РОСТОВСКИЙ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА
В «ЭКОНОМИЧЕСКИХ РУКОПИСЯХ
1857—1859 годов»
К. МАРКСА
Издательство Ростовского университета
1977

Печатается по постановлению Совета
Северо-Кавказского научного центра высшей школы
Редакционная коллегия:
Е. Я- Режабек (ответственный редактор)
| Э. Н. Г л а г о л е в а, | Ю. Р. Т и щ е н к о.
Проблема человека в «Экономических рукописях 1857—1859
годов» К. Маркса. Издательство Ростовского университета,
1977.
172 стр.
Сборник посвящен проблемам общественно-исторического
развития. В нем рассматриваются: диалектика объективных и
субъективных условии труда, этапы становления человеческой
индивидуальности в докапиталистических формациях, а
затем — в эпоху капитализма и коммунизма, категории «общения»
п «деятельных способностей», а также социологические
закономерности формирования целостной личности в процессе
коммунистического воспитания и самообразования.
Сборник предназначен для философов, социологов,
пропагандистов и всех, интересующихся методологией исторической
науки.
ф Издательство Ростовского университета, 1977.

- Е. Я. Ре ж а бек, Ю. Р. Тищенко
МАРКСОВА КОНЦЕПЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
И СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВОЗНАНИЕ
В течение тысячелетий философы живо интересуются
не только сущностью природы и сознания, но и
природой человека. Для теоретического сознания самых
различных, эпох человек всегда был и остается центральной
проблемой, пунктом притяжения естественных и
общественных наук. Как писал К. Маркс в 1844 г.,
«впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке
в такой же мере, в какой наука о человеке включит
в себя естествознание: это будет одна наука» '.
Однако исконные вопросы о судьбе человека и его
будущем приобретают особую политическую остроту
и теоретическую актуальность в переломные моменты
истории, такие, как переход от капитализма к
социализму, осуществляемый во всемирном масштабе в
эпоху, знаменующую собой преобразование всех сторон
общественной жизни на коммунистических началах.
Серьезность и масштабы проблем, стоящих перед
человечеством: борьба за мир, ликвидация социального
и национального гнета, предотвращение экологического
кризиса, разумное использование достижений научно-
технической революции — требуют всестороннего
научного обоснования и решения. Под угрозой гибели от
термоядерной катастрофы или от планетарного
загрязнения окружающей среды в результате социальной
деградации человек должен обратиться к познанию самого
себя и своего места в мире. Конечно, размышления
о судьбе человечества и каждого из его представителей
требуют четкой философской концептуализации,
глубоко продуманного категориального подхода. Но какая
философия в состоянии вооружить общественное
сознание и практику действительно плодотворными
направляющими регулятивами, основополагающими
принципами?
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 124.

Ведущей философией нашей эпохи по праву оказывается
философия марксизма: исторический опыт-многих народов
практически подтвердил, что именно дналектико-материалисти-
ческая философия в состоянии дать самый верный ответ на
наиболее жгучие вопросы современности. Хорошо известно, что
подлинная философия не может не быть обращенной к
основным социальным и духовным проблемам своего времени, не
может быть в стороне от усилий человечества, направленных
на обеспечение достойной, справедливой и счастливой жизни.
Будучи духовной квинтэссенцией эпохи, философия марксизма
и целом обращена к человеку. Вот почему проблема человека
не образует в ней какой-то отдельной, частной области
исследования, она пронизывает все содержание коммунистического
мировоззрения. Именно философия передовых общественных
сил в состоянии наиболее радикальным образом
способствовать изменению социальной и природной среды в духе
гуманистических идеалов, поскольку она утверждает общественный
строй, делающий многостороннее развитие человеческой
личности, расцвет ее способностей и талантов своей самоцелью.
В наши дни проблема человеческой меры общественного
прогресса особенно резко встает в связи с социальными
последствиями современной научно-технической революции. Острота
соответствующей ситуации была подчеркнута на XV
Всемирном философском конгрессе (Варна, 1973 г.), главной темой
которого была: «Наука, техника, человек».
Для преобладающей части выступлений буржуазных
философов на конгрессе были характерны неуверенность п
пессимизм: способно ли человечество овладеть сложившейся
ситуацией, достаточно ли оно подготовлено для этого?
Почва для подобной неуверенности, безусловно, есть.
Научно-техническая революция всегда протекает на
определенной социальной базе, поэтому ее последствия при капитализме
и при социализме не однозначны. От этой социальной формы
научно-технического процесса не может отвлекаться никакой
исторический прогноз, никакое научное предвидение. В
противном случае последнее окажется просто неверным.
Как же отражаются вполне реальные тенденции развития
науки и техники в извращенной форме буржуазного сознания?
Техника ассоциируется с господством над человеком
деперсонализированных сил, торжество бездушного и обезличенного
рационально-технического начала репрезентируется в качестве
имманентного свойства техники. Но это не просто иллюзия
буржуазного сознания, таково при капитализме реальное
положение вещей; место, которое занимает в системе пронзводитель-
4

ных сил простой труженик, определяет его зависимость от
техники. Для большей части общества наличное бытие,
«экзистенция», таковы, что реально техника господствует над
трудящимися, а не трудящийся господствует над техникой.
Причины такого положения вещей наиболее
фундаментальным образом были раскрыты К. Марксом. Именно Марксом
впервые было доказано, что деструктивное воздействие на
личность трудящегося есть не имманентное свойство техники, а ее
преходящий модус, обусловленный отчуждением труда. В
результате отчуждения субъекта деятельности от своей
собственной функции труд превращается в отрицательную форму
самодеятельности: из формы самоутверждения и самовыражения
личности он становится способом ее самодеструкции и
самоопустошения. В условиях капиталистического отчуждения
отдельный человек уже не является субъектом деятельности в
подлинном смысле слова, поскольку его труд носит
принудительный, чисто внешний характер. Отчуждение труда лишает
деятельность целостности, творческих устремлений и сознательно
поставленной цели, следствием чего оказывается самокалечение
человека, в результате которого он утрачивает черты личности,
превращается в абстрактного индивида, носителя частичной
социальной функции.
На базе отчуждения труда разворачиваются вторичные
феномены отчуждения: отчуждение продукта труда от
производителя и отчуждение человека от человека. С отчуждением
продуктов труда обогащение предметного мира оборачивается
утратой для человека господства над своей собственной
жизнедеятельностью.
Если жизнедеятельность враждебна человеку, если человек
искалечен, то и мир человека, вобравший в себя его
определения, также будет ему враждебен. Ведь предметное богатство,
с которым встречается человек в окружающем мире техники,
«второй природы», является его собственным созданием и носит
на себе отпечаток его самого. Каков человек — таков и
окружающий его мир. В обществе, где господствует вещный
порядок — иерархия людей, вещей, материальных «благ»,
происходит колоссальная деформация предметной силы:
общественная связь между людьми конституируется в предметной форме
как самостоятельная, властвующая над людьми стихия. Так
и получается, что чем больше человек стремится к
самовыражению в создаваемых им предметах, в технике, в достижениях
науки, тем больше он теряет себя, превращается из субъекта
в объект исторического процесса.
Структура и все импликации процесса отчуждения были
5

глубоко осмыслены К. Марксом уже в «Экономическо-фило-
софских рукописях 1844 года»: «Когда человек противостоит
самому себе, — писал в них Маркс, — то ему противостоит
другой человек» '. Неизбежным следствием отчуждения труда,
но Марксу, является отчуждение человека от человека. В
обществе, основанном на эксплуатации, ситуация всеобщего
отчуждения приводит к соответствующему мироощущению, когда
«...каждый смотрит на другого только как на объект для
использования... и при этом получается, что более сильный
попирает более слабого...» 2.
Концептуализацией стихийных ощущении и представлений
о коренном неблагополучии в обществе, где господствует
вещный порядок, служат те философско-соцнологические
учения, которые задают тон и доминируют на сегодняшний день
в буржуазном сознании. Для самых различных философских
направлений и школ характерно признание таких «очевидно-
стей», как невозможность для любого человека,
задействованного в систему современного капиталистического общества,
сохранить- чувство человеческого достоинства, творчески развить
свою индивидуальность, добиться полноты духовной жизни. При
этом на науку и технику возлагается ответственность за то, что
они создают рационализированный мир, манипулирующий
человеческими существами, подавляющий индивидуальные
потребности и устремления людей. В признании недостижимости
благих целей находит свое теоретическое выражение сложность
и диалектическая противоречивость процессов современного
общественного развития. В идеологизациях буржуазного
сознания в неадекватной или превратной формах находит свое
гоплощение мысль о том, что научно-техническая революция
усугубляет противоречия капитализма, придает им невиданный
ранее размах и остроту. Поскольку капиталистический мир не
может совладать с техникой, получает распространение и
укореняется враждебное отношение к сегодняшним и завтрашним
перспективам научно-технического прогресса; не только в среде
профессиональных философов, по и у широких масс населения
складывается убеждение (поддерживаемое взаимоиндуцпруе-
мыми настроениями), что научно-техническая революция
порождает не столько надежду, сколько угрозу для общества
и человека. В более или менее резкой или в редуцированной
и ослабленной форме возрождается ницшеанская идея:
технология разрушает моральные ценности.
Технический прогресс и моральная эволюция рассматрива-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 94,
2 Там же, т. 2, с. 264.
О

ются как разнонаправленные процессы — одно покупается
ценой другого. Другая интерпретация соотношения технического
и социального прогресса приходит к выводу, что человек не
подготовлен к быстрому развитию техники. Чтобы общество
прогрессировало, необходимо обеспечить такое развитие
человека, которое опережало бы стремительный поток
производимых им вещей. При этом исследователи, искренне стремящиеся
понять современные процессы, найти правильное решение
проблем современности, полностью отдают себе отчет в том, что
уменьшение размаха и темпов научно-технической революции,
уничтожение традиций, связанных с современной цивилизацией,
приведет общество к примитивизму. Поскольку наука множит
силы разрушения и гибели, обращенные против человека,
поскольку в результате бесконтрольного применения науки и
техники жизненным элементом существования человека становится
«гнилая природа», буржуазные философы и буржуазные
ученые, искренне озабоченные будущим человечества, призывают
к установлению общественного контроля над развитием
технической цивилизации, над силами дегуманизации, с нею
связанными, однако позитивная часть этой программы часто остается
на уровне либеральной фразы, благих пожеланий, а сами
предложения в значительной мере носят утопический характер.
Такова, например, концепция «технологической осторожности»
(technological prudence), предложенная на XV Всемирном
философском конгрессе Д. Пассмором (Австралия) \ программа
морального совершенствования человечества в выступлении
Р. К- Панден (Индия) или альтернатива «морального
соглашения» между народами, с призывом к установлению которого
выступил А. Бам (США) 2.
Вместе с тем в иллюзиях буржуазного сознания в
специфическом виде находят свое отражение реальные процессы
общественной жизни. Имманентным содержанием
рационализации обыденного сознания и философской рефлексии
оказываются извращенные формы бытия, получающие осмысление
в различного рода идеологпзациях по поводу процесса
отчуждения.
Дело в том, что ни одна общественная формация не знает
такого противоречия между внешней действительностью и ее
глубокой внутренней основой, как капитализм. Уже в том об-
1 См.: I. A. Passmorc. Man and Technology. Proceedings of the XV-th World
Congress of Philosophy. Philosophy and Science Morality and Culture.
Technology and Man, 1, Sofia, 1973.
2 См.: A. 1. Balim. Ought Our World Congress Concern Vtsclf with World
Morality.—Op. cit.
7

стоятельстве, что капитал представляет собой форму,
«господствующую над производством» 1, содержится фундаментальное
извращение процесса общественной жизни. Это своеобразное
quid pro quo состоит в том, что обоснованное и
обосновывающее меняются местами, в результате чего обоснованное
выступает в функции обосновывающего. Такой процесс, когда
форма отрывается от своего содержания и подавляет его
жизнедеятельность, и образует структуру извращения. В
«Экономических рукописях 1857—1859 годов» Маркс впервые дает
развернутое обоснование этой мысли, подчеркивая: «Извращение
лежит в основе капиталистического способа производства, а не
только свойственного ему распределения»2.
Согласно Марксу, извращение охватывает все сферы
общественной жизни в рамках капиталистических общественных
отношений, однако на поверхности буржуазного общества оно
принимает наиболее причудливые формы. Именно из этой
сферы непосредственной видимости обыденное сознание,
подвергаемое дальнейшей рационализации и идеологизации, черпает
все свои взгляды, понятия, масштаб всех своих суждений.
Объективному процессу извращения полностью соответствует
идеологическая мистификация, изображающая господство формы
над своим собственным содержанием. На почве социального
извращения возникают различные формы фетишистского
сознания, принимающего за нормальное течение процесса его
извращенное состояние.
Поскольку в результате продажи рабочей силы
собственнику средств производства происходит отчуждение самой
способности к труду, то превращение рабочей силы в товар
опосредует все отношения между людьми в капиталистическом
обществе, всякий обмен деятельностью. Тем самым внешняя
связь, осуществляемая в денежной форме, выступает в
функции внутренней существенной связи. В денежной форме
непосредственной всеобщей обмениваемости продуктами труда
основа этого процесса — обмен деятельностью и способностями —
подвергается дальнейшему искажению и маскировке. Однако,
если в области наличного бытия, его экзотерической стороны
некоторое основание модифицируется до неузнаваемости,
отталкиваясь от факта преобразования сущности нельзя
отрицать ее самое. Между тем, опираясь, на моменты
несовпадения сущности с формами ее проявления, непосредственные
агенты капиталистического производства и их идеологи
пытаются прийти к отрицанию самой сущности, осознавая лишь ее
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 208,
2 Там же, с. 512.
8

внешнюю видимость. Отождествление эзотерического
содержания социального процесса с его экзотерической стороной —
такова основа фетишистского сознания, ориентирующегося на
извращенное соотношение сущности и явления, признающего
только искажение сущности.
В рамках фетишистского сознания вполне естественным
будет и такой результат, когда наука и техника
воспринимаются как разрушительные силы, как дегуманизирующий
фактор — и только. Ведь отличительной особенностью формы
фетишистского сознания, построенного на иллюзиях извращенного
мира, как раз и будет представление об эзотерическом
содержании социального процесса, затемняющее это последнее.
Непосредственно сросшимся с капиталистическим способом
производства оказывается извращение не только в сфере
экономической жизни, но и в сфере сознания; в составе духовных
образований оно выступает в виде идеологической мистификации,
в виде философской рефлексии, искаженно и ущербно
воспроизводящей заколдованный мир всеобщего отчуждения.
Именно Маркс был первым из философов, подвергшим
самой решительной критике все формы фетишистского сознания
и разоблачившим колоссальную мистификацию об
ответственности науки и техники за положение людей в обществе.
Границы использования науки и техники, по Марксу, полагаются не
самой наукой, не самой техникой, а обществом. Однако
носители фетишистского сознания не разграничивают общественное
употребление техники и капиталистический способ ее
использования, причем в свете одной и той же исходной
концептуализации рассматриваются не только отрицательные, но и
положительные последствия использования науки и техники. Такого
рода технологический оптимизм связывается с убеждением,
будто техника сама сможет разрешить все социальные
проблемы. Вот почему для идеологов капитализма, поскольку они
не могут вырваться за рамки классово обусловленной точки
зрения, характерны приемы, граничащие с простым
манипулированием идеями. Например, презумпция о всесильном
могуществе науки и техники переносится с одного адресата на
другой. В результате такой механической переадресовки в разряд
концепций, разделяющих позицию технологического
детерминизма, совершенно необоснованно попадает учение К. Маркса
и его последователей. В итоге не очень чистоплотных приемов
подобного рода провозглашается,* что СССР находится в
авангарде технократии, а не коммунизма. Скажем, в книге
«Открытое общество и его враги», приобретшей печальную
известность, К. Поппер воспроизводит позицию марксизма так, будто
9

машины и средства производства, по Марксу, «образуют
основу общества» К По «разряду» технологического детерминизма
проводят марксизм в своей книге «Методы социальных наук»
Р. Пэнто и М. Гравитц2. С подобной оценкой марксизма
солидаризируется Д. Белл, утверждая, что послевоенная
технократия является наследницей прогностических идей Сен-Симона,
Маркса и Веблепа 3. Тем самым содержание марксизма
извращается, преподносится в препарированном виде и уже с этим
препарированным марксизмом вступают в полемику с целью
его дальнейшего сокрушения. Последний способ, в частности,
показателен для экзистенциализма с его теоретическим
выражением антисцнентистских умонастроений общественного
сознания.
Научному отношению к миру противопоставляется другая
альтернатива, исходя из которой философия экзистенциализма
претендует на раскрытие глубинных тайн человеческого
существования, на указание выхода из всевозможных тупиков,
причем .предпосылкой «экзистенциального» размышления
служит такая концептуализация науки, согласно которой она
ограничена в возможностях мало-мальски приемлемого решения
подлинно человеческих проблем. В форме своеобразной
оппозиции миру всеобщего отчуждения экзистенциализм возрождает
идею Ж.-Ж. Руссо, согласно которой самые основания общества
образуют потребности духа. Поэтому «преодоление»
технологического детерминизма может быть осуществлено лишь в особом
трансцендентном сверхчувственном мире, в мире
экзистенциального субъекта, который . неподвластен научно-понятийному
выражению,, технической функционализации, «неподлинному»
бытию. Экзистенциальный субъект призван отвечать на вызов
истории своей нравствен>ной акцией, неприятием
посюстороннего мира, в котором господствуют техника и
денежно-товарный фетишизм. Таким образом, человек — в системе
экзистенциальной философии — «обретает» свою «подлинность» не в
историческом созидании, а в сопротивлении ему. В полной мере
способ отношения к человеческому бытию характеризуют
слова К. Маркса: «...идеальное возвышение над миром есть
идеологическое выражение бессилия философов по отношению
к миру» 4.
1 См.: К. R. Popper. The Open Society and Its Enemies, v. II. L., 1957.
2 См.: P. Пэнто, M. Гравитц. Методы социальных наук, кн. I. М.,
«Прогресс», 1972.
;{ См.: D. Bell. The Post-Industrial Society: The Evolution of an Idea. «Survey».
L., 1971, № 2.
4 /\. Мирке и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 377.
10

Из позиции внутреннего противостояния, технологического
негативизма вытекают и другие импликации. Поскольку буду-
. щее технической цивилизации мыслится только как ее
дальнейшая дегуманизация, возникает пожелание расстаться с
прометеевским образом жизни людей пли как-то ограничить его.
В свете моральных ценностей, провозглашаемых
экзистенциализмом, более предпочтительным оказывается не прометеевское
начало активной жизнедеятельности, направленной на
покорение природы, а начало эстетическое, созерцательное. Так,
М. Хайдеггер и Г. Маркузе солидарны в том отношении, что не
Прометей, а Орфей и Нарцисс должны стать героями мира без
принуждения, мира, устремляющегося к культу чувственных
восприятий, к умиротворяющим переживаниям
первоначального опыта.
Ввиду обозначенных выше умонастроений для нас особенно
важно раскрыть противоположность марксистского решения той
мистификации проблемы человека, которой она подверглась
в рамках фетишистского сознания.
В результате по-революционному смелого отхода К. Маркса
от всех методологических принципов философии самосознания
им было создано материалистическое понимание истории,
в рамках которого только и может научным способом
разрабатываться проблема человека. От Маркса берут свое начало
принципиально новые концептуализации, по этой проблеме им
выработаны такие категориальные схемы исследования
социальной реальности, благодаря которым было перестроено все
проблемное поле, связанное с философским знанием о
человеке. Марксу принадлежит честь открытия настолько глубокой
теории человека, что многие заложенные в ней идеи стали
полностью осознаваться лишь в наше время. Не случайно все
серьезные дискуссии в этой области концентрируются вокруг
марксистского решения проблемы человека. Маркс
предвосхитил узловые линии дальнейшего развития философской мысли,
и многие из его основополагающих идей проникли не только
в пролетарское, но и в буржуазное сознание, где были
трансформированы, получили совершенно фантастический вид и
особый идеологический статус. Так, на совершенно чуждую им
почву были пересажены идеи «социального детерминизма»,
«социального управления», «социального планирования»,
«прогнозирования» и многие, многие другие. Но, пожалуй, в
наибольшей степени искажения и кривотолки были связаны с Марк-
совой концепцией отчуждения. Именно из этой теории К.
Маркса буржуазные идеологи пытались прежде всего выхолостить
революционное содержание и перевести все рассуждения по
11

очень болезненным для человечества вопросам в плоскость
абстрактного гуманизма.
Между тем социальные причины отчуждения были
раскрыты К. Марксом вполне однозначно: если капитал, писал он,
«относится крайне бережливо к труду, уже осуществленному,
овеществленному в товарах», то тот же капитал «в несравненно
большей степени, чем всякий другой способ производства,
является расточителем людей, живого труда, расточителем не
только тела и крови, но и нервов и мозга» 1.
Таково положение человека при капитализме. Следует ли
из данной, констатации вывод, что извращенное соотношение
между живым и накопленным трудом не может быть
преодолено? Заслуга Маркса как раз и состояла в том, что он указал
революционный путь уничтожения общества всеобщего
отчуждения. Обосновывая возможность преобразования общества на
коммунистических началах, Маркс писал: только вульгарный
исследователь «не может представить себе форм,
развившихся в недрах капиталистического способа производства,
отделенными и освобожденными от их антагонистического
капиталистического характера» 2. И в другом месте: если снять с труда
и других общественных явлений «специфически
капиталистический характер, то останутся уже не эти формы, но лишь их
основы, общие всем общественным способам производства»3.
Исходя из этой предпосылки, Маркс и разработал свою
теорию как науку о действительных людях в их историческом
.развитии. Что же произойдет, если совлечь с труда и других
форм общественной практики их «специфически
капиталистический характер?». Какие основы обнажатся в результате
освобождения материального производства от капиталистической
формы его осуществления, функционирования?
Такую основу производства составляет продуцирование
сущностных, а не только внешних сил человека. С этой точки
зрения история промышленности, история опредмечивания
человеческой сущности должна быть понята как деятельность,
раскрывающая и утверждающая человеческие сущностные силы.
Если труд составляет непосредственную основу производства,
то он также должен быть понят как деятельность,
конституирующая сущностные силы человека. Согласно этой концепции
предметные моменты процесса труда составляют лишь условия,
а не причину развития: движущим началом процесса
производства являются люди, выступающие как действительные
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 25, ч. I, с. 100—101.
2 Там же, с. 426.
3 Там же, ч. II, с. 448.
12

субъекты труда, а следовательно, всей общественно-историче^
ской деятельности. В соответствии с так выбранным и
обоснованным методологическим подходом, какие бы преобразования
в характере деятельности людей ни вызывали автоматизация
производства и связанные с нею процессы современной научно-
технической революции, следует признать, что человек всегда
был и останется определяющим фактором развития
производства, субъектом, регулирующим направление его развития. Весь
вопрос только в том, будет ли непосредственным агентом,
направляющим процесс производства, тоненькая прослойка
привилегированной части общества или подлинным субъектом
общественной жизнедеятельности станут все трудящиеся?
Так как характер действия объективных законов истории
неотделим от тех целей, которые люди ставят перед собой, то
в обществе, преобразованном на коммунистических началах,
все направление общественного развития, опирающегося на
совокупность исторически сложившихся вещественно-технических
элементов, коренным образом меняется. В результате
социалистических общественных преобразований регулятором
общественной жизнедеятельности становятся живой труд и его
носители, т. е. сами трудящиеся. Впервые в истории реализуется
программа, кладущая конец наиболее фундаментальному
извращению процессов общественной жизни. Непреходящей
исторической заслугой К. Маркса и Ф. Энгельса стало
провозглашение этой программы еще в 1847 г. в «Манифесте
Коммунистической партии»: «В буржуазном обществе живой труд есть
лишь средство увеличивать накопленный труд. В
коммунистическом обществе накопленный труд — это лишь средство
расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих.
Таким образом, в буржуазном обществе прошлое
господствует над настоящим, в коммунистическом обществе —
настоящее над прошлым» '.
Современная научно-техническая революция смогла только
уточнить эту nporpaMîviy и приблизить ее реализацию.
Революция в структуре и динамике современного производства
радикально изменяет роль человека в системе производительных
сил: в итоге научно-технической революции между человеком
и природой ставятся не орудия и не машины, а
саморегулирующиеся и самонастраивающиеся производственные процессы;
на долю человека (хотя и в довольно отдаленной перспективе)
остается преимущественно роль организатора и руководителя
производства, главной функцией его становится применение
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, с. 439.
13

науки, превращающее труд во всеобщую творческую
деятельность. Основываясь на наиболее глубинных тенденциях
развития современной технологии, связанных с внедрением в
производство новейших научных достижений, уже сейчас можно
рассчитывать на перспективу исключения «неинтересного»
труда из сферы материального производства. Тем самым в
основной сфере человеческой деятельности труд совпадает со
свободным проявлением человеческих сил, со сферой
самораскрытия личности, совершенствования ее талантов и способностей.
Человеческая деятельность, будучи средством человеческого
существования, станет одновременно его целью.
Таким образом, именно социализм впервые оказывается
способным направить научно-техническую революцию на решение
гуманистических задач: «Научно-техническая революция,
осуществляемая на базе социализма, впервые ставит вопрос о
человеке не просто как о работнике, т. е. исполнителе
определенного вида труда («частичном рабочем»), а как о личности,
всестороннее развитие которой становится условием развития
производительных сил и общества в целом» '.
Действительно, при социализме экономическая
эффективность перестает быть самоцелью, становится средством и
основой для решения коренных социальных и культурных проблем.
Создание подлинно свободных и равных для всех условий
жизни, утверждение коммунистических начал знаменуют собой
глубочайшую переориентацию всего общественного развития в
сторону удовлетворения истинно человеческих запросов и
стремлений. Конечно, соответствующие социальные преобразования
не могут «вписаться» в структуру капиталистических
общественных отношений. Капитализм по самой своей природе не в
состоянии справиться с колоссальной задачей развития
человеческих сил и способностей в масштабе всего общества. Не
случайно поэтому у носителей буржуазного сознания и его
идеологов катастрофически ощущается недостаток положительных
знаний о способах общественного развития не внешних, а
сущностных сил человека. В то же время наша современность —
эпоха перехода от простого применения рабочей силы к
коммунистическому самоформнрованию человека — позволяет но
достоинству оценить силу и глубину понимания Марксом законов
истории, грядущего торжества человеческого разума и идеалов
гуманизма.
Трудящиеся стран социализма строят мир общественных
отношений, зримые черты которого Маркс ясно представлял за-
1 Человек—наука—техника. Опыт марксистского анализа
научно-технической революции. М., Политиздат, 1973, с. 349.
14

долго до их реального возникновения. В этом смысле мы
становимся его современниками и в состоянии отдать должное
прогностической силе социально-философских идей,
заложенных в основу Марксова экономического учения. То, что Маркс
видел как результат экономического движения современного
ему общества, предстает сегодня перед нами как реальный
предмет для дальнейшего теоретического анализа. Естественно,
что такой анализ может быть продуктивным лишь в связи с
глубоким осознанием «Капитала» как философского произведения.
Опубликование в 1968—1969 гг'. на русском языке
«Экономических рукописей 1857—1859 годов» (первоначального
варианта «Капитала») создает новые возможности для
основательного исследования процесса развития не только марксизма
в целом, но и его социально-философских идей, воплощенных
в экономическом материале.
Работы Маркса, написанные до 1857 г., со всей
определенностью свидетельствуют о том, что понимание
человека и его истории непосредственно связывается у Маркса
с задачей исследования различных форм его предметной
деятельности и прежде всего материально-практической
деятельности. Уже первые шаги в становлении марксистской фнлософ-
ско-социологической концепции человека связаны с признанием
труда самой глубокой его сущностью. В «Экономическо-фпло-
софскпх рукописях 1844 года» Маркс рассматривает
материальное производство как «исток и тайну» сущности человека.
В нем, согласно Марксу, человек порождает себя и калечит,
опустошает и вместе с тем создает условия для своего
целостного развития. Тем самым Маркс еще в период формирования
своей материалистической концепции человека фиксирует
противоречивую природу труда. Труд является творческим началом
как характеристика человеческой деятельности в целом, но для
подавляющей массы индивидов он осуществляется в условиях
отчуждения от них объективных предпосылок и результатов
труда и в таких отношениях друг к другу, которые выступают не
как их собственные отношения, а как сила, стоящая и
господствующая над ними.
Особую роль в объяснении становления и развития этого
процесса играет разделение труда. Открытие фундаментальной
роли разделения труда в становлении различных форм
социальности, сделанное Марксом и Энгельсом совместно в
«Немецкой идеологии», позволило не только объяснить природу
различных социальных институтов (собственность, классы,
государство) и /таких явлений, как отчуждение социальной деятель-
15

ности, фетишистское сознание, но и дать периодизацию
исторического процесса, в противоречиях которого формируются
предпосылки для развития действительно свободной
индивидуальности, или, как говорит Маркс в «Капитале», «всесторонне
развитого индивидуума» '. Сущность человека, согласно Марксу
и Энгельсу, не может быть установлена, если мы
абстрагируемся от анализа процесса и результатов его деятельности, от тех
отношений, которые складываются между людьми в сфере
собственно материального производства.
Концепция материалистического понимания истории,
изложение которой мы находим в первой главе «Немецкой
идеологии», является, таким образом, методологическим основанием
для философско-социологического исследования человека.
Анализ отношения человека к природе (производительные
силы) и отношения людей друг к другу (общественные
отношения, среди которых основополагающее место занимают
производственные отношения в сфере непосредственно
материального производства), установление механизма взаимодействия
производительных сил и производственных отношений
позволяют тем самым рассматривать человека как субъекта
культурно-исторического процесса, т. е. закладывают основы
марксистской философской концепции человека.
Вместе с тем в «Немецкой идеологии» человек, личность
рассматриваются в системе существующего разделения труда.
Вопрос о природе и степени развития таких характеристик
личности, как сознание, призвание и способности, решается в
зависимости от содержания тех сфер деятельности, в которые
непосредственно включен индивид. Иными словами, индивид рас-
сматривается как элемент наличной социальной системы, т. е.
социологически.
«Экономические рукописи 1857—1859 годов» представляют
собой дальнейшее развитие концепции деятельной сущности
человека как в философском, так и в социологическом планах.
Развитие и углубление этой концепции осуществляется
благодаря открытию и обоснованию закономерностей социального
развития. Такой подход имеет решающее значение для
социологического рассмотрения человека, предполагая анализ
жизнедеятельности индивида как элемента социального целого.
Есть и другая сторона исследований Маркса, которая также
органично связана с задачей обнаружения закономерностей
функционирования капиталистического способа производства,
но в данном случае может быть специально отмечена. Речь
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с. 499.
16

идет о том что, Маркс исследует капиталистическую формацию
как явление исторически возникающее и вместе с тем
исторически преходящее. В различных вариантах «Капитала», но в
особенности в «Экономических рукописях 1857—1859 годов», мы
находим анализ общественных форм, предшествующих
капитализму, и одновременно анализ противоречий
капиталистического производства, что позволяет Марксу прогнозировать
перспективы развития в условиях коммунизма.
Если учесть, что анализ всех этих форм общественного
развития включает в качестве непременного момента рассмотрение
субъекта производства, изменение места и роли человека в
производстве, изменение взаимосвязи между отдельными
элементами производительных сил, если при этом не забывать, что
марксистская концепция человека есть концепция его
деятельной сущности, то нетрудно понять, что «Экономические
рукописи 1857—1859 годов» представляют специальный интерес как
произведение, в котором содержатся принципиальные
марксистские положения о роли и месте человека в мире.
Большое значение для мобилизации советских философов на
разработку центральных ведущих проблем, выдвигаемых перед
философией современным этапом общественного развития, на
дальнейшее совершенствование стиля и методов философской
работы имела редакционная статья газеты «Правда» «Высокий
долг советских философов», содержащая уточнения ЦК КПСС
основных направлений деятельности Института философии АН
СССР в современных условиях.
В редакционной статье прямо говорится, что разработка
социально-философских проблем человека и его взаимодействия с
обществом требует в наши дни все более пристального
внимания. Действительно, комплексный подход к проблеме человека
диктуется экономическими, политическими, духовными и
научно-техническими условиями развитого социализма.
Фиксируя внимание па том обстоятельстве, что именно
социализм впервые оказывается способным направить научно-
техническую революцию на решение гуманистических задач, в
отчетном докладе XXV съезду Генеральный секретарь ЦК
КПСС Л. И. Брежнев подчеркивал: «Мы, коммунисты, исходим
из того, что только в условиях социализма научно-техническая
революция обретает верное, отвечающее интересам человека и
общества направление. В свою очередь, только на основе
ускоренного развития пауки и техники могут быть решены конечные
2. Заказ JV° 5213
17

задачи революции социальной — построено коммунистическое
общество» ].
Поскольку проблема совершенствования человека,
формирования всесторонне развитой личности в эпоху НТР становится
все более актуальной, ясно, что различные ее аспекты и дальше
будут оставаться предметом всестороннего и тщательного
исследования в работах советских философов.'
Рассмотрению человека как главного элемента
производительных сил и носителя всех общественных отношений, как
единственного субъекта культурно-исторического процесса
посвящен этот сборник. Безусловно, авторы полностью
отдают себе отчет в том обстоятельстве, что их скромный вклад
в разработку соответствующих проблем может оцениваться
лишь как одна из попыток продвинуться вперед в указанном
направлении. Насколько эта попытка окажется успешной —
судить читателю.
1 Материалы XXV съезда КПСС. М., Политиздат, 1976, с. 47.

M. Б. Туровский
МЕСТО ИНДИВИДА В МАРКСОВОЙ
ИСТОРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ
Современной буржуазной философии весьма
свойственно адресовать марксизму претензию, будто в нем
подверглась нивелировке историческая роль
человеческой личности. Дело изображается таким образом, что
самый принцип материалистического понимания
истории представляет исторический процесс на гегелевский
лад, в тоталнтарно-логнцпстском ключе, результатом
чего и оказывается подавление индивидуальности
логикой всеобщего.
При поверхностном отношении к марксистской
исторической концепции может показаться, что эти
обвинения небезосновательны. В таком духе может
толковаться, скажем, знаменитый 6-й тезис из Марксовых
«Тезисов о Фейербахе»: «Но сущность человека не есть
абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей
действительности она есть совокупность всех общественных
отношений» '.
Конечно, отвергая такое толкование приведенного
Марксова текста, необходимо прежде всего сослаться
на контекст «Тезисов о Фейербахе», «Немецкой
идеологии» и других произведений классиков
марксизма-ленинизма, из которого следует, что указанный 6-й тезис
является выводом из концепции человека как существа,
формирующегося исторически, в процессе материальной
предметной деятельности. Именно исходя из труда как
процесса общественной практики, являющегося основой
исторического развития, марксизм и строит свои
определения индивида, личности. Однако при этом тем более
важно показать, что марксистское материалистическое
понимание истории не только не отрицает значения
личности в историческом процессе, но впервые открывает
его действительное- содержание.
В решении этой задачи обращение к теоретическому
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 3.
2*
19

наследству Маркса вполне правомерно и методически
продуктивно: именно в процессе выработки концепции особенно
хорошо видны значение и удельный вес определенной проблемы
в составе этой концепции. С этой точки зрения «Экономические
рукописи 1857—1859 годов» К. Маркса наиболее выгодны для
исследования на их материале проблемы индивида, потому что,
с одной стороны, они являются продуктом уже вызревшей,
сформировавшейся концепции исторического материализма,
а с другой — они являют собой картину живого движения
мысли Маркса со всей динамикой, свойственной незавершенному
рукописному тексту.
В марксистской философской литературе можно встретить
интерпретацию философии марксизма как науки о человеке,
своего рода диалектико-материалистической философской
антропологии. Подробный критический разбор этой точки зрения
и содержащейся в ней опасности ревизионистского толкования
марксизма как абстрактного гуманизма содержится в книге
Л. Сэва «Марксизм и теория личности» К
Мы упомянули об этой интерпретации марксистской теории
в связи с особенностями постановки проблемы индивида
у Маркса.
Известно, что в «Экономически-философских рукописях 1844
года», в которых явственно проглядывает влияние на Маркса
антропологизма Фейербаха, встречается прямая
характеристика «философии будущего» как «гуманизма». И хотя сквозной
идеей здесь является тезис о саморазвитии человека как
субъекта истории, тем не менее деятельная сущность человеческой
истории трактуется в указанных рукописях как
субстанциальная особенность человеческого существа, а
«промышленность» — как «открытая книга человеческой психологии».
Контекст рукописей дает основание заключить, что Маркс,
утвердившись уже в понимании практически-деятельной природы
человека в качестве основы концепции исторического процесса,
тем не менее на этом раннем этапе создания
материалистического понимания истории рассматривал еще производительные
силы как проекцию «сущностных сил» индивида, а его
социальную обусловленность — как продукт его
универсально-общественной «природы». Отзвуком влияния на раннего Маркса этого
фейербаховского антропоцентризма являлись и гегелевские,
См : Л. Сэв. Марксизм и теория личности. М., «Прогресс», 1972.
20

идеалистические мотивы в трактовке понятия отчуждения,
отмечаемые Сэвом в указанной книге 1.
Преодоление антропологизма в исторической теории
оказалось задачей ключевого общефилософского значения, решение
которой потребовало пересмотра не"только основ
концептуализации исторических событий, но и принципов построения
системы философии. Оказавшись перед этой задачей, Маркс и
Энгельс точно определили формулу, сконцентрировавшую в
себе сущность противостоящей материалистическому пониманию
истории исторической концепции, как принцип
«робинзонады» — емкий и точный как в образном выражении, так и в
понятийном содержании эпицентр позиции буржуазной
идеологии.
Однако противопоставление буржуазному принципу
робинзонады тезиса об общественной природе человека оказалось
методологически негодным для преодоления идеалистической
интерпретации исторического развития. Об этом достаточно
свидетельствовали как классическая буржуазная теория
общественного договора, так и антропологизм Фейербаха.
Необходимо было преодолеть философскую основу принципа
робинзонады, заключающуюся, вообще говоря, не в
противопоставлении индивида обществу — это лишь проявление сути
проблемы, — а в трактовке содержания понятия человека. И в этом
плане противопоставление Марксовой позиции
материалистического понимания истории и буржуазной идеологической
позиции по сути дела состояло в том, что Марксом была
отвергнута посылка о разумности как исходном определении
человеческой природы.
Соответствующее этой критической позиции положительное
решение проблемы человека как раз и потребовало
радикальной смены фундаментальных определений мировоззрения.
Выработка этих новых определений была для Маркса и Энгельса
задачей сугубо критической, потому что речь шла не просто
о дискуссии с идейными противниками, но о чем-то
существенно большем — о ниспровержении традиционного восприятия
человека, имевшего прочность предрассудка. Поэтому
основоположники материалистического понимания истории так резки
в своей критике даже младогегельянцев, хотя последние и
представляли явно радикальное движение в составе политической
и идеологической оппозиции своего времени. Для Маркса и
Энгельса младогегельянский радикализм был принципиально
неприемлем даже в качестве политического союзника, потому что
1 См.: Л. Сэв. Указ. соч., ч. 1, 2.
21

у них речь шла о выработке научно обоснованной программы
движения по коммунистическому преобразованию истории.
«Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть
установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться
действительность. Мы называем коммунизмом действительное
движение, которое уничтожает теперешнее состояние» К Вот почему,
с точки зрения Маркса и Энгельса, «младогегельянские
идеологи, вопреки их якобы «миропотрясающим» фразам, —
величайшие консерваторы. Самые молодые из них нашли точное
выражение для своей деятельности, заявив, что они борются только
против «фраз». Они забыли только, что сами не
противопоставляют этим фразам ничего, кроме фраз, и что они отнюдь не
борются против действительного, существующего мира, если
борются только против фраз этого мира» 2.
Отсюда видно, что Маркс и Энгельс имели в виду,
выражаясь философским языком, ни больше, ни меньше как
предпосылки. И в качестве предпосылок вырабатываемого ими
мировоззрения они выбрали, как это сформулировано в
«Немецкой идеологии», не фразы, а самое действительность.
Напомню это известное место: «Предпосылки, с которых мы
начинаем, — не произвольны, они — не догмы; это — действительные
предпосылкой, от которых можно отвлечься только в
воображении. Это — действительные индивиды, их деятельность и
материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже
готовыми, так и те, которые созданы их собственной
деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто
эмпирическим путем»3.
Однако, хотя Маркс и Энгельс неоднократно повторяют
квалификацию своих предпосылок как «эмпирических», никому не
приходит в голову характеризовать предложенную ими
теоретическую позицию как эмпиристскую. Дело в том, что они
фундаментально философски обосновывают свою
эмпирическую предпосылку адекватной концепцией человека и его
отношения к миру вплоть до выработки соответствующего
логического метода этой концепции — метода восхождения от
абстрактного к конкретному.
Сущность этой концепции — предметно-практическое
содержание понятия человека. Позволю себе привести еще одно
известное место из «Немецкой идеологии»: «Людей можно
отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему
угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 34.
2 Там же, с. 18.
3 Там же.
22

только начинают производить необходимые им средства к жиз~
ни, — шаг, который обусловлен их телесной организацией.
Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным
образом производят и самоё свою материальную жизнь» К
Каждый, кто знаком с ходом творческой эволюции Маркса
и Энгельса, знает, что в период, завершением которого явилась
рукопись «Немецкая идеология», эпицентром концепции
материалистического понимания истории выступило понятие
практически действующего и в этом смысле действительного индивида.
Действительность общественных отношений потому оказывалась
сущностью этого индивида, что она в значительной мере
дедуцирована из концептуального понятия предметно действующего
индивида. Так, в «Немецкой идеологии» эта дедукция
осуществляется с помощью рабочей категории исторического
процесса — разделения труда.
Такая дедукция, хотя и чрезвычайно продуктивная в силу
здорового, материалистического ее основания, тем не менее
оказалась своей схематичностью в противоречии с
органическим требованием самого подхода предложенной концепции
к исследованию исторического процесса: если объяснение мира
совпадает с его изменением, то имманентный всякому
теоретическому исследованию абстрактный схематизм должен быть
восполнен действительной конкретностью исторического
содержания.
Обращения к такому конкретному исследованию требовала
сама природа определения индивида как субъекта предметно-
практической деятельности. Этому определению свойственна
крайняя необычность, даже парадоксальность. В самом деле,
как возможно было рассматривать практическую деятельность
человека в качестве существенного содержания его понятия?
Ведь в лучшем случае она принимается в расчет как частное
проявление универсальности^ человека, т. е. поскольку даже
практические действия его выражают, хотя и частным
порядком, разумность человеческого отношения к миру.
За такой трактовкой человеческой практики стояла
прочная, подробно проработанная философская традиция.
Универсальность человеческой практики получила в этой традиции
выражение в самой постановке домарксовой философией
проблемы разумного действования человека. Центр тяжести этой
проблемы философия усматривала в этической проблематике
противоречия свободы* и долга в практическом поведении
человека.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 19.
23

Классическое выражение этическая трактовка практической
деятельности человека получила в философии И. Канта.
Противопоставляя теоретическое отношение человека к миру
практическому, Кант видит особенность последнего в следующем:
целесообразность человеческой деятельности, которая является
определением последней как разумной, придает этой
деятельности универсальный, всеобщезначимый характер. Однако,
поскольку в плане действия она есть практический акт, ее субъект
определяется в качестве субъекта практики не разумностью,
т. е. целесообразностью непосредственно. Как субъект
практической деятельности человек определяется своими
потребностями, или, по.Канту, желаниями. И поэтому в качестве субъекта
практической деятельности человек выступает как индивид —
носитель своих желаний и воли. Но последние слепы в своей
индивидуалистической абсолютности. К свету они приобщаются*
только через разум, который по определению столь же
абсолютно всеобщ. Но, значит, разум гетерогенен желанию и воле.
Отсюда, по Канту, приобщение человека как субъекта практики
к практическому разуму возможно только через
«принудительность» или долженствование. Получается, таким образом, что
практическое отношение человека к миру заключает в себе
антиномию разума и потребности, разрешимую только
искусственно, посредством этического формализма.
Этот органический порок кантовской индивидуалистической
этики попытался преодолеть Гегель с помощью своей
диалектики. Гегелевская концепция практики строится в отличие от
кантовской на единой основе — на понятии практической идеи,
которая есть звено завершающего этапа саморазвития
абсолютной идеи, а именно — стадия самоопределения субъекта
в объективности или присвоения объективности индивидом. Это
присвоение осуществляется, по Гегелю, посредством целепола-
гания. Вот как определяется практическая идея в «Науке
логики»: «Так как понятие, которое есть предмет самого себя,
определено в себе и для себя, то субъект определен по отношению
к себе как единичное. Как субъективное, понятие опять-таки
имеет своей предпосылкой некоторое в себе сущее инобытие;
оно есть побуждение реализовать себя, цель, которая хочет
через самое себя сообщить себе объективность в объективном
мире и осуществить себя. В теоретической идее субъективное
понятие как всеобщее, как в себе и для себя лишенное
определений противостоит объективному миру, из которого оно
черпает определенное содержание и наполнение. В практической же
идее это понятие как действительное противостоит
действительному. Но достоверность самого себя, которой субъект обладает
24

D своей в себе и для себя опосредственности, есть достоверность
его действительности и недействительности мира... Здесь сам
субъект присвоил себе объективность; его определенность
внутри себя есть объективное, ибо он всеобщность, которая также
всецело определена; напротив, мир, бывший ранее
объективным, есть только еще нечто положенное...» '.
В гегелевской философии «положенное» понимается как
результат. Следовательно, в вышеприведенном месте Гегель
рассматривает отношение субъекта к объективности как процесс
полагания субъектом себя в ней. Вот это-то полагание и есть
практика. Не случайно именно в связи с «практической идеей»
В. И. Ленин характеризовал гегелевскую трактовку практики
как теоретико-познавательную предпосылку Марксовой
концепции практики: «...несомненно, практика стоит у Гегеля, как
звено, в анализе процесса познания и именно как переход к
объективной («абсолютной», по Гегелю) истине. Маркс,
следовательно, непосредственно к Гегелю примыкает, вводя критерий
практики в теорию познания: см. тезисы о Фейербахе»2.
Заслуга Гегеля в трактовке практики как критерия истины
состоит в том, что он последовательно довел концепцию
познания как процесса до определения познавательного отношения
субъекта к объекту как освоения субъектом объекта. Именно
в контексте этой идеи практическая идея Гегеля обнаруживает
себя далее в «Науке логики» как метод — диалектический
метод. Но как раз вследствие непосредственной преемственности
Марксовой трактовки практики по отношению к гегелевской
именно здесь особенно явно обнаруживается коренная
противоположность между их диалектиками.
Наиболее отчетливо эта противоположность прослеживается
в гегелевской трактовке практического действования в том
виде, в каком эта трактовка проведена в его «Феноменологии
духа». Ставя в начале этой работы задачу представить истину
как единый процесс саморазвития, Гегель говорит: «...все дело
в том, чтобы понять и выразить истинное не как субстанцию
только, но равным образом и как субъект» 3. Но поскольку
саморазвитие есть развертывание абсолютного духа, то и
субъект выступает как конкретизация последнего, а практическая
идея есть индивид как форма реализации всеобщего
содержания субъекта 4. Поэтому определения индивида при всей
логической конкретности этого понятия сохраняют на себе квали-
1 Гегель. Наука логики, т. 3. М., «Мысль», 1972, с. 281.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, с. 193.
3 Гегель. Феноменология духа. Соч., т. 4. М., Соцэкгиз, 1959, с. 9.
4 См.: там же, с. 212—213.
25

фикации абсолютности гегелевского субъекта. Отсюда
получается, что индивид у Гегеля определен строго логической
«длительностью» процесса саморазвития идеи, в то время как
определения исторической конкретности, содержания
исторических пространства и времени выступают в лучшем случае на
правах «моментов» проявления логического движения.
И тем не менее гегелевский тезис о том, что «деятельность
и есть становление духа как сознания», прорисовывал
плацдарм диалектико-материалистического понимания истории.
Исходным условием такого понимания было существенное
перевертывание «с головы на ноги» гегелевской трактовки
субстанции как субъекта, а именно — обоснование тезиса о том,
что сам субъект субстанциален, т. е. противопоставление
гегелевскому принципу тождества бытия и сознания принципа вне-
субъектного единства исторического процесса, единства,
определенного в понятиях исторического пространства и времени.
Существенной трудностью этого перевертывания была
необходимость сохранения человеческого индивида как субъекта
исторического действия в условиях внесубъектных,
объективных определений субстанциальности исторического процесса.
Маркс так сформулировал эту задачу в известном письме
П. В. Анненкову: «...общественная история людей есть всегда
лишь история их индивидуального развития, сознают ли они
это, или нет. Их материальные отношения образуют основу всех
их отношений. Эти материальные отношения суть лишь
необходимые формы, в которых осуществляется их материальная
и индивидуальная деятельность» '.
Но в чем необходимость форм материальных отношений
между людьми, если они сами являются продуктом деятельности
индивидов? Однозначный ответ на этот вопрос был бы
возможен только в том случае, если бы удалось показать, что
указанными материальными отношениями, и именно ими, индивид
формируется в качестве субъекта материальной деятельности,
в которой эти отношения складываются.
Из приведенной постановки проблемы видно, что Маркс
рассматривал материалистическое понимание истории как
диалектическую концепцию саморазвития. Субъектом этого
саморазвития являются трудящиеся индивиды. А поскольку развитие
индивидов есть развитие их собственной предметной
деятельности, то принцип исторического движения нельзя искать
вовне — ни в качествах человеческой природы, потому что она
сама является продуктом истории, ни тем более во внешних
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 27, с. 402—403.
26

обстоятельствах развития человечества, которые суть лишь
сырой материал преобразующей деятельности человека. Поэтому
именно деятельность, труд явились в Марксовой концепции
истории таким имманентным и всеобщим принципом исторического
движения.
Однако Маркс решительно отказался от идеалистической
манеры построения философии истории путем дедукции
исторического процесса из заданного в качестве предпосылки
понятия истории. Соответственно он рассматривал как
концептуальное начало своей исторической концепции не понятие труда,
а реальный исторический трудовой процесс. Здесь же он
встретился с тем обстоятельством, что трудовая деятельность людей
развертывается только в условиях общественного
сотрудничества. Поэтому складывается впечатление, что непосредственно
индивидуальных определений человек в пределах марксистского
понимания истории не имеет и принципиально иметь не может.
А между тем такие определения явно или неявно
неизбежно содержатся в самой Марксовой концепции в виде таких
понятий, как «естественные качества» человека, «задатки»,
«природный организм», «естественные потребности» и т. п. Да
и в самом деле, от этих характеристик в качестве предпосылоч-
ных никуда не денешься, особенно в теории, принимающей
исторический процесс в его действительности как предпосылку,
потому что человек вступает в историю или в онтогенез в
качестве реального живого существа и только как таковой
становится объектом формирующего, преобразующего влияния
истории.
Поэтому представляется вполне естественным разобраться
в том, как решает марксистская концепция
материалистического понимания истории следующие два вопроса: во-первых,
если человек вводится в историю как естественное живое
существо, то каковы определения этой «естественности»? во-вторых,
каким образом на это естественное существо накладываются
исторические определения, которые превращают его из
объекта истории в ее субъекта?
С помощью известной формулы Ф. Энгельса «Труд создал
самого человека» проблема соотношения «естественного» и
«общественного» решается лишь принципиально и
методологически. Сложность содержания, обобщенного этой формулой,
состоит в том, что создание человека трудом не есть однократное
событие, произошедшее с нашим предком — гоминмдом. Это
процесс, составляющий содержание всей человеческой
истории: труд создает человека на всем протяжении развития
человечества. В свете такого понимания исторического процесса
27

задача создания теории последнего упиралась в проблему
метода исследования.
Выше уже отмечалось, что гегелевская диалектика как
система здесь оказалась не применимой вследствие существенно
противоположной по содержанию формулировки предпосылки
исторического развития. Именно с такой формулировки
начинаются «Экономические рукописи 1857—1859 годов»: «Предмет
исследования — это прежде всего материальное производство.
Индивиды, производящие в обществе, — а следовательно
общественно-определенное производство индивидов, — таков,
естественно, исходный пункт» '. И сразу вслед за этим Маркс
показывает, что робинзонада классической буржуазной
политэкономии есть всего лишь непроизвольная идеологическая
абсолютизация отчужденного индивида буржуазного общества
свободной конкуренции. «В этом обществе свободной конкуренции
отдельный человек выступает освобожденным от природных
связей и т. д., которые в прежние исторические эпохи делали
его принадлежностью определенного ограниченного
человеческого конгломерата» 2.
Ниже мы еще вернемся к этой Марксовой характеристике
«свободы» буржуазного индивида как «освобожденности от
природных связей». Пока же обращаем внимание на то, что
для Маркса индивиды являются исходным пунктом истории в
качестве участников «общественно-определенного производства».
Сравним этого Марксова предпосылочного индивида с
гегелевским, а тем более с кантовским. Там индивид есть
непосредственно живой человек, мыслящий, обладающий волей и
желаниями. И если у Гегеля сущностью этого человека
оказывается разум, а воля и желания — всего лишь моментами
ограничения этого разума до формы лишь субъективного духа, то
у Канта эти способности души человека так и представлены
в нем во всей своей особности, так что ему приходится
обуздывать свои волю и желания, принуждая себя подчиняться
нравственному императиву, чтобы оказаться социально лояльным.
Таким образом, непосредственность гегелевского и кантовского
индивида оказывается на поверку обманчивой, лишенной
критического подхода, данью представлениям обыденного
общественного мнения, обремененного предрассудками своего
времени. Такое некритическое принятие исторически особенного
образа индивида за образ «естественного» человека вообще и
как такового за предпосылку философии истории неизбежно
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 17.
2 Там же.
28

приводило к абсолютистскому и апологетическому
конструированию истории, на деле оборачивавшемуся идеологией той
конкретно-исторической формации, архитектура которой и была
лоном, породившим на деле облик человека, идеологически
принимавшегося за «естественного».
Такая концепция «естественного» индивида отвергается
Марксом потому, что она выдает за природные и всеобщие,
а потому и предпосылочные, такие качества и способности
человеческого индивида, которые представляют собой
исторически возникшие и обусловленные и в этом смысле исторически
частные его особенности. Таким образом, как раз оказывается,
что понятие такого «естественного» индивида, хотя оно и
представляется содержательно-конкретным, на самом деле
является абстрактно-неисторическим.
В концепции Маркса понятие индивида, являющегося
исходным пунктом исторического процесса, формулируется
несравненно более «абстрактно», чем у Канта или Гегеля. И это
вполне понятно: ведь Марксов предпосылочный индивид не
нагружен всеми теми психологическими характеристиками, которые,
согласно некритическим представлениям буржуазных
философов, составляют понятие «естественного» индивида.
Но вместе с тем абстрактность исходного индивида у
Маркса обусловливается тем, что именно в марксистской концепции
история рассматривается как действительный в пространстве
и времени процесс, который является единственным источником
любых характеристик человеческих индивидов, в том числе
и психологических особенностей последних, так что вне истории
этим характеристикам просто неоткуда взяться. Следовательно,
в марксистском материалистическом понимании истории
абстрактность понятия человеческого индивида как ее субъекта
обусловливается тем, что конкретизация этого понятия
содержательно определяется конкретностью исторического развития.
Вот почему для Марксовой концепции истории, в
противоположность гегелевской, определения субстанции исторического
развития и его субъекта не могут совпадать, не могут быть
тождественными. Иными словами, в историческом
материализме основание исторического процесса, которое по
определению формирует человеческого индивида как субъекта истории,
не может в ходе последней совпасть, отождествиться с ним,
как это происходит у Гегеля, хотя исторически
сформированный индивид и оказывается по сущности воплощением
реальности основы своей исторической эпохи —
общественно-определенного производства.
Из такой исходной позиции марксистского понимания исто-
29

рии, перевертывающей традиционно идеалистическую ее
трактовку «с головы на ноги», следует вовсе не элиминация
индивида как субъекта истории, но как раз историческая концепция
происхождения и содержания психологических качеств
индивида, его способностей. Но тогда условием выработки такой
теории исторического развития оказалась задача определения
теоретической формулы начала исторического процесса,
являющегося в то же время и основой последнего, поскольку
история есть процесс саморазвития. Иными словами, приняв
производящих в обществе индивидов в качестве исходного пункта,
предпосылки, Маркс еще вовсе не решил проблемы начала и
основы исторического процесса, но лишь обозначил позицию
для постановки этой проблемы.
Дело в том, что принятие материального производства в
качестве основы исторического процесса не могло
непосредственно совпадать с определением его же в качестве начала истории.
Ведь «общественная история людей есть всегда лишь история
их индивидуального развития» (К. Маркс) и поэтому
материальное производство лишь постольку является основой истории,
поскольку оно удовлетворяет потребности и формирует
индивидов, а также их взаимоотношения. Поэтому и получается,
что базисом общественной жизни оказывается не материально-
индивидуальная деятельность непосредственно, а
вырабатывающиеся в ходе этой деятельности экономические взаимосвязи
между людьми, потому что именно они конституируют формы
участия людей в общественном производстве и формы
реализации производимого в ходе этого производства общественного
богатства.
Вот почему обращение Маркса к политэкономии не только
не было отступлением от задачи разработки философии
диалектического материализма, но, напротив, явилось логичным
путем проработки теоретических оснований
материалистического понимания истории.
Но при этом прежде всего обнаружилось, что задача
разработки теории исторического развития, исходящей из такой
позиции, заключает в себе противоречие именно в определении
начала исторического процесса. В самом деле, если
содержанием истории является процесс освоения (преобразования)
действительного мира трудящимися людьми, в каковом люди
только и обретают способности действовать целесообразно, в том
числе и способности логического познания объективного мира,
то получается, что общественное производство есть задающая
историю предпосылка. Но ведь общественное производство есть
понятие исторически конкретное, а следовательно, его не «вы-
30

ведешь» из логически-вневременных постулатов, например, из
разумных способностей и навыков к труду робинзбна. А
«выводить» общественное производство необходимо, чтобы построить
теоретически обоснованное объяснение закономерного хода
человеческой истории. Но из чего же его «выводить»?
Маркс нашел для решения этой проблемы гениальный и
простой методологический оборот, который вполне закономерно
оказался и принципом построения противоположной Гегелю
материалистической диалектической логики.
Если в противовес гегелевской диалектике
материалистическое понимание истории не может исходить из логической
абстракции как предпосылки, а должно исходить из конкретной
исторической реальности, то лишь на первый взгляд это
обстоятельство можно понять как отказ от научного метода
построения теории исторического развития посредством опирающейся
на логические постулаты системы теоретических доказательств.
Маркс показал, что метод построения содержательной теории
исторического процесса характеризуется вовсе не алогичностью,
как это впоследствии представят адепты так называемой
философии жизни, но тем, что в качестве содержательного метода,
или метода построения логики исторического процесса он
имеет право формулировать только обоснованные постулаты.
На первый взгляд требование обоснования постулатов
выглядит противоречием. Как известно, в математике и
математической логике «в качестве аксиом выбираются те исходные
утверждения, истинность которых считается установленной вне
рамок формальной системы. В некоторых случаях аксиомы
могут представлять гипотезы. Во всяком случае аксиомы в
рамках формальной системы не доказываются» К Иными словами,
в рамках логико-математической аксиоматики аксиомы
(постулаты) рассматриваются как положения, принимаемые исходно
в качестве того логического материала, который совместно с
исходными определениями необходим и достаточен для
построения путем логических преобразований развернутой
теоретической системы. Логическая исходность математических аксиом
выражается в том, что они формулируются без доказательства.
Можно сказать, что бездоказательное постулирование аксиом
в математической логике есть форма выражения принципа
методологической «абсолютности» в составе аксиоматического
метода.
Содержательная теория исторического процесса не может.
1 Г. И. Рузавин. О природе математического знания. М., «Мысль», 1968,
с. 59.
31

строиться аксиоматическим методом, потому что исторические
предпосылки любого объективного процесса развития всегда
опосредствованы пространственно-временной преемственностью.
В этом смысле исторический процесс никогда не может
начинаться с некоторых непосредственно принимаемых абсолютных
определений, а следовательно, и с аксиом. Но тогда перед
логикой построения содержательной теории со всей остротой
встает проблема метода определения ее исходных принципов.
Разрешением этой проблемы и явился Марксов метод
восхождения от абстрактного к конкретному. В его основе лежит
системное преодоление фундаментального противоречия метода
Гегеля.
«Абсолютизм» "логико-математической аксиоматической
системы проявляется в том, что критерием истинности аксиом
является требование непротиворечивости теории, иными словами,
непротиворечивая логическая развертка исходных определений
и аксиом в дедуктивную систему.
Гегель показал, что содержательная теория может быть
построена только с помощью логики противоречия. Однако
одновременно выяснилось, что конструкция такой теории логикой
противоречия неизбежно приводится к циклу, к замыканию
начала и конца. Сам Гегель решил, что замкнутость на себя
теоретической системы, построенной методом логики противоречия,
есть особенность самого процесса саморазвития, т. е. что бытие
и логика непосредственно тождественны. Он полагал, что
замкнутый круг есть собственное определение истины как процесса:
«...только это восстанавливающееся равенство или рефлексия
в себя самое в инобытии, а не некоторое первоначальное
единство как таковое или непосредственное единство как таковое,—
есть то, что истинно. Оно есть становление себя самого, круг,
который предполагает в качестве своей цели и имеет началом
свой конец и который действителен только через свое
осуществление и свой конец» 1
Заслуживает быть отмеченным, что это положение следует
непосредственно за вышецитированным определением
субстанции как субъекта. А это значит, что абсолютизация субъекта
как логического prius'a и является основанием замкнутости
гегелевской теоретической системы. Но это значит также и то, что
гегелевская диалектика не могла непосредственно выступить
логикой прогрессивного развития, потому что была связана,
замыкалась в круг своим абсолютным понятийным началом.
Вот почему задача построения теории объективного, кон-
1 Гегель. Феноменология духа, е. 9.
32

кретно-исторического процесса, предпринятая Марксом, была
одновременно и прежде всего задачей проработки
диалектической логики как метода исследования. И действительно, не
только в «Капитале», но особенно в «Экономических рукописях
1857—1859 годов» проблема метода играет не
вспомогательную, а поистине центральную роль.
В свете вышеразобранного противопоставления гегелевской
и Марксовой диалектик представляется неизбежным, что Маркс
ставит проблему метода как проблему предпосылки. С самого
начала выработки принципов материалистического понимания
истории его создатели определили основное требование для
формулирования предпосылки в этой концепции истории:
предпосылкой логики исторического процесса, а значит любого
конкретного процесса развития может быть только историческая
же предпосылка. Но реализация этого требования оказалась
связанной с необходимостью решения проблемы соотношения
понятий абстрактного и конкретного не в
умозрительно-спекулятивном плане, а в плане историческом.
В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс постулируют
материальное производство как историческую предпосылку
общественного развития в качестве «эмпирической предпосылки».
Каким же образом здесь обосновывается ими такой выбор
предпосылки? С помощью своего рода «причинной интуиции»:
«...мы должны прежде всего констатировать первую
предпосылку всякого человеческого существования, а следовательно
и всякой истории, а именно ту предпосылку, что люди должны
иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии «делать
историю». Но для жизни нужны прежде всего пища и питье,
жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт,
это — производство средств, необходимых для удовлетворения
этих потребностей, производство самой материальной жизни.
Притом это такое историческое дело, такое основное условие
всякой истории, которое (ныне так же, как и тысячи лет тому
назад) должно выполняться ежедневно и ежечасно — уже для
одного того, чтобы люди могли жить» '.
Однако по мере проработки материалистического
понимания истории Маркс все более убеждался в том, что создание
теории исторического развития требует не только фактического
признания общественного производства в качестве
предпосылки, но и его теоретического обоснования в этой роли. Иначе
получается лишь объяснение логики истории, в то время как
у Маркса и Энгельса речь шла о разработке программы ее
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 2G.
3. Заказ Кч 5213
33

преобразования. Вот почему от критики младогегельянства
Маркс обращается к критике политэкономии. Он ставит перед
собой задачу, разоблачив буржуазную политэкономию как
апологетическую, показать, что это не только пропагандистская
особенность буржуазной политэкономии как идеологии, но и
определенный теоретический метод, соответствующий концепции
робинзонады. Маркс противопоставляет этой апологетической
политэкономии теорию общественного развития, основанную на
принципе саморазвития. Вот почему проблема метода
политэкономии для Маркса не академический спор, но политическая
позиция.
Суть Марксовой трактовки диалектической логики как
метода состоит в том, что раз исторический процесс
рассматривается как саморазвивающийся, то его основание есть дело истории.
Но это означает лишь следующее: как бы тщательно ни
прорабатывалась теоретически преемственность исторического
развития, формулы его движения не являются его субъектом, а лишь
выражением результатов исторического процесса, так что
историческое развитие и его логическое воспроизведение
принципиально не могут быть отождествлены. Отсюда Маркс сделал
вывод, с порога отличный от позднейших нррацпоналистическнх
трактовок истории, отрицающих логичность исторического
процесса: раз логика истории обнаруживается в ее результатах, то
в этом заключается собственное определение саморазвития —
закономерность истории есть характеристика становления, т. е.
сама закономерность не рождается готовой, как Афина из
головы Зевса, но имманентно формируется в качестве продукта
процесса. Именно эта трактовка закономерности как процесса
лежит в основе Марксова метода восхождения от абстрактного
к конкретному.
Прежде всего, как Маркс определяет абстрактное?
В трактовке этого понятия он опирается на гегелевскую
диалектику отношения абстрактного к конкретному.
Рассматривая движение понятия как процесс, Гегелыюнимает абстрактное
не в его глухой, рассудочной противопоставленности
конкретному, но как характеристику неразвитости, неосуществленности
процесса и в этом смысле его неопределенности. Определяя
всеобщее в учении о понятии своей «Науки логики», Гегель пишет:
«Всеобщее, стало быть, — это целокупность понятия; оно есть
конкретное, не нечто пустое, а скорее имеющее содержание
благодаря своему понятию, — такое содержание, в котором оно
не только сохраняет себя, но которое свойственно и
имманентно ему. Можно, конечно, абстрагироваться от содержания, но
тогда получается не всеобщность понятия, а лишь абстракт-
34

кость, которая есть изолированный, неполный момент понятия
н в которой нет истины». И далее, выясняя особенности
абстрактного как момента в развитии понятия, Гегель продолжает:
«Следовательно, эта всеобщность абстрактна потому,, что
опосредствование есть лишь условие, иначе говоря, потому, что оно
не положено в ней самой. Так как оно не положено, тр
единство абстрактного имеет форму непосредственности, а
содержание — форму безразличия к своей всеобщности, ибо оно не
дано как та целокунность, которая есть всеобщность
абсолютной отрицательности (т. е. как целое, в котором
определенность каждого элемента полагается лишь посредством его
взаимодействия с каждым другим. — Авт.). Стало быть, хотя
абстрактно-всеобщее и есть понятие, но как непонятийное, как
понятие, не положенное как таковое» К
Принимая гегелевское понимание абстрактного как
характеристики процесса развития, в которой еще не выявлено
содержание последнего, Маркс, в противоположность Гегелю, под
содержанием понимает не развитие понятия, но развитие истории,
развитие объектных взаимодействий. Соответственно Маркс
и абстракцию рассматривает не в определениях гегелевского
принципа тождества мышления и бытия, но
материалистически — как обобщенное в голове человека отражение
действительного движения. Поэтому для Маркса понятийное
отображение действительной истории отличается от последней тем, что
воспроизводит историю неизбежно лишь в определениях
результирующих, а не непосредственно процессуальных. Ив этом
отношении, соглашаясь с Гегелем в том, что абстрактное
отличается от конкретного невыявленностыо (неположенностыо, по
Гегелю) богатства опосредствовании, Маркс усматривает
источник содержательной бедности абстрактного не в том, что оно
слишком непосредственно «бытийно», но как раз в том, что в
абстрактном бытийная непосредственность подверглась
абстрагированию и воспроизведена в виде отвлеченной опосредство-
ванности. Вот почему для Маркса абстрактное не содержит
имманентно в себе критерия истины, действительности, а должно
быть постоянно соотносимо с процессом действительной
истории. Применительно к общественному развитию это выглядит
у Маркса так: «Целое, как оно представляется в голове в
качестве мыслимого целого, есть продукт мыслящей головы, которая
осваивает для себя мир единственно возможным для нее
способом, — способом, отличающимся от художественного,
религиозного, практически-духовного освоения этого мира. Реальный
1 Гегель. Наука логики, т. 3, с. 38, 44.
3*
35

субъект все время остается вне головы, существуя во всей
своей самостоятельности, пока голова относится к нему лишь
умозрительно, лишь теоретически. Поэтому и при теоретическом
методе субъект — общество — должен постоянно витать перед
нашим представлением как предпосылка» '.
Таким образом, нредпосылочность действительной истории
по отношению к ее воспроизведению в категориях логики
выступает в содержательных определениях: сначала (первично)
формируется реальная целостность опосредствовании, а уже
затем последняя воспроизводится как мыслительная,
категориальная целостность. Отсюда Маркс делает принципиальной
важности вывод о методе восхождения от абстрактного к
конкретному в его диалектико-материалнстнческом понимании:
«С этой стороны можно, стало быть, сказать, что более простая
категория может выражать собой господствующие отношения
менее развитого целого или подчиненные отношения более
развитого целого, т. е. отношения, которые исторически уже
существовали раньше, чем целое развилось в ту сторону, которая
выражена в более конкретной категории. В этом смысле ход
абстрактного мышления, восходящего от простейшего к
сложному, соответствует действительному историческому
процессу» 2.
Однако такое соответствие неверно было бы
интерпретировать однолинейно и абсолютистски. Ведь «...хотя более
простая категория исторически могла существовать раньше более
конкретной, она в своем полном интенсивном и экстенсивном
развитии может быть присуща как раз более сложной форме
общества, в то время как более конкретная категория была
полнее развита при менее развитой форме общества»3.
Выходит, что историческая конкретность непосредственно не
совпадает с конкретностью мыслительной и что такое совпадение
может быть достигнуто только в процессе их взаимного
совмещения. Но тогда на передний план выдвигается вопрос о том,
каким должен быть адекватный способ такого совмещения.
Отвечая на этот вопрос, Маркс опирается на диалектику
категорий целого и части.
Надо сказать, что в советской философской литературе
диалектике этих категорий уделяется много внимания, особенно
в связи с методологическими проблемами современной
биологии, где эти категории играют центральную роль, а также в
связи с так называемым системным подходом («общей теорией
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 38.
2 Там же, с. 39.
3 'Гам же, с. 4Ü.
36

систем»), претензии которого на роль методологии
современного естествознания встречают сочувственное отношение
многих ученых и даже философов. Базисное значение категории
целого в составе названных проблем связывают с тезисом
«целое больше суммы частей», который рассматривается как
диалектический принцип ее определения.
Ни в коем случае не оспаривая диалектичности указанного
тезиса, обратим внимание на совершенную недостаточность его
для выяснения диалектики целого и части. Дело в том, что сам
по себе этот тезис остается вне контекста диалектической
логики как логики саморазвития, а конкретнее — вне контекста
закона единства и борьбы противоположностей, логической
конкретизацией которого эти категории выступают. Приведем
основания последнего утверждения.
Можно с уверенностью сказать, что успех системного
подхода в современной научной картине мира явился следствием
утверждения в науке порожденной экспериментальной
практикой конца XIX—XX вв. идеи системной природы объектов,.
Выступив с самого начала в качестве альтернативы
классическому атомизму с его идеей элементной обусловленности сложного
объекта и, соответственно, с его трактовкой метода познания
как восхождения от элементов к их соединениям, системное
мышление современного естествознания прошло довольно
тернистый путь к признанию за идеей системности объективного
значения. Наследием трудностей этого пути является «парадокс
начала» (так можно обозначить методологически открытую
«проблему № 1» любой современной науки, руководствующейся
принципом системности): если объект определяется как
система, а значит его элементы определяются системными
взаимодействиями, то с какого пункта начать создание теории его
происхождения? Ведь в таком случае по определению
исключается сведение проблемы происхождения к возникновению
элементов, поскольку они производны от системной
организации объекта, а эта последняя не может быть принята за
начало, поскольку она есть упорядоченная структурность и поэтому
характеристика завершенности.
Неспособность современного системного подхода
справиться с указанной трудностью имеет глубокие причины. Дело
в том, что системный анализ объективно имеет дело с
содержательно-диалектическим определением объекта, толкуя его как
систему, потому что, будучи продуктом системных
взаимодействий, объект может рассматриваться только как
развивающийся. Системный же анализ пытается сформулировать
компромиссное решение своей методологической проблемы, совмещая за-
37

ключенный в понятии системы содержательный аспект
изучения объекта с формализованной логикой в трактовке самого
этого понятия. Нам представляется, что именно в этом
противоречии заключена причина невозможности для «общей теории
систем» удовлетворительно определить понятие системы и
определить центральное понятие целого вышеуказанной формулой:
«целое больше суммы частей».
Названное противоречие представляет собой всего лишь
отражение в логике исследования объекта как процесса
развертывания заключенного в нем объективного противоречия,
составляющего основу процесса развития объекта.
Именно диалектика движения противоречия и составляет
содержание категории целого, и поэтому в качестве логического
понятия она может быть адекватно представлена лишь в
диалектической логике, т. е. в логике противоречия. Какое же
место эта категория занимает в последней? Ответить на этот
вопрос помогает широко известное Марксово толкование в
«Экономических рукописях 1857—1859 годов» понятия органической
системы. Приведу его текстуально: «Если в законченной
буржуазной системе каждое экономическое отношение
предполагает другое в буржуазно-экономической форме и таким
образом каждое положенное есть вместе с тем и
предпосылка, то это имеет место в любой органической
системе. Сама эта органическая система как совокупное целое
имеет свои предпосылки, и ее развитие в направлении
целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы
общества или создать из него еще недостающие ей органы.
Таким путем система в ходе исторического развития
превращается в целостность. Становление системы такой целостностью
образует момент ее, системы, процесса, ее развития» (разрядка
наша. — Авт.) К Сразу же отметим, что, по Марксу, понятие
целого (целостности) относится к процессу развития и образует
«момент» этого развития. Какой же? 'Целое не есть исходное
определение, поскольку, чтобы стать целостностью
органическая (развивающаяся) система должна пройти этан
становления. Содержанием этого этапа является «подчинение» себе всех
своих элементов. Выходит, таким образом, что система
возникает и проходит период становления не на пустом месте, но
складываясь из «элементов», которые образуют ее
предпосылки. Тогда содержанием становления системы в целостность
оказывается процесс превращения собственных предпосылок
в свои элементы или создание из них своих «органов».
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 229.
38

Как видим, процесс развития органической системы имеет
у Маркса достаточно сложный вид. Во всяком случае в
приведенной цитате содержится лишь резюме этого процесса, но не
развернутая логика его осуществления. Поэтому попробуем
«достроить» логику этого процесса, опираясь на принципы
диалектики.
Прежде всего необходимо раскрыть скобки в Марксовом
определении преобразования предпосылки в элементы целого.
Этот тезис может иметь только один смысл, если его
рассматривать с точки зрения диалектики: коль скоро развитие
органической системы есть самодвижущийся процесс, то содержанием
этого процесса может быть лишь взаимодействие между
элементами его, которое и «запустило» данный процесс. В ходе
этого взаимодействия происходит взаимная «приладка»
взаимодействующих элементов, т.- е. их взаимное преобразование,
в результате которого формируется закон их взаимодействии,
выступающий, в свою очередь, как основа (в терминах
диалектики — как сущность) образующейся на его базе органической
системы как целого. Такое взаимодействие «предпосылок»,
которое имманентно преобразует сами эти предпосылки, а вместе
с тем и их взаимоотношение в целостность, являющуюся
продуктом собственного саморазвития, в диалектике и
определяется понятием противоречия. Следовательно, правомерно будет
рассматривать Марксову концепцию формирования целостности
как конкретизацию принципа саморазвития базисного
противоречия данного процесса. Но тогда категория целого получает
однозначное определение: целое (целостность) есть
саморазвивающийся объект в определениях осуществленности
(результатов) его собственной истории. Именно такое понимание целого
как категории диалектической логики образует теоретическую
основу Марксова метода восхождения от абстрактного к
конкретному, а вместе с тем и решения проблемы совмещения
логических определений с исторической конкретностью.
Рассмотрим подробнее, как осуществляется это совмещение.
Сердцевину Марксова метода восхождения образует то
материалистическое положение, что логическое, поскольку оно есть
мысленно-абстрактное, не составляет непосредственных
параметров процесса развития, но есть отображение тех
образующихся в ходе развития опосредствовании, которые вполне
выявляются лишь на этапе зрелости, развернутости процесса и
выражаются как момент целостности последнего.
Следовательно, этот момент не может не содержать в себе характеристик
осуществленности, результативности, характеристик не только
становления, но и ставшего состояния процесса развития. В его
39

исторической объективности эти результативные
характеристики реальны не сами по себе, но только в составе многообразия
непосредственных взаимодействий. Однако в логическом
отображении процесса они формулируются как реальности
особого рода и поэтому неизбежно более или менее
абсолютизируются, что находит свое выражение в неустранимом
противопоставлении формул абстрактно-теоретического единства
пестрому потоку многообразных превращений действительности.
Сущность метода восхождения заключается в том, что именно
вследствие указанной неустранимостп противопоставления
логических формул историческому процессу совмещение этих
противопоставляемых характеристик возможно только в том случае,
если не абсолютизировать их различия, что возможно лишь
посредством нахождения в самом этом различии
объективно-исторического содержания. Иными словами, несовпадение
исторического и логического надо истолковать не как следствие
«природного» различия объективной реальности и разума, но как
эффект самого объективно-исторического процесса.
Решая эту задачу, Маркс поступает следующим образом.
Он рассматривает логическую результативность в определениях
исторического времени и тем самым получает право
истолковать абсолютность формул логики как историческую
характеристику целостности. Отсюда следует та особенность метода
восхождения, которую Маркс охарактеризовал в работе
«К критике политической экономии». Так, разбирая концепцию
стоимости физиократов, он писал: «Следовательно, они
рассматривали проблему в сложной форме, прежде чем разрешили ее
в элементарной форме; так же, как историческое развитие всех
наук приводит к их действительным исходным пунктам лишь
через множество перекрещивающихся и окольных путей. В
отличие от других архитекторов, наука не только рисует
воздушные замки, но и возводит отдельные жилые этажи здания,
прежде чем заложить его фундамент» К Эта отмечаемая
Марксом особенность научного объяснения как раз и является
следствием того исторического, а не логического обстоятельства, что
процесс развития (т. е. существования) какого-то объекта,
явления начинается не с задания общего закона этого развития,
но как раз с единичных (многообразных) характеристик его
бытия и что закон (всеобщее) данного процесса
обнаруживается, лишь поскольку процесс Достигает фазы своей
развернутости, зрелости. В этом смысле понятие закона совпадает с поня-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 43.
40

тием целого, точнее — получает историческую конкретность
б составе определений целого.
Но тогда наука, имеющая дело как раз с логическими
формулами закона, может их получить лишь из анализа своего
предмета в определениях его целостности, которые, будучи
оформлены в логических категориях, неизбежно
абсолютизируются, т. е. формулируются как абстракции, и уже в таком
качестве рассматриваются как начала происхождения изучаемых
явлений.
Такое логическое абсолютизирование таит в себе опасность
нарушения исторической перспективы, смешения стадий
исторического развития, если не принимать во внимание, что история
есть саморазвивающийся процесс. А это положение по
содержанию означает, что движущей силой исторического процесса
являются его противоречия. Но ведь противоречия представляют
собой оформленность тех непосредственных взаимодействий
элементов процесса, которые составляют его содержание.
Иными словами, если в непосредственных взаимодействиях
объектов каждый из них определяется своим другим, то в
противоречии это взаимоопределение зафиксировано как единый
порядок, принцип опосредствованного определения элементов,
выступающий в качестве основы, закона развития. Это значение
противоречия как выявленного опосредствования процесса
развития и обусловливает самодетерминированность последнего.
Саморазвитие задается, вообще говоря, уже непосредственным
взаимодействием, потому что и в нем уже взаимодействующие
объекты определяют друг друга посредством взаимоотрицания.
Однако для того, чтобы саморазвивающийся процесс получил
определение имманентной направленности, это взаимное
отрицание взаимодействующих объектов должно получить
устойчивость формулы единства процесса, т. е. опосредствование
должно в себе представить соотносительную отрицательность
объектов как устойчивую себетождественность процесса.
Наиболее ответственной проблемой диалектики, несомненно,
является проблема начала, или предпосылки процесса
развития. Связанные с этой проблемой трудности начинаются уже
с ее формулировки. В самом деле, диалектика по определению
исключает абсолютное, беспредпосылочное начало, потому что
тогда это начало было бы абсолютным ничто, т. е. не
заключало бы в себе никакого содержания. Равным образом
диалектика требует, чтобы начало было беспредпосылочным, потому
что концепция развития как саморазвития содержит в себе
принцип самополагания, а значит самоопределения начала. Но
в приведенных формулировках заключен специфический подход
41

диалектики к определению понятия начала: с точки зрения
диалектической логики начало есть не статичный акт и не
неподвижный центр активности, оно есть процесс. И поэтому
проблема начала в диалектике формулируется и разрешается
в логике противоречия. Разберем диалектический состав как
формулировки, так и разрешения этой проблемы.
Прежде всего, начало в диалектике по определению
непосредственно, т. е. лишено определений целостности. Это значит,
что в качестве противоречия начало есть простое
взаимоотрицание взаимодействующих объектов, такое, в котором каждый
из них определяется как противоположность своего другого.
В этой исходной несамостоятельности взаимодействующих
объектов как элементов противоречия уже в самом начале
процесса выявляется его опосредствованность, но только пока как
опосредствование противоположностями друг друга
непосредственно. Иными словами, в определениях начала противоречие
как закон развития, как его основание выступает еще не как
положенное, но только как единство текучего процесса, в
котором текучесть выражена постоянным переходом
противоположностей друг в друга. Характеризуя диалектическое начало
как противоречие, Гегель нашел точное определение
логического места начала процесса в его последующей истории:
«В исключающей самое себя рефлексии (т. е. в
несамостоятельности объектов, поскольку они определяются только как
переходящие друг в друга противоположности — Лет.)
...положительное и отрицательное снимают каждое в своей
самостоятельности самих себя; каждое из них есть просто переход или,
вернее, превращение себя в свою противоположность. Это
непрерывное псчезание противоположных моментов в них самих есть
ближайшее единство, возникающее благодаря противоречию;
это единство есть нуль» К Этот неожиданный гегелевский
оборот имеет в диалектике начала очень жесткое «рабочее»
значение: начало как противоречие заявляет о себе в качестве
причины, источника саморазвития не в определениях всеобщего
(а следовательно, абсолютного), как получается в
идеалистических метафизических системах, но непосредственно как
содержательная тонка отсчета пли начало координатной системы
саморазвивающегося процесса. Причем содержательность, а не
формализованная заданность этой системы обнаруживается
в том, что каждый ее последующий шаг определяется не
соотнесенностью с точкой отсчета согласно формальному правилу,
как это имеет место в формализованных системах координат,
1 Гегель. Наука логики, т. 2. М., «Мысль», 1971, с. 57.
42

но полагается противоречием как его разрешение. В этом как
раз и заключается логика саморазвития, когда начало процесса
конституирует само себя в качестве своей конкретизации и
задает, таким образом, преемственность развития как самопола-
гание, а не как предопределенность. Содержательным способом
такого самополагания является диалектическое отрицание,
которым обеспечивается единство взаимодействующих объектов,
именно во взаимном отрицании получающих соотносительное
определение противоположностей. И именно в этом взаимоотри-
цанни противоречие получает свое разрешение, положительную
результативность, которую Гегель удачно обозначил термином
«положенность». В диалектике результат никогда не
рассматривается безотносительно к породившему его процессу, а
поскольку в нем в снятом виде представлено движение, постольку и сам
результат как «положенность» движения представляет собой
воспроизведение начала, но только в обогащенном взаимным
отрицанием противоположностей виде. У Гегеля эта диалектика
положенности сформулирована так: «Но на самом деле это
отрицание не есть снова лишь первое, непосредственное
соотношение с иным, есть положенность не как снятая
непосредственность, а как снятая положенность. Исключающая рефлексия
самостоятельности, будучи исключающей, делается положенностью,
но точно так же есть снятие своей положенности... Само
исключающее определение есть для себя, таким образом, то иное,
отрицание которого она есть; снятие этой положенности не есть
поэтому снова положенность как отрицательное чего-то иного,
а есть слияние с самим собой, которое составляет
положительное единство с собой. Самостоятельность, таким образом, —
это единство, возвращающееся в себя через свое собственное
отрицание, так как она возвращается в себя через отрицание
своей положенности. Она единство сущности, заключающееся
в том, что она тождественна с собой не через отрицание иного,
а через отрицание самой себя» '.
Получается, таким образом, что в саморазвитии разрешение
противоречия как форма результативности процесса есть в то
же время полаганне его дальнейшего развития и в этом смысле
воспроизведение начала, однако такое воспроизведение, в
котором сформировано определение преемственности. И такой
формулой диалектической преемственности саморазвития
является само противоречие, но выступающее теперь одновременно
и как содержание, и как основание процесса.
Таким образом, диалектика как логика саморазвития пока-
1 Гегель. Наука логики, т. 2, с. 58—59,
43

зывает, что противоречие как начало развития обнаруживает
себя в качестве его закона не исходно, но лишь поскольку оно
развилось до снимающей самое себя ноложенности, которая
выражается в виде системы опосредствовании, или целостности.
Однако было бы слишком поспешно рассматривать этот вывод
диалектической логики непосредственно как формулировку
метода восхождения от абстрактного к конкретному и сразу в
таком виде пускать ее в дело. Надо отдавать себе отчет, что
такая оценка формулы саморазвития отвечала бы гегелевской,
идеалистической концепции последнего. Марксова
материалистическая концепция метода восхождения, руководствуясь
гегелевской логической схемой логики саморазвития, требует
принципиальной поправки, которая состоит в следующем.
В гегелевской концепции восхождения противоречие,
разрешаясь путем снятия непосредственности взаимодействия
противоположностей, становится рефлексивной опосредствованностью
или сущностью и поэтому «поистине исчезает в основании» ].
В материалистической диалектике Маркса сущностная опосред-
ствованность развитого процесса не снимает определений
субстанциальности с объектов, соотносящихся между собой во
взаимодействии как противоположности, а лишь формирует
эти объекты в определениях их взаимодействия. И только
в этих последних определениях объекты, взаимодействие
которых и составляет содержание саморазвития, формируются как
индивиды своей истории. Применительно к человеческой
истории это значит, что историческое развитие не только не
«снимает» индивида как действительного субъекта истории, но впер*
вые утверждает его как такового. Именно в этом смысле
«...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному
индивиду. В своей действительности она есть совокупность
всех общественных отношений»2. Дело в том, что лишь в
составе общественных взаимодействий индивид получает
конкретизацию своих личностных характеристик, свое сущностное
определение. Однако эта конкретизация по содержанию
определяется степенью развития этих самых общественных
взаимодействий, т. е. той формой разрешаемости, а значит и
ноложенности общественных противоречий, которая обусловлена уровнем
развитости общественной деятельности людей. Иными словами,
характер и особенности формирования человеческой
индивидуальности являются пробным камнем и критерием развитости
человеческой истории.
1 Гегель. Паука логики, т. 2, с. 58.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 3.
44

Эта диалектика субстанциальности индивида,
обусловленной его детерминированностью структурой общественных
опосредствовании, и определяет метод восхождения как
методологию реконструкции исторического процесса. Но тогда
фундаментальной трудностью применения этого метода оказывается
как раз построение концепта конкретно-исторического индивида
в качестве критерия истинности такой исторической
реконструкции.
В самом деле, как было показано выше, в марксистской
теории исторического развития процесс не задан ни
предопределенным законом (идеей, понятием), ни «естественным»
индивидом (который в таком качестве выступает как
атомистический вариант предопределения), но «задан» только исходным
противоречием. Поэтому-то индивид получает определения
субстрата исторического развития только в свете достаточно
развитых общественных опосредствовании, т. е. таких, в которых
уже сформировались определения целостности исторического
процесса. Маркс формулирует эту особенность саморазвития
истории так: «Общество не состоит из индивидов, а выражает-
сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды
находятся друг к другу» ]. Иными словами, особенности индивидов
определяются не первоначально, но исторически.
Но тогда, реконструируя историю, каким образом
сформулировать «точку отсчета», по которой определяется ее
содержательная «метрика»? Ведь искать это начало истории негде,
кроме как в индивидах, поскольку именно они образуют
«эмпирическую предпосылку» истории. Такое методологическое
начало исторического процесса может быть сформулировано только
как абстрактное противоречие, т. е. как отношение, а не как
некая совокупность качественных характеристик индивидов,
потому что последние являются продуктами процесса, а не его
исходным материалом.
Но каким образом выбрать такое инициативное абстрактное
противоречие? Вот здесь-то и происходит размежевание между
гегелевским и Марксовым вариантами метода восхождения. Как
мы видели, Гегель полагает исходное противоречие в
логических определениях непосредственности и получает определения
его имманентно рождающейся опосредствованности сугубо
логическим же анализом. В противоположность Гегелю, Маркс
исходит из того, что начальное противоречие, именно в силу его
непосредственного характера, может быть определено лишь
исторически, т. е. не может быть непосредственно же логически
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 214.
45

реконструировано, потому что в мышлении (resp. в логике) мы
имеем только результативные определения, сформулированные
в терминах развитой опосредствованное™. Выход Маркс
находит в том, что это логическое обобщение есть не только
понятийная форма, которая из себя «порождает», по Гегелю,
логические определения множественности, но является регистрацией
повторяемости во многообразии как раз того типа
непосредственных противоречий, который в качестве имманентного
основания образует закон саморазвития истории. Следовательно,
подступом к логической реконструкции исторического процесса
методом восхождения является, по Марксу, не непосредственно
построение логической конструкции, что было бы
по-идеалистически непоследовательно, но отыскание «массовидного» в
историческом развитии, поскольку самая «массовидность»
заключает в себе собственное обобщающее основание. Однако это
только подступ к реконструкции, потому что в такой регистрации
«массовидного» нет еще обоснования единственности его как
закономерности развития. Такое обоснование возможно только
путем наложения на эти аналитически-эмпирические
характеристики «массовидного», которые по определению абстрактны
в содержательно-логическом смысле, определений логически
конкретных, т. е. определяющихся как единство
многообразного 1. Вот это конструирование исторически непосредственной
предпосылки в качестве исходной абстракции путем
совмещения исторически непосредственной массовндностн с логически
опосредствованной конкретностью развитого процесса и есть,
собственно, базис Марксова метода восхождения от
абстрактного к конкретному.
Конечно, историческая предпосылка представлена в
определениях этого метода как формула начального содержательного
отношения, или противоречия, т. е. в виде абстракции, потому
что в своей эмпирической, случайной реальности она и не
может быть воспроизведена в силу необратимости исторического
времени. Однако абстрактные определения ее
воспроизводства фундаментально обоснованы, поскольку, во-первых,
эмпирическая реальность этой предпосылки зафиксирована массовид-
ностыо ее проявленности в развитой фазе ее саморазвития,
а, во-вторых, в качестве исходной абстракции она
сформулирована в терминах развитой закономерности процесса,
сформировавшегося в органическое целое. Имея в виду именно эту
диалектику обоснованности предпосылок саморазвития, Маркс
писал: «В конце процесса не может обнаружиться ничего такого.
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4G, ч. I, с. 36—38.
46

что уже в начале процесса не являлось бы его предпосылкой
и условием» \
Но тогда в свете метода восхождения выясняется, как
отвечает Маркс на вышесформулированные вопросы об
отношении между определениями «естественности» человеческого
индивида как предпосылки истории и его же социальными
определениями как субъекта истории.
Известно, что труд играет в марксистской концепции
истории роль общефилософского начала и критерия, из которого
следуют все определения человеческого индивида. Но
реальность форм освоения объекта (природы) в процессе
человеческой деятельности исторически представлена не
непосредственно, а в тех формах общественной организации самой
деятельности, которые обусловливают и формирование человеческого
индивида как субъекта, в том числе и всех его способностей,
включая способность мышления. Однако все эти
опосредствующие общественные формулы человеческой деятельности
накладываются на саму эту деятельность как непосредственное
жизненно необходимое условие самого существования индивидов.
В самом деле, трудящийся индивид выступает в качестве
субъекта труда не в силу своих естественных качеств, своей
натуральной организации непосредственно, а в силу того, что он
является носителем общественно закрепленных
производительных сил п соответствующих общественных отношений, потому
что именно в них и только в них представлены субъекту
определения объекта как предмета его деятельности.
В силу этого историческая реальность человеческого
индивида характеризуется коллизией. Как субъект труда человек
направляет свою активность непосредственно на объект, и с
этой точки зрения производительная сила есть
непосредственно сила самого трудящегося индивида. Однако как продукт
общественного развития он сам (так же как и объект его
деятельности) получает определение «но ту сторону»
непосредственного процесса производства — в сфере общественных
отношений.
Указанная коллизия выводит нас к проблеме критерия
исторического развития индивида, которая как раз и получает свое
разрешение в «Экономических рукописях 1857—1859 годов».
Разбор Марксова решения этой проблемы начнем с
формулировки самого решения: критерием уровня исторического
развития индивида, по Марксу, является степень его социального
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 256. .
47

Освобождения. Понятно, что здесь необходимо выяснить
содержание, которое вкладывает Маркс в понятие свободы индивида.
Человеческий труд как целенаправленная деятельность
заключает в себе такой парадокс: чувственно-предметная
характеристика человеческой деятельности не содержит
непосредственно определений объекта как всеобщего. Последние имеют
реальность только в форме общественно-фиксированных (и в
этой фиксированное™ надындивидуальных) способов
деятельности. Место индивида как субъекта исторического процесса
определяется тем, что он осуществляет совмещение
разобщенных чувственно-конкретных и всеобщих определений объекта
деятельности. Но если в предметной деятельности эти всеобщие
определения непосредственно представлены как'способы
преодоления природного сопротивления объекта, «продиктованные»
им самим, то процесс формирования надличностных всеобщих
форм выражения этих способов и усвоения этих форм
индивидом не имеет непосредственных определений. Особенность
труда как отношения субъекта и объекта состоит в том, что
обоюдный обмен характеристиками (в котором человек получает
предметные определения, представленные в навыках, способах
его объективной'деятельности, а объект получает человеческие
определения в потребительских характеристиках продукта
труда) оказывается вынесенным вовне собственных определений
и субъекта и объекта и предстает в качестве обособленного
третьего звена субъект-объектного отношения. Это третье
звено предметно представлено в орудии труда.
Однако, как было сказано, усвоение сформированных
способов деятельности индивидов не имеет непосредственных
определений, в орудиях же способы труда предметно омертвлены.
Поэтому единственным путем становления индивида
участником производительных сил является усвоение им
общественного опыта в обобщенном виде. Но именно такое обобщенное
освоение объекта в определениях способа его преобразования
и выступает в живом труде индивида в качестве цели.
Именно потому, что объект труда как цель определен для
индивида в общем общественно-заданном виде, его живой труд
не осуществим иначе, как посредством раскладки всеобщего
определения объекта на систему способов, операций. Поэтому
труд есть всегда обмен деятельностью между индивидами.
Живой труд, как труд работающего индивида, всегда
дополнителен относительно живого труда каждого другого члена
общества. Отсюда следует, что единство человеческого коллектива
определяется не как сумма деятельностей его членов, а как
обобщенная результирующая их индивидуальных усилий. Ины
48

Ми словами, совокупный труд индивидов выступает как
всеобщая предпосылка, определяющая смысл живого труда и
самого существования индивидов. Поэтому индивид относится к
миру сначала через совокупный труд, а уже потом через свой
живой труд. Но совокупный труд представлен индивиду не только
и не столько в тех усвоенных им способах деятельности,
которые становятся его индивидуальными способностями в
процессе воспитания. Реальность совокупного труда для индивида
выступает прежде всего в материальных его продуктах в виде
богатства, приобщенность к которому индивида представлена во
владении орудиями производства как вещественной частью
производительных сил. Следовательно, общественное разделение
труда, структура которого зависит от развития
производительных сил, овеществляется, а тем самым и определяется для
индивидов предметным содержанием общественного труда,
выражающимся во владении, в богатстве. Эти отношения
владения и определяются в историческом материализме как
производственные (экономические) отношения. И именно в составе
производственных отношений Маркс обнаруживает
определение понятия свободы человеческого индивида.
Маркс выделяет три типа свободы индивида как участника
общественно-производственного процесса К При этом
типология исторических форм человеческой индивидуальности
основывается на типологии общественных органических систем. В
свою очередь типы последних определяются Марксом в связи
с критерием развития индивида. Именно этот критерий Маркс
кладет в основу понятия свободы, которое определяется с
помощью метода восхождения.
Дело в том, что Маркс, конечно, отдает себе отчет в
материальной, природной реальности человеческого существа, в том
числе и в естественной природе его потребностей и реакций.
Но он же показал, что в материалистическом понимании
истории нельзя опираться на природные качества человека, так как
такой путь даже при самых материалистических намерениях
все равно приведет к робинзонаде. Вот почему эти природные
качества человеческого организма оставляются Марксом за
порогом теории индивида как субъекта истории. Маркс
усматривает содержание человеческой истории не в продолжении
и развитии природных ее предпосылок, а, наоборот, в
преодолении последних. Понятно, что он характеризует это
преодоление не в смысле обособления человека от природы, потому что
в труде природа неизбежно выступает в качестве объекта. Но
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 100—101.
4. Заказ № 5213
49

в таком случае «разрыв» между человеком и природой и Meet
лишь один смысл — это преодоление природы как
естественного условия, естественной предпосылки человеческой
деятельности К
Печать человеческой деятельности распространяется на все
ее природные предпосылки далеко не сразу, так что
«природное» происхождение людей длительный период их истории
лежит на них своего рода печатью «первородного греха»,
проявлением которого является непосредственный характер
зависимости людей докапиталистических формаций от природы и друг
от друга. Именно в этой исходной зависимости людей от
природных предпосылок, которая первоначально неизбежно
оказывается непосредственной, Маркс видит причину того, что
преодоление этой непосредственной зависимости возможно только
посредством отчуждения. В самом деле, поскольку
содержанием этой зависимости являются телесно-вещественные
потребности людей, то с самого начала их трудовой деятельности,
являющейся, как мы видели, по своей структуре
опосредствованной par excellence, она представлена для них, а значит, и
воспринимается ими в определениях овеществленности. Поэтому
собственная творческая мощь осознается людьми
превращений, как мощь вещей, вещественного содержания человеческой
культуры. Вот почему Маркс считает, что развитие
общественного труда неизбежно осознается людьми по мере
освобождения от первоначальной природной скованности в формах
отчуждения. Резюмируя, можно сказать, что содержанием истории
как процесса формирования человека является, по Марксу,
саморазвитие опосредствованного отношения индивида к природе
и к себе подобным, а тем самым и к самому себе. Этот
процесс является освобождением от непосредственной зависимости
от окружающих условий; поскольку же преодоление этой
зависимости с исторической необходимостью осуществляется
в формах отчуждения, содержанием которых является
эксплуатация и социальный гнет, то и освобождение индивида
является освобождением от отчужденных форм социальной
зависимости, от применения живого труда посредством эксплуатации его
субъекта — трудящегося человека.
Тогда на передний план выдвигается проблема
положительного содержания этого процесса освобождения. В решении
этой проблемы Маркс исходит из того, что ликвидация
отчужденного характера общественных отношений приводит к
совмещению определений индивида как субъекта живого труда и как
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 478.
50

субъекта исторического процесса, т. е. к обретению им
действительной свободы деятельности как творчества. И Маркс
решительно отвергает свойственное буржуазной политэкономии
понимание труда как «проклятия», на библейский манер.
Историческое место капитализма, определяющееся снятием
с индивида непосредственной зависимости от природных
предпосылок, как раз и заключается в выработке таких
производительных сил, в составе которых скрыта возможность
преодоления отчужденных форм деятельности индивидов. Капитал
представляет собой «последнюю ступень» развития
производства на базе «стоимостного отношения», формой которого
является «противоположность капитала и наемного труда». При
этом основным источником увеличения капитала оказывается
«масса непосредственного рабочего времени». Однако развитие
производительных сил капитализма приводит к отрицанию
этого обстоятельства. На смену капитализму идет общество, в
котором роль индивида определяется не стоимостно, т. е. не
абстрактным количеством рабочего времени, которое он тратит,
но содержательно, его творческим трудом. Именно в этом
Маркс усматривает определение свободы трудящегося индивида
как субъекта подлинной истории — коммунизма К
Основательность проведенного Марксом доказательства
диалектического тезиса, что предпосылкой и критерием
исторического процесса является человеческий индивид лишь постольку,
поскольку само содержание истории понимается как процесс
формирования этого индивида как свободного труженика в
системе общественного производства, определяет правомерность
следующего методологического вывода.
Разработанный Марксом метод восхождения от
абстрактного к конкретному представляет собой метод разработки
любой конкретной содержательной теории, т. е. такой теории,
которая объясняет свой объект с точки зрения его саморазвития.
Необходимо отдать себе отчет, что этот аспект теоретического
исследования объекта по его происхождению является не
частным, а универсальным, и что вне определений теории
происхождения невозможен достаточно обоснованный научный прогноз.
Само собой разумеется, что построение теории происхождения
осуществимо только с помощью диалектической логики.
«Экономические рукописи 1857—1859 годов» К. Маркса дают
блестящее подтверждение этому выводу.
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 214.
4*

Э. H. Глаголева
РАЗРАБОТКА К. МАРКСОМ ПРОБЛЕМЫ
ДЕЯТЕЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ ИНДИВИДОВ
Вопрос о природе деятельных способностей человека
в философской литературе рассматривается в тесной
связи с вопросом о сущности человека. С точки зрения
социального монизма в трактовке сущности человека
формирование человеческой психики, развитие
деятельных способностей всецело детерминировано так
называемыми социальными факторами. Как известно, этой
точке зрения противостоит другая, делающая упор на
врожденные потенции человека, на биологические
импульсы, якобы определяющие эволюцию человеческой
личности. Существует и третья точка зрения, которая
пытается синтезировать две первые как
противоположные. Философы, разделяющие эту третью точку зрения,
подходят к человеку с позиций дуализма и утверждают,
что развитие деятельных способностей подвержено
воздействию как социальных, так и биологических
факторов.
Находят ли такие представления подтверждение
в Марксовых положениях о сущности человека, о
природе его деятельных способностей? Ответ на данный
вопрос можно найти в сопоставлении соответствующих
суждений Маркса, высказанных им и в 40 и в 60-е годы
прошлого столетия. Это сопоставление обнаруживает,
что в каком бы аспекте Маркс ни рассматривал
человека, какую бы форму проявления его духовных,
деятельных способностей он ни анализировал, каждый раз
человек у него предстает как существо социальное во
всех планах: предметно-чувственном, мышления,
эмоционально-волевых устремлений. Так, в 1843 г. он писал
по поводу Гегеля: «...он забывает, что сущность «особой
личности» составляет не ее борода, не ее кровь, не ее
абстрактная физическая природа, а ее социальное
качество...» К Весной 1845 г. Маркс четко определяет по-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, с. 242.
52

нятие «социальное качество» опять же не как некий «абстрак!,
присущий отдельному индивиду», а как «совокупность
общественных отношений». Самую же «совокупность общественных
отношений» он представляет как способ общественного
существования людей, как форму, в которой осуществляется их
деятельность.
Эти идеи Маркса, высказанные им в 40-е гг., получают свое
дальнейшее развитие в конце 50-х гг. прошлого века в процессе
работы над «Капиталом». Анализ капиталистического способа
производства общественного богатства в экономических
рукописях Маркса 1857—1859 гг. оборачивается анализом способа
производства таких потенций будущего развития
производительных сил, таких деятельных способностей, реализация
которых мыслилась Марксом как наиболее полисе и свободное
выявление социальной сущности человека, как условие
становления его универсально развитой индивидуальности. Обратим
внимание на тот факт, что формирование этой индивидуальности
Маркс не ставил в какую бы то ни было зависимость от
врожденно-биологических факторов, от «абстрактной природы».
«Универсально развитые индивиды... являются продуктом не
природы, а истории» ', — пишет Маркс.
Решающую роль в развитии человека Маркс отводит
производству и воспроизводству материальных благ. Идеи о роли
производства в жизни человеческого общества, развитые Марк-
Сом в «Экономических рукописях 1857—1859 годов»,
смыкаются с теми идеями о роли труда, которые он высказывал в своих
ранних работах. В них Маркс говорил о нескольких
направлениях, по которым труд влияет на развитие человека2. При
этом он подчеркивал, что в способности человека проникать в
свойства и отношения вещей, устанавливать соответствующие
меры всех предметов, действовать сообразно с этими мерами
скрыто условие появления и проявления индивидуальной
универсальности человека, отличающей его от животного. В
обладании предметом Маркс видит условие развития
индивидуальности и в «Экономических рукописях 1857—1859 годов»; это
обладание Маркс рассматривает как практическое обладание,
как трудовой процесс. Трудовой же процесс, в свою очередь,
выступает как формообразующая деятельность. Изменяя
форму вещества природы соответственно своей цели, осознанной
1 Там же, с. 105.
2 См. об этом в кн.: Г. Крапп. Маркс и Энгельс о соединении обучения
с производительным трудом и политехническим образованием. М,
«Просвещение», 1964, с. 10—15.
53

потребности, и, прежде всего, создавая орудие производства,
человек должен был постигнуть свойства «строительного»
материала, т. е. свойства веществ природы, которые закреплялись
в его идеальных образах. При этом первые познавательные
открытия делались случайно, когда практика сама замыкала
связи вещей на практическом интересе человека '.
Однако в свойствах материала не заложена необходимость
превращения их в предмет потребления. Например, в дереве и
коже не заложена необходимость стать барабаном, так же как
в металле не содержится необходимость стать лопатой или
трактором. Форма, которая человеком придается сырью,
зависит от субъективных целей, осознанных потребностей. Но в
какой бы мере ни были остры эти потребности, без знания
свойств материала человек ничего не может сделать 2. Маркс
не однажды обращал внимание на это обстоятельство в своих
работах 3.
При этом важно подчеркнуть, что человек с первых шагов
своей материальной деятельности, с начала создания первых
орудий, средств производства вынужден сознательно
конструировать предметы, обладающие определенной правильной
формой. Освоение этой формы становилось основой для развития
прежде всего чувственных способностей человека, его
способностей созерцания и воображения (способности
представления). Таким образом, деятельность по формообразованию
является той основой, той составляющей
предметно-материальной практики человека, от которой зависят, которой
определяются предметное содержание чувственности человека,
формы его работы. Эти простейшие формы работы, если так можно
сказать элементарное содержание чувственности, созерцания,
являются прежде всего образом пространственно-временных
отношений. И если Кант был неправ, называя пространство и
время априорными, доопытными формами чистого созерцания,
то идея о том, что отраженные свойства пространства и
времени суть всеобщие формы всякого созерцания, сейчас уже ед-
1 См. об этом: К. Р. Мегрелидзе. Основные проблемы мышления.
Тбилиси, 1965, с. 82, 98.
2 Впрочем о закономерностях формообразования лучше всего могут
рассказать исследователи дизайна и сами дизайнеры. См. например: Э. Г. Бе-
генау. Функция, форма, качество. М., «Мир», 1969; И. Немцов.
Коррелирующая роль материала в пластическом формообразовании; И. В. Самохин.
Проблемы формообразования в трудах Р. Арнхейма. — Материалы
ноябрьского симпозиума «Научно-технический прогресс и искусство». Изд-во
Московского ун-та. 1971.
3 См. о сияли пауки и технологии п письме К. Маркса Ф. Энгельсу от
28 инипрн 1863 г. {К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 30, с. 263).
54

ва ли у кого может вызвать сомнение. Это понимал и Гегель.
А диалектико-материалистическое осознание зависимости этих
всеобщих форм от практики освоения реально существующих
пространственно-временных отношений, от пространственно-
временной организации вещей не оставляет никакого места
для предположения зависимости чувственности от
биохимических реакций, происходящих в материальных структурах
мозга. Обмен веществ в организме человека ни в коей мере не
определяет предметного содержания и форм деятельности
сознания человека, форм работы его созерцания. Поэтому вопрос о
сущности последнего никак нельзя решить, учитывая только
«природные предпосылки» и биохимические реакции. Напротив,
специфически человеческие формы этих реакций можно понять
и объяснить только в том случае, если не игнорируются
социальные механизмы, действие которых создало свойственную
человеку природную, биологическую организацию.
В расширении сферы деятельности человека скрыты истоки
информации, раздвигающие горизонты созерцания человека и
приводящие к образованию более сложных форм деятельности
созерцания и воображения.
В неменьшей мере материальная деятельность способствует
развитию мышления. При этом обладает ли индивид
ограниченным мышлением или его мышление носит универсальный
характер — зависит от того, как широк круг деятельности
человека, насколько разнообразны и различны виды его
практического отношения к миру К Возникновение логических форм
мышления тесно связано с развитием форм созерцания. Из
эмпирического материала созерцания впервые были вычленены
эстетические, а затем и логические категории, ставшие
первыми всеобщностями в процессе познания мира человеком, в
процессе взаимообмена познанным. Так, уже в древнегреческой
мифологии «гармония», «мера» имели смысл преимущественно в
применении к полезным вещам, созданным человеком. Позднее
эти категории стали использоваться в определениях космоса, его
сфер (Пифагор), для характеристики логоса (Гераклит) и для
оценки поведения (Демокрит, Сократ). Эти первые
эстетические формы в качестве всеобщих эстетических характеристик
воспроизводятся и в космологии Платона, и в телеологических
учениях средневековья, в эстетике Нового времени (включая
эстетику Гегеля), и в эстетике современности.
В процессе исторического развития сознания человека, в
ходе повседневно повторяющегося процесса формирования со-
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 253.
55

знания каждого человека развитая диалектика созерцания и
воображения подготовляет вычленение всеобщих форм
мышления. И это объясняет, почему диалектические формы мышления
как всеобщности были вычленены именно из материала
созерцания. Об этом вычленении Гегель пишет так: «Прежде всего
следует рассматривать как бесконечный прогресс то
обстоятельство, что формы мышления были высвобождены из того
материала, в который они погружены при сознающем себя
созерцании, представлении... что эти всеобщности были
выделены в нечто самостоятельное и, как мы это видим у Платона,
а главным образом у Аристотеля, были сделаны предметом
самостоятельного рассмотрения...» К Это установление,
фиксирование связи форм мышления с предметным содержанием
созерцания, разумеется, не отрицает того, что возможно обратное
влияние мышления на формы созерцания и что существуют
формы мышления, возникшие только на основе предметного
содержания мышления. В равной мере признание зависимости
форм мышления и созерцания от предметной деятельности, ее
форм отнюдь не исключает понимания обратного воздействия
накопленной культуры на формы деятельности.
Определение всеобщих форм созерцания и мышления
необходимо связано с понятием универсальности как
всесторонности, и в своем взаимодействии они образуют исторически
конкретные типы индивидуальности. Первой формой такого
взаимодействия была античная индивидуальность. Данный период
развития индивидуальной универсальности Маркс
характеризует как период, когда «...индивид выступает более полным
именно потому, что он еще не выработал всю полноту своих
отношений...». И поскольку он «не противопоставил их себе в
качестве независимых от него общественных сил и отношений» 2, то
они для него и не выступали в виде внешних, навязываемых
извне «голых форм» (по Гегелю), всеобщих абстракций,
опустошенных, бессодержательных, лишенных чувственной
осязательности, целостности. Добро, зло, красота и т. п. здесь не
имеют значения абстрактных императивов, они суть вполне
определенные образы (эйдосы), вплетенные в реальный,
воспринимаемый материал наблюдаемых поступков и дел, если не
природы и логоса, то самого человека.
Практическое господство социальных, эстетических,
логических, этических абстракций над человеком настает в ходе
развития разделения труда, связанного с формированием капи-
1 Гегель. Паука логики, т. 1. Л\., «Аллель», 1970, с. 84.
2 К. Маркс и </■>. Энгельс. Соч.. т. 46. ч. I, с. 105.
56

талпстического производства, породившего систему отчуждения
форм духовной, материальной и социальной деятельности,
далеких от процесса предметно-исторического творчества. По
поводу возникновения царства отчужденных абстракций Маркс
писал, соглашаясь с известным мнением, «что красота и
величие покоятся именно на этой стихийной, независимой от
знания и воли индивидов связи, предполагающей как раз их
взаимную независимость и безразличие по отношению друг к
другу, на материальном и духовном обмене веществ» К
Естественно, что столь жесткая постановка вопроса о возникновении
всеобщности абстракций в зависимости от решения вопроса об
обмене деятельностью едва ли может оставить почву для
рассуждений о самостийном порождении мозгом каких-либо всеобщих
форм созерцания и мышления. Очевидно, развитие последних
нельзя понять, не апеллируя к их предметному содержанию и
к тем формам, в которые они выливаются в соответствующих
социальных условиях.
Было бы неправомерно здесь противопоставлять
зависимость форм мышления от предмета их зависимости, от форм
общения. Дело в том, что последние исторически оказались
возможными лишь потому, что происходило расщепление
самой предметной деятельности, предмета деятельности, и
последний застывал в изолированных, абстрактных определениях,
приобретающих характер всеобщности в условиях обмена
вещей и мнений.
Возникновение этих абстракций, накопление абстрактного
богатства Маркс рассматривал как предпосылку
формирования нового вида индивидуальности, отличной от античной,
феодальной и капиталистической, — индивидуальности
будущего общества. Однако весь этот процесс развития в условиях
капиталистического общества проходил весьма сложным,
противоречивым путем. И эта противоречивость отразилась на тех
идеологических построениях, в которых современники
осмысливали происходящие на их глазах процессы.
Таким выражением противоречивости процесса,
подготовившего условия возникновения универсально развитой
индивидуальности, является трактовка идеи априоризма,
сформулированной Кантом. Здесь дело заключается в следующем.
Развитие общественного богатства, или потенций становления
всеобщей универсальности в рамках науки и искусства, ставших
самостоятельными формами деятельности, сопровождаемое
поляризацией духовного и материального богатства и нищеты,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 105.
57

создает своеобразную ситуацию. Для большей части индивидов
буржуазного общества названные потенции выступают в виде
заранее установленных, уже готовых схем, в виде неких
«априорных форм», абстрактных императивов, которые человек
должен проецировать на материал созерцания, мышления,
действия. С этой точки зрения становится понятным, почему кантов-
ская идея априоризма могла быть высказана или могла
возникнуть лишь в условиях периода сложившегося отчуждения и
почему для обнаружения ее агностицистской сущности и
практической бесполезности для теоретического познания
необходимы были определенные успехи в развитии промышленности,
естествознания, искусства, потребовавшие систематизации
накопленного знания. Значит ли это, что за самой идеей
априоризма не скрыто ничего рационального? Очевидно, нет, но лишь
в двух смыслах. В том, в каком существуют нетворческое
отношение к культуре и превращенные формы ее воздействия на
способность человека, в каком абстрактный индивид
буржуазного общества, потребитель культуры действительно
конформно усваивает, заучивает, догматизирует эти готовые схемы
деятельности, чтобы затем подгонять под них содержательный
материал познания и практического действия. И в том смысле, в
каком эти готовые схемы деятельности задаются человеку не
врожденными биохимическими генетическими кодами, а
накопленной культурой, т. е. факторами, лежащими вне сознания
человека и предшествующими развитию отдельного индивида.
Для взглядов, фетишизирующих, абсолютизирующих
частичное отношение к культуре, ее конформный тип усвоения,
только таким образом трактующих кантовскую идею
априорности форм созерцания и мышления, вполне логичным кажется,
что эти всеобщности — формы мышления, чувственности —
суть только такие формы деятельности сознания, которые не
воспроизводят формы реальных связей, «контуры», логику
вещей, включенных в человеческую деятельность, формы этой
деятельности. Такое мнение сводит на нет, делает
бессмысленным применение понятия всеобщего к формам деятельности
сознания и само сознание превращает в некий сугубо
индивидуализированный феномен. Логичным дополнением к этому
мнению оказываются и такие точки зрения, которые представляют
диалектику только как некую натурфилософскую теорию,
обладающую лишь онтологическим статусом и формулирующую
только законы развития объективного мира, а отнюдь не
законы, не логику мышления, познающего мир.
Марксистская философия не может иметь ничего общего ни
с узким гносеологизмом в трактовке логических и эстетических
58

категорий, ни с ограниченным онтологизмом в подходе к
диалектике как к теории развития.
' Резким диссонансом с подобным гносеологизмом и
онтологизмом, вырастающими на ггочве обобщения нетворческого
отношения человека к культуре, звучит и всегда будет звучать
Марксово понимание процесса присвоения человеком всего
накопленного богатства — такого присвоения, в процессе
которого индивид развивает свои деятельные способности и
приобретает универсальную возможность действовать соответственно
мере и сущности той предметности, которая вовлечена в поле
деятельности, т. е. проявлять себя как универсально,
всесторонне и наиболее полно развитую творческую личность,
действующую безотносительно к какому бы то ни было заранее
установленному штампу, трафарету и даже заранее установленному
масштабу.
Появление такой универсальной индивидуальности
мыслилось Марксу возможным лишь на базе общественного
производства при осуществлении контроля личности над своими
общественными отношениями; она представлялась как новая
ступень в развитии самого человека, — такого развития, которое
ни в коей мере не предопределено «абстрактной физической
природой» человека.
Трудно переоценить методологическое значение
подчеркнутого положения для практического развития разумных,
деятельных способностей человека, для педагогической практики
воспитания и формирования человеческой личности.
Резюмируя все ранее сказанное Марксом о роли социальных
факторов в развитии деятельных способностей, было бы
ошибкой предполагать, что Маркс игнорировал значение того, что
он называл «абстрактной физической природой», т. е. в
определенном смысле значение того, что сейчас отчасти называют
биологическими факторами в жизнедеятельности человека.
«...Его живое тело, — пишет Маркс, — воспроизводимое и
развиваемое им, первоначально создано не им самим, а
является предпосылкой его самого; существование (телесное) его
самого есть такая природная предпосылка, которая не им
создана» 1. В этом высказывании Маркса таится глубокий смысл.
Оно прежде всего свидетельствует о том, что Маркс и в самом
деле видел в телесной организации человека определенную
природную предпосылку его собственного социального
существования. Однако же признать наличие такой предпосылки
еще не значит усмотреть в ней некий фактор, детерминирую-
1 К- Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 478.
59

щий социальное развитие. Дело в том, что данная природная
предпосылка, будучи включенной в сложную систему
человеческой жизнедеятельности, не может воспроизводиться в
прежнем, тождественном самому себе состоянии, без
трансформации и развития. Ведь именно развитию подвергаются не только
тело человека, его внешний физический облик, осанка, но и
мозг. В ходе антропогенеза претерпевают качественные
изменения все составляющие телесной организации человека. И
здесь мы обнаруживаем только один из случаев действия
закономерности развития, общей для всех органических сложных
систем, — закономерности, частное проявление которой Маркс
раскрыл и при анализе возникновения капитала. Так, он
показывает, что диалектическая связь между простыми
товарными отношениями, выступившими первоначально в
качестве предпосылки (подчеркиваем это — именно в качестве
предпосылки) и капиталистическим производством уже такова,
что в рамках развитого буржуазного общества исторически
ранее возникший элемент (товарный обмен, регулируемый
законом стоимости) не существует с вновь возникшими
отношениями между капиталистом и рабочим (сущность последних
раскрывается в понятии прибавочной стоимости) и не
детерминирует их, а напротив, он утрачивает свою прежнюю
сущность, уже не является вещным выражением простых
товаропроизводителей. Он становится внешней, видимой формой
проявления сущности более развитого целого — отношений труда и
капитала.
Иными словами, отношения эксплуатации труда капиталом,
которые в условиях рынка выглядят как отношения равных
агентов обмена (один продает свою рабочую силу, другой
покупает), на самом деле, в сущности своей составляют
принципиально иной тип общественных отношений, отличный от того,
который существовал в рамках простого товарного
производства. И здесь особенно важно заметить: «жизнедеятельность»
капиталистического производства определяется, в конечном
счете, не законом стоимости, а законом прибавочной
стоимости: товарообмен в капиталистическом обществе
воспроизводится как результат движения капитала к своему возрастанию,
как внешняя, видимая форма проявления отношений
эксплуатации наемного труда. Л 7
К. Маркс по данному вопросу пишет так: «Эти
предпосылки, которые первоначально выступали в качестве условий
становления капитала... теперь являются результатами его соб-
60

ственного осуществления... являются не условиями
возникновения капитала, а результатами его бытия» 1.
Что же означает действие данной закономерности в системе
соотношения «природных предпосылок» (биологического
фактора) и социальных форм жизнедеятельности человека? Во-
первых, жизнедеятельность человека как сложная
органическая система не определяется законами низшей
(биологической) формы движения материи. Во-вторых, высшая —
социальная подчиняет себе низшую, трансформирует, изменяет,
определяет ее. Низшая, будучи включенной в высшую,
становится результатом бытия высшей, видимой формой ее
проявления. В этом смысле биологическое, включенное в состав
жизнедеятельности человеческого организма, перестает быть
природным в собственном значении этого слова.
Воспроизводимое социальными способами жизнедеятельности человека
природное здесь приобретает социальный характер. Действие
биохимических процессов (как закона стоимости в
капиталистическом производстве) не прекращается, но теперь оно
обусловлено социальными факторами, подвергается их воздействию,
служит естественной формой закрепления социального опыта.
Таким образом, в ходе научного объяснения психики
человека, в ходе анализа развития его способностей нельзя
удовлетворяться идеей о биосоциальном дуализме человеческого
существа. Маркс беспощадно высмеивал такие теоретические
построения буржуазных политэкономов, которые строились по
принципу: это не есть ни то, ни другое в отдельности, а есть
то и другое в одинаковой мере. По логике суждении Маркса,
в соответствии с логикой «Капитала», две различные стороны,
два момента, аспекта одного и того же рода не могут
сосуществовать наряду друг с другом и рассматриваться «в одинаковой
мере». Между сторонами, элементами любой органической
системы существует диалектическая, закономерная связь.
Теоретическое понимание этого обстоятельства и позволяет говорить
о природном, биологическом в составе человеческой
жизнедеятельности как о механизме социального, как о форме выявления
социальной природы человека, как об исторической
предпосылке, качественно изменившейся и ставшей результатом
общественной деятельности человека. Превращение предпосылки
возникновения системы в ее результат, в одну из форм ее проявления
создает такое отношение между звеньями развития системы,
когда оказывается, что видимая форма существования разви-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 448.
61

того содержания возникает раньше его, но в дальнейшем своем
развитии детерминируется им, принимает на себя его
существенные характеристики. Сами же эти существенные
характеристики, — в данном случае речь идет о характеристиках
деятельных способностей, — имеют иную детерминацию, скрытую
не в «абстрактной физической природе» человека, а в его
культурно-исторических, общественных условиях существования.
Таким образом, взаимодействие биологического и
социального не несет в себе того самого противоречия, которое движет
развитием деятельных способностей. Это противоречие скрыто
в самом общественном производстве, в противоречии между
достигнутым уровнем человеческой культуры и ростом
потребностей развития общественного производства, — потребностей,
удовлетворение которых требует открытия новых природных
свойств и отношений. В итоге развитие деятельных
способностей оказывается в зависимости не только от освоения
человеком накопленной культуры, но и от его дальнейшего познания
природы.

A. H. Ерыгин
ЧЕЛОВЕК В ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ
СОЦИАЛЬНОЙ деятельности
Выделенный для анализа период общественного
развития уже исследовался в советской литературе с
точки зрения становления личности в ходе исторического
процесса (по работам Маркса) ], но исследовался в
рамках вопроса о трех крупных формах социальности,
культурно-исторической целостности, таких как
докапиталистическая ступень общественного развития,
капитализм и коммунизм. В данной статье внимание будет
сосредоточено на внутренних членениях первой из этих
исторических ступеней, а точнее, на характеристике
специфики азиатского, античного и феодального обществ
(в плане исторической типологии личности). Анализ
специфических социально-исторических типов личности
в рамках докапиталистических социальных систем,
разумеется, будет отталкиваться от той общей Марксовой
трактовки человека, которая была дана им в
«Экономических рукописях».
Одна из важнейших особенностей анализа человека
с точки зрения К. Маркса — конкретно-исторический
подход к проблеме. Маркс преодолевает традиционные
методологические установки (Гоббс, Руссо, английская
политическая экономия, Гегель и Фейербах), которые
так или иначе ориентировали анализ явлений
человеческой жизнедеятельности на представление о неизменной,
внеисторической «сущности» человека. В отличие от
этой традиции Маркс утверждает новое понимание
человека, которое не только не абсолютизирует тех или
иных свойств и атрибутов человека в качестве его вечной
и неизменной «сущности», но напротив, оставляет ее
«открытой» для всевозможных изменений в ходе
общественно-исторической деятельности людей. Тем самым он
утверждает взгляд, предполагающий, что «сущность»
человека обладает специфическими чертами на каждом
1 См.: И. В. Ватин, 10. Р. Тшценко. Исторический процесс как
становление человеческой индивидуальности. — «Философские науки», 1973, № 2.
63

исторически конкретном этапе общественного развития, в
каждой исторически конкретной системе социальной деятельности.
Другой важнейшей методологической предпосылкой
рассмотрения проблемы человека у К. Маркса является понимание
того, что только анализ человека по объективным социальным
структурам, в которые он включен и функционирует в них как
определенная социальная реальность, т. е. анализ, исходящий
из понимания социальной сущности человека, является
единственно научной формой исследования проблемы человека.
«Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То,
что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их
производством — совпадает как с тем, что они производят,
так и с тем, как они производят» 1.
Значение этого тезиса Маркса не только в фиксации мысли
о социальном . характере облика человека, социальной природе
его «сущностных сил» и способностей, но и в ограничении
объективной социальной структуры человеческой жизнедеятельности
прежде всего рамками производственно-экономической сферы.
Человек таков, каков он в общественной системе
материального производства. Только выявление «материального субстрата»,
образующего остов, фундамент, скелет социального в человеке,
определяющего специфику всего его «неорганического тела»,
заданного и сформированного наличной социальной системой и
миром культуры, в ней представленным, "делает возможным
проникновение в сущность и специфику человека данной
системы, данной исторически конкретной общественной
формации.
Сразу же следует уточнить, что понятие сущности человека
употребляется Марксом как синоним абсолютных социальных
возможностей человека, всех людей вообще, выступающих в
ходе всемирно - исторического процесса развития в качестве
субъектов деятельности и общения. Эта «сущность» человека,
выступающая на каждом этапе в исторически конкретной
форме, существует, «является» в виде целостной системы
деятельных способностей и свойств общения, объективно необходимых
для функционирования данной исторически конкретной
общественной формации. Конкретно-историческая форма, в которой
выступает «сущность» человека, и ее дальнейшее
развертывание в виде объективной социальной структуры деятельности и
общения и заключают в себе весь объем того
социально-исторического содержания, которым наполняется конкретная
личность.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 19,
64

В социальной структуре личности явственно
обнаруживаются две основные плоскости совмещения социальных значений и
содержании. На уровне деятельности (производства, прежде
всего) личность выступает как синтез деятельных
способностей, т. е. таких социальных качеств, которые в масштабе
общественного целого существуют в виде определенной системы
общественного разделения труда. С другой стороны, личность
определенным образом интегрирована в социальное целое,
поставлена в определенные отношения с другими людьми и в этой
плоскости выступает как некоторый предел автономии и
самостоятельности, т. е. таких социальных качеств, в которых
воплощается статус личности в соотношении с обществом, степень
ее независимости и свободы.
Соответственно этому анализ общественных систем,
выявляющий специфику типа личности, включенного в эти системы
и функционирующего в них, предполагает характеристику
общественно-экономических формаций как систем и со стороны
структуры социальной деятельности, и со стороны структуры «личность
—общество». В первом случае речь идет об общественном
разделении труда, о дифференциации социальной деятельности
индивидов. Во втором случае — о социальной дифференциации
общения между людьми, их общественных взаимосвязей, их
коллективности, общности, о распределении суверенитета
между отдельными индивидами (личностями).
Оба эти аспекта могут быть прослежены в Марксовом
анализе «форм, предшествующих капиталистическому
производству», которые обозначены в «Экономических рукописях» как
азиатская, античная и германская и которым соответствуют в
предисловии к «К критике политической экономии» азиатский,
античный и феодальный способы производства.
С точки зрения характера общественных связей и
отношений все докапиталистические формы социальной деятельности
людей рассматриваются Марксом в противоположность
буржуазной экономике, опосредствующей отношения между
индивидами сферой меновых, товарно-денежных, «вещных» связей,
как совокупность социальных систем с прямыми,
непосредственными связями и отношениями людей (общинные
отношения, связи родства, отношения господства н подчинения,
личной зависимости человека от человека). Структура
«личность—общество—личность», т. е. структура связей
личностного общения, принимающая при капитализме форму «личность—
вещь—личность», при которой индивиды автономны и
независимы друг от друга и общественного целого, «отчуждены» от
него, а сама всесторонне развитая, универсальная общественная
5. Заказ № 5213
63

связь выступает в «вещной» маскировке как связь обмена
товарных масс, существует в докапиталистических обществах в
форме отношения «личность—община—личность». Таким
образом, общественная связь реализована здесь как общинная
связь, а коллектив выступает в форме общинной организации.
Тип общественной организации, определяющий специфику
человека в данных социальных системах, сам есть продукт
условий материальной жизнедеятельности
индивидов-земледельцев, в которых первичная структура (естественно
сложившиеся община, племя) вынуждена изменяться и
трансформироваться в самых различных направлениях, так что эта превращенная
форма первоначальной общественной организации
(поземельная община, общество земледельцев) сразу же выступает в
трех основных разновидностях. Если иметь в виду конкретные
социальные организмы, которыми представлены азиатский,
античный и феодальный способы производства в реальной
общественно-исторической практике людей, то они таковы:
1) деспотические государства, возвышающиеся над
системами крестьянских поземельных общин (восточная деспотия,
восточная община);
2) государства-республики крестьянских общин-полисов
(античная община);
3) феодально-монархические государства, экономический
фундамент которых составляют крестьянские общины-марки
(феодальная монархия, германская община).
Во всех этих социальных объединениях общественная связь
между индивидами имеет характер
непосредственно-общественной связи, а отношения между ними строятся как прямые
личностные связи, отношения личной взаимозависимости. При этом
социальная структура всех докапиталистических форм произ- .
водства предполагает совмещение собственно-общинной
организации (общинная форма хозяйственно-производственных
связей между людьми, их производственных отношений) и
выросшей на ее основе военно-политической организации общества.
Когда Маркс говорит о первом комплексе общественных связей,
в его анализе фигурируют «восточная община», «античная
община» (полис) и «германская община» (марка), а
соответственно этому — азиатская, античная и германская формы
собственности. Характеризуя военно-политическую надстройку
добуржуазных обществ, он использует термины «восточная
деспотия», феодальная монархия (в форме «личной феодальной
службы» вассалов по отношению к «их феодальному
господину») и «античная община» (как государство). Когда же Маркс
стремится дать обобщенную характеристику всем трем типам
66

социальных структур, первичными, базисными формами которых
являются отмеченные выше формы собственности и общинной
организации, то вводится понятие азиатской, античной и
феодальной общественно-экономических формаций,
докапиталистических форм классово-антагонистического общества.
Доклассовое первобытное общество не знает совмещения
различенных и относительно автономных
хозяйственно-экономических объединений индивидов и их военно-политической
организации.
Наличие в социальной структуре докапиталистических
обществ двух основных подсистем общественных связей и
отношений коренится в специфике производственной деятельности,
на которой базируются эти общества и социальными формами
которой они являются. Все докапиталистические общества
вышли за пределы первоначальных форм хозяйственной жизни
(охота, рыболовство, собирательство), что было равнозначно
первой революции в системе материального производства,
оторвавшей варварские общества с производящей экономикой
от первобытного общества дикарей с господствовавшим у них
присваивающим хозяйством. Азиатское, античное и
феодальное общества — это земледельческие общества, находящиеся
с точки зрения орудийного фонда и способов хозяйственной
активности примерно на одном уровне. Земледельческий труд
составляет здесь основной источник пропитания, базис
материальной жизнедеятельности индивидов: «Земля — вот великая
лаборатория, арсенал, доставляющий и средство труда, и
материал труда, и место для жительства, т. е. базис коллектива» К
Земледельческий труд — эффективная производительная
сила, использование которой приводит к появлению
прибавочного продукта, к накоплению общественного богатства. В
результате возникает грань между необходимым и прибавочным
земледельческим трудом, а это содержит возможность
дифференциации общественного труда на производительный и
непроизводительный в широких масштабах. Во всех трех формах
поземельной общины, составляющих базис докапиталистических
обществ и образующих первичные, элементарные «клеточки»
этих последних, Маркс обнаруживает данное различие.
Необходимый земледельческий труд крестьян-общинников
дополняется прибавочным трудом, выражающимся в совместных
действиях индивидов, их сходках и собраниях, объединениях по
случаю военных действий, для осуществления общих работ,
отправления общего религиозного культа, разрешения тяжб
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I., с. 463.
5*
67

и т. п. К Так, например, «...война является... той большой
совместной работой, которая требуется либо для того, чтобы
захватить объективные условия существования, либо для того, чтобы
захват этот защитить и увековечить» 2.
Это же различие, этот же тип общественного разделения
труда воспроизводится и в масштабах развитых социальных
систем докапиталистических обществ. Двумя основными сферами
деятельности являются в них производственно-экономическая
и военно-политическая. Деятельность по созданию
необходимого продукта обеспечивает воспроизводство и преемственное
существование самой материальной основы жизнедеятельности
людей — системы материального производства (класс
крестьян-общинников). Деятельность по созданию прибавочного
продукта выступает необходимым условием существования
военно-политической организации общества, функционирование
которой (военно-политическая деятельность) поддерживает
стабильность общественной системы (подавление восстаний,
защита и оборона границ, завоевания).
Структурный анализ социальной деятельности людей в
условиях докапиталистических обществ, фиксирующий
разделение деятельности на хозяйственно-экономическую и
военно-политическую, делает возможной корреляцию этого явления с
фактом совмещения в социальной структуре
докапиталистических обществ двух основных подсистем общественных связей и
отношений: • хозяйственно-экономической (община) и военно-
политической (государство) организаций общества. Однако
структурный анализ, выделяющий и абстрагирующий (на
уровне общественного целого) деятельность людей и их
общественные взаимосвязи, а в пределах этих сфер — различные
подразделения общественного производства и разновидности
общественных объединений-организаций, идентифицирует,
отождествляет достаточно разнородный исторический материал. Эта
идентификация обнаруживает действительный факт сходства,
единства между различными формами общественной жизни в
добуржуазную эпоху, но это абстрактное сходство, хотя и
выражающее существенные черты и признаки.
Конкретное знание требует воспроизведения такого единства,
которое реализуется в различиях и модификациях, в единичных,
конкретных формах существования. Только этот конкретно-
исторический подход, использующий в качестве точки отсчета
выводы структурного анализа, и может дать в руки исследова-
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 462—465, 472.
2 Там же, с. 465.
68

теля человеческой личности решающий материал для суждения
о природе и специфике человека в добуржуазных общественно-
экономических формациях.
Анализ азиатской, античной и феодальной систем социальной
деятельности с точки зрения конкретно-исторических способов
существования, воплощения в них общей для всех
докапиталистических форм структуры общественного труда обнаруживает
два основных типа совмещения хозяйственно-экономической и
военно-политической деятельности людей. В азиатском и
феодальном обществах хозяйственно-экономическая и
военно-политическая деятельность разделены между двумя различными
группами индивидов (крестьяне-общинники и
военно-управленческий аппарат). В античном обществе крестьяне-общинники
одновременно выступают реальным субъектом-носителем
военно-управленческой деятельности. Соответственно этому военно-
политическая организация (государство) в азиатском и
феодальном обществах надстраивается над системой крестьянских
общин, в то время как античный полис (государство)
одновременно является и хозяйственно-экономической и
военно-политической организацией.
Данное различие имеет фундаментальное значение для
понимания классовой специфики азиатского, античного и
феодального обществ. В античном полисе земледельческий труд
крестьян-общинников как в форме необходимого, так и в форме
прибавочного труда является условием воспроизводства самих
этих субъектов трудовой активности: в первом случае — как
непосредственных производителей, а во втором — как воинов-
граждан. Именно в сфере прибавочного продукта,
прибавочного труда крестьяне-общинники производят и воспроизводят
условия, необходимые для сохранения своей
хозяйственно-экономической самостоятельности и свободы, а именно свой
военно-политический союз. Только этот союз способен обеспечить
их существование в качестве свободных земельных
собственников. «Дальнейшее существование общины есть воспроизводство
всех ее членов как самостоятельно обеспечивающих свое
существование крестьян, прибавочное время которых принадлежит
именно общине, военному делу и т. д. Собственность на свой
труд опосредствована собственностью на условия труда — на
участок земли, а эта собственность со своей стороны
гарантирована существованием общины, которая в свою очередь
гарантирована прибавочным трудом членов общины в форме военной
службы и т. д.» 1.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 467.
69

Данный тип общественной организации исключает
отношения эксплуатации и классовое деление общества внутри самой
общественной структуры общины-полиса. Пока сохраняется
полис, немыслима ситуация потери земли одними и
концентрации ее у других (хотя реальный ход истории неумолимо ведет
к ней). Естественной нормой античного полиса является такое
состояние, когда «предпосылкой для присвоения земель здесь
продолжает оставаться членство в общине, но, как член
общины, каждый отдельный человек является частным
собственником» '. Другая столь же естественная норма в античном
полисе — запрет превращать в рабов своих соплеменников
(сограждан). В итоге ни отношения феодальной эксплуатации, ни раб-
ство-должничество, ни крепостная зависимость здесь не могли
иметь места. «В силу особенностей античной формы
собственности и неразрывно связанного с нею античного полиса
развивающаяся здесь эксплуатация могла быть только
эксплуатацией рабов-иноплеменников, стоявших вне социальных и
правовых институтов гражданской общины» 2.
Второй тип совмещения хозяйственно-экономической и
военно-политической деятельности в масштабах социального
целого (азиатский и феодальный способы производства)
предполагает разрыв между необходимым и прибавочным трудом
крестьян-общинников (земледельцев). Функционирование системы
непосредственного материального производства является здесь
условием воспроизводства как самих крестьян-общинников
(субъектов трудовой активности), так и военно-политического
сословия, класса людейг*занятых непроизводительной
деятельностью. Общество здесь расколото на классы, один из
которых, присваивая прибавочный продукт, эксплуатирует другой,
используя для этого действительную общественную потребность
в органах управления и военной защиты, превращенных в
классовую по своей природе военно-политическую организацию
(государство).
Общественное разделение труда носит здесь классовый
характер, поэтому отношения эксплуатации и классовая
структура в азиатском и феодальном обществах выступают как
имманентная, внутренняя характеристика этих форм общественного
производства. Первоначальная форма эксплуатации в этих
обществах — сбор налога государством. «...Как в Азии, так и в
Европе до вовлечения крестьян в поземельную и личную завп-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 466.
2 П. М. Штаерман. Античное общество. Модернизация истории и
исторические аналогии. — В кн.: Проблемы истории докапиталистических
обществ. М., «Паука», 1968, с. 653—654.
70

симость от светских и духовных феодалов практиковалось
обложение свободного населения разными государственными
повинностями. В странах Востока такой порядок вещей
сохранялся на протяжении значительной части средневековья, в Западной
Европе — сравнительно недолго, до так называемого «аграрного
переворота» '. После «аграрного переворота» сложилась
классическая для европейского средневековья система
частно-вотчинной эксплуатации зависимого крестьянства, опирающаяся
на вассально-ленные отношения в среде господствующего
класса (феодальная иерархия).
Несмотря на это различие, тип эксплуатации и характер
классового антагонизма в азиатском и феодальном обществах
чрезвычайно близки в одном пункте, отличающем их от
античного способа производства. И важно здесь «именно
общественное разделение труда, подчиняющее крестьян государству
и господам, — степень зависимости крестьян и характер их
эксплуатации, формы пожалований рыцарям могли быть
самыми различными»2. Серьезное значение это различие
приобретает уже в другом контексте — с точки зрения вопроса о
социальном статусе личности и способах ее интеграции
обществом (как на уровне общины и государства, так и на уровне
социального целого).
Подобно тому, как особенности совмещения сфер
социальной деятельности в различных конкретно-исторических формах
общественного производства делают неизбежными различия
в объективной социальной структуре личности — совокупности
деятельных способностей, так специфика структуры
общественных организаций и объединений, взятых с точки зрения
включенности в них отдельных индивидов, не может не оставить
определенного отпечатка на строении личности как субъекта
общественных связей, носителя определенной потенции общения.
Уже первичная социальная ячейка докапиталистических
обществ (поземельная община) представлена таким
многообразием форм и такими существенными различиями между ними,
что это не может не сказаться на способах интеграции
индивидов в целостность. Азиатская разновидность земледельческих
обществ даже в-самых развитых ее формах и модификациях
предполагает наличие поземельной общины такого типа,
который позднее (в набросках письма к В. И. Засулич) будет оха-
1 Н. Ф. Колесницкии. К вопросу о раннеклассовых общественных
структурах. — В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ. М.,
«Наука», 1908, с. 618.
2 /1. Я. Гцревич. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М.,
«Наука», 1967,' с. 250.
71

рактеризован Марксом как объединение частных
(индивидуальных) производителей-земледельцев, являющихся соучастниками
в общей (общинной) собственности на землю 1. Этот тип
поземельной- общины (так называемая «земледельческая община»)
является исходным, первоначальным вообще для всякого
формирующегося земледельческого общества. Однако, если «в
историческом движении Западной Европы, древней и
современной», он был переходной формой «от общей собственности к
частной собственности, от первичной формации к формации
вторичной», то на Востоке он оказался устойчивым и прочным, не
разложился; причем, Маркс считал, что «конститутивная
форма» этого типа общины вполне «Гдопускает такую
альтернативу» 2.
Данная особенность восточной общины вызвана целым
рядом условий, из которых особенно бросается в глаза факт
неустранимости общего, совместного труда в земледельческом
хозяйстве обществ восточного типа. Строительство
оросительных систем, ирригационных сооружений, средств сообщения
и т. д. — это создание общих для всех «условий
действительного присвоения посредством труда», а значит и нечто
большее — определенная гарантия незыблемости общей
собственности индивидов на объективные предпосылки труда. В
условиях сочетания промышленного и сельскохозяйственного труда
в рамках общины «...такая община становится вполне
способной существовать самостоятельно и содержит в себе самой все
условия воспроизводства и расширенного производства»3.
Итак, восточная община характеризуется Марксом как
устойчивый и прочный хозяйственный организм, следствием чего
является господство общинной собственности на землю на Востоке.
С этим обстоятельством связана та характерная для всех
восточных обществ ситуация, при которой государство имеет дело
не с отдельными индивидами, а с общиной, рассматривая ее как
хозяйственно-экономическую ячейку, непосредственный объект
эксплуатации. Поэтому, если даже частная собственность на
землю и возникает (Марксу были известны такие случаи), а
частное владение приобретает все основные атрибуты права
частной собственности — право пользования, дарения, продажи
и т. д., — это не меняет существа дела: как социальный
институт, санкционированный на уровне государственной власти,
частная собственность на землю отсутствует. «Поэтому в условиях
восточного деспотизма и кажущегося там юридического отсут-
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч„ т. 19, с. 403—404.
2 Там же, с. 404. •
3 Там же, т. 4(3, ч. I, с. 464,
72

ствня собственности фактически в качестве его основы
существует эта племенная или общинная собственность...» 1.
Азиатской форме общественной организации материального
производства, «общей земельной собственности, покоящейся на
восточной общине», противостоит ряд форм, в которых основой
общественно-производственной жизни является «мелкая
свободная земельная собственность» 2. В наиболее развитой форме она
существует в германской общине (марке). Главная
особенность этого типа общины (и общинной собственности),
выступающей в качестве предпосылки для частной индивидуальной
собственности мелких производителей, состоит в том, что община
как хозяйственно-экономический организм здесь практически не
существует. Отдельный дом (семья) образует в германской
общине и центр производства, и экономический центр. Правда,
«в средние века (германская эпоха) деревня как таковая
является отправной точкой истории», но деревня, которая обладает
реальным существованием не сама по себе, а лишь в соединении
(на сходках, собраниях, во время военных действий) отдельных
лиц — мелких собственников-производителей: «Чтобы община
обрела действительное существование, свободные собственники
земли должны сходиться на собрания...»3.
Это отличие германской формы общины от азиатской делает
понятными те особые пути классообразования, которые
характеризуют генезис феодального общества. Поскольку в марке
доминирует частная собственность на землю, то отношения
зависимости, господства и подчинения могут принять характер
личностных связей, что и делает возможным частно-вотчинный тип
эксплуатации крестьян-общинников. Возможны подобные
отношения и на Востоке, но стать ведущими, определяющими в
условиях господства общинной собственности на землю они не могут.
И в азиатском, и в феодальном обществах государство
надстраивается над системой крестьянских общин (в то время как
античный полис и община совпадают), однако германская община
как объединение частных земельных собственников позволяет
государственному организму как бы «проваливаться» в толщу
общинно-хозяйственных взаимоотношений, укореняться в них,
что реально означает развитие феодально-вотчинных форм
эксплуатации и феодальных иммунитетов.
Аппарат власти в азиатском обществе (армия, бюрократия,
жречество), изолированный от сферы непосредственного
человеческого общежития, выступает как простой нарост на теле об-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 463—464.
2 Там же, с. 461.
3 Там же, с. 470.
П

щинно-земледельческого бытия. В результате
индивиды-земледельцы, не участвующие в отправлении военно-политических
функций общественного организма, выступают как несвободные
п зависимые, а поскольку они же являются поставщиками
прибавочного продукта, — то и как эксплуатируемые; однако они,
как правило, сохраняют свободу и самостоятельность в рамках
общины. В этом свете не удивительно, что развитие отношений
зависимости (рабство, крепостничество и т. д.) и социальную
дифференциацию в пределах общины Маркс не считал
генеральной линией классообразования в азиатских земледельческих
обществах. «При рабстве, при крепостной зависимости и т. д. сам
работник выступает как одно из природных условий
производства, служащих некоторому третьему индивиду пли общине (это
не относится, например, к Востоку при существующем там
поголовном рабстве; это так только с точки зрения европейской)...» '.
Формой классового отношения, имеющего всеобщий характер
для азиатских обществ, является отношение между группой
индивидов, так или иначе связанных с системой государственного
аппарата власти, монополизирующего в качестве суверена
верховное право владения землей, и теми группами индивидов,
которые являются свободными (пли в той или иной степени
несвободными) членами землевладельческих общин. Азиатское
общество — это такой тип социальной системы, при котором
ситуации верховного права государства как суверена на
владение землей соответствует «поголовное рабство» (зависимость
населения от государства непосредственно) и , соответственно,
наиболее примитивный классовый антагонизм, политическим
порождением которого является «восточная деспотия».
Данное различие между азиатской и германской формами
связано не только со структурой общины, но и с типом
личностных взаимосвязей в системе военно-политической организации
общества. Государство на Востоке — это деспотия. Структура
этой организации примитивна до предела, господствующий
класс не дифференцирован и выступает своеобразным
коллективным эксплуататором подвластного населения. Тип связи
между деспотом и представителями его аппарата власти —
отношения подданства, при которых отсутствует фиксация социального
статуса личности, включенной в сферу военно-управленческой
деятельности. «Отношение retainers к их феодальному
господину, или несение личной феодальной службы, существенно
отлично. Ибо личная феодальная служба по сути дела составляет
только способ существования самого земельного собственника,
который сам уже не работает, но собственность которого вклю-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 485.
74

чает в условия производства самих работников как
крепостных...» '. В феодальной монархии государство представляет собой
определенную иерархию господствующего класса, который
эксплуатирует зависимых крестьян, в первую очередь, на основе
вотчннно-сеньориальных прав.
И все же есть нечто сходное в структуре общины и
государства, в характере общественных связей между индивидами,
присущих азиатскому и феодальному обществам. Это их
сходство особенно отчетливо вырисовывается на фоне античного
полиса, который противостоит не только восточной общине и
государству, но и германской форме общины, феодальному
государству.
Отношения частного владения в восточной общине и
отношения частной собственности в германской марке
опосредствованы общинной собственностью. Отношения частной
собственности в античной общине опосредствованы такой общинной
собственностью, которая выступает как государственная
собственность на землю. Так, в Римской республике «...земля, занятая
общиной, является римской землей. Одна часть ее сохраняется
в распоряжении общины как таковой, а не отдельных членов
общины: ager publicus в его различных формах. Другую часть
земли делят, и каждая парцелла земли является римской
землей в силу того, что она есть частная собственность, достояние
римлянина, принадлежащая ему доля в общей лаборатории
земли...»2. В азиатской и германской формах частный сектор
соотнесен только с общинным, в античной — и с государственным
сектором (ager publicus). «Правда, и у германцев встречается
ager publicus, общинная земля, или народная земля, в отличие
от собственности отдельного индивида. Этот ager publicus
представляет собой район охоты, пастбища, лес для рубки и т. и.,
т. с. ту часть земли, которая не может быть делима, если она
должна служить в качестве средства производства в этой
именно определенной форме. Но в это же время этот ager publicus не
выступает, как это было, например, у римлян, в качестве
особого экономического бытия государства наряду с частными
собственниками...» 3.
Личностные связи в азиатской и германской общине прямые,
общественная связь индивидов имеет непосредственный
характер, это — общинная связь (независимо от степени ее
прочности). Личностные связи в античной общине выступают в
двоякой форме: как непосредственные, прямые и как связи оиосред-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 491.
2 Там же, с. 468.
3 Там же, с. 470—471.
75

ствованные (объект опосредствования при этом — ager publi-
cus и город как самостоятельное экономическое целое).
Община— это естественный организм, город — нечто за пределами
естественного существования. Но община в античности и есть
город; это находит свое выражение в том, что «...пашня является
здесь территорией города...» К В то же время основное
назначение ager publicus как фонда наделения землей (в этом
плане необходимо рассматривать греческую колонизацию и римские
завоевания),— обеспечение автономных и самостоятельных
собственников-граждан, гарантов сохранения самой этой
государственности. Ager publicus — это та сущность, в которой индивиды
находят себя в качестве земельных собственников, которая
опосредствует их личные связи между собой, имеющие чисто
естественный характер.
Структура античного государства ^ сравнении с
военно-политической организацией азиатского if феодального общества
воспроизводит это же самое различие. Носители
военно-управленческой деятельности в азиатской и феодальной формах
образуют естественные организационные комплексы, в которых связи
между индивидами протекают в непосредственно-личностной
форме. И хотя статус гражданина античного полиса, законом
закрепленные права и обязанности его по отношению к
государству есть нечто родственное договорным отношениям в среде
феодального класса, где каждый индивид, независимо от места
его в системе феодальной иерархии, обладает
самостоятельностью и политической свободой (определенным образом
ограниченной), все же характер общественных взаимосвязей в первом
и втором случае существенно различается.
Внешне это выражается в том, что в полисе существует
своеобразный союз равноправия; феодальная же иерархия
есть союз, основанный на вассально-ленных отношениях,
отношениях службы и покровительства. В обоих случаях индивиды
интегрированы общиной, и поэтому их отношения имеют
непосредственно-общественный характер. Но в античной
организации воинов-граждан присутствует момент опосредствования
этого их социального статуса и этих прямых личностных связей
чем-то лежащим вне самого этого объединения. Таков nomos,
закон — сущность, обладающая самостоятельным
существованием, юридическая безличная структура, по отношению к
которой все находятся в одинаковом положении подчинения.
Это — искусственное образование, нечто за пределами
естественных связей и отношений.
Установив типологическое сходство и конкретно-исторические
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч, I, с. 465.
76

различия между азиатским, античным и феодальным
обществами добуржуазной стадии исторического развития, мы можем
теперь перейти в своем анализе к личности непосредственно. И
дело состоит в том, чтобы сменить угол зрения на предметы, уже
подвергнувшиеся анализу, переориентировать его смысловую
направленность, в то время как предметный материал уже
готов для его привлечения в качестве доказательной опоры
суждений и обобщений.
Какими же чертами характеризуется личность добуржуазной
ступени общественного развития? Выявляя их, будем иметь в
виду преимущественно личность как социальный элемент системы
материального производства, что позволяет характеризовать ее
в двояком плане: как субъект производственной деятельности и
как субъект производственных отношений.
Для докапиталистических обществ земледельческого типа
личность характеризуется различным статусом в этих двух
сферах. В пределах системы производства (земледелия) личность
выступает как автономный субъект деятельности. Для всех форм
земледельческих обществ характерно хозяйство, которое ведется
отдельными семьями, а совместная деятельность людей
(организация орошения, организованные военные действия) является
только дополнением к индивидуальным формам хозяйственной
жизни, тогда как в первобытном обществе она доминирует.
Труд, следовательно, носит характер индивидуального,
парцеллярного труда. В итоге «... частный дом, парцеллярная обработка
пахотной земли и частное присвоение ее плодов допускают
развитие личности, не совместимое с условиями более древних
общин». 1
Однако, с другой стороны, в сфере отношений человека к
человеку по поводу объективных условий производства
материальных благ ситуация иная. Даже в самых развитых формах
(германская община), где частному труду соответствует частная
собственность на землю, человек как субъект производственных
отношений есть в конечном счете участник общего (общинного)
владения землей. Человек в качестве собственника земли
возможен лишь как член общины, принадлежность к которой
делает его собственником. Правда, и в этой сфере возможна (и в
действительности имела место) ситуация обособления индивида
и выделения его из общины в качестве самостоятельного
собственника, но в широком масштабе эта тенденция осуществлялась
в истории значительно реже, чем тенденция к консервации
«земледельческой общины».
Таким образом, человек в системе материального производ-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, с. 404.
77

етва докапиталистических обществ — это мелкий
производитель, интегрированный в общину (реже — мелкий
производитель-собственник). Именно с этой фигурой, с этим типом
личностной структуры мы встречаемся и на пороге земледельческих
обществ, и на пороге первоначального накопления —
общественного процесса, разрушающего данную структуру личности.
От человека буржуазного общества мелкий производитель
докапиталистических формаций отличается в двояком
отношении. Во-первых, как субъект производственных отношений
крестьянин-общинник не выделен в качестве элемента, автономного и
независимого от общественного целого; общество же мелких
производителей-собственников как целостная система никогда
не существовало. Во-вторых, и это главное, в сфере
производственно-технологической, где крестьянин-общинник (или
крестьянин-собственник) как раз в качестве мелкого
производителя независим и самостоятелен, он принципиально отличается
от субъекта деятельности (рабочего) в системе
капиталистического производства, поскольку в нем «сращены» различные
моменты труда. Предмет (материал, орудие, продукт)
деятельности и сама деятельность (живой труд) слиты здесь в одно целое
и трудовой акт может состояться лишь при условии
собственности работника на предметы, орудия и продукты его
собственного труда.
Сказанное означает, что ни в одной из форм
земледельческих обществ объективная структура личности не содержит
предпосылок для развития буржуазных производственных
отношений, так как в качестве неустранимой основы
производственной структуры личности здесь выступает слитность труда и
собственности. Там же, где ее частично разрывают элементы
«внеэкономических» общественных связей (феодальные отношения,
рабство, крепостная зависимость), натуральный характер
хозяйственно-экономической смычки производителя и
эксплуататора остается нетронутым. Поэтому в экономическом смысле
разрыва между трудом и собственностью деятельного субъекта
(в данном случае поляризованного) не происходит: «В
отношениях рабства и крепостной зависимости этого разрыва нет...» К
Маркс постоянно подчеркивает, что феодальные и
рабовладельческие отношения, а также азиатский способ производства с его
«поголовным рабством» суть лишь наросты на теле того или
иного типа земледельческих обществ. Поэтому их разложение и
гибель всегда обнажают фундамент мелкоиндивидуального
способа производства с фигурой крестьянина-общинника или
крестьянина-собственника (как модификация—ремесленника), оста-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 478.
78

ющегося на этих стадиях единственной основой общественной
жизни, например, в эпоху классического полиса VI—IV вв. до
н. э. или в Англии XV—XVI в.в., где отмена
крепостничества, усилив роль и удельный вес мелкоиндивндуальных
земледельческих хозяйств, роль частных
собственников-производителей, не привела к характерной для капитализма структуре
личности.
Буржуазное общество с личностью — субъектом
экономических, конкурентно-рыночных, товарно-денежных отношений
складывается в ходе первоначального накопления,
разрушающего именно этот «способ производства и присвоения,
покоящийся на собственном труде производителя» \ что означает
«экспроприацию непосредственных производителей, т. е.
уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном
труде» 2.
Проанализированный тип личности мелкого производителя
может рассматриваться, на наш взгляд, в качестве «клеточки»
всех вариантных типов личности добуржуазной стадии развития
земледельческих обществ. Речь при этом должна идти об
особенностях «расщепления» этой исходной структуры личности в
условиях развития классово-эксплуататорских обществ.
Социально-исторические типы личности, специфические для азиатского,
античного и феодального обществ, должны быть при этом
охарактеризованы, как и предполагалось, и со стороны деятельных
способностей личности, и со стороны ее места в общественных
взаимосвязях, се автономии и самостоятельности.
Азиатский способ производства демонстрирует тип тотально-
зависимой личности, который представлен на всех уровнях
общественной жизнедеятельности. В азиатской общине
(законсервировавшейся «земледельческой общине») индивид в
качестве собственника земли в наибольшей степени связан с
коллективом, благодаря которому он является собственником. Он в
прямом смысле слова участвует в общей собственности иа
землю, но не является здесь субъектом собственности. Индивид-
производитель в восточной общине выступает лишь как частица
того действительного субъекта, каковым является община,
коллектив, поэтому он только владелец, но не частный собственник.
Индивид как собственник поглощен общиной, не отделим от нее,
община здесь «выступает в качестве субстанции, индивиды же
как всего лишь акциденции ее или ее составные части» 3.
В азиатской деспотии личность представлена двумя форма-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с. 774—775.
2 Там же, с. 770.
в Там же, т. 46, ч. I, с. 465.
79

ми: это либо личность деспота, в которой воплощен весь
политический суверенитет, либо личность чиновника-исполнителя
(аппарат государственной власти). Как верховный и при этом
абсолютный суверен деспот как бы воплощает в себе абсолютную
свободу, в то же время всякий представитель власти есть раб,
воля которого отчуждена в сущность, возвышающуюся над всем
и вся, в личность деспота. Деспот — гоббсовский Левиафан, но
это реально означает отсутствие в условиях восточной деспотии
свободы как таковой, как социальной реальности, как стихии
личностных взаимосвязей, ибо здесь нет правовой регламентации
социальных статусов отдельных представителей — частиц
военно-политического аппарата власти.
Ситуация абсолютной зависимости всех индивидов от
деспота в рамках государства с еще большим правом может быть
отнесена к социальности в целом. Она может рассматриваться как
существенная характеристика взаимосвязи между людьми в
масштабах всего социального целого, т. е., в первую очередь, с
точки зрения того эксплуатируемого населения (податное сословие),
которое, занимаясь производственно-экономической
деятельностью, вообще не участвует в отправлении основных функций
военно-управленческой сферы. Этот тип общественной
взаимосвязи Маркс охарактеризовал термином «поголовное рабство»,
т. е. тотальная зависимость. Но это и характеристика личности,
а именно тотально-зависимой личности.
Этот тип тотально-зависимой личности, характеризующий
сущность человека при азиатском способе производства,
выступает в «разорванной», противоречивой форме. Он представлен
двумя противоположными и в то же время внутренне
взаимосвязанными подтипами личностной структуры. Речь идет о
структурах «мелкого производителя-общинника» и «чиновника-
воина». С этой точки зрения конкретно-исторический тип
личности, представленной в азиатском обществе, может быть отнесен
к кастовому типу, особой разновидности профессиональной
личностной структуры, которая характерна для всех
докапиталистических обществ, кроме античного. И с этой особенностью
связана третья характерная черта азиатского типа личности — его
классовая сущность. Поскольку нет единства в понимании
специфики классовой природы азиатского общества (именуемого и
рабовладельческой, и феодально-государственной, и кабальной
общественно - экономической формацией), а сам Маркс оставил
для целостной характеристики этого общества чисто
«географический» термин, назовем условно эту личностную структуру с
точки зрения ее классовой сущности феодальной.
80

В итоге мы имеем тип феодально-кастовой
тотально-зависимой личности.
В античном обществе человек па всех уровнях общественной
жизни выступает как существо свободное. В общине как
хозяйственно-экономической организации он — мелкий производитель
— частный собственник, и его экономическая самостоятельность
гарантирована существованием того самого коллектива, который
на Востоке напротив закрепощает человека, поскольку не
выступает в форме государственного объединения, обладающего ager
publicus как общей для всех экономической сущностью,
делающей индивидов равноправными частными собственниками.
Правовой статус, обеспечивающий человеку свободу и
независимость, характеризует положение личности и на уровне
античного государственного устройства. Индивид в полисе обладает
политическим суверенитетом, равнораспределенным между
индивидами. Это говорит о том, что он не только свободен, но и
автономен, хотя его автономия носит чисто политический
характер: человек античного полиса есть равноправный со всеми
остальными индивидами субъект военно-политической
деятельности, гражданин. В отличие от автономии человека буржуазного
общества эта автономия гражданина подкреплена его
самостоятельностью как частного земельного собственника, безлично
уравнивающее начало для которого — ager publicus — не
является чем-то объективным и чуждым ему.
Итак, демократически-республиканским структурам
государства у античных народов соответствует тип свободно-правовой
личности. При этом с точки зрения распределения в личностных
структурах основных профессиональных качеств
земледельческого общества, основных деятельных способностей
(хозяйственно-экономической и военно-политической) мы здесь сталкиваемся
с существенными отличиями по сравнению с азиатской и
феодальной формами, предполагающими профессиональную
личность. Человек античного полиса совмещает в себе все основные
профессиональные характеристики, образуя комплекс «мелкий
производитель (земледелец)—частный собственник
(землевладелец) — воин и гражданин». Это — тип целостной
(универсальной) личности, разумеется, с точки зрения деятельных
проявлений сущности человека земледельческой эпохи.
Сказанное, па первый взгляд, исключает возможность
классового подхода к этой личностной структуре, однако с учетом
охарактеризованных выше особенностей классообразования в
античном обществе данная личностная структура может
рассматриваться как структура потенциального ( и это важнее
всего), а затем действительного эксплуататора-рабовладельца. Сле-
6. Заказ № 5213
81

довательно, только к личностным структурам этих
потенциальных рабовладельцев-эксплуататоров и может быть отнесен тип
универсальной (целостной) свободно-правовой личности.
Конкретно-исторический тип личности, характерный для
феодального общества, имеет много сходного с личностной
структурой азиатской общественно-экономической формации.
Этот тип относится к профессиональным структурам, реализуя
такую их разновидность, как сословный (или корпоративный)
тип личности. Как и при азиатском способе производства здесь
имеет место внутриклассовый антагонизм, а соответственно
этому сущность человека феодального общества выступает в
«разорванной», противоречивой форме. Человек этого общества
принадлежит к феодальному типу личности, предполагающему
распределение двух главных подтипов личностной структуры,
взятой с точки зрения представленности в ней деятельных
характеристик человека, между двумя группами субъектов
общественной деятельности (крестьяне-общинники и феодалы-
рыцари), связь между которыми реализована как связь
подчинения и господства, связь эксплуатации.
Однако способ интеграции индивидов в целостность на
каждом из этих уровней, тип их «отождествления» с объективными
личностными структурами, место их в структуре коллективного
субъекта деятельности (сословие, корпорация) предполагает
наличие таких особенностей, которые существенно отличают
феодальный тип личности от азиатской тотально-зависимой
личности. Как и в античном полисе мы здесь имеем дело с
правовой личностью, в число характеристик которой должно быть
внесено обладание определенным суверенитетом и
определенной степенью свободы, которая однако слагается в сфере до-
говорно-служебных (прежде всего вассальных) личностных
взаимосвязей. И это характерно для всех корпораций, в которые
.интегрирован человек феодального общества. Так, например, в
феодально-иерархической системе государственной власти
каждый отдельный представитель аппарата власти наделен
известным суверенитетом, хотя политический суверенитет
распределен иерархически, в виде связей соподчинения, образующих о
этой «вертикальной» плоскости взаимоотношений различные
степени зависимости и одновременно свободы. В пределах же
каждой из корпораций господствует равенство нрав.
Следовательно, свобода человека здесь носит личный характер,
вытекает из договорных отношений, ибо нет здесь, как в античном
полнее, безличной правовой сущности, по отношению к
которой все равны, но и все подчинены ей. Поэтому нет и свободно-
правовой личности как таковой. Для феодального общества ха-
82

рактерен тип зависимо-правовой пли корпоративно-свободной
личности.
Подводя итог, необходимо сказать, что человек в докапита*
лнстических системах социальной деятельности, являясь
носителем охарактеризованных выше объективных личностных
структур, т. е. будучи определен, детерминирован
социальностью, выступает вместе с тем как тот реальный субъект
исторического процесса, в деятельности которого только и получают
жизнь эти объективные личностные структуры социальных
систем, да и сами социальные системы. Они функционируют и
развиваются только в деятельности людей, в их общении, но
этот аспект соотношения личности и общества есть уже
предмет специального анализа.

И. В. Ватин, Ю. Р. Тищенко
исторический процесс как становление
человеческой индивидуальности
Для каждого, исследующего логику «Капитала»,
рано или поздно становится ясным, что ее важнейшими
исходными принципами являются принципы
целостности и историзма, применяемые отнюдь не
самостоятельно, один отдельно от другого, а всегда в их
противоречивом единстве как тождество
противоположностей. Марксова логика поэтому есть логика
самодвижущейся системы, логика конкретного, которая для
своего объяснения не нуждается в ссылках как на
факторы, лежащие за ее пределами, так и на такие элементы
самой системы, которые могут быть поняты сами из
себя н рассмотрены в силу этого как ее самостоятельные
детерминанты.
Суть Марксова монизма — в рассмотрении
системы в целом как причины самой себя. По отношению
к ней все элементы рассматриваются лишь как
кристаллизации, движущиеся по ее законам и путями,
определяемыми ею. Такого рода сгущениями системных
отношений выступают не только неодушевленные предметы,
но и живые индивиды. Самодетермпнацня целого —
одна из тех исходных абстракций, которая позволила
Марксу сделать вывод о причинной обусловленности
исторического процесса, его естественноисторическом
характере.
Понятно, что в границах этой логики не остается
места абстракции «человеческая индивидуальность»,
если она берется в качестве внеисторической исходной
«точки отсчета», подобно «мыслящему телу» старого
материализма или конструкции типа лейбницевской
интеллектуальной монады в определенных разновидностях
идеализма. Точно также в логике «Капитала» нет места
индивидуальности и гегелевского типа как простого и
непосредственного проявления всеобщего, оболочки, че-

рез которую светится «хитрость разума». Вместе с тем
общество для Маркса не самостоятельное лицо, подобное
«абсолютной идее», это индивиды в их общественных связях и опосред-
ствованиях, за которыми ничего другого нет и не может быть.
«Действительные индивиды» — это предпосылка, причем такая,
которая устанавливается до всякого теоретического
исследования, «чисто эмпирическим путем».
Метод Маркса, таким образом, предполагает не только
развертывание противоречия в ходе рассмотрения материала, но и
понимание самих исходных принципов как таких, столкновение
которых рождает антиномии «индивид и история», «целостность
и индивидуальность», «тотальность исторического процесса и
индивидуальное развитие людей». Решение этих антиномий,
сформулированных уже в исходных принципах, и составляет
цель исследования, демонстрируя единство метода и теории,
перерастание метода в теоретическую систему.
Такой подход, предполагающий как сознательный отказ от
непозволительного акцента на ту или иную сторону антиномии
(«тотальность или индивидуальность»), так и последовательное
проведение принципа монизма, позволил Марксу не только
определить развитие общества как естественноисторпческий
процесс, но и раскрыть его как процесс становления человеческой
индивидуальности. Если индивид есть индивидуализированная
тотальность, функция ее структуры, то исторический процесс
есть постоянное оборачивание функции в структуру, точнее,
новой функции в новую структуру и наоборот, в ходе которого
деятельные индивиды предстают не только результатом
человеческой истории, но и ее постоянной предпосылкой. Тем самым
исторический процесс осознается как движение от одной
конкретно-исторической целостности к другой, каждая из которых
достигает наивысшего расцвета только в той форме, в которой
она совместима «с наивысшим развитием производительных
сил, а потому также — с наиболее богатым развитием
индивидов... Как только этот пункт достигнут, дальнейшее развитие
выступает как упадок, а новое развитие начинается на новом
базисе» К
В силу развиваемого Марксом понимания человеческой
сущности как процесса, интерпретации его как становления
человеческой индивидуальности «сама собой» оказалась
смещенной на периферию фигура «выдающейся личности»,
традиционно занимавшая центральное место в исследованиях этого рода,
а на первый план вышла проблема индивидуализации челове
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 34.
85

ческой массы, массового формирования богатой человеческой
индивидуальности. Тем самым антиномия «тотальности» и
«индивидуальности» предстала как выражение движения
реального противоречия истории, в которой «развитие способностей
рода «человек» ...вначале совершается за счет большинства
человеческих индивидов», а перспектива его разрешения
обозначена как вытекающее из этого процесса совпадение развития
способностей рода «с развитием каждого отдельного индивида» !.
Весьма условно, но в то же время достаточно определенно
здесь можно говорить о вычленении «смысла» истории,
движение которой осуществляется как постепенное «стягивание»
условий для развития богатой человеческой индивидуальности,
целостной личности. Этот «смысл» определен не
сконструированным вне исторического времени и пространства
масштабом, а найден в анализе тенденций самого этого
общественного процесса к совпадению развития способностей
человеческого рода и развития каждого индивида. В силу того, что речь
идет о совпадении развития, он выступает не как «священная
грань», а как постоянно преодолеваемый предел.
Однако Маркс не только ищет и находит «логику» и «смысл»
истории, но выделяет три крупные конкретно-исторические
целостности, в которых эта «логика» работает каждый раз
по-новому, а «смысл» проясняется, хотя в ретроспективе нередко в
достаточно иррациональной и «бессмысленной» форме. Первая
включает докапиталистические формы производства
(патриархальные отношения, античное общество, феодализм, цеховой
строй) вторая — капиталистическое производство, третья
соответствует коммунистическому обществу. В этом членении
весь исторический процесс предстает в следующем виде.
«Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные)
— таковы те первые формы общества, при которых
производительность людей развивается лишь в незначительном объеме
и в изолированных пунктах. Личная независимость,
основанная на вещной зависимости, — такова вторая крупная форма,
мри которой впервые образуется система всеобщего
общественного обмена веществ, универсальных отношений,
всесторонних потребностей и универсальных потенций. Свободная
индивидуальность, основанная на универсальном развитии
индивидов и на превращении их коллективной, общественной
производительности в их общественное достояние, — такова третья
ступень» 2.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26. ч. II. с. 123.
2 Там же, т. 46, ч. I, с. 100-101.
86

В основе проведенной Марксом периодизации исторического
процесса лежит принцип различения его стадий по характеру
отношения трудящегося к объективным условиям
производства. Единство или разрыв личных и вещных условии процесса
производства дает нам ту или иную ступень исторического
развития. Это движение рассматривается им как развитие
богатства, понятие которого имеет у Маркса весьма сложную
структуру, различные моменты которой обозначают этапы и стороны
процесса развития. В самом общем, еще не расчлененном виде
реальное содержание понятия «богатство» идентифицируется
им с содержанием понятий «производственные силы» пли
«способы производства» '. Однако роль категории «богатство»
в «Рукописях» не исчерпывается таким ее пониманием. С
помощью этой категории выражается глубинное течение истории
как становления богатства человеческой индивидуальности,
своеобразие исторически преходящих форм этого процесса.
Взгляд на проблему как поставленную самой
действительностью и решаемую ходом исторического процесса задает
следующие линии, по которым следует Марксова мысль:
исследование условий материально-практической деятельности как
условий производства общественных индивидов; рассмотрение
системы этой деятельности и ее изменение как продукта
деятельности взаимодействующих определенным образом
индивидов; установление той или иной степени несоответствия
конечной и непосредственной цели производства, также как и самих
этих целей и представлений об этих целях как о сущности и
назначении богатства. В дальнейшем в соответствии с этой
схемой рассматривается каждый из этапов становления
человеческой индивидуальности и их отношение друг к другу.
Эпоха отношений личной зависимости
Сложность исследования отношений личной зависимости как
первой формы общества, возникающей на базе неразвитого и
изолированного в отдельных очагах производства, определяется
тем, что здесь анализу подвергается сразу несколько
общественных образований, имеющих между собой существенные
различия: община в-ее модификациях, из нее вырастающие и наслаи-
1 Маркс неоднократно употребляет понятие «богатство» в этом смысле:
«развитие богатства, пли, что одно и то же — развитие общественных
производительных сил», «развитие производительных сил человека, т. е.
развитие богатствп» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 33), «формы
богатства или способы развития производства...» (там же, ч. I, с. 437) и т. д.
87

вающиеся на нее отношения рабства и крепостничества,
неразрывно связанное с ними и вместе с тем знаменующее собой
дальнейшее движение ремесленничество, особенно в форме
цехового строя, некоторые промежуточные формы типа римского
плебса, формы отношений обмена, хотя и существующие в норах
этого общества, но не являющиеся совершенно необходимыми
для него. Для ряда из них характерны не только
последовательность во времени, но и «параллельное» существование,
образующее такой «человеческий конгломерат», где их роль все
более проясняется в качестве моментов саморазличающейся
целостности.
То общее, что лежит в основе всего этапа, Маркс видит в
особом характере отношения индивида к неорганическим
условиям производства. Этот особый характер отношения состоит в
сращенности индивида .с условиями труда и, прежде всего, с
землей, той природной лабораторией, в которой
развертывается вся жизнь индивида.
Это фундаментальное отношение несет иной характер, чем
субъект-объектное отношение, которое предполагается
современным пониманием права собственности. Земля занимает
такое место в этой социальности, которое определяет отношение
к ней как к «мастерской, как к средству труда, объекту труда и
жизненным средствам субъекта» '. Индивид без земли, без
непосредственной сращенности с ней просто не существует и не
может существовать. Она не только естественная предпосылка
жизни человека, но и его удлиненное тело, неорганическое
наличное бытие.
Однако это специфическое отношение трудящегося к земле
опосредовано определенной формой коллектива. Только в
условиях тесной взаимозависимости его членов возможно и
физическое существование индивида и его существование в качестве
собственника. Больше, чем где бы то ни было, здесь
«...собственность означает принадлежность индивида к какому-либо...
(коллективу)... а через посредство отношения этого
коллектива к земле как к своему неорганическому телу — отношение
индивида к земле...» 2. Маркс подчеркивает, что чем дальше
назад мы уходим в глубь истории, тем в большей степени
индивид выступает несамостоятельным, принадлежащим к более
обширному целому. Индивид связан с ним «столь же тесно,
как отдельная пчела с пчелиным ульем», он выступает как
«родовое существо, племенное существо, стадное животное». Пе-
1 Л'. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.. т. 40, ч. I, с. 465,
2 Там же. с 481.
88

рефразируя известное высказывание Маркса ], можно
характеризовать этот период как такой, в котором общественное
отношение проглотило индивида.
Поэтому при правильном понимании этой ступени весьма
важно то различие, которое проводит Маркс между
отношениями личной независимости и отношениями свободы.
Отождествление этих понятий, свойственное до известной степени
современному научному мышлению, зачастую приводит к тому, что
иод отношениями личной зависимости понимаются только
отношения рабства и крепостной зависимости, которые к тому же
сводятся к характеристике положения только определенных
классов (рабов и крепостных) в системе общественного
производства.
Между тем мысль Маркса значительно шире. Отношения
личной зависимости носят тотальный характер и
распространяются на весь период существования общественных форм,
предшествующих капиталистическому способу производства. Они
характеризуют положение всех классов и всех индивидов в
обществе независимо от того, были ли последние лично свободны
или их положение характеризовалось той или иной степенью
несвободы. Суть периода, определяемого понятием «личная
независимость», полностью раскрывается через
противопоставление его следующему за ним и отрицающему его этапу
исторического процесса и должна быть понятна как зависимость в
двояком смысле: от «объективной вещной формы
существования» и от того ограниченного коллектива, членом которого
является индивид.
В силу этого Маркс рассматривает в качестве первичного и
уделяет главное внимание анализу общинного отношения,
носителями которого (за исключением, пожалуй, азиатской
общины) были лично свободные граждане, а не отношениям
рабства и крепостничества. Более того, рабство и крепостная
зависимость определяются им лишь как дальнейшие модификации
собственности, покоящиеся на этом первоначальном отношении,
хотя они и неизбежно изменяют все его формы. Основанием
такого вывода является то, что в качестве главного критерия
различения было принято единство или разрыв между
«неорганическими условиями человеческого существования и самим
этим деятельным существованием...». «В отношениях рабства
и крепостной зависимости этого разрыва нет; но здесь одна
часть общества обращается с другой его частью просто как с
неорганическим и природным условием своего собственного
• А:. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. III, с. 507.
89

воспроизводства. Раб не находится в каком-либо отношении к
объективным условиям своего труда; напротив, сам работник,
и в форме раба, и в форме крепостного, ставится в качестве
неорганического условия производства в один ряд с прочими
существами природы, рядом со скотом, или является
придатком к земле» '.
На стадиях рабства и крепостничества в их качестве более
развитых конкретностеи исходное еще абстрактное определение
первоначального отношения как отношения «личной
зависимости» получает наиболее исчерпывающее выражение в формуле
«отношения господства и подчинения». Предпосылкой этих
отношений Маркс считает отнюдь -не присвоение одним классом
и соответственно лишение собственности других, так сказать, в
чистом виде, а прежде всего «присвоение чужой воли» как
основы характерной для этого времени пирамиды личной
взаимозависимости и, соответственно, отношений собственности, хотя,
совершившись, оно входит в «формулу присвоения орудий
производства» 2. Именно этим, кстати, а не непосредственным
физическим воздействием определяется характер и место так
называемого внеэкономического принуждения в экономических
отношениях производства.
Даже ремесленный труд, обособленный от земельной
собственности и знаменующий предпосылки второй исторической
ступени, не выходит за рамки отношений личной зависимости,
ибо его следует рассматривать с точки зрения отношения к
орудию производства как к своей собственности, а субъекта этого
труда — тесно связанным с цеховым корпоративным строем.
Таким образом, все разнообразие отношений социальных
форм, предшествующих капиталистическому способу
производства, сводится к тем или иным модификациям общинного
отношения, где единство индивида с коллективом и
объективными условиями производства (и зависимость от них) «имеет
свою живую действительность в самом определенном способе
производства, способе, являющемся в такой же мере
отношением индивидов друг к другу, в какой и их определенным
действенным отношением к неорганической природе, их
определенным способом труда...»3.
В условиях неразвитости производительных сил, когда
человек не подчиняет себе природные процессы, а сам
подчиняется природным процессам п ритмам, производство
осуществляется в основном как простое воспроизведение того, что дано
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 478.
2 Там же, с. 491.
3 Там же, с. 485.
90

природой. В силу этого оно носит застойный, консервативный
характер. Это определяет характер производственных
отношений, всей социальной структуры общества, которая отличается
чрезвычайной стабильностью, почти полным отсутствием
внутренних импульсов развития. Главная черта такого общества—
повторение и воспроизведение раз навсегда сложившихся
традиционных общественных форм.
«Традиционное» общество производит «традиционных»
индивидов. Из призвание — воспроизведение уже сложившихся
социальных институтов, неизменяемых в своих основных частях
механизмов социального контроля. Отсюда инстнтуализация
деятельности, своеобразный конформизм, поддерживаемый
широкой нормативной предусмотренностыо всех возможных
жизненных отправлений, господство в значительной мере
сакрально окрашенного обычая. Даже разрушение тех или иных
проявлений этой всепоглощающей зависимости приводит к замене
их другими подобными формами, а не к ликвидации институтов
личной зависимости как таковых. Таков в этот период
единственный способ существования социальности и индивида в
этой социальности.
Субъектом, социального действия выступает здесь, пожалуй,
не индивид, а коллектив, к которому он принадлежит, тогда
как на долю индивида остается выполнение одного и того же
традиционного набора нормативных предписаний.
Исторический процесс совершается не только крайне медленно, но как
бы сам собой, за спиной живых индивидов. Их действия,
непосредственно направленные лишь на воспроизводство прежних
отношений, вполне объективно оказываются не только
производством заново старой формы, но в одно и то же время и
разрушением ее. Если это, иллюстрирует свою мысль Маркс,
касается непосредственно общины, где каждому индивиду
полагается владеть определенным количеством акров земли, то
рост населения создает для этого препятствия. Когда
пытаются его устранить, то прибегают к колонизации, а колонизация
вызывает необходимость в завоевательных войнах.
Результатом является появление рабов, увеличение ager publions,
следовательно, усиление патрициев и т. д., т. е. нечто
противоположное первоначальным намерениям участников этого
действия.
И тем не менее в этом историческом процессе Маркс
старается уловить роль индивидуальности, рассматривая ее, в свою
очередь, конкретно-исторически. Он отмечает, что в целом
«традиционное» общество в пределах своих возможностей явля-
91

ется достаточной основой «для того, чтобы на ней могла
развиваться прогрессивная человеческая масса» \ а зависимость
индивида от коллектива и неорганических условий производства
относит «к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности,
к способу существования последней» 2 в этих
общественно-определенных условиях.
Даже характеризуя азиатскую форму общины, где
последняя выступает в качестве субстанции, а индивиды как всего
лишь ее акциденции, он считает нужным отметить, что индивид
в ней «относится к самому себе как собственник, как господин
условий своей действительности»3. Еще выше он оценивает
положение индивида в античной общине, отмечая роль города в
конституировании его в качестве равного с другими
свободного гражданина государства-полиса. По отношению к общине
итоговая характеристика формулируется так: «Здесь, в
пределах определенного круга, может иметь место значительное
развитие. Возможно появление крупных личностей. Но здесь
немыслимо свободное и полное развитие ни индивида, ни
общества, так как такое развитие находится в противоречии с
первоначальным отношением...» 4.
Характеризуя ремесленное производство, он отмечает
«особое мастерство работников» и даже то обстоятельство, что
«здесь труд сам еще наполовину искусство, наполовину
самоцель и т. д.»5.
Маркс ищет и находит на этой исторической почве общее
фундаментальное отношение исторического процесса:
превращение сил природы в силы и способности человека. Обращаясь
к истокам социальности, он отмечает, что даже там, где готовые
предметы надо всего лишь найти, это очень скоро начинает
требовать от индивида напряжения сил (охота, рыболовство,
пастушество) и производства, т. е. развития у субъекта известных
способностей.
В простом акте воспроизводства, столь самодовлеющем в
«традиционном» обществе, он видит не только изменение
объективных условий, но отмечает, что «...изменяются и сами
производители, вырабатывая в себе новые качества, развивая и
преобразовывая самих себя благодаря производству, создавая
новые силы и новые представления, новые способы общения, но-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 487.
2 Там же, с. 481.
3 Там же, с. 461.
4 Там же, с. 475.
5 Там же, с. 488.
92

вые потребности и новый язык» У Это ведет «к развитию
особых производительных сил как субъективных... так и
объективных» 2.
В исследовании докапиталистических форм отчетливо
проявляется столь характерное для Марксова метода постоянное
движение от исходного теоретического принципа к объяснению
многообразия общественных отношении и обратно — от
полученных результатов исследования к исходному пункту теории,
его углубленной разработке. Именно этот целостный подход
продиктовал необходимость включения в анализ не только
непосредственно материальных отношений, но и тех «воззрений»
непосредственных участников исторического действия, которые
в этот период играли роль «объективных мыслительных форм»,
направляющих реальные поступки людей. Цель такого
включения — получение объемного представления о том исходном
отношении, которое было характерно для всех форм,
предшествующих капиталистическому способу производства, и которое
имманентно включало и продуцировало эти представления.
Их характер наиболее полно раскрывается в специфическом
понимании богатства, которое было характерно для всей этой
ступени. Маркс выделяет следующую взаимосвязь
материальных форм деятельности, общественных отношений и
представлений о сущности и роли богатства. Сращенность индивида с
землей и тем коллективом, к которому он принадлежит,
объективно определила, что «целью самого производства является
воспроизводство производителя в этих объективных условиях
его существования и вместе с ними» 3. Это предполагало в
основном воспроизводство отношений, предметные носители
которых непосредственно бы служили этой цели. Такую роль
могут выполнять только предметы, движение которых в
общественной системе определено тем, что они предназначены для
удовлетворения человеческих потребностей, иными словами,
являются потребительными стоимостями. Отношения
сравнительно нерасчлененной социальной практики
докапиталистических форм и определяются тем, что это «такие отношения
производства, при которых преобладает потребительная
стоимость, производство для непосредственного потребления» 4.
Истиной такого производства, которое направлено
непосредственно на потребление, на обеспечение «естественного»
существования человека, является принципиальная невозможность
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 483—484.
2 Там же, с. 485.
3 Там же.
4 Там же, с. 493.
„93

выхода за рамки ограниченных потребностей производителя.
Отсюда и представление о богатстве, имеющее своим
источником практику натурального хозяйствования. Богатство не
только не функционировало и не представлялось в обличий
меновой стоимости, но и в качестве вещи, потребительной
стоимости отнюдь не служило средством накопления и
экономического могущества, т. е. не существовало в своей
оторванности от непосредственного потребления, а всегда было
неразрывно связано с ним, выполняло функцию воспроизводства
индивида. Маркс считает весьма примечательным для всего
этого периода, что даже в моменты наивысшего расцвета мы
не встречаем ни одного исследования о том, какая форма
собственности является наиболее продуктивной в смысле создания
богатства в его стоимостной или непосредственно вещной
форме. «Исследуется всегда вопрос: какая форма собственности
обеспечивает государству наилучших граждан?» 1.
При всей ограниченности этого производства и этого
воззрения они оцениваются в «Рукописях» как такие, которые
достаточно прозрачно выражают «направленность»
исторического процесса, тогда как капиталистическая формация в
значительной мере ее скрывает, а в превращенных формах своего
осуществления создает объективную видимость прямо
противоположного направления. «...Древнее воззрение, — пишет
Маркс, — согласно которому человек, как бы он ни был
ограничен в национальном, религиозном, политическом отношении,
все же всегда выступает как цель производства, кажется куда
возвышеннее по сравнению с современным миром, где
производство выступает как цель человека, а богатство как цель
производства»2. И это не только видимость. Древний мир,
утверждает он, действительно, возвышеннее современного во
всем том, в чем стремятся найти законченный образ,
законченную форму и заранее установленное ограничение. Он дает
удовлетворение с ограниченной точки зрения, тогда как
последующее состояние мира не дает удовлетворения3.
«Целостность» индивидуальности и ограниченность
коллектива здесь не просто сосуществуют, но взаимно предполагают
н обусловливают друг друга. «Законченная форма» человека
этого общества является единственно возможным выражением
неразвитости тех отношений, в которых он находится с
другими индивидами, тогда как для этих отношений необходимое
основание коренится именно в этой примитивной «целостности»
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 475.
2 Там же, с. 476.
3 См.: там же.
94

индивида, являющейся проявлением несамостоятельности,
личной зависимости от условий производства и опосредующего их
ограниченного человеческого конгломерата. Отдельный
индивид выступает здесь более полным именно потому, что он еще
не выработал всю полноту своих отношений и не
противопоставил их себе в качестве независимых от него общественных сил
и отношений.
Поэтому «...смешно тосковать по этой первоначальной
полноте индивида...» '.
Период вещной зависимости
Только вторая ступень человеческой истории впервые во
всеобщем масштабе выводит труд за пределы созданных
природой потребностей и тем самым образует систему всеобщего
обмена веществ, универсальных отношений и потенций,
всесторонних потребностей. Это ступень всеобщих общественных
отношений, позволяющих индивиду преодолеть свою личную
зависимость от других, обособиться от ограниченного коллектива,
осуществляя общественный круг движения в этой новой,
противоположной прежней форме. Прогресс однако покупается
дорогой ценой. На смену личной зависимости приходит
зависимость вещная — фундаментальная основа автономного
существования индивида. Эта «вторая крупная форма»
соответствует капиталистическому способу производства.
Срыв традиции осуществляется в двух главных звеньях.
Индивид освобождается от «старых отношений клнентелы или
отношений крепостной зависимости и феодальной повинности»
и от «всякого личного достояния и всякой объективной вещной
формы существования»2. В качестве предпосылки этого
процесса рассматривается отнюдь не разлагающее действие
отношений стоимости на старое общественное состояние (хотя
такое действие и имеет место), но развитие внутренних
противоречий самой этой формы. Если вслед за Марксом определять
все вторичные образования первой ступени как модификации
первичного общинного отношения, то здесь вполне применима
характеристика процесса, совершающегося в общине: «Цель
всех этих общин — сохранение, т. е. воспроизводство
образующих общину индивидов как собственников, т. е.
воспроизводство их при том же объективном способе существования, которьш
в то же самое время устанавливает отношения членов общины
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 105.
2 Там же, с. 498.
95

друг к другу и потому образует саму общину. Но это
воспроизводство неизбежно является в одно и jo оке время и
производством заново старой формы, и разрушением ее» [. Это
касается не только объективных условий — «...деревня становится
городом, заросли — расчищенным нолем и т. д...», но и самих
членов общины, ибо «...изменяются и сами производители»2.
Новая общественная форма, таким образом, есть
закономерное развитие разделения труда прежде всего в сфере
собственно производства. Еще в «Немецкой идеологии» Маркс и
Энгельс констатировали связь отношений вещной ' зависимости с
разделением деятельности. Они писали: «Социальная сила, т. е.
умноженная производительная сила, возникающая благодаря
обусловленной разделением труда совместной деятельности
различных индивидов, — эта социальная сила, вследствие того, что
сама совместная деятельность возникает не добровольно, а
стихийно, представляется данным индивидам не как их
собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая
власть...» 3. Главное содержание этого феномена усматривается
в «закреплении социальной деятельности», «консолидировании
нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу,
господствующую над нами, вышедшую из-под нашего
контроля ..»4.
В «Рукописях» осуществляется вычленение и дальнейшая
конкретизация всеобщей основы этого процесса. Уже во
«Введении» специально рассматриваются такие исходные
абстракции, как «труд вообще» и «продукт вообще», обосновывается
правомерность их применения в анализе капиталистического
способа производства. Эти абстракции, поясняет Маркс, не
только продукты абстрагирующей деятельности мышления от
конкретных видов труда, они коренятся в действительности, в
той присущей буржуазному обществу форме, которая впервые
создает «абстрактную всеобщность деятельности» и
«всеобщность предмета», индифферентность к определенному виду
труда, при которой индивиды с легкостью переходят от одного его
вида к другому и при которой данный определенный вид труда
является для них случайным и безразличным. Именно поэтому
Маркс считает возможным характеризовать труд наемного
рабочего как свободный.
Тем самым сформулированное ранее понятие «закрепление
социальной деятельности» обогащается новым содержанием.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 483.
2 Там же.
3 Там же. т. 3, с. 33.
4 Там же, е. 32.
9Ü

Оно выражает теперь не только прикрепление к одному
определенному виду труда, но и такое расщепление последнего, в силу
которого стало возможным свободное движение работника
независимо от ставшего теперь случайным и безразличным
содержания. Закрепляется теперь, главным образом, именно это
отсутствие содержания деятельности или деятельность, лишенная
содержания, труд как таковой.
Формулирование исходных принципов даст возможность
поставить новые, специфические для данной общественной формы
проблемы: что делает общественно значимой и,
следовательно, необходимой такого рода деятельность? как это изменение
деятельности сказывается на положении индивида в системе
общественных отношений? как оно проявляется в формировании
человеческой индивидуальности и трансформирует ее роль в
историческом процессе? Ответ отыскивается через анализ
особенностей товарно-капиталистической формы.
Узловые моменты размышлений Маркса могут быть
сформулированы следующим образом. Отделение вещественных
условий производства от работника и работника от ограниченного
человеческого коллектива означает «втягивание» и этих условий,
и самого человека в реторту стоимостных отношений. То, что
раньше функционировало за пределами отношений стоимости,
поскольку было сращено с индивидом — объективные условия
производства и его рабочая сила, — теперь моменты товарного
производства, -которое именно в силу этого приобрело
тотальный характер, стало капиталистическим.
Если люди и вещи превращены в товары, где их
потребительная стоимость служит лишь средством выражения пли
возрастания стоимости, то это означает, что определяющим в их
положении в общественной системе стала их одинаковость, их
способность концентрировать в себе пли производить сгустки
абстрактного, т. е. лишенного различий, однородного, простого
человеческого труда. Сведение качественно различных видов
труда к лишенному определенности труду, разнообразия
общественных предметов к их одинаковой товарной форме,
деятельных, живых индивидов к «простым органам» однородного
труда в свою очередь представляется абстракцией, однако,
замечает Маркс, это такая абстракция, которая в общественном
процессе производства свершается ежедневно.
Таким образом, оказывается, что бытие индивида
осуществляется как бы в двух общественных измерениях, в двух
«самостоятельных» и противостоящих друг другу мирах — в мире
вещей и в мире людей. Как владелец неотделимого от него то-
пара — простой рабочей силы — он овеществлен, превращен и
7. Заказ № 5213
97

вещь наряду с другими вещами, обладает одинаковым с ними
статусом, совершает движение, совпадающее в своих основных
пунктах с движением вещей. Более того, поскольку главное
назначение рабочей силы состоит в ее способности производить
прибавочную стоимость, т. е. опять-таки в способности к.
абстрактному труду, индивид оказывается даже «абстрактнее»
вещи, потребительная стоимость которой заключается все же в
способности удовлетворять конкретные человеческие
потребности. Как самосознающий индивид он, несомненно, отличается
от неодушевленной вещи и совершает отличный от характерного
для последней круг движения. Но эта его жизнедеятельность
предстает как «неподлинная», как общественно незначимая,
тогда как доминирующим его определением выступает бытие в
качестве вещи, уравнивающее его с другими вещами и другими
такими же, как он, абстрактными индивидами.
Личная независимость оказывается неотделимой от вещной
зависимости. Поэтому, приходит к выводу Маркс, «эти внешние
отношения столь мало являются устранением «отношений
зависимости», что, напротив, они представляют собой лишь
превращение последних во всеобщую форму — выработку всеобщей
основы отношений личной зависимости... Эти вещные отношения
зависимости в противоположность личным и выступают гак...
что над индивидами теперь господствуют абстракции, тогда как
раньше они зависели друг от друга» К
Срастание обособленных предметных форм с абстрактной
человеческой деятельностью, смещение акцентов в сросшихся
образованиях на момент их натурального бытия определяет
содержание объективных мыслительных форм, которые
обозначают схемы ценностной ориентации и соответствующих им
поступков людей в их функции агентов капиталистического
производства. Особенно рельефно своеобразие сознания эпохи
раскрывается в развившихся в этот период представлениях о
богатстве общества. В противоположность прежним воззрениям
богатство теперь понимается и реально существует как нечто
вещественное, оно выступает как «огромное скопление товаров», а
отдельный товар — как «элементарная форма этого богатства».
Свое высшее предметное воплощение оно находит в капитале,
который осознается как вещь, а не как отношение и только в
силу этого предстает воплощением действительного богатства,
тогда как труд — абсолютной бедностью, полным исключением
предметного богатства. Его предметность — это лишь
предметность, которая совпадает с «непосредственной телесностью
личности».
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 45, ч. I, с. 107—108.
98

Представление о богатстве здесь окончательно связывается
с частной собственностью на продукты человеческого труда и
даже на предметы природы, с обладанием вещью как таковой
безотносительно к се культурному содержанию, ее месту в
историческом процессе и в отношениях между людьми, вне связи
этого содержания с развитием человеческих способностей. Свое
завершенное выражение эти представления находят в деньгах
как иррациональной форме богатства. «Обладание деньгами, —
иллюстрирует особенность сложившихся отношений Маркс, —
ставит меня в отношении богатства (общественного) в
совершенно то же положение, в какое меня поставило бы обладание
философским камнем в отношении наук» '. Вещь (и прежде
всего деньги как богатство, как объект собственности) предстает в
глазах агентов капиталистического производства обладающей
фиктивной жизнью и самостоятельностью, вступающей в
отношение с самой собой, чувственно-сверхчувственным существом2.
Характер этой эпохи и формы ее осознания позволили
Марксу не только определить вторую историческую ступень развития
человечества как такую, в которой вещь проглотила в себя
общественное отношение, а общественная связь индивидов между
собой в ее предметной форме конституирована как
самостоятельная, властвующая над людьми сила, но — и это очень
важно — увидеть в этих особенностях «необходимый результат
того, что исходным пунктом здесь не является
свободный общественный индивид» (разрядка наша.—
Авт.) 3.
Однако анализ истоков личной независимости индивидов на
второй ступени исторического процесса и выведение их из
отношений вещной зависимости — лишь одна линия, по которой
движется мысль Маркса в «Экономических рукописях 1857—1859
годов». Другая, которой Маркс придает не меньшее, а, пожалуй,
большее значение, состоит в решении, на первый взгляд, снятой
предшествующим анализом проблемы: как возможна и какую
роль играет при капитализме человеческая индивидуальность?
Как и при рассмотрении предыдущего этапа в основе анализа —
исследование развития форм разделения труда. В ходе этого
исследования Маркс выделяет по крайней мерс четыре
«ипостаси» процесса формирования индивидуальности.
Первая заключается в отмеченном процессе обособления
индивида. В «Рукописях» неоднократно отмечается, что эпоха, по-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 167.
2 Тонкость, однако, состоит в том, что «там, где богатство кажется
существующим в совершенно материальной осязательной форме как таковой...
оно — чистая химера» (там же, с. 179).
3 Там же, с. 141.
7*
9Э

рождающая точку зрения обособленного одиночки, есть как раз
эпоха наиболее развитых (и с этой точки зрения всеобщих)
общественных отношений. Маркс солидаризируется с
определением человека Аристотелем как «политического животного»,
подчеркивая, что это не только «животное», которому свойственно
общение, но п животное, которое только в обществе и можег
обособляться. Ход исторического развития он видит в том, что
производящий индивид становится все более самостоятельным,
все менее принадлежащим к ограниченному человеческому
конгломерату. В основе этого процесса лежит многократное
расчленение социальной практики, невиданное п невозможное для
предшествующей ступени. За превращенными формами его
осуществления была выявлена, таким образом, прогрессивная
историческая тенденция.
Конкретно-историческое понимание индивидуальности
позволило Марксу увидеть другую особенность: обусловленное
разделением труда общественное положение индивидов есть
неотделимая от их индивидуальности определенность. Классовая
принадлежность персонифицированно выражается в
индивидуальных характерах, способностях, потребностях и поступках людей.
Если она накладывает «характерные экономические маски» на
индивидов, то в то же время она есть единственно возможная
форма существования индивидуальности в этих общественно
определенных условиях. «Поэтому, — говорит Маркс, —
настолько же бессмысленно считать эти экономические буржуазные
роли покупателя и продавца вечными общественными формами
человеческого индивидуализма, насколько несправедливо
оплакивать эти роли как причину уничтожения этого
индивидуализма. Они суть необходимое выражение индивидуальности на
основе определенной ступени общественного процесса
производства» ].
Однако — и в этом состоит третий весьма важный момент —
Маркс далек от сведения индивидуальности даже в условиях
всеобщего капиталистического нивелирования только к
воплощению социально-экономических категорий, к ее бытию в
качестве члена класса или государства, иными словами, только к
наличным, здесь и теперь существующим общественным
отношениям, а стремится открыть в ней выражение более широкого
исторического контекста, истолковать самопротиворечивость
индивида буржуазного общества как выражение тенденций
развития человеческой культуры, всей человеческой истории. Он
отмечает отличие индивида как личности от «классового
индивида», его жизнь, поскольку она является личной, от его же жиз-
1 Л'. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 78—79.
100

пн, подчиненной той пли иной отрасли труда и связанным с ней
условиями. «Капитал, — подчеркивает он, — ...воспроизводит
себя двояким образом: в своей собственной форме и в
потреблении рабочего, но последнее лишь в той мере, в какой это
потребление воспроизводит рабочего как живую рабочую силу»
(курсив наш. — Авт.) '.
Смысл такого различия особенно ясно выявляется, когда
Маркс обращается к теме всеобщего труда. Таковым он считает
деятельность в сфере духовного производства, которую
определяет как «действительно свободный труд», где возможно «само-
осуществленне, предметное воплощение субъекта»2. Такой
труд в отличие от совместного, ограниченного кооперацией в
рамках данного процесса в самых широких масштабах
включает в себя использование труда как современников, так п
предшественников. Выделяя это «пространство» развития
индивидуальностей, где в условиях антагонистического разделения труда
лпчностно осуществляется великая эстафета человеческой
культуры, Маркс в то же время констатирует его относительное
сокращение по мере того, как свободное духовное производство
ставится на службу капиталу, подчиняется отношениям
всеобщей «полезности и годности для употребления» 3.
И, наконец, последнее. Маркс видит в капиталистическом
способе производства необходимый исторический этап
индивидуализации человеческой массы, массового формирования
богатой человеческой индивидуальности. Если капитализм в его
зрелой форме не нуждается более в титанах, то он нуждается в
целостной личности. «Культивирование всех свойств
общественного человека и производство его как человека с возможно более
богатыми свойствами и связями, а потому и потребностями, —
производство человека как возможно более целостного и
универсального продукта общества, — утверждает он, —
...являются условиями производства, основанного на капитале»4. Более
того, единое основание, из которого проистекают
противоположные тенденции капитала — всеобщее усередненне и массовое
формирование индивидуальности — усматривается в том же
вещном характере производственного и потому всякого другого
общественного отношения.
Капиталистическое разделение труда означает создание
новых производственных отраслей, где природным предметам
придается новая потребительная стоимость либо создаются такие
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 184.
2 Там же, с. 109—110.
3 Там же, ч. I. с. 106.
4 Там же, с. 386.
101

потребительные стоимости, природный субстрат которых
выступает всего лишь как форма, точнее, знак воплощенных в них
социальных значений. На этой основе капитал создает условия
универсального присвоения индивидами как природы, так и
самой общественной связи. «Это создание новых отраслей
производства, т. е. качественно нового прибавочного времени,
представляет собой не только разделение труда, но и отталкивание
от самого себя определенного производства в виде труда,
имеющего новую потребительную стоимость; представляет собой
развитие постоянно расширяющейся и все более
всеобъемлющей системы видов труда, видов производства, которым
соответствует постоянно расширяющаяся и все более богатая система
потребностей» '.
Поэтому историческое назначение капитала и состоит в том,
что он гонит труд за пределы абсолютно необходимого для
жизни, в грандиозных масштабах развивает производительные
силы, а тем самым развивает и производит заново во
всевозрастающем объеме всецело человеческие, исторически
сформированные способности и соответствующие им потребности.
Производство, основанное на стоимости, имеет то преимущество, что
стоимость не исключает никакой потребительной стоимости из
круга своего движения, а следовательно, не имеет в качестве
абсолютного условия своего существования какой-либо особый
вид потребления и общения. Для нее нет ничего такого, что
выступало бы как более высокое, как «правомерное само по
себе». Именно благодаря этому обстоятельству капитал
сокрушает все преграды, которые тормозят развитие производительных
сил, расширение потребностей, многообразие производства,
эксплуатацию природных и духовных сил и обмен ими. На стадии
капитала впервые осуществляется «исследование всей
природы», «универсальный обмен продуктами всех чужих друг для
7пуга климатов и стран», «новые виды обработки... природных
предметов», «всестороннее исследование земных недр»,
«развитие естествознания до наивысшей точки; точно так же открытие,
создание и удовлетворение новых потребностей, порождаемых
самим обществом»2.
Маркс отнюдь не романтизирует эту ситуацию. Из того,
замечает он, что все указанные преграды капитал рассматривает
как ограничение и потому идеально выходит за их пределы, вов-
ге не следует, что капитал преодолевает их реально. Капитал
сам ограничивает себя, его действительный предел состоит в
противоречии между созданной им системой абстрактного тру-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 40, ч. I, с. 386.
2 Там же.
102

да, осуществляемого абстрактными индивидами, единственной
«целью» которой является получение прибавочной стоимости, и
постоянно усложняющимся в ходе развития этой системы
разделением весьма конкретных видов труда, непрерывно создающих
качественно новые, чисто общественные потребительные
стоимости, а значит все более богатую совокупность потребностей,
всеобщего обмена веществ п универсальных отношений, иными
словами, «человека с возможно более богатыми свойствами и
связями...» '.
В определенных границах капитал может двигаться в этом
противоречии, подчиняя конкретный труд абстрактному, делая
его способом существования последнего. В силу этого
создаваемое капитализмом предметное богатство существует, главным
образом, не как момент «обмена деятельностями и
способностями» конкретных индивидов, а как такая предметность, где этот
обмен сам предстает всего лишь моментом, как совокупность
вещей вообще, воплощение стоимости, абстрактного человеческого
труда безотносительно к их качественно различной
целесообразной форме, удовлетворяющей и создающей человеческие
потребности.
Поэтому самое большее, на что способен капитал и в чем он
достигает исторической «вершины» — это создание богатой
человеческой индивидуальности в ее вещной форме, а не в форме
деятельных способностей живых индивидов. «...В качестве
безудержного стремления к всеобщей форме богатства, —
подчеркивает этот момент Маркс, — капитал гонит труд за пределы
обусловленных природой потребностей рабочего и тем самым
создает м ате р и а л ьн ые элементы для развития
богатой индивидуальности, которая одинаково всестороп-
ня и в своем производстве и в своем потреблении и труд
которой выступает поэтому уже не как труд, а как полное развитие
•самой деятельности...» (разрядка наша. — Авт.) 2. В этом
Маркс видит великую цивилизующую миссию капитала, по
в этом же усматривает и его ограниченность. В невиданном до
сих пор масштабе во всех сферах общественной жизни
создаются все новые и новые человеческие способности,
формируются универсальные потребности. Однако основной способ их
существования — не бытие каждого отдельного индивида, а
функционирование общества в целом, не концентрация в свободно
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 386.
2 Там же, с. 281. Сравните: капитал «в превращенной, поставленной на
голову форме» «устанавливает... всю полноту материальных условий для
целостного, универсального развития производительных сил индивида» (там
же. с. 508).
103

развивающихся индивидуальностях, но главным образом
материальное воплощение в вещном п стоимостном мире.
Всеобщая основа всех этих феноменов определяется через
особенный характер материально-практической деятельности
этой ступени: люди еще находятся в процессе созидания
условий своей социальной жизни, а не живут уже социальной
жизнью, отправляясь от этих условий. Поэтому та самодовлеющая
предметная форма, в которой осуществляется накопление
богатства общества в условиях «вещной зависимости», есть лишь
превращенная и исторически преходящая форма исторического
процесса, в которой предметно представленные силы и
способности человека оказались оторванными от пего п
противопоставленными ему. Ибо «...если отбросить ограниченную
буржуазную форму, чем же иным является богатство, как не
универсальностью потребностей, способностей, средств потребления,
производительных сил и т. д. индивидов, созданной
универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным
развитием господства человека над силами природы, т. е. как
над силами так называемой «природы», так и над силами его
собственной природы? Чем иным является богатство, как не
абсолютным выявлением творческих дарований человека, без
каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего
исторического развития, делающего самоцелью эту целостность
развития, т. с. развития всех человеческих сил как таковых,
безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному
масштабу» '.
Историческое оправдание капиталистической формы состоит
в том, что в этот период индивид вырабатывает во всей полноте
универсальность своих общественных отношений и
противопоставляет их себе в качестве независимых от него сил. Эта
форма исчерпывает себя как только в ходе общественного процесса
создаются условия присвоения человеком созданных им
материальных предпосылок для целостного универсального развития
производительных сил индивида. Поэтому капитал не
представляет такой формы богатства, «которая абсолютно совпадала бы
с развитием производительных сил», именно здесь выявляется
по «имманентная граница»2.
Перспективы формирования
свободной индивидуальности
Исследование капиталистической формации позволило
Марксу вскрыть за овеществлецнымп формами богатства и со-
' К. Маркс а Ф. Энгельс. Соч.. т. 4G, ч. 1, с. 476.
2 Там же. с. 393.
Г 04

ответствующими представлениями о нем его действительное
содержание — человеческую предметную деятельность. Каких бы
крайних пределов ни достигала абстрактная самостоятельность
предметных форм, они в своей сути всего лишь овеществленная
метаморфоза постоянно совершающегося общественного
процесса производства.
Это открытие означало, что понятие «богатство общества»,
«человеческая индивидуальность», «целостная предметная
деятельность» получили новое, в значительной степени
тождественное содержание. В свою очередь, развитие этих понятий
проложило путь дальнейшему исследованию тех пунктов, «где
намечается уничтожение современной формы производственных
отношений и в результате этого вырисовываются первые шаги
преобразующего движения по направлению к будущему» '.
В результате оказалось возможным уже не в плане
спекулятивно-утопического конструирования, а на основе анализа
реальных противоречий капиталистической целостности указать
некоторые сущностные черты будущего общества.
В качестве стержневой в рассматриваемой проблематике
утверждается следующая идея. В противоположность
предшествующим формам непосредственно исходным пунктом этого
общества впервые становится «свободная индивидуальность»;
последняя утверждается не на классовом фундаменте,
составленном из индивидов, представляющих «отсутствие всякого
развития», а в ходе универсального развития каждого из
индивидов, массового формирования свободных индивидуальностей;
наконец, само это развитие осуществляется в процессе и на
основе присвоения индивидами их общественных
производительных сил. «Свободная индивидуальность, основанная на
универсальном развитии индивидов и на превращении их
коллективной, общественной производительности в их общественное
достояние, — такова третья ступень» 2.
Маркс формулирует основные проблемы, которые решает
общество в процессе достижения этого состояния:
преобразование отношения между материальными производительными си-
ламп и способностями индивидов, изменение места
собственного материального производства в системе общественного
производства, определение новой роли потребления в этой системе,
ликвидация антагонизма рабочего и свободного времени,
преобразование связи жизнедеятельности свободных индивидов с их
материальной жизнью.
Все они как в фокусе сходятся в одной проблеме: какие со-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 449.
2 Там же, с. 101.
105

циальные преобразования следует произвести, чтобы не
индивиды были «подчинены общественному производству,
существующему вне их наподобие некоего рока», а «общественное
производство подчинено индивидам, которые управляли бы им как
своим общим достоянием»? К Реальное существование этих
проблем в самой действительности и направленность их
решения «в пользу индивидов» он усматривает в следующих
основных тенденциях.
Капитал строит производство на эксплуатации рабочей силы,
присвоении прибавочного труда, тогда как «...по мере
развития крупной промышленности созидание действительного
богатства становится менее зависимым... от количества
затраченного труда, чем от мощи тех агентов, которые приводятся в
движение... а зависят, скорее, от общего уровня науки и от
прогресса техники, или от применения этой науки к производству».
Та же самая тенденция наблюдается и в земледелии, которое
«становится всего лишь применением пауки о материальном
обмене веществ...»2.
Выражением этого является «чудовищная диспропорция
между затраченным рабочим временем и его продуктом...» 3.
Живой труд, являющийся единственным источником
прибавочной стоимости, занимает все более незначительное место в
произведенном продукте по сравнению с перенесенным на него
ранее уже овеществленным в постоянном капитале трудом.
С количественной стороны в производстве, основанном на
непосредственном труде, применение рабочим своих физических
сил оказывается все более не нужным, они в значительной мере
заменяются силами самой природы, поскольку «теперь в
качестве промежуточного звена между собой и неорганической
природой, которой рабочий овладевает, он помещает природный
процесс...» 4.
Со своей качественной стороны процесс труда оказывается
«сведенным к простой абстракции» деятельности по сравнению
с «мощью того производительного . процесса, за которым этот
труд надзирает. Труд выступает уже не столько как
включенный в процесс производства, сколько как такой труд, при
котором человек, наоборот, относится к самому процессу
производства как его контролер и регулировщик... Вместо того, чтобы
быть главным агентом процесса производства, рабочий
становится рядом с ним» 5.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 101.
2 Там же, ч. II, с. 213.
3 Там же.
4 Там же.
ь Там же.
106

Маркс считает возможным определить как автоматическую
уже комбинированную систему машин, «которая сама себя
приводит в движение» и в которой «сами рабочие определяются
только как сознательные ее члены» !. В этой автоматической
системе, где пока еще участвует человек, хотя и низведенный до
положения живого придатка машины, средство труда по
своему вещественному бытию «переходит в существование,
адекватное основному капиталу и капиталу вообще»2, тогда как
на стороне рабочего происходит «обессиление» самого труда.
Труд поступает таковым не только по отношению к системе
машин. Трудовая деятельность имеет абстрактный характер и
по отношению к «комбинации различных видов человеческой
деятельности» и «развитию человеческого общения» 3.
Тенденцией производства, основанного на применении
специфического для капитализма товара — рабочей силы, является
не просто «выталкивание» работника из сферы материального
производства., но настоятельное требование заняться «более
возвышенной деятельностью» — регулированием технологического
процесса.
Наконец, в обществе, характерной чертой которого
является стихийный характер движения производства, «развитие
основного капитала является показателем того, до какой степени
всеобщее общественное знание [Wissen, knowledge]
превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда —
показателем того, до какой степени условия самого
общественного жизненного процесса п о д ч и н е и ы контролю
всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с
ним...» (разрядка наша. — Лет.) 4.
Однако, по Марксу, перед нами не более как тенденции. В
рамках капиталистического общества они не могут быть до
конца реализованы, а противоречия — разрешены. Поэтому их
существование — объективное свидетельство того, что
«...рушится производство, основанное на меновой стоимости, и с самого
непосредственного процесса материального производства
совлекается форма скудости и антагонистичности» 5.
В итоговой формуле Маркса эта мысль выражена
следующим образом: «Сам капитал представляет собой совершающее
процесс противоречие, состоящее в том, что он, с одной стороны,
стремится свести рабочее время к минимуму, а, с другой
стороны, делает рабочее время единственной мерой и источником
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46. ч. II, с. 203.
2 Там же.
3 Там же, с. 213.
4 Там же, с. 215.
5 Там же, с. 214.
107

богатства... С одной стороны, капитал вызывает к жизни вес
силы науки и природы, точно так же как и силы общественной
комбинации и социального общения, — для того чтобы
созидание богатства сделать независимым (относительно) от
затраченного на это созидание рабочего времени. С другой стороны,
капитал хочет эти созданные таким путем колоссальные
общественные силы измерять рабочим временем и втиснуть их в
пределы, необходимые для того, чтобы уже созданную стоимость
сохранить в качестве стоимости. Производительные силы и
общественные отношения — и те и другие являются различными
сторонами развития общественного индивида —
представляются капиталу лишь средством и служат ему лишь средством для
того, чтобы производить на своей ограниченной основе. Но в
действительности они представляют собой материальные
условия для того, чтобы взорвать эту основу» '.
Капитал может только поляризовать это противоречие,
развивать и углублять его, работая, тем самым, «над разложением
самого себя как формы, господствующей над производством»2,
но ему не дано природой инобытия наемного труда это
противоречие разрешить. Историческая миссия «разрешения»
принадлежит его антиподу — пролетариату.
Магистральное направление обозначено в основном
определении: «универсальное развитие индивидов» и «превращение их
коллективной, общественной производительности в их
общественное достояние...»3. Оба эти момента — лишь две стороны
одного и того же процесса, каждая из которых осуществляется
при посредстве другой.
Маркс подчеркивает, что начало движения кладется
революционным переворотом, завоеванием политической власти,
актами экспроприации собственности. Однако лишь начало.
Формула «превращение коллективной производительности в общее
достояние» в контексте «Рукописей» не тождественна системе
политических и правовых мероприятий, хотя и предполагает их
в качестве исходного пункта своего осуществления. Для
уяснения се собственного смысла нужно иметь в виду следующее.
Уже начиная с 40-х гг., Маркс пришел к выводу, что
соединение индивидов и средств производства не может осуществиться
лишь на юридической основе, по должно быть реализовано как
«развитие индивидуальных способностей, соответствующих
материальным орудиям производства»4. Если собственность додж-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 40, ч. II, с. 214—215.
2 Там же, с. 208.
3 Там же, ч. I, с. 101.
4 Там же, т. 3, с. 68.
108

иа принадлежать всем индивидам, то вся масса орудий, —
подчеркивает он, — должна быть подчинена каждому индивиду х.
Хотя конкретные пути такого соединения еще предстояло
выяснить, в этот период формулируется принципиальное положение:
должен быть уничтожен труд как «отрицательная форма
самодеятельности»2.
Теперь в ходе исследования тенденций развития
капиталистического способа производства эти исходные положения не
только нашли свое подтверждение («...в качестве главной
основы производства и богатства выступает не непосредственный
труд...») 3, но п получили дальнейшее развитие. Было
конкретизировано выдвинутое ранее требование «уничтожения
разделения труда»: оно «само является лишь историческим
результатом и снова уничтожается для большинства видов труда, так
как они представляют собой простой труд...» (разрядка
наша. — Авт.) 4 Итак, разделение труда уничтожается таким
образом, что ликвидируется простой труд. Тенденция состоит в
том, что «...качественно более высокий труд находит свою
экономическую меру...»5 сначала в сопоставлении с простым
трудом, а затем на своей собственной основе.
Это чрезвычайно важное замечание. Во всей протекшей до
сих пор истории в качестве производительного выступал в
основном именно простой труд. В буржуазную эпоху благодаря
своей абстрактности он приобретает всеобщий характер,
подчиняет себе конкретный труд. Однако на определенном этапе
намечаются условия его уничтожения. Их реализация должна
быть осуществлена таким образом, что на смену ему в качестве
«производительного» приходит «более высокий труд» 6.
Труд, который в предшествующие эпохи осуществлялся на
«периферии» общественной системы, теперь все более получает
«свою экономическую меру». То, что было раздроблено,
разведено по разным этажам социальности, выпадало на долю
разных индивидов или осуществлялось ими в двух разных
измерениях — в производстве и за его пределами — теперь
собирается воедино в целостной деятельности. Говоря языком «Немец-
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 3, с. (58.
2 Там же, с. 67.
3 Там же, т. 46, ч. II, с. 213.
4 Там же, с. 111.
5 Там же.
'6 Для третьей ступени простои труд определяется как такой, «...при
котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя,
для человека» (там же, ч. I, с. 280). Таким образом, понятие не только
производительного, но и простого труда носит у Маркса
конкретно-исторический характер.
109

кой идеологии», «...на этой ступени самодеятельность совпадает
с материальной жизнью...» К
Этот общий план раскрывается следующим образом. С
уничтожением простого труда прежняя основа материального
производства, а в конечном итоге и всей социальности —
разделение необходимого и прибавочного труда — уничтожается.
Последнее должно осуществиться «так, чтобы прибавочный
продукт сам выступал в качестве необходимого продукта...»2.
Маркс придает этому пункту исключительное значение.
Известны его многочисленные высказывания о том, что с устранением
капиталистической формы процесс производства будет
ограничен необходимым трудом, тогда как последний "должен
расширить свои рамки, во-первых, потому, что жизненные
потребности рабочего должны возрасти, во-вторых, потому, что к
необходимому труду должна быть причислена часть прежнего
прибавочного труда, которая «требуется для образования
общественного фонда резервов и общественного фонда накопления» 3.
Второй из приведенных аргументов вполне ясен. Понятно,
что известная доля прежнего прибавочного продукта с
уничтожением капитала приобретает необходимый характер,
поскольку и будущее общество для того, чтобы существовать и
развиваться, должно планомерно осуществлять расширенное
воспроизводство. Но речь здесь идет не о всем прибавочном
продукте, а только о его части. Первый же аргумент требует
дополнительных пояснений: как, каким образом должно
осуществиться превращение оставшегося прибавочного продукта в
необходимый?
В качестве основания такого превращения указывается на
рост потребностей работника («...мерой необходимого рабочего
времени станут потребности общественного индивида...»4). Так
возникают две темы, которые в Марксовом анализе основных
черт будущего общества занимают одно из центральных
мест, — тема свободного времени и тема потребления.
Потребление является производным от материального
производства — это один из основных тезисов
материалистического понимания истории. Маркс, однако, не ограничивается этой
констатацией, но исследует в соответствии с программой,
намеченной во «Введении», собственную роль потребления, ее
изменение в процессе преобразования материального производства.
В ходе этого исследования он выясняет, что в определенных па-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. G8.
2 Там же, т. 46, ч. II, с. 111.
3 Там же, т. 23, с. 539.
4 Там же, т. 46, ч. II, с. 217.
ПО

раметрах даже в антагонистическом обществе потребление
включено в процесс общественного бытия людей. Оно
«воспроизводит их в их общественном бытии, так же как и их
общественное бытие — общество, — которое является в такой же мере
субъектом, как и результатом этого великого совокупного
процесса» '.
В этом ракурсе и рассматривается в «Рукописях»
превращение прибавочного продукта в необходимый. Свою
действительность оно приобретает лишь тогда, когда преодолевается
существующий уровень единства- производства и потребления, тот
прежний способ, каким «потребление выступает как момент
производства». Его существо, по Марксу, обнаруживается в
рабочей силе, личное потребление которой есть се простое
воспроизводство, а производственное — одновременно и
производство прибавочной стоимости. Именно это единство имеет своей
предпосылкой и воспроизводит существующее разделение
рабочего и свободного времени, необходимого и прибавочного труда,
необходимого и прибавочного продукта.
Анализ капиталистической формы позволил предсказать
не только прекращение производства продукта в форме
прибавочной стоимости, но и перемещение акцента с предметов для
удовлетворения «абсолютных потребностей» воспроизводящей
себя простой рабочей силы на производство продукта другого,
более высокого порядка. Маркс отмечает, что последний не
является чем-то абсолютно неизвестным для общества, но до
поры до времени он остается в «тени», поскольку в значительной
мере снова обращается в составную часть той же сферы,
которая его произвела, либо существует в абстрактной
противоположности к процессу производства. Речь идет о свободном
времени. Это оно систематически обращалось в прибавочное
рабочее время либо использовалось для принуждения к труду и
увеличения его производительности 2.
Только тогда, когда «...на место обусловленной природой
потребности становится потребность, созданная исторически»3,
свободное время выступает на первый план как имеющее пен-'
ность само по себе. Маркс подробно рассматривает этот скачок
к новому качеству в развитии социальности. Он отмечает, что
в будущем обществе «...мерой богатства будет отнюдь уже не
рабочее время, а свободное время», ибо «рабочее время в ка-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 226.
2 «...Антагонизмы и области материального производства делают
необходимой надстройку из идеологических сословий, деятельность которых, —
хороша ли она или дурна, -— хороша потому, что необходима» (там же,
т. 26. ч. I, с. 281).
• 3 Там же, т. 46, ч. 1: с. 281
111

честве меры богатства предполагает, что само богатство
основано на бедности и что свободное время существует в виде
противоположности прибавочному рабочему времени и благодаря
этой противоположности... и потому благодаря низведению
этого индивида до положения только лишь рабочего...»1.
Поскольку необходимость превращения свободного времени в
прибавочный труд отпадает, индивиды «должны сами присваивать себе
свой прибавочный труд» 2. Тем самым та часть свободного
времени, которая обращалась на производство прибавочного
продукта в «твердой форме», непосредственно выступает в
качестве необходимого продукта материального производства.
Из этого следует, что если раньше необходимый продукт
сводился в основном к сумме предметов для удовлетворения
«естественных» потребностей в процессе простого
воспроизводства рабочей силы, то теперь таковым становится свободное
время, «потребление» которого есть, по выражению Маркса,
«полное развитие индивида», «возвышенная деятельность»,
превращающая того, кто им обладает, в «иного субъекта».
В сущности производство свободного времени как
необходимого продукта материального производства есть, в известном
смысле, производство только в возможности. Свою
завершенность оно приобретает в деятельности потребления, в процессе
формирования и развития способностей человеческих
индивидуальностей, которые зримо и непосредственно выступают теперь
как полное развитие производительных сил отдельного
человека, а потому также и общества. «Следовательно, —
подчеркивается в «Рукописях», — отнюдь не отказ от потребления, а
развитие производительной силы, развитие способностей к про-,
нзводству п поэтому развитие как способностей к потреблению,
так и средств потребления. Способность к потреблению
является условием потребления, является, стало быть, первейшим
средством для потребления, и эта способность представляет
собой развитие некоего индивидуального задатка, некоей
производительной силы» 3.
Производство и потребление, подобно рабочему и
свободному времени, не могут более оставаться в абстрактной
противоположности друг другу и находить свое единство лишь в
Простой рабочей силе. Единство производства и потребления
находит теперь свое выражение в целостной человеческой
личности, «которая одинаково всесторопня и в своем производстве
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 217.
2 Там же.
3 Там же, с. 221.
112

и в своем потреблении» ', таком развитии ее индивидуальности,
которое на этом уровне развития материального производства
выступает для нее самой как самоцель, а для производства как
необходимый момент материальной деятельности.
Таким образом, если на первой ступени развития
человеческого общества (докапиталистические формы) индивид в
значительной мере поглощен ограниченным человеческим
коллективом, им же созданными общественными отношениями, а в
буржуазную эпоху эти общественные отношения приобрели
характер противостоящих ему вещных сил («вещь поглотила в
себя общественное отношение»), то на третьей ступени человек
подчиняет себе и вещи, и тс общественные отношения,
предметными носителями которых они являются, делает себя, свое
собственное развитие непосредственной целью материального
производства, всей человеческой истории. Развитие материального
производства впервые оказывается основанным не на
превращении свободного времени в прибавочный труд, а на
непосредственном его использовании. Отныне это наиболее адекватный
способ «развития всей полноты производительных сил...»2.
В противоположность предшествующим эпохам, в которых
общество вынуждено было жесточайшим образом экономить
свободное время, монополизировать его в руках
господствующего класса и превращать в средство социального контроля над
остальными общественными группами, теперь впервые
возникает необходимость экономить рабочее время, поскольку всякое
применение индивидов в непосредственном труде сверх
определенной меры на этой ступени оборачивается расточением
общественного богатства, замедлением темпов общественного
развития. «Сбережение рабочего времени, — формулирует этот
вывод Маркс, — равносильно увеличению свободного времени,
г. е. времени для того полного развития индивида, которое само, в
свою очередь, как величайшая производительная сила обратно
воздействует на производительную силу труда. С точки зрения
непосредственного процесса производства сбережение рабочего
времени можно рассматривать как производство основного
капитала, причем этим основным капиталом является сам
человек» 3.
Общественная целостность приобретает новые источники
развития. В качестве всеобщей основы своего собственного
движения («главной основы производства и богатства»), того
«особого эфира», который определяет удельный вес всего того, что
» К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 281.
2 Там же, ч. II, с. 217.
3 Там же, с. 221.
8. Заказ № 5213
ИЗ

в нем имеется, теперь выступает не простая рабочая сила в ее
непосредственном труде, а «развитие общественного индивида»,
«присвоение его собственной всеобщей производительной силы,
его понимание природы и господство над ней...». Развитие
общества в силу этого осуществляется как «свободное развитие
индивидуальностей», «чему в этих условиях соответствует
художественное, научное и т. п. развитие индивидов благодаря
высвободившемуся для всех времени и созданным для
этого средствам» (разрядка наша. — Лет.) '.
Тем самым в обществе все более определяющую роль
начинает играть «всеобщий труд». Даже остающийся
«непосредственный труд» в материальном производстве существенным
образом меняет свой характер. Индивид теперь вступает в
производство как человек, «в голове которого закреплены накопленные
обществом знания», а сам этот процесс «представляет собой
применение (знаний), экспериментальную науку, материально
творческую и предметно воплощающуюся науку». Два
момента — общественный характер производства и его научный в
указанном смысле характер — позволяют наложить на пего те
характеристики, которые при анализе предшествующих форм
применялись Марксом в основном только к труду в духовном
производстве — «действительно свободный труд», «самоосу-
ществленне индивида» и т. д., т. е. характеристики всеобщего
труда2. Это означает стирание различий между обоими
производствами, ликвидацию «извечной» противоположности между
умственным и физическим трудом.
Развивающееся общество получаст новый, адекватный ему
«базис», который определяется Марксом «как возможность
универсального развития индивида и действительное развитие
индивидов» и в котором «сам процесс развития положен и осознан
как предпосылка индивида»3, а не индивид в качестве только
средства этого процесса.
Таким образом, анализ «Экономических рукописей 1857—
1859 годов» показывает, что Маркс рассматривает
исторический процесс ие как движение безличных общественных
структур, а как процесс становления человеческой индивидуальности.
Согласно Марксу, во всех формах и па всех стадиях своего
движения общество развивается как конкретная целостность. В
основе ее самодвижения лежит развитие материального
производства, производительных сил, которые, в конечном счете,
есть силы и способности общественных индивидов. Тем самым
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 213—214.
2 Там же, с. ПО.
3 Там же, с. 35.
114

определяется место человеческой индивидуальности в этом
процессе, которая, но выражению Гегеля (но только но
выражению!), является «утком великого ковра развернутой перед нами
всемирной истории» '.
Однако на первых двух ступенях общественного развития
процесс ее формирования осуществляется в такой форме и
такими способами, при которых «более высокое развитие
индивидуальности покупается только ценой такого исторического
процесса, в ходе которого индивиды приносятся в жертву»2.
Всеобщей основой развития общества является применение
простой рабочей силы в материальном производстве, ее
непосредственный труд, производство прибавочного продукта и
присвоение его господствующими классами, концентрирующими
в руках незначительного меньшинства основные возможности
всестороннего развития.
Тем не менее в такой антагонистической форме
подготавливаются материальные условия для массового формирования
человеческой индивидуальности. При переходе к третьей ступени
происходит решающий сдвиг. В качестве всеобщей недавно
созданной основы впервые выступает уже не простой труд, а
свободное развитие индивидуальностей, осуществляется совпадение
развития способностей рода «с развитием каждого
(разрядка наша. — Авт.) отдельного индивида»3. Общество действует
с сознанием того, что «...действительным богатством является
развитая производительная сила всех индивидов»4.
Этим решаются антиномии предшествующих этапов
естественно-исторического процесса — «индивид и история»,
«целостность и индивидуальность», «тотальность исторического
процесса и индивидуальное развитие людей», подтверждается, что
коммунизм есть «решение загадки истории, н он знает, что он
есть это решение» 5.
1 Гегель. Соч., т. 8. М.—Л., Соцэкгиз, 1935, с. 23.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. II, с. 123.
3 Там же.
4 Там же, т. 46, ч. II, с. 217.
5 Там же, т. 42, с. 116.
8*

В. H. Песенко
СИСТЕМНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОДХОД В АНАЛИЗЕ
СОЦИАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ И ОТНОШЕНИЙ
Задачи дальнейшего исследования социальных
проблем современности настоятельно требуют анализа такой
почти не разработанной в нашей литературе, но
играющей весьма важную роль в трудах К. Маркса
категории, как социальные связи. Изучение этой категории
обусловлено также логикой борьбы с новейшими
буржуазными фальсификациями. Закономерным
продолжением линии буржуазных социологов, отрицающих научную
значимость категории «производственные отношения»,
искусственно конструирующих схему экономических
связей, оторванных от экономических отношений, является
попытка марксологов дать свою «интерпретацию» Марк-
совой категории «социальные связи» '.
Стремясь перенести акцент в фальсификациях ироиз^
ведений К. Маркса с общественных и прежде всего
производственных отношений на систему социальных
связей с целью противопоставить их друг другу,
буржуазные марксологи, пожалуй, впервые в мировой
литературе заявили о действительном факте неточности перевода
немецкого термина «связь» (Beziehung) на другие
языки. Он переводится обычно как «отношение», что,
конечно, стирает различие между двумя терминами и в
известной мере затрудняет понимание нюансов мысли
К. Маркса. Поэтому исследование проблемы
социальных связей в трудах К. Маркса и прежде всего в
«Капитале» и подготовительных работах к нему — а
наибольшее развитие эта категория получила в «Экономических
рукописях 1857—1859 годов» — предполагает
текстологический анализ оригиналов работ Маркса.
Этот анализ носит, естественно, подчиненный
характер, главной же целью настоящего раздела является
рассмотрение Марксова анализа становления и развития
экономических связей и отношений как системы.
1 См., например: В. Oilman. Alienation. Marx's Conception of Man in
Capitalist Society. Cambridge, 1971.
116

Как известно, К. Маркс начинает исследование в «Капитале*
с категории товара. Товарно-денежные отношения (в
оригинале — товарно-денежные связи) выступают как конкретная
форма экономических связей, не только наиболее массовидная, но
и исторически наиболее развитая. В «Рукописях» экономические
связи рассматриваются как таковые, в чистом виде на этапе
раннего капитализма, когда обмен еще выступает «не
затемненным» производственными отношениями. В этом случае речь
идет о неразвитом обмене, что, в свою очередь, объясняется
недостаточным развитием производительных сил и разделения
труда. Происходит обмен преимущественно результатами
собственного труда.
К. Маркс характеризует социальную связь как
общественную функцию обменивающихся индивидов по отношению друг к
другу: «...каждый находится в том же самом общественном
отношении (в оригинале — в общественной связи. — Авт.) к
другому, в каком другой находится к нему» 1. Здесь общественная
связь понимается как одна из двух сторон общественного
отношения. В этом отношении возможно единство обоих
определений товара — потребительной и меновой стоимости, которое
выступает «как беспокойное, проходящее через определенные
моменты и вместе с тем всегда двустороннее движение», а
«различные определения товара... являются лишь
чередующимися отношениями [Beziehungen] (связями. — Авт.), в которых
находятся друг к другу субъекты обмена во время процесса
обмена» 2.
Таким образом, социальную связь — в наибольшей мере это
относится к экономическим связям — можно охарактеризовать
как общественно направленную форму деятельности человека,
в которой она соотносится с деятельностью других людей. По
своей природе она указывает лишь на направленность действия
и выступает как односторонне направленное действие.
(Очевидно, Маркс не случайно выбирает в качестве термина для этого
понятия слово, за которым в немецком языке жестко
закреплено значение односторонне направленного действия, которое
само по себе не предполагает обратного действия или
взаимосвязи). Односторонность связи снимается в отношении общения
(по меньшей мере двух индивидов), в основе которого лежит
обмен товарами, а следовательно, в конечном счете
материальной деятельностью.
Природа экономической связи становится более понятной,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 187. Сравните:
К Marx. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie, M., 1939, s. 153.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46. ч. II, с. 466.
117

если сопоставить рассмотренные выше связи в их чистом виде
со связями предшествующих формаций и теми же связями
капиталистического общества, но на более высокой ступени их
развития.
Для сравнения с экономическими связями предшествующих
формаций необходимо рассмотреть еще одно понятие, которое
передается на немецком языке другим термином
(Zusammenhang), а на русском языке — термином «связь» н чаше
всего рассматривается в нашей литературе именно в этом
значении ].
К. Маркс так характеризует общественную связь в се
наиболее развитом виде, т. с. в условиях развитого товарообмена,
исторически складывающегося при капитализме: «Взаимная и
всесторонняя зависимость безразличных по отношению друг к
другу индивидов... Эта общественная связь выражена в меновой
стоимости, ибо только в меновой стоимости для каждого
индивида его собственная деятельность или его продукт становится
деятельностью или продуктом для него самого...»2. Таким
образом, общественная связь (для отличия от связей в первом
значении ее можно назвать совокупной общественной связью)
существует как совокупность экономических связей, по отношению
к которым она выступает как целое но отношению к частям.
В отличие от капитализма в предшествующих формациях,
где производительность людей развивается лишь в
незначительном объеме и в изолированных пунктах, где, следовательно,
обмен не составляет имманентную черту общества, общественная
связь, как показал К. Маркс, носит локальный характер. Она
основана на самом тесном кровном родстве пли на отношениях
господства и подчинения. Последние характеризуют две
формации — рабовладельческую и феодальную.
Отсутствие обмена как определяющей черты общества в
этих формациях объясняется прежде всего тем, что в качестве
базиса общества выступает не капитал, а отношение земельной
собственности3. Для этих формаций характерно земледелие,
1 С учетом специфики социальной сферы, где действует
рассматриваемая нами свянь, можно согласиться с определением, довольно
распространенным в философской литературе. Под связью понимается такая
взаимосвязь предметов, явлений, свойств, при которой изменение одного
предмета, явления, свойства ведет к изменению другого.
2 К. Маркс а Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 99—100.
3 См.: там же, с. 1<-'9. Здесь дан неточный перевод фразы, искажающий
ее смысл: «Так как меновая стоимость здесь играет лишь побочную роль по
сравнению с потребительной стоимостью, то в качестве реального базиса
такого общества выступает не капитал, а отношение земельной
собственности». В оригинале фраза начинается со слов: «Подобно тому, как...» (см.
К. Marx. Grundrisse..., s. 161).
118

которое имманентно, в силу своей технологии включает в себя
элемент всеобщности. «В земледелии земля в своих химических
и т. п. действиях уже сама является машиной, которая делает
более производительным непосредственный труд и поэтому
раньше дает избыток (разрядка наша. —Авт.), дает потому,
что здесь раньше применяют машину, а именно — природную
машину» '. Наличие избытка становится основой двух
антагонистических формаций.
Иначе обстоят дела с развитием экономических связей в
условиях сложившегося товарообмена. Локальная связь
сменяется вещной, т. е. независимой от индивидов связью. (Нередко
в нашей литературе вещная связь понимается как связь между
производителями посредством вещей. Но ведь это лишь основа
любого развитого способа обмена деятельностью. Когда же
Маркс говорит о вещной связи или об овеществлении, что,
кстати, не тождественно с опредмечиванием общественной связи, он
имеет в виду то, что «...индивиды подвергли отчуждению от
себя свое собственное общественное отношение (в оригинале —
общественную связь — единичное. — Авт.) в виде вещи»2.
Выше уже говорилось, что вещная связь существует как
взаимная и всесторонняя зависимость индивидов друг от друга.
Становление и развитие вещной связи основывается на
развитии товарообмена и резюмируется прежде всего в снятии
односторонности единичных экономических связей.
Такая односторонность характерна для простого обращения,
которое состояло из множества одновременных пли
последовательных актов обмена. Их единство, рассматриваемое как
обращение, существовало только с точки зрения наблюдателя,
подчеркивает К. Маркс. Обмен означает обмен излишками и
существует лишь наряду с самим производством. Однако здесь важна
роль такого обмена: «Обменивание излишков есть общение,
создающее обмен и меновую стоимость» 3. Иначе говоря, обмен
создаст общение (в широком социальном смысле слова), каналами
которого являются экономические, т. е. товарно-денежные
связи.
Однако сами экономические связи еще не ведут к созданию
нового общественного строя. В любой общественной формации
и на любом ее этапе сохраняется соотношение систем: техноло-
1 Д'. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 84—85.
2 Там же, ч. I, с. 103. Сравните: К. Marx. Grundrisse..., s. 78.
Текстуальным подтверждением такой интерпретации понятия «вещный» служит
следующая цитата: «...индивидам их собственный обмен и их собственное
производство противостоят как вещное, независимое от них отношение (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 104),
3 Там же, с. 204.
11!)

гичсскпе связи — экономические связи" — производственные
отношения, но оно носит различный конкретно-исторический
характер в зависимости прежде всего от объема и качества
освоенного обществом вещного фактора производства, а также
способа его освоения. При этом анализ становления формации
требует учета диахронной иерархии элементов общественной
системы.
Чем же объяснить, что для ремесленного производства
средних веков меновая стоимость не играет решающей роли, хотя
на нее и ориентировано все производство? Ведущая роль
принадлежит здесь не вещному фактору, а цеховой сноровке,
художественной выучке. «Короче говоря, само орудие еще
настолько срослось с самим живым трудом, настолько еще
представляется областью его господства, что но-настоящему оно
еще не втянуто в обращение» '.
Соотношение систем здесь таково: технологическая связь не
только существует в пределах цеха, но и исключает
внутрицеховое разделение труда. Предметом обращения становится
уже готовый продукт, поэтому экономические связи между
цехами незначительны. Система экономических связей,
складывающаяся в простом обращении, не может конституировать
капиталистические производственные отношения, необходимые для
дальнейшего развития производительных сил.
Анализируя развитие системы экономических связей, Маркс
подчеркивает: «Для того, чтобы развить понятие капитала,
нужно исходить не из труда, а из стоимости, и притом из
меновой стоимости, уже развитой в движении обраще-
н н я» 2 (разрядка наша. — Авт.).
Говоря о развитой меновой стоимости, К. Маркс имеет в
виду прежде всего деньги в их третьем определении, т. е. как
средство обращения, характеризуя деньги в этом определении как
всеобщую меновую стоимость. Предваряя их рассмотрение,
подчеркнем, что если деньги в их первых двух определениях —
меры стоимости и средства обмена — являются экономическими
категориями, то деньги в их третьем определении — как
средство обращения, на наш взгляд, следует рассматривать в
большей мере как социологическую категорию. В данном случае
она отражает те экономические связи и отношения, которые
регулируют процесс общественного производства в целом.
Для создания крупной промышленности необходимо
сосредоточение денежного богатства в руках предпринимателя, т. е.
соединение экономических связей, выступающих в товарно-де-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46. ч. I,
2 Там же, с. 207.
12J)

нежной форме, с капиталистическими производственными
отношениями, что невозможно в предшествующих формациях.
Способ превращения денег в капитал К. Маркс
рассматривает па примере ткачества и прядения: «...купец не заготовлял для
ткачей и прядильщиков ни сырья, ни орудий, ни жизненных
средств. Все, что он сделал, сводится к постепенному
ограничению их таким видом труда, который делает их зависимыми от
продажи... от купца», — рабочие «ограничиваются
производством данной меновой стоимости...» '.
В этом случае купец изменяет соотношение технологических
и экономических связей посредством введения разделения
труда. Если раньше экономические связи, включая в свой оборот
готовый продукт, не оказывали прямого влияния на
технологические связи, то теперь технологические связи между
различными участниками производственного процесса осуществляются
через экономические связи, которые выступают, по выражению
Маркса, как цслеопределяющая душа производства.
Позднее К. Маркс писал в «Капитале»: «Капиталистическое
отношение проявляется в процессе производства лишь потому,
что оно уже существует само по себе в акте обращения, в тех
различных основных экономических условиях, при которых
противостоят друг другу продавец и покупатель, в их классовом
отношении. Это отношение вытекает не из природы денег; на-
против, лишь существование этого отношения может
превратить простую функцию денег в функцию капитала» 2.
Таким образом, система экономических связей становитсл
регулятором общественного производства в той мере, в какой
она выражает господствующие производственные отношения.
Экономические связи но самой своей природе не существуют
вне производственных и в целом общественных отношений.
Экономические связи определяются уровнем развития
производительных сил, но не прямо, а через разделение труда и обмен. В
свою очередь система экономических связей является
социальным механизмом разделения труда и обмена, поэтому
технологические связи, хотя и составляют содержание
производственного процесса, существуют лишь в рамках той социальной
формы, которую образует система экономических связей и
отношений общества.
Именно систему экономических связей и отношений, а не
технологические связи, как обычно считают, имеет в виду-
Марке, характеризуя соединение основных факторов
производства, присущее всем его общественным формам: «Тот особый
> К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 502—503.
2 Тэм же, т. 24, с. 38,
12)

характер и способ, каким осуществляется это соединение,
отличает различные экономические эпохи общественного строя» '.
Здесь же он говорит об отделении свободного рабочего от его
средства производства как исходном пункте и условии
соединении рабочего и средства производства в руках капиталиста.
Отсюда видно, что историческим условием развития
технологических связей новой формации является становление и
развитие капиталистических экономических связей и отношений.
«По мере того, как он (промышленный капитал. — Авт.)
овладевает общественным производством, совершается переворот в
технике и в общественной организации процесса труда, а вместе
с тем и в экономико-историческом типе общества»2.
Марксов анализ становления н развития
капиталистического общества как самой развитой докоммунистической формация
блестяще подтвердил методологические положения,
разработанные в «Экономических рукописях 1857—1859 годов». В них
К. Маркс приходит к выводу о том, что если рассматривать
буржуазное общество в целом, то в качестве конечного
результата общественного процесса производства всегда выступает
само общество, т. с. человек в его общественных отношениях
(в оригинале — в общественных связях).
В этом движении условия и предметные воплощения
процесса производства, словом, сам непосредственный процесс
производства выступает только как мимолетный. Субъектами
общественного производства выступают только индивиды в их
общественных связях (здесь этот термин переведен как
«взаимоотношения»), «которые они как воспроизводят, так и
производят заново» 3.
Тот же вывод сделан и по поводу экономических отношений.
Результатом процесса производства и процесса увеличения
стоимости (последнее и придает процессу производства его
капиталистический характер) прежде всего является воспроизводство
и новое производство самого отношения между капиталом и
трудом. «Это социальное отношение, производственное
отношение фактически является еще более важным результатом
процесса, чем его материальные результаты»4.
В сложившемся капиталистическом обществе это отношение
реализуется через систему экономических связей, действующих в
сфере обращения. Люди не могут подчинить себе свои
общественные связи до тех пор, пока они их не создали, подчеркивает
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 24, с. 43—44.
2 Там же, с. 65.
:i Там же, т. 46, ч. II, с. 222.
4 Там же, ч. I, с. 447.
122

Маркс. Поэтому экономические связи при капитализме
складываются стихийно и способом их действия является конкуренция,
которую Маркс характеризует как свободное развитие
основанного на капитале способа производства. Если в условиях
ставшего капитализма всеобщая общественная связь
(Zusammenhang) есть совокупность, целое всех экономических связей
общества, то функционированием ее является обращение, а
способом функционирования — конкуренция.
Отсюда та характеристика свободной конкуренции, которую
мы находим в «Рукописях». «То взаимное принуждение, которое
капиталы в условиях конкуренции применяют по отношению
друг к другу, по отношению к труду и т. д. (конкуренция между
рабочими является лишь иной формой конкуренции капиталов),
представляет собой свободное и вместе с тем реальное развитие
богатства в качестве капитала» '.
Поскольку же конкуренция выступает как реальный способ
функционирования системы экономических связей общества, ни
одна категория буржуазной экономики, включая и стоимость, не
становится действительной иначе, как через посредство
свободной конкуренции, которая «выступает как взаимодействие
капиталов и всех остальных, определяемых капиталом, отношении
производства и общения» 2.
К. Маркс не случайно неоднократно подчеркивает значение
воспроизводства системы экономических связей, ибо оно
свидетельствует как о развитости этой системы, так п об адекватном
сложившемуся капитализму развитии производственных
отношений. Для того, чтобы экономические связи и меновая стоимость,
лежащая в их основе, воспроизводили себя, меновая стоимость
сама должна полагать «ту исходную точку обращения,
которая лежала вне обращения (разрядка наша. — Авт.),
была предпослана ему и для которой само обращение
представлялось движением, охватывающим ее извне и преобразующим
ее внутри себя, а именно — меновая стоимость должна полагать
труд...»; она «предоставляет себя труду, становится его
материалом, чтобы возобновить саму себя и с самой себя вновь начать
обращение» 3.
Структуру производственных отношений составляют две
социально-экономические связи, направленные от рабочего к
капиталисту и наоборот. Это — наемный труд и заработная плата
1 /<. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 154.
2 Там же, с. 155. Основным же отношением общения является, как
следует из анализа произведении К. Маркса, отношение обращения.
3 Там же, ч. I, с. 212-
123

в ее капиталистической форме как социально-экономическая
связь, складывающаяся между капиталистом и рабочим в
результате продажи последним своей рабочей силы. Рабочий
вступает в производственное отношение через заработную плату как
социально-экономическую связь, но сама эта связь определена
характером производства. «Индивид, принимающий участие в
производстве в форме наемного труда, участвует в продуктах, в
результатах производства, в форме заработной платы» 1.
Таким образом, производственное отношение складывается
из социальных связей, функционирующих в различных сферах
общественного производства — собственно производства, с
одной стороны, и распределения, обмена, с другой. Их единство
обусловлено двойственностью самого распределения,
поскольку «...прежде чем распределение есть распределение продуктов,
оно есть: 1) распределение орудий производства, и 2) — что
представляет собой дальнейшее определение того же
отношения — распределение членов общества по различным родам
производства (подчинение индивидов определенным
производственным отношениям)» 2.
Таким образом, рабочий вступает в процесс труда в
определенном социальном качестве. В процессе производства
снимается отделение труда от предметных моментов его
существования — орудия и материала. Процесс производства становится
возможным потому, что живой труд ставится в
соответствующую связь с материальными моментами его существования.
Однако по своей направленности технологическая связь
противоположна экономической как одной из сторон производства — ведь
с социально-экономической точки зрения живой труд подчинен
овеществленному, т. е. капиталу. Но коль скоро живой труд
вступает в отмеченную выше технологическую связь, она
существует уже не для самого труда, а для капитала, раз сам живой
труд является моментом капитала3. Капитал как экономическое
отношение содержит в себе в снятом виде технологические
связи между принадлежащими ему вещными и личными факторами
производства.
Таким образом, технологический процесс труда, который,
естественно, не может существовать в форме односторонней связи,
функционирует как технологическое отношение личного и
вещного факторов общественного производства. Снятие
односторонности как технологических, так и экономических связей стаиовит-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 31
2 Там же, с. 33.
3 См.: там же, с. 328—329. В оригинале употреблен термин, который и по
смыслу следует перевести как «связь», а не «отношение».
124

ся возможным благодаря такой существенной особенности
развитой системы экономических связей, как достраивание реальных
связей идеальными.
Проблема идеальных связей еще в большей степени ждет
своего развернутого решения, чем проблема социальных связей
в целом. Мы остановимся на ней лишь в той мере, в какой это
необходимо и возможно в рамках настоящей работы, исходя из
анализа «Экономических рукописей 1857—1859 годов» и
«Капитала», в которых категория «идеальные связи» играет весьма
важную роль.
В системе социальных связей не все они выступают по
отношению к своим носителям как реальные. Часть связей,
соотносительных реальным, выступает как идеальные, существующие в
«в качестве лишь мыслимого определения» '. (В то же время
реальные связи нельзя назвать материальными, поскольку они
включают в себя не только материальные, но и идеологические
связи).
Сам товар представляет собой единство реальной товарной
связи, движение которой есть реальное движение
потребительской стоимости и меновой стоимости, существующей в качестве
«идеального определения» в товаре. Деньги же выступают «как
мыслимое нами отношение» 2, т. е. совокупность идеальных
связей. Поскольку же эти идеальные связи соотносительны
реальным, они обладают не меньшей социальной силой, чем реальные,
неоднократно подчеркивает Маркс.
Исходя из единства реальных и идеальных связей, К. Маркс
более конкретно характеризует их развитие, сравнивая капитал
и простое товарное обращение. Для обоих характерно единство
двух отмеченных моментов; капитал становится попеременно то
товаром, то деньгами, однако в отличие от простого обращения
капитал «уже не только переходит из одной формы в другую,
но в каждом из этих определений является вместе с тем
отношением (в оригинале — связью по отношению. — Авт.) к
противоположному определению, т. е. идеально содержит его в
себе» 3.
Таким образом, в условиях сложившегося капитализма
можно видеть одну из характерных черт развитой системы
социальных связей и отношений — отношение всегда бинарно, но
далеко не всегда его сторонами являются реальные связи,
зачастую другая сторона представляет собой идеальную связь.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 211.
2 Там же, с. 135.
3 Там же, с. 210.
125

Характер связен определяется прежде всего уровнем
развития производительных сил, а закрепляется системой
производственных и в целом общественных отношений. В самой же
структуре производительных сил фактором, определяющим
социальные связи, является общественный характер труда.
Исследование его позволяет ответить на многие вопросы
современности, поскольку сейчас общественное производство
примерно одинакового уровня развития является материальной
основой противоположных общественных систем.
Вопрос о характере труда играет важную роль в анализе
поставленной К. Марксом проблемы идеального преодоления
капиталом пределов развития производства. Отмечая
разрушительное действие капитала на прежние локальные связи, на
те преграды, которые тормозят развитие производительных
сил, Маркс подчеркивает: из того, что всякую подобную границу
капитал рассматривает как ограничение и поэтому идеально
выходит за ее пределы, не следует, что капитал преодолел се
реально.
Речь идет здесь не о мысленном, воображаемом преодолении
пределов развития производства, а о возможностях
достраивания реальных связей идеальными. Противоречивость этого
процесса обусловлена внутренней противоречивостью самих
реальных связей, которые определяются, с одной стороны,
уровнем развития производительных сил, с другой —
капиталистическими производственными отношениями. Достраивание
реальных связей идеальными возможно в той мере, в которой первые
сответствуют уровню производительных сил. Это качество
характерно для всех систем, начиная с технологических связей.
Для крупной машинной промышленности характерна,
отмечает Маркс, «комбинация рабочих сил [Arbeitskräfte] (при
одинаковом у каждой рабочей силы способе труда) и применение
мощи науки, при котором комбинация и, так сказать,
коллективный дух труда перенесены в машины...» '.
Что означает «комбинация перенесена в машины»? Как
показал К. Маркс еще в ранних работах, человеческая рабочая
сила может выступать лишь в виде механического движения.
Современная же технология опирается на использование
более высоких закономерностей форм движения материн, чем
механические, и этот процесс усиливается по мере развития
научно-технической революции. Основные технологические связи
поэтому — это связи между различными элементами природных
процессов, технически преобразованных в системе машин. А те
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 81.
126

технологические связи, которые обеспечивают соединение
рабочей силы, живого труда со средствами производства,
достраивают основные технологические связи до необходимой системы,-
и, поскольку достраивающие элементы оторваны от основных,
они неизбежно носят абстрактный характер.
Но в отличие от содержания труда, определяемого
технологическими связями (которые, в свою очередь,
модифицируются экономическими), характер труда определяется
экономическими связями. Поэтому при рассмотрении характера труда
следует учитывать, что, с одной стороны, он определяется
уровнем развития производительных сил через механизм
технологических связей, с другой — производственными отношениями
через механизм экономических связей. Абстрактно-всеобщий
характер труда не порождается, а закрепляется
капиталистическими производственными отношениями.
На нынешнем этапе научно-технической революции человек
уже выходит из непосредственного процесса производства. И
тем не менее абстрактно-всеобщий характер труда
сохраняется. В чем же причина? Дело здесь в конкретных количественно-
качественных характеристиках.
Общественный характер труда положен всей системой
социальных связей и отношений. Человек выступает «как
определенным образом выдрессированная сила природы» (К. Маркс),
если абстрактность, частичность его труда закреплена снете-
'мой капиталистических производственных и в целом
общественных отношений.
Труд при социализме, опирающийся на достигнутый уровень
развития производительных сил, носит абстрактно-всеобщий
характер. Социалистические производственные и в целом
общественные отношения отвечают общественному характеру
производства и опираются на элементы
непосредственно-всеобщего труда. В то же время они являются социальным
условием развития непосредственно-всеобщего труда, поскольку лишь
в рамках социалистических общественных связей и отношений,
перерастающих в коммунистические, возможно достижение
адекватности социально-экономических и
производственно-технических связей в результате придания им (каждой с учетом
сё специфики) всеобщности.
Таким образом, при коммунизме окончательно
складывается адекватность системы: технологические связи и отношения—
экономические связи — производственные отношения.

Г. В. Стар к
НАУЧНОСТЬ ГУМАНИЗМА И ГУМАНИЗМ НАУКИ
Среди проблем, которые опубликование
«Экономических рукописей 1857—1859 годов» позволяет осветить с
новой полнотой, необходимо назвать проблему
соотношения научности и гуманизма, неразрывно связанную с
проблемой человека.
В современной буржуазной литературе о Марксе
прослеживается явное противопоставление принципов
научности и гуманизма, неумение пли нежелание совместить
их и оценка произведений Маркса с точки зрения их
противопоставления. Одни авторы рассматривают
«Капитал» как морализующее произведение, другие считают,
что стремление научно обосновать политику рабочего
класса, вскрыв экономические законы действительности,
не оставляет места гуманизму (Б. Мур, Р. Таккер,
П. Демец и др.). Ставшая очевидной необходимость
оценки воззрений Маркса на основе всех его
произведений, противопоставление молодого Маркса
зрелому привели к возникновению представления о том;
что в ранних работах он выступает как гуманист, а в
зрелых произведениях жертвует гуманизмом во имя
научности. Это представление характерно не только для
противников марксизма, но и для некоторых его
сторонников. Французский философ Альтюссер ', защищая
завоевания зрелого марксизма от его критиков,
поднимающих на щит ранние произведения, чтобы принизить
поздние, доказывает предпочтительность строгой научности
«Капитала» абстрактному гуманизму «Экономическо-фи-
лософских рукописей 1844 года». Истина, по мнению
Альтюссера, состоит в познании экономических законов
и следовании им, а гуманизму по сути дела не остается
места.
Односторонность такой позиции критиковалась как
во французской, так п в советской философской
литературе 2. Убедительно показывая недопустимость разрыва
1 L. Althusser. Pour Marx. Paris, 1965.
2 См.: С. Сэв. Марксизм и теория личности. М., «Прогресс», 1972; В. В. Кс-
шелава. Гуманизм действительный и мнимый. М., Политиздат, 1973.
128

принципов научности и гуманизма, многие авторы использовали
в качестве аргументации материал «Экономических рукописей
1857—1859 годов», по использование это было исключительно
фрагментарным. Такой подход не дает возможности выявить
непрерывную логическую связь между отдельными цитатами,
которая становится очевидной при сопоставлении их с основной
экономической линией и структурой работы. Кроме того, при
решении вопроса о соотношении научности и гуманизма в
наследии Маркса до сих пор не использовалось достаточно полно
сопоставление его позиции с представлениями предшествующих
авторов. Рассмотрение проблемы в контексте экономического
исследования и в сравнении с предшествующей Марксу
литературой позволяет решить ее более определенно и оцепить Значение
новых результатов, полученных Марксом в «Экономических
рукописях 1857—1859 годов» по сравнению с другими его
работами.
Проблема в свете истории мысли
и предшествующих работ Маркса
В точке зрения, признающей гуманизм ранних работ Маркса,
но отказывающей им в научности, не учитывается одно
обстоятельство: уже в это время, задолго до детального исследования
экономических законов, гуманистические убеждения Маркса
отличаются от представлений предшествующей мысли более
глубоким теоретическим фундаментом. Он не только выступает как
представитель активного гуманизма, требующего ликвидации
социального неравенства, без чего принципы гуманизма
остаются абстрактными, непоследовательными, неполными, по п
подчеркивает отличие своей позиции от появившихся ранее
проектов социальных преобразований.
В развитии коммунизма Маркс выделяет три формы '.
Первая, по-видимому, характеризует народные движения эпохи
реформации. К ней могут быть отнесены также ранние
произведения утопического социализма. Вторая форма, скорее всего,
характеризует утопический социализм XIX в. И, наконец, третья
форма характерна для коммунизма середины XIX в. К ее
представителям Маркс относил себя и, возможно, Фейербаха.
Только эта форма коммунизма, по мнению Маркса, совпадает с
гуманизмом. Сравнение этих этапов позволяет выявить
постепенное углубление гуманистических позиций в социальных утопи-
1 См.:/С. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 114—116.
9. Заказ № 5213 129

их и оценить подход Маркса к проблеме как более научный уже
на материале «Экономическо-философских рукописей 1844
года».
Для первой формы коммунизма характерно требование
установления всеобщего равенства путем перераспределения
наличных благ. Маркс расценивает такие взгляды как «завершение...
зависти и... нивелирования» '. Всю неприглядность этой формы
коммунизма, по его мнению, ясно обнаруживает идея общности
жен и насильственного абстрагирования от таланта 2. В утопиях
Мора, Бэкона, Кампанелы, Вераса сделан определенный шаг по
сравнению с требованиями стихийных народных движений:
вместо призывов к насилию и мести — попытка убедить в
необходимости социальных преобразований на примере якобы
существующих идеальных государств, созданных усилиями великих
законодателей; вместо абстрактных требований равенства —
попытки вскрыть причины социальных зол, продумать в мельчайших
деталях проповедуемое социальное устройство, направленное к
установлению всеобщего блага. И тем не менее эти благородные
устремления оказываются для Маркса несовместимыми с
гуманизмом. Почему?
Общими принципами построения идеальных государств для
авторов самых различных утопий являлись обобществление
имущества, упразднение денег, всеобщий принудительный труд,
умеренность потребностей, жесткая регламентация не только
трудовой деятельности, но и частной жизни, строгая изоляция
государства от внешнего мира. Уже через столетне после
появления этих утопий развитие политической экономии дало
теоретические обоснования для выявления ограниченности этих
предпосылок.
Авторы утопий признавали материальное благосостояние
непременным условием счастливого общества, но фактически
ориентировались на достигнутый уровень богатства, на его
перераспределение при сохраняющемся объеме. Политическая экономия,
исходя из представлений о богатстве как самоценности, не
нуждающейся в доказательстве, и рассматривая хозяйственную
жизнь как сферу действия объективных законов, которые
законодатель может использовать лишь предоставив им свободу
действия, сделала предметом своих исследований законы
обогащения государств. Результатом исследований был вывод о том, что
частная собственность, денежные отношения, стимулирование
потребностей, широкие связи с другими государствами и, более
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 115.
2 См.: там же, с. 114.
130

того, нищета масс л богатство немногих являются непременным
условием обогащения нации в целом.
Общественная мысль, казалось, пришла к альтернативе:
утопизм гуманистической ориентации на всеобщее равенство,
связанный с застоем и относительным обнищанием государства, пли
научно обоснованное развитие нации в целом ценой угнетения
большинства населения. Выбор между аскетизмом и роскошью,
богатством и нравственностью остро дебатировался во
французской философии эпохи Просвещения.
В произведениях Оуэна, Сен-Симоиа и Фурье, которые могут
рассматриваться как представители «второй» формы
коммунизма, обнаруживается явная тенденция к синтезу
противоположных точек зрения. Ими преодолена такая ограниченность
предшествующей формы, как мелочная принудительная
регламентация труда и быта, уравпнтельство, ведущее к снижению общего
материального и культурного уровня, которые до сих пор в
антикоммунистической пропаганде связываются с коммунизмом как
таковым. Осуждение аскетизма, признание необходимости
развития общественных потребностей, учет человеческих слабостей и
психологических особенностей, требование свободной смены
занятий, признание справедливым распределения материальных
благ по трем принципам — труду, капиталу, таланту, понимание
роли промышленности и признание заслуг капитализма в
создании общественного богатства отличают их от предшествующих
утопий, а стремление радикально улучшить положение широких
народных масс, яркая критика антигуманистической сущности
капитализма — от экономических учений, оказавшихся
теоретическим оправданием капиталистического строя. Признание
безграничности общественного развития с его неизбежными
изменениями, утверждение, что закономерности общественной жизни не
могут быть поняты без обращения к политической экономии,
особое внимание к пролетариату говорят о поиске в
направлениях, которые позднее станут основными для Маркса.
Существенный сдвиг в сближении предпосылок научности и
гуманизма обусловил отношение Маркса к французскому
утопическому социализму как к одному из непосредственных
источников своих взглядов. Но тем не менее «второй форме»
коммунизма он также отказывает в гуманизме. Какова подоплека этой,
возможно, излишне резкой оценки?
Сознательное введение в анализ понятия «человек»,
рассмотрение гуманистической и социальной проблематики с точки
зрения этого понятия объясняют такую оценку. Никто до Маркса в
истории социальной мысли, в том числе и великие социалпсты-
9*
131

утописты, не связывали идею социальных преобразований с
теоретическим рассмотрением проблемы человека. Разумеется,
мыслители прошлого отвечали на вопрос, какого человека хочет
и будет продуцировать предлагаемая ими система, по, во-первых,
объектом внимания были способы достижения счастья людей
без попытки исследовать законы формирования человека,
во-вторых, в представлениях о человеке отсутствовал историзм.
Аргументация велась с позиции «человека вообще» — представления,
полученного путем абстрагирования от отдельных индивидов
наличного общества и оказывающегося чем-то раз навсегда
данным от природы и неизменным в своих характеристиках.
В «Экономпческо-философскпх рукописях 1844 года» Маркс
рассматривает человека как «родовое существо», говорит о
«родовой сущности человека», о родовой сущностной силе
человека, о «родовой жизни», об отчуждении рода — терминология,
совершенно чуждая предшествующей социалистической
литературе 1, Понятие «род» употребляется Марксом не как
выражение принадлежности к homo sapience, а как средство
подчеркнуть социальную сущность человека, социальный источник его
развития. Человек — родовое существо, поскольку на каждом
этапе исторического развития он есть результат
непрекращающегося развития рода, результат присвоения «предметно
развернутого богатства» человеческой сущности2.
Такая позиция позволяет Марксу четко выявить
ограниченность предшествующих форм коммунизма и буржуазной
политэкономии, встать выше бесплодного многолетнего спора о
предпочтительности богатства или нравственности. Точки
зрения, исходящие из представления о некоем минимуме
потребностей, означают возврат к грубой простоте бедного и не
имеющего потребностей человека. Это уничтожает, по сути дела,
возможность для развития человека как «рода». Поэтому
несовместима с гуманизмом первая форма коммунизма. Вторая
форма есть, по мнению Маркса, возвращение человека к
самому себе, избавление от аскетизма, ' признание правомерности
развития человеческих потребностей. Но этой формой еще не
постигнута «человеческая природа потребности», не уяснена
«положительная сущность частной собственности»3. Другими
словами, не осознана роль частной собственности,
капиталистических отношений в становлении и развитии потенций
многогранного человека, в развитии человека как «рода». Только
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 94—96.
2 Там же, с. 122.
3 Там же, с. 116.
132

третья форма коммунизма, осознающая это значение частной
собственности, является ее положительным упразднением,
«возвращением человека к самому себе как человеку
общественному», «подлинным присвоением человеческой сущности
человеком и для человека...» '.
Рассмотрение с позиции человека как «родового существа»
буржуазной политэкономии, исходящей, казалось бы, из
интересов «рода» и внесшей существенный вклад в научное
решение проблемы, позволяет Марксу выявить антигуманнзм и
историческую ограниченность ее установок. В своих логических
построениях политэкономы по преимуществу используют одну фи-
гуру — рабочего. Его скудные потребности называются
человеческими и принимаются как масштаб для развития масс. Но
этот масштаб несоизмерим с исторически развившимися
потребностями человека как «родового» существа. В сравнении с
ними он есть «аскетизм» и «самоотречение»2, превращение
«родовой жизни в средство для поддержания индивидуальной
жизни» 3, возвращение к животному существованию, иными
словами — отчуждение подлинной человеческой сущности.
Конкретные исторические фигуры, будь то рабочий или капиталист,
не должны служить эталоном представлений о человеке,
который есть явление всеобщее и развивающееся.
Понимание человека как совокупности разнообразных
потенций, вырабатываемых человечеством по мере его развития, а
не просто как чувствующего и страдающего индивида,
настойчиво проводимая мысль о связи развития человека с развитием
частной собственности и необходимости экономических
исследований для реализации гуманистических принципов
свидетельствуют о стремлении Маркса предпослать социалистическим
планам формирования нового человека знание о механизме его
развития. Таким образом, в корне подрывается версия о
разрыве научности и гуманизма в ранних работах Маркса,
предполагающая, что до самостоятельных экономических исследований
его гуманистические идеалы с понятием закономерности не
связывались.
Понятие человека, позволившее Марксу преодолеть
односторонность предшествующей мысли, органически соединить
принципы гуманизма, идею социальных преобразований и
бесспорные выводы политической экономии, стало возможным
благодаря достижениям немецкой классической философии
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 116.
2 Там же, с. 131.
3 Там же, с. 92.
133

Последовательный историзм Гегеля, понимание связи
духовного развития индивида с интеллектуальным развитием всего
человечества, рассмотрение индивидуального сознания на
различных этапах его развития как сокращенного воспроизводства
этапов, пройденных человечеством, выявление исторических и
логических ступеней развития Духа пошатнули прежнее
представление о человеке как природном существе.
Гуманистическая направленность философии Фейербаха, воплотившей как
достижения Гегеля, так и стремление снять с них
теологический налет, понимание человека как единства «Я и «Не-я», как
отражения совокупных потенций и возможностей людей, как
прообраза Бога и гегелевского Абсолюта, как существа
изменяющегося, преодолевающего собственные границы,
движущегося к совершенствованию и универсальности послужили
непосредственной основой идей, выдвинутых Марксом в «Эконо-
мическо-философских рукописях 1844 года».
Но уже в этой работе, по сравнению с Гегелем, и в
«Немецкой идеологии», по сравнению с Фейербахом, Маркс подчеркивает
отличие собственных представлений о человеке. Характерно, что
критика Гегеля ведется с позиций гуманизма, предопределена
стремлением совместить идею закономерности и
гуманистическую ориентацию, а критика Фейербаха порождена
стремлением придать научный характер его гуманизму, выявить
действительные закономерности формирования человека,
соответствующего гуманистическим идеалам.
Гегелю предъявляется упрек в том, что слепая
закономерность, изображенная им в размеренной поступи Мирового
Духа, по сути дела не оставляет места для свободной
деятельности индивида н гуманистической ориентации. Только от
Фейербаха, по мнению Маркса, «ведет свое начало полоо/сительная
гуманистическая и натуралистическая критика» '. Излагая в
«Немецкой идеологии» материалистическое понимание истории,
Маркс рассматривает ее вопреки Гегелю как историю развития
индивидов2.
Фейербах подвергается критике за то, что не видит всей
глубины пропасти между философским представлением о
человеке и конкретными индивидами, заблуждается в отношении
путей их сближения, ограничивается абстрактной моделью
«Я» и «Ты», не обращая внимания на различия индивидов в
различных исторических условиях. Маркс упрекает его за «вы-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 44.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах. Противоположность
материалистического и идеалистического воззрении. М., Политиздат, 1966, с. 48, 49, 88.
134

равнивание в роде», за абстрактность представлений, за то, что
он «застревает на абстракции «человек» '.
В критике 1\1ладогегельянских представлении особенно
наглядно выступает совершенный Марксом в это время переход
к материализму. Для Маркса неприемлемо выведение
отношений людей из понятия «человек», представление об истории
как развитии рода или «человека», убеждение в том, что
человек руководит отдельными эпохами, понимание
освобождения человека как освобождения от заблуждений,
«освобождение от фраз» 2. Индивиды в своей массе не таковы, каков Дух
или человек, воплощающий на данном этапе вершину развития
человечества. Они таковы, каково общее положение вещей, так
как имеет место совпадение индивидов с их
жизнедеятельностью и производством. Определенной производственной
деятельности, определенным общественным и производственным
политическим отношениям соответствуют определенные
индивиды. Не реформация сознания как средство изменения
социальной действительности, а изменение действительности как
средство изменения сознания, не избавление от представлений,
а уничтожение разделения труда3, развитие производительных
сил как средство преодоления всеобщей бедности4,
универсальное присвоение как условие развития индивидуальных
способностей 5 — вот реальные пути производства нового человека,
отстаиваемые Марксом в полемике с младогегельянцами.
Сравнение взглядов Маркса с философскими
представлениями о человеке показывает, что, во-первых, их отличие
предопределено активным характером его гуманизма, стремлением
к массовому формированию человека в соответствии с
гуманистическим идеалом. Во-вторых, Марксом впервые
сформулирована основная закономерность, которую необходимо учитывать
в решении поставленной задачи, — «...сущность человека не есть
абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей
действительности она есть совокупность всех общественных отношений»6.
Гуманистическая подоплека этого тезиса не видна из одного его
текста, но предыстория его появления, его теоретическая
насыщенность, позволяющая одновременно избежать фатализма ге-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах..., с. 33, 35, 36
2 См.: там же, с. 32.
3 См.: хам же, с. 82.
4 См.: там же, с. 45.
5 См.: там же, с. 94.
0 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 3.
133

гелевской концепции, показать абстрактность гуманизма
Фейербаха и бесплодность младогегельянства, подняться над
множеством туманно-гуманных проектов, говорят о том, что он был
результатом стремления поставить гуманистические принципы на
научную основу.
Значение «Экономических рукописей
1857—1859 годов»
Положение о сущности человека как совокупности
общественных отношений при всем его неизмеримом значении
оставалось пока лишь гипотезой. В 1857—1859 гг. Маркс в ходе
экономического исследования конкретизирует и доказывает
положение о сущности человека как совокупности общественных
отношений на примере капиталистического способа производства.
При этом им была показана роль капиталистических
отношений в становлении гуманистического идеала человека.
Основанием для такого вывода служит наличие не объяснимого иначе
материала во всех без исключения структурных
подразделениях работы.
Во введении Маркс критикует сложившееся правило
предпосылать изложению политической экономии часть под
названием «Производство», в которой рассматриваются общие
условия всякого производства. Резкое возражение Маркса
вызывает рассмотрение этих общих условий на примере деятельности
«производителя-одиночки», подход, характерный в прошлом
для Смита и Рпкардо, а среди современных авторов
обнаруживаемый Марксом у Бастпа, Прудона, Кэрп. «Производство
обособленного одиночки вне общества... такая же бессмыслица,
как развитие языка без совместно живущих и
разговаривающих между собой индивидов», — заявляет Маркс К
«Единичный и обособленный охотник и рыболов, с которых начинают
Смит и Рикардо, принадлежат к лишенным фантазии
выдумкам XVIII века»2.
Выходя далеко за пределы непосредственных экономических
задач, Маркс направляет удар против «пророков XVIII века»
— французских философов эпохи Просвещения, представления
которых о человеке как свободном, универсально развитом
существе служат основой понимания человека и гуманистнческо-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т- 46, ч. I, с. 18,
2 Там же, с. 17.
136

го идеала вплоть до нашего времени. Полностью соглашаясь с
гуманистическими требованиями равенства и свободы в самом
различном их понимании, он отрицает представление о
человеке как «соответствующем природе», «данном самой природой»,
как «исходном пункте» истории '. На первых этапах становления
человек — часть семьи и рода, роль его в производстве жестко
определена. Свободный выбор деятельности стал возможен
только на определенном этапе развития общества.
Самостоятельность Робинзона, ставшего моделью свободного,
всесторонне развитого человека, но мнению Маркса — продукт
разложения феодального общества товаром и развитием
производительных сил, начавшимся с XVI в.
В последующих главах Маркс на конкретных примерах
доказывает этот тезис. Каждая ступень в экономическом
исследовании оказывается непосредственно связанной с проблемой
возникновения гуманистического идеала и возможностью его
осуществления.
Рассматривая меновую стоимость, Маркс возвращается к
мысли о том, что фигуры, подобные Робинзону, и требования к
обществу с позиции подобной индивидуальности возможны
далеко не па каждом этапе его развития. «Та степень и та
универсальность развития потенций... при которых становится
возможной эта индивидуальность, имеют своей предпосылкой как
раз производство на основе меновых стоимостей, которые вместе
со всеобщим отчуждением... индивида от себя и от других
впервые создают также всеобщность и всесторонность его
отношений и способностей» 2.
Прежде чем отдельные навыки становятся одним из
компонентов возможностей универсально развитой личности, они
вырабатываются по отдельности в различных сферах деятельности.
Диеновые отношения, товарное производство неизмеримо
увеличивают число вырабатываемых в обществе навыков,
безгранично расширяют возможности человека как родового существа
по сравнению с тем, чем является человек но природе. «То,
что... потребность одного может быть удовлетворена продуктом
другого и vica versa, то, что один может произвести предмет,
являющийся потребностью другого... все это доказывает, что
каждый индивид в качестве человека выходит за пределы
своей собственной особой потребности и т. д. и что они относятся
друг к другу как люди; что общая им родовая сущность осо-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч.- I, с. 18.
2 Там же, с. 105.
137

знана всеми» К Всеобщий обмен деятельностью, возможное™,
создаваемые им, есть реальная основа представлений
философов прошлого о Боге, Абсолюте, Роде, Человеке и
необходимая предпосылка, без которой невозможен гуманистический
идеал универсально развитой личности как всеобщее
требование.
Исследуя функции денег, Маркс отмечает их
стимулирующую роль в становлении компонентов универсальности, в
ускорении этого процесса. Представляя богатство во всеобщей
форме, деньги становятся источником новой страсти — страсти
к обогащению, не носящей природного характера и в отличие
от страсти к особенным предметам безграничной. В
результате открываются огромные возможности для роста
общественного богатства и развития предпосылок всесторонней
индивидуальности. В погоне за всеобщим представителем богатства
предметы производятся в количествах, превышающих
потребности производителя. Трудолюбие индивида отныне не знает
границ. Становится безразличным отношение к особенному
характеру труда — он может принимать любую форму.
Развивается изобретательность в создании новых предметов для
общественных потребностей, и таким образом
закладываются новые грани человеческого существа2. Эти представления
Маркса резко отличают его от утопистов прошлого и многих
современных социалистов, которые подчеркивают исключительно
антигуманную сущность денег.
При анализе денег Марксом проводится еще одна важная
мысль — о роли их в появлении гуманистических требований
всеобщего равенства и свободы. Убеждение в принципиальном
неравенстве пронизывало античное мировоззрение: люди
различны по своим интеллектуальным и физическим
возможностям и нравственным качествам, рабом или свободным
является тот, кто достоин им быть по природе. Развитие денежных
отношений рождает другую ситуацию — деньги дают их
обладателю возможность господства независимо от его
индивидуальных природных данных. Сам акт обмена, включающий всего
лишь обменивающиеся стороны, предмет обмена и эквивалент
есть, по мнению Маркса в отличие от представлений Прудона
и других авторов, воплощение социального равенства и
проявление свободы индивидов. Всеобщий характер меновых
отношений говорит о всеобщем характере отношений
свободы и равенства в отличие от античности и средневековья,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с 189,
2 См.: там же, с. 169.
138

породивших представление о свободе и. равенстве
«совершенно противоположного и по существу всего лишь
локального содержания» 1. «Как чистые идеи они представляют
собой идеализированные выражения различных моментов
обмена меновыми стоимостями...»2. Единство собственности,
свободы и равенства было, по мнению Маркса, впервые теоретически
сформулировано итальянскими, английскими и французским'!
экономистами XVII и XVIII вв. Они «реализовались впервые
только в современном буржуазном обществе» и, «будучи
развиты в юридических, политических и социальных отношениях»,
остаются их фактическим базисом3.
Переходя к анализу прибавочной стоимости и показав, что
она есть результат неэквивалентного обмена между трудом и
капиталом, кража прибавочного труда рабочего, Маркс отмечает
прогрессивное значение этого несправедливого присвоения. С
точки зрения простого поддержания существования рабочего
прибавочный труд излишен. Поэтому только деятельность
капиталистов дает возможность развиваться прибавочному
труду как всеобщей потребности. Только благодаря дисциплине
капитала может выработаться трудолюбие «как всеобщее
достояние нового поколения»4, только таким путем создается
возможность поддержания всеобщего богатства при
незначительных затратах времени и человек может в конце концов
заставить вещи делать то, что ранее делал он сам.
В создании прибавочного труда Маркс видит великую
историческую миссию капитала. Она заключается не только в
производстве общественного богатства и в создании материальных
элементов для развития «богатой индивидуальности»; таким
путем, по мнению Маркса, производятся массовые
предпосылки качества, без которого немыслима универсально развитая
личность — потребность в деятельности. Только в горниле
капитала труд как принуждение, как суровая необходимость
может превратиться в «полное развитие самой деятельности»5,
природная необходимость может смениться исторически
выработанной потребностью. «Поэтому-то капитал и
производителен...», — заключает Маркс 6.
Понятие производительности капитала существенно
отличает Маркса от других политэкономов, ограничивающихся изо-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4G, ч. II, с. 456-457.
2 Там же, с. 456.
3 Там же.
4 Там же, ч. I, с. 280.
5 Там же, с. 281.
6 Там же.
139

бражением заслуг капитала в создании общественного
богатства. Маркс говорит не только о роли капитала в развитии
производительных сил, как это было в «Манифесте
коммунистической партии», но и о его значении для формирования
всесторонне развитой личности. Производительность капитала
есть для него производительность в смысле создания
исторических предпосылок выдвижения и осуществления
гуманистического идеала К
Переходя от анализа процесса производства капитала к
рассмотрению процесса его обращения, Маркс прослеживает
значение закономерностей сферы обращения для развития нового
человека и осуществления гуманистического идеала. Производство
абсолютной прибавочной стоимости, стремление к увеличению
прибавочного продукта имеет своим следствием тенденцию к
расширению рынка, которая осуществляется по двум
направлениям 2: во-первых, капиталистическое производство захватывает
все новые и новые рынки сбыта, происходит постепенное
складывание мирового рынка, история начинается как всемирная
история; во-вторых, рынок расширяется изнутри путем создания
новых отраслей производства, в производство и обмен вовлекаются
все новые и новые природные объекты — по существу вся
природа. Эти тенденции Маркс непосредственно связывает с
проблемой человека.
Эксплуатация всех сил, превращение природы в
«лабораторию» человека создают условия для преодоления обожествления
природы, долгое время бывшего одной из важных предпосылок
религии. Впервые создаются условия для массового
осуществления одного из важнейших требований гуманистической мысли
XVIII в. — освобождения человека от религиозного гнета.
Складывание мирового рынка создает условия для
преодоления национальной ограниченности и национальных
предрассудков в представлениях о человеке и его будущем у отдельных
пародов. Преодолевается традиционное, «самодовольно замкнутое
в определенных границах удовлетворение существующих
потребностей и воспроизводство старого образа жизни»3. Пользуясь
предметами потребления, предлагаемыми мировым рынком,
народы, находящиеся на иных стадиях развития, помимо своей во-
1 Принцип доведения экономических понятии до гуманистической
проблематики проводится Марксом и при рассмотрении других категории. Он
говорит не просто о «воспроизводстве», но о «воспроизводстве индивидов»,
не просто о разделении труда, но о разделении труда как о звене во
всеобщем разпптпп человечества и т. д. (см.: К. Ма/жс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46,
ч. II, с. 262, 451, 222).
2 См.: там же, ч. I, с. 386—387.
3 Там же, с. 387.
140

ли подвергаются цивилизующему влиянию капитала, так как
«...чтобы пользоваться множеством вещей, человек должен быть
способен к пользованию ими, т. е. он должен быть в высокой
степени культурным человеком...» К
Создание капиталом универсальной системы труда, системы
«всеобщей эксплуатации природных и человеческих свойств» 2,
«культивирование всех свойств общественного человека» 3
означают не что иное, как начало действия тенденции массового
производства универсально развитого человека, в результате
которой универсальность индивида создается не только «в качестве
мыслимой или воображаемой, а как универсальность его
реальных и идеальных отношений» 4. В разделе «Кругооборот и
оборот капитала» Маркс отмечает еще одну тенденцию капитала —
сведение к минимуму времени продвижения товаров, тенденцию
«уничтожения пространства посредством времени»5, которау
приводит к небывалому ускорению процесса становления
«универсальности индивида». ,
Анализ Марксом роли капиталистического способа
производства в становлении гуманистического идеала н создании
предпосылок его осуществления при поверхностном рассмотрении
может быть примят за его оправдание, может показаться
капитуляцией перед объективными экономическими законами. Но
отказывается ли Маркс в действительности от ранней критики
капитализма с гуманистических позиций?
В «Экономических рукописях 1857—1859 годов» Маркс
специально подчеркивает, что выявление отрицательных сторон
капитализма к теме исследования непосредственно не относится.
Он сознательно избегает его критики с чисто гуманистических
позиций. Но критика, развиваемая с точки зрения
производительных сил, подтверждает прежний отрицательный вывод.
Показывая разрушительную тенденцию капитала ко всему, что
тормозит развитие производительных сил, препятствует
расширению потребностей и многообразию производства, задерживает
эксплуатацию природы, духовных сил и обмен между ними,
Маркс делает характерную оговорку: «Однако из того, что
всякую подобную границу капитал рассматривает как ограничение
и'поэтому идеально выходит за ее пределы, вовсе не следует,
что капитал преодолел се реально...»^.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4G, ч. I, с. 386.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же, ч. II, с. 35.
5 Там же, с. 32.
6 Там же, ч. I, с. 387.
141

В разделе «Первоначальное накопление капитала» Маркс
дает яркую картину отчуждения рабочего при капитализме. При
этом подчеркивается не отчуждение от «родовой сущности», что
уже было сделано в «Экономическо-философских рукописях 1844
года», а отчуждение от средств производства и, более того, от
ряда непосредственных производительных функций. Участвуя в
совокупном труде, который есть целостность, непосредственные
производители не имеют представления о пей. Их труд
комбинирован внешней силой. Духовное единство труда подчинено
чужой мысли. Материальное единство труда подчинено предмет-
пому единству машин, которые, по сути дела, не являются
орудием для рабочего, скорее рабочий существует при них как
«одушевленная единичная точечность, как живой изолированный
придаток» '. Имея тенденцию к безграничному развитию
производительных сил, капитал «делает односторонней, лимитирует и т. д.
главную производительную силу — самого человека...» 2.
Общее современное состояние человека, по мнению Маркса,
не дает удовлетворения, «...там же, где оно выступает
самоудовлетворенным, оно —. пошло»3. Этот вывод резко отличает
Маркса от буржуазных политэкономов, убежденных в
безграничных возможностях капиталистической формы производства,
от буржуазных апологетов, совершающих логический скачок от
утверждения свободы и равенства меновых отношений к
утверждению свободы и равенства как сущности капиталистического
строя и, наконец, от некоторых социалистов, полагающих, что
социализм есть осуществление идей, провозглашенных
французской революцией, в то время как буржуазные идеи свободы и
равенства ограничены признанием частной собственности.
Показав огромное значение частной собственности и ее
модификаций — товарного и капиталистического производства в
становлении гуманистического идеала, недооцененное
социалистическими системами прошлого, Маркс в конечном итоге
соглашается с ними: для полного воплощения гуманистического идеала
частная собственность является непреодолимым препятствием.
В ходе экономического исследования он приводит нас к
обогащенной форме знакомого противоречия — частная'
собственность или нравственность, застой или развитие, гуманистическая
устремленность или смирение перед лицом экономических
закономерностей.
Новая модификация старой антиномии раскрывается Марк-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4G, ч. I, с. 460.
2 Там же, с. 403.
3 Там же, с. 476.
142

сим в рамках политической экономии па примере Рпкардо и Си-
смонди. В первой фразе рукописей он указывает иа этих
авторов как на две основные фигуры, завершающие развитие
политэкономии. Эта оценка, на первый взгляд, вызывает
недоумение ввиду несоизмеримости теоретического потенциала этих
исследователей, но становится понятной с точки зрения
морального выбора, следующего из экономических исследований. Рикар-
до разрешает противоречие, выбирая капиталистический строй.
Сиомондн наряду с другими политэкономами-социалистами
отдает предпочтение предшествующим способам производства,
когда отчуждение человека не было столь безграничным.
Первый, по мнению Маркса, «больше понял универсальную
тенденцию капиталистического производства», второй — «его
специфическую ограниченность» К
Глубокие основания позиции Рикардо и неправомерность
его окончательного вывода в связи с обнаружением в
капиталистическом способе производства внутренних препятствий для
дальнейшего развития были рассмотрены Марксом в
предшествующей части рукописей. Позиция Сисмонди, предлагающего
возврат к имевшим место способам производства, в отличие от
утопий, переносящих пас в общества, порожденные фантазией
их авторов, требует столь же серьезного рассмотрения. Эту
задачу, по нашему мнению, призван решить раздел: «Формы,
предшествующие капиталистическому производству».
Рассмотрев азиатскую, античную и германскую формы
собственности, Маркс признает, что по сравнению с современным
древний мир имеет свои привлекательные черты. Он не только
кажется чем-то более возвышенным, но действительно
«возвышеннее современного во всем том, в чем стремятся найти
законченный образ, законченную форму и заранее установленное
ограничение» 2. Античные общества дают нам образцы цельных
и гармоничных людей, близких к идеалам гуманизма XVIII в.
Целью государственных реформ и учреждений является
производство «наилучших граждан»3. Человек, хотя и ограниченный
в национальном, религиозном и политическом отношениях,
выступает как цель производства, в то время как в
капиталистическом обществе производство «выступает как цель человека,
а богатство как цель производства» 4.
Однако основа, на которой зиждется древний строй,
предельно ограничена. Это всего лишь «воспроизводство заранее дан-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46; ч. I, с. 388.
2 Там же, с. 476.
3 Там же, с. 475.
4 Там же, с. 47G.
143

кых... отношений отдельного человека к его общине... к
условиям труда... к своим товарищам по труду, соплеменникам и
т. д. К Развитие такого общества возможно лишь в пределах
определенного круга. Возможно появление крупных личностей,
но немыслимо «свободное и полное развитие пи индивида, ни
общества...» 2.
Воспроизводство человека в какой-либо одной
определенности, стремление оставаться чем-то окончательно
установившимся неприемлемы для Маркса: развитие «всех человеческих
сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было
заранее установленному масштабу», создание человеком себя «во
всей своей целостности», целостность как самоцель — вот
критерии, используемые Марксом для оценки общественного строя 3.
Не материальное богатство, а развитие человеческих потенций
в ходе его производства заставляет Маркса предпочесть
капиталистический строй древним. «Чем иным является богатство,
как не абсолютным выявлением творческих дарований
человека, без каких-либо других предпосылок, кроме
предшествовавшего исторического развития...»4.
Но означает ли это предпочтение нечто большее, чем
определение собственной позиции? Анализ, проведенный Марксом,
имеет целью показать, что для человечества этого выбора
практически не существует, и надежды на возвращение к
предшествующим способам производства есть новая разновидность
экономических утопий. Стремление к богатству неустранимо, но
все самые невинные и безопасные, на первый взгляд, способы
его достижения необратимо разлагают древний строй, как это
показывает нам история Рима: постройка города и обработка
прилегающих земель изменяют условия существования общины,
рост населения снижает объем наделов, необходимость
колонизации порождает завоевательные войны, в результате их
возрастает число рабов, увеличивается ager publicus, происходит
усиление патрициев и т. д.5. Развитие рабства, концентрация
землевладения, обмен, денежные отношения, казавшиеся до
известного момента совместимыми с основами общества, делают
невозможным воспроизводство.
Мысль о невозможности воспроизводства проверяется
Марксом и на примере наиболее стабильной формы собственности—
азиатской. Неизбежность разделения земледелия и ремесла, в
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 475.
2 Там же.
3 Там же, с. 476.
4 Там же.
5 См.: там же, с. 483.
144

единстве которых Маркс усматривает причину стабильности
этой формы собственности, делает неизбежным и ее крушение.
Увеличение производительности труда, новые способы труда,
новые виды его комбинирования, изменение самих
производителей, вырабатывающих в себе новые качества и умения, новые,
силы, новые потребности, новый язык, обрекают
воспроизводство на неудачу '. Сохранение старой общины «заключает в себе,
разрушение тех условий, на которых она покоится, и оно
переходит в еврю противоположность» '. Маркс завершает раздел
подробным исследованием возникновения капиталистических
отношений как разложения прежних форм собственности.
Понимание капитала как ступени развития, сменившей
предшествующие формы собственности, дает Марксу перспективу на
будущее. Признание им исторической значимости капитала
принципиально отличается не только от явной апологетики, но
и от попытки объективного исследования у Рикардо: не
смирение перед лицом экономической неизбежности, а понимание ее
как предпосылки нового строя характерны для него. Крайняя
форма отчуждения наемного труда от своих условий и
продукта представляет, по его мнению, «необходимую промежуточную
стадию», содержит в себе, хотя и в превратной форме,
«разложение всех ограниченных предпосылок производства», создает
«всю полноту материальных условий для целостного
универсального развития производительных сил индивида»2. В
дальнейшем исследовании Маркс выявляет экономические
закономерности, позволяющие обосновать эту уверенность.
Исследуя кругооборот п оборот капитала, Маркс
подчеркивает коренное отличие капиталистического способа
производства от всех предшествующих. Если все прежние формы
общества погибают с развитием общественных производительных
сил, то способом существования капитала являются
«беспрестанные перевороты в своих существующих предпосылках»3. В
результате создаются условия не только для развития
производительных сил индивида, но и возможности для внесения
движения в идеал человека. Складывается ситуация, когда «сам
процесс развития положен и осознан как предпосылка
индивида»4. Такое положение возможно, по мнению Маркса, только в
том случае, если определенные условия производства не
являются препятствием для развития производительных сил.
Рассматривая вопрос об основном и оборотном капитале,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,- т. 46. ч. I, с. 483.
2 Там же, с. 508.
3 Там же. ч. II, с. 34.
4 Там же. с. 35.
10. Заказ № 5213
145

Маркс обнаруживает аргументы, позволяющие прогнозировать
установление нового способа производства. И дает анализ
системы машин как наиболее адекватной формы основного
капитала. Ее развитие является условием подчинения всеобщего
процесса производства единой воле человека, показателем того,
в какой степени «условия самого общественного жизненного
процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта...» К Это
развитие создает ситуацию, при которой созидающая стоимость
энергия единичной рабочей силы исчезает как бесконечно малая
величина по сравнению с овеществленной в системе машин
стоимостью. Система машин создает прибавочное время, сводя
необходимое рабочее время к минимуму и увеличивая
общественное свободное время, Впервые возникает возможность
избежать антагонистического характера производства и
создаются условия для художественного и научного развития масс2.
Рассмотренные фрагменты «Экономических рукописей 1857—
—1859 годов» особенно часто цитируются и комментируются,
но не всегда при этом отмечается, что анализ тенденций
развития основного капитала дал Марксу возможность снять
проблему, стоявшую перед обществом на протяжении двух веков,—
проблему выбора между эксплуатацией и застоем общества,
между развитием человека и субъективной удовлетворенностью
масс. Анализ основного капитала стал кульминационным
моментом гуманистического поиска Маркса, начатого с первых
слов работы и последовательно проведенного через все этапы,
казалось бы, чисто экономического исследования.
Органическое совмещение принципов научности и гуманизма,
как* видим, было отличительной чертой работ Маркса на всех
этапах развития его взглядов. Для раскрытия единства этих
принципов материал «Экономических рукописей 1857—1859 годов»
имеет особое значение, так как основная задача «Капитала» —
изображение внутренних законов развития капиталистического
способа производства — не позволяла уделять большое
внимание гуманистической проблематике, и значительная часть
связанного с ней материала не вошла в окончательный вариант
работы. Текст «Капитала» позволяет выявить сохранение
взглядов, развиваемых Марксом в 1857—1859 гг., но возможность
утверждать, что в ходе экономических исследований Марксом
была прослежена роль капитала в развитии гуманистического
идеала всесторонне развитой личности и в создании
предпосылок для его осуществления, дают только рукописи.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 215.
2 См.: там же, с. 214.
146

Г. С. Батищев
ПОНЯТИЕ ЦЕЛОСТНО РАЗВИТОГО ЧЕЛОВЕКА
И ПЕРСПЕКТИВЫ КОММУНИСТИЧЕСКОГО
ВОСПИТАНИЯ
Конкретная целостность человеческого развития со
все большей определенностью и убедительностью
предстает — во всяком случае перед нравственно
ответственным умом — как самая радикальная и самая
универсальная мировоззренческая п культурно-созидательная
задача. В самом деле, только при смысловой и
критической непродуманное™ собственной мысли можно
сегодня иметь дело с какими-то затрагивающими будущее
человечества проблемами, не видя, что все они приво«
дят, как к своему средостению, именно к этой задаче.
Не нужно впадать в патетические преувеличения, чтобы
со всей категоричностью сказать: без достижения
целостности человеку становится невозможно (и,
несомненно, станет невозможным) не только быть полноценно
развитым, а даже и вообще быть. Ведь отказ от
исторической перспективы, открытой марксизмом и служащей
ориентиром подлинно коммунистического воспитания,
или равносильное отказу извращение ее, т. е. отказ от
итогового гуманистического смысла всякого прогресса,
враждебен фундаментальным условиям и внутренним
началам бытия человека как субъекта и личности.
Вопрос стоит с неумолимой альтернативностью: либо
человек обретает конкретную целостность своего развития,
которую Маркс любил также называть тотальностью п
которую нередко именуют всесторонностью, либо
противоборствующие реакционные силы ставят человека
перед угрозой настоящей самоутраты, т. е. перед угрозой
самоотравления продуктами распада и дегуманизации,
порождаемыми многими тенденциями
классово-антагонистического общества, миром эксплуатации, насилия и
отчуждения.
Из сказанного, по-видимому, уже должно быть ясно,
что данная тема — не такого рода, чтобы отводимое
10*
147

ей место требовалось как-то оправдывать ссылками на
иерархически более высокие (или принятые за более высокие)
ценности, под сенью которых и эта тема тоже заслуживала бы
некоторого признания и внимания. Скорее дело обстоит таким
образом, что наивысшие с точки зрения коммунистического
мировоззрения ценности и принципы или, может быть, еще вернее,
смысловые содержания, наполняющие собой эти ценности и
принципы и дарующие им жизненную силу, сами принадлежат
логике данной темы. Ибо речь должна идти здесь не просто о
некоторых важных аспектах предстоящего человеческого само-
иреобразования или о его предпосылках, факторах и
социальном фоне (развертывание НТР), но прежде всего о том, каким
образом и что именно делает человек и что не делает самым
важным для себя, для своего человеческого бытия. Не просто о
некоторых существенных устремлениях и поисках наряду с
другими устремлениями и поисками, но о самой устремленности
как способности и о самой открытости поискам и
созидающему самообретению, иначе говоря — не о чем-то таком, что
озарено творчеством, но о самом этом внутреннем свете, не о
некоторых из многих и множащихся измерений человеческой
культурно-исторической сущности, а о самой этой
многомерности как процессе, не о некоторых, заранее зафиксированных
чертах облика, какой мы в состоянии приписать целостно
развитому человеку, а о тех критериях, действием которых
снимается ограничивающая фиксированпость этого облика и его
однозначность. Речь пойдет о том, что К. Маркс неоднократно
определял как составляющее «самоцель» для исторического
прогресса — о саморазвитии человеческих сил и об их челове-
ческости.
Мы обращаемся к Марксовым «Экономическим рукописям
1857—1859 годов» при рассмотрении этой темы именно потому,
что эти рукописи — не только экономические; во всяком
случае эта работа в наименьшей степени по сравнению с двумя
последующими вариантами «Капитала» сосредоточена на
вопросах специально политэкономическнх и в наибольшей степени
насыщена «отступлениями», посвященными сюжетам
философским и относящимся к характеристике коммунистического
идеала — универсально и целостно развитого индивида 1. Особенно
ценно то, что именно в этих рукописях запечатлен момент наи-
1 О том, что «Экономические рукописи 1857—1859 годов» суть
черновики не только для «Капитала», см. в кн.: История общественной мысли.
Современные проблемы. М., «Наука», 1972, с. 80 н далее, а также в ст.:
Экономические рукописи 1857—1859 годов. — Философская энциклопедия,
т. 5, с. 544—545.
148

более интенсивного формирования классической концепции
целостного человека, так что эту последнюю мы застаем как бы
in statu nascendi — в состоянии рождения. Мы находим здесь
смелые, очень далеко заходящие предвосхищения, осмыслить
которые в систематической форме нельзя иначе, как
домысливая намеченные ими проблемные линии, т. е. продолжая их и
выходя за пределы собственно реставрационной работы. Это
отвечает глубинной направленности мысли Маркса, оживающей
в контексте проблем, к решению которых мы приступаем или
которые звучат как голос, зовущий нас в будущее, но не такое,
какое нарекается скептическим выражением «Zukunftmusik»,
а такое, каким мы измеряем настоящесть нашего настоящего,
делаемого нами самими.
Марксов идеал, вернее — понятие и одновременно идеал —
целостного человека со всей резкостью противостоит поточной
идеологической продукции и инфляции идеалов, столь
характерных для современной буржуазной «массовой культуры», для
ситуации, отмеченной тщетой убогих утопий и растерянностью
антиутопий, бесплодных проповеднических призывов и
цинизмом деидеологнзации. Мы видим, что протекшая история
успела накопить и заготовить массу реальных, а еще больше —
потенциальных производительных сил, средств и способов
действия, знаний и ценностей, но в такой форме, в которой они
включаются преимущественно лишь в дальнейшее их
накопление и заготовление. Эта масса остается нераспредмеченной для
громадного большинства классового общества, т. е. остается
лишь внешним и «ничьим» богатством, не восстановленным в
качестве субъективного богатства и живого содержания
человеческих сущностных сил. Разумеется, этим богатством не
живут а только пользуются, эксплуатируют, извлекают из него и
при помощи него полезные эффекты, всячески им
вооружаются, экипируются и оснащаются. Гипотетически постигнутое
Марксом в работах периода становления его мировоззрения, а
затем исследованное им в сфере экономических отношений
отчуждение общественно-человеческой культуры несравненно
усугубляется и невиданно усложняется, порождая детально раз-'
работаиную технику и изощреннейшие приемы для насаждения
и распространения той квазицивилизованности, которую в свое
время Карл Чапек окрестил саламандровостью. Дело не только
в неумении или нежелании «подняться на высоту собственной
мысли», на что сетовал А. И. Герцен, или на высоту
собственного вкуса, собственного нравственного идеала, — дело еще в
усвоении приемов, позволяющих ловко оперировать
овеществленными квазимыслями и не иметь никаких собственных
149-

настоящих мыслей. Хуже того, дело еще в расширенном
производстве знаний, не требующих убеждений, сведений, не
требующих знаний и терминологической натасканыостп, не
требующей даже осведомленности, в расширенном производстве
публичного морализирования без тени нравственности и ходячих
оценок без грана вкуса. Все это — квазпцивилизованность, из
которой человек не может построить самого себя и которая
непригодна для образования личностных сущностных сил в их
суверенном творческом ритме. Среди всего этого дегуманизнру-
ющего месива — фальшь, возведенная в степень: квазиидеалы,
служащие средством массовой манипуляции сознанием тех, кто
лишен духовности, обладающей полнотой жизненной
реальности, духовности, которая есть безусловный способ быть собой в
мире.
В противовес всему этому Марксов идеал целостного
человека — это взывающий к конкретно-исторической реальности
идеал бытпйственности духа в человеке, идеал,
преодолевающий всю массу способов расщепления человека, его
самоподмены и самообмана, порожденных классово-антагонистическим
обществом. Целостно развитый человек — это тот, кто на место
уродующей разорванности между знанием, нравственностью и
художественностью, которые в силу этого их разрыва лишены
полнокровной включенности в реальное жпзнесозпдание,
действительно ставит всепроникающее диалектически живое
единство своей культуры. В его жизни нет и не может быть разрыва
между словом и делом, теорией и практикой, нет и не
может быть поляризации бессовестного рассудка и безрассудной
совести, бездуховной души и бездушного духа, бессильной
эстетизации и безэстетической силы, бессмысленной жизненности п
безжизненных смыслов, впеиндивпдуалыюй истории и вненсто-
рпческой индивидуальности. Он — их синтез, их истина. Он —
достойный наследник всех богатств, которые выработало
человечество за долгие века своей «предыстории» и в которых
воплощен дорого оплаченный опыт выработки самого человека.
§ 1. Закрытая цельность или исторически открытая,
диалектически противоречивая целостность!
Прежде чем строить понятие (и тем самым идеал)
будущего целостного человека и для того чтобы его построить
научно и философски верно, не впадая в еще одну, очередную
утопию, Маркс начинал с исследования действительной истории, с
отработки понятия исторически действительного человека, а
150

вовсе не с субъективистского идеологического конструирования,
не с произвольно выбираемого «долженствования». Но вместе с
тем, для того чтобы не впасть также и в оправдывающий
наличное бытие «некритический позитивизм» (как, например, у
Гегеля, несмотря на различение им «разумной действительности»
и эмпирического «наличного бытия»), Маркс саму эту
исследуемую им действительность сумел осмыслить как всегда
открытый, причем все более и более открытый процесс,
непрестанно порождающий в качестве своего результата именно
«производящего самого себя» общественного человека, производящего
при помощи и посредством всех своих сил — производительных
сил — и всех своих отношений — производственных отношений.
Тем самым осуществлялось и вообще становилось возможным
критическое понимание действительности, т. е. критичность не
привносимая извне, а выявляющая и осмысливающая саму
историю как общественно-человеческую практическую критику и
самокритику — непрерывное разрешение и воспроизведение
противоречий, присущих «деланию» истории людьми. История
не завершена п никогда не будет завершена, она не имеет
никакого предписанного ей заранее, предзаложенного в недрах
Абсолюта, в недрах Субстанции готового «сценария», который
ниспосылался бы людям лишь для разыгрывания.
Соответственно, человек не имеет никакой предопределенной (на манер
«логического преформизма») исконной и извечной «сущности»,
которую можно было бы лишь более полно реализовать,
«выполнить» как готовый проект в материале «земной» эмпирии.
Такое несубстанциалистское мировоззрение и позволило Марксу
сделать соединимыми и соединенными воедино, сделать одним
и тем же критичность по отношению к действительности и се
понимание, т. е. дать критическое понимание. Тем самым
концепция целостного человека начиналась с концепции
человека. Однако при этом последняя выводила за пределы
настоящего и устремляла в неутопическое и одновременно не
редуцированное ни к какому продлению прошлого истинно творческое
будущее — будущее целостного человека.
Итак, вся соль — в концептуальном уразумении человека,
его действительного бытия в истории как своей истории.
Последуем же за Марксом по пути его логики.
Принципиальная новизна и ценность Марксова подхода к
феномену человека состоит в том, что последний видится
вообще не как индивидуальное существо, представляемое
обыденным здравым рассудком, да и не только им по аналогии с
живой особью: существо, локализованное и, так сказать,
«центрированное» в живом организме, но отличающееся, между про-
151

чим, еще и рядом специфических «признаков и качеств», среди
коих находят социальность (пли пресловутую «соцналпзироваи-
ность»), активность на основе «делания орудий», разумную
сознательность и т. п. Уже в период становления его
мировоззрения Маркс радикально преодолел это представление и выразил
свое новое видение сути дела в знаменитых и достаточно широко
известных афоризмах, гласящих, что человек в сущности есть
«мир человека» и «ансамбль общественных отношений».
Однако расшифровка философско-теоретического смысла этой
идеи разительно отстает от распространенности ее словесных
формулировок. Все то культурно-историческое содержание,
которым наполнено человеческое бытие и из которого
буквально образован человек, никоим образом не может быть верно
понято, если оно берется как «признаки и качества»,
прикрепляемые к существу-особи и нанизываемые на непосредственную
и натуралистическую индивидуальность организма. Человек —
не «монада», не единица, не конечное, замкнутое существо,
ограниченное возможностями и пределами его определенной
сущности, человек — это присвоенный, освоенный и в-себя-приятый
субъективированный мир, мир его сущностных сил, мир его
предметностей1, каждая-из которых «населена» одновременно и
им самим и теми субъектами, по отношению к которым он
обладает своим бытием, стало быть «населена» целым ансамблем
связей, непрерывно деятельно устанавливаемых и
преобразуемых. Этот субъективированный мир не «находится» внутри
непосредственного индивида, напротив, он обладает бытием вне
этого индивида, но содержит в себе также и этого последнего,
содержит пребывающим внутри себя. Более того, этот субъек-
1 Когда М. К. Мамардашвили находит у Маркса анализ сознания по
его предмстностям, а не по данности его п актах непосредственной
«психической» индивидуальности, в этом можно видеть своего рода частный случай,
пли аспект анализа человека по его предметному миру. Однако сам
М. К. Мамардашвили толкует это не как исследование человека, а как
«безличностный анализ», согласно которому люди — не авторы, а только
читатели «текста» своего сознания, автор же — «общество» (см.: «Вопросы
философии», 1968, № 6, с. 21). В так называемом «обществе» не узнан
действительный человек, авторствующий вне п независимо от своего сознания. «Без-
личностному» анализу соответствует у М. К. Мамардашвили взгляд на
личностную суверенность не как на человеческую потенцию, как бы иллюзорно
она ни осознавалась и как бы далека она ни была от торжества, а как на
только иллюзию философской классики, к тому же «заданную» сугубо
преходящими условиями (см.: «Философия в современном мире. Философия и
наука. Критические очерки буржуазной философии». М., «Паука», 1972,'
с. 49). Такого рода истолкования, какими бы «безличностными» они ни
осознавались, тем не менее помогают подготовке к анализу человека по его
предметному миру, по его эйкумене, помогают выработке эйкуменическоео
подхода.
152

тнвпрованный мир по-своему индивидуализирован и постольку
личностей (в возможности), но не благодаря изначальной,
непосредственно-натуралистической индивидуальности, а скорее
вопреки ей — через ее более или менее полное снятие. Индиви-
дуалнзированность этого мира — не природная данность
«особи», а деятельностный результат, получаемый всецело внутри
культуры. Это — не печать, налагаемая на культуру,
образующую мир человека, извне, факторами «естества», а
исключительно и только особенная, живая, имманентная форма бытия
самого культурного содержания.
Отсюда ясно, что человека, поскольку он достигает
минимума цивилизованности, нельзя изобразить как часть, как атом,
входящий в состав социального целого, и только для
архаической восточной общины характерно, что она «...выступает в
качестве субстанции, индивиды же как всего лишь акциденции ее
или ее составные части, образовавшиеся чисто естественным
путем» К В той или иной степени — соответственно уровню
развития и типу человека -- в его мир входят определения того
социального целого, которое является его обществом. И,
следовательно, общество людей представляет собой не сумму частей,
не совокупность простых элементов, а скорее ансамбль
ансамблей, многократно налагающихся друг на друга и
противоречащих друг другу.
Поэтому-то Маркс говорит всегда — во всяком случае в
классических .своих работах — не об индивидах и, наряду с
ними, обществе, а об общественных индивидах, подразумевая при
этом, что каждый из них есть не что иное, как индивидный
«мир человека», «ансамбль». Когда же предметное (или инсти-
туциальное) богатство выступает тем ие менее как «особый мир
наряду с индивидами, тогда возникает специальная
теоретическая задача объяснить это бытие-наряду не как исключение, а
как превращение, как обманчивую форму существования,
иррациональную квазиформу, порожденную отчуждением и
овеществлением (реифпкацией) 2.
Таким образом, уже в общеисторическом понятии человека
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 465; сравните: там же,
с. 472.
2 Во избежание недоразумении следует иметь п виду, что здесь и в
дальнейшем изложении термин «овеществление» употребляется не в
соответствии с ошибочной традицией, ставящей его на место «опредмечивания»
(Vergegenständlichung), а как перевод Марксова термина «Verdinglichung»,
«Versachlichung». Отрадно уже то, что в переводе «Экономических
рукописей 1857—1859 годов» в составе второго издания сочинений К. Маркса
и Ф. Энгельса (т. 46) видна попытка исправить указанную ошибку. Об
овеществлении см.: Философская энциклопедия, т. 4, с. 127.
153

предполагается открытость его бытия, не позволяющая замкнуть
его и представить как простую частицу, как элемент
коллективного организма, некоего социального муравейника. В этом
понятии у Маркса предположено, что «производительные силы и
общественные отношения — и те и другие являются
различными сторонами развития общественного индивида...» и что
поэтому в социальном процессе, в процессе производства «в качестве
его субъектов выступают только индивиды...» '. Несмотря на
гигантское разрастание отчужденных сил, несмотря на
интенсивнейший перенос субъективных способностей на эти силы, на
овеществленное богатство и на нагромоздившиеся над
человеком социальные институты, тем не менее в конечном счете
только сам человек, только сами люди-ансамбли остаются
субъектами исторического процесса!
Таков человек в его понятии. Таков человек даже при всей
его расщепленности и всевозможной изуродованности, таков
даже самый социально обнищавший мизерно-частичный человек.
Если иметь в виду человека, напротив, наиболее развитого и
обогатившего своп силы универсальным образом, то утрачивает
ли он, становясь целостным, ту незамкнутость, ту способность
широко простирать свой мир за пределы уготовленных ему
форм его бытия, которая отличает его как
культурно-исторического субъекта от всякой конечной вещи, организма, автомата
и т. н.? Если сущностные силы и тем самым ипостаси
человека, развивавшиеся ранее отрозненно и даже в противостоянии
друг к другу как относительно безличные Разум, Искусство,
Нравственность, органически целостно и гармонично
соединяются в человеке, то делается ли он от этого чем-то закрытым, в
себе замкнутым, себе довлеющим? Означает ли его целостность
некую закрытую цельность?
Согласно логике Марксовой концепции человека, чем
большую целостность обретает человек, тем дальше уходит он от
первозданной простой однозначности и прикованности к своему
изначально данному бытию, от прочно определенной цельности.
Саморазорванный, трагически конфликтующий сам с собой
индивид стоит неизмеримо выше целыюкаменной натуры, еще не
затронутой никакими антиномиями культурной истории, а
поэтому «верной себе», своему однородному естеству.
Универсальность же обретается человеком не путем умножения числа
«граней» его натуры, а лишь путем универсализации его мира,
его действительных связей п опосредствовании, лишь
развитием его способности жить, принимая в себя всяческие инаковые
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 214, 222.
154

способы бытия и обогащая себя ими:«универсальность
индивида не в качестве мыслимой или воображаемой, а как
универсальность его реальных и идеальных отношений» ]. Вся
культурная история в ее неисчерпаемом открытом многообразии
для пего есть его собственная история и даже девственная
природа настолько близка и дорога ему, что он видит в ней аналог
«своего реального тела»2.
Но если человек целостен постольку, поскольку он делает
своим миром весь диалектически противоречивый мир
социального целого в его историческом прогрессировании, то, значит,
он вбирает в себя и делает своими собственными,
пронизывающими его собственную жизнь все диалектические противоречия
истории. Он не стоит в стороне от трудностей и проблем,
загадок и несовершенств мира, не уходит от него в изолированное,
отшельническое самосовершенствование, но, напротив,
предельно отзывчив на все зовы мира, предельно уязвим его бедами и
озадачиваем его задачами, ибо они — его собственные задачи.
И он посвящает себя их решению.
Жизнь частичного человека вливается во всеобщую «судьбу»
социального целого лишь задним числом, косвенно и
опосредствованно. Напротив, целостный человек становится
непосредственным вершителем этой «судьбы» — становится «вместе с
превращением деятельности индивидов в непосредственно
всеобщую пли общественную...» 3. Поэтому ничто в общественных
сферах не выносится им вовне своей собственной суверенной
жизнедеятельности и не нависает над ней как отчужденная
сила, т. е. он более не нуждается в том, чтобы его самоконтроль
принимал форму контроля над ним. Этим он и созидает ту
атмосферу позитивной свободы, которая становится также и
достоянием других: он не просто пользуется свободой, не
расходует ее как нечто извне приобретаемое, он сам ее творит
ежедневно и ежечасно, обусловливая тем самым возможность свободы
других, всех других, каковы они есть. Он сознательно
руководствуется тем, что он ответственен за созидание и поддержание
этой атмосферы, что последняя есть необходимый результат его
собственной способности быть позитивно свободным, т. е.
результат того, что сам он—«свободный общественный индивид»4.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 35.
2 Там же.
3 Там же, с. 347.
4 См.: там же, ч. I, с. 141.
155

§ 2. Совокупность ролей или над-ролевое единство!
Историческая задача, полнюе решение которой вводит нас б
общество целостно развитого человека, т. е. в коммунистическое
общество, в более конкретном ее определении предстает как
задача преодолеть разделяющее самого человека социальное
разделение труда, пли, точнее, разделение деятельности. Речь идет
не о том разделении (или дифференциации) по предметному
содержанию, которое заключается в сосуществовании,
взаимодействии и взаимозависимости различных видов деятельности —
различных именно и только потому, что их предметы
различны \ — а о буквальном разделении, т. е. расчленении и
расщеплении самой деятельности. Чем с более широким
многообразием имеют дело предметно специализированные и именно
этим различающиеся деятельности, тем в большей степени
обогащают друг друга совершающие их субъекты. Напротив,
расчленение самой деятельности, чем дальше оно заходит и чем па
большее многообразие частичных функций раздробляет оно
целое, тем резче обедняет человека как субъекта, тем меньше
субъективности в нем оставляет. Оно делает индивида
человеком отчасти, фрагментом, обломком человека. При этом тот
факт, что у односторонне развитого (и тем самым
многосторонне не развитого), пли, говоря словами Маркса, «частичного
человека» вместо отсутствующих полноценных способностей, пли
«сторон» и в порядке компенсации этих «сторон»
формируются их «экономные» заменители — формальные эрзац-способно-
сти, лишь камуфлирует неполноценность и уродство.
Современная «массовая культура» наизобретала предостаточно подобных
компенсаций и квазиценностей.
Именно исследованием противоречий системы разделения
деятельности и путей разрешения этих противоречий Маркс и
выработал понятие о таком развитии человека, которое
свободно от калечащих действий этой системы. Целостный человек —
исторический антипод человеку частичному.
Уже в пределах капитализма Маркс усматривает тенденции,,
так пли иначе подготавливающие грядущую универсальность и
' Следует постоянно не упускать из виду ту трудность, что обычные
способности фиксации предметов деятельности находятся иод сильнейшим
влиянием как раз систем разделения и раздробления самой деятельности и
частенько являют нашему взору не что иное, как предметную проекцию этой
системы, осложненную к тому же множеством квазипредмстов, возникших
внутри самой этой системы. До тех пор, пока не проделано тщательнейшее
критическое выявление всех подобных квазипредметиостсн и привнесенных
расчленении, пытаться говорить о подлинных предметах — значит почти-
наверняка впадать в глубокий самообман.
Ï56

суверенность человека, полноту его контроля над всей полнотой
его отношений к миру. «На более ранних ступенях развития
отдельный индивид выступает более полным именно потому, что
он еще не выработал всю полноту своих отношений и не
противопоставил их себе в качестве независимых от пего
общественных сил и отношений» ]. При капитализме же «вместе со
всеобщим отчуждением индивида от себя м от других» впервые
создаются «также всеобщность и всесторонность его отношений и
способностей» 2. «Отчужденность и самостоятельность, в которой
эта связь еще существует по отношению к индивидам,
доказывают лишь то, что люди еще находятся в процессе созидания
условий своей социальной жизни, а не живут уже социальной
жизнью, отправляясь от этих условий» 3, т. е. еще не смогли
сделать их внутренне принадлежащими их личностным мирам,
сфере суверенного контроля каждого и всех.
В пределах системы разделения деятельности
прогрессирующее раздробление человека сопровождается возрастанием
потребности, противоречащей этому раздроблению, —
потребности в более широко образованных индивидах. Ведь даже «...для
того, чтобы пользоваться множеством вещей человек должен
быть способен к пользованию-ими...» 4. Поэтому капитализм --
весь мир отчужденной и овеществленной цивилизации —
постоянно стремится паразитировать на развитии человеческих сози«
дательных сил более высокого уровня, так пли иначе утилпзо-
вывать эти силы. Он нуждается в них, хотя исключительно и
только как в полезностях. Он предполагает «культивирование
всех свойств общественного человека и производство его как
человека с возможно более богатыми свойствами и связями, а
потому и потребностями...» Б. Однако он постоянно втягивает
утилизуемые им человеческие силы и способности в «систему
всеобщей полезности»6 и обращает их во всего лишь
функциональные органы гигантской производственной и социальной
квазимашины, машины овеществления и обесчеловечивання. Все
обращается в служебные функции, в вещные связи и вещные
роли. То, что в человеке могло бы быть достоянием более
полного, целостного развития, становится материалом для новых
безразличных друг к другу и человеческой субъектности
множащихся «сторон». Изобилие этих «сторон», получивших чисто
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 105.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же, с. 386.
5 Там же.
6 Там же.
157

внешнее существование, и внутренняя нищета человека —
таково противоречие.
Тем не менее небесночвенным оказывается вопрос: не
достижима ли целостность таким способом, что в человеке
собираются воедино все те самые «стороны», которые порождены
системой разделения деятельности и которые были достоянием
частичного, одностороннего развития? Если частичный индивид
овладевал лишь некоторыми из множества социальных ролей
внутри системы, их утилизующей, то не даст ли нам человека
целостного усвоение каждым более широкого «набора» ролей,
по меньшей мере — всех основных ролей, входящих в их
совокупную систему? Другими словами, не является ли целостность
ролевой многосторонностью, по возможности —
всесторонностью? Чтобы ответить на этот вопрос в духе Маркса, надо
выявить те теоретические предпосылки, в лоне которых уместно
подготовленное им понятие социальной роли, и тем самым
уяснить, что такое социальная роль в ее отношении к
универсальному человеческому развитию. У Маркса такими
предпосылками служат исследования овеществления (реификации),
персонификации экономических категорий в агентах общественного
процесса производства и формирования специфических
детерминированных местом агентов в этом процессе «масок
социальных характеров». Экономическая категория задает общую
принципиальную схему и принцип поведения агенту производства
(или функционеру социального института), поскольку он ее в
себе персонифицирует. В таком теоретическом контексте можно
понять, что все функционирование индивида в пределах
социальной роли (включая, разумеется, дистанцию от роли и т. п.),
более вариабельное или более жестко ритуальное, — полностью
покрывается Марксовым понятием овеществления (вещных
связей, вещных функций). Следовательно, всякая попытка, так
сказать, собрать и смонтировать целостного человека из частичных
(по необходимости частичных) социальных ролей в корне
расходится с фундаментальнейшим и всеохватывающим
Марксовым поиском — поиском выхода для человека за пределы, или,
согласно его выражению, «по ту сторону» собственно
материального производства (и всякого «производства», построенного п\;
образу и подобию его), выхода за пределы овеществления и
бытия персонификатором экономической категории, за пределы
бытия агентом соответствующего процесса и т. п. Целостный
человек, по Марксову замыслу, — прежде всего человек,
вышедший за пределы овеществления, роли агента
персонификации и т. п. В этом вся суть дела! И поэтому нелепо ду-
158

мать, будто целостный человек возможен в пределах
овеществления.
Универсальность и конкретная целостность есть полнота
развития человека как субъекта, как господина самого себя и всех
своих социальных связей, структур, функций, ролей, институтов
и т. п., т. е. суверенного творца норм и принципов своей
общественной жизни, автора пли, по меньшей мере, соавтора
«сценария» своей жизненной драмы. Овеществление же выражает как
раз перенос субъективности на вещи, на вещное богатство, па
процесс его воспроизводства, на такие более деликатные вещи,
как социальные институты и т. д. Следовательно, универсальное
и целостное развитие человека начинается там и постольку, где
и поскольку преодолеваются овеществление и соответствующее
ему сведение человека к социальному персонажу, к
совокупности ролей.
Коммунистическое общество придет, по Марксу, на смену
«предыстории человечества» тогда, когда «...прекратится такой
труд, при котором человек сам делает то, что он может
заставить вещи делать для себя, для человека» '. Передать
вещам все вещные функции, превратить их из подчиняющих в
подчиненные, контролировать все эти вещные функции, в том
числе институциальные, ролевые, вместо того, чтобы они
контролировали его — вот задача, решаемая целостным развитием.
Коммунистический человек всесторонен, но совсем не в том
смысле, в каком может предстать усовершенствованный, со
всех сторон натасканный и вышколенный, технично-практичный,
ко всему прилаживающийся и на любую подделку самого себя
способный, умело-изворотливый ролевик, циничный игрок ролей.
Различные стороны коммунистического человека — это
аспекты его личностного, посвященного всем другим
социально-творческого развития. Когда Маркс говорит о труде в узком
значении как об овеществляющейся деятельности, он
характеризует коммунистического человека как ту богатую
индивидуальность, «которая одинаково всестороння и в своем производстве
и в своем потреблении и труд которой выступает поэтому уже
не как труд, а как полное развитие самой деятельности...»2.
Сказанное не означает, что труд, а равно участие в
собственно материальном производстве, в технико-репродуктивных
задачах, в функционировании институтов, и, следовательно,
ролевые характеристики деятельности и общения все вдруг
исчезнут. Дело не в их исчезновении, а в их подчинении человеку-
субъекту: не человек, принадлежащий своим ролям и контроли-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 280.
2 Там же, с. 281.
159

руемый ими, а, напротив, человек, свободно и суверенно
принимающий или не принимающий ролевые формы поведения,
создающий, изменяющий или отменяющий ролевые границы, человек,
для которого роли — толькосредства, послушные инструменты,
нигде и никогда не загораживающие нравственно
ответственного лика своего обладателя, — таков целостный человек. Его
духовно-личностное содержание жизни есть, несомненно, над-ро-
левое, или свсрх-ролевое содержание.
Таким образом, целостное развитие человека невозможно
представить как функционально-служебное, как совершаемое
ради вне-человеческих целей. Даже мера развития
материального производства, столь внушительно господствовавшего над
человеческой культурой, даже «его предел будет определяться
его отношением к целостному развитию индивида...» ', а не
наоборот, не развитие индивида — его нужностью для
саморазбухающего вещного богатства, для безлюдного «общества» как
такового. Целостность человеческого развития (его
универсальность), «т. с. развития всех человеческих сил как таковых,
безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному
масштабу»2 с коммунистической точки зрения, т. е. по Марксу,-
нельзя и немыслимо делать средством чего бы то ни было, но
должно признать именно «самоцелью» для всего исторического
развития. Таков основополагающий н высший принцип
коммунистического воспитания.
§ 3. Эсхатологический последний предел
или прогрессирующее преодоление всяких пределов!
Унифицированный стандарт-образец
или полифонирующее многообразие)
В истории Маркс усматривает в конечном счете берущий
свое, хотя и далеко не прямой, далеко не гладкий, полный
противоречий и трагических поворотов процесс возрастания
самостоятельности человека, т. е. способности созидать свое бытие
при все меньших и меньших заранее заданных и социально
продиктованных критериях, мерилах, масштабах оценки и т.д.
Впереди Маркс предвидит движение к наиболее
многообразному осуществлению этой самостоятельности. Напротив, «чем
дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей
степени индивид... выступает несамостоятельным, принадлежащим
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4G, ч. II, с. 123.
2 Там же, ч. I, с. 476.
160

к более обширному целому...» '. Настоящий рост
самостоятельности индивида измеряется тем, насколько социальные связи
становятся принадлежащими и подконтрольными ему,
насколько расширяется и углубляется его собственный «мир человека».
До тех пор, пока в основу общественного бытия человека
кладется так или иначе «воспроизводство заранее данных»
отношений, следовательно, некий наперед установленный масштаб, до
тех пор «немыслимо свободное и полное развитие ни индивида,
ни общества, так как такое развитие находится в противоречии
с первоначальным отношением...» 2.
Не случайно столь большое значение придавал Маркс
свободному времени — не только тому, которое при коммунизме
становится признанным и явным мерилом всеобщего
действительного богатства, но вообще свободному времени, прежде
всего, конечно, не «распоряжимому времени» досуга, а тому,
которое посвящено «более возвышенной деятельности»,
«свободному духовному производству». Ведь именно в этой сфере могут
быть в той или иной степени недейственны ограничивающие
критерии и масштабы, задаваемые определенным, ограниченным
типом социальности. Именно свободное время «превращает
того, кто им обладает, в иного субекта, и в качестве этого
иного субъекта он и вступает затем в непосредственный процесс
производства» 3, в инстптуциально фиксированные связи, ролевые
отношения и т. п. Вот в чем великое и незаменимое значение
свободного времени для формирования человека: оно, как ничто
другое, позволяет ему делаться иным, преодолевать границы
ритуалов, стандартов, образов жизни, ценностей и, выходя за
пределы всех утилитарных задач, посвящать себя умножению
богатства субъективных сущностных сил, созидательных
способностей. Здесь это истинное богатство может расцветать не
как некое относительное, заранее направленное развитие, но
быть «абсолютным выявлением творческих дарований человека,
без каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего
исторического развития...» 4.
Широко распространено представление, что исторический
прогресс, поскольку он имеет место, можно истолковать только
как в общем н целом линейный. Не стоит затрачивать усилия
на опровержение наиболее примитивных изображений его
количественно-прямолинейным. Гораздо поучительнее концепция
спиралевидной линейности, скажем, типа гегелевской. В ней
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 18.
2. Там же, с. 475.
3' Там же, ч. II, с. 221.
4 Там же, ч. I, с. 476,
П. Заказ № 5213,
161

предусмотрены качественные переходы и снятия,
последовательные акты обогащения и т. п. Однако и этот концептуальный
образ прогресса не годится для понимания того творческого
ритма культуры, который исторически наследует и делает своим
собственным ритмом движения вперед человек целостный. Ибо
линейное истолкование прогресса всегда и по необходимости
субстанциалнетично, оно опирается как на глубочайшую
предпосылку на некий абсолют, в котором предзаложены те
измерения, в которых только н может совершаться какой бы то ни
было акт новообразования или созидания, — акт, обреченный тем
самым в чем-то самом существенном быть лишь выявлением
уготованной в абсолюте, в логическом миропорядке от века
заданной потенции. А раз он лишь выявляет потенцию, какой же
это творческий акт?
В том-то все и дело, что в рамках субстанциалистского
мировоззрения и невозможно выработать никакого иного образа
прогресса, кроме в конечном счете линейного — как бы эта
линейность пи модифицировалась и ни диалектизировалась
введением спнралевидности движения и т. п. Эта линейность, в свою
очередь, логически неизбежно влечет принятие какого-то раз и
навсегда определенного критерия прогресса, или абсолютного
масштаба для его измерения и оценки его направленности —
фиксирования его «-/с;/дя»-устремленности. Рассудку трудно
представить себе прогресс без сформулированны.х в старых
понятиях и на основе пройденных этапов этого самого прогресса
определений того, куда же он должен последовать. Между тем
этот вопрос уже заранее навязывает новому мерило старого,
хотя бы и с обратным знаком, если вводится противопоставление
и отрицание. Настоящий же культурно-исторический прогресс
как раз тем и отличается, что не просто реализует движение
в прежних измерениях и по прежним критериям, но, снимая в
себе их, создает непредвидимые измерения, делая культурный
мир более богатым, более многомерным в самых его
основаниях. Этот прогресс не просто продлевает тенденции и
экстраполирует их вовне, но делает их своим составным моментом. Он
грансцендирует все возможные предначертания и предписания,
которым ом будто бы должен следовать, — ив этом его высшая
«закономерность».
Самое же любопытное состоит в том, что линейный образ
прогресса столь же неизбежно ведет еще и к его истолкованию
как качественно конечного, упирающегося в последний предел
как в непереходимую священную грань. В самом деле, если
существует субстанцналистски заданный и гарантированный
самим логическим миропорядком какой-то один единый критерий
162

всякого прогресса, то при всех качественных сдвигах и
переходах по иным, менее существенным параметрам в аспекте
самого этого критерия прогресс не в состоянии выйти за пределы
чисто количественного, а следовательно, лишен качественной
бесконечности. Прогрессу тем самым предписывается некое
идеальное конечное состояние, к которому он должен пусть
даже и бесконечно долго приближаться и которое воплощает в
себе закрытость мира, а тем самым и закрытость бытия человека.
застающего себя внутри этого мира. Такое воззрение кончает
тем, с чего оно в сущности и начинало — оно апологетически
предположило истинным состояние закрытости человеческого бытия
внутри сугубо частной социальной формы, налагающей своп
ограничения на развитие, затем онтологизировало логику этой
закрытости, изобразив ее как логику универсума, и, наконец,
восстановила свой идеологический исходный пункт, но уже в
философизированном виде — как вывод из логики универсума.
В противовес этому Маркс, вырабатывая понятие
целостного человека, пришел к необходимости радикально изменить
саму философскую логику, сделать ее в известном смысле еще
более диалектичной, освобожденной от абсолюта, от
«логического преформизма». Это — несубстанцналистская логика, и
только в ней можно всерьез уразуметь, что такое «абсолютное
движение становления». Маркс видит «возможность
универсального развития индивида и действительное развитие индивидов на
этом базисе как беспрестанное устранение предела для этого
развития, предела, который и осознается как предел, а не как
некая священная грань»1. Это, стало быть, лишь исторически
полагаемый и непрерывно исторически снимаемый и
отодвигаемый предел. Это — процесс, не оставляющий места ни для
какой эсхатологии, не ведающий никаких предопределений и
гарантий, это — столь же открытый путь, сколь и непрестанное
открытие пути, его творческое пролагание.
На этом-то пути и происходит универсальное развитие
человека: «человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной
только определенности, а производит себя во всей своей
целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно
установившимся, а находится в абсолютном движении становления»2.
И он не потому не останавливается ни на каком, принятом за
окончательное состоянии, что не достигает высоких уровней и
состояний, достойных быть опорой для «зрелости», для
ставшего бытия, но именно потому, что удерживает любое ставшее,
любой результат принадлежащим живому, полному проблем-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 35.
2 Там же, ч. I, с. 47G.
11*
163

противоречий потоку дальнейшего творческого становления и
сам живет этими противоречиями. Каждое достигнутое
состояние — не застывшее захоронение приведших к нему поисков, а
колыбель, в которой развиваются новые, еще более смелые
разыскания.
Насколько немыслимо представить себе и осуществить это
целостное развитие человека поддающимся измерению раз и
навсегда сформированным и предустановленным «масштабом»
или подчиненным стремлению к эсхатологической «священной
грани», настолько же неверно и представление об этом
развитии как о некоей преуспевающей унификации и стандартизации
человека, его депндивпдуализацпи и приближении к единому
идеалу-образцу. На деле, по Марксу, в этом процессе
«происходит свободное развитие индивидуальностей» \ свободное не
только от непреодолимого, поставленного впереди него
окончательного предела, но и от приравнивания всех его образов и
ликов к единому, достойному многократно повториться в
других. Поэтому неприятие Абсолюта вместе с логическим
преформизмом вообще сталкивают нас с трезвым видением
многозначности способов разрешения всякого противоречия. Это — не
унылое единство однообразия, это целый спектр, это единство
многообразия. Вопреки идеалу всеупрощающего, подогнанного
под ранжир порядка в природном, социальном и духовном
мире, вопреки архаическому однолинейному монизму, в
действительности никакое противоречие не разрешается однозначно, а,
напротив, порождает спектр возможностей, не только
состязающихся друг с другом, а одновременно также и
обогащающих друг друга, Важно понять одно: человек-субъект, как тот,
кто погружается в процесс разрешения противоречия, имеет
дело не с предопределенностью и унификацией, а с
принципиальной непредопределенностыо и с целым спектром
состязающихся и взаимодействующих возможностей. Таково его поприще.
Печальная необходимость, в свое время диктовавшая в
истории культуры выбор из числа многих, разноликих ценностей
какого-то одного, унифицированного типа, проистекала либо от
примитивного варварства, либо от тяжкой бедности условий
для культурного прогресса, для личностного развития. Что же
касается универсального и конкретно-целостного развития
человека, то оно может совершаться только путем ничем не
скованного, заранее не заданного умножения
индивидуально-личностных способов бытия, только через полифонию всех многоликих
осуществлений этого развития.
Общество целостных людей — коммунистическое обще-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, с. 214.
164

ство — Маркс рассматривал как впервые окончательно
порвавшее с натурализацией культуры, с отношением людей к
собственной истории и ее логике, как к чему-то фатализированному.
Система разделения деятельности, мир отчуждения вполне
закономерно включали в себя такую натурализацию, причем не
воображаемую, а реально осуществляемую через уподобление
тенденций общественного прогресса естественным процессам.
Создаваемые и воспроизводимые деятельностью людей условия
наделяются квазиприродной самостоятельностью: «...эти
условия... независимы от индивидов и, хотя они порождены
обществом, представляются как бы природными условиями, т. е.
недоступными контролю индивидов...» '. Отчужденные отношения
не случайно выступают «как необходимость природы»2.
Напротив, естественная необходимость снимается в ее
непосредственной форме именно вместе с универсальным развитием
деятельности, с преодолением господства задач собственно
материального производства над прогрессом культуры.
Конкретно-целостный человек впервые перестает нуждаться в том, чтобы
придавать движению своего мира культуры
естественно-детерминированный, неотвратимо инертный характер, и утверждает как
себя, так и каждого другого в мире живой деятельности, в мире
«делания судеб».
На далеко не прямых и не гладких исторических путях к
осуществлению цели, знаменующей собой смену эпох п поэтому
заслуживающей имени великой, первоначально не может не
сказываться давление тех условий, внутри которых приходится
начинать дело. Тесно обступающие и жестко ограничивающие
обстоятельства вынуждают выбирать соответствующие их
природе средства и заботиться о навязываемых ими требованиях, а
тем самым диктуют борьбе против них свою собственную
логику. К тому же вряд ли верно представлять себе исторический
процесс как простую реализацию в безразличном материале
заранее, раз и навсегда составленного схематического проекта.
Разве мы не знаем примеров того, что само принятие
величественно звучащей цели и авторитетного идеологического
знамени выступало средством для весьма прозаических, полптико-
ирагматнческпх устремлений, куда более земных и грешных,
чем святые слова лозунгов? Однако, чем коварнее логика
борьбы, тем важнее в любых ее перипетиях и превратностях,
поистине несмотря ни на что, хранить в высокой чистоте и
незапятнанности саму цель, саму духовную ориентацию и определяв
мые ею критерии верности каждого шага пути, сами теорети
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 107.
2 Там же, ч. И, с. 446.
165

ческие и нравственные принципы, образующие
коммунистический идеал, хранить неуступчиво и бескомпромиссно свое
видение перспектив движения.
Коммунистическое воспитание по своему понятию (и в
своей самой адекватной дефиниции) есть именно формирование
целостно развитого человека, и, следовательно, у него нет в
конечном счете никаких иных перспектив, кроме прочерчиваемых
этим его идеалом, непрерывно обогащаемых и конкретизуемых
по мере осуществления его предпосылок. Однако эти
перспективы — не некие безразличные ко всей сегодняшней
насущности холодные звезды на метафизическом небосклоне, для нас
это — совсем земные, живые принципы, по-настоящему
работающие в нашем настоящем. Эти принципы включают в себя по
меньшей мере следующие три пункта.
Во-первых, коммунистическое воспитание формирует
человека с самой полной и богатой культурно-исторической
заинтересованностью, общественной посвященностью. Всю свою жизнь
без остатка такой человек посвящает всеобщему
беспредельному прогрессированию, т. е. делу коммунистического
переустройства мира как открытому многомерному процессу, который
свободно взращивает самоустремленность каждого и тем самым
свободную самоустремленность всех. Поистине человек этот
есть не что иное, как ставший его собственным, внутренне
принятый им в себя мир и притом мир, отнюдь не ютящийся в
пределах «микромасштабов», но широко простирающийся во
времени, в пространстве и во всех иных измерениях, непрестанно
раздвигающийся, непрестанно обогащающийся мир — живая
его эйкумена. Самопосвященность такого человека равно
далека от всех подделок под нее: от слепой приверженности фана-
тика-ролевика, «цельного» в своей убогой однолинейностн, и от
условного участия самоутверждающегося приспособленца,
живущего по логике утилитарной сделки с обществом, внутренне
остающегося «посторонним» и безразличным к нему, а
снаружи оснащенного всеми признаками и навыками «проходить» по
тестам стопроцентности и удовлетворять формальным
требованиям извне.
Коммунистическое воспитание как раз и призвано не делать
человека лишь составной частью, принадлежностью или
функциональным придатком социальной действительности, активным
и сознательным в пределах своей придаточности и
принадлежности, а равно и не превращать его в существо, замкнувшееся
внутри себя и вступающее лишь в отношение взаимного
использования с социальным целым, но открыть человеку всю
полноту и всю конкретность социальной действительности как то-
166

го мира, внутри которого он может и должен обрести себя
самого подлинного и свою собственную, внутрь себя принятую
действительность. Открыть культурно-исторические задачи человеку
не как внешние, требующие «учета», а как его собственные
задачи, вершимые в действительности дела, как его собственные
дела, пронизывающие мир проблемы-противоречия, как его
собственные жизненные противоречия, зовущие его отдать свои
силы их созидательному разрешению, — вот в чем миссия
коммунистического воспитания.
Когда В. И. Ленин характеризовал коммунистический труд
грядущего, истинно заслуживающий такого наименования, как
труд «вне нормы», «без расчета на вознаграждение», «без
условия о вознаграждении» ', он, очевидно, предполагал именно
посвященность каждого человека всеобщему трудовому
созиданию и самопреображению в деятельности. Ведь любое
вознаграждение, любое условие или извне диктуемая норма есть
нечто мизерное и ни в коей мере не способное заменить собою
творческую мощь настоящей посвященности человека самой
сути дела, мощь его бескорыстной преданности всеобщему
духовному смыслу прогресса, а не его конечным и вещественным
плодам и побочным или промежуточным результатам. Переход «к
уничтожению разделения труда между людьми, к воспитанию...
всесторонне развитых и всесторонне подготовленных людей» 2
означает извлечение человека из бытия частичным и
расщепленным субъектом и возвышение его до целостности развития,
до действительного воссоединения всех форм духовной
культуры, на уровне которой высокая сила самоустремленности и
смысловых излучений как побудительный мотив и как
превозмогающая воля столь велика, что с нею не идут ни в какое
сравнение прежние потребности, интересы и ценностные ориентации.
Во-вторых, коммунистическое воспитание несравненно
поднимает достоинство человека как духовно-суверенного
субъекта всей своей жизни, всего своего мира, как
нравственно-автономной личности, как осваивателя и творца всех норм и
ценностей, как универсального вопрошателя и самоустремленного
решателя всех проблем и загадок бытия. И это — не то убого-
компенсаторное «достоинство», функция которого лишь
суррогатно восполнять и маскировать реальное ничтожество
человеческой ситуации и условий реальной жизни, это —
действительное достоинство, прогрессирующее не иначе, как посредством
деятельного преображения как объективных обстоятельств и
условий жизни, так и своих собственных человеческих качеств.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 40, с. 315.
2 Там же, т. 41, с. 33.
167

способностей и потенций — всей «структуры субъективности».
Это — столь же мало культивирование одних лишь тех
внутренних психологических «состояний», обманчивого «чувства*
достоинства и самоослепляющей горделивости, если не
чванства, которые лишают человека самокритически-трезвого
видения своих несовершенств, сколь и внушение решимости
отрекаться даже от тех способностей ума и совести, которые у
человека есть, в пользу безличных унифицированно-усредняю-
щих образов и ннституциальных форм, наделяемых всеведущей
разумностью и гарантированной всеблагостыо вместо своих при-
верженцев-упователей. Достоинство действительное всегда
самокритично. Оно ориентирует не на понижение или повышение
самооценки и вообще не на «измерение» себя как некоей
величины, а исключительно на взращивание и обновление
практически-реальной самостоятельности человека, на развитие
способностей принимать на себя ответственность во все более
широкой и все более многомерной сфере бытия — способностей
погружаться в проблемы п находить им творческие решения.
И ни на что не взваливать свою меру ответственности и свою
необходимость принимать решения, касающиеся не одной
только узкой специальности, но всех определяющих моментов,
характеризующих способ включения человека в социальную связь
и его бытие в качестве социального п нравственного субъекта,
в качестве гражданина, лицом к лицу с другими людьми,
близкими и дальними, лицом к лицу с человечеством.
Другими словами, коммунистическое воспитание направлено
па формирование в каждом человеке того умения удерживать
свое социальное бытие под идейно-нравственным и духовно-
смысловым контролем, которое отличает подлинную
интеллигентность и которое должно перестать быть привилегией
немногих. Тогда-то общество и станет «обществом всеобщего
интеллигентного труда» 1.
В-третьих, формирование человека самопосвященного и
самостоятельного — подлинного субъекта в его конкретной
целостности — возможно не иначе, как внутри субъект-субъектных
отношений. Человек только тогда становится открыт миру и
мир открыт ему, когда этот человек целиком — в своих явных
и неявных потенциях — умеет быть открытым другим людям,
тем, по отношению к кому он сам есть действительный субъект,
тем, кому адресовано его бытие, его жизнь. Маркс называл
это взаимным свечением человеческих сущностей навстречу
друг другу- Только таким пробуждающим излучением и
осуществляется собственно духовное влияние, взращивающее са-
1 Г. Л. Смирнов. Советским человек, М., Политиздат, 1971, с. 306.
166

мые тонкие и сложные способности, самые сокровенные струны
человеческого Я.
Для объектного воспитания все дело формирования нового
поколения в конечном счете сводится к соответствующей
обработке, приводящей «сырье» в надлежащее состояние,
отвечающее идеальной объектной модели — образцу воспитанности,
пли зрелости. Общение при этом предстает как нечто вторичное,
производное от связи человека с объектными обстоятельствами
и условиями. Более того, само общение выступает как якобы
слагающееся из отношений каждого субъекта к другому как к
объекту своего рода. Напротив, в формировании целостного
человека все дело воспитания п образования заключается в
пробуждении и развитии способности к общению п наполнении его
содержанием. Для коммунистического воспитания нет такого
содержания, которое не бралось бы внутри общения, внутри
субъект-субъектных отношений. Всякий феномен не только
культуры, а равным образом и природы берется не просто в
его безразличном существовании, а в его включенности —
актуальной или потенциальной, прямой или косвенной — в
контекст человеческого общения, в деятельность, строящую это
общение. Такова всеопределяющая, всепронизывающая
атмосфера образовательного процесса, его дух. Поэтому и субъект-
объектное отношение предстает здесь не как нечто
самостоятельное и в самом себе укорененное, а лишь как момент,
принадлежащий и подчиненный контексту субъект-субъектных
связей, которые только и придают этому моменту и конечную
целесообразность п глубинный смысл. Здесь всегда и во всем
направленность на объекты и умение ценить их утверждается
лишь ради над-утилптарного, бескорыстного и все в себя
приемлющего саморазвития субъективных сил -■- всего собственно
человеческого в людях. И обратно: ничто собственно
человеческое никогда и ни в чем не низводится до уровня вещи, до
уровня средства. Отсюда понятно, что метод воспитания,
адекватный этому, с самого начала требует отношения к
воспитанникам только как к субъектам и именно поэтому растит в них
целостных субъектов. Всякая способность, всякое умение,
качество и навык — все подчинено одному великому искусству —
быть открытым миру человеком, духовно-нравственной
личностью, быть субъектом процесса общения. И нет более
благоприятной атмосферы, чем открытое общение, для расцвета
любых созидательных потенции человека, известных ныне и
неизвестных, ожидаемых и самых непредвиденных.
Само собой разумеется, что выращенный из ничем не
подмененного открытого общения человек не станет тяготеть к отре-
169

чению от своей самостоятельности, к бегству от своей деятель-
ностно-творческой свободы под опеку фатализированного и
сулящего гарантированное от проблем существование Порядка
Вещей, т. е. к бегству от автономии к гетерономии. Напротив,
такой человек будет излучать на всех других щедрую энергию,
пробуждающую от убожества несуверенности. Поистине,
воспитание целостно развитого человека — это «цепная реакция»
подлинного гуманизма.
Наконец, коммунистическое воспитание есть такой процесс,
который не должен и не может идти просто-напросто «в ногу
с жизнью», но, напротив, призван идти впереди — настолько
впереди, насколько это диктуется его существом, его
революционным духом, его задачей — формировать такие
способности и духовные силы, которые открывают врата будущего,
которые в противоречивом хоре сегодняшнего представляют
смелый призывный голос нашего грядущего. И каждый
по-коммунистически воспитанный человек не может не нести в своей
душе звучание этого голоса.

СОДЕРЖАНИЕ
Е. Я. Ре ж а бе к, Ю. Р. Т и m е и к о. Марксова
концепция человека и современное обществознание ... 3
М. Б. Т у р о в с к и ft. Место индивида в Марксовой
исторической концепции 19
si Э. Н. Глаголева. I Разработка К. Марксом проблемы
деятельных способностей индивидов .... . 52
Л. Н. Е р ы г и м. Человек в докапиталистических
системах социальной деятельности 63
И. В. Ватин, Ю. Р. Тищенко. Исторический
процесс как становление человеческой индивидуальности 84
В. Н. Песенко. Системно-исторический подход в
анализе социальных связей и отношений 116
Г. В. Стар к. Научность гуманизма и гуманизм науки 128
Г. С. Б а т и щ е в. Понятие целостно развитого человека
и перспективы коммунистического воспитания .... 147
§ 1. Закрытая цельность или исторически открытая,
диалектически-противоречивая целостность? . 160
§ 2. Совокупность ролей или над-ролевое единство? 156
§ 3. Эсхатологический последний предел или
прогрессирующее преодоление всяких пределов?
Унифицированный стандарт-образец или полифонирующее
многообразие? 160

ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА В «ЭКОНОМИЧЕСКИХ РУКОПИСЯХ
1857-1859 ГОДОВ» К. МАРКСА