Автор: Доватур А.
Теги: философия география история науки издательство ленинградского университета биография ученых геродот
Год: 1957
Текст
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
УНИВЕРСИТЕТ имени А. А. ЖДАНОВА
А. ДОВАТУР
ПОВЕСТВОВАТЕЛ ЬН Ы Й
И НАУЧНЫЙ СТИЛЬ
ГЕРОДОТА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
1957
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Ленинградского университета
Книга посвящена изучению научного и фольклорного
новеллистического стиля древнегреческого историка
Геродота. В работе дается анализ стиля, разбираются
политические и социальные термины, употребляемые
Геродотом, доказывается родство научной прозы Геро-
дота с документальной прозой.
В книге рассматривается влияние научного стиля на
стиль фольклорных рассказов, отмечается городской
характер и разнообразие типов новелл, изложенных
Геродотом.
Книга рассчитана на научных работников, препода-
вателей, аспирантов и студентов филологических и исто-
рических факультетов.
Ответственный редактор
проф. М. Е. Сергеенко
ПРЕДИСЛОВИЕ
До двадцатых годов нынешнего столетия вопрос о литера-
турном стиле Геродота не стоял в центре внимания исследо-
вателей, занимавшихся изучением его труда. Большая работа
была проделана по изучению рукописного предания, по линии
формальной и реальной интерпретации, по выяснению общей
композиции книги Геродота, по линии исследования его языка,
источников, наконец, по линии проверки достоверности его
показаний. Наряду с этим изучались лишь отдельные особен-
ности стиля Геродота, решались частные вопросы из этой об-
ласти (влияние Гомера, трагедии, софистов и др.).
Вся эта разносторонняя работа, результаты которой отло-
жились в многочисленных книгах, статьях и заметках (почетное
место среди них занимают труды русских ученых), вплотную
подводила филологов к вопросу о характере литературного
стиля Геродота. Особое значение в этом смысле имели выво-
ды о родстве содержания некоторых частей истории Геродо-
та с фольклором и, следовательно, о коренном отличии таких
частей от других, чисто ученых. Отсюда был один шаг до по-
становки вопроса об особенностях стиля фольклорных частей
истории Геродота, отличающих эти части от частей исследова-
тельских. В связи с этим общее положение о двух струях
в стиле Геродота—фольклорной и научной—было формулиро-
вано задолго до начала строго-филологической работы, которая
одна только и могла дать доказательства для обоснования это-
го положения.
В двадцатых годах началось тщательное изучение стиля
Геродота. Много труда было положено на выяснение степени
влияния фольклора на стиль произведения Геродота. Оказа-
лось— и установление этого факта является главной заслугой
филологических работ этого периода,— что в очень многих слу-
чаях имеющийся в истории Геродота фольклорный материал
не утрачивает своего фольклорного тона: новеллы, саги, ле-
генды, сказки, анекдоты часто сохраняют в передаче Геродота
аромат устного рассказа.
1*
3
Второй элемент в книге Геродота, научный, рассматривался
в филологических работах этого периода лишь попутно, для
оттенения отличительных черт и удельного веса первого эле-
мента, фольклорного. Были выдвинуты следующие, хорошо
обоснованные положения: 1) в книге Геродота имеется осо-
бый научный стиль, существенным образом отличающийся от
стиля устных рассказов; 2) этот научный стиль характерен для
представителей ранней ионийской научной прозы, от которых
он и перешел к Геродоту.
Проблема стиля ионийской научной прозы еще ждет обстоя-
тельного исследования. Настоящая работа имеет своей целью,
в первую очередь, рассмотрение и посильное разрешение двух
связанных с указанной проблемой вопросов — 1) об истоках на-€
учного стиля и 2) о взаимоотношениях между ним и фольклор-
ным стилем в пределах истории Геродота. Выяснению первого
из этих вопросов могут, по нашему мнению, помочь эпиграфи-
ческие тексты, до сих пор не привлекавшиеся к сравнению
с Геродотом в интересующем нас плане.
Занятие поставленными выше вопросами, естественно, вле-
чет за собой необходимость пересмотра, дополнения и уточне-
ния выводов, полученных филологами в результате исследова-
ния фольклорных рассказов Геродота, а также некоторых
других — смежных, а иногда и более далеких вопросов. Говоря
об особенностях фольклорных рассказов, нельзя не интересо-
ваться носителями фольклорного предания — теми слоями об-
щества, в которых это предание бытовало. Строя наши выводы,
мы, разумеется, должны исходить из всего того, что нам из-
вестно о социальном составе греческого рабовладельческого
общества, и помнить не только об основном противоречии меж-
ду рабовладельцами и рабами, но и об антагонизме между
разными слоями рабовладельцев.
Социальные сдвиги (хотя бы в пределах одного и того же
рабовладельческого строя,' не говоря уже об эпохе перехода
от родового стрбя к рабовладельческому) обычно сопровож-
даются некоторыми изменениями в известных областях лекси-
ки. Поэтому изменения в социальной и политической термино-
логии в VII — VI вв. до н. э., насколько мы можем проследить
их по источникам, могут быть использованы для выводов о со-
циальной направленности ранней греческой историографии.
Впрочем, разработка обширного и важного вопроса о социаль-
ной и политической терминологии древних греков на всем про-
тяжении их истории только начинается в нашей науке. Пред-
лагаются решения частных вопросов, касающихся того или
иного комплекса терминов (например, терминов, которыми
обозначались рабы). В таком же порядке и мы делаем попыт-
ку рассмотрения отдельных, показательных, с нашей точки
зрения, терминов.
ВВЕДЕНИЕ
В VII—VI вв. до н. э. в разных греческих государствах
происходила смена старого господствующего слоя родовой зем-
левладельческой аристократии новым — торговым и денежным,
который выдвинулся в результате развития производительных
сил, связанного с ним расширения торговли, установления де-
нежного хозяйства и перехода к рабовладельческому способу
производства. Выступление на историческую арену этого тор-
гового слоя более или менее отчетливо видно по источникам
в ряде государств европейской континентальной и островной
Греции — в Мегаре, в Коринфе, в Халкиде и Эретрии на Эвбее,
в Афинах. Есть основание говорить о таком вытеснении зем-
левладельцев торговцами и в греческих государствах Малой
Азии и прилегающих к ней островов, т. е. в тех областях, ко-
торые были местом рождения греческой историографии. Мож-
но говорить об эпохе господства землевладельческой знати
в Ионии и соседних с ней областях, так как и здесь имелись
достаточные предпосылки для создания аграрных (в более или
менее строгом смысле этого слова) государств.1 Процесс от-
теснения родовой знати новым (торговым) слоем закончился
в Милете и других городах Ионии гораздо раньше, чем в Афи-
нах. При этом ничто не мешает думать, что процесс этот со-
провождался частичным слиянием старой родовой знати с но-
вым господствующим слоем. Многие представители милетской
землевладельческой знати могли издавна участвовать в замор-
ских торговых операциях2 (вспомним Солона и Алкмеонидов
в Афинах).
Социальные и политические перемены в государствах Ионии
не могли не отразиться на характере ионийской культуры. Вместе
со старым господствующим слоем отходят и созданные им фор-
мы, культуры, новый господствующий слой вырабатывает свои,
новые. Нас здесь специально интересует характер и оформле-
ние исторической традиции. Историческое предание эпохи раз-
ложения родового строя получило свое обобщение в эпосе,
5
историческое предание господствующих слоев рабовладель-
ческой демократии — в ранней историографии.
Героические поэмы, как и эпические песни, предшествен-
ницы и, возможно, современницы этих поэм,3 своими корнями
глубоко уходят в фольклор4—подлинное народное творчество.
С другой стороны, гомеровские поэмы в том виде, какой они
имеют сейчас и имели в эпоху рождения греческой историо-
графии, носят на себе заметные следы обработки старинного
фольклорного материала в определенном тенденциозно-аристо-
кратическом духе. Нет надобности ставить перед собой едва
ли разрешимую задачу — исчерпывающим образом выделить
в поэмах все то, что является результатом тенденциозной пе-
реработки традиционного материала. Ведь иногда достаточно
было небольших поправок в отдельных местах, чтобы придать
новый смысл всему старому материалу, получавшему благода-
ря этим поправкам новое освещение. Самый факт попытки
господствующих социальных слоев приспособить для своих
нужд поэтическое достояние народа не может удивить тех,
кому известны открытые исследователями фольклора факты
социального переосмысления некоторых русских исторических
песен и сказаний.6
Мы можем ограничиться выделением немногих мест, в ко-
торых явно сказывается аристократическая тенденция. Наряду
с этим будут отмечены в содержании эпоса и такие детали,
которые могли издавна принадлежать к составу эпического
предания и не быть первоначально выражением антидемокра-
тических тенденций, но в VI и V вв. (может быть, и несколь-
ко раньше) должны были ощущаться как отражение аристо-
кратической точки зрения на события прошлого и находились
в антагонизме с идеологией демократически настроенных кру-
гов греческого общества.
Тема Илиады — гнев Ахилла, центральный эпизод Троянской
войны, которая началась из-за обиды, нанесенной одному из
греческих царей. Герои войны — так называемые цари и близ-
кие к ним люди, часто дети и потомки богов,—предки аристо-
кратических родов, существовавших во время создания и ис-
полнения эпических поэм. Если когда-нибудь эти герои и счи-
тались родоначальниками крупных родовых объединений, то в
более позднюю эпоху это широкое значение было ими утра-
чено: они превратились в исходные точки аристократических
генеалогий. Решающий момент—индивидуальный подвиг Ахил-
ла, его победа над Гектором.
Много раз разбирался в специальной литературе эпизод с
Ферситом.6 Верховный предводитель греческих войск Агамем-
нон, желая испытать воинов, предлагает им прекратить войну
и вернуться домой. Все — и начальники, и простые воины с ра-
достью спешат к кораблям. Одиссей бросается в толпу, чтобы
вернуть назад бегущих, но применяемые им способы воздей-
6
сгвия — разные: для знатных — мягкие уговоры, для простолюди-
нов—побои и требование покорности (В 18'8—206). Все воз-
вращаются нехотя, но ничем не обнаруживают своего неудо-
вольствия. Один только Ферсит решается выступить. Образ
этого выразителя протеста социальных низов карикатурен. Фер-
сит— самый безобразный из всех греков, бывших под Троей
(В 216—219). Он ненавистен Ахиллу и Одиссею (В 220). Ма-
нера его речи охарактеризована как бестактная (он—аретрозтс^ —
212), слова его названы ахозра (213) и все его выступление —
об хата хозроу (214). Два раза употреблено слово хбзрос с отри-
цанием — в форме существительного и в форме прилагатель-
ного. Так же через несколько веков будут отзываться в кон-
сервативных кругах о речах Клеона, представителя новой
социальной группы, выступившей на политическую арену во
время Пелопоннесской войны. Неблагопристойной, с точки зре-
ния старых правил, ораторской манере Клеона противопостав-
лялась манера прежних ораторов т&у aXW ev хбарш kepvxcov
(Аристотель, Афинская Полития — 38,3). Социальные противни-
ки Клеона, как и социальные противники Ферсита, с особым
удовольствием подчеркивают нарушение общепринятых норм
приличия.
Смысл речи Ферсита в том, что ненасытный Агамемнон
пользуется плодами воинских трудов всего войска, пусть же
он один останется под стенами Трои:
„ . . . . • . . . . пусть он узнает,
Служим ли помощью в брани и мы для него иль не слу-
жим"7 (В 237-238).
Это — вызов рядового воина царю и предводителю всех войск
Агамемнону. Ответа на этот вызов по существу нет. На речь
Ферсита Одиссей отвечает упреками, бранью и угрозами (246—
264), затем следует расправа с помощью жезла (265—269).
Народная масса, хотя и удручена тем, что надежды на возвра-
щение домой не оправдались, одобряет действия Одиссея: „Все,
как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись" (270).
Победа, таким образом, остается за представителем аристо-
кратии. Знаменательно, однако же, что демократическая оппо-
зиция уже существует и находит себе отклики в эпосе. Имеют-
ся отклики ее и в других местах поэмы. Так, Ахилл называет
Агамемнона царем—пожирателем народа Зтцхорброс раайвбс (А 231);
так, царь Приам называет своих сыновей похитителями при-
надлежащих народу ягнят и козлят (2 262). Поэт как бы за-
бывает о том, что Ахилл и Приам сами цари и что подобные
отзывы о царях и членах их семей в устах самих царей не
очень уместны.
Могло бы возникнуть сомнение относительно совпадения
интересов царей с интересами окружавших их знатных воинов,
иначе — относительно правильности объединения тех и других
в общую группу аристократии. Не вдаваясь в большие под-
робности, укажем на отсутствие каких бы то ни было трений
между теми, кого обычно имеют в виду, говоря о гомеровских
царях, и непосредственным окружением последних. Единствен-
ное исключение — ссора на чисто личной почве между Агаме-
мноном и Ахиллом, который по отношению к верховному
начальнику занимает положение до некоторой степени анало-
гичное положению знатных дружинников по отношению к их
царям. Укажем также на то, что самый термин paatXeoc обозначает
и верховного предводителя, и подчиненных ему предводите-
лей, и вообще лиц высшего сословия (Феникс —Т 309—311,
Tpaxov paatXeoatv —Г 85; так же у Гесиода, Труды и дни, ст.“38,
202, 248, 261, 262). Укажем, наконец, на то, что принцип еди-
новластия: „Нет в многовластии блага, единый да будет власти-
тель* (В 204) выставлен только в одном месте, имеет в виду
военное командование и направлен против оппозиции снизу.8
Характерно, что торжество над Ферситом дают Одиссею не
рассуждения и доводы, а применение физической силы. Впо-
следствии аристократический поэт Феогнид, свидетель и участ-
ник борьбы, приведшей к поражению знати, будет теоретиче-
ски обосновывать превосходство знатного происхождения. В эпо-
се ситуация иная. Господство аристократии есть реальный факт,
и против недовольных нет надобности пускать в ход доказа-
тельства идеологического порядка, чтобы заставить их умолк-
нуть, достаточно удара жезлом по спине и плечам (В 265).
Аристократическому происхождению приписывается большое
значение. Диомед решается высказать свое мнение в кругу
старших по возрасту тероев только потому, что он знатного
рода (S 113-114, 126-127).
Нет оснований считать „Одиссею” очень далеко отстоящей
от „Илиады” в смысле отразившихся в ней социальных воз-
зрений. Грань между знатью и простым народом в „Одиссее"
является не менее резкой, чем в „Илиаде”. Знатный человек,
даже бедно и неопрятно одетый, не только не похож на раба,
но и самым своим видом сразу выдает свое происхождение
(о 194—196, <о 252—253). С первого взгляда можно узнать
знатных чужестранцев, потомков и питомцев Зевса (8 26—27,
62—64). Красота — один из признаков знатной породы (с 217 —
219). Один из феакийцев сравнивает Одиссея с торговцами,
думающими лишь о своем грузе и о наживе и неспособными
к атлетическим играм (В- 161 — 163); в это сравнение предста-
витель знати вкладывает все свое презрение к людям нового
поднимающегося социального слоя.
То немногое, что мы знаем о киклических поэмах,9 не по-
зволяет нам резко противопоставлять их здесь гомеровскому
эпосу. Несмотря на различия в композиции, киклические поэмы
по самому своему замыслу являются лишь дополнениями к го-
меровским поэмам. Киклический поэт дает в хронологическом
порядке описание событий того или иного периода Троянской
8
войны. Вместе с „Илиадой" и „Одиссеей" поэмы кикликов об-
разуют единый, пусть не совсем однородный, комплекс, охва-
тывающий собою всю историю Троянской войны, главного со-
бытия мифической героической эпохи. Все они основаны на
том же героическом предании, которое вдохновляло творцов
„Илиады" и „Одиссеи". Киклики, надо думать, сами смотрели
на себя как на продолжателей Гомера, их произведения иног-
да приписывались Гомеру, и уже это одно исключает возмож-
ность подозревать у них какие-нибудь значительные отклоне-
ния от Гомера в области социальных воззрений. Сохранившиеся
фрагменты позволяют говорить об интересе киклических поэтов
к генеалогиям и о том, что описание подвигов героев занима-
ло в киклических поэмах видное место. Следует еще напом-
нить о том общеизвестном факте, что пародии на эпические
поэмы „Маргит" и „Война мышей и лягушек" появляются
именно в VII—VI вв., когда социальное значение аристократии
падает.
Старый эпос вместе с его непосредственным продолжением
был хранителем исторической традиции греческой аристокра-
тии в эпоху ее господства. Новые хозяева жизни выработали
новое оформление исторического предания: возникла ранняя
историография, самым ярким представителем которой является
дошедший до нашего времени труд Геродота.
ГЛАВА I
ГЕНЕЗИС НАУЧНОГО СТИЛЯ ГРЕЧЕСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
Изучение стиля Геродота привело, как известно, к следую-
щему бесспорному выводу. Стиль его исторического труда
не представляет собой чего-то единого. В нем ясно различаются
две главные струи. Одна — новеллистическая, идущая от уст-
ного рассказа во всех его разновидностях. Вторая — научная,
унаследованная Геродотом от его предшественников, предста-
вителей ранней ионийской laxopfy. Первая из этих струй при-
влекала к себе особое внимание филологической науки, так что
вопрос о влиянии фольклора на стиль Геродота может счи-
таться в настоящее время решенным не только в основных
чертах, но в значительной степени и в деталях. Гораздо меньше
занимались теми частями труда Геродота, стиль которых можно
назвать научным; к ним мы и обратимся в первую очередь.
Стиль старой ионийской iaxopiTj, насколько он известен нам
по фрагментам логографов и по Геродоту, может быть вкратце
охарактеризован следующими признаками: сжатость, сухость,
деловитость, отсутствие украшений, некоторое однообразие,
тенденция к употреблению точных обозначений, известной
стандартной терминологии и стандартных выражений. Перечи-
сление, деловое описание, констатирование факта, сжатая пе-
редача сути дела — вот та же характеристика в других словах.
Ровный, спокойный тон, вполне определенная и ясно очерчен-
ная топика, простота и ясность композиции больших и малых
отрывков — также неотъемлемые признаки ранней географи-
ческой, этнографической, мифографической, генеалогической
и исторической прозы. Все эти особенности стиля связаны
с самой сущностью ранней прозы, которая преследовала позна-
вательные цели, фиксируя явления окружающего мира и собы-
тия прошлого в том виде, в каком их следовало знать чита-
телю. Короче — это была научная проза VI — V вв.
Наблюдения над обыденной речью приводят к заключению
о том, что умение излагать просто, ясно, деловито, последо-
вательно, без прикрас и необоснованных отклонений приходит
10
не сразу; оно предполагает известную вышколенность ума
и предварительное усвоение определенных навыков. Если мы
не хотим признать особенности ранней исторической прозы
чем-то само собой разумеющимся, а генезис ее не нуждающимся
ни в каких объяснениях, то мы должны обратиться к той социаль-
ной среде, которая создала ее, и попытаться в общих чертах наме-
тить пути возникновения этой научной прозы. Население торговых
городов, в первую очередь ионийских, а затем малоазийских
вообще и городов метрополии, было, разумеется, очень неод-
нородным по своему социальному составу. Историческая и гео-
графическая проза во всех ее ответвлениях — создание высшего,
господствовавшего слоя рабовладельческого общества. Из этого
слоя происходили те, кто руководил экономической жизнью
государств и их политикой, кто имел возможность быть в курсе
государственных дел, путешествовать, наблюдать, собирать
сведения о настоящем и прошлом, историческом и мифическом.
Страны и народы, экономически и политически связанные
с Грецией, интересовали греков с точки зрения географической,
этнографической, исторической. Этот интерес в своих истоках —
результат практических потребностей, и то обстоятельство, что
ранние прозаические произведения, насколько мы можем судить
о них по сохранившимся отрывкам, не имеют узко-утилитар-
ного характера, не может служить доказательством противного:
практическая в широком смысле слова и узко-утилитарная
точки зрения плохо мирятся одна с другой. Описание стран
(вспомним и первые карты мира), образа жизни разных народов,
сообщения о взаимоотношениях между народами в свете ми-
фологических преданий, причем не исключен и греческий мир, —
вот что составляет предмет изложения в произведениях ранних
греческих прозаиков.
Биографические сведения, имеющиеся у нас о большинстве
логографов, ничтожны. Даже вопрос о хронологических рамках
жизни отдельных представителей ранней историографии, имею-
щий большое значение для изучения труда Геродота с точки
зрения источниковедения, не всегда может быть разрешен
(в частности, относительно Гелланика и Ксанфа). Сравнительно
хорошие данные имеются только для биографий Гекатея и Ге-
родота. Гекатей принадлежал к старинному милетскому ари-
стократическому роду и возводил себя в шестнадцатом поко-
лении к богам (Геродот, И, 143). Он много путешествовал.
Известны его выступления на политической арене, мы знаем,
что он пытался удержать ионийцев от восстания против пер-
сидского царя, перечисляя все народы, над которыми властвовал
Дарий, и указывал на его могущество, а когда убедился в тщет-
ности своих предостережений, то посоветовал своим соотечест-
венникам обеспечить себе господство на море, для чего пред-
ложил конфисковать сокровища храма Аполлона в Бранхидах
(Геродот, V, 36); в конце восстания, когда печальный его исход
11
уже не вызывал сомнений, он предложил на случай отступле-
ния от Милета обосноваться и укрепиться на острове Леросе
(Геродот, V, 125). Его смелым политическим и стратегическим
планам вполне соответствовала столь же смелая позиция, заня-
тая им по отношению к общепринятым в его время взглядам
и общераспространенным рассказам. Его утраченное в настоящее
время произведение „Генеалогии10 начиналось словами: „Гекатей
Милетский так говорит: я пишу это так, как мне кажется истин-
ным; ведь рассказы эллинов многочисленны и, как мне пред-
ставляется, смехотворны".1 Другой, гораздо лучше нам извест-
ный, представитель ранней историографии — Геродот. Его семья
играла большую роль в политической жизни Галикарнасса, и сам
Геродот участвовал в борьбе против тирана Лигдамида. Еще
перед началом своих путешествий Геродот должен был обла-
дать обширными по тому времени познаниями как благодаря
знакомству с трудами Гекатея, так и в силу известных куль-
турных традиций семьи (мы знаем, что старшим родственником.
Геродота был эпический поэт Паниасид). Известное место
во второй книге, где рассказывается о беседе Гекатея с мем-
фисскими жрецами (II, 143), не дает возможности решить во-
прос, принадлежал ли Геродот к старинной знати или же к семье,
недавно выдвинувшейся благодаря богатству.2 Ирония Геродота,
будь она действительно направлена против притязаний Гекатея
и, следовательно, аристократии вообще на происхождение от
богов, могла бы считаться выражением антиаристократической
тенденции у Геродота. Однако эта ирония может иметь и иную
направленность: Геродот, возможно, подчеркивает чисто на-
учный промах Гекатея (а он очень охотно отмечает такие
промахи).8 В последнем случае слова otov n xai ё|хо1 об yevevjXoy-
'fpavxi E|iE(»oT6y „как и мне, хотя я и не привел своей генеало-
гии" означают: „с нашими греческими генеалогиями мы перед
лицом исторических сведений египтян легко попадаем впросак;
наученный горьким опытом Гекатея, я счел за благо не рас-
сказывать о своей генеалогии мемфисским жрецам". — Но
так или иначе Геродот и по рождению и по положению
принадлежал к руководящей верхушке дорийского Галикар-
насса, вполне усвоившей ионийскую культуру. Что же
касается прочих ранних историков, то имеется свидетельство
лишь о социальном положении Дамаста Сигейского, который-
был учеником Гелланика. Он принадлежал к числу богатейших
граждан wv кХооакошшу (Suidas s. v. Дарлат^с).4 Таким обра-
зом, мы имеем положительные данные относительно принад-
лежности' трех старинных историков к тому социальному, кругу,
в котором, как можно думать, должна была родиться ранняя
latopiv].
Литературные жанры, уже сложившиеся к тому времени,
когда начали писать первые прозаики (философская проза начи-
нается приблизительно в одно время с прозой исторической), —
12
эпос и разные виды лирики. Последние, абсолютно далекие
от задач сатори, не могли оказать заметного влияния на научную
прозу. Дидактический эпос имеет с этой прозой точки сопри-
косновения, но иная (по крайней мере — частично) социальная
направленность, стихотворная форма, поэтическая окраска
(энитеты, прямая речь, местами широкие эпические картины)
не позволяют говорить о непосредственном вырастании науч-
ного стиля из стиля эпического. Этому, разумеется, не проти-
воречит факт влияния гомеровских поэм на стиль некоторых
повествовательных частей истории Геродота.5 Дидактический
эпос представляет собой своеобразное ответвление эпического
творчества, шедшее навстречу несколько позже народившейся
taxopiv); подобно тому как навстречу последней, с другой сто-
роны, шла одна определенная струя в новеллистическом твор-
честве (об этом см. ниже).
Если не литературным жанром, то, во всяком случае, устояв-
шимся видом письменности была документальная проза, пред-
ставленная надписями. Часто встречающаяся в официальных
надписях разных эпох и разных мест формула dva-fpd^ai ev
oTtyVfl AtO-tvig — „записать на каменной плите" и аналогичные ей
формулы, по-видимому, дают право предположить, что далеко
не все постановления заносились на камни и что, по крайней
мере со второй половины VII в., когда, как думают, усилился
привоз папируса в Грецию (не говоря уже о возможности ис-
пользования писчего материала иного рода), было много доку-
ментов на папирусах, хранившихся в архивах, подобных афин-
скому Метроон. Уже от V в. до н. э. сохранилось довольно
значительное количество эпиграфических памятников, что дает
право сделать заключение о широком распространении доку-
мента и развитии документальной прозы, разновидностями ко-
торой являются: договоры между государствами, законы и по-
становления народных собраний и советов, в частности почет-
ные декреты, далее — посвящения, отчеты должностных лиц,
разного рода перечни и списки и т. д. Пышный расцвет доку-
ментальной прозы в V и IV вв., равно как и сохранившиеся
памятники VI и даже VII вв., дают основание отодвинуть начало
документальной прозы в Греции самое позднее к VIII в.
Задолго до возникновения исторической (в широком смысле
слова) прозы торговые города греческой метрополии и колоний
имели документальную прозу, выполнявшую важные функции
в государственной и деловой жизни. На ней практически учились
искусству изложения те, кто управлял государством и играл
руководящую роль в торговых делах. Эти законы, постановле-
ния, отчеты, договоры составлялись должностными лицами,
причем особенно велика была роль секретарей. О принадлеж-
ности последних к самым влиятельным и культурным слоям
населения мы узнаем .из одного показания Афинской Политии
Аристотеля (54,3), где говорится о так называемом секретаре
13'-
на пританию ('[рар.|«хтеа tov хата кротатау хаХоор,ёуоу), который
составлял текст документов, хранил постановления народного
собрания, подписывал все государственные акты и присутство-
вал на заседаниях совета. Во времена Аристотеля он назначался
по жребию, но „прежде он был выборным, а выбирали самых
известных и надежных".
Отмеченные выше характерные черты стиля ранней 1отор^
еще ярче проявляются в документальной прозе. Эпиграфические
памятники свидетельствуют, с одной стороны, о стандартизации
ряда формул в документальном языке (что не исключало воз-
можности некоторых вариаций), с другой, — об известном един-
стве документального стиля на всем протяжении греческого
мира; то и другое дает возможность эпиграфистам с такой уве-
ренностью заполнять иногда довольно значительные лакуны
в поврежденных эпиграфических текстах. Своеобразие и устой-
чивость стиля афинских псефизм предохранили их от сколько-
нибудь заметного влияния аттического красноречия не только
в V, но и в IV в., т. е. в эпоху наибольшего расцвета оратор-
ской прозы. Мы далеки от мысли отрицать возможность влияния
литературного и ораторского стиля на стиль документов и a priori
готовы признать целесообразность постановки вопроса о таком
воздействии на документ повествовательной и описательной
прозы, а также политического, судебного и эпидейклического
красноречия в более поздние века, но настаиваем на том, что
как до Геродота, так и при нем (и даже долгое время после
него) литературная проза в разных ее видах не оказывала или
почти не оказывала влияния на документ.
Документ имел задачей зафиксировать в возможно более
сжатой и точной форме то, что было необходимо сохранить
на будущие времена. Таковой же в сущности была и задача
научной прозы. Поэтому, несмотря на узкое назначение каждого
отдельного документа и сравнительно небольшие размеры
даже самых крупных документальных памятников, сопоставле-
ние прозы документальной с прозой научной вполне законно.
Документ и исследование возникли в одной и той же среде
и предназначались для обслуживания одной и той же потреб-
ности—точно фиксировать действительность или норму, которая
должна стать действительностью, либо для нужд практической
жизни (документ), либо для более широких целей познания
(исследование).
Документ, вполне естественно, появился раньше исследова-
ния, и общие особенности стиля обоих видов письменности
выработались, разумеется, в том из них, который возник пер-
вым. Отсюда целесообразность постановки вопроса о влиянии
стиля документальной прозы на стиль прозы исследовательской.
Вопрос этот нельзя смешивать с вопросом об использовании
документа для целей написания истории. Спорадические упо-
минания о документах у Геродота (например, VIII, 82; IX, 81)
14
отнюдь не говорят о том, что значение документальных источ-
ников для историка было вполне оценено ранними представителями
греческой историографии. Вопрос ставится у нас иначе: в какой
степени стилистические навыки, выработавшиеся при составле-
нии документов, повлияли на стиль ранних памятников исто-
рической прозы. Производя сравнение между документальной
и исторической прозой, мы не будем стремиться для каждого
вида itnopty обязательно найти параллель среди документов.
Наша задача — сопоставление нескольких разновидностей ли-
тературной iaxopfy с более или менее близкими ей по содер-
жанию и родственными по стилю эпиграфическими памятниками.
Такой способ доказательства может, думается, дать положи-
тельные результаты: ведь стиль, установившийся под влиянием
документов в одних отделах исследования, мог быть перенесен
в другие отделы, менее родственные или вовсе не родственные
документу.
Несколько слов о материале, взятом для сравнения. Это,
прежде всего, бесспорные предшественники Геродота, а также
некоторые его современники или авторы, относительно хроно-
логии которых ведутся споры. Также —сам Геродот, который,
широко используя в своем труде новеллу и родственные ей
устные жанры, испытывая на себе влияние эпоса, трагедии,
а также софистической и ораторской прозы,6 все же во многих
частях своего труда настолько близок к началам прозаического
исторического жанра, что нередко оказывается возможным ясно
нащупать нить, непосредственно связывающую его с докумен-
тальной прозой. Из надписей в первую очередь мы будем брать
более ранние, т. е. немногочисленные сохранившиеся надписи
VII— VI вв., затем также надписи V в., современные младшим
логографам и Геродоту. Привлечение последних оправдывается
двумя соображениями: то, что для нас представлено эпигра-
фикой V в., несомненно народилось и существовало раньше;
с другой стороны, если кое-что в документах V в. и было новым,
то и это новое могло оказывать влияние на авторов, которые
были практическими деятелями и политиками, а не кабинет-
ными учеными. С некоторой осторожностью придется брать
и документы более поздние, преимущественно IV в. Правда,
в этих документах могли отразиться особенности более ран-
них, сейчас уже исчезнувших документов, однако при пользо-
вании ими все же нужны предосторожности; наше предполо-
жение о родстве таких более поздних документов с утрачен-
ными более ранними документами должно всякий раз под-
крепляться какими-либо специальными соображениями.
В документах самого разнообразного типа часто встречаются
всякого рода списки и перечисления. Нередко это — перечис-
ления собственных имен, будь то имена людей или названия
государств. Таковы, например, список граждан Танагры или Фив,
павших в битве при Танагре в 426 г. (Roehl,7 № 157=IG, VII,
15
№ 585), и список феспийских граждан, павших при Делии
в 424 г. (IG, VII, №1888). Первый из этих перечней во втором
столбце, где чтение текста становится надежным, дает: ГоШ8ас
MtaMi'Sag Sajxiac IloO-avyekoc ’АрюатбЗарюс XapovSac ЕоауоутГЗас AaxpiSi'ov
Да|лор,еХоу Дсахрстос Mskrcov Mopu^t'Sa; ’Api6p.vaaTo<; Meya-
Xtvoj. В таком же роде и относящийся к первой, половине V в.
. список афинян и их союзников, погибших при Драбеске, на Херсо-
несе и на Фасосе (IG, № 928), или составленный в 459—458 г.
список афинян, принадлежавших к филе Эрехфеиде, павших
в разных походах — на Кипр, в Египет, в Финикию, на Галию,
на Эгину, на Мегару. Со всем этим можно сопоставить неко-
торые места из Геродота, в которых дается голый перечень.
Обычно наблюдается у Геродота стремление внести некоторое
разнообразие в перечисления путем внесения разных добавле-
ний, но у него имеются и сухие перечни имен, например,
перечисление богов, пользовавшихся почитанием в Египте (II,
50, 83), перечисление имен в генеалогиях (VII, 204; сf. I, 7; VIII,
131). Знаменитый эпиграфический памятник, содержащий пе-
речень государств, вооруженные силы которых участвовали
в войне с персами, текст на подставке, поддерживавшей золо-
той треножник, посвященный греками в Дельфы после Пла-
тейской битвы, был известен Геродоту (VIII, 82; IX, 81). В нем
вслед за вступительными словами „следующие воевали в этой
войне" идет тридцать одно название: AaxsSaipovioi, ’Aftavaioc, Kopiv-
etc. Таких длинных рядов у Геродота мы не найдем, но
более короткие попадаются не раз. Примером может служить
перечисление городов Эолиды: K6|A7j т) Фрсхот^ A^ptaat,
Nsov шо/с," Ki'XXa, Notiov, Aiyetpooaaa, Плтаут], Alyatat, Mopcva,
Tpovaia (I, 149; cf. I, 142, 145; IV, 148; VIII, 33). Так перечис-
ляет Геродот мидийские и персидские роды (I, 101, 125), еги-
петские номы (11,166), реки Скифии (IV,47), соседние со ски-
фами народы (IV, 102), фракийские племена (VII, ПО), грече-
ские племена, давшие персам в знак своего подчинения землю
и воду (VII, 132), греческие государства, приславшие все свои
сухопутные силынаИстм накануне Саламинской битвы (VIII, 72).
Более интересно, как явление более сложное и более пока-
зательное, перенесение в историографию приема единообраз-
ного построения целых отрывков, в которых несколько раз
подряд с небольшими изменениями повторяется целое пред-
ложение или сочетание слов. Примером документа, отличаю-
щегося неискусным и монотонным построением, является со-
ставленный в Спарте, по-видимому в первый период Пелопон-
несской войны (428—421 гг.), и найденный в Тегее перечень
взносов на военные расходы, сделанных союзными со Спартой
государствами и отдельными лицами (IG, V, 1, № 1 = Roehl,
№ 69 = Dittenberger Syll.3, № 84). Надпись сохранилась плохо,
но полный параллелизм в построении фраз гарантирует правиль-
ность восстановления. Образец записи в этом документе (v. 23):
16
e8ov t]oi ’Ecpeacot xoic Aaxe8at[i[pvioic лот to]v ic6Xsp,ov ^eXt'oc; 8apt[t/6<;] —
„эфесцы дали лакедемонянам на войну тысячу дариков".
Это в дошедшем до нас тексте восьмая по порядку фраза,
начинающаяся глаголом s8ov и названием государства или име-
нем гражданина, обязательно имеющая в середине слова тоТ$
AaxeSaqwmoic лот тбу л6Хе|хоу и кончающаяся указанием внесенной
суммы. Аналогию со спартанским документом представляет
афинский перечень сумм, взятых на военные расходы во время
экспедиции на Коркиру в 433—432 г. из сокровищницы богини
Афины (IG, I2, № 295). После вступления-заглавия („афиняне
истратили на Коркиру следующее") сохранились две довольно
длинные фразы, совершенно одинаково построенные: „при
архонте таком-то, при совете, секретарем которого был такой-то
в такой-то раз, казначей священных денег Афины такой-то
с товарищами, у которых секретарем был такой-то, передали
стратегам, в первый (resp, второй) раз отплывавшим на Коркиру4
таким-то в пританию такой-то филы, в такой-то день притании
такую-то сумму". Можно упомянуть еще о двух документах
V в. Отчет о суммах, выданных казначеями богини Афины
гелленотамиям на расходы по военным экспедициям против
Потидеи, в Македонию и в Пелопоннес в 432—431 г. (IG, I2,
№ 296), построен так: в отдельных параграфах отмечается
каждая выдача денег Зеитёра 8601$ heXXevoTap-taocv, трест] 56ai<; heX-
kevoTap-taoiv и так далее, а все. параграфы построены по одному
образцу: указывается пританствовавшая фила, количество про-
шедших дней, выданная сумма, азатем сообщается о том, что
„такой-то стратег повез это войску, находившемуся там-то*.—
’ Хиосский документ, касающийся Дофитидской (или Лофитид-
ской8) земли (Roehl, № 381 = SGDI, №5653), содержит отдел
(ccl), начинающийся словами: тасуёа<; xai oixt'afc] bcpfayto „купили
земли и дома". Дальше идет довольно длинный список, соста-
вленный по форме: имя покупателя, имя его отца, уплаченная
сумма, иногда также указания о купленном участке или ста-
ром владельце дома.
Вполне естественное для документа, где оно обеспечивает,
кроме точности, также ясность и наглядность, такое построе-
ние является настолько антихудожественным, что историогра-
фия очень рано старается от него освободиться. Геродот избе-
гает такого построения, а там, где совсем обойтись без него
трудно, он старается разными способами сделать применение
его по возможности менее заметным. Перечень контингентов
отдельных народов в войске и флоте Ксеркса (VII, 61—99)
дает .нам возможность-уяснить, как поступал Геродот в тех
случаях, когда имел дело с источником, родственным тем до-
кументам, о которых только что была речь. Сведения, которые
дает здесь Геродот, никак не могли быть почерпнуты из уст-
ного источника: перечень народов, предводителей и количества
людей или кораблей — неподходящий для устного предания,
2 Зак. 586
17
не облеченного в стихотворную форму, материал. Непосред-
ственное заимствование из документального источника также
доказать нельзя. По-видимому, источник был письменный и не-
документальный, но этот источник скорее всего носил на себе
следы стилистической близости к документу и давал сухое
перечисление, которое лишь в изложении Геродота, добавив-
шего к этому перечислению сведения о вооружении и проис-
хождении отдельных народов, приобрело черты красочности
и занимательности. Другие такого же рода места у Геродота:
каталог греческих кораблей, находившихся у Саламина (VIII,
43—48), список персидских сатрапий (III, 90—95), перечень
народов, живших на пути из Ионии в Сузы (V, 49), перечи-
сление остановок на царской дороге (V, 52). Близость к стилю
документальной прозы в перечисленных местах больше, чем
в главах о войске-Ксеркса; иногда она доходит почти до пол-
ного совпадения. Вот отрывок из каталога кораблей (VIII, 43):
Sizuomot Si irsvzexaiSexa irapet/ovTo угас, ’ExiSaoptoi oe Веха, Tpoc^vtoc
Be xeyre, ‘Epp.iovee<; Be треи;.
Более подробного разбора заслуживает, с нашей точки зре-
ния, перечень сатрапий (III, 90—95). Геродот хочет дать пере-
чень народов, причисленных к каждой из двадцати сатрапий,
и указать, в чем и в каких размерах выражалась дань, посту-
павшая персидскому царю из каждой сатрапии. „От ионийцев,
азиатских магнетов, эолийцев, карийцев, ликийцев, милийцев и
памфилийцев (это была единая установленная дань) поступало
четыреста талантов серебра, это был у него первый округ. От ми-
сийцев, лидийцев, ласонийцев, кабалийцев и гитеннейцев — пять-
сот талантов; это — второй округ. От геллеспонтийцев, находя-
щихся по правую руку, если въезжать в Геллеспонт, от фригийцев,
азиатских фракийцев, пафлагонцев, мариандинцев и сирийцев
дань была — триста шестьдесят талантов; это — третий округ"
и т. д. (III, 90). Двадцать раз подряд читаются одинаковые
фразы, костяк которых строится по принципу parallelismus mem- '
brorum с небольшими вариациями. Схема этих фраз следующая:
название народов, глагол, характер у размер дани, порядковый
номер сатрапии.
Изредка даются при названии народа некоторые пояснения;
если не считать имеющихся констатирующих указаний о том,
что такие-то народы причислены к одной и той же сатрапии (см.
сатрапии I, VI, VII, XI), то случаев пояснения при названии
народов будет только три (сатрапии V, XIV, XX). Еще реже
делаются пояснения к сведениям о дани, их всего два (сатра-
пии IV и VI, во втором случае — пояснение длинное). Название
народа для первых шести сатрапий дано в форме акб 4- genetivus;
для седьмой — nominativus; для трех следующих — опять апб 4-
genetivus; для одиннадцатой — вновь nominativus; далее опять
три раза подряд акб 4- genetivus, три раза подряд nominativus,
затем два раза dativus и, наконец, для двадцатой сатрапии
18
genetivus без предлога. Nominativus названия народа немеет при
себе глаголы тгро<й<рероу (XVII), awaytvsov (прямо выражен три
раза XI, XV, XVII, подразумевается один раз — XVI). При
dativus — глаголы ётеетётахто (XVIII) и тероефтро (XIX). При geneti-
vus — arcapyeov (XX). При наиболее часто встречающемся акб 4-
genetivus находим «poanqts (три раза выражен прямо — I, VI,
IX, три раза подразумевается — II, VIII, X), qv србро- (три раза —
прямо — III, V, XII, два раза подразумевается — IV, XIII), spvsto
(XIV). Любопытно отметить, что в одном месте как бы
скрещиваются традиционная унифицирующая и специфически
геродотовская тенденция варьировать построение фразы. О вось-
мой сатрапии (III, 91 fin.) сказано awo Еобзсоу 8ё xai aXXvj; Ксазс'соу
TptvjxoGia. vopd^ 67600с обтос. Здесь по смыслу требуется
дополнить TTpoaTjie, или • vjv <рброс. Однако если подняться чуть
выше, то в предшествующей фразе, о седьмой сатрапии, мы
не найдем ни того ни другого: фраза построена иначе — nomi-
nativus -|- глагол тгрозесрероу. Зато нужные нам глаголы прямо
стоят или легко подразумеваются в первых шести фразах.
Таким образом, в сознании автора, когда он писал о восьмой
сатрапии, было не то, что было написано непосредственно
перед этим, а единая схема, строго выдержанная в сообщениях
о первых шести сатрапиях. Или, может быть, о седьмой са-
трапии Геродот первоначально написал так же, как о первых
шести, а затем, дойдя до одиннадцатой или даже до пятнадца-
той и решив нарушить монотонность своего изложения, внес
исправление в написанную ранее фразу о седьмой (и одиннад-
цатой) сатрапии, упустив из виду грамматическую несообразность,
которая получилась от этого в следующей фразе.
В различных пояснениях при названиях народов, там, где
по смыслу требуется глагол, обозначающий уплату дани, Геро-
дот ни разу не употребляет тех глаголов, которые мы встре-
тили в составе фраз, образующих самую основу всего отрывка
о сатрапиях. В этих пояснениях находим тета^рёуо; и тета-рлеуос
(сатрапии — I и VII; ср. в основных данных о сатрапии XVIII —
тождественное С ЭТИМ ёкетётахто), fy атеХга (V), гхехоа|гёа,со (VI),
аи^фёроке-; (XI, ср. в основных данных о сатрапии VII не-
тождественное с этим wpo38<?epov). Для пояснений к сведениям
о самой дани берется только глагол yivojiai в форме 7tv6p,eyo<;
(IV), 7tvojuvot), ep'vexo (VI), т. е. тот, который в основных сведе-
ниях дан только один раз (XIV). В таком выборе глаголов
отражается намерение как-то выделить свои пояснения, внести
разнообразие и некоторую асимметрию в однообразное деловое
изложение.
Среди скудных отрывков догеродотовской прозы имеются
и такие, которые можно привлечь сюда для сравнения. Это — ряд
фрагментов генеалогического содержания из Ферекида(1г. 8, 21,
66, 86, 101, 115а, 132, 136а) и один такой же фрагмент Гел-
ланика (fr. 4).9 В качестве образца приведем отрывок из Фере-
2*
19
кида (fr. 21): „Агенор, сын Посейдона, женится на Дамно, до-
чери Бела. От них рождаются Феникс и Исея, которую берет
Египет, и Мелия, которую берет Данай. Потом Агенор берет
Аргиопу, дочь реки Нила. От них рождается Кадм“. Разница
между отрывками Ферекида и рассмотренными выше докумен-
тами есть, но отрицать стилистическую близость между ними
трудно.
К документам, содержащим перечисления, относятся и ин-
вентари казначеев Афины, которых сохранилось довольно много,
притом преимущественно от V в. (IG, I2, № 232—292). От мно-
гих других перечней эти инвентари отличаются тем, что, кроме
количества и веса, они учитывают и качественную сторону своих
объектов. Среди предметов одной и той же формы нужно было
отмечать различие по материалу, из которого были сделаны
предметы, и по некоторым другим признакам. Так в документе
появляется элемент описания. В инвентаре 422—421 г. (№ 280)
читаем в том месте, где после предметов, сдаваемых по весу,
начинается перечень предметов, сдаваемых по счету (v. 9sqq.):
„Сабли в золотой оправе — 6; хлеб в золотой оправе, колосья —
11; корзинки с деревянным остовом, позолоченные — 2; кадиль-
ница с деревянным остовом, позолоченная — 1; дева на плите,
позолоченная — 1; кровать с деревянным остовом, позолочен-
ная—1; голова Горгоны, гусеница, покрытые золотом, конь,
гриф, передняя часть грифа, гриф, голова льва, ожерелье,
цветок, змей —все это покрытое золотом; шлем, покрытый зо-
лотом; щиты, покрытые золотом, с деревянным остовом — 15;
ложа хиосской работы —8; ложа милетской работы—10“.
Если взять этот документ в целом, то в нем можно насчитать
двадцать одно определение: ХР0300' — золотой, оахтбкюу хру-
aoov s/wv— имеющий золотое кольцо, — покрытый золо-
том, хата/ризос — позолоченный, терСхриоо; — в золотой оправе
(в золотом футляре?), ар-рробс;—серебряный, еторрро; — покрытый
серебром, -бторрро; — с серебряным остовом, тсоЯреуа бторррсу
£'x°v —имеющий дно с серебряным остовом, /аХхоб<; — медный,
ёж'хаХхо;— покрытый медью, ekecpav-ttvo; — из слоновой кости,
TjXetpavTiopevo; — украшенный слоновой костью,10 ЬтоВоХо; — с дере-
вянным остовом, — чеканный, асг^о; — нечеканенный,
Аеарю; — лесбосский, ёх Леарои — с Лесбоса, Xtooppj; — хиосской
работы, MtXiqaioop'pifc — милетской работы, tj -тора MeSujivatav —
полученная от жителей Мефимны. Одно название предмета
может иметь при себе два и больше определений, например —
аакц Ц Aeapo eKtar(p,o<; XPUO[®](V*
Геродот не раз дает такого же характера, хотя и более
короткие, перечисления предметов и совершенно такие же
определения к ним. Крез сжигает на костре во время жертво-
приношения „ложа, покрытые • золотом и серебром, .золотые
чаши, пурпурные платья и хитоны“ (1,50). Затем, расплавив
большое количество золота, делает из него полукирпичики,
20 <
„делая их длиной в шесть пядей, шириной — в три пяди, высо-
той — в одну пядь, числом — сто семнадцать, и из них из чис-
того золота —четыре, каждый весом в два с половиной таланта,
а остальные полукирпичики из белого золота — весом в два
таланта. Он сделал и изображение льва из чистого золота,
весившее десять талантов” (там же).
Если выписанные места прямо заимствованы Геродотом
из надписей, то мы имеем здесь образец прямого перехода
материала вместе со стилем из документа в исторический труд.
Если же, что гораздо более вероятно, Геродот пишет лишь
на основании расспросов и отчасти автопсии, то мы имеем перед
собой достаточно показательный пример сходства стиля описа-
ния, не зависящего от документального источника, со стилем,
выработанным для документов. Перечисления с элементами
описания имеются у Геродота и в других местах (I, 14, 25, 51,
52, 92; II, 62.; IX, 80, 82).
Такие краткие описания, состоящие из указания одного,
двух, трех признаков (без всяких поэтических эпитетов), встре-
чаются у Геродота не только там, где он говорит о неболь-
ших предметах, но и там, где речь идет о больших сооруже-
ниях. В таком стиле, например, выдержано описание гробницы
Алиатта (I, 93). Такого же характера более пространные опи-
сания стен Вавилона (I, 178—179), пирамид Хеопса и Хефрена
(II, 124—125, 127), лабиринта (II, 148), Меридова озера (II, 149),
храма в Буто (II, 155), крупных сооружений на Самосе (111,60),
прорытия канала через перешеек на Афонском полуострове
(VII, 23). Предположить перенесение навыков точного описания,
выработавшихся при описании мелких предметов, на описание
крупных сооружений не будет натяжкой. Однако есть воз-
можность говорить о существований и, следовательно, о влия-
нии на раннюю историографию документальных описаний более
или менее крупных сооружений. С IV в. подобные описания
сделались обычными.
В Оропе найдена надпись, относящаяся ко времени между
338 и 322 г., с очень подробным описанием водопровода,
который должен быть построен по контракту (IG, VII, № 4255).
С соответствующей переделкой глагольных форм это описание
могло бы найти себе место в литературном прозаическом про-
изведении типа истории Геродота. К сожалению, оно слишком
длинно, чтобы его можно было привести целиком. Даем отрывок:
... о^етор. iroiTjoai ki'Q ivov хрилтоу, то p.ev |j.7jxo<;, ap^ap.evov атсо тоо атра)рато<;
too тт]<; 'уесрора^ р-е/р i тт;<; хатарааеi [«>]<; тт)<; кара tov'yuvaixeiov Хоитрйуа,
тасрроу 6рб£аута p.?qxo<; р.еу то уе^рар.р.гуоу, кХато<; оё etc. (За^о<; etc.
„сделать подземный каменный водопровод длиной — начиная
от сваи моста до спуска у женской бани, вырыв ров указанной
длины, шириной.., глубиной..." Далее следуют подробные
указания насчет кладки камней, способа их скрепления, обра-
ботки их, засыпки камней землей, выбора камней, насчет сро-
21
ков выполнения работы. Имеются и другие относящиеся к по-
стройкам надписи IV и более поздних веков из Элевсина, Афин,
Митилены,11 но все они худшей сохранности, чем оропская
надпись.
С нашей точки зрения, заслуживает особенного внимания
эпиграфический фрагмент, содержащий первые семнадцать строк
точно датируемого 421—420 г. афинского постановления о по-
стройке моста в Элевсине (IG, I2, №81). Этой неполной надписи
вполне достаточно, чтобы убедить нас в том, что интересую-
щие нас документальные описания больших сооружений не по-
явились впервые в IV в. Составители афинских документов
середины IV в. о сдаче эпистатами подрядов на добывание
камней для постройки портика в Элевсине в 356/5—353/2 гг.
(IG II—III2, № 1666) или на постройку арсенала в 347- 346 г.
(IG, II—III2, № 1668 — большая надпись в 97 строк) имели перед
собой длинный ряд образцов. Приводим в переводе постановле-
ние 421—420 г.: „Сделать мост через Рет у города, употребив
на это камни из Элевсина из тех, которые были взяты из ста-
рого храма, именно те, ч,то оставили бравшие их для постройки
стены, — для того чтобы жрицы могли вполне безопасно нести
священные предметы. Пусть в ширину его сделают в пять
футов, с тем чтобы по нему не проезжали повозки, но чтобы
пешеходы могли идти к святыням. Покрыть камнями протоки
Рета, как изложит в записке архитектор Демомел..(на этом
текст обрывается). В описании сооружений у Геродота тот же
общий характер, такие же цифровые данные. Особенно же
характерно то, что надписи представляют собой в сущности
описание самого процесса постройки и такими же описаниями
процесса являются у Геродота описание постройки пирамиды
Хеопса (II, 124) или сооружения канала на Афонском полуост-
рове (VII, 23) и в значительной части описание стен Вавилона
(I, 179).
Географические описания Геродота также находятся в род-
стве с некоторыми видами эпиграфических памятников. Чтобы
найти аналогию географическим описаниям Геродота, следует
обратиться к надписям, содержащим описание границ. Отно- '
симая к V в. надпись, найденная у Сипила, гласит: c,Opta MeXav-
кофт»? ‘HpaxXeomijy (Bleckmann12, № la) —„границы меланпа-
гитов гераклеотов". Имеется и ряд аттических пограничных
камней с надписями, констатирующими факт прохождения здесь
границы. Таковы надписи V в. типа Ьбро<; тб тер.ёж (IG, I2, № 862;
другие — № 854—873) или AaxiaSwv трсттб; (IG, Г2, № 884; № 874,
881); иногда более длинные: Зебре AiayxU сроке текео-cai, Тетра-
тгокеоу бе трктб;, ’Ахар-аутЬ; 8е сроХё ’ар^етас, Хокар^ёоу бё тргттбс; (IG, I2,
№ 900)—„здесь кончается фила Аянтида, триттия тетраполь-
цев, начинается фила Акамантида, триттия холаргийцев".
Таковы же и более поздние надписи на пограничных камнях
аттических клерухов на Эгине типа брос xejxsvoo; A^^vata; (IG,
I
22
IV, № 29—38) — „граница священного участка Афины*. Триттии,
искусственное создание Клисфена, должны были при проведе-
нии им его реформы получить определенные границы. Будет ли
лишенным основания предположение о том, что какой-то до-
кумент довольно рано фиксировал границы между террито-
риальными единицами внутри одного государства, вроде учреж-
денных Клисфеном триттий или даже более ранних навкрарий?
Пограничный камень, представлявший собой в очень ранние
времена единственный документ, со временем, и может быть
довольно рано, стал лишь констатировать и конкретизировать
то, что было установлено в другом документе. Таковой доку-
мент мог бы походить на упоминавшуюся выше хиосскую
надпись, в которой определяются границы Дофитидской земли
(Roehl, № 381а): . . .<Ьтб тобтои p-s/pi Tpiooou 'Epp-drmaav
[<p]sp£t треи;’ атсо т?]<; трсббои а[/]р'- ‘Eppuovojav); ттр TpioBov eU’ атсб
тобтои рг/pt тоб треи;’збрлсауте<; oopoi ероорг/)хоута 'йеуте. “Озт] тсоу
ooptov тобтсоу еоо>, каоа Ao'ftTi;—„Отсюда до перепутья, ведущего
в Гермоноссу,— три; от перепутья доГермоноссы до перепутья —
шесть; отсюда до Делия — три; всего семьдесят пять пограйич-
ных камней. Вся земля, охваченная этими пограничными кам-
нями, — Дофитидская".
Принимая во внимание, что сохранилась приблизительно
лишь одна шестая часть описания границ, как можно думать
на основании подсчета пограничных камней, мы должны при-
знать, что описание было довольно длинным и достаточно по-
дробным. Тип этого рода документов был очень устойчивым.
По тому же образцу писались аналогичные документы в раз-
ных греческих государствах, как показывает документ, фикси-
ровавший результаты разграничения сдававшихся в аренду
священных участков, произведенного особой комиссией в Ге-
раклее италийской в IV в. (SGDI, № 4629=Recueil des inscri-
ptions juridiques grecques, № 12, v. 12sqq.). „Мы отмерили, начав
от дороги, ведущей выше Пандосии, пересекающей священные
участки и частновладельческие земли, — до дороги, разделя-
ющей участки Диониса и участок, которым владел Коней сын
Диона. Мы отрезали четыре части. Первую часть в ширину —
от дороги, ведущей вдоль владений Геродота, до дороги в трид-
цать футов, ведущей через священные участки, а в длину —
сверху от истоков до реки Аки риса. При этом делении на доли
по измерении оказалось: обработанной земли двести один
схойн, а заросшей кустарником целины и леса — шестьсот
сорок шесть с половиной схойнов". В таком же роде описа-
ние границ сдававшихся в аренду аттических рудников, сде-
ланное афинскими полетами около середины IV в. (IG, II—III2,
№ 1582).
Мы знаем, что в 380 г. и позже в Дельфах производились
определения границ священной земли (судя по SGDI,№ 2501,
v. 15 и Fouilles de Delphes, III, 2, Colin, № 136).
23
Потребность точного определения границ между гречески-
ми государствами также должна была вызвать к жизни прак-
тику описания этих границ. Документы сохранили нам такие
описания от сравнительно позднего времени. В конце сороко-
вых или в начале тридцатых годов III в. до н. э. представи-
тели Мегары в качестве третейских судей провели погранич-
ную линию между владениями Коринфа и Эпидавра. Описание
этой линии было занесено в документ (Dttb. Syll3, № 471=Recu-
eil des inscriptions juridiques grecques, № 16). Даем часть этого
описания (v. 11 sqq): ’Атсб та; хороша; тоб KopouXeiou ёк1 [т]ау
xopucpav too ‘AXisioo. ’Ако тоб ‘AXtetoo втис тау хорирау .тоб [Kjspaimou.
’Ако тоб Kepaoyioo гкс тау xopocpav тоб Kopytaxa. ’Ако та; хороша; тоб
Корусата ёк1 тау бобу ёкс тоу раусу тоу тоб Корусата. ’Ако тоб раусо;
тоб Кору taxa ski тоу pay су тоу ёкс тас; ’Ауесас; бкёр тау ЕхоХХесаУ.
’Ако тоб pay со; тоб бкёр тауЕхоХХесаУ бкб та; ’Ауеса; ёкс тоу хорофбу тоу
бкёр та; бооб та; арьаВстоб [та; ха]та-[о6за; ёкс то Ексрасоу. ’Ако тоб
хорофоб тоб бкёр та; [ббоб] та; арьа^стоб ёкс тоу хорифбу тоу ёкс тоб
Фа^а; etc.
„От вершины Кордилея к вершине Галиея. От Галиея
к вершине Керавния. От Керавния к вершине Корниата. От
вершины Корниата к дороге к хребту Корниата. От хребта
Корниата к хребту на Анеях, господствующему над Сколлеей.
От хребта, господствующего над Сколлеей под Анеями, к пику,
господствующему над проезжей дорогой, ведущей к Спирею.
•От пика, господствующего над проезжей дорогой, к пику на
Фаге". Другая надпись, уже конца III в., описывает границу между
землями двух этолийских государств (IG, IX2, № 205==SGDI,
№ 1415, v. 3 sqq.) „Границы страны у мелитейцев и перейцев
пусть будут: как Акмей впадает в Эвроп, и от Акмея к источ-
нику Галея, и от Галея к Колоне, и от Колоны к Гермею
к Эвриниям, и от Эвриний вниз с вершин, как вода течет
в Эвроп".
Более ранних примеров описания границ между греческими
государствами в надписях не имеется. К счастью, мы распола-
гаем целым рядом исторических свидетельств, позволяющих
думать, что обыкновение разрешать конфликты между госу-
дарствами путем обращения к третейскому суду установилось
в Греции довольно рано, во всяком случае до V в. В суще-
ствующей специальной литературе собраны все имеющиеся
показания греческих писателей и эпиграфических памятников
о случаях передачи греческими государствами спорных вопро-
сов на решение третейского суда.13 Одним из важнейших
вопросов, нередко решавшихся таким способом, был вопрос
о границах. Самый ранний, хотя и не вполне достоверный14
случай приглашения арбитра для решения вопроса о границах
является передача Афинами и Митиленой своего спора о том,
кому владеть Сигеем, на суд Коринфского тирана Периандра
около 600 г. Дело касалось не владения участком земли,
24
имевшим вполне определенные границы (как в тех случаях,
когда спорная земля была островом), а скорее всего проведе-
ния границ, как можно думать на основании решения Пери-
андра: „тем и другим владеть той землей, которая сейчас в их
власти" (Геродот, V, 95); арбитр уклонился от передела земли.
Следующий известный нам пример третейского суда по поводу
границ относится приблизительно к 572 г. О подробностях
дела сведений нет, но из Павсания (VI, 16,8) известно, что
спор происходил между аркадянами и элейцами и был разре-
шен неким Питталом.
Гораздо лучше осведомлены мы благодаря Геродоту
(VI, 108) о ходе дела по разграничению фиванских и платей-
ских владений в 510 или 509 г. Афиняне выступили на защиту
платейцев против фиванцев. Вмешательство коринфян предот-
вратило на этот раз военное столкновение. Обе стороны сю гл а -
сились пригласить в посредники коринфян, которые и вынесли
определенное решение: „коринфяне, приглашенные ими в судьи,
примирив тех и других на том условии, чтобы фиванцы оста-
вили тех из беотийцев, кто не хочет войти в беотийский
союз, определили границы страны".15 Фиванцы все же напали
на уходивших афинян. Битва закончилась победой афинян,
и победители воспользовались своей победой, чтобы расши-
рить владения платейцев, — „афиняне, перейдя назначенные
коринфянами платейцам границы, — перейдя их, сделали Асоп
границей фиванцев с платейцами и Гисиями".16 Два раза
определяется граница между Фивами и Платеями, и мы имеем
все основания думать, что оба раза решение было закреплено
в письменном виде, в первый раз в постановлении третейского
суда, во второй — в мирном договоре. Одно место из Фуки-
дида (II, 72,3) показывает, что в V в. не только мирные дого-
воры и постановления арбитров могли, давать описания границ.
В третий год Пелопоннесской войны спартанский царь Архидам
делает следующее предложение платейцам: „передайте ваш
город и дома нам, лакедемонянам, укажите границы страны
и число деревьев у вас, а также и все то, что поддается сче-
ту". Предложение, было отвергнуто, передача не состоялась.
Для нас, однако, интересно другое: самая формулировка пред-
ложения предполагает, что передача должна была быть произ-
ведена по документу, в который вместе с цифровыми данными
нужно было включить описание границ, надо думать, в стиле,
известном нам по более поздним эпиграфическим памятникам.
Исходя из предположения, что сухой, деловой стиль гео-
графического описания употреблялся в документах не только
в III и IV, но и V, VI, а может быть уже и в VII в., мы вправе
перебросить от него мост к стилю, установленному для гео-
графических описаний Гекатеем и перешедшему от него
к Геродоту и Гелланику. Точное, лишенное всяких прикрас
географическое описание, как нельзя лучше отвечавшее
2&
нуждам государственной и международно-правовой практики,
послужило образцом для народившегося позже научного
географического описания. Среди двух десятков дословных
цитат географического содержания из Гекатея нет ни одной,
которая могла бы по своим размерам даже приблизительно
сравниться с приведенными выше надписями. Однако и эти
незначительные фрагменты ясно обнаруживают родство своего
стиля со стилем документальной прозы. Примеры: '/] Зе 0ep.ts-
xupvj TieSiov etjTiv атсб ХаЗсснт]; Оеррлоооуто; (fr. 7a)—„Феми-
скира — равнина от Хадисии до Фермодонта"; рета ог ВбрАа,
тсбкс; Пераасоу, цета- Зе 0уу«ц (fr. 166)—„затем Бориза, город
персов, затем Финиада". Такого же характера ряд других
фрагментов (fr. 73, 80, 88, 100, 105, 106, 108, 113а, 141, 146,
157, 163, 203, 204, 207, 217, 266, 275, 299).
Из многочисленных мест у Геродота приведеги несколько,
начиная с таких, где ясно отражен стиль документальных
описаний. Следующим образори описана горная тропинка, по
которой персы обошли греков, засевших в Фермопилах: -s/ei
6s 6>8е т) атратсо; абттрар^етал р.ёу атсб тоб ’Азажоб тсота|лоб тоб 8td
тт); З'.аосрауо; ргоуто;, oovojia 6г тф ope’i тобто> ха! тт] атратсф тсоитб
xsarai ’Avoirata* xeivet 6ё 7) ’Аубтсала aoTYj хата pa/iy жоб opsoc, kvj-ysi
Зё хата те ’АХгстрбу TvoXiy, тсршттр ёоСзау т&у Aoxptocoy трб; Мтрлёюу, ха!
хата Мекаржбро те ххХебр.=уоу ki&oy, ха! хата Kepxwirwv ёорас, тт; ха!
-б отесубтатоу еат» (VII, 216) — „Тропинка эта такова. Она начи-
нается у реки Асопа, протекающей по ущелью; название
у этой горы то же, что и у тропинки — Анопея. Эта Анопея
тянется вдоль горного хребта, а кончается у города Альпена,
первого из локридских городов в сторону мелийцев, у так
называемого камня Мелампига и у сидений керкопов, — там,
где наибольшая теснина". Это описание, предназначенное для
читателей, не знавших местности, вполне естественно должно
было быть снабжено некоторыми пояснениями — о названии
горы и тропинки, о местоположении города Альпена, т. е.
такими элементами, которым нет места в документе, предпо-
лагающем у тех, кто им пользуется, знакомство с местами,
по которым проходит граница. Впрочем, и указанные поясне-
ния не нарушают общего стиля геродотовского описания,
очень близкого к стилю надписей. Короче и суше сообщение
Геродота о старинных границах Аргосского государства:
„И страна до Малей, на запад принадлежала аргосцам —не
только страна на материке, но и Кифера и прочие острова"
(1, 82). Таковы же показания Геродота о взаимном располо-
жении Каспийского моря, Кавказа и страны массагетов (I, 204).
В том же стил^ выдержаны довольно длинный географический
обзор трех частей света (IV, 37—42) и ряд мест в описаниях
Египта, Скифии и других стран.
Остановимся еще на описании стран, лежащих между Фи-
никией и Египтом (III, 5). Если отвлечься от сравнения города
26
Кадития с Сардами и справки о Тифоне, то окажется, что
в этом описании сохранена в чистом виде простая схема по-
строения фразы с шестикратным повторением предлога атсб.
Камбиз просит царя арабов предоставить ему безопасный
проход через его страну, так как иного пути в Египет не
имеется (III, 5). Дальше — „ведь от Финикии до границ города
Кадития —страна так называемых палестинских сирийцев; от
города Кадития, который, по моему мнению, немногим меньше
Сард, — от него до города Иениса морские гавани арабского
царя, от Иениса — опять страна сирийцев до Сербонидского
озера, вдоль которого тянется к морю гора Касий; от Сербо-
нидского озера, в котором, как говорят, спрятан Тифон, от
него — уже Египет". Приведем также описание рек, протекаю-
щих по Сардской равнине (I, 80): „протекающие по ней (рав-
нине) Гилл и другие реки впадают в самую большую, назы-
ваемую Гермом, которая, вытекая из священной горы матери
Диндимены, впадает в море у города Фокеи". Отметим также,
не вдаваясь в подробности, топографические описания в рас-
сказе о Платейской битве (например, IX, 51).
Часто мы встречаем у Геродота тот же традиционный тип
описания, но настолько сильно измененный разного рода встав-
ками, что только сравнение с приведенными выше местами
позволяет распознать в сложной ткани видоизмененных опи-
саний первоначальную простую основу. Во вступительной
части к истории массагетского похода Кира даются географи-
ческие сведения о стране. Названа река Араке, говорится
о том, что на ней есть острова, что она течет из страны
матиенов, что она имеет сорок рукавов, из которых все,
кроме одного, теряются в болотах и топях, а один впадает
в Каспийское море. Дальше идут сведения о самом Каспий-
ском море (I, 202—203). Однако эта простая схема нарушена
введением внутрь ее в разных местах этнографического
и иного материала — о людях, живущих на островах Аракса
и на Кавказе, о растущих у них деревьях, а также сравне-
ниями островов с Лесбосом и реки Аракса с рекой Гиндом.
Встречаются подобные места и в описании Скифии (особенно
IV, 17—20).
Из Гелланика для сравнения с географическими описаниями
в документах можно привлечь два фрагмента очень простой
структуры Boarcopov StaTvXeooavtt SivSot, avo> оз tootojv Mauorac
SxoGat (fr. 69) („если переплыть Боспор, то — синды, а выше
их скифы-меоты"); Kepxe-raitov t/avco oixooat Moa/ot xai Xapiiiaxai,
%aw 8'‘Hvtozot, avo> 8ё Коралл (fr. 70) („выше керкетейцев живут
мосхи и хариматы, ниже — гениохи, а выше — кораксы").
Стиль законов и декретов также отразился на стиле ран-
ней историографии. Влияние это прослеживается прежде всего
на тех частях исторических произведений, в которых речь
идет либо о каких-нибудь законах и постановлениях, либо об
27
обычаях и установлениях, существовавших у того или иного
народа. Здесь нам приходится ограничиться материалом, взя-
тым из Геродота, так как ни от Гекатея, ни от других лого-
графов подходящих по содержанию фрагментов не сохра-
нилось.
Известны происходящие из разных мест и от разных эпох
почетные декреты, т. е. декреты о даровании проксении
и других привилегий. От VI в. имеется отчасти родственная
почетным декретам ретра из Халадрия в Элиде (Roehl, № 113):
‘A Fpaxpa xotp j<aXaopto(t)p: xai AeuxaXtovt: }<aXd8ptov ep.ev aoxov xai
^ovov: FtooTcpo^evov, FtaoSajiiopydy rav os -[а|у] e^ev xav ev IlioQci-ai oe
xtc ooXate, Fsp(p)ev aoxov tco(x) xov Ata, at 8ap.ot 8oxeot—„Ретра
у халадрийцев и Девкалиона: быть халадрийцем ему и потом-
ству, исопроксеном, исодамиургом, владеть землей в Писе;
если же кто-нибудь отнимет, быть тому изгнанником по отно-
шению к Зевсу, если только народ не постановит отнять".
Большая часть почетных декретов V в. дошла до нас
в поврежденном виде, но хорошо сохранившиеся декреты
конца V и IV в. помогают в значительной степени заполнить
лакуны в текстах более древних декретов. Один из сравни-
тельно ранних декретов хорошей сохранности — эретрийский
декрет 411 г. в честь тарентинца Гегелоха: 0eoi. "EooSjev -ф
pouX^t ‘H'feXo^ov xov Tapavxtvov Tipo^evov etvat xai soepyexvjv xai aoxov
xat icat8a<; xai otxvjptv eivat xai aoxtp xai Tcatpiv, oxav ё[тсt]8iqp.s<optv, xai
axeXs^v xai TcpoeSptTjv ёс xo<; a-[ajva<; ibc ouveXeuSeptbpavxt x-qp. itoXtv атс'
’ASvjvattov (IG, XII, 9, № 187) — „Боги. Постановил совет: чтобы
тарентинец Гегелох был проксеном и благодетелем — он и дети
его и чтобы было питание ему и детям, когда они приезжают,
а также свобода от пошлин и лроэдрия во время состязаний,
так как он способствовал освобождению города от афинян".
Одна из общих формул в афинских почетных декретах нача-
ла IV В. Следующая: xai dva^patpat aoxov ev ax^X'/jt XtBtviQi Tipoljevov
xai eoep^exvp ’Alhpattov aoxov xai -c6<; icatSou; (IG, II—III2, № 27) —
„и записать его на мраморной доске как проксена и благоде-
теля афинского народа, — его и детей".
Геродот говорит о почетном декрете дельфшйцев в честь
Креза и лидийцев (I,. 54): AeXtpoi оё avxi xooxtov eSooav Kpotstp хе
xai AuSotot TcpoptavxiqiTjy xai dxeXeiTjv xai icpoeSpi'/jv xai e^etvat xtp BouXo-
p-evto aoxtov 'pveoDat AeXtfov ec xov alei /pdvov—„Дельфийцы же за
это даровали Крезу и лидийцам навеки промантию, свободу
от пошлин, проэдрию и право всякому желающему из них
становиться дельфийцем". Сама собой напрашивается мысль
о том, что сообщение Геродота прямо и непосредственно
основано на документальном источнике. Сходство приведенного
текста Геродота с подлинными почетными декретами, в част-
ности — с дельфийскими, известными нам начиная с III в.
до нашей эры, побудило даже одного эпиграфиста предполо-
жительно восстановить текст того декрета, который послужил
28 :
источником для Геродота (Помтов — Dttb. Syll.3, № 7). Из
большого количества однотипных дельфийских почетных дек-
ретов III в. (Fouilles de Delphes III, 1, Bourguet, № 12—45;
54, 59; 60 etc) приведем один (<№ 14), чтобы сравнить с ним
цитированный выше текст Геродота: ДеХюос ёЗшхау КаХХсрарн
Ларёооуто; ’ApxaSt STupcpaXuot абтан xai expyot; тсро^еусау, eosp^eaiay,
TcpopavTeiav, icposSpt'ay, icpoSixi'ay, aauXiay, атёХгсау тсаутсоу xai хата y/jv
xai хата ftaXaaaay, xai SKtTtp.dv xaQairep Aek<»ot;, xai таХХа oaa xai toi-;
aXXot; jipo^evot; (дальше имена архонта и булевтов).
Мы видим, что Геродот сохранил характерный для дель-
фийских надписей глагол 8t8e>p.i (в надписи в форме eSwxav,
у ГеродотаеЗозау). В почетных декретах других государств
этот глагол также встречается, но не всегда и не везде. Нам
известны и другие формулы, употреблявшиеся в таких, слу-
чаях, тсрб^еуоу sqiev (она характерна, например, для танагрских
надписей = SGDI, № 935—954, а также для мегарских — SGDI,
№ 3003—3014) и dvaypat’/ai (например, в V в. в Афи-
нах— IG, I2, № 36—82). Перечень привилегий, даваемый исто-
риком, разумеется, также вполне совпадает с тем, что было
в документах. Переделанная реконструктором, не встречаю-
щаяся в дельфийских надписях III в. часть геродотовской фразы
xai g^eivai тй poyXop.syw абтаду ‘ругаЭ-ас AeXtpoy s; тоу asi j/povoy все
же находит себе параллели в надписях, пусть не дельфий-
ских. Прежде всего, грамматическая конструкция infinitivus,
зависящий от глагола 8t'8(op,t — ё8с»хау... e£slyai, отнюдь не чужда
эпиграфической прозе. Мы встречаем такую конструкцию
в конце V в. в афинском декрете о самосцах (Dttb. Sy IL3,
№ 116, V. 26)—tat; os TpiTjpscn.. . . ypipSat afoot;-Soyat; в IV B.—
в митиленской надписи (Dttb. Syll.3, № 212, v. 4sq.) — eooaay...
•reXfsty]; в Ш в. — в мегалопольском декрете (Dttb. Syll.3,
№ 559, v. 54 sq.) — e86th]... Q-foai; в декрете граждан Нисира
(Dttb. Syll.3, № 572, V. 15 sqq.) — 8гоо>хеу .. . vup-ot; tot; irarptot;
xai ondpxooaty ^p^aS-ai; во II в.—в родосском постановлении
(Dttb. Syll.3, № 931, v. 20 sq.) — оеобзОш E6[Qa]Xi'oat; foatvfoat
x[ai] (Ttecpayfifoai Есозсхрарст]]. Далее и глагол e^siyat и причастие
с артиклем 6 роиХбр.еуо; являются олень обычными в надписях.
Мало того, целое выражение e^etyat тф pouXopiyo>(afocoy) также
встречается в декретах, опять-таки не в дельфийских. Трудно
сомневаться в правильности восстановления афинского декрета
об афитейцах, относящегося приблизительна к 428 году
(IG, Р, № 58, V. 12 sq.)—[e/oevat ‘Асритассоу t]oi poXopiyot, если
принять во внимание, что предложенное чтение подкрепляется
такими параллелями, как etjetvai тшс роХор.ёуо>с wv •
(p^yac — в афинском постановлении об учреждении второго
морского союза в 378—377 г. (IG, II—IIP, № 43=Dttb. Syll.3,
№ 147, V. 42 sq.) ИЛИ — tfit pouXopevax wp TtoXittov в эфес-
CKOJd законе 297 г. (Dttb. Syll.3, № 364, v. 22 sq.). Остаются
еще две детали. Геродот говорит: ёс тоу asi /рбуоу. Такое выра-
29
жение, притом именно в почетном декрете, находится в над-
писи, найденной на острове Иасе и относящейся ко второй
половине IV в. (но не позже 323 г.) — SsSooOat абтоц xai i^ovot^
dxeXscav xai тгроеорг/jv eic xov del xp&vov (Dttb. Syll.3, № 307, v. 8 sq.).
Отметим, кстати, что Иас расположен неподалёку от родины
Геродота — Галикарнасса, следовательно, естественно предпо-
ложить, что стиль постановлений маленького острова не
только в больших линиях, но и в отдельных деталях склады-
вался под влиянием такого крупного политического и куль-
турного центра, каким был Галикарнасе. Выражение, близкое
к интересующему нас выражению, находим также в надписи
озольских локров, не представляющей собой почетного декрета
и относящейся к первой половине V в.—aoxov xai хат
alFet (Roehl, № 321=Dttb. Syll.3, №47, v. 4). Далее Геродот
начинает свое сообщение так: ДeX<poi os avxi тобтюу eoooav Kpoiaip.
Было бы, может быть, проявлением излишнего педантизма
настаивать на - том, что слова avri тобтсоу также отражают
какой-то пункт почетных декретов (ведь независимо от текста
декрета Геродот должен был связать свою фразу с предыдущей),
но указать на такую возможность едва ли будет непозволи-
тельно. Мы знаем, что не только более поздние почетные
декреты, -но и декреты V в. содержат иногда мотивировку
типа з-йесЗт] av^p sext dyaOo; 6 oetva -nrspi xr(v -noXtv xrp> ’Afhjyauov (IG, I2,
№ 118; cf. № 59). Такие мотивировки даже независимо от
текста дельфийского декрета в честь Креза17 могли подать
повод Геродоту написать то, что он написал. Общий итог,
к которому мы приходим, следующий: сообщение Геродота
о привилегиях, полученных Крезом и лидийцами в Дельфах,
не только может быть основано на документальном источнике,
но и целиком выдержано в стиле документальных источников;
при этом не исключается возможность некоторой переработки
дельфийского текста путем внесения в него элементов, из-
вестных автору по аналогичным документам из других грече-
ских городов.
В противоположность разобранному месту у Геродота, рас-
сказ о решениях, принятых-семью персидскими вельможами,
участниками заговора против Лжесмердиса (III, 84), нет ника-
кой возможности возвести к эпиграфическому источнику.
„И они постановили: Отану и потомкам Отана навеки, в слу-
чае если царская власть достанется кому-нибудь другому из
семи, давать отборные дары — каждый год мидийскую одежду
и все подарки, которые считаются у персов наиболее почет-
ными ... эти почетные дары — Отану, а следующее они решили
в пользу всех: чтобы всякий желающий из семи входил во
дворец без предварительного доклада, если только царь не
покоится с женщиной, — и чтобы царю было дозволено брать
жену только из семьи тех, кто восстал вместе с ним, а не из
другого места“. В середине этого текста, после указания
30
о том, какие дары будет получать Отан, имеется объяснение:
хоббг os si'vsxev epooXeusav oi otooa&at табта, бтс г[Зо6Хеизе тр<бто; та
тсрт^р-а xai аоуезттрг абтоб; — „они потому задумали дать ему
это, что он первый задумал эта дело и сплотил их". Это
объяснение отличается от приведенных выше мотивировок,
чаще всего встречающихся в почетных декретах, своей кон-
кретностью: Стану воздаётся почет не за то, что он проявил
себя с хорошей стороны, а за вполне определенные, точно
указанные заслуги. Однако и в этом Геродот не отклоняется
от стиля почетных декретов. Выше был приведен эретрийский
декрет 411 г. (IG, XII, 9, № 187), в конце которого читаем
такое объяснение: «Ь? auveXeuOepwpavTc т-ijp. Troktv атг’ ’АОтршюу. Этот
пример конкретной мотивировки в декретах V в. не единствен-
ный. В 410—409 г. афиняне выражают похвалу неополитам
фракийским и при этом перечисляют услуги, оказанные Афи-
нам этими неополитами (IG, I2, № 108, v. 39 sqq.), „за то, что
они проявили себя с хорошей стороны по отношению к афин-
скому войску и»государству, что они всем народом явились
на Фасос для того, чтобы осаждать его вместе с афинянами,
что они все время участвовали в морской и сухопутной войне
в качестве союзников афинян и что они и в других случаях
оказывали услуги афинянам". Пусть этот текст в значительной
степени оказывается результатом восстановительной работы
филологов, — хорошо сохранившиеся слова о том, что неопо-
литы действовали вместе с афинянами и в союзе с ниь|и вели
морскую войну, служат достаточной гарантией того, что
в поврежденной части речь шла о военных действиях у бере-
гов Фракии. Но возвратимся к рассказу о почестях, достав-
шихся на долю Отана с его потомками и прочих персидских
вельмож, участвовавших в свержении магов. Геродот упот-
ребляет в этом рассказе ряд слов и выражений, которые без
всякого труда могут быть найдены в большом количестве
в надписях разных мест и- эпох; таковы sSoijs, осоозЭас, tov
pookop-sYov, р.т) e^etvat. Упоминание о потомках тосзс атсб ’Ocavew.
atst '(tyop.£voiat — тоже является обычным для почетных декре-
тов, хотя и в иной форме: xai pvov (Элида, VI в. — Roehl,
№ 113), tqiscv . .. xataiv xai Toiatv ixyovot; (Кизик, VI в. — Roehl,
№ 491=Dttb. Syll.3, № 4), xat to; itaioa; (Афины, V в. — IG, I2,
№ 36), xai ixyovoc; (Афины, V—IV вв. — IG, I2, № 59, v. 22 sq.
№ 118; IG, II—III2, № 57, v. 6 sq., № 76, v. 16 sq., № 77,
v. 14 sq., № 79, v. 10, № 81, v. 2 sq.; Дельфы, IV в.—
Dttb. Syll.3, № 195; Мегара SGDI, № 3003—3014; Коркира —
SGDI, № 3199; Зелея в Троаде —SGDI, № 5533 и др.), xafiftevsat
xai ys[v£i £x]7ev£a; (Эпир, IV в. — SGDI, № 1334) и другие.
Наконец, даже ограничение в виде условного предложения
Tjv р.т] 'cu'rxdvng etc имеет внешнее сходство с заключительной
частью приведенной выше халадрийской надписи ai ое тс; aukac'e.
Впрочем, этот пункт не характерен для почетных декретов.
31
Зато, как мы увидихм ниже, он является обычным в текстах
законов.
К числу мест у Геродота, независимость которых от каких
бы то ни было документальных данных не подлежит никако-
му сомнению, относятся описания погребальных обрядов
у разных народов. Однако сходство стиля этих описаний со
стилем греческих законов, устанавливавших порядок похорон,
сразу бросается в глаза. Возьмем кеосский закон V в. (IG,
XII, 5, 593-Roehl, № 395==Dttb. Syll.8, №1218—Prott—Ziehen18 II,
№ 93): Oi'Ss vop.ot тгер! тагу чат[а]<р&1р.[е]у«>['Г хата т]а6е &а[тгт]г>
tov О-аубута’ sv ер-[а]т(о[tg Tpt]ai ХгихоГс, атршр-атс xai evoup-axi [xai
г]7сфке.р.атс— e£evai Ss xai sv skas[a]o;j[c—jxe] 7iksovo<; a£toc; той;
Tptai exaxov o[pa/|txs®v’ s/ipspev os s'f xb'vvji a<p [tq]v6tto[8]i [xa]i |xe
xakoxTSV та 8ok[o]a[/]ep[s]a' cpspsv 3s oivov sxi то aTjpa [jx]s
[7tkeov]Tp(,«iv y&v xat H-s xXeofv] s[v]6[<;, та os а|ууеТа атсо-рере-
□9-ai' tov IIav6[v]Ta [cpepev x]aTaxsxa).op.p.svov anox'/ji jxsypi s^i w
□^[ха'тгрозсра/р'ол [/]pvp9ai [х]ата (т)а ^[атр’.а]. — „Законы относи-
тельно умерших — следующие. Хоронить мертвеца согласно
следующему: в трех белых плащах в качестве подстилки,
одежды и покрывала, можно и меньше, ценой же все три —
не больше ста драхм. Выносить на ложе с клиновидными нож-
ками и не покрывать ножек;19 вина приносить на могилу не
более трех хоев и масла.— не более одного, а сосуды уносить
назад. Мертвеца нести покрытым в молчании до могилы.
Предварительное жертвоприношение совершать по обычаю
предков". Переделаем эти постановления и их продолжение
путем простого изменения грамматической конструкции фраз,
и мы получим обстоятельное сообщение, не только по содер-
жанию, но и по стилю вполне сходное с теми главами труда
Геродота, в которых рассказывается об обрядах погребения
у разных народов. Для сравнения даем геродотовское описа-
ние погребения у египтян (П, 85): -Э-ртрос 8s xai Ta<pat a<pswv
sloi ai'Ss’ total av алго^еу^тас sx tcov oixuov avOpcoxoc too Tig xai Xoyoc
tq, то ФтркО A(svo; itav to sx tG>v oixitov tootcdv хат’ cbv гхказато т-ijv
xecpaVqv it7]Xaj xai то гсоозожоу, xaxsiTa sv toioc oixioioi kixooaai tov
vsxpov aoxaiava tt]v tcoXcv OTpaxptbp-cvat тбтстоутас sTcsCcwajisvat xai cpatvoooai
to6<; [xa^oog, aov 6s • acpt ai тгроот/хоиаас тгааас. sTspaiOsv 8s ot avSpsg
TOTTTOVTai, siteCtoatxsvoc xai- ootoi. eiveav 6s табта irot'/ptoai, обтю s<; ttjv
Tapt/euatv хорлХоиос. — „Оплакивания и погребения у них такие.
Если у кого-нибудь скончается в доме человек, имеющий
какое-нибудь значение, то все женщины из этого дома мажут
себе грязью голову и даже лицо, а затем, оставив труп в доме,
сами они, носясь по городу, бьют себя, подпоясавшись1 и по-
казывая свои груди, и вместе с. ними все родственницы.
А отдельно бьют себя мужчины, также подпоясавшись". Опи-
сание погребальных порядков у египтян (II, 85—90), у скифов
(IV, 71—79), у фракийцев (V, 5,8) и внешних проявлений
скорби в Спарте по поводу смерти царя (VI, 58) у Геродота
32 • ' -
родственно не только касскому закону V в. и дельфийскому
закону 400 г. (Prott — Ziehen, № 74), но, надо думать, и тем
более древним не дошедшим до нас законам, регулировавшим
порядок погребения, о которых мы знаем из литературы:
законам Ликурга, Харонда, Питтака, Солона.
Интересные результаты дает сравнение с эпиграфическими
памятниками той главы из истории Геродота, где изображается
суд, производившийся скифами в случае заболевания царя
(IV, 68). Болезнь царя обыкновенно ставилась в связь с нару-
шением клятвы кем-нибудь из скифов. Находили виновного
прорицатели. Обвиняемого схватывали и приводили к царю.
Тот отрицал свою виновность. Царь вызывал новых прорицате-
лей. Если их ответ совпадал с ответом первых прорицателей,
то. обвиняемому отрубали голову, а имущество его перехо-
дило к первым прорицателям. Если же ответ вторых прори-
цателей был иной, тогда вызывались все новые и новые про-
рицатели. В случае оправдания ими обвиняемого первые
прорицатели подлежали смертной казни. Построена эта глава
Геродота так: обвинение — одетой обто;; отрицание обвиняемым
своей вины — 6 8г аруеетас; выход из положения — 6 paackeo;
р-етакер-тетас аХХоо; . . . р-аутса;; две ВОЗМОЖНОСТИ: одна — ?]у xai
ootoi .. . xaTaSiqatooc гтюрхтрса, тоб8г ttjv xscpaX-qy diroTdp.you5i
etc, вторая—8e.. ,divoX6a<oai; новый выход из положения —
aXXoc тгар= tat раутсес xai pdka aXkot; опять две возможности: одна
легко подразумеваемая, а потому и не отмеченная Геродотом —
человек, осужденный новыми прорицателями, должен был
умереть, другая — тр 6>у oi тгХебуе;... drcoXoawai, бгбохтас тосас
irpwTotat тсоу р-аутиоу аотосас акоХХоай-ас.
Сравним с этим галикарнасский закон середины V в. (до
443 г.), изданный от имени народного собрания галикарнасцев
и салмакитов и тирана Лигдамида (Roehl, № 500=Dttb. Syll.3,
№ 45=Rec. d. inscr. jur., № 2). Он начинается с запрета —
М 7tapa8t86v[at]; затем, предусматривается одна возможность —
Tjv 8е тс; Stxd^ea&at; дальше предписывается определенная
клятва и вновь отмечается возможность — 8е тс; оатероу ешхаХтр
и относящиеся к ее разрешению положения; новое условное
предложение — тр тс; (HXiqc acr^eac т] тгроОт)“а[с] tbijcpoy <Ьатз p-q
ecvac тбу уброу тобтоу и указание на кару, которая постиг-
нет виновного — с двумя вариантами, смотря по его имущест-
венному положению, причем второй вариант также вводится
условным предложением — у)у 8s рт( тр аотбн a£ta 8sxa ататт)р(оу.
Возьмем еще постановление, аттической фратрии Демотиони-
дов, относящееся к первой половине IV в. В постановлении
определяется порядок проверки членов фратрии (Dttb. Syll.3,
№ 921=Rec. d. inser. jur., № 29). Общее положение: кто еще
не подвергался проверке, должен немедленно ее пройти —
O7t6aoc ртртхо 8ce8txdalh)aav. . . ScaScxasac -rvepi аотйу то; кратера;
aoxixa pdXa (v. 14 sqq.); тот, кто оказался неправильно занесен-
3 Зак. 586
33
ным в списки фратрии, должен быть вычеркнут, а введший
его во фратрию платит штраф (v. 18 sqq.); предусмотрена
возможность апелляции — edv Ss ti; рбЦтоа stpeTvat е; Atq^othoviSoc,
aw av ахофт^зотси, efceivat аотф (v. 30 sqq.) и устанавливается
порядок ее (v. 32 sqq.); в случае нового провала прибегший
к апелляции подвергается штрафу — ото 8'dv wv etpevwv бигофт]-
QiaovTac A7]|iOTt(ovt8at, o'peikew %iXta<; 5pa/tj.d' (v. 38 sqq.).
Во второй половине надписи приводятся дополнения к этому
постановлению. Оставляя в стороне детали, следует отметить
в первом дополнении целый ряд условных предложений, начи-
нающихся союзами edv ое и вводящих новые возможные случаи.
Совершенно в том же стиле и по такому же плану написан
ряд глав в Афинской Политии Аристотеля, например глава
об афинской эфебии (42). Среди дошедших до нашего вре-
мени надписей можно найти немало других, подходящих для
нашей цели памятников, частью даже более древних, чем
галикарнасская надпись, но отличающихся от нее меньшей
обстоятельностью и иногда худшей сохранностью. Таковы
элейская ретра против чародеев VI или начала V в. (Roehl,
№ 112), договор между элейцами и герейцами — VI в. (Roehl,
№ 110=Dttb. Syll.3, № 9), афинский декрет о пользовании зем-
лей на Саламине VI в. (IG, Г2, № 1), афинские законы и дек-
реты V в. об обслуживании Гекатомпеда (IG, I2, № 4=Prott —
Ziehen, II, № 1), об элевсинских мистериях (IG, I2, № 6), об
эрифрейцах (IG, I2, № 10=Dttb. Syll.3, № 41), о фаселитах
(IG, Г2, № 16), о халкидянах (IG, Г2, №39), о гестиейцах (IG, I2,
№ 40, 41), о выведении колонии в Брею (IG, I2, № 45=Dttb.
Syll.3, № 67), о размерах дани, причитавшейся с членов мор-
ского союза (IG, Г2, № 63), о занесении на стелу закона Дра-
конта вместе с самим текстом VII в. (IG, Г2, № 115), а также
закон V в. о выведении колонии локров в Навпакт (Roehl,
№ 321) и, наконец, документы совершенно иного порядка —
завещание спартанца Ксуфия, найденное в храме Афины Алей
в Тегее (Roehl, № 68). Известные нам гортинские законы
(SGDI, № 4991, 4992), далее — дословно приведенные Плутар-
хом (Ликург, 6) ретра Ликурга и добавление к ней, сделанное
царями Полидором и Феопомпом, а также, по-видимому,
законы Солона, пересказанные в сильно разбавленном виде
тем же Плутархом (Солон, 23) были выдержаны в том же
стиле.
Остановимся еще на одном большом отрывке из истории
Геродота, напоминающем по своему стилю официальные над-
писи. Это главы, посвященные вопросу о положении царей
в д Спарте (VI, 56—59). Если отвлечься от ученого приме-
чания о пифиях (57 med.) и сделанных в излюбленной манере
Геродота сравнений между спартанскими установлениями
и установлениями азиатских народов вообще (58 med.) и пер-
сов в частности (59), то останется перечисление прерогатив
34
спартанских царей, написанное в стиле постановлений народ-
ных собраний. Две главы, посвященные изложению прав,
какими пользуются спартанские цари при жизни (56, 57),
больше одной печатной страницы, in octavo, построены так,
что вся конструкция зависит от глагола 3i'8<opt, трижды повто-
ренного: SsSwxaat — в начале всего отрывка (56 init), SeSoxat—
в начале отдела о правах царей в мирное время (57 init.),
Ssooxat — в конце отдела (58 init.). С употреблением этого гла-
гола в надписях мы уже встречались. Рассмотренный выше
эпиграфический материал показал, что глагол этот мог иметь
при себе в официальных документах не только прямое допол-
нение в винительном падеже, но и целое дополнительное
предложение. Несколько раз в интересующих нас здесь главах
Геродота находим условные предложения, которыми отме-
чаются разные возможные случаи, в том числе и нарушения,
влекущие за собой наказание: st оё piq, абтбу ёу тф dqei evfysa&at
(56) — „если нет, то он подпадает под грех"; т)у Отт; -etc
ivoisiqTai (57) — „если совершается всенародное жертво-
приношение"; рт] ekftooat оё xoiat (SaatXeoat ёк1 то беТкуоу. (ibid.) —
„если цари не приходят на обед"; Зе м ekfkoac (57 sub
fin.) — „если же цари не придут". То же встречаем и дальше,
в отделе о почестях, полагающихся царям после их смерти:
рт] •nonqaaac 8ё тобто C^ptai ре^акас ётчёатас (58) — „если они ЭТОГО
не делают, то на них накладываются большие наказания".
Безусловно в стиле документа следущее место (57): Stxa-
Cetv оё poovoo? too? раасХёа? тозаЗе poova' катроб^ои те тсарО-ёуоо Kept,
тоу ixveeTat ё/eiv, '/)v p^ 7tep 6 катт/р cotijv ё^о^атд,xai 68<oy Syjpo-
aiscov 7tspc' xai vjv tic ftexov TtatBa iroteeo&ac ё^ёк^, (ЗаасХёшу svavTiov
TtoteeaO-ar xai TcapiCetv pouXeoooac total -(ёроиас sooat ЗиЛу Ssooai трстр
хоута —“Цари одни судят только по следующим делам: о де-
вушке, наследующей имущество отца,—-за кого ей выйти за-
муж, если только отец не помолвит ее, и об общественных
дорогах; и если кто-нибудь хочет усыновить ребенка, он де-
лает это в присутствии царей; они также участвуют в совеща-
ниях геронтов, которых всего двадцать восемь". Отметим еще
употребление Геродотом глагола ёуё/еаЯас, характерного для
документальной прозы. Выражение Геродота ёутф ayei ёуё^еаОш
(VI, 56) можно сопоставить с соответствующими выражениями
в документах VII, VI, V и IV в.: ёу тё^сарос x'Ivs/oito (Элида,
VI в. — Roehl, № 110=Dttb. Syll.3, Яг 9) — „пусть подпадет под
священный' штраф"; ёу tat £exapvaiai х’ ёуё/осто (Элида, VI в.—
Roehl, Яг 112)—„пусть подпадает под штраф в десять мин";
ёуё^осто (Элида, не датируется — Roehl, Яг 119, v. 20)—„пусть
подпадет" (контекст неясен, надпись испорчена); ёу т&Зе tot
Oeapot ёуг/ёзО-оу, ёу tote aotoic ёуё^еаЯас (IG, I2, Яг 115, V. 20,29=
Dttb. Syll.3, Яг 111—афинский текст V в., представляющий
собой копию закона Драконта VII в.) — „пусть подпадут под
действие того же закона", „пусть подпадут под то же" (в обоих
3*
35
случаях глагол вставлен в поврежденный текст издателями
надписи на основании речи Демосфена против Макартата, § 57,
где цитируется соответствующий закон Драконта и имеются
Слова: sv тф8е тф 0-еар.ф eveyicS-av); [ёу tot аотбс vop.]oc eveyso^ov
(Афины, V в. — IG, I2, № 139)—„пусть подпадут под действие
того же закона", eve/ea^-cov тф фт]<р1а|латс (Зелея в Троаде, IV в.—
Dttb. Syll.3, № 279) — „пусть подпадут под действие этого по-
становления".
Главы о спартансках царях стоят у Геродота особняком.
С ними сходны по содержанию только отдельные замечания,
разбросанные в труде Геродота. Эти главы являются как бы
предвестницами той литературы, которая впоследствии получи-
ла широкое развитие в Греции и самыми яркими представи-
телями которой были систематические части Политий Аристо-
теля.
Сейчас мы переходим к собственно этнографическим частям
истории Геродота, где, как известно, Геродот не был
пионером: его предшественники и современники тоже занима-
лись этнографическими наблюдениями. Слишком ничтожные,
состоящие обычно из одной фразы этнографические отрывки
Гекатея (fr. 154, 284, 287, 323 а, 335, 358) и Гелланика (fr. 53,
66) не могут дать полного представления о стиле этих писа-
телей, но не противоречат предположению, что стиль этот был
в общих чертах сходен со стилем тех частей истории Геродо-
та, которые отличаются наиболее простой структурой и безы-
скусственным характером. Этнографические сообщения, зани-
мающие большое место в книге Геродота, не были и не могли
быть заимствованы из документов. Однако вопрос о связи меж-
ду стилем этнографических описаний Геродота и стилем доку-
ментальной прозы является вполне законным. В сущности,
он уже затронут нами в тех примерах, которые разбирались
выше. Порядок оплакивания спартанских царей и суд, произ-
водившийся скифами в случае заболевания царя,— это уже
область этнографии. У Геродота vojaoc обозначает и закон и обы-
чай. Так называет он не только египетский и афинский закон,
по которому каждый должен показывать, на какие средства
он живет (II, № 77), но и вавилонские обычаи при выдаче де-
вушек замуж и при заболевании (I, 196—197), которые сейчас
займут наше внимание. Непроходимой грани между теми и дру-
гими для Геродота нет, и мы уже a priori должны допустить
возможность стилистической близости между прозой, в кото-
рую облеклись законы и постановления,—с одной стороны,
и этнографической прозой, описывавшей обычаи разных наро-
дов,—с другой.
Подробное описание если не обычая, то известных, под-
лежавших повторению, действий с выделением отдельных мо-
ментов,* следовавших друг за другом в известной временной
последовательности, с указанием сопутствующих запрещений,—
36
встречается не только в законах, касающихся погребений. Так
построен, например, относящийся к 423—422 г. декрет о по-
священии начатков в Элевсин (Ю, I2, № 106=Dttb. Syll.3, № 83=
Prott — Ziehen, № 4). Собирать начатки должны демархи по
демам, они же передают собранное гиеропоям в Элевсин.
Следует устроить три ямы для хранения собранного зерна
в Элевсине там, где это покажется наиболее удобным гиеропоям
и архитектору,— на деньги, принадлежащие богиням. После
того, как зерно будет получено от демархов, его следует ссы-
пать в эти ямы. Союзники должны вносить начатки на тех же
основаниях. Города должны выбирать сборщиков, чтобы они
собирали зерно согласно тому порядку, который покажется
наилучшим. После сбора зерно должно отсылаться в Афины.
Привозящие должны сдавать его гиеропоям и т. д. Предусмот-
рено и наказание за нарушение правил (v. 67 sqq.). Перед
нами длинный ряд предписаний, очень легко поддающийся пе-
ределке в рассказ о собирании начатков для элевсинского хра-
ма, сдаче и хранении их.
Обратимся для сравнения к некоторым главам первой книги
Геродота, где описываются вавилонские обычаи: своеобразный,
уже вышедший из употребления обычай выдавать девушек
замуж (I, 196), оригинальный обычай консультирования боль-
ных (I, 197), обычай утреннего очищения супругов (I, 198),
обязательный для каждой женщины визит в храм Милитты
(I, 199). Картина переполненного женщинами святилища: жен-
щины с венками на головах, движение — одни приходят, дру-
гие уходят, теснота в проходах, по которым прогуливаются
чужестранцы, выбирая себе женщин; богатые вавилонянки, си-
дящие в повозках перед храмом, прибывшие в сопровождении
множества слуг; наконец, быстрый уход красивых и долгое
(до трех и четырех лет) пребывание в храме некрасивых из-за
того, что они не могут сразу выполнить требование обычая.
Все это описание действительно виденного Геродотом своей
выпуклостью и красочностью напоминает манеру устного рас-
сказа, хорошо усвоенную Геродотом и известную по целому
ряду рассказанных им новелл; вспомним, например, рассказ
пастуха Митрадата о его пребывании в доме Гарпага (I, 111)
или описание игры персидских мальчиков с Киром во главе
(I, 114).-С другой стороны, замечание Геродота о вавилонских
женщинах xat тогтсб тобтоо обх обт<о |i£*(a Tt ol Swaei? шс, jaiv Харфеас—
„и после этого как бы много ты ей ни дал, ты ее не возь-
мешь" — производит впечатление кусочка живой обыденной
речи. Как бы то ни было, только вторая половина главы, при-
том не вся, а лишь начиная со слов evDa e-rteav iCvjrat руг; и кон-,
чая словами airaXXdaaexat ес та olxla (с выключением в середине
примечания о тождестве Милитты с Афродитой), допускает
сравнение с документальной прозой. Близки к этой прозе и пре-
дыдущие главы (I, 196—198). Правда, и они не лишены неко-
37
торой красочности, но и общий тон и построение в деталях
меньше всего напоминают новеллистический стиль. Оставим
в стороне сделанные Геродотом в трех местах сопоставления
с обычаями других народов (I, 196 init.— иллирийские энеты;
I, 198 init—египтяне; I, 198 fin.—арабы; cf. I, 199 fin.—Кипр).
Смысл вавилонского порядка выдачи девушек замуж выражен
в словах: „и таким образом благообразные выдавали замуж
безобразных и калек".
Обряд сватовства изложен в виде последовательных момен-
тов, наподобие изложения последовательных актов той или
иной процедуры в законах. Раз в год в определенное место
выводятся все девушки-невесты. Вокруг становятся мужчины.
Глашатай начинает продавать в замужество красивых невест,
причем первой идет самая прекрасная. Затем, когда красивые
проданы, выводится самая непривлекательная, которая достает-
ся тому, кто довольствуется наименьшей денежной добавкой
к ней; потом, по порядку,*—остальные безобразные девушки.
Прерывается это деловое изложение только вставкой о побуж-
дениях, руководящих богачами и бедняками во время этого
торга: первые наперерыв стараются купить себе прекрасней-
ших жен, вторые берут деньги и некрасивых невест. В заклю-
чение — запреты обх е^у, одна специальная оговорка ei Ss р7)
и одна возможность eftjv. Более сжато, но с сохранением тех
же элементов, изложен обычай выносить больных на площадь
с тем, чтобы проходящие, останавливаясь перед ними, дава-
ли им советы; после сообщения о том, что делается, упоми-
нается о запрещении об a<pt е&атс. Еще короче глава об очи-
стительном обряде супругов, но и в ней мы находим те же
части: отдельные моменты обряда во временной последователь-
ности и запрещение до совершения обряда прикасаться к сосу-
дам. Кроме отмеченного уже глагола s^etvat, влияние докумен-
тальной прозы сказывается в употреблении Геродотом выра-
жений: еур-фас... хатаатТраута (I, 196) —„представив поручителей"
и exetxo v6jxo<: (ibid.)—„установлен закон". В обоих случаях мы
имеем технические выражения. В надписях, правда более позд-
них, находим: е^отрас хатаатТраас (Афины, IV в.—Dttb. Syll.3,
№ 173, v. 46 sq.), 87700V хатааттрас (Кеос, III в.—Dttb. Syll.3,
№ 958, v. 5), хаОчатаушу Ss xat 677600c (Дельфы, II в.— Dttb.
Syll.3, № 672, v. 26), 677000c xataaraaavtcov (Крит, II в.—Dttb.
Syll.3, № 712, v. 32), 8776005 8e хатаат^аас (Лебадея, II в.—Dttb.
Syll.3, № 972, v, 47). В надписи V в. имеем—хата toy vojaov бакер
xeixat (Афины, 418—417 г.- IG, I2, № 94=Dttb. Syll.3, № 93).
Следует заметить, что, судя по полученным нами до сих
пор результатам, государственно-правовые и юридические тер-
мины и технические выражения, по-видимому, в большом ко-
личестве отложились в труде Геродота, так что исследование
его языка с этой точки зрения не может оказаться бесплодным.
Такой задачи мы перед собой не ставим. Приведем лишь не-
38
сколько добавочных наблюдений. Геродот часто употребляет
выражение vojaoic /рааОш; он говорит так и о законах (И, 177)
и об обычаях (I, 94, 131, 173, 216; II, 39, 92; IV, 171 etc).
В надписях мы без труда найдем это выражение (Dttb. Syll.3,
№ 47, v. 19, № 526, v. 30 sq., № 546 В, v. 28 sq., № 572,
v. 15 sqq.—IG, II—III2, № 1, v. 15 etc). Более специальный
и уже безусловно технический характер имеют другие выра-
жения. Геродот говорит: хатааттрас vojaov (II, 177). Этого выра-
жения нам не удалось найти в надписях, но имеются другие,
аналогичные: в договоре между Афинами и Фессалией, заклю-
ченном в IV в., глагол хаШттин сочетается с существительными
ropavvov, oXtyapxiav (Dttb. Syll.3, № 184,. v. 19); в договоре между
Родосом и Гиерапитной, относящемся к началу. III в., читаем—
-uav xaOssTaxvtav Зар.охрат1ау (Dttb. Syll.3, № 581, v. 13 sq., 68 sq.).
О городе Анфилле в Египте Геродот сообщает, что он отдает-
ся на обувь (ёс блоЗ^ата) жене царствующего над Египтом
царя too atel ^aatXeoovToc AlpitTou (II, 98). Это выражение со-
ставлено по образцу многочисленных аналогичных выражений,
очень распространенных в документальной прозе. В афинских
документах V и IV в. часто пишется — рооХт] т) a let [Зоикебоиаа
(IG, I2, № 79, v. 9 sq., № 110, v. 32 sq., № 113, v. 12 sq., № 118,
v. 17 sq., - IG, II—III2, № 43, v. 34, № 77, v. 17 sq., № 79, v.
11 sq., № 86, v. 17 sq., № 109, v. 39). Встречаем также ol aiet
•tapt-tai (Афины, V в.— IG, Г2, № 91, v. 25=Dttb. Syll.3, № 91);
toy 7ра|1р.атеа тар Pookijc toy acet хатаотаг)тр6р,еуоу (Магнезия на Ме-
андре, II в.— Dttb. Syll.3, № 695, v. 76). Любопытное выраже-
ние употребил Геродот в своем сообщении о новом законе,
введенном в Египте Амазисом: всякий, кто не мог доказать,
что он живет на средства, получаемые честным путем, нака-
зывался смертью tO-oveaO-at ftavdra) (II, 177). Такого выражения
мы нигде больше в греческой литературе не найдем. Как из-
вестно, обычно пользовались выражениями Цр-юбу 0-avaxu) и ха-
тоф-рсозхег.» Шатоу. Параллели к выражению Геродота мы
найдем в афинских постановлениях V в., но с другим dativus
роепае: ебО-оуеоШ /tkiatot Sparest, ебЭ'оуёаО-ov jxuptatat Spa^patotv
и тому подобное (IG, I2, № 4, v. 15 sq.; № 6, v. 112 sq.; №55,
v. 9 sq.; № 57, v. 38 sq.; № 76, v. 20; № 94, v. 10, 20 — ct
Dttb. Syll.3, № 87, v. 1). Однако существительное ебШа в смыс-
ле „наказание" встречается в надписи в сочетании со словом
Шатос. В афинском постановлении 446/5 г. о халкидянах есть
следующий пункт (IG, I3, № 39, v. 71 sqq.=Dttb. Syll.3, №64):
та? 6ё еиО-буас XakxcSeoac хата ocpov абтбу evat ёу XakxiSt хаЗакгр
’A&eveaty ’Aftevatot<; кХёу xat Фауато xai axtptас — „пусть хал-
кидяне накладывают на самих себя наказания в Халкиде, как
* и афиняне в Афинах, за исключением изгнания, смерти и ли-
шения гражданских прав".
Для историографии специфическим видом taxoptvj является
рассказ об историческом событии. Такой рассказ был создан
39
еще до Геродота. Логографы передавали событие мифологи-
ческого прошлого, которое для них было историей, в простом,
деловом стиле и стремясь лишить их сказочной окраски. В про-
тивоположность своим предшественникам Геродот не только
широко использовал новеллу как источник, но и предоставил
ей очень видное место в своей истории. Мы находим у него
новеллу в самых разнообразных видах и обличьях — от яркого
рассказа в большом фольклорном стиле до слабых рудимен-
тов, напоминающих о том, что перед нами разложившаяся
новелла, от которой осталось всего лишь несколько блесточек.
Мало того, чем дальше продвигался Геродот в написании сво-
ей истории, тем полнее и гармоничнее происходило у него
слияние двух первоначально разделенных довольно резкой
гранью стилей — новеллистического и научного. В последних
книгах рассказ Геродота в значительной мере является одно-
временно и научным, с тенденцией к точному фиксированию
фактов, и новеллистическим в смысле некоторого приближе-
ния стиля исторического рассказа к стилю новеллы. Следова-
тельно, историческое повествование без слишком заметной
новеллистической окраски и близкое по стилю к старой ионий-
ской taroptTj мы найдем у Геродота преимущественно в первых
книгах его труда.
Может возникнуть сомнение в самой возможности найти
в документальной прозе тексты, параллельные чисто поветство-
вательным местам из Гекатея, Гелланика, Геродота. Ведь по
самой своей сущности документ есть памятник нормирующий
и констатирующий, а не повествующий. В действительности
это не совсем так. Греческим документам не чужды некото-
торые элементы повествования. Укажем прежде всего на по-
священия, точнее —на один из видов посвящений. Гелон Сира-
кузский написал на своем посвящении в Дельфы после побе-
ды над карфагенянами при Гимере в 479 г.— „Гелон, сын Ди-
номена, сиракузянин, посвятил Аполлону. Треножник и Нику л
изготовил Бион, сын Диодора, милетянин" (Nachmanson,20 № 13).
Геродот говорит о Крезе (I, 52): „Амфиараю... он посвятил
золотой во всех своих частях щит и массивное копье, причем
и древко и наконечник — золотые". Об Алиатте (1, 25) —„Изба-
вившись от болезни, он, второй из этого дома, посвятил
в Дельфы большой серебряный кратер и железную спаянную
подставку для кратера, среди всех дельфийских посвящений
особенно достойную осмотра,— произведение Главка Хиосского,
который один из всех людей открыл способ спайки железа".
В надписи: имя посвятившего, глагол aveOvpte, имя бога, назва-
ние предметов, имя мастера, сделавшего эти предметы.
В обоих выписанных местах из Геродота: имя посвятившего,
глагол aveQvjxe, имя бога или название места (Дельфы), пере-
числение посвящений; в одном случае также имя мастера
(Главк Хиосский). В сообщении об Алиатте есть много такого,
40
чего не могло быть в посвятительных надписях. Таковы опре-
деления „большой серебряный", „железная спаянная", но это
тоже стиль надписей, только иных — инвентаризационных. За-
мечание „особенно достойная осмотра"—дань восхищения пу-
тешественника, видевшего дельфийские сокровища. О том, что
Алиатт был вторым членом династии Мермнадов, сделавшим
посвящение в Дельфы, и что Главк Хиосский изобрел спайку
железа, Геродот узнал не из надписей. Тут сказывается харак-
терное для Геродота стремление установить приоритет в изо-
бретениях, открытиях, поступках, а также отмечать разные
этапы в сношениях греческого мира с негреческим. Таким об-
разом, в схему посвятительной надписи Геродот вносит и чуж-
дые ей элементы, однако так, что и они не нарушают строго
делового стиля. Зато и указание повода, по которому сделано
посвящение (выздоровление Алиатта), и указание имени мас-
тера входят в топику посвятительных надписей, как можно
убедиться по ряду памятников (например — повод: Roehl, № 79,
388, 532, 533; Dttb. Syll.3, № 3, 5, 10, 18, 51; IG, II—III2,
№ 2790—2792, 2797, 2820, 3065, 3127; имя мастера: Roehl,
№ 373, 388, 492, 498; IG, I2, № 395, 485-493).
О других посвящениях Креза (I, 51), а также о посвящении
Гига (I, 14), Геродот рассказывает, не употребляя глагола ауеЦхе,
который заменен другими — ёкерлге (51 ),апёке|л.фе (14, но тут же
ауа^т)р.ата, а в заключение ау?Цхе ауаО-тцлата). Оба места сходны
с местом об Алиатте в том Отношении, что в них внесен ряд
сообщений, расширяющих обычную топику посвящений, между
прочим, основанные на автопсии сведения о том, где стоят
посвященные предметы. Все эти дополнения ничем не выде-
ляются на фоне общего стиля посвятительной надписи: они
представляют собой такие же фактические сообщения, как и
те данные, которые содержались в надписях. Далее, все эти
посвящения лидийских царей, по-видимому, не имели на себе
каких-либо надписей. Именно отсутствие таких надписей де-
лало возможным присвоение себе лакедемонянами некоторых
предметов, посвященных Крезом (см. I, 51). Таким образом,
Геродот употребляет обычную в посвятительных надписях фор-
мулу не потому, чтобы он прямо прочитал ее на самых пред-
метах, а потому, что эта формула—одинаковая в дарениях от
государств и от частных лиц — является для него нормой, с ко-
торой он сообразуется в своих сообщениях.
В случаях, подобных только что рассмотренному, отдельные
памятники документальной прозы давали историку готовую
форму, которой он мог воспользоваться в качестве основы для
отдельного фактического сообщения. Однако мы находим у Ге-
родота в большом количестве и более или менее развернутый
исторические повествования, выдержанные в строгом стиле
laxopiiQ. Примером может служить начало рассказа о Крезе
(I, 6)—„Крез был родом лидиец, сын Алиатта, властитель на-
41
родов по сю сторону Галиса, который течет с юга — между
сирийцами игпафлагонцами — и выходит к северу в так назы-
ваемый Евксинский Понт. Этот Крез — первый из известных
нам варваров — одних эллинов покорил и принудил платить
дань, а других сделал своими друзьями. Он покорил ионийцев,
эолийцев и азиатских дорийцев, а друзьями сделал лакедемо-
нян. До царствования Креза все эллины были свободными".
Таких мест у Геродота немало (I, 16, 25, 28, 74, 75 и др.)
Рассказов об исторических событиях мы в сохранившихся
отрывках предшественников и современников Геродота не най-
дем (рассказы Ксанфа, разукрашенные Николаем Дамасским,
не в счет). Такие рассказы могли быть у Дионисия Милетского,
а у Ксанфа Лидийского они бесспорно были. Однако имеется
некоторое количество фрагментов (притом принадлежащих че-
тырем разным авторам), содержащих рассказы из мифологии:
Приведем по одному фрагменту из каждого автора.
Гекатей (fr. 15): „Оресфей, сын Девкалиона, пришел в Это-
лию ради царской власти, и его собака родила ствол, и он
приказал закопать его, и из него выросла виноградная лоза
со многими гроздьями. Поэтому он и сына своего назвал Фи-
тием" (см. также fr. 6).
Акусилай (fr, 22): „С Кайной, дочерью Элата, совокупляет-
ся Посейдон, затем, так как по божественным законам он не
мог родить детей ни от него, ни от кого-либо другого, Посей-
дон превращает его в неуязвимого мужчину, обладавшего наи-
большей силой среди всех тогдашних людей, и когда кто-либо
колол его железом или медью, то сам испытывал величайшие
страдания. И он становится царем лапифов и воевал с кентав-
рами".
Ферекид (fr. 22 а): „Когда Кадм поселился в Фидах, Арес
и Афина дают ему половину зубов змея, а половину Ээту.
И Кадм сейчас же сеет их на пашне по повелению Ареса,
и у него вырастает много вооруженных людей. Кадм, испу-
гавшись, бросает в них камнями. Они же, думая, что сами же
они в себя бросают, одолевают друг друга и погибают, кроме
пятерых мужей: Удея, Хорония, Эхиона, Пелория и Гипере-
нора. И Кадм делает их гражданами" (см. также fr. 1 а, 18 а,
35 а, 37 в, 38, 64 а, 82 а, 85, 105, 135 а).
Гелланик (fr. 79 а): „В то же самое время были изгнаны из
Италии япигами и авсоны, над которыми властвовал Сикел,
и, переправившись на остров, называвшийся тогда Сиканией,
осев вокруг Этны, поселились там и они, и их царь Сикел,
установивший царскую власть. И двигаясь оттуда, этот Сикел
завладел уже всем этим островом, который тогда был назван
Сицилией от этого Сикела, воцарившегося на нем" (см. также
fr. 4, 26 а, 28).
Одним и тем же тоном эти авторы говорят о собаке, ро-
дившей ствол, и о переселении авсонов, о превращении жен-
42
щины в мужчину и о наводнении, случившемся во время
Троянской войны. Для них это исторические факты, очищенные
от примеси мифологических выдумок и потому вполне досто-
верные. Они рассказывают об этих фактах так, как они описы-
вают виденные ими страны. У Гекатея, Акусилая, Ферекида,
Геллан'ика мы имеем как бы сжатую, протокольную запись
о факте, такую же, какую можно встретить в документе. От-
метим, чтобы не возвращатся больше к этому вопросу, одну
бросающуюся в глаза общую всем приведенным отрывкам осо-
бенность стиля. Во всех этих фрагментах мы встречаемся с той
нанизывающей речью Хё&с есроцёут), которая характерна для ран-
них ступеней развития письменной прозаической речи.21 Фразы
логографов просты и однообразны. Обычный способ соединения
фраз — посредством союзов xai и 8ё. Изредка бывают уар, вре-
менные союзы, относительные местоимения (Ферекид, fr. 95).
Иногда встречается причастный оборот (Ферекид, fr. 37 в; осо-
бенно— Гелланик, fr. 28). Вспомним длинные ряды однообразно
построенных предписаний в надписях с однообразной связью
между ними в виде союза 8®. Забегая несколько вперед, ука-
жем, что перечисление исторических фактов там, где оно име-
ется в надписях, делается приблизительно так же, как мы это
видели у логографов. Уже использованный нами афинский де-
крет 410/9 г. в честь неополитов фракийских (IG, I2, № 108,
v. 39 sqq.) содержит следущий перечень исторических фактов:
xai h6-c[c ec 0asov кареуеуоуто iraySeptei govkoXtop]хеооутес p-exa 'Afteva-
iov xai hoti ^aovvaupaxovT[e^ aoxotc] xai [sovtcoXs|x6vts<: StereXeaav
tov тафта xpovov, xai та aXXa hoxt eu koiooiv ’A$evaio[<;].
Занимаясь поисками эпиграфического материала, подходя-
щего для сравнения с повествовательными частями историче-
ских сочинений, мы, прежде всего, должны воздержаться от
попытки привлечь для такого сравнения надписи более позд-
него времени, дающие более или менее длинные повествова-
ния, — типа знаменитого ольвийского декрета в честь Прото-
гена, где мы имеем в сущности несколько глав из истории
Ольвии в III в., изложенных в виде очерка государственной
' деятельности Протогена. До некоторой степени родственны
ольвийскому декрету некоторые надписи IV в. Таков декрет
в честь некоего Ферсиппа, найденный на острове Несосе, са-
мом крупном из группы Гекатоннеса, лежащей между Лесбо-
сом и материком (IG, XII, 2, №645). Таков же и декрет, издан-
ный в 357—356 г. гражданами города Аркесины на острове
Аморге в честь афинянина Андротиона (IG, XII, 7, № 5), кото-
рого считают тождественным с известным аттидографом. Соот-
ветствующая часть надписи начинается с общей похвалы —
гтшЗт) ’AvSpoxitov avijp Kept тоу Sijpov toy ’Apxsotvetov, но
дальше переходит в перечисление заслуг Андротиона в форме
отдельных соподчиненных предложений, из которых каждое
начинается союзом xai. Таких предложений пять, и каждое из
43
них содержит определенное фактическое сообщение: Андротион
никого не обидел в бытность архонтом, дал в нужное время
деньги в долг государству без процентов, заплатил из своих
средств наемной страже, уменьшил расходы государства на
такую-то сумму, выкупал попавшихся в плен на войне. Если
выделить этот отрывок из сложного периода, в составе кото-
рого он находится (а это легко-сделать, так как, вырванный
из контекста, он не потребует никаких изменений), то мы полу-
чим остов исторического рассказа о деятельности Андротиона
в Аркесине. Нетрудно, однако же, убедиться в том, что доку-
менты IV в.—декрет в честь Ферсиппа и декрет в честь
Андротиона и некоторые другие, содержащие в себе элементы
повествования (Dttb. Syll.3, № 326—330), в смысле обстоятель-
ности изложения не могут идти в сравнение с ольвийской над-
писью.
Наличный эпиграфический материал позволяет даже сделать
заключение о том, что повествование занимает в почетном
декрете тем меньше места, чем документ древнее. Действитель-
но, декреты первой четверти IV в. содержат в себе еще мень-
ше повествовательного элемента, чем только что названные
декреты, относящиеся к середине или второй половине IV в.
Так, афинский декрет 387—386 гг. в честь паросца Фанокрита
следующим образом мотивирует дарование этому человеку
привилегий (IG, II—III2, №29, v. 11 sq.): „так как он объя-
вил стратегам о том, что мимо плывут карабли, и если бы
стратеги послушались его, то вражеские триэры были бы за-
хвачены".
В V в. в почетных декретах преобладают мотивировки са-
мого общего характера, лишенные конкретного содержания.
Исключения есть, но их очень немного, и содержащаяся в них
повествовательная часть по своей краткости напоминает повест-
вовательную часть в декрете в часть Фанодема (см., например,
приведенную выше мотивировку в афинском декрете в честь
неополитов). На этом декрете 410 — 409 гг. прослеживаемая нами
линия, по-видимому, обрывается. Следующий пример надписи
с очень сжатым повествованием мы найдем приблизительно на
расстоянии в два века от названного декрета. Это — абу-сим-
бельская надпись греческих наемников, служивших у египет-
ского царя Псамметиха I или Псамметиха II; в первом случае
надпись относилась бы ко второй половине VII в., во втором —
к началу VI в.22—„Когда царь Псамметих прибыл на Элефан-
тину, это написали те, кто плыл вместе с Псамметихом, сыном
Феокла. Они прибыли к месту выше Керкия,—до тех пор, до
каких позволила река. Иноязычными командовал Потасимто,
а египтянами — Амазис. Записал нас Архонт, сын Амибиха, и
Пелек, сын Эвдема" (Roehl, №'482=SGDI, №5261= Dttb. Syll.3,
№ 1). Дальше идут имена и одна испорченная фраза повество-
вательного характера — „когда царь повел войско в первый раз".
44
Два солдата, сделавшие эту надпись и выделившие свои
имена из остальных имен, — бесспорно греки, в отличие от
начальников двух отдельных отрядов — иноязычных и египтян.
В противоположность главному начальнику Псамметиху, сыну
Феойла, который, будучи сыном грека, носил египетское имя,
оба эти солдата не являются обязательно уроженцами Египта.
Им было поручено (или они сами взяли на себя) ответствен-
ное дело— начертать надпись, которое, очевидно, было под силу
не всякому. Не наемники египетского царя выдумали этот стиль
краткого фактического сообщения. Они вывезли этот стиль из
своего родного греческого города. Дорический диалект и старо-
ионийский шрифт этой части надписи дает повод думать, что
родиной их могла быть азиатская Дорида, рано подвергшаяся
сильному воздействию ионийской культуры; среди подписав-
шихся ниже солдат есть не только уроженцы ионийских горо-
дов Колофона и Теоса, но и уроженец родосского Иалиса. Эта
надпись VII или начала VI в. является для нас важным свиде-
тельством распространенности в Греции обычая отмечать крат-
кими надписями крупные события. В какие формы выливались
эти записи, были ли они самостоятельными, подобно надписи
в Абу-Симбеле, или составляли лишь часть текстов иного
характера и назначения, в какой форме фиксировались собы-
тия в местных Хрониках и фиксировались ли они в них вооб-
ще— эти вопросы должны остаться открытыми и в сущности
большого интереса'для нас здесь не представляют. Существен-
но то, что краткие, суммарные рассказы о событиях появляют-
ся в греческой письменности рано. Ничто не мешает сделать
предположение о том, что они были прототипами сжатого де-
лового повествования, характерного для логографов и далеко
не чуждого Геродоту.
Наши итоги. Перечисления — голые, простые и более слож-
ные, описания предметов и сооружений, описания географи-
ческие и этнографические, наконец (предположительно) — от-
дельные исторические сообщения и даже исторические повест-
вования в виде очень сжатого делового рассказа — все эти виды
iaxopiT] находят себе параллели в документальной прозе; при
этом родство стилистическое нередко сопровождается родством
по содержанию. Ряд устоявшихся специальных терминов и вы-.
ражений, принятых в официальных документах, встречается
в тех же значениях в истории Геродота. Все это, думается,
дает основание предложить следующее решение поставленного
выше вопроса о взаимоотношении между собой стилей доку-
ментальной и исторической прозы: отличительные особенности
стиля ионийской исторической прозы выработались первона-
чально в прозе документальной, на которой воспитывались
государственные деятели, перенесшие затем хорошо усвоен-
ные ими стилистические навыки в новую, созданную ими,
область историографии.
ГЛАВА II
СОЦИАЛЬНАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ
ГЕРОДОТА
Вывод, сделанный в предыдущей главе, получает подтвер-
ждение еще с одной стороны.
Изучение социальной и политической терминологии, отло-
жившейся в греческой историографии, немыслимо без привле-
чения материала эпиграфического. В частности, социальные
и политические термины, употребляемые Геродотом, могут,
думается, получить правильную оценку лишь в том случае,
если сравнить их с данными не только литературных памятни-
ков, но и надписей. Документ есть создание руководящих со-
циальных слоев греческого общества, начиная же с VII—VI вв.—
той верхушки рабовладельческого общества, которая факти-
чески становится тогда у власти; вопрос о содержании терми-
нов и их взаимном различии, а иногда и сходстве у историков,
у Геродота в частности, в надписях и у поэтов есть часть
вопроса о социальной направленности ранней греческой исто-
риографии.
В настоящей главе будут разобраны некоторые социальные
и политические термины, употребляемые Геродотом. Мы нач-
нем с разбора слов „тиран" и некоторых других, семантически
ему родственных.
Тирания была фактическим господством, юридически никак
не оформленным. Ни сами тираны, ни члены их семей не носили
никакого специфически им присвоенного титула, что подтвер-
ждается современными тиранам эпиграфическими текстами.
Надписи Гиппарха на гермах (MvTjp-a toS’liwrap/oo etc.—Ant-
hologia Lyrica, Diehl, I, p. 63=Ps. Plato, Hipparchus 228 С) не
содержат в себе никакого титула. Между тем этот Гиппарх,
сын Писистрата и брат Гиппия, принимал большое участие в де-
лах государственного правления. Сын Гиппия Писистрат также
не имел никакого специального титула, как это видно из дву-
стишия, приводимого Фукидидом (VI, 54,7). Двустишие пред-
ставляет собой надпись на жертвеннике Аполлона Пифийского
и начинается словами roS’-ijc ар/% т. е. упоминанием о долж-
ности архонта, которую занимал этот Писистрат. Даже сира-
46
кузский тиран Гелон, положение которого отличалось от обыч-
ного положения тиранов, в надписи, упоминающей о победе
над карфагенянами, перечисляя имена — свое и своих братьев,
не добавляет к ним никаких титулов (Anth. Lyr., Н, р. 102, № 106).
В двух стихотворных текстах, возникших в близкой к тира-
нам среде, слово xopawoc все же встречается. Во-первых, в
надгробии Архедики — театров те xai av8po<: aSekcp&v т’оиоа xupav-
v<ov (Фукидид, VI, 59, 3), дочери Гиппия, который после своего
изгнания из Афин продолжал оставаться тираном в Сигее.
В этом надгробии и отец Архедики Гиппий, тиран афинский
и сигейский, и братья ее, тираны сигейские, и ее муж и дети,
тираны лампсакские, названы „тиранами" (wpavvot). Однако
проникнутое чувством уважения к самой Архедике и к ее давно
уже умершему отцу, четверостишие это вовсе не свидетель-
ствует о добрых чувствах автора к тирании. Архедика умерла,
по-видимому, не раньше начала V в., скорее даже позднее,
когда за тиранией уже прочно утвердилась репутация своево-
лия и жестокости. Автор надгробной надписи безусловно стоит
на враждебных тирании позициях: недаром в заключительном
стихе подчеркивается, что наглое попрание законности (axaalJa-
Xia), обычное свойство тиранов, Архедике было чуждо. Конеч-
но, надгробие Архедики ни в какой мере не дает основания
видеть в упоминании о тиранах подобие официальной титула-
туры. Второй текст с упоминанием слова xupavvos исходит, надо
думать, от одного из самых крупных представителей тирани-
ческой власти. Дионисий Младший, тиран сиракузский, как
сообщается в третьем платоновском письме (315 В),1 обращаясь
к дельфийскому богу, молит его оберегать его, Дионисия,
счастливую жизнь тирана: /cape xai TjSopsvov pioxov BiaacpCe xopav-
'/ou, К IV в., когда жил Дионисий, уже успели твердо укоре-
ниться термины „тиран" и „тирания". Дионисий мог пользо-
ваться ими в своих стихах, но это еще не дает нам права
делать выводы о формальном принятии им титула тирана и —
в еще меньшей степени — о существовании подобного титула
в эпоху ранней тирании, в VII - VI вв. Когда Геродот говорит
нам, что Пйсистрат не внес беспорядка в существовавшие до
него должности2 (обте xa? 'xipac тас, ёобзас aovxapa£a<:—1,59), то
мы вправе распространить его сообщение и на область поли-
тической терминологии: в ее официальной части не появилось
ничего нового.
О том, как в VII—VI вв. неофициально именовали тиранов
и, с другой стороны, какой круг понятий охватывался словом
„тиран", дает нам представление политическая, а отчасти и
иная поэзия того времени. Поэты называют тиранов двумя сло-
вами Topavvoc и povap/oc, а власть их соответственно — xopavvi^,
xupawtc и povap/ia; из глаголов находим в имеющемся в нашем
распоряжении материале только глагол xopawsuw, другой же
глагол povap/s«) у поэтов не засвидетельствован. У Гомера ни
47
’cupawoc, ни povapyo^ с производными от них не встречаются.
Очевидно, послегомеровские поэты понимали, что никакой
преемственности и никакого сходства между старой царской
властью и властью тиранов нет. Правда, нам известно, что
митиленские мукомолки пели о Питтаке, положение которого
фактически ничем не отличалось от положения тирана:3
"Akec, poka, akei
xai "yap Шттахос aksi ps^aka^
MoTtk7]va<; paatkedtov
(Anthol. Lyn, П, p. 200 sq., Carmina popularia, № 30). „Мели,
мельница, мели,' ведь молол и Питтак, царствующий в вели-
кой Митилене".4 Мы не имеем основания считать этих муко-
молок рабынями. Скорее всего это свободные женщины из
бедных слоев населения. Плутарх, который сохранил нам эту
песню, говорит, что ее пела „чужестранка" на Лесбосе (по
другому чтению — в Эресе; Plat., Septem sapientium convivium
14, 157 E). Так как эти слова вложены в уста Фалесу Милет-
скому, для которого Лесбос был чужой страной, то под чуже-
странкой естественнее всего понимать местную лесбосскую
жительницу. Из Семонида Аморгского мы знаем, что свобод-
ная женщина, хозяйка небогатого дома, занималась обычно и
помолом: описывая женщину, происходящую от лошади и заня-
тую только своей наружностью, поэт перечисляет те обязанности
домашней хозяйки, которыми такая женщина пренебрегает,—она
не берет в руки решета, не выметает сора из дома и т. д.
и не прикасается к ручной мельнице (№ 7, v. 59). Для небо-
гатых рядовых митиленских гражданок не существовало тех
тонкостей, какие не позволяли консервативной аристократии
считать тирана царем, а фактическое полновластие Питтака
приравнивало его в глазах его сторонников к царям, не к древ-
ним царям, давно забытым, а к современным царям Востока.5
Далее, если Эвполид в своей комедии „Демы“ называл Писи-
страта царем — paatkeoc (fr. 123, Коек), то мы легко можем себе
представить, какие ассоциации вызывало это необычное для
обозначения тирана слово у афинских зрителей, афинян тех
поколений, которые жили после персидских войн.
Слова, служившие поэтам для обозначения понятия „тиран",
этнически не одинакового происхождения. Слово povap/oc бес-
спорно греческое и этимология его („единовяаститель") вполне
ясна. Слово wpavvoc — не греческое. Греческая лексикография
считала его лидийским и производила от названия лидийского
города Тбрра —Тирра6 или от названия этрусков Toppvjvot и их
эпонима Торртрик.7 Общее указание о переднеазиатском проис-
хождении слова не вызывает возражений.8 Для нас важно сле-
дующее: этимология слова ведет нас непосредственно в Лидию
(хотя слово само по себе могло не быть лидийским), которая
исторически теснее других стран Малой Азии была связана
48
с греческим миром. Имеется одно свидетельство, правда позд-
нее (EI в. до н. э.), о том, что лидийский царь Гиг был пер-
вым, кого называли тираном: ярютоу а)уор.аз9ш xupavvov — сказано
в одном из фрагментов Эвфориона Халкидского (Mtiller, FHG,
III, р. 72, fr. I).9 Для. нас это означает: грекам это слово стало
впервые известно как титул Гига лидийского. Такое объяснение
избавляет нас от необходимости искать сходства между спосо-
бом захвата власти Гигом и возникновением тирании в гречес-
ких городах10 и доискиваться причины, побудившей Гига при-
нять титул, какого не носили его предшественники. Ведь госу-
дарственный или, вернее, дворцовый переворот, произведенный
Гигом, не находит себе аналогии в истории греческой тирании
и, с другой стороны, он ни в какой мере не изменил самого
характера царской власти в Лидии. Нас не удивит поэтому,
что Архилох, первый (для нас) греческий поэт, употребивший
слово „тирания", имеет в виду именно власть лидийского царя
(№ 22, v. 1, 3); *
Об p-oi та Гб^ев) тоб iroXv/poooo p-ekei
р-еуаХт^ £psa> торау'лоо"
Несомненно не о греческих тиранах, а о восточном власти-
теле думает и Семонид Аморгский, когда утверждает, что жена,
ненавидящая работу, является бедствием для мужа, если только
он не тиран и не „скиптродержец" — tjv р] tic xopavvoc о%трг-
тоб^ос 7}i (№ 7} у. 69). Эта линия в употреблении слов „тиран"
и „тирания" может быть прослежена и дальше. Так обозначали
не только восточных царей и их власть, но и царскую власть
вообще и даже власть богов. Симонид Кеосский говорит, что
без наслаждения ни жизнь, ни власть (wpavvic) не. могут быть
желанными (№ 57, v. I sq.). Современник Геродота Софокл,
может быть, не называл свою трагедию Oi8i%oo; Topavvoc, но
древних царей он и в этой (v. 128, 380, 408, 514, 535, 541, 588,
592, 799, 873, 925, 939, 1095) и в других своих трагедиях
(ОС-419, 449, 851, 133В;—Ai. 1350;—El. 661; — Ant. 60, 506,
1056;—Tr. 217 и др.) не раз называет Topawoi. В этом Софокл
следует примеру Эсхила, у которого, если оставить в стороне
„Прометея", под тиранами обычно разумеются мифические цари
(например, Ag. 828, 1633;—Ch. 359, 405, 479, 973). Заметим,
что такое употребление слова не чуждо и Геродоту. По-види-
мому, довольно рано термин „тиран" начали применять и к
богам.11
Привлекать в нашем обзоре современных тирании поэти-
ческих текстов афинские сколии (Anthol. Lyr., II, р. 184 sq., sco-.
На апопута № 10 sqq.,) без сомнения не закономерно, так как эти
сколии сочинены спустя много лет после падения тирании,
когда изгладилась память о том, что с убийством Гиппарха
тирания в Афинах не окончилась; сколии эти, таким образом,
не могут считаться созданием современников тирании.
4 Зак. 5S6
49
За вычетом всего перечисленного остается тринадцать бес-
спорных случаев упоминания о тиранах и тирании у четырех:
поэтов, которые были современниками ранней тирании: у Соло-
на, Ксенофана, Феогнида, Алкея. Получаем следующую карти-
ну: xopavvo; — Феогнид (v. 823, 1181, 1204), Алкей (№ 79, v. 8,
№ 87, v. 3); Topawtv) — Ксенофан (№ 3, v. 2); торакс — Солон
(№ 23, v. 9, 22); wpavve6«> — Солон (№ 23, v. 6), Алкей (Ха 48.,
v. 4); [xovapyoq — Солон (№ 10, v. 3), Феогнид (v. 52); ^ovapxta—
Алкей (№ 122, v. 4).
Фрагментарное состояние дошедших до нас памятников поэ-
зии VI в. не позволяло надеяться на большое количество упо-
минаний о тиранах, следовательно, — и на возможность сделать
прочные выводы о том, какие существовали неофициальные
названия, обозначавшие тиранов и тиранию, и особенно о том>
какова была сравнительная частота употребления разных назва-
ний. Давая на основании имеющегося материала ответ на по-
следний вопрос, мы вынуждены были бы исходить из предпо-
ложения, в полном смысле условного, о том, что случайно
сохранившиеся целые стихотворения и отрывки отражают имен-
но то количественное соотношение между названиями, которое
существовало между частотой их употребления в реальной
жизни. Зато имена поэтов, дающих материал по интересующе-
му нас вопросу, придают значительную ценность этому мате-
риалу в других отношениях. Эти поэты, являясь представите-
лями враждебных тираническому режиму кругов, стояли не
на одних и тех же политических позициях. В глазах неприми-
римых аристократов Феогнида и Алкея тиран — вождь классово
враждебной им демократии. Солон, считавшийся основателем
афинской демократии, сам отказавшийся от возможности
стать тираном, подчеркивает насильственный образ дейст-
вий как характерную черту тирании (№ 23, v. 9, 22); его излюб-
ленная идея eovop-tv) — благозаконие (№ 3, v. 32), воплощенная
для него во введенной им конституции, делала, с его точки
зрения, тиранию неприемлемой. Ксенофан высмеивает колофон-
скую аристократию и в то же время попутно упоминает о не-
навистной (зти^ерт]) тирании. Далее, Солон и Феогнид принадле-
жат Средней Греции, Алкей и Ксенофан — Малой Азии.
Учитывая вдобавок публицистический характер политиче-
ской поэзии того времени, мы получаем до некоторой степени
право распространить наши выводы на сравнительно широкие
слои общества и'на сравнительно большой географический район.
Анализ поэтических текстов показывает, что наряду с наз-
ванием ropavvoc живая речь VI в. в разных городах собственной
Греции и Малой Азии знала и название p-ovap/oc. Ставить упот-
ребление этих слов в зависимость от требований метрики нель-
зя. В вопросах политической терминологии ссылки на метри-
ческие соображения неуместны. Наконец, и формально оба
слова xopavvo- и p-ovap/o; образуют метрически одну и ту же
50
фигуру и, принадлежа единой парадигме, флектируют одина-
ково.
Таким образом, сопоставленный нами материал склоняет к
той мысли, что никакой официальной титулатуры тиранов не
существовало и что неофициально они в эпоху ранней тирании
именовались как тиранами, так и монархами.
Если мы теперь перейдем к официальным документам после-
дующего времени, т. е. надписям эпохи греческой демократии,
то мы не найдем в них уже никакого следа употребления на-
звания povap/oc в применении к тиранам. Мы имеем в виду за-
коны против тирании.' Плутарх (Жизнеописание Солона, 19),
передавая дословно aoxois ovojxaai, восьмой закон тринадцатого
аксона Солона, говорит: бзм... ёж xopavvl8t ecpeupv — „те кто...
подвергся изгнанию по обвинению в тирании44. Аристотель в
Афинской Политии (16,10) приводит афинский закон, направлен-
ный против тирании и относящийся, по-видимому, к середине
VI в.:12 ftiapta хабе ’AOrp»ai[oi<;]xaxd ха iraxpta’ eav xivecxupavvetv ёкауюх-
wvrai x-ijv xupawtSa xic аи-рсаОтатт} etc.— „таков закон у афинян со-
гласно установлениям предков-.если кто-нибудь восстанете целью
ввести тиранию или если кто-нибудь установит тиранию" и т. д.
В тексте Плутарха xupawfc, в тексте Аристотеля те же термины
Topavveiv, xupavvi;. Фукидид (VI, 55,1) ссылается на постановле-
ние, изданное против Писистратидов после их изгнания, назы-
вая его т] aTigXvj <?]> кер! т^с twv Tupdvwva8ixiac(aTt|xtacHerwerden,
Swoboda). Для V в. (470—460 гг.) имеем аттический декрет об
Эрифрах13 с упоминанием о каре, ожидающей того, кто предаст
государство тиранам: ёау Зе tic [a]ko[i Kpo8i8]6c... то <i> с xupavvot;
(IG, I2, № 10, v. 32; Dttb. Syll3., № 41). Позднейшее законода-
тельство против тиранов пользуется теми же терминами. Со-
гласно договору между Афинами и Фессалией, заключенному
в 361—360 г., афинские стратеги, гиппархи и всадники должны
дать клятву помогать фессалийцам в том случае, если кто-либо
пойдет войной на фессалийцев или установит у них тиранию—
») [т] opawov xa^[t]oT^i sv Osxxaktai (IG, IP, № 116=Dttb. Syll3., № 184,
v. 19). В сохранившихся частях эретрийского закона против
тирании, изданного около 340 г., встречаем слова xopawte и
Topawoc (IG, XII, 9, № 190, v. 5,6). К IV в. относится и изданное
в Эрифрах постановление, касающееся статуи тираноубийцы
Филита, где опять встречаем слово xov xopavvov (Dttb. Syll3.,
№ 284, v. 4). От эпохи Александра и его ближайших преемни-
ков (последняя треть IV в. до н. э.) сохранился закон, издан-
ный в Эресе на Лесбосе (IG, XII, 2, № 526); он содержит ссылку
на старое постановление xav axaXkav... xav перс xwv xopawtov (a, v.
25, 31), на ряд дальнейших постановлений — wav]xa [xa 7pa<pevxa]
xara x&v xup[dv]vav (d, v. 6 sq.; cf. v. 35), на закон против тира-
нов— xov хе vojiov xara x&v xopavvwv (d, y. 27, 29) и упоминания
о тиранах недавнего прошлого (а, v. 20 sq. — xupavvvpavxoov; v.
36 —xwv xupavvcov). Вскоре*после 281 г. до н. э. был издан до-
4*
51
шедший до нас илионский закон против тирании и олигархии,14
в котором несколько раз повторяется термин -copavvo; (I, V. 19;
II, v. 4 sq; III, v. 12 sq.;22, 31 sqq.).
Итак, законодательство греческих рабовладельческих демо-
кратий приняло и узаконило слово wpavvoc как политический
термин,15 закрепив таким образом намечавшийся уже раньше
перевес обозначения' xopawoc над jtovapxoz.
Историография последней трети V в. в лице Фукидида упо-
требляет почти исключительно термины xopavvo;, Tupavv»;, xupavvsoa)
(1, 13, 1, 6; 14, 2; 17; 18, 1; 20, 2; 95, 3; 122, 3; 124, 3; 126, 3, 5; И,
15, 5; 30, 1; 63, 2; III, 37, 2; 62, 3; 104, 1, 2; VI, 4, 2, 6; 5, 3; 15, 4;
38, 3; 53, 3; 54; 55; 59, 2-4; 60, 1; 85, 1; 89, 4; 94, 1; VIII, 68, 4),
всякий раз, когда речь идет об определенных тиранах или ти-
рании вообще. Один только раз встречается у Фукидида povapyo;
(I, 122, 3) для обозначения единовластных правителей, тиранов,
причем речь идет не об определенном тиране, а о единовласт-
ных правителях вообще; это слово употреблено здесь не толь-
ко для того, чтобы избежать повторения во фразе слова wpavvot;,
но и для того, чтобы резче подчеркнуть разное отношение
к единому городу, которому позволяется властвовать над Эл-
ладой, и единовластителям, стремления которых встречают
отпор.
В IV в. у Ксенофонта, в его „Гелленика", ни разу не встре-
чается jiovapxoc или родственные ему слова, но всегда topawoc
(II, 2, 24; 3, 5, 16, 48, 49; 4/1; Ш, 1, 14; 5, 13; IV, 4, 6; V, 4, 1, 2,
9, 13; VI, 3,8; 4, 32, 34; 5, 33; VII, 1,46; 3, 7-8, 10). Если в дру-
гих сочинениях Ксенофонта и встречается слово [xovap^ia, то толь-
ко в общем смысле „единовластие." (Киропедия I, 1,1). Ари-
стофан в диалогических частях своих комедий дает всегда тб-
pawot; (например, Птицы 483; Осы 417,487,488,495,498, 502,507;
иногда и в лирических частях—Лисистрата 618,631,632, также fr.
324), что свидетельствует о господстве этого термина в обыден-
ной речи, по крайней мере в Афинах второй половины V в.
Встречается у Аристофана и pcovap/ta, но только в комически
приподнятом обращении хора к Бделиклеону — <Ь р-ибот^е хас
uovapxia; epwv (Осы 474)—„о народоненавистник и влюбленный
в монархию". В таком сочетании p.ovap/ia не более показательна
для обычного наименования власти тирана и тиранического
строя в демократических Афинах, чем, например, paaiXeta в тон
же комедии Аристофана для обозначения положения афинских
судей (546, 549).
Геродот знает оба названия. Греческое государствоведение
обозначало словом „единовластие" определенную форму прав-
ления, которая противопоставлялась демократии и олигархии.
В этом именно смысле говорит о монархии Геродот в споре
трех персидских вельмож о форме правления (III, 80, 82). Тер-
мины topavvo;, тирау'Лс, Topocvveoto Геродот иногда употребляет для
обозначения негреческих царей и их власти, причем тут же
52
рядом встречаем обычные термины paatXeo;, раасХебю. Так, тира-
нами названы цари вообще (I, 86; VIII, 67, 137, 142), цари ли-
дийские (I, 6, 7, 14, 15, 54), мидийские (I, 73, 96, 100, 109),
персидские ('I, 81; VII, 52; VIII, 142), вавилонские (I, 77), македон-
ские (VIII, 137, 142), тартесские (I, 163), пеонские (V, 12). Кроме
того, тиранами называются иногда цари кипрские (V, 109, 113),
хотя они же, подобно негреческим царям и фессалийским вла-
стителям (V, 63; VII, 6), чаще называются царями paatXes; (V,
НО, 111, 113, 115), что вполне понятно, если принять во вни-
мание, что во всех этих случаях мы имеем дело с наследствен-
ными монархиями. Один раз глагол -ropavveflco употреблен при-
менительно к персидскому правителю Сеста (IX, 116), может
быть, потому, что его положение в некоторой степени напоми-
нало положение греческих тиранов в малоазийских городах
в эпоху персидского владычества. Один раз тиранией называет-
ся власть над Элладой, к которой стремился Павсаний (V, 32).
Чаще всего, однако, термин wpawo; и другие одного с ним
корня применяются у Геродота к греческим тиранам; несрав-
ненно реже, и только в особых случаях, встречаются при этом
слова [xovap^o; и ралХеб;.
Сопоставим все случаи упоминания в истории Героддта
о тиранах и тирании (см. таблицу на стр. 54). Тираны Гел-
леспонта, Эолиды, Ионии, Малоазийской Дориды, островов
Эгейского моря — с одной стороны, а с другой — тираны
Афин, Коринфа, Сикиона, Эпидавра и царь Фидон аргос-
ский, получивший в греческой исторической традиции типиче-
ские черты, сближающие его с образом тирана (ср. Аристо-
тель, Политика VIII (V), 8, 4, 1310 Ь., 26 sq.), обозначаются
у Геродота в подавляющем большинстве случаев названием
-tupavvo;. Имеются, однако же, и исключения как для Малой
Азии, так и для собственно Греции. Аристагор Милетский бо-
ится, что его лишат „царской власти“ в Милете (т}р ралХелтр—
V, 35). Появление здесь последнего термина можно объяснить
отчасти связями преданий об Аристагоре с языком новеллы,
отчасти влиянием обиходного употребления глагола „царство-
вать“ в смысле „роскошно жить, жить по-царски“.16 Обычно
этот Аристагор называется у Геродота тираном (V, 37, 49, 98)
или правителем, управителем—Строке; (V, 30, 106), так как
он только замещал Гистиея во время вынужденного отсут-
ствия последнего. Затем, Меандрий Самосский, о брате кото-
рого сказано: MatavSpioo той ралХебоуто; 2d|xoy aoeXcpeov (V, 27);
в двух местах, более ответственных, так как речь идет о са-
мо^ Меандрии, последний назван тираном.
Предшественник Меандрия, знаменитый Поликрат, назван
царем в новелле о перстне. Случайность обозначения его сло-
вом ралХеб; в этом месте вполне очевидна. Там, где подводят-
ся итоги его жизни и деятельности, он причислен к тиранам:
обое st; w aXXwv ’EXXtjvixwv -wpawtov (HI, 125). В новеллистиче-
53
Обозначение тиранов и их власти у Геродота
Государства Имена тиранов Обозначения у Геродота
комплекс topavvog комплекс txovapyo; комплекс РазгХеб?
Мйлет Фрасибул Гистией I, 20; V, 92£ IV, 137; V, 11, 30 VI, 1, 5; VIII, Юу
Самос Аристагор Поликрат Меандрий Эак Феоместор Страттий V, 37, 49, 98 III, 120, 125 III, 143, 145 'VI, 13, 22 VIII, 85; IX, 90 VIII, 132 V, 35 III, 42 V, 27
Районы Геллес- понта, Эо- лиды, Ионии, азиатской До- риды, Карии, островов Разные IV, 98; 137, 138 V, 11, 37, 38, 94 VI, 9, 10, 13, 34, 36, 43, 104 VII, 10 у, 99, 164, 195; VIII, 99, 132
Афины Килон (неудачная попытка) . Все.вооС ще Писистрат Гиппйй Исагор (кандидат Клеомена) V, 71 V, 55, 64, 65, 66, 78, 91; VI, 121, 123 I, 59—62, 64 V, 55, 62 V, 74
Коринф Коринф Кипсел Периандр Ликофрон (сын тирана) V, 92 1, 23; III, 52, 53 V, 92 С-/] V, 92 г III, 52
Сикион Эпидавр Аргос Гела Клисфен Прокл Фидон Клеандр Гиппократ V, 67; VI,. 126 111,50 VI, 127 VII, 154 VI, 23; VIII, 154, 155 VII, 154
Сиракузы Все вообще Гелон III, 125 VII, 156, 163 VII, 161
Гимера Акрагант Селинунт Терилл Ферон Пифагор Эврилеонт VII, 165 V, 46 VII, V, V, 165 46 46
Занкла Регий Сибарис Тарент Скиф Анаксилай Телис Аристофилид VF, 23; VII, 165 V, 44 VI, 23, 24 VI, 23 V, 44 III, 136
54
ском повествовании о перстне Поликрата, где словоупотреб-
ление обусловлено соответствующей новеллистической ситуа-
цией, рыбак начинает свою речь к Поликрату, называя его
<Ь ралХеб (III, 42). Так обычно обращаются к государю дейст-
вующие лица в рассказах Геродота (I, 27, 30, 88, 207, 210; II,
173; III,'1, 36, 63, 119, 134, 140, 155; IV, 97, 134; V, 23, 106,
111; VII,, 10 а, р, т), 16, 18, 27, 28, 38, 46, 47, 49, 51, 102, 103,
104, 130, 136, 168, 209, 234, 235, 236; VIII, 68 ъ 100, 101, 114,
137; IX, 76, 111).
Наконец, Кипсел Коринфский назван (3aaiXe6; xXetroto KopMfou
(V, 92 е), но не самим Геродотом, а в приведенном у него ора:
куле. Вкладывать государственно-правовой смысл в выражение
оракула неосторожно, так как язык оракулов ориентируется
на гомеровскую лексику, а в последней, как известно, слово
Topoivvo; отсутствует.17 С аналогичным примером мы вновь встре-
чаемся у Геродота, в его рассказе о сыне Периандра Лико-
фроне. Здесь опять следует обратить внимание на то, что
перед нами не сухой исторический рассказ, а новелла, Хор;,
с присущими последней характерными особенностями. Тиран,
обращаясь к своему непокорному сыну с речью, которая имеет
целью убедить Ликофрона помириться с отцом, называет свою
власть тиранией (тирагл;), но тут же, желая поразить вообра-
жение юноши контрастом между жизнью изгнанника и пер-
спективой блестящего будущего в Коринфе, говорит уже
о царском положении самого Ликофрона: о; e<bv фо; те яаТ<;
xai КорЬ&ои ttj; ебЗафоуо; (За-лХеб; аХтртр ptov eiXeu (III, 52) — „буду-
чи моим сыном и царем счастливого Коринфа, ты избрал бро-
дяжническую жизнь“. И на этот раз мы должны объяснить
употребление неподходящего термина влиянием стиля новел-
лы. Могла сыграть здесь известную роль и аналогия с полу-
стишием цитируемого Геродотом оракула о Кипселе (V, 92 е):
слова Kopiv&ot) T7j; euoatpovo; paaiXeo; в речи Периандра явно пере-
кликаются со 'словами оракула ралХео; xXeiroio KopivUou, которые
в V в. вне Коринфа звучали не так, как они могли звучать
в VII в. в Коринфе.
Таким образом, для Малой Азии, островов Эгейского моря
и берегов Саронического залива мы имеем у Геродота, в сущ-
ности, один стабильный термин тбрауж. Слово p.6vapyo; в при-
менении к тиранам этих географических районов вовсе не
встречается. Глагол p.ovap/e<o употреблен в сообщении о фиван-
ском царе героической эпохи Лаодаманте, сыне Этеокла (V, 61),
под влиянием приведенной непосредственно перед тем стихо-
творной посвятительной надписи, в которой сказано: Лао&фа;...
p-ouvap/eiov (bsITqxe.18 Впрочем, в другом месте древние афинские
цари названы paatXse; (V, 65). Монархами названы—и не самим
Геродотом, а автором старинного оракула — коринфские Бак-
хиады (avSpdat piouvapyotat — V, 92 (3), тогда как в речи коринф-
55
ского посла, обрамляющей оракул, их правление обозначено
как олигархия (бк^ар/г/) — ibid.).
Полное отсутствие терминов (лбуар/ос, poyap/ia, р.оуархё<о там,
где речь идет о тиранах Греции или греческого Востока, не
может быть случайным. Терминологический комплекс тбраууо^
встречается здесь у Геродота 67 раз. Если вспомнить, что
к этим именно областям относятся документы, с достаточной
ясностью свидетельствующие об устойчивости термина тбрауж
и других, ему родственных, одного с ним корня, прочно во-
, шедших в законодательство, то сам собой напрашивается вы-
вод о зависимости терминологии Геродота от стандарта, уста-
новившегося в документальной прозе. Официальные документы
одного из островов, лежащих у берегов Малой Азии, именно
острова Коса, относящиеся к более позднему времени (II в.
до н. э.— I в. н. э^, знают термин p-oyap/o;, но только как на-
звание должности выборного магистрата — эпонима (Dttb. Syll.3,
№ 793, v. 1; 805, v. 6 sq.; 1012, v. 1; 1023, v. 1; 1107, v. 1;
1211, v. 1). Этот факт сам по себе может свидетельствовать
о том, что слова „монарх“ и „тиран“ в смысле их реального
содержания были в определенную эпоху очень далеки один от
другого.
Иное видим мы в рассказах Геродота, посвященных тира-
нам Сицилии и южной Италии. В половине случаев здесь
встречается термин тбраууо;; в два раза реже, следовательно,
довольно часто — р-обуар/о;; наконец, иногда, а впрочем не очень
редко, — {ЗаасХеб;. Разнообразие обозначений как будто указы-
вает на то, что Сицилия и Великая Греция не знали того
единства терминологии, которое можно установить на основа-
нии документов для собственно Греции и восточных частей
греческого мира. Обосновать это положение документально
нет возможности из-за полного отсутствия соответствующих
эпиграфических текстов. Можно, однако, привести соображе-
ния, основанные на некоторых исторических наблюдениях, спо-
собные подкрепить высказанное предположение. Своеобразие
юридического положения сиракузских, т. е. наиболее могу-
щественных и знаменитых, тиранов отразилось в официальном
титуле отрат^уб; абтохратшр, прочно засвидетельствованном для
второго периода сицилийской тирании. Носили ли это звание
сиракузские тираны VI—V вв. мы не знаем, но некоторое ос-
нование для постановки^этого вопроса можно усмотреть в фор-
муле обращения к Гиерону atpa-w^s, которую мы находим
у Вакхилида (V, 2).19 Исторические данные говорят о несход-
стве положения тиранов в Сиракузах с положением тиранов
в Греции и на греческом Востоке.
Имеется прямое свидетельство Диодора (XI, 26, 38) о том, что
после битвы при Гимере Гелон был провозглашен царем. Оста-
вляя в стороне неразрешимый в настоящее время вопрос о том,
принял ли Гелон формально титул царя,20 мы должны ограни-
56
питься констатированием особого положения сиракузских ти-
ранов и вытекающего отсюда особого отношения к ним в
Греции. О последнем свидетельствуют три оды Пиндара, в ко-
торых поэт называет Гиерона царем — Supaxostov... paaiXvja (01.
I, 23), Ama; paaiXet (Pyth., I, 60), Supaxoaaatat vep,ei pasiXeu; (Pyth.,
Ill, 70). Когда в рассказе Геродота послы из Греции прибыва-
ют в Сицилию просить у Гелена помощи против персов и афин-
ский посол начинает свою речь словами: <о paaiXso ZupTjxoaia»
(VII, 161), то такое обращение, разумеется, ни в какой мере
не помогает нам выяснить официальную титулатуру сиракуз-
ских тиранов. Это обращение, однако, интересно тем, что оно-
показывает отношение современных Геродоту афинян и греков
вообще к уже прекратившей свое существование сиракузской
тирании. Афинский и сицилийский или южно-италийский чита-
тель, гражданин демократического государства, мог спокойно
читать о том, как афинские послы называют Гелона царем си-
ракузян. Данное сообщение весьма показательно. Титул „царь“
здесь не принадлежит фольклору. Речь важна была в полити-
ческом смысле, так как имела в виду защитить афинскую мор-
скую гегемонию: афиняне отвергают помощь Сиракуз потому,
что Гелон обусловливает эту помощь требованием предоставить
ему командование союзным флотом. Гелон, в представлении
греков второй половины V в , несомненно, не подходил под.
обычный тип тирана. Своеобразие сиракузской тирании опре-
деленным образом. окрасило взгляды греков на сицилийскую
и италийскую тиранию вообще.
Некоторую аналогию с положением сиракузских тиранов
представляло положение кипрских царей. Как отмечено выше,.
Геродот называет этих царей то тиранами, то царями. Такое
колебание объясняется наследственным характером монархи-
ческой власти в городах Кипра. Солон, враг тирании, в своем
личном обращении к царю кипрских Сол Филокипру желает
ему долго „царствовать" (№ 7, v. 1), употребляя при этом
старинный торжественный глагол avaaow. Аристотель в своей
Кипрской Политии специально отмечал, что существительное
avafc (и avawa) было официальным титулом членов царских ро-
дов на Кипре (Rose3, fr. 526). Как этот глагол, так и это су-
ществительное Гомер употребляет по отношению к богам и ца-
рям (А 38, 180, А 61, К 33, N 582, 3 326, П 572, 7 380, т) 62,
X 276, р 443 и др.), старые поэты по отношению к богам
(Феогнид v. 5, 773, 803 —Архилох № 1, v. 1; Кз 11, v. 1; № 30,
v. 1; № 75, v. 1; № 77, v. 1; № 120, v. 2, 6. —Алкей, № 1,3,
10.—Анакреонт, № 2, v. 1.— Терпандр, № 2, v. 1, № 3. — Алк-
ман, № 1, v. 6, 18, № 25. — Симонид, № 7, v. 2, № 69, v. 3
и др.) или к. старинным героям-царям (Феогнид, v. 987. —
Алкман, № 84.— Симонид, № 31, v. 3), но никогда поэты
близких к Солону времен не применяли этих слов к ти-
ранам.
57
Резюмируем:
1. Враждебные тиранам слои греческого общества в VI в.
обозначали тиранов, не носивших никакого официального зва-
. ния, словами xopavvo; и {xovap^o;.
2, Документы греческих демократий собственной Греции
и Малой Азии, направленные против тирании, знают только
обозначение тбрауж, которое стало официальным термином,
вытеснив соперничавшее с ним в более раннюю эпоху обозна-
чение [tovapp;.
3. Историография, в частности Геродот, под влиянием до-
кументальной прозы также употребляет только термин x6pawo;
как нормальное обозначение для носителей тиранической
власти.
4. Лишь в повествованиях, прямо или косвенно отражаю-
щих устную новеллу, встречаем, да и то изредка, в специфи-
ческих случаях, название paaiXeo; применительно к тирану.
5. Особенности положения тиранов сиракузских объясняют
отсутствие у Геродота устойчивого термина для обозначения
сицилийской и южно-италийской тирании.21
Из двух слов и wpavvo;, которыми в VII—VI вв.
враждебно настроенные к тирании общественные круги обозна-
чали носителей тиранической власти, демократия VI—V вв.,
точнее — руководящие слои демократии того периода, когда
тирания стала явно несовместима с демократическим строем,
остановили свой выбор на одном только слове tupawo; и зафик-
сировали его в документах в качестве официального термина.
Историография, создание тех же главенствующих слоев рабо-
владельческого общества, усвоила именно тот термин, который
был одобрен и узаконен документальной прозой.
* *
«•
Поэтические отрывки VI в. полны терминов, обозначающих
социальные различия. В сущности, это продолжение старой го-
меровской терминологии. У Гомера находим а-рО-б; в социаль-
ном смысле о человеке знатного происхождения. Диомед го-
ворит о себе (S 13):
Патрон 8’ё£ afafroo xat ёуа) eo^opuzi eivat
„Сам справедливо горжусь я отца знаменитого родом".
Так же говорит о себе и Ахилл: Патрб; o’eijV a-^a&oto (Ф 109).
Имеются и другие бесспорные примеры употребления слова
afa06; в социальном смысле как в Илиаде, так и в Одиссее
(N 664, В 611, а 276). В Одиссее (о, 324) противопоставляются
a-fa&ot и /ер^е; в смысле социальной градации: ola те tot;
st TcapaSpcocoai /ep'/je; — „как у знатных работают незнатные".
С этим можно сравнить и приветствие Метаниры в гомеров-
ском гимне в честь Деметры (v. 213 sqq.): /atps, pvat, e-rcei, oo
ae xaxajv ат’ гокта тохт)<оу e|ip.svai, dXX’ayalhov' kizei tot третеi op.p.aotv
58
ai3<b; xai /apt;, <ojsi irep те Q-eutaTOiroXcov paaiMjioy.—„Радуйся, жен-
щина. Ведь Я считаю, что ты происходишь не от незнатных
родителей, но от благородных: в твоих глазах стыдливость
и приятность, как у творящих суд царей44.
В социальном же смысле употребляются в некоторых ме-
стах „Илиады'4 и „Одиссеи44 слова ЬШ; (J, 514, С 284, & ПО),
xaxt<ov (| 56), /spv); (А 80). Отрывки Феогнида богаты примера-
ми употребления прилагательных a-pllo;, ёз&кб; для обозначения
людей знатного происхождения и хахб;, 8ейб; для обозначения
людей, не принадлежавших к знати. Алкей сетует на захват
власти человеком незнатного происхождения — хахоттрц (№ 26,
v. 4; № 48, v. 11; № 87). То же слово в женском роде имеет-
ся у Феогнида (v. 193). Социальные реформаторы стремились
уничтожить Деления, созданные рождением, и заменить их
другими, основанными на различии имущественного ценза. Та-
кова была тенденция лучше всего известной нам реформы
Солона. Между тем, тот же Солон в своих стихах пользуется
старыми терминами, отражавшими аристократическую идеоло-
гию, привычными и для него самого и для его современников.
С наибольшей ясностью социальное (а не моральное) значение
таких слов констатируется в двух отрывках, принадлежащих
стихотворениям позднего периода (после реформы!), когда
Солону приходилось заниматься собственной апологией........обое
TCieipa; /Фоуб; катрсоо; xaxoiaiv ejfrkoo; taop.otpiav e/eiy. (Mg 23, V.
23 sq.)—„И чтобы незнатные владели одинаковой со знатны-
ми долей тучной отечественной земли44.
deapioo^ o’opioio); тф хахф те ха^аО-ф eoftetav еЦ гхаатоу арр-баа;
oixvjy ё-[рафа (№ 24, v. 18 sqq.) — „Я написал одинаковые законы
для незнатного и знатного, наладив для каждого правый суд44.
Таким образом, даже творец новой афинской конституции,
создавший или, по крайней мере, узаконивший новую социаль-
ную номенклатуру, продолжает вне официальной сферы поль-
зоваться старыми официальными обозначениями. Поэтому нет
ничего удивительного в том, что старая терминология не ис-
чезла и в эпоху политического упадка аристократии. В кругах
афинской знати не только слово a?a&6; в социальном смысле,
но и старое слово „эвпатриды44 было в ходу еще спустя не-
сколько десятилетий после реформы Солона, как показывает
сколий в память павших при Лейпсидрии: а-рйоб; те xai ебтсатрС-
ба; (Anth. Lyr., II, р. 188, Scolia anonyma, № 24, v. 3 = Arist,
De rep. Ath., 19, 3).
Когда у Геродота один из самосцев упрекает тирана Меанд-
рия в том, что он „низкого44 происхождения — ^е^оусо; те хахй;
(V, 27), то перед нами, конечно, не архаизм, а понятное чи-
тателям Геродота, бытовавшее выражение. Любопытно, что
в повествованиях самого Геродота нам ничего аналогичного
найти не удается. Ему для его целей важнее отмечать имуще-
ственное неравенство. Говоря о богатых, он пользуется сло-
59
bom oi waxes; (V, 30, 77; VI, 91; VII, 156). Один раз он пояс-
няет этим словом непонятный термин iwwopo-tai — oi Зе етсяорбтас
ёхакёоуто oi ка/ёе; w Xakxtoewv (V, 77), тем самым давая нам
право заключить, что название кахй;'было общепонятным. Это
же слово встречаем в том же значении и у Аристофана (Мир
639, Всадники 1139, Осы 287) —лишнее доказательство в поль-
зу того, что слово--это взято из жизни.
Разумеется, ни старых терминов, фиксировавших социаль-
ное неравенство, ни новых, констатирующих образование опре-
деленных социальных групп („богачи"), не вполне совпадав-
ших с единицами, предусмотренными законом (например, клас-
сы Солона), мы не найдем в большом количестве в памятниках
документального характера. Иногда, впрочем, документы со-
храняют старую аристократическую терминологию, вкладывая
в нее новый смысл. В почетных декретах, для нас — со второй
половины V в. avv;p aya&o; значит „доблестный муж", „муж,
хорошо себя проявивший", без всякого отношения к социаль-
ному происхождению. В том же смысле встречается в надпи-
сях и сочетание хакб; ха-рО-б; (в IV в.),22 тоже восходящее ко
времени господства аристократии, как показывают отрывки из
Сафо f№ 49) и Солона (№ 1, v. 39 sq.). Отправной точкой для
обоих поэтов служит бытовавшее в языке сочетание хакб; ха-
^аО-б;, обозначавшее человека определенного социального круга.
Сафо развертывает сложный термин xako; xoqaQ-o; в поэтиче-
скую формулу тождества прекрасного и доброго. Солон при-
бегает к прием}, похожему на прием остранения. Ходячее
обозначение людей так называемого хорошего общества про-
веряется с точки зрения соответствия подлинных качеств тех,
к кому это обозначение применялось, истинному содержанию
СЛОВ хакб; и ауа&б;: akko; SeiXo; e<bv а^аО-б; ooxsi ejifievai avnqp, xai
xako; p.op<pvjv ой ^apisaoav e/cov.— „Иной, будучи трусом, кажется
добрым мужем и красавцем, хотя вид у него и непривлека-
тельный". Оба поэта оперируют сочетанием xako; хауа&б; как
чем-то обычным, хорошо известным.
У Геродота dvvjp d^a&o; — в том же смысле, в каком это вы-,
ражение попадается в надписях („доблестный"), встречается
много раз и в положительной степени — а^аЭ-ос (I, 169; IV, 14,
114, 117; VII, 107, 235; IX, 17, 18, 71, 75, 122), и в сравнитель-
ной— d(i8tva>v (VII, 10 .a; VIII, 90), и в превосходной — dp то;
(VII, 1, 10 а, 224, 226; VIII, 19, 27, 95; IX, 26, 48, 71); упо-
требляет он в аналогичном смысле и dvSpa'faQ-tT] (например, V,
42). Сочетание xako; xdqa&o; один раз берется, по-видимому,
в значении, близком к старому: так переводит Геродот египет-
ское СЛОВО „пиромис"—нарсирл; 8ё ёатс xaxd ттр 'EkkaSa ykSaoav
xako; xa^afto; (П, 143 fin.). В другом месте это сочетание имеет
у Геродота совершенно тот же смысл, какой оно имеет в над-
писях, и обозначает человека, одаренного превосходными ка-
чествами— Tekktp. . . iraloe; vjaav xakoi те xd’fa^oi (I, 30). В итоге
60
получаем для большинства случаев совпадение словоупотреб-
ления Геродота со словоупотреблением в эпиграфике.23
В этой связи приобретает интерес существительное и
глагол Оургебш, которые служат у Геродота для обозначения
наемного работника в сказке о происхождении македонского
царского рода (VIII, 137). Пердикка со своими братьями нани-
мается в работники к царю, один — пасти коней, другой — ко-
ров, третий — мелкий скот, вуваита 8г г{Цтгооу вк! рлзОф лара тф £а-
aiXst. Когда царица пекла хлебы, то хлеб работника Пердикки
тоо 9т]т6; IlepSixxsa) вырос вдвое. Царь призывает к себе работ-
ников— too; IHjTa;, чтобы приказать им уйти из страны. Сравним
с этим название наемного пастуха лидийского царя у Платона—
-otp.eva (Цтгбоута (Государство, II, 359 D). Синонимами и (hp
те6<о были Хатр'.с, и Хатреоо). После Геродота Хатрц, Xatpsta, Хатргош
засвидетельствованы в прозе как термины, обозначавшие вся-
кую службу: и службу человека божеству—Sia тфу too Оеоо
Xatpstav (Платон, Апология Сократа, 23 В),24 и службу (подчи-
нение) законам — toI; v6p.oi; Хатрвбюу (Ксенофонт, Агесилай, 7, 2),
и службу человека человеку. В последнем случае речь может
идти даже о подневольном положении, в которое попадает
некогда свободный человек.25. Так, у Ксенофонта в „Киропе-
дии“ (III, 1, 36) армянский царь готов отдать все, чтобы осво-
бодить от неволи свою попавшую в плен жену — юзтг р-ф-отг
XazpeSaat тактр. В таком же смысле употребил это слово трагик
IV в. Феодект (Аристотель, Политика, I, 2, 19, 1255а, 38).
Если посмотреть стихи из трагедий, где употребляются сло-
во Хатрс; и родственное ему, то, оставляя в стороне все то, что
относится к служению богам, получим ряд мест в диалогах
и монологах, в которых эти слова обозначают „раб, рабство,
рабствовать" в собственном смысле слова и смысле, близком
к собственному. В „Прометее" Эсхила Прометей обращается
к Гермесу с язвительными словами (v. 966 sq.):^;a^; Xaxpeia;
Bu37cpa;iav, oaow; Eirtataa’, oox av aXXacatp-’ Efd)—„На твое
рабство, знай это хорошо, я не променял бы свое несчастье"
(ср. также Хатрг6а> — 968).
У Софокла в „Трахинянках" Деянира вспоминает о подне-
вольном труде своего мужа, причем последний оказывается
Хатргбо)'/ (35). Дальше Гилл, сын Геракла, говорит о служ-
бе отца у лидийской царицы, называя его Хатрц (70).
Вестник обозначает ту же службу словом Хатрео^аса (357).
У Эсхила и Софокла речь идет не о рабах в собственном
смысле слова, но о лицах, находящихся в приниженном поло-
жении. Слово Xarpsca в „Прометее", обращенное к богу, имеет
оскорбительный смысл, точно так же как Хатребшу и Xaxpi; в
„Трахинянках" в устах жены и сына подчеркивают унизитель-
ное положение Геракла. Представление о рабстве, а не о на-
емном труде вызывают еще три места у Софокла, в которых
глагол Хатргбо) (ОС 105) и существительное Xa-tpsia (Ai 503;Trach.
61
830) взяты для обозначения непосильного для человека бре-
мени судьбы или власти женщины над героем. В трагедии
„Эдип царь" Софокл употребил слово JhjTeta. Эдип говорит
коринфскому посланцу (1029): коцлтр yap тр&а хатг! O-^xeta %Xav/j<;,
В этих словах царь уточняет то определение социального по-
ложения и работы, какое в несколько напыщенных выражени-
ях дал сам старик (1028): ёухасйУ’ opeiotc woip,v(ot<; ёкезхахои»—„там
я был начальником горных стад". Ситуация подсказывает здесь
для 0т]те1.х значение „наемный труд". Правда, фиванский пастух,
встречавшийся на Кифероне с коринфским, был безусловно
рабом (764, 1123, cf. 756), но и то, что .коринфянин нигде
не назван рабом, и то, что он держится гораздо независимее
своего товарища, и то, что он прибыл с ответственным по-
ручением, дает достаточное основание считать его свободным
человеком.
Одно место из Эврипида подтверждает, думается, наше
предположение об оскорбительном оттенке слова Хатрц в V в.
В „Ифигении в Авлиде" (868) Клитемнестра говорит старику-
рабу (cf. 312 — ВооХо; wv, 858—ЗооХос), который пришел к ней
с намерением открыть ей глаза на истинное положение дел:
oI8a a’ovx’ e*[w iraXaiov ocopaxwv ep.«w Xaxpiv—„Я знаю, что ты ста-
ринный слуга Моего дома".
По-видимому, это последнее слово, в котором слышится
грубое напоминание о социальном неравенстве, врывается рез-
ким диссонансом в интимную по своему тону сцену, и старик,
очень чувствительный к своему положению (cf. 858), вновь
повторяет, что он сердечно расположен к своей госпоже—ебуоис
elp-t (871; выше — ool xai texvotc eovouc e<puv, 867).
У нас имеется другой материал, свидетельствующий о том,
что занимающее нас слово уже раньше, в эпоху господства
знати, получило неприятный привкус („холоп"). Обратимся
к Солону и Феогниду. Солон в своем перечне профессий (№ 1,
vv. 43 — 62) — ;купец, землевладелец, ремесленник, поэт, про-
рицатель, врач—определяет земледельца так (у. 48 sq.): aXXo?
xep.va>v тсоХиЗгуЗреоу et<; evtaordv Xaxpeoet, xocotv харлгбХ’ арохра.
рёХес. Земледелец „режет землю, занимается плугом"—это про-
фессиональная сторона его работы, а общее положение его
охарактеризовано глаголом Xarpeuet. Картина, нарисованная Со-
лоном, не является чем-то абстрактным, она изображает исто-
рическую Аттику конца VII — начала VI вв. В выписанных сти-
хах, надо думать, содержится указание на ту социальную
группу аттического населения, которая до реформы Солона
была в бедственном и полуподневольном состоянии, обраба-
тывая за большую арендную плату поля богатой знати, в слу-
чае задолженности теряла свою свободу, переходя в разряд
a-ppp-oi (Аристотель, Афинская Полития —2,2). После реформы
четвертый класс граждан, самые малоимущие и неимущие, по-
лучили название 8т]хе<; — феты. Почему основатель афинской
62
демократии не узаконил в качестве официального термина сло-
во Хатрк;, которое сам же он употребляет в своем стихотворе-
нии, не имеющем политического характера? В сущности, Хат-
рц и Нс были синонимами, как это видно из одного двустишия
Феогнида (301 sq,).’ Trtxpog xai -fXuxix; iafrt xai аркаХёо; xai оттрт^
Xaxptat xai 8p,<oalv y&ixosl x’d^tQ-opotc.— „Будь горьким и сладким,
хищным и суровым к слугам, рабам и живущим у твоих две-
рей соседям*.
Сочетание Хатрtat xai 8|x<oai у Феогнида напоминает гомеровское
Цтгс те ojxtoec те (8 644), так что Цс, по-видимому, означало
то же, что XaTptc К тому же заключению приводит сопоставле-
ние солоновского ец evtauTov XaTpeuet (№ 1, v. 48 sq.) с встре-
чаемым нами в1 схолии к „Алкестиде" Эврипида, цитирующей
(а не пересказывающей) Ферекида (Jacoby, fr. 35а), выражени-
ем $7jTe6etv evtauTov кар’абтоу тоу ’'ASptTjTov ep^eTat ’АтгбХХсоу {Цтеи-
оо)у evtauTov.26 Слово Хатрц, цак известно, в гомеровских, поэмах
не встречается. Наоборот, Нс и родственные ему у Гомера
встречаются и обозначают наемного работника (Ф 444 —cf. 445:
p-ioH S7ti р)тф. X 489. о 357—cf. 358: fitoftoc 8ё toi apxtoc eoTat)^
также как и у Гесиода (Труды и дни, 600). О тождественности
значений слов Нс и Х4трц говорят также источники словарно-
го типа. Судя по свидетельству греческих лексикографов, оба
эти слова обозначали свободных людей, вынужденных по бед-
ности работать за плату. Лишь в позднюю эпоху как будто
намечалась тенденция к сближению между ^tqc и Хатрц, с одной
стороны, и 8о5Хос — с другой.27
Еще раз, притом в очень показательном, с нашей точки
зрения, контексте, встречаем Хатрц у Феогнида в наставлениях
знатному юноше, как держать себя за столом (485 sq.): dXX’-fy
irpiy [леЭ-yety oKavtaraao png oe ptaalla) -разт^р ware xaxov Xaxptv ea>7j|ispiov—
„Но прежде чем опьянеть, встань, и пусть над тобой не имеет
власти желудок, как над подлым поденщиком". Определение
ёсрт^ёрюс ясно показывает, что имеется в виду не раб, а наем-
ный работник. Другое определение хахбс — „подлый", как и весь
контекст (467 — 510; cf. 839 sq.): непристойное опьянение за
столом и в качестве примера — представитель другого общест-
венного круга,— говорит о презрении, которым в глазах гос-
подствовавших слоев было окружено положение и самое имя
Xdtptec. Именно поэтому Солон, давая беднейшим гражданам
новое правовое положение, должен был официально закрепить
за ними другое название. Он взял старое, вышедшее из упо-
требления или отодвинутое на второй план гомеровское слово
Нс и придал ему значение социально-правового термина. Впо-
следствии и это слово приобрело одиозный оттенок. Мы знаем
из Афинской Политии Аристотеля (7 fin.), что во второй поло-
вине IV в. афинские граждане, выставлявшие свои кандидату-
ры на какую-либо должность, никогда не называли себя фета-
ми, хотя бы они и были очень бедны, несмотря на то, что
ба
никаких цензовых ограничений афинский государственный строй
уже не знал. В VI же в , во время реформы Солона, слово
не имело еще того оттенка, который был присущ слову Хатрц.
Историография, как показывает пример Геродота, подчини-
лась официальной афинской (только ли афинской?) термино-
логии.
В рассуждениях о политической и социальной терминоло-
гии не раз приходилось близко подходить к вопросу о значении
словаря обиходной речи и о взаимоотношениях последней с до-
кументальной прозой. Само собой разумеется, что докумен-
тальная проза времен рабовладельческого строя опиралась на
• обиходную речь определенных социальных слоев. Как бы ни
были сложны взаимоотношения между той и другой, в обла-
сти социально-политического словаря они, думается, в общих
чертах могут быть представлены в следующем виде: документ
не столько создает, сколько выбирает из живой речи нужные
слова, дает им точный смысл, создает официальную термино-
логию, которая в свою очередь проникает в обиходную речь,
..вытесняя слова и выражения, не соответствующие идеологии
нового общества. Роль документальной прозы формирующая,
;.и в этом смысле документ был посредником между обиходной
пренью и историографией.
ГЛАВА Hl
НОВЕЛЛА У ГЕРОДОТА
Вторым основным элементом в истории Геродота является
историческая новелла, точнее — вся совокупность устных рас-
сказов исторического содержания: новелла в собственном
смысле, сказка, сага, легенда, анекдот и так далее. Все это
мы в дальнейшем будем обозначать родовыми названиями
„фольклорный рассказ", „устный рассказ" или просто (a potiori)
„историческая новелла", иногда греческим словом Хб-р;. Стиль
этих фольклорных рассказов характеризуется хорошо извест-
ными признаками: прямая речь, характеристика героев их
действиями, избегание всего абстрактного, стремление к на-
глядности, любовь к контрастам, выделение главной фигуры,
часто — и второго действующего лица, центр тяжести — в конце
или близко к концу рассказа, иногда второй акцент в начале,
обилие вещих снов, чудес, предзнаменований, смысловая (а не
хронологическая) последовательность событий, своеобразная
манера введения пропущенных ранее подробностей, любовь
к детальным описаниям, излюбленные числа (три, семь и не-
которые другие), ретардация, как один из важнейших приемов
рассказа, стремление рассказчика не выступать вперед. В це-
лом новелла отличается живостью, пластичностью, свежестью.1
Геродот не мог обойтись в своей истории без новеллисти-
ческого материала. Он поставил себе целью изложить резуль-
таты своих изысканий, „чтобы от времени не было забыто то,
что совершено людьми и чтобы не лишились своей славы
великие и достойные удивления успехи2, достигнутые как
эллинами, так и варварами—и не только все прочее, но и
причина, по которой они воевали друг с другом" (вступитель-
ные слова в I книге). Как бы мы ни интерпретировали это
заявление Геродота, следует признать, что в нем в первую
очередь содержится обещание рассказывать о событиях, глав-
ным образом о событиях греко-персидских войн. Никому еще
не удалось доказать, что эти события уже до Геродота были
предметом последовательного исторического изложения.
Главной хранительницей памяти о событиях греко-персидских
5 Зак. 586
65
войн и о ряде других более ранних событий была истори-
ческая новелла. Если Геродот высказывает опасение, что со-
бытия прошлого могут изгладиться из памяти людей и ли-
шиться своей славы, то это, с нашей точки зрения, означает,
что родоначальник исторической прозы не нашел связного
описания интересовавших его событий в литературных произ-
ведениях своего времени. Никакого противопоставления своего
труда труду какого-либо предшественника в словах Геродота
нет: он строит на пустом месте.
Устная историческая традиция была оформлена в виде
разного рода Xo^ot не только в Ионии, но едва ли не во всех
областях, населенных греками. В научной литературе наблю-
дается иногда тенденция локализовать новеллистическое твор-
чество преимущественно в Ионии и относить к ионийскому
репертуару всякую новеллу, содержание которой имеет хотя
бы очень небольшое и самое отдаленное отношение к Ионии.4
Между тем, общественное развитие континентальных и остров-
ных государств Греции (если даже принять во внимание все
разновидности типов греческого полиса) все-таки представляет
аналогию с тем, что мы имеем в Ионии. Ведь даже Спарту
было бы неправильно представлять себе в виде исторической
окаменелости, всегда и во всех отношениях стоявшей в сто-
роне от общего исторического движения. Если после этих
общих соображений обратиться к самому материалу истори-
ческих новелл, то нетрудно убедиться, что этот материал
охватывает историю всего греческого мира, а не только Ионии
или греческой Малой Азии. Афины, Спарта, Коринф, Аргос,
Сикион, Дельфы, Эгина, ряд других городов — все они, на-
ряду с Милетом, Самосом, Галикарнассом, сделали свой взнос
в сокровищницу устных рассказов. Фемистокл и Демарат про-
вели последние годы своей жизни в Малой Азии, но можно
ли на основании этого относить за счет Ионии весь комплекс
рассказов о прославленном афинском государственном деятеле
и не менее известном в свое время спартанском царе? Их дея-
тельность до войны с Ксерксом, политическая борьба партий
вокруг них в достаточной степени объясняют возникновение
рассказов, которые отражают определенные местные и времен-
ные условия и могли появиться только там, где протекала
их деятельность. Их поведение во время самой войны и, по-
скольку речь идет о Фемистокле, после изгнания персов было
известно всей Греции и должно было интересовать в большей
мере европейских греков, чем азиатских.
Остается все же возможность обработки неионического
материала ионийцами; ионийцы могли придавать рассказам и
слухам, шедшим из других мест, новеллистическую форму.
Искусственность такого предположения бросается в глаза,
если противопоставить ему другое, более естественное. Геро-
дот собирал свой материал новеллистического характера не
6$
только в Малой Азии, но и во всех тех местах, где ему при-
ходилось бывать. О Клеомене и его малолетней дочери Геро-
дот мог скорее всего узнать именно в Спарте. Коринф дал
ему новеллы о своих тиранах. Недопустимо отрывать новеллу
о женихах Агаристы от Сикиона или от Афин, а рассказы
о киренской истории от их естественной почвы — Кирены. Все
эти и многие другие рассказы могли существовать только
в виде более или менее развернутых Хб-рн. Предостережение
малютки Горго, легкомысленный ответ Гиппоклида, советы
Фемистокла Ксерксу уже сами по себе являются такими Xdyot:
прежде чем передать сказанные слова, рассказчик должен был
дать действующих лиц и ситуацию. Мастерски владевший
традиционным ионийским искусством художественного рас-
сказа Геродот, разумеется, отделывал и украшал собранные
им вне Ионии рассказы, но это не дает нам права думать, что
краткие, сухие устные предания неионийских греков впервые
в его изложении превратились в новеллы. Впрочем, вполне
возможно, что новеллы, ходившие в европейской Греции, рас-
сказывались более просто и сухо и не всегда обладали всеми
признаками, отличающими ионийскую новеллу.
Новеллистическое.творчество не ограничивалось историче-
скими темами, оно захватывало быт, повседневную жизнь
обыкновенных жителей города.5 Милетские рассказы Аристида
Милетского созданы не им и не его временем. Сибарисские
рассказы ходили из уст в уста не только в V, но и в более
ранние века.6 Коринфский рассказ о знатной даме, обидевшей
ткачиху и за это наказанной, не сочинен ни Парфением, сооб-
щающим нам этот рассказ, ни поэтессой Миро, у которой
заимствовал его Парфений.7 Новелла могла даже завладеть
тем, что издавна составляло домен мифологии и героических
сказаний. Уже давно отмечено, что песня Демодока в „Одис-
сее" (8 266—366) об Афродите и Аресе, застигнутых Гефестом,
является настоящей новеллой; в „Илиаде11 и „Одиссее" имеются
еще некоторые куски новеллистического характера (I, 447—
484; £ 462—506).8 Таким образом, для целей исторического
повествования Геродот мог воспользоваться только частью
новелл, которые в его время жили в устном предании, а именно—
новеллами историческими.. Однако между новеллами этого вида
и прочими рассказами непроходимой грани не было. Среди
исторических новелл, передаваемых Геродотом, могут быть
и такие, которые первоначально были бытовыми и лишь впо-
следствии приобрели исторический характер. Не будем гадать
о том, какие из новелл Геродота принадлежат к этой катего-
рии. Отметим лишь два места, где у Геродота приводятся
устные рассказы, не являющиеся историческими новеллами по
своему происхождению. Кир рассказывает ионийским послам
басню о рыбах, которые не пожелали выйти на берег, когда
рыбак играл им на флейте, а потом попались к нему в сети.
5*
67
Видя, как они бьются, рыбак сказал им: „перестаньте танце-
вать, ведь даже тогда, когда я играл вам на флейте, вы не
пожелали выйти с танцами" (I, 141). Эту басню мы находим
в так называемом собрании басен Эзопа в двух вариантах
(27—27 bis), из которых один имеет известное нам из Геро-
дота историческое обрамление, а другой лишен последнего.
Если не сам Геродот, то его источник привлек эту басню,
возникшую вне всякой связи с историей Кира, в круг истори-
ческих рассказов о первом персидском царе. В другом месте
(VI, 86) спартанский царь Леотихид рассказывает афинянам
спартанский Хб-рх; бытового характера о спартанце Главке,
жестоко наказанном богами за одно только намерение при-
своить себе отданные ему на хранение деньги.
Геродот жил в эпоху расцвета устного новеллистического
творчества, которая началась задолго до него. Он черпал
полными пригоршнями из живого родника новеллистической
традиции. Такие события как ионийское восстание и греко-
персидские войны породили ряд новых рассказов, отражавших
не только новые события, но и новые взгляды, новый подход
к истолкованию событий. Геродот жадно записывал старые и
новые рассказы. Мы не должны делать себе иллюзий насчет
того, что решительно все рассказы, записанные Геродотом,
имели в его время тот же вид, что и при своем возникнове-
нии. Вполне устойчивого состояния устный рассказ вообще
не знает, детали его видоизменяются при переходе от одного
рассказчика к другому даже тогда, когда определенные со-
циальные или политические тенденции не требуют таких
изменений. Мы, думается, можем иногда констатировать изме-
нения, которым подвергся в устной традиции после Геродота
рассказ, попавший в его историю.
Однако прежде чем перейти к конкретным примерам, бу-
дет нелишним остановиться на вопросе о закономерности
самого предположения о том, что старые* исторические Xo-^ot
продолжали и после Геродота жить в устной передаче. Устное
творчество не могло умереть от того, что Геродот включил
большое количество новелл в свой исторический труд. Дока-
зательство этого положения можно было бы получить путем
тщательного анализа прозаических произведений типа новеллы
у более поздних авторов и сравнения их с параллельным
фольклорным материалом. Мы позволим себе привести один
пример, дающий, как нам кажется, основание говорить о влия-
нии фольклора на одно место из Плутарха. Рассказ Плутарха
о встрече Креза с Сол оном (Солон, 27), несмотря на все его
отличие от рассказа Геродота (у Плутарха более резкие линии,
более грубые образы), в сущности находится в довольно близком
родстве с ним. Однако самое начало новеллы в изложении
Плутарха содержит подробности, которых нет у Геродота.
Когда Солона вели- по дворцу, то с ним случилось то же, что
68
было с жителем внутренних частей материка, „который впер-
вые ехал к морю“. Этот человек принимал каждую встре-
чавшуюся ему новую реку за море. Так и Солон принимал
за Креза всех встречавшихся ему роскошно одетых и окру-
женных свитой и телохранителями придворных.
Источник Плутарха, передавая новеллу о встрече лидий-
ского царя с афинским мудрецом, сохранил фольклорную
подробность (к которой можно подобрать ряд параллелей), не
известную Геродоту или не заинтересовавшую его. Эту под-
робность источник Плутарха, каковым не мог быть никто из
предшественников Геродота, почерпнул, по-видимому, из устной
традиции. Следовательно, новелла продолжала жить в устной
передаче и после Геродота. Следует заметить, что отмеченная
подробность кажется не совсем уместной в рассказе Плутарха.
Солон, по рассказу самого Плутарха, — человек, который не
обнаруживает смущения при виде самого царя во всем его
великолепии, так что его ошибка, да еще подчеркнутая сравне-
нием с путешественником, не умеющим отличить реки от
моря, несколько снижает образ мудреца, нарисованный его
биографом. Надо думать, сохраненный Плутархом эпизод
является рудиментом фольклорной композиции, несколько
отличной от того, что дает Плутарх (и Геродот).
Только ради примера, как на одну из возможностей (отнюдь
не исключающую других возможностей), укажем на такую
схему построения фольклорного рассказа: сначала торжествует
Крез, так как ему действительно удается поразить Солона,
затем происходит беседа и наступает торжество Солона. Как
бы то ни было, рассказ о человеке, не умеющем отличить
реку от моря, также фольклорный, ведет нас в. Малую Азию.
Для собственной Греции человек, никогда не видевший моря,
был чистой абстракцией. Реальностью он мог быть для Ионии.
Ведь за ней начиналась дорога, по которой можно было итти,
не видя моря в течение трех, месяцев (Геродот, V, 50); не
меньше времени потребовалось грекам, участникам похода
Кира Младшего, чтобы пройти в другом направлении через
все страны, отделявшие поле битвы под Кунаксой от Чер-
ного моря (Odkaaaa, MXaoaa—Ксенофонт, Анабдзис).
Некоторые рассказы, включенные в историю Геродота,
подверглись изменению впоследствии. Так, по Геродоту, некий
афинянин — Тимюдем, из Афидн — часто говорил о Фемистокле,
что почести, выпавшие на его долю в Спарте, оказаны не ему,
Фемистоклу, а Афинам. На это Фемистокл, наконец, возразил:
„Вот в чем дело: и я не получил бы таких почестей от спар-
танцев, если бы был бельбинитом, и ты не имеешь их, хотя
ты и афинянин" (VIII, 125). Рассказ Геродота производит впе-
чатление картинки, срисованной с натуры (конечно, не самим
Геродотом) и вставленной в надлежащую историческую рамку.
Отмечен повод, вызвавший недовольство Фемистоклом (почести
69
в Спарте), — имя противника (Тимодем из Афидн), указано,
что он все время твердил одно и то же (обх екабето Ae-^cov); —-
все это придает историческому тексту характер правдоподоб-
ного рассказа. Самый ответ Фемистокла носит на себе отпе-
чаток живой речи: обращение Мрюке и выражение ouw eyei
-tot, которое встречается у Геродота только в прямой речи
(VI, 1; VII, 161), даже тогда, когда опущено местоимение tot
(IX, 9). Упоминание о Бельбине тоже в стиле греческой эмо-
циональной и обыденной речи. Солон предпочитает быть жи-
телем небольшого островка, нежели принадлежать к афиня-
нам, покинувшим Саламин: еЦу Ц тбт’еуш фоке^аубрю; Scxtv-
avtt У’АФтршоо, iratpiS’ apeitpajievo; (Anthol. Lyr., I, № 2,
V. 3 sq.), или же ближе xai ovecSiCooai ptev oti KoS-vio; q oti Muxo-
vtoc 7) ot.i BeXptvrr/];) (Stob. Flor., XI, 8)9 — „ругают, говоря —
кифниец, миконец или бельбинит". В передаче Плутарха (Фе-
мистокл, 18) остроумный ответ Фемистокла оторван от истори-
ческой обстановки; перед нами типичная апофтегма по вопросу
о том, может ли появиться в незначительном государстве
великий человек и следует ли в великом государстве почитать
больших людей. Смысл ответа одинаковый у обоих авторов:
великий человек возможен только в великом государстве, но
не всякому гражданину великого государства дано быть вели-
ким человеком. Эта мысль облечена у Плутарха в иную форму,
чем у Геродота. Вместо афинского гражданина у Плутарха
в качестве противника Фемистокла выступает серифиец, и
Фемистокл, в сущности, предлагает ему поменяться местами:
если бы я был серифийцем... если бы ты был афинянином...
Замена Бельбины Серифом, разумеется, не может стоять в связи
с внешней политикой Афин и каким-нибудь изменением их
отношения к этим мелким островам. Заслуживает внимания
другое: у Геродота фигурируют три лица — Фемистокл, Ти-
модем и некий воображаемый бельбинит; у Плутарха — только
Фемистокл й его собеседник — серифиец, с которым слился
серифиец, соответствующий бельбиниту Геродота. Благодаря
этому изменению, которое могло появиться только тогда,
когда вымерло поколение, знавшее ничем не прославившегося
Тимодема (об тйу iiti<pavsa>y avSpwv Геродот), достигается более
легкая запоминаемость рассказа. Вместе с тем появляется новый
оттенок в рассказе, едва ли, впрочем, бывший причиной пере-
делки: если в первоначальном Хб-рс Фемистокл поставил на
свое место рядового афинского гражданина, который пресле-
довал его своими нападками из зависти, то теперь великий
государственный деятель противопоставлен иностранцу. Плутарх
начинает рассказ словами too Se Eept<ploo крб; абтбу есябутос;, давая
повод думать, что в более поздней литературе версия с сери-
фийцем была общепринятой. Первый автор, записавший эту вер-
сию (возможно, Платон, Государство, I, 4, 329 Е), прямо взял
ее из устной традиции' не заглядывая в Геродота.
70
Другой пример. Накануне Саламинской битвы происходило,
по словам Геродота, совещание греческих начальников. Не
дав главнокомандующему союзным флотом Эврибиаду произ-
нести вступительное слово, Фемистокл выступил с подробным
изложением своего плана. Это вызвало замечание коринфского
адмирала Адиманта: „Фемистокл, во время состязаний тех,
кто выскакивает вперед, бьют“, на что Фемистокл ответил:
„А те, кто отстает, не получают венка" (VIII, 59). Плутарх
вслед за своим источником устраняет Адиманта, получая та-
ким образом более стройный рассказ, в котором обмен репли-
ками происходит между Фемистоклом и Эврибиадом (Феми-
стокл, 11).
В разобранных примерах речь идет о переделке рассказов
в интересах более легкой запоминаемости и удобства пере-
дачи: рассказ перестраивается по принципу наибольшей эко-
номии, с отсечением всего того, что не является необходимым
для уяснения главной мысли рассказа и только перегружает
его излишними подробностями, Мы крайне редко можем
надеяться на возможность констатировать подобные изменения
рассказов, закончившиеся до Геродота. Исключение составляет
афинский рассказ о тираноубийцах Гармодии и Аристогитоне.
Традиция о двух друзьях, освободивших Афины от власти
Писистратидов, — демократическая. Она выдвигалась и укрепля-
лась в противовес притязаниям Алкмеонидов, с одной стороны,
и спартанцев--с другой, на первенствующую роль в сверже-
нии афинских тиранов. Но в этом своем чисто демократическом
аспекте рассказ о тираноубийцах не оставался неизменным.
Переработка’ его в деталях не была чем-то случайным. Для
разных этапов этой обработки можно найти основание в не-
обходимости закрепить демократическую традицию путем при-
дания ей формы, обеспечивающей устному рассказу большую
жизнеспособность.30
В составе истории Геродота есть рассказы, носящие на
себе следы переделки иного рода. Изменившиеся исторические
условия, переход рассказа в другую социальную или этниче-
скую среду, ряд других обстоятельств могли. вызвать необхо-
димость переработки рассказов. Спартанский Хб-р; об оскорбле-
нии, нанесенном Демарату Леотихидом (VI, 67), в передаче
Геродота отличается незаконченностью и остается непонятным.
Ответ Демарата — „этот вопрос будет началом бесконечных
бедствий или бесконечного благоденствия для лакедемонян" —
повисает в воздухе и ни в какой степени не разъясняется
дальнейшими событиями. Только предположив, что первона-
чально этот ответ был чистой угрозой („этот вопрос будет
началом бесконечных бедствий для лакедемонян"), .вслед за
которой смещенный царь покидает родину и отправляется
к персидскому двору, чтобы поднять персов против Эллады,
мы, думается, можем придать рассказу смысл, затушеванный
71
у Геродота под влиянием определенной традиции, благоприят-
ной для памяти Демарата.11
С меньшей уверенностью выскажем мы наши подозрения
по поводу другого рассказа Геродота. Спартанский вестник
приходит к Киру и передает ему требование Спарты — не
причинять вреда ни одному греческому городу, так как лаке-
демоняне не потерпят этого. Кир в своем ответе имеет в виду
не столько лакедемонян, сколько греков вообще (I, 153):
„Я ничуть не боюсь таких людей, у которых в середине
города выделено место, где они, собираясь вместе, .обманы-
вают друг друга, произнося клятвы. Если я буду здоров, им
придется болтать не о бедах ионийцев, а о своих собственных".
Геродот поясняет слова персидского царя: последний говорил
о рыночных площадях, где в греческих городах происходила
купля и продажа. У нас нет никаких оснований думать, что
сам Геродот является автором предлагаемого им истолкования
рассказа, скорее всего это толкование уже до него было обще-
принятым. И все же, сопоставляя ответ Кира со стихом Феог-
нида аХЦХоу<; б'атсаташу ётс'акЦХосач (59; cf. 1113), мы не
можем воздержаться от сближения ионийского рассказа со
словами мегарского поэта. Что если в стихах Феогнида отра-
жается не его личное мнение, а та характеристика, какую
давали демократии классово враждебные ей аристократические
элементы греческого общества не только в Мегаре, но и да-
леко за ее пределами? Не мог ли в таком случае ответ Кира
в его первоначальном виде выражать взгляды тех же антиде-
мократических кругов, которые усматривали в демократическом
строе источник слабости для греческих государств? Хотя фор-
мулировка ответа Кира у Геродота сообразуется с тем смыс-
лом, какой, по мнению автора, должен был иметь этот ответ,
тем не менее и в этой формулировке, после переосмысления
рассказа, могли сохраниться мысли и слова первоначального
ответа. ’O|*v6oo3i могло означать клятвы и присяги, время от
времени произносившиеся на народных собраниях, а ёШа/а
скорее имеет в виду речи в народных собраниях и даже раз-
говоры между гражданами, чем дипломатическое обращение
к персидскому царю.
Не все слои населения греческих государств участвовали
в создании тех Хб-^ос, которые сохранил для нас Геродот.
Прежде всего, Геродот, разумеется, ориентировался только
на свободное население рабовладельческих государств. Голоса
рабов мы у него не слышим. Изредка в его рассказах встре-
чаются отдельные фигуры рабов или рабы как коллективное
действующее лицо, однако раб у Геродота — всегда вспомо-
гательная фигура. * Предания об Эзопе, который, как это
известно Геродоту (II, 134), был рабом, не привлекли к себе
внимания историка. Раб Гистиея нужен только для того, чтобы
его господин мог проявить свою изобретательность, написав
72
на его голове с помощью татуировки свое письмо Ариста-
гору (V, 35). Раб Дария только выкрикивает слова, нужные
его господину как напоминание (V, 105). Более выпукло дана
фигура того раба, которого отправил к Ксерксу Фемистокл»
чтобы побудить персидского царя атаковать греческий флот
в Саламинском проливе (VIII, 75). Благодаря Геродоту мы знаем
его имя — Сикинн. По словам Геродота, он выполнил и вто-
рое поручение Фемистокла — передать Ксерксу совет уда-
литься из Греции, пока целы мосты (VIII, 110). Однако и Си-
кинн— только орудие в руках Фемистокла; к тому же он стал,
впоследствии свободным и получил феспийское гражданство
(VIII, 75), так что, рассказывая о нем, могли скорее думать
о богатом (ibidem: /p^aoi oXptov) гражданине беотийского го-
рода, чем о рабе Фемистокла.
Фракийское божество Салмоксис было переделано геллес-
понтскими греками в плу.товатого раба, который бежал с Са-
моса во Фракию и здесь с помощью придуманной им хит-
рости добился обожествления (IV, 94). Рассказ этот явно
придуман с целью набросить тень на религиозные верования
фракийцев. Активную роль играют рабы в двух других рас-
сказах. Скифское предание о рабах и их детях, прижитых ими
от свободных женщин (IV, 1—4), вошедшее в репертуар но-
велл греческих поселенцев северного Причерноморья, ярко
отражает идеологию господ. Чтобы привести к покорности
молодежь, родившуюся от рабов, вернувшимся домой скифам
достаточно взять в руки бичи — „пока они видели нас воору-
женными, они думали, что равны нам и рождейы от равных
с нами; когда же они увидят, что у нас бичи вместо оружия,
то, узнав, что они — наши рабы, и уразумев это, — не выдержат"
(IV, 3 fin.).
Другой рассказ о столкновении рабов со свободными взят
из аргосских преданий (VI, 83). В беглом и сухом изложении
Геродота основные моменты рассказа следующие: обезлюдев-
ший после войны со Спартой Аргос управляется, рабами; под-
росшие дети аргосцев изгоняют рабов, которые уходят и си-
лой завладевают Тиринфом; по совету прорицателя Клеандра,
они нападают на Аргос, но в конце концов в результате про-
должительной войны оказываются побежденными. Общая
схема рассказа — рабы, воспользовавшиеся благоприятным для
них стечением обстоятельств и захватившие власть, приво-
дятся затем к покорности — та же, что и в скифском предании..
Вдобавок аргосский Хор; говорит о прорицателе, которому
приписывается инициатива нападения на Аргос. Эти рассказы
о рабах созданы в среде рабовладельцев и отражают их взгляды
на рабов.'
Немного больше считается Геродот с традицией свободного
сельского населения. Нельзя думать, что решительно обо всех
исторических событиях сельская Аттика имела свое особое
73
предание, отличное от афинского городского предания, что
существовала непрерывная историческая традиция сельской
Беотии или Арголиды, абсолютно во всем расходившаяся
с соответствующей городской традицией, что поселяне Фокиды
рассказывали о событиях дельфийской истории обязательно
иначе, чем это делали дельфийцы. Однако в ряде случаев
такие параллельные предания должны были существовать, и
мы могли бы распознать их по некоторым оттенкам их соци-
альной окраски или по местному колориту.
Нельзя сказать, чтобы у Геродота совсем не было таких
местных сельских преданий. Декелейский рассказ о похище-
нии Елены Тезеем (IX, 73), конечно, по своему происхождению
является местным,13 но едва ли Геродот записал его. в Декелее.
Когда в начале Пелопоннесской войны спартанцы разорили
всю Аттику, но не тронули Декели (ibidem), тогда в Афинах,
а возможно и во всей Греции, заговорили о связях между
этим аттическим демом и Лакедемоном. Геродоту не нужно
было ездить специально в Декелею, чтобы узнать о том, что
Декел или декелейцы указали Тиндаридам местонахождение
их похищенной сестры. Все это предание Геродот внес в свой
рассказ о Платейской битве в качестве хотя и краткого, но
. не слишком сжатого примечания по поводу отличившегося
аттического бойца Софана из Декелей.
Следы сельского предания, на этот раз более сильные,
находим и в рассказе о битве Писистрата с его афинскими
противниками у храма Афины Паллениды. Уже в рассказе о
первом возвращении Писистрата аттические демы специально
отмечены: жители города Афин принимали высокую красивую
женщину Фию, въехавшую в город на колеснице одновременно
с Писистратом, за самое богиню Афину, и „до демов дошел
слух, что Афина возвращает Писистрата" (I, 60). Когда вто-
рично изгнанный тиран вновь высадился у Марафона, к нему
не только присоединились его сторонники из города, но и
начали стекаться другие, из демов — aXXoi те ex w 6^p,<ov
itpoaeppeov (I, 62). Войско Писистрата и выступившее навстречу
ему афинское ополчение стали друг против друга у х*рама
Афины Паллениды. Вдохновенные слова акарнанского прори-
цателя Амфилита побудили Писистрата атаковать противников.
Афиняне из города „были заняты тогда завтраком, а после
завтрака некоторые из них занялись игрой в кости, а другие
сном" (I, 63). Не слышится ли в этих словах насмешка побе-
дителя, аттического поселянина, по адресу побежденных город-
ских жителей, которые даже в обстановке военного лагеря
не могли отказаться от городских привычек, вследствие этого
были захвачены врасплох и сразу же обратились в бегство?
В пользу такого понимания рассказа говорит то, что события,
изображены в нем с той точки зрения, с какой на них смотре-
ли в войске Писистрата, а последнее, как мы знаем, в значи-
74 '
тельной своей части состояло из обитателей аттических демов.
Отметим попутно, что прорицатель Амфилит пользуется
в своих стихах образом, заимствованным из области рыболов-
ства: „брошен невод, сеть растянулась, тунцы устремятся туда
в лунную ночь" ;(1,62), и что этот же образ встречается
в стихотворении Солона. Поэт-законодатель передает речи
людей, укорявших его в том, что он упустил случай завладеть
тиранической властью, которая сама давалась ему в руки —
„поймав добычу, он, зазевавшись, не вытащил большой сети" —
7csp'.pak(bv o’aypay ayaaOsk обх ётсеокааеу p-$ya ЗСхтооу (Anthol. Lyr., I,
№ 23, v. 3sq.). Очевидно, в Афинах VI в. этот образ обычно
соединялся с представлением о претенденте на тираническую
власть и, в глазах сторонников тирании, мог порочить только
тех, на чью долю выпадала роль улова. Связывая возникнове-
ние’рассказа о победе Писистрата с участием в его войске
обитателей аттических демов, мы, однако же, не думаем
утверждать, будто во времена Геродота этот рассказ можно
было услышать только из уст аттических крестьян. Вместе
с Писистратом рассказ совершил свой победоносный въезд
в Афины и остался бытовать там, пережив и первого тирана,
и его сыновей. Имеются бесспорные признаки знакомства
Геродота с окрестностями ряда крупных греческих и даже
негреческих городов, например Афин (VIII, 65), Аргоса (1,31),
Милета (I; 157), Сард (1,80). Не подлежит сомнению факт
изучения им окрестностей Платеи (IX, 51—52) и Фермопиль-
ского прохода (VIII, 175—176). Все это не мешает ему оста-
ваться представителем городской части населения города-
государства.
Действующие лица греческих новелл Геродота почти
исключительно люди города. В исторических Xoyoi, вполне
естественно, преобладают исторические лица: государственные
деятели, полководцы, спартанские цари и царицы, тираны,
жрецы и жрицы. Генеалогические справки говорят о знатном
роде (VI, 127). Таков же смысл указаний типа: wv ™ ooosyo;
ysyo; бтсоЗегзтеро; (IV, 14), oi якобтю тг xai ysvsi 8охср.о>тато1 таг,1
аатсоу (IX, 93), ccoai 'pyovoxe; eo xai j/p^tiaai аутрхоутге ё; та тсрадта
(VII, 134). Некоторые из приведенных здесь выражений дока-
зывают интерес городского рассказчика к имущественному
положению его героев. О том же говорит и ряд других мест.
Афиняне из бедных слоев населения, тсгутдте; ауО-ражо». (VIII, 51),
пытаются защищаться от персов на Акрополе. Аркадские
перебежчики, с которыми Ксеркс беседует об олимпийских
играх, характеризуются как бедные люди, нуждавшиеся
в средствах для пропитания и искавшие работы — ptoo те 8e6psvot
xai eyspyoi poukop-eyoi eiyai (VIII, 26). Афинянин Телл (I, 30) И
аргосцы Клеобис и Битон (1,31) обладали некоторым достат-
ком. Кое-где отмечается богатство: p-iya тскобаю; (VII, 190),
ayBpwzwv okpicoy ^оуатёра (VI, 61). Есть целые новеллы, в центре
75
внимания которых находятся имущество и имущественные
отношения. Новелла об Алкмеоне, ловко использовавшем,
разрешенйе Креза взять себе из царской сокровищницы
столько золотого песка, сколько он будет в состоянии унести
с собой (VI, 125), отвечает на вопрос, каким образом разбога-
тели Алкмеониды (cf. IV, 80. — Начало больших состояний на
Эгине было положено людьми, скупившими по дешевой цене
золото у гелотов после Платейской битвы). Святость взятого
на себя обязательства хранить чужие деньги обосновывается
в спартанском рассказе о Главке (VI, 86; cf. VII, 164. — Некий
Кадм прославился тем, что полностью вернул Гелону Сира-
кузскому доверенные ему деньги).13 Нередко Геродот опре-
деляет того или иного человека как принадлежащего к выс-
шему кругу городского общества: avvjp 86хцло; (I, 152, 158; IV,
155; VI, 88, 101; IX, 17), otxiv^... 8ох(р.ои (V, 66), тйу тгрбтюу
ErcapTtTpkov Birp/cepec (IV, 146), A qtveTstov та тсрсота (IX, 78) И др.
Часто выступает народ в целом, т. е. граждане государства —
афиняне (V, 66-69, 82-88; VI, 137—139; VII, 144, 189 и др.),
спартанцы (I, 153; III, 46; IV, 145—149; VII, 239 и др.), дель-
фийцы (VII, 178), эгиняне (V, 80—88), фиванцы (V, 80—81;
VII, 233; VIII, 134), аргосцы (V, 82—88), фокидяне (VIII, 27, 28;
IX, 17—18), андросцы (VIII, 111), ионийцы (I, 141, 170) и дру-
гие. Когда выводятся послы, не называемые по имени и не
индивидуализированные, они действуют и говорят от имени
народа и могут рассматриваться как персонификации народов
(VII, 140—143; VIII, 114). Нередки упоминания о гражданах
без каких бы то ни было намеков на их положение, особенно
когда речь идет об отличившихся в битве (1,82; VII, 226,
229—232).
Различные городские профессии доставили действующих
лиц для ряда новелл Геродота. Встречаются коринфские
моряки (1,23—24), финикийский ^кормчий (VIII, 118), капитан
финикийского корабля (I, 5), капитан самосского корабля
(IV, 152), кузнецы — тегейский (1,67—68) и баркейский (IV, 200),
кизикский валяльщик (IV, 14—15), ферский торговец (IV, 154),
критский искатель пурпурных раковин (IV, 151), хиосский
торговец евнухами (VIII, 105—106), навкратидская куртизанка
(II, 134—135); наконец, если здесь можно говорить о профес-
сии,— кротонский атлет (III, 137), афинский скороход (VI, 105),
скионский пловец (VIII, 8). Особо следует упомянуть о серии
лиц тех профессий, которые можно назвать интеллигентными:
мудрецы (как бы ни представлял их себе Геродот) — Солон
(I, 27-34), Биант (I, 27, 170), Питтак (1,27), Фалес (I, 74, 75,170),
поэт Анакреонт (III, 121), певец Арион (I, 23—24), врач Демо-
кед (III, 125, 129—137), ряд прорицателей (I, 62; III, 131; VI, 83;
VIII, 27; IX, 33, 35, 37). Мы видим, что, известный перечень
профессий в стихотворении Солона (Nb 1, 43—62) — купец,
земледелец, ремесленник, поэт, прорицатель, врач — с избыт-
76
ком покрывается (поскольку речь идет о городских профес-
сиях) перечнем, составленным нами на основании новелл
Геродота. Круг городских профессий, имеющих своих пред-
ставителей в рассказах Геродота, достаточно ясно говорит о
городском происхождении этих рассказов.
Городской характер рассказов Геродота в смысле противо-
поставления их уже не сельским рассказам, а аристократиче-
ской традиции подтверждается одной характерной особенностью
повествований Геродота (и его источников) о знаменитых
битвах. Сравнивая описания битв у Гомера и у Геродота, мы
не можем не заметить огромной разницы между ними. Правда,
и здесь и там упоминается народ (войско) и вожди (отдель-
ные герои), однако на этом сходство кончается. Всякий раз,
как Геродот говорит об афинянах, спартанцах, платейцах,
тегейцах, нет никакого сомнения в том, что имеется в виду
именно вооруженный народ, войско. У Гомера это не всегда
так. Ахилл вооружает мирмидонцев для боя. Дальше oi 8ё
koxoi 6><; а>р.о<рар1 (П 156 — 157) etc. — „а они, подобно плотояд-
ным волкам" и т. д. — сравнение, занимающее семь стихов
и как будто относящееся ко всем мирмидонцам. Однако стих,
сразу .следующий за сравнением, показывает, что поэт гово-
рит только о предводителях: toioi Mopfii86v<ov туторе; 7j8e piSovzec
(П 164)— „таковы Мирмидонян вожди и строители ратей".
(См. также S 421—424; X 372—378)? Очень часто войско упо-
минается только для того, чтобы еще более возвеличить
героя. Страшный натиск мирмидонцев на троянцев служит
лишь введением к подвигам Патрокла (Л 275—276). Бегство
троянцев, брошенных Гектором (П 368—379), скорбь их по
поводу смерти Сарпедона (П 547—554) отмечают дальнейшие
успехи Патрокла. Речь Аянта воспламеняет греков (О 559—567).
Упорное сопротивление греков сломлено Гектором (О 618—639).
Троянцы гибнут от руки Ахилла (Ф 520—525). Таких мест
можно подобрать много. В сущности все битвы, описанные
в Илиаде, сводятся к dpiaxelac героев. Последние действуют,
побеждают или терпят неудачу, и их успех или неуспех
составляет содержание описания битвы. Иначе у Геродота.
Рассказ о Марафонской битве начинается тем, что Гиппий
приводит персов к Марафону и туда же приходят афиняне
(VI, 102—103). Дальше, после рассказов о Мильтиаде, кото-
рый был одним из стратегов (VI, 103—104), о скороходе
Фидиппиде, отправленном в Спарту (VI, 105 — 106), и о сне
Гиппия (VI, 107) Геродот сообщает о прибытии на помощь
афинянам платейцев и о прежних отношениях между теми и
другими (VI, 108), а также о военном совете на афинской
стороне с главными действующими лицами Мильтиадом и
полемархом Каллимахом (VI, 109—110). За этим следует
описание самой битвы (VI, 111—.114, 117). „Правым крылом,—
говорит Геродот, — командовал Каллимах,, (111). После этого
77
речь идет только об афинянах, платепцах, персах. Противники
выстраиваются, афиняне наступают на персов, завязывается бой,
греки побеждают, преследуют персов до самого берега и на-
падают на персидские корабли. Только тут опять названы
отдельные лица: павшие.в битве Каллимах, стратег Стесилай
и Кинегир, с кратким указанием о том, что первый выказал
себя храбрецом, и более подробным сообщением о смерти
третьего. В самом конце указывается количество павших с той
и другой стороны и рассказывается эпизод об Эпизеле, ослеп-
шем во время битвы. Таким образом, предводители решают
вопрос о нападении, командуют, но победа изображается как
дело самого войска. К такому же заключению приводит раз-
бор описания Платейской, Микальской, отчасти Саламинской,
и других битв. Достаточно показательно уже то, что в заклю-
чительных частях этих описаний, там, где историк перечисляет
наиболее отличившихся, он сначала называет народы, а потом
отдельных лиц. Так, мы узнаем, что в Платейской битве
„отличились из варваров персидская пехота и сакская конница
и, как говорят, муж Мардоний; из эллинов же, хотя и тегейцы
и афиняне выказали себя храбрецами, их превзошли доблестью
лакедемоняне... и далеко самым храбрым выказал себя Ари-
стодем. .. за ним отличились Посидоний, Филокион и спартиат
Амомфарет" (X, 71; cf. VIII, 93; IX, 105). В одном только
случае Геродот приближается к гомеровским описаниям битв:
единоборство Онесила с персидским предводителем А.ртибием
занимает много места в описании сражения кипрских греков
с персами на Саламинской равнине на Кипре (V, 111 — 112).
Это исключение лишь подтверждает общее правило: ведь
Кипр с его царями и боевыми колесницами представлял собой
в'VI-V вв. живой обломок гомеровской Греции, и кипрские
предания- о войне не могли вполне походить на предания
передовых рабовладельческих государств.
Как видим, у Гомера во весь рост изображены фигуры
отдельных героев, для которых войско служит только фоном,
наоборот, у Геродота центральное место всегда занимают
подвиги войска, вооруженного народа, а отдельные фигуры,
являются лишь деталями большой батальной картины. Это
различие позволяет измерить расстояние, отделяющее гоме-
ровскую Грецию от Греции VI—V вв. и идеологию певца
подвигов героев, питомцев Зевса, от идеологии историка-
гражданина рабовладельческого города-государства.
До сих пор речь шла главным образом о греческих Хб^ос.
Геродота. Переходя к негреческим рассказам, мы должны
прежде всего констатировать незнание Геродотом иностранных
языков.14 Уже это одно делало для него невозможным не-
посредственное общение с чужеземцами и собирание неведо-
мого грекам материала. Добавим к этому, что Геродот в своих
путешествиях не выходил за пределы посещавшихся греками
78
стран. Во всех странах, где побывал Геродот, его соотечествен-
ники задолго до него вошли в тесное соприкосновение
с местными жителями, познакомились с их преданиями и даже
участвовали в создании местной исторической традиции. Также
задолго до Геродота были установлены связи между древней-
шей историей греческого и других народов. На основании
греческих мифологических сказаний, с помощью приемов на-
родной этимологии, использования географических намеков
и т. п. были найдены объяснения происхождения народов и их
названий, народы были поставлены в известные отношения к
грекам. Так осознавали греки прошлое других народов в свете
своей мифологии. Геродот не отступает от установившихся
до него взглядов: см. Персия — Персей (VII, 61, 150); Мидия —
Медея (VII, 62); Геракл в Скифии (IV, 8—10),; Менелай
в Египте (II, 112—120); Ифигения в Тавриде (IV, 103) и др.
В некоторых местах Геродот прямо говорит о том, что тот
или иной Хор;, касающийся истории других народов, расска-
зывают греки. Так, по поводу рассказа о лингвистическом
опыте Псамметиха Геродот отмечает, что греки добавляют к
этому рассказу одну подробность: царь отрезал у кормилиц
языки (II, 2). Греки же приписывали построение третьей по
величине пирамиды куртизанке Родопиде (II, 134). Сам Геро-
дот облегчает нам ответ на вопрос о среде, от которой он
получил в Египте свои сведения, в том числе свои X6pi. По
его словам, греки получали всю свою информацию об Египте
сансской эпохи от ионийцев, которых поселил в Египте Псам-
метих (II, 154). Ионийские наемники, по поручению Псамме-
тиха, обучали греческому языку египетских мальчиков; от
этих египтян, выучившихся греческому языку, и произошли
„нынешние переводчики в Египте11 (ibidem). Греки и египет-
ские толмачи, в какой-то степени причастные к греческой
культуре, рассказывали Геродоту все то, что он знает об
египетской старине; те же толмачи были посредниками при
его беседах с египетскими жрецами (кем бы ни были эти
,,жрецы“). Назамонский рассказ о посещении назамонскими
юношами страны карликов Геродот получил из третьих рук:
царь аммониев Этеарх передал то, что он услышал от наза-
монов, киренцам, а последние сообщили рассказ Геродоту (II, 32).
Один вариант рассказа о причине гнева Камбиза против своей
сестры прямо назван у Геродота греческим (Ш, 32). Греческим
является и второй из рассказов о происхождении скифского
народа (IV, 8), тогда как третий рассказ обозначен как общий
для греков п скифов (IV, 1.2 fin.). Одно из преданий об
Анахарси<;е Геродоту рассказывали пелопоннесцы (IV, 77).
Рационалистическая и явно враждебная фракийцам переделка
предания о фракийском пророке принадлежала геллеспонтским
грекам (IV, 95). В большом числе случаев наличие грека
среди действующих лиц рассказа свидетельствует о греческом
происхождении последнего, хотя бы прямого указания на это
в тексте Геродота и не было. Большие комплексы новелл
охватывают отношения4 лидийских царей и особенно Креза
с дельфийским оракулом, греческими городами, отдельными
греками, также — отношения с греческим миром персидских
царей —Кира, Дария и Ксеркса. Однако нет недостатка и в
более или менее изолированных Х6701, относящихся к истории
чужеземных народов и либо выводящих в числе своих дей-
ствующих лиц • людей греческого происхождения, либо так
или иначе связывающих негреческий мир с греческим. Еги-
петский фараон Псаммис беседует с элейцами (II, 160). Амазис
подозревает свою жену-киренянку в том, что она его околдо-
вала (II, 182). Галикарнассец Фан, обиженный египетским
царем, убегает от него к Камбизу и оказывает последнему
важные услуги во время его похода на Египет (III, 4, 11).
В цикл новелл о Поликрате входит новелла о взаимоотноше-
ниях между персидскими сатрапами (III, 120). Кротонский
врач Демокед долгое время живет при дворе Дария (III, 129—135).
„На вопросы об Анахарсисе,— говорит Геродот, — скифы
отвечают, что они его не знают" (IV, 76). Геродот склонен
думать, что скифы сознательно игнорируют существование
царя, который, познакомившись с греческой культурой, забыл
обычаи предков, но для нас молчание скифов может служить
доказательством того, что предания об Анахарсисе возникли
на греческой почве. Другой скифский царь — Скил имеет
близкое отношение к Ольвии (IV, 78—80). Ясон, посещающий
берега Африки и оставляющий у Тритонидского озера тренож-
ник, является созданием греческой фантазии (IV, 179). Пео-
нийцы ведут войну против греческого города Перинфа (V, 1).
Еще одним признаком, по которому можно определить
греческое происхождение рассказа или, по крайней мере,
передачу негреческого рассказа греческими посредниками,
может служить известный греческий отпечаток, лежащий на
рассказе. В чисто скифском предании о происхождении скифов
отцом Таргитая оказывается Зевс (IV, 5).Лидиец Крезв беседе
с персом Киром также говорит о Зевсе (I, 89). Зевсу поверяет
Дарий свое страстное желание отомстить афинянам (V, 105).
О Зевсе упоминает в своей речи перед персидскими вельмо-
жами Ксеркс (VII, 8у).15 Довольно многочисленны те Х6701,
в которых персы называются мидянами. Массагетская царица
называет Кира царем мидян (I, 206). Чтобы умилостивить Тал-
фибия, спартанцы посылают двух своих сограждан на смерть
„к мидянам", т. е. к персам (VII, 134 fin.); прибыв к Ксерксу,
эти спартанцы именуют его царем мидян (VII, 136)Г Афинянин
Дикей был в большой чести у мидян (VIII, 65). Царем мидян
величает Ксеркса спартанский глашатай, прибывший к персид-
скому царю, чтобы требовать от него удовлетворения за смерть
Леонида (VII, 1, 4). Афиняне согласны с Александром Маке-
80
донским в том, что могущество мидян велико (VII, 143). Персы
названы мидянами в рассказе об остроумном ответе спартанца
Диенека в Фермопилах (VII, 226). Для афинских послов,
произносящих речь в Спарте, Ксеркс является царем мидян
(IX, 7а). В исследовательских частях своего труда и даже
в ряде л6р> Геродот тщательно различает персов и мидян,
историческую роль тех и других, племенные подразделения,
обычаи, вооружение и место в войске Ксеркса (I, 96—140;
VII, 61—62). Наоборот, в большей части своих новелл, он,
вслед за своими греческими источниками, смешивает эти два
народа. О том, ( что в представлении греков персы и мидяне
сливались в одно целое, свидетельствуют оракулы и народные
стихи, приводимые Геродотом (I, 55; IX, 43; VII, 228;ср. надпись
у Фукидида, I, 132, 2), а также обычное название греко-пер-
сидских войн та MvjSixd и часто встречающийся у Геродота термин
p.qqSiap.o;, служивший для обозначения персофильского образа
мыслей и изменнического поведения. Мидянами обычно назы-
вают персов и поэты: Феогнид (764, 775), Тимокреонт (№ 3, 2),
Симонид (как в подлинных, так и в сомнительных стихах-
Ко 65,2; № 83, 1; № 88, а2, Ь2, с2,2; №90, Ь4, с4,4; № 103, а5, Ь5,
с5.; № 104, а4, Ь4; № 108, I; № 109, 3; № 115, 3; № 120, 4;
№ 143, 1), Ксенофан (№ 18, 5). Стихи Ксенофана, лишенные
всякой торжественности, рисующие бытовую сценку—разговор
двух собеседников, возлежащих в зимнюю пору у огня на мяг-
ких ложах, благодушно попивающих вино и грызущих горох
после сытного обеда, доказывают, что в Ионии персов в обы-
денной речи принято было называть мидянами. „Что ты
за человек и откуда? Сколько тебе лет, дружок? В каком ты
был возрасте, когда пришел мидянин?" — eR av8pwv;
ттбоатос ете’ eoxi, «pspiaxe; tvt]Xixo<; ob-’o acpixeto; Под влия-
нием обыденной речи персы могут быть названы мидянами
даже в документах: [xov е;] MeSoc <po-(6[v-ov], в афинском декрете
об Эрифрах 465 г. (Dttb. Syll3., № 41, v. 26).16 За счет греческого,
рассказчика должны быть отнесены формулы обращения Ксеркса
К СВОИМ — avops^; обр.[ла^ос (VIII, 24), avSpe; Пераас (VIII, 118),
которые воспроизводят обычные для грека обращения типа
avSpsg 'Afhpatoi (VIII, 140 a; IX, 60). Сын Креза, стыдящийся
встречи с согражданами на площади (I, 37), напоминает скорее
гражданина греческого города, чем восточного принца. Дарий
держит в руках открытый гранат и на вопрос своего брата
Артабана, хотел ли бы он иметь столько войска, сколько в гранате
зернышек, отвечает, что он желал бы лучше иметь столько
Мегабазов, чем владеть Элладой (IV, 143). Этот рассказ, подобно
рассказам о стреле, пущенной Дарием в небо с возгласом:
„Зевс, о если бы мне удалось отомстить афинянам!", и о при-
казе Дария ежедневно перед обедом трижды напоминать ему
об афинянах (V, 105), самим своим содержанием изобличает
свое греческое происхождение: у персидского царя все время
6 Зак. 586
81
на уме афиняне и Греция. Артабан предсказывает гибель Мар-
дония и расхищение его трупа псами и птицами (VII, 10€>)» как
бы • забывая о том, что такое расхищение трупа не было
несчастьем с точки зрения персов (I, 140). Всем перечисленным,
разумеется, не исчерпываются признаки, по которым можно
заключить о греческом происхождении рассказов, передаваемых
Геродотом, но мы считаем возможным на этом остановиться.
Геродот оперирует либо греческими преданиями, либо пре-
даниями чужеземными в греческом обличии. При этом он всегда
остается гражданином греческого города и помнит, что такие
же граждане будут его слушателями и читателями. Время от
времени он напоминает им о том, что греческие представления
не являются обязательными для всех народов. Это касается
не только религиозных верований, правил нравственности,
образа жизни. Мерки богатства и бедности у греков одни,
у восточных царей — другие. Солон рассказывает Крезу о том,
что афинский гражданин Телл обладал достаточным состоянием,
и тут же добавляет — <Ь$ та тсар’ 7]рл? (I, 30)—„по нашим пред-
ставлениям". Родопида имела много денег, но w; av eTvai’Рообтсс
(II, 135)17 — „именно для Родопиды" и уж совсем не столько,
чтобы можно было построить пирамиду. Общая характеристика
Греции как страны бедной — „Элладе всегда была присуща
бедность" (VII, 102), вложенная в уста Демарата, обращена
к персидскому царю, с точки зрения которого Греция должна
была представляться бедной страной.
На чужбине Геродот встречался с представителями тех же
слоев городского населения, среди которых он вращался в гре-
ческих городах, так что собранные им рассказы оказываются
преданиями тех же городских греков. Иногда при этом есть
основания говорить о городском происхождении самого местного
рассказа, дошедшего до Геродота через посредство греков.
Действие египетской сказки о ловком воре (II, 121) происходит
в городской обстановке, действующие лица в ней — фараон,
архитектор, жена и сыновья последнего, дочь фараона, город-
ская стража. Египетский же рассказ о том, как царь Сефос
с помощью бога Гефеста победил напавших на Египет арабов
и ассирийцев (II, 141), какова бы ни была его первоначальная
тенденция (в нем даже в его нынешнем виде очень подчеркнута
обида, нанесенная царем военному сословию), носит на себе
в изложении Геродота следы скрещения греческой идеологии
с идеологией средних слоев населения египетского города:
победа дарована благочестивому царю, который вел за собой
войско, состоявшее из мелких торговцев, ремесленников
и рыночных торговцев.
Особенно отчетливо городской характер устной традиции,
собранной Геродотом, виден в его рассказах о лидийской ста-
рине, к рассмотрению которых мы и переходим. Чисто лидийские
рассказы о ливийской старине у Геродота, безусловно, имеются.
82 ।
Впрочем, лидийскими они могут быть названы с известным
ограничением. Возникнув среди лидийцев, они в эпоху Геродота
были уже хорошо известны ионийским грекам, которые в своей
передаче этих лидийских рассказов в большей или меньшей мере
придавали им греческую окраску. Культурные связи между
лидийцами и ионийцами должны были привести к образованию
некоего общего греко-лидийского предания в том смысле, что
по крайней мере некоторые рассказы о старой Лидии, возник-
шие среди греков, повторялись лидийцами и наоборот. Свои
лидийские Aoyoi, даже если создателями их были лидийцы,
Геродот, не знавший лидийского языка, мог взять из местной
традиции, так или иначе освоенной греками. Признаками
лидийского происхождения рассказа мы будем считать отсут-
ствие греков среди действующих лиц, отсутствие ссылок на
дельфийские изречения, наличие не совсем понятных для грека
подробностей, а также следы, хотя бы и очень слабые, анти-
греческой тенденции.
Войны лидийских царей с греческими городами Малой Азии
дают основание думать, что антигреческая тенденция не могла
совершенно отсутствовать в лидийской традиции. Однако Геро-
дот, стоявший в своей истории Лидии на почве главным образом
греко-лидийской (с преобладанием греческого элемента) тради-
ции, не был склонен принимать лидийские предания, в которых
греки выступали в нежелательной, с его точки зрения, роли.
Доказательством может служить сообщение Геродота о расправе
Креза с одним человеком, действовавшим против него в вопросе
о престолонаследии (I, 92). У Алиатта было двое сыновей: Крез,
родившийся от кариянки, и Панталеонт, мать которого была
иониянкой. Богатый человек, о котором, не называя его имени
и не определяя ближе его социального положения, говорит
Геродот, оказывал содействие Панталеонту в его планах от-
теснить Креза от престолонаследия. Крез восторжествовал над
своими противниками: отец назначил своим преемником его.
Впоследствии, когда Крез вступил на престол, богач был под-
вергнут мучительной казни, а имущество его было употреблено
на посвящения, отправленные в некоторые греческие храмы.
Подчеркивание полугреческого происхождения одного из пре-
тендентов, носящего даже греческое имя Панталеонт, на фоне
того, что мы знаем о тесных связя х между Лидией и Ионией, заста-
вляет смотреть на столкновение между Крезом и его братом как на
эпизод борьбы между сторонниками и противниками греческой
ориентации в Лидии. Навстречу краткому сообщению Геродота
идет довольно обстоятельный рассказ Николая Дамасского (fr. 65),
заимствованный, по всей вероятности, из истории Ксанфа.18
В западноевропейской литературе сопоставление рассказов
Геродота и Николая и отожествление их делалось не раз.19
Мы увидим, что есть серьезные основания не присоединяться
к этому мнению. У Николая Дамасского враг Креза носит имя
6* ' 83
Садиатт и занимается торговлей (в этой второй подробности
есть, впрочем, некоторая неясность). Изображена конкретная
обстановка, при которой Крезу приходилось доказывать непра-
воту тех, кто чернил его в глазах отца. Для вербовки наемных
солдат по заданию Алиатта нужны деньги, которых у Креза
нет. Садиатт отказывает ему в помощи. Из тяжелого положе-
ния выручает Креза его друг, ионийский грек Памфай, кото-
рый уговаривает своего отца Феохарида снабдить Креза нужной
ему суммой денег. Отожествление рассказа Геродота с расска-
зом Ксанфа (Николая) приводит к парадоксу: во главе партии,
поддерживающей греческого претендента, стоит богатейший
лидиец Садиатт, а кандидат лидийской партии Крез опирается
на греков. Этого достаточно, чтобы заставить нас отказаться
от взгляда на сообщения Геродота и Ксанфа как на вполне
согласные между собой. Не будет ли естественнее считать, что
краткий рассказ Геродота и подробный рассказ Ксанфа пред-
ставляют собой не две передачи одного и того же предания,
а отражения двух противоположных по своим тенденциям
версий этого предания? Обратим внимание на то, что у Николая
Дамасского, несмотря на достаточную полноту его рассказа,
нет никакого упоминания о брате Креза. Правда, Садиатт,
отказывая в займе, ссылается на то, что у царя много сыновей
и что на них на всех денег не напасёшься (§ 2), но ответ,
сделанный в такой общей форме, отнюдь не предполагает
обращения какого-нибудь другого царского сына за денежной
помощью к Садиатту. Крезу приходится иметь дело не с со-
перником, в жилах которого течет греческая кровь, а со своей
же собственной дурной репутацией, которой пользуются его
недоброжелатели, чтобы уронить его в глазах отца (§ 1).
Вторая заслуживающая внимания и уже отмеченная выше
подробность в рассказе Николая — следующая: нуждаясь
в деньгах и встретив грубый отказ со стороны лидийца Сади-
атта (§ 2), Крез направляется в Эфес, дает обет Артемиде
посвятить ей все достояние своего врага (последнее обстоя-
тельство глухо упоминается и у Геродота, но без указания на
греческий город и греческую богиню) и встречает истинно
дружеское отношение со стороны греков (§ 3), тогда как у Ге-
родота о греках вообще нет речи. Следуя Ксанфу, Николай
называет Креза старшим сыном Алиатта (§ 1); у Геродота на
этот счет никаких указаний нет. Из всего сказанного можно
сделать заключение о том, что Ксанф, человек греческой куль-
туры, в настоящем случае воспользовался греческой или местной
грекофильской переработкой предания о Крезе и Садиатте,
которая представляла последнего лидийского царя филэллином
с молодых лет и подчеркивала услуги, оказанные ему гре-
ками в критический момент его жизни. Геродот знал другой,
вероятно более ранний, вариант предания — без друзей-греков,
но с полугреческим антагонистом Креза. В своем историческом
84
повествовании Геродот не нашел места для этого рассказа —
отнюдь не по композиционным соображениям, с чем легко
согласится всякий, знакомый с техникой введения экскурсов
в истории Геродота. Рассказ конспективно изложен в виде при-
мечания к сообщению о посвящениях, сделанных Крезом
в греческие храмы (I, 92). Более подробный рассказ в том
виде, в каком он был известен Геродоту, изложенный среди
других рассказов о Крезе, не только нарушил бы единство
образа Креза* но и представил бы греков его противниками
при самом вступлении его на престол, что не могло входить
в планы Геродота, несмотря на то, что он считает Креза
первым, кто причинил обиду грекам (I, 5). Подобного же рода
соображениями мог руководиться Геродот и в другом случае,
когда он не вставил в историю Лидии ставший ему известным
в другой связи анекдот об угрозе Креза совершенно уничто-
жить греческий город Лампсак (VI, 37).
Остановимся на рассказе о льве Мелеса (I, 84). Царь носит
греческое имя, но это единственная греческая черточка в рас-
сказе. Лидийская мифология и ранняя история Лидии издавна
были знакомы грекам: греки переносили поле деятельности своих
мифологических героев в Лидию, усваивали лидийские мифоло-
гические рассказы, передвигали лидийские имена в свою мифо-
логию, а греческие — в лидийскую.20 Рассказ о льве Мелеса
несомненно местный, лидийский, больше того — специально
сардский. Первоначально он имел целью внушить уверенность
в неприступности лидийской столицы. Мы вправе считать, что
официальная Лидия, прекратившая свое существование около
середины VI в., в свое время твердо за него держалась. Однако
этим не исчерпывалось значение рассказа. Ведь он основан на
старинных народных верованиях: лев, родившийся от налож-
ницы и представлявший собой portentum, проводится по город-
ской стене, чтобы таким образом заключить город в магический
круг. Такой рассказ не мог быть только официальным обосно-
ванием веры в несокрушимость городских укреплений, он имел
широкое распространение среди городского населения. Когда,
вопреки ожиданиям, Сарды пали, причем было точно известно
и место, где враги взобрались на стену, к рассказу была сделана
поправка, согласно которой магический круг сардской стены ока-
зался незамкнутым: Мелес будто бы не счел нужным провести
своего льва в самом крутом месте стены, полагая, что здесь
сама природа позаботилась о безопасности его столицы. Эта
поправка ясно показывает, что предание продолжало жить
в устной традиции населения Сард, которое постаралось согла-
совать старинный рассказ с фактом завоевания города персами.
К местному городскому преданию прибавилось кое-что из персид-
ского рассказа о взятии Сард: наблюдательный и догадливый
перс Гиройад, который, по-видимому, был главным героем
персидского рассказа.21. Далее, Мелес действует по совету
85
телмессян, жителей Тельмесса в Карии, где находился оракул,
с которым издавна были в сношениях лидийские цари.22 Здесь—
след религиозных связей Лидии с малоазийскими культовыми
центрами; греческая и обращенная к Греции лидийская тради-
ция охотнее говорит о связи Лидии с дельфийским оракулом,
Тельмесс играет роль и в другом, тоже сардском, сказании
(I, 78), по которому незадолго до падения Сард предместье
города наполнилось змеями, а кони, покинув свои пастбища,
начали поедать змей; запрошенные тельмессяне объяснили,
что следует ожидать покорения местных жителей чужим
войском: змея —детище земли, а конь — существо враждебное
и пришлое; в то время как посланцы Креза получили этот
ответ, Сарды были уже взяты персами.'Позволительно спросить,
не противопоставлялся ли какими-нибудь кругами городского
населения (при Геродоте или раньше) прямой и ясный ответ
из Тельмесса двусмысленным и хитрым вещаниям из дель-
фийского святилища. Местная обстановка — предместие и паст-
бища, находившиеся, видимо, неподалеку от города, также
говорят о возникновении рассказа на месте или, что менее
вероятно, о прочном освоении в Сардах рассказа тельмесского
происхождения.
Рассказ о предостережении мудрого лидийца Санданиса 23
Крезу, когда тот готовился воевать с персами (1, 71), также
относится к лидийской традиции. Из других рассказов Геро-
дота мы узнаем что в греческих Xo-pi предостережения Крезу
делались греческими мудрецами — Солоном (I, 32), Биантом или
Питтаком (1,27); здесь они делаются лидийцем. Санданис пытается
отвратить царя от его воинственных замыслов указанием на то,
что персы — народ бедный, носящий грубые одежды, скудно
питающийся плодами своей горной страны, не имеющий ни вина,
ни смокв, с них взять нечего, а они опасны тем, что приоб-
щившись к благам жизни, уже не захотят уйти добровольно.
Примечание Геродота — персы только , после покорения Лидии
познакомились с комфортом и роскошью — подчеркивает раз-
ницу между персидским и лидийским образом жизни. Истол-
кование рассказа едва ли может представить большие труд-
ности: жители крупного центра, в котором сосредоточено много
благ материальной культуры, со страхом смотрят на предстоящее
столкновение с малокультурным народом, не ожидая никаких
выгод от победы над ним и опасаясь, что накопленные в стране
богатства и ее хорошие природные условия будут служить
постоянной приманкой для врагов. Когда Геродот сообщает,
что во время голода при царе Атисе лидийцы придумали все
виды игр (кости, косточки, мяч и другие), кроме шашек,—для
того чтобы попеременно один день питаться, а другой играть
(I, 94), то истоки этого рассказа мы также будем искать в городе.
Ведь занятие играми характерно для города (ср. разобранный
выше рассказ о победе Писистрата при храме Афины Палле-
86
ниды — I, 61—63). Жители Сард, видимо, гордились изобрв’
тением игр, а соединение разбираемого здесь рассказа с тео-
рией (или преданием) о выселении этрусков из Лидии, пред-
полагающей знакомство с дальними странами, может только
подтвердить городское происхождение рассказа.
Лидийская в своей основе, но покрывшаяся эллинским налетом,
новелла о гибели Атиса, сына Креза (I, 34—45), в которой
действуют два лидийца (Крез, Атис) и один фригиец (Адраст),
имеет местом действия отчасти гору Олимп в Мисии, но главным
образом Сарды. Рассказ о Крезе на костре (I, 85—91), если в
нем и было лидийское зерно, настолько оброс греческими элемен-
тами, что мы вправе рассматривать его как рассказ греческий.
Ряд лидийских рассказов замыкается рассказом о восстании
Пактия (I, 154—155), который, думается, дает ключ к нахожде-
нию социальных корней всех этих Хор». Лидиец Пактий, на
которого Кир после покорения Лидии возложил поручение
охранять или доставить в Персию24 золото, принадлежавшее
Крезу и другим лидийцам, поднял своих соотечественников на
восстание и набрал в приморских областях наемников. Дви-
нувшись на Сарды, он осадил персидского намесгника Табала.
Восстание окончилось неудачей: услыхав о приближении персид-
ского войска, Пактий бежал. Дальнейшие приключения Пактия
в греческих городах (I, 157—160) мы можем оставить без вни-
мания, так как они были достоянием скорее греческой, чем
лидийской традиции. Надо думать, в Сардах после подавления
восстания ждали жестокой расправы со стороны Кира. Против
ожидания, победитель обошелся с побежденными мягко. Сказание
ставит это в заслугу Крезу. Возмущенный известием о восста-
нии, Кир будто бы обращаясь к Крезу, сказал, что лучшим
средством для предотвращения новых восстаний он считает
обращение всех лидийцев в рабство. Крезу удалось отвратить
от своих бывших подданных грозившую им опасность тем, что
он взял на себя вину за все то, что произошло до восстания,
а вину за самое восстание возложил на Пактия. Чтобы ничего
подобного впредь повториться не могло, он посоветовал Киру
запретить лидийцам приобретение оружия и предписать им
ношение хитонов и котурнов (то и другое связано с мирным
образом жизни). Детей, по мысли Креза, следовало бы учить
только игре на кифаре и арфе, а также занятию розничной
торговлей 25 — xt&apiXeiv хул фаХХгсу xai xaTCTjXsueiv (155). Кир на все
согласился, и, по его приказу, лидийцы изменили свой образ
жизни (157). Резюмируя свои советы, Крез говорит: „и вскоре,
о царь, ты увидишь, что они из мужчин стали женщинами,
так что тебе не надо будет страшиться, как бы они не вос-
стали" (155 fin.). В этих словах как будто слышится насмешка
по адресу лидийцев: они перестали быть мужчинами. Однако
это не так. Геродот, вслед за своим источником, спешит разъ-
яснить, что Крез дал свой совет, „находя, что это для лидийцев
87
предпочтительнее, чем быть превращенными в рабов и продан-
ными" (156 init.). Самая форма совета, оскорбительная для само-
любия лидийцев, также находит свое оправдание: нужно было
с помощью сильного аргумента побудить Кира переменить свое
решение и одновременно лишить лидийцев возможности в даль-
нейшем поднимать восстания, которые могли бы только при-
вести их к гибели (ibidem).
Нет сомнения, рассказ не чужой, враждебный, имеющий
целью высмеять изнеженных и невоинственных лидийцев,
а местный, лидийский. Тема его: свергнутый Крез спас свой
народ от гибели тем, что направил его на мирные занятия,
которые и поныне заполняют его существование; вспомним
о роли лидийцев в истории музыки 26 и о том, что Лидия счи-
талась родиной розничной торговли (I, 94). И здесь опять бро-
сается в глаза городской характер предания. Действие происходит
в Сардах, отчасти — в греческих приморских городах; Лидия
в целом остается незатронутой. Правда, по словам Геродота,
к Пактию примыкают лидийцы (154), и Кир говорит о необхо-
димости обратить в рабов лидийцев вообще (155), но дальше
мы узнаем, что Крез отнес угрозу Кира именно к Сардам —
8st3a<; frq ауаотатои? icotijaig та$ Sapoc*; (155). Речь, следовательно,
идет о жителях столицы. Если вчитаться в сообщение Геродота
о ходе восстания, то нетрудно убедиться в том, что торговое
и ремесленное население Сард едва ли принимало горячее
участие в движении Пактия, подобно тому как и впоследствии
те же социальные группы не поддержали восстания ионийцев
(V, 100—102). Пактий опирался главным образом на завербо-
ванных им греческих наемников (154). Такое предположение
подтверждается тем, что гнев Кира обрушивается преимущест-
венно на греков (156 fin., 161 sqq.; ср. роль наемников в войске
Креза—1,77 fin., еще раньше в войске Алиатта — Николай Да-
масский, fr. 65, § 2). С персидским владычеством мирное город-
ское население примирилось быстро, что, впрочем, не могло
помешать некоторой части этого населения принимать активное
участие в восстании Пактия, а большинству — вспоминать
о Пактии без большого осуждения. Лидийская линия в рас-
сказах Геродота идет от городского населения, причем иногда
мы можем вести ее от представителей мелкой торговли, про-
цветавшей в лидийской столице.
Наоборот, рассказ о мудром Санданисе с противопо-
ставлением друг другу персов и живущих в довольстве
лидийцев, с его тенденцией возложить ответственность за
войну и ее последствия на самого лидийского царя, мог
бы исходить в конечном счете от более состоятельных слоев
городского населения. Мы слишком плохо осведомлены о строе-
нии лидийского общества, в частности о его торговом и про-
мышленном слоях, чтобы пойти дальше простого констатиро-
вания факта большого имущественного неравенства в его среде,
88
столь естественного в стране, которая раньше других начала
чеканить золотую и серебряную монету (I, 94). Случайное заме-
чание Геродота одомах в Сардах в конце VI в. служит хорошей
иллюстрацией сказанного: „В Сардах большая часть домов
была из тростника, а те из них, которые были кирпичными,
имели тростниковые крыши“ (V, 101). Разные жилища—нагляд-
ное свидетельство социального неравенства. Обитатели кир-
пичных домов, надо думать, охотнее говорили о своем достатке
как об отличительной особенности лидийцев вообще, чем обла-
датели жилищ из тростника. Те и другие, однако, легко при-
мирились с персидским господством, которое позволяло первым
копить богатства в связи с расширением рынка в результате
включения Лидии в состав обширной Персидской державы,
а вторым — продолжать свои мирные занятия и в какой-то
степени пользоваться выгодами положения Сард как крупного
административного, торгового и промышленного центра. Именно
эти слои населения чаще всего общались с греками, и мы мо-
жем считать их передатчиками лидийских преданий грекам.
В государственном организме независимой Лидии был (помимо
царской власти) один элемент, не переживший крушения Лидий-
ского царства. Геродот несколько раз повторяет, что военная
мощь этой державы покоилась на коннице. Греческий мудрец
отговорил Креза от похода против островитян, сумев показать
ему, что попытка лидийцев обзавестись флотом и с помощью
последнего завладеть островами так же обречена на неудачу,
как и попытка островитян тягаться в конном бою с лидийцами
(1,27). Рассказ о битве Креза с Киром под Сардами вводится
словами: „бились они (лидийцы) верхом, носили большие копья
и сами были прекрасными наездниками^ (I, 79 fin.) Весь этот
рассказ основан на том, что ядром лидийского войска была
кавалерия (1,80). Вокруг Сард паслись на пастбищах табуны
коней (1,79). Показания Геродота о мощи лидийской конницы
не стоят одиноко. О плотных рядах лидийских конных бойцов
знает Мимнерм — zuxiva<;... (№ 13, 3).
Николай Дамасский (fr. 44, § 10), следуя за Ксанфом, расска-
зывал о том, что царь Ардис произвел подсчет лидийских
всадников, их оказалось тридцать тысяч. Из того же источника
(fr. 62) мы узнаем, что греческий музыкант Магнет, современ-
ник Гига Лидийского, воспел подвиги лидийской конницы
в войне с амазонками. О лидийской коннице времен Креза
говорит Ксенофонт (Киропедия, II, 1, 5). После персидского
завоевания о лидийской коннице нет больше речи. В составе
войска Ксеркса лидийцы упоминаются (VII, 74), но уже как
пехота; в обзоре конных частей (VII, 84—88) лидийцы отсут-
ствуют. Лидийское ополчение в войске Ксеркса не является
непосредственным продолжением войска лидийских царей. Если
верить рассказу Геродота о восстании Пактия, то окажется,
что после усмирения восстания лидийцы, выполняя распоряжение
89
персидской власти, отказались от ношения оружия, перешли
к занятию музыкой и торговлей и стали носить подходящую
для мирных занятий одежду. Весь образ жизни целого народа
изменился (I, 157).
Наивность такого представления не приходится доказывать.
Сам Геродот дает нам сведения, позволяющие подойти крити-
чески к его рассказу. Гробницу Алиатта, согласно сообщению
Геродота, представляющему собой кусок подлинной IcrzopCv),
воздвигали, наряду с публичными женщинами, торговцы и
ремесленники (I, 93). Лидийцы, как мы знаем из того же Геро-
дота (I, 94) считались первым народом, у которого появилась
розничная торговля. Иными словами, еще в столице независимой
Лидии число торговцев и ремесленников было очень велико.
С другой стороны, присутствие лидийского контингента в войске
Ксеркса (VII, 74) показывает, что запрещение носить оружие
нельзя понимать буквально. Рассказ о перемене образа жизни
лидийцев мы должны интерпретировать как-то иначе. Лидийская
конница исчезла не потому, что всадники сошли с коней, рас-
стались со своими копьями и занялись музыкой и торговлей,
а потому, что был упразднен тот общественный слой, который
доставлял главную вооруженную силу независимой Лидийской
державе. Если допустить, что конница Креза и его предшест-
венников пополнялась людьми особого служилого сословия,
остатки которого вошли в состав войска Пактия, Аэ8о%
аягсгстре. 6 Пахтот-с (I, 154), то станет понятным и распоряжение
Кира и смысл всего рассказа об исчезновении воинского духа
у лидийцев.
Современники Геродота, для которых лидийцы были мир-
ным и даже изнеженным народом (см. Эсхил, Персы, 41:
appo8tatwv...AuSwv), читая его рассказ о борьбе Креза с Киром,
могли- найти его неправдоподобным, и историк, отвечая на
недоумение читателя, поясняет, что в это время в Азии не было
народа более мужественного и сильного, чем лидийцы v 8s
tootov tov j^povov s8vo$ sv ’Aorfl ооте avop/po-cepov обтг akx'.p.a)Tspov
-об Auotoo (I, 79). Геродот говорит tootov тоу /povov, давая понять,
что во времена Креза Лидия обладала тем, чего в V в. она
уже не имеет. К военному сословию характеристика, даваемая
Геродотом, вполне подходит. В области идеологии прежний
строй с почетным положением воинов надолго оставил в качестве
рудимента уважение к военному делу. Мирные лидийцы в этом
отношении, по словам Геродота (И, 167), ничем не отличались
от египтян, фракийцев, скифов и персов. По-видимому, предста-
вители военного сословия составляли окружение лидийского
царя.27 Те избранные юноши — Хо-р-Зг; verpiai, которых Крез
отправляет на охоту за кабаном к мисийскому Олимпу (I, 36),
были из этой среды.
Близкими ко двору, были и другие социальные слои. В разо-
бранном выше рассказе Николая Дамасского (fr. 65) упоми-
90
нается богач Садиатт, к которому обращались в поисках денег
царские сыновья. Этот Садиатт назван у Николая и купцом —
г?лкоро; (§§ 3, 4), и начальником — етгар/о; (§ 2). Последнее, если
только здесь нет порчи рукописного предания28, даст повод
думать, что Садиатт занимался не только торговлей. Аналогич-
ная фигура упомянута у Геродота (VII, 27—29, 38—39) — сов-
ременник Ксеркса Пифий,29 громадные денежные ресурсы кото-
рого заставляют видеть в нем представителя крупной торговли.
Он же оказывается и крупным землевладельцем. Отдавая Ксер-
ксу все свои деньги - две тысячи талантов серебром и почти
четыре миллиона статеров Дария золотом, — он заявляет, что
у него остается достаточно средств к жизни от рабов и земель-
ных угодий — абтй» 8s uoi атсо dvopa7vooo>v те %ai теюттеЗиоу dpxs«>v
kaxl pio? (VII, 28).
Фраза Геродота лишена той точности, которая позволила бы
дать ей защищенную от всяких возражений реальную интер-
претацию. Существует толкование, согласно которому в словах
Пифия заключается указание на два источника доходов — землю
(без упоминания о том, кто на ней работает) и рабов (без упо-
минания о том, где они работают), причем последних следует
представлять себе трудящимися в эргастулах.30 Полагая, что
Пифий противопоставляет доходы от земли наличным деньгам,
которые он отдал царю, мы считали бы возможным понимать
слова Геродота в том смысле, что на обширных землях Пифия
применяется рабский труд. При такой интерпретации сочетание
dire av8pait6oo>v те xai *(ew-iTs8i<ov представляло бы собой своего рода
hendiadys, с которым можно сравнить в первую очередь соче-
тание yepoi те xai xTjkwv/joioi (I, 193) — „руками и насосами",
а затем И Другие — гс ЕарЗссте xai eiri as (I, 27), v6|xov те xai хатартр
(I, 82), хатерасте e; Хета; те xai auy-pwpr/p ёсоотср ueXeowv e/siv (I, 116),
(bv-ig те xai •йрфс (I, 153).31 Новеллистический характер рассказов
не дает нам права отрицать за ними значение источников,
отражающих реальные социально-экономические отношения.
В Лидии несомненно были и землевладельцы менее крупные-,
чем Пифий. О значении земледелия в этой стране говорит
Геродот в том месте, где иониец Аристагор дает характери-
стику разных областей персидского государства. Лидия названа
страной не только богатой деньгами, но и хорошей вообще —
Aoooi oizso'/те; те d-'cdlrp xai 'йоХоар-рриусатос ёбчте; (V, 49).
Говоря о мисийских поселянах, пришедших к Крезу просить
помощи против кабана, уничтожавшего результаты земледель-
ческого труда, Геродот называет их просто Muaoi (1,36). Поло-
жение их не поддается более точному определению. Далее,
соседняя с Лидией Фригия была известна не только своим
плодородием, но и развитым скотоводством — Фрбуе;... теоХоярора-
Twraxoi... тсоХохртсбтатос (V, 49). Лидийские цари также обладали
большими стадами, как об этом свидетельствует рассказ Пла-
тона о кольце Гига (Государство, II, 359 D, 360 А). Гиг назван
91
здесь пастухом, притом свободным: он был нанят царем —
ebat jiev 'fap aoxov rcoijibaQ-vjxeuovxa тсарахф хбхе AuSta<;ap^ovxt. Таких
пастухов было много, они ежемесячно устраивали собрания,
на которых выбирали из своей среды посланцев, отправлявшихся
к царю с отчетом (359 Е). Свободный пастух •—представитель
еще одного слоя.населения Лидии.
В какой мере перечисленные социальные группы участвовали
в создании и оформлении той традиции, которую усвоил Геро-
дот? В какой мере то, что устоялось как историческое преда-
ние торговых и ремесленных кругов лидийской столицы, было
осложнено элементами, имевшими иные социальные корни?
Соображения априорного порядка делают очень маловероят-
ным сохранение традиций того, что можно было бы назвать
лидийским двором. Восемь-девять десятков лет прошло с тех пор,
как лидийское государство пало под натиском персов. Прекрати-
лось существование не только самого двора в собственном смысле,
но и того социального слоя, который непосредственно служил
двору, доставляя ему военную силу. Крупнейшие представители
торговли, когда-то тесно связанные с царским домом (Садиатт),
должны были уже давно принять новую ориентацию и были
прямо заинтересованы в том, чтобы забыть о своих близких
отношениях с местной династией.
Землевладельцы, поскольку они не занимались торговлей,
если и сохранили какие-нибудь воспоминания о лидийской
старине, не имели ни достаточного влияния, ни непосредствен-
ных отношений с греками, чтобы передать им эти воспомина-
ния. Если мы считаем возможным (см. ниже) в какой-то степени
связывать рассказ Ксанфа о воцарении Гига с традицией воен-
ного сословия, то именно потому, что Ксанф мог иметь мест-
ную традицию, которая не была доступна Геродоту. Все же
можно спросить не были ли отголоском преданий служилых
людей известные Геродоту рассказы о походах лидийских царей
на восток и, в частности, о войне Алиатта с Киаксаром (1,73—74),
о вторжении Креза в Каппадокию и о первой битве с Киром
(1, 73 init., 75—76), о битве под Сардами (I, 79—80)? Вопрос
слишком неясен, чтоб можно было что-либо утверждать более
или менее определенно. Помимо влияния греческих рассказов
(Фалес Милетский — I, 75) и возможного участия комбинатор-
ской работы типа taxopt-/] со стороны Геродота, следует счи-
таться с восточными, преимущественно персидскими, влияниями
на традицию. Последнее особенно касается битвы под Сардами.
Ведь это, в сущности, рассказ о военной хитрости, придуман-
ной Гарпагом (I, 80). Весь тон рассказа торжествующий: это
радость победы, а не скорбь о поражении. Главный герой рас-
сказа — Гарпаг, занимающий видное место в чисто персидских
рассказах. Перед нами персидское предание, такое же как
и предание о падении Сард, где выступает воин Гиройад,
первый взошедший на стену осажденного города.
92
Геродот сообщает о существовании в Сардах храма Кибебы
(V, 102). Мы знаем о лидийском культе бога Сандона, кото-
рого называли лидийским Гераклом.32 Источники, правда, более
поздние, говорят нам о том, что в Сардах было влиятельное
и экономически мощное жречество,33 которое, разумеется, не
могло не иметь своих взглядов на прошлое страны и своих
исторических преданий. В противоположность египетской книге
Геродота, его рассказы о Лидии не носят на себе никакого
отпечатка местной жреческой традиции. Отмеченные выше
рассказы об обращении Мелеса, а позже Креза к тельмесскому
оракулу ведут нас за пределы собственно Лидии, в Карию,
и свидетельствуют скорее о некотором влиянии на городскую
традицию Сард карийского жречества, уступившему впослед-
ствии свое место влиянию дельфийскому и греческому вообще.
Геродоту чужда также традиция угнетенных низов населе-
ния. Разрозненные фрагменты этой традиции мы имеем у не-
которых других авторов. Два рассказа представляют для нас
особый интерес. Во-первых, предание о царе Алкиме, сохра-
ненное Ксанфом (fr. 10).34 Ксанф имел перед Геродотом два
преимущества:35 1) знание лидийского языка, позволявшее ему
полнее и шире знакомиться с местными преданиями, 2) деталь-
ное знакомство со страной. Фрагменты Ксанфа, сохраненные
Стефаном Византийским, говорят о том, что географический
горизонт лидийского историка был не сардским, а общелидий-
ским. В его труде упоминались не только Сарды, но и ряддру-
гих городов и местностей: Торреб со своим озером (fr. 1,2 =
Jacoby, II A, fr. 15), Ликосфена (fr. 15), Ардиний (fr. 17), Стро-
гола (fr. 18), Эвпатрия (fr. 20), Астелеба (fr. 21), Астерия (fr. 22),
Мелампия (fr. 25), Сидена (fr. 24), Эльг (fr. 26). Последние два
города, возможно, относились к Ликии, которая так же, как
Фригия (fr. 5, 6) и Мисия (fr. 8), входившие в состав державы
Креза (Геродот I, 28), находилась в поле зрения Ксанфа. По-
следний не просто называл отдельные города Лидии и соседних
с ней стран, но приводил местные предания, по видимому за-
писанные на месте (fr. 1, 2, 5, 6, 8).
Народный характер традиции, питавшей Ксанфа, доказывается
сказочными или близкими к сказке образами его рассказов:
царь Камблет, съевший свою жену (Николай Дамасский, fr. 22
и Ксанф, fr. 12 —тождество этих двух известий в настоящее
время не подвергается сомнению);36 неверная жена доброго царя
Кадиса Дамонно (Николай fr. 44, § 2) и убийство ею врача,
приглашенного на пиршество (ibidem); злодей Сперм, погибаю-
щий от руки убийцы, которого он сам подослал к доброму
Ардису (fr. 44, § 4—7); храбрый юноша Гиг, на которого царь
возлагает трудные поручения (fr. 47, § 4); Лике, спасающийся
с помощью удачных ответов один раз от смерти, другой — от
позора (fr. 47, § 11—14) и др. В рассказах Ксанфа попадаются
чисто лидийские черточки: бежавший в Киму лидийский царь
93
Ардис открывает там гостиницу uavooxeiov (44, § 3—-5). Инте-
ресно отметить, что Ксанф рассказывал и о таких царях, имена
которых не числились в списках лидийских царей и жили,
следовательно, только в устном предании. Таков Сперм, не за-
писанный в царском дворце (т. е. на стенах дворца) — sv os тоГс
SajiAsiotc oi>x dva-fpdtpexat (fr. 47, § 7 fin).
Обращаясь к преданию об Алкиме, мы должны сказать, что
имя этого царя, так же как и имя Мелеса, — греческое,87 что
не мешает самому преданию быть лидийским. Перед нами,
в сущности, рассказ о золотом веке, взятом в чисто реалисти-
ческом плане. При Алкиме был глубокий мир — '[eveaftai sipr/viqv
^a&siav, большое богатство — ~ao5tov tc<A6v. О томи другом меч-
тали, очевидно, в те эпохи, когда действительность совершенно
не соответствовала этим мечтам. Многочисленные войны лидий-
ских царей достаточно известны. Огромные богатства царей
и социальной верхушки непрерывно возрастали (Садиатт, Крез),
и этот рост не прекращался после утраты Лидией своей неза-
висимости (Пифий). Однако рассказ об Алкиме имеет в виду
не просто наличие в стране большого' количества золота и дру-
гих материальных ценностей — в них недостатка не было, как
видно хотя бы из высокой суммы дани, которую платили пер-
сидскому царю Лидия и составлявшие с ней одну сатрапию
страны (Ш, 90), и из того, что лидийцев в эпоху персидского
господства называли rcoXoapppwxaxoi (V, 49). Подлинный смысл
сказания об Алкиме раскрывается благодаря некоторым деталям.
По окончании семи лет его царствования (семь лет — число,
часто встречающееся в сказках) было совершено всенародное
моление о продлении его жизни, лидийцы молились всеми ро-
дами и всенародно кау^еуес те xai TcavS^eC Обратим также вни-
мание на то, что при Алкиме всякий жил без страха и не боясь
злого умысла — aSsco; xai ауеш^ооХебшс С'ф; exaaxov. Лидийцы до-
бились продления жизни царя и могли еще некоторое время
прожить в большом благоденствии и благополучии — ev е6лот|и'а
xai e6oai|xovia гсоХЦ. Таким образом, даже краткое изложение
сказания в нашем источнике сохранило ряд черт, позволяющих
распознать в предании о царе Алкиме проекцию в прошлое
социальных чаяний тех слоев лидийского народа, которые
больше всего страдали от войн и имели основание опасаться
всею того, что исходило от господствовавших слоев. Сказание
об Алкиме — обломок исторической традиции социальных низов
лидийского народа.
Другое известное нам лидийское народное предание — упо-
минавшаяся выше сказка о волшебном кольце Гига.38 Речь идет
о предке исторического Гига, но можно думать, что это недо-
разумение, происходящее от недостаточной осведомленности
Платона в лидийской истории39 (например, самого Гига он на-
зывает сыном Лида), и что героем лидийской сказки в дейст-
вительности был исторический Гиг. Сказка рассказывает, как
54
пастух спускается в открывшуюся перед ним трещину, находит
там полого медного коня, заглядывает внутрь через дверцу
и видит мертвеца с золотым перстнем на руке. Пастух берет
себе перстень и уходит. Во время собрания пастухов он обнару-
живает чудесное свойство перстня: повернув перстень так, что
гнездо оказалось обращенным к ладони, становишься невидимым.
Пастухи отправляют во дворец своих представителей и среди
них нашего героя. Окончание Платон излагает кратко и сухо,
совсем не в стиле народной сказки: „Придя и вступив в лю-
бовную связь с его (царя) женой, напав вместе с ней на царя,
он убил его й овладел властью'*.40 Подобно тому, как созда-
ние русских сказок, изображающих необыкновенную удачу
и догадливость героя из народной массы, с полным правом от-
носят к соответствующей социальной среде (сказка крестьян-
ская, солдатская и т. д.), и лидийскую сказку об удачливом
пастухе мы сочтем созданием свободной пастушеской среды.
Сравним с этой пастушеской сказкой рассказ Геродота о захвате
власти Гигом (I, 8—14). Лидийский колорит рассказа не под-
лежит сомнению: одна деталь рассказа оказалась столь чуждой
греческим нравам, что потребовалось специальное примечание
об отношении „варваров" к человеческой наготе (I, 10).
Фактические подробности рассказов — реалистического у Ге-
родота и фантастического у Платона — настолько друг на друга
не похожи, что не допускают никакого сравнения» Если для
пастухов 'царских стад жизнь обитателей дворца была чем-то
далеким, окутанным дымкой сказки, то иначе смотрели на эту
жизнь те, кто создавал рассказ, известный Геродоту. Отвле-
каясь от всего того, что можно отнести за счет обработки
рассказа самим Геродотом или его греческими источниками,
получаем следующее: недалекий царь Кандавл, своим неразу-
мием навлекающий на себя гибель; гордая и властная царица,
мстящая своему супругу и подчиняющая своей воле нереши-
тельного оруженосца; наконец, оруженосец Гиг, пассивное
орудие в руках женщины. Последний представитель династии
Гераклидов изображен в комическом виде и не может вызвать
к себе симпатии слушателя. Основатель новой династии, судя
по его положению при дворе, происходит из военного сословия.
Вступление на престол первого представителя рода Мермнадов
сопровождалось, как видно из истории Геродота, борьбой. При
вести о гибели Кандавла лидийцы взялись за оружие, и только
позже произошло примирение между сторонниками Гига и про-
чими лидийцами (I, 13). Однако упоминания о военных стол-
кновениях у Геродота нет, и самое сообщение о несогласиях
между сторонниками и противниками нового царя отодвинуто
на задний план, недостаточно согласовано с другими подроб-
ностями рассказа и является скорее всего рудиментом, остав-
шимся от другой версии, в которой Гиг мог быть окружен
героическим ореолом. Мирное население Сард превратило рас-
95;
-сказ о подвиге Гига в его апологию, сильно уменьшив его вину
за пролитую кровь (добавление об обращении к дельфийскому
оракулу сделано тоже, по-видимому, греками).
Нам известен еще один рассказ о воцарении Гига, не совпа-
дающий с рассказом Геродота. Его дает Николай Дамасский
(fr. 47), основываясь, видимо, на сообщении Ксанфа и лишь
в одном месте —там, где упоминается о вопросе, обращенном
к дельфийскому богу (§ 10), — Геродота. Нет надобности под-
робно разбирать этот рассказ. Отметим лишь одну его особен-
ность: он имеет ясно выраженную тенденцию освободить царицу,
будущую жену Гига, от обвинения в убийстве ее первого мужа.
По рассказу Николая, царь Адиатт (или Садиатт), успевший
после некоторого периода недоверчивого отношения полюбить
Гига за его высокие качества (§ 3, 4), посылает его в Мисию
за царской невестой (§ 6), По дороге назад Гиг влюбляется
в свою спутницу и пытается соблазнить ее (§ 7). Прибыв
в Сарды, молодая царица жалуется на Гига царю, и последний
клянется на следующий же день убить своего прежнего лю-
бимца (ibidem). Гиг узнает о грозящей ему опасности от слу-
жанки, которая пылает к нему любовью. Та же служанка от-
крывает ему двери царской опочивальни когда он, заручившись
содействием друзей, врывается с мечом во дворец (§ 8). Таким
образом, царица становится женой Гига против своей воли.41
Однако враждебной настроенности против Гига в рассказе нет.
Гиг обладает прекрасной наружностью, он храбр на войне,
отлично ездит верхом, хорошо владеет оружием (§ 3), распо-
лагает к себе людей, выказывает бесстрашие на охоте (§ 4).
Он прибегает к убийству царя и некоторых его приближенных
(§ 8, 9) только потому, что иначе ему самому пришлось бы
погибнуть. Он великодушен и не только преодолевает свое
неприязненное чувство к старинному врагу, но даже прощает
этого человека (§ 11—14). Сторонники Гига с оружием в ру-
ках приходят на народное собрание и своим присутствием
наводят страх на недовольных, которые вынуждены умолкнуть
и выслушать речь нового царя (§ 9). В этом пункте рассказ
Ксанфа не расходится по существу с сообщением Геродота
и отличается от него лишь большей конкретностью. Главное
различие между Геродотом и Ксанфом, следовательно, в том,
что у последнего царица не играет активной роли в событиях,
а личность Гига изображена в гораздо более ярких красках
и выдвинута на первый план. Можно думать, что рассказ Ксанфа
несколько ближе к рассказу о воцарении Мермнадов, ходив-
шему среди господствовавшего сословия независимой Лидии.
Рассмотренные нами не известные Геродоту подлинно на-
родные лидийские рассказы о царе Алкиме и о волшебном
кольце Гига помогают живее ощутить границы той городской
среды, за пределы которой не выходил Геродот, собирая свои
сведения о старой Лидии.
ГЛАВА IV
ОТНОШЕНИЕ ГЕРОДОТА К ТРАДИЦИОННОЙ НОВЕЛЛЕ
Мы переходим к вопросу о том, в чем сказывается работа
Геродота над собранньш им фольклорным материалом. Отме-
тим, что общая композиция всего труда — результат работы
Геродота.. Этого уже решенного1 вопроса мы касаться не будем.
Наша задача — попытаться ответить на вопрос о том, что ново-
го вносил Геродот в изложение традиционных Xopt. Само собой
разумеется, что Геродот, мастер устного рассказа, проявлял
значительную самостоятельность при передаче известных ему
новелл. Не может быть речи не только о буквальном повторе-
нии им того, что рассказывали ему (подобное повторение не-
возможно без применения выработанных в новое время прие-
мов записи фольклорного материала), но и более или менее
близком воспроизведении всех деталей и порядка их.2 Мало
того, Городот мог из разрозненных рассказов составлять циклы
или переделывать существовавшие до него циклы. Но так
поступали и до и после него все талантливые рассказчики.
Вопрос заключается в другом: нельзя ли найти специфически
геродотовскую особенность в изложении новеллистического •
материала? Предварительно поставим вопрос о том, нельзя ли
заподозрить Геродота в том, что он подвергал традиционные
рассказы коренной переделке в каком-нибудь определенном
направлении, под влиянием какой-либо тенденции или опреде-
ленных историко-философских взглядов.3
Обратимся сначала к тем местам у Геродота, в которых
сам автор говорит о своем отношении к имевшемуся в его
распоряжении материалу. Интерпретация этих мест должна
основываться на буквальном смысле высказываний Геродота
с учетом той окраски, какую придает им окружающий их кон-
текст. Полученный таким образом результат должен быть про-
верен, насколько это окажется возможным, путем сравнения
с практикой Геродота. II, 123: toigi piv vov бте’ At-]fOTCTtotot keyo-
p.svoi<5t jfpdaQ o) бтео> та тосабта sat г sp.o't 8s кара кота tov Xopv
uTtoxesTat 6ti та Xe^op-eva 6k’ exaaTiov axo-g ^pdcoa). — „Рассказами егип-
тян пусть пользуются те, кому такие вещи кажутся правдопо-
7 Зак. 586
97
добными: у меня же на протяжении всего повествования пред-
полагается, что я понаслышке записываю то, о чем рассказы-
вают всякие люди*.
По точному смыслу этого места: 1) автор добросовестна
записывает все то, что ему рассказывают, 2) внесение рассказа
в историю вовсе не означает признания за ним исторической
достоверности, 3) эти правила соблюдаются на протяжении
всего труда Геродота. Непосредственным поводом для такого
высказывания послужил для Геродота рассказ египетских жре-
цов о схождении Рампсинита в подземное царство, его игре
в кости с богиней Деметрой и возвращении оттуда на землю
с золотым полотенцем; в честь этого события египтяне будто*
бы и справляли праздник, во время которого человек с повя-
занными глазами шел в храм и обратно из храма, ведомый
двумя шакалами4 (II, 122). Человек, спускающийся в подземный
мир, и животные, показывающие дорогу человеку с повязан-
ными глазами —это кажется Геродоту невероятным. В одном
месте он прямо говорит, что не уверен в справедливости еги-
петского объяснения происхождения празднества об цеусос el 6to.
табта брта^ооас е/а) Xeyetv. Если в свете высказанного Геродотом
общего положения просмотреть весь отрывок о древней истории
Египта (до Сансского периода), то он не окажется ни в каком
противоречии с выписанными словами Геродота. Сначала мы
читаем предупреждение о том, что здесь начинается отдел,
основанный преимущественно на рассказах египтян (II, 99
в конце—другое предупреждение: источником для дальней-
шего были рассказы „других людей11 и совпадающие с ними
рассказы египтян (II, 147; cf. II, 154 —начиная с царствования
Псамметиха I греки хорошо осведомлены о египетской исто-
рии).
Сообщения о древних царях сопровождаются частыми
ссылками на рассказы египетских жрецов и переводчиков (Щ
99, 100, 101, 102, 107, 109, 111, 112, 113, 116, 118, 120, 121,
122, . 124, 126, 127, 129, 130, 131, 136, 139, 142). Там, где этих
ссылок нет, употребление accusativus cum Infinitivo служит убе-
дительным доказательством осторожной позиции, занимаемой
автором по отношению к этим местным рассказам. Изредка
вставляются критические замечания: в рассказе о сокровищах
Рампсинита— деталь о царской дочери, помещенной в публич-
ный дом, невероятна (121 е); по поводу статуй наложниц Мике-
рина — кто они в действительности, нет возможности опреде-
лить (130); объяснение отсутствия рук у этих статуй —вздор
(131); ср. также замечание по поводу рассказа о спуске Рамп-
синита в царство Деметры (123) и разбор уже не египетского
рассказа о Родопиде (134—135). В двух случаях Геродот явно
солидаризируется с египетской традицией: в истории Сесостриса
он говорит о стрелах этого царя, подтверждающих существую-
щие рассказы (103, 106); обширный комментарий к преданиям
98 .
о пребывании Париса и Елены, а затем и Менелая в Египте
(116, 117, 120), уже прямо' направлен против общеизвестных
греческих преданий и защищает ту точку зрения, которую
Геродот называет египетской.
Ничто не дает нам права сомневаться в том, что Геродот
записал и включил в свою египетскую книгу все, что ему уда-
лось узнать о древнейших египетских царях. Там, где имев-
шийся у него под рукой материал или какие-то соображения
позволяли ему высказаться более или менее определенно за
или против предания, он не упускал случая сделать это, но
очень часто у него не было возможности выработать такую
вполне ясную точку зрения и он либо ограничивается сомне-
нием, либо чаще просто рассказывает с чужих слов, притом
так, чтобы всем было ясно, откуда взят рассказ.
Как мы убедились, высказывание Геродота находится в пол-
ном согласии с действительным положением дела в том отделе,
где это высказывание находится. Однако уже давно замечено,,
что Геродот далеко не всегда придерживается принципа—пере-
давать все известные ему рассказы, Иногда он сам говорит о
том, что выбрал между преданиями то, которое казалось ему
наиболее вероятным. Наиболее известные случаи такого рода:
кроме рассказанной Геродотом версии о детстве Кира, ему
известны еще три других (I, 95); о смерти того же царя ходит
много рассказов (I, 214). У нас есть доказательства того, что
Геродот оставляет в стороне некоторые имевшиеся в его распо-
ряжении рассказы не только там, где он нас об этом преду-
преждает. Лишь случайная попутная заметка выдает знакомство
Геродота с рассказом о Крезе, нарушающим цельность давае-
мого историком образа последнего лидийского царя (I, 92).
Еще один пример такого рода находим в истории Демарата.
О рождении этого царя в Спарте ходило четыре рассказа.
Согласно одному из них, его отцом был царь Аристон (VI, 66,
69), согласно второму — первый муж царицы (63, 65, 66, 68),
согласно третьему — герой Астробак (69), согласно четверто-
му— погонщик ослов (68, 69). В то время как три первых рас-
сказа переданы с подробностями, последний дан лишь в виде
намека в речах Демарата и его матери. Он основан на пред-
положении о неспособности царя Аристона иметь детей. Все
прочие подробности, сообщаемые Геродотом (о неполном числе
месяцев, о словах Аристона, даже об отношениях его с дру-
гом и о способе, каким он выманил у того жену), не имеют
необходимой связи с этим рассказом. Таким образом, подроб-
ности версии о погонщике, которая все же существовала
и рассказывалась, остаются неизвестными. Мы, думается, можем
догадаться, почему эти подробности не приводятся, а с другой
стороны, почему эта версия, крайне обидная для Демарата,
все-таки не обходится молчанием. Несмотря на то, что явная
ее неосновательность — ot... «jov ратасбтероу X6pv Херуте; (68) да-
7*
99
вала право не останавливать на ней внимания, Геродот не вос-
пользовался этой возможностью, дорожа эффектной концовкой
речи вдовствующей царицы: „а от погонщиков ослов пусть
жены рождают детей Леотихиду и тем, кто это говорит". .
Итак, смысл общего положения, высказанного Геродотом
во второй книге (II, 123), сводится к тому, что он выговари-
вает себе право передавать рассказы, за достоверность которых
он ручаться не может, иначе говоря, он не переделывает того,
что слышал. Никакой гарантии полноты в смысле передачи
всего, что известно Геродоту, в его заявлении нет: на словах
□те’ exdrcaiy — „всякими, всеми, разными людьми" нет особого
ударения.
’Е*р) Se oqpetko) та '[£ об каутаказс
6<pei'ka>, xai jxot тоито то гтсо; е/гта) ес, тсаута Хору.— „Я обязан рас-
сказывать то, что рассказывают, но не должен верить реши-
тельно всему,5 и это заявление пусть относится ко всякому
. рассказу"6 (VII, 152).
Здесь еще яснее, чем во второй книге сказано о том, что
Геродот не считает себя, обязанным верить всему тому, что он
рассказывает, и совсем нет речи об обязанности сообщать все
слышанное (нет ничего, похожего на бте’ Ыэтт второй книги).
Вторичное изложение общего принципа имеет свое основание.
Во второй книге речь шла об очень давних событиях, успев-
ших стать достоянием фантастических и невероятных расска-
зов, так что средствами исторической критики V в. невозможно
было в каждом отдельном случае дать надлежащую оценку
предания. В седьмой книге контекст был не менее ответствен-
ным, но уже в другом смысле. Речь идет о поведении Аргоса
во время нашествия Ксеркса (VII, 148—152). Аргос, как изве-
стно, занимал в это время, нейтральную позицию. Геродот знает
два рассказа, объясняющие такое поведение: один — аргосский,
по которому аргосцы, готовые, несмотря на предостережение
пифии, выступить против персов, прекратили свои приготовле-
ния, так как были оскорблены отказом спартанцев предоста-
вить их военачальникам право через день командовать обще-
союзным войском (148—149); другой — общегреческий о тайных
сношениях аргосцев с персами, которые в мифологическом
плане считались потомками аргосского царя Персея (150—151).
Второй из этих рассказов изображал в очень неприглядном
виде политику Аргоса в ответственный момент греческой исто-
рии. Геродот оказался в затруднитетьном положении. Рассказ
о сношениях Аргоса с Персией был, по-видимому, очень рас-
пространен; в свое время афинское посольство, побывавшее
в Сузах, своим сообщением о встрече с аргосскими послами
при персидском дворе напомнило о старом рассказе. Теперь,
когда Геродот писал VII книгу своей истории, Аргос был в
союзе с Афинами. Близкий к Периклу, усвоивший афинскую
ориентацию,7 Геродот должен был щадить союзное с Афинами
100
государство. Пересказав неприятное для Аргоса предание, он
замечает, что он не может сказать, так ли все это было в дей-
ствительности и вообще воздерживается от суждения. Дальше—
общая сентенция о том, что все люди, пожелай они отдать свои
неблаговидные поступки взамен таких же поступков соседей,
после внимательного осмотра отказались бы от такого обмена
и понесли бы домой то, с чем пришли. Из нее следует, что
поведение аргосцев не было еще самым худшим (152). После
этого — выписанные выше слова, оправдывающие и цитирова-
ние двух антагонизирующих между собой рассказов и отсутст-
вие прямо выраженного предпочтения того или другого. Как
бы в подтверждение выраженной им готовности передавать
и неприемлемые, с его точки зрения, рассказы, Геродот приво-
дит предание, по которому аргосцы, потерпев поражение от
Спарты, призвали персов в Грецию: e-rtet xai таота Хе-ртоа (152) —
„ведь говорят же..
Таким образом, й здесь, как. и в первом случае (II, 123),
Геродот не дает обещания рассказывать абсолютно все, что
ему известно.8 Смысл его высказывания иной. Если в первом
случае Геродот сохраняет за собой право рассказывать без га-
рантии достоверности, то здесь он громко заявляет о своем
праве иногда воздерживаться от суждения пр поводу расска-
занного. Логическое ударение лежит на слове та Xe^djieva — „то,
что рассказывают,", или в реальной интерпретации — „в том
виде, в каком рассказывают, ничего не переделывая".
Таота si pisv soti aX'yjOw; oox otSa, та 8s’ Xe^exat ypacpto.— „Дейст-
вительно ли это так —я не знаю, но пишу то, что говорят".
(IV, 195).
Замечание это сделано по поводу одного частного случая,
где, может' быть, нельзя даже говорить о Хор; в более или
менее точном смысле слова. Карфагеняне рассказывали об
острове, на котором было озеро, откуда- будто бы местные
девушки, погружая в ил обмазанные смолой птичьи перья,
извлекали золотой песок. В этом месте Геродот определеннее,
чем где бы то ни было, ручается за соответствие своего сооб-
щения тому, что рассказывали ему самому.
Проверку полученного нами вывода по двум причинам
удобно начать с лидийской истории Геродота, главную часть
которой составляет история Креза: 1) разнообразный материал,
собранный здесь Геродотом, сравнительно легко обозрим,
2) едва ли в какой-либо другой части труда Геродота дает
себя больше знать работа автора над собранным материалом.9
Большая работа, проделанная Геродотом в отделе о лидий-
ской истории, видна прежде всего из того, что в некоторых
местах мы явно сталкиваемся с его собственными вставками '
в традиционный рассказ. Историю Телла (I, 30) могли рассказы-
вать только в Аттике, скорее всего, только в одной части Ат-
тики. Аргосский рассказ о Клеобисе и Битоне (I, 31), известный
101
и в Дельфах (Dttb. Syll-,3 № 5), первоначально никак не был
связан с традицией о Лидии. Оба эти рассказа мог вставить
в лидийский цикл только путешественник, побывавший в Ионии,
Аттике и Аргосе (или Дельфах).10
Не из фольклора почерпнул Геродот свои рассуждения
о разных степенях счастья и благоденствия, о точном значении
слов тсХобаю;, ебти/^, (I, 32). Вопрос о том, в какой
мере самое содержание рассуждения Геродота заимствовано
у софистов, занимавшихся синонимикой (Продик Кеосский), не
может считаться решенным.11 Можно даже спросить себя, дейст-
вительно ли на Геродота оказали влияние софисты (поскольку
дело касается содержания, а не формы его рассуждения)?
Следует обратить внимание на одно обстоятельство. Слово
бХ^юс, определение которого занимает центральное место в речи
Солона, характерно для дельфийских изречений. Мы встречаем
его в ответе, данном Кипселу Коринфскому (Геродот V, 92 s):
’'OXpto<; оито,; drqp 6<; sp.6v S6p.ov eaxazapaivei, KoipsXoi; ’HsTiS-rj;, [3a-
oiXeoi; xXet-toio KopivQ-oo, Абто; xai ivaios<;, -rratoiDv p.sv ooxsti %ai8e<;.
— „Счастлив муж, вступающий в мой дом — Кипсел Ээтид,
царь славного Коринфа, — сам он и дети его, но не дети детей“.
Солон у Геродота дает определения: ебтох^—- тот, кто бла-
годаря своей удачливости свободен от больших несчастий (dxvj)
и страстей (ercdbpfy), не знает увечий (алг^ро;), болезней (avou-
оо;), не испытывает бед (акаЦс xaxfiv), имеет прекрасных детей
(ебкац), обладает красивой наружностью (eosi8ifc); если же ко
всему этому он хорошо окончит свою жизнь, то это и будет
человек, достойный называться бХ[Зю; (I, 32). Существенный
признак okpio; — хороший конец — вместе с рядом других при-
знаков, является общим у Телла, аргосских братьев, Кипсела
и его детей. Приведенный Геродотом оракул о Кипселе являет-
ся далеко' не единственным, в котором- имеется слово 6X[3io<;.
Серия дельфийских изречений подлинных или неподлинных,
но составленных по образцу подлинных, с соблюдением той
же топики и терминологии, начинается ответом Кадму на его
вопрос о его сестре — Европе: упомянув о будущей славе Кадма
среди людей и о его браке с бессмертной супругой, оракул
называет его oXpts KdSp.® (Hendess,12 № 1). Лаю, который желает
продолжения своего рода, пифия говорит: rcat8a>v -pvo' oXpcov
atTst; (№ 2). Гомер счастлив и несчастлив — бХр is xai SoaSaip-ov,
так как у него две доли, одна — темная (намек на слепоту?),
другая — равняющая его с богами (№ 15, 16). Ликурга пифия
приветствует словами бХрю; обтос; av7)p etc.; дальше она объясняет,
что он пришел за благозаконием и получит такое, какого не
будет ни у одного государства на земле (№ 52). Мегаряне на
свой вопрос о Византии, который они намеревались основать,
получают очень благоприятный ответ, начинающийся словами:
6X[3toi ot xsivtjv -jtoXiv avsps; otxvpouaiv (№75). Этот перечень можно
было бы продолжить (№ 153, 154, 155, 156, 161, v. 45, 184,
102
198, 210; см? также Геродот I, 85: sv ^атс крштоу dv6kp<o), но
и приведенные примеры достаточно ясно говорят о том, что
в Дельфах охотно оперировали понятиям бкро; и окрю;, кото-
рым придавали смысл прочного счастья, распространяющегося
даже на потомство и не оканчивающегося с жизнью чело-
века.
Нечего говорить о том, что не так понимал счастье истори-
ческий Солон, когда он формулировал идеал аристократической
Греции ’'О/фю; ф каТбёг -rs <pi'koi xai [jlcow^si; i'kkoi xai x6ve<; 6qpsoi:ai
xai Uva; аккббако; — „Счастлив тот, у кого милые дети, одноко-
пытные кони, охотничьи псы и гость из чужой страны". В сущ-
ности, и сам Геродот там, где он говорит от себя, вкладывает
в слова бхро; и бкрсо; по большей части откровенно материаль-
ный смысл, скорее солидаризируясь со своим Крезом, чем со
своим Солоном. Солон у Геродота осматривает сокровищницы
лидийского царя и видит, как все в них „велико и богато" —
jis^aka те xai okpta (I, 30). По-видимому, перед нами обиходное
выражение, подобное другим, аналогичным — кокка те xai xaxd
(VIII, 61; IX, 107), кокка те xai «avrota (IV, 167; IX, 90), кокка те
xai [леуака (VII, 18; VIII, 144). Геродот употребил его еще раз
в более широком смысле —кокка те xai бкрса (I, 31).
Солон презрел богатство okpov Креза (I, 86). Сикинна Феми-
стокл сделал впоследствии богатым человеком — /рт^ал, ok^tov
(VIII, 75). В других местах Геродот говорит — pipai р.ёуа бкрюс
ed>v ётекебтт}ае (VI, 24) — „он умер в старости, будучи очень бога-
тым (это выражение p-s^a бкрю; напоминает реуа ккобаю; из I, 32);
avftpcoKcov те okpitov Эоуатёра (VI, 61) — „ДОЧЬ богатых родителей".
Гораздо реже слово бкрю; у Геродота свободно от материаль-
ного оттенка: таота рем та бкркбтата acpi vevopioTai (I, 216) — ска-
зано о массагетах, которые считали счастливейшей долей уме-
реть в глубокой старости и быть съеденными своими родствен-
никами. Оба эти значения засвидетельствованы в греческом
языке до Геродота. Чисто материальное значение имеет у Го-
мера выражение бкрср те ккобтю те (П 596). Вообще у Гомера
б'кро; и бкрю; означают преимущественно „богатство", „богатый"
(2 535, 543, к 136, v 41, 5 205, <|> 283 и др.), реже „счастье",
„счастливый" в самом общем слысле (у 308, 8 207, С 188, о 19,
22). Среди многочисленных мест в „Трудах и днях" Гесиода,
где бкрос и бкрюс употреблены в смысле „богатство, богатый",
встречается и гомеровское выражение ккоотбу те xai okpov (637).
В одном месте Гесиод говорит ok^toi ^p<os<; (172) о героях, оби-
тающих на островах блаженных. Следует заметить, что пред-
ложенное Геродотом в беседе Солона с Крезом толкование
слова бкрю; не привилось в греческой литературе. Когда Эври-
пид в своей „Ифигении в Авлиде" говорит: Оу^тюу okpioc s; текос
ооЫ<; обо’ еиЗафоп (161 sq.), то он тем самым отрицает то со-
держание слова бкрсо-, какое хочет утвердить за ним Геродот:
у историка хороший конец является неотъемлемой частью
юз
сложного понятия бкрюс, у трагика человек может быть okpiog,
но не до конца своей жизни.
Из всего сказанного следует, что мысли и словоупотребле-
ние, которые хочет внушить и привить своим читателям и слу-
шателям Геродот, являются чем-то новым и необычным для
него самого. Он включает в свой Хбр; дельфийские представ-
ления, применяя, возможно, в какой-то мере методы современ-
ных ему софистических рассуждений и не задумываясь над
противоречием их с воззрениями подлинного.Солона и со своим
собственным обычным свовоупотреблением. Хорошо помнит
Геродот об особом смысле слов окро;, бкрюс лишь в одном месте
своей истории, родственном по своему характеру тем главам,
где дана история Креза: рассказывая о Поликрате, он ни разу
не употребляет этих слов; самосский тиран оказывается ебти/swv
[леуако); та таЬта (III, 40 fin., 41, 43, 44) и обладателем еотоубп
(III, 41), eoToytai (III, 41, 125 fin.).
Как известно, в своем о Крезе Геродот соединяет две
концепции. Одна из них — дельфийская. Пифия, санкционируя
избрание в цари Гига, предсказывает, что возмездие падет на-
голову пятого (по нашему счету — четвертого) потомка Гига
(I, 13 fin.). Все дельфийские изречения, обращенные к Крезу,
представляют собой, в сущности, напоминания о неминуемой
беде. Когда Крез, уже побежденный и плененный Киром, в по-
следний раз отправляет своих послов в Дельфы, чтоб бросить
Аполлону обвинение в неблагодарности, он получает следую-
щее разъяснение: все случившееся — расплата за преступление
предка (I, 91). Ни характер этой концепции (теодиция), ни
дельфийское ее происхождение не вызывают сомнений. Вторая
концепция, лежащая в основе истории Креза, переносит вину
на самого пострадавшего. Крез возомнил себя счастливейшим
из смертных и этим навлек на себя зависть богов — 0ovo<; fts&v-
(I, 32, 86). Одно из несчастий Креза — потерю сына —Геродот
прямо объясняет личной виной самого отца (I, 34).
Не касаясь вопроса о происхождении второй концепции,
•остановимся на взаимоотношении между обеими концепциями.
Они, разумеется, взаимно исключают одна другую не только
логически. Как показывает последний ответ пифии (I, 91), в
Дельфах не знали никакой личной вины за Крезом. С другой
стороны, во всех тех случаях, когда у Геродота идет речь
о зависти богов, к последней никогда не примешивается
мысль о наследственной вине. Два независимых одно от другого
объяснения событий соединены в истории Креза чисто внешним
образом. Нигде не видно попытки как-нибудь синтезировать
их. Правда, мы могли бы построить такое рассуждение: тот,
кто в силу наследственной вины осужден па гибель, тем самым
обречен на совершение поступков, влекущих за собой катаст-
рофу; Крез вознесся в своих мыслях выше, чем полагается
человеку, и должен за это понести кару» Сравним, однако.
104
судьбу Креза с судьбой Поликрата, который не только не имел
дерзновенных мыслей, но даже рад был поступиться какой-то
долей своего счастья, и мы убедимся, что наше рассуждение
построено на песке. Геродот говорит о взятии Крезом Птерии.
и соседних с ней городов и об изгнании ни в чем не повин-
ных сирийцев—Eopioo; те о68еу ебута; атоос ал>аататоо<; ёгсоире (I, 76),
Не обязано ли своим происхождением это вскользь сделанное
Геродотом замечание поискам какой-либо вины Креза? Может
быть, мы имеем здесь случайно сохранившийся след блужда-
ний историка, его попытки на чем-то остановиться, оставленной
и забытой, когда после привлечения нового дельфийского мате-
риала появилась Возможность по-иному осветить печальный
конец Креза.
Обзор всей совокупности лидийских Xdpi Геродота ясно
показывает, что не все они укладываются в рамки двух только
что отмеченных концепций. Ряд .Xdyoi имеет другие исходные
точки.
1. Алиатт сжег храм Афины в Ассессе и за это был нака-
зан болезнью; выстроив взамен сгоревшего два храма, он по-
правился (I, 19, 22). Проступок, наказание, искупление проступ-
ка, снятие наказания — эта простая схема с прямой и непосред-
ственной зависимостью между проступком и карой не похожа
на те сложные взаимоотношения, какие существуют между
этими моментами в истории Креза.
2. Гиг убил Кандавла и женился на его жене (I, 7—13).
В чем вина Кандавла, почему он должен был погибнуть? Можно
было бы отмести этот вопрос ссылкой на то, что в фольклор-
ном рассказе такие вопросы уместны только по отношению
к центральному лицу, что сам Геродот не был обязан ставить
его по отношению к Кандавлу. Можно было бы вспомнить
слова Гига: „Какое неразумное слово сказал ты“ (1,8) и видеть
вину Кандавла в том, что он показал своему любимому оруже-
носцу свою жену обнаженной. То и другое решение вопроса
отпадает, если мы обратим внимание на объяснение Геродота:
W KavSaoXig pyea&ca хахй; (I, 8) — „Кандавлу суждено было
испытать беду“. Геродот ставит вопрос о причине гибели Кан-
давла и предупреждает об его обреченности не после его
разговора с Гигом, а до этого разговора. Таким образом, самое
намерение показать царицу было не причиной, а первым шагом
на пути к гибели. Таково же и положение Адраста, бежавшего
из Фригии к Крезу (I, 34, 41—45). Обоим суждено было по-
гибнуть.
3. В одном месте Геродот отдает дань старинным предста-
влениям магического характера. Вера в силу магического круга
породила рассказ о львенке, которого родила сардскому царю
Мелесу одна из его наложниц (I, 84). У Геродота этот рассказ
играет подчиненную роль, служа как бы вступлением к рас-
сказу о персидском воине Гиройаде, который первым взошел
105
на стену лидийской столицы. Если бы Геродот умолчал о Ме-
лесе, то в дальнейших его рассказах ничего бы не изменилось.
Отодвинув, однако, на второй план лидийское предание, Геро-
дот все же не отбрасывает его и даже не считает нужным
отгородиться от него своим обычным Хе^етас.
4. Мард Гиройад замечает как лидиец спускается со стены
осажденного города при помощи прикрепленного к стене кожа-
ного шлема и затем вновь поднимается на нее (I, 84). Подра-
жая ему, догадливый перс взбирается на стену и ведет за собой
других. Так наблюдательность и сметливость одного враже-
ского воина оказывается причиной быстрого падения Сард.
Еще раньше исход битвы на равнине перед городом решен
военной хитростью, примененной Гарпагом: чтобы обезвредить
самую сильную часть лидийского войска — конницу, старый
полководец поставил против нее верблюдов, зная, что эти жи-
вотные внушают коням страх (I, 80). Хитрость Фрасибула,
сумевшего показать лидийскому посланцу изобилие съестных
припасов в Милете, избавила город от продолжения войны
с Алиаттом (I, 21—22). Эти рассказы, прославляющие личную
инициативу, доблесть, умение, хитрость, находят себе много-
численные параллели в новеллах Геродота и являются типич-
ным продуктом творчества предприимчивого горожанина той
эпохи, когда расшатываются устои старинного строя, основан-
ного на господстве родовой знати, и открывается широкое поле
действия для проявления личных способностей среднего гражг
данина греческого рабовладельческого государства. Негрече-
ский рассказ, близкий по духу к таким греческим новеллам,
охотно подхватывался греческим рассказчиком VII—V вв.
5. Любой из перечисленных выше Xopi лидийского цикла,
если бы мы попытались передать его содержание в виде крат-
кой деловой записи, даже обезличенный, не утратил бы неко-
торых признаков устного рассказа новеллистического типа, на
основании которых можно было бы если не восстановить Хбуос,
то хотя бы заподозрить его. Краткое сообщение (Крез потерял
своего сына, убитого во время охоты) уже само по себе спо-
собно возбудить внимание читателя и поставить перед ним
вопрос о подробностях этого происшествия. Алиатт был нака-
зан за нечестивый поступок, Алиатт узнал об изобилии припа-
сов в Милете, Солон отказался признать Креза счастливейшим
из людей, удачное построение персидского войска обеспечило
ему победу под Сардами — все это выглядит как сгустки уст-
ных рассказов.
Обратимся к рассказу иного рода: беседа Креза с Биантом
Приенским (или Питтаком Митиленским — I, 27). Крез строит
флот для нападения на греческие острова. Прибывший к нему
греческий мудрец на вопрос о том, что нового в Элладе, отве-
чает: „О царь, островитяне скупают бесчисленное количество
коней, имея намерение итти походом на Сарды и на тебя“.
106
Крез, уверенный в непобедимости лидийской конницы, выражает
большое удовлетворение по поводу сообщенных ему новостей.
Тут собеседник ловит его на слове: подобно тому как он,
Крез, радуется, узнав о безрассудном плане островитян послать
против него свою конницу, обитатели островов ничего так не
желают, как морского похода лидийцев на острова, явно обре-
ченного на неудачу. Поняв безнадежность своего предприятия,
Крез прекратил постройку флота. Смысл этого рассказа, бес-
спорно греческого, сводится к следующему: Крез, подчинив
себе греческие города малоазийского побережья, одно время
думал о покорении островов, но преимущество островитян на
море заставило его отказаться от этого плана. В таком или
близком к этому виде мог бы быть передан этот Хбуо;. Сухая
справка не только заменила бы собой живой рассказ, но и со-
вершенно заслонила бы его. Мы имеем перед собой заметку,
по тону и характеру вполне однородную с теми местами лидий-
ской истории, где дается чистая Готорн: генеалогия Гераклит
дов (I, 7), события царствований Ардиса, Садиатта и отчасти
Алиатта (I, 15—16, 25), перечень народов в державе Креза (1,28),
посвящения Креза (I, 50—52), его поход в Каппадокию (I, 72—73
init., 76—77) и др. Оракулы, магия, соображения морально-
философского порядка, даже личная доблесть или смелость
здесь не при чем. Греческий мудрец, правда, проявляет остро-
умие, наглядно доказывая царю несостоятельность его плана
и тем самым внушая ему мысль о необходимости жить в мире
и дружбе р жителями островов, но не в прославлении остро-
умия греческого мудреца суть интересующей нас новеллы.
Последняя является представительницей нового этапа в разви-
тии греческой новеллы. Противопоставление знаменитой на
весь тогдашний мир лидийской конницы слабому лидийскому
флоту свидетельствует о наблюдении над реальной жизнью,
знакомстве с реальными возможностями Лидийского царства.
Рассказ о беседе Креза с Биантом не стоит одиноко в ли-
дийской истории Геродота. До некоторой степени с ним можно
сопоставить лидийскую новеллу о беседе Креза с местным
мудрецом Санданисом, предостерегающим царя против войны
с персами, народом бедным, привыкшим к грубой одежде
и лишениям (I, 71). Однако естественнее всего сравнивать обе
эти новеллы с такими объяснениями самого Геродота: кап-
падокийский поход Креза вызван стремлением завладеть новой
территорией (I, 73), Крез отступил потому, что его войско
было гораздо более малочисленным, чем войско Кира (I, 77),
Кир сразу двинулся на Сарды, чтобы не дать времени Крезу
собрать войско (I, 79), не получив поддержки со стороны
союзников, Крез был не в силах сопротивляться (I, 77, 81).
То, что в этих местах Геродот, и впоследствии на протяжении
всего труда Фукидид, выражают в виде известных резюме своих
наблюдений над действительностью или вывода из имевшегося
107
у них материала, их предшественники, близкие к политической
жизни ионийцы и греки VII—-VI, отчасти и V вв., выражали в
форме новеллы.
Перечисленный ряд Хбуос, которые, не образуя главной ли-
нии повествования Геродота, все же имеют важное значение
в качестве носителей конкретных подробностей лидийской исто-
рии, основан на идеях общего порядка, не совпадающих с двумя
идеями, доминирующими в истории Креза (наследственная вина
и зависть божества). Если брать изложение Геродота так, как
оно есть, не прибегая к способу чтения между строк, который
в руках разных исследователей дает разные результаты, то
легко придти к заключению о том, что синтеза противоречивых
воззрений и точек зрения Геродот не дает. Увязки нет не только
между двумя главными идеями, но и между главными и второ-
степенными. Манера Геродота — кумулирующая. Ее мы найдем
не только в цикле лидийских новелл, но и в тех главах, где
Геродот-рассказчик уступает место Геродоту-ученому. Приво-
дятся причины похода Креза в Каппадокию: „Крез пошел по-
ходом на Каппадокию по следующим причинам: и вследствие
жажды преобрести землю, желая присоединить ее к своим
владениям и, особенно, веря оракулу и желая отомстить Киру
за Астиага“ (I, 73). Выделена (ри&юта) причина, лежащая в пла-
не дельфийской концепции: обнадеживающее, с точки зрения
Креза, предсказание. Наряду с ней названы и другие причины:
стремление к расширению своих владений (это можно назвать
реалистической точкой зрения), месть за родственника, т. е. при-
чина, близкая каре за преступление (ср. высказывание выше,
по поводу I, 19, 22) и вполне совпадающая с объяснением
исторических событий как цепи взаимных aScxi'ai (об этом см.
ниже).
Выводы, сделанные на основании глав, посвященных лидий-
ской истории, должны быть проверены, дополнены и уточнены
путем привлечения к нашему рассмотрению всех частей исто-
рии Геродота. Без этого они останутся частными выводами
относительно одного из отделов труда историка. Только после
разбора истории Геродота в целом может быть определен удель-
ный вес антагонизирующих друг с другом видов устного рас-
сказа. Наконец, только большой материал может быть положен
в основу вывода об исторических воззрениях Геродота.
Прежде всего, нигде, кроме лидийской истории, у Геродота
нет речи о наследственной вине. Больших, развернутых расска-
зов, основанных на признании перехода вины на потомков,
в новеллистической традиции не было. Лишь кое-где имеются
некоторые намеки на то, что божество может перенести кару
на потомство (VI, 86 у —оракул, стих 6; VII, 137).
Рассказ о силе магического круга находит себе некоторые
параллели, в которых, впрочем, магические представления со-
хранены в очень ослабленной форме. Сюда относятся рассказы,
108
основанные на веровании nomen —omen: об эгинянине Криосе,
имя которого дает повод Клеомену сказать, что рога барана
уже покрыты медью и он должен готовиться к беде (VI, 50);
о самосце Гегесистрате, одном из трех послов, прибывших к
Леотихиду с целью побудить его двинуться с флотом к берегам
Ионии, чье имя спартанский царь счел хорошим знамением для
предстоявшего похода (IX, 91). Сюда же относятся и рассказы,
иллюстрирующие значение произнесенного слова. Сказочный
македонский царь, когда его поденщики потребовали возна-
граждения, сказал, указывая на солнце, что это, т. е. солнце,
он дает им вместо платы: младший из братьев Пердикка при-
нял этот дар, очертив мечом отражение солнца на полу (VIII,
137—138). Лакедемоняне, повинуясь оракулу, требуют от
Ксеркса удовлетворения за смерть Леонида. Ксеркс, показывая
на Мардония, отвечает, что этот даст им удовлетворение, и
спартанский гонец принимает слова царя (VIII, 114). В расска-
зах этих на первый план выступает находчивость Клеомена,
Леотихида, Пердикки или мудрость дельфийского оракула.
Магический элемент в македонской сказке едва ли был ясен
самому Геродоту, а в настоящее время для уяснения его нам
требуется специальный комментарий.13
Гораздо многочисленнее те kdpi, в которых действие объя-
сняется судьбой: так суждено. Астиаг видит сны, из которых
ясно, что Кир должен быть царем — paoikeoaac xpvjv tov rcatSa (I,
Л20). Предупрежденные неблагоприятным знамением и оракулом,
жители Книда прекращают работы по прорытию канала, кото-
рый сделал бы их страну островом (I, 174). Сон предвещает
Киру смерть и предстоящий, спустя некоторое время, переход
власти к Дарию (I, 210). Оракул в Б'уто предсказывает Мике-
рину скорую смерть за то, что он не выполнил предопределе-
ния судьбы. В этом можно было бы видеть наказание Мике-
рину, но самое определение — Египет должен бедствовать сто
пятьдесят лет — ostv yap At-[O7iTov хахобзОш en’ sxsa тгвутт^хоута xai
sxaxov (II, 133), ничем не мотивировано. Эфиопский царь Саба-,
кон, по указанию эфиопского оракула, должен царствовать
в Египте пятьдесят лет — a>; Bsoi aoxov Аертстоо pascksooai sxsa
теут^хо'па (II, 139). Далее в жизни Априя наступает момент,
когда суждено начаться его бедам,—swel’Bs oi sSes xaxw; ysvsa-
(II, 161). Камбиз, лежа на смертном одре в сирийских
Агбатанах, уразумел смысл данного ему в Буто предсказания,
“здесь, — восклицает он,—суждено умереть Камбизу, сыну
Кира“—sari 7veKp(O[x£vov (II, 64)/ Не во власти человека, по сло-
вам того же Камбиза, отвратить то, чему надлежит быть — sv
vg '[dp dvO-pioiTTjiTg cpoai odx evTjv apa to jxeXXov '[tvsoOai атсотрг-лгесу (III,
65; Cf. I, 9Г. tt|V -nr£7rp(t>|xeviqv jxotpav aBovaxa eaxi d-nroaoyetv xai гНф).
Чудесное явление наводит перса Зопира на мысль, что Вави-
лон уже пора ВЗЯТЬ — p-dpstp-ov sivac vjB'/] xig Ba^okwvi dktoxsoOai
(III, 154). Наступает роковой день для скифского царя Скил-
109
ла — етегте 6г sees ol хахй; угугзОш (IV, 79). Не судьба наксосцам
погибнуть от похода персов, руководимого Аристагором: об yap
e6ss toow тф от6Х<р Na^tou^ акоХезвас (V, 33). Оракулы предсказы-
вали захват власти в Коринфе сыном Ээтиона Кипселом, и это-
оправдалось — гоес 5г гх тоб ’Нетиоуос убуоо Koptyfrcp xaxa avapkao-
xstv (V, 92 5). Когда государству предстоят испытания, часто
появляются предостерегающие знамения — <ptX£et 6s хсо; жроз^а!-
vstv еот’ау p-skkig jisydka xaxd -nrokc т/ sO-ysc ssso&ai (VI, 27). Смерть
большинства юношей в хоре, отправленном в Дельфы, и паде-
ние крыши в школе предвещали бедствие хиосцам (ibidem).
Такое же значение имела борода, выраставшая у жрицы в Пе-
дасе (I, 175; VIII, 104). Разглашение сомнений Аристона в том,
что Демарат — его сын, имевшее последствием лишение Дема-
рата царской власти, было предопределено заранее — ебее 5г, wc.
otxs, ауакоота yeyojisva табта хатакабоас Ду]р.арт]тоу TTj<;{3aaik7)nqc (VI, 64).
Пифия не позволяет паросцам наказать гипозакору Тимо за то,
что она хотела помочь врагам овладеть ее родиной и направила
Мильтиада в святилище, куда не допускались мужчины. Тимо,
оказывается, была лишь орудием судьбы—5stv yap MikxtdSea tsXso-
tav p.7] so (VI, 135). Никакие ухищрения не могут спасти от того,
что предопределено. Об этом говорит Артабану явившееся во сне
сначала Ксерксу, а потом ему, сверхъестественное существо —
ак"К’ оотг г<; то рететшта, обтг то -nrapauTtxa vov хататтро^гоа акотраксоу
то %реоу ysysaOai. EepBv)v 5г та 6st ауцхоозтгоута -nraOeiy, абтф sxst'vq) 6s-
Зтрчоиш (VII, 17). Ксеркс захватывает всю Аттику согласно пред-
определению судьбы и указанию оракула — s5ss yap хата тб
ЯготтрбтпоУ кааау ттр ’Аттех-qy тт]У гу т'д nq-nreipcp ysyso&ac око Перзтдас
(VIII, 53). Перс, собеседник орхоменца Ферсандра, говорит,
что человек не может отвратить то, что должно произойти
согласно божественному предопределению — oti 6st ysvsoOat гх
тоб Огоб ap^avov бкотргфас av&pamp (IX, 16). Легкомысленная
просьба Артаинты подарить ей плащ вводится замечанием, что
всему дому суждено было несчастье — т-§ 6г xaxw; yap s5se ка-
yotxtTQ ysvso^ai (IX, 109).
Отметим не только большое количество этих ссылок на
судьбу, но и привлечение последней к объяснению широкого
круга явлений: смерть политических деятелей (IV, 79; VI, 135),
падение больших городов (III, 154), государственные перево-
роты (V, 92 6), своеобразие целых периодов в жизни государств
(II, 133), ря,да крупных событий — опустошение Аттики (VIII, 53)
исход Платейской битвы (IX, 16), даже самый факт похода
Ксеркса (VII, 17). Предзнаменования и предсказания часто от-
крывают людям неизбежное, и у Геродота о судьбе чаще всего
(но далеко не всегда) говорится в связи с изречением дель-
фийского и других оракулов, сновидениями, предзнаменования-
ми. Все указанные в этом отделе места свидетельствуют не
только о том, что ряд распространенных во времена Геродота
\6yoi был построен на идее судьбы, но и о том, что эта идея
по
была близка и понятна самому Геродоту. Если для Платейской
битвы, похода Ксеркса и некоторых других событий у него
есть и иные объяснения, то большое количество других со-
бытий, никакого другого обоснования, кроме „суждено" или
„не суждено", не имеет (1, 8; II, 161; IV, 79; V, 92 8; VI, 135
и др.).
Особо отметим примеры условных предначертаний судьбы:
Спарта выйдет победительницей из борьбы с Персией, если
погибнет спартанский царь (VII, 220), кимейцы погибнут, если
выдадут персам укрывшегося в храме Пактия (I, 159).—Здесь
речь идет о живой вере в судьбу, распространенной в ши-
роких народных массах и находившей свое выражение в прак-
тике частого обращения к оракулам и прорицателям не только-
частных лиц, но и целых государств.
Таким же традиционным, отнюдь не специфически харак-
терным для Геродота, является объяснение исторических со-
бытий как кары, ниспосланной богами, или в пределах чело-
веческих отношений, как цепи обид — a&xuxi и возмездий —
Tt'ate:. В некоторых случаях мы имеем у Геродота явно выра-
женную двойную обусловленность событий: человек или госу-
дарство гибнет от руки врагов, но последней инстанцией, ру-
ководящей событиями, являются боги. Так, троянцы говорят
правду грекам, когда уверяют их, что Елены в Трое нет (она
находится в Египте), но греки им не верят. Все это подстроено
божеством для того, чтобы гибель троянцев сделала ясной
людям ту истину, что вслед за великой обидой наступает и ве-
ликая кара от богов (II, 120). Все это Геродот высказывает
как свое личное мнение — й p-ev lycb d7co<pafvop.at, но это
не обязывает нас считать, что такое мнение впервые высказано
именно им. Ведь когда Геродот говорит, что по его мнению,
Аристид был лучшим и справедливейшим человеком в Афи-
нах—xov eycb уеубрлха, аотоб тоу трбтсоу, aptaxov avSpa yevea-
Oai sv xai осхаю'татоу (VIII, 79), то из этого не следует,
что репутация Аристида была создана именно Геродотом. Как
мы знаем, она была известна уже Тимокреонту Родосскому —
еу<Ь 8' ’ApiaTEtSiqv ETvaivsa) av8p’ ispav air’ ’A&avav ek&etv eva kwiaxov-
(№ 1, v. 2 sqq.).
Двойная обусловленность еще более бросается в глаза
в истории Оройта. Персидский сатрап гибнет от рук своих те-
лохранителей, исполняющих приказ Дария (III, 128), который
хочет наказать Оройта за. все его преступления, в частности
убийство имМитробата (126,127). Сточки зрения Геродота, Оройт
платится таким образом за злодейское убийство Поликрата. Об
этом Геродот говорит два раза—в начале и в конце рассказа (126,
128 fin.). Боги могут пользоваться людьми как орудием, но
могут обойтись и без людей. Наказание за нечестивые поступ-
ки приходит прямо и непосредственно от богов. Ферон наказан
слепотой за то, что он осмелился метнуть копье в Нил (II, 111)..
111
-Скифов, разграбивших храм Афродиты в Аскалоне, постигла
болезнь (I, 105). Камбиз, согласно египетскому рассказу, был
наказан безумием за убийство Аписа (III, 30). Может быть,
гибель народа псиллов следует объяснить как кару за их не-
честивое намерение вступить в борьбу с ветром Нотом (IV,
173). Обманная клятва персов при заключении мира с баркей-
цами была причиной их дальнейших невзгод (IV, 201, 203).
Без всякого участия Демарата поплатились за свою несправед-
ливость по отношению к нему Леотихид (VI, 72) и Клеомен
(VI, 84).
Характерно, что Геродот, вслед за своими источниками, ста-
вит даже вопрос о том, какая кара постигла афинян и спар-
танцев за убийство персидских послов. Ответ, с -его точки
зрения, оказался совершенно ясным относительно спартанцев,
на которых обрушился гнев Талфибия (VII, 134—137). Относи-
тельно афинян существовал ответ, не удовлетворявший Геро-
дота. Таким наказанием будто бы было* разрушение города
и опустошение страны персами. Своего ответа Геродот не име-
ет (VII, 133). В другом месте историк прямо выражает свое
.одобрение потидейскому преданию, согласно которому необык-
новенно большой прилив, потопивший много персидских вои-
нов, был карой за нечестие, проявленное ими по отношению
к храму и статуе Посейдона в предместьи Потидеи (VIII, 129).
.Жители Аполлонии подвергли слишком жестокому наказанию
Эвена и за это, в свою очередь, терпят наказание от богов
(IX, 93 — 94). Все это — частные случаи общего положения, вы-
сказанного в одной фразе — „божественное устроение дел ясно
на основании многих признаков" (IX, 100).
Однако тизц может исходить у Геродота не только от бо-
гов. Обида — aSixtT] влечет за собой наказание—-rfotc, так бы-
вает в отношениях между людьми и в отношениях между
государствами (и народами). Иногда ряд событий связывается
таким путем в единую цепь обид и возмездий, в которой каж-
дое звено является по отношению к последущему — aStxfy, а по
отношению к преды дующему—Так уже до Геродота объяс-
няли причину греко-персидских войн: последние являются ре-
зультатом взаимных обид между обитателями Европы и обита-
телями Азии, причиненных еще в мифологическое время.14
Объяснение самого Геродота по существу такое же, но
обиды, повлекшие за собой, по его мнению, возникновение
этих войн, относятся к историческому времени — „указав,
кто, как я знаю, первый начал несправедливые дела по от-
ношению к эллинам, я пойду в своем рассказе дальше".
(I, 5). Первым обидчиком был Крез, подчинивший себе ионий-
цев, эолийцев и дорийцев Малой Азии (I, 6, 26). В его лице
Азия первая наносит обиду грекам, дальше следует второе по-
корение Ионии при Кире (I, 169). Затем Афины и Эретрия по-
сылают свои корабли на помощь восставшим ионийцам (V, 97;
.112
об эретрийцах — VI, 119). Ионийское восстание подавлено, и
Иония покорена в третий раз (VI, 32). С этого времени Дарий
занят мыслью о мести Афинам и Эретрии, и его походы на
греков являются осуществлением этой мысли (V, 105; VI, 101,
119). Неудача при Марафоне побуждает Дария готовить новый
поход (VII, 1,4). В истории Ксеркса не раз вновь всплывает
мотив мести грекам за их вмешательство в ионийские дела,
за сожжение Сард и за Марафон (VII, 5,8 а — Ttpuwpt-rjv те xai
•Ttatv; 9—"ЕХЦж окарВаута; aoixi^; 11). В СВОЮ очередь греки
мстят за поругание святынь (VIII, 114).
Вообще обида и месть за нее — часто встречающееся у Ге-
родота объяснение исторических событий. Не всегда эта обида
такого рода, чтобы заставлять читателя стать на сторону того,
кто считает себя обиженным, но это не меняет существа дела.
Крез хочет отомстить Киру за своего родственника Астиага
(I, 73). Астиаг мстит Гарпагу за невыполнение его распоряже-
ний насчет младенца Кира (I, 119). Киаксар наказывает скифов
за их бесчинства (I, 106). Массагетская царица мстит Киру за
смерть сына (I, 214). Псамметих мстит одиннадцати царям,
своим соправителям, за преследования, которым они его под-
вергли (II, 152). Египетский врач, оторванный от семьи и от-
правленный в Персию Амазисом, подготовляет нападение Кам-
биза на Египет (III, 1). По другому рассказу, Камбиз мстит
за обиду, нанесенную его матери (III, 3). Галикарнассец Фан,
рассердившись за что-то на Амазиса, переходит на сторону
Камбиза и оказывает последнему важные услуги (III, 4, 11).
Периандр хочет отомстить коркирянам, убившим его сына
(III, 53). Маги наказаны за свой обман (III, 75). Интафрен по-
зволяет себе бесчинствовать во дворце и за это несет кару
(III, 118 — 119). Скифский поход Дария предпринимается с целью
отмщения за хозяйничанье скифов в Азии (IV, 1, 19; VII, 20).
Вся история Аркесилая Киренского и его матери Феретимы
легко укладывается в схему — обида и отмщение за нее (IV,
164, 202). Такого же рода и рассказ о гибели персидского по-
сольства в Македонии (V, 17—21). В оракуле, полученном
Гиппархом, прямо сказано, что нет человека, совершившего
несправедливость, который не поплатился бы за это (V, 56).
Второй поход Клеомена на Афины предпринят для отмщения
за неудачу первого похода (V, 74). Фиванцы намерены от-
мстить афинянам за поражение (V, 79). Взаимные обиды и
месть за них составляют содержание истории взаимоотноше-
ний между Демаратом и Клеоменом (VI, 50, 61, 67). У афинян
и эгинян—взаимные претензии и обиды (VI, 87). Афиняне изго-
няют пелазгов из Аттики за насилия над местными девушками.
Изгнанные в отместку похищают афинских женщин, справляв-
ших праздник в честь Артемиды в Бравроне (VI, 137—138).
Отсюда — ряд новых событий, заканчивающийся покорением
Лемноса Мильтиадом (VI, 140). Гимерский тиран Терилл, из-
3 Зак. 586
113
гнанный Энесидемом Акрагантским, приводит в Сицилию Га-
милькара и карфагенян (VII, 165). Персы расценивают Сала-
минский бой как реванш за битву при Артемисии (VIII, 76).
Новелла о Гермотиме имеет своей темой месть царского евну-
ха (VIII, 105—105). Греки отомстили при Платеях за гибель
Леонида (IX, 64, 79). Новелла о любви Ксеркса к Артаинте
могла бы называться новеллой о мести Аместрйды (IX, 108—113).
Артаикт получает разрешение разграбить святилище Протеси-
лая, выставив в качестве предлога участие этого героя в по-
ходе на Трою, и в свою очередь терпит наказание от греков
(IX, 116, 120).
Мы подходим к важному для оценки взглядов Геродота
на причины исторических событий вопросу о роли, какую он от-
водит в жизни людей тому моменту, который греки называли
<p&6vo<; Hefty— зависть (или ревность) богов. Человек слишком
удачливый, слишком высоко вознесенный судьбой, вызывает
тем самым неудовольствие богов, и они посылают ему печаль-
ный конец. Нам следует разобрать: 1) можно ли считать эту
мысль специфически геродотовской, им впервые формулиро-
ванной,15 2) можно ли считать, что она действительно прони-
зывает собой весь труд Геродота и является основой его воз-
зрений на ход исторических событий.16
Представление о завистливости божества не является резуль-
татом собственных размышлений Геродота на историко-фило-
софские темы, оно унаследовано им от предшествовавших по-
колений. Новелла о Поликрате (III, 39—43, 120—125) целиком
построена на этом представлении. Самосский тиран Поликрат
ни в чем не знает неудачи. Напуганный его постоянным
счастьем, друг его, египетский царь Амазис, советует ему при-
чинить себе добровольно какую-нибудь неприятность. Поликрат
решает расстаться с перстнем, который был ему особенно до-
рог. Спустя несколько дней рыбак приносит в подарок Поли-
крату большую рыбу, и внутри ее слуги находят брошенный
в море перстень. Амазис убеждается в том, что человека,
обреченного на гибель, спасти нельзя и расторгает дружбу
с Поликратом. Известен конец жизни Поликрата: персидский
сатрап Оройт, заманив его к себе, убил его, а труп распял на
кресте. В письме Амазиса к Поликрату выражен смысл этой
новеллы: „Приятно узнать, что дружественный мне и связан-
ный со мной гостеприимством человек благоденствует, но. мне,
знающему, что божество завистливо, не нравятся твои великие
удачи. Я хочу, чтобы и я сам, и те, о ком я забочусь, в одних
делах имели удачи, а в других—неудачи и так проводили бы
свой век с переменным счастьем, а не имели бы во всем уда-
чу. Я не знаю, не слыхал, чтобы кто-нибудь, имея во всем
удачу, наконец, не кончил бы плохо, совершенно уничтожен-
ным" (III, 40). Божество завистливо — xoHetov... ft<; eari ^Hovepov,
человек, не знавший неудач, должен кончить плохо — xaxft<;
114
етекебтгре irpop^iCoc. Если даже согласиться с тем, что роль Ама-
зиса в этом рассказе от начала до конца создана Геродотом,17
хотя доказать это, строго говоря, нет никакой возможности,
то все же остается сама новелла, которая ведь не создана
Геродотом. Независимо от рассуждений и поступков Амазиса,
смысл ее будет именно такой, какой раскрывается в письме.
Те, кто до Геродота рассказывал новеллу о Поликрате, пере-
давали историю человека, который не по капризу судьбы и не
за какие-нибудь преступления, а лишь за свое чрезмерное
счастье жалким образом окончил свою жизнь после блестящей
и счастливой жизни.18 Геродот пересказал новеллу, оставив
в неприкосновенном виде заложенную в ней философию. Там,
где можно подозревать наличие следов собственной работы
Геродота, мы видим отражение некоторых попыток смягчить
первоначальные, слишком грубые, представления о зависти бо-
; гов путем введения какого-то элемента вины человека. Крез
теряет любимого сына не за то, что он был счастлив, а „по-
видимому за то, что счел себя счастливейшим из людей" и это
дает возможность говорить о возмездии — V6p.eoic (1,34).
Поликрату же новелла не приписывает никаких горделивых
мыслей. Наоборот, он готов следовать советам Амазиса и до-
бровольно поступиться частицей своего счастья.19
Обратимся к истории Ксеркса. Его неудача в Греции, по
мнению Геродота, результат той же зависти богов. Артабан,
отговаривая Ксеркса от похода на греков, указывает ему на
то, что божество поражает молнией больших животных, вы-
сокие сооружения и высокие деревья, бог любит уничтожать
все из ряда вон выходящее, бог может из зависти—,<р&<уф<х;
погубить все персидское войско, „бог не позволяет слишком
высоко думать о себе никому, кроме себя" (VII, 10 е). Артабан
заканчивает свою речь к Ксерксу в Абидосе словами: 6 Se Оеб<;...
0ovepcc... eopwxe-cat ewv (VII, 46 fin.) — „бог... оказывается за-
вистливым". Греки, занявшие Фермопилы, вызывая на помощь
себе опунтских локров и фокидян, между прочим указывают
им, имея в виду Ксеркса, на то, что нет и не будет смертного,
который никогда не испытал бы никаких бед (VII, 203). Далее,
в речи, произнесенной после отступления персов от Саламина,
Фемистокл объясняет победу греков вмешательством богов,
которые не могли допустить, чтобы один человек царствовал
над Азией и Европой; при этом употреблен глагол e06viqaav —
позавидовали (VIII, 109).
Сопоставим все это с тем, что говорит Эсхил в „Персах"
(827 sq.): Zeo<; те хоХаатт($ twv отсерхбрлшу ayav.<ppoV7]p.dwv eireaxiv,
eoOuvog рарбс.—„Зевс предстает как каратель за слишком над-
менный образ мыслей,—тяжкий судья".
Смертному не следует слишком высоко мнить о себе, ска-
зано выше (820). Необузданность, расцветая, дает плод — ко-
лос несчастья (821 sq.): ‘'TpptC yap iUv&ooa’ exdpiccoae axa^uy атт)<;.
8*
115
Нельзя аргументировать против отожествления взглядов Ге-
родота на Ксеркса с взглядами Эсхила тем, что непосредствен-
но перед выписанными стихами в трагедии говорится о кон-
кретных винах персидского царя, что, следовательно, стихи
о слишком надменном образе мыслей должны быть истолко-
ваны как разъяснение к oppt? и в конечном счете имеют в ви-
ду лишь наказание за определенные преступления, тогда как
слова, вставленные Геродотом в уста Артабана и греков, вы-
сказаны отчасти еще до начала похода, отчасти в начале его
и имеют в виду возмездие не за преступление, а за грандиоз-
ность замыслов. Общий смысл стихов Эсхила не оставляет со-
мнения в том, что поэт хотел высказать ту же мысль, которую
впоследствии высказал историк: оба они имели в виду характер
образа действий Ксеркса, его ненасытное властолюбие, планы
покорения всех народов. Переходом к стихам о надменных
мыслях служит у Эсхила предостережение помнить об Афинах
и о том, что не следует, пренебрегая тем, что имеешь, за-
риться на чужое добро, ибо так можно потерять свое (824—826).
В речи Фемистокла, приводимой Геродотом (VIII, 109), в полном
согласии с Эсхилом вслед за упоминанием о зависти богов
говорится о преступлениях Ксеркса.
Имеющийся в нашем распоряжении материал дает нам воз-
можность отдать себе отчет в актуальном, боевом значении
представления cpOovo^ ikm для эпохи греко-персидских войн,
в частности и главным образом, для времени нашествия Ксер-
кса. Успехи персидского оружия на севере Балканского полу-
острова еще при Дарии, персидские посольства в греческих
государствах, неслыханные военные приготовления персидского
царя должны были создавать в Греции крайне напряженную
атмосферу. Устрашающие оракулы, исходившие из дельфий-
ского святилища, могли только усилить это напряжение. Пе-
реход несметного (пусть только-с точки зрения современников)
войска через Геллеспонт уже сам по себе произвел огромное
впечатление в греческом мире. Города Пропонтиды и фракий-
ского побережья со времен Дария были под властью персов.
Фессалийцы и фиванцы добровольно покорились Ксерксу и даже
сражались на его стороне. На фоне всего этого становится
понятным известное преклонение некоторых современников
перед могуществом персидского царя. Следы этого преклоне-
ния мы обнаруживаем даже в рассказах Геродота, который
знает об исходе похода и не может разделять страха с теми,
кто до Саламина считал силу Ксеркса неодолимой.
Поэтому мы вправе смотреть на соответствующие рассказы
Геродота как на ослабленные отражения тех чувств, какие испы-
тывали греки — современники Ксеркса. Даже такой государ-
ственный деятель как Фемистокл, не терявший голову в самые
критические моменты, умевший всегда во время разобраться
в обстановке, намечать подходящий для каждого данного слу-
116
чая образ действий и, наперекор всем препятствиям, проводить
в жизнь свои планы, заявлял во всеуслышание после Саламин-
ской битвы, что спасение Греции было чем-то неожиданным,
нечаянным, настоящей находкой — ебртдоа уар ебр-^хареу 7]|леа<; те
абтоб<; xai ttjv ‘ЕШ8а (VIII, 109).20 Когда Геродот, подводя итоги
своего рассуждения о роли Афин в победе над Ксерксом, го-
ворит, что именно афиняне воодушевили греков на борьбу
с царем и отразили его — p-sxd уе Яеоб<; (VII, 137) — „после богов",
то в этих последних словах кроется нечто большее, чем бла-
гочестивая словесная формула: историк делает поклон в сто-
рону тех, кто держался унаследованных от старого времени
воззрений на богов как на спасителей Эллады. Вполне понятно,
что до Саламинской битвы население покоренных персами
и ставших на их сторону греческих государств, а также пер-
софильские и менее устойчивые элементы в тех государствах,
которые вынесли на своих плечах всю тяжесть борьбы с пер-
сидским нашествием, могли испытывать чувства неизвестности
и страха, граничившие с религиозным благоговением.
Это была эпоха, когда во всех слоях населения была
распространена вера в возможность непосредственного вме-
шательства божественных сил в ход исторических событий.
Об этой вере свидетельствует ряд сохраненных Геродотом
рассказов из времен греко-персидских войн. Афинский
скороход Фидиппид, отправленный в Спарту при вести о
высадке персов у Марафона, по дороге встретился с Паном
(VI, 105). Во время Марафонского боя сверхъестественное
видение причинило слепоту афинянину Эпизелу (VI, 117).
Рассказывали о том, как при приближении персидского от-
ряда к Дельфам, священное оружие само легло перед храмом;
Аполлон защитил свои сокровища, наслав большую грозу; на-
пуганные ею и военным кличем, раздавшимся из храма Пронаи,
персы обратились в бегство, а местные герои Филак и Автоной
присоединились к преследователям и поражали неприятелей
(VIII, 36—39). Афиняне покинули свой город, узнав о том, что
священный змей, обитавший на Акрополе, оставил нетронутой
ежемесячно предлагавшуюся ему медвяную лепешку, что было
истолковано как доказательство ухода с Акрополя самой бо-
гини Афины (VIII, 41). Афинский изгнанник Дикей и бывший
спартанский царь Демарат, вернувшиеся в Грецию в свите
Ксеркса, оказались вдвоем на Фриасийской равнине, простирав-
шейся на северо-восток от Элевсина. Как впоследствии расска-
зывал Дикей, со стороны Элевсина показался столб пыли, и
были слышны возгласы, раздававшиеся обычно во время свя-
щенной процессии 20-го боэдромиона, хотя все население
Аттики к тому времени эвакуировалось: то сами боги за от-
сутствием людей совершали процессию. Пыль превратилась
в облако, которое понеслось на Саламин (VIII, 65). Участники
Саламинской битвы рассказывали о появлении призрака жен-
117
щины, которая спросила их, до каких же пор они будут от-
ступать (VIII, 84). Согласно враждебному коринфянам преданию
о той же битве, коринфский адмирал Адимант, уводивший
свои корабли из битвы, повернул назад к месту боя только
после того, как ему повстречалось таинственное быстроходное
судно и те, кто находился на последнем, сообщили ему о по-
беде греков (VIII, 94).
Рассмотренный материал помогает нам лучше понять те
намеки на отношение к Ксерксу как к существу высшего по-
рядка, которые разбросаны в истории Геродота. По преданию
(Хг-ргтас), геллеспонтский муж при виде Ксеркса, переправивше-
гося на европейский берег, воскликнул: „О, Зевс, зачем, при-
няв вид перса и назвавшись Ксерксом вместо Зевса, ты хочешь
согнать с ее места Элладу, ведя за собой всех людей? Ведь
ты и без всего этого мог бы это сделать" (VII, 56). Этот изо-
лированный маленький Хб-р; не сопровождается у Геродота
никакими комментариями. Мы были бы, думается, неправы,
если бы усмотрели в нем не более, чем воспоминание об
остроте или шутливом замечании, сделанном кем-то по адресу
Ксеркса. Геллеспонтский грек выразил в своем восклицании
весь ужас перед могуществом персидского царя, который ка-
зался ему воплощением резгневанного Зевса.21 Это сравнение
персидского царя с верховным богом не было забыто в Греции:
из него исходил Горгий, когда назвал Ксеркса „персидским
Зевсом".22 Когда греки, засевшие в Фермопилах, отправляют
посланцев к некоторым греческим племенам, чтобы побудить
их прийти им на помощь, они поручают прежде всего напом-
нить о том, что на Элладу идет не бог, а человек — р-р Osov
sivac tov гтссоута гтг! tyjv ’EXXaSa, aXX’avS-pcoirov (VIII, 203), и ЭТО
должно было звучать как прямой вызов тем, кто распростра-
нял слухи о божественности Ксеркса. Позже, когда оставлен-
ный в Греции Мардоний делает попытку склонить афинян к
миру с персами, отправленный им к афинянам в. качестве посла
македонский царь Александр от своего имени советует им по-
мириться с Ксерксом, указывая на то, что персидский царь
обладает сверхчеловеческим могуществом — xai р.р oovap?.; 6-
кер avOpWKov т) рахХго; eart (VIII, 140 р). Сам Ксеркс, по Геродо-
ту, выделялся среди своего войска ростом и красотой и был
наиболее достоин иметь такую власть (VII, 187). Напомним,
афинянка Фия, представлявшая богиню Афину во время цере-
монии возвращения Писистрата в Афины, была выбрана для
этой роли именно по признаку роста и красоты (I, 60). Впе-
чатление, произведенное персидским войском в тех странах,
по которым оно проходило, долго не изглаживалось: Геродот
сообщает, что фракийцы в его время почитали — aspovtai, ту
дорогу, по которой шел Ксеркс (VII, 115 fin.).
Такие настроения приводили к мысли о безнадежности со-
противления и подготовляли добровольное подчинение персам.
118
В противовес этому патриоты выдвинули свое осмысление со-
бытий: Ксеркс — не бог; стремясь играть роль, не подобающую
человеку, он вызывает зависть богов — 06vo$ Oe»v и должен
погибнуть. Подобная концепция, основанная на старинных пред-
ставлениях, не могла претендовать на новизну, но, применен-
ная к тогдашней действительности, она стала мощным идеоло-
гическим орудием в руках патриотически настроенных -частей,
слоев и кругов греческого народа. Наши источники не дают
возможности вполне точно определить, какие социальные слои
и в каких государствах являлись в это время носителями
патриотической идеи, но роль демократических Афин среди
борцов за греческое дело и союз аристократической Фессалии
и аристократических Фив с персами, сами по себе достаточно
показательные факты. Если Геродот отводит идее о зависти
божества такое большое место в истории Ксеркса, то только
потому, что эта идея лежала в основе большого количества
греческих сказаний об этом царе. На почве религиозных пред-
ставлений вырос благоговейный ужас перед нечеловеческим
могуществом персидского царя и на той же почве было най-
дено средство, способное поднять дух народа и внушить ему
уверенность в победе над врагом?3 Некоторую аналогию с этим
представляет обращение Фемистокла с ответом пифии: небла-
гоприятному толкованию последнего он противопоставил свое
толкование, сулившее победу на основании тех самых слов
оракула, из которых выводилась неизбежность поражения (VIII,
142—143).
Когда вестник в „Персах" Эсхила говорит о роковой ошибке
Ксеркса под Саламином—„он не понял хитрости греческого
мужа И зависти богов" ........оо £uvsi<; Sokov ‘'Ekkiqvo; avopo;
оббё B'gcov <p&6vov (361 sq.), то уже отсутствие каких-либо спе-
циальных пояснений к выражению B-ewv <p96vov убеждает нас
в том, что афинские граждане в 472 г. (год постановки траге-
дии) хорошо знали и это ,выражение и его реальный смысл.
Личные взгляды трагика, выраженные им в „Агамемноне",
прямо противопоставляются старинным воззрениям ^728 sqq).
Большое счастье человека, как. думает Эсхил, не порождает
бед, последние могут быть результатом только какого-нибудь
преступления. Наоборот, в „Персах" поэт всецело стоит на
почве общепринятых взглядов, которыми были проникнуты
рассказы его современников о Ксерксе и его походе. Таким
образом, в своей высоко патриотической трагедии24 Эсхил не
является новатором, он не создает концепцию <p&6vo; Oswv,
а лишь напоминает о ней. Широкие массы афинского народа
верили в действие того, что называлось завистью богов, с этой
верой выдержали всю тяжесть войны с персидским царем
и спустя несколько лет после изгнания врага из Аттики, веро-
ятно, с удовлетворением слушали стихи великого трагика,
возвращавшие их к настроениям героических годов.
119
Грандиозность приготовлений, оскорбление Геллеспонта и:
ряд других действий Ксеркса были сами по себе достаточным
проявлением надменности. Ко всему этому, по-видимому, до-
бавлялось еще кое-что. Дарий и Ксеркс, предпринимая свои
походы против греков, мотивировали их необходимостью ото-
мстить афинянам и эретрийцам за их помощь восставшим
ионийцам. Никому не придет в голову приписывать эту моти-
вировку Геродоту; последний только повторяет то, о чем го-
ворило персидское правительство. Каковы бы ни были персид-
ские рассказы или официальная точка зрения в Персии до
и после похода Ксеркса (cf. VIII, 102—Ксеркс достиг своей
цели, сжег Афины и возвратился домой),25 нет никакого со-
мнения в том, что в намерения персидского царя входило не
только разрушение Афин, но и прочное покорение всей Греции.
Несоответствие истиной цели похода официальной его моти-
вировке, своекорыстные намерения, прикрываемые благовидным
предлогом, отмечены уже Эсхилом в „Персах" (233 sq.):
’Akka fxTjv i'|x£ip’ £fxo<; TTjvoe {Црааас koXiv; Паза ^ap '[svoiVav
‘EUa; paoiXeax; 6ktq%oo<;. Атосса спрашивает предводителя хора:
„Так мой сын желал захватить этот город (Афины)? „Ответ:
„Да, ведь вся Эллада стала бы подвластной царю“. В этих
словах не только признание Афин главным оплотом свободы
Греции, но и прямое указание на захватнические цели персид-
ской политики. Едва ли для греков, современников войны
с Ксерксом, могли звучать как гипербола стихи Эсхила (74 sq.):
KoXoavSpoo S' ’Aata<; &oopio<; ap/tov em Ttaoav ^&6va Kotfxavoptov 8-etov
eXaovet — „Неукротимый властитель богатой мужами Азии го-
нит против всей земли божественное стадо".—Геродот в шести
местах говорите распространявшихся на всю Грецию завоеватель-
ных планах Персии, осуществить которые предполагалось под
прикрытием возмездия Афинам. Поход Мардония был направ-
лен официально против Афин и Эретрии, но в действительности
имел гораздо более широкие цели — покорение возможно боль-
шего числа греческих городов (VI, 43 fin.—44 init). Дарий
все время думал о походе против Афин, замышляя под пред-
логом этого похода подчинить себе всех тех греков, которые
не дали ему добровольно землю и воду (VI, 94). Ксеркс гово-
рит о своем намерении пройти походом по всей Европе и со-
единить под своей властью все земли (VII, 8 7, 5Q). Поход
Ксеркса лишь на словах был направлен против Афин, на деле
же — против всей Эллады (VII, 138). Ту же мысль повторяют
послы, отправленные из Греции в Сиракузы (VII, 157). Настой-
чивое повторение одной и той же мысли у Геродота не дока-
зывает самостоятельного и оригинального подхода историка
к истолкованию событий. Совпадение мыслей Геродота с тем,
что выразил в выписанных выше словах Эсхил, подсказывает
нам иное решение вопроса. О намерениях Ксеркса завоевать
всю Грецию и даже весь мир упорно говорили в Греции во
120
времена Саламина и Платей, и тот, кто, подобно Геродотуг
собирал предания о греко-персидских войнах, получал вместе
с рассказами и сообщения об этих планах персидского царя.
Еще один текст, думается, может получить истолкование
в связи со всем сказанным выше. Если мы вспомним судьбу
Креза и Поликрата, ставших жертвами зависти богов, и срав-
ним постигшую их кару с тем, что испытал Ксеркс, то нам
сразу бросится в глаза большая разница. Крез, хотя и остался
жив, но потерял сына, лишился власти, был свидетелем паде-
ния своего царства и остаток жизни провел в зависимом поло-
жении. Как бы ни была велика неудача Ксеркса, его судьбу*
нельзя сравнить с судьбой Креза, Поликрата и других, на кого
обрушилась зависть богов. Мы знаем, что много лет спустя
после Саламинской битвы, в 465 г., Ксеркс был убит заговор-
щиками. Геродот об этом не упоминает, хотя и знает, что
Ксеркса уже нет в живых (VI, 98). Говоря о зависти богов,
историк думает только о неудаче Ксеркса в Греции, см. речь
Фемистокла: Osoc т£ xai 7]р<ое<:, oi icpQ'OVTjaav avBpa eva те ’Aoliqe
xai -tTjc: Eop(i>iriq<; paaiXsooat (VIII, 109). После похода Ксеркса
прошло четыре десятилетия, и Геродот знает, что персидская
держава не только не распалась, но продолжает оставаться
большой силой. Собственные (но не обязательно оригинальные)
мысли Геродота насчет взаимоотношений между Персией и
греческим миром высказывает Артемисия на совете у Ксеркса
после Саламинской битвы: „ведь если ты со своим домом
останешься невредимым, грекам не раз придется выдержать
много боев за свое существование" (VIII, 102). Но так ли ду-
мали греки сразу после поражения Ксеркса и даже через
несколько лет после изгнания персов? Эсхил, поставивший
„Персов" через восемь лет после Саламина, заставляет свой
хор, состоящий из персидских старцев, в день получения вести
о поражении так сокрушаться по поводу положения персид-
ского государства (584—597):
xol 5’ava yav ’Aatav Stjv
585 ooxsti irspoovop-oovTat,
ouxs-tt Saajxocpopooacv
SeoKoauvoioiv avayocan;,
out’ Ic, yav irpoKtTvovTS<;
api-ovTar paaiXeta
590 yap StoXioXev la/tk.
ooS’ ext yXdjaaa Bpoxoiatv
ev cpuXaxau;’ XeXoxat yap
Xab<; eXeoQepa pdCeiv,
a><; sXoO-tj Cuyov dXxag.
595 Alp-a/O-sioa S’apoupa,
AtavT0$ TCcpixXoa-ta
vaaoe e/et xd Hepawv.
121:
„Живущие в Азии больше не подчиняются персидским зако-
нам, больше не платят дани, повинуясь принуждению со стороны
господ, и не будут, пав на землю, подчиняться власти: ведь
царская мощь погибла. Люди больше не сдерживают своего
языка. Народ распустился и говорит свободно, когда уничто-
жено ярмо силы. Окровавленная пашня, омываемый морем
остров Аянта владеет достоянием персов".
' Остережемся интерпретировать как свидетельство о фактах
то, что может быть только свидетельством о настроениях.
Стихи Эсхила говорят не о том, что творилось в персидском
государстве, а о том, как представляли себе состояние послед-
него и что хотели бы узнать о нем греки, в частности афиня-
не, современники Эсхила. При этом, разумеется, часть этих
представлений и пожеланий могла соответствовать действитель-
ности. Смысл стихов Эсхила: персидская держава распадается.
Персидский хор не отделяет своих интересов от интересов
персидской царской власти. Народы, живущие в Азии, стре-
мятся освободиться из-под власти персов (584—585), они не
хотят больше платить дани (586—587), не будут больше раба-
ми (588—589). Все это сказано, конечно, не о персах, которые
были господствующим народом и никакой дани не платили
(Геродот Ш, 97). Причина движения среди подвластных наро-
дов — гибель царской мощи (589—590). Люди больше не склон-
ны молчать и позволяют себе слишком свободные речи, страх
перед силой больше никого не удерживает (591—594). Эги послед-
ние стихи тесно связаны с предыдущими и могут относиться только
к народам, покоренным персами, а не к самим персам. Всякое со-
мнение на этот счет устраняется дальнейшими стихами (595—597),
в которых оплакивается крушение персидского могущества.
Строфа и антистрофа представляют собой единое целое и посвяще-
ны развитию одной мысли: после Саламинс^ой битвы, в результате
крушения могущества персов и их царя (для хора персидских
старцев—это одно и то же), наступает распадение монархии Ахе-
менидов и конец власти персов над Азией.20 Реальными событиями,
поддерживавшими надежды греков на разрушение персидского
царства, были, с одной стороны, перенесение войны в Азию, осво-
бождение от персидского ига всей прибрежной полосы Малой
Азии от Ионии до Памфилии (Плутарх, Кимон, 12), образова-
ние морского союза, экспедиция Павсания на Кипр,27 с дру-
гой — восстания во внутренних сатрапиях Персии, каковым
было, например, восстание в Вавилоне, относимое некоторыми
исследователями к '480—479 гг.28 Чаяния греков отразились,
может быть, и в новелле о любви Ксеркса к Артаинте, в той
части, где рассказывается о намерении Масиста поднять вос-
стание в Бактрии (IX, 113). Стихи Эсхила написаны тогда,
когда, как казалось грекам, самое существование персидского
государства было под большой угрозой: концепция cpOovo; Э-ейг?
требовала определенной развязки.
122
Нам предстоит ответить на вопрос, действительно ли мысль
о 06уо$ O-e&v, унаследованная от предшествующих поколений,
лежит в основе осмысления Геродотом исторических событий
вообще и пронизывает собой весь его труд. Совершенно спра-
ведливо указывают на то, что в рассказах о Ксерксе, Крезе,
Поликрате, а также в рассказе о страшном конце Феретимы,
которая в своем мщении перешла границу дозволенного людям
(IV, 205), эта мысль доминирует над всеми прочими. Однако
перечисленными рассказами не исчерпывается все содержание
истории Геродота. Не будем искать применения принципа «рО-буо;
Dstov к объяснению тех событий, где для него не могло быть
места. Ничто не могло подать повода говорить о гневе и ме-
сти богов в рассказах о Ликурге (I, 65), о нахождении остан-
ков Ореста (I, 68), о переселении пеонов из Европы в Азию
(V, 12—16) и во многих других. Можно согласиться с тем, что
отсутствие интересующего нас объяснения в тех случаях, где
есть некоторое основание ожидать его, не позволяет нам де-
лать вывод об отказе Геродота от применения принципа 06уо?
O-scov: когда скифские цари Анахарсис (IV, 76—77) и Скил (IV,
78—80) гибнут от рук своих соплеменников только за то, что
они поддались влиянию иноземных обычаев, то перед нами не
связная история, а лишь два изолированных примера для ил-
люстрации отвращения скифов к чужим обычаям. Падение
Креза, падение и конец Поликрата, плачевный исход походов
Ксеркса, отчасти и конец Феретимы требуют сравнения с ана-
логичными же крупными событиями: прекращение самостоя-
тельного существования государств, свержение или смерть
(или то и другое) могущественных монархов. На двух расска-
зах Геродота можно убедиться в том, что историк помнил
о зависти богов, хотя и не был склонен слишком подчеркивать
руководящую роль последней в событиях. Кир идет на масса-
гетов. Его ждет поражение и смерть (I, 214). Род его вскоре
прекратится, сон предвещает будущее воцарение Дария (I,
209—210). И. вот, начиная свой рассказ о массагетском походе
Кира, Геродот дает такую мотивировку этому походу— „много
важных причин побуждало и подстрекало его: во-первых, его
рождение, то, что он казался чем-то высшим, чем человек;
во-вторых, удача во время войн — куда бы ни направлялся
походом Кир, тому народу нельзя было спастись“ (I, 204). Кир
считал себя существом высшего порядка, и ему во всем со-
путствовала удача — это именно то, что, по представлению
Геродота, вызывает неудовольствие богов. Далее, на военном
совете Крез, предостерегая Кира и ссылаясь на собственный
опыт, говорит: „если ты считаешь себя бессмертным и дума-
ешь, что таково же войско, над которым ты властвуешь, то
мне нет никакой нужды высказывать тебе свое мнение; если
же ты познал, что и ты человек и властвуешь над другими
такими же, то узнай прежде всего, что есть круговорот чело-
123
веческих дел и он, обращаясь, не позволяет одним и тем же
всегда иметь удачу" (I, 207). Выступление Креза, ссылка его
на его собственную судьбу, противопоставление бессмертных
богов человеку, напоминание об изменчивости счастия — все
это из круга представлений <p#6vo<; tte&v и заставляет нас при-
знать, что Геродот умело воспользовался этими представле-
ниями для построения своего эпилога (но только эпилога)
истории Кира.
Гораздо менее подготовлен и проходит почти незамеченным
при чтении краткий намек на зависть богов в рассказе о паде-
нии Априя. Войско, посланное этим фараоном против Кирены,
поднимает восстание. К восставшим присоединяются египтяне,
недовольные Априем (II, 162). Жестокое обращение царя с
одним из вельмож отталкивает от него и тех, кто на первых
порах оставался верен ему (163). Не изменяют ему только
греческие и карийские наемники, которые бьются с восставши-
ми, но терпят поражение. Побежденный Априй лишается пре-
стола, свободы, а в скором времени и жизни. Рассказав о по-
ражении египетского царя, Геродот несколько неожиданно за-
мечает: „Априй, говорят, был убежден в том, что даже ни
один бог не может лишить его царской власти: до такой сте-
пени его положение казалось ему прочным" (II, 169). В этом
замечании мы, думается, вправе усмотреть некоторое, хотя
и очень слабое, отражение представлений о завистливости бо-
гов. Подчеркивание самоуверенности Априя —в духе собствен-
ных высказываний Геродота. Заслуживает все же внимания то
обстоятельство, что историк не использовал наличные в тради-
ции (Хе^етас) моменты для создания большого построения с гла-
венствующим мотивом cpflovo; &8(5у.
Никаких следов влияния концепции «pftovo; Oefi>v мы не най-
дем в некоторых других аналогичных случаях. Возьмем только
подробные рассказы о трех крупных событиях. Первое — паде-
ние Астиага и вместе с тем господства мидян над персами
(I, 107—130). На протяжении многих глав очень усиленно под-
черкивается мотив мести за обиду. Астиаг вдвойне обидчик.
Он хотел убить Кира и сам признает свою несправедливость—
n^ixeov (121), Кир имеет полное право мстить ему (124). С дру-
гой стороны, Астиаг нанес смертельную обиду Гарпагу, убив
его малолетнего сына и угостив отца мясом ребенка. Взаимо-
отношения между царем и вельможей складываются по схеме
dStxt-ij — -Нац (119, 123, 124, 127, 129). Нигде — никакого упоми-
нания о зависти богов, и мы не должны от себя добавлять то,
чего нет в нашем источнике. Второе — падение египетского
царства. Последний фараон Псамметих III (у греков — Псамме-
нит) упоминается только как наследник Амазиса и как герой
новеллы об испытании, которому подверг его Камбиз (III, 10,
14—15). Все, что рассказывается о царствовании его отца
и предшественника Амазиса (II, 162, 172—182), лежит вне
124
представлений о зависти богов. Если мы обратимся к первым
главам третьей книги Геродота, где рассказывается о причинах,
побудивших Камбиза итти на Египет, то и там не окажется
следов этих представлений. Согласно первому рассказу, пер-
сидскому, Амазис обманул Камбиза, послав ему не свою дочь,
а Нитетиду, дочь Априя (III, 1; так же рассказывал и Ктесий—
fr. 8, Baehr). По второму рассказу, египетскому, Камбиз был
сыном этой Нитетиды и Кира (III, 2). Геродот опровергает этот
рассказ,' приводя против него два довода: сын от чужестранки
•(voO-ос) не может царствовать в Персии, если есть законный
(piqatoc) наследник; кроме того, известно, что Камбиз был
сыном Кассанданы, происходившей из рода Ахеменидов. Под-
робное изложение этого недостоверного рассказа не входило
в план Геродота, так что о содержании и смысле его прихо-
дится догадываться на основании некоторых указаний нашего
автора и известных нам фактов. Египтяне, сказано у Геродо-
та, присваивают себе Камбиза — oionqtsovTat Какова. Он сын
Нитетиды и, следовательно, внук и законный наследник Априя.
Если так, то поход Камбиза на Египет может быть мотивиро-
ван, по этому рассказу, его жаланием завладеть принадлежав-
шим ему по праву наследством. Амазис должен был потерпеть
наказание как похититель престола. Разумеется, такая тради-
ция плохо вязалась с приводимыми дальше у Геродота еги-
петскими же рассказами об издевательствах Камбиза над еги-
петской религией. Этот Хбрс о Камбизе, сыне египтянки, не
мог возникнуть в той персофобской среде, которая создала
другие рассказы Геродота об этом царе. Считать Камбиза своим
законным царем могли лишь те из египтян, кто вполне при-
мирился с персидской властью. Нам известна фигура египтя-
нина Уджагорресента, современника персидского завоевания,
первосвященника храма богини Нейт в Саисе и начальника
морских сил Египта, который открыл персам северные границы
страны и этим облегчил им ее завоевание.29 Из надписи, оста-
вленной этим откровенным сторонником персидской власти, вид-
но, что Камбиз принял после покорения Египта титул египет-
ского фараона, оказывал уважение египитской религии и явно
стремился к сближению с высшими кругами местного жрече-
ства. Не в этих кругах, хорошо осведомленных о происхож-
дении Камбиза, возникло предание о рождении персидского
царя от дочери Априя, но это предание, при всем своем про-
тиворечии с историческими фактами, шло навстречу тенден-
циям жреческой верхушки представить завоевателя законным
преемником фараонов. Существовал и третий рассказ о при-
чине египетского похода Камбиза, тоже, по мнению Геродота,
недостоверный: будто бы будущий покоритель Египта еще
десятилетним ребенком объявил, что отомстит египтянам за
унижение своей матери Кассанданы, которая была оскорблена
почетом, оказывавшимся египетской жене Кира (III, 3).
125
На всем этом пришлось остановиться дольше, чтобы пока-
зать, чго не только падение лидийского, но и падение египет-
ского царства объясняется у Геродота без всякого намека на
зависть богов. Наконец,третье крупное событие — падение тира-
нии в Афинах. Весь комплекс фактов, составляющих это собы-
тие, изложен в сухом рассказе, в котором нельзя не заметить
стремления автора выдвинуть заслуги Алкмеонидов (V, 62—65;
cf. VI, 128). Мысль общего характера отразилась лишь в очень
сжатом рассказе об убийстве Гиппарха: в ночь перед роковым
для него Панафинейским праздником Гиппарх слышит во сне
два вещих стиха, смысл которых в том, что за несправедли-
востью всегда следует возмездие (V, 56).
Эти примеры, касающиеся больших событий, притом ана-
логичных тем, которые объяснены на основании
показывают, что Геродота никак нельзя причислить к тем
историкам, которые исходят в своих объяснениях из единого
принципа. Зависть богов объясняет у него некоторые крупней-
шие события мировой истории, но она остается не при чем при
объяснении других такого же рода событий и, следовательно, ее
нельзя считать единственным и обязательным принципом исто-
рического синтеза у Геродота. Представление о <pO-6voc Oswv
занимало много места в сознании Геродота, являлось одной из
его излюбленных концепций, но ни в коем случае не было
ключом, открывавшим все ларцы. Оставляя пока в стороне
вопрос о том, каким образом комбинировались у Геродота
разные принципы объяснения событий, продолжим наш обзор f
самих этих принципов.
Все воззрения, о которых до сих пор шта речь, коренились
в религиозном сознании, отражая разные ступени его развития.
Эти воззрения, воплощенные в ряде исторических рассказов,
вместе с последними вошли в историю Геродота и мирно ужи-
лись друг с другом, несмотря на существующие между ними
противоречия. Геродот принимал традиционные рассказы вме-
сте с заложенной в них философией. Таким же традиционным
представлением для времени Геродота было представление
о человеке как кузнеце своего собственного счастья, харак-
терное для эпохи далеко зашедшего разложения родового
строя и перехода к строю рабовладельческому. Старый обще-
ственный порядок разрушается под напором новых экономиче-
ских отношений. Место человека в обществе начинает опре-
деляться не его происхождением, а его богатством. Цензовые
конституции закрепляют новое положение: деление на благо-
родных и неблагородных отходит на второй план перед деле-
нием на богатых и бедных. В переходную эпоху новый кри-
терий оценки человека по его экономическим возможностям
не только выдвинул новый господствующий слой в рабовла-
дельческом обществе, но и мог казаться многообещающим
для более широких слоев свободного населения. Перед многи-
126
ми, казалось, открывались широкие возможности. Ряд Хб-рс
VII—VI и даже V в. прославляет смелого человека, который
благодаря собственному уму, энергии, инициативе пробивает
себе дорогу в жизни. К ним примыкают Xd-yot о людях сильной
воли и ума, которые подчиняют себе других и руководят со-
бытиями. Герои этих рассказов одарены свойством, которое
в просторечии называлось по-ионийски aocpt-rj, т. е. находчи-
вость, ловкость, умение, даже изворотливость. Оно проявля-
лось не только в действиях, но и в словах: умные советы,
остроумные ответы. Многие из рассказов Геродота имеют своей
темой проявление этой soor/j отдельными лицами, группами
людей или целыми народами.30 В основу таких рассказов по-
ложена мысль, высказанная Фемистоклом перед Саламинской
битвой: „здравые замыслы людей обычно удаются, если же.
замыслы не являются здравыми, то и божество не хочет спо-
собствовать человеческим планам* (VIII, 6O7).
Решающее значение в событиях принадлежит в этих рас-
сказах человеческому уму. Спартанец Лихас находит важные
для блага его родины останки Ореста, пользуясь указаниями
оракула, в истинный смысл которых он один сумел проникнуть
(I, 68). Фалес отводит в другое русло течение реки Галис,
чтобы дать возможность войску Креза продолжать свое дви-
жение на восток (I, 75). Спартанец Оф’риад, уцелевший от бит-
вы между тремястами спартанцев и столькими же аргосцами,
не ушел с поля, подобно двум уцелевшим противникам, а при-
нял все меры к закреплению за собой победы (I, 82). Кир или
человек, подавший ему добрый совет, отвел в сторону воду
реки Евфрата и этим облегчил взятие Вавилона персами (I, 191).
Египетская сказка, подхваченная греками, рассказывает о лов-
ком воре, который под конец стал мужем царской дочери
(II, 121). Вся серия рассказов об Амазисе посвящена, в сущ-
ности, проявлениям ооф^ этого царя, происходившего, по пре-
данию, из незнатной семьи (II, 172—175; самое слово
в главе 172). Крез своим удачным ответом угождает Камбизу
(III, 34). Конюх Дария находит способ заставить коня заржать
во время и таким образом помогает Дарию взойти на престол;
трижды на протяжении рассказа Геродот напоминает о „муд-
рости" своего героя—об? юра (III, 85 — 87). Скорее
о счастливой случайности, чем о ловкости своего героя, одна-
ко все же и об умении воспользоваться счастливо сложивши-
мися обстоятельствами, говорит новелла о возвышении Сило-
сонта. Он подарил свой плащ нуждавшемуся в нем царскому
оруженосцу Дарию, а тот, став впоследствии царем, щедро
вознаградил Силосонта (III, 139—140). Зопир действует на осно-
вании известных ему предопределений судьбы, но проявляет
при этом такую инициативу, бесстрашие и преданность долгу,
что для читателя вся новелла превращается в рассказ о под-
виге персидского полководца (III, 150—158). Митиленский стра-
127
тег Коес своим советом предотвращает опасность, которую
неизбежно принесло бы выполнение первоначального приказа
Дария о разрушении мостов через Дунай (IV, 97). В рассказе
о происхождении савроматов известная роль отведена удачной
выдумке скифов, которые предписали определенный образ
действий своим юношам, назначенным следить за амазонками
(IV, 110—117). Дарий применяет военную хитрость при от-
ступлении из Скифии (IV, 134—135). Греки, охранявшие мосты
через Дунай, удачно выходят из затруднения, разрушив толь-
ко те части мостов, которые примыкали к скифскому берегу
и тем самым по видимости удовлетворив требование скифов
(IV, 139). Пеоны победили перинфяп потому, что правильно
поняли предсказание о победе (V, 1).Двое братьев, замыслив-
ших захватить власть над своими соплеменниками-пеонами,
удачной инсценировкой сумели заинтересовать Дария в пере-
селении пеонского народа в Малую Азию (V, 12—14). Алек-
сандр Македонский применяет хитрость —переодевание муж-
чин в женские одежды, чтобы расправиться с персидскими
послами; вторая хитрость — подкуп и отдача сестры в заму-
жество, прямо названная оо<?Ц, помогает ему скрыть все сле-
ды убийства (V, 17—21). Известную аналогию с рассказами
•об Амазисе представляет небольшая серия рассказов о Гистиее,
который в одном месте характеризуется как oecv6<; и <зо<ро<; (V, 23).
Он подает Ариста гору сигнал к началу восстания, отправив
к нему раба, на голове которого он вытатуировал текст пись-
ма (V, 35). Он убеждает Дария в необходимости отпустить
его в Ионию, где уже началось восстание, будто бы для того,
чтобы навести порядок, а затем привести к покорности остров
Сардинию, заставляя таким образом царя содействовать вы-
полнению планов, против него же направленных (V, 106 — 107).
Спрошенный ионийцами, почему он преждевременно подал
знак к началу восстания, он придумывает лживое, но правдо-
подобное объяснение (VI, 3). Гистией в полной мере оправ-
дывает слова, сказанные ему Артафреном по поводу причины
восстания ионийцев: „Эту обувь сшил ты, а надел Аристагор"
(VI, 1). Артафрен ловко воспользовался предательством Гер-
миппа, чтобы узнать, кто из персов был сообщником Гистиея
(VI, 4). Алкмеон получил разрешение у Креза взять из его
сокровищницы столько золота, сколько он будет в состоянии
унести с собой. Находчивый грек надел на себя самые широ-
кие одежды и самую широкую обувь, какую он только мог
найти. Наполнив одежду и обувь золотым песком, он посыпал
волосы золотом и набрал его в рот. В таком виде он вышел,
похожий, говорит Геродот, на кого угодно, но только не на
человека. Увидя его, Крез весело рассмеялся и подарил ему
еще столько же золота, сколько тот готовился унести (VI, 25).
Мы знаем, как высоко ставил Геродот род Алкмеонидов, и не
имеем основания считать, что рассказ об Алкмеоне передан
128
историком с целью опорочить его потомков. Смех, которым
сопровождалось чтение этого рассказа, мог быть только смехом
сочувствия. Недаром Геродот заканчивает новеллу словами,
в которых трудно уловить неодобрительный или насмешливый
оттенок: „так разбогател этот дом, а Алкмеон, выкормив чет-
верку коней, одержал победу на олимпийских играх". Демарат
находит решающий довод в пользу притязаний Ксеркса на
персидский престол (VII, 2—3). Весь цикл рассказов о Феми-
Стокле построен по образцу рассказов о ловком герое, кото-
рый умеет придумать выход из любого тяжелого положения.
Геродот получил эти рассказы после их переделки во враж-
дебном Фемистоклу духе, но и в таком виде они не слишком
исказили первоначальный образ „мудрейшего" из греков: Сикинн
в своей речи к Ксерксу называет Фемистокла зо^тато; (VIII, ПО);
„мудрым“—аорб; считают его не только афиняне, но и сам
Геродот (ibidem). Изобретательность прорицателя Теллия до-
ставляет фокидянам победу над фессалийцами (VIII, 27), а хит-
рость самих фокидян помогает им погубить фессалийскую
конницу (VIII, 28). Артемисия сумела воспользоваться предста-
вившимся во время Саламинской битвы случаем,чтобы выслу-
житься перед Ксерксом (VIII, 87—88). Прорицатель Гегесистрат,
попавший в руки к своим врагам-спартанцам и закованный ими,
даже в таком положении не растерялся: он спасся, пожертво-
вав частью своей ноги (IX, 37).
Всем перечисленным категориям рассказов противостоит
тот ряд Xopt, который начинается разобранной выше новеллой
о беседе Креза с греческим мудрецом по поводу предполагав-
шейся морской экспедиции лидийского царя против острови-
тян (I, 27). Когда, по рассказу Геродота, Аристагор прибывает
в Спарту, чтобы побудить спартанцев помочь восставшим ионий-
цам, Клеомен в последней беседе спрашивает его о продол-
жительности пути от моря до местопребывания персидского
царя и получает ответ — три месяца. Тогда Клеомен приказы-
вает ионийцу до захода солнца удалиться из Спарты, „ибо
некрасивое слойо говоришь ты лакедемонянам, если хочешь,
отвести их на расстояние трех месяцев пути от моря" (V, 50).
Новелла о переговорах Аристагора с Клеоменом осложнена
самыми разнообразными элементами, но зерно ее — в приве-
денном ответе спартанского царя: Спарта отказалась помогать
ионийцам, так как ее главная сила, сухопутное войско, не
привыкла действовать на таком далеком расстоянии от моря.
Оставленный Дарием в Европе военачальник Мегабаз увеко-
вечил себя в памяти греков своим замечанием о халкедоня-
нах. Узнав, что последние обосновались в стране за семнад-
цать лет до основания Византия, он сказал, что халкедоняне
в это время были слепыми, в противном случае они не заняли
бы худшего места, когда еще не было занято лучшее (IV, 144).
С точки зрения Геродота и греков VI—V вв., действительно,
9. Зак. 586
129
было непонятно, как могли более ранние поселенцы не за-
метить всех тех выгод, какие сулило основание города в том
месте, где семнадцать лет спустя возник Византий.
Больше всего материала по интересующему нас здесь воп-
росу доставляет история греко-персидских войн. Почему по-
терпели поражение персы? На этот вопрос ряд Kopt отвечает
ссылкой на cpO-ovo; 9wv. Наряду с этим есть упоминания о пре-
ступлениях Ксеркса, о судьбе. Однако этим не исчерпываются
ответы, которые можно извлечь из имеющихся у Геродота
рассказов. Мы встречаем у него Хоре, которые ищут объясне-
ния поражения Ксеркса вне того круга представлений, в кото-
ром вращаются рассмотренные выше новеллы. Беседа Ксеркса
с Артабаном, во время которой последний выдвигает доводы
против похода на Грецию, полна совершенно реальными сооб-
ражениями. Артабан указывает на то, что в Греции нет ни
одной гавани, в которой мог бы укрыться в случае бури
огромный персидский флот, между тем как следовало бы иметь
не одну такую гавань, а несколько, на протяжении всего
побережья; сухопутному же войску по мере продвижения
вдаль все больше и больше будет грозить голод (VII, 49).
Ксеркс, наоборот, уверен в скорой победе. Опасаться голода,
по его мнению, не следует, так как персы будут нести с собой
много провианта, который, вдобавок, будет пополняться хле-
бом тех мест, по которым они будут проходить (VII, 50).
В „Персах" Эсхила также говорится о голоде, грозящем
всякому вражескому войску, вторгшемуся в Грецию. Тень
Дария говорит, что сама земля является союзницей греков
(792), и на вопрос, как это понимать, поясняет, что греческая
земля убивает голодом слишком многочисленное войско (794).
Персидский хор говорит о необходимости отправить новое
войско, хорошо снабженное всем. Сходство высказываний
Эсхила и Геродота очень велико, но одно существенное обстоя-
тельство не позволяет считать мысли, высказанные Геродотом,
заимствованными у Эсхила: трагик и историк — один раньше,
другой позже — вращались в одной и той же среде, где ответ
на вопрос о причинах неудачи персов, найденный во времена
Эсхила, не мог быть забыт в годы пребывания Геродота
в Греции и, в частности, в Афинах. Разница поколений сказа-
лась, может быть, в том, что Эсхил лишь мельком затрагивает
вопрос о голоде и сразу переключает внимание зрителя на те
действия врага, которые должны были вызвать против него
гнев богов: персы грабили и жгли храмы, разрушали алтари,
низвергали статуи богов. Геродот очень далек от отрицания
влияния божественной воли на ход войны, но отводит боль-
шую роль и неблагоприятным для Ксеркса естественным усло-
виям, о которых говорит Артабан. Опасения последнего оправ-
дываются. Буря впоследствии сильно вредит персидскому
флоту (VII, 188, 190), а сухопутное войско действительно
130
очень страдает от голода (VIII, 115, 117). Наконец, именно
деталь о гаванях, которой нет у Эсхила, доказывает не только
независимость от него Геродота, но и наличность общего
фонда, из которого оба они черпали (иначе пришлось бы
прийти к нелепому выводу о том, что Геродот, вообще слабо
разбирающийся в вопросах сухопутной и морской войны,
в данном случае сделал наблюдение, которого не могли сде-
лать современники греко-персидских войн).
Тоже реалистическое, но уже иного характера объяснение
дает беседа Ксеркса с Демаратом (VII, 101 — 105). Произведя
смотр своего войска и флота, персидский царь посылает за
находящимся в его свите спартанцем Демаратом и спраши-
вает его, будут ли в состоянии эллины сопротивляться его
могуществу; по его собственному мнению даже соединенные
силы всех западных народов не могли бы противостоять ему
(101). В начале своей ответной речи Демарат указывает на то,
что греки всегда жили в бедности, но доблесть их благопри:
обретенное достояние и происходит от мудрости и крепкого
закона; эта доблесть помогает им защищаться от бедности
и от порабощения (102). Дальше, переходя к лакедемонянам,
он говорит о превосходстве их военного строя, который поз-
воляет им, находясь в строю, сражаться с врагом, во много
раз превосходящим их своей численностью; поэтому в едино-
борстве они не слабее врага, а действуя все вместе, оказы-
ваются наилучшими воинами (102—104). Спартанцев вооду-
шевляет на бой закон, который повелевает им победить или
погибнуть; они боятся его больше, чем народы персидского
царства боятся своего царя (104). Эти слова о законе — ответ
Демарата на замечание Ксеркса, что бесстрашие спартанцев
могло бы быть понятным, если бы над ними был единый
властитель, страшась которого, они, подгоняемые бичами, шли
бы против более многочисленных врагов — xai toiev dvayxaC6p.evoi
[ласзтф eg irXsovac ekdaaoveg cov-teg (VII, 103). Ксеркс имеет В виду
персидские порядки, на которые он прямо и ссылается — хата
-rpdivov tov 7}(xexepov (ibidem). В этих речах, которыми будто бы
еще до начала военных действий обменялись персидский царь
и спартанский изгнанник, — обоснование превосходства спар-
танских воинов над азиатскими. Свободный строй государства,
повиновение закону, мудрость (т. е. умение), спартанский
военный строй — на одной стороне. На другой—деспотическая
власть царя и бичи. Последние действительно применялись
в персидском войске, но, разумеется, не в тех частях, кото-
рые состояли из персов и мидян. В реальности этих бичей
убеждают два свидетельства Геродота. Войска Ксеркса пере-
ходят Геллеспонт, подгоняемые бичами —Еёр^ 8ё ётегге Siepvj
Eg Еброжтр?, E&TjetTo tov стратоу 6x6 р-астусоу Stapai'vovxa (VII, 56).
Во время последней схватки под Фермопилами начальники
отрядов, стоя позади, бичами гнали воинов вперед: бтсюбе ^р
9*
131
ot Tjyepioves w теХесоу e^ov-tec ^aa-ttyac eppcmCov irav-ca avSpa, aiel s<;
to TCposco eiroTpovovTet; (VII, 223). Из приводимых комментаторами31
параллельных свидетельств важно указание Ксенофонта, воен-
ного человека, хорошо знавшего персидские порядки — етбВ-
eoov бкб р.а<5Т1'т<оу (Анабазис, III, 4, 25). Бичи в речи Ксеркса
напоминают читателю о бичах у Геллеспонта и предваряют
бичи под Фермопилами. Бичи не упоминаются в рассказе
о Платейской битве, так как Мардоний, по словам Геродота,
отобрал себе, с разрешения Ксеркса, персов и еще четыре
контингента, а из остальных только избранные части (VIII, ИЗ;
cf. 100, 107). Разбираемый об обмене мнений между
Ксерксом и Демаратом создан с целью объяснить дальнейший
ход событий на основе сравнения государственного строя,
военных порядков, идеологии двух столкнувшихся сторон.
Можно ли думать, что мысли о превосходстве спартанцев над
азиатами были впервые формулированы Геродотом, а не пред-
ставляли собой заключение, сделанное на греческой стороне
после первого же знакомства греков с персидским войском,
самое позднее вскоре после Платейской битвы? Они возникли,
надо думать, не за письменным столом, а на поле битвы,
в результате живого опыта, подобно тому как плодом воен-
ного опыта было наблюдение, сделанное Наполеоном и приве-
денное Фридрихом Энгельсом в ЙАнти-Дюринге" для иллюстра-
ции закона перехода количества в качество. Сопоставим отры-
вок из последнего абзаца XII главы первого отдела „Анти-Дю-
ринга* с разбираемым местом у Геродота: „Два мамелюка
безусловно превосходили трех французов; 100 мамелюков
были равноценны 100 французам; 300 французов большей
частью одерживали верх над 300 мамелюками, а 1000 фран-
цузов уже всегда побивали 1500 мамелюков*.82 У Геродота
Ксеркс в ходе своей беседы с Демаратом узнает от него, что
лакедемоняне не побоятся вступить в бой с персами, „выступят
ли они (лакедемоняне) в количестве тысячи или меньше, или
больше" (VII, 102). Царь смеется и спрашивает Демарата, не
желает ли он в таком случае сразиться с десятью персидскими
воинами; ведь он был когда-то царем тех самых лакедемо-
нян, которые, по его словам, готовы биться с его неисчисли-
мыми полчищами, хотя бы их самих было только тысяча;
если каждый из них может справиться с десятью противни-
ками, то ему, который был у них царем, полагалось бы одо-
леть двадцать врагов; в действительности на одного грека
приходится более тысячи персидских воинов, но даже при
равном количестве греки не устояли бы: среди персидских
копейщиков есть такие, которые способны биться сразу против
трех греков (103). Ответ Демарата: „Я не обещаю, что буду
способен сразиться с десятью мужчинами или даже с двумя;
по своей доброй воле я не вступил бы в единоборство даже
с одним. В случае же настоятельной необходимости и вели-
132
кого состязания я охотнее всего сразился бы с одним из тех
людей, которые говорят, что каждый из них достоин трех
эллинов. Так и лакедемоняне, сражаясь поодиночке, не усту-
пают никому из людей, а собравшись вместе превосходят всех
людей". Различие в ряде деталей (начиная с того, что каждый
спартанец в отдельности не хуже перса) и не совсем одина-
ковый ход рассуждения (менее стройный у Геродота) не ме-
шают видеть, что по существу дела ход мыслей у обоих
полководцев — Наполеона и Демарата — один и тот же.
Оставляем пока в стороне рассказ о совещании Ксеркса
с персидскими вельможами, на котором обсуждался вопрос
о походе на греков (VII, 8—11). Частный вопрос о поведении
фессалийцев во время борьбы греков с персами решает
о словах, будто бы сказанных Ксерксом по поводу Фессалии.
Осмотрев устье реки Пенея и узнав, что возможности другого
выхода в море для этой реки нет, так как страна со всех сто-
рон окружена горами, Ксеркс похвалил фессалийцев за тог
что они своевременно выразили ему покорность, понимая без-
надежность сопротивления: ведь ему ничего не стоило бы
затопить Фессалию, переградив Пенею доступ к морю (VII,
130). К большому вопросу о превосходстве греков, выросших
в условиях свободного строя, над персами, рабами своего
царя, возвращает нас рассказ о беседе перса Гидарна с двумя
спартанцами. Перс недоумевает, почему лакедемоняне отказы-
ваются покориться царю, и пытается прельстить их выгодами,
которые они могут получить от владыки персов. Спартанцы
отвечают, что словесный спор между ними неравный: „Ты
даешь нам советы, испытав на опыте одно и не испытав дру-
гого: быть рабом —это ты знаешь, а свободы ты не испытал,
сладостна она или нет. Если бы ты испытал ее, то совето-
вал бы нам сражаться за нее не только копьями, но и секи-
рами" (VII, 135).
' Новая беседа Ксеркса с Демаратом у Фермопил — естест-
венное продолжение и дополнение первой. То, что раньше
было высказано Демаратом в общей форме, теперь получает
подтверждение на конкретном примере. Ксеркс узнал от своего
разведчика, что лакедемоняне, охраняющие извне стену, воз-
двигнутую у Фермопил, занимаются гимнастическими упражне-
ниями и приводят в порядок свою прическу (VII, 208). Царь
вызывает Демарата и просит объяснить ему поведение лаке-
демонян. Собеседник, сам спартанец, объясняет, что его сооте-
чественники, готовясь к смертному бою, заботятся, согласно
обычаю, о красоте своей головы; поведение их доказывает,
что они намерены защищать Фермопильский проход (209).
Лаконофильская тенденция обеих бесед — гарантия того, что
Геродот — только передатчик рассказа. Эта тенденция прямо
выражена в словах Демарата: „Знай же, если ты подчинишь
себе этих и то, что осталось в Спарте, то нет уже ни одного
133
народа, который будет в состоянии противиться тебе* (VII, 209).
После занятия Фермопил Ксеркс обращается к Демарату
с вопросом относительно количества лакедемонян и, получив
нужные ему сведения, ставит новый вопрос: .каким образом
нам с наименьшим трудом одолеть этих людей?" (VII, 234).
Демарат советует занять остров Киферу, лежащий против
берегов Лаконии, и оттуда тревожить спартанцев. Занятые
защитой собственной страны, они не будут помогать прочим
грекам. Когда вся Греция севернее Пелопоннеса окажется под
властью царя, то и пелопоннесские союзники Спарты сдадутся
без боя, и Спарта останется в одиночестве (VII, 235). Тема
этого рассказа — стратегическая ошибка Ксеркса: он мог бы,
воспользовавшись своим преимуществом на море и удобным
положением Киферы, разъединить силы греков и восторжест-
вовать над ними. Кифера, как известно, играла некоторую
роль в первый период Пелопоннесской войны, когда афиняне,
заняв ее в 424 г., создали тем самым большую угрозу самой
Спарте. Однако ничто не заставляет нас думать, чго рассказ
Геродота об этой беседе по поводу Киферы возник в начале
Пелопоннесской войны под влиянием готовившейся афинянами
оккупации острова. Скорее всего, рассказ возник задолго до
Пелопоннесской войны, когда, в поисках уязвимых мест
Спарты, руководящие круги афинского государства обратили
внимание на Киферу и одновременно с этим в Спарте возникли
опасения насчет этого острова.38 По-видимому, тогда же стали
говорить в Спарте о том, что уже древний мудрец Хилон
выражал пожелание, чтобы Кифера провалилась в море (VII,
235). Непринятие Ксерксом совета Демарата объяснялось тем,
что персидский советник царя не доверял плану, предложен-
ному спартанцем (VII, 236—237).
К вопросу о доблести, дающей грекам превосходство над
их противниками, возвращает нас Хбуо'с о персе Тритантехме,
который, услыхав о том, что наградой на олимпийских играх
служат оливковые венки, а не деньги, воскликнул: „Увы, Мар-
доний, против каких мужей прйвел ты нас сражаться: они
состязаются не ради денег, а ради доблести" (VIII, 26).
В рассказе о совещании греческих предводителей перед
Саламинской битвой (VIII, 54—64) имеется сложное перепле-
тение разных элементов: личные отношения, ловкие ходы Фе-
мистокла, остроумные реплики, но тут же и реальные сообра-
жения. На последних построена вся речь Фемистокла, в кото-
рой доказывается, что грек*'! выгодно принять бой в узком
проливе и что отступление i ,гет с собой гибель (VIII, 60, 62).
К той же категории реалькых планов и соображений отно-
сятся проекты афинских политиков насчет южной Италии
(VIII, 62) и замечание Фемистокла — „всю тяжесть войны несут
на себе наши корабли" (VIII, 62), с которым можно сопоста-
вить то место у Фукидида, где афиняне говорят в спартанском
134
народном собрании по поводу победы над Ксерксом — ev xai;
vauat Tttjv ‘EXXiqvcov та тгрофхата sysvsTo (I, 74, 1). В противополож-
ность рассказам о Демарате, здесь главная заслуга в борьбе
с персами приписывается Афинам и их флоту. Параллелью
к рассказу о совещании греческих вождей является рассказ
о совещании у Ксеркса, на котором Артемисия высказывает
ряд доводов против мнения большинства, считавшего необхо-
димым дать морской бой у Саламина (VIII, 68). Царь признает
ее доводы основательными, но все же принимает мнение боль-
шинства (VIII, 69). Когда, после поражения, Мардоний сове-
тует Ксерксу удалиться в Азию и предоставить ему командо-
вание войском, остающимся в Греции, царь откладывает свой
ответ, так как хочет узнать мнение Артемисии (VIII, 100).
Галикарнасская царица поддерживает предложение Мардония,
указывая на то, что, находясь вне опасности, Ксеркс может
извлечь выгоду как из успеха, так и из неудачи Мардония
(VIII, 102).
Здесь мы опять находим явный признак того, что приве-
денный рассказ не является свободной композицией самого
Геродота. Упомянув о том, что совет Артемисии доставил
Ксерксу удовольствие, Геродот добавляет: „Ведь она говорила
как раз то, о чем он сам думал. Если бы все мужчины и все
женщины советовали ему остаться, он, полагаю я, не остался
бы: до такой степени он боялся" (VIII, 103). Таким образом,
рассказ о совете Артемисии не был нужен Геродоту для мо-
тивирования ухода Ксеркса из Греции: и без этого рассказа
он знал о великом страхе, обуявшем персидского царя. Рас-
сказ о совете и доводам Артемисии, услышанный историком,
заставил его лишь несколько дольше задержаться на одном
месте.
Далее, следуя порядку изложения Геродота, мы встречаем
рассказ о переговорах Фемистокла с жителями Андроса (VIII,
111). Фемистокл, во главе флота, объезжает острова и требует
с жителей денег. Андросцы первые отказываются платить.
В ответ на слова Фемистокла, что афиняне прибыли, имея
при себе двух великих богов — Убеждение и Принуждение —
ПеiU(i> те xai ’Ava^xairj — андросцы говорят, что Афины действи-
тельно велики и богаты и благоденствуют под покровитель-
ством полезных богов, тогда как они, андросцы, бедны зем-
лей и два бесполезных божества не покидают их — Бедность
и Беспомощность — JleviTj те xai ’Ap.v)xaviV, владея этими бо-
жествами, они не дадут денег: сила Афин не могущественнее
их бессилия. Смысл рассказа: скудные ресурсы бедного острова
не позволили его обитателям удовлетворить требования Феми-
стокла и придали им мужество обороняться против более силь-
ного врага. Сравнивая рассказ Геродота об ответе андросцев
Фемистоклу с рассказом Фукидида о переговорах между афи-
нянами и мелийцами (V, 84—114), мы легко придем к заклю-
135
чению о том, что старший историк дает подлинный Хбуос,
а младший — рассуждение в форме беседы, лишь очень отда-
ленно напоминающей Хбр;.34
Македонский царь Александр является к афинянам от имени
персов, чтобы предложить им мир. Спартанцы, опасаясь отпа-
дения Афин, шлют со своей стороны посольство в Афины
с целью отговорить афинян от соглашения с персами. Неза-
висимо от уговоров спартанцев, афиняне твердо решили про-
должать борьбу и отвечают отказом на предложения персов
(VIII, 140—144). Опять соединение разнородных элементов:
здесь и ссылка на оракул, предвещавший изгнание дорийцев
из Пелопоннеса соединенными силами персов и афинян (141),
и упоминание о том, что вся война началась из-за Афин (142),
но центр тяжести — в реальных предложениях царя афинянам
(140 а), в разъяснениях выгоды этих предложений (140 р) и
в ответе афинян (143). Тесно примыкает к этому рассказу
рассказ о переговорах афинских послов в Спарте с целью
ускорить выступление в поход спартанского войска (IX, 7—И).
Еще раз подтвердив свое решение бороться до конца, афиняне
требуют скорейшего выступления спартанцев. Последние
медлят с ответом, ожидая окончания работ по укреплению
Истма, и только слова влиятельного тегейца Хилея, указав-
шего, что укрепления будут бесполезны, если афиняне при-
соединятся к персам, заставляют, наконец, спартанское пра-
вительство двинуть свое войско на север. Два раза Мардоний
отклоняет предложение действовать подкупом, т. е. тем сред-
ством, к которому впоследствии, по словам Фукидида, хотел
прибегнуть Павсаний (I, 131, 2) и действительно прибегал Тис-
саферн (VIII, 45, 3) и которое, по свидетельству Плутарха,
с успехом применяли Перикл (Перикл, 23) и Филипп Маке-
донский (Эмилий Павел, 12; cf. Cicero ad Att., I, 16, 12). По-
видимому, персофильские круги в Греции усматривали при-
чину неудачи Мардония в том, что он не последовал совету
фиванцев послать деньги влиятельным людям в греческих
городах (IX, 2—3). По другому рассказу, также как-то свя-
занному с Фивами, такой же совет дает Мардонию и Артабаз:
запереться в Фивах, где запасено много провианта для людей
и корма для лошадей, и не скупясь рассылать оттуда видным
лицам золото, серебро, драгоценные сосуды (IX, 41).
В рассказе подчеркнуто, что властью был облечен Мардо-
ний, а не Артабаз, который подал дельный совет (IX, 42).
То, что прямо высказано здесь Геродотом, легко подразуме-
вается в ряде других аналогичных рассказов о советах и
предложениях, оставленных без внимания: не Демарат и не
Артемисия, ясно понимавшие положение, а ослепленный своим
величием Ксеркс обладал властью. Неосуществленные возмож-
ности, которые могли бы принести успех или спасти положе-
ние, Хбрс подносит в виде мнений и предложений, высказан-
J36
ных действующими лицами, обладающими трезвым умом и
проницательностью, но лишенными власти. „Из тех страданий,
какие бывают у людей, самое ненавистное то, когда многое
понимаешь, но не имеешь никакой власти" (IX, 16),— сказано
у Геродота в одном рассказе, относящемся, впрочем, к рас-
смотренному выше типу рассказов на тему о неизбежности-
судьбы. т
Три категории Хб-pi занимают у Геродота особое положе-
ние наряду с рассмотренными рассказами, основанными на
близком знакомстве с реальной политикой, возможностями
разных государств, обстановкой военных действий. Подобно
последним, они представляют собой результат анализа истори-
ческой действительности, но отличаются тем, что имеют в виду
не тот или иной исторический момент или событие, а обобще-
ние более широкого характера и иногда дают рецепты для
устранения политических зол. Вместе с тем они все же пред-
ставляют собой подлинные Х6701, сохраняющие в большей или
меньшей степени особенности стиля устного рассказа.
1. Биант Приенский будто бы советовал ионийцам пере-
селиться в Сардинию и там основать город, а Фалес Милетский
еще раньше — создать в самой Ионии крупное политическое
объединение с центром в Теосе (I, 170). Рознь между гре-
ческими государствами и частые войны . между ними отме-
чаются как благоприятное для персов обстоятельство в речи
Мардония на совещании у Ксеркса (VII, 9 0). В отмеченных
случаях речь идет не о том или ином событии, не о той или
иной упущенной возможности, а о некоторых крупных осо-
бенностях политической жизни греческого народа или отдель-
ного греческого племени. Такие Х6701 порождены размышле-
ниями о причинах слабости греков. На покорение Ионии
персами греческая мысль реагировала созданием рассказов
о советах мудрецов покончить с политической раздроблен-
ностью Ионии.
2. Следующая категория Хбуос ярко представлена двумя боль-
шими рассказами. Первый из них — рассказ о том, как Деиок
стал царем у мидян (I, 96—100). Мидяне жили в деревнях
и не знали законов. Деиок задумал стать у них царем. При-
обретя репутацию справедливого человека, он был выбран
судьей в своей деревне. Молва о его справедливости распро-
странилась по всей стране, и люди из других деревень стали
обращаться к нему для решения споров между ними. С тече-
нием времени он до такой степени завоевал всеобщее дове-
рие, что люди перестали поручать разбор тяжб кому бы то
ни было другому. Внезапно Деиок прекратил свою судебную
деятельность под предлогом того, что занятия общественными
делами отвлекают его от его собственных дел. В стране нача-
лись грабежи и другие проявления беззакония. Тогда народ
собрался и решил установить у себя царскую власть. Решение
137
это, по мнению Геродота, который, судя по обстоятельности
его изложения, с большим интересом отнесся к рассказу о
первом мидийском царе, было подсказано друзьями Деиока.
Когда был поставлен вопрос, кому быть царем, все стали
называть и восхвалять Деиока, который и был выбран в цари.
Дальше подробно рассказывается о той организации, какую
получило от своего первого царя мидийское государство. Рас»
сказ о Деиоке до сих пор получил два объяснения: по одному
из них, перед нами настоящий фольклорный рассказ,35 по дру-
гому — нечто иное, именно — политическая спекуляция, хотя
и облеченная в форму, близкую к новелле.36 Стоя на той
точке зрения, что устный рассказ не только в более ранние
века, но и в V в. бытовал в разных слоях греческого общества,
обслуживая разные интересы и запросы, мы отнесем рассказ
о Деиоке к новеллам sui generis, призванным разрешать воп-
росы политико-философского характера, возникавшие в обра-
зованном ионийском обществе в той среде, из которой проис-
ходили Гакатей, Геродот и ряд других лиц, известных нам
из истории литературы и истории философии. Ответ на вопрос
о том, как возникает царская власть, давался в форме новеллы
о Деиоке, первом мидийском царе, результат деятельности
которого был у всех перед глазами: персидская держава была
наследницей мидийской и в самой своей организации в зна-
чительной степени воспроизводила облик своей предшествен-
ницы.
Новелла о Деиоке так решает вопрос о возникновении
монархической власти: умный человек создает себе славу
справедливейшего, затем отходит от общественных дел, чтобы
дать почувствовать народу контраст между его справедливой
властью и воцарившейся анархией, и, наконец, при содействии
своих агентов получает ту власть, к которой он давно стре-
мится. Впоследствии греческое государствоведение в лице
Аристотеля (Политика, VIII (V), 8, 2, 1310 в, 9 sqq.) углубит
эту теорию, внеся в нее социальный момент, но оставив в не-
прикосновенности ее основу.
Вторая такого же рода новелла — рассказ о диспуте трех
персидских вельмож на тему о наилучшем образе правле-
ния (III, 80—83).37 Расправившись с магами, семь вельмож
устроили совещание по вопросу об образе правления, который
следует установить в стране. Один из участников совещания,
Отан, заявляет себя сторонником демократического строя.
Вспоминая Камбиза, он перечисляет все беды, проистекающие
от произвола, свойственного монархическому правлению. Он
указывает, что при демократии все равноправны и нет места
для проявления своеволия и для злоупотреблений, неизбежных
при самовластии одного. Мегабиз отдает предпочтение оли-
гархии, он соглашается со всем тем, что сказал Отан о мо-
нархии, но возражает против демократии, обвиняя народ
138
в необузданности, проистекающей от невежества, — власть
должна быть передана лучшим мужам, решения которых,
естественно, будут наилучшими. Третьим выступает Дарий.
Он вполне одобряет то, что сказал Мегабиз о демократии,
но возражает против того, что было сказано о преимуществах
олигархии. Если представить себе наиболее совершенную
демократию, наиболее совершенную олигархию и наиболее
совершенную монархию, то при сравнении их между собой
последняя окажется наилучшей из всех форм правления.
Правление одного человека, если он является лучшим из всех,
будет безукоризненным; при олигархии обязательно возникнет
соперничество между правителями и борьба, которая приведет
к установлению монархии; при демократии неизбежно по-
является порочность (осахбтт^) и союз порочных людей; такому
положению кладет обычно конец один человек, ставший во
главе народа. Этому человеку и передается монархическая
власть. Переход олигархии и демократии в монархию слу-
жит для Дария доказательством превосходства монархиче-
ского образа правления над другими. Подкрепляется это
заключение ссылкой на то, что свободу персам доставил один
человек (имеется в виду Кир, освободивший персов из-под
власти мидян), и призывом не нарушать стародавних законов.
Обратим внимание на стремление рассказчика не терять из
виду обстановку и на стройное расположение и построение
речей. Отан начинает с критики монархии и напоминает о Кам-
бизе потому, что до тех пор в Персии было монархическое
правление, а бесчинства Камбиза были у всех в памяти. Мега-
бизу нет надобности приводить доводы против монархии —
это уже сделано Отаном — и он направляет острие своей кри-
тики против демократии. Вопреки высказанному в литературе
мнению, будто в речи Мегабиза нет обоснования преимуществ
олигархии, такое обоснование в ней имеется (оно занимает
лишь немного меньше места, чем изложение преимуществ
демократии в речи Отана): нужно выбрать совет лучших
людей и им вручить власть, а у лучших людей и решения
будут наилучшие. Тут же, как бы мимоходом, — argumentum
ad hominem — „среди них будем и мы“ (III, 81). Дарий одоб-
ряет критическую часть речи Мегабиза (подобно тому, как
последний одобрил критическую часть речи Отана), но не
согласен с положительной ее частью. Для опровержения ее,
а заодно и точки зрения Отана, Дарий ставит новый вопрос:
что происходит с наилучшей олигархией и наилучшей демок-
ратией и доказывает неизбежное, с его точки зрения, превра-
щение той и другой в монархию. Рассуждение Дария и ссылки
его на Кира и на традиционность монархии у персов произво-
дят наибольшее впечатление на участников совещания, и они
выносят постановление сохранить в Персии прежний поря-
док.
139
’ Рассказанный Геродотом лбуо^ представляет собой замкну-
тое композиционное целое, отличающееся стройностью и со-
размерностью частей. Направленность его вполне определен-
ная: апология монархического образа правления. При всех
возражениях, какие можно сделать против него, хочет сказать
рассказчик, он превосходит демократию и олигархию уже тем,
что последние рано или поздно переходят в монархию; кроме
того, в некоторых странах он сложился исторически, и у них
нет основания менять его. Необычная для греческого рассказа
монархическая тенденция говорит о негреческих корнях рас-
сказа. Однако в том виде, в каком последний известен нам
из Геродота, он уже в значительной степени эллинизирован.
Об этом говорит ряд греческих терминов или почти терми-
нов и понятий: ioovop-iv), итгеоФиуо; арръ xoivov (III, 80),
(зтааее;, тгроата; тк; тоб 8^р.ои (cf. тсроататт}; тоб отслои) (III, 82),
греческий облик той демократии, которую восхваляет Отан.
Диспут трех вельмож часто квалифицировался как софисти-
ческая политическая спекуляция, имеющая очень мало общего
с новеллой.38
Считая рассказ о диспуте новеллой на политическую тему,
имевшей хождение в очень ограниченном кругу греческого
общества (Геродот не мог быть единственным человеком, кому
эта новелла была рассказана, да и сам он признает, что ее
знали и другие, хотя и не все верили в ее достоверность),
мы и здесь не находим возможности говорить о коренной
переделке Геродотом полученного им из чужих рук рассказа.
В самом начале своего рассказа, после нескольких вступи-
тельных слов, Геродот останавливается, чтобы предупредить
читателя: xai eke^Ovpav kopt owna-toi p.ev evi'oisi ‘ЕХХ^усоу, eke^vpav
8’6>v (III, 80) — „и были произнесены речи, которые кажутся
невероятными некоторым из эллинов, но тем не менее они
были произнесены". Chr еще раз возвращается к этому воп-
росу впоследствии, когда говорит о движении Мардония
с войском и флотом вдоль берегов Малой Азии от Киликии
до Геллеспонта после подавления ионийского восстания: .„Когда,
плывя вдоль Азии, Мардоний прибыл в Ионию, — тут я скажу
нечто весьма удивительное для тех из эллинов, которые не
принимают рассказа о том, что Отан высказал собранию семи
мнение, что персы должны управляться демократически, —
лишив власти всех ионийских тиранов, Мардоний установил
демократию в городах" (VI, 43). Рассуждение Геродота нельзя
признать безукоризненным. Персы помнили о роли Гистиея и
и Аристагора в ионийском восстании. Поэтому они сместили
всех тиранов и передали власть в греческих городах в руки
народа, вернее в руки тех, кто уцелел от войны и не был
уведен во внутренние области Персии (cf. VI, 19—20, 31—32).
Демократия при таких условиях казалась Мардонию, с точки
зрения персидских интересов, наиболее подходящей для не-
мо
давно усмиренных и сильно обескровленных ионийских горо-
дов. Соображения, руководившие Мардонием, очень далеки
от мыслей, высказанных Отаном по поводу, желательности
установления демократии в самой Персии.39 Однако эта не-
последовательность, эти логические ошибки Геродота особенно
интересны для нас.
Геродот во что бы то ни стало хочет найти исторический
материал, который сделал бы правдоподобной в глазах чита-
телей речь демократически настроенного персидского вель-
можи. Вполне законным будет вопрос, только ли для читате-
лей предназначены эти уверения и доводы Геродота? Скорее
всего, узнав о мероприятиях Мардония по реорганизации
политического строя ионийских городов, Геродот, до тех пор
не решавшийся принять на веру рассказ о диспуте, усмотрел
в новом сообщении решающее доказательство в пользу досто-
верности этого рассказа. Слова S'wv (Ш, 80) находят
себе параллель в том месте четвертой книги Геродота, где
пересказывается скифское предание о Таргитае. Геродоту не
кажется вероятным, чтобы родителями Таргитая были, как
говорили скифы, Зевс и дочь реки Борисфена, „но они все
же. говорят об ЭТОМ"—ep-oi °й wtara Xe^ovrec, Xrpoat 8’6>v
(IV, 5). Самый факт вызывает сомнение, но рассказ об этом
сомнительном факте есть бесспорный факт. Таким же точно
образом сомнению некоторых эллинов в правдивости рассказа
о споре персов противопоставляется бесспорный и доказанный,
с точки зрения Геродота, факт: персидские вельможи вели
политический диспут, и один из них высказался в пользу
демократии. Так не пишут и не думают о своих рассказах
те, кто сами создают их.
3. Небольшая группа Хб'рн может быть названа этнографи-
ческой или научной, так как в основе ее лежат сравнения
между образом жизни разных народов, обычаями, верованиями,
языками и т. п. Лидийский мудрец, узнав о приготовлениях
Креза к войне с персами, напоминает царю о том, что персы
не употребляют другой одежды, кроме кожаной, едят не
столько, сколько хочется, а сколько им дает их каменистая
страна, пьют одну воду, не знают фиг и других приятных
яств. Победа над ними не сулит никаких хороших приобре-
тений, а поражение грозит большими бедами, ибо познакомившись
с Лидией и образом жизни ее обитателей, персы уже не оста-
вят в покое лидийцев (I, 72). Политический смысл новеллы:
народ, живущий в богатой, стране, должен в своих же инте-
ресах воздерживаться от нападений на бедных соседей. Напа-
дение превращается в нелепость, если нападающий находится
на вершине материального благополучия. Платейский победи-
тель Павсаний приказывает пленным пекарям и поварам Мар-
дония приготовить обед по-персидски. При виде роскошной
обстановки и сервировки Павсаний выразил желание иметь
141
ради смеха eid -(екат и спартанский обед, приготовлением
которого занялись его собственные слуги. Когда оба обеда
были готовы, спартанский полководец позвал греческих воена-
чальников и, указывая им на персидское и спартанское уго-
щения, сказал: „Мужи эллины, я собрал вас потому, что хочу
показать вам безумие мидянина, который, имея в своем рас-
поряжении такие средства, пришел, чтобы отнять у нас жал-
кие средства, какими владеем мы" (IX, 82). Бедные персы
времен Креза побеждают богатых лидийдев, а утопающий
в роскоши Мардоний терпит поражение от не знающих роскоши
греков. Этот момент не подчеркнут в двух приведенных рас-
сказах, но он несомненно в них имеется. В этом убеждает
нас третья новелла на ту же тему — об образе жизни разных
народов. Перс Артембар советует Киру переселить персов,
властвующих над всей Азией, из их небольшой каменистой
страны в другую, лучшую. Кир, не одобряя предложения
Артембара, все же дает народу приказ готовиться к пересе-
лению, добавляя, что вместе с тем они должны быть готовы
превратиться из властителей в подвластных: „ведь обычно из
мест с мягким климатом происходят изнеженные люди, так как
несвойственно одной и той же земле производить удивитель-
ные плоды и хороших в военном отношении людей" (IX, 122).
После этого персы отказываются от переселения. Впоследствии
греческая наука в лице Гиппократа40 так формулировала
мысль, высказанную Киром в новелле. Охарактеризовав пло-
дородные и богатые деревьями страны, имеющие мягкий кли-
мат и не страдающие от засух, Гиппократ (Перс depcov, oSdrwv,
толю?, 12 fin.) указывает, что жители таких стран обычно хо-
рошо упитаны, прекрасны и отличаются высоким ростом, „но
мужество, выносливость, способность к труду, энергия не
могут рождаться в такой природе, будь то туземцы или при-
шельцы, но неизбежно одолевает наслаждение" — то Зе avSpeiov,
xai то Takaiiviopov xai то epirovov xai то {h>p,oei8e<; oux av SuvaiTo ev-
TOiauTij <p6aei e'f'pYveoftai оите брофбХои обте dXXocpoXoo, dXXd ттр TjBoyzp
avayxT] xpaTsetv. В разных выражениях новелла и ученый трактат
говорят об одном и том же. Любопытно совпадение в одной
детали. По словам Кира, персам, происходящим из суровой
местности, грозит в случае переселения в лучшие места пере-
рождение (вероятно, в ближайшем поколении), и Гиппократ
подчеркивает, что мягкий климат действует даже на инопле-
менных (т. е. на пришлые народы). Отец медицины не зави-
сит от отца истории и еще менее от рассказанной последним
новеллы, но значит ли это, что Геродот или новелла зависят
от какого-то письменного источника, в котором до Гиппократа
обсуждался вопрос о влиянии природных условий страны на
характер ее обитателей? Самое естественное решение вопроса
следующее: новелла о предложении Артембара и ответе Кира —
лишнее подтверждение факта существования особой катего-
Й2
рии „научных" новелл, предшественниц научной прозы. Сравне-
ние обычаев, соблюдавшихся при погребении родителей гре-
ками и индусами-каллатиями, сделано в новелле об опыте,
проделанном Дарием (III, 38). Он вызвал греков и спросил,
за какую награду они согласились бы съесть своих умерших
родителей. Греки отвечали, что ни за какие деньги не сделают
этого. Затем царь вызвал каллатиев, которые съедали трупы
своих родителей, и в присутствии греков спросил их, не по-
зволят ли они за денежное вознаграждение сжечь трупы их
родителей. Индусы пришли в ужас от такого предложения.
Все люди, говорит в начале новеллы Геродот, считают свои
обычаи наилучшими. Подбор действующих лиц — Дарий и
греки — очевидно подданные Дария, т. е. ионийцы, говорит
о малоазийском происхождении новеллы. Интерес к вопросу
о происхождении языков породил новеллу об эксперименте
Псамметиха (II, 2). Не входя в подробности и разбор разных
вариантов этой новеллы, отметим лишь привлечение ее соста-
вителями одного слова из фригийского языка. Подобно другим
рассмотренным здесь рассказам, и этот рассказ основан на
сравнении, но уже не образа жизни или обычаев, а языков.
В рассказе об убийстве Камбизом Аписа персидский царь
поражает мечом священного быка и со смехом говорит еги-
петским жрецам: „О дурные головы! разве такими бывают
боги — с кровью, мясом и чувствующие боль от железного
оружия? Это —бог, достойный египтян“ (III, 29). Так не мог
рассказывать египтянин. Мы слышим здесь речь грека, сравни-
вавшего египетские религиозные представления с греческими
и персидскими (cf. I, 113).
Мы не будем заниматься вопросом об отношении этих
рассказов к софистике. Отметим лишь, что сходство их с со-
фистическими рассуждениями ограничивается сопоставлением
разнородного материала. Специфически софистических выво-
дов в новеллах (и у Геродота) нет. Новелла констатирует:
всем людям их обычаи представляются наилучшими, — но
никакого вывода об относительной ценности человеческих
установлений она не делает.41 Перс смеется над верованиями
египтян, но отсюда следует только то, что персидские веро-
вания не сходны с египетскими и что персу трудно понять
египетскую религию. Персидские вельможи обсуждают разные
формы правления, взвешивая их достоинства и недостатки.
Сами персы (за исключением одного Отана) приходят к заклю-
чению о предпочтительности монархии, но это не значит, что
Геродот согласен с их решением или, еще менее, что он счи-
тает решение вопроса невозможным. Что материал, подобный
тому, какой содержится в таких рассказах, мог пригодиться
софистам, — этого никто отрицать не будет. Все это, однако,
не дает основания делать Геродота учеником софистов (хотя
бы кое-где он и находился под их влиянием),42 а самый мате-
143
риал этих рассказов считать свидетельством существования
неведомой древним „ионийской софистики".43 Как всякое боль-
шое умственное движение, софистика не могла не иметь кор-
ней в прошлом или не пользоваться культурным наследием
прошлого. Некоторые новеллы, преимущественно ионийские,
и были использованы представителями софистики для нужных
им выводов.
Своеобразие всей совокупности X6pt последних рассмотрен-
ных групп — в том, что они опираются на политический опыт,
стратегические соображения, наблюдения географического
и этнографического характера, наконец — на широкие обобще-
ния о влиянии естественных условий или государственного
строя на сознание людей. Для того чтобы создать новеллу
о Солоне и Крезе, не требовалось глубоких сведений ни о
лидийском царстве, ни о самом Крезе, ни о Солоне, доста-
точно было иметь перед собой образ уверенного в своем
превосходстве над всеми людьми, счастливого и богатого вла-
дыки, который не видит надвигающейся на него катастрофы,
и вдумчивого мудреца, знающего, как изменчиво человеческое
счастье. Богатство Креза и ожидающие его несчастья отно-
сятся к области подлинной истории, но встреча его (в ка-
честве царя) с Солоном противоречит бесспорным хроноло-
гическим данным о времени путешествия афинского законо-
дателя и годах царствования последнего лидийского царя.
Исторические несообразности не смущают создателей и рас-
сказчиков новеллы о Солоне и Крезе. Именно этими особен-
ностями новеллы объясняется ее большая распространенность
и известность. Новелла о беседе Креза с другим греческим
мудрецом, который убедил царя отказаться от похода на
островитян, наоборот, понятна только тем, кому известны
роль и значение конницы в лидийском войске. О победе Се-
тоса египетского над ассирийцами благодаря помощи мышей,
которые перегрызли тетивы вражеских луков (И, 141), можно
было бы рассказать даже без тех скудных реальных подроб-
ностей, какие имеются у Геродота. Наоборот, абсолютно непо-
нятным остался бы совет Демарата Ксерксу насчет оккупации
Киферы тому, кто не представляет себе карты берегов Лако-
нии и близлежащего моря. Так любой из приведенных выше
X6pt рассматриваемой здесь категории изобличает реальные
познания своих создателей и среды, в которой эти X6pt быто-
вали. Эта особенность послужит нам стрелкой, указывающей
направление, в каком следует искать ответ на вопрос о созда-
телях и потребителях такого рода рассказов: среда, близко
стоявшая к государственным делам, руководившая этими
делами в мирное и военное время, обладавшая политическим
опытом, делавшая на основании его свои заключения и обоб-
щения, на практике сталкивавшаяся на каждом шагу с реаль-
ными факторами политики, а потому способная оценить их
344
значение. Мы можем догадываться, что в Ионии эта среда была
шире, чем в Спарте, можем также, не рискуя ошибиться,
утверждать, что в демократических Афинах широкие круги
свободного населения уже со времен Солона начали привы-
кать к обсуждению государственных дел в народном собрании
и накапливать политический опыт, нужный для понимания и
усвоения рассказов рассматриваемого типа. Читая рассказ
о совете Демарата по поводу Киферы, мы не можем не вспом-
нить, как в 415 г. Сицилийская экспедиция обсуждалась в па-
лестрах и на улицах Афин небольшими группами людей, чер-
тивших прямо на земле карту Сицилии и Африки с Карфа-
геном (Плутарх, Алкнвиад, 17).
Новелла не была чем-то однородным, не знавшим противо-
речий. Она была формой, которой пользовались разные
сменявшие друг друга и боровшиеся друг с другом идеоло-
гические течения. Новеллы о влиянии судьбы и божественных
предначертаний находятся в резком антагонизме с новеллами
о герое, преодолевающем всякие трудности благодаря соб-
ственному уму и ловкости. Новеллы о воздаянии по заслугам
стоят на иных позициях, чем новеллы о зависти богов. Нако-
нец, рассказы новеллистического типа, выросшие в среде,
близкой к реальной политике, явно противостоят всем прочим
типам рассказов. Исторический, географический и этнографи-
ческий материал, прежде чем стать достоянием специальных
видов литературной прозы, обрабатывается в виде устной
новеллы, которая оказалась достаточно емкой формой, чтобы
на протяжении значительного периода времени, видоизменяясь,
теряя одни черты и приобретая новые, воплотить в себе исто-
рическую и научную традицию рабовладельческого общества.
Греческая наука, подобно греческой философии (Фалес),
имела свой период устного существования.
При разборе лидийской истории Геродота мы пришли
к заключению о том, что историк не столько синтезирует,
сколько кумулирует разные точки зрения. Проверка этого
положения на материале всей истории Геродота позволяет
внести в него некоторые уточнения. Иногда нам попадаются
некоторые образчики синтеза. Вавилон должен быть взят,
это — рброцюу, предначертание судьбы (III, 154). Когда про-
изошло чудо — мул произвел потомство (III, 153), Зопир понял,
что наступил положенный судьбой предел; все остальное,
о чем рассказывает новелла, — результат преданности Зопира
своему долгу и его изобретательности. Мильтиад совершает
на Паросе преступление против религии, которое оказывается
причиной и его смерти, и неудачи всего похода, причем и
вина Мильтиада, и возмездие за нее предопределены заранее
(IV, 134—135). Когда призрак, появившийся в сновидении
Артабана, дает понять последнему, что никакие его уговоры
не отвратят Ксеркса от похода и не изменят того, что должно
10 Зак. 586
|45
случиться — то xpeov "(evso&ai (VII, 17), мы не видим в этом про- .
тиворечия с объяснением событий завистью богов: ему суж-
дено было вызвать зависть богов; два разных по существу
объяснения слиты у Геродота (но самим ли Геродотом?)
в единое органическое целое. Однако гораздо чаще мы нахо-
дим у Геродота такие места, в которых разные объяснения
скорее наслаиваются одно на другое, чем органически сли-
ваются в нечто единое. Эфиопский поход Камбиза был не-
справедливостью; таков смысл речи эфиопского царя, когда
он передает ихтиофагам, пришедшим к нему от имени пер-
сидского царя, огромный лук и предлагает персам сначала
натянуть этот лук, а потом уже идти войной на эфиопов
(Ш, 21). Этот моральный мотив затем оставлен в стороне
и заменен реалистическим объяснением неудачи: отпра-
вляясь в поход, Камбиз совсем не позаботился о заготовке
провианта и вообще не отдавал себе отчета в том, что идет
на край земли (III, 25). Все грандиозное построение истории
походов Ксеркса, увенчанное, как куполом, концепцией <р0-6-
ж Oewv, содержит в себе целый ряд деталей' совершенно
иного стиля, чем этот купол. Все рассказы о конкретных
ошибках Ксеркса, непонимание им реальной обстановки, неуме-
ние воспользоваться дельными предложениями созданы людьми,
которые думали о зависти богов не больше, чем те, кто искал
причину превосходства греков в республиканских порядках.
Внешнее подчинение ряда Х6701 видвинутому вперед объясне-
нию при помощи <p^6vo<; Itewv нельзя признать синтезом. Уже
от себя, в виде авторского пояснения, без всяких признаков
стиля новеллы, Геродот делает следующее замечание по поводу
поражения персов в Платейской битве: „В мужестве и силе
персы не уступали, но, будучи плохо вооружены, они к тому
же были несведущими и не были равны противникам в искусстве.
Выскакивая вперед поодиночке и по десяти человек и соби-
раясь в большем или меньшем количестве, они нападали на
спартанцев и гибли" (IX, 62). Даже отборные части персид-
ского войска, сражавшиеся при Платеях, были хуже воору-
жены, чем греки (cf. IX, 61 sqq.), и, кроме того, оказывались
бессильными против греческой тактики. Выписанное место из
Геродота можно было бы — с соответствующими изменениями
диалекта и стиля — перенести в текст Фукидида. Здесь у Ге-
родота редкий случай, когда, освободившись от формы Хбуо;,
он дает от себя объяснение исторического события в стиле
чистой laxopiTj. Разумеется, это объяснение не придумано им
самим. Оно получено им там же, где он получил и свои Хб-рн
нового типа, и свидетельствует о том, что отдельные эле-
менты той loTopt'iQ, на которой впоследствии построил всю свою
работу Фукидид, возникли в афинском обществе задолго до
рождения великого историка Пелопоннесской войны.
Кумулирующую манеру Геродота можно наблюдать и в его
146
объяснениях по поводу причин греко-персидских войн. Выше
приведен весь материал, согласно которому оба похода, пред-
принятые в царствование Дария — первый поход Мардония и
экспедиция Датиса и Артафрена, — являются местью за помощь,
оказанную Афинами и Эретрией восставшим ионийцам. С этой
мотивировкой переплетается другая. Еще до ионийского вос-
стания персидский Двор принимает решение покорить всю
Грецию. Об этом рассказывается в новелле о кротонском
враче Демокеде (III, 129—138). Демокед попал в Персию,
находясь в свите Поликрата Самосского. Когда Дарий вывих-
нул себе на охоте ногу и египетские врачи оказались неспо-
собными вылечить его, больной узнал о Демокеде и прика-
зал привести его. Греческий врач сначала пытался скрыть
свою профессию, боясь как бы царь, убедившись в его позна-
ниях, не пожелал оставить его у себя навсегда. Под угрозой
пыток ему, однако же, пришлось приняться за лечение. Успеш-
ность лечения принесла Демокеду большое материальное
вознаграждение, но того, к чему он больше всего стремился, —
разрешения вернуться на родину — он не получил (132). Слу-
чай пришел ему на помощь. Главная жена царя— Атосса,
дочь Кира, нуждалась в медицинской помощи по поводу на-
рыва на груди (133). Взяв с нее клятву выполнить одну его
просьбу, Демокед вылечил царицу. Подученная врачом, Атосса
советует Дарию предпринять какой-нибудь поход с целью
приобретения новых земель. При этом она выдвигает два сооб-
ражения: 1) чтобы персы узнали, что их молодой царь настоя-
щий мужчина, 2) чтобы они, занятые войной, не имели вре-
мени злоумышлять против царя (134). Оказалось, что царь
сам уже задумал поход, но не против греков, а против сифов.
Атосса продолжает настаивать на походе в Грецию: „Я желаю,
зная о нах по наслышке, иметь лаконских, аргосских, афин-
ских и коринфских служанок“ (ibidem). Не отказываясь от
своего первоначального плана, царь уступает Атоссе в одном:
он посылает пятнадцать персов и с ними Демокеда осмотреть
побережья стран, занимаемых греками. Это первое обследо-
вание Греции персами несколько напоминает первое обследо-
вание— четыре с половиной столетия спустя — Британии рим-
лянами во главе с Гаем Волузеном — трибуном Юлия Цезаря
(Цезарь, Записки о Галльской войне, V, 21, 1—2,9). Дело кон-
чается тем, что Демокед, доехав до Кротона, находит способ
ускользнуть от сопровождавших его персов и остаться на
родине.
Новелла о Демокеде объясняет возникновение проектов
Дария о походе против греков соображениями престижа и
личной безопасности молодого царя, который, как известно,
не был прямым наследником двух первых персидских царей
и не мог на первых порах считать свое положение вполне
прочным. С другой’ стороны действуют личные интересы гре-
10*
147
ческого врача и влияние гарема. Последнее, невидимому,
играло в традиции немалую роль: передавая рассказ об интри-
гах, предшествовавших объявлению Ксеркса наследником
персидского престола, Геродот не склонён придавать большое
значение советам Демарата, так как решающим было желание
Атоссы, которая „владела всей властью44 (VII4 3). В дальней-
шем присоединяются еще домогательства Писистратидов, кото-
рые, впрочем, дают лишь повод для войны (V, 96; VI, 94).
Все приводимые у Геродота причины походов Дария не согла-
сованы между собой. Разбросанные по разным местам, объяс-
нения Геродота говорят об отсутствии настоящего продуман-
ного ответа на вопрос о причинах войн Дария. К такому же
заключению приводит нас и рассмотрение материала по воп-
росу о причинах похода Ксеркса. Таково было предначертание
судьбы (VII, 8т и др.), Ксеркс мстит Афинам за ионийское
восстание и Марафон (VII, 5, 8 а —р, 11), Ксеркс хочет за-
воевать всю Европу (VII, 5) — этими тремя лишь внешне свя-
занными между собой объяснениями не исчерпывалось то, что
нашел в традиционных рассказах Геродот. Мы узнаем еще
о честолюбии Мардония, надеявшегося стать правителем Гре-
ции (VII, 6), об особой привлекательности Европы для персов, —
„что Европа — прекрасная страна, она приносит разнообразные
культурные деревья, чрезвычайно плодородна и достойна стать
достоянием единственного из смертных — царя* (VII, 5).
О природных богатствах западных стран говорит и Ксеркс
в своей речи перед вельможами (VII, 8а). Алевады, Писистра-
тиды и близкий к последним знаток предсказаний Ономакрит
выступают в качестве советчиков Ксеркса. В изложении Геро-
дота мелькает еще один мотив. Фригиец Пелопе, по имени
которого южная часть Греции называется Пелопоннесом, по-
корил греков, будучи в то же время рабом предков Ксеркса
(VII, И fin.; cf. VII, 87). Таким образом, в результате комби-
нации распространенных в Персии взглядов, согласно которым
вся Азия (не только в географическом, но и в историческом
плане) принадлежала персам (I, 4; IX, 116), с обычным у гре-
ков осознанием древнейшей истории других народов в свете
греческой мифологии, возникло представление о том, что Ксеркс
шел добывать себе землю, завоеванную когда-то его рабом
и, следовательно, принадлежавшую по праву персидскому
царю. Не идет в счет отвергнутый Геродотом рассказ о том,
что персов призвал в Грецию Аргос (VII, 152), и не упоми-
наемое Геродотом, но, невидимому, существовавшее предание,
изображавшее Демарата виновником нашествия Ксеркса (VI,
67). Возьмем для сравнения объяснение причины Пелопоннес-
ской войны у Фукидида: „я считаю, что самый истинный
повод, заставивший воевать, о котором совсем не говорилось
в речах, — то, что афиняне стали великими и внушали страх
лакедемонянам, а открыто выдвигавшиеся с той и другой сто-
148
роны причины были" (I, 23, 6) и т. д. У Геродота мы видим
нанизывание разных причин, кое-где с частичным их синтези-
рованием, у Фукидида — вынесенную за скобку большую, под-
линную причину, рядом с которой все остальное, в том числе
и взаимный счет обид, низведено до степени поводов, выдви-
гавшихся обеими сторонами (напоминание об этом—I, 88).
Исторические рассказы, отовсюду собранные, несли с собой
неодинаковую философию истории. Геродот не чувствовал
потребности подвергнуть их какой-либо существенной перера-
ботке в смысле примирения или сведения к единству разно-
образных и противоречивых точек зрения на движущие силы
истории, лежавших в основе разных преданий.44 Не в этом
направлении следует искать специфические следы работы
Геродота над использованным им фольклорным материалом.
Г Л А В A V
СТИЛЬ НОВЕЛЛЫ У ГЕРОДОТА
Стиль Геродота в тех местах, где он передает новеллы, не
везде одинаков. Новеллы разного типа рассказывались различно,
и это не могло не отразиться на изложении их у Геродота.
Нас будут здесь интересовать не эти установившиеся в устной
передаче отличия между отдельными видами новелл, а лишь
те особенности стиля геродотовских новелл, которые мы можем
считать результатОхМ обработки новеллистического 'материала
самим Геродотом. Последний освоил наследие ионийской науки
и сам внес немалый вклад в науку своего времени. Изучая
труды своих предшественников, он вместе с содержанием их
усваивал и литературный стиль ионийских Xdyoi, так что, изла-
гая результаты своих собственных исследований, он уже сам
пользовался этим традиционным стилем ионийской учености.
Родоначальник нового литературного жанра, завершитель и са-
мый видный представитель ионийской icropfy, мог ли Геродот
всегда и везде сохранять за новеллами тот стиль, который они
имели в передаче рассказчиков, не причастных к научному
движению или (для „научных" новелл) являвшихся представи-
телями отживавшего этапа в развитии греческой науки? Не от-
ражается ли на стиле геродотовских новелл близкое соседство
их с изложением результатов научных исследований? Ответ
на этот вопрос будет ответом на вопрос о влиянии Геродота -
ученого на Геродота-рассказчика.
Новелла в составе истории Геродота отличается от новеллы,
передававшейся устным путем, уже тем, что она в раз на-
всегда зафиксированной форме попадала в определенный кон-
текст, отчасти новеллистического, отчасти научного характера.
Основой истории Геродота в ее окончательном виде является
'изгори, которую мы находим повсюду то в виде мощных плас-
тов, то в виде более слабых слоев или даже совсем тонких
прослоек. Новелла или комплекс новелл обычно вводится и
замыкается такими частями или частицами iaropi-ig. Трудно пред-
ставить себе, чтобы исполнители исторических песен об Иване
Грозном предварительно сообщали своим слушателям истори-
150
ческие сведения об этом царе: кто были его родители, сколько
лет он царствовал, каковы были размеры русского государ-
ства при нем и т. п. Передача устных прозаических рассказов
о Петре I также не сопровождалась историческими объясне-
ниями. Для геродотовских новелл обязательным является исто-
рическое обрамление. Прежде чем начать новеллу о Гиге и
Кандавле (I, 8—13), Геродот в строго деловом стиле сообщает
о Крезе, что он был сыном Алиатта, властителем всех народов
по сю сторону Галиса, первый вступил в определенные отно-
шения с греками и т. д. (1, 6—7). Окончив новеллу, Геродот
резюмирует: так Мермнады захватили власть, отняв .ее у Ге-
раклидов (I, 14 init). Верхняя рамка цикла новелл о Крезе—
более точные данные о царстве Креза (I, 28), нижняя—указа-
ние о том, что через два года после смерти Атиса начинаются
определенные отношения между Лидией и Персией (I, 46).
История детства и юности Кира обрамлена сверху сообщением
о количестве лет царствования Киаксара и о воцарении Асти-
ага (I, 107), снизу—-данными о продолжительности царствова-
ния Астиага и краткими сведениями о периоде власти, мидян
над Азией (I, 30).1 И названные здесь, и все прочие фольклор-
ные рассказы у Геродота находятся в близком соседстве сего
историей и в логической зависимости от нее. Направляющей
линией в истории Геродота, в том виде, в каком мы читаем ее
сейчас, является исследовательский интерес. Временами иссле-
дователь надолго умолкает, уступая место рассказчику, но
только для того, чтобы по окончании одного или нескольких
занимательных рассказов снова выступить и указать, какое
место в общей исторической картине занимают события, рас-
сказанные в новеллах. Иониец, собрав вокруг себя слушате-
лей, преподносил им самодовлеющие рассказы о глупости Кан-
давла, о неразумии и несчастьях Креза, о чудесной судьбе
Кира. Не таковы новеллы у Геродота. Какими бы заниматель-
ными они сами по себе ни были, читатель или слушатель не
мог воспринять их вне связи с тем целым, в состав которого
они входили. Отсюда ряд особенностей новеллы у Геродота.
Важной характерной особенностью стиля новелл в передаче
их Геродотом мы считаем наличие в них того, что можно на-
звать учеными примечаниями. Последние представляют собой
частный случай парантез, к рассмотрению которых в тексте
Геродота мы и переходим.2 Парантеза — небольшого размера
отклонение от прямой линии повествования, выделяемое в уст-
ном и письменном рассказе способами, свойственными каждому
из них (в первом случае—особая интонация, паузы перед па-
рэнтезой и после нее; во втором — скобки, тире, отнесение
под строку).
Фольклорный рассказ знает парэнтезу. Фольклорная парэн-
теза обычно не вносит в рассказ никакого постороннего мате-
риала, ничего такого, чего нет в фабуле рассказа, и тесней-
15:
шим образом связана с рассказом как его неотделимая спут-
ница. Иначе говоря, в фольклорном рассказе иногда в форме
парэнтезы подается какая-нибудь деталь самого рассказа,
о которой уместно было бы сообщить раньше („забытая де-
таль"); парэнтеза в том месте, где мы ее находим, является
необходимой для понимания дальнейшего хода действия. К та-
кой парантезе охотно прибегают рассказчики сказок.
У Геродота мы имеем этот тип парэнтезы в ряде подлинных
Хоре, рассказанных с соблюдением большей части или некото-
рых черт стиля устных рассказов.3 Так, в знаменитом египет-
ском рассказе о ловком воре упоминание о том, что строитель
сокровищницы Рампсинита имел двух сыновей, дается в виде
парэнтезы в том месте, где говорится о предсмертной беседе
отца с сыновьями, т. е. где в рассказ в качестве главных
героев вступают оба брата: eivai р-р аитф (i. е. тф epyaCo|xsv«>)
Збо (sell. watSac) (II, 121 а) — „у него (строителя) было двое
(сыновей)". Там же, немного ниже, о повторных посеще-
ниях братьями-ворами царской сокровищницы сообщается
в парэнтезе для объяснения дальнейших действий царя,
заметившего убыль своих сокровищ: too; -рр хХетстас оох avievai
xspatCovcac (И, 121 (3)— „воры не прекращали своих краж".
В сжато изложенном Хо*рс о воцарении Псамметиха I деталь
о том, что двенадцать царей явились совершать жертвоприно-
шение в бронзовых шлемах, дана не в начале, а там, где тре-
буется объяснить, почему один из них за неимением золотой
чаши совершил возлияние из бронзового шлема: „и все про-
чие цари носили шлемы и имели их тогда при себе" (II, 151).
Несложная фабула рассказа об ответе, который был дан Ама-
зисом посланцу Априя, предполагает, что Амазис, беседуя
с Патарбамисом, сидел на коне, но об этом мы узнаем только
тогда, когда посланец получает ответ: „он (Амазис) сидел
в это время на коне" (II, 162). Новелла о гибели Лжесмердиса
основана на том, что самозванца выдало то обстоятельство,
что у него когда-то были отрезаны уши; между тем об этой
важной детали сказано почти в конце рассказа в той сцене,
где царская жена, дочь Отана Федима, соглашается исполнить
требование своего отца и ощупать уши своего супруга, когда
он будет спать: „у этого мага—Смердиса—Кир, сын Камбиза,
будучи властителем, отрезал уши за какую-то немалую про-
винность" (III, 69).
Рассказ о гибели персов, посланных Дарием к македонскому
царю с требованием дать землю и воду, выдержан Геродотом
в стиле фольклорных рассказов. Знатные персы прибыли в чу-
жую страну, разумеется, в сопровождении большой свиты слуг,
но об этом упоминается в самом конце рассказа, когда нужно
объяснить, почему никто не принес в Персию весть о гибели
посольства: вместе с послами были убиты все их слуги —„их
сопровождали повозки, слуги и много всякого имущества"
152
(V, 21). Сюда же относится и попутное замечание в рассказе
понтийских греков о происхождении скифов. Геракл в момент
прощания с будущей матерью его детей в Скифии оставляет
ей среди других предметов свой лук. В этом месте рассказчик
останавливается, чтобы ответить на возникший у него и у его
слушателей вопрос, не остался ли Геракл после этого совсем
без лука и —как бы в скобках—дает пояснение: до этого
Геракл носил два лука. Геродот ведет весь этот рассказ в асси-
sativus cum Infinitivo, и в том же обороте дается замечание
о луке, принадлежащее, следовательно, не самому историку,
а его источнику: обо yap <popseiv теах; ‘НрахХеа (IV, 10). Геродот
до такой степени освоился с этим видом парэнтез, что стал
свободно пользоваться им и в научных частях своего труда.
Рассказывая о некоторых событиях в чисто деловом стиле, он
нередко упоминает о тех или иных подробностях не в том
месте, где того требует хронологическая последовательность»
а там, где из этой подробности вытекают какие-нибудь след-
ствия (например, три раза в одной главе—I, 77).
Рассмотренный тип парэнтез, не требующий от рассказчика
специальных сведений и характерный для фольклорного рас-
сказа, резко отличается от другого их типа — парэнтез, внося-
щих в рассказ нечто новое, заимствованное извне, нечто разъ-
ясняющее рассказ в целом или какую-нибудь часть средствами,
почерпнутыми вне этого рассказа. Такие парантезы в полной,
мере заслуживают названия ученых примечаний, так как в них
отражается эрудиция их автора.
Фольклорный рассказ при своем возникновении не задает
никаких загадок своим слушателям. Он занимает их внимание,
не утомляя справками географического, исторического, анти-
кварного, лингвистического характера. Действие происходит
в обстановке, знакомой всем или принимаемой за знакомую»
а если предметом рассказа являются чудеса неизвестных стран
(mirabilia), то самый рассказ все-таки ведется так, что исклю-
чает необходимость каких-либо пояснений ученого порядка.
По мере отдаления от места и времени своего рождения про-
изведение устного творчества все больше и больше утрачи-
вает связь с создавшей его обстановкой. В его инвентаре ока-
зывается кое-что непонятное, требующее разъяснения. По-
скольку дело касается деталей, не имеющих существенного
значения для развертывания рассказа,. — отдельные элементы,
перестав быть общепонятными, могут совершенно отпасть и
уступить место другим, более понятным. В тех случаях, когда
они под влиянием особых благоприятных причин удерживаются,
мы не найдем каких-либо пояснительных примечаний к ним.
Русская былина, перенесенная на север, сохраняет южную
географическую номенклатуру — Киев, река Почайна, Галич,
Чернигов и прочее (некоторые названия при этом искажаются),
но не дает реального географического комментария. Так же
153
поступает она и с названиями отдаленных географических
пунктов. Вообще ученый комментарий чужд фольклорному
стилю. Старинные слова и термины, став непонятными, просто
выбрасываются из фольклорного рассказа и заменяются новы-
ми, а не обрастают пояснительными примечаниями. Колдунья
в фантастической сказке, записанной в Горьковской области
в наше время, уже перешла на метрическую систему мер;
задавая богатырям работу, она говорит им: „Вот напилите мне
сто кубометров дров в тридцать секунд" (Фольклор Горьков-
ской области,4 № 99). Упоминание о старых мерах потребовало
бы разъяснений и перевода старых мер на новые.
Мы не будем относить к числу ученых примечаний те ре-
марки Геродота, которые, не являясь деталью рассказа, все же
могут быть легко выведены из его содержания (правильно или
неправильно — другой вопрос). Устный рассказ, отражавший
условия, не похожие на то, что было привычным для грека
V в., вызывал недоумение. Геродот шел иногда, впрочем край-
не редко, по линии наименьшего сопротивления и в качестве
разъяснения давал то, что можно было без труда извлечь из
самого рассказа. Так, в сказке о происхождении македонского
царского дома, рисующей простой быт древних македонских
царей, перед деталью о том, что царица сама пекла хлеб для
работников, находим общее замечание, сделанное в виде паран-
тезы,—-о бедности царей в древнейшие времена: „в древности
и властители людей были бедны средствами, а не только на-
род" (VIII, 137). Разумеется, это замечание Геродота не является
результатом каких-либо исторических изысканий. Самый рас-
сказ был построен на определенной предпосылке, которая и
дала Геродоту материал для его примечания. Такого же рода
еще некоторые замечания Геродота: о красной (суриковой)
окраске всех кораблей в древности (III, '58), о частоколе,
которым в древности был окружен афинский Акрополь
(VII, 142), наконец, о географическом положении Лемноса
относительно Афин. и о большом расстоянии между ними
(VI, 136).
Не таковы подлинные ученые примечания Геродота. Собран-
ные в большом количестве из разных мест, новеллы, чтобы
сохранить в известной степени аромат эпохи, социальной, этни-
ческой и географической среды и в то же время быть понят-
ными читателям — городскому населению континентальной и
островной Греции, Италии, Сицилии, Малой Азии, требовали
каких-то пояснений, которые приблизили бы их к пониманию
читателей. Материал для таких примечаний Геродот черпает
из обширных сведений, накопленных им в результате- его пу-
тешествий. Сам он указывает три источника своей осведомлен-
ности: офи; — осмотр, 7v«>|jitq — соображение, 'юторЬ)—расследова-
ние, расспросы. Форму для примечаний в виде парэнтезы давала
сама новелла. Эту форму историк заполняет новым содержа-
154
нием, парантеза становится каналом, по которому ионийская
сатори и ее стиль вливаются в новеллу.
Но был ли Геродот в этом отношении оригинальным? Слиш-
ком незначительно количество фрагментов из утраченных про-
изведений предшественников Геродота, чтобы на основании их
можно было безошибочно судить об употреблении парэнтез
в ранней историографии и родственных ей жанрах. Совсем
ничтожно число фрагментов, содержащих в себе, дословные
цитаты, т. е. надежный материал для выводов. Все же есть
одно бесспорное обстоятельство, дающее нам право a priori
отвергнуть возможность нахождения в более или менее значи-
тельном количестве у предшественников Геродота того типа
парэнтез, который мы назвали учеными примечаниями среди
новеллистического повествования. Коренное отличие Геродота
от так называемых логографов в том, что он не только широко
пользуется новеллами, но и зачастую сохраняет в своем изло-
жении фольклорных рассказов свойственный им стиль. Совсем
иное отношение к фольклору у Гекатея. Тот, кто назвал рас-
сказы эллинов смехотворными — yekotot (fr. 1), не мог переска-
зывать их в том виде, в каком они переходили из уст в уста.
Стиль отрывков Гекатея, в том числе и повествовательных,
наглядно доказывает его отрицательное отношение к фольклор-
ному творчеству. Другие представители ранней историографии
в той или иной степени зависели от устных рассказов, но в их
передаче эти рассказы почти утрачивали свою специфическую
физиономию, превращаясь в сухое изложение фактов и в смысле
стиля ассимилируясь с loToptiq.5 Того внимательного отношения
к форме Хоре, какое часто наблюдается у Геродота, у лого-
графов быть не могло.
Только с помощью микроскопического анализа удается кое-
где обнаружить проникшие в историографию вместе со ска-
зочным, мифологическим, новеллистическим материалом отдель-
ные черточки фольклорного стиля. Такова прямая речь в одном
из фрагментов Гекатея. Каик приказывает потомкам Геракла
выселиться из страны: „Я не в состоянии помочь вам. Чтобы
вы и сами не погибли и мне не повредили, уходите к какому-
нибудь другому народу" (fr. 30). Другой пример прямой речи —
в отрывке из Ферекида Афинского6 (fr. 102) вызывает сомне-
ние, так как отрывок едва ли представляет собой дословный
пересказ. Укажем еще на один фрагмент того же Ферекида
(fr. 105), в котором рассказано, при каких обстоятельствах Ясон
был отправлен Пелием в Колхиду: увидя племянника, который
явился к нему, имея сандалию только на правой ноге, Пелий
понял, что со стороны Ясона ему грозит большая беда. Сна-
чала он сохраняет спокойствие и только на следующий день
принимает меры — xai тбте pev -fyjo^aCe, т-fl оё oaxspaia etc; Этот
момент задержки является характерным для стиля устного рас-
сказа. В новеллистических частях истории Геродота мы най-
155
дем немало аналогичных мест. Гиг не сразу отвечает на вопрос
царицы, он сначала удивляется ее речам (I, 11). Солону пока-
зывают царские сокровищницы только на третий или четвертый
день по прибытии его в Сарды (I, 30). Крез, стоя на костре,
не сразу отвечает на вопрос Кира (I, 86). Брошенное в море
кольцо Поликрата было найдено и принесено владельцу через
пять-шесть дней (III, 42). О жене Кандавла Геродот говорит
почти в тех же выражениях, какие употребил в рассказе
О Ясоне Ферекид: хоте... ei^e-ox; Ss vjjAspv] xa^taxa syepvss...
(I, 11 init.); также —о Геракле, которого египтяне готовятся
принести в жертву: xov os xe©s (xev Tjou^t^y e/stv, etcsi os etc. (II, 45).
Значение этих остановок разное. Есть бесспорно необходимые,
требующиеся по ходу действия (I, 10), есть и такие, един-
ственное назначение которых вызвать известное напряжение
внимания у слушателей и читателей (I, 86). Далекий от каких
бы то ни было художественных задач рассказ Ферекида по-
вторяет традиционный прием устного рассказа. В этом же от-
рывке Ферекида встречаем и характерное повторение глагола,
употребленного в предыдущем предложении: doap-pakos о t г(3а t уе
•xov тготароу, Stands os etc., часто встречающееся в тех частях
истории Геродота, которые больше всего носят на себе отпе-
чаток влияния фольклорного стиля. Такие же повторения в от-
рывке Гекатея (fr. 127)—stvsits yap toe tv тоис ‘A^nqvai'ou; xtjv-
^«>p7)v... Хайтсу «><; iSstv tods ’Alhjvai'otx;, возможно, принадлежат
самому Гекатею, а не Геродоту, в обработке которого (VI, 137)
сохранился рассказ Гекатея. Все эти небольшие, основанные
на фольклорной традиции рассказы логографов, отличаются на-
низывающим построением фраз—XsBts stpop.svTQ, которое, впрочем,
является признаком архаической речи вообще—как фольклор-
ных рассказов, так и начальной научной прозы. Просмотр ма-
териала древнейших представителей исторической прозы не
дает основания говорить об усвоении ими стиля устных рас-
сказов, особенности которого они отражают лишь спорадически.
Что касается парантезы, то фольклорная парэнтеза (хотя и
не среди рассказа, сохраняющего фольклорный стиль), вводя-
щая „забытую деталь", у логографов имеется. Пример ее мы
находим в одном фрагменте Акусилая, опубликованном среди
текстов оксиринхских папирусов (Рар. Ox., XIII, 1611, fr. 1,
col. II, 38). Во вводной фразе есть лакуны, восстановление ее
не везде надежно, но слова -vijc [ок’ ’AjxouatXdou [хоб] ’Apyetou
хахаЦерреут^] taxoptas гарантируют принадлежность дальнейшего
текста Акусилаю (fr. 22). В этом отрывке, перевод которого
дан нами выше, сухо передается содержание мифа. Акусилай
вводит нас прямо in medias res и лишь после этого, когда по
обычной схеме такого рода рассказов ожидается сообщение
о рождении ребенка, мы узнаем, что героиня была лишена воз-
можности стать матерью. Такого же рода парэнтеза имеется
у Ферекида в рассказе о Неоптолеме (fr. 64а): вслед за первой
156
фразой, в которой говорится о браке Неоптолема с Гермионой,
сразу идет сообщение о том, что он отправился в Дельфы,
чтобы задать вопрос о потомстве, и только после этого ска-
зано, что у него не было детей от Гермионы.
Совсем иного характера парэнтеза в одном из фрагментов
Гекатея (fr. 15), извлеченном из Афинея (II, 135 А—В). Пере-
вод этого текста дан у нас на стр 42. Близость собственного
имени ОЬе6$ к нарицательному olvo; делала как будто излишним
какое бы то ни было пояснительное примечание, подобно тому
как стоящее тут же имя Фбтюс, понятное без всяких разъясне-
ний, не нуждается ни в каких комментариях. Однако ассоциа-
ция Otveoc — obo; дезориентировала читателя, направляя его
мысль к виноделию и даже потреблению вина, тогда как ста-
рая мифологическая традиция говорила о выращивании вино-
градных лоз и отсюда выводила имена сына и внука Оресфея.
Без примечания о старинном названии виноградных лоз рассказ
терял часть своего смысла. Подобным же примечанием окан-
чивается сохраненный Дионисием Галикарнасским (A. R., I, 35,2)
рассказ Гелланика о том, как Геракл искал в Италии и Си-
цилии отбившегося от стада теленка; рассказ имел этиологи-
ческий характер: он объяснял происхождение названия Италии,
которое выводилось из названия теленка на языках жителей
Италии—обttoukoc (vitulus). В обоих случаях —и у Гекатея, и у
Гелланика—мы имеем дело не с чисто мифологическим расска-
зом, а с ученой теорией, построенной на мифологической ос
нове. Фольклорные сказания, которыми пользовалась ранняя
историческая проза, принесли с собой фольклорную парэнтезу
и вызвали к жизни парэнтезу, заключавшую в себе материал
ученого характера и необходимую для сохранения смысла
рассказа.
Можно, однако же, думать, что Гекатей пошел дальше: на
основе выработавшегося в устном рассказе и образовавшегося
в ранней научной прозе йидов парэнтез он создал новый их
вид—попутное ученое примечание. Такое заключение позво-
ляют сделать, по крайней мере в форме не совсем необосно-
ванного предположения, два фрагмента Гекатея:
1) Стефан Византийский, s. V. XaSiaia-rcota; Aeuxoaoptov ‘Ewcaioc
reveako-pcbv p’ tj 3e @ep.iax6piq rceSiov eat'tv ало XaStatiqc p-s/pi 0epp.d>-
Sovtoc (fr. 7а) — „Хадисия, город левкосирийцев. Гекатей во вто-
рой книге Генеалогий: Фемискира—равнина, тянущаяся от Ха-
дисии до Фермодонта".
2) Афиней (IV, 148F): ’ApxaStxov то oetitvov Staypacptov 6 МсЦаю*;
’ExaTatoc evT^TptTiQTujv ГеуеаХороЬ pdCac сртрЬ etvat xai 6eaxpsa(fr. 9)—
„Описывая аркадский обед в третьей книге Генеалогий, Гекатей
Милетский говорит, что это был ячменный хлеб и свиное мясо".
В обоих случаях речь идет о генеалогическом сочинении,
содержанием которого были мифы (в сухом, деловом переска-
зе). Обе справки — географическая (fr. 7а) и этнографическая
157
(fr. 9) — могли быть даны Гекатеем лишь попутно, в виде уче-
ного примечания, которое едва ли было обязательно для пони-
мания рассказа. Пояснение об аркадском обеде могло нахо-
диться, согласно правдоподобному предположению,8 в рассказе
об угощении Ликаоном Зевса; объяснение же относительно
местоположения Фемискиры естественнее всего будет связать
со сказанием об амазонках, которых мифологическая традиция
локализовала, как известно, у реки Фермодонта (см., например,
Геродот IV, ПО; IX, 27).
Возвращаясь к Геродоту, отметим еще раз: ученые приме-
чания Геродота к новеллам заслуживают особого внимания
ввиду того, -что в противоположность соответствующим паран-
тезам Гекатея, они попадали не в стилистически родственный
им контекст, а в фольклорное окружение, отличное от ионий-
ской toTopiiq не только по существу, но и в смысле стиля.
Передавая Хор? о Гарпаге, Геродот объясняет, почему этот
мидийский вельможа вынужден был зашить свое письмо Киру
во внутренности убитого зайца: дороги в Мидии охранялись —
ате w 68&v <риХаззор.еуюу (I, 123). В этой подробности сказывается
знакомство Геродота с порядками персидского государства,
которое было преемником и наследником мидийского — дороги
и движение по ним находились под контролем правительства.
В описании царской дороги Геродот упоминает о сторожевых
постах — »oXaxTT(pta (V, 52). Об охране дорог — Фэте ^иХасзо^зуоу
wv 68йу (V, 35) говорится и в рассказе о рабе Гистиея, отправ-
ленном к Аристагору с посланием в виде татуировки на его
голове. Демарат, отправляя письмо в Спарту, опасался, как бы
его дощечки с сообщением о военных приготовлениях персид-
ского царя не попали в руки сторожей на дорогах — тгрос х&у
68ocpuXdxo)v (VII, 239). Таким образом, справка о том, что Гарпаг
помнил о сторожевых постах, не является простым выводом
из содержания рассказа, она отражает реальное положение дел.
В связи с этим вполне закономерным является вопрос, не отра-
жается ли иногда реальная действительность и в тех парэнте-
зах, которые мы назвали чисто фольклорными. Когда Геродот
говорит о свите персидских послов, явившихся в Македонию
(V, 21), то в этом можно видеть не только подробность но-
веллы, но и реминисценцию об обычном поезде персидских
посольств, который не раз в своей жизни видел Геродот.
Возьмем другой пример. В рассказе о нахождении спартан-
цем Лихасом гроба Ореста в Тегее (I, 67—68) Геродот сохра-
няет подробность о том, что Лихас был агатоэргом. По ходу
рассказа здесь требуется пояснить, какое отношение это era
звание имело к поездке в Тегею. Такое пояснение — необходи-
мый минимум. Вот что находим у Геродота: ol 8е ayaO'oepyot. slot,
тйу аотсбу, e§t6vTe<; ex т&у Iktcswv alel ol Ttpeopotepot, тсеуте етеос ехаатои,
тоос; 8ei тобтоу тоу eyiaoxov, тоу av e^uoai ex w linrewy, Етсарптрешу
тф xotyip ota'Trep.TCOp.eyouc p.7] eXivoetv dXXooc аХХтд (I, 67). „АгЭТОЭрги.,
158
из числа граждан9 — очередные старшие, выходящие из раз-
ряда всадников, по пяти в каждый год; они обязаны в тот год»
когда они выходят из разряда всадников, немедленно отправ-
ляться в разные стороны с поручениями от спартанской об-
щины".
Встретив упоминание об агатоэргах (благодетелях), Геродот
приводит все то, что он о них знает или специально для дан-
ного случая узнал. Содержание примечания выходит далеко за
пределы того минимума, который нужен для понимания рас-
сказа: командировки агатоэргов объясняют пребывание Лихаса
в Тегее, но порядок перехода всадников в агатоэрги, количе-
ство последних и срок пребывания их в должности — все это
является попутным сообщением, нужным не столько для объ-
яснения рассказа, сколько для полноты самого примечания.
Заметим кстати, что Геродот дает здесь ценные сведения не
только своим современникам, но и науке нового времени»
Два примечания такого же типа находим в рассказе о битве
лидийцев с персами на Сардской равнине (I, 79—ВО). Содержа-
ние этого Хб-(о<;: Кир применил военную хитрость, противопо-
ставив лидийской коннице верблюдов, которые одним своим
видом и запахом привели в замешательство вражеских коней
и этим обеспечили победу персам. Весь рассказ построен на
том, что основную военную силу Лидии составляла конница.
Соответствующее указание у Геродота есть: „В это время не
было в Азии народа более мужественного и сильного, чем
лидийский. Бились они верхом, носили большие копья и были
прекрасными наездниками" (I, 79). Нетрудно убедиться в том,
что примечание дает гораздо больше того, что нужно для по-
нимания рассказа. Все это примечание могло родиться только
в результате знакомства с историей лидийского народа и, не-
сомненно, отражает ученость автора. Другое примечание к то-
му же рассказу: „лошадь боится верблюда и не выносит ни
вида его, ни запаха". И здесь не простое указание о том, что
лошадь обращается в бегство при виде верблюда, а подробно-
сти, которые свидетельствуют по меньшей мере о расспросах,
а скорее всего о личных наблюдениях Геродота.
Заканчивая свой яркий Хбуо; об испытании Камбизом послед-
него египетского царя Псамменита (II, 14—15), Геродот гово-
рит о том, что побежденного египтянина повели к Камбизу —
syOa тоб Xoitcod otatwro e^toy ouSev ^t'aiov (III, 15). На основании
этих слов, до некоторой степени аналогичных сказочной фор-
муле „стал жить-поживать да добра наживать", можно как
будто считать, что вся история Псамменита в первой редакции
на этом кончалась и судьба последнего египетского царя пред-
ставлялась первоначально Геродоту сходной с судьбой Креза.
Затем, получив сведения о гибели египетского царя, тоже
в форме X6qfoc (восстание, самоубийство — он выпил бычьей
крови), Геродот прибавил продолжение рассказа. Получилось
159
противоречие между ожидаемым, даже зафиксированным бла-
гополучным окончанием и той развязкой, которую принесло
продолжение рассказа. Чтобы выйти из затруднения, Геродот
вставил свое примечание, предназначенное в первую очередь
(если правильны высказанные выше соображения) для удовле-
творения нравственного чувства читателя: „Если бы он сумел
удержаться от интриг, то получил бы в управление Египет,
так как персы обыкновенно относятся с уважением к детям
царей; даже если последние восстают против них, они все же
передают власть их детям. Что у них в обычае так поступать—
об этом можно заключить на основании многих других приме-
ров, а также примеров Фаннира, сына Инара, получившего
власть, которую имел его отец, и Павсирида, сына Амиртея:
и он также получил власть, принадлежавшую его отцу. Однако
никто не причинил больше зла персам, чем Инар и Амиртей".
Если начало примечания (el 8s xai TjTCcavqlh). . . гштротсебесу auvyjc)
раскрывает ситуацию и требуется по ходу рассказа, то уже
продолжение (eicei upSy... то6$ -rcat8a$) несколько менее тесно
примыкает к рассказу. Наконец, только научный, чисто исто-
рический интерес мог вызвать к жизни вторую, большую часть
примечания с историческими примерами, относившимися к не-
давнему прошлому и выбранными из числа многих, имевшихся
под руками у Геродота (icokkobi... akkotai).
Очень любопытное примечание вставлено Геродотом в но-
веллу о Кандавле (I, IO fin.): оно заключает в себе сообщение,
касающееся не только лидийцев, но и всех тех народов, кото-
рых греки называли варварами.10
Подводя итоги, мы можем сказать, что Геродот в ряде
случаев пользуется возможностью расширить примечание путем
включения в него, кроме безусловно необходимых для пони-
мания рассказа сведений, также и таких данных, которые не
являются абсолютно необходимыми. Этого рода примечания
представляют собой переход от необходимых примечаний
к попутным, так как совмещают в себе признаки тех и других.
Отсюда недалеко и до примечаний в полном смысле слова
попутных. Повествование прерывается, чтобы дать место при-
мечанию, которое настолько свободно связано с окружающим
текстом не только грамматически, но и по содержанию, что
удаление этого примечания (или замена его чем-нибудь другим)
не было бы нами замечено. Например, в подлинном Хбуос о вы-
даче Пактия (1, 157—160) упоминается оракул в Бранхидах,
куда обратились жители Кимы, не зная, как им поступить
с искавшим у них убежища беглецом. Рассказ в этом месте
вполне ясен и не нуждается в комментарии. Тем не менее
Геродот дает примечание, в котором указывает на древность
оракула в Бранхидах, великое уважение к нему со стороны
ионийцев и эолийцев и точное его местоположение. Рассказ
возможен и без этих пояснений и, в свою очередь, не является
160
их источником. Достоверность сообщений Геродота не подвер-
гается сомнениям.11 Мы имеем- здесь подлинное ученое приме-
чание автора, знакомого с географией и историей: „Здесь был
основанный в древние времена оракул, к которому обычно
обращались все ионийцы и эолийцы. Место это находится
в Милетской области над гаванью Панормом" (I, 157).
В некоторых случаях ученая парэнтеза могла — вопреки
своей нефольклорной природе — выполнять и известную худо-
жественную функцию. Это относится к некоторым более длин-
ным примечаниям. Большой, в полной мере сохраняющий ocoj
бенности фольклорного стиля коуо<; о детстве Кира (I, 108—116),
имеет в своем составе довольно длинное ученое примечание.
Гарпаг, получив поручение убить младенца Кира, не желая
сам принимать участие в убийстве, посылает за пастухом, ко-
торый пас царские стада в гористой местности, изобиловавшей
дикими звер’ями. Здесь после сообщения о жене пастуха нахо-
дим примечание: „Предгорья,12 где были коровьи пастбища
этого пастуха, находятся к северу от Экбатан, по направлению
к Евксинскому Понту; здесь в сторону саспиров мидийская
страна очень гориста, высока и заросла лесами, вся же прочая
мидийская страна является равниной'* (I, ПО).
В самом рассказе достаточно ясно и вполне в духе устного
повествования сказано, что пастух жил в горах, где водились
дикие звери. Большего для мотивировки вызова пастуха Гарпа-
гом не требовалось. Надо думать, миф об Эдипе, брошенном
в ущелье, не включал в себя в устной передаче описания Ки-
ферона. Бытуя в местах своего возникновения, он получил
в сознании слушателей свою естественную локализацию на
Кифероне без всяких усилий со стороны рассказчика. Однако
оторванный от своей родины и рассказываемый в других местах,
он мог сохранить свою исконную локализацию лишь с помощью
особого примечания, без которого миф превращался в сказоч-
ного.типа рассказ о младенце, брошенном в какие-то неведо-
мы^ горы. Своим примечанием: Геродот предотвратил переход
рассказа о Кире в такую сказку. Примечание дает точные све-
дения о местоположении того края, где воспитывался Кир,
и объясняет, почему младенца отправили именно туда, на се-
веро-запад страны, в так называемую Мидию Атропатену.
Читается это примечание в том месте рассказа, где посланец
Гарпага отправляется в довольно далекий путь; с этого момен-
та до момента прибытия пастуха должен был пройти значитель-
ный промежуток времени. Примечание Геродота заполняет
смысловую паузу и с этой стороны находит себе аналогии
в фольклоре. Однако при формальном сходстве разница между
приведенными деталями из Геродота и сказок по существу
огромная: в сказках — быстрое мелькание типичных ска-
зочных пейзажей, у Геродота — фактическое, научное описа-
ние.13
11 Зак. 586
161
Египетский рассказ о том, как Камбиз убил Аписа, передан
у Геродота (III, 27—29) несколько сухо, однако с достаточно-
ясными следами подлинного фольклорного стиля (резкое про-
тивопоставление двух сторон, густые краски, прямая речь и
др.)-. В этот рассказ Геродот вставляет следующее примечание
об Аписе:
„Этот Апис, Эпаф — теленок, рождающийся от коровы, ко-
торая уже больше не может зачать во чреве. Египтяне гово-
рили, что с неба спускается на корову сияние и от этого она
рождает Аписа. Этот теленок, называемый Аписом, — черный
и имеет следующие признаки: на лбу — белый треугольник, на
спине — изображения орла, в хвосте — двойные волосы, под
языком —жук“ (III, 28).
Перед нами ученое примечание, вставленное в фольклорный
рассказ и содержащее в себе данные, не имеющие близкого-
отношения к фабуле рассказа. Содержание примечания — под-
линная ioTopt'iq, благодаря чему это примечание стало для науки
нового времени настоящим locus classicus по вопросу об Аписе.
Любопытно, что Геродот счел нужным сообщить собранные им
сведения об Аписе здесь, в связи с рассказом о Камбизе, а не
при первом упоминании о священном быке в контексте науч-
ного стиля (II, 153). Так мы лишний раз убеждаемся в умении
Геродота выбирать место для примечаний. Жрецы пошли за
Аписом—,ot рёу Ц [Леттса*/ а£оусе<;. Животное еще не приведено,
оно еще не стоит перед Камбизом. Следовательно, описание
его наружности не сделано в интересах картинности. Парэн-
теза находится между приведенными выше словами о том, что
жрецы отправились за быком, и сообщением о возвращении их
с Аписом — 6_>; бе 7)кауо7 -tov ' Akiv ot tpee<;. Таким образом, при-
мечание играет роль ретардирующего момента, заполняя собой,
как и разобранное нами примечание об устройстве поверхности
Мидии, известную паузу.
После решения поставленных выше предварительных вопро-
сов мы можем поставить общий вопрос о роли ученых приме-
чаний в книге Геродота. В наиболее обширном западноевро-
пейском труде, посвященном изучению отражения фольклорного
стиля в истории Геродота,14 вопрос об ученых примечаниях,
разрывающих ткань фольклорного повествования, совсем не
поставлен. В специальной литературе встречаются иногда слу-
чаи произвольной интерпретации отдельных примечаний Геро-
дота с частным выводом о том, что та или иная парэнтеза
среди фольклорного контекста ничего общего с taxoptT) Геро-
дота не имеет и является таким же типичным продуктом фоль-
клора, как и окружающий ее контекст. Только систематический
(пусть по необходимости краткий) обзор примечаний Геродота
даст возможность судить о разнообразии его ученых парэнтез,
об их удельном весе в общей экономии его труда и значении
для выработки стиля исторического повествования.
162
А. ГЕОГРАФИЯ
а) В новелле об Анахарсисе, рассказанной Геродотом дело-
вым стилем, говорится о том, что этот скифский царь справлял
празднество в честь матери богов в Гилее. Тут же примечание
о Гилее. С ним можно сопоставить примечание в рассказе об
отступлении скифов, представляющем собой образчик истори-
ческого повествования типа tcxoptTj, в основе которого не лежа-
ла новелла.
(IV, 76). „Она (Гилея) находится у Ахиллова бега и покрыта всевозмож-
ными деревьями**.
(IV, 123). „Эта пустыня совсем не населена людьми; лежит она выше стра-
ны будинов; протяжением она в семь дней пути*.
Такого рода описание, состоящее из указания положения
относительно более известного географического пункта и общей
характеристики местности, уже встречалось нам выше, в при-
мечании о Мидии Атропатене (I, НО). Без всякого труда можно
было бы найти большое количество примеров для доказатель-
ства того, что выписанные выше примечания содержат в себе
обычные для исследовательских частей труда Геродота xoreot.
Достаточно будет сказать, что о лесистой местности Гилее
Геродот говорит выше, в описании Скифии (IV, 19), точно так
же, как и о пустыне, находившейся за страной будинов (IV, 22).
В рассказе о походе Клеомена на Аргос (IV, 76), не принад-
лежащем к числу разукрашенных всеми особенностями фольк-
лорного стиля, но несомненно входящем в серию koyot о Клео-
мене и Демарате, имеется примечание о реке Эрасине и о
Стимфалидском озере. Аналогией может служить примечание
к описанию Вавилона, т. е. к чистой loxoptTj —по поводу
реки Евфрата.
(VI, 76). „Это озеро (Стимфалидское), опустившись в невидимую про-
пасть, вновь появляется в Аргосе, н с того места эта вода называется у ар-
госцев Эрасином*.
(I, 180). „Он (Евфрат) течет из страны армян; он велик, глубок и быстр;
впадает в Красное море".
Оба примечания свидетельствуют об интересе Геродота
к гидрографии, который сказывается на всем протяжении его
истории. Вспомним хотя бы знаменитое описание рек Скифии
(IV, 47—57).
б) Несколько сухо переданный спартанский о матери
Демарата снабжен по поводу упоминаемого в нем храма Елены
указанием топографического характера о местоположении этого
храма. Подобного же рода указание по поводу храма Геры
находим (тоже в форме примечания) в описании битвы при
Платее, не относящемся к разряду Корс.
(VI, 61). „Он (храм Елены) находится в так называемой Ферапне, над
храмом Фебейоном*.
1Г” 163
(IX, 52). „Он (Герейон) находится перед городом палатейцев, на расстоя-
нии двадцати- стадиев от Гаргафийского источника”.
Об интересе Геродота к топографическим вопросам свиде-
тельствует ряд других мест его книги, например вставленное
в делосскую храмовую легенду примечание о местонахождении
могилы гиперборейских девушек: налево от храма Артемиды
(IV, 34). Подобные указания, вплетенные в самый текст иссле-
довательских частей, в достаточном количестве разбросаны по
всем книгам истории Геродота. Примеры: указания о положе-
нии и размерах острова Просопитиды в Дельте (II, 41) и место-
нахождении могил саисских фараонов в храме Афины, по левую
руку от входа (II, 169).
в) В качестве примечания с точным указанием расстояния
можно взять парэнтезу, помещенную в начале рассказа о биче-
вании моря Ксерксом, изложенного довольно сжато, но все же
с сохранением прямой речи; в этом примечании указано рас-
стояние от Абидоса до европейского берега. Среди чистой
iaxopfy находим аналогичное примечание, там, где перечислены
события, связанные с водворением Мильтиада на Херсонесе
Фракийском; дается длина стены, воздвигнутой Мильтиадом на
перешейке, и определение некоторых расстояний в цифрах.
(VII, 34). „От Абидоса до противоположного берега — семь стадиев”.
(VI, 36). „Это — тридцать шесть стадиев по перешейку; весь же Херсо-
нес от этого перешейка по направлению к нам имеет в длину четыреста
двадцать стадиев”.
Точно обозначенные расстояния находим и в некоторых
других примечаниях делового характера. Выше приведены два
таких примера (IV, 123; IX, 52). При чтении Геродота не может
не броситься в глаза, что историк старался как можно чаще
отмечать расстояния. Изолированное указание такого рода на-
ходим при сухой справке об Ардерикке, населенном пункте,
куда Дарий перевел захваченных персами эретрийцев (VI, 119).
Иногда большие отрывки 1отор1т) содержат перечисление мест-
ностей с данными относительно их протяжения; таково описа-
ние Скифии и соседних с нею стран (IV, 18—22).
Недостаток места не позволяет zнам с такой же подроб-
ностью разобрать другие виды примечаний у Геродота. Мы
ограничимся беглым их перечнем.
Б. ЭТНОГРАФИЯ
Примечания этнографического характера (в широком смысле
слова) у Геродота разнообразны и многочисленны. О родах, на
которые распадаются персидский и мидийский народы (I, 101,
125), о племенах Пелопоннеса (VIII, 73), о вавилонской и афин-
ской одежде (I, 195; V, 87, 88), а также о нравах разных на-
родов (I, 10; II, 35) и др.
164
В. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ УСТАНОВЛЕНИЯ
Новеллы, рассказываемые Геродотом, могли включить в себя
подробности, касающиеся общественного строя или политиче-
ских установлений, вполне понятные тем, кто жил в местах
возникновения этих новелл, но становившиеся непонятными
при переносе новеллы в другие места. Геродот не отбрасывает
такие подробности и не заменяет их другими; он предпочитает
сохранить их и снабдить пояснительными примечаниями. Ма-
ленький об ответе Кира спартанскому посланцу снабжен
примечанием о том, что у персов агора совсем отсутствует
(I, 153). Исторический рассказ о деятельности Артафрена по
упорядочению положения подчиненных Персии ионийских горо-
дов содержит пояснение, устанавливающее прямую связь дани,
наложенной Артафреном, как с той данью, которую ионийцы
платили Персидскому царю до восстания, так и с той, которую
они платили при Геродоте (имеется в виду, очевидно, <р6ро;,
вносившейся ионийскими городами в союзную кассу морского
союза—VI, 42).
В новелле о Ксерксе и Артаинте рассказывается о том, что
Ксеркс пытался убедить Артаинту не требовать у него плаща,
сотканного руками самой царицы Аместриды, и предлагал ей
взамен города, золото, войско. Необычность этих' подарков,
с точки зрения грека, побуждает Геродота пояснить в приме-
чании, что войска — специфический подарок персидских царей
(IX, 109). Рассказав в другом месте (стиль чистой toroptiq)
о городе Анфилле (в Египте), который дарился царице на обувь,
Геродот замечает, что так делается с тех пор, как Египет
покорен персами (II, 98).
Некоторые примечания имеют своим предметом объяснение
функций должностных лиц в настоящем или прошлом (III, 31;
III, 128; V, 71; VI, 109; VIII, 98 и др.).
Г. ИСТОРИЯ
Наибольшее количество примечаний у Геродота посвящено
истории в самом широком смысле этого слова, включая мифи-
ческую древность (VII, 193; VIII, 138; IX, 51, 73 и др.), проис-
хождение народов (I, 57; IV, 11, 78 и др.), исторические собы-
тия (II, 177; VI, 21, 127 и др.), исторические обобщения
(III, 122; VI, 112 и др.), генеалогию (III, 160; V, 22; VI, 51, 131;
VIII, 36, 131, 139, 204 и др.), разного рода персональные справки
(I, 12; II, 135; V, ИЗ; VI, 127; VIII, 75; IX, 64 и др.). Иногда
такие примечания представляют собой небольшие, бегло рас-
сказанные Хбуос, не лишенные все же некоторой красочности.
Таковы в описании Платейской битвы примечания-экскурсы о
Тисамене (IX, 33, 35) и о Гегесистрате (IX,,.3'7). Местами такой
Хоре, попавший в примечание, превращается в очень сухую
справку, происхождение которой из Х6?о<; может быть доказано
165
тем, что соответствующий Хбр; рассказан Геродотом в другом
месте: афинский жених Агаристы — Мегакл был сыном того
Алкмеона, который побывал у Креза (VI, 127); эта короткая
заметка — намек на новеллу о пребывании Алкмеона у Креза
(VI, 125).
Обзор примечаний у Геродота приводит нас к следующим
заключениям:
1. Примечания не имеют постоянного места в изложении
Геродота, какого бы характера последнее ни было: мы находим
их в любых местах рассуждения, перечня, описания, истори-
ческого рассказа или новеллы; в частности, в последнем слу-
чае примечание встречается как при обрамлении, так и в самой
новелле, безразлично — в начале, середине, конце.
2. По характеру связи ученогб примечания с контекстом
амплитуда колебаний его следующая: от пояснения, необходи-
мого для существования самого рассказа, до попутной справки,
отсутствие которой прошло бы абсолютно незамеченным; в про-
межутке между этими двумя крайними точками — пояснения,
необходимые для сохранения не всего рассказа, а лишь какой-
либо детали его, и примечание, содержащее наряду с необхо-
димыми сведениями, другие, попутно даваемые.
3. Примечания разнообразны по содержанию: в них содер-
жится материал географический, этнографический, государст-
венно-правовой, исторический — все это во многих разновид-
ностях.
4. Примечания встречаются в самых разнообразных по сти-
лю частях труда Геродота, будь то чистая новелла, новелла
несколько или значительно утратившая свой фольклорный стиль,
новелла со слабыми остатками этого стиля, новелла, рассказан-
ная сухо и по-деловому, Ьэторбг) чистая, типа догеродотовской
ионийской ioTopiTj; loxoptiq, осложненная элементами, отдаляющи-
ми ее от первоначального типа; строго фактический истори-
ческий рассказ; наконец, даже передача чужого построения,
к которому сам Геродот склонен отнестись очень сдержанно
(см. начальные главы I книги).
5. Характер примечаний, помещенных среди различных по
стилю контекстов, — один и тот же. Примечания всех перечис-
ленных выше видов и почти всех подвидов встречаются pro-
miscue в разных частях истории Геродота.
6. В подавляющем числе случаев примечания Геродота со-
ставлены из того же материала, из какого состоит основная
ткань его 'юторст) в широком смысле слова (включая сюда и его
исторические рассказы). Иногда в примечании дается Хб-^ос, но
в тако:... сжатом и сухом виде, что мы не сразу (и не всегда)
можем распознать его фольклорную природу.
7. Объем примечаний различен — от очень короткой заметки
в одной фразе до маленького экскурса (экскурсы более длин-
ные остались вне поля нашего, зрения).
166
Следует отметить, что 1) большая часть примечаний, нахо-
димых в Х6701, содержит материал, который не повторяется
в toTopt'/j; 2) в тех немногих случаях, когда имеет место такое
повторение, примечание к новелле обычно содержит больше
материала, чем соответствующее место в 'ютород (Гилея — 1<по-
ptv] —IV, 19, Хоре —IV, 76; почитание огня у персов — ’юто-
ptvj — I, 131, Хбрс — III, 16; день рождения у персов — ioxopiT]—
I, 133, Хоре — IX, НО); 3) иногда примечание к новелле нахо-
дит себе поддержку в фактах, сообщенных в других местах
(благодеяния у персов — Хбуое — III, 154; cf. Хоре — III, 160 и
исторический рассказ—VIII, 85; царские судьи — Хоре — III, 131;
cf. исторические рассказы V, 25; VII, 194); 4) иногда наблю-
дается повторение одного и того же материала в двух приме-
чаниях, из которых одно находится в Хоре, а другое — в Хоре
loTopliq или историческом рассказе (охрана персидских дорог —
два раза Хоре — I, 123 и V, 35; персы считают Азию своим
достоянием — Хоре — IX, 116 и теория — I, 4; персов в эпоху
персидских войн называли чужеземцами — сухо переданный
Хбуое —IX, 55 и исторический рассказ —IX, 11).15
Мы видим, что свои примечания к X6pi Геродот не считает
чем-то случайным, маловажным. Геродот-рассказчик умолкает,
чтобы дать слово Геродоту-исследователю, который делает
в форме примечания сообщение, столь же ответственное, как
й сообщения, изложенные в систематическом порядке: то, что
сказано в парэнтезах, не нуждается в повторении и не предста-
вляет собой ссылки на то, что сказано в другом месте.
Еще два сопоставления наглядно покажут нам, какое зна-
чение придавал Геродот своим примечаниям. Манера давать
важные сведения в примечаниях наблюдается и в исторических
рассказах делового характера. В большинсте случаев приведен-
ные выше примечания, взятые из таких рассказов, подобно
примечаниям в новеллах, не являются повторением того, что
сказано в taxopfy. И внутри этих исторических рассказов встре-
чаются примечания, повторяющие в расширенном виде данные,
имеющиеся в чистой taropfy. Очень яркий пример этого нахо-
дим в рассказе о взятии ионийцами Сард. В то время как по-
жар истреблял городские постройки, лидийцы и персы столпи-
лись на площади города и у реки (V, 101). Хотя читатель
узнал уже раньше, из описания Лидии, о существовании реки,
которая несла золото с горы Тмола (I, 93), но только .здесь,
в примечании, эта река впервые названа своим именем Пактол,
и впервые указано, что она протекает через город и впадает
в реку Герм. Любопытен и второй пример. Дело касается од-
ного этнографического вопроса (о жизни лидийских девушек
до замужества), который затронут сначала в примечании к стро-
гой taxopiiq, а затем в систематическом изложении того же пред-
мета. Оказывается, что в примечании к описанию гробницы
Алиатта (I, 94) предмет рассмотрен гораздо подробнее, чем
167
среди данных о нравах лидийского народа (I, 95). Таким обра-
зом, маленькие фрагменты ioxopiiq, встречающиеся в виде при-
мечаний среди родственного или неродственного им по харак-
теру и стилю окружения, являются не только родственными
основным сплошным частям ioTopfy, но и равноправными с ними.
Мы не будем удивляться тому, что местами примечания
разрастаются в большие экскурсы, разрывающие связь внутри
того текста, для пояснения которого они предназначаются. Из
большого количества относящихся сюда примеров укажем:
периэгезу греческой Малой Азии (I, 142—151), вторгающуюся
между Хоре, изображающими взаимоотношения между греками
и персами во времена Кира; периэгезу страны массагетов
(I, 201—204), оторванную от тех глав, где дается 1<порЦ о мас-
сагетах, и помещенную после первых слов рассказа о масса-
гетском походе Кира.
Общий вывод: парэнтеза вообще и особенно частный ее слу-
чай, имеющий для нас. особое значение, — ученое примеча-
ние—в высшей степени характерны для историографической
манеры Геродота.
Отсюда вытекает одно принципиального характера следст-
вие, касающееся производимых издателями в тексте Геродота
атэтез. Как мы могли убедиться, примечания Геродота никогда
не бывают абсолютно неуместными, но смысловая связь их
с контекстом далеко не всегда оказывается очень тесной. При-
ведем несколько показательных в этом отношении примечаний,
в которых Геродот дает параллель к только что сделанному
сообщению. Рассказав о женщине, ночующей в храме Бела
в Вавилоне, историк сообщает, что подобный же обычай суще-
ствует в египетских Фивах и в Патарах в Ликии (I, 182).
К описанию вавилонского обычая, самого безобразного, по мне-
нию Геродота, сделано примечание о том, что подобный же
обычай есть в некоторых местах на Кипре (I, 199 fin.). В рас-
суждениях, следующих за Хоре; о Родопиде, простая ассоциа-
ция по сходству и смежности вызвала воспоминание об Архи-
дике (II, 135). Такое оперирование с параллелями, разумеется,
не является случайностью. Сравнение — один из любимых прие-
мов работы Геродота. Тем не менее выпадение из текста при-
веденных здесь примечаний прошло бы незамеченным, и в этом
случае можно сказать, что они не слишком плотно примыкают
к контексту.
Простая ссылка на отсутствие тесной связи с контекстом
не может служить аргументом в пользу необходимости исклю-
чения из текста Геродота той или иной парэнтезы. Между тем
зачастую единственным основанием для атэтирования парэнтезы
является недостаточно тесная, по мнению издателей, связь ее
с контекстом. По этому признаку выбрасывается целиком или
частично примечание со свидетельствами, подтверждающими
пребывание Париса в Египте (II, 116). Исключается или объя-
168
вляется подозрительным примечание о кротонских и киренских.
врачах и о музыке в Аргосе (III, 131 fin.). Навлекает на себя
подозрение в неподлинности примечание об этимологии имен,
персидских царей (VI, 98 fin.). Иногда ссылка на то, что приме-
чание нарушает связность изложения, фигурирует среди ряда
других аргументов против подлинности текста. Некоторые при-
мечания Геродота исключаются из текста издателями на осно-
вании соображений исторического, стилистического и иного
порядка, но исходной точкой при этом всегда оказывается
соображение о возможности выключить парэнтезу без ущерба
для стройности изложения. Таковы ссылка на Архилоха по
поводу упоминания им Гига (I, 12 fin.),16 примечания об оди-
наковом окончании названий греческих праздников (I, 148),17
об эфиопах (III, 97), о предсказании по поводу землетрясения
на Делосе (VI, 98 sub fin.) и ряд других. Обилие и разнообра-
зие примечаний у Геродота, неодинаковый характер связи их
с контекстом, склонность историка вставлять их в любые места
должны служить предостережением против увлечения поисками
интерполяций. Богат был запас собранных Геродотом сведений,
сделанных им наблюдений и заключений. Не весь этот мате-
риал умещался в рамки больших подразделений его труда.
Кое-что пришлось сообщить ‘ в разных местах попутно,
в виде пояснений, а иногда и в виде параллельного мате-
риала. .
В большинстве случаев, как мы видели, содержание приме-
чаний заимствовано Геродотом из области Ьторс'т). Таким путем
чистая i<noptiq в виде маленьких примечаний получает доступ
внутрь новеллы, внося в последнюю нечто по существу чуждое
новелле. Ученое примечание есть, таким образом, первый гете-
рогенный элемент, способный проникнуть как corpus alienum
внутрь новеллы, даже если она сохраняет во всем прочем свой
фольклорный стиль. Именно это обстоятельство и заставило
нас с такой подробностью разобрать имеющиеся у Геродота
примечания. В итоге нашего разбора получаем любопытный,
с нашей точки зрения, вывод, подтверждающий сделанное вы-
ше заключение о подчиненном положении, занимаемом новел-
лами в книге первого греческого историка: Геродот не настоль-
ко дорожил чистотой и единством фольклорного стиля, чтобы
не допускать резкого нарушения их там, где возникала необ-
ходимость введения в новеллу чужеродных элементов.
Очень кратко остановимся на следующем этапе проникно-
вения этих чужеродных элементов в новеллу: то, что могло
бы быть подано в виде примечания, дается как деталь рассказа.
Иначе говоря, материал, почерпнутый вне новеллы, сообщается
не в форме попутного замечания, а в тесной связи с самим
повествованием (в сущности некоторые из разобранных выше
примечаний представляют собой промежуточные случаи пере-
хода от парэнтез в собственном смысле к случаям, интересую-
169
шим нас здесь). Клеобис и Битон везут свою мать на колеснице
из Аргоса в храм Геры. Этот кб-р;, рассказанный в Аргосе, не
требовал специальных пояснений о расстоянии между городом
и храмом. Рассказанный вдали от Аргоса и храма Геры людям,
никогда не бывавшим в этих местах, он должен быть снабжен
указанием о том, что расстояние, пройденное аргосскими юно-
шами, было велико и, следовательно, труд, взятый ими на
себя, не был легким. Такое указание в самой общей форме
было сделано впоследствии Цицероном: satis longe ab oppido
ad fanum (Tusc. disp., I, 47). He так поступил Геродот, у кото-
рого мы находим вплетенную в ткань самого рассказа деталь—
„провезя ее на расстояние в сорок пять стадиев, они прибыли
ко храму“ (I, 31). Храмовая легенда имеет при себе, в пере-
даче Геродота, одно из тех числовых указаний, какие часто
встречаются в научных частях его труда. Имя сибарита Смин-
дирида, одного из претендентов на руку Агаристы, сопровож-
дается примечанием о расцвете Сибариса (VI, 127); в той же
новелле, в том же перечне женихов вполне аналогичное сооб-
щение об Эретрии сделано уже не в форме парэнтезы: „из
Эретрии, процветавшей в это время,—Лисаний". То же явле-
ние встречаем в новелле об игре, затеянной малолетним Киром
со сверстниками — в том месте,-где речь идет о распределении
должностей и работ (J, 114; то же в прямой речи—I, 120).
Интересен случай вставки чистой loxoptTj в уста одного из дейст-
вующих лиц новеллы. В новелле о пребывании Аристагора в
Спарте и его переговорах с Клеоменом иониец показывает
спартанцу карту, сопровождая это демонстрирование объясне-
ниями. Перечисляются народы, жившие на пространстве от Ионии
до Суз, и даются краткие сведения об основных видах богатств
этих народов (V, 49). Этот отрывок может по своему истори-
ческому значению выдержать сравнение с перечнем сатрапий,
описаниями царской дороги или маршрута Ксеркса. Приведен-
ные примеры типичны в том смысле, что нам легко предста-
вить себе на их месте паузу в повествовании, заполненную
парэнтезой с соответствующими сведениями. Вместо этого,
у Геродота — непрерывный рассказ: инородное тело врастает
в самую новеллу.
Проследим в общих чертах дальнейшее перерождение сти-
ля новелл под влиянием проникающих в него элементов стиля
научных исследований.
Отметим, прежде всего, несколько случаев, где элементы
стиля сатори в небольшом количестве (но все же в большем,
чем в рассмотренных выше случаях) обнаруживаются внутри
Хбуос, хорошо сохраняющих в остальном признаки стиля фоль-
клорных рассказов. Выберем примеры, в которых Геродот
пользуется прямой речью (действующих лиц), являющейся, как
известно, одной из характерных особенностей устного рассказа.
В новелле египетских греков о браке Амазиса с Ладикой (II, 81)
.’70
находим, кроме примечания о дальнейшей судьбе Ладики, со-
поставление трех мнений по вопросу о том, кто был ее отцом.
Сжато рассказанный вариант о хцтрости, применной конюхом
Дария для того, чтобы заставить коня заржать вовремя (III, 87), —
в том виде, в каком он дан у Геродота, представляет собой
кратко изложенную параллель к основному рассказу, т. е.
опять-таки элемент icrcopfy (сопоставление вариантов менее всего
свойственно фольклорному рассказу). В новелле о взаимоотно-
шениях между Поликратом и Оройтом находим ряд чуждых
фольклорному стилю моментов: вариант о причине злобы Оройта
(III, 121), ряд примечаний о Поликрате-талассократоре (III, 122),
о позднейших похождениях Меандрия (III, 123), сравнение
Поликрата с другими тиранами (III, 125), о царских секретарях
у персидских сатрапов (III, 128). Новелла о рождении Демарата
прерывается вставкой о недобросовестном ответе дельфийского
оракула (VI, 66), выдержанной в стиле 1оторст|.
Несколькими примерами можно иллюстрировать следующую
ступень — более широкое внедрение стиля (аторЦ в Хбр;, при-
чем последний все еще не теряет своего исконного характера:
не только содержание, но и стиль в целом продолжает ясно
указывать на фольклорное происхождение рассказа. Новелла
о Нитетиде, посланной в Египет вместо дочери Амазиса (III, 1—2),
снабжена вариантом и критическими замечаниями к этому по-
следнему, и эта вторая часть изложения занимает столько же
места, сколько и первая. Короткий Лор; о поругании мумии
Амазиса Камбизом (III, 16) завершается превосходящим его
своими размерами ученым примечанием и сухо переданным
египетским вариантом, который едва ли заслуживает названия
глупой выдумки.18 В духе всех сообщенных Геродотом новелл
об Амазисе рассказывается о том, как изобретательный фараон
сумел перехитрить судьбу. Рассказанный с применением прямой
речи Хбр; об опасности, которой подвергся Ксеркс во время
плавания на корабле (VII, 118—119), сменяется критическими
замечаниями, уничтожающими этот Хбуо;. Небольшой афинский
Хбр; об участнике Платейской битвы Софане, который своеобразно
пользовался якорем (IX, 74), дан в двух вариантах, из которых
второй, рационализированный, изложен более кратко. В новеллу
об Анахарсисе вставлено примечание о Гилее, пояснение ге-
неалогического характера со ссылкой на источник (IV, 76),
пелопоннесский вариант (IV, 77).
Отсюда идут два пути. Оба ведут к перерождению Х6р;,
который утрачивает, наконец, свое стилистическое своеобразие.
Один путь — превращение Хбуо; в сжатый конспект, а затем
в простую ссылку на факт или событие. Новелла уподобляется
старой Ьторст]. Второй путь —сохранение новеллой всего бо-
гатства ее содержания, но ценой потери специфических черт
фольклорного стиля. Новелла трансформируется и дает нечто
вроде нового типа юторб]. И то и другое изменение связано в конеч-
171
ном счете с влиянием на стиль новеллы окружающих ее и про-
никающих внутрь ее элементов toxopiTq.
Проследим первый из- этих путей. Здесь Хбуос либо совер-
шенно подавлен тем материалом, который в других случаях
попадает в примечания (пояснения, критика, параллели и др.),
либо ассимилируется с окружающей его 1&сорщ либо сам по-
падает в положение примечания и приобретает сухой стиль,
свойственный таким примечаниям. Первый случай представлен
эллинским рассказом о том, как Псамметих отрезал языки
кормилицам, приставленным к младенцам, послужившим этому
царю для известного опыта (II, 2), легендой о Геракле, кото-
рого готовились принести в жертву египтяне (II, 45), рассказом
о Микерине и его дочери (II, 130), легендой об Абарисе, кото-
рый обошел всю землю, не вкушая пищи (IV, 36). Второй
случай: Зевс в маске — среди о египетской религии
(II, 42); Рампсинит играет в кости с богиней подземного царства —
в таком же окружении (II, 122); два рассказа опричине, по ко-
торой элефантинские монолиты не были доставлены на место —
среди рассказа о постройках Амазиса (II, 175). Третий случай:
лев Мелеса (I, 84); Панталеонт, брат Креза (I, 92); воры, уст-
раивающие подземный ход, чтобы добраться до сокровищ Сар-
данапала (II, 150). Во всех этих и ряде других подобных слу-
чаев Хбр; не рассказан, он только проконспектирован, но так,
что очертания новеллы легко восстанавливаются по этому кон-
спекту. Как изменяется при этом стиль фольклорного рассказа —
можно увидеть на примере рассказа Геродота о сокровищах
Сарданапала, резко отличающегося отего же рассказа о сокро-
вищах Рампсинита (II, 121). В египетском Хбр; — неторопливый
рассказ с ясно очерченными действующими лицами, с трех-
членной композицией и другими особенностями устного рас-
сказа. Ниневийский же Хбр; является, в сущности, сухой схе-
мой, в которой детали живой сказки уже исчезли. Сказка
о Рампсините имеет для Геродота самодовлеющее значение,
сказка же о Сарданапале приводится попутно, как параллель,
для объяснения того, почему можно верить сообщению египтян
о том, что при работах по устройству Меридова озера земля
сбрасывалась в Нил.
Среди сведенных к конспекту X6pt есть переданные более
подробно и менее подробно. Если, например, рассказ о нине-
вийских ворах сохраняет в неприкосновенности два момента —
намерение ограбить сокровищницу и устройство подземного
хода, оставляя в тени и позволяя лишь приблизительно угады-
вать все остальное, то в некоторых других случаях получаем
от Геродота, в сущности, скелет всего Хбр;, так что восстано-
вление деталей не представляет большой трудности. Таковы,
например, афинские Xopt о Писистрате и дубиноносцах (I, 59),
о Писистрате и дочери Мегакла (I, 61), о наемниках Псам-
метиха (II, 30), о мести египетской Нитокриды (II, 100), о битве
’.72
между пеонами и перинфянами (V, 1). С другой стороны, во
многих местах встречаем не столько самый лбуо;, сколько следы
его в виде отдельного мотива, сообщенного в форме краткой,
иногда очень краткой деловой заметки, истинную фольклорную
природу которой . можно вскрыть лишь путем привлечения
параллельного материала. Несколько примеров: семь окрасок
стенных зубцов в Экбатане (I, 98), Родопида и ее пирамида
(II, 134), стол солнца у эфиопов (III, 18), невры-оборотни
(IV, 105), угроза Креза Лампсаку (VI, 37), клятва Гистиея^!, 106),
исчезновение Гамилькара (VII, 167).19 Идя дальше в этом нап-
равлении, мы сталкиваемся со случаями устранения фольклор-
ного рассказа в том смысле, что его данные целиком или
частично так вплетаются в (аторЦ, что о выделении отдельных
элементов его не может быть речи. Выслеживание фольклор-
ных элементов не приводит при этом к неоспоримым резуль-
татам, оно может лишь создать известную настороженность.
Довольно обстоятельное деловое сообщение о земляных рабо-
тах, предпринятых. Нитокридой вавилонской (I, 185), подало
повод заподозрить, что в основе этого сообщения лежит сага.20
Выдержанный в стиле taropt^, .снабженный справкой об источ-
никах рассказ о назамонах, пробравшихся через пустыню
(Сахару) к большой реке (Нигер), где жили маленькие черные
люди (карликовые негритянские племена), — (II, 32) является,
возможно, народным рассказом о стране чудес.21
Другое направление трансформации устного рассказа у Ге-
родота — превращение его в подобие исторического рассказа.
Рассказ не слишком отягощается пояснениями, критическими
замечаниями, параллелями, но общий колорит повествования
не фольклорный. Обычно отсутствует прямая речь и другие
бьющие в глаза характерные признаки устного рассказа. Дело-
вая манера повествования сближает такие места с isTopliq, но пол-
ного уподобления при этом все-таки не получается. Доказать
это положение можно на ряде примеров. Сухо, без украшений
рассказывает Геродот о том, как милетский тиран Фрасибул
принял лидийца, присланного Алиаттом. Дойдя до того места,
где надо рассказать о том, что увидел посланец, Геродот дает
уже не краткий намек или фактическую справку, а маленькую
живую картинку: „Сколько было хлеба в городе — и его соб-
ственного и в частном владении — весь он (Фрасибул) собрал
на площадь и предупредил милетян, чтобы они по данному
знаку начали пить и компаниями ходить друг к другу" (I, 21).
Если сравнить эту сценку с тем, как’описано у Геродота в боль-
шом подлинном Хоре о гибели Кира приготовление персами
угощения, которое, они перед отступлением оставили массагетам
(I, 207), а затем и самое пиршество последних (1,211), то пер-
вое (приготовление в прямой речи Креза) оказывается более
подробным, чем соответствующая часть в милетском рассказе,
зато второе (самое пиршество) в подлинном Хбр; изложено
173
суше и бледнее: „возлегши, они начали пировать, а насытившись
едой и напившись вина, уснули" (I, 211). Функциональная роль
эпизода в рассказе — центральное положение пиршества миле-
тян (в нем все дело) и вспомогательная роль пиршества мас-
сагетов (они должны заснуть, чтобы погибнуть) — определили
собой колорит изложения.
В стиле, близком к стилю latoplv], излагает Геродот kofo<;.
об Арионе (I, 23—24), несмотря на сказочный характер рас-
сказа о спасении человека дельфином. В том месте, где про-
славленный певец просит моряков позволить ему спеть в по-
следний раз перед смертью, Геродот внезапно меняет стиль рас-
сказа с тем, чтобы по окончании всего эпизода вновь вернуться
к прежней сухой манере. Вместо краткого указания о том, что
Арион получил разрешение петь и, исполнив свою песню, бросился
в море, мы находим очень яркую сценку с упоминанием ряда мо-
ментов: желание моряков послушать лучшего среди людей певца-
xai toiai гавкЯгЬ fap nqSovajv el p,eAXotev axouaeoQ’ai too aptatou av^ptoxiov
aot8o5; точное указание мест на корабле, которые занимали
исполнитель и слушатели во время пения — dva/copv]oai гх tijc
лрбрт^ е; plaap vea. tov ое.. . otdvta sv total sSoAiotat — „ОНИ ПрОШЛИ.
с кормы на середину корабля. .. а он, стоя на палубе"; назва-
ние музыкальной пьесы, исполненной Арионом — vdjxov tov dpfttov —
„ном, который поется очень высоким голосом": детализирован-
ное перечисление действий в их последовательности—aetoat.
aetaac 5г. . . дальше ... ava^top^actt.. . tdv 6г iyodvta... xai kapovta ...
otdvta... ocsBek&siv . .. teXeottovttx;... pityat; пластическое" изобра-
жение фигуры поющего — 'tdv 8г dvoovta te 7?aaav tvjv oxeu-qv xai
kapovta tTjv xt&apnqv. Отметим еще настойчивое напоминание о том,
что на Арионе была полная одежда певца: об этом он сам
просил — iv t-fl охгит] vjaoTg, в таком виде он бросается в море —
г1^г adv t^j ахги-fl it‘ao^ и вышел на берег в Коринфе — odv t^
охги^. За параллелями далеко ходить не приходится. В новел-
лах Геродота и в фольклорных рассказах вообще их больше
чем достаточно. Психологическая мотивировка согласия моря-
ков на предложение Ариона может быть сопоставлена со сле-
дующими местами б новеллах: побуждения, заставившие Креза
обратиться к Солону с вопросом (I, 30), мысли Кира в то время,
как он дал приказание снять Креза с костра (I, 86), размышле-
ния Гарпага по поводу младенца Кира (I, 109). Просьба Ариона
и последовавшее затем спасение типичны для определенного
рода фольклорных рассказов: герой добивается разрешения
в последний раз сделать то-то и то-то, а потом тем или иным
способом спасается от смерти. Слушатели занимают место
в середине корабля, а певец—на палубе (досчатом перекрытии);
в этом проявляется характерное для новеллы стремление
к наглядности. Несколько параллелей: Гиг смотрит на царицу
(I, 9—10) —фигуры Гига и царицы с их движениями между
дверью, стулом и ложем очень ясно встают перед взором чи-
174
тателя; аргосские братья привозят свою мать на колеснице
к Гереону, граждане и гражданки окружают их, осыпая похва-
лами сыновей и их мать (1,31); убитого Атиса несут на руках,
позади идет его невольный убийца, который затем становится
перед трупом и, протягивая руки, умоляет Креза заколоть его
(I, 45); обезображенный Зопир появляется перед Дарием, ко-
торый в ужасе с криком вскакивает с трона (III, 155).
Примеров детализации в изображении действий и последо-
вательного перечисления отдельных их моментов в новеллах
много. Солон прибывает в Сарды, он принят Крезом, царь
дает приказ, и Солона водят по сокровищницам, после этого
осмотра Крез обращается к нему с вопросом (I, 30). Клеобис
и Битон впрягаются в колесницу, везут эту колесницу, доходят
до храма (1,31). Астиаг отсылает вновь обретенного внука к его
родителям, последние принимают его, узнают, кто он, обнимают,,
потом расспрашивают каким образом он спасся (I, 122). Фигура
певца в соответствующей одежде с кифарой в руках навеяна,
возможно, тем посвящением, которое Геродот, скорее всего^
сам видел в Тенаре. Слишком краткое описание этого посвя-
щения не дает возможности судить о том, как был представлен
Арион: „небольшое медное посвящение... человек на дель-
фине“ (I, 24). Как бы то ни было, уже самое выражение кааа
очгот) много говорило Геродоту и его читателям. Внешний
вид героя часто интересует рассказчика новеллы: пастух, не-
сущий младенца Кира, поражен тем, что ребенок имеет на себе
золото и красивые одежды (1, 111), дочь Псамменита высту-
пает в одежде рабыни и, несет сосуд для воды (III, 14).
В историзированной новелле об испытании оракулов Крезом
(I, 46—49) находим, прежде всего, детализацию в описании
действий: ou'f'j'pa^dp.evot otyovco сиибуте;. .. razpvpay срероутес ... dvaviTo-
5<5(j)v гтс(ора. Об этой особенности стиля речь была выше. Здесь
следует отметить, что Геродот любит изображать в своих но-
веллах момент написания письма и чтение написанного, так что
параллели к эпизоду чтения ответов Крезом найти нетрудно:
Кир читает письмо Гарпага (I, 124); он же читает собравшимся
персам письмо, которое он же сам и написал (I, 125); Поликрат
пишет, а Амазис читает письмо (III, 42—43); Багей дает читать
секретарю письма, будто бы написанные царем (III, 128); Ари-
стагор читает своеобразное послание Гистиея (V, 35); спартанцы
читают письмо Демарата (VII, 239).
Еще некоторые черточки новеллистического стиля сохра-
нены Геродотом в его сухой трактовке новеллистической темы.
Едва успевают послы Креза вступить в святилище и задать
свой вопрос, как пифия спешит дать на него ответ — «к eofjk&ov
та^юта е<; то jxejapov.. . xai ETtetpartcov то evTSTakpsvov, vj ПиОчтд...
ke-fet таое (I, 47). В новелле о Кипселе сказано по поводу ответа
пифии Ээтиону, Отцу Кипсела: eoiovra, абтоу 10-е<к><; т) HufH-iq
Kposa-fopsoEi TocoioE тосос eksoc (V, 92 р). Можно спросить, не стал-
175
киваемся ли мы здесь с определенным тбтсо; дельфийских пре-
даний, перешедшим в новеллу, — о том, что пророчица дает
ответ раньше, чем к ней обратились с вопросом. В таком слу-
чае мы имели бы хорошо сохранившийся тбко; в новелле
о Кипселе и уже измененный в сильно переработанном рас-
сказе об испытании оракулов Крезом, где лидийцы все же
успевают задать свой вопрос. Наше предположение находит
опору в дельфийском (или дельфийско-спартанском) предании
о посещении Ликургом- дельфийского оракула — <Ь; готце е; тб
p.e'fapov, IQ-o; ЛиОч ^ ksyet табе (1,65). Подкрепляется оно и афин-
ским рассказом об оракуле, данном афинским послам, отправлен-
ным в Дельфы при вести о занятии Ксерксом Фессалии:
y.at о<рс Tcoi^oaai rcept то tpov та vop.iC6|xsva, б)* eq то {лг-уароу
saekQ-ovTse; FCovto, /ра tj Пид1т) (VII, 140). Сомнение отно-
сительно того, не предполагает лй выражение -rcotiqaaat
Trsp'i тб Ipov та vop.iC6p.sva, что афиняне предварительно, еще не
войдя в pl-j-apov, передали кому следует вопрос, с которым они
прибыли, — рассеется, если вспомнить, что послы Креза задают
вопрос уже после своего вступления в ps^apov: со; sa^kOov
-та/юта г; то p-s-yapov ос Auooi /pypop-svot тсо xai sitsipcoTtov тб svts-
xakp.svov (I, 47). Отметим еще одну черточку. Крез рассылает
своих посланцев в разные прорицалища с тем, чтобы они на со-
тый день задали вопрос, чем в данное время занят царь.
Посланцы не знают, что будет делать Крез, но не знает этого
и читатель, внимание которого остается в напряжении до конца
рассказа, так как разъяснение будет дано позже, в том месте,
где вернувшиеся домой посланцы передают царю ответы (1,48 fin).
В устном народном творчестве, как известно, большую роль
играют загадки и как самостоятельный жанр и как составная
часть произведений других жанров. Туманный характер дель-
фийских изречений сближает их с загадками и делает вполне,
приемлемым высказанное мнение о том, что этой близостью
объясняется обилие греческих народных рассказов, связанных
с дельфийскими предсказаниями.22 Обычная композиция, этих
рассказов: 1) пифия дает предсказание, 2) получивший предска-
зание либо не понимает его (I, 53, 55, 66; III, 57), либо пони-
мает и сразу осуществляет (I, 65, 174), либо, понимая пред-
сказание и опасаясь его осуществления, принимает все меры,
чтобы помешать ему исполниться (V, 92р), либо, наконец, по-
нимает и желает исполнения,. но не знает, каким образом
выполнить желаемое, так как часть предсказания ему непонятна
(I, 67), 3) предсказание оправдывается. Нетрудно видеть, что
такое построение koyoi о дельфийских прорицания,х предпола-
гает расположение событий в хронологической последователь-
ности. Своеобразие рассказа об испытании оракулов Крезом
состоит в том, что оракул здесь не предсказывает будущее,
а угадывает то, что происходит в момент, когда задается
вопрос, и даже — в мысдях Креза — предшествует ответу.
176
Таким образом, естественный порядок требовал бы сначала
сообщения© том, что делал или задумал делать Крез, а затем —
в какой форме дал разгадку оракул. Вместо этого здесь соблю-
дена обычная схема рассказов о дельфийских предсказаниях
с текстом ответа в начале и последующим доказательством
того, что пифия была права. Еще раз, следовательно, мы кон-
статируем влияние стиля новеллы на изложение, которое в це-
лом выдержано в деловом стиле.
Вкратце рассмотрим еще несколько примеров. Рассказ об
египетском фараоне Фероне, который лишился зрения за не-
честивый поступок, а затем исцелился, помазав глаза уриной
женщины, верной своему мужу (II, 111), — изложен Геродотом
в исключительно сухой манере. И все же рассказ этот начи-
нается картиной вздувшейся от ветра и залившей поля реки,
в волны которой царь бросает копье. Когда затем, убедившись
в неверности собственной жены и множества других женщин,
Ферон решает убить их, он собирает их в один город и сжи-
гает вместе с самим городом. Так в новелле о восстании Ва-
вилона жители города, готовясь подняться против персов,
в целях уменьшения количества небоеспособного населения
убивают большую часть своих женщин, собрав их вместе
(III, 150). В рассказе о битве между Сетосом и Сенахерибом
(II, 141), несмотря на всю сухость повествования Геродота,
находим очень живую сцену — молитву фараона перед статуей
божества и речь бога, явившегося царю во сне. Сказочного
типа рассказ о муравьях, которые выносят из-под земли золото
(III, 102—105), подается Геродотом в духе laxopiv). Рассказ за-
канчивается очень живым описанием обратного пути индийцев,
набравших'полные мешки золота и спасающихся от пресле-
дующих их муравьев. Деловой рассказ о неудавшейся попытке
Сатаспа проплыть вокруг Африки (IV, 43), в основе которого
лежит Хбр;,23 начинается сообщением о том, что Сатасп, сын
Теаспа, Ахеменид, не закончил плавания и вернулся, испугавшись
длинного пути и пустынности мест, не выполнив подвига, ко-
торого потребовала от него мать — обЗ’етеетеХеае tov екета^ё о! 7}
jxTpqp asIMov. Это — краткое содержание всего рассказа, нечто
вроде заглавия. Эти слова рассчитаны на то, чтобы подстрек-
нуть любопытство читателя: об участии матери Сатаспа во всем
этом деле говорится ниже, в ясном, не вызывающем недоуме-
ния контексте; здесь, в самом начале, такое упоминание не
является необходимым. Такую же роль —вызвать у читателя
интерес — преследует и фраза, которой начинается у Геродота
рассказ о прибытии к Аристагору раба с татуировкой на голове,
что явилось сигналом к началу ионийского восстания — quvski-
тгте pep xai т о v eoTtypsvov ttqv xefakiqv dwriyftat etc. (V, 35), сразу С оп-
ределенным артиклем. Фракийская легенда о Салмоксисе сопро-
вождается у Геродота рационалистическим ее дублетом, вы-
росшим на греческой почве (IV, 95). Подобно местной легенде,
• 12 Зак. 586
177
и ее дублет, относительно которого Геродот не решается
высказать свое суждение, представляет собой продукт фоль-
клорного творчества, имевший хождение, разумеется, в иной
среде, нежели сама легенда. В ней рассказывалось, как фра-
кийский пророк распространял свое учение среди своих сооте-
чественников — „устроил помещение, в котором он принимал
первых граждан и, угощая их, учил, что ни сам он, ни его
сотрапезники... не умрут*. С этим отрывком из сухого, сжа-
того, делового рассказа можно сопоставить ряд мест из новелл:
Астиаг угощает Гарпага (I, 119), Кир — своих персов (1,126),
Амазис — египтян (II, 173), македонский царь — персидских
послов (V, 18), Клисфен сикионский — женихов своей дочери
(VI, 128-129).
Таким образом, в труде Геродота историческая новелла
представлена в самых разнообразных стилистических аспектах.
На одном полюсе — там, где Геродот теснее всего соприкасается
с живым фольклором, — пышная, развернутая новелла. На дру-
гом— два продукта переработки устных Х6701 в результате
воздействия стиля ионийской научной прозы: с одной стороны
скудные следы новеллы, подавленной ученым аппаратом или
превратившейся в часть такого аппарата, с другой — более или
менее полная новелла, переведенная в стиль деловой прозы.
Между двумя полюсами — все разнообразие промежуточных
случаев.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1 Подробнее об этом — А. Доватур. Аграрный Милет, Вестник древней
истории, 1955, № 1, стр. 27 слл.
2 G. Bu so It. Griechische Geschichte II, Gotha, p. 456. — В. С. Серге-
ев. История Греции, изд. 2-е, 1948, стр. 141. — С. Я. Лурье. История
Греции. I, Л„ 1940, стр. 93 сл.—Аристократическое правление в Милете
оставило свой след в виде существовавшего еще в III в. до н. э. общества
молпов, начало которого относится к глубокой древности — S. Luria. Ein
milesischef Mannerbund im Lichte ethnologischer Parallelen, Philologus 83*
1927, p. 83 sqq. — Cp. U. v. W i 1 a m о w i t z-M о e 11 e n d о r f f. Satzungen
einer milesischen SSngergilde, Sitzungsberichte d. preuss. Akademie d. Wissen-
schaften, 1904, p. 619 sqq.
8 C. Rothe. Die Odyssee als Dichtung und ihr VerhSltnis zur Bias. Pa-
derborn, 1914, pp. 33, 50, 204. — F. Be the, Homer, I. Leipzig—Berlin, 1914,
pp. 10 sqq., 14 sqq.
4 И. M. Тройский. История античной литературы. Л., 1946, стр. 57. —
Он же. Проблемы гомеровского эпоса (Предисловие к изданию .Илиада
Гомера" в переводе Н. И. Гнедича, М.-Л., 1935), стр. XLII слл.
5 Н. К. П и к с а н о в. Социально-политические судьбы песен о Степане
Разине. Художественный фольклор, 1,1926, стр. 60 слл. (на стр. 62 отмечены пе-
рекрещивания противоположных тенденций в одной и той же песне). —
А. Н. Л оз а нов а. Песни и сказания о Разине и Пугачеве. М.-Л., 1935,
стр. XXI слл. — Ю. М. Соколов. Русский фольклор. М., 1941, стр. 30.—
Там же, стр. 38—об издававшихся в XVIII в. русских и украинских народных
песнях, „слегка переработанных для дворянского уха“. — Ср. также
А. Н. Лозанова. Социальные переосмысления песен о Чернышеве, Со-
ветский фольклор, № 2—3, 1935 (1936), стр. 274 слл.: песни бытуют в XVIII
и XIX вв. в разных частях страны, получая различный социальный акцент в
зависимости от социальной среды.
в Например, U. v. W i 1 a m о w i t z-M о e 11 e n d о r f f. Die Ilias und Ho-
mer, 2. Aufl, Berlin, 1920, pp. 264 sq., 277 sq. — И. M. Тройский. Проблемы
гомеровского эпоса, стр. XLII слл.— С. И. Радциг. История древнегрече-
ской литературы, М.-Л., 1940, стр. 31, 76. — И. М. Тройский. История
античной литературы, стр. 32, 56. — В. С. Сергеев. История Греции, стр.
123 — отмечает резкий классовый антагонизм, сказывающийся в сцене с Фер-
ситом; вообще же Гомер избегает изображения неприятных сторон социаль-
ной жизни, могущих вызвать гнев и раздражение его знатных слушателей.—
Е. М i г е а и х. Les po£mes hom6riques et I’histoire grecque, II, Paris, 1949, p.
159 sqq. — считает, что в этой части своей поэмы поэт дает карикатурное
изображение народного собрания; дальнейшие рассуждения автора в том,
будто это изображение сделано в интересах тирании и будто в лице Одиссея
изображен сикионский тиран Орфагор, а в лице Ферсита спартанский поэт
Тиртей, — лишены всякой убедительности.
12*
179
т Тексты из „Илиады” даются (в виде исключения) в готовом переводе
Н. И. Гиедича.
8 Об обосновании собственно царских привилегий в „Илиаде” —
И. М. Тройский. Проблемы, стр. XLII сл.
8 См., например, Ф. Г. М и щ е н к о. Геродот и его место в древнееллин-
ской образованности (вступительная статья к I т. перевода истории Геродо-
та), М., 1888, стр. VIII слл.; И. М. Тройский. История античной литера-
туры, стр. 68 слл.
18 И. М. Тройский. Назв. соч., стр. 72. Ср. С. И. Р а д ц и г. История
древнегреческой литературы. М.-Л., 1940, стр. 79.
Г л а в а I
1 О Гекатее см. В. П. Бузескул. Введение в историю Греции. Изд.
3-е, Пг., 1915, стр. 52 слл. — F. Jacoby, Pauly-Wissowa-Kroll, s. v. Heka-
taios, 7, Stuttgart, 1912, col. 2669 sqq.
2 Свидетельство Свиды о Геродоте—twv 8jtt<pav<i>v — толкуется по-разно-
му. Большинство ученых считает, что речь идет о знатности и богатстве —
см, например, Ф. Г. Мищенко. Геродот и его место в древнееллинской
образованности (в 1 т. перевода Геродота), М., 1888, стр. LVII. — В. П. Бу-
зескул, Назв. соч., стр. 60. — И. М. Тройский. История античной лите-
ратуры, стр. 169. — С. Wachsmuth. Einleitung in das Studium der alten
Geschichte, Leipzig, 1895, p. 511 sq. — Ed. Meyer. Geschichte des Altertums
IV, Stuttgart und Berlin, 190Г, p. 126. — A. et M. Croiset. Histoire de la
litterature grecque, II2, Paris, 1898, p. 572.— F. Jacoby. Herodotos, Pauly-Wis-
sowa-Kroll, Suppl. 2, Stuttgart, 1913, col. 219.— Только о богатстве говорит
A. Hauvette. Herodote historien des guerres Mediques, Paris, 1894, p. 24.—
Отрицает принадлежность Геродота к аристократическому роду Н. Korte.
Der Adel Herodots, Hermes, 1924, p. 119.
3 См., например, H. Diels. Herodot und Hekataios, Hermes, 22, 1887, p.
420 sqq.
4 Ряд филологов предлагает исправить рукописное текооакотатю^ на
тйу waXatotawv. — F. J а с о b у (комментарий к изданию фрагментов, р. 475)
убедительно защищает рукописное чтение, ссылаясь на аналогичное указание
того же Свиды относительно Геродота — w ihci<pav<bv.
5 Следует все же отметить, что в противовес старым представлениям о
сильном влиянии Гомера на стиль Геродота, W. Aly. Volksmarchen, Sage
und Novelle bei Herodot und seinen Zeitgenossen. GOttingen, 1921, p. 263
sqq. — считает так называемые гомеризмы Геродота не результатом непо-
средственного влияния Гомера на стиль Геродота, а одной из особенностей
устных ионийских рассказов, перешедшей вместе с этими рассказами в исто-
рию Геродота. К старым позициям возвращается М. Pohlenz. Herodot,
aer erste Geschichtschreiber des Abendlandes. Leipzig u. Berlin, 1937, p.
212 sq.
® О влиянии трагедии на стиль некоторых частей истории Геродота см.
Ed. Meyer. Forschungen zur alten Geschichte, II, Halle a. S., 1899, p. 236.—
H. Fohl. Tragische Kunst bei Herodot, Diss. (Rostock), Leipzig, 1913; Aly.
O. c., pp. 96, 106, 143, 146 etc. 165 sqq., 279 sqq. — Pohlenz. O. c., p. 213
sq. — О влиянии софистики и реторики — А1 у. О. с., р. 286 sqq. — Большин-
ство ученых, занимавшихся этим вопросом, решает его в положительном
смысле, см. Р. К I е b е г. De genere dicendi Herodoteo quaestiones selectae,
Diss (Erlangen), Leopoli Silesiorum, 1890, p. 21 sqq. — G. Kai bei. Stil und
Text der 'A&Tqvaitov IloXi-ueia des Aristoteles, Berlin, 1893, p. 66. — Ed.. Nor-
den. Die antike Kunstprosa, I, Leipzig, 1898, p. 28 sq. 39. —J а с о b у. O. c., col.
498 sqq.— Ph. E. Legrand. Herodote, Introduction, Paris, 1932, p. 158 sqq.—
E. Schulz. Die Reden bei Herodot. Diss., Greifswald, 1933. — A. С a r n о y.
Proced£s rythmiques dans la prose d’Herodote, Le Musee Beige, 1920, p. 90
sqq. — Отрицают влияние софистов на Геродота — Ed. Meyer. Forschungen
«ur alten Geschichte, I, Halle a. S., 1892, p. 202. — Po h 1 e n z. O. c., pp. 107,
185 sq.
180
7 H. Roehl, Inscriptiones graecae antiquissimae, Berolini, 1882.
8 „Лофитидской" читают издатели SGDI.
9 Фрагменты логографов цитируются по изданию F. Jacoby. Fragmen -
te der griechischen Historiker (кроме фрагментов Ксанфа).
io нет уверенности в правильном переводе этого причастия, точное зна-
чение которого едва ли разгадано. Общеизвестные старые и новые словари
(Коссович, Синайский, Вейсман, Bailly, Pape, Passow, Liddell and Scott) не
дают соответствующего глагола.
11 Они рассмотрены в работе Н. L a 11 е г m а п п. Griechische Bauinschrif-
ten. Diss, Strassburg, 1909.
12 F. Bleckmann. Griechische Inschriften zur griechischen Staatenkun-
de, Bonn, 1913.
13 См., например, E. Sonne. De arbitris exte^iis quos Graeci adhibue-
runt ad lites et intestines et peregrinas componendasr^quaestiones epigraphicae.
Diss., Gottingae, 1888; — A. Raeder. L’arbiirage international chez les Hel-
lenes. Kristiania, 1912.
14 В. П. Бузескул. Античность и современность. Изд. 3-е, Л., 1924, стр. 35
сл.: „Можно относиться с сомнением к этому известию, но такие сообщения
показывают, к какому отдаленному времени относили греки возникновение
у них арбитража*. — О значении третейских судов в Греции —см. там же,
стр. 33 слл.; также В. С. Сергеев. Дипломатия древней Греции. История
дипломатии под ред. В. П. Потемкина, I, М., 1941, стр. 39.
15 Stein ad loc.'. eni Toiaioe связано C xa-rakAagavcs?.
ie ‘Yoias зависит от npoz — так Baehr, Stein. Иначе Abicht: xai соединяет
•cov ’Aowxov aoxov и ‘Taiag.
17 Самое существование декрета не может считаться установленным
фактом — см. G. De Sanctis. Il logos di Creso e il proemio della storia
erodotea. Rivista di filologia e d’istruzione classica, N. S. 14, 1936, p. 10,
nota 3
18 J. Prott et L. Ziehen. Leges Graecorum sacrae, II, Lipsiae, 1906.
18 Перевод условный. Cf. Prott-Ziehen ad. loc: та ВоХоауереа... Hiller intel-
legit. feretrum cuius ligna clavis continentur, sed plurali %'a SoXooyjpea ipsum
feretrum significari displicet, immo partes quaedam lecti, fortasse etiam pedum,
dici pulo. — W. В a n n i e r. Zu griechischen Inschriften, Rheinisches Museum,
74, 1925, p. 289 предлагает читать: xai p.-i) хаХбте-ceiv (xov ftavovxa), та В'оХобуЕрга...
(scil. той ba-vovtoc, xaXu7tTEiv) „и не покрывать (мертвеца), а корпус (мертвеца
покрывать)".
20 Е. N а chmanson. Historische griechische Inschriften, Bonn, 1913.
21 О ней см., например, Croiset. О. с., II2,р,629 sq.; Ed. Norden. Die
antike Kunstprosa, I, Leipzig, 1898, p. 38 и особенно Aly, О. с., p. 276, nota
2. — J. Tolstoi. Une survivance du langage des contes populaires chez Hero-
dote, Raccolta di scritti in onore di F. Ramorino, Milano, 1927 p. 378 sqq.
22 Первого мнения держится, например, Roehl ad loc., второго — Ditten-
berger Sylloge3, ad № 1 — R. H. Hall, The restoration of Egypt. The Cam-
bridge ancient history, III, Cambridge, 1925, p. 301. — Б. А. Тураев. История
древнего Востока, II, Л. 1935, стр. 98. — В. И. Авдиев. История древнего
Востока, 1948, стр. 433. Оставляет вопрос открытым — В. П. Бузескул.
Введение, стр. 15, примеч. 4.
Глава II
1 Не входя в детали вопроса о подлинности писем Платона, отметим,
что по старым представлениям все письма являются подложными, см., напри-
мер, Ed. Zeller. Die Philosophic der Griechen in ihrer geschichtlichen Ent-
wicklung, 4. Aufl., II, 1, Leipzig, 1889. p. 483. — Ch. Huit. De 1’authenticite
des lettres de Platon, Seances et travaux de 1’Academie des sciences morales
et politiques, Compte-rendu, 1889, pp. 842 sqq., 868. — Ch. Huit, La vie et
1’oeuvre de Platon, II, Paris, 1893, p. 315 sq. — В новое время вопрос подвергся
пересмотру. Все же имеются серьезные основания не признавать третье
письмо подлинно платоновским, см. J. Souilhe. Notices particulieres к тому
181
Platon. Oeuvres completes, XIII, Paris, 1926, p. LXXXII sqq. (вывод автора:
третье письмо вышло из ораторских школ). Возможно, письмо сочинено
в кругах, близких к Дионисию — U. v. Wilamowitz-Moellendorff.
Platon, I, Berlin, 1920, p. 645. Следует заметить, что при всех решениях
вопроса о подлинности письма, стих Дионисия может оставаться подлинным.
2 В тексте Геродота Tip.ac означает — установленные законом должно-
сти—Stein ad loc.
3 Враги Питтака считали его тираном — см. G. GI о t z, Histoire grecque,
I,9 Paris, 1925, p. 287 sq. — The Cambridge ancient History, III, Cambridge,
4 И. M. Тройский. История античной литературы, Л., 1946, стр. 18,
переводит: «Мели, мельница, мели. Ведь и Питтак молол, властвуя в вели-
кой Митилене" (понимая глагол „молоть" иносказательно).
5 В Митилене существовала должность царя, по-видимому, даже коллегия
„царей" (см. IG, XII, 2, № 6, vv, 1, 9, 13. № 18, v. 10). У нас нет никаких
данных в пользу предположения о том, что Питтак был членом этой кол-
легии. Поэтому всякие интерпретации песни мукомолок, основанные на таком
предположении, отпадают.
6 Etymologicum Magnum р. 771, 54 (Gaisford). — Etymologicum Gudianum
pp. 537, 26. 538, 4 (Sturzius). — Оба эти словаря возникли в византийскую
эпоху —первый в XII, второй в XI в., но материал, даваемый ими, восходит
к работам александрийских филологов, см. — R. R е i t z е n s t е i n. Geschichte
der griechischen Etymologica, Leipzig, 1897, pp. 136 sqq., 154 sqq., 252.
7 Steph. Byz. s. v. Торреса. — Suidas s. v. — topavvoc. — Etymologicum
Gudianum, p. 537, 26.
8 Лидийское происхождение слова признают — Н. G е I z е г. Das Zeital-
ter des Gyges, Hermes, N. F. 35, 1880, p. 524. — Radet (см. прим. 10).—
S. R e i n a c h. Inscriptions incites d’Asie Mineure et de Syrie, Revue des
etudes grecques, 3, 1890, p. 64. — Фригийское происхождение предполагают —
W. Prellwitz. Exymologisches Wdrterbuch der griechischen Sprache, 2.
Aufl., Gottingen, 1905, s. v. ropavvog. — E. В о i s a c q. Dictionnaire etymologique
de la langue grecque, Heidelberg-Paris, 1916, s. v. Tupavvog. На возможность
отнести слово xopavvog (наряду c avag, [JaoiXsDg и некоторыми другими) к тому
богатому лексическому наследству, которое было получено греками от
известных и неизвестных нам языков восточного Средиземноморья, указывает—
A. J. Van Windekens. L’origine asiatique de quelques noms du chef-roi
en grec, Le Museon 61,1948, p. 277 sqq.
9 См. также Etymologicum Magnum p. 771, 56: ropawijaag пршхоч.
10 Так, G. Radet. La Lydie et le monde grec aux temps des Mermnades,
Paris, 1893, p. 146 sqq.
11 Примеры приведены у W. W. How and J. Wells; A commentary on
Herodotus, II. Oxford, 1928, p. 339: Геронд V, 77 (о женском божестве в над-
писи). У Тимофея в „Персах" (Anth. Lyr., II, р. 137, N 6с) читаем: ’’Ар^д
zupavNog. — Однако гораздо более показательным представляется место из
гомеровского гимна Аресу av-ripioiai -supaws (v. 5) — владыка враждующих.
12 Н. Swoboda. Arthmios von Zeleia, Archaologisch-epigraphische Mit-
theilungen, 16, 1893, p. 60.
13 H. Schafer. Die attische Symmachie im zweiten Jahrzehnt ihres
Bestehens. Hermes, 71, 1936, p. 141.
14 A. Brueckner. Ein Gesetz der Ilienser gegen Tyrannis und Oligarchic,
Sitzungsberichte d. preuss. Academie d. Wissenschaften, 1894, Hbbd. 1, p. 461
sqq. (текст закона — p. 474 sqq-)
15 Особое положение среди документов интересующей нас категории
занимает теосский декрет первой половины V в., в котором, согласно убе-
дительному толкованию, назначаются кары за попытки захватить тираниче-
скую власть в Теосе и за содействие подобным попыткам. — См. W. В а п п i е г,
Zu griechischen Inschriften, Rheinisches Museum, 74, 1925, p. 285 sqq. — Здесь
слова TopavNo? нет. Запрещается помогать эвфину (eoQovoj В., v. 3) и эсимне-
ту (aioop.vTj'cvjg В., v. 4; cf. v. 10 — глагол aiaop.vwi). В противоположность
другим тиранам, теосские тираны, надо думать, официально именовали себя
182
эвфинами и эсимнетами. Это могло быть результатом того, что власть этих
тиранов выросла из полномочий эвфинов и эсимнетов. Незаконно продлен-
ная власть продолжала прикрываться старыми названиями. Таким образом,
мы имеем здесь дело с узко местным явлением. Свидетельство Аристотеля
в Кимейской Политии (fr. 524 Rose3) в одном источнике (аргумент „Эдипа—
царя" Софокла) имеет вид: „Аристотель в Кимейской Политии говорит, что
тираны прежде назывались эсимнетами”, а в другом (схолии к „Медее” Эври-
пида): „Аристотель говорит, что кимейцы называют эсимнетом архонта
(начальника?)”. Мы не колеблясь признаем более точным второе объясне-
ние, так как 1) оно поддержано ссылкой на одно место „Одиссеи” и толкова-
нием последнего, где повторено слово „архонт” (или „начальник"); 2) тер-
мин „тиран” мог появиться в первом нашем источнике под влиянием за-
главия трагедии Софокла, где он, разумеется, имеет смысл „царь”, „властитель”.
16 В указанном смысле „царского”, „богатого” или „сытого житья" глагол
paaikeow встречается в текстах более поздних -эпох, и такое его значение
несомненно восходит к народной лексике. См. I Ер. Сог. 48: ёраасХебоате
. непосредственно вслед за ёгсХоит^аате. Ср. выражение gij xai paoiXeoet („живет
и благоденствует”) у новогреков.
17 Не представляются основательными мнения: 1) о том, что Кипсел мог
занимать существовавшую в Коринфе должность царя — Н. G. Р1 а s s, Die
Tyrannis in ihren beiden Perioden bei den alten Griechen, I, Bremen, 1852, p.
294. — Lippold. Pauly-Wissowa-Kroll,,s. v. Kypselos, Hbbd. 23, Stuttgart,
1924, col. 120; 2) о том, что он самовольно присвоил себе „конституционный
титул царя” — Glotz. Histoire grecque, I, p. 320. — Простой комплимент
видит в обращении оракула к Кипселу Н. W. Parke. Notes on some delphic
oracles, Hermathena-, 52, 1938, p. 62.
18 У Софокла слово p.ovapxt® употреблено по отношению к древней цар-
ской власти в „Антигоне" (1163).
19 Это место Вакхилида приведено в комментарии к Геродоту VII, 161 у
How,— Wells.
20 Приведем несколько мнений. Провозглашение Гелона царем не имело
формального характера — How and Wells ad Herodotum, VII, 161. —Сомни-
тельно, чтобы Гелон носил царский титул, — N i е s е, Pauly-Wissowa-Kroll,
s. v. Gelon ,Hbbd. 13, Stuttgart, 1910, col. 1012.—Принятие Гелоном царского титу-
ла вполне правдоподобно — The Cambridge ancient history, IV, 1926, p. 382.—
Оставляют вопрос нерешенным, повторяя лишь сообщения источников —
A. Holm. Geschichte Siciliens im Altertum, I, Leipzig, 1870, p. 210 sq.—
E. A. Freeman. The history of Sicily, II, Oxford, 1891, p. 135 sq — (Гелон
считал себя скорее царем Сицилии, чем тираном Сиракуз); 499 sqq. — G. Ви-
so It, Griechische Geschichte, II, Gotha. 1895, p. 797.
21 Предлагаемое в настоящей работе объяснение употребления разных
названий для обозначения власти тиранов оказывается в своих результатах,
по крайней мере для V в., в резком противоречии с тем, что выдвинул в
свое время Ed. Meyer. Geschichte des Altertums, II, Stuttgart, 1893, p. 614,
по мнению которого слово xopavvog означает единовластителя, как и термин
PaaiXeog и p-ovap^Qg, каковые в народной речи являлись будто бы его сино-
нимами. Ссылки Эд. Мейера, ради примера, на три места из Геродота не
могут, подтвердить защищаемого им положения: в V, 44 дело идет о южно-
италийском тиране; в V, 92 е£ — о царе говорит оракул (едва ли V в.), о
тиране — сам Геродот; что же касается рассуждения персидских вельмож
(III, 80), то Геродот имеет в виду персидскую царскую власть, и меньше
всего можно говорить но этому поводу о греческом народном рассказе.
22 Chr. Favre. Thesaurus verborum quae in titulis ionicis leguntur cum
Herodoteo sermone camparatus. Heidelbergae, 1914, s. v. ap&dg ссылается на
ионийскую надпись SGDI, № 5516, v. 1 sqq. (333—322 гг.)
23 В живой речи, по крайней мере в Ионии и в Аттике V в., прилага-
тельные aya&og и хахбс для обозначения социальных различий не употребля-
лись. Явным архаизмом, вполне уместным в устах царя мифической поры,
звучало прилагательное хахб? в том единственном у Софокла месте (см.
F. Ellendt. Lexicon Sophocleum, 2, Aufl. Berlin, 1872, s. v. xaxog), где оно имеет
183.
значение социального термина: Эдип, думая,что Иокаста боится узнать о том,
что ее муж происходит от рабыни, говорит ей (OR 1062 sq.): „Не бойся.
Ведь даже если бы я оказался трижды рабом, происходя от третьей матери-
рабыни, ты не будешь подлой (xaxij)."
24 См. также IQ, II—III2, № 3464, v. 13 — о служении богине. Для более
позднего времени — Поллукс (Onomasticon, I, 20 sq.).— Впрочем, такое упо-
требление слова является старым: причастие AaTp-/)iwp,svo<; употреблено в
древней элидской надписи (Roehl, № 110, v. 7) применительно к священному
штрафу, который должен быть наложен на нарушителя договора.
25 Etymologicum Qudianum, s. v. Ihjg считает, что именно это значение
свойственно слову Xatpi? в противоположность значению слова Ihjs.
26 Другой пример — с глаголом — имеем в пересказе (не в цита-
те) из Гелланика, сделанном в схолии к Илиаде: HoaeiSwv xai 'АябААшу
хроата^ауто^ Aid? Aaop-eSov-ci QTjteuaai (Jacoby, fr. № 26 b.) Здесь глагол 0-qteuaat
внесен скорее всего пересказчиком: в другом схолии, где, если верить соста-
вителю схолии, Гелланик цитируется дословно, по тому же поводу сказано —
А^етас IloaeiSa) xai 'AitoAAojva SooAeoaai AaopteBovTi (fr. 26 а); из дальнейшего
ясно, что речь идет не о рабстве в собственном смысле, так как боги рабо-
тали за плату — ея1 риадф.
27 Свида: fhjg, {hj-tog— б рлс&тб?, — рла&ш EpfaCEO&ai. Aarpfiia —
SouAeia 1тс1 ща&ф. В одном рукописном словаре (piq-vopixai Xii-sig.— J. Bekkeri
Anecdota graeca, III, Berolini, 1821, p. 1094 sq.), где даются специфические
для разных частей греческого мира слова, имеем, с одной стороны: Xatpig—
SooAog (Фессалия), с другой: — Аатрь? (Кипр). Отожествление Aatpig и SooAo<;
мы могли бы ввиду приведенных выше примеров признать конечным пунктом
развития социального понятия Aatpig: в Фессалии слово это стало обозначать
раба. Что же касается отожествления (Цд Aatpis на Кипре, то мы решительно
отвергаем мысль о специфичности такого словоупотребления именно для
этого острова. Ведь тот же словарь отмечает как характерные для кипрско-
го диалекта некоторые слова, усвоейные греческим поэтическим языком:
аХуос — oBovv), аХохос — YOV11> X^“v — Мы можем поверить, что эти слова
долго удерживались в живой речи архаического кипрского диалекта, но нет
возможности признать, что их территориальное распространение всегда огра-
ничивалось пределами Кипра. — Что касается и Aatpig, то знак равенства
между ними ставит не только Свида. То же, в сущности, мы видим и у Ге-
сихия: 1Цд«8оиХос рлоЭ-сотб?... fhyueoeo-tidoAeDEi etci рло&й.. • Xa-cpEoei ЁАеб^Еро? wv
бооАе.бзс... Аатром>р.1а^1оу. Если Гесихий и говорит о кипрском диалекте, то
только для того, чтобы отметить фонетическую особенность: дата?-roog
ЬобАоо? Koxpioi. Оставляем в стороне относящиеся сюда показания Etymologi-
cum Magnum и Etymologicum Gudianum.— Из приведенных в этом примеча-
нии и в тексте нашей работы свидетельств следует, что и Aatpig имели одно и
то же реальное значение. Остается неясным один существенный вопрос:
имеем ли мы право в объяснениях лексикографов переводить существитель-
ные SooXog, SooXsia и глагол SooXeuw русскими „раб", „рабство", „рабствовать"
и не дает ли в них скорее чувствовать себя тот семантический оттенок,
который полностью реализуется в новогреческом глаголе бооАебсо — „рабо-
таю". Во всяком случае, не только Свида и Гесихий, но и более ранний
Поллукс (III, 82) говорят о рабстве свободный людей, т. е., в сущности, не
о рабстве, а о работе на других людей за плату. Неясно также, в какой
мере одна сама собой напрашивающаяся параллель может бросить свет на
смысл слов ЬобХоа etc в пояснениях лексикографов. Мы имеем в виду карти-
ну социального строя Аттики накануне реформ Солона, даваемую Аристоте-
лем в Афинской Политии (2,2). Аристотель говорит о рабстве сельского
населения Аттики: xai eBodXedov oi ftEVvpxg rot? ickoualois xai aozol xai T£xva xai
al pvaTxeg. Из дальнейшего изложения видно, что в состояние подлинного
рабства перешла лишь часть аттического крестьянства, остальные же нахо-
дились в разной степени зависимости от богатых землевладельцев. Тем не
менее Аристотель мог вложить в глагол SodAeuo) его подлинный смысл, сле-
дуя за Солоном, который был для него и непосредственным и косвенным
источником. Солон не бесстрастный бытописатель, он — активный политиче-
184
ский деятель и агитатор, обращающийся к согражданам с призывом к борь-
бе, а в более поздних стихотворениях — протестующий против возводимых
на него обвинений. В выборе слов он, вполне естественно, руководствовался
не целями фотографической передачи окружавшей его действительности,
а стремлением как можно сильнее подействовать на воображение и волю
своих слушателей путем подчеркивания наиболее неприглядных сторон сов-
ременных ему социальных отношений.
Глава III
1 См. W. Aly. Volksmarchen, Sage und Novelle bei Herodot und seinen
Zeitgenossen, Gottingen, 1921, p. 240 sqq. — W. Aly. Die milesische Novelle,
Neue Jahrbiicher f. Wissenschaft und Jugendbildung, 1, 1925, p. 206 sqq.—
С. Я. ЛурВе. Геродот. M.—Л., 1947, стр. 135. О разных значениях слова
Хбуос у Геродота — см. Pohlenz, О. с., р. 43 sqq.
2 Слово груа переводят по-разному. Перевод „сооружения, постройки"
дают, например, Мищенко. Stein ad 1ос. (впрочем, последний понимает слово
несколько шире); С. Я. Лурье. Геродот,- стр. 124 (считая, однако, воз-
можным и перевод „деяния"); Jacoby, Herodotos, col. 333 sq. (последний пояс-
няет: „говоря современными терминами, речь идет об истории культуры").
Перевод „деяния", „дела" предлагают, например, С. А. Жебелев. Творчество
Фукидида (во II томе перевода Истории Фукидида), М., 1915, стр. XII;
С. И. Радциг. История древнегреческой литературы, М.—Л., 1940, стр. 254;
И. М. Тройский. История античной литературы, Л., 1946, стр. 170; С. W а с h-
sm uth. Einteitung in das Studium der alten Geschichte, Leipzig, 1895, p. 514;
A. et M. Croiset. Histoire de la litterature gr£ccjue, II2, Paris, 1898, p. 586;
A. Hauvette. Herodole historien des giierres Mediques, Paris, 1894, p. 184;
J. E. Powell.A lexicon to Herodotus,Cambridge, 1938, s. v. epyov, I, 1; Raw-
linson, Larcher. Перевод „подвиги" — В. Бузескул. Введение в историю Гре-
ции, изд. 3-е. Пг., 1915, стр. 62;перевод — „деяния" (Taten) — Р о h 1 е n z. О. с.,
р. 1. У Геродота слово ёруа означает преимущественно „военные подвиги" —
так Ф. Г. Мищенко, Историографические приемы Геродота во вступительной
части его сочинения, Журнал Министерства Народного Просвещения, 1901,
август, стр. 98; он же, Приступ (upooip.iov) к истории Геродота, Филологиче-
ское Обозрение, 12, 1897, стр. II.слл; также — Baehr ad loc., Legrand. Еще
одно объяснение: ер-р— не сооружения, но и не деяния; понятие ёруа обни-
мает собой всю область результатов человеческих усилий, все виды дости-
жений, включая и сооружения и военные подвиги «— В. SnelL Bericht uber
Herod&t (1921—1927), Jahresbericht fiber die Fortschritte der klassischen Alter-
tumswissenschaft, 220, 1, Leipzig, 1929, p. 14;— W. Schmid, Zu Herodot, I, 1,
Philologische Wochenschrift, 1932, col. 1002. Никакого разъяснения не дает
J. Schweighausen Lexicon Herodoteum, 1, Argentorati et Parisiis, 1824, s. v.
epyov.
3 Все делавшиеся до сих пор попытки доказать, что Геродот пользовал-
ся главным образом письменными источниками, не увенчались успехом. При
этих попытках не всегда имелась в виду специально история греко персид-
ских войн. В нашем образе мы оставляем в стороне вопрос о Перосха Диони-
сия Милетского, целиком относящийся к области гаданий, а также вопрос о
возможности влияния на Геродота Харона Лампсакского и Гелланика Миги-
ленского. Не только Харон, но, возможно, и Гелланик писал о Персии раньше
Геродота — см. С. F. Lehman n-H a u р t. Chronologisches zur griechischen
Quellenkunde, КНо, 6,1906, p. 127 sqq. Расхождения между Геродотом и фраг-
ментами Харона служат достаточным основанием для отрицательного реше-
ния вопроса о зависимости первого от второго — Ed. Meyer, Forschungen,
II, р. 230 sqq. — Geschichte des Allertums, III, p. 242. — Обнаружены некото-
рые (впрочем, не очень показательные) совпадения между географическими
данными Геродота о городах, упоминаемых в истории похода Ксеркса, и
сообщениями, содержащимися в отрывках Гекатея — М. Herrmann. Hekataios
als mutmassige geographische Quelle Herodots in seiner Beschreibung des
Xerxeszuges, Klio, 11, 1911, p. 382 sqq.
185
1 ) В своих рассказах о Востоке Геродот будто бы всецело зависит от
письменных источников. Сам он мало видел, мало наблюдал и не стеснялся
списывать у своих предшественников. Такова точка зрения Sayce в его пре-
дисловии к изданию трех первых книг Геродота и в комментариях к ним.
Неосновательность этой точки зрения доказал Ф. Г. Мищенко. Не в меру
•строгий суд над Геродотом (во II томе перевода Геродота), М., 1888, стр.
IX слл.
2 ) На протяжении всего своего труда Геродот зависит главным образом
от разных письменных источников. Эту точку зрения развивал Н. Panofsky,
Quaestionum de historiae Herodoteae fontibus pars p.rima, Diss., Berolini, 1885.
Мнение Панофского опроверг тот же Ф. Г. Мищенко. К вопоосу об источ-
никах и добросовестности Геродота. Журнал Министерства Народного Про-
свещения, 1888, июль, стр. 165 слл.
3 ) Для истории нашествия Ксеркса Геродот использовал мемуары афин-
ского изгнанника Дикея, который участвовал в походе на Грецию и был
дружен с другим участником этого похода — низложенным спартанским царем
Демаратом. Мемуары были будто бы написаны с определенной целью обе-
лить их автора, а заодно и Демарата перед греческим общественным мнени-
ем и содержали в себе много фактического материала. См. — Р. Т г a u 11 w е i п.
Die Memoiren des Dikaios. Eine Quelle des Herodoteischen Geschichtwerkes.
Hermes, 25, 1890, p. 527 sq. Эта так называемая гипотеза Трауттвейна не
встретила одобрения в науке — см. Бузескул. Введение, стр. 73, примеч. 5. —
Действительно, все построение Трауттвейна покоится на чрезвычайно шатких
основаниях: по поводу разговора Дикея с Демаратом на Фриасийской рав-
нине у Геродота сказано — Be Atxawg (VIII, 65); e<p-q, как и другие анало-
гичные выражения у Геродота, не всегда указывает на устный характер
источника. Если бы Геродот лично слышал рассказ из уст Дикея, он не пре-
минул бы отметить это обстоятельство. Следовательно, свидетельство Дикея
было письменным. Из единственного упоминания о Дикее видно, что он был
близок к Демарату, отсюда вывод — все благоприятные для Демарата рас-
сказы взяты Геродотом из мемуаров Дикея; последнему обязан Геродот и
своими сведениями о составе войск Ксеркса и рядом других сообщений (в
одном месте сам автор признает, что, в конце концов, любое сообщение
Геродота о походе Ксеркса можно было бы отнести за счет мемуаров
Дикея). Как видим, исходной точкой для построения гипотезы послужило
свидетельство самого Геродота Se Aixaiog, где употреблен глагол
чаще всего указывающий на устный источник; в основе всего дальнейшего
рассуждения лежит argumentum ex silentio, который был бы мало убеди-
тельным даже в том случае, если бы против него не было выдвинуто очень
правдоподобное предположение о том, чте Геродот получил рассказ Дикея
из вторых или третьих уст (предположение это выдвинул Hauvette, О. с., р.
176 sqq.). Таким образом, самое существование мемуаров Дикея нельзя счи-
тать доказанным. — Последняя работа, посвященная вопросу о произведении
Дикея, — G. Mathieu. Une source d’Herodote: Dikaios d’Athenes, Revue des
etudes anciennes, 33, 1931, p. 97 sqq. Автор признает существование сочине-
ния, написанного Дикеем, и знакомство Геродота с этим сочинением. Однако
Дикей, по его мнению, не писал ни мемуаров, ни истории похода Ксеркса,
ни апологии Демарата и ограничился лишь составлением речи; в которой он
защищал самого себя. В труде Геродота лишь два места могут считаться
заимствованными из Дикея: VIII, 65 и VIII, 54 (где речь идет об афинских
изгнанниках, находившихся в персидском войске). Такое решение вопроса
сводит влияние Дикея на Геродота к минимуму, не добавляя в то же время
никаких новых аргументов в пользу самого факта существования произве-
дения Дикея.
4 ) В основе рассказа Геродота о персидском нашествии лежит письмен-
ный источник, но этим источником не был Дикей. Последний имел в виду в
своем сочинении одну цель — оправдание Демарата и не мог давать той
массы фактических сообщений, которые мы находим у Геродота. Сочинение
Дикея существовало, Геродот был с ним знаком, но ни главным, ни даже
второстепенным источником оно для него не служило. Подлинным источни-
ке
ком был для Геродота Херил Самосский, написавший поэму Ilepoixa, в кото-
рой он описывал столкновение греков с персами. Так рассуждает D. Mulder
в двух своих статьях: Choirilos von Samos, eine poetische Quelle Herodots,
Klio, 7, 1907, p. 29 sqq. u Die Demaratosschrift des Dikaios, Klio, 13. 1913,
p. 39 sqq. — Сходство между фрагментами поэмы Херила и соответствую-
щими местами в труде Геродота заметил уже A. F. N а е k i u s. Choerili Samii
quae supersunt, Lipslae, 181,7. — Слабая сторона в рассуждении Мюльдера
в том, что он бездоказательно считает младшего из современников — Херила
источником для старшего — Геродота. Общепринятым является обратное
мнение: Херил зависит от Геродота — см., например, — Ed. Meyer, Geschichte
des Altertums, III, Stuttgart, 1901, p. 247; — Hauvette. O. c., p. 120 sqq.—
Бузускул, Введение, — обходит вопрос молчанием, явно считая соображения
Мюльдера неосновательными и не заслуживающими специального разбора.
Jycoby, col. 392 sq., отвергает a limine все гипотезы об основном письмен-
ном источнике Геродота. Впрочем, положение о том, что Геродот использовал
главным образом устную традицию, является далеко не новым — см., напри-
мер., N. Wecklein, Ueber die Tradition der Perserkriege, Sitzungsberichte der
philosophisch — philologischen und historischen Classe d. Akademie d. Wis-
senschaften zu Munchen, 1876, p. 240, у которого также были предшествен-
ники. Показательны, с нашей точки зрения, результаты, которые получил
A. G u t s С h m i d. Index fontium Herodoti. Kleine Schriften, IV, Leipzig, 1893, p.
145 sqq., выписав ссылки Геродота на письменные источники (рр. 163—167)
и собрав отдельно ссылки на источники устные (рр. 167>—182); даже учиты-
вая возможность неправильного отнесения некоторых мест ко второй группе,
мы наглядно убеждаемся в значительном перевесе источников этой второй
группы над источниками первой.
4 Так склонен поступать W. Aly. О. с., р. 252 sq. и др.; в одном месте —
р. 157 — он сомневается, чтобы в Спарте могли интересоваться судьбой Де-
марата. Свержение Демарата было, как показывает обилие соответствующих
рассказов, большим событием в жизни Спартанского государства, а появле-
ние его в Греции вместе с Ксерксом не могло не оживить и без того доста-
точно живые воспоминания об этой яркой личности.
5 См. О. Schissel v. Fleschenberg. Die griechische Novelle.
Rekonstruktion ihrer literarischen Form, Halle a. S., 1913, p. 102.
6 О милетских, сибарисских и других рассказах см. А. С h a s s a n g.
Histoire du roman et de ses rapports avec 1’histoire dans 1’antiquite grecque et
latine. Paris, 1862, p. 388 sq. — B. ErdmannsdOrfer. Das Zeitalter der
Novelle in Hellas, Preussische Jahrbiicher, 25, 1870, p. 283. — E. Rohde.
Der griechische Roman und seine Vorlaufer, 2. Aufl,, Leipzig, 1900; p. 584 sq. —
О следах влияния устных рассказов на послегеродотовскую литературу см.
A. Hausrat*h. Die ionische Novellistik, Neue Jahrbiicher f. d. klassische
Altertum, 17, 1914, p. 446 sqq.
7 A. Dovatour. Note sur Parthenios, „Souffrances Amoureuses", 27,
Revue des etudes grecques, 45, 1932, p. 195 sqq.
8 Разбор этих мест см. W. Aly, О. с., р. 24 sqq.
9 Последний пример приводит Stein ad loc.
10 Ради экономии места мы воздерживаемся от подробного разбора афин-
ского предания о тираноктонах, о котором существует довольно большая
специальная литература.
11 A. Dovatour. La menace de Demarate, Revue des etudes grecques,
50, 1937, p. 464 sqq.
12 O. G r u p p e. Griechische Mythologie und Religionsgeschichte, I.
Miinchen, 1906, p. 46.
13 Впрочем, ни одна из этих новелл не дает основания для выводов, ,
которые сделал Е. Howald. Jonische Geschichtsschreibung, Hermes, 85,
1923, p. 113 sqq.
14 Вопрос о знакомстве Геродота с иностранными языками подвергся в
филологической и исторической литературе детальному обсуждению. Отри-
цательный ответ на него обосновал Ed. Meyer, Forschungen zur alten Geschi-
chte, 1, Halle a. S., 1892, p. 192 sqq.; см. также Pohlenz, O. c„ p. 191. Поло-
187
жительно решает вопрос Н. Diels. Die AnfSnge der Pbilologie bei den
Griechen, Neue Jahrbiicher f. d. klassische Altertum, 25, 1910, p. 13 sq. Однако
запись отдельных слов с их греческим значением и скудные лингвистиче-
ские наблюдения, не всегда безукоризненные, не могут служить доказатель-
ством того, что Геродот „изучал* чужие языки, как это представляет Дильс»
Следует заметить, что Геродот нигде не выдает себя за знатока языков, как
правильно отметил Ф. Г. Мищенко, Не в меру строгий суд над Геродотом,
стр. XXXVIH.
15 О принципах, на основании которых производилось отожествление
чужеземных богов с греческими, — см. С. А. Жебелев. Геродот и скиф-
ские божества, Известия Таврического общества истории, археологии и эт-
нографии, I, 1927; стр. 85 слл.— О такой же interpretatio graeca по отноше-
нию к египетским богам и—в более широком смысле — по отношению к
египетской религии вообще, а также к египетским преданиям —J. Vogt.
Herodot in Agypten, Genethliakon Wilhelm Schmid, Stuttgart, 1929 (Tiibinger
Beitrage zur Altertumswissenschaft, I, 5), p. 127 sqq.
39 Если Эсхил в своей трагедии почти исключительно употребляет слово
„персы*, то в этом можно видеть особый умысел воспользоваться мало-
употребительным словом — см. Th. N б I'd eke. Aufsatze zur persischen
Geschichte, Leipzig, 1877, p. 13, nota 1. Указывают также на то, что название
„персы* давало возможность трагику представить врагов „разрушителями го-
родов* — rtepaintoXt?... атратб? (v. 65; cf. v. 102 sq.) — см. M. Pohlenz. Die
griechische Tragodie, Leipzig u. Berlin, 1930, p. 41; Erlauterungen, p. 13.
17 Сообщение это (11, 135) читают по разному, но смысл его, в сущ-
ности, остается неизменным: avelvai ‘РоВшж (Stein, Wiedemann), wg av eTvat
‘PoSwniog (Dietsch—Kallenberg вслед за Valkenaer’ ом), wg av elvat ‘Робйтол
(Baehr), wg aXt; elvac ‘PoStoiti (Legrand).
w О зависимости Николая Дамасского от Ксанфа см. Б у з е с к у л.
Введение, стр. 206; Р. Р о m t о w. De Xantho et Herodoto rerum lydiacarum
scriptoribus, Diss., Halis. Saxonum, 1886, p. 15 sqq.; C. Wachsmuth.
Einleitung, p. 464. He обязательно Ксанф был лидийским источником Нико-
лая — замечает R. Laqueur, Pauly-Wissowa-Kroll, s. v. Nikolaos, Hbbd., 33,
Stuttgart, 1936, col. 387. Это замечание практически ничего не дает; в даль-
нейшем сам же автор говорит о Ксанфе как об источнике Николая.
19 R. Schubert. Geschichte der Konige von Lydien. Breslau, 1884,
p. 59 sq.; G. Radet. La Lydie et le monde grec aux temps des Mermna-
des, Paris, 1893, p. 206sq.; Weissbach, Pauly-Wissowa-Kroll, s. v. Kroisos,
Supplbd. V, Stuttgart, 1931, col. 458;—Jacoby ad loc (Fragmente der griechi-
schen Historiker, II C, p. 250 sq.).
29 Gruppe, О. с., I, Munchen, 1906, p. 494 sqq.; C. Robert. Die
griechische Heldensage, II, Berlin, 1921, p. 590 sq.
21 Ктесий, основываясь, видимо, на устных персидских источниках,
дает рассказ о взятии Сард, совершенно отличный от рассказа Геродота
(Ctesiae Cnidii operum reliquiae... collegit J. Chr. F. Baehr, Francofurti ad
Moenum, 1824, 1, § 4). О Гиройаде Ктесий ничего не знает. Это, однако,
не мешает нам считать рассказ о Гиройаде персидским. Догадливость пер-
сидского воина, указание на его принадлежность к племени мардов (какое
было до этого дело лидийцам?) — порука в правильности такого заклю-
чения.
22 Об отношениях лидийских царей с Тельмессом и о дельфийском
влиянии, вытеснившем со времен Гига карийское, см. Radet, О. с., р. 138,
170. Интерес к Тельмессу не является у Геродота случайным: Кария
и карийцы сильно привлекали внимание историка—см. С. Я. Лурье,
Назв. соч., стр. 56.
23 Дело не изменится, если мы согласимся атетировать, как позднейшую
вставку, краткую фразу, в которой содержится имя Санданиса — см.
F. Jacoby. Herodotinterpolation aus AuSictxa, Hermes, 51, 1916, p. 477 sq»
24 Глагол (I, 153) Мищенко переводит „отдал на хранение*,
Stein ad loc. понимает его в смысле „охранять, управлять", а не „переправ-
лять*, так как для перевозки добычи в Сузы естественнее было бы назна-
188
чить перса. Пактий оказывается таким образом администратором по финан-
совым делам Лидии. Существует мнение, что Пактий был гражданским
губернатором Лидии — Н. G е 1 г е г. Das Zeitalter des Gyges, Rheinischen
Museum, N. F. 35, 1880. Наоборот, Hogarth, Cambridge ancient history,
1П, p. 525 истолковывает глагол как „собирать и навьючивать* (to
collect and pack). — Br. Keil, Pauly-Wissowa-Kroll s. v. Lydia, Hbbd. 26,
Stuttgart, 1927, col. 2171 переводит „доставлять* (добычу, захваченную
в Лидии). Так же переводит этот глагол и Legrand в своем издании Геро-
дота (1932), выражая в то же время в примечании свое изумление по по-
воду того, что такое поручение было возложено на лидийца. J. Е. Powell.
A lexicon to Herodotus, Cambridge, 1938, s. v. xopiCo)—„перевозить*.
25 Обычно слова xamqXog, хак^Хебсо понимаются в смысле занятия роз-
ничной торговлей — см. например, Мищенко („торговля"), словарь Liddell
a. Scott, изд. 8-е, s. v. (со ссылкой на интересующее нас место
у Геродота), Powell, Lexicon, s. v. хая-^Хебш, хаяу]Хо$; Hogarth, Cambridge
ancient history, III, 0. 518 sq., ссылаясь на словоупотребление IV в., пред-
лагает понимать эти слова иначе и указывает на две возможности: 1) раз
хая^Ход означает „хозяин гостиницы", сообщение Геродота.можно толковать
в том смысле, что лидийцы были первыми устроителями гостиниц вдоль
караванных дорог; 2) может быть, лидийцы сами вели караванную торговлю,
но с той особенностью, что в местах своих остановок они раскладывали
свои товары и занимались розничной торговлей.
26 R a d е t. О. с., рр. 264 sqq., 280. — W. Vetter. Pauly-Wissowa-
Kroll, s. v. Musik, Hbbd. 31, Stuttgart, 1933, col. 845 sqq., 854 sq.
22 Когда Rabet, O. c., pp. 120, 124 говорит по поводу рассказа Геродота,
будто Гиг представлен в нем как soldat de fortune, он забывает о том, что
сам будущий персидский царь Дарий, принадлежавший к роду Ахеменидов,
в молодости был оруженосцем Камбиза (Геродот, III, 139) и что у Николая
Дамасского (fr. 47, § 4), т. е. у Ксанфа, тот же Гиг, хотя и член очень
знатной фамилии, становится, по желанию царя, его оруженосцем. Долж-
ности царских оруженосцев предоставлялись, надо думать, людям, принадле-
жавшим к высшему слою военного сословия. Отметим — только для того,
чтобы решительно ее отвергнуть, — произвольную гипотезу о киммерийском
происхождении лидийских всадников и самой династии Мермнадов —J. Wells.
Who was Gyges? Studies in Herodotus, Oxford, 1923, p. 22.
28 Рукописное чтение защищает Gelzer, О. с., р. 520; считает его не-
возможным Jacoby ad loc. (F. Gr. H., II C. p. 251).
29 Существует предположение, что отец этого Пифия — Атис был не
кем иным, как упоминаемым у Геродота Атисом, сыном Креза; сам Пифий,
таким образом, оказывался бы внуком последнего лидийского царя — Stein
ad loc.— Radet. О. с., р. 225. — Hauvette. О. с., р. 301. — How and Wells ad
loc. Такое предположение ни на чем не основано—см. Aly. О. с., р. 172.
Последний, впрочем, заходит слишком далеко, отрицая самое существование
Пифия. Решающим доводом против царской генеалогии Пифия является,
с нашей точки зрения, отсутствие упоминания о ней у Геродота.
30 Stein ad loc. — G е 1 z е г. О. с., р. 521 сравнивает порядок землевладения
в Лидии с соответствующим порядком в Карфагене: большая часть земли
находилась в наследственном владении господствовавших родов, которые
держали в тяжелой зависимости от себя замледельческое население. Приво-
димые дальше автором свидетельства о работах, выполнявшихся для Пифия
жителями города (по Плутарху — De mulierum virtutibus, 27), не дают, по
нашему мнению, права отожествлять положение городских жителей (Плу-
тарх называет их гражданами — тоб$ uoXtrag) с положением тех, кто рабо-
тал на полях Пифия.
31 Мы приводим лишь примеры, взятые из 1 книги Геродота. Сочетание
те xai Геродот употребил около двух тысяч раз, причем в большинстве
случаев (две трети) для соединения между собой двух слов — см. В. Ham-
mer. De те partieulae usu Herodoteo, Thucydideo, Xenophonteo, Diss., Lipsiae,
1904, p. 15. Нет сомнения, что количество нужных нам примеров можно
было бы сильно увеличить.
189
32 Radet, О. с., р. 262.—Keif, О. с., col. 2170.
38 П. Н. Ушаков. Эпиграфические памятники Лидии. Вестник Древ-
ней Истории, 1940, № 3—4, стр. 52 (о надписях № 11, 14, -23, 24).
34 Фрагменты Ксанфа цитируются по изданию С. et Th. Muller, Frag-
menta historicorum Graecorum, I, Parish's, 1841.
33 Вопрос о близости Ксанфа к лидийской традиции не вызывает разно-
гласий — Бузескул. Введение, стр. 57; Wac.hsmuth, Einleitung, р. 466.
Этот хорошо установленный факт послужил основанием для ошибочного
вывода об исключительной исторической ценности известий Ксанфа — Pom-
tow, О. с., р. 25 sqq. Еще до появлений этой работы правильные замечания
о том, что пользование лидийскими источниками не гарантирует достовер-
ности известий Ксанфа, сделал В. Шеффер. Очерки греческой историо-
графии, Университетские известия, Киев, 1883, № 3, стр. 39; то же впо-
следствии повторил Wachsmuth, р. 465. — Другой вопрос, решаемый
единогласно, — независимость Геродота от Ксанфа — Бузескул, там же;
Radet, р. 123 sq.; G. В u s о 11. Griechische Geschichte, II, р. 452; Ed. Meyer.
Forschungen, II, p. 235; P. Soedel. De fabellis ad Croesutn pertinentibus
quaestiones selectae, Diss., Gottingae, 1911; B. Heil, Logographis qui dicuntur
num Herodotus usus esse videatur, Diss., Marpurgi, 1884, pp. 29 sqq., 61— Кри-
тика последней работы — у Ф. Г. Мищенко. Неудачная и ненужная
защита Геродота, Журнал Министерства Народного Просвещения, 1888,
декабрь, стр. 267 слл.— направлена против общей тенденции автора (ко-
торый стремится доказать, будто у Геродота не было никаких письменных
источников, кроме Гекатея, да и то только там, где Гекатей прямо назван),
но не касается его заключения относительно отсутствия непосредственных
связей между Ксанфом и Геродотом. Аргументы, выдвинутые в названной
выше работе Помтова (рр. 54, 59) в пользу того, что Геродот в своих
рассказах оСанданисе и о Гиге зависит от Ксанфа, неубедительны, к тому
же рассказ Ксанфа о Гиге из*вестен нам по Николаю Дамасскому. В старых
работах встречается иногда утверждение, что Геродот пользовался трудом
Ксанфа — см., например, Ф. Н. Д ь я ч а н. Геродот и его музы, I, Варшава,
1877, стр. 151. Такое утверждение основано на свидетельствах Эфора
и Афинея и противоречит результатам сравнительного изучения фрагментов
Ксанфа и истории Геродота.
86 Gm., например, Jacoby F. Gr. Н., И С., р. 241.
37 Schubert (О. с., р. 2 sq.) по поводу формы 'Axiyxos, в какой имя
этого царя встречается у Николая Дамасского (fr. 44, 10), говорит, что мы
не можем решить вопрос, не ближе ли эта форма к подлинному лидий-
скому имени.
38 Определение сказания о кольце Гига как сказки—см. W. Aly,
Pauly-Wissowa-Kroll s. v. Marchen, Hbbd. 27, Stuttgart, 1928, col. 261.
39 См., например, Schubert. O. c., p. 27 sq.
40 Только в этом прав Schubert, О. с., р. 28 sqq. Противопоставление
рассказов Ксанфа и Геродота по признаку благоприятного отношения к ца-
рице (Ксанф) или к Гигу (Геродот) не оправдывается содержанием рас-
сказов.
Глава IV
1 См., например, Мищенко. Не в м.еру строгий суд, стр. XIX;
Бузескул. Введение, стр. 59; С. А. Жебелев. Древняя Греция, I,
Пг., 1920, стр. 36 сл.; С г о i s е t, О. с., II2, р. 620 sqq.; Ed. Meyer. Forschun-
gen, II, p. 234; Jacoby, O. c., col. 486 sqq.;Aly, O. c., p. 296 sqq.
2 В частности, Геродот свободно компановал свои речи не только
в истории греко-персидских войн, но и в первых книгах своего труда — см.
A. Deffner. Die Rede bei Herodot und ihre Weiterbildung bei Thukydides,
Diss., MCnchen, 1933, p. 71 sqq.; E. Schulz. Die Reden bei Herodot, Diss.,
Greifswald, 1933. — Jacoby, O. c., col. 492 sq., отрицавший принадлежность
самому Геродоту речей в нов,еллах. все ж£ признавал, что политические
речи сочинены самим историком.
190
3 Вопрос о возможности создания самим Геродотом некоторых из сооб-
щаемых им Х6701 мы обсуждать не будем. Абсолютно неправдоподобным1
представляется нам. мнение Howald, О. с., р. 143, который считает, что
одна категория рассказов Геродота—анекдоты — подозрительна не только
с точки зрения исторической достоверности, но и со стороны своего проис-
хождения; обосновывает он свои подозрения ссылкой на то, что некоторые
анекдоты повторяются у Геродота по два раза (IV, 83 и VII, 10а): извест-
ная ситуация вызывает известный анекдот. Доводы Говальда доказывают
только умение Геродота вставлять анекдот в подходящее место. Ссылка на
повторение одного и того же анекдота просто не верна, рассказы о со-
ветах Артабана похожи один на другой, но отнюдь не тождественны (упор
делается в IV, 83 — на бедность скифов, в VII, 10а — на храбрость греков).,
В свое время Мищенко (Не в меру строгий суд, стр. LXVI слл.) опроверг
делавшиеся в науке 80-х годов прошлого столетия попытки опорочить
добросовестность Геродота, в частности попытки представить некоторые из.
его сообщений как его собственные выдумки.
4 Xuxot в этом месте понимаются как „шакалы", см. Stein ad loc.
5 Так обычно понимают употребленное здесь Геродотом слово xav-caxaot.
Есть и другое его толкование: xavTditatrt-haudquaquam (Stein ad loc.)— отнюдь
(не должен верить).
3 Перевод дан у нас по тексту Штейна eg xdvca X670V, принятому в неко-
торых других изданиях (Kallenberg). Другое чтение (Abicht): eg лачта tov
X6yov—„по всему рассказу (труду)."
7 Об афинской ориентации Геродота написано много; назовем—Ми-
щенко. Геродот и его место в древне-еллинской образованности (в I т.
перевода Геродота), М., 1888, стр. CLVI сл.; Бузескул. Введение, стр. 69;,
С А. Жебелев. Древняя Греция, 1, стр. 39; Лурье. Геродот, стр. 17 слл.,
23 слл., 70 слл., 131; Ed. Meyer. Forschungen, II, р. 198 sqq.; Jacoby.
О. c., col. 237 sqq.; Ph. Е. L e g r a n d. Herodote. Introduction, Paris, 1932,
p. 30 sqq.; Pohlenz. Herodot, p. 167 sqq.
3 Ответ на вопрос о том, в каких случаях' Геродот отказывается от
полноты в передаче имеющегося в его распоряжении материала получается
примерно такой (если оставить в стороне умолчание о делах, касающихся
религии):
1. Отбрасывается многое из того, что увлекло бы автора в сторону от
его темы. Здесь не место подробно рассматривать, в каких случаях и как
пользуется Геродот мифологическими рассказами. Достаточно сказать, что
хорошо знакомый с мифологической традицией, он обращается к ней редко,
не слишком склонен к подробному ее изложению, довольствуясь обычно
намеками или конспективной передачей. Так обстоит дело не только с мифо-
логией. По поводу необыкновенного пловца Скиллия из Скионы Геродот
сообщает: „Об этом человеке говорят и другое, похожее на ложь, а кое-что
и истинное* (VIII, 8). Ни этих правдивых, ни этих лживых преданий мы>
у Геродота не найдем: они не были ему нужны. Разумеется, в большинстве
случаев отстранение Геродотом излишнего материала не оставило внешних
следов в его истории.
•>. Иногда сознательно устраняются Xo-pt, идущие вразрез с традицией,
которой особенно дорожит Геродот. С большой тщательностью обработана
Геродотом история Креза. Нельзя не видеть того, что историк дорожил,
известным единством образа этого царя. Материал о Крезе был велик.
И лидийская, и греческая, в частности ионийская и дельфийская, традиции
были благоприятны для Креза, представлявшего в глазах лидийцев период
наибольшего блеска их державы, в глазах ионийцев и греков вообще—тип
царя эллинофила, в глазах дельфийцев — тип чужеземного владыки, глубоко
чтившего авторитет оракула. Все эти традиции давали тот материал, из.
которого Геродот лепил своего Креза. О том, что в процессе своей работы
он производил отбор материала, можно заключить по разобранному выше
рассказу, в котором упоминается брат Креза Панталеонт (I, 92). Состояние
наших источников не позволяет с такой же уверенностью констатировать
отбор материала Геродотом по такому же принципу и в других случаях.
191'
Несомненно, образ Ксеркса, лишенный цельности, не требовал группировки
определенного рода рассказов и удаления других: в истории Геродота Xdyoi,
изображающие персидского царя великодушным и даже чувствительным
(VII, 45—46, 136, 147; VIII, 69), уживаются с такими, в которых он является
жестоким и грубым (VII, 38—39, 238). Вся традиция о Фемистокле скла-
дывалась из рассказов о том, как он своей хитростью, ловкостью и изо-
бретательностью умел добиваться своих целей, оказывая в то же время
неоценимые услуги Афинам и всей Греции. Ко времени Геродота эта тра-
диция подверглась в Афинах переработке в крайне враждебном Фемистоклу
направлении. В рассказах Геродота (а это были ходившие в его время на
родине Фемистокла рассказы) прославленный афинский государственный
деятель действует нечестно, в своекорыстных целях (VIII, 4—5, 56—64, 75,
92, 108—112), иногда присваивая себе чужие мысли (VIII, 57); не всегда
его действия бывают удачны (VIII, 19, 22), и самая его удача бывает иногда
результатом случайности (VIII, 123—124). Однако рассказ об остроумном
ответе Фемистокла Тимодему из Афидн (VIII, 125) уцелел среди общей
переделки рассказов о создателе афинского флота. Геродоту могли быть
известны и другие Хоре в этом роде, не перелицованные враждебными
Фемистоклу кругами, но он не счел возможным приводить их.
3. Еще в одном случае Геродот обходит молчанием традиционные рас-
сказы. Как отмечено выше, из четырех преданий о детстве Кира Геродот
выбрал одно как наиболее достоверное (1, 108—129). О трех других мы не
получаем от него никаких сведений, если не считать маленького намека,
рационалистически объясняющего возникновение одной из них (122). Геро-
дот не избегал рассказывать Хорх, которые казались ему неосновательными.
Если здесь он как будто отступает от своего обыкновения, то объяснение
этому надо искать не в количестве версий, так как в других местах это
•обстоятельство не мешает ему приводить рядом несколько версий
(II, 20—27; IV, 5—13). В рассказе о Кире —и без того длинном - передача
параллельных версий нарушила бы всякую соразмерность повествования,
что, по-видимому, и побудило Геродота отбросить весь параллельный мате-
риал.
Отсутствие связи с основной и второстепенными линиями повествования
Геродота, резкое противоречие с продуманной им (впрочем, основанной на
традиции) концепцией, параллелизм длинных недостоверных рассказов
с длинными же, принимаемыми за достоверные, рассказами — вот, невиди-
мому, три основания, оправдывающие, с точки зрения Геродота, невключе-
ние ряда известных ему Хбуо*. в его историю.
Очень распространенной является интерпретация разобранных высказы-
ваний Геродота как обещание историка рассказать все, что ему известно.
Исходя из такой интерпретации Е. Obst, Der Feldzug des Xerxes, Leipzig,
1913, Klio, 12. Beiheft, p. 28, делает вывод о том, что в своем рассказе
о смерти Кира (1, 214) Геродот никакого выбора между разными традициями
не делает: выбор был сделан каким-то другим писателем, у которого Геро-
дот будто бы списал и самый рассказ и заключительные слова о том, что
этот рассказ кажется ему самым правдоподобным из всех существующих.
Подобные выводы, с неизбежностью вытекающие из ложной, с нашей точки
зрения, интерпретации, представляют собой наилучшее опровержение послед-
ней (reductio ad absurdum).
9 Об этом см., например, Jacoby, О. с., col. 333 sqq., 419 sqq.
10 Вопрос о происхождении сказания об аргосских братьях вызвал раз-
ногласия. Аргосское происхождение сказания обосновывал (против Роберта)
L.. W е b е г: Tellos, Kleobis tin-d Biton, Philologus, 82, 1926, p. 154 sqq.; Idem.
Kleobis und Biton, Philologische Wochenschrift, 1926, col. 423 sqq.; главные
аргументы в пользу аргосского происхождения предания — его содержание
и деталь ,45 стадиев”. Второй аргумент отпадает, если принять то чтение
надписи на найденном в Дельфах постаменте статуй Клеобиса и Битона,
какое предлагает Th. Н о m о 11 е. Une nouvelle preuve de la veracite et de
I’exactitude d’Herodote, Academic des Inscriptions et Belles-Lettres, Comptes-
Rendus des seances de I’annee, 1924, p. 149 sqq.: KXeoptc xat Bitov xav [латора
192
srcaStog [тетроцста 7t,ev-c]e oqoqov. тот. 60701 [hoTtoStmeg] ... [j.e8sg елотге hap-jsio?.
Следует, однако, обратить внимание на то, что от числа стадиев в лучшем
случае осталась последняя буква е, которую обычно относят к следующему
СЛОВУ (еауатоу).
11 Н. Gomperz. Sophistik und Rhetorik, Leipzig u. Berlin, 1912,
p. 96 sq. говорит о влиянии Продика на Фукидида и на ряд других писате-
лей, но оставляет в стороне вопрос о Геродоте. Наоборот, J. Wells.
Herodotus and the intellectual life of his age. Studies in Herodotus, Oxford^
1923, p. 198, склонен связывать рассуждения Геродота с занятиями софистов
синонимикой. См. также примечание 6 к гл. I.
12 R. Н е n d е s s. Oracula Graeca quae apud scriptores Graecos Roma-
nesque exstant, Halis Saxonum, 1877 (Dissertationes philologicae Halenses,
IV, 1). Более старая работа — F. В e n e d i k t. De oraculis ab Herodoto comine-
moratis, Diss., Bonnae, 1871 — непригодна.
13 См. Aly. O. c., p. 197. — Иное толкование дает W. Klinger. Trois
legendes tirees de 1’histolre d’Herodote, Bulletin international de 1’Academie
Polonaise des sciences et des lettres, classe de philologie, classe d’histoire
et de philosophic, 1930, p. 16 sqq.
14 Выяснению значения концепции возмездия за вину в труде Геродота
(в плане политическом и мировоззренческом) посвящена работа — К. А.
Ра gel. Die Bedeutung des aitiologischen Moments fur Herodots Geschichts-
schreibung, Diss., Berlin, 1927.
15 Этот первый вопрос в настоящее время единогласно решается в том
смысле, что Геродот стоит на почве старинных народных верований. — См.,
например, Мищенко. Геродот и его место в древне-еллинской образован-
ности,, стр. CXXXIV, — Ed. Meyer, Forschungen, II, р. 260 sq. (здесь же—
р. 261, nota 2 — приведены ссылки на современных Геродоту и близких
к нему по времени авторов, где отражены те же народные представления —
Aesch. Ag. 947; — Soph. El. 1466; — Aristoph. Plut. 87; — Pind. Pyth. 10, 30;
01. 13, 35; Isthm. 7, 55), —J. Wells,O. c., p. 194.
В литературе о Геродоте высказывалось положение, что мысль
о завистливости богов, не позволяющих человеку захватить больше счастья,
чем ему положено в силу его человеческой природы, является центральной
в книге Геродота — см., например, С. Я. Лурье. Геродот, стр. 41; — Ed.
Meyer, Forschungen, II, р. 261 (bei Herodot ist dieser Gedanke ins Centrum
der Weltanschauung geriickt). В результате нашего рассмотрения мы при-
ходим к заключению, что мысль о f&owg $e<bv Геродот получил вместе со
своим материалом и развил ее именно применительно к тому материалу,
с которым она была издавна тесно связана. Она была одной из излюблен-
ных идей Геродота, но отнюдь не единственной и едва ли даже доминирую-
щей. В таком же духе высказывается В. Бузескул, Введение, стр. 63:
„одна из мыслей, красной нитью проходящая через весь труд Геродота,—
убеждение в завистливости божества".
17 Так думает Aly, О. с., р. 91 sq. — Несколько иначе говорит об этом
Н. Bischoff. (Der Warner bei Herodot, Diss., Marburg, 1932): предостере-
гающие и советующие персонажи часто встречаются в фольклоре; харак-
терной же особенностью Геродота является систематическое их присутствие
в его рассказах. Едва ли, впрочем, это последнее обстоятельство может
служить бесспорным доказательством создания Геродотом фигур советчи-
ков. В некоторых случаях мы можем — без риска ошибиться — отнести
присутствие такой фигуры в рассказе за счет традиции. Рассказ о том,
как Фемистокл выслушал накануне Саламинской битвы совет Мнесифила
и затем присвоил себе мысли последнего (VIII, 57), конечно, был получен
Геродотом в готовом виде. Враждебные Фемистоклу круги стремились
представить его лишь выполнителем чужих замыслов, подобно тому как
впоследствии, согласно свидетельству Аристотеля (Аф. П., 27, 4), делались
попытки таким же образом опорочить деятельность Перикла.
18 Этический момент в новелле о Поликрате, говорит Aly, О. с.,
р. 279 sq., не является фольклорным: рассуждения несвойственны народ-
ному рассказу, он не рассуждает, а показывает. Однако, с рассуждением
13 Зак. 586 19$
или без него новелла о Поликрате основана на идее о завистливости боже-
ства и без этой идеи она теряет всякий смысл.
1» В западноевропейской литературе высказано мнение, будто предание
говорило о зависти богов только по отношению к Ксерксу, перенесение
же этой концепции в историю Креза, Поликрата и других —дело рук
самого Геродота — F. Hellmann. Herodots Kroisos-Logos. Neue philo-
logische Untersuchungen,9, Berlin, 1934, p. 120. Однако новелла о Поликрате
перестанет существовать, если мы устраним из нее мысль о завистливости
божества. Не поможет и предположение Aly, О. с., р. 91 sq. о том, что-
субстратом новеллы является сказка о перстне, приносившем счастье, кото-
рую будто бы сам Геродот был в состоянии рассказать лишь частично,,
а потому в значительной степени дополнил своими домыслами, получив
таким образом новеллу. Ведь деталь, которую сам Aly признает подлин-
ной, — о рыбаке, принесшем найденный перстень во дворец, — предполагает
нахождение утраченного перстня, носителя счастья, и способна совершенно
дезориентировать тех, кто занялся бы поисками параллельного сказочного-
материала в желательном автору направлении.
Не лишенное интереса наблюдение сделал W. Aly. Herodots Sprache,
Glotta, 15, 1926, p. 103: слово eup-^uzx Геродот, употребляет только в послед-
них книгах (VII, 10 В, 155, 190; VIII, Г09); в первой книге он говорит
efceopeaig и egs6p>)p.a (1, 53, 67, 94, 171). На этом основании делается вывод
о том, что слово eupiqpia представляет собой аттицизм. Если принять такое
объяснение, несмотря на некоторую его рискованность, то окажется, что
слова Фемистокла воспроизведены Геродотом в том виде, в каком их пере-
давали в Афинах.
21 Вот высказывания по поводу слов геллеспонтского грека, какие
удалось собрать в литературе. Эта молитва, несомненно, подлинная — Aly,
Volksmarchen, р. 175. Рассказ типичен для устного предания — Н a u v е 11 е,
О. с., р. 171. — Восклицание геллеспонтийца сопоставляется с гомеровским
8s tic естеохем i&wv sc itXvpiov aXXov (B 271). — H. Diels. Die Anfange
der Philologie bei den Griechen.— Jacoby, O. c., col. 503. Восклицание
имеет поэтический характер и должно быть отнесено за счет поэмы Херила
Самосского, которая послужила источником для Геродота — Mulder. Choiri-
los von Samos, p. 36 (о неосновательности всего построения Мюльдера речь
шла выше).
22 Н. Diels. Fragmente der Vorsokratiker, II5, Berlin. 1935, fr. 5, [Lon-
gin], я. u(pot>c: vabxr[ xai та той Aeovxivou Горуюо yeXazai Ypa^povros* Eep^g 6 то»
Перой^ Zei>g xai Гйтеес ёрфиум ia<pot. — Это выражение Горгия обычно сопо-
ставляется с рассматриваемым рассказом Геродота.
23 Старые работы часто не учитывали зависимости Геродота от пред-
ставлений, распространенных в его .время среди греческого народа. Сопо-
ставление воззрений Геродота и Эсхила делалось без всякой оглядки на
исторический фон, например, W. Hoffmann. Aeschylos und Herodot fiber
den <p&6vog der Gottheit, Philologus, 15, 1860, p. 224 sqq. Отсюда ложный
вывод: оба автора оперируют с понятием <p&6vo? Оейч, но для Геродота это—
„зависть^ в том смысле, в каком мы употребляем это слово сейчас, а для
Эсхила оно равносильно понятию vepeoic. С нашей точки зрения, f&ovoc
и vep.satg взаимно исключают одно другое (соответствующие тексты привел,
например, Kaibel ad Soph. El. 1466 sq., отличие между двумя понятиями
выяснил, например, Ф. Г. Мищенко. Опыт истории рационализма в древ-
ней Греции. I, Киев, 1881, стр. 334 сл.), а Эсхил (на что уже неоднократно
делались указания в литературе) в разных своих трагедиях стоит на разных
позициях. О близости взглядов Геродота и Эсхила —см. Pohlenz. Hero-
dot, р. 180 sqq. — Совершенно неисторически подходит к вопросу о 06vo$
$е<Ьм R. W. Mac an. Herodotus and Thucydides, Cambridge ancient history,
V. Cambridge, 1927, p. 407: он объявляет объяснение событий завистью
богов „патологическим".
24 О патриотическом характере трагедии Эсхила см. Н. Ф. Д е р а т а н и.
Эсхил и греко-персидская война, Вестник древней истории, 1946, № 1,
стр. 9 слл.
194
25 См., например, Л. Ельницкий. Новая надпись Ксеркса, Вестник
древней истории, 1940, № 2, стр. 170.
28 Иначе об этом —С. Я. Лурье, Геродот, стр. 62 сл.
27 Подробности — G. Bu so It. Griechische Geschichte, III, 1, Gotha,
1897, p. 39 sq., 64 sq., 73 sqs—Длинное географическое перечисление нахо-
дившихся под властью Дария стран, городов и островов в .Персах'
(ст. 868—899) имеет особый смысл: речь идет обо всех тех владениях,
которые были утрачены персами в результате поражения при Саламине — см.
М. Р a 11 п. Etudes sur les tragiques Grecs, Eschyle, 4me 6d., Paris, 1872,
p. 237. — U. v. Wilamowitz-Moellendorff. Die Perser des Aeschylos, Hermes,
32, 1897, p. 395 sq.
28 Такую хронологию дает C. F. Lehmann-Haupt. Zu Herodot, I, 183.
Klio, 7, 1907, p. 447 sq., связывающий самый уход Ксеркса из Европы
с необходимостью подавить это вавилонское восстание. — Более осторожное
решение хронологического вопроса дает Е. О b s t, Der Feldzug des Xerxes,
Klio, Beiheft 12., 1913, p. 212 sq., — вавилонское восстание происходило
параллельно с войной в Греции, по крайней мере, с весны 479 г.
29 См. Б. А. Тураев. История древнего Востока, II, Л., 1935,
стр. 121 слл. — В. В. Струве. История древнего Востока, 1946, стр. 373.—
В. И. Авдиев. История древнего Востока, 1948, стр. 460 сл.— Н. К. Hall.
The restoration of Egypt, Cambridge ancient hisiory, II, Cambridge, 1925,
p. 311 sq.
30 Любопытно, что cjcxpiiq и еир'эдлата разных народов интересуют Геро-
дота и в научных частях его труда, где они являются одним из обычных
totoi —см. К. Triidinger. Studien zur Geschichte der griechisch-rSmischen
Ethnographie, Basel, 1918, p. 27.
81 Например, How and Wells ad VII, 22.
32 Cp. Napoleon I, Campagnes d’Egypte et de Syrie, memoires... dictes...
a Sainte — Helene au general Bertrand, Paris, 1847, I, p. 277.
38 How and Wells ad loc. отмечают, что еще в 455 г. афинский
полководец Тольмид опустошил Киферу. — Попрежнему датой —424 г.—
оперирует J. Е. Powell. The history of Herodotus, Cambridge, 1939,
p. 77 sq.
34 Сравнение обоих рассказов — с таким выводом — сделал W. Aly.
Formprobleme der friihen griechischen Prosa, Leipzig, 1929, p. 99 sq. (Philolo-
gus, Supplementband, 21, 3).
35 Jacoby, O. c., col. 419 sqq. — Протестует против мнения, будто
рассказ о Деиоке складывается по образцу рассказов о захвате власти
греческими тиранами Р. D е 1 a 11 г е. Le peuple et i’empire des Medes jusqu’au
regne de Cyaxare, Bruxelles, 1883, p. 143 sq. Об исторических корнях рас-
сказа см. И. М. Дьяконов. История Мидии, М. — Л., 1956, стр. 177 слл.
38 А 1 у, О. с., рр. 47, 88, 288.
37 Нас интересует рассказ о споре трех персидских вельмож в том
виде, в каком мы его находим у Геродота. Перед нам ko-jog, основанный
в конечном счете на сообщениях причастных к греческой культуре или
даже эллинизированных персов. Рассказ этот много раз подвергался рас-
смотрению в литературе. В нем хотели видеть софистические упражнения,
заимствованные Геродотом из произведений софистов (возможно из
’AvtcXoyiac Протагора), причем большое значение приписывалось тому, что
будто бы никакого определенного решения по вопросу о наилучшей форме
правления участники спора не выносят —Е. Maass. Untersuchungen zur
Geschichte der griechischen Prosa, Hermes, 22, 1887, p. 581 sqq. (о влиянии
софистов — также Aly, О. с., р. 287 sq.). Такое объяснение встретило воз-
ражения с разных сторон. В русской литературе очень рано было сделано
указание на возможность персидской подосновы в рассказе — Ф. Г. М и щ е н-
ко, Геродот и место его в древнееллинской образованности, стр. CLVIII,
примеч. 3: «Рассуждение трех персидских вельмож о различных образах
правления... нет необходимости отвергать как сочиненные будто бы по
образцу софистических упражнений. Народное самоуправление в Персии,
как и у еллинов, было первоначальною формою общественных отношений*.—
13* 195
В том же смысле позже высказывался Н a u v е 11 е, О. с., р. 224: Отан
в персидском рассказе должен был думать не о греческой демократии, а о демо-
кратии совсем иного типа (впрочем, р. 283 sqq., речь идет уже о том, что вся
сцена создана Геродотом!). — В новейшей работе В. В. С т р у в е. Геродот
и политические течения в Персии эпохи Дария I, Вестник древней истории,
1948, № 3, стр. 12 слл. впервые прослежены восточные корни рассказа
путем тщательного сличения рассказа Геродота с Накширустемской над-
писью Дария I; Геродот получил свой материал не только от Зопира,
проживавшего в Афинах в качестве изгнанника (так думал J. W е 11s.
The persian friends of Herodotus. Studies in Herodotus, p. 99), но и от
потомков Отана, который представлял собой когда-то в Персии движение
монархомахов. — О другого рода реальной подоснове рассказа говорит
С. П. Шестаков. Красноречие у древних греков, Филологическое Обо-
зрение, 21, 1902, стр. 127: „Геродот переносит... в персидский тайный
совет дебаты, популярные в Афинах его времени”—или Ed. Meyer,
Forschungen, I, p. 201 sq.— Геродот не был ни обманщиком, ни простаком,
он не мог выдавать и принимать софистические рассуждения своих совре-
менников за рассуждения персов времен Дария; источником были для
Геродота показания персов, которые знали, какие политические спорь?
велись при дворах малоазийских сатрапов; Forschungen, II, р. 226 — основ-
ное положение Геродота — все формы правления имеют свои недостатки,
в рассуждениях трех персов имеется в виду греческая действительность.
Против Эд. Мейера — Jacoby, О. с., col. 501, — такого рода беседы
велись не при дворах сатрапов, а в образованном ионийском обществе;
тот же автор отмечает — col. 494, — что построение речей в этом диспуте
не характерно для Геродота: вопреки обыкновению Геродота, речи просто
поставлены рядом без оглядки друг на друга. Справедливость этого на-
блюдения признает Е. Schulz. Die Reden bei Herodot, Diss., Greifswald,
1933, p. 42 sqq., но не считает, что это дает основание отвергать принад-
лежность этих речей самому Геродоту: историк не думает давать здесь
исчерпывающее обсуждение вопроса, перед нами не агон; реч сочинил сам
Геродот, как можно доказать путем сравнения высказанных в них мыслей
с взглядами Геродота, известными нам из других мест его книги (пороч-
ность тирании — V, 92; III, 53; I, 59; V, 91; похвала демократии — III, 142;
V, 78; критика демократии — V, 97; V, 91; VII, 156; молчание об олигархии
здесь и в других местах). Наши доказательства стройной композиции речей
трех вельмож с оглядкой их друг на друга и цельности всего рассказа
направлены против этих положений Шульца. — Самостоятельного теоретизи-
рования Геродота в беседе трех персов, нет — К. Wiist. Politisches Denken
bei Herodot, Diss., Munchen, 1935, p. 58. — С. Я. Лурье. Геродот, стр. 63p
говорит о беседе трех персов: „типичная фикция какого-то эллинизирован-
ного персидского или ионийского писателя, принятая Геродотом — может
быть, под влиянием Эсхиловых „Персов” за чистую монету”.
38 Кроме работ, указанных в предыдущем примечании, см. также
С г о i s е t, О. с., II2, р. 612, — А 1 у, О. с., р. 105 sqq.
39 К тому же, как указывают How and Wells ad VI, 43, во многих
городах династы не были смещены Мардонием: Страттис на Хиосе (IV, 138;
VIII, 132), Эак на Самосе (VI, 25), Кадм в Косе (VII, 164), Артемисия
в Галикарнассе (VII, 99), двое сыновей Эантида в Лампсаке (Фукидид.
VI, 59).
49 Вопрос о принадлежности трактата „О воздухе, воде, местоположе-
нии” самому Гиппократу мы разбирать не будем. Для нас важно одно:
книга эта написана в V в. и, по-видимому, после смерти Геродота, возможно
в 425—420 г.— см. W. Aly. Formprobleme, р. 54.
41 Когда говорят о том, что в рассказе Геродота о беседе Дария с гре-
ками и индусами (III, 38) обосновывается положение об относительности
человеческих обычаев, то при этом, думается, упускают из виду одну очень
важную сторону дела — Геродот ничего не разрушает. Смысл рассказа
Геродота: у каждого народа свои обычаи, все они одинаково ценны (а не:
все они лишены ценности). Геродот не отрицает, а утверждает. Не
196
смеяться над обычаями своего народа, а уважать обычаи других народов —
вот чему учит Геродот. Может быть, исторически позицию Геродота отделяет
от позиции софистов всего несколько шагов, но сам Геродот и те, кто
рассказывал ему о встрече греков и индусов при дворе Дария, этих шагов
не сделали. Нет надобности примешивать софистику к текстам, отнюдь ей
не родственным. Иначе мы рискуем сделать понятие софистики (и без того
едва ли вполне ясное) чрезвычайно расплывчатым, включив в него все
умственное движение, предшествовавшее тому, что принято обозначать
термином софистика. Приведенные Геродотом слова Пиндара (из утрачен-
ного стихотворения) в торжественной форме констатируют господство над
людьми обычая (в понимании Геродота) или закона, оправдывающего власть
сильного над слабым (так понимает Платон — Горгий, 483 d) и не содержат
в себе никаких элементов критики установившихся обычаев или протеста
против них. Таким образом, в интерпретации рассказа о беседе Дария
с его западными и восточными подданными мы коренным образом рас-
ходимся с W. Aly. Formprobleme, р. 74, 119 sqq.
42 Отметим, что Мищенко, Геродот и место его в древнееллинской
образованности, стр. CLVIII, примем. 3, перечисляя места, где, по его
мнению, Геродот дает образцы софистических упражнений, включает в свой
перечень лишь два рассказа интересующего нас в данном случае типа
(VII, 102; VIII, 26; другие места, указанные в перечне: I, 32; III, 71, 72;
V, 4, 24; VII, 10 5, 152; VIII, 140).
43 Ср. С. Я. Лурье. Геродот, стр. 11 сл.: „Геродот, вероятно, прочел
и использовал ионийскую литературу, которая являлась предшественницей
афинской софистической литературы... Впрочем, нельзя недооценивать
и собственные заслуги Геродота и видеть в нем простого подражателя
гипотетически восстанавливаемой „ионийской софистики". Наоборот, гени-
альные, несмотря на свою наивность, моральные парадоксы Геродота в зна-
чительной мере явились прототипом и первоисточником соответствующих
рассуждений в позднейшей софистике."
Наша точка зрения в двух существенных пунктах расходится с точкой
зрения автора: 1) Геродот ни в какой мере не представляется нам ориги-
нальным мыслителем; он тщательно собирает материал, стремится добросо-
вестно воспроизводить то, что он получил, и вместе с рассказами усваивает
общие точки зрения, присущие этим рассказам. 2) Мы не видим никакой
натяжки в том, чтобы признавать преимущественно устный характер источ-
ников Геродота; гипотеза об ионийской софистике и порожденной ею лите-
ратуре кажется нам недостаточно оправданной.
44 Вывод этот не будет поколеблен, если мы, вслед за некоторыми
исследователями (напр., Pohlenz, Herodot, р. 119) признаем, что проти-
воречия между разными объяснениями исторических событий для Геродота
не существовали. В таком случае отпадает и самый вопрос о возможности
переработки традиционных сказаний под влиянием определенных концепций
историка.
Г л а в а V
1 Aly, Formprobleme, р. 68, сравнивает обрамление новелл у Геродота
с обрамлением, какое давали им устные рассказчики и не видит различия
между тем и другим. В действительности за внешним сходством скрывается
существенное отличие: у рассказчика обрамление однородно с обрамляемым
материалом, у Геродота же между1 ними глубокое качественное различие.
Тот же автор (ibidem) в поисках аналогий между ионийской новеллистикой
и ионийской наукой выдвигает еще одну общую черту: ученый (Гекатей,
Геродот, Гиппократ) подчеркивает свое личное отношение к излагаемому
им вопросу (согласие, несогласие, критические замечания и т. п.), рассказ-
чик, если он занимает своих слушателей рассказами о путешествиях, в этом
единственном жанре устного повествования отклоняется от обыкновения
сказителей и говорит о себе; от устного рассказа о путешествии только
один шаг до географической книги. И в этом пункте нельзя согласиться
197
с Али: рассказывать о своих путешествиях и высказывать свои мнения по
научным вопросам — две по существу разные вещи.
2 Существующая работа на тему о парантезах у Геродота и у некото-
рых других авторов — J. Schmitt, De parenthesis usu Hippocratico, Hero-
doteo, Thucydideo, Xenophonteo, Diss., Gryphiae, 1913 — посвящена рас-
смотрению парэнтезы как синтаксической категории и почти не имеет точек
соприкосновения с нашей работой. — Jacoby. Herodotos, col. 392 рас-
сматривает примечания как разновидность экскурсов, внесение которых
в труд Геродота он связывает с определенной стадией работы историка
над книгой: техника экскурсов создалась в процессе объединения обильного
и разнородного материала, обработанного предварительно в виде отдельных
докладов, в большой труд, построенный по новому плану. — Нам пред-
ставляется, что большая часть примечаний Геродота не связана необходимым
образом с определенной стадией работы историка и могла быть сделана
как в процессе первой записи материала (в какой бы форме последняя ни
происходила), так и после составления книги по новому плану — в процессе
ее перечитывания.
3 Называя тот или иной рассказ Геродота подлинной новеллой, фоль-
клорным рассказом и т. п., мы не будем повторять доказательств, приведен-
ных в двух общеизвестных книгах: В. Клингер. Сказочные мотивы
в истории Геродота, Киев, 1903. — W. Aly. Volksmarchen, Sage und Novelle
bei Herodot und seinen Zeitgenossen, GSttingen, 1921.
4 Фольклор Горьковской области. Сказки. Записали В. Н. Боровик
и С. И. Мирер, Горький, 1939, стр. 256.
5 Об этом Aly, О. с., р. 211, 226 sq.
в В соответствии с традицией, мы говорим о Ферекиде Афинском.
Единственный автор, подвергший сомнению достоверность традиции, —
tl. v. Wilamowitz-Moellendorff. Pherekydes, Sitzungsberichte
d. preuss Akademie d. Wissenschaften, Philosophisch-historische Klasse, 1926,
p. 125 sqq. Виламовиц считает возможным говорить о Ферекиде Дфинском
лишь в том смысле, в каком говорят о Гиппократе: это лицо, имя которого
стоит в заглавии определенного сборника сочинений. Написанные в разное
время и в разных местах книги по мифологии были кем-то объединены.
Так как некоторые из этих книг были написаны каким-то Ферекидом, то
это последнее имя и было поставлено во главе всего собрания. Когда сбор-
ник поступил в александрийскую библиотеку, Эратосфен пожелал точнее
обозначить автора. Ввиду отсутствия каких бы то ни было сведений
о нем и невозможности приписать сборник хорошо известному Ферекиду
Снросскому, автору nevce|wx°€> александрийский ученый попытался найти
какие-нибудь точки опоры в содержании сборника. Убедившись по некото-
рым местам в хорошей осведомленности автора в аттической мифологии,
он решил, что все сочинение написано в Афинах, и назвал автора афиняни-
ном. От себя Виламовиц добавляет, что такой вывод является необоснован-
ным. Слабая сторона аргументации Виламовица в том, что он восстанавли-
вает ход мыслей Эратосфена только для того, чтобы объявить его явно
несостоятельным. Не^ служит ли скорее эта несостоятельность лучшим
доказательством того, что так рассуждать Эратосфен не мог? Впрочем,
Виламовиц не сомневается в том, что многое в собрании Ферекида было
написано до Геродота и что многочисленные позднейшие вставки не нару-
шают существенным образом архаического характера содержания и формы
всего сборника.
т Jacoby ad loc. (F. Gr. H., I, p. 418).
8 Idem (F. Gr. H., 1, p. 320).
9 Вместо рукописного omwv .граждан", Usener предлагал читать
crcarwv — „поставленных" или „статов", опираясь на Anecdota Bekkeri, где
объяснено, что спартанские о! cca-rol и были a^a&oepfol (см. U. v. Wilamo-
witz-Moellendorff. Aristoteles und Athen, I, Berlin, 1893, p. 225,
nota 78).
10 Подробнее — А. Дова тур. Заметки к Геродоту. ДАН СССР, 1928,
стр. 57.
193
11 Примечание Геродота об оракуле в Бранхидах часто цитируется
в специальных работах; см., например, — L. Ross. Griechische Baudenk-
maler, Archaologische Zeitung, 8,1850, col. 129, nota 1. — B. Haussoulier.
Etudes sur 1’histoire de Milet et du Didymeion. Paris, 1902, p. XV1I1 sq.
I2 at Bl onwpeiai t<Lv opewv — „предгорья" (так Powell в словаре). Другие
переводы: .склоны гор" (Мищенко, Rawlinson, Legrand); .подножья гор*
(Passow, Larcher, Liddell a. Scott — последние, впрочем, приводят в своем
словаре и значение .склоны").
13 Следует, впрочем, отметить, что фактические погрешности, которые
могут встретиться в примечаниях Геродота, не меняют существа дела:
примечание, содержащее в себе ошибочные или неточные данные, продол-
жает оставаться научным по своему характеру и стилю. В частности,
примечание об устройстве поверхности Мидии вызвало некоторые нарека-
ния: 1) в непосредственной близости от Экбатан гор на севере нет, массив
Эльвенд (древний Оронт) и примыкающие к нему горы охватывают город
с запада и юга (см. карту у J. de Morgan. Mission scientifique en Perse, II,
Paris, 1895, pl. 53=IV, 1896, pl. 18); 2) нельзя всю Мидию, за исключением
северной ее части, назвать равнинной. Непосредственное знакомство Геро-
дота с Экбатанами и всей Мидией нельзя считать доказанным. Отрицают
его — Н. С. Rawlinson. Memoir on the site of the Atropatenian Ecbatana,
Journal of the geographical society of London, 10, 1841, p. 128 и H. Ma t z a t’.
Uber die Glaubwfirdigkeit der geographischen Angaben Herodots fiber Asien,
Hermes, 6, 1872, p. 462 sqq. Исследование последнего — Ф. Г. Мищенко.
Геродот и его место в древнееллинской образованности, стр. LXXI, примеч. 4,
называет „основательнейшим". Осторожную позицию занимает В. Бузескул.
Введение, стр. 61: [Геродот был] „может быть, и в Экбатане". Свои све-
дения Геродот заимствовал из устных — так думают названные авторы —
или письменных — такое мнение высказали J. V. Р г а § е k. Hekataios als
Herodots Quelle zur Geschichte Vorderasiens, Klio, 4, 1904, p. 207 sq.;
Jacoby. Herodotos, col. 423 — источников. Рассказ сказочного характера
мог не считаться с дальностью расстояния и заставить человека пройти
в один день путь из горной Мидии Атропатены в Экбатаны и обратно. Что
же касается равнинности Мидии, то и после Геродота Ксенофонт в своей
„Киропедии* (1, 3, 3) подчеркивает равнинный характер этой страны: при-
бывшей из гористой Персии Кир впервые учится ездить верхом у Астиага
в Мидии.
14 Мы имеем в виду W. Aly. Volksmarchen etc.
15 Отметим также совершенно одинаковые места — о педасейцах и их
жрице/у которой вырастала борода, — ta-coprq I, 175 и примечание во введе-
нии к Хоуо? VIII, 104. Может быть, впрочем, правы издатели, считающие
второе из этих мест интерполяцией — см. S t е i n ad loc. — How and
Wells ad loc.
и Это место обычно считается интерполированным. Выдвигаемые при
этом аргументы сводятся к следующему (см. Stein ad loc.): 1) фраза с упо-
минанием Архилоха нарушает связность изложения; 2) современники Геро-
* дота слишком хорошо знали Гига, чтобы нуждаться в „скудной* цитате из
Архилоха; 3) Геродот обычно говорит ev ё§ар,ётра> x6v<p (1, 47, 62; V, 60),
выражение же. ev Ссерфш -срцле-срф имеет технический, школьный характер
и возникло в более позднее время. Ко всему этому Legrand ad loc. доба-
вляет, что самая редакция фразы („также и Архилох*) будет гораздо по-
нятнее. если мы увидим здесь руку другого лица, которое дополняет
Геродота Архилохом. Впрочем, комментатор тут же выражает готовность
допустить подлинность места с одним условием: считать это примечание
заметкой, сделанной на полях автором и внесенной в текст позднейшими
переписчиками. Защищали подлинность примечания об Архилохе только
Baehr ad loc. и Н. Diels. Die Anfange der Philologie bei den Griechen.
Neue Jahrbucher f. d. klassische Altertum, 25, 1910, p. 21, nota ‘5. Первый
указывал при этом на то, что Геродот любит цитировать поэтов, второй —
на то/ что выражение iv idp,pa> ipiftetpa) ничего специфически „ученого*
199
и „технического" в себе не заключает („оно не может удивить никого, кто
знает, что по-гречески значит триметр и ямб*).
17 Против подлинности этого места выдвигалось то соображение, что
технический грамматический термин лелбу&аос (см. Stein ad loc.) не мог
быть знаком Геродоту. Защищающий подлинность места Diels, О. с., р. 18,
nota 2, обращает внимание на то, что глагол п&кбу&аы употреблен у Геро-
дота не в том смысле, в каком его употребляли впоследствии, когда он
стал грамматическим термином: Геродот имеет в виду нормальное состояние
слов (подобно тому как Платон называет нормальные небесные явления
oupavia rcalh)), тогда как установившиеся позже грамматические термины
теа&ос, naoyeiv обозначали ненормальные изменения слова или флексии.
18 Так хочет представить дело A ly. О. с., р. 77.
19 Обо всех этих местах —А1 у. О. с., рр. 47, 69, 82 sqq., 131, 144 sq.,
177 sq., 237.
20 Idem, О. С;, p. 56.
21 Idem, O. c., p. 64.,
22 Idem, O. c., p. 85.
23 Это не мешает считать экспедицию Сатаспа историческим фактом —
см. Gsell ad loc. (Herodote par Stephane Gsell, Alger, 1915. Textes relatifs
a 1’histoire de I’Afrique du Nord, p. 237 sqq).
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Предисловие..................................................... 3
Введение....................................................... 5
Глава I. Генезис научного стиля греческой историографии .... 10
Глава II. Социальная и политическая терминология Геродота ... 46
Глава III. Новелла у Геродота............................. . 65
Глава IV. Отношение Геродота к традиционной новелле.......... 97
Глава V. Стиль новеллы у Геродота............................ 150
Примечания...................... • . . •.................... 179
Доватур Аристид Иванович
Повествовательный и научный стиль
Геродота
Редактор И. П. Рычкова
Техн, редактор С. Д. Водолагина
Корректоры Ю. И. Майшева, И. Л. Каган
Сдано в набор 26 X 1956 г.
Подписано к печ. 13 VII 1957 г. М-09506.
Тираж 2300 экз. Печ. л. 12,63. Бум. л. 6,31.
Уч.-изд. л. 14,88. Формат бум. 60X921/i6-
Заказ 586. Цена 8 р. 90 к.
Типография ЛОЛ ГУ. Ленинград.
Университетская наб., 7/9
ЗАМЕЧЕННЫЕ ОПЕЧАТКИ
Строка Напечатано Следует читать
?1 снизу геТсх? -сеТхо?
2 » стрелах стелах
2 сверху лидийского мидийского
8 снизу п'аау iraaij
9 . iqaaTQ тохатд