используются кольца (медное,
серебряное и золотое), вода, хлеб и уголь, достаточно хорошо
известны и описаны в этнографической литературе (см.:
Максимов 1903: 268; МН 1994: 233).
5.3.1.5. Гадание (на лай собаки) о возрасте жениха
После определенных действий участницы гадания
прислушиваются к лаю собаки.
Выходили во двор в полночь, брали скатерть за края, бабушка
высыпала снег. Раскачивали скатерть и говорили: «Полю, полю, бел снег среди
поля. Залай, залай, собаченька, дознай, дознай, суженый». В это время
232

надо прислушиваться, как лают собаки. Хриплый лай сулит старого жениха,
а звонкий - молодого. Но никто не услышал лай собак, в общем, гадание не
получилось (025).
Это гадание также известно из этнографической литературы
(см.: Максимов 1903: 270; МН 1994: 259; Зеленин 1927: 404).
5.3.1.6. Гадание о судьбе по разгадыванию изображения
В силу своей простоты этот вид гадания весьма
распространен в современной девичьей среде. Первая его разновидность
такова. Девушка поджигает предварительно скомканный ею
бумажный лист, а затем рассматривает тень от сгоревшей бумаги.
Частично в этом гадании присутствует и брачная тематика.
Брали лист бумаги — газету. Нужно смять, но не в комок. Клали на
тарелку и поджигали. Тарелку с пеплом подносили к освещенной стене. По
очертаниям на стене определяли будущее, кто что увидит на стене.
Например, кровать — к болезни. Но это гадание не сбылось <...> ничего
определенного я не увидела (025).
В пионерском лагере по ночам мы с девчонками гадали. Гадания по
теням. Для этого брали лист бумаги или лучше газеты. Мяли его руками так,
чтобы он превратился в бесформенную массу, избегая формы шара.
Когда бумага была готова, мы ее ложили на дно тарелки и поджигали.
Сгоревшую бумагу, не шевеля и не разрушая пепла, подносили к
освещенной стене. Осторожно поворачивали тарелку, пока не появлялась какая-
нибудь тень. По ее очертаниям судили о том, что будет на следующий
день (125).
А когда я уже работала, подружка мне гадала. Она взяла лист
бумаги, скомкала его, положила на дощечку и подожгла. Когда бумага
сгорела и остался пепел, она поднесла к этому остатку горящую свечку. В
темноте на стене был силуэт сгоревшей бумаги. И мы на стене увидели силуэт
деревьев, леса. Это означало свободу, что я не выйду замуж. Оно так и
оказалось (087).
Вторая разновидность связана с выливанием в воду воска
или белка куриного яйца:
На Рождество гадали тоже по-разному: жгли бумагу и смотрели на
тень, которую она отбрасывает; выливали яйца и воск в воду; клали под
подушку расческу со словами: «Суженый, ряженый, приди ко мне
ужинать» и ложились спать (017).
Гадали с подружками где-то с 14—15 лет. Например, так: гадание
на воск. Растапливали воск в кружке, завязывали подол юбки узлом,
платок на голове всеми четырьмя концами вперед, ко лбу. Надевали
фартук не спереди, а сзади. Наливали молоко в блюдце и ставили под
порог. Затем говорили: «Домовой, хозяин мой, приди под порог попить
молочка, поесть воска». И с этими словами выливали горячий воск в
молоко. А затем смотрели: если увидишь церковь, то к страданиям; если
233

цветы, то — замужество или новый кавалер; полоски — дорога; человека
или собаку — друг (182).
Обе эти встречающиеся в последней четверти XX века
девичьи мантические практики воспроизводят фактически в
«первозданном виде» традиционные русские гадания.
5.3.1.7. Гадание с кольцом на вызывание образа будущего
жениха
В стакан с водой девушка бросает обручальное кольцо и
вглядывается внутрь кольца (приговаривая иногда: «Суженый
[мой], ряженый...»):
Следующий вид гаданий: в стакан наливали три четверти воды, клали
на дно обручальное кольцо, долго-долго смотрели внутрь опущенного
кольца, но жениха не видели (025).
В стакан с гладким дном наливают три четверти воды, опускают на
середину дна обручальное кольцо. Затем надо длительное время смотреть
внутрь кольца, и можно увидеть лицо будущего мужа (атрибуция
утрачена. - С. Б.).
В Рождество можно гадать, например, так: в темной комнате на стол
ставится зеркало, перед ним — стакан с чистой водой, на дне которого —
обручальное кольцо. В стороне стоит зажженная свеча. Произносят слова:
«Суженый, ряженый, приди ко мне наряженный» и нужно смотреть в
середину кольца, отраженного в зеркале (074).
Как-то после Нового года сестра (старше на 8 лет) рассказывала, что
гадала на жениха. Встала перед зеркалом, в стакан с водой бросила свое
золотое кольцо, сказала: «Суженый мой, ряженый...» и ждала долго-долго,
смотря в зеркало. Говорит, увидела что-то, смутно похожее на будущего
жениха (008).
Это гадание также относится к числу традиционных (см.: МН
1994: 257).
5.3.1.8. Гадание с зеркалами на вызывание образа
будущего жениха
Это хорошо известное из литературы гадание (см.: МН 1994:
254) нередко встречается и сейчас. Девушка садится в темноте
между двумя зеркалами, зажигает свечу и начинает
вглядываться в «галерею отражений», надеясь увидеть своего жениха:
Два зеркала, большое и маленькое, друг напротив друга, между
ними — две свечи. Нужно сказать: «Суженый, ряженый, приди ко мне
ужинать», направить маленькое зеркало в большое (где появляется коридор).
Если там кто-то появляется и начинает двигаться к тебе, то нужно сказать:
«Чур меня». Гадание закончено (038).
234

В темной комнате гадающая должна остаться одна. Ставится зеркало,
с двух сторон зеркала — свечи. Напротив одного зеркала ставится другое
так, чтобы получилась галерея отражений. Нужно смотреть в самую глубь
галереи, и там должен показаться будущий супруг (078).
Гадание с зеркалом. <...> В пионерском лагере. Брали два зеркала,
ставили их друг напротив друга так, чтобы в большом зеркале образовывался
длинный коридор. Перед большим зеркалом зажигают свечу. Девочка
садилась перед зеркалом и смотрела в конец коридора, там должен был
появиться парень. Если она его увидит, то он появится (уже воочию) через
несколько дней (107).
По мнению И.П. Сахарова,
гадание в зеркале не принадлежит к кругу изобретений русских
ворожеек; оно перешло в наше отечество из других земель. Суеверные греки,
получившие это завещание от древней восточной жизни, осуществляли
его своими таинствами, приноравливая к разным обстоятельствам, и
потом, вместе с просвещением, передали его разным народам (Сахаров
1997: 115).
Помимо «чистого» вглядьгоания в двойное зеркало,
встречаются сообщения о том, что в зеркало смотрят через стакан или
графин с водой или же всматриваются в отражающуюся в
зеркале дверь, находящуюся за спиной:
<...> В общежитии мы гадали в новогоднюю ночь. <...> Например, чтобы
увидеть своего суженого, мы смотрели в зеркало через стакан с водой (058).
Единственный раз я гадала с девчатами. Точно не помню, но, кажется,
на стол ставили графин с водой, с трех сторон зажженные свечи, а за
графином — зеркало. Нужно было смотреть в зеркало через графин. Что
увидишь в зеркале, то и сбудется. Мне тогда показалось, что я вижу
дерущегося мужчину. Через несколько лет я сопоставляла это с другими
девчатами, и мы сделали вывод, что это означало, что муж будет драться. На
деле же оказалось, что муж мой в молодости был отъявленный бандит,
пугал всех, дрался часто, сам страдал (035).
Гадание на жениха. Садились в темной комнате так, чтобы дверь
отражалась в зеркале, стоящем перед человеком. Натягивали на зеркало
черную нитку, перед зеркалом ставили зажженную свечу. Девушка должна
была сказать: «Суженый, ряженый, приди ко мне наряженный» и —
смотреть в зеркало. Дверь должна открыться, и в зеркале появится отражение
парня, который будет ее женихом. Как только девушка увидит отражение,
нитка должна быть сразу же перерезана ножницами (073).
5.3.1.9. Гадание с вызыванием сна про суженого
Это чрезвычайно распространенный тип гадания. Ложась
спать, девушка должна осуществить определенное магически
окрашенное действие (положить под кровать матери
сковородку, положить себе под подушку расческу, лечь на новое место
235

и т. д.) и произнести соответствующее времени или месту
заклинание («С понедельника на вторник я гляжу на подоконник, кто
мечтает обо мне, пусть приснится мне во сне»; «Приди, милый,
к теще на блины»; «Суженый, ряженый, расчеши меня»; «На
новом месте приснись жених невесте»).
Ложась спать в ночь с понедельника на вторник, нужно сказать: «С
понедельника на вторник я гляжу на подоконник, кто мечтает обо мне,
пусть приснится мне во сне». Во сне может присниться будущий жених.
<...> С 25 декабря по 13 января кладут на ночь матери под кровать
сковороду и говорят: «Приди, милый, к теще на блины». Утром спрашивают, кто
матери снился (038).
<...> Клали расческу под подушку и говорили: «Суженый, ряженый,
расчеши меня». И тот, кто явится во сне и расчешет, будет суженым. Но
это гадание у меня никогда не получалось. Я не видела никого во сне.
Также, чтобы узнать суженого, ложились спать на новое место и говорили:
«На новом месте приснись жених невесте». Когда я так гадала, то мне
каждый раз снились разные люди, поэтому я перестала верить в это
гадание (058).
В принципе приведенные заклинания аналогичны тем,
которые были зафиксированы более полувека назад: «Ложусь на
понедельник, кладу в сголовье ельник, приснись тот мне, кто
думает обо мне» (МН 1994: 247).
Часто встречаются сообщения о гаданиях с колодцем,
сложенным из спичек:
Складывали из спичек под подушку «колодец» (спички крест-накрест
[квадратом]) и перед сном произносили такие слова: «Суженый, ряженый,
приди на колодец воды напиться». Говорят, что во сне должен присниться
жених. Но мне никто не приснился (025).
Мы с сестрой строили колодец из спичек. Нужно закрыть колодец
ключом и ключ положить под подушку. Кто придет за ключом, тот и
суженый. Ко мне приходил кто-то за ключом, но он так и не показал мне своего
лица — все время поворачивался ко мне спиной, и я не могла увидеть его
лица, хотя очень старалась заглянуть. А сестра видела своего будущего
мужа, хотя в то время его еще не знала (055).
Данное современное гадание, несомненно, восходит к
русскому гаданию с запиранием настоящего колодца:
Ночью, перед тем как ложиться спать, девушка запирает колодец на
замок (ко многим колодцам поверх сруба приделывается деревянная
крышка) со словами: «Суженое-ряженое, приводи коня поить, у меня, у
красной девицы, ключа просить». Ключ на ночь она кладет себе под
подушку. Увидишь во сне, как жених придет просить ключа от колодца, чтобы
напоить коня (МН 1994: 251-252).
О редукции данного обряда писал еще Ю.М. Соколов:
236

<...> Первоначальная форма гадания требовала, чтобы девушка,
желавшая увидеть во сне жениха, запирала на замок колодец со словами:
«Суженый, ряженый, приходи ко мне за ключом (от колодца) коня
поить»; затем стали делать из лучинок модель колодца и класть ее под
подушку; далее ограничивались лишь тем, что под подушку клали какой-нибудь
ключ, наконец, все гадание было сведено к произнесению словесной
формулы. Так закономерно совершается переход от обрядового синкретизма
к обособленному словесному творчеству (Соколов 1941: 490).
А вот пример еще одного современного гадания с
вызыванием определенного сна:
В лагере <...> гадали по-разному, но больше всего и чаще всего было
гадание на жениха. Вечером пишем имя юноши на клочке бумаги, целуем
это слово накрашенными губами (чтобы оставался след), кладем на
зеркальце маленькое — и под подушку. Если во сне увидишь его (хотя бы
начертания его лица), то будешь с ним. Значит, дух его тебя услышал. У
меня ничего не получилось, девочки говорили, что видели во сне своих
избранников. Не знаю, честно они говорили или нет. Но! Если уж совсем
честно: я не верю в вызывание духов, это все ерунда (052).
Это гадание также имеет параллели (и, вероятно, исток) в
традиционных русских гаданиях:
На 17 декабря кладут под подушку три лавровых листка. На одном
пишут — «Ананий», на другом — «Азарий» и на третьем — «Мисаил».
Должен привидеться суженый (МН 1994: 248).
5.3.1.10. Гадание на имя (юноши) с наматыванием нити на палец
В отличие от ранее описанных гаданий, настоящее не
включено в особый хронотоп (святки, отход ко сну, атмосфера
таинственности и т. д.) и осуществляется «по случаю»: найдя у себя
на одежде нитку, девочка-подросток наматывает ее на палец. На
каждый оборот отсчитывается одна буква алфавита.
Различными правилами устанавливается отношение «выявленной» буквы
(по числу полных витков) к имени, фамилии или отчеству
«угадываемого». Кроме того, цвет найденной нитки указывает на
цвет волос «жениха». Этот вид «повседневного» гадания
практикуется с самого раннего, 7—8-летнего, возраста до «зрелых»
студенческих лет.
Если у кого-нибудь находили на одежде нитку, то считалось, что по
ней можно определить, кто жених. Ниточку брали и наматывали на
указательный палец и проговаривали алфавит. Один круг на пальце
обозначал одну букву алфавита. Буквы «ё», «й» пропускались, так как на
них нет имен. Когда было выяснено какая буква, надо еще выяснить,
что начинается с этой буквы — имя, фамилия или отчество. И точно так
237

же наматывали нитку эту же на палец: один круг — имя, второй —
фамилия, третий — отчество и так далее. Например, если по алфавиту
выпала буква «3», а по ФИО — имя, то, значит, имя жениха начинается с
буквы «3». И затем уже фантазируешь, кто может быть твой жених —
например, «Захар». Еще по цвету нитки определяли, какого цвета у
жениха волосы: черная нитка — черные волосы, рыжая нитка — рыжие
волосы и т. д. (181).
Наматывали нитку, которую находили на своей одежде, на палец и
считали, на какую букву алфавита она заканчивается, на какое число.
Если четное число, то это фамилия мальчика, если нечетное - то это имя.
'Если нитка светлая — светлый мальчик, если темная — темный (164).
Увидев на одежде у подружки нитку, или она просто висит, то мы ее
отрывали. Если нить была светлой, то жених, значит, блондин. Если нить
была черной или темно-коричневой, то жених — шатен, и если нить была
цветной, то жених — брюнет. Затем наматывали нить на большой палец,
один круг обозначал букву алфавита, начиная по порядку. На какой
букве нить кончалась, на ту букву фамилия жениха. Затем точно так же
наматывали нить на мизинец и узнавали имя жениха, <...> И еще специально
подделывали на имя и фамилию мальчика, который за этой девочкой бегает,
ухаживает, или если он ей нравится. И если ниточка была большой, если ее
можно было завязать на запястье, то ее завязывали на руку этой девочке,
и эту ниточку должен был сорвать этот мальчик. А мы, девчонки,
специально бегали и говорили этому мальчику, чтобы он порвал эту ниточку. А
он бежит за этой девочкой, догонит ее, она еще кричит: «Не рви! Нельзя!»
А он порвет. Она крикнет ему вслед: «Козел», а сама рада, что он сорвал ей
эту ниточку. А если сорвет другой мальчик, то она сердится на него и
обзывает (181а).
Данная мантическая практика заставляет вспомнить об
одном из обычаев скифов (в изложении Геродота):
Энареи — женоподобные мужчины <...> гадают <...> при помощи
липовой мочалы. Мочалу эту разрезают на три части и полоски наматывают
вокруг пальцев, а затем вновь распускают и при этом произносят
предсказания, (цит. по: Дюмезиль 1976: 38—39).
В.Ф. Миллер усматривает сходство этого не вполне ясного
описания с наблюдавшимся им самим обычаем знахарей
Осетии. Знахарка, приходя к больному, завязывает на куске холста
узел и начинает отмеривать длину куска в локтях. При этом она
перечисляет подозреваемых в причинении болезни духов. До
определенного имени у нее выходит одно и то же число
«локтей», когда же доходит очередь до того духа, которого ворожея
желает обвинить, она быстро передергивает и получает другое
число. Получается, что причина зла, а значит, и средство от него
обнаружены (см.: Там же). Таким образом, современная
девичья забава перекликается со скифскими и осетинскими мантиче-
скими практиками.
238

5.3.1.11. Гадание на спичках
Это гадание осуществляется следующим образом. По бокам
спичечной коробки вставляются две спички и поджигаются.
Если сгоревшие головки будут обращены друг к другу, значит,
«загаданные» парень и девушка будут вместе (согласно
описанию респондента 028).
Аналогичное гадание зафиксировано более полувека назад:
Зажигают <...> спичку и <...> втыкают ее горящим концом в носок
валяного сапога. <...> Спичка или уголек от нее после горения
наклоняется в какую-либо сторону; куда наклонится спичка или уголек, туда и
выйдешь замуж <...> (МН 1994: 244).
5.3.1.12. Гадание по волосу на характер
Данное гадание чрезвычайно распространено у современных
девушек.
Девочка выдергивает волосинку и проводит по ней двумя ногтями,
если она круто завьется «пучком» — значит, ты вредная, если волнисто —
добрая, если никак — упрямая и ленивая (028).
Итак, большая часть бытовавших в последней трети XX века
в провинциальной девичьей среде бесписьменных мантических
практик, по всей вероятности, непосредственно ведет свое
начало от традиционных сельских гадальных обычаев.
Перейдем теперь к рассмотрению современных
(«модерных», письменных) мантических практик.
5.3.2. Девичьи графические («школьные») гадания
В эту рубрику входят разного рода письменные гадания,
которыми девочки-подростки обычно занимаются в школах. Суть
многих гаданий понять трудно без их графического
сопровождения. Впрочем, графическое толкование ничуть не облегчает
задачи: требуется обучение «из рук в руки».
5.3.2.1. Составление «графика»
Одно под другим пишутся имена, отчества и фамилии
гадающей и того, на кого гадают. Затем вычеркиваются совпадающие
буквы, после чего составляются «графики» двух фамилий. Если
линии фамилий сойдутся в конце, то и их «прототипы» будут
вместе (028).
239

5.3.2.2. «Клетки в сердце»
Вот как выглядит этот вид гаданий:
<...> Гадания <...> на воске, на жженой бумаге <...> обычно проводятся
в гадальную неделю, после Рождества. Вот одно из них. Рисуешь левой
рукой сердце на бумаге в клеточку, загадываешь парня, потом обводишь
клетки так, чтобы они не касались контура сердца. Затем высчитываешь
в порядке «.../». В этом гадании существуют свои обозначения... Результат
смотришь по последним 4-м клеткам. Например: «.../» — любит, «/...» —
думает, «/..» — скучает, «/.» — интересуется (017а).
5.3.2.3. «ЛУРНИСТ»
Это распространенное гадание, существующее по меньшей
мере с 1970-х годов: в результате определенных операций с
разного рода сведениями выявляются имеющиеся на данный день
чувства «гадаемого» к гадающей: «Любит. Уважает.
Ревнует. Ненавидит. Испытьшает. Страдает. Тоскует». Есть основания
считать, что такого рода гадание восходит к традиционному
гаданию с ромашкой, когда каждый лепесток означает какое-
либо отношение «загадываемого» к гадающей: «любит», «не
любит», «плюнет», «поцелует», «к сердцу прижмет», «к черту
пошлет».
Специализированные «гадалки» (на чихание, икание и т. д.)
содержатся также в девичьих тетрадях-«гадалках» и альбомах.
Очевидно, они ведут свое начало с распространенных в ХУШ —
ХГХ веках среди «малокультурных слоев населения» книг-«гада-
лок» типа «Брюсова календаря» (Соколов 1929: 201).
Список гаданий можно умножить. Но даже приведенные
свидетельствуют о том, что, во-первых, в современной девичьей
среде они занимают весьма устойчивое место, а во-вторых — в
значительной мере гадания укоренены в традиционных русских
или иных гадальных практиках.
5.4. ЛЮБОВНАЯ МАГИЯ (ПРИВОРАЖИВАНИЕ)
Известный этнограф и историк религии СА. Токарев писал:
Вообще приемы половой магии чрезвычайно однообразны и в
большинстве случаев очень несложны всюду, начиная от самых отсталых до
высокоцивилизованных народов. Привораживания и отвораживания,
присушки и отсушки, приворотные зелья и заговоры — весь этот нехитрый и
немногочисленный инвентарь средств эротических обрядов в какой-нибудь
дореволюционной русской деревне мало отличался от приемов,
употребительных в Меланезии (Токарев 1990: 124).
240

Подтверждением того, что современная молодежь всерьез
верит в возможность привораживания, являются дневниковые
записи. Вот два отрывка из дневника 16-летних девушек:
28.03.89. Вчера я весь вечер ждала и страдала. <...> Уже вторую ночь
я не могу спокойно спать. <...> И каждую ночь я его зову. Он тот, о ком я
мечтала всю жизнь, но я понимала, что это золото не для меня. <...> Он
такой спокойный, нежный, рассказывает о себе, шутит иногда, мы вместе
смеемся. И после всего этого он не пришел. Я унижена и обижена. Но я
буду драться. <...> Хочу вернуть воскресение, с самого начала. Пускай оно
вернется! Я не могу больше так. Буду его привораживать, буду делать все,
чтобы понравиться. <...>
1.04.89. <...> я сейчас не представляю жизни без своей победы, а не
проигрыша. <...> Я уже не знаю, что делать — и ворожила я, и молилась за
него, ничего не помогает <...> (201).
15 октября [1989 г.]. <...> Вот возьму и «приворожу», тогда хочешь — не
хочешь никуда не денешься. Нет, никогда, ни за что не полезу в твою
счастливую жизнь. Живи и будь счастлив. <...>
[11 ноября 1989 г.] <...> Наверное, все-таки я его люблю. А может, и
нет. <...> Наверное, я чувствую, я его приворожу (ему назло). <...> Я вот
опять все думаю, если приворожу. <...> У меня аж сердце замирает. <...>
Вдруг это ему плохо будет <...> (204).
В «культуру привораживания» входят, по всей видимости,
рассказы об удавшихся привораживаниях. Ведь для того чтобы
иметь возможность обучить кого-либо технике привораживания,
необходимо сделать его носителем соответствующего типа
сознания: девушка должна поверить в действенность, невыдуман-
ность, «посюсторонность» привораживания. В нижеприведенных
сообщениях девочки узнают о привораживании от лиц
женского пола:
О привораживании, присушивании узнала, когда была очень
маленькая. К нам в гости приходила соседка и рассказывала, что ее сына
приворожила жена, что он хочет от нее уехать и не может, что <...> его тянет
обратно, хотя знает, что она его не любит. Рассказала, что она ходила к
бабке и узнавала, правда его приворожили или нет. И она на блюдце
катала яйцо и показала, что да, приворожили. Помню, меня это очень
заинтересовало, как это через яйцо можно увидеть. Сама никогда не
привораживала и очень этого боюсь (083).
А вот если взять привораживание. Моя бабушка еще мне
рассказывала, что она вышла замуж из-за привораживания. Ей будущая свекровка
повстречалась на улице и ни с того, ни с сего подала щенка. Бабушка
никогда не любила животных, а тут взяла и всё, даже согласилась идти к ним
в гости. А когда пришли свататься, не могла отказать, хотя ранее смотреть
не могла на будущего мужа, не уважала его, так как он ей не нравился,
другого любила. Постоянно бабушка говорила про своего сына, которого
привораживала жена (086).
В привораживания верю, хотя сама не интересуюсь заклинаниями.
241

Просто есть хорошая знакомая: вышла замуж по любви, родила, а он стал
ей изменять. Она (подруга) пошла к бабке, которая и заговорила ее мужа
словами, водой, медом (не знаю подробностей). Сейчас у них не жизнь, а
сущий ад: он не стал изменять, но жестоко избивает жену и сына.
Постоянные споры, рев, ругань в этом доме стали частыми гостями. Подруга не раз
приходила ко мне и жаловалась: «Зачем я приговорила его к себе. Как
сейчас быть? Он сейчас дома, то есть домашний, а жизни не стало. Раньше
изменял, зато в доме были покой и тишина». Как не поверить в
привораживания? (052)
Рассмотрим принятые в современной девичьей среде приемы
любовной магии («привораживания», «присушивания»).
5.4.1. Привораживания «с поглощением»
В рамках привораживаний «с поглощением» можно выделить
несколько разновидностей.
5.4.1.1. Добавление в пищу выделений организма
(менструальной и обычной крови, слез)
Этот вид привораживания, как нам представляется, хорошо
известен в современной девичьей среде.
<...> Слышала, что если в питье или конфету добавить несколько
капель менструальных выделений, дав это парню, и он тоже тебя
полюбит (086).
Еще я знаю один рецепт привораживания, который я раньше
рекомендовала подругам замужним. Это делается так: в молоко добавляются
пять капель месячных кровей женщины и подают мужу. И подруги
говорили, что эффект положительный (065).
Я еще вспомнила совершенно «дикий» приворот. <...> Чтобы привязать
к себе навечно парня, нужно девушке взять и накапать ему в питье 3
капли своей менструальной крови, думая о том, как он ей дорог и желаем. Пусть
парень это выпьет и тогда он будет навек твой. Жидкость желательно
чтобы была непрозрачной: чай, сок, темное вино. Это мне передала бабка в
нашем дворе, сказала, что 100% сбывается. Я, естественно, попробовала
этот приворот аж над тремя мальчишками, но, естественно, в разное
время (028).
Привораживание с помощью менструальной крови не
является «русским девичьим изобретением» последних десятилетий.
С давних пор оно распространено у многих народов. Г. Фрей-
марк в работе «Оккультизм и сексуальность», написанной в
начале XX века, замечал:
Все, что имеет какое-нибудь отношение к половым органам,
эксплуатируется в интересах колдовства. На первом месте здесь, конечно, стоит
менструальная кровь женщины.
242

Г. Фреймарк приводит примеры использования
менструальной крови в любовной магии:
Узулка (по-видимому, представительница какого-то народа в неудачном
переводе с немецкого. — С. Б.) умеет пользоваться <...> своей
менструальной кровью. Она вливает обыкновенно в настойку пару капель воды, в
которой вымывает свои грязные рубахи, и этой-то настойкой она угощает своего
возлюбленного. При этом она тайно причитывает: «Подобно тому, как эта
кровь пристала к моей рубахе, пусть сердце твое прильнет ко мне в вечной
любви...» Мадьярская девушка <...> пользуется менструальной кровью
в качестве вернейшего средства для пробуждения любовной страсти. Она
проливает несколько капель ее на печенье или фрукты, которыми затем
угощает молодого человека. <...> Южная славянка обмакивает сахар в
менструальной крови и заваривает его в каком-нибудь блюде, которое
подает своему возлюбленному (Фреймарк 1994: 76—77, 83—93 ).
На использование в целях привораживания менструальной
крови у восточных славян указывает А.Л. Топорков:
Наиболее распространено у восточных славян привораживание с
помощью пищи или питья, которое дают особе противоположного пола <...>
подмешав <...> кровь (особенно менструальную), пот и т. п.
(Топорков 19956: 249).
В подтверждение сказанного уместно сослаться на
материалы Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева по
Владимирской губернии (ХГХ век), где имеется указание на существование
следующего «суеверного средства приворота»:
<...> Девушки угощают парней лепешками, сделанными на воде после
мытья сорочки или после месячных очищений (Тенишев 1993: 136).
Помимо менструальной крови нам встретилось указание об
использовании в целях привораживания и обычной крови (из
пальца):
Проткнуть палец иголкой, кровь капнуть в стопку (бокал) с вином, дать
выпить мальчику (156).
В уже цитировавшейся работе Г. Фреймарк замечает:
Вместо менструальной крови очень часто употребляется кровь,
выдавленная из пальца (Фреймарк 1994: 83).
К описанным выше средствам примыкает привораживание,
использующее другое «выделение» организма — слезы.
Отрезать кусочек платка, которым ты вытирала слезы, и сжечь его,
дать мужу или любимому в пище, чтобы он съел. Добиваются крепкой
любви (030).
Этот способ привораживания является ступенькой к
следующей группе любовно-магических практик.
243

5.4.1.2. Использование пищевых добавок (соли)
Пересаливать пищу любимого, чтобы крепче любил. Помогает. Многие
это делают и добиваются крепкой любви (030).
Данный способ привораживания, на наш взгляд, примыкает
к использованию в любовной магии слез. А.Л. Топорков
находит другие параллели:
<...> Соль, как и другие виды пищи, широко применяется в любовной
магии, причем по признаку «солености» сближается с человеческим потом
(Топорков 1995в: 365).
Как бы то ни было, соль, по всей видимости, семиотически
уподобляется телесным выделениям, использование которых в
сфере магии занимает главенствующее положение.
Так, Е. Катаров указывал на существование свадебного
обряда лизания молодыми соли, объясняя его тем, что «соль
повышает половую силу и способствует беременности» (Катаров
1929: 176).
5.4.1.3. Наговаривание на пищу привораживаемого
В сообщениях наших респондентов приводятся наговоры на
конфету и пряник:
Берут две конфеты и на одну наговаривают, а потом эту конфету
предлагаешь человеку, которого хочешь присушить. Съев эту конфету,
наговор начинает на него действовать.
Характерно прибавление:
Я не знаю силу этих привораживаний. Боюсь их применять, так как
верю в нечистую силу, а ведь это колдовство (076).
Еще у нас были привораживания, если это можно так назвать. Брали
пряник или конфеты и наговаривали: «Будь моим, будь моим» или: «Приди
ко мне», — и отдавали его адресату, он, ничего не понимая, съедал его.
Затем после просьбы пояснить, добавила:
Привораживание было, когда мы были где-то в 7-м классе (1987 г.),
брали просто пряник или печенье, конфету и просто передавали со
словами, например: «Хочешь пряник?» или «На конфету!». Как правило,
никто из мальчиков не отказывался, в школе всегда хочешь есть. <...>
Когда передавали, например, пряник, среди девочек это обычно
сопровождалось смехом, переглядыванием, вопросами: «Ну, как, вкусно?
Хочешь еще?», а потом это как-то забывалось. В школе я не участвовала
в таком (009).
Наговор на пищу является обычнейшим видом любовной
магии:
244

Наиболее распространено у восточных славян привораживание с
помощью питья или пищи, которое дают особе противоположного пола,
произнеся над ним специальный заговор <...> (Топорков 19956: 249).
5.4.1.4. Поглощение жидкости привораживающим
Нам встретились две основные разновидности
привораживаний такого рода. Первая предполагает поглощение чистой воды:
Нужно загадать какое-нибудь очень желаемое желание или парня,
который тебе очень нравится, но не обращает на тебя внимания, и выпить
4 стакана чистой воды из одного стакана (можно из-под крана), думая о
парне или о желании. Это нам сказала Н.Я., одноклассница, примерно
в 3—4-м классе. Знаю точно, что в тот вечер примерно 5—6 девчонок так
же промывали свои желудки, как и я. Многие говорили, что ради желания
сделают все, даже выпьют 4 стакана, но наутро многие думали иначе, и я
в том числе (028).
Вторая предусматривает добавление в выпиваемую
жидкость пепла от сожженного предмета. Этим предметом может
быть лист бумаги или сигарета, на которых предварительно
пишется имя привораживаемого, а также фотография
привораживаемого:
Написать имя любимого на листе бумаги, сжечь ее и размешать пепел
в стакане с водой и выпить ее. Так делала моя подружка, но это не
помогло (030).
Пишешь имя, фамилию, отчество парня на сигарете, куришь ее, а
пепел стряхивали в кофе [обязательно в кофе), затем окурок выбрасываешь, а
получившийся <нрзб.> кофе выпиваешь. Пепел жевать не обязательно.
Так мало того, что после этого тошнит, дак оно и еще не сбывается. Может
быть, и не верили, но было интересно испытать случай (028).
В классе 6—7-м мне понравился мальчик, а он был старше меня, мне
хотелось, чтобы он обратил на меня внимание, мне стали говорить
различные средства, например: взять его фото, сжечь и выпить с чаем. <...> Ну, я
так это и не осуществила, он сам обратил на меня внимание (140).
5.4.2. Привораживания с использованием волос
В сообщениях указывается целый ряд способов
привораживаний с использованием волос: обмотать волосы
привораживаемого вокруг пуговицы; вставить волосок парня в хлеб: «сохнет
хлеб — сохнет парень по девчонке»; волос парня и девушки
завернуть в платок, зарыть в землю и ждать, пока сгниет платок.
Волосы используются также в привораживаниях с применением
фотографии.
Если волосы парня обмотать вокруг пуговицы, то он тоже «не
уйдет» (152).
245

Наша подружка пыталась приворожить парня, а делала она так: брала
свечку, волос парня и его фотографию и говорила заклинание. Но ничего
у нее не вышло (019а).
Берем один волосок его (парня) и вставляем в хлеб. Хлеб ложим в
теплое место, чтобы он засыхал. Сохнет хлеб, сохнет парень по девчонке (151).
Взять какую-нибудь еще вещь (лучше носовой платок), завернуть в
него его волос и свой и зарыть в землю. Ждать, пока сгниет платок.
Средство хоть и длительное, но верное (015).
Использование в современной русской девичьей магии волос
объясняется, по-видимому, существованием
обширного комплекса представлений, согласно которым волосы обладают
определенной «энергетической емкостью» будь то энергия эротическая,
магическая, колдовская или просто физическая мощь (что, в сущности
говоря, не поделено никакими четкими границами) (Неклюдов 1977: 217).
Соответственно, отрезанные волосы (как и ногти, пот, слюна)
воспринимаются в магии как заместитель (двойник) человека
(см: Толстой, Усачева 1995: 105—106).
Неудивительно, что использование девушками волос в
любовной магии отмечается у многих народов:
Хорватские девушки верили, что они смогут приворожить молодых
людей, если незаметно подложат свои волосы в пищу избранников
(Там же).
В Новгородской губернии девушки привораживали парней
следующим образом:
Брали два волоса, один свой, другой — парня, свивали их вместе со
словами: «Как эти два волоса дружно свились, так бы и мы с рабом Божиим
(имя) дружно сжились»; затем замазывали их глиной куда-нибудь в печь:
«Как в этой печке жарко, так бы и рабу Божьему такому-то было бы меня
жалко».
Существует украинское поверье, согласно которому ведьмы
жгут на огне волосы человека, отчего их возлюбленный
поднимается в воздух и летит к ним, как птица (см.: Топорков 19956:
249-250).
О привораживании при помощи волос сообщает и Г. Фрей-
марк:
Мадьярская девушка закапывает волосы своего возлюбленного у
порога его дома. <...> Среди южных славян широко распространено
следующее средство: несколько волос, принадлежащих любимому человеку,
заворачивают в маленькую тряпочку и носят их на голом теле, под самым
сердцем. Для того, чтобы возлюбленный пришел, достаточно в первый
день новолуния бросить эти волосы в огонь и сжечь их.
Он же указывает еще одно средство, не атрибутируя его:
246

Надо положить несколько волос, принадлежащих любимому человеку,
под крышку часов, на самом механизме их; тогда этим человеком
овладевает страшное беспокойство, которое прекращается лишь тогда, когда он
наконец догадается прийти к обладателю часов (Фреймарк 1994: 83 — 84).
Таким образом, использование волос в современных
девичьих привораживаниях имеет весьма мощные корни в
европейской и, в частности, восточнославянской (и конкретно —
русской) магической традиции.
5.4.3. Привораживание с втыканием иглы в одежду
Об этом способе привораживания говорится в одном из
сообщений:
Проткнуть палец булавкой, кровью смочить ниточку, вдернутую в
иголку, иголку (незаметно) бросить в парня, чтобы иголка воткнулась в
одежду, и крикнуть (шепнуть): «Бегай за мной, как нитка за иглой» (155).
С.А. Токарев, характеризуя приемы любовной магии у
восточнославянских народов замечает, в частности:
Эти приемы обычно очень несложны, тут и передача полового влечения
<...> через иглу и нитку <...> и проч., с непременным произнесением
заговора (Токарев 1990: 124).
Стало быть, и современные девичьи практики
привораживания, использующие иголку и нитку, восходят к
восточнославянской любовно-магической традиции.
5.4.4. Привораживание, связанное с дверью, порогом,
жилищем, следом
В имеющихся в нашем распоряжении сообщениях
содержатся указания на применение в наши дни следующих видов
привораживаний: подкладывание прута или вещи мужчины под
порог, вбивание крестика в угол дома, посыпание дороги до
дома сосновыми иголками:
В лагере, где собирается много девчонок, обычно бытуют разного рода
привороты. Знаю элементы некоторых, связано с прутом у порога, с
иголкой в косяке двери, с фотографией любимого <...> (032).
<...> К его квартире перед порогом положить прутик и что-то
произнести. Но я так его и не осуществила, он сам обратил на меня
внимание (140).
Никого еще не привораживала, но знаю несколько способов. Один
из них: взять любую вещь мужчины, вымыть ею пол и положить под
порог (054).
Гадать гадала, а вот привораживаниями не занималась, хотя слышала
247

об одном способе. Надо купить в церкви крестик, обязательно церковный,
и в полночь вбить в землю в передний правый угол дома, если стоишь
лицом к входной двери человека, которого привораживаешь (055).
Под Рождество берешь метлу, разметаешь дорожку от своей калитки
до его. Посыпаешь ее сосновыми иголками. Но в то время мы такой способ
использовали очень редко, стеснялись, вдруг кто-нибудь догадается. Один
раз у подружки получилось. Она подмела дорожку, набросала иголок.
Ночью шел снег, дорожку засыпало снегом. А мальчишка пригласил ту
девчонку на вечере танцевать, проводил домой. Как оказалось позже, она
ему давно нравилась, только он все стеснялся, не решался подойти.
Дружба их была не долгой и не крепкой. Привораживание никакой роли не
сыграло (031).
Незаметно вырезать в снегу его след, положить в посудину и
пересыпать золой; взять свой след, также его вырезать и перемешать с его следом;
незаметно для него кинуть сзади эту смесь ему под ноги и идти домой.
Возле дома высыпать половину возле ворот, а оставшуюся часть — возле
крылечка (015).
5.4.5. Привораживания со сжиганием написанного
Респондентами сообщается о двух разновидностях данного
рода привораживаний. Первая: на листе пишется текст,
связанный с привораживаемым, затем он сжигается:
На листочке написать предложение, относящееся к парню, листочек
сжечь, а пепел развеять по ветру (155).
Делали еще так: на бумаге писали желание, и его надо было сжечь на
пустыре, а ветер должен разнести пепел. Через несколько дней желание
исполнялось (154).
Привораживание. Девушка на листке бумаги пишет данные своего
возлюбленного: цвет глаз, волос, какой у него рост, отличительные
признаки внешности. Этот листок бумаги сжигается на блюдце и выносится пепел
на улицу. Девушка должна дунуть. Если пепел полетит к вам в лицо, то
привораживание совершилось. Если пепел разлетелся в разные стороны, то
необходимо данный вид привораживания повторить еще раз (109).
Вторая разновидность привораживаний со сжиганием
написанного: на сигарете пишется имя привораживаемого, сигарета
выкуривается:
<...> Точную схему приворота знаю лишь одну. Надо написать на
сигарете имя и фамилию мальчика, сигарету выкурить самой, собрать пепел,
завернуть в бумажку, проносить ее сутки на груди и на рассвете сдуть
пепел в сторону, где живет любимый. Я, конечно, этому не верю, хотя порою
хочется (атрибуция утрачена. — СБ.).
Хорошо помню, как у нас девчонки привораживали парней. Возьми
сигарету с фильтром. На ней пиши имя, отчество и фамилию парня.
Выкури сигарету, каждую последнюю букву в имени, отчестве и фамилии
скуривай, дым сглатывай в себя. Через три дня тебе этот парень предложит
дружбу (103).
248

5.4.6. Привораживание с использованием изображений
(фотографий или карт)
Судя по сообщениям, существует множество способов
использования фотографий в привораживании: перевязать
сложенные лицом к лицу фотографии, приклеить фотографию
привораживаемого на косяк двери, зарыть о^ютографию на
кладбище, прикрепить фотографию на потолок над кроватью,
проткнуть иголкой область сердца на фотографии, положить
фотографию под подушку:
Сама привораживанием я не занималась, а вот подруга у меня
приворожила друга. Она брала свою и его фотографии, складывала их лицом
друг к другу и перевязывала голубой ленточкой. И нужно сказать: «Как я
не могу жить без раба Божьего <...> так чтоб и раб Божий <...> не мог
жить без меня». Говорят, что помогает на какой-то определенный
промежуток времени, а затем будет еще хуже (025).
Берем фото парня, вырезаем лицо и приклеиваем на косяк двери
(вовнутрь). Дверь будет открываться, закрываться и стучать по фото парня.
Этот стук должен передаваться на сердце парня (151).
Зарыть фотографию на кладбище (и он тебя только будет
любить) (152).
Фотография на потолок (над кроватью), что-то говорится в форточку,
и спать ложиться с открытой форточкой, и он должен присниться. <...>
Если он снится, то, значит, думает о тебе (155).
Берется фотография любимого человека, иголкой протыкается
область сердца.
Говорятся такие слова: «Как эта иголка ноет и ржавеет, так и у раба
Божьего <...> чтоб ныло и болело сердце о рабе Божьей...». В это время
нужно пристально смотреть на фотографию и произносить это заклинание
не меньше трех раз (153).
В юности мы много раз пытались привораживать. На мой взгляд,
результат был отрицательный, но в душе таилась надежда. Брали
фотографию мальчика, иголкой прокалывали ее в области сердца, говорили какие-то
слова.
Накануне больших религиозных праздников фотографии клали под
подушку. Если увидишь этого человека во сне, значит, он будет спутником
жизни. Иногда видели мальчишек во сне, но замуж ни одна девчонка из
класса не вышла. Привораживание не помогало (031).
Нужно украсть фотографию у парня (нужно, чтоб на этой
фотографии он обязательно был до пояса). Каждую ночь, перед тем как лечь
спать, три раза плюнуть мимо фото (с левой стороны) и прикрепить ее у
себя над головой на потолок. Так делать в течение недели, и парень
твой (015).
Попросить на память фото у парня, чтоб ни о чем не догадался.
Поздней ночью пойти на кладбище (часов в 11), зарыть это фото в могилу его
родственника, и через три дня парень будет твой (015).
Имеются также указания на использование в приворажива-
249

нии игральных карт: прикрепить «вальта» к потолку над
кроватью, проткнуть иголкой область сердца «короля»:
Чтобы юноша полюбил, страдал по девушке, мы делали так: брали из
карт «короля» (колода должна быть обязательно новая). Перед сном нужно
было проткнуть иголкой на карте место, где находится сердце, и положить
ее под подушку. Ни с кем не разговаривая, про себя говоришь: «Спокойной
ночи (например), Саша», и ложишься спать. Утром, проснувшись,
говоришь: «Доброе утро, Саша», — и вынимаешь иголку из карты. Мы считали,
что юноша, которого ты загадала, всю ночь не спит, мучается, думает о
тебе. И через несколько дней должен предложить «дружбу» (154).
Карта «валет» (масть — в соответствии с временем года, когда родился
«избранник», весна — черви и т. д.) вечером прикрепляется к потолку над
кроватью (картинкой, естественно, вниз). Когда ложишься спать, то, лежа
в постели, надо сказать: «Люби меня, как я тебя, не спи всю ночь и думай
обо мне (имя мальчика)» (156).
5.4.7. Эпистолярные любовно-магические практики
В 1980—1990-е годы в девичьей среде были весьма
популярны так называемые «письма любви». Механизм их
распространения описывается ниже:
Когда я училась в школе, у нас ходили «письма любви». Как я в это
верила, просто ужас! Каждый раз переписывала по 20 и более писем. Они
оказывались или в моем пальто, или в сумке, может быть, и в почтовом
ящике. Как правило, содержание было разное, но в конце всегда звучало
примерно так: «Если ты хочешь друга и чтобы у тебя не было несчастья,
возьми это письмо, перепиши его 20 раз и раздай его другим». Иногда были
большие письма, то есть большого содержания. И каждый раз я их
переписывала. Переписав их, надо было раздать, и вот проблема: как? Давать в
руки — никто не берет. Я так же, как и другие, подкладывала их в
раздевалке или на перемене, пока никого нет в классе, в сумку, тетрадь или
учебник. Подруга, получив такое письмо, сильно возмущалась, а я делала вид,
что ничего об этом не знаю. Получить такое письмо - это было как
наказание: «О, за что мне такое наказание, почему именно мне, а не другой?» Но,
со временем, поняв, что это ерунда, я перестала переписывать их и,
получая такие письма, просто сжигала в печке (170).
У нас в классе, как, впрочем, и везде, были «письма любви». В то
время я в них верила. Приходили самые разные: где надо было переписать их
5 раз, а где даже 20 раз. Я всегда сидела и писала^ так как в них говорилось,
что если не напишешь, то будет несчастье, я этого боялась. В основном эти
письма подкладывали в школе, в пальто в раздевалке, в сумку, в книги,
тетради. Придешь домой и обнаружишь его. Притом я никогда не знала и не
видела, кто подкладывает эти письма. Иногда они приходили по почте.
Эти письма так выматывали. Они продолжались долго, потом я просто
стала их выбрасывать или сжигать. Уже только в более старших классах
школы я осознала, какая это была чушь (171).
Когда мы подросли, то стали переписывать «святые письма любви».
Переписывали по несколько раз, отсылали другим и загадывали желание.
250

После этого ждали чуда, что мальчик, про которого загадали желание,
посмотрит или предложит дружбу (137).
Иногда по почте приходили письма, «письма счастья». Их надо было
переписать несколько раз и разослать кому хочешь. Уничтожать, рвать,
жечь их нельзя, чтобы не накликать на себя беду. Мы их просто
перекладывали в другой почтовый ящик (001).
Однажды мне пришло письмо, очень длинное, четыре листа, которое
нужно было пять раз переписать и раздать подружкам все пять штук, и
чтобы они все пять писем, точно, слово в слово, переписали, то тогда бы
мое загаданное желание сбылось (019а).
Тексты четырех таких писем (1980—1998 гг.) приведены в
публикациях Е.Н. Пономаревой (см.: Пономарева 1999). Вот
несколько текстов из нашего собрания:
Хорошо помню, как у нас девчонки привораживали парней. Писали
письма с различным содержанием. Приблизительно такое: «Если хочешь
понравиться парню, и чтобы он с тобой дружил. Перепиши это письма 4
раза и разошли по разным адресам в течение трех дней. Перед тем как лечь
спать, умойся, расчешись перед зеркалом, загадай имя мальчика, положи
зеркальце круглое под подушку и ни в коем случае не разговаривай ни
с кем. Ночью тебе этот парень приснится и через 5 дней предложит тебе
дружбу (103).
Игра «Мир и молодежь». Эта игра началась в 1949 году во Франции.
Она должна обойти весь свет. Ни в коем случае нельзя оставлять это
письмо у себя, будет несчастье (проверено). Перепиши это письмо 4 раза и
отправь вместе с этим по адресам. Не жечь и не рвать! Когда отправишь
письмо, перед сном произнести имя мальчика, который тебе нравится. Через
5 дней он предложит тебе дружбу. Обрати внимание на первые 2 дня, что-
то произойдет. Девушка, которая оставит письмо у себя, будет несчастна
всю жизнь. Не думай, это не шутка (проверено). Будь счастлива! (200).
Игра «ВИА». Ирина Вершина, взрослая девушка, придумала эту
игру [в] 1910 году. С тех пор она ходит по свету. Об этом не должен знать
ни один парень. С этим и четвертым передай. Перепишешь по адресам
четырем девушкам. Кто у себя оставит эту игру, у того будет много
неприятностей (проверено). В самом конце напиши имя мальчика и зачеркни (как
у меня). Через 11 дней он предложит тебе дружбу или признается в
любви. Обратите внимание: на 11 день что-то должно произойти. Текст не
менять (внизу страницы что-то зачеркнуто, вероятно, имя мальчика. —
С. Б.) (200).
Игра «Судьба». Эта игра должна обойти весь свет. Этот лист отдай
любой девчонке, которой желаешь счастья. Перепиши письмо 4 раза,
с этим — 5. Письма можно пересылать по почте. Не думай, что это шутка.
Несчастливой в жизни будет та, которая оставит письмо у себя или
уничтожит его. Когда все будет готово, только тогда приступай к делу. Перед
сном расчеши волосы, положи несколько волосинок под подушку, выпей
3 глотка воды и загадай имя парня. Через 5 или 10 дней он предложит
тебе дружбу или признается в любви. Будь счастлива! Храни эту тайну, не
выдавай мальчишкам! Это письмо нельзя посылать тому, от кого получил
его (200).
251

Игра «Чей» была опубликована в «Крестьянке». Она предназначена для
девочек 14-ти лет, об этой игре не должен знать ни один парень. Началась
она во Франции и должна обойти вокруг света 20 раз. Перепиши это
3 раза, это четвертое. Отправь эти письма по адресам или отдай в руки
подругам. Тот, кто оставит его у себя, будет несчастен (проверено наукой).
Внизу напиши имя мальчика и зачеркай, как я. Через 11 дней он
предложит тебе дружбу или напишет письмо, обрати внимание на 11-й день, что-
то должно произойти (внизу страницы что-то зачеркнуто, вероятно, имя
мальчика. - СБ.) (200).
В школе мы распространяли гадания.
СЧАСТЬЕ
(французская игра)
Разрешается лицам от 10 — 16 лет
Ты должна переписать ее два раза. Если порвешь или выбросишь, то
произойдет несчастье (это проверено), на четвертый день у тебя что-то
должно произойти. А на 16-й день мальчик, которого ты загадала, признается
тебе в любви.
ЛЮБОВЬ
Сделай мои задания перед сном: 1. Расчеши волосы. 2. Выпей стакан
воды. 3. Загадай парня. Если ты все правильно сделаешь, то получишь
«пять», если не все сделаешь, то получишь «четыре», а если ты этого не
сделаешь или выбросишь бумажку, то получишь «два». Если ты все это
сделаешь и напишешь эту записку трем девочкам, то через несколько дней этот
мальчик, которого ты загадала, признается тебе в любви или захочет
с тобой дружить. Если ты не веришь, то посмотри в журнале «Крестьянка»
№ 3 за 1987 год (123).
Игра «Мир и молодежь». Это все правда, проверено дочерью ученого.
Перепиши эту игру четыре раза и твоя будет пятая. Три игры отправь по
почте и две отдай в руки только девчонкам. Не оставляй игру у себя на столе;
если кто-нибудь прочитает, будет горе. Если ты не успеешь отдать за три
дня, то ты будешь несчастливой. На игре напиши имя мальчика и зачеркни.
Желаю тебе счастья! (162).
Игра «Индия». Об этой игре не должен знать ни один парень. Она для
девушек. Перепиши это письмо четыре раза (и мое пятое), три письма отдай,
а два вышли; если оставишь у себя или порвешь, будет несчастье
(проверено). В конце напиши его имя и зачеркни. Через 11 дней он предложит тебе
дружбу или объяснится в любви. Обрати внимание, в полчетвертого дня
что-то произойдет (166).
Структура писем выявляется достаточно легко. В полном
варианте обязательно указывается название «игры» («Счастье»,
«Мир и молодежь», «Индия», «ВИА» и т. д.), сведения о ее
«происхождении» ( «Игра началась в 1949 году во Франции»; «Ирина
Вершина, взрослая девушка, придумала эту игру [в] 1910 году»;
«Игра "Чей" была опубликована в "Крестьянке". <...> Началась
она во Франции») и «доказательства» ее «научности» («Это все
правда, проверено дочерью ученого»; «Если ты не веришь, то
посмотри в журнале "Крестьянка" № 3 за 1987 год»).
Кроме того, сообщается, что игра «ходит по свету» или «дол-
252

жна обойти весь свет». Далее предлагается, во-первых, не
оставлять письмо у себя и не уничтожать его под угрозой неминуемой
кары; во-вторых, не сообщать о письме мальчикам; в-третьих,
переписать письмо определенное число раз (от 3—4-х до 30 и
более) и отправить по аналогичному числу адресатов;
в-четвертых, осуществить определенные магические процедуры.
Наконец, сообщается, что в случае исполнения всего
вышесказанного через некоторое число дней «что-то должно произойти»,
кроме того, спустя определенное время желанный мальчик должен
проявить любовно-дружеские чувства («предложит дружбу»,
«признается в любви», «напишет письмо»).
Отношение девочек к получению подобных писем бывает
двояким. В одном случае они верят в «благотворное» магическое
действие письма, в другом — лишь угроза несчастья заставляет
девочек переписывать письма, а затем распространять их.
Самые сообразительные перекладывают письма в другой
почтовый ящик. Лишь с возрастом (и опытом) приходит понимание
того, что все это «чушь, ерунда», и получаемые письма начинают
уничтожаться.
В публикациях, посвященных «письмам любви», по-разному
оценивается их природа. Е.Н. Пономарева полагает, что это —
«почтовая игра», разновидность «письменного детского
фольклора». Нам ближе позиция А.А. Панченко, определяющего
«письма счастья» как разновидность жанра «магических писем». При
этом оба автора указывают на схожесть девичьих «писем любви
и счастья» с так называемыми «святыми письмами» (в них
также предлагается переписать письмо, указывается срок «счастья»,
запрещается оставлять письмо у себя и т. д.). Е.Н. Пономарева,
кроме того, обращает внимание на то, что «почтовые игры»
отчасти «напоминают письменные заговоры» (см.: Пономарева 1998:
41-43; Пономарева 1999: 10-11; Панченко 1998: 175-177).
Мы же хотим обратить внимание на формальное сходство
«писем любви» с денежными «почтовыми пирамидами»,
имевшими место в 1970-х годах (предлагалось отправить почтовым
переводом деньги на указанный адрес и подвигнуть на подобные
действия еще некоторое количество энтузиастов; через
определенное время обещалось получение солидной суммы денег
почтовым переводом) и «открьггочными» «почтовыми пирамидами»
(вместо любовно-дружеского вознаграждения обещалось
получение несметного числа открыток) — ниже приводится текст
одной такой «международной детской игры», в котором
предлагается надеяться на получение «240 открыток из разных стран и
городов»:

Здравствуй, дорогой друг! Когда ты получишь письмо, то по
адресу № 1 пошли чистую открытку в конверте. В графе «адрес отправителя»
напиши: «Международная детская игра». Перепиши это письмо шесть раз,
пошли эти письма по адресу, написанному в конце письма. Когда ты
будешь переписывать письмо, адрес № 1 писать не надо, а на месте № 1
(укажи) адрес № 2 и т. д. Под адресом № 6 напиши свой адрес. Если ты
отправляешь это письмо позднее, чем 4 дня, то игра будет прервана, а если
вовремя, то через 24 дня получишь 240 открыток из разных стран и
городов. Игру начали ребята из Вьетнама. Просьба — не прерывай и ты.
Родители! Просьба: помочь вашему ребенку. Если он по какой-то
причине не может написать эти письма, вы их (так! — СБ.), иначе игра
будет прервана и радость многих детей омрачена. Ни в коем случае не
изменяйте текст письма. Срок отправления — 4 дня (в конце приложены
адреса, все они — Коми АССР, г. Сыктывкар, села Кортекорского и Удорв-
ского районов) (200).
Таким образом, девичьи «письма любви и счастья» можно
считать продуктом не только магической традиции (письменных
заговоров и «святых писем»), но илока не получившей научного
освещения традиции «почтовых афер».
Все изложенное в настоящей главе показывает, что
установление пшотетических контактов с миром сверхъестественного —
в виде медиумических, гадальных, привораживающих и иных
«волшебных» практик — является неотъемлемой частью
современной девичьей культуры.

Глава 6
ВЕРБАЛЬНЫЕ ФОРМЫ
ДЕВИЧЬЕЙ КУЛЬТУРЫ
В настоящей главе рассматривается важнейший компонент
современной девичьей культуры — девичья вербальная
культура, существующая в устной и рукописной формах.
Структуру главы мы решили выстроить следующим
образом. В первом параграфе мы предпримем обзор основных
рукописных жанров, поддерживающихся девичьими практиками
повседневности, во втором параграфе рассмотрим жанры
девичьих альбомов, третий параграф посвятим анализу рукописного
любовного рассказа как жанра, наиболее развернуто и полно
манифестирующего структуры девичьей ментальносги и,
наконец, в четвертом параграфе остановимся на анализе
эротического фольклора, бытующего в девичьей среде.
6.1. ОСНОВНЫЕ ЖАНРЫ
ДЕВИЧЬЕЙ РУКОПИСНОЙ КУЛЬТУРЫ
Существует несколько форм девичьей рукописной
культуры, «анкета», журнал, дневник, «пожеланник», «гадалка», альбом.
6.1.1. «Анкеты»
Феномен «анкеты» возник в Англии в XIX веке.
В викторианскую эпоху в Лондоне появилась новая салонная игра:
предлагался некий стандартный список вопросов, на которые надо было
написать ответы в специальный альбом, — причем непременно правду. Это
увлечение быстро охватило всю Европу и на удивление долго не выходило
из моды (Кузнецова 2000: 280).
Историкам социально-политической и философской мысли
хорошо известны ответы Карла Маркса на анкету дочери («Ваш
любимый цвет?» — «Красный»). Историкам европейской
литературы знакома «анкета Пруста» («Questionnaire Marcel Proust» —
255

букв.: «Вопросник Пруста») — в 1950—1960-е годы несколько
десятков французских писателей отвечали прозаику Леонсу Пейа-
ру на те же вопросы, на которые в 14 лет отвечал будущий
классик мировой литературы М. Пруст по просьбе дочери будущего
президента Франции Антуанетт Фор (см.: Кузнецова 2000: 280).
Вероятно, жанр «анкеты» («вопросника») получил
распространение в русской девичьей среде достаточно давно. Во всяком
случае, в 1930-е годы советские старшеклассницы были с ним
знакомы. В одной из повестей Л. Кассиля, изображающей
картины жизни школьников конца 1930-х — начала 1940-х годов, от
лица героини дан следующий текст:
На столике <...> лежала толстая тетрадь. <...> На первой странице ее
было крупно выведено: «Прошу писать откровенно». Я уже слышала, что в
школе в старших классах ребята завели такой вопросник. Там наставили
разные вопросы о нашей жизни, настроении, о дружбе, о любви, и каждый
должен был писать тогда всё начистоту и без утайки. И наши девчонки,
видно, собезьянничали у старших. «Когда вам бывает скучно?» — было
написано на второй странице. <...> «Мстительны вы или нет?» <...> «Можете ли вы
пожертвовать собой?» (Кассиль 1987: 77—79).
До настоящего времени анкеты чрезвычайно популярны
среди девочек. В.А. Базанов полагает, что основная функция
анкет — коммуникативная, а развлекательная, эстетическая и
когнитивная функции, по его мнению, «имеют подчиненный
характер по отношению к коммуникативной». Кроме того,
анкета является
«инструментом» малой социализации, средством вхождения в социальную
структуру детского, вернее подросткового, коллектива (не только для
хозяина анкеты, но и для респондентов) (Базанов 1998: 65—66)
Не отрицая наличия у анкеты всех этих функций, мы хотим
сделать акцент на ее «любовно-коммуникативном» подтексте.
Ведь ведут анкеты, как правило, девочки, и для них анкета —
«легитимный» способ обратить на себя внимание лиц
противоположного пола, узнать их мнение о себе. По сути, «анкета» — это
современное «письмо Татьяны Онегину».
Должно быть, не всегда девочки имеют смелость признаться
в том, что именно «Sehnsucht der Iiebe» («томительное желание
любви»), то состояние девушки, которое Пушкин выразил
словами «сердечное томленье теснило ей младую грудь; душа
ждала... кого-нибудь», и является действительным побудительным
мотивом для ведения «анкет».
И все же некоторые девушки, вспоминая отроческие годы,
признают приоритетность «любовной тематики» для владелиц
анкет.
256

Анкеты <...> велись всеми девчонками. Мне было всегда интересно
узнать не то, кто нравится из артистов или какой любимый фильм, а мне
было всегда интересно, какой мальчик нравится девочке. Хотя я знала, что не
всегда могут написать правду (196);
<...> В школе мы делали анкеты, из которых узнавали, кто кому
нравится7, кто с кем хочет дружить7. <...> Всегда же приятно девчонке, если ей в
анкете пишут, что ты, скажем, нравишься одному человеку и он хочет с
тобой дружить. Девчонки просто с ума сходили от этих анкет (124);
Заводили отдельную тетрадь или блокнот, то есть анкету. На каждой
странице писались вопросы, на них в письменном виде отвечали девочки.
Вопросы как: «Что такое дружба7», «Что такое любовь7», «Что такое
измена7», «Какие мальчики нравятся7» (183);
<...> Было время действия многочисленных анкет, или, как их иначе
называли, альбомов друзей. В таких анкетах писались ответы на
поставленные вопросы, такие как: от Ф.И.О. до «Кого ты любишь7» <...> С
помощью этих анкет мы узнавали о наших друзьях что-то новое, неизвестное
ранее. А также это был определенный способ признания в любви. <...>
Однажды мальчик именно так предложил мне дружбу, правда, это было в
седьмом классе (004в).
Таким образом, «анкеты-вопросники» являются устойчивым
жанром девичьей рукописной культуры, реализующим
функцию любовной коммуникации и гендерной социализации в
окормах, легитимных для данного пола (девочки) и возраста (10—
13 лет).
6.1.2. Рукописные журналы
Информация о том, что в дореволюционной России девочки
занимались выпуском рукописных журналов, сохранилась лишь
в литературно-художественных произведениях.
Так, в автобиографической повести А.Я. Бруштейн «Дорога
уходит в даль», повествующей о детско-отроческих годах
девочки из семьи врача на фоне жизни прибалтийской части
Российской империи конца 1890-х годов, создание журнала
представлено автором как модное увлечение:
Домашние спектакли скоро сменяются новым увлечением: мы издаем
журнал. «Издаем» — это, конечно, звучит слишком пышно. Мы еще не
«издаем», мы только хотим издавать. Мы объявили всем в классе, чтобы кто
может писал стихи, рассказы, повести — кто что хочет, кто что любит.
Автор описывает процесс подготовки журнала ученицами
первого класса женского института (10—11 лет):
— Если у нас наберется пять-шесть порядочных вещиц, вот и первый
номер журнала, — с увлечением говорит нам Лида. <...>
— Я предлагаю заглавие: «Пламенные сердца»! — говорит Варя. <...>
— <...> Давай иначе: «Незабудки». <...>
9 СБ. Борисов
257

<...> Варя изготовляет <...> прелестную обложку для журнала: по всей
обложке сыплются незабудки, а на изящном, косо нарисованном
прямоугольнике — заглавие журнала <...>.
Далее мы узнаем о примерном характере текстов,
предлагаемых ученицами в «редакцию» журнала: это «стихи, в которых
"ни складу ни ладу"» («Нет уж хорошенькой розы, / И все
цветочки льют слезы!»), и рассказы:
Одной из первых приносит рассказ «Неравная пара» Тамара. Мы
читаем. <...> Бедный, но гениальный музыкант дает уроки сиятельной княжне.
<...> У бедняка музыканта <...> только глаза — «глубокие, как ночь»,
смелые и решительные. Он необыкновенно умный, образованный и
талантливый. Молодые люди влюбляются друг в друга. <...> Молодые люди
мечтают пожениться. Об этом узнают старый князь и старая княгиня и решают
отдать свою дочь в монастырь: пусть живет до самой смерти монахиней, но
только не женой бедного музыканта! Подслушав это родительское
решение, молодая княжна бежит к озеру, ее белая вуаль развевается по ветру;
она бросается в озеро и тонет. Бедный музыкант бросается за ней — и тоже
тонет. Конец. <...> Этот рассказ — «Неравная пара» — обходит весь класс,
и все плачут над ним! (Бруштейн 1964: 402-^04).
В сущности, нашему вниманию представлен процесс
рождения единичного девичьего рукописного рассказа о любви,
обладающего с момента своего появления вариативностью
(готовность изменить текст «по желанию публики»), полус^юлыслорной
формой бытования («рассказ обходит весь класс», легко
представить, как текст утрачивает авторство). Развязка рассказа
Тамары («первичное» и ответное самоубийство возлюбленных)
прямо перекликается с наиболее распространенным сюжетным
ходом современных девичьих рукописных рассказов (см. п.
6.3.).
Мы полагаем, что А.Я. Бруштейн описала типичный
механизм создания 10—11-летними девочками-«6арьшшями»
рукописного журнала и вполне реалистично передала содержание,
жанровые свойства и художественный уровень
представляемых материалов.
Действие повести К. Филипповой «В гимназии» происходит в
середине 1910-х годов в Екатеринбурге. Персонажи —
гимназистки 4—5 класса (14—15 лет). Девочки, узнав о журнале, тайно
выпускающемся в мужской гимназии, начинают собирать
материалы для своего. Помимо рассказа, написанного для журнала
юношей-гимназистом, текст приносит одна из девочек:
Зойка бросила на стол вчетверо сложенную бумажку и небрежно
сказала:
— Посмотрите, девочки, это для журнала.
Мика развернула бумажку:
258

«Вот madame Пикар несется
И кокетливо смеется.
Ого оборочек на платье
(Как бы их бы не измять ей!),
Пышный, огненный парик
Прибыл прямо en Paris.
И поэтому мы русский
Знаем лучше, чем французский».
Одна из гимназисток предлагает для журнала рассказ:
Она писала о том, как одна девушка по имени Регина хотела сделаться
учительницей, но родные принуждали ее выйти замуж за богатого старика.
Регина долго боролась, ушла от родных и все-таки сделалась учительницей.
Еще одна гимназистка представляет стихотворное сочинение:
Был чудно красив, но, увы, небогат
Джигит молодой бен-Ахмат.
Красавицу деву красавец любил,
И рок их сердца съединил.
Стихотворение было длинное. <...> В стихах было все: и пылкая
любовь, и коварная измена, и смертоносный яд, и свадьба, и всё завершалось
самыми грустными похоронами.
Обратим внимание на то, что сюжет данного стихотворения
перекликается с сюжетами девичьих рукописных рассказов
второй половины XX века, в которых присутствует и
«смертоносный яд», и свадьба с «самыми грустными похоронами».
Кроме рассказов и стихотворений девочки подготавливают
материал в раздел «Новости со всего света»:
В него входили краткие сообщения о последних конфликтах с
классными дамами и преподавателями.
Показать журнал читателям не удается: он попадает в руки
начальства, и его создатели подвергаются суровым наказаниям
вплоть до исключения из гимназии (см.: Филиппова 1938: 126—
128, 131-140, 150-151, 156).
Резонно задать вопрос: а существовал ли в действительности
хоть один девичий рукописный журнал? Ведь до сих пор ссылки
давались лишь на художественные тексты (пусть и, по всей
вероятности, имеющие значительную автобиографическую
основу). Документальных материалов, подтверждающих
существование девичьих рукописных журналов в ХЕК — первой
половине XX века обнаружить не удалось. В научной литературе мы
встретили лишь одно, относящееся к 1920*1 годам, упоминание
о девичьем журнале:
9*
259

Постоянные приставания, недвусмысленные намеки, откровенное
насилие сопровождали девушек на протяжении всего периода обучения. В знак
протеста против этого школьницы Таганрога, например, выпустили
нелегальный девичий журнал, о котором юноши не подозревали (Рожков 1999: 148).
К сожалению, автор статьи ничего не сообщает о названии и
содержании этого журнала.
И все же за существование, по крайней мере, одного
девичьего рукописного журнала мы можем поручиться. В 1994 году
студентка Шадринского пединститута СИ. Баженова передала в
наш личный архив рукописный журнал «Веселая тройка»,
выпускавшийся тремя старшеклассницами в г. Шумихе Курганской
области в 1962—1963 годы.
Каждый из трех номеров журнала представляет собой
обычную школьную тетрадь, исписанную перьевой ручкой. Есть
вырезанные из журналов картинки. Первый выпуск не имеет
пометок о времени выхода, на первой странице второй тетради
(обложки нет) написано: «Январь 1963 г.», на обложке же
третьей тетради значится: «Веселая тройка № 3», а на первой ее
странице указано: «Февраль».
В журнале можно встретить материалы самых разных
жанров — рассказы, очерки (очерк «Как Нина Петрова стала
спортсменкой!» «публиковался» с продолжением во всех трех
номерах), стихи, басни, загадки, песни, критические статьи.
Любопытная деталь «журнальной жизни». Одна из трех
девочек, участвовавших в выходе журнала, представила рассказ
«Стиляга», который был «опубликован» в первом номере. Во
втором номере появилась ее «Критическая статья по рассказу
"Стиляга"»:
Недавно я прочла мой рассказ на страницах этого журнала и до
глубины души была возмущена: ведь автор в произведении показывает свою
мысль, и редактор не имеет право изменять тему рассказа. Я хотела
показать положительную героиню, а когда прочитала рассказ, я увидела, что
она отрицательная. Вы допустили стилистическую ошибку: оформлять
спортзал — ваша выдумка, а не автора. Я хотела показать свою героиню
хорошей спортсменкой, а она у тебя вышла неплохой спортсменкой.
Какое право ты имеешь изменять имя героини, ведь я дала ей имя Эрика, а
не Ирина. Я еще раз повторяю, что вы изменили идею и тему рассказа. Я
возмущена вашим поступком. Я прошу, чтобы мой рассказ был целиком
без исправления напечатан в журнале «Веселая тройка».
Непосредственно под этой «критической статьей» начертано
красным карандашом: «В 3-м номере журнала «Веселая тройка»
будет полностью напечатан ваш рассказ. Редколлегия» (Борисов
2000: 31-33).
260

Таким образом, располагая сравнительно небольшим
объемом художественно-автобиографического и документального
материала, мы, тем не менее, можем с уверенностью говорить о
существовании такого жанра девичьей рукописной культуры,
как рукописный журнал.
6.1.3. Дневник
Письменная фиксация в тетради событий и переживаний
является весьма распространенным типом социокультурного
поведения. Тетрадь, в которой ведутся такие записи, обычно
называется дневником. Его преобладающей разновидностью
является индивидуальный («личный») дневник.
В нашем архиве имеется несколько десятков (более сорока)
личных дневников объемом от 10 до 700 страниц. Знакомство с
ними позволило нам высказать предположение о выполнении
личным дневником следуюпщх функций:
1. Релаксационно-психотерапевтическая: снятие
эмоционального и нервного напряжения в процессе вербальной
рационализации переживаний. («Мне становится легче, если я пишу, когда
мне плохо. И очень хорошо от моих записей о мечтах, каких-то
надеждах» (004в); «Я начинаю вести Дневник по совету моей
подруги, когда мне плохо <...>» (206).)
2. Функция квазидиалоговая, квазикоммуникативная («Уже
частью моей жизни стал дневник, который я веду с 1996 года. Я
теперь не представляю, что бы я делала без него. В нем я
записываю все свои мысли, переживания, чувства. Часто, когда мне
не с кем поговорить на ту или иную тему, я "разговариваю" с
ним» (004в)).
3. Культурно-игровая. Дневник — своего рода излишество,
прихоть, подражание «книжным барышням». Он не обязателен,
избыточен, как Glasperlenspiel, но, как и всякая игра в бисер,
доставляет бескорыстное удовольствие («Я даже не знаю,
почему именно я начала писать свой дневник. Сначала, как это у
меня часто бывает, это было какой-то своеобразной игрой,
небольшой прихотью. <...> Я нашла среди дедушкиных вещей
толстенькую книгу, поняла, что она предназначена для записей, и
решила попробовать. Мне понравилось писать, а особенно
перечитывать написанное» (004в)).
4. Литературно-творческая. В дневнике автор volens-nolens
выступает как наивный (реже — опытный) сочинитель, литератор,
писатель, в крайнем случае — летописец-историк (собственной
жизни). Недаром некоторые авторы воспринимают собственньш
261

дневник как книгу — метафорическую «книгу жизни» или
набросок реальной («Все! Тетрадь моя закончилась. Обидно. Целых
пять лет здесь. С 15 до 20 лет. А мне уже скоро 21. Это как
книга. И главное — никто ее до конца не прочитал» (213); «А про
дневник мой хочу добавить, что за четыре года у меня получилось
примерно 210 страниц. Это уже целая книга, не так ли?» (004в)).
5. Аутокогнитивно-социализационная. Записывая и
перечитывая прошлые записи, девушка-автор познает себя, мотивы
своих поступков, логику своих мыслей. Ведение дневника
интенсифицирует процесс извлечения опыта из «потока жизни».
6. Функция культурной памяти. Дневник выступает как
механизм сохранения памяти о значимых событиях
индивидуальной жизни («И вот сейчас, когда прошло уже четыре года после
его заведения, я с неописуемым восторгом читаю свои записи,
как бы возвращаюсь в то прошлое врелля <...>» (004в); «<...> Я
решила завести этот дневник именно сейчас. Это время
запомнится мне на всю жизнь. И я хочу наблюдать, как будут
протекать последующие дни и месяцы этого времени. Ну, прежде
всего, чем будет памятно для меня это время: я вступила как
бы в новую для себя жизнь <„>» (234)).
7. Функция завещания «понимающим читателям». Сознавая
очевидную бесполезность, непрагматичность ведения дневника,
автор пытается придать смысл этому занятию, адресуя его
«понимающим читателям», которые могут появиться в будущем
(«Кто знает, может, эта записная книжка поможет в жизни
моей дочери, а может, — сыну. А может, она поможет больше и
лучше узнать меня моей маме или мужу» (235)).
Секретность, интимность личного дневника составляет одну из
его наиболее существенных черт («Как и у каждой нормальной
девочки, у меня был заветный дневник, в котором хранились все
мои тайны. Там я писала то, о чем не могла никому поведать»
(017а); «Я начинаю вести Дневник <...> я <...> записываю сюда все,
всю мою жизнь. По крайней мере в 13—14 лет. Здесь его никто
никогда не прочитает, кроме меня. 7.71.93» (206)).
Владелицы дневников предполагают, конечно, что к их записям
может быть проявлен чей-то интерес. К этой возможности разные
девочки-подростки относятся по-разному. Ктото апеллирует к
доброй воле и порядочности потенциального «читателя» («Прошу не
читать никому. Это личная жизнь!!!» (213)). В других случаях автор
смиряется с возможностью вторжения в его частную жизнь и
лишь предупреждает: «Если прочитаешь этот дневник, то для тебя
откроется дверь в мою жизнь, где я описала все свои дни, но
запомни, написаны эти строки для меня, а не для вас!» (201).
262

Если же знакомство с содержанием дневника все же
происходит вопреки желанию автора, это воспринимается им как оскорби
ление, нарушение фундаментальных культурных норм:
Не стала писать, потому что прочитали мой дневник. Это моя дорогая
мамочка и Любка. Как они могли! Что за люди бесчеловечные. Где у них
культура? Ну ладно, мама. Я ей прощаю. Она хоть не вспоминает. А эта
тварь. Как я ее ненавижу. <...> Еще и вспоминает постоянно: «Пишешь
дневник?» Свинья — другого названия ей не дашь. <...> Пишу, а сама
боюсь, как бы мама не пришла. Вот жизнь. Нельзя завести дневник. А если
уж завел, то пишешь, рискуя (213).
Существует и такой феномен как передача личного дневника
на прочтение близкой подруге (реже — юноше). В этом случае
дневник выполняет функции дружеской коммуникации.
Коллективные дневники. В нашем архиве есть два таких
дневника. Один из них велся тремя соученицами по Куртамыш-
скому педучилищу. Открывается дневник записью:
15JX. — 1985 год (19.05 вечера). В этот день мы решили начать свой
дневник. Не знаем, сколько мы его проведем, но надеемся — все четыре года.
Для его владелиц — авторов дневник выполняет функцию
исповедника, обретает квазисубъектные свойства:
Ох, милый дневничок, мы помаленьку стали забывать тебя. <...> Ну
ладно, пока, милый и любимый наш дневничок. <...> Ну ладно, пока наш
милый, глубоколюбимый, красивый дневничок! <...> Здравствуй, наш
любимый дневничок. <...> Здравствуй, дорогой дневничок. <...>
Здравствуй, милый дневничок! Как давно мы не заглядывали к тебе. <...>
Здравствуй, наш дорогой и глубокоуважаемый дневничок! Давненько мы не
заглядывали к тебе, но была уважительная причина. <...> Добрый вечер,
милый дневничок! Извини, что редко делаем записи, некогда, понимаешь?..
Ну ладно, пока, глубокоуважаемый дневничок. <...> Здравствуй,
дневничок или, вернее, с добрым вечером субботним! Опять приходится
извиняться за нашу невнимательность к тебе. <...> Здравствуй, дневничок! От всей
души поздравляем тебя с прошедшим Новым 1986 годом! (208).
Представленная выше подборка отрывков показывает, что к
дневнику обращаются многократно, с разнообразными
эпитетами, приветствиями, извинениями, «герменевтическими
апелляциями» («понимаешь?», «пойми») и даже с поздравлениями.
Дневник выступает в качестве незримого слушателя, собеседника,
наперсника, исповедника.
Таким образом, индивидуальные и коллективные дневники
можно рассматривать как сложный феномен, выполняющий
многообразные (когнитивнскюциализационные, игровые,
психотерапевтические, креативные и иные) культурнопсихологаческие функции.
263

6.1.4. Новогодние «пожеланники»
Особым жанром девичьей рукописности последних
десятилетий (как минимум, последней трети XX века) является
новогодний «пожеланник».
Заводили отдельную тетрадь, она вся сворачивалась треугольником,
каждая страничка. Ее давали каждой девочке, в нем она писала пожелания
хозяйке. И вскрывать эту тетрадь можно было только в Новый год, а весь год она
заполнялась пожеланиями. Тогда все эти пожелания исполнятся (184);
В Новом году раздавала треугольнички. Тетрадка складывалась в
треугольник — каждая страничка, и желающие должны были написать свое
пожелание и заклеить страничку. После Нового года можно было
открывать и читать. Я это обычно делала дома в новогоднюю ночь с мамой (004);
Процитированные сообщения лишь в общей форме
позволяют получить представление о внешнем виде «пожеланников»
и их «новогоднем» предназначении. Варианты внешнего вида
«пожеланников», порядок их заполнения, содержание
пожеланий изложены в следующем сообщении:
На Новый год мы писали друг другу поздравления в тетрадь, листы
которой были сложены углом или прямоугольником. На внутренней
стороне писали поздравление. Снаружи были надписи:
«Кто: Волосникова Тамара.
Когда: 31 декабря.
Где: дома.
Во сколько: в 12.00.
С кем: одна».
Тот, кто поздравлял, отвечал на эти вопросы.
«Что сделать перед вскрытием: съесть конфету».
<...> Затем лист заклеивался очень основательно, чтобы его было
невозможно открыть. Было, конечно, очень интересно дождаться того дня и
часа, открыть и прочитать, что же тебе пожелали (089).
Завершая описание «новогоднего пожеланника» как мегажанра
девичьей рукописности, отметим сходство между военными
письмами 1941—1945 годов и пожеланиками 1970—1990-х годов: и те и
другие имеют достаточно редкую в обиходе форму треугольника.
6.1.5. «Гадалки»
Еще один жанр девичьей рукописности — «гадалки» —
представляют собой тетрадь с набором различных «гадательных текстов».
В девичьей среде наиболее распространены следующие виды
гадательных справочников: сонник (краткий вариант старинного сонника), гадание
на картах, гороскоп (чаще та часть, где дается характеристика человека, а
не предсказание судьбы) (Головин, Лурье 1998: 298).
264

Поскольку феномен магических девичьих практик (в том
числе и гадательных) был подробно рассмотрен в пятой главе,
здесь мы ограничимся лишь указанием на существование жанра
«гадалки» в ряду других рукописных жанров.
6.1.6. Эпистолярные практики
Естественно, написание текстов, предназначенных для
отправления по почте, не является какой-то специфической
девичьей практикой. И все же некоторые разновидности и аспекты
эпистолярных практик, как представляется, являются составной
частью девичьей культуры.
6.1.6.1. Письма «счастливому солдату»
Эпистолярный жанр писем «счастливому солдату
(курсанту)» представляет собой разновидность вербальной девичьей
любовно-поисковой активности. Механизм возникновения
«проекта» подробно описан молодой женщиной 1972 года рождения
из села Камышевка Шатровского района Курганской области:
Про «счастливого солдата» мы узнали, когда у подруги пришел из
армии брат. Он рассказал однажды, что им в часть приходило письмо
счастливому солдату, и так у них завязалась переписка с девушками.
Однажды сидели и болтали вот в такой обстановке, и вдруг кому-то из
моих подруг пришла в голову мысль скрасить службу солдатам; взяли
адрес его части. Все, конечно, с этим были согласны. Тут же достали
ручку, тетрадь. Решили письмо написать все вместе. Письмо было такого
содержания:
«Привет из Камышевки! Здравствуй, счастливый незнакомец! Пишет
тебе девчонка по имени... Мне... лет. Буду очень рада получить от тебя
письмо!»
В конце писали: «Жду ответа, как соловей лета!» или «Лети как
Гагарин, вернись как Титов». На конверте адрес: «Москва, в/ч 3578 "А".
Счастливому солдату».
Так у нас завязалась переписка со счастливыми солдатами. Письма с
ответом приходили, было приятно получать письмо и писать ответ. Мне
солдат выслал даже свою фотографию. Моим подругам тоже приходили
письма (Ф. 1. Оп. 19. Д. 1).
В нашем распоряжении оказалось подробное
документальное свидетельство, из которого можно получить представление
о том, как осуществлялась данная форма эпистолярной
коммуникации. &го дневник 16-летней учащейся Шадринского
финансового техникума. Вот из него отрывок:
17.02.89. Сегодня, на уроке обществоведения, я решила завести
дневник. Причиной этого стало вчерашнее письмо. 3 февраля я писала
265

«счастливому солдату» по адресу: Хабаровский край, Вяземский р-он,
с. Шереметево, в/ч <...>, и вчера (16 февраля) мне пришел ответ. Я была
от радости на 10-м небе. <...> Это ответ на мое первое письмо, в котором
я писала: «Привет из Шадринска! Здравствуй, счастливый солдат\
Пишет тебе одна девушка из Шадринского финансового техникума. Во-
первых, сообщаю, что меня зовут Зинаида. Мой возраст 16 лет. Учусь
в финансовом техникуме на отделении «Бюджетный учет», живу в
общежитии. Мои увлечения — слушать рок-музыку и оформлять что-
либо. Внешность моя привлекательная (так считают мои подруги и
друзья). Друзей и подруг у меня много, они не забывают меня, пишут мне
письма. Но мне нужен такой друг, которого могла бы я ждать и любить.
Жду письма твоего, счастливый солдат. <...> До свидания. Зинаида.
Мой адрес <...>.
P. S. Обещаю, что следующие письма будут интересней,
содержательней. Счастливый солдат, вышли, пожалуйста, свое фото <...>».
Трудно сказать, как далеко в прошлое уходит данная
эпистолярная практика. О похожем феномене речь идет в повести
В. Войновича «Путем взаимной переписки» (1968):
В <...> авиационный истребительный полк пришло письмо. На
конверте, после названия города и номера части, значилось: «Первому
попавшему». <...> Почтальон <...> передал его <...> Ивану Алтьшнику, известному
любителю «заочной» переписки. Письмо было коротким. Некая Людмила,
фельдшер со станции Кирзавод, предлагала неизвестному адресату
«взаимную переписку с целью дальнейшего личного знакомства». В конверт
была вложена фотография. <...> Алтынник <...> разглядел на ней
девушку лет двадцати — двадцати двух с косичками. <...> Письмо Алтынник
положил в <...> ящик, где у него уже хранилось несметное количество писем
от всех заочниц (числом около сотни) (Войнович 1990: 79).
Судя по этому фрагменту, в 1960-е годы практика «заочной
переписки» 20—22-летних девушек с военнослужащими была
весьма распространена. Судя по всему, за прошедшие
десятилетия изменился лишь адресат — «первый попавшийся»
превратился в «счастливого солдата». Вероятно, семантическую трансо^юр-
мацию «адресата» следует рассматривать в контексте
складывания таких коммуникативных жанров, как «письмо счастья» и
«пирог (гриб) счастья» (см.: Борисов 2000д).
6.1.6.2. Письма-шутки
Шуточные тексты, отправляемые по почте, представляют
собой, по-видимому, еще не изученный жанр современного
письменного фольклора. Ниже мы приведем текст письма-шутки,
отправленного 16 марта 1983 года Снежаной 3. из Ташкента
Ане С. в г. Артемовский Свердловской области:
266

Письмо-шутка!
Привет из края чудес!
Здравствуй, дорогая. Известно, кто я. Разреши изредить тебе горячий,
пламенный, светло-голубой, ярко-сверкающий, воздухоплавающий,
химически-поражающий, всегда задевающий, чуть согревающий, физически-
убивающий, теплый привет! Еще раз здравствуй! Это я! Жива-здорова —
лежу в больнице, сыта по горло — есть хочу, приходи ко мне — я тебя
видеть не хочу! Вот так шутка, вот так дело. Пять копеек улетело! Если
хочешь ответить по адресу Ц-7+7, дом 5-5, гараж-монтаж, 7-й этаж.
Письмо ты, конечно, получила, но ничего не заплатила. Я живу у подружки,
улица Площадка, подруга живет на крыше, а я еще выше. Как ни крути,
ни верти, а 5 копеек заплати. Шумели камни, деревья гнулись, а 5 копеек
улыбнулись. Прошу не вспоминать ни лихом, ни добром! А если будешь
страдать, побольше денег высылай, по адресу: город Страданий, улица
Ожиданий, квартира Свиданий. На этом до свиданья! Я писала,
торопилась, чуть со стула не свалилась, благодаря тому, что сидела на полу.
«Конец», — сказал скворец; месяц и число снегом замело.
До свидания. Снежана.
Данный текст заставляет вспомнить русскую народносмехо
вую традицию, прежде всего — традицию балагурства.
Балагурство, одна из национальных русских с]х>рм смеха, в которой
значительная доля принадлежит «лингвистической» его стороне. <...>
В балагурстве значительную роль играет рифма. Рифма провоцирует
сопоставление разных слов, «оглупляет» и «обнажает» слово. Рифма <...>
создает комический эффект. Рифма «рубит» рассказ на однообразные
куски, показывая тем самым нереальность изображаемого. <...> Рифма
объединяет разные значения внешним сходством, оглупляет явления <...>
снимает серьезность рассказываемого (Лихачев 1997: 356—357).
Все сказанное относится к «Письму-шутке» в полной мере.
Другое письмо было переслано нам в начале 1990-х годов из
г. Риги Натальей Гнатышеной (15 лет):
Письмо другу!
Привет из города Любви! Здравствуй, милый!
Разреши тебе передать чистосердечный, в любви бесконечный, в жизни
решающий, теплый привет. С тех пор как я с тобой познакомилась, — твой
образ стоит передо мной, как собака на посту. Твоя улыбка напоминает мне
45-й размер растоптанной галоши. Твои глаза, как фары автобуса,
освещают мой путь в темную ночь. При встрече со мной твое сердце бьется, как
мяч на Московском стадионе «Динамо». Твоя фигура напоминает мне
телеграфный столб, сделанный из бетона. Твои пальцы напоминают грабли
из колхоза «Путь к гробу». Я знаю, что, получив мое письмо, ты
улыбнешься во все 33 зуба, как жеребец на овес. Остаюсь верной и преданной тебе до
гроба, который еще до нашей встречи разобрали. Я живу у брата на улице
Марата. Марат, что живет на крыше, а я — чуть-чуть повыше.
Пиши по адресу: г. Любви, Волнующая область, Тоскучий р-н, ул.
Страданий, дом Ожиданий, стучи 12 раз ногой и 48 головой (может, откроют).
Телес^юн: крути диск, пока не сломаешь (может, дозвонишься).
267

«Письмо другу», в отличие от «Письма-шутки», имеет
адресата, причем не только формально, но и содержательно. В этом
смысле оно стоит ближе не к абстрактному балагурству, а к
менее исследованному жанру «писем в стихах».
Прежде всего следует указать на такую разновидность
писем в стихах, как «инвективные письма государственным
деятелям». Хорошо известна «Отповедь турецкому султану от
казаков запорожских». Менее известно письмо Наполеону («О,
ты <...> поганец, / Прескверный, подлый корсиканец, /
Природы выблядок, урод, / Рассукин сын, каналья, скот»). В 1980-е
годы широкое распространение имело так называемое
«Письмо Рейгану» («Послушай, Рейган, <...> из Голливуда! Ты на
кого решил войной идти, паскуда?..») (тексты указанных трех
«писем» частично или полностью опубликованы в: Борисов
1994: 125-129).
Вторая разновидность — комические письма в стихах
эротического содержания. Этот жанр существовал уже в середине
XIX века — «Письмо к сестре» («Ты представь себе, сестрица! /Вся
дрожа, как голубица, / Перед коршуном лихим / Я стояла перед
ним») (Под именем Баркова 1994: 242—248); существует он и
сейчас, в пользу чего свидетельствует цикл «"Письмо Никите" —
"Ответ на письмо" — "Письмо Никите''» («Получила весточку, не
забыть вовек: / Сволочь ты, Никита, а не человек. /Жопу бы тебе
посыпать ядовитой хлоркой. / Вечно ты ко мне с обидой, / Как
дурак с махоркой») (Армейский альбом 1997 года; из нашего
архива. -СБ.).
Обратим, наконец, внимание на текстуальную перекличку
«писем» с альбомным жанром «адрес любви» (см. п. 6.2.2).
Трудно сказать, является ли альбомный «адрес любви» цитатой из
«Письма-шутки» («город Страданий, улица Ожиданий, квартира
Свиданий. На этом до свиданья!»; «г. Любви, Волнующая
область, Тоскучий р-н, ул. Страданий, дом Ожиданий, стучи
12 раз ногой и 48 головой») или же, наоборот, эпистолярный
шуточный жанр использует жанр девичьего альбома.
6.1.6.3. Эпистолярные клише
В девичьих письмах до сих пор сохраняются клише, некогда,
вероятно, распространенные в эпистолярной практике
малообразованной и полуобразованной публики. Некоторые клише в
силу их частой повторяемости и семантической завершенности
могут быть отнесены к разряду фольклорных явлений.
Речь идет прежде всего о «зачинах» писем:
268

В лагере я знакомилась с девочками, а затем мы переписывались. В
письмах использовались различные стишки, типа: «Добрый день, веселый час! /
Что ты делаешь сейчас? / Все дела свои бросай и письмо мое читай!» (183);
Мы с подругами переписывались только летом, когда все
разъезжались. Начало писем было обычно такое: «Добрый день, /А может, вечер,/
Может, утренний рассвет. / Прочитаешь и узнаешь, / От кого тебе привет
(Кто прислал тебе привет)» (247).
Прежде чем начать письмо, ставлю месяц, год, число (из нашего
архива. - С. Б.).
«Концовки» писем бывают двух основных видов. Первый —
вербальные концовки:
1. Писать письмо уже кончаю, / Ложу его в конверт, / И скоро-скоро
ожидаю, / Когда вернется мне ответ.
2. Лети, письмо, по ветру, /Ты, ветер; крепче дуй. / От писателя к
читателю — крепкий поцелуй.
3. Электричество горит, / Освещая здание, / Больше нечего писать. /
Целую. / До свидания (247).
Второй вид — визуально-вербальные концовки:
На прощанье <...> обводили (ручкой по бумаге. — С. Б.) свою левую
руку и писали: «Вот моя рука, шлет привет из далека.
Моя левая рука шлет привет издалека.
Изучение подборки писем, адресованных Елене в 1986—1989
годах, позволило выявить следующие варианты эпистолярных
концовок: большая часть писем заканчивается контурным
изображением ладони с надписями на нем; чаще всего (6—7 раз) на
каждом пальце написано по слову, все вместе они образуют
фразу: «Жду ответа, как соловей лета»; один раз, помимо
надписи на пальцах, текст был размещен и на ладони: «Жду, жду
письма через годы и моря»; в другой раз в конце одного из
писем встречаем симптоматичное напоминание: «Не забывай
рисовать свою руку в конце письма!»
Наконец, фольклорными можно назвать надписи на
конвертах: «Привет почтальону!» (из Латвии в Карелию, 1987), «Стоп,
а где улыбка?» (с. Белозерское Курганской области, 1989), «Лети
с приветом, назад — с ответом» (из Ташкента в Екатеринбург,
1985).
6.1.7. Альбом
Современный девичий альбом (альбом-песенник) восходит к
русскому домашнему альбому позапрошлого века. В первой
половине ХГХ века альбомная культура стала делиться на
элитарные литературные альбомы с оригинальными авторскими
текстами и массовую альбомную продукцию, «нижние этажи» аль-
269

бомной культуры. Именно во втором потоке получил «право на
жизнь» своего рода «альбомный фольклор».
Изменение общественного вкуса минует страницы массового
альбома. Здесь идет своя медленная эволюция, связанная с проникновением
альбома в культурную жизнь социальной группы более низкого ранга.
О том, как протекала эта эволюция, как менялся в это время репертуар
альбома, мы почти ничего не знаем. <...> Пансионы, женские гимназии,
курсы, бывшие (особенно в конце ХГХ столетия) местом сословного
смешения, видимо, и стали основным каналом трансляции альбомной
традиции от привилегированных социальных слоев к слоям с более низким
социальным и культурным статусом (Ханютин 1989: 193—199).
Один из таких альбомов упоминается в автобиографической
повести А. Бруштейн, описывающей институт конца XIX века в
западной части России (Прибалтика):
У всех девочек есть альбомчики — бархатные, кожаные, всякие. В углу
каждой страницы наклеены картинки. Есть альбомчик и у меня —
синенький, славненький <...> полный стихотворной дребедени, вписанной руками
моих одноклассниц (Бруштейн 1964: 345).
Девичьи альбомы перенесли испытание революцией 1917 года
и выжили. В книге 1928 года встречаем следующее описание:
Голос Люли, — читает, вероятно, по-писаному: «"Незабудку голубую
ангел с неба уронил, для того чтобы родную я навеки не забыл...". Вот еще
миленькие стишки <...>: "Пишу тебе в альбом три слова: живи, цвети и
будь здорова". А вот тут, гляди, ангельчик. Смотри, крылья какие
хорошенькие. Ангельные картинки труднее всего теперь доставать». <...>
Альбом с институтскими стишками, с «ангельными картинками» — в нашей
школе? Что за наваждение? Неужели альбом пережил эволюцию и
реформу школы? (Григорьев 1928: 70—71).
Девичьи альбомы 1930-х годов (с их «монолитным, стройным
и в достаточной степени гнусным» мировоззрением,
укоренившимся «на девятнадцатом году революции в сердцах и умах <...>
школьниц») рассматриваются в статье К Чуковского.
Конечно, клеветником на советских детей был бы тот, кто сказал бы, что
такие альбомы представляют собою бытовое явление. Но и музейной
редкостью их тоже невозможно назвать. <...> Стихи, наполняющие «Альбом для
любви и страдания», несомненно, достались этим <...> девочкам в наследство
от их теток, матерей, пожилых сестер и т. д. (Чуковский 1989/1: 441—466).
Девичьи альбомы 1920—1940-х годов (описания их см.:
Лурье 1992; Борисов 1997), на наш взгляд, во многом
«переходного» типа. В них доживают свой век песенные жанры ушедшей
эпохи (дореволюционный «жестокий романс», нэповская
«блатная песня» — «Маруся отравилась», «Мурка», «Гоп со смыком), в
них старательно вписаны текущие официальные военные и по-
270

литические «шлягеры», с инсгитутско-гимназических времен в
них встречается жанр личных надписей хозяйке альбома с
указанием даты. В то же время в альбомах указанного периода
отсутствуют те жанры девичьей рукописности, которые
возникнут позже — в 1950—1970-е годы... Не стоит забывать, что с 1944
по 1954 год социализация советских девочек происходила в
условиях «женских школ». Возможно, в частности, именно этим
объясняется слабая представленность проблемы межполовых
отношений на страницах альбомов-песенников второй
половины 1940-х — первой половины 1950-х годов. На страницах
альбомов данного периода речь идет главным образом о школьной
девичьей дружбе.
В конце 1950—1960-х годах происходит изменение в тематике
песенников. Возникает тема дружбы и любви между мальчиком
и девочкой. Описание одного из альбомов начала — середины
1960-х годов можно встретить в повести В. Орлова
«Происшествие в Никольском»:
Тетрадка, общая, в клеточку, была <...> чрезвычайно знакома Вере.
<...> Тетрадки эти, по примеру некоторых старших учениц <...> Вера с
Ниной завели <...> года четыре назад. <...> Волновались, тянули жребий,
кому чью фотографию наклеить на обложку. По неписаной традиции
полагалось, чтобы в классах одного возраста на тетрадках у девочек
фотографии были обязательно разные. В тот год особенно ценились Муслим
Магомаев, Бруно Оя, Софи Лорен и хоккеист Рагулин. Нине <...>
повезло — ей выпала Софи Лорен. <...>
Тетрадь Нины <...> на первом листе имела название «Альбом для души,
или Возраст любви и дружбы» с меленько написанным эпиграфом <...>:
«Эта книга правды просит. Не люби, который бросит». Дальше шли стихи,
взятые из книжек и тетрадей подружек и записанные с пластинок слова
модных в ту пору песен. <...> Через каждые несколько страниц текста
попадались подклеенные фотографии артистов и <...> кадры из «Советского
экрана». После стихов и песен шли разделы о поцелуях, о дружбе, о любви и
о различиях между любовью и дружбой. Аккуратно были списаны Ниной
образцы посланий к мальчикам. И на случай любви удачной, и на случай
любви неразделенной. Вера <...> наткнулась на знакомые ей пункты отличий
любви от дружбы, много их было, и все схожие: «Если мальчик может
делать уроки, оставшись в одной комнате с девчонкой, значит, это дружба.
Если же уроки у них не получаются, значит, это любовь». <...> Боже ты мой,
какая это была чушь! <...> А тогда верили во всё <...> волновались,
перечитывая свои глупые тетради <...> (Орлов 1975: 214—216).
Считаем нужным отметить, что в доступных нам
альбомах-песенниках мы ни разу не встречали ни сообщений о различиях между
любовью и дружбой, ни образцов посланий к мальчикам. Это
свидетельствует либо о высоких темпах появления и смены жанров
девичьего альбома, либо о значительных региональных отличиях.
271

Описание альбомов 1970-х годов можно встретить в повести
Э. Пашнева «Белая ворона». Некий «критик» приходит в школу
для сбора девичьих альбомов:
— Вы понимаете, о чем я говорю? В разных школах они называются
по-разному: «Песенники», «Бим-бом-альбом» или «Бом-бом-альбом»,
«Гаданья», «Сердечные тетради». Иногда просто «Дневник моей жизни». Их
заводят девочки в шестом, седьмом классах и бросают, как правило, в
девятом. Бросают в прямом смысле — выбрасывают.
В тексте приводится комментарий хозяйки одного альбома:
— А вот здесь — пожелание. <...> Там — вопросы и ответы, а здесь —
пожелание хозяйке тетради. Мишка Зуев, комик, написал. <...> «Что
пожелать тебе, не знаю, ты только начинаешь жить. От всей души тебе желаю с
хорошим мальчиком дружить».
В повести сообщается об одном из способов использования
альбома:
В «Бом-бом-альбоме», в «Песеннике» или даже «Дневнике моей жизни»
в двух — трех местах выбирались парные страницы, заполнялись самыми
жуткими охами и вздохами и склеивались. Прочесть секрет можно было,
только разорвав эти страницы в определенном месте, где был нарисован
цветочек. «<...> У меня там написана и заклеена неприличная загадка», —
сказала Нинка <...>.
В конце повести девочки сжигают альбомы:
Горел стишок «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня», горели
два сердца, факел и цветки, горел кинжал, пронзивший сердце свекольной
величины и свекольного цвета <...> строчки советов: «Не догоняй
мальчишку и трамвай, будет следующий» <...> сентенции типа: «Девушка — цветок
жизни, сорвешь — завянет» (Пашнев 1990: 378-^12).
К концу 1960-х — середине 1970-х годов, как представляется,
складывается «новый» девичий альбом-песенник. Речь идет о
возникновении и закреплении ранее отсутствовавших жанров:
рукописного девичьего рассказа о любви романтико-трагическо-
го и романтико-авантюрного содержания, стихотворного
рассказа о любви («Зависть», «Стрекоза»), правил («законов») любви и
дружбы, «теорем любви», «формул любви», «любовных
квазиаббревиатур», «акростихов», «адресов любви», «лекций
профессора» (о любви). Характерно, что ни один из этих жанров не
указан в вышеприведенных описаниях альбомов В. Орлова и
Э. Пашнева. Помимо собственно девичьих жанров, в альбомы
1980-х годов попадает такой «обоеполый» жанр как «школьные
термины». Следует упомянуть, кроме всего, тексты
эротического содержания (рассказы, басни, куплеты, загадки).
1960—1980-е годы — период расцвета «новой» девичьей руко-
272

писносга. 1990-е годы отмечены тенденцией к упрощению
жанрового состава альбомов-песенников (это связано, возможно, с
развитием «индустрии девичьей культуры: куклы Барби, книги и
журналы о них, появление специализированных девичьих
журналов, книг «для девочек», выпуск типографски исполненных
девичьих альбомов различной модификации). Однако вплоть до
настоящего времени, насколько мы можем судить, альбом
продолжает оставаться важной частью девичьей культуры.
6.2, ЖАНРЫ ДЕВИЧЬЕГО АЛЬБОМА
Рассмотрим подробнее жанровый состав девичьего альбома
1960-1990-х годов.
6.2.1. Определения любви и дружбы
В создании «любовной ауры» альбома большое место
занимают «определения любви и дружбы». Они рассыпаны почти по
всем страницам и часто «прячутся» среди афоризмов,
четверостиший, цитат, также посвященных любви.
Особенность многих «определений любви» — их метафори-
ческо-иронический характер:
Любовь — это букет, в котором часто встречается крапива;
Любовь — это ваза, а ваза — стекло. Стеклянные вазы бьются легко;
Любовь — солома, сердце — жар. Одна минута — и пожар;
Любовь для русского народа, любовь — для русской красоты,
любовь сильнее водорода и крепче серной кислоты;
Любовь — это канат, который черти тянут в ад;
Любовь — это два дурака с повышенной температурой;
Любовь — это пух, а кто любит — тот лопух;
Любовь — это адская музыка, под которую пляшут даже старики;
Любовь — это пуля, которая попадает в сердце и выходит боком
(см. также Приложение к главе 6).
6.2.2. «Адрес любви»
Жанр «адрес любви» представляет собой результат любовно-
романтической трансформации почтового адреса.
Уже в 1960-х годах в девичьих альбомах-песенниках можно
было встретить такую запись:
Мой адрес: город — Любовь, улица — Свидания, дом — Ожидания,
квартира — Расставание (атрибуция утрачена. — СБ.).
Записи подобного рода в бесконечном числе вариаций
встречаются и в альбомах-песенниках 1970—1990-х годов:
273

Мой адрес: город Любви, улица Ожидания, дом Свидания, квартира
Целования (240);
Адрес любви: город — Любви, улица — Счастья, дом — Ожиданий,
квартира — Свиданий (210);
Г. Любовь. Тоскующая область. Улица Свиданий. Ревнующий дом
ожиданий (221);
Отрыв «адреса любви» от реального пространства может
быть интерпретирован двояким образом.
Во-первых, «адрес любви» может быть соотнесен с
романтической картиной мира. В этом случае несомненно родство
альбомного «адреса любви» с прециозной литературой XVTI века.
Так, в романе «Клелия» Мадлен де Скюдери разработала
символическую «географию любви», смысл которой заключался в
продвижении из Страны Новой Дружбы в Страну Нежности.
На пути в эту страну лежат такие «промежуточные инстанции»
(«города», «селения»), как Любезность, Покорность, Приятные
Услуги, Чувствительность, Доверчивая Дружба, Галантные
Изъяснения, Возвышенное Сердце, Благородство. При
путешествии могут встретиться опасности: Коварство, Нескромность,
Злословие, Озеро Равнодушия, Море Неприязни. «Карта страны
Нежности» имела и собственно графическое воплощение (см.:
Тарасов 1986: 171; Lathuillere 1966; благодарим М.С.
Неклюдову за возможность ознакомиться с «Картой страны Нежности»,
помещенной во втором из указанных изданий).
Во-вторых, вымьппленность «адреса любви» дает
возможность интерпретировать его в народно-смеховом ключе как один
из приемов обозначения «изнаночного мира». Вспомним столь
же подчеркнуто нереальное время древнерусских пародийных
текстов: «Дело у нас в месице саврасе, в серую субботу, в
соловой четверк, в желтой пяток», «Месяца китовраса в нелепый
день» (Лихачев 1997: 349).
Возможность смеховой интерпретации «адреса любви»
подтверждается наличием эпистолярного жанра «письма-шутки»,
в которую «адрес любви» включается как его элемент (см.
п. 6.1.6.2).
Даже альбомные «адреса любви» зачастую оканчиваются
словами, допускающими как приветливо-дружескую, так и
насмешливую интерпретацию:
Город Желания, улица Ожидания, дом Любви. Будет время —
заходи* (229);
Улица Свиданий. Дом Ожиданий. Кв. Любви. Будет время —
заходи (238);
Мой адрес: г. Ожидания, ул. Свидания, дом Любви. Время будет,
заходи! (212);
274

Влюбленная область. Ревнивый район. Город Ожидания. Дом Любви.
Пиши, звони, заходи (235).
В нашем собрании есть альбом с «адресом любви», который
может быть интерпретирован исключительно в смеховом ключе:
Мой адрес: Г. Свидания. Ул. Ожидания. Даму брода, ищи три года (241);
Кстати, в 197(Уе годы в г. Шадринске нам неоднократно
приходилось слышать шуточный текст-адрес с ггриглашением: «Улица
Щеткина, дом Трещоткина, приходите в гости, поломаем кости»
(улица Щеткина существует в г. Шадринске с 1920-х годов).
Таким образом, альбомный «адрес любви» можно
рассматривать двояко: как жанр, указьтающий на романтическое
умонастроение владелицы альбома, и в то же время как жанр,
демонстрирующий ее ироничное отношение к теме любви.
6.2.3. «Теорема любви»
Жанр «теорема любви» представляет собой свод
четверостиший, соединенных служебными «математическими» словами:
«дано», «доказать», «доказательство».
Теорема любви
Дано: Помни, друг мой дорогой, формулу такую,
Что квадрат двух алых губ равен поцелую.
Доказать: Нету года без июля, а июля — без цветов.
Нет любви без поцелуя, в поцелуе — вся любовь.
Док<азателъств>о: Коль боишься поцелуя, постарайся не любить.
Ведь любовь без поцелуя никогда не может быть
(210).
По нашим оценкам, данный жанр насчитывает всего
несколько (вряд ли больше четырех-пяти) текстовых
разновидностей:
Дано: В садочке — лавочка,
На лавочке — парочка,
На небе — луна,
А кругом — тишина.
Доказать: Почему влюбленные объясняются при луне.
Доказательство: Луна на свете светит только влюбленным,
значит, она одна,
а парочка — это будущие муж и жена (218);
Дано: река, луна, скамейка.
Доказать: почему при луне у реки на скамейке так легко объясняться
в любви.
Доказательство: потому что луна вся любовью полна, а река
освещается ею (225).
275

В качестве исходного образца данный жанр использует
школьные математические (алгебраические и геометрические)
задачи на доказательство. Вряд ли в данном случае имеет место
пародирование, скорее речь идет о превращении иррациональной
«любви» в «науку страсти нежной», о ее магической легитимации:
процесс написания любовных строк в виде математической
задачи осуществляет синтез рационального и любовного дискурсов.
6.2.4. «Формула любви»
Жанр «формула любви» представляет собой имитацию
решения математического задания с символами, дающего в
результате фразу любовного признания.
«Формула любви» из блокнота 1979 года (211) заканчивается
вариантом «Я Вас люблю»:
[(я + в)*_ {я _ ef] -<f^-f- [(л + wf -(л- mf\ =
= (я2 + 2яв + в1—л2 + 1яв - в1) = 4яв —— ■ Алю6=Я • Вас • люблю!
4
Аналогичная формула из альбома 1980—1982 годов
(переписанного затем в альбом 1990 года (210)) заканчивается
формулой с измененным порядком слов:
—- • \[л + юг— (л — юг] •!—'• — = ~б— 4лю • -;— : =
В LV ' к ' J 4й лю В 4а лю
_ я • 4лю • Б - лю _ Я люблю
В • 4ас Вас
По-видимому, «формулы любви», как и «теоремы любви»,
выполняют функцию «игровой рационализации» и
«легализации» полузапретной «сердечной» тематики.
6.2.5. Квазиаббревиатуры
В девичьих альбомах нередко можно встретить
«расшифровки» слов, не являющихся в действительности аббревиатурами (в
дальнейшем для краткости мы их будем называть
квазиаббревиатурами): ДУРАК (дорогой, уважаемый, родной, абажаемый
кавалер), СМЕХ (стремлюсь мстить, его храня) (221, 225), ЛЕТО
(люблю его только одного), УРАЛ (умру ради ангела любимого)
(см.: Лойтер 1995: 109).
Вероятнее всего, девичьи альбомные квазиаббревиатуры вос-
276

ходят к «текстовым татуировкам-аббревиатурам»,
распространенным в местах лишения свободы и у представителей
преступного мира. Авторы «Словаря блатного жаргона», включающего
также и словарь татуировок, указывают на существование
многочисленных «любовных» аббревиатур, «дополняющих и без
того сверхсентиментальную картину блатного фольклора» (см.:
СБЖ 1992: 344).
Преобладающая часть «аббревиатур», встречающихся в
девичьих альбомах, является частью именно «татуировочного
тезауруса»: КЛЕН (клянусь любить его/ее навек/навечно), ЛЕБЕДИ
(любить его/ее буду, если даже изменит), ЛЕВ (люблю ее/его
всегда), СЛОН (сердце любит одну/одного навеки), ЯБЛОКО (я
буду любить одного, как обещала). Иногда совпадающие слова
имеют различную интерпретацию: ЛИМОН (люблю и мечтаю о
нем; любить и мучиться одной надоело (см.: СБЖ 1992: 348;
Мильяненков 1992: 51)), ЗЛО (за любовь отомщу; за все
легавым отомщу (СБЖ 1992: 348)), УТРО (умру только ради одного
(см.: Лойтер 1995: 109); ушел тропою родного отца (см.:
Мильяненков 1992: 52)).
Как представляется, мы имеем дело с феноменом
своеобразного любовного-символического эзотеризма: достаточно
вспомнить классическую квазиаббревиатуру,
распространенную в христианской традиции: слово «рыба» выступало как
символ Христа, поскольку по-гречески буквы слова «ИХТЕ» (рыба)
могли «расшифровываться» как «Иисус Христос, Сын
Божий»... Можно указать и на каббалистическую традицию, также
прибегавшую к вербальным «декодировкам» букв в
«священных» словах. Этот подход предполагает деление «читателей»
знака на профанов, усматривающих в слове обычный
вербальный знак с бесспорным денотатом, и «посвященных»,
воспринимающих слово как зашифрованный текст, смысл которого
ясен немногим.
Помимо связи девичьих альбомных квазиаббревиатур с
татуировками преступного мира, можно указать и на их связь с
феноменом «шифровок», распространенных среди лиц
подросткового возраста «во время отбывания наказания в гомогенной
половозрастной среде», в частности, в девичьих колониях. Эти
шифровки служат средством письменной (в том числе любовной)
коммуникации. К. Шумов подразделяет «любовные шифровки»
на объяснения («Ялтун-ултун — я люблю тебя, не устану любить
никогда; Лодочка — люблю одну девчонку, она чиста, как
ангел»), комплименты («Сургут-черт — сердце устало рыдать, губы
устали твердить, что единственная радость — ты»), обещания
277

(«Пляж — пиши, милая, я жду»), упреки («Мразь — мы
расстались, а зачем?»), прощания («Рок-н-рол — разлука оказалась
коварна, но разве остынет любовь?») (Шумов 1998: 45—53).
Таким образом, напрашивается вывод, что девичьи
альбомные квазиаббревиатуры репрезентируют наличие в девичье-под-
ростковом самосознании символической составляющей. При
этом существует большая вероятность того, что сам жанр
квазиаббревиатур заимствован девичьим сообществом у
представителей маргинальных субкультур.
6.2.6. Акростихи
Еще одним жанром современных девичьих альбомов, также
основанным на декодировке текста, являются акростихи. Число
их, по нашей оценке, невелико, и все они напрямую связаны с
любовной тематикой:
Цепью я скован буду,
Ездить к вам не смогу,
Летать я еще не умею,
Увидеть я вас не могу.
Юность настала,
Время стучит в груди,
А если вы в это не верите,
Слева заглавные буквы прочтите.
(ЦЕЛУЮ ВАС) (221)
Лето скоро настанет,
Юность скажет: «Люблю»,
Больше писать не стану,
Лишь поставлю букву
Ю, тебя, мой любимый.
(ЛЮБЛЮ) (228)
Ты хочешь знать, кого люблю я?
Его не трудно отгадать:
Будь внимательней, читая,
Я больше не могу писать.
(ТЕБЯ) (223)
По-видимому, большинство любовных акростихов (если не
все) имеет корни в дореволюционной альбомной традиции.
6.2.7. Стихотворные клише с подставляемыми буквами
В альбомах чаще всего можно встретить две стихотворные
формулы с подставляемыми буквами. Первая обычно пишется
в начале альбома и представляет читателям альбома хозяйку:
278

На <...> моя фамилия,
На <...> меня зовут,
На <...> моя подруга,
На <...> мой лучший друг.
Вторая выполняет функцию признания в любви (как
правило, подруге):
[Л] — я букву уважаю,
[Ю] — на память напишу,
[Б] поставлю — выйдет слово,
[А] — скажу, кого люблю.
((228); аналогичный текст с буквами, образующими слово «[КОЛЮ]»,
имеется в альбоме 1968—1969 гг. (223)).
6.2.8. Стихотворные клише
для писем, фотографий, поздравлений
Девочки-подростки нередко заносят в альбомы
стихотворные клише, пригодные для использования в соответствующих
ситуациях. Клише эти, как правило, пронизаны
любовно-романтическими и/или дружескими мотивами. Можно выделить
несколько разновидностей этого жанра.
6.2.8.1. Стихи для начала писем
Письмо писать я начинаю,
А сердце тает так в груди.
А почему — сама не знаю,
Любовь ведь наша впереди.
Привет тому, кого люблю.
Привет тому, о ком грущу,
Кого я часто вспоминаю,
Кого забыть я не могу.
(220)
В первом параграфе шестой главы мы писали об
эпистолярных клише. В письмах, хранящихся в нашем архиве, нам не
встречались вышепроцитированные зачины. В принципе, не
исключен и такой вариант, когда жанр «стихи для начала писем»
выполняет не прагматическую функцию, а функцию
насыщения альбома любовно-романтической семантикой.
6.2.8.2. Пожелания
Что пожелать тебе — не знаю,
Но среди жизненных дорог
279

Сумей найти себе такую,
Чтоб можно было превозмочь.
6.2.8.3. Стихи для фото
Если кончилась дружба
И если не хватит любви,
То беречь это фото не нужно,
Улыбнись, все забудь и порви.
(Атрибуция утрачена. — СБ.)
6.2.9. «Приметы» любви (альбомные «гадалки»)
Трудно указать точное время возникновения этого жанра. В
нашем архиве наиболее ранним является альбом 1948 года, в
котором содержится небольшой раздел «Пожатия пальцев»:
1. Большой — на улицу зовет.
2. Указательный — хочет знакомиться.
3. Средний — просит поцеловать.
4. Безымянный — просит разрешения гулять.
5. Мизинец — хочет сделать предложение (226).
С тех пор по меньшей мере 50 лет по
альбомам-песенникам кочуют всевозможные «значения». О восприятии этих
«примет» и «значений», являющих собой пример тотальной семиоти-
зации в режиме «любовного кода», говорится в следующем
сообщении:
Верили во всё, что написано в этой тетради. Чихнули, например, бежим
к тетради, открываем, ищем этот день недели, смотрим на часы (со сколь-
ки до скольки) и читаем то, что напророчено.
Выискивали в этой же тетради,
к чему горит лицо: пон. — письмо; вт. — любит, а ты не знаешь; ср. —
признание в любви; четв. — свидание, любовь; пят. — подарок, новая
дружба; сб. — измена, кто-то любит и страдает; вс. — любовь, свидание, веселье.
К чему чешутся: щека — к любви; нос — к выпивке; губы — к поцелую;
кровь — к поклону; грудь — любимый вспоминает; глаза (правый) — к
свиданию; (левый) — к слезам.
К чему икать: в понедельник — к знакомству; вторник — к подарку;
среда — к неприятностям; четверг — к горю; пятница — сбудется желание;
суббота — к свиданию; воскресенье — кто-то вспоминает.
Если звенит в ушах: понедельник — кто-то любит и скучает; вторник — к
страданию; среда — кто-то объясняется в любви; четверг — вечер с
любимым; пятница — к ссоре; суббота — получишь письмо; воскресенье — к
приезду гостей.
Конечно, сейчас смешно в это верить, но тогда это воспринималось очень
серьезно (170в).
280

В тетрадях встречаются: «Приметы о рождении» («январь —
добрый, февраль — завидущий...»), «значение волос» («черные —
красивые, русые — влюбленные»), «значение губ» («маленькие —
влюбленные, розовые — ревнивые»), «значение носа»
(«высокий — знаменитый, маленький — красивый»), «к чему снится
парень» («пятница — к любви, суббота — к исполнению желаний,
воскресенье — к вечной любви»), «обращение» («"Эй" — смеется,
"Вы" — уважает, "Ты" — считает своей, "Имя" — любит»),
«пожатия» («"слабо" — первое замужество, "сильно" — любит»),
«значение знаков» («Любовь — !!! Ссора — !! Любовь с
обманом — ?!!») (см. Приложение к главе 6).
Данный жанр демонстрирует сильнейшую интенцию
девичьего сознания к любовной семиотизации произвольных данностей
«жизненного мира».
6.2.10. Правила и законы любви
Если «приметы любви» (альбомные «гадалки»)
предназначены для любовной интерпретации тех или иных явлений в
сравнительно «нейтральной» обстановке, то «правила любви» (или
«законы любви») предназначены для интерпретации поведения
и его регуляции во время свидания девочки-подростка
(девушки) и мальчика-подростка (юноши).
Вот какой вид имеют «классические» «законы любви»
(извлечены из тетради 1990 года, хозяйка которой переписала его
содержимое из тетради 1981—1982 годов своей сестры, обе — из
поселка Мишкино Курганской области):
ДВАДЦАТЬ ЗАКОНОВ ЛЮБВИ
1. Любовь девушки заключается в мыслях.
2. Когда парень идет и говорит: «Люблю», не верь. При первой встрече
говорить не будет.
3. Парень хочет поцеловать девушку, хотя она не хочет.
4. Если парень хочет познакомиться с тобой, он бросает взгляды.
5. Если парень жмет руку, не кричи, этим ты выдаешь, что любишь его.
6. Чем крепче жмет руку, тем крепче любит.
7. Если парень прощается левой рукой, значит, безумно любит.
8. Не гаси у него свечку, значит, хочешь целоваться.
9. Сначала о любви не говори.
10. При первой встрече прощайтесь вежливо.
11. Если парень любит девушку, то он бросает частые взгляды.
12. В первое время не опаздывай на свидание.
13. Если при первом поцелуе девушка опустит глаза, то поцелуй ее
еще раз.
14. При первой встрече не целуйтесь на прощание.
281

15. Никогда не пей спиртные напитки при девушке.
16. Если дует дым в лицо, значит, любит.
17. Берет под руку — хочет жениться на тебе.
18. Думай так, чтобы любовь была продолжительной.
19. Если не веришь, что она тебя любит, будь с ней повежливее.
20. Иногда любовь кончается разлукой, а чаще всего
бракосочетанием (210).
Таким образом, «законы любви» представляют собой
конгломерат нескольких типов предложений. Первые —
утверждения (1 и 20), построенные по типу аксиом («Любовь девушки
заключается в мыслях»); вторые — интерпретативно-логические
суждения: «Если... значит...» («если... то...») — 4, 5, 19 и др.;
третьи — суждения императивного характера, обращенные либо к
девушке («Не гаси у него спичку...»), либо к парню («Юноша!
При первой встрече обращайся вежливее...»; «Юноша не
должен просить поцелуя...» (Борисов 1996а: 376); в девичьем
альбомном тексте «Секреты юноши» читаем: «Юноша должен
целовать девушку не нахально» (219)), либо к обоим («<...>
прощайтесь вежливо»).
Жанр «правил» («законов») любви уходит корнями в
куртуазную культуру средневековой Франции. В конце ХП века
придворный клирик Филиппа П Августа Андрей Капеллан
выпустил трактат «О любви». В шестой главе второй части трактата
приводилось 31 «правило любви». По мнению автора трактата,
основные принципы истинной любви таковы:
<...> Основу истинной любви составляют: любовное влечение
(правила 9, 24), подлинная страсть (правила 15, 16, 23) и взаимность чувств
(правило 5); человек (прежде всего мужчина) должен быть достоин любви
главным образом своей доблестью (правило 18); выше ценится
труднодостижимая, но не легкодоступная любовь <...> (правило 14); любовь должна
быть лишена корысти (правило 10); чувство ревности лишь доказывает
истинность любви и усиливает ее (правила 2, 21, 22); в интимных
отношениях любовников не должно быть внутренних запретов (правила 26, 27);
вместе с тем безмерное сладострастие губит любовь (правило 29);
недолговечна та любовь, тайны которой разглашаются (правило 13); любовь не
вечна и может смениться новой (правила 4, 17, 19). <...>
Часть правил затрагивает проблему соотношения любви и супружества.
Так, в правиле 1 говорится о том, что супружество не может быть
препятствием для любви вне брака. <...> Любить можно того, с кем не зазорно вступить
в брак (правило 11); мужчина допускается к любви лишь по достижении
полной зрелости (правило 6). <...> В любви, в отличие от супружества, возможны
случаи, когда одну женщину любят двое, и ничто не препятствует
любви двух женщин к одному мужчине (правило 31) (Блонин 1996: 162—163).
Можно предположить, что благодаря трактату Андрея
Капеллана «правила любви» долгое время сохранялись как жанр
282

французской «куртуазной субкультуры». Впоследствии,
вероятно, жанр диффундировал как географически, так и социально:
произошла его рецепция представителями более низких в
статусном отношении слоев европейского ареала.
Если вести речь о функции данного жанра в современности,
то «правила любви» призваны, по-видимому, удовлетворить
потребность девочек-подростков в познании норм
«правильного» (достойного) поведения в ситуации межполового общения.
Жанр «законов любви» напоминают sui generis, техническое
руководство, инструкцию. С его помощью сфера повышенной
неопределенности — влюбленность, увлечение, ухаживание,
свидание — вводится в рамки <<умопосгигаемости», становится
предметом изучения и научения.
6.2.11. «Доклад (профессора) о любви»
Еще одна жанровая разновидность «классических»
альбомов 1970—1980-х годов. Наивный просветительско-дидактиче-
ский текст называется «докладом». Так, например, выглядит
текст 1978 года:
ДОКЛАД О ЛЮБВИ
Иногда мальчишки и девчонки думают, что до любви им далеко, что
они просто дружат. И что они так просто любят друг друга, а не
по-настоящему. Любовь обычно приходит в 14—16 лет. Первое чувство — самое
первое и нежное и чистое. Когда юноша и девушка идут вместе, он смотрит
на нее, значит, она ему нравится. Когда он смотрит вдаль, то он просто
хочет проводить ее до дома. Когда юноша говорит о любви и хвалится, то он
теряет достоинство в глазах девушки. Девушки! Не дружите с такими
парнями! Юношу легко узнать: если он ее любит, то он при девушке краснеет.
Девушку тоже можно легко узнать: при встрече она опускает глаза и
старается меньше говорить с юношей. Когда юноша и девушка гуляют, то
после прогулки юноша должен проводить девушку до дома. Она первая
должна сказать «до свидания» и должна ждать, когда он скажет. Он должен
спросить, когда она свободна. И девушка должна назначить ему
свидание. На улице юноша должен идти с левой стороны и держать девушку за
талию (222).
Легко обнаружить сходство стилистики («Когда... то...») и
содержания (правила поведения симпатизирующих друг другу
лиц подросткового возраста) отдельных положений «доклада о
любви» со стилистикой и содержанием «правил любви».
Нередко авторство доклада приписьшается некоему
«старому профессору» или даже «профессору Соколову». Вот как
выглядит подобного рода текст 1983 года:
283

В своем докладе, как старый профессор, расскажу, что такое любовь и
дружба. Думаю, что тем самым отвечу на вопрос современной молодежи.
Любовь приходит в 14—15 лет. Иногда девчонки и мальчишки думают, что
любовь еще далеко, но, думая так, они меньше любят друг друга. Когда
парень идет с девушкой и смотрит куда-то вдаль, то он идет по своим делам и
хочет проводить ее только до дома. Девушки, когда парень много говорит
о любви, то он может быстро изменить, он не имеет настоящей любви к
девушке (220).
«Теоремы любви», «формулы любви», «доклады
(профессора) о любви», «правила и законы любви» реализуют, по всей
видимости, психологическую установку на сциентизацию «страсти
нежной» — установку, впервые обретшую культурное
выражение два тысячелетия назад в «Науке любви» Овидия (см.:
Овидий 1973: 147—210), спустя двенадцать веков — в одноименном
трактате Андрея Капеллана, а еще через шесть столетий
воплотившуюся в «Физиологии любви» Стендаля (см.: Стендаль 1979).
«Адреса любви», «определения любви»,
«квазиаббревиатуры», «акростихи», «приметы любви» вкупе с
вышеперечисленными жанрами обеспечивают эмоциональный, когнитивный и
развлекательно-игровой аспекты «любовного погружения» для
читательниц альбома.
6.3. ДЕВИЧИЙ РУКОПИСНЫЙ ЛЮБОВНЫЙ РАССКАЗ
Ниже мы подробно рассмотрим рукописный рассказ —
наиболее развитый жанр девичьей альбомной словесности.
6.3.1. История открытия, публикации
и научного изучения жанра
Впервые с феноменом рукописного девичьего рассказа нам
пришлось столкнуться в начале 1980-х годов во время работы в
пионерлагере Свердловской области. Сбор рассказов мы начали
в середине 1980-х годов. А первая публикация, специально
посвященная феномену девичьего рукописного любовного
рассказа, появилась в 1988 году в курганской областной газете
«Молодой ленинец» (см.: Борисов 1988). В 1989 году информация о
существовании ранее не известного вида словесности появилась в
московских изданиях. В нашей статье, опубликованной в
журнале «Социологические исследования», «любовно-трагедийный
рукописный рассказ» был упомянут как составная часть
«неофициальной культуры» (см.: Борисов 1989а; см. также: Борисов
19896). В книге «Массовый успех» А. Ханютин указал на такой
284

жанр «альбомной культуры», как «мелодраматические и
любовно-драматические рассказы, действие которых разворачивается
в пионерлагере и в школе» (Ханютин 1989: 195—197). В 1990
году «феномен рукописного девичьего любовного рассказа» был
нами рассмотрен в контексте девичьей альбомной культуры в
латвийском журнале «Наука и мы» (см.: Борисов 19906) и в
контексте плачевой культуры на конференции в Казахстане
(см.: Борисов 1990г).
Важным этапом в научном изучении жанра стал 1992 год,
когда в обнинском сборнике (см.: Борисов 1992а) и в
таллиннской монографии «Школьный быт и фольклор» (см.: Борисов
19926) увидели свет несколько десятков девичьих рукописных
рассказов.
В 1992—1993 годах появились наши публикации,
рассматривающие социологические и психологические аспекты
девичьего рукописного любовного рассказа (см.: Борисов 1992в;
Борисов 1992г; Борисов 1993а). В 1993 году была защищена
диссертация, эмпирической базой которой в значительной
степени стали тексты девичьих рукописных рассказов (см.:
Борисов 19936).
В 1993—1994 годах начинается обсуждение феномена
девичьих рукописных рассказов. Сначала на сборник «Тридцать
девичьих рукописных рассказов о любви» откликаются авторы,
лишь косвенно связанные с изучением современной
неофициальной культуры (см.: Будинайте 1993; Корсаков 1994; Шинка-
ренко 1995).
В 1995—1997 годах упоминания и суждения о девичьих
рукописных рассказах начинают встречаться в публикациях,
специально посвященных формам неофициальной культуры,
современного городского (в том числе школьного) фольклора (см.:
Лойтер 1995: 92; Неклюдов 1995: 3—4; Гудкова, Неклюдова
1995: 64; Адоньева, Герасимова 1996: 345; Самиздат века 1997:
982).
В 1995—1997 годах в ряде вьппеуказанных изданий
появились версии уже опубликованных в 1992 году рассказов (см.:
Шинкаренко 1995; Самиздат века 1997). Печатались и ранее не
публиковавшиеся тексты (см.: Лойтер 1995; Борисов 1995г).
Публикации в «Новом литературном обозрении» (Борисов
1996а) и монографии «Русский школьный фольклор» (Борисов,
Жаворонок 1998) ввели в оборот шесть отсутствовавших в
изданиях 1992 года сюжетов. Итого к настоящему времени
опубликовано 38 сюжетно различающихся текстов, но относящихся
к одному жанру — «девичий рукописный рассказ о любви».
285

6.3.2. Время появления жанра,
его исторические аналоги
Вопрос о времени появления рукописных девичьих
рассказов весьма важен, поскольку отчасти проливает свет на
социально-исторические и культурно-исторические предпосылки
существования наивной словесности.
В 1992 году в предисловии к сборнику «Тридцать
рукописных девичьих рассказов о любви» мы высказали следующее
предположение: «Представляется возможным, что феномен
девичьего рукописного рассказа как жанра возник в
романтическую эпоху 50—60-х годов...» (Борисов 1992а: 13). В
автореферате 1993 года мы даже отчасти отодвинули в прошлое
время гипотетического возникновения жанра: «<...> Только в
послевоенное время (1950-е годы) сложился особый
альбомный жанр — рассказ о любви. <...> Рассказы формировались в
период складывания романтической идеологии конца 1950-х —
начала 1960-х годов» (Борисов 19936: 10, 11).
Высказанное суждение встретило возражения СМ. Лойтер и
Е.М. Неелова:
Трудно согласиться с мнением о том, что «феномен девичьего
рукописного рассказа как жанра возник в романтическую эпоху 50—60-х годов
<...>». Нам представляется, что любовные девичьи рассказы, как многие
неофициальные, неканонические, запретные жанры и виды фольклора,
обратили на себя внимание собирателей лишь в 1980-е годы, а их
бытование имеет несравненно большую историю. Они просто не изучались и не
собирались. Поэтому многое утрачено. Восстановить картину их
бытования, как и картину бытования альбомов, поможет и поиск того, что еще
сохранилось, и обращение к литературным источникам. Один из них —
горьковское «На дне», где обитательница «дна» 24-летняя Настя
«повествует» о своей якобы имевшей место романтической любви (Лойтер
1995: 92).
Вряд ли В.В. Головин, готовя «Девичий альбом 20—30-х
годов XX века», намеревался принять участие в дискуссии на тему:
«Существовали ли рукописные рассказы в девичьих альбомах
до 1950-х годов?» Однако его статья 1997 года в «Новом
литературном обозрении» (см.: Головин 1997) стала невольным
ответом на поставленный вопрос: в девичьих альбомах 1920— 1930-х
годов не обнаружено рукописных рассказов. Практически
одновременно и мы выступили с новой статьей на эту тему: подроби
ные конспекты девичьих альбомов начала 1920-х — конца 1940-
х годов показали, что «девочкам довоенных, военных и первых
послевоенных лет жанр "девичьего рукописного любовного
рассказа" был незнаком» (Борисов 1997).
286

Неожиданным (и, скорее, невольным) аргументом в
дискуссии о времени появления жанра девичьего рукописного рассказа
стала публикация в том же 1997 году в книге «Самиздат века»
«Рассказа о Марийке» («классического» текста, известного нам
в восьми вариантах). Источник текста был обозначен
следующим образом: «Анонимный альбом 1953—1955 годов из пос.
Вознесенье Ленинградской области» (Самиздат века 1997: 982).
Поскольку мы не встречали ни одного рассказа в альбомах даже
1960-х годов, а пополняли фонд рассказов
преимущественно из альбомов-песенников 1980-х — начала 1990-х годов, то
данное указание подтверждает наше мнение о складывании жанра
девичьих альбомно-рукописных рассказов в послевоенные
годы. На настоящий момент описание альбома первой половины
1950-х годов, содержащего романтический рассказ о любви,
является хронологически первой информацией о наиболее раннем
из всех зафиксированных рассказов.
Итак, документальные свидетельства бытования любовных
рукописных рассказов в девичьих альбомах ранее 1950-х годов
отсутствуют. И тем не менее вполне оправданной
представляется постановка вопроса об исторических
предшественниках-аналогах девичьего альбомного рассказа 1950—1990-х годов —
жанра, существующего на границах литературы (индивидуального
наивного литературного творчества) и альбомного фольклора.
С. Адоньева и Н. Герасимова справедливо характеризуют
«девичий любовный рассказ» как «литературно-фольклорное
явление» (Адоньева, Герасимова 1996: 345).
Пролить свет на истоки наивной альбомной прозы в какой-то
степени может литература автобиографического характера,
описывающая социализацию девочек в конце XIX — начале XX века.
В первом параграфе настоящей главы уже рассказывалось о
4>еномене девичьего рукописного журнала. В частности, было
замечено, что рассказ «Неравная пара», предложенный 10—11-летней
девочкой для рукописного журнала 1890-х годов (см.: Бруштейн
1964: 402-404), коррелирует по сюжетным ходам с коллизиями
современных девичьих рукописных рассказов 1960—1980х годов.
Например:
<...> Молодая княжна <...> бросается в озеро и тонет. Бедный
музыкант бросается за ней — и тоже тонет. Конец (Бруштейн 1964: 402—404,
«Неравная пара»);
Ира пошла к обрыву. <...> Размахнувшись, она прыгнула ласточкой. В
это время подбежал Боря. <...> Он <...> с разбега нырнул. Увидев Иру, он
подплыл к ней. <...> В это время над головами сомкнулись две большие
льдины. Две большие льдины погубили две человеческие жизни, две любви
(Борисов 1992а: 80, «История первой любви»);
287

<...> Бедный музыкант спас княжну, когда она уже совсем, совсем
утопала — ну, прямо, можно сказать, уже пузыри по воде шли. Музыкант
выловил ее из озера (Бруштейн 1964: 402—404, предложенный автором
рассказа измененный вариант);
Инга наглоталась воды. Вдруг она почувствовала, что ее тянет на дно, и
вскрикнула. «Инга, держись!» — раздался голос Грина, и он рванулся в воду.
<...> Грин <...> быстро продвигался к Инге. <...> Инга покорно обняла его
за шею. Скоро они добрались до берега (Борисов 1992а: 99—100, «Инга»).
В трилогии А. Брупггейн «Дорога уходит в даль» приводится
описание еще одного индивидуального девичьего рукописного
нарратива, предложенного в рукописный журнал «Незабудки»:
Маня выкладывает на стол листок бумаги.
— Вот, Меля Норейко принесла. «Страдалица Андалузия». Роман.
Маня читает вслух роман, написанный Мелей на одной страничке,
вырванной из тетрадки:
— «Жила-была одна девушка. Ужасная красавица! И звали ее
Андалузия. А пока маленькая, — то Андзя. И к ней посватался принц — тоже
красавец. Его звали Грандотель.
Они поженились. Но он оказался очень противный. Во-первых,
пьяница. Во-вторых, злой-презлой. Дрался каждый день, а как, бывало,
напьется, так хоть беги вон из дома! И, в-третьих, ужасно расточительный. <...>
И бедная Андалузия была несчастная страдалица.
В один прекрасный день принц Грандотель забрал из кассы всю
выручку <...> и пошел в кабак и ужасно там напился. Пьяный, полез в драку; его
забрали в полицию и посадили в тюрьму.
После этого несчастная страдалица Андалузия уже больше никогда,
никогда не выходила замуж <...>». Все, — говорит Маня, дочитав «Ограда-
лицу Андалузию» (Брупггейн 1964: 404—405).
И опять же, многие мотивы «Страдалицы Андалузии»
(«СА») можно встретить в девичьих рассказах второй половины
XX века: «Они поженились. Но он оказался очень противный.
Во-первых, пьяница. Во-вторых, злой-презлой. Дрался каждый
день» («СА»). — «Вечером пришел муж, и опять пьяный. Лена
опять охраняла дочку, и муж ее избил» (Борисов 1992а: 62, «Вот
такая любовь»); «Катин муж Валера сильно пил и часто бил
Катю» (Борисов, Жаворонок 1998: 236, «Измена девушки»);
«Пьяный, полез в драку; его забрали в полицию и посадили
в тюрьму» («СА»). — «На следующий день Ира узнала, что
Игорь в тюрьме. <...> Она пришла в камеру и заплакала: "Зачем
ты ее избил?"» (Борисов 1992а: 29, «Настоящая любовь»).
Аналогичными характеристиками обладает стихотворное
сочинение, представленное в другом девичьем журнале 1910-х годов:
«Стихотворение было длинное. <...> В стихах было все: и пылкая
любовь, и коварная измена, и смертоносный яду и свадьба, и все
завершалось самыми грустными похоронами») (Филиппова 1938:
288

131—140). — «А теперь мне все равно, что будет со мной, я выпил
яд» (Борисов, Жаворонок 1998: 198, «Суд»). А вот свадьба с
«самыми грустными похоронами»: «Все было подготовлено к
свадьбе. <...> Большой гроб стоял на видном месте улицы» (Борисов,
Жаворонок 1998: 251—252, «В день свадьбы»).
Отчетливо просматривается бульварно-литературная «основа»
рассказов, предлагавшихся для девичьих рукописных журналов
конца XIX — начала XX века. В той же повести К Филипповой,
рисующей картину жизни Екатеринбурга середины 1910-х годов,
одна из гимназисток пишет рассказ о любви в качестве
сочинения на свободную тему:
—А вот еще сочинение,—и Геннадий Петрович <...> стал перебирать сделку.
Наконец он вытащил чью-то тетрадь. <...> Все тотчас замерли. Первая
ученица! Уж, конечно, она написала самое замечательное сочинение.
— Я прочту вам небольшой отрывок, — сказал учитель, раскрывая
тетрадь, и ровным голосом начал: «Трепетной рукой он обвил ее стройный
стан, и они помчались в бешеном вальсе. Она точно летела по воздуху.
Пол исчезал под ногами. Золотые душистые локоны Мэри временами
касались его тонко очерченных губ, и тогда сердце ее сладостно замирало.
"О чем вы мечтаете, Мэри, моя очаровательница? — промолвил он,
страстно вращая мечтательными очами. — Я готов для вас источить кровь по
капле, изрезать сердце в лоскутки"».
Чуть заметная улыбка пробежала по лицу Геннадия Петровича. Этого
было достаточно, чтобы девочки, настороженно слушавшие сочинение,
вдруг сдержанно фыркнули в парты. Еще секунда, и грянул бы дружный
хохот, но Геннадий Петрович строгим взглядом удержал класс.
— Я не буду зачитывать до конца, — сказал он. — Дальше написано в
том же духе. Те же красивые, пышные фразы, взятые из плохих романов. Не
следуйте этому примеру! Истинно художественное произведение всегда
просто. Ему чужды подобные эффекты <...>» (Филиппова 1938: 114).
Заметим, что сама девичья среда органично воспринимает
непрофессиональные, наивные тексты. Это и немудрено, ведь
они являются порождением самой ментальности «сословия
гимназических барышень», сознания грамотных девиц среднего
класса, знакомых с образцами сложившейся к последней трети
XIX века массовой (коммерческой, «бульварной») литературы.
К Филиппова показывает круг чтения гимназисток середины
1910-х годов:
Раз одна девочка из другого класса дала ей две книжки Пинкертона.
Ирина прочитала их запоем. <...> Ей нравились необычайные приключения
сыщиков. <...> Прочитав такую книжку, она подолгу сидела на одном
месте и мечтала. Ирина <...> видела себя женой замечательного сыщика. <...>
Какая необыкновенная жизнь! Тут красавица с распущенными волосами
в ужасе простирает обнаженные руки, моля о пощаде. <...> Там
связанный молодой человек <...> томится в подземелье.
289
10 СБ. Борисов

И не одна только Ирина увлекалась этими книжками. Читали их
многие. Во время уроков под партами шел обмен. В один конец класса
посылалась «Адская месть», оттуда передавали «Украденное ожерелье». <...> Ирина
дочитывала последние страницы «Графа-убийцы». <...> Перед ней
прыгали строчки: «Граф стоял с сверкающими гневом глазами...», «На его
бледном прекрасном лице ярко горели глаза...» (Филиппова 1938: 100—101).
6.3.3. Литературные и культурологические особенности
современных девичьих рукописных рассказов
В ряде публикаций высказывались предположения
относительно возможных культурных текстов, послуживших
образцами для создателей рукописных рассказов. Так, Д. Корсаков
следующим образом обозначает социокультурный слой, к
которому принадлежат носители рассказов — «барышни, воспитанные
на индийском кино», — современный аналог «начитавшихся
французских романов барышень» (см.: Корсаков 1994).
В свою очередь, С. Жаворонок определяет девичий
рукописный любовный рассказ как «праправнучку романтически
окрашенной сентиментальной повести последней трети ХУШ —
начала XIX века». Она пишет:
Преемственность традиций сентиментальной повести прослеживается
на уровне темы девичьих рассказов (несчастная любовь и, часто,
безвременная гибель героев), сюжета (встреча —> первая любовь —> испытание на
верность —> трагедия), а также ряда сюжетообразующих мотивов (таких,
как мотив несчастного случая, немилостивой Судьбы, посещение могилы
возлюбленного).
С. Жаворонок справедливо упоминает и другие письменные
и устные культурные традиции, на которые ориентируется
девичий рассказ:
Встречающийся в девичьих новеллах буквально сказочный happy-end
говорит о влиянии на жанр сказочной и мелодраматической традиций.
Персонажи девичьих рукописных рассказов дублируют некоторые черты
героев девичьих баллад и бульварного романа рубежа веков (Жаворонок
1998: 185-194).
Вообще говоря, сюжетно-тематические параллели девичьим
рукописным любовным рассказам можно отыскать практически
повсюду — и в античном романе, и в малайских романтических
шайрах XIV—XVIH веков, и в средневековом романе, и в
трагедиях Шекспира («Ромео и Джульетта», «Отелло»), и у Тургенева
(«Отцы и дети»), и в кинематографе начала XX века, и в
рассказах, помещаемых в женских советских журналах последней
трети XX века.
290

Думается, размышляя над differentia specifica интересующих
нас рассказов, можно попытаться определить нечто вроде их
фабульной морфологии. В предельно абстрактной форме
фабула подавляющего большинства рукописных девичьих рассказов
выглядит, на наш взгляд, следующим образом.
A. Возникновение устойчивых взаимоотношений между
мальчиком-подростком (юношей) и девочкой-подростком
(девушкой). Зарождение любовного чувства.
B. Нарушение устойчивых отношений. Проверка истинности
зарождающегося любовного чувства.
C. Восстановление любовных отношений «на новой ступени».
Нарушение зарождающихся любовных отношений может
осуществляться в двух основных формах: оба героя
разлучаются «в этом мире» или один из героев по какой-либо причине
навсегда покидает «этот мир».
В зависимости от той или иной формы такого нарушения
реализуется третья часть фабулы — либо реальное
воссоединение любящих «на этом свете», либо идеальное («верность
погибшему»), «мемориальное» («память, тоска, печаль о погибшем»),
или, наконец, мистическое (воссоединение «на том свете»).
Расположим рукописные рассказы в соответствии с
разными вариантами развития трехчастной фабулы. Поскольку
первая часть («знакомство») не нуждается в специальном
рассмотрении, обратимся к вариантам второй части фабулы.
Линия Ва — временное прекращение зарождающихся
любовных отношений — реализуется в следующих трех вариантах,
каждый из которых предполагает свой способ восстановления
этих отношений.
Варианту Bal — прекращению отношений вследствие козней
(соперника/соперницы) — соответствует модель Cal:
восстановление единства любящих в результате преодоления данных
козней («Настоящая любовь», «Роман о дружбе и любви»,
«Неожиданная встреча»).
Варианту Ва2 — прекращению отношений по инициативе
девушки вследствие возникших сомнений в искренности чувства,
обиды, недоразумений и т. п. — соответствует модель Са2:
воссоединение вследствие усилий юноши («Люби меня», «Аленька»,
«Инга», «Трудное счастье», «Финал»).
Варианту ВаЗ — прекращению отношений по инициативе
юноши после интимной близости с девушкой — соответствует модель
СаЗ: юноша возвращается к оставленной ранее девушке,
ставшей матерью его ребенка («Фараон», «Повесть о любви», «106»).
Линия ВЬ — прекращение отношений вследствие смерти одно-
10*
291

го из героев (внезапная болезнь, убийство соперником,
убийство неизвестными злодеями, самоубийство) — предполагает два
варианта воссоединения: СЫ — сохранение верности погибшему,
сохранение памяти о погибшем как процесс утверждения
идеального воссоединения с возлюбленным, и СЬ2 — ответное
самоубийство (или смерть от несчастного случая) как акт посмертного
воссоединения.
Линия ВЬ—СЫ реализована в рассказах «Желтый тюльпан»,
«Горе», «Василек», «Марийка», «Музыка, счастье и горе» .
Линия ВЬ—СЬ2 присуща рассказам «Легенда о любви»,
«Разлучница», «Баллада о красных гвоздиках», «Королева», «Помни
обо мне», «Суд», «Измена девушки», «Третий лишний», «Вот
такая любовь», «Сердце на снегу», «Сильнее гордости — любовь»,
«Аленкина любовь», «Ирина», «Интервью», «Рассказ о дружбе»,
«История первой любви», «Первая любовь», «В день свадьбы».
Из 38 опубликованных сюжетов 34 с той или иной степенью
точности укладываются в описанную трехчастную схему.
Рассказы «Полонез Огинского», «Рассвет», «Тюльпаны» и
«Подлость» не описываются ей.
Поскольку абстрактный фабульный архетип девичьих
рукописных рассказов может, по всей видимости, быть сведен к
трехчастной формуле, все элементы которой включают в себя
любовную семантику (любви посвящены и те тексты, что не
укладываются в предложенную формулу), то в жанровое
определение девичьего рукописного рассказа целесообразно ввести
понятие «любовный».
Понятие «девичьего любовного рукописного рассказа»
формально охватывает все зафиксированные тексты; трехчастная
формула логически удерживает около 90% зафиксированных
(сюжетно не повторяющихся) текстов. Но, как и для любого
жанра, следует, по-видимому, отличать девичьи любовные
рукописные рассказы par excellence, то есть рассказы, определяющие
«лицо» жанра. Как представляется, в группу таких
«репрезентативных» текстов входят рассказы, включающие смерть или
реальную угрозу смерти хотя бы одного из героев. Связка
«любовь + смерть» охватывает порядка 60—70% зафиксированных
сюжетов. Наконец, семантическим ядром девичьих любовных
рукописных рассказов является группа текстов, в которых не
просто наличествует тема «любви и смерти», но реализуется
сюжетный ход «самоубийство в ответ на смерть любимого»
(присутствует в 40% рассказов).
На наш взгляд, данный сюжетный ход реализует
квазирелигиозную семантическую компоненту девичьих рукописных рас-
292

сказов. Конечно, они и сами по себе, оберегаемые от
посторонних, более эзотеричные, чем альбомы-песенники, не содержащие
подобных рассказов, являются своеобразным исповеданием
культа любви, во имя которой можно (и даже должно) уйти из
жизни или отрешиться от обычных земных стереотипов
поведения (хранить верность образу погибшего любимого). Но
сюжетное воплощение такой поведенческой модели, как самоубийство
в ответ на гибель любимого, реализует, по нашему мнению,
презумпцию существования трансцендентного (иного,
потустороннего) мира, являющуюся конституирующим признаком
религиозного миросозерцания.
В ряде текстов эта презумпция артикулируется вполне
отчетливо:
«Похороните меня вместе с ней. Может, я, мертвый, смогу признаться ей
в любви. Я встречу ее там и полюблю ее» (Борисов 1992а: 71, «Интервью»);
«Я не могу жить без Оли, и лучше будет, если мы снова будем вместе.
Прощай, дорогая мамочка» (Там же: 73, «Рассказ о дружбе»);
<...> Он решил покончить с собой так же, как Лилька с Виктором, уйти
с ними в другой мир, но не мешать им там любить друг друга (Там же:
19—20, «Третий лишний»);
«Дорогой Эдик <...> я иду к тебе на вечное свидание. Встречай меня!..
Прощай, солнышко. Я иду к Эдику» (Там же: 91, «Легенда о любви»).
Впрочем, единственной артикулируемой и, стало быть,
определяющей чертой «иного мира» является его функция
воссоединения любящих, разлученных «на земле».
Идея взаимосвязи и взаимодополнительности «двух миров»
входит в христианский канон: страдания «на этом свете»
должны искупиться блаженным существованием «на том свете»,
ценности же «горнего мира» воздействуют на поведение людей в
мире «дольнем». Рассматриваемые под этим углом зрения
девичьи любовные рукописные рассказы выступают
функциональным аналогом агиографической литературы (см.: Берман 1982).
В «житиях святых» герои во имя высших религиозных
ценностей претерпевают мучения и расстаются с жизнью, а
повествование об их подвигах на религиозной ниве служит достижению
катарсиса, нравсгеенноючисгительного экстаза, слез умиления.
Трагические рукописные рассказы также вызывают слезы у читательниц:
Чтобы довести себя до слез, мы <...> читали тетрадку, в которой у
Татьяны были записаны несколько рассказов о трагической любви. Действовало
безотказно! (069);
Писали, читали рассказы о любви: «Любовь Тани и Эдика», «Два лебедя»
и др. <...> Этими рассказами лет в 13—14 я очень увлекалась, да и не только я,
но и мои сверстницы. Мы их переписывали, собирались вместе, читали,
плакали. <...> При обсуждении любовных рассказов мы (девчонки) плакали (036);
293

Девичий рукописный рассказ-роман о любви впервые прочитали из
тетрадки сестры. Одну скромную девочку любил хороший мальчик,
который всем нравился. А его любила еще и «разболтанная» девчонка. Она
убила скромную девочку. А парень убил ее. Роман начинается с суда, и
про это он рассказывает. На суде в конце ему становится плохо, так как он
принял яд. Он прощается с мамой, просит прощения и говорит: «Любимая,
я иду к тебе». Когда я прочитала этот роман, я очень долго ревела. Мне
было жаль героя, скромную девочку и маму героя (245).
Идущие на смерть ради любви персонажи девичьих
рукописных рассказов вызывают у читательниц плач, который мы
рассматриваем как физиологическое выражение переживания
контакта с «царством высших и вечных ценностей» (Борисов
1990г; Борисов, 2000в: 35-42).
Вопрос об инициационном начале в девичьих рукописных
рассказах развивает тему их «культурно-психологической» на-
груженносги. Ю. Шинкаренко увидел в них опредмеченные
механизмы «самоинициации»:
Фабула большинства рассказов, кочующих из одного домашнего
альбома в другой и записанных С. Борисовым, однотипна: молодые люди
переживают несчастную любовь, испытывают себя на прочность чувств,
иногда кто-то из них (или оба) погибают. <...> Анонимные авторы (а вслед за
ними многочисленные читателинадереписчики») проигрывают в своем
сердце тему «испытаний» и «временной смерти». <...> И авторы, и читатели в
какой-то мере отождествляют себя с героями рассказов, вместе страдают,
временно уходят вслед за ними в потусторонний мир, а в реальность уже
возвращаются с новым опытом, по крайней мере, — с желанием не
повторять трагических ошибок в любви.
Как полагает Ю. Шинкаренко, не случайно именно девочки
являются создателями «такой опосредованной формы
инициации, как рукописный рассказ», ведь именно они должны
«научиться любить, чтобы создать семейный очаг» (Шинкаренко
1995: 84)
В отличие от Ю. Шинкаренко, С. Жаворонок полагает, что
инициацию проходят лишь герои рассказа, но не
девочки-создательницы, читательницы и переписчицы:
Первая любовь рукописных рассказов связана с переходом героя из
одной половозрастной группы в другую: первая любовь завершает период
отрочества и «открывает» период юности. <...> Прохождение «любовной
инициации» вызывает героев из небытия — времени и пространства, где
любви не было, сталкивает их друг с другом и поворачивает, как любая
инициация, лицом к смерти — символической и реальной (Жаворонок
1998: 186).
Думается, обе концепции можно легко объединить: рассказы,
в которых участниками инициационных событий становятся ге-
294

рои рассказов, выступают в качестве инструмента
«самоинициации» (напомним, это термин Ю. Шинкаренко) читательниц и
переписчиц девичьих рассказов.
Завершить тему прагматики девичьих любовных рукописных
рассказов нам хотелось бы указанием на их программирующее,
воспитьшающее воздействие. Не исключено, что чтение в
отрочестве такого рода текстов, в особенности с сюжетным ходом
«ответное самоубийство как способ воссоединения с погибшим
любимым», на долгое время закладывает в подсознание
девочки-подростка специфическую модель мира, а отчасти и модель
поведения.
В личном дневнике 1983 года мы встретили следующую запись:
Сегодня Марина Вагайнова принесла в школу тетрадь. Листая эту
тетрадь, я прочитала рассказ. Он называется «Помни обо мне».
Рассказывается в этом рассказе о крепкой любви Алены и Олега. Разлучить этих
молодых счастливых людей не могло ну просто ничто. Однако разлукой
послужила смерть Олега. Алена навсегда разлучилась с ним. Но она очень
счастливый человек. Она очень сильно любила его, а этого достаточно.
Боже мой, как расстроил и потряс меня этот рассказ! Я его запомню
надолго (дневник из нашего архива. — С. Б.).
То, что поведение героев любовных рассказов
интерпретируется девочками-подростками как «высшее», «должное»,
заслуживающее подражания, едва ли не нормативное, отчасти
подтверждается следующей записью в адрес хозяйки альбома:
Светланка!!! Пишу тебе свое пожелание 18 января 1977 г. <...> Найди
себе парня, правда, не сейчас, можно, когда тебе будет 16—17 лет. И иди с
ним рука об руку. Пусть счастье у вас будет прекрасное. И любите вы друг
друга, как любили Давыдовы друг друга, и ты будь похожа на Валю, но
убиваться не надо. Просто, если несчастье будет, вспоминай его хоть
мертвого, хоть живого <...>» («Песенник ученицы 6 класса», Светлана, ТТТад-
ринск, 1976—1977. — Из нашего архива. — СБ.).
Начав с рассмотрения фабульной архетипики девичьих
рукописных рассказов, мы, следуя содержательной логике анализа,
перешли к выявлению их культурно-психологической
прагматики. Теперь обратимся к рассмотрению собственно литературных
особенностей девичьих любовных рукописных рассказов. Если
использовать формальную трактовку новеллы, предложенную
Л.С. Выготским, и принять в качестве отличительной черты
новеллы несовпадение фабулы (последовательности событий)
с сюжетом (последовательностью изложения событий в тексте)
(см.: Выготский 1990: 140—156), то черты новеллистической
техники можно выявить в целом ряде девичьих рукописных нар-
ративов.
295

Возьмем в качестве примера «классический» девичий
рукописный рассказ «Суд». Он известен во множестве вариантов
под названиями «Поэма о любви», «Рассказ подсудимого», «Из
зала суда», «Подсудимьш» и проч. Фабула его такова: а —
встреча героя и героини, начало их дружбы; b — из ревности
соперница вонзает нож в героиню; с — героиня умирает на глазах героя;
d — герой убивает соперницу; е — герой выпивает яд; f — герой
выступает в суде; g — герой умирает. Сюжет выглядит иначе:
f — герой выступает в суде; а — мы узнаем о встрече и дружбе
героя и героини; с — героиня умирает на руках героя; b — мы
узнаем, что героиню убила соперница; d — герой убивает
соперницу; е — становится известно, что герой выпил яд; g — герой
умирает. Таким образом, если фабула выглядит как abcdefg, то
сюжет имеет следующий вид: facbdeg. Чертами новеллы
обладают и такие рассказы, как «Марийка» и «Помни обо мне», также
известные во множестве вариантов.
Еще один литературный прием, часто встречающийся в
девичьих любовных рукописных рассказах, — «текст в тексте»
Это может быть легенда, передаваемая одним из героев. Так,
в рассказе «Помни обо мне» герой вспоминает легенду о
лебединой верности, «декодировка» которой побуждает впоследствии
героиню к «ответному» самоубийству.
Это могут быть обширные выдержки из личных дневников
героев («История первой любви»).
Это, наконец, наиболее часто встречающийся тип
«внутреннего текста» — предсмертные письма главных героев. В них
беспрепятственно артикулируется семантический комплекс
«любовь + смерть», присущий, как мы писали выше,
большинству девичьих рукописных рассказов. Приведем несколько
примеров:
Ира лежала на кровати с красивой улыбкой и запиской в руках: «Я не
могла иначе, я его сильно любила, и в смерти его виновата только я. Прошу
никого не осуждать. Прощайте» («Сильнее гордости — любовь»);
«Здравствуй, Олег! Я очень больна и умру дня через два. <...> Я
люблю тебя, Олег!» («Горе»);
«Милый Боря, решила тебе написать. Будь счастлив с Валей. Не буду
вам мешать. <...> Но знай, что я люблю тебя... Прощай». <...> Через три
дня были похороны («История первой любви»);
Взяла и начала читать: «Дорогая Алена! Если бы не было смерти, я
был бы вместе с тобой <...>» («Помни обо мне»);
Она взяла лист бумаги и написала: «Владимир! Ведь я люблю тебя
больше жизни, но <...> я ведь лишняя и решила уйти от тебя навсегда <...>». Вот
уже и обрыв. <...> Заливаясь слезами, она бросилась вниз («В день свадьбы»);
В комнате она оставила записку: «Я никого не любила, кроме тебя. <...>
296

Прощайте, все мои родные и знакомые <...>». На следующий день
состоялись похороны <...> («Легенда о любви»);
«Дорогой мой, любимый Сережа! Ты знаешь, что я люблю тебя. <...>
Ради любви я уйду и прошу тебя — на похороны не приходи. Я ненавижу и
люблю тебя! Прощай!» («Интервью»);
Она написала свое последнее письмо и завещание: «Милый Витя!
Настал час, когда я умираю. <...> Целую тебя в последний раз. Навеки твоя,
Лена» («Вот такая любовь»).
«Предсмертное письмо» из «точки смерти-вечности»
выполняет в рассказе важную функцию: оно призвано
манифестировать ту самую «истинную любовь» героя («до гробовой
доски»), наличие которой с достаточной ясностью он не мог
продемонстрировать контрагенту, пребывая в «живом и здоровом»
состоянии.
Подведем некоторые итоги. Девичий любовный
рукописный рассказ сформировался как жанр наивной
(подростковой) рукописной культуры в России (СССР) во второй половине
XX века. Учитывая вероятность существования в конце XIX —
начале XX века жанра рукописного журнала, можно
предположить, что девичий любовный рассказ мог
«выкристаллизоваться» на журнальных страницах. Он может быть рассмотрен как
жанр в силу того, что, во-первых, все рукописные рассказы
повествуют о любви, во-вторых, порядка 90% рассказов
описываются трехзвенной фабульной структурой (коммуникативное
единство —» прекращение коммуникации —> восстановление
(любовной) коммуникации). Репрезентативной для рукописного
девичьего рассказа является сюжетная линия, включающая
сочетание темы любви и смерти, а «семантическим ядром»
жанра служат рассказы, включающие сюжетный ход
«самоубийство как ответ на гибель возлюбленного».
В «классических» рассказах (наиболее часто
переписываемых, сохраняющихся в альбомах десятки лет) используется
новеллистическая техника — несовпадение сюжетной и
фабульной линий. При построении девичьего рукописного рассказа
нередко использование приема «предсмертного письма».
Девичьи рукописные рассказы о любви выступают и как
своеобразный социокультурньш институт. От поколения к
поколению они транслируют в латентной форме романтические
ценности и представления, выполняют для читательниц функцию
«самоинициации».
Дальнейшее изучение феномена девичьего любовного
рукописного рассказа поможет выявить его место в современной
субкультуре девичества и континууме современной наивной литературы.
297

6.4. ЭРОТИКА
В ДЕВИЧЬЕЙ ВЕРБАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ
В девичьей вербальной культуре эротическая тема
представлена в трех основных видах: стихотворные и прозаические
«классические», то есть собственно заимствованные из взрослой
среды, тексты (например, «Баня», «Японская комната» — в
прозе, «Свекор, или Ночь на печке» — в стихах); смехоэротические
жанры (басни, загадки, частушки, куплеты) и, наконец,
самодеятельный «дефлоративный нарратив»
До конца 1980-х — начала 1990-х годов, когда эротическая
продукция стала в массовом порядке публиковаться и
распространяться, девочки-подростки получали информацию
эротического характера посредством ознакомления с текстами,
написанными от руки или отпечатанными на машинке:
В 8-м классе по рукам ходило примерно три тетрадки с романом. Герои
романа бурно занимались любовью в весьма неприличной форме. Читать
такое давали не всем, только избранным (Ф. 1. Оп. 14. Д. 33).
Как отмечают девушки в воспоминаниях, чтение
«нелегальной» эротической литературы действовало возбуждающе:
В 7-м классе одна девушка принесла рукописные эротические повести:
большая часть повести состояла из описания полового акта. Тетрадка была
затисканная, потрепанная: видно было, что ее прочитало много человек.
Помню, что когда я читала это все, то испытывала большое волнение, у меня
потели руки, я нервничала, часто меняла позу и, кажется, даже
возбуждалась. После прочтения ходила несколько дней под впечатлением: ночью мне
снилось, что это происходит со мной. Но и во снах это было искажено,
естественно — так как в жизни с этим я еще не сталкивалась <...>» (179);
Порнографические рассказы прочитала первый раз в 7-м классе. Было
интересно — и не больше. Действовало возбуждающе. От мамы прятала.
Дали подруги. Первый раз читали вместе, но больше нравилось одной.
Не раз перечитывала (099).
Классическим эротическим текстом 1970-1980-х годов была
приписьшаемая А.Н. Толстому «Баня»:
Любили мы собираться где-нибудь в запасном выходе и читать
порнографические рассказы типа «Баня» (057);
Тайком от родителей мы старались прочитать эротические рассказы,
например, Толстой, «Баня» (036).
В конце 1980-х годов нами была выдвинута гипотеза,
согласно которой половое влечение формируется раньше у тех
девочек-подростков и девушек, которые читали неофициальную
эротическую литературу, чем у тех юных представительниц
женского пола, которые не знакомились с ней. Статья, включавшая
298

подтверждавшие обоснованность гипотезы социологические
материалы, была опубликована в журнале «Социологические
исследования» (см.: Борисов 1989а). Однако, поскольку
дальнейших исследований на эту тему не проводилось, а
распространение эротической литературы в скором времени перестало иметь
нелегальный характер, гипотеза о влиянии чтения эротической
литературы на формирование у девочек-подростков и девушек
полового влечения осталась хотя и не опровергнутой, но и не
подтвержденной серией независимых репрезентативных
исследований.
Пожалуй, единственным официальным источником
информации сексуального характера, имевшим массовое
распространение, стали публикации середины 1980-х годов в журнале
«Семья и школа».
<...> Когда учились классе в 5—6-м, то читали «Семью и школу», где
была серия статей для подростков о том, как устроены половые органы,
как происходит зачатие и как проходят роды. Эти <...> статьи читались
нами у подруги в ванной комнате — чтобы никто не видел, чтобы никто не
подумал, что мы озабочены этой темой (049).
Рассмотрим подробнее три разновидности эротических
текстов, с которыми девочки-подростки часто сталкиваются в
процессе социализации.
6.4.1. Песенные и стихотворные «дефлоративные»
нарративы
«Дефлоративные нарративы» представляют собой не
описанный до последнего времени жанр подростковой и, особо,
девичьей культуры. Можно говорить о целом корпусе текстов,
разрабатывающих тему добрачной утраты девственности.
Рассмотрим их чуть подробнее.
Зафиксированная в официальных песенниках 1960-х годов
песня «Дым костра создает уют, / Искры гаснут в полете сами. /
Пять парней о любви поют/Чуть охрипшими голосами...» дала
начало различным текстам «дефлоративного» содержания. В
одном из вариантов «падение» происходит после школьного бала:
Вот и кончился школьный бал,
Ты посмотрела манящим взглядом,
И я покидаю нарядный зал,
И вот мы шагаем по проспекту рядом <...>
В квартире твоей родителей нет <...>.
(См. Приложение к главе 6.)
В другом варианте «падение» происходит «за кадром», в походе:
299

Ты с похода вернулась домой,
Но была уже не девчонка <...>.
(См. Приложение к главе 6.)
Опубликован один из вариантов этого сюжета (из песенника
1987 года Ксении Ю. 16-ти лет; см.: Головин, Лурье 1998: 345).
Еще одна популярная песня, часто встречающаяся в
альбомах, — «Голубое в клеточку такси». В ней также речь идет о
школьнице («отбросив в сторону портфель»; ниже цитируется
вариант из песенника середины 1980-х годов, г. Шадринск):
Белый снег кругом, куда ни сунешься, лишь, уйдя подальше от тоски,
Мы берем с тобой, укрывшись в сумерки, голубое в клеточку такси.
А потом, поставив к печке валенки
И отбросив в сторону портфель,
Ты присядешь на диван на маленький,
Льешь в стакан рубиновый портвейн.
А потом сомкнутся губы жаркие и наступят мрак и тишина.
Ты лежишь раздетая и жалкая, ты лежишь, сгорая от стыда.
Ты лежишь, покорная и тихая, не грусти и не мечтай о том,
Слушай, как часы на стенке тикают и кружат снежинки за окном.
А наутро встанешь чуть испуганно, скажешь: «Ой. Как долго я спала»
И, пришив оторванные пуговицы, скажешь: «Мне домой пора».
Ты уйдешь и скажешь: «До свидания», лишь назначив снова встречу мне,
Не приду я больше на свидание, потому что не нужна ты мне <...> (215).
Помимо того обстоятельства, что в обоих случаях речь идет
о школьнице, можно отметить и общее место «утреннего
просыпания» — «Вот уже утро, пора нам вставать...» («Пять парней»)
и «А наутро встанешь чуть испуганно...» («Голубое в клеточку
такси»).
В стихотворении «Выпускной вечер» «падение»
«претерпевает» опять-таки школьница. Возможно, «школьный бал» в песне
«Пять парней» и есть «выпускной бал». В этом случае можно
предположить, что в песнях обыгрывается совпадение смены
социально-гражданского статуса (утрата статуса ученика =
ребенка, обретение — посредством получения «аттестата
зрелости» — статуса взрослого) со сменой статуса социально-полового
(утрата статуса девушки, обретение статуса женщины).
Стихотворение цитируется по песеннику 1987 года 7-классницы из
г. Шадринска:
ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР
Спрятавшись от музыки и смеха, от подруг веселых и ребят,
Двое, не боясь наделать греха, в темном классе между парт сидят.
Платье белое дрожащею рукою было брошено в углу на край стола.
«Я хочу все время быть с тобою», — и девчонка парня обняла.
300

Он ее к себе прижал руками, кровь играет, хочется любить.
Так что же будет между нами? Да! Теперь мы вместе будем жить.
И девчонка, первый раз отдавшись, не могла никак понять,
Что во власти страсти оказалась, парню захотелось поиграть.
Ну что к чему добавить, что сказать?
Мораль всем может странной показаться:
Не следует с любовью так играть
И в темном классе долго оставаться (214).
Стихотворение «Выпускной вечер», в отличие от песни
«Пять парней», насквозь морализаторское. Причем, его мораль
открытая, почти «басенная». Аналогичным морализаторским
пафосом пронизано стихотворение, начинающееся словами
«Усевшись с подругами в тесном кругу...»:
<...> Проходят недели и вечера, свидания ждешь ты тоскуя,
Ведь в парке, в беседке впервые вчера узнала ты страсть поцелуя.
Ты любишь бродить с ним, где нет никого, где на воду падают тени,
Зачем ты дрожишь, обнимая его, впервые садясь на колени?
Он как во сне обнимал твои девичьи груди,
Ты тихо шептала: «Бесстыжий какой», а он каждый раз: «Ну, не буду».
И вновь ты идешь, и вновь вы вдвоем, тебя он так страшно ласкает,
Зачем ты не хочешь понять, что любви такой не бывает?
Шальные глаза его так горят, ты чувствуешь дрожь его тела.
Ты падаешь на спину — листья шуршат. Зачем не толкнешь его смело?
Не знаю, подумала ль ты о себе в миг первой пронзительной боли!
Бесцельно раскинулась... Ясно ль тебе, что ты уж не девушка боле!
Проходит неделя, другая, он сух. И ты даже встрече не рада <...>, и т. д.
Далее в стихотворении назидательно сообщается, что
«другая живет у него в груди» — та, которую он «не решится
обнять», чью «девичью гордость и невинность» он хранит, «как
подарок бесценный». «Вот это и есть та большая любовь, которой
ты очень хотела», — резюмирует автор (225).
Большой популярностью в девичьей среде пользуется текст
«За окном барабанит дождь...», часто встречающийся в альбомах
и нередко исполняемый как песня:
За окном барабанит дождь, в серой комнате — серая тень,
И на эту серую тень опускается к людям ложь.
Ты сегодня домой не пойдешь, позвонишь, скажешь: «Мама, не жди»,
Потому что на улице дождь, а у нас еще ночь и стихи.
А когда ты стихи прочтешь, будет все как старинный роман,
И ты скажешь тихонько: «Пусти», чуть откинувшись на диван.
[Вар.: Ты вдруг скажешь: «Хочу домой», а усядешься на диван,)
Будут алые губы нежны, будут руки ласкать и искать,
И тихонько пробьют часы первый час твоей женской судьбы.
А наутро, с постели встав, поправляя шелка на груди,
Ты вдруг скажешь: «Хочу домой», он ответит тебе: «Иди».
301

И тогда ты, глупышка, поймешь, что ему не нужна была.
И ты скажешь: «Проклятый дождь, ах, зачем я домой не пошла».
За окном барабанит дождь, в серой комнате серая тень,
И на эту серую тень опускается к людям ложь.
(216, в скобках — вариант из песенника 227)
Обращает на себя внимание топика «утреннего просыпания»,
уже знакомая по песням «Пять парней» и «Голубое в клеточку
такси».
Тему рифмованного «дефлоративного нарратива» мы
завершаем сообщением еще об одной песне:
Эти песни с удовольствием пели и парни, и девочки. Помню, например,
одну из таких песен. Она без названия, но назовем ее «В первый раз».
Вздрагивая от порывов ветра, ты в час ночи тащишься домой.
Закурила молча сигарету мокрою озябшею рукой.
Снег ложится на твои ресницы, под глазами краска растеклась
В голове не может уложиться, как впервые парню отдалась.
Это было дома у подружки, там пирушка шумная была,
Положила ты голову на руки и сидела молча у окна.
Вдруг к тебе подсел какой-то парень, и тихонько что-то прошептал,
И своими алыми губами нежно он тебя поцеловал.
[Вар.: Помню, как лиловую помаду пьяными губами он слизал.)
А потом ты громко закричала, крик твой перерос в протяжный стон,
Ты под ним лежала и стонала, он тебя ласкал и целовал.
(Вар.: Отдалась ты ему безответно, потому что верила в себя.
«Ой как, милый, больно, но приятно», — говорила ты ему тогда.)
Утром побежишь по переулку, остановишь встречное такси
И по темным улочкам Кургана будешь с ним кататься до зари».
(191, в скобках — варианты из песенника 217)
Стихотворные и песенные эротические нарративы
представляют собой весьма важный слой вербальной девичьей
культуры. Они выполняют две отчасти противоречащие друг другу
функции. С одной стороны, они осуществляют
психологическую адаптацию девушек к вероятной для их значительной
части добрачной дефлорации, в то же время они выполняют
функцию предостережения будущих невест от возможных
негативных последствий такого шага (прежде всего
пренебрежения юноши к девушке, «легко» согласившейся на интимную
близость).
302

6.4.2. Прозаические «дефлоративные» нарративы
По нашим оценкам, 90—95% рукописных девичьих
прозаических нарративов составляют рассказы о романтической любви с
минимумом телесных реалий, от 5 до 10% прозаических
нарративов так или иначе посвящены описанию эротических и
собственно сексуальных отношений. Конечно, в девичьей среде
циркулируют и «классические» «жестко-эротические» тексты типа
«Баня» и «Японская комната».
Кроме того, существуют тексты, порожденные собственно
девичьей средой. В тетради, представленной нам студенткой
пединститута в 1988 году, оказались тексты, многие из которых
вошли в сборник «Тридцать девичьих <...> рассказов о любви».
Но помимо текстов романтико-трагического и романтико-аван-
тюрного содержания в тетради были представлены и рассказы
откровенно вульгарно-эротического характера. Вот, например,
несколько строк из рассказа «История одного лета» (237):
Саша обнял Свету <...> повалил наземь <...> расстегнул верхнюю
пуговку платья.
— Не надо, Саша <...>.
— Что ты, Света <...> я просто хочу <...> посмотреть на тебя такую,
в чем мать родила.
И он <...> снял платье с девушки <...> Саша мгновенно схватил <...>
грудь Светки. <...> Светка <...> сняла с себя плавки. <...> Светка <...>
вскрикивала от боли и наслаждения. <...> (более обширный отрывок из
рассказа см. в Приложении к главе 6).
Дефлорация как центральная тема рассказа присутствует в
ряде текстов, опубликованных в сборнике «Тридцать девичьих
рукописных любовных рассказов»: «Подлость» («<...> Его рука
скользнула меж грудей. <...> Вмиг от боли она вскрикнула. <...>
Он, как зверь, вдавил ее в диван. <...> Она увидела на простыне
красное пятно <...>» (Борисов 1992а: 34—35), «Ирина» («<...>
Он <...> продолжал снимать все, что было на ней <...> прижал к
груди, взял ее на руки и понес на койку») (Там же: 49), «Финал»
(«Вдруг она почувствовала, что на нее навалилось чье-то
тяжелое тело. Она уже не могла сопротивляться») (Там же: 52—53),
«Я всегда с тобой» («Когда она очнулась, то увидела, что она,
раздетая догола, лежит в постели») (Гам же: 74), «Фараон» («Она
долго сопротивлялась, а потом уснула, ничего не понимая»)
(Там же: 84).
В рассказе «Убитая любовь» из тетради начала 1980-х (г. Шад-
ринск) удельный вес откровенной эротики в сравнении с
«Историей одного лета» значительно снижен:
303

Девушка спала. Вдруг она почувствовала, что ее плечи кто-то ласкает.
<...> Она в испуге открыла глаза. Перед ней стоял он. <...> «Пусти!» —
«Нет, никогда». <...> Она не могла вырваться из его объятий. <...> Он снял
с нее всю одежду. <...> Одной рукой он держал ее, другой раздевал
самого себя. <...> Вдруг тело пронзила нечеловеческая боль, она простонала, и
по ее лицу прокатились слезы. <...> Она <...> повесилась. <...> Он <...>
бросился <...> на камни и разбился (развернутый вариант рассказа см. в
Приложении к главе 6).
По формальным признакам данный текст можно
рассматривать как любовный рукописный рассказ «классического типа» —
с двойным самоубийством. Но содержательно рассказ
погружен не в романтическое, а в телесно-эротическое семантическое
поле («продолжал снимать», «раздевал самого себя», «бёдра»,
«полные груди», «тело пронзила боль»).
Думается, что было бы неправильно преуменьшать роль
подобных рассказов в половой социализации девочек-подростков
1970—1980-х годов. Вкупе с песенно-альбомными текстами они
актуализировали темы соблазнения и сексуального насилия для
девичьего сознания.
6.4.3. Смехоэротический дискурс в девичьей культуре
Хотя распространение смехоэротического фольклора в
русской довзрослой среде практически не изучалось, тем не менее
существует, на наш взгляд, негласная презумпция того, что
преимущественной сферой циркуляции смехоэротического
фольклора является мальчишечья среда. Тем ценнее свидетельства,
показывающие, каким образом распространяются смехоэроти-
ческие тексты в среде девочек:
Помню, ко мне подошла одноклассница и сказала: «Хочешь, песенку
спою?» — и спела: «Пиликала гармошка, играл аккордеон, маленький
Антошка натягивал га-а-а... <нрзб>, птица летела по небу, она на лету
показывала свою пи-и-и-ратики, пиратики, морские акробатики, днем они
дерутся, а ночью е-е-хали медведи на велосипеде, впереди большая утка, она
большая про-сю-стите, это слон, у него большие я-я-я-ша, Яша, где твоя
мамаша? А моя мамаша с папашей делают второго Яшу». Мне показалось:
такая классная песня, и я ее сразу запомнила, и потом всем девочкам во
дворе пела, а потом всем двором пели (конечно, чтобы взрослые не слышали),
казалось, так интересно. Когда первый раз кому-то поешь эту песенку, то
поясняешь <...> (далее респондент приводит список подразумеваемых
«неприличных» слов) (018в).
Помимо песен-куплетов с подразумеваемыми, но не
проговариваемыми «неприличными» словами в девичьей среде широко
распространены загадки и квазизагадочные тексты-анекдоты (из
304

серии «Армянское радио») с эротическим содержанием или
подтекстом. Они довольно часто встречаются в девичьих тетрадях:
(«Почему у курицы нет грудей? Потому что у петуха нет рук.
<...> Почему петух при виде курицы прыгает на одной ноге?
Потому что он другой расстегивает брюки» (большая подборка
опубликована в: Борисов 1994). Любопытно отметить, что в
девичьем альбоме, из которого взяты процитированные
примеры, скабрезные «загадки» разделялись текстами таких бесспорно
возвьппенно-романтических произведений, как «Мне звезда
упала на ладошку» А. Дольского и «Баллада о прокуренном
вагоне» Г. Кочетова.
Часто в девичьих блокнотах и песенниках можно встретить
построенные на эротических двусмысленностях
юмористические рассказы «Подарок. Неопубликованный рассказ Чехова»
(см.: Борисов 1994) и «Рецепт (Киевского) торта» (см.
Приложение к главе б, а также: Борисов 1996а).
Рассмотрев всю совокупность зафиксированных нами
жанров, можно сделать вывод, что центральной темой девичьей
вербальной культуры является романтическая любовь.
Приложение к главе 6
6.1.3
1. Коллективный очерк <...> мы с подругами вели на первом курсе,
когда жили в частном доме в количестве пяти человек. Обычно веселые
дни и дни с приключениями записывали в стихотворной форме.
Сочиняли различные буриме на какие-то имена. Велась тетрадка, кто бывал в
гостях, тот там оставлял свои пожелания жильцам дома. Сейчас уже
три года такие записи не ведутся, так как у нас, у всех (подружек), разная
судьба (183).
6.2.1
1. Любовь бывает только раз, а остальное — увлеченье;
Любовь — это тайна, с ней надо обращаться очень бережно;
Любовь — светлое чувство;
Любовь — это самое великое чувство, которое творит чудеса, которое
творит новых людей, создает величайшие ценности;
Любовь — это имя девушки;
Любовь — это букет, в котором часто встречается крапива;
Любовь по письмам, как обед по телевизору;
Любовь — это цветок, но нужна смелость и отвага, чтобы сорвать его на
краю пропасти; Любовь не из тех вещей, которые можно скрывать (220).
2. Любовь — это ваза, а ваза — стекло. Стеклянные вазы бьются легко;
Любовь — солома, сердце — жар. Одна минута — и пожар;
Любовь — это болезнь души и тела;
305

Любовь — это вальс, в котором не каждому суждено кружиться, а
лишь тому, кто его умеет танцевать;
Любовь как огонь — без пищи гаснет (221);
3. Любовь — это огонь, который быстро разгорается, но трудно
потушить;
Любовь для русского народа, любовь — для русской красоты, любовь
сильнее водорода и крепче серной кислоты;
Любовь — это глупость с приятным чувством (228).
4. Любовь — это костер, в который попадают двое;
Любовь — это канат, который черти тянут в ад;
Любовь — это храм для двоих, куда не входит третий;
Любовь ровесников не ищет;
Любовь делает парня робким, а девушку смелой;
Любовь — это счастье, а счастье — стекло, стеклянному счастью
разбиться легко;
Любовь — это два дурака с повышенной температурой;
Любовь — единственное чувство, за которое стоит родиться и жить (226);
5. Любовь — это сказка, любовь — это сон, любовь — это лес, что
бродят вдвоем;
Любовь — это гордость, любовь — это честь. У каждой девчонки
любовь эта есть; Любовь — наука химии, она тебе верна, когда целуешь
девочку, реакция нужна (227).
6. Любовь — огонь, любовь — везде, любовь — вода, любовь — всегда;
Любовь — это два сердца, стремящихся друг к другу;
Любовь — это непостоянное чувство, любовь — значит страдать,
любовь — это тоже искусство, и надо его понимать (228).
7. Любовь — это пух, а кто любит — тот лопух;
Любовь — это адская музыка, под которую пляшут даже старики;
Любовь — это пуля, которая попадает в сердце и выходит боком;
Любовь — это бурное море, любовь — это злой ураган, любовь — это
счастье и горе, любовь — это просто обман (231).
8. Любовь — это стекло, разобьешь — не склеишь, а склеишь — все
равно будет трещина; Любовь — начинается улыбкой, а кончается слезами;
Любовь — цветок, который расцветает всего один раз в жизни (232).
9. Дружба — это веревка. Порвешь, свяжешь, все равно узел останется;
Дружба — это драгоценный камень, не теряющий свой блеск (221);
10. Дружба любит только двух. Третий ее губит;
Дружба — хорошее дело, но она не заметит любви;
Дружба — это мед. Узнаешь на вкус — потешишься!;
Дружба — начало любви! (229);
11. Дружба — не служба, предлагать не нужно. Дружба рождается, а
не предлагается; Дружба — великое дело, дружбой умей дорожить. Знай,
что без дружбы хорошей трудно на свете прожить (230).
6.2.5
1. Альбом 1987 года:
КЛЕН — Клянусь любить его навечно;
СМЕХ — Стремлюсь мстить, его храня;
МЕЧТА — Мне его черты так абажательны;
306

ДУРАК — Дорогой, уважаемый, родной, абажаемый кавалер;
ЛЕБЕДИ — Любить его буду, если даже изменит (221).
2. В тетради 1988—1990 годов встречаются следующие
«расшифровки»:
ЛИМОН — Люблю и мечтаю о нем;
ЯБЛОКО — Я буду любить одного, как обещала;
ЛЕТО — Люблю его только одного;
ЗЛО — За любовь отомщу;
ЛЕВ — Люблю его вечно;
СЛОН — Сердце любит одного навечно (225).
6.2.8
1. Что пожелать тебе — не знаю, но среди жизненных дорог
Сумей найти себе такую, чтоб можно было превозмочь (220).
2. Если кончилась дружба и если не хватит любви,
То беречь это фото не нужно, улыбнись, все забудь и порви.
Красоты здесь нет, она не каждому дается.
Простая здесь душа да горячее сердце бьется.
Если встретиться нам не придется, если так уж сурова судьба,
Пусть на память тебе остается неподвижная личность моя (221).
6.2.9
1. Тетрадь 210 (пос. Мишкино Курганской обл., 1990 г.):
Приметы о рождении:
январь — добрый;
февраль — завидущий;
декабрь — настойчивый;
ноябрь — очень милый;
сентябрь — нравится, но не всем;
октябрь — умный.
Значения волос:
черные — красивые;
белые — аккуратные;
русые — влюбленные;
рыжие — признательные.
Значения чихания:
понедельник — к знакомству;
вторник — к встрече;
среда — к похвале;
четверг — к письму;
пятница — к любви;
суббота — к свиданию;
воскресенье — к новой встрече.
307

К чему снится парень:
понедельник — к ссоре;
вторник — к уважению;
среда — к слезам;
четверг — к мучению;
пятница — к любви;
суббота — к исполнению желаний;
воскресенье — к вечной любви.
2. Тетрадь 229 (конец 1970-х гг.):
Значения губ:
тонкие — красивые;
большие — удовольствие;
маленькие — влюбленные;
розовые — ревнивые.
Значения носа:
высокий — знаменитый;
маленький — красивый;
средний — гордый;
широкий — изменчивый.
3. Обращения:
«Эй» — смеется;
«Вы» — уважает;
«Ты» — считает своей;
«Имя» — любит.
Пожатия:
«слабо» — первое замужество;
«средне» — презирает;
«сильно» — любит;
«за пальцы» — ревнует.
Значения знаков:
Любовь —!!!
Ссора —!!
Злость — ???
Верность — ?!
Насмешка — ?
Любовь с обманом — ?!!
Обманство - !!? (221)
6.2.10
1. Тетрадь 219:
Секреты юноши: <...>
2. Если юноша обнимает девушку за талию, то он хочет сказать
«люблю» <...>;
8. Юноша должен целовать девушку не нахально.
2. Тетрадь 220:
Значения любви: <...>
308

21. Если парень дарит девушке зеркальце, то оно приведет их
к разлуке <...>;
31. Чем крепче жмет парень девушку к себе, тем сильнее он любит ее.
6.3
1. При обсуждении любовных рассказов мы (девчонки) плакали. Или
индийские фильмы: о, ревели голосом все девчонки, и даже на следующий
день, вспоминая фильм, плакали (036).
2. Также были рассказы о любви, всегда с печальным концом, когда
девушка очень любит, а юноша нет, в которых девушка не сберегла
девичью честь, и как плохо это для нее закончилось; в которых девушка была
не гордой, поверила парню, которые всегда обманывают. Эти рассказы
воспринимались как правда. Прочитав их, всегда думала, что я так
поступать никогда не буду. Относилась более критично к юношам (247).
6.4
1
Дым костра создает уют,
Искры гаснут в полете сами, —
Пять парней о любви поют
Чуть охрипшими голосами.
Вот и кончился школьный бал,
Ты поглядела манящим взглядом,
И я покидаю нарядный зал,
И вот мы шагаем по проспекту рядом.
В квартире твоей родителей нет, —
Они отдыхают у тети Веры,
И вот погас в твоей комнате свет,
И вот захлопнулись входные двери.
Ну что мне делать с тобою такой?
На этот стол и на эти книжки
Упал твой лифчик голубой
И смешные твои трусишки.
Вот уже утро, пора нам вставать,
Но я не хочу, чтобы ты проснулась, —
Мне так приятно с тобою лежать,
Вот бы эта ночь к нам опять вернулась.
И, отогнув одеяла край,
Нежно целую твои коленки,
А ну-ка, лентяйка, давай вставай,
Как сладки твоих сливок пенки. <...>
Песня записана в 1981—1983 годах в Екатеринбурге Игорем М. по
нашей просьбе. Долгое время мы полагали, что эта песня (этот вариант)
является «мужским», однако публикация в сборнике «Русский школьный фоль-
309

клор» (см.: Головин, Лурье 1998), где аналогичный текст взят из песенника
16-летней девочки-подростка, показала, что это — «обоеполый» вариант.
2
Дым костра... и т. д.
Если бы слышали вы хоть раз,
Как эта песня в ночи звучала,
Побросали б вы все дела,
Чтоб послушать ее сначала.
Ты с похода вернулась домой,
Но была уже не девчонка,
Не побежишь ты с мальчишками гурьбой
И не встряхнешь ты по-девичьи челкой.
«Мама, милая, прости.
Я вовсе этого не хотела.
Так получилось, сама пойми», —
Молила девочка, стоя на коленях. <...>
Песня записана в городе Шадринске в 1985—1987 годах по памяти
Анжелой Ш-ой (17—18 лет).
6.4.1
1. Отрывок из рассказа «История одного лета»:
Саша обнял Свету, поцеловал ее и повалил наземь. Света не
сопротивлялась. Саша расстегнул верхнюю пуговку платья.
— Не надо, Саша, я еще молода для этого.
— Что ты, Света, я не хочу испортить тебе молодость, я просто хочу
напоследок посмотреть на тебя такую, в чем мать родила.
И он осторожно снял платье с девушки. Перед ним лежала почти голая
(в плавках и в лифчике) девушка, у которой была стройная фигура,
стройный стан, стройные красивые ноги. Но когда Саша снял со Светы
лифчик, на его грудь упали две крупные, как мячики, груди. На концах
было видно коричневые соски. Саша протянул руку к грудям, но задеть их
не решился.
— Ну, смелее, не бойся, — вдруг сказала Света.
И Саша мгновенно схватил обеими руками груди Светки и стал
тискать их в руках. Светка от боли вскрикнула, она отстранила от себя
юношу и сняла с себя плавки. У Саши сразу же потянулась рука туда. Он
лег на Свету, одной рукой стиснул грудь, а другой стал шарить во
влагалище.
Светка ржала, как лошадь, хрипела, вскрикивала от боли и
наслаждения.
— Саша, я замерзла уже, хватит.
Он засосал ее алые губы и не отрывался от них минуту <...> (237).
2. Текст рассказа «Убитая любовь» из тетради начала 1980-х (г. ТТТад-
ринск) (с небольшими сокращениями):
310

Девушка спала. Вдруг она почувствовала, что ее плечи ктото ласкает
нежными руками. Подумав, что она спугнет этот сон, лежала не шевелясь.
Но когда чьи-то губы дотронулись до ее губ, она в испуге открыла глаза.
Перед ней стоял он. Она хотела закричать, но его руки прикрыли ее рот.
«Тише!» — прошептал он. Она примолкла от его первого поцелуя. <...>
Придя в себя, она в ужасе отскочила от него. «Как?!» — «Да, это я». Перед
ней стоял тот, которого она сильно любила, но скрывала, а при встрече
отталкивала его от себя. <...> «Пусти!» — «Нет, никогда». Он стал целовать
ее в губы, шею, и она не могла вырваться из его объятий. Когда он снял с
нее всю одежду и оставил ее лишь под одной простыней, она закричала.
Она думала, как ей вырваться и уберечься от позора. Одной рукой он
держал ее, другой раздевал самого себя. <...> Раздевшись, он откинул
простыню в сторону, ее руки были раскинуты в разные стороны, как он их
держал. Ему бросилось в глаза то, что ее тело ярко выделялось на белой
простыне. У него закружилась голова. Ее бедра сливочного цвета привлекли
бы каждого. Полные груди, мягкий живот и то, на чем задержал он свой
взгляд, взволновало, и он лихорадочно затрясся и, стесняясь, полез к ней.
Она закричала, вся захлебываясь в слезах. <...> Вдруг тело пронзила
нечеловеческая боль, она простонала, и по ее лицу прокатились слезы. Тогда
она прошептала: «Зачем?» Затем он встал и не посмотрел на нее. Вышел в
другую комнату. Она плакала, подушка стала мокрой от слез. Тогда она
решилась. Тихо пробралась в сарай, сделала петлю и повесилась. Она не
слышала его слез на своей могиле. Он очень ее любил, но сделал это ради
того, чтобы его не считали трусом. Как выразились его друзья, с которыми
он поспорил, что в эту ночь он станет мужем этой девушки. На ее могиле,
все обдумав, он решил. Он пошел на крутой обрыв реки, бросился вниз на
камни и разбился (219).
РЕЦЕПТ (КИЕВСКОГО) ТОРТА
Уходя на работу, жена попросила мужа: «Ваня, в 11 часов из Киева
будут передавать рецепт приготовления торта. Не забудь настроить
приемник и записать». Ваня <...> допустил ошибку. Настроил приемник между
Москвой и Киевом. В это время из Москвы передавали физзарядку, а из
Киева — приготовление торта. Ваня еле успевал записывать. И вот что он
записал: «Поднять руки вверх, насыпать стакан муки на плечи, лечь на
спину, поднять обе ноги вверх, насыпать стакан сахара между ног и хорошо
потереть с половиной стакана молока. Дыхание нормальное. Поставив
ноги на ширину плеч, наклониться вперед, разбить яйца руками в сосуде,
повторить 6 раз. <...> Приятного вам аппетита (219) (впервые
опубликовано в: Борисов 1996а).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В результате изучения обширного материала — более 10
тысяч тетрадных страниц рукописного авторского текста — мы
пришли к следующим вьюодам.
При теоретическом допущении существования
множества половозрастных субкультур, эмпирически доказанной к
настоящему времени можно считать реальность лишь девичьей
(суб)культуры. Нами было описаны следующие ее компоненты.
Прежде всего, это слой организующихся и
осуществляющихся преимущественно девочками эротически нейтральных
игр, а также ансамбль ритуализированных дружеских девичьих
практик. Нам удалось выявить параллели этих игровых и
ритуализированных практик с архаическими ритуалами и
традиционными обрядами.
Мы рассмотрели ряд слабо исследованных или вообще не
затрагивавшихся в культурно-антропологических описаниях
латентных механизмов гендерной социализации девочек, таких
как овладение информацией о репродуктивной функции
человека (показана эволюция представлений от сказочных до
технически-медицинских); смысловое освоение пубертата
(менструации, роста груди) и связанных с ним семиотически
маркированных действий (надевания бюстгальтера, посещения гинеколога),
а также осмысление поцелуя как рубежного (переходного)
поведенческого акта.
Впервые была показана роль внутридевичьих интеракций в
процессе половой социализации девочки. Было обращено
внимание на наличие целого ряда эротически окрашенных
междевичьих практик, в том числе: взаимных игровых и внеигровых
обнажений и ощупьшаний, игр с имитацией половой близости (как
зачатия), беременности и родов, подражательно-тренировочных
имитаций половых отношений, парафольклорных обучающе-
предостерегающих рассказов об опасности неосторожного поведе-
312

ния, о первой брачной ночи, о беременности и родах. Была
отмечена особая роль «девичьих посиделок» («девичников») как
ведущей формы трансляции поведенческого опыта (одежда, гигиена,
манера себя вести, коммуникация с представителями
противоположного пола разных возрастов) и поддержания половозрастных
групповых («девичьих») ценностей, в частности, девственности
(чести, целомудрия), верности, любви и т. д.
Специальному рассмотрению подвергся доселе не
фиксировавшийся канал половой социализации, включающий в себя
набор всевозможных межполовых интеракций. В частности,
были выделены конвенциональные виды межполовой
коммуникации — добровольные игровые и неигровые односторонние и
обоюдные обнажения; игры с поцелуями, игры с эротическим
подтекстом (в том числе с раздеванием);
слабоконвенциональные формы межполовой коммуникации — «технически
организованные» подглядывания, квазиигры («Московский зонтик»,
нитка, прицепленная к подолу) с задираниями подолов,
расстегиваниями бюстгальтеров, хлопками по ягодицам и, наконец,
неконвенциональные — сюда входят прежде всего так называемые
«зажимания».
В работе были рассмотрены также виды «любовной»
активности девочек и девушек, исходящие из «нематериалистических»
постулатов. Речь идет об играх в поднимание «покойника», о
загадывании желаний, о мантических (гадальных) и собственно
магических (привораживающих) практиках. В результате было
установлено, что магический (в широком смысле) континуум
девичьей культуры не только сохраняет традиционные практики, но и
порождает новые («письма любви», «школьные гадания»).
Фольклорная составляющая девичьей культуры также была
подробно рассмотрена в нашей работе. Было показано
многообразие как метажанровых («анкеты», «пожеланники», «дневники»,
«альбомы»), так и жанровых («законы», «теоремы»,
«квазиаббревиатуры», «рассказы») компонентов девичьей рукописной
культуры. Отдельно были рассмотрены как
любовно-романтическая, так и эротическая парадигмы девичьего фольклора.
Все вышесказанное убедительно свидетельствует о
существовании не просто отдельных половых (половозрастных)
спецификаций гипотетически единого «процесса взросления», но именно
об особой — девичьей — сфере половой социализации.
К сожалению, нам не удалось выявить «этос», «ядро»,
«базовую модель» тендерной социализации девочек-россиянок
последней трети XX века. Возможно, обнаружение этого «ядра»
еще впереди, возможно, его нет вообще, а возможно, имеется
313

несколько параллельно существующих «базовых культурных
моделей» девичьей половой социализации.
Проделанная и отраженная в данной монографии работа
позволяет наметить направления новых исследований.
Во-первых, речь может идти о дальнейшем углублении в
изучении собственно «девичьей культуры» или, точнее, — процессов
социализации. Так, мы не стали развивать тему коммуникативно
не окрашенных форм культурнопсихического онтогонеза:
индивидуальные миры сновидений, индивидуальные игровые миры,
формы индивидуально-эротического развития (фантазирование,
культурно-психофизиологические «техники себя» (термин
М. Фуко)). При этом мы считаем нужным отметить, что
определенный материал в нашем распоряжении имеется.
Во-вторых, выделение локуса «девичьей культуры» ставит
вопрос об описании и последующем изучении иных
половозрастных культурных континуумов (женского, мальчишеско-юноше-
ского, мужского), а также катализирующих локусов социально-
половой социализации — школ, домов отдыха, туристических и
оздоровительных лагерей, танцевальных залов («дискотек»),
домашних вечеринок, свадебных обрядов, походов и т. д.
Реализация названных направлений исследований позволила
бы развить эвристические потенции, заложенные в нашей
работе, и создать описание мира современной российской эротически
маркированной повседневности как совокупности
сообщающихся половозрастных субкультур.
Остается надеяться, что хотя бы часть из намеченных
направлений нам удастся реализовать в будущем.

Сведения о респондентах (информантах),
цитируемых в книге
Д. ф. — факультет социальной и дошкольной педагогики и психологии
(назывался также факультетом дошкольного воспитания) Шадринского
пединститута;
Л. ф. — факультет русского языка и литературы, с 1999 года —
филологический факультет Шадринского пединститута;
Ф. п. — факультет специальной и коррекционной психологии
(назывался также факультетом психологии) Шадринского пединститута;
Ф-м. ф. — физико-математический факультет Шадринского
пединститута,
Ин. яз. — факультет иностранных языков Шадринского пединститута.
Поскольку содержание письменных работ носило, как правило,
достаточно интимный характер, респонденты (студентки Шадринского
пединститута) часто стремились вообще не сообщать о себе сведений либо — после
настоятельных просьб и напоминаний — рассказывали о себе в высшей степени
неполно. Именно с этим связана частая скудость справок о респондентах.
Личный архив автора книги имеет две системы описания. Первая —
сплошная нумерация (001, 002, 003 <...> 180, 181 и т. д.) — применялась с
1996 по 200Ю год. В 2000 году новые материалы стали описываться по
модели «Фонд... Опись... Дело...» (например: Ф. 1. Оп. 4. Д. 35). В 2001 году
на новую систему описания постепенно стали переводиться и то, что было
собрано ранее.
Ссылки в книге даются как по первой системе (работы до 2000 года),
так и по новой (с 2000 года и позже). Ссылки на одну из работ приводятся
то по одной системе «(028)», а в другом случае — по другой «(Ф. 1. Оп. 9.
Д. 1.)». Мы решили не устранять этот казус, а оставить его для
иллюстрации частичного наложения систем описания.
001. 4 курс д. ф., пос. Шумихинский Пермской обл, май 1999 г.
002. Ю. К-ва, 5 курс д. ф., 1976 г. р., июнь 1999 г.
002а. «Мне 44 года. Живу в Кургане. Детство провела в деревне».
Работа написана по просьбе респ. 002 в 1999 г.
003. 3 курс ин. яз., 20 лет, июнь 1999 г.
004. Светлана 3., 5 курс д. ф., 1978 г. р., г. Шадринск, 1999 г.
004а. «21 год, учится сейчас в ШГГГИ, приехала из Когалыма». Работа
написана по просьбе респ. 004 в 1999 г.
315

006. Елена Ш., 4 курс д. ф., 1978 г. р., г. Шадринск, 1999 г.
008. Яна П-на, 4 курс д. ф., 1978 г. р., г. Павлодар, 1999 г.
009. С-ва, г. Темиртау Карагандинской обл., 1999 г.
015. Людмила Д-на, 1971 г. р., село Ключи Далматовского р-на
Курганской обл., 1993—1994 гг.
016. Наталья Л-ских (урожд. К-ва), 22 года, г. Ревда
Свердловской обл., 1993-1995 гг.
017. Ольга Х-кова, 4 курс д. ф., 1978 г. р., г. Шадринск, 1999 г.
017а. 1982 г. р., г. Шадринск. Работа написана по просьбе респ. 017
в 1999 г.
018. Наталья А-ныпина, 1978 г. р., 4 курс д. ф., г. Далматово
Курганской обл., 1999 г.
018а. 1977 г. р., г. Далматово. Работа написана по просьбе респ. 018
в 1999 г.
0186. «Я родилась 17.06.[19]80 г. в городе Далматово». Работа
написана по просьбе респ. 018 в 1999 г.
020. Алена К-ина, 1978 г. р., 3 курс л. ф., апрель 2000 г.
024. Алена А-ва, д. ф., 4 курс.
025. Т. Ш-дина, 1968 г. р., г. Катайск Курганской обл.
026. А. К-ина, 4 курс, село Бороздянка Альменевского р-на
Курганской обл.
027. Ярослава С-на, 4 курс д. ф., г. Шадринск, 1993 г.
028. Наталья П-кова, 4 курс д. ф., 1978 г. р., г. Далматово
Курганской обл, 1999 г.
028а. Юля, 11 лет, г. Далматово. Работа написана по просьбе респ. 028
в 1999 г.
030. Светлана П-ва, 1970 г. р., г. Челябинск, 1993 г.
031. Ольга Васильевна Б-ова, 30 лет, 4 курс, с. Варлаково Мишкин-
ского р-на Курганской обл., январь 1994 г.
032. Е.А. П-вка, 24 года, г. Курган, январь 1994 г.
034. Анна С-губ, 4 курс.
035. И. Б-ва, 4 курс.
036. Надежда Владимировна У-нцева (урожд. С-чук), село
Курганской области (название села и название района не указаны).
038. Ю. Геращенко, 5 курс л. ф., социологическое исследование в 10а
классе школы № 1 г. Шадринска, 1994—1995 гг.
039. Елена К-ова, 4 курс д. ф., село Белозерское Курганской обл., 1993 г.
040. Алена А-ва, 4 курс д. ф., 10 класс — в г. Свердловске.
045. Оксана Д., 5 курс ф. п., 1999 г.
047. Ирина П-ва, 4 курс, [1995 г.].
048. Ольга К-шун, ф. физкультуры и спорта, г. Челябинск, [1996 г.]
049. Лариса С-на, 1977 г. р., г. Шадринск.
050. Ольга М-ова, 5 курс л. ф., г. Каменск-Уральский Свердловской обл.
051. Лариса П-нко, 5 курс л. ф.
052. СИ. М-цева, 1967 г. р., 4 курс, г. Свердловск.
054. Г. Ш-на, 2 курс.
055. Н. Ю-ва, 1967 г. р., 4 курс, г. Курган.
057. 3-ова, 4 курс.
058. Ольга Д-кова, г. Шумиха Курганской обл.
059. Л.А. Н-ова, 4 курс д. ф., г. Каменск-Уральский Свердловской обл.
316

061. Е. С-ина, 4 курс д. ф.
064. Ирина С-нова, 24 года, г. Каменск-Уральский Свердловской обл.
065. Елена О-зова (урожд. Г-улина), 5 курс л. ф.
067. Ольга А-нова, 3 курс д. ф.
071. Ольга Г-ва, 4 курс н. ф.
073. Марина Шва, 4 курс, заоч. отд., село Частоозерье Курганской обл.
074. Н. К-ва, 25 лет, озеро Медвежье [курортное место].
075. Ольга Е-на, 5 курс л. ф., ноябрь 1993 г.
076. Светлана К-ова, 5 курс л. ф., «село возле райцентра», 1993 г.
077. Наталья О-ренко, 1978 г. р., 4 курс ф. п., 1999 г.
078. Светлана Михайловна Л-ина, 5 курс л. ф., г. Шадринск.
081. О.В. 3-ова, 1972 г. р., г. Качканар Свердловской обл., описан 1982—
1989.
084. СВ. П-това, 24 года, пос. Мишкино Курганской обл.
086. Светлана У-кова, 1968 г. р., г. Курган.
087. Г.Г. И-метова, 4 курс.
089. Т.А. Б-ва, род. в селе Ясная Поляна Далматовского р-на
Курганской обл., 1984—1988 гг. — Катайское педучилище.
093. Работа без подписи середины 1990-х гг.
095. Ю-на, д.ф., г. Шадринск, июнь 1999 г.
096. Юлия П-шева, 3 курс д. ф., пос. Байкалово Свердловской обл.
098. Ольга Б-на, 4 курс д. ф.
099. Наталья В-ова, 1972 г. р., 4 курс д. ф., г. Верх-Нейвинск
Свердловской обл., 1993 г.
100. Светлана К-м, 4 курс д. ф., г. Шадринск.
101. О.В. Б-лева, родилась в 1970 г. в селе Утятском Притобольно-
го р-на Курганской обл., 1993 г.
102. 28 лет, г. Каменск-Уральский Свердловской обл., описывается
школьный период — 1972—1982 гг.
103. Н.И. П-шева, 1970 г. р., село Преображенка
Семипалатинской обл. Казахской ССР.
107. Ольга С-нова, 4 курс д. ф., г. Каменск-Уральский, 1993 г.
109. Л.А. Ч-ская, 1969 г. р., 4 курс, село Чернозубовка Кокчетав-
ской обл., 1994 г.
110. В. Р-ва, 5 курс л. ф.
117. Татьяна Н-нко, 5 курс л. ф., г. Шадринск, январь 1994 г.
118. Любовь Е-ва, 1967 г. р., «я родилась и выросла в сельской
местности», окончила Куртамышское училище, с 1987 г. живет и работает
в Кургане, 1993 г.
120. Н. П-ва, 1963 г. р., д. ф., до 12 лет — Казахстан, с 12 лет — Курган,
май 1999 г.
123. Л. 3-на, д. ф., р. п. Каргаполье Курганской обл., май 1999 г.
124. Наталья Ш-ва, 1974 г. р., г. Курган, май 1999 г.
125. Наталья Х-нова, 1974 г. р., д. ф., г. Далматово Курганской обл.,
май 1999 г.
128. Елена С-кова, о середине 1980-х гг., г. Катайск Курганской обл.,
май 1999 г.
129. Нелли Ч-ева, 1979 г. р., г. Катайск Курганской обл., ситуации и
рассказы конца 1980-х — начала 1990-х гг.
130. Е. Г-мова, 1977 г. р., 5 курс ф.п., 1998 г.
317

133. В.В. Пина, [1972-1973 г. р.], 4 курс д. ф., работа 1993-1994 гг.
134. Лилия Х-ова, 5 курс л. ф., г. Шадринск.
136. Н.В. В-шева, 4 курс, д. ф.
137. Ольга В-ина, 1970 г. р., г. Курган, 1993-1994 гг.
138. Л.Б. Б-ина, студентка заочного отделения.
140. Елена М., 4 курс д. ф., 1993-1994 гг.
141. Татьяна К., 20 лет, 4 курс д. ф.
145. Ирина Уст-вайте, 5 курс ф.-м. ф., работа 1993—1994 гг.
146. В.Г. 3-тдинова, род. в 1968 г. в дер. Трехозерки Целинного района
Курганской обл., с 5 лет — в дер. Полынный Лог.
147. Т.В. Д-ова, 1970 г. р., сельская школа, 1994 г.
148. Наталья К-лева, 3 курс д. ф., 20 лет, г. Курган, 1993 г.
150. Елена Б-ских (урожд. Ф-ненберг), 1967 г. р., с 1972 по 1982 г. —
г. Каменск-Уральский Свердловской обл., с 1982 г. — г. Братск, 1994 г.
151. Зинаида Ж-кова, Шадринский финансовый техникум, 1989—1990 гг.
152. Эльвира Я., село Челябинской обл., 1990 г.
153. Анна Н-на, г. Далматово Курганской обл., 1993 г.
154. Ирина К-ва, 1993 г.
155. Ирина Б., г. Курган, о 1976-1978 гг.
156. Люба Б-ова, лаборант кафедры философии, 18 лет, 1989 г.
160. Татьяна В-нко, 6 класс средней школы № 4 г. Шадринска, 1989 г.
162. Таня. Недокументированная тетрадь, 1987—1989 гг.
163. Светлана Зимина, г. Рига (Латвия), студентка, 1987 г. Из письма:
«Мне тут некоторые советуют самой заняться собиранием детского
фольклора. <...> Но <...> ты уже начал, Сергей, то есть идея твоя. А во-вторых,
из меня никогда филолога не выйдет. Поэтому мне не жалко. Может, еще
через много лет, когда выйдет твоя книга, ты упомянешь меня как
информанта?»
164. Юлия К-кова, 1978 г. р., до 1980 г. - в ГДР, с 1980 по 1993 г. -
во Фрунзе, с 1993 г. — в Шадринске, 1999 г.
165. Ольга Александровна Ч-на, 1978 г. р.
165а. 9 лет, г. Лабытнанги Тюменской обл.; запись сделана по просьбе
респ. 165.
166. Ольга Владимировна Ч-ина, 1978 г. р.
1666. Наталья, 22 года, г. Шадринск. Работа написана по просьбе
респ. 166 в 1999 г.
170. Марина 3-кова, 22 года, 4 курс д. ф., село Курганской обл., 1999 г.
1706. «Я родилась в Кургане в 1982 г. Свое детство я провела в с. Бры-
лино, в которое мы переехали, когда я была маленькой». Работа написана
по просьбе респ. 170 в 1999 г.
170в. Алла, 21 г. Работа написана по просьбе респ. 170 в 1999 г.
171. Фаина 3-кова, 22 года, 4 курс д. ф., село Курганской обл., 1999 г.
172. Лилия И-ева, 22 года, 4 курс д. ф., 1999 г.
172а. Галина, 20 лет, село Целинное Курганской обл. Работа написана
по просьбе респ. 172 в 1999 г.
172в. Евгения, 18 лет, г. Шадринск. Работа написана по просьбе
респ. 172 в 1999 г.
179. Мария Ш., 3 курс д. ф., 1997.
180. К-на, о 1982-1987 гг., 1999 г.
181. Татьяна Л-ных, 1978 г. р.
318

181а. Из села Понькино Шадринского р-на; село Фрунзе Шадрин-
ского р-на, 1999 г.; запись сделана по просьбе респ. 181.
182. Наталья Б-ва, 4 курс ф. п., 1999 г.
183. Наталья И-нко, 4 курс ф. п., 1999 г.
184. Юлия К-ских, 4 курс ф. п., 1999 г.
184а. Наталья 3., 22 года. Работа написана по просьбе респ. 184 в 1999 г.
1846. Инна К., 18 лет. Работа написана по просьбе респ. 184 в 1999 г.
184в. Елена К., 24 года. Работа написана по просьбе респ. 184 в 1999 г.
188а. А.Г. Т-ева, 1976 г. р., г. Братск, с 1981 г. — в Шадринске, 1999 г.
Запись сделана по просьбе студентки д. ф. Ю. К-иной 1976 г. р. (188)
(работа самой студентки в книге не цитируется).
191. Е.А. И-ва, 1970 г. р., студентка заочного отделения, г. Курган,
1996 г.
195. Наталья К-ва, 5 курс д. ф., 1999 г.
196. Студентка, родилась в г. Киеве в 1979 г., декабрь 1999 г.
198. Л.А. М-кова, 1965 г. р., г. Сухой Лог Свердловской обл., декабрь
1999 г.
200. Подборка писем Ольге Зелениной (урожд. Колмогорцевой), из
села Шатрово Курганской обл., в том числе одно из «писем счастья».
В той же подборке хранится еще 4 неатрибутированных «письма счастья»
1987 г.
201. Дневник Люды 3-вой, 16 лет, Шадринский финансовый
техникум, 1989 г.
204. Дневник Светланы Н-тых, 16 лет, Шадринский финансовый
техникум, 1989 г.
206. Дневник Марины К-вой, 14 лет, село Уксянское Курганской обл.,
дек. 1993 - янв. 1994 г.
208. Дневник Л. М-вой и Н. П-ковой.
210. Альбом передан в 1994 г. студенткой из пос. Мишкино
Курганской обл. Панкратовой Светланой. «Альбом взят у сестры, возраст 15 лет.
Заведен в апреле 1990 г., списан с моего дневника-альбома», — сообщает она.
211. Записная книжка 1979 г.
212. Альбом-песенник 1993 г. Натальи К-вой.
213. «Дневник жизни» Елены Ф-вой, 1965 г. р., г. Петухово
Курганской обл.
215. Альбом-песенник Натальи К-киной 1985—1986 гг., г. Шадринск.
217. Тексты песен, записанные студентами 4 курса ф.-м. ф. Ю. Б-меко-
вой и Н. И-овой в 1997 г.
218. Блокнот Ольги Ч-ной, получен в 1999 г.
219. Тетрадь («ежедневник») Альфиры Сулимановой, г. Шадринск,
1983 г.
220. Альбом «Стихи и песни» 1983 г.
221. Альбом-песенник, велся в 1987—1988 гг. в селе Шатровского р-на
Курганской обл. в возрасте 14—15 лет.
222. Тетрадь Л. Черепановой 1978 г.
223. Тетрадь 1968—1969 и последующих годов. Получена в сентябре
1988 г. от студентки л. ф. Долингер.
225. Тетрадь 1988-1990 гг. Булыгиной Елены, учащейся медучилища.
Получена от Мальцевой Ирины, студентки Шадринского пединститута,
226. Альбом «Песни. №1» 1981-1982 гг.
319

227. Песенник 1984—1987 гг. Ольги Коковиной, г. Чебаркуль
Челябинской обл.
228. Тетрадь Л.В. Придворной, г. Макушино Курганской обл., 1981 г.
229. Альбом 1970-х - начала 1980-х гг.
230. [Тетрадь] Тришиной Виты, 1970-е гг.
231. Тетрадь К-вой Натальи, г. Ревда Свердловской обл., велась,
вероятно, в конце 1980-х гг.
232. Тетрадь не атрибутирована.
234. Блокнот 1990-х гг. Получен в 1999 г.
235. Тетрадь велась в 1992—1994 гг. в г. Далматово Людмилой Велик.
237. Выписка из тетради, привезенной в 1988 г. (на время) студенткой
Шадринского пединститута.
238. «Песни. Гадалки. Стихи. Чихалки», 1984—1985 гг., г. Свердловск.
Передано в 1993 г. Галкиной Ольгой.
240. Тетрадь конца 1980-х гг.
241. «Песни для всех» М. Патракеевой, 1980-е гг.
247. Наталья Х-ва, 4 курс п. ф., 1999 г.
248. 4 курс п. ф., 1999 г.
249. Надежда Ч-ва, г. Сухой Лог Свердловской обл., 1999 г.
253а. Наталья Маратовна Дж-рова, 20 лет, род. в г. Петропавловске,
1999 г. Работа написана по просьбе студентки 5 курса д. ф. Т.Н. И-вой
в 1999 г.
258. Т. П-на, 3 курс ф. п., 7 марта 2000 г.
260. Марина Ю-ских, 3 курс п. ф., март 2000 г.
261. Л. В-ова, 3 курс п. ф., март 2000 г.
262. М.С. Т-на, 3 курс ф. п., март 2000 г.
263. Ю. К-ва, 3 курс ф. п., март 2000 г.
Ф. 1. Оп. 8. Д. 25. Людмила И-ва, 5 курс п. ф., 1997 г.
Ф. 1. Оп. 9. Д. 1. — см. данные о респ. 028.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 1. Л. 2. 1951 г. р., село Ичкино Курганской обл.; работа
написана по просьбе студентки 4 курса д. ф. Ирины Г-биной в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 1. Л. 5. 1975 г. р., г. Шадринск; работа написана по
просьбе студентки 4 курса д. ф. Ирины Г-биной в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 1. 1962 г. р., Наталья Ч-ова; работа написана по
просьбе студентки 4 курса д. ф. Натальи Б-вой в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 2. Л. 4; работа написана по просьбе студентки 4 курса
д. ф. Натальи Б-вой в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 3. Л. 1. 1979 г. р., г. Шадринск; работа написана по
просьбе студентки 4 курса д. ф. Елены Д-ной в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 4. Г. Б-ва, 4 курс д. ф., 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 4. Л. 3. 1979 г. р., г. Златоуст Челябинской обл.; работа
написана по просьбе студентки 4 курса д. ф. Г. Б-вой в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 10. Д. 5. Л. 5. 1977 г. р., г. Шадринск; работа написана по
просьбе студентки 4 курса д. ф. И. М-вой в 2000 г.
Ф. 1. Оп. 11. Д. 2. 4 курс л. ф., г. Шадринск, 2000 г.
Ф. 1. Оп. 14. Д. 15. СВ. Б-цева, 1979 г. р., г. Шадринск, 5 курс д. ф.,
декабрь 2000 г.
Ф. 1. Оп. 14. Оп. 22. Елена 3-ва, 1979 г. р., г. Шадринск, 5 курс д. ф.,
декабрь 2000 г.
320

Ф. 1. On. 14. Д. 33. К-ва, 5 курс д. ф., 2000 г.
Ф. 1. Оп. 19. Д. 1. Людмила С-кова, 1972 г. р., село Камышевка
Шатровского р-на Курганской обл., 1 курс д. ф. (заочное отделение),
апрель 2001 г.
Ф. 1. Оп. 19. Д. 5. Светлана Б-ва, 1 курс д. ф. (заочное отделение),
апрель 2001 г.
Ф. 1. Оп. 19. Д. 6. Н.В. М-ва, 1976 г. р., с. Канаши Шадринского р-на
Курганской обл, 1 курс д. ф. (заочное отделение), апрель 2001 г.
Ф. 1. Оп. 21. Д. 15. Л. Т-ва, 5 курс факультета технологии и
предпринимательства, май 2001 г.
Ф. 4. Оп. 3. Д. 1. — альбом 1988 г. 15-летней Е. Г-ной, передан
владелицей, студенткой 5 курса д. ф., в 1993 г.
11 СБ. Борисов

Список сокращений
Агапкина. 1992 —Агапкина ТА. О некоторых магических действиях в
масленичной обрядности славян // Фольклор и этнографическая
действительность. СПб.: Наука, 1992. С. 48-52.
Агапкина 1995 — Агапкина Т.А. Месячные // Славянская мифология:
Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 258—260.
Агапкина 1996 — Агапкина ТА. Славянские обряды и верования,
касающиеся менструации // Секс и эротика в русской традиционной культуре / Сост.
АЛ. Топорков. М.: Ладомир, 1996. С. 103—150.
Агапкина 1999 — Агапкина ТА. Костер // Славянские древности:
Этнолингвистический словарь/Под общей редакцией Н.И. Толстого. М.:
Международные отношения, 1999. Т. 2: Д—К (Крошки). С. 620—627.
Адоньева, Герасимова 1996 — Адонъева С, Герасимова Н. «Никто меня
не пожалеет...»: Баллада и романс как феномен фольклорной культуры
нового времени Ц Современная баллада и жестокий романс / Сост. С.
Адоньева, Н. Герасимова. СПб., 1996. С. 345.
Адоньева 1999 — Адонъева СБ. Детские «секреты», «клады» и игры в
«похороны»//Живая старина. 1999. № 1. С. 11—13.
Андреев 1999 — Андреев И.Л. Мать и дитя в африканском
менталитете//Человек. 1999. № 1. С. 124—133; Андреев И. А. Каури-банк//Человек.
1999. № 2. С. 142-153.
Аркин 1929 — Аркин ЕА. Дошкольный возраст. 4-е изд. М.; Л.: Гос.
изд-во, 1929. Ч. 2. 244 с.
Арчел 1994 — Половые роли в детстве: структура и развитие //Детство
идеальное и настоящее. — Новосибирск, 1994. С. 199—210; перепечатано в:
Возрастная психология: Хрестоматия / Сост. B.C. Мухина, А.А. Хвостов.
М.: Academia, 1999. С. 219-227.
АС 1980 — Арабские сказки. М.: Наука, 1980.
Афанасьев 1982 — Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избр. ст. — М.:
Современник, 1982.
Афанасьев 1997 — Народные русские сказки не для печати, заветные
пословицы и поговорки, собранные и обработанные А.Н. Афанасьевым:
1857-1862. М.: Ладомир, 1997.
Арьес 1992 —Аръес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992. 528 с.
Арьес 1999 — Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке.
Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. 416 с.
Базанов 1998 — Б азанов В А. Функциональный аспект бытования дет-
322

ских анкет // Традиционная культура и мир детства: Материалы
международной научной конференции «XI Виноградовские чтения». Ульяновск:
Лаборатория культурологии, 1998. Ч. 1: Тезисы. С. 65—66.
Байбурин, Топорков 1990 — Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков
этикета: Этнографические очерки. Л., 1990.
Барто 1969 — Барто А.Л. Стихи и поэмы. М., 1969.
Бахтин 1990 — Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная
культура Средневековья и Ренессанса, М., 1990.
Белановский 1993 — Белановский С.А. Методика и техника
сфокусированного интервью. М.: Наука, 1993. 352 с.
Велик 1999 — Белик А.А. Культурология: Антропологические теории
культур. М.: Российский государственный гуманитарный университет,
1999. - 241 с.
Белова 1999 — Белова О.В. Коза// Славянские древности. М.:
Международные отношения, 1999. Т. 2: Д—К (Крошки). С. 522—524.
Белоусов 1987 — Белоусов А.Ф. Городской фольклор: Лекция для
студентов-заочников. Таллинн, 1987. 25 с.
Белоусов 1989 — Белоусов А.Ф. Детский фольклор: Лекция для
студентов-заочников. Таллинн, 1989. 38 с.
Белоусов 1992 — Белоусов А.Ф. Институтка//Школьный быт и
фольклор. Часть 2: Девичья культура: Учебный материал по русскому
фольклору. Таллинн, 1992. С. 119-159
Белоусов 1996 — Белоусов А.Ф. Институтка // «Ускользающее время,
или Плоды воспитания»: Каталог второй ежегодной выставки центра
современного искусства. СПб., 1996. С. 28—37.
Бердяев 1989 — Бердяев НЛ. Эрос и личность; Философия пола и
любви. М., 1989.
Берман 1982 — Берман Б.И. Агиографический канон русского
Средневековья и традиция его восприятия Ц Художественный язык
Средневековья. М.: Наука, 1982. С. 159-183.
Берне 1997 — Берне Р. Развитие Я-концепции и воспитание //
Психология подростка: Хрестоматия. М., 1997.
Бернштам 1981 — Бернштам Т.А. Обряд «крещение и похороны
кукушки» // Материальная культура и мифология. Л., 1981.
Бернштам 1988 — Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни
русской общины XIX — начала XX в.: Половозрастной аспект традиционной
культуры. Л., 1988.
Бернштам 1991 — Бернштам ТА. Совершеннолетие девушки в
метафорах игрового фольклора// Этнические стереотипы мужского и
женского поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 234-256
Блонин 1996 — Блонин В.А. Любовные связи и их литературное
преломление во Франции ХП века // Человек в кругу семьи: Очерки по
истории частной жизни в Европе до начала Нового времени / Под ред.
Ю.Л. Бессмертного. М., 1996. С. 157-179.
Блонский 1935 — Блонский П.П. Очерки детской сексуальности. М.; Л.,
1935. 125 с.
Бовуар 1997 — Бовуар С. де. Второй пол. СПб.: Прогресс, 1997. 832 с.
Богатырев 1971 — Богатырев П.Г. Вопросы теории народного
искусства. М.: Искусство, 1971. 544 с.
Борисов 1988 — Борисов СБ. «Юности чистое зерцало»: Автор заметки
и*
323

открыл феномен рукописного девичьего любовного рассказа // Молодой
ленинец (Курган). 1988. 5 октября.
Борисов 1989а — Борисов СБ. Эротические тексты как источник
сексуального самообразования ^Социологические исследования. 1989. № 1. С. 81—84.
Борисов 19896 — Борисов СБ. «Я хочу быть с тобой»: Версия
философа о популярности песни//Южноуралец (Чебаркуль). 1989. 29 сентября;
вариант: Борисов СБ. «Я хочу быть с тобой»: «Наутилус» в душе тинэйд-
жера II Уральский университет. 1989. С. 9. (О сходстве мотивов
рукописного девичьего рассказа и песни рок-группы «Наутилус».).
Борисов 1990а — Борисов СБ. Благородные девицы, «беспредел» и
некоторые вопросы политической истории СССР// Социологические
исследования. 1990. № 6. С. 127-131.
Борисов 19906 — Борисов СБ. Девичий альбом в рукописной
культуре // Наука и мы (Латвия). 1990. № 3. С. 16-17.
Борисов 1990в — Борисов СБ. Подлинная психология — психология
индивидуальности: (Еще раз о статье Т. Грининга «История и задачи
гуманистической психологии») //Вопросы психологии. 1990. № 5. С. 186—187
Борисов 1990г — Борисов СБ. Плачевая культура: к постановке
проблемы // Культура. Деятельность. Человек. Усть-Каменогорск, 1990.
С. 183-186.
Борисов 1992а — Тридцать девичьих рукописных рассказов о любви /
Сост., авт. ст. и комм. СБ. Борисов. Обнинск, 1992. 112 с.
Борисов 19926 — Борисов СБ. Девичий рукописный любовный рассказ
в контексте школьной фольклорной культуры // Школьный быт и
фольклор / Сост. А.Ф. Белоусов. Таллинн. 1992. Ч. 2: Девичья культура. С. 67—
119.
Борисов 1992в — Борисов СБ. Рукописные квазифольклорные тексты
как нетрадиционный источник социологической инфюрмации// Проблемы
и тенденции развития Верхнекамского региона: история, культура,
экономика. Березники, 1992. С. 103—105.
Борисов 1992г — Борисов СБ. Желтые тюльпаны — вестники разлуки:
[О рукописном девичьем рассказе «Желтые тюльпаны» и отражении его
мотивов в эстрадной песне] //Пять углов (Санкт-Петербург). 1992. № 29. С. 5.
Борисов 1993а — Борисов СБ. Личные документы как источник
суицидологической информации: Некоторые проблемы социологии девиантного
поведения// Социологические исследования. 1993. № 8. С. 62—65.
Борисов 19936 — Борисов СБ. Латентные феномены культуры: (Опыт
социологического исследования личных документов девушек). Автореф.
дисс... канд. филос. наук. Екатеринбург, 1993.
Борисов 1994 — Русский смехоэротический фольклор / Сост., авт.
вступ. ст. и примеч. СБ. Борисов. СПб., 1994. 192 с.
Борисов 1995а — Борисов СБ. Дева как архетипический образ русской
литературы ^Художественная индивидуальность писателя и литературный
процесс XX в.: Тезисы докладов межвузовской научной конференции.
Омск, 1995. С. 30-33.
Борисов 19956 — Борисов СБ., Никульшин В.А. Девичье мышление в
критических ситуациях // Инновационные системы образования России:
Материалы Всероссийской научно-методической конкуренции. Березники,
1995. С. 239-241
Борисов 1995в — Борисов СБ. Русские девичьи половозрастные союзы
324

как ведущая сила культургенеза//Инновационные системы образования
России. Березники, 1995. С. 241-243.
Борисов 1995т — Борисов СБ. «Горестные заметы» девичьего сердца.//
Примета (г. Березники Пермской обл.). 1995. № 14. (Спецвыпуск)
Борисов 1996а — Борисов СБ. Прозаические жанры девичьих
альбомов // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 362—385.
Борисов 19966 — Борисов СБ. Дева как архетип европейской культуры^
Архетип: Культурологический альманах. 1996. Шадринск, 1996. С. 4—19.
Борисов 1996в — Смехоэротический фольклор / Сост. СБ. Борисов.
Тверь, 1996.
Борисов 1997 — Борисов СБ. Эволюция жанров девичьего альбома в
1920-е—1990-е годы//Шадринский альманах. Шадринск, 1997. Вып. 1.
С. 87-110.
Борисов 1998 — Борисов СБ. Из истории девичьего
альбома,//Традиционная культура и мир детства: Материалы международной научной
конференции «XI Виноградовские чтения». Ульяновск, 1998. Ч. 1. С. 67—70.
Борисов 2000а — Борисов СБ. Культурантропология девичества.
Шадринск: Изд-во Шадринского пединститута, 2000. 88 с.
Борисов 20006 — Борисов СБ. Латентные механизмы эротической
социализации: Материалы по культурантропологии девичества. Шадринск:
Изд-во Шадринского пединститута, 2000. 88 с.
Борисов 2000в — Борисов СБ. Человек. Текст. Культура. Шадринск:
Изд-во Шадринского пединститута, 2000. 51 с.
Борисов 2000г — Борисов СБ. Журналы гимназисток и школьниц как
феномен российской девичьей культуры XIX — XX вв. // Архетип:
Культурологический альманах. Шадринск: Изд-во Шадринского пединститута,
2000. Вып. 2: Образы женщин в культуре. С. 31—33.
Борисов 2000д — Борисов СБ. Современные разновидности русских
женских коммуникативно-магических практик // Шадринская старина:
Краеведческий альманах. 1998. Шадринск: Изд-во Шадринского
пединститута, 2000. С. 57-64.
Борисов 2000е — Борисов СБ. Игры с поцелуями в Зауралье: 1860-е —
1990-е гг. // Шадринская старина: Краеведческий альманах. 2000.
Шадринск: Изд-во Шадринского пединститута, 2000. С. 64—75.
Борисов, Жаворонок 1998 — Девичьи любовные рукописные
рассказы / Публикация СБ. Борисова и СИ. Жаворонок // Русский школьный
фольклор / Составитель А.Ф. Белоусов. М.: Ладомир, 1998. С 185—194.
Борисов, Никулыпин 1996 — Борисов СБ., Никульшин ВА. «Выход
проглоченного наружу» как архетип культуры // Архетип: Культурологический
альманах. 1996. Шадринск: изд-во Шадринского пединститута, 1996. С 44—17.
Бродская 1957 — Бродская Д. Л. Марийкино детство. Смоленск, 1957.
Брокгауз 1909 — Малый энциклопедический словарь: В 4 т. — М.: Тер-
ра, 1994 (репринтное воспроизведение изд. Ф.А. Брокгауза — И.А.
Ефрона. СПб., 1909).
Бромлей 1989 — Бромлей Ю.В. Этнографические аспекты изучения
человека // Человек в системе наук. М., 1989. С. 190—202.
Бруштейн 1964 — Бруштпейн А.Я. Дорога уходит в даль: Трилогия. М.,
1964. 734 с.
Будинайте 1993 — Будинайтпе Ю. Жалобная книга: Тридцать историй
смертельной любви // Новая ежедневная газета. 1993. № 37. 24 сентября.
325

Бутовская 1997 — Бутовская М.А Формирование гендерных
стереотипов у детей: Социокультурная и социобиологическая парадигма — диалог
или новое противостояние // Этнографическое обозрение. 1997. № 4.
С. 104-122.
Буш-Блукс 1998 — Буш-Блукс С. Тендерная история доиндустриальной
России. (Рец. на изд.: Пушкарева Н.А Частная жизнь русской женщины.
М., 1997) // Независимая газета. 1998.
Василевский 1924 — Василевский AM. Половое воспитание ребенка.
М.; Л., 1924. 100 с.
Васильев 1988 — Васильев Б. А Избранное: В 2 т. М., Художественная
литература, 1988. Т. 1. 539 с.
Вейнингер 1903 — Вейнингер О. Пол и характер. СПб., 1903.
Вербицкая 1911 — Вербицкая А. Моему читателю; Детство (Годы
учения). М., 1911.282 с.
Веселовская 1927 — Веселовская К. П. Педологическое изучение
половой жизни ребенка // Половое развитие ребенка и его изучение: Сб. ст. /
Под ред. Н.А. Рыбникова. М.; Л., 1927. С. 5-22.
Веселовский 1940 — Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940.
Виноградов 1999 — Виноградов Г. С. Страна детей: Избр. тр. по
этнографии детства. СПб.: Историческое наследие, 1999. 550 с.
Виноградова 1981 — Виноградова АН. Девичьи гадания о замужестве
в цикле славянской календарной обрядности (западно-восточнославянские
параллели) // Славянский и балканский фольклор: Обряд. Текст. М.:
Наука, 1981. С. 13-43.
Виноградова, Толстая 1999 — Виноградова АН, Толстая СМ.
Кормление ритуальное // Славянские древности. М., 1999. Т. 2. С. 601—606.
Виссел 1996 — Виссел А. Детские игры «в резиночку» в Эстонии // Мир
детства и традиционная культура. М., 1996. Вып. 2. С. 158—165.
Войнович 1990 — Войнович В.Н. Хочу быть честным: Повести. М.: Вся
Москва, 1990. 343 с.
Воронкова 1991 — Воронкова Л.Ф. Девочка из города; Гуси-лебеди:
Повести. М., 1991.
Выготский 1990 — Выготский АС. Психология искусства. М., 1990.
Гайсинович 1975 — Гайсинович А.Е. Преформация // Большая
советская энциклопедия. 3 изд. М., 1975. Т. 20. С. 542.
Гачев 1990 — Гачев Г. Д. Русский Эрос // Опыты:
Литературно-философский сборник. М.: 1990. С. 210-246.
Гейманс 1908 — Гейманс. Психология женщин. М., 1908. 281 с.
Головин 1997 — Головин В.В. Девичий альбом 20—30-х годов XX века //
Новое литературное обозрение. № 26 (1997). С. 400-417.
Головин, Лурье 1998 — Девичий альбом XX века / Предисл. и публ.
В.В. Головина и В.Ф. Лурье // Русский школьный фольклор / Сост. А.Ф.
Белоусов. М.: Ладомир, 1998. С. 269-362.
Голод 1996 — Голод СИ. XX век и тенденции сексуальных отношений
в России. СПб.: Алетейя, 1996. 190 с.
Голосовкер 1925 — Голосовкер С.Я. К вопросу о половом быте
современной женщины. Казань, 1925. 23 с.
Гречина, Осорина 1981 — Гречина О.Н., Осорина М.В. Современная
фольклорная проза детей ^Русский фольклор. Л., 1981. Т. 20: Фольклор и
историческая действительность. С. 96—106.
326

Григорьев 1928 — Григорьев Р. Очерки школьной жизни: Дневник
учительницы. Л.: Прибой, 1928.
Гримм 1993 — Братья Гримм. Сказки. Новосибирск, 1993. 751 с.
Гудкова, Неклюдова 1995 — Гудкова А., Неклюдова Е. Экспедиции: Из
студенческих экспедиционных тетрадей // Живая старина. 1995. № 1. С. 64.
Гуревич 1984 — Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.:
Искусство, 1984. 350 с.
Гуревич 1989 — Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы
глазами современников (Exempla ХШ века). М: Искусство, 1989. 367 с.
Гуревич 1990 — Гуревич А.Я. Средневековый мир: Культура
безмолвствующего большинства. М.: Искусство, 1990. 396 с.
Гуревич 1998 — Гуревич П. С. Философская антропология. М., 1998.
Гусев 1974 — Гусев В.Е. От обряда к народному театру: (Эволюция
святочных игр в покойники) //Фольклор и этнография: Обряды и
обрядовый фольклор. Л.: Наука, 1974. С. 49—59.
Гэсэриада 1990 — Гэсэриада западных бурят: Указатель произведений
и их вариантов. Новосибирск: Наука, 1990.
Дмитриев, Иванова 1991 — Дмитриев В.А., Иванова В.П. Опыт
сравнительно-типологического анализа детских игр // «Мир детства» в
традиционной культуре народов СССР. Л., 1991. С. 56—66.
Добров 1992 — Доброе А. Если парень целует девушку в бороду, значит
презирает: (Публикация отрывков «правил любви» и «Доклада профессора
Соколова» из коллекции С. Борисова) // Комсомольская правда. 1992.18 января.
Дюмезиль 1976 — Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М.:
Наука, 1976.
Дьяконов 1990 — Дьяконов ИМ. Архаические мифы Востока и
Запада. М.: 1990. 247 с.
Дэвис 1990 — Дэвис Н.З. Возвращение Мартина Герра. М.: Прогресс,
1990. 208 с.
Евзлин 1993 — Евзлин М.С. Космогония и ритуал. М.: Издательство
«Радикс», 1993. 344 с.
Егорова 1999 — Егорова Л. С. Жизненные стратегии: гендерный аспект.
Иваново: Юнона, 1999. 59 с.
Еремина 1991 — Еремина В.И Ритуал и фольклор. А: Наука, 1991.207 с.
Ершов, Ершова 1996 — Ершов М.Ф., Ершова Е.М. Телесный мир
девушки в художественных текстах // Проблемные вопросы
историко-культурного наследия Урала: Материалы международной научной конференции.
Соликамск, 1996. С. 127-128
Жаворонок 1998 — Жаворонок СИ. Предисловие [к материалу
«Девичьи любовные рукописные рассказы»] // Русский школьный фольклор /
Сост. А.Ф. Белоусов. М.: Ладомир, 1998. С. 185—194.
Женщина в античном мире 1995 — Женщина в античном мире:
Сборник статей. М.: Наука, 1995.
Женщина не существует 1999 — Женщина не существует:
Современные исследования полового различия. Сыктывкар, 1999.
Жеребкина 1996 — Жеребкина ИЛ. М. Фуко: политические технологии
тела: История женщин как история сексуальности // Преображение. 1996
(№4). С. 20-27.
Жирмунский 1974 — Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос.
Л., Наука, 1974. 728 с.
327

Жирмунский, Зарифов 1947 — Жирмунский В.М., Зарифов Х.Т.
Узбекский народный героический эпос. М.: Гослитиздат, 1947. 520 с.
Жирмунский 1979 — Жирмунский В.М. Сравнительное
литературоведение. Восток и Запад. Л: Наука, 1979. 494 с.
Журавлев 1979 — Журавлев А.Ф. Об одном мотиве
восточнославянских загадок: (К статье Д.К. Зеленина «Из быта и поэзии крестьян
Новгородской губ.») Л Проблемы славянской этнографии: (К 100-летию со дня
рождения члена-корреспондента АН СССР Д.К. Зеленина). Л.: Наука,
1979. С. 130-132.
Журавлева 1994 — Журавлева Е.А. Похороны кукушки // Живая
старина. 1994. № 4. С. 32-33.
Зеленин 1991 — Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М.,
1991.511 с.
Зеленин 1929 — Зеленин Д. К Табу слов у народов Восточной Европы
и Северной Азии. Ч. 1: Запреты на охоте и иных промыслах // Сб. музея
этнографии и антропологии. Л., 1929. Т. УШ. С. 1—151.
Зеленин 1994 — Зеленин Д.К. Избр. тр.: Ст. по духовной культуре.
1901-1913. М.: Индрик, 1994. 400 с.
Зенкин 1998 — Зенкин С. Марсель Мосс и энергетика культуры: Что
важнее — дарить дары или платить долги? // Независимая газета. 1998.
19 февраля.
Зубкова 2000 — Зубкова Е. Послевоенное советское общество:
политика и повседневность. 1945-1953. М., 2000. 229 с.
Иванов 1998 — Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории
культуры. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. Т. 1. С. 93—124.
Иванова 1983 — Иванова Ю.В. Обрядовый огонь//Календарные
обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Исторические корни и
развитие обычаев. М.: Наука, 1983. С. 116-130.
Ивлева 1994 — Ивлева А.М. Ряженье в русской традиционной культуре.
СПб., 1994.
Игры 1995 — Игры: Энциклопедический сб. Челябинск: ЮУКИ,
1995. 800 с.
Игры народов 1933 — Игры народов СССР: Сб. мат. / Сост. В.Н. Всево-
лодский-Гернгросс. М.; Л., Academia, 1933.
Институтки 2001 — Институтки: Воспоминания воспитаниц институтов
благородных девиц / Сост., подгот. текста и коммент. В. Боковой и Л.
Сахаровой. М.: Новое литературное обозрение, 2001. — 576 с.
Ионин 1979 — Ионин Л. Г. Понимающая социология: Исторический и
критический анализ. М.: Наука, 1979.
Ионин 1996 — Ионин Л. Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996.
278 с.
Исаев, Каган 1986 — Исаев Д.Н., Каган В.Е. Психогигиена пола у
детей. Л.: Медицина, 1986. 336 с.
Каган 1990 — Каган В.Е. Психосексуальное воспитание детей и
подростков. Л., 1990.
Каган 1991 — Каган В.Е. Воспитателю о сексологии. М.: Педагогика,
1991. 256 с.
Катаров 1929 — Кагаров Е.Г. Состав и происхождение свадебной
обрядности II Сб. музея антропологии и этнографии. <Вьш> VHL Л., 1929.
С. 152-195.
328

Капица 1928 — Капица О.И. Детский фольклор. Л., 1928.
Кассиль 1979 — Кассиль А А. Кондуит и Швамбрания; Дорогие мои
мальчишки; Линия связи. М.: Правда, 1979. 464 с.
Кассиль 1987 — Кассиль АА. Собр. соч.: В 5 т. М.: Дет. лит., 1987. Т. 2.
Катаев 1972 — Катаев В.П. Белеет парус одинокий. М., 1972. 288 с.
Кейра 1908 — Кейра Фр. Детские игры: Исследование о творческом
воображении у детей. М., 1908.
Кётчер 1911 — Кётчер AM. Пробуждение полового сознания:
(Половое созревание и его аномалии): Психологический и психиатрический
этюд/Пер. с нем. М., 1911. 174 с.
Кирсанова 1995 — Кирсанова P.M. Костюм в русской художественной
культуре XVHI — первой половине XX вв.: (Опыт энциклопедии). М.,
1995. 383 с.
Киселева 1995 — Киселева Ю.М. Магия и поверья в московском
медучилище//Живая старина. 1995. № 1. С. 23
Клейн 1919 — Клейн Мелания. Развитие одного ребенка: [Лекция
1919 года]. [Б. м.], [Б. г.]. 85 с. (Психологическая и психоаналитическая
библиотека под ред. проф. И.Д. Ермакова. Вып. ХП.)
Клецина 1998 — Клецина И.С. Тендерная социализация. СПб., 1998.91 с.
Клименкова 1996 — Клименкова ТА. Женщина как феномен
культуры: Взгляд из России. М.: Преображение, 1996. 155 с.
Кон 1987 — Кон И.С. Дружба: Эгико-психологический очерк. 2 изд.,
перераб. и доп. М.: Политиздат, 1987. 350 с.
Кон 1988а — Кон И.С. Введение в сексологию. М.: Медицина, 1988.
319 с.
Кон 19886 — Кон И.С. Ребенок и общество (историко-этнографиче-
ская перспектива). М.: Наука, 1988.
Кон 1997 — Кон И.С. Сексуальная культура в России: Клубничка на
березке. М., 1997. 464 с.
Кон 2000 — Кон И. С. Гомоэротический взгляд и поэтика мужского тела:
(Заметки для книги «Мужики, мужчины и мальчики: Введение в
социальную андрологию») // Sexology.psi.med.ru (персональный сайт И.С. Кона).
Коровашко 1995 — КоровашкоА.В. «Козья масленица»//Живая
старина. 1995. С. 7-8.
Корсаков 1994 — Корсаков Д. «Она лежала на асфальте, как белый
лебедь...»//Комсомольская правда. 1994.11 октября (рубрика «Из
девичьего альбома», о рукописных девичьих любовных рассказах).
Круткин 1993 — Круткин В.Л. Онтология человеческой
телесности: (Философские очерки). Ижевск: Изд-во Удмуртского университета,
1993. 172 с.
Ксенофонтов 1977 — Ксенофонтов Г.В. Эллэйада: Материалы по
мифологии и легендарной истории якутов. М.: Наука, 1977. 248 с.
КСЛП 1976 — Курдские сказки, легенды и предания. М.: Наука, 1976.
Кудрявцев 1996 — Кудрявцев В. Т. Культурно-исторический статус
детства: эскиз нового понимания // Психологический журнал. 1996. № 4.
С. 128-135.
Кузнецов 1924 — Кузнецов А. Чем живет молодая деревня? // Очерки
быта деревенской молодежи. [М.:] Новая Москва, 1924.
Кузнецова 1992 — Кузнецова Л. Кое-что о бюстгальтере // Зеркало
(дайджест). 1992. № 11 (перепечатано из «Крестьянской России»).
329

Кузнецова 2000 — Французские писатели отвечают на «Анкету
Пруста» / Пер. с фр. и вступ. И. Кузнецовой // Иностранная литература. 2000.
№ 4. С. 280-284.
Купер 1991 — Купер В. История розги. Харьков, 1991. 585 с.
Ласточка 1909—1913 — Ласточка [машинопись]. 2 класс. 1909. № 2;
3 класс. 1909. № 3; Ж<енское?> К<иевское?> У<чилище?> В<?>; 1910.
№ 4. ЖКУВ; 1912, 5 класс; 6-169 с; 1913, 6 класс ЖКУВ.
Левина 1927 — Левина ИМ. Игры в свадьбу и метище // Крестьянское
искусство СССР. Искусство Севера. П. Пинежско-Мезенская экспедиция.
Л, 1927.
Левина 1999 — Левина Ева. Секс и общество в мире православных
славян: 900—1700^ «А се грехи злые, смертные»: Любовь, эротика и
сексуальная этика в доиндустриальной России: (X — первая половина XIX в.).
М.: Ладомир, 1999. С. 239—491 (Русская потаенная литература).
Леви-Сгрос 1994 — Аеви-Строс К. Первобытное мышление. М.:
Республика, 1994. 384 с.
Либоракина 1994 — Аиборакина М.И. Первая менструация, или Как
женщина приучается быть женщиной // Преображение. 1994 (№2). С. 49—53.
Листова 1996 — Листова Т.А. «Нечистота» женщины (родильная и
месячная) в обычаях и представлениях русского народа// Секс и эротика в
русской традиционной культуре / Сост. А.Л. Топорков. — М.: Ладомир,
1996. С. 151-174.
Лихачев 1997 — Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской
литературы. СПб.: Алетейя, 1997. 508 с.
Логинов 1999 — Логинов К. К. Элементы «порно» в народной культуре
русских Карелии // Эрос и порнография в русской культуре / Сб. ст. под
ред. М. Левитта и А.Л. Топоркова. М.: Ладомир, 1999. С. 163—190.
(Русская потаенная литература).
Лойтер 1990 — Русский детский фольклор Карелии / Составление,
вступительная статья и комментарии СМ. Лойтер. Петрозаводск, 1991. 280 с.
Лойтер 1995 — Лойтер СМ., Неелов ЕМ. Современный школьный
фольклор: Пособие-хрестоматия. Петрозаводск: Издательство
Петрозаводского университета, 1995. 116 с.
Ломброзо 1919 — Ломброзо Паола. Женщина, ее физическая и
духовная природа и культурная роль. СПб., 1919. 79 с.
Лотман 1994 — Лотман ЮМ. Беседы о русской культуре: Быт и
традиции русского дворянства (XVTQ — начало XIX века). СПб., 1994. 398 с.
ЛТРЯ 1994 — Лексические трудности русского языка:
Словарь-справочник/А. А. Семенюк (руководитель автор, коллектива), И.Л.
Городецкая, М.А. Матюшина и др. М.: Рус. яз., 1994. 586 с. (Малая б-ка словарей
рус. яз.)
Луговская 1987 — Луговская Т.Я. Я помню: Повесть о детстве. М., 1987.
Лурье 1992 — Лурье В.Ф. Современный девичий песенник-альбом //
Школьный быт и фольклор. Таллинн. 1992. Ч. 2: Девичья культура.
С. 42-66.
Лурье 1995 — Лурье М.Л «Страшно, но и ничего, потому что шутки»:
(Персонажи ряженья Торопецкого района) // Живая старина. 1995. № 2.
С. 34-37.
Лурье 1997 — Лурье СВ. Историческая этнология. М., 1997.
Любимова 1998 — Любимова Т.В. Обрядовые игры с переходной семан-
330

такой в русской традиционной культуре // Этнографическое обозрение.
1998. № 4. С. 70-81.
Максимов 1903 — Максимов СВ. Нечистая, неведомая и крестная
сила. СПб., 1994 (печ. по изд.: СПб., 1903).
Мальковская 1996 — Малъковская И. А. Детство:
социально-культурная традиция // Социологические исследования. 1996. № 4. С. 133—135.
Марков 1997 — Марков Б.В. Философская антропология. СПб., 1997.
381 с.
Мастере, Джонсоне 1991 — Мастере и Джонсоне о любви и сексе: В 2 ч.
СПб., 1991.
Мелетинский 1994а — Мелетинский ЕМ. Австралийская мифология //
Мифы народов мира: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 29-32.
Мелетинский 19946 — Мелетинский КМ. Полинезийская и микронезий-
ская мифология // Мифы народов мира. М., 1994. Т. 2. С. 320.
Мелетинский 1994в — Мелетинский Е.М. Имир // Мифы народов мира.
М., 1994. Т. 1. С. 510.
Мельников 1987 — Мельников М.Н. Русский детский фольклор. М.:
Просвещение, 1987. 240 с.
Мид 1990 — Мид М. Культура и мир детства: Избр. пр. / Сост. И.С. Кон.
М.: Наука, 1990.
Мильяненков 1992 — Мильяненков А А. По ту сторону закона:
Энциклопедия преступного мира. СПб., 1992. 318 с.
Михельсон 1994 — Михелъсон М.И. Русская мысль и речь. Свое и
чужое: Опыт русской фразеологии: Сб. образных слов и иносказаний: В 2 т.
М., 1994.
МН 1994 — Мудрость народная. Жизнь человека в русском
фольклоре. М.: Художественная литература, 1994. Вып. 3: Юность и любовь:
Девичество. 525 с.
Мозель 1864 — Мозель X. Материалы для географии и статистики
России, собранные офицерами Генерального штаба: Пермская губерния.
СПб., 1864.
Морозов 1995 — Морозов И А. Игровые формы «свадьбы» в системе
традиционных «переходных» обрядов // Живая старина. 1995. № 2. С. 21—26.
Морозов 1998 — Морозов И.А. Женитьба добра молодца:
Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой
«свадь6ы»/«женитьбы». М.: Лабиринт, 1998. 352 с.
Морозова, Чулицкая 1924 — Морозова М., Чулицкая А. Игры в
дошкольном возрасте. Л.: Начатки знаний, 1924. 64 с.
Москатов 1926 — Москатов К. О бытовых болезненных явлениях в
комсомоле If Юный коммунист: Теоретико-политический двухнедельный
орган ЦК ВЛКСМ. 1926. Октябрь. № 19. С. 40-46.
Мосс 1996 — Мосс М. Общество. Обмен. Личность: Труды по
социальной антропологии. М.: Восточная литература РАН, 1996. 360 с.
МС 1997 — Мифологический словарь. М., 1997.
Мурин 1926 — Мурин В.А. Бьгг и нравы деревенской молодежи. [М.:]
Новая Москва, 1924.
Мухина 1997 — Мухина А. Девичьи открытия на тропе
психосексуальности ^Контрапункт. Выпуск третий. Тверь: Фамилия, 1997. С. 8—9.
МХМ 1990 — Мифы, предания, сказки ханты и манси. — М.:
Наука, 1990.
331

Найк 1998 — Найк А. Практическая психология для девочек, или Как
относиться к себе и мальчикам. М., 1998. 336 с.
Наровчатова 1986 — Наровчатова <инициалы и название статьи
утрачены^/Литературное обозрение. 1986 <номер журнала утрачен>. С. 101—104.
Неклюдов 1977 — Неклюдов СЮ. О функционально-семантической
природе знака в повествовательном фольклоре // Семиотика и
художественное творчество М.: Наука, 1977. С. 193—228.
Неклюдов 1995 — Неклюдов СЮ. После фольклора //Живая старина.
1995. № 1. С. 2-4.
Некрасов 1991а — Некрасов СН, Возгикин И.В. Жизненные сценарии
женщин и сексуальность. Свердловск: Издательство Уральского ун-та,
1991. 168 с.
Некрасов 19916 — Некрасов СН. Феминистский постструктурализм:
теория и практика//Философские науки. 1991. № 1. С. 67—79.
Оболенская 1991 — Оболенская СВ. Образ немца в русской народной
культуре XVIII—XIX вв. // Одиссей: Человек в истории. 1991. М., 1991.
С. 160-185.
Овидий 1973 — Публий Овидий Назон. Элегии и малые поэмы. М.,
1973. 528 с.
Огнев 1989 — Огнев Н. Дневник Кости Рябцева. М.: Советская Россия,
1989. 304 с.
Окладникова 1981 — Окладникова Е.А. Калифорнийская коллекция
И.Г. Вознесенского // Материальная культура и мифология. Л.: Наука, 1981.
Орлов 1975 — Орлов В.В. Происшествие в Никольском. М.: Советский
писатель, 1975.
Орлов 1993 — Орлов Ю.М. Половое развитие и воспитание. М., 1993.
Осорина 1986 — Осорина М.В. Черная простыня летит по городу, или
Зачем дети рассказывают страшные истории // Популярная психология:
Хрестоматия. М.: Просвещение, 1990. С. 280—289. (Также см.: Знание —
сила. 1986. № 10. С. 43-45.)
Осорина 1991 — Осорина М.В. Фольклор детский// Свод
этнографических понятий и терминов. М.: Наука, 1991. Вып. 4: Народные знания.
Фольклор. Народное искусство / Отв. ред. Б.Н. Путилов, Г. Штробах. С. 140—142.
Осорина 1999 — Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве
взрослых. СПб., 1999.
Панченко 1998 — Панченко А.А. «Магические письма»: К изучению
религиозного фольклора//Канун: Альманах. СПб., 1998. Вып. 4:
Антропология религиозности. С. 175—216.
Пастернак 1991 — Пастернак Б. Л. Детство Люверс [1922] //
Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5 т. М.: Художественная литература, 1991.
Т. 4: Повести. Статьи. Очерки. С. 35—86.
Пашнев 1980 — Пашнев Э.И. Белая ворона//Школьные годы. М.,
Детская литература, 1980. Вып. 3. С. 280-413.
Первые шаги 1911 — Первые шаги: Литературно-художественный
журнал учениц частной гимназии Аблецовой и Банковской. 1911. Март.
№ 1. 23 с. [Хранится в РГБ.]
Петров 1991 — Петров М.К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. 328 с.
Песни ряженых 1995 — Песни и загадки ряженых («наряженок») на
святочных игрищах Л Русский эротический фольклор: Песни. Обряды и
обрядовый фольклор... / Сост. А.Л. Топорков. М.: Ладомир, 1995. С. 228—229.
332

Плосс—Бартельс 1898—1900 — Плосс Г. Женщина в естествоведении и
народоведении: Антропологическое исследование. 5 изд., доп. и перераб.
после смерти автора М. Бартельсом. Сыктывкар; Киров, 1995. Т. 1.
(Репринт, издания 1898—1900 гг.)
Под именем Баркова 1994 — Под именем Баркова: Эротическая
поэзия XVTH — начала XIX века / Изд. подгот. Н. Сапов. М.: Ладомир,
1994. 400 с.
Подорога 1995 — Подорога В. Феноменология тела: Введение в
философскую антропологию. М., 1995. 319 с.
Покровский 1895 — Покровский Е.А. Детские игры, преимущественно
русские (в связи с историей, этнографией, педагогикой и гигиеной). 2 изд.,
испр. и доп. (Репринт, изд.: М., 1895). СПб., 1994. 388 с.
Поликарпова 1976 — Поликарпова Т.Н. От весны до осени, или Повесть
про девочку. М., 1976.
Пономарева 1998 — Пономарева Е.Н. «Магические письма»
современных школьников // Традиционная культура и мир детства: Материалы
междунар. научной конференции «XI Виноградовские чтения». Ульяновск,
1998. Ч. 3. С. 41-45.
Пономарева 1999 — Пономарева Е.Н. Почтовые игры школьниц //
Живая старина. 1999. № 1. С. 10-11.
Поньон 1999 — Поньон Э. Повседневная жизнь Европы в 1000 году. М.,
1999. 382 с.
Потебня 1989 — Потебня АЛ. К статье АН. Афанасьева «Для археологии
русского бьгга» // Потебня АА Слово и миф. М.: Правда, 1989. С. 517—530.
Примитив 1983 — Примитив и его место в художественной культуре
Нового и Новейшего времени. М.: Наука, 1983. 207 с.
Проблема человека 1998 — Проблема человека в современной
философии. М.: Прогресс, 1988.
Пропп 1976 — Пропп В.Я. Фольклор и действительность: Избр. ст. М.:
Наука, 1976.
Пушкарева 1989 — Пушкаре в а Н.Л. Женщина Древней Руси. М.:
Мысль, 1989. 286 с.
Пушкарева 1992 — Пушкарева Н.Л Любовь и брак на Руси // Наука в
России. 1992. № 5-6. С. 88-94.
Пушкарева 1996 — Пушкарева НА Сексуальная этика в частной
жизни русов и московитов (X — XVII вв.) // Секс и эротика в русской
традиционной культуре. М., 1996. С. 4^-91.
Пушкарева 1999 — Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины:
Невеста, жена, любовница: (X — начало XIX в.). М.: Ладомир, 1999.
Пушкарева 2002 - Пушкарева Н.Л. Русская женщина: история и
современность: Два века изучения «женской темы» русской и зарубежной
наукой. 1800 — 2000: Материалы к библиографии. М.: Ладомир, 2002.
Райе 2000 — Райе Ф. Психология подросткового и юношеского
возраста. 8-е международное изд. СПб., 2000.
Репина 1996 — Репина Л. П. История женщин сегодня:
Историографические заметки ^Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни
в Европе до начала нового времени. М., 1996.
Репина 1998а — Репина Л.П. От «истории женщин» к социокультурной
истории: Тендерные исследования и новая картина европейского прошлого:
(Обзор) // Культура и общество в Средние века — раннее Новое время: Ме-
333

тодология и методика современных зарубежных и отечественных
исследований: Сб. аналитических и реферативных обзоров. М.: ИНИОН, 1998.
С. 171-209.
Репина 19986 — Репина А77. История женщин и тендерные
исследования: от социальной к социокультурной истории//Репина Л.П. «Новая
историческая наука» и социальная история. М.: ИВИ РАН. 1998. С. 153—223.
Репина 1998в — Репина Л.П. Индивид, семья, общество: проблема
синтеза в истории частной жизни и новой биографической истории // Репина Л.П.
«Новая историческая наука» и социальная история. М.: ИВИ РАН, 1998.
278 с.
Рожков 1999 — Рожков А. И. Бунтующая молодежь в нэповской
России//КЛИО. 1999. № 1 (7). С. 139-154.
Розанов 1990 - Розанов В.В. [Соч.: В 2 т.] М.: Правда, 1990. Том 2:
Уединенное. 712 с.
Розин, Шапинская 1993 — Розин В., Шапинская Р. Природа любви:
Понимание и изображение любви и сексуальности в разных культурах, в
работах философов, в искусстве. М., 19J93. 173 с.
Российская повседневность 1995 — Российская повседневность 1921—
1941 гг.: Новые подходы: Доклады Международной конференции 1994 г.
СПб., 1995. 156 с.
РСС 1993 — Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и
о животных. Новосибирск: Наука, 1993.
РСФ 1994 — Русский смехоэротический фольклор / Сост. и авт. вступ.
ст. С. Борисов. СПб., 1994. 192 с.
Русский Эрос 1991 — Русский Эрос, или Философия любви в России.
М.: Прогресс, 1991. 448 с.
РШФ 1998 — Русский школьный о^юльклор: От «вызываний» Пиковой
дамы до семейных рассказов/Сост. А.Ф. Белоусов. М.: Ладомир, 1998. 744 с.
Рыбаков 1988 — Рыбаков БЛ. Язычество древней Руси. М.: Наука, 1988.
РЭФ 1995 — Русский эротический о^юльклор: Песни. Обряды и
обрядовый 4>ольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / Сост. и
научн. ред. А.Л. Топоркова. М.: Ладомир, 1995. 650 с.
Рябова 1999 — Рябова Т.Е. Женщина в истории западноевропейского
средневековья. Иваново: Юнона, 1999. 209 с.
Савельева 1999 — Савельева Т.К. Алиса в Стране взрослых: О
ценностных ориентациях, поведенческих установках и сексуальной
социализации девочек-подростков в городском полиэтническом обществе. М.:
Институт востоковедения РАН, 1999. 380 с.
Салариа, Морли 1994 — Салариа Д., Морли Ж. Одежда для работы и
отдыха. М.: Росмэн, 1994.
Самиздат века 1997 — Самиздат века. М., 1997.
Сахаров 1997 — Сахаров И.П. Русское народное чернокнижие. СПб.:
Литера, 1997.
СБЖ 1992 — Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона: (Речевой и
графический портрет советской тюрьмы) / Авт.-сост. Д.С. Балдаев,
В.К. Белко, И.М. Исупов. М.: Края Москвы, 1992. 526 с.
СИ 1971 — Сказки Центральной Индии. М.: Наука, 1971.
Слезкин 1922 — Слезкин Ю.А Ольга Орг: Роман. Берлин, 1922. 182 с.
Словарь 1958 — Словарь современного русского литературного языка:
В 17 т. Изд-во АН СССР. М.; Л., 1956. Т. 5: И-К. 1981 стб.
334

Смелзер 1994 — Смелзер Н. Сексуальные роли и неравенство // Смел-
зер Н. Социология (1988). М.: Феникс, 1994. С. 328-360.
Смелова 1998 — Смелова М.Н., Ястребщкая А.Л. Коммуникация и
повседневность в позднее Средневековье и раннее Новое время // Культура
и общества в Средние века — раннее Новое время: Методология и
методики современных зарубежных и отечественных исследований: Сб.
аналитических и реферативных обзоров. М.: ИНИОН РАН, 1998. С. 228-297.
СМО 1970 - Сказки и мифы Океании. М.: Наука, 1970.
СМПК 1977 — Сказки и мифы папуасов кивай. М.: Наука, 1977.
СНИ 1964 — Сказки народов Индии. М.; Л., 1964.
СНП 1976 — Сказки народов Памира. М.: Наука, 1976.
Соколов 1929 — Соколов Ю. Гадание // Большая Советская
Энциклопедия/Гл. ред. О.Ю. Шмидт. М.: Советская энциклопедия, 1929. Т. 14.
Стб. 199-202.
Соколов 1941 — Соколов ЮМ. Русский фольклор. М., 1941. 558 с.
Соколова 1979 — Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды
русских, украинцев и белорусов ХГХ—начала XX в. М.: Наука, 1979. 287 с.
Соколова 1996а — Соколова Е.А. Традиции психологизма и
мифотворчества в современной литературе // Российская наука в конце XX
столетия: Материалы научной конференции. Соликамск, 1996. С. 104—105.
Соколова 19966 — Соколова Е.А. В поисках утраченной мечты: (Мир
девочки в художественной литературе) // Контрапункт. Выпуск второй.
Литературно-критический сборник. Шадринск: Издательство Шадринско-
го пединститута, 1996. С. 15—20.
Соловьева 1995 — Соловьева Л.Т. Грузия. Этнография детства. М.,
1995. 130 с.
Сорохтин 1925 — Сорохтин Г.Н. Половое воспитание детей в плане
марксистской педагогики // Половой вопрос в школе и в жизни. Л., 1925.
С. 73-93.
Сосновский 1927 — Сосновский Л. Дело Коренькова//Комсомольский
быт: Сборник. М.; Л., 1927. С. 126-131.
Срезневский 1989 — Срезневский И.Н. Словарь древнерусского языка.
М.: Книга, 1989. Т. 2. Ч. 2: П-М; Т. 3. Ч. 1: Р-С. 910 стб.
Стендаль 1979 — Стендаль. О любви. Минск, 1979.
СФ 1996 — Смехоэротический фольклор/Сост. С. Борисов. Тверь, 1996.
Социальная о^еминология 1997 — Социальная ^эеминология. Сборник
научных статей. Выпуск 1. Самара: Изд-во «Самарский университет», 1997.124 с.
Тайлор 1989 — Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М.: Политиздат,
1989. 573 с.
Тарасов 1986 — Тарасов Б.Н. В мире человека. М.: Современник,
1986. 319 с.
Татьянова 1994 — Татпьянова Е.П. Женский фольклор у народов
крайнего северо-востока Сибири // Женщина и свобода: Пути выбора в мире
традиций и перемен: Материалы международной конференции 1993 г.
М.: Наука, 1994. С. 379-383.
Тенишев 1993 — Быт великорусских крестьян-землепашцев: Описание
материалов Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева: (На примере
Владимирской губернии). СПб., 1993.
Токарев 1990 — Токарев С.А. Ранние формы религии. М.:
Политиздат, 1990.
335

Толстой, Усачева 1995 — Толстой Н.И., Усачева В.В.
Волосы//Славянская мифология. М., 1995. С. 105—107.
Толстой 1996 — Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной
поэзии. 2: Предсказание смерти в колодце или сосуде // Живая старина.
1996. № 1. С. 28-29.
Тополянский 1986 — Тополянскж В.Д., Струковская М.В.
Психосоматические расстройства: (Руководство для врачей). М.: Медицина, 1986. 384 с.
Топорков 1992 — Топорков А.Л. Пиковая дама в детском фольклоре
начала 1980-х годов // Школьный быт и фольклор. Таллинн, 1992. Ч. 2:
Девичья культура / Сост. А. Ф. Белоусов С. 3—42; воспроизведено в изд.:
Русский школьный фольклор. М.: Ладомир, 1998.
Топорков 1995а — Топорков А.Л. Поцелуй // Славянская мифология.
М., 1995. С. 320-321.
Топорков 19956 — Топорков А.Л. Любовная магия // Славянская
мифология. М., 1995. С. 105-107.
Топорков 1995в — Топорков А. А Соль // Славянская мифология. М.,
1995. С. 364-365.
Топорков 1998 — Заумь в детской поэзии / Предисл. и публ. А.Л.
Топоркова // Русский школьный фольклор: От «вызываний» Пиковой
дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф. Белоусов. М.: Ладомир, 1998.
С. 578-604.
Уваров 1998 — Уваров А. С. Выпь, цапля, журавль, ив и аист (из
«Символического словаря») J) Живая старина. 1998. № 3. С. 36—38.
Усачева 1999 — Усачева В.В. Конопля// Славянские древности:
Этнолингвистический словарь /Под общ. ред. Н.И. Толстого. М.:
Международные отношения, 1999. Т. 2: Д-К (Крошки). С. 583-588.
Успенский 1994 — Успенский Б.А. Избр. тр.: В 2 т. М.: Гнозис, 1994.
Т. 1: Семиотика истории; Семиотика культуры. 432 с.
Ушакин 1999 — Ушакин С Л. Поле пола: в центре и по краям //
Вопросы философии. 1999. № 5.
Феминистская теория 1996 — Феминистская теория и практика: Восток-
Запад: Материалы научно-практической конференции. СПб., 1996.
Филиппова 1938 — Филиппова К. В гимназии. Свердловск:
Свердловское областное издательство, 1938. 180 с.
Фрейд 1997 — Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности //
Психоанализ детской сексуальности. СПб., 1997. С. 4—112.
Фреймарк 1994 — Фреймарк Г. Оккультизм и сексуальность. М.:
Константа, 1994.
Фридъюнг 1927 — Фридъюнг К. Половая жизнь детей и ее значение для
воспитания и врачебной практики. М., 1927. 87 с.
Фрэзер 1986 — Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и
религии. — М.: Политиздат, 1986.
Фрэзер 1989 — Фрэзер Дж. Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М.,
Политиздат, 1989.
Фуко 1996 — Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и
сексуальности. М., 1996.
Фукс 1993 — Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Эпоха
Ренессанса. М., 1993. 511 с.
Фукс 1994а — Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный
век. М., 1994. 479 с.
336

Фукс 19946 — Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Буржуазный
век. М., 1994. 442 с.
Ханютин 1989 — Ханютин А.Ю. Школьный рукописный
альбом-песенник: новый успех старого жанра// Массовый успех / Отв. ред. А.Ю.
Ханютин. М, 1989.
Хейзинга 1988 — Хейзинга И. Осень средневековья: Исследование
форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во
Франции и Нидерландах. М., 1988.
Хольмберг 1992 — Хольмберг К., Линдхолъм М. Феминистская теория//
Монсон П. Современная западная социология: теории, традиции,
перспективы. СПб.: Нотабене, 1992. С. 228-259.
Чайковская 1993 — Чайковская В. Детство женщины:
Интерпретация детства в прозе Б. Пастернака//Детская литература. 1993. № 1.
С. 13-17.
Человек в кругу семьи 1996 — Человек в кругу семьи: Очерки по
истории частной жизни в Европе до начала нового времени/Под ред. Ю.Л.
Бессмертного. М., 1996.
Чередникова 1995 — Чередникова М.П. Современная детская
мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии.
Ульяновск, 1995. 256 с.
Чеснов 1998 — Чеснов Я. В. Лекции по исторической этнологии:
Учебное пособие. М.: Гардарика, 1998.
Чичеров 1957 — Чичеров В. И. Зимний период русского
земледельческого календаря XIV—XIX веков: (Очерки по истории народных верований).
М, 1957.
Чуковский 1989 — Чуковский К. И. Собр. соч.: В 2 т. М.: Правда, 1989.
Т. 1: Сказки; От двух до пяти; Живой как жизнь. 655 с.
ШБФ 1992 — Школьный быт и фольклор / Сост. А.Ф. Белоусов: В 2 ч.
Ч. 1: Учеб. материал по русскому фольклору. Таллинн, 1992. 223 с; Ч. 2:
Девичья культура. Учеб. материал по русскому фольклору. 159 с.
Швейгер-Лерхенхельд 1998 — Швейгер-Лерхенхелъд А.Ф. Женщина, ее.
жизнь, нравы и общественное положение у всех народов земного шара/ Сг.
о русской женщине В.Н. Немировича-Данченко. М.: Кураре, 1998. 668 с.
Шинкаренко 1995 — Шинкаренко Ю. Рукописные рассказы о любви//
Урал. 1995. № 12. С. 84.
Шкунаев 1994 — Шкунаев СВ. Кухулин//Мифы народов мира: В 2 т.
М., 1994. Т. 2: К-Я. С. 31.
Шумов 1998 — Шумов К.Э. «Шифровки» и «коды» в рукописной
традиции подростков // Традиционная культура и мир детства. Ульяновск,
1998. Ч. 3. С. 45-53.
Щепанская 1991 — Щепанская Т.Е. Женщина, группа, символ (на
материалах молодежной субкультуры) // Этнические стереотипы мужского и
женского поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 17—29.
Щепанская 1993 — Щепанская Т.Е. Символика молодежной
субкультуры. СПб, 1993. 340 с.
Щепанская 1996 — Щепанская Т.Е. Телесные табу и культурная
изоляция // Феминистская теория и практика: Восток — Запад: Материалы
междунар. научн-практ. конф. СПб, 1996. С. 227—232.
ЭД 1983 — Этнография детства: Традиционные формы воспитания
детей и подростков у народов Восточной и Юго-Восточной Азии. М, 1983.
337

ЭД 1988 — Этнография детства: Традиционные формы воспитания
детей и подростков у народов Передней и Южной Азии. М., 1988.
ЭД 1998 — Этнография детства: Сборник фольклорных и
этнографических материалов / Зап., сост. Г.М. Науменко. М., 1998. 380 с.
Эккемеева 1998 — Эккемеева Ю.В. Школьная перемена как явление
детской культуры // Традиционная культура и мир детства: Материалы
международной научной конференции «XI Виноградовские чтения». —
Ульяновск: Лаборатория культурологии, 1998. Ч. 1: Тезисы. С. 59—61.
Этнические стереотипы 1991 — Этнические стереотипы мужского и
женского поведения. СПб.: Наука, 1991. 320 с.
Юлина 1988 — Юлина Н. С. Проблемы женщин: философские
аспекты (Феминистская мысль в США) // Вопросы философии. 1988. № 5.
С. 137-140
Юнг 1997 — Юнг К.-Г. Конфликты детской души // Психоанализ
детской сексуальности. СПб., 1997. С. 154—184.
Янковская-Байдина 1924 — Янковская-Байдина А. Как гуляет
крестьянская молодежь: «Избушка», или «квартера», Московской губернии // Очерк
быта деревенской молодежи. [М.:] Новая Москва, 1924. С. 50-84.
Delaney etc. 1976 — DelaneyJ., Lupton M.J., Toth E. The curse: A Cultural
History of Menstruation. N. Y., 1976.
Frith 1978 - Frith S. The sociology of rock. L., 1978. Цит. no: Brake M. The
sociology of youth culture and youth subculture: Sex and drugs and rock-n-roll.
L.; Boston; Henley, 1980.
Knapp 1976 - Knapp M., Knapp H. One Potato, Two Potato: The Secret
Education of American Children. N. Y., 1976.
Lathuillere 1966 — Lathuillere R. La Presiosite: Etude historique et
linguistique. Geneve, 1966. T. 1.
Mead 1970 — Mead M. Growing Up in New Guinea: A study of
adolescence and sex in primitive societies. Penguin Book, 1970.
Opie 1959 — The Lore and Language of schoolchildren / By Iona and
Peter Opie. Oxford, 1959. 418 p.
Opie 1969 — Children's Games in Street and Playground / By Iona and
Peter Opie. Oxford, [1969]. 418 p.
Shostak 1981 — Shostak M. Nisa: The Life and Words of a !Kung Woman. —
N. Y., 1981. 402 p.
Virtanen 1978 — Virtanen L. Children's Lore-Studia Fennica. Helsinki,
1978.

Оглавление
Т.Б. Щепанская. Предисловие 5
Введение 11
Глава 1. ФОРМЫ НЕЭРОТИЧЕСКОЙ МЕЖДЕВИЧЬЕЙ
КОММУНИКАЦИИ 23
1.1. Девичьи неэротаческие игры 23
1.1.1. Импровизационно-драматические игры 24
1.1.1.1. Куклы 25
1.1.2. Девичьи игры с прыжками 26
1.1.2.1. Общая характеристика, распространенность,
эволюция и современное состояние (девичьих) игр с
прыжками 26
1.1.2.2. «Классики» 26
1.1.2.3. «Скакалки» 28
1.1.2.4. «Резиночка» 30
1.1.2.5. «В козла» 31
1.1.2.6. «Давай, коза, попрыгаем...» 31
1.1.2.7. Семантический анализ девичьих игр с прыжками ... 32
1.1.2.8. Дополнительные замечания о семантике некоторых
игр 38
1.1.3. Речитативные игры с хлопками 40
1.1.3.1. «Весело было нам...» 41
1.1.3.2. «Два пупсика гуляли...» 45
1.1.3.3. «На Алтайских горах...» 48
1.1.3.4. «На немецком стадионе...» 50
1.1.3.5. «Хвать тебя за ушки!» 52
1.1.3.6. «Дюба-дюба» 53
1.1.3.7. Обрядовый «архетип» девичьих игр с хлопками 55
1.1.4. «Секретики» 57
1.1.5. Другие преимущественно девичьи игры 60
1.2. Неэротические коммуникативные девичьи практики 63
1.2.1. Ритуалы дружбы 63
1.2.2. Обмен письмами и подарками между постоянно
встречающимися девочками 65
1.2.3. Девичьи «тайные языки» 66
1.2.4. «Девичник» 68
Приложение к главе 1 70
339

Глава 2. КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ДЕВИЧЬЕЙ
ПОЛОВОЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ 75
2.1. Эволюция девичьих представлений о появлении детей 75
2.1.1. Версии появления детей нефизиологическим способом 75
2.1.2. Версии о механизме попадания ребенка в живот женщины 78
2.1.2.1. Версия волшебного появления ребенка в животе у
женщины 80
2.1.2.2. Версия о появлении детей в животе у
представительницы женского пола по ее желанию 81
2.1.2.3. Стихийно-преформационистская версия 81
2.1.2.4. Версия о помещении в живот готового ребенка 82
2.1.2.5. Версия о появлении ребенка в результате
совместного (ночного) пребывания мужчины и женщины в
постели 83
2.1.2.6. Версии о появлении ребенка в результате разного
рода физических соприкосновений мужчины и
женщины 83
2.1.2.7. Версия о появлении ребенка от поцелуя 85
2.1.2.8. Версия о зачатии ребенка от слюны 86
2.1.2.9. Версия о зачатии ребенка от проглоченного
предмета (еды, питья или таблетки) 87
2.1.3. Представления о способе появления ребенка из чрева
матери 90
2.1.3.1. Версия о появлении ребенка из уха, рта 90
2.1.3.2. Версия о появлении ребенка из-под мышки 91
2.1.3.3. Версия о появлении детей через пупок или путем
разрезания живота 93
2.1.3.4. Дефекационно-анальная версия появления ребенка 96
2.1.4. Освоение информации о коитусе и коитальном механизме
зачатия 97
2.2. Культурно-семиотические аспекты пубертата 99
2.2.1. Менархе 99
2.2.1.1. Пути получения информации о менструации 103
2.2.1.2. Восприятие менархе неподготовленными девочками 104
2.2.1.3. Переживания, которые вызывают менархе у шифэрми-
рованных и психологически подготовленных девочек . 105
2.2.1.4. Культурные механизмы выработки у девочек во
время менструации «инвалидного самовосприятия» 107
2.2.1.5. Менструация в девичьем жаргоне 107
2.2.2. Рост молочных желез и семиотика бюстгальтера 109
2.2.3. Гинекологический осмотр 116
2.2.4. Феномен девичьей чести и знаковое офюрмление дефлорации 120
2.3. Девичьи представления о поцелуе 123
2.3.1. Семиотика поцелуя в девичьей культуре 124
Приложение к главе 2 128
Глава 3. ДЕВИЧЬИ ЛАТЕНТНЫЕ ЭРОТИЧЕСКИ
ОКРАШЕННЫЕ ПРАКТИКИ 130
3.1. Игровые формы обнажающих практик 130
3.1.1. Игровые формы ознакомительно-эротических практик 130
340

3.1.2. Игровые задирания юбок 133
3.2. Девичьи уринальные игры 134
3.3. Имитация беременности и родов в ролевых играх 137
3.4. Игровые практики, имитирующие сексуальные отношения 140
3.4.1. Сексуально-имитационные игры с куклами 141
3.4.2. Непосредственные имитации половых отношений 143
3.5. Обучение поцелую 147
3.6. Механизмы трансляции сексуальной информации и образцов
полового поведения 150
Глава 4. ФОРМЫ ЭРОТИЧЕСКИ ОКРАШЕННОЙ
МЕЖПОЛОВОЙ КОММУНИКАЦИИ 155
4.1. Конвенциональные формы межполовой коммуникации 155
4.1.1. Неигровые генитально-ознакомительные практики
дошкольников и младших школьников 155
4.1.2. Эротически окрашенные неигровые взаимодействия
младших школьников 158
4.1.3. Игровые генитально-ознакомительные практики
дошкольников и младших школьников 159
4.1.4. Имитация коитуса в ролевых играх дошкольников и
младших школьников 163
4.1.5. Формализованные подростковые игры с поцелуями и
элементами эротики 165
4.2. Эротически окрашенные практики бесконтактного и неагрессивно-
контактного характера 174
4.2.1. Распространение информации о «чудесном» способе видеть
сквозь одежду 174
4.2.2. Подглядывание 175
4.2.3. «Игровое» оформление задирания девичьих юбок
мальчиками 179
4.2.3.1. «Нитка с прищепкой» 180
4.2.3.2. «Московский зонтик» 180
4.2.4. Девичий бюстгальтер как предмет деятельного мальчишеско-
подросткового интереса 182
4.2.4.1. «Проверки» 182
4.2.4.2. Насмешки 183
4.2.4.3. Демонстративно-провокативные игры мальчиков
с девичьими бюстгальтерами 184
4.2.5. «Зажимания» девочек в школах при их неявном согласии . 184
4.3. Девочки как объект агрессивных и морально унижающих
эротически окрашенных действий сверстников 188
4.3.1. Насильственные обнажения 188
4.3.2. Задирание юбок как реализация властных амбиций 188
4.3.3. Насильственные «зажимания» 189
Приложение к главе 4 194
Глава 5. ДЕВИЧЬИ МАГИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ 211
5.1. Девичьи практики, связанные с исполнением желаний 211
5.1.1. Выполнение желаний в результате определенных
действий 211
341

5.1.2. Загадывание желаний на одновременное произнесение
слова («Мое счастье») 212
5.1.3. Загадывание желаний на проезжающие машины 213
5.1.4. Угадывание найденного предмета приносит удачу («Пача,
пача, чья удача?») 214
5.1.5. Загадывание желаний на выпадение ресницы 214
5.2. Девичьи медиумические практики («вызывания») 214
5.2.1. Вызывание Пиковой дамы 214
5.2.2. Вызывание девичьих персонажей европейской литературно-
сказочной традиции 220
5.2.3. Вызывание гномиков 222
5.2.4. Вызывание чертика, домового, русалки, бабки 224
5.2.5. Вызывание коронованных персонажей 227
5.3. Девичьи гадания 228
5.3.1. Мантические практики «этнографического»
(«бесписьменного») типа 229
5.3.1.1. Гадание (с валенком) на «сторону», в какую выйдешь
замуж 229
5.3.1.2. Гадание (со сжиганием нити) на быстроту и
очередность выхода замуж 229
5.3.1.3. Гадание (с раскачиванием предмета) на установление
пола будущего ребенка 230
5.3.1.4. Гадание (с выбором предмета) на «качество жизни»
и «качество жениха» 231
5.3.1.5. Гадание (на лай собаки) о возрасте жениха 232
5.3.1.6. Гадание о судьбе по разгадыванию изображения .... 233
5.3.1.7. Гадание с кольцом на вызывание образа будущего
жениха 234
5.3.1.8. Гадание с зеркалами на вызывание образа
будущего жениха 234
5.3.1.9. Гадание с вызыванием сна про суженого 235
5.3.1.10. Гадание на имя (юноши) с наматыванием нити на
палец 237
5.3.1.11. Гадание на спичках 239
5.3.1.12. Гадание по волосу на характер 239
5.3.2. Девичьи графические («школьные») гадания 239
5.3.2.1. Составление «графика» 239
5.3.2.2. «Клетки в сердце» 240
5.3.2.3. «ЛУРНИСТ» 240
5.4. Любовная магия (привораживание) 240
5.4.1. Привораживания «с поглощением» 242
5.4.1.1. Добавление в пищу выделений организма
(менструальной и обычной крови, слез) 242
5.4.1.2. Использование пищевых добавок (соли) 244
5.4.1.3. Наговаривание на пищу привораживаемого 244
5.4.1.4. Поглощение жидкости привораживающим 245
5.4.2. Привораживание с использованием волос 245
5.4.3. Привораживание с втыканием иглы в одежду 247
5.4.4. Привораживание, связанное с дверью, порогом, жилищем,
следом 247
342

5.4.5. Привораживание со сжиганием написанного 248
5.4.6. Привораживание с использованием изображений
(фотографий или карт) 249
5.4.7. Эпистолярные любовно-магические практики 250
Глава 6. ВЕРБАЛЬНЫЕ ФОРМЫ ДЕВИЧЬЕЙ КУЛЬТУРЫ 255
6.1. Основные жанры девичьей рукописной культуры 255
6.1.1. «Анкеты» 255
6.1.2. Рукописные журналы 257
6.1.3. Дневник 261
6.1.4. Новогодние «пожеланники» 264
6.1.5. «Гадалки» 264
6.1.6. Эпистолярные практики 265
6.1.6.1. Письма «счастливому солдату» 265
6.1.6.2. Письма-шутки 266
6.1.6.3. Эпистолярное клише 268
6.1.7. Альбом 269
6.2. Жанры девичьего альбома 273
6.2.1. Определения любви и дружбы 273
6.2.2. «Адрес любви» 273
6.2.3. «Теорема любви» 275
6.2.4. «Формула любви» 276
6.2.5. Квазиаббревиатуры 276
6.2.6. Акростихи 278
6.2.7. Стихотворные клише с подставляемыми буквами 278
6.2.8. Стихотворные клише для писем, фотографий,
поздравлений 279
6.2.8.1. Стихи для начала писем 279
6.2.8.2. Пожелания 279
6.2.8.3. Стихи для фото 280
6.2.9. «Приметы» любви (альбомные «гадалки») 280
6.2.10. Правила и законы любви 281
6.2.11. «Доклад (профессора) о любви» 283
6.3. Девичий рукописный любовный рассказ 284
6.3.1. История открытия, публикации и научного изучения жанра 284
6.3.2. Время появления жанра, его исторические аналоги 286
6.3.3. Литературные и культурологические особенности
современных девичьих рукописных рассказов 290
6.4. Эротика в девичьей вербальной культуре > 298
6.4.1. Песенные и стихотворные «дефлоративные» нарративы 299
6.4.2. Прозаические «дефлоративные» нарративы 303
6.4.3. Смехоэротический дискурс в девичьей культуре 304
Приложение к главе 6 305
Заключение 312
Сведения о респондентах (информантах), цитируемых в книге 315
Список сокращений 322

Борисов СБ.
Мир русского девичества: 70—90 годы XX века. — М.: Ладо-
мир, 2002. — 343 с. (Русская потаенная литература)
ISBN 5-8621&418-Х
Первое в мировой научной литературе исследование, посвященное
русской девичьей культуре последней трети XX века и подводящее итог
пятнадцатилетней работы автора по изучению составленного под его руководством
уникального свода материалов, выявляющих скрытые от глаз взрослых
механизмы половой социализации девочек. В книгу вошло описание девичьих ми-
фюв о деторождении, обрядов девичьей дружбы, переживаний периода
полового созревания, игр в беременность и роды, имитаций полового акта, задираний
юбок, подглядываний и «зажиманий», игр с поцелуями и обнажениями, манти-
ческих (гадальных) и магических (привораживающих) обычаев, девичьих
рукописных любовных рассказов и фолыслоризированных песен об утрате
девичьей чести. Формы и механизмы половой социализации русских девочек
рассматриваются автором в свете данных мировой фольклористики и этнографии.

Научное издание
Борисов Сергей Борисович
МИР РУССКОГО ДЕВИЧЕСТВА
70—90 годы XX века
Редактор
ЮЛ. Михайлов
Художественный редактор
ИМ. Володина
Технический редактор
МЛ. Страшнова
Корректор
Г.Н. Володина
Компьютерная верстка
И.В. Котанчан
ИД № 02944 от 03.10.2000 г.
Подписано в печать 26.04.2002 г.
Формат 84x108 1/32. Гарнитура «Баскервиль».
Бумага офсетная № 1. Печать офсетная.
Печ. л. 11. Тираж 2000 экз. Зак.1990.
Научно-издательский центр «Ладомир»
при содействии ООО «ВРС»
124681, Москва, Заводская, д. 6а.
Тел.: (095) 537-98-33.
E-mail: ladomir@mail.compnet.ru
Отпечатано с оригинал-макета
ТОО ПФ «Полиграфист»
160001, Вологда, Челюскинцев, 3
15Ш 586218418-Х

К СВЕДЕНИЮ УВАЖАЕМЫХ АВТОРОВ
В серии «Русская потаенная литература» вы можете
опубликовать свои научные труды — как монографии, так и
сборники научных статей.
Сложилось устойчивое представление о том, что в этой
серии мы издаем лишь то, что так или иначе связано с
эротикой и обеденной лексикой. На самом деле нас интересуют
материалы, посвященные маргинальной русской культуре,
тексты, исследующие приватное и публичное в частной
жизни русского человека.
Например, мы бы с удовольствием выпустили сборник
под условным названием «Русский фольклор на Брайтон-Бич»,
антологии и исследования городского фольклора, в том
числе современного, сборники антисоветского, студенческого,
лагерного фольклора, подборки текстов под общим названием
«Россия глазами иностранцев» (французов, англичан,
итальянцев, немцев, скандинавов и т. д.).
Что же касается основного, «эротического», направления
серии, мы были бы заинтересованы:
— в сборниках трудов ведущих славистов мира;
— переизданиях классических, но малодоступных
исследований как русского, так и в целом славянского фольклора
(украинского, белорусского, болгарского, сербского и т. д.);
— сборниках анонимных эротических произведений,
признанных классикой жанра;
— любопытных архивных документах;
— материалах по истории цензуры и нравов в России, и т. д.
Если у Вас имеется незначительный по объему текст, то
он может быть помещен в одной из книг, готовящихся у нас
к изданию.
«Ладомир» открыт к сотрудничеству.
Предложения Вы можете присылать по адресу: 103681,
Москва, Зеленоград, ул. Заводская, 6а.
Тел: (095) 537-98-33
Факс: (095) 537-47-42
E-mail: ladoinir@mail.compnet.ru

В СЕРИИ
«РУССКАЯ ПОТАЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
вышли:
1. Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова.
2. Под именем Баркова: Эротическая поэзия XVTQ — начала
XIX века.
3. Стихи не для дам: Русская нецензурная поэзия второй
половины XIX века.
4. Русский эротический фольклор: Песни. Обряды и
обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки.
5. Анти-мир русской культуры: Язык. Фольклор. Литература.
Сб. статей.
6. Секс и эротика в русской традиционной культуре. Сб.
статей.
7. Заветные сказки из собрания Н. Е. Ончукова.
8. Народные русские сказки не для печати; Русские заветные
пословицы и поговорки, собранные и обработанные
А. Н. Афанасьевым.
9. В. И. Желъвис. Поле брани: Сквернословие как
социальная проблема в языках и культурах мира. (1-е изд., 2-е изд.)
10. Русский школьный фольклор: От «вызываний»
Пиковой дамы до семейных рассказов.
11. Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова. В 2 т.
12. Анна Map. Женщина на кресте.
13. А. П. Каменский. Мой гарем.
14. Эрос и порнография в русской культуре. Сб. статей.
15. М. Н. Золотоносов. Слово и Тело: Сексуальные аспекты,
универсалии, интерпретации русского культурного текста
XIX — XX веков.
16. «А се грехи злые, смертные...»: Любовь, эротика и
сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина
XIX в.). Сб. материалов и исследований.
17. «...Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л. Липавский,
А. Введенский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чина-
ри» в текстах, документах и исследованиях. В 2 т.
18. «Тайные записки А. С. Пушкина. 1836—1837: Перевод с
французского». (Публикация Михаила Армалинского.)
19. Г. И. Кабакова. Антропология женского тела в славянской
традиции.
20. Национальный Эрос и культура. Сб. статей. Т. 1.
21. С. Б. Борисов. Мир русского девичества: 70 — 90 годы XX века.
Серия издается с 1992 года.

В СЕРИИ
«РУССКАЯ ПОТАЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
готовится к выпуску:
м. н. золотоносов
Огщеремб Серебряного века
Издание представляет собой первую книгу
романа-исследования «Братья Мережковские», посвященную старшему из
шести братьев, Константину Сергеевичу Мережковскому
(1855 — 1921). В кругах историков биологии К.СМ. хорошо
известен как основоположник еретической теории симбиоге-
неза, идеи которой были выдвинуты К.СМ. в 1900-е гг. и
около шестидесяти лет пребывали невостребованными, пока
в конце 1960-х гг. они не были осмыслены рядом
американских, а затем советских биологов как основа современного
понимания эволюции высших таксонов органического мира
и построения его системы. Однако биография К. СМ.
оставалась ненаписанной, а сведения о нем—несобранными,
поскольку с 1914 г. над К.С.М. тяготело своего рода «проклятие»: он
был самым знаменитым педофилом своего времени, героем
шумного газетного скандала 1914 г., начиненного
шокирующими подробностями, вследствие которого бежал в 1914 г.
из России за границу, где прожил всего семь лет и
изобретательно покончил с собой в 1921 г.
«Onnepenis Серебряного века» - комплексная биография
русского ученого и маргинального философа, «русского
маркиза де Сада», который предстает как «абсолютно
отрицательный человек», как символ зла, как человек, лишенный
единой положительной черты, как реальное опровержение
афоризма о несовместимости «гения» и «злодейства».
Педофил, изнасиловавший около тридцати маленьких девочек (в
возрасте от 3-х лет и старше) и оставивший об этом записи в
своем тайном дневнике; доносчик, сотрудничавший с тайной
политической полицией и в течение многих лет «стучавший»
на своих коллег по Казанскому университету, где он работал
в 1903 — 1914 гг.; доктринальный антисемит, доставивший в
Казань «Протоколы сионских мудрецов», один из активных,
хотя и тайных создателей Союза русского народа в Казани...
Биография К.СМ. оказывается стержнем, на который
нанизываются многочисленные сведения и об университетской
жизни России 1900-х — 1910-х гг., и о политической борьбе в
профессорской среде, и о сексуальных скандалах, преступле-

ниях и обычаях этого периода (в частности, впервые с
предельно возможной подробностью анализируется педофили-
ческий дискурс в русской культуре). Анализ брутального
характера и поведения К. СМ. в контексте поэтики бытового и
эстетического поведения людей декадентско-символистского
круга показывает, что К. СМ. можно считать Главным
Символистом.
Исследование основано на архивных (обследовано более
10 российских и зарубежных архивов) и газетных
материалах; все архивные материалы публикуются впервые.
В издание также входят литературные и философские
сочинения К.СМ., в которых отразились его утопические и
педофилические идеалы, в первую очередь роман «Рай
земной» (1903) и научно-фантастический труд «Универсальный
ритм как основа новой концепции Вселенной» (1920, пер. с
фр.), который демонстрирует, что К.СМ. не только тонко
понял, но и предвосхитил многие научнск|шзические идеи XX
века. Все сочинения К.СМ., публикуемые в книге, снабжены
подробными комментариями.

В СЕРИИ
«РУССКАЯ ПОТАЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
готовится к выпуску:
МИХАИЛ АРМАЛИНСКИЙ
Чтоб знали!
Первое (не считая мелких пиратских пиликаний)
представительное издание произведений Михаила Армалинского на
исторической родине. В том избранных сочинений автор включил стихи
из нескольких сборников, написанные как еще до отъезда из
СССР в 1976 году, так и в США, рассказы из трех книг,
опубликованных в США, — «Мускулистая смерть», «Двойственные
отношения», «Гонимое чудо», роман «Добровольные признания —
вынужденная переписка» и эссе «Спасительница», никогда ранее
не издававшееся в книжной форме, но помещенное в Интернете.
Михаил Армалинский — один из немногих русских авторов,
посвятивших все свое творчество проблеме сексуальных
взаимоотношений во всем их спектре: от грубых случайных соитий до
мучительно-утонченных любовных историй. В стихах и прозе
Армалинского удивительным образом отразилась также
проблема сексуальной адаптации советского эмигранта в свободном
мире, искренняя любовь к родному языку во всем его богатстве,
особенно обострившаяся в иноязычном окружении,
убежденность в том, что секс — абсолют, универсальный для
взаимопонимания людей, воспитанных в разной культурной среде, и для
преодоления отьединенносги, порождаемой современным миром
в большом городе. Кроме того, весь массив помещенных в книгу
произведений позволяет наблюдать за творческой эволюцией
самого Михаила Армалинского за более чем четверть века — от
первых стихов, напечатанных в Ленинграде самиздатом в
середине 70-х годов двадцатого столетия, до крупных прозаических
форм, созданных авторитетным писателем русского зарубежья.
Михаил Армалинский известен в мире и как издатель,
опубликовавший, в частности, скандально знаменитые «Тайные записки
А. С. Пушкина», которые также впервые в России были
выпущены в рамках серии «Русская потаенная литература».

В СЕРИИ
«РУССКАЯ ПОТАЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
готовится к выпуску:
РУКОПИСИ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО
Подделки в области славянского фольклора
На протяжении XIX—XX веков в России и других
славянских странах было создано множество фольклорных текстов
и описаний мифологических верований, имеющих отчасти или
полностью фальсифицированный характер.
Со временем подделки были разоблачены. Но тот след,
который они оставили в истории науки и национальных культур,
несомненные литературные достоинства многих из них
заставляют исследователей обращаться к этим текстам вновь и вновь.
В книгу включены русские переводы XIX века
знаменитых подделок чешской эпической поэзии — Краледворской и
Зеленогорской рукописей; фольклорно-мифологические
фальсификаты первой половины XIX в.: «Белорусские народные
предания» Древлянского (П. М. Шпилевского), «Русские
народные сказки» И. П. Сахарова, украинские исторические
думы И. И. Срезневского, А. В. Шишацкого-Иллича и др.;
произведения так называемого «советского фольклора»:
сложенные в былинном духе песни о И. В. Сталине, К. Е.
Ворошилове, плачи на смерть С. М. Кирова и др.
Взятые в совокупности, материалы сборника вводят в
научный оборот целый корпус забытых или малоизвестных
текстов, имеющих своеобразный полуфольклорньш-полули-
тературньш характер.
Любые книги «Ладомира» можно заказать
наложенным платежом по адресу:
124681, Москва, Заводская, д. 6а, НИЦ «Ладомир».
Тел.: (095) 537-98-33;
тел. склада: (095) 533-8477.
Ermail: ladomir@niail.conipnetru
Для получения бесплатного перспективного плана
издательства и бланка заказа вышлите по этому же адресу
маркированный конверт.
Книги можно приобрести также в фирменном магазине
«ЛОМОНОСОВ» (схему проезда см. на обороте).
Тел.: (095) 279-3&-86.

§
<
О
*
Ф
О
X
а .
о о
с х
х^
оЕ
&1
2о
5<
ао
Ь- СО
. -А О
w гО У <
ZJO Ф <
"£&£
d ф а
ф^н^
СО 7>~ ^»
о < о о
со х Ф ос
£*ф ? 9
О и X >г-
3 ой
о£ф°-
| о 3>s
-J < U У
Ф $ Ф Ф
c.§es
X з X I
cs < != а
n's Ф
D О ю
— о ао
X с с