72934.
IfO
иисии
МИХАИЛ

KOpOUIHi
NOH ННДН
Еивлиотсчкл жтяиалл
8^21
ВЕТСКИИВОИН
18 (565J
1967 год
Михаил АЛЕКСЕЕВ
ХОРОШИЕ МОИ
ЛЮДИ...
Документальные новеллы
Главное политическое управление Советской Армии
и Военно-Морского Флота
Михаил Николаевич Алексеев родился в селе Монастырском,
под Саратовом, в 1918 году.
В 1938 году М. Алексеев был призван в Советскую Армию.'
Сначала солдат, потом офицер, участник боев за волжскую твер-
дыню и битвы на Курской дуге, военный журналист, прошедший в
рядах наступающих войск до Бухареста, Будапешта и Вены,—
вот боевой путь подполковника Алексеева. Этап за этапом этот
путь отражен в творчестве писателя-коммуниста.
«Хорошие мои люди...» — сборник документальных новелл.
КАЛМЫКОВКА
«В ознаменование нашего пребыва-
ния в деревне Калмыковка, Кирово-
градской области, 2-й Украинский
фронт.
25 января 1944 г.
Ан. Дубицкий»
Прежде чем поведать читателям, что означает сей
эпиграф, я хотел бы сообщить нижеследующее.
Совсем недавно вышла моя небольшая книжка
«Автобиография моего блокнота». Весьма скромная
по размеру, непритязательная по содержанию, для
меня она чрезвычайно дорога, потому что в ней
документально зафиксирована часть пережитого и,
увы, уже неповторимого. В предисловии я, между
прочим, писал:
«У всякого уважающего себя и свое ремесло жур-
налиста всегда при себе должен быть блокнот. Иные
именуют эту измочаленную до полусмерти книжицу
громко: «Моя творческая лаборатория». Первую поло-
вину войны я не был журналистом и потому не нуж-
дался в такой «лаборатории». Необходимость в ней
появилась лишь в июле сорок третьего года, когда со-
вершенно неожиданно из артиллерийской батареи ме-
2
ня направили в «дивизионку»— крошечную газетку с
воинственно внушительным названием «Советский бо-
гатырь».
В ту пору я был моложе ровно на двадцать лет.
Об этом думается с вполне понятной грустинкой, но
что поделаешь! В данном случае имеется в виду со-
всем иное: очевидно, у двадцатитрехлетнего человека
одно восприятие событий, у сорокатрехлетнего — со-
вершенно другое. К тому же тогда ты видел только
то, что видел, и видел все так, как было. Теперь же
приходится вспоминать. А память, как известно, особа
хоть и цепкая, все же не настолько надежная, чтобы
мы могли довериться ей вполне.
Вот почему, принимаясь за эту книжку, я несколь-
ко дней потратил на то, чтобы разыскать блокнот, со-
служивший мне добрую службу в работе над рома-
ном «Солдаты».
Записи в блокноте, естественно, короткие. Немно-
гое могли бы рассказать они стороннему человеку, ко-
торому бы вздумалось полистать блокнот. Но для ав-
тора эти торопливо, впопыхах брошенные два-три сло-
ва и есть тот самый толчок, который заставляет беше-
но работать вашу память и воскрешать тэт или иной
эпизод в полном и неповторимом его объеме».
Блокнот этот соорудил и подарил мне ответствен-
ный секретарь «Советского богатыря» Андрей Дубиц-
кий, ныне здравствующий журналист из Целинограда,
человек на редкость язвительный и на редкость же
принципиальный и честный, — впрочем, о нем я доста-
точно подробно рассказал в документальной повести
«Дивизионка». Дубицкий не случайно избрал дерев-
ню Калмыковку, чтобы подарить мне такое сокрови-
ще, каким является для журналиста блокнот. Именно
в Калмыковке произошло событие, потрясшее «хозяй-
ство имени первопечатника Ивана Федорова», как в
шутку мы прозвали свою редакцию.
Разместились мы там, как обычно, в одном дворе.
Печатная машина — в полуторке, а мы сами — в избе,
вместе с ее хозяевами. У хозяев было два сына: стар-
шему лет пятнадцать, младшему — десять. Младший—
любимец матери и отца.
Однажды под вечер я возвращался из штаба ар-
мии, везя на подводе рулон бумаги. Повстречался с
легковой машиной, ехавшей из Калмыковки. Увидел
в ней начальника политотдела, прислонившегося го-
ловой к шоферу. «Уж не пьян ли полковник?» —
мелькнула недобрая мысль. Однако вскоре все разъ-
яснилось. Оказывается, на Калмыковку немцы совер-
шили массированный налет и основательно разбомби-
ли ее. Начподив был сильно контужен, и теперь его
повезли в армейский госпиталь.
Пострадало и наше обычно веселое хозяйство. Ха-
та сгорела. Хозяева ходили по двору как неприкаян-
ные. Младший сын ревел. Старший молча, как делал
все свои дела, отбирал среди обгоревших стропил ко-
торые покрепче и складывал их в одном месте. Толь-
ко тихо и сердито посапывал.
Потом он оставил свои дела и совершенно неожи-
данно для всех нас спросил, обращаясь к Дубицко-
му, которого успел полюбить:
— А газета выйдет?
— Не выйдет, — ответил Андрей.
— Чому ж вона не выйдет?
— Разбило осколком печатную машину.
Никогда прежде я не видел, чтобы лицо хлопчика
так мрачнело.
— А как же... як же... зараз? — растерянно про-
бормотал он.
4
— Попробуем починить, — сказал Андрей неуве-
ренно.
Решили командировать меня в армейскую артма-
стерскую, что находилась в только что освобожденном
нами Кировограде.
Иван — так звали старшего хлопца — попросил:
— Возьмите и меня с собою.
Снабдили его бумагой, из которой следовало, что
он наш сотрудник, и мы отправились.
Ехал я в мастерскую с большим сомнением: до
нашей ли машины будет артиллерийским мастерам,
когда так много поврежденных орудий, автоматов и
пулеметов? Но я ошибся. К приятному моему удивле-
нию, два самых лучших мастера, не дожидаясь указа-
ния начальников, отложили все свои дела и двое су-
ток кряду, без смены и почти без отдыха, мудровали
над старой «американкой». Иван помогал им, так ни
разу и не прикорнув за эти двое суток.
А на третий день, когда вновь вышел в свет наш
«Богатырь», Иван схватил несколько свежих номеров
и обежал с ними всю Калмыковку.
Андрей же Дубицкий, счастливый настолько, что
не шпынял нас своими ядовитыми словесами, меня,
видно, в знак особого расположения, одарил блокно-
том с надписью, взятой в эпиграф этой заметки.
Почему вспомнился мне этот эпизод ныне, спустя
так много времени? Вероятно, были ведь и другие,
более яркие и более важные эпизоды?..
Конечно, были. Но то, как трудились артиллерий-
ские мастера, восстанавливая нашу печатную машину,
и как волновался далекий от журналистики украин-
ский паренек, в ожидании свежего газетного листа,
показалось мне исполненным большого смысла.
Вот, собственно, и все.
5
ЛИСА
Ее поднял из пожухлого бурьяна августовским ле-
том 1942 года непривычный гром — сухой, без радую-
щей слух и обоняние свежести, пахнувший прямо в
ноздри нестерпимо вонючим дыханием, вызвавший у
земли лихорадочную дрожь. Лиса, хитрая и осмотри-
тельная при всех превратностях звериной своей судь-
бы, на этот раз подскочила и понеслась куда глаза
глядят, лишь бы оказаться подальше от этого грома,
от этой вони, в одно мгновение уничтожившей все дру-
гие запахи степи: и горько-полынный, и душно-горь-
коватый от засохшего осота, и терпкий — от чебреца,
6
и сладостно-грустный — от повянувшего бессмертни-
ка, и кислый, манящий — от притаившейся где-то по-
близости куропатки или же стрепета. Облинявшая за
лето, жутко некрасивая, с голым длинным хвостом,
только на конце сохранившим клок спутанной репей-
ником шерсти, она скакала и скакала, пока не оказа-
лась на вспаханном под пары поле, где и увидели ее
солдаты, отходившие от Абганерово к Сталинграду.
Казалось бы, им не до лисы. Измотанные до послед-
ней степени страшными боями, потерявшие в этих бо-
ях очень многих своих товарищей, обстреливаемые
буквально со всех сторон, они все вдруг радостно за-
орали:
— Лиса! Лиса!
И залюлюкали, и затикали, хохоча и хлопая в ла-
доши, как это всегда бывает с людьми, когда в поле
их зрения попадет зверь и когда в отношении этого
зверя у людей нет недобрых намерений. Один из бой-
цов, впрочем, встал вдруг на колено, изловчился, вски-
нул винтовку и начал было целиться в лису, но на не-
го закричали, заматерились — и теперь уж не беззлоб-
но, а с какой-то яростью, сердито, свирепо:
— Отставить, Колупаев!
Колупаев приподнялся, конфузливо и виновато ог-
лядываясь. А лиса, подстегнутая и этими криками, и
разорвавшимся поблизости снарядом, наддала, а
вскоре и вовсе скрылась в балке, каких так много в
донских степях.
Месяцем позже, пробираясь по-пластунски на свою
огневую позицию, выбранную им на «ничьей земле»,
снайпер Колупаев увидал лису. Она была убита не-
давно — еще не совсем остыла кровь на кончике длин-
ного, высунутого языка, еще не совсем погас свет в
дремущем прижмуре ее глаз.
7
Колупаев трое суток кряду оставался на своем тай-
ном огневище. В нем с какой-то новою силой пробу-
дилась охотничья страсть. Только охотился он теперь
не на зверя.
Впрочем, тот, в кого он посылал пулю за пулей,
был страшнее зверя...
СТАРЫЙ СНИМОК
На снимке, справа —я, капитан Алексеев, а сле-
ва— мой товарищ, капитан Борис Зильберов. Сфото-
графировал нас кто-то — убей, не могу теперь вспом-
нить, кто был тот фотограф — в один из апрельских
дней 1945 года в Словакии, на берегу реки Морава.
Фоторепортера не помню, а вот что с нами при-
ключилось в тэт день, мог бы припомнить во всех по-
дробностях, во всех, как говорится, деталях.
На той же фотографии видна колонна нашей бое-
вой техники. Она направляется к парому. Было это
утром. На правом берегу Моравы шел бой. А к вече-
0
2 Зак. 937
ру того же дня было вот что... Но тут мне придется
взять одну страничку из моего романа «Солдаты» и
воспроизвести ее — надеюсь, мне простят такую воль-
ность: цитата придется впрок.
«Ванин, воспользовавшись попутной машиной,
мчался обратно к реке, навстречу двигавшимся вперед
нашим войскам. Разведчик вез в штаб армии пакет.
Его спутниками были два корреспондента армейской
газеты, с которыми он познакомился еще во время
пребывания в госпитале. На трофейной «татре» они
спешили в редакцию, чтобы оперативно поместить в
газете материал о подвиге солдат Фетисова. Семен не
знал, что в пакете, который он вез, находились на-
градные листы на всю роту во главе с ее команди-
ром — младшим лейтенантом Владимиром Фетисо-
вым.
Однако переправиться на левый берег было не так-
то легко. Паром перевозил в первую очередь ране-
ных и поврежденную технику. Лица журналистов вы-
тянулись. Корреспонденты хотели было обратиться к
начальнику переправы, но Сенька отсоветовал делать
это, уверяя, что такая попытка наверняка кончится
провалом. Хитрость разведчика спасла положение.
Ванин быстро сориентировался в обстановке. В его
голове немедленно созрел план: переправить журна-
листов под видом тяжелораненых. Изложив свой за-
мысел, он получил согласие действовать. Журналисты
легли в кузове «пикапа». Ванин накрыл их шинелями,
валявшимися на дне кузова, и приказал тихонько сто-
нать, а если станут проверять — стонать как можно
жалобнее... Сам он забрался в кабину, дал газ и тро-
нулся к парому вслед за санитарной машиной.
Перед самым паромом его задержал сапер.
— Кого везешь?
Ю
— Не видишь, раненых, — грубовато ответил Се-
мен.
— Чернов, проверь! — крикнул кому-то сапер.—
Может, врет он...
Ванину стало тоскливо: этак могут и по шапке
надавать...
Однако в кузове, как по команде, раздались друж-
ные стоны, выражавшие крайнее страдание. Высокий
солдат в маскхалате, должно быть, Чернов, махнул
рукой:
— Раненые.
И «пикап» Семена проскочил на паром.
План удался. За это корреспонденты угостили раз-
ведчика доброй чаркой коньяка после того, как он от-
нес пакет в штаб. Расстались они друзьями».
Теперь остается лишь добавить, что теми журнали-
стами были мы, корреспонденты армейской газеты
«За Родину» Борис Зильберов и Михаил Алексеев.
В приведенном выше эпизоде поступок их мало похо-
дил на героический, но зато о настоящих героях того
памятного дня было рассказано вовремя и рассказано
не кем-нибудь другим, а ими. А ведь это было уже
на самых ближних подступах к Победе.
2*
ОТГОНИ ОТ СЕБЯ БОЛЬ И СОСТРАДАНИЕ
На первой странице моего объемистого блокнота,
предназначенного для чехословацких заметок, напи-
сано: «По возможности побывать в городах Микулов,
Косова Гора, Лученец, Нитра, в селах Камендин и
Модры Камень — отыскать могилу Воронцова и Ход-
жаева».
Так написано. Ну, а ежели говорить начистоту, я,
в сущности, тут определил главную цель моего путе-
шествия в Чехословакию. Любёзное приглашение по-
бывать в гостях у сотрудников журнала «Кветы» ока-
залось великолепным для того поводом. Некогда прой-
12
дя дорогою войны и, по счастью, оставшись живым и
невредимым, ты непременно захочешь пройти по той
же дороге и в дни мира. Желание это посетит тебя
тотчас же после долгожданной победы и не покинет
до конца дней твоих. Оно может исполниться и не
исполниться, но надеяться на такое путешествие, с
нетерпением великим ждать его изо дня в день, из го-
да в год ты будешь всю жизнь.
Ждал и я. Ждал очень долго — без малого два
десятка лет.
Мои гостеприимные хозяева быстро внесли необ-
ходимые поправки в первоначальный маршрут, так
что я смог побывать почти во всех городах и селени-
ях, упомянутых мною выше. Скажу наперед, что по-
бывал я и во многих других местах этой милой, слав-
ной страны и в свое время более подробно расскажу
о своих впечатлениях. Сейчас же речь пойдет лишь о
нескольких эпизодах, так или иначе связанных с окон*
чившейся двадцать лет назад войной.
Микулов
«Старинный город стоит почти на самой границе
Чехословакии с Австрией. Древний замок возвышается
над ним, бросая на землю, на деревья мрачные зуб-
чатые тени. Ветер жутко свистит в бойницах его ба-
шен.
Перебив ночью сонных немецких часовых, наши
солдаты пробрались в замок. Теперь ребята осматри-
вали это сооружение.
В зале, где в давние времена один завоеватель
подписывал акт о капитуляции своего противника,
бойцы задержались.
13
— А капитуляция была безоговорочной? — полю-
бопытствовал Ванин, обращаясь к Акиму.
— Тогда, кажется, и слова такого не было, — от-
ветил Аким.
Между тем Ванин развалился на железной ржавой
кровати, на которой, как свидетельствует мемориаль-
ная дощечка, почивал завоеватель, и с подчеркнутой
развязностью задымил сигаретой.
— Аким, я похож на Бонапарта? — спросил он.
Аким промолчал. Он вспомнил про Наташу и за-
грустил...
Ванин, очевидно, поняв состояние друга, оставил
его в покое, обратился к Никите, перечитывавшему
уже, кажется, в десятый раз письмо отца. Толстые
губы Пилюгина шевелились. На обожженном ветром
лице солдата была скупая, робкая улыбка.
— Никита, удели мне внимание, оставь письмо-то.
— Что? — не понял Никита и заморгал глазами.
— Похож я на Наполеона, как ты думаешь?
— Хорошо, что не похож...
Из города поднялся в замок Пинчук. Он забрался
на башню и водрузил там свой неизменный флаг, уже
порванный в нескольких местах и полинявший.
— Хай усе бачуть, що мы идэмо!
Семен присел, разулся и, свесив ноги, стал нежно
гладить их руками.
— Ну ж и потопали вы, друзья мои самоходные! Нет
на вас ни одного нетронутого местечка. Ничего!.. Ко-
ли надо будет, еще столько прошагаем!.. Куда хо-
чешь дотопаем, хоть на край света! — Зеленые глаза
его вдруг потеплели, голос дрогнул. — Дойдем».
Так писал я о взятии микуловского замка в одной
из своих военных книг. Мне и самому довелось вместе
с разведчиками нашей дивизии вступать в него не то
14
апрельской, не то майской ночью 1945 года. А перед
тем замок этот, который был одновременно и крепо-
стью, несколько раз штурмовал один из наших ба-
тальонов, но безуспешно. Многие советские солдаты
пали на его подступах, у его древних стен. Пали всего
лишь за несколько дней до Победы...
И вот спустя двадцать лет вместе с сотрудницей
чехословацкого журнала «Кветы» Любишей Секеровой
я вновь подымаюсь по узкой каменной лестнице в
замок. Два десятка лет не прибавили ему старости.
Замок словно бы помолодел. Разрушенные и полураз-
рушенные стены и башни его восстановлены, заново
оштукатурены и даже побёлены. Отовсюду слышатся
девичьи голоса: тут теперь женская не то школа, не
то мастерская. По длинному гулкому коридору бе-
жала светловолосая и светлоглазая девчушка лет этак
семнадцати. Моя спутница остановила ее и попросила
провести нас по замку. Та охотно согласилась. Когда
осмотр был окончен, девушка подвела нас к большой
схеме, висевшей во всю стену, от пола до потолка.
Отлучившись на минуту, она принесла лесенку и длин-
ную указку, похожую на бильярдный кий.
— Это мы сами нарисовали, — не без гордости
сообщила девушка.
Оказалось, что тут был изображен момент взятия
замка советскими бойцами. Мы молчали, а наш
юный стратег, как заправский военачальник в штабе
какого-нибудь воинского соединения, с редкостным
знанием предмета и тогдашней обстановки нача-
ла во всех подробностях рассказывать нам о со-
бытии двадцатилетней давности. Вот отсюда, го-
ворила девушка, советские солдаты пошли на первый
штурм. Отсюда стреляли немецкие пулеметчики и ар-
тиллеристы. А вот по этим лестницам ночью пробра-
15
лись русские разведчики... От возбуждения она рас-
краснелась, светлые волосы растрепались, рассыпались
по лицу, она то и дело отбрасывала их рукой и все
говорила и говорила о том, как взята была кре->
пость...
Мы поблагодарили и распрощались. Я уже напра*
вился к выходу, а Любиша Секерова немного задер-
жалась. Оглянувшись, я увидел, что они о чем-то шеп-
чутся. А в следующее мгновение девушка, красная от
смущения, со счастливыми слезинками на светлых
ресницах, стремительно подбежала ко мне, чмокнула
в щеку и с такою же стремительностью побежала
прочь от меня по длинному коридору, оглашая его
своим звонким голосом.
Она только сейчас узнала, что рассказывала о по-
дробностях боя одному из его участников. Глядя на
ее маленькую, быстро удаляющуюся фигурку, я поду-
мал в ту минуту: «Если б не было у меня на земле
других волнующих встреч, то ради одной этой стоило
бы приехать в страну, навеки ставшую родной и близ-
кой».
Камендин — Каменин
Может быть, более всего мне хотелось побывать
в этом селе. Часами мы склонялись над картой Чехо-
словакии, отыскивая его. Я говорю «Камендин», а хо-
зяева решительно утверждают, что нет такого в их
стране. Я называю реку Грон, к которой прижалось
памятное многим моим однополчанам селение, шарю
пальцем по тонкой синей линии, но Камендина не на-
хожу, и на меня уже смотрят недоверчиво: не пере-
путал ли? Но погодите ж, а это что, Каменин? Это же
16
словацкое название Камендина! Мы радостно хохо-
чем, а уже через час в дороге, в сердце моем сызнова
поселяется тревога: а вдруг не то? От Братиславы до
Каменина сотни верст — не ближний свет.
О сомнениях своих, однако, помалкиваю: что бу-
дет, то и будет.
Но вот еще издали узнаю очертания большого се-
ла, острой занозой засевшего в памяти моих фронто-
вых побратимов — тех, разумеется, кто остался живым
после трагедии, разыгравшейся в районе доселе неве-
домого населенного пункта. Здесь сложили свои го-
ловы командир моего полка полковник Ходжаев, зам
полит подполковник Воронцов и много других сол-
дат и офицеров нашей дивизии; многие дошли сюда
из-под самого Сталинграда, многим было присвоено
звание Героя Советского Союза за Сталинград, за
Курскую дугу, за Днепр, за Днестр, за Прут, за Тис-
су, но никому за Грон, хотя после Волги и Днепра
тут были, пожалуй, самые тяжкие для дивизии бои.
72-я гвардейская дивизия форсировала Грон с хо-
ду, заняла село Камендин и в пяти-шести километрах
за ним освободила оборону. Было это в конце декабря
1944 года, а в конце января 1945-го гитлеровцы, стре-
мясь спасти Будапешт, обрушили на нас огромные
бронетанковые силы. Две недели шли кровопролит-
нейшие бои, такие, каких уже давно не видывали
гвардейцы. Может быть, их осталось бы в живых
больше, отойди они во время боев за Грон на исход-
ные свои рубежи. Но к тому времени гвардейцы уже
отвыкли отступать... Их окопы, артиллерийские и ми-
нометные позиции, пулеметные ячейки, воронки от
бомб и снарядов оказались для них одновременно и
крепостью и могилой.
Двадцать лет минуло, а стены многих домов, точно
17
3 Зак. 937
оспой, исковырены осколками. Ищу дом, где поме-
щался наш штаб. Вот и примета — церковь, против ко-
торой стоял тот дом, точно против церкви. Примеря-
юсь, оглядываюсь — пусто против церкви.
— Сгорел, — подсказывает кто-то по-русски.
Вздрагиваю от знакомого голоса.
— Мартин, ты?
— Я, товарищ капытен!
Он стоит рядом со мной и плачет. Я еще креплюсь,
но что-то заслонило дыхание. Вот он, наш милый
Мартин, наш толмач, наш переводчик, воевавший вме-
сте с нами под аккомпанемент орудийного грома:
«Броня крепка, и танки наши быстры».
Я и теперь не знаю, где, когда и при каких обстоя-
тельствах Мартин Рак, в ту пору молодой солдат, по
доброй воле своей оставивший службу в хортистской
армии, обучился русскому языку, но это был единст-
венный житель Каменина, который помогал нам в
общении с местным населением. Сейчас он член ко-
оператива, немного постарел, но глаза его не утратили
прежней живости.
Не улеглось еще наше волнение, как Мартин, а
вслед за ним Янкуш Радован (bq время боев ему бы-
ло 17 лет), по должности нечто вроде председателя
сельского Совета, высыпали на мою голову кучу цифр,
будто бы я для того только и приехал, чтобы узнать,
что в Каменине нынче проживает 1900 человек, что
кооператив создан в 1958 году и что в кооперативе
этом 1700 гектаров пахотной земли, что в 1961 году
построили школу-девятилетку на 500 учеников, а так-
же хлебопекарню и 150 новых жилых домов, что в
кооперативе теперь на фермах 1200 свиней и 690 го-
лов рогатого скота, а после войны, точнее, в сорок
18
пятом году, оставалось всего-навсего 5 коров. А по-
том столовая для престарелых, опять же детский сад...
Не за цифрами я ехал. Это правда. Но отчего же и
они так волнуют? Ответ я нашел немного позже, в
Братиславе, в словах, высеченных на граните памят-
ника павшим советским воинам:
«Ты, который приходишь сюда, отгони от себя
боль и сострадание; пусть капли слез твоих не стучат
о могилу. За гордость человека, за счастье людей
живущих, за твое ясное лицо мы приняли смерть».
Потом мы поехали за Грон, на высокую гору. От-
сюда далеко видны поля, которые когда-то были од-
ним сплошным полем кровавой сечи. Расположились
на самом лобном месте; из бункеров, служивших нам
в ту далекую пору блиндажами, старики принесли гу-
стое вино цвета крови — той самой крови, которой
так щедро была окроплена земля, где теперь раски-
нулись виноградники. С горы я показал дерево над
самой рекой, возле которого когда-то вошел в ледя-
ную воду, чтобы переправиться на другой берег.
Мартин поправил меня:
— Не у этого, а вон у того дерева вы переправля-
лись.
Я вспомнил, что первым человеком, которого я
встретил в Каменине, был и тогда не кто иной, как
Мартин.
Благословенна память друга!
Косова гора
Не знаю почему, но именно я повысил в звании это
крохотное селеньице, окрестив его городом. На реши-*
тельное заявление Иржи Лукаша, Любиши Секеро-
вой и других сотрудников журнала «Кветы», что в
Чехословакии нет и никогда не было такого города,
я с не меньшей решительностью стоял на своем: есть!
В доказательство приводил тот несомненный факт,
что не только сам участвовал в освобождении этого
города, но и встретил в нем 9 мая — первый день
Победы. Мы сменили много карт, отыскивая мой го-
род, и только на одной из них в районе Прибрам об-
наружили точечку, столь крошечную по величине, что
простым глазом ее не вдруг и увидишь — надобно бы-
ло вооружаться увеличительным стеклом. И вот рядом
с этой-то точечкой такими же малюсенькими буков-
ками было начертано: Косова Гора.
Эт© совсем недалеко от Праги. Меньше часа езды
на автомобиле. Въехали сразу на площадь, которая в
сорок пятом казалась мне чрезвычайно просторной, а
сейчас до того малой, что и площадью-то ее нельзя
назвать без риска погрешить против истины. По фор-
ме она все та же, только появились высокие деревья,
которых прежде не было, — выросли за минувшие
годы.
И опять встречи. Вот Милош Блажен, школьный
учитель, в доме которого 9 мая 1945 года мы остано-
вились на постой; вот учительница Блажена Весела,
за двадцать лет она постарела, стала совсем-совсем
седой, а глаза счастливые, блестят так же, как тогда,
в те далекие дни, когда по вечерам она читала нам
по-русски стихи Владимира Маяковского; а вот и дом
с высоким забором, мимо которого каждое утро я шел
на службу.
Меня, кажется, и тут узнали. Старушка подходит
вплотную и, показывая мне на высокий забор у сво-
его подворья, о чем-то хочет спросить. Я долго не мо-
гу понять, о чем она. Наконец переводчик помогает.
20
Старушка спрашивает, помню ли я ее петуха, который
каждое утро взлетал на забор и, встряхивая крылья-
ми, горланил на всю Косову Гору.
Я вспомнил. Это был петух-красавец. Черный, об-,
сыпанный серебром и златом, огромный, он всякий раз
вызывал мое восхищение. Я останавливался у забора
и долго любовался этим добрым молодцем. Хозяй-
ка— она не была тогда еще старухой — видела это и
радовалась за своего петуха.
Тогда мне не приходило в голову, отчего это я так
любуюсь, в сущности-то, обыкновенным петухом. Вот
теперь только, кажется, можно найти тому объясне-
ние. Вероятно, на протяжении всей долгой войны мож-
но было бы не раз услышать пение петухов, но поче-
му-то и сейчас не могу вспомнить, что я когда-ни-
будь обращал на это внимание. Петуха в Косовой Го-
ре я услышал в первый день мира, и это радостно
поразило меня, как и все, что нас тогда окружало.
Не потому ли и крохотная деревушка по имени
Косова Гора показалась мне в ту пору большим го-
родом: в счастье человек склонен к преувеличениям,
как, впрочем, и в горе своем.
Но то было преувеличение от огромного счастья.
До свидания, Косова Гора, мы еще с тобой уви-
димся непременно.
До свидания, милая страна, в которой двадцать
лет назад я был на двадцать лет моложе...
До свидания...
кто он?
I
История, которую я собираюсь поведать, продол-
жалась ровно десять лет, а началась у истоков пяти-
десятых годов в Москве, в один, как говаривали в
старину, прекрасный солнечный день. Я мог бы упо-
требить такое выражение и без иронического оттен-
ка, долженствующего указать на литературный
штамп. Для старшего лейтенанта Андрея Платинова
тот день был действительно и прекрасным, и солнеч-
ным. Если вам после долгих и многих лет ожиданий
посчастливилось однажды получить ордер на отдель-
22
ную двухкомнатную квартиру в совершенно удиви-
тельном районе столицы, вы легко поймете его.
Почти весь день ушел у Андрея на хлопоты до того
понятные, что на их описание не стоит тратить и слов.
Приятные, скажем прямо, хлопоты, такие, какие бы-
вают, может быть, еще у жениха и невесты в канун
свадьбы. Или, лучше сказать, у плотника, когда он
сделает последний удар топором и увидит, что вещь
удалась на славу, и когда от доброго усердия все
жилы и все мускулы в твоем теле натягиваются стру-
ной и поют. Тут не хочешь, а улыбнешься, не хочешь,
а вымолвишь со сладостным придыханием: «Экая бла-
годать!»
Как только все было расставлено по своим местам,
жена ушла к незнакомым еще соседям, неделей рань-
ше справившим новоселье, чтобы получить у них све-
дения первейшей необходимости. Ее интересовал, ко-
нечно, продовольственный магазин, затем прачечная,
химчистка, аптека, ателье, ну и прочее. Оказалось,
что все это близко. Жена довольна. Соседи, как за-
ключила жена за время своего десятиминутного зна-
комства,— люди ангельского характера. Чего ж еще
желать! Теперь Андрей мог подумать и о себе. В пер-
вую очередь захотелось побриться. Приготовил было
безопаску, но рука дрожала: сказывалось физическое
перенапряжение. И он отправился на поиски парик-
махерской — великолепный предлог совершить прогул-
ку по новому району города.
Была середина апреля. Река только что вскрылась
и несла на себе тяжкие глыбины льдин. Они с шумом
протискивались меж каменных берегов, сердито урча-
ли, теснясь и наползая одна на другую в более уз-
ких местах под мостом. На многих дрейфовали раз-
ные вещи, как-то: порванная труба от пылесоса,
23
обломок лыжи, оконная рама от какого-то старого
московского дома, прекратившего свое земное суще-
ствование на радость таких же вот, как Андрей. На
одной льдине, особенно бойкой и шустрой, лихо мчал-
ся вниз по реке плюшевый мишка с оторванным пра-
вым ухом; по соседству с ним, и из того же материа-
ла сотворенная, беспечно примостилась собачонка,
лишенная хвоста и обеих задних ног, хвост, впрочем,
лежал тут же, неподалеку, на льдине. Были морепла-
ватели и живые. На одном из ледяных плотов суети-
лась черно-белая кошка, отчаянно мяукала, прося по-
мощи; пэ берегам, по сю и ту сторону реки, бежали
мальчишки, кричали, очевидно подавая кошке разум-
ные советы, которым она не внимала. На другом си-
дела ворона и терзала что-то, нимало не опасаясь за
свое ближайшее будущее: угрюмой этой вещунье ни-
что не мешало вспорхнуть, когда ей заблагорассудит-
ся. Так же хорошо чувствовала себя тихая парочка,
умостившаяся на крохотной льдинке, вертевшейся
волчком среди громадин, готовых растереть ее в по-
рошок,— парочкой этой были утка и селезень, приле-
тевшие на реку с искусственных водоемов при зоо-
парке и теперь направлявшиеся бог весть в какие
края, может быть, к большим озерам, где родились
их вольные предки. Садились на плывущие льдины и
чайки, но они были непоседы, то и делэ снимались и
кружились над кипевшим водоворотом с резким, гор-
танным криком, от которого почему-то даже в городе,
среди многолюдья, тебе делается зябко и одиноко,
хочется поскорее куда-то бежать, пожаловаться ко-
му-то на что-то неясное, ио остро саднящее.
Во всяком случае, Андрею более уже не хотелось
стоять у набережной, и он поспешил вверх по узкой
улочке, выходящей на большую, широкую улицу, на-
24
чикающуюся у Крымского моста. Там-то и отыска-
лась парикмахерская. В маленькой прихожей в два-
три квадратных метра старичок-гардеробщик, тоже
маленький, помог Андрею снять шинель, улыбнулся
при этом дружески, хорошо как-то улыбнулся, и не-
ожиданно спросил:
— Как ваш сынок?
Вопрос застал Андрея врасплох и задан был с
таким трогательным участием и с такою добротой, что
Андрей на какую-то долю минуты растерялся. Ему бы
сказать милому старичку, что тот ошибся, что у него,
Андрея, нет и никогда не было сына, что вообще нет
детей, и все бы обошлось как надо: вежливый гарде-
робщик, сославшись на слабеющую к старости па-
мять, извинился бы, и Андрей, в свою очередь, охот-
но извинил бы его. И делу конец. И все бы пошло
своим чередом, и не было бы истории, о которой упо-
мянуто в начале нашего повествования. Но Андрей не
сделал того естественного, что надо было бы сделать.
Потому ли, что не хотелось разочаровывать старика,
вводить его в смущение, или потому, что в тот день
вообще надо было всем людям говорить только при-
ятное, только то, что им хотелось бы слышать, — в
общем, не знаю почему, но на вопрос старика Андрей
так же вежливо ответил:
— Благодарю вас, дедушка. Сынок растет. Осенью
в школу.
— Ну и слава богу. В первый, стало быть, класс?
— В первый, — подтвердил Андрей и только сей-
час почувствовал, что уши начинают гореть, а глаза
наполняются теплой влагой. «Да что же это такое?
Зачем я лгу?» — подумал он в ужасе, не зная, как
выпутаться из западни, которую сам же для себя и
расставил.
25
Старик между тем продолжал:
— В какую ж думаете определить? Я бы совето-
вал в пятьсот тринадцатую. Учителя, вишь, больно хо-
роши.
— Да вот и мы хотели...
Однажды солгавши, Андрей продолжал лгать и
далее, нетерпеливо поглядывая на мастера, который
ранее других освободится и примется за него. Те-
перь Андрей уже боялся, что старик в конце концов
назовет его чьим-то чужим именем, и Андрею ничего
не оставалось бы, как присвоить это имя себе. К сча-
стью, кресло освободилось, и наш клиент скорехонько
угнездился в нем, все еще испытывая легкое раская-
ние, как испытывает его человек, совершивший хоть и
небольшой, но все же грех. «На одевание, — думал
он, — уйдет не более полминуты, а за полминуты не
разговоришься. А ежели он опять заговорит, то не-
пременно скажу... скажу, ежели он даже и не загово-
рит... скажу, что он ошибается, что нету у меня ника-
кого сына». Бритье окончилось скорее, чем хотелось
Андрею. Старик со своей располагающей, предупреди-
тельной и предобродушной улыбкой остановил его у
выхода и, прежде чем подать шинель, большой, слег-
ка замасленной щеткой начал тщательно смахивать
разные пылинки да волосинки с кителя Андрея и, ра-
зумеется, делал это не молча.
— Зовут-то как вашего сынка?
— Ванюшкой, — почему-то немедленно ответил Ан-
дрей, забыв о принятом решении сказать старику
правду.
— Иван, стало быть? Славное имя...
Старик внезапно осекся, тяжелая щетка вырвалась
из его рук и громко стукнулась об пол деревянной
своей частью. Старик нагнулся, чтобы поднять ее,
26
а когда разогнулся, Андрей не узнал его лица. Мор-
щинистое и прежде, теперь оно сморщилось еще боль-
ше, странно изменившись, и по этим морщинам, осо-
бенно частым у глаз, точно по желобкам из невиди-
мого родничка, во все стороны покатились, теряясь
где-то в густых зарослях седой бороды, торопливые
слезы. Пряча их от Андрея, старик подал шинель с
фуражкой и отвернулся.
Андрей вышел, решив про себя, что больше никог-
да не придет в эту парикмахерскую, а будет бриться
дома или уходить куда-нибудь подальше, на другую
улицу.
II
Сдержанный в отношениях к жене, в тот день Ан-
дрей был необычайно ласков с Анной Антиповной.
Таким он бывал всякий раз, когда малость провинит-
ся перед ней. Сейчас вина его — и это он хорошо чув-
ствовал — была большей, словно бы он изменил ей.
Вот бы взять, да и сказать тому старому чудаку, что
никакого Ванюшки у них с Анной Антиповной нет.
Однако не сказал. Теперь терзайся, прячь глаза,
хитри...
Брился Андрей через день, и через день пошел не
куда-нибудь еще, а в ту самую парикмахерскую. В этот
раз он твердо решил снять неприятный груз со своей
души. Денек был теплый, и дверь в парикмахерской
была раскрыта настежь. Старичок стоял на улице и
улыбался всякому, кто оказывал малейшее намерение
заглянуть в его заведение. Андрея он встретил как
старого знакомого. Засветился весь и поздоровался
прежде, чем Андрей подошел к нему. Вешая фуражку,
дедушка сообщил как нечто очень важное теперь для
них обоих:
27
— Вчера в ЦУМе видал хорошенькое пальтецо.
Прямо на вашего Ванюшку. И не особенно дорого.
Ежели вам неколи, я сам схожу и куплю. Работаю я
через день. Завтра слободный. Делов у меня все рав-
но никаких нету. Так что могу...
— Зачем же, дедушка? Не беспокойтесь, пожалуй-
ста. Послезавтра я сам схожу туда.
— Нет уж, вы там ничего без меня не найдете.
Пойдемте вместе. И не послезавтра, а завтра. Федосей
Осипович не любит откладывать такие дела, — сказал
он с очевидной целью сообщить Андрею свое имя и
тем самым сделать на пути их знакомства еще один
шаг. Андрею ничего не оставалось, как согласиться
с Федосеем Осиповичем, а заодно таким же, непря-
мым способом, назвать и себя.
С этой минуты их было уже трое: Федосей Осипо-
вич, Андрей и Ванюшка. На следующий день, в ше-
стом часу вечера, старик и новый его знакомый от-
правились в ЦУМ. На Крымской площади спустились
в метро, а на Пушкинской улице вышли из него. Ми-
мо Большого театра — к магазину. Расстояние тут
совсем малое. Три-четыре минуты, ну, может, пять,
учитывая московскую толкотню, — и вот он, ЦУМ.
Федосей Осипович успел, однако ж, заметить, что на
месте, где еще несколько дней назад орудовал своими
щетками старый айсор-чистильщик, появился книж-
ный киоск, на углу Кузнецкого моста и Петровки до-
страивается новое кафе, и еще и еще что-то там при-
метил Федосей Осипович. Пальто, которое они купи-
ли за пять сотенных, тоже было новшество. Месяц
назад не было «ни такого фасону, ни такого мате-
риалу».
Распрощавшись со стариком и поблагодарив его,
Андрей сел на такси и помчался прямо к своему прия-
28
телю, у которого был сын Санька. К счастью, паль-
тецо парнишке очень показалось.
III
Теперь Андрей уже и сам понимал, что странная
эта игра зашла слишком далеко, чтобы можно было
остановить ее. С помощью Федосея Осиповича он раз-
добыл все учебники для первого класса, старик поза-
ботился о тетрадках, и о карандашах, и о пенале, и о
непроливной чернильнице, чтобы Ванюшка не мог ис-
пачкать форменного костюмчика, тоже приобретенно-
го не без содействия Федосея Осиповича. Учебники,
тетрадки, пенал, карандаши, портфель и форменку
пришлось сбыть тому же Саньке.
Федосей Осипович уже несколько раз приглашал
Андрея к себе в гости. «Хорошо бы вместе с супругой
и сынком», — добавлял он к своему приглашению, но
Андрей под разными предлогами отказывался. То у
Ванюшки грипп, то он, Андрей, занят, то школьное
родительское собрание, то собрание на службе, то
еще чего-нибудь. Между тем Андрею очень хотелось
побывать у старика и поглядеть, как он живет-может.
И все-таки Андрей отказывался. Он не отказался и
не придумывал бы разные причины своих отказов, но
понимал, что в таком случае ему и самому пришлось
бы пригласить старика к себе в гости. А это означало
конец всей истории, конец Ванюшки, в которого Ан-
дрей начинал уже верить, точнее, не верить, а для
него стал уже необходим, потребен этот сладкий об-
ман. Он мог бы, конечно, предупредить жену, расска-
зав ей всю историю, но, во-первых, она могла бы оби-
деться, в душе-то она давно считает, что не дала му-
жу того, чего он ждал от нее более всего на свете,
29
то есть детей, и от этого сама потихоньку страдала.
Андрей все видел, все понимал и теперь не хотел, что-
бы она страдала еще больше; во-вторых же, и это са-
мое главное, он не хотел вовлекать в эту мистифика-
цию еще и жену.
IV
Ванюшка между тем рос. Пошел он и в первый, и
во второй, и в пятый, и в шестой, и в седьмой класс.
Андрей Платанов — теперь он был уже майором, —
приходя в парикмахерскую, делал для Федосея Оси-
повича подробнейшие отчеты о поведении Ванюшки, о
его отметках, обо всех его детских радостях и печа-
лях. По случаю принятия Ванюшки в пионеры у Ан-
дрея и Федосея Осиповича было даже маленькое тай-
ное пиршество — они выпили по бокалу шампанского
в гастрономе напротив парикмахерской. Охмелев,
старик опять звал к себе в гости, просил привести
завтра же Ванюшку к нему, чтобы он, Федосей Осипо-
вич, мог самолично убедиться, что с Ванюшкой все в
порядке. Пришлось опять выкручиваться, а старик
морщился, и по морщинам его, как тогда, в первый
день их знакомства, катились и прятались в бороде
слезы.
Ванюшка рос. Росла и Москва. Однажды Федосей
Осипович с величайшей торжественностью объявил
Андрею, что на Лубянке — раньше это слово он про-
износил с совсем иной интонацией — открыт «Детский
мир», преогромнейший универсальный магазин исклю-
чительно для детей. На следующий день — он был
воскресным — они отправились в этот самый «Мир»
и прошлялись там до закрытия магазина. Для Ва-
нюшки— фактически же для Саньки — были приоб-
ретены великолепные штуки: лыжи с необыкновенным
30
креплением и большой набор под названием «Конст-
руктор», а также готовальня. Вырос спортивный мас-
сив в Лужниках. В летнюю пору по набережной, звон-
ко цокая об асфальт, скакали милицейские эскадро-
ны — это на тот случай, ежели болельщические
страсти окажутся несамоуправляемыми. Все чаще и с
каким-то особым оттенком стало произноситься слово
«Черемушки», появились и другие слова, вроде: «мик-
рорайон», «воздушный лайнер», «фестиваль». На
какое-то время все эти громкие слова были начисто
заглушены тонюсеньким писком, долетевшим откуда-
тэ с немыслимых высот. Миллионы людей, набожных
и безбожников, в трогательном единении воздели очи
к небесам, чтобы хоть на одну минуту увидеть ма-
ленький золотистый шарик, о котором Федосей Осипо-
вич сказал:
— Это не шар там, а мысля человеческая витает!
V
Весной и неболыпие-то события кажутся важными
до чрезвычайности. А тут—Гагарин. О его полете
Андрей узнал в одиннадцать часов дня, а вечерой
собирался пойти в парикмахерскую и послушать, что
думает по поводу полета Федосей Осипович. Люди ча-
сто стараются проверить свои впечатления впечатле-
ниями других и как бы заново пережить уже пережи-
тое. К тому же Федосей Осипович умел встречать лю-
бое событие как-то по-своему, по-особому. Увидел ста-
рика у своего дома, на Фрунзенской набережной. Он
неловко улыбнулся, стараясь и не находя возможности
спрятать большую коробку, перевязанную крест-на-
крест голубой лентой. Андрей все понял и почувство-
вал, как по всему телу пробежала дрожь, а к глазам
31
подступило что-то горячее. Ведь Федосей Осипович
ждет. Ванюшку ждет с подарком. Разведал адрес,
старый, и вот теперь караулит. Мальчишки все при-
шли из школы, а какой из них Ванюшка?
— Зачем... как вы тут, Федосей Осипыч?
— Да праздник-то какой! Разве ж усидишь дома!
Вот Ванюшке твоему «Спутника» принес. В новом
магазине, на Комсомольском проспекте, нашел. «Кос-
мосом» зовут тот магазин. Дома, что ли, Ванюшка-то?
— Да нет еще, дедушка.
— Мэжа, обождем маненько, а?
— Да к бабушке его мать повезла. Завтра только
будут, — сказал Андрей и покраснел.
— Ну так передай ему вот это.
— Спасибо. Передам. Может, отметим?
— Отчего ж не отметить? — грустно сказал Федо-
сей Осипович. — Пойдем, Андрюша, пока не закрыли.
И они отправились в большой гастроном, куда ста-
ли захаживать все чаще и чаще, потому как все боль-
ше и больше причин находилось у них для такого за-
хаживания: у Ванюшки дела шли хорошо, дневник
выглядел как нельзя лучше, одна только тройка, да и
та случайная, да и та по второстепенному предмету.
Зато по физике и химии отлично. Дневник этот завел
Андрей специально, чтобы радовать им Федосея Оси-
повича. Для того чтобы все выглядело натурально,
правдиво, он изредка вписывал в него посредственные
оценки, не делал Ванюшку круглым отличником — в
это не мог бы поверить даже Федосей Осипович, что-
то отличники в последние годы сильно поредели. Бы-
ли причины и другого характера. Справила новоселье
и старенькая парикмахерская, где служил Федосей
Осипович, Андрея уже несколько раз в течение этих
лет повышали в должности. А тут спутники, а тут
32
Гагарин — мало ли еще каких больших дел сделано
в последние годы! Невозможно все же утверждать, не
рискуя погрешить против истины, что поводом для по-
сещения погребка были только события радостные и
торжественные. Один раз в году, а именно 17 сен-*
тября, они шли туда неизменно по инициативе Федо-
сея Осиповича по какому-то печальному для старика
поводу. По какому, Федосей Осипович не уточнял, а
Андрей почему-то не решался расспросить, что же
такое случилось в жизни Федосея Осиповича 17 сен-
тября. Умер ли кто из близких, обидел ли кто так,
что и во веки веков не забудешь, жизнь ли круто пе-
реломилась на том рубеже — не расспрашивал, а Фе-
досей Осипович молчал. Когда наполнялись бокалы,
он первым подымал один из них неуверенной рукой и,
осторожно коснувшись им Андреева бокала, печаль-
но, тихо и загадочно возглашал:
— Ну да бог с ними. Выпьем, Андрюша.
Молча выпивали, молча уходили по домам.
Были горькие минуты не только у них, но и у стра-
ны и у всех добрых и честных людей других стран.
Федосей Осипович узнавал о них прежде, потому как
маленькая коробочка, притулившаяся под самым по-
толком гардеробной, не выключалась ни на минуту
и сообщала все новости — радостные и печальные.
Федосей Осипович знал по имени и по голосу всех
дикторов Всесоюзного радио и по тону этого голоса
заранее определял, какою будет новость — плохой ли,
хорошей. С Юрием Левитаном у Федосея Осиповича
как бы сами собой установились дружеские отноше-
ния. Нередко старик в мыслях своих приятельски раз-
говаривал с ним: «Что-то ты, Юрий, нонче не того, не
в духе будто. Голосу твоему не хватает чегой-то. Мо-
жа, простуда?» Юрий Левитан доводил до сведения
зз
Федосея Осиповича, как правило, события чрезвы-
чайной важности и потому пользовался особым благо-
расположением старика. «Человек государственного
ума, ежели доверили такое дело!» — думал он про зна-
менитого диктора. «Советский человек в космосе!» —
на весь свет возгласил о Гагарине Левитан, а у Фе-
досея Осиповича захолонуло под ложечкой, и он до
сей пэры, как только вспомнит про тот час, испытыва-
ет сызнова радостную дрожь во всем теле.
Диктору не раз приходилось сообщать Федосею
Осиповичу о событиях вовсе уж не радостных. В да«
лекой Африке какие-то злыдни убили Патриса Лу-
мумбу. «Как же это можно, как могли допустить?!»—
в страшном гневе говорил Андрею старик. А тот, что-
бы хоть чуточку успокоить друга, сказал ему, что
Ванюшка просит взять маленького Патриса, одного
из сыновей погибшего. Мысль эта принадлежала Анне
Антиповне, но Андрей приписал ее Ванюшке, чему
был до крайности рад Федосей Осипович. Он дал Ан-
дрею много разумных советов относительно того, как
и к кому надо обращаться с этакими делами. «Лучше
и вернее всего в Мирный Совет, там свяжутся по ра-
дио или еще как с кем надо, похлопочут, и у Ванюш-
ки будет приемный брат. Это уж точно!» Не отклады-
вая дела в долгий ящик, они в тот же день сочинили
длиннейшее письмо и около месяца находились в со-
стоянии напряженного ожидания. Из Комитета соли-
дарности со странами Азии и Африки, куда было пе-
реслано их письмо, пришел наконец ответ грустного
для них содержания. Ценим, мол, ваши интернацио-
нальные чувства, дорогие товарищи, но мать Патриса
хочет растить своего сына на родной ему, африкан-
ской земле, чтобы он жил среди своего народа и был
таким же мужественным его защитником, каким был
34
отец. «Так, видно, надо, Андрюша», — рассудил все
понимающий Федосей Осипович.
VI
Временами Андрей испытывал мучительное угрызе-
ние совести. Как там ни говори, а ложь есть ложь,
рано или поздно, но за нее придется держать ответ.
Были дни, когда он ходил как побитый, глаз не смел
поднять на жену. Сознание того, что втайне изменил
ей, нафантазировал какого-то Ванюшку, с годами обо*
стрялось, становясь невыносимым. Много раз он под-
ходил к парикмахерской с железной внутренней
установкой рассеять этот туман, отбросить прочь при-
зрачную завесу, но, не прошагав и десяти шагов от
своего дома, понимал, что не сможет сделать этого.
Достаточно было хоть на одну минуту представить,
как встретил бы его признание Федосей Осипович,
чтобы тотчас же отказаться от вроде бы и благого на-
мерения. И сладкая ложь продолжалась. Продолжа-
лась бы она бог весть сколько еще, не случись беды.
Андрея послали в командировку на полтора ме-
сяца. Он предупредил Федосея Осиповича, что уез-
жает в Сибирь... он сказал не на полтора, а на два
месяца, для чего-то прибавив пятнадцать дней. Федо-
сей Осипович грустно поморщился, вздохнул как-то
тю-детски судорожно.
— Коли надо, что ж, поезжай, Андрюша. Не про-
студись, сынок... Холода там, вишь, страшенные. Ну,
а каковы дела у Ванюшки?
— Спасибо. Хорошо. Осенью — в десятый класс.
— Ишь ты? В десятый?! Времечко-то как бежит.
— Бежит, Федосей Осипович.
35
Они обнялись и расцеловались на прощание.
Вернувшись из поездки, Андрей первым долгом
побежал в парикмахерскую. Только далеко от Моск-
вы, в командировке, эн по-настоящему понял, кем для
него стал Федосей Осипович...
В прихожей, у гардеробной, стоял другой человек,
еще не старый, с одной рукой. Андрей никогда его не
видел, но он и не приходил в парикмахерскую, когда
там не было Федосея Осиповича. Брился и стригся
только в дни его дежурств. Значит, решил Андрей,
сегодня не его время. Приду завтра. Но и назавтра
Федосея Осиповича не оказалось на привычном ме-
сте. Не оказалось его и на третий и на четвертый день.
И теперь уж Андрей, схваченный за сердце недобрым
предчувствием, решил спросить у однорукого, а где ж
его напарник, почему не приходит, не рассчитали ли
за какую-нибудь промашку.
— Нет, не рассчитали... Помер Федосей Осипович,
в одночасье помер. Стоял вот тут, ничего, бодрый, да-
же шутил. А потом как-то тихо присел на пол, при-
слонился к стене, глядь — он уже не дышит... А что
с вами, .гражданин? Он что, отец ваш?
Но Андрей был уже на улице.
Лишь на пятый день после приезда, узнав адрес
у заведующего парикмахерской, отправился на квар-
тиру Федосея Осиповича. Отыскал на Плющихе дере-
вянный домик, один из тех, что покорно и безропотно
ждут своей очереди на слом. В единственном подъезде
первая дверь направо вела в комнатушку Федосея
Осиповича. Ключ был у соседей. Андрей объяснил им,
кто он и почему пришел. Открыли. Из старенького ре-
продуктора, притулившегося в углу, по соседству с
Николой-угодником, слышался голос Левитана — со-
общались последние известия. Железная кровать стоя-
36
ла прямо у двери, какой-то старый зеленый сундучок,
перехваченный со всех сторон ржавыми железными
ремнями, кастрюля, закопченная на плите в голланд-
ке, посудная полка с двумя тарелками и одной дере-
вянной ложкой, малость выщербленной. Вот и вся
Федосеева утварь. На стене — единственная фотогра-
фия в самодельной раме. Молодая женщина в тем-
ном платке, широколикая и большеглазая, со строго
поджатыми губами. На руках у нее дитя. Должно
быть, фотографию часто снимали со стены, потому как
рама была сильно и свежо захватана.
— Он что же, коренной был москвич? — спросил
Андрей.
— Да нет. В войну приехал. Откуда-то из-под
Брянска. Больше мы ничего не знаем о нем. Старик
не любил, когда его расспрашивали.
Андрей поблагодарил соседей и вышел, захватив
зачем-то фотографию. От Плющихи спустился к набе-
режной. Было ветрено, в левую щеку сыпал косой хо-
лодный дождик, капли его попадали за воротник. Над
рекой носилась чайка, оглашая окрестность пронзи-
тельным, режушим по сердцу криком.

ТАМАНЦЫ
Передо мною — трое: танкист, пулеметчик и стре-
лок. Они называют себя Таманцами. И по тому,
как они произносят это слово, догадываюсь, что пи-
сать его надо непременно с большой буквы, не иначе.
Таманцы!
А ведь никто из этих троих не служил в дивизии в
ту грозную пору, когда пришла к ней немеркнущая
слава. Тем не менее всякий раз, когда при них назы-
вают имя Таманской Краснознаменной ордена Суво-
рова имени М. И. Калинина дивизии, горделивое чув-
ство вспыхивает в груди, светится в их глазах, готовое
38
выплеснуться наружу в скупых, но полных муже-
ственной любви словах. И это понятно: они, эти трое,
так же, как и сотни их теперешних сослуживцев, при-
няли боевую эстафету от ветеранов и теперь достойно
несут в своих умелых руках с тем, чтобы в свое вре-
мя передать ее новому поколению воинов, которые
придут им па смену и с таким же гордым правом
назовут себя Таманцами.
Я долго смотрю в их лица, и кажется мне, что я
где-то уже видел этих солдат — под Сталинградом, на
Курской дуге, на Днепре или под Веной. До чего ж
они похожи своей осанкой, всей своей подобранностью
и этими исполненными решимости лицами на своих
старших товарищей, коим выпало на долю штурмо-
вать вражеские рубежи в кровопролитнейших сраже-
ниях!
Давайте же познакомимся с ними.
Танкист
— Моя фамилия Паршин. Зовут — Николай Ива-
нович. Родился в 1925 году в селе Костин-Отделец,
Воронежской области. Отец, Иван Федорович Пар-
шин, погиб на Днепре, старший брат, Василий, — ин-
валид Великой Отечественной войны. Я в армии с
1943 года. С 1947 года — сверхсрочник. Четырнадцать
лет служу механиком-водителем танка. Вот, пожалуй,
о себе и все...
Он умолкает, задумавшись. Темные глаза его еще
больше потемнели, под острыми скулами шевельну-
лись желваки.
О чем вспомнил старшина Паршин?
39
— Может быть, о том, как дважды выпрыгивал из
горящего танка? Или о том, как водил свою грозную
машину в глубокий неприятельский тыл на разведку,
за что и получил высокую награду — орден Славы
III степени?
На его груди кроме ордена Славы есть еще одна
награда, которой он гордится не меньше, чем награ-
дой боевой, — нагрудный знак «Мастер вождения».
Это — высший класс механика-водителя танка. Годы
напряженного труда, неутомимой учебы — вот что
скрывается за маленьким знаком, который едва заме-
тен на просторной груди танкиста.
Кто из москвичей не любовался безукоризненно
четким строем танковых колонн, в праздничные дни
проходивших по Красной площади! Одиннадцать раз
механик-водитель Николай Паршин вел свою машину
мимо Мавзолея, мимо древних кремлевских стен, про-
вожаемый восторженными взорами десятков тысяч
людей, собравшихся на Красной площади. Но только
немногие знают, каких усилий стоит это танкисту,
особенно, конечно, механику-водителю. Сколько бес-
сонных ночей проведет он, прежде чем восхитить нас
своим высоким мастерством! Но парад есть все же
парад. Куда труднее приходится танкисту на полях
тактических учений...
Это было в сентябре прошлого года. Подразделе-
ние, в котором служит старшина Паршин, получило
приказ о наступлении. Нужно было преодолеть не
только сопротивление «противника», но и сто сорок ки-
лометров пути при полном бездорожье — через леса,
топи, многочисленные болота. При этом нельзя было
открывать люки — члены экипажа большую часть вре-
мени находились в противогазах: учитывалось, что бой
идет с применением оружия массового уничтожения,
40
когда, нужно было думать и о противохимической за-
щите, и о дегазации оружия, и о маскировке, и особен-
но конечно, и прежде всего — о стремительном движе-
нии вперед, и только вперед.
— Более суток непрерывно вел я свою машину,—
рассказывает Паршин. — Внутри танка — жара не-
стерпимая, люки открывать нельзя. А мы, то-есть
командир подразделения (мой танк одновременно
является и танком командира подразделения), я,
командир танка сержант Михаил Спицын, наводчик
орудия рядовой Николай Кургузов (отличный, между
прочим, стрелок — от него ни одна цель не укроется!),
все мы в противогазах. А тут еще — качка, танк ведь
подпрыгивает на ухабах, проваливается в разные
ямы... Не скрою, порой казалось, что не выдержим, в
глазах рябило, руки дрожали, пот лил ручьями, обмун-
дирование было мокрое... Но остановиться нельзя бы-
ло, приказ — вперед!.. Вот тут все мы по-настоящему
поняли, почему наш командир Герой Советского Сою-
за капитан Виктор Козлов так упорно налегает на
физическую подготовку танкистов... Скажу вам честно,
вот я не, раз был в настоящем бою во время войны, но
такого напряжения мне еще ни разу не доводилось
испытать, как вот на этих учениях. И все-таки мы вы-
держали — выдержали все и очень гордимся этим...
Вы спрашиваете, что нам помогло? Я уже говорил о
физической закалке. Она нас здорово выручила. Но
это не все. Помогло нам еще чувство ответственности.
Сам я член партии, остальные — комсомольцы...
Старшина смущенно умолк: видно, ему мало при-
ходится рассказывать о себе. Человек огромного прак-
тического опыта, он привык показывать, а не расска-
зывать. Сейчас он очень волнуется:
— Вот посылают меня на Всеармейский слет от-
41
личников. Можно бы выступить там — ведь опыт у
меня действительно есть: четырнадцать лет провел
за рычагами танка, срок не малый!—да вот беда, не
умею я говорить. Просто не знаю, о чем. На занятиях
все получается как бы само собой, руки автоматиче-
ски делают нужные движения, ты даже и не думаешь
как. А тут нужно рассказать словами... Правда, иног-
да разговоришься, особенно когда вспомнишь бои с
фашистами, фронтовых товарищей. Тут у меня есть
очень хороший собеседник — командир наш. Ведь на
финской войне он сам был сержантом, командиром
танка. Там ему и дали звание Героя. Сам товарищ
Жданов вручал Золотую Звезду... Выпадет свобод-
ный час, соберем вокруг себя молодых танкистов да
и рассказываем им, как было на фронте. Этак-то ча-
сто бывает. Любят ребята наши беседы — сидят не
шелохнувшись, ловят каждое слово... Да это ведь все
в своем кругу, а тут на Всеармейском слете, сколько
там народу-то будет! — восклицает Паршин, но вдруг
говорит:—А может, еще и выступлю..
Пулеметчик
У коренастого этого парня умные, спокойные гла-
за. Гимнастерка нарядная от различных знаков и знач-
ков — это знаки воинской доблести, проявленной сер-
жантом Николаем Марьиным не на войне, а на учеб-
ном поле, в классе, на стрельбище, в физкультурном
городке. Бывший слесарь из города Куйбышева, он в
короткий срок стал отличным пулеметчиком. Один за
другим появились на его груди знаки «Отличный пу-
леметчик».
42
«Вот кто будет моей сменой!» — подумал о нем
бывший командир отделения младший сержант Ми-
зерное и с той минуты стал все пристальнее пригля-
дываться к этому неутомимому и добросовестному
юноше. С не меньшим вниманием присматривался к
Марьину и командир роты старший лейтенант Гово-
ров: у него, оказывается, были свои планы...
Вскоре действительно Марьин был назначен ко-
мандиром отделения, а немного позже — командиром
пулеметного взвода.
Своим отделенным — сержанту Кравченко и млад-
шему сержанту Примак — Марьин сказал коротко:
— Взвод наш должен быть лучшим в батальоне.
Ясно?
— Ясно!
Для начала весь взвод стал комсомольским.
— Ну, а теперь-то мы просто обязаны быть пер-
выми!— сказал своим солдатам сержант Марьин, а
сам с тревогой глянул на рядового Ломаева.
Тот стоял бледный, потупив взор. Он совсем еще
недавно перенес операцию и, очевидно, побаивался,
что подведет товарищей, подведет весь пулеметный
взвод. Занятия, стрельбы часто проходят ночью, пос-
ле длительных и трудных маршей — хватит ли у нею
сил?..
— Ничего, Ломаев, не горюй. Все будет хорошо.
Вот увидите! — тихо говорит ему Марьин, и от его
слов, от его ободряющей улыбки на душе молодого
солдата делается покойней, взгляд его светлеет. И он
отвечает так же тихо и взволнованно:
— Спасибо, товарищ сержант.
Теперь их можно было чаще видеть вдвоем — то
в учебном классе, то в поле, на тренировке. Особенно
43
трудно давалась Ломаеву стрельба из пулеме-
та с помощью ночных приборов и осветительных
ракет — да и вообще-то ведь это очень трудное дело!
А вот сейчас Ломаев стреляет уже хорошо, а придет
время — будет стрелять и отлично. Не ладилось у него
и со строевой подготовкой, а поглядите сейчас — мо-
лодец молодцом шагает он в ротном строю. И все
только потому, что вовремя заметили его слабости
командир взвода, отделенный командир, солдаты-одно-
полчане. Боевая нерушимая дружба — вот что преж-
де всего характеризует взвод сержанта Марьина.
Проходили дни, недели, месяцы. Слава о замеча-
тельных пулеметчиках росла, ширилась, она уже вы-
шла за пределы дивизии. И вдруг в роту старшего
лейтенанта Говорова пришла добрая весть: весь взвод
сержанта Марьина награжден Грамотой ЦК ВЛКСМ,
а сам Марьин за образцовое воспитание и обучение
своих солдат получил денежное вознаграждение лич-
но от командира полка.
— Как же вы этого добились? Расскажите подроб-
нее. Ведь нелегко было?
— Нелегко. Это верно. — Марьин на минуту за-
думывается. — Вы приходите на наш слет. Может
быть, я там смогу рассказать о наших делах подроб-
нее. Между прочим, и у нас была одна большая не-
удача...
— А какая же?
— Да вот по гимнастике мы заняли первое место
в батальоне. А по многоборью пол-очка не хватило,
чтоб занять первое место в полку. Пришлось доволь-
ствоваться вторым... Скоро, впрочем, будет многоборье
между взводами. Вот тогда постараемся взять свое!..
Передо мною он один, командир взвода. А мне пэ-
44
чему-то хочется увидеть всех его подчиненных, этих
славных пулеметчиков-таманцев. Они рисуются мое-
му мысленному взору здоровыми, крепкими, с загоре-
лыми лицами, обязательно белозубыми. И мне радост-
но, что у моей Отчизны есть такие славные солдаты.
Мне хочется крепко-крепко пожать руку сержанта
Марьина и от всего сердца сказать ему: «Спасибо,
сержант!»
Что я в конце концов и делаю.
Стрелок
Стриженая круглая голова склонилась над кни-
гой. Припухлые губы юноши шевелятся. Толстым паль-
цем он водит по строчкам — что-то читает по сло-
гам. Рядом стоит сержант Михаил Мансуров, высо-
кий, стройный, светловолосый, с большими голубыми
глазами, с очень простым, открытым лицом. Ободряя
молодого солдата, он говорит, положив руку на его
плечо:
— Смелее, смелее, Панков! Как же это ты, дружи-
ще, грамотешке-то не научился, а?
— Так случилось уж, товарищ сержант...
— Знаю. Ну, беда поправимая. Вот возьми-ка по-
читай это. — И Мансуров подает солдату новую ка-
кую-то книгу с крупными буквами.
...Слушая Мансурова, не веришь, что этот вдумчи-
вый, взвешивающий каждое свое слово, хорошо начи-
танный парень имеет всего четырехклассное образо-
вание, что свой нагрудный знак «Отличный стрелок»
он получил уже в первый год службы в армии, что
45
уже через полтора года он становится командиром
отделения, и притом отличным командиром!
Так же как и сержант Марьин, Мансуров в свое
время окончил ремесленное училище и стал столяром
4-го разряда. Очевидно, там, среди старых кадровых
рабочих, он приобрел весьма ценное качество — лю-
бовь к труду, к непрерывному совершенствованию сво-
его мастерства. О первых днях своей службы Мансу-
ров говорит так:
— Не скрою, мне было завидно, когда на собра-
ниях и вообще всюду в нашей роте называли имена
отличников. Их ставили в пример всем. Думалось, а
я-то что же, неужели не смогу?.. Был у нас в отделе-
нии сержант Горохов — отличник. И вообще очень
отзывчивый человек. Вот к нему-то я и стал пригля-
дываться, а потом набрался смелости и прямо попро-
сил его помогать мне. Он, конечно, сразу же согла-
сился. Ну и дело пошло! Целую зиму тренировался я
владеть карабином, а потом и автоматом. Большую
помощь оказывал мне и секретарь комсомольской ор-
ганизации сержант Звонков — парень грамотный, тол-
ковый и неутомимый. Через десять месяцев меня как
отличника отпустили на побывку домой. А потом не-
сколько раз фотографировали; мое фото не сходило
с Доски отличников... Неудобно так говорить о себе —
вроде как бы хвастаюсь... Вот вы спрашиваете, как я
добился своих успехов. А секрета тут, вообще-то, го-
воря, никакого и нет. Главное — это дисциплиниро-
ванность. Будешь исполнительным и внимательным —
обязательно добьешься больших успехов... Ну, сей-
час, правда, мне потруднее — не за себя одного от-
вечаю, а и за подчиненных. Много, к примеру сказать,
пришлось нам потрудиться с Панковым — ни читать,
ни писать не умел человек. А сейчас и читает, и пи-
46
шет. Правда, не очень бойко, но все ж... Сейчас и он
у нас выбивается в отличники. Прямо скажу, радост-.
но служить, когда страна так заботится о тебе!
Танкист, пулеметчик, стрелок...
Великолепная доля — быть защитником социали-
стического Отечества. Надо гордиться этой долей и
быть достойным ее.
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
КАЛМЫКОВКА.................................. 2
ЛИСА........................................ 6
СТАРЫЙ СНИМОК............................... 9
ОТГОНИ ОТ СЕБЯ БОЛЬ И СОСТРАДАНИЕ............12
Микулов...................................13
Камендин—Каменин..........................16
Косова гора..............................19
КТО ОН?......................................22
ТАМАНЦЫ......................................38
Танкист..................................39
Пулеметчик ...............................42
Стрелок...................................45
Михаил Николаевич АЛЕКСЕЕВ
ХОРОШИЕ МОИ ЛЮДИ...
Художник П. КОРЕЦКИЙ
Редактор Ф. Царев
Литературный редактор Н. Рачкова
Художественный редактор Ю. Королев
Технический редактор Ю. Гончаренко
Корректор Е. Абросова
Адрес редакции: Москва, Д-7, Хорошевское шоссе, 38—40.
Г-42529. Сдано в набор 15/VII1.67. Подп. к печ. 13/1Х.67. В печ. л. 55 000 тип. зн.
Бумага 70ХЮ8*/м в 1»5 печ. л. —2,08 усл. печ. л. Цена 5 коп.
Изд. 9375.	Зак. 937.
1-я типография
Военного издательства Министерства обороны СССР
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3
Scan, DJVU: Tiger, 2013