Сильвия Плат. Фотография Ролли МакКенна. 1959

российская академия наук
* га f
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ

Sylvia
PLATH
—-^s—
5fe Coiktd
Edited by
Ted Hughes

Сильвия
ПЛАТ
—^®
В редакции
Теда Хьюза
Издание подготовили
В.П.БЕТАКИ, Т.Д. БЕНЕДИКТОВА,
Е.В. КАССЕЛЬ
МОСКВА НАУКА 2008

УДК 821.111(73)
ББК 84(7Сое)
П37
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
В.Е. Багно, В.И. Васильеву А.Н. Горбунов,
Р.Ю. Данилевский, Н.Я. Дьяконова,
Б.Ф. Егоров (заместитель председателя), Н.Н. Казанский,
Н.В. Корниенко (заместитель председателя), Г.К. Косиков,
А.Б. Куделин, А.В. Лавров, И.В. Лукъянец,
АД. Михайлов (председатель),
Ю.С. Осипов, М.А. Островский, И.Г. Птушкина,
Ю.А. Рыжов, ИМ. Стеблин-Каменский,
Е.В. Халтрин-Халтурина (ученый секретарь),
А.К. Шапошников, СО. Шмидт
Ответственные редакторы
Т.Д. БЕНЕДИКТОВА, Е.В. ХАЛТРИН-ХАЛТУРИНА
Темплан 2007-1-308
ISBN 978-5-02-034398-6 © Бетаки В.П., перевод, 2008
© Бенедиктова Т.Д., составление, статья,
2008
© Кассель Е.В., статья, примечания, 2008
© Российская академия наук и издательство
«Наука», серия «Литературные
памятники» (разработка, оформление), 1948 (год
основания), 2008
© Редакционно-издательское оформление.
Издательство «Наука», 2008

Сильвия
ПЛАТ
—=^®
Собрание
стихотворений
В редакции
Теда Хьюза

Тед Хъюз
ПРЕДИСЛОВИЕ
К моменту смерти, 11 февраля 1963 года, Сильвия Плат успела очень
много написать. Насколько мне известно, ничего из написанного она
никогда не уничтожала. За одним или двумя исключениями, каждому
написанному стихотворению она придавала завершенный, по ее мнению, вид. Иногда
она отбрасывала одну-две невписавшихся строки или же казавшиеся ей
неверными начало или конец стихотворения.
Она относилась к своим стихам, как относится к труду мастеровой: если
из имеющегося материала не получается стол, значит, пусть будет стул или,
на худой конец, игрушка. Конечным продуктом для нее было не столько
удачное стихотворение, сколько что-то, на время сумевшее истощить ее
изобретательность. Так что эта книга - не избранное, а полное собрание стихов,
написанных после 1956 года.
Она начала составлять первый сборник в юном возрасте. Много раз она
с надеждой представляла эту будущую книжку разным издателям и на
разные конкурсы. Состав сборника постепенно менялся - вырастали новые
стихи, отмирали старые. Ко времени подписания договора на издание книги
«Колосс» с издательством Майнеманна в Лондоне, 11 февраля 1960 года,
этот первый ее сборник не раз поменял название и состав.
«Сегодня в полутьме читального зала, в отделе изобразительного
искусства, мне привиделось истинное название для моей книги стихов, - писала
она в начале 1958 года. - Я вдруг очень ясно поняла, что настоящее название,
единственно возможное название - это "Леди и глиняная голова"». - И она
продолжает: «Каким-то образом это новое название означает для меня
избавление от хрупко-стеклянного, слащавого голоса, который слышится в
"Цирке на трех аренах" и в "Двух любовниках и бродяге"» (это были два
предыдущих варианта названия). Через два месяца она на короткое время
заменила название «Леди и глиняная голова» на «Вечно длящийся понедельник»,
а еще две недели спустя книжка стала называться «Полное погружение»:
«По стихотворению, которое я считаю одним из лучших и странно
захватывающих. О моем отце - морском боге - музе. С "глиняной головой"
покончено: когда-то, в Англии, я считала это моим "лучшим" стихотворением -
но оно слишком вычурное, безжизненное, неровное, застывшее, теперь оно

8
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
меня смущает, в нем на пять строф - десяток надуманных эпитетов для этой
самой головы».
В течение следующего года С. Плат заменила название «Полное
погружение» на «Бык из Бендилоу», но потом, в мае 1959 года, она пишет:
«Сменила название сборника стихов, по наитию, на "Лестничного черта"...
Это заглавие подходит к моей книжке и "объясняет" стихи безнадежности,
которая так же обманчива, как надежда». Это название прожило до октября.
В это время она жила в Яддо и опять по наитию, но какому-то иному, она
отметила: «Написала два стихотворения, которые мне нравятся. Одно - для
Николаса (она ждала сына и назвала стихотворение "Приусадебный парк"),
а другое - на старую тему о поклонении отцу (она назвала его "Колосс"), но
непохожее на прежние, и таинственнее. Я вижу в этих стихах картину,
природное дыхание. Выкинула "Медальон" из состава прежнего сборника и
решила, несмотря ни на что, начать вторую книгу. Главное - перестать думать,
что я все еще пишу стихи для прежней книги. Для этой скучной книги. Итак,
у меня уже есть три стихотворения в новую книгу, которую я пока назвала
"Колосс и другие стихи"».
Теперь видно, что решение начать новую книгу «несмотря ни на что» и
отрешиться от всего написанного до сих пор совпало с первым прорывом,
с настоящим выходом на иной уровень. В цикле «Стихи на день рождения»,
о котором она думала 22 октября 1959 года (см. комментарии к № 119)
в метафорической форме появляется истинная подоплека этой внезапной
перемены. 4 ноября она записала: «Я чудом написала семь
стихотворений - цикл "Стихи на день рождения", а перед тем две маленьких
вещицы: "Приусадебный парк" и "Колосс", которые выглядят яркими и
занятными. Но рукопись моей прежней книги кажется мне "неживой". С глаз
долой - из сердца вон. Да и найти издателя для нее нет никаких шансов:
только что отослала уже к седьмому... Остается попытаться издать в
Англии».
А через несколько дней она записала: «Написала на этой неделе хорошее
стихотворение о нашей прогулке к сожженной водолечебнице,
стихотворение для второй книги. Как же меня утешает мысль о второй книге с этими
новыми стихами: "Приусадебный парк", "Колосс", семь стихотворений на
день рождения и, может быть, "Медальон", если я, конечно, не пристрою его
в первую книжку». Но потом она поняла: «Если только издатель примет...
я почувствую настоятельную необходимость пристроить в нее всё - все
новые стихи, чтобы книжку эту укрепить».
Именно так и случилось. Истекало время пребывания в Яддо, ставшее
для нее таким плодотворным, затем последовали хлопоты, связанные с
переездом в Лондон, и она смогла добавить весьма немного к своей «второй»
книге. Таким образом, это было собрание старых стихов, которое она уже
внутренне отвергла, плюс несколько новых, казавшихся ей совсем иными.

Тед Хъюз. Предисловие
9
В январе 1960 года Джеймс Мичи сказал ей, что Майнеманн хочет издать
этот сборник под названием «Колосс».
После подписания договора она стала писать новые стихи, но с
несколько иным отношением к ним. Как и прежде, стихотворение было всегда либо
«для книги», либо «не для книги», но теперь она уже относилась спокойнее
к этому отбору и в течение двух лет не делала тревожных материнских
попыток найти название для подрастающего выводка, пока не охватил ее
порыв, из которого родились стихи последнего полугодия ее жизни.
В рождественские дни 1962 года она собрала большую часть того, что
сейчас известно как стихи из «Ариэля», и переплела в черную обложку на
спирали, расположив стихи в тщательно продуманном порядке. (Тогда она
подчеркнула, что книга начиналась словом «любовь» и заканчивалась
словом «весна». Перечень стихотворений, вошедших в этот сборник,
приведен после моих комментариев, на стр. 281.) В этот сборник не вошло
почти ничего из написанного между «Колоссом» и июлем 1962 года - то есть
были почти полностью исключены два с половиной года работы. Как
всегда, у Сильвии были трудности с названием. На титульном листе рукописи
название «Соперница» было заменено на «Подарок на день рождения»,
после чего и это название, в свою очередь, было заменено на «Папку».
Совсем незадолго до смерти она опять изменила название - в этот раз на
«Ариэль».
Когда в конце концов в 1965 году «Ариэль» был издан, его состав
несколько отличался от первоначально задуманного Сильвией Плат. В этот
сборник вошло около дюжины стихотворений 1963 года, которые она
думала включить в следующую свою книгу, поскольку в них слышалась иная,
новая тональность. Еще в «Ариэль» не вошло несколько чрезвычайно
агрессивных стихотворений 1962 года, направленных лично против конкретных
людей. Может, не вошли бы еще одно-два стихотворения, не будь они
опубликованы Сильвией в журналах, - так что к 1965 году они стали широко
известны. В том виде, в каком сборник вышел, - это результат компромисса,
на который мне пришлось пойти: надо было опубликовать множество
стихов С. Плат - написанные ею после «Колосса», но до «Ариэля» - и надо
было осторожно представить читателям ее последние работы: опубликовать
для начала пару десятков ее поздних стихов. (Многие говорили мне, что
читающей публике будет очень трудно принять яростные и противоречивые
чувства, выраженные в этих стихах. В некотором смысле, как показало
время, эти опасения были не беспочвенны.)
В следующем сборнике «Через озеро» (1971) содержалась большая часть
стихов, написанных между двумя уже вышедшими книгами. В том же году
вышел последний сборник «Зимние деревья», включивший 18 не вошедших
в предыдущие сборники стихотворений последнего периода, а также
написанную в начале 1962 года радиопьесу в стихах «Три женщины».

10
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Задача нынешнего, полного собрания стихов Сильвии Плат -
объединить в одном томе все ее стихи, включая и то, что не вошло в прежние
книги или вовсе не было опубликовано. Насколько возможно, стихи надо было
расположить в хронологическом порядке, чтобы представить читателям
этого необычного поэта в развитии. Этот однотомник состоит из 224
стихотворений, написанных после 1956 года, но, кроме основного корпуса, сюда
вошло еще 501 стихотворений, выбранных из написанного до 1956 года.
Рукописи, положенные в основу этого собрания и относящиеся к трем
разным периодам, заставили издателя столкнуться со своими отдельными
трудностями.
Рукописи первого периода относятся к юношеским, и тут возникает
первая небольшая проблема: необходимо было решить, когда же юношеский
период кончается. Логично предположить, что он заканчивается в конце
1955 года, когда ей исполнилось 24 года. Более 220 стихотворений,
написанных до этого момента, представляют интерес в основном для специалистов.
Сильвия Плат решительно оставила эти стихи в прошлом (многие из них
вообще написаны до 20-летнего возраста). Она никогда не стала бы их снова
печатать. Тем не менее, мне кажется, что некоторые из них стоят того, чтобы
представить их широкому читателю. Лучшие из этих стихов так же
выразительны и совершенны, как более поздние. Они зачастую очень искусственны,
но всегда наполнены ее особой энергетикой. Это чувство глубокой
математической неизбежности звука и фактуры строк развилось у нее очень рано. Еще
в этих ранних стихах можно увидеть, насколько ее творчество зависело от
перегруженной системы ее собственных символов и картин, - некий замкнутый
вселенский цирк. Если представить себе все это наглядно, то суть и контуры
этих стихов могли бы составить весьма занятные мандалы. Эти ранние стихи
всегда представляют собой вдохновенные поэтические фокусы, но нередко
они выходят за рамки такого определения. Даже самые слабые из них
помогают увидеть, каково было ее ускорение перед последним взлетом.
Большая часть этих ранних стихов сохранилась в окончательном
машинописном виде; некоторые из них взяты из разных журналов, а другие, не
публиковавшиеся и даже не отпечатанные на машинке, найдены в письмах и
других бумагах. Надо полагать, что есть и кое-что, до сих пор не
обнаруженное. Хронологию этого раннего периода чаще всего установить невозможно,
разве что чрезвычайно приблизительно. Иногда дату стихотворения можно
определить по дате письма, иногда по дате журнальной публикации, но
нередко Сильвия Плат переделывала старые стихи годы спустя после
написания первого варианта.
В настоящее издание на русском языке вошли переводы 15 юношеских стихотворений
С. Плат из 50 опубликованных Т. Хьюзом. (Примеч. подготовителей.)

Тед Хьюз. Предисловие
11
Из всего этого периода (до 1956 г.) я отобрал то, что мне кажется
лучшим - около 50 стихотворений. Они напечатаны в конце этой книги, в
дополнении, с соблюдением, насколько это возможно, хронологического
порядка. Я даю здесь в алфавитном порядке полный список названий всех
сохранившихся стихов, написанных до 1956 года, с датами, там где эти даты
мне известны.
Второй период творчества Сильвии Плат - между началом 1956 года и
концом 1960 года. Начало 1956 года представляется водоразделом потому,
что более поздние стихи этого года уже вошли в ее первую книгу «Колосс».
Начиная с этого времени я работал с ней рядом рука об руку и наблюдал за
тем, как эти стихи писались. Так что я практически убежден, что все стихи
этого периода в этом издании присутствуют. За многие годы поисков
ничего нового найдено не было. Все эти стихи имеются в окончательном
машинописном виде. Хронология тоже достаточно достоверна, хотя какие-то
неясности остаются. Поэтическое развитие Сильвии Плат прошло
последовательно через несколько изменений стиля, пока она наконец не нашла свой
подлинный голос. В каждом новом периоде появлялась некая группа, как бы
цикл стихотворений, имеющих меж собой «фамильное» сходство. Как
правило, каждая группа стихов связывается у меня в памяти с конкретным
местом и временем. Кажется, что каждое наше перемещение в пространстве
приводило к смене стиля.
В последовательности этих небольших стихотворных циклов я в
основном уверен. Но внутри каждого цикла я редко могу с уверенностью сказать,
какое стихотворение следует за каким. А иногда внутри цикла выскакивает
какое-нибудь стихотворение, которое кажется относящимся к более
раннему периоду. Иногда Сильвия Плат как бы предчувствовала направление
своего развития и писала стихи, которые сейчас кажутся относящимися к
времени более позднему. Например, это относится к написанному до 1956 года
стихотворению «Любовники и бродяга у настоящего моря» или к
стихотворению «Камни» из цикла 1959 года «Стихи на день рождения». Иногда я
могу в точности сказать, когда и где написано то или иное стихотворение.
(Например, стихотворение «Мисс Дрейк направляется на ужин» С. Плат
писала на парапете над Сеной 21 июня 1956 года.) Еще в одном или двух
случаях проставленные ею на рукописях даты противоречат моим
воспоминаниям. Таким образом, я не пытался ставить дату ни на одном стихотворении, на
котором в рукописи ее не было. К счастью, после 1956 года Сильвия Плат
вела учет, какие стихи и когда она отправила в журналы (а отсылала она
стихи обычно сразу после написания), что помогало мне в определении
последовательности написания стихов.
С текстологической точки зрения третий и последний период творчества
Сильвии Плат начался около сентября 1960 года. Примерно тогда она стала
включать дату написания в окончательный машинописный вариант каждого

12
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
стихотворения. А в тех редких случаях, когда она переделывала
стихотворение, она указывала дату переделки. С начала 1962 года она стала сохранять
и автографы (до тех пор она их систематически уничтожала); автографы,
готовые для окончательного машинописного набора, обычно тоже
датированы. Таким образом, датировка стихотворений этого периода определена с
точностью до дня. Сомнения возникают только в отношении
последовательности стихов, написанных в один день.
Я устоял перед соблазном воспроизвести в этой книге черновики ее
последних стихов на разном уровне завершенности. Можно спорить, являются
ли эти черновики важной частью полного собрания стихов Сильвии Плат.
Но некоторые страницы, написанные от руки, испещрены изумительными
фразами или строчками. Многие из них ничем не хуже, чем те, что она в
конце концов выбрала для окончательного варианта стихотворения. Но если
публиковать их все, то объем книги разрастется до невероятных размеров.
Стихотворение «Диалог на спиритическом сеансе», оставшееся
незаконченным и неопубликованным, я поместил в примечаниях к стихотворению
«Спиритический сеанс» (№ 62): там оно приобретает смысл (ср. примеч. к
наст. изд. на с. 265). Еще некоторые отброшенные автором большие
фрагменты также помещены в примечаниях, как и сделанный Сильвией Плат
перевод «Пророка» P.M. Рильке. Мои примечания дают краткую
биографическую информацию отдельно по каждому году с 1956 по 1963 год и
объясняют историю создания некоторых стихотворений. В конце примечаний я
привожу перечень стихотворений, вошедших во все прежде
опубликованные сборники Сильвии Плат. Номера соответствуют расположению стихов
в настоящем, наиболее полном собрании ее стихотворений.
Я приношу благодарность Джудит Кролл, которая просмотрела рукописи
и провела большую текстологическую работу, а также библиотеке Лилли
Университета штата Индиана в Блумингтоне за предоставленный доступ
к архиву юношеских стихов Сильвии Плат.
Август 1980 года
<<&

Сильвия Плат
СТИХОТВОРЕНИЯ 1956-1963 гг.
1956
1. РАЗГОВОР СРЕДИ РУИН
Ты ворвался сквозь портик моего элегантного
Дома, со своими дикими фуриями, порвав гирлянды
Лаковых лютен, фруктов и попугаев, разодрав завесы
Приличий, которые удерживали снаружи ураганы.
И вот рухнули пышные стены и колонны,
Над отвратительной руиной каркают вороны,
В мрачном свете твоих яростных глаз исчезает вокруг меня
Вместе с завесами - все колдовское,
Как ведьма исчезает из замка с наступлением дня.
10 Обломки колонн обрамляют нагромождение голых скал.
Ты в костюме-тройке и в галстуке стоишь, такой героический.
А я сижу спокойная в греческой тунике.
Узел на затылке тоже греческий.
Обернулась трагедией пьеса - ну как тут быть,
Если я прикована к твоему темному взгляду,
Если наш рухнувший дом пришел в такой упадок,
Ну какие же заклинания смогут прошлое возродить?
2. ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ С ГРАЧАМИ
Из мельничного желоба вниз головой вода
Валится в черное озерцо, где лебедь нелепый,
Невесомо скользя туда-сюда,
Насмехается над моим затуманенным умом - а мне бы
Это белое скольжение оборвать навсегда!
Опускается сухое солнце,
Рыжий глаз циклопа над болотистым краем,
Чтоб на этот печальный пейзаж - досадуя и презирая -
Не глядеть...

14
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
10 Нахохлясь, как грач, я шагаю
И раздумываю, пока
Зимний вечер наползает на облака.
Камыши прошлого лета вплавлены в лед,
Как твои черты вплавлены в мой взгляд.
Слоем льда затягивает сухой мороз
Окошко моей раны.
Ну, какое же утешенье всерьез
Можно выбить из камня, чтобы зазеленел простор
Сердца -
20 А иначе кто будет гулять
в этом месте пустом?
3. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
А там, в лесу, меня преследует ваш образ...
Расин
Подкрадывается леопард.
Однажды он убьет меня.
От жадности его горят
Леса. Он горд, как взлет огня!
Его скользящий мягкий шаг
Все время за моей спиной,
И в скалах коршуны кричат,
Что он охотится за мной.
Я - по камням, я - по шипам,
10 Слепящим полднем сожжена...
Какие страсти в нем кипят!
Как злая кровь его красна!
Пасть зверя - раною сквозной
Алеет - да прольется кровь!
Он землю нюхает за мной,
Он - мщенье за грехи отцов!
Как зубы белые ликуют,
Как яростна узоров страсть
На этой шкуре!
20 Поцелуи
Все иссушают. Это - власть

1956
15
Судьбы. Он обречен на голод.
Где он пройдет - пожар и мгла
Долизывают ветви голые
И обгорелые тела
Тех женщин, кто... Угроза рядом,
Всю рощу съест полночный зной,
Он привлечен любовным чадом,
Он дышит за моей спиной!
30 На задних лапах неустанно
Идет, таясь в засадах снов,
Как гибок он! Как черной сталью
Сверкают пальцы рук и ног!
Упруги бедра. Голод гложет.
Трещат деревья от огня,
Бегу - и вспыхивает кожа,
И пламя гонит прочь меня...
А желтый взор, впиваясь в душу,
Он сердца требует! Ну, на!
40 Швыряю - и еще мне хуже:
Теперь вся кровь ему нужна!
Меня подстерегает голос
Там, где золой стал бывший лес,
И я бегу, но тайный голод,
Сверкая, валится с небес
В меня! Вбегаю в башню страхов,
И темная моя вина -
За дверью. Там. Но ею пахнет,
И кровь, как гром, в ушах слышна,
50 И леопарда мягкий шаг
По лестнице, все заглуша...
Вверх...
4. БУКОЛИЧЕСКОЕ
Майским днем в поле, полное цветов,
Пришли они, положив руки друг другу на плечи,
Высматривая, где бы прилечь, и
Прошли через стадо коричневых коров.

16
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
«Не пришел бы фермер с вилами!» - сказала она.
«Петушиный рассвет, храни нас!» - ответил он, и -
Не заметив, что смяли цветочные бутоны,
Постелили плащи. Постель зелена,
Стоячее болотце слева, крапива справа.
10 Дальше коровы бессмысленно жевали,
Но, видимо, им не мешать обещали.
Сверху - призраки листвы да облачков орава.
И не вставали до самого вечера,
Пока солнце не истощило тепла,
А когда стал сердитым ласковый ветер,
Крапива ладошки ей обожгла.
Осерчав, что ее нежная кожа
Пострадала, - он растоптал крапиву
За то, что его девочку милую и счастливую
20 Она обожгла до боли, до дрожи.
И пошел себе, куда ему было надо.
С сознанием выполненного долга ушел.
А девочка ждет, когда полегчает боль,
И все стоит, сгорая от яда.
5. ПОВЕСТЬ О ВАННЕ
Фотокамера глаза отмечает
Стены - голые, крашеные.
Свет кожу дочиста сдирает
С хромированных нервов труб и кранов.
Такая нищета оскорбляет наше «Я».
Застигнутый голым
В этой комнате, слишком реальной,
Незнакомец зеркальный
Надевает светскую улыбку,
10 Называет нас по имени,
Отражает подробно обычный испуг.
Как же мы виноваты, когда оказывается вдруг,
Что в трещинах потолка все письмена
Уже прочтены: больше нечего расшифровать!
И естественно, ты оказываешься виноват,
Когда раковина настаивает, что не знает

1956
17
Больше никакого святого долга,
Кроме простого мытья. Полотенце
Сухо отрицает, что дикие морды троллей
20 Прячутся в его складках, - а куда ж они денутся!
И окно, слепое от пара, в туманных пятнах,
Не пропускает более
Тьму, которая будущее любое
Прячет в углах невнятных.
Обыкновенная ванна всего лет двадцать назад
Порождала целую кучу странных представлений,
А теперь никаких опасностей не таят краны:
Всякие осьминоги или крабы,
Копошащиеся там, куда не достанет взгляд,
30 Не ждут случайной дыры в привычном Ритуале,
Чтобы напасть, - теперь их попросту нету:
Настоящее море взяло их назад,
И фантастическую плоть они потеряли,
Только пустые панцири остались где-то.
Погружаемся. Ноги неясного цвета
Колеблются, почти зеленые,
Отталкивая нормальный цвет кожи.
Может ли сновидение размыть
Непримиримо определенные
40 Линии, обрисовывающие форму,
В которой мы заперты? Или не может?
Несомненный факт вторгается, несмотря
На то, что протестующий глаз
Закрыт. И ванна почти окружает нас.
Ее сверкающая поверхность пуста.
Или зря
Наши дурацкие голые бока заставляют
Создать что-то, чтобы прикрыть
Невыносимую наготу:
50 Четкость не в праве разгуливать свободно;
Каждый день требует от нас целый мир сотворить,
Какой угодно, лишь бы спрятать свой ужас в одежду
Разноцветных выдумок. И мы маскируем старинный страх,
Зеленя его под райскую зелень, и где-то выкапываем надежду
На то, что яркое яблоко грядущего
Сможет вырасти на сегодняшних пустырях.

18
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Из ванны, словно айсберги, торчат колени,
На руках и ногах темные волоски,
Как бахрома водорослей в зеленоватой пене;
60 Зеленое мыло плывет,
Разбиваясь на таинственных пляжах...
От выдуманной тоски
Мы честно подымаемся на корабль, выдуманный тоже.
Нас безумный ветер несет, паруса рвет
Между островами безумных,
Пока смерть, наконец, сможет
Захлопнуть ставни между нами и звездами
И тем к реальности нас вернет.
6. ЮЖНЫЙ РАССВЕТ
Смешались краски персика, манго, лимона...
Эти виллы - картинки из книжки -
Дремлют за шторами, предутренне сонные,
И как нарисованные карандашом,
Или как кружево, связанное крючком, -
Ажурные их балконы. И -
Качая под ветром стрельчатыми стволами,
Разграфленными,
Как ананасы в колючих ромбах,
10 Пальмы - полумесяцем по берегу бухты
Взбрасывают фейерверк листьев огромных,
Разлетающийся веерами. И -
Рассвет, прозрачнее кварца, шаг за ярчайшим шагом
Нашу улицу золотит от конца до конца,
И вот над Заливом Ангелов, над голубеющей влагой,
Разрезанный арбуз солнца
Вы-ка-ты-ва-ет-ся.
7. ЧЕРЕЗ ЛАМАНШ
Шторм. Палуба. Визжат сирены ветра.
И, ввинчиваясь в бешенство воды,
Как черный, гневный, неуклюжий штопор,
Кораблик пробивается, и брызги
Летят через упрямые борта.
А мы? Мы принимаем этот вызов:

1956
19
Зажмурясь, за перила мы хватаемся -
Однако, сколько ж будет длиться
Все это? Но насколько хватит глаз -
10 Бесстрастные валы идут на нас.
Внизу замученные пассажиры
Блюют в тазы. Какой-то эмигрант
Весь в черном среди черных чемоданов
Лежит, согнувшись, словно он в агонии.
Мы вылезли на палубу, подальше
От всех людей, обманутых погодой,
И мерзнем, но зато ушли от вони.
Нас раздражает равнодушный грохот -
Но чем еще проверить нас на прочность,
20 Как не сопротивленьем этой буре,
Порывом этих ледяных ветров,
Которые, как воинство небес,
Обрушились, чтобы отнять надежду
На гавань? Слову синих моряков
Поверили с чего-то пассажиры:
Нам обещали солнечное утро
И плаванье по зеркалу, и чаек,
Кружащих над сверканием воды,
Переливающейся, как хвост павлина!
30 А в час отплытья из воды торчали
Унылые и серые верхушки
Камней. Потом предвиденьем беды
Вертелись в белом небе облака -
Куски свернувшегося молока -
И падали на меловые скалы
В угрюмый свет озлобленного дня.
Но почему-то нас не задевала
Всеобщая болезнь. Нам повезло.
На палубе, смеясь и хорохорясь,
40 Какими-то обрывками стихов
Мы вроде прячем уваженье к буре,
Которая все злее, нам назло,
Когда и гордый валится, и кроткий
В одну и ту же кучу. Потеряли
Смысл всякий всякие перегородки:

20
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Любой из нас открыт любому взгляду,
И что-то заставляет нас обеих
Спуститься вниз, и делать все, что надо:
Возможно, это никому не надо.
50 Но все же этот жест необходим -
Хоть голову лежащему ничком
Поднять и поддержать...
Так мы плывем к каким-то городам,
К домам и улицам иных людей,
Где памятники о войне, о мире,
О чьих-то подвигах напоминают.
И это берег. Обретаем снова
Мы имена свои и свой багаж.
Порт завершает эпопею - долг
60 Никак не может пережить прибытья.
Мы сходим в неизвестность по доске
С чужими.
8. ПЕЙЗАЖ
Над черепицами
рыжих крыш
туман толпится
серый как крысы
два грача
на пятнистой ветке платана
глазами желтыми
полными тумана
уставились
10 ожидая ночи
на кого-то
бредущего
в одиночестве...
9. ЖАЛОБА КОРОЛЕВЫ
В толпе, среди щебетавших придворных,
Появился неуклюжий гигант,
Яростный, как ворон черный,
Руки - экскаваторы,
Чуть топнет - стекла летят.

1956
21
В королевином кукольном парке
С деликатными ее голубками
Груб он был, и толкнула его ярость
Огромными этими руками
10 Королевину лань задушить.
Королева принялась его бранить
И заплакала. Тут он пожалел ее:
Золотое платье содрал,
За плечи ее взял двумя руками
И целую ночь утешал...
. Но исчез он с первым криком петуха.
Сто герольдов королева разослала:
Вдруг меж рыцарей найдется воин,
Соответствующий ее мечтам,
20 Но не смог быть королевы достоин
Ни один из толпы этих юнцов.
И пошла она по ущелью,
Солнце жгло ее, мухи кусали.
«Ах, как грустно, - пела королева, -
Как все рыцари мои измельчали!»
10. ОДА ТЕДУ
Из-под сапог моего мужика
Побеги овса прорастают,
Он по имени чибиса знает,
Собранье кроликов разгоняет,
Незаметно умеет подкрасться
К лисе, а если постарается -
То и к мудрому горностаю.
Вот эти кучки суглинка -
Говорит он - кроты нарыли,
10 Они тут червей искали.
(А мех у кротов голубой!)
Он умеет кремень расколоть так,
Чтоб искры кварца сверкали,
Будто радуги перед тобой.

22
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
На взгляд его откликаясь,
Любое скудное поле
Выбросит зелень ввысь,
Даже птицы и те начинают
Строить гнезда по его воле,
20 И дерево выпустит лист.
В лесу его горлицы ночуют,
Сообразно его настроенью
Каждая песню поет,
Как же должна быть рада
Баба этого Адама,
Если даже земля его слушает
И хвалу ему воздает.
21 апреля 1956 г.
11. ПЕСНЯ О ПЛАМЕНИ
Мы рождаемся совсем зелеными
В этом неухоженном саду! Но мы не одни:
В пестрой чаще, как жаба, бородавчатый и злобный,
Рыщет страж
И на все живое ставит западни:
На петуха, на форель, на оленя... Заранее обреченные,
Оскользаясь в крови, в коварных лужах, гибнут они.
А вся-то наша цель - выхватить только
Первую попавшуюся маску - подобие ангельского лика,
10 Из этой помойной кучи, где все искажено настолько,
Что, спрашивай, не спрашивай - ничего не поймешь...
Ну попробуй, ну разгляди-ка
Хорошую добычу или деяние достойное,
Если все тонет в скомканной грязи, над которой
Прокисшим одеялом - небесная ложь!
Злые соли искривили букеты
Сорняков, которые мы несем к роскошному концу всех путей,
Мы, опаленные алым солнцем,
Несем в себе рождающийся огонь этот,

1956
23
20 И качает его,
Обрамленный колючками, каждой нашей вены ручей!
Отважная любовь, мечтай не о том,
Чтоб погасить жестокое пламя,
Нет - разгорайся всему вопреки!
Разгорайся и к моей кровоточащей ране
Прикипи
12. ПЕСЕНКА О ЛЕТНЕМ ДНЕ
Извилистой тропинкой
Медленными шагами
С моей любовью лугами
Иду... Проплывают рядом
Коровы -
Белые громады.
А воздух все ярче, резче,
И где-то в синеве в самой
Качают облака парусами,
10 И жаворонки свистом флейт
Поют о любви моей.
Сверканье полуденного солнца
Так за сердце хватало,
Словно вдруг оно стало
Летним листом: зеленое -
И вот уже опаленное...
Так мы и шли вдвоем,
Болтая о том, о сем,
Сквозь этот воздух пьяный,
20 Пока не упали туманы.
...И все еще там идем.
13. СЕСТРЫ ПЕРСЕФОНЫ
Жили-были две девочки. Одна - все в доме.
Вечно в саду - другая.
Весь день дуэт света и тени
Между ними играет.

24
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Первая - в комнате, где панели темные,
На арифмометре задачки решает.
А сухое тиканье часов отмечает
Пустоту времени, пока она считает
То да се. Прищуренные и бессонные,
10 Будто у разумной крысы, глаза ее.
А тело делается бледней
Выкопанных белых корней.
Сестра же ее - загорелая, словно земля,
Слушает, как золотой
Яркий воздух над маковой клумбой
Позванивает пыльцой.
Глядит на шелковое пламя,
Пульсирующее бессонно
Прожилками крови - лепестками
20 Под лезвием солнца.
Невестой солнца становится она.
Горда, как трава, как земля,
И ее переполняют солнечные семена,
Чтобы родила короля.
Сестра ж ее - желтее и горше лимона,
Старой девой киснет одна,
И никчемную плоть к могиле несет -
Только червям земляным жена.
14. ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ
Сквозь густой мороз
Пробирается ведьма,
Скрючив пальцы, будто впереди там
Кроется опасность, неминуемая, немедленная,
И страшно прилипнуть к пустым небесам...
А в уголке завистливого глаза
Морщинки - жилки пестрого листа,
Холодным прищуром крадет она стылый и грязный
Цвет неба. Дорога ее пуста.
10 Языки колоколов сплетничают где-то,

1956
25
Гулким голосом созывают святош.
А ее язык старому ворону на ветке
Хамит: нечего, мол, следить за мной...
Но никакой нож
Не может соперничать с острым взглядом,
Видящим, сколько же в простушках
Тщеславия спрятано,
И чего именно духовки их сердец
Жаждут: очень крутого теста -
20 Прогулок с первым попавшимся влюбленным,
Готовым за безделку (вот балбес-то!)
Все совиное время отдать бессонно,
На подстилке из папоротников грешную плоть распалить и...
А уж ведьма запросто отвлечет множеством зеркал
Наивные и фальшивые девичьи молитвы,
Подправляя мысли красоток, пока
Падающая при первых звуках песенки
Тщеславная девочка поверит, в блеске сердечной вспышки,
Что огня не бывает сильней,
30 Что ни в какой самой умной книжке
Не доказано, будто солнце над ней
Заставит взлететь душу, когда веки уже сомкнулись.
Вот и отдает она все королю пик!
Самые дурные неряхи с пригородных улиц
Соперничают с любыми королевами за пустой миг,
В который они просверкают, как женушки черта.
Так вот и вопят эти приземленные толпы
Загнанных на шабаш самоупоения, бессчетных
Невест. Но одни из них сгорают сразу,
40 А другие тлеют довольно долго.
15. ПЕСНЬ ПОТАСКУХИ
... И когда обесценятся всякие сны
И начисто стает иней,
После рабочего дня, злого и тощего,
Приходит час этой шлюхи.
Улицу охватывает молва о ней -

26
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
И тут же любому мужчине -
Рыжему, брюнету, блондину,
Чуть узнает он ее походку -
Улицу перейти захочется.
10 «Посмотри, - я кричу, - посмотри!
Эти губы, что ждут жестокости,
Эти щеки, что шрамом красным
Каждый год отметил, и не по разу -
Да найдется ли хоть кто-нибудь,
Кто подарит каплю дыханья и залатает
Лаской эту гримасу,
Которая из пруда,
Из канавы ли, из стакана ли
Глядит в мои девственные
20 Глаза?
16. ПЕСЕНКА ЛУДИЛЬЩИКА
Чинить-лудить посуду,
Лудить, клепать, паять -
Кастрюли ваши будут
Как новые сиять!
Чинить кривые донца,
Пусть чайник на плите
Сверкает ярче солнца
В кастрюльной тесноте!
Чинить кривые рожи,
10 Развеселив навек, -
Ведь это тоже может
Веселый мастер Джек!
От жизни вы устали?
Одна улыбка: раз -
И снова заблистали
Зрачки туманных глаз!
Мгновенно распрямится
Скривленная нога,
И разом превратится
20 В красавицу карга.

1956
27
Исчезнет тусклость кожи,
Согбенная спина:
Отрихтоваться может
Любая кривизна!
И в сердце, без сомненья,
Каков бы ни был шрам,
Одним прикосновеньем
Я все исправлю вам...
А если вдруг меж вами
30 Молодок отыщу
С жемчужными руками
И радостных еще -
Счастливей и светлее
Я сразу стану весь,
Пускай меня согреют,
Пока еще я здесь!
17. ФАВН
В заиндевелой роще, залитой луной,
Изогнувшись фавном, "Гу-гу-гу", - он крикнул,
И совы из чащобы, одна за одной,
Взлетели, захлопав крыльями:
Ну с чего бы человеку так кричать?
И ни слова, ни звука, только лысуха
Вдоль реки брела, заплетаясь с похмелья,
А звезды и в воде, и в небе висели,
Осветив кусты, где совы расселись,
10 И кольцо желтых глаз следило,
В кого это человек превращался?
Вот копыта появились,
Козьи рожки пробились -
И, взбрыкнув, бог леса помчался
В чащу в эдаком новом обличье.

28
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
18. НА УЛИЦЕ
Безумное чудо: я невредимо
Иду в обыкновенной толпе, гудящей на площадях,
И глазом никто не моргнет,
Ни на тротуарах, ни в магазинах
Никто удивленно рот не разинет - вот мол, ах!
Женщина идет - дымится мясо без кожи,
Еще воняющее ножом мясника,
Как разрубленная коровья туша,
Убийцами в белых фартуках разделанная
10 (Сердце и потроха
Уже лежат отдельно),
И все это только снято с крюка!
Да нет же: ведь иду я, как умная, напыщенно,
Притворяюсь нормальной,
Как избежавший опасности идиот,
Покупаю хлеб, вино, вишни
И хризантемы в желтых шляпах,
Чтоб только подозренье отвести от
Утыканных шипами терна
20 Головы, рук и ног...
Но полыхает алым и черным
Громадная рана - разодранный бок.
Каждый кончик
Каждого нерва голого
Выкрикивает боль звуком такой высоты,
Что ухо прохожего
Нипочем не уловит его,
И все это оттого, оттого, что ты -
Не здесь!
30 Я онемела от похоронного звона
Внутри,
От того, что тебя тут нет,
Только и слышу
Запекшийся крик солнца расщепленного,
Слышу, как плюхается и разбивается
Самая пустая из выпотрошенных планет...
И, любого идиотского гуся глупей, я
Слышу крошащегося мира урчанье и шипенье.

1956
29
19. ПИСЬМО ИДЕАЛИСТУ
Грандиозный колосс,
Который стоял, расставив ноги,
Всю зависть моря выдержать мог,
А оно, волна за волной, за прибоем прибой
Хотело сбить его с ног.
Ты вполне достоин его, мой дорогой:
Ты такой же огромный болван,
Который в ловушку из костей и кожи
Угодил одной ногой,
10 А другой, дрожа, ищет
Выхода в «края ласточек и облаков»
И разглядывает все совершенства луны,
Разинув рот, такой же глупый и большой.
20. МОНОЛОГ СОЛИПСИСТА
Я?
Сам по себе шагаю,
Полночную улицу
Вращаю ногами.
Но стоит глаза закрыть, и -
Все эти дома
Уберутся обратно в сны.
Это ведь по воле моего ума
Висит над крышами
10 Луковица луны.
Я,
Удаляясь, заставляю дома сжиматься
И уменьшаться деревья.
На нитке моего взгляда
Пляшут люди-марионетки,
Они и не знают,
Что всякое значенье теряют,
20 Смеются ли они, целуются ли, гуляют:
Ведь стоит мигнуть мне,
И все они исчезают.
Я
В настроенье приличном
Делаю траву зеленой
И небо синим, без туч,

30
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Придаю ему величие,
А солнце снабжаю
Золотом червонным.
30 Но когда мне скучно,
Я могу плевать на цвета
И запрещать существовать цветам.
Я
Знаю, что ты
Бываешь рядом со мной, живая.
Ты отрицаешь, что выскочила из моей головы,
И утверждаешь,
Что пыл твоей любви достаточно жарок,
Чтоб доказать, что плоть есть.
40 Но ясно ведь, дорогая,
Что вся твоя красота и ум твой весь -
Только мой подарок!
21. РАЗГОВОР ПАСТОРА С ПРИЗРАКОМ
По своему садику, свершая вечерний моцион,
Стремительно шагал туда и сюда отец Шоун.
Тени ноябрьского промозглого дня уходили.
Бисером сверкали холодные капли
На травинках и на колючках,
Торчавших, как церковные шпили.
А голубая дымка висела
В ветвях сказочной цаплей.
Одиночество прервалось весьма странно:
10 Дыбом волосы встали вдруг,
Ибо отец Шоун обнаружил
Призрака, слепившегося из тумана!
«Вот-те нате!» - сказал пастор смело
Призраку, с расплывчатыми краями,
Колыхавшемуся в воздухе
И пахнувшему горящими дровами:
«Так Вы по какому делу?
Судя по тому, что вы такой синий,
Я бы сказал, что Вы не из пламени ада,
20 А из его ледяной пустыни.

1956
31
Но если судить по блеску взгляда
И благородным чертам, то я предполагаю,
Что Вы прямиком из Рая?»
Голосом, сиплым от холода,
Слышным едва-едва,
Пастору призрак ответил:
«Я ни в одной из этих стран не бывал,
Поскольку обитаю на этом свете».
«Ладно, ладно! - пожал плечами пастор. -
30 Мне не нужны дурацкие сказки
Про золотые арфы или огненную геенну,
Скажите просто, какой справедливый эпилог
Вам после жизни назначил Бог?
Разве так трудно ответить старому дурню,
Желающему все узнать непременно?»
«В жизни любовь мне шкуру проела
До самых костей белых. Так вот
И сейчас она то же самое делает,
То есть грызет меня и грызет».
40 «Какая ж еще любовь, - сказал пастор фантому, -
Если не тяга к плоти, могла стать столь весомой
Причиной Вашего скорбного положения:
Вот Вы и печалитесь, как живой,
Думая, что этот свет и не покидали,
А сами сьежились до тени в мученье,
Стремясь загладить грех соблазна, злой и слепой».
«День трубного гласа
Пока еще не настал.
А поэтому я в горстке праха
50 Обитаю, как и всегда обитал».
«Любезный призрак! - Воскликнул патер с тоскою, -
Может ли быть на свете упрямство такое,
Чтоб душа цеплялась за тело,
Как последний листок за ствол?
Лучше явись на Милосердный Суд,
Иди и покайся,
Пока трубный глас небо не расколол!»
«Да что Вы! Какой там Суд?
На нет и суда нет, Вот в чем суть!»

32
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
60 Тут, начав растворяться в тумане бледном,
Фантом поклялся (и был таков!),
Что Высший Суд - только в сердце бедном,
И ныне, и присно, и во веки веков.
22. ГОЛОД
Грызет его ненасытность,
Она к моей мрачной удаче
Уж очень подходит - ведь видно,
Что от мужика, у которого
Такой небывалый напор,
Доброты едва ли дождешься,
И лучше всего быть мясом,
Приправленным, как ему надо,
Бунтующим кровью, которое
10 Он сам раздобыл, сам спёр!
Пусть он это лучшее блюдо,
Обжигаясь, глотает... Что, вкусно?
Такой - ничего не оставит
И свой аппетит не умерит,
Пока тут не будет пусто.
23. МОНОЛОГ В 3:00 НОЧИ
Лучше пускай трещат и рвутся
все нити и ткани,
пусть их толкает бешенство
окрасить кровью ковер и диван, и
календарь с изображеньями змей,
твердящий, что ты
где-то за тридевять земель,
чем так под колючками звезд сидеть бессловесно,
проклиная до посиненья время, когда
10 уже сказаны все «до свиданья»,
и я, великодушная дуреха,
оторвана от единственного моего королевства,
и меня отпустили на волю все поезда.

1956
33
24. МИСС ДРЕЙК НАПРАВЛЯЕТСЯ НА УЖИН
Она не новичок
В этом путаном ритуале,
Охраняющем от злобы
Угластого стола и косого стула -
Она только новенькая в этой палате,
Ступает аккуратно, в лиловом халате,
Лавируя среди тайных узоров
Яичных скорлупок
И снующих колибри, - их полет немыслимо хрупок.
10 Так пробирается эта серая мышка (пора, пора!)
Среди роз, распахивающих махровые лепестки, -
Страшные розы готовы ее ухватить, сожрать,
Втащить в узоры ковра...
А в коридоре птичьим скошенным взглядом
Она все следит, и следит
За темными шипами,
Торчащими из досок пола злобным рядом:
Как бы эту жуткую ежевику перехитрить!
А в воздухе всюду засады
20 Сверкают в ярких надкрыльях
Битых стекол,
И сквозь это все проникнуть надо,
Как жить.
Она прокрадывается бочком, осторожно дыша,
Отстраняя какие-то зубья и зазубрины...
И, наконец, повернувшись, ставит не спеша
Тяжкие, опутанные паутиной ноги,
Одну за одной,
Через порог больничной столовой,
30 В ее тихий зной...
25. ОТРЕЧЕНИЕ
«От кофейной гущи отказываюсь,
Да и эта кривая линия
На твоей ладошке, красавица,
Тоже стала не интересна.
А хрустальный шар в лунных трещинах
Разобьется скорей, чем поможет
2. Сильвия Плат

34
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
В моих скитаньях безвестных.
И мои дорогие вороны
Во все стороны разлетаются,
10 Ничего ни о чем не накаркают:
Их грядущее не касается.
Позабудь все обманы зренья,
Все, что я навязала, но помни:
Пусть в крови твоей расцветает
Только юность, зеленая юность,
Ни богатства не жди, ни мудрости,
Ничего, что как будто скрывает
Эта линия на ладони.
И пускай твои руки белые
20 Добро делают, пока не поздно».
26. ЯСТРЕБИХА
Когда возвращается ночь,
Его манят королевские сны
И уносят прочь
От земной, домашней жены.
В сонных перьях он воскрылит
В необычный воздух. Но она
Не может за ним взлететь и лежит,
Ревнивая, злая жена.
Пусто в жадных карих глазах,
10 Выцарапывает проклятья она
Ногтями на спутанных простынях.
В коробке своего черепа, без сна,
Трясет она чучело улетевшего
С незнакомцами в лунном оперенье,
Голодная, в ярости неутешная,
До рассветного птичьего пенья.
И тогда ее ястребиное лицо
Наклоняется, чтобы клювом бессонным
Разомкнуть эти веки в конце концов
20 И выклевать все дворцы и короны,
Которые на всю ночь украли - так просто! -
Ее мужика, лежавшего у стены,
Клювом продолбить и высосать досуха
Из этого прогульщика все его сны.

1956
35
27. КОЛЫБЕЛЬНАЯ В АЛИКАНТЕ
В Аликанте по булыжным улицам,
Грохоча, катают пустые бочки
Под ветхими столбиками балконов,
Мимо харчевен,
Где накладывают в тарелки желтую паэллу.
А в садиках на крышах, в кустах зеленых,
Кудахчут куры пестрые, рыжие, белые.
Разболтанные трамваи,
Битком набитые, звонят отчаянно,
10 Визжа на поворотах рельс,
И.синие вспышки воздух прошивают,
Играя проводами.
А там, в порту, свистящем и шипящем,
В неоновом свете влюбленные гуляют,
На каждой пальме торчат рупора,
И с каждой пальмы
Румба самбу перебивает
У них над головами!
О Какофония,
20 Богиня джазов и скандалов!
Хриплая подруга волынок и цимбал,
Голос твой растресканный всем раздирает уши.
Ну и пускай себе все твои crescendo, fortissimo,
Presto и prestissimo
Ревут хоть на весь мир,
А я зароюсь головой в кучку подушек,
Piano-pianissimo у
Убаюканная шепотом скрипок и лир.
28. СОН. СБОРЩИКИ РАКУШЕК
Распускался сон, как бутон: листки по краям -
Взмахи ангельских крыльев. Она вернулась
В приморское детство маленьких улиц,
Израненная бродяжничеством. И там -
Потрясенная возвращеньем, босая стояла
У соседского дома, где галька блестит и -
Пахло асфальтом. У сада воздух колыхало.
И в жаркое утро были ставни закрыты.

36
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ничто тут и не изменилось даже:
10 Сад к морю сползает с синью слиться,
Всюду бледный огонь струится,
Сияет приветственно навстречу бродяжке.
Чайки бесшумны, забравшись к самому небу,
Над приливом три малыша счастливые
На камне, зеленом от тины, сияющие, молчаливые,
Играют. Их рассветному времени окончанья нету.
Зеленый камень - корабль мальчишек.
Палуба в ракушках. Плывут они, пока прилив,
До половины их стройный корабль затопив,
20 Не запенится у них вокруг лодыжек.
Корабль затонул - а детей на обед
Колокол позвал похоронным звоном.
И заброшенная обратно, в далекий рассвет,
В потертых джинсах в близкую воду
В радостном нетерпенье вошла она.
Но друг за другом из грязи,
Тень за тенью,
Собиратели ракушек встают со дна
В ответ на такое оскорбленье.
30 И не видать конца их рядов
Там, где спутаны водоросли и волн обломки.
Мрачные, как химеры, от долгих годов,
Проведенных на корточках у морской кромки,
В ожидании этой затерявшейся, неуместной
Девочки с ее первым движеньем любви...
Идут и идут. И острия их вил,
И кремневые глаза нацелены на убийство.
29. ВЕНОК НА СВАДЬБУ
Разве только листва и могла одна увидать,
Как заключался однажды этот союз:
Одинокий голос совы отвечает: «Да»,
И коровий хор мычит согласно.
Солнце в ризе стоит перед алтарем,
Благословляя двойную удачу их громогласно.

1956
Ъ1
Весь день их ложе охраняет крапива,
Стебельки сена касаются щек порой,
У каждой травинки свой запах неповторимый -
10 Так постоянство ищет слиянья с собой.
Вот и сомненья, и страхи удалены,
Вот и священные слова произнесены.
Этот брак записан в часовне Любви. Скорей
Слетайтесь, гости - хористы, пестрые птички:
Пусть не останется свободных мест меж ветвей,
И чьих-то крыльев размах охраняет сверху
Этих двоих. А ночь звездными письменами
Благословит их, горящих огнем огней.
Пыльца летучая разнесет с рассветом
20 Редчайший день, его невероятные семена:
Так чтоб земля из двойного дыханья этого
Вырастила цветы, и фрукты, и небывалых детей,
Которые навек разделаются с теми,
Кто вырос из ядовитых зубов дракона!
Да славится каждый шаг и плоть становится все сильней!
30. ЭПИТАФИЯ ПЛАМЕНИ И ЦВЕТКУ
Скорей подвяжешь ты верхушки волн,
Чтоб ни одна из них опять не упала,
Или живой и прозрачный воздух
Остудишь до состоянья кристалла,
Чем сможешь удержать влюбленных и беспечных
Любовников от тех живых касаний,
Которые могут даже в ангелах зависть зажечь и
Спалить и уронить обугленные спички...
Сердец... Не пробуй объективом поймать на пленку
10 Неверное сиянье лиц - оно сменяется мгновенно, -
Или тепло их губ сохранить для неведомых потомков,
В холодильник засунув... Лепестки звезд, как пена,
Осыплются. И сотни солнц в песок
Рассыплются... Так не старайся в память,
Как мед, разлитый в клетки сот,

38
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Вместить любви мгновенный взлет!
Пусть раковина уха, словно камень,
Не шелохнется! Слышишь, о каком
Стеклянном будущем они мечтают?
20 Что их объятья - экспонат, в витрине под замком -
Потомков изумляют...
Им в царство Золушки, когда пробьют часы, войти бы
И длиться, длиться,
Прочней всех древностей, прочней
Окаменевшей глыбы...
Пускай даже вправду
Готовы они к тому, что вот-вот
Все мышцы их навек застынут,
Но любой поцелуй - чуть только мгновенье его зажжет -
30 Сверкает ярче феникса в пустыне.
Мгновения мелькают и подгоняют бег
Крови. Не сковать ничем желанье...
Они всю ночь летят в себя, к себе,
Сердца их никогда не растеряют знанья
Об этом ярком бодрствовании, пока
Малиновка холодного рассвета
Не обдерет все лепестки цветка,
Неверного, как краткая комета...
Рассвет погасит обгорелый фитилек
40 Звезды. Да, пленники любви кричат, что не увянут,
Но как бы яростно не трепыхался мотылек -
Воск застывает - застуживает, суживает вены.
Все связи рвутся, тают, меркнет свет лица,
И пепел им в глаза. А значит - это
Их злую плоть до кости выжжет, до конца
Горящий взгляд рассвета.

1956
39
31. дынный ПРАЗДНИК
А в Бенидорме - дыни, дыни,
Круглые, длинные, зеленые, желтые,
Ослики возят и возят дыни, -
Полные дынь, скрипят двуколки.
Глухо постукивают дыни,
То желто-песочные, то в зелени полос,
Хочешь - выбери длинную,
А хочешь - яйцо или глобус!
И кати к себе на веранду
10 В добела раскаленный полдень
Гладкую, медово-сладкую,
Розовой мякоти полную!
Разрежь-ка вон ту: желтую, длинную,
С шероховатой шкурой:
Оранжевая сердцевина,
Горстка семечек бурая!
Семечки под ногами -
Праздничное конфетти!
В дынном, в базарном гаме
20 Дыни празд-нуй-те!
32. ПОБЕДИЛ БЫК
На арене от крови четырех быков заржавела пыль.
Послеполуденные часы нависли над грубостью толпы -
Каждый раз ритуал смерти исполнен так неумело:
Падают плащи, удары шпаги плохо рассчитаны,
И кажется, главным желанием было непременно
Выполнить ритуал. Жирный, смуглый, весь в желтом,
Пикадор с кистями, помпонами и косичкой
Едет к пятому быку, медленно воткнуть пику в бычью
Шею. Не искусство! Нечто неуклюжее и привычное.
10 А инстинктивный порыв к искусству разожжен был

40
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Разом, когда над затихшей толпой рога грозно
Подняли обмякшее человечье подобие. Все правильно:
Только эта кровь, пролитая согласно правилам,
Очистила и грубую землю, и грязный воздух.
33. НИЩИЕ
Падение темноты, холодный взгляд -
Ничто не сломит волю этих вонючих
Трагиков, которые, как фиги вразнос, поштучно,
Или как цыплят, продают беду, как еду... Они
Против каждого дня, против перста указующего
Затевают судебный процесс: весь миропорядок
Несправедлив и капризен! К Суду и еще к Суду его!
Под узкими мавританскими окнами,
Под белыми стенами с керамикой арабесок - гримаса горя,
10 Потертая временем - сама на себя гротеск -
Процветает на монетках жалости. И вдоль моря,
Мимо хлебов, яиц, мокрых рыб, копченых окороков
Нищий бредет, на деревяшке хромая,
Жестянкой трясет под носом у солидных хозяек,
Посягая на души не столь грубые, как у него,
Еще не задубевшие от страданий за краем
Совести... Ночь расправляется с синевой
Залива, с белыми домами, с рощами
Миндаля. И восходит над нищими
20 Звезда их. Самая злая. Ее надолго переживая, они еще
С фальшивым, уродливым вдохновеньем за ней следят,
Отталкивая жалостливый взгляд
Тьмы...
34. ПАУК
Ананси - черный, вездесущий, фольклорный,
Возникает ниоткуда, внезапно, вдруг.
В своекорыстном порыве тупой, как
Наковальня или кулак.

1956
41
Умнейший из дьяволов, такова молва, возможно, вздорная,
О его космической паутине: черный круг,
И он ухмыляется в центре этой карусели чертовой.
Прошлым летом в Испании за козьим сарайчиком
Я наткнулась на его родственника - бандитского барона,
10 Он висел возле своего крохотного Стоунхенджа,
Над муравьиной тропою -
Точка с ногами, меньше муравья втрое,
Связывал муравьев одного за другим
И прикручивал к каменному столбику, похожему на менгир.
Каждая упругая нить, охватив мураша,
Приматывала его к бобине, к покрытому вуалью камню,
Пойманные, судорожно спеша
Предупредить других, дергали ногами,
И наконец переставали дергаться, оставив
20 Сопротивленье тем, кто был еще жив,
А паук оглядывал свой жертвенник, увешанный муравьями,
И равнодушно кивал -
Отвратительно было наблюдать этот варварский ритуал,
Вот он опять
Намечал в жертву Великой Жадности очередного
Муравья и мрачно принимался его вязать.
А мураши - шеренга туда, шеренга - обратно,
Все шли и шли. Ничто не могло нарушить их строй:
Инстинкты - сильнее, чем упорное зло!
30 А он все подхватывал их, подхватывал и сносил со сцены позорно,
Этот Deus ex machina, быстрый, черный.
Но и это их смутить не могло.
35. СТАРАЯ ДЕВА
...И вот во время прогулки
Со своим последним поклонником
Заметила юная дева,
Что птицы орут бессмысленно,
Что листья в полнейшем беспорядке
(А было в апреле дело).
Суматоха ее раздражала,
Ей весна казалась неряшливой:
Лепестки мол торчат как попало.

42
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
10 А походка ее ухажера -
Он шагал по цветам и папоротникам -
Спокойствие воздуха нарушала.
По зиме, по равновесию строгому -
Лед да камень, белое да черное -
Загрустила в апреле девица:
Ведь морозная дисциплина сердца
Совершенна, словно контуры снежинок,
И все чувства в своих границах!
А тут - то бутоны, то трели,
20 Слишком грубая яркость природы,
Ей же - царственные чувства нужны!
Пусть у всяких дураков в самом деле
Начинается головокруженье
В сумасшедшем доме весны!
И она спокойно повернулась
И ушла, чтоб опутать дом свой
Колючей проволокой надежности
Против легкомысленных условий
Погоды. И чтоб не прорвался
30 К ней мужик ни угрозой, ни силой,
И главное - чтоб не с любовью!
36. СТИШОК
Есть у меня упрямая гусыня,
Вся набитая яйцами золотыми, -
А снести - так нет! Ум ее гусиный
Переполнен важностью пустяков,
По птичьему двору она - на красных ногах, -
Как те стервы с маникюром и на каблучках,
Что только и зыркают на мужиков.
При виде самого захудалого мужчины
Они собирают в ухмылку морщины,
10 Звенят монетами в сумках... Вот так и она:
Я себе грубую овсянку ем,
А она жиреет между тем
На лучшем корме... И вдруг, смотри, как скромна!

1956
43
Это оттого, что я ножик точу!
Думает она, - я ее прощу!
Ну так мила, что скорее себя ткну я ножом,
Чем ее зарезать... Но как нахально
Сверкают эти перья! Ха-ха-ха!..
Дымится разрез и резко, разом,
20 Из-под ножа уже вылазят
Рубиновые потроха.
37. ОТЪЕЗД
Еще и фиги на дереве зелены,
И виноградные гроздья и листья,
И лоза, вьющаяся вдоль кирпичной стены,
Да кончились деньги...
Беда никогда не приходит одна,
Отъезд наш - бездарный и беспечальный.
Кукуруза под солнцем тоже зелена,
И между стеблями кошки играют.
Время пройдет - не пройдет ощущение нищеты:
10 Луна - грошик, солнце - медяк,
Оловянный мусор всемирной пустоты...
Но все это станет частицей меня...
Торчит осколком скала худая.
От моря, бесконечно в нее ударяющего,
Бухточку кое-как защищая...
Засиженный чайками каменный сарайчик
Подставляет ржавчине порожек железный,
Мрачные косматые козы лижут
На краю охристой скалы над бездной
20 Морскую соль...
38. СЛЮНЯВОЕ
На илистой постели под вывеской «Ведьма»
Кровь бурлит у бормочущей во сне девицы:
Все бы ей над лунным человечком издеваться,
Над носящим хворост Джеком, что проживал в яйце без трещин.

44
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
А вылупился он вместе с бочкой кларета,
Царственно равнодушный к любому стону,
Вот и пьет-посасывает (ни волненья, ни тревоги!),
Не замечая, как девушки с рыбьими хвостами
За булавки, воткнутые в кожу, покупают белые ноги.
39. РЕШЕНИЕ
Тусклый день: все в тумане
опустив руки жду
грузовичок молочника
одноухий кот
намывает серую лапу заранее
уголь горит в камине
мелкая листва изгороди
пожелтела местами
пустые бутылки на подоконнике
10 молочным налетом затуманены
и никакого знамения
две капли воды
дрожат на изогнутом стебле
соседского розового куста
изогнутого как натянутый лук
(да и тот с шипами)
кот выпускает когти
мир поворачивается вверх ногами
сегодня я не
20 разочарую своих 12 экзаменаторов в черных мантиях
и не сожму кулак
в ответ на
презрительную усмешку ветра.
40. ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ
Я снимаю мансарду. Без клочка земли,
Которую могла бы назвать своей
(Кроме пыли с ветвей
На подоконнике!).

1956
45
Поэтому я и клевещу
На перспективу одинаковых
Мрачных кирпичных домов,
На рыжую черепицу крыш,
На каминные трубы... (Их кирпич тоже рыж.)
10 Вижу ближайший дом,
Как между двух зеркал, создающих призрачный коридор.
Копии этого дома бессмысленны и бесчисленны,
И вроде бы тоже населены...
Но землевладельцы,
В отличие от меня,
Своими капустными грядками вдоль стены,
Своим квадратным метром звезд над головой
Щедро наделены.
У каждого целый мир. Плотность такая,
20 Отраженными взглядами мой взгляд набивая,
Меня производит в призраки.
А призрак завистливый обзывает
Саму смерть только укорененьем
На клочках земли, прямоугольных и серых,
А жизнь - неопределенным
Движеньем его, призрака,
В неких невнятных сферах...
41. ЭЛЛА МЕЙСОН
И ЕЕ ОДИННАДЦАТЬ КОШЕК
У Эллы Мейсон одиннадцать кошек
(По подсчету на сегодняшний день).
Живет она в развалюхе, и многие говорят:
«Что-то тут нечисто:
Столько кошек, котов, котят!
Странная у нас соседка! И ведь не лень
Держать столько кошек!»
Лицо ее на арбуз похоже - красное и огромное,
Голос скрипучий и сиплый,
10 Нет, не к добру, говорят,
Мисс Мейсон потчует сливками и печенкой
И Мура, и Тома, и разных котят,
И уличных кошек.

46
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
В деревне рассказывают, что когда-то Элла
Порхала, стройная, с изумрудными глазами,
Местных щеголей резала без ножа,
Ну, а теперь?
Толстая старая дева, жаба из жаб,
Никому не открывающая дверь,
20 Кроме кошек.
Как-то мы, дети, проскользнули в сад
Подглядеть за мисс Мейсон в кухонное окно.
Она дремала в кресле, а на столе целый ряд
Блюдечек на салфетках. И тут же полным-полно
Нагло развалившихся кошек.
Дрожали стекла от грубого храпа и урчанья,
Перекатывавшегося под мехом глоток.
Мы, смеясь и толкаясь,
Прижав носы к стеклам в паутине,
30 Уставились в желтые глаза зверей,
Простершихся под взглядом своей богини,
Царицы кошек.
А Элла дремала,
Усатое лицо с усмешкой сфинкса...
И когда она тащилась в лавочку
За кошачьей едой,
Мы смеялись: «Вон идет кошатница Элла!»
С каждым годом все неряшливей, слоноподобней.
Ей всегда, наверное, снится
40 Ее общество - одиннадцать кошек!
Но стали замечать мы, подобрев с годами,
Как на девочек, выходящих замуж,
Стройных, скромных, беспечных,
Смотрит она берилловыми глазами, -
Дикими глазами - как у диких кошек...
42. ХРУСТАЛЬНЫЙ ШАР
Длинная Герда сидит в темной палатке,
Узкое лицо потемнело от дождей
И от солнца, а кожа стерлась до костей
От тяжелого ремесла. Временем незапятнанный
Хрустальный шар у нее в руках. Как сверкает он,
В одно сливая три горизонта времен!

1956
Al
Входит юная пара. Просят им погадать,
Они только что помолвлены: «Скажи,
Как сложится наша дальнейшая жизнь?»
10 Герда искоса смотрит на каждого из них: «Ну да,
Друг к другу привязаны. Знают, что жизнь трудна».
И медленно шар поворачивает она:
«Вижу две яблони стройные,
Переплетенные ветвями.
Вокруг молодые побеги стойкие.
В этот дом время
Принесет большой урожай, когда настанет пора,
И да будут благословенны теплые ветра».
«Значит, все в порядке? - спрашивает он. - Мы вынести можем
20 Любые испытания, так что говори правду».
И невеста повторяет его слова исправно, а
Герда вертит шар так, что искры летят с дрожью.
«Грозный шторм, - говорит она, - рвет все нежное. Но главное -
Что роща только окрепнет!»
Они дали ей медную мелочь. И ушли, растворяясь
В воздухе, наполненном золотым дождем,
Их радостные шаги стихли, скрылись за весенним днем.
А Герда смотрит им вслед отчужденно, мудрая, как мумия,
А потом - на вещий хрусталь, который по ее желанию
30 Дал ей когда-то ясновидение и пониманье.
Тогда она была веселой девчонкой и мечтала
Получить возможность видеть больше, чем женщины в силах
Постигнуть своим умом. Грядущее ей хотелось познать, и
Верность любимого она так проверить желала,
Что пренебрегла даже церковным проклятием,
Лишь бы узнать заговоры,
Которыми демонов она бы себе подчинила.
Молния, как голос судьбы, прорвала ночной мрак,
Все божественное творение стало на якорь в этом сверкании,
40 Собрались в одну точку солнца разных времен.
И нищая Герда взглянула на недоступные расстоянья,
Имевшие силу обращать в камень сердца так,
Как не в силах были бы, наверное, десятки горгон!

48
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
И то, что она увидела, впечаталось в ее разум,
Который наполнился бедами, словно горькая луна:
Каждый бутон ссыхается в пепел, не успев распуститься, разом,
И каждая любовь будет непременно опустошена -
А в самом центре шара, усмехаясь, яростно вертит
Зрачками вечнозеленая голова всеобщей смерти.
43. НОЯБРЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Упрямо неизменна сцена: скряги-деревья
Хранят прошлогодние листья, не надев траур,
Быть элегическими дриадами не хотят.
Подмерзлые бесчувственные травы
Всё так же изумрудны. Только разум,
Привыкший романтизировать все подряд,
Презирает эту нищету. Мертвые не вопят,
Не расцветают незабудками в камнях,
Которыми кладбище вымощено, -
10 Тут честный и неприукрашенный распад
Распарывает сердце, отскребая, пока не заскрипят
Белеющие кости, на которых
Ни жилки нет.
Когда же в полном блеске явится скелет,
Смолкают языки святых, и мухи
В лучах солнца, холодного и осеннего,
Не видят никакой возможности для воскресения.
На этот пейзаж пейзажей - смотри, смотри!
Пока глаза тебе не подсунут на ветру
20 Видения. Какие бы пропащие души
Ни вспыхивали в саване тумана,
Над вереском шумя в полете непрестанно, -
Бесись, на привязи у разума, и слушай,
Как плотно заселил он пустоту,
Казавшуюся нежилой и белой...
44. ГРАЧ ПОД ДОЖДЕМ
Мокрый грач под дождем
Сжался на жестком суку.
Перышки чистит и чистит,
Черный и молчаливый.

1956
49
Я иду, но ни чуда ждать не могу,
Ни даже случайности счастливой,
Такой, что вдруг эта пустая картина
Чем-то стала бы в моих глазах.
Но я воистину
10 Не ищу в невнятной погоде скрытого смысла:
Пусть себе падают и падают пятнистые листья.
И все же хочется
От бессловесного неба дождаться ответа:
Зачем все это?
Вроде и не на что жаловаться...
Ведь иногда случается,
Что даже кухонный табурет
Излучает свет.
Потому что небесный огонь
20 В самые тупые вещи
Вселяясь порою,
Осмысляет время, самое пустое,
Распространяя свою щедрость на нас,
Одаряя даже любовью в какой-то час, -
Вот потому я и бреду настороженно:
Ведь радостный всплеск может случиться даже
В этом скучном, бессодержательном пейзаже...
Я бреду
В недоверчивом ожидании света:
30 Ну, кто скажет, не сверкнет ли вдруг
Неожиданный ангел
У самого локтя где-то?
Ну да, я знаю, что грач,
Перебирающий свои черные перья,
Может так засиять,
Что все мои чувства он распахнет,
Будто окно распахнет,
Подарив мне короткую
Передышку от страха
40 Перед равнодушием взгляда, перед небытием...
Если повезет -
То упрямо идя по этой усталой осени,
Я сумею время в пучок собрать
И смысл обнаружить в нем!

50
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ведь чудеса случаются -
(Если, конечно, эти судорожные игры света
Называть чудесами!)...
И вот ожиданье опять начинается,
Долгое ожидание ангела...
Пусть нечасто,
Но ангелы все-таки являются перед нами.
s<£L

1957
45. СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ПУСТОШИ
Их войска в тупике, обвисли знамена.
Она выбежала из комнаты,
Где стены еще звенели оскорбленно.
И в бешенстве убегая, глянула зачем-то в камин,
Крикнула: «Ты меня больше не увидишь!»,
Но он и не шелохнулся. Он сидел один,
Свою мрачную крепость все стерег он.
А у порога
Обезглавленные маргаритки, замерзая,
10 Предупредили ее благоразумно, что намного
Лучше было бы дома остаться, чем спешить туда,
Где на холмах окоченевших туманы толпятся,
Но она ускользнула, как призрак, упряма и горда.
На пустоши снег
Расцарапан следами кроликов и грачей.
Она еще поставит его на колени! Пусть он за ней
Посылает полицию с собаками!
И вот через каменные овечьи ограды,
Через свистящий вереск, все быстрей, быстрей
20 К белому горизонту - он ведь совсем рядом! -
Шла она, призывая всех чертей,
Чтоб сладить с мужиком, с которым нет сладу,
Но ни один дьявол с закрученным хвостом
Не возник перед ней. Ну хотя бы

52
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Из мраморного сугроба плюнул огнем,
Чтобы с этой бешеной бабы
Стряхнуть гордыню огненным кнутом!
А вместо дьявола - ужасающий, мощный,
Появился вдали, с каменным топором,
30 Страшный, смертельно белый, как мощи,
Гигант - голова до неба,
Заснеженная борода клубится,
И на его пути
Падают дюжинами, замерзая, птицы:
Во взгляде его холод, от которого не уйти.
И еще страшней:
С пояса у него свисали
Дамские головы десятками. И перед ней
Высохшие языки выщелкивали
40 Звуки вины и печали,
И ей слышалось все ясней и ясней:
«Наше остроумие делало идиотов
Из различных герцогов и королей,
Из королевских сынков желторотых,
Мы мастерски развлекали всех во дворцах
И за это хвастовство
Теперь подвешены к железному поясу на цепях».
Тут снежный вихрь взвился, и от него
Вместе со своими болтливыми трофеями
50 Гигант взревел -
Она отскочила: белое шипенье стало сильнее.
Топор взлетает над нею...
Но тут вместе с дамскими головами
Гигант рассыпался в снежную пыль.
А девочка повернула домой,
Покорная, плачущая,
Переполненная ласковыми словами.

1957
53
46. «МАЙСКИЙ ЦВЕТОК»
Боярышник терпел ветров налет -
Снег был все злей и небеса суровей,
Но ягоды твердили цветом крови,
Что ветвь упорна - значит, не умрет,
Зеленый сок побегам жизнь дает,
И если в почве ствол укоренится -
Из дерзости прекрасное родится,
А изгородь, как посох, расцветет.
Так дом родной оставив ради странствий,
10 Чтоб пропахать Атлантики пространства,
Легла на руль упрямая рука
Того, кто, помня белых гроздьев волны -
Тот куст боярышника, полный воли, -
Назвал корабль в честь майского цветка.
47. ХАВРОНЬЯ
Бог знает, как ухитрился сосед
Вырастить такую свинищу:
Каков бы ни был его секрет,
Он ни с кем им не поделился.
Уж он и прятал ее, и скрывал от посторонних глаз,
От всяких выставок и призов,
Но не от нас!
Как-то под вечер нас он пустил
На дорожку вдоль серых сараев,
10 И мы к свинарнику бегом, от любопытства сгорая.
Да! Это вам не фарфоровый поросек,
Не копилка розовая с синим,
В которую каждый дурачок
Нет-нет, а монетку кинет. - Нет,
И не глупая свинья та, что не свинья, а свинина,
Вся слава которой в желтом желе
На блюде белом и длинном,
Которая, как в орденских лентах,

54
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Зелёно-зеленной награждена петрушкой!
20 Не была она и грязно-земляной
Обыкновенной хрюшкой,
Которая топает и сует свой пятак
В чертополох и крапиву,
И, раздутая от молока, колышет бока
Над выводком свинят, хитроногих и визгливых,
Торопливо тыкающихся в нее, -
Остановить и сосать!
Нет, эта - из Страны Великанов,
Из Бробдингнега, и лень ей было встать.
30 Туша лежала на соломе,
Заплывшие жиром глазки, затуманенные мечтами...
Какое виденье аристократического свинейства
Предстало этой гранд-даме?
Мы вообразили рыцаря в панцире,
Сброшенного с коня и пронзенного клыками
Ужасного щетинистого гигантского вепря,
Который сумел бы этой розовой даме...
Все ее страсти удовлетворить,
Страшно хрюкая и рыча...
40 Но тут фермер свистнул и засмеялся,
По пустому бочонку стуча.
И тогда зелёно-роще-замковая хавронья
Стала медленно, как бы спросонья,
Вставать... Околдованность обвалилась с нее,
Словно засохшей грязи горстка,
И в мигающем свете фонаря
Хрюк за хрюком стала превращаться свинья
В чудовищный монумент обжорства.
Как тот легендарный боров, который
50 Долго помои жрал,
Считаясь с великим постом,
И вдруг, ничего не стесняясь,
Семь морей из корыта выпил,
И все континенты сжевал притом.

1957
55
48. ВЕЧНО ДЛЯЩИЙСЯ ПОНЕДЕЛЬНИК
Каждый день твой будет понедельником,
и будешь ты стоять в лунном свете.
Лунный человек в скорлупе своей
Согнулся под грузом вязанки
Хвороста. Меловой свет все сильней
Нам на одеяло льется...
Зубы человека от холода стучат постоянно
Среди изгрызенных кратеров потухшего вулкана.
Он тоже без отдыха свой хворост собирает
В черный безнадежный мороз,
Пока его комната не засияет
10 Ярче воскресного призрака солнца...
У него вечный понедельник, труднейший из дней,
И к ноге прикованы семь холодных морей.
49. ДОЛИНА ХАРДКАСЛ
С каменной твердостью ноги ее выбивали
Из мостовой громкое эхо - кремень по стали,
Голубые зигзаги прошивали осколками синими
Черный каменный городок,
И треск воздуха, как возгоранье сухой древесины,
Фейерверки искр, летевшие у нее из-под ног,
Разбивал об стены темных карликовых коттеджей. Но не могли
Уцелеть эти отзвуки: эхо умерло за спиной,
Сзади, за крайним домом, уже вдали
10 Отраженное последней стеной. И поползли
Луга в бесконечной кипени трав,
Скачущих в свете полной луны, и -
Гривы по ветру - облачные кони ночные -
Стреноженные луной, как море,
Не оторвавшиеся от корней, но летящие неустанно.
И хоть духи, лепясь из тумана, поднимались со дна долины,
Даже висели на уровне ее плеча,
Но не сгустился до четкого призрака ни один, и -
Вот так же не было слов, чтоб прояснить хоть часть
20 Того состоянья, пустого, бесстрастного,

56
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
С которым проходила она деревню, дом за домом,
Где спали люди из снов. А в ее глазах не было сна:
Только тонко светилась пыль дремы,
Однако и она, и она
Под каблуками гасла.
Длинный ветер, выдувая личность из тела,
Оставил от нее только клочок огня,
Дул озабоченно, тяжело, оголтело
Свистя в самое ухо, отзываясь в тыкве пустой,
30 В той, которая только что была ее головой,
А все, что ночь взамен уделила ей
За этот жалкий дар, за тело, за стук сердца,
Было только горбатое равнодушие холмов,
от которых некуда деться,
Да клеточки пастбищ, разделенные оградами черных камней,
Взваленных один на другой,
Да запертые сараи, где спят выводки то ли поросят, то ли цыплят.
Овцы дремлют в поле, каменной шерстью покрыты,
Коровы, подогнув колени, как валуны, лежат,
40 Да птицы на сучьях в оперении из гранита
Притворились листвой.
И виделось это, все подряд,
Первозданным изначальным миром. Таким вот
Был он в первом движенье своем, зыбком, невнятном
Первом шорохе крови и лимфы,
Когда его еще не изменил ничей взгляд.
Такого мира с лихвой хватить бы могло,
Чтоб погасить ее крохотное тепло!
Но еще до того, как тело отяжелело и стальные эти
50 Холмы раскрошили ее на осколки кварца в каменном свете,
Она повернула назад.
50. ТОЩИЕ ЛЮДИ
И всегда они с нами, эти тощие люди.
Они так же двухмерны, как те серые люди
С киноэкрана.
Плоские, нереальные.

1957
57
Мы говорим: «Странно,
Ведь только в кино бывали они,
Да и то лишь во время войны,
Когда мрачные названья мелькали
По экранам, а мы были маленькими,
10 От голода они стали, как доски, и
Теперь навек останутся плоскими
Стебельки рук и ног. А ведь мир с тех дней
Округлил даже серые брюшки мышей,
Даже под самыми нищими столами...
А тогда, в годы голода, развилось у этих людей
Свойство оставаться плоскими - и вот теперь, в эти дни
В наши кошмары вламываются они
Не с руганью, не с ружьями - плоско и молча,
Они в драных шкурах - грязных, ослиных - не волчьих,
20 В плоском молчанье, ни на что не жалуясь даже,
Все время пьют уксус из жестяных кружек.
Нестерпим этот их облик, их ореол вечных
Козлов отпущения, эдаких худосочных...
Нежизнеспособному этому поколению, как на зло,
В снах наших тесно. - Вот оно и не смогло
Так и остаться в виде чужой, странной жертвы
В пространстве наших мозгов,
Ограниченном тесным черепом.
Так старуху голодную в хижине глинобитной
30 Подмывает отрезать мясистый кусок
От луны аппетитной,
Когда та еженощно появляется в дворике у ней,
Под ножом старухи становясь все худей и худей,
Пока от нее не останется только
Долька света, изогнутая и тонкая.
Плоские эти люди не сотрутся даже,
Когда рассвет
Бледную серость синим и розовым смажет...

58
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Когда контуры мира светом и цветом наполнятся.
40 Эти люди есть даже в комнате, залитой солнцем!
На обоях выгорают васильки и розы,
Бледнеют под их усмешками, тонкогубыми, грозными,
Под блеклой властью этих жестоких и монолитных...
Но нет даже территории у нас,
Чтоб их ряды отразить, но -
Смотри! Деревья, и те становятся плоскими -
Глубины больше нет!
Они теряют листву, кору, естественный цвет...
Если кто-то из этих людей просто войдет в лес,
50 Мир становится серым. Он почти исчез.
Они - как тонкий картон осиных гнезд - и еще серей.
В этом сером молчанье не слышно даже скрипа костей».
51. О ТОМ, КАК ТРУДНО
УВИДЕТЬ ДРИАДУ
Продираясь сквозь вездесущую дребедень,
Вроде карандашей, чашек в розочках, кожаных переплетов,
Почтовых штемпелей; сквозь привычно начавшийся день,
Сквозь отклик на твою жизнь щедрой природы,
Хвастливый рассудок очень
Установить хочет
(Презирая хулиганящий ветер)
Свой собственный порядок на свете.
И вот хвастается упрямая башка,
10 Среди овечьих пастбищ, трескотни грачей,
Рыбообразных холмов и прочих реальных вещей, -
Она, мол, такое выдумает, что небо наверняка
Затмится от изумленья;
А петух, форель или баран без сомненья
Окончательно с ума сойдут:
«Ведь я - царь природы, я - хозяин тут!»
Но никакие фокус-покусы зеленых ангелов
Нищий взгляд сияньем не одарят!
«Беда моя, доктор, в том, что я вижу дерево,

7957
59
20 И оно, дрянь такая, даже не пробует обмануть мой взгляд!
Никакими световыми трюками,
Никакими сомнительными науками
Мне деревья Дафну не сотворят!
Деревья так и останутся деревьями!
И как ни дави на упрямую кору опять и опять,
Никто из-под нее не явится во плоти.
Ни губ, ни глаз, ни рук, ни ног -
Честную землю не одурачишь - ей на выдумки наплевать!
Какие там нимфы, да черт с ними!
30 Такой чепухи не примет
Мой трезвый взгляд:
Ему туфты не всучат!
Но наверняка в этой колдовской осени
Какой-нибудь ловкий фокусник расширенными глазами
Наблюдает, как эта обманщица щедрыми руками
И золото рассыпает, и медную мелочь тоже,
Болотный воздух кишит всякими семенами,
А жалкое воображение,
Не умеющее создать богатства своими руками,
40 У травы и листьев крадет все, что может!»
52. О БЕСЧИСЛЕННОСТИ ДРИАД
Как-то услыхав панегирик
Сущности красоты
От мудрого моралиста,
Я решила зренье проверить,
Тщательно вглядываясь в свою любимую яблоню
(Я любила ее за фантастически узловатый ствол
И прочий подобный вздор).
И вот, не евши, не пивши,
Я кормила фантазию голодом,
10 Чтоб разглядеть то дерево - истинное,
Которое скрыто в дереве глубже,
Чем достал бы вонзенный топор.
Но пока притупить я старалась
Зрение, слух и прочее,
Чтоб увидеть сущность дерева
Одной только чистой душой,

60
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я так увлеклась узорами
Листьев, коры и прочего,
Что прекрасней людского тела
Стала яблоня предо мной.
20 (Ведь в тело любовь впечатана!)
Но как только я ни старалась -
Ни качанье ветвей этой ночью,
Ни шуршанье листвы не давалось,
Чтоб я их простые тени
Превратила в хаос видений:
Как лоскутное одеяло,
Листва от меня заслоняла
Всю таинственность. И раскидала
Буйство запахов. Слух, зренье -
30 В плен к волшебству все чувства слетели!
И с тех пор я живу среди вращенья
Их пылающей земной карусели!
Так глаза мне запорошило,
Что все время я вижу дриад,
Которые в ярких одеждах
В священных лесах мельтешат.
И нестрогих деревьев разность
Оглушает меня пестротой:
В синих, красных, зеленых соблазнах -
40 Нет деревьев с чистой душой!
53. ДРУГИЕ ДВОЕ
Все это лето мы жили в переполненной эхом вилле,
Как в перламутровой раковине прохладной,
Копытца и колокольчики черных коз нас будили,
В комнате толпилась чванная старинная мебель
В подводном свете, странном и невнятном.
Листья не шуршали в светлеющем небе.
Нам снилось, что мы безупречны. Так оно и было, вероятно.
У белых пустых стен - кресла с кривыми ножками,
Которые орлиными когтями обхватили шары.
10 Мы жили вдвоем, в доме, где дюжину разместить можно,

1957
61
И полутемные комнаты умножали наши шаги,
В громадном полированном столе отражались странные жесты,
Совсем не похожие на наши, - не отражения, а жесты тех, других.
В этой полированной поверхности нашла себе место
Пантомима тяжелых статуй, так не похожих на нас, будто их
Заперли под прозрачной плоскостью без дверей, без окон,
Вот он руку поднял ее обнять, но она
Отстраняется от железа бесчувственного, почти жестокого,
И он отворачивается тут же от нее, неподвижной, словно стена.
20 Так они и двигаются, и горюют, как в древней трагедии...
Выбелены луной, непримиримые, он и она.
Их не отпустят, не выпустят... Всякая наша нежность,
Пролетев кометой через их чистилище, не оставив там ни следа,
Ни разбегающихся кругов - была бесформенной темнотой съедена,
И, выключив свет, мы в пустоте их оставляли тогда.
А они из темноты, завистливые и бессонные,
Преследовали нас, отнимали обрывки сна...
Мы порой обнимались, как всякие влюбленные,
Но эти двое не обнимались никогда. И он, и она
30 В жестоком тупике, чем-то настолько отягощенные,
Что мы себе казались пушинками, призраками: это они, а не мы
Были из плоти и крови. Над развалинами
Их любви мы казались небесными. Они, наверное, только мечтали
О нашем небе, едва различимом из их тьмы.
54. ЛЕДИ И ГЛИНЯНАЯ ГОЛОВА
Из красной глины вылепленной голове
Нигде места не находилось. Были
Глаза ее прикрыты веками цвета кирпичной пыли,
И на длинной полке, где стояли тяжелые книжки,
Она подпирала многотомье какой-то прозы.
Хозяйку она передразнивала наглей мартышки,
Ну как избавиться от такой заразы?
На помойку выкинуть? Ну, нет -
Некуда было девать этот портрет,
10 Чтобы его оставили в покое. Глупые мальчишки,
Увидев такую орясину среди осколков и тряпок потертых,
Мрачно и торжественно сверкающую из праха,

62
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Утащили бы эту ценность без лишних
Слов, чтоб как невостребованную заложницу - ну, хоть на плаху,
Даже не зная, что можно этим тайные нервы подергать,
Те, которые тянутся от любого оригинала
К его грубой копии. О темном
Озере подумала она, о густо-илистом, в черных водорослях,
Озеро полностью ее требованиям отвечало:
20 Но из водянистого студня,
С чьими-то плавниками вместо лаврового листа,
Ей похотливо ухмыльнулся еще один ее портрет,
Зазывая в воду, которая так нечиста,
Что она зажмурилась, словно утопая, - ну нет!
И тогда она решила в конце концов
Поселить это обезьянство в развилку ивы, под сенью зеленых
Сводов: пусть отходную поют ему птицы,
Пусть это глиняное лицо, крупица за крупицей,
Под действием дождей, ветра и солнца
30 В землю, из которой пришло, снова вернется.
Но и в зеленом склепе жуткая эта рожа
Уцелела! Хоть ее хозяйка,
Заламывая руки, плакала: «Сгинь, сгинь!»
А скульптура нежно поглядывала сквозь синь,
Ветры, камни, годы, в песок рассыпавшиеся тоже,
И как древний идол, которого и векам не разбить,
Не хотела влюбленный взор василиска ни на миг пригасить.
55. ВСЕ ДОРОГИЕ УШЕДШИЕ
В археологическом музее Кембриджа есть каменный саркофаг четвертого века, в
котором находятся скелеты женщины, мыши и землеройки. Одна лодыжка у
женщины погрызена.
С ухмылкой без выражения
Эта древняя музейная женщина
Лежит. И с ней рядом останки
Землеройки и мышки,
Которые один день жирели,
Обгрызая ее лодыжки.

1957
63
С них троих время маски сдернуло,
С этих иссохших участников
Великой игры в пожиранье.
10 И мы бы, наверно, вздрогнули,
Если бы ежедневно не слышали,
Как звезды крошку за крошкой
Размалывают всякое существованье.
Как мертвые нас хватают,
Сквозь все, до глубин неотвязно -
Ну кто эта женщина мне?
Но всю кровь мою, весь костный мозг мой
Высасывает, родство доказывая.
И когда я думаю о ней, -
20 Под музейным стеклом, подсвеченной,
Прапрабабка руками ведьмы
Тянет меня туда...
Когда-то мой отец бесшабашный
Ушел... Но как смутны виденья
Под гладкой поверхностью пруда!
К волосам его прикасаются утиные рыжие лапы.
...Все мертвые возвращаются безвестной тропой
На крестины, поминки, свадьбы:
Хоть прикосновенья, хоть запахи -
30 Все годится, чтобы беззаконно
Снова прийти домой,
Между «тик» и «так» маятника
Старинных стенных часов
Затеряться тут между нами,
Занять любимое кресло,
Пока все не уйдем мы, помеченные
Перекрещенными костями,
Вместе с бесчисленными призраками,
Все мы уйдем в свою очередь,
40 Чтоб лежать в их объятьях белых,
Чтоб смешаться с ними нераздельно
И в землю пустить корни
Под мерный скрип колыбелей.

64
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
56. ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Величественный король Всезнай,
Властитель с кровью голубой,
Был сверхфилософ, да какой!
Он одевался в горностай,
Ел только черную икру
И с ангелами поутру
Любил беседовать, пока
Хлеб снился подданным его:
У них ведь - вовсе ничего,
10 Кроме пустого кошелька.
И вот от этого устав,
Все подданные как один,
Против разумности восстав,
Решили, мудреца ссадив,
Что все запреты и устав
Пора оставить позади.
Всезнай Сто Первый с трона хлоп -
Корону потерял Всезнай,
Ее надел на низкий лоб
20 Веселый принц Шаляй-Валяй.
57. МЫ ПО-РАЗНОМУ ВИДЕЛИ ВИТЕНС
Над жесткой курчавой колючкой,
Над травой, где следы овечьи, -
Стена да конек крыши,
Как нос корабля в тумане.
Но так далеко от моря -
Ну кто сюда доплывет?
Тут в траве живут куропатки,
Тут шастают юркие кролики,
И только второе дыханье
10 Да болотные сапоги
Помогут пройти по кочкам,
Протащиться через торфяник...
Что ж нашла я? Холмы да вереск,
День бесцветный... А «Дом Эрота» -
Окна низкие, никак не дворец.

Сильвия Плат. 1952

Сильвия в школьные годы

Отто Плат (отец Сильвии)
Сильвия с матерью Лурелией
и братом Уорреном. Около 1950 г.

Сильвия Плат в Кембридже. Англия.
1956
Сильвия берет интервью
у Элизабет Бауэн для журнала
« Мадемуазел ь ». Лето 1953 г.

Сильвия Плат незадолго до
окончания школы. 1950
Сильвия на пляже.
Около 1952 г.

Сильвия Плат и Тед Хъюз. 1956
Сильвия и Тед в Йоркшире. Англия. 1956

Сильвия со своими детьми Фридой и Николасом. Около 1962 г.
Сильвия и Тед. Декабрь 1959 г.

Сильвия в Париже. 1956

1957
65
Ты удачливей: от тебя я знаю
Об усадьбе, о белых колоннах,
О синем небе, о призраках в доме...
Просто ты, наверно, добрее...
58. ГРААЛЬ
Через вересковый холм перешли мы,
Сквозь струящийся зеленью воздух.
В нем каменные фермы утонули,
И колышутся травяные долины.
Этот свет - совсем не рассветный
И совсем не послезакатный:
Наши лица и руки озарил он
Прозрачнейшим отсветом фарфора,
И земля ничего не желает -
10 Вес исчез - как у всех, кто стремился,
К истоку странного света,
Кто искал сокровище это,
Что являлось рыцарям разным,
Но в руки не далось ни разу:
То видали его на вершине
Холма, то глубоко в море,
И повсюду одновременно...
Узнавали только по свету,
Не похожему ни на свет солнца,
20 Ни на свет луны или звезд.
И знакомый путь становился
Незнакомым... И вот мы тоже -
Отчужденные, не такие...
Там, где крылья ангелов слышно.
И плывем мы среди плывущих
Скамеек, столов... Тяготенье
Растаяло в тихом дыханье
Более легкой стихии,
Чем все земное. И нету
30 Ничего невозможного. Нету
Ничего недоступного... Но -
Приближенье и есть удаленье!
3. Сильвия Плат

66
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
На банальной дороге домой
Мебель падает, свет исчезает,
И становится тело камнем.
59. СЛОВА ДЛЯ КОЛЫБЕЛЬНОЙ
Розовый бутон
Или узел гусениц,
Вождь пяти творцов,
Я не глаза открываю, -
Пять неуверенных полумесяцев,
Что ни попадется, -
Все ими хватаю:
Струйку молока или мамин палец,
Гибкими крючками
10 И так, и сяк,
Хотите - научу вас,
Чтобы на задние вставали,
Я, лучшая из цирковых собак?
Вкусного достать ли,
Из лука пострелять ли -
Без дела не привыкла я
В кармане спать,
Расчесываю ссадины,
Тащу сигареты дядины,
20 Весь мяч наш зелено-синий
Возьму себе поиграть!
Развесистый рог из пяти ветвей,
Расставивший антенны.
Легко отмечу различие
Чертополоха и шелка,
Холодного и горячего,
Но - не только.
Я опытный историк:
Пустыня - моя страница.
30 По ней три тропинки струится,
И пять ее длинных мысов
В кривых поперечных узорах.

1957
67
Коричневая спинка,
А брюшко белое -
Я в море клавиш плаваю,
Как камбала,
Я недаром - правая,
И всегда при мне левая
Прислужницей была.
40 Роль ее, опальной -
Мой портрет зеркальный:
Ведь это я держу перо,
Мочалку и лапту,
Монету, застежку,
Курок, цветок и ложку
И - вовсе не задумываясь -
Женщину ту.
Но плохо ему будет,
Когда меня время скрутит,
50 И на ручке кресла
Я буду крабом спать.
Качающиеся свечи
(Уже им делать нечего)
Не освещают вечер,
Хоть их и пять.
Но еще хуже будет
Когда его ночь остудит,
И эту розу он,
Как пять червяков в конверте,
60 Вручит нелепой смерти,
Чтобы кормить докопавшихся до плоти
Тощих ворон.
60. У МУЗ В ПЛЕНУ
{По картине Д. Кирико «Тревожащие музы»)
Мама, какую дурацкую фею,
Какую уродливую кузину
Ты так оплошно не пригласила
Когда-то давно на мои крестины?
Вот она тогда и послала, в отместку,

68
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Вместо себя этих жутких дам,
Чтобы они все кивали, кивали
Яйцеподобными головами
У колыбели моей по ночам!
10 Мама, ты так рассказывала сказки,
Что был не страшным даже медведь,
А ведьмы всегда запеченными оказывались
В имбирные коврижки... Но я не про ведьм:
Видела ли ты этих дам? Могла ли
Хоть словом избавить меня от них,
Чтоб по ночам они не кивали,
Безротые, безглазые, с какими-то швами
На лысых луковицах пустых?
В ту самую бурю, когда все двенадцать окон
20 В отцовском кабинете прогибались от ветра,
Как пузыри, готовые лопнуть,
Ты печеньем и яблочными консервами
Поздно вечером нас кормила и
Пела с нами: «Бум-бум, злится Тор,
Нам плевать на этот вздор».
А вот эти дамы просто стекла разбили!
Когда школьницы, мигая фонариками,
Стали «Жучка-светлячка» танцевать,
Я стояла в стороне с отяжелевшими ногами
30 И не могла ногу поднять
В тени этих моих унылоголовых
Крестных, а ты плакала целый час,
Я не могла сказать ни слова,
Тени удлинились, и свет погас...
Мама, ты гнала меня учиться музыке,
Мои гаммы никто, кроме тебя, не хвалил,
А ведь все учительницы считали,
Что на ухо мне медведь наступил!
И хоть я свои деревянные пальцы
40 Тренировала часами - все ни к чему.
А я в то же время училась, признаться,
Не там, и не так, и не тому
У этих незваных дам, этих муз...

1957
69
Как-то я проснулась и увидала
Тебя в синем воздухе надо мной.
На зеленом шарике все сверкало
Яркими птицами, цветами, травой,
И эта планетка с тобой уносилась,
Как мыльный пузырь, ты звала: «эй, сюда!»
50 А я, обернувшись в другую сторону,
Смотрела только на этих дам...
День, ночь у моей постели
Они, в тех же каменных платьях, со мной.
Лица так же пусты, как тогда на крестинах,
Тень от солнца пугает длиной:
Ведь оно и не взойдет, и не закатится, а тени -
Не сдвинутся, тени колонн кривых.
В этот мир ты меня поместила с рожденья...
Мама! Мне никогда не оставить их!
61. НОЧНАЯ СМЕНА
Нет, это не стук сердца,
Гул приглушенный с лязгом.
Да нет, и не кровь в ушах
Переполняет вечер
Лихорадкой... Нет, шум - снаружи:
Исходит он от металла,
Но для этой тихой окраины
Привычен: никто и не вздрогнет,
Хоть гул сотрясает почву,
10 Разрастается, заполняет
Все при моем приближенье...
Глухой этот гул перепутал
Все мои глупые догадки:
Он вставлен в огромные окна,
Выходящие на главную улицу,
Окна серебряной фабрики.
Молоты мощно взлетают,
Поворачиваются колеса,
Падают тонны металла...
20 Мужчины в белых рубашках

70
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Без остановки служат
Замасленным этим машинам,
Служат реальному факту,
Тупому и неутомимому.
62. СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС
Бог леденящий, бог теней, к стеклу
Поднимается из глубин неведомых,
А за окном те, еще не народившиеся, покидая мглу,
Собираются. И хрупкостью мотыльков бледных
Завистливо светятся их крылья.
Киноварь, бронза, цвет солнца в огне
Камина - их утешить бессильны.
Представь их глубокий, подобный тьме,
Голод по теплой крови, которая окрасит
10 И оживит их. А стеклянный рот
Столика из моего пальца сосет
Тепло. И старый бог ответы дает.
Капают его слова золотыми стихами,
Старый бог - он тускло бормочет в пустыне,
Честный хроникер всех поступков. Его память
Века прозы размотали смерчами густыми.
Эти вещие смерчи темперамент его укротили,
Когда слова, вроде саранчи, в темнеющем воздухе треща,
20 Оставляли пустые оболочки, выеденные дочиста (обман!).
И вот небо, которое когда-то было и священным, и синим,
Обтрепывается над нами, опускается, как туман,
Густеет от пыли, чтобы утонуть в трясине...
Он твердит о королеве, чьи кудри - шафран,
Она давно истлела. А когда-то привлекала
Чем-то более соленым, чем слезы девственниц. Давно уже прах,
Эта кошмарная королева смерти, в его снах мелькала,
И ее курьеры-черви у него на костях...
Но все равно он воспевает ее горячий нектар.
30 Вижу, как он, суровый, с пергаментной кожей,
Истолковывает смыслы всех камушков, вывороченных в полях
Лезвием плуга. И он, в божественной дрожи,
Пишет не краткое имя Гавриил. - Нет, он, странный и старый,
Витиевато выводит свои любовные мемуары...

1957
71
63. ИЗМЕЛЬЧАНИЕ ОРАКУЛОВ
Лежала раковина у отца
На книжной полке. По краям стояли
Два парусника бронзовых. И если
Я раковину к уху подносила -
Звучали гулко в ней морские дали.
И старый Бёклин тоже слушал море:
О море ракушка ему шептала.
И все, что ракушка ему шептала,
Он знал, а люди ничего не знали.
10 Отец мой умер. Он кому-то там
И раковину завещал, и книги.
Сгорели книги. Раковину море
Взяло обратно. Но в моих глазах -
Синь: я храню морские голоса,
Ведь это он их в уши мне вложил,
И волны моря плещут мне в глаза,
И призрак Бёклина по морю плачет.
А люди все плодятся бесконечно...
К быку на вертеле стою спиной,
20 Но вижу я не лебедя из бронзы
И не звезду, как знак, что вечность вечна,
А трех мужчин, что, миновав мой двор -
Вверх по ступенькам... Лица их пусты,
Но заполняют внутренний мой взор,
Как самых грубых комиксов листы.
И что? Ну повернется чуть земля,
По вытертым ступенькам я сойду
И встречу три ничтожества... Что стоит
Такое будущее?.. Ну к чему
30 Виденье это выцветшим глазам,
Которые когда-то созерцали
И Севера зловещую беду,
И грозное паденье башен Трои!

72
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
64. ЗАКЛИНАТЕЛЬНИЦА ЗМЕИ
(По картине Л. Руссо)
Как боги созидали мир, как люди созидали свой,
Так заклинательница змей
Вдруг создает свирелью, лунным глазом, змеиный круг.
А свист ее свирели и зелень снова сотворит, и воду...
Свистит свирель и воду зеленит,
И вот, свистя, зеленое качанье
Скользит по длинным шеям камышей,
И зеленью река уже звенит,
Все образы становятся ясней,
10 Свист создает зеленый островок,
Где музыка... нет, не среди камней,
На волнах извивающихся трав
Стоит она, являя сонмы змей
Из змеиной глубины души своей!
И ничего не видно, кроме змей,
И чешуей становится листва...
В зеленоватости змеиных тел
Людские души, кроны тонких ив,
И все кругом в змеиность обратив,
20 Она так управляет извиванием,
И власть ее свирели велика,
Когда зеленого гнезда качаньем
Командует бескостная рука,
Из средоточия земного рая
Змеятся поколенья, обвивая
Все видимое... Да возникнут змеи!
И возникают змеи. Змеи есть.
И будут змеи здесь, пока усталость

1957
73
Ее свирели свист не успокоит,
30 И не устанет музыка сама
И вновь не высвистит тот прежний мир,
Змеиной тканью ставший над водою,
Змеиной кожей... Водяная тьма
Сглотнет его, и воды растекутся...
И ни одной змеиной головою
Не будет гладь нарушена. Тогда -
Нахлынет вновь зеленая вода
И обернется вновь листва листвою.
И ничего похожего на змей
40 Нет... И она свирель засунет в сумку
И закроет лунатические глаза.
65. УРОК МЩЕНИЯ
В суровые времена пронизанных сквозняками келий и камер
И еще более сквознячных замков,
Во времена драконов, дышавших огнем отнюдь не в сказках, -
И святые, и короли разжимали кулаки препятствий
Не чудотворством и не великими делами,
А самодурством, или, например,
Завинчиванием пальцев в тисочки,
Чтобы стало им тесно.
В те времена душа была привязана к плоти столь прочно,
10 Что врата Града Небесного
Должны были ждать, пока некий отшельник по имени Сузо
Возится со своими гвоздями да иголками
Или бичует до крови свои алые шлюзы
На радость небу, чтобы безжалостными уколами
Власяницы и разведеньем вшей заглушить наконец свою похоть!
А врата Вавилона -
Из-за того, что утонула одна белая лошадь, -
Должны были ждать штурма целое лето, пока разгневанный Кир
Потратит время и силы всех своих воинов,

74
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
20 Чтоб наказать проглотившее его лошадь теченье реки!
Он разделил реку на 360 струек так, чтоб спокойно
Любую из них мог бы ребенок перейти, не намочив башмачков!
А вот философы позднейших времен, умно и достойно
Усмехаясь такому поведению и побеждая врагов
Просто неверием или добротно построенным мостом,
Не могут, однако, как предки, ухватить за шиворот этого чертенка,
Который на дне души или реки хихикает с перекошенным ртом!
s<£L

1958
66. ДЕВА НА ВЕРХУШКЕ ДРЕВА
{По картине Пауля Клее)
Как же эта едкая историйка поучительно иронична!
Пародия на моральную мышеловку, на классическую идею,
На притчи, которые, чтобы все было прилично,
Предписывают девочкам, когда за ними гонятся, влезать на дерево
И натягивать монашескую одежку из коры,
Которую проткнуть не сумеют
Никакие любовные стрелы! Когда формы девичьи
Спрятаны в ножны из дерева, - преследователь одурачен,
Неважно, этот бог козлоног,
10 Или выглядит он иначе,
Например, льется сиянье с его нимба.
С тех пор как свою несравненную спину спрятала нимфа
В лавровую древесину, респектабельность
Классическим плющом оплела ее деревянные руки и ноги.
Пуританские глотки твердят,
Что правильно поступили боги:
«Славься, Сиринга, славься!
Ну да, ведь твое несогласие
Заработало тебе пока
20 Кожу лягушачьего цвета
Да мокрую постель из тростника...
Глядите! Панцирь из сосновой хвои - поглядите на это -
Еще какую-то нимфу от посягательства Пана
Этот панцирь спасет непременно!»

76
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
И хотя время сбивает листья с любой кроны - девственная слава
Затмевает и Еву, и Клеопатру, и даже Троянскую Елену!
Ведь ни одна из них и не подумала бы оправдывать право
Нимфы, той или этой,
Затягивать свое белое тело в деревянные корсеты!
30 От корней до верхушки они теперь бесформенные и безликие.
Цветки сосков кормят одну темноту,
А те, кто так ценит холод и святость, создают реликвии
Из деревяшки, должные привлекать
Зеленых девиц, заставляющих свои ляжки и губы в цвету
Служить целомудрию. Как пророки,
Как проповедники - с натуги вспотев, не зная сомненья,
Воспевают они чистенькую ангельскую красоту и темперамент рыбы
У девиц с пафосом девственности.
Наверняка даже подписано соглашение
40 Об удержании славы
В лапах важных холостяков и уродливых старых дев.
И вот на сетчатке твоего глаза отпечатывается
девственница, вздернутая на дыбу,
Созревшая, но не сорванная,
Растянутая на кривых сучьях, перезрелая,
С суровым лицом - нос крючком, голова сучком -
С кривым деревянным угластым телом.
Она будет мучиться и метаться,
только бы отличиться перед Страшным судом!
50 А безразличие мужиков, не проявляющих к ней и подобия внимания,
Придает губам ее лимонный вкус опадания:
Ведь скулы сводит, если красоту не пробуют языком,
Эту грубую анатомию пародирует ветвей корявый излом,
Пока вдруг
Издевательски не обломится сук.
67. ПЕРСЕЙ, ИЛИ ТРИУМФ РАЗУМА
НАД СТРАДАНЬЕМ
(По картине Пауля Клее)
Только голова Горгоны показывает,
Как ловко ты расправляешься
С громоздким идолом пронзительной печали -
С ним могла бы сладить только куча столетий:

1958
11
От этой печали исходит кровью соленой
Чудище в соленых морях.
Насколько же было Гераклу легче и веселее
Чистить конюшни - двух слезок младенца и то хватило!
Но чья сила по доброй воле бы поглотила
10 «Лаокоона», «Умирающего галла», бесконечные «Пьеты»,
Гнойниками усеивающие стены
Европейских часовен, музеев и мавзолеев?
Только ты!
Ты,
Одолживший всего-то крылышки для ног (а не свинец,
Не гвозди и.не вериги!),
А еще одолживший зеркало, чтобы держать
Безопасно для себя голову, покрытую змеями,
Вглядываться в Горгону, в гримасу человеческих агоний.
20 Ведь взгляд, мертвящий конечности,
Не мигание какого-то василиска,
А все последние вздохи, стоны, крики, героические строфы,
Завершающие миллионы трагедий, сыгранных на этой низкой
Сцене, на подмостках, пропитанных кровью.
Каждая боль - шипящая змея, слепящая глаза, -
Камни темноты,
Каждая катастрофа в какой-нибудь ничтожной деревушке -
Это извивающаяся кобра.
А падение какой-нибудь империи великой -
30 Толстое кольцо большого удава.
Но лучше представь себе ты
Мир, сжатый до размеров головки зародыша,
Изрубцованный болью дикой
От начала начал! И вот он - у тебя в руках!
Каждый ведь вздрогнет даже от попавшей в глаз соринки,
От небольшого пореза на пальце.
А целый земной шар, наполненный горем,
Обратит в камни хоть царей, хоть богов.
На этих выветренных камнях
40 Безнадежность по темному лику земли разливается тенью.
Так бы rigor mortis сковал все творенье,
Если бы не было еще большего брюха,
Чем то, которое жрет нашу радость.
И вот ты на сцену вступаешь разом,
Вооруженный перышками, чтоб щекотать, а не только летать,

78
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
С ярмарочным зеркалом, делающим из трагической музы
Отрезанную башку мрачной куклы.
Какая-то косичка, грязная змейка,
Долго и безвольно будет свисать,
50 Так же абсурдно, как рот, обвисший в мрачной гримасе,
Пока она не потухла...
Где же классический торс упорнейшей Антигоны,
Алые царственные одежды Федры,
Залитые слезами горестей? Они
Исчезли
В глубокой судороге лица твоего искаженного,
Когда мышцы и сухожилия сжимаются победительно и мед но,
Пока смех космический в считанные дни
Расправляется с незашитыми смердящими ранами Иова,
60 Человека, Страдальца - Лавры победные,
Персей, за тобой останутся,
И пока не остановятся времена,
Да будешь уравновешивать ты небесные весы, на которых
Взвешиваются
И здравомыслие наше, и безумие нашего вздора.
68. БАТАЛЬНОЕ ПОЛОТНО
ИЗ КОМИЧЕСКОЙ ОПЕРНОЙ ФАНТАЗИИ «МОРЕХОД»
(По картине Пауля Клее)
Ну что может быть веселее
Этой маленькой Одиссеи
В розовых и сиреневых тонах!
Морская гладь из бирюзовых плиток,
Волны в виде шахматных клеток
Так весело несут, несут морехода - ах
весело, весело, весело, - а он
В шляпе с розовым плюмажем и в доспехи облачен!
Хрупкая, как фонарик бумажный,
10 Гондола крохотная отважно
Синдбада-морехода везет!
А он карандашное копье наставляет
На трех чудищ, которые всплывают

1958
79
Со дна океана - вот!
У них такие жуткие и клыкастые
Пасти, пасти, пасти, пасти -
Кит, кальмар, акула - кто тебя сожрет?
Ни на чешуе, ни на плавниках,
Ни на длинных злых хвостах
20 Этих чудищ - ни водорослей, ни ила нет.
Как перед турниром, блестяще и чисто,
Светлее розы и аметиста,
Они, как пасхальные яйца, сияют - ну что за цвет!
Делай свое дело, Синдбад, не стой!
Сказочные головы привези домой!
Удар; удар, еще удар -
И головы их в лодочке твоей!
Так и бывает в волшебных сказках.
Так дети поют о долгих и опасных
30 Битвах в ванне -
К сожаленью, взрослые мудрей,
Знают: для диванных подушек - драконы,
А клыки чудовищ - из картона,
А сирен услышишь только с температурой и во сне!
Смех, смех, смех взрослых в вечерний час
Для чего-то будит, будит, будит нас...
69. ЯДВИГА НА КРАСНОЙ КУШЕТКЕ
СРЕДИ ЛИЛИЙ
{Секстина таможеннику)
Ядвига, критики не знали, отчего ты
Вдруг оказалась тут на бархатной кушетке,
Обитой красным, а вокруг горят глаза
И тигров в чаще, и тропической луны
В лесу, средь дикости всех мыслимых зеленых
Трав, листьев сказочных и лунно-белых лилий,
Чудовищно больших, не прирученных, лилий.
Наверно, критики хотели, чтобы ты
Свой выбор сделала: то ль джунглей мир зеленых,
10 То ль модный мир той красной бархатной кушетки,
Где вычурные завитушки (без луны!),
Чтоб там сияла ты, - и вовсе не глаза

80
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Злых тигров (укротили их твои глаза!), -
А тело, что белее всех цветущих лилий.
Хотели б критики, чтоб тут вместо луны
Была бы занавеска желтая, а ты -
На фоне зелени обоев... Но кушетка
Стоит упорно в джунглях, красная в зеленых -
Средь полусотни листьев разных, но зеленых,
20 Ее сверканье дразнит скучные глаза...
И вот Руссо (чтоб объяснить, зачем кушетка
Стоит настойчиво среди гигантских лилий,
Где тигры, змеи, заклинатель змей и ты,
И птицы райские, и круглый лик луны)
Им рассказал, что ты в сиянии луны
Уснула на кушетке посреди зеленых
Обоев будуара. В звуках скрипки ты
Плыла... И видели во сне твои глаза
Берилловые джунгли. Тени лунных лилий
30 Качались, и меж них плыла твоя кушетка!
Вот так Руссо им объяснил, зачем кушетка
Там оказалась. Ну, конечно, луч луны
И заклинатель змей, цветы гигантских лилий -
Все может сниться! Но важней подсчет зеленых
Оттенков!!! А друзьям сказал он, что глаза
Так поразил тот красный, на котором ты
Позировала, что нужна была кушетка,
Чтобы насытить красным взгляд, а свет луны -
Чтоб зелень озарить и блеск огромных лилий.
27 марта 1958
70. ЗИМНЯЯ СКАЗКА
Над бостонским базаром к дереву
Звезда прикручена. Горят
Ее лучи. А возле Мэрии
Волхвы торчат,
Иосиф с альпенштоком длинным,
Волы и козы восковые,
Осел... И ласково на сына
Глядит Мария.

1958
81
Овца веселая и черная
10 К пещере пастухов подводит,
И ангелы - нежней девчонок
Из Дома Моды.
Как Сириус, сверкают нимбы,
И золотые трубы тоже,
А около витрин, за ними,
Уж кто как может,
Поют колядки, собирают
На бедных мелочь - кружки в лапках,
И красные носы сверкают!
20 (Все в синих шапках.)
О Боже, как толпа неистова!
На Темль Плейс, На Винтер-стрит:
«Благослови!» И - Donner Blitzen -
Как все гремит!
А пудели пекут печенье
В витрине «Файлинса» всем нам,
И Санта-Клауса олени
Пасутся там,
Где некогда паслись коровы
30 (Контора Парков разрешила!)
И все одно и то же слово
Поют фальшиво:
«Ноэль, Ноэль!» - не закрывая
Ни рты, ни двери до утра,
Толпа рождественская воет:
«Ноэль, урра!»
Из рупора несется сладкий
«Град, вознесенный над холмом»,
Перемежаются колядки,
40 Гимн и псалом...
Сиреневые подоконники,
Венки на косяках дверей,
Собак пугают колокольчики
И голубей.

82
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
И все, что только не устало,
От набережной до Чарльз-стрит,
И от вокзала до вокзала
Поет, грохочет и звенит!
71. НАД ИЗЛУЧИНОЙ
Тут над университетской долиной - не горы,
Просто холмы, а точнее - высотки местные:
И не сравнить их с Адирондаками, которые
Там, на севере. Впрочем, они тоже не горы,
Так, скалистые холмы по сравнению с Эверестом.
Но чтобы сущность высоты осознать -
Нам довольно и наших холмов.
Над серебряной спиной реки Коннектикут,
Над домишками, фермами - узловатые линии хребтов
10 Вытянулись зелеными гребнями,
Если глянуть с Главной улицы на юг
По Плезант-стрит - в воздухе висят они, древние,
Над крышами красными и желтыми, а вокруг
Зеленые горы летнюю прохладу надевают на город.
Людям, живущим на дне долины,
Любой пригорок созданным кажется для того,
Чтобы непременно взобраться на него.
Своеобразная логика в том и есть, чтоб идти на
Гору, а затем вниз. Ведь если
20 Начало и конец пути в одном и том же месте,
То одно только наше преображение там на рершине
Заставляет нас карабкаться по уклону,
Несмотря на судорожную жажду плоскости под ногой.
И только последний край меняет представление
О сжатом пространстве: вытянув, как телескоп, взгляд,
Он уводит стены горизонтов за пределы зрения,
И зеленые ставни откосов раздвигая за рядом ряд,
Обнаруживает синеву. Любую вершину можно
Определить как место,
30 Где ничего выше для взгляда нет.
Вот и стрелы стрижей, их черные спинки - внизу,
Где неподвижный и завихреньями искореженный
Воздух для нас недвижен: в нем отсутствует след
Даже листа, занесенного сюда в грозу.

1958
83
Столетняя гостиничка
Не полностью потеряла свою, когда-то
Круговую веранду. Местами цел и витраж.
Над упавшими опорами знаменитой дороги канатной,
Свидетельница эпохи ушедшей и благодатной,
40 Почти развалина. Государственный страж
Этих склонов продает кока-колу,
И за посмотренный сверху муниципальный пейзаж
Аккуратно собирает по полдоллара
С каждого человека.
Красноватые стекла окрашивают серую реку -
Бледную неподвижность излучины речной,
Будто розы заполняют зеркало краснотой.
Беспорядочная вблизи верхушка любой волны
Выглажена, потеряна: с неба ведь не видны
50 Подробности! Перспективы упрощены.
Все, что внизу - вроде карты. Расчерчены поля
Правильными прямоугольниками, и не валяются
Как попало подсолнухи
(Что вблизи видно было бы без сомненья!).
Машины яркими бусинками нанизаны на нитки дорог,
И люди тоже движутся вдоль, а не поперек.
Внизу все - организованность.
Недавно и мы под сенью
Горячих крыш проживали и даже не подозревали,
60 Каким хладнокровным и механическим
Может оказаться движенье.
И вот - высокая тишина.
А за ней и возня кузнечиков не слышна.
72. В ПОЛЕ ШПИНАТА
Ферма называлась «Кругозор». Солнце к закату
Не спешило... Ну как же, эта лампа обещаний
Висит и висит, все вокруг освещая!
Утренняя влажность, блеском богатым
Прозрачного целлофана, лежала на листьях,
Словно окна из стрекозиных крыльев,
Когда меня с сотней огромных корзинок
На краю бескрайнего поля шпината
Оставили одну, словно забыли.

84
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
10 Пучок за пучком
Зеленых крепеньких кустиков шпината
По кругу корзины уложены валетами,
Слой за слоем. И вот корзинки аккуратные
Выглядят настоящими букетами!
Сотня корзинок к вечеру. Наверно, поэтому,
И небо, и солнце давно зеленые от шпината!
В цинковом ведре, прикрытом картонкой,
Колодезная вода долго была прохладной.
У воды - железный привкус, и даже воздух тонко
20 Звенел, как жестяная кружка.
Так вот аккуратно
День за днем
Я в джинсах с кожаными наколенниками
Наклонялась над листьями, гордая, как леди,
Которая вырастила множество роз, получивших призы.
Мой мир украшали пирамиды полных корзин.
Стоило только ступить в эту буйную зелень, а там
Бушующее море шпината тянулось к рукам!
73. ПРОЩАНИЕ С ПРИЗРАКОМ
Войди в холод ничьей земли, земли тающих снов
Около пяти утра. В бесцветную пустоту,
Где разум, просыпаясь, вытряхивает снова
Ночные пейзажи адского, серного цвета
И кучи лунных головоломок, и даже ту
Зыбкую мысль - только во сне можно поймать ее!
И все это - приготовление
Разума к встрече с миром реальной прозы,
С миром давно существующих, как готовое платье,
10 Стульев, столов или во сне перемятых простынь,
Медленно сменяющих исчезающее движенье
Загадочного призрака, который уменьшается, просто
Превращаясь в кучу вздыбленных тряпок
(Одна, обычно, вверх - как рука в знак прощанья).
Так встречаются два несовместимых времени, так
Сырье нашего мясогарнирного мечтанья

1958
85
Приобретает ореол возвышенного откровенья...
Так уходит призрак. Стол и стул - только письмена
Незнакомого проснувшемуся разуму божественного изречения,
20 А перемятая простыня,
По мере того как медленно опадает
До плоскости незначительной вещи,
Говорит знаками об ином мире,
Который мы теряем, просыпаясь. А призрак, таща
Что-то говорящие обрывки, идет только до внешней
Границы земного зренья, а потом - мимо,
Подняв руку: «прощай, прощай!»
Он - туда, где плотная атмосфера утончается.
А там? Там Бог знает что! Зачем-то небо помечая
30 Восклицательным знаком, рыжей морковкой,
Точку сдвигает он из-под знака. Точка зелена
И заслоняет другую - преддверье рая -
Что рядом с тонкой дугой, которая еще не луна!..
Уходи, призрак матери и отца, наш призрак,
И наших детей приснившихся, - уходи в простынях,
На которых вытканы наши конец и начало,
Затеряйся там, где «ласточки и облака»,
Меж письмен первозданных, в радужных кругах,
Где небесные коровы мычат, как вечно мычали,
40 Прыгая через молодой месяц, к которому издалека
Ты стремишься. Привет, до свиданья. Здравствуй и прощай...
А ты, Грезящий Череп, это ты - хранитель земного Грааля.
74. СКУЛЬПТОР
{Посвящается Леонарду Баскину)
В дом к нему сходятся бестелесные,
Чтобы мудрость, виденья, идеи
Обменять на тела тесные,
Зато надежнее, тяжелее, -
Такие же весомые, как у него!
И священнодействуют руки эти,
Творя таинство, как руки священника,
И удерживают на свете

86
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
То в реальности бронзы,
10 То в дереве и камне,
Не свет и не воздух,
Заключенные в рамы - нет:
Суковатый и грубый
Серафим деревянный,
Скрестив тяжелые руки,
Свет пергаментный и туманный
В мире ветра и облаков
Затмевает громоздко.
Из-за бронзовых мертвецов
20 Пола грубые доски
Не видны. А тяжкие торсы
Нас пигмеями делают,
И тела наши слабые, невыносливые
Мерцают, почти что белые,
Мельчают в глазах тех творений,
Которые без него
Не имели ни места, ни времени,
Ни тела. Вообще ничего.
Только духи дерутся.
30 Постарайся, войди в их кошмары,
Пока резец, смахнув эфемерность,
Дает им жизнь, которая матерьяльней нашей,
И отдых, который реальней смерти.
75. ПОЛНОЕ ПОГРУЖЕНИЕ
Старик, ты так редко всплываешь,
Только с прибоем гневным,
Когда море пеной холодной,
Белой пеной тебя одевает.
Борода - вверх и вниз, словно невод,
То провалы мелькают, то гребни -
А вокруг на многие мили
Твои волосы разметались.
В этих патлах запутан, хранится

1958
87
10 Миф древнейший, невообразимый...
И приходится сторониться:
Ты плывешь, как тяжелый айсберг,
Глубоко погруженный в воду,
Неизвестно даже, насколько...
Неизвестность всегда опасна!
Твой облик меняется, тает,
Если долго глядеть, то вот он,
Прозрачней, чем пар неясный.
И над рассветным морем
20 Твое появленье порою
Не верить меня заставляет
В то, что ты давно похоронен:
Это слухи, слухи! Пустое!
На лице глубокие складки,
Время с них стекает ручьями,
Время сбрасывает листву и
Бьют века по воде дождями.
Океанские водовороты,
Расправляясь со сваями неба,
30 Фундамент земли колышут;
За собою ты тянешь невод,
Выволакивающий со дна морского
Череп, локти, костяшки лодыжек...
Но никто, рассудок сохранивший,
Ниже плеч никогда не видал тебя,
А вопросов ты и не слышишь.
И чужую божественность тоже
Не признаешь... Бреду я по краю
Царства твоего. Я сухая.
40 Я изгнана, но за что же?
Мне густой этот воздух смертелен.
Помню ракушки на твоем ложе...
Мне водой бы дышать, отец!..

88
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
76. РЕЙНСКИЕ РУСАЛКИ
В такие ясные ночи не тонут:
Полная луна висит над рекой,
Туман прозрачный, синий и сонный
Над прикрытой зеркалом чернотой -
Словно падают в воду рыбачьи сети.
Башни замка с холма любуются собой:
В Рейне удваиваясь, башни эти
Всплывают, движутся на меня,
И вместе с ними в туманном свете
10 Русалки всплывают, глухо звеня
Тяжелыми медными волосами,
Все ближе роскошные тела их видны,
Тяжелее, чем римских статуй камень,
Они поднимаются из глубины,
Поют глубокими голосами
О мире гармонии и тишины...
Сестры, ваша песнь не для этой гладкой,
Не для этой благополучной страны,
Где всё на месте и всё в порядке.
20 Ваши голоса для них западня,
Для тех,
У кого ни на рубашке,
Ни в мозгах - ни складки...
Вы в тихую пристань зовете меня!
Отсюда, где из высоких окон тупое пенье
Не замолкает до скончанья дня...
Тут ваше молчанье - зловещей тенью -
Страшней, чем ваша песня сама!..
«Глубины всегда несут опьяненье».
30 Ваш зов леденящий сводит с ума.
О Рейн, сквозь лунное, сквозь голубое,
Я вижу там, где подводная тьма,
Этих великих богинь покоя,
Там глубоко в серебре твоем...
Снеси меня, камень, туда с собою!

1958
89
77. СБОРЩИК МИДИЙ В СКАЛИСТОЙ ГАВАНИ
Пришел я раньше, чем акварелисты,
Которым так надо
Рассвет у Трескового мыса
На бумагу поймать кистями,
Рассвет, размывающий зерна
Песка в сиянье кристаллов,
Рассвет, раскрашивающий всеми цветами
Три серых рыбачьих шхуны,
Накрененных в пустом устье речки,
10 Готовой потечь обратно...
За дармовой наживкой
Я пришел, чтоб немного мидий
Набрать для дневной рыбалки -
Гроздьями лампочек синих
Свисали они со скал, и -
Над лужами после отлива
Теснились. Отлив был полный,
И ракушками, и гнилыми
Водорослями воняло...
20 Я слышал невнятный скрежет,
Как будто кто-то царапал
Песок или серые скалы.
Подошел я поближе к лужам,
Где воды почти не осталось,
Глянул вниз, и мне показалось,
Что створки огромных мидий
Захлопывались предо мною,
Словно на петлях закрылись
Двери странного мира.
30 И стало всё неподвижно,
И всё затаило дыханье.
Каких-то две скудных секунды -
А минули, кажется, годы, -
Пока этот мир настороженный
Усвоил, что жизнью своею
При мне он спокойно может

90
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Жить. Водоросли осмелели,
Трава обнажила когти,
Что-то внизу задвигалось,
40 Что-то запузырилось,
И мелкими куполками
Крохотных рыцарей шлемы
Повырастали из ила.
Из пор вылезали крабы
В доспехах черно-зеленых,
Каждый с клешней огромной,
Размером с него. И даже
Побольше. Но это не скрипка,
Нет - в мрачности камуфляжа
50 Не рука скрипача разросшаяся,
Каждый нес пред собой свою руку.
Зачем? Догадаться не мог я.
Так шли к неведомой цели
Их темные легионы.
К приливу, к тем первым струйкам.
Шли медленно, шли чуть боком,
Шли ровно и отстраненно.
К приливу ли, что подымался,
Вверх речку отодвигая,
60 Или от меня уходили?
Шли с мокро-сухим скрипеньем
По блеску первых чешуек
Воды, из песка выступавшей.
Ногам их, тонущим в иле,
Приятно ли? Я не знаю -
Моим ступням даже очень.
Но этот вопрос был последним.
В таинственное морское
Нет доступа мне и не будет.
70 Я только глядел изумленно,
Как этот рыцарский орден
Прошел непонятным строем.
Вот так же я мог бы, наверно,
Следить за кометой Галлея,
Что нашей орбиты мимо
Прошла и вовсе не знала,
Что ей присвоили имя.

1958
91
Вот так и крабы. Нет, шли они
80 Не затем, чтоб играть на скрипках...
Взял я платок свой огромный,
Собрал в него кучку мидий.
Кто же я с точки зренья крабов?
Двуногий, собирающий ракушки -
Если крабы могли меня видеть.
А потом на иссохшем сене
Трав увядших, вдали от прилива,
Я нашел нетронутый панцирь
Краба-скрипача, вознесенный
90 Высоко над илистым миром.
Потроха иссохшие сдуло,
Да и панцирь давно не зеленый...
То ли сам по себе он умер,
То ли самоубийством покончил,
То ли с грозным колумбовым крабом
Случилось ему подраться,
Но на панцире, как на гравюре,
Крабье лицо осталось,
И черты его азиатские
100 Искривились ухмылкой черепа,
Стертой маскою самурая,
Вроде тех, что на зубе тигровом
Нередко изображают.
Но искусством не было это,
Скорее - посланьем Богу
Тут, вдали от пенного края
Моря, в котором крабы -
В красных крапинках клешни, брюшки, -
Даже целые мертвые крабы
110 На волнах в разрушительном вальсе
Качаются влево-вправо,
По частям в родную стихию
Возвращаясь и растворяясь...
Но лицо сохранил лишь один
Панцирь. Он солнцу в лицо глядит.

92
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
78. ВОСХОД ЛУНЫ
Тутовые ягоды среди листьев белы.
Едва наливаются. Выйду. Сяду. Я тоже в белом.
Июль напитывает их соком. Я ничего не делаю.
Парк полон белой плотью бессмысленных лепестков.
Белые цветы катальпы башнями из мглы
Вздымаются и обрушиваются вновь,
Роняя круглую тень. И она бледнеет.
Вниз планирует горлица, тоже белая,
Хвост ее белеет, качаясь, как веер.
10 Белые перья, белые лепестки открывать-закрывать,
Десять белых пальцев сжимать-разжимать -
Тоже ведь вполне серьезное дело!
Ногтями впечатывать алые полумесяцы
В белизну ладоней, не покрасневших от труда...
Белизна стремится обрести цвет или уж навсегда
Сгинуть. Ягоды, как правило, краснеют.
Тело белизны желтеет и пахнет гнилью
Из-под белых могильных камней, и -
Хоть гуляет тело в одеждах белых,
20 Я чую, что белизна эта там, под камнем,
Где откладывает белые яйца муравей...
Там личинки жиреют. Смерть белеет и белит
Всё. Под солнцем и без него,
Белеет и белит всё, что в яйце или вне его.
Белый - это цвет души. Утомилось воображенье
Представлять себе белые водопады,
Вырастающие из каменных корней,
Как фонтаны, себя выстраивающие
Все белей, все стройней,
30 На фоне собственного тяжеловесного паденья.
А ты, матерь костлявая, ты, Луцина,
Трудишься среди ввинченных в небо звезд,
Ты так бесстрастно и так легко

1958
93
Обдираешь белую плоть до белых костей,
Утягиваешь пеннобородого нашего пращура,
Уставшего от бесконечных веков...
Ягоды все красней и красней,
Вот выступает кровь...
Все ведь может еще дозреть и во мне.
79. ЛЯГУШАЧЬЯ ОСЕНЬ
Лето стареет, холодней вода, и
Насекомых мало, да и те тощи,
Вот и мы в наших болотных жилищах
Брюзжим и увядаем.
Солнце аж до полудня не греет,
По утрам нелегко просыпаться,
Нет мух в усыхающих камышах.
Болото болеет.
Даже пауков не стало. Печально!
10 Дух природной щедрости
Переселился куда-то. Нас все меньше.
И - мельчаем.
80. В ЦАРСТВЕ МИДАСА
В золотой пыли лужайки
Течет Коннектикут гладкий,
На излучинах водные складки,
Фермы светлы, кричат чайки,
Поля отполированы до блеска...
И плывем мы в желтый полдень,
Словно лодку тянут волоком,
Небо - как стеклянный колокол.
А на соломенном поле -
10 Наши тени тоже золотые.
Все, все - на золотом фоне:
Удочка, и та золотая.
Это неподвижность рая:
Яблоки золотые в кроне,
И рыбка золотая, и щегол, и кот тигровый.

94
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Это ковер, огромный, рыжий.
Влюбленно, как голубки, воркуем...
Но вдруг пролетели на водных лыжах,
На незримых нитях. Взрезали реку и
20 Наше зеркало в осколки -
И вот мы не тут. И этот берег -
Не янтарный. И фермер урожай собрал.
И август, уже в прикосновенья не веря,
Талант Мидаса потерял.
И ветер оголяет жесткость пейзажа.
81. ПОТЕРЯ СВЯЗИ
...Сурок на горке убегать не стал,
Он, переваливаясь, чуть отпрыгнул
За папоротник, резко обернулся,
Спиной прижавшись к желто-серой глине,
Защелкал желтоватыми резцами,
Как в кастаньеты - чтобы я к нему
Не наклонялась. Так и не сменил он
Звук этот резкий на другой, любезней:
Весь насторожен, коготки поджаты...
10 А впрочем, это и моя манера!
Нет, вовсе не такие встречи в сказке:
Сурки на ласку отвечают лаской,
И дружеское слово от вражды
Пусть даже самый туповатый зверь
Сумеет отличить. Скажи на милость,
Какой я все же милости лишилась!
Язык чужой невнятен. Жесты тоже.
Вон сокол - тот с индейцами-каначи
Свободно изъяснялся. А со мной?
20 Моим ушам нечутким он - чужой.
82. КАМНИ ЧАЙЛДС-ПАРКА
В бессолнечном уголке под соснами
Эти камни, зеленые до черноты,
Положил какой-то из отцов-основателей,
Чтобы проступили смутные черты
В сумраке, где тени ветвей черны и густы:

1958
95
Камни - костяшки пальцев опаленные
Ископаемых динозавров
Из иных времен. (Или они
Даже с иной планеты?) И рыжие
10 Костры фуксий и азалий их лижут.
Камни священные охраняют
Этот мрачный покой. И форм не меняют,
Пока солнце узорными тенями
Ирисов и роз играет:
То укорачивает их, то удлиняет
Или в светлом саду разжигает закатное пламя.
В этом пламени тускнеет даже яркость азалий,
Но оно угасает - жизнь цветка, и та длинней,
И если ты в силах следить,
20 Как в полдень или в полночь
Под солнцем и под дождями
Освещенье меняется,
Ты сможешь понять неподвижное сердце камней.
Целое лето должно пролететь над камнями,
Чтоб рассеялись сны их о снеге,
Над камнями,
Сердцевина которых станет теплей
Только тогда, когда мороз уже наступает.
Никаким ломом никто их не откопает,
30 Их вечнозеленые бороды не шелохнутся веками,
Даже раз в столетие они к воде не спускаются -
Ведь никакая жажда потревожить не может
В каменном спокойствии лежащий камень.
83. СОВА
Полночь пробила. Улица Главная
Залита светом. Никого нету.
За стеклом витрин - платья, сладости,
Всякие свадебные предметы:
Розы в горшках, обручальные кольца,
На бледных манекенах яркие лисы,
Даже не верится, что за околицей
Городка - стена настоящего леса...

96
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Отчего же бледная хищная сова
10 Вопит над фонарями и проводами?
Размах ее крыльев помещается едва
В улице. Могла бы управлять ветрами.
А живот - в мелких перышках, мягкий, светлый...
Крысьи зубы прогрызают город
Потрясенный, от крыш до подвалов осевших,
Совиным криком. И воздух вспорот.
26 июня 1958
84. ПОМНЮ, БЕЛЫЙ
Белый - вот все, что помню о нем - а звали Сэм,
Белый - в бешеной скачке меня понес,
Так я с тех пор никуда и не доскакала. Но между тем
Перед этой скачкой
Любое движенье банально,
Вот в чем вопрос...
Белый. Не лучших кровей. Да и не совсем бел он,
Простой, из сельской конюшни,
И родился, и вырос там.
10 Конь как конь, обыкновенный -
Одно у него достоинство было:
Спокойный.
Давали его только робким да новичкам.
Слегка пятнист, но пятен сероватый оттенок
Не запятнал доброго нрава его,
Так и вижу - белый.
На него, как на крышу! Как на отвесную стену:
Страшновато, наверное оттого,
Что первый конь в моей жизни -
20 С места рысью! И все во мне
Напряженно начало раскачиваться, и вот
Стали зыбкими даже кусты на меже,
Будто бы без корней
Зелень изгородей между пастбищами.
И оттого
Головокруженье, тряска - видимо мне назло
(Или, чтоб испытать меня?) - зеленый поток,
Травяную широкую реку мимо меня несло!

1958
97
А в ней по теченью - дома, камышовые крыши их,
30 Белёные стены - все мимо! Как по наковальне бьют
Четыре молота, четыре копыта... Стремян своих
Я давно уже не чувствую -
Потеряла, или где-то тут?
Ни натянутая узда, ни крики «Сэм!»,
Ни взвизги прохожих с поперечных дорог...
Мир уступил его скачке. Исчез совсем.
Вцепляюсь в гриву, - он сделал все, что мог:
Простую, единственную мысль оставив мне:
Скачка, скачка -
40 Над всем случайным,
Над всей землей,
Над копытами, резко бьющими в шар земной...
Я слетела?
Не слетела...
Почти слетела,
Слетаю - не
Слетела...
Пока еще нет...
Страх с пониманьем сути смешались во мне,
А все цвета в единственный белый цвет!
9 июля 1958
85. БАСНЯ О ТЕХ, КТО КРАЛ РОДОДЕНДРОНЫ
Я шла по безлюдным аллеям между клумбами роз
В городском саду. Мне было очень надо
Поставить дома одну розу, чтоб она мне напоминала
О том, как буйно цвели аллеи этого сада.
Изо рта каменной львиной головы в стене
Медленной зеленой струйкой стекала вода
В каменную чашу. Я как-то срезала нужный мне
Огненно рыжий бутон розы, а когда
Он распустился, разлохматился, я пришла за другим.
10 За красным. Совесть моя спокойна была,
Потому что красного цвета осталось в саду в тысячи раз
Больше, чем я домой унесла.
4. Сильвия Плат

98
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ворсистые лепестки ласкали пальцы,
Алый цвет радовал глаза, мускусный запах - нос,
Я думала о том, как я высвободила поэзию
Из воздуха, из полного небытия в толпе роз.
А сегодня - с желтым бутоном в руке
Я остановилась, услыша внезапный хруст:
Не было никого в густых лавровых зарослях,
20 Но за ними трясся огромный рододендроновый куст.
Три девчонки, полностью поглощенные своим делом,
Обдирали всё лиловое и розовое подряд,
Наваливали цветы кучей на расстеленную газету,
Методично и бесстыдно обкрадывая городской сад.
Я в упор на них глянула - никакого страха!
Растерявшись, я так и стояла с моим цветком...
То ли это аккуратность спасовала перед размахом,
То ли мелкая кража перед профессиональным воровством.
86. КОНЕЦ МИФОТВОРЧЕСТВУ
Две добродетели скачут верхом,
Одна на коне, другая на пони...
«Точить ножи-ножницы!»
Это Разум с вытянутым лицом
И Здравый Смысл,
Приземистый и плоский, как ладони...
Один опекает докторов всех мастей,
Другой - лавочников и домохозяек.
Подстричь все: и деревья, и пуделей,
10 И ногти садовника... Ура точилу!
Оно же дьявола изгоняет!
Того, чьи совиные глаза из неаккуратного леса
Пугали баб - до выкидыша, собак - до воя,
Характер мальчишек деревенских
Делали зверским,
И хозяйки были всегда всем недовольны!

1958
99
87. ЗЕЛЕНАЯ СКАЛА. ЗАЛИВ ВИНТРОП
Не украсить, пожалуй, никакими оправданиями
Эти клочья дегтя от барж в полосе прилива,
Уж это мне надо было бы знать заранее...
Пятнадцать лет между мной и этим заливом
Подарили мне множество воспоминаний,
Но и расправились с прежним пейзажем:
Его больше нет.
Дрянную декорацию эту чем пришлось залатали,
Чтобы обещанное не показать мне:
10 Износился и выцвел голубой цвет.
Какое-то царство жуткого скряги тут: ну нет, как нет
Ничего мало-мальски сносного для меня. Только одна
Большая зеленая скала, которая когда-то
Нам была то домом, то кораблем, - вся теперь черна
То ли от того же дегтя, то ли от мидий,
Ставших за эти годы обычными, мелкими, а как богато
Блестели они на зелени -
Такие большие лаковые пятна...
Вот и голоса чаек, роющихся в отбросах прибрежных свалок,
20 Кажутся тонкими-тонкими, в басовых рёвах
Самолетов, из аэропорта напротив взлетающих косо,
А чайки все кружат и кажутся серыми
В тени летящего над ними металла.
Придя сюда, я переполнилась потерями:
Все, что хранилось во мне пятнадцать лет,
Они сводят на нет.
А может, забыв эту безвкусную гавань,
Я услугу бы ей оказала?
Тоже бессмысленный бред!
30 И золотить эту грязь напрасно. Увильнуть?
Мол, виновато время в том, что теперь так мала
Вечно купающаяся в грязной пене
Эта кучка камней (а когда-то - скала!),
И в том, что гавань встретила меня так неласково,
Так раздраженно...
4*

100
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
88. ПРИВЫЧНОЕ ЗЛО
Подергивается кончик носа - привычная штука.
Ты это терпишь, как родинки на лице,
Пока огорчение места не уступит
Кисловатой снисходительности: ладно, пускай...
Снисходительность - сначала! - шпоры Господа Бога,
Чтобы дух твой вытащить из лужи, но потом
Привыкнешь и даже полюбишь немного
Эти мелочи - приметы разболтанной души...
89. ХОЧУ, ХОЧУ
Разинул рот новорожденный бог -
Голый, спелёнатый, лысый великан,
Но не мамино вымя, а сухой песок
Ему в губы плюнул вулкан.
Отцовской крови потребовал он тут,
Но Тот, Кем созданы акулы, волки и осы,
Их отправил исполнять им назначенный труд
И сконструировал клюв альбатроса,
А потом с сухими глазами попробовал
10 Воздвигнуть людей, чтобы стали сразу
Колючками в короне из колючей проволоки
И шипами на стебле кровавой розы.
90. СТИШКИ, КАРТОШКА...
Точное слово - всегда намордник: проведенная линия
Вытесняет те воображаемые, что туманней.
Она убийца. Укореняется там, где другие, поневиннее,
Только гостят. Здоровенное, вроде картошины,
Бесчувственней камня, это слово (или черта)
Разрастется - уступи только дюйм - и все, что тоньше,
Стерто, изгнано этими грубиянами. И ни черта
Не получится, как ни пытайся их урезонить:
Они меня все время обсчитывают. Но так
10 Или иначе - всегда тут что-то не так!

1958
101
Антипоэтичная, антиживописная картошка
Раскатывается по странице, которая куда важней,
Чем эта рассыпанная, никчемная, тошная
Кучка бессовестных тупых камней.
91. В ЭТУ АККУРАТНУЮ ЭПОХУ
Не повезло герою, рожденному
В этой провинции, где бумаги подшиты к делу,
Где самым бдительным поварам нечего делать,
И над огнем жаровни господина мэра
Вертел вертится по заведенному
Порядку. И еще невелика честь
Против ящерицы скакать с копьем наперевес.
Да и сам герой до размеров листа
Усох за последнее время неспроста:
10 Места случайностям История не оставила.
Последнюю старую каргу
Сожгли, лет восемьдесят тому,
Вместе с говорящим котом и заговоренной водою,
Но дети еще послушней на улице и в дому,
Да и коровы дают редкостные удои.

1959
92. БЫК ИЗ БЕНДИЛОУ
Черный бык мычал у края земли.
Взволновалось море, и волны пошли
В атаку на Бендилоу.
Королева гляделась в багровый закат,
Неподвижная, как из колоды карт,
А король теребил свою бороду.
В воде - четыре ноги-трубы.
Море с бычьей мордой - замашки грубы -
У ворот королевства встает на дыбы.
10 Все темней, все гуще багровый закат,
По аллейкам самшитовым мельтешат
Буйный рев услыхавшие лорды и леди.
Затрещали бронзовые створки ворот,
Море в каждую щель яростно бьет,
На дыбы - и вновь на четыре встает!
Никакая цепь не сдержит его,
Никакая мудрость - нет ничего,
Что могло б ему спутать ноги.
Над игрушечным королевством вода глубока,
20 Королевская роза в брюхе быка,
А бык - на королевской дороге.

1959
103
93. СОРИНКА
Безупречная, как дневной свет, я стояла счастливая,
Глядела на луг, на пасущихся лошадей,
На струящиеся хвосты, развевающиеся гривы,
На крутые изгибы длинных шей...
Шел спектакль перед задником из зеленых платанов,
А солнце лилось на шпили белых церквей.
Оно приковало к неподвижному мигу и лошадей,
И листву платанов, и церковь, и облака,
И низкие бурые крыши городка -
10 Все застыло,
Все двигалось без движенья: так странно
Все влево и влево, как морские водоросли, отклонясь...
Но тут колючая соринка врезалась мне в глаз,
Проткнула его до тьмы. И тотчас
В раскаленном дожде изменилась вся сцена:
Замелькали искаженные формы лошадей
На фоне зелени, меняющей оттенок на оттенок;
Такими заморскими стали, как двугорбые верблюды
Или единороги, обесцвеченные мгновенно.
20 Экзотическим стало и место, и время. Но откуда
Эта крохотная частичка, что, царапая мне веко, жжет
Раскаленным углем? И вот
Вокруг нее одной крутятся вечно
Лошади, планеты, единороги, шпили, и я сама
Вот уже целую неделю схожу с ума!
Ни слезы, ни промывания не могут извлечь
Эту соринку. И бесконечна, и неодолима
Тоска. Это тоска по плоти,
Которая не знала, что было, что будет,
30 Что промелькнет мимо...
Мне снится, что я Эдип, я хочу назад,
Чтоб снова стать, чем была до того дня,
Когда постель, нож, булавка замкнули меня
В собственные ослепленные глаза.
Те самые лошади на ветру нужны мне опять,
То самое время и место, которых не отыскать.

104
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
94. МЫС ШЁРЛИ
От кирпичной тюрьмы и до водокачки
Прибой пересыпает гравий гремящий.
Груды снега теснятся, как тучи.
В этом году вода, перепрыгивая волнолом,
Всяческий мусор тащит
На кладбище щепок за прибрежным льдом.
Наваливается море неряшливое
На песчаный двор, на старый бабушкин дом.
Во дворе на песке грязная груда льда.
10 Умерла та, чье белье хлопало тут на ветру,
Как листы железа.
Та, что заботу о доме не выпускала из рук,
Против своеволия моря воевала всегда.
Как-то на клумбу герани пляшущий шквал
Пробитую гарпуном акулу закинул вдруг
И корабельный шпангоут через окно в подвал...
Весь этот сговор стихий упрямых
Она сметала в кучу грозной метлой.
Но вот уже двадцать лет,
20 Как никто не защищает этот дом седой.
Она кормила его из рук, спасала
От прибоев и прочих бед -
До сих пор не вымыло соленой водой
Лиловые голыши, вмурованные ее рукой
В стены, в которых море выгрызло ямы.
Никто не зимует теперь в доме.
Забиты окна,
На которые она хлеба
И яблочные пироги студить ставила...
30 Но что за дух тут выжил, чья теплится тут судьба,
Кому до этого дома дело, чье это горе?
На этом упрямом пятачке гравия -
Только обломки, выблеванные морем,
По двору перекатываются под ветром мокрым.
На серых волнах чайки качаются сонно.
Труд, полный любви, - и весь пропал он.
От мыса Шёрли, крошку за крошкою,

1959
105
Отгрызает море мало-помалу.
Она умерла, благословлённая,
40 А я, как прохожая, -
Мимо обломков, залапанных шквалами
Моря злобного и криворожего...
И тонет за Бостоном кровавое солнце.
Из этих иссохших камней, которые ты наполнила
Неизреченной твоей благодатью
Щедро, как молоком, -
Я все равно сумею достать ее,
Напоят меня камни...
И еще о том
50 Должна тебе сказать я, что эти камни
Для голубки белопенной - никакой не дом...
К решеткам и к башне рвутся черные волны.
95. КОЗОДОЙ
Клянутся пастухи: недалеко
Шуршит крылами птица с того света,
Та, что всю ночь до серого рассвета
Высасывает козье молоко!
Да, в полнолунье плохо фермер спит:
Ведь лучший скот от лихорадки сникнет.
Рубиновый осколок глаза вспыхнет -
Корову птица чертова когтит!
Сквозь черный ветер тенью бестелесной,
10 На крыльях, тканных ведьмою бесчестной,
Наверно, только в сказках и летал
Тот вор ночной, который, как известно,
Коз не доил, коров не убивал:
Ведь только бабочек ночных и ест он!

106
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
96. ГРАНЧЕСТЕРСКИЕ ЛУЖАЙКИ.
АКВАРЕЛЬ
Тут барашки весенние
Жмутся друг к другу в загонах. И тишина
Неподвижно серебряна, как в стакане вода.
Ничего нет большого. Ничего в отдаленье.
Даже копошащаяся в травяных корнях
Землеройка, снующая туда-сюда,
Хорошо слышна.
А любая птаха - хоть в палец размером -
Проворно порхает в кустах.
10 Краски ее прекрасны.
В лаковой реке словно всплыли со дна
Обломки облаков,
Толстые ивы... В ивах дупла сов.
Весь белый и зеленый мир удвоен
В прозрачности воды. И всё вниз головою.
И кто-то, в плоскодонке стоя,
Шестом отталкиваясь, медленно плывет.
И лебедята
Пересекают байроновские пруды,
20 Оставив за собою
Два расходящихся хвоста воды.
Все это будто детская тарелка
С картинкой, где пятнистые коровы
Грызут хрустящие от сока стебли,
Жуют спокойно красный клевер.
Гуляют эти круглые коровы
Над лютиками, лаковыми от солнца.
Края лужайки справа и слева
Окаймлены боярышником ярким,
30 Скрывающим шипы под блеском сонных ягод.
Еще забавная вегетарианка,
Серьезнейшая крыса водяная,
Взяв камышинку в зубы, выплывает
Из камышей в открытое пространство.
Студенты по лужайке бродят парами.
Держатся за руки,
В рассеянной лени шагая

1959
107
С любовью ко всему на свете,
В черных мантиях, в шапочках этих,
40 Не ожидая,
Что в легком воздухе вот-вот
Сова из башни выглянет внезапно
И крыса заорет.
19 февраля 1959
97. ЗИМНИЙ СЕЙНЕР
В этой гавани больших пирсов почти что нет.
Море пульсирует под тонкой кожей - это разлита нефть.
Качаются красные и оранжевые баркасы,
Ниже ватерлинии ободранные до волдырей,
Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках.
Чайка едва удерживается на хлипкой рее,
Не качаясь, хотя порывы ветра все злее и злее,
Она неподвижна, словно одеревенелая,
В сером официальном пиджачке,
10 И гавань качается на якоре в желтом ее зрачке.
Посудина подплывает, как дневная луна белая,
Скользит над рыбами, словно конькобежец, пируэты делая,
Унылая, двухмачтовая, будто со старой гравюры.
Три бочки мелких крабов с нее выгружают,
Настил пирса скрипит, его едва удерживают сваи.
Раскачивается шаткое здание портовой комендатуры,
Коптильни, лебедки, складские сараи, серые и хмурые,
Какие-то мостики вдалеке...
И не замечая стужи,
20 Сплетничает на невнятом жаргоне вода,
Запахи дегтя и дохлой трески притаскивая сюда.
Для бездомных и влюбленных этот месяц -
Что может быть хуже?
Море за волноломом ледяные осколки кружит,
Даже наши тени от холода синие - такой мороз!
Мы хотели увидеть, как солнце
Из воды подымет рассветный веер,
А вместо зрелища нам достался этот заледенелый сейнер -

108
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Бородатый от инея замерзающий альбатрос:
30 Словно бы в целлофан завернут
Каждый поручень, каждый трос.
Скоро солнце эту пленку слижет и пар рассеет,
И все кругом закачается, в дымке дрожа...
Вот уже верхушка любой волны блестит, как лезвие ножа.
98. ПОСЛЕДСТВИЯ ПОЖАРА
... И всякая беда им - как магнит:
Сбегаются, слоняются и пялят
Глаза так, словно дом собственный
Сгорел. Или им кажется - вот-вот
Скандал с минуты на минуту, ну -
Как поговорочный скелет из шкафа.
Никто, однако, не сгорел и даже
Никто не ранен, и они не сыты -
Охотники за всяческой тухлятиной:
10 А где ж кровавый след трагедий?
В халате мать-Медея скромно ходит.
Она как всякая домохозяйка
Подводит счет обугленным туфлям,
Обоям обгоревшим, мокрым креслам.
Уж где там мировые катастрофы
И даже погребальные костры!
Толпа ее последнюю слезу
Впитает алчно... Ну, и разойдется.
99. ДВА ВЗГЛЯДА НА АНАТОМИЧКУ
1
Она вошла. Было в этот день там
Четыре трупа, темных, как пережаренные куры.
Наполовину разобранные. Уксусные испарения
Из больших посудин липли к этим телам.
Мальчики в белых халатах взялись за работу.
У одного студента упала из рук голова.
Но в этой куче плоских костей и старой кожи
Разглядеть что-либо можно было едва-едва,
Только желтоватая резина рассыпаться всему этому не давала.

1959
109
10 В банках покачивались и сияли младенцы с носами улиток,
Он протянул ей вырезанное сердце как древнейшую из семейных
реликвий.
2
В панораме Брейгеля, где дым и бойня,
Только двое слепы к армии Распада, только двое:
Он плавает в море ее синих атласных юбок
И поет, глядя в вырез ее платья, когда она
Наклоняется над ним, переворачивая нотные листы.
И оба глухи к скрипке в руках Вождя армии смерти,
Грозно нависающей над их пеньем из мира гибели и пустоты.
20 Эти фламандские любовники процветают, но лишь пока
Опустошение на картине еще не затронуло, не втянуло в грозу
Глупый утонченный уголок нежности, что справа внизу...
100. САМОУБИЙСТВО. СКАЛА ЭГРОК
На пляже, на жаровнях у него за спиной
Сосиски лопались одна за одной.
Над соленой отмелью охряного цвета
То какие-то фабричные трубы торчат,
То цистерны с горючим, выстроенные в ряд,
Таков пейзаж несовершенства.
И сам он - плоть от плоти его,
Пейзаж пульсирует в ветерке верховом,
Солнце бьет по воде, как проклятье.
10 И ни пятнышка тени, чтоб укрыться в ней,
И как старый барабан, кровь стучит все сильней:
«Я есть, я есть, я есть!» А дети
Визжали, когда рушилась на них волна,
И пена, с верхушек волн снесена,
Летала клочьями. И дворняжка вскачь
Бежала, словно ей бросили мяч,
Распугивая чаек, взлетавших с песка.
Он еле живой, слепой и глухой -
Вместе с мусором тело прибило волной,
20 Но оно осталось машиной для дыханья и биенья.
Рядом с ним дохлый скат. Мухи сквозь рыбьи глазницы
Пролетают, жужжат у него в голове пустой:
Все слова в его книге сползли со страницы...

по
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Все сжалось в солнечный луч. В один.
Всё, всё - кроме скалы и синевы впереди.
Он слышал, еще когда в воду входил,
Как прибой, равнодушный ко всему и ко всем,
Пенится у скалы...
101. ИСКОРЕЖЕННОЕ ЛИЦО
Циркаческое, экзотическое, искореженное лицо
Шествует по базару, от горя сгорая.
Льет из глаз, льет из носа с распухшим концом.
Все это нависает над тонкими ножками. Вот такая
От боли посиневшая вопящая личность -
Оставаться дома нет силы и неохота! -
Это я, я, мрачная до неприличия,
Бессмысленная, как плоская ухмылка идиота,
Как бесчувственная рожа каменной бабы,
10 Как плюшевые складки ханжи отёчного...
Все они, сколько есть их, кажутся хотя бы
Более приемлемыми для любого встречного:
Хоть для робких детей, хоть для шлюхи площадной...
Эдип! Христос! Как плохо обходитесь вы со мной!
19 марта 1959
102. МЕТАФОРЫ
...Так я - загадка в девяти строках.
Я слон, громоздкий дом, еще я дыня,
Разгуливающая на двух усах,
Сруб, сложенный из самых лучших бревен!
У, я какая сдобная, как булка!
Я кошелек, монетками набитый,
Я средство, сцена, стельная корова.
Мешок зеленых яблок съела я
И села в поезд, а сойти нельзя.
20 марта 1959

1959
111
103. ЭЛЕКТРА НА ДОРОЖКЕ АЗАЛИЙ
Когда ты умер, я во тьме осталась.
Я погрузилась в спячку среди пчел,
Тех пчел, в полоску черно-золотую,
Которые во сне пережидают
Период зимних бурь. Земля тверда.
Моя зимовка длилась двадцать лет.
Как будто вовсе ты не жил на свете,
И только боги вывели меня
Из чрева матери - в ее постели
10 Пятно божественности сохранилось.
Да и на мне нет никакой вины,
Я просто вновь под сердце к ней укрылась.
Я словно кукла в девственной одежде...
Мне снится жизнь твоя. Никто не умер.
Лежу. А фильм мелькает кадр за кадром:
И вот проснулась я на Черчьярд Хилле.
И там, проснувшись, сразу отыскала
На этом кладбище могилу, надпись...
Твой камень покосился у ограды.
20 Тут в нищенском приюте мертвецы
Лежат в строю. Тут не растут цветы.
Аллея мимо лопухов идет,
А названа «Дорожкою азалий».
Шесть футов гравия над головой...
Искусственные алые цветы
Заплетены в пластмассовые листья:
Венок тот - у соседнего надгробья.
Он не сгниет. Дожди смывают краску,
Как будто кровь по гравию течет.
30 Не этот красный цвет меня тревожит -
А тряпка та...
В тот день, когда обвис
В безветрии моей сестрицы парус,
Стеснив ее дыхание, - все море
Красно-лиловым цветом осветило...
Той тряпки цвет...Ее когда-то мать
Вдруг развернула в твой приезд последний.
...Я одолжу котурны у Эсхила...

112 Сильвия Плат. Собрание стихотворений
А правда, что октябрьской ночью той
40 Мой первый крик ударил скорпиона,
И сам себя ужалил он в затылок?
Зловещий знак! И матери приснилось
Твое лицо там, в глубине морской.
Актеры мраморные отдыхают.
Я принесла любовь. И тут ты умер.
Мне мать тогда сказала, что гангрена
Тебя проела до костей, ты умер,
Как всякий смертный. Сколько лет, не знаю,
Мне к этой мысли привыкать, не знаю.
50 Я - тень позорного самоубийства,
И лезвие еще ржавеет в горле.
Прости же ту, кто у твоих дверей
Прощенья просит. Я твоя собака,
Я дочь твоя, твой друг... Моя любовь
Обоих к смерти привела. Обоих.
104. ДОЧЬ ПЧЕЛОВОДА
Сад сосет! Круглый, растянутый рот,
Лиловые, черные, алые в крапах
Громадные венчики,
Шелка с них сползают, а мускусный запах
Сдавливает тебя кольцо за кольцом.
Запахи густые сжимают дыханье.
Словно пастор в сюртуке, маэстро пчел,
Двигаешься ты среди слоеных ульев.
Мое сердце под твоей ногой, как булыжник на мостовой.
10 Горла лилий и вьюнков открылись клювам птичьим,
Все осыпано пыльцой с деревьев, золотым дождем,
В маленьких спаленках оранжевым огнем
Георгины кивают с царственным величьем.
Так - династии основывают. Воздух переполнен.
Перед царственностью этой отступит любая мать.
Плод с темной кожурой - вкус его смерть - темная плоть...
Щели летков, узкие, как палец,
Пчелы живут среди трав вешних,
Я на коленях, глаз к той щели - стараюсь

1959
113
20 Разглядеть зеленый круглый безутешный
Глаз - пестрый, как пасхальное яйцо,
Переливчатое в сладком венке лицо! Отец, жених -
Пчелиная Клеопатра жизнь твою заледенит.
105. ОТШЕЛЬНИК НА КРАЮ СВЕТА
Небо и море - две синих дощатых ставни
На оконной петле горизонта
Захлопнулись, но человек не был раздавлен.
И Каменная Голова, и Когтистая Лапа это знали,
Да и другие Великие Боги, сотворенные волнами и ветрами,
Те, которых прибой и камни бьют и дерут когтями!
Так зачем эти старые деспоты, эти идолы природы
Терпят унылую жару и бесконечные холода,
Если он все смеется над ними, сидя на бревне у своего порога,
10 И хребет его так же не гнется, как столбы хижины,
Которую выстроил он, когда
Тут не жил никто, кроме этих каменных суровых богов.
А он сотворил что-то совсем иное,
Молодое, как зелень, свежее, как мысль, ибо он,
Отшельник этот - крепче идолов
Каменных, но случайных.
Лицо его тоже из гранита высечено,
И руки сильней клешней.
В невероятном зеленом свете мечутся чайки.
106. ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
Где три волнолома,
Окрашенных суриком,
Отталкиваясь от берега,
Серое море сосут, там -
Слева,

114
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Где бьет кулаком
Волна в серый мыс,
Колючей проволокой
Окруженный, тут -
10 Справа,
Где тюрьма Оленьего Острова -
Свинарники, лужки, курятники,
Как всегда, аккуратные,
Где в камнях лужицы малые
Пленка мартовского льда
Еще застекляет,
Где в мелких волнах
Над каменистой отмелью
Белые, как табаки, скалы
20 (Их каждый отлив оголяет).
Ты по белым камням
Шагаешь от берега, ты
В мертвом черном пальто,
В черных башмаках,
С черными волосами,
Ты встаешь на дальнем конце, застыв
Недвижным водоворотом,
Черным смерчем,
Стягивая к себе
30 И камни, и воздух,
И все, что кругом...
107. ЖЕНСКАЯ БОГАДЕЛЬНЯ
Вроде жуков - все в черном,
Хрупкие, как старинный фарфор, ну,
Только дунь, и расколется,
Выползают старухи
Посидеть среди серых камней,
Погреться на солнце
Или спинами встать к стене,
Еще хранящей тепло.

1959
115
И в птичье их щебетанье
10 Вплетаются, словно уколы иглой,
Слова: сын, дочка, дочка, сын...
Как фотокарточки, далекие и холодные,
Или внуки, которых они совсем не знают...
То, что было черною тканью, вполне добротною,
Стирает старость, стирает,
Превращая во что-то ржавое, или болотное.
От крика совы призраки вылетают,
Старух сгоняя с газона.
На гробоподобных кроватях
20 Ухмыляются старые дамы ближе к ночи,
А смерть, этот лысый хмырь,
В коридоре, как в стойле своем, проживает,
Там, где фитиль лампы с каждым выдохом - все короче...
108. ТЕ, КТО ЧИНИТ СЕТИ
На полдороге вверх от стоянки рыбачьих баркасов,
На полдороге вниз от зарослей миндаля,
Три женщины в черном чинят рыбацкие сети,
Три женщины в черном - каждая по ком-нибудь в трауре -
Вечно к дороге спиной ставят тяжелые стулья,
Сидят, повернувшись лицом к черным проемам дверей,
На домино похожих.
А солнце лиловым цветом
Фиги тяжелые в листьях широких весь день наливает.
10 Отсветом розовым, словно слюда на дороге,
Светится пыль на следах узких куриных когтей
Или подмигивает отблеском мелких монеток.
Белые стены домов белее соли морской,
Которую серые козы слизывают со скал.
Пальцы трех женщин плетут и плетут ячеи
Серых сетей. То крупней ячеи, то мельче.
Перед глазами женщин в два цвета - белый с зеленым -
Вертится весь городок - бело-зеленый мячик.
Никто в городке не умрет, никто в городке не родится,
20 Так чтоб не знали они.

116
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Говорят они неторопливо
О чьей-то фате подвенечной, да о парнях отважных,
Как петухи... Луна над свинцовым склоняется морем,
Словно каменная мадонна глядит с железных холмов,
С тех, что вдали за домами...
А деревянные пальцы
Вновь в паутины сетей тяжко вплетают слова
Древние:
«Пусть урожаем серебряным рыба наполнит
30 Сети наших мужей и сынов, чтоб уверенно в бухту
Шли фонари их баркасов меж низкими звездами ночи».
109. МАГНОЛИЕВАЯ ОТМЕЛЬ
Пробираемся лабиринтом
Среди ракушек и клешней
Розовых и пятнистых,
И чайки кричат сильней...
Может, лето все еще тут?
Нет, уже повернуло к нам спину,
Хоть сады под водой и цветут
Картинкой из книги старинной
Или ковром на стене...
10 Листья пожухли, как память,
А белая чайка под нами
На зеленом и скользком камне
Отгоняет своих подружек
От добычи. И крабы бродят
По плоским камням, по лужам,
Там, где за рядом ряд
Мидий тяжелые гроздья
Синие, как виноград.
Чайка сонно клюет их,
20 Словно бы от безделья,
И все это пишет кто-то
Призрачной акварелью.
Над пляжем скала пустая,
И горизонт пустой,
Лишь буранные крылья чаек
Хлопают над зимой.
Октябрь 1959

1959
117
ПО. СПЯЩИЕ
Ни на какой карте на свете
Этой улицы нет,
Где в доме спят двое, вот эти...
А мы потеряли и след.
В подводном свете лежат они,
В неменяющемся синем свете...
Там балконную дверь, шевелясь, прикрывает
Желтая занавесь, бледные кружева,
Там через узкую щель проникает
10 Запах влажной земли. И тускло блестят
Серебряные следы улиток.
А вокруг дома - кусты и трава,
И в этих зарослях взгляд блуждает,
Наш застенчивый взгляд.
За бледными, бледными лепестками,
За темными кожистыми листьями
Спят эти двое - глаза в глаза,
Словно слитые лицами.
С туманом сада их дыханье сливается,
20 Они поворачиваются, не прерывая сна.
Это мы, это мы им снимся, мы - глубина их сна, -
Мы, изгнанные из тепла их постели.
С ними никогда ничего не случится.
Веки прикрыты, и тень так темна...
А мы, сбросив кожу, тихо, еле-еле
Выскальзываем в иные времена.
111. ЯДДО. БОЛЬШАЯ УСАДЬБА
Запах тлеющих листьев и далекая музыка
Просачиваются в этот звонкий воздух
И растворяются в нем.
Красные помидоры, зеленые стручки;
Повар срезает тыкву,
Скоро станет она пирогом.
Еловые ветки трещат от тяжести шишек,
Золотые рыбки мелькают в прудах,
Карабкается оса

118
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
10 По бутылке яблочного сока на подоконнике...
А в комнатах кто-то думает, кто-то пишет,
И не слышны голоса.
В холле под лестницей на оранжевом коврике
Резные сани,
А на каминной полке сидит
Феникс, и, словно сухарики, трещат дрова
В чревах кухонных плит.
Поздний гость просыпается утром:
Небо ярко-синее.
20 Снег белый.
Окна в алмазах инея.
112. МЕДАЛЬОН
У ворот, где на столбе, подгнившем, рыжем,
Вырезаны полумесяц и звезда,
Лежит, сверкая на солнце, змея.
Мертвая, вялая, вроде шнурка.
Кривая усмешка. Челюсти, как на петлях, подвижны:
Она еще не окоченела пока.
Язык вроде розовой стрелки. И я
Перекинула через руку ее -
Маленьким алым глазом змея
10 Сверкнула - так искра пронзает стекло, -
Когда я повернула ее к свету.
Вот так когда-то, кремень расколов,
Я увидела, как гранатовые искры
Вспыхнули. Ее спинка от пыли помутнела -
Так на солнце тускнеет пойманная форель -
Но светлый живот еще светился, и что-то тлело,
Проблескивая сквозь звенья кольчуг,
Так из матовых чешуек закат глядел,
Словно сквозь мутное стекло. И вдруг
20 На темном фоне червячки замелькали,
Извиваясь, белели, как тонкие булавки,

1959
119
Там, где внутренности выпирали, -
Словно еще она переваривала мышку.
Змея была - как лезвие светлой стали.
Так кирпич, кинутый садовником,
Увековечил злую усмешку
На этом блестящем смертельном металле.
113. ПРИУСАДЕБНЫЙ ПАРК
Иссохли фонтаны, исчезли розы.
Смертный запах ладана. А час твой все ближе.
Синий туман наползает на озеро.
Груши округляются, как маленькие Будды.
Ты проходишь стадию рыбы,
Самодовольные столетья свиньи,
Вот выплывают из невнятного тумана
Голова, руки, ноги твои. История
Выращивает листы аканфа для коринфских
10 Капителей. Сорока торжественно чистит фрак.
Ты унаследуешь белый низкий
Вереск и отсвет стрекозиного крыла,
И два самоубийства, и пустоты дней,
И скелет в шкафу. Жестокие звезды
Зажелтели в небе. Паук пробирается по своей
Нитке через озеро. Червяки вылезают
Из привычного жилья.
Птички к озерным водам
Все слетаются и слетаются с дарами
К трудному событью. К родам.
114. ГОЛУБЫЕ КРОТЫ
1
Они из темного мешка почвы. Эти
Два мертвых крота на каменистой тропе.
Бесформенные, как остатки выброшенных перчаток,
Друг с другом почти что рядом. Теперь

120
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Их голубоватая замша смята,
Словно рвали ее зубы пса или жевала лиса.
Одного было бы жаль:
Беспомощного, вырытого кем-то большим, наверно,
Из таинственного мира под корнями вяза...
10 Но наличие второго объясняет сразу,
Что это был поединок слепых близнецов. Оба - жертвы
Своего же дурного характера...
Повернутый к ним
Далекий купол неба прозрачен, чист, и
На желтые кучки нанесло золотые листья.
Между озером и дорогой никаких зловещих
Следов. И выглядят совсем не зловеще,
Ну, вроде камней, кроты.
Вот штопоры их носов.
20 Белые большие ладошки кверху обращены.
Трудно понять, откуда явилась ярость:
Ведь давно рассеялся дым войны.
2
По ночам - крики битвы в ушах ветеранов.
Влезаю в мягкую шкурку заново.
Для кротов свет - смерть.
Они от него ссыхаются. Им темноты надо.
Пока я сплю, они движутся по немым анфиладам,
Разбрасывая землю, из которой корчевали
Камни да корни, гоняясь за жирными тварями.
30 А днем - только вспученная земля.
Каждый из них там, внизу, одинок.
Громадные ручки прорывают пути. Словно вены,
Ходы под корнями вскрывают,
Чтобы все съесть непременно:
Хоть жука, хоть закопанные потроха,
Хоть зазевавшегося червяка,
И опять, опять жрать, жрать,
А миг насыщенья блаженный
Все так же далек - не достать...
40 Все, что случается между нами,
Тут же исчезает во тьме под корнями
Бесследно, как вздохи...

1959
121
115. ТЕМЕН ЛЕС И ВОДА ТЕМНА
Темен лес и вода темна,
Лес чадит испарениями,
Бледный мох со стволов стекает -
То ли бороды? То ли шарфы?
На скелетах огромных ветвей
Серо-синий туман висит.
Рыбой озеро переполнено,
А по краю стеклянной воды
Заплелись узоры улиток
10 Завитками бараньих рогов.
Вдалеке уходящий год
Молоточками мерно кует
Неведомые металлы.
Оловянные корни стволов
Спины узкие сгорбили над
Черным зеркалом злой воды,
А в прозрачном воздушном стекле
Поднебесных песочных часов
В воду сыплются огоньки
20 Струйкою золотых монет
И скользят, кольцо за кольцом,
По стволам неровным и черным.
116. ДЕРЕВО ПОЛЛИ
Дерево сна, дерево Полли:
ветви острые, пестрые,
любая увенчана тонким
узким листком, и
ни на что не похож он,
ни о чем не напоминает;
любая украшена цветком,
призрачным, плоским
как лист бумаги,

122
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
10 туманным,
как вздох мороза,
и пестрым,
пестрее,
чем шелковый
вычурный веер,
которым на картинках китаянки
медленно в воздухе качают,
пестрым, как яйцо малиновки,
как семечко молочая -
20 весь в серебристых шерстинках
цветок на ветку взлетает,
хрупкий,
как ореол вокруг
свечи;
светит
блуждающим огоньком,
как дыханье
ткани,
из которой сделаны облака,
30 цветок коснется слегка
колдовского медного
канделябра,
его света бледного
из отлетающих или
сдутых одуванчиков,
белых колесиков маргариток
и тигромордых лилий;
дерево сияет,
и ни при чем тут семья.
40 Это дерево Полли -
только ее, и не
небесное, нет,
это - перо,
кварцевые хлопья и роза;
за подушкой выросло

1959
123
дерево длинное
узорное, как паутина,
узловатое, как рука
в браслете
50 из жемчужных слез,
как в Валентинов
день, и увенчана его вершина
синей звездой
василька.
117. КОЛОСС
Никогда не удастся мне собрать тебя целиком -
Сложить, соединить, склеить кусок с куском.
Ослиный крик, свиной хрюк,
Непристойные «ко-ко-ко»
Вылетают из твоих громаднейших губ.
И каждый звук,
Как на скотном дворе, бессмыслен и груб.
Может быть, тебе кажется, что ты оракул?
Или рупор мертвецов?
10 Или божество? Но вот уж тридцать лет - ни начал, ни концов
Не могу найти я - только песок, песок
Вычищаю из громадного горла,
И по лесенкам то на один, то на другой бок
С банками цемента, вверх-вниз с усталыми руками -
Я - как траурный муравей на пространстве лба,
Поросшего сорняками.
Громадные черепные кости соединяю и всякий раз
Обметаю, расчищаю, как археолог, белые холмы глаз.
Синее небо из «Орестеи» так пронзительно ярко
20 Раскинуто над нами, как предвечная арка.
О отец, древний и мощный, как постройки на римском форуме.
Я сажусь, разворачиваю завтрак на холме под черными
Кипарисами. Твои кости - как гигантские флейты - внутри пусты,
А волосы разбросаны, словно акантовые листы.
До самого горизонта этот хаос волос - вдаль - через спину...
Нет, никакой удар молнии не мог бы создать такую руину!
А ночами я укрываюсь от ветра в раковине твоего левого

124
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Уха и вновь пересчитываю звезды красные и лиловые.
Слито время мое с ночью, с рассветной тенью, пока
30 Солнце не выкатится из-под твоего языка.
И больше не вслушиваюсь в долгий неистовый
Скрежет киля по черным камням у бывшей пристани.
118. В ПОМЕСТЬЕ
Заморозки.
Бреду в шиповниках, в алой горечи -
Мраморные пальцы среди ягод - греческие девы,
Ты их привез
С европейской свалки древностей, из-за моря, чтоб
Скрасить свою жизнь тут, в нью-йоркских дебрях.
Скоро этих белых дам накроют - каждую - дощатой будкой
От разрушительных непогод...
Каждое утро
10 Садовники (белый пар изо рта)
Осушают пруды, опадающие, как легкие, но вода
Снова покрывает плоское дно и сухую тину,
Малёк золотой рыбки валяется,
Словно корка от апельсина.
За эти два месяца
Я изучила твою усадьбу всю назубок,
И выходить незачем:
Она от мира отрезана полосами дорог,
Там машины, идущие на Север и на Юг, отравляют воздух,
20 В ленты раздавливают одурманенных змей...
А здесь - сухие и поздние
Травы с моими башмаками делятся печалью своей.
День забыл, что когда-то он был днем.
Леса болят и скрипят.
Наклоняюсь над безводным прудом,
Где рыбки извиваются, когда подмерзает грязь.
Я их подбираю - каждая блестит, словно красный глаз.
И озеро - кладбище старых коряг и картин былых -
Распахивается и смыкается,
30 В число запрятанных отражений
Принимая их.

1959
125
119. СТИХИ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
I. КТО
Вот и плоды. Миновало время цветенья.
Вот и фрукты, съеденные или сгнившие. Ем без устали.
Октябрь - месяц накопленья.
А этот сарай, как желудок мумии, затхлый. Тут не пусто -
Тут старые грабли, рукоятки, лопаты...
Тут я у себя среди голов вот этих.
Присяду-ка на цветочный горшок перевернутый,
Пауки все равно меня не заметят.
Сердце - герань, замершая, но не мертвая.
10 Только оставил бы в покое мои легкие ветер!
Тычется носом кто-то, похожий на собаку, в лепестки, цветущие
вниз головой,
Они громыхают громче гортензий.
Кочаны успокаивают меня узорами плесени.
Вчера их прицепили к стропилам эти
Жители, не впадающие в спячку. Передо мной -
Капустные головы серебряно-глазурны, лилово-червячны.
Ослиные уши листьев, шкуры проедены молью.
Но их сердца зелены, а вены белы, как сало.
Красота повседневности. Оранжевые тыквы - безглазые мячики.
20 ...В этих палатах немало
Женщин, думающих, что они птицы.
До чего же скучна эта школа!
А я - корень, я - круглый камень, свернувшаяся сова.
Ничего мне не снится.
Мать Непохожести, ты тот рот,
Которому я могла бы языком стать! Мать,
Проглоти меня. Горло мусорной корзины,
Зыбкая тень дверного проема. Но -
Я всегда должна помнить об этом: ведь я такая маленькая,
30 А цветы были огромны! Огромны! О!
Рты их, лиловые и красные, были так прекрасны!

126
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Обручи смородиновых стеблей, слезу выбивая, блестели.
А теперь вот меня включают, как лампочку.
Не помню совсем ничего. Целые недели...
П. ТЕМНЫЙ ДОМ
Темный дом. Очень большой.
Я его построила своими руками,
Ячейку за ячейкой. В самом темном углу
Жевала серую бумагу, потом
Выдавливала капельки клея,
40 Посвистывая, пошевеливая ушами,
Думая о чем-то совсем другом.
Тут столько погребов,
Так скользки тоннели эти...
Я кругла, как сова. Живот шевелится,
Я вижу в моем собственном свете,
Что в любой день я могу народить щенков
Или стать матерью лошадей...
Дом готов, но теперь надо еще наделать к нему чертежей.
Эти сквозные тоннели!
50 У меня кротовые ручки, прогрызаю себе путь одна.
Я слизываю хоть кусты,
Хоть целые кастрюли мяса... Я - сплошной рот.
А он - он тот, кто в старом колодце живет,
В каменной дыре. Все это его вина!
Он жирный...
Тут камушками пахнет. Кладовка с репой.
Мелкие ноздри дышат.
Пустячки-носы, бескостные, как хоботки
Маленьких смиренных любвишек...
60 Тепло и вполне приемлемо
Под корнями спать.
Вот она - уютная Мать.
III. МЕНАДА
Когда-то я была обычной.
Сидела под орешником отцовским,
Разгрызала орехи мудрости. Птицы поили меня птичьим
Молоком. А когда прогрохотал гром,
Я спряталась под камнем, прямоугольным и плоским.

1959
127
Мать ртов не любила меня.
Отец уменьшился до размера куклы.
70 А я уже слишком большая,
Чтобы забраться обратно. Несъедобными перьями
Стало птичье молоко.
А листва - как руки - немая.
Этот месяц никчемен,
В листьях винограда зреет мертвая желтизна.
Красный язык слизывает сухие листья. Мать,
Уходи с моего двора! Я останусь одна!
Я становлюсь другой опять...
Собакоголовый, пожиратель, ты,
80 Накорми меня ягодами темноты!
Веки не закрываются. Время
Разматывает из великой пуповины солнца
Бесконечное сияние, невнятное и бессонное.
Его необходимо сожрать!
Леди, кто они, эти в котле, называемом луна?
Пьяноспящие, ноги-руки раскиданы,
В этом освещении кровь черна.
Скажи мне, как меня звать, Мать!
IV. ЗВЕРЬ
Раньше он был человекобыком,
90 Целочек-тарелочек корольком!
Зверь моей вечной удачи!
Как легко мне дышалось при нем!
Солнце у него меж рогов сидело.
Ничто не плесневело. Мелкие, незримые, с ловкими руками
Прислуживали ему во всем.
Но синие сестры в другую школу послали меня.
Там обезьяныш, лентяй-ученик, под бумажным жил колпаком,
И все приставал с поцелуями,
Хоть я до того не знала его ни дня.
100 От него никак было не отделаться. Вот ведь каков:
Бормотливые лапы, жалостливые и слезные,
Его кличка «Пустияк Мелкодуш - любитель потрохов».
Ему бы не меня, а помойное ведро, по возможности грязное!
Тьма в костях у него живет.
И как ни обзывай его - все равно ведь придет!

128
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Переполненная выгребная яма, счастливая свинская рожа...
Так сочеталась я с целым ящиком дребедени.
Небо все время тут падает. Проживаю я в рыбьей луже,
А за окном - свинячья.
110 Звездные жуки не спасут меня ни в этом месяце, ни в том...
Я экономка в ваших внутренностях, Времена,
Среди муравьишек и моллюсков,
Герцогиня Великого Ничто,
Почти жена щетинистого кабана.
V. ЗВУКИ ФЛЕЙТЫ ИЗ ЗАРОСШЕГО ПРУДА
Холод просачивается в нашу беседку
У корня лилии.
Над головой старые зонтики лета
Вянут, как бессильные руки. Убежища нету.
Час за часом небо расширяет свою пустыню,
120 Звезды не стали ближе.
Вот пьет лягушачий рот, и рыбий рот пьет
Напиток лени. И все тонет, стынет,
Погружаясь в мягкий пузырь забывания.
Умирают разбегающиеся цвета - мимо, мимо...
Черви-шнурки дремлют в шелковых футлярах молчанья.
Засыпая, как статуи, лампами голов клонятся нимфы.
Марионетки, спущенные с нитей кукольника,
Надевают маски, чтобы идти спать.
Это не смерть, а что-то более безопасное, смутное:
130 Нити летучих мифов больше не будут ни дергать нас, ни держать.
Потеряли речь пташки, которые над водой
Пели на верхушках камышинок такими нежными
Голосами о Голгофе и о том, что бог, непонятно, какой,
Хрупкий, как детский мизинец,
Вылупится и вознесется, тая в безбрежном
Небе.
VI. СОЖЖЕНИЕ ВЕДЬМЫ
На базарной площади сваливают в кучу хворост.
Чащобы теней - нищенский плащ. Мне суждено жить
В восковой копии самой себя. В кукольном теле. Скоро

1959 129
140 Начнется болезнь: я мишень для ведьм.
Только дьявол может выгрызть дьявола из души!
В месяц красных листьев всхожу на костер я.
Легко обвинять мрак, челюсти дверей, отсутствие дня
И брюхо подвала в том, что источник искр кто-то
Задул... Леди с черными надкрыльями
В птичьей клетке детства держит меня...
Но какие огромные у мертвецов глаза!
С лохматым призраком я близко знакома, вроде...
Кольца дыма из горла этой стеклянной банки выходят.
150 «Я такая маленькая, не могу никому принести вреда все равно.
Я не двигаюсь, ничего не переверну». Так губы мои повторяли,
Пока я сидела под крышкой,
Неподвижная и крошечная, как рисовое зерно.
Но вот одну за одной включают спирали.
Мы все крахмальные, маленькие, белые. Надо вырасти нам.
Сначала больно. Красные языки научат истинам.
Мать жуков, разожми ладонь, я пролечу
Мотыльком неопаленным сквозь огненную свечу,
Верни мне прежний мой вид! Я готова объяснить каждый
160 Миг того времени, которое я прожила с прахом в тени камня.
Мои лодыжки сверкают, пламя всползает по бедрам, целует меня,
Я запуталась, запуталась в этих плащах огня!
VII. КАМНИ
Вот город, где людей чинят.
Лежу на огромной наковальне для тел.
Диск неба, плоский и синий,
Как шляпа с куклы, слетел,
Когда из света я выпала и вошла
Вовнутрь безразличия, в его шкаф бессловесный.
Мать ступок и пестиков меня истолкла.
170 Я стала камнем
Среди других таких же камней. Тихо, тесно.
Могильная плита спокойна, ничто ее не толкало.
Только пискнула дырка рта -
У меня? У настырного сверчка ли
5. Сильвия Плат

130
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
В каменоломне молчаний?
Люди в городе услышали. И тогда
Стали шарить в камнях, раскиданных и молчащих.
Дыра непослушного рта кричала в камнях,
Пьяная, как зародыш,
180 Жидкую кашу тьмы поглощающий.
Шланги с едой вокруг меня, губки смывают коросту,
Ювелир направляет резец, чтоб открыть
Один каменный глаз.
Вот он, мой после-ад! Вижу свет. Все так просто!
Ветер продувает камеру уха.
Он тревожен. И в первый раз
Вода смягчает окаменевшие губы.
Дневной свет обычностью стену окрасил.
Монтажники радуются, веселятся грубо,
190 Нагревают зажимы, подымают легкие молоточки,
Провода, вольт за вольтом, сотрясает ток.
Сшивают кетгутом трещины во мне крепко и точно.
Склады полны сердец
В этом городе запчастей.
Проходит рабочий, он тащит розовый торс.
Мои спелёнатые ноги и руки пахнут сладкой резиной.
Тут умеют чинить любые части тела, от голеней до голов,
По пятницам дети приходят тихо и чинно
Поменять свои крюки на руки.
200 А мертвецы оставляют другим глаза.
Моя бесцветная медсестра одета в любовь.
Любовь - кости и жилы проклятья, павшего на меня.
В склеенной вазе
Неуловимая роза сменяет рану.
Ладони складываются и ловят полумрак бывшего дня.
Заштопанные трещины чешутся. Ничего не поделаешь.
Скоро я как новенькая стану.
4 ноября 1959

1959
131
120. СГОРЕВШАЯ ВОДОЛЕЧЕБНИЦА
Тут закончила жизнь свою серая зверюга
Из дерева и ржавых труб.
Огонь расплавил десятки глаз,
Оставив неровные синие комки.
Но этот обгорелый труп
Топорщит скривленные ребра.
И не в силах сказать я, сколько лет
Всё оседает в землю он,
Слоями черной листвы заметен.
10 Как новой шерстью, обросла эта
Кривая, уродливая туша,
И лопухи зеленого плюша
Сквозь дыры обгорелого скелета
Высовывают языки.
А грязный мрамор эспланады,
Где, соревнуясь, скрипят цикады,
Углами горбится вдоль реки.
И я, как врач или археолог,
Смотрю на черный хаос потрохов,
20 На рваную паутину проводов,
На трубы, кольца, чаны, ванны...
Лесистая долина давно пуста,
А кровь источника, все так же чиста,
Течет, как всегда текла.
Из артерии мятой трубы, ржавой и рваной,
Пробегает под мостиком, где я стою,
Облокотясь на ветхие перила
Зелено-белой балюстрады.
Я вглядываюсь в синее лицо
30 В воде. Оно окружено зеленой рамой
Из водорослей. О, как ты строга,
Сидящая изящно под волнами
Речонки... Нет, это не я, не я!
А кто она - не знаю. Порог
Зеленого ее жилища

132 Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Чист. Никакой случайный зверь
Тут не нагадил. И как ни ищешь
В подводный этот мир пути -
Нам все равно не дано войти
40 Туда, где временным не место,
Где только прочное живет.
А тот поток, что омывает нас
И выдирает наши корни,
Неведомо куда нас несет и несет -
Но не вылечит и не накормит.
11 ноября 1959
121. ГРИБЫ
Ночью спокойной
Белою тайной
Тихою тенью
Чуть раздвигая
Почву сырую
Лезем на воздух
Нас не увидят
Не обнаружат
Не остановят
10 Мягким упорством
Сдвинем с дороги
Листья гнилые
Старую хвою
Даже булыжник
Сдвинем с дороги
Мягче подушек
Наши тараны
Слепы и глухи
В полном безмолвье
20 Высунем плечи
И распрямимся
Вечно в тени мы
И ничего мы
Вовсе не просим

1959
133
Пьем только воду
И никого мы
Не потревожим
Мало нам надо
Нас только много
30 Нас только много
Скромны и кротки
Даже съедобны
Лезем и лезем
И на поверхность
Сами себя мы
Тянем и тянем
Только однажды
В некое утро
Мы унаследуем землю
13 ноября 1959
^0i

1960
122. ТЫ...
Словно клоун: рад стоять на ладонях ты,
Голова - как луна, к звездам - ноги,
Рыбьи жабры у тебя есть, а вот смысла немногим
Больше, чем в факте существования птицы дронта.
Ты, вроде катушки ниток, накручен сам на себя,
Нем, как репка, - от 4 июля до первоапрельского стёба,
Тянешь за собой ночную темноту, как сова.
А растешь, мой милый, как на дрожжах сдоба!
Неясный, как туман, как письмо, желанный,
10 Ты дальше Австралии пока,
Атлас сутулый, креветка наша странствующая,
Плотный, как бутон. Стиснутый, как сардинки в банке,
Прыгучий, как стайка рыбок в сачке,
Толкающаяся во все бока,
Правильный, как точный подсчет до гроша,
Пустая страница, - но у нее свое лицо и своя душа.
Январь-февраль 1960
123. ПОДВЕШЕННЫЙ
За волосы меня схватил какой-то бог, и я в его разрядах синих
Дымлюсь, как пророк под солнцем пустыни.
Ночи - спугнутые ящерицы, рвутся из поля зрения во мглу.
Весь этот мир - долгие дни без теней, голые, белые...
Это хищная скука пришпилила меня к сухому стволу.
Если бы он был мной, он то же самое с собой бы сделал...
27 июня 1960

I960
135
124. МЕРТВОРОЖДЕННЫЕ
Этим стихам не жить. Диагноз плачевный.
Хотя у них сосредоточенно наморщены лбы,
Даже пальчики есть на руках и ногах,
И если им не бродить среди людей -
Это не от недостатка материнской любви.
Не понимаю, что с ними случилось,
И сложены правильно, и никакого уродства,
Так мило сидят в банках, заспиртованные,
Улыбаются мне, улыбаются, улыбаются, но
10 Легкие воздуха не вдохнут, и сердце их не забьется.
Они еще не свиньи и даже не рыбы.
Хотя у них рыбообразно подозрительный взгляд.
Лучше бы они были живыми. Да ведь и были!
Но они мертвы. И мать их почти мертва от отчаянья,
А они глупо уставились и ничего о ней не говорят...
125. НА ПАЛУБЕ
На палубе. Среди Атлантики. Среди ночи.
Словно в вуали завернутые сами в себя,
Молчаливые, как манекены в витрине,
Несколько пассажиров внимательно, даже очень,
За древней звездной картой на потолке следят.
Одинокий кораблик затерян в морской пустыне.
Освещен, как двухъярусный свадебный торт,
Медленно вдаль уносит свои свечи. Никаких слов
Не слыхать. И не на что тут смотреть. С утра до утра
10 Никто ни к кому не обратится, даже не шелохнет
Плечом - ни игроки в бинго, ни игроки в любовь
На этом пятачке, размером не больше ковра.
Толкутся над гребнями волн, над впадинами и над...
Каждый - как в стойле. В своем. Только в своем.
И словно король в замке, каждый чувствует себя свободно.
Мелкие брызги на пальто, на перчатки летят,
Ночью брызги ничуть не холоднее, чем днем...
А там, куда плывут они, - может случиться все что угодно!

136
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Неопрятная проповедница, верящая в воскресение во плоти,
20 Живет на полном иждивении Господа.
Он и послал ей в прошлом августе набитый кошелек,
Жемчужную булавку на шляпу да шубок не менее девяти,
Вот и бормочет молитвы себе под нос она,
Чтобы души западноберлинских студентов-искусствоведов спасти!
Рядом астролог. Он родился под знаком Льва, и
Он точно выверил по звездам свою дату отплытья:
Вот и айсбергов в море нет! (Сила науки небесной!)
Он разбогатеет через год. Он разбогатеет, продавая
Гороскопы матерям английским и валлийским,
30 За штуку по два фунта и шестьдесят семь пенсов.
А седой ювелир-датчанин тщательно, как алмазы гранят,
В воображенье гранит отличнейшую жену, чтоб ухаживала за ним,
Брильянтово-спокойную с головы до пят...
Лунные шарики, привязанные к запястьям нитками, -
Это легкие сны о будущем над каждым из них.
А приближаясь к земле, они отпустят все нитки, - и шарики улетят.
Июль 1960
126. СОН В МОХАВСКОЙ ПУСТЫНЕ
Это не каменное дно камина.
Просто мириады песчинок.
Воздух опасный. Песок сухой-сухой.
Полдень воздвигает тополя полосой,
Почему-то ближе горизонта. Длинная
Сумасшедше-прямая дорога. И только тополя
Напоминают о домах и людях. Только
Тополя. Наверное, в листве их
Ветер прохладой веет, сдувает драгоценные капли росы
10 В голубые часы на рассвете.
Но тополя отступают, и нельзя их потрогать,
Как завтрашний день, как миражи-озера
Перед жаждой взора прямо над дорогой.
Я думаю о ящерицах, проветривающих язычки,
В еле заметной щели (все-таки тень!),
О жабе, стерегущей весь день свою каплю воды.
Пустыня белее бельма, неуютнее соли,
Змея и птичка дремлют под античной

I960
137
Маской ярости. Изнываем от зноя
20 На ветру - как на дне камина.
Солнце шальное испепеляет все кругом.
Дневная луна всходит.
Ей всех матерински жаль, но как помочь?
Там, где мы лежим, скапливаются кузнечики
В черных панцирях, растрескавшихся от жары,
И забираются в волосы к нам, и кричат,
И хотят смычками перепилить эту ночь.
5 июля 1960
127. ДВОЕ В СТРАНЕ ОБЛАКОВ
(Рок-Лейк, Канада)
В этом краю нечего противопоставить
Скольженью господствующих над человеком облаков,
Грозной самодержавности скал и лесов.
Никакие жесты, ни твои, ни мои, не в силах заставить
Их принести воды или разжечь костер,
Это тебе не тролли, чтоб слушаться заклинаний!
Ну ладно, утомили нас городские сады и прочий вздор,
Захотелось туда, где к тебе безразличны звери, деревья и облака.
Подальше от подстриженных кустов и гераней,
10 Подальше от пронумерованных вязов (такая тоска!),
От чайных роз, ручных, гордящихся наличием ярлыка...
Вежливое небо над Бостоном нас не сумело принять -
В поисках облаков ехали мы на Север три дня.
Тут у последней границы Дерзкого Духа Снегов
Горизонт далеко. Он не ждет никаких слов,
И на общение, как тетушки, не претендует праздно.
Тут мстительно самоутверждается всякий цвет,
Каждый вечер хвастает разлившейся киноварью, и нет
После нее ничего: ночь сваливается разом, но -
20 Очень уютно, для разнообразия, значить так мало:
Ведь ни траву, ни людей не заметят эти черные скалы -

138
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Родоначальницы холода, твердящего, что никогда
Ни поселенцы, ни индейцы не забирались сюда.
Через месяц слова «тарелка» и «вилка» забудем мы оба.
Я к тебе прижимаюсь - скажи мне, скажи, что я здесь!
В озере бьются планеты, каждая мельче амёбы.
Молчаливые вздохи сосен поглощают голос, сразу весь!
Первозданные шорохи, подобные Лете,
Пытаются проникнуть в палатку, сюда...
30 Мы проснемся с мозгами, пустыми, как вода на рассвете -
...вода...
Июль 1960
128. УХОДЯ НА РАССВЕТЕ
Мадам, ваша комната запаршивела цветами.
Когда выгоните меня, уж я ее вспомню,
Как я сидел тут скучающим леопардом
В ваших джунглях из пустых бутылок с лампочками на каждой,
Среди бархатных подушек, соблазняюще алых,
Разглядывая фарфоровую рыбину из Италии.
Я забывал о вас, слушая, как ваши букеты
Сосут воду из разных вазочек,
Кувшинчиков и золоченых бокалов:
10 Цветы ваши вроде алкашей в понедельник!
А виноградные кисти мутного стекла
Склоняются к своим поклонникам неизменным:
К своим отраженьям в полированной столешнице,
К этой куче стеклянных глаз, уставившихся в потолок.
Листья или цветы - эти узоры на серебряной тряпке?
А уж красные ваши герани - давние мои знакомые,
Даже можно сказать, мои друзья!
От них воняет подмышками и осенней простудой,
А сильней всего мускусом, как постель после ночи вдвоем.
20 Ах, ноздри мои вздрагивают в тоске по ушедшей юности...
Тут и колдуньи-гвоздички - плоть от плоти вашей!
Воду им поменять вы забыли, она мутнее тумана.
А вчерашней ночью из роз, что в пивной кружке,
Вылез призрак. Ну, выбрал время, бродяга!
Я услышал, как лопались желтые их корсеты.
Вы храпели, а я слушал -

1960
139
Лепестки расправлялись, постукивая, как нервные пальцы...
Выкинуть бы в мусор эти розы, прежде чем они умерли.
На рассвете крышка бюро оказалась усыпана лепестками.
30 На меня глядят хризантемы размером с голову Олоферна,
Они того же алого цвета, что эта приземистая софа.
В зеркале двойники создают им компанию.
Послушайте! Мыши, квартиранты ваши,
Хрустят пакетами от печенья, я все время слышал
Царапанье их птичьих лапок. Они посвистывают, веселятся.
Вы дрыхнете носом к стенке,
А я кутаюсь в тусклую куртку изморози...
Но как же вчера я с вами оказался у вас в мансарде?
Вы протянули мне джин в стеклянном бутоне бокала.
40 И спали мы, как булыжники...
Мадам, что ж я тут делал
С легкими, полными пыли, с языком одеревеневшим,
По колена утопленный в холоде и в цветах?
25 сентября I960
129. ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО
Нелегко сказать, какие во мне перемены
Ты совершил. Но я живу, а была мертва,
Хоть меня, каменную, все это не волновало совершенно;
Я была обычной, привычной, как дважды два.
Ты не просто меня подтолкнул в счастливый час,
Не просто взгляд моих распахнутых глаз
Нацелил в небо - без надежды на то, чтобы синеву
Или звезды смогла я понять... И вот я живу!
Пожалуй, даже не так: скажем, я, как змея,
10 Замаскированная в черных камнях, да и сама я -
Черный камень в белом сиянье зимы,
Как другие камни, оставаясь во власти тьмы,
Не получала радости от легионов звездочек тех,
Точно выточенных, из которых состоит снег,
Бесконечно планирующих... Эти снежинки, став слезами,
Смогли размягчить мои щеки черного базальта.
И ангелы рыдали над угрюмостью естества,
Но слезы их замерзали, коснувшись едва
Лица, спавшего под шлемом в ледяном забрале...
20 Я спала, как спит эмбрион, как согнутый палец.

140
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Первое, что я увидала, был воздух, просто как есть, и
Капли росы, испарявшиеся с каменной поверхности,
Прозрачные, как дух. И камни кругом,
Такие невыразительные, не говорящие ни о чем.
Я не знала, как это понять. Тем не менее,
Сверкая чешуйками слюды, я раскрывалась, я себя изливала
Под ноги птицам и стеблям растений,
И не ошиблась - тебя я сразу узнала.
Светились деревья и камни, теней не отбрасывая.
30 Пальцы мои стали прозрачными, как стекло.
Я распускалась, как в марте вербные почки красные.
Рука - нога - рука... И стало светло.
Из камня - в облако (так восходит пар),
Прозрачнее призрачного божества,
Прозрачнее чистого оконного стекла,
Я... И это был дар.
16 октября 1960
130. ВОЛХВЫ
Абстракции валандаются, как скучающие ангелы.
Ничего вульгарного, вроде носа или глаз,
Не нарушает пустой гладкости их овальных
Лиц, белизна которых не схожа даже с белизной.
Снега, мела, простынки или чего-нибудь, столь же реального:
Они ведь истинная реальность - Правда, Добро... Всегда
Полезны они и чисты, как дистиллированная вода,
Лишены любви, как таблица умноженья.
А младенец улыбается просто в воздух пустой.
10 Полгода в этом мире - уже умеет ползать на четвереньках,
А философское понятие зла, вроде бы достаточно простое,
Торчащее рядом с колыбелькой, для нее пока
Меньше значит, чем случайная боль в животе,
И любовь - не теория, а источник молока...
Нет, не за той звездой, не за той

1960
141
Пошли эти бумажные божьи люди, да и они не те:
Им бы колыбельку какого-нибудь, ну, не знаю -
Хоть Платона новоявленного, с головой,
Из которой мысли все время выносятся в полет.
20 Пусть его они своими достоинствами изумляют -
А девочка? Да разве она в такой компании расцветет?
131. СВЕЧИ
Вот они - последние романтики - свечи.
Огни - перевернутые, сияющие сердечки -
Вниз вытягивают пальцы длинные, восковые,
Молочно-призрачные - как святые
В ореолах собственного света.
И становится совсем незаметным
Множество всяческих предметов,
Тонущих в глазу, в глубине,
В зыбкой бездонности ее теней,
10 За бахромой тростников-ресниц, и -
Какая уж там красота,
Когда владелице их за тридцать!
Куда уместнее был бы тут дневной
Свет. Чтобы высказаться мог любой
Предмет. А свечам давно уж пора
В прошлое - вместе с полетами на воздушных шарах.
В наши дни взгляды очень личные не должны
Торжествовать. Когда моя рука зажигает
Спичку - колет то ли в носу, то ли в ушах.
20 Бледное пятно мерцающей желтизны
Какое-то викторианское ощущение пробуждает -
Воспоминания о бабушке из Вены
В белом передничке, протягивающей розы
Императору Францу-Иосифу... (бюргеры непременно
Плакали и потели!). А мой будущий дед в Тироле
Вставал в позы, значительные и странные,
Воображая себя в Америке метрдотелем,
Порхающим в храмовой тишине ресторана
Меж ведерок со льдом и морозно-крахмальных

142
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
30 Салфеток. И было все это
Озарено желтыми сладкими грушами света
На свечах, что так милы взорам сентиментальных
Женщин... О, как эти свечи смягчают
Резкую и вездесущую луну!
Догорают, глядя только в небо, и ни с кем
Не сходятся никогда!
Глаза младенца, которого я качаю,
Едва раскрыты. Лет через двадцать, меж тем,
Я так же останусь в прошлом, как эти
40 Желтые эфемероиды на сквозняке. Ну да,
Смотрю - слезы их, скатываясь, мутнеют, сонно
Становясь жемчужинами. Ну скажи же, скажи
Хоть что-нибудь этому своему младенцу,
От несуществованья еще не совсем пробужденному,
Этой будущей девочке... Мягкий свет дрожит,
Как тонкая шаль, окутав ее среди теней,
Которые, как гости на крестинах,
Наклонились над ней.
17 октября 1960
132. ЧЬЯ-ТО ЖИЗНЬ
Глянь, тронь - ничто не изменилось
В этом яйцевидном мирке, стеклянном, как слеза.
Хоть год назад, хоть вчера
В нем все те же пальмы, те же легкие линии лилий,
Вытканные на безветренной глади ковра.
Ногтем по стеклу постучи - зазвенит,
Как под ветром китайские колокольчики,
Но никто ни словом не отзовется,
Не глянет, не кивнет головой:
10 Как пробка, легки тамошние жители,
Заняты они, заняты дни и ночи.
К ногам их подходит море, волна за волной,

1960
143
Но за береговую черту не перельется даже в гневе.
Море, как в стойле - в воздухе, а он пустой,
Море, как лошадь на параде, сдержанная уздой,
И над всем облака узорные, кисточкой нарисованные в небе,
Похожи на викторианские подушки. А вот
Празднично-сусальных физиономий целое семейство -
Вполне во вкусе коллекционера! Лица эти
20 Кажутся настоящими, как антикварный фарфор...
А в большом мире - пейзажи откровенно грубей
В вездесущем слепящем свете.
Женщина по кругу таскает тень за собой,
По кругу асфальтового больничного пятачка.
Она, как луна или тонкий листок бумаги - белый, слепой.
С ней что-то стряслось внезапное, страшное, такое,
Что жизнь ее стала тишиной. Настал покой:
Она живет, как зародыш в колбе.
Вот сплющенные, как на открытке, ветхий дом и море.
30 Но никогда в этот плоский мир не войти ей:
Ведь она-то трехмерна! Одно измерение лишнее!
Изгнанные из нее бесы гнева и горя
Оставили ее в покое.
Будущее - мяукающая об уходе серая чайка,
Медсестры Боязнь и Старость при ней навсегда...
Утонувший Кто-то из моря карабкается отчаянно,
Глухо жалуясь на великие холода.
18 ноября 1960
133. ПРОСЫПАЯСЬ ЗИМОЙ
...А во рту вкус жестяного неба. Оно и
На самом деле в металлическом рассвете совсем жестяное,
Словно опаленные нервы, деревья застыли.
Всю ночь снилось мне истребленье и разрушенье, или
Конвейер, на нем перерезанные глотки. А мы с тобой
В сером «шевроле» пьем яд бегущих мимо газонов,
И как заклепки, вбитые в землю среди зеленых
Трав, - могильные камни мелькают. Курорт. Прибой.

144
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Так вот куда мы на бесшумных шинах приехали!
10 Как откликались балконы металлическими эхами!
Как освещало солнце над морем кости ли, черепа ли,
Простор, простор - простыни, по нитке расползаясь, тают.
Ножки кушеток тоже тают в воздухе - вот и пропали!
Медсестры залепляют раны пластырями и улетают.
Смертеобразным постояльцам не нравятся ни комнаты, ни улыбки,
Ни пальмы из раскрашенной резины, ни море,
Приглушающее их облезлые чувства, наподобие морфия...

1961
134. ПОЛЯНЫ ПАРЛАМЕНТСКОГО ХОЛМА
Новый год.об этот холм затачивает края,
Фарфорово-бледные небеса безлики и холодны.
Они ведь заняты только собой, а ты - есть ты или нет -
Все равно никто не может сказать,
Чего мне недостает.
Чайки запах речного ила
Приносят сюда, наверх.
Они - как бумажки, сдутые ветром, они - как ладони больных,
А бледное солнце жестяные искры
10 Выбивает из дальних прудов.
От них становится мутно в глазах.
Город, как сахар, тает.
Извиваясь, снизу ползет крокодил,
Составленный из школьниц в синем.
Он заглатывает меня, как палку, попавшуюся на пути.
Девчонка потеряла с ноги сандальку -
Строй и не шелохнулся -
Идут, как шли. Голоса пронзительны,
Как сплетничающие чайки.
20 Проваливаются голоса, как будто в воронку, а ветер
Мне затыкает дыханье, словно
Обматывает плотным шарфом.
Одно молчание за другим
Подходят ко мне, подходят...
Там, на юге, над Кентиш Тауном, пепельное пятно
Пеленает деревья и крыши. Что это?
Снежная простыня

146
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Или края облаков?
Не думать бы о тебе!
30 Кукольная хватка твоя уже отпускает меня...
Могильный холм даже в самый полдень
Остается в тени.
Я не так постоянна. Призрак листа, призрак птицы, ты...
Я летаю вокруг стволов,
И слишком уж мне хорошо.
У кипарисов темная хвоя, темная, и они
Укоренились в почве потерь.
И я теряю тебя
Из виду. Твой голос, как звон комара,
40 Растаял в полете слепом,
А тут сверкает трава. Ручейки
Клубками, за нитью нить
Разматываются, пропадают, и мысли
Невольно бегут за ними,
Следы заполняя водой, а краски,
Неяркие и без того,
День бледно стирает, теряет
Картинки и сам пустеет,
Как чашка или как комната. Луна
50 Белеет тонкокожей дугой.
Она, как на небе шрам,
А на картинке в детской цветут
Густые ночные травы
На синем холме... Эту картинку
Подарили твоей сестренке.
Папирус, оранжевые шары,
Из окон разлитый свет.
И заячьи уши синих кустов
Торчат под моим окном,
60 Выдыхают нимбы. Они, как шары...
Толпы прежних забот
Меня окружают. Чайки застыли
В сумерках на сквозняке,
Неподвижные, ледяные. И я
Вхожу в освещенный дом.
11 февраля 1961

1961
147
135. ТРОИЦЫН ДЕНЬ
Это вовсе не то,
Что я себе представляла:
Греется на солнце ограда
Из обсосанных морем камней -
Слепых белесых яиц...
Какие-то гипсовые арки над ней...
Взрослые упрятаны чуть ли не в одеяла,
Над чулками и кофтами -
Невнятны бледные лица...
10 Гипсовая лошадь на столбике погнутом
Смотрит сквозь нас, давит ветер копытами,
Твоя жесткая рубашка парусом вздута,
Лицо полями шляпы от брызг и солнца едва прикрыто.
А люди бездельничают, как в больнице.
Я чувствую запах соли. Он и верно сильный.
Усы водорослей. Море у ног
Шелестит шелками зелеными и мыльными.
Море кланяется раболепно, словно тут древний Восток.
Тебе все это нравится не больше, чем мне.
20 Дежурный бобби указывает нам свободное место в стороне:
Плоский камень, зеленый, как биллиардное сукно.
Капустницы, вместо чаек, в воду сползают.
Смертельно резкий запах боярышника
Мешает завтракать. Волна за волной
Пульсирует перед пенистыми цветами.
И мы лежим, с морской болезнью,
С сухими от лихорадки глазами.
14 февраля 1961
136. ЖЕНА ДИРЕКТОРА ЗООПАРКА
Если нужно, я могу не спать и всю ночь,
Я холодная рыба. У меня на глазах нет век,
Тьма окутывает меня, как поверхность мертвых озер и зацветших
рек,
Тьма - черно-синяя, такая роскошная слива!
Пузырьки воздуха не подымаются: ведь у меня легких нету,

148
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я уродлива, мое брюхо - шелковый чулок,
Там разлагаются головы и хвосты моих сестер.
Смотри, они тают, как в крепкой кислоте монеты!
Паучьи челюсти. На миг оголяются кости на спине,
10 Как белые линии на чертеже. И кажется мне,
Что если я только шевельнусь, то этот пластиковый, розово-синий
Мешок с потрохами затрещит, как погремушка.
Старые горести толкаются, будто расшатанные зубы.
Но ты-то что об этом знаешь,
Ты, который каждую ночь - лицом к стене,
Моя коренастая лапушка. Моя толстая свинушка!
Бывает все-таки немало невыносимых вещей!
Ты ухаживал за мной с помощью волкоголовых летучих мышей,
Которые свисали со своих крюков во влажном
20 Спертом воздухе секции мелких зверей.
Броненосец дремал в своей песочнице, непристойно важный,
Голый, как свинья. Белые мыши в домиках дощатых
Бесконечно размножались, как ангелы на булавочной головке.
Попросту от скуки.
И вот я запутана в потных простынях, ворочаюсь неловко,
А перед глазами ободранные кролики да окровавленные цыплята.
Ты проверял листки с диетами, брал меня играть
С боа-констриктором в террариуме. И надо было мне непременно
Притворяться древом познания! Твою веру пришлось принять,
30 Я ступила на борт твоего ковчега вместе с этим священным
Бабуином в парике с восковыми ушами - как обтерты его бока! -
И с пауком-птицеедом в медвежьей шкуре, который
Карабкался по стенке стеклянной коробки, как восьмипалая рука.
Не могу выкинуть из головы всего этого вздора!
Помнишь? Наши ухаживанья озаряли пышущие жаром клетки...
Твой двурогий носорог распахивал пасть, из которой илом несет,
Грязную, как подошва, огромную, как раковина кухонная эта,
Чтоб получить от меня кусок сахара, и дышал он, как сто болот!
Руку до локтя обжигал, толстокожий подлец!
40 А улитки выдували, словно черные яблоки, поцелуи...
По ночам я кнутом хлещу обезьян, сов, медведей, овец.
Сквозь железные решетки. И все равно ведь не сплю я!
14 февраля 1961

1961
149
137. ПОДТЯЖКА ЛИЦА
Ты принесла мне из клиники хорошие новости:
Сбрасываешь шелковый шарф,
Открывая плотно забинтованную на манер мумии голову,
И улыбаешься: «Все в порядке! Да!»
...Когда мне было девять, врач в зеленом
Кормил меня веселящим газом через лягушачью маску.
Своды тошнотворно тяжелые
Гудели жуткими снами и голосами врачей.
Вплывала мама с жестяным тазиком...
10 Как же плохо мне было тогда!
Теперь всё не так. Голая, как Клеопатра
(На мне только больничная простыня),
С ощущением невероятной легкости от транквилизатора
И необычно весело настроенная,
Я въезжаю в операционную, где добрый человек за меня
Сжимает мои пальцы в кулак. И я чувствую, как нечто ценное
Вытекает из кончиков пальцев. И на счет «два» что-то темное
Стирает меня, как мел с доски. Больше ничего-ничего не помню я.
Пять дней лежу - никто и не знает об этом.
20 А годы утекают в подушку.
Все знакомые думают, что я где-то за городом.
Даже моя лучшая подружка!
У кожи нет корней, она сходит легко, как бумага. Словно стирается.
Когда я усмехаюсь - натягиваются швы. Я расту назад: мне
Ровно двадцать! Задумчивая, в длинной юбке,
На диване у моего первого мужа. Пальцы
Зарыты в ягнячью шерсть пуделя, которого давно нет.
У меня еще нет кошки...
Вот и покончено с дамой и ее двойным подбородком, покончено!
30 А я помню, как она все увереннее располагалась в моем зеркале.
Лицо, как старый носок со штопального гриба, стало свисать...
Она теперь в какую-то лабораторную банку засунута,
Там и умрет или будет бесконечно вянуть хоть еще полвека,
Кивая, раскачиваясь и роясь в своих редеющих волосах...
Я просыпаюсь, затянутая в бинты. Я - собственная мать -
Розовая и гладкая, как младенец, родившийся только на днях.
75 февраля 1961

150
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
138. УТРЕННЯЯ ПЕСНЬ
Как заводят толстые золотые часы-луковку,
Так любовь тебя завела.
Акушерка хлопнула тебя по пяткам,
И с резким криком
Ты свое место в природе заняла.
Наши голоса отзываются эхом невнятным,
Увеличивая значительность твоего появления.
Твоя обнаженная неясность -
Новая скульптура в музее, где выставлены наброски,
10 Она подчеркивает нашу безопасность:
Мы стоим вместе. Тихо, как доски
Стен. И я не более твоя мать,
Чем отражение в зеркале ночном
Облачка, медленно исчезающего в руках ветров, и
Всю ночь дыхание твое мотыльковое
Колышется среди плоских роз на обоях.
Просыпаюсь послушать: где-то за тобою
Далекое море у меня в ухе начинает звучать, и -
Один твой крик - и я ковыляю к тебе от кровати,
20 Тяжелая, как корова, вся в цветочках -
В своем викторианском халате.
Твой рот открывается, как у зевающей кошки.
Квадрат окна, белея, глотает тускнеющие звезды.
Одна за одной пропадают они, и вот
Ты уже пробуешь свою пригоршню нот,
И как воздушные шарики,
Взлетают ясные гласные.
19 февраля 1961

1961
151
139. БЕСПЛОДНАЯ
Я - пустая.
Гулкое эхо - мой ответ на любые шаги.
Я - без статуй...
Огромный музей с колоннами и ротондами.
Только фонтан в середине просторного
Патио взлетает и сам в себя падает. На воде - круги.
Мраморные лилии бассейна
Выдыхают свою бледность наподобие запаха.
Бассейн глух ко всему. Как сердце монаха.
10 Но мне кажется, мои залы народу полны,
Я себе кажусь матерью пустоглазых аполлонов
И крылатой Ники,
А на самом деле - только мертвые лики.
И так надоедают они!
И ничего не происходит с утра до утра...
Только на лбу я чувствую иногда холодную руку луны.
Она бледна и молчалива, как медсестра...
21 февраля 1961
140. БЕРЕМЕННЫЕ
Как стоящая на раковине, окутанная золотыми волосами
И соленой холстиной морских ветров,
Венера - так вот и они, основательные,
Довольные собой, утвердились над колоколами
Широченных платьев и крутых животов.
Лицо, невозмутимое, словно луна,
Над каждым животом. Лица плывут облачками.
Пока свою тайну тьма еще нянчить должна,
Сами себе улыбаясь, вглядываются в себя они вновь и вновь,
10 Благоговейно, как луковицы тюльпана,
Готовые - каждая - выплеснуть десятки лепестков.
Они под ветвями тёрна, на зеленых склонах холмов
В еле слышный стук новых сердечек
Тысячелетьями вслушиваются непрестанно.

152
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Не делают ничего особенного. Разве что шерсть прядут.
Но они - архетипы жизни, и поэтому ждут,
Чтобы вечерние сумерки их одевали
В голубые тона Марии...
А зима, надвигаясь издалека, скрежещет вокруг...
20 Она уже тут как тут
Со звездой, соломой и седыми волхвами.
26 февраля 1961
141. В ГИПСЕ
Нет, теперь мне не выбраться! Две меня! Две!
Эта новая белая - главнее желтой, прежней,
Ну совсем святая - даже еды не нужно ей.
Я вначале ее ненавидела - ни намека на личность!
Лежит в моей кровати, как мертвое тело, мне с ней -
Страшно: ее форма - точная копия моей!
Она не жалуется ни на что, и разбить-то ее нельзя. И она белей...
Неделю я спать не могла - такая она ледяная!
Я во всем обвиняла ее - никакого ответа!
10 Нелепое поведенье! Я ее кулаком лупила,
А она, как настоящая пацифистка, лежала себе, не отвечая.
А потом я поняла - ей надо, чтобы я ее полюбила. И это
Как-то она дала мне понять - и стала согреваться - теперь я знаю,
Она хорошая.
И ее бы не было без меня
Ее и вовсе бы не было! Она благодарна: я душу дала ей,
Я цвела в ней, как роза
В дешевой фаянсовой вазе, и всеобщее внимание - только я
Привлекала, а не ее белизна, как мне показалось сначала.
20 Я даже покровительствовала ей - и наверно, она радовалась,
Можно даже сказать, что психология была у нее рабская.
Я не возражала, чтобы она обо мне заботилась, она же
Это обожала. По утрам она отражала солнце,
И ослепительностью своего тела меня будила.
Я не могла не заметить, как она аккуратна, терпелива, бессонна.
Она потакала моим слабостям, словно опытная медсестра,
И держала мои кости, чтобы правильно срастались,
Но постепенно в наших отношениях настала пора,

1961
153
Когда она перестала мне соответствовать, стала чопорней, что ли
30 И относится ко мне все критичнее - даже против своей воли,
Будто мои манеры оскорбляют ее. Она становилась все небрежнее,
Сквозь нее стали проникать сквозняки неизбежные,
А у меня шелушилась кожа
И чесалась: она плохо заботилась обо мне, наверное,
Решила, будто она - бессмертная.
Захотела меня покинуть с чувством превосходства,
Обижалась, что я ее оттесняю в тень, ведь она,
Ухаживая за полутрупом, спасая его от уродства,
Втайне надеялась, что я все равно умереть должна.
40 Тогда бы она не только глаза и рот мне закрыла -
А еще и мое раскрашенное лицо
Надела бы!
Как саркофаг фараона, хотя он и сделан
Из воды и глины, в конце концов!
Но избавиться от нее была я не в силах,
Так долго она поддерживала меня, что я ослабела.
Как люди сидят или ходят - я вообще забыла,
И понимала, что огорчать ее - пока не дело:
Ни к чему обнаруживать желание отомстить ей,
50 Приходится жить с ней, как со своим гробом.
Сначала я думала, что у нас получится вместе, что такое житье -
Что-то вроде брака. Но теперь-то я вижу:
Она - или я! Ситуация проста:
Я уродлива, волосата, но скоро она поймет, что это неважно -
Неважно даже то, что она - свята.
Я соберу все силы - Я без нее обойдусь,
Она опустеет. Ей будет меня не хватать! Ну и пусть!
18 марта 1961
142. ТЮЛЬПАНЫ
Тюльпаны слишком тревожны - а тут зима.
Смотри, как все бело, заснеженно и спокойно...
Лежу тут одна, обучаюсь внутреннему покою, и сама -
Никто... Как бел этот свет на стенах, где нет обоев,
Только белая краска... Так вот и у меня

154
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ничего общего с внешним миром.
И руки, и память - все белое.
Имя мое, как одежда, которая медсестрам давно отдана,
Анастезисту - прошлое, а хирургам - тело...
10 Моя голова уложена между подушкой и пододеяльником,
Как глаз между веками, которым никак не сомкнуться,
Медсестры шуршат, незаметно мимо проскальзывая, -
По крайней мере, меня не тревожит их присутствие.
Как чайки в белых шапочках проскальзывают над землей,
Одни и те же движенья проделывая руками.
Мое тело для них - только камушек, обтекаемый водой,
И сколько их тут - не в силах уловить память.
Вода набегает на галечник, нежно сглаживая неподвижность.
Вот и они приносят мне блестящими иглами сон,
20 Теперь, потеряв себя, я устаю от тяжестей лишних:
От лакированного чембданчика, похожего на патефон,
От улыбающихся с фотографии ребенка и мужа,
Их улыбки впиваются в кожу больней рыболовных крючков,
Я отпустила все вещи - они полетели наружу,
С этой тридцатилетней лодки,
Якорями цепляющейся за камни слов,
Означающих фамилию и адрес. Из меня вычистили все мое:
И мысли, и любовные связи... Я испуганная и голая.
Равнодушно смотрю:
30 Уплывает мой чайный сервиз, мои книги, белье
Тонут, исчезают из глаз, - и вода накрывает мне голову.
Я совсем как монахиня - я никогда не была так чиста.
Только бы так вот опустошенно
(Никаких я цветов не хотела!)
Лежать, и ладони кверху - свобода и пустота...
Трудно представить себе, как я свободна - даже от тела.
Трудно представить, как ошеломляет покой,
Так он огромен - а ничего не просит!
Только табличка с фамилией да несколько пустячков,
40 Так, наверно, примиряются умирающие, когда им приносят
Последнее причастие - как облатку, они глотают этот покой...
А тюльпаны невыносимо красные, мне от них больно.
Сквозь бумагу, как сквозь пеленки, - ребенок, страшный такой,
Дышит, и краснота их непонятно и недовольно

1961
155
Разговаривает с моей раной (они одного с ней цвета).
Летящие, легкие, тонкие - и все-таки душат меня,
Раздражают внезапностью,
Вокруг горла двенадцать алых камней - и это
Невыносимо:
50 Ведь за мной наблюдают языки огня!
Никто никогда раньше так за мной не следил, нет!
Тюльпаны поворачиваются ко мне... А за мной
Окно, где раз в день распухает и опадает свет,
В нем, как в зеркале, я себя вижу плоской, идиотски смешной,
Как вырезанный из белой бумаги силуэт
Между глазами тюльпанов и глазом солнца...
У меня нет лица. Так бы себя всю и стереть! Ведь вот -
Пока их не было - воздух был спокойным и сонным,
А теперь тюльпаны пожирают мой кислород!
60 Раньше вздох за вздохом, ровно, без всякого шума,
Приходил, уходил - а вот теперь они
Заполнили воздух чем-то громким, чем-то безумным.
И воздух налетает на них, как ветер на высокие пни,
Завихряется, вертится, как водоворот, вокруг
Ржавого красного корпуса потонувшего судна...
Они притягивают мое вниманье, которое вдруг
Перестало быть играющим и таким нетрудным,
Свободным от всех обязанностей... Кажется, что стены
Тоже раскаляются, все красней и красней,
70 Нет, тюльпаны надо в клетки запирать непременно,
Как запирают самых опасных зверей!
Леопарды распахивают алые пасти. Я чувствую,
Как мое сердце раскрывает и закрывает
Красную чашку цветка - только из сочувствия...
Пью воду. Теплый привкус морской волны
Наплывает, свежий и солоноватый.
Он приходит из неизвестной страны,
Такой же далекой от меня, как здоровье от этой палаты.
18 марта 1961

156
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
143. Я - ВЕРТИКАЛЬНАЯ
...Я - Вертикальная,
А предпочла бы стать горизонтальной;
Ведь я не дерево, которое корнями
Из почвы тянет что-то минеральное
Вместе с материнской любовью земли.
Нет, я не дерево, усыпанное листьями...
Но я и не цветок,
Сверкающий лепестками, яркими, немыслимыми,
И не догадывающийся, как печально -
10 Когда за лепестком слетает лепесток...
Да, дерево в сравнении со мной
Бессмертно, а цветок так невысок...
Вот если б мне его отвагу,
И долговечность дерева...
Сегодня
Деревья и цветы под звездной тишиной
Разлили запахи - и что же?
Я - среди них, я тут хожу, и с каждым шагом
Яснее, что никто из них меня
20 Не хочет замечать.
Но вот во сне - так показалось мне -
Я чем-то все-таки на них похожа.
Во сне нечетко все и мысли смутны...
И для меня естественней - лежать:
Ведь лежа
Я могу разговаривать с небом!
Ну, сколько хочется,
Ну, хоть ежеминутно!
Вот что мне надо:
30 Горизонтальность - даже среди бела дня...
Когда я лягу, наконец, чтоб не проснуться,
Ко мне деревья смогут прикоснуться,
И у цветов найдется время для меня.
28 марта 1961

1961
157
144. БЕССОННИЦА
Ночное небо вроде копирки,
Черно-синей. В ней звездочки-дырки,
Пропускающие насквозь
Свет, белый, как мертвая кость.
Это - фон всего.
Под глазами звезд, под губами луны
Он мучается на пустыннейшей из подушек.
А бессонница простирается вокруг, лезет в уши,
Как мельчайший раздражающий песок,
10 В воздухе шуршит со всех сторон.
Опять и опять старое зернистое кино
Показывает всю детскую неуклюжесть, возвращает оно
Те мелькающие, моросящие дни,
Подростковых лет липкий сон:
Родительские головы на тонких стеблях,
То строгое, то слезливое выраженье лица,
Палисадник в розах, переполненный насекомыми,
От которых плакал он без конца, вечерами поздно...
Лоб в шишках, как мешок с камнями,
20 И разные воспоминанья дерутся между собой за место,
Как постаревшие кинозвезды.
Таблетки уже не помогают,
Ни белые, ни красные, ни лиловые.
А раньше их разноцветные брызги
Так освещали скуку вечера долгого, бестолкового.
Эти сахарные планеты
Добывали для него, хоть ненадолго,
Жизнь, не бывшую жизнью. Это -
Было сладкое вытаскивание
30 Забывчивого младенца из наркотического сна.
Но таблетки устарели и глупы, как античные боги.
Их сонно-маковая расцветка теперь не нужна.
Его голова серых зеркал полна, а ноги
Любым движеньем - уводят в аллею
Сужающихся перспектив. Смысл каждого жеста

158
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Вытекает, как вода из дырки в конце этой аллеи.
Он живет без возможности закрыть дверь,
Он - в комнате без век. Глаза его - подобие голых щелей -
Всегда распахнуты. Они затвердели:
40 Бесконечное мельканье дрожащих картин.
Всю ночь в гранитном дворе невидимые коты
Выли, как женщины, или скрипели,
Как ненастроенные скрипки.
Он чувствует уже и свет, и день, и
Свою белую болезнь, крадущуюся
С полной корзиной банальнейших повторений.
Город становится картой щебетаний бодрых
И пустых глаз из фольги. Люди рядами
Едут с только что промытыми мозгами
50 На работу...
Май 1961
145. ВДОВА
Вдова. Слово съедает само себя.
Тело - газетный листок в огне,
На секунду приподнятый жаром воздушного тока
Над барельефом раскаленных углей или камней,
Которые выжгут ей сердце,
Как единственное Полифемово око.
Вдова. Мертвый звук, тень эха звучит все сильней,
Распахивает потайную дверцу в стене, и тогда
Неведомый коридор обнаруживается за ней,
10 Спертый воздух воспоминаний, винтовая лестница
Выходит наверх и затем в никуда.
Вдова. Ядовитая паучиха сидит и сидит
В центре, где сходятся спицы ледяные.
Смерть - ее платье, шляпка, воротник,
Мотыльковое лицо мужа бледнее больной луны и
Кружит, как добыча, которую надо убить
Вторично. Чтобы рядом был снова.
Бумажная картинка. К сердцу прижать ее
И держать, как письма его, пока не согреются
20 И не согреют ее, как теплое тело живого...
Но сама она - бумажная и никем не согретая

1961
159
Вдова. Поместье огромное и пустое.
В Божьем голосе - невнятного ветра обещанья,
Это жестокие звезды в черных просторах,
И никаких там тел, взлетающих и поющих.
И в черной пустоте молчанья -
Вдова. Склоняются плакальщицы-ивы,
Деревья одиночества, деревья сочувствия.
Это - тени, наброшенные на пейзаж криво,
30 Силуэты, вырезанные из неба, - вот на них
Похожа вдова: тень в тени.
Рука руку сжимает. Между ладонями - ничего.
Бестелесная душа сквозь другую такую же может пройти,
Не заметив в этом призрачном воздухе даже того,
Как сама она дымом просочилась,
И что у нее позади.
Страшно, что в притуплённые чувства может
Без конца стучаться и стучаться душа его,
Как голубой ангел Марии, как слепая голубка в окно
40 Той серой комнаты, где нет никого,
Но она туда глядит безнадежно и будет глядеть все равно...
16 мая 1961
146. ЗВЕЗДЫ НАД ДОРДОНЬЮ
Звезды падают, словно камни, в этот тонкий
Частокол деревьев. Его чернота темнее
Черного неба - нет ни звезды в нем.
Лес - колодец. Звезды летят в молчанье.
Кажутся большими - только совсем не видно
Дырок, которые должны бы остаться
В небе от бывших звезд. Даже оттуда,
Откуда выпали они, пламя не вылетает,
И никакого сигнала бедствия или тревоги,
10 Их бесследно съедают черные сосны.
А там, у меня дома, - редкие звезды
Загораются в сумерках, да и то с усильем:
Тусклые, усталые от дальнего перелета,
А те, что помельче, - и вовсе не долетают.

160
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Остаются там, в этой пыли морозной,
Потерялись, сироты, их не видно.
Но сегодня все они нашли эту реку,
Самоуверенные, начищенные, как планеты.
Только Большую Медведицу я узнала.
20 Не хватает Ориона и Кассиопеи -
Наверное, где-то застенчиво повисли,
Где-нибудь у самого горизонта -
Вот простая задачка для первого класса.
А вернее всего - звезд уж слишком много,
Да, может, они и тут, только переоделись,
Смотрю слишком пристально - вот и не замечаю.
А может, не бывает их в это время года?
А если небо такое же здесь, как дома?
И только я одна эту разницу вижу?
30 Меня смущает роскошь такого неба:
Ведь все созвездия, к которым я привыкла,
Просты и неизменны. И не смогли бы
Освоиться с таким блистательным покрывалом,
С такой большой компанией, с этим нежным югом.
Они одиноки по-пуритански - вот потому-то
Едва одна упадет - сразу в небе дырка!
Там, где блестело, - нехватка уже заметна,
А тут лежу я, спиной к звезде моей, вечно темной,
И вижу домашние, северные созвездия,
40 Не обогретые этим персиковым садом
И мягким воздухом, невозможно спокойным.
Здешние звезды слишком ко мне добры.
Тут на холме, с видом на подсвеченные замки,
Каждый колокольчик отвечает за свою корову...
Закрываю глаза и легчайшую пью прохладу,
От нее знобит, как от новостей из дома.
147. СОПЕРНИЦА
Если бы улыбалась луна, на тебя она была бы похожа:
Порою кажется, что и ты прекрасна,
Несмотря на то, что ты - разрушительна... Ведь она
Отраженным светом живет - и ты тоже.
Но ее круглый рот печалится, глядя на мир, а ты безучастна.

1961
161
Твой главный дар - все превращать в камень.
Просыпаюсь в склепе - ты тут как тут.
Стучишь пальцами по мраморному столику, ищешь сигареты,
Злобная, как обычная женщина, но не с такими нервными руками,
10 И очень хочешь сказать что-то, на что нет ответа.
Луна тоже унижает подвластных ей, но она
Хотя бы днем бывает смешна.
А твои недовольства приходят по почте
С любовной регулярностью час в час,
Пустые до белизны и все углы заполняющие, как угарный газ.
И дня не проходит без страха, что вот,
Даже если ты где-то в Африке, письмо все равно придет!
Июль 1961
148. ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ
Горизонты, неровные, опрокинутые,
Окружают меня, как вязанки хвороста:
Только чиркнуть спичкой - и можно б согреться!
Их тонкие линии вот-вот раскалят воздух
До ярко-оранжевого света.
Ими скрепленная даль пустая
Должна бы испариться, утяжеляя
Бледное небо. Но горизонты тают,
Как обещания, пока я шагаю
10 К ним...
Тут жизнь состоит из одних
Травинок да овечьих сердец. А ветер
Льется, как судьба, наклонив
В одну сторону все, что есть на свете.
Он пытается у меня из сердца
Все тепло выдуть, всю меня захолодить.
А стоит внимательно в вереск вглядеться,
Станет ясно: он хочет
Оплести мои кости и побелить...
20 Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы
Эти грязные шерстяные облачка
Пасутся спокойно, серые, как погода...
Погружаюсь в черноту овечьего зрачка -
6. Сильвия Плат

162
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я - словно посланное в пространство сообщенье,
Глупое, как эти животные, обступившие меня,
Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках,
Густо и жестко мекающие
Над лужами в разъезженных колеях.
Подхожу - вода прозрачна, как одиночество,
30 Протекающее сквозь пальцы,
А ступеньки - от одной полосы травы до другой.
Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются,
И он повторяет их,
То жалуясь, то беседуя сам с собой...
«Темный камень, темный камень...», -
Бормочет ветер печально,
А небу одна опора - я. Ведь тут
Только я, только я одна вертикальна,
Да травинки, что, качая рассеянно головами,
40 В ужасе темноты ждут.
А в узких долинах, черных, как раскрытые кошельки,
Монетками поблескивают далеких домиков огоньки.
Сентябрь 1961
149. В ЕЖЕВИКЕ
Никого, ничего на тропинке.
Одна ежевика. Блеск ее черен.
Ежевика по обе стороны. Ежевичная аллейка
Вьется вниз, как желтая змейка,
И в конце ее дышит море.
Ягоды крупней, чем подушки пальцев, -
Живая изгородь, усыпанная зрачками.
Молчаливые зрачки на меня пялятся,
И красный сок стекает по пальцам -
10 Я не спросила, может, мы - одной крови с вами?
Наверное, я понравилась этим ягодам:
Сплющивая черные бока,
Они прижимаются к моей бутылке молока...
Над головой птицы - обрывки крикливых стай,
Клочки сожженной бумаги вертятся в бледном небе -
В один протестующий крик слиты их голоса,
И кажется - моря здесь нет и никогда не было.

1961
163
Высокие поля светятся изнутри - все в зеленом огне.
Подхожу - куст усыпан жуками: вот
20 Черно-зеленые брюшки,
Узоры крылышек, как на полотне
Театра теней. Медовый ягодный праздник раз в год
Ошеломил их, и они поверили в райское небо...
Еще поворот - и ежевики нет, как не было:
Море - вот единственное, что сейчас появиться должно.
Между двух скал ветер в лицо, как в трубе, -
Хлопает незримым бельем на незримой веревке. Но
Не верится, что эти холмы преданы столь грубой судьбе.
Нежные и зеленые,
30 Ну как могут они пережить такие рваные и соленые
Ветры?
Последний зигзаг делаю по овечьей тропе,
Она выводит меня на северную сторону:
Рыжая скала над пустотой встала,
И ничего нету,
Кроме серебряного света и гулкого простора,
Словно ювелиры бьют и бьют по неподатливому металлу...
23 сентября 1961
150. ФИНИСТЕР
Это - край земли.
Пальцами кривыми от ревматизма
Земля цепляется за пустоту.
Черные скалы
И море за ними, взрывающееся брызгами,
Твердят нам, что дна нет,
Предостерегают, что незачем на ту
Сторону...
Это море, белое от лиц утонувших,
10 Этот мыс - просто угрюмая свалка скал,
Солдаты, уцелевшие в хаосе войн. Им в уши
Волна за волной вбивают горсти песка -
Они и не шелохнутся.
Но другие скалы упрямо и постоянно
Прячут враждебность под водой.
А туманы -
б*

164
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Эти древние, бледные, тающие туманы
Смахивают скалу за скалой
И возрождают опять...
20 Не туманы это, а души,
Укутанные в шум судьбы,
Разнесенный океаном,
И легкая их дымка не в силах устлать
Низкий клевер, звездчатку и колокольчики,
Такие незаметные,
Словно чьи-то умирающие пальцы
Устали их вышивать.
Я бреду, и туман, как вата, забивается в рот и в нос,
А потом он меня оставляет,
30 Всю покрытую бусинками слез.
Мадонна Кораблекрушений
Летит и летит к горизонту,
Мраморные юбки ее, словно крылья, сдуты назад,
Мраморный матрос
Молится на коленях,
Отчаяньем согнут,
И живая крестьянка в черном,
Глядя молящемуся в глаза,
Молится ему.
40 Мадонна Кораблекрушений
Втрое выше крестьянки. Ее губы божественно сонны,
И она не слышит молитв ни матроса, ни женщины,
В прекрасную бесформенность моря вглядываясь влюбленно.
Кружева гагачьего цвета
Хлопают в порывах ветра
На прилавке с открытками.
Одна из продавщиц,
Придавливая тяжелыми раковинами кружева,
Говорит: «Вот какие вещицы
50 В океане скрыты!
А из мелких ракушек мы делаем
Куколок, бусы и сказочные морские существа.
Но эти ракушки не отсюда,
Не из Залива Утопленников,
Они с другого конца света,

1961
165
Из тропических синих морей.
Мы там никогда не бывали...
Покупайте блины, ешьте скорей,
Пока не остыли от ветра...».
29 сентября 1961
151. ХИРУРГ В 2:00 НОЧИ
Искусственный свет стерилен, как небо.
Бактерии в нем не выживают.
И в призрачных одеждах убегают немо
От скальпеля и резиновых перчаток.
Стерильная простыня - мерзлое снежное поле - накрывает
Какое-то тело и -
Мои руки с ним что-то делают.
Как всегда, нет лица. Только
Бесформенная груда фарфорового цвета.
10 С семью отверстиями.
Душа, видимо, светится иначе.
Я ее не видел, - не вылетала.
Только сегодня уплыла вдаль, словно огни корабля... А это -
Сад - это сад, все, что перед моими глазами -
Истекают жидкими субстанциями переплетенья корней.
Мои ассистенты напряженно их прикрепляют
На места.
Меня атакуют зловоние и цвета.
Вот дерево - это легкое, а та
20 Великолепная орхидея, сверкающая, как змея, может...
А вот и сердце - полный несчастий колокол алого цвета...
Как же я по сравнению с этими органами ничтожен!
А ведь вламываюсь, кромсаю что-то в лиловой этой
Пустыне. Кровь - будто закат над ней.
Я по локти в скрипучем и красном.
А оно все сочится - оно еще есть!
Волшебный горячий родник - вот!
Надо закрыть его поскорей,
Чтобы он наполнил фантастической плазмой
30 Эти спутанные синие трубы над белым

166
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Мрамором... Как я восхищаюсь римлянами:
Акведуки ... Орлиные носы... Термы Каракал л ы...
Это ведь римская вещь - тело:
На белом постаменте оно закрывает рот.
То, что сейчас санитары укатывают, -
Усовершенствованная мной статуя.
Пациент получит чистую розовую пластмассовую конечность,
А у меня останется рука или нога, или горстка камней, чтоб
Ими в пробирке бренчать. Относительно же других
40 Деталей - они будут плавать в спирту, как реликвии святых.
Над одной из кроватей в палате голубым огоньком
О прибытии новой души сообщают мне,
Сегодня в голубом свете парит она под потолком:
Ангелы морфина позаботились о ней.
Человек парит, чует носом рассветные сквозняки,
А я хожу в марлевых доспехах среди лежащих, сонных,
Тусклы от крови плоские луны - ночные огоньки -
И лица, обесцвеченные лекарствами,
Поворачиваются ко мне, как цветы к солнцу.
29 сентября 1961
152. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Не ящик нужен мне, а пестрый саркофаг
С тигровыми полосами и лицом,
Круглым, как луна, глядящим ввысь. Чтобы вот так
Взглянуть на тех (когда-нибудь потом!),
Которые придут, перебравшись через скалы,
Продравшись через заросли - за шагом шаг.
Я вижу их лица, бледные,
Словно только что до них звездный свет дошел,
Они пока еще даже не младенцы,
10 Они пока - ничто.
Ни отцов, ни матерей у них нет,
Они - как первые боги.
Они, наверное, будут гадать,
Кем я была, царицей или просто...
Я должна свои дни сохранять,
Как засахаренные фрукты...

1961
167
Да, зеркальце пока запотевает...
Но несколько вздохов еще - и нечего станет ему отражать.
Все белей, белей и цветы, и лица ...
20 Не доверяю душе: ведь она, как пар, -
Может во сне в любую минуту сбежать
Через дыру рта или сквозь щели глаз, -
Не удержать...
И однажды
Она не вернется. Вещи куда надежней:
Они останутся. Блеск их неяркий скромен,
Зато разнообразен:
Они согреты множеством прикосновений -
Они почти мурлычут.
30 Когда подошвы ног моих остынут,
Когда остынет все, что может,
Меня утешат синие глаза бирюзовых сережек.
И медные кастрюли со мной останутся...
Еще мне хочется, чтоб тюбики с кремами и румянами тоже
Вокруг цвели, как яркие цветы. Ну -
А когда меня пеленами обмотают,
И сердце мое в аккуратном пакетике мне в ноги положат -
О, тогда сама себя я едва ли узнаю,
Но отблеск этих маленьких вещиц
40 Мне слаще будет, чем прекрасный лик Астарты.
21 октября 1961
153. ЛУНА И ТИС
Это свет рассудка. Космический. Голубой.
Черные деревья рассудка залиты холодной судьбой.
Травы, слагая свои горести к моим ногам,
Колют лодыжки, поклоняются мне, как своим богам.
Дымные, пьянящие испарения тишины
От моего ненадежного дома отделены
Только полосками надгробных камней, одна другой ниже.
Где выход отсюда, что будет за ним - я просто не вижу...
Луна - не дверь. Это лицо.
10 Горестное, тревожное, белое...
Луна утаскивает море, спокойно свое черное дело делая,
И рот ее - как безнадежное «О».

168
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я живу тут.
Колокола, потрясая небо по воскресеньям -
Восемь огромных языков (а я одна!) -
Дважды в день объявляют о Воскресенье
И деловито вызванивают свои имена.
Готический тис остро глядит в вышину.
Взгляд, по нему скользя, обнаруживает луну.
20 Мачеха моя луна,
Она не Мария, она не бывает нежна,
Летучих мышей и сов выпускают ее голубые одежды.
Как бы хотелось мне отвернуться от них - к нежности
Лица на фреске, смягченного колебаньем свечей,
Лица, склоняющего ко мне взор кротких очей.
Я, наверное, свалилась оттуда. Где звезды. Издалека.
Голубым и таинственным светом цветут облака.
Тут в церкви святые холодно-невесомы при свете луны,
Их руки и лица от святости закостенели,
30 Скамейки внизу холодны.
Луна сюда не глядит,
Пустынная в пустоте.
И тис твердит
Только о молчании и черноте.
22 октября 1961
154. ЗЕРКАЛО
Я точное и серебристое
И не знаю, что значит предвзятое
Мненье. Ни любовью, ни отвращеньем
Ничего не замутнив,
Все, что вижу - немедленно проглатываю.
Мой взгляд не жесток: он просто правдив.
Я глаз прямоугольного маленького божка.
Почти все время
Противоположная стена в меня глядится.
10 Она в розовых пятнах.
Я долго смотрю на нее, пока
Стена не покажется мне
Собственной моей души частицей.
Но порой отделяют ее от меня то темнота, то лица.

1961
169
И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной.
Она ищет свою сущность в моей глубине,
А потом отворачивается к этим лгунам,
К свечкам или к луне.
Но и тут я честно отражаю ее,
20 Повернутую ко мне спиной.
Нервными жестами и слезами она награждает меня.
Для нее так много я значу -
То приходит она, то уходит.
Ее лицо сменяет темноту в самом начале дня.
Она во мне утопила девушку, и старуха,
С каждым днем все ясней,
Выплывает теперь из меня,
Как жуткая рыбина, - прямо к ней.
23 октября 1961
155. НЯНЬКИ
Десять лет минуло с тех пор, как к Детскому Острову, помню,
Мы приплыли. Солнце горело на волнах у Марблхеда.
Чтобы скрыть заплаканные глаза, мы ходили в темных
Очках все лето,
Две названых сестренки. Постоянно мы плакали в своих комнатках,
Там, в Свипскотте, в двух виллах белых, огромных.
А когда прибыла из Англии эта милашка с ее дорогой косметикой,
Мне пришлось спать в одной спальне с ребенком, на короткой
кушетке.
Помнишь, ей даже на улицу выйти не хотелось, балованной
семилетке,
10 Если полоски на ее носках были не того цвета, что на жакетике.
Вот это богатство! Одиннадцать комнат! И яхта белая,
Полированная лесенка красного дерева с кормы в море,
И стюард, который умел украшать торт кремом шести цветов!
А меня дети вгоняли в тоску, да и готовить совсем не умела я,
А ночами в дневник записывала всю злость и горе
Пальцами красными, с треугольными ожогами от утюгов:
Приходилось разглаживать мелкие рюшки, рукава-фонарики, а пока
Пижонка-хозяйка с мужем-доктором на яхте плавали,
Они «для защиты» мне горничную, у кого-то одолженную, оставили,
20 Которую звали Элла, и еще далматинца-щенка.

170
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Тебе было лучше: не на вилле, а в постоянном
Доме с розарием, с аптекой внизу и коттеджем для гостей.
В доме жили горничная и кухарка. Ты бренчала на фортепьяно
«Истамбул» (когда «больших» дома не было), и от бара ключей
Никто не прятал.
Горничная, куря, раскладывала пасьянс под зеленой лампой,
А у кухарки косил один глаз. Она не спала ночами,
Потому что взяли ее с испытательным сроком, неуклюжую ирландку,
И у нее, что ни день, горело в духовке печенье.
30 Ее потом уволили.
Что же с нами произошло, сестренка?
В тот выходной, о котором мы так долго просили,
Взяли мы напрокат старую зеленую лодчонку,
Кучу ветчины и ананас из хозяйского холодильника стащили.
Я гребла. Ты читала мне вслух «Ярмарку тщеславия»,
Ноги скрестив на корме. На острове не было никого.
Сколько скрипучих веранд и заброшенных комнат мы там облазили!
Они выглядели замершими и жуткими, как фотография,
На которой кто-то еще смеется,
40 Хотя, наверно, и на свете давно уже нет его.
Над крылечками наглые чайки курлыкали, как хозяйки,
Мы отгоняли их палками, подобранными под рыжей
Сосной. А потом спустились к воде. Густая
Соленая вода держала. Как сегодня вижу -
Мы, словно две неразлучные пробковые куклы, качаемся.
Сквозь какие же замочные скважины мы проскочили, подруга?
Какие двери за нами захлопнулись, и пропали ключи?
Тени трав, как стрелки, бегут и бегут по кругу,
50 С противоположных континентов машем мы и кричим.
Целая жизнь миновала...
29 октября 1961

1962
156. НОВЫЙ ГОД НА ДАРТМУРЕ
Вот так новость: любая мелочь на этой дороге,
Обернутая в сверкающий целлофан гололеда,
Засверкала, голосами святых зазвенела...
Непонятно, что с этой внезапностью скользкой дороги делать,
С этим склоном слепым, недоступным, белым:
Тут подняться нельзя. Не помогут ни заклинанья,
Ни колеса, ни слон, ни рождественской туфельки колдовское
влиянье -
Остается только смотреть...
Слишком новый ты, Новый год,
10 Чтобы пытаться стеклянную шляпу на мир надеть...
157. ТРИ ЖЕНЩИНЫ.
РАДИОПОЭМА ДЛЯ ТРЕХ ГОЛОСОВ
(Место действия - акушерская и соседние помещения)
Первый голос:
Я медленна, как мир. Я очень терпелива.
Я через месяцы иду неторопливо.
И солнце, и звезды внимательно глядят на меня. А вот луна, луна -
Ее беспокойство как будто личное:
Мимо меня, сияя, как медсестра, опять проходит она!
Огорчает ли ее, девственную богиню, то, что произойдет? Не думаю.
Она изумляется плодородию и только. Хоть оно и привычное...
Как произойдет это событие, предсказанное судьбой?
Не приходится мне ни репетировать, ни думать. Лучше - ни слова
10 О том, что творится во мне: все сделается само собой.

172
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Вон ходит фазан по склону холма туда-сюда, снова и снова,
Коричневые перья свои начищая.
И не сдержать мне улыбки, когда я думаю о том, что знаю.
Ко мне внимателен каждый лист, любой лепесток. Я готова.
Второй голос:
Когда я вдруг увидела у моей коленки красный ручеек,
Я не поверила.
Я смотрела на мужчин у меня на работе. Они были такие плоские!
Что-то в них было картонное, а теперь я вижу: и верно так.
Из этой плоскости выходят ровные, как доски,
Идеи, разрушения, гильотины,
Белые комнаты криков, бульдозеры, страх,
И в бесконечном количестве - ледяные ангелы абстракций.
...Я сидела тогда за столом
20 В лодочках на высоком каблуке и в чулках.
Мужчина, мой начальник, вдруг стал смеяться:
«Что с вами? Вы так внезапно побледнели». Я не ответила ничего.
Я увидела смерть среди голых стволов, я предчувствовала потерю.
И не могла поверить.
Неужели духу так трудно создать рот, лицо?
...Из черных клавиш исходили буквы, клавишами управляли
Мои грамотные пальцы, это они заказывали детали,
Это они писали
Разные отчеты, расчеты, сверкающие множители...
30 И вот -
Сижу и умираю. Теряю одно измерение.
В ушах гремят поезда, отъезды, отъезды... уехать...
И постепенно соответственно расстоянью
Блеск серебряных рельс времени исчезает.
Белое небо - опустевшая чашка. Где они, обещанья?
Вот мои ноги (механические эха -
Тук-тук - каблучки-гвоздики.) И чего-то очень во мне не хватает.
Домой несу я болезнь. Я смертью заболеваю.
Опять смерть! Или это просто воздух,
40 Частицы разрушения, которые я всасываю?
Лицом к лицу с ледяным ангелом. Или он мой любовник? Или...
Я - пульс, и все время я убываю и убываю,
С такой равномерностью!
Я в детстве любила

1962
173
Выбитое на камне, покрытое лишайником имя...
Но тогда мой единственный грех - старая мертвая
Любовь к смерти?
Третий голос:
Я помню ту минуту, когда узнала, что точно...
Лицо в пруду - красивое и не мое. Оно влекло
50 И выглядело очень значительно, как все прочее.
Ивы дышали холодом, холодом...
И я видела только опасности: горлиц, слова, ночи,
Звезды, зачатья, зачатья... Надо мною - дожди из золота,
И еще помню холодное белоснежное крыло
Огромного лебедя. Он выглядел жутко,
Плыл ко мне, как замок, вниз по реке.
Есть в лебедях змеи!
Он скользил, и мрачный смысл был у него в глазу: там
Целый мир, маленький, черный. Не бывает злее!
60 И цеплялось действие за действие, слово за слово,
Горячий синий день стал бутоном чего-то, но я была не готова.
Белые облака, громоздившиеся с боков,
Растаскивали меня во все стороны.
Я была не готова.
Я думала, что могу не считаться с последствиями.
Но поздно. Слишком поздно было:
Лицо уже любовно себя лепило,
Так, будто я готова.
Второй голос:
Мир в снегу. Я не дома. До чего же
70 Белоснежны простыни! Это лица без черт. Каждое - слепой круг.
Голые лица моих детей, невыносимые до дрожи,
Лица маленьких, больных, ускользающих из рук.
Другие дети меня не интересуют, они страшны.
В них слишком много пестроты и жизни. Они неспокойны.
Слово «спокойные» для меня значит -
Маленькие пустоты тишины,
Те самые отсутствия, которые всегда со мной. Ну -
Как только я ни пыталась, уж так старалась и старалась я,
И ходила осторожно, словно я сама редкость:

174
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
80 Вшила в себя жизнь как что-то почти небывалое
И старалась быть естественной, думать мало и неконкретно.
Пыталась быть слепо влюбленной женщиной, как прочие,
Быть слепой в постели с ним, таким же слепым,
Не пытаясь искать лицо в глубине ночи.
Я не смотрела, но лицо все равно было где-то там, над ним...
Лицо не родившегося, влюбленного в свое совершенство.
Лицо мертвого, которое может быть только совершенством...
В его простом покое оно может быть до святости совершенством...
Но были и другие лица. Лица целых наций,
90 Правительств, парламентов, обществ,
Безликие лица значительных лиц...
Этих мужчин я давно привыкла остерегаться:
Они завидуют всему,
Что менее плоско, чем поверхность пустых страниц.
Завистливые идолы!
Они бы хотели весь мир сделать плоским - ведь сами плоски!
Как такой отец разговаривает с сыном, я много раз видела:
Эта плоскостность всегда самоуверенна и священна:
«Давайте устроим рай на земле, - говорят эти живые доски, -
100 Выстираем все души, тщательно выгладим,
И вся грубость исчезнет!»
Первый голос:
Я спокойна. Я спокойна. Перед грандиозным приходит спокойствие.
Желтая минута перед тем, как явится ветер, когда листья
Спрячут бледные ладони. Здесь такое спокойствие.
Голоса, остановившиеся, как часы. Белые простыни, лица -
Все отступает, становится плоским. Плоскость открывается сразу:
Это уже пергаментные листы, они еле сдерживают ветра,
А на них такие тайны написаны,
То иероглифами, то арабской вязью!
ПО Я немая и коричневая. Я зерно, готовое лопнуть. Бурый, мрачный
цвет-
Мое мертвое «Я». Оно угрюмо. Ни на мгновенье
Оно не хочет стать больше себя самого. Сумерки
Окутывают меня голубым, как Марию. Это цвет забвенья.
Недостижимости и забвенья. Вот отчего
Каждую секунду время может лопнуть, кануть в воду,
Вечность поглотит его вместе с моей судьбой.

1962
175
Я, вся отмытая, как жертва, бурая от йода,
В стороне от всех разговариваю только сама с собой!
Ожидание утяжеляет веки, на них словно сон ложится
120 Или огромное море. Вот уже первая волна
Тащит мне груз мучений, от этого прилива не скрыться,
Я ракушка на белом песке, я эхом должна
Ответить ужасной стихии,
Ответить этим, все захлестывающим, голосам...
Третий голос:
Я гора. И другие женщины - подобия гор.
Наши размеры ходящим между нами докторам
Кажутся страшноватыми.
У докторов улыбки дурацкие, будто им говорят вздор.
А ведь это они виноваты в том, какая я, и знают об этом. Всем нам
130 Несут они свою прямолинейность как некую здоровую бодрость.
А что если с ними случилось бы вдруг то, что со мной?
Да они бы спятили!
А что если аж две жизни протекут у меня между бедрами???
Я видела, видела ту белую комнату с инструментами,
За этой стеной.
Это место воплей.
«Вот сюда Вы придете, когда будете готовы».
А я не готова.
Ни к чему не готова. Ну как тут быть?
Ночные лампочки, плоские красные луны, тусклы от крови.
140 Как мне хочется убить то, что убивает меня! Убить!
Первый голос:
Не бывает чуда более жестокого.
Лошади тянут... Железные копыта...
Я держусь, я терплю, я работу свою совершаю.
Сквозь темный тоннель пролетают виденья, невнятно, размыто...
Виденья. Изумленные лица проскальзывают как во сне...
Что за боль, что за горести я созидаю,
Вся сущность жестокости сосредоточена во мне.
Может ли такая невинность убивать? И убивая,
Она всю мою жизнь переполняет молоком.
150 На улице вянут деревья. Дождь - жидкая ржавь. Так не бывает -
А ведь дождь... Я его чувствую языком.

176
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ужасы тоже не придуманы, вон они стоят праздные,
Это ведь крестные, которыми пренебрегли.
Сердца их тик да тик, у них сумки с инструментами разными...
Я буду стеной и дверью, защитой, чтоб они не смогли...
Я буду небом, средоточием доброты - только выдержать мне бы!
Мощь растет в душе, извечное растет упорство,
Я рвусь на части, как мир. Вот. Ни лучика света!
Складываю руки на моем холме.
160 Воздух густ, он густ от усилий. Не могу бороться!
Я выдохлась, отработана.
Но что-то заставляет меня продолжать это...
Выдавливаются глаза. Ничего не вижу во тьме.
Второй голос:
Мне все время снится резня. На мне какое-то проклятье.
Я - целый сад черных и красных агоний. Я их пью,
Ненавижу себя и боюсь. Мир сам творит свою
Смерть и бежит к ней, раскрыв объятья.
Это стремление к смерти вызывает ко всему отвращенье.
От мертвого красного солнца пятна на газете.
170 Я теряю жизнь за жизнью. Темная земля всасывает жизни эти,
Она пьет нашу кровь, но она же и кормит нас, и мы
Думаем, что она добра. У нее красный рот.
Я знаю ее. Я ее близко знаю: голое морщинистое лицо зимы,
Бомба с часовым механизмом. Она сожрет
Мужчин: они с ней обращались по-свински.
Она их не может не съесть -
Съест их, съест их, съест их, в конце концов.
Солнце село. Я умираю. Я рождаю смерть.
Первый голос:
Кто он, этот синий мальчик? Странный, словно бы
180 Яростно брошен сюда с какой-то звезды - да нет:
Оказывается, это все-таки человек,
Но глядит так сердито, он влетел в палату, и крик - за ним вслед.
И вот выцветает его синий цвет.
Алый лотос над вазой крови раскрыл лепестки
Меня шьют шелковыми нитками, будто я куски
Ткани... Вот и зашили.

1962
111
Но что делали мои руки до того, как его на них положили?
Что делало мое сердце со своей любовью?
Все, что я видела яркого в жизни - бледно в сравнении с ним.
190 Веки его - лепестки сирени. Дыханье нежней мотылька.
Я теперь не выпущу его из рук, пока...
Нет в нем ничего противоестественного!
Вот бы он и остался таким!
Второй голос:
Луна в высоком окне. Вот все и кончилось. Я опять как была...
Но зима заполняет душу! Этот свет, меловой белизны белей,
Рассыпает чешуйки в окна
Пустых контор, пустых классов, пустых церквей.
Как много пустоты! Все замерло в плену белизны.
Вокруг меня в зимней спячке громоздятся тела.
200 Какие синие лунные лучи леденят их сны?
Чужой и холодный луч входит в меня. Он холодней,
Чем инструмент хирурга. Сумасшедшее угловатое лицо
На том конце луча. Рот - вроде буквы «о» -
Распахивается в непреходящем горе.
Лицо это тянет за собой, как на резинке, черное от крови море.
Месяц за месяцем. Море гудит голосами неудач.
Я так же беспомощна, как море, которое тянет луна-палач.
Я так тревожна. Тревожна и бесполезна. Я тоже создаю мертвых.
Я ухожу к северу, к долгой тьме,
210 Я вижу себя тенью, не женщиной, не мужчиной.
Не женщиной, довольной тем, что она - как мужчина, и не
Мужчиной, плоским настолько,
Чтоб не чувствовать отсутствие и его причину...
Я чувствую отсутствие.
Я поднимаю пальцы, десять столбиков. Они белые.
Смотри, темнота течет из щелей, из каждой щели, и
Мне не вместить темноту, мне жизнь свою не вместить!
Теперь мне героиней всего второстепенного быть.
Теперь меня уж не упрекнут напрасно
220 В том, что пуговицы на рубашке разные,
Что носки дырявые, что белые немые лица неотвеченных писем
Похоронены в коробке. Никакой упрек теперь немыслим.
Со мной будут в лучших отношениях часы и звезды,
Закрепившие бездну в неподвижности, как блестящие гвозди.

178
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Третий голос:
Я вижу ее во сне, мою девочку, жуткую и красную,
Вижу ночью и днем.
Она плачет там за стеклом.
Плачет от ярости, вытянувшись во весь рост,
Ее крики - крючки, они, как кошки, в уши вцепляются:
230 Этими крючками она скребет по стеклу, чтоб я ее заметила.
Она плачет от темноты и от звезд,
Которые в такой дали сверкают и мерно вращаются.
Наверно, ее головка из красного дерева, вот:
Твердая, а глаза закрыты, распахнут рот.
Резкие крики - сквозь толщу стекла
Царапают мой сон, дерут мой бок.
Моя дочка беззуба, а рот у нее так широк!
Она, вернее всего, будет очень зла -
Так мрачно кричит, что страшно слушать!
Первый голос:
240 Откуда закинуты к нам эти чистые души?
Смотри, они так замучены, они совсем обессилели.
В колыбельках с холщевыми бортами,
С привязанными к запястьям именами,
У одних густые волосы, другие лысые, третьи синие,
У кого-то кожа розовая, у кого-то смуглая, почти красная...
Они начинают уже понимать, что они - разные.
Кажется, из воды они сделаны - никакого выраженья.
Их черты еще спят, как свет на тихой поверхности озера.
Они, как монахи и монашки, в одинаковых рубахах,
250 Вижу - влетают в этот мир звездными
Дождями - в Индию, Африку, Америку...
Полны волшебного свеченья
Светлые маленькие лики. И все молоком пахнут.
Их подошвы еще не касались земли, ходят по воздуху.
Может ли Ничто быть таким плодовитым?
Вот мой сын. Его большие глаза
Неопределенно голубого цвета без глубин.
Он поворачивается ко мне, как подсолнух слепой.
Только один раз он крикнул. Крик этот - крюк, я держусь за него.
260 И кажусь себе теплым холмом. Или молочной рекой.

1962
179
Второй голос:
Я не уродлива. Я даже красива.
Из зеркала смотрит женщина - никаких недостатков.
Вот и отлично.
Сестры отдают мне мою одежду и личность.
Они говорят, что это случается нередко. И я знаю,
Случается это со многими женщинами. Вот случилось и со мною.
Я одна из пяти, приблизительно, я не безнадежна.
А вот и моя губная
Помада. Я рисую привычно красный рот, и
270 Вместе с ним надеваю личность.
День, два, три тому назад. Это случилось в пятницу.
Мне и выходной не нужен, могу хоть сегодня на работу,
Могу по-прежнему любить мужа. Все-все поймет он.
И пускай с пятном моего уродства, но все по-прежнему будет у нас,
И он будет меня любить как прежде,
Как если бы я потеряла ногу, язык или глаз...
Так вот и сижу, подслеповатая. Так и ухожу
На колесах вместо ног, они ведь не хуже! А пока
Учусь разговаривать пальцами вместо языка.
280 Тело изобретательно.
У морской звезды новые щупальца, и у ящерки хвост отрастает.
И тритоны отращивают потерянные ноги. Надеюсь, и я
Опять отращу то, чего мне теперь не хватает.
Третий голос:
Она островок, мирный и сонный,
А я белый пароход, гудящий: «прощай, прощай». И вот
День сияет. Но какое-то траурное сегодня солнце.
Цветы в палате алые, тропические, весь год
О них заботились, они всегда были за стеклом, и вот так просто
Они остаются лицом к лицу с зимой.
290 Белые лица, белые простыни...
А что в чемодан положить? Ведь у меня больше нет ничего!
Вот одежда очень толстой женщины, которую я не знаю.
Вот моя расческа и щетка. Вот пустота.
Я стала вдруг такой уязвимой. Я рана, которую выпускают
Из больницы. Я рана. Я здесь свое здоровье оставляю,
И это существо... Как пытается прилипнуть ко мне она!
Отдираю от себя ее пальцы, как бинты.
Ухожу. Одна.

180
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Второй голос:
Я снова я. Больше не разваливаюсь, а думала, что развалилась.
300 Я истекла кровью до восковой прозрачности. Но опять
Я плоская и девственная, значит, ничего не случилось.
Ничего, что нельзя стереть, вырвать и снова начать.
Черные прутики ивы и не думают распускаться.
И пересохшие канавы дождя не ждут.
Женщина, которую я вижу в стеклах витрин,
Выглядит изящной, признаться,
До прозрачности изящной, как некий дух!
Так робко наложилась ее прозрачная суть
На яростные африканские апельсины в витринах,
310 На свиней, подвешенных за копытца...
Она не бунтует уже против реальности. Это я. Это я.
Только горечь не исчезает. Будто на языке хина -
Неисчислимая злобность каждого дня.
Первый голос:
Долго ли я смогу его ограждать от ветра?
Долго ли я смогу? Ведь не вечно, не вечно -
Маленькой тенью ладони - палящее солнце смягчать,
Перехватывать синие стрелы, посланные луной?
Голоса одиночества, голоса печали
Неотвратимо собираются у меня за спиной.
320 Долго ли сможет заглушать их мое слабое пенье...
Сколько еще я буду в силах ограждать мое зеленое владенье?
Сколько еще мои руки смогут бинтовать
Его раны, а слова кружить и летать
Яркими птицами в небе, несущими утешенье...
Как страшно жить нараспашку:
Как если бы сердце в какое-то мгновенье
Надело на себя лицо и пошло по проспектам гулять.
Третий голос:
Сегодня колледжи от весны пьяны.
Моя черная мантия выглядит похоронной слегка.
330 Она показывает, что я серьезная.
Сумки с книгами впиваются мне в бока.
Была у меня рана, да вот и зарубцевалась.
Был сон об острове, красном от криков, но ведь он
Был только сон. Только сон.

1962
181
Первый голос:
Рассвет расцвел на огромном вязе около дома.
Стрижи прилетели, визжат, как дудочки «уйди-уйди».
Все ярче цвета, дымится на солнце мокрая солома.
Я слышу, как время идет и, запутываясь в изгороди тиса,
Стихает. Коровы мычат.
340 В саду открывают белые лица нарциссы.
Успокоилась, улеглась моя тревога.
Цвета детской ясные, яркие. Всего тут много:
Говорящие утки, веселые ягнята.
Я опять простодушна. И опять в чудеса, как когда-то,
Верю. А не в существованье тех жутких младенцев,
Которые прорывали сон белыми глазами,
беспалыми руками. Они не...
Они не мои, и никакого отношения ко мне...
Я буду раздумывать обо всем обычном.
350 О моем сынишке. Он еще не ходит, не говорит.
Он еще в белых пеленках. Он розовый и безупречный.
Он все время улыбается, внимательно глядит.
Я оклеила его комнату обоями в крупных розах.
Я разрисовала сердечками всю мебель, чтоб у нее был веселый
вид.
Я не хочу, чтоб он был исключительным.
Дьявола привлекает именно исключительность,
Ведь она-то и карабкается на холмы печали,
Или сидит в пустыне - и тем сердце матери точит и точит.
Хочу, чтоб он был обычным,
360 Чтоб любил меня, как я его,
И чтобы жил, как захочет и с кем захочет.
Третий голос:
Горячий полдень на лужайках. Лютики
Изнемогают от зноя и тают. Любовники
Черные, плоские, как тени,
Проходят мимо и мимо.
Как хорошо, когда ты ни с кем не связан!
Я, как трава, одинока. Чего же мне не хватает?
Да и найду ли когда-то... А что? Необъяснимо...

182
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Лебеди исчезли. До сих пор река
370 Вспоминает их белизну.
Она бежит за ними, сверкая. Лебеди-облака
В воду опрокидываются и тают...
Кто там издалека
Кричит? Что за птица печально вклинивается в тишину?
«Я юная, как всегда», - кричит она.
Чего же мне не хватает?
Второй голос:
Я дома. Круг от лампы. Долгие вечера.
Я зашиваю шелковые трусики. Муж читает.
Красиво все, что попадает в этот круг света. А с утра
380 В весеннем воздухе - что-то вроде дымки, которая обнимает,
Легко окутывая парки, статуи, газоны розовым светом.
Эта проснувшаяся нежность
Все время что-нибудь лечит, мягко и незаметно.
Я жду чего-то. Наверное, выздоравливала я долго.
Но еще что-то не совсем, и...
Мои руки все пришивают кружева.
Муж все листает книгу. Мы вместе дома.
Поздно. Только время
Давит на плечи. Только время,
390 Но оно ведь не материально, время.
И хоть улицы могут снова расплющиться в бумагу,
Но я выздоравливаю. После долгого падения
Я - на перине. Снова нахожу себя. Больше не тень я!
Хоть еще и есть маленькая тень у ног. Я - жена.
Город ждет чего-то. Трава
Пробивается меж камней, упряма и зелена.
Март 1962
158. МАЛЕНЬКАЯ ФУГА
Холодно плывут облака.
Словно глухой и немой слепому
Знаки подают, а он их пока
Не улавливает. Люблю темные высказывания,

1962
183
Неясные очертания,
Темные руки тиса,
Расплывчатых облаков качанье,
Слепые глаза пианиста.
Тут на корабле, за одним столиком со мной,
10 Тянется он к тарелке ощупью.
Каждый палец - словно лисий нос!
Взгляда не отвести от движений точных!
В них бетховенское звучанье -
Черный тис, белые облака,
Переплетенность отчаянная,
Буйством клавиш изловленная рука.
Слепая улыбка в замкнутом круге,
Плоская, как тарелка, и глупая...
Как я завидую мощности звуков,
20 Тисовой изгороди, Grosse Fuge!
Нет, глухота со слепотой не схожи...
Ты - темная воронка в воде, мой отец, вот
Я слышу твой голос, - ведь он тоже
Темный, шелестящий, как тени детства.
Тисовая изгородь - жесткий порядок.
Варварский, готический, истинно немецкий!
Какая вина на мне? Нет, не надо!
Оттуда голоса, словно из мертвецкой.
Но тогда тис - мой Спаситель.
30 Тоже ведь измучен, пусть не распят - подстрижен.
Помню тебя во время великой войны. Сосиски
В магазине в Калифорнии свисали, рыжие.
Они и сейчас заполняют сны,
Каждая с оттенком перерезанной глотки -
И вдруг - паденье величайшей тишины,
Другой. Не помню, долгой или короткой,
Но я меняюсь. Мне семь. Я ничего не знаю.
У тебя были прусские мозги и одна нога.
Случился целый мир... Я совсем иная...
40 Но опять простынями небо застелили облака.

184
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
А ты - ни слова. Хромает память недлинная,
Только голубые глаза. И вечером дома
Портфель, набитый до верху мандаринами -
«ESSE HOMO»...
Смерть распахивается, и тисы темны.
Я еще жива... Вот мои пальцы.
Вот мой малыш. День мой заполняется.
Облака, словно венчальное платье, бледны.
2 апреля 1962
159. ПРИЛИЧИЯ
Рефрижераторные улыбки любимой уничтожают меня.
Такие синие потоки в ее венах жестоких!
Слышу, как ее большое моторное сердце стрекочет,
А с губ ее, как поцелуи,
Слетают проценты и дроби, на душе у нее
Буднично разместились все добродетели. Все они очень
Тщательно выстираны и выглажены. Но я-то кто,
Чтоб разбираться с этими сложными противоречиями?
Я только надел белые манжеты и церемонно кланяюсь,
10 Так это и есть любовь, эта красная материя,
Ползущая из-под иглы швейной машинки?
А сколько из нее получилось бы платьиц?
Можно одеть целый клан!
Тело ее, как швейцарские часы, на золоченых петлях,
Открывается и закрывается... Однако
Мое человеческое сердце так неорганизованно!
А веки ее все твердят: «А, Бе, Це, Де...»
И даже звезды все время вспыхивают
С точностью до энного десятичного знака.
4 апреля 1962

1962
185
160. ЧЕРЕЗ ОЗЕРО
Черное озеро. Черная лодка.
Наши два силуэта
Вырезаны из черной бумаги.
Черные деревья пьют на ходу из этого
Озера... Их тени уже в Канаде.
Легкий свет сочится из белых кувшинок.
Круглые листья полны невнятного смысла,
Им не хочется, чтобы мы спешили, -
И мы подымаем весла,
10 С весла ледяные планеты
Скатываются неизвестно куда...
Дух черноты и в нас, и в рыбах, и в этой
Коряге, которая прощается навсегда...
Между кувшинками
Распахиваются звезды.
Не ослеп ли ты
От свеченья этих молчащих русалок,
Этих душ, изумленных нашествием темноты?
4 апреля 1962
161. В НАРЦИССАХ
Подвижный, как мартовские вербы, легкий,
Перси в синем бушлате среди нарциссов сгибается;
Он выздоравливает. Было что-то с легкими.
А нарциссы сгибаются перед чем-то огромным,
Звякают кувшинчиками на пригорке, где Перси,
Выветривая болезнь, все ходит и ходит.
В этом - достоинство, торжественность. И цветы,
Яркие, как бинты, и человек себя
Снова воссоздающий. Цветы упрямы:
10 То склонятся, то снова поднимутся.
Восьмидесятилетний, он любит
Эти летящие по ветру стайки. Он почти прозрачный.

186
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ветер мешает дыханью. А нарциссы
Вверх, как дети, взгляды бросают
Быстрые, чистые...
5 апреля 1962
162. ФАЗАН
Ты сказал, что убьешь его утром.
Не убивай, он такой изумительный!
Голова резная... Он гуляет
В некошеной траве под вязами.
Вот бы держать у себя фазана...
Или пусть хоть в гостях бывает!
Да нет никакой тут мистики!
И душа у него есть едва ли,
Он просто в своей стихии,
10 Это и делает его царственным!
Помнишь след хвоста на снегу,
След его огромной ноги?
Это было чудо на белом фоне
Среди мелких воробьиных штрихов...
Он ведь редкая птица, ну да!
Я бы их завела хоть десяток,
Даже сотню - красно-зеленых!
Пусть гуляют туда-сюда.
А как он крыльями всхлопывает,
20 Легко ему - он взлетает на вяз и сидит!
Природа не поскупилась
На самые яркие краски!
Он на солнышке грелся в нарциссах,
А я как-то сдуру вломилась
На его территорию... Лучше пусть
Он будет! Пусть будет!
7 апреля 1962

1962
187
163. ДУША ИВЫ
(Посвящается Рут Файнлайт)
Я знаю глубину. Я в нее проникла
Корнем. Но ты боишься глубин.
А я не боюсь - я там была, я привыкла.
Может, во мне ты слышишь море?
Неудовлетворенность его? Или, верней,
Голос пустоты, твоего сумасшествия?
Любовь - только тень. Ну не плачь по ней!
Послушай: ее копыта все тише,
Она ускакала - табун коней...
10 Всю ночь вслед за ней буду скакать... Ты услышишь -
И голова твоя станет камнем,
Останется эхо, эхо, эхо...
А хочешь услышать, как звучит отрава?
(Это не я, это ветер, ветер!)
Это не яд - капли дождя...
Я пережила не один закат,
Я до корня опалена,
Красные нервы горят и торчат.
Я разрываюсь на куски,
20 Они разлетаются во все стороны,
Ветер такой - не перенести!
И я не в силах не закричать.
Луна безжалостна, она меня тянет,
Она - жестокая и пустая!
Ее сиянье меня убивает -
А вдруг это я ее поймала?
Ну отпускаю ее, отпускаю -
Она ведь плоская и такая малая...
Как же твои страшные сны
30 Овладевают мною? Ответь!
Во мне все время крик твой живет,
Ночью взлетает он, хлопая крыльями,
Когти хищно ищут, что полюбить!

188
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я так боюсь невнятного, темного,
Что спит во мне. И целый день я
Чувствую мягкие перистые шевеленья
Зла. Облака проплывают и исчезают,
Не облака - лики любви.
И я вся дрожу оттого, что они...
40 Мне не вместить в себя большее знанье...
Что это, что это, чье это лицо?
Смертоносное в паутине ветвей,
Змеиный яд его поцелуев
Парализует волю. Бывают
Очень мелкие повседневные ошибки,
Но они убивают, убивают, убивают...
19 апреля 1962
164. НАД ПРОПАСТЬЮ В КОЛЮЧКАХ
Тут место жестокого насилия:
Ветер забивал мне в глотку волосы,
Отрывал клочья моего голоса, а море
Слепило огнями, жизнями мертвых,
Они растекались, как масло, по неровному, синему...
На языке - злобность желтой колючки,
Яд и горечь шипов бесконечных,
Непримиримость ее цветов-свечек.
В них было столько яростной красоты,
10 Что подобием пытки выглядели цветы.
А путь был открыт только в одно место.
Все кипело от запахов, тропки сужались в кроличьи ловушки.
Эти ловушки были совсем незаметны,
На вид - просто нули. Была видна мне
Пустота внутри. А расставлены они так тесно,
Так близко одна к другой, ну как родовые схватки.
Только криков не слышно, и в жарком дне
Открывалась дырка в этой тишине всмятку.
Стеклянный свет - прозрачная стена перед плоской
20 Далью. Низкие желтые заросли колючек недвижны, жестки.

1962
189
Я видела в этой неподвижности деловитость цели.
Мои руки так неловки. Обхватив чайную кружку,
Они, дрожа, побрякивают белым
Фаянсом. Как же, однако, кролика его мелкие смерти
Ждут: они уже срослись с ним, торопят его так дружно...
Мы тоже срослись когда-то,
Туго натянуты провода между нами,
И столбики глубоко - не выдернуть. И сознанье
Скользит петлей, уже накинутой на то, что от нее убегает.
30 Петля затягивается вокруг моего горла - и убивает.
21 мая 1962
165. СЛУЧАЙ
Как все четыре стихии затвердели!
Лунный свет стал скалой меловой,
Спина к спине - лежим в ее расщелине...
Невыносимые гласные
Занесены в сердце холодной ее синевой.
В белой люльке младенец вздыхает и вертится,
Требовательно открывает рот,
Личико его - цвета красного дерева,
И орет...
10 Звезды тоже затвердели. Они недвижны. До боли
Обжигает прикосновенье любое.
Случайное? Мне твоих глаз не видно...
Там, где от цвета яблонь ночь становится ледяною,
Я все хожу кругами, кругами...
Роща старых ошибок глубока и обидна.
Любовь проникнуть в нее не может:
Черная расщелина все расширяется между нами.
Маленькая белая душа платочком машет...
20 Ни рук, ни ног словно нет со мною...
Кто хочет нас разделить?
Темнота тает. Касаемся этой темнотою
Друг друга, как инвалида инвалид.
21 мая 1962

190
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
166. ОПАСЕНИЯ
Вот белая стена. Над ней родится небо.
Зеленое и беспредельное, и не коснуться руками.
И ангелы, и звезды в нем плавают равнодушно и немо.
Вот что меня окружает.
И тает
Солнце над белой стеной, истекая огнями.
А серая стена - корявая и кровавая,
Неужели из самосознанья не выкарабкаться никак?
В колодец уводит винтовая лестница хребта моего,
10 Тут ни деревьев, ни птиц -
Такая тоска!
А эта алая стена пульсирует постоянно:
Красный кулак сжимается и разжимается.
Да два мешка из серой бумаги -
Вот из чего я сделана - и еще из ужаса, ибо знаю сама,
Что укатят меня под кресты
Под дождями слез Богоматери...
На черной стене - какие-то неопределимые птицы
Головами вертят и кричат так,
20 Что при них говорить о бессмертии бессмысленно.
А холодная пустота
Близится. Все торопливей каждый ее шаг.
28 мая 1962
167. БЕРК-ПЛЯЖ
1
Так это и есть море, эта огромная неопределенность.
Плюс неминуемое воспаление от солнечных ожогов.
Разноцветное сверкающее мороженое плывет по воздуху в
опаленных
Руках. Бледные девушки выскребают его из тяжелых
Баков. Отчего так тихо? Что за этой тишиной может скрываться?
Влажный слежавшийся песок убивает вибрацию.
Он тянется на много миль. У меня две ноги, я иду, улыбаясь.
А там раскиданные в просторе голоса, без костылей качаясь,

1962
191
Сжались до половины прежнего размера. Они далеки.
10 Морщинки вокруг глаз ошпарены голым простором и в конце
концов
Возвращаются, как раскидай на резинке, ударяя человека в лицо.
Так что ж тут странного, что надел он темные очки?
Что ж странного, что он предпочитает черную рясу?
Идет мимо рыбаков,
Вытянувших на песок сеть со скумбрией. Хороший улов.
Идет вдоль стены повернутых к нему спин, согнутых над кучей рыбы.
Рыбаки перебирают, как части какого-то тела,
Ее черно-синие ромбы.
А море, которое вылепило эти ромбы с таким терпеньем,
20 Рассыпаясь на множество змей,
Уползает с долгим и горьким шипеньем.
2
Черный сапог. У него ни к кому сочувствия нету.
Да и откуда бы? Ведь это же гроб мертвой ноги.
Ноги без пальцев, ноги священника вот этого,
Проникшего в самые глубины Книги. А его сапоги...
Кривой отпечаток сапога на мокром песке опережает человека.
Непристойные бикини прячутся от него в дюнах.
Солнце щекочет груди и бедра веселых и юных,
Присыпанные песком, как сахаром. И тогда
30 Зеленая вода, больная от всего, что проглотила когда-то -
Конечности, картины, крики, - открывает круглый
Глаз. На песке за старыми береговыми дотами
Любовники отлепляются друг от друга.
Ракушки. Осколки. Все выбелено морем.
В воздухе остаются висящие вздохи, соль в горле...
В отравленную атмосферу вокруг черной рясы
Втягивается дрожащий прохожий. Потом
С трудом высвобождается из этого странного пространства.
Лохматые сорняки под дюной - как волосы под животом.

192
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
3
40 На балконах санатория блестят разные предметы,
Предметы, предметы...
Кресло на колесах, алюминиевые костыли...
Соленой сладостью напоен воздух. Зачем я бреду за этот
Волнолом? Он, весь в пятнах чаек, удаляется от земли.
Я не медсестра, белая и внимательная. Я не
Вместилище ходячей улыбки.
Вон дети что-то ловят, бегут с криками и сачками.
Моя душа слишком мала, чтобы забинтовать их будущие ошибки.
Хирург - как зеркальный глаз
50 Знания. Нервы прорастают деревьями и кустами.
Где-то, в какой-то комнате - на полосатом матрасе
Старый человек истаиЁает.
Никакого толку от его ревущей жены.
Желтый камень - тигровый глаз. Взгляд каменеет...
Язычок свечи над прахом еще тлеет.
4
Лицо - как свадебный торт в бумажных оборках. Сейчас
Он неизмеримо значительней нас.
Будто в доме святой.
И медсестры в крылатых шапочках
60 Больше не кажутся воплощенной красотой.
Они буреют, как вянущие гардении.
Кровать отодвинута от стены.
Вот чего не хватало для полноты картины.
Что на нем, вечерний костюм или пижама
Под плотно укутавшей его простыней?
Его клюв, напудренный, белый,
Поднимается, непобежден.
Челюсть подперта книгой, пока не окоченела.
Скрестили ему на груди руки,
70 Качавшиеся - «до свиданья, до свиданья...».
А во дворе на ветру стираные простыни - хлоп, хлоп!

1962
193
Проветриваются наволочки, словно летят куда-то.
Это - благословение, благословение прощанья.
Любопытные носильщики. Длинный дубовый гроб.
Серебрится с невозмутимым спокойствием непросохшая дата...
5
Серое небо опускается. Холмы катят, как море,
Зеленые складки, наползающие одна на другую, скрывая лощины,
Лощины, в которых мысли жены о всяком вздоре
Качаются, как грузные грузовые пароходы, деловито и чинно,
80 Набитые шляпами, платьями,
Дочками замужними, чашками чайными...
В гостиной каменного дома от ветра - занавеска отчаянно,
Как свеча, полная жалости, колышется и взлетает в комнате,
Это на языке мертвого: «помните, помните...».
Как далеко он теперь, его поступки вокруг
Него - как мебель в гостиной, как декорация.
Бледность всего: воздуха, лиц, рук...
Летучие радуги бледнеют и радостно
Улетают в никуда: помни нас! помни! Пустые скамейки памяти
90 Смотрят поверх камней. Ни на кого.
Мрамор с синими венами. Нарциссы в стеклянных банках.
Здесь так красиво. Но это только остановка. Не более того.
6
Листва лип. Стриженые шары деревьев
Шагают к церкви. Голос священника в разреженном воздухе
Встречает рощу у ворот, обращается к ней,
А холмы перекатывают звуки похоронных колоколов,
Гулкие и древние.
Сверкание пшеницы и сырой земли.
Что это за цвет? Цвет земли красней
100 Запекшейся крови глиняных стен. Глину лечит солнце...
Запекшаяся кровь... Обрубки конечностей, спаленные сердца.
Вдова с черной сумочкой и тремя дочками, как сонная,
7. Сильвия Плат

194
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Необходима среди цветов. Аккуратней белья складки ее лица.
Больше не расправить его.
В небе, источенном улыбками, отстраненном,
Проползает облачко за облачком -
Цветы невесты дыханье свежести принесли.
Невеста - это душа. А жених - это скрытый в тишине, сонный,
Безликий и беспамятный запекшийся цвет земли.
7
110 Добрый мир урчит, он стеклом машины от меня отгорожен.
А я спокойная, в костюме темном и неудобном,
На первой скорости за катафалком ползу. Другие тоже.
Священник - корабль цвета дегтя - уныло плывет за гробом,
Цветами усыпаны и катафалк, и крышка гроба.
Кучи плеч и рук на вершину холма спешат.
Дети в школьном дворе принюхиваются:
Ваксой начищена обувь...
Поворачивают медленно лица и молчат,
Выкатив глаза на забавное зрелище:
120 Шесть круглых черных шляп над высокой травой торчат
Вокруг чего-то деревянного, чего-то прямоугольного.
И распахнута пасть земли, - нелепый запекшийся цвет.
Густое небо на мгновенье хлынуло в эту яму голую.
...От надежды уже отказались. Ее нет.
30 июня 1962
168. ДРУГАЯ
Приходишь поздно, вытирая губы, как после
Обеда. Что же такое я оставила на пороге?
Белая Ника
Летает по дому, летает...
С ухмылкой синяя молния
На себя вину принимает,

1962
195
Будто крюк мясника
Тяжесть туши, давно знакомую тяжесть туши!
Для полиции ты была бы удобна: во всем сознаешься всегда,
10 Волосы блестят, черные, как вакса или пластик, но кажутся суше.
Разве так интересно за мной втихаря наблюдать?
И для этого так округляются твои глаза?
И для этого же разлетаются пылинки,
Да не пылинки, целые куски...
Открой сумочку - что там воняет? А!
Твое вязанье, труд деловитой руки:
Само по себе вяжется - кольцо за кольцо...
И еще твои липкие леденцы!
Да нет, это у меня не телефон - на крюке твоя голова!
20 А пуповины красно-синие - стрелами во все концы
Пронзительно свистят.
Лунный свет больной,
Конокрадство, блядство
Окружают мраморный твой не рождающий, неживой
Живот... Куда ты? Меж стен
Всасываешь пространство.
Серный запах измен
Из моих снов никак не уйдет.
Стекло холодной стеной, стекло.
30 Как ты ввинчиваешься
Между мной и мной!
Я кошка, я царапаюсь зло.
Темная вишня. Кровь.
А результат только косметический. Печально.
Улыбаешься:
Все это, мол, не так уж фатально...
2 июля 1962
7*

196
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
169. СЛОВА, СЛУЧАЙНО УСЛЫШАННЫЕ
ПО ТЕЛЕФОНУ
Грязь, Грязь. И как течет!
Густая, как импортный кофе,
Отвечайте, отвечайте, кто это?
А, вот и бурчание кишок, любитель вкусненького! Так вот
Чьи это междометия!
Что же это за слова, такие, что только
Шлепаются, как глина, Боже!
Как теперь отмыть телефонный столик?
Выдавливаются из трубки - как из мясорубки ползут,
10 Ищут слушателя. А он тут?
Комната полна шипенья. Телефонный аппарат
Втягивает щупальца,
Но его порождения расползаются по всему дому,
Просачиваются мне в сердце. Как бы их убрать?
Эти плюхи дерьма уж слишком весомы!
11 июля 1962
170. МАКИ В ИЮЛЕ
Мелкие маки. Адские огоньки.
Неужели безвредные?
Дрожат: не дотрагивайся!
Руку сую в огонь, но не обжигает руки.
Смотреть на них - изнуряющее зрелище:
Сморщенные, алые, как кожа рта,
Только что кровоточившего...
Окровавленные юбчонки, веющие
Испарениями, которых не коснуться никогда.
10 Где же опий, где ваши тошнотворные капсулы?
Истечь бы кровью или заснуть... Да:
Вот бы мой рот стал такой алой раной!
Сок ваш просачивается в меня из этой
Ампулы стеклянной. Успокаивает, отупляет.
А вот цвета и нет. Нет цвета!
20 июля 1962

1962
197
171. СЖИГАЯ ПИСЬМА
Я зажгла огонь, потому что устала
От этих белых комков-кулаков, от этих старых
Писем, от их смертельного шороха, который
Скреб душу, когда я в мусорную корзину их бросала...
Что знали они, чего бы я не знала?
Зерно за зерном я песок просеивала,
Песок, где
Ухмылялась, как заблудившаяся машина,
Мечта о прозрачной воде.
10 Я ведь не проницательна:
Любовь есть? Ну, и все в порядке. Я просто утомлена
Серыми картонками, в которых судьба этих писем так скучна:
Лежат под лаковыми крышками,
На крышках толпа в красных мундирах,
Да и на марках разные глаза и разные времена.
Огонь ласкается и лижет, но он безжалостен:
Через стеклянную дверцу печки
Мои пальцы прошли бы, хотя там
Они бы тоже растаяли и осели пеплом.
20 Поэтому нам
И говорят: «Не трогать!»
Огонь - конец всякому писанью.
Суетящиеся крючки извиваются, съеживаются -
Улыбки, улыбки...
А теперь хоть чердак очистится разом,
И уж всяко не буду я на крючке, вроде немой рыбки
С одним жестяным глазом,
Которая ищет отсветов,
Плывя по водам холодным арктическим
30 Между противоположными желаньями с той и с другой стороны...
Так я в халате тычу кочергой в угольных птичек.
Они красивее моей души, бестелесной совы, и меня они
Утешают, взлетая, только они слепые. И если б они разлетелись
Блестящими угольными ангелами -
Стало странно бы.
Ведь нечего им сказать: и об этом, вроде
Об этом именно я и позаботилась.
Разбрасываю кочергой бумажки, дышащие по-людски,
И развеиваю пепел

198
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
40 Между салатом и синей капустой в огороде,
Погруженной в свои синие сны,
Как зародыш.
Вот - имя на клочке с обугленными краями вянет у моих ног.
Тянется из почвы скуки извилистая фасоль.
Бледные глаза, лаковая гнусавость.
Теплый дождик грязнит мои волосы, не смывая ни явь, ни сон.
Мои вены - синие деревья... Усталость.
Собаки терзают лису в лесу. Вот на что это похоже:
На красный взрыв крика из разорванного мешка,
50 А глаз остекленел.
И вид уже, как у чучела, но крик еще есть пока:
Он окрашивает воздух, длителен, дик,
Сообщая частицам листьев, воды, облаков,
Что такое бессмертие.
Бессмертие это - крик!
13 августа 1962
172. СЫНУ БЕЗ ОТЦА
Ты скоро поймешь, что значит отсутствие,
Растущее рядом с тобой, как дерево,
Обесцвеченное мертвое каучуковое дерево,
Кастрированное молнией и лысеющее.
А небо, как свиная спинка, незаметное, серое.
Пока ты еще глуп. Я люблю твою глупость,
Заглядываю в нее как в зеркало, повитое тьмой,
Но вижу только свое же лицо каждый раз заново,
Тебе забавно, а мне хорошо с тобой,
10 Когда ты трогаешь меня за нос.
Но однажды ведь дотронешься
До того, чего не надо, до того, чего нету:
До черепков,
Оставшихся от разбитых вдребезги голубых холмов...
А пока твои улыбки - как найденные монеты!
26 сентября 1962

1962
199
173. ТВОЙ ПОДАРОК НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Что это там, за той занавеской? Красивое или уродливое?
Что-то мерцает едва заметно. Округлость или изломанность?
Знаю - такого еще не бывало. Вот оно - то, что хотела я.
Когда я спокойно вожусь на кухне, я чувствую: это нечто
Следит за мной и думает так: «Ну как предстать перед ней?
Неужели избранная - она? Чернота под глазами, и шрам...
Она, отвешивающая масло, отмеряющая муку,
Соблюдающая все правила, правила, правила, пра...
Быть не может того, что она готова принять эту Весть.
10 Эту благую весть - она? Господи, просто смех!»
А это мерцает все и мерцает, словно стремится ко мне.
Были бы это простые шашки или брошка жемчужная, что ли...
В любом случае в этом году не хочу никаких подарков!
Ведь я и жива-то по странной случайности, я ничего не жду!
Тогда я была так рада покончить с этим со всем, а теперь -
Мерцающие завесы в матовом свете январского дня,
Белый, как детская простыня, блестящий атлас окна,
Сверкающий мертвым дыханьем стекол - совсем слоновая кость!
Так что там? Призрачная колонна или бивень кривой, блестящий?
20 Да неужели ты сам не видишь, что я все равно все приму?
Ты не можешь не дать мне этот подарок, даже если он мал...
Не страшись, не стесняйся, не злись - ведь я
К огромности тоже готова.
Давай-ка сядем по бокам от него, давай, восхищаясь блеском,
Глазурью, зеркальностью, яркостью вечной,
Преломим последний хлеб,
Последний хлеб нашей Тайной вечери. Он, как больничный ужин,
Да нет - я знаю, ты сдавлен ужасом, - не дашь ты мне этот подарок.
Ты в страхе, что с криком взорвется мир, а с ним и твоя голова -
30 Выпуклый, медный старинный щит - чудо для внуков твоих.

200
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Да ты не бойся, все будет не так, не бойся - совсем не так,
Я только возьму твой дар, твой дар - и в сторону отойду...
Не услышишь даже, как разверну: бумага не прошуршит,
Ни шелеста лент, ни вскрика в конце. Да нет, ты не веришь мне,
Наверное, ты не в силах поверить в такое благоразумие.
Ах, если б ты знал: от завес неизвестности дни мои задохнулись!
Но для тебя это все не завесы, а синий прозрачный воздух!
Как давят, Господи, ватные облака, толпы злых облаков!
Они дышать не дают, дышать! - Ведь это угарный газ.
40 И нежно, так нежно вдыхаю я этот угарный газ,
Заполняю вены мои миллионами частиц, частиц, частиц,
Они отстукивают года, бездушно, как метроном.
А ты по этому случаю, ты - так празднично разодет,
Арифмометр, ну разве не можешь ты отпустить, ничего не сломав?
Ты хочешь упрямо поставить свой штамп на каждом моем куске.
Лиловый штамп. Ты хочешь убить
Все, что можно убить?
Сегодня я одного хочу... Только ты можешь дать этот дар...
Он огромный, почти как небо, стоит и стоит у окна,
50 Дышит с простынь, словно свистит холодно и мертво,
Там, где жизни пролитые замерзают, в истории застывая.
Только не посылай по почте, - не надо мне по частям!
Не надо, не надо слово за словом: ведь минет мне шестьдесят,
Пока целиком до меня дойдет. Задубею - зачем тогда?
Нет, сразу сорви завесу, завесу, и если твой дар - смерть,
Я оценю всю серьезность ее и глаза ее вне времен,
Я буду знать, буду точно знать, что ты ничуть не шутил.
Это и будет твоим благородным даром на день рожденья.
Ведь нож - не ложь, не кромсает, а входит мягко и незаметно,
60 Он светлый, чистый, холодный, ясный, легкий, как слезы младенца,
И весь этот мир из-под меня выскользнет за мгновенье.
30 сентября 1962

1962
201
174. ДЕТЕКТИВ
Так что же она делала, когда взорвалось там,
За тридевять полей, за тридесять холмов?
Расставляла чашки? Важнейшая деталь!
И, возможно, прислушивалась к чему-то за окном...
Тут поезда будят резкое эхо - вопли души, поддетой крючком!
Это долина смерти, хотя коровы жиреют отменно.
А в саду у нее ложь за ложью отряхивали мокрые шелка,
И глаза убийцы скашивались вбок довольно медленно,
Они не в силах были взглянуть на пальцы, пока
10 Те вдавливали женщину в стену.
Тело - в трубу. Подымается дымок.
В кухне запах сожженных лет.
И ложь рядом с ложью, как семейные фото на стене, -
Не забыт ни один портрет:
Гляньте хотя бы на улыбку вот этого человека.
Орудие убийства? А ведь трупа нет!
Никакого трупа во всем доме.
Ворсистые ковры. Запах мастики.
Радио разговаривает, как старый дядюшка, само с собой.
20 Солнце в красной комнате.
Блеск лезвий - отраженные блики.
Вот так хулиган, скучая, поигрывает зеркальными лучами...
Однако, что ж это было? Нож? Или яд? Но какой?
Парализующий, спазматический? Или удар тока? Вот:
Преступленье есть, а трупа-то нет! Странная история:
Труп вообще не имеет к этому никакого отношения.
Я думаю, всего верней испаренье. Сначала исчез рот:
Об этом сообщили, но не ранее, чем через год.
Он был ненасытен. В наказание его подвесили,
30 Чтобы ссыхался и сморщивался, как яблоко.
Потом груди. С ними было трудней - два белых булыжника.
Молоко сначала желтое, становилось все белей, голубей,
Наконец - как вода. Осталась улыбка. И еще двое детей:
Их кости были сначала видны. Скалилась луна. Сухая доска,
Теплая вскопанная земля. Дом, сад, ворота.
Нет, Ватсон, все это - вилами по воде...

202
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Все на песке. А песка...
Только фосфоресцирует мумия луны. На дереве сидит ворона.
Запишите, Ватсон.
1 октября 1962
175. ИМЕЙ ОТВАГУ ЗАТКНУТЬСЯ
Имей отвагу заткнуться,
Даже если под дулом требуют: «говори!»
Розово и спокойно греется губ червячок.
А за ним на черных пластинках неистово возмущены целые миры,
Возмущенья миров, как неистовые пластинки, черны.
Как хочется этим пластинкам,
Чтоб возмущения их неистовые были всюду слышны...
Такие, как есть - набитые приключениями подонства
В джунглях жизни, двуличием мелочной лавки.
10 Скользит игла - серебряный зверь ловкий
В черном ущелье спиральной канавки:
Великий когда-то хирург занялся татуировками!
Штампует и штампует лирического свинства кучи,
Амурчиков, титьки безногих ундин или девушек чьей-то мечты...
За работой хирург спокоен -
Молчалив уж во всяком случае -
Смертей повидал он немало, и руки его пусты.
Вот так и пластинки мозгов вращаются -
Черные морды пушек.
20 Может, пора отрезать эту старинную алебарду - язык?
Неустанный, страшный, как девятихвостка, а может, и хуже,
Он сдирает с воздуха кожу. Ее шорох, не умолкая, висит.
Язык где-то в библиотеке.
Болтается себе рядом с гравюрками,
С головами выдр или видами Мандалея,
С распяленными на стене лисьими шкурками,
Инструмент отменный - все проткнет, ничего не жалея.
Да - а как насчет глаз, глаз, глаз?
Зеркал этих, умеющих сразу и убивать, и болтать? Это - жуткие
30 Камеры пыток. И можно хоть целый час
Вглядываться, - но лицо, живущее на дне глаз,
Это лицо мертвеца, неосмысленное, нечуткое...

1962
203
О глазах не тревожься. Робкие, бледные, - но не стукачи.
И как флаги страны, о которой давненько никто не слыхал,
Накручены на древки смертельные их лучи.
А эта упрямая, независимая, бессмысленная страна
Неведомыми горами от мира ограждена...
2 октября 1962
176. ПЧЕЛОВОДЫ
Кто эти люди, с которыми я встречаюсь на мосту?
Акушерка, церковный сторож, инспекторша пасек, пастор -
Все мои деревенские соседи или соседки.
Они-то все в рукавицах и укутаны.
Почему никто не сказал мне, что тут...
Я ведь беззащитна: я в платье без рукавов.
А они все улыбаются и надевают старые шляпы. На шляпах - сетки.
Только я голая, как цыплячья шея. Или всем на меня наплевать?
Но вот подходит в белом халате инспекторша. И она
10 Надевает мне нарукавники, застегивает их на запястьях,
И вот вся от шеи до колен я в блестящий халат запахнута.
Теперь я в молочай шелковистый превращена,
Пчелы не узнают меня,
Не заподозрят моего страха, страха, страха... Но
Кто же тут пастор? Наверное, вот этот, в черном.
А кто акушерка? Кажется, та, в пальто синем, ярком,
Все кивают одинаково квадратными черными головами -
Словно вышли в поле
Рыцари с опущенными забралами.
20 Кажется, что их голоса изменились, а панцири из марли
Завязаны на спинах. Меня ведут вдоль цветущей фасоли.
С этого бесконечного поля мне подмигивают полоски фольги,
Листья цепляются за натянутые веревки спиралями длинных усов,
Перистые метелки машут в океане цветов
Кремовых, черноглазых, и у них листки -
Как продырявленные сердечки. А это что? Сгустки крови?
Нет, нет, эти алые цветы скоро превратятся в стручки.
Мне дают белую соломенную итальянскую шляпу. И вот я
Стала одной из них. С черной вуалью,
30 Прилегающей к лицу поплотней -

204
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Меня ведут к подстриженной рощице, где по кругу стоят
Ульи... Отчего-то боярышник пахнет больницей.
Его пустотелость анестезирует собственных детей.
Или предстоит операция? Не хирурга ли соседи ждут?
А кто этот фантом
В зеленой шляпе, в белом костюме, блестящих перчатках?
Мясник? Почтальон? Бакалейщик? Не понять, но мне он знаком...
Я в землю вросла. Бежать? Не могу бежать я,
Куст злого дрока в меня целится острым копьем,
40 Желтые кошельки на нем... Нет, нет, бежать не могу:
Мне уже не остановиться никогда, если я побегу.
Улей, белый, как невеста. А в нем -
Ячейки и пустые, и запечатанные - с медом, и он гуууу-дит.
Вьются, как шарфы, в роще столбы дыма,
Разум улья думает, наверно, что это перед концом
Света. И вылетают эти истерические всадники
На нитях резиновых и незримых.
Если не шелохнусь - они за подсолнух примут меня.
Доверчивую спокойную голову их враждебность не тронет,
50 Если она не кивнет, если замрет, словно столб от плетня.
Привычные деревенские жители,
Сняв крышку, отсек за отсеком вскроют...
Ищут царицу. Прячется она или ест мед? О, она умна!
Она старая, старая, старая, но год еще проживет и об этом знает.
А пока в соседних ячейках - новые девы. И любая мечтает
О поединке, в котором она непременно прежнюю победить должна.
Только тонкая восковая стенка ее брачному полету мешает,
Взлету в небо, которое так любит убийц!
В новые ульи пересаживают принцесс деревенские люди.
60 А царица так и не показалась, неблагодарная ! Но убийства не будет.
Я измучена, измотана. Белым столбом стою в этой режущей тьме.
Но ведь я - дочь волшебника, я и вздрогнуть-то не должна!
Люди снимают маскарадные костюмы, пожимают друг другу руки.
А мне
Все лезет в глаза этот ящик, очень длинный, белый...
Что тут совершилось? Отчего я дрожу всем телом?
3 октября 1962

1962
205
177. ПРИБЫТИЕ УЛЬЯ
Я заказала этот ящик.
Квадратный, вроде тяжелого стула,
Похожий на гроб кубического младенца,
А может, и лилипута... Гладкий, блестящий.
Вот только он жутким гулом
Пугает. Заперт? И все же опасен.
Как ночь с ним прожить, если он так
Притягивает - глаз не оторвать?
А что внутри творится? Да не знаю:
10 Окошек нету, только мельчайшая сетка.
Я к этой сетке припадаю глазом.
Темно. Темно.
Там, кажется, резвятся крошечные
Бесчисленные африканские ручонки,
Те, что специально высушены на экспорт,
На черном черные.
Рассерженно цепляются за сетку.
Ну как их выпустить? Шум так жуток.
Речь неразборчива...Так толпы римской черни:
20 Один ничто, а вместе все-таки...
Прислушиваюсь к яростной латыни.
Но я - не цезарь!
Я только заказала маньяков целый ящик!
Могу отослать назад их, могу их не кормить...
Ведь я хозяйка им отныне. Настоящая!
Пусть перемрут... А интересно все же:
Голодные они, а может, нет?
А может быть, они меня и не заметят,
Когда я встану в стороне
30 И притворюсь сосной. Они к сосне
Не полетят: вот золотая липа,
Вот юбки белых вишен... Да, возможно,
Они меня и вовсе не заметят
В этом лунном скафандре, в траурной вуали:
Ведь меда искать у меня едва ли

206
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Им вздумается. Нападут? Едва ли!
А утром - стану добрым божеством:
Из этой темени
Я выпущу на волю их! На волю!
40 Ведь этот улей только временный.
4 октября 1962
178. ПЧЕЛИНЫЕ ЖАЛА
Держу соты голыми руками.
Человек в белом улыбается, его руки тоже голые.
Марлевые перчатки, свежие, нетронутые, перед нами.
Кисти рук - лилии.
У нас-
Тысячи чистых ячеек,
Восемь рам с желтыми чашечками,
И весь улей - чайная чашка.
На стенках цветы распестрились -
10 Я расписывала его, старалась, слишком старалась.
Думала: какая радость!
Вот и серые, словно окаменелости, ячейки, полные личинок,
Кажутся такими старыми, что пугают меня.
Что же я покупаю? Может, трухлявую древесину?
А есть ли там вообще королева? Даже если есть, то она -
Старая,
Ее крылья - платки из потертого ситца,
На длинном теле вытерся бархат.
Она несчастная, голая, вовсе не по-королевски себя стыдится.
20 Я стою в колонне. Да, это я
Среди крылатых, обыденных женщин,
Работниц, добывающих мед днями и часами.
Я не одна из них,
Хотя годами я ела пыль
И вытирала тарелки своими густыми волосами.
И видела, как испарялась моя непохожесть,
Голубая роса с моей угрожающей кожи.
Возненавидят ли они меня, лишнюю?
Эти женщины, что так мелочно суетятся:
30 Ведь все их новости - раскрывшийся клевер да расцветшие вишни.

1962
207
Ну вот, почти все.
Я хозяйка положения.
Вот моя машина для добывания меда. Весной
Она будет работать, без мысли, совершая механические движенья
Трудолюбиво и одинаково, день-деньской
Рыскать по гребням холмов, по пенным цветам,
Как луна рыщет над морем, собирая серебряную пыль.
Кто-то третий приглядывается к нам,
Он ни с продавцом не знаком, ни со мной.
40 Несколько невероятных прыжков куда-то вбок -
Он исчезает, великий козел отпущения.
Вот его тапочка, вот другая. А вот
Носовой платок,
Который он носил вместо шляпы.
Он был нежен. Обильный пот
Его усилий - казался дождем,
Заставлял землю плодоносить.
Пчелы опознали его, о нем
Все разведали, поняли, что в его устах лживость,
50 И лицо изуродовали. Но почем
Обошлась им эта справедливость?
Они сочли, что за это или за что бы то ни было
Стоит жизнь отдать?
Но у меня своя, своя суть,
Я должна ее обрести опять. Я - королева.
Королева - она мертва или спит?
Где же она была,
Красное львиное тело, два стеклянных крыла?
Вот летит она! Летит. И это
60 Ужасней, чем прежде. Шрамом багровым, темным
В небе комета,
Над этим, убившим ее механичностью быта,
Восковым домом.
6 октября 1962

208
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
179. НОВЫЙ РОЙ
Кто-то там
Во что-то там
Стреляет, стреляет
На воскресной улице: пиф-паф, пиф-паф.
Ревность? Она может ведь и кровь пустить,
И черными розами воздух расцветить.
Кто же и в кого же - пиф-паф, пиф-паф?
На тебя, Наполеон,
Пики нацелены:
10 Ватерлоо, Ватерлоо - где-то впереди!
За спиной твоей квадратной
Горбатый остров Эльба,
Да снега позади -
Их ножи торчат, блестят,
И шуршат они, шуршат они...
Шуршат!
А руки в шахматы людьми играют,
На фигурках из слоновой кости - грязь, кровь,
Сапоги французов тяжело шагают
20 По лесам, болотам, по камню городов...
Золотые купола России отлетают, тают
В том камине жадности, где так далека
Цель... Рой пчел скрутился в облачко и улетает.
Над Аустерлицем облака, облака...
Рой за сотню футов на сосне. Рой тупой:
Голос Бога спутал со стрельбой!
Думает, что выстрелы - это гром.
Рой ведь надо сбить, согнать - пиф-паф!
Гром, конечно, связан с имперским орлом.
30 Желтый пес оскалился - гав, гав, гав!
Он рычит над белой костью - вот добыча:
Германия, Польша, Россия... Мало?
Пчелы высоко. Футов сто. Непривычно...
Мягкие холмы - не зеленые, алые.
До размеров пенса сжались поля,
Покатились в роковую реку, переправились...Отлично!

1962
209
Пчелы в черном шаре расшумелись не зря:
Рой - летучий еж - иглы кругом,
С серыми руками человек, как всегда -
40 Между ними и мечтой о станции, о городе пчелином, о том,
Где стальным пантографам верны поезда...
Отходят, прибывают, нет конца стране...
Пиф-паф - падают, как камни из корон,
На листву плюща в этой рваной тишине.
Конница. Артиллеристы. Тень Великой армии.
Алые лохмотья. Наполеон.
Вот она, победа - чем-то машет, машет.
Рой в соломенную шляпу сбит. Тишь.
(Эльба, Эльба - блямба на море!)
50 Гипсовые бюсты генералов, маршалов
Лезут в соты дворцовых ниш!
Ах, до чего же это поучительно!
По доске, обитой трехцветным тряпьем, -
О, мать Франция! - В мавзолей внушительный,
В новый мавзолей «идем, идем!»
Бессловесные тела шагают за телами,
Дворец слоновой кости на развилке сосны.
И человек
С серыми руками...
60 А улыбка так практична - не причем тут сны!
Это и не руки, - ковши большие, жадные!
«Они ж могли и заколоть меня!» Пиф-паф, пиф-паф...
«Ведь жала у них громадные, как пики!
Может, есть у пчел понятья "честь" и "свобода"?
Как проникнешь в темное сознанье диких?»
Наполеон доволен, очень доволен:
О Европа... О, тонны меда!
7 октября 1962
180. ПЕРЕЗИМУЕМ
Время легкое - нечего делать.
Быстрыми движеньями акушерки
Достаю мед из улья - раз!
Вот и шесть банок меда.
Шесть золотистых кошачьих глаз,

210
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Зимующих в темноте без окон,
В самой глубине дома остылой,
Рядом с заплесневелым вареньем предыдущего жильца
И отблесками пустых бутылок:
10 «Джин мистера такого-то». Бутылки, ящики, так без конца...
Тут в погребе мне не случалось прежде бывать.
Тут в погребе мне нечем дышать.
Чернота, как стая летучих мышей, -
Сбилась в кучу, и никакого света,
Кроме фонарика да слабой этой
По-китайски шелковой желтизны отражений
На чужих, противных вещах.
Прошлое. Черная ослиная глупость. Разложение.
Одержимость. Это все овладело мною.
20 Это совсем не жестокость, но и
Не безразличие - просто безграмотнось, не знающая ни о чем.
Это время выносливости пчел, пчел...
Из-за их медлительности я их едва узнаю.
Движутся, как солдаты, гуськом,
К банке сгущенки. Пчелки.
Чтоб возместить мед, который я отобрала... Ну да:
Сгущенка «Тейт и Лайл» поддержит их жизнь.
Изысканный снег...
На сгущенке живут они, а не
30 На цветах. И принимают это - ведь пришли холода.
Сбились в кучу. Шевелятся.
Черные
Мысли противостоят белизне.
Белой холодной улыбке снега,
Который простерся - целые мили фарфоровые.
Туда, в оттепельные дни,
Только мертвых своих выносить могут они.
Все пчелы - женщины. Девы.
С ними длинная королева их.
40 Они избавились от мужчин -
Неуклюжих спотыкачей,
Грубых, невоспитанных и тупых.
Зима - женское время:
Женщина застывает над вязаньем

1962
211
В колыбельке из скорлупы ореха.
Ее тело - луковица на холоду,
Слишком бессловесная, чтобы думать.
Выживет ли улей или умрет?
И удастся ли далиям выплеснуть пламя
50 Лепестков на следующий год?
А рождественские розы? Какого вкуса они?
Пчелы летают. Пробуют вкус весны.
9 октября 1962
181. СЕКРЕТ
Секрет! Секрет!
Вот в чем превосходство твое надо мной!
Уличный регулировщик -
Кверху ладонь, и стоит спиной!
Так в чем между нами разница?
У меня один глаз, у тебя два.
На тебе печать секрета:
10 Волнистый водяной знак, различимый едва-едва.
Разглядит ли его детектор
Лжи? Обнаружит ли его несмываемую суть
Жираф из райских кущей или марокканский бегемот?
Они в своих клетках, такие переукрашенные, жуть!
Оторопь берет!
Странные образцы приготовленного на экспорт товара,
А в общем-то оба балбесы!
Секрет. Лишний, ласковый, янтарный
Палец. Да нет, скорее коньячного цвета - вот.
20 Указующий и манящий: «ну, ну!»
А за ним два глаза, в которых - ничего, кроме мартышек,
Сколько раз в них не загляну!
Вытащить ножик можно ведь и для того,
Чтоб подравнять ногти, выскоблить грязь.
«Это не больно, я считал...»
А между нами - бастард с большой синей башкой.

212
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Вроде скелета в шкафу, дышит он в глубине ящика.
«Тут что, белье, рыбонька?
Пахнет треской!
30 Ты б лучше в яблоки сунула несколько гвоздик
Или хоть бы положила в белье саше, не...
Избавилась бы вовсе от бастарда этого,
От подозрений...»
«Нет, нет, ему там неплохо, пусть лучше все остается так!»
«Но он же очень хочет выбраться,
Гляди, гляди!» Невозможно!
Боже мой, как заткнуть обратно? Чтоб все - позади...
Машины мечутся на Плас де ля Конкорд.
Осторожно! Паника, паника. Джунгли. Город.
40 Гудки взвиваются, джунгли кричат гортанно,
Бутылка пива взрывается. И колени,
И все кругом в пене...
Качаясь, вылезает, вылезает
Уродливый младенец с ножом в спине.
«Слабею»...
Секрет обнаружился. Вот он, секрет! Не...
10 октября 1962
182. КЛИЕНТ
Во-первых - наш ли вы клиент?
Пользуетесь ли обычно или хоть иногда
Стеклянным глазом, вставными зубами,
Протезами, костылями,
Резиновым членом, резиновыми грудями,
Или резиновой... Ну, тогда
Есть ли хоть швы, чтоб увидать,
Что чего-то нет? Или нет?
Вот беда!
10 Так что же мы можем вам дать?
Не плачьте, раскройте ладонь. Пуста? Ну да...

1962
213
Хотите руку, которая может поддержать?
И стакан подать, и - от головной боли...
И все, что попросите...
Гарантия? Разумеется!
Так женитесь, что ли?
Она и глаза вам закроет. В конце концов, вы
Сами - даже от хандры избавиться
И то бы не смогли!
20 А мы как раз только запустили серию новых...
Из новейшего сырья - из Соли Земли!
А! Вы, кажется, голый? Как насчет костюма?
Вот - черный. Жестковат, конечно, но Вам пойдет...
Ну, женитесь?
Водоупорный, кислотоупорный,
Противоударный, противопожарный,
Бомбоупорный (на случай, если крышу пробьет),
В нем же и похоронят...
Да, у Вас ведь голова, извините, пуста!
30 Вот и справка!
Милая, выйди-ка из шкафа! Ну, как?
Пока что, понятно, голая, вроде чистого листа,
Но через 25 лет - уже серебряная,
Через 50 - золотая,
Кукла живая! Умеет все, что вам надо:
И готовить, и шить,
И говорить, говорить, говорить, говорить...
Да, да, все работает, никакого брака!
Бальзам на раны, картинка для глаз!
40 Вы же не откажетесь от такого брака!
Это, мой мальчик, ваш последний шанс!
Ну как? Женитесь? Женитесь,
женитесь,
женитесь,
же...
11 октября 1962

214
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
183. ПАПКА
Нет, нет! Теперь никогда
Не будет черного сапога,
Где я жила, как нога,
Тридцать лет, бедна, бледна,
Еле осмелясь дышать,
Как в аду -
Нет, не это написано мне на роду!
Ach, du...
Папка, надо было тебя убить.
10 Ты умер раньше, чем я успела -
Каменный мешок богом набит,
Призрачная статуя, палец серый -
Огромный, как тюлень из Фриско,
А голова - в Атлантике капризной.
Синяя борозда - на зеленую борозду
В океане у светлого городка.
Я молюсь - тебя жду!
Вдруг вернешься? Тоска.
Ach, du!
20 С немецким языком,
С польским городком,
Который давно расплющен катком
Войн, войн, войн, и
Название городка обычное, такое -
Что польский друг мой
Говорит: «Их дюжина, пожалуй, была...»
Я не могла ни наяву, ни в бреду
Узнать о корнях твоих,
И говорить с тобой не могла:
30 Язык застревал во рту,
На колючей проволоке -
Ich, Ich, Ich, Ich,
Я едва шевелила им, почти молчала.
Я думала, что каждый немец - ты.
Все так непристойно, так по-немецки звучало.

1962
215
Паровоз, паровоз
Утаскивает меня, еврейку,
В Аушвиц, Бельцен, Дахау, в небытие, в пустоту.
Я уже разговариваю, как еврейка,
40 Может быть - я и верно еврейка...
Я не знаю, в каком году -
Ach, du...
Тирольские снега. Прозрачное венское пиво.
Не надо искать чистоту
С цыганками-прабабками. Невезучесть моя
Да колода гадальных карт.
Возможно, что я еврейка отчасти. Я
Избегала тебя - беду,
С твоим Luftwaffe и волапюком,
50 С твоими аккуратными усами,
С синими арийскими глазами.
Человек-танк, человек-танк, - Du, Du!
Вместо Бога - свастика. Так черна,
Что небу не просочиться.
Женщина всегда обожает фашиста:
В морду - сапог. На!
Все - грубому зверю, злому скоту,
Wie du...
Папка, вот ты у школьной доски.
60 (Я храню фотографию ту!)
Подбородок раздвоен (еще не копыто!),
И нет черных сапог,
Но от этого ты не меньше дьявол,
Для меня и для мира - дьявол,
А для себя - полубог,
Как черный человек, что пополам
Мне сердце перекусил.
Мне было десять - тебя зарыли там.
В двадцать я хотела уйти в пустоту,
70 Вернуться обратно, обратно к тебе,
Меня бы устроило даже - к пласту
Земли, над твоими костями
В яме. И в яму ту...

216
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Но меня вытащили из мешка.
Собрали, как говорят, на клею,
И я только тогда поняла, что
Теперь я сде-ла-ю:
Найду
Мужчину в черном,
80 Такого, как в Mein Kampf:
Копию живую твою.
Он любит пытки, он любит баб,
И ему я сказала «да!».
Этому предел я кладу навсегда!
Телефон черный со стены сорван:
Ничьи голоса теперь никогда
Не вползут... В одном я двоих убью:
Вампира, посмевшего воображать,
Что он - это ты. Пил он кровь мою,
90 И не год, и не пять -
Целых семь лет я жила на краю,
Семь лет, если хочешь знать, на краю,
Папка, можешь спокойно лежать:
В твое черное сердце я кол вобью!
Никто в деревне тебя не любил,
Вот пляшут и топчут могилу твою,
Все знали, что ты вурдалаком был!
Папка, папка, выродок.
Кончено...
12 октября 1962
184. МЕДУЗА
С этого плевка земли, с этого полуострова,
Где требуют покорного молчания даже
Камни, где закатываются ввысь слепые глаза,
Где невнятностью моря слух выброшен за...
Оттуда, оттуда, из дома, твоя бесчувственная башка,
мячик божий,
Посылает сгущенку состраданья - марионеток.
Они мечутся мириадами своих клеток
В тени киля моего уходящего корабля,
Толкаются, как сердца с красными стигматами,
10 На рваном прибое к порту отправленья летят они,

1962
217
Таща, как водоросли, свои власы Христовы.
Удалось ли мне вырваться, думаю я, и удастся ль когда-то?
Мое сознание наматывается на тебя снова и снова,
Вот ведь неотвязная пуповина, атлантический кабель!
Его и чинить не надо: восстановится сам, проклятый.
Ну как отвязаться, ведь ты все время со мной!
Робкое дыхание на конце провода в телефоне. Жестокий
Изгиб воды, липнущий к моей удочке с блесной.
Ты такая благодарная,
20 Трогательная, высасывающая все соки.
Не звала я тебя!
Никогда не звала!
И все же как-то, непонятно, неясно
Ты через океан ко мне расстояние прорвала:
Плацента так и не отрезана - толстая, красная.
Парализуешь толкающихся любовников,
Змеиный твой свет сдавливает дыханье
Кровавым колокольчикам фуксии - им, как мне, не вздохнуть.
Я - омертвелая, без гроша, я, под твоим рентгеновским глазом,
30 Осуждена на молчанье,
Осуждена на твое сочувствие. Мол, не забудь, не забудь...
Куда мне скрыться? Ну, как ты думаешь, кто - ты? Ты?
Облатка причастия? Слезливая Мария? Но я ведь не зареву!
Не причащусь от твоего тела, от этой несчастной бутыли,
В которой так до сих пор и живу!
Жуткое бытие, как в церкви! Осточертел твой теплый уют,
Зеленые, как змеи, евнухи - твои благие, блажные пожеланья
Шипят на мои грехи! Они всегда - тут как тут.
Да убери ты эти скользкие щупальца непрошеного вниманья!
40 Ничего общего между нами нет!
16 октября 1962
185. ТЮРЕМЩИК
Ночами потею. Пот пачкает его тарелку с завтраком.
Все ту же декорацию с голубым туманом вкатывают на сцену:
Те же деревья, те же надгробья.
И это все, с чем он может прийти вчера, сегодня, завтра,
Он, который ключами бренчит?

218
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я давно лекарствами изнасилована, оглушена. Неизменные
Семь часов, на которые я выбита из сознания... Душа летит
В черный мешок, где расслабиться я должна,
Как кошка
10 Из его пьяного сновиденья!
Что-то минуло.
Мое снотворное - красно-синий воздушный шар
Сбрасывает меня с жуткой высоты. Беспарашютное паденье.
Панцирь вдребезги -
Я под клювами птиц.
Буравчики -
Сколько раз продырявлен этот бумажный день! А?
Он, который сигаретами меня прожигал, играя в то, что
Я - негритянка с розовыми ладошками...
20 Но ведь я - это я. Этого мало! И застывал
Жар, струйкой стекавший по моим волосам.
Ребра торчат. Что я ела? Помню только слова,
Только улыбки и ложь.
Да и небо наверняка тут совсем не того цвета,
Наверняка должна бы колыхаться трава!
Весь день, склеивая свою церковку из сожженных
Спичек, - мечтаю о ком-нибудь совсем другом,
А он за свержение это
Делает мне больно,
30 Его оружие - фальшь, ею окружен он.
Ледяные маски его - потеря памяти. Довольно!
Да как сюда я попала?
Преступница, сделавшая неизвестно что,
Я умираю все время по-разному и все время больно.
То повешена, то от голода, то сожжена,
То пришпилена, как бабочка, то -
Я вижу его,
Беспомощного, как дальний гром.
(А я ела свою призрачную пайку, не выходя из его тени!)
Как я хотела бы, чтоб он умер или уехал, -
Да просто забыть о нем!
40 Но это и есть невозможность: ведь это - освобождение!

1962
219
Но что, не питаясь моими лихорадками,
Будут делать тогда и тьма, и сон?
И что будет свет дня
Делать без глаз, которые режет он?
И что будет он
Делать,
делать,
делать,
делать,
50 делать,
без меня?!
17 октября 1962
186. ЛЕСБОС
Злобой переполнена кухня.
Картошка шипит все злей и злей.
Ни одного окна. Как в павильоне Голливуда.
Дневной свет лампы дрожит, как мигрень.
Застенчивые бумажные полоски вместо дверей:
Театральные занавеси, вдовьи кудри.
Я патологически лжива, моя милая.
А дочка моя - глянь на нее - валяется вниз лицом,
Отпущенная марионетка сучит ногами опять и опять.
10 Смотри-ка, да она ведь шизофреничка!
Красно-белое лицо в панике: потому что за окном
В какой-то цементный ящик
Ты засунула ее котят, и там они
Какают, блюют, плачут, а ей не слыхать!
Ты говоришь, - она невыносима? Да, тут нужна привычка!
Мерзкая, конечно, девчонка!
А ты трубишь, как дурное радио.
Ни голосов, ни историй, только
Статический шум чего-то новомодного. А где слова?
20 Ты говоришь, котят надо утопить. Они ведь пахнут!
Ты говоришь, мою девочку надо утопить тоже,
Она все равно же
Перережет себе горло в десять,
Если уже так безумна в два!
А мальчонка улыбается, жирная улитка,
На рыжих полированных квадратах линолеума. Уж его-то вроде
Ты вообще бы съела, он ведь мальчик!

220
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Так говоришь - муж твой тебе не подходит,
Да еще его драгоценные признаки мужнины
30 Его еврейская мама оберегает от тебя, как жемчужины!
У тебя один ребенок. У меня двое.
Сидеть бы мне на камне на корнуэльском берегу,
Расчесывать волосы под шум прибоя.
Носить бы тигровые штаны, роман завести,
Нам бы встретиться в другой жизни,
Нам бы в воздухе встретиться с тобою!
А тут воняет кухонным жиром да детскими какашками.
Я медлительна, я оглушена очередной таблеткой, прости!
Кухонный чад, адский чад, ад
40 Заполняет наши головы, ядовито несовместимые...
Наши кости, наши волосы...
Я зову тебя Сиротой, сироткой. Ты вечно больна -
Язвы от солнца, туберкулез от ветра... Все подряд...
Когда-то была ты красивой и с прекрасным голосом.
В Нью-Йорке и в Голливуде мужики на тебя облизывались,
Говорят: «Во малышка, во девка!»
И ты играла, играла, играла
Просто для собственного удовольствия.
50 ...А вот и твой импотент прихромал в кухню за чашкой кофе.
Я стараюсь задержать его тут.
Старый громоотвод,
Привыкший и к грозе, и кислым ваннам.
Пропасть между вами.
Он плюхает чашку на колесный столик - и
Синие искры бьют.
Синие искры разлетаются миллионом осколков.
О, драгоценности!
Сегодня ночью луна
60 Тащила свой кровавый мешок.
Она - ослабевшее животное, она так больна!
Всползала над портовыми огнями вдалеке,
А потом стала обычной,
Твердой, белой,
Испугал меня до смерти блеск чешуек отлива на песке.
Мы хватали их пригоршнями, нам нравилось
Месить их, как тесто, как смуглое тело.
Месить этот шелковистый песок.
Собака увела твоего собачьего мужа. Он с ней куда-то отправился.
70 Куда-то за ней пошел.

1962
221
Теперь молчу. Ненависть
Клокочет в горле.
Густая, густая.
Я ни слова.
Только твердую картошку ненависти собираю,
Аккуратно детей одеваю,
Забираю больных котят.
О, ваза, полная едкой кислоты, - ты!
Ты полна любви и знаешь, кого ненавидишь, -
80 Он обнимает свой мяч, цепью там у ворот бренча,
У ворот, выходящих на море.
Волны приливают, белые и черные.
Потом их ворота выблевывают, и все опять снача...
А его ежедневно ты наполняешь чем-то слезливым.
Ты такая усталая.
Твой голос, как серьга, вечно в ухе моем.
Хлопает и сосет -
Вампиру крови бы надо!
Вот и все, вот и все. Все!
90 Смотришь из-за двери,
Грустная ведьма. «Все бабы бляди!
Не могу высказать. Ни слова. Ни о чем...»
Вижу - твой хорошенький облик
Замыкается на тебе - кулачок младенца,
Или актиния, морская милашка и клептоманка.
А у меня будто кожа содрана, и там, и тут...
Я говорю, что, может быть, вернусь,
Но ведь знаешь сама ты,
Знаешь сама, для чего люди лгут.
100 Даже в твоих буддийских небесах нам встречаться не надо бы.
18 октября 1962
187. РЕЗКОЕ ТОРМОЖЕНИЕ
Визг тормозов
Или крик рожденья? Вот так
Мы зависли над краем,
Дядюшка, миллионер, толстяк,
Джинсовой фабрички хозяин.
(А где-то рядом с дверцей на стуле - ледяной ты!)

222
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Колеса. Резиновые скорпионы кусают свои хвосты.
А это там Испания? Внизу, справа?
Желтый и красный - два страстных, расплавленных цвета лавы
10 Корчатся и вздыхают. Что же это? Не знаешь и ты.
Это не Франция, не Ирландия, не Ан-гли-я -
Это неистовство. А вообще-то, тут надолго ли я?
Где-то свински орет ребенок,
Он все время в эфире, этот чертов ребенок!
Я бы сказала, что это закат,
Но закаты ведь не визжат.
Ты, дядь, утонул в своих семи подбородках,
Как натюрморт с ветчиной,
Как ты думаешь, кто я такая,
Дядюшка, дядюшка, а?
20 Может, я грустный Гамлет с ножом? Ну, скажи,
Куда запрятал ты свою жизнь?
Она - жемчужинка или монета,
Твоя душа, твоя душонка? Вот сейчас задаром
Я утащу ее; я, богатая красивая девчонка,
Вот распахну дверцу, выйду из машины - и нету!
И буду жить в воздухе, в воздухе. Над Гибралтаром.
19 октября 1962
188. ЛИХОРАДКА
Чиста? Что это для меня?
Адские языки огня
Тусклей, чем тройной язык
Жирного Цербера, пыхтящего у ворот.
Но и он не слизнет
Пламя сухожилий тех -
Грех. Грех. Крик
Сухой, как дерево. Не исчезнет вечно
Запах гаснущей свечки.
10 Любовь, любовь...Дым ползет
Шарфом Айседоры.
Вот скоро

1962
223
Он обмотается вокруг моего горла -
И зловеще, за колесо...
Тогда все эти желтые дымки и
Вообще все
Останется внизу:
Не взлететь ползучей стихии!
Дым. Шарф. Вокруг всей Земли.
20 Задушит всех старых, слабых,
Младенца в коляске, еще тепличного,
И все прозрачные, призрачные
Орхидеи, раскинувшие висячий
Сад, и леопарда, которого ад
Изрыгнул (шкура от радиации бела!).
Погиб, не прошло и часа!
Сколько зла, зла, зла...
Дым накрывает тела
Развратников. Пеплом Хиросимы
30 Въелись в них частицы зла. Во всех.
Грех. Грех...
Милый! Я всю эту ночь из мглы
Светилась. И от бессонного
Мерцанья - простыни стали тяжелы,
Как поцелуи прокаженного...
Три ночи, три дня -
Вода, лимон, куриный бульон...
Но как меня
Тошнит! Я слишком чиста
40 Для тебя, для него, для того...
Тело твое оскорбление для меня,
Как для Господа - Мир Божий!
Я - светильник. Моя голова - луна.
Моя золотистая кожа
Из японской бумаги: она так тонка, и

224
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Она устала! Она такая...
Неужели мой жар, мой свет
Не изумил тебя? Нет?
50 Да ведь совсем отдельна я!
Огромнейшая камелия!
Вспыхиваю вдали, вблизи - устала!
Вот, вот - ввысь! - взлет...
Бусинки расплавленного металла
Летают.
Любовь - столб девственного огня.
Любовь и я. Розы вокруг меня.
Что-то невнятное - мимо...
Поцелуй... Херувима?
60 Розовое - весь мир,
Но не с тобой, не с ним, не с тем...
Все мои «Я» разлазятся,
Как старая юбка бляди!
В рай! В Эдем!!!
20 октября 1962
189. ПОТЕРЯВШИЙ ПАМЯТЬ
Не к чему, не к чему умолять: «Узнай!»
Пустота прекрасна -
Только разгладь ее каждый край!
Фамилия. Адрес. Ключи от машины.
Четверо детей. Кукольная жена. Кастрюли.
Все стерто. Ну, вздыхай, вздыхай...
Ему плечи и руки укрывают, чтобы уснули.
Санитарка с червячка величиной,
И белый доктор, крохотный такой...
10 Прошлое укутано в одеяло,
Отшелушилось, как кожа от загара, отпало,
Все осыпалось, все - в помойку... Вот настал час, когда
Обнять подушку,

1962
225
Как свою сестру, рыжую, пышноволосую,
До которой раньше дотронутся не решался никогда...
И еще думает он о той, которую воображает голой -
Не о рыжей думает, - о другой...
Как будет он путешествовать с ней, с ней, а не с той,
Все ведь можно! Даже...
20 Искры разлетаются невесть куда,
Как хвост кометы двойной...
Путешествия и пейзажи,
И деньги - это ведь сперма, из которой
Рождаются путешествия, пейзажи, просторы...
Вот санитарка принесла что-то такое...
Стакан с зеленым питьем. Другая несет голубое...
Всходят с двух сторон, как звезды в небо ночное.
Оба стакана пламенеют и пенятся.
О, сестра моя, мать, жена!
30 Сладкая Лета жизнь моя, и она...
Никогда, никогда, никогда не вернусь домой я!
21 октября 1962
190. ЛИОНИЯ
Не к чему высвистывать Лионию:
Холодна, холодна, как море, она, -
Даже еще холодней:
Золотисто-серые волны перекатываются над ней.
И не видят нас лионийцы, не видят нас...
На лбу у айсберга, переливаясь, искрится
Зеленой синевой исполинский глаз.
Вот здесь она затонула, смотри -
И с тех пор круглые пузыри
10 Выпархивают изо ртов
Колоколов, людей, коров...
Почему-то казалось всегда лионийцам,
Будто в небесах - что-то должно измениться,
Хотя у них останутся те же самые лица,
И те же пейзажи - тот же вид облаков.
8. Сильвия Плат

226
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Поэтому им даже не пришлось удивиться,
Что не изменились ни пейзажи, ни лица.
Атмосфера прозрачна и зелена,
И для дыханья все так же годна.
20 Те же ракушки, те же песчинки
Скрипят у прохожего под ногой,
На полях и улицах блеск водяной
Тоньше лаковой паутинки.
Им и в голову не пришло,
Что вот, мол, в море их землю снесло,
И что просто о них забыли...
Огромный Бог чуть прикрыл свой глаз,
И вся их страна соскользнула враз
С английской скалы. И отгородили
30 Эту землю от мира глубины мглы.
Глубины истории - тяжелы, тяжелы.
И не видел никто, как Бог улыбнулся,
Как в звездной клетке своей повернулся;
У него ведь столько войн и тревог,
Что он только улыбнуться и мог,
А зиянье его разума - истинная tabula rasal
21 октября 1962
191. ПОРЕЗ
(Посвящается Сьюзен О'Нилл Роу)
Что за восторг -
Не луковицу - Большой
Палец! Верхушка
Держится на клочке пустой
Кожи!
Как схоже
С мертвенно-белой шляпой,
А под ней этот алый
Плюш! Или просто заляпан

1962
227
10 Кровью малыш-пилигрим?
Скальп рукою индейца
Снят! Петушиный гребень
Разворачивается прямо из сердца,
Наступаю на него
С флаконом темного коньячного цвета,
С белой фатой бинтов. Это -
Праздник:
Льется толпа солдат,
Все в красных
20 Мундирах. На чьей они стороне?
А что мне?
О, мой
Гомункул, я больна тобой!
Приняла таблетку, чтобы
Убить тонкое бумажное
Ощущенье: боль.
Ты - диверсант.
Камикадзе отважный!
Пятно. Над ним бант.
30 Так марлевая чалма
Теряет цвет Ку-клукс-клана,
Когда багровая тьма -
Свернувшаяся
Пульпа твоего сердца -
Сталкивается со своим крохотным
Механизмом молчания,
И некуда деться!
Как же ты дергаешься грубо! Кажется, даже с грохотом!
Ветеран с забинтованной головой.
40 Грязный бродяга. Обрубок.
Бывший большой!
24 октября 1962
8*

228
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
192. СВЕЧА НА СТОЛЕ
Ночь, зима. Ни скрипа, ни голоса.
Я держу тебя на руках.
Деревенский дом. И диван подо мной -
Грубый, жесткий, из конского волоса.
К воротам спускаются звезды,
Зелены, как подводная мгла...
И диванчик от них - как стальной.
Монотонные колокола
Каждый час нам твердят, что ночь и что поздно,
10 А свеча - одна на столе - нас затягивает в зеркала.
Мы плывем в ореолы текучих огней.
Свет их дышит - он то светлей, то темней,
Нашим теням позволяет увянуть он
Лишь затем, чтобы снова раздуть их сильней.
На стене пляшут страшные тени титанов, но
Стоит чиркнуть спичкой раз или два -
И ты уже снова реален.
Не расцветает свеча вначале,
Только потом - как бутон -
20 Завязь, тусклый ее огонек - от ничто - до едва-едва...
Задержу дыханье, молчу...
Ты опять шевельнулся, ожил,
Недовольный свернувшийся ежик!
В зеркалах только желтые лезвия - луч к лучу - все лучи
До огромности вырастают.
В унисон с моим пеньем ты тоже что-то кричишь,
Я, как лодка, тебя качаю...
Наше море - индийский ковер
На полу холодном, дощатом.
30 На столе - бронзовый подсвечник-Атлант
На коленях пригнулся в молчанье.
На плечах у него колонна свечи,
Ее капитель - пламя.
Это значит, что небо не упадет,
Как тугой мешок темноты. А тот
Атлант - он и есть все наследство твое.
Пять шаров у него под ногами.
(Ни ребенка нет, ни жены...)

1962
229
Пять шаров - ну зачем они нужны?
40 Пять бронзовых? А! Вот:
Чтобы жонглировать этими шарами,
Когда небосвод упадет.
24 октября 1962
193. ЭКСКУРСИЯ
Ах, тетушка, пришли навестить?
Проходите, проходите
С вашим отважным
Маленьким полицейским, ящеркой гекко на плече.
Вы такая угластая и вся раззолоченная,
А я в тапочках, в халате и не намазанная, а впрочем...
Так хотите, чтоб я вам все показала?
Да, да, вот тут я и живу...
10 Наверно, у Вас в доме ни пятнышка? Там яванские, как бывало,
Гуси и обезьяньи деревья...
Не смотрите, просто тут обгорело.
А эта машина слегка одичала: сожрала одеяло.
А вот сюда я бы палец не совала:
Тетушка, это может и укусить - осторожно:
Это не кошка, это холодильничек,
Хотя и кажется кошкой в своей шкурке пушистой, чистой, белой.
Если б Вы видели, что он умеет делать! -
Множество игольчатых ледяных пирожных.
20 Отлично помогают от головной боли и от колик. А тут
Была печка, - вот такая!
Каждый уголек - роскошная вышивка, дивный цвет!
Как-то она взорвалась
И ушла столбом дыма. Теперь ее нет,
А я, тетушка, лысая теперь, да и задыхаюсь.
Иногда меня даже рвет:
Угарный газ гадость, ну право!
А вот что Вам наверняка понравится,
Так это Бассейн Утренняя Слава:
30 Его синева, как сапфир,
И кипит сорок часов подряд, довольно?

230
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я бы носовой платок туда не макала - больно!
Прошлым летом, боже мой, прошлым летом
Он слопал семь горничных и водопроводчика
И выплюнул их накрахмаленными и отутюженными, как рубашки.
Я не вежлива? Может, и правда, не очень...
Вот Ваши очки, дорогая, а сумочка вон.
Идите в своей плоской шляпке пить чай.
А я пью чай не с молоком - предпочитаю лимон.
40 Чай с лимоном и пирожки с мышками!
У вас от этого мурашки, мурашки...
Вам это невкусно, простите?
Идите домой, пока погода испортилась не слишком,
Идите, только на няньку не наступите!
Хоть она и лысая, и безглазая, но она, тетушка, очень мила.
Она розовая и прирожденная акушерка.
Может даже мертвого оживить
Своими извивающимися пальцами, и совсем недорого!
Надеюсь, Вам понравилось у меня, тетушка?
50 Так идите, идите к себе чай пить!
25 октября 1962
194. АРИЭЛЬ
Неподвижность в темноте. Затем -
Нематерьяльная синева
Заливает холмистые просторы.
Божья львица -
Воедино слиться
С тобой, с той осью, вокруг которой
Вертятся и локти, и колени.
В небе
Расползается борозда.
10 Коричневая шея коня -
Мне ее
Не догнать никогда.
Ягоды - цвет глаз негритянки -
Высунули шипы.
Вкус их сладких сгустков во рту...

1962
231
Тени убегают.
Меня несет в высоту -
Бедра, волосы.
Искры мелькают.
20 Я - Леди Годива, белотелая,
Леди Годива -
Шелуха слетела,
Неживые руки
Тоже спадают.
Необходимо!
И вот я - пена пшеничных полей,
Сверканье морей...
Крики детей
Глохнут за мной, за моей
30 Спиной.
Я - стрела!
Я - роса,
Самоубийственно летящая
В красный глаз рассветного котла!
27 октября 1962
195. МАКИ В ОКТЯБРЕ
Даже тронутые рассветным лучом облака
Жмурятся, не стерпев невозможной
Яркости каждого цветка,
Жмурится даже санитарка в неотложной,
У которой алое сердце
Просвечивает сквозь халат -
Вот подарок любви! О нем
Не просило ни небо,
Которое бледным огнем
10 Жжет свой угарный газ,
Ни ошарашенные до неподвижности
Мелкие зеркальца глаз

232
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Под шляпами и котелками.
Боже, да кто же я,
Что алые, запоздалые эти
Рты нараспашку вопят,
Заблудившись в морозных минутах
На васильковом рассвете?
27 октября 1962
196. НИК И ПОДСВЕЧНИК
Свет голубоватый, я - глубоко в пещере.
Сталактиты из воска
Капают и густеют. Это слезки
Земного нутра, их оно
Выпускает скрытно из-за мертвой скуки.
Дуновенья крыльев летучих мышей, шуршащие звуки,
Как черные рваные шали, меня окутывают.
Эти крылья
Касаются лица легко и криво,
10 Холодные эти убийцы
Льнут ко мне, лиловые, как сливы.
Древняя пещера кальциевых сосулек
Переполнена эхом.
Даже тритоны тут белые, и каждый из них это -
Святой Иосиф.
А рыбы, рыбы - плоских льдинок они ледяней.
Спаситель, за что мне эта злобность ножей,
Эти пираньи,
Эта религия, принимающая бесконечно
20 Из моих живых пальцев первое причастие...
Наконец свеча
Стесненно хватает глоток воздуха
И снова становится обыкновенной маленькой свечкой.
Ее желток твердеет.
Милый, как попал ты сюда, ко мне?
Ты, зародыш, помнящий даже во сне
Свою скрюченную позу?

1962
233
Кровь расцветает в тебе - это роза?
Ты просыпаешься для боли - но не твоя это боль!
30 Милый, милый,
Я украсила нашу пещеру:
Вот мягкие ковры и розы -
Остатки викторианства.
Пусть звезды,
Прибитые к своим темным гнездам,
Лишены права на странствия,
Пусть хромые атомы ртути,
Как в жуткий колодец,
Хоть в самый низ упадут и,
40 Все равно ты - единственная опора: кроме
Тебя не на что опираться пространствам!
Ты - младенец в вертепе. На соломе...
29 октября 1962
197. ПОД ЧАДРОЙ
Яшма!
Отчаянно зеленый
Камень адамова ребра,
Я - это!
Улыбаюсь влюбленно
В позе лотоса -
Загадочная игра!
Поигрываю плечами
(О, как Солнце
10 Лакирует их!),
И колыханье
Драгоценных грудей моих -
Бессонно...
А как только неутомимая луна,
Моя сестрица,
Взойдет - как положено, больна, бледна -
Каждое дерево к ней
Устремится!

234
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Мелкие
20 Ветки-сетки, -
И мой облик тусклее стал,
Я, как зерцало, мерцаю,
И, в покои мои вступая,
Он, Властитель Зерцал,
Проскальзывает
В толпах шелковых
Шумящих экранов,
Мое дыхание постоянно
Шевелит вуаль
30 На губах шуршащих,
А на глазах другая вуаль
Ловит
Слиянье блестящих
Радуг: ему я принадлежу, ему!
Даже когда он не здесь,
Закутана я достойно
В одежды невозможностей! В их тьму!
Драгоценна я и спокойна,
Между пальмами и попугаями.
40 Свита
Моих ресниц
Шуршит болтливо - но не отпускаю
На волю я этих птиц!
Разве одну ресничку - перо павлинье!
(Стража моих губ следит!)
На волю я выпускаю
Только одну ноту длинную,
Она дробит
Воздух на мелкие хрусталинки,
50 Вот они вспыхивают, мелькая. Или
Целые дни кружат, даже не вспоминая,
Чем раньше были.
Но со следующим шагом его,
Ничего не ожидая более,

1962
235
Выпущу я на волю,
Выпущу я на волю,
Выпущу я на во...
Из маленькой куклы бесценной,
Которая тут хранится,
60 Спрятанная от всего мира, -
Выпущу я... львицу!
И вот - вопль над бассейном,
И вместо шелков - дыры!
29 октября 1962
198. ЛЕДИ ЛАЗАРЬ
И опять получилось!
Раз в десять лет - знаю заранее -
Это удается мне.
Я ходячее чудо,
Я свечусь, как те абажуры,
Тогда, в Германии
(Помните о войне?).
Те - из человечьей шкуры.
Моя правая нога - пресс-папье,
10 А лицо - еще ни одной черты -
Но еврейские тонкие простыни
Уже сняты (вчерашние!).
Стяни-ка салфетку у меня с головы - ты, ты -
Мой закадычный враг.
Ну как? Страшно? -
Нос, дыры глаз, полный набор зубов!
Кислое дыхание?
Неважно: через день пропадет!
Скоро, скоро
20 Плоть, съеденная ямой,
Опять отрастет,
И я опять буду -
На тебе, вот -
Экранная баба с улыбкой из Голливуда!

236
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Мне только тридцать.
И, как кошка, девять раз я умру.
Сегодня - смерть номер третий.
Рвутся миллионы нитей,
Как мерзко каждое десятилетие
30 Уничтожаться!
А толпа дерзко -
А толпа (хрустит на зубах арахис!)
Толкается - что ж, смотрите!
Как с меня пелены - с ног до головы.
(Ну, каков стриптиз!?).
Научилась я обнажаться?
Господа! Дамы!
Вот мои руки,
Вот колени. А может -
40 Ничего нет,
Кроме костей да кожи?
Но я ведь та же самая!
Впервые это случилось в десять лет
(Несчастный случай).
А во второй раз я, упрямая,
Совсем не хотела оживать,
Захлопнулась,
Как ракушка - еще сильней!
И пришлось им звать меня, и звать,
50 И снимать с меня
Липкие жемчужины червей.
Умирать
Ведь тоже искусство.
Я это делаю блестяще. А?
Жутко, да,
Если по-настоящему?
Наверное, это призвание!
Банально!
Проще простого - покончить в камере,
60 Проще простого - все как надо,

1962
237
И потом - наиболее театрально! -
Вернуться среди бела дня
В то же место, в то же лицо, в тот же самый
Жадный крик.
Он визглив и жесток -
«Чудо, чудо!» До чего же дик!
Сбивает с ног.
Платите -
И глядите на шрамы,
70 Платите -
И слушайте стук сердца -
Ведь и верно, рвется всерьез!
Платите, да и дорого,
За слово, за касание,
За клок волос,
За каплю крови.
Так, так, herr доктор,
Так, herr враг:
Я - ваше сокровище, ваше созданье,
80 Золотой младенец,
Истаивающий в визге, не в слове.
Верчусь и горю.
Думаете, я
Ваших забот
Не оценила?
Опять таю -
Пепел, пепел - а где лицо?
Шевелите кочергой, - вот:
Ни плоти, ни костей.
Кусок мыла.
90 Обручальное кольцо.
И золотая
Пломба, herr Люцифер, herr Бог,
Осторожней, смотри же -

238
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Снова встаю из пепла
И глотаю, как воздух, мужиков -
Я, отчаянная, я рыжая!
23-29 октября 1962
199. ПОЧТА
Улиточье слово на блюде листа?
Это не от меня.
Не принимай. Забудь об этом вздоре.
Уксус в запечатанной бутылке?
И это не принимай - фальшивка!
Золотое кольцо и солнце в нем?
А это - ложь. Ложь и горе.
Иней на листе чист.
Котелок о чем-то бурчит
10 Себе под нос, на каждой
Из девяти гор... Да -
Зеркала встревожены, смещены отраженья,
И море вдребезги свой серый цвет...
Любовь, любовь - мое время года.
4 ноября 1962
200. ТУДА
Далеко ли еще?
Далеко ли?
Колеса Круппа крутятся.
И в центре этой крутящейся воли -
Рожи горилл оголтелые.
Стук не устает, выбивая
С громкостью пушек:
«Нету его, нету его, нету...».
Это Россия. Это -
10 То, через что должна я
Пройти. Я тащу свое тело -
Та ли война, или другая -

1962
239
Через солому теплушек...
Взятку дать? Вздор!
Да и что едят эти колеса, колеса,
Закрепленные на дугах рессор,
Ненасытные боги?
Отпустить серебряный поводок воли?
Далеко ли еще?
20 Далеко ли?
Неумолимые боги
Знают только одно: «туда».
Я - опущенное письмо.
Я лечу к какому-то имени
И к двум глазам. Ну да,
Может, к себе самой?
Будет ли там хлеб,
Будет ли там тепло?
Грязь. Тут такая грязь!
30 Остановка в поле.
Не слазь!
Далеко ли?..
Медсестры проходят ритуалы
Омовенья под кранами.
Вода - как монашеские вуали.
Сестры прикасаются к раненым.
Кровь и поныне вперед посылает мужчин
(Их ведь всегда посылали...).
Палатки. Кукольный госпиталь.
40 Крики. Оттуда ли?
Снаружи
Руки да ноги валяются грудами.
А мужчин, точнее то, что
Осталось от них - ведь ни один не цел, -
Эта кровь толкает вперед, вперед
Эти поршни -
В следующую милю,
В следующий час, день, год...
Несколько поколений сломанных стрел.
50 Далеко ли?
Далеко ли еще? Не знаю...
На ногах у меня грязь,
Красная, скользкая, густая -

240
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
С этой земли я встаю в агонии,
Я ребро Адамово,
Не в силах стереть ничего - ни
Прошлое, ни саму себя я.
Паровоз оскалился, дышит, пар выпуская -
Зубы дьявола...
60 Я в вагоне.
В конце всего этого есть минута такая -
Капля росы без боли...
Далеко ли еще?
Далеко ли?
Как невелико, как незаметно
Это место, куда я...
Но отчего все эти препятствия?
Не знаю. Тело
Женщины.
70 Юбки обгорелые. Маска смертная.
Люди в черном.
Кто-то над ней молитвы читает.
Дети в венках из цветов.
Грохот взрывов,
Щелканье ружей мелкое.
Нас опять огонь разделяет.
Неужели нет спокойного места,
Которое просто
Образовалось бы в воздухе,
80 Так чтоб никто до него не дотронулся?
Не бывает!
Поезд
Тащит себя и вопит,
Этот зверь знает только движенье,
Только алчное «туда, туда, туда»...
Вспышки освещают лицо в пятнах красных и черных...
Я похороню раненых,
Сосчитаю и похороню мертвых,
Пусть их души
Корчатся в росах очищенья.
90 И фимиам
Испарится из моего следа.
Качаются вагоны.

1962
241
Да это ведь колыбели! Это -
Я вылупляюсь из коконов прошлого,
Из этих лиц, тоски, досок, бинта -
И вот из черного вагона, переехавшего Лету,
Выхожу к тебе, как младенец, чиста.
6 ноября 1962
201. НОЧНЫЕ ТАНЦЫ
Улыбка в траву упала.
Невозместимо! Вниз, вниз...
Во что сегодня выльется твой ночной танец?
В какой математический каприз?
Какие скачки, какие спирали?
Они одинаковы на
Всем свете - значит, я не обделена
Красотой: ведь в дар мне дана
Легкость влажной травы - твое дыханье,
10 Запахи снов твоих,
Тигровые лилии, холодные каллы.
(Холодные? - Эгоизм!)
Тигр не напрасно себя украсил
Разворотами лепестков -
Кометам нужно немыслимые пространства
Преодолеть в глубине холодов...
Вот так отлетают и твои движенья,
Людские, теплые, так
Их розовый свет истекает шелушеньем
20 Сквозь беспамятный мрак
Неба. За что же мне эти планеты,
Эти лампы даны,
Что падают, как благословенье? Или это -
Снежные сны?
Шестиконечные опадают
На волосы, губы, глаза...
Касаются благословенно и тают.
В никуда. А может, и за...
6 ноября 1962

242
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
202. ГУЛЛИВЕР
Над тобой, лежащим,
Льдистых облаков движенье.
Они, плосковатые,
По невидимому стеклу ползут.
Они не лебеди: у них нет отраженья,
И они не связаны нитями, как ты тут, внизу.
Там - все прохладное, там - все синее.
А ты - на спине. В небо - только взгляд...
Поймали тебя люди-паучки, мелкие и бессильные,
10 Обмотали своими дурацкими путами,
И шелковые горы сулят!
Слишком шелково!
Как же они тебя ненавидят!
А еще разговаривают в долине между пальцами твоей руки -
Дюймовые червяки,
Они хотели бы разместить тебя по шкафам
В стекляных витринках по всем домам!
Этот палец туда, тот сюда - реликвии! Ну да!
Уйди!
20 Семимильными шагами,
За тридевять земель, и -
В недосягаемость, как в перспективы Кривелли.
Пусть орлиным станет взгляд
твой,
А тени от губ - пропастью крутой.
6 ноября 1962
203. ТАЛИДОМИД
Полумесяц -
Полумозг, свеченье -
Негр, перекрашенный в белого,
Альбинос?
Ползут, вызывая омерзенье, -
Паучьи обрубки тела.
На подбородке - нос...

1962
243
Что же спасло меня -
И в каких кожаных перчатках -
10 От призраков, от мрачной участи,
От этих врезающихся в память бутонов?
Костяшки пальцев - на лопатках,
Лица, черты которых
Вваливаются в жизнь, таща за собой
Кровавые пузыри небытия, отсутствий,
Эти, родившиеся в антисорочках...
Всю ночь я чувствовала
И строила, строила, спешно очень
Пространство для полученного
20 Дара: для двух любимых, двух влажных глаз.
Белый плевок равнодушия!
Темные плоды, покачавшись, падают.
Растрескалось зеркало безрадостное -
Изображение разбегается,
Будто ртуть
Разбитого градусника.
8 ноября 1962
204. ПИСЬМО В НОЯБРЕ
Милый мой! Мир
Вдруг стал цветным. Свет фонаря стынет
Среди стручков золотистой акации -
И это в 9 утра!
Вот ледяная пустыня...
Под фонарем темный кружок, а в нем
Трава, как волосы малыша,
Шелковистая, под рыжим каштаном.
Воздух насыщен зеленью - просто прелесть!
10 Ласково меня окутывает ватным туманом.

244
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я разрумянилась, как на морозе, - тепло!
До глупости счастлива,
Кажусь себе огромной!
Резиновые сапоги скрипят и скрипят по
Опавшей листве кленов, красной, темной.
Этот кусок земли - мой!
Дважды в день
Я хожу тут, вдыхая
Грубый дубняк,
20 С его зеленой жестяной зубчатой листвой.
Мертвые стволы стоят стеной.
Я их люблю, как прошлое,
Как историю:
Золотые яблоки!
Представь себе, дорогой,
Вот они, все мои яблони!
Шары червонного золота висят на них
В сером смертельном густом растворе.
И легионы
30 Листьев, бездыханных, золоченых, почти жестяных...
Вот любовь! Вот безбрачие!
Кроме меня, никто
Мокрым по пояс тут так давно не ходил..!
Эти сокровища - кровоточащая
Углубляющаяся пасть Фермопил...
11 ноября 1962
205. СМЕРТЬ И К°
Двое? Ну да, их и должно быть двое!
Теперь-то это понятно.
Один никогда не смотрит вверх, глаза под тяжкими веками -
Шары (на посмертной маске Блейка
Видела я такое).
Родимые пятна - повторенья фирменного знака,
И обваренное кипятком, большое
Лицо - словно голая лиловая медь кондора.
Я же - мясо сырое.
10 Клюв, однако,

1962
245
Щелкает где-то рядом: я пока еще не добыча! Но
Он уже твердит мне, как я нефотогенична.
Он говорит мне, какими нежными
Выглядят мертвые
Младенцы в леднике морга:
Оборка на шейке,
Над ней ионические складки ушей,
Саваны слепят белизной,
Затем две ножки...
20 Он не улыбается и не курит, а Другой -
Другой и улыбается, и курит.
У него длинные мягкие волосы.
Выродок. Слащавый дрочила. Фальшивый блеск...
А еще старается изо всей силы,
Чтобы я его полюбила сдуру!
Не шевельнусь! Повода не дам...
Мороз сотворяет цветок.
Роса сотворяет звезду.
Колокол по мертвым,
30 Колокол по мертвым,
Вот и покончено с кем-то там...
14 ноября 1962
206. ГОДЫ
Годы входят, как звери из другого пространства,
Где шипы на кожистых листьях -
Вовсе не мысли, которые я включаю, как йог:
Эти шипы - ярчайшая зелень, абсолютно чистая
Темнота. Их, застывших в неподвижности, не выключить никогда.
Господи, как я на тебя непохожа! Ты - Бог,
С твоей пустой чернотой,
С твоими звездами, рассыпанными повсюду, как дурацкое
конфетти...
Какая скука эта вечность, этот покой -
10 Никогда не могла бы их перенести!

246
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Нет, я люблю поршень или маятник
В движенье: ведь это само движенье!
От него душа замирает и, как пес, делает стойку,
И еще люблю лошадиные копыта,
Их безжалостную маслобойку!
А ты - только Великая Неподвижность.
Что ж тут великого?
Этот год - тигр? Вон, за дверью рык его!
Или это Христос?
20 Его божественная половина в конце концов
Решила улететь с Земли...
Ягоды цвета запекшейся крови на кожистых листьях кустов
Остаются собой и не шевелятся.
Но копыта с неподвижностью не смирятся:
И маятники - поршни времен - стучат в синей дали!
16 ноября 1962
207. СТРАХИ
Этот человек псевдоним себе взял
И ползет за ним, как червяк.
Эта женщина по телефону
Пытается выдать себя за мужчину.
Маска разрастается, пожрав червяка,
Остались только дырки для носа, рта и глаз.
Голос женщины настолько опустошен,
Что кажется - она давно уж мертва.
В горле у нее полно червей:
10 Ей до ненависти отвратительна
Мысль о ребенке, который украдет
И клетки ее, и красоту.
Она скорей будет мертвой, чем толстой:
Мертвой и совершенной, как Нефертити.

1962
247
Слышит она, как яростная маска
Расширяет серебряные тюрьмы глаз: и - звон...
Никогда отражаться не будет ребенок
Там, где есть Он, и только Он.
16 ноября 1962
208. ПЕСНЯ МАРИИ
Пасхальный ягненок потрескивает в жиру,
Жертвенный жир все прозрачнее на жару...
Окно,
Солнечное окно
Сотворено
Тем же огнем.
Бледные еретики сгорают в нем,
И ветер его раздувает,
Сдувает евреев...
10 Их одежды широкие в небе реют
Над изрубленной Польшей,
Над сожженной Германией...
Летят и не умирают.
Стаи
Пепельных птиц
Мне сердце терзают.
Пепел в глазах,
И рот мой забит пеплом.
Эти птицы садятся у самого края
20 Бездны,
Которая выкинула в пространство
Всего одного человека...
Печи,
Раскаленные, как небосвод.
Сердце -
По нему я ступаю и знаю,
Что солнечного младенца
Мир убьет и сожрет...
19 ноября 1962

248
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
209. ЗИМНИЕ ДЕРЕВЬЯ
Чернила мокрого рассвета расплываются голубым.
Деревья на кальке тумана
Выглядят сухим рисунком из учебника ботаники.
Воспоминанья нарастают -
Кольцо обручальное на кольцо натянуто...
Ни абортов нет, ни скандалов.
Деревья надежней женщин, преданнее любой жены!
Они семена рассыпают,
Как всегда рассыпали с легкостью дуновения,
10 Доверчиво пробуя на вкус полеты крылатых ветров,
И ноги ветрам не нужны!
Деревья по пояс в историю погружены...
И - только крылья, крылья лебедя.
Из другого мира, полного света.
Душа каждого дерева - Леда...
О, мать листвы и ласки, сына оплакивающая...
Тени щеглов поют литанию,
Но от нее не легче...
26 ноября 1962
210. БРАЗИЛИЯ
Да явятся ли они, эти люди с крыльями на локтях,
С торсами стальными,
С пустыми глазами,
Ждущими, чтоб густота облаков
Подарила им выражение лица,
Эти сверхлюди из какой-то сказки?
А мой младенец - только винтик,
Ввинчивается без конца
В жизнь - и визжит, вертясь в смазке.
10 Он растет, он в мир вживается,
А меня почти нет. Нигде. Никогда.
Три его зуба чешутся
Об мой большой палец...
Рождественская звезда -
История старая...

1962
249
На дороге встречаю повозки и отары я.
В этой красной земле материнскую кровь узнаю...
О ты, кто поглощает людей, гася их, как лучи света,
Оставь незатемненным зеркало это!
20 Не надо, не надо гибелью голубя
Искупать силу и славу Твою.
1 декабря 1962
211. БЕЗДЕТНАЯ
Набитая семенем матка
Грохочет, как погремушка,
Лунному свету, стекающему с дерева, некуда деваться.
Пейзаж мой - ладонь без линий.
А дорогам только в узел сплетаться.
Узел или роза - одно и то же... Это - я.
Эта роза - твоя
Цель! Слоновой костью кажется тело,
Всё, как визг ребенка, нестерпимо и надоело...
10 Я в центре цели, я - как паук,
Зеркала выстраиваются по линиям паутины вокруг:
Моему образу верны они. И ничего из меня,
Кроме крови,
Только она! И темна!
А живого леса нет... и не вырастет...
Да моё, моё это дело!
Что тот холм, что этот - не дерево
И не цветы: распахнуты только рты пустоты.
1 декабря 1962
212. СОСЕДКА-ПОДГЛЯДКА
Твой братец подстрижет мои изгороди,
Чтобы на твой дом
Не падало тени.
Кстати, вроде бы родинка на моем
Плече - тебе любопытнее всех растений?

250
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Ведь можно ее рассеянно почесать,
Бывает, что и до крови, а?
Ах, на тебе пятно тропиков
До сих пор! Моча грешная
10 Или подобие болотной вони? Вот те на!
Может, конечно, ты и здешняя,
Но что за ужасающая желтизна?
Твое тело напоминает
Палец, длинный, никотинный,
А я - белая сигарета -
Сгораю, чтобы ты вдыхала все это,
И от того дичают еще сильней
Твои скучные серые клетки.
Дай-ка устроюсь я на тебе, как на насесте, -
20 Мое раздражение и моя бледность
Займутся вместе
Загадочной алхимией,
От которой облезет серая жирная кожа
И растает от кости до кости.
Как-то с твоим более слабым и бестолковым
Предшественником такое тоже
Случилось! Прости.
Как подарок, он был запакован,
Как двухметровый свадебный пирог.
30 А ведь он даже не произнес намеренно
Ни одного злого слова!
Не думай, кстати, что мой взгляд мог
Не заметить твоей занавески,
В полночь, да и в 4 утра: пока
У тебя горел свет и ты вроде бы читала,
Занавеска наверняка шевелилась только от сквозняка.
Сучий твой язычок!
Ты всасываешь мои слова, мой каждый
Звериный зевок!
40 Даже мой вкрадчивый сумасшедший диалог,
Мой разговор с зеркалом... но Боже,
Как ты однажды
Подскочила, когда я накинулась на тебя! Ой-ой!
Руки скрещены, уши насторожены -
Желтая жаба! И никак не может

1962
251
Занавес на сцене перед тобой
Задернуться! В этой пустыне,
Среди прочих, которые на коров похожи
И еле тащат свое вымя
50 К электродоилке домой,
Большой глаз синий -
То ли бог, то ли небеса,
Наблюдает за ничтожествами,
В свою очередь наблюдающими за...
Когда я позвала,
Ты выползла:
Болезненный испуганный вид,
Рожа тролля,
И церковная улыбка униженно
60 Размазывается, как масло, что ли...
Так вот ты кто: из тебя глядит
Блоха!
А глаза шныряют, как мыши на
Моем участке.
Вскрывают письма,
Исследуют даже молнию на мужских брюках,
Висящих на спинке стула с...
И провоцируют несмышленышей,
Чтобы они тебе улыбнулись...
70 И все это только для того, чтобы повсюду сунуть нос, -
Такая уж у тебя привычка!
Поганая жаба. Сучья сестричка. Добрая соседка.
75 октября 1962, 31 декабря 1962

1963
213. ОВЦЫ В ТУМАНЕ
Шагают холмы в белизну.
Люди ли, звезды ли
Разочарованно глядят на меня.
Белый вздох остался от поезда.
Ах, ржавый цвет медлительного коня!
Стук копыт, грустящие колокола.
И все утро
Темнее становится утро,
И гуще мгла...
10 Позабытый цветок одинок.
Во мне, в глубине тишина.
И сердце сжимается:
Даль полей - и конца ей не вижу,
Прямо в небо грозит увести она,
В эту беззвездную и сиротливую
Темную жижу.
2 декабря 1962, 28 января 1963
214. МЮНХЕНСКИЕ МАНЕКЕНЫ
Совершенство жутко: оно бесплодно -
Снежным дыханьем забиты пути рожденья.
Едва отрастают побеги тисов,
Их тут же срезают, как головы гидры.
Но месяц за месяцем, побег за побегом -
Толкают соки поток бесцельный,

1963
253
Движенье крови - любви движенье.
И требует жертвы. Совсем безоглядной.
Нет мол, кроме меня, кумиров!
10 Ты и я... Манекены в витринах
Желто-зеленого, серного цвета.
Тела застыли в нелепых позах...
Их заколдованные улыбки...
Мюнхен? Морг меж Парижем и Римом.
Голые, лысые манекены
(Мехами едва нагота прикрыта).
Ржавь леденцов на хромовых палках -
Невыносима. Без тени мысли.
Тьма сыплется где-то между снежинок.
20 И никого вокруг. А в отелях
Долго еще будут чьи-то руки
За дверь выставлять башмаки - почистить,
И утром в них широченные ноги...
А жизнь в домах - занавески, окна,
Кружавчики детские да печенье...
Весомые немцы напыщенно дрыхнут.
Их черные телефоны на стенках
Мрачно сверкают и переваривают
Безголосость.
30 Снег ведь беззвучен.
28 января 1963
215. ТОТЕМ
Паровоз пожирает рельсы. Рельсы из серебра.
Они убегают вдаль. Но их все равно съедят.
Красота: в предутренних сумерках тонут поля.
Впереди белые башни. Смитфилд. Мясной рынок.
Рассвет золотит фермеров в добротных костюмах,
Свиноподобных, вместе с вагоном покачивающихся.

254
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
На уме у них кровь и окорока:
Ничто не спасет от сверкающих мясницких ножей.
Их гильотина шепчет: «ну как, ну как, ну как?»...
10 А дома ободранный заяц лежит в тазу. И уже
Его детская головка - отдельно,
Нафаршированная травой.
Содраны шкурка и человечность. Съедим, съедим,
Как набор цитат из Платона, съедим, как Христа.
Эти люди так много олицетворяли собой -
Их мимика, их улыбки, круглые их глаза...
И все это нанизано на палку,
На змею-трещотку, на вздорную
Бамбуковую погремушку.
20 Боюсь ли я капюшона кобры?
В каждом ее глазу - одиночество гор,
Гор, с которых предлагает себя вечное небо.
«Мир полон горячей крови,
В нем каждой личности след!» -
Говорит мне приливом крови к щекам рассвет.
Но конечной станции нет - одни чемоданы.
Из чемодана разворачивается «Я», как пустой костюм,
Заношенный, потертый; и набиты карманы
Билетами, желаньями, шпильками, помехами, зеркалами.
30 «Я обезумел!« - зовет паук, взмахивая множеством рук.
Этот черный ужас множится в глазах мух.
Мухи синие. Они жужжат, как дети,
В паутине бесконечности.
Их привязали разные нити
К одной и той же смерти.
28 января 1963

1963
255
216. РЕБЕНОК
Ясный твой взгляд - вот и все,
Что действительно прекрасно. Он, как губка.
Вот бы наполнить его пестротой, зайчиками -
Целым зоопарком
Понятий, тебе еще неясных:
Апрельский подснежник, индейская трубка,
Зеленый
Росток без единой морщинки.
Бассейн, а в нем - картинки
10 Осмысленно и прекрасно глядят из воды,
А вовсе не эти
Руки заломленные, не этот темный
Потолок без единой звезды.
28 января 1963
217. ПАРАЛИТИК
Так случилось... Но неужели
Так и останусь я?
Рассудок окаменел.
Ни языка, ни пальцев... На самом деле
Нет бога, кроме странного
Жестяного насоса, который из любви ко мне
Нака-чива-ет два
Моих пыльных мешка:
Вдох, выдох... Он меня хранит
10 И нипочем не отпустит, пока
Скользит
телеграфной лентой
День. А ночь принесет фиалки.
Они-
Глаза, вытканные на ковре тьмы,
И - огни...

256
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Голоса, мягкие, безымянные, будят:
«Все в порядке?»... Недоступные груди
Под крахмальной белой...
20 Я лежу, неживой, но, как яйцо, целый,
На барабан кушетки плотно уложен.
И во всем мире ничего нет,
К чему было бы можно
Прикоснуться... Я погружен в воду...
И приходят ко мне
Фотоснимки: вот моя жена,
Не живая, нет, на
Плоскости бумаги, в мехах. Фото 1920 года..
Улыбка жемчужная, важная
30 И прочная...
Две девочки тоже бумажные,
Вроде нее, шепчущей: «а вот и твои дочки».
Неподвижна вода:
Губы, уши, глаза - весь в целлофане я.
Не прорвать его никогда.
Лежу на спине,
Улыбаюсь, как Будда,
И все желания
Где-то мыльными пузырями
40 Сверкают вовне.
Блестящая лапа
Магнолии
Пьяна от собственного запаха
И не просит у жизни ничего более.
29 января 1963
218. ЖИГОЛО
Я - как часы. Механизм - что надо.
Переулок - расщелина: ящерицы не просочатся!
Стены да парадники, где можно спрятаться,
Но лучше всего в хавире встречаться:

1963
257
Бархатный дворец.
Вместо окон - зеркала, приглушен свет.
Здесь ты в безопасности:
Ни семейных фотографий нет,
Ни колец в носу. Не слыхать и криков...
10 Рыболовными крючками - женские улыбки
Впиваются в плоть мою,
А я в черных скользких штанах, как змей гибкий,
Выводки грудей медузообразных огла-жи-ва-ю...
Чтобы накормить
Эти вздыхающие виолончели,
Жру яйца и рыбу в основном.
Афродизьяк кальмара тоже
Целесообразен. Зато потом -
Когда мой моторчик работу кончает -
20 Мои губы отвисают: это губы Христа!
И все накрывает ковром молчания
Результат моего золотого мастерства:
Доить и доить из старых сук серебряные реки.
И так без конца, и так без конца.
Я никогда не состарюсь, вовеки!
Новые устрицы пищат в море,
И я сверкаю, как Фонтенбло,
Удовлетворивший, удовлетворенный...
Вода в пруду - глаз, зеркальное стекло!
30 С нежностью наклонюсь, гляжу в него,
И вижу только себя одного. Одного!
29 января 1963
219. МИСТИЧЕСКОЕ
Воздух фабрикует крючки.
Вопросы. И все - без ответов.
Блестящие, пьяные, как мухи,
Поцелуи которых жалят невыносимо
В глубинах черного воздуха под соснами летом.
9. Сильвия Плат

258
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Я помню
Мертвый запах солнца в дощатых каютах,
Жесткость парусов -
Соленых, длинных, натянутых простынь...
10 Если хоть раз ты увидел Бога -
Все, что потом, - уже неизлечимо.
Если тебя вот так, целиком захватило, - просто
Так, что не осталось ни крохи;
Ну чем излечиться,
Если на асфальте у соборов старых
Извели тебя, утопили
В солнечных многоцветных пожарах?
Что - лекарство? Облатка причастия?
Или прогулка
20 Вдоль тихой воды?
Или просто память?
Или черты Христа, по одной,
Высмотреть в лицах полевых зверюшек,
Почти ручных, питающихся цветами?
Так малы их надежды, что им уютно,
Как гному, в его умытом домишке
Под листьями вьюнков. Но тогда
Значит, не бывает любви, а только нежность...
А как же море? Или все-таки хоть вода
30 Помнит Того, кто по ней ходил?
Но каждая молекула обречена на протеканье -
Память вытекла.
Трубы города дышат, потеет окно.
Дети барахтаются в кроватках.
А солнце -
Только цветок герани.
А сердце? Ведь все-таки не остановилось оно!
1 февраля 1963

1963
259
220. ФЕЯ ДОБРОТЫ
Фея доброты по дому скользит,
Фея доброты - она так мила,
В окнах отражаются камни перстней,
От ее улыбки озаряются зеркала.
Что реальней, чем детский плач?
Кролики куда пронзительнее кричат,
Но нет в их крике души. Она
Говорит: «Медом все можно вылечить, все!
Жизни сладость нужна».
10 Капля меда надежней компресса.
О, как фея наполняет дом,
Как все осколки склеивает в нем!
В отчаянье бабочки на моем кимоно:
Их задушат эфиром - и в альбом!
Вдруг ты в комнату входишь с чашкой чая,
Зыбкий пар окутывает тебя, как с мороза.
Поэзия - гул крови в висках,
Ее не остановить никак.
Ты протягиваешь мне двух детей. Две розы.
1 февраля 1963
221. СЛОВА
Удары
Топоров, и деревья звенят все сильней.
Эхо за эхом -
Разбегается в стороны топот коней.
Сок сосен - как слезы,
Он хлещет уже водопадом,
Чтобы озеро скрыло скалы
И снова зеркалом стало.
А рядом -
10 Белый череп когдатошней жизни.
Зелеными сорняками
Его заплетает трава...

260
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Через годы и годы
На дороге встречаю все те же слова.
Но они постарели...
Вроде так же копыта стучат,
И разносится топот, совсем как тогда...
А на самом деле
Эту жизнь направляют
20 Неподвижные звезды со дна пруда.
1 февраля 1963
222. СИНЯК
Синева приливает к лиловому пятну.
Остальное тело
Монотонно-жемчужно.
Море втягивается, вертясь оголтело,
Сквозь дыру в скале.
И одержимо выплевывается - не нужно.
Знаменье судьбы
По стене сползло,
Как муха, мелкое,
10 Сердце сжалось.
Море отлило.
Завешено зеркало...
4 февраля 1963
223. ШАРЫ
С Рождества они с нами живут,
Прозрачны и простодушны,
Бестелесные звери-души,
Полкомнаты они заняли тут.
Трутся о шелк
Невидимых сквознячков.
И синяя рыба, и желтая котья голова...
Взвизг. Хлопок.
10 Когда нападают на них,
Они вздрагивают и - в уголок.

1963
261
Тут мертвой мебели нет:
Только соломенные маты,
Да стен белый цвет,
Да эти странные луны
Из чистого воздуха, красного и зеленого,
Радующие душу, как павлины
С распущенными хвостами.
Благословляющие все-все,
20 На что только ни ступит нога.
И переливаются, как разноцветная фольга.
Твой братишка ладошками
Заставляет шар по-кошачьи пищать.
Смотрит насквозь
Через забавный розовый мир,
Прозрачный, как вода.
Кусает его -
И тогда
Важно усаживается,
Зажав в кулачок
30 Красный клочок.
5 февраля 1963
224. ЗА КРАЕМ
Эта женщина достигла совершенства.
Ее мертвое
Тело несет улыбку свершения без тревоги.
Иллюзия греческого свободного выбора
Стекает по складкам твердой
Туники. А босые ноги
Твердят: мы дошли. Всё.
Мертвые младенцы, как белые змейки, -
Каждый у своего пустого
10 Кувшинчика - свернувшись, лежат.
Она их втянула в себя. Обратно. Снова.
Так лепестки розы смыкаются, когда сад

262
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Застывает, и запахи кровоточат
Из глубокого сладкого горла ночного
Цветка. Луна не грустит ни о чем.
Над глазами - мраморный капюшон.
И не такое она видала!
И трещины на ней становятся все черней...
5 февраля 1963
s<0Z

Тед Хъюз
КОММЕНТАРИИ К СТИХОТВОРЕНИЯМ
СИЛЬВИИ ПЛАТ 1956-1963 гг.
1956
В 1956 г. Сильвия Плат начала писать стихи, которые впоследствии
вошли в ее первый сборник.
В начале года она жила в Англии, где была фулбрайтовским
стипендиатом в Кембриджском университете. Там она занималась английским языком
и литературой, живя в Витстеде (филиал Ньюнхемского колледжа).
В феврале она познакомилась со своим будущим мужем Тедом Хьюзом.
В апреле этого года она самостоятельно посетила Рим и Париж.
16 июня С. Плат и Т. Хьюз поженились и до сентября прожили в
Испании, в основном в рыбацкой деревне Бенидорм (которая в то время еще не
была модным курортом).
Сентябрь они вдвоем провели в Западном Йоркшире и в октябре
вернулись в Кембридж. До декабря они жили снова в Витстеде, а затем сняли
квартиру в городе. На Рождество они опять поехали в Западный Йоркшир.
1. РАЗГОВОР СРЕДИ РУИН
(CONVERSATION AMONG THE RUINS)
По картине Джорджо де Кирико, репродукция которой была
прикреплена к двери комнаты С. Плат.
2. ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ С ГРАЧАМИ
(WINTER LANDSCAPE, WITH ROOKS)
20 февраля 1956 г. С. Плат записывает: «Написала хорошее
стихотворение: "Зимний пейзаж с грачами". В нем есть движение и сила, это
психологический пейзаж».
5. ПОВЕСТЬ О ВАННЕ
(TALE OF A TUB)
20 февраля поэтесса записывает: «Начала другое большое
стихотворение, более абстрактное (чем «Зимний пейзаж»). Я пишу его, сидя в ванне.
Надо постараться не сделать его слишком абстрактным».

264
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
34. ПАУК
(SPIDER)
Ананси - паук, герой фольклора Западной Африки и Карибских
островов. В конце 1956 г. С. Плат заинтересовалась африканским фольклором.
Следы этого интереса видны и во многих других ее стихах.
43. НОЯБРЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(NOVEMBER GRAVEYARD)
Это кладбище в Хепстонстолле (Западный Йоркшир), где впоследствии
ее и похоронили.
1957
В 1957 г. С. Плат получила степень Магистра Искусств в Кембридже.
В июне она поехала с мужем в США - ее пригласили преподавать в Смит-
колледже (Норсхемптон, штат Массачусетс), где она ранее училась. Лето
они провели на Тресковом мысе (Cape Cod), а с октября она начала
преподавать в Смит-колледже.
48. ВЕЧНО ДЛЯЩИЙСЯ ПОНЕДЕЛЬНИК
(THE EVERLASTING MONDAY)
Понедельник для С. Плат всегда имел особое, угрожающее значение
(см. стихотворение № 159 «Приличия»).
49. ДОЛИНА ХАРДКАСЛ
(HARDCASTLE CRAGS)
Долина реки Хебден - лесистое узкое ущелье, по верху которого идет
дорога, пересекающая вересковые пустоши Западного Йоркшира.
54. ЛЕДИ И ГЛИНЯНАЯ ГОЛОВА
(THE LADY AND THE EARTHENWARE HEAD)
Голова эта действительно была помещена между сучьев ивы на берегу
реки Кем и никем не востребована (см. высказывание С. Плат по этому
поводу, которое я цитирую в предисловии к этой книге).
57. МЫ ПО-РАЗНОМУ ВИДЕЛИ ВИТЕНС
(TWO VIEWS OF WITHENS)
Верхний Витенс - руина фермерского дома на краю вересковой пустоши
вблизи Хеворта в Западном Йоркшире, описанного, как предполагается,
в романе Эмили Бронте «Грозовой перевал». Когда С. Плат в первый раз
подходила к этому дому, она шла с юга, пройдя несколько миль по пустоши.

Тед Хьюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
265
58. ГРААЛЬ
(THE GREAT CARBUNCLE)
Здесь описывается странное явление, наблюдаемое порой в этом
вересковом краю: на вересковых холмах вечерами, примерно в течение
получаса кажется, что лица и руки людей действительно светятся.
60. У муз в ПЛЕНУ
(THE DISQUIETING MUSES)
Читая эти стихи по Би-би-си, С. Плат так их комментировала:
«Заглавие взято из картины Джорджо де Кирико "Тревожащие музы". На
протяжении всего стихотворения перед моим мысленным взором стоят
загадочные фигуры с этого полотна - три ужасных безликих портновских
манекена в классических одеждах сидят или стоят в странном чистом свете,
отбрасывая длинные четкие тени, столь характерные для ранних работ Кирико.
Эти манекены воплощают современную версию других зловещих женских
троиц - три феи, три ведьмы из «Макбета», сестры безумия из Т. де Квин-
си».
62. СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС
(OUIJA)
Периодически С. Плат развлекалась в компании двух или трех знакомых,
держа палец на перевернутом стакане, окруженном кольцом букв на
гладком столе, и вызывая «духов» (...)
63. ИЗМЕЛЬЧАНИЕ ОРАКУЛОВ
(ON THE DECLINE OF ORACLES)
С. Плат часто замечала, что у нее бывают предчувствия, всегда
связанные с чем-нибудь незначительным.
Строка 6. И старый Бёклин... - Арнольд Бёклин (1827-1901) -
швейцарский художник, относящийся к поздним романтикам.
1958
В начале этого года С. Плат продолжала преподавать в Смит-колледже,
а ее муж - в Университете Массачусетса. Весной они решили оставить
преподавание и попробовать жить на литературные заработки.
Лето они опять провели на Тресковом мысе, после чего вернулись в
Бостон. Там они жили в квартире на Виллоу-стрит, 9, до следующего июня.
В течение этих месяцев С. Плат было очень трудно писать. Она писала на за-

266
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
данные темы, много занималась отработкой стиля, пытаясь таким образом
избавиться от ощущаемой ею скованности.
Журнал «Арт ньюс» попросил С. Плат написать несколько
стихотворений по разным картинам. Стихотворения «Дева на верхушке древа» (№ 66),
«Персей» (№ 67), «Батальное полотно» (№ 68) и «Прощание с призраком»
(№ 73) написаны по картинам П. Клее.
69. ЯДВИГА НА КРАСНОЙ КУШЕТКЕ СРЕДИ ЛИЛИЙ
(YADWIGHA, ON A RED COUCH, AMONG LILIES)
Написано по картине «таможенника» Руссо «Сон». С. Плат писала
27 марта 1958 г.: «моя первая и единственная вполне хорошая секстина».
74. СКУЛЬПТОР
(SCULPTOR)
Бронзовые «мертвецы» во множестве валялись вокруг дома и
мастерской скульптора Леонарда Баскина.
75. ПОЛНОЕ ПОГРУЖЕНИЕ
(FULL FATHOM FIVE)
Первое стихотворение, где отец С. Плат выступает в мистической
роли, в которой совмещаются образы отца, морского божества и музы
(см. Предисловие). Она написала эти стихи во время чтения одной из книг
Ж.И. Кусто о подводном мире, переходя от чтения к письму и обратно,
даже не меняя позы.
76. РЕЙНСКИЕ РУСАЛКИ
(LORELEI)
3 июля С. Плат и Т. Хьюз участвовали в спиритическом сеансе, в
котором «впервые в Америке» применялась доска «уиджа» (ouija). Она записала
тогда: «Среди прочих проницательных замечаний Пан сказал, что я должна
написать о Лорелее, потому что рейнские русалки - "мои родственницы".
Итак сегодня [4 июля], забавы ради, я так и сделала, вспоминая жалобную
немецкую песню, которую нам часто пела мать: "Ich weiss nicht was soil es
bedeuten..." (Это первая строка знаменитого, хрестоматийного
стихотворения Генриха Гейне "Лорелея" (Lorelei). - Е.К.). Тема привлекла меня сразу с
двух (или даже трех) сторон: здесь немецкая легенда о рейнских сиренах,
море как олицетворение детства и желание смерти, которое составляет часть
красоты этой песни. Стихотворение заняло весь день, но я думаю, что оно
достойно вхождения в книгу, и я им довольна».

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
267
Строка 29. ...«Глубины всегда несут опъяненъе»... - Фраза из книги
капитана Кусто, которую Сильвия читала немного раньше, когда сочиняла
стихотворение № 75 «Полное погружение». Кусто описывает эйфориче-
ское состояние острого кислородного голодания, в котором
ныряльщики в состоянии счастливого опьянения забывают об осторожности и
опасностях.
77. СБОРЩИК МИДИЙ В СКАЛИСТОЙ ГАВАНИ
(MUSSEL HUNTER AT ROCK HARBOR)
«Скалистая гавань» (Rock Harbor) находится на Тресковом мысе. 4 июля
1958 г. С. Плат записала: «Мне кажется, что на сегодня мое лучшее
стихотворение - это "Сборщик мидий в Скалистой гавани"».
82. КАМНИ ЧАЙЛДС-ПАРКА
(CHILD'S PARK STONES)
Чайлдс-парк, который появляется в нескольких стихотворениях этого
периода, находится рядом с домом, где С. Плат жила в Норсхемптоне
(Массачусетс), на Элмстрит. 11 июня 1958 года она записывает: «Только что я
написала удачные стихи о камнях Чайлдс-парка, громоздящихся среди
эфемерных оранжевых и малиновых азалий. Мне кажется, что этот парк - мое
любимое место в Америке».
83. СОВА
(OWL)
26 июня 1958 г. С. Плат записывает: «Утром написала короткое
силлабическое стихотворение "Сова над главной улицей". Могло бы быть и
получше. Начало - слишком лирическое для этого сюжета, а последние строки
можно еще развить». В конце концов это стихотворение превратилось в
«Сову». 23 апреля 1959 г. в Бостоне, проглядев свои стихи, она пишет: «Есть
у меня сорок стихотворений, к которым невозможно придраться. Так мне
кажется. От каждого - радость. Хотя мне хотелось бы более мощных
стихотворений. Все, что написаны в Смит-колледже, - это жалкое желание
смерти. А те, что здесь - какие бы ни были они серые ("Привычное зло", № 88,
"Сова"), они живые и в них радость жизни».

268
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
84. ПОМНЮ, БЕЛЫЙ
(WHITENESS I REMEMBER)
9 июля 1958 г. С. Плат пишет: «Я уже писала, что считаю вполне
годящимся для книги стихотворение о том, как я скакала в Кембридже на коне
по имени Сэм, и он понёс. Трудная тема! Лошади мне - чужие, но то, как я
умудрялась держаться на Сэме, когда в него вселился бес, было для меня
откровением: хорошо получилось!»
87. ЗЕЛЕНАЯ СКАЛА. ЗАЛИВ ВИНТРОП
(GREEN ROCK, WINTHROP BAY)
С. Плат провела свое раннее детство на полуострове Винтроп, где жили
ее бабушка и дедушка.
1959
С. Плат с мужем жили в Бостоне до июня 1959 г. Сильвия работала
секретаршей в Массачусетской Центральной больнице. Она опять начала
посещать своего прежнего психиатра Рут Бойчер (ср. комментарии к
стихотворению № 101) и вместе с Анн Секстон и Джорджем Старбуком ходила на
лекции Роберта Лоуэлла о поэтическом творчестве. В июле они с Т. Хьюзом
отправились в поездку на машине по Америке от Канады до Сан-Франциско,
потом до Нового Орлеана и обратно. По пути жили в кемпингах. Эта
поездка длилась девять недель. В сентябре они получили приглашение пожить в
Яддо - доме творчества для художников и писателей около Саратога
Спрингс на севере штата Нью-Йорк.
В этом же году Т. Хьюз получил грант от Фонда Гугенхайма; вместе с
теми деньгами, которые им удалось отложить от преподавательских и прочих
заработков, этот грант позволил им отплыть в декабре в Европу.
92. БЫК ИЗ БЕНДИЛОУ
(THE BULL OF BENDYLAW)
См. «Английские и шотландские народные баллады», изданные
Ф.Дж. Чайлдом в 1883 г.:
Огромный бык из Бендилоу
Сорвался с цепи и бежать -
И не в силах вся королевская рать
Обратно быка загнать.

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат 269
94. МЫС ШЁРЛИ
(POINT SHIRLEY)
Оконечность полуострова Винтроп (см. комментарии к стихотворению
№ 87). 20 января 1959 г. С. Плат пишет: «В этот уикенд я закончила
стихотворение "Мыс Шёрли" - это как бы возвращение на мыс Шёрли, это
стихотворение о бабушке. Странно-мощное, волнующее, несмотря
на жесткую структуру. Вызывает множество воспоминаний. Не такое уж
одномерное».
95. КОЗОДОЙ
(GOATSUCKER)
Козодой - ночная птица, родственница совы. У нее есть множество
других названий. Эстер Баскин (см. примеч. к стихотворению № 74 наст. изд. -
Е.К.) собирала материал для книги о ночных существах; это стихотворение -
вклад Сильвии в эту книгу. 20 января С. Плат записала: «Пока шел дождь,
провела очень приятный вечер в библиотеке, собирая материал о козодоях,
чтоб написать стихи для книги Эстер о ночных существах. Куда больше
материала, чем о лягушках, и тема мне гораздо ближе. Уже готово восемь
строчек для сонета, очень ал л итеративных и ярких». Она сделала несколько
страниц подробных выписок.
96. ГРАНЧЕСТЕРСКИЕ ЛУЖАЙКИ. АКВАРЕЛЬ
(WATERCOLOR OF GRANCHESTER MEADOWS)
19 февраля Сильвия записала: «Написала стихи, чисто описательные, о
Гранчестерских лужайках... Бешеное разочарование. Какая-то сила мешает
мне писать так, как я чувствую на самом деле». Гранчестерские лужайки
тянутся вдоль речки Кем к Гранчестеру, около Кембриджа.
99. ДВА ВЗГЛЯДА НА АНАТОМИЧКУ
(TWO VIEWS OF A CADAVER ROOM)
По картине П. Брейгеля «Триумф смерти».
101. ИСКОРЕЖЕННОЕ ЛИЦО
(THE RAVAGED FACE)
9 марта она написала: «После мрачного визита к Р.Б. (Рут Бойчер,
психиатр Сильвии) чувствую себя вырвавшейся на свободу. Хорошая погода,
немного хороших новостей. Если я не прекращу реветь, она устроит так, что
меня вообще свяжут. Посмотрела на свое искореженное лицо и словно на
блюдечке получила идею для стихотворения - так и назвала:
"Искореженное лицо". Пришла и строчка. Записала ее, а потом и остальные пять строк

270
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
секстета. Написала первые восемь строчек после возвращения из Винтропа,
где прекрасно провела вчерашний день. Стихотворение мне скорее
нравится - в нем та же откровенность, что в стихотворении № 100 "Самоубийство.
Скала Эгрок"».
От давней попытки самоубийства у С. Плат остался широкий шрам
на щеке.
103. ЭЛЕКТРА НА ДРОЖКЕ АЗАЛИЙ
(ELECTRA ON AZALEA PATH)
«Дорожкой азалий» называется аллея на кладбище, на обочине которой
находится могила отца С. Плат. 9 марта она пишет: «Ясный день в Винтро-
пе. Пошла на могилу отца. Очень тяжелое зрелище. Три части кладбища
разделены улицами. Все могилы относятся примерно к последнему
полувеку; уродливые грубые черные камни, почти примыкающие друг к другу
надгробья, как будто мертвые спят, голова к голове, в богадельне. На третьей
части кладбища - на плоском травянистом месте, выходящем на желтоватый
пустырь, за которым ряды деревянных квартирных домов, - я нашла
плоский камень: "Отто Е. Плат, 1885-1940". Сразу за аллеей - на него так
легко наступить. Почувствовала себя обманутой. Хочется выкопать. Доказать
себе, что он существовал и вправду умер. Насколько он далеко? Ни
деревьев, ни покоя, его плита притиснута к чужой могиле. Скоро ушла. Хорошо,
что я повидала это место».
20 марта она записала: «Закончила... "Электру на Дорожке азалий".
Совершенства все равно никогда не получается, но что-то хорошее вышло»,
а 23 апреля: «Надо отдать должное могиле отца. Выкинула "Электру" из
книжки. Слишком натянуто и риторично».
104. ДОЧЬ ПЧЕЛОВОДА
(THE BEEKEEPER'S DAUGHTER)
Описания в последней строфе подсказаны книгой отца Сильвии «Шмели
и их повадки». Отец учил Сильвию наблюдать и за пчелами.
105. ОТШЕЛЬНИК НА КРАЮ СВЕТА
(THE HERMIT AT OUTERMOST HOUSE)
«На краю света» - популярное классическое произведение о Тресковом
мысе (см. неоднократно переиздававшуюся в XX в. книгу: Beston Н. The
outermost house; a year of life on the great beach of Cape Cod / Photographs by
William A. Bradford et al. Garden City (N.Y.), 1928. - Примеч. ред.).

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
271
113. ПРИУСАДЕБНЫЙ ПАРК
(THE MANOR GARDEN)
Место действия - поместье в Яддо. С. Плат называла это стихотворение
«стихами для Николаса», но первый ее ребенок, который родился через
5 месяцев после написания этого стихотворения, оказался девочкой.
119. СТИХИ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
(POEM FOR A BIRTHDAY)
В том же году, за некоторое время до написания этого стихотворения,
еще в Бостоне, Сильвия пыталась использовать раннюю манеру письма
Роберта Лоуэлла (как в «Мысе Шёрли»). Она всегда чутко откликалась на
стихи Теодора Рётке, но только в Яддо, в октябре, она поняла, как Рётке
мог бы ей помочь. Этот цикл стихов начинался как намеренное
подражание Рётке - как упражнения, которые потом можно выбросить, но
которые могли бы к чему-то привести. 22 октября она написала:
«Честолюбивые ростки длинного стихотворения, которое будет состоять из отдельных
частей. Стихотворение "на ее день рождения" (день рождения С. Плат -
27 октября) будет о сумасшедшем доме, о природе: значения
инструментов, теплиц, цветочных магазинов, туннелей, все это - яркое и несвязное.
Рискованное предприятие. Никогда не закончить. Развитие. Новое
рождение. Отчаяние. Старухи. Набросать все это вчерне». А потом 4 ноября:
«Чудом я написала семь стихотворений из цикла "Стихи на день
рождения"...».
120. СГОРЕВШАЯ ВОДОЛЕЧЕБНИЦА
(THE BURNT-OUT SPA)
Старая водолечебница в Саратога Спрингс давно превратилась в
обгорелые развалины.
121. ГРИБЫ
(MUSHROOMS)
14 ноября: «Вчера упражнялась в написании стихотворения о грибах,
которое нравится Теду. Мне тоже нравится. У меня полная неспособность
судить о том, что я написала: то ли чушь, то ли гениальные строки».

272
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
1960
Вернувшись в Англию перед Рождеством 1959 г., С. Плат и Т. Хьюз
сняли квартиру в д. 3 по Чалкот-сквер в Лондоне, около Примроуз Хилла.
В феврале она подписала договор с издательством «Майнеманн» на
публикацию своей первой книги стихов «Колосс». Первого апреля дома
родилась дочь Фрида. В октябре в Лондоне вышел «Колосс».
130. волхвы
(MAGI)
«Абстракции по определению оторваны от жизни, их формулируют
вопреки повседневным нуждам и сложностям. В этом стихотворении я
представляю себе как порождение философов - великие абсолютные
абстракции ожили и собрались вокруг колыбельки новорожденной девочки,
которая - сама жизнь», - так С. Плат сказала про эти стихи в передаче по
Би-би-си.
133. ПРОСЫПАЯСЬ зимой
(WAKING IN WINTER)
Эти стихи взяты из черновиков, из груды строчек с множеством
зачеркиваний, так что их следует рассматривать как неоконченные.
1961
Всю весну и начало лета С. Плат писала автобиографический роман «Под
стеклянным колпаком». Летом, после поездки в Дордонь, С. Плат и Т. Хьюз
купили дом в маленьком городке Девон и в сентябре переехали туда.
134. ПОЛЯНЫ ПАРЛАМЕНТСКОГО ХОЛМА
(PARLIAMENT HILL I4ELDS)
Часть Хемстед Хита на севере Лондона. Об этом стихотворении С. Плат
сказала по Би-би-си: «Это монолог. Я представляю себе, как видит Поляну
парламентских холмов человек, настолько обуреваемый эмоциями, что они
искажают пейзаж. Говорящая "зажата" здесь между старым и новым годом,
между горем (потеря ребенка из-за выкидыша) и радостью (понимание, что
старший ребенок дома и в безопасности). Постепенно начальные образы -
пустота и молчание - уступают место образам, связанным с заживлением и
выздоровлением: еще с трудом, еще неуклюже женщина поворачивается от
чувства тяжелой утраты к той части своего мира, которая выжила, -
жизненно важной и требующей всего внимания».

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
273
136. ЖЕНА ДИРЕКТОРА ЗООПАРКА
(ZOO KEEPER'S WIFE)
Чалкот-сквер находится рядом с зоопарком в Реджент-парке. С. Плат
там часто бывала.
137. ПОДТЯЖКА ЛИЦА
(FACE LIFT)
Тут Сильвия использует опыт одной своей знакомой для создания мифа
о самообновлении.
141. В ГИПСЕ
(IN PLASTER)
В марте 1961 г. С. Плат провела неделю в больнице из-за аппендицита.
На соседней койке лежала женщина - вся в гипсе. В те дни были написаны
эти строки, а также «Тюльпаны» (№ 142).
147. СОПЕРНИЦА
(THE RIVAL)
В этом стихотворении изначально было еще две части (приводим их в
переводе В. Бетаки. - Примеч. ред.):
2
По сравненью с тобой я могу зачерстветь, как хлеб.
Пока я сплю, черные зерна кивают
Увеличенными головами и думают, как поскорее убить меня.
Морщины подбираются - каждая, как волна,
И одна другую скрывает...
Хорошо бы иметь железное здоровье, как твое, и твой цвет лица,
Чтобы минуты восхищались своими отражениями
На моем лице и забыли бы про меня...
3
Я пытаюсь найти место, куда тебя спрятать,
Ну, как в ящик стола прячут письмо, написанное отравленным пером.
Но нет такого ящика.
Синее небо ты или черное небо - все равно горизонт заслоняешь
от меня ты,
Так что же хорошего во всем этом пространстве,
Если оно не может тебя скрыть ни ночью, ни днем?
Ты - огромный единственный глаз там, меж морем и небом.

274
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Море тоже бессильно,
Оно омывает тебя, как пожелтевшую кость.
А я на мягких песках, отражающих это небо,
Нахожу тебя, как ската после отлива. Опять и опять
Море шумит у тебя на губах, а улыбка выглядит зло и криво,
Ангел холода,
Ведь не меня же ты хочешь забрать! Забрать?
Я думала, что Земля пожестче с тобой обойдется,
Ну, хоть так, как с камнями - с тобой!
Но даже ее тяжесть еще ни разу не раздавила алмаза.
Твои грани нестираемы,
Твой свет отбеливает мое сердце, так, что оно уже почти не бьется,
Ты - камень дрянной, но я вынуждена тебя на лбу - в диадеме - носить,
А мертвым дать заслуженный ими покой.
149. В ЕЖЕВИКЕ
(BLACKBERRYING)
Англия. На скале, глядящей в Атлантику.
150. ФИНИСТЕР
(FINISTERRE)
Самый западный мыс Бретани. Тот же пейзаж, что и в «Ежевике»
(стихотворение № 149), но по другую сторону Ламанша.
153. ЛУНА И ТИС
(THE MOON AND THE YEW TREE)
Тисовое дерево стояло на кладбище к западу от девонского дома и было
видно из окна спальни С. Плат. Как-то раз полная луна перед рассветом
садилась точно за это дерево. Муж предложил Сильвии в виде упражнения
описать эту картину. Рассказывая об этом стихотворении по Би-би-си, она
сказала: «Мне не хочется думать обо всех полезных, обычных и достойных вещах,
которые я ни разу не ввела в стихи. Но вот как-то я описала тисовое дерево.
И тут это тисовое дерево стало всем заправлять с потрясающим эгоизмом.
Оно больше не было просто тисовым деревом у церкви на дороге,
проходящей мимо дома в городке, где жила некая женщина, как могло бы быть в
романе. О, нет! Оно крепко стояло в центре моего стиха, управляя тенями,
голосами в церковном дворе, облаками, птицами, той нежной печалью, с
которой я смотрела на него, - всем! Мне никак было не усмирить его, и в конце
концов, это стихотворение стало стихотворением о тисовом дереве. Этот тис
был слишком самодоволен, чтоб стать проходным темным пятном в романе».

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат 275
1962
7 января родился второй ребенок, Николас. В мае в США в издательстве
«Кнопф» вышел «Колосс». В этом же году С. Плат подписала с
издательством «Майнеманн» договор на публикацию в Англии романа «Под
стеклянным колпаком». В Америке как Кнопф, так и Харпер отказались издавать
этот роман.
С. Плат и Т. Хьюз разошлись в октябре. Ей стала остро необходима
помощь по дому.
8 декабре она с детьми переехала в Лондон и поселилась в квартире на
Фицрой-роуд, д. 23, рядом с Чалкот-сквером.
156. НОВЫЙ ГОД НА ДАРТМУРЕ
(NEW YEAR ON DARTMOOR)
Этот отрывок взят из черновиков с множеством зачеркиваний, его
следует рассматривать как неоконченный.
157. ТРИ ЖЕНЩИНЫ. РАДИОПОЭМА ДЛЯ ТРЕХ ГОЛОСОВ
(THREE WOMEN: A POEM FOR THREE VOICES)
Эта пьеса была написана для радио по предложению Дугласа Клевердо-
на, в его постановке она с большим успехом прошла на Би-би-си 19 августа
1962 г. Текст вышел в издательстве «Таррет букс» в 1968 г. ограниченным
тиражом 180 экземпляров.
158. МАЛЕНЬКАЯ ФУГА
(LITTLE FUGUE)
Хотя до тех пор С. Плат никогда не проявляла особого интереса к
музыке, в это время она живо заинтересовалась последними квартетами
Бетховена, в частности Большой фугой.
161. В НАРЦИССАХ
(AMONG THE NARCISSI)
Перси Кей жил в соседнем доме. О его смерти говорится в
стихотворении «Берк-пляж» (№ 167). Сад в Девоне густо зарос белыми и желтыми
нарциссами.

276
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
163. ДУША ИВЫ
(ELM)
Дом в Девоне находился в тени гигантского вяза. Рядом росли два других.
Их кроны сливались в один густой навес. Росли они около доисторического
могильника, отделенного от дома рвом.
Стихотворение выросло из отрывка, слегка отличавшегося от
окончательного варианта (всего имеется 21 страница черновиков к этому
стихотворению):
Так ей непросто, так она неспокойна.
Пульсирует, как сердце на моем холме, она.
Луна запутывается в ее разветвленной нервной системе,
И радостно видеть ее там,
Будто этими ветвями поймана для меня луна!
Ночь - это синий пруд. Душа ивы полна покоя.
В центре ночи, в центре ее вселенной, там.
От мудрости она спокойна, и луну выпустила как что-нибудь неживое,
А теперь и сама темнеет, уплывая
В темный мир, недоступный моим глазам.
(Перевод В. Бетаки)
Эти строки были ранней попыткой создать стихотворение из четырех
густо исписанных черновых страниц. Через несколько дней С. Плат на основе
этого отрывка создала окончательный вариант стихотворения.
167. БЕРК-ПЛЯЖ
(BERCK-PLAGE)
Пляж на нормандском берегу, который С. Плат посетила в июне 1961 г.
Там на берегу расположен большой госпиталь для инвалидов и жертв войны.
Эти люди нередко прогуливались по песчаному пляжу. Похороны, о
которых говорится в этом цикле, - это похороны соседа Перси Кея (ср.
стихотворение № 161), который умер в июне 1962 г., ровно через год после того как
С. Плат побывала на Берк-пляже.
Строка 112. Катафалк - здесь старинная похоронная ручная тележка, на
которой гроб, усыпанный цветами, везли через городок. Машины следовали
за тележкой.
Строка 122. ...нелепый запекшийся цвет... - Почва на этом кладбище
красная.

Тед Хьюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
277
176. ПЧЕЛОВОДЫ
(THE BEE MEETING)
С. Плат держала один улей и поэтому принимала участие в собраниях
местного общества пчеловодов. Стихотворение рассказывает о первом
собрании пчеловодов, в котором она участвовала.
178. ПЧЕЛИНЫЕ ЖАЛА
(STINGS)
Первый набросок из этого «пчелиного» цикла стихов появился 2 августа,
когда С. Плат попыталась написать стихотворение с этим же названием, но
так его и не закончила. Вот что удалось извлечь из черновиков:
Что за мед привлекает этих малюток?
Что за страх заставляет их звенеть тонкой цитрой,
Завистливыми голосами (а ты - в центре),
Они нападают на твой мозг, как цифры,
И волосы дыбом встают под большим и разлапым
Носовым платком, который носишь ты вместо шляпы.
Они играют в колыбель для кошки, готовы к самоубийству.
Их смертельные иглы усеивают перчатки - бежать бессмысленно.
Куда бежать?
Черная вуаль липнет к губам снова и снова,
И они, идиотки, играют в самоубийство, опять и опять.
А потом качаются и шатаются ни под чьими знаменами,
А потом уползают в травы, в траншеи,
Как выкинутые на помойку статуи, одна за другою,
Бесполые и бескрылые,
Демобилизованно костенея.
Не герои, нет, не герои...
(Перевод В. Бетаки)
179. НОВЫЙ РОЙ
(THE SWARM)
Иногда, когда пчелы роятся, они образуют высоко на дереве шар, решая,
куда же им дальше отправиться. Любой внезапный громкий звук
(например, выстрел) может заставить их спуститься существенно ниже -
туда, где пчеловод сможет их достать и собрать в ящик или кадушку, после
чего он рассыпает их по широкому желобу, сходящему в новый пустой улей.
Пчелы послушно перемещаются в улей, как описано в конце стихотворения.
С. Плат описывает то, что видела в саду у соседа.

278
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
182. КЛИЕНТ
(THE APPLICANT)
Выступая по радио (Би-би-си) и представляя это стихотворение, С. Плат
заметила: «Герой этого стихотворения - идеальный продавец. Он должен
убедиться в том, что его заказчик действительно нуждается именно в этом
превосходном товаре и знает, как его лучше использовать».
183. ПАПКА
(DADDY)
По Би-би-си Сильвия сказала об этих стихах: «Героиня
стихотворения - девочка с комплексом Электры. Отец ее умер, когда она считала его
самим Богом. История усложняется оттого, что отец был нацистом,
а мать, весьма возможно, отчасти еврейкой. В дочери два этих начала
сталкиваются и парализуют друг друга. Чтобы почувствовать себя
свободной, девочке необходимо еще раз проиграть эту ситуацию перед
мысленным взором».
188. ЛИХОРАДКА
(FEVER 103°)
По Би-би-си об этих стихах она сказала так: «Это - о двух типах огня.
Об адском огне, который только истязание, и о небесном, который -
очищение. По ходу стихотворения первый огонь в муках превращается во второй».
Была более ранняя, но не датированная попытка поэтессы раскрыть в
стихах суть этой темы. Лихорадочно исписав несколько страниц черновиков,
С. Плат обретает свое привычное чувство формы и сводит поиски к
следующим строкам, так и оставшимся в рукописном виде:
Четыре утра. Лихорадка стекает с меня, как мед.
О, ничего не ведающее сердце!
Всю ночь я слышала - что это? А - вот:
Бессмысленный крик младенцев.
Такое море заполняет газетный лист!
Рыбий жир, рыбьи кости, помойка ужасов.
Выбеленная и обессиленная, я всплываю - и воздух чист,
Среди прокипяченных до блеска инструментов, девственных занавесок.
Тут небо белое. Тут красота.
Среди естественных, как розы, белых рук у прохладного рта.
Утро преломляется в моем стакане с водой.
И младенец мой
спит.
(Перевод В. Бетаки)

Тед Хъюз. Комментарии к стихотворениям Сильвии Плат
279
192. СВЕЧА НА СТОЛЕ
(BY CANDLELIGHT)
Бронзовый подсвечник изображал Геркулеса в львиной шкуре,
согнувшегося под тяжестью свечи. Скульптурку дополняли пять шаров у ног
Геркулеса (см. стихотворение «Ник и подсвечник», № 196).
194. АРИЭЛЬ
(ARIEL)
Так звали лошадь, на которой С. Плат ездила в Дартмурской школе
верховой езды в Девоншире.
196. НИК И ПОДСВЕЧНИК
(NICK AND THE CANDLESTICK)
«В этом стихотворении, - сказала поэтесса, выступая по Би-би-си, - мать
укачивает сынишку при свете свечи и находит в ребенке красоту, которая
хотя и не может спасти мир, но искупает материнское участие в мировом зле».
198. ЛЕДИ ЛАЗАРЬ
(LADY LAZARUS)
Перед прочтением этого стихотворения по Би-би-си С. Плат сказала:
«Героиня стихотворения - женщина, обладающая великим и ужасным даром
перерождаться. Трудность только в том, что для этого надо сначала умереть.
Она - Феникс, дух вольнодумства - все, что угодно. А еще она простая
милая изобретательная женщина».
201. НОЧНЫЕ ТАНЦЫ
(THE NIGHT DANCES)
Это верчение, похожее на танец, ее сын каждый вечер проделывал в
колыбели.
203. ТАЛИДОМИД
(THALIDOMIDE)
Ко времени написания этих стихов связь между транквилизатором тали-
домидом и рождением множества детей-уродов в 1960-1961 гг. была хорошо
установлена.
205. СМЕРТЬ И К°
(DEATH & Со.)
Об этом стихотворении она сказала по Би-би-си: «Это стихотворение о
двойственной, шизофренической природе смерти - мраморная холодность
посмертной маски Блейка рука об руку с ужасающей мягкостью червей, во-

280
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
ды. Я представляю два этих лица смерти как двух мужчин, двух компаньонов,
зашедших в гости».
Поводом к написанию стихотворения был визит двух деловых
благожелателей, которые предложили Т. Хьюзу работать за границей за большую
зарплату. Сильвия на них за это обиделась.
212. СОСЕДКА-ПОДГЛЯДКА
(EAVESDROPPER)
Стихотворение было написано в удлиненном варианте 15 октября 1962 г.,
а 31 декабря было вычеркнуто все лишнее. Набело осталось непереписанным.
1963
В том году зима в Англии выдалась такой суровой, какой не помнили с
1947 г. В начале года С. Плат жила в Лондоне на Фицрой-роуд.
23 января ее роман «Под стеклянным колпаком» вышел в Лондоне под
псевдонимом Виктория Лукас.
11 февраля Сильвия Плат покончила с собой.
213. ОВЦЫ В ТУМАНЕ
(SHEEP IN FOG)
Перед чтением этого стихотворения по Би-би-си С. Плат сказала: «В
этом стихотворении лошадь медленно спускается по склону холма, вниз по
щебенке к своей конюшне. Декабрь. Туман. В тумане - овцы».
Основная часть стихотворения написана 2 декабря 1962 г. Последние три
строки изменены 28 января 1963 г.
215. ТОТЕМ
(ТОТЕМ)
Она объясняла в разговоре, что эти стихи-диалог - «сооружение из
взаимоперемежающихся образов наподобие тотемного столба».
Строка 5. Рассвет золотит фермеров..- Она изображает фермеров
западных районов Англии в раннем утреннем поезде по пути в Лондон на
большой мясной рынок Смитфилд, «белые башни» которого она могла видеть с
Примроуз Хилл во время своего первого пребывания в Лондоне.
Строка 10. ...ободранный заяц лежит в тазу. - Таз, который
использовался в самых разных ситуациях. Там побывал и послед ее сына, и
выпотрошенный заяц.
Строка 18. ...змею-трещотку... - Это была игрушка из бамбуковых
кругляшков на резинке.

Тед Хъюз
ПЕРЕЧЕНЬ СТИХОТВОРЕНИИ,
ВОШЕДШИХ В ИЗДАННЫЕ РАНЕЕ
ПОЭТИЧЕСКИЕ СБОРНИКИ СИЛЬВИИ ПЛАТ
Расположение стихотворений в сборнике «Ариэль»
(«Ariel») (Лондон; Нью-Йорк, 1965)
Сильвия Плат сама являлась составителем этого сборника стихов.
1. Утренняя песнь
2. Почта
22. Имей отвагу заткнуться
23. Ник и подсвечник
3. Над пропастью в колючках 24. Берк-пляж
4. Талидомид
5. Клиент
6. Бесплодная
7. Леди Лазарь
8. Тюльпаны
9. Секрет
10. Тюремщик
11. Порез
12. Душа ивы
13. Ночные танцы
14. Детектив
15. Ариэль
16. Смерть и К°
17. Волхвы
18. Лесбос
19. Другая
20. Резкое торможение
21. Маки в октябре
25. Гулливер
26. Туда
27. Медуза
28. Под чадрой
29. Луна и тис
30. Твой подарок на день рождения
31. Пцсьмо в ноябре
32. Потерявший память
33. Соперница
34. Папка
35. Ты...
36. Лихорадка
37. Пчеловоды
38. Привезли улей
39. Пчелиные жала
40. Новый рой
41. Перезимуем
ПЕРЕВОДЫ
Сильвия Плат перевела четыре сонета Ронсара и одно стихотворение
P.M. Рильке («Пророк») в процессе работы в семинарах французской и
немецкой литератур.

282
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
ДРУГИЕ СБОРНИКИ СТИХОВ
Ниже приведен состав еще трех сборников стихов Сильвии
Плат.
Стихи нумеруются согласно их порядковым номерам в
настоящем издании.
«Колосс» («The Colossus»). Лондон, 1960; Нью-Йорк, 1962.
Прижизненное издание, состав и название авторские.
13, 15,17, 35, 37, 38,44,47, 49, 50, 55, 59, 60, 61, 63, 72, 73, 74, 75,
76, 77, 78, 87, 89, 91, 92, 93, 94, 96, 97, 98, 99, 100, 102, 104, 105, 106,
112,113,114,117,119,120,121.
«Через озеро» («Crossing the Water»). Лондон; Нью-Йорк, 1971.
124, 125, 126, 127, 128, 129, 130, 131, 132, 134, 135, 136, 137, 140,
141, 143, 144, 145, 148, 149, 150, 151, 152, 154, 155, 159, 160, 161, 162.
165, 166, 193.
«Зимние деревья» («Winter Trees»). Лондон, 1971; Нью-Йорк,
1972.
157, 164, 168, 172, 175, 179, 186, 187, 190, 192, 197, 203, 208, 209,
210,211,216,218,219.

Сильвия Плат
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
СОЧИНИТЕЛЬНИЦА
Весь день играя в шахматы сюжетов,
Валяясь, если дождик за окном,
В подушках на диване, - как конфетой,
Случайным пробавляется грешком.
Строга и шоколадисто-мечтательна.
(Грудь - розовей обоев на стенах.)
Комоды старые скрипят проклятия.
Тепличное бессмертие в цветах.
Гранаты в кольцах. Пальчики мелькают,
Вливая в рукопись «кровь и любовь».
Она неторопливо рассуждает
О сладковатой гнилости цветов...
И так она метафорами дышит,
Что детский плач на улице не слышит.
И ПЛАЧУТ ЗОЛОТЫЕ РТЫ
И плачут листьев золотые рты
С зеленым бронзовым мальчишкой,
Который видит тысячную осень -
Как мириады листьев золотых,
Звеня, скользили по его лопаткам,
И твердость бронзы убеждала их,
Что так и надо. Только нам-то, нам-то
Что до судьбы их? Каждый раз мы рады
Металлу листьев. В этих золотых
Стволах - они и мертвые смеются.

284
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
А мальчик - он в столетьях по колени,
И никакой тоски
О золотых потоках дней осенних,
И солнечная пыль тысячелетья
Играет на губах. Он от листвы
Ослеп...
ЕВЕ, СХОДЯЩЕЙ ПО ЛЕСТНИЦЕ
(Виланелла)
Часы твердят: спокойствие есть ложь.
Колеса - суть движенья во вселенной.
Ты над спиралью лестниц гордо ждешь.
А заговор планет ввергает в дрожь,
И пахнут астероиды изменой.
Часы твердят: спокойствие есть ложь.
Играет кровь. Ты вечно сердце жжешь
Той красной розы песней неизменной
И над спиралью лестниц гордо ждешь.
Загадочных звезд вихревой чертеж
Вращает все светила во вселенной.
Часы твердят: спокойствие есть ложь.
Бессмертный соловей поет нам: «что ж,
Любовь не гаснет, если плоть нетленна!»
Ты над спиралью лестниц гордо ждешь,
И кругом зодиака год замкнешь:
Да, красота упрямо неизменна.
Часы твердят: спокойствие есть ложь.
Ты над спиралью лестниц гордо ждешь.
ЗОЛУШКА
И принц склонился к девушке на красных
Хрустальных каблучках. Ее глаза
Смутились в блестках веера бесстрастных,
И спором скрипок танец начался.

Юношеские стихотворения
285
В высоких зеркалах большого зала
Скользили гости. Каждое окно
Хрустальным блеском тонких свеч мерцало,
Искрилось, как прозрачное вино.
Когда вращались пары, утонув
В веселом вальсе, легком и крылатом,
Она остановилась виновато
И побледнела, к принцу вдруг прильнув,
Сквозь музыку и шум расслышав зов
Неумолимо тикавших часов.
МОРСКОЙ НОКТЮРН
Там в глубине,
В расплавленной синеве,
В бирюзе и серебре
Разбавленного света -
Медные прожилки
Бледной фольги
На днище лодки.
Наклон серебряной глуби
Колышет
Темную камбалу.
Золотясь, мелькают
Мелкие рыбешки,
Легкие мальки.
Гроздья винограда -
Лиловые мидии
Раскрывают створки.
И молочно зелен
Тусклый лунный купол
Зонтичной медузы.

286
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
А угри свивают
В хитрые спирали
Длинные хвосты.
Ловкие омары
Плавно огибают
Тусклую траву.
И внизу все звуки,
Ускользая, тонут,
Словно глохнет бронза
Утопленного гонга.
ИСКУССТВО поэзии
Сначала возьми бормотанье,
Бесформенное и невнятное,
Похожее на моллюска
Аморфной безликостью ткани,
Похожее на проползанье
Улитки с горбиком ракушки.
Перекрои моллюска:
Дай строй словарю неясному,
Так, чтоб закаменела
Его подвижная маска.
Свяжи дисциплиной расплывчатость:
Дай ей улыбку статуи.
Для обжига новой формы
Печь парадокса включи,
Искусственным льдом упорно
Соединяй с любовью рассудок,
Но помни, насколько возможно,
Что все это ненадежно,
Что Землю сформировала
Турбина солнца из плазмы,
Что нужна была страшная тяжесть
Вселенной и Времени разом,
Чтоб из аморфного угля
Возникли кристаллы алмаза.

Юношеские стихотворения
287
СОНЕТ К ВРЕМЕНИ
Мы движемся меж яшмой и гранатом
В часах среди камней и шестерней,
Что отмеряют краткость наших дней.
И смерть в простом автобусе когда-то
Приедет к нам. Но сквозь металл и страх,
Сквозь пластик окон в городе бетонном
Грусть водостоков плачет монотонно,
А ветер - мне одной - шумит в ушах
О судьбах древнегреческих девчонок,
Оливки собиравших меж камней,
О пиршествах несчетных королей,
О кладах легендарных, о драконах...
Да, время - злой насос: и Млечный путь
Он выпьет до конца когда-нибудь.
СУДЬБА ИЗГНАННИКОВ
И мы вернулись из-под сводов храма,
Из грандиозных наших снов домой,
И вот нашли некрополис пустой
На месте нашей памяти упрямой:
Над бывшими аллеями пиров
Гнездятся духи адские незримо,
И онемела арфа серафима,
И вместо скрипок - смертный стук часов.
Вернуть бы день до нашего паденья!
Икар, как завершить то, чего нет?
Разбит алтарь. По солнцу черной тенью -
Каракули - кощунства злобный след...
Но надо расколоть орех тот гладкий,
Где скрыты рода нашего загадки.

288
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
ЦИРК НА ТРЕХ АРЕНАХ
Мне цирк устроил пьяный бог -
И рвется сердце в урагане,
В дождях искрящейся шампани
Свистят осколки всех тревог,
И ангелы, отбив ладони,
Глядят: ну кто б еще так мог!
Как смерть смела - и весела -
Вломилась я ко льву в пещеру,
Я пламя в волосах зажгла
И хлыст фатальный занесла, -
И стулом оградясь, спасла
Себя от ран. Но тут пришла
Любовь - пришла, превысив меру!
...А демон мой, смеясь, глядит.
Плащом/магическим прикрыт,
Он на трапеции летает,
У ног его толпа густая
Крылатых кроликов кружит -
И вдруг, сорвавшись, улетит
В дым, что глаза мне выедает.
ПРОЛОГ ВЕСНЫ
Зимний пейзаж, пронизанный синим
Взглядом горгоны, замер в белом.
Конькобежцы застыли в каменной картине.
Воздух стеклянный, а небо, небо -
Перевернутая миска голубого фарфора -
Совсем прозрачно, хрупко и немо.
Застывают долины, холмы и горы.
Каждый лист на земле - звенит металлом,
Ломкий, как папоротник, в атмосфере хрустальной.
Скульптурное молчанье, не зная милости,
Заморозило время на бегу. И вот -
То, что должно было случиться, не случилось.
И озера - под хрустальными крышками гробов.
А пока мы думаем, куда денется лед -
Зеленые песни птиц уже взлетают с холмов.

Джорджо де Кирико. Разговор среди руин. 1927
(см. одноименное стихотворение С. Плат, № J)

Джордже де Кирико. Тревожащие музы. 1925
(см. стихотворение С. Плат «Умуз в плену», № 60)

Джорджо be Кирико. Загадка оракула. 1910
(см. стихотворение С. Плат «Измельчание оракулов», № 63)

Лнри Руссо. Заклинательница змей. 1907
(см. одноименное стихотворение С. Плат, № 64)

Пауль Клее. Дева на верхушке древа. 1903
(см. одноименное стихотворение С. Плат, № 66)

°n
(N1
On
•"-"•
^
л
^
<^
5
Q
CD
53
<^
&
§
>-
^
<ъ
<3
s
X
<3
"^
О
X
^
Qj
о
3
О
^
00
Q
X
^
S
o?
Q
X
Л
^
g
s
С
^
^
^>
«5»
^
Л
^
>л
Q
t
oc
Ю
Si
^r
о
X
s:
о
^
о
si
^>
о
£
л
^
g
S
<3
*
si
S3
и
^
X
<ъ
CD
s:
*
3
^
о
^—

on
PS со
CO
3

*п
"-•ч
2
Б
с*.
£>
5|
и
■8<
^
>ч
S,
£г
^
^
S,
ГО
5:
О
л
^
го
5
£
&
§
«5
о\
Оч
%
ъ
§
У
3!
о
ГО
«3
X
<3
с
X
<3
ъ
01
^
(V)
го
СО
<3
J°
^
Б
,5
t:
и
^
5
§■
Q0
S
о
^

Юношеские стихотворения
289
ГЛЯДЯ В ГЛАЗА ДЕМОНУ ЛЮБВИ
Вот они, вот они,
Две черные луны,
Что делают уродами
Всех, заглянувших в них.
Красотка глянет смело,
А в них, смеясь над ней,
Предстанет ее тело
Жабьего страшней.
В зеркалах этих -
Мир наоборот:
Доверчивых, как дети,
Жизнь по пальцам бьет,
Злым оскорбленьем
Нежность обернется,
Любое воспаленье
Раной зажжется.
А мне зеркало чертово
Не опасно: что же
Может испортить
Мою ведьминскую рожу?
Пялюсь в пепел серый
Злобного огня -
А оттуда Венера
Глядит на меня!
ИТОГ
«Ты ушел навсегда», - сообщил телефон.
Ты покинул наш цирк - что теперь его ждет?
Что еще тут сказать, если цирк разорен?
И маэстро дает певчим птичкам расчет,
Чтоб купили билеты до тропических зон.
«Ты ушел навсегда», - сообщил телефон.
Пуделя без работы остались, и вот
Мечут жребий: последнюю кость кто возьмет?
Что еще тут сказать, если цирк разорен?
10. Сильвия Плат

290
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Лев гривастый - в глиняного превращен,
И трубит, каменея в отчаянье, слон.
«Ты ушел навсегда», - сообщил телефон.
Кобра спятила - занят весь день телефон:
Это яд свой она напрокат сдает.
Что еще тут сказать, если цирк разорен?
Полосатый шатер - приливом снесен.
«Адрес неизвестен», - шарманка поет.
«Ты ушел навсегда», - сообщил телефон.
Что еще тут сказать, если цирк разорен?
ЛЮБОВНИКИ И БРОДЯГА У НАСТОЯЩЕГО МОРЯ
...И навечно холодное воображенье
Заколачивает летнее бунгало,
И в песочных часах время без движенья,
Каникулы кончились, и пейзажи заколочены тоже.
Мысли, в прибое вольном
Следившие за зеленью русалочьих волос,
Как летучие мыши, спрятались недовольно
На чердаке черепа. И не довелось
Стать нам теми, какими стать могли бы.
Никуда не деться от «здесь и сейчас»,
Белые киты и радужные рыбы
Вместе с океаном покинули нас.
Только бродяга, одинокий и серый,
Среди ракушек стараясь на корточки сесть,
Тычет своей палкой в осколки Венеры,
А чайки над ним - как узловатая сеть.
Обломок кости, голый и гладкий,
Ухмыляется, как только схлынет волна,
И хоть разум работает и все в порядке -
Нам-то что остается? Песчинка одна -
Не жемчужина...
Повседневное, взаправдашнее солнце
Встанет, сядет... Да и вода - как вода.
Человечка на Луне больше не найдется.
Всё - как всегда, как всегда, как всегда.

Юношеские стихотворения
291
НРАВЫ ВРЕМЕНИ
Злой ветер крадется,
Звезды остры.
Золотые яблоки
Гниют изнутри.
Черные птицы
(Примета дурная!)
Шуршат пророчеством,
Листву сдувая.
В зарослях бродит
Длинный скелет,
Ночная крапива
Запутывает след.
В поле злой эльф
Мелькнет на мгновенье,
В травах - змея
Серповидной тенью.
В дом прокрадешься ль -
Волк лапою
Скрипит по доскам,
Двери царапая.
Висят жена и дети,
След пуль на потолке.
Ведьма в колыбельке,
Смерть в котелке.
ЭПИТАФИЯ В ТРЕХ ЧАСТЯХ
1
Качаясь на волнах лазурного моря,
Приходят бутылочные корабли,
И каждый с особым посланьем, которое.
«Разбей свое зеркало, бойся беды, -
Чирикает первый, - и выбери остров,
Где тихо, где волны смывают следы».
ю*

292
Сильвия Плат. Собрание стихотворений
Второй мне пропел: «Не сходись слишком просто
С портовым бродягою, и не забудь
Гнать флиртоискателей, гнать их, прохвостов!»
А третий, единственный из кораблей,
Кричит: «Утонуть - есть немало путей!»
2
Мой остров... И толпы сияющих чаек
В глаза утонувшего моряка
Все целятся с неба и снова взлетают...
Голодный прибой, будто исподтишка,
Ворует сады у земли метр за метром.
И брызги. И кровью сочится рука,
Пытаясь поднять утонувшего - где там!
Как ветер сметает с небес облака!
И вот одинокая чайка, от ветра
Отстав и припомнив судьбу кораблей,
Кричит: «Утонуть есть немало путей!»
3
Кузнечики - это мои домовые.
Пружинные ножки - скок через порог!
Зеленые острые ушки кривые
Смеются: дождь звездный бьет хижину в бок,
Вся комната - ящик, как крыса, пищащий.
Окно? Но оно перед новой стеной.
И небо - фальшивка! И в ящике - ящик,
Сквозь серую крышку которого Бог
Увел людей-ангелов. Травы волной
Все пишут на лицах могильных камней:
«Пойми! Утонуть есть немало путей».

Дополнения
^е

Сильвия Плат
ЭССЕ
СРАВНЕНИЕ
Как же я завидую прозаику!
Я представляю себе, как он (а скорее она - при сравнении мне проще
говорить о женщинах) - так вот, я представляю, как она подрезает садовыми
ножницами розовый куст, поправляет очки, вытирает чайную посуду,
мурлычет что-то себе под нос, возится с пепельницами или с младенцами,
впитывает кожей косые лучи света, какой-то новый оттенок погоды, и
пронизывает точным незаметным рентгеновским взглядом психологические
потроха соседей: соседей по вагону, по очереди в зубной кабинет или просто
кого-то встреченного в лавке на углу. Разве для этой счастливицы есть на
свете хоть что-то неважное? В дело идут старые башмаки, дверные ручки,
всякие там письма с наклейкой «авиа», фланелевые халаты, соборы, лак для
ногтей, реактивные самолеты, кусты роз, гроссбухи; мелкие привычки - как
кто-то ковыряет в зубах или теребит воротник, - что угодно необычное,
кривобокое, или, наоборот, изящное; или даже то, о чем и упомянуть-то
противно. Не говоря уже об эмоциях и побуждениях, с грохотом громоздящихся
друг на друга. Она занята Временем - как оно проносится, замирает,
расцветает, загнивает, накладывает кадр на кадр. Она занята людьми во Времени.
И мне кажется, что времени у нее сколько угодно - хоть столетие, хоть
поколение, хоть целое лето.
А у меня всего-то около минуты.
Я не говорю об эпических поэмах - все мы знаем, сколько времени они
могут занять. Я имею в виду самые обычные, незначительные стишки. Как
бы это описать - открылась дверь, закрылась дверь. А в промежутке что-то
промелькнет: сад, человек, ливень, стрекоза, сердце, город... Я думаю об
этих круглых стеклянных викторианских1 пресспапье, помню их, но вот
найти нигде не могу - ничего общего они не имеют с пластмассовыми шариками,
которые продают в игрушечных отделах Вулворта2. То, о чем я говорю, -
это прозрачный шар, заключающий в себе мир, очень чистый, а внутри -

296
Дополнения
лес или деревня, или семейство маленьких человечков. Перевернешь его и
снова поставишь - пойдет снег. Через минуту все изменится, и ничто никогда
там прежним уже не станет - ни елки, ни скаты крыш, ни лица.
Так возникает стихотворение.
Но как мало места! Как мало времени! Поэт вынужден стать
специалистом по укладыванию чемоданов:
Появление этих лиц в толпе
Лепестки на мокрой черноте куста...
Вот так: и начало, и конец в одном вдохе. А что бы понадобилось для
этого прозаику? Абзац? Страница? Он бы смешал все это, как краски,
развел бы слегка водой, размазал...
А вот теперь я самодовольна: нахожу преимущества!
Стихотворение - сгущено, оно - как сжатый кулак. А проза -
расслаблена и широка, как раскрытая ладонь: там есть дороги, объезды, места
назначения, линия сердца и линия ума, мораль и деньги. Кулак не пускает ничего
лишнего и оглушает; распахнутая ладонь, в своем движении, успевает
коснуться самого разного.
У меня в стихах ни разу не появилась зубная щетка.
Мне не хочется думать обо всех полезных, обычных и достойных вещах,
которые ни разу не появлялись в моих стихах. Но однажды появилось
тисовое дерево. И вот это тисовое дерево с потрясающим эгоизмом стало всем
заправлять. Оно уже не было просто тисовым деревом у церкви на дороге,
проходящей мимо дома в городке, где жила некая женщина - как могло бы
это быть в романе. Ну, нет! Оно встало в центре моего стиха, управляя
тенями, голосами в церковном дворе, облаками, птицами, той нежной печалью, с
которой я смотрела на него, - всем! Мне никак было не усмирить его, и
дело кончилось тем, что это стихотворение стало стихотворением о тисовом
дереве. Этот тис был слишком высокомерным, чтоб стать проходным
темным пятном в романе.
Возможно, некоторые поэты обозлятся на меня за то, что я считаю, что
стихи - высокомерны, что стихи не все позволяют. Они скажут, что в стихах
тоже может появиться что угодно. И куда точнее, мощнее, чем в тех
мешковатых, растрепанных и невнятных существах, которые мы называем
романами. Что ж, я уступлю этим поэтам их экскаваторы и рваные штаны. Я вовсе
не считаю, что стихи должны быть так уж неприступны. Если речь идет о
подлинном стихотворении, то я согласна даже на зубную щетку. Только
нечасты эти поэтические зубные щетки. И уж если они появляются, то как мой
буйный тис, начинают считать себя особенными, избранными.
В романах совсем не так.
Зубная щетка там вскорости возвращается на полочку и забывается.
Время течет, закручивается в водовороты, извивается, а у людей хватает

Сильвия Плат. Эссе. Контекст
297
времени, чтобы расти и меняться у нас на глазах. Весь этот богатейший
жизненный хлам клубится вокруг нас:
письменные столы, наперстки, кошки - весь этот любимый и затертый
каталог всякой всячины, которой делится с нами романист. Я вовсе не
утверждаю, что в романе нет структуры, жесткого порядка, точного различия
между предметами.
Я только считаю, что структура прозы не так настойчива.
Как и двери стихотворения, двери романа захлопываются.
Но не так быстро, не с такой неопровержимой маниакальной
окончательностью.
7962
КОНТЕКСТ
Из сегодняшних тем меня больше всего тревожат непредсказуемые
генетические последствия выпадения радиоактивных осадков и то, о чем я
прочла в недавнем номере журнала «Nation», в статье Фреда Дж. Кука «Джагер-
наут - военное государство»: ужасающее, сумасшедшее, приводящее к
всемогуществу слияние американского большого бизнеса с армией. Влияет ли
это на мою поэзию? Да, но не прямо. У меня нет дара Иеремии3, хотя у меня
может быть бессонница от мыслей о новом апокалипсисе. Я пишу стихи не о
Хиросиме, я пишу о ребенке, который формируется во тьме пальчик за
пальчиком. Я пишу не об ужасах массового уничтожения, я пишу о мрачной луне
над тисовым деревом на соседнем кладбище. Не о свидетельствах алжирцев,
которых пытали, а о ночных мыслях усталого хирурга.
В некотором смысле мои стихи направлены в другую сторону; но мне не
кажется, что я убегаю от жизни. Для меня главные темы сегодняшнего дня
не отличаются от тем любого другого времени. Боль и чудо любви,
созидание во всех его формах - дети ли это, буханки хлеба, картины, здания. А еще
сохранение жизни всех людей, где бы они ни жили. И никакая теоретическая
лицемерная болтовня о «мире» или о «заклятых врагах» не оправдывает
риска поставить под удар человеческую жизнь.
Я никак не думаю, что «газетная поэзия» может заинтересовать людей
больше, чем сами газетные заголовки. И только когда - это все же
случается изредка - злободневные стихи вырастают из чего-то более кровного, чем
не обязывающая ни к чему филантропия, и становятся сказочным зверем -
настоящей поэзией, - только тогда они, может быть, имеют шанс не быть
выкинутыми на помойку так же скоро, как страницы с новостями.
У поэтов, которыми я восхищаюсь, стихи столь же органичны, как
ритмы их собственного дыхания. Лучшее из написанного ими кажется
возникшим сразу и целиком, окончательным, нерукотворным. Таковы некоторые

298
Дополнения
стихи Роберта Лоуэлла из «Науки жизни», «Оранжерейные стихи» Теодора
Рётке, кое-что у Элизабет Бишоп4 и очень многое у Стиви Смит5
(«Искусство - это дикая кошка, цивилизация ей чужда»).
Очевидно, что назначение поэзии в том, чтобы приносить радость, а не в
том, чтобы участвовать в религиозной или политической пропаганде.
Некоторые стихи и даже строчки кажутся мне столь же вечными и производят на
меня впечатление такого же чуда, как на людей, почитающих что-нибудь
совсем иное, производят, например, алтари в церквах или обряд коронации.
Меня вовсе не тревожит, что стихи читает относительно малое число людей.
Несмотря на это, стихи расходятся поразительно широко, они бродят среди
незнакомцев, обходят весь мир. Они распространяются гораздо шире, чем
слова учителей или докторские рецепты. А если повезет - они переживают
и автора.
7962
ОКЕАН 12-12-W
Пейзаж моего детства - это не земля, а конец земли: холодные, соленые,
бегущие холмы Атлантики. Иногда я думаю, что самое яркое, что у меня
есть - мое виденье моря. Я, изгнанница, перебираю его, как лиловые
камушки с дырочкой (их еще зовут «куриными богами») или как черные ракушки
мидий с их радужной подкладкой, похожей на перламутровые ногти ангелов;
и вот в накатившей волне памяти все цвета становятся глубже и начинают
мерцать: мой ранний мир переводит дыханье.
Все начинается с дыханья. Что-то дышит. Мое ли это дыханье? Дыхание
моей матери?
Нет, что-то другое. Оно больше, дальше, серьезнее, утомленнее. Так вот
и плыву я некоторое время. Веки сомкнуты. Я - маленький капитан, пробую
на вкус сегодняшнюю погоду - барашки, рассыпающиеся у
стенки-волнолома, брызги, как картечь по отважной материнской герани, или
убаюкивающее шуршание наполненного зеркального бассейна, который лениво и
ласково ворочает сверкающую на краю гальку, словно дама задумчиво
перебирает драгоценности. Иногда - дождик зашелестит по стеклу или ветер
вздохнет и попытается сунуть пальцы в щели дома; всем этим меня было не
обмануть. Море, колыхаясь по-матерински, смеялось над этими подделками. Как
истинная женщина море всегда что-нибудь прятало. У него было много лиц -
жутких иногда лиц за тонкими вуалями. Оно рассказывало о чудесах и
расстояньях, оно и ласкало, и убивало. Когда я только начинала ползать, мать
посадила меня на пляже, чтобы поглядеть, что я думаю обо всем этом. Я
поползла прямо в накатывающую волну и уже почти проникла за эту зеленую
стену, когда мать поймала меня за пятки.

Сильвия Плат. Эссе. Океан 12-12-W
299
Я часто думаю, что бы случилось, если б я успела пробиться сквозь это
зеленое зеркало. Может, проснулись бы мои младенческие жабры и соль в
крови? Некоторое время я верила не в Бога и не в Деда Мороза, а только в
русалок. Они входили в мой мир так же логично и бесспорно, как хрупкое
тельце морского конька в аквариуме зоопарка или как скаты, которые
лезли на крючки к воскресным рыболовам, немилосердно ругавшимся, -
скаты, похожие на старые наволочки с лукавыми, полными женскими
губами.
Я вспоминаю, как мать - сама морская девчонка - читала мне и брату
(он был младше меня на три года) отрывки из «Покинутого водяного»
Мэтью Арнольда6:
Пещер песчаных сон глубок,
Ветра там спят, огни дрожат,
Там легкий шевелит поток
Соленых водорослей ряд,
И мириады тварей там
Пасутся в зелени морской,
Там змеи кружат по волнам,
Сверкают яркой чешуей,
Гигантские стада китов,
Не закрывая глаз от света,
Плывут, гуляют вокруг света.
Так было, есть и будет это
Во веки веков...
Я заметила, что покрываюсь гусиной кожей. И не понимала, отчего.
Холодно мне не было. Может, призрак пролетел? Нет, это была поэзия. Искра
отлетела от Арнольда, и меня зазнобило. Захотелось плакать. Я
почувствовала себя очень странно. Так я открыла новый способ быть счастливой.
Время от времени, когда меня охватывает тоска по моему морскому
детству, по крику чаек и запаху соли, кто-нибудь заботливый сует меня в
машину и везет к ближайшему морскому горизонту. В конце концов, в Англии нет
места, которое было бы дальше, чем сколько? - ну, семьдесят миль от моря.
«Вот, - говорят мне, - вот оно!» Будто бы море - огромная устрица на
блюде, и ее можно подать, и вкус будет тот же самый в любом ресторане на
свете. Я вылезаю из машины, потягиваюсь, вдыхаю аромат. Да, море. Но не то,
ну совсем не то.
Прежде всего вся география не та. Где большой серый палец водокачки
слева, а под ней серповидная песчаная коса (на самом деле она каменная)?
Где тюрьма Оленьего острова на кончике мыса далеко справа? Та дорога,
которую я знала, извивалась между волнами океана и залива, и на полпути -
бабушкин дом, заполненный рассветным солнцем и отблесками моря.
До сих пор я помню бабушкин телефонный номер: «Океан 12-12-W».
Я называла его телефонистке как заклинание, как строчку стиха, когда

300
Дополнения
звонила из моего дома, стоявшего на спокойной стороне мыса около залива,
почти ожидая, что из черной трубки, как из большой ракушки, вместе с
бабушкиным «Алло!» послышится шуршащее бормотание моря.
Дыхание моря. И его отблески. Так, может, это было какое-то
громадное, сверкающее животное? Даже закрыв глаза, я чувствовала, как
мерцание его ярких зеркал скользит по моим векам. Я лежу в водяной
колыбели, а эти зайчики находят щелки в темно-зеленых оконных шторах,
играют и пляшут или сидят тихо и слегка дрожат. Когда меня
укладывали спать днем, я любила щелкать ногтями по медной трубе - спинке
кровати, получалась музыка, а однажды я с ощущением открытия и
изумления наткнулась на шов на новых розовых обоях и тем же любопытным
ногтем расковыряла стену до голой штукатурки. За это меня выругали и
даже отшлепали. Дед забрал меня от домашних фурий и повел на
длинную прогулку по пляжу через горы громыхающей под ногами лиловой
гальки.
Моя мать родилась и выросла в этом же обкусанном морем доме. Она
помнила, как выносило на берег обломки кораблекрушений, и жители городка
копались в хламе, принесенном волнами, будто на базарном развале:
чайники, рулоны мокрых тканей, одинокий мрачный башмак. Утонувших
моряков - не было. Они отправлялись прямиком к Дэви Джонсу7. Чего только не
притаскивало море! Я все надеялась. Коричневые и зеленые драгоценные
стекляшки попадались часто, синие и красные - редко. Может, это были
фонари с разбитых кораблей? Или просто отшлифованные морем осколки
бутылок из-под пива или виски? Кто его знает.
Казалось, море дюжинами заглатывало чайные сервизы. То ли их в
изобилии кидали с пассажирских кораблей, то ли обманутые невесты бросали
их в пену прибоя. Я собирала фарфоровые осколки с каемками из незабудок,
маргариток или птичек. Но никакие два узора ни разу не совпали, чтоб
можно было сложить.
Один день врезался мне в глаза навсегда со всеми подробностями, с
каждым камушком, с каждой ракушкой под ногами. Жаркий апрель. Я сидела и
грелась на бабушкиных ступенях из слюдяного сланца и глядела на
оштукатуренную стенку-волнолом с ее сорочьим узором овальных камней, веерных
ракушек, цветных стеклышек. Мать уже три недели как была в больнице.
Я дулась. Делать ничего не хотелось. Ее отсутствие пробило в моем небе
дырку с обугленными краями. Ну как могла она, верная и любящая, вдруг
меня покинуть? Бабушка, пряча радостное возбуждение, мурлыкала что-то
себе под нос и месила тесто для хлеба. Бабушка была воспитана в чопорной
Вене - она только поджимала губы и ничего не хотела мне сказать. Но в
конце концов слегка смягчилась. «Когда мать вернется, будет тебе сюрприз.
Замечательный сюрприз. Младенец».
Младенец!

Сильвия Плат. Эссе. Океан 12-12-W
301
Я ненавидела младенцев. Два с половиной года я была в центре ласковой
вселенной.
И вдруг мир перевернулся. Ледяной холод пронзает меня до костей.
Я теперь буду совсем чужой, как мамонт в музее. У, эти младенцы!
Даже дедушка, сидевший на застекленной веранде, не смог вытащить
меня из этого огромного унынья. Я отказалась прятать его трубку среди
листьев каучукового дерева, чтобы превратить его в трубочное. Он надел кеды и
ушел, тоже обидевшись, но все же насвистывая. Я подождала - он стал
совсем маленьким, обогнул холм с водокачкой и удалился в направлении
набережной. Ларьки, где летом продавали сосиски или мороженое, были еще
заколочены, хотя уже становилось вполне тепло. Мелодичный свист дедушки
звал меня к приключениям. Но я не хотела забывать: в обнимку с обидой,
уродливая и колючая, как печальный морской еж, я потащилась в
противоположную сторону, к тюрьме. Холодно и трезво, словно глядя с удаленной
звезды, видела я отдельность всего на свете. Я чувствовала стену
собственной кожи: я - это я. Камень - это камень. Моя чудесная слитность с
предметами этого мира закончилась.
Начинался отлив, море всасывалось само в себя. Под ногами были
черные водоросли с твердыми шариками, которыми я любила щелкать, пустые
половинки апельсинов и ракушечный мусор, и среди этого - я: отверженная.
Вдруг став одинокой и старой, я смотрела на все эти ракушки - на обросшие
зелеными бородами мидии, на серые в дырочках кружева устриц (вот
только жемчуга в них никогда я не находила), на крошечные белые «сахарные
трубочки» и волшебные «кораблики». Известно было, где лучшие
ракушки - на самой последней дегтярной полосе, куда доходила волна прилива.
Я равнодушно подняла твердую розовую морскую звезду. Она лежала у
меня на ладони, как насмешливый слепок моей руки. Иногда я держала такие
звезды в банках из-под варенья, наполненных морской водой, и смотрела,
как они снова отращивают потерянные руки. А сегодня, в жуткий день
рождения соперника, другого, чужого, я бросила эту звезду на камни. Пусть
себе гибнет, мозгов у нее все равно нету.
Я пинала ногой круглые слепые камушки, они не обращали на это
никакого внимания. Им-то что? У них, наверное, все в порядке. Море катилось в
никуда, в небо - в этот тихий день было не разглядеть разделяющей их
линии. В детском саду меня учили, что море надето на выпуклый мир, как
синее пальто, но мне было никак не соединить то, что я знала, с тем, что
видела: вода наполовину была втянута вверх, в воздух, и становилась плоской
стеклянной шторой, а на ней, вдоль краев, - улиточные следы пароходов.
Мне казалось, что они вечно так и ползают взад-вперед. А что же там, за
этой линией? «Испания», - сказал Гарри Бин, мой друг с круглыми
совиными глазами. Но крошечная карта в моем мозгу не могла этого вместить.
Испания. Мантильи, золотые замки, быки. Русалки на скалах, сундуки с

302
Дополнения
драгоценностями, фантастический мир. И в любую минуту все
перемешивающее, все пережевывающее море может прибить к моим ногам кусок этого
мира. Как знак.
Знак чего?
Знак избранности. Знак того, что не всегда я буду отверженной. И вот я
увидела этот знак! Из бесформенной массы ламинарий торчала маленькая
коричневая рука. Все еще блестящая от воды, пахнущая свежо и мокро. Что
это? А что бы я хотела? Чтоб это была русалка, испанская инфанта?
А была это - обезьянка.
Не настоящая обезьянка, деревянная. Тяжелая от впитанной воды,
измазанная дегтем, она скрючилась на пьедестале, такая далекая, священная, с
длинной мордочкой и странно чужая. Я почистила ее, высушила, восхищаясь
тонкой резьбой волос. Она совсем была не похожа на обезьян, которых я
видела, когда они ели арахис, - те выглядели рассеянно глупыми. У этой был
благородный вид обезьяньего Мыслителя.
Теперь я понимаю, что этот тотем, который я с такой любовью
извлекла из водорослевых одеяний - а с тех пор куда-то задевала, как и прочие
детские сокровища, - был Священный Бабуин.
Море услышало меня и даровало мне благословение. Ну и что, что в этот
день в доме появился мой новорожденный брат? Зато одновременно с ним
появился и мой восхитительный - кто знает, может, даже бесценный - бабуин.
Не от морского ли пейзажа моего детства эта любовь к переменам и
дикости? Горы меня ужасают - они такие надменные, сидят кругом, да и
только. Неподвижные холмы душат меня, как пышные подушки. Когда я не
гуляла вдоль моря, то была около него или в нем. Мой спортивный молодой
дядюшка, мастер на все руки, соорудил нам пляжные качели. Когда вода, во
время прилива, подходила к качелям, можно было взлететь, отпустить
веревку и - прямо в воду.
Плавать меня никто не учил. Это случилось само собой. Я стояла в
кольце других ребят. Залив был спокойный, вода доставала нам до подмышек,
мы качались на легкой зыби. У одного избалованного мальчишки был
надувной круг. Он сидел в нем и сучил ногами, а плавать не умел. (Мать не
разрешала нам с братом одалживать надувные крылышки, круги или плавучие
подушки из страха, что нас отнесет на глубину: «Сперва научитесь плавать».
В этом она была неумолима.) Мальчишка вылез из круга и висел, держась за
него, но никому не давал. «Мое!», - резонно говорил он. Вдруг легкий бриз
поднял рябь. Вода потемнела. Розовый круг вырвался из рук мальчишки и
ускользнул. Глаза его округлились, и он заревел. «Я его догоню», - сказала
я, маскируя бравадой бешеное желанье прокатиться. Я подпрыгнула,
плюхнула по воде ладонями, дно ушло из-под ног. Я попала в запретную страну -
«туда, где с головой». По словам матери, я должна была камнем пойти ко
дну, но этого не случилось: подбородок у меня торчал вверх, руки и ноги

Сильвия Плат. Эссе. Океан 12-12-W
303
молотили по холодной зелени. Я поймала убегающую камеру и вплыла в
нее. Я плыла - я научилась плавать.
Из аэропорта на той стороне залива поднялся дирижабль. Он всплыл
вверх, как серебряный пузырь, и это было в мою честь.
Тем летом мой дядя со своей невестой строили лодку. Мы с братом
таскали блестящие гвозди. Мы просыпались под стук молотка. Из древесины
медового цвета, из стружек, превращавшихся в колечки (их можно было
надевать на пальцы), из сладковатых опилок рождалось языческое божество,
нечто прекрасное - настоящая парусная лодка. Дядя возвращался с моря
с черными скумбриями. Зелено-сине-черная парча спинок не выцветала.
Такими они и попадали на стол. Мы жили морем. Из голов и хвостов трески
бабушка варила похлебку, которая, остывая, густела, превращаясь в
торжественное желе. На ужин мы ели сваренные на пару мидии со сливочным
маслом. А горшками, в которых варились омары, мы уставляли весь стол. Но я
не могла смотреть, как бабушка опускала темно-зеленых омаров,
шевеливших связанными клешнями, в кипяток, откуда через минуту их вынимали -
красных, мертвых и вкусных. Я слишком остро чувствовала кожей эту
обжигающую воду.
Море было нашим главным развлечением. Когда приходили гости, мы
сажали их с термосами, бутербродами и разноцветными зонтиками на
циновки лицом к морю, будто не было ничего интереснее, чем глядеть на воду -
синюю, зеленую, серую, серебристую. Взрослые тогда еще носили черные
пуританские купальные костюмы. От этого наши семейные фотоальбомы
выглядят так старомодно.
Мое последнее воспоминание о море связано с неистовством. Тихий,
нездорово-желтый день 1939 года. Расплавленное море стального цвета.
Ворочается на поводке, как недовольное животное, а в глазах злые лиловые
искорки. Тревожные бабушкины звонки с незащищенной океанской стороны
пересекали мыс и приходили в наш дом, стоявший на стороне залива. Мы с
братом - тогда еще от горшка два вершка - упивались, как волшебным
зельем, всеми этими разговорами о приливной волне, о высокой, никогда не
заливавшейся середине мыса, о заколачивании окон и о кораблях в заливе.
Урагана ждали поздно вечером. В то время ураганы еще не рождались во
Флориде и не расцветали на Тресковом мысе каждую осень, как теперь, -
бум, бум, бум, словно петарды 14 июля в Париже. Еще не вошло в обычай
называть их женскими именами. Тогда это было нечто чудовищное, как
Левиафан. Ураган мог разорвать наш мир на куски, сожрать его. И нам
хотелось при этом быть.
Сернисто-желтый день противоестественно рано почернел, будто все,
что должно было случиться, требовало темноты - ни звезды, ни фонари не
должны были это освещать, на это запрещено было глядеть. Пошел дождь,
огромный ливень, как во времена Ноя. Потом ветер. Мир превратился в

304
Дополнения
огромный барабан. Он стонал и дрожал, когда по нему били. Мы с братом,
бледные и ликующие, лежали в кроватках и пили ежевечернее горячее
молоко. Конечно, спать мы не будем! Мы подкрались к шторе и чуть-чуть ее
приподняли. Наши лица качались в черном неровном зеркале, как
мотыльки, пытающиеся проникнуть в комнату. Ничего не видно. Единственный
звук - рев, сопровождаемый ударами, скрипами, стонами и треском всяких
предметов, летавших вокруг, словно посуда, которую швыряют друг в друга
поссорившиеся великаны. Дом раскачивался. Он качал, качал и качал двух
маленьких вахтенных. В конце концов они уснули.
На следующий день вокруг валялись роскошные обломки:
вывороченные деревья, телефонные столбы, скакавшие на волнах у маяка дешевые
летние домики, разбросанные повсюду ребра маленьких суденышек.
Отважный бабушкин дом уцелел, хотя волны рванули через дорогу и прямо в
залив. Соседи говорили, что дом спасла дедушкина стенка-волнолом. Песок
засыпал печку золотыми завитками. Обивка дивана вся была в пятнах соли,
а дохлая акула расположилась на бывшей клумбе с геранью. Но бабушка
достала метлу и привела все в порядок.
Вот таким и застыло во мне мое приморское детство8. Отец умер. Мы
уехали от моря. Первые девять лет моей жизни запечатаны, как парусник
в бутылке. Прекрасные, недоступные, полустертые - белый летящий миф.
7962
л&

Приложения
4&

Е.В. Касселъ
СИЛЬВИЯ ПЛАТ:
ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО
Время пройдет - не пройдет ощущение нищеты:
Луна - грошик, солнце - медяк,
Оловянный мусор всемирной пустоты...
Но все это станет частицей меня...
«Отъезд»
При жизни Сильвии Плат (США, 1932 - Англия, 1963) вышла всего одна
ее поэтическая книга (Колосс. Л., 1960) и единственный роман (Под
стеклянным колпаком. Л., 1963), хотя в периодике Плат печаталась часто.
А в 1982 г. ее собрание стихотворений, изданное посмертно в 1980 г.
ее мужем, английским поэтом Тедом Хьюзом (1930-1998), было
отмечено Пулитцеровской премией. Такое происходит крайне редко: Пулитце-
ровская премия дается, как правило, при жизни. Но не дать ее Сильвии
Плат было невозможно - такой мощи и виртуозности поэзия предстала
перед жюри.
Сильвия Плат - чрезвычайно разнообразный поэт. В одно и то же
время она могла создавать яростные, иронические, лирические
стихотворения. Плат фиксирует в стихах каждый свой шаг, ее поэзия по сути
дневниковая, хотя безудержность ассоциаций уводит ее порой так далеко от
непосредственных каждодневных фактов, что дневниковость становится
малозаметной.
Одна из основных сущностей «поэзии вообще» выражена у Сильвии
Плат с предельной силой: она все время «останавливает мгновенье». Ею
владеет страх не запомнить, не унести с собой. И она пишет, преодолевая страх
несуществования этой остановкой мгновения. Отсюда и эпиграф к этой
статье, взятый из стихотворения 1956 г. «Отъезд».
В жизни и поэзии Сильвии Плат с огромной яркостью проявились
противоречия и проблемы 1950-х годов. При всей ее гигантской славе можно
сказать, что отчасти ей не повезло - ее судьба, тематика и настроение ее самых
знаменитых стихов последнего периода, наконец, ее самоубийство - все это

308
Приложения
вместе поставило Плат в центр внелитературного к ней интереса и внелите-
ратурных идеологических битв. Огромный поэт оказался заслонен
восставшей женщиной. Так она стала культовой фигурой для феминисток и в какой-
то степени рупором растерявшего иллюзии яростного поколения 1960-х.
* * *
Сильвия Плат родилась 27 октября 1932 г. в семье американских
иммигрантов. Ее отец, Отто Плат, приехал в Америку из маленького городка
Грабова в Восточной Пруссии в 1901 г. в возрасте 16 лет. За его проезд
заплатили бабушка с дедушкой, проживавшие в Висконсине. Отто считался в
семье «умным», и ему прочили карьеру священника. Однако он сильно
увлекся дарвинизмом и стал заниматься биологией. В результате такого
непослушания семья от Отто полностью отказалась, и он стал пробиваться сам.
Работал, учился, в 1928 г. защитил диссертацию по энтомологии и стал
преподавать в Бостонском университете. Там, в 1929 г., он и познакомился со
своей будущей женой Аурелией Шобер. В то время Аурелия была
студенткой и посещала курс образованного, красивого и очень авторитарного
профессора Плата. Ей было 22 года, Отто Плату - 43.
Аурелия родилась в Америке, но ее родители приехали в Америку из
Вены с мечтой разбогатеть. Как это обычно бывает, успехом мечта не
увенчалась. (У С. Плат есть очень лиричное стихотворение «Свечи», где возникает
Австрия, рубеж веков, тогдашние - юные - дед с бабкой.) «Домашний»
немецкий язык у Аурелии был с детства. После окончания средней школы
больше всего девочке хотелось получить гуманитарное образование в
каком-нибудь маленьком колледже, но на такое «нерентабельное»
образование денег в семье не было. Так что Аурелия отправилась изучать
стенографию и машинопись вместо вожделенных языков и литературы. Через два
года ей пришла в голову спасительная идея - стать учительницей в средней
школе. Аурелия работала и училась одновременно. К моменту знакомства с
Отто Платом она уже год преподавала в школе.
Сразу же после того как они поженились по требованию Отто Аурелия
бросила работу. Дел у нее хватало: помимо заботы о доме и детях (27
апреля 1935 г. родился брат Сильвии, Уоррен), она еще выполняла обязанности
секретарши Отто. В 1933 г. они вместе готовили к изданию ставшую
впоследствии знаменитой книгу Отто «Шмели и их повадки». В доме Отто был
абсолютным господином. Он вникал даже в хозяйственные мелочи. А еще,
несмотря на свою угрюмость, он очень любил Сильвию. Уоррен был
болезненным вечно хнычущим мальчиком, Отто не очень им интересовался, а вот
Сильвия была в центре его внимания. Для Сильвии же отец был добрым
могущественным волшебником, которого слушались пчелы и даже море.

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
309
Взаимоотношения с отцом, его ранняя смерть (которую Сильвия
восприняла как предательство) - все это легло в основу личности С. Плат, стало
навязчивым мотивом ее творчества. В 1950-х годах она написала простенький
автобиографический рассказ «Среди шмелей» о счастливой девочке,
живущей в искрящемся разноцветном мире, центр которого - отец. Он умеет
ловить шмелей и катает девочку по морю на спине1; а потом отец заболевает и
умирает, и девочка еще не знает, что никогда в ее жизни не будет больше
такого волшебника. Стихотворение «Дочь пчеловода» тоже об этом
счастливом периоде, и отец там тоже волшебник, фокусник.
Аурелия много занималась детьми - играла с ними, читала им вслух.
В позднем эссе «Океан 12-12-W» С. Плат вспоминает, как впервые она
остро ощутила счастье, непонятно откуда взявшееся, - мурашки по спине, -
когда мать читала им с братом отрывки из «Покинутого водяного» Мэтью
Арнольда. А еще неподалеку были очень любящие бабушка и дедушка Шо-
беры. Сильвия чуть ли не половину времени проводила у них в доме на
самом берегу океана. Шоберы жили на мысе Шёрли, узкой полоске земли
между океаном и заливом Винтроп, а Платы на берегу залива. Один из
шедевров С. Плат - стихотворение «Мыс Шёрли» о старом бабушкином доме.
В нем в полной мере проявилась ее способность одушевлять предметы,
угадывать их принадлежность внутреннему миру и одновременно грубую
вещественность - простыни хлопают на ветру (неоднократно повторяющийся у
Плат образ), пироги стынут на окне.
Вероятно, море сыграло не меньшую роль в становлении Сильвии Плат,
чем отец. Из 224 стихотворений основного корпуса в 29 так или иначе
присутствует море. Море - источник детского счастья; море, которое
разочаровывает тем, что не такое, как в детстве («неправильное море»); море -
воплощение красоты; море, где протекает совсем другая, неведомая чужая
жизнь, и к ней можно приобщиться лишь на полоске отлива. А еще море
из страшных снов. И море, где отец стал морским богом, морская мистика.
Если прибавить к стихам, где появляется море, стихи, где возникают пруды,
озера и реки, то будет совсем уж удивительно. Магия воды, отражений,
зеркал, двойников...
В 1939 г. Отто Плат заболел. Он начал терять в весе, очень ослаб, стал
невероятно раздражительным. К врачу Отто не обратился, будучи уверен,
что у него рак. Он продолжал работать, теряя последние силы. Летом
1940 г. он утром, собираясь в университет, поцарапал палец на ноге, и когда
к вечеру ступня почернела, Аурелия все-таки позвала врача. У Отто
оказался диабет, и если бы его болезнь определили вовремя, все, наверное,
По словам Аурелии, это дед Шобер возил Сильвию по морю на спине. Отец стал для Сильвии
мифической фигурой, воплощением «утерянного рая», но в реальности добрым волшебником
из детства был дед.

310
Приложения
было бы в порядке. Но было поздно. В октябре ногу пришлось отнять,
а 5 ноября 1940 г. Отто Плат умер от эмболии. Когда Аурелия сказала
Сильвии о смерти отца, та сначала погрузилась в молчание, а потом произнесла:
«Я никогда больше не буду разговаривать с Богом». В последующей жизни,
когда Сильвия попадала в психологически нестерпимые обстоятельства, она
всегда говорила что-нибудь подобное: «ни за что, никогда...». Аурелия,
вероятно, допустила серьезную ошибку: не взяла детей на похороны Отто.
Сильвию это всю жизнь мучило.
После смерти Отто в жизни семьи начался новый период. С деньгами все
время было трудно. В 1942 г. после двух лет преподавания в школе на
временных должностях Аурелия нашла работу в том колледже, где она когда-
то получила свой первый диплом. Ее попросили преподавать стенографию и
машинопись. Вскоре после этого Аурелия с детьми съехалась с Шоберами:
продав оба дома в Винтропе, они купили дом в буржуазном городке Веллсли
в 12 милях к западу от Бостона, уже не у моря.
Сильвия с самого детства была окружена особенным вниманием и
любовью. Газета «Бостон Геральд» напечатала ее стихотворение, когда ей было
восемь лет. Она была очень способна и чрезвычайно честолюбива. Ей было
внутренне необходимо быть первой во всем: самой умной, самой красивой,
самой талантливой, самой успешной. Еще в раннем детстве Сильвия
усвоила, что родители очень гордятся ее успехами, хвалят, ласкают. Быть
лучшей - это был ее способ заслужить любовь. Между тем из целого ряда ее
рассказов о детстве («Супермен и новая зимняя куртка Паулы Браун»,
«Тень») видно, что мир, в котором она была американской девочкой с
лучезарной улыбкой, девочкой, которой все удается, был на самом деле весьма
недобрым. Было откуда взяться грызущей неуверенности в себе: Сильвия
была девочкой немецкого происхождения в США во время войны.
Подростковая жизнь Сильвии внешне представляла собой длинный
список разнообразных достижений, как интеллектуальных и художественных,
так и социальных, что тоже было чрезвычайно важно. Она печаталась в
журналах, заводила поклонников, после окончания школы в 1950 г.
получила стипендию для обучения в весьма престижном женском колледже, чему
была несказанно рада. В Смит-колледже в то время обучалось множество
способных девочек из обеспеченного среднего класса. Очень много о
Сильвии того времени можно узнать из ее дневников. Начиная с этого момента
стали проявляться гигантские противоречия между ее восторженными
лучезарными письмами, обращенными к матери, и записями в дневниках,
зачастую горькими, полными неуверенностью в себе и недовольством собой.
Такая вот двойственность во многом определила жизнь Сильвии. И это
была двойственность, характерная не только для Сильвии, но и для множества
«хороших» образованных девочек сходного происхождения и воспитания,
девочек, которым было лет по 18 в начале 1950-х годов. Девушки разрыва-

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
311
лись между требованиями общества и собственными подавляемыми
желаниями и амбициями. Общество ожидало, что каждая из них получит в
колледже хорошее гуманитарное образование, наберется общей культуры, что во
время обучения она будет «встречаться» и «дружить» с юношами, у нее
будут поклонники, а после окончания колледжа она выйдет замуж и станет
достойной «культурной» женой и матерью. Альтернативой выхода замуж
была работа в чрезвычайно ограниченном спектре профессий. Скажем, можно
было преподавать. В сексуальном отношении от девушек безусловно
ожидалось, что они сохранят невинность до брака. При этом не возбранялись не
только поцелуи, но и любые самые откровенные ласки, только завершения
не следовало. Естественно, что девушки с головой и сердцем - мучились от
такого двойственного положения вещей. Возмущало все: заведомо
подчиненное положение в браке, классические женские добродетели, отсутствие
права на подлинную, свободную самореализацию. Наконец, постоянно
присутствовала сексуальная распаленность, не находящая выхода, а с ней было
связано ощущение несправедливости - юношам ведь многое было «можно».
Обо всем этом подробно написано в романе «Под стеклянным колпаком» и
в дневниках Плат. Иногда возмущение и недовольство оставались на
подсознательном уровне: внутренняя зависимость от «матерей» была очень сильна.
Вот как пишет о своем поколении ровесница Плат, замечательная
американская эссеистка Дженет Малкольм, в своей книге о Плат и Хьюзе под
названием «Молчаливая женщина»: «Мы лгали родителям, лгали друг другу,
лгали сами себе, вот насколько мы были привержены лжи. Мы были
застенчивым поколением с убегающими глазами. И только немногие из нас в
состоянии были понять, что же это с нами происходило».
На третьем году обучения в Смит-колледже Сильвия участвовала в
общеамериканском конкурсе, объявленном журналом для девочек «Seventeen»
(«Для семнадцатилетних»). Победительницы должны были провести июнь
1953 г. в Нью-Йорке с тем, чтобы участвовать в подготовке августовского
номера журнала. Сильвия попала в число счастливиц. С нью-йоркского
месяца, от которого она столько ждала, начинается роман «Под стеклянным
колпаком». В романе все тайное становится явным - счастливая, удачливая,
талантливая девочка оказывается раздираемой противоречиями,
оказывается не в состоянии справиться с тоской, с одиночеством. Праздник
оборачивается последовательностью сцен из театра абсурда. Нестерпимая
нью-йоркская жара, казнь Розенбергов, в которой воплотилась Америка времен
сенатора Маккарти. Один из эпизодов романа - хорошенькая, юная девушка
фанатично оправдывает расправу.
По возвращении домой из Нью-Йорка Сильвию ждет неприятная
новость - ее не приняли в летний творческий писательский семинар в
Гарвардском университете. Это, кажется, первая неудача такого рода. У нее
наступает тяжелейшая депрессия. Реакция может показаться преувеличенной,

312
Приложения
если не вдуматься в то, что происходило в жизни Сильвии раньше. На самом
деле глухое недовольство и неуверенность в себе накапливались исподволь.
Происшедший по инициативе Сильвии разрыв с Диком Нортоном,
студентом-медиком, отношения с которым длились около двух лет и шли к
помолвке, был вызван прежде всего тем, что Сильвия хотела стать писателем и
была решительно не готова к роли жены врача, подчиненной прежде всего
интересам мужа. (Отношения Сильвии и Дика Нортона подробно описаны и в
дневниках, и в романе, где Дик Нортон выведен под именем Бадди Вилларда.)
Первый удар по уверенности в себе как писателе Сильвия получила еще
весной, от У. Одена2, которому не понравились ее стихи - они показались
ему слишком «гладкими». И то, что ее не взяли в семинар, прозвучало
подтверждением ее неспособности писать. Кроме того, оказаться вдруг в
ситуации, когда нет никаких повседневных обязанностей, было тоже
чрезвычайно тяжело. Еще за год до этого, на летних каникулах 1952 г., Сильвия
писала в дневнике о проблеме внезапного выпадения из привычного ритма
будничной жизни: «Будто бы сняли стеклянный колпак с работающего
безукоризненно, как часовой механизм, городка, и вот все эти маленькие
деловитые люди вдруг останавливаются, судорожно вдыхают воздух, надуваются,
как шарики, и их несет ветром внезапно истончившегося жизненного
расписания - бедные маленькие напуганные человечки, они машут
беспомощными ручками, как будто это поможет им вновь обрести потерянный смысл
существования. Вот так ощущается потеря рутины. Даже тем, кто когда-то
жизнь клал на борьбу с рутиной, даже им становится неуютно, когда их
выдергивают с проторенной дорожки. Так и со мной. Что делать? Куда
повернуться? Где связи, где корни? Где все это, пока я вишу в этом странно
разреженном воздухе возвращения домой?»
Депрессия навалилась и душила. Тайное, глубоко спрятанное
становилось явным. Сомнения в собственных способностях перешли сначала в
невозможность читать (буквы не складывались в слова), потом в
невозможность спать, и в конечном счете в невозможность жить.
Сильвия стала всерьез думать о самоубийстве. В стихотворении
«Самоубийство. Скала Эгрок» и в романе она описывает попытку уплыть и не
вернуться. Но попытка не удалась - сработал бешеный инстинкт
самосохранения.
Сильвия начала запасать снотворное. 24 августа, в очень душный день,
она достала эти таблетки из сейфа, куда Аурелия, чувствуя серьезность
ситуации, их спрятала, оставила записку о том, что отправилась на длинную
2 Уистен Хью Оден (1907-1973) - один из крупнейших англоязычных поэтов. В 1948 г.
получил Пулитцеровскую премию за произведение «Age of Anxiety» («Тревожное время»).
Впоследствии это выражение стало общепринятым в Америке для характеристики эпохи. В
поэзии Одена ирония сочеталась с глубокой религиозностью.

Е.В. Кассель. Сильвия Плат: жизнь и творчество
313
прогулку, и, чтоб ее не искали, забралась в щель за поленницей в подвале и
разом проглотила все. Ее искали два дня, пока Уоррен не услышал
доносившиеся из подвала слабые стоны. Первым словом Сильвии, когда она в
больнице пришла в себя, было «нет». Спасло ее именно чудовищное количество
таблеток - ее вырвало. Но жить она не хотела. Продолжалось то самое
состояние, та самая бессонница, что и до попытки самоубийства.
Сначала Сильвия попала в обычную психиатрическую больницу. Этот
кошмарный опыт подробно описан у нее в романе. В октябре, благодаря
романистке Олив Праути, оплатившей лечение, ее перевели в одну из
лучших в стране психиатрических лечебниц, больницу Маклин в Массачусетсе.
Олив Праути принимала большое участие в судьбе Сильвии, начиная с ее
поступления в Смит-колледж и до самой смерти Сильвии. Именно из фондов
Праути выплачивалась часть стипендии Сильвии Плат.
В Маклине Сильвией занялась молодая женщина, доктор Рут Бойчер,
именно она, очень постепенно, и вывела Сильвию из оцепенения. До конца
жизни Сильвии Рут была для нее врачом и другом.
В больнице впервые проявились проблемы отношений между
Сильвией и Аурелией. Сильвия упорно не желала общаться с матерью.
Потребность выйти из образа «хорошей девочки», перестать оглядываться на
материнскую систему ценностей, оторваться от дома стало жизненной
необходимостью, вопросом выживания.
Одна из важнейших тем в творчестве Плат - смерть и последующее
возрождение - была явно заложена ее кризисом в 1953 г. Об этом ее «Поэма на день
рожденья», написанная в 1959 г.: темная, смутная, с явным влиянием Теодора
Рётке3; но в конечном счете, когда пробьешься через кажущееся
нагромождение образов, поэма оказывается чрезвычайно стройной и полифонической.
В феврале 1954 г. Сильвия вышла из больницы и вернулась в Смит-
колледж. Эти последние полтора года в колледже стали для нее временем
невероятной активности, причем направленной в разные стороны. Она
работала, писала, одновременно «крутила» несколько отнюдь не
платонических романов. Типичное настроение этого времени выражено в
стихотворении «Цирк на трех аренах»: все успеть, все суметь, дикий темп и
энергия.
В апреле 1954 г. она познакомилась с Ричардом Сассуном, человеком,
который в течение двух лет играл в ее жизни очень важную роль.
Воспитанный в Европе, интеллектуал, Ричард сильно отличался от других
окружавших Сильвию молодых людей. Он изучал историю и философию в Йельском
университете, и его утонченные, несколько декадентские взгляды и вкусы
производили на Сильвию огромное впечатление.
3 См. примеч. к стихотворению № 119 на с. 378 наст. изд.

314
Приложения
В это время Сильвии опять все стало удаваться, ее стихи печатали и ей
даже за это платили, она выигрывала разнообразные литературные премии.
К весне 1955 г., когда она получила степень бакалавра в Смит-колледже,
Сильвия уже знала, что ей дали очень престижную фулбрайтовскую
стипендию для продолжения обучения в Европе и что осенью она едет в Англию
в Кембридж.
Начался новый период жизни. В Англии Сильвия оказалась
провинциалкой. Ее экспрессивные американские манеры, ее губная помада, яркая
улыбка, ее энтузиазм - все это делало ее смешной в глазах британских
интеллектуалов.
Тем не менее осень Сильвия провела неплохо. Ее влюбленность в Сас-
суна, который к тому времени переехал в Париж, заполняла ее
эмоциональную жизнь. Сильвия писала Ричарду крайне экзальтированные письма,
преувеличивая свою влюбленность как литературное произведение. На
Рождество она отправилась к нему в Париж, а потом они вдвоем съездили на юг
Франции. После этой встречи Сассун, у которого был свой темп жизни,
решил прекратить отношения с Сильвией, попросил ее не писать. Сильвия не
приняла разрыва отношений, вероятнее всего потому, что ей была
совершенно необходима некая эмоциональная привязка, она продолжала писать
Сассуну письма, хотя большей частью их и не отправляла. Кроме того,
стояла холодная мокрая английская зима и топили плохо. Образование
Сильвии, считавшееся в Америке блестящим, в Кембридже таковым ей не
казалось. Престижное английское гуманитарное образование в те годы было
глубже американского. В общем к февралю 1955 г. Сильвия почувствовала
одиночество.
И тут произошло поворотное событие в ее жизни, явившееся
одновременно важным событием в литературной жизни Кембриджа, - встреча с
Тедом Хьюзом.
Хьюз к тому моменту уже закончил университет и не жил в Кембридже.
Он жил в Лондоне и зарабатывал на жизнь самыми разнообразными
способами - например, работал садовником, - а в Кембридж часто приезжал к
друзьям. Поэзия уже становилась для него смыслом жизни. Его
ближайшими кембриджскими друзьями были начинающие поэты Люк Майерс и
Дэниел Хус. Впятером с еще двумя приятелями они решили издавать журнал
«Ревю Сан-Ботольфа». Так назывался дом вдовы священника, в саду у которой
Люк Майерс снимал помещение бывшего курятника. Приезжая из Лондона,
Тед Хьюз всегда там останавливался. Сад Сан-Ботольфа воспринимался
всей компанией как их общий «духовный дом».
Первый номер журнала вышел в феврале 1956 г. Знакомые издателей
продавали его на улицах Кембриджа. 25 февраля Сильвия, проходя по улице,
купила журнал, прочитала там стихи Хьюза и Майерса, которые ей очень
понравились, и преисполнилась желанием познакомиться с авторами. Как

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
315
раз на этот день была назначена вечеринка в честь выхода журнала, и
Сильвия на нее напросилась.
История знакомства Сильвии и Теда на этой вечеринке стала легендой в
их жизни, где выдумку не отличить от правды. Сама Сильвия
способствовала обрастанию знакомства с Тедом колоритными подробностями.
По версии Сильвии, как только она увидела Теда, она начала
выкрикивать ему в лицо его собственные стихи, потом они уединились в соседней
комнате, где Тед поцеловал ее, попытался сорвать у нее с головы ленту,
а она в ответ укусила его до крови.
Сильвии в тот момент, видимо, была необходима «демоническая
страсть», чтобы кто-нибудь вытеснил Сассуна.
Стихотворение «Леопард» - бешеное, яростное, эротическое - очень
ясно отражает тогдашнее состояние Сильвии, дикую притягательность
Хьюза для нее и немедленное обрастание их знакомства символикой.
Есть у нее еще и рассказ об их первой встрече - «Мраморный мальчик с
дельфином». Рассказ, как и многие ее рассказы, вялый и надуманный.
После первой встречи Тед какое-то время не появлялся. Потом
появился, но неудачно - приехал в Кембридж, узнал, где Сильвия живет, и вместе с
Люком Майерсом отправился к ней. Они встали под ее окна и стали кидать
камушки в окошко, окошко оказалось чужим, да и дома Сильвии не было.
Когда Сильвия узнала, что Тед был, но не застал ее, она впала в
совершенно горячечное состояние, об этом можно судить по записям в дневнике.
Дальше события развивались быстро.
На пасхальные каникулы Сильвия без приглашения отправилась в
Париж к Сассуну. Сильвия Плат считала, что как любой черновик должен был
быть доведен до готового стихотворения, так и любые отношения должны
были быть доведены до логического завершения. Перед поездкой в Париж
она, однако, заехала в Лондон по приглашению Люка Майерса, чтобы
встретиться там с Тедом и с Люком. Она провела сутки с Хьюзом, а после этого
отправилась в Париж.
Сассуна попросту не оказалось дома, он уехал на каникулы. И тут
совершенно случайно Сильвия повстречала на улице своего давнего
американского поклонника Гордона Ламейера, который предложил ей
отправиться с ним в Мюнхен и Рим. Сильвия согласилась, хотя вообще-то
больше всего ей хотелось броситься обратно в Лондон к Теду. Поездка
оказалась почти невыносимой, и в Риме Гордон просто купил Сильвии билет
обратно в Лондон.
Все старое было отброшено, Сильвия с разбега бросилась в новую
жизнь. Она была не просто влюблена до безумия, она действительно нашла
соратника, союзника, человека, для которого литература была в той же
мере смыслом жизни, что и для нее, человека, видевшего в ней полноценную
творческую личность. При этом Хьюз был несколько образованнее и опыт-

316
Приложения
нее, взрослее, так что ему естественным образом досталась роль учителя.
И он был в ней не навязчив.
Случилось удивительное. У М. Цветаевой, в стихах, обращенных к
Б. Пастернаку, есть слова: «Не суждено, чтобы равный с равным
соединились в мире сем». У Теда и Сильвии это равенство реализовалось.
С начала их совместной жизни в стихах Сильвии стала проявляться некая
особенность - обязательное присутствие соучастника-собеседника. И этот
соучастник-собеседник - всегда ее муж Тед Хьюз.
Поженились они 15 июня 1956 г. в Лондоне, а вскоре после этого
отправились на все лето в Испанию с рюкзаками, старой портативной пишущей
машинкой и с твердым намерением добиться успеха.
В середине июля Сильвия с Тедом обосновались в Бенидорме в
провинции Аликанте. В те времена это был маленький, совершенно не туристский
городок у моря.
Жизнь в Бенидорме давала полную возможность осуществить заранее
облюбованные планы - работать, гулять, купаться. И тут, как всегда,
Сильвию, в отсутствии строгого расписания, начало грызть недовольство собой -
она сидела над листом бумаги, и ничего не получалось. О Бенидорме
существуют интересные записи в дневнике и почти дословно им
соответствующий рассказ «Вдова Мандала».
Стихи, возникшие в результате жизни в Испании, появились, по большей
части, несколько позже. В Испании для Сильвии безусловно было много
отталкивающего: резкость, жесткость, ощущение затаенной опасности, так
сильно чувствующейся в картинах Гойи и Моралеса.
В таких стихах, как «Нищие» и «Победил бык», все это очень сильно
проявилось.
Но пожалуй, самые значительные из испанских стихов - это «Отъезд» и
«Другие двое».
В стихотворении «Отъезд» становится заметной еще одна черта ее
творчества - постоянное «укрупнение» и осмысление повседневности. В ее мире
все увиденное значительно: любая картина становится новым «куском ее
личности». И самый большой страх - потерять, не успеть запечатлеть в
памяти ускользающую картину. Забытое умирает, а вместе с забытым
умирает и сама личность. Острота восприятия каждого мгновения и каждого
впечатления - гарантия самого существования поэта, торжество его бытия.
В 1957 г. написано таинственное, наполненное шорохами стихотворение
«Другие двое». Там - удивительное сочетание остро воспринятых,
рожденных «незабыванием» деталей окружающего мира - и теней, отражений,
предчувствия судьбы. В нем такая боязнь возможной потери, будто человек
пытается через пропасть окликнуть себя в будущем.
Психологически в Испании уже стали проявляться те черты Сильвии,
которые и погубили ее меньше через семь лет после той счастливой «началь-

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
317
ной поры». Она не давала ни себе, ни близким ни малейшей возможности
расслабиться - нужно было каждую секунду жить на пределе
эмоционального подъема.
В конце августа, когда закончились деньги, Тед с Сильвией вернулись из
Испании и до октября, когда начинался семестр в Кембридже, поселились в
деревне в Йоркшире у родителей Теда. В жизни Сильвии возник еще один
центр притяжения, окрасивший ее творчество, - йоркширские холмы.
Русский читатель встречался с этими пейзажами в романе Эмилии Брон-
те «Грозовой перевал», а еще в замечательных книгах Джеймса Херриота,
который именно там и работал ветеринаром. Это очень дикие и очень
открытые пространства. Вересковые пустоши насквозь продуваются
ветром. Каменные изгороди, серые шерстяные овцы. Весной все желтое от
колючего дрока. Родители Теда жили недалеко от дома сестер Бронте, так что
естественно, что этот дом появляется в стихах Сильвии.
Первое стихотворение, относящееся к Йоркширу, «Ноябрьское
кладбище», написано еще в 1956 г. На кладбище, описанном в этом стихотворении,
в 1963 г. Сильвию похоронили.
В 1957 г. она написала «Долину Хардкастл», «Мы по разному видели Ви-
тенс» и «Грааль», в 1961-м - «Грозовой перевал» - это все стихи, которых
без принятия в себя Йоркшира просто не могло бы быть.
Одно из самых удивительных - «Грозовой перевал» - продуваемые
ветром холмы перед глазами - холмы на закате, увиденные как бы откуда-то
сверху, прозрачный воздух, сухая трава. Этого уже не забыть как
музыкальную фразу, с которой сроднился и которую можно вызвать из памяти в
любое мгновение. И вот из этих холмов вырастает целая вересковая вселенная.
Но сами холмы остаются живыми, настоящими и любимыми. Так, пейзажи
становятся утверждением собственного существования и любви к миру.
Осенью 1956 г. Тед с Сильвией сняли квартирку в Кембридже
неподалеку от излюбленного студенческого места прогулок - Гранчестерских
лужаек, где благополучно прожили до получения Сильвией диплома магистра
искусств (М.А.) весной 1957 г.
В ноябре 1956 г. произошло важное событие - Сильвия услышала о
том, что нью-йоркский поэтический центр объявил конкурс для молодых
поэтов на лучшую книгу стихов. Она решила, что Хьюзу необходимо
подать на этот конкурс подборку стихов, и взяла на себя всю «деловую»
часть - перепечатала 40 его стихотворений, озаглавила «Ястреб под
дождем» и отправила на конкурс. Свою собственную книгу она считала еще
не готовой. Судьями конкурса были Марианна Мур4, Уистен Хью Оден и
Стивен Спендер5. В конце февраля 1957 г. пришла телеграмма о том, что
4 Марианна Мур (1887-1972) - американская поэтесса, лауреат Пулитцеровской премии и
обладательница многих наград.

318
Приложения
книга Теда победила на конкурсе и летом будет напечатана издательством
«Харпер». Восторгу Сильвии не было пределов. Она позвонила среди ночи
матери, чтобы рассказать про первую победу.
Еще осенью 1956 г. Сильвия услышала, что после пребывания в
Кембридже ей предложат преподавать в Смит-колледже. В марте пришло
подтверждение: она должна была получить полную преподавательскую ставку
с зарплатой 4200 долларов в год - немалая по тем временам сумма. Будущее
было обеспечено. Тед и Сильвия уезжали в Америку воодушевленными.
Американская жизнь началась с каникул на Тресковом мысе в
коттедже, который Аурелия сняла для них на семь недель в качестве свадебного
подарка. Тед с Сильвией опять работали, гуляли, ловили рыбу, ездили на
велосипедах. Большую часть времени Сильвии внутренне было хорошо,
но периодически накатывало крайнее недовольство собой - основой
жизни должно было быть писательство, а стихов писалось меньше, чем
хотелось, и не так, как хотелось. К тому же именно в это время пришло
сообщение о том, что книга Сильвии не выйдет в Йельской серии «Стихи
молодых поэтов».
Начался учебный год, и практически сразу Сильвия поняла, что ей
хочется писать самой, а не рассказывать студенткам о том, чем хорош Генри
Джеймс. Этот год жизни Сильвии очень подробно освещен в ее дневниках.
Настроение у нее постоянно скачет. Преподавание забирает невероятно
много душевных сил. Ей и в этом необходимо быть лучшей. А она не умела
делать несколько дел сразу.
Подготовка к занятиям, проверка - и вот времени и внутренней свободы
на то, чтобы писать, не остается совершенно. При этом коллеги по
университету совсем не догадываются о проблемах Сильвии. А еще ей кажется, что
преподает она плохо, и только потом по отзывам студентов выяснилось, что
это было совсем не так.
Была и еще одна проблема. У Теда не было постоянной работы, и он ее
не искал, а Сильвия, оказавшись географически близко от матери и опять
сильно почувствовав свою от нее зависимость, была вынуждена постоянно
защищаться от ее высказанных, а чаще невысказанных упреков.
Близость с Тедом и зависимость от него были абсолютными, они
расставались только на те часы, когда Сильвия преподавала. Естественно, что от
Теда она требовала такой же полной отдачи и полного сочувствия.
В ноябре Тед с Сильвией приняли чрезвычайно важное решение. Они
договорились о том, что в конце учебного года Сильвия расторгнет двухлетний
контракт со Смит-колледжем и они целиком уйдут «на вольные хлеба»,
попробуют зарабатывать литературным трудом.
Стивен Спендер (1909-1995) - поэт «второго ряда» и влиятельный критик. Спендер был
крупной фигурой в американской культурной среде на протяжении длительного времени.

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
319
В конце 1957 г. Хьюзы познакомились с американским поэтом
Уильямом Мервином и его английской женой Дидо. Это знакомство сыграло
в их жизни важную роль. Мервин был на несколько лет старше Хьюза,
и у него уже был некоторый опыт выживания без постоянной работы.
Разговоры с Мервинами укрепили Теда с Сильвией в намерении
заработать как можно больше денег до конца учебного года (Хьюза
пригласили на весенний семестр преподавать в Массачусетском университете в
Амхерсте), затем перебраться на год в Бостон, а затем уехать в Англию.
В этом последнем решении немалую роль сыграли полученные от Мер-
вина сведения, что на Би-би-си можно зарабатывать литературными
передачами.
Сразу после рождественских каникул Сильвия объявила в
Смит-колледже о своем решении оставить преподавание. Ее пытались отговорить, но она
воспринимала любые уговоры чрезвычайно болезненно. Ей всегда было
необходимо движение, и очень по-американски она воспринимала жизнь -
как прогресс, движение от хорошего к лучшему. Вот пассаж из дневника
того времени:
«Когда-то реальностью был Витстед, моя комната с зеленым ковром,
желтыми стенами и окном, выходившим в зеленый сад с цветущими
деревьями, потом была дымчатая голубая комната в Париже, похожая на
внутренность цветка дельфиниума, а в ней нервный худой мальчик (Сассун), и фиги,
и апельсины, и попрошайки, буянящие на улице в два часа ночи, потом
комната в Ницце над гаражом, пыль, жирная грязь и морковные очистки на
Рэгби-стрит в мою брачную ночь, Элтисли-авеню с мрачным холлом, с
тяжестью пальто, с угольной пылью. А сейчас эта вот комната с обоями в
розочках. И это пройдет тоже, станет зародышем лучших дней. Во мне есть эти
семена жизни».
Лето 1958 г. Сильвия с Тедом провели практически целиком у себя дома
в Нортхемптоне. Сильвия отважно сражалась с депрессией. Преподавать
было уже не нужно, а стихи не рождались. На самом деле в мире с самой собой
Сильвия могла жить только, если получалось «ни дня без строчки». А еще ей
совершенно необходим был успех. В стол она писать не могла.
Одно радостное событие в это лето все-таки произошло - 25 июня
Сильвия получила сообщение из престижного журнала «Нью-Йоркера» о том,
что они напечатают «Сборщика мидий в скалистой гавани» и «Долину Хард-
касл». Помимо почета, это означало еще и 350 долларов, немалый аргумент
в постоянном, хотя и негласном, споре с матерью о возможности жизни на
литературные заработки.
Радости хватило ненадолго. Сильвия пыталась писать прозу, исходя из
того, что прозу легче писать ежедневно, но проза не получалась. Тед
всячески ее обнадеживал, предлагал темы для стихов, пытался задать жизни
некую канву, заменяющую жесткую внешнюю дисциплину.

320
Приложения
Так, в это лето появился целый ряд замечательных стихотворений -
«Камни Чайлдс-парка» (на тему, предложенную Тедом), «Восход луны» (где
появляется чуть ли не впервые у Сильвии Плат символика цвета), «В
царстве Мидаса» (по ритму, близкому к «Гайавате», так как речь и идет о местах,
связанных с Лонгфелло, где течет река Коннектикут). Все эти стихи
поражают сочными красками, всепоглощающей красотой: золотой неподвижный
август, стеклянный купол неба, золото недвижного света в стихотворении
«В царстве Мидаса»; белый и красный цвет в стихотворении «Восход луны»;
темная зелень и покой камней рядом с бешенством азалий в стихотворении
«Камни Чайлдс-парка».
В сентябре Хьюзы перебрались в Бостон. Внешне все было
замечательно. Город был в то время полон поэтов, известных и начинающих. В
университетском предместье Бостона, Кембридже (где Гарвардский университет и
МТИ), было два замечательных театра - Брэттл и крошечный «Театр
поэтов», дававший стипендии поэтам, пишущим пьесы. Так или иначе,
недостатка в интеллектуальном и профессиональном общении не было. В Бостоне
жила любимая подруга Сильвии по Смит-колледжу Марсия Браун. В
Бостонском университете преподавал Роберт Лоуэлл6.
Именно в это время Сильвия совсем перестала справляться со стрессами.
Ею овладевает паника, сменяющаяся минутами веселья. Старые, как мир,
вопросы: «Кто я? Что мне делать?» мучают ее. Она собирается в
докторантуру. Без четкого распорядка дня она чувствует себя «демобилизованным
солдатом». «Что угодно, только бы мою жизнь забрали из моих собственных
неловких рук». И к тому же ее постигает целая полоса неудач с печатанием
стихов: отказы, отказы. Это поразительно, но у нее не приняли
«Заклинательницу змей» и «У муз в плену»!
А затем смена настроения: прогулка с Тедом по Бостону, когда они
случайно наткнулись на лавочку, где хозяин (художник?) делал татуировки:
рисовал бабочек, розы, написал «Рут» на руке у мальчишки, а потом
нарисовал огромного черно-красно-зелено-коричневого орла на руке у какого-то
моряка, и вот неожиданно Сильвию охватывает ощущение радости, жизнь
опять приобретает смысл. Она обо всем этом пишет в дневнике. И на
следующий день - покой и радость, день, проведенный целиком за пишущей
машинкой, за рассказом «Орел за 15 долларов».
Талант Сильвии отмечен этими перепадами от безнадежности к счастью.
Она пытается каждую минуту прожить с максимальной остротой, все
ощутить и запомнить. А ведь «проходные», незаметные минуты в любой жизни
у всех бывают. Сильвия же не умеет смиряться с такими минутами.
В октябре ей стало ясно, что нужно устраиваться на работу, чтобы
придать жизни упорядоченность. Работа подвернулась сразу. Сильвия устрои-
6 Здесь и далее см. примеч. к стихотворениям С. Плат 1959 г. на с. 373 наст. изд.

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
321
лась секретаршей в психиатрическое отделение Центральной Массачусет-
ской больницы. Ее вполне устраивало то, что у нее был доступ к историям
болезни, в которых, как ей казалось, открылся источник тем для прозы.
В историях болезни ее крайне интересовали страхи, которые казались ей
самым главным признаком нарушенной психики.
Сильвия проработала в больнице около двух месяцев - собственно,
работа была нужна ей ненадолго, как некое заполнение времени, когда не
пишется. В результате появилось два неплохих рассказа «Джонни-Ужас и библия
снов» и «Дочери Блоссом-стрит». В первом рассказе героиня, секретарша в
психиатрической клинике, почти с восторгом погружается в чтение
отчетов о чужих страхах, ища подтверждение тому, что «Джонни-Ужас»
приходит не только к ней.
В декабре Сильвия начала встречаться со своим психиатром из Макли-
на, Рут Бойчер. Эти встречи помогли ей сформулировать свои проблемы.
Собственно говоря, проблем было две: взаимоотношения с матерью
(неспособность от нее «отделиться», мыслить эмансипированно, по-новому) и
отношение к писательскому труду. Читаем отрывок из ее дневника:
«Писательство. Вот цепочка моих забот: Я хочу писать рассказы и стихи, и роман,
и быть женой Теду и матерью нашим детям. Я хочу, чтобы Тед писал так,
как ему хочется, и жил там, где ему хочется, и был бы мне мужем и отцом
нашим детям.
Сейчас мы не можем заработать на жизнь писательством и, может быть,
никогда не сможем, а это единственное устраивающее нас занятие. Как же
мы сможем зарабатывать деньги, не тратя на это время и энергию, то есть
не вредя своей работе?»
В декабре журнал «London Magazine» взял у Сильвии «Заклинательницу
змей», «Тревожащих муз» и «Рейнских русалок». Письмо, которое она
получила по этому случаю, было очень теплым и обнадеживающим.
Во втором семестре Сильвия стала посещать творческий семинар
Лоуэлла в Бостонском университете. Там она познакомилась с Анн Секстон
и с Джорджем Старбуком. Семинар, обсуждения после него направляли
жизнь в определенное русло и создавали круг общения, не связанный с
Тедом.
В апреле пришло сообщение о том, что Тед получил грант в 5 тыс.
долларов. Таким образом, на следующий год они были материально
обеспечены. И тут же им пришло приглашение посетить осенью артистическую
колонию в Яддо на севере штата Нью-Йорк. Летом Тед с Сильвией
намеревались проехаться по Америке на старенькой машине Аурелии, а сразу после
Яддо отправиться в Лондон. В общем, все образовывалось.
Путешествие по Америке продлилось десять недель. Это было
большое турне: сначала они отправились на север и заехали в Канаду, в
Онтарио, оттуда на Запад до самой Калифорнии, потом на юг по тихоокеанско-
11. Сильвия Плат

322
Приложения
му побережью, оттуда через Мохавскую пустыню в Большой каньон,
потом в Новый Орлеан, а оттуда через Вашингтон и Филадельфию обратно
в Бостон.
Через год после этого путешествия, уже в Лондоне, у Сильвии появились
два стихотворения: «Двое в стране облаков» и «Сон в Мохавской пустыне».
Первое из них - чрезвычайно мощное. За некоторой банальной
романтической завязкой с вполне традиционным «уходом от цивилизации» почти
неожиданно возникает совершенно пантеистический взгляд на великий
безграничный простор, ошеломление перед этой одушевленной
Природой-Вечностью-Богом, когда вечная основа мироздания вдруг открывается человеку,
которому посчастливилось ощутить восторг от встречи с незнакомыми
ландшафтами. Интересно, что у Дж. Голсуорси в «Саге о Форсайтах» описан
чрезвычайно похожий опыт: поздней осенью на рассвете, наутро после
смерти отца и рождения дочери, Соме видит на Темзе словно оголенный
до-человеческий мир.
Во время путешествия по Америке Сильвия забеременела. Это было
большой радостью, особенно если учесть, что незадолго до того врач ей
сказал, что забеременеть ей может быть непросто. Рожать она должна была в
Англии, куда они собирались отправиться сразу после двух с половиной
месяцев в Яддо.
Яддо, когда-то роскошное частное поместье на севере штата Нью-Йорк,
еще в 1926 г. было превращено в нечто похожее на дом творчества для
художников, писателей, музыкантов. Существовал этот дом творчества на
многочисленные в Америке частные фонды. Условия для работы в Яддо
были чудесными. У Теда и Сильвии было по отдельному кабинету. Кабинетом
Теда служил небольшой сарайчик в окрестном лесу, у Сильвии была
просторная комната на верхнем этаже одного из зданий.
Завтракали и ужинали все обитатели поместья сначала в просторной
столовой за громадными столами под бревенчатым потолком, а потом,
когда многочисленные летние гости разъехались и народу стало гораздо
меньше, всего человек 12, оставшиеся перебрались в уютную небольшую
столовую над гаражом. А на ланч выдавались термосы и корзинки с едой, чтобы
каждый мог работать в соответствии с собственным расписанием.
Еще в Яддо были замечательные сады, бассейны с рыбками, фонтаны.
И безмятежный покой. Сильвия читала, учила немецкий и ботанику,
пыталась писать прозу и стихи, наслаждалась вкусной едой без необходимости
готовить, убирать, заниматься хозяйством. Она радовалась будущему ребенку,
общалась с коллегами. А еще впадала в депрессию и мучилась от ночных
кошмаров. Иногда ей казалось, что у нее нет права на пребывание в Яддо, на
всю эту роскошь - ведь она, по сути, ничего еще не наработала.
Тед ловил рыбу, успокаивал Сильвию, пытался находить ей темы для
стихов, - все это помимо собственной работы.

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
323
Если посмотреть на этот период жизни Сильвии объективно, то станет
ясно, что за время пребывания в Яддо она успела чрезвычайно много. За это
время было написано множество хороших стихов: и «Магнолиевая отмель»,
и «Яддо. Большая усадьба», и «Голубые кроты», и «Колосс», и
«Приусадебный парк», и «Темен лес и вода темна», и «Грибы», не говоря уже о «Стихах
на день рожденья».
Но ведь Сильвии, для ее относительного душевного покоя, нужно было,
чтобы не просто что-нибудь получалось каждый день, а чтобы каждый день
что-нибудь печатали. Острая потребность в успехе, признании, одобрении -
все это мучило ее еще с детства. Тут сказалось и американское воспитание,
и та детская, прошедшая через всю жизнь подсознательная уверенность, что
любовь можно и нужно «заслужить» и что успех дает эту возможность.
Начиная с июля 1950 г. и до конца ноября 1959 г. очень многое о
Сильвии можно узнать из ее дневников. Дневник она вела всю жизнь, но с 1960 по
1963 г. дневники не сохранились, остались лишь кое-какие разрозненные
записи. О судьбе дневников за эти годы известно от Хьюза: дневник за
последние месяцы жизни Сильвии он уничтожил сразу после ее самоубийства,
чтобы его никогда не прочитали дети, а предыдущие тетрадки куда-то
пропали. Об уничтожении последнего дневника Хьюз говорит: «...в тот момент
я считал, что забыть - значит выжить».
Так что о последних трех с небольшим годах жизни Сильвии можно
судить по ее письмам (всегда отшлифованным), по рассказам современников
(иногда любящих, а иногда и враждебно относящихся), по сохранившимся
отдельным записям и по стихам.
После Рождества, проведенного вместе у родителей Теда в Йоркшире,
у них началась лондонская жизнь, и первой проблемой явилось отсутствие
квартиры. Хьюзы на время поселились у старого друга Теда Дэниела Хуса и
его жены Хельги и кинулись на поиски жилья.
После нескольких недель беготни, осмотра немалого числа дорогих и
грязных тесных квартир они остановились на очень маленькой недавно
отремонтированной двухкомнатной квартирке на севере Лондона неподалеку
от Реджент-парка.
Квартиру помогла найти Дидо Мервин. Вообще в тот начальный
лондонский период Мервины, приехавшие в Лондон из Бостона раньше Хьюзов,
играли в жизни Теда с Сильвией очень большую роль. Но роль эта была,
бесспорно, двойственной.
Нельзя переоценить помощь, которую Мервины оказали Хьюзам. Билл
Мервин ввел Теда на Би-би-си, познакомил с Дугласом Клевердоном -
продюсером, привлекавшим к работе на радио немало писателей, поэтов,
критиков. Прекрасные деловые отношения с Клевердоном образовались не
только у Теда, но и у Сильвии. В те времена Би-би-си было в центре
интеллектуальной и культурной жизни Лондона, так что сотрудничество с этой радио-
п*

324
Приложения
компанией, кроме того, что давало возможность зарабатывать, помогало
войти в литературную жизнь Лондона.
А еще была практическая помощь: найденная Мервинами квартира,
подаренная Мервинами старая мебель, позволившая эту квартиру обставить.
Двойственность же сыгранной Мервинами роли выражалась в том, что
Дидо не любила Сильвию. Ее написанные уже через много лет после
смерти Сильвии заметки откровенно недоброжелательны.
Пожалуй, если попытаться собрать воедино недоброжелательные
отзывы о Сильвии, то получится, что ее обвиняют обычно в двух вещах: в
неприветливом обращении со многими знакомыми и с посторонними, и в
тираническом отношении к Теду, которого она от себя не отпускала ни на минуту.
Моменты, когда Сильвия весьма недвусмысленно давала понять
некоторым приходившим в дом людям, что они ей совершенно не интересны и не
нужны или даже мешают, в рассказах недоброжелателей слишком
преувеличены.
Между тем поведение Сильвии достаточно легко объяснить.
Проблема, с которой она столкнулась еще в первое свое пребывание в
Англии, по-прежнему оставалась острой. Для британской интеллектуальной
элиты Сильвия была американской провинциалкой, «не своей».
Она не могла этого не чувствовать и ожесточалась. Уходила привычная
американская улыбка, которой все равно нельзя было никому угодить,
проявлялось трудно скрываемое раздражение.
Один из ранних примеров недоброжелательства со стороны Дидо Мер-
вин связан как раз с квартирой. Получив от Мервинов какую-то старую
мебель и адреса магазинов, где всякое старье можно было купить по дешевке,
на холодильник, плиту и кровать Хьюзы потратили большие по тем
временам деньги.
Дидо осмеивает эти «буржуазные» покупки. А ведь дело было просто в
разнице американских и английских привычек. Крошечные лондонские
квартирки, кухоньки без элементарных по американским понятиям
приспособлений казались Сильвии ужасными. Она выросла в большом доме, потом
жила в просторных и удобных американских квартирах.
Вероятно, Сильвия остро чувствовала, что все, что Мервины делают, они
делают для Теда, а она, Сильвия, скорее некое «неизбежное зло».
К счастью, было немало старых друзей Теда и немало новых общих
знакомых, с которыми Сильвия тоже подружилась. К этим людям безусловно
относились Дэниел и Хельга Хусы, Алан Силлитоу7 и его жена Рут Файнлайт.
7 Алан Силлитоу (род. в 1928 г.) - английский прозаик, автор книг «Субботний вечер,
воскресное утро», «Одиночество бегуна на длинные дистанции», «Жизнь продолжается» и
многих других. Вместе с драматургом Джоном Осборном и прозаиками Кингсли Эмисом,
Джоном Бренном и Джоном Уэйном принадлежал к так называемым «рассерженным молодым
людям».

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
325
Но когда у Сильвии с знакомыми Теда не возникало взаимной симпатии, то
общение становилось крайне неприятным.
В целом же в начальный лондонский период все в жизни Хьюзов
складывалось неплохо. 10 февраля 1960 г. Сильвия подписала договор с
издательством «Майнеманн» на книгу «Колосс» и надеялась, что книга выйдет к
октябрю, к ее дню рождения.
Сильвия в это время практически не писала - собственно говоря, между
стихотворением «Грибы», написанным в ноябре 1959 г., и «Подвешенным»,
помеченным июнем 1960 г., есть только одно шутливое солнечное
стихотворение «Ты...» о ребенке, растущем у нее в животе. Но в этот период
Сильвию вроде бы не мучило, что она не пишет: она ждала ребенка, и, видимо,
это занятие оправдывало этот «простой» в ее собственных глазах. Так что
она с чистой совестью читала, готовила еду по рецептам бабушки Шобер на
своей сверкающей кухоньке, встречалась с друзьями.
Дочка Фрида родилась 1 апреля 1960 г. дома. Сильвия была невероятно
горда и счастлива. Помимо всего прочего, ей казалось, что после того как
она немного придет в себя, она начнет писать больше и лучше, чем раньше.
Вероятно, в это время зародилось важное для Плат сопоставление рождения
стихов и рождения детей.
Первое стихотворение, которое Сильвия написала после рождения
Фриды, появилось в июне. Это «Подвешенный». Она опять, как и в «Стихах на
день рожденья», написанных в Яддо, возвращается к своему кризису 1953 г.
Начать писать после полугодичного перерыва, войти в ритм было очень
непросто.
Скорее всего, «Подвешенный» прямо относится к «Стихам на день
рожденья» - что-то вроде не вошедшего туда отрывка. А сразу за
«Подвешенным» появляются «Мертворожденные», стихотворение, прямо
указывающее на то, что стихи не получаются.
Должно было прийти второе дыхание, и в написанном в июле очень
импрессионистическом тонком стихотворении «На палубе» это дыхание уже
начинает чувствоваться.
Тед получил на лето ключи от крохотной квартирки-кабинета, где
работал Билл Мервин (Мервины в мае уехали во Францию: в Дордони у них
была старая ферма). Этим помещением Тед с Сильвией пользовались по
очереди. По утрам Сильвия уходила работать, а Тед возился с Фридой, после
обеда они менялись.
С пользованием этой квартирой связана одна обида Сильвии. Для Билла
Мервина его рабочая квартира была священным местом, и ключи он
оставил лично Теду. В планы Мервинов не входило, чтобы Сильвия тоже ею
пользовалась. Тед, который всегда полностью поддерживал Сильвию в ее
желании работать, по собственному почину стал отправлять ее на полдня в
мервиновскую квартиру.

326
Приложения
Для Теда 1960 год был очень удачным. «Ястреб под дождем»,
напечатанный к тому времени в Англии, пользовался большим успехом; вышедшая у
него в марте 1960 г. вторая книга («Люперкалии») («Luperkal») - тоже. Он
писал вторую пьесу, первая уже шла в «Театре поэтов» в Кембридже, писал для
детей, очень много выступал на Би-би-си. Как и предсказывал Билл Мервин,
выступления по Би-би-си давали вполне пристойный заработок.
Сильвия впервые выступила в передаче «Голос поэта». Кстати, эти
передачи записывались на пленку и хранились на Би-би-си, так что осталось
множество ее записей. Ее книга «Колосс» вышла, и хотя она не получила
широкого признания, незамеченной тоже не прошла. О книге упоминали по радио
в ряду заслуживающих внимания новинок, а в журнале «Обсервер» («The
Observer») появилась хвалебная рецензия Альфреда Альвареса.
Альварес - поэт, критик, эссеист, был в 1960-е годы критиком и
редактором отдела поэзии журнала «Обсервер», игравшего очень важную роль в
литературной жизни Англии. Много позже, в 1990 г. у него вышла
чрезвычайно интересная книга «Трактат о самоубийстве». Первое эссе в этой
книге - воспоминания Альвареса о Сильвии Плат, которые впервые он
опубликовал гораздо раньше, сразу после ее смерти.
В частности, Альварес вспоминает в этом эссе о первой встрече с Хью-
зами. Этот рассказ очень интересен с точки зрения того, какой
представлялась окружающим Сильвия сразу после рождения дочери.
Произошла следующая история. После того как Альварес напечатал
восторженную рецензию о второй книге Хьюза, его попросили дать в
журнал какой-нибудь биографический материал. Вообще-то, пишет Альварес,
он предпочитал не знакомиться с поэтами, которых печатал, но тут сделал
исключение и договорился с Хьюзом о встрече. Он знал, что у Хьюза жена
американка, что ее зовут Сильвия, что она тоже пописывает стихи и что у
них только что родился ребенок. А у Альвареса тоже был маленький
ребенок, да и жили они неподалеку от Хьюзов. Было совершенно естественно
организовать встречу как прогулку с детьми. Альварес зашел за Хьюзом и
познакомился с ними обоими. На первый взгляд Сильвия показалась ему
симпатичной приветливой молодой женщиной, полностью поглощенной
обязанностями жены и матери, почти что женщиной с рекламы кухонных
принадлежностей.
Пока Сильвия готовила Фриду к прогулке, Тед вышел за коляской. И тут
Сильвия, несколько смутившись, сказала Альваресу, что очень довольна,
что он напечатал «именно это стихотворение». Альварес попросту не понял,
о чем идет речь. Только когда Сильвия уточнила, что она говорит о
напечатанном год назад в «Обсервере» стихотворении о ночной фабрике, он понял,
что жена Хьюза Сильвия - это Сильвия Плат.
После этой первой встречи Альварес с Хьюзом стали видеться довольно
регулярно - заходили в какой-нибудь ближний паб выпить пива. С Сильвией,

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
327
естественно, Альварес виделся реже. Он вспоминает, что как-то летом,
после совместного с Тедом очень удачного выступления по Би-би-си, они зашли
за Сильвией и отправились в паб, и как они стояли вокруг коляски, где
лежала Фрида, и попивали пиво - молодые, веселые и довольные. И только тогда
он впервые увидел, что Сильвия умна и обаятельна.
Эти воспоминания объясняют многое. Очевидно, в начале жизни в
Лондоне Сильвия была несколько «притушена»: в глазах окружающих (и,
наверно, в собственных глазах) она была прежде всего женой Теда. Это не
могло не создавать внутреннего напряжения, не могло не развить
неуверенность в себе. Может быть, тут и лежит начало временами прорывавшейся
ревности.
У Сильвии есть очень неудачный дамский рассказ «День успеха». Там
говорится о молодой, женщине, которая сидит дома с ребенком и ждет, когда
вернется муж, отправившийся на обед с элегантной дамой - телевизионным
продюсером, которая собирается ставить пьесу мужа. Женщина переживает
все возможные муки ревности, в мыслях муж ее уже бросает, а
заканчивается все это хэппи-эндом - приходит довольный любящий муж и сообщает, что
на выданный ему аванс они покупают домик и уезжают из Лондона.
Это, пожалуй, худшее, что Сильвия за свою жизнь написала, - но у
рассказа есть реальная подоплека. Хьюз зимой 1960 г. встречался с дамой с
Би-би-си и договаривался о цикле передач для детей. Он не пришел домой
на ланч, и Сильвия в припадке ужаса и ярости изорвала уйму его бумаг и
черновиков.
Через несколько дней после этого ранним утром в понедельник, 6
февраля, у Сильвии случился выкидыш.
Ярость, горе, эмоциональная встряска что-то в Сильвии выссвободили -
она опять начала писать. Между 11 и 26 февраля она написала семь
стихотворений, в частности «Поляны Парламентского холма», «Утренняя песня»,
«Бесплодная».
26 февраля Сильвия отправилась в больницу на запланированную еще с
начала зимы операцию по удалению аппендикса. В больнице она провела
чуть больше двух недель. Тед все это время был один с Фридой, кормил ее,
гулял с ней, а еще бегал к Сильвии в больницу.
Создается впечатление, что Сильвия и в этих обстоятельствах прежде
всего старалась не упустить ничего - даже, пожалуй, раздуть в себе ворох
ощущений, связанных с больницей. Сохранились дневниковые записи о
больничных днях. В них много сказано о Теде, о том, что, когда он
одновременно с другими посетителями входит в палату, он кажется гигантом среди
пигмеев. Очевидно, между ними наступило полное примирение после той
неприятной истории с уничтожением бумаг. Еще из этих записей становится
совершенно ясно, как Сильвия внутренне превращала подготовку к
операции и наркоз в некое обрядовое испытание, инициацию.

328
Приложения
18 марта, вскоре после выхода из больницы, Сильвия написала целых
два длинных стихотворения на больничную тему: «В гипсе» и «Тюльпаны».
О жизни и о смерти. «Тюльпаны» - совершенно поразительное
стихотворение: ледяное, отстраненное, героиня там отплывает от себя-живой,
будто у лодки отпускают канат, на котором она держится у берега, и лодка
медленно отчаливает, а на берегу остаются все привязанности, и только
бешено яркие тюльпаны «кричат» и не дают тихо уплыть в небытие по
ледяной воде.
Началась очень ранняя теплая весна 1961 г. Мервиновская квартирка
была опять в распоряжении Теда. Сильвия работала там по утрам, пытаясь,
хотя бы в первом приближении, закончить роман «Под стеклянным колпаком»
до возвращения Мервинов, - а они должны были вернуться в конце мая.
В эту весну в жизни Хьюзов происходило много хорошего: Альфред
Кнопф решил печатать книгу «Колосс» в Америке; Сильвия опять
забеременела; Тед и Сильвия вдвоем подготовили совместную поэтическую
передачу для Би-би-си, в конце которой они оба рассказали о детстве.
Кроме того, Тед получил премию Хоторндена (Hawthornden). На
церемонии вручения Хьюзы познакомились с прошлогодним лауреатом этой
премии - писателем Аланом Силлитоу и его женой, тоже писательницей, Рут
Файнлайт. Сильвия и Рут очень понравились друг другу и быстро
подружились. (После смерти Сильвии Алан и Рут начали обвинять себя в том, что не
вернулись вовремя из Африки, где они тогда находились. Им казалось, что
их более раннее возвращение могло бы предотвратить трагедию.)
Тогда же Хьюзы познакомились с еще одной парой, которая потом, в
последние месяцы жизни Сильвии, сыграла важную роль: португальским
поэтом Хелдером Мачедо и его женой Сюзет, которые сбежали в Англию от
салазаровского режима.
В июне в Лондон приехала Аурелия. Как всегда, отношения с матерью,
такие безоблачные в письмах, осложнялись при каждой личной встрече.
В этот раз было одно дополнительное обстоятельство: Сильвия была
погружена в работу над романом, и в процессе письма оживали и внутренне
пережевывались все самые болезненные мысли и чувства, связанные с матерью;
естественно, она никак не могла рассказать матери о том, что она пишет и
что чувствует.
Чтобы Сильвия с Тедом могли уехать на две недели отдохнуть, Аурелия
осталась с Фридой в Лондоне. Хьюзы отправились на машине на юг Франции
в Дордонь к Мервинам.
Они собирались провести у Мервинов одну неделю из двух, а остальное
время потратить на то, чтобы продолжать путешествовать. Но они провели
в доме Мервинов даже меньше времени. Вероятно, Сильвии было крайне
неуютно в доме у Дидо. Этот визит Хьюзов подробно и мелочно описан в
воспоминаниях Дидо о Сильвии (как справедливо пишет Дженет Малколм,

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
329
прежде всего эти воспоминания характеризуют саму Дидо). В чем только
Дидо ни обвиняет Сильвию - например, в том, что Сильвия как-то съела за
ланчем то, что предполагалось есть за ужином.
Когда Хьюзы вернулись из Франции, они принялись за поиски дома в
провинции. В январе должен был родиться второй ребенок, жить в
крошечной квартирке с двумя детьми было бы очень тяжело. Надо было либо
искать что-то побольше в самом Лондоне, либо покупать дом и уезжать из
города. Кое-какие сбережения у Хьюзов к тому времени были. Им обоим
казалось, что, если у них будет дом с садом в красивом месте, они смогут
спокойно работать и растить детей. Возникали, конечно, и сложности. При
отъезде из Лондона терялся доступ к хорошим библиотекам, выставкам и
театрам. К тому же они переставали повседневно вариться в
многонациональном «бульоне», который представляла в то время культурная жизнь
Лондона, да и просто общение с друзьями при отъезде с неизбежностью
становилось реже.
Теду с Сильвией казалось, что игра стоит свеч, что некоторое отдаление
от бурной лондонской жизни приведет к большей сосредоточенности и
работоспособности, а дешевизна провинциальной жизни позволит меньше
гоняться за заработками. Овощи можно будет выращивать в собственном
огороде, а найти кого-нибудь в помощь по дому в провинции будет легко.
И конечно же, они думали, что через какое-то время они смогут обзавестись
еще и маленькой квартиркой в Лондоне.
Аурелия с удовольствием сидела дома с Фридой, и это давало им время
на поиски. Искали они в двух графствах: в Девоне и в Корнуэлле. Цены там
были ниже, чем в Лондоне, а виды красивее.
Хьюзы осмотрели семь домов, а в восьмой - влюбились с первого
взгляда. Это был старинный 10-комнатный помещичий дом под камышовой
крышей, называвшийся «Court Green». Он стоял на самом краю деревни,
неподалеку от Дартмура в Девоне. Оттуда было легко ездить на поезде в Лондон
(всего пять остановок без пересадки). При доме был большой яблоневый
сад, за домом конюшня, превращенная в гараж, небольшой
полуразрушенный коттедж и мощенный булыжником двор, а перед домом - широкая
заросшая крапивой лужайка.
Дом прилегал к старинной церкви и кладбищу, где рос гигантский тис.
За домом располагался холм, который был когда-то частью древней
крепости. Да и в самом доме сохранялись фрагменты постройки XI в.
Хьюзы купили его за наличные: у них было 6 тыс. фунтов
сбережений, родители Теда подарили 500 фунтов, а Аурелия одолжила
недостающие 500.
Чтобы уехать из лондонской квартиры до истечения срока договора,
им надо было найти вместо себя жильцов. На объявление в газете
откликнулись двое: хладнокровный «деловой человек», тут же выписавший чек,

330
Приложения
и молодой канадский поэт Дэвид Вевил с женой Асей. Хьюзы отдали
квартиру Вевилам.
Удача следовала за ними. Летом Сильвия узнала, что ее стихотворение
«Бессонница» получило первую премию на ежегодном поэтическом
фестивале в Челтенхаме. Пришло письмо из издательства «Кнопф» о том, что
«Колосс» выйдет в Америке весной 1962 г. И самое главное: в авусте
Сильвия закончила роман.
31 августа Хьюзы переехали в Девон. К этому моменту Сильвия должна
была чувствовать, что все в ее жизни сбывается: семья, занятия творчеством,
круг друзей - все это теперь у нее было.
В Девоне было чудесно. Был сад с яблонями и ежевикой, с забытой кем-
то невыкопанной картошкой, с георгинами всех оттенков и с персикового
цвета гладиолусами. Весной должны были зацвести черешни, сирень,
нарциссы. Оказалось, что их нарциссы были знамениты на всю округу.
К ним приезжали гости. В середине сентября к Хьюзам на недельку
заехал брат Сильвии Уоррен, потом на выходные из Лондона - Хелдер и
Сюзет Мачедо.
Во второй половине сентября, когда жизнь немного утряслась, Сильвия
одно за другим написала четыре чудесных стихотворения - «Грозовой
перевал», «В ежевике», «Финистер» и «Хирург в 2:00 ночи».
Дом был источником радости. Сильвия писала матери о том, что дом, как
человек, отзывается на любовь и заботу. В «Court Green» Сильвия
безусловно вложила часть своей души. Она не только украшала дом по собственному
вкусу: расставляла по углам медную посуду, постелила у себя в кабинете
радующий глаз красный ковер от стены до стены (он был куплен на деньги,
подаренные не забывавшей ее Олив Праути),- она еще и собственноручно
расписала детскую.
Энергии в эту осень у Сильвии было хоть отбавляй. Она даже
знакомилась с соседями и пыталась участвовать в деревенской жизни. Даже сходила
в церковь послушать священника. Проповедь ее не вдохновила, и больше
она в церкви не бывала.
Естественно, что политические и, если говорить шире, философские
взгляды на общественную жизнь у Сильвии были такие же, как у почти всей
молодой интеллигенции, придерживавшейся левых взглядов. И в маршах
протеста против войны и ядерных испытаний она тоже участвовала.
В английском провинциальном обществе Сильвию ожидало
столкновение со свойственными ему косностью и предрассудками. Но в тот момент
Сильвию это не беспокоило - она была достаточно поглощена своей
собственной чрезвычайно полной жизнью.
Что касается местных жителей, то наиболее удачным было знакомство с
Уинифрид Дэвис - акушеркой и медсестрой у местного доктора. Она была
энергична и ответственна, всегда готова оказать помощь и поддержку.

Е.В. Кассель. Сильвия Плат: жизнь и творчество
331
Сильвия с Тедом жили по методично установленному расписанию. По
утрам, до ланча, Сильвия писала. Тед в это время работал в саду или
столярничал в обществе Фриды. В полдень он ее кормил и укладывал спать. После
ланча Фридой занималась Сильвия, а Тед садился за письменный стол.
Из четырех стихотворений, написанных Сильвией в октябре, три
великолепны: «Зеркало», «Луна и тис» и «Няньки».
В первых двух есть нечто общее - кристальная четкость. В них и луна, и
зеркало наделены способностью видеть, а над всем простирается
равнодушная вечность.
«Няньки» - совсем о другом, хотя и там невозможно докричаться - до
собственной юности, когда все еще было впереди, все возможно. И неверие
в то, что эта юность была, прошла, а не живет где-то в параллельном мире.
«Няньки» было последним стихотворением, написанным в 1961 г.
В ноябре Сильвия, по ее собственным словам, погрузилась в «коровью»
беременность.
Николас родился 17 января 1962 г. Очень холодной зимой. Холода
стояли до апреля.
Сильвия всегда не любила зиму, болела зимой, и жизнь с двумя
маленькими детьми в большом, плохо отапливаемом доме безусловно была
непростой. Повседневные заботы отнимали очень много времени. Тем не менее
Сильвия пару часов в день работала, и к этому времени относятся записи о
деревне и ее обитателях. Она явно готовилась писать прозу и накапливала
материал.
Стихов почти не было до марта. А в марте начался очередной
плодотворный период. Она написала радиопьесу «Три голоса», которую Дуглас
Клевердон, ранее поставивший радиопьесу Хьюза, тут же решил ставить.
А в апреле, среди прочего, появились «Маленькая фуга», «Через озеро»
и «Душа ивы».
В стихотворении «Через озеро» поэтесса возвращается к путешествию
по Америке. В нем в черно-белых тонах дышит мир со звездами, лилиями,
бредущими деревьями, и только два человечка вырезаны из черной бумаги.
«Маленькая фуга» до какой-то степени предваряет «Папку». Кажется,
впервые в стихотворении С. Плат об отце возникает элемент отталкивания.
В радостное детское воспоминание о портфеле с мандаринами вторгаются
ужасающие гротескные красные сосиски.
А в «Душе ивы» выразилась всепоглощающая тревога, невозможность
избежать бессмысленных мелочей, невозможность собрать воедино мир и
постоянно ощущать его целостность, невозможность удержать
ускользающую жизнь.
И по этим стихам рассыпаны характерные для поэзии С. Плат образы:
тисы дотягиваются до холодных облаков, грохочут копыта, затягивает
черная вода, глядит равнодушная луна.

332
Приложения
Несмотря на внешнюю устроенность, душевного покоя у Сильвии нет.
Вероятно, в это время Тед тоже начинает терять душевный покой. Рядом с
Сильвией невозможно расслабиться. А теперь прибавилась некоторая
отгороженность от мира, связанная с деревенской жизнью.
В Лондон на Би-би-си Тед, естественно, довольно часто ездил, но
поездки были крайне утомительными. Выезжал он на рассвете, возвращался
поздно, ночевать в Лондоне никогда не оставался: это было бы для Сильвии
невыносимо.
18 мая к Хьюзам на выходные приехали Вевилы. Первый вечер прошел
очень хорошо: долго сидели за столом, говорили о поэзии, об общих
знакомых. На следующий день, в субботу, Тед с Дэвидом, захватив Фриду,
отправились гулять на вересковую пустошь, а Сильвия с Асей остались дома и
возились в огороде. Ася с удовольствием рассказывала Сильвии о своей жизни,
о том, как она познакомилась с Дэвидом на пароходе по дороге из Канады в
Америку, как сбежала от своего второго мужа (Дэвид был у Аси третьим) в
Бирму к Дэвиду, где он преподавал в университете в Мандалее.
Скорее всего, именно в этих разговорах Сильвия почувствовала, что
Асина влюбленность в Дэвида уже прошла, и тут же испугалась. Может
быть, почувствовала взаимный интерес Теда и Аси раньше самого Теда,
может быть, этим своим страхом она его даже как-то усилила. Так или иначе,
к воскресенью Сильвия уже чувствовала себя крайне тревожно.
21 мая 1962 г. Сильвия написала два стихотворения: «Случай» и «Над
пропастью в колючках». Впервые в жизни в стихах отразились ее страхи,
связанные с отношениями с Тедом.
«Над пропастью в колючках» - очень яркое стихотворение. Когда его
читаешь, череда зрительных образов врезается в сознание: стремительный
переход от желтого хищного дрока и растворенного в воздухе сладкого
запаха к ничего не видящему бегу навстречу смерти, и вдруг полная остановка,
пустота, тишина и руки, сжимающие фарфоровую чашку.
Может быть, тут есть какое-то заклинание: ведь ничего еще не
произошло, а в этом стихотворении - о близости, о жизни - говорится уже в
прошедшем времени; может быть, это попытка отогнать самое страшное,
представляя, что оно уже случилось.
Так или иначе, Сильвия долгое время не показывала Теду это
стихотворение.
А 28 мая появилось стихотворение «Опасения», которое заканчивается
несколько отстраненным свидетельством о приближении холодной пустоты.
Наступил июнь. Это был последний относительно благополучный месяц
в жизни Сильвии. Она осуществила свое давнее желание - вошла в
общество местных пчеловодов, обзавелась ульем, разрисовала его.
В июне к Хьюзам на несколько дней заехал Альварес. Они не виделись
около года. И свидетельство Альвареса об этой встрече очень интересно.

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
333
Ему показалось, что Сильвия с Тедом поменялись ролями. Именно Сильвия
показывала Альваресу дом и полный цветов и нескошенной травы сад.
Возникало впечатление, что Сильвия сроднилась с этим местом на земле, что
это все «ее». (Кстати, в стихотворении «Письмо в ноябре» она прямо об этом
говорит.) А Тед был немного в стороне и с удовольствием играл с Фридой.
Вообще, Альваресу показалось, что Сильвия приобрела уверенность в себе.
Прощаясь, она сказала, что опять пишет, пишет по-настоящему.
30 июня 1962 г. Сильвия написала одно из своих самых значительных
стихотворений - «Берк-пляж». Зрительный ряд этого стихотворения
совершенно поразителен. Одни образы наступают на другие, не вытесняя друг друга.
Летающие по воздуху руки с разноцветным мороженым, черно-зеленые
блестящие скумбрии, взлетающая занавеска в доме умершего старика, красный
«рот» земли, в который льется небо.
Вероятно, Альварес, говоря об уверенности Сильвии в себе,
почувствовал то, что на сознательном уровне Сильвия, может быть, и не понимала
ту внутреннюю независимость, которая неизбежно приобретается
человеком, пишущим столь ярко.
Во второй половине июня приехала Аурелия. И примерно в это время
Тед в один из своих приездов в Лондон встретился с Асей Вевил. Дальше все
покатилось, как снежный ком.
Вранье, сцены, неконтролируемая ревность, рушащийся мир. Аурелия
оказалась свидетельницей того, что происходило между Сильвией и Тедом
этим летом. В последний раз Аурелия видела Сильвию в августе на перроне,
когда Тед с Сильвией провожали ее - стояли с каменными лицами.
Сильвия металась, гнала Теда из дома, спрашивала совета у самых разных
друзей и знакомых, ругала Теда - в общем, вела себя так, как нередко ведут
себя люди при разводе. К сожалению, люди, заведомо принимавшие ее
сторону, говорили только о необходимости развода - даже Рут Бойчер, которой по
профессии следовало бы уж понимать, что развод может быть гибелен для
Сильвии, что «предательство» Теда встанет в ряд с «предательством» отца,
и эти два предательства ее задушат. Надо было, наверно, не распалять ее
озлобления на Теда, а постараться его притушить, попробовать переждать.
Сильвии было ясно, что жить в Девоне она не сможет, - одной это было
бы невероятно трудно хотя бы из-за любопытны* взглядов деревенских
жителей. Люди, которые пишут об отношениях Теда и Сильвии в этот период,
делятся, в основном, на две категории: на глубоко сочувствующих Сильвии
или Теду. И те, и другие необъективны.
В чрезвычайно интересной книге «Горькая слава» (с эпиграфом из
А. Ахматовой «Мне любви и покоя не дав, подари меня горькою славой»)
Энн Стивенсон не вполне объективно описывает последний период в их
жизни: книга написана по заказу сестры Хьюза, которая тогда распоряжалась
литературным наследием Сильвии.

334
Приложения
Другая точка зрения представлена в опубликованных Аурелией в 1975 г.
письмах Сильвии. Можно предположить, что Аурелия опубликовала письма
не полностью. Бросается в глаза, что в них Сильвия не говорит о Теде как о
враге и пишет, что никогда не перестанет восхищаться его талантом.
Значит, между ними были не только ярость и непримиримость.
Становится понятно, как могла состояться в 1962 г. совместная сентябрьская
поездка Теда и Сильвии в Ирландию.
В Ирландии в деревне на берегу моря жил молодой поэт Ричард Мэрфи.
Он получил первую премию на Четлхемском литературном фестивале, где
Сильвия была одной из судей. Мэрфи зарабатывал на жизнь тем, что катал
по морю туристов на рыболовной шхуне. И вот к нему-то и отправились
Хьюзы с целью подыскать Сильвии какое-нибудь жилье на зиму. В тот
момент ей хотелось забраться куда-нибудь в глушь, подальше от людей.
Коттедж Сильвия сняла (она им так и не воспользовалась, потому что
переехала в Лондон). На шхуне в море они тоже вышли.
А потом Тед спешно вернулся в Лондон. Мэрфи, которому совершенно
не хотелось на глазах у соседей оставаться в доме вдвоем с Сильвией,
воспользовался тем, что на пару дней к нему приехал приятель, ирландский
поэт Томас Кинзелла, и отослал Сильвию с ним на машине в Дублин. Сильвия,
естественно, страшно обиделась: мало того, что Тед бросил ее в Ирландии,
так еще и Мэрфи!
Сильвия вернулась в Девон. Надо было как-то выживать. Самый ценный
совет дала Сильвии Уинифрид Дэвис. Она предложила ей в ранние утренние
часы, когда снотворное переставало действовать и Сильвия просыпалась,
а дети еще спали, вставать и садиться за стол. И вот в тишине и пустоте
огромного дома в пять часов утра каждое утро Сильвия писала. По
стихотворению в день. Кроме детей и нянек, которых находила в помощь Сильвии все
та же Уинифрид Дэвис, она никого не видела.
В Девоне в предрассветные часы было написано 40 стихотворений,
вошедших в самую знаменитую книгу Сильвии «Ариэль». В это время суток,
перед рассветом, все демоны, все страхи оживают. Сильвии удалось
превратить эти жуткие предрассветные часы в огромной мощи поэзию.
Тед Хьюз первым сказал, что именно в этот момент Сильвия Плат
начала писать в полную силу, у нее прорезался ее «настоящий голос». Потом это
подхватили литературные критики.
Я с этой точкой зрения не вполне согласна. Сильвия Плат многолика, и
сводить ее «настоящий голос» к голосу «Ариэля», по-моему, неправильно.
Правда, Хьюз уточняет, что и до того были уже стихи, написанные этим
«настоящим голосом».
Я думаю, что точка зрения, по которой именно «Ариэль»
воспринимается как самая высокая вершина в творчестве Плат, а такие стихотворения,
как «Грозовой перевал», «Берк-пляж», «Финистер», «Тюльпаны», «Через

Е.В. Кассель. Сильвия Плат: жизнь и творчество
335
озеро» и многие, многие другие остаются отчасти за бортом, связана с
крайней необычностью «Ариэля» для английской поэтики в целом.
По моему мнению, английской поэзии свойственна некоторая
отстраненность, «объективизация» интонации, иногда воспринимаемая русским
читателем как холодноватость, присущая также поэзии И. Бродского. А в книге
«Ариэль» ощущается эмоциональный напор, заведомая «необъективность»,
стремление говорить все, что угодно и как угодно.
Мне попался только один критик, ставящий под сомнение преимущество
«Ариэля» над всем, написанным Плат до того. Это Хью Кеннер, один из
ведущих литературоведов модернизма (он писал о Дж. Джойсе, С. Беккете,
Т.С. Элиоте, Э. Паунде), профессор Университета Джона Хопкинса в штате
Мэрилэнд. В статье «Искренность убивает» он выражает некоторое
недоумение: почему принято считать, что изумительные и мастерские стихи,
написанные Сильвией Плат до «Ариэля», стихи, с которыми она могла жить и
работать, уступают стихам, после которых жить она уже не могла?
Кстати, Плат включила в книгу «Ариэль» не так мало стихов,
написанных до осени 1962 г., но об этом критики, говорящие об ее «настоящем
голосе», как правило, забывают.
Так или иначе этой осенью были написаны «Твой подарок на день
рождения» с его мольбой о правде, «Тюремщик», где Сильвия «разделывается»
с мужем, «Медуза», где она «разделывается» с матерью, «Папка», в котором
образ отца переходит в образ мужа, и она «разделывается» с обоими, «Под
чадрой», где разъяренная женщина «разделывается» со всеми мужиками как
таковыми, и, наконец, «Леди Лазарь», где она попросту разделывается с
жизнью.
Но ведь еще этой осенью был написан «пчелиный» цикл, где в
стихотворении «Перезимуем» возникает вкус весны; тончайшее, нежнейшее,
обращенное к Нику стихотворение «Свеча на столе»; и сразу за «Леди Лазарь»,
через несколько дней, написана «Почта», в которой Плат утверждает
«Любовь, любовь - мое время года».
«Почта» написана 4 ноября, а 6 ноября появилось «Туда», одно из самых
сильных стихотворений Плат. И описанные в нем боль, кровь, война и
концлагерь, и ужасы XX в. приводят не к ненависти и отрицанию, а к любви.
Так что даже этой осенью было не так все однозначно.
Во второй половине октября Уинифрид Дэвис нашла временное решение
одной из самых тяжелых практических проблем Сильвии - ей удалось
договориться с молоденькой медсестрой, «девочкой из хорошей семьи», Сьюзан
О'Нил, о том, чтобы она пожила с Сильвией и позанималась с детьми. К
сожалению, Сьюзан могла жить у Сильвии только до середины декабря, потом
ей надо было возвращаться на работу в детскую больницу в Лондоне.
Благодаря Сьюзан Сильвия сумела в конце октября выбраться в Лондон,
где она остановилась у Мачедо. До этого она была в Лондоне 25 сентября и

336
Приложения
тоже останавливалась у Мачедо на одну ночь. Об этой сентябрьской
поездке в Лондон следует упомянуть, потому что именно тогда она впервые
пришла к Альваресу и читала ему вслух новые стихи. В октябре Сильвия опять
зашла к Альваресу и опять читала, а еще тогда же она читала только что
законченные стихи по Би-би-си.
Альварес вспоминает первое ее чтение стихов у него дома: Сильвию,
сидевшую, скрестив ноги, на полу и читавшую «Берк-пляж», «Луну и тис»,
«Душу ивы». Уследить за сложными стихами, впервые услышанными с
голоса, всегда трудно, но ощущение чего-то очень мощного и очень нового
сразу возникло. Альварес вспоминает, что у него появилось желание
защититься от этого нового, придираться к мелочам.
Так было и когда Сильвия читала ему «Леди Лазарь» и «Папку». Ему
хотелось доказать, что стихи не удались, что в них слишком много ярости и
ненависти. А через несколько дней он обнаружил, что ему не отделаться от их
звучания.
В воспоминаниях Альвареса Сильвия совсем живая: она читает стихи
четким «американским» голосом немного в нос, а закончив читать, говорит
о своей жизни, не жалуясь, а наоборот, стараясь казаться энергичной и
веселой. Рассказывала она об уроках верховой езды на коне по имени Ариэль, о
пчелах, которыми много занималась, о журнальных откликах на роман «Под
стеклянным колпаком», о детях.
Видимо, именно в свой приезд в Лондон в последние дни октября Сильвия
и приняла решение туда перебираться. В письмах, адресованных Аурелии,
которая уговаривала дочь вернуться в Америку, Сильвия даже с некоторым
возмущением отвергает эту идею и пишет, что в Лондоне ей со всех точек
зрения будет хорошо. Она приводит самые разные аргументы, начиная от
богатейшей культурной жизни и возможности зарабатывать на Би-би-си и
кончая бесплатной медициной.
4 ноября Сильвия опять приехала в Лондон, на этот раз - чтобы
встретиться с Тедом и найти квартиру. Замужней женщине найти жилье было
безусловно проще, чем незамужней. Тед был совершенно согласен, что Сильвии
лучше всего переехать в Лондон. Квартиру Сильвия нашла сама и сразу. Она
отправилась в тот район, где они раньше жили, и увидела объявление о
сдаче квартиры на доме с мемориальной табличкой: в этом доме когда-то жил
У.Б. Йейтс. Двухэтажная квартира с тремя спальнями наверху, кухней,
гостиной, ванной и балконом внизу ей сразу понравилась, и они с Тедом с ходу
подписали пятилетний контракт.
Она побежала к Альваресу рассказать о своей удаче. Альварес позднее
писал, как важно было для Сильвии, что ей удалось заполучить квартиру
Йейтса.
И вот, 12 декабря, устроив на зиму пчел, укутав цветочные луковицы и
договорившись с соседкой о кормлении кошек, Сильвия вместе с детьми и с

Е.В. Кассель. Сильвия Плат: жизнь и творчество
337
Сьюзан О'Нил на машине отправилась в Лондон, чтобы вернуться в Девон
только весной.
В Лондоне сразу начались бытовые трудности. Сначала выяснилось, что
в квартире вовремя не подключили газ и электричество, пришлось начать со
звонков в конторы из телефона-автомата. Сьюзан покинула Сильвию через
два дня после приезда в Лондон, а найти новую няню оказалось огромной
проблемой. Кроме того, выяснилось, что невозможно сразу поставить телефон.
Тем не менее до Рождества Сильвия справлялась с житейскими
проблемами. Она писала эссе и целые программы для Би-би-си. Именно к этому
времени относится ее эссе о приморском детстве «Океан 12-12-W»,
созданное для серии передач «Писатели о себе». Альварес говорил, что такой
силы поэтессы не было со времен Эмили Дикинсон. Стихи ее печатались
в журналах.
Тед заходил к ней раза три в неделю, гулял с детьми, водил их в зоопарк.
Сильвия старалась ничего Теду о своей жизни не рассказывать.
Она очень много общалась с Хелдером и Сюзет Мачедо. В ее жизни
появились новые знакомые, которым ее представили Мачедо: чета из Южной
Африки, Джерри и Джилиан Бекеры. Джерри преподавал в Хендонском
политехническом институте. Он приобрел списанное такси и заезжал на нем к
Сильвии по крайней мере раз в 10 дней по дороге из института домой.
Кроме того, Сильвия с детьми много бывала у Бекеров, часто с ночевкой.
Сьюзан О'Нил тоже ее не оставляла без внимания, заходила, когда
выдавалась свободная минута.
Чета Силлитоу собиралась вернуться из Марокко в марте и вместе с
Сильвией отправиться в Девон. В общем Сильвия не казалась одинокой. В
письмах матери она сообщала, что счастлива и нашла себя, что ее не тяготят
оковы семейной жизни.
Настроение, естественно, скакало. Вероятно, Сильвии было очень
нужно доказать Теду, что она может без него обходиться, но для этого
необходимо было завести роман. Видимо, она, может быть, смутно рассчитывала
на Альвареса, но Альварес оказался к этому совершенно не готов.
Их последняя встреча произошла в сочельник. Утром Сильвия
позвонила Альваресу и пригласила его поужинать, послушать стихи. На вечер
Альварес был уже приглашен к друзьям, жившим, кстати, неподалеку от
Сильвии, так что он зашел к ней по дороге.
Вот что пишет Альварес об этой последней встрече: «Она казалась
какой-то иной. Волосы, обычно по-учительски уложенные в пучок на затылке,
были распущены. Они спускались до самой талии, укрывали ее, как шатер,
придавали ее бледному лицу и длинному худому телу вид, одновременно
напоминающий и об удивительной безысходности, и о религиозном экстазе,
она казалась служительницей культа, доведенной до полного изнеможения
выполнением обрядов. Когда она шла передо мной по коридору и по сту-

338
Приложения
пенькам, ведущим в квартиру, (...) от ее волос исходил очень сильный и
острый, какой-то звериный запах. Дети уже были уложены у себя наверху, и в
квартире было очень тихо».
Они выпили вина, и Сильвия прочитала «Смерть и К°». И тут вдруг
Альварес понял, что предыдущие вещи - «Папка», «Леди Лазарь» - хотя и
убеждали, что она справилась с депрессией, что ей не нужна ничья помощь, на
самом деле в них угадывалось, что помощь ей нужна и что она может быть
принята, нужно только настойчиво предложить ее. Сейчас же ему
показалось, что Сильвия ушла в некоторую недосягаемость, и «Колокол по
мертвым» - это колокол по ней, что вначале, вызывая всяческие ужасы, она их
изгоняла, а теперь она, беззащитная, оказалась запертой с ними в клетку.
Альварес, конечно же, очень субъективен и даже противоречив - ему
необходимо внутреннее оправдание в том, что он не протянул Сильвии руку; но
именно его свидетельства кажутся самыми убедительными.
Вот как он заканчивает рассказ о последней встрече с Сильвией: «Когда
около восьми вечера я ушел, чтобы отправиться на праздничный ужин, я
знал, что я ее предал, окончательно и непростительно. И она знала, что я
знал. Больше я никогда ее в живых не видел».
Рождество Сильвия с детьми провела у Мачедо. На следующий день она
написала Аурелии веселое письмо, где описывала рождественского гуся,
приготовленного в коньяке, игрушечное пианино, которое Мачедо подарили
Фриде, и резинового кролика, которого получил Ник.
Начался январь 1963 г., самый холодный январь в Англии за 60 лет.
Сначала дети, а за ними Сильвия свалились с тяжелым гриппом. И тут же
начались проблемы, с блеском и со смехом описанные Сильвией в эссе
«Снежный налет». Надо полагать, что на деле было совсем не смешно: лопались
трубы, отказывало отопление, из стока в ванной поднималась грязная вода,
из дома было не выйти из-за заснеженных тротуаров, не заводилась машина.
К этому добавилась простуда...
Сильвия не была совсем одна - заходил Тед, заезжал после занятий
Джерри Бекер, но все-таки в этой повседневной жизни надо было готовить еду,
самой с температурой ухаживать за больными детьми, ездить на Би-би-си.
Иногда, когда удавалось найти кого-нибудь, чтобы посидеть с детьми,
Сильвия выбиралась с Бекерами в кино, на концерт или просто посидеть
поздно вечером в кафе в Сохо.
В конце января Сильвия после почти двухмесячного перерыва опять
начала писать стихи. В 1963 г. она написала 12 стихотворений. Первое из них -
«Овцы в тумане», мистическим видением, присутствующим в нем, отчасти
напоминает «Грозовой перевал». Соединение необыкновенной красоты и
необыкновенной печали. Потрясающе зримые и, как ни странно,
гармоничные стихи. Гармонии не мешает даже то, что небо там - «беззвездная и
сиротливая темная жижа». Совершенно поразительно, сколько у Сильвии

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
339
Плат разных интонаций - ну что общего у «Овец в тумане» с «Леди Лазарь»
или с «Лихорадкой»!
За «Овцами в тумане» последовали «Мюнхенские манекены». Там тема,
которая еще месяц назад вызвала бы к жизни яростное, может быть,
издевательское, почти сатирическое стихотворение, вроде «Клиента», решается
совершенно иначе: с некой отстраненностью, с птичьего полета, с
присутствием вечности, с беззвучно падающим снегом.
Потом идет «Тотем». Сначала кажется, что вот опять возникают ярость
и протест, но нет: ведь враг тут - скорее собственная личность, которая
неспособна вместить мир, наполнить его смыслом, никто не виноват в
отсутствии «конечной станции», и даже беда не в том, что отовсюду глядит смерть,
ведь у бессмертия не менее страшный взгляд. Тут - собственная
несостоятельность.
Среди последних стихов Сильвии выделяются два стихотворения о детях:
«Ребенок» и «Шары», предпоследнее стихотворение, написанное в один день
со стихотворением «За краем». В них столько любви, такая беспредельная
нежность! И вот Ник зажимает в кулачке красную тряпочку, все, что
осталось от воздушного шарика, от мира. И дальше - «За краем».
К концу января Сильвию опять стала мучить бессонница. Возможно,
сказывалась тяжелая усталость. Жизнь была бы значительно легче, если бы
Сильвия не была бы столь требовательна к себе, желала все успевать, если бы
она не была перфекционисткой и если бы не испытывала внутренней
потребности в успехе. При этом эйфория длилась недолго, а любое неодобрительное
слово в ее адрес заставляло мучиться. В январе такое слово было
произнесено: в Америке отказались печатать роман «Под стеклянным колпаком».
В конце концов замученная бессонницей и дурными предчувствиями,
Сильвия обратилась к доктору Хордеру, лечившему ее и детей и знавшему ее
еще со времен предыдущего пребывания в Лондоне. Доктор очень
обеспокоился, впервые услышав от Сильвии про ее юношескую попытку
самоубийства, стал искать психиатра, выписал антидепрессанты, думал даже о том,
чтобы положить Сильвию в больницу.
В четверг 7 февраля Сильвия позвонила Джилиан Бекер в совершенно
истерическом состоянии и попросила ее приютить. Она уже не могла быть
одна. Девочка, жившая у нее и помогавшая в уходе за детьми, ушла. В
понедельник должна была появиться найденная доктором Хордером няня, но до
понедельника Сильвии и предстояло находиться одной. Естественно,
Джилиан сказала, чтобы Сильвия тут же ехала с детьми к ним. Сильвия приехала
без вещей. Джилиан, увидев это, тут же предложила ей составить список
всего необходимого и самз на машине Сильвии поехала к ней на квартиру.
Квартира поразила Джилиан идеальной чистотой.
Пятница и суббота были ужасны. Сильвия не спала и находилась в
горячечном состоянии. Джилиан сидела с ней ночью. Сильвия засыпала после

340
Приложения
снотворного на несколько часов, просыпалась, ждала половины шестого,
когда уже можно было принять антидепрессанты. В пятницу вечером Сильвия
куда-то ездила, никто не знал, куда. Вернулась она почему-то не на своей
машине, а на такси. В воскресенье Сильвия поспала днем, и ей вроде бы
полегчало. В воскресенье к вечеру она упросила Джерри отвезти ее вместе с
детьми домой. Бекеры очень возражали, но Сильвия настаивала, ссылаясь на
то, что в девять утра должна прийти новая няня.
В ночь с воскресенья на понедельник, с 10 на 11 февраля 1963 г., под
утро, Сильвия распахнула настежь окно в спальне у детей, поставила возле
кроваток хлеб и молоко, запихнула полотенца и тряпки под закрытую дверь
детской, закрыла изнутри дверь кухни и тоже подпихнула под нее тряпки и
полотенца, открутила все газовые краны у плиты и легла головой на
свернутую тряпочку в духовку.
Когда новая няня, Майра Норрис, пришла в девять утра, она не смогла
достучаться и пошла звонить из телефона-автомата в приславшее ее
агентство, чтобы проверить адрес. Стояла длинная очередь, после ночных
заморозков домохозяйки вызывали водопроводчиков. Наконец, убедившись, что
адрес правильный, Майра попросила строителей, работавших на
относящейся к дому территории, помочь войти в квартиру.
Дверь в квартиру взломали. В прихожей стояла детская коляска, а к ней
приколота записка с просьбой позвонить доктору Хордеру и его номер
телефона.
Доктор Хордер приехал в половине одиннадцатого, засвидетельствовал
смерть, распорядился увезти тело и позвонил Джилиан Бекер.
Оказалось, что он был у Сильвии накануне поздно вечером и очень
боялся оставлять ее на ночь одну. Чтобы антидепрессанты подействовали
нужным образом, их надо было принимать в течение 10-20 дней. В первое
время после начала приема они оказывают обратный эффект. И это очень
опасно. Но доктор Хордер надеялся, что Сильвию удержат дети.
Любая трагедия вызывает множество пересудов. Люди, равнодушные к
чужой боли, заостряют внимание на том, что интересно и важно им. Много
лет подряд феминистки, кликушески нападая на «виновника» - Теда,
доходили до прямого осквернения могилы: они стирали фамилию Хьюза с
надгробного памятника Сильвии Плат.
Если оставить в стороне поиски виноватых, то так или иначе встает
вопрос о закономерности самоубийства Плат. Ей удалось умереть «с третьей
попытки». Вторая попытка - отчасти сомнительная: она съехала на машине
с дороги летом 1962 г. и выехала в поле.
Что это было? Бескомпромиссность, неготовность идти на уступки?
Отказ «разговаривать с Богом» или мольба о помощи?
С точки зрения Альвареса, Сильвия не собиралась умирать. Она просто
вела рискованную игру. Ведь если бы Майра Норрис сумела войти в кварти-

Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество
341
ру в девять, Сильвию, вероятнее всего, спасли бы. Это самоубийство -
последний крик о помощи, которая не пришла вовремя.
Альварес считает, что идея самоубийства пронизывала творчество
Сильвии Плат. Он пишет, что ее преследовала тема смерти, собственная смерть
была для нее частью жизненного опыта, который, как и всякий другой,
следовало получить. Получить и остаться в живых? Самоубийство
представлялось «изгнанием бесов».
Альварес пишет в конце своих воспоминаний о Плат: «Я иногда ловлю
себя на том, что по-детски представляю, как вот сейчас мы с ней
столкнемся на Примроуз Хилл и как начнем разговор с того, на чем прервали его в
прошлый раз. Но, может быть, это оттого, что ее стихи до сих пор говорят с
нами с ее интонацией: быстрой, язвительной, непредсказуемой, без натуги
изобретательной, слегка сердитой, и всегда такой "ее"».
* * *
В поэзию Сильвии Плат входишь постепенно, и чем больше читаешь,
тем невозможнее оторваться: все собрание ее стихов читается как единая ме-
тапоэма, хотя стихи невероятно разнообразны.
Совершенно удивительно, сколько разных, трудно совместимых
литературных реминисценций вызывает у русского читателя ее поэзия.
Пастернаковский пантеизм - этот мир, в котором деревья равнозначны
человеку, в котором у древних замшелых камней есть душа, причем не
романтическая, не аллегорическая. Просто наличие души у камней, у деревьев
столь же естественно, как и у нас. И совершенно естественно стремиться к
тому, чтобы деревья приняли тебя в свой круг, поняли.
Деревья по пояс в историю погружены...
И - только крылья, крылья лебедя.
Из другого мира, полного света.
Душа каждого дерева - Леда...
О, мать листвы и ласки, сына оплакивающая...
«Зимние деревья», № 209
Безудержность ее развернутых метафор и порой ритмическая ткань
заставляют иногда вспоминать В. Маяковского. Как выражение «нервы
разгулялись» создает целую развернутую картину в «Облаке в штанах», так
и у С. Плат в стихотворении «На улице» вся последовательность образов
строится на подробном разворачивании уже и без того метафорического
выражения «человек без кожи».
Многие стихи Сильвии Плат напоминают мне М. Цветаеву. Эта
перекличка с Цветаевой особенно чувствуется в стихах, написанных осенью
1962 г. Крайне напряженная интонация коротких рваных строк, калейдоско-

342
Приложения
пическая смена образов, которым в строке тесно, жесткое звучание
неожиданно аллитерирующих слов - многие из этих характерных признаков
цветаевской поэтики возникают и у Плат в таких стихах, как «Папка»,
«Лихорадка», «Под чадрой», «Туда», «Леди Лазарь», «Тотем».
Стиховой поток, нарочитое спокойствие, постоянное, ежесекундное
осмысление мира, рефлексия и ирония напоминают о И. Бродском («Над
излучиной», «В эту аккуратную эпоху» и многие другие стихи).
На перекличке с Бродским стоит остановиться немного подробнее. Она
возникает по двум причинам. У Плат с Бродским безусловно есть общие
поэтические интересы. Оба они - глубоко трагические поэты, их
поэтическое видение невозможно без разговора о смерти, без постоянного
осмысления трагичности бытия. Именно это, я думаю, Бродский и называет
«разговором с жизнью на равных». По многим высказываниям Бродского
становится совершенно ясно, что он тоже постоянно боялся, что каким-то
образом стихи перестанут писаться. Для них обоих стихи - это некий заслон
перед небытием. Естественно, не только для них это так, просто у
Бродского и у Плат эта сторона взаимоотношений с жизнью выражена с
предельной бескомпромиссностью и откровенностью.
Бродский очень рано начал прививать к русской поэтике английскую.
Фактически манера Бродского очень изменилась сразу после отъезда в ссылку
или даже незадолго до него. Как-то довольно неожиданно Бродский стал
казаться отстраненнее и холоднее, чем раньше. Его стихи стали в большей
степени казаться стихами человека изучающего и наблюдающего.
Объяснение этиму феномену можно найти, зная интерес Бродского к
английской поэзии. Меня некоторое время назад поразило, насколько стихотворение
«Деревья в моем окне, в моем деревянном окне...» напоминает фростовское
«Дерево у окна», а потом я прочитала в замечательных воспоминаниях пере-
вочика Андрея Сергеева о Бродском8, что это переделка Р. Фроста.
Вот что пишет А. Сергеев: «В Норенском он выдумал гениальную
систему самообразования. Брал английское стихотворение, которое в антологии
или сборнике ему почему-то приглянулось. Со словарем по складам
переводил первую строчку, точно так же расшифровывал последнюю. Мог
ошибиться, очевидно. А потом подсчитывал число строк и заполнял середину по
своему разумению».
Так что поэзия Бродского по форме значительно ближе к англоязычной
поэзии XX в., чем к русской.
Что ж, поэзия всегда перекличка - и удивительно интересно видеть
такую вот перекличку, перешагивающую через различие языков и
поэтических традиций.
8 Сергеев A. Omnibus. М., 1997.

Е.В. Кассель. Сильвия Плат: жизнь и творчество
343
* * *
И еще несколько слов о встрече поэта Василия Бетаки с поэтом
Сильвией Плат.
Толчком для этой книги послужило желание Василия Бетаки переделать
несколько своих старых переводов, выполненных больше 20 лет назад по
заказу редактора русской службы литературных передач Би-би-си для первой
вообще на русском языке радиопередачи о творчестве Сильвии Плат.
Инициатива исходила от уже упоминавшегося Дугласа Клевердона. Переводы
тогда Бетаки сделал тем самым «русским верлибром», который, как
правило, и есть «проза, да и дурная», и поэтому они никак не передавали обаяния
и колдовства подлинника, хотя и здесь была видна необычайность
переводимого поэта. И вот по прошествии долгого времени В. Бетаки захотелось эти
несколько старых переводов переделать по совсем иному принципу. В
результате получилась сначала книжка избранных стихов (М.: Захаров, 2000),
а теперь и полное (за исключением большинства юношеских стихов, как
правило, не включаемых и в современные англоязычные издания) собрание
стихотворений Сильвии Плат.
Обычно переводы стихов, сделанные поэтами, хорошо получаются, когда
поэту-переводчику удается как-то сродниться с поэтом, которого он
переводит, «пустить его» в собственное творчество. Чаще всего так бывает, когда
в поэтике переводящего и переводимого есть какая-то зона пересечения.
У Бетаки и Плат такую общую зону нетрудно увидеть.
Поэтика их обоих в значительной степени построена на
взаимоотношениях с пейзажем.
Пейзажи становятся в некотором смысле лирическими героями. Кстати,
чрезвычайно интересно, когда одно и то же место возникает независимо в
стихах Плат и в стихах Бетаки. Причем, я сейчас говорю совсем не о
«географических точках», часто встречающихся в мировой поэзии.
В. Бетаки был сам поражен, когда прочитал стихотворение Плат «Фини-
стер» через год после того, как написал стихотворение о том самом мысе Ра
в Бретани - «Мадонна неспасенных моряков».
Может быть, отчасти благодаря и такому сродству, таким вспышкам
узнавания многие переводы в книге удались, и Сильвия Плат возникла
по-русски удивительно цельным поэтом.
Я надеюсь, что войдут в русскую поэзию стынущие на ветру бретонские
блины, иссиня-черные ягоды ежевики, а за ними сверкающее море или еле
слышный среди водяных лилий плеск весел на совершенно неподвижном
канадском озере.

Т.Д. Бенедиктова
СИЛЬВИЯ ПЛАТ: ПОЭЗИЯ БОЛИ
Жене сказал: умножая умножу скорбь твою
в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей;
и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать
над тобою.
Быт. 3:16
Я - нож, проливший кровь, и рана,
Удар в лицо и боль щеки,
Орудье пытки, тел куски;
Я - жертвы стон и смех тирана!
Ш. Бодлер. Самобичевание
Главная тема Сильвии Плат - боль. Она безмерна, но и в точности
соразмерна жизни: где нет одного, там нет и другого. Боль интимна: прячется
внутри тела и не сообщается другому. Болеющий поэтому обречен на
эгоцентризм, но обреченность эта лишь умножает усилия людей «делить» боль,
свою и чужую. Слово крика, плача, жалобы, непроизвольного говорения
(«у кого что болит...») или заклинания-заговора - таково, что его нельзя не
высказать и, как правило, нельзя не услышать.
Боль - сигнал об умалении, ущемлении жизни, происходящих или
грозящих произойти, - она упреждает и в этом смысле оберегает от худшего.
Но она и сама по себе - разрушительная сила, ибо захватывает и
«колонизирует» человека, направляя все реакции и жизненные проявления в одно
единственное - собственное - русло. Боль игнорирует прошлое и будущее,
зная только невыносимо долго длящийся момент настоящего; она не
признает обобщений, умствований, рационализации - одну лишь собственную
конкретность. В ее точечном и в то же время бесконечном пространстве
физическое перетекает в метафизическое, плодятся прозрения и фантомы.
В своей несказанности и одновременно «приговоренности» к слову боль,
безусловно, сродни лирическому импульсу. И трудно найти более
убедительную демонстрацию этого родства, чем творчество Плат.

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
345
Метафизическая рана
Откуда, собственно, - ее боль? Перед нами случай, когда «объективная
оценка» ситуации, анализ причин и т.д. крайне мало способствуют
пониманию. Ибо с внешней стороны жизнь этой женщины - образец благополучия.
Американка во втором (по отцу - первом) поколении, она обуреваема
характерной жаждой самоутверждения и преуспеяния. «Комплексу отличницы»
сопутствовали яркая одаренность и удачливость, - успех поэтому был
предсказуем, пришел рано и в дальнейшем ее не оставлял. Первая публикация -
в восемь лет (с этого момента она, по собственному признанию, чувствует
себя «чуть-чуть профессионалом»!), к моменту поступления в колледж их
уже изрядный список, а к ним дополнением - академические награды,
победы в конкурсах, призы от журналов, Фулбрайтовская стипендия на обучение
в Кембридже. Первая книга - «Колосс» - издана в Англии и в Америке,
замечена критиками тут и там. Автору в это время 28 лет - даже и для поэта-
лирика возраст скорее начала, чем полноценной зрелости. Притом личная
жизнь, вопреки женскому обыкновению, не принесена в жертву
литературной карьере: есть муж - выдающийся поэт, собрат по искусству, готовый
понять и поддержать, есть двое желанных детей, есть увлекательное
творческое кочевье между Лондоном и Бостоном, писательской колонией Яддо в
штате Нью-Йорк и Девоном. Случаются, конечно, временные застои, и от
поэзии приходится отвлекаться, чтобы зарабатывать на жизнь
преподаванием, и некоторая ревность к успехам мужа тоже наличествует, - но ни одно из
этих малоприятных обстоятельств, ни даже все они в совокупности не
объяснят непрестанного балансирования на грани отчаяния и суицидальных
кризисов, «аккуратно» членящих жизнь на десятилетия... Взять хотя бы
последний - роковой. Да, измена Теда, и да, особенно холодная зима, и маленькие
дети на руках, и относительное безденежье, отсутствие телефона в
квартире, затянувшийся грипп... Но как все же несоразмерны «объективные
причины» - ужасному акту, которым увенчалась и оборвалась эта
многообещающая жизнь!
Расследуя подоплеку самоубийства 30-летней Плат, критики склонны
поэтому строить «художественные обобщения»: жертва эпохи? жертва
искусства? Относительно первого написано особенно много. «Транквилизирован-
ные пятидесятые» (выражение Роберта Лоуэлла), на которые пришлось
творческое становление поэтессы, - едва ли не самое «закомплексовнное»
десятилетие в культурной истории США XX в. Социальная жизнь
благополучна и беспроблемна, на поверхности ее - самодовольная зашоренность,
культ нормы и униформы, но подсознание разъедают травма недавней
войны и напряженность, рожденная войной холодной. Женщина среднего
класса обитает в комфортабельном домашнем заточении, которое в глазах
окружающих и ее собственных глазах воплощает - «должно» воплощать - пре-

346
Приложения
дел желаний. На лице - «рефрижераторная улыбка», на душе «буднично
разместились все добродетели. Все они очень / Тщательно выстираны и
выглажены», - это уже характеристики (автохарактеристики?) Сильвии Плат в
стихотворении «Приличия». В общем жизнь - на зависть, разве что дышать
«под стеклянным колпаком» (название ее единственного романа,
опубликованного под псевдонимом за несколько месяцев до смерти) тесно и трудно.
Однако и разбить колпак страшно.
В автобиографическом романе Плат 17-летняя героиня саркастически
воспроизводит расхожую мудрость, услышанную из уст старшей
женщины - образцовой матери и домохозяйки, какой и самой ей уготовано стать,
даже если не хочется. «Мужчина, - говорит та, - это стрела, устремленная
в будущее, а женщина - тетива, с которой эту стрелу спускают». Назиданию
прописной истины отчаянно противится молодая натура: «Мне хотелось
смены ощущений и треволнений, мне хотелось стрелять и лететь по всем
направлениям самой...»1. Усматривать в этом и подобном пассажах прото-
идеологию феминизма (с которой Плат настойчиво ассоциируют, начиная с
1970-х годов) можно, но не обязательно, скорее в них прокламирует себя
способность к творчеству - гендерно неспецифическая. Не
стенографировать чужие речи или даже «интереснейшие письма» хочет героиня романа,
а писать сама. И жизнь воображает в виде смоковницы, протянувшей к
солнцу отягощенные плодами ветви: с каждой «свисало и подмигивало,
маня, какое-нибудь лучезарное будущее. Одна смоква означала мужа, детей
и полную чашу в доме, другая - судьбу знаменитого поэта, третья - карьеру
университетского профессора, четвертая... превращала меня в...
выдающуюся издательницу и редактрису, пятая звала в Европу и в Африку, и в
Южную Америку, шестая отзывалась именами Константина, Сократа, Аттилы
и еще доброго десятка других возлюбленных с непроизносимыми именами
и непредставимыми профессиями, седьмая сулила мне звание олимпийской
чемпионки по гребле...»2.
Между богатым и щедро «фонтанирующим» творческим ресурсом и
жесткой предписанностью социальной роли, между абстрактной до поры
открытостью возможностей и неизбежным (по мере их воплощения) сужением
горизонта всегда возникает напряжение. В случае и в обстоятельствах Плат
оно переживалось с редкой остротой, порождая чувство уязвленности,
питавшее поэзию и ею в свою очередь подпитываемое.
Героиню романа «Под стеклянным колпаком» нередко сравнивают с сэ-
линджеровским Холденом Колфилдом, что и уместно, и не очень: при таком
прочтении драму легко «списать» уже не на тендерную уязвленность, а на
1 Символический образ летящей стрелы венчает одно из лучших стихотворений Плат -
«Ариэль».
2 Плат С. Под стеклянным колпаком. СПб.: Амфора, 2000. С. 108.

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
341
возрастной (подростковый) максимализм. Культурную наследственность
Плат можно отследить и поглубже, тем более что она сама остро ощущала
себя «дочерью Америки», а на «старой родине», в Англии, чувствовала себя
«как дома», но все же не дома.
У всех идеалистов-визионеров Нового Света есть общий прото-образ, и
притягательный, и устрашающий - запечатленный в самом оригинальном из
всех написанных там романов. Это капитан Ахав в «Моби Дике» Германа Мел-
вилла, о котором (устами одного из персонажей того же романа) говорится:
«...Собственно, он не болен; но нет, здоровым его тоже назвать нельзя... Это
благородный, хотя и не благочестивый, не набожный, но божий человек»3.
Источник (но не причина!) трагедии Ахава - физическое увечье, которое
не редкость, конечно, в суровой и рискованной профессии китобоя.
Незауряден случай лишь тем, что боль не замыкается в телесном, а прорастает в
духовное измерение, развертывается в мстительную манию-охоту: «Белый
Кит плыл у него перед глазами, как бредовое воплощение всякого зла, какое
снедает порой душу глубоко чувствующего человека»4. Навязчивая
проекция внутреннего - вовне превращает отношения Ахава с миром в
непримиримую войну, замыкает их в порочный круг, ибо война несет боль, и
ненависть чревата мукой. Одержимости мелвилловского героя невозможно
сочувствовать, - но ей нельзя и не посочувствовать, ибо движет им, даже и в
его ослеплении, общечеловеческая жажда прозрения, протест против
привычного убожества жизни, недо-знания и обреченности на смерть. Именно
поэтому «огненная страстность, которая скопилась в лейденской банке...
магнетической жизни» Ахава, имеет такую власть над внемлющими ему
людьми. Его речи действенны не только как род гипноза, но и как
требовательный призыв к переживанию особой, высокой, необыденной жизненной
возможности, - какой человек становится достоин лишь на пределе
творческих сил. С этой грозной энергетикой, «неистовым безумием, которое
здраво осознает самое себя», банальному здравомыслию трудно состязаться.
Ставка в умозрительном противоборстве с Судьбой - жизнь, не менее. Она и
приносится в жертву. В финале романа неизбежная гибель капитана,
команды и корабля выглядит как замещение невозможной победы.
Образ Ахава, в котором неразделимы болезнь и героика духа, безумие
и интеллектуальная мощь, шарлатанство и правдоискательство, безбожие
и богоподобие, - одна из мифологем американской культурной традиции,
опознаваемая и в одержимых праведниках пуританской теократии XVII в.,
и в сверхчеловеках из современных кинобоевиков. С ней же - в образе
символического «Папки» («Daddy») - пожизненно выясняла отношения Сильвия
Плат, вникая в подноготную собственных дочерних реакций. В самой поэтес-
3 Мелвилл Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1996. Т. 1. С. 98.
4 Там же. С. 193.

348
Приложения
се - парадоксальным и в этом смысле наследственным образом -
соединялись бунт против условностей (принимающих вид Судьбы) и горькое
чувство потайной от них зависимости, - отвага познания запредельного и зацик-
ленность в эгоистическом, «дамском» инфантилизме. И для нее полнота
самообретения в творчестве по времени почти совпала с саморазрушением, и
лучшие, «победные» ее стихи - последние.
Обретение голоса
Как большинство поэтов Плат начала с прилежного воспроизведения
господствовавшей манеры. В Америке 1950-х годов поэзия обитала
исключительно в университетах и адресовалась относительно немногим
счастливцам, способным ценить игру ума, книжных аллюзий и изощренных
форм. Ранние вещи Плат писались соответственно: со словарем на
коленях, кропотливо, с критической оглядкой, во множестве вариантов.
Непосредственный, чувственный опыт в них вторичен, ибо заслонен техникой,
изощренным владением словом. Обретение мастерства было нелегким
делом, а отречение от него, точнее, его превосхождение в процессе
творческого роста далось еще труднее. Свои поздние стихи Плат писала уже
стремительно, одержимо, «как срочные письма» (выражение Теда Хьюза),
иногда - по три в день. Так и не успевшие при жизни автора сложиться в
книгу (сборник «Ариэль» выйдет посмертно в 1963 г.), они выпевались как
отчаянно двусмысленная «Песня о себе»: отчет об экспедиции внутрь
собственного «Я», самооткрытие и заклятие к смерти. Прямое
обращение к опыту-боли чревато серьезной «разбалансировкой» личности, -
как наблюдение солнца невооруженным глазом чревато ущербом
для зрения.
Историками литературы Плат в итоге причислена к когорте так
называемых исповедальных поэтов, чьим солидарным усилием на рубеже
1950-1960-х годов в англо-американском поэтическом искусстве
осуществился крутой поворот. Уже истощенная и отработанная к середине столетия
формалистическая традиция (восходившая к поэтическому модернизму
начала XX в., его корифеям - Т.С. Элиоту, А. Тейту, Дж.К. Рэнсому, М. Мур и
др.) уступила место другому, во многих отношениях противоположному
поэтическому строю. «Прорывом» стал «Вопль» (1956) Аллена Гинзберга,
шокировавший первых читателей (и слушателей) откровенностью содержания,
видимым презрением к форме, взрывообразным излиянием эмоции. Пример
Гинзберга вдохновил Роберта Лоуэлла, на ту пору уже признанного поэта, к
радикальному изменению манеры - в 1959 г. он публикует сборник «Этюды
о жизни» и примерно в это же время «преподает» новую поэтику (вполне
буквально - в семинаре по художественному письму в Бостонском
университете) начинающим Сильвии Плат и Анне Секстон.

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
349
Ставка на «исповедальность» предполагала освоение тем и пластов
жизни, в лирике традиционно табуированных по причине либо мелочной
банальности, либо «стыдности», - это мог быть, например, опыт интимных
семейных отношений5, болезни, физической или душевной, и т.д. От
затрудненности, герметичности стиля, шифрованности символического образа,
изощренной ироничности поэзия уходит - в направлении прямого выражения
эмоции, бесхитростной и грубой «реалистической» детали, обыденной речи,
свободного стиха. В сущности то было одним из измерений контркультурного
прорыва, актуального для 1960-х, - по ту сторону авторитетных и лживых
социальных форм, к желанной подлинности, естественности,
непосредственности восприятия жизни.
Причисление Сильвии Плат к исповедальному «направлению» и резонно,
и обманчиво. Стихи ее в большинстве действительно привязаны к
конкретным моментам ее собственной жизни, и знание автобиографических
подробностей при чтении очень желательно. Однако - не обязательно. Опыт не
«изливается», а переплавляется в индивидуальный миф, символический сюжет.
Поэтому в отличие от Лоуэлла, ее учителя, Плат очень мало заботят точность
имени, места, даты. Она создает неотразимую иллюзию непосредственности,
обнаженной искренности выражения, но от буквализма куда как далека.
Наивное восприятие поэзии Плат как прямого документа или
клинического «случая» столь же распространено, сколь и неплодотворно.
Творчество для нее предполагает театрализацию жизни, вольную (нередко -
шокирующее вольную!) игру масками и стилями. Можно сказать и так:
человеческое существование переживается как драматическая, азартно-серьезная
игра, в которой вероятен проигрыш (жизни), но возможен и выигрыш (нового
шанса-начала). Участие в этой игре, хотя бы и косвенное, оборачивается для
читателя нелегким испытанием.
С одной стороны, мы призваны поверить живой боли, сквозящей в
стихе, и сочувственно отождествиться с нею в воображении, т.е. подвергнуться
ей, без чего понимание просто невозможно. С другой стороны, - нужно
уметь дистанцироваться, оценить художественно-образное «шитье» по этой
канве пронзительной боли. «Я убеждена, - констатирует Плат в интервью
Би-би-си 1962 г., - что переживания, даже самые страшные, как потеря
рассудка или пытка, нужно уметь подвергать контролю и обработке». Строчки
из письма Франца Кафки, использованные Анной Секстон в качестве
эпиграфа к одной из книг, могли бы стать творческим девизом и для Плат: «Нам
5 Когда Ален Тейт прочел в рукописи некоторые из «Этюдов», он был шокирован не
столько формой стихов, сколько откровенностью автора: «Здесь все стихи о Вашей семье, -
писал он Лоуэллу, - ... что по определению плохо. Не думаю, что их следует публиковать»
(цит. по: The Cambridge History of American Literature. Cambridge: Univ. Press, 1998. Vol. 8.
P. 126).

350
Приложения
нужны такие книги, которые воздействовали бы на нас подобно несчастью,
заставляли страдать, как смерть кого-то, кого мы любим более, чем себя,
заставляли почувствовать себя на пороге самоубийства или потерявшимися в
лесу вдали от человеческого жилья - книга должна, как топор, прорубать
замерзшее море внутри нас». Грубость удара топором здесь - не самоцель, как
не самоцель и эстетская «красота игры». Та и другая, на равных, участвуют
в производстве смысла.
Пленница мифа
Подобно Уильяму Блейку, чей опыт и пример для нее высоко значимы,
Сильвия Плат создает личный миф, в котором нетрудно разглядеть версию
мифа общеромантического. Он повествует о единстве и борении жизни и
смерти, ассоциирующихся (не очень, правда, последовательно) с женским и
мужским началом. Образы Плат детски просты, но обманчиво
многослойны, внутренне конфликтны: море - и колыбель, и могила, и живое существо
со множеством лиц, «жутких иногда лиц за тонкими вуалями»; цветы -
носители невинной радости жизни и убийственно-хищного инстинкта; отец и
мать - символы высшей защиты и непреходящей смертельной угрозы и т.д.
Мир, каким его изображает Плат, исполнен витальности: в нем живут
грибы и пчелы, нарциссы, тюльпаны, деревья, крабы, чайки, кроты, овцы,
устрицы... Но в мире этом, при всей его густонаселенности, - как бы никого нет:
лишь «Я» и Другой, во множестве обличий, по большей части друг другу
враждебные. Граница, разделяющая лирическое «Я» и все, что ему внеположно,
всегда конфликтна, но определятся плохо.
«Я» занимает круговую оборону и тем острее переживает свою
уязвимость, тем отчаяннее ищет психологического убежища: то в ностальгии, то в
защитном онемении чувств, то в регрессии (бессознательности), то в агрессии.
В то же время внешнее - например, природа - никогда не описывается, как
«картина», но всегда - означивает внутреннее: например, луна является в
небе, напоминая о властной фигуре матери, а чернота деревьев ночью говорит
об отсутствии отца, чья фигура привлекает любовь и вызывает страх («Луна
и тис») и т.д. Нескончаемый разговор, который героиня Плат ведет с миром,
посвящен исключительно ей самой и представляет собой род символической
экспансии, спонтанного проецирования себя вовне. Переподчиненные
лирическим (эгоистическим?) приоритетам, явления жизни преображаются и уже в
новом качестве встречно требуют реакции. Так, мелкие цветки маков («Маки
в июле»), похожие, странным образом, на маленькие, хищно раскрытые пасти
(«Сморщенные, алые, как кожа рта,/ Только что кровоточившего»), внушают
героине желание уподобиться им: «Вот бы мой рот стал такой алой раной!»
Отмечая у Плат эту склонность к самозабвенному растворению себя в
мире и мира в себе, романистка Дж.К. Оутс очень уместно характеризует

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
351
мировоззрение поэтессы как «романтическую агонию».
«Гиперэксплуатация» природных образов при этом оказывается не так проблематична, как
вольное обращение с реалиями истории и социальной жизни. Метафоры для
выражения собственной нарциссистической озабоченности Плат
подхватывает из газетных заголовков, - это должно шокировать и шокирует.
Допустимо ли изживать частную психологическую драму отношений с отцом в
метафорической игре с болезненно-деликатными фактами истории: в
отождествлении (без всяких к тому оснований) «папки» с фашистом, «себя» - с
еврейкой в концентрационном лагере и т.д.? Отто Плат, уехавший из
кайзеровской Германии и умерший в 1940 г., был убежденным пацифистом:
дистанция между биографическим образом и символическим «Папкой» настолько
велика, что можно лишь удивляться упорным усилиям иных критиков
читать стихотворение под знаком «исповедальности». Среди читателей и
критиков по этому вопросу нет согласия. Одних «Папка» - стихотворение столь
же популярное, сколь и скандальное - вдохновляет на сравнение с «Герни-
кой», других возмущает бесцеремонной необязательностью ассоциативного
потока. Образы отца и мужа, Отто Плата и Теда Хьюза, растворяются в
череде безлично-обобщенных, но равно пугающих фигур: черный человек,
властный авторитет, строгий учитель, Бог, дьявол, фашист и вампир.
Яростная эмоциональность, хлесткая риторика («Женщина всегда обожает
фашиста»), завораживающая звукопись, использующая ресурс сразу двух языков,
английского и немецкого, воздействуют почти гипнотически. Несомненная
серьезность содержания (порыв к свободе из плена-кошмара) гротескно
оттеняется ритмом, лексикой и образностью детского стишка (словечки,
вроде «gobbledegoo»; навязчивое звяканье рифм; образ «черного сапога, / Где я
жила, как нога, / Тридцать лет», в котором легко распознается знаменитая
прибаутка о старой леди, что жила в башмаке). Интонация «скачет» в
широком диапазоне от истерического вскрика до кокетливого умничания6.
Результат впечатляющ (хотя явно не на любой вкус), - разумеется, если не
подходить к стихотворению с меркой моралистического буквализма.
В известной мере Плат - заложница собственной (избыточной?)
лирической силы: в ее стихах множество личин на разные голоса твердят об одном,
упрямо неразрешимом. Романистке Оутс это повод к резонерству:
в отличие от поэта-лирика, замечает она, прозаик «глядит в окно, а не в
зеркало... Роман требует активного осмысления времени, места, личности,
6 «Голос в стихотворении, - поясняет сама Плат, - принадлежит девушке с комплексом
Электры. Ее отец умер еще тогда, когда она считала его Богом. Все осложняется еще тем, что
ее отец был также фашистом, а мать, вероятно, частично еврейкой. В дочери эти начала
соединяются и парализуют друг друга - она должна изжить в себе эту ужасную аллегорию,
прежде чем и чтобы от нее освободиться». Попытки найти «аллегории» биографическое
основание критиками предпринимались не раз, но безуспешно.

352
Приложения
прошлых и будущих состояний, претворения эмоций в драму. Обязанность
романиста - не больше и не меньше как усилие освящения мира, - в то
время как поэт-лирик пойман в ловушку собственных эмоций и может лишь
вечно блуждать под стеклянным колпаком своего личного мира». Как бы
отвечая авансом на подобную претензию, Плат, со своей стороны, в интервью
1962 г. сравнивая выразительные возможности прозы и поэзии,
подчеркивает специфическую требовательность последней, которая не всем и не всегда
по плечу: стихотворение, в отличие от романа, соединяет «начало и конец в
одном вздохе», оно предельно «сгущено», похоже на «сжатый кулак», в то
время как проза «расслаблена и широка, как раскрытая ладонь». «Стихи
надменны», - резюмирует Плат, «не всё позволяют» и в то же время
позволяют слишком много. Найти баланс между ограниченностью и
чрезмерностью трудно, и самой ей это удавалось далеко не всегда.
Сила зрелой поэзии Плат происходит из острой непосредственности,
телесности переживаний, воплощенных в материальной осязаемости
слова: текучая прохлада гласных, тепло и сопротивление согласных,
ассонансы, диссонансы - все это для нее больше, чем форма. В одном из эссе она
вспоминает эпизод из детства: мать читает ей вслух отрывок из поэмы
Мэтью Арнольда - «Я заметила, что покрываюсь гусиной кожей. И не
понимала, отчего. Холодно мне не было. Может, призрак пролетел? Нет, это
была поэзия». Чувственное здесь не ограничивает, а размыкает
поэтический смысл, - при условии, разумеется, что воспринимается читателем с
необходимой чуткостью.
Нередко, заодно с центральным лирическим персонажем, мы со
странно-болезненным любопытством рассматриваем бывшее живое - трупы в
анатомической («Два взгляда на анатомичку»), иссохший панцирь краба-
скрипача («Сборщик мидий в скалистой гавани»), мертвую змею
(«Медальон»), заброшенное нежилое здание («Сгоревшая водолечебница»). Из этих
пристально наблюдаемых предметов любой воспринимается как загадка и
вызов воображению.
Так, первая часть стихотворения «Голубые кроты» представляет собой
описание двух трупиков, «бесформенных, как остатки брошенных
перчаток». Показанные отстраненно, крупным планом, они нелепы - на
каменистой тропе, на свету, вне «темного мешка почвы». Вторая часть
развертывается как воображаемое приключение: «влезаю в мягкую шкурку заново»
и ... в подземной тьме, как бы в пространстве сна, возобновляю движение
«по немым анфиладам», подталкиваемое жадным аппетитом: «все съесть
непременно: / Хоть жука, хоть закопанные потроха, / Хоть зазевавшегося
червяка...». Обитатель материнской земной утробы не знает страха, тревоги,
лжи. Возможность спасения из ловушки самосознания - объективирующей,
убивающей мысли - и здесь, и в других местах ассоциируется с торжеством
жизненного инстинкта, зоркого даже в своей слепоте.

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
353
Жизнь у Плат - процесс неустанного преодоления объектности (т.е.
нежизни), всегда чреватый болью. Стихотворение «Тюльпаны» описывает
пробуждение (трудно сказать, желанное ли?) из уюта небытия к опасностям и
радостям жизни. Исходное состояние - распластанность тела среди снежной
белизны больничной палаты, почти монашеская чистота, пустота и
свобода, отвлеченность от всего, что обыденно заполняет существование: «Я
отпустила все вещи...». Букет алых тюльпанов, принесенный в палату
выздоравливающей чьей-то дружеской рукой, ассоциируется с пробуждением к
жизни, но тем самым - и к боли. Цветы одного цвета «с моей раной», и они
небезобидны, даже откровенно агрессивны: раздражают, душат, «пожирают
мой кислород», каждый цветок - глаз, неотступно за мной следящий.
«Между глазами тюльпанов и глазом солнца» в окне героиня больно ощущает свое
тело зримым, а значит, пусть минимально, но материальным, - «как
вырезанный из белой бумаги силуэт». Тело подчиняется жизненному ритму, как и
страшные цветы: «Я чувствую, / как мое сердце открывает и закрывает /
Красную чашку цветка». Оно болит, живет, - оно смертно.
Мужское и женское начала для Плат - важнейшая символическая
оппозиция. «Мужское» устойчиво отождествляется с архитектурным,
структурным, монументальным, искусственным, существующим в линейном времени
и неминуемо подверженным энтропии. Таков - «Колосс» в стихотворении,
давшем название единственному прижизненному сборнику Плат. В своей
пустотелой громадности он для лирической героини - поле терпеливой и
нескончаемой «археологической» работы. Останки поражают и удручают
масштабом: слишком очевидна диспропорция между «его» величием и «моей»
малостью, «его» каменистой мертвенностью и «моим» суетливым
движением «по лесенкам... вверх-вниз». Не менее существен контраст между
нечленораздельностью звуков, которые изрыгает (частично живая?) руина -
«Быть может, тебе кажется, что ты оракул?/ Или рупор мертвецов?/ Или
божество?» - и бережной взвешенностью также не слишком ясного
лирического слова. Колосс вызывает чувство враждебности, но также и -
родственной обреченности. Этот же тип отношений, где взаимное отталкивание
уравновешено взаимозависимостью, представлен драматически в «Папке»
и в «Тюремщике»: «И что будет
он/Делать,/делать,/делать,/делать,/делать/без меня?»
Женское начало у Плат определяется прежде и более всего уязвимостью,
открытостью страданию. Боль и сопровождающее ее чувство виновности
предписаны женщине «свыше» - то ли волею Бога, то ли законом природы.
Боль в родах, в логике религиозного детерминизма, - кара за первородный
грех, а в логике детерминизма естественнонаучного - результат прямохож-
дения. Телесным страданием женщина оплачивает способность человека
как вида к культурному творчеству - строительству, созиданию,
развертывающимся традиционно под знаком патриархального авторитета. О насильст-
12. Сильвия Плат

354
Приложения
венном утверждении культурного (но культурного ли?) за счет природного у
Плат напоминают жуткие образы - абажуры из человеческой кожи «тогда, в
Германии» («Леди Лазарь») или «золотистая кожа/ из японской бумаги»,
ассоциирующаяся с Хиросимой («Лихорадка»).
Защитой от страха смерти, неотлучного от обостренного ощущения
жизни, может служить бесплодие, «морозная дисциплина» зимы («лед да камень,
белое да черное»). «Я» как бы обносит себя оградой из колючей проволоки
(«Старая дева»): неживое сильно тем, что неуязвимо для боли и не может
умереть. Другая форма самозащиты - материнство, преступание боли и
смертельного риска ради рождения новой жизни7. Роды как пограничное
состояние - центральная метафора творчества в поэзии Плат. Стихи часто
сравниваются с новорожденными детьми (плохие стихи - с
мертворожденными младенцами). Определяющими для себя она сама считала именно эти
две темы: боль и созидание - «во всех его формах - дети ли это, буханки
хлеба, картины, здания» (из интервью Би-би-си 1962 г.).
Ритуал возрождения
Женский жизненный опыт определяется способностью к
деторождению - взращиванию новой жизни внутри себя. Вся поэзия Плат - об опыте
женской телесности, но опыт этот парадоксален: героиня по большей части
одержима желанием избавиться от тела - пересоздать его («Камни»),
очистить огнем («Лихорадка») или как-то иначе (магически) преобразить.
Любой человек в иные моменты жизни желал бы освободиться от
собственного тела по причине его уязвимости, но по той же причине стремится его
сохранить и оберечь. Тело живет во времени, неотвратимо движется к
смерти, поэтому наше «Я» противится полноте отождествления с ним, но
поэтому же лелеет физическую, чувственную оболочку, вне которой нет
переживания. Новые и новые усилия по преодолению телесности не дают героине
Плат желаемого ощущения свободы: на пути встает страх, избавиться от
которого можно лишь вместе с жизнью.
Этому противоречию Плат ищет разрешение - и отчасти находит, делая
ставку на ритуал. Это - «разыгрывание» смерти сродни тому, что
осуществлялось в «примитивных» обрядах инициации, где символическое умирание
означало освобождение от уже завершившегося этапа жизни.
«Леди Лазарь» - одна из ключевых ролей в жестоком театре
воображения Плат. Драматический монолог отсылает к библейской притче о
воскресении Лазаря, но для Леди умирание и восстание из мертвых - не единожды
Зима у Плат - не только время смерти, но и «женское время», когда жизнь замирает,
сохраняя свой потенциал, зародыш будущей жизни: жизнь подобна «луковице на холоду, /
Слишком бессловесная, чтобы думать» («Перезимуем»).

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
355
свершившееся чудо, а фаза в повторяющемся цикле: «раз в десять лет... это
удается мне». Первый раз - в детстве - «несчастный случай»; во второй -
в юности - результат упрямого решения (здесь в сюрреалистическую вязь
образов явно вплетается автобиографическая аллюзия). Зрелость
связывается со способностью к последовательному различению себя и роли:
героиня чувствует себя актрисой, возвращающейся на сцену, навстречу жадным
крикам публики: «Чудо, чудо!» Но не чудо предлагается ею, скорее платный
аттракцион («глядите», «слушайте» - «платите, да и дорого»). Даже
лохмотья одежды, даже «клок волос» Леди-суперзвезды недешево стоят и хорошо
расходятся. Воскресение здесь - не чудо, производимое высшей волей
(таковая в мире Плат отсутствует), а «перформанс», осуществляемый
индивидуальным усилием, за счет «кошачьей», природной живучести («как кошка,
девять раз я умру») или за счет искусства («Умирать / Ведь тоже искусство. / Я
это делаю блестяще...»). Иллюзионистский эффект, под стать тем, что
демонстрировал в начале XX в. знаменитый фокусник Генри Гудини, здесь
противостоит страху смерти, становится средством освобождения от него.
Жизнь же изображается как нестойкое состояние: полу-распад плоти
(«съеденной ямой»), полу-становление образа. Совокупное впечатление - и
жуткое, и емкое: литературные эхо в нем не менее значимы, чем намеки на
злобу дня (Леди Лазарь - чем не наследница Леди Лигейи из рассказа Э.А. По?
«экранная баба с улыбкой из Голливуда» - чем не сестра Мэрилин Монро?).
Процесс очищения от старой плоти и гробовых пелен («с меня пелены -
с ног до головы») воспринимается не как утверждение подлинности, - скорее
как стриптиз или (по Бодлеру) «священная проституция души» (ср. начало
уитменовской «Песни о себе»: «Я пойду на лесистый берег, я разденусь и
стану голым...»). Не менее, а более остро, чем Бодлер, Плат сознает
жестокий факт современной культуры: поэт обречен выносить свое внутрен-
нейшее на рынок, где приватное и публичное бесцеремонно смешиваются,
хуже того - эксплуатируют друг друга. Лиризм - столько же привилегия
творческого самовыражения, сколько род маскарада и даже (о ужас!)
конвейер поставки «подлинных признаний», до которых охоча широкая
аудитория.
Не удивительно, что, хотя в стихотворении «разыгрывается» опыт
серьезный и страшный, форма избрана вызывающе «легкая»: разговорная,
местами жаргонная лексика, гротескные гиперболы, балаганная хвастливость
интонаций, одновременно самореклама и пародия на рекламу. Обращение к
другому звучит интимно-настойчиво, но и ернически: «Стяни-ка салфетку у
меня с головы - ты, ты - / Мой закадычный враг. / Ну как? Страшно? ...На
тебе, вот...». От читателя лирический голос требует сочувствия, но его же
раздраженно отторгает, просит внимания, но презрительно описывает
внемлющих как часть толпы, тупо хрустящей арахисом. Толпе и адресовано
слово соблазна или насмешки, или мстительной агрессии.
12*

356
Приложения
Сквозь жизнь навылет
В числе особо любимых образов Плат - ягоды и пчелы. Те и другие
ассоциируются с жизнью. Стихотворение «В ежевике» описывает
недлинный, наверное, путь по горной тропинке, извилистой и тесной, среди
зарослей ежевики. Ко «мне», идущей по тропе, кусты тянутся колючками,
ягоды, похожие на «подушки пальцев», родственно жмутся, «сплющивая
черные бока», - их плоть истекает красным соком, она почти неотличима от
«моей», - их «молчаливые зрачки на меня пялятся» в то время как я гляжу
на них: «Я не спросила, может, мы - одной крови с вами?» Движение по
тропе сопровождается ощущением теплой и сладостной защищенности -
это уютный рай. Заодно с жучками, лепяшимися на ежевичных кустах,
хочется верить, что «медовый ягодный праздник» не кончится никогда. Но
он кончается совершенно внезапно: «еще поворот - и ежевики нет, как не
было». Остаются - море, ветер и грубо-ошеломляющая, торжественная
пустота: «И ничего нету, / Кроме серебряного света и гулкого простора».
В эффектном пируэте лирического сюжета опознается не раз
встречающийся у Плат символический мотив: внезапное преодоление жизни,
рывком - отрешение от нее, готовность (или самопринуждение?) к уходу из ее
сладкого плена.
Этот же мотив разыгрывается в самом знаменитом стихотворении
Плат - «Ариэль», название которого отсылает к «Буре» Шекспира, где
Ариэль - прислуживающий волшебнику Просперо дух воздуха, поэзии,
творческого воображения, соединяющий в себе мужское и женское начала.
Потенциально значима здесь и библейская аллюзия (Ис. 29:1-7). А кроме всего
прочего, Ариэль - кличка любимой лошади Сильвии, на которой она в пору
студенчества в Кембридже совершала еженедельные прогулки. Как-то
лошадь внезапно понесла (рассказывал впоследствии Тед Хьюз), и всадница,
потеряв стремена, вцепившись в шею, летела на ней две мили до самой
конюшни, ежесекундно рискуя сломать голову. Для понимания стихотворения
эти детали и важны, и не важны, тем более что лошади в нем, по выражению
друга и критика Плат А. Альвареса, «не видно», она есть и ее нет, - она
воплощена вполне в «эмоциональное состояние».
Ощущение скачки передается тем не менее - стремительной
последовательностью образов («Нематериальная синева... Коричневая шея коня....
Ягоды, цвета глаз негритянки... Искры мелькают...»), которые
закручиваются в воронку множественных метафор: «Я - пена пшеничных полей...».
В финале возникает уже знакомый эффект внезапного отвлечения от
всякой конкретики: «Я - стрела! /Я - роса, / Самоубийственно летящая / В
красный глаз рассветного котла!» Жизнь похожа на стрелу, устремленную
безвозвратно в солнечный глаз, и на росу, взлетающую, самоуничтожаясь, к
тому же жаркому средоточию. Путешествие познания принимает вид «транс-

Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли
357
цендирования» всех опытов и всех сладостей земных: уход, улет, воспарение
в небытие.
Это вновь возвращает нас к архетипической ситуации, представленной в
романе Мелвилла о кругосветном путешествии корабля «Пекод», властной
рукой капитана направляемого к Истине и гибели. Одержимость абсолютом
лишает Ахава «земной способности радоваться». Для юной жены и ребенка
он - вечное отсутствие, чем казнится, но чего изменить не в силах, будучи
одновременно хозяином и рабом своей судьбы. И собственное существование,
и вообще все формы живого в его глазах - лишь «картонные маски»,
скрывающие недоступную суть: их не жаль, пусть сгинут во всепожирающей
пустоте пламени! О чем-то похожем - накале страсти, несовместимом с
жизнью, торжествующем над жизнью, - пишет по-своему и Плат: «Я всю ночь
из мглы / Светилась... Неужели мой жар, мой свет/ Не изумил тебя?»
(«Лихорадка»). «Снова встаю из пепла/...Я, отчаянная, рыжая!» («Леди Лазарь»).
Герой романа Мелвилла - в главе «Квадрант» - вперяясь, глаз в глаз, в
солнце сквозь цветные стекла прибора, пытается разглядеть запредельное,
недоступное физическому зрению человека. Почти ослепленный, он готов
проклясть все, «что посылает взгляд человека к этим небесам, чье
непереносимое сияние лишь опаляет его». Но именно сознание ограниченности
плоти рождает нетерпеливую мечту об ее отрицании. И для корабельного
кузнеца, будь тот в силах его исполнить, у Ахава готов заказ на сверхчеловека
по особому чертежу: «рост пятьдесят футов от пяток до макушки; потом
грудь по образцу Темзинского туннеля; ноги чтоб врастали в землю, как
корни, чтоб стоял, не сходил с места, потом руки в три фута толщиной у
запястий; сердца вовсе не надо; лоб медный и примерно с четверть акра отличных
мозгов; и потом, постой-ка, стану ли я заказывать ему глаза, чтобы он
глядел наружу? Нет, но на макушке у него будет особое окно, чтобы освещать
все, что внутри».
В «чертеже» Ахава наличествует все, что так притягательно и
ненавистно для Плат в «Папке» («Призрачная статуя, палец серый - / Огромный, как
тюлень из Фриско, / А голова - в Атлантике капризной») и в «Колоссе»: ста-
туарность и крепостная мощь, холодный интеллектуализм, авторитарная
властность, завидная глубина интроспекции и высота умозрения - все
достигнутые ценой свободы от чувств, чувственности, чувствительности. Этот
супергерой - ее другое «Я», символический ненавистный родитель, чью
сомнительную силу она наследовала и потом изживала женской слабостью: в
упрямом усилии творчества, в беспомощном жесте самоубийства.

ПРИМЕЧАНИЯ
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Переводы для настоящего литературного памятника выполнены по изд.: Plath S.
The Collected Poems. N.Y., 1992. На сегодняшний день эта книга, составленная и
откомментированная Тедом Хьюзом, является единственным наиболее полным
собранием стихотворений Сильвии Плат.
При жизни С. Плат (1932-1963) вышел только один сборник ее стихов (The
Colossus and Other Poems. L.; N.Y., 1960), а после смерти - еще три (Ariel. L.; N.Y.,
1965; Crossing the Water. L.; N.Y., 1971; Winter Trees. L.; N.Y., 1971). Состав сборников
приводится Т. Хьюзом в конце его комментариев (см. с. 281-282 наст. изд.). Все они
вошли в это собрание.
В основном корпусе - 224 стихотворения С. Плат. Их последовательность и
нумерация точно повторяют издание Т. Хьюза. Помимо этого, из массы ранних и
ученических рукописей поэтессы Хьюз также отобрал и напечатал 50 юношеских
стихотворений, из которых здесь в переводе Василия Бетаки приведено 15.
В раздел «Дополнения» нами включены три эссе Сильвии Плат: два о поэзии и
одно автобиографическое. Перевод эссе осуществлен по изд.: Plath S. Johnny Panic
and The Bible of Dreams. N.Y., 2000.
Комментарии Т. Хьюза к стихам С. Плат, где содержатся сведения о жизни и
творчестве поэтессы, нами сохранены как часть памятника. Кроме того,
специально для настоящего русскоязычного издания Елена Кассель составила примечания
(см. раздел «Приложения»). Поскольку не все публикуемые поэтические переводы
эквилинеарны, номера стихотворных строк, указанные в примечаниях, относятся к
русскому тексту и не всегда совпадают с английским оригиналом.
Русские переводы из Сильвии Плат стали широко публиковаться с середины
70-х годов XX в. Они вошли в ряд антологий. Упомянем, например, пять
стихотворений С. Плат в переводе Андрея Сергеева, появившиеся в антологии «Современная
американская поэзия» (М., 1975): «Утренняя песня» («Morning Song»), «Вестники»
(«The Couriers»), «Овцы в тумане» («Sheep in Fog»), «Тюльпаны» («Tulips»), «Луна и
тисовое дерево» («The Moon and the Yew Tree»).
В 1975 г. в передаче о С. Плат и Т. Хьюзе по Би-би-си впервые прозвучали
стихотворения С. Плат в переводе Василия Бетаки - «Тюльпаны» («Tulips»), «Луна и
тис» («The Moon and the Yew Tree»), «Прибытие улья» (The Arrival of the Bee Box»),
«Грибы» («Mushrooms») и «Папка» («Daddy»). Здесь помещены обновленные
переводы этих стихотворений.
В антологии «Поэзия США» (М., 1982) опубликовано стихотворение «Рой»
(«The Swarm») и перепечатаны «Вестники» и «Тюльпаны» (все - в переводе А.
Сергеева), а в переводе И. Копостинской напечатаны стихотворения «Папочка»
(«Daddy») и «Лихорадка при 103°» («Fever 103°»).
В сборнике «Американская поэзия в русских переводах XIX-XX вв.» (М., 1983)
были перепечатаны переводы А. Сергеева («Утренняя песня» и «Тюльпаны»), опуб-

Примечания
359
ликованы переводы В. Топорова («Восстающая из мертвых» - «Lady Lazarus») и
А. Ларина («Маки в Октябре» - «Poppies in October»).
В 1998 г. в книге В. Бетаки «Избранное. Стихи и переводы» (СПб.) появился
перевод стихотворения «Грибы».
В 1999 г. в журнале «Новая Юность» (Москва) была опубликована подборка из
10 стихотворений С. Плат в переводе В. Бетаки - «Колыбельная в Аликанте»
(«Alicante Lullaby»), «Те, кто чинит сети» («The Net-Menders»), «В поместье» («Private
Ground»), «Южный рассвет» («Southern Sunrise»), «Грибы», «Двое в стране облаков»
(«Two Cameprs in Cloud Country»), «В ежевике» («Blackberrying»), «Финистер»
(«Finisterre»), «Через озеро» («Crossing the Water»), «Луна и тис», а также «Зимний
сейнер» («A Winter Ship») в переводе А. Сергеева.
В 2000 г. вышел двуязычный сборник, в который вошли 27 стихотворений
С. Плат в переводе В. Бетаки {Плат С. Стихи. М.: Захаров); автором послесловия
выступила Е. Кассель. В процессе работы над настоящим изданием некоторые из
этих переводов были пересмотрены и отредактированы.
В 2001 г. еще пять стихотворений в переводе В. Бетаки были напечатаны в
журнале «Звезда» (2001. № 11).
Из прозаических произведений С. Плат, переведенных на русский язык,
упомянем роман «Под стеклянным колпаком» («The Bell Jar», 1961). В переводе В.
Топорова он был опубликован в 2000 г. в Санкт-Петербурге.
Подготовители настоящего издания Василий Бетаки и Елена Кассель
выражают глубокую признательность Б. Великсону за помощь в работе над справочным
аппаратом и текстом.
СИЛЬВИЯ ПЛАТ
СТИХОТВОРЕНИЯ 1956-1963 гг.
1956
1. РАЗГОВОР СРЕДИ РУИН
(CONVERSATION AMONG THE RUINS)
Размышление об одноименной картине Дж. де Кирико. С. Плат создала
несколько стихотворений, посвященных описаниям художественных полотен, т.е. в жанре
«экфразы». Ср. стихотворения № 60, 63, 64, 66, 67, 68, 69, 73.
Это стихотворние имеет форму «разрушенного» итальянского сонета: здесь
угадываются «руины» октета и секстета.

360
Приложения
Джорджо де Кирико (1888-1978) - итальянский художник начала XX в., один из
основателей сюрреализма. Анн Стивенсон - автор одной из лучших книг о жизни и
творчестве С. Плат - полагает, что многие мотивы живописи де Кирико (разбитые
статуи, склепы, тени от невидимых фигур и т.п.) близки образной системе С. Плат и
символике ее снов. См.: Stevenson A. Bitter fame: a life of Sylvia Plath. Boston: Houghton
Mifflin, 1998.
2. ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ С ГРАЧАМИ
(WINTER LANDSCAPE, WITH ROOKS)
Строка 7. Циклопы - в греческой мифологии одноглазые великаны.
3. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
(PURSUIT)
Написано непосредственно после первой встречи с Т. Хьюзом. По словам
С. Плат, это «стихи о темных силах вожделения».
Расин Жан (1639-1699) - великий французский драматург. Творчество Расина -
высшая точка развития классицизма. После героических трагедий П. Корнеля
«обращение Расина к темам любви оживило классическую трагедию, несколько
понизив ее котурны» (Ш. Дюлен, французский режиссер начала XX в.).
4. БУКОЛИЧЕСКОЕ
(BUCOLICS)
Буколика - пастушеская поэзия, идиллический жанр в античной литературе.
5. ПОВЕСТЬ О ВАННЕ
(TALE OF A TUB)
Так называется знаменитый антицерковный памфлет великого английского
сатирика Дж. Свифта (1667-1745). В русском издании - «Сказка о бочке».
Строка 19. Тролли - в скандинавской мифологии уродливые, недалекие и злые
существа, стражи сокровищ, обитающие в горах.
7. ЧЕРЕЗ ЛАМАНШ
(CHANNEL CROSSING)
Описано плавание из Англии во Францию 20 декабря 1955 г. в компании
кембриджской приятельницы С. Плат, Джейн Балтсел Кобб. С. Плат собиралась лететь
в Париж для встречи с Робертом Сассуном, в которого была в ту пору влюблена.
Девушки случайно встретились в аэропорту, из-за плохой погоды рейсы были
отменены, и они отправились на корабле.

Примечания
361
13. СЕСТРЫ ПЕРСЕФОНЫ
(TWO SISTERS OF PERSEPHONE)
Персефона - в греческой мифологии дочь богини плодородия Деметры,
похищенная Гадесом, богом царства мертвых. Полгода Персефона живет в подземном
мире, и тогда на земле зима, а полгода - с матерью, которая от радости посылает на
землю лето.
14. ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ
(VANITY FAIR)
Так называется сатирический роман английского классика У.М. Теккерея
(1811-1863).
19. ПИСЬМО ИДЕАЛИСТУ
(LETTER ТО A PURIST)
Строка 1. «Грандиозный колосс...» - Колосс Родосский, статуя Гелиоса, бога
Солнца, высотой около 30 м, над входом в гавань острова Родос (Греция). Между
его ногами проходили корабли. Поставлен в 224 г. до Р.Х. и простоял всего около
60 лет. Обломки его и поныне лежат на дне гавани. Считается одним из семи чудес
света.
Строка 11. «...края ласточек и облаков...» - Перевод английской идиомы «Cloud
Cuckooland», широко употребляемой для обозначения заоблачной мечты или
идеальной воображаемой страны. Восходит к комедии Аристофана «Птицы», где так
назван город, построенный птицами (в русском переводе С.К. Апта - Тучекукуевск;
в переводе А.И. Пиотровского - Тучекукуйщина) и отделяющий мир людей от
мира богов.
20. МОНОЛОГ СОЛИПСИСТА
(SOLILOQUY OF THE SOLIPSIST)
Солипсизм - крайняя форма субъективного идеализма, отстаиваемая в
частности епископом Дж. Беркли (1685-1753): мир существует только в представлении
личности, нет ничего, кроме собственного «я».
23. МОНОЛОГ В 3:00 НОЧИ
(MONOLOGUE AT 3 A.M.)
Вероятно, это стихотворение имеет отношение к случаю, когда С. Плат
поехала в Париж, чтобы увидеть Р. Сассуна (в которого считала себя влюбленной, хотя
знакомство с Т. Хьюзом уже состоялось и было написано «Преследование»), но Сас-
сун ее не ждал, он уехал из города на все пасхальные каникулы.

362
Приложения
24. МИСС ДРЕЙК НАПРАВЛЯЕТСЯ НА УЖИН
(MISS DRAKE PROCEEDS ТО SUPPER)
Стихотворение связано с впечатлениями о пребывании в психиатрической
больнице после нервного срыва и попытки самоубийства. Те же мотивы встречаются в
романе «Под стеклянным колпаком».
27. КОЛЫБЕЛЬНАЯ В АЛИКАНТЕ
(ALICANTE LULLABY)
Строка 1. Аликанте - город на средиземноморском побережье южной Испании.
Строки 23-27. Crescendo (крещендо), fortissimo (очень громко), presto (быстро),
prestissimo (очень быстро), piano (тихо), pianissimo (очень тихо) - музыкальные
термины.
30. ЭПИТАФИЯ ПЛАМЕНИ И ЦВЕТКУ
(EPITAPH FOR FIRE AND FLOWER)
Строка 30. Феникс - мифическая бессмертная птица: каждые 500 лет она
сжигает себя на костре, чтобы потом юной восстать из пепла.
31. ДЫННЫЙ ПРАЗДНИК
(FIESTA MELONS)
Бенидорм - тихая рыбацкая деревня неподалеку от города Аликанте; позднее
превратилась в модный курорт.
32. ПОБЕДИЛ БЫК
(THE GORING)
Увиденный в Мадриде бой быков вызвал у С. Плат отвращение. В письме
матери она пишет: «Раньше мне казалось, что матадор сначала танцует, как в балете,
вокруг свирепого быка, а потом аккуратненько его убивает. Вовсе не так. Бык -
мирное и невинное создание. Сначала, размахивая плащами, его гоняют по арене.
Потом ужасный пикадор, сидя на защищенном соломенными матами коне,
прокалывает в шее быка большую дыру, из которой хлещет кровь. А другие люди втыкают
в эту дыру маленькие цветные пики. Убийство, оказывается, совсем даже
неаккуратное... Самой большой радостью для нас было, когда один из шести обреченных
быков ухитрился проткнуть жирного, жестокого пикадора, сбросив его с лошади;
(...) потом пикадора унесли, кровь лилась из бедра».
33. НИЩИЕ
(THE BEGGARS)
Навеяно пейзажем на юге Испании и картинами Ф.Х. де Гойи.

Примечания
363
34. ПАУК
(SPIDER)
Строка 10. Стоунхендж - один из знаменитых доисторических памятников,
находящийся недалеко от Солсбери на юге Уэльса. Скорее всего, это было культовое
сооружение времен раннего бронзового века, но точное его назначение неизвестно.
Представляет собой несколько концентрических кругов из вертикально
поставленных длинных камней - менгиров.
Строка 14. Менгир - часть ритуального сооружения друидов (жрецы у древних
кельтов), представляет собой вертикально стоящую каменную плиту-столб,
обычно окруженную дольменами (сооружениями из плоских камней, похожими
на стол).
Строка 31. Deus ex machina {лат. «бог из машины») - термин восходит к
античной драматургии. Актер, изображавший кого-либо из богов, спускался на
специальном приспособлении сверху на сцену и тут же разрешал противоречия и конфликты.
В переносном смысле - чудесная спасительная помощь героям со стороны высшей
силы. Употребляется чаще всего иронически.
37. ОТЪЕЗД
(DEPARTURE)
Строка 31. ...но все это станет частицей меня... - Ключевая мысль в
творчестве С. Плат: ничто из увиденного, услышанного, прочувствованного и
передуманного не исчезает, но так или иначе обогащает личность, отображается в
поэзии.
38. СЛЮНЯВОЕ
(MAUDLIN)
С. Плат в дневнике уничижительно назвала это свое стихотворение
«надуманным».
Строка 3. Лунный человечек - мотив, повторяющийся в стихах С. Плат.
Символика его не ясна ни Теду Хьюзу, ни кому-либо из исследователей ее творчества.
Возможно, просто узор на луне, увиденный детским глазом.
Строка 9. ...покупают белые ноги. - Пародийная отсылка к «Русалочке»
Х.К. Андерсена.
40. ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ
(LANDOWNERS)
Написано на тему, заданную Т. Хьюзом.

364
Приложения
43. НОЯБРЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(NOVEMBER GRAVEYARD)
Строка 3. Дриады - в греческой мифологии лесные нимфы: они жили в
деревьях, рождались и умирали вместе со своим деревом.
1957
46. «МАЙСКИЙ ЦВЕТОК»
(MAYFLOWER)
«Майский цветок» - название корабля, на котором английские пуритане
пересекли Атлантический океан в 1620 г.: высадившись в районе Плимута, они положили
начало колонизации Новой Англии.
Строка 8. «посох расцветет...» - Посох Иосифа Обручника. Посох расцвел в
знак того, что именно Иосифа следовало избрать в супруги Деве Марии
(раннехристианское предание-апокриф, так называемое Первоевангелие Иакова Младшего,
признаваемое некоторыми протестантскими течениями).
47. ХАВРОНЬЯ
(SOW)
Строка 29. Бробдингнег - страна, придуманная Дж. Свифтом («Второе
путешествие Гулливера»). Находится якобы на крайнем северо-востоке Северной Америки,
на полуострове, который изолирован от материка непроходимыми горами и населен
великанами.
50. ТОЩИЕ ЛЮДИ
(THE THIN PEOPLE)
Большинство исследователей считает, что под «тощими людьми»
подразумеваются жертвы холокоста. Один из очевидных смыслов стихотворения: жертвы
зачастую вызывают раздражение.
51. О ТОМ, КАК ТРУДНО УВИДЕТЬ ДРИАДУ
(ON THE DIFFICULTY OF CONJURING UP A DRYAD)
Дриада - см. примеч. к стихотворению № 43.
Строка 23. Дафна - греческое название лавра; нимфа, которую Зевс по ее
мольбе превратил в лавр, чтобы спасти от преследования влюбленного в нее Аполлона.
Строка 29. Нимфы - богини речек и ручьев, дочери титана Океана. Древнейшие
божества доолимпийской мифологии.

Примечания
365
53. ДРУГИЕ ДВОЕ
(THE OTHER TWO)
Написано под впечатлением лета, проведенного в Испании.
54. ЛЕДИ И ГЛИНЯНАЯ ГОЛОВА
(THE LADY AND THE EARTHENWARE HEAD)
Этим названием С. Плат намеревалась озаглавить свою первую книгу. Соседка
по общежитию в Смит-колледже вылепила голову - скульптурный портрет
Сильвии - из красной глины. Поэтесса воспринимала скульптуру как своего двойника,
хранителя души. Из суеверия она боялась ее разбить, повредить или утопить:
Сильвии неоднократно снился утонувший череп. В конце концов Тед предложил отнести
скульптуру на Гранчестерские лужайки, где они ежедневно гуляли, и пристроить в
развилке старой ивы. Образ глиняной головы появляется также в стихотворении
«Все дорогие ушедшие» (№ 55).
Строка 37. Василиск - мифический змей с головой петуха. По описанию Плиния
Старшего (I в.), мог убивать взглядом.
57. МЫ ПО-РАЗНОМУ ВИДЕЛИ ВИТЕНС
(TWO VIEWS OF WITHENS)
Как стихотворение «Грааль» (№ 58), имеет отношение к первому визиту С. Плат
в Западный Йоркшир, куда Т. Хьюз повез ее, чтобы познакомить со своими
родителями. Впоследствии они неоднократно там бывали.
В стихотворении говорится о пустынной местности в северо-западной части
графства Йоркшир, где жили три сестры Бронте и их отец, сельский священник.
От их дома, описанного в романе Эмили Бронте (1818-1848) «Грозовой перевал»,
остались руины. Вот отрывок из дневника С. Плат: «Хлюпают резиновые сапоги.
Нехоженая торфяная коричневая земля, следы тут оставляют одни куропатки.
Голубоватые колючки дрока, папоротник цвета жженого сахара. Все это вечность,
дикость, одиночество. Вода торфяного цвета... А яростные привидения - только в
головах посетителей и желтоглазых мохнатых овец. Дом страстей живет не дольше,
чем страсти в людской душе. Ярость - как изжога в горле».
58. ГРААЛЬ
(THE GREAT CARBUNCLE)
Стихотворение относится к циклу из трех поэтических зарисовок, написанных
под впечатлением от Западного Йоркшира и, в частности, от дома Бронте (ср.
стихотворения № 57 и 148).
Буквально название означает «Великий карбункул». Для С. Плат Карбункул -
это некий мистический предмет, на закате солнца наполняющий своим
необычайным светом йоркширскую долину. Своей мистичностью и недоступностью
Карбункул напоминает святой Грааль, который фигурирует в легендах артуровского цикла
и других средневековых романах. Грааль - это таинственный предмет, описываемый
как блюдо или чаша, или драгоценный камень. Ради приближения к нему и
приобщения к его благому действию рыцари совершали подвиги. Достичь Грааля мог

366
Приложения
только идеальный и вместе с тем полностью безгрешный рыцарь: противоречие
вполне казуистическое, ибо идеальный рыцарь, убивающий противников, уже не
безгрешен, а безгрешный - не рыцарь. Вот что пишет о Граале С. Аверинцев:
«Некоторая неясность, что же такое св. Грааль, - конструктивно необходимая
черта этого образа: Грааль - это табуированная тайна, невидимая для недостойных, но
и достойным являющаяся то так, то иначе, с той или иной мерой "прикровенности"».
Французский исследователь Д. Ренье-Болер считает, что в основе этого странного
образа, пришедшего из древнейшего кельтского фольклора, лежало нечто подобное
по функции русской фольклорной скатерти-самобранке. Позднее, при
христианизации легенды, голод физический, удовлетворяемый едой, заместился на голод
духовный, побуждавший рыцарей к поискам и подвигам».
60. У МУЗ В ПЛЕНУ
(THE DISQUIETING MUSES)
По картине Джорджо де Кирико «Тревожащие музы» (1925).
В конце января 1958 г. С. Плат, преподававшая в то время в Смит-колледже,
получила предложение от журнала «Арт Ньюс» написать стихи на тему искусства.
С. Плат ухватилась за этот интересный заказ, суливший к тому же некоторый
гонорар.
В университетской библиотеке она взяла альбомы репродукций Пауля Клее,
Анри Руссо и Джорджо де Кирико и за время пасхальных каникул написала восемь
стихотворений по картинам этих художников. В дневниковой записи от 28 марта
1958 г. Плат гордо и радостно сообщает: «В первый же день каникул, в четверг,
неделю назад, меня захватило неистовство работы. Оно так и продолжается - пишу и
пишу. За последние восемь дней - восемь стихотворений! Длинных, лирических,
оглушительных! Эти стихи распахивают весь мой жизненный опыт за последние пять
лет: до сегодняшнего дня жизнь была заперта в хрустальную клетку в стиле рококо,
до нее нельзя было дотронуться. Мне кажется, что это лучшие мои стихи».
«У муз в плену» - первое стихотворение С. Плат, посвященное ее
взаимоотношениям с матерью, Аурелией Плат Шобер (которая, кстати сказать, в юности с
удовольствием занималась балетом). Это опосредованное прощание Сильвии с
детством и осознание своего поэтического призвания. Однако ребенок в стихотворении -
не Сильвия и не Аурелия, а воплощение того стихийного духа, который вдохнул
жизнь во многие стихи С. Плат.
Агрессивным тоном стихотворение предвосхищает позднюю поэзию сборника
«Ариэль», в которых лирическая героиня «расправляется» с родителями и с
супругом (ср. стихотворения № 183-185).
О символике урагана см. также эссе С. Плат «Океан 12-12-W».
Де Кирико - см. наши примечания к стихотворению № 1.
Строки 1-4. ... какую ... фею ... Ты так оплошно не пригласила I Когда-то
давно на мои крестины? - Отсылка к сказке о спящей красавице Ш. Перро.
Строка 11. Медведь - речь идет об игрушке младшего брата Сильвии Уоррена.
Строка 24. Тор - в древнегерманской мифологии бог-громовержец (гром
раздается, когда Тор стучит молотом).

Примечания
367
61. НОЧНАЯ СМЕНА
(NIGHT SHIFT)
Стихотворение было напечатано А. Альваресом в журнале «Обсервер» еще до
его личного знакомства с С. Плат.
62. СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС
(OUIJA)
«Уиджа» (Ouija) - спиритическая доска, на которую нанесены буквы алфавита,
цифры, а также слова «да», «нет», «может быть» и «конец». Используется для
получения сообщений из мира духов.
В комментариях Т. Хьюза к этому стихотворению приведен его черновик с
пояснениями. В настоящее издание он не включен.
63. ИЗМЕЛЬЧАНИЕ ОРАКУЛОВ
(ON THE DECLINE OF ORACLES)
Написано по ранней картине Джорджо де Кирико «Загадка оракула» (1910).
В дневнике С. Плат имеются следующие выписки из журналов де Кирико:
«1. В разрушенном храме разбитая статуя какого-то бога говорила на
неведомом языке.
2. Феррара: старое гетто, где продают конфеты и печенье странной
мистической формы.
3. Рассвет брезжит. Час загадок. Доисторический час. В воображении слышится
песня, песня откровения из последнего утреннего сна пророка, спящего у подножья
священной колонны около холодного белого идола. Что же я могу любить, кроме
Загадки?»
Оракул - место при древнегреческом храме, где можно было узнать свое
будущее. Самый знаменитый оракул находился в Дельфах при храме Аполлона. В
обобщенном смысле - предсказатель.
Строка 20. К быку на вертеле стою спиной... - Пародийный намек на Зевса,
нередко изображавшегося в образе быка.
Строка 21. ... Но вижу я не лебедя из бронзы... - Вероятнее всего, речь идет о
скульптурных изображениях Зевса, явившегося Леде, жене спартанского царя Тин-
дарея, в образе лебедя. Ср. примеч. к стихотворению № 66, строка 26.
64. ЗАКЛИНАТЕЛЬНИЦА ЗМЕЙ
(SNAKECHARMER)
Написано по одноименной картине 1907 г. кисти французского
художника-примитивиста Анри Руссо (1844-1910). Его иногда называли «таможенником Руссо»,
имея в виду его официальную профессию.

368
Приложения
65. УРОК МЩЕНИЯ
(A LESSON IN VENGEANCE)
Строка 11. Сузо - немецкий мистик XIV в., известный также под именем
Амандус.
Строка 18. Кир - царь Персии из династии Ахеменидов. Царствовал с 558
по 530 г. до Р.Х. Завоевал Мидию и Вавилонию, освободил евреев из вавилонского
плена.
Строка 21. Он разделил реку на 360 струек... - По дороге в Вавилон Кир
потерял любимого коня, который, не сумев справиться с течением, утонул в реке Гиндес
(приток Тигра). Рассвирепевший Кир решил наказать реку и, приостановив поход на
Вавилон, заставил солдат выкопать 360 канавок, чтобы разделить реку на мелкие
ручейки.
1958
66. ДЕВА НА ВЕРХУШКЕ ДРЕВА
(VIRGIN IN A TREE)
Написано по картине Пауля Клее «Дева на верхушке древа» (1903).
Рассуждения о девственности в романе «Под стеклянным колпаком» отчасти
повторяют мотивы этого стихотворения.
Пауль Клее (1879-1940) - художник. Родился в Швейцарии, но большую часть
своей жизни провел в Германии. Известен в основном как один из первых
абстракционистов, хотя написал немало и фигуративных картин, в которых
прослеживается влияние французского примитивизма и отчасти немецкого экспрессионизма.
Клее оставил после себя более 8 тыс. работ.
Строка 17. Сиринга - нимфа, которую преследовал влюбленный в нее бог
пастухов Пан. По ее просьбе она была превращена богами в речной тростник, из
которого опечаленный Пан сделал первую в мире свирель.
Строка 26. Клеопатра (69-30 гг. до Р.Х.) - царица Египта из династии
Птолемеев. Посажена на престол Юлием Цезарем, устранившим от власти ее
соправителя и брата Птолемея XIV. Покончила с собой после того, как два флота -
ее и Марка Антония - потерпели поражение в морской битве против Октавиана
Августа при Акциуме. Прославилась в легендах фантастическим числом
любовников. Легенды утверждают, что за ночь, проведенную с ней, мужчины платили
жизнью.
Строка 26. Елена Троянская - прекраснейшая из женщин, дочь Зевса и Леды.
Сперва Елена была женой героя Тесея, афинского царя, затем - Менелая, царя
Спарты; затем по воле богини Афродиты Елену похитил Парис, в результате чего
разразилась Троянская война, после которой Елена была возвращена Менелаю.
После смерти, в царстве Аида (точнее - на Островах блаженных) Елена была
отдана в жены Ахиллесу.

Примечания
369
67. ПЕРСЕЙ, ИЛИ ТРИУМФ РАЗУМА НАД СТРАДАНЬЕМ
(PERSEUS, THE TRIUMPH OF WIT OVER SUFFERING)
Как и предыдущее стихотворение, написано по одной из картин П. Клее.
Персей - в греческой мифологиии сын Данаи (дочери аргосского царя Акрисия)
и Зевса, который проник к ней в подземный покой в виде золотого дождя. Персей
совершил множество подвигов, главный из которых - убийство Медузы Горгоны.
В дальнейшем голова Медузы служила Персею оружием: всякий, глянувший ей в
глаза, превращался в каменную статую.
Строка 10. «Лаокоон», «Умирающий галл» - знаменитые античные скульптуры.
Строка 10. «Пъета» (итал. «жалость») - скульптура Марии, оплакивающей
Сына, только что снятого с креста. Сюжет разрабатывался множеством средневековых
и ренессансных мастеров, в том числе Микеланджело.
Строка 41. Rigor mortis (лат.) - трупное окоченение.
Строка 52. Антигона - дочь царя Эдипа; не расставалась со слепым отцом,
проклятым всеми, и служила ему поводырем. Она же тайно, вопреки запрету,
похоронила погибшего в поединке брата.
Строка 53. Федра - жена Тесея, влюбившаяся в своего пасынка Ипполита.
Строка 59. Иов - библейский персонаж (см. Книгу Иова), страдающий
праведник, искушаемый Сатаной с дозволения Бога.
68. БАТАЛЬНОЕ ПОЛОТНО ИЗ КОМИЧЕСКОЙ ОПЕРНОЙ ФАНТАЗИИ
«МОРЕХОД»
(BATTLE-SCENE FROM THE COMIC OPERATIC FANTASY THE SEAFARER)
По картине Пауля Клее «Батальная сцена из комической оперной фантазии
"Мореплаватель"» (1923).
Строка 11. Синдбад-мореход - герой одноименной сказки из сборника «Тысяча
и одна ночь».
69. ЯДВИГА НА КРАСНОЙ КУШЕТКЕ СРЕДИ ЛИЛИЙ
(YADWIGHA, ON A RED COUCH AMONG LILIES)
По картине А. Руссо «Сон» (1910). Ср. стихотворение № 64.
Секстина - стихотворение из шести шестистиший и заключительного
трехстишия. При этом все строки шестистиший поочередно заканчиваются на шесть
опорных слов (обычно нерифмованных). Здесь у Плат эти слова - ты, кушетка, глаза,
луна, зеленых, лилий. В каждом последующем шестистишии эти слова
переставляются заново по схеме: 6, 1,5, 2,4, 3 (где цифры означают номера строк). В
заключительном трехстишии опорные слова повторяются снова, располагаясь в середине и
в конце строк.
Впервые секстина встречается в поэзии трубадуров (Прованс, XII в.). Особенно
распространилась в Италии (начиная с Петрарки), а в русской поэзии - в XIX
и начале XX в. секстины Л. Мея, М. Кузьмина и других русских поэтов нередко
рифмованные.

370
Приложения
70. ЗИМНЯЯ СКАЗКА
(A WINTER'S TALE)
Строка 2. ..Звезда прикручена. - Изображение рождественской звезды,
приведшей волхвов к пещере, где родился Христос, - излюбленный образ у С. Плат.
Строка 4. Волхвы - три короля-мага, которые пришли поклониться
новорожденному Христу.
Строка 20.... Все в синих шапках... - Речь идет о синей шапке с красным кантом,
которую носят работники протестантской благотворительной организации «Армия
Спасения».
Строка 23. Donner, Blitzen - гром, молнии {нем.). Также имена двух оленей
Сайта Клауса из восьми, перечисленных в популярном рождественском стихотворении
Клемента Кларка Мура «Визит Св. Николая» (Clement С. Moore. «A Visit From
St. Nicholas»), которое начиная с 1823 г. американские дети учат к Рождеству
наизусть.
Строка 33. Ноэль (Noel, фр.) - Рождество, а в английском языке также
рождественское приветственное восклицание.
Строка 38. «Град, вознесенный над холмом»- В рождественских колядках так
часто называют Вифлеем (букв. «Little City on a Hill»).
71. НАД ИЗЛУЧИНОЙ
(ABOVE THE OXBOW)
У С. Плат есть рассказ с тем же названием, где изображен тот же пейзаж, что и
в этом стихотворении.
72. В ПОЛЕ ШПИНАТА
(MEMOIRS OF A SPINACH-PICKER)
Летом 1950 г., по окончании средней школы и до начала занятий в
Смит-колледже, С. Плат работала на ферме. С записей этого лета начинаются ее
опубликованные дневники.
73. ПРОЩАНИЕ С ПРИЗРАКОМ
(THE GHOST'S LEAVETAKING)
По утверждению Теда Хьюза, написано по картине П. Клее. Картины с таким
названием у него нет.
Строка 37. ...«ласточки и облака»... - ср. примеч. к стихотворению № 19,
строка 11.
74. СКУЛЬПТОР
(SCULPTOR)
Леонард Баскин (скульптор) и его жена Эстер - близкие друзья С. Плат в период
ее работы преподавателем в Смит-колледже в 1957-1958 гг.

Примечания
371
75. ПОЛНОЕ ПОГРУЖЕНИЕ
(FULL FATHOM FIVE)
Стихотворение названо строкой из Шекспира: это строка из песни Ариэля
в «Буре» («The Tempest»), которую также цитировала В. Вулф в гл. 4 романа
«По морю прочь» (1915).
Full fathom five thy father lies, Отец твой спит на дне морском,
Of his bones are coral made; Он тиною затянут,
Those are pearls that were his eyes; И станет плоть его песком,
Nothing of him that doth fade, Кораллом кости станут.
But doth suffer a sea-change Он не исчезнет, будет он
Into something rich and strange. Лишь в дивной форме воплощен.
(I, 2, 397^05) (Пер. М. Донского. Цит. по: Шекспир У. Поли,
собр. соч.: В 8 т. М., 1960. Т. 8).
Это название С. Плат хотела дать книге своих стихов. В дневнике от 11 мая
1958 г. она записала: «Новое название книги - "Полное погружение" (...) оно
передает мою образность богаче и полнее любого другого стихотворения. Тут
чувствуется фон, и фон этот - "Буря" Шекспира. Отношения с морем - главная метафора
моего детства, важнейший из мотивов моих стихов, идущий из подсознания. Тут
образ "отца вообще" - это и мой отец, и некая муза в мужском облике, и
бог-созидатель, и образ Теда, выросший в моем сознании до воплощения в Нептуне, и
жемчужины, инкрустированные в искусство; жемчужины, сотворенные морем из
вездесущих песчинок тоски и горя».
Некоторые литераторы (в том числе и Тед Хьюз) читают это стихотворение как
обращение С. Плат к отцу. Однако значение этого стихотворения значительно
шире. Недаром в стихотворении упоминается книга Ж.И. Кусто. Такая же
многозначность, по всей вероятности, присуща и стихотворению «Колосс».
77. СБОРЩИК МИДИЙ В СКАЛИСТОЙ ГАВАНИ
(MUSSEL HUNTER AT ROCK HARBOR)
Летом 1957 г. С. Плат и Тед Хьюз жили на Тресковом мысе. Однажды утром,
выйдя собирать мидии для рыбалки, они наблюдали «удивительное представление -
строй крабов-скрипачей... это какая-то жуткая помесь пауков, омаров и сверчков,
крабы двигались боком, каждый нес впереди огромную зеленую клешню» (из
записной книжки» С. Плат).
Строка 3. Тресковый мыс (Cape Cod) - курортное место на Атлантическом
побережье США недалеко от Бостона.
Строка 74. Комета Галлея названа так по имени английского астронома,
директора Гринвичской обсерватории Эдмунда Галлея (1656-1742), установившего
периодичность этой кометы возвращения к Солнцу - каждые 76 лет.

372
Приложения
78. ВОСХОД ЛУНЫ
(MOONRISE)
Цвета у С. Плат имеют символический смысл. Белый - чистота
несуществования, пустота страницы, с которой стерто написанное. Красный - цвет крови, боль
продолжающейся жизни.
Строка 31. Луцина - одно из римских имен богини Луны.
80. В ЦАРСТВЕ МИДАСА
(IN MIDAS' COUNTRY)
Мидас - в греческой мифологии царь, любимец Аполлона. По собственной
просьбе получил дар превращать в золото все, к чему прикоснется, и в результате
умер от голода.
Строка 2. Коннектикут - река, по имени которой назван один из штатов на
Атлантическом побережье США.
82. КАМНИ ЧАЙЛДС-ПАРКА
(CHILD'S PARK STONES)
Тема предложена Тедом Хьюзом.
83. СОВА
(OWL)
Тема предложена Т. Хьюзом.
85. БАСНЯ О ТЕХ, КТО КРАЛ РОДОДЕНДРОНЫ
(FABLE OF THE RHODODENDRON STEALERS)
С. Плат и Т. Хьюз любили гулять по вечерам в Чайлдс-парке. Обычно Сильвия
срывала одну розу, чтобы поставить в гостиной. В стихотворении описаны события,
случившиеся в действительности.
89. ХОЧУ, ХОЧУ
(IWANT, I WANT)
Впоследствии С. Плат отзывалась об этом стихотворении как о крайне
искусственном и поэтому неудачном упражнении в манере Т. Рётке. Ср. примеч. к
стихотворению № 119.
1959
Предваряя свои комментарии к стихам 1959 г., Т. Хьюз упоминает имена Анн
Секстон, Джорджа Старбука и Роберта Лоуэлла.
Анн Секстон (1928-1974) - американская поэтесса, в чьей жизни имеется ряд
параллелей с жизнью Сильвии Плат. Она тоже переживала периоды депрессии,

Примечания
373
была пациенткой психиатрической больницы и покончила с собой. В своей поэзии
Анн Секстон много обращалась к женским темам. Вслед за Лоуэллом считается
одной из основательниц исповедальной поэзии.
Джордж Старбук (1931-1996) - американский поэт, руководил отделением
писательского творчества в университете штата Айова и в Бостонском
университете.
Роберт Лоуэлл (1917-1977) - один из крупнейших англоязычных поэтов
XX в. Начав в русле весьма классической поэтики с очень четкими ритмом и
правильной рифмой, к середине 1950-х годов, обратившись к очень личной поэзии (он
считается основоположником исповедальной поэзии), он увлекся верлибрами.
Лоуэлл прославился исповедальной поэмой «Изучение жизни» («Life Studies»,
1959). Первые книги Лоуэлла сильно окрашены его переходом в католичество. В
них описаны «темные» стороны традиций американского пуританизма.
Впоследствии он придерживался ярко выраженной антивоенной позиции, в том числе во
время Второй мировой войны, за что был даже подвергнут заключению, а после того
был одним из активных противников вьетнамской войны.
92. БЫК ИЗ БЕНДИЛОУ
(THE BULL OF BENDYLAW)
Написано по образцу старинных английских баллад. Вместе с тем напоминает
детские стишки («nursery rhymes»). Книгу, названную по этому стихотворению,
С. Плат подала на конкурс молодых поэтов Йельского университета. Рукописи,
победившие в конкурсе, включались в серию, издаваемую университетом. Книжка
С. Плат не попала в число избранных - комиссия сочла, что ее стихам «недостает
технического совершенства». С. Плат была буквально взбешена такой
формулировкой.
93. СОРИНКА
(THE EYE-MOTE)
В основу стихотворения положено одно из тех пустяковых происшествий, какие
могли вызвать у С. Плат сильнейшую эмоциональную реакцию, за которой
следовала длинная цепочка ассоциаций. В конце весеннего семестра 1956 г. в Кембридже
поэтессе пришлось отправиться в больницу, чтоб удалить попавшую в глаз песчинку.
Пока врач проводил анестезию и извлекал песчинку, С. Плат вспоминала об Эдипе
и о Глостере из «Короля Лира», которые после ослепления прозрели внутренне. Она
сказала, что ей хотелось бы и прозреть, и глаза сохранить. Стихотворение
появилось через два года после этого случая.
Строка 31. Эдип - в греческой мифологии сын фиванского царя Лая и царицы
Иокасты. Аполлон предсказал, что сын Лая убьет отца и женится на матери.
Судьба исполнилась вопреки всем усилиям Лая не допустить предсказанное. Через
20 лет после женитьбы Эдип узнал, что состоит в браке с собственной матерью и
ослепил себя. На этом мифе основаны трагедии Софокла «Царь Эдип» и «Эдип
в Колоне».

374
Приложения
94. МЫС ШЁРЛИ
(POINT SHIRLEY)
Значительная часть раннего детства С. Плат прошла в доме бабушки и
дедушки, описанном в стихотворении. Она с младшим братом проводила там каждое лето,
а когда отец заболел, ее стали посылать туда чаще. После смерти отца Сильвии
бабушка и дедушка уехали от моря. В фантазиях Плат море выступает нередко как
великий защитник. Заглавие ее лирического эссе «Океан 12-12-W» повторяет номер
телефона в приморском доме бабушки.
Одно из самых незабываемых воспоминаний детства С. Плат - ураган,
бушевавший 21 сентября 1938 г. Она видела смятение взрослых и была поражена их
бессилием перед стихией. Порывы ветра были так сильны, что на клумбу в саду
выбросило мертвую акулу. Но защитное береговое сооружение, прикрывавшее дом со
стороны океана, выдержало. Это воспоминание легло в основу двух стихотворений -
№ 60 и 94. В них говорится о двух разных сторонах происшествия: в одном
перепуганные дети осознают беспомощность родителей, а в другом бабушка наводит
порядок после урагана.
Когда С. Плат пишет «Возвращение на мыс Шёрли», она употребляет то же
слово («revisited»), которое фигурирует в заглавии романа Ивлина Во «Возвращение в
Брайдсхед». Весьма вероятно, что это сознательная отсылка.
Строка 16. Шпангоуты - «ребра» корабля (обычно деревянного), на которых
держатся доски обшивки. Шпангоуты соединяют киль с верхними краями бортов.
96. ГРАНЧЕСТЕРСКИЕ ЛУЖАЙКИ. АКВАРЕЛЬ
(WATERCOLOR OF GRANTCHESTER MEADOWS)
Написано специально для журнала «Нью-Йоркер», где опубликовано 28 мая
1960 г. В дневнике С. Плат высказывала некоторое недовольство этим
стихотворением, считая его слишком описательным.
Гранчестерские лужайки - луга за речкой Кем, протекающей мимо всех
колледжей Кембриджа, были любимым местом прогулок С. Плат.
97. ЗИМНИЙ СЕЙНЕР
(A WINTER SHIP)
Строка 4. Ватерлиния - линия, выше которой не должно оседать правильно
нагруженное судно. Обычно проведена красным цветом.
98. ПОСЛЕДСТВИЯ ПОЖАРА
(AFTERMATH)
Строка 11. Медея - волшебница, дочь колхидского царя Ээта, внучка бога
солнца Гелиоса, жена героя Ясона, которому она (до женитьбы) помогла добыть золотое
руно, принадлежавшее ее отцу. После измены Ясона она, убив двух своих детей,
улетела на колеснице, запряженной драконами, которую послала за ней богиня
колдовства Геката.

Примечания
375
99. ДВА ВЗГЛЯДА НА АНАТОМИЧКУ
(TWO VIEWS OF A CADAVER ROOM)
Первая часть стихотворения (т.е. «первый взгляд») основана на реальном
событии: С. Плат побывала на медицинском факультете вместе со своим приятелем
студентом-медиком Диком Нортоном, с которым у нее в ту пору были романтические
отношения (Дик также является прототипом Бадди Вилларда из романа «Под
стеклянным колпаком»).
Строка 13. Питер Брейгель Старший (1525-1569) - фламандский художник.
Во второй части стихотворения описан фрагмент его картины «Триумф смерти».
100. САМОУБИЙСТВО. СКАЛА ЭГРОК
(SUICIDE OFF EGG ROCK)
В романе «Под стеклянным колпаком» подобную попытку самоубийства
пытается предпринять главная героиня. 25 февраля 1959 г. С. Плат записывает в
дневник: «...написала жуткое стихотворение... в котором нет чувства, хотя накал
эмоций редкостен. Потом переписала. Стало лучше: удалось передать что-то из того,
что хотелось... Основное для меня сейчас - это начать писать о реальном: о
настоящих эмоциях и оставить в покое старцев, выходящих из моря, тощих людей,
рыцарей, Мать-луну, сумасшедших ундин, Лорелею и всяких отшельников. Начать
писать о себе, Теде, о друзьях, матери, брате, отце. О реальном мире. О реальных
обстоятельствах, за которыми великие боги играют драму - смерти, вожделений
и крови».
101. ИСКОРЕЖЕННОЕ ЛИЦО
(THE RAVAGED FACE)
Строка 14. Эдип - см. примеч. к стихотворению № 93.
102. МЕТАФОРЫ
(METAPHORS)
«Маленькое стихотворение о беременности», - так отзывалась об этом
произведении С. Плат: девять строчек (по девять слогов в каждой) и девять метафор. Все по
числу месяцев.
103. ЭЛЕКТРА НА ДОРОЖКЕ АЗАЛИЙ
(ELECTRA ON AZALEA PATH)
8 марта 1959 г. С. Плат впервые посетила могилу отца на кладбище в Винтро-
пе. Запись в дневнике предвосхищает соответствующий эпизод в романе «Под
стеклянным колпаком», непосредственно предшествующий попытке
самоубийства героини. С. Плат была недовольна этим стихотворением и после критики со
стороны поэтов Роберта Лоуэлла и Анн Секстон исключила его из состава
предполагавшейся книги.

376
Приложения
Электра - в трагедиях Эсхила и Еврипида на тему Троянской войны - дочь
Агамемнона и Клитемнестры, сестра Ифигении и Ореста, олицетворение неутолимой
жажды мщения за отца. После того как Клитемнестра со своим любовником убила
мужа, вернувшегося с войны (Агамемнона), Электра, поддерживаемая Аполлоном,
вдохновляет своего брата Ореста на убийство матери. Во фрейдистской психологии
есть понятие «комплекс Электры» у женщин, соответствующий мужскому Эдипову
комплексу.
Курсивом в стихотворении дана цитата (перевод на русский вольного перевода
С. Плат с греческого на английский) из трагедии Эсхила «Хоэфоры».
Эсхил - греческий драматург (525—456 гг. до Р.Х.). Его часто называют отцом
трагедии. Всего написал около 80 пьес, из которых до нашего времени дошло семь.
Важнейшие - «Агамемнон», «Хоэфоры» и «Эвмениды», составляющие трилогию
«Орестея».
Строка 31. ...А тряпка та... - окровавленные одежды Агамемнона.
Строки 32-33. ...обвис I В безветрии моей сестрицы парус... - Имеется в виду
безветрие перед отплытием греков к Трое. Оракул поведал, что попутный ветер
боги даруют только после того, как Агамемнон принесет в жертву свою дочь
Ифигению.
104. ДОЧЬ ПЧЕЛОВОДА
(THE BEEKEEPER'S DAUGHTER)
Отто Плат, отец Сильвии, был специалистом по пчелам, автором довольно
известной книги «Шмели и их повадки». Один из рассказов С. Плат о своих детских
взаимоотношениях с отцом и о постигшей ее трагедии, связанной с его потерей,
называется «Среди шмелей». В рассказе отец - волшебник, умеющий общаться с
пчелами.
В этом стихотворении прослеживается действие «комплекса Электры». Ср.
стихотворение № 103.
Строка 23. Клеопатра - см. примеч. к стихотворению № 66, строка 26.
105. ОТШЕЛЬНИК НА КРАЮ СВЕТА
(THE HERMIT AT OUTERMOST HOUSE)
В стихотворении идет речь о Генри Бестоне (1888-1968). Этот известный
натуралист, писатель и философ построил в 1926 г. на самом краю Трескового мыса
временное бунгало, в котором «задержался» на целый год. Результатом этого
«отшельничества» стала книга «Крайний дом».
Ср. стихотворение № 77 о Тресковом мысе.
Строка 4. Каменная Голова и Когтистая Лапа - названия выветренных скал на
краю Трескового мыса.
106. ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
(MAN IN BLACK)
В эссе С. Плат «Океан 12-12-W» этот же пейзаж описан подробнее.

Примечания
377
107. ЖЕНСКАЯ БОГАДЕЛЬНЯ
(OLD LADIES' HOME)
Это и последующее стихотворения написаны под впечатлением путешествия в
Испанию в 1957 г.
108. ТЕ, КТО ЧИНИТ СЕТИ
(THE NET-MENDERS)
Три старухи из испанской рыбачьей деревни вызывают в памяти античных
парок (мойр), богинь Судьбы.
ПО. СПЯЩИЕ
(THE SLEEPERS)
Вероятно, это скрытая отсылка к роману Эмили Бронте «Грозовой перевал»,
герой которого, Хадклифф, мечтает после смерти соединиться с умершей ранее
возлюбленной: они станут «двумя спящими», души их будут витать над родными
местами. Образы, связанные с жизнью и творчеством сестер Бронте, в поэзии С. Плат
появляются неоднократно. Ср. стихотворение № 57.
111.ЯДДО. БОЛЬШАЯ УСАДЬБА
(YADDO: THE GRAND MANOR)
Яддо - колония художников и литераторов в Саратога Спрингс, на севере
штата Нью-Йорк.
Строка 16. Феникс - см. примеч. к стихотворению № 30. Здесь имеется в виду
чучело птицы неизвестной породы.
113. ПРИУСАДЕБНЫЙ ПАРК
(THE MANOR GARDEN)
Тема, часто встречающаяся у С. Плат: рождение ребенка и создание новых
стихов связаны друг с другом. И то, и другое - творчество.
Строка 9. Коринфская капитель - нагруженный деталями, пышный,
торжественный тип капители.
Строка 9. Акант - болотное растение, часто встречающееся в Греции.
Стилизованный лист аканта - важнейшая деталь орнамента в капителях коринфского
ордера. Присуще греческой и римской архитектуре, а позднее - архитектуре барокко и
классицизма.
114. ГОЛУБЫЕ КРОТЫ
(BLUE MOLES)
В основу стихотворения легла следующая запись С. Плат в дневнике от 22
октября 1959 г.: «Два мертвых крота на дороге. На расстоянии около 10 футов друг от
друга. Мертвые, иссохшие. Как меховые дымчатые гробики с белыми ручками
когтистыми, ладошки человеческие, носики, как штопоры, торчат. Тед сказал, что это
был смертельный поединок, а потом их еще и лиса пожевала».

378
Приложения
116. ДЕРЕВО ПОЛЛИ
(POLLY'S TREE)
Поэтесса Полли Хансон замещала директора колонии Яддо в период, когда
С. Плат и Т. Хьюз там жили. Стихотворение построено на обрывках сновидений.
117. КОЛОСС
(THE COLOSSUS)
Образ отца здесь отразился в гигантской статуе, которую дочь пытается
реставрировать. На образы стихотворения повлияли спиритические сеансы, где отец
именовался Колоссом, или князем Отто, а также египетские статуи, которые С. Плат
видела в Британском музее.
Колосс - см. примеч. к стихотворению № 19.
Строка 8. Оракул - см. примеч. к стихотворению № 63.
Строка 19. «Орестея» - трилогия Эсхила; согласно швейцарскому историку
Иоганну Якобу Бахофену (Bachofen Johann Jakob, 1815-1887), в ней отразился
процесс замещения матриархального права патриархальным в древнейшей Греции.
119. СТИХИ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
(РОЕМ FOR A BIRTHDAY)
Написано в течение недели, предшествовавшей 27 октября, дню рождения
С. Плат, под явным влиянием Теодора Рётке, которого она много читала в Яддо.
Теодор Рётке (1908-1963) - американский поэт. Стихи его отличаются яркой
образностью и ассоциативностью. Поиски духовной опоры в прагматичном мире
показывают влияние на него У.Б. Йейтса и поздних романтиков. Рётке - один из видных
представителей так называемой университетской интеллектуалистской поэзии.
В стихотворени семь частей, образующих единый сюжет. В первой части
представлены ведущие мотивы: нервный срыв, приводящий в подвал родного дома
(воспоминание о попытке самоубийства в 1953 г.), сумасшедший дом, лечение
электрошоком. Оранжерея в Яддо изображена как вход в царство Аида; он же - коридор
сумасшедшего дома. Героиня ищет смерти, желая упасть в объятия Огромной
Матери. Начиная со второй части тяга к смерти ослабевает и заменяется мотивом нового
рождения. Возникает образ отца, источника мудрости, и звучит тема предательства
с его стороны. В пятой части появляется пруд, ассоциирующийся у С. Плат со
смертью отца. Шестая часть - сожжение ведьмы - построена вокруг двух впечатлений:
фильм о Жанне д'Арк, виденный в 1955 г., и сожжение осенней листвы в Яддо.
Новорожденная душа - это сразу и дух ведьмы, и восковая фигурка человека, из
которого ведьма желает выпустить душу. Рядом возникает фигура матери,
удерживающая при себе детскую душу, мешая ей расти. Освобождение и новое воплощение
можно обрести только через сожжение, - считает С. Плат. Седьмая часть -
возрождение - происходит в больнице. Сочетанием надежды и скорбной иронии эта поэма
напоминает финал романа «Под стеклянным колпаком».
Менады - вакханки, спутницы бога Диониса.
Строки 89-93. Раньте он был человекобыком ... Солнце у него меж рогов
сидело... - Символ бога Аписа (древнейший мотив египетской живописи).

Примечания
379
121. ГРИБЫ
(MUSHROOMS)
Последняя строка - перифраз евангельской строки: «Блаженны кроткие; ибо
они наследуют землю» из Нагорной проповеди («Заповеди блаженства»)
(Мф. 5:5).
1960
122. ТЫ...
(YOU'RE)
Написано незадолго до рождения дочери Фриды (С. Плат думала, что родится
сын).
Строка 4. ...чем в факте существования птицы дронта. - «Дронт, который
вымер» - персонаж из «Алисы в стране чудес» Л. Кэрролла.
Строка 6. 4 июля - национальный праздник США «День независимости».
123. ПОДВЕШЕННЫЙ
(THE HANGING MAN)
Центральный мотив - опыт электрошоковой терапии.
124. МЕРТВОРОЖДЕННЫЕ
(STILLBORN)
Повторяющаяся в творчестве С. Плат параллель «стихи - дети».
125. НА ПАЛУБЕ
(ON DECK)
Строка 11. Бинго - один из видов игры в лото.
126. СОН В МОХАВСКОЙ ПУСТЫНЕ
(SLEEP IN THE MOJAVE DESERT)
Это и следующее стихотворение написаны под впечатлением путешествия по
Америке летом 1959 г.
127. ДВОЕ В СТРАНЕ ОБЛАКОВ
(TWO CAMPERS IN CLOUD COUNTRY)
Строка 29. Лета - в греческой мифологии река забвения на границе
подземного царства.

380
Приложения
128. УХОДЯ НА РАССВЕТЕ
(LEAVING EARLY)
В конце лета 1960 г. Т. Хьюз получил возможность использовать в качестве
кабинета квартиру, находящуюся этажом выше в том же доме, где они жили с
Сильвией. Квартира принадлежала миссис М. (переводчице) и была свободна, когда та
уходила на работу. Хьюз вскоре отказался от этой затеи: ему не нравилось вторгаться
в жизнь чужого человека. Сильвия же не одобряла ни интерьер квартиры, ни
мужчин, посещавших миссис М.
Стихотворение предваряет «Лесбос» и «Экскурсию»: С. Плат не любила
услуживающих ей женщин, - на них она упражняла свое остроумие.
Строка 30. Олоферн - ассирийский полководец, осадивший иудейский город
Ветилую и убитый в своем шатре ветилуянкой Юдифью, пришедшей к нему якобы
за тем, чтобы помочь ему взять город (Книга Юдифь).
129. ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО
(LOVE LETTER)
Стихотворение, готовившееся в подарок Теду. Написано Сильвией за 10 дней до
ее собственного дня рождения.
130. ВОЛХВЫ
(MAGI)
Ср. стихотворение № 70.
Строка 18. Платон - древнегреческий мыслитель (427(?) - 347 гг. до Р.Х.),
мастер диалога. Излагал свои философские взгляды в виде спора двух человек, одним
из которых зачастую выступал Сократ.
131. СВЕЧИ
(CANDLES)
Строка 21. ...викторианское ощущение пробуждает... - Викторианский стиль
назван по имени английской королевы Виктории (1819-1901). Был популярен в
архитектуре и прикладном искусстве второй половины XIX в., отличался парадностью,
декоративностью.
Строка 24. Франц-Иосиф (1830-1916) - последний император из династии
Габсбургов, с 1848 по 1916 г. правил Австрийской империей (а с 1867 г. - Австро-Венгрией).
Строка 40. Эфемероиды - многолетние растения, выпускающие листву и
цветущие всего около двух месяцев в году. Остальное время покоятся в виде луковиц или
клубней.
132. ЧЬЯ-ТО ЖИЗНЬ
(A LIFE)
Описание стеклянного пресс-папье. Снова звучит мотив безвременно ушедшего
отца и оставленной дочери.

Примечания
381
1961
134. ПОЛЯНЫ ПАРЛАМЕНТСКОГО ХОЛМА
(PARLIAMENT HILL FIELDS)
Написано вскоре после выкидыша, ставшего для С. Плат тяжелой
психологической травмой.
135. ТРОИЦЫН ДЕНЬ
(WHITSUN)
Строка 20. Бобби - (разговорное) английский полицейский.
136. ЖЕНА ДИРЕКТОРА ЗООПАРКА
(ZOO KEEPER'S WIFE)
Возможно, выпад в адрес Хьюза, завуалированный протест против
порабощения жены мужем.
Строка 28. Боа-констриктор - удав, достигающий 4-метровой длины, живущий
на деревьях в Южной Америке.
137. ПОДТЯЖКА ЛИЦА
(FACE LIFT)
Излюбленные размышления С. Плат о перерождении. Подтяжку лица сделала
близкая знакомая С. Плат - Дидо Мервин. Сильвия много расспрашивала ее об этой
операции. Позднее Дидо выразила возмущение этими стихами в очень злом эссе о
С. Плат.
Строка 11. Клеопатра - ср. стихотворение № 66.
139. БЕСПЛОДНАЯ
(BARREN WOMAN)
Первоначально называлось «Предрассветные часы».
Строка 4. Ротонда - круглое помещение, обычно с купольным потолком.
Строка 6. Патио - внутренний дворик (от испанского).
Строка 12. Ника - богиня победы в греческой мифологии. В данном случае
имеется в виду хранящаяся в Лувре древнегреческая статуя Крылатой Ники, голова
которой утеряна.
140. БЕРЕМЕННЫЕ
(HEAVY WOMEN)
Строки 1-3. Как стоящая на раковине... Венера... - Образ, навеянный картиной
С. Боттичелли «Рождение Венеры».
Строка 18. ...В голубые тона Марии... - У католиков традиционный цвет
одежды Богоматери - голубой.

382
Приложения
141. В ГИПСЕ
(IN PLASTER)
Согласно нескольким биографическим источникам (Л. Вагнер, А. Стивенсон и
др.) и вопреки комментариям Т. Хьюза С. Плат провела в больнице две недели и
написала это и следующее стихотворение («Тюльпаны») в один день, вернувшись из
больницы домой. Это своеобразный диптих, являющий характерную для творчества
С. Плат дилемму, как бы колебание маятника эмоций между жизнью («В гипсе») и
смертью («Тюльпаны»).
В этом стихотворении двойственные образы подчеркнуто антиромантичны:
вместо прекрасной души, проживающей в грубой оболочке, мы видим прекрасную
внешнюю оболочку (белоснежный гипс) и грубое содержание (уродливый,
волосатый, желтый полутруп).
Вот что пишет о таком контрасте Дж. Малкольм в книге о Сильвии Плат и
Теде Хьюзе, озаглавленной «Молчаливая женщина»: «Настоящая суть личности -
груба, яростна, сексуальна; но вся общественность и наши мамы нас уговаривают
привыкнуть к другому, искусственному "Я" - аккуратному, чистенькому, вежливому,
которое прикасается к целомудренному розовому бутону посредством
посеребренных ножниц». Искусство, однако, проницает суть личности, которая в этом
стихотворении живет и побеждает (см.: Malcolm J. The silent woman: Sylvia Plath and
Ted Hughes. N.Y., 1994.
Этим и следующим стихотворениями открывается период творческого расцвета
С. Плат, богатый поэзией протеста и психологической прозой.
142. ТЮЛЬПАНЫ
(TULIPS)
В некотором роде это стихотворение образует диптих с предыдущим. Оно
написано с желанием смерти, а не жизни. Вторжение ярких цветов в смертельный покой
и белизну представляется здесь беззаконным.
144. БЕССОННИЦА
(INSOMNIAC)
Это стихотворение получило первую премию на Челтенхемском поэтическом
фестивале (Англия) в 1961 г.
145. ВДОВА
(WIDOW)
Строка 6. Полифем - циклоп-людоед, которому Одиссей и его спутники
выжгли его единственный глаз, спасаясь от его ярости (Гомер. «Одиссея»).

Примечания
383
146. ЗВЕЗДЫ НАД ДОРДОНЬЮ
(STARS OVER THE DORDOGNE)
Дордонь - холмистая местность на юго-западе Франции, известна пещерами с
росписями времен неолита.
Летом 1961 г. Сильвия и Тед гостили у Мервинов (ср. стихотворение № 137),
владевших старой фермой в Дордони, пока мать Сильвии, приехавшая из Америки,
сидела с внучкой.
147. СОПЕРНИЦА
(THE RIVAL)
Существует точка зрения, что стихотворение обращено к собственному
зловещему «второму Я». Но более вероятно, что оно адресовано Аурелии Плат Шобер,
матери Сильвии. В некоторой степени Сильвия всегда ощущала, что мать морально
порабощает ее, но вместе с тем нередко находила в себе отдельные черты матери.
Строка 6. ...все превращать в камень. - Ассоциируется с образом Медузы
Горгоны. Тут использован домашний каламбур: имя Аурелия (Aurelia) совпадает с
названием одного из видов атлантических медуз (aurelia), а также с латинским
прилагательным «золотая». Ср. стихотворение № 184.
148. ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ
(WUTHERING HEIGHTS)
В 1956 г., впервые попав в Йоркшир, С. Плат в письме к матери так описывает
дом сестер Бронте: «Представь себе, что ты на верхушке мира. Все лиловатые
холмы, искривляясь, уходят вдаль. Серые овцы с кручеными рогами, черными
демоническими лицами и желтыми глазами щиплют траву... Черные каменные ограды
пастбищ, чистые ручьи, из которых мы пили, и наконец одинокий опустелый
полуразрушенный дом черного камня, прижимающийся под ветром к склону холма».
Ср. стихотворения № 57, 58.
150. ФИНИСТЕР
(FINISTERE)
Finistere (фр. букв, «конец земли») - западная оконечность Бретани, название
одного из департаментов Франции. Мыс Ра, описанный в стихотворении, - самая
западная точка Франции. На мысе стоит памятник погибшим морякам, к северу от
него находится Залив утопленников.
Строка 58. Блинники (crepes) - очень распространенная бретонская еда.
Делаются обычно из гречневой муки и продаются на каждом углу.
151. ХИРУРГ В 2:00 НОЧИ
(THE SURGEON AT 2 A.M.)
Строка 32. Акведук (лат.) - открытый самотечный водопровод в виде
каменного желоба на арках.
Строка 32. Термы Каракаллы - общественные бани в Риме, названные по
имени императора Каракаллы (III в.), во время правления которого были сооружены.

384
Приложения
152. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
(LAST WORDS)
Строка 40. Астарта - финикийская богиня любви. Позднее отождествлялась с
греческой Афродитой.
155. НЯНЬКИ
(THE BABYSITTERS)
Места, описанные в стихотворении, находятся на побережье штата Массачусетс.
Летом 1951 г. Сильвия и ее подруга Марсия Браун работали няньками. Сильвия
жила в семье доктора Майо, где было трое маленьких детей.
Строка 24. «Истамбул» - модная в 50-х годах XX в. эстрадная мелодия.
Строка 35. «Ярмарка тщеславия» - см. примеч. к стихотворению № 14.
1962
156. НОВЫЙ ГОД НА ДАРТМУРЕ
(NEW YEAR ON DARTMOOR)
Дартмур - местность в Девоншире, Южная Англия.
157. ТРИ ЖЕНЩИНЫ. РАДИОПОЭМА ДЛЯ ТРЕХ ГОЛОСОВ
(THREE WOMEN: А РОЕМ FOR THREE VOICES)
Эта пьеса в стихах не раз исполнялась по британскому радио. С. Плат говорила
матери, что ее вдохновил одноименный фильм Ингмара Бергмана. Здесь можно
увидеть и влияние романа Вирджинии Вулф «Волны», и пьесы Дилана Томаса «Под
пологом молочного леса» с подзаголовком «Пьеса для голосов».
На самом же деле важнее всего здесь собственный опыт Сильвии: рождение
двух детей, выкидыш в промежутке, и несколько дней, проведенных в больнице
после операции аппендицита. Первый голос принадлежит счастливой матери, для
которой рождение - творческая миссия. С ребенком она возвращается в дом,
напоминающий дом Сильвии в Девоне.
Второй голос также легко опознается - это тот же голос, что в стихотворениях
«Поляны Парламентского холма» и «Бесплодная». Это Сильвия-Электра
бостонского периода; доминирующие темы - выкидыш, смерть, самообвинения, ощущение
жуткого провала, ужас перед непродуктивной женственностью. Однако в конце
возникает возможность возрождения.
Третий голос - это Сильвия - студентка Кембриджа, боящаяся встречи с
двойником в зеркале или в пруду. В тот первый период совместной жизни с Хьюзом Сильвия
очень боялась забеременеть: ей казалось, что это сломает их творческие планы.
Дуглас Клевердон (1903-1987), которого Т. Хьюз упоминает в своих
комментариях к стихотворению, - это продюсер и редактор литературных передач Би-би-си,
привлекавший к работе на радио немало писателей, поэтов, критиков.

Примечания
385
Строка 55. ...Огромного лебедя. - В образе лебедя Зевс соблазнил Леду. Ср.
стихотворение № 63.
Строка 113. ...Окутывают меня голубым, как Марию. - См. примеч. к
стихотворению № 140, строка 18.
158. МАЛЕНЬКАЯ ФУГА
(LITTLE FUGUE)
В этом стихотворении впервые отец Сильвии описан «в натуральную величину»,
а не в образе Нептуна или Колосса. Слепой пианист на корабле - тоже реальный
человек, встреченный С. Плат по пути в Англию.
Строка 20. Grossefuge {нем.) - большая фуга.
Строка 44. ESSE HOMO... - ...се, Человек! (Ин. 19:5).
159. ПРИЛИЧИЯ
(AN APPEARANCE)
Перед нами здесь «другая» Сильвия - «хорошая американская девочка»,
которой кажется, что заслужить любовь можно успешностью и примерным поведением.
Как всегда, детали взяты из повседневности: красная материя на швейной машинке -
это занавески, которые она шила для дома в Девоне.
163. ДУША ИВЫ
(ELM)
В подлиннике стихотворение называется «Вяз», причем у С. Плат это дерево
ассоциируется с женственностью. Проблема перевода названия дерева на русский
язык напоминает трудности, связанные с «Сосной» Г. Гейне.
Сильвия долго работала над стихотворением (сохранилось более 20 страниц
черновиков). Напряженный голос, впервые прорезавшийся в этом стихотворении,
позднее будет доминировать в книге «Ариэль».
Рут Файнлайт - жена писателя Алана Силлитоу (из группы так называемых
сердитых молодых людей). Рут и Алан - близкие друзья Сильвии и Теда.
164. НАД ПРОПАСТЬЮ В КОЛЮЧКАХ
(THE RABBIT CATCHER)
Очевидна перекличка с названием повести Дж. Сэлинджера «Над пропастью во
ржи» (в подлиннике «The catcher in the rye»). В противовес Сэлинджеру здесь речь
идет не о спасении, а о гибели.
Стихотворение появилось через несколько месяцев после прогулки Сильвии и
Теда по холмам Девоншира. Тогда они увидели над обрывом множество кроличьих
ловушек. Сильвия кинулась уничтожать ловушки, усмотрев в них жестокость и символ
неизбежности. Теду это не понравилось: будучи деревенским человеком и охотником,
он видел в этом нормальную сторону сельской жизни. Отношения с мужем
становятся здесь темой исповедальной поэзии: о них в стихотворении говорится в прошедшем
времени, хотя ничего, кроме всплеска ревности, не произошло. Интересно, что,
вопреки своему обычаю, С. Плат долго не показывала это стихотворение Т. Хьюзу.
13. Сильвия Плат

386
Приложения
165. СЛУЧАЙ
(EVENT)
Первоначально называлось «Ссора». В отличие от предыдущего стихотворения
Тед увидел его сразу после написания и был очень удручен.
167. БЕРК-ПЛЯЖ
(BERCK-PLAGE)
Берк-пляж - курорт на северном побережье Франции (департамент
Па-де-Кале), где находился дом инвалидов войны. В этом стихотворении соединились
описание похорон старика-соседа в Девоне и жуткое впечатление, которое годом раньше
произвел на С. Плат дом инвалидов в Берк-пляже.
В этом произведении возникают символы, устойчиво связанные с болезнью и
смертью отца: море, изуродованный человек, черный сапог, ампутация, костыли,
умирающий и его плачущая жена, труп, похороны... Отец С. Плат умер от
эмболии вскоре после ампутации ноги (причиной была вызванная запущенным
диабетом гангрена). Маленькую Сильвию мать не взяла на похороны, что оказалось для
нее большой травмой. В стихотворении она в какой-то степени воссоздает и эти
похороны.
168. ДРУГАЯ
(THE OTHER)
Строка 3. Ника - ср. стихотворение № 139.
171. СЖИГАЯ ПИСЬМА
(BURNING THE LETTERS)
В основе стихотворения - реальное происшествие: в отсутствие Теда в
припадке ревности Сильвия сожгла чуть ли не все бумаги из его кабинета, в основном
письма. Мать Сильвии, в то время гостившая в доме, с ужасом наблюдала за этим.
174. ДЕТЕКТИВ
(THE DETECTIVE)
Это ироническое стихотворение - стилистическая пародия на монологи
знаменитого сыщика Шерлока Холмса.
Строка 33. Осталась улыбка. - Аллюзия на сказку Л. Кэрролла «Алиса в
стране чудес»: Чеширский кот постепенно исчезает, остается только улыбка.
175. ИМЕЙ ОТВАГУ ЗАТКНУТЬСЯ
(THE COURAGE OF SHUTTING-UP)
Строка 14. Ундина - русалка.
Строка 25. Мандалей - второй после столицы (Рангуна) город Бирмы.
Прославлен Р. Киплингом в одноименном стихотворении.

Примечания
387
176. ПЧЕЛОВОДЫ
(THE BEE MEETING)
Стихи № 176-180 составляют знаменитый «Пчелиный цикл». Впервые тема пчел
возникла у Сильвии задолго до 1962 г. (ср. стихотворение № 104 «Дочь пчеловода»).
Поселившись в Девоне, С. Плат занялась пчеловодством: купила улей, разрисовала
его, стала общаться с местными пчеловодами. С. Плат чрезвычайно ценила
«пчелиные» стихи, - как правило, в них присутствуют ноты надежды (ср. две последние
строки из № 180 «Перезимуем» - финал сборника стихотворений «Ариэль»).
С пчелиной тематикой связан мотив творчества, а также (в описании пчелиных
цариц и рабочих пчел) тема женской пассивности, которая может оказаться и
всепобеждающей. Ассоциируя себя с пчелиной царицей, С. Плат пытается исследовать
проблемы женщины-творца.
Один из важнейших мотивов цикла - ничего на свете нет такого, ради чего
стоило бы пожертвовать собственной личностью. Этот мотив особенно ярко выражен
в стихотворении № 178 («Пчелиные жала» - «Stings»).
В данном стихотворении описана процедура расселения пчел при роении.
Пчеловоды перемещают в новый улей молодую царицу, еще не выбравшуюся из своей
ячейки, в расчете на то, что к ней непременно прилетят все вылетевшие из старого
улья молодые пчелы, и в результате рой разделится на два. Главное -
воспрепятствовать одновременному вылету двух цариц, молодой и старой, иначе одна убьет
другую, и рой не разделится. Когда рождается новая царица, а иногда до того, старая
царица стремится улететь со своим роем, но, как правило, недалеко. В России раньше
допускали этот вылет, затем обрызгивали севший на дерево старый рой водой при
помощи веника, собирали пчел с травы и помещали в новый улей.
179. НОВЫЙ РОЙ
(THE SWARM)
Описанная в стихотворении стрельба по пчелиному рою, севшему на дерево,
неизвестна в России. Метод состоит в том, что стреляют холостым зарядом, чтобы
заставить пчел спуститься ниже, вплоть до травы.
Это стихотворение - наиболее сложное из стихов «Пчелиного цикла». Пчела,
которая в XVI в. считалась символом порядка, была избрана Наполеоном в
качестве личной эмблемы. Отлов пчеловодом вылетевшего роя здесь ассоциируется с
победами Наполеона, с жадностью к захватам (ср. образ пса над костью).
Строка 12. Остров Эльба - островок в центральном Средиземноморье, место
первой ссылки Наполеона. Отсюда он бежал, высадился на берег Франции и
вторично захватил власть, процарствовав до окончательного поражения при Ватерлоо
(так называемые «100 дней»).
Строка 24. Над Аустерлицем облака, облака... - Возможная аллюзия к «Войне
и миру» Л. Толстого, к мыслям князя Андрея о суетности человеческих достижений
и побед.
Строка 36. ...Покатились в роковую реку... - Вероятно, в Березину.
Строка 55. ...В новый мавзолей «идем, идем!» - Пародийный отзвук
Марсельезы («Marchons! Marchons!»).
13*

388
Приложения
181. СЕКРЕТ
(A SECRET)
Площадь Согласия (La Place de la Concord) в Париже - большая площадь
неправильной формы, от которой в разные стороны отходят 11 улиц. Долгое время (до
середины 1980-х годов) площадь не имела светофоров, переходить ее было нелегко,
у пешехода возникало ощущение, что на него со всех сторон несутся машины.
Отсюда, возможно, - пронизывающее стихотворение переживание тревоги, загнанности.
182. КЛИЕНТ
(THE APPLICANT)
В гротескном стихотворении С. Плат издевается над пуританским духом и
представлением о «порядочности», господствовавшими в послевоенной Америке. Это
центральная тема многих стихов Плат, первая ласточка того бунта детей против
родителей, которым будет определяться «контркультура» 1960-х годов.
183. ПАПКА
(DADDY)
Вероятно, самое знаменитое стихотворение С. Плат. Использование
навязчивого ритма английских фольклорных детских песенок усиливает ощущение ужаса и
некого гигантского кукольного театра. Магия этого стихотворения отчасти в том,
что за яростным отрицанием и самыми ужасными обвинениями слышится еще и
голос любви. Горько обиженный ребенок восстает против обожаемого родителя.
Поэт и критик А. Альварес, первый слушатель этого стихотворения,
вспоминает посетившее его ощущение беззащитности: ему сначала хотелось закричать,
что это не стихи вовсе, а прямое оскорбление, но звучание строк было слишком
покоряющим.
Многие - и критики, и читатели - возмущались тем, что поэт всуе вводит в
стихи образы холокоста. Понятна и личная обида матери Сильвии: профессор Отто
Плат не был ни фашистом, ни садистом, единственная его «вина» в том, что он, рано
умерев, покинул свою дочь. Иначе судит исследовательница творчества С. Плат
Дженет Мал кол м, автор книги «Молчаливая женщина»: «Неверно будет утверждать, что
Плат преувеличивает свое право на наше сочувствие. Она о нем не просит, она даже
не снисходит до него. Голос "истинного я" (выражение Т. Хьюза, относящееся к
книге «Ариэль») примечателен пронзительно высокими нотами надменности,
сочетающимися с нотами глубочайшего уныния. Зверски уничтоженные и замученные редко
уходят из мыслей Плат. Говорят, что она как-то сказала шотландскому поэту
Джорджу Макбету: "...я понимаю, в Вашем сознании тоже концлагерь". Так что
совершенно нелепо утверждать, что Плат не заслужила права поминать о Дахау, Освенциме и
Бельцене. Это мы виноваты, это мы не в состоянии принять эти ставки в игре, это мы
не хотим вообразить невообразимое, то есть по настоящему ухватить ее жестокое
видение мира, ее экстремальную образную систему».
Стихи яростного отрицания составляют у Плат нечто вроде тематического
цикла: среди них - «Клиент», «Папка», «Медуза», «Тюремщик», «Лесбос», «Экскурсия»,

Примечания
389
«Под чадрой», «Леди Лазарь», «Соседка-подглядка». Большая часть их обращена к
совершенно конкретным адресатам, олицетворяющим для автора тот или иной вид
несвободы. Поэтика Плат этого периода характеризуется густой метафоричностью,
гиперболизацией образов и как результат - жутковатой гротескностью.
Строка 8. Ach, du (нем.) - Ах, ты.
Строка 13. Фриско - обиходное название Сан-Франциско (Калифорния).
Строка 32. Ich (нем.) - я.
Строка 49. Luftwaffe (нем.) - военно-воздушные силы гитлеровской Германии.
Строка 58. Wie du (нем.) - как ты.
Строка 80. «Mein Kampf» («Моя борьба») - программная книга Гитлера.
184. МЕДУЗА
(MEDUSA)
Обращено к матери Сильвии Плат - Аурелии Плат Шобер (см. примеч. к
стихотворению № 147). Отношения Сильвии с матерью были крайне противоречивы.
С одной стороны, огромная моральная зависимость, постоянная необходимость
доказывать в письмах, что она устроила свою жизнь разумно и правильно, с другой, -
самые жестокие упреки и обвинения обращены именно к матери. Тут, вероятно, и
ревность, связанная с отцом, и постоянное напряжение от этой двойственности, и
невнятное желание вечно оставаться ребенком, и обозленность на себя за это желание.
185. ТЮРЕМЩИК
(THE JAILER)
Стихотворение отражает сложность отношений С. Плат с Т. Хьюзом.
Здесь представлен тот же пейзаж, что и в стихотворении № 153 «Луна и тис», но
в другом настроении.
186. ЛЕСБОС
(LESBOS)
Лесбос - один из крупных островов Греческого архипелага. Там жили
знаменитые античные поэты Алкей и Сапфо. Творчество Сапфо, посвящавшей многие
стихи теме однополой женской любви, сделало название острова нарицательным.
Строка 32. ...на корнуэльском берегу... - Корнуэлл - полуостров на юго-западе
Англии, место действия многих средневековых легенд. В этих легендах часто
фигурировали русалки, расчесывавшие волосы, сидя на берегу или на скале.
187. РЕЗКОЕ ТОРМОЖЕНИЕ
(STOPPED DEAD)
Это стихотворение очень похоже на изложение сна. Упоминаемый тут
дядюшка - это дядя Теда Хьюза, единственный богатый человек в семье, владелец
фабрики, производившей подтяжки.
Строка 9. Красный и желтый - цвета испанского флага.

390
Приложения
188. ЛИХОРАДКА
(FEVER 103°)
В названии оригинала температура названа, как это принято в США, по
Фаренгейту (103° по Фаренгейту = 39,5° по Цельсию). Лихорадка здесь понимается как
очищение огнем. Лихорадка должна выжечь все плотское, но - как оказывается -
происходит она от жара страсти.
Строка 4. Цербер - в греческой мифологии трехголовый пес с драконьей
(четвертой) головой на хвосте, страж царства теней.
Строка 11. Айседора Дункан (1878-1927) - знаменитая балерина, подруга
С. Есенина. Она носила длинные шарфы; погибла от того, что конец шарфа
зацепился за колесо автомобиля, в котором она ехала.
189. ПОТЕРЯВШИЙ ПАМЯТЬ
(AMNESIAC)
Первоначально стихотворение № 190 «Лиония» было частью этого
стихотворения.
Строка 30. Лета - ср. стихотворение № 127.
190. ЛИОНИЯ
(LYONNESSE)
Легенды об утонувшей стране (городе, острове) есть почти у каждого народа
(например, легенда о граде Китеже). Лиония - такая же легендарная страна,
находившаяся в Корнуэлле.
Строка 36. Tabula rasa {лат.) - чистый лист.
191. ПОРЕЗ
(CUT)
Посвящено Сьюзен О'Нил Роу - приходящей няне. В основе стихотворения
лежит реальное происшествие: кухонным ножом Сильвия чуть не отрезала себе
кончик большого пальца.
Строка 20. Красные мундиры - традиционная форма британской армии.
192. СВЕЧА НА СТОЛЕ
(BY CANDLELIGHT)
Это стихотворение, как и № 196, обращено к ребенку. В отличие от
большинства стихов этого периода оно нежно и меланхолично.
Строка 30. Атлант - в греческой мифологии титан, держащий на плечах
небесный свод. У С. Плат упомянут Атлант, хотя Т. Хьюз в своих комментариях к
стихотворению вспоминает о существовании светильника с фигуркой Геркулеса.

Примечания
391
194. АРИЭЛЬ
(ARIEL)
Стихотворение, давшее название самой знаменитой книге стихов С. Плат,
составленной ею лично и вышедшей уже после ее смерти.
Имя «Ариэль» отсылает к персонажу «Бури» У. Шекспира: Ариэль -
легчайший дух воздуха. Также это кличка лошади, на которой Сильвия училась верховой
езде в Девоне. В этом стихотворении Ариэль - воплощение вдохновения, дух поэзии.
Женщина, слитая с конем, - это стрела, летящая к самоуничтожению, за которым
ей чудится возрождение. Как часто случается у Сильвии Плат, самые смелые и
отдаленные ассоциации основаны на бытовой и вещественной конкретике, вплоть до
превращения деревенской клячи в Пегаса.
Строка 20. Леди Годива - жена Леофрика, графа Мерсии. Леофрик разбогател,
занимаясь торговлей овцами в Шропшире. Желая прославиться, он основал
аббатство в Ковентри, куда они с Годивой переехали из Шропшира. Как основатель
аббатства Леофрик стал играть важную роль в городской управе и, занимаясь
финансовыми делами города, обложил Ковентри большим налогом. Согласно легенде, леди
Годива, великолепная наездница, покровительница искусств, просвещенная
женщина, пыталась пробудить интерес к искусству у жителей Ковентри. Но вскоре
убедилась, что тяжелый труд ради пропитания отнимает у горожан все время, и
попросила мужа освободить жителей от больших налогов. Леофрик, в полной уверенности,
что Годива откажется, пообещал избавить город от уплаты налогов, если Годива в
полдень нагишом проедет по улицам. Годива согласилась. В назначенный день она
проехала по улицам при стечении народа, и была настолько хороша, что стала для
горожан символом красоты. Леофрик же выполнил свое обещание. В хрониках,
написанных Роджером из Вендовера, умершим в 1236 г., утверждается, что нагая
Годива проехала по Ковентри в сопровождении двух одетых наездниц в 1057 г.
По другой версии легенды, из уважения к Годиве жители города в урочный
полуденный час покинули улицы города, разойдясь по домам и закрыв ставни, чтобы
она спокойно могла проехать по городу. На этой версии основано стихотворение
А. Теннисона «Годива», известное в русском переводе И. Бунина.
196. НИК И ПОДСВЕЧНИК
(NICK AND THE CANDLESTICK)
Ср.стихотворение № 192.
Строка 18. Пиранья - хищная мелкая прожорливая рыба. Водится в основном в
Амазонке (Южная Америка).
198. ЛЕДИ ЛАЗАРЬ
(LADY LAZARUS)
Это последнее в ряду яростных, полных крайней боли стихов, написанных
С. Плат в октябре 1962 г. Она жила одна с детьми в деревенском доме и писала по
утрам, пока дети спали. Тем не менее это был самый продуктивный в ее жизни
период. Она и сама понимала, что смогла раскрепостить в себе то, что Хьюз назовет
позднее ее «истинным Я». В письме к матери она заявляет: «Я гениальный писатель.

392
Приложения
Во мне это теперь есть. Я пишу сейчас лучшие стихи в моей жизни. Они меня
прославят».
Здесь, как и в «Папке», присутствует ритм детских английских песенок, и
Сильвия определяет эти стихи как «легкие» («light verse»). Контраст между формой и
эмоциональным наполнением стиха создает чудовищное напряжение. В отличие от
иных октябрьских стихотворений это писалось трудно и долго: в течение шести
дней. Сохранилось множество черновиков, из которых видно, как постепенно
образы дистанцировались от конкретных личных обстоятельств - ревности, сексуальной
ярости, всего того, что непосредственно относилось к Хьюзу.
Лазарь - евангельский персонаж, брат Марфы и Марии, друг Иисуса,
воскрешенный им.
199. ПОЧТА
(THE COURIERS)
Стихи, написанные в ноябре 1962 г., резко отличаются от октябрьских по тону.
Они не яростны, а скорее печальны, и изредка в них проскальзывает радость. По
мнению литературоведа Линды Вагнер, символика этого стихотворения основана на
книге Роберта Грейвза «Белая богиня» (см., например: Wagner-Martin L. Sylvia Plath -
a literary life. Hampshire: MacMillan; N. Y.: St. Martin's Press, 1999).
200. ТУДА
(GETTING THERE)
Строка 3. Kpynn - знаменитая машиностроительная фирма в Германии,
выпускавшая пушки, в мирное время - паровозы и вагоны.
Строка 96. Лета - ср. стихотворение № 127.
202. ГУЛЛИВЕР
(GULLIVER)
Грустный взгляд на Т. Хьюза, вокруг которого, по мнению С. Плат, вились во
множестве мелкие, недостойные люди.
Строка 22. Карло Кривелли (1440-1501) - венецианский художник.
204. ПИСЬМО В НОЯБРЕ
(LETTER IN NOVEMBER)
Строка 35. Фермопилы - узкое ущелье, в котором в 480 г. до Р.Х. погибли 300
спартанцев, задержав рвавшееся в Среднюю Грецию огромное персидское войско.
210. БРАЗИЛИЯ
(BRASILIA)
Образы, фигурирующие в первых шести строках стихотворения, навеяны
статуей Христа, стоящей на горе Корковадо над городом Рио-де-Жанейро (по-видимому,
фотографиями, так как сама С. Плат не была в Рио). Раскинувший руки, видный за

Примечания
393
много километров, особенно с моря, Христос кажется крестом, четко
вырисовывающимся на фоне неба.
Строка 21. ...силу и славу Твою. - Ср. слова из последней фразы молитвы
«Отче наш».
211. БЕЗДЕТНАЯ
(CHILDLESS WOMAN)
Навязчивая тема бесплодия в смысле физическом и творческом.
1963
218. ЖИГОЛО
(GIGOLO)
Жиголо (фр.) - мужчина, живущий за счет своих любовниц, в том числе пожилых.
Строка 27. Фонтенбло - дворец и парк, летняя резиденция французских
королей в 70 км от Парижа.
219. МИСТИЧЕСКОЕ
(MYSTIC)
Одно из самых выдающихся стихотворений позднего периода. В нем поражает
желание отвергнуть всю боль жизни вместе с самой жизнью. Ср. слова девятилетней
Сильвии в ответ на известие о смерти отца: «Я с Богом больше не разговариваю!»
220. ФЕЯ ДОБРОТЫ
(KINDNESS)
Слегка ироническое стихотворение о попытке мужа и друзей мелочами
облегчить жизнь С. Плат в этот период. Т. Хьюз написал радиопьесу, в которой герой
едет на машине в город и давит кролика, после чего продает раздавленного кролика
за пять шиллингов, и на эти «кровавые» деньги покупает две розы своей девушке.
В своем стихотворении С. Плат использует эти образы, меняя их смысл.
221. СЛОВА
(WORDS)
Одно из самых печальных и совершенных стихотворений С. Плат, где сходятся
воедино образы, преследовавшие ее всю жизнь: лошади, вода над камнями, зеркало,
пруд и пр. Слова - это все, что остается от поэта.
224. ЗА КРАЕМ
(EDGE)
Строка 4. Иллюзия греческого свободного выбора... - Сильвии Плат было
хорошо известно, что в античной культуре самоубийство считалось достойным
завершением жизни.

394
Приложения
СИЛЬВИЯ ПЛАТ
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Ранние стихи С. Плат (написанные в основном в 1952-1955 гг.) нередко
представляют собой упражнения, отработку той или иной сложной формы: сонета, триолета,
виланеллы. Некоторые из них - задания, выполненные во время ее работы в
семинаре Альфреда Фишера, профессора английской литературы в Смит-колледже.
Для перевода было отобрано 15 из 50 ранних стихотворений, опубликованных в
издании «Sylvia Plath. The collected Poems» (N.Y., 1992).
СОЧИНИТЕЛЬНИЦА
(FEMALE AUTHOR)
Сонеты встречаются не только в юношеских стихах С. Плат. Они есть и в ее
зрелом творчестве (например, «Майский цветок» и «Козодой»). Но между ними есть
существенная разница. Все юношеские сонеты поэтессы являются по форме
«шекспировскими», т.е. состоящими из трех отдельных катренов и заключительного
афористического двустишия. Эта форма - технически несравненно более простая, чем
«итальянский» («настоящий») сонет, в котором ограничений намного больше и
правила строже. Более поздние сонеты С. Плат - «итальянские».
ЕВЕ, СХОДЯЩЕЙ ПО ЛЕСТНИЦЕ
(TO EVA DESCENDING THE STAIR)
Виланелла - одна из самых изысканных среди так называемых сложных строф.
Как правило, виланелла состоит из 19 строчек, хотя иногда бывает и длиннее и
имеет всего две рифмы, причем первая и третья строки, рифмующиеся между собой, -
ключевые: далее они повторяются альтернативно, завершая собой - то одна, то
другая - каждое трехстишие. В свою очередь все промежуточные строки рифмуются
между собой.
В последней же строфе-четверостишии присутствуют обе ключевые строки
(третья и четвертая). Они замыкают все стихотворение.
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
(NOTES TO A NEOPHYTE)
Это стихотворение выполнено как кулинарный рецепт - создается впечатление,
что оно является ироническим ответом на знаменитое стихотворение П. Верлена
«Искусство поэзии», которое написано как «инструкция по изготовлению».
ЦИРК НА ТРЕХ АРЕНАХ
(CIRCUS IN THREE RINGS)
Этим стихотворением С. Плат долго гордилась и одно время даже хотела
назвать по нему свою первую книжку стихов.

Примечания
395
В нем отразилась невероятная насыщенность ее жизни на последнем курсе
Смит-колледжа. У нее не было ни единой свободной минуты, она делала тысячу дел
одновременно: работала, рассылала по журналам стихи, была занята бурным
романом с Ричардом Сассуном - и все тогда успевала, и все ей удавалось.
ИТОГ
(DENOUEMENT)
С точки зрения строфики это тоже виланелла, но ритмически она написана как
четырехдольник, или паузный стих, на основе четырехстопного анапеста, чего в
классической виланелле не бывает.
СИЛЬВИЯ ПЛАТ
ЭССЕ
СРАВНЕНИЕ
1 Я думаю об этих круглых стеклянных викторианских пресспапъе... - См.
примеч. к стихотворению № 131 «Свечи».
2 Вулворт - сеть больших универмагов.
КОНТЕКСТ
В этом эссе Плат немного говорит о своих политических пристрастиях. Она
безусловно принадлежала, как и большинство людей ее круга, к левой интеллигенции.
Юность Сильвии пришлась на годы маккартизма, и ее взгляды формировались
прежде всего как отрицание всего связанного с этим периодом. Вскоре после рождения
дочери Плат принимала участие в марше протеста против атомной бомбы весной
1961 г. в Лондоне. Она шла с коляской.
3 Иеремия - красноречивейший из библейских пророков.
4 Элизабет Бишоп (1911-1979) - американская поэтесса, лауреат множества
литературных премий, включая Пулитцеровскую премию, которую она получила в
1955 г. за сборники «Север и Юг» и «Холодная весна». Э. Бишоп преподавала в
нескольких американских университетах, включая Гарвард, много путешествовала,
16 лет прожила в Бразилии, участвовала в переводе стихов для антологии
современной бразильской поэзии.
5 Стиви Смит - Флоренс Маргарет «Стиви» Смит (1902-1971), английская
поэтесса и писательница. Для ее стиля характерна ироничность, сочетание нарочитых
прозаизмов с причудливыми размерами, ее стихи часто звучат «на разные голоса».
Поэтесса иллюстрировала свои книги.

396
Приложения
ОКЕАН 12-12-W
Это эссе интересно с точки зрения того, как творчество Плат соотносится с
реальным биографическим материалом. На самом деле брат Сильвии - Уоррен -
моложе ее на два с половиной года, тогда как в этом эссе рождение брата передано
через восприятие шестилетнего ребенка. Навстречу волнам в младенчестве
отправилась не Сильвия, а Уоррен, а обезьянку на пляже нашла их общая подруга детства.
Так на основе биографии создается миф.
6 Мэтью Арнольд (1822-1888) - английский поэт и критик; исследователь
кельтской литературы. Последователь Дж. Байрона. Переписывался с Л.Н.
Толстым.
7 Они отправлялись прямиком к Дэви Джонсу - т.е. на дно. Выражение
популярно у моряков. Упоминает его и Тобиас Смолетт в «Приключениях Перегрина
Пикля» (1751): «Моряки верят, что Дэви Джонс - это демон, главенствующий над
всеми злыми духами морских глубин». Единого мнения об этимологии этого
выражения не существует.
8 ...мое приморское детство. - Ср. стихи «У муз в плену» (№ 60), «Зеленая
скала. Залив Винтроп» (№ 87), «Мыс Шёрли» (№ 94), «Человек в черном» (№ 106) и
примечания к ним.

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АНГЛИЙСКИХ НАЗВАНИЙ
СТИХОТВОРЕНИЙ СИЛЬВИИ ПЛАТ 1956-1963 гг.*
Above the Oxbow - Над излучиной (№ 71)
Aftermath - Последствия пожара (№ 98)
Alicante Lullaby - Колыбельная в Аликанте (№ 27)
All the Dead Dears - Все дорогие ушедшие (№ 55)
Amnesiac - Потерявший память (№ 189)
Among the Narcissi - В нарциссах (№ 161)
Appearance, An - Приличия (№ 159)
Applicant, The - Клиент (№ 182)
Apprehensions - Опасения (№ 166)
Ariel - Ариэль (№ 194)
Arrival of the Bee Box, The - Прибытие улья (№ 177)
Babysitters, The - Няньки (№ 155)
Balloons - Шары (№ 223)
Barren Woman - Бесплодная (№ 139)
Battle-Scene from the Comic Operatic Fantasy «The Seafarer» - Батальное полотно из
комической оперной фантазии «Мореход» (№ 68)
Bee Meeting, The - Пчеловоды (№ 176)
Beekeeper's Daughter, The - Дочь пчеловода (№ 104)
Beggars, The - Нищие (№ 33)
Berck-Plage - Берк-пляж (№ 167)
Birthday Present, A - Твой подарок на день рождения (№ 173)
Black Rook in Rainy Weather - Грач под дождем (№ 44)
Blackberrying - В ежевике (№ 149)
Blue Moles - Голубые кроты (№ 114)
Brasilia - Бразилия (№ 210)
Bucolics - Буколическое (№ 4)
Bull of Bendylaw, The - Бык из Бендилоу (№ 92)
Burning the Letters - Сжигая письма (№ 171)
Burnt-out Spa, The - Сгоревшая водолечебница (№ 120)
By Candlelight - Свеча на столе (№ 192)
Candles - Свечи (№ 131)
Channel Crossing - Через Ламанш (№ 7)
Child-Ребенок (№216)
Childless Woman - Бездетная (№211)
* В скобках указаны номера стихотворений.

398
Приложения
Child's Park Stones - Камни Чайлдс-парка (№ 82)
Colossus, The - Колосс (№ 117)
Companionable Ills, The - Привычное зло (№ 88)
Contusion - Синяк (Mb 222)
Conversation Among the Ruins - Разговор среди руин (№ 1)
Courage of Shutting-Up, The - Имей отвагу заткнуться (№ 175)
Couriers, The - Почта (№ 199)
Crossing the Water - Через озеро (№ 160)
Crystal Gazer - Хрустальный шар (№ 42)
Cut-Порез (№ 191)
Daddy - Папка (№ 183)
Dark Wood, Dark Water - Темен лес и вода темна (№ 115)
Death & Co. - Смерть и К° (№ 205)
Death of Myth-Making, The - Конец мифотворчеству (№ 86)
Departure - Отъезд (№ 37)
Detective, The - Детектив (№ 174)
Dialogue Between Ghost and Priest - Разговор пастора с призраком (№ 21)
Disquieting Muses, The - У муз в плену (№ 60)
Dream with Clam-Diggers - Сон. Сборщики ракушек (№ 28)
Eavesdropper - Соседка-подглядка (№ 212)
Edge - За краем (№ 224)
Electra on Azalea Path - Электра на Дорожке азалий (№ 103)
Ella Mason and Her Eleven Cats - Элла Мейсон и ее одиннадцать кошек (№41)
Elm - Душа ивы (№ 163)
Epitaph for Fire and Flower - Эпитафия пламени и цветку (№ 30)
Event - Случай (№ 165)
Everlasting Monday, The - Вечно длящийся понедельник (№ 48)
Eye-mote, The - Соринка (№ 93)
Fable of the Rhododendron Stealers - Басня о тех, кто крал рододендроны (№ 85)
Face Lift - Подтяжка лица (№ 137)
Faun - Фавн (№ 17)
Fearful, The - Страхи (№ 207)
Fever 103° - Лихорадка (№ 188)
Fiesta Melons - Дынный праздник (№31)
Finisterre - Финистер (№ 150)
Firesong - Песня о пламени (№ 11)
For a Fatherless Son - Сыну без отца (№ 172)
Frog Autumn - Лягушачья осень (№ 79)
Full Fathom Five - Полное погружение (№ 75)
Getting There - Туда (№ 200)
Ghost's Leavetaking, The - Прощание с призраком (№ 73)

Алфавитный указатель стихотворений Сильвии Плат
399
Gigolo - Жиголо (№ 218)
Glutton, The - Голод (№ 22)
Goatsucker - Козодой (№ 95)
Goring, The - Победил бык (№ 32)
Great Carbuncle, The - Грааль (№ 58)
Green Rock, Winthrop Bay - Зеленая скала. Залив Винтроп (№ 87)
Gulliver - Гулливер (№ 202)
Hanging Man, The - Подвешенный (№ 123)
Hardcastle Crags - Долина Хардкасл (№ 49)
Heavy Women - Беременные (№ 140)
Hermit at Outermost House, The - Отшельник на краю света (№ 105)
I Am Vertical - Я - вертикальная (№ 143)
I Want, I Want - Хочу, хочу (№ 89)
In Midas' Country - В царстве Мидаса (№ 80)
In Plaster - В гипсе (№141)
Incommunicado - Потеря связи (№ 81)
Insomniac - Бессонница (№ 144)
Jailer - Тюремщик (№ 185)
Kindness - Фея доброты (№ 220)
Lady and the Earthenware Head, The - Леди и глиняная голова (№ 54)
Lady Lazarus - Леди Лазарь (№ 198)
Landowners - Землевладельцы (№ 40)
Last Words - Последнее слово (№ 152)
Leaving Early - Уходя на рассвете (№ 128)
Lesbos - Лесбос (№ 186)
Lesson in Vengeance, A - Урок мщения (№ 65)
Letter in November - Письмо в ноябре (№ 204)
Letter to a Purist - Письмо идеалисту (№ 19)
Life, A - Чья-то жизнь (№ 132)
Little Fugue - Маленькая фуга (№ 158)
Lorelei - Рейнские русалки (№ 76)
Love Letter - Любовное письмо (№ 129)
Lyonnesse - Л иония (№ 190)
Magi - Волхвы (№ 130)
Magnolia Shoals - Магнолиевая отмель (№ 109)
Man in Black - Человек в черном (№ 106)
Manor Garden, The - Приусадебный парк (№ 113)
Mary's Song - Песня Марии (№ 208)
Maudlin - Слюнявое (№ 38)

400
Приложения
Mayflower - «Майский цветок» (№ 46)
Medallion - Медальон (№ 112)
Medusa - Медуза (№ 184)
Memoirs of a Spinach-Picker - В поле шпината (№ 72)
Metaphors - Метафоры (№ 102)
Mirror - Зеркало (№ 154)
Miss Drake Proceeds to Supper - Мисс Дрейк направляется на ужин (№ 24)
Monologue at 3 a.m. - Монолог в 3:00 ночи (№ 23)
Moon and the Yew Tree, The - Луна и тис (№ 153)
Moonrise - Восход луны (№ 78)
Morning song - Утренняя песнь (№ 138)
Munich Mannequins, The - Мюнхенские манекены (№ 214)
Mushrooms - Грибы (№ 121)
Mussel Hunter at Rock Harbor - Сборщик мидий в скалистой гавани (№ 77)
Mystic - Мистическое (№ 219)
Natural History - Естественная история (№ 56)
Net-Menders, The - Те, кто чинит сети (№ 108)
New Year on Dartmoor - Новый год на Дартмуре (№ 156)
Nick and the Candlestick - Ник и подсвечник (№ 196)
Night Dances, The - Ночные танцы (№ 201)
Night Shift - Ночная смена (№61)
November Graveyard - Ноябрьское кладбище (№ 43)
Ode for Ted - Ода Теду (№ 10)
Old Ladies' Home - Женская богадельня (№ 107)
On Deck - На палубе (№ 125)
On the Decline of Oracles - Измельчание оракулов (№ 63)
On the Difficulty of Conjuring Up a Dryad - О том, как трудно увидеть дриаду (№51)
On the Plethora of Dryads - О бесчисленности дриад (№ 52)
Other Two, The - Другие двое (№ 53)
Other, The - Другая (№ 168)
Ouija - Спиритический сеанс (№ 62)
Owl - Сова (№ 83)
Paralytic - Паралитик (№ 217)
Parliament Hill Fields - Поляны Парламентского холма (№ 134)
Perseus: The Triumph of Wit Over Suffering - Персей, или Триумф разума над
страданьем (№ 67)
Pheasant - Фазан (№ 162)
Poem for a Birthday - Стихи на день рождения (№ 119)
Poems, Potatoes - Стишки, картошка... (№ 90)
Point Shirley - Мыс Шёрли (№ 94)
Polly's Tree - Дерево Полли (№ 116)
Poppies in July - Маки в июле (№ 170)

Алфавитный указатель стихотворений Сильвии Плат
401
Poppies in October - Маки в октябре (№ 195)
Private Ground - В поместье (№ 118)
Prospect - Пейзаж (№ 8)
Purdah - Под чадрой (№ 197)
Pursuit - Преследование (№ 3)
Queen's Complaint, The - Жалоба королевы (№ 9)
Rabbit Catcher, The - Над пропастью в колючках (№ 164)
Ravaged Face, The - Искореженное лицо (№ 101)
Recantation - Отречение (№ 25)
Resolve - Решение (№ 39)
Rhyme - Стишок (№ 36)
Rival, The - Соперница (№ 147)
Sculptor - Скульптор (№ 74)
Secret, А - Секрет (№181)
Sheep in Fog - Овцы в тумане (№ 213)
Shrike, The - Ястребиха (№ 26)
Sleep in the Mojave Desert - Сон в Мохавской пустыне (№ 126)
Sleepers, The - Спящие (№ 110)
Snakecharmer - Заклинательница змей (№ 64)
Snowman on the Moor, The - Снежный человек на пустоши (№ 45)
Soliloquy of the Solipsist - Монолог солипсиста (№ 20)
Song for a Summer's Day - Песенка о летнем дне (№ 12)
Southern Sunrise - Южный рассвет (№ 6)
Sow - Хавронья (№ 47)
Spider - Паук (№ 34)
Spinster - Старая дева (№ 35)
Stars Over the Dordogne - Звезды над Дордонью (№ 146)
Stillborn - Мертворожденные (№ 124)
Stings - Пчелиные жала (№ 178)
Stopped Dead - Резкое торможение (№ 187)
Street Song - На улице (№ 18)
Strumpet Song - Песнь потаскухи (№ 15)
Suicide off Egg Rock - Самоубийство. Скала Эгрок (№ 100)
Surgeon at 2 a.m., The - Хирург в 2:00 ночи (№ 151)
Swarm, The - Новый рой (№ 179)
Tale of a Tub - Повесть о ванне (№ 5)
Thalidomide - Талидомид (№ 203)
Thin People, The - Тощие люди (№ 50)
Three Women: A Poem for Three Voices - Три женщины. Радиопоэма для трех голосов
(№ 157)
Times Are Tidy, The - В эту аккуратную эпоху (№91)

402
Приложения
Tinker Jack and the Tidy Wives - Песенка лудильщика (№ 16)
Totem - Тотем (№ 215)
Tour, The - Экскурсия (№ 193)
Tulips - Тюльпаны (№ 142)
Two Campers in Cloud Country - Двое в стране облаков (№ 127)
Two Sisters of Persephone - Сестры Персефоны (№ 13)
Two Views of a Cadaver Room - Два взгляда на анатомичку (№ 99)
Two Views of Withens - Мы по-разному видели Витенс (№ 57)
Vanity Fair - Ярмарка тщеславия (№ 14)
Virgin in a Tree - Дева на верхушке древа (№ 66)
Waking in Winter - Просыпаясь зимой (№ 133)
Watercolor of Grantchester Meadows - Гранчестерские лужайки. Акварель (№ 96)
Whiteness I Remember - Помню, Белый (№ 84)
Whitsun - Троицын день (№ 135)
Widow - Вдова (№ 145)
Winter Landscape, with Rooks - Зимний пейзаж с грачами (№ 2)
Winter Ship, A - Зимний сейнер (№ 97)
Winter Trees - Зимние деревья (№ 209)
Wintering - Перезимуем (№ 180)
Winter's Tale, A - Зимняя сказка (№ 70)
Words - Слова (№ 221)
Words for a Nursery - Слова для колыбельной (№ 59)
Words heard, by accident, over the phone - Слова, случайно услышанные по телефону
(№ 169)
Wreath for a Bridal - Венок на свадьбу (№ 29)
Wuthering Heights - Грозовой перевал (№ 148)
Yaddo: The Grand Manor - Яддо. Большая усадьба (№ 111)
Yadwigha, on a Red Couch, Among Lilies - Ядвига на красной кушетке среди лилий
(№ 69)
Years - Годы (№ 206)
You're -Ты... (№122)
Zoo Keeper's Wife - Жена директора зоопарка (№ 136)

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
ЧЕРНО-БЕЛАЯ ВКЛЕЙКА
Сильвия Плат. Фотография Ролли МакКенна. 1959. Фронтиспис
Сильвия Плат. 1952
Сильвия в школьные годы
Отто Плат (отец Сильвии)
Сильвия с матерью Аурелией и братом Уорреном. Около 1950 г.
Сильвия Плат в Кембридже, Англия. 1956
Сильвия берет интервью у Элизабет Бауэн для журнала
«Мадемуазель». Лето 1953 г.
Сильвия Плат незадолго до окончания школы. 1950
Сильвия на пляже. Около 1952 г.
Сильвия Плат и Тед Хьюз. 1956
Сильвия и Тед в Йоркшире. Англия. 1956
Сильвия со своими детьми Фридой и Николасом. Около 1962 г.
Сильвия и Тед. Декабрь 1959 г.
Сильвия в Париже. 1956
ЦВЕТНАЯ ВКЛЕЙКА
Джорджо де Кирико. Разговор среди руин. 1927 (см. одноименное
стихотворение С. Плат, № 1)
Джорджо де Кирико. Тревожащие музы. 1925 (см. стихотворение
С. Плат «У муз в плену», № 60)
Джорджо де Кирико. Загадка оракула. 1910 (см. стихотворение
С. Плат «Измельчание оракулов», № 63)
Анри Руссо. Заклинательница змей. 1907 (см. одноименное
стихотворение С. Плат, № 64)
Пауль Клее. Дева на верхушке древа. 1903 (см. одноименное
стихотворение С. Плат, № 66)
Пауль Клее. Батальная сцена из комической оперной фантазии
«Мореплаватель». 1923 (см. стихотворение С. Плат «Батальное
полотно», № 68)
Анри Руссо. Сон, 1910 (см. стихотворение С. Плат «Ядвига на
красной кушетке среди лилий», № 69)
Питер Брейгель Старший. Триумф смерти. 1562 (см.
стихотворение С. Плат «Два взгляда на анатомичку», № 99)

СОДЕРЖАНИЕ
СИЛЬВИЯ ПЛАТ
СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
В РЕДАКЦИИ ТЕДА ХЬЮЗА
Текст Комментарии Приме-
Т. Хьюза чания
ТЕД ХЬЮЗ. Предисловие {Перевод Е.В. Касселъ) 7
СИЛЬВИЯ ПЛАТ. СТИХОТВОРЕНИЯ 1956-1963 гг.
(Перевод В.П. Бетаки) 13
1956
1. Разговор среди руин 13 263 359
2. Зимний пейзаж с грачами 13 263 360
3. Преследование 14 360
4. Буколическое 15 360
5. Повесть о ванне 16 263 360
6. Южный рассвет 18
7. Через Ламанш 18 360
8. Пейзаж 20
9. Жалоба королевы 20
10. Ода Теду 21
И. Песня о пламени 22
12. Песенка о летнем дне 23
13. Сестры Персефоны 23 361
14. Ярмарка тщеславия 24 361
15. Песнь потаскухи 25
16. Песенка лудильщика 26
17. Фавн 27
18. На улице 28
19. Письмо идеалисту 29 361
20. Монолог солипсиста 29 361
21. Разговор пастора с призраком 30
22. Голод 32
23. Монолог в 3:00 ночи 32 361
24. Мисс Дрейк направляется на ужин 33 362
25. Отречение 33
26. Ястребиха 34
27. Колыбельная в Аликанте 35 362
28. Сон. Сборщики ракушек 35
29. Венок на свадьбу 36
30. Эпитафия пламени и цветку 37 362
31. Дынный праздник 39 362
32. Победил бык 39 362
33. Нищие 40 362
34. Паук 40 264 363

Содержание
35. Старая дева
36. Стишок
37. Отъезд
38. Слюнявое
39. Решение
40. Землевладельцы
41. Элла Мейсон и ее одиннадцать кошек
42. Хрустальный шар
43. Ноябрьское кладбище
44. Грач под дождем
1957
45. Снежный человек на пустоши
46. «Майский цветок»
47. Хавронья
48. Вечно длящийся понедельник
49. Долина Хардкасл
50. Тощие люди
51. О том, как трудно увидеть дриаду
52. О бесчисленности дриад
53. Другие двое
54. Леди и глиняная голова
55. Все дорогие ушедшие
56. Естественная история
57. Мы по-разному видели Витенс
58. Грааль
59. Слова для колыбельной
60. У муз в плену
61. Ночная смена
62. Спиритический сеанс
63. Измельчание оракулов
64. Заклинательница змей
65. Урок мщения
1958
66. Дева на верхушке древа
67. Персей, или Триумф разума над страданьем
68. Батальное полотно из комической оперной фантазии
«Мореход»
69. Ядвига на красной кушетке среди лилий
70. Зимняя сказка
71. Над излучиной
72. В поле шпината
73. Прощание с призраком
74. Скульптор
75. Полное погружение
76. Рейнские русалки
77. Сборщик мидий в скалистой гавани
78. Восход луны
41
42
43
43
44
44
45
46
48
48
51
53
53
55
55
56
58
59
60
61
62
64
64
65
66
67
69
70
71
72
73
75
76
78
79
80
82
83
84
85
86
88
89
92
Т. Хьюза
264
264
264
264
264
265
265
265
265
266
266
266
266
267
чания
363
363
363
364
364
364
364
364
365
365
365
365
366
367
367
367
367
368
368
369
369
369
370
370
370
370
370
371
371
372

406
Содержание
79. Лягушачья осень
80. В царстве Мидаса
81. Потеря связи
82. Камни Чайлдс-парка
83. Сова
84. Помню, Белый
85. Басня о тех, кто крал рододендроны
86. Конец мифотворчеству
87. Зеленая скала. Залив Винтроп
88. Привычное зло
89. Хочу, хочу
90. Стишки, картошка
91. В эту аккуратную эпоху
1959
92. Бык из Бендилоу
93. Соринка
94. Мыс Шёрли
95. Козодой
96. Гранчестерские лужайки. Акварель
97. Зимний сейнер
98. Последствия пожара
99. Два взгляда на анатомичку
100. Самоубийство. Скала Эгрок
101. Искореженное лицо
102. Метафоры
103. Электра на Дорожке азалий
104. Дочь пчеловода
105. Отшельник на краю света
106. Человек в черном
107. Женская богадельня
108. Те, кто чинит сети
109. Магнолиевая отмель
ПО. Спящие
111. Яддо. Большая усадьба
112. Медальон
113. Приусадебный парк
114. Голубые кроты
115. Темен лес и вода темна
116. Дерево Полли
117. Колосс
118. В поместье
119. Стихи на день рождения
I. Кто
II. Темный дом
III. Менада
IV. Зверь
V. Звуки флейты из заросшего пруда..
VI. Сожжение ведьмы
VII. Камни
Текст
93
93
94
94
95
96
97
98
99
100
100
100
101
102
103
104
105
106
107
108
108
109
ПО
ПО
111
112
113
113
114
115
116
117
117
118
119
119
121
121
123
124
125
125
126
126
127
128
128
129
Комментарии
Т. Хьюза
267
267
268
268
268
269
269
269
269
269
270
270
270
271
271
Приме
чания
372
372
372
372
372
373
373
374
374
374
374
375
375
375
375
375
376
376
376
377
377
377
377
377
377
378
378
378

Содержание
407
Текст Комментарии Приме-
Т. Хьюза чания
120. Сгоревшая водолечебница 131 271
121. Грибы 132 271 379
1960
122. Ты 134 379
123. Подвешенный 134 379
124. Мертворожденные 135 379
125. На палубе 135 379
126. Сон в Мохавской пустыне 136 379
127. Двое в стране облаков 137 379
128. Уходя на рассвете 138 380
129. Любовное письмо 139 380
130. Волхвы 140 272 380
131. Свечи 141 380
132. Чья-то жизнь 142 380
133. Просыпаясь зимой 143 272
1961
134. Поляны Парламентского холма 145 272 381
135. Троицын день 147 381
136. Жена директора зоопарка 147 273 381
137. Подтяжка лица 149 273 381
138. Утренняя песнь 150
139. Бесплодная 151 381
140. Беременные 151 381
141. В гипсе 152 273 382
142. Тюльпаны 153 382
143. Я - вертикальная 156
144. Бессонница 157 382
145. Вдова 158 382
146. Звезды над Дордонью 159 383
147. Соперница 160 273 383
148. Грозовой перевал 161 383
149. В ежевике 162 274
150. Финистер 163 274 383
151. Хирург в 2:00 ночи 165 383
152. Последнее слово 166 384
153. Луна и тис 167 274
154. Зеркало 168
155. Няньки 169 384
1962
156. Новый год на Дартмуре 171 275 384
157. Три женщины. Радиопоэма для трех голосов 171 275 384
158. Маленькая фуга 182 275 385
159. Приличия 184 385
160. Через озеро 185
161. В нарциссах 185 275
162. Фазан 186

408
Содержание
Текст
163. Душа ивы 187
164. Над пропастью в колючках 188
165. Случай 189
166. Опасения 190
167. Берк-пляж 190
168. Другая 194
169. Слова, случайно услышанные по телефону 196
170. Маки в июле 196
171. Сжигая письма 197
172. Сыну без отца 198
173. Твой подарок на день рождения 199
174. Детектив 201
175. Имей отвагу заткнуться 202
176. Пчеловоды 203
177. Прибытие улья 205
178. Пчелиные жала 206
179. Новый рой 208
180. Перезимуем 209
181. Секрет 211
182. Клиент 212
183. Папка 214
184. Медуза 216
185. Тюремщик 217
186. Лесбос 219
187. Резкое торможение 221
188. Лихорадка 222
189. Потерявший память 224
190. Лиония 225
191. Порез 226
192. Свеча на столе 228
193. Экскурсия 229
194. Ариэль 230
195. Маки в октябре 231
196. Ник и подсвечник 232
197. Под чадрой 233
198. Леди Лазарь 235
199. Почта 238
200. Туда 238
201. Ночные танцы 241
202. Гулливер 242
203. Талидомид 242
204. Письмо в ноябре 243
205. Смерть и К° 244
206. Годы 245
207. Страхи 246
208. Песня Марии 247
209. Зимние деревья 248
210. Бразилия 248
Комментарии
Т. Хьюза
276
276
Приме
чания
385
385
386
386
386
386
277
277
277
278
278
278
279
279
279
279
279
279
279
386
386
387
387
388
388
388
389
389
389
389
390
390
390
390
390
391
391
391
392
392
392
392
392

Содержание
409
Текст Комментарии Приме-
Т. Хьюза чания
211. Бездетная 249 393
212. Соседка-подглядка 249 280
1963
213. Овцы в тумане 252 280
214. Мюнхенские манекены 252
215. Тотем 253 280
216. Ребенок 255
217. Паралитик 255
218. Жиголо 256 393
219. Мистическое 257 393
220. Фея доброты 259 393
221. Слова 259 393
222. Синяк 260
223. Шары 260
224. За краем 261 393
ТЕД ХЬЮЗ. КОММЕНТАРИИ К
СТИХОТВОРЕНИЯМ СИЛЬВИИ ПЛАТ 1956-1963 гг. {Перевод
Е.В. Касселъ) 263
ТЕД ХЬЮЗ. ПЕРЕЧЕНЬ СТИХОТВОРЕНИЙ, ВО-
ВОШЕДШИХ В ИЗДАННЫЕ РАНЕЕ
ПОЭТИЧЕСКИЕ СБОРНИКИ СИЛЬВИИ ПЛАТ {Перевод
Е.В. Касселъ) 281
СИЛЬВИЯ ПЛАТ. ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
{Перевод В. Бетаки) 283
Сочинительница 283 394
И плачут золотые рты 283
Еве, сходящей по лестнице 284 394
Золушка 284
Морской ноктюрн 285
Искусство поэзии 286 394
Сонет к времени 287
Судьба изгнанников 287
Цирк на трех аренах 288 394
Пролог весны 288
Глядя в глаза демону любви 289
Итог 289 395
Любовники и бродяга у настоящего моря 290
Нравы времени 291
Эпитафия в трех частях 291
ДОПОЛНЕНИЯ
СИЛЬВИЯ ПЛАТ. ЭССЕ {Перевод Е.В. Касселъ) 295
Сравнение 295 395
Контекст 297 395
Океан 12-12-W 298 396

410
Содержание
ПРИЛОЖЕНИЯ
Е.В. Касселъ. Сильвия Плат: жизнь и творчество 307
Т.Д. Бенедиктова. Сильвия Плат: поэзия боли 344
Примечания {Составила Е.В. Касселъ) 358
Алфавитный указатель английских названий
стихотворений Сильвии Плат 1956-1963 гг 397
Список иллюстраций 403

Научное издание
Сильвия
ПЛАТ
СОБРАНИЕ
СТИХОТВОРЕНИЙ
В редакции
Теда Хьюза
Утверждено к печати
Редколлегией серии
«Литературные памятники»
Заведующая редакцией Е.Ю. Жолудъ
Редактор А.Н. Торопцева
Художник В.Ю. Яковлев
Художественный редактор Т.В. Болотина
Технический редактор М.К. Зарайская
Корректоры А.Б. Васильев, А.В. Морозова

Подписано к печати 30.04.2008
Формат 70 х 90 7i6. Гарнитура Тайме
Печать офсетная
Усл.печ.л. 30,4 + 1,3 вкл. Усл.кр.-отт. 34,8. Уч.-изд.л. 26,0
Тип. зак. 890
Издательство «Наука»
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ru
www.naukaran.ru
ППП «Типография «Наука»
121099, Москва, Шубинский пер., 6

АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ
ТОРГОВОЙ ФИРМЫ "АКАДЕМКНИГА" РАН
Магазины "Книга-почтой"
121099 Москва, Шубинский пер., 6; (код 495) 241-02-52 Сайт: www.LitRAS.ru
E-mail: info@LitRAS.ru
197110 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 7 "Б"; (код 812) 235-40-64 ak@akbook.ru
Магазины "Академкнига" с указанием букинистических отделов
и "Книга-почтой"
690002 Владивосток, Океанский проспект, 140 ("Книга-почтой");
(код 4232) 45-27-91 antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 ("Книга-почтой");
(код 343) 350-10-03 Kniga@sky.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 289 ("Книга-почтой"); (код 3952) 42-96-20 aknir@irlan.ru
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90 akademkniga@bk.ru
220012 Минск, просп. Независимости, 72; (код 10375-17) 292-00-52, 292-46-52, 292-50-43
www.akademkniga.by
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; (код 495) 124-55-00
(Бук. отдел (код 495) 125-30-38)
117192 Москва, Мичуринский проспект, 12; (код 495) 932-74-79
127051 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; (код 495) 621-55-96
(Бук. отдел)
117997 Москва, ул.Профсоюзная,90;(код 495)334-72-98
105062 Москва, Б. Спасоглинищевский пер., 8 строение 4; (код 495) 624-72-19
(Бук. отдел)
630091 Новосибирск, Красный проспект, 51; (код 383) 221-15-60 akademkniga@mail.ru
630090 Новосибирск, Морской проспект, 22 ("Книга-почтой");
(код 383) 330-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР "В", 1 ("Книга-почтой");
(код 49677) 3-38-80
191104 Санкт-Петербург, Литейный проспект, 57; (код 812) 272-36-65 ak@akbook.ru (Бук.
отдел)
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, 16;
(код 812) 323-34-62 (Бук. отдел)
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18;
(код 3822) 51-60-36 akademkniga@mail.tomsknet.ru
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10 ("Книга-почтой"); (код 3472) 23-47-62,
23-47-74 UfaAkademkniga@mail.ru
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 72-91-85 (Бук. отдел)

Коммерческий отдел, Академкнига, г. Москва
Телефон для оптовых покупателей: (код 495) 241-03-09
Сайт: www.LitRAS.ru
E-mail: info@LitRAS.ru
Склад, телефон (код 499) 795-12-87
Факс (код 495) 241-02-77

По вопросам приобретения книг
государственные организации
просим обращаться также
в Издательство по адресу:
117997 Москва, ул. Профсоюзная, 90
тел. факс (495) 334-98-59
E-mail: initsiat@naukaran.ru
www.naukaran.ru

ISBN 978-5-02-034398-6