Автор: Розенталь И.С.
Теги: русская литература художественная литература биографии мемуары
ISBN: 978-5-94881-134-5
Год: 2012
Текст
И.( Р<КК*1ПХ1Ь
<»1 ШРБОГО
1ИЦЛ
мст«»]н«я Pim < ни
ВОС iNMCNMJHtun.
ок-вммъак
К.ШТСЛ1 inu IK)ВЫft ХРОНОГРАФ
издательство НОВЫЙ
ХРОНОГРАФ
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:
Ю.А. Веденин, А.Н. Ненароков,
П.М. Полян (председатель),
О.Н. Постникова, Л.С. Янович
ОТ ПЕРВОГО
ЛИЦА
история России
в воспоминаниях,
дневниках,
письмах
И.С. Розенталь
МОСКВА новыйк ^хронограф 2012
УДК 821.161.1-94
ББК 84(2Рос=Рус)6-4я44
Р 64
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА
ПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ
Выпуск осуществлен
при финансовой поддержке
Департамента средств массовой
информации и рекламы
города Москвы
Рецензенты:
д.и.н. Илизаров С.С.,
к.и.н. Валькова ОЛ.
Розенталь И.С.
Р 64 ЗА СИНЕЙ ПТИЦЕЙ
М.: Новый хронограф, 2012. - 320 с., ил.,
ISBN 978-5-94881-134-5
Это рассказ о себе и отчасти о ровесниках, избравших, по-
добно мне, своей профессией историю в тот первый после-
военный год. Вместе с «думами*, без них не обходится опи-
сание «былого». Хотя вкрапления всего перечисленного
выше — исследования, хроники, автобиографии и испове-
ди — встречаться все-таки будут.
Книга богато проиллюстрирована редкими фотогра-
фиями из семейного архива автора. Предназначается для
массового читателя.
С1РРГБ
ISBN 978-5-94881-134-5
© Розенталь И.С., 2012
© Новый хронограф, 2012
глава
ОГЛАВЛЕНИЕ
7 В Москву!
В потемкинский!
29 Преподаватели
7! О температура, омороз...
88 <Черт знает,
как нам повезло!»
гчава
Время и место
«Зачем вам это?»
142
«Слишком
183
высокая
квалификация»
115
глава
II
. 1ьвы
на воротах
Люди и сульбы
«Ломбард эпохи»
Новое и старое
303 ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
ёлаза
ВМоскву!
В потемкинский!
Самое раннее воспомина-
ние о студенческих годах,
правда, мало о чем говорящее. Конец московского лета.
Еще не начались учебные занятия, и мы, едва успевшие
познакомиться первокурсники истфака, — Ушаков, Ло-
гинов и я — почему-то проникаем в институтское зда-
ние не так, как полагается, а лезем через окно первого
этажа. С какой целью, не могу никак вспомнить. Ниче-
го злонамеренного, конечно, тут не было, скорее все-
го, еще чувствовали себя школярами. Или прощались
с прежним своим относительно беззаботным состоя-
нием. Шел 1946-й, первый целиком мирный год после
войны.
Еще одна неожиданность этого года. Когда я посту-
пал в институт, принимавшая мои документы секре-
тарь приемной комиссии Мария Игнатьевна слегка
меня ошарашила: «А у нас уже есть Розенталь, студент-
ка!» Действительно, курсом старше училась Лиля Розен-
таль, моя однофамилица.
...В одном из стихотворений Марии Петровых есть
такие строки: «Пусть годы умчатся в круженье обрат-
ном, / И встретимся мы в переулке Гранатном...». Поче-
му они остановили мое внимание, когда я услышал сти-
хотворение впервые? Причина простая. Как раз в этом
небольшом переулке неподалеку от Никитских ворот,
позже переименованном в улицу Щусева, а теперь опять
Гранатном для нас, можно сказать, «начало всех начал».
“‘синей
^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Здесь в школьном здании напротив Дома архитектора,
только что украшенного новым, ярким, как бы прикле-
енным фасадом, помещался исторический факультет
нашего института вместе с дирекцией и физматом.
Последующий рассказ (или повествование? — но
это слишком уж торжественно) — не исследование
и не хроника событий ушедшей эпохи. Не автобио-
графия и не исповедь. Автопортрет? Вряд ли. Просто
воспоминания. Рассказ о себе и отчасти о ровесни-
ках, избравших, подобно мне, своей профессией ис-
торию в тот первый послевоенный год. Вместе
с «думами», без них не обходится описание «былого».
Хотя вкрапления всего перечисленного выше — ис-
следования, хроники, автобиографии и исповеди —
встречаться все-таки будут.
Мне пришлось читать много самых разных воспо-
минаний, больше всего по профессиональной надо-
бности, иные воспоминания я рецензировал. Но зна-
комство даже с лучшими образцами мемуарного жан-
ра, в том числе с принадлежащими перу коллег по цеху,
не облегчает работу над собственными воспоминания-
ми. Нет уверенности в том, во-первых, что имеешь пра-
во употреблять хотя бы в отдельных случаях местоиме-
ние «мы», и, во-вторых, в том, что написанное о себе мо-
жет кого-то заинтересовать. Какие подробности имеет
смысл сообщать читателю сверх того, что он найдет
в книгах и статьях историка? А если он их и не читал?
Поэты не особенно распространяются о том, «из како-
го сора растут стихи»; так стоит ли не поэту вспоми-
нать, что именно натолкнуло его на тот или иной ис-
следовательский сюжет, — какие источники, книги,
жизненные ситуации, люди, впечатления? Такого рода
вопросы задаешь, прежде всего, самому себе, и ответы
себя в первую очередь не удовлетворяют.
Пригодились бы дневники, но их вести меня не при-
учили, скорее, предостерегали от такого занятия, как
глава I
и многих моих современников. Даже записанное когда-
то не всегда удается разыскать. Видимо, бессознательно
я следовал Борису Пастернаку: «Не надо заводить архи-
ва, над рукописями трястись...» — но ведь это совет не
историкам, гордиться здесь нечем. И приведу еще в укор
себе совсем удивительные слова, пусть не прямой совет
потомкам, но недосягаемый образец. В 1821 году Пуш-
кин писал из Кишинева Дельвигу: «Я перевариваю вос-
поминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам
и жить, душа моя, под старость нашей молодости — как
не воспоминаниями?». Пушкину тогда было 22 года. Все-
рьез это сказано или в шутку? Пушкинистам виднее.
Бесспорно лишь, что следовало мне взяться за воспоми-
нания раньше, чем я на это решился.
Долг памяти — и ограниченность ее ресурсов, неиз-
бежное противоречие. Поэтому я привожу свидетельс-
тва тех, кто со мною учился и работал, они подкрепля-
ют и дополняют то, что запомнилось мне. Обращаюсь
и к ранее опубликованному, — с привычными ссылка-
ми (но постараюсь, чтобы их количество не утомило
читателя). Некоторые считают, что мемуарам противо-
показано включение в текст полученного «из вторых
рук». Я так не думаю.
Итак, прежде всего о том, что представлял собой
наш институт. МГПИ — так сокращенно он назывался,
его организовали в 1933 году. Говорили еще «Горпед»
(городской педагогический), чтобы отличить его от
другого московского пединститута, наследника доре-
волюционных Высших женских курсов в Москве. Этот
институт, после революции называвшийся 2-м МГУ,
имел с 1930 года одинаковую с нашим аббревиатуру,
тоже МГПИ. «Г» означало там «государственный», хотя
таковыми являлись, само собой, оба высших учебных
заведения. Потом появилось еще одно отличие. В па-
мять о министре просвещения академике В.П. Потемки-
не, историке, дипломате и главном редакторе «Истории
В Москву! В потемкинский!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^птицеи
дипломатии», его имя присвоили городскому пединс-
титуту. Семья Потемкина не сочла это формальностью
и в 1949 году подарила художественно-графическому
факультету института до 70 картин и рисунков русских
и западноевропейских мастеров из коллекции, кото-
рую Потемкин собирал.
Кстати, другой МГПИ (получивший в конце концов
имя Ленина, «ленинский») также носил одно время имя
главы ведомства — наркома просвещения А.С. Бубнова
(при его жизни), пока наркома в 1938 году не арестова-
ли в числе прочих «врагов народа». Казалось бы, покой-
ному Потемкину такая участь не грозила, но — все ме-
няется — и «потемкинский» институт в конце концов
ликвидировали, слили с «ленинским», туда перешли все
преподаватели. Произошло это в I960 году, когда оче-
редной министр просвещения вдруг решил, что в Мос-
кве избыток пединститутов. Прямо так не говорилось,
в документах фигурировало бюрократическое словеч-
ко «упорядочение», да и вообще в то время принято
было все объединять и сливать, даже шутили — и пол
с потолком.
О «потемкинском» институте, о его недолгой, ме-
нее чем тридцатилетней истории написана книга1,
к ее созданию я причастен, консультировал автора.
Повторять все, что там есть, незачем. Стоит заметить,
что, несмотря на новизну присвоенного имени, ника-
ких ассоциаций с «потемкинскими деревнями» в свя-
зи с этим ни у кого не возникало. И когда студент Юра
Золотов придумал забавное, звучащее будто бы по-
французски еще одно название для института — «Кол-
леж нормаль Эм Ге Пюи», юмор мы оценили, но в слово
«нормаль», толкуемое по-русски, вкладывали смысл
1 ....................................
Чернова М.Н. История Московского городского
педагогического института им. В.П. Потемкина
(1933-1960). М„ 2004.
глава I
вполне серьезный: разумеется, наш институт нормаль-
ный «и даже более того».
Не чересчур ли я пристрастен? Но я не собираюсь
ставить наш «Коллеж нормаль» в один ряд с Царско-
сельским лицеем (такие сравнения, лестные для тех
или иных вузов, почему-то в мемуарной литературе
участились). Он не был подобием лицея даже по своему
устройству, мы ведь там не ночевали и не жили на пол-
ном пансионе; институту для москвичей не полагалось
иметь общежитие. Новые Пушкины, или хотя бы Де-
львиги и Кюхельбекеры из его стен тоже не вышли, что
тут поделаешь. В этом у ленинского пединститута пре-
имущество, он открыл дорогу созвездию «бардов», толь-
ко произошло это десятилетием позже, когда два инс-
титута слились. Мы-то могли знать лишь о средневеко-
вых бардах, исключительно из книг и лекций.
И все же, чтобы убедить читателя в справедливости
интуитивно высокой, но, думаю, не завышенной оцен-
ки потемкинского института, сошлюсь на отзыв препо-
давателя, который окончил истфак университета, рабо-
тал там, знал его изнутри. Тем ценнее его неординарное
сравнение МГПИ и МГУ — не рассуждение, а опять-таки
попытка выразить впечатление. С нашим ощущением
оно совпадает. Это взгляд на МГПИ одного из наших на-
ставников, археолога и этнографа М.Г. Рабиновича, из
его воспоминаний: «...Было тогда в Москве другое учеб-
ное заведение, несравненно меньших масштабов, [чем
университет], и чем-то очень симпатичное — Московс-
кий городской педагогический институт, в просторе-
чии — Горпед... Здесь работали многие опальные уче-
ные... Само по себе это обстоятельство не было решаю-
щим, но что-то неуловимое, не вполне казенное
в институтской атмосфере носилось»2.
2 ..........................................
Рабинович М.Г. Записки советского интеллектуала.
М., 2005. С. 247-248.
В Москву! В потемкинский!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
мсиней
у£птиЦеи
Тех, кого М.Г. называет в числе ученых, подвергших-
ся опале и «сосланных» в потемкинский, в том числе
историков С.Б. Кана, И.И. Минца, Э.Н. Бурджалова, «ссы-
лали» не одновременно и по разным причинам, это
действительно не главное. Я попытаюсь далее прояс-
нить, из чего именно складывалось «не вполне казен-
ное» в атмосфере потемкинского института. Возможно,
наверху он рассматривался как вуз второго сорта, пото-
му и был превращен в место «ссылки». Но это не сразу.
В первые послевоенные годы в потемкинском было
больше студентов, чем в ленинском. И обладал он неко-
торыми привилегиями. Например, раньше возобновил
выпуск институтской газеты-многотиражки (в период
войны вузовские газеты перестали выпускаться из-за
дефицита бумаги, она была нужнее для печати на
фронте). Газета потемкинского института называлась
«За педагогические кадры». На нее я далее сошлюсь,
кое-что приведу текстуально.
Нас не особенно смущало то, что институт не имел
общего здания, подобного заметным в столице здани-
ям старого МГУ на Моховой или ленинского МГПИ на
Малой Пироговке, зданиям, которые, помимо всего
прочего, принадлежали к числу памятников архитек-
туры XIX и начала XX вв. Увы, «дух» молодого сравни-
тельно с ними потемкинского института невозможно
было постичь через внешний и пространственный его
облик. Обычно в старых учреждениях он насыщен сим-
воликой и подсказывает нечто не только близкое, но
и значительное памяти историка много лет спустя. Но
в юности это ведь не так уж важно, сильнее действова-
ло на нас вполне зримое: новые занятия, новые люди,
студенты и преподаватели.
Пытаюсь сейчас представить, где что размеща-
лось — кафедры, кабинеты, и не могу вспомнить. Воз-
можно, дело в том, что из здания в Гранатном нас вско-
ре решили отселить; истфак переехал в Переведеновс-
глава I
кий переулок, но тоже ненадолго. В конце концов мы
обосновались в Давыдовском переулке, между станци-
ями метро «Комсомольская» и «Красносельская», снова
в здании школы предвоенной постройки. Должно
быть, школы пустовали, так как детей за годы войны
стало меньше. Да и кто стал бы тогда строить для инс-
титута специальное здание или выделять что-то более
архитектурно солидное, чем здания школ? Недалеко от
нас, в Гавриковом переулке, находился литфак. Кочева-
ли студенты, но и профессора тоже, так как им было
разрешено совместительство (одно время запрещен-
ное), и многие из них читали лекции также в МГУ
и в Литературном институте, созданном, чтобы обучать
молодые писательские дарования.
У нас на курсе, наверное, половину студентов или
около того составляли участники войны. Среди них
были офицеры, были и инвалиды, в том числе с тяжелы-
ми увечьями, потерявшие зрение, мы им по очереди по-
могали готовиться к занятиям и экзаменам. Смотрели
мы на них вначале снизу вверх, хотя попадались фрон-
товики не намного старше нас, пришедших со школь-
ной скамьи, тоже еще комсомольцы, например, в нашей
группе Володя Кириленков. Довольно скоро выясни-
лось, что и фронтовики не все на одно лицо. В партбюро
сочли неуместным (а может быть, нашли формулировку
покрепче) поведение Вадима Емельянова, не надевшего
в праздник свои боевые награды. Их у него было немало,
служил он на флоте. Его товарищ Лева Геллерштейн рез-
ко отчитал при всех другого фронтовика за хвастливо-
непотребное описание своего пребывания в Польше.
О председателе месткома Степовом ходили слухи, что
он торгует студенческими талонами на обед, и некото-
рые это видели. Напомню: в 1946 году был голод.
Случай со мной, в другое время невозможный: по
недоразумению кто-то из преподавателей принял и ме-
ня за фронтовика — из-за гимнастерки, купленной на
В Москву! В потемкинский!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
‘«синей
^птицеи
Преображенском рынке; в этой гимнастерке я на одной
из фотографий нашей, третьей учебной группы. Дру-
гой одежды, взамен износившейся, на рынке не на-
шлось. Среди только что окончивших школу преобла-
дали студентки, наша группа тоже была в основном дев-
чачьей — Соня Володарская, Лена Люцарева, Зоря
Стародубская, Ава Марфунина, Неля Зайденберг, назы-
ваю самых первых, с кем познакомился. Но и фронто-
вое поколение было разбавлено девушками. Наверное,
отсутствие в продаже необходимых вещей они ощуща-
ли больше, чем ребята. Выходили из положения по-вся-
кому, в том числе «подручными средствами». Иногда ка-
кие-то необычные их наряды давали повод для про-
звищ. Двух девушек прозвали «народоволками» за
жакеты из собачьей шерсти. Подразумевалось, вероят-
но, «хождение в народ» — до образования «Народной
воли», но такие детали мы знали еще не твердо. Ничего
обидного (или наоборот) в это наименование не вкла-
дывали, и оно быстро забылось. Нельзя не упомянуть
и непременные сатиновые шаровары — «наряд» для лю-
бых дел, помимо учебных.
Не хватало вещей, однако не замечалось и «вещизма»,
тема эта не занимала слишком уж большого места в раз-
говорах. Слово «стиляга» только появилось в конце на-
шего обучения; в натуральном виде мы молодых людей,
так окрещенных «Крокодилом», еще не встречали. И не
дошло еще до сознания, что борьба со «стилягами» при-
звана сформировать вместе с кинофильмами и прочи-
ми средствами промывания мозгов необходимый в хо-
лодной войне новый образ врага. Он и формировался
постепенно. Совсем недавно па параде Победы рядом
с советскими военачальниками стояли на трибуне мав-
золея Эйзенхауэр и Монтгомери. Теперь же совсем не
казалась невероятной новая, причем настоящая и, мо-
жет быть, более страшная война. Правда, что такое
атомная бомба, мы еще толком не знали...
глава I
Кое-кто получил по воле родителей, в согласии с до-
военной модой, «идейные» имена. У нас и на соседних
курсах учились, например, Энергия, Правда, Ленина,
Владилен, Владлен, но в общении эти имена упроща-
лись, Энергию звали Энкой, Ленину — Линой, Владиле-
на — Дилей и т.д. Еще одна примета времени — безотцов-
щина. У одних родители погибли на фронте, у других
были репрессированы — у Толи Ушакова, Жени Яковле-
вой, Лины Каминской, Гали Рябцевой, это далеко не все,
называю только студентов, входивших в наш круг.
Большинство студентов намеревалось в дальней-
шем преподавать в школе. Нацеливали на это и прово-
дившиеся внеучебные мероприятия, например, встре-
ча с творческим коллективом нового фильма «Сельская
учительница» во главе с постановщиком Марком Донс-
ким и исполнительницей главной роли Верой Марец-
кой (однако желающих после этого добровольно от-
правляться в деревню не нашлось). В самодеятельном
студенческом театре инсценировали «Педагогическую
поэму» Макаренко. В факультетской стенгазете «Исто-
рик» появилось однажды шуточное стихотворение
с недвусмысленным рефреном-приговором: «Кто не го-
дится в педагоги, тот, что поделать, аспирант».
В действительности это не могло быть делом лично-
го выбора. Рекомендовали старшекурсников для пос-
тупления в аспирантуру руководители спецсеминаров,
затем кафедры, но отбирало из рекомендованных парт-
бюро. Из студентов нашего курса в аспирантуру (исто-
рическую, педагогическую, философскую) попали
только фронтовики. На первое место ставилась партий-
ность плюс возраст и жизненный опыт. Есть данные по
всем факультетам за 1951 год: окончили институт
936 человек, из них 108 приняли в аспирантуру — про-
цент изрядный, позже он понизился3. Что же касается
з ........................................
ЧерноваМ.Н. Указ. соч. С.151.
В Москву! В потемкинский!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^птицеи
действительно добровольно избранного главного пред-
мета обучения — истории, то, по-моему, в этом выборе
никто или почти никто не разочаровался. Или не успел
разочароваться за время обучения. Из тех, кто поступал
в институт вместе со мной, только один студент ушел
после первого курса. Большинству учиться было инте-
ресно. Конкурс оставался высоким, из пятидесяти сту-
дентов, поступивших в институт через два года после
нас, в 1948 году, тридцать были медалистами.
О том, как сложились судьбы «аспирантов» и «педаго-
гов» по окончании института, распространяться не
буду. Одна из курсовых стенгазет на истфаке называ-
лась «За успех», но ирония в заголовке была минималь-
ной и относилась к настоящему, без какой-либо попыт-
ки заглянуть в далекое будущее. Скажу кратко: многие
выпускники потемкинского стали прекрасными учите-
лями, многие — учителями учителей, методистами, пре-
подавателями педвузов, авторами учебников для вы-
сшей и общеобразовательной школы, но немало оказа-
лось тех, кто к школе в дальнейшем не имел отношения.
Тогда еще не было принято внушать студентам ува-
жение к исторической науке, используя образы, био-
графии, афоризмы ученых-классиков. На истфаке не
было ни в коридорах, ни в кабинетах, ни в аудиториях
портретов Карамзина, Соловьева, Ключевского и тем
более зарубежных историков. Только ученым — не гу-
манитариям прощали их «немарксизм», украшая их
портретами соответствующие факультеты. Интерес
к истории возникал благодаря чтению, благодаря шко-
ле, у каждого по-своему. Потомственные историки сре-
ди нас почти не попадались (чаще родителями были
учителя разных предметов, но у меня, и не только у ме-
ня педагогов среди родственников не было — только
инженеры, врачи и экономисты). Главным фактором,
повлиявшим на выбор, стала война, ее ход и исход. Мы
были уверены, что историческая наука способна отве-
глава I
тить на все вопросы, что прошлое — ключ к понима-
нию настоящего, и заранее соглашались со словами
Маркса: «Мы знаем одну науку, науку истории... >. «Наука
истории» воспринималась как окно в мир. Вот почему
не отвратило от нее и то мерзкое, что происходило
в конце сталинского правления, чему мы были отчасти
свидетелями.
Описывая, может быть, хаотично начало нашей
взрослой жизни, я попытаюсь извлечь из памяти под-
робности приобщения к Истории, рассказать о тех,
кому мы этим приобщением обязаны. О преподавате-
лях, увиденных глазами студентов. В том числе глаза-
ми, наверное, не самого наблюдательного из них, хотя
и склонного к созерцательности, страшно застенчиво-
го и довольно наивного юноши, недавнего провинциа-
ла, каким я тогда был, решив посвятить себя историчес-
кой науке. Цель эта рисовалась мечтательно, вроде как
у пародийного персонажа Козьмы Пруткова, захотев-
шего «быть испанцем»: «Дайте мне мантилью, дайте мне
гитару, дайте Инезилью, кастаньетов пару...»
Себя я считаю, думается, с достаточным основани-
ем, историком-самоучкой. Так получилось. Не в том
смысле, что всем в профессии обязан только себе одно-
му. Просто не вышло обычной прямой линии: аспиран-
тура, заранее избранная и утвержденная тема диссер-
тации, научный руководитель, защита, тот или иной
институт как место работы, продолжение научных ис-
следований по плану, их обсуждение... Собственно,
главное, о чем я рассказываю, сводится к тому, как я стал
и остался историком, к попытке проследить эту изви-
листую линию становления профессионала средней
руки по исторической части.
Начало пути, вхождение в профессию вышло у ме-
ня нескладным. Предполагал я учиться в МГУ, и о том,
что в Москве есть другие вузы с соответствующими
факультетами, не имел понятия. Медалистов принима-
В Москву! В потемкинский!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицеи
ли без экзаменов, однако я долго не мог получить
школьный аттестат и медаль. Мое экзаменационное со-
чинение переслали на экспертизу(!) в областной центр
Чкалов (Оренбург). Возможно, подозрительным оно по-
казалось потому, что я один взял для сочинения труд-
ную тему «Художественные особенности драматургии
Чехова и Горького », между тем пьесы, о которых писал,
на сцене еще не видел. Но доцент пединститута Н.В. Из-
майлов — известный ученый-пушкинист из Ленингра-
да, зять академика С.Ф. Платонова, осужденный в нача-
ле 1930-х годов вместе с ним по «Академическому делу»,
о чем я, конечно, в то время не знал, — написал развер-
нутый отзыв, удостоверив, что сочинение самостоя-
тельное и заслуживает высшей оценки. Отцу, Соломону
Юльевичу Розенталю, заместителю начальника эвако-
госпиталя, этот отзыв показали, он его переписал.
Правда, в том, что я достоин золотой медали, сам я силь-
но сомневался, познания мои по физике и химии пяте-
рочными не были. Неудивительно, мы учились без
учебников и лабораторных опытов.
Но когда я, наконец, явился с документами в прием-
ную комиссию МГУ, оказалось, что лимит медалистов
на истфаке исчерпан. Сочувственно посоветовали по-
дождать год (но сдавать экзамены), или поступать в дру-
гой вуз. Я выбрал последний вариант, не задумываясь
о том, что предстоит по окончании МГПИ преподавать
в школе, к чему вовсе не стремился. Собственно, в при-
емной комиссии МГУ мне назвали два института, при-
ем в которые был гарантирован: городской педагоги-
ческий и историко-архивный, и почему я предпочел
тогда педагогический, объяснить не берусь. Вероятнее
всего, потому, что об историко-архивном услышал
впервые в жизни, а времени на раздумья не осталось.
Вообразить, что именно в этом институте буду спустя
много лет защищать докторскую диссертацию, в тот
момент я никак не мог.
глава I
Мне предстояло еще освоить пространство незна-
комой мне Москвы — не только в топографическом
смысле. Войну я провел в эвакуации, в Бузулуке — го-
родке за Волгой, ближе к Куйбышеву, хотя администра-
тивно он входил в состав Чкаловской области. Якобы
эвакуировали нас в первые дни войны из охваченного
пожарами Минска. Помню, как проезжали мимо горев-
шего как факел театра оперы и балета, где я недавно
слушал впервые в жизни оперу — «Русалку» Даргомыж-
ского. Слово «эвакуировали» не должно вводить в за-
блуждение, на самом деле это было бегство. С мини-
мальными шансами на спасение. Употреблять слово
«беженцы» запрещалось, чтобы скрыть масштабы на-
ших неудач первого года войны.
Шанс — счастливый, может быть, один из тысячи —
нам выпал не сам собой, конечно. Отец подхватил ка-
ким-то образом полуторку, она довезла нас — нашу се-
мью, семью папиного дяди Израиля и бабушку, почти
без вещей — до Орши. Не удалось взять маминых брата
и сестер с их семьями, они жили далеко от нас, и вто-
рую дочь папиного дяди Мусю, ее не было в это время
в Минске. Об их судьбе мы узнали лишь через несколь-
ко лет. Оршу, город и железнодорожный узел, тоже бом-
били, мы бомбежку пережидали, лежа ночью в откры-
том поле. Дальше долго шли по шоссе под палящим сол-
нцем. Пятеро взрослых, в том числе бабушка, и трое
детей. Трехлетнюю мою сестричку Дусю несли по оче-
реди на руках, отец тщетно взывал к водителям машин,
проносившихся мимо нас по направлению к Москве:
«Возьмите ребеночка!». Не мы одни шли, толпы людей.
Над нами пролетали немецкие самолеты, и никто не
был уверен в том, что они не откроют стрельбу или не
сбросят на нас бомбы.
Только в Смоленске беженцев стали грузить в товар-
ные вагоны, не сообщая, куда эшелон направится и ког-
да доедем. Узнали уже, переехав невообразимо длин-
В Москву! В потемкинский!
“‘Синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Я с сестрой Дусей. 1941
ный мост через Волгу и приближаясь к Бузулуку, но
и там выгрузили не всех. Оставшиеся в эшелоне про-
должали многодневный путь — в Казахстан и Сред-
нюю Азию. Осенью в Бузулук приехали из Москвы па-
пины старшие сестра и брат с женой, мои тетя Эся и дя-
дя Арон — инженер с тетей Верой — чертежницей,
стали работать на заводе, тоже эвакуированном в Бузу-
лук. Мама, Анна Исааковна, работала до конца войны
в госпитале, вместе с папой.
Почему мы не вернулись после войны обратно
в Минск? Легко догадаться. Никто из родственников
с маминой стороны не уцелел, все, и взрослые и дети,
были уничтожены в минском гетто. Известия об этом
стали приходить в ответ на наши запросы еще до окон-
чания войны. Такие же официальные сообщения полу-
чали в Бузулуке все еврейские семьи. Газеты и радио не
сообщали на эту тему ни слова.
На фоне общей беды, неизвестной нам еще в под-
робностях, но, как было уже ясно, — непоправимой,
случилось чудо, которое трудно было вообразить: дочь
папиного дяди Муся осталась жива. Студентка, она уе-
глава I
21
сз
2
о
п
X
а
хала на лето вожатой в заводской пионерлагерь. На-
чальство, узнав о войне, сбежало, а она привезла всех
детей к родителям в Минск. Когда в город вступили не-
мцы, она очутилась в гетто, но мама ее школьной под-
руги сумела купить и передать ей фальшивый русский
паспорт. Перекрасила ее для надежности в блондинку
и устроила кухаркой на стройпоезд, который направ-
лялся в Смоленскую область. Некоторое время Муся ра-
ботала в немецкой комендатуре, потом долго скиталась
по лесам и деревням в поисках партизан, пока ей не по-
мог связаться с ними один местный житель. Из комен-
датуры она унесла печать, немцы объявили ее (под пас-
портной фамилией Кисель) в розыск, развесили по де-
ревням фотографию. Поэтому партизаны ей поверили,
приняли в отряд. О том, что родители и младшая сест-
ра Анечка не погибли, она узнала, встретив совершен-
но случайно, уже после освобождения этой местности,
человека, который лечился у отца в Бузулуке.
со
я
о
ч
п
2
я
s
X
Г)
X
S
s<
Коллектив Бузулукского эвакогоспиталя.
Сидят в среднем ряду 2-й слева — папа, 1-я справа — мама. 1946
^синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Еще в Минске. 1938.............................................
Дом в Минске с нашей сравнительно большой ком-
натой, украшенной лепными купидонами по углам по-
толка, на них я взирал каждое утро, проснувшись, с бе-
лой кафельной печью, — в коммунальной квартире, ко-
нечно (мы там жили с 1936 г.), сгорел, как и все соседние
дома, вся улица выгорела, и после освобождения города
ее не восстанавливали. Сгорел и деревянный дом на-
против Дома правительства, в котором жила бабушка,
я оттуда в детстве смотрел демонстрации. А родствен-
ники со стороны отца еще в 1920-е годы переехали
в Москву и Ленинград. Из ленинградской родни дядя
Боря в первые дни войны ушел на фронт добровольцем
и вскоре погиб, тетя Люба умерла в блокаду. Выжила
тетя Доня. Дядя Леня, самый младший из ленинградс-
ких Розенталей, инженер-железнодорожник по образо-
ванию, воевал до конца войны (до войны он пытался
поступить в летное училище, но не прошел по зрению).
Если считать московскими старожилами 3% ны-
нешних жителей Москвы — потомков тех, кто прожи-
вал в Москве до революции, то я и сегодня, наравне
с громадным большинством москвичей, не старожил.
Тех, кто жил в Москве уже перед войной, и их потомков
глава I
больше, но это тоже меньшинство. И к этому меньшинс-
тву я не принадлежу. Однако думаю, что прожил в Мос-
кве срок достаточный, чтобы в конечном итоге созна-
вать себя москвичом, по новой-старой терминологии,
«коренным» жителем столицы.
В Москве меня приютила сначала семья тети, Рахи-
ли Исааковны Нисневич, единственной оставшейся
в живых маминой сестры, старшей, жившей с мужем
и двумя дочерьми — взрослой Галей и студенткой Изой
в Марьиной Роще, за Театром Красной армии. Потом
я ездил на занятия в Москву из Подольска, куда пере-
везли из Бузулука Архив Министерства обороны, где
работал отец как вольнонаемный, врачом. Ездил в Мос-
кву электричкой, запоминая названия станций: Щер-
бинка, Силикатная, Красный строитель, Бутово, Битца,
почти все они уже теперь в черте разросшейся Москвы.
И обучался в Москве всему необходимому, например,
как пользоваться городским общественным транспор-
том. А также остерегаться его, потому что в Бузулуке он
просто отсутствовал. И носить хотя бы для этого очки.
Слово «очкарик», которое ныне превратилось
в «брэнд» оптической фирмы, в Бузулуке имело только
презрительный смысл. Очевидно, действовала инерция
революционного и послереволюционного «в очках
и в шляпе». В столице такой смысл почти исчез, оставал-
ся разве что в обиходе тогдашних хулиганов, и то глав-
ным было «в шляпе». Но не в захолустье, куда нахлынули
во время войны пришельцы — «вакуированные» с непри-
вычно для местных жителей большим процентом «слу-
жащих», превышающим их долю в довоенном населе-
нии. И то часть их составляли ссыльные, в том числе не-
которые наши школьные учителя (не знаю, Н.В. Измайлов
в Чкалове тоже был ссыльным, или он вернулся после ла-
геря в Ленинград, и уже оттуда его эвакуировали).
Очками в Бузулуке я не пользовался, и не всегда мог
даже разглядеть то, что учитель писал мелом на доске,
В Москву! В потемкинский!
за синей
^дптицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
поэтому запустил математику, стал троечником и поп-
равил дело только к концу обучения, когда новая учи-
тельница, она же наш классный руководитель Антонина
Николаевна Шабалкина, догадалась пересадить меня за
первую парту. «Очкариков» в классе больше не было.
А в Москве в первый день своего пребывания чуть не по-
пал из-за близорукости под поезд метро, не выработался
еще автоматизм: где и насколько широко нужно шаг-
нуть. Впрочем, очки могли помочь только одному глазу.
Все же научился пользоваться всеми видами транспорта
довольно быстро — жизнь заставляла. Ближайшей к зда-
нию института в Гранатном была тогда станция метро
«Арбатская», и чтобы успеть к началу занятий, до Никит-
ских я добирался, с трудом протиснувшись в битком на-
битый троллейбус. За проезд не платил — ведь всего две
остановки. Зато в трамвае однажды попался — платить
штраф было нечем, но контролерша не отставала, при-
шлось идти с ней «домой », к тете. Было стыдно...
На первых порах я чувствовал себя в Москве челове-
ком без преувеличения дремучим. Домосковские мои
культурные впечатления — главным образом от чтения,
кино и особенно радиопередач. Не было у нас в Бузулу-
ке и патефона, осталось в памяти то, что слушал нака-
нуне войны: Лемешев, Утесов, Вадим Козин, Петр Ле-
щенко (отец привез пластинку из Литвы), песни Крас-
нознаменного ансамбля. В Бузулук приезжали из
Чкалова солисты эвакуированного туда ленинградско-
го Малого оперного театра Шапошников и Кильчевс-
кий, прекрасные певцы, но концерты — не спектакли.
Гастролировала какая-то украинская труппа, тоже из
эвакуированных, с классическим украинским реперту-
аром. Библиотек не было, только школьная. Для полно-
ты картины я бы добавил к этому оставленную хозяева-
ми огромную карту над кроватью, по которой я выучил
без особых усилий географию Европы; остальное дало
чтение Жюля Верна.
глава I
Постоянный звуковой фон — бодрые песни, их пели
маршировавшие по улицам красноармейцы, а позже
польские, затем чешские солдаты: в Бузулуке формиро-
вался корпус генерала Андерса и бригада, кажется, тог-
да полковника Свободы. В конце войны пленные не-
мцы устроили большой концерт самодеятельности для
персонала госпиталя, где работал отец, — в благодар-
ность за лечение, болели они главным образом желту-
хой. Запомнились исполнявшиеся ими не немецкие,
а неаполитанские песни. Возможно, исполнять родные
песни пленные не рискнули. Вот, пожалуй, и все.
Студенты-москвичи, даже эвакуированные, успели
до института увидеть и услышать больше. И прочи-
тать? — по-всякому, конечно, но в Москве имелись воз-
можности такие, о каких в Бузулуке можно было только
мечтать: домашние библиотеки, книжные магазины
и развалы, возможность посещать юношеский зал «Ле-
нинки» в здании Дома Пашкова — бывшего Румянцевс-
кого музея. Не все, но многие юные москвичи знали
оперную классику не в записи, как я, а «вживую». Рас-
сказывали мне о том, как родители водили их в Боль-
шой театр — до войны и как только он вернулся из эва-
куации. И драматические театры были уже им извест-
ны, и знаменитых артистов они видели в спектаклях
и концертах, а не только знали по именам и голосам, ус-
лышанным по радио.
Вот все это я стал осваивать лишь в студенческие
годы. Наверстал ли, судить не мне. Главным в этом «на-
верстывании» было чтение. И главной библиотекой ста-
ла Историческая библиотека, «Историчка», в Старосадс-
ком переулке. Денег было мало, иногда не хватало и на
еду, но книги стал покупать. Правда, чтобы их размес-
тить, имелась пока только этажерка. Театралом я не стал,
места по дешевым билетам из-за зрения мне не подходи-
ли, так что в театрах бывал, но не часто, чаще в концер-
тах. Ну и кино, само собой. А самое важное — институт,
В Москву! В потемкинский!
™синей
2^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
содержание лекций. Оно нередко подсказывало, что чи-
тать и смотреть, помимо обязательной литературы.
Кстати, самую первую в жизни историческую книж-
ку я прочитал в Минске, она называлась «Китайский
секрет», в белорусском переводе, что меня нисколько не
затрудняло. Уже взрослым я купил эту книжку в Москве
и убедился в верности первого впечатления. В детстве
я много раз ее перечитывал, так увлекательно, но и кра-
сочно, рассказывается в ней о разных эпохах, странах
и людях в связи с темой книги — разгадыванием секре-
та изготовления фарфора. Автор Елена Данько была
в двадцатые годы художником Ленинградского фарфо-
рового завода, оригинальные статуэтки ее работы я по-
том видел в музеях.
...Приведу, немного отвлекаясь от автобиографичес-
ких фактов, мнение современных ученых, изучающих
природу большого города и считающих, что у всех та-
ких городов есть нечто общее. Героиню одно время по-
пулярного у нас романа Теодора Драйзера «Сестра Кер-
ри», приехавшую в 1890-х годах из провинции в новый
Вавилон — Нью-Йорк, поразило здесь, но затем прими-
рило с ним «какое-то особенное равнодушие к челове-
ку». Американский исследователь Блэр А. Рубл соглаша-
ется с этим и, сравнивая два сложившихся на рубеже
XIX и XX вв. мегаполиса, Нью-Йорк и Москву, два города,
которые не были столицами двух государств, но интен-
сивно росли и развивались, приходит к парадоксально-
му, на первый взгляд, выводу: «особенное равнодушие
к человеку» ценно тем, что порождает «безразличие
к различиям», терпимость, свободу. Свободу для всех,
в том числе для проходимцев и честолюбцев.
Если замкнутые общины, небольшие города славят-
ся нетерпимостью к чужакам, это в Бузулуке я почувс-
твовал, то мегаполисы образуют пространство для раз-
нообразных контактов. И далее в книге выясняется, как
в эпоху индустриализации возникают и действуют эко-
глава I
Наша 3-я группа. Сидят слева направо: 3. Стародубская,
Н. Зайденберг.А. Марфунина.Л.Люцарева, В.Логинов.
Стоят: 3-й слева Т. Ушаков, С. Володарская, я. 1946.
В Москву! В потемкинский!
номические и социальные механизмы, приводящие
к тому, что нормой становится «вынужденная терпи-
мость» или «цивильность» как предпосылка и духов-
ный фундамент демократии4.
В годы студенческой юности на таком уровне абс-
тракции, в таких терминах я, конечно, не размышлял,
но теперь мне, профессионалу, выводы американских
коллег интересны по нескольким причинам. Во-пер-
вых, я сам изучал Москву, какой она была на рубеже
двух веков и позже, жаль только, что прочитал этот кол-
лективный труд уже после того, как моя книга вышла
в свет5. Во-вторых, первоначальный импульс к исследо-
ваниям истории Москвы получил я в МГПИ, институте,
не только располагавшемся в Москве, но созданном для
Москвы. В этом институте работали выдающиеся зна-
токи истории Москвы, о них я дальше расскажу. И, в-тре-
См.: Москва рубежа XIX и XX столетий. Взгляд
в прошлое издалека. М., 2004. С. 64-98.
Розенталь И.С. Москва на перепутье. Власть и об-
щество в 1905-1914 гг. М., 2004.
ысиней
2&птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
тьих, даже при аналитическом подходе к московской
проблематике не могу попутно не вспомнить, как сам
постепенно превращался из провинциала в москвича.
В силу всех названных причин параллель «Моск-
ва — Нью-Йорк» могу принять, но с оговорками. Ника-
кой демократией в Москве послевоенных лет не пахло,
два мегаполиса были теперь дальше друг от друга, чем
на рубеже веков. «Вынужденная терпимость»? Она ощу-
щалась в некоторой мере. Но если говорить не вообще
о москвичах, а о студентах и преподавателях, то эта
формула не годится, она «занижена».
Преподаватели „
..................Имеется до трехсот определе-
ний интеллигенции. Новей-
шее «определение» принадлежит историку Виктору
Шевырину, виртуозно сочиняющему иронические
и глубокие афоризмы в том числе на темы, так или ина-
че связанные с историей: «Российская интеллиген-
ция — та соль земли, которая всегда остается не солоно
хлебавши». Пожалуй, так и есть «в общем и целом». А ес-
ли конкретно и в частности?
Воспоминания о том, что нам дали наши преподава-
тели, что они могли и что не могли дать, тоже имеют от-
ношение к теме приспособления, адаптации, но в ином,
более сложном, чем в США, смысле. Сформировавшаяся
в России до революции 1917 года интеллигенция, ис-
ключая эмигрировавшую, должна была приспосабли-
ваться к правилам игры, которые устанавливала для нее
новая власть, унижая ее, уничтожая, используя и при-
влекая. Приспосабливаться нужно было и интеллиген-
ции, выросшей в советское время, ведь вся интеллиген-
ция считалась лишь второсортной «прослойкой».
Мне приходилось уже приводить малоизвестные,
но ценные, на мой взгляд, наблюдения «со стороны» —
эмигрантов «первой волны», тех, кто получил после
Второй мировой войны возможность сравнить старую
интеллигенцию, как они ее помнили, с новой, ранее им
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^^птицеи
не знакомой генерацией образованных людей из СССР,
с теми из этой генерации, кто направлен был на работу
за границу. Насколько эти наблюдения приложимы
к нашим преподавателям? Лидия Дан (сестра лидера
меньшевиков Ю.О. Мартова и жена Ф.И. Дана), чьи на-
блюдения я имею в виду в первую очередь, отмечала,
что очень выросло по сравнению с тем, что она знала,
национальное самосознание, и следствием этого яви-
лась «просто великодержавность». Заметила она также,
что в этой среде «классовые перегородки много выше
и непроходимее, чем в самых капиталистических стра-
нах» (очевидно, что прожив полжизпи в Европе и Аме-
рике, понятие «класс» Л. Дан употребляла уже не в мар-
ксистском толковании). И, наконец, очень важный мо-
мент: встреченные ею в США советские интеллигенты
были лишены «исконных черт прежней интеллиген-
ции — ни тебе народолюбия, ни рабочелюбия»6.
На поставленный вопрос я не могу дать однознач-
ный ответ: да, в точности такой была и наша вузовская
профессура; или же — нет, ничего подобного, она была
совсем другой. Можно целиком согласиться с тем, что
Л. Дан пишет о «классовых перегородках» в советском
обществе, и несомненно, что для работы за границей,
в ООН, публика соответственно отбиралась и инструк-
тировалась. Преподаватели обычных вузов, каким был
и потемкинский институт, составляли другой слой со-
ветской интеллигенции, но и он был неоднороден.
При всем том я не отказываюсь от сравнения с ин-
теллигенцией дореволюционной. Подспорьем могли
бы быть записи лекций, но тут требуется специальный
анализ, это, во-первых. А во-вторых... Я лекции акку-
ратно записывал, так как еще в средней школе, где в во-
6 ............................................
Из архива Л.О. Дан. Амстердам, 1987. С. 155. См.
также: Розенталь И.С. Интеллигенция в России //
Преподавание истории и обществознания в шко-
ле. 2001. № 1.С. 5-8.
глава I
31
енные годы учебниками нас почти не обеспечивали, Д
навострился записывать объяснения учителей с сокра- ™
щениями слов. Сохранить, однако, свои записи не су- §
мел (за несколькими исключениями). Те, кому я эти тет- »
ради давал, их не возвращали, а передавали другим сту-
н
гь
Ьа
дентам, и сам я их не настолько ценил, чтобы из-за них s
ссориться. Другие-то ценили, и понятно почему: вузов-
ские учебники только стали появляться, и это были
«кирпичи». Чуть позже появились более компактные
печатные курсы лекций профессоров ВПШ — Высшей
партийной школы, они рассматривались как некий
эталон, но это не оградило их авторов от очередной
идеологической «проработки» в конце 1940-х годов.
Итак, попробую обойтись без конспектов лекций.
И без развернутой оценки вклада каждого преподавате-
ля в науку, так как историографических задач я перед со-
бой ставить не могу. С известной долей условности мож-
но выделить две группы, так как входившие в них уче-
ные различались возрастом и внешностью. Немолодые
профессора и доценты (А. А. Фортунатов, Н.А. Гейнике,
П.П. Смирнов, В.Н. Дьяков, А.К. Бергер и другие) начина-
ли преподавательскую и научную деятельность до рево-
люции и были беспартийными. Этим, помимо возраста,
они отличались от сравнительно молодых историков,
как правило, членов партии (А.Н. Хейфеца, Е.А. Луцкого,
Е.И. Поповой, М.И. Гришиной, Ц.Г. Аронович).
То, что мы о тех и других тогда знали или о чем до-
гадывались, я постараюсь дополнить тем, что узнал
впоследствии. В частности, стало уже потом понятно,
почему в МГПИ, как и в других вузах, почти отсутство-
вало среднее по возрасту поколение, самые первые ис-
торики-марксисты из числа участников революции
и гражданской войны, окончившие раньше всех Инс-
титут красной профессуры («икаписты»). За немногими
исключениями их уничтожили в 1930-е годы, это были,
считал Сталин, якобы сплошь троцкисты. Взамен унич-
за синей
^^гтицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
тоженных и вернули к преподаванию в столичных ву-
зах дореволюционную, в прошлом либеральную про-
фессуру. Из наших профессоров раньше имели право
преподавать только в «периферийных» вузах В.Н. Боч-
карев, А.А. Савич, П.П. Смирнов, наверное, еще кто-то.
На рубеже 1920-х и 1930-х, когда фабриковалось «Акаде-
мическое дело», к гонениям на них и других историков
старой школы, «икаписты» приложили руку, обличая
«классового врага на историческом фронте». Потом на-
стала очередь тех же икапистов, «школы Покровского».
Мы должны были изучать два сборника статей с крити-
кой его исторической концепции. В критике участво-
вали и раскаявшиеся ученики Покровского, которых
пощадили.
Несмотря на все это, некоторые молодые наши пре-
подаватели не только позволяли себе (или им позволя-
ли?) использовать для научно-педагогических нужд до-
кументальные сборники, составленные историками-
«врагами народа», но давали их студентам. В библиотеках
эти книги нельзя было достать. Видимо, рассуждали
так: это источники, без них нельзя полноценно рабо-
тать в семинарах. Правда, перу составителей принадле-
жали вводные статьи, в библиотечных экземплярах их
выдирали, ну а в личных они оставались.
Хрестоматию по истории революционного движе-
ния в Западной Европе (ее составил Г.С. Фридлянд,
ученик Е.В. Тарле) получил я на время от И.А. Никити-
ной, читавшей курс новой истории. На третьем курсе
Ц.Г. Аронович дала мне для подготовки работы в ее се-
минаре (но предупредив, чтобы больше никому не да-
вал) сборник полицейских документов о крестьянском
движении в 1905-1907 годах, составленный С.М. Дуб-
ровским и Б.Б. Граве. Обоим этим историкам, чьи взгля-
ды после почти 20 лет лагерей и ссылки как бы закон-
сервировались, посчастливилось после смерти Стали-
на и реабилитации вернуться «из краев отдаленных».
глава I
3
А историка того же поколения И.И. Минца, которому Д
Т5
повезло еще больше — должностей он лишался, но ™
в края отдаленные не по своей воле не попадал, Граве §
и
как-то назвала (в разговоре с Ушаковым) «ванькой- “
встанькой». Минц нашему курсу лекции не читал, но из- g
гнанный после всех проработок в 1949 году из МГУ s
и секретариата «Истории гражданской войны» он при-
шел в МГПИ не рядовым профессором, а заведующим
кафедрой истории СССР.
Со слов тех, кто его слушал. Конечно, он хорошо
знал, о чем говорить можно и о чем нельзя. Тот факт,
что сам участвовал в гражданской войне, был комисса-
ром и пришел в ИКП в военном обмундировании, он
упоминал мимоходом, но у слушателей сложилось впе-
чатление, что сражался он в рядах Первой конной Бу-
денного. То ли говорил, то ли намекал. Но ясно, что в на-
чале 1950-х годов он никак не мог назвать истинное
последнее место своей военной службы (в 1920-1922 го-
дах) — 1-й конный корпус Червонного казачества, кото-
рым командовал расстрелянный в 1937 году вместе
с Тухачевским и другими высшими военачальниками
В.М. Примаков.
Главное для нас состояло в том, что лучшие препо-
даватели истфака были и остались настоящими про-
светителями божьей милостью. Я не пытаюсь их при-
украшивать. Хочу лишь показать, что они влияли не
только обширными знаниями и умением преподнести
материал, но и своим поведением. Старейшие из них,
немало повидав и испытав после революции, очень ста-
рались в конце своей карьеры «соответствовать» по час-
ти цитирования «классиков», хотя и в это время нахо-
дились охотники их уколоть немарксистским про-
шлым. Но переродиться они не могли. Юра Годер
вспоминает тех, кто, по его словам, внутренне противо-
речиво воспринимал существовавший тогда режим, —
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^^птицеи
В.Н. Дьякова, А.Ч. Козаржевского, А.Н. Ильинского7. Та-
кое восприятие явным образом и в большой аудитории
они, конечно, не показывали.
Не буду здесь описывать всех преподавателей. Не
в том дело, что преподававшие на последних курсах де-
лали это плохо и дали нам меньше, совсем нет, просто
впечатления, полученные раньше, в первые годы обуче-
ния, были самыми сильными.
Когда мы пришли в институт, кафедрой истории
СССР заведовал Павел Петрович Смирнов — первый
в стране ученый-историк, удостоенный Сталинской
премии. Сомневаюсь, чтобы Сталин нашел в 1943 году
время, да и желание читать не книгу, а представленную
рукопись(!) о русском средневековье (художественные
произведения соискателей на премию своего имени
Сталин, как известно, читал). Но, возможно, ему понра-
вилось название книги: «Посадские люди и их классо-
вая борьба до середины XVII века». Было ли это назва-
ние данью моде, как думал В.Б. Кобрин? Можно сказать
и так, но, вероятно, у автора был и известный расчет.
При том, что противоречащие схеме «классовой борь-
бы» факты в книге не скрывались, не затушевывались.
Например, союз посадских людей и бояр во время вос-
станий в Москве в царствование Алексея Михайлови-
ча8. Неизвестно, кто были эксперты в комиссии по Ста-
линским премиям. Историческую общественность пос-
тавили перед свершившимся фактом, дав Смирнову
премию без какого-либо предварительного публично-
го обсуждения.
О Смирнове мне сказали еще в приемной комиссии
истфака МГУ. Нам он читал курс истории СССР эпохи
феодализма (название условное, хронологически —
7 ...................................................
Чернова М.Н. Указ. соч. С. 139,140.
8 ...................................................
Кобрин В. Кому ты опасен, историк? М., 1992.
С. 174-175.
глава I
35
д
о
г»
□
О
Ja
и
о
и
г»
S
/777. Сми/тов. 1946
ДО XIX В.; кроме того,
сам он считал Киевс-
кую Русь рабовладель-
ческой). В МГПИ Смир-
нов пришел из Истори-
ко-архивного института, где преподавал с 1938 года.
В его истории он остался человеком-легендой. После
того, как в день охватившей Москву паники, 16 октября
1941 года директор института сбежал, Смирнов спас ин-
ститут от ликвидации, уже объявленной преподавате-
лям и студентам — без приказа, на основе лишь устного
распоряжения. Он сумел убедить тех, от кого это зависе-
ло и в НКВД, и в Комитете по делам высшей школы (ис-
торико-архивный был двойного подчинения), в том, что
институт должен быть сохранен, и добился возобновле-
ния занятий. Один из приведенных им доводов: «...Мое
мнение такое, что Институт можно и должно восстано-
вить, как восстанавливают Гор. Пед.». То есть об МГПИ он
знал достаточно много еще до того, как туда перешел.
В ноябре он был назначен временно исполняющим
обязанности директора Историко-архивного институ-
та и оставался им до мая 1942 года. Мало того, что как
беспартийный он не подлежал утверждению в руково-
дящей должности на постоянной основе, к этому он
и не стремился. В его личном деле значилось кое-что
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
похуже: два ареста и ссылка в Ташкент (еще в период
гражданской войны он проходил по делу «Националь-
ного центра» как член киевского отдела). Такие «изъяны
в биографиях» имела, как пишет историограф Истори-
ко-архивного института Т.И. Хорхордина, добрая поло-
вина преподавателей9.
В лекциях Смирнова на нас, первокурсников, про-
извела сильное впечатление самостоятельность его
взгляда на известных исторических деятелей и на яв-
ления, трактовавшиеся одинаково и однозначно в шко-
ле, в книгах и в кинофильмах. Пусть материал был не
«актуальным», но это воспринималось как некоторое
сопротивление всеобщей унификации мысли. Прямо
не полемизируя с расхожими представлениями, про-
фессор приводил факты, доказательства, как бы рас-
суждая вместе с нами. Впервые мы узнали, что Алек-
сандр Невский — не только победитель шведов и «псов-
рыцарей», узнали о его отношениях с новгородцами
и с Золотой Ордой. Узнали, что, кроме оценки обще-
ственного строя Киевской Руси в многократно переиз-
дававшейся монографии академика Б.Д. Грекова, есть
и другие точки зрения.
Сохранились бы записи лекций, я бы мог сравнить
их с впечатлением студента Историко-архивного инс-
титута, слушавшего П.П. Смирнова в том же 1946 году,
что и мы. На свидетельство этого неназванного бывше-
го студента, своего коллеги, ссылается В.Б. Кобрин: П.П.
«так говорил со студентами об Иване Грозном, что они
9 ............................................
Сгл.: Хорхордина Т.И. Корни и крона: Штрихи к пор-
трету Историко-архивного института (1930-1991).
М., 1997. С. 66-75. П.П. Смирнову здесь ошибочно
приписана «удивительная сказка», которую он
якобы распространял, о роли Сталина в его судьбе.
В дневниковой записи К.И. Чуковского со ссылкой
на рассказ Б.Н. Делоне говорится о ленинградском
историке И.И. Смирнове (см.: Чуковский К. Днев-
ник. 1930-1969- м., 1997. С. 457).
глава I
3
холодели от ужаса: не перед деяниями царя, а перед воз- Д
можной судьбой профессора». Этот студент — по-види- g
мому, Б.Г. Литвак, сам рассказавший позднее, как на за- §
и
седании студенческого кружка П.П. отчитал его за вое- “
хваление в своем реферате «этого изверга», который g
«залил кровью страну»: «нужно было видеть побледнев- s
шее лицо П.П. и дергающуюся верхнюю губу с аккурат-
но подстриженными усиками». У меня осталось в памя-
ти, что в лекции о правлении царя Ивана П.П. цитиро-
вал записки опричника Генриха Штадена. Как раз по
запискам Штадена подготовил реферат Литвак. И еще
Литвак запомнил слова профессора: «Если вы хотите
стать настоящими историками, вы должны помнить,
что верховной власти чаще всего достигают подонки
и мерзавцы!»10.
Возникали ли и у нас, слушавших Смирнова в МГПИ,
параллели с современностью? О себе сказать с уверен-
ностью не могу, но «аллюзий» в лекциях не было. Вос-
хищения средневековым террором тоже. В сентябре
1946 года только появилось постановление ЦК, в кото-
ром поднимались на щит Иван Грозный, Малюта Ску-
ратов и вместе с ними «прогрессивное войско оприч-
ников», искаженно якобы показанное кинорежис-
сером Эйзенштейном «в виде шайки дегенератов
наподобие американского Ку-клукс-клана». Историки
переварить постановление еще не успели. 24 февраля
1947 года Сталин внушал те же идеи еще подробнее
Эйзенштейну и исполнителю роли Ивана Грозного
Черкасову, но книга воспоминаний Черкасова с изло-
жением сталинских откровений вышла в 1953 году.
У меня есть и эта книга, и вынужденно «исправленное»
издание 1949 года «Хрестоматии по истории СССР» для
ю...........................................
ЛитвакБ.Г. Заметки на полях книги Т.И. Хорхорди-
ной «Корни и крона» //Археографический ежегод-
ник за 1999 год. М., 2000. С. 248-249.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
учителей, я им пользовался в школе. Документов об
опричнине в разделе, составленном М.Н. Тихомиро-
вым, там уже нет.
Бессмысленно гадать, что бы говорил П.П. об Иване
Грозном, проживи он дольше. Пример академика
С.Б. Веселовского здесь не подходит, лекций Веселовс-
кий не читал и писал свои исследования опричнины
«в стол ». Уверенность Кобрина, пусть и не видевшего
П.П., в том, что «он был смелым и честным человеком»,
подтверждается всем, что я знаю. И его коллегами. Они
отмечали (в 1947 г.) характерное для научных трудов
Смирнова дерзание, способность ставить острые воп-
росы, его почти юношеский пыл, не охлажденный го-
дами (Н.В. Устюгов).
Как будто противоречит всему сказанному выше
письмо А.М. Панкратовой в ЦК ВКП (б) (май 1944 г.). Она
возмущалась мнением Смирнова, высказанным в кругу
коллег: историкам следует отказаться от классового
подхода и «реабилитировать» русских царей, действо-
вавших в интересах укрепления и расширения Россий-
ской державы. Обосновывал он это изменением стоя-
щих перед страной политических задач, ссылался на
Великую Отечественную войну11. Сказывалась советс-
кая выучка в обосновании предлагаемой «реабилита-
ции» прежде всего политическими задачами, но Смир-
нов был, несомненно, искренен, он не выполнял пред-
писание свыше, но скорее его предугадывал — с большим
опережением. И вряд ли он имел в виду всех царей без
исключения.
Свидетельство профессора А.А. Савича: Смирнов
«творил в процессе чтения» лекций. Так оно и было.
И ученикам он рекомендовал не пользоваться конспек-
том: «пусть он будет перед глазами или в боковом кар-
11........................................
Историк и время. 20 — 50-е годы XX века. А.М. Пан-
кратова. М., 2000. С. 233.
ватели
глава I
3
мане, но пусть слово будет живым словом»12. Выслушав Д
мой ответ на экзамене в первую нашу сессию, после 2
первого семестра, П.П. неожиданно для меня сказал §
одобрительные, причем не пустые слова по поводу
особенностей моего ответа; я был обрадован и сму-
щен. Мы были последними студентами, слушавшими
Смирнова. Свой курс он не дочитал, остановился на
реформах Петра I. Перед тем, как лечь на операцию, со
всеми нами попрощался. Было ему 65 лет, операция,
которую делал известный хирург Юдин, его не спасла.
Хоронили П.П. в апреле 1947 года — первые похороны
в моей жизни. По словам М.Г. Рабиновича, на кафедре
истории СССР и после смерти Смирнова «дух оставал-
ся прежним», благодаря, в большой степени, исполняв-
шему обязанность заведующего кафедрой Петру Ива-
новичу Кабанову.
Ровесником Смирнова был профессор Александр
Алексеевич Фортунатов, декан факультета (после
А.Г. Вигдорова, отца писательницы Фриды Вигдоровой,
известной особенно записью позднейшего судилища
над Иосифом Бродским). Какое-то сходство между
Смирновым и Фортунатовым я почувствовал, когда од-
нажды увидел их обоих сиротливо сидящими у дверей
партбюро, дожидаясь, пока их примут (кажется, в связи
с избирательной кампанией). А так и внешне, и по ма-
нере поведения и преподавания они были разные.
Смирнов был суховат, хотя и разнообразен в изложе-
нии. Фортунатов — артистичен, и уже одно то, что он
мог появиться перед студентами в бархатной тужурке
с бантом на груди, указывало на его неординарность,
иной стиль, иную манеру общения. Читал он два пред-
мета — историю средних веков и историю педагогики.
12........................................
Козлов В.Ф. Материалы заседания ученого совета
МГИАИ, посвященного памяти профессора
П.П. Смирнова //Археографический ежегодник за
1980 год. М„ 1981. С. 243-244.
засиней
^^птиц
ей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
•Ли4. Фортунатов. 1948.......
О семье Фортунатовых,
среди которых было много
видных ученых, я узнал поз-
же из воспоминаний истори-
ка и краеведа Н.П. Анциферо-
ва, образцово подготовлен-
ных к изданию А.И. Добкиным (книга не могла вместить
весь текст рукописей Анциферова, но то, что вынуж-
денно опущено, вкратце пересказывается, а примеча-
ния и именной указатель — настоящий кладезь инфор-
мации)13. Анциферов знал Фортунатовых с детских лет,
это семья, пишет он, «ставшая для меня родной». Сказа-
но там и о тех двух братьях, которые преподавали впос-
ледствии и до конца жизни в МГПИ, — историке Алек-
сандре Алексеевиче и психологе Григории Алексееви-
че. Некоторые приводимые далее сведения я почерпнул
из этой книги.
В Московском университете Александр Фортунатов
учился у А.А. Кизеветтера и Р.Ю. Виппера, специализи-
ровался по всеобщей истории и с 1912 года был приват-
доцентом университета. Преподавал еще в гимназиях,
в народном университете Шанявского, в других учеб-
ных заведениях, в 1923 году защитил докторскую дис-
13-
Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. М.,
1992.
глава I
41
Автограф А А. Фортунатова. 1920
Преподаватели
сертацию. По-видимому, интересы его все более сдви-
гались в сторону педагогики и истории школы, начи-
ная с древности и средневековья. В 1920-1924 годах он
руководил любительским «Подвижным театром» при
созданной известным педагогом С.Т. Шацким Опыт-
ной станции Наркомпроса в Калужской губернии. Те-
атр поставил и показал в селах губернии множество
пьес классического репертуара, инсценировки лите-
ратурных произведений и новые пьесы, написанные
самим Фортунатовым, в том числе «Болотников»
и «Четырнадцатое декабря», текст их частично уцелел,
эти материалы хранятся в Историческом музее14.
Лекции у нас по истории средних веков Фортунатов
нередко «оживлял» подробностями, которые, по его
словам, могут пригодиться учителю на уроках. Правда,
иногда это были довольно пикантные подробности,
14..........................................
Коган Э. «Подвижной театр» // Прометей. Т. 4. М„
1967. С. 406-414.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
пенней
^^птицеи
студентам, разумеется, интересные, но не очень подхо-
дившие для преподавания тогдашним семиклассни-
кам. Сказывался, видимо, опыт просвещения взрос-
лых. Иногда он иллюстрировал те или иные сюжеты
пением, исполняя или скорее напевая арии из опер, на-
пример, песню Варяжского гостя из оперы Римского-
Корсакова «Садко» «О скалы грозные дробятся с ревом
волны...» — выразительнее о норманнах (варягах) дей-
ствительно не скажешь.
Больше никто из преподавателей по примеру Фор-
тунатова петь на лекциях не пытался. Читали стихи,
это бывало нередко, читали наизусть и филологи, и ис-
торики, и за то им низкий поклон. В.Н. Дьяков читал
стихи древнеримских и древнегреческих поэтов на
языке оригинала и тоже наизусть. Теперь задумываешь-
ся: можно ли оценивать цитирование как всего лишь
методический прием — подкрепить доходчивым мате-
риалом что-то более важное? И только ли так эти стихи
воспринимались? Пожалуй, многое зависело от препо-
давателей.
Например, на лекции по истории государства
и права из уст профессора Ладыженского я впервые ус-
лышал отрывок из стихотворения А.К. Толстого «По-
ток-богатырь», язвительное изображение нового, поре-
форменного суда, увиденного якобы проснувшимся от
многовекового сна древнерусским богатырем. Слуша-
ется дело о целом букете совершенных преступлений,
причем «несомненны и тяжки улики» (подсудимый
«отца отравил, пару теток убил, взял подлогом чужое
именье» и т. д.), но все кончается оправдательным вер-
диктом присяжных.
...И присяжные входят с довольным лицом.
Хоть убил, говорят, не виновен ни в чем.
Тут платками им слева и справа
Машут барыни с криками «браво!»
ватели
глава I
4
Цитировал Ладыженский и место из «Современни- Д
ков» Некрасова об адвокатской речи, как излагал эту g
речь несомненный преступник, также оправданный: §
И, содрав гонорар неумеренный,
Восклицалмой присяжный поверенный:
«Перед вами стоит господин
Чище снега альпийских вершин!»
Не могу точно вспомнить, как прокомментировал эти
заинтересовавшие нас отрывки профессор. Одно из
двух: или в том смысле, что таков «буржуазный» суд,
или что автор стихотворения — реакционер, не спо-
собный понять прогрессивность гласного суда при-
сяжных по сравнению с дореформенным. Правда, еще
студентом я приобрел (и храню до сих пор) книгу вос-
поминаний В. Вересаева, там есть очерк-миниатюра
о знаменитом адвокате Федоре Плевако. Отталкиваясь
от того же отрывка из стихотворения Алексея Толсто-
го, Вересаев дает понять в чем состояла тактика Плева-
ко — в его искусстве добиваться оправдания обвиняе-
мых в делах, казалось бы заведомо проигрышных. Не-
названный собеседник Вересаева восхищается этим
искусством, основанным на знании психологии мос-
ковского обывателя. Получился очерк нравов; позиция
писателя впрямую не выражена. Так что и в этом слу-
чае я понял, что возможно смотреть на одно явление
с разных сторон.
В студенческое время, при Сталине, когда никаких
оправдательных приговоров советская судебная прак-
тика не допускала, уже по этой причине полагалось ду-
мать, что сатира Алексея Толстого обличает лишь его
эпоху, превратившуюся благодаря Великому Октябрю
в «проклятое прошлое». Сейчас на ум приходят свежие
примеры суда присяжных, и они в который раз доказы-
вают, что классика бессмертна. Чем не тема для иссле-
дования — с учетом, конечно, совсем иного контекста?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’« синей
^^птицеи
Так стихи малоизвестного мне до института А.К. Тол-
стого, включая «Историю государства Российского...»
и «Сон Попова», надолго стали моим любимым чтением.
Работая учителем, я взял однотомник Толстого даже
в пионерский лагерь, где его кто-то из детей старшей
группы, послушав меня, благополучно умыкнул. На
уроках и в лекциях для учителей я цитировал тексты
и А.К. Толстого, и Н.А. Некрасова (в том числе также ус-
лышанное впервые в институте стихотворение «Еще
тройка» — о том, как в сопровождении «жандарма с уси-
щами в аршин» отправляется в ссылку, «куда Макар те-
лят гоняет», молодой преступник, задумавший то ли
«разрушить государство», толи «исправника побить»).
И песню Варяжского гостя, без пения, разумеется, ци-
тировал...
Александр Алексеевич любил музыку, и нередко —
мы знали — посещал по окончании занятий консерва-
торию, между тем после концертов ему приходилось до-
бираться до Лосинки по Ярославской дороге, где он жил
с середины 1920-х годов в им же построенном доме
(Ушаков помнит, как ездили туда сдавать А.А. зачет, у ме-
ня это не запечатлелось). Наверное, отсюда, от связы-
вавших историю с литературой лекций (конечно, и от
школьных уроков литературы тоже, и от любви к чте-
нию, само собой) любовь к искусству художественного
слова, наслаждение, испытанное не раз на концертах
Дмитрия Журавлева, Игоря Ильинского, Ираклия Анд-
роникова, Сурена Кочаряна, Сергея Юрского...
В одной из лекций Фортунатов рассказал между
прочим, что магистраты немецких средневековых го-
родов, озабоченные неимоверной грязью на улицах,
в которой иногда тонули лошади с кладью (нечистоты
и прочее бюргеры выбрасывали и выливали прямо из
окон своих домов), приняли здравое решение: учредить
должность ответственного за чистоту. И привел наиме-
нование должности: Dreckmeister.
глава I
4
Прошло несколько дней. Студенты, столпившиеся Д
вокруг свежего номера факультетской стенгазеты «Ис- g
торик», хохотали над помещенной там карикатурой. §
и
Художник изобразил молодых людей, с унылым видом ®
выстроившихся в очередь к бравому человеку в фар- г»
туке, который черпал совковой лопатой из бочки s
и вкладывал каждому ее содержимое в открытые че-
репные коробки. Узнать человека в фартуке не состав-
ляло труда, но имелась и подпись: «Дрекмайстер Фор-
тунатов». Александр Алексеевич посмеялся со всеми.
Художник стенгазеты Саша Говоров был его любимым
студентом.
Кончилось все плохо, и не из-за карикатур. Накану-
не госэкзаменов Говорова арестовали. Он был участни-
ком войны и считался «правильным» комсомольцем.
Например, в институтской многотиражке он возму-
щался трофейным фильмом «Девушка моей мечты»;
фильм пользовался бешеным успехом, а смысл замет-
ки, насколько помню, заключался в том, что такие кар-
тины вдохновляли фашистов, и им не место на советс-
ком экране (ни Говоров, ни мы не могли понять, почему
таким фильмам открыта зеленая улица; просто власти
хотели, раз достались трофеи, вытащить побольше де-
нег из кошельков граждан). Настучала на Говорова сту-
дентка, которой он имел неосторожность показать
свою тетрадь, она тут же отнесла ее в партбюро, и в пи-
саниях Говорова нашли «антисоветчину». Фортунатов
как декан должен был выступить перед студентами
и каяться в притуплении бдительности. Вскоре после
этого он умер.
Продолжал преподавать в институте Г.А. Фортуна-
тов, психолог. Внешне он был не похож на старшего
брата. Преподавал еще долго, потом и в ленинском инс-
титуте после слияния с ним потемкинского. Его лек-
ции изобиловали примерами «из жизни», он их все вре-
мя обновлял, ведь студентов интересовала не столько
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
‘“синей
^^птицеи
теоретическая, сколько прикладная психология. Как
старейший преподаватель он был награжден орденом
Ленина. Но предпочел остаться доцентом.
Память у него была феноменальная, и он призна-
вался, что ему самому от этого тяжело: какой-то совсем
не нужный факт или номер телефона застревают в па-
мяти навсегда. И даже шведский язык, изученный спе-
циально для заграничного путешествия еще студентом
Петербургского университета, до революции (путешес-
твовал вместе с Анциферовым), он без больших усилий
вспомнил спустя десятки лет, когда вдруг знание этого
языка понадобилось. Нина Вощинникова рассказала,
как, будучи уже учительницей, встретила Григория
Алексеевича в метро и пока раздумывала, «обнаружить»
ли себя, он поздоровался первым и назвал ее фамилию.
Носил он очки, но глаза его как буравчики пронизыва-
ли насквозь. Как-то студенты обступили его после од-
ной из лекций и попросили определить основные чер-
ты их характеров. Григорий Алексеевич охотно согла-
сился. И сделал это безошибочно.
Слово «москвоведение» еще не придумали, но курс
истории Москвы, необходимый в городском пединсти-
туте, читал нам настоящий «москвовед», профессор Ни-
колай Александрович Гейнике, редактор последнего
дореволюционного путеводителя по Москве, в 1990-е
годы переизданного, создатель, говоря словами Анци-
ферова, «московской школы экскурсионистов». Позд-
равляя Гейнике с 70-летием, Анциферов писал о его
«изумительном мастерстве нахождения и показа „мик-
роландшафтов"». И о том, что он «историк-реалист»,
♦умеющий любить старину без всякой идеализации, во
всей ее конкретности (вещественности)»15.
Колоритную грузную фигуру Гейнике — всегда
в гетрах и тяжелых башмаках — вспоминают все, кто
Анциферов Н.П. Указ. соч. С. 470.
глава I
у него занимался. В связи со своим лекционным кур-
сом он проводил экскурсию вокруг Кремля, и тут-то
студенты воочию убеждались в том, как важно — что
и имел в виду Анциферов — найти единственно верную
точку наблюдения, откуда следует непременно смот-
реть на памятник архитектуры, например, на башню
Кремля — от этого зависит и объем увиденного, и дета-
ли, и общее впечатление. Это профессиональная сторо-
на. Но вот другая грань личности профессора: иногда
он оплачивал из своих средств экскурсионные поездки
студентов! А газета «За педагогические кадры» сообща-
ла нам, что профессор Гейнике недостаточно активен
на занятиях семинара по изучению истории партии.
На наше отношение к профессору это не повлияло.
Согласно сведениям Московского охранного отде-
ления за 1910 год, педагог Гейнике был тогда видным
представителем РСДРП в Москве. У меня эта информа-
ция вызывает сомнения. Полиция собирала тогда ком-
промат на Комиссию по устройству образовательных
экскурсий для народных учителей (в том числе за гра-
ницу), Гейнике был товарищем председательницы ко-
миссии графини В.Н. Бобринской, тогда члена кадетс-
кой партии. На нее, несмотря на титул и связи, тоже ве-
шали по поводу этого дела — экскурсий — всех собак.
Но даже если бы членство в РСДРП было правдой, в ста-
линское время такой факт биографии не мог защитить
профессора от обвинения в аполитичности.
Уже в 1954 году в США вышли воспоминания эмиг-
ранта, видного деятеля партии эсеров Марка Вишняка,
которому довелось быть в январе 1918 года секретарем
разогнанного большевиками Учредительного собра-
ния. В этой книге я совершенно неожиданно наткнулся
на имя Гейнике. Нашего в будущем профессора автор
книги вспомнил вне всякой связи с борьбой против са-
модержавия или с политикой вообще. Впрочем, со сво-
ей собственной партийностью Вишняк определился
Преподаватели
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
шсиней
^^птицеи
только в 1905 году, а с Гейнике судьба его свела за не-
сколько лет до этого.
Согласно свидетельству Вишняка, летом 1902 года,
когда он учился в Московском университете, Гейнике —
«представительный студент-филолог, намного нас
старше» предложил отправиться путешествовать по
Волге и Кавказу. Откликнулись семеро — студенты
и гимназист, в семье которого инициатор путешествия
подрабатывал репетиторством. План был хорошо про-
думан, видимо, у Гейнике уже имелся такого рода опыт.
Собрали по 65 руб. на человека, останавливались у зна-
комых и родственников, все путешествие заняло 6 не-
дель (хватило десяти рублей с небольшим на неделю).
Предметом постоянных шуток, сообщает Вишняк,
была «тучность Гейнике», и сам он охотно подшучивал
над собой16.
Здесь одна ошибка: Гейнике — историк, а не фило-
лог, окончил он, как и все историки в то время, истори-
ко-филологический факультет, это Вишняк, учивший-
ся па юридическом факультете, забыл. Гейнике умер
в 1955 году, то есть через год после издания воспомина-
ний Вишняка, о существовании которых он не подоз-
ревал также, как и мы. Удивительно: мы почти повтори-
ли описанный в воспоминаниях маршрут полвека
спустя. Об этом походе я еще расскажу.
В воспоминаниях Вишняка есть и другие интерес-
ные факты, связывающие начало и середину века. Со-
общается, между прочим, о том, как он выступал в юри-
дической секции студенческого историко-философс-
кого общества, душой которого был С.Н. Трубецкой,
с докладом «Главные течения еврейской общественной
мысли второй половины XIX в.». Его оппонентами, а ско-
рее содокладчиками были адвокат О.Б. Гольдовский,
16.........................................
ВишнякМ Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954.
С. 61-65.
глава 1
муж писательницы Р.М. Хин (и масон, что я выяснил
впоследствии, изучая своеобразие масонства начала
века в России), и... 24-летний преподаватель истории
В.П. Потемкин17 — будущий министр просвещения
РСФСР. В ту пору он уже был социал-демократом, но
большевиком стал только в гражданскую войну, когда
познакомился на Южном фронте со Сталиным.
Еще о профессорах из «первой группы». Историю
древнерусской литературы, соприкасавшуюся хроно-
логически и по своему содержанию с курсом П.П. Смир-
нова, читал нам в течение одного семестра Сергей Кон-
стантинович Шамбинаго, и, видимо, мы тоже оказались
последними его студентами. Он был очень стар, с об-
висшими щеками, иногда казалось, что засыпает. Что-
бы взбодрить профессора, ему задавали «провокацион-
ные» вопросы (случалось такое и у нас, и в Литератур-
ном институте, где он также преподавал). Например:
«Сергей Константинович, а какой перевод „Слова о пол-
ку Игореве" лучший?» Ответ следовал незамедлитель-
но: «Конечно, мой!». Запомнилось, как он говорил сту-
дентам: «Вы испорчены кинематографом!» — вероятно,
хотел упрекнуть их в том, что они недостаточно чита-
ют и невнимательны. Предмет свой излагал, никуда не
заглядывая. Всем, почти не спрашивая, ставил зачет.
Вот и все, что я помню (о содержании лекций не гово-
рю), но последующий рассказ, не основанный на лич-
ных впечатлениях, а лишь «в связи» и «по поводу», мне
кажется, уместен.
Представить старого профессора сравнительно мо-
лодым еще ученым, когда друзья называли его «Шамби»,
помогла мне много позже неожиданная находка. И не
где-нибудь, а совершенно случайно в собственной биб-
лиотеке. Как-то я взял с книжной полки когда-то само-
дельно (не мною) переплетенный сборник с пожелтев-
17.......................................
Преподаватели
Там же. С. 73.
’“синей
^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
шими страницами, предполагая, судя по титульному
листу, что там новеллы Мериме. Но, полистав, обнару-
жил, что это так называемый конволют: прежний обла-
датель сборника соединил под одним переплетом не-
сколько малоформатных дешевых изданий типа «Биб-
лиотеки „Огонька11». Сброшюрованы они были
в обратной хронологической последовательности. Сна-
чала «Кармен» Мериме издания 1927 года, потом «Пору-
чик Густль» Шницлера — 1923 года, потом повесть и рас-
сказ из античных времен Валерия Брюсова — 1917 года.
И в самом конце — «Слово о полку Игореве. Редакция,
перевод и объяснения прив.-доц. С.К. Шамбинаго»,
книжка, изданная в 1912 году в Москве издательством
«Польза», то есть для относительно широкого читателя.
Нашелся и второй конволют, явно того же владель-
ца, составленный из таких же малоформатных книжек
1920-х годов, кончая 1929 годом: Мопассан, Стендаль,
Вольтер, Марк Твен, негритянские юморески, Вера Ин-
бер, пародии Архангельского.
И еще одна ниточка. Изучая историю дореволюци-
онных клубов, я узнал, что Шамбинаго был деятельным
членом Московского литературно-художественного
кружка — клуба творческой интеллигенции. Кружок
размещался на Большой Дмитровке, там, где сейчас на-
ходится Генеральная прокуратура. Возглавлял это за-
метное в Москве сообщество литераторов, артистов,
художников, ученых сначала Сумбатов-Южин, затем
его сменил Брюсов, а библиотечную комиссию, зани-
мавшуюся пополнением библиотеки, Шамбинаго. В ко-
миссию входили также писатель В.В. Вересаев, историк
Ю.В. Готье, философ Л.М. Лопатин и другие известные
деятели культуры. Журнал кружка, к изданию которого
приступили в 1913 году, информировал, между прочим,
что библиотека кружка — «одна из наибольших и заме-
чательных в Москве», в ней «немало книжных редко-
стей» и в том числе экземпляр первого издания (1800 г.)
глава I
5
«•Слова о полку Игоревен с многочисленными замена- П
тз
НИЯМИ на ПОЛЯХ18 (рукописный сборник СО «'Словом» ИЗ 2
Спасо-Ярославского монастыря, как известно, погиб §
в московском пожаре 1812 года). ®
Не мне судить о сравнительных достоинствах пере- о
водов «Слова». С точки зрения неспециалиста, перевод s
Шамбинаго — серьезная и добротно выполненная ра-
бота. Думаю, и членение текста с заголовками, прина-
длежащими переводчику, — прием допустимый, чита-
телей не из ученой братии он должен был привлечь
и помочь им в освоении текста. Просветительная цель,
а она здесь несомненна, достигалась не ценой сниже-
ния научности, но ясностью предисловия и коммента-
риев. Подробно о Шамбинаго, ученом и человеке, рас-
сказывает в недавно вышедшей книге воспоминаний
его внучка, искусствовед Т.П. Каптерева-Шамбинаго.
Рассказывает она и о его происхождении, о странной
фамилии. Мы этого не знали, предки его, оказывается,
происходили из Дагестана, из кумыкского дворянского
рода. Характер у него был нелегкий, взрывной. А науч-
ные его интересы не ограничивались древнерусской
литературой, изучал он и Гоголя (в очень необычных
сопоставлениях, например, с Гойя) и Островского. Ком-
ментированных им изданий «Слова» было несколько,
первое вышло как раз в 1912 году и вызвало интерес
у широкого круга читателей19.
Может быть, покажется слишком смелой моя по-
пытка воссоздать из ничтожных осколков портрет чи-
тателя, к которому обращались Шамбинаго и издатели
популярных серий. Портрет будет поневоле недоста-
точно индивидуализированным, но все же подбор про-
ге.............................................
Извес тия Московского литературно-художествен-
ного кружка. 1913. № 2. С. 2, 3.
19.............................................
Каптерева-Шамбинаго Т.П. Арбат, дом 4. М., 2006.
С. 44-62, 77, 110, 145-146.
™синей
^2птиЦеи
изведений, вошедших в хранящиеся теперь в моей биб-
лиотеке сборники, может кое-что сказать о первом их
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
хозяине, имя которого узнать никогда не удастся.
Этот младший, наверное, современник Шамбинаго
был человеком с достаточным уровнем образования,
интересовавшимся книжными новинками. Книги он
стал собирать до революции и продолжал это дело пос-
ле революции. «Слово» он не только купил, когда оно
вышло в дешевом издании, но хотел, наряду с приобре-
тенными позже, до конца 1920-х годов, книжками-бро-
шюрками, сохранить, что тоже показательно. Все эти
книжки были изданы в Москве. Значит ли это, что там
и куплены? Возможно, но ведь продукция московских
издательств распространялась достаточно широко
и в первую очередь в районах, экономически и культур-
но к Москве тяготевших.
Такое предположение подтверждается судьбой сбор-
ников — это уже со слов моей жены. В начале 1930-х го-
дов ее молодая мама подобрала сборники в числе книг,
выброшенных из частного дома возле Вичуги, там она
тогда работала начинающим врачом20. Дом предназна-
чался для какого-то учреждения, и часть ненужного (?)
имущества, в том числе книги, сжигали, так что удалось
спасти, буквально выхватить из огня, довольно много хо-
рошей художественной литературы, дореволюционной
и первых лет советской власти. Случалось подобное не-
редко, не только там, особенно после 1917 года. И некото-
рые серьезные книги, прочитанные мной старшеклас-
сником в Бузулуке, были из числа выброшенных и по-
добранных. Сочинения Н.А. Добролюбова, в том числе
сатирические стихи и статьи о современной ему Италии
(раньше я не знал, что он занимался не только литера-
20............................................
См. подробнее о ней и о семье Доброхотовых:
Вощинникова Н. Смех и слезы Евлампии Доброхо-
товой // Родина. 2003. № 10. С. 30-33.
глава I
З.П. Базилева. 1950.................
турной критикой), «История Византии»
Ф.И. Успенского, «Политическая исто-
рия Европы в XIX веке» Шарля Сеньобо-
са, «История философии» Виндельбан-
да — всякая всячина, но все издания на-
чала века, явно из круга чтения русского
интеллигента начала XX столетия...
Доцент
Лекции по истории СССР XIX в. с блеском, увлечен-
но и насыщенно читала на 2-м курсе Зинаида Петровна
Базилева, маленькая, немолодая уже, но подвижная
женщина, с обширными знаниями. К вузовскому пре-
подаванию она пришла, проработав много лет в музе-
ях. Из Музея революции ее уволили в конце 1920-х го-
дов, когда начинался «великий перелом», по причине
дворянского происхождения, потом она заведовала от-
делом экспозиции XIX в. в Историческом музее, менее
по тем временам престижном. Ее преемница в этой
должности, известный музеевед Анна Борисовна Закс,
рассказывая в воспоминаниях про увольнение Базиле-
вой из Музея революции, замечает, что музей потерял
тогда прекрасного специалиста21.
Не мог защитить ее и ученый секретарь музея
Н.М. Дружинин, с которым она работала еще до музея.
В музей они пришли, по-видимому, вместе в 1926 году
по приглашению директора С.И. Мицкевича, а в пред-
шествующие годы входили в группу, разрабатывавшую
тематику и маршруты историко-революционных экс-
курсий по Москве: составили соответствующую карту,
выпустили путеводитель и методический сборник. Ба-
21.......................................................
ЗаксА. Эта долгая, долгая, долгая жизнь... Кн. 1. М.,
2002.
<« синей
с^птицеи
зилева, как и Закс, была тогда сотрудником Института
методов внешкольной работы. В не так давно опублико-
ванном дневнике Дружинина Зинаида Петровна упо-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
минается на многих страницах, в том числе относя-
щихся и к тому времени, когда они оба уже не работали
в Музее революции, но часто встречались, вели дру-
жеские оживленные беседы на разные темы, об уни-
верситетских и музейных делах. Фиксируются в днев-
нике и совместные прогулки, чаепития, обмен открыт-
ками ит.д.22
На моей памяти Зинаида Петровна всегда была энер-
гична и жизнерадостна. На первое занятие семинара
она принесла журнал мод начала XIX в. — в расчете, ве-
роятно, в первую очередь на студенток; расчет оправ-
данный, журнал вызвал повышенный интерес, и Зи-
наида Петровна не пожалела времени на детальные
пояснения и ответы на вопросы. Она была в числе пер-
вопроходцев гендерной, как теперь говорят, проблема-
тики в истории, занимаясь как исследователь началом
женского движения в России после падения крепост-
ного права и рекомендуя соответствующие темы сту-
дентам.
Я выбрал и подготовил в семинаре Базилевой курсо-
вую работу о заграничных впечатлениях декабристов
по их путевым запискам и мемуарам. Подобрал источ-
ники и попробовал сопоставить по нескольким позици-
ям. Насколько корректно это получилось, трудно теперь
сказать. Конечно, с литературой ознакомился, однако
работ, этой теме специально посвященных, не нашел.
Николай Бестужев, Федор Глинка, Михаил Лунин и Сер-
гей Волконский писали о разных европейских стра-
нах — Голландии, Германии, Франции — и в разное вре-
22..........................................
Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка.
М., 1967. С. 34; Дневник Николая Михайловича Дру-
жинина //Вопросы истории. 1997. № 1.С. 121, 122,
124-127; № з. с. 115-118; № 4. С. 91,97, 99 и др.
глава I
5
мя, одни до 14 декабря, другие после. Интересно было не П
только содержание ранее мне неизвестных источников, g
но и то, как они написаны, что попадало в поле зрения §
авторов и сравнивалось, так или иначе, с Россией. “
Работа над рефератом позволила почувствовать g
своеобразие личности каждого автора, как бы скры- s
тое общей этикеткой «декабристы». Насколько знаю,
современное декабристоведение стремится уйти от
традиции нивелирования идейных течений в дека-
бризме. И, конечно, какие-то навыки анализа источ-
ников я приобрел. Во всяком случае, Базилева мой ре-
ферат похвалила.
Мы знали, что Зинаида Петровна собирается защи-
щать диссертацию о «Колоколе» Герцена, Политиздат
выпустил ее монографию, она так и называлась. Напом-
ню, еще не состоялось факсимильное издание «Колоко-
ла», подобных исследований еще не было, если не счи-
тать комментариев Лемке к собранию сочинений Гер-
цена, очень обстоятельных, но и с множеством ошибок.
Неожиданно в «Литературной газете» (от 28 декабря
1949 г.) появилась зубодробительная рецензия «С чужо-
го голоса». Автор рецензии утверждал, что Базилева на-
ходится «в плену либерально-кадетской концепции»,
и это-де проявляется, между прочим, в многократном
употреблении слов «эмансипация» и «радикальный».
«Да наши ли современники 3. Базилева и редактор ее
книги М. Рыбаков?» — вопрошал рецензент, подписав-
шийся псевдонимом «А. Сергеев»23. Кто-то из студентов
заметил глубокомысленно: «А ведь верно...», большинс-
тво Зинаиде Петровне сочувствовало.
23..........................................
Ср. в рецензии, подписанной А. Кротовым: «Читая
книгу С.Б. Веселовского, трудно поверить, что ав-
тор ее — советский ученый» (Литературная газета.
1948. 8 сентября). Или А. Сергеев и А. Кротов —
одно лицо, или рецензии изготовлялись по одному
шаблону.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
с^птицеи
После 1920-х и 1930-х годов, через которые прошла Ба-
зилева, и в обстановке начавшейся борьбы с «низкопо-
клонством» обвинение в либерализме могло показаться
не самым страшным, но все же и оно было чревато пос-
ледствиями. Расхожий ярлык, помню его с детских
лет — «гнилой либерализм». Писатель Виктор Ерофеев,
ссылаясь на рассказ отца-дипломата, утверждает, что за
«политический либерализм» раскритиковали на Поли-
тбюро А.А. Жданова, он высказался против «советиза-
ции» послевоенной Финляндии, за ее нейтралитет,
и после критики получил роковой инфаркт24. Кое-что
здесь сомнительно: «советизация» никогда не удавалась
без советских войск. Но что термин «либерализм» Ста-
лин и его окружение продолжали употреблять как
клеймо, это несомненно. Не могли не знать этого и те,
кто пониже. И в том числе А.Л. Сидоров, под руководс-
твом которого с участием его аспирантов развернулась
в конце 1940-х — начале 1950-х годов травля историков
как составная часть «борьбы с космополитизмом».
По словам Базилевой, «А. Сергеев» прочитал ее кни-
гу всего лишь до середины, но это не имело значения.
З.П. говорила нам, что надеется на поддержку Дружи-
нина. Однако помочь он был не в силах. В свете «вы-
ступления печати» книгу заново обсудили на кафедре.
О защите диссертации после этого не могло быть и ре-
чи. Кому все это понадобилось, если книга вышла в По-
литиздате, то есть прошла не через один фильтр? Мо-
жет быть, существовала какая-то разнарядка на разо-
блачения? Очень может быть. М.В. Рыбакова наказали
тем, что перевели в редакцию журнала «Вопросы исто-
рии КПСС». Не знаю, считалось ли это таким уж пониже-
нием, последняя его должность — заместитель главного
редактора журнала. Тогда он, скорее всего, признал свои
«ошибки», но позднее, разговаривая с В. Логиновым и со
24-
Ерофеев В. Хороший Сталин. М„ 2004. С. 104.
глава I
5
мною, узнав, что мы ученики Базилевой, отзывался Д
о ней как об историке с большим уважением. g
В опубликованных не так давно дневниках С.С. Дмит- §
риева, работавшего в те годы на истфаке МГУ, есть запись «
по поводу авторства только что прочитанной им рецен- Й
зии на книгу Базилевой. Рецензия появилась, как он вы- 5
разился, в «Литературной подворотне»: «Это Дацюк...
А вернее, что Гефтер, Грунт und Аврех или Хейфец и им
подобные», — в то время, по мнению Дмитриева, актив-
ность их, аспирантов А.Л. Сидорова, в части разоблаче-
ний была карьеристского свойства, они стремились «от-
вести от себя удар»25. Правдоподобно, но от того не менее
грустно. И от «ударов» в будущем, когда они стали авто-
ритетными исследователями, это не могло защитить —
при сохранении таких нравов, давно культивировав-
шихся властью. Если автором рецензии был Гефтер —
тогдашний Гефтер (в чем уверенности нет, и у Дмитриева
не было), и если Рыбаков это знал, то он дождался воз-
можности отплатить ему, когда опубликовал в 1971 году
явно заказную критическую рецензию на сборник под
редакцией Гефтера, выросший из материалов обсужде-
ний в руководимом им методологическом секторе Инс-
титута всеобщей истории26. Поступил в соответствии
с «принципом партийности». Сектор после этого был
ликвидирован. О рецензии я еще скажу дальше.
К сожалению, не сумел я сберечь подарок Базиле-
вой, ее книгу. Последнее, что я услышал от З.П. (у нее
25.........................................
Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева //
Отечественная история. 1999. № 3. С. 148, 155 и др.
О Гефтере-студенте см.: Рабинович М.Г. Указ. соч.
С. 12, 143, 149-150. Об эволюции его взглядов см.:
Ганелин Р.Ш. Советские историки: о чем они гово-
рили между собой. СПб., 2006. С. 139-142.
26.........................................
Историческая наука и некоторые проблемы сов-
ременности. М., Р)б9; Рыбаков М.В. О некоторых
неоправданных претензиях // Вопросы истории
КПСС. 1971. №7.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
с^птицеи
дома, я уже тогда учительствовал) — это совет, своего
рода напутствие: «Накапливайте эрудицию». Слова эти
я запомнил, а мудрость их, обеспеченную ее собствен-
ным жизненным и творческим опытом, оценил не сра-
зу, показалось, что З.П. лишь утешает меня в связи с тем,
что не попал в аспирантуру, и предостерегает от ран-
ней специализации.
Со всей этой начавшейся в 1949 году кампанией
связан приход на истфак потемкинского института
И.И. Минца. Помню собрание в Институте истории, на
котором А.Л. Сидоров в качестве нового директора Инс-
титута потребовал (также «нарочито и грубо», как ранее
в МГУ — «змеином гнезде науки», по выражению
С.С. Дмитриева), чтобы Минц, присутствовавший на соб-
рании, признал «ошибки». Минц, чье положение уже оп-
ределилось, ответил, что сделал это подробно в письме
в ЦК. А Сидоров и позже, в январе 1956 года, то есть нака-
нуне XX съезда КПСС, не зная о том, что предстоит на
съезде, настаивал, чтобы журнал «Вопросы истории» во-
зобновил критику «космополитических» взглядов27.
И Сидоров, и его ученики были видными учеными, но
вместе с тем «бойцами партии», и трудно сказать, испы-
тывали ли они хотя бы колебания, когда переступали
черту морально допустимого. И существовала ли для них
эта черта в той системе координат? Более осведомлен-
ный, чем я, Р.Ш. Ганелин считает, что Сидоров в середине
1950-х годов «начал движение по новому пути», и «хотя
оно не было... непрерывным, он многое сделал»28.
Еще об одном профессоре истфака — В.Н. Бочкаре-
ве. Лекции его я не слушал, кроме одной-двух в составе
курса историографии, который читали по очереди раз-
27.........................................
См.: Городецкий Е.Н. Журнал «Вопросы истории»
в середине 50-х годов // Вопросы истории. 1989.
№9. С. 71.
28.........................................
Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 129-1.30.
глава I
5
ные преподаватели. Мы знали, что он заслуженный де- П
тз
ятель науки. В списках литературы, рекомендованной g
нам З.П. Базилевой, значились и коллективные, богато §
иллюстрированные труды «Великая реформа», «Оте- »
чественная война и русское общество» и «Три века», вы- о
пущенные к юбилеям трех больших событий в 1911, s
1912 и 1913 годах в противовес литературе официоз-
ной; к отдельным статьям из этих книг приходилось
обращаться. Участвовал в этих изданиях и Валентин
Николаевич Бочкарев.
Начальный курс истории СССР Бочкарев читал сту-
дентам, учившимся после нас. Нам лекционный курс,
недочитанный П.П. Смирновым, завершил профессор
А.А. Савич. Преподавательский опыту него был боль-
шой, но уровень мысли не тот. Смешило (меня; других,
может быть, нет) и запомнилось, как, рассказывая
о дворцовых переворотах XVIII в., о претендентах
и претендентках на престол, Савич «приближал» к нам
эти события: «Как сейчас вижу, Елизавета Петровна вер-
хом на лошади...» — и т. д.
А Валентина Николаевича, почти совсем слепого
с гимназического еще возраста, приводила в аудито-
рию и уводила по окончании лекции его аспирантка,
ставшая потом его женой. О Бочкареве в годы войны,
убитом горем, — на фронте погиб его старший сын, —
сказано в дневниковой записи писателя Всеволода Ива-
нова, зоркого к деталям, но, по-моему, оценившего Боч-
карева-ученого несправедливо. Характеристику эту
привел, смягчив ее, и дополнил в своем генеалогичес-
ком исследовании Д.А. Алексеев29. Он сообщает, между
29.......................................
Иванов Вс. Московские тетради. Из дневников
военного времени //Дружба народов. 2001. № 8.
С. 104; АлексеевД. «Но, пожалуйста, не верь...». Пять
поколений одной семьи в литературных прототи-
пах и ассоциациях // Историк и художник. 2007.
№2(12). С. 100, 102.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
•»« синей
^птицей
прочим, что за годы войны Бочкарев прочитал, выез-
жая на фронт, свыше 700 лекций.
Могу к этому добавить немногое, но существенное.
Был он учеником В.О. Ключевского и М.К. Любавского,
окончил Московский университет в 1906 году с дипло-
мом 1-й степени. В 1917 году, а возможно, и раньше Боч-
карев активно работал в московской кадетской органи-
зации, был членом Предпарламента, о чем никогда, ра-
зумеется, открыто не вспоминал. Там, где надо, это
помнили. Что он бывший кадет, секретом для студен-
тов не являлось, но в печати я впервые об этом прочи-
тал лишь в годы перестройки30. Отчасти поэтому уми-
ляло, как он с неподражаемой торжественностью про-
износил, подняв указательный палец: «Марксистская
методология...» Докторскую диссертацию он защитил
в 1944 году.
Никогда не говорил он студентам, что его праде-
ды — Н.М. Карамзин и герой войны 1812 года генерал
И.С. Дорохов, а дед — П.А. Кропоткин. Эти сведения за-
писал со слов Бочкарева Вс. Иванов. Бочкарев прихо-
дил к нему в гости, и писатель помогал ему в передней
надеть доставшуюся от деда шубу. С позиций сегод-
няшнего дня такими предками следовало бы только
гордиться. Но если родословную разворачивать, оста-
новиться трудно. Что бы сказали о предках более близ-
ких по времени, особенно живших в период револю-
ции, об эмигрантах? Так что сама эта тема была тогда
табуирована для всех, в том числе для студентов. Кто-
то, наверное, таких было большинство, вовсе не знал
своих родословных, но рисковал, если бы проявил лю-
бознательность, обнаружить какие-то темные пятна
или сомнительные места в биографиях далекой
и близкой родни.
30....................................
Политические деятели России. 1917. Биографичес-
кий словарь. М., 1993- С. 386.
глава I
С другой стороны, попытки распространяться о за-
слугах предков воспринимались бы как бахвальство.
Если говорить о себе, то я лишь недавно узнал, что дво-
юродным братом моей бабушки был художник И.И. Ле-
витан, мой тезка. Не могу себе представить, чтобы, уз-
нав о таком родственнике в студенческие годы, я бы ре-
шился этим хвастать перед товарищами, когда сам еще
ничего собой не представлял.
Можно предположить: тот факт, что до революции
научные интересы Бочкарева были больше связаны
с российской историей XVIII и XIX вв., имел причиной,
наряду с прочими мотивами, и его родословную. В со-
ветское же время докторскую диссертацию он написал
о феодальных войнах при Василии Темном. Такое на-
правление эволюции научных интересов — хроноло-
гически назад, а не вперед, подальше от эпох, слишком
приближенных к современности, было достаточно рас-
пространенным среди историков, всерьез относив-
шихся к своей профессии и стремившихся уйти от го-
лой конъюнктурщины и пропаганды. Я приходил
к Бочкареву (он жил на Кропоткинской) уже учителем,
выясняя, что требуется знать для сдачи кандидатских
экзаменов по истории СССР.
Историю советского периода читал нам Е.А. Луц-
кий, лет сорока, но моложавый еще доцент, сын дальне-
восточного большевика, в гражданскую войну сожжен-
ного вместе с Сергеем Лазо и Сибирцевым в паровозной
топке; об этом, кажется, сообщалось даже в школьном
учебнике, но Луцкий в своем лекционном курсе этот
факт обходил молчанием. Мы хотели заниматься в его
спецсеминаре (по Октябрьской революции), но он про-
должал занятия, рассчитанные на два года, с предшест-
вующим курсом; из-за этого мы оказались в семинаре
Ц.Г. Аронович по истории первой революции. Были мы
также наслышаны, что со своими аспирантами Луцкий
общается как-то неординарно, приглашает их, напри-
Преподаватели
засиней
&2nmu4eu
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
чоцент
Е.А. Луцкий. 1950
мер, на лыжную прогулку в Соколь-
нический парк. Может быть, поэто-
му, а больше от уверенности в своих
знаниях я и Володя Логинов риск-
нули сдавать экзамен досрочно.
Прерву рассказ о том, как это происходило, ради ря-
дового, но примечательного эпизода из истории доре-
волюционной высшей школы, описанного очевид-
цем — Марком Вишняком в уже упоминавшихся его
мемуарах. Дальше будет видно, как этот эпизод пере-
кликается с проблемами советского времени. Эпизод
относится к биографии деятеля, когда-то довольно из-
вестного, хоть и странного и ни у кого симпатий не вы-
зывавшего, независимо от того, какие взгляды он в раз-
ное время исповедовал, — Григория Алексинского. Про-
жил он долгую жизнь, а прославился больше всего
выступлением в июльские дни 1917 г. против Ленина
как «немецкого агента» (желающих узнать о нем под-
робнее отсылаю к своей статье за неимением других51).
Начинал же Алексинский свою политическую карьеру
организацией в начале века студенческих волнений.
Описанный Вишняком эпизод имеет одновременно ка-
сательство к биографии маститого историка, основате-
ля московских Высших женских курсов Владимира
Ивановича Герье.
Две биографии, студента историко-филологическо-
го факультета университета и профессора, неожидан-
31
Розенталь И. Звездный час Григория Алексинско-
го // Россия XXI. 2002. № 4. С. 154-188.
глава I
но пересеклись, когда в 1902 г. распространился слух,
будто Герье оскорбил девушку-курсистку. Эта девушка,
возмущенная хамской статьей в газете князя В.П. Ме-
щерского «Гражданин», в которой курсистки прирав-
нивались к женщинам легкого поведения, обратилась
за сочувствием к директору курсов. Желая ее успоко-
ить, 64-летний Герье «не то взял ее за подбородок, не то
не взял, но сказал: „Цыпочка, сядь в клеточку!"» Вот тут
и возник Алексинский в роли благородного заступни-
ка «пострадавшей» и организатора всеобщего студен-
ческого протеста.
Заступничество обошлось ему дорого: перед самым
окончанием университета он был из университета ис-
ключен и выслан из Москвы в Ярославль. В конце кон-
цов, ему все же разрешили сдать экзамены за курс уни-
верситета. По правилам того времени присутствовать
на экзамене могли все желающие, и в большую универ-
ситетскую аудиторию, где экзамен по римскому праву
Алексинский должен был сдавать не кому-нибудь, а про-
фессору Герье, сбежались студенты всех факультетов
в предвкушении чего-то вроде испанской корриды.
Вишняк, тогда студент-юрист, так описал это зрелище:
«Вошел Герье, занял место у стола и вызвал Алексин-
ского. Тот подошел и резким, грассирующим голосом
заявил:
— Господин пг’офессо’, я не пг’ивык отвечать стоя.
Г’аспог’ядитесь, пожалуйста, чтобы мне подали стул.
Герье сказал сторожу, чтобы тот принес стул. Алек-
синский уселся, вынул билет и стал обдумывать ответ.
Он хорошо подготовился и проявил незаурядную вы-
держку. Выдержку и профессиональную честь проявил
и Герье, поставив строптивому, но знавшему предмет
студенту заслуженную им «весьма» («весьма удовлетво-
рительно» — высшая оценка)32. Разумеется, с точки зре-
32........................................
ВишнякМ. Указ. соч. С. 57-58.
Преподаватели
^синей
б^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ния Вишняка, это норма поведения преподавателя. Но
можно понять и так, что исключения из правила, про-
тиворечившие общепринятым представлениям о про-
фессиональной чести, все же случались.
А нашему с Логиновым досрочному экзамену по со-
ветской истории — без всяких зрителей — предшество-
вал такой случай. В одной из лекций Луцкий упомянул
участника гражданской войны на Северном Кавказе
Сорокина, и я послал записку с вопросом: верно ли его
изобразил Алексей Толстой в «Хождении по мукам»,
в романе «1918 год» — второй части трилогии? Соб-
ственно, мои доинститутские знания о гражданской
войне в основном базировались на «Хождении по му-
кам», растрепанной книжке (еще без 3-й части), найден-
ной и прочитанной в Бузулуке, там изображались мно-
гие исторические персонажи, имена которых нельзя
было встретить в более поздней литературе. Луцкий
честно ответил, что не помнит эти страницы романа.
Повлияет ли этот случай на исход досрочного экзаме-
на, я не задумывался, да и жизненного опыта еще не
было, чтобы вообразить возможность такой уродливой
связи между любознательностью студента и выставля-
емым баллом на экзамене. Потом с чем-то подобным
приходилось сталкиваться. В наше время бывает и не
такое, отношение преподавателя может зависеть и от
денег, и от взглядов студента. Возможно, Луцкий, очень
близорукий, меня и не узнал. Но смелость нашу — сужу
по результату — он оценил (между прочим, больше ник-
то нашему примеру с досрочной сдачей не последовал).
Тянуть экзаменационные билеты нам не пришлось.
Евгений Алексеевич вынул из портфеля пару фотогра-
фий (музейных копий, так называемых «контролек»)
и предложил объяснить, что там изображено и когда
это происходило. Фотограф запечатлел на доставшем-
ся мне снимке сцену казни: у ветряка, на одном из кры-
льев которого можно было разглядеть силуэт повешен-
глава I
ного, стояли офицеры кайзеровской армии в характер-
ных касках. Один из немецких военных, вероятно,
и заснял сцену. Стало быть, 1918 год на Украине, не
раньше заключения Брестского мира, не позже ноябрь-
ской революции в Германии, когда германские войска
покинули территорию Украины вместе с правительс-
твом гетмана Скоропадского. Все это я изложил экзаме-
натору. Напоследок Луцкий спросил, кто написал кни-
гу «Военная экономика Советского Союза в Великой
Отечественной войне»? Удовлетворенный полученны-
ми ответами, он поставил каждому в зачетку «отл >. Ду-
маю, я был последним, кого Е.А. спрашивал об увенчан-
ной Сталинской премией 1-й степени книге и ее авто-
ре — члене Государственного комитета обороны,
председателе Госплана в годы войны Н.А. Вознесенс-
ком, вскоре расстрелянном по «ленинградскому делу».
В других случаях преподаватели или не поспевали
за превратностями политики, или приспосабливались
к ним иным способом и не безобидно для окружаю-
щих, в соответствии со своей биографией и натурой.
Вот пример из послестуденческой жизни. Сдавая кан-
дидатский минимум (советский раздел историогра-
фии, последний из трех формационных), я должен был
охарактеризовать литературу по истории Генуэзской
конференции 1922 года. То немногое, что имелось по
этой теме в каталоге «Исторички», а это были книжки
1920-х годов плюс «История дипломатии», я перечислил
и об их содержании рассказал. Член комиссии Д.С. Ба-
бурин обнаружил, однако, в моем ответе пробел — но-
вейшее издание, сборник документов по истории вне-
шней политики СССР. Я действительно не держал его
в руках. В итоге четверка.
Спорить не приходилось. Раньше с Бабуриным я де-
ла не имел, так как окончил институт до его прихода
в 1951 году. Из-за полученной четверки не переживал,
но ощущение некоторой странности осталось, и толь-
Преподаватели
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
б^птицеи
ко потом я сообразил, из-за чего так получилось. Сбор-
ник, который имел в виду Бабурин, вышел под редакци-
ей заместителя министра иностранных дел С. А. Лозов-
ского, и как только Лозовский «исчез» (в 1949 году его
арестовали, а в 1952 году расстреляли по делу Еврейс-
кого антифашистского комитета), карточку из катало-
га «Исторички » оперативно вынули и книгу перестали
выдавать. В других библиотеках я бы тоже ее не нашел.
Но вот действительно ли Бабурин случайно, по за-
бывчивости упустил из вида это совершенно от меня
не зависевшее обстоятельство? Очень теперь сомнева-
юсь, но это уже другая история. Она изучена к настоя-
щему времени даже по архивным документам, наряду
с множеством подобных дел конца 1940-х — начала
1950-х годов33. Разыгралась она на истфаке после меня,
я там «проходил» косвенно, но фамилия моя Бабурину,
декану истфака, была известна. Непосредственно под
каток неутихавшей борьбы с «космополитизмом» попа-
ли продолжавшие еще учиться (на четвертом курсе)
студентки, среди них из числа участниц раскопок в За-
рядье, о чем будет сказано дальше, — Лина Каминская
и Галя Рябцева. Им, активным комсомолкам, инкрими-
нировались крамольные разговоры об антисемитской
политике, которая-де противоречит принципам марк-
сизма-ленинизма. Декан Бабурин, не имевший на руках
никакого компромата в письменной форме, выполнял,
«задушевно» беседуя с «обвиняемыми», функции инк-
визитора и делал это с большим усердием и видимым
удовольствием.
Изученные историком Г.В. Костырченко вторичные
архивные документы эту роль Бабурина в изначальном
раскручивании дела о «космополитах» в МГПИ, естест-
33.....................................
См.: Костырченко Г.В. В плену у красного фараона.
М., 1994. С. 2.39-240; Его же. Тайная политика Ста-
лина: власть и антисемитизм. М., 2001. С. 591-592.
глава I
венно, не отразили. Зато не могли забыть все это «жерт-
вы инквизиции». А дело дошло аж до ЦК комсомола
и через его секретаря Н.А. Михайлова в январе 1952 года
до ЦК партии. Видимо, захотело выслужиться и не от-
стать от других учреждений высшее институтское на-
чальство, используя то, что было добыто стараниями
Бабурина. Подробности, которые имеются в книгах
Костырченко, я опускаю, скажу лишь, что Каминскую
исключили из комсомола и по окончании института
распределили подальше, в Иркутскую область, в село,
исключили также Регину Генкину, а Рябцевой и другим
влепили по строгому выговору с занесением.
О Бабурине-историке я не говорю, в памяти более
поздних поколений студентов и аспирантов он пред-
стает иным. Оспаривать их впечатления мне ни к чему.
Ноте студентки, кого наказали с его подачи, имели воз-
можность встретиться с ним еще раз, после XX съезда,
когда проходили собрания по поводу доклада Хрущева
на закрытом заседании съезда о «культе личности». На
одном из таких собраний выступала перед московски-
ми учителями в качестве члена ЦК академик А.М. Панк-
ратова (я ее слушал на другом, таком же «кустовом» соб-
рании в клубе Русакова). По поводу антисемитской кам-
пании конца 40-х — начала 50-х она заметила, что ее
«любимая идея» — интернационализм, и вспомнила ев-
реев, с которыми работала в гражданскую войну в боль-
шевистском подполье в Одессе.
Анна Михайловна умолчала о том, что помогала се-
мьям репрессированных. Гораздо позже это подтвер-
дила вдова ее товарища по подполью и по Институту
красной профессуры историка М.С. Югова — П.Р. Вайн-
штейн. Мы с В. Бессоновым побывали в Одессе в коман-
дировке от Музея революции, и Бессонов с ней встре-
чался. Два трогательных письма Панкратовой, напи-
санных в 1952 и 1953 годах (к сожалению, только два, их
было гораздо больше), она передала музею, и я их впос-
Преподаватели
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
за синей
б^птицеи
ледствии отдал для публикации в сборнике, посвящен-
ном памяти А.М., изданном, благодаря усилиям и энер-
гии Ю.И. Кирьянова. В первом письме сообщалось, меж-
ду прочим, что она не присутствовала на XIX партийном
съезде даже в качестве гостя. Но на съезде ее избрали
в ЦК, на то было прямое указание Сталина: чтобы в ЦК
были женщины, и персонально о Панкратовой34. Извес-
тно, что большая часть ее зарплаты и гонораров уходи-
ла на помощь нуждающимся, в том числе малознако-
мым. И возмущало ее любое ущемление прав нацио-
нальных меньшинств.
Однако все понимали, что дело не в этом; никто не
ставил под сомнение личную безупречность Панкрато-
вой. Миша Худанов, один из бывших студентов-истфа-
ковцев МГПИ, попросил слова и заявил, что не удовлет-
ворен ее докладом, так как она не объяснила, почему
проводилась такая политика партийным руководством.
А когда после речи Худанова Бабурин, присутствовав-
ший на собрании, направился к старым знакомым, же-
лая, видимо, поздороваться или что-то сказать, все от
него демонстративно отвернулись...
Из-за укороченного, по сравнению с университета-
ми, срока обучения в программе нашего образования
недоставало многого. Не было отдельных и обязатель-
ных курсов историографии, источниковедения, вспо-
могательных исторических дисциплин. Частично вос-
полняли их отсутствие факультативные спецкурсы, од-
нако тут уж приходилось выбирать. Например, курс
музееведения Анны Борисовны Закс (ее привела в инс-
титут З.П. Базилева) я не слушал, заглянул как-то мимо-
ходом на одно занятие. А.Б. показывала яркие сатири-
ческие журналы периода первой революции: «Жупел»,
«Пулемет» и прочие, и так я узнал об этих журналах и о
34-.....................................
Историк и время. 20 — 50-е годы XX века. А.М. Пан-
кратова. С. 320-321.
глава I
том, что их иллюстрировали художники «Мира искус-
ства» — М.В. Добужинский, Б.М. Кустодиев, И.Я. Били-
бин и другие.
Позже я прочитал случайно попавшуюся на глаза
в библиотеке книгу В. Боцяновского и Э. Голлербаха все
о тех же журналах политической сатиры, а потом и ро-
ман Андрея Белого «Петербург», где упоминаются в ка-
честве приметы 1905 года «уличные юмористические
журнальчики», «кровавые обложки которых на киша-
щих людом проспектах размножались в те дни с порази-
тельной быстротой». Тут же они именуются «жидовски-
ми», правда, в кавычках; мнение это автора романа, или
современников? — понимай, как хочешь. Так что и одно
занятие факультатива расширяло исторический круго-
зор, хотя я не понял, какое отношение имеют эти журна-
лы к музею. Но времени посещать занятия по музееведе-
нию систематически не нашлось. Что сам буду работать
в музее, такое предвидеть я не мог; возможно, знания,
полученные на занятиях А.Б. Закс, и пригодились бы.
Зато составители учебного плана истфака считали,
и совершенно справедливо, что будущий учитель-исто-
рик должен хорошо знать историю мировой художест-
венной литературы — тем более что в школе ее «не про-
ходили» (кажется, в конце 10-го класса сверх русской
и советской литературы преподносилось нечто
о «Гамлете» Шекспира). Исходя из таких соображений,
на истфаке на всеобщую литературу, от античности до
современности, учебного времени не пожалели (потом,
я знаю, в результате корректировки учебных планов ее
сократили не только в педвузах, но и на истфаках уни-
верситетов).
С этой особенностью, или, еще вернее, с преиму-
ществом нашего обучения связана популярность юмо-
ристических переложений «для голоса» классических
литературных сюжетов, главным образом, шекспиров-
ских трагедий. Связь косвенная, но несомненная. Было
Преподаватели
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицей
это в разгар «борьбы с космополитизмом», и сочините-
ли, студенты МГУ, отечественных гениев предусмотри-
тельно не тронули. Не знаю, удалось ли тогда устано-
вить анонимных сочинителей, или их не особенно ис-
кали, ведь «низкопоклонства перед заграницей» они не
проявили, совсем наоборот. Возможно, сочинители
просто потешались над теми, кто довольствовался зна-
нием сюжета произведения.
Песни были, например, о том, как «венецианский
мавр Отелло один домишко посещал», и что из этого
вышло (на мотив песни, исполнявшейся Лидией Русла-
новой, «Когда б имел златые горы»), О том, как «жил на
свете старичок доктор Фауст, и немного лет ему жить
осталось. Вдруг какой-то старый черт Мефистофель
пригласил его на торт с черным кофе» и т. д. (на мотив
песни Демьяна Бедного «Как родная мать меня прово-
жала»), Еще одна песенка — о Гамлете (с ударением на
втором слоге; кажется, на мотив «Ехал товарищ Буден-
ный, наш орел степной») — начиналась так: «Ходит Гам-
лет с пистолетом, хочет кого-то убить, он недоволен бе-
лым светом, не знает, ему быть или не быть», и дальше
про «Офелию, гамлетову девчонку», которая «спятила,
товарищи, с ума, потому что датская сторонка хуже для
народа, чем тюрьма». Еще будто бы про то, как совер-
шался акт творения «Ромео и Джульетты»: «Стучат и гро-
хочут колеса, Шекспир у окошка сидит, он едет из даль-
ней Вероны и молча в окошко глядит...» (на новейшую
тогда мелодию песни «Летят перелетные птицы»).
Исполнение таких куплетов, хотя бы хором, между
лекциями, предполагало наличие у горланивших куп-
леты студентов определенного запаса литературных
познаний. И ненавязчиво побуждало профанов, услы-
шавших пение, поинтересоваться, что тут смешного.
Или же обратиться к первоисточникам.
Вот этого же, чтения не статей, написанных литера-
туроведами (критиками), а самих классиков, требовали
глава I
7
от нас и преподаватели. На нашем курсе западную ли- □
тературу преподавали А.Н. Попов (античность), Л.Н. Га- g
лицкий, умерший молодым, и Н.И. Балашов, на других §
и
еще Ю.М. Кондратьев. Они не желали считаться с тем, “
что перед ними не филологи, а историки. Списки обя- п
зательной литературы были умопомрачительными по s
количеству и объему произведений, не говоря уже обо
всем том, что студенту полагалось знать из лекций —
о биографиях писателей, о времени, когда они жили,
и т. д.; впрочем, содержание важнейших произведений
в лекциях тоже излагалось подробно и анализирова-
лось. Вряд ли у кого-то эти лекции очень высокого ка-
чества не вызывали интереса.
Особый трепет вызывал экзамен Николаю Ивано-
вичу Балашову, тогда доценту, впоследствии академику.
Кто-то успевал прочитать больше, кто-то меньше, кто-
то имел определенный достуденческий еще багаж, но
обойтись без пересказа прочитанного друг другу было
невозможно. Впрочем, студен-
там на пашем литфаке и на фил-
факе МГУ к такому приему тоже
приходилось прибегать, другое
дело — ограничивались этим
или нет, и что из услышанного
оседало в
Ш ов .......Н.и. Балашов. 1950
4о девт
Балашов, уже тогда ученый редкостной эрудиции,
как-то после лекции сказал, отвечая на вопросы сту-
дентов: преподаватель должен знать как минимум в де-
сять раз больше, чем знают его ученики. Он-то знал не-
измеримо больше. И, разумеется, глубже. Мы думали,
что он специализируется по истории французской по-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
за синей
^^птицей
эзии, впервые мы услышали от него о Бодлере, Рембо,
Малларме. Но, как я узнал из недавно прочитанной его
книги, в нашем институте одновременно с чтением нам
лекционного курса он вел со студентами английского
отделения шекспировский семинар35. Тогда ему было
30 лет или даже меньше.
Я сдал экзамен Балашову без проблем. Достался мне
французский романтизм, по моему тогдашнему пред-
ставлению, вопрос был легким. Отвечая, я не только
рассказал о Гюго и других писателях, кого читал, а и по-
пытался сравнить их с немецкими романтиками, но эк-
заменатор меня прервал. В школе в Бузулуке я пробовал
даже переводить — для себя, конечно, — кое-что из Гей-
не стихами (учительница немецкого языка ставила мне
пятерки, но дала мне понять, что для знающего еврейс-
кий язык это очень просто; она ошибалась, на самом
деле я идиш понимал слабо и говорить не умел, да и ро-
дители говорили в основном по-русски). А в Москве еще
до начала курса бегал слушать лекции по всеобщей ли-
тературе в МГУ, в Коммунистическую аудиторию — не
для студентов-филологов, а для всех желающих, и таких
было много, посещала лекции разнообразная публика.
В том числе лекции о Гейне. И с удовольствием перево-
дил текст большой книги о Реформации в Германии, до-
вольно сложный и напечатанный готическим шриф-
том, — полагалось это сделать для получения оценки по
иностранному языку. Знаний языка оказалось доста-
точно, чтобы сдать впоследствии кандидатский экза-
мен, но, к сожалению, на этом я остановился.
Заключая рассказ о тех, кто нас учил, могу сказать
с уверенностью, что, если даже над кем-то мы подшучи-
вали, то беззлобно. Наверное, и потому, что родители
и близкие привили нам умение ценить своеобразие
35.....................................
Балашовы.И. Слово в защиту авторства Шекспира.
М„ 1998. С. 22.
глава I
7
в каждом. Это не свидетельствовало о нашей нетребова- Д
тз
тельности, качество преподавания мы были в состоянии g
оценить объективно, и общий уровень его был, по наше- §
му представлению, высоким. Помню один-единствен- «
ный случай, когда студенты проявили единодушие в не- о
приятии преподавателя. На 3-м курсе новую историю =
стал нам читать некий К., кажется, профессор. Львиную
долю лекционного времени он тратил на похвальбу, осо-
бенно напирая на то, что трудился в ИМЭЛе, но в каком
качестве и что он оттуда вынес, да и зачем нам это знать,
осталось непонятным. Конечно, ничего похожего на об-
струкцию, как иногда практиковалось в дореволюцион-
ных высших учебных заведениях, быть не могло. Но
кончилось тем, что его довольно скоро убрали.
...Историк Б.И. Колоницкий, студент более позднего
поколения, начала 1970-х годов, учившийся в ленинград-
ском пединституте им. Герцена, пишет, что его педагоги
были «носителями российской интеллигентской тради-
ции», «интеллигентской этики» и что «учиться, знать,
учить было престижно — на этом сходились все. Знаю-
щих и учившихся не презирали, а уважали. Этот гума-
нистический стиль возник, конечно, благодаря нашим
педагогам»36. Читая это, я не вижу принципиального от-
личия от институтской обстановки в наше, более труд-
ное во всех отношениях время. Скверное тоже, конечно,
встречалось, о чем Колоницкий не умалчивает. Но срав-
нивать по этому признаку 1940-е и 1970-е годы я не буду.
Куда важнее, что «интеллигентская традиция», вопреки
всему, полностью не прерывалась. И не только в двух ин-
ститутах. Иссякла эта традиция или нет?
36
КолоницкийБ. О Герценовском институте и Ген-
рихе Марковиче Дейче //Дейч Г.М. Воспоминания
советского историка. СПб., 2000. С. 239-241.
О температура,
.................. Так Толя Ушаков в шутку «пе-
ОМР^ЮЗ................. ревел» на русский знамени-
тое восклицание из речи Цицерона «О tempora, о mo-
res!» («О времена, о нравы! >). Нас ведь и латыни обучали.
Применительно ко времени нашего пребывания в по-
темкинском институте оба перевода, канонический
и ушаковский, думаю, имели право на существование.
Предписанная сверху студенческая жизнь не огра-
ничивалась учебными занятиями. Во внеучебной ее час-
ти тоже было немало для нас нового и, ввиду новизны,
вызывавшего на первых порах не только любопытство,
но иногда подобие энтузиазма — без всяких кавычек.
В число регулярных и притом добросовестно выполня-
емых повинностей входило участие в демонстрациях.
Выполнялась эта повинность два раза в году — 1 мая
и 7 ноября. Благо, до Красной площади от сборного
пункта — Гранатного — было недалеко, но из-за боль-
шого числа демонстрантов институтская колонна про-
двигалась черепашьим темпом и не прямым маршру-
том. Шли с флагами, портретами и транспарантами. По
окончании демонстрации, миновав Красную площадь,
все это «оформление» колонны обязательно надо было
сложить в определенном месте.
Несли портреты главным образом вождей, а кроме
того, утвержденные наверху портреты «простых», но
«знатных» людей. Имелись ли такие (портреты) в инс-
титуте, не помню, а вот когда я работал уже в школе, мы
глава I
75
о
н
о
2
3
о
о
so
имели право нести рисованные портреты своих пяти
учительниц, имевших звание заслуженных. Не во вся-
кой школе имелось столько учителей с почетным зва-
нием. И, наконец, на одной из демонстраций мне позво-
лили взамен «оформления* нести на плечах сестренку,
чтобы она могла видеть вождей, стоящих на мавзо-
лее, — я-то никогда их не мог разглядеть. Кричали при-
ветствия вождям? Не помню, я определенно нет. Какие-
то портреты исчезали навсегда вслед за исчезновением
тех, кто был на них изображен, но ритуал оставался не-
изменным, только каждый раз по радио объявляли, что
в демонстрации участвовало больше трудящихся, чем
в предыдущей. Соответственно, заканчивались демонс-
трации все позже и позже, отнимая у тех, кто замыкал
шествие, фактически весь день.
Пока толклись в Гранатном, ожидая приказа тро-
нуться, разговаривали, делились новостями. Я, напри-
мер, узнал во время одного из таких стояний, что совсем
неподалеку, на углу Вспольного переулка и Малой Ни-
китской, находится дом Берии. А Ушакову кто-то сказал,
что во главе нашей колонны будет идти сотрудник НКВД,
который перед тем с ним «беседовал* в отделе на улице
Алексея Толстого, ныне Спиридоновке, расспрашивая
о «зборищах» (так он написал в протоколе), проходив-
ших и до и после поступления Ушакова в институт. «Збо-
рища* были безобидными — читали стихи, обсуждали
новинки художественной литературы, девчонок не
было. Но некоторых участников этих встреч, в том числе
Виктора Красина, будущего диссидента, и Илью Шмаи-
на, впоследствии священника церкви на парижском рус-
ском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, арестовали, после
чего и понадобилось допросить Ушакова.
В дореволюционной высшей школе, где студенчест-
во всегда внушало властям обоснованные опасения, су-
ществовал и дожил до начала XX века скопированный
с германских университетов институт «педелей» из от-
ы
, о мороз..
за синей
у^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ставных унтер-офицеров, они надзирали за студента-
ми. В советских вузах, где и студенты были не те, и все
организовано иначе, иной был и надзор. Нельзя ска-
зать, что никто не догадывался о «стукачестве», и тот же
Ушаков любил щегольнуть знанием классики: «Тише,
тише, господа! / Господин Искариотов, / Патриот из
патриотов / Приближается сюда». Однако легкомыслия
хватало, — один пример Говорова чего стоит. В кружке,
где был Ушаков, имелся, как потом выяснилось, «сек-
сот», его, правда, тоже посадили. Все это в подробнос-
тях теперь описано37. Известно, что в то время сажали
молодежь не только у нас.
Помешать студенческому общению никто, конечно,
не мог. Сложившееся у нас «неформальное» сообщество
объединяло студентов разных курсов. Первое знакомс-
тво с теми, кто пришел в институт два года спустя, было
принудительным: по поручению комитета комсомола
мы, «активисты», должны были что-то внушать им, что-
бы вовлечь в общественную работу. Я показался им вы-
сокомерным (с их слов), что нисколько не отвечало мое-
му действительному состоянию и способности кого бы
то ни было поучать. Но после этой церемонии между
нами сложились дружеские отношения. Иногда собира-
лись у Гали Рябцевой, она жила тогда с мамой и тетей на-
против Дома союзов, мы чувствовали, что здесь нам всег-
да рады. Угощение было простое, оставались и ночевать,
хоть укладываться приходилось вповалку. Нас объеди-
няло многое, не вполне тогда сознаваемое. Объединяло
и участие в археологических раскопках, о чем дальше
расскажу подробнее. Археологическая «крыша», вероят-
но, делала наше сообщество терпимым для тех, кто за
нами присматривал. Однако до определенного предела.
Ушакову припомнили перед окончанием института
анекдот, давным-давно им рассказанный во время по-
Пока свободою горим. М., 2004.
глава I
Водопои. 1947
, о мороз..
ездки группы студентов на Учинское водохранилище.
Якобы в дни Ялтинской конференции Сталин, Рузвельт
и Черчилль ехали в машине, и вдруг дорогу преградила
корова. Согнать ее вызвался Сталин. Вышел из машины,
что-то шепнул корове на ухо, и корова действительно
сошла с дороги. Что вы ей сказали? — спросили удивлен-
ные спутники. Я ей сказал, ответил Сталин, что отправ-
лю ее в колхоз. Вот на этот анекдот и сослался памятли-
вый член партбюро студент Павел Редькин в доказатель-
ство «политической невыдержанности» Ушакова
и невозможности, вследствие этого, рекомендовать его
в аспирантуру (куда сам Редькин был принят).
Анекдот возник не на пустом месте. Не только в том
смысле, что о жизни в колхозах знали и жители горо-
дов. Думаю, совсем не случайно присутствие в анекдоте
лидеров союзных держав: миллионы участников вой-
ны убедились в том, что в западных странах нет ничего
подобного сталинским колхозам. В воспоминаниях
Черчилля можно прочитать, что Сталин, когда они
впервые встретились в Москве в августе 1942 года (то
есть до Ялты), был с ним весьма откровенен. Он сооб-
щил, что «политика коллективизации была страшной
борьбой», понадобилось уничтожить и насильственно
«I синей
у ^птпицеи
И.С РОЗЕНТАЛЬ
переселить миллионы крестьян. «Все это было скверно
и трудно, но необходимо», — сказал Сталин...38 Но в ли-
тературе для советских граждан ничего подобного
прочитать было невозможно, сказанное Сталиным Чер-
чиллю предназначалось западной публике.
В наше студенческое время еще не было заведено
выстраивать студентов шпалерами по пути следования
высоких гостей. Не додумались организовать и студен-
ческие стройотряды, но проводились, как везде, суб-
ботники, в том числе связанные со строительством
в Москве. «Квартирный вопрос» до Хрущева решался
в скромных масштабах. Под жилье для особо заслужен-
ных предназначались два, кажется, высотных здания,
к их строительству тогда только приступили (иное на-
значение имели все прочие высотки — новое здание
МГУ на Ленинских горах, МИД на Смоленской и гости-
ницы «Украина» и «Ленинградская»), Мы, студенты,
в этом деле поучаствовали в других местах. Улица Горь-
кого превращалась в витрину столицы, утверждался
стиль, получивший позже название «сталинского ам-
пира». Строили в основном немецкие военнопленные.
А нам поручили на субботнике убирать строительный
мусор с верхних этажей уже почти готовых домов за
Центральным телеграфом. Когда потом проходили
мимо этих домов, испытывали в некотором роде чувс-
тво гордости: как-никак творение и наших рук. О том,
что эти дома облицовывались трофейным мрамором,
заготовленным по распоряжению Гитлера для будуще-
го памятника победы Германии, я услышал позже; не
знаю, насколько это верно.
На время нашего студенчества пришлось 70-летие
Сталина. Плохо представляю, как в МГУ, о котором пи-
шет в дневнике С.С. Дмитриев, торжественное собрание
38
Вторая мировая война в воспоминаниях Уинстона
Черчилля, Шарля де Голля [и др.]. М., 1990. С. 178-179.
глава I
79
О
о
2
3
го
по такому важному случаю могло быть «безлюдным».
И «скучнейшим», добавляет он, но это его ощущение.
У нас особого подъема не помню, но кто-то, допускаю,
подъем испытывал, другие, когда отмечали славную
дату, принимали все происходящее как должное. Один
студент выступил на общефакультетском торжествен-
ном собрании с незапланированной инициативой: пе-
реименовать Ленинский комсомол в Ленинско-Сталин-
ский. В воздухе повисло молчание. Затем председатель-
ствующий, никак не реагируя, продолжил заседание.
В искренности выступившего не сомневаюсь, с такими
же предложениями, независимо друг от друга, выступа-
ли и в других вузах и учреждениях.
Приходилось еще слышать рассуждения студентов
(не на собраниях, конечно), кто лучше, то есть яснее,
понятнее, писал: Ленин или Сталин, и предпочтение
отдавалось некоторыми Сталину. Возможно, потому,
что если Ленин был «прост, как правда» (по Горькому),
то стиль Сталина был еще проще. Об идейных или еще
каких несовпадениях никто и помыслить не мог. Ведь
Краткий курс был еще в полной силе. И в головах у нас
было невесть что. Студентка младшего курса Надя Аб-
рамова обратилась ко мне с неожиданным и совершен-
но для меня непосильным вопросом: Будет ли ревность
при коммунизме? Возможно, я был не первым, к кому
она с ним обращалась, и занимал он ее всерьез...
Имелись у нас, как и в других вузах, сталинские сти-
пендиаты. Сначала сталинские стипендии получали
только фронтовики: слепой из-за тяжелого ранения
И. Рутштейн, на нашем курсе В. Кириленков, инвалиды
Ю. Гостимский и П. Редькин. Позже, после окончания
мною института, им стал В. Ложкин, он в войне не учас-
твовал. Сам он никогда об этом не говорил.
Анекдотических примеров с требованием знать на-
изусть текст Краткого курса не помню (в МГУ некий
преподаватель спрашивал на экзамене: «Как стоит наша
, о мороз..
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
синей
^^птицеи
партия?» — полагалось произнести наизусть: «Наша
партия стоит как утес»). Вообще «идеологические» ка-
федры и дисциплины, официально «ведущие», то есть
находящиеся, как считалось, выше прочих по своей
роли в изучении истории и задающие прочим тон, в на-
ших глазах таковыми не являлись. Не потому, что мы
были противтакой роли, просто ввиду несоизмеримос-
ти калибра преподавателей кафедр идеологических
и исторических.
Можно только выделить, по отзывам студентов, фи-
лософа, специалиста по эстетике А.Ф. Шишкина, кото-
рый вскоре перешел в МГИМО, и Л.А. Резцова, долго рабо-
тавшего до института в Музее революции, где в 1938 году
он получил партийное взыскание за «притупление по-
литической бдительности» (была арестована его сест-
ра), следствием чего якобы явились дефекты экспози-
ции, — узнал об этом гораздо позже. Лекции по филосо-
фии профессора А.П. Гагарина нашему курсу поражали
обилием «перлов», мы их коллекционировали, жаль, не
сохранил свою коллекцию. Запомнились «аммоналы
истории». Так как до войны он был начальником поли-
тотдела МТС, говорили, что тогда-де он обучал филосо-
фии свиней, а теперь разводит свинство в философии.
Читали ли мы газеты? Регулярно нет. И некогда
было, и стиль газетный не привлекал. Мы вроде бы обо
всем знали, и о погромных идеологических кампаниях
тоже, но что-то важное проходило мимо нашего созна-
ния, глубоко не задевало. Главное же — связывать одно
с другим мы не умели. Совершенно не помню, участво-
вали ли студенты-историки в массовом паломничестве
на выставку подарков Сталину. Организовывалось ли
коллективное посещение? Обсуждалось ли увиденное?
О себе могу точно сказать, что на этой выставке не был,
что-то помешало, отвлекло. По рассказам, поражало
главным образом количество подарков: чтобы их раз-
местить, экспозицию одного музея (Музея революции)
глава I
закрыли совсем, а другого (Музея изобразительных ис-
кусств) сократили. И отдельные диковинные подарки
обращали на себя внимание, мимолетно в разговорах
их упоминали, например, рисовое зерно с приветстви-
ем великому вождю.
Под занавес нашего обучения преподаватели спеш-
но вводили коррективы в свои лекционные курсы и эк-
заменационные билеты в свете последних гениальных
сталинских трудов «Марксизм и вопросы языкознания»
и «Экономические проблемы социализма в СССР». Скла-
дывалось впечатление, что сами преподаватели не успе-
ли как следует разобраться и поэтому от нас не требова-
ли знать все содержавшиеся в этих трудах новации.
Появилась «Краткая биография» Сталина, напеча-
танная крупным шрифтом, для всех и каждого. Меня
(наверное, не только меня) тут же направили на табач-
ную фабрику «Дукат» ее «пропагандировать». Сейчас
могу только удивляться себе, желторотому, объясняю-
щему что-то взрослым, работающим людям. Как я это
делал, как реагировала аудитория, не в силах вспом-
нить. Вероятно, молчала, ко всему привычная. А вот что
поразило при этом посещении и потому запомнилось,
так это то, что в проходной фабрики всех обыскива-
ли, — для меня это было открытием, думал, что такое
практиковалось только при «проклятом царизме».
И еще один приобретенный нами опыт. Предстояли
«выборы» в Верховный Совет СССР, и в зимние канику-
лы группа, специально сформированная комитетом
комсомола — но на добровольной основе! — отправи-
лась в агитпоход в подшефный Кривандинский район
Московской области. Очень все старались. Новое дело,
знакомство с «глубинкой». Вопрос о том, а нужна ли
местным жителям доставленная десантом столичных
студентов «духовная пища», в нашем сознании не воз-
никал. Оперативно откликнулись на самые последние
события: образование Китайской народной республи-
О температура, о мороз..
^синей
с^уптицей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Участники Кривандинского агитпохода. 1949
ки в результате победы коммунистов над Чан Кайши
и образование ГДР в советской оккупационной зоне.
В связи с первым событием исполнили хором перед
собравшимися в сельском клубе колхозниками песню
«Русский с китайцем братья навек», была и беседа о Ки-
тае Вали Гоцевой, а я выступил с докладом (конечно, не
по объему, просто так говорили) о ГДР.
Хор «кривандинцев». 1949
глава I
Возвращались в Москву поздно вечером. Кому-то
пришла в голову мысль увенчать успешное завершение
агитпохода просмотром кинофильма. Нашли возле Ка-
занского вокзала кинотеатр и взяли билеты чуть ли не
на последний сеанс, на новую картину «Кубанские ка-
заки». Сидя слишком далеко от экрана, разморенный
еще в электричке, я под песни и пляски заснул. Потом
смотрел снова — с удовольствием, но очень уж выпирал
контраст между процветающей Кубанью и только что
увиденным Кривандиным. Что и на Кубани для изобра-
жения изобилия в ход шли муляжи, мы не подозревали.
В Кривандине и в окрестных селах, в ста километрах от
столицы, в домах не было электричества, нищета смот-
рела из всех углов. Почти никакой техники, разбитые
дороги. После уборки остались необмолоченные сно-
пы. Колхознику, который пожаловался на то, что на тру-
додень выдают 400 граммов моркови, один из членов
агитбригады ответил: «Это временные трудности»...
Но, может быть, в высших и низших учреждениях
агитпропа считалось, что наша самодеятельность, по-
добно кинофильмам, выполняет некую «духоподъем-
ную» функцию? Остается фактом: принимали нас хо-
рошо. И сделали мы за короткий срок немало. Газета
института «За педагогические кадры» поместила боль-
шую статью-отчет руководителя группы аспиранта
Пети Антонченкова, где все было подано в превосход-
ной степени. Далее цитирую по сохранившемуся у ме-
ня экземпляру.
В статье сообщалось, что члены редколлегии (Л. Ка-
минская, С. Фомина, Д. Ложкин, А. Дашевский и я) «про-
никли во все уголки деревни», и о том, что «колхозный
клуб не мог вместить всех желающих», и что, кроме до-
кладов, песен (включая «Кантату о Сталине», «Колодни-
ков» и «Как у нашей Дуни») и чтения стихов и прозы,
студентки Ава Марфунина, Лина Пукшанская и Женя
Яковлева «прекрасно исполнили белорусский танец
О температура, о мороз..
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
за синей
^^птицеи
„Бульба", сопровождаемый песней нашего хора». И что
«особенно хорошо подтягивали нам семидесятилетние
старушки» и «потом они же, не устояв против наших ли-
хих танцоров, пустились с частушками в пляс». Я в от-
чете представлен вместе с Логиновым как «лучший до-
кладчик»^). Доклад Логинова, «замполита» похода, был
на тему «Советская избирательная система — самая де-
мократическая система в мире». И «большой интерес»
вызвала беседа Ушакова о положении в Югославии —
тема тоже актуальная в 1949 году.
Сказано также в отчете, что «наибольший успех вы-
пал на долю студентки Гилл и Ефман, которая замеча-
тельно прочла отрывок из романа „Молодая гвардия"
и рассказы Чехова». Гиля была единственной в агит-
бригаде студенткой не истфака, а факультета иност-
ранных языков, французского отделения. И тоже от-
правилась с нами добровольно и не случайно. Как-то
получилось, что она еще раньше присоединилась к на-
шей компании. А в 1950 году арестовали ее отца Евсея
Яковлевича, инженера одного из московских заводов.
По окончании института она попросила направить ее
туда, где уже работала Лина Каминская, в Иркутскую
область.
К слову, кроме Гили, был в нашей компании еще
один «посторонний», Вадик Сегаль. Он окончил Воен-
ный институт иностранных языков и служил перевод-
чиком с арабского в Генштабе. Однако даже наилучший
переводчик, но по фамилии Сегаль Генштабу не подо-
шел, и ему предложили одно из двух: отправляться на
границу с Ираном в Кушку (?!), или увольняться из ар-
мии. Он предпочел второе, преподавал английский
в школе, а потом все-таки устроился по специальности
в МГИМО, где защитил диссертацию. Впоследствии
даже переводил синхронно Хрущеву, когда тот общал-
ся с арабскими государственными деятелями. Но это
все позже, а в наши студенческие времена, будучи чуть
глава I
ВС. Сегаль-
Конец 40-х
О температура, о мороз..
старше нас и умнее, он находил и в нас какой-то инте-
рес. А может быть, больше в девушках. И еще колебался,
какую из них выбрать. Женился он потом на Жене Яков-
левой. В агитпоходе, конечно, он не участвовал, тогда
еще работал в Генштабе (в военной форме он и на фо-
тографии — мы в гостях у Гили Ефман, уже после арес-
та ее отца, портрет которого висит на стене).
В гостяхуГ. Ефман. В нижнем ряду: Т. Ушаков, А. Ефман,
И. Ефман, М.И. Ефман, Т. Карелыитейн, Н. Абрамова, В. Сегаль.
В среднем ряду: Л. Пукгианская, Г. Рябцева, Ж. Яковлева,
С. Фомина, я. В верхнем ряду: Н. Анфилофьева.Л. Сисёкина,
.........................Л. Каминская, Т. Смирнова. 1951-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синеи
^^птицеи
Тот отчет об агитпоходе, что я цитировал, завер-
шался дежурными словами о наступившем в колхозах
«большом подъеме» в связи с выборами. Итоги проде-
ланной работы оценивались и в цифровом выражении.
И, наконец, победный аккорд: «Назавтра мы увидели
результаты своих трудов. Заведующий агитпунктом
тов. Яшин, который до нашего прихода ничего не де-
лал, проводил первую беседу с агитаторами...»
Так мы вступили на стезю непрошенного «поли-
тпросвещения», на что получившие историческое обра-
зование были обречены. Что касается основного злове-
щего «фона» — нарастающей борьбы с «космополитиз-
мом» — то в институте о ней студентов информировали,
но непосредственно к ней не привлекали. На истфаке
массовые мероприятия такого рода не проводились.
Нас только направили, видимо, с воспитательной це-
лью, а может быть, чтобы обеспечить массовость, на со-
ответствующее мероприятие, проходившее на литфа-
ке, там кадры сочли более «засоренными».
Хорошо помню это удручающее зрелище — публич-
ное сечение и покаянные выступления профессоров-
«космополитов», а это были звезды, самые известные
и популярные преподаватели. Проходили они ритуал
покаяния несколько раз, в каждом вузе, где преподава-
ли. Неожиданно в одну обойму попали и беспартийные
литературоведы вроде Л.П. Гроссмана и С.М. Бонди,
и ревнитель партийной ортодоксии заведующий ка-
федрой зарубежной литературы Ал. Исбах; он никак не
мог взять в толк, в чем его вина. Кажется, потом его по-
садили. Досталось несколько позже и Н.И. Балашову:
в «Комсомольской правде» появилась статья, в которой
утверждалось, что, читая лекции по истории западной
литературы, он не приводит высказывания русских ре-
волюционных демократов. Чтобы доказать обратное,
ему пришлось просить у студентов конспекты его лек-
ций. Кажется, газета поместила нечто вроде опровер-
глава I
жения — случай, чуть ли не уникальный. Но пока суд да
дело, от чтения лекций Балашова отстранили. Это было
уже после нас...
На истфаке на всех кафедрах тоже проводились
«проработки», но, насколько помню, без студентов. Воз-
можно, это связано с тем, что в пединститутах тогда не
требовалось защищать дипломные работы — это было
бы подходящим поводом, в университетах так и прак-
тиковалось. Нужно также иметь в виду, что в отличие от
университетов в пединституты евреев принимали без
ограничений — массовая профессия, надо ведь куда-то
их девать, должно быть, так рассуждали наверху.
...До «дела врачей», которое явилось кульминацией
кампании, не дожил мой отец, он скоропостижно умер,
когда я сдавал госэкзамены. Было ему 49 лет. Дважды
обязан я ему жизнью. Наверное, год, если не больше, он
мне снился. Нас осталось трое, мама снова стала рабо-
тать, младшая моя сестра перешла тогда в 6-й класс.
О температура, о мороз..
«Черт знает,
как нам повезло!» дет понятней. <Черт. здесь
синоним случайности. Хронологически нужно снова
вернуться назад, и снова наше «частное» оказывается
тесно связанным с «общим».
В 1947 году впервые официально отмечался юбилей
Москвы, ее 800-летие. Мы уже перешли на второй курс
и знали из лекций П.П. Смирнова и Н.А. Гейнике, а по-
том и М.Г. Рабиновича, что название «Москва» первый
раз встречается в летописи под 4 апреля 1147 года.
И о том, что таким же образом, по первому дошедшему
до нас письменному упоминанию, исчисляют возраст
3-я группа влесу. Сидят: 2-я С. Володарская, далее:Л.Люцарева,
А. Марфунина, 3. Стародубская. Стоят: 3-й слева Б. Гофман, я,
5-й В.Логинов, 8-й А. Ушаков, 10-йВ.Кириленков, 11-йЛ.Спирин. 1947-
глава I
...................................3-я группа нищего курса.-
Я — второй слева. 1947
и других древних европейских городов, например, воз-
раст Парижа — по упоминанию Лютеции, предшест-
венницы столицы Франции, в «Записках о Галльской
войне» Юлия Цезаря. Но так как прежде, до 1947 года,
никаких праздников в честь важнейших событий исто-
рии Москвы не проводилось, московские и централь-
ные власти решили, чтобы основательно подготовить-
ся, точной датой пренебречь. Торжество перенесли
с весны на начало осени, 8 сентября. Так с тех пор и по-
велось, и никого уже не удивляет, что день города —
осенний праздник.
Если кто-то подумает, что в 1947 году происходило
нечто похожее на пышные празднества, устроенные
50 лет спустя под знаком возвращения от советской им-
перии в обновленную Московию, то ошибется. Все
было иначе, поскромнее. Понятно, не те деньги, не те
возможности, ведь только что окончилась война. С дру-
гой стороны, политически важно было воздать долж-
ное заслугам москвичей в победе над Гитлером. К юби-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
у^птицеи
лею довольно много вышло ценных исторических
книг о Москве, на плохой только бумаге, например,
«Древняя Москва» М.Н. Тихомирова, эти книги приго-
дились мне в школе.
По-настоящему торжественное общегородское ме-
роприятие, помнится, было одно: заложили памятник
Юрию Долгорукому на Советской площади напротив
Моссовета. Третий по счету памятник на одном и том
же, чуть ли не заколдованном, месте (в последнее вре-
мя, в связи с кампанией по поводу зарубежного памят-
ника, предпочитают не вспоминать, что в Москве, да
и не только в Москве всякие монументы многократно
и по самым разным причинам — от соображений
удобства до чисто идеологических — и сносили, и пе-
реносили). Так вот первым поставили на этом месте
в 1912 году памятник генералу Скобелеву, окончивше-
му свои дни не на войне, а рядом, в гостинице «Дрезден»
(иногда пишут, «при загадочных обстоятельствах»). Он
простоял до 1918 года, и площадь в течение этих шести
лет называлась Скобелевской. Потом его заменили обе-
лиском со статуей Свободы работы Н.А. Андреева. И, на-
конец, воздвигли конную статую «основателя Москвы»,
объяснив москвичам, что на фоне надстроенного на
два этажа Моссовета фигура Свободы стала слишком
мелкой...39 Кажется, ее взорвали, но как-то без большой
огласки — и довод, и факт символический...
Сталин директивно указал, что и Москве нужен со-
лидный монумент своему основателю, коль скоро Ле-
нинград таковой имеет и не один. Теперь стало ясно, что
сказалась неприязнь вождя к бывшей столице Российс-
кой империи, к «колыбели революции». Назревало «ле-
нинградское дело». Его истоки, как выяснено со всеми
подробностями, — в борьбе за близость к Сталину меж-
Ъ9............................................
См.: Сытин П.В. Из истории московских улиц. М.,
1952. С. 145.
гл a
ду группировками Берии-Маленкова и «ленинградцев»
Жданова-Вознесенского. Эта борьба началась в 1946 г.,
развернулась в 1947 г. и дала впервые перевес первой
группировке в 1948 г.40 В то время никто не мог знать
этой подоплеки московского праздника.
Роль специалистов-историков, как всегда в таких
случаях, а тогда особенно, была лишена самостоятель-
ности, их экспертное мнение не запрашивали. Не мог-
ли историки и помочь советом автору проекта памят-
ника скульптору С.М. Орлову, подсказать, как выглядел
князь, устроивший в 1147 году на берегу Москвы-реки
«обед силён» — событие, которое летописец счел заслу-
живающим остаться в исторической памяти, никак, од-
нако, его не выделяя из ряда других. И летописец знал,
и мы тоже (чем гордились), что князю Юрию до Москвы
не было никакого дела, мечтал он всю жизнь «сесть»
в Киеве, за что и прозвали его Долгоруким...
Не сейчас, но по прошествии нескольких десятиле-
тий с момента появления памятника, изображая себя
людьми, умудренными прожитыми годами — «вопро-
сов меньше, тупеет слух, слабеет глаз», — мы не без са-
модовольства подтверждали это тем, что «битюг на
площади Советской уже не раздражает нас». Но особых
эмоций памятник у москвичей и «гостей столицы» не
вызывал никогда и сравнений с «Медным всадником»,
если в голову приходило их сравнивать, не выдержи-
вал. Вряд ли кто в состоянии вообразить, как основа-
тель Москвы стоит «на берегу пустынных воли», «дум
великих поли», представляя себе, как одна из погранич-
ных крепостей Суздальского княжества превратится
в столицу Русского государства... Впрочем, современ-
ные профессора сообщают о современных студентах-
40...........................................
Стл.:ДаниловАА.,ПыжиковА.В. Рождение сверх-
державы: СССР в первые послевоенные годы.
И., 2001. Гл. 4.
91
Черт знает, как нам повезло!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
зв синей
^^птиЦеи
филологах, что на вопрос — Что такое Медный всад-
ник? — кто-то из них ответил: «Может быть, это Юрий
Долгорукий?» Вероятно, не зная ничего ни о том, ни
о другом...41
Студенты на торжестве закладки памятника не при-
сутствовали. Другое событие, связанное с 800-летием
Москвы, оставило в нашей жизни более значительный
след. В числе новых факультативов был объявлен спец-
курс археологии Москвы, еще не апробированный, но
в таком московском институте, как потемкинский
МГПИ, вполне уместный, даже необходимый. П.П. Смир-
нов — незадолго до его смерти — на правах заведующе-
го кафедрой познакомил нас с молодым лектором, ар-
хеологом, специалистом по средневековой Москве Ми-
хаилом Григорьевичем Рабиновичем. Ретроспективно,
в виршах, сочиненных к его юбилею, этот момент, явив-
шийся отправной точкой для последующих наших ар-
хеологических дел, был изображен так.
...Судьбе было угодно,
ЧтобсВамимы почти синхронно
Стопы направили свои
В Коллеж нормаль Эм Ге Пюи.
Улыбчив, ласков и суров,
Представил Вас П.П. Смирнов...
И кратко о последствиях этой первой нашей встречи.
И с детской радостью телячьей
Мы устремились в глубь веков - -
В Зарядъе, Полоцк и Тушков —
Отнюдь не только, чтобразмяться.
Глядим сквозь времени стекло -
Черт знает, как нам повезло!
41.............................................
Красухин Г. Комментарий. Не только литературные
нравы. М., 2008.
глава I
93
К нам примкнули студенты младших курсов, они
слушали М.Г. позже. Вот как, по их рассказам, все начи-
налось у них. Заведующая кабинетом истории СССР Ма-
рия Игнатьевна объявила: «Сегодня к вам придет читать
лекции по археологии Москвы молодой доцент с рыжей
бородой». А на следующий (?) день она же сообщила: «Се-
годня вам будет читать лекции молодой доцент с черной
бородой» (Н.И. Балашов). Не старые, однако же, борода-
тые были еще крайне редким явлением, и необычный
облик молодых доцентов не мог не впечатлять, особен-
но девушек. Различались два доцента не только природ-
ным цветом бород: М.Г. — высокий, с богатой шевелю-
рой, Н.И. — невысокого роста, плотный, с бритой голо-
вой. Шутка А.В. Арциховского, с характерным только для
него непроизношением звуков «к» и «г» — «Тто в институ-
те этнодрафии настоящий русстий бодатырь? Михал
Дридорьевич Рабинович!» — относится к более поздне-
му времени, в наше время М.Г. состоял на основной рабо-
те в Институте истории материальной культуры.
Дело не во внешности, конечно. В нашей памяти М.Г.
остался образцом ученого и человека. Видимо, сразу или
почти сразу закрепилось за ним для краткости прозви-
ще «Михраб». Кому при-
надлежит приоритет
его изобретения, мне
неведомо. Возможно,
подействовал пример
«Республики ШКИД» —
Черт знает, как нам повезло!
М.Г. Рабинович. 1949-
засиней
(^птиц
ей
книги, изъятой из библиотек после ареста одного из ав-
н торов; там кличка «Викниксор» была такой же инстру-
х -
и ментальной и не содержала в себе ничего негативного
° (сейчас лучше, чем книгу, знают сделанную гораздо
о позже отличную экранизацию Геннадия Полоки с Вик-
s никсором — Сергеем Юрским). Между прочим, наше,
более лаконичное, без отчества, сокращение имени
и фамилии М.Г. — «Михраб» — совпало по звучанию
и написанию с существующим вполне осмысленным
словом. У осведомленных на сей счет это, возможно,
вызывало улыбку, но мы к числу осведомленных не
принадлежали. Михраб, оказывается, в переводе с араб-
ского — святилище, ниша в стене мечети, обращенная
к Мекке. О том, как мы между собой его называем, М.Г.
знал и нисколько не обижался.
Начало Московской
экспедиции. 1949.
глава I
.............На раскопках Курганову села Зюзино.
Стоят: я, В. Щенникова, Н. Вощинникова,Л. Сисёкина,
Л. Каминская. Сидит: С. Фомина. 1950
Сначала мы приобретали некоторые навыки на рас-
копках курганов славян-вятичей возле подмосковных
сел. Эти места давно уже превратились в районы Моск-
вы и не кажутся слишком удаленными от центра. Рань-
ше, чем большинство будущих новоселов, мы услыша-
ли названия Черемушки, Чертаново, Зюзино, Строги-
но... Летом 1949 г. началась работа руководимой М.Г.
Московской археологической экспедиции в Зарядье, на
территории древнего московского посада. Она продол-
жалась три сезона. В составе экспедиции были архео-
логи (не все одновременно: А.Ф. Медведев — Александр
Филиппович, поэтому для нас он был Александр Маке-
донский, П.И. Засурцев, Э.А. Рикман, Г.П. Смирнова
и Г.П. Латышева), студенты и рабочие.
Я копал в Зарядье два первых лета. Возможно, кого-
то забыл, но точно работали тогда же студенты Женя
Шолохова, Света Фомина, Нина Вощинникова, Галя
Рябцева, Толя Ушаков, Юра Золотов, Тоня Смирнова,
<<> синей
(^^птицей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
В. Логинов с «трофеем». 1950
Лина Каминская, Володя Логинов, Ава Марфунина,
Нина Анфилофьева, Ада Погорелова, Вера Щенникова,
Диля Ложкин, Надя Абрамова. Уже потому, что они вы-
брали, как и я, такое времяпрепровождение, мне они
казались лучшими в институте. Девушки, которых
было больше, тоже очень нравились. Неужели все? —
спросит недоверчивый читатель. Да, все, правда. Но,
как и раньше, попытаюсь свое впечатление проверить.
Передо мной книга воспоминаний М.Г., отрывки из
которых я уже цитировал. Она недавно издана, ему не
пришлось ее увидеть. Отдельные места из этих воспо-
минаний он читал нам, когда мы, его ученики, встреча-
лись с ним и Еленой Карповной в их квартире на Мичу-
ринском. Есть там и глава «Раскопки в Москве». Еще до
выхода в свет всей книги, при жизни М.Г., я отдал в жур-
нал «Исторический архив», в номер, посвященный 850-
летию Москвы, специально подготовленный им по моей
просьбе фрагмент воспоминаний. В книгу он в таком
глава I
виде не вошел, от книжного текста существенно отлича-
ется и объемом, и содержанием (например, рассказом
о Тушкове — городке, упомянутом в стихотворении) и,
таким образом, имеет самостоятельную ценность42.
Когда мы познакомились, разница в возрасте между
нами и М.Г. была не такой уж значительной — 13-14 лет.
Это теперь понятно. Тогда же, в начале нашего знакомс-
тва (факт совершенно изумительный, запомнившийся
Гиле Ефман) Володя Логинов спросил — на полном се-
рьезе: «М.Г., вы университет окончили до революции?».
Между тем М.Г. за год до революции родился. И был он
выпускником МГУ 1941 года!
Итак, какими мы виделись нашему учителю? Позво-
лительно привести его слова, раз они напечатаны, мы
бы сказать о себе так не решились. По словам М.Г., была
в нас «какая-то пленительная живость, стремление
к широким знаниям, далеко выходившим за рамки про-
граммы. А главное — крепкая дружба, родившаяся за
общим делом — занятиями археологией, прочно связы-
вала их между собой и со мной*43. Почему такое случи-
лось, я не могу объяснить. Родство душ? Возможно. Вле-
чение к археологии как таковой? Но никто из нас не
стал профессиональным археологом или медиевистом,
только Женя Шолохова участвовала в дальнейшем каж-
дое лето в раскопках в разных местах, но основная ее
работа была преподавательской — в школе, потом
в МГИМО. И Юра Золотов работал по окончании инсти-
тута в Музее истории Москвы вместе с М.Г. Так что друж-
ба действительно родилась за общим делом, но сохра-
нялась, пусть не со всеми, и позже, когда жизнь развела
нас в разные стороны.
42........................................
«Объект исследования напрашивается сам». Из вос-
поминаний археолога М.Г. Рабиновича //Истори-
ческий архив. 1997- № 3.
43........................................
РабиновичМ.Г. Записки советского интеллектуала.
С. 248.
Черт знает, как нам повезло!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’«синей
(^птицеи
М.Г. опасался, что особенности не вполне стандарт-
ной экспедиции не дадут нам почувствовать поэзию ар-
хеологии. Ведь после рабочего дня участникам раско-
пок придется расходиться или разъезжаться по домам.
Не будет общения с природой, ночевок в палатках и ве-
черних бесед у костра. Да и грохот экскаваторов (начи-
налось строительство злополучной гостиницы «Рос-
сия», ныне снесенной) способен разрушить очарование
необычного соприкосновения с прошлым. Опасения
оказались напрасными. Там, где мы работали, роман-
тичным нам казалось все. И даже народные названия
церквушек — разрушенной «Николы Мокрого» и уцелев-
шей «Анны что в углу» — звучали «музыкой веков».
На пике больших археологических открытий пос-
левоенных лет (достаточно вспомнить находки первых
берестяных грамот в Новгороде, это 1951 г.) проявился
заметный общественный интерес к связанным с архео-
логией сюжетам. Об археологии много писали не толь-
ко для узкого круга знатоков, но для массового читате-
ля. Писали и журналисты, и сами археологи, в том чис-
ле М.Г., автор нескольких научно-популярных книг.
Всплывала эта тема и в ненаучных жанрах. Не наш ли
портрет нарисовал попозже, в конце 1970-х Юлий Ким,
поэт, историк по полученному образованию, когда ввел
в один из спектаклей (я его не видел) «хор археологов»?
Хор начинается декларацией: «Мы археологи, / А вы все
олухи. / Вы — обыватели, — / У вас отсталый взгляд...»
Могу поручиться: это совсем не о нас, если отвлечься
от подчеркнуто саркастической интонации. Чего-чего,
но высокомерия, презрения к «обывателям» не было у нас
и в помине. И последующие строки нисколько не выра-
жают наше отношение к раскопкам. Да и поэт направлял
сатирические стрелы вовсе не в археологов, разве что
в партийных бюрократов от науки, желавших дополнить
известный (впоследствии) реестр наших достижений
«Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей...» и т. д.
глава I
99
«
В Китайгородской
стене. 1949
По древним досточкам.
По старым косточкам
Мы реставрируем
Временмогучий ход.
Для изумления
И для сравнения -
Насколько все-таки
Мыушли вперед...44
Черт знает, как нам повезло!
При всей еще политической нашей наивности ни
о каком таком «изумлении и сравнении» мы не думали.
Не задумывались и о том, как смотримся с высоты на
дне раскопа, когда Михраб демонстрировал работу экс-
педиции своим учителям — М.Н. Тихомирову и А.В. Ар-
циховскому, миниатюрной по сравнению с ним Елене
Карповне и другим неслучайным гостям. Было необык-
новенное ощущение: своими руками мы извлекаем из
безвестности исторические источники, которые ло-
жатся в фундамент науки... И позже те из нас, кто стали
учителями, с гордостью показывали своим ученикам
в витринах Исторического музея и Музея истории Мос-
квы вещи, когда-то найденные в Зарядье.
Лопаты наши все глубже проникали в толщу куль-
турного слоя. Жара перемежалась с ливнями. Единс-
44
КимЮ. Белеет мой парус: Стихи и песни... М., 2002.
С. 204.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
твенным укрытием были внутренние ниши Китайго-
родской краснокирпичной стены — памятника форти-
фикационного искусства начала XVI века (позже этот
основной сохранявшийся еще участок стены, что вдоль
набережной, снесли, непонятно зачем). Когда мы в ук-
рытии слишком уж задерживались, заместитель руко-
водителя экспедиции Э.А. Рикман взывал к нашей со-
знательности: «Это не дождь, это миф дождя...». В сочи-
ненной тут же песенке ситуация преувеличенно
обыгрывалась таким образом.
Пусть дождь идет, раскопы заливая,
На всей земле сухого места нет,
Но скажет Рикман, стеклами сверкая:
Пора в раскоп, дождя ведь вовсе нет!..
Как надо копать. 1951
Михраб ограничивался
в подобных ситуациях,
когда мы отвлекались от
дела (и в наших поезд-
ках с ним тоже), спокой-
ным шутливым замеча-
нием, например: «Не де-
лайте культа из еды!».
Не помню, кто придумал, но мы решили издавать
рукописный иллюстрированный журнал, вместо стен-
газеты, ее просто негде было вывешивать. Поручили
выпускать журнал мне и Золотову. Михраб не возражал,
ни он, ни кто-либо другой не подвергал наши материа-
глава I
лы предварительной цензуре, так что получился своего
рода самиздат, задолго до появления этого слова, но, ко-
нечно, без всякой политики. К псевдонимам авторы
тоже не прибегали. Заголовок журнала менялся по мере
накопления у участников экспедиции опыта и соот-
ветственно роста самоуважения: «Голос землекопа», «Го-
лос почти археолога», «Голос археолога».
План одного из номеров выглядел так (он у меня со-
хранился, но кое-что теперь не расшифровать): 1) Ито-
ги и перспективы. О выполнении плана комсомольской
группы (С. Фомина). 2) Статья М.Г. о керамике. 3) О пла-
нах Москвы XVII в. (В. Логинов). 4) Об экскурсии в Дья-
ково (Тоня Смирнова). 5) «Он пришел» (А. Погорелова).
6) Вечер дружбы (В. Логинов). 7) Отдел пострадавших.
8) Письма читателей (Нина?). 9) Отдел юмора: а) Серия
«Дуката»; б) Ушаков; в) «Голос» и «Столичная пресса»;
г) Об идеях; д) Этикеточное мастерство; 10) Митя;
11) О нашем коллективе из «дачников». Отдел юмора
был самым объемным. Как мы в этом отделе трактова-
ли связь «Голоса» со «столичной прессой»? Наверное,
«отдел пострадавших» тоже был не без юмора...
Тон первого номера «Голоса» показался одному из
старших слишком несерьезным для органа комсомоль-
ской группы. Критике мы обрадовались и в журнале ее
поместили без изменений по существу, черновик у ме-
ня тоже чудом сохранился. Сначала автор приветство-
вал выпуск журнала — «необычное и потому особенно
приятное явление» и утверждал, что журнал «привлек
симпатию всего коллектива». Но затем указывался
«важный недостаток... в направлении тематики»: ре-
дакция не осознала, что «первейшей обязанностью
комсомольской группы на любом производстве, в том
числе археологическом (раскопки), является борьба за
подъем, рационализацию, интенсификацию этого
производства», «журнал отстает в освещении работы
лучших, в бичевании недостатков». «Лучшие» были на-
Черт знает, как нам повезло!
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^2птиЦеи
званы пофамильно, чем автор отзыва освободил нас
от их выискивания.
Нашего критика не вполне удовлетворили грамот-
ность и стиль «опубликованных» материалов, но при-
меров он не привел, и, прочитав отзыв, мы решили, что
замечание не по адресу. А упрек в том, что в журнале не
описываются находки и открытые в ходе раскопок со-
оружения, приняли к сведению. Но предпочли повест-
вовать о них не только сугубо научно, но также «ре-
конструируя» в занимательной форме, прозой и в сти-
хах, исторические ситуации, результатом которых
и явились пропажи, утраты в далекие времена, а спустя
столетия — находки.
В одном из рассказов некий окольничий Иван Офо-
насьевич, напряженно наморщив лоб, обдумывал ходы
предстоящего шахматного матча с тезкой царем Ива-
ном. Автор рассказа (это был я) пытался извлечь коми-
ческий эффект из перечисления вперемешку аксессуа-
ров XVI и XX вв. Изразцовая печь — и радиоприемник,
передающий утреннюю гимнастику, древние ювелир-
ные украшения и — венский стул... «Наскоро поевши
молодой картошки со сметаной, окольничий бодро
двинулся к Кремлю. Мелкая щепа похрустывала под но-
гами, обутыми в модельные полуботинки, сработан-
ные на заказ...». «Вдруг шум послышался; обернулся —
сзади полыхало. Переваливаясь, побежал по прыгаю-
щим бревнам. Сбросил кафтан — разлетелись монеты
в разные стороны». И т. д.
Качеством повыше был написанный Золотовым
стихотворный отклик на находку большой ценности.
Расчищая пожарище — остатки бани рядом с домом, на-
ткнулись за печью на маленькую овальную костяную
пластинку. Она служила личной печатью: на ней име-
лось резное условное изображение владельца — воина
с мечом и щитом и надпись по краю «Печать Ивана Ка-
рови»; написано так, как произносили москвичи,
глава I
103
...Ю.3олотов. 1951..........
с «аканьем». Отверстие на-
верху (ушко) предназна-
чалось для шнурка, явно
было, что владелец печать
носил постоянно, на шее
и потерял ее при необыч-
ных обстоятельствах. Вот
начало стихотворения.
Черт знает, как нам повезло!
Как при Третьем при Иване
Мылся раз боярин в бане,
Мылся с толком, не спеша.
Под жарищей чуть дыша.
Поддавали пару слуги,
Чтоб боярские недуги,
Всю хворобу и болесть
Дочиста изгнать, как есть...
Дальше, к сожалению, не помню, а текста у меня нет, но
сюжет понятен: опять внезапный пожар, возможно, по
неосторожности, как часто бывало на Руси, — и печаль-
ные для Ивана Коровы, но счастливые для нас его пос-
ледствия. Этот реальный пожар был отмечен в летопи-
си под 1468 годом, датируя, таким образом, найденные
вещи. В основе того, что сообщалось на страницах «Го-
лоса», лежали и какие-то собственные изыскания, чте-
ние специальной литературы. Так, вместе с Логиновым
мы отправились в «Историчку» и выяснили по древним
планам, помещенным в книге дореволюционного исто-
рика Белокурова, границы и имена собственников уса-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^ппгицеи
деб Великого посада, остатки которых мы открывали,
в том числе боярина Сулешова.
В зарядьевские сезоны мы не только копали. Все-
таки находились мы в самом центре Москвы. И хотя ле-
том театры разъезжались, мы побывали на гастроль-
ных спектаклях киевского русского театра с потрясаю-
ще игравшим в «Живом трупе» Михаилом Романовым.
Посещали и концерты в Большом зале консерватории.
Ну а самые модные девчонки Ада Погорелова и Ава Мар-
фунина ухитрялись в рабочее время сбегать в магазин,
где «выбросили» босоножки, или что-нибудь еще...
Перечислять все, что дали раскопки, я, конечно, не
буду, но вслед за М.Г. мы считали самым в научном отно-
шении важным то, что удалось нам найти в нижних го-
ризонтах культурного слоя. Из найденного следовало,
что Москва старше первого упоминания о ней в летопи-
си. За последующими археологическими публикациями
мы особенно не следили. Как я узнал позже, у М.Г. появи-
лись оппоненты, полагающие, что он «удревнил» даты па-
мятников, найденных при раскопках в Кремле; эти рас-
копки проходили уже без нас, в связи со строительством
Дворца съездов. Оппоненты считают, что до возведения
княжеской крепости никакого славянского поселка,
предшествовавшего крепости, не было. Не знаю, отно-
сится ли эта критика и к Зарядью: ведь неоспоримо, мы
сами это видели, что древнейший горизонт, который М.Г.
датировал XI в., утолщался по направлению к Кремлю.
Археология не мой предмет, и вступать в дискуссию
я не собираюсь. Но мне казалось, что правоту М.Г. можно
подтвердить очень простым рассуждением, на уровне
здравого смысла. Так я и рассуждал впоследствии, рас-
сказывая об основании Москвы школьникам. Неужели
князь Юрий, приглашая весной 1147 г. князя Святослава
(«приди ко мне, брате, в Москов»), выбрал для встречи
пустынное место, и ему пришлось везти с собой все при-
пасы, необходимые, чтобы приготовить «обед силён»?
глава I
105
Еще до раскопок в Зарядье гипотезу о том, что Москва ко
времени своего появления на страницах летописей была >8
уже городом, а не боярской усадьбой или «маленьким за- “
холустным местечком», «где нечем было угостить и ветре- “
тить почетных гостей», выдвинул академик М.Н. Тихоми- '
ров, ссылавшийся, в свою очередь, на И.Е. Забелина. “
...Раскопки заканчивались в середине августа, и ос- 5
тавшееся время Михраб предложил использовать для я
поездок по Подмосковью и дальше. Съездили на маши- и
не в Переславль-Залесский, Владимир, Суздаль, в их ок- £
рестности — в Кидекшу и Боголюбове, полюбовались т
церковью «Покрова на Нерли». М.Г. показывал домон-
гольские архитектурные памятники снаружи и, где
можно было, внутри, делился знаниями и ненавязчиво
прививал нам художественный вкус. Суздаль, когда-то
стольный город княжества, показался нам, несмотря на
Привал в Переславле-Залесском. 1949-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^птицеи
обилие исторических памятников, большой деревней,
рынок был завален луком, но покупателей на всю эту
прорву товара не находилось. Познакомились с дирек-
тором местного музея А.Д. Варгановым. Он почти не
слышал, но историю Суздаля, его архитектуру знал до-
сконально, и многое сделал для реставрации суздаль-
ских древностей. Не избалованный, вероятно, посеще-
ниями, нам он был рад (Ушаков позже, когда нас рас-
пределяли, неожиданно для комиссии отказался от
московской школы, чтобы отправиться работать в суз-
дальский музей; там ему пригодился опыт раскопок,
проработал он один год).
У меня есть книга очерков писателя Ефима Дороша
(М.Г. был с ним знаком), и, читая очерк в этой книге
о творчестве Татьяны Мавриной, рассматривая поме-
щенную там репродукцию ее рисунка «Суздаль», я вспо-
минаю нашу поездку. Правда, Суздаль на рисунке Мав-
По дороге во Владимир.
Л. Каминская. 1949.............................
.....................................Поездка по городам-
Северо-Восточной Руси
риной зимний. «Древние башни, и шатровые колоко-
ленки, и церкви с похожими на репчатый лук главами
окружены на акварелях и гуашах Мавриной — живой,
занятой своими сиюминутными заботами толпой на-
ших современников, для которых русская старина не
экзотическая декорация, а ...подробность пейзажа...»'15
«Толпа» — по-моему, не то слово. Согласно сведениям
путеводителя 1958 года, в Суздале проживали 7 тыс. че-
ловек, это был «центр одного из передовых сельскохо-
зяйственных районов». В 1949 году туристы, кроме нас,
не встречались, ведь еще не было ни «Золотого кольца»,
ни Владимиро-Суздальского музея-заповедника и все-
го сопутствующего организованному туризму...
Из-за домашних обстоятельств я не работал в Туш-
ковом городке, однажды только приезжал туда в гости.
Воспользуюсь поэтому, помимо собственных впечатле-
ний, рассказами тех, кто там пробыл дольше меня,
45
Дороги Е. Живое дерево искусства. М., 1970. С. 89-90.
засиней
^^птицей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Приехали в Тушков городок. Слева:Д. Ложкин, Л. Пукшанская,.
Л. Сисёкина,Н. Абрамова, Т. Карелыитейн. 1950
и воспоминаниями М.Г. Это очень красивое место под
Можайском, в верховьях Москвы-реки. Крепость на вы-
соком берегу реки прикрывала в XIV в. западную гра-
ницу Московского княжества, Тушков упомянут в ду-
ховной грамоте — завещании Дмитрия Донского
1389 года как центр волости. «Зарядьевцы» провели
здесь археологическую разведку, обнаружив остатки
крепости и культурный слой посада, позже проводи-
лись и настоящие раскопки.
Рядом с подмытым рекой валом и рвом ютилась те-
перь деревенька в пять-шесть домов. Для житья и ночев-
ки М.Г. снял избу-пятистенку. Магазинов не было, и еду
готовили в печи дежурные по очереди, стараясь управ-
ляться с ухватами и прочей кухонной утварью, как-то
сварили гуся. Имелась под холмом и русская баня, ее
один раз специально для археологов протопили. Не-
сколько человек, в том числе Рябцева и Вощинникова,
предпочли ночевать не в избе, а на сеновале. Наверх за-
бирались по лесенке, и пришлось на всякий случай
себя привязывать, чтобы не свалиться в хлев, прямо на
рога коров. Засыпали под частушки еще долго гуляв-
глава I
Черт знает, как нам повезло!
..............................ВЗарядъе. На переднем плане-
Н. Вощинникова. 1951
ших возле дома деревенских: «Дура я, дура я, дура я про-
клятая, у него четыре дуры, а я дура пятая...»
Пели и сами — и в Зарядье, и в поездках. Казалось
бы, что тут такого — студенты пели всегда, А.Е. Иванов,
знающий все про дореволюционное студенчество, это
подтвердит. Но что пели? Как пишет в очерке об агитпо-
ходе, который я уже цитировал, П. Антонченков, когда
наша бригада погрузилась в поезд, направлявшийся
в Кривандино, «вся дорога напоминала огромный по-
ток, составленный из разнообразных песен». Прочие
красоты стиля опускаю (Петя был аспирантом литфа-
ка), но с фактической стороны все верно, только клас-
сификация нашего репертуара в очерке неудачна: пес-
ни «студенческие», «колхозные», «песни революционно-
го подполья», «лирические», «военные», «шуточные».
Придумывать что-то взамен не буду. Куда, напри-
мер, причислить «шекспировские» и про «доктора Фа-
уста»? Припоминая все, что пели, убеждаюсь, что почти
отсутствовал тогдашний песенный радиоофициоз.
Только «Пшеница золотая» — она и «колхозная», она
и «лирическая». О Сталине никогда не пели. Пели и то,
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
у^птпицеи
что из радиоэфира исчезло, например, коминтерновс-
кую «Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных, вы
с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах...» — памят-
ник довоенных несбывшихся надежд на солидарность
германского пролетариата, когда начнется война. И на-
родные русские и украинские — «Во деревне было Оль-
ховке», «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», «То не ве-
тер ветку клонит», «Ой, на ropi, тай жинци жнуть», ими
нас снабжал в первую очередь Юра Золотов, служив-
ший до института в армейском ансамбле. И те песни,
что впоследствии стал возрождать Эдуард Успенский
со товарищи в кочующей по радио и телеканалам пере-
даче «В нашу гавань заходили корабли», — «Это было
под солнцем тропическим», «На корабле матросы ходят
хмуро» и еще много подобных.
Явно от Михраба песенка про Веверлея, который
пошел купаться «с парой пузырей», «плавать не умея»,
и про его несчастную жену Доротею (в примечании
к воспоминаниям М.Г. поясняется, что это пародия из
сборника «Парнас дыбом», вышедшего в 1925 г.; нет, это
оригинал, и в тексте воспоминаний описывается ис-
полнение песенки в конце гражданской войны, она, ко-
нечно, дореволюционная). И еще «Всем известно, что
в Бразильи есть красавцы в изобильи» и прочее, долж-
но быть, из студенческого фольклора предвоенных лет,
когда М.Г. учился в МГУ.
В основном пели хором, в том числе те, кто со слу-
хом, но без голоса, и те, кто без того и другого. Но ис-
полнялись и «сольные партии». Коронный номер Логи-
нова — песня, начинавшаяся словами: «Зырит урка
в ширму за майданчиком, прошнырнет ли фраер в ти-
ши полуночной...» Несмотря на выразительный блат-
ной колорит, кончалась она неожиданным нравоучи-
тельным призывом к «урке» «перековаться»: «брось май-
данить, хватит быть ширманщиком, а то будет амба,
и будешь нюхать дым...». Перед войной так, вероятно,
глава I
хотели побороть несовместимую с «победой социализ-
ма» уголовщину, еще не придумав позднейшую утеши-
тельную формулу: «Если кто-то кое-где у нас порой...»
Интересующихся подробностями увольнения М.Г.
в 1951 году с должности руководителя Московской экс-
педиции и всего, что за этим последовало, отсылаю к его
воспоминаниям, там это изображено красочно, как
только он умел, и с невеселым юмором. Если же без юмо-
ра, то, на мой сегодняшний взгляд, обнаружил этот эпи-
зод следующее. Объяснение, которое дали цековский
надзиратель за историками Лихолат и повторивший за
ним это объяснение в разговоре с М.Г. директор ИИМКа
111
X
о
XI
н
и
Я
го
я
ы
X
I
со
2
Я
о
и
о
W
с
На Учанском водохранилище «стваютьукратсыа niciii».
.......2-я Г. Рябцева, далее Л. Каминская. Ю. Золотов. В. Логинов. я. 1950-
(Института истории материальной культуры) А.Д. Удаль-
цов, — «ведь Москва же... и э-м... Рабинович», — показало,
что можно обходиться и без приписывания каждый раз
«не тем» историкам идеологических грехов. И даже при-
совокупляя: «Мы вами... э-м... очень довольны»46.
46-..........................................
РабиновичМ.Г. Записки советского интеллектуа-
ла... С. 251-257.
>“ синей
^2птиЦеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Авторы предисловия к воспоминаниям М.Г. везде
называют его интеллигентом и всецело в положитель-
ном ключе. Интеллигентом М.Г. себя и ощущал — со все-
ми советскими «коэффициентами». Но, удивительное
дело, вынести это слово на обложку и титульный лист
публикаторы книги не решились, заменив его обозна-
чением отнюдь не синонимичным: «Записки советско-
го интеллектуала». Возможно, из опасения, что книгу
иначе не раскупят. Насколько мне известно, раскупили
и довольно быстро.
Что тут скажешь? Возвращение с начала 1990-х го-
дов слову «интеллигенция» негативного, уничижитель-
ного или просто ругательного смысла, какой оно носи-
ло сначала у черносотенцев, а потом у большевиков, —
это и показатель изменения ее роли, и симптом болезни.
Болезни общественного, в том числе исторического со-
знания после краха КПСС. Результат не усвоения даже,
а слепого заимствования идей, выдаваемых за вечные
будто бы истины. И еще, наверное, проявление самоедс-
тва той же интеллигенции. Эмигрантский историк
и философ Г.П. Федотов выразился более возвышенно —
самосожжения, но о современных эпигонах «Вех» я бы
так не сказал...
Почему все-таки общение с «Михрабом» осталось
одним из самых дорогих воспоминаний нашей юнос-
ти? Попробую объяснить это обобщенно, прибегая —
иначе не получается, как могу, — к затасканным выра-
жениям. Думаю, потому, что он был действительно
«светлой личностью», истинным московским интелли-
гентом того поколения, которое, сформировавшись
в 1920-1930-е годы, унаследовало и лучшие черты ин-
теллигенции дореволюционной. Как это происходило,
рассказал он сам, а я попытаюсь сформулировать, в чем,
на мой взгляд, она, интеллигентность, выражалась. От-
сутствие позы и душевная тонкость. Безупречный вкус
и чувство юмора. Высокий профессионализм. Разно-
Черт знает, как нам повезло!
глава I
ИЗ
сторонность интересов. Уважение к факту, добытому *
трудом исследователя. Ясность изложения. Предан-
ность делу и способность передать свою увлеченность
без всякого нажима или выспренних слов.
И, завершая этот раздел воспоминаний, приведу
еще один отрывок из уже цитировавшихся поздрави-
тельных виршей, изготовленных в 1976 году, кбО-ле-
тию М.Г. (сочинил их я, но произнесены они были от
имени всех «зарядьевцев»), В этих доморощенных сти-
хах мы тоже пытались определить то, что составляло
привлекательную сложность наших отношений, взаи-
моуважительных и вместе с тем демократичных.
В век обесцененных понятий
Из всех возможных демократий
Нет все же лучше той, где Вы
Нас возглавляли, вдохновляли
И вместе с нами изучали
Вопрос о возрасте Москвы.
Вы нам казались патриархом,
Но, к счастью, не были монархом...
Поясню: в 1976 году отношение к монархии не содержа-
ло в себе ничего «ностальгического», согласно поздней-
шей моде. «К счастью», так как имелся в виду монарх, ко-
торый сродни диктатору, тирану, деспоту.
Вы нам впервые объяснили,
Что значит — рыть и что — копать.
И, может быть, тогда решили
Мы ближним яму не копать...
Нам ближе стал Иван Карова,
Родным — боярин Сулешов.
И если б можно, мы бы снова
Все начали безлишних слов...
Время
...........Никто, надеюсь, не обвинит меня в пла-
гиате: название романа Юрия Трифонова
«Время и место» (о содержании романа не говорю) не
настолько оригинально. Вся эта глава посвящена
«школьному» периоду моей жизни, вместившему в себя
преподавательскую работу, которую я вел в течение
многих лет, и кое-что еще, помимо преподавания, свя-
занное и не связанное с ним.
Наступила «старость молодости», по тогда мне неиз-
вестному выражению Пушкина, мне всего лишь (или
уже) 22 года. Согласно официальному советскому опре-
делению, я — молодой специалист. И в «Историчке» могу
заниматься не в общем, а в специальном учительском
зале. В первые годы работы «время» еще не изменило
свою суть, еще не наступил конец сталинской эпохи,
и никто не знал, что он неумолимо приближается. Если
чего со страхом ожидали, то новой войны, но не смерти
Сталина. Между прочим, одну из первых моих учениц
звали Сталина, с фамилией ее имя плохо сочеталось, но
никто не смел по такому поводу даже улыбнуться. Так
что перелом в моей жизни произошел на фоне, казав-
шемся неподвижным, незыблемым в своих основах.
Изменилось «место», очутившись на котором я про-
должал ощущать себя (а не только числиться по долж-
ности) историком. И потому принял к исполнению со-
вет З.П. Базилевой «накапливать эрудицию». Этому спо-
собствовали прямые мои учительские обязанности,
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
^птицеи
подготовка уроков, каждый раз с большим запасом све-
дений сверх необходимого. Не только ради удовлетво-
рения собственной и части учеников любознательнос-
ти, но и для того, между прочим, чтобы суметь ответить
на любой вопрос. Вопросы случались, в том числе с под-
ковыркой, особенно вначале, когда я был не намного
старше учеников-старшеклассников, не принимавших
меня всерьез. Во всяком случае, никогда не думал, что
можно к какому-то уроку не готовиться, что хватит того,
что уже есть. Всегда ли это выручало? Нет, конечно, и не-
предвиденные ситуации случались нередко, дети есть
дети. И, слушая их ответы, приходилось не раз огор-
чаться от того, что не все дошло или совсем не дошло...
Главным были уроки, но знания приобретались и во
всяких внеурочных делах. Например, был у нас налажен
коллективный просмотр исторических кинофильмов,
преимущественно биографических («Петр Первый»,
«Александр Невский» и других), для чего наша школа, на
пару с еще одной, заказывала сеанс в кинотеатре «Арс»
на Арбате, — с последующим обсуждением увиденного,
может быть, не всегда получавшимся, но что-то все же
дававшим мне и ученикам. И еще — в ряду внеурочных
занятий — довольно частое посещение и Исторического
музея, и Третьяковки, с учениками и без.
Эти экскурсии, особенно в Третьяковку, имели и не-
который побочный результат. Когда дошло дело (не
скоро) до сдачи кандидатского минимума, нужно было
выбрать из утвержденного кафедрой истории СССР
списка три историографические темы. Что у меня вы-
шло с третьей, советской темой, я уже рассказал. Пер-
вая, «феодальная» тема требовала знания имеющейся
литературы о Н.И. Новикове и Просвещении в России
XVIII в., слушал меня В.Н. Бочкарев. А по периоду капи-
тализма я остановился на искусстве второй половины
XIX в. Не потому, что все остальное знал хуже, совсем
нет, и не из авантюризма, мне не свойственного. Просто
Время и место
глава II
117
было интересно готовиться. П.И. Кабанова, принимав-
шего эту часть экзамена, мой ответ (конечно, без выяв-
ления искусствоведческих тонкостей) удовлетворил,
комиссия не стала меня слушать до конца. Бочкарев
и Кабанов, хоть и не читали нашему курсу лекций, меня
знали, но пятерки, думаю, я заслужил честно. Впрочем,
моя осведомленность в искусстве была не так уж вели-
ка: например, о Марке Шагале я услышал впервые от
своей ученицы, дочери известного искусствоведа...
Правда, слышал еще в Минске об убийстве витебского
художника Пэна, об этом много говорили взрослые,
считалось, что его убили уголовники. Не зная о Шагале,
я, понятно, не знал, что его учителем был Пэн.
Вот теперь следует подробнее сказать о районе, где
находилась школа. По окончании института я пере-
шел — с небольшим временным интервалом, начав пре-
подавание со второго полугодия, — из одного московс-
кого школьного здания в другое, в среднюю школу
№ 587 в Хилковом переулке. Это короткий переулок,
перпендикулярный Метростроевской улице (Остожен-
ке), от нее переулок отходит напротив Иняза, ныне Лин-
гвистического университета. На здании Иняза мемори-
альная доска, напоминающая, что в этом доме родился
в семье служащего Коммерческого училища, которое
здесь помещалось, историк С.М. Соловьев. Ближайшая
станция метро — «Парк культуры», в начале 1950-х годов
единственная с таким названием. До нее я доезжал по
маршруту первой очереди московской подземки, воспе-
тому (позже?) Леонидом Утесовым в грустной песенке
извозчика — «водителя кобылы», ставшего из-за появле-
ния нового вида транспорта безработным: «от Соколь-
ников до Парка на метро». Настроение мое, однако, не
было таким минорным, скорее по-деловому озабочен-
ным. Насколько возможно это в 22 года.
Школа была на хорошем счету. Директор школы
Клавдия Петровна Поминова, фактически первый в мо-
^синей
। ^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ей взрослой жизни начальник, очень строгая на вид
женщина средних лет, тоже историк, преподавала не-
изменно в 5-х классах историю древнего мира, мне до-
ставались дети, начинавшие с ней «проходить» исто-
рию. Дети помнили к 6-му классу — не в укор К.П. — в ос-
новном древнегреческие мифы, я тогда по молодости
лет считал, что этого недостаточно. В школе учились
девочки. Ввел раздельное обучение во время войны ми-
нистр Потемкин. Не уверен, что он это придумал сам,
о чем косвенно свидетельствует тот факт, что вернуть-
ся к совместному обучению решили через несколько
лет после смерти Сталина.
Еще через несколько лет стараниями Клавдии Пет-
ровны школа превратилась во французскую спецшко-
лу с новым номером 32. Увеличилось в связи с этим чис-
ло преподавателей французского языка, именовавших
себя с выражением некоторого превосходства над про-
чими учителями «кафедрой». И состав учеников стал
меняться, они теперь были не только из ближнего мик-
рорайона, родители связывали с обучением своих чад
французскому языку более или менее далеко идущие
надежды и планы. Однако школа осталась демократич-
ной. Когда отдельные родители стали привозить детей
на машинах, директор от них потребовала ставить ма-
шины подальше, чтобы все шли в школу пешком. Смеш-
но? Но все учителя и почти все родители и ученики не
сомневались в правоте директора. Сохранялся этот
уравнительный демократизм и после ухода К.П. на пен-
сию, когда директором стала А.А. Леонтьева, в послед-
ние годы моего учительства.
Почти каждый день я шагал из метро со своим не
слишком нагруженным портфельчиком в школу и из
школы мимо местных «достопримечательностей». Да
и заходить внутрь в дальнейшем приходилось, посещал
учеников на дому. Это были обычные жилые помеще-
ния, или еще хуже обычных. Наверное, я не обратил бы
глава II
119
внимания на некоторые подробности без всего того,
что дал мне институт, без работы с Михрабом и экскур-
сий с Гейнике. Внешне школа была неотличима от зда-
ния института в Давыдовском, но ее окружение в когда-
то дворянском, а потом, перед революцией, преиму-
щественно интеллигентском районе Москвы сильно
отличалось от района трех вокзалов. Отличалось и от
Черкизова за Преображенкой, где я жил: там об исто-
рии напоминали не дома, а только названия, придуман-
ные в советское время, — Потешная улица, Зельев и Бух-
востов переулки (Бухвостов — в честь первого у Петра I
потешного солдата). Деревянные строения петровской
эпохи не могли сохраниться, а каменные здания в Пре-
ображенском и в селах за ним не строили.
А вокруг школы витала некая аура XIX века, к изуче-
нию которого меня по-прежнему влекло. На неболь-
шом пространстве было сосредоточено немалое число
исторических памятников. Вовсе не выдающиеся па-
мятники архитектуры, внешне обыкновенные и не все-
ми поэтому замечаемые здания раскрывали свое свое-
образие занимательными историями или легендами,
с которыми меня знакомили и коллеги, и местные жи-
тели, и книги.
По соседству со школой находились будто бы — так
говорили учителя — остатки здания некогда популяр-
ной водолечебницы доктора Лодера, рассказ о ней всег-
да вызывал у учеников интерес. Доктор невольно обо-
гатил русский язык: лодырями стали называть бесцель-
но, по мнению окружающих, слонявшихся возле
лечебницы пациентов, — на самом деле доктор им про-
писывал лечебный моцион (А.Н. Бенуа по другому по-
воду называл это «гигиенической прогулкой», возмож-
но, такое определение было в его время, в конце XIX в.,
принято). На углу Хилкова и Метростроевской прохо-
жих встречал особняк с колоннами, дом матери
И.С. Тургенева, где разыгралась трагедия Герасима
Время и место
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицеи
и Муму. Тогда еще к рассказанной писателем истории
относились с должным пиететом. Сохранилось не-
сколько зданий закрытого после революции женского
Зачатьевского монастыря, основанного царем Федором
Ивановичем и его женой царицей Ириной, тяготивши-
мися бездетностью. Здания строились с XVII в. по XIX в.
Там при мне находилась ближайшая к нам мужская
школа, иногда устраивались мероприятия то у нас, то
у них, мы, учителя, назначались для присмотра с соот-
ветствующим инструктажем.
Наконец, ничем снаружи не примечательная ткац-
ко-отделочная фабрика имени Молотова, в которую
упирался наш переулок-тупик, и напротив школьного
двора семейное общежитие фабрики, поставлявшее
школе контингент учащихся. Я быстро выяснил в «Ис-
торичке», что фабрику, а вначале мануфактуру постро-
или задолго до рождения Молотова, при крепостном
праве, что принадлежала она купцу Бутикову, и от его
фамилии как раз происходит название соседнего Бу-
тиковского переулка, так и не переименованного пос-
ле революции и национализации фабрики. Правда,
Хилков и другие близлежащие переулки тоже сохра-
нили имена бывших домовладельцев, никого это не
волновало.
Помимо чтения, я знакомился с достопримечатель-
ностями района и на экскурсиях, которые проводили
по улицам и переулкам с учителями-историками зна-
токи Москвы А.Ф. Родин и Б.С. Земенков: им было что
сказать чуть ли не о каждом доме и о живших там лю-
дях. В книге Земенкова47, снабженной не только фото-
графиями и историческими рисунками, но и собствен-
ными зарисовками некоторых памятных мест, расска-
зы его, вернее справки, показались, когда я обратился
47.................................................
Земенков Б.С. Памятные места Москвы. Страницы
жизни деятелей науки и культуры. М., 1959-
Время и место
глава II
121
к книге, обесцвеченными, впечатление от экскурсий
было более сильным. Книгу подарила моей жене Нине
коллега по работе в школе М.М. Дементьева. Впрочем,
ценность книги неоспорима (думаю, нынешние моск-
воведы со мной согласятся), тогда же я старательно за-
писывал по ходу экскурсий сведения, сообщаемые Зе-
менковым и Родиным. Что сам напишу худо-бедно
о Москве, тогда не думал, и сведения эти использовал
лишь в преподавании.
Продолжал я «осваивать» и другие местности. Еже-
годные выпускные вечера завершались на Красной пло-
щади ночью, транспорт уже не работал. Детям до их до-
мов было близко, а я возвращался в Черкизово, на Лер-
монтовскую улицу через весь спящий город, по холодку.
Не опасался ли? В Москве бывало всякое, но что могут
ограбить, не думал. Боялась этого моя мама. Единствен-
ная по тем временам ценность, которая всегда была при
мне, — швейцарские часы, отцовский подарок к окон-
чанию школы. Отец привез их из Литвы, где служил
в 1939-1940 годах в расквартированном возле города
Алитус танковом корпусе военврачом (до этого он учас-
твовал в составе этого корпуса в «освободительном по-
ходе» в Западную Белоруссию). Знание, вынесенное им
из этого похода, не сводилось к тогдашним пропаган-
дистским штампам, вроде сочиненной в 1939 году псев-
донародной прибаутки «пани Польши нету больше».
Если в июне 1941 года он не медлил, спасая нас, то и по-
тому, что война с фашистской Германией не была для
него полной неожиданностью; мне, мальчику, уже чи-
тавшему «Пионерскую правду», удивленному внезапным
изменением тона печати в отношении Германии в связи
с пактом 1939 года, он дал понять, что это временно, что
дружба с Гитлером ненадолго. Наверное, ему было ясно,
что нас ждет, если мы останемся в Минске. Не могу, ко-
нечно, поручиться, что я вспоминал все это, когда шагал
по ночной Москве, но в памяти это осталось...
’« синей
У2^птиЦеи
А швейцарскими часами так никто и не соблазнил-
ся. Шел я почти до конца, редкие утренние трамваи по-
являлись где-то возле Красносельской. Так продолжа-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
лось несколько лет подряд, пока выход толп радостных
выпускников на Красную площадь не запретили — из-
за случавшихся драк. У нас драк не было, но запрет рас-
пространялся на все школы...
Не назвал бы мой интерес к местным достоприме-
чательностям чисто краеведческим. Просто хотелось
получить более конкретное представление о прошлом.
Оно было недостаточно и неравномерно отчетливым
и «очеловеченным», все, что можно было закрыть, от
нас продолжали закрывать. Тем не менее, я исправно
читал исторические журналы и даже — теперь удивля-
юсь самому себе — в письмах Логинову, призванному
в армию, посылал конспекты некоторых статей из «Воп-
росов истории»...
«Открытия», иногда неожиданные, приходилось со-
вершать и вне Москвы. Я имею в виду не только загород-
ные поездки, когда возил учениц в Истру посмотреть на
еще не восстановленный после войны Ново-Иеруса-
лимский монастырь, в Звенигород, в Новгород. Были
и «открытия» в окружавшей
нас действительности. Ле-
том 1952 года группа, в кото-
рую входили уже окончив-
шие институт (я, Ушаков,
Анфилофьева, Шорошев,
даже приехавшие на кани-
кулы — из Иркутской облас-
ти! — Каминская и Ефман)
и пока еще студенты Абра-
Надя Абрамова. 1951-
глава II
123
ичехмлч A f. ленински
Су/гЖпем шмлы. (чаи 53»..г
Время и место
.....В Иркутской области...............
Школьный драмкружок.
Внизу в центре!'. Ефман. 1952
....Л. Каминская. 1951.................
мова и Гаркавенко, отправилась
в турпоход по Волге, отчасти повто-
ряя маршрут Гейнике полувековой
давности. Цель, однако, существен-
но отличалась: не новые места сами
по себе, а «великие стройки комму-
низма», нам захотелось увидеть их
своими глазами.
По очереди вели подробный
дневник, правда, не до конца похо-
да, он у меня сохранился. Поездом
доехали до Куйбышева и, осмотрев
Г. Ефман. 1952..................
™синей
У2дптицеи
центр города, отправились к площадке строительства
Куйбышевской ГЭС у Жигулевских гор, вскоре срытых
до основания. Гигантский котлован с чудесами техни-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ки — шагающими экскаваторами и т.д. разглядывали
сверху — ближе нас не пустили. Записи дневника — со-
четание юмора и восторгов, как по поводу красот при-
роды («до того здорово, что дух захватывает»), так и по
поводу размаха строительства. Можно найти в дневни-
ке даже технические и организационные подробности
(и откуда почерпнутые?!), вместе с зарисовкой «конту-
ров строительства» и выражением уверенности в том,
что ГЭС построят за 4 года, а не 5 лет, «как обещали
строители товарищу Сталину». Правда, это не из моей
записи Автозавод строить еще не собирались, и новый
город вместо затопленного Ставрополя на Волге еще не
назвали Тольятти.
.......Из волжского дневника 1952.....................................
глава II
125
Так я оказался поблизости от Бузулука, где жил во и
время войны, до института. Но менять маршрут ради g
того, чтобы туда заехать — всем вместе или одному, такое, “
конечно, было невозможно, да и откуда взять деньги? 2
Вернувшись в Куйбышев, мы доплыли пароходом до 3
о
Сталинграда. Следы войны попадались если не на каж-
дом шагу, то часто. Работал Музей обороны Сталингра-
да, но еще не воздвигли мемориал на Мамаевом кургане.
Зато отовсюду была видна исполинская статуя Сталина
в начале Волго-Донского канала (в мгновение ока демон-
тированная после XX съезда). Канал уже построили, ка-
жется, открылось и судоходство. Осталось закончить ук-
репление берегов, чем занимались зэки. Мы могли к ним
приблизиться, охрана не мешала. Один из них загово-
рил с нами, пожаловался на несправедливое осуждение.
Но тут взвился наш командир (сын большого начальни-
ка), он отогнал зэка, а нам объяснил — будто мы раньше
не слышали этих слов! — что «зря у нас не сажают». О за-
ключенных-строителях пресса, конечно, ничего не со-
общала, прославлялись только механизаторы, люди
вольные, они получали и ордена, и звания. Так что ис-
пользовать по возвращении в Москву в качестве допол-
нительного материала для уроков волжские впечатле-
ния в полном объеме было затруднительно. С некоторы-
ми учителями впечатлениями я все же поделился.
Пожилых и просто старых учителей у нас, как и вез-
де, было больше, чем в современной школе, больше, чем
молодых (сейчас, однако, опять идет возвращение к та-
кой пропорции). Из-за ничтожных размеров пенсий,
они работали до последней возможности. Ордена, ко-
торыми награждали за стаж, компенсировать нехватку
денег не могли. Встречались довольно дряхлые учи-
тельницы, другие старались «держать фасон». Одна из
пяти наших заслуженных учительниц — методист по
русскому языку Анна Петровна Алексич — любила са-
мокритичную присказку, впервые от нее услышанную:
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
У2^птиЦеи
«Сзади пионерка, спереди пенсионерка», но к ней это
относилось меньше всего.
Еще одна пожилая учительница — Ольга Митрофа-
новна Турская, дочь ученого-лесовода М.К. Турского;
бюст его я видел в Тимирязевском парке, не знаю, сохра-
нился ли он. О.М. тоже преподавала литературу, но жила
музыкой. Страстная поклонница Софроницкого, она
старалась увлечь и нас, нескольких молодых учителей,
водила на фортепианные его концерты в доме-музее
Скрябина (на Собачьей площадке, еще не ликвидиро-
ванной). Садилась всегда в первый ряд, пристально гля-
дя на пианиста. Кажется, он ее побаивался, вероятно,
знал ее. Отношения со школьным руководством у Турс-
кой были шероховатые, из-за ее колючего характера.
Вообще-то в школе был сильный состав учителей,
особенно литераторы и математики, включая пятерку
заслуженных. Ценились, как и сегодня, мужчины, толь-
ко их было тогда чуть больше. Опытными и авторитет-
ными педагогами были завуч начальных классов сло-
весница Денисова, тоже преподававшая русский язык
и литературу Светлова, физики Парфенов и Гольдич,
географ Мусатов. Подбирать «кадры» Клавдия Петровна
умела. Пришедшие на полгода раньше меня преподава-
тельницы математики Суханова и физики Нейман, по-
явившаяся вскоре литератор Бакланова, сама кончав-
шая эту школу, — тоже держались уверенно. Более уве-
ренно, чем я.
Ну а мне то и дело приходилось слышать: «Кто у нас
самый молодой?» — когда требовалось сбегать за чем-
нибудь на верхний этаж. За неимением в школе опыт-
ных историков равнялся на литераторов — Торчинс-
кую, Красновскую, что-то перенимал, пока не понял,
что главное — собственная индивидуальность, какая
есть. Ходил довольно часто в Институт усовершенство-
вания учителей (сначала он находился в 29-й школе, во
дворе будущего музея Пушкина на Кропоткинской). Ху-
Время и место
глава II
127
дожник я неважный, но, пользуясь методическими
книжками, иллюстрировал объяснение схемами ме-
лом на доске, например, схемами сражений — Полтавс-
кой битвы, Бородинского, была такая мода. Словом, на-
бирался опыта, как всякий другой на моем месте.
Кроме того, я должен был совершенствоваться в сис-
теме «политического образования», слушал лекции для
агитаторов и пропагандистов, иногда там сообщались
сведения, отсутствовавшие в газетах. Как-то после од-
ной такой лекции решил поинтересоваться у лектора
(по фамилии Жолдак), не лучше ли поискать более
удачное название, чем строй «народной демократии»,
ведь получается масло масляное. Тот, разумеется, отве-
чал, взирая на меня сверху вниз, что термин идеаль-
ный, глубоко научный, лучше быть не может. Но до-
вольно скоро это обозначение перестали употреблять
и «братские» страны стали называть так же, как СССР,
социалистическими. Разумеется, этот эпизод никак не
свидетельствует об особой моей прозорливости. Ско-
рее о чуткости к слову. Хотя интерес к событиям проис-
ходившей в этих странах трансформации по советско-
му образцу, насколько об этом сообщалось, был непод-
дельный.
Узнал я в школе и что такое подписка на якобы доб-
ровольные государственные займы, то есть согласие
на вычеты из жалкой зарплаты. Делал я как все, не
знаю, имелись ли где-нибудь уклонявшиеся от подпис-
ки. Кроме того, нагружали меня всякими обществен-
ными поручениями, увильнуть от них в голову не при-
ходило. Да и как, если указание поступало от райкома
партии (он помещался на Кропоткинской, в доме, кото-
рый когда-то принадлежал Денису Давыдову). Партор-
ганизации школы полагалось, например, выделять
учителей в связи с избирательной кампанией и выбо-
рами. Продолжение кривандинского опыта, но эле-
мент новизны исчез. Возможно, для читателя, тогда не
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
Y2&nmu4eu
жившего, и эти подробности советской жизни пред-
ставят некоторый интерес.
Каждый раз в школе размещался избирательный
участок. Провозглашенная Сталиным накануне войны
формула «выборы — всенародный праздник», по всей
видимости, успешно маскировала иллюзорность сохра-
ненных «сталинской конституцией» 1936 года выборов
без выбора, продержавшихся до конца 1980-х годов.
В описываемое время процедура эта была привычной,
ее настоящий смысл сознавала небольшая часть интел-
лигенции, но скепсис таких интеллигентов, к тому же
скрываемый, не мог повлиять на настроение «масс».
Все же психологически имело существенное значе-
ние, особенно вначале, что «выборы» в отличие от того,
что было до 1936 года, теперь тайные и всеобщие. Нина
Вощинникова рассказывала, как рад был ее отец тому,
что он больше не «лишенец», не отверженный в стране
Советов. Испытал он не только это ограничение в пра-
вах, наряду с другими ограничениями. Попал он, кроме
того, на Соловки, после гражданской войны, несмотря
на то, что участвовал в ней в рядах Красной армии. Уз-
нал, что такое Соловки, и его отец, дед Нины, на Солов-
ках они и встретились. Семья была казачьей, из стани-
цы Обливской, поэтому и по освобождении лишенец
Иван Матвеевич Вощинников старался находить места
работы подальше от родных краев, так же, как его сест-
ры и брат. Не вернулся он на Дон и после того, как полу-
чил избирательные права. Думаю, таких, радовавшихся
вначале «выборам», было по стране много.
Не могу сказать, что вдень «выборов» все прямо-
таки излучали радость и сияли плакатными улыбками.
Однако на власть надеялись, депутатам вменялось
в обязанность выполнять функции посредников меж-
ду властью и народом, своего рода заведующих бюро
жалоб, а жалоб хватало. Был я один раз членом избира-
тельной комиссии, она заседала на фабрике, ухлопал
Время и место
глава II
129
на это целый день. Был и агитатором, ходил по домам.
А однажды получил задание выпускать в день выборов
вместе с несколькими толковыми и умеющими рисо-
вать старшеклассниками бюллетень, где фиксировался
бы по часам неуклонный рост явки избирателей. Что
явка будет стопроцентной, никто не сомневался, но
важно было закончить голосование возможно раньше.
Больше других были заинтересованы в этом агитато-
ры: их не отпускали с участка, пока не проголосует пос-
ледний закрепленный за ними избиратель.
Мне, в числе прочих обязанностей, надлежало от-
ловить, а затем прославить в бюллетене самого раннего
избирателя. Таким как бы самым сознательным, прого-
лосовавшим в числе первых, вероятно, по какой-то слу-
чайности оказался молодой поэт Валентин Берестов,
ия попросил его произнести что-нибудь в честь выбо-
ров в рифму, чтобы мы это записали. Подумав, он про-
диктовал нам незамысловатый стишок, выражавший —
без всякого упоминания выборов — радость по поводу
получения квартиры. Почти как у Маяковского про ли-
тейщика Ивана Козырева, но проще и короче. Все-таки
по смыслу получалось — «спасибо партии и правитель-
ству», кому же еще? Наш бюллетень стихотворение Бе-
рестова, бесспорно, украсило.
А день спустя разразился скандал: в школу сообщи-
ли, что одна из старшеклассниц, образцово-показа-
тельная девочка, староста класса не явилась на первые
в ее жизни выборы, надеясь хотя бы таким отчаянным
способом привлечь внимание к жутким жилищным ус-
ловиям, в каких приходилось жить ей вместе с матерью.
Наглядное столкновение двух традиций: советской
(выборы — праздник, голосовать за «нерушимый блок
коммунистов и беспартийных» обязательно) и россий-
ской, может быть, вечной (надежда на отеческое попе-
чение власти). Никто из учителей эту девочку не осуж-
дал, разбиралась с ней Клавдия Петровна. Насколько
«‘синей
у^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
помню, ничего в ее положении эта акция не изменила.
Подобные случаи, я слышал, бывали, но, конечно, пе-
чать об этом не сообщала, и статистику они не порти-
ли. Условия, в которых проживала наша семья, были не
лучше. Только что не в подвале, а в деревянном одно-
этажном доме, с «удобствами» во дворе и без телефона.
Зато с клопами; впрочем, их еще не научились выво-
дить и в приличных квартирах...
...Наступил 1953-й год. К тому, что тогда произошло:
к смерти Сталина, прекращению «дела врачей», аресту
Берии летом (я об этом услышал по радио в пионерла-
гере), к появлению понятия «культ личности», к оконча-
нию войны в Корее и т.д., — так вот, ко всему этому как
будто не имел ни малейшего отношения застрявший
в памяти случай. Причем совсем не политического
свойства. Возможно даже, что это было чуть раньше
или чуть позже. Но на расстоянии улавливается сцеп-
ление отдаленных фактов и мыслей, связь, ранее от
внимания ускользавшая.
Как-то Лилия Михайловна Торчинская, учитель ли-
тературы, сказала в учительской примерно так: «Шири-
на брюк будет меняться, а складочка будет всегда». Это
воспитательное замечание предназначалось не мне.
Я «складочку» на брюках всегда тщательно выглаживал,
с трудом примостившись в нашей девятиметровой ком-
нате. Без частого применения утюга «складочка» тогда
не держалась. Но привожу эти запомнившиеся слова не
для того, чтобы отразить ушедшую черту быта, а как
пример ненадежности прогнозов. В то время мужская
мода казалась самым консервативным элементом быта,
между прочим, и потому, что весть о существовании
джинсов еще не просочилась через железный занавес.
После речи Черчилля в Фултоне в 1946 году, в кото-
рой он употребил это выражение, наша пропаганда об-
виняла его во лжи, в клевете и т.д. Я, разумеется, тоже,
когда стал преподавать в старших классах. Между тем
Время и место
глава II
131
все знали, что он прав. Знали также, что есть еще один
непроницаемый железный занавес — внутри страны,
отделявший наглухо Кремль и его обитателей от всех
остальных советских людей. К чему давно привыкли,
считали, что так и должно быть, большинство москви-
чей уже не помнило, что Кремль был когда-то открыт
для простых смертных. Информация оттуда факти-
ческого порядка поступала наружу мизерная, а о Ста-
лине — вообще никакой.
В значительной степени по этой причине смерть
Сталина явилась самым ошеломляющим ударом по на-
шим младенческим представлениям о неизменном, ус-
тойчивом и вечном. Полной ли она явилась неожидан-
ностью? Короткая речь, произнесенная Сталиным на
XIX съезде в 1952 году, естественно, преподнесенная как
гениальная, однако же — это было всем понятно — вмес-
то главного, отчетного доклада, с которым выступил
Маленков, должна была как будто подсказать, что вождь
нездоров. Но кто мог знать точно, в каком он состоянии?
Ведь ракурсы, в каких его снимали фотографы и кино-
операторы, к тому же очень редко, не позволяли разгля-
деть даже появившуюся со временем лысину генералис-
симуса, это тоже составляло государственную тайну.
Да и не встречали мы тех, кто эту «государственную
тайну» знал и мог бы ее выдать.
И слухи о психическом расстройстве вождя до нас
не доходили. На Западе эмигранты стали серьезно пи-
сать на эту тему только в 1953-1954 годах. Спорили, оп-
ределял этот фактор политику диктатора начиная
с 1930-х годов, или только после войны. Естественно,
и эмигранты еще не располагали достоверной меди-
цинской информацией48. В СССР в начале 1950-х никто
4»
Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991-
С. 214-219- Ср.: РапопортЯЛ. На рубеже двух эпох.
Дело врачей 1953 г. СПб., 2003. С. 218-220.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птиЧеи
так террор не объяснял. Да и имя Сталина старались не-
посредственно с репрессиями не связывать. Если и со-
знавали невозможность как репрессий, так и возрожде-
ния антисемитизма помимо воли Сталина, то разгово-
ров на эту тему не вели.
За кончиной великого вождя последовало не менее
ошеломляющее официальное извещение о том, что
дело врачей-«отравителей» было сфабриковано путем
применения «незаконных методов следствия». Таких
слов никто еще во всеуслышанье не произносил. Отме-
нили награждение орденом Ленина недавно прослав-
ленной за разоблачение «убийц в белых халатах» и так
или иначе вошедшей в историю врача Лидии Тимашук.
Везде, и в школе тоже, ходили по рукам стишки, мне их
дала учительница физики Майя Нейман, окончившая
одновременно со мной потемкинский институт: «Доро-
гой профессор Вовси, / До чего я рад, / Ты, оказывается,
вовсе / И не виноват...».
Все ли так уж обрадовались? — теперь я в этом не
уверен. Но явным образом антисемитизм в школе не
проявлялся ни в разгар «дела врачей», ни позже — почти
до конца моей работы в ней.
В начале 1950-х годов последствия «борьбы с космо-
политизмом», проходившей вне школы, в школе сказы-
вались косвенно. Клавдия Петровна приняла на работу
уволенного завуча (или директора?) техникума Семена
Исааковича Фрумкина, пожилого учителя-историка.
О причине увольнения он не говорил, понимали все
и так, евреев снимали с любых административных пос-
тов повсеместно. Я несколько раз побывал на его уро-
ках. Объяснение показалось мне недостаточно глубо-
ким, но не проверять же я пришел старшего по возрасту
и стажу, а извлечь что-то полезное. Вероятно, дело было
в том, что он ориентировался на всех учеников в клас-
се, а я по своей неопытности на самых сильных — обыч-
ная проблема молодых учителей. Обо мне С.И. сказал
Время и место
глава II
133
однажды: «Он хочет быть всех умней». Но имел он в ви-
ду вовсе не мои помыслы и данные, а тот факт, что я был
еще неженат. Я не считал себя самым умным.
Наверное, позже к школьной партийной организа-
ции прикрепили еще одну жертву «чисток» — пенсио-
нерку, ранее доцента кафедры истории СССР ленинско-
го пединститута Дору Юльевну Элькину. Не помню,
чтобы ее представляли, приводили биографические
или просто анкетные сведения — пенсионерка и пенси-
онерка, не первая, не последняя... Еще позже я узнал,
что она вдова старого большевика С.И. Мицкевича, пер-
вого директора Музея революции. Познакомилась
с ним Элькина в гражданскую войну. Обучая на фронте
неграмотных красноармейцев, она сама сочинила пер-
вый советский букварь. Вместо фразы «Маша мыла
раму», непонятно почему вызывавшей у красноармей-
цев возмущение, Элькина придумала: «Мы не рабы,
рабы не мы». Об этом есть в воспоминаниях знавшей ее
Н.К. Крупской (там она «учительница Элькина»); в Му-
зее революции имеется экземпляр букваря. Евтушенко
позже переложил историю с букварем стихами, поэти-
зируя вместе с другими поэтами-«шестидесятниками»
гражданскую войну и «комиссаров в пыльных шлемах».
Я, как и другие учителя истории и литературы, такой
романтизации тоже не был чужд. И кинематографисты
долго еще работали в этом направлении.
Далеко не сразу я сумел связать все перечисленные
факты воедино и понять, что все они относятся к на-
шей «прикрепленной». И о том, что из МГПИ Элькину
и с ней еще 14 преподавателей разных кафедр выгнали
в 1951 г. «за протаскивание в преподавательской работе
буржуазного национализма и еврейского шовинизма»,
тоже узнал гораздо позже, из литературы. Новый рек-
тор Поликарпов, ранее активно проявивший себя на
этой ниве в качестве заместителя заведующего агитп-
ропом ЦК и оргсекретаря Союза советских писателей,
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’« синей
у^^птпицеи
вывел свой институт на первое место в Москве по числу
уволенных. Рекорд сначала смутил чиновников Минис-
терства просвещения — не перебор ли? Но затем, после
разъяснения МК партии, рвение ректора было одобре-
но49. В 1955 году, сделав свое дело, Поликарпов вернулся
в ЦК с повышением. Так что, думаю, присоединение
в I960 году к ленинскому институту потемкинского,
с сохранившимся сильным преподавательским соста-
вом, было для ленинского подарком судьбы.
Меня Элькина как-то упрекнула за «непротивле-
ние», когда К.П., характеризуя учителей, указала на не-
достаток в моей работе: просмотр классных журналов
показал, что у учеников мало отметок по истории. Я не
возражал, так и было. Замечание я постарался учесть,
так что потом отметок прибавилось. Пытался Доре
Юльевне объяснить после собрания, что спрашиваю
каждого ученика дольше положенного, чтобы оценка
была для него и для всех в классе бесспорной. С педаго-
гической точки зрения довод уязвимый, нерадивые
ученики этим пользовались, но, с другой стороны, обо
мне сложилось мнение как об учителе справедливом.
Однако же на разговоры о своем давнем и недавнем
прошлом Элькина не шла. Вряд ли только потому, что
я не умел расспросить. С какой стати ей было делиться
со мной подробностями своей биографии? На педаго-
гические темы она говорила охотно. Да и немаловаж-
ный факт: в школе учился ее внук. Никакой вины за ней,
конечно, не было. Я читал потом ее статью 1946 года
о московской буржуазии, ссылки на нее встречал и в ли-
тературе — взяться за такую тему больше никто в те
времена не решился.
Все это происходило после смерти Сталина. А в ко-
ротком промежутке между смертью Сталина и прекра-
щением антисемитской кампании — первый и послед-
49
КостырченкоГ.В. Тайная война Сталина... С. 591.
Время и место
глава II
135
ний в моей жизни случай участия, хоть и невольного,
в коллективном помешательстве, иначе не скажешь.
Старшая по возрасту и стажу учительница истории Бо-
чарова, недавно пришедшая в нашу школу, потащила
группу старшеклассников, человек 15, прихватив и ме-
ня, в колонный зал Дома союзов проститься с усопшим
вождем. Возможно, Клавдия Петровна и не давала раз-
решения, но Бочарова не очень с ней считалась, так как
сама подыскивала место директора, да и в обстановке
царившей в те дни растерянности было не до согласо-
ваний. Добавлю, что никаких рыданий ни в школе, ни
вне школы не помню. Замешательство — да, но не сле-
зы. Как и везде, наверное, или почти везде. Ведь до это-
го момента «со Сталиным просыпались, со Сталиным
спать ложились», как сказал мне один рабочий на фаб-
рике, где я выступал с «лекцией» в обеденный перерыв.
В тот день долго шли от Метростроевской (движе-
ние транспорта в центр остановили), помню, как про-
лезали через какие-то дырки в заборах, помню выраже-
ние одержимости на лице нашей предводительницы,
женщины молодой, но очень полной (и откуда взялась
такая прыть — может быть, от того, что несколько лет
она работала в аппарате ЦК комсомола, и если бы не
повздорила с самим секретарем ЦК Михайловым, про-
шла бы в колонный зал без проблем). Слава богу, даль-
ше Манежной нас не пропустили, и Бочарова всех рас-
пустила по домам. Особого огорчения дети не выража-
ли. Потом уже мы узнали о том, как шедшие с другой
стороны к Дому союзов давили друг друга в толпе на
Трубной площади...
К 10-летию победы я решил собрать воспоминания
о Великой Отечественной войне. Так как в школе при-
ходилось часто слышать о том, что происходило в Мос-
кве в 1941 году, как бомбили город (одна бомба упала
совсем близко от школы), как в помещении школы фор-
мировался один из оборонявших Москву доброволь-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^^птицеи
ческих «коммунистических батальонов» и т.д., я решил,
что имеет смысл собрать эти рассказы. Никто мне тако-
го задания не давал, решил сам. Первый мой опыт «пуб-
ликации» источников. Потом это получило в науке на-
звание «народной истории». В собранных мной воспо-
минаниях отразилась война, как ее видели рядовые
граждане, жители Фрунзенского района Москвы, от
учителей до школьных «техничек». Одни написали вос-
поминания сами, воспоминания других записал я и мои
помощницы-ученицы, они же оформляли сборник.
Обратился к Леве Геллерштейну, который еще в ин-
ституте рассказывал о своем учителе истории Кечкине,
не вернувшемся с войны. Лева дал мне не только ярко
написанный мемуарный отрывок, но и копию фотогра-
фии выпускников с Кечкиным (впоследствии Л. Геллер-
штейн стал соавтором долго действовавшего учебника
истории для начальной школы, а до этого он мечтал
быть, как и я, исследователем, его привлекала в этом
плане фигура Желябова и вообще «Народная воля», но
в аспирантуру его, хоть и фронтовика, не взяли).
Видимо, Клавдия Петровна обрадовалась, когда
я принес ей готовый сборник. Правда, заметила, что
следовало исправить «нелитературные» выражения
в устных воспоминаниях (ничего «непечатного» в них
не было, всего лишь колоритное просторечие). По не-
опытности я не догадался скопировать текст. Вообще
не предполагал, что К.П. сборник не вернет. Между
тем, особенно меня не похвалив — должно быть, чтоб
не зазнавался, — своим гостям она показывала сбор-
ник не без гордости, мне об этом рассказали. Вероят-
но, среди гостей были и директора школ. Сама К.П.
вела себя, по рассказам, в 1941 году очень мужествен-
но, она тогда заведовала Фрунзенским РОНО, но до-
полнить сборник собственными воспоминаниями не
захотела, а известны ей были ценные подробности,
другим неведомые. Иногда вскользь тепло вспомина-
Время и место
глава II
137
ла, как работала вместе с 1-м секретарем райкома пар-
тии Богуславским, предшественником Фурцевой;
можно было понять так, что он превосходил ее как ру-
ководитель и был симпатичнее.
Результатом, причем совершенно непредвиденным,
моих трудов явилось приглашение директора одной из
соседних школ Кечкиной (у ее мужа учился Геллерш-
тейн) вести уроки у нее в школе по совместительству,
замещая заболевшую учительницу. Школа была мужс-
кой, и я какое-то время преподавал семиклассникам ис-
торию средних веков. Не скажу, что было легко — после
женской школы, но постепенно дело наладилось, и лек-
ции Фортунатова пригодились. Приработок тоже был
не лишним. И тут, когда срок совместительства подхо-
дил к концу, Кечкина предложила мне перейти к ней
совсем. Только ли, чтобы выразить благодарность? Ве-
роятно, все-таки она решила, что я подхожу как учи-
тель. Я подумал — и отказался, к 587-й школе уже при-
вык, а охота к перемене мест мной еще не овладела. Тем
более мест равноценных...
От сборника путь лежал к созданию школьного му-
зея, для которого я добыл в Историческом музее копии
фотографий бойцов и командиров формировавшегося
в 1941 году в школе батальона (помогла работавшая
в ГИМе Лиля Розенталь). Фотографии и другие матери-
алы собирала после битвы под Москвой комиссия, ко-
торую возглавлял Минц. В школе и в созданном музее
бывали бывший командир батальона Елисаветский
и комиссар Бахирев, выступали перед учениками. Ели-
саветский впоследствии, когда я уже ушел из школы,
выпустил книгу воспоминаний, многое из того, что там
написано, я знал по его рассказам50.
Явилось ли создание музея в школе подготовкой
к будущей моей работе в настоящем музее? Вряд ли, до-
so-....................................
Елисаветский Г. Мы вместе сражались. М., 1980.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицеи
вольно быстро я к делу этому остыл. История Великой
Отечественной как предмет изучения меня не занима-
ла. Правда о войне проникала тогда в открытую печать
еще очень и очень слабо. Но следил за всем новым на
эту тему внимательно.
Без каких-то особых с моей стороны усилий у меня
сложились наилучшие отношения с заведующей
школьной библиотекой Натальей Ивановной Ильиной.
В знак симпатии она доверительно показывала мне то,
что не показывала другим. Например, директивно пос-
тупавшие во все библиотеки и после смерти Сталина
длиннейшие списки литературы, подлежащей уничто-
жению, — главным образом за упоминание «не тех» лиц,
хотя бы однократное. В 1953 году это были имена Берии
и арестованных, а затем расстрелянных вместе с ним
Меркулова, Деканозова и прочих близких ему деятелей.
В любых книгах. И в художественных произведениях,
старых и совсем недавно изданных, например, в романе
Ильи Эренбурга «Буря», мне показали экземпляры, отло-
женные для «списания», там фамилия Берии имелась на
одной странице. Журналов это почему-то не касалось.
Подумал: а сколько уничтожено книг до 1953 года!
Тогда ведь они уничтожались не только из-за фамилий
в тексте. И чем это отличается от публичного сожже-
ния книг в Германии при Гитлере? — об этих аутодафе
на площадях я рассказывал детям (да и в учебниках со-
общалось) как о проявлении беспримерного в XX веке
вандализма. И что, собственно, меняла секретность
вместо публичности? Но никто (и я в том числе) такие
параллели до конца не додумывал.
Додумал в 1960-х, когда появился «Обыкновенный
фашизм» М. Ромма и стали печатать статьи об искусст-
ве в гитлеровской Германии. Каждый мог увидеть сам,
без авторской подсказки, как это удручающе похоже на
виденное и слышанное у себя, несмотря на авторское
различение, — вроде того, как это было подано в одной
Время и место
глава II
139
очень неплохой книге, — «искусства нравственного» (у
нас) и «искусства безнравственного» (у них, в том числе
в США, за исключением тогдашнего кумира молодежи
Хемингуэя)51.
В наше время, помимо откровенных сталинистов,
находятся высоколобые критики того же «Обыкновен-
ного фашизма», обвиняющие его авторов за то, что они
фиксировали только черты внешнего сходства двух
систем, это-де ненаучно. На мой нынешний взгляд, та-
кая «научная» критика, во-первых, антиисторична.
И для создателей фильма, и для нас, зрителей, кадры ис-
пользованной в фильме фашистской кинохроники
были потрясающим открытием. Во-вторых, «форма-»,
которая представляется критикам делом второстепен-
ным, неотделима от сути...
Благодаря Наталье Ивановне впервые попали мне
в руки «Воспоминания о Ленине-» Крупской. И это было
открытием. После XX съезда книгу Крупской переизда-
ли большим тиражом, но я получил до съезда старое из-
дание 1934 года, причем чуть ли не конспиративно. Ког-
да в 1934 году книга вышла, «Правда» заклеймила ее как
порочную. Автором рецензии был Поспелов, но «заказ-
чиком» — Сталин, недовольный, в частности, тем, как
освещалась Пражская конференция, на которой его за-
очно кооптировали в ЦК; историей этой конференции
мне пришлось впоследствии заниматься, потому, меж-
ду прочим, что в «ленинский» ЦК там выбрали «прово-
катора» Романа Малиновского. Книга после рецензии
из библиотек не изымалась, но хранилась особо, в опе-
чатанном шкафу, и читателям ее не выдавали. Для меня
Наталья Ивановна сделала исключение.
Не всякий поймет теперь, как такие воспоминания
в тот момент могли подействовать. В годы студенчества
si
Искусство нравственное и безнравственное.
М., 1969.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
^^птицеи
(или уже учительства?) Вадик Сегаль показал нам сочи-
ненную его отцом, полковником, преподавателем Во-
енно-политической академии, пародию на Краткий
курс. Не только сочинение, но и хранение такого текста
в служебной квартире на территории академии было
делом рискованным. Пародировался сталинский слог,
манера изложения. Запомнить, конечно, текст пародии
не мог. Не уступала она стихотворной пародии Архан-
гельского на Маршака, на «Багаж» и на «Мистера Твис-
тера», в мое время она воспринималась как пародия на
политическую фразеологию конца 1920-х: «Приехала
дама из желтого Амстердама. А с нею приятель — соци-
ал-предатель. На приятеле фрак, на фраке фашистский
знак...» (пародию тогда напечатали, но не переиздава-
ли, я переписал ее в библиотеке).
Но знаний о неизвестном текст Сегаля не прибав-
лял. И вот теперь, после знакомства с первыми и пос-
ледними томами первого издания Большой советской
энциклопедии, изданными до «большого террора», пос-
ле исторических журналов 1920-х годов, читанных
в «Историчке», воспоминания Крупской еще более кон-
кретно обнаруживали — вопреки тому, что нам внуша-
ли, — что «враги народа» не были таковыми со дня свое-
го рождения, что они не с рогами и копытами и что
превратиться в агентов всяких разведок они никак не
могли. Из текста явствовало также, что Сталина — кото-
рый, убрав их, стал «Лениным сегодня» — долго возле
Ленина не замечалось.
Заполучив книгу, я прочитал ее с захватывающим
интересом. Что такое критика источников, я, конечно,
знал, но не буду преувеличивать свою способность от-
нестись в то время критически к любому тексту. Кроме
того, подкупала манера изложения. Лишь позже я осоз-
нал, что простота может быть не только средством уп-
рощения сложного ради доходчивости, но и результа-
том ограниченности или зашоренности взгляда.
глава II
141
Все же отдельные пассажи в тексте воспоминаний и
тз
и тогда заставляли сомневаться в том, что мудрость ав- g
тора, производная в основном от мудрости Ильича, объ- *
емлет равномерно все стороны жизни. Например, сооб- 3
щение о том, что Ленин стихи Фета не читал, потому что 3
Фет — «махровый крепостник», а вот Струве Фета читал
«для отдыха». Преподносила этот факт Крупская с осуж-
дением, несмотря на дружбу с женой Струве, — вместе
с ней она училась в гимназии, а потом преподавала в ве-
черней школе для рабочих. Можно было понять так: по-
тому Струве и читал Фета, что сам стал «ренегатом»
и чуть ли не таким же, как Фет, «крепостником». Гораздо
позже я прочитал у А.В. Тырковой, другой гимназичес-
кой подруги Крупской, вспоминавшей о ней с симпати-
ей и грустью: «Ленин не подавил ее, он вобрал ее в себя».
Что-то прибавлялось, таким образом, не только
в смысле приобретения новых знаний, но и по части
понимания происходившего. И — в меньшей мере —
происходящего...
«Зачем вам это?»
Наконец, XX съезд КПСС, до-
клад Хрущева с разоблачени-
ем не просто «культа личности», а «культа личности
Сталина», его преступлений (употребить слова «дикта-
тура Сталина» он не решился). И чуть больше свободы.
С отступлениями то и дело назад от «линии XX съезда»,
связанными с борьбой в верхах, о чем мы не знали.
Напомню в порядке перечисления самые памятные
события «оттепели», касавшиеся изучения истории. По-
пытки Панкратовой и Бурджалова, поставленных во
главе редакции «Вопросов истории», вернуться хотя бы
отчасти к научным нормам. Статьи Бурджалова в жур-
нале о Сталине после Февральской революции, когда
он, как доказательно выяснялось, не был «верным ле-
нинцем». И неубедительные возражения в партийных
изданиях — видимость научной дискуссии, от чего все
отвыкли. Яркий доклад Бурджалова перед читателями
«Исторички», я его слушал (он не отличался от доклада,
произнесенного им в Ленинграде и впоследствии опуб-
ликованного). Но за этим последовал разгон редакции
и смерть в 1957 году Панкратовой. Еще несколько лет
спустя новый всплеск надежд — XXII съезд, Всесоюзное
совещание историков 1963 года.
И все-таки, казалось, все стало иным. Молодой поэт
Роберт Рождественский, обличая ту историю, которая
обслуживала культ Сталина, решил, что отныне она бу-
дет «самой точною наукою», особо не задумываясь
глава II
о том, сколь многое для этого требуется, — просто пото-
му что «мы так хотим!». Переписанное откуда-то сти-
хотворение поэта преподнес мне мой ученик Володя
Корнев, также в это свято поверивший и поступивший
по окончании школы в историко-архивный институт.
О том, что я его учитель, он часто потом говорил, в мо-
ем присутствии тоже. До конца его слишком короткой
жизни нас связывали теплые отношения. Думаю все же,
что роль мою он преувеличивал. Возможно, не меньше
моих уроков повлияла на его выбор «Гусарская балла-
да», эту кинокомедию о войне 1812 года, вышедшую на
экран в 1962 году, он смотрел снова и снова. «Гусарская
баллада» явилась вызовом сугубой серьезности истори-
ческих фильмов сталинских времен. Конечно, легкость
фильма Рязанова была отчасти задана текстом пьесы
и музыкой Хренникова, фильм готовился к юбилею
Отечественной войны. Но невозможно отделить эту
легкость от всей атмосферы «оттепели».
Еще из событий того времени, связанных непос-
редственно с историей. Открытие Кремля для всех.
И для детей — елки в Большом Кремлевском дворце, это
было при новом министре просвещения Афанасенко,
муже нашей учительницы математики Чехариной. Аме-
риканская выставка в Сокольниках с пепси-колой, ни-
чем, как мне показалось, не примечательной, и с неве-
домой дотоле бытовой техникой; я ходил туда с сест-
рой. Вечера поэзии в Политехническом, зал набивался
«под завязку». Журнал «Юность». «Новый мир» Твардов-
ского и первые вещи Солженицына. Театр «Современ-
ник». Полет Гагарина. И еще много всякого, описанного
до меня и не однажды.
Позже, увидев в командировках и отдыхая на юге,
обилие портретов Сталина на ветровых стеклах авто-
машин, включая общественный транспорт, я задумался
о причинах распространенности сталинского мифа,
вопреки всем разоблачениям. Понятно, что в Прибал-
Зачем вам это?»
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
шсиней
^^птицеи
тике ничего подобного не наблюдалось. В Москве и Ле-
нинграде такого тоже не замечал. В 1950-х — 19б0-х го-
дах, не будучи столь радужно настроенным, как Роберт
Рождественский, я все же был в плену просветительс-
тва и не сомневался в том, что на смену мифологии не-
пременно придет правда на основе знания, добываемо-
го историками.
О Сталине знали и в хрущевский период больше ска-
занного Хрущевым. Что уж говорить о гигантском объ-
еме ставшего известным в последующие десятилетия.
Ну, хотя бы такие факты, поразившие меня, уже взрос-
лого и многознающего, не сами по себе, а своей одно-
временностью: 1942 год, немцам до Волги осталось все-
го ничего, издается приказ Верховного «Ни шагу назад »
и в это же время аппарату ЦК спускается задание под-
считать, сколько евреев «в учреждениях русского искус-
ства» — в Большом театре, в Московской и Ленинградс-
кой консерваториях. И в том же году, а потом снова
в 1943 и в 1944 годах Сталин предлагал Гитлеру объеди-
ниться и совместно воевать против «мирового сиониз-
ма» — это сообщает не кто-нибудь, а сталинист Карпов.
Между тем, он продолжает поклоняться своему идолу.
Сегодня приходится, кроме прямого прославления
Сталина, сталкиваться с потугами на глубокомыслие:
сложно-де сказать, был Сталин тиран или бог. Такое
можно встретить в массовых изданиях. И о том, что
грешил он как все люди, значит, ник чему теперь «исте-
рия» по поводу его «грехов», и что вполне реальными
были заговорщики во главе с Тухачевским, и что заго-
вор убийц в белых халатах организовало ЦРУ. Главное,
что все это есть в народной памяти. Короче говоря,
мифы — это и есть правда, все по Оруэллу. Поэтому
и теперь, вспоминая свой преподавательский опыт,
я думаю, прежде всего, о школе. Способны ли нынеш-
ние учителя оценивать чудовище и его деяния во всео-
ружии фактов, но с обыкновенной, человеческой точки
глава II
зрения? Что говорят им нынешние методисты? Или по-
беждает «патриотический» принцип, суть которого
в том, что свое дерьмо меньше смердит? Убогие полити-
ки не могут обойтись без образца «эффективности»,
«успешности», их можно понять. Иван Грозный больше
не устраивает по давности лет. Но хотелось бы, чтобы
«эффективность» в уничтожении людей рождала от-
вращение, а не симпатии. Возможна ли такая естест-
венная реакция спустя полстолетия? Учителя моего по-
коления стремились именно к этому.
Не первый, но в числе первых я стал практиковать
письменные задания, иногда с последующим обсужде-
нием: ученики должны были проанализировать подоб-
ранные мной небольшие отрывки из исторических ис-
точников. Цитировались или пересказывались доку-
менты, художественные произведения и т.д. Включил,
например, в такой «раздаточный материал» пересказ
рассуждения Гегеля «Кто мыслит абстрактно?» — на при-
мере отношения зевак к убийце, которого ведут на казнь.
Если видеть в нем только убийцу, писал Гегель, то это
значит абстрагироваться от всего остального, что со-
ставляет человеческое существо. Задание было не прос-
тым, но поразмышлять над тем, приложима ли мысль Ге-
геля к событиям XX столетия, к организаторам и испол-
нителям массовых убийств, желающие находились.
Новшества в школьном преподавании в связи с «от-
тепелью» оформляли методисты моего времени. В том
числе Галя Рябцева, ставшая после замужества Клоко-
вой, она работала в Академии педагогических наук
(детище, между прочим, В.П. Потемкина), а я, подобно
другим учителям-историкам, доводил ее рекоменда-
ции до школьников, дополняя рекомендации своими
«новациями».
Но в большей степени меня тянуло к изучению ис-
тории. Отчасти благодаря XX съезду и новой обстанов-
ке. Отчасти по мере постепенного осознания того, что
Зачем вам это?»
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
за синей
На уроке. 1950-е гг,-
в педагогической области я достиг возможного для
себя потолка. Что думали обо мне, историке, учителе
и человеке, ученики? У них я, конечно, не допытывался,
но понимал, что вредным или неприятным меня никто
не считает, что иногда мои уроки вызывают интерес.
Если что-то у меня получалось, то потому, что не был
равнодушен, они это чувствовали. Я сохранил все про-
щальные «адреса» в стихах и прозе, с которыми учени-
ки обращались ко мне, кончая в разное время школу.
Цитировать эти панегирики мне неудобно.
Вообще, как известно, «нам не дано предугадать, как
слово наше отзовется» — это относится и к учительско-
му слову, в чем я еще раз убедился совсем недавно. Меня
разыскала бывшая ученица, причем не так уж долго
у меня занимавшаяся (родители перевели ее в другую
школу); ей запомнилось то, что я говорил на первом
уроке об исторической науке, об ее объективности.
Прошло с тех пор — подумать только — несколько деся-
тилетий, и она, не гуманитарий, взрослый человек с ма-
тематическим образованием, читает по доброй воле
«Зачем вам это?
глава II
147
мои нынешние сочинения. Больше того, что-то нахо-
дит в них созвучное своим мыслям и опыту жизни, они
вызывают у нее совершенно неожиданные для меня ас-
социации. Наверное, читатель она «нетипичный», но
сам этот факт наводит на размышления...
Влияние мое, не всегда благотворное, наверняка, не
было решающим. По-моему, никто не верил в комму-
низм через 20 лет, да и я то, что положено, проговаривал
без всякого энтузиазма. Факт более поздний, 1966 год —
разговор после урока с ученицей, возмутившейся ре-
чью Шолохова по поводу процесса Синявского и Дани-
эля. Я ответил в том духе, что «Тихий Дон» все равно ос-
танется великим произведением. Смысл был тот, что
«пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»
и т.д. Насчет «Тихого Дона» мнение мое не изменилось,
однако меня подвело стремление к объективности, это
я понял уже тогда, до прочтения «открытого» письма
Лидии Чуковской. Злобная речь Шолохова, конечно,
и у меня вызвала отвращение, но слова мои могли быть
поняты, как оправдание речи. Да и приложимы ли все
понятия XIX в. к советской эпохе?
О многом из того, что я вещал, могу только сожа-
леть, особенно на уроках «обществоведения», хотя меня
и не «замучили» своими «острыми, жгучими» вопроса-
ми «вундеры и киндеры», как это случилось с учителем
обществоведения в «отчаянной песенке» Юлия Кима.
Во-первых, «вундеров» имелось не так уж много, школа-
то обычная, во-вторых, у нас сложилось взаимопони-
мание: они не интересовались тем, что я излагал чисто
формально. Вольным казаком я не был, совсем не счи-
таться с программой не мог, но, например, последние
разделы учебников истории в 10-м классе, сплошь со-
стоявшие из постановлений и речей, я старался не пе-
ресказывать. Предоставлял ученикам читать эти стра-
ницы самостоятельно и без особой надобности не
спрашивал.
засиней
^^птицеи
Главное же, что я в конце концов уразумел: эрудиция
сама по себе не делает учителя Учителем, а я ведь хотел
сначала быть таковым, не иначе. Да и не обязательно хо-
рошему учителю знать историю в объеме знаний спе-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
циалиста, он все-таки популяризатор прежде всего, а не
ученый. И важнее не «что», а «как». Излагал я то, что знал,
доступно, но у меня нет артистических данных, таких,
каку А.Н. Ильинского, читавшего в институте методику
преподавания истории и разыгрывавшего перед сту-
дентами целые спектакли, например, сцену убийства
Юлия Цезаря в лицах. Какой тогда смысл и дальше «на-
капливать эрудицию»? Это во-первых. И во-вторых.
Хотя я не страдал самоуверенностью, все же думал, что
способен на большее, чем идти по преимущественно
«экстенсивному» пути, лишь потребляя добытое други-
ми. Такого мнения были и те, с кем я подружился
в МГПИ. Сам я решил далеко не сразу, что следует зани-
маться тем, что лучше получается. А для этого необхо-
дима связь с теми, кто «двигал науку».
Приманкой был находившийся недалеко от школы,
на Волхонке, Институт истории Академии наук, тогда он
помещался в одном здании с Институтом философии
и еще несколькими гуманитарными институтами, на
2-м этаже (когда-то это был особняк князей Голицы-
ных), — пока не выстроили здание на улице Дмитрия Уль-
янова. Я там иногда бывал, посещал, кроме общих собра-
ний с обсуждением любопытных тем, главным образом
группу по изучению первой революционной ситуации
под руководством М.В. Нечкиной. Я много читал об этом
времени — и Чернышевского, и воспоминания о Черны-
шевском, и других «шестидесятников» (тогда так называ-
ли только людей XIX века). Случались очень любопыт-
ные выступления, только ни Нечкина, ни выступавшие
на заседаниях группы так и не сумели доказать, что в на-
чале 18б0-х годов была возможна революция, и эта воз-
можность — первопричина реформ Александра II. Про-
«Зачем вам это?
глава II
149
возгласил это как аксиому Ленин, упирал на это в мои
студенческие годы рецензент книги З.П. Базилевой
о «Колоколе», да и она это не отрицала. Но вот факты...
Пом имо того, что история XIX века казалась мне для
изучения предпочтительной, какое-то воздействие
оказывала магия имени руководителя группы, чьи тру-
ды о декабристах я читал на студенческой скамье и ког-
да стал учителем. Точность, как известно, — вежливость
королей, но мало кто королям подражает. Милица Ва-
сильевна Нечкина открывала заседания группы не ми-
нута в минуту, а секунда в секунду. Вначале ее четкость
подогревала мой чисто познавательный интерес, но
имелась у меня, кроме того, цель утилитарная: выбрать,
наконец, диссертационную тему. В пестроте тематики,
дробившей на мелкие частицы историю действительно
переломного периода в истории России («эпохи вели-
ких реформ», по устаревшему, как считалось, определе-
нию), я пытался найти неисследованную нишу.
Пробовал говорить с Нечкиной, но она ничего не
посоветовала. Вероятно, потому что я был не из МГУ,
или она полагала, что каждый должен находить тему
самостоятельно. Говорил еще с П.Г. Рындзюнским, тоже
без толку. Ничего не оставалось, как ориентироваться
ощупью. Что-то стал начитывать в журналах 60-х гг.
XIX в., меня занимали подробности жизни городского
люда, как показывали их очеркисты-бытописатели. Но
на определенную тему так и не вышел. В конце концов
я посещениями группы Нечкиной пресытился, хотя это
не значит, что ничего полезного для себя не извлек.
И стал все чаще захаживать в сектор истории СССР пе-
риода капитализма, которым руководил Леонид Ми-
хайлович Иванов. Особенно после первой конферен-
ции историков, в которой я принял участие (она была
и последней в годы моего учительства, на участие в дру-
гих конференциях у меня не было денег, командиро-
вочные в школах не предусматривались).
засиней
у^птицеи
Конференция проходила в Харькове в 1962 году
и была посвящена событиям 50-летней давности — га-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
зете «Правда», той, что была основана в 1912 году в Пе-
тербурге (о том, что до этого уже издавалась «Правда»
в Вене под редакцией Троцкого, говорить и писать не
дозволялось), и стачке на Ленских золотых приисках,
кончившейся расстрелом забастовщиков. Под этим со-
усом рассматривались и вопросы, лишь косвенно свя-
занные с событиями 1912 года. На конференцию при-
ехали почти все сотрудники сектора, организационны-
ми делами занимались К.Ф. Шацилло и Ю.И. Кирьянов.
В секторе были еще сотрудники примерно их и мо-
его возраста, чуть старше и моложе: И.М. Пушкарева,
В.А. Емец, С.В. Тютюкин, Н.А. Иванова, Н.А. Курашова.
И постарше их, некоторые значительно, — И.Ф. Гиндин,
А.М. Володарская, участники войны К.Н. Тарновский
и А.Я. Аврех, Г.М. Деренковский и другие. Так как я был
лишь сторонним наблюдателем, характеризовать каж-
дого в отдельности не буду, другие, знавшие их ближе,
делают это лучше, чем мог бы сделать я52. Не буду и ка-
саться вопроса о том, чем было конкретно так называе-
мое «новое направление», какие велись в связи с ним ба-
талии, и об этом написано уже достаточно много. Огра-
ничусь указанием на то, что меня тогда особенно
привлекало. Конечно, институт как учреждение я идеа-
лизировал, просто не зная всего, что там происходило.
Но о людях, думаю, судил верно.
Независимо от различий в предмете исследований,
все, кого я назвал, были настоящими профессионала-
ми. В одном из писем А.М. Панкратовой 1939 года, позд-
нее опубликованном, «кропотливость пчелы», качество,
необходимое историку, противопоставляется «легко-
весно-небрежной халтуре», которая встречается, писа-
52
См., например: Историки России. Послевоенное
поколение. М„ 2000.
глава II
ла она, «в нашей области так много и так часто»53. Вот
это противопоставление — по смыслу его — было мне
всегда близко, а «кропотливость пчелы», так я думал тог-
да, защищает от лжи. Более всего халтура была по-пре-
жнему распространена в писаниях на «историко-пар-
тийные» темы (речь шла, конечно, об одной партии,
с другими только велась нескончаемая «борьба», в ре-
зультате которой они терпели «крах»),
В секторе империализма изучали и проблемы исто-
рии КПСС (Волин, Володарская, отчасти Деренковский
и Тютюкин), а история рабочего класса, приоритетная
в то время (занимались ею Иванов, Пушкарева, Кирья-
нов, Иванова), с историей КПСС соприкасалась. Но все
они старались соблюсти объективность и доказатель-
ность, о чем бы ни писали. Подход, выраженный слова-
ми «тем хуже для фактов», здесь не проходил. Объеди-
няло их стремление как-то прояснить «предпосылки»
революций в России, расширить, насколько это было
тогда возможно, пространство изучения дореволюци-
онной действительности. Изучалась и экономическая
история, и внешняя политика, и — А.Я. Аврехом — борь-
ба политических партий в Государственной думе, от-
ношения царизма и Думы.
Не говорю о концепции Авреха (сохранение в Рос-
сии после поражения первой революции «общей рево-
люционной ситуации», определившей отказ прави-
тельства от глубоких реформ, и т.д.), но знакомство
с привлеченным и систематизированным им гигант-
ским фактическим материалом дало мне чрезвычайно
много. В частности, Арон Яковлевич подсказал мне поз-
же, что в ЦГАОРе имеется фонд московского губернато-
ра В.Ф. Джунковского с его тогда еще неопубликован-
ными воспоминаниями и адресованными ему письма-
53.......................................
Панкратова А.М. Историк и время. 20-50-е годы
XX века. С. 286.
Зачем вам это?
засиней
^2птиЦеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ми. Изучение их вывело меня не только на биографию
губернатора, но и на тему эволюции самодержавия и вы-
яснение запаса прочности обновленной в 1905-1906 го-
дах политической системы. Потом, к юбилею Москвы
воспоминания Джунковского опубликовали И.М. Пуш-
карева и З.И. Перегудова, организовавшие это дело рань-
ше, чем собрался я; впрочем, вряд ли бы я это дело потя-
нул. Я написал рецензию на их публикацию и несколько
статей о неординарном губернаторе, убедившись, что
он не заслуживает пренебрежительной характеристи-
ки, которую Аврех в одной из своих книг загнал в при-
мечание. Все это уже гораздо позже, в 1990-х годах.
Из сказанного не следует, что меня не интересовали
выводы, к которым приходили «империалисты»
в 19б0-х — 1970-х годов. Но я постепенно привыкал су-
дить о них по тому, насколько выводы обоснованы — не
ленинскими цитатами, а фактами. Ссылка Авреха на
какую-то резолюцию партийной конференции 1920-х
годов в доказательство наличия той самой бесконеч-
ной революционной ситуации казалась мне и тогда не
аргументом, но вынужденной подпоркой его взглядов
и смелой по тем временам «находкой» (автором резолю-
ции, не названным, естественно, в публикациях резо-
люции и в работах Авреха, был, как сообщили знающие
люди, Зиновьев, остававшийся после XX съезда в стату-
се «врага народа»). Вероятно, Авреху не довелось узнать,
что эта резолюция вызвала интерес и у одного из рус-
ских эмигрантов — у Н. Валентинова (Вольского), пись-
мо его, где об этом говорилось, было опубликовано
лишь в конце 1980-х за рубежом. Сама идея, по-моему,
не становится от этого более верной, характеризуя
главным образом умонастроение Ленина и его сторон-
ников. Им казалось, что вот-вот начнется новая рево-
люция, а она все не начиналась. Более весомыми и пло-
дотворными были мысли об относительной самостоя-
тельности абсолютизма, о том, что опорой его было
«Зачем вам это?»
глава II
153
крестьянство — и эти мысли надо было «пробивать»,
хоть и ссылался при этом Аврех на Ленина.
Наверное, совсем не случайно американист Евге-
ния Ивановна Попова (жена Авреха), читавшая нам, еще
студентам, курс новейшей истории, в своей докторской
диссертации проводила сходную мысль: правительс-
тво США, в изучавшийся ею период (двадцатые годы),
не было всего лишь исполнителем воли крупного капи-
тала. Сегодня эта мысль кажется элементарной. Я и еще
кто-то из наших пришли на защиту «поболеть». Но ни-
чего увидеть и услышать нам не удалось: крохотная ау-
дитория Ленинского пединститута не вместила всех
желающих. Помню, в дверях стоял Арон Яковлевич Ав-
рех и, волнуясь, бормотал: «С Пал Васильичем вдво-
ем...» — начало куплетов, исполнявшихся известной
тогда эстрадной парой Рудаков и Нечаев. Но здесь имел-
ся в виду Павел Васильевич Волобуев...
Мы ушли в уверенности, что все совершилось как
надо. Однако, заурядное событие получило продолже-
ние, причем совершенно неожиданное. В американс-
кой газете появилась корреспонденция из Москвы: дис-
сертация госпожи Поповой свидетельствует о том, что
то ли начинается, то л и намечается поворот советской
внешней политики. Вероятно, ушлый журналист явил-
ся на защиту в поисках сенсации. Евгении Ивановне
дали все же возможность ответить в «Известиях»: жур-
налист извратил содержание диссертации, в которой
не оправдывается американский империализм.
В Институте истории, даже в коллективных трудах,
своеобразие почерка каждого ученого не стиралось —
в отличие от Института марксизма-ленинизма, куда
я тоже часто захаживал, к Логинову. Там готовилась
многотомная история КПСС, но когда стали выходить
ее тома, нужно было догадываться, кем те или иные гла-
вы написаны, поскольку фамилии авторов преподно-
сились читателю списком. Как и тех, чьи материалы
засиней
у^птиц
ей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
были лишь «использованы», — для них был другой ал-
фавитный список. Первый том вышел в 1964 г., вто-
рой — в 1966 г., в оба списка входили также и некоторые
«гражданские историки» из Института истории. Рас-
сматривалось привлечение их как знак высокого дове-
рия... Я его, конечно, не заслужил, не упомянули меня
и во втором списке, хоть я и дал Логинову кусок текста
для второго тома, и он пригодился.
К этому времени я, наконец, определил тему своей
диссертации, ее подсказал Марк Самойлович Волин:
история печати профсоюзов 1910-1914 годов («нового
революционного подъема», так этот период тогда обоз-
начали). «Респектабельность» теме придавало то обсто-
ятельство, что имелись в виду и те легальные журналь-
чики, что примыкали, хоть и не все, по идейному на-
правлению, по составу сотрудников к петербургской
«Правде». По этому поводу ехидничал знакомый мне по
потемкинскому институту Р. Яранцев-Бершадский,
и он, и я занимались в отделе редких книг «Ленинки»,
готовили диссертации. Здесь хранились как профсо-
юзные журналы, самая полная их коллекция, так
и предмет его занятий — народнические издания. Он
считал, что находится в преимущественном положе-
нии по сравнению со мной, и отчасти был прав.
В Харькове с докладом о Ленине и «Правде» высту-
пил В. Логинов, по теме своей кандидатской диссерта-
ции. Он использовал ранее неизвестные документы
«Краковско-Поронинского архива» — архива, который
был оставлен Лениным в Австро-Венгрии в начале Пер-
вой мировой войны и возвращен после Второй миро-
вой в Москву уже из Польши. Частично они уже публи-
ковались Логиновым и другими в журнале «Историчес-
кий архив». А я подготовил сообщение — на основе
изученного по своей теме в Ленинке, в ЦГАОРе и ЦПА —
о неизвестных тогда специалистам профессиональных
журналах с экзотически звучавшими названиями
глава П
«Спутник чиновника», «Вестник приказчика», «Бюлле-
тень конторщика». Постарался впихнуть в выступление
максимум узнанного, перерасходовал отведенное вре-
мя, но меня терпеливо выслушали. Интересных вы-
ступлений было много. И разговоров тоже. У рижанина
Крупникова мы все допытывались, почему это такую
роль в революции, в гражданской войне сыграли ла-
тышские стрелки?
Было ощущение праздника. Мою статью включили
в харьковский сборник, вышедший в 1965 году, так
было принято завершать каждую конференцию, но
в итоговые сборники попадали не все выступления. Не-
посредственной подготовкой сборника и отбором на
этот раз занимался Григорий Михайлович Деренковс-
кий (гораздо позже петербургские коллеги решили
публиковать все, что говорилось на той или иной кон-
ференции целиком, по стенограмме, с вопросами, за-
мечаниями и выступлениями в прениях). Незадолго до
своей кончины он говорил мне, что использует мои
факты и выводы в монографии о втором периоде рево-
люции 1905-1907 годов, которую готовит, но она так
и не вышла. Положительно оценила мою статью в ре-
цензии на харьковский сборник Ирина Михайловна
Пушкарева; как-никак первый раз меня упомянули на
страницах научной прессы.
Собственно, статья была частью сообщения, с кото-
рым я выступал в Харькове. Из другой части выросла
еще одна статья и подборка архивных документов,
опубликованные в двух журналах — в «Вопросах исто-
рии КПСС» и в «Истории СССР». Документы предполага-
лись к публикации в «Историческом архиве», но жур-
нал решением ЦК в конце 1962 года закрыли (как было
дело и чем он оказался неугоден, теперь хорошо извес-
тно, обнародование источников в непрепарированном
виде в принципе не устраивало Суслова и прочих на-
верху, но придрались они к одному материалу, совер-
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^^птицеи
шенно безобидному, если бы судили о нем с позиций
здравого смысла, — к переписке Станиславского и Не-
мировича-Данченко, в ней обнаружилось, что руково-
дители Художественного театра не были абсолютны-
ми единомышленниками, как гласил официальный
миф54). Мой материал перешел в «Историю СССР» через
Бориса Григорьевича Литвака, он стал работать в ее ре-
дакции после закрытия «Исторического архива». Пом-
ню, как перед заседанием редколлегии он предупре-
дил меня, чтобы я не возражал С.С. Дмитриеву, члену
редколлегии. Но ничего такого уж страшного Дмитри-
ев не сказал.
А тематика обоих материалов, статьи и подборки,
была, можно сказать, «модной», это стало мне ясно, ког-
да я их уже подготовил: о так называемых «средних»
(еще говорили — «полупролетарских») городских сло-
ях. Больше, правда, писали о них международники
и специалисты по новейшей истории — о том, чего от
этих слоев, от «белых воротничков» ждать в современ-
ном капиталистическом мире, в мире, который, прихо-
дилось признавать, как-то меняется. Ну а тут оказалось,
что, во-первых, и в царской России такие слои имелись
(конечно, не совсем такие, это были «старые средние
слои», по терминологии экономистов и социологов —
употреблялось ли у нас это слово?), во-вторых, даже
большевики в «полупролетарской» среде работали.
Вышел я на двух старых большевиков — Балагурова
и Сейфер, причастных к работе среди приказчиков, то
есть низших торговых служащих, и сами они ими были
в далекой молодости, в «эпоху „Звезды" и „Правды"»
(обозначение Ольминского, это три-четыре года — эпо-
ха!). Нового для меня рассказали они немного. Видимо,
54.........................................
См.: Крылов В.В., Чернобаев АЛ. «Исторический
архив»: прошлое и настоящее // Исторический
архив: 1919-2001 гг. Указатель опубликованных
материалов. М., 2002. С. 12-13.
глава II
157
..............Я иЛенин. И еще ВаляАртенова и АЛ. Пекарина. 1960-е гг..
«Зачем вам это?
то, что с ними было позже, в революционное и советс-
кое время, казалось им важнее и вытеснило из памяти
подробности, которые меня интересовали. Правда,
о советском времени они тоже не говорили детально, то
ли не разобрались сами, то ли не решались вступать на
своего рода минное поле. А.Ф. Сейфер удивлялась, на-
пример, тому, что Молотов оказался членом «антипар-
тийной группы» — может быть, покажется странным,
но меня это совершенно не волновало. Как ни интерес-
но было с такими людьми беседовать, для решения
моей узкой задачи архивы давали больше, чем воспо-
минания, а ранние воспоминания — те, что были опуб-
ликованы в 1920-х годах, и хранившиеся в архивах —
давали больше, чем устные рассказы мемуаристов спус-
тя десятилетия, после того, как столько было ими
пережито. Тогда я это недостаточно понимал....
...♦Зачем вам это?» — спросила Клавдия Петровна,
когда я впервые попросил дать справку для работы
в архиве. Справку она подписала, но в вопросе звучало
сочувствие, мне тогда, в период еще не кончившейся
♦оттепели», не совсем понятное. Подумал: какая ей раз-
™синей
^с^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
В школьном дворе...............................................
Справа К.П. Поминова. 1960-егг.
ница, чем я занимаюсь в свободное время? Теперь по-
нимаю, что К.П. была меня мудрее. И ко мне хорошо от-
носилась, несмотря на внешнюю суровость. На уроках
моих она бывала редко, а когда бывала, ограничива-
лась кратким их разбором. Возможно, определяющим
в оценке моей работы служило для нее отношение
к учителю учеников.
Без архивов, как я думал, нельзя подготовить дис-
сертацию, даже если предмет изучения — печать (так
думали далеко не все), меня интересовало не только то,
что печаталось на страницах журналов, но также орга-
низации и люди, выпускавшие эти журналы. Не вдава-
ясь в содержание изученного мной архивного материа-
ла, скажу лишь об особенностях архивов, в которых до-
велось работать в Москве и в Ленинграде. Во-первых,
это нынешний ГАРФ, а тогда Архив Октябрьской рево-
люции на Пироговке, о нем речь впереди. И Московский
городской архив, с которым познакомила нас еще в ин-
ституте Ц.Г. Аронович; с использованием материалов
этого архива я писал у нее курсовую работу. Летом, в ка-
глава II
никулы, работал в ленинградских архивах, останавли-
вался у родственников — у дяди Лени, тети Дони, сына
погибшей в блокаду тети Любы Юлика. Оставалось вре-
мя побродить по Ленинграду, походить по музеям...
И особо надо сказать о Центральном партийном ар-
хиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС —
к некоторым его примечательным особенностям я так
и не привык. Здание роскошное, никакой другой архив
такого не имел. Мемориальная доска не снаружи, а по-
чему-то внутри: здесь работал тов. Товстуха... (потом
узнал — секретарь Сталина до Поскребышева, был он
в период борьбы в партийном руководстве после Лени-
на ценным помощником вождю, может, и писал за него
бессмертные труды). Но описи архивных фондов ис-
следователям не давали. Дежурный по читальному
залу расхаживал по рядам и заглядывал исследовате-
лям в тетради, как учитель в тетради учеников. Только
«ученики» здесь часто были старше «учителя». Причем
этутетрадь с выписками из выданных документов уно-
сить было нельзя, пока не закончишь цикл занятий.
А перед тем, как выдать тетрадь на руки, поставив
штамп, ее в читальном зале просматривали и что-то
при этом могли вырезать (из того, что разрешили чи-
тать!). Одна такая изрезанная местами тетрадь у меня
сохранилась.
Для подготовки кандидатской диссертации я при-
крепился, как полагалось всем не состоявшим в аспи-
рантуре, к кафедре истории СССР ленинского пединс-
титута (потемкинский уже ликвидировали). Прикреп-
ление не сопровождалось выделением научного
руководителя, и отчитываться мне не надо было. Но за-
седания кафедры посещал. Познакомился поближе
в этот период с Е.И. Чапкевичем, аспирантом из Орла,
специалистом по Е.В. Тарле, встречались мы и в «Ленин-
ке», один неизвестный для него факт дореволюцион-
ной биографии Тарле я ему сообщил.
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
Самого Тарле я слушал два раза. Конечно, и читал
его книги, впервые еще до института, использовал их
в преподавании, давал ученикам для докладов. Восхи-
щался, помимо прочего, чисто литературными их до-
стоинствами (не искупавшими, например, по мнению
Минца и Сидорова, «немарксизма» Тарле — по мнению
одинаковому, несмотря на их взаимную неприязнь).
Однажды Тарле выступал с лекцией о современном Ва-
тикане для учителей в Планетарии. В очень спокойной,
но отточенной словесно манере он обличал происки
этого врага СССР, сообщая массу неизвестных аудито-
рии фактов. Как пишет Р.Ш. Ганелин, Тарле, приезжая
в Ленинград, черпал такие факты в свежей иностран-
ной периодике и в книгах из спецхрана Библиотеки
Академии наук, причем почти ничего не записывал,
поскольку все «фотографически» запоминал55. Но мне
интереснее был Тарле-историк, а не публицист.
Еще при Сталине я слушал в Политехническом му-
зее лекцию Кожухова, кажется, директора Бородинско-
го музея, который «доказывал», что Тарле не прав: не
русские, а французы в 1812 г. сожгли Москву. Все это до-
вольно молодой лектор преподносил наукообразно и с
апломбом. Галя Клокова тоже помнит эту лекцию 1951
года. Народу пришло много, в основном неспециалис-
ты, интересовавшиеся историей. Проблема была высо-
сана из пальца, но и в школе ученики и учителя-не ис-
торики обращались ко мне с извечным вопросом: кто
виноват? Наверное, сказывался и обычный «обыватель-
ский» интерес: «Ай Моська, знать она сильна...» — все-
таки имя Тарле знали не одни историки. Сейчас отчас-
ти не секрет, почему Моська была сильна, а тогда при-
ходилось довольствоваться тем, что на виду: статью
никому неведомого Кожухова напечатал не историчес-
кий журнал, а директивный «Большевик». На Тарле на-
55..................................
Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 18.
«Зачем вам это?
глава II
161
вешивали не только «неверное» освещение причин по-
жара Москвы, но и недооценку роли Кутузова в победе
над Наполеоном. После этого появился ответ Тарле
в том же журнале — симптом частичного прощения. Не
всем разрешали ответить публично на критику, это мы
понимали.
Для меня отдаленным последствием чтения и слу-
шания Тарле, как и упомянутой «дискуссии», явился вы-
ход впоследствии на политически значимый эпизод
правления последнего российского императора — праз-
днование 100-летия Отечественной войны 1812 г., орга-
низатором которого был московский губернатор Джун-
ковский. Но это потом. Тогда же показалось замечатель-
ным вот что: в XIX в. в том, что Москву сожгли ее жители,
видели выражение самого что ни на есть доподлинного
народного патриотизма, а в советское время старому
академику «вдруг» стали инкриминировать недостаток
патриотизма... При том, что все знали (те, кто помоло-
же, — из книги Сталина, составленной из его докладов
и речей): во время Великой Отечественной приказыва-
ли при отступлении все взрывать и уничтожать, ничего
не оставлять врагу. Но я уже сознавал (не скажу — до
конца), что искать логику в решениях, принятых навер-
ху, дело напрасное. И что обвиняя Покровского в автор-
стве ошибочной, как утверждалось, формулы «Исто-
рия — это политика, опрокинутая в прошлое», именно
этой формуле «руководство» следует постоянно и того
же требует от историков.
После Сталина изменилось многое, но и в 19б0-х го-
дах на заседаниях кафедры, к которой я был прикреп-
лен, когда что-то обсуждали, неважно что, по-прежнему
заведующий кафедрой И.И. Минц нередко напоминал
присутствующим: «Мы в первую очередь пропагандис-
ты, а уж затем историки». Никто, естественно, не возра-
жал. Но вот принимали ли слова академика всерьез? Ду-
маю, что рассуждали в это время — не вслух, конечно, —
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^2птицеи
исходя из «народной мудрости», позже получившей
точную формулировку: «Мухи отдельно, а котлеты отде-
льно». Однако в полной мере осуществить этот идеал
по-прежнему никому не удавалось.
Мой «переход» в хронологически более близкую
эпоху, из XIX в начало XX в., имел и одно неожиданное
последствие, продемонстрировавшее «связь времен».
В архиве, в полицейской документации по Москве за
последние годы перед Первой мировой войной я на-
ткнулся на знакомую фамилию: Мусатов. В нашей шко-
ле несколько лет преподавал географию Иван Дмитри-
евич Мусатов, статный пожилой учитель. Дети его слу-
шали, раскрыв рот, он рассказывал так, будто был везде
сам, видел все, о чем рассказывал, своими глазами.
И действительно, он побывал в очень многих местах,
правда, как говорили знавшие его лучше, чем я, не везде
по доброй воле. Но тот ли это Мусатов? Затрудняло
«идентификацию» то обстоятельство, что в архивных
документах Мусатов проходил как большевик, а в на-
шей школе работал Мусатов беспартийный.
И все же догадка оказалась верной. Мы встретились
в Сокольническом парке, и И.Д. рассказал подробно
о своей молодости. Не умолчал и о том, как перестал
быть большевиком — оттолкнула его позиция по отно-
шению к Первой мировой войне Ленина, сам он вер-
нулся в родной Орел и стал там видным «оборонцем»;
рассказывал об этом с сожалением. Рассмеялся, когда
узнал от меня, что полицейский осведомитель аттес-
товал его как «заядлого вегетарианца», оказывается,
приехав в Москву, И.Д. устроился швейцаром в вегета-
рианскую столовую, что вовсе не требовало принци-
пиального отказа от мясной пищи. Пусть мелкий, но
наглядный — для начинающего исследователя — при-
мер того, как следует осторожно относиться и к такому
ценному в целом источнику, как материалы охранки.
Был он тогда активистом Третьего женского клуба —
глава II
легальной организации, которую, как водилось тогда,
старались использовать нелегальные партии. Согласно
уставу, он, как все мужчины, числился «членом-сорев-
нователем».
Рассказал и о том, как посещал этот клуб депутат Го-
сударственной думы Роман Малиновский, очень попу-
лярный среди рабочих. О советском времени И.Д. не
распространялся, как и те два моих собеседника, о ко-
торых сказано выше. Я, впрочем, не настаивал, подход
у меня был утилитарный. Если учесть услышанное об
аналогичных случаях, например, когда люди возвра-
щались из лагерей, можно заключить, что тут действо-
вал не внешний запрет, а понятное психологическое
отталкивание от самого тяжкого.
Пишу я не быстро, кроме того, относился я к диссер-
тации серьезно, может быть, чересчур. Междутем до-
машние условия для писания диссертации были, мягко
говоря, некомфортными, в основном я работал в библи-
отеке. Впрочем, в те времена я в состоянии был сосредо-
точиться где угодно, в том числе в учительской под раз-
говоры учителей и доносившийся гомон учеников. Ка-
кие-то мысли приходили в голову по дороге на работу
и с работы, в метро. Переделывал фразы не один раз,
буквально вылизывал каждую строчку. Проговаривал
куски диссертации В. Логинову, который советовал пи-
сать проще и внушал мне, что Ленин всегда прав. Стали
меня печатать, почти не редактируя мой текст. Не пере-
оценивал свои сочинения, но впоследствии в качестве
автора закрытых рецензий для журнала «Вопросы исто-
рии КПСС» убедился в том, что в редакцию поступал по-
ток беспомощных статей, так что на этом фоне мои тво-
рения могли выделяться уже тем, что они были сделаны
добросовестно, грамотно и ляпов не содержали.
В 1965 годуя защитил кандидатскую диссертацию.
Защита прошла успешно, очень волновался, несмотря
на положительные отзывы официальных оппонентов
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
М.С. Волина и А.М. Володарской. В числе достоинств Во-
лин отметил установление авторства публиковавшихся
в профжурналах материалов, я действительно много
сил потратил на расшифровку псевдонимов, считал это
необходимым, чтобы диссертация не была «безлюд-
ной». Но на заседании диссертационного совета отсутс-
твовали члены кафедры истории СССР, не было ни Мин-
ца, ни Кабанова, ни других знавших меня хоть немного
ученых: в этот день проводили в последний путь З.П. Ба-
зилеву, узнал я об этом уже после защиты. Слишком дол-
го я готовил диссертацию «без отрыва от производства».
Присутствовавшие проголосовали единогласно «за», но
было огорчительно, что меня не слышали специалисты,
кроме официальных оппонентов и друзей.
Отпраздновали защиту в полученной нами в том же
году однокомнатной квартире (на троих взрослых!)
в кирпичном доме на Просторной улице, в том же райо-
не — в Черкизове. В нашей старой хибаре такое коли-
чество гостей бы не поместилось. Пришли в основном
зарядьевцы. Следующим летом я отправился в байда-
рочное путешествие с Ниной Вощинниковой, ее подру-
гой Таней и ее мужем Иваном Фоломкиным; у Нины
и Тани это был не первый опыт, вообще туристами они
были со стажем, я, как и Ваня, «учился». На этот раз пу-
тешествовали по реке Угре, известной в истории «стоя-
нием» войск Ивана III и хана Ахмата в 1480 году. Ту-
ристский дневник на сей раз вели вдвоем с Ниной.
Сравнивая его с волжским, могу сказать, что стал пи-
сать проще, как советовал мне Логинов (сравнивать
свои печатные «труды» охоты нет). Следов историчес-
кого события мы не обнаружили. Впрочем, и не искали,
захваченные красотой этих мест. Памятник «стоянию»
и избавлению Московского великого княжества от ига
Золотой Орды, правда, имеется вблизи Калуги. Побы-
вали и в Калуге, а после этого путешествия съездили
вдвоем в Ленинград.
глава II
165
«Зачем вам это?»
Н. Вощинникова.-
1950-е гг.
О работе мы, конечно, в это время не думали, но без
ленинградских впечатлений вряд ли пришла бы мне
впоследствии в голову мысль начать книгу о Москве гла-
вой «Москва — Петербург». Необходимые сведения
я собрал бы и в Москве. Но только посещения Ленингра-
да, независимо от цели поездок, создавали предощуще-
ние мысли, возможность почувствовать и понять по-на-
стоящему эту историческую коллизию как социокуль-
турный стержень истории России в имперский период.
Осенью мы с Ниной поженились, и я перебрался
к ней, в дом напротив высотного здания на площади Вос-
стания, в Кудринском переулке, недалеко от дома-музея
Шаляпина. У Нины была комната в коммуналке с двумя
соседями. Этот дом, теперь уже снесенный, был постро-
ен в начале 1930-х годов как кооперативный для «ИТР» —
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
строителей так и не построенного Дворца Советов;
к этой категории принадлежал ее дядя, брат мамы. Позд-
нее его репрессировали — за то, что посмел критически
высказаться по поводу вырубки деревьев на Садовом
кольце, уникальное, наверное, обвинение. Так, во всяком
случае, объяснил причину ареста жене дяди Ольге Ива-
новне Доброхотовой сам Вышинский, приема у которо-
го она добилась. Семья дяди осталась жить в этом доме,
этажом выше, а он в этот дом так и не вернулся.
На свадьбу мы пригласили Михраба, произноси-
лись всякие хорошие слова и напутствия, зарифмовали
гости даже неподдающуюся рифмовке фамилию Нины,
изменив ударение: «Будь дружба старой, а любовь все
новой / Для Розенталя и Вощинниковой!». А Вадик
Сегаль сочинил балладу — чуть ли не биографию мою
и Нины в стихах и эту песню исполнил под гитару.
О том, между прочим, как мы «боролись...против куль-
та» и как под руководством Клоковой «поставили один
эксперимент, он вышел исключительно удачным».
И с пожеланиями счастливой жизни «на радость нам,
............................-УКлоковых. Я, Нина, Г. Клокова, В. Клоков....................................................................................................................................................................................................................................
глава П
167
на страх Мао Цзедуну(!)». Вот ведь, не вышло того
«братства навек», о котором мы пели 15 лет назад в Кри-
вандине и во имя которого на институтских вечерах
охотно обменивались значками с китайскими студен-
«Зачем вам это?
..............................................................Лето. 1960-егг......
тами. Но, признаться, в момент нашего бракосочетания
не так уж переживали по поводу очередных несбыв-
шихся надежд на «пролетарский» интернационализм
во вселенском масштабе... А вот пожелание вечной люб-
ви оправдалось.
В жаркий летний день 22 июля 1967 году я отвел
Нину в роддом имени Грауэрмана на Арбатской площа-
ди, в этот день родился мой сын, назвали его Евгением
в память о погибшей в Минске тете, маминой сестре. Не
могу передать, как я волновался в тот день за Нину и как
я был счастлив. Через год я стал осваивать «профессию»
дачного мужа, но все, с ней связанное, не было в тя-
гость. Два лета мы провели в Ильинском и одно в дерев-
™синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Село Константиново,...............................................
сарай, где жил С. Есенин. 1968
не Большое Жабкино, до которой я добирался пешком
по холмистой местности от знакомой станции Битца.
Один раз, правда, оставили Женю на попечение бабу-
шек и съездили на теплоходе по
Оке в Горький и обратно, с посе-
щением таких любопытных го-
родков, как Павлово, Касимов,
и родины Есенина села Конс-
тантиново.
И все же происходившее
вокруг давало себя знать. На
даче в Ильинском застали нас
известия о финале Пражской
весны — признак окончатель-
...........На теплоходе по Оке-
в Горький. 1968
глава П
169
«Зачем вам это?»
.............................................Поездка по Оке..
Касимов. 1968
ного иссякания «оттепели» в СССР, сомнений в этом уже
не оставалось. Помню, как читал газеты, катая сына
в коляске. О подробностях узнать было неоткуда, а о
том, что несколько смельчаков протестовали на Крас-
ной площади против вторжения в Чехословакию, мы
узнали, понятно, не из газет и только через несколько
лет. Очень хорошо помню еще одно лето — в 1972 году.
Воздух в Москве был пропитан гарью, горели подмос-
ковные торфяники, а мы блаженствовали на берегу ка-
нала Москва-Волга (на лето оставили нам свою кварти-
ру за станцией метро «Речной вокзал» Фоломкины),
и я учил Женю читать...
Пробовал я диссертацию превратить в книжку
о «правдистской» печати, предлагал ее издательству
«Мысль», но Антонов, заведующий исторической редак-
цией, отвечал, не читая текста, но, вероятно, посовето-
вавшись с кем-то вышестоящим, в том духе, что вот
о «Правде» если бы, тогда другое дело... О «Правде», од-
нако, имелось уже несколько монографий, и я был уве-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицеи
рен, что моя бы их не повторяла. Только заразить этой
своей уверенностью Антонова не сумел. Или были бо-
лее важные, «потусторонние» соображения, кто теперь
скажет. Так содержание диссертации и осталось лежать
в моей исторической «копилке». А копилка в букваль-
ном смысле оставалась тощей...
В Институте истории я выступал с изложением еще
одной своей работы — о контактах либералов и боль-
шевиков накануне Первой мировой войны — по дан-
ным, извлеченным из архива и из прессы. Впервые пос-
мотрел протоколы кадетского ЦК, довольно поверх-
ностно, к сожалению. О том, чтобы их публиковать, не
могло быть тогда и речи, публикацию их сумел осущес-
твить только в 1990-е годы В.В. Шелохаев, с этого нача-
лась серия «Политические партии России. Докумен-
тальное наследие». Более или менее становилось ясно,
что либерализм — нечто особое, иное, чем самодержа-
вие; эту очевидную истину тогда, в 1960-е годы, нужно
было доказывать, естественно, ссылками на Ленина, вы-
искивая нужные места. Сенсационным стал тот факт,
что большевик (Скворцов-Степанов) встречался, и не-
однократно, с Коноваловым и прочими либералами,
причем их общение санкционировал Ленин! Первой об
этом, о так называемой «коноваловской затее», устано-
вив этот факт документально, стала писать Анна Моисе-
евна Володарская, мой оппонент на защите кандидатс-
кой. Она выяснила, что автором перлюстрированного
письма Ленину, оригинал которого обнаружился
в «Краковско-Поронинском архиве», был Скворцов-Сте-
панов, и опубликовала в «Историческом архиве» это
письмо и ответное письмо Ленина, который не сразу су-
мел догадаться, кто «переконспирировавший» автор.
Я как бы эту тему продолжал. Сотрудники сектора
отнеслись к сюжету с интересом и не сочли это повто-
рением уже известного. Несколько недоумевал я, прав-
да, когда развернулось обсуждение: спорили о том, рав-
«Зачем вам это?»
глава II
171
нозначно «подталкивание» либералов (это советовал
делать Ленин) их «использованию», или нет. Мне спор
показался неважным, почти схоластичным, однако
я решил, что что-то недопонимаю.
Потом, в 1971 году, появилась на основе выступле-
ния статья, редактор ее Г.И. Щетинина, милый человек,
настоящий историк, подобрала название и подсказала,
с чего лучше начать, а ответственный секретарь редак-
ции «Истории СССР» Г.С. Осипян заметил даже, что это
лучший материал номера. Душу это грело, но я уже убе-
дился в том, что на мое трудоустройство ни публика-
ции, ни похвальные отзывы о них никак не влияют.
О чем скажу далее более подробно. Вспоминать это мне
неинтересно, но придется. И уникального здесь немно-
го. Ведь и отличные книги Натана Эйдельмана выпус-
кались в те годы одна за другой, но на постоянную ра-
боту в подходящие учреждения путь ему был закрыт
(правда, у него в биографии было еще и несмываемое
пятно — участие в 1957 году в университетском «деле
Краснопевцева»; должно быть опасались, что, получив
штатное место, заразит коллег крамольными идеями).
Возвращаясь к «либеральной» теме, могу сказать
о том, что стало мне ясно позже: следовало эту тему тог-
да не обрывать, копать дальше, хотя бы потому, что мне
это было интересно. И такой еще довод, уместный даже
тогда: должны изучаться не только победители, но и по-
бежденные, их идеи и проекты, хотя бы из них ничего,
на первый взгляд, не вышло. Когда я это, наконец, по-
нял, тема получила некоторое развитие в моих штуди-
ях. О масонах, в частности, и о сущности русского ма-
сонства, поскольку предприниматель и прогрессист-
ский лидер Коновалов, инициатор межпартийных
совещаний в Москве весной 1914 года, принадлежал
к масонской организации, о чем советские историки
в 1960-х годах еще не знали. Или, как первооткрыватель
у нас масонской темы В.И. Старцев, писать не могли. Мо-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
У72птиЧеи
жет быть, Старцев хотел коснуться этого момента, вы-
ступая во Львове, где должна была состояться очеред-
ная научная конференция? Я по поручению Кирьянова
встречался в Киеве с украинскими историками в ходе
ее подготовки, но конференция так и не состоялась
(борьба с «новым направлением»!), остались только две
книжки с тезисами выступлений, в том числе Старцева;
о масонстве Коновалова там упоминания нет.
...В конце романа Бориса Пастернака «ДокторЖива-
го» есть обобщенная характеристика послевоенных
лет: «Хотя просветление и освобождение, которых жда-
ли после войны, не наступили вместе с победою, как ду-
мали, но все равно, предвестие свободы носилось в воз-
духе все послевоенные годы, составляя их единствен-
ное историческое содержание». Роман дописывался
в 1955 году. Три года спустя автору романа пришлось
признать: «Возможности советского писателя мне пред-
ставлялись шире, чем они есть»56. Думаю, можно то же
сказать с известными поправками о советских истори-
ках и о том, что они думали в разное время, в том числе
после I960 года, когда Пастернак умер. Они тоже разо-
чаровывались не раз, хотя и вынуждены были в боль-
шей степени, чем писатели, держаться в рамках.
Наступила инерционная полоса постсталинской
идеологии и политики, освящаемой именем Ленина.
Еще не говорили «тоталитаризм» и «десталинизация»,
слова эти появились в интеллигентском обиходе поз-
же, но суть того и другого понятия уразумели до того.
Подоспел столетний юбилей основателя советского
государства. Из юбилея власть постаралась выжать
максимум возможного. Только эффект, если говорить
о рядовых гражданах, был невелик, позже я получил
возможность убедиться в том, что ленинский миф, не-
56.................................................
Пастернак БЛ. Избранные произведения. М., 1991.
С. 613,646.
глава II
смотря на участие в его распространении творческих
людей, не работает, просто к нему привыкли. Но что-
то хотели извлечь из юбилея и настоящие историки.
Большинство интеллигенции принимало как истину
спущенную сверху идею насчет Ленина — антипода
Сталина, я тоже усердно проводил ее на уроках. Эта
идея служила как бы щитом, слабым, но щитом от рес-
тавраторских поползновений той же правящей бю-
рократии, где число желающих реабилитировать Ста-
лина не убавилось. А они, эти поползновения, были
ощутимы в «Римской империи времени упадка», со-
хранявшей «видимость твердого порядка», как точно
обозначил приметы брежневского правления Булат
Окуджава.
Корнелий Федорович Шацилло в последнем, кажет-
ся, своем выступлении (в 1998 г., на конференции по ис-
тории либерализма) объяснял, почему юбилейный
сборник Института истории к 100-летию, сплошь со-
стоявший из статей типа «Ленин о...», имел тогда науч-
ную ценность. Сказал он примерно следующее: у Лени-
на можно найти какие угодно мысли, в том числе взаи-
моисключающие, в том числе и точные, согласующиеся
с фактами. Их изучение и группировка могли если не
создать нечто принципиально новое, то как-то к нему
продвинуть. В опубликованном тексте я этих слов не
нашел, хотя и слышал их, но такую же характеристику
ленинского наследия и возможностей его использова-
ния вто время для исторических дискуссий дает
Р. Ш. Ганелин, справедливо заметивший, что Ленин не
думал, что когда-нибудь выйдет собрание его сочине-
ний, и что кто-то будет находить противоречия в его
утверждениях разного времени57. Добавлю, что форма
сборника к 100-летию вождя гарантировала и опера-
тивное издание, и полиграфическое качество.
57.......................................
Зачем вам это?
Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 192.
засиней
у^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Мне, постороннему, было чрезвычайно интересно
слушать, присутствуя на заседаниях сектора империа-
лизма в Институте истории, как проходило предвари-
тельное обсуждение статей сборника, в том числе ста-
тей о либерализме, написанных К.Ф. Шацилло и С.В. Тю-
тюкиным. Выступления были острые, дело доходило до
перепалки — конечно, вполне благопристойной. Пом-
ню, как Аврех, ранее монополист в изучении либера-
лизма, искренне удивился, узнав, что для Станислава
Васильевича Тютюкина это первый опыт. Ленинскими
цитатами выступавшие не ограничивались. Вышедшая
незадолго до перестройки книга Шацилло о русском
либерализме, основанная на огромном, впервые им
изученном материале личных фондов, фонда редак-
ции «Освобождения» и на других архивных материа-
лах, доказывает справедливость им сказанного насчет
«Ленина о...» применительно к своей работе.
В конце 1960-х годов по просьбе Л.М. Иванова, пе-
реданной Ю.И. Кирьяновым, я написал статью для
сборника «Российский пролетариат: облик, борьба, ге-
гемония». Статья была как раз «Ленин о...» и заключала
в себе идею вроде бы очевидную: класс-гегемон и до
революции, и после нее был неоднородным. Наряду
с подобранными довольно многочисленными выска-
зываниями Ленина, использовались и другие источ-
ники, так что статью я бы не отнес к «теоретическим».
А указанная нехитрая мысль проводилась и в других
статьях сборника. Однако и очевидное еще нужно
было доказывать тем, кто воспитывался на «Кратком
курсе». Могу предположить, что у Л.М. были какие-то
опасения, и он решил для подстраховки дополнить
сборник специальной статьей о передовом слое про-
летариата.
Статья моя сборник не спасла, но работа над ней па-
мятна. Тем, между прочим, что с Юрием Ильичем мы
многое обговаривали, а продолжительные телефонные
глава II
разговоры шли в коридоре в коммунальной квартире,
благо, малонаселенной. И тем, что кое-что он не только
подсказал, но подарил, заверив, что эти источники
(тексты вовсе не ленинские) ему якобы не нужны. Щедр
он был всегда и не только со мной. Но хлопотную роль
попечения обо мне избрал он добровольно, и много лет
тащил эту ношу без всякой выгоды для себя. А я за все
отблагодарил разве что рецензиями на составленные
Ю.И. сборники документов правых партий уже в новей-
шие времена... И перед другими коллегами, которые со
мной нянчились, остался я в неоплатном долгу. Еще
один из них совсем недавно ушел от нас, замечатель-
ный человек и историк Александр Давидович Степанс-
кий, все знавший и все понимавший...»
Единственное, чего я старался по возможности из-
бегать, так это подражания ленинскому стилю. Это
у меня не получалось, да и не хотелось, чтобы получа-
лось, а между тем среди историков еще хватало таких,
кто не только по необходимости много Ленина цитиро-
вал, но с удовольствием копировал слог, фразеологию,
чуть ли не стремился к перевоплощению в Ильича.
Стиль, как известно, это человек. Принцип «партийнос-
ти» — любой, большевистской и небольшевистской, —
никогда не казался мне мерилом научности, сколько бы
это нам не внушали. Должно быть, сказывалось влия-
ние вузовских преподавателей, историков дореволюци-
онной школы, но была и внутренняя предрасположен-
ность к иной стилистике, в смысле не узколитератур-
ном, но, скорее, этическом, исключающем словесный
мордобой, по части которого Ильич служил по-пре-
жнему эталоном.
Вероятно, отсюда попутный интерес к попыткам
отдельных большевиков возражать в свое время про-
тив обычной у Ленина подмены аргументов «руганью
пьяных проституток» (слова Н. Осинского, при Стали-
не, конечно, репрессированного, — его письмо
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
уЧ^птицеи
Н.И. Бухарину я нашел в ЦГАОРе, в перлюстрированной
переписке). Невозможно было не увидеть здесь истоки
всех идеологических кампаний советского времени
и «проработок» (историков в том числе), к настоящей
науке не имевших никакого отношения. Несмотря на
превращение после XX и XXII съездов «партийности»
в «партийную объективность» (но не в «голый объекти-
визм»), с признанием того, что «многое у нас делалось,
как приписывалось Покровскому». Однако ког-
да И.И. Минц поинтересовался у Б.Н. Пономарева
(в 1961 г.), «будет ли хоть немного о врагах» (формули-
ровка точная, это запись самого Минца), ясного ответа
он тогда не получил58. «Врагов», для которых нашли не-
лепое наименование «непролетарские партии», разре-
шили, наконец, систематически изучать. И проводить
специальные конференции на эту тему — в Калинине,
в конце 1970-х годов.
Встречалось в перлюстрированной переписке мно-
го любопытного, я делал выписки впрок, в слабой на-
дежде, что когда-нибудь это пригодится. К счастью, пе-
реплетенные тома полицейской перлюстрации были
исследователям доступны, наверное, можно было ис-
пользовать эту возможность в большей степени, чем
я это делал. Но напечатать нечто на тему ленинской ма-
неры полемизировать удалось лишь после перестрой-
ки, да и то не сразу.
Точно также, по ходу дела, собирал я в этом архиве,
в ЦПА и в литературе все, что касалось Романа Мали-
новского — рабочего, члена большевистского ЦК и про-
вокатора. Очень уж бросались в глаза умолчания. Даже
сравнение первых и последующих изданий книги
А. Бадаева «Большевики в Государственной думе», где
58.................................................
«Из памяти выплыли воспоминания...» Дневнико-
вые записи, путевые заметки, мемуары академика
АН СССР И.И. Минца. М., 2007. С. 112-113.
глава II
имелась специально посвященная Малиновскому гла-
ва, раскрывало отчасти, что именно и как издатели пы-
тались скрыть. Собрал за несколько лет немало, но по-
нимал, что недостаточно. Имелись материалы трех рас-
следований — 1914 г., когда партийная комиссия с учас-
тием Ленина оправдала Малиновского, 1917 г., когда
делом занималась Чрезвычайная следственная комис-
сия Временного правительства, и 1918 г., когда Мали-
новский вернулся в советскую Россию из плена и его
судил Ревтрибунал, — я знал, что эти архивные матери-
алы существуют. Но получить их не было никакой воз-
можности.
Все же и фрагментарные сведения о Малиновском,
о его карьере в партии и в охранке, о невероятном,
труднообъяснимом расположении к нему Ленина наво-
дили при внимательном чтении на недозволенные
мысли. А все началось с работы над кандидатской дис-
сертацией: Малиновский был профсоюзным лидером,
активно работал в петербургском союзе металлистов,
и мой интерес не мог рассматриваться как отклонение
от диссертационной темы. Но и по существу такая связь
с особенностями российских профсоюзов и теперь
представляется правильной, изучение механизма де-
ятельности полицейского ведомства было для меня
вспомогательным сюжетом. И спасибо Любови Миро-
новне Шалагиновой, заведовавшей тогда читальным
залом ЦГАОРа, с ней я познакомился на конференции
в Харькове, она иногда приносила мне и то, что я не
просил и о чем не подозревал.
Первой попыткой систематизировать собранный
материал о Малиновском, большевиках и царской ох-
ранке и предать его хотя бы отчасти гласности явился
мой доклад в 1967 году в Московском историко-архив-
ном институте, в источниковедческом кружке, руково-
димом Сигурдом Оттовичем Шмидтом, куда привел
меня Володя Корнев, студент института. Народу при-
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
уу^птицеи
шло в «теремок» института довольно много, преоблада-
ли, как я убедился, люди не просто любопытствующие,
но думающие. Больше, наверное, было уже окончив-
ших институт, в том числе преподаватели — Степанс-
кий, Муравьев. Отношу это и на счет авторитетности
кружка и его руководителя, но и тема, по-видимому,
привлекла внимание.
В соответствии с профилем кружка я рассказал об
источниках по делу Малиновского, в том числе оста-
вавшихся недоступными. Но пришлось говорить и о
сути «дела», о личности Малиновского, о его биогра-
фии, вопросы этому способствовали. Я разыскал — уже
теперь — два листа, на которых тогда записывал вопро-
сы и выступления, вопросов было 27! Удовлетворил ли
я интерес собравшихся? Были высказаны и полезные
для дальнейшей работы соображения. Особенно то, что
сказал сам Шмидт, — о психологическом аспекте про-
вокаторства, о моральной оценке, о том, что нужно
идти дальше. Вспоминали Фрейда и Вебера. И Никола-
евского как автора книги об Азефе, я ее еще не читал.
Некоторые участники обсуждения обнаружили зна-
комство с польской литературой, где это явление осве-
щалось более свободно. И часть выступавших, и я по-
нимали, что в анализе нуждается сам факт распростра-
ненности провокаторства.
Сведения о Малиновском и в связи с ним об «охран-
ке» я после этого продолжал собирать. Обсуждение до-
клада послужило импульсом и к новым размышлени-
ям. Но ясности в том, удастся ли что-то опубликовать,
не прибавилось. «Вопросы истории», правда, напечата-
ли очерк на эту тему — не мой. Когда же я отреагировал
письмом в редакцию с указанием на допущенные авто-
ром очерка в большом количестве ошибки, зав. отделом
А.Н. Сахаров взял письмо с кислым видом, пообещав
лишь принять мои замечания к сведению. Тема была не
в фаворе не только из-за Ленина. Позже, в 1980 году
глава П
179
.......................Прощание со школой. Справа В. Корнев..
Читает «адрес* мне Т. Бондарева 1967
Э. Рязанову, который работал над фильмом «О бедном
гусаре замолвите слово», чуткие на аллюзии чиновни-
ки Гостелерадио заявили, что он « очерняет» Третье от-
деление, и велели выбросить из сценария хрестоматий-
но известные стихи Лермонтова о голубых мундирах
жандармов59... В литературе « очернять» Третье отделе-
ние еще не запрещалось.
Защитив диссертацию, я считал, что с историей
профсоюзов покончил. Мне казалось, что смогу лучше
понять людей предреволюционного времени через
изучение культурных исканий социальных низов, это
поможет объяснить их поведение в 1917 году’ и позже.
Я не забыл, что некоторые мои институтские профес-
сора преподавали до революции в таких, когда-то
очень известных и не очень поощряемых властями
59.........................................
Рязанов Э. Не подведенные итоги. М., 2000.
С. 367 372.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
учебных заведениях «частной инициативы», как народ-
ный университет Шанявского и Пречистенские рабо-
чие курсы. Директором одной из школ нашего района
была Л. Багдасарова, тоже преподававшая на Пречис-
тенских курсах в молодости. Все они, верные интелли-
гентским традициям народного просвещения, пыта-
лись вырастить, как говорили тогда, «рабочую интелли-
генцию». Что она собой представляла? Что произошло
с ней во время и после революции? Этими проблемами
и стал я заниматься. Занимался и после ухода из школы;
так, обнаружил в Музее революции архив Пречистенс-
ких курсов, в котором, между прочим, хранились анке-
ты учащихся. Часто коряво написанные, они все же пе-
редавали умонастроение «рабочей интеллигенции»
прямым образом, без посредников. Никто до меня к ним
не прикасался. После меня тоже никто.
Тогда у меня не было возможности поразмышлять
над соображениями примерно на эту тему Н.А. Бердяе-
ва в связи с его оценкой революции: для социального
переустройства «элементарное просвещенчество» не-
обходимо, но оно культурно реакционно уже потому,
что отрицает свободу мысли. Бердяев имел в виду глав-
ным образом политику большевиков, когда они при-
шли к власти60. Но имелась ли она (политика) до рево-
люции в зародыше, или «просвещенчество» открывало
и другие возможности? Тогда ясности у меня не было.
В связи с этим я влез в смежную область, в историю
литературы: ввиду того, что «писатели-самоучки» опе-
кались в свое время М. Горьким, погрузился в изучение
воззрений «великого пролетарского писателя», в выяс-
нение того, как он таковым стал. Сейчас этот почетный
титул советского времени нынешние масс-медиа пре-
вратили в уничижительный ярлык, так, будто Горький
сам себя таковым аттестовал, — без каких-либо попыток
6»..................................
БердяевН. Самопознание. М., 1990. С. 154.
глава П
разобраться. Не могу сказать, что я тогда вполне разо-
брался, да и существовали обязательные стандарты, ко-
торых приходилось придерживаться. Во всяком случае,
тогда я стал постигать сложность этой фигуры. И осо-
бенности «самоучек» (не только тех, кто имел склон-
ность к писательству, вообще рабочих-партийцев), ко-
торым Горький, как оказалось, не всегда благоволил.
Кроме того, Горькому я обязан первым знакомством
с многими реалиями начала XX в., изображенными
в его художественных произведениях, — специальная
литература по части таких реалий была бедна. Хотя
Горького нельзя назвать беспристрастным наблюдате-
лем, особенно в «Климе Самгине». Но кого из его совре-
менников можно?
На почве занятий этой темой несколько расшири-
лись контакты с Институтом истории СССР, правда,
лишь эпизодические, — с секторами источниковедения
и истории культуры. В последнем даже готовился кол-
лективный историографический труд с моим участи-
ем. Свое обязательство я выполнил, но предполагавше-
еся издание по какой-то причине вылетело из плана.
В результате единственным, но высокоценным (не
в прагматичном смысле) результатом всего этого яви-
лось для меня знакомство с Анатолием Евгеньевичем
Ивановым; раньше я о нем слышал от Ушакова, а позна-
комился с ним после прекращения учительства.
Скажу еще об одном, тоже более позднем, эпизоде
моей творческой работы, чтобы было ясно, насколько
далеко я ушел от профсоюзной темы. Большую статью
на основе «культурно-просветительного» материала,
подготовленного для «Исторических записок», мне
пришлось сократить, чтобы напечатать ее вне очереди,
воспользовавшись образовавшимся в очередном томе
«окном». Преимущество этого авторитетного неперио-
дического издания перед журналами заключалось как
раз в возможности не ограничивать себя стандартным
Зачем вам это?
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^2птиЧеи
объемом, и было жалко резать уже готовое. Уговорил
меня пойти на сокращение П.Н. Зырянов, ответствен-
ный секретарь «Исторических записок». Из-за того, что
я противился, даже привлек к уговорам главного редак-
тора, академика А.М. Самсонова. Основную часть ста-
тьи я все же сохранил, увеличив объем примечаний. Но
это случилось уже в 1982 году. Еще позже часть матери-
ала, заново переосмысленного, вошла в книгу о клубах
и общественном мнении.
«Слишком высокая
Квалификация^..
После «остепенения» я про-
должал преподавать в шко-
ле еще восемь лет, получая прибавку к зарплате: десять
рублей ежемесячно. И продолжал бесплодные попытки
куда-нибудь пристроиться, но каждый раз мне «доказы-
вали», как правило, без лишних слов или вообще без
слов, что я не нужен. Не был нужен, когда еще не имел
ученой степени и когда степень получил, с научными
публикациями и без таковых, с партбилетом и без, не-
зависимо от возраста и тру-
дового стажа. Возраст и стаж,
естественно, росли. Пытался
посчитать, сколько всего обо-
шел учреждений, получи-
лось за пятьдесят.
Работал кое-где и помимо
школы, но только временно,
по совместительству. Даже
преподавал в 1969 и в 1972 го-
дах историю партии в геоло-
горазведочном институте воз-
ле гостиницы «Националь».
Имел возможность сравнить
уровень школьных знаний бу-
С Е. Волковой. 1973.......
™синей
у^^птицеи
дущих геологов и моих учеников. Но и узнал нечто более
н существенное. Например, выяснилось, что студенты,
и восхищавшиеся Че Геварой, в первый раз слышали от
° меня о Бухарине (в связи с Брестским миром я пытался
о толковать о революционной войне и об экспорте рево-
х
люции — естественно, как о противоположности истин-
ному ленинизму). Ничего «по истории» ребята, конечно,
не читали, идейные предшественники Гевары были им
совершенно безразличны. В сознании молодежи проис-
ходило своего рода отталкивание от брежневской «со-
ветскости», и если бы я поставил в один ряд бескорыст-
ного героя Гевару и современных советских вождей на
том основании, что все они коммунисты, мне бы не пове-
В кабинете истории.
У стенки я и Р.И. Александровская. 1970
глава II
рили. Сближать с авантюрой Че Гевары недавнее вторже-
ние в Чехословакию было, конечно, невозможно.
В геологоразведочном мне было обещано зачисление
на постоянную работу. И снова оно не состоялось. С уче-
том вышеназванной цифры — пятьдесят — неудивитель-
но, что по прошествии многих лет галерея начальников,
с которыми довелось встречаться, начисто лишена для
меня индивидуальных признаков, в памяти осталось
лишь общее впечатление как бы сплошного — по Гого-
лю — свиного рыла. Конечно, такое «обобщение » без кон-
кретики снижает ценность моего свидетельства как ис-
точника. Но не перечислять же все исхоженные мной уч-
реждения. Одни из тех, к кому я приходил, заставляли
часами их дожидаться, другие решали «вопрос» немед-
ленно, не утруждая себя объяснениями, только взглянув
на мою физиономию (перед этим, однако, по телефону
предлагая явиться лично). Понятно, что главный мой
«недостаток» — «пятый пункт» — не назывался, да если бы
и был назван, обещать исправиться я не мог.
Пожалуй, одна персона запомнилась и внешне и по
фамилии — академика Федосеева, директора в то время
ИМЛ. Стараниями В. Логинова были пройдены все
предварительные стадии, включая секретаря парткома
М. Андерсона и зам. директора Г. Обичкина. Но тут вер-
нулся из отпуска сам Федосеев, очень собой довольный,
с загорелой физиономией. Разговор в большом кабине-
те, в присутствии Обичкина был короткий, а результат
тот же, что всегда. Фигура Федосеева известна. О нача-
ле карьеры этого «александровского мальчика» (то есть
помощника ГФ. Александрова), о том, как будущий ака-
демик вместе с другим, Ильичевым, строчил доносы на
Вознесенского, сообщает в своих воспоминаниях Ше-
пилов61. Читая об этом, я не испытывал злорадства. Если
61..........................................
ШепиловД.Т. Воспоминания // Вопросы истории.
1998. №5. С. 3-4,6-7.
Слишком высокая квалификация
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’« синеи
^(^птицеи
бы в кресле директора ИМЛ сидел автор воспоминаний,
изображающий себя воплощением всех коммунисти-
ческих добродетелей, для меня результат был бы тот же.
Известно, что Шепилова низвергли с Олимпа, пре-
рвав его карьеру и отлучив от кормушки, вовсе не из-за
отличия его от прочих функционеров этого ранга, а как
«примкнувшего к ним», то есть к Маленкову, Молотову
и Кагановичу в их борьбе с Хрущевым (А.Д. Степанский
наблюдал — и рассказывал об этом, — как удаленный
в Главархив Шепилов покорно, наравне со всеми, шест-
вовал в обеденный перерыв с авоськой за продуктами).
Что такое этот обиженный Шепилов, видно невоору-
женным глазом, хотя бы на тех страницах его воспоми-
наний, где он с восторгом и придыханием описывает
своего покровителя Жданова и совместную с ним пог-
ромную деятельность. Об иных его способностях, ес-
тественно, речи нет, это дело будущих биографов.
Позволю себе некоторое немемуарное отступление.
Историками ведали в советское время идеологические
бонзы из ЦК. Как именно ведали, отчасти уже сказано,
отчасти можно прочитать в других книгах62. Я, ввиду
своего учительского положения, непосредственно
с ними не соприкасался, если не считать встречи с Фе-
досеевым. Здесь я лишь внимательный читатель, в том
числе воспоминаний, и не только Шепилова, но и кол-
лег-историков. Да, наступило время, когда историки
имеют возможность писать о своих былых «кураторах».
Готов согласиться с тем, что изучение их биографий яв-
ляется научной проблемой, что следует при этом избе-
гать тенденциозно-упрощенных оценок и стараться
обрисовать «наших больших и малых лидеров» всесто-
ронне, проникнуть в их внутренний мир, раскрыть мо-
тивы их поведения.
62.....................................
См., наир.: Шелохаев В.В. Прощание с прошлым. М.,
1998; Ганелин Р.Ш. Указ. соч.
глава II
Но если ставить перед собой задачу соединить соб-
ственные впечатления пишущих на эту тему авторов
с другими свидетельствами, нельзя же замалчивать
давно известное и уж тем более то, что не скрывалось.
Один биографический пример. Допускаю, что П.Н. Пос-
пелов, партийный идеолог, ставший предметом такого
комбинированного портретирования, не «злодей»
в буквальном смысле слова. Но как можно, рассказав
о его участии в подготовке хрущевского доклада о Ста-
лине на XX съезде, что подается, понятно, со знаком
плюс, не упомянуть им же ранее, в 1953 году, опублико-
ванную в «Вопросах истории» статью, где он с помощью
надерганных цитат «доказывал», как говорят, «на голу-
бом глазу», что Сталин всегда боролся против культа
своей личности?
Или роль Поспелова в изничтожении сборника
«Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония»,
о котором я уже говорил. На бюро Отделения истории
Академии наук этот липовый академик, образцовый
флюгер, одинаково устраивавший Сталина и его на-
следников, продиктовал резолюцию (впоследствии от-
мененную) с осуждением этого сборника и двух дру-
гих — «Свержение самодержавия» и свердловского,
о многоукладности в России. В качестве весомого аргу-
мента он сослался на тверские свои воспоминания, от-
носящиеся к 1916 году, — и это было опубликовано на
страницах «Вопросов истории»! И где тут, как пишут,
сложное переплетение традиционного общечеловечес-
кого с рожденным неповторимостью времени и инди-
видуальными особенностями? Общечеловеческое, по-
моему, здесь не присутствовало ни в коей мере.
Возвращаясь к теме своего трудоустройства, могу
лишь повторить, что, если бы мог выбирать, предпочел
бы академический Институт истории СССР (отдельный
с 1968 г.), где в некотором роде примелькался. Вроде бы
к этому дело шло, хотя я никогда никого ни о чем не
Слишком высокая квалификация
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^птицеи
просил. Но тут развернулся поход, инспирированный
отделом науки ЦК, возглавлявшимся тогда С.П. Трапез-
никовым, на уже не раз упоминавшееся «новое направ-
ление» в исторической науке: на К.Н. Тарновского,
А.Я. Авреха, А.М. Анфимова и других.
В чем тут было дело? По-видимому, именно тогда
среди партийных функционеров стало заметно боль-
ше желающих обзавестись в дополнение кдолжностям
учеными степенями и званиями. Нечто схожее с болез-
ненной страстью Брежнева, который притащил Тра-
пезникова в Москву из Кишинева, украшать себя орде-
нами. Трапезников был обозлен на то, что его, членко-
ра, не выбрали академиком, пухлый его труд по
истории аграрного вопроса в России не произвел на
академиков впечатления, да и членкорство его продол-
жалось недолго, три-четыре года. Но жертвами Трапез-
никова стали не академики, проголосовавшие против,
а ученые рангом ниже. Впрочем, Трапезников запом-
нил их еще с 1950-х годов, когда состоял в докторанту-
ре Института истории и ему пришлось продлевать
срок, ввиду множества замечаний научного плана. Обо
всем этом пишут подробно В.В. Шелохаев и Р.Ш. Гане-
лин — со ссылкой на рассказ А.Л. Сидорова. Сигнал
к новой атаке на историков дали, конечно, те, кто были
над Трапезниковым: «твердый марксизм», за который
он ратовал, устраивал больше, чем самостоятельность
мысли, хотя бы и относительная, в заданных пределах.
Рассказывая о судьбе книги З.П. Базилевой, я, забе-
жав вперед, уже упомянул вышедший в 1969 году сбор-
ник трудов сектора, которым руководил М.Я. Гефтер.
Тогда же готовился сборник сектора империализма Ин-
ститута истории СССР «Российский пролетариат...»,
и в связи с этим мы вместе с Ю.И. Кирьяновым пришли
домой к издательскому редактору Е.А. Шарову. Не знаю,
зачем я потребовался, претензий к моей статье у редак-
тора не было. Возможно, Кирьянов хотел познакомить
глава II
меня и с таким вроде бы рутинным, но необходимым
видом деятельности.
Когда мы, возвращаясь, шли по улице, разговори-
лись о другом. Я возмущался появившейся только что,
в июле 1971 года, в «Вопросах истории КПСС» рецензи-
ей на сборник Гефтера, отрицавшей его и других авто-
ров сборника право на «новое прочтение » «историчес-
кой концепции Маркса, Энгельса, Ленина», стимулиро-
ванное, как заявлялось в предисловии, XX съездом
КПСС. Все это было названо «неоправданными претен-
зиями». Рецензия перечеркивала все, что сделали тру-
дившиеся и выступавшие в секторе историки, вообще-
то, по-моему, не ограничившиеся «новым прочтением»
(и что сначала санкционировали свыше, тот же Федосе-
ев, между прочим, и Францев, разрешив сектор со-
здать). Наверное, возмущался я слишком громко: по-
действовало редакторское угощение. Кирьянов удив-
ленно на меня посмотрел — обычно я более сдержан...
В тот момент, в ожидании скорого выхода нашего сбор-
ника, ни я, ни он не предполагали, что ему, нашему
сборнику, уготована сходная участь как часть общего
цековского плана.
Меня эта «партийная критика» не коснулась. Веро-
ятно, мишени были определены заранее, никому на-
верху не было дела до какого-то учителя, затесавшего-
ся в книгу, подготовленную академическими учеными
(хотя и другие «посторонние» авторы, кроме меня, име-
лись, правда, это были не учителя; в сборник вошли
статьи на основе выступлений на всесоюзной конфе-
ренции в Одессе). Л.М. Иванов скончался после тяже-
лой болезни в январе 1972 года, еще до погрома, и боль-
ше всего досталось Кирьянову — и как автору, и как
фактическому редактору. Потом он мне рассказал, что
В.Я. Лаверычев, один из борцов с «новым направлени-
ем» (возможно, на эту роль назначенный), порывался
«приложить» и меня, но то ли раздумал, то ли его удер-
Слишком высокая квалификация
’« синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
жали. До сих пор не понимаю, к чему там можно было
даже тогда придраться, почему наш марксизм сочли
♦нетвердым».
Исход «борьбы» был сначала не ясен, и я не ожидал,
что одновременно решится и моя судьба. Неожиданно
К.Ф. Шацилло, исполнявший обязанности заведующе-
го сектором империализма, сообщил мне, что директор
института Павел Васильевич Волобуев намерен взять
меня на работу в институт — своим референтом с пос-
ледующим переводом в сектор. Я, естественно, не воз-
ражал. Хлопотал друг Волобуева А.Я. Аврех. Вероятно,
рекомендовали меня также М.С. Волин и А.М. Володарс-
кая, не обошлось и без Логинова. Ничего, однако, не вы-
шло. Преследование «нового направления» не минова-
ло и Волобуева, затем его вообще убрали из института
(в 1974 г.), а сектор не разогнали, но «почистили», уда-
лив из него Тарновского, Авреха, Емеца и Симонову
и уволив Гиндина. Возглавил сектор В.И. Бовыкин.
Из самых последних попыток — поход в Централь-
ный партийный архив, в качестве не читателя, а соис-
кателя должности. Заведующий архивом Соловьев со-
звал на «смотрины» своих ближайших подчиненных.
В действительности лишь для того, чтобы объявить
мне, что моя квалификация слишком высока для
ЦПА — именно так! Ни Соловьев, ни я не могли вообра-
зить, что спустя три десятка лет я поступлю на работу
в это учреждение, сменившее вывеску, где присутство-
вавший на «смотринах» Ю.Н. Амиантов будет замести-
телем директора, а моя «слишком высокая» квалифи-
кация за этот немаленький промежуток времени еще
несколько повысится. От чего в конце жизни никакой
радости не испытываешь. А тогда сокрушительный
«довод» начальника рассчитан был, вероятно, на непо-
нятливых подчиненных, они-то, в том числе Амиан-
тов, считали, по своему неразумию, что я вполне им
подхожу.
глава II
Удивительно — неужели я верил, что на этот раз мо-
жет что-то получиться? Да еще в таком заведении, кото-
рое «при ЦК КПСС»? И ктому же в начале 1970-х? Можно
повторить банальное изречение: надежда умирает пос-
ледней. Из сегодняшнего дня эти хождения из одной
конторы в другую, по институтам, редакциям, изда-
тельствам, библиотекам, архивам и т.д. и т.п., на что
я потратил уйму времени, выглядят проявлением ту-
пости. Упертости, как сейчас выражаются. Сколько
можно было сделать полезного для себя и для других.
Если не считать непрочитанного и ненаписанного, то
хотя бы как минимум изучить по-настоящему иност-
ранный язык, а то и два. Но и ходатаи за меня тратили
нужное им время, уповая, вероятно, на везение, если не
на чудо. Куда уж больше, если Володя Корнев, в это вре-
мя уже аспирант в историко-архивном, решил побесе-
довать обо мне с ректором Мурашовым, своим научным
руководителем, известным черносотенцем, о котором
еще скажу...
Наверное, велик был еще у меня запас терпения.
Сталин, как известно, после войны объявил терпение
высшей добродетелью русского народа. Оригинален он
не был, высказывались в таком духе и до Сталина. На-
пример, Тютчев в известном стихотворении про «край
долготерпенья». Неизвестно, читал ли Тютчева Сталин,
но не мог не понимать, что спорит в оценке этого качес-
тва с Лениным, генератором противоположного качес-
тва. Зато он дал понять, насколько ему народное терпе-
ние удобно. Так вот, если бы из такой констатации был
сделан вывод в отношении всех, кто этим достоинс-
твом отличался, я бы первым удостоился «почетной» за-
писи в паспорте. Вроде того, как давало все права евре-
ям до революции крещение. Вариант, конечно, фантас-
тический... Прочитал однажды сочиненную каким-то
богословом полезную молитву. «Боже, даруй мне спо-
койствие, чтобы принять то, что я не могу изменить; му-
Слишком высокая квалификация
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
у^^птиЦеи
жество, чтобы бороться за то, что я могу изменить; муд-
рость, чтобы различать эти два случая»63. Не было мне
даровано в должной мере ни первое, ни второе, ни тре-
тье. Молитвы тут, думаю, не помогли бы.
Но был от всех этих хождений хоть какой-нибудь
прок? Пусть косвенный хотя бы результат, но полезный
в смысле «самообразования»? С уверенностью могу на-
звать один. Это — аллергия на начальство, ее я приоб-
рел навсегда. Мемуары субъективны, пристрастны, как
говорят, по определению, но я пытаюсь все же в меру
сил понять себя и окружающих. В жизни я тоже стре-
мился мысленно войти в положение других, уловить
логику их поведения. Теперь думаю, что этим злоупот-
реблял во вред себе же, не доверяя первому впечатле-
нию. Вот и та публика, о которой приходится говорить,
не заслуживала авансов — ничего, кроме равнодушия
или шкурного интереса, возможно, и некоторого са-
дистского удовольствия, она при встречах со мной не
проявляла.
Сознаю вместе с тем, что просить милостыню тоже
надо уметь. Обладать особой толстокожестью, что ли.
Такого качества у меня нет. Да мало ли каких еще ка-
честв, я ведь никогда не страдал самомнением и тем бо-
лее зазнайством, наоборот. Напутствуя в школе выпус-
кников, я советовал им никогда, ни при каких обстоя-
тельствах не терять чувства юмора. Помогло ли оно мне
самому? Разве что до определенного момента. Конечно,
переживал после каждой очередной неудачи, и если
продержался, то только благодаря Нине. Добавлю к это-
му вывод, сделанный для себя: мой сын историком не
будет. Как я хотел этого, как радовался совсем другим
его увлечениям. Правильно или неправильно решил,
об этом не говорю, как и о том, зависело ли это только
6J.........................................
Фейнберг Е. Девять рубцов на сердце // Наука
и жизнь. 1990. № 8. С. 37.
глава II
от моего хотения. Могу также сказать, что не обрел не-
обходимой для творчества умиротворенности в душе,
для чего, вероятно, надо быть философом. Не советс-
ким, разумеется, а вроде Канта, чью знаменитую макси-
му переложил сверхупрощенно в стихи склонный
к философствованию поэт Евгений Винокуров: «Кант
спокоен: в мире все в порядке — звезды в небе, совесть
в нем самом». Не считал я, что в мире все в порядке, а со-
знания, что есть у тебя совесть, все же для душевного
спокойствия мало. Стихи датированы, между прочим,
1973 годом.
...Случилось так, что счастливый как будто билет
я вытащил, наконец, в том же 1973-м. Два события поч-
ти совпали, два переселения — домашнее и служебное.
Летом из комнаты в коммуналке в Кудринском переул-
ке мы переехали в трехкомнатную квартиру в коопера-
тивном доме-новостройке на дальней окраине Москвы
с загадочно-лирическим названием Теплый Стан. Авто-
бусная остановка, до которой доезжали, называлась
«Дачный поселок», и действительно кое-где еще сохра-
нились заброшенные дачи. Наш девятиэтажный дом
был построен одним из первых. Отыскала этот жилищ-
ный кооператив Нина — по газетному объявлению:
правление кооператива «Наука>(!) добирало недостаю-
щих пайщиков, чтобы обеспечить финансирование
строительства.
Настроение у нас было приподнятое. Конечно, да-
леко от центра, от библиотек, нет ни телефона, ни ас-
фальта и т. д. Забот прибавилось в связи с квартирным
благоустройством. Но — чистый воздух, будто и не в го-
роде (так и говорили: поедем в Москву), совсем близко
лес, еще не истоптанный полчищами гуляющих, грибы
растут поддеревьями рядом с домом, даже повстречали
однажды дикого кабана... Впервые в жизни я имел свой
кабинет. Оказалось, что среди соседей есть и историки:
В.В. Шелохаев, П.Н. Зырянов, Н.Ф. Бугай.
Слишком высокая квалификация
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
у^^птицеи
Еще раньше познакомились с соседями по лестнич-
ной площадке. Наша палочка-выручалочка во всех де-
лах по благоустройству квартиры — столяр Николай
Федорович. И Лена Кошелева — инвалид, но человек
доброты беспредельной. Тогда она жила еще с мамой
Хельмой Бруновной Кларк, специалистом по коррозии
металлов. Немецкое происхождение явилось причиной
многих «сложностей» в жизни ее и ее близких, о чем
она и Лена нам рассказывали. Одна из сестер Хельмы
Бруновны еще в 1937 г. попала на Колыму, там и оста-
лась навсегда (обвинили ее в том, что строила вместе
с кем-то еще аэродром для фашистских самолетов, на
самом деле — волейбольную площадку). Другую сестру
выслали в начале войны в Балхаш, ей посчастливилось
потом вернуться. А сама Хельма Бруновна по совету
своего начальника уехала с двумя детьми в рязанскую
деревню, откуда был родом муж.
Когда же понадобилось съездить в Москву, на защи-
ту своей диссертации, завершенной в деревне, ее сняли
с поезда. Отпустили, лишь выяснив, что муж на фронте.
Вернуть квартиру после войны удалось благодаря Бул-
ганину, который в начале 30-х работал в качестве как
бы комиссара с отцом Хельмы Бруновны, техническим
директором электролампового завода (возле построен-
ной позже станции метро «Электрозаводская»). Но
и в послевоенные годы ей предложили, чтобы не мозо-
лить глаза проверяющим, работать не в московском ин-
ституте, а под Москвой, на институтской станции в Зве-
нигороде, и жить там тоже...
И вслед за нашим переселением в Теплый Стан,
после многолетних хождений с протянутой рукой,
еще одна удача — в устройстве на работу. В том, что
повезло, вначале не сомневался. Вышло это так.
А.В. Ушакова, имевшего опыт работы в разных музеях,
назначили заместителем директора Музея револю-
ции. Как однажды мы выразились высоким штилем,
глава II
под Гомера, поздравляя Ушакова с ...-летием (несколь-
ко позже, но это неважно): был уже «дед он давно
и профессор», и вдобавок «язву в сраженьях обрел,
крупным стал дачевладельцем, грани все запросто
стер, комидеал воплотив» (подразумевались грани
между городом и деревней, между умственным трудом
и физическим). Вскоре тогдашнего директора музея
А.И. Толстихину отправили на «заслуженный отдых»,
и Ушаков оказался временно и.о. директора. Но хоро-
шо зная, в отличие от меня, что такое музей (и Музей
революции, где также в свое время трудился), он не
прельстился шаткими карьерными перспективами
и решил в музее не задерживаться. Междуцарствие
и свое кратковременное единовластие он использо-
вал, чтобы взять меня на работу.
Меня удерживали — в школе, в ропо, в райкоме, го-
ворили, что я хороший учитель, в чем я по-прежнему не
Слишком высокая квалификация
Последний школьный выпуск. За столомЛ.А. Гомберг,
Л.М. Горчинская, А.А. Леонтьева, К.П. Поминова. 1973
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
был уверен, и т.п. И сам я знал, что теряю учительский,
48-дневный, отпуск (вернул его не скоро, лишь когда
стал доктором наук), и что служба будет продолжаться
ежедневно с 9 до 6. Надо было, конечно сообразить, что,
расставаясь со школой, я теряю возможность быть с же-
ной и сыном во второй половине дня. Не подумал, что
не смогу так часто, как раньше, посещать архивы и Инс-
титут истории. И т.д. Словом, задним числом легко ска-
зать: поступил тогда не слишком разумно.
Но предыдущие хождения почему-то не стали для
меня школой практичности. Рассуждал так: время идет,
а тут ведь как-никак поднимаюсь на более высокую сту-
пень, перехожу вроде бы в новое качество, и если я от-
ныне старший научный сотрудник, причем сразу, ми-
нуя младшего, каким я никогда не был, то, значит, изме-
нится характер работы, она, наконец, будет научной!
Все сослуживцы — историки, это ведь тоже впервые.
Вроде как в Китае из сказки Андерсена, где, «как извест-
но, все люди — китайцы, и сам император тоже китаец».
И прибавка зарплаты, хотя об этом я думал в послед-
нюю очередь.
Без небольшого скандала — не в школе, а уже в му-
зее — не обошлось. Секретарь музейного партбюро
Корженевская прибежала к Ушакову и заявила, что он
обязан был согласовать этот вопрос с ней. Вероятно, хо-
тела протащить на вакантное место своего человека.
Возможно, намекала и на переизбыток в музее евреев —
была такая головная боль у тех, кому поручалось сле-
дить за соблюдением советской «процентной нормы».
Пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию: В. Логи-
нов связался с переведенным в аппарат ЦК КПСС быв-
шим своим начальником по ЦПА Р. Лавровым. Звонок
из ЦК заставил Корженевскую умолкнуть, а я невольно
превратился в «позвоночника»; слово это услышал
впервые в музее (сохранилось ли оно, это характерное
советское обозначение?).
глава II
197
Неизвестно, проинформировали ли об этом «судь-
боносном» для меня звонке нового директора музея
Ф.Г. Кротова, который пришел к нам в начале 1974 года
из ЦК КПСС с должности инструктора отдела пропа-
ганды. Скорее нет, чем да. Но, наверное, в музее я был не
единственный такой «позвоночник». Впрочем, специ-
ально я никогда этим не интересовался.
Слишком высокая квалификация
Львы
................Приходится, чтобы кратко обозна-
чить жизненные рубежи, снова
себя цитировать. В качестве «документального» свиде-
тельства использую стишок, сочиненный где-то в се-
редине 1970-х. «Гаврила „Правду11 всю освоил, теперь
Гаврила сценарист. / Служил Данила педагогом, му-
зейщиком Данила стал. / Одна Ненила археолог, но, ок-
ромя того, декан».
Вирши Ляписа-Трубецкого о многоликом Гавриле
из романа Ильфа и Петрова, послужившие для меня об-
разцом, «творчески развиты». Речь здесь идет не об од-
ной, а о нескольких личностях из нашей зарядьевской
шатии. Гаврила — это Логинов, у которого начинался
тогда роман с кино. Под псевдонимом Ненила проходит
Женя Шолохова. Данила, понятно, это я. О музее сказа-
но нейтрально, но удержаться в такой спокойно-от-
страненной стилистике и дальше вряд ли мне удастся,
так как то чувство удовлетворения, какое бесспорно
я вначале испытывал, постепенно притуплялось
и в конце концов исчезло. Самые яркие впечатления —
впечатления примерно первых пяти-семи лет, когда
я смотрел на музей «широко открытыми глазами». Про-
исходившее в музейной жизни позже видится более
тусклым. Но это индивидуальное ощущение соответс-
твовало объективной реальности всего этого периода,
как бы его не называть, застойным или иначе.
засиней
200птицей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Вспоминая еще раз относительную «неказенность»
потемкинского института, могу смело сказать, что му-
зейный этап моей биографии связан с учреждением
более казенным, чем МГПИ или школа № 32. Это разли-
чие тоже в некотором роде объективное, но, как всегда,
не без сильного влияния «субъективного фактора». Увы,
и до меня и при мне «императоры» здесь не были «ки-
тайцами». Указанное различие куда важнее, чем музей-
ная специфика, о которой мне и не только мне прожуж-
жали уши, как только я пришел в музей. Специфика
есть во всяком деле, но применительно к Центральному
музею революции СССР — таково его полное назва-
ние — она во многом была мнимой величиной.
Еще одно предварительное замечание. То, что
я дальше пишу о Музее революции — ни в коей мере не
очерк его истории и даже не хроника жизни музея. Кро-
ме того, что вспоминаю о себе и сослуживцах, близких
и не очень, это зарисовки характерных примет опреде-
ленного времени, 1970-х — 1980-х годов прошлого сто-
летия. С отступлениями так же, как на предыдущих
страницах воспоминаний, «назад» и «вперед». Особен-
ность этих зарисовок в том, что они сделаны с доволь-
но своеобразной наблюдательной позиции. Музей ре-
волюции «позиционировался» как прежде всего идео-
логическое учреждение, он был для меня и такой
наблюдательной позицией, и объектом наблюдений
(без каких-либо специальных записей наподобие днев-
ника). Некоторое сходство с тем, как в XIX в. выступал
в этой роли мемуарист Ф.Ф. Вигель, отмечавший, что
Английский клуб — «место прелюбопытнейшее для на-
блюдения». Но Музей революции, обосновавшийся
в здании бывшего аристократического клуба, можно
было рассматривать и как микромодель советского об-
щества в целом. Тогда оно было провозглашено, не пом-
ню уж, решением какого съезда, обществом «развитого
социализма».
глава III
201
Преимущественное внимание я буду уделять тому,
что у меня рождало недоумение (да и теперь недоуме-
ние не ушло), почему и запомнилось. Способность без
конца удивляться — достоинство ли это? Или, может
быть, признак сверх всякой меры затянувшегося дет-
ства? Или следствие ограниченности прежнего опыта?
Пусть судит читатель. Но нет сомнений, удивлялись
и мне, был я в некотором роде белой вороной.
Итак, в первых числах сентября 1973 года, в самом
начале учебного года, я неожиданно для всех и для себя
уволился из школы и явился к новому месту работы
в Музей революции. Переступил его порог не без вол-
нения, так как не очень было ясно, чем придется зани-
маться в особняке со «львами на воротах», мимо кото-
рого когда-то везли по Тверской «сквозь ухабы» «на яр-
марку невест» пушкинскую Татьяну. Я знал это здание
в основном по книге Гиляровского «Москва и москви-
чи», в которой есть очерк о московском Английском
клубе; превращение его в Музей революции только со-
стоялось перед тем, как автор закончил писать очерк.
Во всяком случае в музей я, уже не молодой, но и еще не
старый человек, пришел с желанием быть полезным.
И с изрядным запасом иллюзий. Как выяснилось в даль-
нейшем, из разряда иллюзий было и само это, казалось,
естественное желание принести пользу в соответствии
со своими возможностями. «От каждого по способнос-
тям» — как ни странно, эта чушь еще не выветрилась из
моего сознания.
А пока меня определили как кандидата наук стар-
шим научным сотрудником в первый научно-экспози-
ционный отдел. Первый отдел — обиходное его назва-
ние, по своим функциям это было, разумеется, не то,
что в любых других учреждениях, и для посторонних
такое название служило вечным источником юмора.
Отдел занимался историей конца XIX — начала XX вв.,
то есть хронологически был первым. Размещался он
Львы на воротах
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
у^птицеи
в небольшой комнате возле кабинетов директора и его
заместителя. Познакомившись с другими сотрудника-
ми, я получил в свое распоряжение стол, стул, какие-то
письменные принадлежности и задание «освоить экс-
позицию», после чего отправился в музейные залы («ос-
воить», то есть изучить экспозицию, нужно было, что-
бы «сдать экскурсию»). Раз уж речь зашла об интерьере
нашего отдела, то скажу, что в нашей комнате имелось
особое «сталинское кресло», наподобие трона, но, ко-
нечно, не из кабинета вождя, а из экспонатов той самой
знаменитой выставки подарков. Сажали в это кресло
гостей. И сотрудников отдела, отмечая их дни рожде-
ния. На одной из фотографий это видно, сидит в нем
именинник Арам Григорян, остальные на стульях. В ра-
бочих помещениях музея было еще несколько таких
кресел. Раритетными они не считались, но хоть и поиз-
носились за многие годы, выглядели солидно
В отделе работал молодой народ, все моложе меня, —
Ю.Ф. Мосев, Г.И. Ведерникова, Л. А. Кононова, «эмэнэсами»
последовательно А. Иванов, А. Григорян, А. Зарецкий, они
были еще моложе, каждый со своей «изюминкой». У стар-
В 1-ом отделе
с Г.И. Ведерниковой. 1974.....................
глава III
203
Львы на воротах
.....................Слева направо: В. Бессонов, Г. Ведерникова,-
Т Шумная, А. Григорян, Р. Григоренко... 70-е годы
ших музейный стаж был от нескольких месяцев до не-
скольких лет. Правда, младшие старались найти другое
место, долго не выдерживали. В отделе Октября и граж-
данской войны, потом присоединенном к нашему, боль-
ше было «ветеранов»: И.А. Авчина, Р.М. Григоренко,
И.М. Зайченко, М.И. Гударева. После моего прихода там
появился В. Бессонов. В комнате по соседству с нами по-
мещался 2-й экспозиционный отдел, где тоже преобла-
дали опытные сотрудники, занимавшиеся периодом
1920-х — 1930-х годов, «строительством социализма» до
войны: М.А. Юхвец, заведовавшая отделом, Л.И. Майоро-
ва, С.И. Заславская, И.Ф. Беленкин, В.И. Ларкина.
1-й отдел был связан с тремя филиалами Централь-
ного музея: «Красной Пресней», «Подпольной типогра-
фией» на Лесной улице и музеем-квартирой Г.М. Кржи-
жановского. Я со всеми тремя в дальнейшем близко со-
прикасался. Во втором из филиалов я некоторое время
работал, а при завершении строительства нового зда-
пенней
2^/^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
На субботнике у музея- ...........................
«Красная Пресня-' 19\ 5
ния пресненского филиала участвовал в субботнике.
Но до этого в филиал ни разу не заглянул, как-то не тя-
нуло, хоть и жили мы до переезда в Теплый Стан побли-
зости. Только посещал прачечную, помещавшуюся как
раз напротив музея, идти туда нужно было по улице За-
морёнова, названной в честь участника революции,
о котором никто ничего не знал, — обычное дело в Мос-
кве. На сей раз незнание породило случай анекдоти-
ческий, однако истинный. Нину какой-то прохожий
спросил: подскажите, где тут улица Истощёнова?
Одну сотрудницу — Светлану Лукашеву, работав-
шую постоянно сначала в «Подпольной типографии»,
а потом на «Красной Пресне», я знал еще раньше, она
приходила к нам в школу по линии «профориентации»
моих учеников, рассказывала им, что такое музейная
профессия, приводила примеры из собственной прак-
тики. Окончила она историко-архивный вместе
с В. Корневым («корнетом», как его там называли), была
Львы на воротах
глава III
205
и осталась человеком удивительного оптимизма. Полу-
чилось, что сагитировала не учеников, слушавших ее
с интересом, а будто бы меня, учителя. В музее нам не
раз приходилось работать вместе, испытывая, по-мое-
му, обоюдную радость.
Юра Мосев, временно руководивший нашим отде-
лом, потом перешел на «Красную Пресню» и заведовал
этим филиалом до конца жизни, исключая небольшой
отрезок времени, когда его пригласили работать в Ми-
нистерство культуры. Одно лето вместе с семьей он
провел с нами в Литве, в Друскининкае. Он мог быть, на
мой взгляд, идеальным директором всего музея. Тем бо-
лее, что человек он был осторожный, сменявшие друг
друга начальники ему доверяли, даже с ним советова-
лись. Но карьерных амбиций, умения расталкивать
локтями других, этого у него не было. И потом, требо-
валась ученая степень; на предложения помочь с дис-
сертацией он по-настоящему не откликнулся. Между
тем его интересовал «мой» период — «новый революци-
онный подъем», и он неплохо в нем ориентировался.
Мог бы сочинить диссертацию не хуже других, в том
числе тех, кто «остепенился», работая в музее.
К окружающей идеологической фальши относился
он с мягкой иронией. Любил повторять нелепую стро-
ку из песни хрущевских времен «трудовые будни —
праздники для нас», с незамеченной цензурой двусмыс-
ленностью. И цитировал стихи Эдуарда Успенского, на-
мекая и на наши «трудовые будни», они же «праздники»:
«У пожарных дел полно: книжки, шашки, домино...»
(сейчас можно услышать, что эти стихи не печатали,
это неверно). Но способен был и увлечься явно фантас-
тическими проектами, вроде музеефикации всей окру-
ги возле музея на Пресне, оживленно он описывал нам,
сотрудникам 1-го отдела, эту перспективу, когда всту-
пил в новую должность. Имелась у него и хозяйствен-
ная жилка, что для музея важно.
засиней
2§&пт1щеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Что же касается меня самого в музее, то никто не
говорил, что у меня «слишком высокая квалифика-
ция», и вообще обстановка была приятной. Я бы тогда
ответил, если бы спросили, словами Иешуа из булга-
ковского романа: вокруг меня только добрые люди.
На самом деле люди были, как везде, всякие, но хоро-
ших людей действительно было в музейном коллекти-
ве много.
Судя по структуре отдела экспозиции, имелась как
будто и специализация. Не всегда только люди занима-
лись тем, в чем были сильнее. Э.Ю. Ривош, которому
пришлось писать две диссертации — первую, по нацио-
нальному вопросу, зарубили, вторую он защитил о Пос-
тышеве на Дальнем Востоке, после чего даже издал его
биографию, — так вот в музее он занимался сбором ма-
териалов о современной науке и технике. М.Б. Кабалки-
на путешествовала по Казахстану, собирая вещи пер-
вых целинников. А она имела большой опыт препода-
вания в вузах, защитила под руководством Панкратовой
диссертацию о дореволюционной печати в Москве
и написала на ее основе главу в «Истории Москвы» (в то-
ме, который редактировала А.М. Панкратова); я читал
и главу, и диссертацию, когда готовил свою. Меня она
почему-то все спрашивала о научно-технической рево-
люции. Я в ответ что-то мычал.
Ко времени моего появления в музее Кабалкина
почти совсем оглохла, но работу не оставляла. Тон-
кость состояла в том, что муж Марии Борисовны, ра-
ботник Коминтерна, был исключен из партии, вслед
за ним и она, состоявшая в партии с 1919 года, за «не-
проявление бдительности» и за «протаскивание троц-
кизма в пропагандистской работе». Муж погиб на
фронте, а она прошла всю войну медсестрой в дейс-
твующей армии. В 1954 году ее восстановили в партии,
но, несмотря на XX съезд, только в 1979 году, после вы-
хода, наконец, на пенсию, из ее партийных докумен-
Львы на воротах
глава III
207
тов изъяли запись о перерыве партстажа с 1937 года
по 1954 год.64
Однако же и при наличии таких кадров в музее не
обсуждались никакие научные проблемы, не планиро-
вались индивидуальные и коллективные работы. И —
сходство со школой, от которого, я надеялся, в музее
удастся уйти: заниматься в реальности нужно было все-
ми периодами, «от Адама до Потсдама». Между тем сло-
во «научный» добавлялось к наименованиям всех видов
музейной деятельности: не экспозиционная, а научно-
экспозиционная, не методическая, а научно-методи-
ческая и т.д. и т.п. В планах и отчетах на первом месте
значилась научно-исследовательская работа, но боль-
шинство сотрудников ничего не исследовало. Лекторы-
экскурсоводы, занимавшиеся, конечно же, «научно-
просветительной» работой, остальных сотрудников
ехидно называли «научниками». Но потом их тоже воз-
вели в ранг «научных сотрудников».
Долгое время музей осаждали корреспонденты га-
зет, радио и телевидения, почему-то считавшие, что
здесь больше, чем где-либо, специалистов, способных
квалифицированно ответить на любой вопрос. Поми-
мо посетителей, приходивших в отдел, чтобы выяс-
нить то, что их интересовало, на музей обрушивалась
лавина писем со всех концов страны, опять же со все-
возможными вопросами, элементарными и сложны-
ми, адресованными директору, который, разумеется,
для ответов всегда спускал их «вниз», в отделы. Сколько
ответных писем сочинил я — не сосчитать, делал это
добросовестно, не умея халтурить, но явно это было не
то, что, по моему представлению, соответствовало моей
должности.
64-
Проблемы теории, истории и методики музей-
ной работы. Музей современной истории России
в прошлом и настоящем. М., 2007. С. 105, 122.
^синей
^^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
И постепенно закрадывалась мысль: что же я, «шел
в комнату, попал в другую»? Может быть, пришел слиш-
ком поздно? — другое дело, было бы это в молодые мои
годы. В качестве начального этапа трудовой биографии
работа в музее небесполезна, примеров тому немало,
для других это призвание на всю жизнь. А с другой сто-
роны, с какой стати я лезу со своим уставом в чужой мо-
настырь? Но о поисках другой работы я больше не ду-
мал, не сомневаясь, что это было бы новой тратой вре-
мени, а сколько его уже ушло безвозвратно, протекло
сквозь пальцы.
Имелись два пути, два варианта поведения. Или це-
ликом и полностью погрузиться в музейную рутину,
или же, не отказываясь ни от чего, что диктуется «спе-
цификой», все-таки не изменять себе, выкраивая время
для исследовательской работы. Но это означало рабо-
тать за двоих и за троих «за одну зарплату». Я выбрал
второй вариант, первый для меня был исключен. Прав-
да, в 1973, 1974 и 1976 годах ничего не опубликовал,
в 1975 году — две газетных статейки, изо всех сил зани-
мался постижением музейного мира. Снова стал систе-
матически печататься только в 1977 году, через четыре
года после поступления в музей, и меня допустили в му-
зейные «Труды».
...Снова, как было в начале моей учительской де-
ятельности, получилось так, что большое «время» в ос-
новном не изменилось, но изменилось «место». Вначале
путь на работу занимал у меня до полутора часов, авто-
бусом до станции метро «Калужская» (линию до Беляе-
ва, а затем и до Теплого Стана продлили через несколь-
ко лет), потом на метро до «Пушкинской», с выходом на
улицу Горького, украшению которой я поспособство-
вал, будучи студентом. Кстати, о станции метро «Беляе-
во»: наверное, многие пассажиры метро не сумеют объ-
яснить, почему стены станции украшены чеканкой
с изображением стилизованных зверей и птиц. Уже за-
Львы на воротах
глава III
209
былось, что тогда намеревались (всерьез ли?) перемес-
тить в этот район Зоопарк. Мы такому намерению мос-
ковских властей обрадовались, ведь раньше, когда
жили в Кудринском, Зоопарк был рядом, мы часто туда
ходили с Женей. Но протестовавших оказалось больше,
они, вероятно, не понимали, что угроза экологии райо-
на исходит вовсе не от животных, которым предпола-
галось предоставить более просторную, чем в центре
города, «жилплощадь». Не предвидели, что довольно
скоро воздух в Теплом Стане будет загазованным от ав-
томашин ничуть не меньше, чем в прочих районах Мос-
квы. Зоопарк так и остался на старом месте.
Что именно бросалось в глаза по пути к музею и в рай-
оне вокруг музея, чего теперь уже не увидишь и не услы-
шишь? Внешне изменилось с тех пор многое, ведь боль-
ше тридцати лет прошло. Например, тогда водители по-
ездов метро еще призывали пассажиров не мешать входу
и выходу из вагонов. Модные дамские каблуки-шпильки
застревали на эскалаторах. Зато я еще мог без особого
труда шагать по эскалатору вверх. Улица Горького как
главная столичная магистраль выглядела вполне до-
стойно, ухабов давно не было, и по асфальту иногда про-
носились кортежи машин с высокими особами. Росли
еще деревья вдоль улицы, позже истребленные солью.
С крыши здания на углу улицы Горького и Тверского
бульвара сняли статую девушки, грозившую свалиться
на прохожих, — к этой перемене еще не привыкли, зда-
ние казалось обезглавленным (замдиректора музея
Л.А. Данилова, работавшая раньше в Министерстве куль-
туры, уверяла, что позировала в свое время для этой
скульптуры она). Прилегающие переулки еще не были
забиты машинами, как теперь. Ну и, понятно, минимум
рекламы. Разве что: «Варенье и джем полезны всем».
Можно было бы дополнительно припомнить нема-
ло потом исчезнувшего, или же, напротив, тогда, в на-
чале 1970-х годов, еще не появившегося. Так, относится
™синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
уже не к антуражу, а к общественному сознанию нема-
ловажная, но несколько более поздняя перемена: опре-
деленно еще не додумались до пренебрежительного
сокращения «ветераны и участники ВОВ», вскоре за-
мелькавшего во всевозможных объявлениях. Война —
«ВОВ» — осталась далеко позади. Менялись поколения,
но и обстановка в мире менялась. Наступило время
«равновесия страха» перед «гарантированным взаим-
ным уничтожением». И как-то незаметно исчезло столь
часто раньше повторявшееся: «Лишь бы не было вой-
ны», хотя занятия по гражданской обороне исправно
для проформы проводились...
Но ближе к музеям. До 1924 года в центре Москвы
в специально выстроенном здании размещался один-
единственный музей, наглядно, через памятники раз-
ных эпох, представляющий ход российской истории,
ее важнейшие события для широкой публики. Это Ис-
торический музей, основанный И.Е. Забелиным. «Куль-
турная революция» советской эпохи умножила число
музеев, и в мое время в центре находились уже — сов-
сем недалеко друг от друга, можно пешком дойти! — три
главных музея страны, не считая не главных. Это созда-
вало известное удобство для туристов, но вместе с тем —
неразрешимую проблему для работников музеев, так
как все три музея в своих экспозициях, посвященных
XX столетию, в чем-то повторяли друг друга и никак не
могли окончательно обрести «лица не общее выраже-
нье*. Что вряд ли признавалось столь уж важным влас-
тями предержащими. Правда, директор Кротов был
этим озабочен, судя по вопросам, которые он нам зада-
вал первое время.
Из трех музеев, работая в школе, я чаще бывал с уче-
никами в Историческом музее. В Музее революции —
редко, и еще реже в Музее Ленина. Просто не видел осо-
бой необходимости включать эти два музея в «учебный
процесс». Теперь могу предположить, что в чем-то оши-
глава III
211
бался в отношении Музея революции, считая его не ia
только родственным, но абсолютно идентичным Му- ”
зею Ленина. А в Музее Ленина меня и, наверное, любого ®
небезразличного к своему делу учителя раздражало то, "
что экскурсоводы там никогда не откликались на прось- о
и
бы не повторять уже известное школьникам из учебни- »
ка и объяснений на уроках. Не откликались, потому что
не имели права отступать от утвержденного текста, чем
Музей Ленина и отличался от всех прочих, как самый
«партийный».
Из всего сказанного ранее можно заключить, что
исторических знаний у меня было для новой работы
достаточно, тогда как специфически музейный багаж
был невелик. Самым сравнительно несложным было
освоить профессиональный жаргон, но показался он
с непривычки довольно странным, начиная с опреде-
ления профессии. Почему сотрудники музея — «музей-
щики»? Ведь учитель в школе — не «школьник», препо-
даватель в вузе — не «институтчик», инженер на заво-
де — не «заводчик», а артист — не «театральщик».
Словечко «этикетаж» напоминало мне про тот такелаж,
который в известной со студенческой поры песенке
поправляла «Жанетта» «с какао на борту в кейптаунс-
ком порту». И эпитет «головной» музей, которому при-
давалось особое значение, смешил сначала — значит,
есть музеи «ручные» и «ножные»? Равно как и слова
«комплектовать», «комплектование» — никакого полно-
го комплекта в том деле, которое так обозначалось (по-
иск материалов для музея), быть, разумеется, не могло.
Впрочем, «канцелярит», как назвал обобщенно такие
словеса Чуковский, имел хождение во всех конторах.
Что касается знания музееведения, то позже я убе-
дился в том, что специалисты-музееведы (музеологи)
обслуживают преимущественно сами себя, а сотруд-
ники музея-практики превосходно обходятся без их
трудов. Но мне это еще предстояло узнать. В чем заклю-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^2<птиЦеи
чалось и определенное преимущество: незнание му-
зейной изнанки и музееведческой теории обещало све-
жесть первого впечатления от экспозиции, с которой
мне предстояло ознакомиться.
Отмечу только некоторые детали. Вход в экспозици-
онные залы обрамляли две роскошные мраморные ка-
риатиды в античных одеждах, видевшие еще московс-
ких вельмож — членов Английского клуба. Невозмути-
мо величественные, они не испытывали смущения от
странного соседства: музейная администрация не при-
думала ничего лучшего, как разместить слева и справа
от кариатид, под стеклом, грамоты о награждении му-
зея орденами. Кажется, одна из грамот (или обе?) была
подписана уже «задвинутым» к тому времени Подгор-
ным, председателем Президиума Верховного Совета
СССР. Судьба его, впрочем, никого в музее, да и в стране
не интересовала. Как, по-видимому, давно не вызывала
вопросов дисгармония изначального, времен послепо-
жарной Москвы, декоративного убранства отдельных
залов — кое-где оно сохранилось — и наполнявшей
залы абсолютно инородной ему «экспонатуры».
Прямо от входа открывался вид на знакомую по су-
перобложке первого тома многотомной «Истории КПСС»
картину, изображавшую Ленина на Втором съезде пар-
тии. Вождю, как полагается, остальные делегаты за ис-
ключением немногих, в которых угадывались будущие
меньшевики, внимали в глубокой задумчивости. Точно
такая же картина украшала один из залов Центрального
музея Ленина. Это считалось в порядке вещей, несмотря
на вроде бы аксиоматичное положение музееведения об
уникальности каждого музейного предмета.
Приведу несколько строчек из написанного мной по
первым впечатлениям от музея очередного «поэтичес-
кого» опуса. Начало самиздатовского «документирова-
ния» музейного бытия, в продолжение старой моей при-
вычки заниматься незамысловатым рифмоплетством.
глава III
213
Дом 21 — импозантный вид.
Готов развалиться, но пока стоит.
Ограда, на коейлъвы поникли,
А за оградой милъонреликвий.
Входишь в запасник и падаешь ниц -
Не счесть сокровищ в царствеКиницкой...
Несколько пояснений. Светлана Викторовна Киниц-
кая — хранитель фонда «драгметаллов», стих написан
к дню ее рождения. Особняк нуждался в капитальном
ремонте, хотя «импозантный вид» снаружи поддержи-
вался. А слово «реликвия» с указанием на то, что их
«миллион», я услышал в первые же дни. Никто только
не мог объяснить ни тогда, ни позже, что, собственно,
есть реликвия и что не реликвия в историко-полити-
ческом музее с изобилием экспонатов-бумаг. За точ-
ность подсчета, если таковой и проводился, поручить-
ся не могу. Скорее всего, в реликвии записали всё, что
хранилось в музее.
Между тем притчей во языцех стало происходив-
шее в это время размножение ленинских личных ве-
щей — кепок, пальто ит.д.; их копиями Центральный
музей Ленина щедро снабжал свои филиалы от Улья-
новска до Улан-Батора, непрерывно пополняя таким
образом скромный гардероб Ильича. Получалось (со-
знавали ли это организаторы акции?) нечто подобное
размножению в средние века по всей католической Ев-
ропе гвоздей с креста, на котором распяли Иисуса
Христа, только тогда это делалось не централизованно.
В числе других причин привело это к Реформации,
у нас аналогичное явление имело следствием лишь ку-
луарные смешки; святое прежде имя девальвировалось
и без того...
Музею революции иметь «реликвийные» пальто
и шапки не полагалось, так как он формально подчи-
нялся Министерству культуры (во главе его тогда стоя-
Львы на воротах
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
2^птицеи
ла Е.А. Фурцева), а не ЦК КПСС, как Центральный музей
Ленина. Зато имелись во множестве копийные доку-
менты, оригиналы которых хранились не в музее,
и среди них искусно сделанная копия фальшивого удос-
товерения, изготовленного для Ленина, когда он «скры-
вался от ищеек Временного правительства». Но можно
было увидеть и ценные памятники прошлого, способ-
ные вызвать интерес или, по меньшей мере, любопытс-
тво. За полстолетия музей накопил много чего, правда,
многое и скрывал в соответствии с указаниями свыше,
а также без указаний, просто перестраховываясь.
Имелось в экспозиции кое-что, кроме экспонатов.
Не являлись, строго говоря, «музейными предметами»,
однако считались предметами гордости музея, допол-
нявшие экспозицию две озвученные диорамы «Герои-
ческая Пресня» и «Штурм Зимнего», возле которых экс-
курсоводы прерывали экскурсию и отдыхали, переда-
вая эстафету толкования увиденного голосу Михаила
Ульянова на фоне музыки, стрельбы и криков «ура».
Специализировался в этом не новом жанре, но на «ре-
волюционном» материале художник Е. Дешалыт. Время
от времени, однако, диорамы выходили из строя к огор-
чению посетителей и экскурсоводов: пропадал то звук,
то свет. Я все же ухитрялся пояснять отдельным груп-
пам (также, как делал это в школе, используя все дозво-
ленное после XX съезда — книгу Джона Рида «Десять
дней, которые потрясли мир», воспоминания одного из
министров Временного правительства П.Н. Малянто-
вича и другие свидетельства), что в действительности
«штурм Зимнего» выглядел не совсем так, как принято
было его изображать на картинах в духе «соцреализма»,
в том числе и на нашей панораме, — вслед за фильмом
Эйзенштейна «Октябрь».
Несколько лет назад одна газета поместила инфор-
мацию под броским заголовком «В музей въехала тачан-
ка». Тачанка времен гражданской войны, то ли красных,
Львы на воротах
глава III
215
то ли махновцев, в музее находится давно, но журналис-
ты, если им не объяснить, плохо понимают, как нелегко
такие экспонаты разыскать, сколько на это уходит вре-
мени и сил, сколько подчас требуется особого уменья.
Ведь только на заре существования музея «дарители»
приносили будущие экспонаты мешками — так в музей-
ной документации и записывали: «мешок». В музеях
были и есть настоящие мастера «комплектования», со-
стязаться с ними я не помышлял. Факты и наблюдения
убеждали вместе с тем: результаты «комплектования»
часто несоразмерны затраченным усилиям и времени.
С другой стороны, сколько раз случалось, что раз-
добывшие интереснейший материал начисто о нем за-
бывали, а я, не имевший отношения к его получению,
сей факт помнил... Как несколько грубовато выразился
один из тех, кому было, куда перебраться (каковой воз-
можностью он и воспользовался), сотруднику музея до-
статочно совмещать функции кладовщика, агента по
снабжению и расклейщика афиш. Я так не думал и фун-
кции, здесь подразумевавшиеся, выполнял как мог.
То и дело снаряжались экспедиции по «комплекто-
ванию» в ближние и дальние края, аж до Чукотки, де-
нег на это хватало. Поездки по стране, а потом и за ру-
беж представляли собой заманчивую для многих сто-
рону работы в музее. Это, конечно, не было подобием
туризма, требовался результат, составлялся заранее
план «собирательской работы». Интересно рассказы-
вал Юра Мосев о состоявшейся перед моим приходом
экспедиции в Иваново — на «родину первого Совета».
Привезли оттуда порядочное количество документов
и вещей, в том числе фотоаппарат, которым будто бы
летом 1905 года фотографировали собрания Совета на
берегу реки Талки; средства, полученные от распро-
странения фотографий, шли в фонд поддержки стач-
ки. Позже на основе этих материалов мы делали не-
большую выставку о «первом Совете». Фотоаппарат все
засиней
2^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
же выставить не решились, надежных доказательств,
что это тот самый, у нас не было.
Из Латвии с превеликим трудом доставили локомо-
биль — передвижной паровой двигатель для сельскохо-
зяйственных орудий, который призван был символи-
зировать российский капитализм начала XX в: Заказа-
ли для локомобиля специальную железнодорожную
платформу. Долго он дожидался своего часа в музейном
сарае, пока его не втащили в начало экспозиции. Убрать
его или переместить, по-видимому, уже невозможно (в
Прибалтике локомобили тоже превратились в экспона-
ты, но показывают их в музеях под открытым небом
в сочетании с постройками того времени; один такой
локомобиль я видел в окрестностях Риги, отдыхая ле-
том в тех местах, в Саулкрастах).
В некоторых экспедициях — в Ростов и города Рос-
товской области Таганрог, Шахты, Новочеркасск, потом
в Баку — я вскоре принял участие, позже ездил в Одессу.
Это было для меня внове и в том смысле, что из школы
ведь за казенный счет никуда не посылали. Каждая та-
кая экспедиция обставлялась по обычаям всех советс-
ких командировок: вырвавшись на время из стен родно-
го учреждения, командировочный чувствовал себя рас-
крепощенным, что обязательно отмечалось как
положено, но не во вред делу. В первую свою команди-
ровку я невольно этой традиции поспособствовал: всю
нашу группу (Мосева, Ведерникову, Кононову и меня)
пригласила в гости профессор Ростовского университе-
та В.С. Панченко, на книгу которой я написал перед этим
первую в жизни рецензию. Вера Сергеевна и ее муж угос-
тили нас коллекционными винами, среди которых было
и такое: «Букет Аксиньи». Шолоховских персонажей экс-
плуатировала и местная пищевая промышленность,
и общепит, и архитектура. На фасаде гостиницы, где нас
поселили, красовалось рельефное изображение первой
встречи Григория с Аксиньей у водопоя.
глава III
217
Успех экспедиций зависел, понятно, от усилий учас-
тников, но обеспечивался также покровительством
партийных органов. Приехав на место, мы посещали
в первую очередь обком или республиканский ЦК, где
вручали, так сказать, свои верительные грамоты —
письма на красочных музейных бланках с изображе-
нием орденов, за подписью директора, после чего изла-
гали свои просьбы. Например, насчет адресов старых
большевиков, у которых можно было чем-нибудь пожи-
виться; встречаясь с ними, мы узнавали новые адреса.
Запасались еще фирменными музейными значками —
одаривать «дарителей», их охотно брали.
Но следовало также, чтобы не попасть впросак, соб-
людать писанные и неписанные правила, установлен-
ные местными сатрапами. В здание Ростовского обкома
партии нас с первого раза не допустили, так как входив-
шая в нашу группу Г.И. Ведерникова явилась в обком
в брючном костюме, а 1-й секретарь Бондаренко, как со-
общил нам милиционер, эту форму женской одежды не
признавал. Пришлось возвращаться в гостиницу. Позже
я узнал, что и в столице наказывали за такие вольности,
например, штатных сотрудниц Гостелерадио. Когда-то
французскую королеву Марию-Антуанетту толпа едва
не растерзала за появление на парижских улицах в по-
добии брюк. Недалеко же, подумал я, ушли мыс тех пор.
Но и отличие налицо: там «чистоту нравов» отстаивал
народ, у нас блюстителями ее были чиновники...
Перечислять все, что привезли из этих первых моих
экспедиций, не буду, но прошу поверить: ненужного, не
имеющего исторической ценности не было, все участ-
ники экспедиций обладали знаниями и чутьем. Запом-
нилось, как в Баку, куда я ездил (собственно, летал са-
молетом вместе с Л. Кононовой, С. Лукашевой и А. Ива-
новым), мыс Кононовой потратили не один час, чтобы
добыть книгу — историю фирмы Нобель, выпущенную
к юбилею фирмы и вручавшуюся самым заслуженным
Львы на воротах
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
2^&птицеи
ее рабочим и служащим. Этот экземпляр был семейной
реликвией, переходил из поколения в поколение, одно
время тщательно скрывался. Пришлось сначала доби-
раться в темноте (дело было в ноябре) на окраину Баку,
а потом долго уговаривать владельцев передать книгу
музею, распивая с ними чаи и т.д.
Конечно, и сам Баку произвел сильное впечатление
своей непохожестью на российские города: Каспий, не-
фтепромыслы, Девичья башня, улочки и дома Старого
города... И непривычные ветры, от которых пострадал
слишком легко одетый для бакинской осени Саша Ива-
нов. Он увлекался живописью, не расставался с моль-
бертом. Зарисовывал виды Баку, и его продуло, подня-
лась температура. Напуганные, мы вызвали в гостини-
цу врача, он, наверное, плохо расслышал по телефону,
что именно случилось, и первый заданный им вопрос
нас (и больного в том числе) рассмешил: «Ну, где тут
ваша сердечница?» Но все обошлось.
Большинство экспозиционеров усиленно «докумен-
тировало» в Москве и в командировках современность.
Под этим подразумевалось собирание всевозможных
материалов о передовых предприятиях, вплоть до стан-
ков и химических препаратов, о передовиках промыш-
ленности и сельского хозяйства. Преобладал тот вало-
вый подход, что и везде, в уверенности (или в надежде?),
что ординарная, ничем не примечательная добыча при-
обретет «реликвийность» с течением времени.
Добытое передавали в фонды музея. Первый мой
и других сотрудников первого отдела выход в фонды со-
стоялся вскоре после поступления в музей. Пришли мы
всем отделом к Ирине Сергеевне Ильинской, в ведении
ее находились документы и фотографии нашего перио-
да. Она давно работала в музее и прекрасно ориентиро-
валась в хранимых ею материалах. Главное же, всегда
была готова помочь посетителю; идеальный тип «фон-
довика», более распространенный в литературных и ху-
глава III
219
Львы на воротах
...В старом Баку. На переднем плане: я,Л. Кононова, С.Лукашова. 1973
дожественных музеях. Такой же была первая при мне за-
ведующая библиотекой Нина Григорьевна Новикова. Но
был и другой тип профессии — тип своего рода собаки
на сене. Представители его равнялись на ЦПА как на не-
кий маяк и получали несказанное удовольствие оттого,
что никому не выдают хранимые ими материалы.
И, наконец, лицо музея, те, кого видит и слышит по-
сетитель, — лекторская группа. Состав был сильный
и спрос в первые годы на экскурсии большой. Назову
лишь некоторых, кого застал: участники войны
З.М. Боград и В.В. Капитонов, ушедшие из жизни моло-
дыми В.Д. Рукин и А.Н. Зотова, поэты С.И. Яшников
и А.Я. Баранов, Н.Г. Клишина, М.Н. Лопатина, Н.Н. Зи-
мин, Т.П. Трончинская, одно время мы часто бывали
вместе на концертах в зале Чайковского, Т.П. Ильясова,
П.И. Шапиро и другие.
Правда, кое-кто из них имел привычку выдавать эк-
скурсантам максимум информации, почти не обраща-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^§птицеи
ЯСЬ к экспозиции. Хорошо это или плохо, если экскур-
сия проводится в музее? Не берусь судить, ведь имено-
вались они лекторами. Заветам Гейнике такая форма
экскурсии не соответствовала. Образцом для подража-
ния и здесь служил мнимый лидер — Музей Ленина.
Лекторами их нарекли с элементарной целью — под-
нять зарплату, исходя из того, что лекция якобы есть
нечто более высокое, чем экскурсия. Сам я, когда при-
ходилось вести экскурсию, старался привлечь внима-
ние прежде всего к экспонатам, в том числе к их «био-
графиям», но это, конечно, не значит, что мои экскур-
сии были лучше...
Встречались в музее и «чудики» — безобидные и не
очень. Одна сотрудница страдала манией преследова-
ния, повсюду ей мерещились агенты КГБ — непремен-
но из числа ее коллег, работавших рядом. Я в эту катего-
рию, кажется, не попал. Историком была она, однако,
знающим. Курьер Николай Филиппович, пожилой че-
ловек, ходил круглый год, в любую погоду в потрепан-
ном пиджачишке. Как-то я ездил с ним и с другими со-
трудниками на овощную базу (потом музей от этой все-
общей повинности освободили — в виде исключения;
творческая интеллигенция, преподаватели вузов, со-
трудники академических институтов продолжали ее
отбывать). В музее говорили, что Н.Ф. сектант; нечто,
позволяющее так думать, звучало из его уст, правда, не-
навязчиво, осторожно, когда мы разгружали вагоны
с капустой. Как он существовал на получаемые гроши,
неизвестно, но всегда улыбался, ко всем был располо-
жен. В конце концов профком приобрел емудемисезон-
ное пальто, но вскоре после этого он исчез.
Впервые я соприкоснулся с кадровиками, в школах
свои отделы кадров отсутствовали. И тут были унику-
мы. Один из них все вспоминал с гордостью, как в дале-
кой юности относил какое-то письмо Крупской, из чего
он делал вывод несколько неожиданный — о своем пра-
глава III
221
ве получать большую зарплату, чем я; согласно тогдаш- ь
ним правилам, мне должны были повысить зарплату за g
музейный стаж. Но были среди кадровиков и более g
нормальные, хотя и не менее колоритные личности, g
прежде всего Ива Владимировна Меерова, трудившаяся ©
и
в этой должности, подчиненной сменявшим друг друга “
заведующим, много лет, знавшая про все и про всех.
Таким было первое мое знакомство с музеем, с его
сотрудниками и разными его отделами в течение пер-
вых лет моего пребывания в роли «музейщика». Круго-
зор мой явным образом стал шире, только зачем мне
было нужно такое расширение? Наделе оно означало
опять рассредоточение, распыление вместо возмож-
ности концентрации усилий, на что я рассчитывал.
Люди
............ Чтобы лучше понять, где я нахожусь, по
ходу дела я заинтересовался историей
Музея революции. Писать на эту тему никогда не соби-
рался, но интерес не исчезал довольно долго. Как связа-
но прошлое музея с настоящим, сложились ли здесь ка-
кие-то традиции, иначе говоря, из чего вырос «устав»
«монастыря», в который я попал? И ночевала ли здесь
когда-нибудь муза истории? (музей, согласно всем спра-
вочникам, — это храм муз, однако же относится ли это
к музеям политической направленности, заведомо тен-
денциозным, не имевшим, разумеется, ни древнегре-
ческого, ни позднейшего, до XX в., прототипа?).
А чтобы ответить на такие вопросы, нужно было,
во-первых, представить себе хотя бы некоторых людей,
«делавших» Музей революции в первые десятилетия его
существования. Во-вторых, понять, кого музей показы-
вает. И в-третьих, увидеть тех, кто оказывался по раз-
ным причинам, по собственному почину или по жела-
нию музейщиков, в орбите музея. Этих последних
я в связи с музейными делами встречал в большом ко-
личестве, как в самом музее, так и вне его.
Но сначала о первых, делавших музей. Они незримо
присутствовали, больше в разговорах, но и в чем-то ма-
териально осязаемом. В том числе трудившиеся здесь
раньше люди знаменитые. Застал я сотрудников (Авчи-
ну и других), помнивших Григория Ивановича Петров-
ского — до конца 1930-х годов «всеукраинского старо-
глава III
223
сту», кандидата в члены Политбюро. Когда его постигла
сталинская опала — без ареста, однако и без возмож-
ности заработать на пропитание, приютил его тогдаш-
ний директор Ф.Н. Самойлов, в прошлом, как и Петров-
ский, рабочий депутат дореволюционной IV Государс-
твенной думы. Когда Малиновский в 1914 году внезапно
сложил депутатские полномочия, Петровский вместо
него стал председателем крохотной большевистской
фракции; Самойлов тогда был малозаметной фигурой,
часто болел. Так было, пока всех не арестовали и не от-
правили в Сибирь. Теперь они поменялись местами.
Петровского Самойлов чуть ли не случайно встретил
на улице; тот после увольнения с высоких постов состо-
ял в фиктивной, возможно, и неоплачиваемой, долж-
ности «постоянного заместителя» М.И. Калинина.
О Самойлове рассказывали, что когда в бытность
его директором вышел «Краткий курс», он обратился
Люди и судьбы
Музей революции. 1920-е гг.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
22ДптиЧеи
к Сталину как автору четвертой, философской, главы
(о том, что именно он, корифей всех наук, является ее
автором, было объявлено), Самойлов просил передать
музею в качестве сверхценной реликвии страничку ру-
кописи этой главы, чтобы выставить ее в особой витри-
не на всеобщее обозрение. Сталин, в музеях никогда не
бывавший, ответил примерно так: думал, что вы умнее;
книга напечатана, зачем вам рукопись? Чтобы вы успо-
коились, сообщаю, что я ее сжег... Всех пятерых боль-
шевиков-думцев Сталин почему-то пощадил, включил
их фамилии без «критики» в немноголюдный «Краткий
курс», где преобладали фамилии «оппортунистов»,
«контрреволюционеров», «врагов народа» и пр. Возмож-
но, это было сделано для того, чтобы текст большевист-
ской библии не оказался в противоречии с имиджем
партии как партии рабочего класса. Да еще потому, что
особо важных должностей они, кроме Петровского,
в советское время не занимали. Все они дружно пели
хвалу вождю и учителю. Сына и зятя Петровского это,
впрочем, не спасло, насчет других не знаю.
Внедавно выпущенном юбилейном музейном сбор-
нике положение Петровского в Музее революции изоб-
ражено не без «лакировки действительности». На самом
деле новый директор музея А.И. Толстихина, пока «отец
народов» не ушел в мир иной, третировала Петровско-
го как могла. Формально заместитель директора, фак-
тически он был завхозом на побегушках. В качестве
«резиденции» предоставили ему какую-то каморку. Ве-
роятно, такого обхождения требовали предписания
вышестоящих инстанций. Кое в чем Толстихина им
противостояла, например, сильно превысив дозволен-
ную норму сотрудников-евреев, но судьба Петровского
относилась к сфере высокой политики, это понимали
и он сам, и Толстихина. В экспозиционных залах долго
потом использовались отличные витрины, добытые
Петровским в Риге через своих знакомых еще по доре-
Люди и судьбы
глава III
225
волюционной партийной работе и сибирской ссылке,
а в советское время имевших отношение к производс-
тву мебели.
Остался и личный фонд Петровского, состоящий
главным образом из его переписки последних лет жиз-
ни по вопросам реабилитации знакомых ему большеви-
ков, репрессированных при Сталине. Умер Петровский
в 1958 году. Только лет через 30 нашелся в музее сотруд-
ник (В.А. Бессонов), заинтересовавшийся этими письма-
ми и написавший о них статью, озаглавленную словами
Петровского «Медленно идет ликвидация сталинщи-
ны...». Письма и Петровского, и его корреспондентов
дают как бы срез настроений первых лет после Сталина;
в статье приводятся обширные выдержки из них 65.
В указанном выше юбилейном сборнике не найти ни
слова ни о статье Бессонова, ни о фонде Петровского.
Наверное, можно было бы из документов Петровс-
кого извлечь много чего дополнительного. В 1955 году
Петровский помешал, между прочим, защитить до-
кторскую диссертацию о гражданской войне на Украи-
не уже поминавшемуся Лихолату, погромщику из ЦК
(год спустя, возможно, с подачи Петровского, Микоян
на XX съезде, еще на открытом заседании, критически
высказался по поводу «объяснения» Лихолатом неудач
Красной армии действиями будущих «врагов народа» —
В.А. Антонова-Овсеенко и других). Письма дают воз-
можность поразмышлять относительно связи между
«сталинщиной» и тем, к чему был причастен сам Пет-
ровский, призвавший к «красному террору» в качестве
наркома внутренних дел еще в 1918 году, после покуше-
ния на Ленина, и, несомненно, одним этим призывом
не ограничившийся.
65
Голоса истории. Музейные материалы как источ-
ник познания прошлого. Сб. науч, трудов [ЦМР
СССР]. Вып. 22. Кн. 1. М„ 1990. С. 214-233.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^6птиЦеи
Из старых большевиков работала в музее до моего
прихода еще Глафира Ивановна Окулова-Теодорович,
когда-то агент «Искры» по кличке «Зайчик», муж и дочь
которой были при Сталине репрессированы. О ней на-
поминали гербарии, оставшиеся в рабочих комнатках
документального фонда, она любила их составлять. За-
ставшие Г.И. — И.С. Ильинская, Л.И. Арапова — тепло ее
вспоминали. Уже в новое время был опубликован чер-
новик письма Окуловой Сталину (1950 г.), она писала
«дорогому Иосифу Виссарионовичу», что, несмотря на
все, что ей пришлось испытать (расстрел мужа, арест
дочери, необходимость «в 60 лет снова завоевывать свое
честное имя с работы табельщика в фотоартели»), ее
«общественный оптимизм» «неукротим», но он «в таком
диссонансе находится с моим личным горем, что порой
разрывается сердце». Просила она — после посещения,
по ее словам, 13 инстанций — разрешить вернувшейся
из Магадана больной дочери проживать в Москве66.
Письмо, пожалуй, больше говорит о Г.И. и о поколении
«старых большевиков», чем то, что довелось когда-то ус-
лышать в музее.
Хранится в музее архив первого его директора Сер-
гея Ивановича Мицкевича, эту должность он занимал
с 1924 года по 1934 год. Любопытно, что сегодня кое-
кому он представляется «миленьким стареньким ин-
теллигентом» (из книги об Английском клубе, к которо-
му Мицкевич никакого отношения не имел). Интелли-
гентом он, бесспорно, был и интеллигентов ценил, хотя
бы и беспартийных. Но это обстоятельство не являлось
главным для пребывания в должности директора в те-
чение немалого срока — десяти лет, причем в период
оформления сталинского режима. Его преемники (до
66-....................................
См.: «Обращаюсь к Вам с моим материнским
горем». Письмо Г.И. Окуловой-Теодорович И.В.
Сталину. 1950 г. // Исторический архив. 1997. № 3.
С. 206-207.
Люди и судьбы
глава III
227
Толстихиной) столько не держались. А сделал он нема-
ло, и такие директора музея, как Толстихина и Кротов,
к славе Мицкевича явно ревновали. Словесно было при-
нято отдавать должное и той роли, какую сыграл в ста-
новлении Музея революции Николай Михайлович Дру-
жинин, работавший в музее с 1926 по 1934 год, до вос-
становления отмененного в 1920-е годы преподавания
истории в вузах.
...Читая письма матери историка-меньшевика Б.И. Ни-
колаевского сыну, высланному из советской России за
границу (их опубликовал недавно Альберт Павлович
Ненароков), я неожиданно наткнулся на рассказ о посе-
щении в мае 1929 года Музея революции. Ничего нового
не узнал, но письмо замечательное. Какая-то особенная,
неравнодушная дотошность в описании музея и посе-
тителей, при том, что экспозицию до конца Николаевс-
кая и ее спутница не досмотрели. «...Двинулись по де-
брям революции, заглядывая в план... Прошли мы семь
залов, в восьмом я почувствовала себя дурно...». «Не-
удобство состоит в тесноте и духоте. Все залы невелики,
не очень светлы, наполнены группами экскурсантов,
при каждой группе объяснитель, шорох ног, жужжанье
голосов, выкрики объяснителей создают что-то похо-
жее на базар. Но само по себе содержание музея и ценно,
и интересно... Я собираюсь еще ходить в музей. Моло-
дежь там все записывает в блокнот... Вообще тесно, шум-
но и беспорядочно». По поручению сына встречалась
Евдокия Павловна с Мицкевичем, о Дружинине, види-
мо, ей неизвестном, она ничего не пишет67.
Когда уже при мне отмечали 60-летие музея, обра-
тились к жене академика, приближавшегося к своему
столетию, Е.И. Дружининой, и она передала для юби-
лейной выставки, развернутой в выставочном комплек-
67........................................
Николаевская Е. Жизнь не имеет жалости. М., 2005.
С. 182-185.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
за синей
22$птиЦеи
се в Измайлове, реликвию (пожалуй, без кавычек) — по-
четную грамоту «ударника музея» Дружинина.
Но как обстояло дело с заданной им высокой план-
кой? В том, что Дружинин когда-то писал о музейном
деле, можно найти и немало нисколько не устаревшего
и просто само собой разумеющегося. В дневнике Дружи-
нина есть запись, сделанная в 1928 г., то есть в начале его
работы в Музее революции (к сожалению, основная
часть записей, относящихся к музейному периоду после
1928 года, не сохранилась). Так вот, посетив в Ленингра-
де родственный музей в бывшем дворце Кшесинской
и осмотрев залы, посвященные особо его интересовав-
шим декабристам, он отметил «такое же неведение в воп-
росе о происхождении и ценности материала и то же от-
сутствие научного изучения, что и у нас, в Москве»68.
Что изменилось с тех пор, спустя почти полвека?
Поступив на работу в Музей революции и совершенно
независимо от процитированной записи в неопубли-
кованном еще тогда и потому мне неизвестном дневни-
ке Дружинина, я, тем не менее, так же, как и он, никако-
го противоречия между понятиями «историческая на-
ука» и «музей» не усматривал. Однако же довольно скоро
убедился в том, что вся атмосфера здесь пронизана под-
спудным, но настойчивым стремлением воздвигнуть
между этими понятиями стену повыше. Наподобие
того, как перед революцией из-за оскудения дворян-
ства здание Английского клуба отгородили от улицы
барьером из торговых павильонов...
По-видимому, теми, кто такую атмосферу изоляци-
онизма культивировал и кто ее влиянию поддавался,
музейная работа мыслилась как некое средство искуп-
ления уже совершенного или только замышляемого
греха. Каковым считалась сама склонность работника
6»....................................
Дневник Николая Михайловича Дружинина //
Вопросы истории. 1997- № 1. С. 135.
Люди и судьбы
глава III
229
музея к серьезному изучению истории, включая музей-
ные материалы, с последующим оформлением резуль-
татов в обычном, то есть печатном виде. В 1975 или
1976 году, на партийном, кажется, собрании я решил вос-
пользоваться моментом и вытащил из своего портфеля
заметки для написания энциклопедической статьи. Вре-
менная моя начальница Н.П. Строганова, сидевшая ря-
дом, изобразила возмущение. Смысл его, не выражен-
ный словами, был, видимо, таков: как можно предпо-
честь обсуждению столь важного вопроса (не помню,
какого, но уверен, пустякового) писание «на посторон-
ние темы »! Что именно я писал, она даже не спросила.
Преобладало, как я убедился, странное представле-
ние о самодостаточности «показа»: повесил, водрузил
в витрину — чего же боле? Или «скомплектовал» —
и сдал в «фонды» с минимумом сведений о музейном
предмете. Уразуметь смысл такого подхода я был не
в состоянии. Впрочем, обосновать его и невозможно, да
никто никогда и не пробовал привести в его пользу
сколько-нибудь убедительные для всех доводы.
Одна из опытнейших и заслуженно уважаемых «му-
зейщиц» Мария Абрамовна Юхвец, просвещая меня
в начале моей службы в музее, объяснила, что экспози-
ция — это форма научной публикации, равноценная
публикации в печати. Но каким образом, спросил я,
пользоваться такой «публикацией», когда экспозицию
демонтируют и она исчезнет как целое? На что ссылать-
ся, как оформлять ссылки, если авторы экспозиции ниг-
де не обозначены? А где в экспозиции анализ источни-
ков и обоснование выводов, не в этикетках ведь? Ответа
не последовало, ясно, что эта бессмыслица под видом
аксиомы вдалбливалась в сознание не одного поколе-
ния сотрудников музея на протяжении десятков лет.
Недоумевал я и как учитель со стажем: возможно ли,
чтобы человек, имеющий высшее, даже не обязательно
историческое образование, не интересовался по-насто-
<<>синеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ящему происхождением того, что экспонируется? Не
говоря уже об анализе содержания, о сопоставлении
с другими источниками. Тем более, что это интересно
и посетителям музея. Тем более, что это не противоре-
чит и прописям учебников: основа музея — научно-ис-
следовательская работа. Стало быть, стремление вник-
нуть, вдуматься, вчитаться в музейные предметы или
экспонаты, то есть подойти к ним так, как полагается
относиться к историческим источникам, должно бы
только приветствоваться. Но вот пример прямо проти-
воположный и далеко не единственный.
До моего появления в музее нашим отделом руково-
дил В.В. Ложкин, для меня — Диля Ложкин, приятель
мой с институтских времен и по раскопкам, от него со-
трудники отдела были обо мне наслышаны до моего
прихода. Это Ложкин организовал доставку из Латвии
упомянутого выше чудища — локомобиля. До музея мы
часто общались, в том числе в библиотеке: он трудился
над кандидатской диссертацией, будучи аспирантом
кафедры истории партии в Ленинском пединституте.
Тема, которую ему дали (или всучили?) на кафедре ис-
тории КПСС, была типовой и псевдоисторической —
о постановке пропаганды в Оренбургской, кажется,
партийной организации за последнее десятилетие. Па-
рень способный и увлекающийся, он был непривычно
подавлен и почему-то возлагал надежды на мои советы.
Подсказать что-то я пытался, уж не знаю, насколько
удачно... После защиты диссертации его распределили
в Магадан, оттуда он возвратился спустя несколько лет
с женой и ребенком.
До Музея революции он преподавал в историко-ар-
хивном институте, но перешел в музей после погрома,
который учинил в институте присланный для его «ук-
репления», то есть истребления последствий «оттепе-
ли», новый ректор, сталинист Мурашов, из кондовых
«знатоков» истории КПСС. В музей Ложкин привел еще
Люди и судьбы
глава III
231
нескольких преподавателей историко-архивного, одни
остались, другие довольно быстро ушли. Ушел в конце
концов и Ложкин, и причина его ухода была показа-
тельной, о чем мне следовало бы тогда задуматься.
Суть дела такова. Состоялась успешная экспедиция
в Саратовскую область по местам крестьянского дви-
жения в период первой революции, и Ложкин, руково-
дитель экспедиции, решил написать книгу, используя
собранные материалы и архивные источники. Каза-
лось бы, такая книга, помимо пользы для науки, могла
послужить и рекламой музею. Но само желание Ложки-
на восприняли как посягательство на музейные устои.
В просьбе предоставить ему целевой отпуск Толстихи-
на отказала. Ложкин перешел в МГИМО, где и препода-
вал до конца жизни. Задуманную книгу он написал,
очень неплохую по тем временам, — об учащихся сель-
скохозяйственного училища в Николаевском городке,
центре крестьянского движения, проследив биогра-
фии многих из них. Мою рецензию на эту книгу напе-
чатал журнал «Молодой коммунист» (таково было жела-
ние Ложкина)69. В дальнейшем он целиком переклю-
чился на более близкую мне проблематику конца
XIX — начала XX вв., и на этой почве кое-что мы делали
вместе, участвовали в научных конференциях.
Кроме Ложкина, уходили из музея по тем же причи-
нам немногие. При мне — В.Г. Долинская, К.В. Калинина,
В.Л. Прохоров. Проработал несколько лет заведующим
документальным фондом, но в конце концов предпочел
вернуться в ЦПА Л.Г. Бабиченко. Позже из думающих
и пишущих ушел быстро на вольные хлеба В.Н. Баля-
зин. Но были и державшиеся за работу в музее, ни на
что другое не рассчитывавшие.
69........................................
Ложкин В.В. История одного поиска. «Николаев-
ская республика»: страницы революционной
борьбы. М., 1979; Розенталь И.С. Феномен Никола-
евского городка // Молодой коммунист. 1981. № 4.
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
В обычном своем стремлении понять «чужую прав-
ду» я вспоминаю эпизод биографии Владимира Даля,
на описание которого я случайно набрел. Даль — не
в качестве автора знаменитого словаря и не в качестве
врача или писателя, а в роли чиновника, служившего
при Николае I по удельному ведомству, — «доказывал»,
когда наступила эпоха «великих реформ», ненужность
и вредность обучения простого народа грамоте. Довод
его был такой: «перо легче сохи», если все станут «гра-
мотеями», некому будет землю пахать. Видимо, с подоб-
ным же ходом мысли (мысли?) встречаемся мы и здесь:
вдруг все сотрудники музея вздумают исследовать му-
зейные предметы, кто же тогда будет выполнять про-
чие виды работ? Но страшен сон, да милостив бог —
я уже писал: мало кто устремлялся к исследованию,
одни не могли, другие опасались. Глухие и немые экс-
понаты продолжали красоваться в постоянной экспо-
зиции и на выставках.
А кроме того, довольно быстро я выяснил, что при
освещении истории «музейными средствами» масшта-
бы вранья и умолчаний значительно возрастают. Во
всяком случае, по сравнению со школой. Там я общался
с классом наедине и сам решал, о чем ученикам расска-
зывать, кого упоминать и кого нет, хотя и в рамках са-
моцензуры. То упоение, с каким некоторые сотрудники
врали в музее, заставляет предполагать знакомство тех,
кто определял вранье, со словами Пастернака: «По-рус-
ски врать — значит скорее нести лишнее, чем обманы-
вать. В таком смысле и врет искусство». Но, во-первых,
знакомство с этими словами поэта маловероятно и, во-
вторых, искусство тут ни при чем, да и «лишнее» не про-
пускалось.
Результат — в отличие от урока и от публикуемого
исследования — зависел еще от ряда посторонних об-
стоятельств, на которые я в малой степени мог повли-
ять. Не говорю уже о необходимости реагировать на не-
Люди и судьбы
глава III
233
лепые замечания. Раньше такого уровня замечаний ни
от директора школы, ни от завуча, тем более от коллег,
посещавших мои уроки, я никогда не слышал. Зачем тут
карикатура на Григория Распутина? («автор» замечания
был не против Распутина, а против карикатуры; по его
«просвещенному» мнению, несчастного Распутина ок-
леветали). Или: на фотографии видно, как гимназистки
идут по Тверскому бульвару по направлению к памят-
нику Пушкину, стоящему еще на старом месте, в самом
начале бульвара, — как так, разве можно показывать
«наше всё» сзади? это неуважительно, убрать фотогра-
фию! (я-то думал, что в музее все знают, каким образом
следует рассматривать скульптуру). И т.д.
Со времен Мицкевича и Дружинина резко сократи-
лось (по причинам немузейным, разумеется) количест-
во лиц, дозволенных для показа в стационарной экспо-
зиции и на выставках, даже с учетом реабилитации
после XX съезда части истребленной Сталиным «ле-
нинской гвардии». Чучело собаки, полетевшей в космос
раньше человека, — это можно и похвально, но портре-
ты Милюкова, Чернова, Бухарина и множества других
деятелей, их рукописи, книги, личные вещи, при том,
что эти люди были разных взглядов, характеров, по-
разному сложившихся судеб, в которых воплотилась
многоликая история России, — ни в коем случае. А ис-
следователям, обращавшимся за иллюстративным ма-
териалом для своих книг, могли отказать в выдаче пор-
третов и деятелей, уже официально реабилитирован-
ных, и даже тех, кого не нужно было реабилитировать
(А.Е. Иванов, например, рассказывал, как Толстихина
заявила ему, что не даст фотографию Лазимира, «этого
эсера»; между тем Лазимир, левый эсер до 1918 года,
вполне с коммунистами согласный, потом и сам стал
коммунистом, а умер тоже сам, в 1920 году).
Знаю, что в Историческом музее, когда шла борьба
с «объективизмом» в конце 1940-х — начале 1950-х го-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
^синей
2^/^птицеи
дов, требовали снять в экспозиции XIX в. портреты
Аракчеева и Бенкендорфа, но, по-моему (насколько
помню экскурсии с школьниками), до этого дело не до-
шло. А тут XX век. Огромное количество музейных
предметов лежало в фондах мертвым грузом. Но появ-
лялись и новые, отправлявшиеся туда же.
Старый журналист И.И. Мороз принес к нам в отдел
и передал в дар музею групповую фотографию 1922 года:
сотрудники «Правды», человек тридцать, с главным ре-
дактором Н.И. Бухариным в центре — единственный
в шляпе! — сфотографировались в день печати, впер-
вые отмечавшийся после революции, во дворе бывшего
«дома Сытина», на противоположной стороне Тверс-
кой. О том, что в этот праздничный день в числе про-
чих мероприятий состоялось фотографирование, мож-
но было прочитать в сборнике воспоминаний о секре-
таре «Правды» при Бухарине М.И. Ульяновой, она на
фотографии рядом с главным редактором. Но воспро-
извести в книге фотографию составители не реши-
лись, а возможно, ею и не располагали. Владелец фото-
графии Мороз обозначил на ней, «кто есть кто», — поч-
ти все были репрессированы, и те из них, кто выжил,
вряд ли сохранили свои экземпляры.
Об этом несомненном раритете тут же стало извес-
тно В.С. Михайловской, заведующей спецфондом. Фо-
тографию она у нас изъяла и заперла в свой «сундук».
Нюх у нее был выдающийся (и, по рассказам сотрудни-
ков, знавших больше меня, выискивала она не только
музейный материал для спецхрана). Эта вездесущая
старушка непрерывно бегала по всем этажам, то и дело
возникая, как из-под земли. Только на политсеминаре,
которым я руководил, она умиротворенно спала, или
делала вид, что спит, все время кивая головой в знак
внимания и одобрения.
Не допускались для экспонирования не только пер-
сональные материалы. Историю с фотографией «прав-
Люди и судьбы
глава Ш
235
дистов» и другие схожие истории я снова вспомнил,
когда наткнулся в книге американских исследователей
о Москве на описание эпизода, который случился в дру-
гом учреждении, тоже, по-видимому, в период «застоя».
ЦНИИ градостроительства посетила группа зарубеж-
ных ученых, она преподнесла директору института из-
данный на Западе подробный план современной Моск-
вы, выполненный без искажений масштабов. Не успела
закрыться за гостями дверь, как их дар был «захвачен»
начальником секретного отдела и похоронен в его сей-
фах70, — ситуация, аналогичная нашей и, вероятно,
стандартная. Автор в этом учреждении работал, и всего
этого был свидетелем.
В Музее революции с географическими картами,
причем старыми, случались истории похлеще. События
преподносились внепространственно, не выставляли
даже планы городов, напечатанные до революции. Вре-
мя от времени те, кому следует, являлись в музей, чтобы
напомнить, что и такие планы будто бы — «находка для
шпиона»! Неужели не знали о планах, подобных пре-
поднесенному ЦНИИ градостроительства? Любопытно
узнать, так ли обстояло дело с планами средневековой
Москвы в Историческом музее?
Желанием оставаться на почве фактов объясняется
в большей мере начало моего участия в энциклопеди-
ческих изданиях. Моим наставником в этой деятель-
ности был Юрий Юрьевич Фигатнер, сын расстрелян-
ного старого большевика, сам тоже хлебнувший лиха
как «член семьи врага народа». Первый опыт — участие
в энциклопедии «Создание РСДРП» в начале 1970-х го-
дов — был полезен, хотя после того, как авторы подгото-
вили почти все статьи, наверху вдруг решили, что можно
без такой книги обойтись, и она не вышла. Было досадно:
кроме того, что свой материал не пошел, я уговорил
70.......................................
Москва рубежа XIX и XX столетий... С. 10, 17.
^синей
2^(уПтицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
принять участие в проекте ленинградского историка
Е.Р. Ольховского, автора монографии о журнале «Заря»,
издававшемся одновременно с «Искрой»; он, правда,
приступить к делу не торопился, и оказался прав.
Потом все же осуществилось издание другой эн-
циклопедии — об Октябрьской революции (за рабо-
той над статьями для нее меня и застигла Строганова);
за первым изданием последовало второе. Конечно,
и энциклопедии были идеологичны, но я писал статьи
небольшие, содержавшие проверенную фактологи-
ческую информацию. На «концептуальные» статьи не
претендовал, да и круг авторов для их написания оп-
ределялся свыше. Много позже появилась возможность
писать энциклопедические, но большие статьи про-
блемного характера, а также биографические — о мно-
жестве лиц, ранее в энциклопедии не попадавших. Но
первые практические навыки работы в этом жанре
я приобрел в 1970-е годы, хотя и раньше старался пи-
сать так, чтобы не было «воды» и чтобы редактору де-
лать было нечего.
Теми же соображениями было продиктовано уже
в начале 1980-х годов согласие мое подготовить пере-
чень всех профсоюзов в России (до февраля 1917 г.).
Предложил мне решить эту трудоемкую задачу Ю.И. Ки-
рьянов, с ним по ходу продвижения работы я совето-
вался, прогуливаясь подолгу в университетском парке;
он был редактором изданной книжки (в двух выпус-
ках). Выпустил перечень Институт истории СССР в 1985
году. После одобрения сектором, включая и Бовыкина,
ученый совет института утвердил издание к печати без
обсуждения. Запомнилось лишь выступление уже быв-
шего директора А.Л. Нарочницкого, к моей теме отно-
шения не имевшее. По-моему, к работе В.М. Кабузана,
в связи с которой он выступал, тоже. Но своей направ-
ленностью оно как бы предвещало нынешние речи
и писания его дочери. Трудившимся в институте слы-
Люди и судьбы
глава III
237
шать это было не внове, насколько знаю, о Нарочниц-
ком как о директоре мало кто сожалел.
Для того, чтобы подготовить перечень, я перерыл
всю литературу, снова занимался в архивах, много дали
почти никем ранее не тронутые фонды истпрофов
в ЦГАОРе. В перечне каждая позиция в описании отде-
льной организации сопровождалась ссылками на источ-
ники. Не знаю, имело ли смысл тратить на это столько
сил, опять проявляя «кропотливость пчелы». Дело кон-
чилось статьей, в которой устанавливалось общее коли-
чество и численность профсоюзов на основе подсчета
по всем губерниям и населенным пунктам, еще рядом
статей и, наконец, написанием докторской диссертации.
Но это уже когда началась «перестройка», а в начале со-
ставления перечня она была еще «за горизонтом».
В музейной работе уйти от идеологии было неизме-
римо сложнее. Я не всегда это вначале понимал. Когда
на «массовое мероприятие» по случаю очередного юби-
лея первой революции я пригласил писателя, автора
исторических повестей Юрия Давыдова, зам. директо-
ра музея, наблюдавший за подготовкой мероприятия,
встретил это имя в программе без энтузиазма (но все
же, спасибо, не отменил приглашение). Многого я ожи-
дал от основного докладчика из Института истории,
тоже мной приглашенного, но она не решилась, как мы
уговорились, рассказать о том, что знала лучше всего,
о трудовиках, и предпочла, во избежание неприятнос-
тей, выступить стандартно, «в общем и целом» — ведь
Музей революции!
Идеологическое назначение музея требовало, что-
бы он открывал выставки к партийным съездам и к их
юбилеям, чем экспозиционеры и занимались постоян-
но, с участием фондовиков и лекторов. Первого экспо-
зиционного отдела это не касалось, если не считать са-
мых «древних» съездов. Выставку к 80-летию I съезда
РСДРП в 1978 году сподобился делать я. Материалы
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
™синей
2^&птицеи
съезда, проходившего нелегально в Минске, не сохра-
нились, и нужно было фантазировать, как выйти из та-
кого положения, что показывать. Что-то, косвенно от-
носящееся к этому событию, удалось наскрести. Но, как
известно, немногочисленные делегаты съезда после
раскола партии в 1903 году к большевикам не примкну-
ли, а некоторые отошли и от социал-демократии. Поэ-
тому нельзя было и заикнуться о том, чтобы отразить
в материалах выставки их судьбы. Тем более невозмож-
но было поместить портрет П.Б. Струве — автора выпу-
щенного от имени съезда манифеста, или хотя бы упо-
мянуть сей факт, в литературе спокойно сообщаемый,
и рассказывать о нем в экскурсиях.
Опять получалось не открытие нового, даже не по-
пуляризация известного, а сокрытие. Кто-то когда-то
решил (не думаю, что на основе специально проводив-
шихся подсчетов), что посетителей музея всегда будто
бы больше, чем читателей книг, и, стало быть, широкие
массы советских людей нужно оберегать от «ненуж-
ной» информации.
Уже в конце 1980-х годов журналист Владимир Цве-
тов, специалист по Японии, приглашенный в музей,
рассказал о делегате I съезда РСДРП А. А. Ванновском,
прожившем в Японии вторую половину жизни и проде-
лавшем, по его словам, путь «от Маркса к Шекспиру и от
Шекспира к Христу». Перед тем, как выступить в музее,
Цветов пытался заинтересовать воспоминаниями Бан-
ковского Центральный партийный архив, но безус-
пешно, о чем он в своем выступлении не умолчал, шо-
кировав тех в музее, кто привык на ЦПА молиться. Во-
обще, более или менее известных людей зазывали
часто, главным образом для «связи с современностью»,
первым на моей памяти выступал очевидец пиночетов-
ского переворота в Чили — журналист А. Кармен.
Как-то под воздействием наших кулуарных разго-
воров Арам Григорян напросился, от имени всего пер-
глава HI
239
вого отдела, на аудиенцию к директору, чтобы наконец
выяснить, следует ли показывать в музее не карикатур-
ные, а подлинные портреты «контрреволюционеров»,
ведь не может быть революции без контрреволюции?
При этом он обаятельно изобразил детскую наивность
и горячее желание поучиться у старших уму-разуму (не
исключено, что ему эти качества пригодились на пос-
ледующей дипломатической службе, когда Армения
стала независимой). Ф.Г. Кротов, размякший от такого
обращения рядового сотрудника, ответил, что, конеч-
но же, показывать следует, но так, чтобы никто не вос-
принял показ как прославление чуждых нам «элемен-
тов». После чего все осталось в прежнем виде.
И долго еще после этого поддерживалось представ-
ление о музее как о расширенной доске почета для наи-
достойнейших. И над этим мы посмеивались, не имея
возможности что-либо изменить. Задавался ли кто та-
ким, например, вопросом: чем руководствовался Петр I,
организуя первый в России музей — Кунсткамеру? На-
меревался ли он прославить таким способом заспирто-
ванных уродов и прочие диковины? Но это вопрос
к специалистам по петровской эпохе.
Что касается перспектив, то одни сотрудники музея
полагали, что так и должно быть, другие сознавали, что
это ненормально, но не надеялись на перемены, так как
для этого должны были произойти перемены в стране,
на которые надежд также никаких не было. Я, как ни
странно, оказался настроенным более оптимистично.
Бессменный и усерднейший глава «народного контро-
ля» в музее М.Н. Молочников однажды стал меня уве-
рять, что никогда в советской энциклопедии не появит-
ся биография Троцкого (имелись лишь статьи «троц-
кизм»), а уж портрет его в книгах и в музеях — подавно.
Я ему возражал, конечно, не предсказывая сроки. Инте-
ресно, что разговор на столь щекотливую тему проис-
ходил по дороге в райком, где «выездная» комиссия
Люди и судьбы
за синей
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
должна была мне разрешить или не разрешить коман-
дировку в Монголию! (Молочников был сопровождаю-
щим в райком от партбюро). Конечно, я не предполагал,
что сам буду писать такую статью и другие, ей подоб-
ные, об одиозных в 1970-х годах персонах.
Естественно, что зрителя привлекает в музее все не-
обычное. Это в первую очередь «вещевые» экспонаты.
Их хранители в Музее революции (Ю.В. Чуприянов,
С.В. Киницкая, Р.И. Гуревич, Н.Ф. Карлюченко и дру-
гие) — опытнейшие специалисты. Сразу вспоминается
отличная книга М.Г. Рабиновича «Судьба вещей». Но на-
писать подобную книгу, а то и несколько книг о храня-
щихся в Музее революции безусловных реликвиях,
в том числе вещественных, никто не удосужился. Вооб-
ще-то те, кого я назвал, написать могут, но факт, что
почти не пишут. Почему — я уже объяснил. Даже альбо-
мы, как издавна практикуется в музеях, Музей револю-
ции давным-давно перестал выпускать. О некоторых из
реликвий все же скажу хотя бы вкратце, поскольку был
причастен к их получению или к выяснению их «су-
деб». И судеб их владельцев.
Еще не усвоив принцип «инициатива наказуема»,
я сам предложил свои услуги опытному «музейщику»,
руководителю выставки «Великая победа» Софье Мар-
ковне Караханян, вызвав у нее изумление, так как в вы-
ставочную группу я не входил. Удалось выяснить, что
в редакции тогда еще незнаменитых «Московских но-
востей» имеется комплект газеты, которую издавало
в годы войны советское посольство в Лондоне для чи-
тателей-англичан (аналог той, что одновременно изда-
валась в Москве, — «Британский союзник»). Дали ее мне
на время, пока будет функционировать выставка.
Но я решил, что одной газетой не обойтись, и вмес-
те с Ниной Ланцовой посетил журналиста Эрнста Ген-
ри, узнав, что он редактировал эту газету. Жил он непо-
далеку от музея. Кое-что о нем я знал, читал его статьи.
глава III
241
Видом он мне напомнил Челкаша с рисунка в книге
рассказов Горького, подаренной в детстве: слегка суту-
лый, с висячими усами. Держался он просто, но с досто-
инством. Самое ценное, что мы получили в итоге визи-
та, — две когда-то знаменитые книги Эрнста Генри вто-
рой половины 1930-х годов, в которых он точно
предсказал начало и ход Второй мировой войны. В СССР
они активно изымались из обращения после заключе-
ния пакта Риббентропа — Молотова. Не приходится
сомневаться: карта из книги «Гитлер против СССР», где
были обозначены предполагаемые (оказалось, верно)
направления ударов германского вермахта, очень бы
смотрелась на выставке. Но...
Этого журналиста-международника с загадочной
биографией и странным англо-немецким псевдони-
мом с некоторых пор охотно печатали, в 1970 году вы-
шел солидный сборник его ярких статей со всеми, ко-
нечно, приметами времени71. Книгу — пожалуйста, но
музей?! Дело в том, что Эрнст Генри был исключен из
КПСС и исключенным оставался. В «тамиздатовской»
книге А.М. Некрича я прочитал позже, что в феврале
1953 года Эрнста Генри арестовали вместе с И.М. Майс-
ким и другими бывшими сотрудниками советского
посольства в Англии, обвинив по обыкновению в шпи-
онаже. Казалось бы, после смерти Сталина должны
были тут же освободить. Но освободили даже не сразу
после ареста Берии. Последнему, также «английскому
шпиону», приписали, помимо всего прочего, намере-
ние, совершив государственный переворот, назначить
Майского министром иностранных дел. Всех осво-
божденных — после суда в 1955 (!) году, вынесшего об-
винительные (!) приговоры, после помилования, а оно
последовало тут же (!), и после немедленной реабили-
71......................................
Генри Э. Заметки по истории современности.
М„ 1970.
Люди и судьбы
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
тации восстановили в партии. Эрнста Генри же нет —
из-за написанного им антисталинского «Открытого
письма И. Эренбургу», ходившего в самиздате; экземп-
ляр имеется с тех пор и у меня72.
Был тут и смешной момент: беспартийным в пол-
ном смысле слова этот журналист не являлся, так как,
проживая в Советском Союзе, в Москве, имел партий-
ный билет «братской партии» — Социалистической
единой партии Германии (СЕПГ). Еще в 1920-е годы,
когда он юношей нелегально работал в веймарской Гер-
мании агентом КИМа, а затем Коминтерна, его приня-
ли там в германскую компартию. Должно быть, руко-
водство КПСС об этом не знало. Или, что вероятнее, не
сочло нужным требовать еще одного исключения из
партии, соблюдая декорум самостоятельности СЕПГ.
Обо всем этом Эрнст Генри, само собой, нам не расска-
зал. В просьбе не отказал, но как человек не просто
сдержанный, но многоопытный особого энтузиазма не
проявил, обоснованно сомневаясь в том, что наши на-
мерения увенчаются успехом. И действительно, пока-
зать на выставке решились только комплект газеты
с лондонской фотографией тех, кто ее выпускал (ее
тоже дал Эрнст Генри), но не книгу и не карту из книги.
Возникали и другие надуманные сложности. Дело
в том, что «дарители» приносили в музей всевозможные
документы и вещи часто в уверенности, что их дары не-
медленно будут выставлены на всеобщее обозрение,
Некоторые наведывались не один раз и не просили,
а требовали. Но были и скромные люди; расставаясь
с дорогими им вещами, они ни на чем не настаивали,
надеясь лишь, что вещи не пропадут. Мы (и я в том чис-
ле) объясняли, что по объективным обстоятельствам
72...............................................
Несколько иначе, без упоминания Эрнста Генри,
рассказывает о аресте и «реабилитации» И.М. Май-
ского Р.Ш. Ганелин, ссылаясь на рассказ А.Л. Сидо-
рова. См.: ГанелинР.Ш. Указ. соч. С. 172-173.
Люди и судьбы
глава III
243
их не удастся тут же показать, но старались оставить
у «дарителей» хотя бы надежду.
Однако случалось, что выставляли и немедленно,
вот один такой случай. Вместе с Ю. Мосевым мы риск-
нули включить в экспозицию простой и как будто со-
вершенно безвредный в идеологическом смысле веще-
вой экспонат — погон от студенческой тужурки Влади-
мира Носкова, не слишком известного, но по-своему
интересного социал-демократического деятеля — меж-
ду прочим, из семьи иваново-вознесенского купца.
В 90-х годах XIX в. он учился в Петербургском техноло-
гическом институте, потом стал видным «искровцем»,
членом ЦК РСДРП (избрали его на II съезде партии), по-
том разошелся с Лениным («примиренец»!), от партий-
ной работы отошел и в 1913 году по неизвестным при-
чинам покончил с собой в Хабаровске. Погон сохрани-
ла и принесла в музей его дочь.
Подробнее о Носкове можно прочитать в энциклопе-
дии «Политические партии России», но энциклопедию
выпустили в 1996 г., а с точки зрения «историко-партий-
ных» и музейных канонов 1970-х годов, фигура эта не
могла считаться безупречной. С другой стороны, «врагом
народа» быть ему не довелось, застрелился он «вовремя»...
Поразмыслив, решили, что самое место новому экспона-
ту возле известной фотографии членов Петербургского
«Союза борьбы* с Лениным в центре (сфотографирова-
лись они, будучи отпущенными из тюрьмы, перед от-
правкой в сибирскую ссылку), поскольку Кржижановс-
кий, Малченко, Ванеев и Старков тоже были студентами-
технологами, с их марксистским кружком связался
Ленин, приехав в 1893 г. впервые на жительство в Петер-
бург. Но, конечно, поместили вещь, принадлежавшую
Носкову, как «типовую», без портрета Носкова — вариант
далеко не лучший с чисто музейной точки зрения.
О том, чтобы что-то не дарить, а продавать Музею
революции, до начала 1990-х речи не было, разве что
™ синей
^д^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
художники могли рассчитывать на «приличное возна-
граждение». Одно совершенно жуткое по качеству жи-
вописное изделие мы смотрели у автора на дому. Оно
изображало снова Ленина, на сей раз в достопрослав-
ленной партийной школе в Лонжюмо. Нам, мне и Мосе-
ву, надлежало решить, соответствует ли это творение
«исторической правде». Взирал на нас художник умоля-
ющими глазами: неплохие натюрморты, которыми
были увешаны стены квартиры, вероятно, не могли
прокормить. Кажется, картину музей приобрел, но вы-
ставлялась ли она когда-нибудь — не помню.
Не самым обильным в смысле улова был мой визит
к Саре Крыловой, состоявшей в первые годы советской
власти в редакции «Правды» на не слишком важной
должности. Музею она передала свои удостоверения за
подписью, кажется, Осинского. Зато рассказы ее были
содержательны и не столько о «Правде», сколько о сво-
ей жизни певицы, которой, как я понимаю, революци-
онные увлечения скорее помешали в жизни, чем по-
могли. Судить, какие у нее вокальные данные, не могу,
но какое-то время в 1920-х годах она пела в Большом
театре. Как можно было понять из рассказа Крыловой,
ее подвела активность на фронте борьбы за «пролетар-
скую музыку». Была тогда такая организация — РАПМ,
типа родственного ей, но более известного РАППа.
Я получил у Крыловой журнал, который эта органи-
зация издавала. Кончилось тем, что ее, как и РАПП, рас-
пустили за ненадобностью. Прочие активисты
РАПМа — композиторы (автор «Орленка» Виктор Бе-
лый, Мариан Коваль, Николай Чемберджи и еще кто-
то) после смены курса устояли, а карьера Крыловой на
этом кончилась, верх взяли сторонники просто музы-
ки, без классовых эпитетов.
На первой конференции историков, на которую
меня командировали от музея (она проходила в 1977 го-
ду в Таллине), я выступал, основываясь на музейном ма-
Люди и судьбы
глава HI
245
териале. Этот материал — редкая фотография, сделан-
ная в первых числах марта 1917 года в Царском Селе, ее
достала Л. А. Кононова (выяснилось, что была серия та-
ких фотографий, но владелец уничтожил все, кроме од-
ной, когда немцы подходили к Москве в октябре 1941 г.).
Фотография явилась отправной точкой для изучения
событий Февральской революции. Что это был за мо-
мент, рассказал мне во всех деталях генерал Русских;
прочитав о фотографии в газете, он пришел в музей.
Оказалось, что в 1917 году он служил в Царском Селе,
потом охранял бывшего царя и его семью, когда их от-
правили в Тобольск.
Организатором конференции в Таллине был Вик-
тор Миллер, мой товарищ по потемкинскому институ-
ту, ученик И.И. Минца, работавший в Институте исто-
рии СССР. Возглавлял москвичей на конференции
Ю.И. Кораблев. Участвовала, между прочим, дочь и био-
граф Н.В. Крыленко М.Н. Симонян, мне она почему-то
доверила себя сопровождать по достопримечательным
местам Таллина и магазинам (было очень скользко);
кое-что рассказывала. Все выступления были посвяще-
ны участию солдат и матросов в событиях 1917 года —
для меня тема боковая, но на время заинтересовавшая.
К тому же предполагалось, что это пригодится для но-
вой экспозиции. Попотчевали нас и «культурной про-
граммой» — представлением в таллинском варьете
в гостинице «Виру». В Москве и прочих городах Союза
подобный «разврат», идущий с тлетворного Запада, еще
не разрешался.
В продолжение разработки темы я списался с про-
живавшей в Баку дочерью офицера Доммазянца, кото-
рый еще при жизни передал музею связку ключей от
комнат царскосельского Александровского дворца, где
Николай II и семья до отправки в Тобольск находились
под арестом; этот офицер был помощником комендан-
та дворца. И еще очень многие подробности, сущест-
™синей
2дбптицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
венные и просто характеризующие время, удалось уста-
новить. Например, факт, отраженный в присланной
в музей автобиографии Доммазянца: он отказался по-
жать протянутую ему бывшим царем руку, за что, между
прочим, получил строгий выговор от Керенского. Уже
в иные времена этому эпизоду редакция журнала «Роди-
на», комментируя мою статью, приписала некое «судь-
боносное» значение, правда, текст мой не тронув...
В связи со всем этим я впервые получил возмож-
ность читать в спецхране Ленинки эмигрантскую ли-
тературу — прежних сверхсложностей с допуском в это
время уже не было. В ЦГАОРе познакомился с некото-
рыми документами кануна падения монархии. Редкую
фотографию поместили в энциклопедии, я написал на
тему февральских событий в Царском Селе несколько
статей (первую в «Военно-историческом журнале», там
статью изуродовал редактор, последнюю в журнале
«Родина» уже в 1990-е гг.), откликнулись на мои публи-
кации ленинградские музейщики и т.д. Все это, думал я,
на пользу музею. Думаю так и теперь, но читал ли кто
в музее эти статьи? Реакции на них не последовало,
в том числе со стороны тех, кому их презентовал.
А тогда, в конце 1970-х годов, убедился еще раз на
одном примере в том, что проза жизни, творческие по-
иски историков и исторические запросы рядовой со-
ветской интеллигенции между собой расходятся. Неиз-
бежное или случайное расхождение? Скорее первое.
Попал я в больницу, и узнав, что я историк, лечащий
врач попросила меня дать ей почитать что-нибудь «про
царей». Я дал только что вышедшую книгу Г.З. Иоффе
про «крах монархической контрреволюции», работу
ценную по фактуре, она появилась благодаря предва-
рительным усилиям И.И. Минца, «пробившего» тему
в «сферах». Но врача интересовал не «крах» монархии
и его причины, а совсем другое — блеск царского двора,
неважно какого, придворные, их туалеты и интриги
глава Ш
247
и все прочее, что убрали из читательского обихода пос-
ле революции (и что вернулось в грандиозно-комичес-
ких масштабах в недавнее время). Другой же врач захо-
тел, чтобы я помог ему оформить документы для вступ-
ления в партию. Судьба российской монархии его не
волновала, но определенно «ум, честь и совесть нашей
эпохи» ничуть не больше. Просто желал он занять ад-
министративную должность, для чего требовалось
иметь партийность...
Люди и судьбы
«Ломбард
...........Работая в Музее революции, я, наверное,
....................как всякий новичок, но явно дольше дру-
гих удивлялся многому в повседневной жизни музея.
Я уже писал об этой своей особенности, которую не
ясно, как оценивать. А теперь конкретно.
Речь идет о том, что постоянно повторялось. Напри-
мер, перед открытием очередной выставки в зале, где
она размещалась, вдруг возникал инструктор ЦК това-
рищ Пашин и начинал буквально водить носом по каж-
дой этикетке. Видимо, входило это в круг его обязаннос-
тей. А ведь до этого «этикетаж» уже прошел цензуру
в «Горлите» (слово «цензура» не позволялось употреб-
лять, полагалось думать, что она была только до револю-
ции, хотя все пишущие не только знали, что она имеет-
ся, но испытывали ее на собственной шкуре и понима-
ли, что она не идет по своей свирепости ни в какое
сравнение с царской; имелось еще посредствующее зве-
но — «ответственный» редактор, то есть первый по оче-
редности цензор). Мне самому не раз приходилось отно-
сить набор этикеток в это священное место, в «Горлит»
в Воротниковском переулке. В наше время могут не по-
верить тому, что цензура распространялась и на музей-
ные тексты, не содержавшие в себе даже подобия мысли
и «публиковавшиеся» в одном экземпляре.
Не вызывал удивления у коллег и ритуал парадного
открытия каждой выставки: все сотрудники по сигналу
из дирекции дисциплинированно собирались в вести-
глава III
249
«Ломбард эпохи»
К75-ЛЕТИН) ПЕРВОЙ в России
Иваново-Вознесенского
Совета рабочих депутатов
.................................На выставке, посвященной
75-летию Иваново-Вознесенского Совета.
Слева направо:Л. Кононова. Г. Ведерникова, И. Розенталь
бюле, чтобы изобразить массу посетителей, имитируя
горячий интерес как к экспонатам, так и к речам на-
чальства и почетных гостей. Конечно, интерес мог
быть, но от повторяемости церемонии притуплялся.
Возможно, сотрудники делали вид, что не удивляются,
поскольку были хорошо вышколены. Или принимали
все как должное. Или привыкли. Привычка, как извест-
но, свыше нам дана, замена счастию она... Но чем даль-
ше стояли от микрофона, тем откровеннее демонстри-
ровали безразличие к происходящему, разговаривая
друг с другом.
Перейдя сорокалетний рубеж, я, наконец, узнал,
что такое заветная мечта дореволюционного пролета-
риата — восьмичасовой рабочий день — в живой ре-
альности, в типичной советской конторе. Заполнить
эти восемь часов осмысленным трудом даже при очень
синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
.......Важное заседание. Нач. 80-х гг. .............................................
сильном желании никак невозможно. Про звуковой
фон — окружающий трёп — не говорю, забавным он ка-
зался лишь вначале, да и вермишель музейной работы
все более удручала.
Присутствовала в повседневной жизни музея и хо-
рошо знакомая общесоветская ритуалистика: проводи-
лись собрания всех видов, навевавшие дремоту, заседа-
ло партбюро и профбюро, обсуждая всевозможные
вопросы, вплоть до семейных дрязг, устраивались не-
пременные субботники и т.д. — все, как везде. Практи-
ковались и ночные дежурства в связи с праздниками,
сталкивался с этим еще в школе, там приходилось де-
журить чаще, так как коллектив был меньше. Нападе-
ния на музей злоумышленников, которым я мог бы по-
мешать, при мне не случались, хотя кражи экспонатов
(орденов) были раза два — но в обычные дни, из экспо-
зиции. Было и сугубо специфическое. В экспозицион-
ном зале, где имелась статуя Ленина, принимали в пио-
глава III
неры, и после церемонии музейные смотрители сгре-
бали горы оставленных на полу у статуи октябрятских
значков. Часто на экскурсии приводили стройными
рядами курсантов военных академий из «братских»
и «развивающихся» стран. Что у них в головах оседало,
трудно сказать, а вопросов они не задавали...
Но было ли нечто новое? Как не быть. Двенадцати-
летпее директорство Кротова явило собой настоящее
«планов громадьё». Странно, но факт: при Кротове, то
есть во времена общесоюзного «застоя », в музее буше-
вало нечто вроде мини-революции, а когда в стране на-
чалась «перестройка», в музее воцарился «застой». Про-
блемы, стоявшие перед музеем, директор как будто по-
нимал, но вот пути их решения... Идеями Федор
Григорьевич буквально фонтанировал, однако же усва-
ивались они с трудом, и тогда непонимающих дирек-
тор публично зачислял в «дилетанты». Себя Кротов счи-
тал профессионалом высшей пробы, как все выходцы
из ЦК. Но в присутствии посторонней публики он лю-
бил напоминать, как много в вверенном ему учрежде-
нии кандидатов наук, — действительно, были моменты,
когда их набиралось до тридцати.
Никто не мог понять, зачем музею впервые создан-
ный и больше ни в каких музеях не существовавший от-
дел партстроительства, как это партстроительство отоб-
разить экспозиционно, но несколько лет отдел «функ-
ционировал», выдавая на-гора, как полагается, планы
и отчеты. Вместе с тем, при Кротове в музее образова-
лось «теоретическое» подразделение — лаборатория му-
зееведения во главе с Ю.П. Пищулиным. Кротов сделал
его своим заместителем и разрешил подбирать сотруд-
ников. Пищулин собрал людей небесталанных, были
среди них и историки, и филологи, и даже математики.
Фактически он превратил лабораторию в «государство
в государстве». Двинулись туда и некоторые сотрудни-
ки из других отделов, кое-кто себя там нашел, напри-
Ломбард эпохи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
252^тиЦеи
мер, Г.К. Ольшевская. Но после того, как Пищулин поки-
нул музей (он был назначен редактором восстановлен-
ного журнала «Советский музей», переименованного
потом в «Мир музея»), от лаборатории остались рожки
да ножки, да еще вывеска, а содержание ее работы све-
лось к выполнению заказов нового директора.
Поработал в лаборатории и я (уже в перестройку,
после Пищулина и Кротова). Убедился в том, что теория
музееведения к истории не имеет отношения, а исто-
рия музейного дела и тем более Музея революции — не
тот исторический сюжет, которым стоит заниматься,
отказываясь от тех, что уже для себя определил. И вер-
нулся в экспозицию, хотя и там пришлось сочинять
концепции, никому не нужные, и по-прежнему тратить
время попусту. Читал ли кто эти концепции? Никто из
начальства по их поводу со мной не беседовал. Напи-
санные самим Кротовым концепции и инструкции
представлялись ему шедеврами, в которых нельзя из-
менить ни единой запятой. Вскоре после своего появ-
ления в музее он созвал собрание якобы для обсужде-
ния сочиненной им пустяковой бумаги. Я по неискоре-
нимой своей наивности предложил что-то поменять
местами. Последовал, скажем так, взрыв эмоций...
Не сложились у директора отношения со своим за-
местителем по научной работе О. К. Сазоновой. Те, кого
он хотел видеть в этой должности, отказывались или
их не утверждало Министерство. Прочил он, среди дру-
гих, в заместители журналиста из Саратова Ф.Н. Смы-
кова, с которым учился в Академии общественных
наук. Одно время тот заведовал нашим отделом, был де-
мократичен, без всякой фанаберии, но когда стало
ясно, что замом ему не быть, ушел на более привлекав-
шую его работу в редакцию «Вопросов истории КПСС»,
где мы не часто, но встречались.
В конце концов Кротову навязали бывшего секрета-
ря по пропаганде Тамбовского обкома партии Сазонову
глава III
(после постановления ЦК о состоянии критики и само-
критики в области, как всегда, признанном плачевным,
там было решено от нее избавиться, и тамбовская
♦вице-губернаторша» — она сама себя так аттестовала —
очутилась снова в Москве с нерастраченным запасом
энергии). Несмотря на сходство карьер, друг друга ди-
ректор и зам терпеть не могли, и в конце концов ей при-
шлось уйти на персональную пенсию, да еще получив
роскошную квартиру на улице Косыгина (был я там од-
нажды), совсем неплохо для фактически уволенной.
Она была не лишена здравого смысла. Одну из ее нова-
ций — указывать для публики фамилии создателей той
или иной выставки — стоило бы сохранить.
Выражаться директор любил афористично, иногда
с юмором: «не засоряйте мне фонды!», «не нужно нам ни
читателей, ни писателей» (в связи с перемещением чи-
тального зала в другой корпус) и т.д. Читателей меньше
не стало, и я этой богатой библиотекой постоянно
пользовался, однако переместил он и меня — в филиал
наЛесной, где велено было дополнить мемориальную
часть (подпольную типографию 1905-1906 гг., замаски-
рованную под магазин, торговавший «кавказскими
фруктами») музеем истории «советской и партийной
печати», заведомо неинтересным, ввиду неизбежного
преобладания бумажных экспонатов. Кое-что любо-
пытное я раздобыл, встречаясь с ветеранами журна-
листики, но вскоре меня вернули в первый экспозици-
онный отдел.
Капитальный ремонт существующего здания все
откладывался, зато возобновились разговоры о новом,
грандиозном, современном здании, достойном «музея
истории советского общества». Подобно разборчивой
невесте, директор отвергал один проект за другим,
в том числе вариант с передачей музею Провиантских
складов на Зубовской площади (сегодня они достались
Музею истории Москвы). Тем временем мэтр музейного
Ломбард эпохи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’« синей
25^птицеи
дизайна Е.А. Розенблюм, оформивший незадолго до
этого созданный с нуля Музей Пушкина на Кропоткин-
ской, стал разрабатывать художественный проект ново-
го Музея революции. Занимался он этим с учениками
в студии на озере Сенеж, иногда выступал перед сотруд-
никами. Рассказывал занятно и грамотно, подчеркивая,
что в этом смысле он нетипичный художник.
Кончилось все ничем — ни нового здания, ни небы-
валой экспозиции. Остались «корыта» из папье-маше —
макеты художественного решения экспозиционных за-
лов. Иногда от скрещивания искусства и идеологии
рождалось нечто любопытное, хотя и далекое от исто-
рии. Отталкиваясь не столько от экспонатов, сколько
от формулы Остапа Бендера «угар нэпа», художники на-
рисовали образ соответствующего зала будущей экспо-
зиции: ресторан, шикующие нэпманы, услаждающий
их джаз («музыка толстых»!). Но прошло двадцать (!)
лет, и доныне царствующая преемница Кротова, следуя
любимому ею и не скрываемому принципу «вешать
лапшу на уши», велела поместить два из этих розепблю-
мовских «корыт» на посвященной сегодняшнему дню
музеев выставке в Экспоцентре на Пресне — как свиде-
тельство якобы новейших творческих исканий. И тут
же были выставлены музейные «научные труды» пяти-
летней давности, новее не нашлось.
Старое здание при Кротове все же стали ремонти-
ровать, не дождавшись нового, и за несколько лет отре-
монтировали, только колонны в вестибюле лишились
мраморной облицовки и то же самое произошло с па-
радной лестницей...
Вспомнили опыт Н.М. Дружинина, тогда, в конце
1920-х годов, под его руководством составлялись паспор-
та — развернутые описания на каждый особо ценный
музейный предмет, для чего требовалось провести не-
большое исследование. Несколько паспортов составил я;
как говорила мне М.Е. Кучеренко, она их использовала
глава III
255
в занятиях со студентами — по-видимому, это все, на что
они пригодились. Но паспорта — дело долгое. И Кротова
осенило: в кратчайший срок обработать по стандартной,
то есть краткой схеме все еще не обработанные докумен-
ты и таким образом ликвидировать завалы в фондах.
Или, как оригинально выразился директор, «привести
в порядок наш ломбард эпохи». На что были брошены со-
трудники всех отделов. Болыпипствутакая работа оказа-
лась не по зубам, тем более авральным способом, и мно-
гое потом пришлось фондовикам переделывать.
Призыв директора вдохновил нас (Бессонова и ме-
ня) на сочинение виршей, оставшихся памятником все-
му этому странному предприятию, они подоспели как
раз к женскому дню, это мы также отразили.
Ломбард эпохи
Призыв звучит: на штурм ломбарда!
И дружно в фондымы идем.
Хоть на носу восьмое марта,
Царит невиданный подъем!
Нет, не найти такого барда,
Чтобы воспел тот штурм ломбарда!
Кто ж впереди?Кто авангард?
Кто взялся одолеть ломбард?
То дамы первого отдела
Ретиво принялись за дело...
Копирка вытерта до дыр,
Запасы бланков истощились,
Но нет — они не утомились,
С реликвий сотрясая пыль...
Кто-то внушил Кротову, что самое ценное из всего, что
хранится в музее, — листовки, их решили обработать
в первую очередь. Описывались они, не выясняя авто-
рство, без настоящих аннотаций и учета имевшегося
опыта — все ради того, чтобы поскорее дать «вал». Ес-
тественно, листовки из спецхрана — эсеровские, чер-
носотенные и с нелестными упоминаниями болыпеви-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
ков — не трогали. В итоге было издано несколько ката-
логов. Известную ценность они имеют, но могли бы
быть лучше. Нельзя, например, узнать из них, какие
листовки, то есть тексты не единичные, тиражирован-
ные, имеются и в других хранилищах (архивах, библи-
отеках), а какие только у нас. Не разработали даже еди-
ный стандарт названий, все книжки называются по-
разному. Я же удостоился персональной благодарности
директора — кажется, первый и последний раз.
При всем том мелочностью директор не страдал.
Когда, продолжая традицию новогодних капустников,
музейные юмористы стали прохаживаться насчет
иных фраз и действий директора, он этому не препятс-
твовал, понимая, что не вредно время от времени вы-
пускать пар. Должен предупредить: стихотворный «до-
кумент» под Игоря Северянина не во всем достоверен:
инициатива шла не «сверху», а «снизу», и капустники
были делом не «массы», а группы энтузиастов.
Это было в музее, где отсутствует сцена,
Где актеров не видно, но есть режиссер,
Где начальство велело: создать непременно
Свой театр и зажечьреволюцьонный костер!
И сотрудников масса озадачена сильно,
Все сценарии пишут, телефон разогрет,
И идеи родятся весьма изобильно —
Что нам Блок, Маяковский — даже Тютчев и Фет!
И бессонные ночи проводит Бессонов,
Примеряя усердно белый венчик из роз...
И еще там есть про то, как «сценарий в клочки Таня
Клокова рвет». Наверное, что-то такое случалось, но не
буквально...
Так как я не застал Толстихину, знаю только по рас-
сказам, как она во время организуемых увеселений кол-
ДОКУМЕНТ
И.С.Роавкталх,
пторы! лита
к.ж.н.,ecRBaipy - в день его дня рожвесжя.
п пять -"есть.
вот уи вторуп нвлалх - да продлятся он ечс
Сотру2джп(старыв,старейвм.д т*ш оржжаодашкл)
Первого иучжого отдела,» котором 1Ы прсзоддтя йольдух
часть свое! жпал.шражят Вш щмиматыьвость в том,что
пылком и вымости прасоодвяжсь к жыди^жтиц>всду акт?
Хельсинского сомцадкя и други» важиоВмям документам овохн,
еклмчая раслоржлеш Ф.Г.Црстом.своо! деятельносты ее
только не отравляете атмосфера отдела,m капусты -способ-
ствуете ее оедороалекмю.что к подтверждал* распжсашдеся
где-то пже товареи*
Документ вшит без >-тегоржчяогс раареыквя Диреади,
партийного бкро.местком» а жоисомольсжо! оргакжгвцжи.с чем
соответствие о будет донесено сообщено доложено (недужное
аачержнуть) куда следует.
глава III
257
Ломбард эпохи»
Печать пцыЛйвя -редчдДп!
МувеМкн! експошт -
.....«Документ»
музейной жизни.
Конец 1970-х гг.
лектива обращалась к сотрудникам: «А теперь, друзья,
споем „Взвейтесь кострами синие ночи...“; Свирепова,
запевай!» Т. Свирепова это и рассказывала — А.Е. Ивано-
ву, а он мне. И о том еще, как в ГДР, куда отправилась
группа сотрудников музея, Толстихина, увидев демонс-
трацию — с какими-то профсоюзными требованиями,
заявила спутникам: «Мы должны ее возглавить!» И воз-
главили. И попали в полицию.
В кротовские времена дирекция уже не «направля-
ла» художественную самодеятельность. Сценарий ка-
пустника утверждало партбюро, но это было крупное
сито, пропускавшее, как правило, все острое. После же
увольнения Кротова в середине 1980-х годов капустни-
ки приказали долго жить, а всем, кто к ним был причас-
тен, и прежде всего Сергею Яшникову — главному авто-
ру — пришлось покинуть музей. Юмор был истреблен
«как класс».
У меня сохранилась программка последнего, роко-
вого капустника «Гримасы манежа, или бледные кони
за синей
25&птицеи
на красном фоне» (обыгрывалось название шедшей
н в Лейкоме пьесы Шатрова). Напечатано (на машинке):
щ «Сезон 1984/85 гг.», а вообще-то поставили капустник,
° как обычно, к Новому году. Один из персонажей носил
и без труда узнаваемую фамилию Тихая. Соответствую-
s щая сцена капустника была всего лишь робкой попыт-
кой выразить сожаление по поводу продолжительного
отсутствия директора в музее из-за частых загранич-
Участникц конференции в Орехово-Зуеве.
Крайний справа — Ю.И. Кирьянов. 1935 г,—
глава III
ных вояжей неведомо с какой целью. Но вспомнить
старинную поговорку «на зеркало неча пенять» и т.д.
прототипу Тихой не захотелось. А Яшников как в воду
глядел, когда сочинял свою «музыкальную драму»
«с прологом и, возможно, с эпилогом». Каким оказался
эпилог, я уже сказал.
Не было отказа при Кротове и когда сотрудников
музея приглашали на научные конференции истори-
ков, я участвовал в таких конференциях в Таллине,
Горловке, Луганске, Владимире, Иванове (еще в Кали-
нине, но в выходные дни, без командировочных). Кон-
ференции проходили главным образом по истории ра-
бочего класса, включая аспекты темы, которой я зани-
мался. Что это важно и полезно музею, доказывать
директору не приходилось, такие прописные истины
он понимал. Участвовали в этих конференциях исто-
рики, которых я давно знал: А.В. Ушаков, Ю.И. Кирья-
нов, В.В. Ложкин, И.М. Пушкарева, Н.А. Иванова. Позна-
комился там с М.Г. Мейеровичем, Г.Г. Касаровым, А.И. Ут-
киным, О.И. Гореловым.
Зато после Кротова мне было отказано в поездке на
международный коллоквиум в Петербурге, якобы по
причине отсутствия денег. Они, однако, сразу нашлись,
когда директрисе позвонил член музейного ученого со-
вета В.И. Бовыкин (причем с самого начала речь не шла
об оплате гостиницы, еще жив был мой последний
дядя, у которого я останавливался). По-видимому, Бо-
выкин сказал ей, что я ученый, и она это повторила
в разговоре со мной как некое открытие, соизволив, на-
конец, разрешить командировку. Но произнесено это
было так, как когда-то говорили «научник». После этого
муторного объяснения всякое желание снова обра-
щаться с подобными просьбами у меня отпало.
В результате в Питере на коллоквиуме я все же по-
бывал, ездил туда с Ю.И. Кирьяновым и В.М. Шевыри-
ным, выступал там несколько раз в ходе дискуссии,
Ломбард эпохи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2&у11пицеи
в частности, о «рабочей интеллигенции», снова встре-
тился с В.Ю. Черняевым, с которым познакомился еще
в Таллине в 1977 году, с Е.Р. Ольховским и С.И. Потоло-
вым, знакомым по другим конференциям, с коллегами
из «братского» музея. Вообще, мероприятие было, как
всегда у питерцев, хорошо организовано, выступления
были насыщенными, а некоторые острополемически-
ми73. Только вот участвовать в подобных мероприяти-
ях больше не довелось.
Публикации вне музея во времена Кротова если спе-
циально не поощрялись, то и не карались. О своих рабо-
тах не говорю, но некоторые сотрудники (М.А. Юхвец,
В.И. Ларкина, Е.Н Бакулина) не отринули моего содейс-
твия в публикации их статей на страницах «Вопросов
истории», в разделе, который вел А.Я. Шевеленко; его за-
интересовал материал, каким они располагали. Тогда
как в новейший период сотрудники музея вообще ста-
ли опасаться печататься где-либо на стороне во избе-
жание неприятностей.
Титул «центрального» означал, что Музей револю-
ции находится «на переднем крае идеологической
борьбы». Конечно, не он один там обретался, этот
«край» был засижен очень многими учреждениями,
и всем надлежало вести «борьбу», «контрпропаганду»
и т.п. Но Музею революции полагалось решать эти за-
дачи «музейными средствами» и наставлять в этом
местные музеи. Больше всего это нравилось делать му-
зейному начальству, особенно когда появилась воз-
можность поучать коллег по должности из музеев
стран «социалистического содружества». Может быть,
были и сотрудники, получавшие от выполнения такого
рода заданий, требовавших надувания щек, удовольс-
твие. У меня они вызывали тошноту. Так и не привык
73.....................................
См.: Рабочие и интеллигенция России в эпоху ре-
форм и революций 1861 — февраль 1917 г. СПб., 1997.
глава III
к Его Величеству Абсурду, который по-прежнему пра-
вил бал. Не только здесь, наверное...
Однажды сотрудникам ЦМР было объявлено, что
они отныне ...директора других музеев СССР! Был со-
ставлен список родственных музеев, где против каждо-
го из них значилась фамилия новоявленного директо-
ра. Оказывается, Кротов решил навязать этим музеям
изготовленную у нас тиражированную фотовыставку,
весьма ординарную, и мнимые директора должны
были выполнять функции толкачей. Дабы они осозна-
ли важность порученной им миссии, Кротов и затеял
эту детскую игру. Мне выпала честь «возглавить» Музей
истории Ленинграда. Отличный музей, он, конечно, ни
в выставке, ни в псевдодиректоре не нуждался. Я усерд-
но туда названивал, но, как и большинство прочих «ди-
ректоров», не преуспел: мои «подчиненные» вежливо
отказывались от непрошеного подарка. А В. Бессонов
воспользовался нежданно свалившимся на него «высо-
ким» званием, чтобы посетить за казенный счет «вве-
ренный» ему музей в Улан-Удэ.
Вообще, поездки в местные музеи, в том числе в му-
зеи, прекрасно обходившиеся без наставлений сотруд-
ников «головного» музея, были явлением обычным. Слу-
чались командировки и с «нестандартными* заданиями.
В таких поездках, помимо выполнения этих заданий,
я пытался понять, каких таких высот мы достигли, в чем
это наш социализм стал «развитым». Заранее скажу, что,
по моим ощущениям, происходило противоположное,
явная деградация, а идеология, которой приходилось
служить, становилась все менее действенной.
Замечу, что мой опыт занятий «ленинской темой»
восприняли в музее безо всякой связи с большой на-
укой. Выразилось это, между прочим, в том, что меня
включили в представительную по составу специалис-
тов группу Министерства культуры, направленную
в Ульяновск. Сформировал ее и возглавил работавший
Ломбард эпохи»
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
’« синей
2^2птиЦеи
тогда в министерстве Ю.Ф. Мосев. Группе поручили раз-
вить «инициативу» первого секретаря обкома партии
Колбина насчет расширения в городе ленинского ме-
мориала (ранее, при создании мемориала, уже успели
погубить часть старого Симбирска). Поездка оказалась
пустопорожней, как и множество подобных. Посетить
незнакомый город было любопытно, но никто в группе
толком не понимал, что нам нужно делать. Погуляли по
городу, по набережной Волги, посетили музеи, посмот-
рели на сквер с могилой И.Н. Ульянова. Встречи с самим
Колбиным мы, конечно, не удостоились, но чего от нас
хотят чиновники рангом ниже, тоже было непонятно.
Имя Колбина снова всплыло уже при Горбачеве, на-
значившем его за неведомые заслуги в Казахстан вмес-
то Кунаева. Неосмотрительное решение спровоцирова-
ло в конце 1986 года студенческие волнения в Алма-Ате
под национальным флагом. Дальше подобное происхо-
дило по всему Союзу лавинообразно, но по крайней
мере в Казахстане удалось овладеть ситуацией. Тут-то
и взошла звезда Назарбаева, погасившего этот первый
пожар. А Колбин навсегда исчез с горизонта.
От поездки в Ульяновск остался в памяти неприят-
ный эпизод. Уже на обратном пути входивший в группу
представитель Центрального музея Ленина вдруг стал
хвастливо рассказывать попутчикам в купе, как после
вторжения в 1968 года советских войск в Чехословакию
он отшил приехавших в Москву чехов, с которыми учил-
ся в МГУ. Кто-то из них был исключен из партии за «реви-
зионизм», кто-то лишился работы, и, видимо, они надея-
лись встретить у старого товарища хотя бы сочувствие,
но он предпочел их заклеймить — так, будто находился
на трибуне. Испытывая, вероятно, «чувство глубокого
удовлетворения», наподобие того, какое испытывал Хру-
щев, когда колотил башмаком по столу в ООН...
Все мыслимые рекорды нелепости побила команди-
ровка в Кишинев. Местный пенсионер по фамилии
глава HI
Ворцепнёв отыскал золотую жилу: стал фотографиро-
вать памятники Ленину и легко получил благослове-
ние партийных инстанций путешествовать с этой це-
лью по всей стране и за рубежом, оплачивая расходы,
понятно, не из своего кармана. В Кишиневе прошли вы-
ставки его творений, но вдохновенному фотографу это-
го показалось мало, и он решил двинуться в столицу.
Там он обратился к земляку, работнику ЦК КПСС Петру
Лучинскому, впоследствии президенту независимой
Молдовы, а тот направил его к бывшему своему сослу-
живцу Кротову, который, естественно, не возражал. Но
чтобы соблюсти видимость проведения экспертизы, ре-
шил послать в Кишинев спецпредставителя музея.
Ворцепнёв встретил меня на вокзале и привез на ок-
раину города, где у него имелся свой дом, сад, огород
и фотолаборатория в сарае. Вряд ли он думал, что от
московского гостя что-то зависит, но гостеприимство
было оказано почти кавказское. Что до большеразмер-
ных фотографий, то и на мой не шибко профессио-
нальный взгляд это была халтура, не говоря уже об
унылой одинаковости того, что Ворцепнёв запечатле-
вал. Попутчица из Кишинева, когда я возвращался, на-
звала его «прохиндеем», видимо, там его давно раскуси-
ли. В Москве от меня не потребовали даже письменного
отчета, директор спросил лишь, встретив меня в кори-
доре, какого я мнения об изделиях кишиневского само-
родка, на что я ответил: фотографии неважные. Навер-
няка директор предполагал это заранее. Что не поме-
шало провести небольшую выставку. Открывая ее,
Кротов упирал на то, что перед нами яркое свидетельс-
тво непреходящей любви народа к Владимиру Ильичу.
Ворцепнёв, стоявший рядом, блаженно улыбался.
И еще одна командировка такого же сорта — в Баку,
где я уже был однажды, на сей раз вместе с Корженевс-
кой. Разговора об эпизоде 1973 года я не заводил, и каж-
дый решал свою задачу. Впрочем, в несуразности одна
Ломбард эпохи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^^птицеи
другой не уступала. Корженевской надлежало «обоб-
щить опыт» новорожденного музея 18-й армии. Этот
музей в роскошном здании в центре города воспевал
военные подвиги Брежнева, незадолго до этого посе-
тившего республику (везде красовались транспаранты
с произнесенными им словами: «Широко шагает Азер-
байджан!»). Но герой «Малой земли» вскоре скончался,
и Корженевской не понадобилось ничего обобщать, так
как музей 18-й армии тут же прекратил свое существо-
вание. Мне же поручили проследить, как реализуется
указание республиканского вождя Гейдара Алиева
♦ Каждому району Азербайджана — собственный му-
зей!» Наблюдал, как аврально — без этого никак! — ле-
пили по всей республике районные музейчики, бросив
в помощь местным властям чуть ли не всех работников
местного Минкульта. Об увиденном составил по воз-
вращении справку для Министерства культуры СССР,
которую вряд ли кто читал.
Были и еще поездки, столь же бесполезные. Послед-
няя — в Ереван, меня и Т.П. Горбачеву принимали, как
всегда, радушно, показали достопримечательности Ар-
мении, свозили в Эчмиадзин, в Гарни. В Ереване мы посе-
тили картинную галерею, Матенадаран. Но тоже непо-
нятно, какая была нужда в нашем визите. Это уже на по-
роге трагедии в Нагорном Карабахе, возможность
которой никто из руководителей советской «федера-
ции» не предвидел...
Неизмеримо большее удовольствие я получал ле-
том, путешествуя не по казенной надобности, когда
можно было не изображать «работника идеологическо-
го фронта». Ивановский историк К.Е. Балдин помог нам
побывать в Пскове, куда он привозил своих студентов
для участия в раскопках. Своеобразие этого города нас
покорило. Оттуда через Чудское озеро мы съездили
в Тарту. Кроме Прибалтики, где мы в разных местах от-
дыхали постоянно, чаще в Литве, в Друскининкае, осо-
глава III
........На фоне
архангельской
гостиницы. 1983
Ломбард эпохи»
бенно интересной оказалась поездка «по северным ос-
тровам» — от Архангельска самолетом на Соловецкие
острова и через Карелию (Кижи, Валаам, Петроза-
водск) в Ленинград — вместе с Таней Калининской,
другой подругой Нины. Не обошлось это путешествие
и без приключений
(«потеряли» ненадол-
го Таню, она, увлек-
шись осмотром, оста-
лась на Валааме, когда
катер уже отплыл).
С К.Е. Балдиным
в Пскове. 1988
’« синей
2^птпицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
На Архангельском вокзале.................................
Нач. 80-х гг.
Было это в конце лета. На Соловецких островах
большого наплыва туристов еще не наблюдалось. До
поездки, в музейной библиотеке я имел возможность
видеть номера уникального журнала 1920-х годов, ко-
торый разрешалось тогда выпускать узникам СЛОНа.
Но когда мы посетили Соловки, экскурсоводы, осведом-
ленные не меньше нас, пока что об этой странице исто-
рии особенно не распространялись. Предпочитали го-
ворить о процветании монастырского хозяйства — это
было действительно познавательно. Рассказывали и о
монастырских тюрьмах и других, безобидных по срав-
нению с советским временем моментах истории остро-
вов. Ведь и профессор Гернет получил в свое время
Сталинскую премию за «Историю царской тюрьмы»,
где сообщалось также и о Соловках досоветской поры
(хитрый ход Сталина, на кого только рассчитанный?).
Воспоминания академика Лихачева, фильм «Земля Со-
ловецкая», документы ГУЛАГа — все это было впереди.
О живучести, несмотря ни на что, этой системы «пра-
восудия» мы, однако, догадывались. Но впечатление от
посещения Соловецких островов, от северной приро-
ды и мрачного величия монастыря, сложенного из
циклопических камней, осталось сильным. Ночевать
туристов (и нас в том числе) размещали в кельях...
глава III
Но вернусь назад, к концу 1970-х — началу 1980-х
годов. Инерция «оттепельных» настроений трансфор-
мировалась в чтение самиздата, в слушание «Голосов»
«из-за бугра» (тяжелый труд, между прочим, из-за глу-
шилок) и т.п. На легальных основаниях рядовому со-
ветскому интеллигенту дозволялось открывать для
себя искусство начала века, например, на выставке
«Москва — Париж», устроенной совместно с француза-
ми, с последующим разглядыванием доступного по
цене каталога (вот он передо мной — это, оказывается,
1981 г.). В «эксклюзивном» порядке посетили мастерс-
кую Павла Корина (с одной стороны, его официально
почитали, однако собранная им коллекция икон и кар-
тины, связанные с замыслом «Руси уходящей», несмот-
ря на то, что это название, придуманное Горьким, было
идеологически приемлемым, — по этим причинам до-
ступ в мастерскую открывали не для всех).
Посещение выставок проходило под соусом «повы-
шения квалификации», но даже если они вызывали ин-
терес, это было прежде всего способом покинуть до
окончания рабочего дня стены родного музея. Маршру-
ты для познавательных прогулок находили и самостоя-
тельно. Так, В. Бессонов увлекся тогда, как многие, Ми-
хаилом Булгаковым, благо по соседству находились
Патриаршие пруды, сад «Аквариум», «нехорошая квар-
тира» и т.д., и все эти места он нам показывал с собствен-
ным комментарием. Сам я еще раньше, будучи в школе,
стал жертвой всеобщего интереса к Булгакову: журнал
«Москва» с «Мастером и Маргаритой», который дала мне
Л.М. Торчинская, у меня украли в «Ленинке», прямо в гар-
деробе. А непосредственно в школе, из шкафа в учитель-
ской, стащили «По ком звонит колокол» Хемингуэя —
ясно, не ученики. Кроме интереса, действовала распро-
страненная среди интеллигенции дурная привычка...
Еще из ряда пустяков, скрашивавших монотонность
музейного бытия. В апреле 1979 года передвигали упо-
Ломбард эпохи»
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2(&птицеи
минавшийся уже «Дом Сытина», архитектурный памят-
ник начала XX в. Солидный дом в стиле модерн, пост-
роенный для конторы и редакции самой распростра-
ненной в России газеты «Русское слово», в советское
время перешел в распоряжение редакции «Правды»,
а затем «Труда». Мне и другим сотрудникам первого от-
дела дом был интересен, между прочим, по причине ис-
тории с фотографией, описанной выше. Смысл опера-
ции, о которой заранее оповестили, заключался в том,
чтобы освободить вид на новый, ничем снаружи не
примечательный, кроме величины, корпус «Известий».
Некоторые аборигены улицы Горького помнили, как
подобной же передвижкой зданий занимались перед
войной, и как Агния Барто откликнулась на это бодрым
стишком «Дом переехал». Передвигали «Дом Сытина»
с осторожностью, неспешно, и вся музейная публика
глазела вместе с прохожими, как это действо происхо-
дило. Не предугадывая, что лет этак через двадцать
с лишним фасады и «Известий» и «Дома Сытина» закро-
ет реклама фирмы «Самсунг».
1980 год стал годом московской Олимпиады, прова-
ленной по причине «выполнения интернационального
долга» нашим «ограниченным контингентом» в Афга-
нистане. На целый месяц Москва, закрытая для приез-
жавших главным образом за продуктами иногородних
«гостей столицы», превратилась из многолюдной в ма-
лолюдную. Сотрудники музея, наверное, не только на-
шего, не получили летний отпуск и изнывали от скуки.
Я тоже не поехал, как обычно, в Литву и не знал, чем
себя занять. По-видимому, в Минкульте решили, что,
подобно фестивалю 1957 года, «все флаги в гости будут
к нам», и всерьез рассчитывали на исключительный на-
плыв в музеи посетителей-иностранцев. Получилось
все наоборот. Зато относительно полными были, бла-
годаря безлюдью, прилавки магазинов. Правда, очень
ненадолго.
глава III
Открытие выставки. 80-е гг,-
Ломбард эпохи»
Видимо, скучал и приставленный к музею «спецра-
ботник» (или как там его должность именовалась). Под-
бросил ему работенку наш «эмэнэс» Саша Зарецкий —
тем, что свел знакомство с каким-то приехавшим на
Олимпийские игры почтенным голландским туристом,
который даже пригласил его в гости в Голландию. С За-
рецким была проведена воспитательная беседа, а он
в свою очередь заверил старшего товарища, что в Гол-
ландию не собирается. Полет олимпийского Мишки
под песенку Пахмутовой растрогал, но впечатления не-
удачи церемония закрытия игр не сгладила.
Часто выступали в музее работники Госплана.
С претензией на объективность (закрытая аудитория!)
они живописали «сложное» состояние социалистичес-
кой экономики. При скудости тогдашней газетно-те-
левизионной информации кое-что это давало. Высту-
пали лекторы и на политические темы, обычно с меж-
дународными обозрениями, затрагивая иногда
и «острые» сюжеты, например, о «многопартийности»
в соцстранах, где она была фикцией, и «доказывая», по-
™синей
^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
добно заправским эквилибристам, что в СССР она, даже
такая, ни к чему...
Возможно, только в музее проблема добывания хле-
ба насущного причудливым образом совместилась
с «идеологической работой ». Как только я пришел в му-
зей, мне, как бы извиняясь, поручили вести политкру-
жок продавщиц в гастрономе у Белорусского вокзала —
временно, пока не найдется более подходящее для кан-
дидата наук дело в стенах музея. То ли продавщицы
прониклись ко мне добрыми чувствами, то ли комму-
нистическое представление о бесплатной работе было
недоступно их пониманию, но после очередного заня-
тия, на котором вещал в основном я, староста кружка
завела меня в подсобку и предложила на выбор не-
сколько сортов колбас, в вольной продаже отсутство-
вавших. С непривычки ошарашенный, от дефицита
я все же не отказался.
В музее, разумеется, «натурой» не поощряли, только
«морально». Например, однажды мне вручили... трило-
гию Брежнева в подарочном издании! Характер подоб-
ных поощрений изменился в конце 1980-х годов, тут уже
вручались «подписки» на безусловно стоящие книги, на
Ключевского, Ахматову и т.п. Продолжалось это недол-
го, до тех пор, пока не исчезло само понятие «дефицит».
А в начале 1980-х годов с продуктами становилось
все хуже, и в музее, как повсюду в городе, все были оза-
бочены получением «заказов» — продуктовых наборов
из близлежащих магазинов, по которым раскрепили
разные учреждения. Некоторые сотрудницы музея их
получением и распределением преимущественно и за-
нимались, с гораздо большим увлечением, нежели пря-
мыми своими обязанностями, — само собой, с молча-
ливого согласия начальства.
Из Музея революции отправляли все больше выста-
вок за рубеж, не считаясь с расходами, впрочем, совер-
шенно ничтожными по сравнению с суммами под-
глава III
271
Ломбард эпохи
.....Подготовка выставки
с венгерскими музейщиками.
1979
держки всевозможных
«дружественных» режи-
мов, вплоть до режима
африканского людоеда,
с почетом принятого
в Москве. Г.И. Ведерникова привезла из поездки в Авс-
тралию неожиданное для нее впечатление: «Они нас
боятся» (недоумевая: ведь «мы все за мир», как же так,
почему же считают нас пугалом?). Что нам все меньше
симпатизируют и в «братских» странах, показали поль-
ские события, о которых кое-что можно было услышать
в Литве. Музейщики, приезжавшие из Польши, не скры-
вали, что входят в «Солидарность» и что этот профсоюз
ничем не похож на привычные в странах «соцлагеря»
профсоюзы — «приводные ремни».
Когда, улавливая слабые еще новые дуновения,
МХАТ поставил в начале 1980-х годов «Так победим!»
Шатрова с совершенно непохожим на всех своих пред-
шественников Лениным — А. Калягиным, мне вручили
в музее два билета на спектакль с просьбой написать
кратенький отзыв для райкома партии. Многотрудная
история сочинения пьесы и прохождения спектакля
через все препоны, как и сам исходный замысел — «обо-
юдное желание Ефремова и Шатрова вбить осиновый
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
мсинеи
2j^nmu4eu
кол в могилу кремлевского горца» на фоне «настойчи-
вых слухов о возрождении Сталина на ближайшем
съезде», — подробно описаны тогдашним завлитом
МХАТа Смелянским74. Я ограничусь впечатлениями
зрителя, пришедшего на готовое.
Театр на Тверском бульваре был в тот вечер полон.
К шедеврам спектакль я бы не причислил, но зрелище
получилось яркое, постановка экспрессивной, истори-
ческие персонажи из числа неприкосновенных, вклю-
чая Ленина, выглядели действительно необычно. О тек-
сте не говорю, желание прочитать его после спектакля
у меня не возникло. И не скажу, что от спектакля скла-
дывалось очень уж мажорно-победительное впечатле-
ние, отвечающее вымученному названию пьесы. Пуб-
лика реагировала на самые сильные сцены спектакля
несколько странно. Сослепу я не сразу понял, почему
это аплодисменты раздаются лишь после некоторой
паузы. Оказалось, избранная часть зрителей, в этот ве-
чер преобладавшая, устремляла взоры к «царской
ложе», дожидаясь всякий раз реакции столичного хозя-
ина — товарища Гришина.
Пикантность ситуации состояла в том, что в райко-
ме, по-видимому, еще точно не знали, принято ли в вер-
хах окончательное решение о судьбе спектакля, не есть
ли это ни к чему не обязывающий прогон с публикой,
после которого спектакль закрывали (бывать в театрах
на подобных прогонах мне доводилось). Секретарю на-
шего партбюро намекнули, что желателен отзыв если
не отрицательный, то с критическими замечаниями,
намекали на это, вероятно, всем секретарям.
Мой отзыв — без замечаний — разочаровал. Но не
становиться же в позу, поучая художников и выискивая
исторические погрешности. Оказалось, однако, что ос-
74.....................................
СмелянскийА. Уходящая натура. Кн. 2. М., 2002.
С. 356-379.
глава III
273
тальные представители партактива высказались, как
правило, в том же духе, то есть одобрительно, дав спек-
таклю зеленый свет. Понятно, что еще важнее было
мнение Гришина. Чем-то такой Ленин ему и его свите
потрафил. На следующий спектакль привезли немощ-
ного Брежнева, через несколько месяцев он скончался...
Шел 1982 год, начался период правления кратковре-
менных генсеков.
Ломбард эпохи»
Новое
Ключевский писал в конце жизни, что
недостаток ремесла историка в том, что
он «знает настоящее с тыла, а не с лица», а этот «зад», то
есть изучаемый им вчерашний день, краше, чем сегод-
няшний, и потому историк — всегда оптимист, он верит
в «нескончаемый прогресс», у него «нет ни чутья, ни
предчувствий»75. Очевидно, по мысли Ключевского,
предчувствий худшего, не прогресса, а регресса. Сам
Ключевский предчувствовал мировую войну и гряду-
щую новую смуту. Стало быть, сказанное им относится
не ко всем историкам. Кроме того, не всегда прошлое
краше, чем настоящее, не только в тех случаях, когда
оно намеренно или невольно приукрашивается.
Я бы сказал иначе: историку, если он действительно
историк, сложно быть розовым оптимистом. Если даже
он таковым был в начале своего пути, изучение исто-
рии оптимизма не прибавляет. В том числе знание все-
го, что выделывали в годы советской власти с истори-
ческой наукой, непременно требуя при этом от истори-
ков оптимизма. В период «перестройки» наступило как
будто настоящее раскрепощение гуманитарной мысли,
не сравнимое с частичным освобождением периода от-
тепели 1950-х — 1960-х годов. Но и летом 1990 года уче-
ные еще не исключали возможность того, что начав-
75.......................................
Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IX.
М„ 1990. С. 358.
Новое и старое
глава III
275
шийся процесс переосмысления российской истории
может быть «искусственно приостановлен». Ведь так
часто это уже случалось раньше76.
Общая ситуация тоже не отличалась в начале пере-
стройки ясностью. Пример частный и вместе с тем об-
щий: в характеристике, выданной мне зачем-то музей-
ным «треугольником» в декабре 1986 года, перечислял-
ся все тот же, что всегда, шаблонный набор «достоинств»:
♦политически грамотен, морально устойчив, идеологи-
чески выдержан». Давно уже этот шаблон стал привыч-
ным, но кто не вспоминал формулы-клише советских
характеристик, когда в «Семи мгновениях весны» при-
водились вызывавшие хохот анкеты Третьего рейха
с «характером нордическим» и т.п.?
Когда же более-менее определилась прочность пе-
ремен, никто не сумел проникнуть «за горизонт» и уви-
деть, как на ниве, избавленной от партийного диктата,
пышным цветом расцветают всякого рода «постмодер-
нистские», «конспирологические» и тому подобные
псевдонаучные сорняки — на общем фоне оттеснения
научного знания мистикой и возвращения если не
к средневековью, то в начало XX в. «Макробудущее»,
вперед на десятки и сотни лет, тоже представлялось
смутно. Впрочем, строить предположения — дело не-
благодарное. И это хлеб вовсе не историков, хотя неко-
торые из них отдали дань этой моде и увлекаются этим
поныне. Да и кто другой преуспел в прогнозах больше,
чем они? Возможно, мне будут возражать, но историки,
если они историки, вправе лишь рассказать о прежних
предсказаниях будущего, зная уже, как мало они под-
твердились ходом истории.
Попробовал сделать это и я в статье «Старые про-
гнозы», написал ее, когда все упражнялись в пророчес-
тв
Реформы или революция? Россия 1861-1917. СПб.,
1992. С. 351.
<“ синей
^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
твах в связи с приближавшимся окончанием XX и на-
ступлением XXI столетия. Использовал материалы оп-
роса видных москвичей для новогоднего номера газеты
«Утро России» за 1912 год: какой будет Россия и Москва
через 200-300 лет? Отвечали М.Н. Ермолова, А.И. Сумба-
тов-Южин, И.Х. Озеров, Ю.И. Поплавский и другие мос-
ковские и всероссийские знаменитости того времени.
Увидеть, каким будет будущее, даже очень недалекое,
они не смогли. Во многом просчитались, но высказыва-
ли и умные вещи. Статья вошла как эпилог в книгу
о «Москве на перепутье».
Тем ни менее эйфория конца 1980-х — начала 1990-х
годов подействовала на всех. Не могла не подействовать
уже потому, что еще недавно положение представля-
лось беспросветным, а перелом с «гласностью» и про-
чим оказался совершенно неожиданным. Вместе с дру-
гими я бежал спозаранку к газетному киоску за «Мос-
ковскими новостями», подписался на «Огонек», «Знамя»
и «Дружбу народов», ходил в Центральный дом литерато-
ров на дискуссии, которые проводил в последние годы
своей жизни Натан Эйдельман. В годы перестройки
я познакомился на «мальчишниках», собиравшихся
у В.В. Шелохаева, с историками его поколения — В.П. Бул-
даковым, С.В. Кулешовым, В.М. Шевыриным и другими,
приходили и те, кого я знал раньше, — А.Е. Иванов,
П.Н. Зырянов, А.С. Рудь, В.В. Корнев, все они высвобожда-
лись из-под гнета прежних идеологических заморочек,
выдвигая интересные идеи.
Ну а в музее? Произошло ли обновление — в душах
и сердцах, а затем во всем остальном, сугубо музейном?
Какже, произошло по-своему. Явным стало прежде все-
го, как и повсюду в стране, отсутствие пресловутого
♦ морально-политического единства», якобы прочно
скреплявшего советское общество. Иные сотрудники
музея не пропускали ни одного перестроечного ми-
тинга, а одна из сотрудниц в нашем отделе повесила
Новое и старое
глава III
277
над рабочим местом портрет Ельцина, и мой совет не
очаровываться, чтобы потом не разочароваться, не по-
действовал. Появились коммунисты, в коммунистичес-
кие времена в партии не состоявшие. Появились исто-
вые патриоты, они читали взахлеб, помимо «Нашего
современника», обильно представленные в библиотеке
Английского клуба сочинения многолетнего члена клу-
ба консервативного историка Иловайского.
И, наконец, отыскались борцы с зловредным ма-
сонством — как же без этого? Молодой экскурсовод из
числа таких борцов, толковавший в разговоре со мной
о «тайном знании», подвел группу школьников к умень-
шенной копии скульптуры Мухиной «Рабочий и колхоз-
ница» и, указуя на колхозницу с серпом, строго спросил:
«Кто это?». Когда же дети затруднились с ответом, он зло-
веще произнес: «Это Смерть!» — чем поверг учительницу
в шок... Поспешили ликвидировать музейную профсо-
юзную организацию, я был единственным, кто возра-
жал, — не потому ли, что изучал историю профсоюзов?
Думаю все же, что не поэтому. А остальные просто зна-
ли, что таково пожелание директора.
Многих сотрудников музея, не говоря уже о началь-
никах, неожиданное освобождение от предписаний
свыше повергло в смятение — необходимость постоян-
но ловчить, «отражая», вернее искажая историю, пре-
жде их нисколько не тяготила, и далеко не сразу они на-
шлись в новой обстановке. Впрочем, немало было не
идеологов, а обыкновенных граждан, в том числе моло-
дых, которых раздражало растущее число трактовок
одних и тех же исторических событий и явлений; при-
вычка к единообразию глубоко въелась, отказ от нее
вносил дискомфорт. А для меня это было время реали-
зации открывшихся новых возможностей, чему общее
замешательство в музее тоже способствовало.
Известия о московских событиях августа 1991 года
застали нас с Ниной в Друскининкае, и это было, увы,
засиней
^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
последнее наше литовское лето, когда мы стали свиде-
телями действительно всенародного (но, по нашим впе-
чатлениям, не антироссийского) подъема. Спешно вер-
нулись в Москву, все уже было кончено. Но и здесь был
подъем. Парадный двор Музея революции вскоре укра-
сил покореженный в августовские дни троллейбус —
его поместили рядом с муляжным броневиком, кото-
рый наивные посетители и прохожие принимали за
тот самый, ленинский. Видимо, сочли, что, от совмеще-
ния символов 1917-го и 1991-го годов может появиться
новое качество. Открылась выставка, посвященная ав-
густовским событиям, потом еще несколько, отвечаю-
щих моменту. В экспозицию стали спешно вставлять
заплаты в виде ранее запретных ликов — последнего
государя-императора с семейством и прочих. Троллей-
бусу же предстояло стать жертвой вторично, на этот раз
жертвой любознательности детей, которые постепенно
выпотрошили его, разобрав детали на сувениры, и пре-
вратили в голый остов. Пришлось убрать его с глаз до-
лой, во внутренний двор.
Слово «революция > сделалось тем временем одиоз-
ным. Все же директору удалось отбить атаку неистовых
театралок, покусившихся на здание музея после вне-
запного пожара в ВТО на улице Горького. Самый подхо-
дящий выход для актеров-погорельцев, так казалось
им, перебраться в близлежащее здание никому не нуж-
ного музея. Однако обошлось, нашли актерам другую
замену, на Арбате, в бывшем Министерстве культуры
СССР, поскольку ненужным после распада СССР стало
как раз оно.
Но все понимали, что первоначальное название му-
зея давно устарело, не отвечает содержанию ни вырос-
ших во много раз фондов, ни экспозиции, а обиходное
название — музей истории советского общества —
больше не годится. Новое название придумали не сразу
и, разумеется, без участия сотрудников музея, но то, что
Новое и старое
глава III
279
нашли, — неудобопроизносимо: ГЦМСИР. Главное
здесь, что музей одновременно Государственный и Цен-
тральный (кажется, единственный такой музей в Рос-
сии, не чета, скажем, Эрмитажу, тот всего лишь Госу-
дарственный). И второе — что он посвящен «современ-
ной истории». А эта «современность» начинается
в экспозиции музея ...отменой крепостного права! Му-
зей революции в начальный период своего существо-
вания встречал посетителей Разиным и Пугачевым, это
хоть было оправдано тогдашними представлениями
о предыстории революции, и никто не называл средне-
вековье современностью...
Понадобилось отмежеваться и от большевиков как
создателей музея, вспомнили, что впервые мысль о му-
зеях революции родилась после Февральской револю-
ции в умах кадетов, меньшевиков и прочих, не предви-
девших, что будет еще одна революция — Октябрьская.
Во время «перестройки» они изображались людьми
более пристойными, чем большевики. Только сделать
они практически почти ничего не успели, и реальная
история музея началась, как это было всем понятно,
в 1920-е годы, после гражданской войны и то не сразу.
Так что реальными создателями музея были все-таки
большевики и строился он по-большевистски. Но какое
это имело теперь значение? Добрые историки даже
дали место в академическом сборнике о Февральской
революции статье с «обоснованием» якобы новой даты
создания музея — на основе произнесенного в высоком
собрании в здании Президиума Академии наук «докла-
да», имел я сомнительное удовольствие его слышать.
Пришлось, конечно, как во всех библиотеках и ар-
хивах, открыть, наконец, спецхран и явить миру сокро-
вища «ломбарда эпохи». Стали создаваться выставки,
основанные полностью или частично на извлеченном
из спецхрана материале, прежде всего о Н.И. Бухарине.
Выставку открыли в 1988 году с большой помпой, при-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^птицей
шла его вдова А.М. Ларина. Делали эту выставку со мной
А.М. Гак, А.В. Черный, И.М. Зайченко и другие сотрудни-
ки — не без увлечения. Дополнительно раздобыли часть
материала в архивах, например, формуляр Бухарина-
студента достал Черный. Но особенности музейного
показа сослужили нам плохую службу. Живописные
любительские полотна Бухарина затмевали в глазах
иных посетителей его политическую деятельность: вот
ведь, вождь, а чем занимался, не то что все прочие тогда
и потом. О политической деятельности мы, конечно, не
умалчивали, но акцентировка разных граней личнос-
ти «любимца партии» была, как понимаю теперь, не
вполне выверенной, хотя и не дошли мы до характер-
ных для этого времени восторгов по поводу «бухаринс-
кой альтернативы». Извиняет нас разве лишь то, что де-
лалась выставка наспех — руководство музея долго не
решалось дать отмашку, решилось после того, как со-
стоялась, наконец, официальная реабилитация одного
из последних еще не оправданных «врагов народа».
Потом решили делать выставку, за название кото-
рой я должен был оправдываться перед нормальными
историками: «Россия в эру войн и революций» — на-
чальство, не знающее, чем эра отличается от эпохи, со
мной, руководителем выставки, не нашло нужным по-
советоваться. Подготовили необычную выставку о рос-
сийских историках накануне революции и в советское
время, идея В.И. Дурновцева, недолго работавшего за-
местителем директора (долго работать он и не соби-
рался). С неимоверным трудом, вместе с Э.П. Соколовой
и Т.К. Кудзаевой удалось — это уже в 1990-е — соблюсти
какую-то объективность при подготовке выставки
о «прославленном», как выражалось начальство, Анг-
лийском клубе, избегая требуемого умиления и слюно-
течения, следуя не вкусам тех, кто объявил себя наслед-
никами Английского клуба (актеров, бизнесменов
и т. п.), а Грибоедову и Пушкину.
глава III
281
Новое и старое
...............................На выставке «Россия в эру войн
и революций». 1992
О том, чтобы заняться по-настоящему историей
клубов в России, написать монографию на эту слож-
ную тему, найти верный угол зрения (клубы и обще-
ственное мнение, в связи с формированием гражданс-
кого общества), о том, наконец, чтобы рискнуть обра-
титься к материалам весьма протяженного периода,
с момента появления первых клубов при Екатерине II,
не ограничиваясь началом XX в., обо всем этом я еще не
думал. Имелся у меня для решения такой масштабной
задачи некоторый задел — материалы о рабочих клу-
бах, об этом я писал раньше, но предстояло освоить ис-
точники, далекие от темы рабочих клубов, о клубах сов-
сем других по составу и прочим параметрам. Написал
книгу, уже покинув музей, и когда ее начал, это было
прыжком в неизвестность. Помог, конечно, и всегдаш-
ний интерес к XIX веку, прежде в основном платоничес-
кий. Помогло знание русской классической литературы,
и биографий писателей. Но первым толчком к началу ра-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
^^птицеи
боты, к размышлению о том, как сопряжен этот вроде бы
частный сюжет с общим движением российской исто-
рии, послужил отбор материалов для выставки.
За степами музея много что менялось, только по-
разному оценивалось. Все очевиднее дело шло к распа-
ду СССР, руководство разлагающейся правящей партии
было больше не в состоянии выполнять функции, це-
ментирующие страну. В связи с этим у историков пре-
вратилась в модную тема империи — царской и советс-
кой, у большинства ухватившихся за нее — в апологе-
тическом ключе. Все больше уезжало ученых, «утечка
мозгов» муссировалась в прессе, но цифры, характери-
зующие ее масштабы, не сообщались, о качестве эмиг-
рации разговора не было, как нет и теперь. Сбылась, на-
конец, голубая мечта дореволюционной черной сотни:
евреи стали покидать СССР в массовом порядке, решив,
что больше здесь не на что надеяться. И не дождались
момента, когда вслед за современными черносотенца-
ми к делу реанимации антисемитских мифов (советс-
кая власть — власть евреев, евреи не воевали на фрон-
те) подключился «историк» Солженицын, заявляющий,
что не претендует ни на какую научную проверку фак-
тов и обоснованность доводов!77.
Кстати, некоторое время работал в лаборатории му-
зееведения, одновременно со мной, участник войны,
полковникФ.Д. Свердлов, ставший после войны профес-
сором военной академии имени Фрунзе, где преподавал
тридцать лет. И подготовивший изданную в 2002 году,
после его смерти, «Энциклопедию еврейского героиз-
ма». Держался он скромно, о предмете своих главных
занятий не говорил; в академии, вероятно, тем более.
Музееведом он становиться не собирался, но о войне
77.......................................
См.: Каджая В. Как воевали евреи: по Солженицы-
ну и в действительности // Россия XXI. 2005. № 3.
С. 66-99.
Новое и старое
глава III
283
рассказывал охотно и со знанием дела. Сам я «еврей-
ской» теме позже отдал некоторую исследовательскую
дань, если можно так выразиться (евреи в Москве; «жи-
домасонский» заговор — формирование, распростра-
нение и восприятие мифа; публикация документов
Бунда), но, чтобы погрузиться в эту проблематику по-
настоящему, времени у меня не было.
Начался исход и сотрудников из Музея революции,
за рубеж и в другие места, в том числе в музеи. Мог бы
уйти и я, давно предлагал мне Ю.Ю. Фигатнер перейти
в издательство «Советская энциклопедия» редактором.
Отказался, потому что была уже почти готова докторс-
кая диссертация, вообразил, что докторская степень
в сочетании с возрастом и стажем навсегда избавит от
нетворческой работы. И снова ошибся. Отказался — ду-
маю, правильно — и от предложения быть заместите-
лем директора, что означало бы выполнять заведомо
декоративные функции, глубоко противные моей нату-
ре. Да и в мои планы никогда не входила администра-
тивная карьера.
Вместо того чтобы «бежать», как говорил (и посту-
пил довольно скоро) Бессонов, я решил, что самое вре-
мя осчастливить музей, приняв участие в общем деле
историков — в обнародовании новых источников. Счи-
тая, что теперь-то будет понятно, как важно использо-
вать все возможности сотрудников на благо музея и на-
уки, не отрывая одно от другого. Часть ранее скрытого
в спецхранах была опубликована в созданных моими
стараниями «Голосах истории» — так я назвал (может
быть, не лучшим образом) документальные сборники,
в которых публикации документов сопровождались
аналитическими статьями. Вошли туда и документы,
находившиеся в обычном хранении и даже в экспози-
ции, но не изученные и потому малоинформативные.
И документы, непригодные для экспонирования, но
ценные познавательно, например, многостраничные
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2%^птицеи
дневники и воспоминания, а также материалы плохой
физической сохранности.
О чем эти документы? Не могу перечислить все пуб-
ликации, тем более излагать их содержание, но некото-
рые следует назвать, чтобы дать представление о том,
чем музей располагал, но должным образом не исполь-
зовал. Для краткости не везде пишу, от кого документы
исходили. Могу утверждать только: каждый документ
был по-своему значителен и публикации заслуживал.
Письма Инессы Арманд из Франции в Россию. По-
лицейские документы о побеге Троцкого из ссылки.
Воспоминания об М.Ф. Андреевой и ее родственниках.
Ученический рукописный журнал начала века «Юный
гражданин» (один, кстати, из многих в собрании му-
зея). Дневник офицера Бакулина — участника Первой
мировой войны. Свидетельства русских военноплен-
ных. Протокол, зафиксировавший разрушения в ре-
зультате обстрела Кремля в октябре 1917 года (в музее,
кроме того, хранятся уникальные фотографии, сделан-
ные тогда же). Участие в Октябрьской революции анар-
хистов. Гражданская война: как решалась «продовольс-
твенная проблема»; VIII съезд РКП(б) — записи делегата
М.М. Костеловской; деловой, без каких-либо прикрас
отчет о работе голодавших ученых в Петрограде — на
предмет получения «академического» пайка. Письма
дипломата Л.М. Карахана из Китая. О Крупской после
смерти Ленина — дневник и воспоминания А.И. Радчен-
ко. О партийной чистке уже поверженного Бухарина.
Неизвестная, ранее не публиковавшаяся часть воспо-
минаний Е.Д. Стасовой. Письма крестьян — жертв кол-
лективизации и коллективизация глазами тех, кто ее
проводил. Сталин-пациент и он же, позирующий
скульптору. «Зэки» о ГУЛАГе — их заявления, воспоми-
нания. Предвоенный дневник школьника Ильи Горма-
на. И еще немало не менее интересного, извлеченного
по существу из небытия. Следы жизни людей извест-
Новое и старое
глава III
285
ных и неизвестных. Мозаичная картина Истории, иног-
да и с существенными выводами публикаторов.
Особое место занял обзор сохранившейся в разных
хранилищах документации московского Английского
клуба. Содержание будущих публикаций обкатывалось
на ежегодных «чтениях», собиравших весь коллектив.
И проходивших всякий раз при демонстративном от-
сутствии директора (исключая те случаи, когда я при-
глашал гостей-ученых). Два выпуска «Голосов» вышли
в 1990 и 1992 годах, дальше дело застопорилось. Как
всегда, вроде бы мое начинание было встречено благо-
склонно, но практически не поддержано. Потому ли,
что вышедшие сборники плохи? Но это не было сказа-
но, хотя и одобрения я не дождался. Может быть, при-
чина в уходе заместителя директора Г.И. Ведернико-
вой? — однако, в этом я не уверен, между директором
и замом были свои счеты.
Ничего не остается, как доверять себе, собственной
самооценке. И сил было вложено много, и средний на-
учный уровень того, что удалось опубликовать, ничуть
не ниже публикаций в возрожденном в 1992 году «Ис-
торическом архиве», а были работы выше среднего
уровня. То, что от меня зависело, я сделал, но и авторы,
привлеченные мной, старались. Причина прохладного
(стараюсь выражаться деликатно) отношения осталась,
по-видимому, той же нелепой: «перо легче сохи»... Руко-
пись третьего выпуска «Голосов» лежала без движения
четыре года, пока директору не позвонил по моей про-
сьбе профессор В.Л. Мальков и не поинтересовался,
когда же, наконец, выйдет сборник, состоящий напо-
ловину из работ членов возглавляемой им ассоциации
историков Первой мировой войны? (Единственное
совместное предприятие, а могло быть больше). От-
кликнулись на этот сборник и еще на одну коллектив-
ную работу с моим участием о партиях и обществе в пе-
риод Первой мировой войны костромские историки
засиней
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Т.В. Белова и А.М. Белов; к сожалению, прочитал я их
одобрительную рецензию с опозданием.
Четвертый выпуск — о Великой Отечественной вой-
не — я только редактировал. Пятый выпуск, снова под-
готовленный мной, был издан в 2001 году, после того,
как я ушел из музея, но мне, «ответственному состави-
телю», об этом не сочли нужным сообщить. Дело не
только в бесцеремонном отношении ко мне, к моему
труду, чему я уже не удивлялся. Но, не зная, что сборник
вышел, я не мог сослаться в своих печатных работах
(в очерке об Алексинском и в книге о клубах) на поме-
щенные в сборнике ценные статьи Э.П. Соколовой
и М.Е. Кучеренко78.
Выбросили, кроме того, из сборника материал, на
подготовку которого ушло немало времени моего
и публикаторов Т.В. Курмановской и Н.Д. Панфиловой,
объемный и содержательный дневник генеральши Че-
ботаревой, служившей в 1915-1917 годах в царскосель-
ском офицерском госпитале вместе с царскими дочерь-
ми. Передал его музею еще во времена Толстихиной сын
Чеботаревой, видный инженер, проживавший в США,
в надежде — в период хрущевской оттепели — на науч-
ную публикацию дневника на родине. Не дождавшись
ее, он опубликовал дневник по оставшейся у него копии
в нью-йоркском «Новом журнале» почти без коммента-
риев, так что именно научные комментарии были бы не
лишними. Об изъятии этого материала меня не уведо-
мили. Пятым выпуском дело и кончилось.
Вместо того, чтобы продолжать и развивать нача-
тое, со мной или без меня, за доказательство причаст-
ности музея к исторической науке стали выдавать пре-
те.......................................
См.: Кучеренко М.Е. Архивные источники по
истории Московского Английского клуба; Соко-
лова Э. П. О рукописи книги Г.А. Алексинского
«В царской тюрьме» // Голоса истории. Кн. 5. М.,
2001. С. 5-33, 85-102.
Новое и старое
глава III
287
доставление ученым из академических институтов му-
зейного помещения для их конференций. Сотрудники
музея чаще всего не только в них не участвовали, но
и не присутствовали. Разумеется, в отчетах фигуриро-
вало то и другое, преподносились такие мероприятия
как мероприятия якобы музея, как его научно-исследо-
вательская работа.
Посчитал: в пяти выпусках «Голосов истории» вы-
ступили с публикациями 35 сотрудников музея, 15 из
них являются авторами нескольких публикаций. Про-
должают работать в музее (в 2007 г.) 9, остальные в боль-
шинстве своем разбрелись кто куда. Статистика показа-
тельная. Не могу не назвать хотя бы некоторых участни-
ков «Голосов». Нужно иметь в виду, что они же ранее
«комплектовали» опубликованные в «Голосах» докумен-
ты, или были их хранителями, или находили их в фон-
дах. Это И.С. Ильинская, С.Ф. Корнеева, А.М. Гак, И.В. Каш-
кина, В.А. Бессонов, В.П. Панфилова, Р.И. Пиковская,
Э.П. Соколова, Ю.В. Чуприянов, Л.О. Гусарова, Л.И. Ара-
пова, М.Е. Кучеренко, В.И. Ларкина, А.П. Слесарев и дру-
гие, чей труд был не меньше. Некоторые (Корнеева, Ку-
черенко, Гусарова) в связи со своими темами изучали
материалы — по собственной инициативе — и в других
архивах. И ведь могли вполне отказаться от необяза-
тельного для них дела, приказывать им я не мог. Но не
отказался никто.
В начале 1990-х годов еще одна работа, плановый
сборник статей о партиях и государстве в России, где
были и мои две статьи, вообще исчезла, провалилась
сквозь землю после того, как рукопись прочитал уже
упоминавшийся мой спутник по поездке в Ульяновск,
пригретый после закрытия Музея Ленина в Музее рево-
люции и по-прежнему не отличавший редакторские
функции от цензорских.
Что лично мне дало изучение музейных материалов
и редактирование соответствующих сборников? Озна-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2£&птицеи
чало ли это некий творческий рост? Учитывая все ска-
занное выше, ответить с полной определенностью ут-
вердительно затрудняюсь. Видимо, стал я, благодаря это-
му, известным в узких кругах автором исторических
миниатюр. Они, однако, не связаны единым планом,
сборники ведь не тематические (кроме выпуска по Пер-
вой мировой войне и отчасти 5-го, о Москве и москви-
чах). В самом деле, что общего, может спросить читатель,
между такими деятелями, как Пуришкевич, высокопос-
тавленный чиновник Бурдуков и большевичка Инесса
Арманд, чьи рукописи я разобрал и опубликовал? Поми-
мо тех материалов, что были опубликовано в «Голосах»,
некоторые источники из фондов Музея революции
и ГАРФа (бывшего ЦГАОРа) появились благодаря моим
усилиям на страницах «Исторического архива».
Моя публикаторская работа приводила иногда к не-
большим, но интересным, на мой взгляд, открытиям.
Была она и трудоемкой. Бумаги правомонархического
лидера Пуришкевича с неожиданным для такого поли-
тика одобрением Февральской революции как народ-
ной (интересные не только этим) были написаны им
в обстановке необычной, в Петропавловской крепости.
Туда (в «темницу», как возвышенно выразился Пуриш-
кевич в стихах, также мной расшифрованных) он уго-
дил ненадолго после октября 1917 года. Если судить по
его же описанию, условия заключения были вполне
сносными. А бумаги у Пуришкевича отобрали при ос-
вобождении. Находились они с тех пор, как поступили
в музей, в невообразимом состоянии, с перепутанными
страницами, без нумерации, никто к ним из исследова-
телей до меня не прикасался. Не говорю уже о почерке.
И надо было еще эти тексты, прозаические и стихот-
ворные, прокомментировать. Опыт, в который раз по-
казавший, что перо совсем не легче сохи...
Но разве сравнишь одну находку в «россыпи», даже
самую интересную, с результатами систематической
глава III
289
работы в архивах? На такую, нормальную работу исто-
рика времени и сил не было, вот и пришлось пробав-
ляться мелочами. Последняя из находок (условно гово-
ря) — никому не известный вариант первой програм-
мной речи Николая II, той самой, которая определила
политический курс его царствования до 1905 года,
о «бессмысленных мечтаниях». Впервые стало известно
то, какие слова царь произнес, что именно могли услы-
шать приглашенные и допущенные в Зимний дворец,
причем лишь те из них, кто находился в первых рядах
(микрофона, понятно, не было, но текст был записан
выделенным для этого чиновником).
Документ примечательный — на фоне монархичес-
кого бума 1990-х годов. И вполне доступный. Этот доку-
мент (один листок) находился в стационарной экспо-
зиции семь (!) лет, и никто не попытался его проанали-
зировать, сопоставить с каноническим текстом и затем
отразить результаты анализа в «этикетаже». Но когда
я его опубликовал в том же «Историческом архиве»,
никто в музее и этой моей публикации не заметил, не
воспользовался ею.
Тем временем по замыслу В.В. Шелохаева началось
осуществление проектов подготовки двух не имевших
аналогов энциклопедий «Политические партии Рос-
сии» и «Русское зарубежье». Впервые пришлось писать
о меньшевиках, «белоэмигрантах» и других деяте-
лях — тех, кто раньше не удостаивался биографий. Эта
коллективная работа положила начало издательству
РОССПЭН. Привлек к ней В.В. Ложкина и работавших
в музее И.М. Зайченко, Е.Н. Сокольникову, Л.О. Гусарову,
Э.П. Соколову. Преподнес первую из двух энциклопе-
дий директору и услышал: «Вот если бы Музей револю-
ции был указан на титульном листе>(!). Можно, конеч-
но, понять такую реплику в качестве первой реакции,
но она оказалась и последней, причем о книге, где до
сотни авторов из нескольких десятков учреждений!
Новое и старое
»« синей
2у§птиЦеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
А доброе слово о работниках музея, принимавших
участие в проекте, так и не было произнесено — ни
в этот раз, ни в присутствии прочих...
Докторскую диссертацию я защитил в 1987 году, ре-
комендовала ее к защите кафедра истории государс-
твенных учреждений и общественных организаций
Историко-архивного института, которую возглавлял
Н.П. Ерошкин. Знал я о нем давно, от А.Д. Степанского
и от его бывших студентов, но познакомился только
в последние годы его жизни. Отношение его и других
членов кафедры к диссертации и ко мне было в высшей
степени благожелательным. Промашку я сделал в од-
ном: пригласил официальным оппонентом заведующе-
го кафедрой истории профсоюзного движения Высшей
профсоюзной школы, человека, как оказалось, совер-
шенно невежественного в той области, которую он
представлял. На результат защиты его замечания не
повлияли, их легко опровергли — я сам, другие офици-
альные оппоненты Н.В. Блинов и В.Т. Логинов, высту-
павшие К.Ф. Шацилло, А.В. Ушаков, В.В. Ложкин.
Уже после защиты произошел смешной инцидент.
Мне нужна была подпись ректора создававшегося тогда
РГГУ, Ю.Н. Афанасьева, под оформляющими защиту до-
кументами, а я все никак не мог его поймать. Знал, что
он как перестроечный лектор нарасхват, однако как
быть? В конце концов я улучил момент, когда дежурив-
шая у его кабинета секретарша отлучилась, и проник
без спроса в кабинет. Афанасьев возмутился: «Я готов-
люсь к выступлению!» — но документы подписал. Про
эту историю я рассказал А.Е. Иванову, а тот пересказал
ее Н.П. Ерошкину. В результате в институтской стенга-
зете появилась написанная Ерошкиным заметка, в ко-
торой обличались бюрократические замашки «прораба
перестройки». Последствий она, разумеется, не имела.
Если превратить свою кандидатскую диссертацию
в книгу мне в свое время не удалось «по причинам неза-
глава III
291
висящим», то сделать это с докторской я сам не захотел. X
События развивались слишком быстро, мой текст меня ®
во многом не устраивал — все-таки надо было еще, ког-
да я писал диссертацию, приспосабливаться, а после за- Q
щиты переделывать было некогда, да и тема диссерта- "о
ции (количество, численность, политическая ориента- °
ция профсоюзов) давно перестала меня интересовать,
главное было изложено в статьях. Короче говоря, в оче-
редной раз обнаружил непрактичность — в том хотя бы,
что статьи часто остаются незамеченными в отличие от
книг. Но и тогда, и позже об этом не жалел. Да и сомне-
Зачитался... 1995.......
ваюсь, что нашлись бы в то время желающие издавать
книгу «без сенсаций». Поэтому предпочел включить на-
работанное в течение многих лет по профсоюзной теме
в свои другие книги.
Отмена цензуры побудила меня осуществить, нако-
нец, давний замысел — написать книгу о Романе Мали-
новском в связи с историей российской социал-демок-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2^2птиЦеи
ратии, без обычных фиговых листков, умолчаний и ис-
кажений, используя все собранное мною ранее и новые
материалы. Торопился, так как не был уверен, что усло-
вия не изменятся в худшую сторону. Времени на опуб-
ликование книги ушло все же немало. Сначала ткнулся
в издательство «Терра» — прием там был прохладный.
Затем имел дело с издательством «Прогресс», где не воз-
ражали против темы и ее решения, начали готовить из-
дание, но помешали перемены в самом издательстве.
Обратился в издательство «Прометей», встретил там
также положительный отклик, но что-то не заладилось
после того, как я захотел внести некоторые дополне-
ния, и тогда с помощью В.В. Шелохаева книгу выпусти-
ло издательство «РОССПЭН» в 1994 году. Понадобилось
даже второе издание, опять же дополненное, вышедшее
в 1996 году.
На книгу были положительные рецензии, хотя ин-
терес к «полицейской» и «провокаторской» теме в исто-
рии уже иссякал, а у меня ракурс был необычный. Са-
мым ценным для себя я посчитал устный отзыв С.В. Тю-
тюкина, смысл которого сводился к тому, что своей
книгой я «закрыл» тему (понятно, на данный момент).
Ценный и потому, что Тютюкин и Шелохаев в качестве
членов коллектива, который готовил в конце 1980-х го-
дов «Очерки истории КПСС», первыми получили доступ
к материалам о Малиновском, хранившимся в ЦПА,
и написали в 1990 году на их основе статью «Революция
и нравственность».
До того, как вышла книга о Малиновском, я совмест-
но с В.В. и подключив по его совету к нашей затее дирек-
тора ЦГАОРа Б.И. Каптелова, опубликовал ранее засек-
реченные документы по «делу Малиновского» — дело
Ревтрибунала ВЦИК. Сначала эта подборка печаталась
из номера в номер весь 1991 год в журнале «История
СССР», потом эти и другие документы вышли отдельным
сборником (Каптелов, к сожалению, его уже не увидел).
глава III
293
Рукопись сдавали в Политиздат, а вышел сборник в уже
переименованном издательстве — «Республика» —
в 1992 году. Помню, как горячо убеждал В.В. заведующе-
го редакцией в необходимости этого и других изданий.
Кое-что на ту же тему, тогда интересовавшую и широко-
го читателя, мы напечатали в газетах. И очень помогла
во всем, что касалось материалов по делу Малиновского
в ГАРФе, бывшем ЦГАОРе, Зинаида Ивановна Перегудо-
ва, несравненный знаток полицейских архивов и исто-
рии политической полиции в царской России.
Главное же — пришло ощущение необходимости
того, что делал. Верно или нет, но, может быть, впервые
я почувствовал себя не на обочине науки. Еще до изда-
ния сборника и монографии я был воодушевлен тем,
что преемник «Вопросов истории КПСС» журнал «Кен-
тавр» напечатал мою статью о Пражской конференции
1912 года, которую редакция «Вопросов» никак не реша-
лась опубликовать. Все в этой статье было не раз обду-
мано. Вместе с тем мне казалось, что никаких Америк
я не открывал, просто хотел демифологизировать нема-
ловажный, но обросший выдумками исторический
эпизод и поставить некоторые вопросы. Использовал
материал как известный, так и архивный. И показал,
в каком соотношении находились явления, взаимосвя-
занные в реальной истории, но в «историко-партийной»
литературе опасливо друг от друга отделявшиеся, — де-
ятельность революционных организаций и работа ох-
ранявшей режим тайной политической полиции.
«Кентавр» напечатал статью без всяких изменений.
Означало ли мое удовлетворение таким исходом затя-
нувшейся истории, что, кроме пушкинского правила
«ты сам свой высший суд», для меня ничего больше не
существует? И да, и нет. Я готов — как бы это не оцени-
вать, как недостаток или достоинство, — переделывать
свои работы до бесконечности, так обычно и бывает, но
мнение о них коллег по цеху мне небезразлично. Из
Новое и старое
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
засиней
2<^/\птиЧеи
того, чего почти не было в моей жизни историка, я боль-
ше всего сожалею о том, что написанное мной, как пра-
вило, не проходило обычного предварительного об-
суждения. Даже зная и понимая, что всякие бывали
в свое время обсуждения, в том числе с предопределен-
ным исходом. Поэтому я больше, чем кто-либо, благода-
рен всем, кто высказывался о моих работах хотя бы post
factum, неважно, были высказаны замечания в устной
форме или в виде рецензий (особенно соображения не
раз их рецензировавшего А.Д. Степанского).
Уже после публикации статьи о Пражской конфе-
ренции в «Кентавре» замечания членов редколлегии
«Вопросов истории КПСС» передал мне работавший
в редакции обоих журналов В. Корнев. Теперь они име-
ют не только частный интерес, превратившись в исто-
рический источник, отразивший умонастроение мэт-
ров «историко-партийной» науки (или, лучше сказать,
ее верховных жрецов — такова была их функция) в мо-
мент всеобщего замешательства конца 1980-х — начала
1990-х годов.
Напомню: для членов редколлегии я был человеком
не новым, неоднократно печатался в журнале, и, как
правило, дело обходилось без вторжения в мой текст.
Пришлось, правда, один раз дописать концовку «для ак-
туализации», другой раз к названию статьи добавили
ни к селу, ни к городу: «из истории борьбы с оппорту-
низмом», с каковым я бороться не собирался, но это не
самое худшее, что случалось в период «застоя». А в 1989
году, то есть уже в конце «перестройки», на страницах
журнала появилась без особого скрипа моя первая пуб-
ликация о Малиновском. Тема Малиновского имела
прямое отношение к сюжету статьи о конференции
в Праге: ведь на этой конференции его избрали в боль-
шевистский ЦК и он стал «особой, приближенной...»
Что же после продолжительного нашего знакомства
усмотрели члены редколлегии в моей новой статье?
Новое и старое
глава III
295
«Двойственное ощущение: 1) смело, свой взгляд, 2) это
пересмотр „всего и вся". Ленин показан как склочник
и интриган, который все разъединял... Ревизия оценок
Пражской конференции сделана талантливо». «Стрем-
ление автора интеллигентно дискредитировать Лени-
на». «Тень на Ленина, который выполнял роль охран-
ки» — именно так! И далее в том же духе, поэтому фами-
лий авторов замечаний не указываю.
«Интеллигентно», «талантливо» — приятно, конеч-
но, такое читать даже в сочетании с менее приятным...
И ведь дубину в ход рецензенты не пускают, так что
прогресс налицо. Но совсем обойтись без ярлыков не
могут — «дискредитирует», «ревизия » и т.п. Да и «интел-
лигентно» в таком контексте — явно не похвала. Чувс-
твуется школа. То, что со мной не согласны, — в порядке
вещей. Но хоть бы кто-нибудь высказался по существу,
конкретно: вот это у автора убедительно, обоснованно,
вытекает из приводимых фактов, а это нет. Ведь в ста-
тье был употреблен самый обычный инструментарий,
и почему бы не оценить качество работы с профессио-
нальной точки зрения. Увы, она, эта точка зрения, для
них не существовала, по-прежнему все дело было
в «священных коровах»...
Единственный сдвиг, вряд ли прежде возможный, —
редколлегия решила статью опубликовать, но сопрово-
див другой статьей, с возражениями. Нашелся ли жела-
ющий опровергнуть мои доводы? Точно не знаю, но ду-
маю, что летом 1991 года искать таких опровергателей
было просто некогда, и дело кончилось передачей ру-
кописи статьи по наследству новому журналу (к сожа-
лению, он просуществовал недолго).
Позже, когда стало ясно, что культ Ленина навсегда
утратил принудительный характер, нашелся уважае-
мый историк, возражавший против фразы из написан-
ной мной в соавторстве биографии Ленина для энцик-
лопедии «Политические партии», там, где речь идет
засиней
2<^(уПтицеи
о периоде его жизни после 1907 года: «...За Лениным ук-
репилась репутация крайне неразборчивого в средс-
твах „создателя постоянной склоки" в партии» (слова
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
М. Горького, на которого мы сослались, но таких оце-
нок современников полно). Указание на это почему-то
воспринималось особенно болезненно, помните — «по-
казан как склочник и интриган»? — хотя в статье таких
слов не было.
И опять главный вопрос о соответствии или несо-
ответствии фактам или хотя бы о том, бытовало ли та-
кое мнение, насколько было распространенным, даже
не поднимался. И суть своеобразия явления, имя кото-
рому Ленин, не затрагивалась. Конечно, сказывалась
разница в возрасте между мной и критиком, факты, не
сомневаюсь, знавшим. Он, критик, кстати, не был чужд
новому. Однако не в этом пункте. Между тем я, будучи
моложе критика, в это время был уже далеко не молод...
Не сразу до меня дошло, что отныне я в глазах тех,
кто считал себя «лениноведами», — «лениноед»! Особен-
но меня умилило, что это мое как бы «ренегатство» счи-
тается в кругах «лениноведов» заслуживающим снис-
хождения, поскольку меня «обижала советская власть».
Подразумевалось, что другим это непростительно, так
как они не имеют оснований быть ею недовольными.
Стало быть, вот эти обиды и есть причина. Не чтение
Ленина, не размышления, не сопоставление слов и дел,
намерений и результатов, не осознание того бесспор-
ного факта, что Ленин был политик, но не ученый и уж
тем более не святой. Услышав такое объяснение, извес-
тный персонаж Валентина Гафта, наверное, сказал бы
«лениноведу»: «Материалист вы наш...». Между прочим,
если следовать такому «материалистическому» подхо-
ду, у Ленина не было никаких оснований стать револю-
ционером...
Историографический парадокс: за прошедшие 15-
20 лет широкий интерес к левым социал-демократам
Новое и старое
глава III
297
в России, к революционерам утрачен почти полностью,
будто их и не было в истории, или все и так ясно, нечего
больше изучать. Запрета нет, писать на эти темы можно,
но нет и какого-либо поощрения или стимулирования.
Самая прямая зависимость от политической конъюнк-
туры. И в этой непривычной обстановке смены абсо-
лютного плюса на абсолютный минус вдруг я оказался
востребованным как специалист — будто бы — по Ле-
нину и большевизму. Знающие о том и другом не мень-
ше, если не больше, чем я, предпочитают помалкивать
(неисправимые апологеты не в счет). На безрыбьи и рак
рыба. Никого не интересует, интересно ли это раку, ко-
торый вовсе и не Рак, а Водолей... Но изучение больше-
визма, его сути, его корней — и плодов, последствий
в постсоветскую эпоху — все это, думаю, проблемы да-
леко еще не исчерпанные.
Из музея я ушел в конце 1990-х. Подходящий рубеж
для подведения итогов. Поэтому четвертой главы не бу-
дет. Хотя в реальности она последовала за третьей,
и кое о чем, происходившем на этом, последнем этапе
жизненного пути, я упоминал. Я вспоминаю заголовок
из зарядьевского «Голоса землекопа» — «Итоги и перс-
пективы»; заголовок самый обычный в советских газе-
тах, он прозвучал у нас иронически. Но тогда все было
впереди. Теперь же второй половиной заголовка я могу
пренебречь. Перешагнул в новый век, на что никогда не
надеялся, но все же чувствую себя по-прежнему челове-
ком XX века, правда, не совсем типичным. Человеком,
в натуре которого, в симпатиях и антипатиях есть что-
то даже из века XIX-го. Гордиться этим не приходится,
просто констатирую. Смешная старомодность — мягко
говоря — с позиций молодого поколения. Может быть,
и не слишком молодого.
На предыдущих страницах написано более чем до-
статочно о том, какими были окружавшие меня «объек-
тивные условия», насколько они менялись, как влияли
^синей
2<^птицеи
на работу историков и на мою судьбу. Попробую, отвле-
каясь от этого фактора, спросить самого себя — помо-
гала или мешала мне моя «индивидуальность»? Напри-
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
мер, вечная неудовлетворенность тем, что уже сделано,
недовольство не только содержанием, но и формой на-
писанного. Можно ли безоговорочно оценить это ка-
чество положительно и гордо повторить вслед за клас-
сиком: «...Святое недовольство, при котором...»? Или это
порок? Между тем коллеги-историки часто верили
в мои возможности больше, чем я сам.
Как оценить отсутствие или нехватку еще одного
крайне необходимого в прежних (но и в новых) услови-
ях качества — умения приспосабливаться? Слишком
часто собственные интересы оказывались у меня на вто-
ром плане. Кажется, Фет написал: «...А слово „жить" ведь
значит — „покоряться"», но он не предвидел, кому и чему
нужно будет покоряться в следующем столетии. Чему же
я покорялся и чему нет? Можно ли сказать, что не изме-
нил своему призванию, и можно ли ставить это себе в за-
слугу? А является ли достоинством или, напротив, недо-
статком то, что старался писать без «воды», сжато? Следс-
твие этого — не слишком большой объем написанного,
и из общего числа опубликованных работ львиную
долю составляют статьи для энциклопедий. Может быть,
это тоже беда автора, да и для читателя — не благо? Мно-
готемье — хорошо ли это? Не лучше ли верность одной,
раз избранной теме? Нередко, оглядываясь назад на уже
сделанное, видишь, что иная глава моих «больших» ра-
бот могла стать монографией. Но не стала.
Мне всегда было чуждо слепое поклонение кумирам,
но иконоборчество, в иные моменты истории не менее
популярное и прибыльное, тоже никогда не прельщало,
так как не могло заменить понимания, к которому я всег-
да стремился. Другие историки и не историки сумели
многое постичь раньше меня, я благодарен им за то, что
услышал и прочитал. Но приобретения не своей мысли
Новое и старое
глава III
299
я никогда не заимствовал механически. Если искать
причины этого свойства, то допускаю, что все началось
с того, что в школе не списывал. Другим давал списать,
а сам не списывал никогда. Почему же не овладел этим
«полезным» навыком? Потому что не мог разглядеть
шпаргалки? Или не было необходимости? — но нет, по
химии, физике необходимость была. Или внушили ро-
дители, что это недостойно? Наверное, все вместе взя-
тое. А ведь, если рассуждать серьезно, то и у заимствова-
ния в готовом виде есть плюс, оно экономит силы...
Короче говоря, недостатки — продолжение наших
достоинств, мысль не новая. Так вот, имея эти досто-
инства-недостатки, могу сказать, что какие-то, на мой
взгляд, аксиомы не заучил, а постиг — раньше или поз-
же. Например, ту аксиому, что идеология с историчес-
кой наукой несовместима и часто ей враждебна, у них
разные цели, разное назначение, неважно, сколь широ-
ко идеология (она же мифология, историческая в том
числе) распространена. Подчинение науки идеологии,
какая бы она не была, пагубно для науки, цель кото-
рой — поиск истины. Идеология часто преследует про-
тивоположную цель.
Следовательно, наука должна держаться от идеоло-
гии и от политики на расстоянии, насколько это воз-
можно. «Кому ты опасен, историк?» — задавал ритори-
ческий вопрос в начале 1990-х годов В.Б. Кобрин. Я бы
уточнил: историк персонально «опасен» в самые мрач-
ные периоды, то есть иногда, а история, в силу указан-
ного отличия ее от идеологии, — всегда. «В карете про-
шлого далеко не уедешь». В. Шевырин, как всегда, ост-
роумно и умно продолжил: «...а без нее уедешь далеко
не туда, куда едешь». Верно, но с высоты Олимпа попле-
вывать на историю всегда было удобно, и обитающим
на Олимпе ничего не докажешь. Вторгаться в биологию
вроде бы в XXI веке уже неприлично, да и трудно найти
нового народного академика Лысенко, а в историчес-
<» синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
кую науку — ничего особенного. Будто и впрямь «Ста-
лин всегда живой» и продолжает вдохновлять всех сво-
их преемников. Или Ленин? Ясно во всяком случае, что
влезать сверху не в свое дело стало еще одной «суверен-
ной» традицией...
Национальная спесь и связанный с ней мессианизм,
независимо от того, кто их исповедует и проповедует,
независимо от камуфляжа, были мне всегда антипатич-
ны. Сказанное на сей счет когда-то Владимиром Соловь-
евым история стопроцентно подтвердила и продолжа-
ет подтверждать. Но немаловажно и то обстоятельство,
что они не способствуют необходимой историку яснос-
ти взгляда. Равно как и внедрявшийся у нас классовый,
«пролетарский» мессианизм; на его прямое воспевание
я не шел, но, наверное, невольно ему поддавался. Постиг
я в конце концов и ту аксиому, — по моему убеждению,
это непреложная истина, существенная для моего поко-
ления, — что ленинизм — это никакой не марксизм; это
и не его «развитие», ибо были отброшены стержневые
компоненты марксизма, как бы их не оценивать (совре-
менникам, однако, ныне то и другое «без разницы»).
Понял также, что «связь времен» ценнее и познава-
тельно важнее, чем «перерывы постепенности», разуме-
ется, тоже важные и достойные изучения. Не случайно
я уделил столько места выявлению этой связи на стра-
ницах воспоминаний. Что нельзя отворачиваться от
исторических сюжетов и персонажей, априорно кажу-
щихся мелкими, не рискуя исказить общую картину;
эта простая мысль, высказанная в первом издании кни-
ги о Малиновском, почему-то вызвала у редакторов
сомнения. Те, кто сводят все многообразие действую-
щих и переплетающихся в истории сил к какой-то од-
ной-единственной причине, либо пружине важных со-
бытий, будь то заговор, или порочность интеллиген-
ции, которая «делала все не так», как хотелось бы, и т.д.,
такие «историки», помимо того, что преследуют внена-
и старое
глава III
301
учные цели, просто не хотят себя затруднять и орудуют я
универсальными отмычками. Это — обыкновенный не-
профессионализм, или, что то же, «конструирование»
истории вместо ее реконструкции. Далее, ясно что не-
возможно историку полностью избежать «гнева и при-
страстия», как бы он не стремился (и безусловно дол-
жен!) писать о том, как оно было на самом деле и т.д. Эти
аксиомы я постигал, изучая факты. Я не имею права
предъявлять претензии своим учителям за то, что они
не преподнесли нам эти истины в готовом виде. Не ду-
маю, что, случись это (чисто гипотетически), мой путь
был бы проще.
Читателю исторических сочинений, как правило,
безразличны искания и намерения автора, ему важен
результат. Результат может не удовлетворить и автора,
со мной, во всяком случае, дело так обстоит сплошь
и рядом. Поэтому я избегаю оценок мной написанного.
Скажу только, заключая размышления о себе и не пре-
тендуя на оригинальность, что процесс исследования,
поиск ответов на простые как будто вопросы: «когда»,
«куда», «откуда» (в таком порядке они у Иосифа Бродс-
кого) — занятие увлекательное.
Но как же, спросит читатель, не забывший за время,
пока читал книгу, ее название и понимающий, что оно
не от названия московского кафе, ведь у Метерлинка
поход за Синей Птицей через Страну Воспоминаний
так ни к чему и не привел? Отыскать и поймать Синюю
Птицу невозможно, она неуловима. Невозможно про-
никнуть, даже вооружившись чудесным алмазом, в Ми-
нувшее и Грядущее. Тем более — разгадать тайну счас-
тья. Да и дело ли это историков, мыслящих более при-
земленными категориями? Может быть, образ Синей
Птицы вообще не имеет отношения к их ремеслу? И ко
всему, что рассказано на страницах книги?
Не буду спорить с пытливым читателем, но уверен,
что имеет. Говорю это не во славу себе, упаси Бог, а в за-
засиней
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
щиту науки от ненауки, пусть это даже вызовет у кого-
то усмешку. Собственное ощущение своей и коллег
профессии как не прямого и не имеющего конца пути,
с удаляющейся постоянно линией горизонта, а потому
и с проклинаемым невеждами «переписыванием» исто-
рии — такое ощущение я попробовал передать, расска-
зывая о своей жизни в не самые легкие времена. Если
этот рассказ напоследок дополнить чем-то более весо-
мым и лучше, чем у меня, словесно оформленным, то
воспользуюсь словами Нины Берберовой: «...Живя в аб-
сурдном мире, признаем, что правды нет, но ведь есть
направления правды...».
2000-2002,2007-2008 гг.
A
Абрамова Н. 79,85,96, 108, 122 Аврех А.Я. 57, 150,151, 152,153,174,188, 190 Авчина И.А. 203, 222 Азеф Е.Ф. 178 Александр II 148 Александр Невский 36
ИМЕННОЙ Александров Г.Ф. 185
УКАЗАТЕЛЬ Александровская Р.И. 184 Алексеев Д. А.59 Алексей Михайлович 34 Алексинский Г.А. 62,63, 286 Алексии А.П. 125 Алиев Г.А. 264 Амиантов Ю.Н. 190 Андерс В. 25 Андерсен Г.-Х. 196 Андерсон МФ. 185 Андреев Н.А. 90 Андреева М.Ф. 284 Андроников И.Л. 44 Антонов В.С. 169, 170 Антонов-Овсеенко В.А. 225 Антонченков П.Т. 83, 109 Анфилофьева Н. 96, 85, 122
за синей
^^^птицеи
Анфимов А.М. 188
Анциферов Н.П. 40,46,47
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Аракчеев А.А. 234
Арапова Л.И. 226, 287
Арманд И. (Е.Ф.) 284, 288
Аронович Ц.Г. 31, 32,61, 158
Артенова В. 157
Архангельский А.Г. 50, 140
Арциховский А.В. 93,99
Афанасенко 143
Афанасьев Ю.Н. 290
Ахмат 164
Ахматова (Горенко) А.А. 270
Б
Багдасарова Л. 180
Бадаев А.Е. 176
БабиченкоЛ.Г. 231
Бабурин Д.С. 65,66,67,68
Базилева З.П. 53, 54, 55, 56, 57,
58, 59,68,115,149,164,188
Бакланова Ю.П. 126
Бакулин 284
Балагуров А.И. 156
Балашов Н.И. 71,72,86,87,93
Балдин К.Е. 264, 265
Балязин В.Н. 231
Баранов А.Я. 219
Барто А.Л. 268
Бахирев Ф.В. 137
Бедный Д. (Придворов Е.А.) 70
Беленкин И.Ф. 203
Белов А.М. 286
Белова Т.В. 286
Белокуров С.А. 102
Белый А. (Бугаев Б.Н.) 69
Белый В.А. 244
Бенкендорф А.Х. 234
Бенуа А.Н. 119
Берберова Н.Н 302
Бергер А.К. 31
Бердяев Н.А. 180
Берестов В. 129
Берия Л.П. 75,91, 130,138, 241
Бессонов В.А. 67, 203, 225, 255,
256, 261,267,283,287
Бестужев Н.А. 54
Билибин И.Я. 69
Блинов Н.В. 290
Блок А.А. 256
Бобринская В.Н. 47
Бовыкин В.И. 190, 236
Боград З.М. 219
Богуславский Н.В. 137
Бодлер Ш.72
Бондарева Т. 179
305
Бондаренко И.А. 217
Бонди С.М. 86
Боцяновский В.Ф. 69
Бочарова 135
Бочкарев В.Н. 32, 58, 59,60,61,
116, 117
Брежнев Л.И. 188,264, 270, 273
Бродский И.А. 39, 301
Брюсов В.Я. 50
Бубнов А.С. 10
Бугай Н.Ф. 193
Буденный С.М. 33, 70
Булгаков М.А. 267
Булганин Н.А. 194
Булдаков В.П. 276
Бурджалов Э.Н. 12, 142
Бурдуков Н.Ф. 288
Бутиков 120
Бухарин Н.И. 176, 184, 233,
234,279,280,284
Бухвостов С.Л. 119
В
Вайнштейн П.Р. 67
Бакулина Е.Н. 260
Валентинов Н. (Вольский Н.
В.) 131,152
Ванеев А.А. 243
Ванновский А.А. 238
Варганов А.Д. 106
Василий Темный 61
Вебер 178
Ведерникова Г.И. 202, 203,
216,217,249,271,285
Вересаев В. (Смидович В.В.)
43, 50
Верн Ж. 24
Веселовский С.Б. 38, 55
Вигдоров А.Г. 39
Вигдорова Ф.А. 39
Вигель Ф.Ф. 200
Виндельбанд В. 53
Винокуров Е.М. 193
Виппер Р.Ю. 40
Вишняк М.В. 47, 48,62,63,64
Вовси М.С. 132
Вознесенский Н.А. 65,91,185
Волин М.С. 151,154,164,190
Волкова Е. 183
Волконский С.Г. 54
Волобуев П.В. 153,190
Володарская А.М. 150,151,
164,170,190
Володарская С.В. 14, 27,88
Вольтер (Аруэ Ф.-М.) 50
Ворцепнёв 263
Вощинников Е.И. [Женя]. 167,
168,169, 209
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
^синей
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Вощинников И.М. 128
Вощинникова Н.И. (Нина)
46, 52,95,108,109,121,128,
164,165,166,167,192,193, 204,
265, 277
Вышинский А.Я. 166
Г
Гагарин А.П. 80
Гагарин Ю.А. 143
Гак А.М. 280, 287
Галицкий Л.Н. 71
Ганелин Р.Ш. 58,160,173,186,
188, 242
Гаркавенко Г. 123
Гафт В.И. 296
Гевара Э. 184
Гегель Г.-Ф.-В. 145
Гейне Г. 72
Гейнике Н.А. 31,46,47,48,88,
119, 123,220
Геллерштейн Л.С. 13,136 137
Генкина (Вендровская) Р.Б. 67
Генри Э. (Ростовский С.Н.)
240, 241, 242
ГернетМ.Н. 266
Герцен А.И. 55
Герье В.И. 62,63
Гефтер М.Я. 57,188,189
Гиляровский В.А. 201
Гиндин И.Ф. 150, 190
Гитлер А. 78,89, 121, 138, 144,
241
Глинка Ф.Н. 54
Говоров А.А. 45,76
Гоголь Н.В. 51, 185
Годер Г.И. 33
Гойя Ф. 51
Голицыны 148
Голлербах Э. 69
Голль Ш. де 78
Гольдич И.Д. 126
Гольдовский О.Б. 48
Гомберг Л.А. 195
Гомер 195
Горбачев М.С. 262
Горбачева (Трончинская) Т.П.
219,264
Горелов О.И. 259
Горман И.Я. 284
Городецкий Е.Н. 58
Горький М. (Пешков А.М.) 18,
79, 180, 181,241,267,296
Гостимский Ю. 79
Готье Ю.В. 50
Гофман Б. 88
Гоцева В. 82
Граве Б.Б. 32,33
Греков Б.Д. 36
307
Грибоедов А.С. 280
Григоренко Р.М. 203
Григорян А.В. 202, 203, 238
Гришин В.В. 272, 273
Гришина М.И. 31
Гроссман Л.П. 86
Грунт А.Я. 57
Гударева М.И. 203
Гуревич Р.И. 240
Гусарова Л.О. 287, 289
Гюго В. 72
д.
Давыдов Д.В. 127
Давыдов Ю. 237
ДальВ.И. 232
Дан (Цедербаум) Л.О. 30
Дан (Гурвич) Ф.И. 30
Данилов А.А. 91
Данилова Л.А. 209
Даниэль Ю.М. 147
Данько Е. 26
Даргомыжский А.С. 19
Дацюк Б.Д. 57
Дашевский А. 83
Дейч Г.М. 73
Деканозов В.Г. 138
Делоне Б.Н. 36
Дельвиг А.А. 9,11
Дементьева М.М. 121
Денисова О.И. 126
Деренковский Г.М. 150,151,
155
Дешалыт Е. 214
Джунковский В.Ф. 151, 152,
161
Дмитриев С.С. 57, 58,156
Дмитрий Донской 108
Добкин А.И. 40
Добролюбов Н.А. 52
Доброхотова Е. 52
Доброхотова О.И. 166
Доброхотовы 52
Добужинский М.В. 69
Долинская В.Г. 231
Доммазянц 245, 246
Донской М.С. 15
Дорохов И.С. 60
Дорош Е.Я. 106, 107
Драйзер Т. 26
Дружинин Н.М. 53, 54, 56, 227,
228,233, 254
Дружинина Е.И. 227
Дружинина З.П. 54
Дубровский С.М. 32
Дурновцев В.И. 280
Дьяков В.Н. 31, 34,42
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
синеи
^^птицеи
Е
Евтушенко Е.А. 133
Екатерина II 281
Елизавета Петровна 59
Елисаветский Г.Д. 137
Ельцин Б.Н. 277
Емельянов В. 13
ЕмецВ.А. 150, 190
Ермолова М.Н. 276
Ерофеев В.В. 56
Ерошкин Н.П. 290
Есенин С.А. 168
Ефман А. 85
ЕфманГ.Е. 84, 85,97,111,
122, 123
Ефман Е.Я. 84
Ефман М.И. 85
Ефремов О.Н. 271
Ж
Жданов А.А. 56,91, 186
Желябов А.И. 136
Жолдак 127
Журавлев Д.Н. 44
3
Забелин И.Е. 105, 210
ЗайденбергН. 14, 27
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Зайченко И.М. 203, 280, 289
ЗаксА.Б. 53, 54,68,69
Заморенов 204
Зарецкий А.Э. 202, 269
Заславская С.И. 203
Засурцев П.И. 95
Земенков Б.С. 120, 121
Зимин Н.Н. 219
Зиновьев
(Радомысльский) Г.Е. 152
Золотов Ю.М. 10,95,97,100,
102, 110,111
Зотова А.Н.219
Зырянов П.Н. 182, 193, 276
И
Иван III 102, 164
Иван IV Грозный 36, 37, 38,
145
Иванов А. 202,217,218
Иванов А.Е. 109,181, 233, 257,
276, 290
Иванов Вс.В. 59,60
Иванов Л.М. 149, 151,174, 189
Иванова Н.А. 150,151, 259
Измайлов Н.В. 18, 23
Иловайский 1~П
Ильина Н.И. 138,139
Ильинская И.С. 218, 287
309
Ильинский А.Н. 34, 148
Ильинский И.В. 44
Ильичев 185
Ильф И. (Файнзильберг И.А.)
199
Ильясова Т.П. 219
Инбер В.М. 50
Иоффе Г.З. 246
Ирина Борисовна 120
Исбах А.А. 86
К
Кабалкина М.Б. 206
Кабанов П.И. 39, 117, 164
Кабузан В.М. 236
Каганович Л.М. 186
Каджая В. 282
Калинин М.И. 223
Калинина К.В. 231
Калининская Т.А. 265
Калягин А.А. 271
Каминская Л.А. 15,66,67, 83,
85,84,95,96,106, 111, 122, 123
КанС.Б. 12
КантИ. 193
Капитонов В.В. 219
Каптелов Б.И. 292
Каптерева-'Шамбинаго Т.П.
51
Карамзин Н.М. 16,60
КараханЛ.М. 284
Караханян С.М. 240
Карел ьштейнТ. 85, 108
Карлюченко Н.Ф. 240
Кармен А. 238
Карпов В.В. 144
Касаров Г.Г. 259
Кашкина И.В. 287
Керенский А.Ф. 246
Кечкин 136
Кечкина137
Кизеветтер А.А. 40
Кильчевский 24
Ким Ю.Ч. 98, 99, 147
Киницкая С.В. 213, 240
Кириленков В. 13, 79, 88
Кирьянов Ю.И. 68, 150, 151,
172, 174, 175, 188, 189, 236,
258, 259
Кларк X.Б. 194
Клишина Н.Г. 219
Клоков В. 166
Клокова (Рябцева) Г.В. 15,66,
67,76, 95, 108, 145,160,166
Клокова ТВ. 256
Ключевский В.О. 16,60, 270,
274
Кобрин В.Б. 34, 36, 38, 299
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
’« синей
у^птицеи
Коваль М.В. 244
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Коган Э. 41
Кожухов С. 160
Козаржевский АН. 34
Козин В. 24
Козлов В.Ф. 39
Колбин Г.В. 262
Колоницкий Б.И. 73
Кондратьев Ю.М. 71
Коновалов А.И. 170, 171, 172
Кононова Л.А. 202, 216, 217,
219,245,249
Кораблев Ю.И. 245
Корженевская Т.И. 196, 263,
264
Корин П. 267
Корнев В.В. 143,177, 179, 191,
204, 276, 294
Корнеева (Лукашова) С.Ф.
204, 217, 287
Корова И. 102, 103, ИЗ
Костеловская М.М. 284
Костырченко Г.В. 66,67, 134
Косыгин А.Н. 253
Кочарян С.А. 44
Кошелева Е.Г. 194
Красин В.А. 75
Красновская Е.И. 126
Краснопевцев Л.Н. 171
Красухин Г. 92
Кржижановский Г.М. 203, 243
Кропоткин П.А. 60
Кротов А. 55
Кротов Ф.Г. 197, 210, 227, 239,
251, 252, 254, 255, 257, 259, 260,
261, 263
Крупников П.Я. 155
Крупская Н.К. 133, 139, 140,
141, 220, 284
Крыленко Н.В. 245
Крылов В.В. 156
Крылова С. 244
Кудзаева Т.К. 280
Кулешов С.В. 276
Кунаев Д.А. 262
Курашова Н.А. 150
Курмановская Т.В. 286
Кустодиев Б.М. 69
Кутузов (Голенищев-Куту-
зов) М.И. 161
Кучеренко М.Е. 254, 286, 287
Кшесинская МФ. 228
Кюхельбекер В.К. 11
Л
Лавров Р.А. 196
Ладыженский А.М. 42,43
Лаверычев В.Я. 189
Лазимир П.Е. 233
Лазо С.Г. 61
Ланцова (Панфилова) Н.Д.
240, 286
Ларина А.М. 280
Ларкина В.И. 203, 260, 287
Латышева Г.П. 95
Левитан И.И. 61
Лемешев С.Я. 24
Лемке М.К. 55
Ленин (Ульянов) В.И. 10, 62,
79, 131,139, 140, 141,149,152,
153,154, 157, 159,162, 163, 170,
171, 172, 173, 174,175, 177, 178,
189, 191, 210, 211, 212, 213, 214,
220, 225, 243, 244, 250, 262,
263, 271, 272, 273, 284, 295,
296, 297, 300
Леонтьева А.А. 118, 195
Лермонтов М.Ю. 179
Лещенко П. 24
Литвак Б.Г. 37,156
Лихачев Д.С. 266
ЛихолатА.В. 111,225
Логинов В.Т. 7, 27, 56,62,64,
84,88,96,97, 101, 102, ПО, 111,
122, 153, 154, 163,164,185, 190,
196,199, 290
Лодер 119
Ложкин В.В. 79, 230, 231, 259,
289, 290
Ложкин Д. 83,96,108
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
зп
Лозовский (Дридзо) С.А. 66
Лопатин Л.М. 50
Лопатина М.Н. 219
Лукашова (Корнеева) С.Ф.
204, 217, 219, 287
Лунин М.С. 54
Луцкий Е.А. 31, 61,62, 64, 65
Лучинский П.К. 263
Лысенко Т.Д. 299
Любавский М.К. 60
ЛюцареваЛ.В. 14, 27,88
М
Маврина Т.А. 106, 107
Майорова Л.И. 203
Майский И.М. 241, 242
Макаренко А.С. 15
Македонский А. 95
Маленков Г.М. 91, 131,186
Малиновский Р.В. 139, 163,
176, 177, 178, 223, 291, 292, 293,
294, 300
Малларме С. 72
МалченкоА.Л. 243
Мальков В.Л. 285
Малянтович П.Н. 214
Мао Цзедун 167
Марецкая В.П. 15
Мария-Антуанетта 217
засиней
^2птиЧеи
Маркс К. 17, 189, 238
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
Мартов Л. (Цедербаум Ю.О.) 30
Марфунина (Логинова) А.С.
14, 27,83,88, 96,104
Маршак С.Я. 140
Маяковский В.В, 129, 256
Медведев А.Ф. 95
Меерова И.В. 221
Мейерович М.Г. 259
Мериме П. 50
Меркулов В.Н. 138
Метерлинк М. 301
Мещерский В.П. 63
Микоян А.И. 225
Миллер В.И. 245
Милюков П.Н. 233
Минц И.И. 12, 33, 58, 137,160,
161,164,176, 245, 246
Михайлов Н.А. 67, 135
Михайловская В.С. 234
Мицкевич С.И. 53,133, 226,
227, 233
Молотов (Скрябин) В.М. 120,
157, 186, 241
Молочников М.Н. 239, 240
Монтгомери Б. 14
Мопассан Г. де 50
Мороз И.И. 234
Мосев Ю.Ф. 202, 205, 215, 216,
243, 244, 262
Муравьев В.А. 178
Мурашов С.И. 191, 230
Мусатов И.Д. 126, 162, 163
Мухина В.И. 277
н
Назарбаев Н.А. 262
Наполеон Бонапарт 161
Нарочницкий А.Л. 236, 237
Нейман (Купершмидт) М.И.
126, 132
Некрасов Н.А. 43,44
НекричА.М. 241
Немирович-Данченко В.И. 156
Ненароков А.П.227
Нечаев 153
Нечкина М.В. 148,149
Никитина И.А. 32
Николаевская Е.П. 227
Николаевский Б.И. 178, 227
Николай I 232
Николай II 245, 289
Нисневич Г.Л. 23
Нисневич И.Л. 23
Нисневич Р.И. 23
Новиков Н.И. 116
Новикова Н.Г. 219
Носков В.А. 243
515
о
Обичкин Г.Д. 185
Озеров И.Х. 276
Окуджава Б.Ш. 173
Окулова-Теодорович Г.И. 226
Ольминский (Александров)
М.С. 156
Ольховский Е.Р. 236, 260
Ольшевская Г.К. 252
Орлов С.М. 91
Оруэлл Д. 144
Осинский Н. (Оболенский
В.В.) 175, 244
Осипян Г.С. 171
Островский А.Н.51
п
Панкратова А.М. 38,67,68,
142,150,151,206
Панфилова В.П. 287
Панфилова (Ланцова) Н.Д.
240, 286
Панченко В.С. 216
Парфенов 126
Пастернак Б.Л. 9, 172, 232
Пахмутова А.Н. 269
Пашин 248
Пашков 25
ПекаринаА.А. 157
Перегудова З.И. 152, 293
Петр! 39,119,239
Петров Е. (Катаев Е.П.) 199
Петровский Г.И. 222, 223, 224,
225
Петровых М. 7
Пиковская Р.И. 287
Пищулин Ю.П. 251, 252
Платонов С.Ф. 18
Плевако Ф.Н. 43
Погорелова А. 96,101,104
Погосянц Е.К. 96,99
Подгорный Н.В. 212
Покровский М.Н. 32, 176
Поликарпов Д.А. 133, 134
Полока Г. 94
Поминова К.П. (Клавдия
Петровна, К.П.) 117,118,126,
129,132,134,135, 136, 157,158,
195
Пономарев Б.Н. 176
Поплавский Ю.И. 276
Попов А.Н. 71
Попова Е.И. 31,153
Поскребышев А.Н. 159
Поспелов П.Н. 139,187
Постышев П.П. 206
Потемкин В.П. 9, 10,49,
118, 145
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Потолов С.И. 260
засиней
у^птицеи
Примаков В.М. 33
И.с. РОЗЕНТАЛЬ
Прохоров ВЛ. 231
Прутков Козьма 17
Пугачев Е.И. 279
Пукшанская Л.М. 83,85,108
Пуришкевич В.М. 288
Пушкарева И.М. 150, 151, 152,
155,259
Пушкин А.С. 9, И, 115,126,
233,254, 280
Пыжиков А.В. 91
Пэн И.М. 117
Р
Рабинович М.Г. (М.Г.,
Михраб) И, 12, 39, 88,92,93,
94,95,96,97,98,99,100, 101,
104, 105,106,108,110, 111,112,
113,119,166,240
Радченко А.И. 284
Разин С.Т. 279
Рапопорт ЯЛ. 131
Распутин Г.Е. 233
Редькин П.К. 77, 79
Резцов Л.А. 80
Рембо А. 72
Риббентроп И. фон 241
Ривош Э.Ю. 206
Рид Д. 214
Рикман Э.А. 95,100
Римский-Корсаков Н.А. 42
Родин А.Ф. 120, 121
Рождественский Р.П. 142,144
Розенблюм Е.А. 254
Розенталь А.И. [мама] 20, 21
Розенталь А.Ю. [Арон] 20
Розенталь Б.Ю. [дядя Боря] 22
Розенталь В.А. [Вера] 20
Розенталь Д.С. [Дуся] 19, 20
Розенталь Е.И. [Анечка] 21
Розенталь Е.С. [однофамили-
ца] 7, 137
Розенталь И.М. [Израиль] 19
Розенталь И.С. 27, 30,62,85,
88,95, 111, 166, 184,219,231,
249
Розенталь Л.Ю. [дядя Леня]
22,159
Розенталь М.И. [Муся] 19, 20,
21
Розенталь С.Ю. [папа]18, 21
Розенталь Э.Ю. [Эся] 20
Романов М. 104
Ромм М.И. 138
Рубл Б.А. 26
Рудаков 153
Рудь А.С. 276
Рузвельт Ф.-Д. 77
Рукин В.Д. 219
Русских 245
315
Русланова Л.А. 70
Рутштейн И. 79
Рыбаков М.В. 55, 56, 57
Рындзюнский П.Г. 149
Рябцева (Клокова) Г.В. 15,66,
67,76,85,95,108,111,145,160,
166
Рязанов Э.А. 143, 179
С
Савич А.А. 32, 38, 59
Сазонова О.К. 252
Самойлов Ф.Н. 223, 224
Самсонов А.М. 182
Сахаров А.Н. 178
Свердлов Ф.Д. 282
Светлова П.А. 126
Свирепова Т. 257
Свобода Л. 25
Святослав Олегович 104
Северянин И. 256
Сегаль В.С. 84,85,140
СейферА.Ф. 156,157
Сеньобос Ш.53
Сергеев А. 55, 56
Сибирцев В.М. 61
Сидоров А.Л. 56, 57, 58, 160,
188, 242
Симонова 190
Симонян М.Н. 245
Синявский А.Д. 147
Сисёкина Л. 85, 95,108
СкворцовСтепановИ.И. 170
Скобелев М.Д. 90
Скоропадский П.П. 65
Скрябин А.Н. 126
Скуратов М. (Скуратов-
Бельский Г.Л.) 37
Слесарев А.П.287
Смелянский А.М. 272
Смирнов И.И. 36
Смирнов П.П. 31, 32, 34, 35,36,
37, 38, 39,49, 59, 88,92
Смирнова А. 95,85, 101
Смирнова Г.П. 95
Смыков Ф.Н. 252
Соколова Э.П. 280,286,287, 289
Сокольникова Е.Н. 289
Солженицын А.И. 143, 282
Соловьев А.А. 190
Соловьев В. 300
Соловьев С.М. 16,117
Сорокин 64
Софроницкий В.В. 126
Спирин Л. 88
Сталин (Джугашвили) И.В.
31,32,34, 36, 37,43,49,56,66,
68, 77, 78,79, 80, 81,90, 109,
115,118, 124,125, 128,130,131,
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
засиней
^^птицеи
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
132,134,135,138,139,140,
142,143,144, 159,160, 161,173,
175,187,191, 224, 225, 226, 233,
241, 266, 272, 284, 300
Станиславский К.С. 156
Стародубская 3.14, 27, 88
Старков 243
Старцев В.И. 171, 172
Стасова Е.Д. 284
Стендаль (Бейль А.) 50
Степанский А.Д. 175,178, 186,
290, 294
Стеновой 13
Строганова Н.П. 229, 236
Струве П.Б. 141, 238
Сулешов 104, ИЗ
Сумбатов-Южин А.Н. 50, 276
Суслов М.А. 155
Суханова Ф.П. 126
Сытин И.Д. 90, 234, 268
Толстихина А.Н. 195, 224, 227,
231,233,256,257,286
Толстой А.Н. 64,75
Толстой А.К. 42,43,44
Торчинская Л.М. 126, 130,195,
267
Трапезников С.П. 188
Трифонов Ю.В. 115
Трончинская (Горбачева) Т.
П. 219, 264
Троцкий (Бронштейн) Л.Д.
150, 239, 284
Трубецкой С.Н. 48
Тургенев И.С. 118
Турская О.М. 126
Турский М.К. 126
Тухачевский М.Н. 33, 144
Тыркова-Вильямс А.В. 141
Тютчев Ф.И. 191, 256
ТютюкинС.В. 150,151,174, 292
Т
Таня (Шкарина Т.Г.) 164
Тарле Е.В. 32,159, 160,161
Тарновский К.Н. 150,188,190
Твардовский А.Т. 143
Твен М. (Клеменс С.) 50
Тимашук Л.Ф. 132
Тихомиров М.Н. 38,90,99,105
Товстуха Н.П. 159
У
Удальцов А.Д. 111
Ульянов Д.И. 148
Ульянов И.Н. 262
Ульянов М.А. 214
Ульянова М.И. 234
Успенский Ф.И. 53
Успенский Э.Н. ПО, 205
Устюгов Н.В. 38
317
Утесов Л.О. 24,117 Уткин А.И. 259 Ушаков А.В. 7, 15, 27, 33,44, 74, 75, 76, 77,84,85,88,95,101, 106, 122,181,194,195,196, 259, 290 Ф Федор Иванович 120 Федосеев П.Н. 185,186,189 Федотов Г.П. 112 Фейнберг Е. 192 Фет А.А. 141, 256, 298 Фигатнер Ю.Ю. 235, 283 Фоломкин И.И. 164 Фоломкины 169 Фомина С. 83,95,85,95,101 Фортунатов А.А. 31, 39,40,41, 42,44,45,137 Фортунатов Г.А. 40,45,46 Францев Ю.П. 189 Фрейд 3.178 ФридляндГ.С. 32 Фрумкин С.И. 132 Фурцева Е.А. 137, 214 X Хейфец А.Н. 31 Хейфец М.И. 57 Хемингуэй Э. 139, 267 s гп Хин Р.М. (Гольдовская) 49 ® о Хорхордина Т.И. 36, 37 » Хренников Т.Н. 143 > > Христос 213, 238 ™ Хрущев Н.С. 67, 78, 79, 84,142, °" 144, 186, 262 Худанов М. 68 ц Цветов В.Я. 238 Цезарь Г.Ю. 89,148 Цицерон М.Т. 74 Ч Чан Кайши 82 ЧапкевичЕ.И. 159 Чеботарева В.Н. 286 Чемберджи Н. 244 Черкасов Н.К. 37 Чернобаев А.А. 156 Чернов В.М. 233 Чернова М.Н. 10,15, 34 Черный А.В. 280 Чернышевский Н.Г. 148 Черняев В.Ю. 260 Черчилль У. 77, 78, 130 Чехарина143
^синей
у^птицеи
Чехов А.П. 18
Чуковская Л.К. 147
Чуковский К.И. 36, 211
Чуприянов Ю.В. 240,
287
И.С. РОЗЕНТАЛЬ
ш
Шабалкина А.Н. 24
Шагал М.З. 117
Шалагинова Л.М. 177
Шаляпин Ф.И. 165
Шамбинаго С.К. 49, 50, 51, 52
Шанявский А.Л. 40,180
Шапиро П.И. 219
Шапошников 24
Шаров Е.А. 188
Шатров М.Ф. 258, 271
Шацилло К.Ф. 150, 173,174,
190, 290
Шацкий С.Т. 41
Шевеленко А.Я. 260
Шевырин В.М. 29, 259, 276,
299
Шекспир В. 69, 70, 72, 238
Шелохаев В.В. 170,186, |188,
193, 276, 289, 292, 293
Шепилов Д.Т. 185, 186
Шишкин А.Ф. 80
Шмаин И. 75
Шмидт С.О. 177, 178
Шницлер А. 50
Шолохов М.А. 147
Шолохова Е.В. 95,97,199
Шорошев Е. 122
Штаден Г. 37
Шумная Т. 203
щ...................
Щенникова В. 95, 96
Щетинина Г.И. 171
Э
Эйдельман Н.Я. 171, 276
Эйзенштейн С.М. 37, 214
Эйзенхауэр Д. 14
Элькина Д.Ю. 133, 134
Энгельс Ф. 189
Эренбург И.Г. 138
Ю
Югов М.С. 67
Юдин С.С. 39
Юрий Долгорукий 90,91,
92, 104
Юрский С. 44,94
Юхвец М.А. 203, 229, 260
319
я
Яковлева Ж. 85
Яковлева Е.И. (Сегаль) 15,83,
85
Яранцев-Бершадский Р.И.
154
Яшин 86
Яшников С.И. 219, 257, 259
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Литературно-
документальное
издание
Розенталь
Исаак Соломонович
За синей птицей
Издатель
Леонид Янович
Корректор
Ираида Кускова
Художник
Антонина Байдина
Верстка и оригинал-макет
А нтонина Байдина
Налоговая льгота — общероссийский
классификатор продукции ОК-005-93,том 2;
953000 — книги, брошюры
НП Издательство *Новый хронограф*
Контактный телефон в Москве: (095) 671-0095,
но вопросам реализации: 8-905-739-0264
E-mail: nkhronograf@mail.ru
Информация об издательстве в Интернете:
http://www.novhron.info
Подписано к печати 12.01.2012
Формат 84x108/32. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Объем 10 усл.печ.л.
Тираж 1500 экз. Заказ № 273
Отпечатано в ООО ^Чебоксарская типография № 1
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 15
х
QJ
«
С
Рч
и
S
и
rs
2
В своих воспоминаниях
автор пишет о себе и отчасти
о ровесниках, избравших
своей профессией историк»
<в тот первый послевоенный
год». Вместе с «думами», без
них не обходится описание
«былого». Хотя вкрапления
всего перечисленного
выше — исследования,
хроники, автобиографии
и исповеди — встречаться
все-таки будут.
X
X
о
о
О
Рч
к
X
Си
О
ь
о
X
к
t=:
о
о
и
Рч
Щ
Е
н
О
X
W
X
X
cs
X
X
2
О
X
о
О
со
со
X
X
и
С5
У
X
X
со
<и
X
ч