Н.И. Павленко

БИБЛИОТЕЧНАЯ СЕРИЯ
Н.И. Павленко
ПЕТР
ВЕЛИКИЙ
Москва «Мысль» 1990
ББК 63.3(2)46
П12
РЕДАКЦИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
ПО ИСТОРИИ СССР
Павленко Н. И.
П12 Петр	Великий.— М.: Мысль, 1990.—
591, [1] с., [40] л. ил.— (Библ. сер.).
ISBN 5-244-00560-Х
Труд известного историка, заслуженного деятеля науки
РСФСР Н. И. Павленко основан на источниках опубликован-
ных и неопубликованных, на монографиях дореволюционных
и советских специалистов, а также на многолетних разыска-
ниях самого автора. Книга повествует о преобразователе Рос-
сии Петре Великом — о его деяниях и личности, талантах
и неутомимой энергии, успехах и неудачах на фоне событий
того времени.
„ 0503020000-046 л
П	004 (01)-90	fe3 объя—я
ББК 63.3(2)46
ISBN 5-244-00560-Х
© Издательство «Мысль». 4990
Детство
и юность
Удары колоколов кремлевских соборов нарушили
утреннюю тишину столицы. Благовест подхватили
сотни колоколов московских церквей и монастырей.
Веселый перезвон и торжественные молебны про-
должались весь день 30 мая 1672 г.— так по тради-
ции отмечалось прибавление семейства в царском
роду. Праздник, по счету он был четырнадцатым,
назывался государской всемирной радостью.
У отца новорожденного — царя Алексея Ми-
хайловича — были особые основания радоваться
появлению еще одного сына. Первая супруга царя,
Мария Ильинична Милославская, родила ему 13
детей. Но удивительное дело, дочери росли креп-
кими и здоровыми, а сыновья — хилыми и болез-
ненными. При жизни царя скончались двухлетний
Дмитрий, четырехлетний Симеон и шестнадца-
тилетний Алексей. Ко времени кончины отца
старший сын, Федор, не мог передвигать опухшие
ноги, около него все время хлопотали врачи, из
покоев и опочивальни не вылезали бабки — до-
морощенные лекари. Не отличался здоровьем и
второй сын — подслеповатый Иван. Хотя ему
в 1676 г. шел шестой год, изъяснялся он с трудом,
был косноязычным и отставал от сверстников в раз-
витии. Современные нам медики называют таких
детей дебилами. На Ивана отец тоже не возлагал
надежд. Иное дело дочери. По меркам того време-
ни, некоторые из них могли почитаться долгожи-
тельницами: царевна Мария умерла 63 лет, Евдо-
кия — 62 лет; лишь Софья Алексеевна, как и ее
отец, скончалась 47-летней.
Овдовевший 42-летний царь Алексей Михай-
лович женился вторично, взяв в супруги молодую,
пышущую здоровьем красавицу Наталью Кирил-
ловну Нарышкину. В 21 год она и родила ему сына,
которого нарекли Петром. Рождение Петра сопро-
вождалось традиционным ритуалом: царь послал
объявить свою государскую радость всей столич-
ной знати. На торжественном молебне в главном
соборе России — Успенском — присутствовали:
Боярская дума, Освященный собор, придворные
чины, дворяне московские, полковники солдатских
и стрелецких полков, именитый человек Строганов,
а также верхушка купечества — гости. В соответ-
ствии с обычаем были пожалованы чинами род-
ственники и близкие царицы: отец Натальи Кирил-
ловны Кирилл Полиевктович и ее воспитатель
Артамон Сергеевич Матвеев получили чины околь-
ничих, дяде царицы Федору Полиевктовичу было
сказано думное дворянство.
При царском дворе существовал еще один обы-
чай — с новорожденного или новорожденной сни-
6
Н. И. Павленко
мали мерку и тут же поручали придворному живописцу изобразить ребенка на
доске. Внешнего сходства «портрета» с оригиналом — никакого. Единственное,
что их сближало, так это рост: у Петра он равнялся 33 вершкам.
Месяц спустя, 30 июня, в Грановитой палате состоялся родильный стол: празд-
ничная церемония с участием московской знати, присутствовавшей на торжествен-
ном молебне. Стол для гостей отличался обилием блюд, изготовленных из сахара,
считавшегося в те времена редким и дорогим деликатесом. Огромную коврижку
украшали отлитые из сахара изображения государственного герба, двух орлов ве-
сом по полтора пуда каждый, лебедей, попугаев, утенка и т. п. Завершал убранство
стола отлитый из сахара Кремль с башнями, пушками, пешими и конными воинами.
Гости преподносили новорожденному подарки: хрустальные кружки и кубки, золо-
тые чарки, перстни, кресты *.
Воспитывался Петр по исстари заведенному обычаю. До пяти-шести лет он на-
ходился под надзором многочисленных женщин. Главной из них поначалу являлась
мамка-кормилица. «А на воспитание царевича или царевны,— свидетельствовал
современник Григорий Котошихин,— выбирают всяких чинов из жен жену добрую,
и чистую, и млеком сладостну, и здорову» 2. Петра не отнимали от груди два с поло-
виной года, и у него было две кормилицы. В штате царевича содержались женщины,
следившие за бельем и постелью ребенка. По мере роста царевича гардероб его
усложнялся — появлялись детские кафтаны, зипуны, шубы, шапки и т. д. Покои
царевича заполнялись игрушками: обшитыми кожей деревянными лошадками на
колесиках с украшенными драгоценными камнями седлами и уздечками, барабана-
ми, пушечками, а также изготовленными по специальному заказу луками, стрела-
ми, колокольцами и музыкальными инструментами (цимбалами). Для игр к царе-
вичу приставляли сверстников из детей бояр, но в детской непременно присутство-
вали и карлики — они забавляли царевичей несуразными выходками и кривляньями.
Царь Алексей Михайлович любил навещать монастыри, в том числе и далеко
отстоявшие от Москвы Савво-Сторожевский в Звенигороде и Троице-Сергиев, а так-
же тешиться соколиной охотой в Измайловском и Преображенском. В таких поезд-
ках в сопровождении многочисленной свиты и сотен стрельцов участвовала вся цар-
ская семья. Эскорт стрельцов в яркой одежде придавал процессии восточную пыш-
ность и торжественность. У трехлетнего царевича была маленькая крашенная под зо-
лото карета, в которую впрягались крошечные лошади. Сопровождали карету Петра
пешие и конные карлы. Таким образом, детские годы Петра ничем примечательным
не отличались от детства прочих царевичей — те же мамки, те же незамысловатые
игрушки, те же выезды в летние месяцы за пределы столицы.
Петру не исполнилось и четырех лет, как в царской семье стряслась беда, круто
изменившая положение царицы. Неожиданно занемог и 29 января 1676 г. скончался
царь Алексей Михайлович. Престол унаследовал Федор. Усилия медиков оказались
тщетными — Федора Алексеевича так и не удалось поставить на ноги: во время
провозглашения царем бояре вынесли его в кресле и тут же присягнули. Царство-
вал он шесть лет, не оставив следа в памяти ни современников, ни потомков.
В царской семье наступил разлад. Напряженные отношения между мачехой и
многочисленным потомством от первой жены царя, ранее смягчаемые главой семьи,
теперь, никем не сдерживаемые, быстро вылились наружу. Милославские отстрани-
ли от двора лиц, близких к Наталье Нарышкиной: ее воспитателя и наставника Ар-
тамона Сергеевича Матвеева отправили в ссылку в далекое Верхотурье; в опале
оказался и старший брат вдовы, Иван Кириллович Нарышкин. Ключевые позиции
в правительстве заняли торжествовавшие победу Милославские, а Наталья Кирил-
ловна практически не имела опоры ни при дворе, ни у вельмож. И хотя вдовствую-
щая царица вместе с сыном и дочерью продолжала жить в Кремле, ей пришлось
коротать время в четырех стенах покоев, по сути в изоляции. В редких выездах
Детство и юность
7
и выходах она уже не занимала почетного места царицы, ее голосу не внимали при-
дворные и вельможи, чутко реагировавшие на всякого рода перестановки среди
власть предержащих.
Впрочем, малолетний царевич вряд ли заметил какие-либо изменения — его
жизнь текла по проторенному традициями руслу. Но этот же обычай предусматри-
вал два существенных новшества. Как только царевич достигал 7—8-летнего возра-
ста, он переходил из женских рук в мужские. Это означало, что к воспитательным
заботам прибавились новые, образовательные. В конце 1679 г. к Петру были при-
ставлены «дядька» — главное лицо среди педагогического персонала — боярин Ро-
дион Матвеевич Стрешнев и стольник Тимофей Борисович Юшков.
Достоверными сведениями о времени, когда Петра начали обучать грамоте,
историки не располагают. Одни считают возможным вести начало его обучения с
1675 г., другие — с 1677-го, третьи — с конца 1679 г. Неизвестна и фамилия первого
учителя Петра. Хрестоматийную известность в этом качестве приобрел Никита
Моисеевич Зотов, но документальные данные подтверждают, что он к этим обязан-
ностям мог приступить не ранее 1683 г.
В конце апреля 1682 г. в возрасте 20 лет умер, не оставив потомства, болезнен-
ный Федор. Его преемником мог стать либо Иван, либо Петр. Формально преиму-
щественное право на престол принадлежало Ивану, как старшему из наследников.
Однако его кандидатуру сначала отклонили Освященный собор и Боярская дума, а
затем и случайное скопление людей, собравшихся перед Передней палатой по слу-
чаю смерти царя Федора. Эту толпу М. М. Богословский, а вслед за ним и Л. В. Че-
репнин считали Земским собором. М. М. Богословский писал: «Созвание собора не
представляло затруднений, потому что чины, в него входившие, были здесь же, во
дворце, и только что прощались с умершим царем» 3. Под «чинами», участвовавши-
ми в так называемом Земском соборе, подразумевались члены Освященного собора
и Боярской думы, представители земли, т. е. провинциальные дворяне и дети бояр-
ские, а также гости и торговые люди гостиной и суконной сотен.
Слабость позиции тех, кто склонен усматривать Земский собор в толпе, собрав-
шейся перед царскими покоями, состоит прежде всего в том, что отсутствует список
состава этого учреждения; сторонники же этой версии исходят из презумпции, что в
пестрой толпе любопытных должны были находиться представители как раз тех
социальных групп, которые непременно должны были входить в Земский собор. Но
с таким же успехом можно аргументировать и противоположное мнение: в толпе
случайно не оказалось либо гостей, либо провинциальных дворян. Есть еще доводы
в пользу того, что 27 апреля 1682 г. на площади действовал не Земский собор, а толпа
людей: практика деятельности земских соборов не знает случаев, когда бы они «за-
седали» на площади, а не в Успенском соборе или других покоях и когда бы их по-
становления не оформлялись приговором. Между тем решения Земского собора
27 апреля не были оформлены в соответствии с существовавшей практикой.
События того дня находились во власти стихии: одни хотели видеть на троне
Ивана, другие — Петра. Приверженцев Петра, видимо, оказалось больше, и крича-
ли они громче. Но дело в конце концов решилось не прочностью голосовых связок,
а тем, что симпатии патриарха Иоакима, по обычаю являвшегося после смерти царя
первым лицом в государстве, оказались на стороне Петра.
Напряженность обстановки во дворце и вокруг него отметил современник Бо-
рис Иванович Куракин, автор «Гистории о царе Петре Алексеевиче»: при обсужде-
нии кандидатов на занятие трона «стало быть несогласие как в боярах, так и в пло-
щадных: одни — одного, а другие — другого... и по многом несогласии того же дня
избрали царем царевича Петра Алексеевича» *. Другой современник событий
* Тексты приводимых цитат из источников XVII—XVIII вв. с соответствующей тому времени
орфографией несколько адаптированы.
8
И. И. Павленко
отметил, что сторонники Петра, отправляясь во дворец по случаю кончины царя
Федора, надели под платье панцири, опасаясь, что сторонники Ивана прибег-
нут к поножовщине 4.
Воцарение Петра должно было коренным образом изменить положение Мило-
славских: их ожидала участь Нарышкиных — опальное прозябание на задворках
царского дворца. Но не в обычае Ивана Михайловича Милославского и особенно
честолюбивой царевны Софьи было мириться со своим поражением и безропотно
подчиниться судьбе. Они искали случая, чтобы вновь помериться силами с против-
ной группировкой. Обнаружилась и сила, на которую можно было опереться в пред-
стоявшей схватке,— стрельцы.
В последней трети XVII в. стрелецкое войско по своему устройству, обуче-
нию, вооружению, а также укладу жизни являло собой анахронизм. Стрелецкие
полки размещались семьями в стрелецких слободах Москвы. Они комплектовались
из детей стрельцов, свободных от тягла родственников посадских и вообще из не-
закрепощенных людей. Служба была пожизненной, а получаемое от казны жало-
ванье — скудным. Поэтому стрельцы, обремененные семьями, вынуждены были
изыскивать дополнительные доходы. Менее обеспеченные промышляли ремеслом,
состоятельные совершали торговые сделки, иногда довольно крупные. Низы стре-
лецкого общества подрабатывали наймом, причем не только на хозяйственных рабо-
тах, но и при выполнении служебных обязанностей своих разбогатевших собратьев.
Торгово-промысловая деятельность стрельцов наносила ущерб посадскому населе-
нию, поскольку конкурентоспособность стрельцов на рынке была выше, чем у по-
садских людей: посадские в отличие от стрельцов были обременены налогами и раз-
нообразными службами, в то время как стрельцы их не выполняли.
Стрелецкое войско отличалось низкой боеспособностью. Привязанные к своим
торгам, промыслам и к семейному очагу, стрельцы крайне неохотно покидали сто-
лицу и выражали недовольство, если отлучки были продолжительными. Главная
обязанность стрелецких полков — их в столице насчитывалось 20 — состояла в не-
сении полицейских обязанностей: они обеспечивали порядок, выполняли каратель-
ную службу. Два стрелецких полка находились на особом режиме и пользовались
особыми привилегиями — сопровождали царя в поездках в монастыри, участвовали
во всякого рода церемониях.
Новый этап в истории стрелецкого войска связан с памятными событиями
июля 1662 г., когда разразился «медный бунт». В отличие от восстания в Москве
в 1648 г., когда стрельцы находились в одном лагере с посадскими, во время
«медного бунта» они показали себя преданными царю опричниками и устроили
москвичам, прибывшим к царю в Коломенское, кровавое побоище. По свидетель-
ству современников, стрельцы изрубили и утопили в Москве-реке тысячи москвичей.
С этого дня положение стрельцов резко изменилось в лучшую сторону — верность их
была высоко оценена царем Алексеем Михайловичем. Подачки следовали одна за
другой: отправлялся царь на богомолье — стрельцы получали щедрые подарки про-
довольствием либо деньгами; многочисленные праздники царь отмечал подно-
шениями стрельцам. Кроме того, были созданы благоприятные условия для их
занятий торговлей и промыслами.
Исследователь А. И. Заозерский, изучавший возникновение и деятельность
Тайного приказа, считал, что одна из основных целей создания этого учреждения
как раз и состояла в том, чтобы снабжать стрельцов мясом, мукой, сухарями и на-
питками из дворцовых вотчин. Так продолжалось по день смерти царя Алексея Ми-
хайловича. Смерть эта принесла стрельцам множество невзгод 5. Прежде всего был
упразднен Приказ тайных дел, а вместе с ним прекратилась выдача продовольствия
и денежных вознаграждений сверх жалованья. Но на ухудшении положения
стрельцов сказалась не столько отмена щедрых подачек, сколько общая обстановка
Детство и юность
9
в стране в короткое царствование Федора Алексеевича. Болезненный царь не поки-
дал своих покоев и о том, что творилось за их пределами, имел самое смутное пред-
ставление. Страной правили временщики, ни о чем столь не радевшие, сколь о соб-
ственном благополучии. Должность рассматривалась как источник стяжания либо
за счет ограбления казны, либо за счет подвластных людей. Стрельцы превратились
для командиров полков в неиссякаемый источник грабежа и насилия: стрелецкие
полковники присваивали причитавшееся стрельцам жалованье, уподобляли их
крепостным крестьянам, принуждая выполнять не относившиеся к службе работы,
подвергали жестоким истязаниям, вымогали взятки и т. д.
Стрельцы решили воспользоваться вступлением на престол нового царя и
30 апреля 1682 г. обратились к правительству с жалобой на полковника Семена Гри-
боедова. Подлинник челобитной не сохранился, но о ее содержании можно судить
по царскому указу, адресованному челобитчикам. Семен Грибоедов чинил стрель-
цам «налоги и обиды и всякие тесноты»: наказывал их «батоги ругательством»,
принуждал стрелецких жен обрабатывать огороды, созданные на захваченных у
стрельцов землях, посылал стрельцов в свои вотчины копать пруды и сооружать
плотины, рубить лес и косить сено, за взятки освобождал от караульной службы
и участия в походах.
Если бы подобная челобитная была подана правительству, располагавшему
сильной властью, то стрелецким спинам не миновать бы соприкосновения с батога-
ми. Но трон занимал десятилетний ребенок, за спиной которого находилась мать -
женщина, по отзыву Б. И. Куракина, совершенно не искушенная в политике: «Сия
принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилеж-
ная и ни искусная в делах, и ума легкого» 6. Наталья Кирилловна, не располагав-
шая опытными советниками и пребывавшая в растерянности, удовлетворила все
требования стрельцов. Грибоедова не только отстранили от должности полков-
ника, но и подвергли наказанию батогами; с него велено было взыскать, со-
гласно росписи, поданной стрельцами, присвоенные им деньги и уплатить
стрельцам за все выполненные ими работы; его вотчины подлежали конфискации.
Одна уступка повлекла за собой другие. В тот же день правительство вынужде-
но было удовлетворить требования стрельцов остальных 19 полков. В Записной кни-
ге Разрядного приказа, являвшейся своего рода придворной хроникой, читаем: «То-
го ж числа указал великий государь послать в тюрьму полковников, на которых
били челом ему, великому государю, стрельцы, и вотчины у них отнять, и против
челобитья их указал на них все доправить и от тех приказов (полков, — Н. П.) от-
ставить». Тогда же состоялась экзекуция: полковников истязали кнутами и бато-
гами. 5 мая поротые полковники стояли на правеже «против стрелецких челобит-
ных». Достоверность суммы иска, разумеется, никто не проверял, но она была на-
столько значительной, что снимает всякие сомнения в том, что стрельцы, почувст-
вовав безнаказанность, произвольно ее завысили. Так, сумма, представленная ко
взысканию с бывшего полковника Матвея Осиповича Кровкова, равнялась 9990 руб-
лям 23 алтынам, 2 деньгам, с Ивана Алексеевича Мещерикова — 3612 рублям
и т, д.7
Таким образом, выявилась полная беспомощность правительства, а стрельцы
обнаружили, что они являются хозяевами положения. Не известно, кому в лагере
Милославских пришла в голову мысль в борьбе с Нарышкиными опереться на стрель-
цов: то ли опытному интригану Ивану Михайловичу, то ли коварной и честолю-
бивой Софье Алексеевне, мечтавшей водрузить на свою голову царскую корону.
Как бы то ни было, но Милославским и Софье удалось направить гнев стрельцов в
угодное для себя русло. Впрочем, осуществлению их замыслов объективно помогла
сама Наталья Кирилловна, совершившая в первые дни правления ряд существен-
ных промахов.
10 Н. И. Павленко
Как уже отмечалось, по обычаю тех времен, родственники царицы получали
пожалования чинами и вотчинами. Мы не знаем, почему Наталья Кирилловна не
воспользовалась этим обычаем в полной мере в 1671 г., когда она стала супругой-
царя Алексея Михайловича, а в апреле — начале мая 1682 г., когда ее сын был про-
возглашен царем, в самый неблагоприятный момент решила наверстать упущенное.
Пожалования многочисленной родне посыпались как из рога изобилия. 27 апреля
пять братьев Натальи Кирилловны (Иван, Афанасий, Лев, Мартемьян, Федор) бы-
ли пожалованы в спальники. Прошло всего пять дней, как було сказано новое пожа-
лование, вызвавшее наибольшие пересуды: 22-летний спальник Иван Кириллович
был объявлен боярином, минуя чины думного дворянина и окольничего.
Напряженные отношения между Милославскими и Нарышкиными выплесну-
лись наружу уже 28 апреля — в день похорон царя Федора. Согласно обычаю, за
гробом покойного шествовали две вдовствующие царицы: Марфа Матвеевна, вдова
покойного, и Наталья Кирилловна. Но этот же обычай запрещал публичное уча-
стие в церемонии царевнам, которым надлежало сидеть в теремах. Царевна Софья,
нарушая обычай, тоже участвовала в траурной процессии. Наталья Кирилловна
усмотрела в этом поступке падчерицы грубое превышение прав и демонстративно,
быстро распрощавшись с покойником, вышла из Архангельского собора и увела
с собой сына. Софья воспользовалась оплошностью мачехи, руководствовавшейся
не рассудком, а эмоциями, и, возвращаясь с похорон, причитала, произнося
слова, явно нацеленные в адрес политических противников: «Умилосердитесь
над нами, сиротами, или отпустите в чужую землю к королям христианским» 8.
В этом вопле слышен был прозрачный намек на незаконность провозглашения
царем Петра.
Итак, Наталья Кирилловна подверглась натиску с двух сторон: все более рас-
поясывавшихся стрельцов и притязавших на корону Милославских. Как женщина
в политических интригах совершенно беспомощная, сама по себе противодейство-
вать этому натиску она не могла. Не могла она рассчитывать и на мудрость ново-
испеченных спальников и боярина Ивана Кирилловича: и братья, и отец Кирилл
Полиевктович не отличались ни умом, ни проницательностью, ни политическим
опытом. Единственная надежда Нарышкиных — Артамон Сергеевич Матвеев, вос-
питатель Натальи Кирилловны, устроивший ее брак с царем Алексеем Михайло-
вичем.
Матвеев проявлял способности в делах не только матримониальных, но и госу-
дарственных: в последние годы царствования царя Алексея Михайловича он был
первым министром и фактическим руководителем правительства. Судьбу его после
смерти Алексея Михайловича угадать нетрудно. Милославские видели в нем самую
опасную для себя фигуру и сразу же руками воцарившегося Федора подвергли его
опале. Сначала Матвеев был сослан в почетную ссылку на воеводство в Верхотурье,
но этого Милославским показалось мало. Чтобы окончательно обезопасить себя от
козней Матвеева, они лишили его боярского чина и принадлежавших ему вотчин
и отправили в заточение в Пустозерск.
27 апреля именем Петра Матвееву указано быть «из опалы» в Москве, и в Пу-
стозерск отправлен гонец с грамотой, велевшей разжалованному боярину «по-
прежнему писаться боярином» 9. Но пока стольник Семен Ерофеевич спешил в Пу-
стозерск, чтобы объявить царскую милость опальному, и пока этот опальный дер-
жал путь в столицу, прошло свыше двух недель — в Москве Артамон Сергеевич
появился только вечером 12 мая. В день приезда ему оказали еще одну милость —
возвратили все конфискованные вотчины. Если Наталья Кирилловна с нетерпением
ждала приезда Матвеева и практически бездействовала, то Милославские и Софья
развили бурную деятельность и, по образному выражению С. М. Соловьева, «кипя-
тили заговор»: по ночам в дом к Милославским приезжали представители стрелец-
Детство и юность
И
ких полков, а от покоев Софьи разъезжали по слободам ее эмиссары, не жалевшие
ни вина, ни денег на подкуп стрельцов.
Прибытие в Москву Матвеева нисколько не укрепило позиций нарышкинской
«партии». Возможно, Матвеев не оценил меры опасности, нависшей над Нарыш-
киными, но всего двое суток, которые были ему отпущены Милославскими и стрель-
цами, слишком малый срок, чтобы после мертвящей тишины Пустозерска окунуть-
ся в водоворот бурных событий в столице государства, правильно сориентироваться
в них и — что еще важнее — выработать правильную тактическую линию в борьбе
с соперниками. Какие ответные меры замышлял Матвеев, неизвестно. Во всяком
случае до полудня 15 мая не было предпринято что-либо в отношении стрельцов.
А в полдень уже было поздно — по зову набата, с развернутыми знаменами к Крем-
лю двигались вооруженные стрелецкие полки. Пока Матвеев докладывал об этом
царице и размышлял, стоит ли закрывать кремлевские ворота и принимать меры
для безопасности царской семьи, стрельцы с барабанным боем ворвались в Кремль.
Поводом для внезапного появления стрельцов в Кремле явились слухи о том,
что Нарышкины «извели» царевича Ивана. Их распространяли активные сторон-
ники Софьи и Милославских, в том числе Петр Андреевич Толстой и его брат Иван.
Позже оба они приобретут репутацию верных слуг Петра, а пока старший из них
разъезжал по стрелецким слободам и возмущал стрельцов провокационным сообще-
нием о гибели от козней Нарышкиных царевича Ивана.
Узнав о причине волнения стрельцов, царица Наталья вместе с патриархом
и боярами вышла на Красное крыльцо с царевичами Иваном и Петром. Внизу буше-
вала разгневанная толпа, а на крыльце стоял перепуганный и конечно же не по-
нимавший значения происходивших событий Петр — так состоялась его первая
встреча со стрельцами.
После того как обман обнаружился, среди стрельцов наступило минутное оце-
пенение, сменившееся новым взрывом их негодования. Несколько стрельцов взоб-
рались по невесть откуда появившейся лестнице на крыльцо и стали расспрашивать
Ивана, подлинный ли он царевич. Казалось бы, что, убедившись в добром здравии
царевича, стрельцы должны были разойтись по домам. Но в том-то и дело, что вопрос
о царевиче являлся всего лишь поводом для появления стрельцов в Кремле. Лица,
руководившие стрельцами и направлявшие их недовольство против Нарышкиных,
подбросили им список «изменников-бояр», подлежавших уничтожению.
Разгулу страстей помогли горе-руководители Стрелецкого приказа отец и сын
Долгорукие — бояре Юрий Алексеевич и Михаил Юрьевич. В тот самый момент,
когда в толпе стрельцов раздались вопли о выдаче «изменников-бояр», Михаил
Долгорукий приказал им возвратиться в свои слободы, угрожая наказаниями.
Стрельцы рассвирепели. Некоторые из них взобрались на крыльцо, схватили Ми-
хаила Долгорукого и сбросили на копья своих товарищей, стоявших внизу. На копья
полетели тела других бояр и «изменников», оказавшихся в списке. Среди них —
бояре А. С. Матвеев и И. М. Языков, стольник Федор Петрович Салтыков, убитый по
ошибке вместо брата царицы Ивана Кирилловича другой ее брат, Афанасий Кирил-
лович, думный дьяк Ларион Иванов и др. Стрельцы глумились над убитыми — во-
локли трупы по земле, выкрикивая: «Вот боярин Артамон Сергеевич, вот Долго-
рукий, вот думный едет, дайте дорогу!» 10
Не угомонились стрельцы и наследующий день. 16 мая они востребовали на
расправу Ивана Кирилловича Нарышкина. Царевна Софья потребовала от мачехи
выдачи жертвы: «Брату твоему не отбыть от стрельцов; не погибать же нам всем
из-за него». Царица вынуждена была пожертвовать братом. Того сначала отвели в
застенок Константиновской башни, где подвергли пытке, добиваясь признания в
измене. Несмотря на то что Иван Кириллович выдержал пытку, стрельцы вывели
жертву на Красную площадь и изрубили на куски. Вслед за Иваном Кирилловичем
12 Н. И. Павленко
был казнен царский доктор немец Даниил фон Гаден, обвиненный в отравлении
царя Федора. От него тоже пытками добивались признания в злодеянии и не по-
лучили желаемых результатов. Руководителям заговора хотелось, чтобы род На-
рышкиных был полностью изведен, и они подсказали стрельцам предъявить царице
Наталье Кирилловне новые требования. 18 мая в челобитной на имя Петра они по-
желали, чтобы его дед, Кирилл Полиевктович, был пострижен, а еще через два дня
новая «просьба», звучавшая как ультиматум,— выслать из Москвы оставшихся в
живых Нарышкиных. «Просьбы» стрельцов тотчас удовлетворили: всех родствен-
ников разослали в дальние края — на Терек и Ник, в Пустозерск держали путь
Мартемьян и Лев Кирилловичи.
В итоге майских событий Нарышкины были либо перебиты, либо сосланы. Ми-
лославские и Софья стремились теперь закрепить победу юридически. На сцене
вновь появляются стрельцы. 23 мая в очередной челобитной они потребовали, чтобы
страной управляли оба брата, а 26 мая — чтобы первым царем считался старший из
них, Иван Алексеевич. Серию челобитных о судьбах трона завершает требование,
чтобы по случаю малолетства царей страной правила их старшая сестра, Софья.
Казалось, Софья достигла желанной цели. Между тем стрельцы вышли из-под конт-
роля Софьи и Милославских — джинн был выпущен из бутылки. Вместо реальной
власти она приобретала лишь ее призрак, ибо хозяевами положения в столице стали
стрельцы во главе с новым руководителем Стрелецкого приказа Иваном Андрееви-
чем Хованским. За склонность к демагогии, болтливость и хвастовство его прозвали
Тараруем. Он так умело лавировал, потакая стрельцам и обнадеживая Софью, что
летом 1682 г. олицетворял власть в Москве.
6 июня стрельцы подали челобитную, в которой перечисляли вины «изменни-
ков-бояр», преданных ими смерти, и изображали себя верными и безупречными
защитниками трона, врагами тех, кто совершал «всякие неправды и измены». Чело-
битчики просили соорудить на Красной площади «столп» (обелиск) с именами
убитых ими лиц и перечислением вин каждого из них. Вторая их просьба состояла
в том, чтобы отныне стрельцов «поносными словами и бунтовщиками и изменника-
ми... не называли бы» ”. Указ об удовлетворении домогательств стрельцов последо-
вал немедленно — перечить им было опасно. Более того, указ присваивал стрелец-
ким полкам новое наименование — надворная пехота, чем подчеркивалось их при-
вилегированное положение в вооруженных силах.
Характерная деталь: июньская челобитная исходила не только от стрельцов,
но и от торговых и посадских людей, ямщиков всех слобод, а также жителей Када-
шевской и Конюшенной слобод. Исследователями высказано обоснованное мнение,
что все чины, кроме военных, стрельцы вписали в челобитную самовольно с целью
придания ей большего веса. Что дело обстояло именно так, явствует из содержания
челобитной и царского указа в ответ на нее: ни тот ни другой источник ни словом не
обмолвился об интересах посадских и торговых людей, ямщиков и прочих катего-
рий населения, от имени которых якобы была подана челобитная.
Развитие событий показало, что стрельцы недоступны влиянию власти, что
заигрывание со стрельцами и безропотное выполнение их требований чревато опас-
ностями для судеб скипетра, фактически находившегося в руках Софьи. Не надо
было обладать проницательностью, чтобы сделать вывод о непрочности ее положе-
ния: стрельцы, вручившие ей власть, с такой же легкостью могли ее и отобрать.
20 августа 1682 г. Софья покидает столицу, прихватив с собой обоих цареви-
чей, и отправляется в сопровождении свиты в Коломенское. Столь решительная ме-
ра привела надворную пехоту в смятение, и в Коломенское направляется депутация,
цель которой — убедить Софью и ее окружение в ложности слухов, «будто у них, у
надворные пехоты, учинилось смятение и на бояр, и на ближних людей злой умысл».
Софья, пока еще не уверенная в своих силах, решает не обострять отношений со
Детство и юность 13
стрельцами и дает им уклончивый ответ. В указе, врученном представителям на-
дворной пехоты, сказано: «...им, великим государям, про их умысл, также и про
тайные по полку в полк пересылки неведомо», поход в Коломенское предпринят «по
своему государскому изволению», аналогичные походы бывали и прежде. Со сторо-
ны Софьи это был чистейший обман: ей надобно было выиграть время для мобилиза-
ции сил, способных противостоять мятежным стрельцам. Такой силой было дворян-
ское ополчение. От имени царей она и обратилась к дворянам с призывом срочно
собираться у стен Троице-Сергиева монастыря. Сама Софья добиралась к Троице
кружным путем, через Звенигород, куда прибыла 6 сентября. В Савво-Сторожев-
ском монастыре ей организовали торжественную встречу. Из Звенигорода царский
кортеж повернул в сторону Троицы, с продолжительной остановкой в селе Воздви-
женском, откуда Софья и решила нанести стрельцам сокрушительный удар. Ей уда-
лось успешно осуществить коварный план.
Под предлогом торжественной встречи сына украинского гетмана Ивана Са-
мойловича Софья от имени царей предложила боярским чинам, а также стольни-
кам, стряпчим и дворянам московским прибыть в Воздвиженское к 18 сентября. «А
которые бояре и окольничие и думные люди в отпуску, и им из деревень своих быть
к ним, великим государям, в поход всем к тому же числу». Указ о явке в Воздвижен-
ское получил и Иван Андреевич Хованский, причем подлинная цель вызова князя
маскировалась возлагаемой на него обязанностью обеспечить явку бояр и прочих
служилых людей, чтобы их «было немалолюдно». Эти грамоты рассылались 14 сен-
тября, а спустя три дня боярину Михаилу Ивановичу Лыкову было велено возгла-
вить отряд стрельцов, стряпчих, жильцов и прочих, чтобы «князя Ивана Хованско-
го и сына ево князя Андрея взять в дороге... и привезти в село Воздвиженское»12.
Боярин Лыков в точности выполнил указ царей: И. А. Хованского изловили под
селом Пушкином, а сына его — в собственной деревне.
Подозревал ли Тараруй, что везет свою голову в Воздвиженское на отсечение,
мы не знаем. Скорее всего он ехал туда без тяжких дум о будущем — слишком прав-
доподобным выглядел его вызов: приглашение получила вся правящая верхушка
государства. Этот шаг Софьи возводит ее в ранг государственных деятелей, способ-
ных вести крупную политическую игру, не сдерживаемую никакими соображе-
ниями морали. Приглашением правящей верхушки в Воздвиженское Софья обез-
главила стрелецкое движение, лишив его Хованского и любого из бояр, готового
заменить Тараруя. Заметим, что стрелецкий бунт на всем своем протяжении (от по-
дачи первых челобитных и расправы с Нарышкиными до срытия «столпа», увекове-
чивавшего подвиги надворной пехоты) не выдвинул предводителей из стрелецкой
среды — ими являлись Милославские, Софья, Хованский.
Как только Хованских доставили в Воздвиженское, тут же состоялся суд. В ро-
ли судей выступили наличные члены Боярской думы. Они без следствия пригово-
рили отца и сына к смертной казни. Приговор был немедленно приведен в исполне-
ние «в селе Воздвиженском на площади у большой Московской дороги». Что же
инкриминировалось князю Ивану Хованскому и его сыну Андрею?
Поскольку следствие не велось, то документами, внушающими доверие, исто-
рики не располагают. В поле их зрения находятся два источника, достоверность ко-
торых в одинаковой мере сомнительна. Один из них — изветная челобитная, якобы
обнаруженная 2 сентября 1682 г. Челобитная анонимна: ее авторами будто бы были
безымянный стрелец и столь же безымянные двое посадских. Изветчики изобличали
Хованских в том, что они, пригласив к себе в дом девять стрельцов и пять посад-
ских, уговаривали их помочь «им достигнути царства Московского» и научить
«свою братью... царский корень известь», а именно предать смерти обоих царей,
царицу Наталью Кирилловну и царевну Софью, а также бояр, на которых опиралась
Софья: Милославского, Одоевского, Черкасского и др. Князь Иван якобы намере-
14 Н. И. Павленко
вался жениться на одной из царевен, а остальных надлежало постричь и отправить
в дальние монастыри. Старшему Хованскому извет приписывал намерение поднять
в стране всеобщий бунт: посадские должны были побить воевод и приказных лю-
дей, а крестьяне— «бояр своих и холопей боярских». В обстановке хаоса и ката-
клизмов должно было состояться избрание Ивана Хованского в цари. Подлежал
избранию и патриарх из числа тех, «которые бы старые книги любили». Хо-
ванские и присутствовавшие на тайном совещании заговорщики целовали крест
на том, что «злое дело делать всем» сообща. Участникам совещания Хованские
выдали по 200 рублей, а в случае успеха обещали множество благ: стрельцов пожало-
вать в ближние люди, посадских возвести в ранг гостей и торговых людей гости-
ной сотни, а также наградить правом беспошлинной торговли.
Исследователи не без веских на то оснований считали этот извет фальсифици-
рованным, точнее, сработанным окружением Софьи и даже при ее активнейшем
участии. В самом деле, почему извет лежал без движения свыше двух недель, ведь
найден он был 2 сентября, а обнародован только 17-го? Отвечая на этот вопрос, мож-
но сослаться на то, что Софья терпеливо выжидала удобного момента, чтобы на-
нести Хованскому неотразимый удар, но обвинение Хованских в стремлении под-
нять крестьян и посадских на борьбу с воеводами и боярами выглядит настолько
надуманным, что не нуждается в опровержении. Еще одно соображение в пользу то-
го, что извет состряпан Софьей. Три его автора пожелали остаться неизвестными
до раскрытия заговора: они писали, что живут «в похоронках», т. е., выражаясь
современным языком, в подполье, но, как только заговорщики будут изобличены,
они, «холопы ваши, вам, государям, изъявятся», с тем чтобы получить заслуженное
вознаграждение. Суд, точнее его жалкое подобие, состоялся, Хованских лишили
жизни. Изветчики оказали Софье столь значительную услугу, что царевна непре-
менно бы их облагодетельствовала, если бы они не являлись мифическими лич-
ностями. И хотя двое изветчиков описали для пущей правдоподобности свои приме-
ты, но не объявился ни человек, у которого «на правом плече бородавка черная»,
ни человек, у которого «на правой ноге поперек берца рубец» 1 .
Что касается второго источника — приговора суда, то он не мог быть составлен
в те короткие часы, когда бояре подвергали допросу Ивана и Андрея Хованских.
Содержание приговора не имеет следов спешки, он достаточно систематичен и про-
думан и скорее всего составлен либо заблаговременно до судебного фарса, либо пос-
ле казни. Приговор в общей сложности перечислил пятнадцать вин Хованского,
которые можно разбить на три группы: злоупотребления властью, наносившие
ущерб государству (заключение в тюрьмы невинных, жестокое взыскание долгов на
женах и детях давно умерших должников, взимание незаконных поборов, нежела-
ние отправить полки в низовые города и др.); преступления, наносившие ущерб
престижу царя и его здоровью (разрешение заходить в ближние царские палаты
«всяких чинов людям», похвальба своей ревностной службой, «будто никто тако не
служивал», будто все государство держится на его, Хованского, плечах и как только
его не станет, то начнется резня «и будут в Москве ходить в крови по колени»
и т. п.); приверженность к расколу, выразившаяся в попустительстве Никите Пу-
стосвяту и его сообщникам, которые вели себя вызывающе во время диспута в Гра-
новитой палате и патриарха «безчестили многими хульными словесы», и в оказан-
ном раскольникам покровительстве, благодаря которому многие из них избежали
справедливого наказания, казнен был лишь Никита Пустосвят.
Казнь Хованских не сняла напряженности в столице. Софья и оба царя все еще
находились в опасности из-за одного просчета царевны — она оставила на свободе
младшего сына князя Ивана Андреевича, тойке носившего имя Иван, и племянника
князя. Ивану Ивановичу удалось бежать в Москву, где он ночью пытался поднять
стрельцов на новое выступление уверениями, «будто отец его, князь Иван, и брат
Детство и юность 1э
его, князь Андрей, казнены напрасно и без розыску». Стрельцы были обеспокоены
не столько казнью отца и сына Хованских, сколько слухом о боярах, которые идут к
Москве избивать их, стрельцов. Поэтому агитация сына и племянника казненного
И. А. Хованского на первых порах имела успех. Это явствует из грамоты, отправлен-
ной Софьей от имени царей из Воздвиженского в Москву. В ней говорится, что пол-
ки надворной пехоты «учинили сборы ратным обычаем», распределили по полкам
пушки с Пушечного двора, «учинили многолюдные караулы со всяким ружьем»
и прервали связь Воздвиженского с Москвой, никого не выпуская и не впуская в
столицу. 18 сентября в полки надворной пехоты был отправлен увещевательный
указ, чтобы стрельцы не верили «прелестным и лукавым словам» родственников
казненных и проявили благоразумие. Указ заверял стрельцов, что царского гнева на
них нет и они могут «безо всякого сумнительства и опасения» положиться на цар-
скую милость |4.
Не полагаясь на силу слова и убеждений, двор в Воздвиженском принял ответ-
ные меры, укреплявшие его безопасность. Ночью 18 сентября он переехал в Троице-
Сергиев монастырь: за его мощными стенами можно было чувствовать себя уверен-
нее, чем в открытом всем ветрам селе Воздвиженском. Вторая мера состояла в энер-
гичном создании вооруженной опоры в монастыре на тот случай, если в полках на-
дворной пехоты созреет мысль в открытую выступить против правительства. Идея
опереться на дворянское ополчение, т. е. на социальную опору самодержавия, воз-
никла еще в дни пребывания двора в Звенигороде. Именно тогда была отправлена
ратным людям грамота, примечательная двумя чертами: в ней впервые дана офи-
циальная оценка событиям в Москве 15 17 мая (стрельцы названы «ворами-измен-
никами») и тоже впервые негативно оценена причастность к движению стрельцов
И. А. Хованского и его сына Андрея (они, по словам грамоты, «возмущали народы
тайным лукавством к кроворазлитию»). В грамоте в самой общей форме использо-
вана мысль (позже подробно раскрытая в подметном письме трех анонимов) о том,
что князь Хованский вместе с сыном «мыслили на нас, великих государей, всякое
зло и бояр наших, окольничих, думных и ближних людей хотели побить всех без
остатку для того, чтобы им Московским государством завладети». Это и вынудило
царей покинуть Москву. Грамота заканчивается обращением к ратным людям, что-
бы они «с великим поспешением во дни и нощи» прибыли для освобождения Моск-
15
вы от «воров и изменников»
Хотя указ грозил неявившимся конфискацией поместий, дворяне, по всему
видно, не спешили встать под правительственные знамена. После того как стало
известно, что надворная пехота приступила к подготовке к вооруженной борьбе и
столица превращалась в военный лагерь, в Воздвиженском более не уповали на ма-
гическое воздействие Окружной грамоты и благожелательный отклик на нее рат-
ных людей. Решено было послать в города высокопоставленных эмиссаров, которым
поручалось вытолкать ратных людей из теплых изб своих поместий в неустроенный
лагерь под стены монастыря. 15 сентября первые уполномоченные отбыли в за-
московные города, отдаленные от столицы: Кострому, Галич, Ростов, Ярославль.
Вторую, более многочисленную группу уполномоченных отправили 18 сентября.
Между тем опасения Софьи относительно поведения столичных стрельцов не
оправдались. Действительно, после тревожных известий от сына и племянника
И. А. Хованского у стрельцов сработал инстинкт самосохранения, и они схватились
за оружие, чтобы дать отпор боярам. Но проходит день, другой, третий, а непосред-
ственной угрозы со стороны Воздвиженского не последовало. Напротив, двор и боя-
ре двинулись не к Москве, а в противоположную от столицы сторону — к Троице-
Сергиеву монастырю. Успокоение, наступившее среди стрельцов, вызывает удивле-
ние лишь на первый взгляд.
Перевес сил па 18 сентября был на стороне стрельцов, ибо незадолго перед тем
16 Н. И. Павленко
брошенный правительством клич о мобилизации дворянского ополчения еще не дал
и не мог дать реальных результатов. В то же время стрельцы придерживались не
наступательной, а оборонительной тактики. Объясняется это прежде всего отсутст-
вием у них лидеров движения. Иван Михайлович Милославский, подогревавший
вместе с царевной Софьей выступление стрельцов против Нарышкиных, теперь
находился в правительственном лагере в Воздвиженском и таким образом из вре-
менного союзника превратился в противника. Сменившему его Ивану Андреевичу
Хованскому отрубили голову. В итоге обезглавлен был не только Хованский, но и
стрелецкое войско.
Более того, стрельцы опасались встретить вооруженное противодействие сто-
ронников правительства. До сих пор хозяевами положения были стрельцы, практи-
чески не встречавшие сопротивления: правительство безропотно выполняло их во-
лю, находясь у них как бы на положении заложников. Теперь правительство освобо-
дилось от контроля стрельцов и энергично сколачивало вооруженные силы. Таким
образом, в перспективе предстояло вооруженное противоборство. Если учесть, что у
стрельцов не было не только лидеров, но и союзников, что они действовали в своих
узкосословных интересах в ущерб интересам остального населения страны, то рас-
считывать на успех в борьбе с правительственными силами им не приходилось.
Наконец, имел значение фактор социальной психологии, точнее, царистские ил-
люзии стрельцов. Раньше они выступали в защиту царевича Ивана и царевны
Софьи, против Нарышкиных и «изменников-бояр». Теперь те, кого они защищали,
оказались во враждебном им лагере, а бояр-изменников и Нарышкиных они успели
истребить. Новых лозунгов стрельцы не выдвинули и придумать их не могли.
После казни И. А. Хованского роли переменились — не стрельцы диктовали
свою волю правительству, а правительство диктовало свою волю стрельцам, причем,
чем дальше, тем в большей мере. Коренным образом менялось содержание и тональ-
ность правительственных указов стрельцам: ранее оно отступало и уступало жела-
ниям стрельцов; теперь оно разговаривало с ними языком ультиматумов. Ранее
стрельцы едва ли не в каждой новой челобитной домогались себе льгот и привиле-
гий, добивались признания своих особых заслуг в майских событиях; теперь они
клялись в верности правительству, в отсутствии у них намерений участвовать в бун-
те. Более того, они выразили желание отказаться от ранее полученных льгот. Про-
следим, как менялось содержание стрелецких челобитных.
25 сентября 1682 г. патриарх Иоаким, оставшийся в Москве и выполнявший
посредническую миссию между правительством и стрельцами, по просьбе послед-
них, высказанной ему днем раньше, 24 сентября, извещал правительство в Троице-
Сергиевом монастыре: «пришедши к нам, всех пехотных московских полков выбор-
ные люди просили нас» послать в Троице-Сергиев монастырь вместе с представите-
лями полков архиерея.
В тот же день, 25 сентября, стрельцы писали в челобитной: «А у нас, у надвор-
ной пехоты, у пятидесятников и десятников и рядовых на их царское величество
и на бояр, и на думных и на ближних людей никакого злоумышления нет и впредь
не будет».
27 сентября выборные от полков надворной пехоты, будучи в Троице-Сергие-
вом монастыре, обещали царям «служить верно без измены и безо всякие шатости».
1 октября — просьба о помиловании: «...призрите, великие государи, нас, холо-
пей своих, своею государскою пресветлою милостию, не пошлите, государи, правед-
ного гнева своего на нас, холопей своих».
2 октября Иоаким объявил, что стрельцы подали «повинные свои челобитные
за руками своими».
9 октября новое заверение выборных от стрельцов: «...быти им вашему само-
державству во всяком повиновении и служити верно без всякого колебания».
Детство и юность 17
28—29 октября челобитная всех стрелецких полков, чтобы «велели в царствую-
щем граде Москве, в Китае, на Красной площади, каменный столп с подписью иско-
ренить и тому столпу не быть, чтоб в том от иных многих государств поношения
и бесчестья не было».
17 декабря — заключительный аккорд покаяния стрельцов с обращением к
правительству, чтобы их «называть стрельцами, а Приказ надворные пехоты писать
Стрелецким приказом по-прежнему» |6.
Проследим, как усиливалось давление на стрельцов со стороны правительства.
27 сентября — грамота московской администрации, возглавляемой боярином Ми-
хаилом Петровичем Головиным, чтобы он потребовал выдачи выборных стрельцов,
вернувшихся с дороги в монастырь в Москву. Вина их состояла в том, что они, при-
бежав в Москву, «учинили во всех полках возмущение и всполохи, затеяв воровски,
чего не бывало». Со времени начала бунта это первая репрессивная акция со сторо-
ны правительства. В тот же день указ М. П. Головину, чтобы он затребовал от каж-
дого полка надворной пехоты челобитную с указанием, «от кого у них в полках ны-
нешняя смута учинилась». Третьим указом в этот же день затребовано от стрельцов
возвращение в арсеналы оружия, артиллерии, пороха и свинца, захваченных ими
18—19 сентября.
28 сентября — грамота патриарху Иоакиму: наряду с упомянутыми выше тре-
бованиями правительство выдвинуло новые. Указ повелевал стрельцам выдать лиц,
высказывавших непристойные речи либо распространявших «прелестные и смут-
ные» письма; снять караулы в Кремле, Китай-городе, Белом и Земляном городе,
поставленные там без царского указа; выделенным для похода в Киев отправиться
туда «без замотчанья». В случае выполнения этих требований «вины их им будут
отданы», т. е. стрельцы будут амнистированы.
Не менее выразительным свидетельством перевеса правительственных сил
являются царские указы от 29 и 30 сентября о выдаче И. И. Хованского, а также
жалованья полковникам, отстраненным от должностей по требованию стрельцов в
начале бунта. Это был открытый вызов стрельцам — правительство отменило ранее
удовлетворенные требования стрельцов. Если указ о выдаче полковникам жало-
ванья наносил моральный урон стрельцам, то выдача правительству И. И. Хован-
ского являлась актом их полной капитуляции. Правда, меру наказания Ивана Ива-
новича правительство определило не по степени виновности: согласно нормам того
времени, определенным в Уложении 1649 г., его надлежало предать смерти, а он
отделался ссылкой в Якутск. Мягкость приговора, видимо, была обусловлена
стремлением правительства проявлять осторожность и не провоцировать стрель-
цов на новое выступление. Впрочем, рядовые стрельцы Климко Бархат и Абросим
Савельев в острастку прочим стрельцам подверглись публичной казни на Красной
площади за «воровство», «смертное убивство» и «за многие непристойные слова
и за смуту» |7.
Убедившись в безопасности пребывания в столице, Софья решила вернуться
в Москву. 2 ноября правивший Москвой боярин Головин получил указ о подготовке
к торжественной встрече царей и Софьи. Жизнь в стрелецких полках нормализова-
лась. Общего успокоения не поколебало даже появление перед крыльцом Стрелец-
кого приказа «многолюдством и с великим невежеством» стрельцов полка П. Бохи-
на. По примеру событий конца апреля — начала мая они потребовали удаления из
полка неугодных стрельцов и стрелецких начальников. Это требование правитель-
ство удовлетворило, но отказалось выдать на расправу пятисотского и пристава.
«Пущие воры и пущие возмутители», среди них Иван Жареный, И. Перепелка
и др., подбивавшие стрельцов к бунту, были схвачены и 27 декабря казнены на
Красной площади.
Заключительные меры правительства, осуществленные в конце 1682 — мае
18 Н. И. Павленко
1683 г., были направлены на то, чтобы вытравить из памяти сам факт стрелецкого
мятежа, ибо предусматривали изъятие у частных лиц документов, возникших в хо-
де бунта. Речь идет об указе о сооружении в Москве «каменного столпа» и списках
«бояр-изменников», казненных 15—17 мая. Указ и списки, как сказано в грамоте
от 29 декабря 1682 г., «в городах всяких чинов люди чтут, и от того в народе чинится
сумнение». Более того, в мае следующего года предложено «во всех городах и уез-
дах учинить заказ крепкой под смертною казнью и биричам велеть кликать не по
один день, чтоб всяких чинов люди мимошедшего смутного времени никакими ме-
рами не похвалили и никаких непристойных слов на смуту, и на страхование, и на
соблазн людей не говорили и никаких затейных дел не вмещали» |8.
Корпус источников, используемых историками при изучении драматических
событий в Москве в 1682 г., сравнительно невелик. Его составляют стрелецкие чело-
битные, а также указы правительства, либо удовлетворявшие требования стрель-
цов, либо излагавшие меры подавления их бунта. Существенные дополнения в осве-
щение событий вносят записки современников этих событий — русских авторов и
иностранцев. Они расцвечивают их эмоциональным восприятием, сообщают детали,
которых нет в других источниках.
Но среди источников отсутствует едва ли не самый важный комплекс, без кото-
рого невозможно восполнить пробелы в наших знаниях о движении стрельцов, уча-
стии в нем городского населения, о руководителях бунта, роли в нем Софьи, Мило-
славских, Хованских, их окружения и т. д. Речь идет о следственном деле, которое,
казалось бы, должно было непременно вестись и тем не менее не велось. Ведь розыск
имел не только, так сказать, познавательное значение — восстановление подлинно-
го хода событий и перипетий борьбы и соперничества, но и сугубо практическое зна-
чение: он должен был определить степень участия тех или иных лиц в бунте, вы-
явить его руководителей и цели, которые они преследовали, определить меру нака-
зания виновных.
Возникает вопрос: почему правительство отказалось от намерения произвести
розыск, почему оно проявило безразличие к выяснению всех обстоятельств движе-
ния, всерьез угрожавшего судьбе династии? Вопрос этот тем более закономерен, что
суровые нормы феодального права того времени предусматривали непременный
розыск и следовавшую за ним жестокую расправу над участниками бунта, действо-
вавшими, по терминологии того времени, «скопом и заговором». Странное впечатле-
ние производят и сравнительно мягкие наказания участников бунта: лишь немно-
гие из них были казнены, значительная часть их оказалась на свободе, что создавало
опасность рецидива, как в случае с полком Бохина.
Ответ на эти вопросы может быть только один: ни Софья, ни Милославские
не были заинтересованы в розыске — он им сулил сплошные неприятности, ибо
документально подтвердил бы их явную причастность к бунту. Розыск высветил
бы такие компрометирующие царевну и Милославских детали бунта, как рас-
пространение слухов о гибели царевича Ивана, составление списка подлежавших
истреблению «изменников-бояр», расправа с Нарышкиными и т. д. Софья и Ми-
лославские благоразумно решили остаться в тени, что лишний раз подчеркивает
их политическую мудрость.
Несколько замечаний об оценке характера стрелецкого движения и его движущих сил. В со-
ветской историографии существуют две исключающие друг друга характеристики стрелецких бун-
тов. Одни авторы считают их народным движением, другие — реакционным, антинародным, нап-
равленным на приобретение узкосословных льгот и привилегий. К числу первых относится
А. Н. Штраух, опубликовавший в 1928 г. исследование «Стрелецкий бунт 1682 г.». Он изучал
стрелецкий бунт с методологических позиций школы М. Н. Покровского, считавшего крестьян-
ские войны XVII —XVIII вв. неудавшимися буржуазными революциями. Что касается стрелецкого
буита 1682 г., то А. Н. Штраух писал о нем как «о единственной революции в государственном
центре, приведшей к фактическому захвату власти на длительный срок вооруженными силами
Детство и юность 19
демократической части посада». В наше время взгляды А. Н. Штрауха гальванизировал В. И. Буга-
нов. Правда, он не пользуется бросающейся в глаза своей несуразностью терминологией историка
20-х годов, но суть от этого не меняется: стрелецкие бунты 1682 и 1698 гг. он считает крупными
антифеодальными движениями, формами борьбы «различных слоев народа с гнетом формирую-
щегося российского абсолютизма» 19.
Несостоятельность этой оценки мы подробно рассмотрели в специальной статье, к которой и
отсылаем всех интересующихся проблемой, а здесь в конспективной форме, без привлечения всей
системы доказательств, изложим основные ее положения 20.
Одним из краеугольных положений В. И. Буганова, как, впрочем, и многих авторов, писав-
ших о стрельцах, является утверждение о близости социального статуса стрельцов и посадских —
и те и другие занимались торговлей и промыслами. В действительности то, что нам известно о
стрельцах, дает основание не длн сближения их с посадскими людьми, а для противопоставления
друг другу. В самом деле, посадские тянули тягло, являлись налогоплательщиками, в то время
как стрельцы, занимаясь такими же торгами и промыслами, были освобождены от посадских повин-
ностей. Более того, стрельцы в отличие от посадских получали государево жалованье. Значит, если
речь идет о социально-экономическом статусе стрельцов и посадских, то их следует считать кон-
курентами, примерно такими же, как население белых и черных слобод в первой половине XVII в.
Но главное отличие лежит не в экономической деятельности, а в политических функциях,
выполняемых стрельцами. Стрельцы — полицейская сила государства, вооруженная опора трона,
блюстители феодального правопорядка в столице. А. В. Чернов, изучавший вооруженные силы
Русского государства в XV — XVII вв., пришел к выводу о незначительном участии стрельцов в
военных действиях: «В походах участвовало 5—10 % всех стрельцов, которые составляли от 4 до
12 % общей численности войска» 2|. Поэтому полицию, жандармерию и прочие карательные силы,
стоявшие па страже самодержавия и феодального правопорядка, относить к народным массам не-
правомерно.
Второй тезис В. И. Буганова гласит о широком участии посадского населения в движении
стрельцов. По его мнению, альянс между стрельцами и посадскими зарегистрировала челобитная,
поданная правительству 6 июня 1682 г. от имени стрельцов, солдат, гостей, торговых людей гости-
ной и суконной сотен, ямщиков и др. Однако давно установлено, что, во-первых, стрельцы сами
вписали в челобитную различные категории городского населения; во-вторых, в челобитной нет
ни одного пункта, который бы учитывал специфические интересы, скажем, посадских людей или
жителей Кадашевской и Конюшенной слобод. Там есть требование, общее для всего населения
столицы: в безволокитном суде и запрещении брать посулы были заинтересованы все социальные
категории — от бояр до посадских людей. Эта же челобитная содержит пункт, явно ущемлявший
интересы торгово-промышленного населения столицы. Челобитчики пеклись о том, чтобы «казне
никакой порухи не было», и поэтому требовали срочного взыскания казенных долгов, числившихся
на посадских, гостях и торговых людях гостиной и суконной сотен. Здесь «радетели» об интере-
сах народных масс, зная о том, что казна пуста, проявляли заботу о получении жалованья за
счет горожан.
Этот пункт, как видим, явно противоречит интересам горожан и ставит под сомнение все
рассуждения об альянсе. Но В. И. Буганов и здесь нашел выход. Приведем его рассуждения без
сокращений: «Таким образом, по мысли инициаторов этой челобитной, которыми являлись, конеч-
но, стрельцы и солдаты (главным из них являлся выборный А. Юдин), посадские люди как бы
в обмен на постановку общих требований о правильном судопроизводстве, прекращении взяточ-
ничества и волокиты в приказах, а также за то, что «всяких чинов люди» в результате восстания
получили «хорошее» правительство, должны были взять на себя некоторые дополнительные обя-
занности — заботу о лучшем, чем до сих пор, ведении финансовых дел в стране (упорядочение
сбора налогов), замену стрельцов в делах по хлебному сбору и раздаче. Конечно,— продолжает
автор,— это ущемляло интересы посадских людей, но такова была логика событий и таковы были
представления победивших стрельцов и солдат о справедливости, далекие от идеала» 22. Здесь оче-
видная модернизация, опрокидывание практики политических комбинаций, свойственных взаимо-
отношениям различных буржуазных партий в XX в., на век XVII.
Итак, источники противоречат утверждению, если так можно выразиться, об идейной бли-
зости стрельцов и посадских. Источники не подтверждают и тезиса о непосредственном участии
широких кругов горожан в стрелецком бунте 1682 г. Поскольку в распоряжении В. И. Буганова
нет на этот счет конкретных данных, то он прибегает к обтекаемым фразам типа: толпы «могли
принять определенное участие и в самих расправах» ; толпы «шумно одобряли расправы с нена-
вистными «изменниками»» и, «вероятно, сами принимали в них некоторое участие» (курсив мой.—
Н. П.) 23.
И наконец, последнее. В. И. Буганов полагает, что стрелецкие бунты, в том числе и бунт
1682 г., от начала до конца были самостоятельными движениями: стрельцы действовали незави-
симо от Софьи, Милославских, Хованских; что борьба за власть, разгоревшаяся между группиров-
ками господствующего класса в 1682 г., не оказала влияния на ход событий в Москве. Если бы
дело обстояло именно так, как считает В. И. Буганов, то тогда чем, например, можно объяснить
целенаправленное истребление не бояр вообще, а представителей рода Нарышкиных, которые за
20 Н. И. Павленко
две-три недели своего эфемерного правления не могли ни улучшить, ни ухудшить положения
стрельцов.
Если бы В. И. Вуганову до опубликования своей монографии «Московские восстания конца
XVII в.» было известно упоминавшееся выше талантливое исследование А. И. Заозерского, то,
возможно, он избежал бы многих утверждений, не выдерживающих критики.
После усмирения стрелецкого бунта наступило семилетнее правление Софьи.
Князь Борис Иванович Куракин с огромной долей сарказма отзывается о боль-
шинстве своих современников, находившихся у подножия трона в первые годы
царствования малолетнего Петра, но дает высокую оценку государственному
уму царевны Софьи и ее правлению. По его мнению, она была женщиной «вели-
кого ума и великой политики». В глазах Куракина время правления Софьи за-
служивает всяческой похвалы: «Правление царевны Софии Алексеевны нача-
лось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так
что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было» 24.
Куракин, пристрастно относившийся к современникам, явно переоценивал Софью,
к которой, видимо, питал симпатию, поскольку она стала жертвой Петра. Прав-
да, в активе Софьи находятся две внешнеполитические акции: вечный мир с
Речью Посполитой и отчасти Нерчинский договор с Китаем. Но эти успехи были
омрачены двумя неудачными крымскими походами, стоившими России людских
потерь и огромных затрат. Что касается внутренней жизни страны, то здесь исто-
рия запечатлела лишь единственное заметное событие — ученые греки, братья
Лихуды, в 1687 г. основали в Москве Славяно-греко-латинскую академию.
Главой правительства стал князь Василий Васильевич Голицын, фаворит
Софьи, выделявшийся среди современников начитанностью и знанием иностран-
ных языков. 19 октября 1683 г. он получил пышный титул, который в прошлом
носили только два человека — Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин и Арта-
мон Сергеевич Матвеев: «Царственные большие печати и государственных ве-
ликих посольских дел сберегатель». Будучи канцлером и руководителем внеш-
ней политики России, Голицын в 1686 г. заключил вечный мир с Речью Поспо-
литой. Подписанию мира предшествовали трудные и продолжительные пере-
говоры.
В 1684 г. возник Священный союз Австрии, Речи Посполитой и Венеции.
Союзники решили привлечь к борьбе с Османской империей Россию, рассчиты-
вая ее вооруженными силами сковать действия крымских феодалов. Уверять
русское правительство в выгодах, которые оно могло извлечь из участия в борь-
бе с османами, долго не пришлось — для России Османская империя и крымские
феодалы издавна являлись самыми опасными противниками. Тем не менее на
пути активных действий России на стороне союзников стояли трудности, глав-
ная из которых заключалась в острых противоречиях, существовавших между
Речью Посполитой и Россией из-за Киева.
Напомним, что по Андрусовскому перемирию 1667 г. Киев переходил к
России на два года. Время давно истекло, а Киев находился в русских руках.
Поскольку Речь Посполитая более всех была заинтересована во вступлении Рос-
сии в союз и в Москве об этом были хорошо осведомлены, то русское прави-
тельство обусловило свое вхождение заключением вечного мира и передачей
Киева России в бессрочное владение. Переговоры проходили в том самом селе
Андрусове под Смоленском, где было заключено в 1667 г. перемирие. Тридцать
девять раз съезжались уполномоченные, но достичь приемлемых для обеих сто-
рон условий мира им так и не удалось: поляки не соглашались уступить Киев,
а русские без получения Киева отказывались вступить в союз.
Русская дипломатия во главе с Голицыным использовала еще одно средство
давления на Речь Посполитую. В мае 1684 г. австрийские представители вели
Детство и юность 21
в Москве переговоры все по тому же вопросу вступления России в Священный
союз. Голицын резонно заявил австрийским уполномоченным, что без заключения
вечного мира Речь Посполитая остается потенциальным противником России,
готовым начать против нее войну, и тогда России предстояло бы воевать на два
фронта. В 1686 г. Голицын в Москве подписал вечный мир. Договор подтвер-
дил присоединение к России Киева. Это был крупный внешнеполитический ус-
пех, которым Софья тут же воспользовалась для укрепления своего положения:
с 1687 г. в официальных документах наряду с царями стали называть имя
Софьи.
Россия взамен приобретенного Киева обязалась организовать походы против
Крыма, которым союзники отводили вспомогательную роль: русские войска долж-
ны были отвлечь татарскую конницу от опустошительных набегов на польские
и австрийские земли. Подготовка к первому Крымскому походу началась осенью
1686 г., когда царская грамота, перечислив все варварские поступки и обиды
крымцев, призвала ратных людей отомстить им за все бесчестья, грабежи и на-
силия. Во главе 100-тысячного войска Софья поставила «великих посольских дел
сберегателя» князя В. В. Голицына.
Поход не пользовался популярностью у служилых людей. Не пользовался
популярностью и военный руководитель похода, человек, совершенно неопыт-
ный в ратном деле. Стольники князь Борис Долгорукий и Юрий Щербатый при-
были в полки на смотр в черном платье, их люди тоже были экипированы
в траурную одежду, а лошади покрыты черными попонами. Событие приобрело
зловещую окраску: оно быстро стало достоянием армии и символом неверия в
успех похода. И хотя Долгорукому и Щербатому довелось приносить извинение
Голицыну, демонстрация сделала свое дело.
Тревога одолевала и Голицына — он понимал, что удаление на столь про-
должительное время от двора могло закончиться лишением фавора и власти,
тем более что у него были и конкуренты, и недруги. Среди последних самым
непримиримым и опасным он считал князя Михаила Алегуковича Черкасского.
Единственным человеком, на которого Василий Васильевич счел возможным по-
ложиться, был Федор Шакловитый, занявший место Хованского у руководства
Стрелецким приказом. «Я во всех своих делах,— писал Голицын оставшемуся
в Москве Шакловитому,— надежду имею на тебя; у меня только и надежды, что
ты, пожалуй, отпиши: нет ли каких дьявольских препон от тех? Для Бога,
смотри недреманным оком Черкасского...» 25
Войско Голицына двинулось на юг в мае 1687 г., в середине июля достигло
урочища Большой Луг, не встретив на своем пути ни одного крымца. Но 100-
тысячное войско, к которому присоединились 50 000 казаков украинского гет-
мана Самойловича, подстерегал более опасный враг, чем татары, — начались степ-
ные пожары. В безводной степи люди гибли от жажды, а кони — от отсутствия
корма. Голицыну ничего не оставалось, как повернуть назад. Явную неудачу
он придумал прикрыть рассуждениями о том, что крымские татары не отважи-
лись встретиться с русской ратью в открытом бою, но трусливо подожгли степь
и тем нанесли урон войскам. Победные нотки, звучавшие в донесении Голицына,
никого не ввели в заблуждение, тем не менее «сберегатель» сохранил положе-
ние и первого человека в правительстве, и фаворита.
В сентябре 1688 г. было объявлено о подготовке ко второму Крымскому по-
ходу. Чтобы избежать степных пожаров, Голицын решил отправиться в путь
пораньше — в феврале 1689 г., так что в мае уже состоялась первая встреча с
войсками крымского хана. Татары по своему обыкновению стремительно и бес-
порядочно накинулись на русское войско, но были отбиты артиллерийским огнем.
В Москву гонец доставил победоносное донесение. Софья ответила ласковым
22
Н. И. Павленко
письмом: «Свет мой, братец Васенька! Здравствуй, батюшка мой, на многие лета...
Подай тебе господи и впредь враги побеждать! А мне, свет мой, не верится,
что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя,
света моего...» 26
20 мая русские войска подошли к Перекопу, но Голицын не рискнул вторг-
нуться в Крым из опасения оказаться без воды и конского корма. Он вступил в
переговоры с ханом, надеясь, что тот, испугавшись появления многочисленной
рати, пойдет на уступки и заключит выгодный для России договор. Этого, од-
нако, не случилось, и Голицын решил возвращаться домой. Современник Иван
Афанасьевич Желябужский отметил трусость и продажность Голицына: «А боя-
рин князь Василий Васильевич Голицын у стольников и у всяких чинов людей
брал сказки, а в сказках велел писать, что к Перекопу ступать невозможно
потому, что в Перекопе воды и хлеба нет. И после тех сказок он, боярин князь
Василий Васильевич Голицын, взял с татар, стоя у Перекопа, две бочки золо-
та» 27. Оснований утверждать подлинность свидетельства Желябужского у нас
нет, но в Москве тоже носились слухи, что Василий Васильевич получил две
бочки золотых монет, на поверку оказавшихся фальшивыми — они были мед-
ными, лишь тонким слоем покрытыми золотом.
Так или иначе, но результаты второго Крымского похода были столь же
неудачными, как и первого. Это не помешало Софье, после того как ей стало
известно о возвращении фаворита от Перекопа, отправить ему очередное посла-
ние с изъявлением нежной любви и признанием неоценимых заслуг на поле
брани: «Батюшка ты мой, чем платить за такие твои труды несчетные? Радость
моя, свет очей моих, мне не верится, сердце мое, чтобы тебя, свет мой, видеть.
Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне
возможно было, я бы единым днем тебя поставила пред собою... А вы, свет мой,
не стойте, пойдите помалу: и так вы утрудились. Чем вам платить за такую
нужную службу? Наипаче всех твои, света моего, труды. Если б ты так не тру-
дился, никто б так не сделал» 28.
Царевна Софья, видимо, была женщиной любвеобильной. Уже будучи в ле-
тах, она стремилась наверстать упущенное во время пребывания в тереме и за-
вела еще одного фаворита — Федора Шакловитого, которого, как мы помним,
Голицын считал самым преданным себе человеком. Б. И. Куракин, с симпатией
относившийся к царевне и вряд ли пожелавший возводить на нее напраслину,
писал: «Надобно ж и о том упомянуть, что в отбытие Василия Голицына с пол-
ками на Крым Федор Щегловитой весьма в амуре при царевне Софии профи-
товал (извлекал пользу.— Н.П.) и уже в тех плезирах ночных был в большей
конфиденции (доверенности.— Н. П.) при ней, нежели князь Голицын, хотя не
так явно. И предусматривали все, что, ежели бы правление царевны Софии еще
продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от нее падение или б содержан
был для фигуры за первого правителя, но в самой силе и делах был бы помяну-
той Щегловитой» 29.
Неофициальный восторг успехами Голицына, излитый на бумаге повеле-
нием сердца, Софья подкрепила грамотой от имени двух царей, в которой вопре-
ки очевидным фактам столь же энергично восхваляла мнимые победы незадач-
ливого полководца: «Мы, великие государи, тебя, ближнего нашего боярина и
сберегателя, за твою к нам многую и радетельную службу, что такие свирепые
и исконные креста святого и всего христианства неприятели твоею службою не
нечаянно и никогда не слыхано от наших царских ратей в жилищах их поган-
ских поражены и побеждены и прогнаны...» 30
Итак, сколько бы Софья ни славословила по поводу походов Голицына и
ни старалась создать видимость успехов, провал их совершенно очевиден: казне
Детство и юность
они стоили немалых денежных затрат, полкам — гибели многих людей не столь-
ко от столкновений с неприятелем, сколько от лишений и невзгод, выпавших
на долю войска. Способный дипломат, образованный человек и галантный ка-
валер не подтвердил такой же репутации в качестве военачальника. И тем не
менее нельзя походы считать бесполезными: урона они крымским феодалам не
нанесли, но в известной мере отвлекли их силы от набегов на польские и австрий-
ские земли. Россия в конечном итоге выполнила свои обязательства перед Свя-
щенным союзом. Это было важно, ибо Россия впервые была приглашена к учас-
тию в коалиции европейских государств, направленной против Османской импе-
рии.
Неудачу военных действий вполне компенсировал дипломатический успех,
на этот раз не на западных, а на восточных границах России. Правда, успех
этот пришел уже после того, как Софья была водворена в келью Новодевичьего
монастыря, но подготовка к нему началась, когда она была правительницей.
Еще в октябре 1687 г. окольничему Федору Алексеевичу Головину была вручена
инструкция о том, как вести переговоры с маньчжурами. Надобность в них
возникла в связи с пограничными конфликтами прежних лет.
Цинское правительство потребовало от воеводы Алексея Толбузина, чтобы
он освободил Албазин, являвшийся ключевым острогом русских владений на
Амуре. Толбузин отказался выполнить ультиматум. Гарнизон острога в 1685 г.
насчитывал 450 человек, вооруженных тремя пушками и четырьмя ядрами.
Устоять против цинских войск, прибывших на сотне судов, на каждом из кото-
рых находилось по 30—50 пехотинцев, и тысячи конных воинов, подошедших
сухим путем, албазинцы не могли. Они вынуждены были покинуть город и от-
правиться в Нерчинск «босые, раздетые и голодные, питался травою и кореньем».
Маньчжуры сровняли Албазин с землей. После ухода маньчжур албазинцы
возвратились и возвели на том же месте новый острог. В июле 1686 г. он вновь
подвергся нападению, но его 10-месячная осада (по май 1687 г.) не принесла
успеха. Проведав о том, что из Москвы на восток движется великое посольство
и русская рать, насчитывавшая чуть более 1900 человек, во главе с Ф. А. Голо-
виным, маньчжуры сняли осаду Албазина и отошли от него. 9 августа 1689 г.
Головин достиг Нерчинска. Через три дня начались переговоры.
Два съезда послов, 12 и 13 августа 1689 г., не дали никаких результатов.
Тогда цинские дипломаты решили оказать на Головина давление — они оса-
дили Нерчинск, угрожая овладеть им. Надо отдать должное Ф. А. Головину.
Несмотря на свои 35 лет и отсутствие обширной дипломатической практики, он
обнаружил качества, свойственные опытному дипломату: не дал себя запугать,
проявил выдержку и стойкость и на угрозы начать военные действия отвечал
готовностью дать отпор. Когда цинские дипломаты убедились в бесплодности
шантажа, они на третьем съезде, 27 августа 1689 г., подписали Нерчинский
договор. Он не подлежит однозначной оценке. С одной стороны, договор уста-
навливал мир между обоими государствами и тем самым способствовал расши-
рению торговли России с Китаем, однако с другой — договор обязывал разорить
Албазин, выселить из него русских, а главное, уступить Китаю огромную терри-
торию по левому берегу Амура и его левым притокам. Кроме того, граница меж-
ду двумя государствами не была точно определена, что впоследствии вызвало
пограничные споры 31.
В течение семи лет правления Софьи жизнь Петра существенно не изме-
нилась. Стрелецкий бунт укрепил позиции Софьи и, напротив, низвел Наталью
Кирилловну до положения опальной царицы — не от хорошей жизни она вы-
нуждена была покинуть кремлевские хоромы и жить за пределами столицы.
В 1683 г. резиденцией матери с сыном стало Воробьево, затем Воробьево и
24
Н. И. Павленко
Преображенское, где они жили преимущественно в теплое время года, а с 1685 г.
главным местом их проживания становятся Коломенское и Преображенское.
Много времени и энергии отнимало у Петра участие в пышных и величест-
венных кремлевских ритуалах, продолжавшихся часами и крайне его утомляв-
ших. Быть может, впечатления детства вызывали у взрослого царя недобрые
воспоминания, и он с отвращением относился к скучным дипломатическим цере-
мониям. Придворных церемоний было великое множество. По традиции, уста-
новленной царем Алексеем Михайловичем, царская семья отправлялась в похо-
ды в Троице-Сергиев, Чудов и другие монастыри. Оба царя и правительница
участвовали в крестных ходах в Кремле. Отмечались многочисленные семей-
ные праздники: именины всех членов царствующего дома, годовщины смерти
царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича. Ивану и Петру отводилась
декоративная роль и при приеме иностранных послов. Для царствующих братьев
был изготовлен двойной трон из серебра, за спинкой которого скрывались
взрослые, чтобы шептать им, как вести себя при приеме иностранных послов.
Один из таких приемов описал в 1683 г. секретарь шведского посольства
Кемпфер. Это первая из известных в настоящее время характеристик юного
Петра: «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных
креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии,
сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза,
опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший
смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем,
как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала
всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных са-
новников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя
должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье,
младший, Петр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требова-
лось этикетом, стремительно вскочил с своего места, сам приподнял царскую
шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: «Его королевское величест-
во, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?»» 32
Отдадим должное Кемпферу — он точно схватил и передал нам свойства
характера 11-летнего Петра, более походившего на 16-летнего юношу: живость
ума, любознательность, мгновенность реакции, непоседливость, сознательное от-
ношение к происходившему, детская непосредственность. В целом перечислен-
ные свойства натуры можно оценить одним словом — одаренность. Она, эта ода-
ренность, объясняет наличие многих достоинств у взрослого Петра: его репута-
цию выдающегося государственного деятеля, талантливого полководца и дипло-
мата, энциклопедически образованного человека.
Но одаренность не дает ответа на вопрос, как мог возникнуть феномен
«царя-плотника», находившего общий язык и с изысканными дипломатами, и с
коронованными особами других государств, и с учеными с мировым именем,
и с вельможами, кичившимися своим родословием, и с худородными выскочка-
ми, и с многочисленными плотниками, корабельными мастерами, матросами,
шкиперами, мастеровыми на мануфактурах. Именно общение царя с простыми
людьми придает своеобразие его поведению, приводившему в изумление совре-
менников. В самом деле, разве отец Петра, царь Алексей Михайлович, мог себе
позволить прикоснуться своими холеными руками к какому-либо инструменту
и тем более орудовать им, если был глубоко убежден в том, что любой физиче-
ский труд противопоказан самодержцу, а руки даны, чтобы ими совершать
крестное знамение и протягивать их для благоговейного лобызания подданными.
Разве могло случиться, чтобы царь Алексей Михайлович запросто тушил пожар,
либо без свиты появлялся в людном месте, либо присутствовал на семейном
Детство и юность
25
торжестве какого-либо гвардейского офицера или солдата? Отец Петра появлял-
ся на людях только в особо торжественных случаях, в тяжелом облачении и в
сопровождении бояр, церковного синклита и эскорта сотен стрельцов. Царскими
выходами с их восточной торжественностью подчеркивалось божественное про-
исхождение царской власти и внушалось представление о царе как о сверхчело-
веке.
Откуда у Петра все эти качества, так резко выделявшие его из среды вен-
ценосцев не только России, но и всего мира? Как происходило становление
личности Петра, рискнувшего пойти наперекор старине, обычаям отца и деда и
ввести свежую струю в затхлую атмосферу кремлевского дворца?
На все эти вопросы можно дать лишь гипотетические ответы, ибо мы мно-
гого не знаем о детских годах Петра, его воспитании, влиянии на него окружав-
ших его людей. Здесь, видимо, первостепенное значение имело случайное сте-
чение благоприятных обстоятельств, оказавших влияние на царя в годы, когда
формировалась его личность. Одно из них состояло в том, что Петра не готовили
к занятию престола, что в значительной степени сокращало учебно-воспитатель-
ные меры, которыми руководствовался двор при воспитании наследника.
Согласно традиции, трон наследовал старший сын правящей династии. У ца-
ря Алексея Михайловича было три сына. Царская корона должна была перейти
к старшему из них — Федору, после него ко второму сыну от брака с Марией
Ильиничной Милославской, Ивану, и лишь после смерти того и другого к млад-
шему из сыновей — Петру. Таким образом, шансы занять престол у младшего
сына были весьма скромными. Если бы царская семья не раздиралась соперни-
чеством, воспитанию Петра было бы уделено то внимание, которым пользовались
старшие претенденты на трон. Но в том-то и дело, что царица Наталья и ее сын
занимали особое место в царской семье, и это обстоятельство оказало едва ли
не решающее влияние на воспитание Петра. Его отец воспитывался в затхлой
атмосфере кремлевского дворца, цепко держался за обычаи старины, выступая
хранителем традиций. Чинное окружение, дух рабского угодничества и смире-
ния, размеренные движения и поступки пронизывали весь уклад жизни цар-
ского двора, создавали в нем атмосферу благоговения перед царским отпрыс-
ком.
В полуопальной и опальной семье Натальи Кирилловны в Коломенском и
Преображенском существовали иные порядки — не дворец, а улица воспиты-
вала юного царя. Именно атмосфера непринужденности и отсутствие чопорности
формировали «демократичность» Петра, которая в зрелые годы позволила ему
взвалить на свои плечи обязанности воспитателя подданных, стремившегося
личным примером и непосредственным участием во всех начинаниях убедить
их в необходимости и целесообразности того, что он варварскими способами
принуждал их выполнять.
Более полными сведениями мы располагаем об учении Петра. Его учителя
Никита Зотов и Афанасий Нестеров не принадлежали к числу образованных
и эрудированных людей. Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать оби-
лие разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников
доставало лишь на то, чтобы научить его читать, писать, произносить наизусть
некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по
истории и географии. Петр в годы обучения не прошел даже курса, который
обычно преподавали царевнам. В итоге образование он получил весьма скром-
ное, если не скудное. Между тем в зрелые годы Петр обнаруживал глубокие
познания и в истории, и в географии, артиллерии, фортификации. Этим он обя-
зан собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда
учиться. Впрочем, не все пробелы в образовании царю удалось восполнить: он
26 Н. И. Павленко
был не в ладах с орфографией до конца жизни и допускал ошибки, от которых
грамотный канцелярист был свободен.
Большую часть времени Петр был предоставлен самому себе. Три увлече-
ния поглощали его энергию. С ранних лет он проявлял привязанность к ремес-
лам. В Преображенское ему доставляли инструменты каменщика и плотника,
столяра и кузнеца. Будучи взрослым, Петр в совершенстве владел по меньшей
мере дюжиной ремесел, причем особой виртуозности достиг в работе топором
и на токарном станке. Любовь к физическому труду резко отличала Петра от
предшественников и преемников.
Еще больше увлекало Петра военное дело. Увлечение выросло на почве его
детских забав. Со временем деревянные пушки заменялись боевыми, появились
настоящие сабли, алебарды, протазаны, кортики, шпаги, пищали. Просторы Пре-
ображенского позволяли Петру производить полюбившуюся ему пальбу из пу-
шек и вести военные игры с участием значительного числа сверстников. Там
в 1686 г. возник военный городок с жилыми помещениями для Петра и потеш-
ных солдат, амбарами для хранения пушек и оружия. Все эти сооружения бы-
ли обнесены деревянными стенами с башнями и земляным валом. Потешные,
сначала предназначавшиеся для игр, или, как тогда говорили, потех, с годами
превратились в подлинную военную силу. У истоков двух полков — Преобра-
женского и Семеновского, которые составят костяк будущей регулярной армии,
стояли потешные батальоны, набранные из спальников, конюхов потешной ко-
нюшни, дворян, сокольников.
Но ни с чем не может сравниться страсть Петра к мореплаванию и кораб-
лестроению. По признанию самого царя, истоки этой страсти восходят к рассказу
Якова Долгорукого о том, что у него когда-то был «инструмент, которым можно
было брать дистанции или расстояния», не сходя с места, а также к знакомству
со старым ботиком, на котором, как сказали Петру, можно плавать против вет-
ра. Астролябию ему привезли из Франции, а в Немецкой слободе в Москве, где
жили иностранные торговцы и мастеровые, нашелся человек, умевший с ней
обращаться. Им оказался голландец Франц Тиммерман. В Немецкой же сло-
боде Петр разыскал мореплавателя и кораблестроителя, который взялся отре-
монтировать ботик, поставить паруса и обучить управлению ими. Первые опыты
кораблестроения производились на реке Яузе, притоке Москвы-реки. Позже
Петр вспоминал, что на узкой Яузе ботик то и дело упирался в берега. Тогда
он перевез его на Просяной пруд в селе Измайлове, но и здесь не было нужного
простора. Поиски большой воды привели 16-летнего Петра на Переславское
(Плещееве) озеро, что у Переславля-Залесского, куда он поехал под предлогом
богомолья в Троицком монастыре.
Петру не исполнилось 17 лет, когда мать решила его женить. По обычаю
того времени, женитьба превращала юношу во взрослого человека. Ранний брак,
по расчетам царицы Натальи, должен был существенно изменить положение
сына, а вместе с ним и ее самой: женатый Петр уже не будет нуждаться в опеке
сестры Софьи, наступит пора его правления, он переселится из Преображен-
ского в палаты Кремля. Кроме того, мать надеялась остепенить сына женить-
бой - привязать его к семейному очагу, отвлечь от Немецкой слободы и увле-
чений, не свойственных царскому сану. Поспешным браком, наконец, пытались
оградить интересы потомков Петра от притязаний возможных наследников его
соправителя Ивана, который к тому времени уже был женатым человеком и
ждал прибавления семейства. Царица Наталья сама подыскала сыну невесту —
красавицу Евдокию Лопухину, по отзыву Б. И. Куракина, «принцессу лицом
изрядную, токмо ума посреднего и нравом несходная к своему супругу». Тот
же Куракин отметил, что «любовь между ими, царем Петром и супругою его,
Детство и юность 27
была изрядная, но продолжалася разве токмо год» 33. Возможно, охлаждение
между супругами наступило даже раньше, ибо через месяц после свадьбы Петр
оставил Евдокию и отправился на Переславское озеро заниматься морскими
потехами.
В Немецкой слободе царь познакомился с дочерью виноторговца Анной
Монс. Б. И. Куракин считал ее девицей изрядной и умной. Веселая, любвеобиль-
ная, находчивая, всегда готовая пошутить, потанцевать или поддержать светский
разговор, Анна Монс была полной противоположностью супруге царя, наводив-
шей тоску рабской покорностью и слепой приверженностью к старине. Воспи-
танная в тереме, она чувствовала себя скованной и была чуждой складу харак-
тера Петра. Царь отдавал предпочтение Монс и свободное время проводил в ее
обществе.
Сохранилось несколько писем Евдокии к Петру, и ни одного ответа царя.
В 1689 г., когда Петр отправился на Переславское озеро, Евдокия обращалась
к нему с нежными словами: «Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим
милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матуш-
киной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет». В другом письме, адресован-
ном «лапушке моему», «женишка твоя Дунька», еще не подозревавшая о близ-
ком разрыве, просила разрешения самой прибыть к супругу на свидание. Оба
письма сочинены в духе старомосковской лирики и сентиментальности и, как
видим, не отличались ни глубиной содержания, ни деловитостью, ни страст-
ностью. Два письма Евдокии относятся к более позднему времени — 1694 г.,
причем последнее из них полно грусти и одиночества женщины, которой хорошо
известно, что она отвергнута ради другой. В них уже нет обращения к «лапуш-
ке», супруга не скрывает своей горечи и не может удержаться от упреков, назы-
вает себя «бесщастной», сетует, что не получает в ответ на свои письма «ни еди-
ной строчки» 34. Только ограниченная женщина могла не понять, что подобными
письмами она еще больше углубляла пропасть между собой и супругом. Не
упрочило семейных уз и рождение в 1690 г. сына, названного Алексеем.
Отношения между двором Петра в Преображенском и официальным дво-
ром в Кремле, корректные в первые годы правления Софьи, постепенно, по
мере того как взрослел Петр, все больше приобретали оттенок враждебности.
Обе стороны зорко следили за действиями друг друга. Особое раздражение в
Преображенском вызывали нарушения Софьей придворного этикета, что расце-
нивалось как посягательство правительницы на царскую власть. Так, не оста-
лись незамеченными участившиеся появления Софьи на разнообразных цере-
мониях. Тем самым, считали в Преображенском, Софья искала популярности
и стремилась закрепить за собой место правительницы. 8 июля 1689 г. прави-
тельница совершила вызывающий поступок — она осмелилась вместе с царями
участвовать в соборном крестном ходе. Разгневанный Петр сказал Софье, что
женщине непристойно следовать за крестами и она должна немедленно уда-
литься. Царевна оставила упрек без внимания. Петр в состоянии крайнего воз-
буждения умчался в Коломенское, а оттуда — в Преображенское. В окружении
Петра вызывало недовольство и упоминание в титуле официальных актов имени
правительницы — «благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеев-
ны». Царица Наталья Кирилловна открыто выражала возмущение: «Для чего
она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того
дела не покинут».
Если в Преображенском на эти действия Софьи смотрели как на подготовку
к правительственному перевороту, то и в Кремле аналогичные опасения вызы-
вали увеличение численности потешного войска и постоянные заботы Петра о
его вооружении. Однако сохранившиеся документы не дают основания утверж-
28
Н. И. Павленко
дать, будто у Петра в это время проснулось властолюбие и он проявлял к власти
такой же интерес, как, скажем, к кораблестроению или военным потехам.
Честолюбие на первых порах надо было подогревать, что и делала царица-мать,
руководимая советниками, более опытными в политических интригах.
О Софье, напротив, нельзя сказать, что у нее отсутствовало властолюбие.
Освоившись с положением правительницы и привыкнув к власти, Софья не со-
биралась до конца своих дней оставаться правительницей и исподволь готовила
дворцовый переворот, с тем чтобы стать самодержицей. Но для этого надо было
лишить Петра права на престол. Своему новому фавориту, Федору Шакловитому,
она поручила разведать, как отнесутся стрельцы к ее воцарению. Первые шаги
в этом направлении Софья и Шакловитый предприняли еще в 1687 г. Федор
Леонтьевич призвал к себе стрелецких начальников, на которых, как он пола-
гал, можно было опереться, и «казал им челобитную, чтоб ей, великой госу-
дарыне благоверной царевне, венчаться царским венцом». Начальники дали ук-
лончивый ответ: «Воля-де в том государская». Софье пришлось отказаться от
немедленного выполнения замысла: «И того же-де дня, ввечеру, призвав их (на-
чальников.— Н.П.), он, Федька, сказал, что великая государыня того дела де-
лать не указала» 3 .
Прошло два года, и Софья решила возобновить свои домогательства на
трон. На сей раз она руководствовалась планом, как две капли воды напоминав-
шим план, осуществленный в мае 1682 г. Тогда он принес Софье и Милослав-
ским успех. В 1682 г. сторонники царевны распространяли слух о том, что На-
рышкины «извели» царевича Ивана. Семь лет спустя Шакловитый велел стрель-
цам говорить, «будто князь Борис Алексеевич (Голицын.— Н. П.) и Лев Кирил-
лович (Нарышкин.— Н.П.) с братьями хотят известь великую государыню бла-
говерную царевну Софью Алексеевну». Да и сама Софья жаловалась стрельцам:
«Житье-де наше становится коротко, царя-де Иоанна Алексеевича ставят ни во
что, а меня-де называют там (в Преображенском.— Н. П.) девкою, будто-де я и
не дочь царя Алексея Михайловича». Некоторой корректировке подвергся и спи-
сок лиц, подлежавших истреблению в 1689 г., ибо значительная часть Нарышки-
ных и их сторонников была перебита еще во время первого бунта. Тогда Софья
и Милославские своим главным противником считали А. С. Матвеева, теперь
в этой роли выступал Б. А. Голицын. Произошли изменения и в лагере Софьи:
умер в 1685 г. Иван Михайлович Милославский, еще раньше погиб на плахе
Хованский, теперь главным исполнителем воли Софьи стал Шакловитый. В про-
скрипционном списке 1689 г. встречаем новые имена. «И в то число велел он,
Федор,— показал пятисотенный Илларион Елизарьев,— побить князь Бориса
Алексеевича и Льва Кирилловича и всех Нарышкиных до единого человека,
да Опраксиных всех троих» 36.
Итак, стрелецкий бунт 1682 г. с готовившимся бунтом 1689 г. роднило не-
сколько общих черт: оба они отражали борьбу за власть; орудием этой борьбы
были стрельцы; для подстрекательства к бунту использовались притеснения,
якобы допускавшиеся одной из сторон, боровшейся за власть, и, наконец, состав-
ление списка лиц, подлежавших казни.
На наш взгляд, была еще одна общая черта, которую, впрочем, невозможно
подкрепить документально, поскольку следствие о бунте 1682 г. не велось. Речь
идет о подкупе стрельцов, о выдаче им вознаграждения за участие в предпола-
гаемом бунте. В 1689 г. рядовые получали по одному-два рубля, командный
состав — от пяти до десяти и даже до ста рублей. Более того, стрельцам была
обещана возможность безнаказанно грабить дома убитых. «А как их побьют,—
уговаривал стрельцов Шакловитый,— и кто что в домах их возьмет, и то все
перед ними, также-де и сыску никакого не будет». Впрочем, сами стрельцы не
Детство и юность 29
намеревались довольствоваться ограблением убитых. Доверенное лицо Шакло-
витого Никита Гладкой говорил стрельцам: «...ныне-де терпите да ешьте в долг,
даст-де Бог, будет ярмонка — станем-де боярские дворы и торговых людей лавки
грабить и сносить в дуван». Слова Никиты Гладкого подтвердил другой стре-
лец: «А у нас-де будет ярмонка — побиение будет на бояр, на многих людий,
против прежнего смутного времени» 37. Разумеется, в 1682 г. Софья не распо-
лагала такими финансовыми ресурсами, какие у нее были в 1689 г., когда она
являлась хозяйкой казенного сундука. Поэтому размер сумм, выделенных на
подкуп во время первого бунта, был, конечно, скромнее и скорее всего ограни-
чивался угощением вином.
При подготовке к бунту 1689 г. использовались и кое-какие новые приемы
борьбы. Ночью по улицам Москвы в сопровождении стрелецких капитанов ездил
подьячий Матвей Шошин, нарядившийся в такой же белый атласный кафтан,
какой носил Лев Кириллович Нарышкин. Шошин хватал стоявших на карауле
стрельцов и велел зверски избивать их, поручив вопить одному из спутников:
«Лев Кириллович! За что бить до смерти! Душа христианская». Сам ряженый
приговаривал: «Бейте-де гораздо, не то-де им будет — заплачу-де им смерть
братей своих». Потерпевших доставляли в Стрелецкий приказ, и они там на
допросах, введенные в заблуждение маскарадом, показывали, что стали жертва-
ми Льва Кирилловича. Таким способом Софья и ее сторонники пытались вызвать
озлобление стрельцов против Нарышкиных. Сторонники Софьи прибегали и к
запугиванию стрелецких командиров расправами, если у власти останутся На-
рышкины. Шакловитый говорил пятидесятникам: «А мутит-де всем царица На-
талья Кирилловна, а перевесть-де нас хотят тем: меня-де хотят высадить из при-
казу вон, и вас-де, которые ко мне в дом вхожи, разослать хотят всех по горо-
дам» 38.
От характеристики общих условий заговора Софьи -- Шакловитого перей-
дем к изложению его основных этапов. Одним из первых практических шагов
была очередная попытка Шакловитого вовлечь в заговор стрелецких начальни-
ков. Фаворит пригласил их в свою скрытую от посторонних глаз загородную
резиденцию и без дальних разговоров и дипломатических ухищрений предло-
жил им написать челобитную с просьбой, чтобы Софья венчалась на царство.
Большинству стрелецких командиров предложение руководителя Стрелецкого
приказа повторить события весны и лета 1682 г. показалось рискованным. Они
отклонили предложение под благовидным предлогом, что не умеют писать чело-
битные.
— «За челобитной не станет, мочно челобитную написать», — уговаривал
собеседников Шакловитый и тут же вынул готовую челобитную, составленную
якобы от имени всего населения столицы, а не одних только стрельцов.
— «А если-де государь и царь великий князь Петр Алексеевич их не по-
слушает?» — упорствовали стрелецкие урядники.
— «Если не послушает, — успокаивал их Шакловитый, — схватите боярина
Льва Кирилловича Нарышкина и кравчего Бориса Алексеевича Голицына, тогда
примет челобитье».
Примитивно мыслившему Шакловитому казалось, что отстранение Петра от
власти не встретит сопротивления. Но дотошные начальники, не желавшие жерт-
вовать своими головами ради призрачного успеха, добивались полной ясности
в вопросе об отношении к перевороту всех, кто заинтересован в том, какое будет
правительство.
— «А патриарх и бояре?» — вопрошали они.
— «Мочно-де патриарха переменить»,— уверял Шакловитый, «а про бояр-
де он сказал: все-де отпадшие, зяблое дерево».
30 Н. И. Павленко
Привлечь стрелецких начальников к заговору не удалось: поговорив, они
на том и разошлись, получив от Шакловитого хцедрую мзду. Осуществление
переворота пришлось на некоторое время отложить, хотя часть стрельцов была
готова к решительным действиям. Одному из стрельцов смена патриарха пред-
ставлялась так:
— «Как-де я к патриарху войду в палату и закричу, а он-де у меня от
страху и места не найдет».
— «Надобно-де нам уходить медведицу царицу Наталью»,— предложил дру-
гой стрелец. Ему заметили:
— «За матерь свою вступится сын ее, государь Петр Алексеевич». После-
довал решительный ответ:
— «Чего-де и ему спускать, за чем стало?» 39
Самые дерзкие из стрельцов предлагали убить Петра, бросив в него гра-
нату или подложив ее в сани. Другие собирались зарезать во время пожара —
царь любил тушить их.
Последнее по времени публичное столкновение Петра с Софьей произошло
в июле 1689 г. и было связано с торжествами по случаю возвращения Голицына
из Крымского похода. Хотя поход не принес славы ни ратным людям, ни их
начальнику, Софья не скупилась на награды за сомнительные боевые подвиги,
стремясь тем самым заручиться поддержкой стрельцов. Петр демонстративно
отказался от участия в пышных торжествах. Руководитель похода и другие
военачальники, прибыв в Преображенское, даже не были приняты Петром. Эти
действия Софья сочла прямым себе вызовом. Она апеллирует к стрельцам:
«Годны ли-де мы вам? И буде вам годны, и вы за нас стойте; а буде не годны,
и мы-де оставим государство, воля ваша» 40. Последней частью фразы Софья
подчеркивала скромность своих намерений. В действительности в Кремле, как
и в Преображенском, велась лихорадочная подготовка к развязке. Она, как это
часто бывает в напряженной обстановке, полной тревог и ожиданий, произошла
внезапно, когда еще не все было готово к действию.
В ночь с 7 на 8 августа 1689 г. в Кремле поднялась тревога, стрельцы взя-
лись за ружья: кто-то пустил слух, что потешные из Преображенского идут в
Москву. Сторонники Петра среди московских стрельцов, не разобравшись в про-
исходившем, сочли, что стрельцы готовятся не к обороне Кремля, а к походу в
Преображенское. Мигом помчались они в резиденцию Петра, чтобы предупре-
дить его о грозящей опасности. Тревога оказалась ложной, тем не менее она
вызвала цепную реакцию.
Петра разбудили, чтобы сообщить новость. Можно представить, какие мыс-
ли пронеслись в голове Петра, что он пережил в те недолгие секунды. Про-
мелькнули события семилетней давности — разъяренная толпа вооруженных лю-
дей, бердыши, алебарды, протазаны, на острия которых сбрасывали с крыльца
сторонников Нарышкиных. Решение, вызванное страхом за жизнь, было не-
ожиданным — не мобилизовать силы для сопротивления, а бежать. Бросился в
одной рубашке в ближайшую рощу и в ночной тишине пытался уловить гул то-
пота приближавшихся стрельцов. Но было тихо. Лихорадочно соображал, куда
бежать. Ему принесли одежду и седло, и он всю ночь скакал в сопровождении
нескольких человек в Троице-Сергиев монастырь, за толстыми стенами которо-
го семь лет назад укрывалась Софья.
В зрелые годы Петр был человеком большой отваги, множество раз оказы-
вался в смертельно опасных переделках. Но в 17 лет он оставил мать, молодую
жену, кинул на произвол судьбы близких людей и потешных солдат, не поду-
мав о том, что стены Троицы, никем не защищаемые, не могли бы его спасти,
если бы там появились Софья, Шакловитый и стрельцы. Изнуренный долгой
Детство и юность 31
скачкой, Петр прибыл в монастырь утром 8 августа, бросился на постель и, об-
ливаясь слезами, рассказал архимандриту о случившемся, прося защиты. В тот
же день из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь прибыли потешные
солдаты, стрельцы и мать.
В Кремле узнали о бегстве Петра только к концу дня 8 августа — ранним
утром Софья в сопровождении отряда стрельцов пошла «на службу» в Казан-
ский собор и только по возвращении, после роспуска стрельцов по слободам,
ей сообщили о случившемся в Преображенском. Новость конечно же не могла
не вызвать тревогу, которую попытались скрыть наигранным спокойствием.
«Вольно ему, взбесяся, бегать»,— откликнулся на событие Шакловитый.
Возникло два неравноценных по силе вооруженных лагеря: один под гла-
венством Софьи находился в Кремле, где в ее распоряжении будто бы были
почти все стрелецкие полки; другой, формально возглавляемый Петром,— в
Троице-Сергиевом монастыре с ничтожной вооруженной опорой. Дальнейшие
события развивались так, что Софья постепенно утрачивала свой перевес, а
Петр его приобретал. Тому способствовало два важных обстоятельства: одним
из царей был Петр, а Софья всего лишь правительница; в глазах населения
столицы, в том числе и некоторой части стрельцов, Петр выглядел жертвой,
вынужденной спасаться от преследования бегством из своей резиденции; следо-
вательно, моральным перевесом владел Петр. Другое его преимущество состояло
в том, что его действия направлял умный и многоопытный советник — Борис
Алексеевич Голицын, сразу же сумевший поставить Софью в положение оборо-
нявшейся стороны, вынужденной оправдывать свои действия.
9	августа от имени Петра старшему брату, Ивану, и правительнице Софье
была направлена грамота, потребовавшая объяснений причин скопления стрель-
цов в Кремле 7—8 августа. Софье пришлось оправдываться: первоначально она,
дескать, намеревалась отправиться в Донской монастырь, а затем передумала
и посетила Казанский собор. Лучшим выходом из создавшейся ситуации Софья
считала примирение со сводным братом и в этом направлении предприняла
несколько шагов.
13	августа правительница направила к Троице боярина Ивана Борисовича
Троекурова с поручением уговорить Петра вернуться в Москву. Троекуров вер-
нулся ни с чем. Затем в монастыре появился «дядька» царя Ивана с таким же
поручением, исходившим уже не от Софьи, а от царя. Боярин Петр Иванович
Прозоровский тоже не добился успеха. Тогда царевна решила воспользоваться
услугами самого авторитетного посредника и отправила к Троице патриарха
Иоакима, но тот, симпатизируя Петру (напомним, по его настоянию Петр в
1682 г. был провозглашен царем), остался при нем. «Послала я патриарха,—
делилась со стрельцами результатами своей неудачной затеи Софья,— для того,
чтобы с братом сойтись», а он, «заехав в поход, да там и живет, а к Москве не
едет».
Наконец царевна решилась на последний шаг — 27 августа после молебна
в Успенском соборе и посещения Воздвиженского и Чудова монастырей она сама
в сопровождении бояр (князей Якова Никитича Одоевского, Владимира Дмит-
риевича Долгорукого, Михаила Яковлевича Черкасского, Алексея Семеновича
Шеина и др.) отправилась к Троице, но в пути получила от спальника Петра
Ивана Даниловича Гагина предписание вернуться в Москву. Софья ослуша-
лась и продолжала свой путь. В селе Воздвиженском, что в 10 верстах от Трои-
це-Сергиева монастыря, к ней прибыл более авторитетный посланец Петра —
боярин Иван Борисович Троекуров с ультимативным требованием вернуться
в Москву и с угрозой, что в противном случае с нею будет поступлено «нечест-
но». Софье пришлось повиноваться. 31 августа она возвратилась в столицу,
32
Н. И. Павленко
заявив стрельцам: «Чуть меня не застрелили. В Воздвиженском прискакали
на меня многие люди с самопалами и луками. Я насилу ушла и поспела к Мос-
кве в 5 часов» 4|.
Попытка царевны разжалобить стрельцов успеха не имела. Военные силы,
на которые она рассчитывала опереться, таяли с каждым днем. Вместе с Шакло
витым Софья не могла удержать в повиновении солдатские и стрелецкие полки,
не рисковавшие вступить в вооруженный конфликт с войсками, поддерживав-
шими Петра. По его вызову в Троице-Сергиев монастырь прибывали один за
другим командиры солдатских и стрелецких полков с подчиненными им солда-
тами и стрельцами. Там стрелецкие начальники сообщили царю о тайных со-
вещаниях, созванных Шакловитым, о его попытке совершить дворцовый пере-
ворот. Последовало требование, настойчиво трижды повторенное, выдать Шакло-
витого.
Апелляция Софьи к оставшимся в Москве стрельцам не встретила под-
держки. Напротив, 6 сентября стрельцы пришли в Кремль с требованием к
Софье выдать Шакловитого. Правительнице ничего не оставалось, как выдать
фаворита. 7 сентября он был доставлен в Троице-Сергиев монастырь, подверг-
нут допросу и пыткам и через пять дней казнен вместе с главными сообщни-
ками.
Выдача Шакловитого означала, что после продолжавшейся месяц борьбы
Софья потерпела полное поражение. Петр и его сторонники вполне овладели
положением. Стрельцы вышли встречать ехавшего в Москву царя, в знак покор-
ности легли вдоль дороги на плахи с воткнутыми топорами и громко просили
о помиловании.
Еще продолжался розыск над Шакловитым, а Петр, находясь в Троице,
отправил брату Ивану письмо с предложением, более напоминавшим требова-
ние, отстранить Софью от власти. «Срамно, государь, при нашем совершенном
возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Под «зазор-
ным лицом» подразумевалась царевна Софья Алексеевна, которая не удостоена
была полного имени, и названа «С. А.». Далее Петр испрашивал разрешения,
«не отсылаясь к тебе, государю, учинить по приказам правдивых судей, а не
приличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вско-
ре» 42. Письмо подводило итоги придворной борьбы и свидетельствовало о тор-
жестве группировки Нарышкиных. Объявленная «зазорным лицом», Софья в
конце сентября 1689 г. была заточена в Новодевичий монастырь, где провела
14 лет и умерла в 1704 г.
Другим следствием переворота следует считать фактическое отстранение от
дел слабоумного брата Ивана. Хотя в письме Петр и выразил готовность почи-
тать своего старшего брата «яко отца», но эти слова имели чисто декоративное
значение — управление страной сторонники Петра взяли в свои руки. К царю
Ивану «не отсылались» не только тогда, когда формировали новое правитель-
ство, но и в последующие годы. Он вплоть до своей смерти номинально исполнял
царские обязанности: по традиции присутствовал на приемах посольств, участ-
вовал в церковных церемониях, его имя упоминалось во всех официальных ак-
тах наряду с именем Петра.
Отстранение Софьи мало что изменило в поведении Петра. Добившись
власти, он тут же проявил к ней полное безразличие. Ничто не свидетельство-
вало о его стремлении вникнуть в дела управления. Его резиденцией по-старому
оставалось Преображенское. По настоянию матери Петр в тяжеловесном царском
облачении появлялся в Кремле лишь на публичных церемониях. Участие в го-
сударственных делах он ограничил выходами в подмосковные и столичные мо-
настыри и соборы, присутствием на семейных празднествах.
Детство и юность 33
Но церемонии и празднества Петр оставлял без всяких колебаний, как
только заходила речь о марсовых и нептуновых потехах. Одну из марсовых по-
тех царг, организовал осенью 1690 г.: стрелецкий полк «сражался» против по-
тешных и дворянской конницы. Это противопоставление новых войск старым
вошло в обычай, причем стрелецким полкам отводилась роль побежденных.
«Пои» не обходились без жертв, чередовались с пирушками. К маневрам сле-
дующего года были привлечены значительные силы. Одной армией, состоявшей
из потешных и солдатских полков, отрядов рейтар и драгун, командовал «гене-
ралиссимус Фридрих» — Федор Юрьевич Ромодановский, другой, стрелецкой,
армией — тоже «генералиссимус» Иван Иванович Бутурлин. Началу военных
действий предшествовала перебранка: противники «травились», т. е. задирали
друг друга, произносили непристойные слова. Маневры завершились пленением
Бутурлина, захватом обоза и знамен, а затем совместным пиром победителей
и побежденных, громом залпов.
Марсовые потехи чередовались с забавами на воде. Зимой 1692 г. царь
отправляется в Переславль. Туда доставляют огромное количество продовольствия
и материалов для сооружения кораблей. Петр сам участвует в строительстве кораб-
ля. Он так увлекся работой, что уговорить его прибыть в Москву отправились
виднейшие члены правительства — Л. К. Нарышкин, Б. А. Голицын. Присутствия
царя в Кремле требовал дипломатический этикет — в столицу приехал персидский
посол.
В августе корабли пустились в плавание по Переславскому озеру, но его
акватория ограничивала размер кораблей и возможность маневрирования ими.
Петра влекли морские просторы и настоящие корабли. Россия того времени распо-
лагала единственным морским портом — Архангельском. Туда в сопровождении
многочисленной свиты — бояр, окольничих, стольников и 40 стрельцов в 1693 г.
отправился Петр. Здесь он впервые увидел настоящие морские корабли — англий-
ские, голландские, немецкие, доставившие из стран Западной Европы сукна,
галантерею, краски. Другие корабли ожидали погрузки товаров русского экспорта:
мачтового леса, кож, мехов, пеньки, икры, сала. На небольшой яхте Петр впервые
совершил непродолжительное морское путешествие. В Городе, как тогда часто
называли Архангельск, был заложен корабль; наблюдение за его достройкой Петр
поручил воеводе Федору Матвеевичу Апраксину 43.
В январе 1694 г. умерла царица Наталья Кирилловна. Смерть матери выявила
две черты характера Петра: пренебрежение обычаями и стремление переживать
горе в одиночестве. 25 января, когда положение царицы стало безнадежным, сын
простился с нею и тотчас уехал в Преображенское, где, но свидетельству современ-
ников, в уединении скорбел по поводу потери. Отсутствовал он и на похоронах
матери. Можно лишь догадываться, сколько пересудов вызвало такое поведение
Петра у москвичей. Ранее Петр не участвовал и в траурной церемонии похорон
своего второго сына, Александра, умершего семимесячным. Если в этом случае
отсутствие Петра можно объяснить его неприязнью к жене и нежеланием нахо-
диться в обществе ее родственников и близких, то на похороны нежно любимой
матери он, несомненно, не явился по ипой причине — не желал показывать другим
своей слабости. На третий день после похорон он прибыл на могилу матери и в
одиночестве оплакивал ее смерть. Архангельскому воеводе Ф. М. Апраксину Петр
сообщил о своем горе кратко и выразительно: «Беду свою и последнюю печаль
глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и
сердце».
Первая поездка к морю носила разведывательный характер, ко второй царь го-
товился более тщательно. Выезд в Архангельск из Москвы состоялся не в июле, как
в 1693 г., а в апреле. В марте Петр пишет архангельскому воеводе письмо в том
2 II. И. Павленко
34
II. И. Павленко
шутливом тоне, который свойствен его переписке тех лет с близкими ему людьми.
Он дает распоряжения не от своего имени, а от имени князя Ф. Ю. Ромодановского,
на суше «генералиссимуса», а на море «адмирала»: «...он, государь, человек зело
смелый к войне, а паче к водяному пути, о чем и сам ведаешь; и для того здесь далее
апреля последних чисел медлить отнюдь не хочет» 44.
В Архангельск было отправлено две тысячи пудов пороха, тысяча самопалов.
На верфи царя ожидал готовый к спуску корабль, заложенный еще в первый при-
езд. На нем в июне 1694 г. Петр совершил плавание, едва не стоившее ему
жизни — в пути его застигла буря. В Москву царь вернулся в сентябре и сразу
же начал готовиться к игре на суше.
В окрестностях деревни Кожухово была сооружена крепость с земляным валом
высотой 3,5 метра, глубоким рвом и бойницами. Армиями командовали все те же
Бутурлин и Ромодановский, причем Бутурлину во главе со стрельцами предстояло
оборонять крепость, а новым полкам, численность которых достигала свыше 7000
человек, поручалась осада, а затем и штурм. Обе армии шли к исходным рубежам
через Москву. Марш носил шутовской характер. Впереди Ромодановского марши-
ровала рота под командованием царского шута Якова Тургенева. Ей предстояло
сражаться под знаменем, на котором был изображен герб Тургенева — коза. За
пей следовали две роты под командой сибирского царевича. Впереди Преображен-
ского полка 1Т1ли артиллеристы, среди них бомбардир Петр Алексеев, т. е. царь.
В шествии участвовала рота в составе 25 карлов. Вся эта процессия двигалась под
шум барабанов, флейт и литавр. Сохранилось шутливое описание маневров, впро-
чем довольно точно рассказывающее о том, что происходило под Кожуховом с 23
сентября по 18 октября. Название этого сочинения тоже написано в шутливом клю-
че: «Известное описание о бывшей брани и воинских подвигах между изящными
господами гепералиссимы князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем и
коих ради причин между ими те брани произошли; а тот их поход друг на друга и
война бысть сего 203 года сентября с 23 октября даже до 18 числа того же года» 4о.
Выход войск Бутурлина из Москвы действительно состоялся 23 сентября. Пос-
ле того как обе армии заняли рубежи на противоположных берегах реки Москвы,
начали разыгрывать действо по ранее составленному сценарию. Первыми вышли
главнокомандующие и приступили к словесной перепалке: «...вычитали друг другу
неправды и ссоры, чего ради сия тяжелая война и от кого началась, причитая друг
другу причины». Их сменил поединок богатырей, причем богатырь, выставленный
Бутурлиным, оказался слабее и трусливее, искал спасения в бегстве, так что бога-
тырь Ромодановского «гнался за ним и бил по нем плетью и прогнал его в обоз не-
приятельский». В ночь па 28 сентября войска Ромодановского переправились на
берег, занимаемый Бутурлиным, где находилась крепость. С 29 сентября до 1 октяб-
ря противники заключили перемирие, во время которого «друг ко другу переез-
жали, якобы вражды никогда отнюдь не бывало». Военные действия начались 1 ок-
тября — войска Ромодановского пошли на штурм и быстро овладели городком, что
противоречило составленному плану: штурму должны были предшествовать осада
с подкопами и возведением редутов, вылазки осажденных и т. п. Пришлось вывести
войска Ромодановского из крепости, вернуть туда выбитых бутурлинских стрельцов
и повторить осаду и штурм.
Кожуховские маневры были самыми продолжительными, напоминали настоя-
щее сражение: наступавшие и оборонявшиеся стреляли из ружей и пушек, бросали
глиняные гранаты, начиненные порохом, закладывали мины под неприятельские
укрепления и взрывали их, упражнялись в осадных и оборонительных работах.
Бомбардир Петр Алексеев активно участвовал в маневрах: обстреливал лагерь
стрельцов из мортир, подводил мину и взрывал ее. Это была последняя военная
потеха Петра.
Детство и юность 31)
Таким образом, в течение пяти лет после того, как Софья была отстранена
от власти, Петр не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы. Государст-
вом управляли люди из окружения его матери и его самого. Что это были
за люди?
В XVII в. среди сподвижников царей первостепенное место обычно занимали
их ближайшие родственники. При первом Романове — Михаиле Федоровиче —
фактическим главой правительства был властолюбивый и энергичный отец царя —
патриарх Филарет. В годы царствования Алексея Михайловича такую же роль сна-
чала выполнял Борис Иванович Морозов, воспитатель царя, его «дядька», закре-
пивший свое положение брачным союзом с сестрой жены царя. В 1648 г. после
городского восстания в Москве правление Морозова закончилось и наступило время
Милославских, родственников первой жены царя. При малолетнем Петре возглав-
лять правительство должны были родственники его матери — Нарышкины, а после
женитьбы — представители новой фамилии, с которой он породнился,— Лопухи-
ны. Другим источником, поставлявшим царям приближенных, являлись их ро-
весники — «робятки». В «робятки» к наследнику зачислялись дети знатнейших
фамилий. С ними он играл, учился; они же находились у него в услужении; с
некоторыми из них устанавливались доверительные отношения, не прекращавшие-
ся и в годы, когда наследник становился царем. Знатное происхождение этих
«робяток», помноженное на близость к наследнику престола, обеспечивало им в
будущем блестящую карьеру.
Родственники Петра по линии матери и супруги не стали его соратниками.
Нарышкины и их сторонники были истреблены во время стрелецкого мятежа
1682 г. Оставшийся в живых брат царицы Лев Кириллович Нарышкин по традиции
занимал высокие посты в правительстве, но со смертью сестры оказался па вторых
ролях. По отзыву князя Б. И. Куракина, он «был человек гораздо посреднего ума и
невоздержный к питию, также человек гордый, и хотя не злодей, токмо не склончи-
вый и добро многим делал без резону» 4б. Родственники супруги царя, Лопухины,
тоже не выдвинули из своего рода сколь-либо заметных политических фигур
отчасти потому, что этот род был ими беден, отчасти вследствие того, что рано же-
нившийся Петр, быстро охладев к супруге, утратил интерес и к судьбам ее род-
ственников. Оставались сверстники, из рядов которых выдвинулось немало спод-
вижников царя. Но эти люди резко отличались от «робяток», окружавших пред-
шественников Петра, и по знатности, и по психологии.
Царской резиденцией традиционно считался кремлевский дворец. Именно к
Кремлю были прикованы взоры великородных людей, связывавших карьеру своих
отпрысков с судьбами находившихся там представителей царствующей династии.
В Кремле действовало правительство, оттуда производились назначения, там устра-
ивали семейные и церковные торжества, дипломатические приемы. Вследствие
этого «робятки», как и их родители, постоянно находились на виду и имели возмож-
ность напомнить о своем существовании услугами, обхождением и т. и. В юношес-
кие годы Петра царскую резиденцию занимали царевна Софья и соправитель
Иван.
Двор в Преображенском, где жила царица Наталья с сыном, находился в
полуопальном и опальном положении. Состав двора тоже комплектовался из людей
если и не подвергнутых опале, то отдаленных от подножия тропа и лишенных
власти. Их роль ограничивалась участием в придворных церемониях в качестве ста-
тистов. Среди придворных Петра можно было встретить представителей не только
знатных родов, но и захудалых дворянских фамилий и даже «подлородных» —
молодых людей, не гнушавшихся изнурительной работы, участвовавших во всех
военных потехах царя. Борису Куракину такие порядки при дворе Петра были не
по вкусу: «Многие из ребят молодых, народу простого, пришли в милость к его
2*
36 Н. И. Павленко
величеству, г» особливо Буженинов, сын одного служки Новодевичья монастыря,
также и Лукин, сын одного подьячего новгородского, и многие другие, которые
кругом его величества были денно и ночно. И от того времени простого народу во
все комнатные службы вошли, а знатные персоны отдалены. И помянутому Буже-
нинову был дом сделан при съезжей Преображенского полку, на котором доме его
величество стал ночевать, и тем первое разлучение с царицею Евдокиею началось
быть. Токмо в день приезжал к матери во дворец и временами обедовал во дворце,
а временами в том дворе Бужениного» 4'.
Из окружения молодого Петра вышли потом военачальники и дипломаты,
инженеры и администраторы. А пока, в первые годы царствования Петра, они
вместе с ним были поглощены потешными сражениями, сооружением небольших
кораблей, маневрами. Делами управления, руководством работой правительствен-
ного механизма были заняты люди старшего поколения. Исключение составлял
лишь Лев Кириллович Нарышкин, в свои 25 лет возглавивший Посольский приказ.
Внутренней политикой заправлял Тихон Никитич Стрешнев, по отзыву Куракина,
«человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего».
Правительство молодого Петра было скудно талантами. Печать этой скудности
лежит на поверхности — достаточно перелистать страницы, на которых запечатле-
но законодательство первых лет царствования Петра: в нем невозможно обнару-
жить твердой направляющей руки. Оно плелось в хвосте событий, как-то реагируя
лишь на то, что вызывалось потребностями сегодняшнего дня. Выдающимися
способностями обладал лишь князь Борис Алексеевич Голицын. По отзыву много-
кратно цитированного Куракина, он был «человек ума великого, а особливо остро-
ты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к
питию» 48. Голицын был главным наставником Петра в те решающие дни, когда
царь находился в Троице-Сергиевом монастыре и вел бескомпромиссную борьбу
с Софьей. По советам князя он наносил неотразимые удары своей сестре и вынудил
ее капитулировать.
Еще одной средой, поставлявшей Петру приближенных, являлась Немецкая
слобода. Из числа торговцев и ремесленников, лекарей и военных, промышленников
и переводчиков Немецкой слободы особой благосклонностью Петра пользовались
два человека: шотландец Патрик Гордон и женевец Франц Лефорт. Первый из
них выступал в роли военного наставника, разрабатывал планы потешных
сражений, был их участником. Он оказал Петру неоценимую услугу в критиче-
ские для него дни единоборства с Софьей, когда одним из первых перешел
на его сторону.
В иной сфере завоевал симпатии Петра Лефорт. В отличие от Гордона, добро-
порядочного католика и семьянина, до тонкости постигшего военное дело, Лефорт
не был обременен какими-либо знаниями, не знаком он был и с ремеслами. Добро-
душный великан и остроумный весельчак с изысканными манерами и мягким юмо-
ром, страстный'поклонник слабого пола, Лефорт, более всего любивший удоволь-
ствия, был незаменим в веселой компании. «Помянутый Лефорт,— отзывался о
нем все тот же Куракин, — был человек забавный и роскошный, или назвать дебо-
шан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы». Куракин
отметил еще одну черту в поведении Лефорта: он не вмешивался в дела управления.
«...Токмо был для одних вечеринок и пиров, а в делах оной Лефорт сил не имел и не
мешался и правления никакого не имел, токмо имел чин адмирала и генерала от
инфантерии» 4'. Лефорт ввел Петра в дамское общество Немецкой слободы и был
его поверенным в сердечных делах с Анной Монс.
Близкие Петру люди составляли так называемую компанию. Среди ее членов
считалось нормой фамильярное обращение к царю, употребление же сколь пышно-
го, столь и громоздкого царского титула было запрещено. Петра называли по-рус-
Детство и юность 37
ски, по-латыни, по-голландски в соответствии с его чинами: бомбардиром, капита-
ном, каптейном, командиром. Без титула, как к частному лицу, к Петру обращались
Ф. А. Головин: «милостивый государь»; Ф. М. Апраксин, Б. II. Шереметев,
А. И. Репнин: «премилостивейший государь»; А. А. Виниус: «господине мой,
милосердой»; Б. А. Голицын: «мой государь, друг»; Т. Н. Стрешнев: «господин
комендор, мой милостивой», «господин бомбардир, мой милостивой»; Ф. Ле-
форт: «милостивой государь»; Ф. Ю. Ромодановский: «господине бумбапдире»
или «господин каптейн Петр Алексеевич»; А. Д. Меншиков: «господине капи-
тан», «мой государь капитан». Петр в общении с членами «компании» не терпел
упоминаний своего титула. За это он дважды выговаривал Федору Матвеевичу Апрак-
сину: «Пожалуй, напишите просто, также и в письмах, без великого» о0.
В «компанию» царя помимо Ф. М. Апраксина входили А. Д. Меншиков,
Ф. А. Головин, Г. И. Головкин, А. А. Виниус, А. В. Кикин и др. Особое место зани-
мал в ней князь Федор Юрьевич Ромодановский. Бели в начале 90-х годов Ромода-
новский фигурировал под именем генералиссимуса Фридриха, то несколько позже
он получил титул короля — «князя-кесаря». Все члены «компании», в том числе и
Петр, считали себя подданными «князя-кесаря» и отдавали ему царские почести. В
письмах царь называл Ромодановского не иначе как «Konig» или «Sir» и всякий раз
в шутливой форме отчитывался перед ним в своих действиях. Токарь царя Андрей
Константинович Нартов рассказывал, как однажды между «князем-кесарем» и
«его подданным» — царем возник «конфликт» из-за того, что Петр не снял голов-
ного убора перед ехавшим «князем-кесарем». Тот пригласил царя к себе и, не
вставая с кресла, отчитал его: «Что за спесь, что за гордость! Уже Петр Михайлов
не снимает ныне цесарю и шляпы» 51.
Наряду с маскарадной должностью «князя-кесаря» Ромодановский исполнял
отнюдь не маскарадные обязанности руководителя Преображенского приказа —
учреждения, занимавшегося политическим сыском. Не без сарказма, но, видимо,
близко к истине характеризовал Ромодановского Куракин: «Сей князь был характе-
ру партикулярного: собою видом как монстра; нравом злой тиран; превеликий
пежелатель добра никому; пьян но все дни; ио его величеству верный так был, как
никто другой». С приведенной характеристикой вполне согласуется отзыв браун-
швейгского резидента Вебера: «Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь пи у
кого, и па его приговор жаловаться было бесполезно» 52. К перечисленным
свойствам характера «князя-кесаря» надобно добавить еще одно. Он обладал ред-
чайшим для современников Петра качеством — руки, запачканные кровью и гряз-
ным ремеслом, оказывались безукоризненно чистыми, когда дело касалось госу-
дарственной казны: никто никогда не заподозрил его в казнокрадстве, хотя он имел
самое прямое касательство к материальным ценностям, руководя производством
снаряжения и обмундирования для армии. До конца дней своих Ромодановский
сохранил репутацию неподкупного человека и благодаря этому расположе-
ние царя.
До кончины «князь-кесарь» не расставался и с пристрастием к вину. Входя-
щий в его дом вынужден был отдать дань вкусам хозяина. В сенях гостя встречал
хорошо обученный большой медведь с чаркой очень крепкой, настоянной па перце
водки в лапе и услужливо вручал ее гостю. Бели тот отказывался ее осушить, мед-
ведь срывал с него шляпу, парик, а то и хватал за платье 5!.
Сподвижники царя происходили из разной социальной среды. Среди них были
и аристократы -- Долгорукие, Голицыны, Шереметевы, и представители дворян-
ства средней руки — Апраксины, Толстые и др. Но не они придали времени Петра
особый колорит, а те его соратники, которые достигли высоких постов благодаря
личным дарованиям. У них за душой не было ничего, кроме талантов и беззаветного
желания быть полезными в преобразовательных начинаниях Петра. К таким
38 Н. И. Павленко
соратникам царя относится в первую очередь бывший пирожник Александр Дани-
лович Меншиков, самый талантливый и самый заметный среди сподвижников
Петра. Бывший сиделец в торговом ряду Петр Павлович Шафиров стал вице-
канцлером. Сын органиста Павел Иванович Ягужинский занимал высшую в стране
должность генерал-прокурора. Холоп Б. П. Шереметева Алексей Александрович
Курбатов прошел путь от прибыльщика до архангелогородского вице-губернатора.
Крещеный калмык Михаил Иванович Сердюков прославился как гидростроитель,
совершенствовавший Вышневолоцкий канал.
Азовские походы
1695 год можно считать переломным в жизни Пет-
ра. Остались позади военные забавы, почти пол-
ностью поглощавшие его помыслы и энергию.
Вспоминая это время, Петр писал: «Хотя в ту
пору, как трудились мы под Кожуховом в марсовой
потехе, ничего более, кроме игры, па уме не было,
однако эта игра стала предвестницею настоящего
дела». При чтении этих строк появляется соблазн
обвинить Петра в пристрастии к войне, ибо под
«настоящим делом», которое было продолжением
марсовых потех, он подразумевал Азовские похо-
ды — первый самостоятельный шаг своего прав-
ления. Подобное суждение ошибочно: Петр не пи-
тал к войне отвращения, но и не считал ее своим
призванием. На этот счет имеется его высказыва-
ние, записанное царским токарем Андреем Кон-
стантиновичем Нартовым: «Какой тот великий
герой, который воюет ради собственной только
славы, а не для обороны отечества, желая быть
обладателем вселенной! Александр — не Юлий
Цезарь». Достоин подражания не Александр Ма-
кедонский, а Юлий Цезарь: «Сей был разумный
вождь, а тот хотел быть великаном всего света» '.
Свидетельство Нартова, быть может, и нельзя
считать достоверным, ибо вполне вероятно, что сло-
ва Петра подверглись литературной обработке и не
являлись подлинными. Но в распоряжении исто-
риков имеются мысли и слова, написанные самим
Петром, из которых следует, что война для него
была суровой необходимостью. «Я не научаю те-
бя,— наставлял царь своего сына в 1715 г.,— чтоб
охоч был воевать без законные причины, но любить
сие дело и всею возможностию снабдевать и учить,
ибо сия есть едина из двух необходимых дел к
правлению, еже распорядок и оборона» 1.
Ставя на первое место внутренний «распоря-
док», Петр все же начал свою деятельность не с
совершенствования этого распорядка, а с «оборо-
ны», с военной акции. Более того, львиную долю
своего правления Петр провел в войнах. Он зани-
мал трон с 1682 по 1725 г., т. е. около 43 лет; если
исключить годы детства и увлечения потехами и
начать отсчет времени реального правления с пер-
вого Азовского похода, то окажется, что из 29 лет
такого правления царь держал страну в напряжен-
ном ритме военных забот 25 лет. Но на то были,
употребляя терминологию Петра, «законные при-
чины» .
В XVII в. огромная территория Русского го-
сударства фактически была отрезана от морских
берегов и возможности использования дешевых
путей сообщения. Моря, омывавшие страну с севе-
40
Н. И. Павленко
ра и востока, несмотря на колоссальную протяженность береговой линии, практи-
чески не могли быть утилизованы для хозяйственных нужд, ибо ресурсы Сибири
и Дальнего Востока находились лишь в начальной стадии освоения. Минует не
одно столетие, прежде чем безмолвная тундра и ледяные торосы северных море",
будут включены в хозяйственный оборот. Лишь южные районы Сибири начали
осваиваться переселенцами из России, но для того чтобы воды Тихого океана стали
использоваться для связей с другими странами, тоже понадобился не один век.
В XVII в. роль единственных морских ворот выполнял Архангельск — порт на
Белом море, но он большую часть года был скован льдами. Кроме того, морской
путь в страны Западной Европы из Белого моря был в два раза длиннее, чем из
Балтики. Наконец, сам Архангельск стоял вдали от экономических центров госу-
дарства, и путь туда был тоже в два раза продолжительнее пути к портам Балтий-
ского моря. Что касается другого порта — расположенной на противоположном
конце страны Астрахани, то он обеспечивал Россию экономическими связями лишь
с Ираном и странами Средней Азии, находившимися на низком уровне экономичес-
кого и культурного развития. Два моря — Балтийское на западе и Черное на юге —
были закрыты для внешнеторговых и культурных связей России. Северное При-
черноморье находилось в руках Османской империи и подвластных ей крымских
феодалов. Захирел полностью некогда оживленный «путь из варяг в греки» по
Днепру — у его устья стояла османская крепость Очаков. Устье Дона запирала
другая османская крепость — Азов. Попытка вернуть узкую полосу Финского зали-
ва, отторгнутую Швецией в 1617 г., не принесла успеха.
Между тем России был необходим выход к морю: невозможность установления
экономических и культурных контактов с передовыми странами Западной Европы
обрекала страну на изоляцию и застой во всех сферах жизни общества. Отставание
России увеличилось в начале XVII в., когда наиболее развитые в хозяйственном от-
ношении районы были разорены польско-шведскими интервентами и крестьянской
войной. Понадобилось почти полстолетия, чтобы залечить раны и ликвидировать
ущерб, нанесенный захватчиками.
Но отставание России проявилось задолго до XVII в. и обусловлено было не
только отсутствием дешевых морских путей для связи с внешним миром. Негатив-
ное влияние на развитие производительных сил и духовной культуры, несомненно,
оказало ордынское нашествие. Оно сопровождалось режимом порабощения, раз-
рушением сел и городов, истреблением и уводом в плен крестьян и ремесленников,
что вызвало запустение экономических и культурных центров, резкое падение
материальной и духовной культуры русского народа. В XVII в., когда со времени
освобождения от ордынского ига прошло много веков, казалось бы достаточных,
чтобы восстановить разрушенное хозяйство и двинуть его вперед, отставание от
передовых стран Западной Европы не сокращалось, а увеличивалось.
Одна из причин отставания состояла в неблагоприятных почвенно-климати-
ческих условиях для производительной и духовной жизни народа. Низкое есте-
ственное плодородие почвы и возможность забрасывать выпаханные земли, чтобы
при незначительной численности населения и огромной территории пустить в
хозяйственный оборот целину, не создавали заинтересованности в повышении
производительности труда и стимулировали экстенсивный путь развития сельского
хозяйства. Суровый климат, ограничивая время занятий производительным трудом,
тоже задерживал развитие страны. Давно отмечено, что однообразие ландшафта
вело к однообразию занятий населения, что не создавало предпосылок для обмена
и надолго сохраняло натуральный характер хозяйства. Отсутствие естественных
преград для защиты от нападений извне вынуждало государство бросать огромные
ресурсы на сооружение засечных черт, возведение искусственных укреплений и
сосредоточение немалых контингентов для обороны границ. В итоге сильное госу-
Азовские походы 41
царство складывалось при отсутствии адекватных ему экономических ресурсов.
Отсюда установление натуральной оплаты службы — прикрепление крестьян к
тяглу.
Установление крепостнических порядков явилось следствием низкого уровня
развития производительных сил. Крепостничество обеспечивало возможность от-
стоять независимость страны, по со временем его пагубное воздействие па развитие
материальной и духовной культуры общества усугублялось. Оно сковывало хозяй-
ственную инициативу 13-миллионного населения, глушило все новое, что зарожда-
лось в недрах существовавшей хозяйственной, социальной и политической системы,
и в конечном счете сдерживало движение вперед.
Крепостничество располагало двумя основными формами стимулирования
производительности: регламентацией всех сторон жизни и деятельности крестья-
нина (от ведения им своего хозяйства до имущественных и семейных отношений) и
физическим воздействием па послушание крестьян. Правда, в XVII в. регламента-
ция делала первые шаги и еще не достигла уровня, характерного для XV111 в.,
когда жизнь вотчины с мелочной опекой определяли появившиеся в великом мно-
жестве вотчинные инструкции. Тем не менее сохранившиеся документы вотчинных
архивов, в том числе и немногочисленные наказы и инструкции приказчикам, с
достаточной полнотой отражают стремление к регламентации крестьянской жизни,
регулированию их хозяйственной деятельности. Зато по части истязаний помещик
XVII столетия мало чем отличался от просвещенного барина XVIII столетия.
Усердие крепостного крестьянина на барской пашне и выполнение им оброчных
повинностей помещик выбивал суровыми наказаниями. Крупнейший после царя
светский землевладелец России 60-х годов XVII в. Б. И. Морозов требовал, чтобы
приказчики не давали крестьянам никакой «поноровки», «пытали и огнем жгли»
ослушников, принуждали их работать в железах и добивались беспрекословного
выполнения всех распоряжений барина. Если урожай на крестьянском ноле был
выше, чем на барском, то надлежало «тот доброй хлеб... с их крестьянских жеребьев
имать па Бориса Ивановича, а им в то место... отдавать» с барской пашни «худой
хлеб» 3.
Следует, однако, заметить, что методы внеэкономического принуждения не
давали ожидаемого эффекта: с одной стороны, не был заинтересован в результатах
труда на барской пашне крестьянин, а с другой — и барина удерживала от бес-
предельного выколачивания доходов элементарная мысль, что его благополучие
находится в прямой зависимости от состояния крестьянского хозяйства и отсут-
ствие условий для простого воспроизводства лишит его достатка. Именно поэтому в
инструкциях приказчикам даже такого прижимистого барина, как Л. И. Безобра-
зов, наряду с распоряжениями наказывать за ослушание и призывом искать во
всем прибыли встречается и следующее рассуждение: «Я крестьян никому не
выдам; ты на меня пахать не станешь», и брань за то, что крестьянам воскресных
дней и праздников не дают, и лаконичное наставление: «А крестьян беречь и нало-
ги им никакой не чинить, чтоб их не разогнать, а над ними смотреть и от всякого
дурна унимать» 4.
Крепостному хозяйству присущи рутинная техника, медленно изменяющийся
список возделываемых культур, низкая производительность труда, натуральный
характер и т. д. В итоге оно развивалось крайне медленно, десятилетиями и даже
веками воспроизводя самое себя. Тем не менее новые явления хотя и медленно, но
пробивали себе путь. Уходила в прошлое и натуральная замкнутость помещичьих
хозяйств — взамен продаваемых на рынке продуктов сельского хозяйства помещи-
ки покупали изделия западноевропейских мануфактур и предметы роскоши. За-
метим, однако, что такого рода рыночными связями были охвачены далеко не все
вотчины: лишь крупные землевладельцы имели возможность создавать много-
42
11. И. Павленко
отраслевое хозяйство, организовывать промыслы и сбывать товарные излишки не
только на внутреннем, но и на внешнем рынке. Хрестоматийным примером такого
рода считается боярская вотчина Бориса Ивановича Морозова, родственника даря
Алексея Михайловича (оба были женаты на сестрах Милославских).
Хозяйство Морозова для XVII в. столь же уникально, как и его владелец. Оно
было вкраплено в территории 19 уездов и сначала росло преимущественно за
счет царских пожалований. Морозов был близок к царю еще до того, как с ним по-
роднился: с 1633 г. он состоял в «дядьках» при наследнике. С 50-х годов основным
средством роста владений становится скупка земель. Морозова отличала необыкно-
венная страсть к стяжанию и накопительству. Австрийский путешественник
А. Мейерберг отметил, что у него была «такая же жадность к золоту, как обыкно-
венно жажда пить» J. Не имея детей, он до последнего дня своей жизни был озабо-
че!1 расширением хозяйства. В 1667 г. за ним числилось 9100 дворов с населением
около 55 000 человек обоего пола.
Вотчины Морозова представляли государство в государстве. Обширным хозяй-
ством управляла разветвленная вотчинная административная система. Она следила
за своевременным выполнением барщинных и оброчных повинностей, чинила суд
и расправу над подвластными крепостными. Виновных так же изощренно и жестоко
пытали, как и в воеводской канцелярии. Боярин предоставлял приказчикам огром-
ные права, что, однако, не гарантировало их спины от соприкосновения с кнутом.
Когда приказчик Демид Сафонов допустил оплошность, не засеяв только что куп-
ленный земельный участок, Морозов велел «съездить в село Бурцово и учинить
ему, Демиду, наказанье, бить кнутом перед крестьяны на сходе и ему приговари-
вать: не дуруй и боярского не теряй». Иногда дело ограничивалось бранью в адрес
незадачливого приказчика. Приведем образец такой брани, адресованной приказ-
чику поташных промыслов:
«Во всех моих вотчинах на майданах огни запалили в апреле месяце, а у тебя в июне. Для чего так
у тебя поздно, с половины лета, стали огни налить? Да и тут у тебя, пьяницы, и золы не стало, не токмо
чтоб и в новый год запасть золы и дров. Никто так ни в которой моей вотчине такой порухи казне моей
не учинил, как ты, дурак, пьяница, здуровал, и довелся ты за то жестокого наказанья и правежу
большого, да и так тебе, дураку, не велю спустить даром» 6.
Основная масса населения морозовских вотчин была занята в земледелии, но
хищные взоры стяжателя сумели разглядеть новые источники доходов, недоступ-
ные в те времена большинству землевладельцев,— промыслы и ростовщичество.
Предприимчивый вотчинник организовал винокуренное производство и обработку
металла в знаменитых селах Лысково и Мурашкино; у него было множество мель-
ниц. Но его самым значительным промыслом, крупнейшим в стране, было произ-
водство поташа. Морозов занимал первую строку в списке поставщиков поташа на
зарубежный рынок. О масштабах ростовщических операций, составлявших важную
статью доходов боярина, можно судить по тому, что после смерти его вдовы было
собрано заемных кабал на сумму свыше 85 000 рублей. В переводе на золотые рубли
конца XIX — начала XX в. только в ростовщическом обороте Морозова находи-
лось около полутора миллионов рублей.
Иной тип организации крепостного хозяйства представляли вотчины столь-
ника Андрея Ильича Безобразова. С Морозовым его роднила склонность к безу-
держному и беззастенчивому стяжательству, но для ее удовлетворения у Безобра-
зова было значительно меньше возможностей: в родстве с царской фамилией он
не находился и пожалования ему земель носили скромный характер. К концу жиз-
ни, трагически оборвавшейся в 1689 г. в связи с делом Шакловитого, за Безобразо-
вым числилось 839 дворов, населенных 1100—1200 душами мужского пола. Раз-
меры хозяйства Безобразова были по крайней мере в десять раз меньшими, чем у
Азовские походы 43
Морозова. Все в хозяйстве Андрея Ильича было примитивнее — от отсутствия в
нем промыслов до весьма скромных связей с рынком, от несложной организации
вотчинного управления, когда он лично руководил деятельностью приказчиков,
до неприличных для боярина способов увеличения своих владений — сутяжни-
чества и округления их на дармовщину.
В XVII в. более заметные сдвиги происходили в ремесле. На протяжении сто-
летия сформировались районы, население которых специализировалось на произ-
водстве определенного вида изделий. Железоделательное производство и обработка
металлов сосредоточивались в Тульском и Серпуховском уездах, Тихвине, Устюге
Великом, Тотьме, Павлове. Центрами производства изделий из льна были Псков,
Новгород, Смоленск, а также пункты, расположенные вдоль рек, являвшихся
главными водными артериями страны,— Волги и Северной Двины с их притоками.
В отличие от северо-западных районов и земель к северу от Москвы, славившихся
изготовлением полотна, вдоль речных путей развивались канатное производство с
использованием его продукции в судоходстве, и судостроение, удовлетворявшее
транспортные потребности внутри страны. Кожевенным производством славились
Ярославль, Вологда, Нижний Новгород, Казань. Широкую известность приобрели
Соль Камская, Соль Вычегодская, Старая Русса как районы сосредоточения соля-
ных варниц, снабжавшие солью почти всю Россию.
На протяжении XVII в. ремесло претерпевает существенные изменения ко-
личественного и качественного плана. Наблюдалось увеличение числа людей, заня-
тых в производстве различных изделий из металла, дерева, кожи, льна, сукна, по-
лотна, одежды, обуви и т. д. Но главная примета времени состояла в интенсивном
превращении ремесла в мелкое товарное производство, в переходе с производства
па заказ на производство на рынок. Именно на базе порайонного разделения труда
и мелкого товарного производства начал формироваться всероссийский рынок и
стала складываться экономическая общность страны.
В XVII в. в России появились мануфактуры. В 1632 г. правительство царя
Михаила Федоровича выдало голландскому купцу Андрею Випиусу жалованную
грамоту на сооружение близ Тулы первого в стране вододействующего завода по
выплавке чугуна и ковке железа. Первенец мануфактурного производства начал
выпуск продукции через четыре года. Вслед за иностранцами (в компанию владель-
цев вместе с Виниусом вошли его соотечественник Филимон Акема и датский купец
Петр Марселис), основавшими несколько предприятий в Тульско-Каширском
районе, к строительству заводов приступили крупные землевладельцы и богатые
купцы: боярин Б. И. Морозов основал Павловский завод в Звенигородском уезде,
боярин Илья Данилович Милославский — Поротовский завод к югу от Серпухова.
В конце столетия на реке Тулице поставил завод купец и тульский оружейник Ни-
кита Антуфеев, будущий владелец грандиозного промышленного хозяйства на Ура-
ле. Наряду с Тульско-Каширским в XVII в. существовали еще два металлурги-
ческих района — Липецкий, где основателями заводов выступили дьяк Кузьма
Борин и торговый человек гостиной сотни Никита Аристов, и Олонецкий, где в роли
промышленника подвизался Бутенант фон Розенбуш.
Мануфактурному производству России были свойственны две черты — мало-
численность мануфактур и ничтожное влияние их на рынок. На грани XVII —
XVIII вв. в огромной стране насчитывалось всего лишь менее полутора десятков
предприятий: одни производили пушки и военное снаряжение, другие удовлетво-
ряли потребности в металле вотчинного хозяйства, и лишь продукция третьих
поступала на рынок. Качество чугуна и железа отечественного производства было
таким низким, что не освобождало страну от ввоза железа из Швеции. Вторая
особенность состояла в том, что в таких важнейших отраслях хозяйства, как
суконное, шелковое, кожевенное дело, добыча благородных и цветных металлов
44 И. И. Павленко
и др., отсутствовали крупные предприятия. Слабая сеть мануфактур в промышлен-
ности, с одной стороны, показатель отсталой экономики, а с другой — свидетель
вступления России в новый период.
В политической жизни происходили изменения, характерные для перехода к
абсолютистской монархии, хотя структура органов управления оставалась в основ-
ном прежней. Самое важное событие этого периода — прекращение созыва земских
соборов. Последний из них состоялся в 1653 г. и был посвящен воссоединению
Украины с Россией. Совещания, периодически созывавшиеся правительством в
последующие годы для обсуждения наболевших вопросов внутренней и внешней
политики, не включали в свой состав все сословия и поэтому отнесены истори-
ками к земским соборам без должного на то основания ‘.
Высшим учреждением, как и прежде, являлась Ьоярская дума, но состав этого
аристократического органа власти постепенно изменялся. В Думу начал проникать
непородный элемент в лице думных дворян и думных дьяков, т. е. дельцов, чья
карьера была обусловлена их личными способностями. Повышение удельного веса
думных дворян и думных дьяков — показатель роста зависимости Думы от
царской власти. Этот процесс свидетельствовал об эволюции монархии в сторону
абсолютизма.
XVII век считается временем расцвета приказного строя. На протяжении этого
столетия в России насчитывалось около 80 приказов. Приказное управление было
настолько громоздким, сложным и запутанным, что историки и сейчас испытывают
затруднения при классификации приказов. Название «приказ» произошло от гла-
гола «приказать», т. е. повелеть выполнять какие-то поручения, начальствовать.
Одни приказы действовали постоянно, их права распространялись на всю страну.
К ним относились: Разряд — учреждение, ведавшее служилыми людьми, опре-
делявшее размер их поместного и денежного жалованья; Поместный приказ,
осуществлявший наделение землей, размер которой определял Разряд; Ямской,
обеспечивавший транспортом для казенных нужд; Стрелецкий, Пушкарский, Ино-
земский (ведал служилыми иноземцами), Рейтарский, управлявший полками
нового строя; Монастырский приказ, ведавший вотчинами духовных феодалов,
и др. В группу постоянно действующих приказов историки зачислили и так
называемые областные приказы, которые управляли определенной территорией,
в разное время вошедшей в состав Русского государства. Таковы Сибирский при-
каз, приказ Казанского дворца, Смоленский и др.
Иные приказы существовали несколько лет или даже месяцев. Например,
приказ боярина Никиты Ивановича Одоевского, занимавшийся составлением но-
вого Уложения, был организован 16 июля 1648 г. и прекратил существование в
октябре 1649 г., когда Уложение было утверждено царем и Земским собором. Дру-
гим таким недолговечным приказом был Записной приказ. Он перестал действо-
вать не потому, что выполнил поручение — ему надлежало написать историю
царствования от Федора Ивановича до Алексея Михайловича, а вследствие того,
что не справился с ним. Дьяк Тимофей Кудрявцев начал собирать материал, но.
не написав ни строки, умер. Вскоре Записной приказ прекратил существование.
Для центрального аппарата управления было характерно отсутствие четкого
разграничения дел между приказами и существование нескольких приказов,
ведавших одним делом. Например, финансами ведали три приказа с общегосудар-
ственной компетенцией (приказ Большого прихода, приказ Новой четверти, приказ
Большой казны) и пять четвертей (Владимирская, Галицкая, Костромская,
Новгородская и Устюжская), собиравшие налоги с управляемой ими территории.
Знаменитая приказная волокита была порождена, в частности, отсутствием уставов
и регламентов, определяющих права и обязанности учреждений, что вынуждало
их по всякому пустяку просить указа у Боярской думы или у царя.
Азовские походы 45
В XVII в. предпринимались попытки преодолеть недостатки приказного управ-
ления. Иногда управление группой приказов сосредоточивалось в руках одного
лица: тесть царя Алексея Михайловича боярин Иван Михайлович Милославский
руководил четырьмя приказами. Другой путь совершенствования приказного
строя состоял в уменьшении числа приказов, объединении нескольких родственных
учреждений. Впрочем, реальное значение этих мер было невелико: к концу века в
стране насчитывалось свыше 40 приказов. И все же эти попытки показательны,
поскольку отражали характерный для становления абсолютной монархии процесс
централизации управления.
Эволюция приказного строя и Боярской думы протекала медленно и практи-
чески безболезненно. Напротив, преобладание светской власти над духовной ут-
верждалось в острой борьбе, насыщенной драматическими событиями.
Кульминацией соперничества светской и духовной власти было дело Никона.
Человек властный и высокомерный, мордвин по национальности, Никон, став в
1652 г. патриархом, достиг огромного влияния при царе Алексее Михайловиче. Ему
была предоставлена полная самостоятельность в церковных делах. Более того, во
время продолжительного пребывания царя в военных походах Никон сосредото-
чивал в своих руках и светскую власть. В боярских приговорах этого времени
вместо традиционной формулы «Царь указал, а бояре приговорили» часто встре-
чается: «Светлейший патриарх указал, а бояре приговорили». Никон использовал
положение «собинного», личного друга царя — вел себя вызывающе по отношению
не только к духовной братии, но и к влиятельным боярам, чем вызывал острое
недовольство и зависть тех и других.
Исподволь назревавший конфликт в конечном счете привел к разрыву. Никон
в 1658 г. публично — в Успенском соборе — отрекся от патриаршества и удалился
в Воскресенский монастырь. Явно переоценив свое влияние, он рассчитывал, что
его будут упрашивать возвратиться. Звать его на патриаршество не стали, но
светской власти понадобилось восемь лет настойчивых усилий, чтобы оформить
низложение Никона. Это случилось в 1666 г., когда приглашенные в Москву для
суда над Никоном восточные патриархи лишили его сана. Домогательства Никона,
выраженные в тезисе: «Архиерейская власть подобна солнцу, а царская власть
подобна луне, лишь отражающей солнечный свет»,— потерпели крах. Под охраной
стрельцов Никон отправился в Ферапонтов монастырь, где жил простым монахом
на скудном довольствии. Однако низложение честолюбивого и строптивого патри-
арха не означало полного крушения церковной власти и не исключало возобновле-
ния борьбы.
Изменения в организации вооруженных сил тоже отражали общую эволюцию
государственного строя — переход к абсолютизму. Для этой государственной систе-
мы характерна регулярная армия. Петр создавал ее не на пустом месте: старинная
организация вооруженных сил претерпела существенные изменения еще при его
предшественниках. Пало значение поместного войска — дворянского ополчения,
созываемого на случай военных действий и распускаемого по домам, как только
война прекращалась. Стрелецкое войско, составлявшее постоянный контингент
вооруженных сил, чем дальше, тем больше становилось полицейской силой госу-
дарства. В вооруженных силах повышалось значение и приобретали вес так
называемые полки нового строя — рейтарские, драгунские и солдатские. Комп-
лектование этих полков предвосхитило будущую регулярную армию, введенную
Петром. В полках нового строя можно разглядеть некоторые черты регулярной
армии.
Однако для формирования регулярной армии в XVII в. не было условий. В
стране отсутствовали развитое мануфактурное производство, способное обеспечить
вооруженные силы однотипным вооружением, снаряжением и обмундированием,
46
Н. И. Павленко
а также развитая финансовая система, которая могла бы удовлетворить армию
денежным довольствием. В итоге начинания с организацией регулярной армии
были забыты. Послушаем рассуждения на этот счет самого Петра, изложенные им
в предисловии к Уставу воинскому в 1716 г.: «Понеже всем есть известно, коим
образом отец наш, блаженной памяти и вечно достойные памяти, в 1650 году начал
регулярное войско употреблять, и Устав Воинской издан был; и тако войско в таком
добром порядке учреждено было, что славные дела в Польше показаны и едва не
все королевство завоевано было; также купно и с шведами война ведена была. Но
потом оное не токмо умножено при растущем в науках свете, но едва не весьма
оставлено; то, что последовало потом, не точию с регулярными народы, но и с варва-
рами (и без стыда), что ни против кого стоять могли, яко о том свежее еще
память есть» 8.
Не приобрели устойчивости и попытки создания военно-морского флота. По
царскому указу 1667 г. на верфи в подмосковном селе Дединове было намечено
построить несколько морских судов для защиты торговых интересов русских куп-
цов на Каспийском море. Корабль «Орел» с незаконченной оснасткой находился
в Астрахани и был сожжен разницами в 1670 г.
Потребности времени вызывали изменения в сфере культуры, тем не менее
церковная идеология сохранила господствующее положение во всех областях куль-
турной жизни населения. Таланты художников растрачивались на иконописание,
и, хотя в изображениях святых стало меньше сурового аскетизма и больше черт
живого человеческого лица, живопись оставалась оплотом церковной идеологии.
Аналогичный процесс происходил и в архитектуре. Как и раньше, монументаль-
ные здания сооружались для нужд церкви. Это были храмы, монастыри, трапезные.
Но на смену величественным зданиям приходили сооружения, радовавшие глаз
красочным внешним и внутренним убранством. Светские начала проникали во
все области духовной жизни общества. Образованные слои горожан и дворянства
уже не довольствовались усвоением богословских истин и проявляли интерес к
научным знаниям и литературе, рассказывающей не о подвигах библейских героев,
а о жизни обыкновенных людей. Одним словом, в XVII в. было положено начало
явлениям, которые принято называть обмирщением культуры. Заметим, однако,
что в России этот процесс только начинался, в то время как в передовых странах
Западной Европы живопись, архитектура, литература, образование в значительной
степени освободились от церковных оков.
Итак, Петр получил в наследие целый комплекс начинаний в экономической,
социальной, политической и культурной жизни общества. Их принято называть
предпосылками преобразований Петра. Забегая вперед, отметим, что если бы роль
Петра ограничилась лишь пассивным созерцанием того, как зародившиеся задолго
до него процессы продолжали развиваться, так сказать, своим ходом, самотеком,
то вряд ли бы его жизнью и деятельностью интересовались художники и поэты,
прозаики и композиторы, скульпторы и сценаристы, публицисты и историки. В
том-то и дело, что Петр не только постиг веление времени, но и отдал на службу
этому велению весь свой незаурядный талант, темперамент, упорство одержимого,
отвагу, присущее русскому человеку терпение и умение придать делу государствен-
ный размах. Петр властно вторгался во все сферы жизни страны и намного ускорил
развитие начал, полученных в наследие. Но разумеется, веление времени он пони-
мал и осуществлял в интересах абсолютистского государства.
Время Петра, как и личность царя, не оставляло равнодушных, ему вынесены
диаметрально противоположные оценки. Мы не ставим целью основательно рас-
смотреть процесс формирования взглядов на преобразования Петра Великого.
Оставляя в стороне воззрения панегиристов царя-преобразователя, обратим вни-
мание на высказывания двух авторов: Михаила Михайловича Щербатова (1733 —
Азовские походы 47
1790) и Николая Михайловича Карамзина (1766—1826). Оба они не относились к
почитателям Петра, напротив, весьма критически оценивали его деятельность.
Перу Щербатова принадлежит знаменитое сочинение «О повреждении нравов
в России». Все симпатии основоположника славянофильских оценок преобразова-
ний Петра па стороне XVII столетия. Аристократа Щербатова умиляли в этом веке
и целомудрие женщин, и пренебрежение роскошью, и умение «барина» довольство-
ваться таким же невзыскательным столом и обиходом, как и его мужик, и патри-
архальные порядки в семье. Вековые устои нравственности и быта подорвали
преобразования. Женщин выпустили из терема на ассамблеи — начался разврат.
Жены потянулись к роскошным платьям и дорогим украшениям, а мужья —
к изысканным каретам и напиткам. Все это требовало огромных расходов, пре-
вышавших скромные доходы дворян, и они пустились в казнокрадство. Отмечая
множество пороков, обусловленных европеизацией, Щербатов тем не менее заявил,
что без Петра России понадобилось бы свыше двух столетий, чтобы подняться до
уровня, достигнутого во время его преобразований.
У Карамзина диапазон упреков в адрес Петра шире, чем у Щербатова. Историк
не ограничился описанием нарушений нравственных устоев Древней Руси. Он
обвинял царя в том, что тот искоренял древние обычаи, насмехался над ними и
насаждал иностранные; что новшества коснулись дворянства и тем самым воздвиг-
ли стену между ним и крестьянством. Осуждал Карамзин и самовластие царя, его
суровый нрав и кровавые расправы. Последнее, в чем обвинял Карамзин Петра,—
царь основал столицу на болоте, построил город «на слезах и трупах». Вместе с тем
Карамзин полагал, что без Петра Великого на продвижение вперед, достигнутое
при нем, России потребовалось бы около шести столетий 9.
Заметим, что обе цифры — 200 и 600 лет — взяты, что называется, с потолка:
заявления авторов — чистый вымысел, под ним нет никакой научной основы. Мы
их привели с единственной целью — показать, что даже критики Петра признавали
его огромный вклад в прогресс, достигнутый Россией.
Вернемся к тем дням, когда Петр помышлял об одном: как пробиться к морю.
Только что закончившиеся Кожуховские маневры внушали ему уверенность в
достаточно высокой боевой выучке русских войск и их способности овладеть мор-
ским побережьем. Было решено пробиваться к южному морю. Это направление
имело еще одно преимущество: успех позволял укротить разбойничьи страсти
крымских феодалов и обезопасить южные уезды России от их грабительских набе-
гов.
Подготовка к походу началась в январе 1695 г. В зимние месяцы царь в кругу
друзей обсуждал план похода, который предусматривал принципиально отличный
от традиционного маршрут движения русской рати против крымцев. Обычно войска
сосредоточивались в Белгороде и Севске и, обремененные колоссальными обоза-
ми, медленно двигались к Крыму, терпя урон от постоянных набегов татарской
конницы. В соприкосновение с основными силами татар русские войска вступали в
значительной мере ослабленными. Двигаясь по выжженной и безводной степи,
люди и копи страдали от недостатка не столько продовольствия, сколько фуража
и воды. Над армией, преодолевшей Перекоп и углубившейся на полуостров,
висела угроза оказаться в мышеловке — запертой в Крыму. Русские военачальни-
ки, не рискуя армией, ни с чем возвращались домой, причем обратный путь был еще
более тяжелым. Каждый такой поход стоил русским полкам огромных людских
и материальных потерь, а успехов — никаких.
За спиной крымских татар стояла Османская империя, в то время могучая и
воинственная держава, наносившая удары по своим соседям па юге и востоке Евро-
пы. Россия, заключив союз с Речью Посполитой и Австрией, а затем и с Венецией,
долгое время, начиная с 1677 г., находилась в состоянии войны с Османской импе-
48 Н. И. Павленко
рией, но свое участие в ней ограничила походами на правобережную крепость на
Украине — Чигирин и па Крым. Чигиринские походы 1677 — 1681 гг., равно как и
крымские походы В. В. Голицына 1687 и 1689 гг., хотя и вносили вклад в общую
борьбу союзников с Османской империей, сковывая силы крымцев и отвлекая их
от нанесения ударов по Речи Посполитой и Австрии, но решить ее исход не могли,
ибо закончились безуспешно.
При подготовке нового похода было решено нанести удар не по вассалам Ос-
манской империи — крымским татарам, а непосредственно по османам, их крепос-
ти Азову. Путь к Азову имел ряд существенных преимуществ по сравнению со
шляхами, по которым шли русские войска к Крыму. Армия могла двигаться по
заселенной территории, что освобождало ее от обременительных обозов и утоми-
тельных пеших переходов: войско, как и припасы, можно было доставить по
Дону и Волге. В распоряжении историков нет данных о том, что выбор нового
направления военных действий, как и разработка плана похода, принадлежит
молодому Петру. Скорее всего эту мысль ему подсказали военные советники,
наиболее влиятельный из них — Патрик Гордон. За царем, видимо, оставалось по-
следнее слово — согласиться с планом или отвергнуть его. Петр, активно участво-
вавший в его обсуждении, согласился.
В январе, когда вырабатывался план похода, Петр немалое время уделял и
развлечениям — участвовал в свадебных торжествах, благо были святки. Самой
примечательной была свадьба царского шута, уже немолодого жениха Якова
Тургенева. Ее подробно описал И. А. Желябужский:
«Генваря в 12-й день женился шут Яков Федоров сын Тургенев на дьячей жене, а за ним в
поезду были бояре и окольничие, и думные, и всех чинов палатные люди; а ехали они на быках, на
козлах, на свиньях, па собаках. А в платьях были смешных: в кулях мочальных, в шляпах лычных, в
крашенинных кафтанах, опушены кошечьими лапами, в серых разноцветных кафтанах, опушены бель-
ими хвостами, в соломенных сапогах, в мышьих рукавицах, в лубочных шапках. А Тургенев сам
ехал с женою в государской лучшей бархоткой карете; а за ним шли Трубецкие, Шереметевы, Голи-
цыны. Гагины, промеж Преображенского и Семеновского. И тут был банкет великой три дни.
И генваря в 24-й день он в ночи умер» 10.
По данным И. А. Желябужского, 3 февраля 1695 г. был объявлен сбор помест-
ной конницы в Белгороде, где командование над нею передавалось Б. П. Шеремете-
ву; пехоте надлежало следовать под Азов. В соответствии с планом кампании 4 мар-
та из Москвы пешим ходом вышли во главе с Патриком Гордоном семь стрелецких
и Бутырский полки. В Тамбове к ним должны были присоединиться четыре солдат-
ских полка. Заготовленный в Воронеже провиант и снаряжение доставлялись по
Допу. 24 июня полки Гордона расположились лагерем под Азовом, но военных дей-
ствий не открывали, ожидая прибытия главных войск.
Основные силы двинулись из Москвы в конце апреля. На Москве-реке полки
отряда Федора Алексеевича Головина и Франца Лефорта, а также артиллерию,
порох, ядра, провиант погрузили на струги. Каравану надлежало совершить путь
по Москве-реке, Оке и Волге до Камышина и, выгрузившись там, отправиться пе-
шим ходом до Паншина, где излучина Дона ближе всего подходит к Волге. От
Паншина к району Азова войска должны были вновь следовать водой. Соединение их
с отрядом Гордона состоялось 29 июня.
С пути следования каравана царь направил Ф. Ю. Ромодановскому несколько
писем. Их шутливый тон и содержание свидетельствуют о хорошем настроении
Петра, видимо вполне уверенного в благополучном исходе начатого дела. Письмо,
отправленное 19 мая 1695 г. из Нижнего Новгорода, начинается словами: «Min Heer
Konig! Письмо вашего пресветлейшества, государя моего милостивого, в стольном
граде Пресшпурхе мая в 14-й день писанное, мне в 18-й день отдано, за которую
вашу государскую милость должны до последней капли крови своей пролить...»
Азовские походы 49
«Князя кесаря» царь извещал, что войска завтра, т. е. 20 мая, продолжат свой путь,
что они «мешкали для того, что иные суды в три дни насилу пришли, и из тех мно-
гие небрежением глупых кормщиков», что смертность в армии невелика. Закон-
чил письмо царь так же шутливо, как и начал: «Всегдашний раб пресветлейшего
вашего величества бомбардир Piter». В письме Петра Ромодановскому от 19 июня
из Паншина обращают на себя внимание подписи веселой компании, видимо на-
ходившейся в состоянии, которое терминология того времени называла «шумное»:
«Нижайшие услужники пресветлого вашего величества Ивашка-меншой Бутур-
лип, Яшка Брюс, Фетка Троекуров, Петрушка Алексеев (Петр.— Н. П.), Ивашка
Гумерт челом бьют». В шутливом ключе царь 21 июня сочинил послание делового
содержания, адресованное генералу Гордону. Петр якобы выполнял обязанности
посредника между Гордоном и Лефортом: «...господин наш генерал (Лефорт.-
Н. II.) приказал мне писать к вашей чесности, чтобы изволили, осмотри место,
паче же пристань удобнейшую, где бы лучше и безопаснее людям, паче ж артилле-
рии, которой о величестве сам ведаешь...» 11
29 июня караван пришвартовался в «удобнейшей пристани», а 2 июля Гордон,
подойдя к Азову на расстояние 100 сажен, приступил к осадным работам. Осман-
ская крепость Азов располагалась на левом берегу Дона, на 15 верст выше его
впадения в Азовское море. Османы, после того как в 1637 г. в результате лихой
атаки донских казаков на пять лет потеряли Азов, долго и основательно его укреп-
ляли. Крепость представляла собой каменный четырехугольник, обнесенный зе-
мляным валом и рвом с палисадами. В полуверсте от этих основных сооружений
находились еще два земляных вала, а в трех верстах выше Азова в 1663 г. соорудили
две каменные башни, так называемые каланчи, между которыми были протянуты
три железные цепи, преграждавшие выход судам из реки в море. Донских казаков
таким образом лишили возможности проникнуть в Азовское море. На северном
рукаве Дона, называемом Мертвый Донец, султан Магомет IV повелел построить
форт Лютик. Это было прочное каменное сооружение с четырьмя башнями и поме-
щениями для гарнизона внутри четырехугольника, обнесенного земляным валом и
рвом, наполненным водой. Форт мог автономно обороняться.
5 июля к Азову подошли корпуса Головина и Лефорта. Не медля, приступили
к рытью апрошей — зигзагообразных рвов, обеспечивавших безопасное продвиже-
ние к крепости, и установке батарей. Вскоре начался обстрел крепости, в котором
участвовал и царь.
Осажденные совершали вылазки, нанося русским потери и мешая земляным
работам. День 14 июля ознаменовался двумя важными событиями: русским
удалось овладеть одной каланчой, сутки спустя османы под покровом ночи по-
кинули и вторую. Успехом царь поспешил поделиться с московскими корреспон-
дентами. Брату Ивану Алексеевичу он сообщил, что в двух каланчах были захва-
чены 32 пушки разных калибров, «многое число» ядер, пороха и прочих при-
пасов, три знамени и 14 пленных, «а побито и перетонуло многое число». Царь
вполне оценил значение овладения каланчами. Андрею Юрьевичу Кревету, пе-
реводчику Посольского приказа, он писал: «И слава Богу, по взятии оных, яко
врата к Азову щастия отворились». Петру же мерещились более значитель-
ные успехи. В цитированном выше письме к брату царь сообщал, что неприя-
тельская артиллерия подавлена, все выжжено, жены и дети покинули крепость
и живут в загородных домах и на судах, шанцы на днях достигнут вала. Но
в тот же день, 14 июля, из русского лагеря в крепость бежал голландский мат-
рос Яков Янсен, вооруживший османов ценными сведениями о том. что русские
имеют обыкновение отдыхать после обеда. На следующий день в часы такого
отдыха османы во время вылазки ворвались в траншеи, напали на беспечно спав-
ших стрельцов и вызвали среди них несусветную панику. Гордону с трудом
t)0 И. 11. Павленко
удалось восстановить положение ценой утраты нескольких сот рядовых и не-
скольких офицеров.
Овладение каланчами было первым и, к сожалению, единственным успехом
русских войск. Захвату крепости препятствовали многие обстоятельства, и преж-
де всего отсутствие единого командования и согласованных действий всех трех
корпусов. Каждый командующий — Гордон, Лефорт, Головин — ревниво следил
за успехами двух других и был озабочен не столько общим исходом сражений,
сколько возможностью лично отличиться. Отсутствие взаимной выручки рельеф-
но обнаружил штурм Азова, предпринятый 5 августа, бесспорно, по настоянию
царя. По мнению Петра, земляные работы велись достаточно успешно. 30 июля
он писал А. А. Виниусу: «В деле нашем, слава Богу, порядок идет доброй, и уже
меньше тридцати сажен от города обретаемся и, в надежде милосердия его, о
благом совершении не сумневаемся» . Это была самоуверенность, граничив-
шая с бахвальством.
Штурмовали крепость 4500 охотников, по 1500 от каждой колонны. Так
как царю не терпелось добыть Азов, то штурм был предпринят без надлежащей
подготовки: на валах и в стенах не были сделаны бреши, штурмовавшие не
имели лестниц. И тем не менее охотникам Гордона удалось взобраться на вал,
в то время как участники штурма других колонн бесстрастно наблюдали, как
отчаянно сопротивлявшиеся османы в конце концов опрокинули наступавших.
Добровольцы Лефорта и Головина ринулись на штурм тогда, когда добившиеся
временного успеха откатились на исходные рубежи. Неудавшийся штурм стоил
русским войскам огромных потерь.
Военный совет, заседавший 6 августа, постановил продолжить осадные ра-
боты. Они заключались в рытье подходов с последующей закладкой в них поро-
ха. Взрывом предполагалось проделать бреши, чтобы вновь штурмовать кре-
пость. Однако траншейные работы обнаружили еще один пробел в выучке рус-
ских войск — их слабую инженерную подготовку и отсутствие квалифицирован-
ных специалистов среди иностранных наемников. Оказалось, что мина, взорван-
ная 16 сентября, не была доведена до вала и, не причинив никакого вреда не-
приятелю, нанесла ущерб своим войскам — 30 человек было убито и свыше
100 ранено.
Наступившая осень вновь возбудила перед командованием вопрос: продол-
жать ли операцию против Азова или вернуться ни с чем домой? Царь, разумеет-
ся, придерживался мнения, что штурм следует повторить. Им вновь овладели
радужные надежды на успех. Во всяком случае 17 сентября Петр отправил
Виниусу письмо, полное оптимизма: «А здесь, слава Богу, все здорово, и в городе
Марсовым плугом все вспахано и насеено, и не токмо в городе, но и во рву.
И ныне ожидаем доброго рождения, в чем, господи, помози нам в славу имени
своего святого» |3. Ожидание «доброго рождения» оказалось тщетным и на этот
раз. Мина вновь нанесла урон осаждавшим, выведя из строя ранеными и уби-
тыми около 100 человек. Во время второго штурма отличились Преображенский
и Семеновский полки, преодолевшие валы и вступившие в рукопашную между
домами, но, оказавшись без поддержки других колонн, они вынуждены были
отступить. Согласованные действия отсутствовали и во втором штурме.
20 октября осаду Азова пришлось снять, началось трудное отступление
русских войск. На первых порах надлежало отбиваться от татарской конницы,
нападавшей на арьергарды, а затем наступила непогода, чередование замороз-
ков с мокрым снегом, опустошавшая ряды отступавших войск.
Петр во время похода совмещал обязанности первого бомбардира, обстре-
ливавшего крепость ядрами, и фактического руководителя всей кампании, при-
чем руководителя, проявившего нетерпение — это по его настоянию были пред-
Азовские походы 51
приняты недостаточно подготовленные штурмы. Урок был тяжелым.
До сих пор царю приходилось иметь дело с игрушечными войсками и штур-
мами игрушечных крепостей. Командиры осаждавших и оборонявшихся войск
в промежутке между «сражениями» устраивали веселые пирушки. Теперь шла
настоящая война с ее тяготами и жертвами, с ожесточенным сопротивлением
противника, который не прощал ошибок. Умерли от ран три близких царю чело-
века: бомбардиры Преображенского полка Ефим Воронин и Григорий Лукин,
смертельно раненные во время последнего штурма, и сын чтимого царем руководи-
теля Стрелецкого приказа боярина князя Ивана Борисовича Троекурова — князь
Федор Иванович, раненный во время вылазки османов еще 15 июля. Смерть
их вызвала у Петра переживания, отзвук которых находим в двух письмах,
отправленных, видимо, вскоре после их кончины. В одном из них он просил
Ф. Ю. Ромодановского утешить князя И. Б. Троекурова: «Князь Федора Ива-
новича, друга моего, не стало. Для Бога, не покинь отца» |4. Привязанность к
Федору Ивановичу Петр засвидетельствовал тем, что 18 декабря отправился в
Ярославль, где состоялись похороны погибшего князя.
Неудача кого угодно могла привести в уныние и растерянность, но не Пет-
ра. Его поведение после того, как армия не достигла цели, ради которой она
пришла под стены Азова, высветило два драгоценных качества царя: он умел
извлекать уроки из неудач и не расхолаживался, напротив, проявлял сам и за-
ставлял других проявлять упорство и целеустремленность. Уже на пути в Мос-
кву он жил не прошлым, а будущим, в его голове зрели планы, как избежать
просчетов и недостатков первого похода.
Первый поход помимо названных обнаружил еще один недостаток — отсут-
ствие в стране флота, способного изолировать Азов с моря и тем самым лишить
его гарнизон возможности получать подкрепление живой силой и продоволь-
ствием. Еще в первые дни осады Азова, 6 июля, Петру довелось наблюдать,
как около 20 галер доставили гарнизону Азова подкрепление, а у него не было
средств помешать этой операции. Отсюда первейшая забота царя о сооружении
кораблей. Он разослал указы с требованием прислать в Москву корабельных
плотников из Архангельска, Нижнего Новгорода, Воронежа, а также отовсюду,
где можно было найти галерных мастеров. Письмо Ф. М. Апраксину в Архан-
гельск от 30 ноября 1695 г. начинается словами: «По возвращении от невзятия
Азова с консилии господ генералов указано мне к будущей войне делать га-
леи...» 15
Размышляя о предстоящей кампании, Петр решил ликвидировать много-
началие над войсками, готовившимися к отправке во второй поход. Заметим,
что Петр как в начале своей военной карьеры, когда он еще не приобрел доста-
точного опыта, так и в конце ее, когда его полководческие дарования раскры-
лись в полной мере, не возлагал на себя обязанностей главнокомандующего ни
па суше, ни на море, хотя фактически он, а не кто-либо другой руководил сра-
жениями. Чем руководствовался царь, определяя себе скромное место в служеб-
ной иерархии, почему не стремился брать в свои руки бразды правления ар-
мией, предпочитая всегда оставаться в тени и командовать через номинальных
главнокомандующих,— неясно. Догадка о том, что, действуя подобным образом,
царь в случае поражения мог свалить всю вину на главнокомандующего, должна
быть отвергнута, ибо не было случая, когда бы Петр уклонился от ответствен-
ности за неудачу и свалил ее на плечи другого.
Царь вместо трех равноправных командующих назначил двух военных ру-
ководителей, поручив каждому из них управление определенным родом войск.
Сухопутные войска передавались в руки генералиссимуса Алексея Семеновича
Шеина, а для управления пока еще не существующим флотом Петр призвал
52
Н. И. Павленко
своего любимца Лефорта. Ни военных дарований, ни ратных подвигов за ними
тогда не числилось. Боярин Шеин сделал обычную в то время придворную
карьеру, ни разу не побывав на поле брани. Уроженец самой сухопутной стра-
ны в Европе, швейцарец Лефорт, весельчак и балагур, не любил утруждать себя
какими-либо заботами. К Азову он прибыл позже всех и раньше всех отправился
в Москву, так и не приступив к командованию флотом. Другими военачальни-
ками Петр в то время не располагал.
Назначение командующих больших усилий не потребовало, да и особого
значения не имело, ибо фактическим руководителем похода являлся царь, а
1Пеин и Лефорт были всего лишь подставными лицами. Сложнее было мобили-
зовать людские ресурсы — призвать под знамена второго похода конное опол-
чение дворян, которое всегда распускали по домам на зиму. И в этом случае
прибегли к испытанной многими десятилетиями системе мобилизации ополчен-
цев: в уезды разослали указы, а в Москве объявили о ней публично. Петр при-
был в столицу 25 ноября, а уже 27-го в Чудове монастыре прервали обедню,
чтобы объявить царский указ. Несколькими часами позже дьяк Артемий Возни-
цын трубным голосом объявил дворянам с Постельного крыльца в Кремле:
«Стольники, стряпчие и дворяне московские и жильцы!., указали вам всем быть
на своей, великих государей, службе... И вы б запасы готовили и лошадей кор-
мили» |6. Местом сбора назначалось Преображенское, куда надлежало явиться
! декабря.
Но в комплектование войск царь ввел и новшества. В январе 1696 г. было
изъявлено о явке в Преображенское всех желающих участвовать во втором по-
ходе. Туда тут же потянулись жившие в Москве холопы, которые тем самым
обретали свободу. Недостаток в инженерах царь решил устранить приглашением
на русскую службу иноземных специалистов. 24 декабря 1695 г. послом в Вену
был отправлен дьяк Кузьма Никитич Нефимонов с поручением подтвердить
союз с цесарем. Но главная миссия дьяка состояла в хлопотах о присылке в
Москву «инженеров и подкопщиков добрых и искусных десять человек, кото-
рые бы имели в своей инженерской науке и в деле воинском доброе и свиде-
тельствованное искусство». Их надлежало прислать «к Москве зимним време-
нем, не испоздав» 1 .
Совершенно новым и поэтому самым трудным делом было строительство
морских кораблей, причем не мелких судов для перевозки солдат, продовольствия
и снаряжения — их строить умели, а именно боевых кораблей. На этом ответ-
ственном участке подготовки похода и находился царь.
В январе 1696 г. при дворе произошли два события: заболел Петр — при-
кованный к постели, он не покидал покоев почти месяц, а 29 января внезапно
умер Иван. Со смертью старшего брата наступило единодержавие: если раньше
указы издавались от имени двух царей и Иван считался соправителем, хотя в
управлении не участвовал, то теперь Петр не только по существу, но и формаль-
но становился самодержцем. Со смертью Ивана было связано отмирание старо-
московских порядков в придворной жизни Кремля.
Похоронив 30 января Ивана и оправившись от болезни, Петр в феврале
отбыл на верфь в Воронеж, где начал осуществлять поистине великий замы-
сел — в дотоле сухопутной стране создавать морской флот. Этот дерзкий вызов
стал претворяться несколько лет спустя. А пока в Козлове, Добром, Сокольске
и Воронеже свыше 20 000 плотников, согнанных туда из ближайшей округи,
должны были к началу навигации соорудить 1300 стругов длиной 14 —18 сажен
и шириной до 3 сажен. В Преображенском тоже строились 23 галеры, которые
в разобранном виде надлежало доставить в Воронеж.
Среди плотников, мастеривших струги в Воронеже, работал с топором в ру-
Азовские походы 53
ках и Петр. 6 марта 1696 г. он писал Т. Н. Стрешневу: «А мы, по приказу Вожпю
к прадеду нашему Адаму, в поте лица своего едим хлеб свой». Стрешнев отве-
чал: «...и то ведаем, что празден николи, а всегда трудолюбие быть имеешь,
и то не для себя, а для всех православных христиан и нас, грешных...» Все
заботы Петра, судя по его письмам, вращались вокруг кораблестроения: он либо
извещал своих корреспондентов о сооружении кораблей в Воронеже, либо тре-
бовал от них доставки необходимых инструментов и материалов. 23 марта царь
сообщал Ромодановскому: «...галеры и иные суда по указу вашему строятся:
да нынче же зачали делать на прошлых педелях два галеаса». Работа спорилась
и все больше завладевала царем, что давало повод его друзьям для шутливых
упреков. В. А. Голицын счел нужным выговорить царю за то, что он передал
ему поклон в письме А. А. Виниусу: «...впредь пиши и сам, не ленись... ты
чаешь, что только дела, что у тебя, а у нас будто и нет. Ты забавляешься в
деле, а я в питье». В том же ключе отвечал Петр 2 мая Ромодановскому, упре-
кавшему царя в том, что он кланялся ему, «князю-кесарю», вместе с лицами
низкого чина: «В последнем письме изволишь писать про вину мою, что я ваши
государские лица вместе написал с иными, и в том прошу прощения, потому
что корабельщики, наша братья, в чинах не искусны» 1 .
Пока шло строительство стругов и сборка галер, в Воронеж стекались пол-
ки, предназначенные для похода. Их численность достигала 46 000 человек, так
что центр кораблестроения на короткое время превратился в оживленный город.
В дальнейшем к этим войскам должны были присоединиться 15 000 украинских
и 5000 донских казаков, а также 3000 калмыцкой конницы. Таким образом, под
Азовом намечалось собрать около 70 000 человек 19.
Струги и галеры с солдатами и стрельцами на борту начали отчаливать
от воронежской пристани с 20-х чисел апреля. Петр отбыл из Воронежа 3 мая.
о чем известил А. А. Випиуса: «Сего дня с осмью галерами в путь свой пошли,
где я от господина адмирала (Лефорта.— Н. П.) учинен есмь командором».
Грандиозное строительство флота, осуществленное в столь короткое время,
достойно удивления. Сроками изумлялись и современники. Гавриил Иванович
Головкин писал Петру: «А что ты изволил ко мне упомянуть в том же писании
о своем недосуге, и то мы ведаем, в каком ты труде был в деле своем и какими
скорыми временами такое великое дело окончилось». Головкину вторил В. А. Го-
лицын: «...ей-ей, радуясь и плача, возблагодарил, что так малыми часы Вог
через труды твои исправил» 20. Современники, как видим, выпячивали роль ца-
ря. по в целом были недалеки от истины: Петр и сам трудился па верфи в поте
лица, и изнурял перенапряжением сил тысячи людей, причастных к корабле-
строению.
Прибыв 15 мая в Черкасск, Петр получил от казаков известие об их неудач-
ной попытке взять на абордаж два неприятельских корабля, которые разгружа-
лись на взморье: высокие борта не позволили казакам подняться на палубу. Царь
решил их атаковать и уже направился к устью Дона, но поспешно возвратился,
так как установил, что под Азовом стояли уже не две, а 20 османских галер
и много мелких судов. 11 то время Петр располагал всего 9 галерами и 40 лод-
ками, па каждой из которых находилось по 20 донских казаков. Тем не менее
успех операции решили именно казаки. Они внезапно и смело напали на осман-
ские корабли и. несмотря на то что были слабее неприятеля, добились победы:
СОЖ1ЛИ один корабль, другой вынудили османов потопить, сожгли также девять
мелких судов и одно захватили в плен; остальные 11 галер (их было 13, а не
20, как ошибочно считал царь) скрылись в море. Казакам достались богатые
трофеи: 86 бочек пороха, 300 пятипудовых бомб, 8000 аршин сукна, огромное1
количество муки, пшена, сухарей, оливкового масла и другого продовольствия.
• И II. 11. Павленко
Пленные, а их было 27 человек, показали, что на галерах прибыли 800 человек
в подкрепление азовскому гарнизону, но высадиться они не успели.
Победа донских казаков, одержанная 20 мая, оказала едва ли не решающее
влияние на итоги второго Азовского похода. Она позволила русской флотилии
27 мая беспрепятственно войти в Азовское море и таким образом отрезать Азов
от связей с внешним миром. Кроме того, бегство кораблей деморализовало гар-
низон крепости — он лишился не только подмоги, но и продовольствия.
28 мая началась вторая осада Азова. Любопытная деталь: османы то ли счи-
тали, что русский царь так скоро не появится под стенами Азова, то ли надея-
лись на неприступность крепости, то ли просто проявили беспечность, но они
ограничились, если так можно выразиться, косметическим ремонтом крепостных
сооружений и даже не удосужились засыпать траншеи, вырытые русскими во
время первой осады. Это облегчило русским войскам инженерную подготовку
к осаде крепости. Татарская конница, располагавшаяся южнее крепости, как
и во время первого похода, пыталась чинить помехи работам осаждавших, но
получила должный отпор со стороны дворянской конницы. Царь, довольный
исходом сражения 10 июня, на следующий день писал Ромодановскому: «А о
здешнем возвещаю, что, слава Богу, все идет добрым порядком, и, обозом (ла-
герем.— Н. П.) город обняв кругом, после в шанцы в одну ночь вступили так
близко, что из мелкого ружья стреляться стали». Далее царь поведал о том,
как «вчерашнего дня народын-салтан (командующий левым крылом ханского
войска. — Н.П.) с тысячею татар поутру ударил на обоз наш, где наша конница
такой ему отпор дала, что принужден был бегством спасение себе приобресть».
Самому «народыну» удалось избежать плена только потому, что «его дядька»
ценой собственного пленения предоставил ему свою лошадь.
Захваченные пленные показали, что в Азове ожидают прибытия 50 судов
с 4000 пехоты на борту. Русские галеры и прочие суда, стоявшие в море, изго-
товились преградить путь к Азову. Но командовавший османским флотом тур-
начи-паша (младший начальник янычар) не рискнул дать сражение русским
кораблям, став на якорь вдали от них. Петр поделился новостью с «князем-
кесарем»: турначи-паша, «увидя нас, холопей ваших, принужден намерение свое
отставить; и стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит,
что над городом делается».
Дальнейшие события под Азовом развивались с катастрофической для его
гарнизона быстротой. 16 июня, когда осадные работы были завершены и батареи
приготовились к обстрелу, к крепости направился парламентер с письменным
предложением о сдаче, встреченный, впрочем, ружейными выстрелами. В ответ
началась интенсивная канонада, причем русская артиллерия заставила замол-
чать неприятельскую. В городе начались пожары. Душой осадных работ, бло-
кирования крепости и ее бомбардировок был Петр. «Первый бомбардир» бывал
на кораблях и в траншеях, стрелял по городу, не страшась появляться на виду
у неприятеля. На тревожное письмо сестры, царевны Натальи Алексеевны, до
которой дошли слухи, что брат подходил к крепости на расстояние ружейного
выстрела, Петр шутливо отвечал: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близ-
ко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили; однако, хотя и
ходят, только по ся поры вежливо. Турки на помочь пришли, да к нам не идут;
а чаю, что желают нас к себе» 21.
Между тем осаждавшие энергично готовились к штурму Азова — насыпали
подвижный вал, перемещавшийся в сторону крепостного вала, чтобы можно
было взобраться на него без штурмовых лестниц и прочих приспособлений.
Современным источником эти работы описаны так: «Великороссийские и мало-
российские войска, во облежании бывшие около города Азова, земляной вал к
Азовские походы 55
неприятельскому рву отовсюду равномерно привалили и из-за того валу, ров
заметав и заровняв, тем же валом чрез тот ров до неприятельского азовского валу
дошли и валы сообщили толь близко, еже возможно было с неприятели, кроме
оружия, едиными руками терзаться; уж и земля за их вал метанием в город
сыпалась» 22. Успеху осадных работ содействовали прибывшие в русский лагерь
12 австрийских офицеров, нанятых дьяком Кузьмой Никитичем Нефимоновым:
артиллеристы, минеры, капониры.
Штурм крепости был назначен на 22 июля, но 18 июля османы стали пода-
вать знаки о готовности капитулировать. Гарнизону были предложены льгот-
ные условия капитуляции: весь личный состав уходил из крепости с легким
оружием и «со имением и пожитками»; жителям тоже разрешалось покинуть
город. Лишь одно требование русского командования носило категоричный ха-
рактер. Оно решительно настаивало на выдаче «немчина Якушки» — того са-
мого перебежчика Якова Янсена, по совету которого во время прошлогодней
осады османы предприняли удачную вылазку. Янсен к тому времени успел
«обасурманиться» — перешел в магометанскую веру и записался в янычары.
Османы долго не соглашались его выдать, но затем уступили.
Ранним утром 19 июля гарнизон стал покидать крепость, а на следующий
день сдавшиеся переправились на стоявшие на рейде корабли турначи-паши и
отбыли в пределы империи. 20 июля победу отмечали пиром, во время которого
не жалели ни напитков, ни пороха для салютов. Радостной вестью царь спе-
шил поделиться с московскими друзьями. В тот же день он писал Ромоданов-
скому: «Известно вам, государю, буди, что благословил господь Бог оружия ваша
государе кое, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим, государским,
азовцы, видя конечную тесноту, сдались... Изменника Якушку отдали жива».
Почти в таких же выражениях Петр извещал о победе других московских кор-
респондентов и каждого из них не преминул порадовать живым трофеем —
«изменником Якушкой» 23. Предательский поступок Якова Янсена врезался в
память царя столь глубоко, что его выдачу он считал более важным трофеем,
чем оставленные неприятелем 92 пушки, четыре мортиры, порох, олово и прочие
припасы, о которых он никому не написал.
Еще не остыли радостные переживания, а Петр оказался во власти новых
забот. Одна из них состояла в восстановлении крепостных сооружений и город-
ских построек. Взору современника, переводчика Вульфа, Азов предстал в руинах:
«...сей город ныне пустое место и так бомбами разорили, что такий зрак (вид.—
Н.П.) имеет, будто за несколько сот лет запустошен есть». 23 июля инженеры
представили царю план будущих азовских укреплений, и тут же началось их
сооружение: важно было удержать крепость и быть готовым к отпору на тот
случай, если османы попытаются вернуть ее себе. Вторая забота царя — гавань
для будущего морского флота. Устье Дона у Азова не устраивало Петра прежде
всего потому, что выход в море из этого устья зависел от направления ветра:
если он дул с севера, то отгонял воду настолько, что море мелело и даже галеры
не могли идти вперед. 26 июля царь отправился в море искать место для гавани
и на следующий день обнаружил морскую гладь достаточной глубины у высо-
кого мыса с крепким каменистым грунтом. Это был Таганрог.
Первые полки отправились на север, в Москву, в начале августа. 15 августа
покинул Азов и царь, оставив на зиму в городе 5597 солдат и офицеров, а также
2709 стрельцов с их начальными людьми. В то время Петром владела новая
забота -- организация встречи победоносных войск в Москве. В одном из писем
А. А. Виниусу царь намекнул о желательности «триумфальными портами почти-
ти господина генералисима (А. С. Шеина. Н. U.) и прочих господ, чрез два
времени в толиких потах трудившихся». Петр назвал и место, где, по его мнению,
•)6 Н. И. Павлов ио
удобнее всего соорудить триумфальную арку,— «на мосту, через Москву-реку
устроенном» 24. Он вникал во все детали готовившейся церемонии, давал одно
распоряжение за другим. Получив известие, что арка может быть готова только
во второй половине сентября, царь не спешил в столицу. По пути он делал про-
должительные остановки в имениях своих вельмож, посетил два металлурги-
ческих завода, где работал кузнецом. В конце сентября Петр прибыл в Коло-
менское. К этому времени сюда подошли войска, участвовавшие в походе, и
триумфальная арка была в полной готовности.
При въезде на Каменный мост из Замоскворечья были сооружены не мепее
10-метровой высоты «порты», разукрашенные скульптурными фигурами, худо-
жественной арматурой (мечами, протазанами, копьями, знаменами) и текстами
из античной мифологии и истории. Свод и фронтон ворот поддерживали гро-
мадные статуи Геркулеса и Марса, их пьедесталы украшали барельефы, изобра-
жавшие эпизоды осады Азова, и иронические надписи в адрес незадачливых
османов: «Ах, Азов мы потеряли и тем бедство себе достали», «Прежде на
стенах мы ратовались, ныне же от Москвы бегством едва спасались». Но своду
суки в трех местах шла торжественная надпись: «Приидох, Видех, Победих».
Население столицы стало свидетелем небывалого зрелища. На смену цер-
ковной торжественности с молебнами и колокольным звоном пришел светский
праздник со своим великолепием. Поток воинов, растянувшийся на несколько
километров, двигался через всю Москву. Почетная роль в процессии отводилась
командовавшему сухопутными силами Шеину и адмиралу Лефорту. Последний
страдал от незажившей раны ноги и, чтобы избежать тряски колесного экипажа,
восседал в санях, запряженных шестеркой лошадей. За Лефортом следовал царь
в черном немецком платье и шляпе с белым пером. Он нес протазан — холод-
ное оружие типа пики. Зрелище было ярким, по малопонятным москвичам,
привыкшим к иной торжественности. Более всего москвичей удивляло то, что
шествие открывал развалившийся в карете «князь-папа», а царь шествовал пе-
шим. Люди, толпившиеся вдоль улиц, молча провожали колонны войск. Во
взглядах — больше недоумения и настороженности, чем восторга. Не видно было
ликования, не раздавались и приветственные возгласы -- все это появится не-
сколько лет спустя. У триумфальных ворот Виниус приветствовал Лефорта сти-
хами, приписывавшими ему славу победителя:
Генерал, адмирал! Морских всех сил глава,
Пришел, зрел, победил прегордого врага...
Приветствие сопровождалось залпами крупной артиллерии. За «морским
караваном» следовал сухопутный во главе с Шеиным. Его тоже приветствовали
пушечными залпами, а Виниус — такими тяжеловесными виршами:
О, великий воевода! Тя мы восхваляем,
Преславные твои дела повсюду расширяем.
Радуйся, полководче! Агарян победивый,
Полки татар и турок прехрабро прогонивый.
Солдаты волокли по земле 16 османских знамен, взятых в Азове. В цере-
монии встречи победителей видное место было отведено «изменнику Я кушке».
Его везли в османском платье, скованным, на телеге с помостом, виселицей
и двумя заплечных дел мастерами. На груди его висела доска с надписью:
«Злодей»; на перекладине виселицы тоже была надпись, порочившая измен-
ника: «Переменою четырех вер Богу и изменою возбуждает ненависть турок,
христианам злодей». Янсена ожидала мучительная казнь, описанная очевидцем
И. А. Желябужским: «...вор-изменник Якушка за свое воровство в Преобра-
Азовские походы
Э <
женском пытан и казнен октября в 7 й день. Л у казни были князь Андрей Чер-
касский, Федор Плещеев: руки и ноги ломали колесом и голову на кол воткну-
ли» 25.
Пышность встречи победителей не соответствовала реальному значению
одержанной победы. Это была дань вкусам царя, с которыми он не расставался
всю жизнь. Можно сказать с уверенностью, что Петр не питал иллюзий отно-
сительно значения военного успеха. Молва донесла его суждения на этот счет.
После овладения Азовом он сказал генералам: «Теперь мы, слава Богу, один угол
Черного моря уже имеем, а со временем, может быть, и весь его иметь будем».
На замечание, что это сделать будет трудно, царь возразил: «Не вдруг, а пома-
леньку» 26. Действительно, с овладением Азовом Россия вышла к морю, но до
превращения ее в морскую державу было еще далеко. Предстояла нелегкая
борьба за выход к Черному морю, за право пользоваться проливами. Было бы
неверно полагать, что взгляды на будущее уже тогда вылились у Петра в строй-
ную программу, которую он станет шаг за шагом последовательно претворять
в жизнь. Такая программа, как и способы ее реализации, складывалась посте-
пенно, а пока царь был озабочен тем, как отстоять завоеванное.
Петру, уверовавшему в силу флота, представлялось, что флот, обеспечив
ему завоевание Азова, обеспечит и его удержание, и возможность продвинуться
дальше. Под флотом подразумевались не только галеры, которыми уже распо-
лагала страна, но и линейные корабли, вооруженные многими десятками пушек
и приводившиеся в движение не мускульной силой людей, а ветром. Уже соору-
жение азовского флота обнаружило изобилие собственных плотников, способ
ных обеспечить постройку сотен и даже тысяч стругов, и недостаток мастеров
для сооружения галер. Что касается строителей парусных кораблей, то ими
Россия практически не располагала. Таким образом, перед царем возникли две
взаимосвязанные задачи - создание флота и обеспечение страны специалиста-
ми, способными строить корабли и управлять ими в сражениях. Эти две цели
выкристаллизовались у Петра сразу же после овладения Азовом. Признание на
этот счет находим в предисловии к Морскому регламенту, написанному царем
почти четверть века спустя:
«Усмотрено место, к корабельному строению угодное, на реке Воронеже,
иод городом того же имени, призваны из Англии и Голландии искусные масте-
ра, и в 1696 году началось новое в России дело: строение великим иждивением
кораблей, галер и прочих судов. И дабы то вечно утвердилось в России, умыслил
искусство дела того ввесть в народ свой и того ради многое число людей благо-
родных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управ-
ления корабельного. И что дивнейше, аки бы устыдился монарх остаться от
подданных своих в оном искусстве, и сам воспринял марш в Голландию и в
Амстердаме на Остиндской верфи, вдав себя с прочими волонтерами своими в
научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился, что
подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый ко-
рабль построил и на воду спустил» 27.
Реализация плана создания военно-морского флота вылилась в учреждение
кумпанств, отправку сыновей вельмож за границу для обучения кораблестрое-
нию и военно-морскому делу и организацию великого посольства.
Самым обременительным делом, поскольку к нему привлекались сотни
тысяч людей, было строительство флота. Петр — видимо, по совету более опыт-
ных людей из своего окружения — оформил идею создания флота через ириго
вор Боярской думы и тем самым как бы отвел от себя недовольство повинностью
трудового населения. Боярской думе царь представил записку с обоснованиеч
мер, обеспечивавших удержание за Россией крепости Азов. «Понеже оная.
• )<S	Н. И. Павленко
писал Петр,— разорена внутри и выжжена до основания, также и жителей
фундаментальных нет, без чего содержаться не может», то бояре должны опре-
делить, кем и как эту крепость заселить. Поскольку османы не откажутся от
мысли вернуть потерянное, а оборонять крепость только сухопутными силами
невозможно, постольку «ничто же лучше, мню, быть,— рассуждал царь,— еже
воевать морем», для чего «потребен есть флот или караван морской, в 40 или
вягце судов состоящий». Строить «караван морской» царь предложил расклад-
кой повинности на плательщиков налога.
Боярский приговор удовлетворил пожелания Петра. Было решено пере-
вести в Азов из поволжских городов 3000 пехотинцев с семьями, определив
каждому из них годовое жалованье: 5 рублей пехотинцу и шесть четвертей
муки ржаной, две четверти овса его семье. Что касается флота, то необходи-
мость его создания определила торжественно-лаконичная формула: «Морским
судам быть». Поскольку скромный бюджет государства не предусматривал рас-
ходов на строительство флота, бояре приговорили ввести корабельную повин-
ность. Она положила начало многочисленным новым повинностям, которыми
было так богато время царствования Петра.
С овладением Азовом и стремлением утвердиться на морском побережье
связана мобилизация трудового населения на сооружение гавани и Троицкой
крепости в Таганроге, а также на рытье канала, соединявшего Волгу с Доном
в том месте, где они ближе всего подходят друг к другу.
Новой, дотоле неведомой повинностью были охвачены и служилые люди по
отечеству — им надлежало учиться. 22 ноября 1696 г. с Постельного крыльца
был объявлен указ об отправке за рубеж 61 стольника, 23 из них носили кня-
жеские титулы. Отпрыски Куракиных, Голицыных, Долгоруких, Черкасских,
Репниных и других знатных фамилий России должны были покинуть отчий
дом, чтобы постигать кораблестроение и навигацию в Италии или в Англии и
Голландии. Многие из них успели обзавестись женами и детьми. Расставание
с домашним очагом вызвало и у отъезжавших, и в их семьях немало тягостных
переживаний — все совершалось вопреки традициям и обычаям: ни отдаленные
предки, ни их отцы не были в чужих краях и подозрительно относились к «бого-
мерзкому Западу». Все тревожило навигаторов: и незнание языка, и чуждые
нравы и обычаи людей, среди которых им предстояло жить, и премудрости
науки, которыми они должны были овладеть.
Одержимый идеей государственности, царь не щадил и великородных лю-
дей, вызывая недовольство даже в их среде. Благородные отпрыски Рюрикови-
чей и Гедиминовичей беспечную жизнь при дворе и обычное для знати продви-
жение по чинам принуждены были сменить на полное неизвестности путешест-
вие в неведомые края.
Но за море ехали не только княжеские отпрыски. Туда отправлялся и сам
царь в составе великого посольства.
Be. i и кое i iосол ьство
Указ об отправлении посольства был объявлен
6 декабря 1696 г. Государь указал для своих ве-
ликих государственных дел послать в окрестные
государства, к цесарю, к королям английскому
и датскому, к папе римскому, к Голландским Шта-
там, к курфюрсту Бранденбургскому и в Венецию,
великих и полномочных послов: генерала и адми-
рала, наместника новгородского Франца Яковле-
вича Лефорта, генерала и воинского комиссара,
наместника сибирского Федора Алексеевича Голо-
вина и думного дьяка, наместника болховского
Прокофия Богдановича Возницына. Многое в этом
посольстве было необычным: и его состав, и воз-
лагаемые на посольство обязанности, нередко вы-
ходившие за рамки чистой дипломатии.
Посольства обычно возглавлялись одним по-
слом. Во главе великого посольства Петр поста-
вил трех послов. Хотя все трое и назывались ве-
ликими, но отличались друг от друга и значе-
нием должностного положения, и размером жало-
ванья. В ранге первого посла ехал Франц Лефорт.
Место царского фаворита в посольстве определя-
лось не опытом и знаниями по части диплома-
тии, т. е. не деловыми достоинствами, а соображе-
ниями иного плана: наличием у генерала и адми-
рала заграничных связей, его веселым и общитель-
ным характером, а также умением держаться в
обществе. Известный историк М. М. Богословский
остроумно заметил, что Лефорт «был в посольстве
таким же номинальным первым послом, как во
флоте адмиралом» *.
Вторым послом значился талантливый дип-
ломат, руководитель Посольского приказа Федор
Алексеевич Головин. За плечами Головина — мно-
голетний опыт дипломатической службы. Этого
общительного и хлебосольного человека отличала
основательность в выполнении любого поручения.
Английский посол Витворт извещал свое прави-
тельство, что глава внешнеполитического ведом-
ства России пользуется репутацией самого рассу-
дительного и самого опытного из государственных
людей Московского государства. Занимая вторую
должность в посольстве, Головин фактически яв-
лялся главным исполнителем повелений его под-
линного руководителя - Петра. На Головине ле-
жала вся черновая работа по подготовке посоль-
ства.
На пост третьего посла Петр назначил Про-
кофия Богдановича Возницына — грузного и необ-
щительного человека, «с неприятным цветом ли-
ца и важной осанкой», по отзыву о нем иностран-
цев. За 30-летнюю службу он прошел путь от
60 Н, И. Павленко
низшего чиновника дипломатического ведомства — подьячего до думного дьяка —
члена Боярской думы. Возпицын многократно выполнял дипломатические поруче-
ния в Османской империи, Речи Посполитой, Австрии и Венеции в качестве участ-
ника посольств и гонца. В 1681 г. он получил чин дьяка и в том же году был отправ-
лен в Стамбул с посольством окольничего Чирикова для ратификации Бахчиса-
райского перемирия. Чириков там умер, и Возницыну самому довелось доби-
ваться у султана Магомета IV ратификации договора. Выть может, Прокофий
Богданович и не владел легкостью в общении, присущей Лефорту, и не обладал
государственным умом талантливого Головина, но он постиг все топкости дип-
ломатического ремесла, умел защищать интересы России и сохранять при пере-
говорах непроницаемость.
Три посла — три разных характера, три разной меры одаренности; они
дополняли друг друга и были способны справиться с самыми сложными дипло-
матическими поручениями. Общавшийся с ними посол польского короля доно-
сил: <<-')ти послы — люди большого ума, хорошо знающие состояние Европы и
приятные в обхождении» 2.
Штат посольства предусматривал многочисленный обслуживающий персо-
нал — переводчиков, толмачей, подьячих, лекарей и их учеников, а также скор-
няков: посольство везло с собой традиционные подарки — меха, причем на ко-
лоссальную сумму — 70 000 рублей. Удовлетворение духовных потребностей по-
сольства возлагалось па священника, дьяка и четырех карлов. Вместе! с солда-
тами охраны численность посольства превышала 250 человек. Его кортеж насчи-
тывал тысячу саней.
Пришел черед отметить еще две особенности посольства. Дело в том. что
в посольство были включены волонтеры — лица, лично известные царю по ко-
раблестроению в Переславле и Воронеже, а также но Азовским походам. Отряд
волонтеров первоначально насчитывал 30 человек, разделенных на три десятка
с десятниками во главе. Позже в отряд вошли еще пять человек, среди них име-
ретинский царевич Александр Арчилович. Цель поездки волонтеров, как и столь-
ников,- обучение военно-морскому ремеслу. Но в отличие от стольников, являв-
шихся представителями знатных фамилий, большинство волонтеров не могло
похвастаться своим родословием. Достаточно сказать, что в их числе находились
двое Меншиковых и множество потешных.
Еще большую специфику посольству придавало участие в нем Петра: пред-
шествующая история страны не знала случая, чтобы царь покидал пределы
своего государства. Более всего удивляло современников то, что Петр отправ-
лялся за рубеж не в качестве государя, а как частное лицо под именем десят-
ника второго десятка Петра Михайлова. Почему царь избрал именно такую форму
своего участия в посольстве?
Вряд ли Петр рассчитывал остаться неизвестным и прочно укрыться за
именем Петра Михайлова. Хотя посольской свите строго-настрого зап решалось
говорить о присутствии государя и было велено задерживать отправляемые
почтой за границу письма с упоминанием об этом факте, весть о том, что в
составе посольства находится русский царь, опережала продвижение его на за-
пад. Петра выдавал рост, и его быстро узнавали не только те, кто хоть однажды
его видел, но и те, кто пользовался описанием его внешности. Отправляясь
в путь под именем Петра Михайлова, царь, видимо, стремился избежать утоми-
тельного этикета при встречах с западноевропейскими монархами, а главное,
руководствовался соображением, что царские регалии несовместимы с топором,
которым он наряд'’ с прочими волонтерами намеревался работать па верфях.
Возможно, наконец, что Петр хотел создать тем самым видимость, что нахо-
дится в своей стране, а не за ее пределами. Подобная версия могла, в частности.
Нел и кое 11 oco.i ьст ио
предназначаться для султанского двора, с которым еще не был заключен мир
и который мог воспользоваться отсутствием царя для попытки вернуть Азов.
Время с ноября 1696 по февраль 1697 г. прошло в подготовке великого
посольства к отъезду, причем все нити руководства этой подготовкой держал в
своих руках царь — он определял состав посольства, размер жалованья долж-
ностным лицам, в том числе и великим послам, устанавливал количество «мяг-
кой рухляди» для нужд посольства и т. д. Петр сам составил и инструкцию
послам. Заметим, что она включала второстепенные и третьестепенные поруче-
ния, ибо главные задачи посольства ни в одном документе вообще не формули-
ровались, поскольку в его составе находился царь. По сути это были в разное
время заносившиеся на бумагу заметки о том, какие мелкие и неброские дела
не следовало запамятовать в суете посольских хлопот. Памятная записка царя
состоит из 12 пунктов, большинство из которых предусматривало наем иностран-
ных специалистов: морских офицеров, лекарей, кораблестроителей и др. В не-
которых случаях Петр определял, как должно набирать наемников. Например,
моряки должны были пройти все ступени службы — «сами в матросах бывали
и службою дошли чина, а не по иным причинам». В памятку Петр вписал и такие
поручения, как покупка «гарусу на знамены, на вымпелы, на флюгели белого,
синего, красного аршин 1000 или 900, всякого цвета поровну, а буде недорог,
и больше», или: «На картузы купить бумаги 7000 стоп... кожи подошевной
аглинской на пумпы» (насосы.— Н. П.) 3.
Все было готово к отъезду посольства. На 24 февраля Гордон назначил
прощальный ужин, но Петр против обыкновения не приехал. Накануне ужина
два офицера Стремянного стрелецкого полка, пятисотский Ларион Елизарьев
и пятидесятник Григорий Силин, сообщили ему, что думный дворянин Иван
Цыклер подбивал стрельцов сотворить пожар, зная обыкновение царя являться
на тушение, и убить его.
Полковник Иван Елисеевич Цыклер — честолюбивый иноземец, впрочем
вполне обрусевший. Он начал службу в России еще в 1671 г., в мае 1682 г. при-
нимал деятельное участие в стрелецком бунте на стороне Софьи и Милослав-
ских, но в 1689 г., когда они попытались произвести дворцовый переворот,
Цыклер переметнулся на сторону Петра. Однако продвижение по службе проис-
ходило не с той быстротой, на какую рассчитывал карьерист. Он был полков-
ником Стремянного (при стремени царя) полка, получил чин думного дворя-
нина, затем его отправили воеводой в далекое Верхотурье. После возвращения
в Москву Цыклер получил новое назначение, опять связанное с выездом из
столицы,— в завоеванный Азов и на постройку гавани в Таганроге. По всему
видно, что Петр не доверял Цыклеру, помнил о его связях с Милославскими и
поэтому держал его в отдалении. Виновником своих злоключений Цыклер счи-
тал Петра и решил убрать его, посадив на его место Софью. На решимость
покончить с царем, видимо, повлияли воспоминания о том, как Софья пака
нуне первого Крымского похода подговаривала его вместе с Шакловитым убиг.
Петра.
К заговору Цыклер привлек стрельцов Стремянного полка, с которыми \
него были давние связи: во времена правления Софьи он занимал пост подпол-
ковника. Пятидесятника Силина он подговаривал убить Петра: «Изрезать его
ножей в пять». Другого пятидесятника, Василия Филиппова, он подстрекал:
«Как государь поедет с Посольского двора, и в то время можно вам подстеречь
и убить». Цыклер подвигал стрельцов на убийство Петра не личными обидами
и неприязнью к нему, а якобы заботами о судьбах страны. Василию Филиппову
он внушал: «В государстве ныне многое нестроение для того, что государь едет
за море...» У своих собеседников Цыклер пытался создать иллюзию, что он
62 Н. И. Павленко
располагал могучими сторонниками в лице донских казаков: «Как буду на Дону
у городового дела Таганрога, то, оставя ту службу, с донскими казаками пойду
к Москве для ее разорения и буду делать то же, что и Стенька Разин». Это была
чистая похвальба.
У Цыклера действительно были сообщники, но совсем из иной социальной
среды. Один из них, окольничий Алексей Прокофьевич Соковнин, доводился
родным братом известным раскольницам — боярыне Федосье Морозовой и княги-
не Авдотье Урусовой и, подобно сестрам, придерживался самых консерватив-
ных взглядов, враждебно относился ко всем новшествам. Его два сына, столь-
ники Василий и Федор, были отправлены учиться за границу. Он быстро нашел
общий язык с Цыклером не только потому, что в душу его запало коварное
сочувствие думного дворянина: «И тебе самому каково, сказываешь, тошно, что
с детьми своими разлучаешься», но и потому, что имел личную обиду на Петра:
тот не жаловал его боярским чином. «Причина оного Соковнина к той злобе
самая внутренняя и неукротимая в нем была та,— засвидетельствовал современ-
ник А. А. Матвеев,— что он, Соковнин, до боярства не допущен» 4.
А. П. Соковнин горячо поддерживал идею Цыклера убить царя. План Со-
ковнина был близок к намерениям Цыклера: «Можно им (стрельцам.— Н. П.)
государя убить, потому что ездит он один, и на пожаре бывает малолюдством,
и около Посольского двора ездит одиночеством! Что они спят, ио се число ни-
чего не учинят!» Соковнин не раз высказывал Цыклеру недовольство пассив-
ным поведением стрельцов: «Знать спят! Где они пропали?» — и предрекал им
судьбу: «Ведь они даром погибают, и впредь им погибнуть же».
Заговорщики вели разговор и о возможном преемнике Петра: назывались
имена боярина Алексея Семеновича Шеина, Василия Петровича Шереметева,
царевны Софьи. Соковнин, подогревая честолюбие Цыклера, как-то сказал ему:
«Если то учинится над государем, мы и тебя на царство выберем».
Третьим участником разговоров был Федор Матвеевич Пушкин — зять Со-
ковнина и свойственник Цыклера, женатого на его двоюродной сестре, дочери
Якова Степановича Пушкина. Федор Пушкин гневался на царя за своего отца,
боярина Матвея Степановича, назначенного воеводой в Азов. Для боярина такое
назначение было знаком немилости и воспринималось как поруха чести. Скор-
бел Ф. М. Пушкин и по поводу отправки за границу сыновей Соковнина: «Го-
сударь погубил нас всех, гневается на отца. И за тот гнев, и за то, что за моря
их посылает, надо его, государя, убить». Этот акт, как показал пятидесятник
В. Филиппов, он грозился совершить сам: «Как бы ему, Федьке, где-нибудь с
ним, государем, съехаться, и он бы с ним не разъехался, хотя б он, Федька,
ожил или пропал» 5.
Заговор, как видим, еще находился на стадии размышлений вслух, дело
ограничилось выражением недовольства и намерением убить царя. Осуществле-
нию планов помешал извет Елизарьева и Силина. Узнав от них о готовившемся
убийстве, Петр принял живейшее участие в расследовании дела и проявил при
этом крайнюю жестокость, подогреваемую, видимо, причастностью к заговору
ненавистных ему стрельцов, точнее, расчетами заговорщиков на пих. Долгие
часы царь проводил в Преображенском, сам допрашивал обвиняемых, подвер-
гавшихся страшным пыткам. Вынесение приговора участникам заговора Петр
предоставил Боярской думе, но церемонию казни разработал сам.
Экзекуция происходила 4 марта 1697 г. Идейным вдохновителем замысла
Цыклера — Соковнина Петр считал умершего 12 лет назад И. М. Милослав-
ского и обрек его прах на поругание. Гроб боярина извлекли из могилы, поста-
вили в сани, запряженные свиньями, и привезли в Преображенское к месту
казни. Там его открыли и установили под эшафотом, на который в 11 часов утра
Великое посольство
взошли главные злоумышленники. Цыклера, Соковнина, Федора Пушкина и
двух стрелецких пятидесятников Боярская дума приговорила к смертной казни.
Первые два подверглись четвертованию — им отрубили руки и ноги, затем го-
ловы, а Пушкина обезглавили сразу. Кровь казненных ручьями стекала на ос-
танки Милославского. В тот же день трупы казненных доставили в Москву, на
Красную площадь, к специально сооруженному каменному столбу, а их головы
насадили на пять железных шестов, вделанных в столб. Трупы лежали у столба
до июля.
Как и всегда в подобных случаях, опале подверглись родственники казнен-
ных. Сыновей Цыклера отправили в Курск, сыновей и внуков Соковнина — в
Белгород, сыновей его родного брата боярина Федора Прокофьевича — в Севск,
а его самого сослали в дальние деревни; отца Пушкина боярина Матвея Степа-
новича лишили боярства и отправили в Енисейск. Не избежали наказания и
Лопухины — отец супруги царя Евдокии и его братья: боярин Федор Абрамо-
вич оказался в Тотьме, Василий Абрамович — в Саранске, Сергей Абрамович —
в Вязьме. В чем состояла вина Лопухиных — неизвестно 6.
Раньше процесса Цыклера — Соковнина, в конце 1696 — начале 1697 г.,
Преображенский приказ вел следствие по делу кружка лиц, осуждавших пре-
образовательные начинания Петра и его поведение. Единомышленники собира-
лись в келье строителя подмосковного Андреевского монастыря старца Авраа-
мия. Помимо старца в кружок входили: стряпчий Троице-Сергиева монастыря
Руднев; два представителя «крапивного семени» — подьячий Судного приказа
Кренев и подьячий Преображенской приказной избы Бубнов; два зажиточных
крестьянина - - братья Посошковы, один из которых, Иван Тихонович, впослед-
ствии стал знаменитым публицистом и оставил о себе память талантливой «Кни-
гой о скудости и богатстве». Собеседники делились новостями и суждениями об
увиденном и услышанном, а московская жизнь тех лет давала обильный мате-
риал для обмена мнениями, тем более что подьячие располагали сведениями,
стекавшимися в правительственные учреждения со всей страны.
Два явления привлекали внимание членов кружка и вызывали у них недо-
вольство: непорядки в правительственном механизме и не подобающее царскому
сану поведение Петра. Они порицали непомерное разбухание штатов в прика-
зах, из-за чего подьячие не располагали не только столом, но и стулом и за-
частую трудились стоя; осуждали недостойное поведение высших приказных
чиновников — судей, которые решали дела лишь после получения взятки, и по-
лагали, что можно покончить с мздоимством, положив судьям достаточное жа-
лованье.
Надежды на улучшение положения современники связывали с переходом в руки
молодого царя всех дел управления, но он не оправдал ожиданий, ибо вел себя
предосудительным образом: запросто шагал в составе войск, проходивших по
улицам столицы, демонстрировал свое никчемное увлечение кораблестроением,
наносил частые визиты в Немецкую слободу и т. п.
У Авраамия созрела мысль довести до сведения царя все, что вызывало ро-
пот, осуждение и недовольство. Так возникло послание старца Авраамия. Ста-
рец сокрушался по поводу увлечения царя «потехами непотребными», его уп-
рямства и нежелания слушать советов матери, жены, родственников и бояр,
порицал личное участие Петра в пытках и казнях. Авраамий просил царя об
аудиенции.
Вместо встречи с царем Авраамий с членами кружка угодил в застенок
Преображенского приказа. Расследование обнаружило, что пересуды в келье не
имели в виду опасных для правительства действий, поэтому участники кружка
отделались легкими наказаниями: старец Авраамий был сослан в Голутвин
64
Н. И. Павленко
монастырь, подьячие — биты кнутом и сосланы в Азов. Братьям Постниковым
удалось оправдаться. Они заявили: никаких слов, осуждавших царя, они не про-
износили, что подтвердил и Авраамий 7.
Оба процесса свидетельствовали о том, что ропот охватил и монастырскую
келью, и боярские покои, и стрельцов. Казалось бы, Петр после раскрытия за-
говора Цыклера — Соковнина должен был расстаться с мыслью о поездке за
границу — в столице оставались оппозиционные силы, а в Новодевичьем мо-
настыре находился и вероятный предводитель, под знамена которого они с готов-
ностью могли стать,— царевна Софья. Однако заговор нисколько не нарушил
ритма подготовки великого посольства, не изменил он и намерений царя. Петр
поручил управление страной «князю-кесарю» Ромодановскому и боярину Тихо-
ну Стрешневу.
2 марта 1697 г. передовой отряд посольства с соболиной и денежной казной
в сопровождении солдат выехал из Москвы. 9 марта, т. е. пять дней спустя после
казней, оставил столицу и царь. Две недели понадобилось посольству, чтобы
24 марта достичь пограничного пункта — Псково-Печерского монастыря. Далее
начинались владения Швеции. На границе посольство встретили и затем сопро-
вождали представители рижского генерал-губернатора Эрика Дальберга.
Источники повествуют о торжественной встрече посольства в Риге 31 марта.
При въезде в город посольству были предоставлены роскошные кареты; среди
встречавших находились 36 представителей рижской корпорации «черноголо-
вых» в парадных костюмах. Въезд послов в Ригу сопровождался пальбой из пу-
шек и трубными звуками оркестра, в городе кортеж сопровождали до отведен-
ных послам квартир отряды пехоты и бюргеры. Петр, похоже, был доволен встре-
чей. что явствует из его письма А. А. Виниусу от 1 апреля 1697 г.: «...приняты
господа послы с великою честию: при... въезде была из 24 пушек стрельба, когда
в замок вошли и вышли».
В Риге посольство вынуждено было задержаться: переезд через реку Двину
в канун ледохода становился опасным. В цитированном выше письме Петр от-
метил: «Двину обрели еще льдом покрыту, а пешие ходят, а санми по севод-
пишней день еще ездили; и для того принуждены здесь некоторое время побыть».
Возможность оставить Ригу появилась у посольства только 8 апреля, и царь не-
медленно ею воспользовался. Таким образом, в распоряжении Петра была неделя
вынужденного безделья. Вполне возможно, что он, впервые переступив границу
России, жадно наблюдал окружающее. Свои впечатления Петр изложил в письме
А. А. Виниусу в день отъезда из Риги: «Здесь мы рабским обычаем жили и сыты
были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что
зело правдивые, а с ямщиками нашими, как стали сани продавать, за копейку
матерно лаются и клянутся, а продают втрое» 8.
При сопоставлении этого письма с письмом от 1 апреля нетрудно обнару-
жить различия в их тональности и восприятии увиденного. Там чувство радост-
ной удовлетворенности, здесь, напротив, чувства досады и огорчения. За ску-
пыми строками письма от 8 апреля скрываются два события, оставившие у царя
неприятные впечатления. Одно из них связано с поведением рижской админи-
страции. Проявив при встрече любезность и показное гостеприимство, она в то
же время грубо запретила гостям поближе познакомиться с крепостными соору-
жениями. Любопытным русским, рассматривавшим крепость в подзорную тру-
бу, среди которых находился и царь, караул пригрозил применением оружия,
если они не удалятся. Этот инцидент Петр передал словами: «...сыты были
только зрением». Позже случай в Риге царь использует в качестве одного из
поводов для объявления войны Швеции, во владении которой находилась Ли-
фляндия.
Великое посольство 65
Казус в Риге заслуживает внимания потому, что вся предшествующая литература рассматри-
вала интерес Петра и его сподвижников к рижской крепости как проявление любознательности
и желания заполнить досужее время каким-либо полезным занятием. Автор недавно вышедшего
оригинального исследования В. Е. Возгрин склонен усматривать в этой акции царя разведыватель-
ные цели. В этой связи Возгрин дает иное, чем существующее в литературе, определение задач
великого посольства. Согласно традиционной точке зрения, изложенной нами выше, одно из пору-
чений посольству состояло в сколачивании антиосманской коалиции. «Однако эти цели,— пишет
В. Е. Возгрин,— фиксированные в официальном документе, столь же мало, на наш взгляд, отра-
жали действительную задачу заграничной поездки царя, сколь официальный глава посольства Ле-
форт в действительности руководил дипломатической деятельностью «урядника Петра Михайло-
ва» ».
В. Е. Возгрин поначалу осторожен в своих наблюдениях. Содержание беседы Л. К. Нарышкина с
датским послом Гейнсом, «очевидно», было согласовано с Петром. «Естественно предположить, что
беседа могла ограничиться кругом важнейших вопросов, затронутых Петром в период его пребывания
в других морских державах». Высокие послы помимо официальных инструкций «могли быть» воору-
жены и устными. «Так, очевидно, обстоит дело и с истинной целью поездки Петра». Осторожность ос-
тавляет автора, когда он «с достаточной степенью уверенности» формулирует общий вывод о том, что
«наряду с официальной целью — заключением антитурецкого союза — оно (великое посольство.—
Н. П.) имело иную, реальную и более важную для Петра задачу, а именно дипломатическую подготов-
ку войны со Швецией за выход к Балтике» 9.
Для доказательства мысли о том, что великое посольство отправлялось за границу для организа-
ции не антиосманской, а антишведской коалиции, В. Е. Возгрин использует такой аргумент, как
попытка Петра изучить крепость своего будущего неприятеля. Аргумент неубедителен хотя бы потому,
что царь на протяжении заграничного путешествия осматривал и изучал множество крепостей, арсе-
налов, артиллерийских парков, пушечных заводов, не говоря уже о мануфактурах, кунсткамерах и т. п.
Мало убеждает и другой аргумент — изменение маршрута посольства: предполагалось из Кёнигсберга
направиться в Вену, а оно двинулось в Голландию. Причину изменения маршрута объяснил сам
царь в письме А. А. Виниусу: «...а к цесарю затем не пошли, что уж на три года сделана, и теперь делать
нечего; а чаем оной путь, назат едучи, восприять и впредь союз продолжить». Иными словами, нужда
в переговорах с венским двором отпала, так как московскому посланнику удалось заключить союзный
договор на три года. Таким образом, идея организации антишведского союза возникла не до выезда
великого посольства из Москвы, а в процессе ознакомления с ситуацией в странах Европы, в которых
довелось побывать посольству. Кстати, автор самой серьезной работы о Петре Великом, вышедшей на
Западе,— Р. Виттрам тоже считает, что мысль о переориентации внешнеполитического курса России
возникла у царя не до отправления великого посольства, а в первые недели путешествия, когда он
посетил прибалтийские страны — Лифляндию, Курляндию и Пруссию 10.
У Петра с Ригой было связано еще одно неприятное воспоминание. Отталкива-
ющее впечатление на царя произвело несоответствие между внешней респекта-
бельностью рижских купцов и их жадностью к деньгам. На улице стояла весна,
надо было менять сани на телеги, и рижские купцы, по мнению Петра, очень уж
нагло воспользовались затруднительным положением посольства, прижатого не-
обходимостью во что бы то ни стало продать сани. В этой связи и появились
слова цитированного выше письма Виниусу: «...за копейку матерно лаются и кля-
нутся...»
Итак, у царя не было оснований радоваться своему пребыванию в Риге. Неудов-
летворенность приемом отразила «Расходная книга соболиной казны», регистри-
ровавшая выдаваемые посольством подарки. Единственным представителем рижс-
кой администрации, облагодетельствованным посольством, был шведский капитан,
которому выдали пару соболей стоимостью 30 рублей. Воспоминание о Риге продол-
жало будоражить память послов и после того, как они оставили ее и прибыли в
пределы Речи Посполитой. Барон Бломберг, беседовавший с послами в Митаве
(Елгаве), записал: «Они очень жалуются на дурной прием, который шведы оказали
им в Риге, и грозят отомстить за него при первом случае» ”.
В Митаве посольству был оказан радушный и пышный прием. В отличие от
генерал-губернатора Дальберга, не удосужившегося принять послов и нанести им
визит и определившего к посольству приставом капитана вместо заслуженного
генерала, курляндский герцог встречал и провожал послов сам, устроил им рос-
кошный ужин, дозволил Петру осматривать все, что вызывало у него интерес.
4 Н. И. Павленко
66 Н. И. Павленко
Гостеприимство в Митаве «Статейный список» запечатлел так: «...во время бытнос-
ти великих и полномочных послов в Митаве подчиваны великие и полномочные
послы по вся дни от княжих приставов». Впрочем, Митава не могла похвастаться
ни крепостью, ни мануфактурами, ни артиллерийским парком, ни учебными за-
ведениями. Царь довольствовался визитом в местную аптеку, где ему показали
заспиртованную саламандру. Тем не менее одну вещь он в Митаве приобрел, о
чем известил «князя-кесаря»: «Здесь також ничего вашей персоне удобного не
нашел, только посылаю к вашей милости некоторую вещь на отмщенье врагов
маестату вашего». «Вещью», отправленной Ромодановскому, был топор, о чем мож-
но судить из ответа «князя-кесаря» царю: топор проверен в деле, им отрубили
головы двум преступникам |2.
Пути посольства и царя от Митавы до Кёнигсберга разошлись: Петр вместе
с волонтерами отправился в Пиллау, чтобы оттуда добираться до Кёнигсберга
морем, а великое посольство продолжало путь сушей. Царь прибыл в Кёнигсберг
на И дней раньше посольства — 7 мая, в то время как торжественный въезд посоль-
ства состоялся 18 мая. Петр даром время не терял — он посвятил его изучению
артиллерии под руководством главного инженера прусских крепостей подполков-
ника Штейтнера фон Штернфельда. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1697 г.,
подполковник засвидетельствовал, что «московский кавалер» Петр Михайлов «в
непродолжительное время, к общему изумлению... такие оказал успехи и такие
приобрел сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, муже-
ственного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и
почитаем быть может» 13.
В Кёнигсберге Петр выступал не только как десятник волонтеров Петр Ми-
хайлов, но и как русский царь. Современник-соглядатай доносил из Кёнигсберга
венецианскому послу в Вене: «Оба государя при встрече обнялись, сели в кресла
и беседовали более полутора часов, так как царь довольно хорошо объясняется по-
голландски» 14. Бранденбургский курфюрст Фридрих III, заинтересованный в сою-
зе с Россией, не упускал случая, чтобы доставить удовольствие царю и великим пос-
лам. Помимо роскошных обедов он устраивал не менее роскошные фейерверки, а
также охоту и звериную травлю. Во время грандиозного фейерверка 24 мая, про-
должавшегося полтора часа и устроенного с откровенным намерением завоевать
благосклонность царя, в небе, по словам «Статейного списка», были сделаны огне-
стрельным художеством орел двуглавый с тремя коронами и надписью: «Виват,
царь и великий князь Петр Алексеевич!», а на воде, на плоту,— корабли азовского
флота.
Главный итог пребывания Петра и великого посольства в столице Бранденбург-
ского курфюршества состоял в заключении союзного договора. Переговоры нача-
лись 24 мая. Ночти месяц понадобился для их завершения — трактат был подписан
22 июня. Столь продолжительное время потребовалось на согласование нескольких
пунктов договора, по которым выявились разногласия. Так, дипломаты курфюрста
Фридриха III настаивали на включении в договор пункта о взаимной помощи при
нападении на одну из договаривавшихся сторон. Великие послы не соглашались на
это из опасения вызвать раздражение Швеции; России, еще не заключившей мир
с Османской империей, было ни к чему осложнять свои отношения с северным
соседом. Петр предложил не включать в договор этот пункт. В «Статейном списке»
по этому поводу сказано: «И по многих разговорах согласились на том, чтоб... о сей
статье, чтоб друг другу против всех неприятелей вспомогать, а особливо против
шведа, обещать самим обоим государям друг другу изустно... И дав на том друг дру-
гу руки, целовались и клятвою утвердили» 1 .
Из Кёнигсберга царь и посольство направились в Голландию. Самое примеча-
тельное событие на этом этапе путешествия связано со встречей Петра с двумя
Великое посольство 67
курфюрстинами — Софией Ганноверской и ее дочерью Софией Шарлоттой Бран-
денбургской. Само по себе свидание, быть может, не представило бы интереса, ибо
не носило официального характера и не оказало влияния на дипломатию, если бы
обе курфюрстины, мать и дочь, не оставили потомкам его описание и свои впе-
чатления о русском царе, его внешности, манерах и способностях.
Петр неуверенно чувствовал себя в дамском обществе, поэтому стоило боль-
шого труда уговорить его встретиться с курфюрстинами. Царь согласился при
одном условии — чтобы за столом во время ужина находились только члены семьи
и отсутствовали придворные. В замок царь проник через черный ход, так как у
парадного подъезда собралась толпа любопытных. Чувство скованности не поки-
дало Петра и в первые минуты визита, описанного Софией Шарлоттой:
«Моя матушка и я приветствовали его, а он заставил отвечать за себя г-на Лефорта, так как
казался сконфуженным и закрывал лицо рукой, но мы его приручили, он сел за стол между матушкой
и мной, и каждая из нас беседовала с ним попеременно. Он отвечал то сам, то через двух переводчиков,
и, уверяю вас,— обращалась младшая курфюрстина к тайному советнику Павлу Фуксу,— говорил
очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним заговаривали... Что касается до его гримас, то
я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Замет-
но также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность,
он стал действовать, как дома,— позволил сначала войти кавалерам, затем велел своим людям запе-
реть дверь, поставил около нее своего фаворита, которого он называет своей правой рукой, с приказани-
ем никого не выпускать, велел принести большие стаканы и заставлял каждого выпить их по три и
по четыре зараз, давая понять, что делает это, чтобы оказать честь каждому...
Р. S. Шут царя был также; о:т очень глуп, и мы умирали со смеху, видя, как его хозяин, взяв метлу,
стал его чистить».
Софии Шарлотте, два года жившей при дворе Людовика XIV и усвоившей
утонченные нравы Версаля, показалось странным, что русский царь не умел поль-
зоваться салфеткой во время обеда. В отличие от курфюрстины-дочери, отразившей
преимущественно внешнюю сторону события, курфюрстина-мать оказалась более
проницательной и попыталась проникнуть во внутренний мир Петра:
«Мы, по правде, очень долго сидели за столом, но охотно остались бы за ним и еще дольше, не
испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переста-
вал с нами разговаривать... он нам признался, что не очень ценит музыку. Я его спросила: любит ли он
охоту? Он ответил, что отец его очень любил, но что у него с юности настоящая страсть к мореплаванию
и к фейерверкам. Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и
заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы». В другом письме курфюрстина Ган-
новерская сообщила некоторые дополнительные сведения, заимствованные ею у своего амстердамского
корреспондента: «Он сам работает над постройкой корабля; он знает в совершенстве 14 ремесел. Надо
признать, что это необыкновенная личность... Это — государь одновременно и очень добрый и очень
злой, у него характер — совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание,
это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинства и бесконечно много природного
ума» 16.
Впечатления обеих курфюрстин схожи в главном: обе отмечают плохое вос-
питание царя и его необыкновенный ум, дарованный природой. Им, кроме того, им-
понировала непосредственность царя. Петру, видимо, тоже понравилось общество
курфюрстин: он выразил желание встретиться с ними еще раз, но новое свидание
не состоялось — царя влекла Голландия.
От времени переезда Петра из Бранденбургского курфюршества в Голландию
сохранилось лишь несколько его писем, в частности обрусевшему голландцу Анд-
рею Андреевичу Виниусу. Предметом их переписки была забота о найме мастеров
для металлургических заводов. Задолго до отъезда Петра за границу на Урале была
найдена превосходного качества железная руда. Виниус, управлявший Сибирью,
донимал царя просьбами о найме специалистов, которые умели бы строить домны,
лить пушки, плавить руду. Царь обещал по приезде в Голландию «о мастерах ста-
раться».
4 *
68 Н. И. Павленко
Голландия интересовала царя прежде всего как морская держава и богатейшая
страна Западной Европы, славившаяся кораблестроением, развитой промышлен-
ностью и торговлей. С представителями этой страны, с обычаями и нравами ее жи-
телей царь успел познакомиться задолго до приезда туда: лекарем юного Петра
был голландец ван дер Гульст, голландцы Франц Тиммерман и Карстен Брант
сообщили ему первые сведения о мореплавании и кораблестроении, корабли на
Переславском озере тоже сооружались под руководством голландских мастеров.
Знание голландского языка упрощало общение с населением, и Петр, прибыв в
Амстердам во главе 18 волонтеров и их прислуги в начале августа, тут же принялся
устраивать дела, ради которых пересек границу Голландии. 8 августа он оказался
в Саардаме, облюбованном им ранее в качестве места, где ему предстояло постигать
тайны кораблестроения. Здесь он снял для жилья глухую каморку в доме, принад-
лежавшем кузнецу Герриту Кисту. Воскресенье 8 августа пришлось провести в
безделье, а уже на следующий день он приобрел инструменты, необходимые для
корабельного дела, и приступил к работе на верфи.
В небольшом городке царю не удалось сохранить инкогнито. Впрочем, Петр
во время путешествия не соблюдал его с железной последовательностью: в Риге и
до прибытия посольства в Кёнигсберг он предпочел оставаться Петром Михайло-
вым, во время встречи с Фридрихом III, а также с курфюрстинами выступал как
царь, а прибыв в Голландию, вновь пожелал стать волонтером. В этом качестве он
начал работать на Саардамской верфи, но, как ни старался смешаться с толпой
мастеровых, одетых, как и он, в красные байковые куртки и холстинные шаровары,
его, очень приметного, быстро узнали голландцы, бывавшие в Москве. Стеснитель-
ному Петру это доставило немало огорчений — каждый его шаг находился под наб-
людением не только любопытных саардамцев, но и других жителей страны, специ-
ально приезжавших поглядеть, как русский царь ловко управлял яхтой, работал
топором или строил мельницу. Петр утратил покой, став объектом назойливого
любопытства. Происходили инциденты, выводившие царя из равновесия. Однажды
мальчишки, которых он не угостил сливами, стали бросать в него гнилыми яблока-
ми, всяким мусором и даже камнями. Бургомистр обнародовал следующее объяв-
ление: «Бургомистры, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились
бросать камнями и разною дрянью в некоторых знатных особ-иностранцев, стро-
жайше запрещают это всем и каждому под угрозой наибольшего наказания, кото-
рое установлено...»
Неделю беспокойной жизни в Саардаме Петр посвятил не только работе на
верфи, но и осмотру предприятий, складов, мастерских. «Повсюду,— засвидетель-
ствовал голландский современник Я. К. Ноомен,— он проявлял необыкновенную
любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания
тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый
дар понимания не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались осо-
бой ловкости его в работе, которой он превосходил даже более опытных в деле
людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев
все интересовавшее его, царь взял из рук мастера форму, которой тот черпал бумаж-
ную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы
сделать это лучше» 17.
16 августа 1697 г. состоялся торжественный въезд посольства в столицу Ни-
дерландов — Амстердам. В свите посольства на второстепенных ролях, облаченный
в кафтан, красную рубаху и войлочную шляпу, находился и Петр, прибывший по
этому случаю из Саардама. Въезд посольства сопровождался артиллерийским
салютом, барабанным боем, приветственными речами и толпами людей вдоль улиц.
На следующий день царя и послов пригласили в театр, где гостям показали балет
и комедию. По словам «Статейного списка», они смотрели «дивные танцы и иные
Великое посольство 69
утешные вещи и перспективы; а где великие и полномочные послы сидели, и то
место устлано было коврами и обито сукном, и на столе поставлены фрукты и кон-
фекты многие, и подчивали бурмистры великих послов прилежно». Посещение
театра было столь необычным событием в жизни царя, что он, извещая Виниуса о
новостях, упомянул и о нем в письме от 17 августа: «Послы вчерась приняты го-
разда с честию и сегодня будут в комедии, а назавтрее фейерверк пускан будет.
Вчерась я виделся с господином Витценом...» 18
Николай Витзен, о котором писал царь, принадлежал к числу редкостных лю-
дей своего времени. Будучи бургомистром Амстердама и одним из директоров
Ост-Индской компании, с административными обязанностями он удачно сочетал
покровительство художникам, ученость, знание военно-морского дела. Знакомство
с таким человеком оказалось крайне полезным Петру: благодаря Витзену царь
получил возможность сменить Саардамскую верфь на верфь Ост-Индской компа-
нии в самом Амстердаме. Витзен тоже мог извлечь немалую выгоду от знакомства
с русским царем, ибо его научные интересы были связаны с изучением языков,
обычаев и нравов народов, населявших Восточную Европу, - его труд назывался
«Северная и Восточная Татария». Витзен знал русский язык, в 1664 г. в составе
голландского посольства посетил Россию, поэтому правительство поручило ему
улаживать все конфликты и недоразумения с великим посольством.
Стараниями Витзена Петра и волонтеров зачислили на Амстердамскую верфь.
Директора Ост-Индской компании распорядились заложить специальный корабль,
чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», имела возможность пройти
все этапы его сооружения и оснастки. Петр узнал об этом распоряжении на парадном
обеде, устроенном посольству властями Амстердама. У него хватило терпения оста-
ваться на приеме только до окончания фейерверка. Как только угасли его искры,
царь высказал желание немедленно отправиться в Саардам за вещами и инструмен-
тами. Отговорить Петра от поездки в ночное время не удалось, и пришлось посы-
лать за ключами от портовой заставы, опускать подъемный мост, беспокоить вла-
дельца дома Киста, где квартировал царь. Перебрался царь на верфь Ост-Индской
компании 20 августа и тут же под руководством корабельного мастера Поля вместе
с десятью волонтерами начал обучаться кораблестроению, работая рядовым плот-
ником. Остальные волонтеры были определены в зависимости от наклонностей по
два человека к мачтовому, блочному и ботовому делу, семь человек обучались ре-
меслу матросов. Имеретинского царевича Александра Арчиловича отправили в Га-
агу учиться бомбардирскому искусству.
Волонтеры Александр и Гавриил Меншиковы, Александр Кикин, Федосей
Скляев, царевич Александр Арчилович и некоторые другие позже станут знамени-
тыми сподвижниками Петра. Среди них пальма первенства, несомненно, принад-
лежит Александру Даниловичу Меншикову. Этого самородка природа щедро наг-
радила талантами. Как современников Меншикова, так и наших современников
удивляет парадоксальный факт: как неграмотному человеку, умевшему лишь по-
ставить свою подпись под документом, удавалось успешно громить одну из лучших
армий Европы, ведомую прославленными генералами, а также справляться с обя-
занностями и губернатора столичной губернии, и президента Военной коллегии,
и сенатора? Поражает воображение еще одно обстоятельство: неграмотный князь
стал первым в России членом Королевского общества — Академии наук Велико-
британии, причем диплом, в котором подчеркивалось его радение о распростране-
нии наук и образования в России, подписал сам великий Ньютон.
Существуют две версии о происхождении Меншикова. Одна из них не вызывает
доверия, хотя отражена в официальных документах: дипломе цесаря о возведении
Меншикова в княжеское достоинство Священной Римской империи и грамоте
Петра о пожаловании его титулом князя Ижорского в июне 1707 г. В них сказано,
70 Н. И. Павленко
что новоиспеченный князь происходил из благородной фамилии литовской, а отец
его служил в гвардии. Однако все без исключения современники, русские и иност-
ранцы, оставившие записки, считали Меншикова выходцем из простонародья. Токарь
Петра Андрей Константинович Нартов описал следующий случай. Однажды царь
за какие-то провинности разгневался на Меншикова и в раздражении кричал ему:
«Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние... Тотчас возьми ку-
зов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам, кричи: «Пироги подовые!»,
как делывал прежде. Вон! Ты не достоин милости моей». Меншиков выхватил на
улице у пирожника кузов и явился к царю. Шутка понравилась, и Петр сменил гнев
на милость: «Слушай, Александр, перестань бездельничать или хуже будешь пи-
рожника» |9.
Не только в России, но и за ее пределами привлекала внимание умопомрачи-
тельная карьера Александра Даниловича: пирожник стал денщиком царя, затем
от услужения перешел к службе и продвинулся на ней с поразительной быстротой:
к концу жизни титул светлейшего князя занимал несколько строк печатного текста
и уступал только царскому — он стал действительным тайным советником, адми-
ралом белого и красного флага, генералиссимусом, президентом Военной коллегии
и т. д.
С необычным взлетом карьеры Меншикова тесно связан фантастически#рост
его богатства. В детстве он продавал хозяйские пироги с лотка, а к концу жизни стал
самым богатым после царя человеком в стране: по одним данным, он владел 100 000,
по другим — 150 000 крепостных крестьян. Своим трудом они приносили княжес-
кой семье грандиозные доходы, позволявшие ей утопать в утонченной роскоши и
держать для удовлетворения своих малейших прихотей сотни слуг, среди которых
было немало иностранцев. Княжеские дворцы в Ленинграде и Ломоносове и по-
ныне радуют глаз своим великолепием и изяществом внутреннего убранства.
Поражает своей драматичностью судьба князя. Могущественный и богатый
временщик, «полудержавный властелин», как называл его Пушкин, росчерком
пера малолетнего императора Петра II, подпавшего под влияние знаменитого
своими интригами Андрея Ивановича Остермана, лишился всего, чем владел: чи-
нов, орденов, имений и даже свободы. Свою жизнь он заканчивал в окружении де-
тей в глухом Березове в качестве ссыльного.
Меншиков — явление уникальное не только в отечественной, но и в мировой
истории — не случайно после его смерти только на протяжении XVIII в. за грани-
цей было опубликовано несколько биографий князя 20.
Александр Васильевич Кикин — личность тоже незаурядная, хотя и менее
крупная, нежели Меншиков. Кикина с Меншиковым роднила общность начала
карьеры и ее конца. Оба начинали денщиками царя и оба плохо кончили: Меншиков
умер в Березове, а Кикин с петлей на шее — в Москве.
Кикин был любимым денщиком царя. Петр нежно называл его дедушкой,
состоял с ним в переписке. Кикин долгое время находился в числе лиц, которых
царь считал необходимым уведомлять о важнейших событиях.
Из денщиков Александр Васильевич попал в адмиралтейцы. Быть может, позже
Кикин в полной мере раскрыл бы свои дарования, но его постигла катастрофа.
Здесь опять обнаруживается общая черта у Меншикова и Кикина — оба они не
различали свой карман и казенный. Если, однако, Меншикову казнокрадство схо-
дило с рук, то Кикин, будучи уличенным в нем, утратил доверие царя и был отстра-
нен от должности. Затаив злобу на царя, Кикин сделал ставку на его непутевого
сына и поплатился жизнью в связи с делом царевича Алексея, о котором будет рас-
сказано в специальной главе.
Остальных волонтеров Петр использовал в качестве специалистов — приоб-
ретенные ими навыки пригодились в кораблестроении и мастерствах, его обслу-
Великое посольство 71
живавших. Среди них заметный след в кораблестроении оставил Федосей Скляев.
Конец августа и начало сентября прошли в усвоении мудростей кораблестрое-
ния. 9 сентября был заложен фрегат длиной 100 футов, полностью сооруженный
волонтерами под руководством Поля. Но не всем волонтерам оказалась по душе
тяжелая работа, необходимость следовать примеру царя, весьма непритязательно-
го в одежде, пище, комфорте. Группа русских молодых людей, прибывшая в Гол-
ландию раньше Петра, попыталась вернуться на родину. Эту попытку Петр тут же
пресек. «Стольники, — писал царь Виниусу,— которые преже нас посланы сюды,
выуча кумпас, хотели к Москве ехать, не быв на море; чаяли, что все тут. Но адми-
рал наш (Лефорт.— Н. П.) намерение их переменил: велел им ехать в Стат (Стат-
город на устье Эльбы,— Н. П.) еще ртом пос-ать», т. е. подвергнуться морской
болезни. Некоторые волонтеры осуждали царя за личное участие в постройке
корабля. Узнав о таких настроениях, Петр велел заковать критиканов в цепи, что-
бы потом отрубить им головы. Лишь заступничество бургомистров, напомнивших
царю, что он не в России, где его воле никто не смел перечить, а в Голландии, где
нельзя казнить человека без суда, вынудило Петра изменить решение и вместо
казни сослать их в отдаленные колонии Нидерландов 21.
Петр настолько дорожил работой на верфи, что сократил до минимума свое
участие в светских раутах и церемониях. 31 августа царь прибыл на яхте в Утрехт
для приватного свидания с английским королем Вильгельмом III, а после встречи
тут же возвратился на верфь в Амстердам. 17 сентября Петр участвовал в церемо-
нии торжественного въезда посольства в резиденцию правительства Нидерлан-
дов — Гаагу, а на следующий день уже орудовал топором на верфи.
16 ноября был спущен на воду фрегат «Петр и Павел», над сооружением кото-
рого два месяца и одну неделю трудились Петр и волонтеры. На торжестве спуска
присутствовали великие послы. Ученики получили свидетельства об овладении
мастерством. Аттестат, подписанный Полем и им собственноручно написанный,
Петр получил 15 января 1698 г. «Я...— писал Геррит Клаас Поль,— удостоверяю
поистине, что Петр Михайлов, находящийся в свите великого московского посоль-
ства, в числе тех, которые здесь, в Амстердаме, на Ост-Индской корабельной верфи
с 30 августа (с 20 августа по ст. ст.— Н. П.) 1697 года по нижесказанное число жили
и под нашим руководством плотничали». Петр Михайлов «был прилежным и
разумным плотником», научился выполнять различные операции кораблестрои-
теля, изучил «корабельную архитектуру и черчение планов так основательно...
сколько мы сами разумеем». Князю Борису Ивановичу Куракину довелось увидеть
корабль «Петр и Павел» в 1705 г. Он отметил, что на этом корабле «уже ходили
несколько раз в Ост-Индию и назад возвратилися» 22.
Напомним, что одна из задач посольства состояла в привлечении Нидерландов
к активному участию в войне с Османской империей. Переговоры на этот счет мог-
ли начаться только после официального представления посольства высшему
сословно-представительному органу — Генеральным Штатам. Для этого посоль-
ство и переехало из Амстердама в Гаагу. «Статейный список» с присущей этого
рода источнику обстоятельностью описывает как церемонию торжественного въез-
да великого посольства в правительственную резиденцию, так и аудиенцию его у
Генеральных Штатов. В те времена подробное описание ритуала приема послов
было традиционным, ему придавали большое значение, ибо оно являлось, с одной
стороны, свидетельством меры почета и уважения к посольству принимавшей стра-
ны, а с другой — прецедентом для встречи грядущих посольств. Этикет ставили
выше существа переговоров во всех странах, в том числе и в Нидерландах. Спор
между великими послами и Генеральными Штатами из-за порядка и форм обхож-
дения задержал аудиенцию на целые сутки. Она состоялась 25 сентября.
Ф. А. Головин в речи на этой аудиенции подчеркнул успех русского оружия
72
Н. И. Павленко
в войне с Османской империей, заверил, что царь не прекратит войны до тех пор,
пока «силы басурманские не будут испровержены», и заявил, что государь пору-
чил послам обсудить с Генеральными Штатами вопрос об участии Нидерландов
в военных действиях против османов. Началась будничная работа посольства.
Она протекала в двух сферах: с одной стороны, русские послы вступили в непосред-
ственные контакты с цветом европейской дипломатии, принимая визиты шведско-
го, бранденбургского, английского, датского и других послов и нанося им ответные,
а с другой — вели переговоры с Генеральными Штатами.
Первая деловая встреча состоялась 29 сентября, последующие конференции
проходили 2, 6 и 14 октября.
Генеральные Штаты проявляли непоколебимую неуступчивость: оказание
прямой помощи России в войне с Османской империей вызвало бы острое недоволь-
ство Франции, с которой Нидерланды только недавно заключили мир,— дело
в том, что турецкий султан являлся союзником Людовика XIV. Русские послы соч-
ли бесполезным настаивать на привлечении к военным действиям против османов
морских и сухопутных сил Нидерландов и ограничились просьбой о финансовой
помощи, а также «всякими воинскими и корабельными припасами». Послы при
этом напомнили партнерам по переговорам о льготах, которыми пользовались
голландские купцы в торговле с Россией, и соблазняли собеседников новыми льго-
тами в транзитной торговле шелком с Ираном и Армянской торговой компанией.
Но даже эти весьма скромные предложения вежливо и твердо отклонялись Гене-
ральными Штатами. У голландцев была еще одна причина для неуступчивости —
принятие предложений великого посольства грозило опасностями их средиземно-
морской торговле.
После трех конференций Лефорт 8 октября извещал царя о безрезультат-
ности переговоров. Исковерканные русские слова написаны в письме латински-
ми буквами: «Конференци, можно быть, еще одна на тум недели будет, и отпуск
нашу. Будет ли добра, Бог знат: ани не хотят иичаво дать» 23. На четвертой конфе-
ренции послам ничего не оставалось, как выговаривать Штатам «пространно за
такую несклонность и неблагодарство». До ссоры, однако, дело не дошло — посоль-
ство рассталось с Генеральными Штатами дружелюбно. Об этом можно судить не
только по словесным пожеланиям царю искоренить «оных поган, победы и одоле-
ния», которые Штатам ничего ие стоили, но и по подаркам, полученным послами
и их свитой во время прощальной аудиенции 18 октября: их стоимость была не
меньше стоимости подарков, выданных послам во время первой аудиенции у Шта-
тов.
21 октября 1697 г. посольство вернулось в Амстердам. С этого времени вели-
кое посольство утратило статус дипломатического представительства, и Генераль-
ные Штаты перестали ассигновывать деньги на его содержание, обошедшееся
и без того в 40 000 рублей. Переезды посольства из Амстердама в Гаагу, стол,
гостиницы, устройство развлечений стоили немалых денег. Теперь расходы на
стол, жилье, отопление и освещение, содержание конюшни и экипажей посоль-
ство должно было оплачивать из собственных ресурсов. Впрочем, в конце пребыва-
ния посольства в Голландии хозяева пригласили Петра присутствовать еще на
одной церемонии — казни каких-то преступников. По нравам того времени, про-
цедура казни считалась увлекательным зрелищем, и для представителей высшего
круга сооружались специальные трибуны.
Если царь и великое посольство не испытывали затруднений при определении
волонтеров для обучения кораблестроению, то операции по найму специалистов и
покупке вооружения и инструментов потребовали от них значительных усилий.
Стремление великих послов решить эти задачи не встретило понимания у прави-
тельства Нидерландов, поэтому посольству пришлось нанимать специалистов и
Великое посольство 73
совершать необходимые закупки без его содействия, частным порядком. Первое
известие о заключении контракта с мастерами царь отправил Виниусу, постоянно
напоминавшему о крайней нужде в них, только 10 сентября, т. е. больше месяца
спустя после прибытия в Голландию: «Из тех мастеров, которые делают ружья и
замки зело добрые, сыскали и пошлем, не мешкав; а мастеров же, которые льют
пушки, бомбы и прочее, еще не сыскали, а как сыщем, пришлем, не мешкав». В
этом деле царь уповал на помощь Витзена. Впрочем, как следует из письма Петра
Виниусу от 29 октября, она оказалась эфемерной. «А что пишешь о мастерах желез-
ных,— сетовал царь,— что в том деле бургомистр Вицын может радение показать
и сыскать, о чем я ему непрестанно говорю, и он только манит день за день, а
прямой отповеди по ся поры не скажет» .
Наем специалистов военно-морского дела начался с октября 1697 г. и продол-
жался до открытия навигации следующего года. 3 июня 1698 г. четыре корабля
высадили в Архангельске разноязычную толпу морских и сухопутных офицеров,
а также кораблестроителей общей численностью 672 человека, в том числе 26 ка-
питанов, 35 поручиков, 33 штурмана и подштурмана, 51 лекаря, 81 младшего офи-
цера и 345 матросов. Раз наем производился в Голландии, можно подумать, что
русский флот заполнили голландцы. В действительности дело обстояло не так:
голландцы преобладали только среди элиты нанятых, т. е. капитанов (15 из 26)
и поручиков (21 из 35). Самую многочисленную группу среди матросов составляли
шведы и датчане (233 из 345). В дополнение к 571 человеку был нанят 101 человек
из славян и греков.	'
Успех операции по найму персонала на русскую службу обеспечил капитан
Корнелий Крюйс, имевший репутацию человека столь же добросовестного, сколь
и знающего военно-морское дело. Ф. А. Головин убеждал царя, находившегося тог-
да в Англии, не скупиться на издержки, чтобы нанять и самого Крюйса: «...зело
человек истинно добр. Жаль такого пропустить. Хотя что бы и лишнее дать, мочно
инде наградить; и о том, государь, как воля твоя будет. А без такого, государь,
человека трудно нам во флоте управливаться будет». Головин оценил вполне
усердие Крюйса и при заключении контрактов с завербованными иностранцами:
«Только уже в том зело помочьствовал мне капитан Креус. И истинно, государь,
тебе доношу, если бы не его в том вспоможение, с превеликим бы трудом нам сие
исправлять во многом времени невозможно» 25.
7 января 1698 г. Петр сообщил Ромодановскому еще одну приятную новость —
удалось приобрести изрядную партию оружия: «При сем доношу, что к службе ва-
шей государской куплено здесь 15 000 ружья (а какого сколько, о том буду впредь
писать, только зело дешево); на 10 000 подряжено». Впрочем, как выяснилось поз-
же, подряд на 10 000 ружей не состоялся 26.
Из Голландии Петр отправился в Англию. Среди сопровождавших царя 16
волонтеров были Меншиков и Яков Вилимович Брюс, прибывший в Амстердам с
изуродованным лицом — результат знакомства с застенками Ромодановского, что
вызвало гнев Петра. «Зверь,— писал он «князю-кесарю»,— долго ль тебе людей
жечь? И сюды раненые от вас приехали. Перестань знаться с Ывашкою (русский
вариант Бахуса.— Н. П.). Быть от него роже драной!» Получив это раздраженное
письмо, Ромодановский поспешил оправдаться. По его версии, во всем виноват сам
пострадавший, образованный и в высшей мере щепетильный Яков Вилимович. Хо-
тя нет возможности проверить истинность объяснений «князя-кесаря», но о харак-
тере его деятельности как руководителя Преображенского приказа ответ дает
исчерпывающее представление: «В твоем же письме, написанном ко мне, будто я
знаюся с Ывашкой Хмельницким, и то, господине, неправда; некто к вам приехал
прямой московской пьяной да сказал в беспаметстве своем. Неколи мне с Ывашкою
знаться, всегда в кровях омываемся; ваше то дело на досуге стало знакомство дер-
Ik H. И. Павленко
жать с Ывашкою, а нам недосуг. А что Яков Брюс донес, будто от меня руку обжог,
и то зделалось пьянством его, а не от меня» 27.
В Англии царь намеревался стать кораблестроителем-инженером, познать
тайны теории. Много лет спустя в написанном им самим предисловии к Морскому
регламенту Петр объяснил причины и цель своей поездки в Англию. Наставник
царя мастер Геррит Клаас Поль был превосходным практиком, но его познания в
области теории кораблестроения не удовлетворили царя: ему «зело стало против-
но, что такой дальний путь для сего восприял и желаемого не достиг». От англий-
ских дипломатов и купцов Петр знал, что в Англии «сия архитектура так в совер-
шенстве, как и другие, и что кратким временем научиться мочно». Скорый на
решения, царь пожелал отправиться в Англию. Вероятно, Англия влекла Петра
возможностью не только совершенствовать свои знания в кораблестроении, но и
познакомиться с ее высокоразвитой промышленностью и техническими новинками.
Имело значение и расположение английского короля к русскому царю, выразив-
шееся в подарке, тронувшем Петра и подогревшем его любопытство.
Английский король Вильгельм III, бывший одновременно и штатгалтером
Нидерландов, подарил Петру яхту новейшей конструкции, изящную, роскошно
отделанную и вооруженную 20 медными пушками. Лорд Кармартен, конструктор
этой яхты, от имени короля просил царя принять ее в дар и при этом известил, что
ни один английский корабль не может с нею состязаться в быстроте хода и красо-
те отделки. Приняв подарок, Петр отправил к Вильгельму III своего представителя,
чтобы передать благодарность и испросить разрешения прибыть в Англию. Адам
Вейде, ездивший в Англию, вернулся в Амстердам 26 декабря и объявил о присылке
королем для путешественников трех кораблей и двух яхт. Началась подготовка
волонтеров к поездке: им заказали новые костюмы, приобрели шпаги, шляпы и
прочие мелочи европейского туалета. К слову сказать, великое посольство от пос-
лов до обслуживающего персонала еще в Гааге облачилось в европейское платье.
6 января 1698 г. состоялся прощальный обед для отъезжавших волонтеров. 11 ян-
варя яхта, на которой находились царь и его спутники, бросила якорь вблизи
Лондона. Через три дня царю нанес частный визит король, сопровождаемый
лишь четырьмя человеками. Беседа продолжалась полчаса. 23 января ответный
и такой же неофициальный визит королю нанес царь. На этот раз они беседовали
два часа.
Четырехмесячное пребывание Петра в Англии было насыщено множеством
интересных встреч и осмотром достопримечательностей английской столицы.
Не уступая Амстердаму по торговым операциям, Лондон значительно превосходил
его по числу роскошных дворцов знати и богатых купцов. Верфи и доки обеспе-
чивали страну первоклассным коммерческим и военно-морским флотом — корабли
с английским флагом бороздили моря и океаны всего света.
Помимо верфей царь осматривал лондонские предприятия и не довольство-
вался разъяснениями. В мастерской знаменитого часовщика Карте он настолько
увлекся техникой изготовления часов, что сам овладел их сборкой и разборкой.
Едва ли простое любопытство одолевало Петра, когда он зачастил в Гринвичскую
обсерваторию и на Монетный двор. Интерес к астрономии был связан с мореплава-
нием, а интерес к монетному делу подогревался расчетом использовать в России
недавно изобретенную в Англии машину для чеканки монет. Трижды Петр посетил
Вулич — центр артиллерийского производства. За время одного из посещений царь
«смотрел лабораториум, где огнестрельные всякие вещи и наряжают бомбы». Побы-
вал Петр в Английском королевском обществе — центре научной мысли, знакомил-
ся с Оксфордским университетом. К достопримечательностям, вызвавшим немалое
удивление у царя и волонтеров, «Походный журнал 1698 г.» отнес женщину-вели-
кана, с которой они познакомились 9 марта. Запись в журнале гласит: «Была у нас
Великое посольство 75
великая женщина после обеда, которая протянула руку, и, не наклоняясь, десятник
под руку прошел» 28.
Сохранение инкогнито не помешало царю значительно расширить круг знако-
мых. Среди людей, с которыми царь установил контакты, было немало знамени-
тостей. Первой из них надлежит считать Исаака Ньютона. Прямых свидетельств,
подтверждающих встречу двух великих людей современности — ученого и госу-
дарственного деятеля, источники не сохранили, но историки считают такую
встречу вполне вероятной, ибо Ньютон управлял Монетным двором как раз в то
время, когда его много раз посещал Петр. Знакомство с известным английским
математиком Эндрю Фергансоном и переговоры с ним завершились согласием
Фергансона переехать в Россию. Профессор преподавал математику сначала в
Навигацкой школе, а затем в Морской академии. Царь позировал известному ху-
дожнику, ученику Рембрандта Готфриду Кнеллеру, писавшему его портрет по ве-
лению короля. Двадцатипятилетний царь изображен мужественным человеком с
красивыми чертами лица: большими выразительными глазами, обрамленными
длинными ресницами, энергичным ртом и высоким лбом. В первом десятилетии
XVIII в. портреты Петра кнеллеровского типа получили широкое распространение
в миниатюрах и эмалях 29.
Портрет уместно сравнить с описанием внешности царя, сделанным почти
одновременно, в том же 1698 г., итальянским певцом Филиппо Балатри. «Царь Петр
Алексеевич был высокого роста, скорее худощавый, чем полный; волосы у него бы-
ли густые, короткие, темно-каштанового цвета, глаза большие, черные, с длинными
ресницами, рот хорошей формы, но нижняя губа немного испорченная; выражение
лица прекрасное, с первого взгляда внушающее уважение. При его большом росте
ноги показались мне очень тонкими, голова у него часто конвульсивно дергалась
вправо» 30.
У царя завязались знакомства и с представителями церковного мира. Нес-
колько раз Петр встречался с епископом Солсберийским Бёрнетом. Во время бесед
с епископом Петр обнаружил основательную осведомленность в священном писа-
нии, но интересовался не столько вопросами богословия, сколько выяснением
отношений между церковной и светской властью в Англии. В голове царя, видимо,
созревали планы церковной реформы, к осуществлению которой он приступил
вскоре после возвращения из заграничного путешествия.
Петр установил связи с людьми из среды, хорошо ему известной по Немецкой
слободе в Москве. Среди купцов внимание царя привлекли те, кто торговал с Рос-
сией, и в частности Андрей Стейлс. 31 января журнал засвидетельствовал, что царь
и волонтеры «у него кушали и приехали домой веселы» 31.
В Лондоне царю удалось заключить выгодный для России торговый договор
на продажу табака. В России до Петра табак считался «богомерзким зельем», и его
потребители подвергались жестокому наказанию: им вырывали ноздри, их били
кнутом. Постепенно, однако, число курильщиков росло, закурил и сам царь. Пре-
следование курильщиков прекратилось, и Петр сначала объявил продажу табака
казенной монополией, а находясь в Лондоне, продал эту монополию лорду Кармар-
тену, адмиралу 32.
Царь считал, что^договор обеспечит России 200 000 рублей чистого дохода в
год: на внутренний рынок страны должно было поступать 10 000 бочек табака
весом полмиллиона фунтов, с уплатой за каждый фунт 4 копеек пошлины. Изве-
щая об этом послов, Петр свое удовлетворение условиями договора выразил свое-
образным способом: велел до распечатывания письма с проектом договора выпить
каждому послу по три кубка. Послы разделили радость царя и в точности выпол-
нили его повеление. Ф. А. Головин отвечал: «...выпили три кубка гораздо немалы,
от которых были гораздо пьяны, однако ж, выразумев, истинно радовались и Богу
76 Н. И. Павленко
благодарили». Суровый на вид П. Б. Возницын тоже решил потешить царя извести-
ем о том, как они с Ивашкой Хмельницким «той ради радости... такой... бой учини-
ли, какого невозможно болыпи быть, со многим выкликанием «виват!»». Но далее
Возницын сообщил, что договор вызвал смятение у голландских купцов, которые
«гораздо боятся агличан, дабы их вовсе от московского торгу не отбили, а паче от
того опасны, что они во всем негодными себя тебе, государю, оказали» 33. Окон-
чательный текст договора послы подписали 16 апрел»Г1698 г. Он, правда, обеспечи-
вал получение меньшего дохода, ибо установил меньшее, чем предполагалось в
проекте, количество табака, ввозимого в Россию, но сохранил взимание 4-копеечной
пошлины с каждого фунта зелья.
Находясь в Англии, Петр вел интенсивную переписку с великим посольством.
Главным корреспондентом царя был Ф. А. Головин. Его письма из Амстердама от-
личались деловым содержанием — он сообщал царю внешнеполитические новости,
докладывал о выполнении его поручений либо спрашивал о необходимости найма
того или иного иноземца и размере окладов им. Чаще других послов обменивался
письмами с царем Лефорт, но его однообразно унылые послания не шли ни в какое
сравнение с депешами Головина. Письма Лефорта лучшим образом аттестуют его
как номинального руководителя посольства. В этом легко убедиться, читая письма
первого посла, в которых нет ничего, кроме выражения преданности и тоски, жалоб
на разлуку с другом-царем, на отсутствие писем от него и добротного вина.
14 января 1698 г.: «Господин коммандёр! Ад твоя милось не бевали письме ис Англески земля.
Пужалест, пиши нам про своя здорова и как вы веселити; а я радусь буду, если вам доброй. Из Москва
поста пришла: славе Бог, все здоровой. Изболись преказать цетать: весте добре есть, што татары биты.
Прости, надёзе мой. Твой верной слуга». 27 января: «Господин коммандёр! Славя Богу, што вы
здорове живете у Лонду город, а мы здесе не очень веселяем, для ради: у насу нету лакрима кристи (ви-
на «Слезы Христа».— Н. П.), и англески бутель сек (шампанского.— Н. П.) нету. Если изволишь
долги жить в Англески земла, нужалесту, прешли пития доброй; али я с кручина умру, али к тебе
поеду. Поста с Москва пришла: пошелаю твоя милось письме твое. Прости, надёзе моё. Твоё верной
слуга Лефорт». 8 февраля: «...пужалест, не забувать купить араби и красны ленты, а секу добро али
лакрима кристи: воистине, доброй питья здесь нету...» 5 марта: «...милось тебе спрашу, пужалест, для
ради Богу, побреги своя здорова; а воистене, без тебе нельзя мне жить, не забывай слуга твоё» 34.
Главную цель приезда в Англию — усвоение теории кораблестроения — Петр
осуществлял в Дептфорте, где сосредоточивались крупнейшие в Англии доки и
верфи. Поблизости от них английское правительство арендовало для царя и волон-
теров дом, в который они переехали после почти месячного пребывания в Лондоне.
Вильгельм 111 устроил для почетного гостя военно-морские маневры в Портсмуте,
куда на четыре дня ездил царь. Здесь он осматривал крупные военные корабли,
вооруженные 80 — 100 пушками, а 24 марта наблюдал два показательных сражения
на море. Современник Петра отметил насыщенную полезными заботами его жизнь
в Англии: «Большая привязанность монарха к серьезным делам всегда удаляла
его от известных удовольствий и развлечений; их он избегал очень ловко, несмотря
на все усилия прекрасных придворных дам, делавших попытки понравиться ему и
готовых подарить свою любовь великому монарху, прибывшему из далекой стра-
ны». Впрочем, уверяют, что одной из дам все же удалось достигнуть своей цели.
Этой дамой была актриса Летиция Кросс, с которой царь имел кратковременную
связь. Когда настало время расставания с возлюбленной, Меншиков от имени Петра
подарил ей 500 гиней (1200 рублей). Кросс осталась недовольна таким подарком,
жаловалась на скупость царя. Меншиков в точности передал претензии Кросс царю
и услышал в ответ его циничную реплику: «Ты, Меншиков, думаешь, что я такой
же мот, как ты. За 500 гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо
служила». «Какова работа, такова и плата»,— резюмировал Меншиков35.
Было бы ошибкой считать, что дни, проведенные царем в Англии, были сплошь
Великое посольство 77
заполнены деловыми встречами, осмотром достопримечательностей и промышлен-
ных предприятий, изучением чертежей корабельной архитектуры и что у Петра и
его спутников не оставалось ни минуты для отдыха и развлечений. «Походный
журнал 1698 г.» иногда прямо отмечает форму досуга. Запись от 16 января гласит:
«Были дома и веселились довольна», т. е. царь и волонтеры пировали с употребле-
нием горячительных напитков. Встречаются и записи типа: «Был град и дождь,
великий ветр». Они означали, что по случаю неблагоприятной погоды царь и во-
лонтеры не покидали покоев. Остается строить догадки, как они проводили время
в дни вынужденного безделья — быть может, «веселились», как и 16 января, толь-
ко довольствовались меньшими дозами.
Некоторое представление о быте и нравах царя и волонтеров во время их пре-
бывания в Дептфорте дает опись состояния дома, который английское правитель-
ство арендовало у адмирала Джона Бенбоу и предоставило для жилья царю и
волонтерам. Опись была составлена по отбытии их, когда адмирал обратился к
английскому правительству с просьбой о возмещении убытков, нанесенных жиль-
цами. Если верить адмиралу, то значительно пострадали пол, стены и потолок дома.
Особенно ощутимый урон был нанесен интерьеру: оказались изломанными крова-
ти, столы, кушетки, стулья, кресла, каминные принадлежности. Попорчены были
ковры, измараны картины и разбиты рамы, в негодность приведены постельные
принадлежности: перины, подушки, одеяла. Парк и лужайки тоже выглядели не
лучшим образом. Впрочем, за достоверность претензий адмирала поручиться нель-
зя, ибо пострадавший мог написать лишнего, чтобы поживиться за счет казны. Рас-
суждать подобным образом нас уполномочивает оценка понесенного Джоном Бен-
боу ущерба представителем казначейства. Сумму общего убытка он определил в
320 фунтов стерлингов, что в переводе на русские деньги того времени равнялось
768 рублям 36.
Петр и волонтеры покинули Англию 25 апреля и через два дня прибыли в
Амстердам. Завершить в Англии неоконченные дела царь поручил Я. В. Брюсу.
Итог пребывания Петра в Англии подвел журнал: «Пересмотрев же все вещи, до-
стойные зрения, наипаче же то, что касается до правления, до войска на море и
сухом пути, до навигации, торговли и до наук и хитростей, цветущих там, часто его
величество изволил говорить, что оной Английской остров лучший, красивейший
и счастливейший есть из всего света. Там его величество благоволил принять в
службу свою многих морских капитанов, поручиков, лоцманов, строителей кора-
бельных, мачтовых и шлюпочных мастеров, якорных кузнецов, компасных, парус-
ных и канатных делателей, мельнишных строителей и многих ученых людей,
также архитекторов гражданских и воинских». В общей сложности в Англии было
нанято 42 специалиста, среди которых помимо ранее упоминавшегося Эндрю
Фергансона следует отметить шлюзного мастера Джона Перри и видного корабле-
строителя Осипа Ная 37.
Настало время покидать Голландию. Посольство было озабочено погрузкой на
корабли закупленного оружия, снаряжения и наемного персонала. Четыре корабля
направлялись в Архангельск, а два — в Нарву. Среди закупленных редкостей были
попугаи, мартышки, заспиртованные меч-рыба, крокодил и др.
На вернувшегося в Голландию Петра обрушились две неприятные новости.
Одна касалась бунта четырех стрелецких полков, направленных к западным рубе-
жам страны. Они делегировали в Москву 175 стрельцов с жалобами на тяжесть
службы, задержку жалованья и наступившую вследствие этого «бескормицу».
Петр узнал о конфликте со стрельцами, когда правительству уже удалось его
уладить: 4 апреля им выдали задержанное жалованье и выпроводили из столицы.
Другая новость, более тревожная, касалась не прошлого, а будущего и таила немало
огорчительных следствий. Речь шла о распаде антиосманского союза, ради укреп-
78
Н. И. Павленко
ления которого царь и великое посольство предприняли заграничное путешествие.
Симптомы надвигавшегося распада союза появились еще раньше: 13 апреля
1698 г. великому посольству в приватном порядке сообщили о намерении цесаря
заключить мир с османами; 5 мая стало известно, что и третий участник коали-
ции — Венеция тоже изъявила готовность принять условия мира, предложенные
османами. Петра особенно огорчило то, что посредником в мирных переговорах
между османами и союзниками России выступал его кумир — английский король
Вильгельм III. Царь получил предметный урок двурушничества европейской
дипломатии: в глаза Вильгельм III множество раз заверял Петра в неизменной
доброжелательности к нему, а за глаза в глубокой тайне готовил акцию, наносив-
шую ущерб его интересам. Более того, царю стало известно, что и гостеприимные
Голландские Штаты, щедро расточавшие любезности ему и посольству, тоже
посредничали в переговорах, которые втайне вел султанский двор с Австрией и
Венецией.
От немедленного протеста английскому королю царь воздержался, но Штатам
русские послы высказали все сполна. 14 мая 1698 г., накануне отъезда посольства
из Амстердама, ему нанесли визит амстердамские бургомистры. Они рассчитывали
ограничиться церемонией прощания и взаимным выражением удовлетворенности
пребыванием в стране гостей. Послы действительно «им, бургомистрам, за всякое
в бытность их в Амстердаме к ним почитание и за обещание достойного отпуску
благодарствовали». Однако вслед за банальными фразами и пристойной в таких
случаях парадностью послы усадили бургомистров за стол и в упор спросили у них:
«Давно ли то посредство с аглинской и с их стороны и миротворение у турка с
цесарским величеством началось?» Послы упрекали Штаты в двуличии, в том, что
они «явное недоброхотство показали», в то время как на прощальной аудиенции
заявляли, что «всегда его царскому величеству всякого добра и победы на того
неприятеля желают и всякую услужность чинити будут» 38. Застигнутые врасплох
бургомистры сначала ссылались на свою неосведомленность, а затем, загнанные в
угол неопровержимыми доказательствами, ничего вразумительного ответить на
упреки не смогли. На такой высокой ноте диалога посольство отправилось в Вену.
Путь царя и посольства в Вену лежал через Лейпциг, Дрезден и Прагу. Все,
что было достойно внимания, подлежало осмотру: попалась на пути полотняная
мануфактура в городке Билефельде, и Петр остановился, чтобы взглянуть на нее;
проезжали мимо замка Шаумбург, воздвигнутого в XI в., и он тоже заинтересовал
царя.
В столице Саксонии — Дрездене Петр задержался на несколько дней. Сак-
сонский курфюрст Август II, ставший польским королем благодаря поддержке Рос-
сии, находился в то время в Речи Посполитой, но распорядился сделать все, чтобы
доставить коронованному гостю удовольствие. Прибыв в Дрезден 1 июня и отужи-
нав, царь в первом часу ночи пожелал осмотреть королевскую кунсткамеру, где
оставался до рассвета. Это был не беглый осмотр экспонатов блуждающими глазами
туриста. За несколько часов царь основательно осмотрел только два зала, подолгу
останавливаясь у математических и ремесленных инструментов. На следующий
день Петр вновь посетил кунсткамеру. Сопровождавший царя князь Фюрстенберг
доносил: «Я опять должен был отвести его в кунсткамеру, приняв предварительно
все меры предосторожности, выслав вперед людей, чтобы его никто не видел; там
оставался вплоть до ночи». Предосторожности относительно того, чтобы царь не
встретил ни одной пары любопытных глаз, объяснялись тем, что Петр вновь поже-
лал остаться неизвестным и соблюдал инкогнито настолько ревниво, что его поступ-
ки могли восприниматься как чудачество. Так, прибыв в Дрезден, царь, выходя
из кареты, закрывал лицо черной шапочкой и пригрозил покинуть город, если на
него будут глазеть посторонние.
Великое посольство 79
2 и 3 июня Петр осматривал главный арсенал и литейный двор. В Дрездене он
удивил всех умением обращаться с барабаном. Во время ужина 2 июня он пришел
в такое расположение духа, что, по свидетельству князя Фюрстенберга, «сам взял
барабан и в присутствии дам стал бить с таким совершенством, что далеко пре-
взошел барабанщиков». 3 июня во время ужина ему «опять доставило удовольствие
бить в барабан» 39.
С рассветом 4 июня прямо с бала Петр улегся в карете, где ему была приготов-
лена постель, и отправился в Вену. На пути находилась крепость Кёнигштейн,
привлекшая внимание путешественника винным погребом с одной колоссальных
размеров бочкой, вмещавшей 3300 ведер, и необычным колодцем глубиной 187 мет-
ров. 11 июня царь прибыл в местечко Штоккерау, но здесь, в 28 верстах от Вены,
неожиданно пришлось совершить продолжительную остановку. Причина тому —
согласование церемониала въезда и приема посольства в Вене.
Церемонию въезда посольства дотошно разработал венский двор, но послы
сочли ритуал крайне скромным, не соответствующим статусу посольства,— так
встречали не послов, а посланников. Начались жаркие споры. Представители
посольства требовали, чтобы цесарь велел «великих и полномочных послов со
многою шляхтою и рейторы встретить, а не с одними драгуны». Не устраивала
послов и отведенная им в самом городе резиденция, в то время как они настаивали,
чтобы она находилась за его пределами, «потому что ныне настоит время летнее».
Венский двор удовлетворил претензии посольства, и оно благополучно прибыло
в столицу.
Напомним одну существенную деталь: отправляясь на Запад, царь не спешил
в Вену. Тогда венский двор представлялся русской дипломатии надежным союз-
ником. Теперь, год с лишним спустя, выяснилось, что этот «надежный» союзник
закулисно вел сепаратные переговоры с общим неприятелем, и у посольства появи-
лась конкретная цель — отклонить цесарский двор от намерения заключить мир
с османами.
В Вене Петр выступил в новом качестве. Если в Амстердаме и Гааге царь
оставался в тени и дипломатические переговоры вели послы, то в Вене он взял
на себя переговоры с представителями цесарского двора и вступил в непосредст-
венные контакты с канцлером графом Кинским. Намерение взять в свои руки
дипломатию объяснялось, с одной стороны, тем, что посольство не могло вступить
в контакт с цесарским правительством до официальной аудиенции у цесаря, а она
не состоялась потому, что из Москвы не были получены подарки, которые принято
было подносить коронованным особам и их министрам во время аудиенции. С дру-
гой стороны, царь, видимо, считал себя достаточно компетентным, чтобы вести
переговоры с профессиональным дипломатом.
Переговоры Петра с графом Кинским обнаружили существенные разногласия
между ними во взглядах на условия мира. Венский двор был согласен заключить
мирный договор на условии uti possidetis, т. е. на условии сохранения за договари-
вавшимися сторонами того, чем они овладели в ходе военных действий. Россию
этот принцип не устраивал — затраты на Азовские походы не окупились овладе-
нием крепостью. Кроме того, царь резонно считал, что Азова недостаточно для
того, чтобы страна чувствовала себя в безопасности от набегов крымских ханов.
В интересах безопасности России и Австрийской монархии, убеждал своего
собеседника царь, надобно добиваться от султанского двора уступки русским
крепости на Крымском полуострове — Керчи. Если Османская империя не согла-
сится ее уступить, следует продолжать войну до истечения срока союзного договора,
заключенного на три года 29 января 1697 г., а если военные действия не принесут
ожидаемого успеха, то продолжать их еще два года или по крайней мере год. Петр
справедливо упрекал союзников в нарушении обязательства не вести сепаратных
80 Н. И. Павле нко
переговоров: если бы он был своевременно извещен об их переговорах с про-
тивником, то не стал бы вводить себя в огромные расходы на подготовку нового
похода.
Ответ на эти предложения канцлер дал 30 июня, после того как они были
обсуждены на конференции министров. Царю было заявлено, что настаивать на
передаче России Керчи бесполезно, ибо османы не уступят того, чего не теряли.
Впрочем, утешал граф царя, до заключения мира еще далеко, переговоры, дескать,
только начались, и Россия располагает достаточным временем и возможностями,
чтобы овладеть Керчью силой оружия. Уклончивый ответ Кинский дал и на пред-
ложение продолжать войну до 1701 г.: союзники, заявил он, успеют вернуться
к обсуждению этого вопроса в будущем. Иными словами, венское правительство
отклонило оба предложения царя.
Из переговоров с графом Кинским Петр сделал для себя два важных вывода:
правительство цесаря твердо решило заключить с османами мир, и, следовательно,
у России нет никаких шансов добиться выхода к южным морям. Второй вывод еще
более убедил царя в необходимости искать выход к морю не на юге, а на северо-
западе и завоевывать его с иными союзниками.
Успешнее царь осуществил другую внешнеполитическую акцию. Еще будучи
в Амстердаме, он попросил Августа II прислать в Вену доверенное лицо для пере-
говоров. 24 июня в Вену тайно прибыл уполномоченный Августа II генерал Кар-
лович. В тот же день с ним начались доверительные переговоры. Результатов,
зарегистрированных в каком-либо документе, они не принесли, но явились важной
вехой в установлении дружественных, а затем и союзнических отношений между
русским царем и саксонским курфюрстом 40.
Продолжительное пребывание в Вене позволило Петру осмотреть Арсенал,
библиотеку, кунсткамеру, посетить соседние города. Он побывал в древнем
курорте Бадене, известном своими теплыми серными источниками, в венгерском
городе Пресбурге, знаменитом старинным готическим собором. Среди развлече-
ний, устроенных венским двором для царя, помимо театра достойны упоминания
два празднества. Одно из них, состоявшееся в день именин Петра — 29 июня,
привычно описал «Статейный список»: «...того ж числа ввечеру были огненные
потехи, огни и верховые ракеты; и устроен был фирверк в ракетах словами: «Виват
царю Петру Алексеевичу!», и стреляно из 12 пушек многажды, и было того действа
часа с два. А устроены были те потехи против посольского двора из цесарской
казны». О празднике упомянул и царь в письме Виниусу, отправленном 2 июля:
«На день святых апостол была у нас гостей мужеска и женска пола больше
1000 человек, и были до света...» 41 О другом празднестве, более пышном и редкост-
ном, «Статейный список» умолчал. Речь идет о так называемом Wirtschaft, ранее
ежегодно устраиваемом цесарем. Последний раз его отмечали лет 20 назад.
Перерыв объяснялся необходимостью соблюдать экономию в связи с войной
с Османской империей. Теперь цесарь устраивал празднество в честь царя, решив
поразить его богатством убранства дворца и сервировки стола во время ужина,
блеском нарядов и драгоценностей приглашенных. Гости, а это была элита венского
двора, должны были явиться в костюмах разных племен и народов мира: древне-
римских, голландских, польских, китайских, цыганских и т. д. Петр появился на
празднестве в одежде фрисландского крестьянина.
14 июля 1698 г. царь и цесарь обменялись неофициальными визитами.
С деловой точки зрения свидания царя с императором Священной Римской империи
не имели никакого значения. Нерешительный, сверхосторожный и безвольный
Леопольд I не совершал ни одного шага без совета «ближних людей». Он дал
согласие встретиться с Петром только при условии, что разговор будет носить
светский характер и не затронет внешнеполитических вопросов. Договоренность
Великое посольство 81
была соблюдена в точности. Беседа царя с императором продолжалась четверть
часа и состояла из обмена любезностями. Вскоре царь нанес прощальный визит
цесарю.
Петру не терпелось отправиться в Венецию, где уже шла энергичная подго-
товка к встрече царя: у границы стояли наготове кареты и лошади, предусмат-
ривалась обширная развлекательная программа — соревнования гондол, концерты,
маскарады, фейерверки и т. д. Но тревожные вести из Москвы разрушили все
планы Петра. В «Статейном списке» о причине, вызвавшей изменение планов,
сказано: «Июля в 15-й день пришла с Москвы почта, отпущенная июня от 17-го
числа, на которой присланы письма о воровстве бунтовщиков-стрельцов» 42. Эта
опасная новость шла в Вену почти месяц. За это время стрельцы могли повторить
свой успех 17-летней давности, и, напротив, верные правительству войска могли
подавить бунт; наконец, возможен был третий вариант: ни одной из противостояв-
ших друг другу сил не удалось достичь перевеса, и борьба продолжалась.
Царь в этих условиях принимает единственно правильное решение — отправ-
ляется к месту событий, в Москву. 16 июля он пишет Ф. Ю. Ромодановскому:
«...письмо твое, июня 17 д. писанное, мне отдано, в котором пишешь... что семя
Ивана Михайловича растет, в чем прошу быть вас крепких; а кроме сего, ничем
сей огнь угасить не мочно. Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела (поездки
в Венецию,— Н. П.), однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете» 43.
В этом кратком послании Петр изложил свою концепцию стрелецкого движения,
выросшего, по его убеждению, из семени, посеянного И. М. Милославским еще
в 1682 г., и выразил намерение сурово, без пощады расправиться с бунтовщиками.
Тон записки свидетельствует, что ненависть царя к стрельцам переливала через
край и он ехал в Москву с готовым решением относительно их судьбы.
Между тем Петр не мог тотчас сесть в карету, кстати уже подготовленную для
путешествия в Венецию: царю надлежало присутствовать на прощальной аудиен-
ции великого посольства у цесаря. В противном случае венский двор, слывший на
всю Европу своей чопорностью, мог признать внезапный отъезд царя недружелюб-
ным поступком. Аудиенция состоялась 18 июля. Накануне шел утомительный торг
об этикете. Сторонам никак не удавалось договориться, но события в России выну-
дили Петра пойти на уступки, и церемония состоялась в соответствии с жела-
ниями венского двора. Первый посол Лефорт вручил цесарю грамоты, дипломаты
обменялись пустыми речами, после чего послов пригласили на обед.
Выехать из Вены Петру удалось только на следующий день, причем причины
отказа от поездки в Венецию, равно как и изменения маршрута, держались в глу-
бокой тайне не только от венского двора, но и от большинства участников вели-
кого посольства — в тайну были посвящены только доверенные лица. Свита
направлявшегося в Россию царя была скромной: вместе с ним ехали два первых
посла, четверо волонтеров, в том числе Александр Меншиков и переводчик Петр
Шафиров, лекарь и трое посольских служителей. Части великого посольства во
главе с третьим послом П. Б. Возницыным было поручено представлять интересы
России на Карловицком конгрессе, а остальным велено ехать самостоятельно.
Первые три дня Петр скакал день и ночь, останавливаясь только для обеда
и смены лошадей, так что к утру 22 июля ему удалось преодолеть по плохой дороге
расстояние в 294 версты. Лишь на четвертые сутки пути царь остановился на
ночлег. В этот день посол Возницын получил в Вене почту с известием, что стре-
лецкий бунт подавлен. 24 июля курьеры Возницына догнали царя и сообщили ему
эту новость. У Петра, таким образом, появилась возможность осуществить ранее
намеченный план поездки в Венецию, но он не воспользовался ею. Позже в «Гисто-
рии Свейской войны» он объяснил свое решение: «...в рассуждении то имел, что
прочие стрельцы хотя сему бунту и неточны (непричастны,— Н. П.), однако ж
82
Н. И. Павленко
сумнение на них надлежало иметь... Того ради, опасаясь, дабы от прочих в небы-
тии его, государевом, паки какого замешания не было, неотменно продолжал путь
свой в Россию» 44.
Известие о подавлении бунта царь получил тогда, когда он проезжал окраиной
Кракова, не имея возможности полюбоваться архитектурой древнего города.
Теперь у Петра появилось время для осмотра достопримечательностей: в местечке
Велички он спускался в соляные копи, преодолев 333 ступени, и там даже заноче-
вал.
31 июля в Раве Русской царь встретился с польским королем. У Петра I и Ав-
густа II оказалось много общего, а то, что их различало, не помешало хозяину и
гостю воспылать взаимной симпатией. Им лишь недавно перевалило за 25, оба были
рослыми молодыми людьми. Правда, Август II поражал современников богатырской
физической силой — недаром он имел прозвище Сильный, в то время как Петр вы-
глядел худосочным и узкогрудым на фоне атлетической фигуры короля. Поэтому
рассказ А. К. Нартова о том, как Август и Петр, соревнуясь, демонстрировали друг
другу свою силу, вряд ли относится к числу достоверных. Король, согласно этому
рассказу, «схватя за рог рассвирепевшего буйвола, который упрямился идти, одним
взмахом саблею отсек ему голову. «Постой, брат Август,— сказал ему Петр,— я не
хочу являть силы своей над животным, прикажи подать сверток сукна». По прине-
сении оного царь, взяв одною рукою сверток, кинул его вверх, а другою рукою,
выдернув вдруг кортик свой, ударил на лету по нем так мочно, что раскроил его на
две части. Август сколько потом ни старался учинить то же, но не был в состоя-
4 5
НИИ» .
У царя и короля энергии было в избытке. Но если Петр искал ей применение
в черновой и изнурительной работе, учении с топором в руках и путешествиях
с целью перенять знания и опыт передовых стран и внедрить их на родине, то
Август II растрачивал энергию на удовольствия. Он тоже предпринимал загранич-
ные путешествия, но совсем с иными целями: в Мадриде демонстрировал силу
и ловкость тореадора, чем пленил темпераментных испанок, в Венеции прослыл
любвеобильным повесой, неистощимым в ингригах и утехах. Но Август II имел
достоинства, которых в те годы был лишен Петр и которыми ему не терпелось
обладать. Польский король и саксонский курфюрст в совершенстве владел свет-
скими манерами, отличался обворожительным обхождением, умел быть увлека-
тельным собеседником, а также проявлял изобретательность в удовольствиях.
Правда, Петр не разделял страсти Августа к охоте, но в Раве не было той утомитель-
ной чопорности, которой так педантично придерживался венский двор при встрече
коронованных особ. Царю импонировала непринужденная обстановка, где дело
перемежалось с пирушками, смотры войск — со всякими развлечениями.
Обмен мнениями о внешней политике Петр и Август вели с глазу на глаз,
без свидетелей, так что польские вельможи даже не подозревали о предмете бесед.
Оказалось, что у них есть общий недруг — Швеция. Вспоминая об этих довери-
тельных разговорах четверть века спустя, Петр писал: «И так друг другу обязались
крепкими словами о дружбе без письменного обязательства и разъехались, и взял
государь путь свой к Москве» 46.
Три дня, проведенные Петром в обществе саксонского курфюрста и польского
короля, сделали их друзьями. В знак взаимной приязни они в день расставания,
4 августа, поменялись платьями, и Петр приехал в Москву в шляпе и камзоле
Августа, болтавшемся на его фигуре, и при плохой шпаге. Вечером 25 августа
царь прибыл в столицу, где его не ждали и поэтому не встречали.
Оставим на время прибывшего в Москву Петра и обратимся к событиям,
вызвавшим его преждевременное возвращение на родину,— к стрелецкому бунту.
Надобно сказать, что в конце XVII в. положение стрельцов ухудшилось, и эта фор-
Великое посольство 83
мулировка не дань устоявшемуся стереотипу, то и дело встречающемуся во многих
трудах («положение трудящихся ухудшилось»), а последствие реального факта —
изменения статуса стрелецкого войска и появления новых для стрельцов обязан-
ностей.
Стрельцы участвовали в обоих Азовских походах, в первый из них Петр при-
звал 12 полков, во второй — 13. В походах стрельцы участвовали и раньше, но
тогда дело ограничивалось летними месяцами, на зиму они возвращались в Москву
и возобновляли привычные занятия торговлей и промыслами. После взятия Азова
в крепости были оставлены шесть солдатских и четыре стрелецких полка, имено-
вавшиеся по фамилиям полковников: Федора Колзакова, Ивана Черного, Афа-
насия Чубарова и Тихона Гундертмарка, общей численностью 2659 урядников
и рядовых при восьми полковниках и подполковниках и 30 капитанах. На них
возлагалась обязанность не только парировать возможные попытки османов вер-
нуть крепость, но и восстановить ее бастионы, построить новые. «Все место азов-
ское расчистив, и по наряду город земляной новой изделали и в совершенстве
учинили»,— писали стрельцы в челобитной о проделанной работе.
Летом 1697 г. стрельцам, зимовавшим в Азове, было велено идти к Москве, но
в пути они получили новое распоряжение: полкам надлежало отправиться к за-
падным рубежам — в Великие Луки. Вместо встречи с семьями и домашнего уюта
предстояли новые испытания — жизнь в малонаселенной местности, где им при-
дется ютиться по 100—150 человек во дворе и терпеть голод и нужду. Если верить
челобитным стрельцов, составленным в июне 1698 г.,— а к такого рода документам
надлежит проявлять критическое отношение, ибо они, естественно, сгущали
краски,— то месячного жалованья им хватало на приобретение хлеба только на две
недели. «А в Луцком уезду для прокормления хлеба по миру многие просились,
и нас не отпускали; а которые наша братья ходили кормиться именем Христовым,
и те от нас многие батоги биты перед Разрядом»,— писали челобитчики-
47
стрельцы .
В марте 1698 г. 175 стрельцов, бежавших со службы, прибыли в Москву и обра-
тились к начальнику Стрелецкого приказа боярину князю Ивану Борисовичу
Троекурову с просьбой их выслушать. Троекуров предложил стрельцам выбрать
из своей среды четверых доверенных, с которыми он пожелал вести переговоры.
Они закончились безрезультатно. Более того, боярин потребовал, чтобы стрельцы
немедленно вернулись в полки, а их уполномоченных велел взять под стражу.
Но только арестованных вывели из покоев Троекурова, как их тут же освободили
стрельцы, толпившиеся у двора боярина. Получив жалованье, стрельцы отказались
вернуться в полки и потребовали новой встречи с Троекуровым. Лишь на следующий
день, к вечеру 4 апреля, усилиями солдат и посадских людей стрельцов удалось
выдворить из столицы.
Неуверенные действия правительства, возглавляемого Тихоном Никитичем
Стрешневым и Федором Юрьевичем Ромодановским, объяснялись длительным от-
сутствием вестей от Петра. В Москве поползли слухи о гибели царя. Следы тревоги,
охватившей правящие круги, обнаруживают письма Петра тех дней. Отвечая Ромо-
дановскому, царь писал из Амстердама 9 мая: «В том же письме объявлен бунт от
стрельцов и что вашим правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся».
Но далее царь упрекал «князя-кесаря» за то, что тот поддался панике и что эта
паника помешала ему произвести розыск: «Для чего ты сего дела в розыск не
вступил?» И здесь же укоряющее напоминание: «Не так было говорено на загород-
ном дворе в сенях». Иными словами, еще до отъезда царь допускал возможность
стрелецкого бунта и обговаривал средства его усмирения. «А буде думаете, что мы
пропали (для того, что почты задержались),— продолжал Петр,— и для того, боясь,
и в дела не вступаешь... Я не знаю, откуды на вас такой страх бабей!» Порицая
84 Н. И. Павленко
Ромодановского за трусость, царь закончил письмо миролюбиво: «Пожалуй,
не осердись; воистинно от болезни сердца писал».
Случившаяся из-за половодья задержка почты посеяла панику и в душе Андрея
Андреевича Виниуса, пользовавшегося царским доверием. Он настолько уверовал
в слухи о гибели Петра, что свое письмо адресовал не ему, а первому послу
Лефорту. Если паникерство Ромодановского, никогда не бывавшего за рубежом,
Петр считал в какой-то мере извинительным, то для Виниуса он не находил
смягчающих обстоятельств. Одновременно с руководством Сибирским и Аптекар-
ским приказами Виниус заведовал почтой и был обязан учитывать условия ее
доставки, да и за границей он много раз бывал. Царь в связи с этим писал Виниусу:
«Я было надеялся, что ты станешь в сем рассуждать бывалостью своею и от мнения
I 48
отводить, а ты сам предводитель им в яму!»
Правительство полагало, что, выпроводив стрельцов из Москвы, оно погасило
конфликт, но царь ожидал развития событий, ибо подозревал, что Софья не утра-
тила честолюбивых помыслов и вступила в контакт с мятежниками. Прямыми
свидетельствами причастности ее к бунту историки не располагают, но она
конечно же понимала, что это был последний шанс воплотить мечту о власти
в жизнь.
К тому времени царевна 10 лет находилась в монастырском заточении и зани-
мала несколько келий с окнами, выходившими на Девичье поле. Софью обслужи-
вали кормилица, две казначеи и девять постельниц. Дневной рацион царевны и ее
служанок изобиловал всякого рода яствами и напитками: ей доставляли ведро
меда, три ведра пива разных сортов, два ведра браги, а на Рождество и Пасху
ведро водки, пять кружек анисовой, четыре стерляди паровых и шесть стерлядей
ушных, две щуки, три язя, 30 окуней и карасей, два звена белой рыбицы, зернистую
икру, много хлеба и хлебных изделий: калачей, караваев, пирогов, саек, пы-
шек и т. п.
Довольствие, как видим, было не скудным, однако общение с посторонними
ограничивалось — у монастырских ворот стоял караул от Преображенского и Се-
меновского полков. Впрочем, изоляция не была строгой. Софью в любое время
могли навещать вдовствующая царица Марфа Матвеевна (вдова царя Федора
Алексеевича) и царица Прасковья Федоровна (вдова царя Ивана Алексеевича),
а также престарелая тетка Татьяна Михайловна и сестры Марфа, Мария, Екатерина
и Феодосия. Из всего этого дамского общества чаще всего навещали затворницу
ее сестры, приносившие в келью всякого рода новости, сведения о враждебном
отношении к сводному брату и ее сторонниках, готовых оказать ей любую помощь.
Во время праздников Софья участвовала в церковных церемониях, и тогда круг лиц,
с которыми она могла общаться, значительно увеличивался.
Накануне отъезда за границу Петр ужесточил режим содержания Софьи,
что объяснялось подозрением царя о причастности к заговору Цыклера — Соков-
нина сестер Софьи: всем ее родственницам запрещалось появляться в кельях,
караул стал более многочисленным и включал не менее сотни солдат, одного под-
полковника и двух капитанов. При попустительстве князя Ф. Ю. Ромодановского
Софья не была изолирована от окружающего мира: с его разрешения Софье
доставляла всякую стряпню одна из карлиц царевны Марфы Алексеевны —
Авдотья. В снеди Софья обнаруживала цидулки с новостями. Еще одним источни-
ком информации о событиях в Москве были стрельчихи, общавшиеся с постель-
ничими затворницы и делившиеся с ними новостями в стрелецких слободах.
В свою очередь разговоры в кельях Софьи становились достоянием стрельчих,
а через них и всего населения стрелецких слобод.
Стрелецкий розыск, о котором будет рассказано позже, обнаружил, что Софья
не осталась безучастной к приходу в Москву 175 стрельцов. Как только дезертиры
Великое посольство
появились в слободах, царевна Марфа через карлицу Авдотью направила в стряпне
записку Софье: «Стрельцы к Москве пришли». Софья поинтересовалась: «Что
будет им?» «Велено рубить»,— последовал ответ. «Жаль их, бедных»,— сказала
Софья своим постельницам, а те передали ее сочувственные слова стрель-
чихам.
Прямых свидетельств наличия непосредственных контактов Софьи с предводи
телями бунта нет. Как и в свое время царь, лично руководивший розыском, исто-
рики располагают лишь косвенными, далеко не бесспорными данными о том, что
главарям бунта Василию Туме и Борису Проскурякову будто бы удалось связаться
с Софьей, но содержание этой переписки осталось тайной.
Розыском было установлено, что Тума передал Софье через стрельчиху Ар-
тарскую письмо, сказав при этом: «To-де наша челобитная о стрелецких нуждах».
В чем они выражались, осталось неизвестным. Дней через пять царевна Марфа
отослала Туме ответ своей сестры при посредстве постельницы, которую напутст-
вовала словами: «Письмо я тебе отдала, поверя тебе; а буде пронесется, тебя рас-
пытают; мне же, опричь монастыря, ничего не будет». Факт передачи письма
Софьи розыск установил доподлинно, хотя царевна Марфа Алексеевна решительно
все отрицала: она «стрелецкой челобитной никакой не принимывала и в карман
себе не кладывала», письма «от себя никакого не посылывала» и передать Туме
письмо «не приказывала». Но о его содержании можно строить лишь догадки:
возможно, это был призыв к стрельцам всех четырех полков стать табором
у Новодевичья монастыря и бить челом Софье, чтобы она вступила на царство.
Прибыв в свои полки, вожаки обратились к стрельцам с призывом двинуться
всеми полками в столицу. На такой шаг стрельцов воодушевляла не только под-
держка их замыслов Софьей, но и слухи о том, что Петр за границей погиб, а его
сына царевича Алексея бояре хотят удушить. Этот прием, как мы помним, принес
Софье желаемые результаты в 1682 г.
В конце мая 1698 г. четыре стрелецких полка были переведены из Великих Лук
в Торопец в связи с тем, что польскому королю удалось своими силами добиться
успокоения в Речи Посполитой и он более не-нуждался в русском вспомогательном
корпусе. Стрельцы надеялись, что их наконец отзовут в Москву, но 2 июня Разряд
вызвал в столицу лишь боярина и воеводу князя Михаила Григорьевича Ромода-
новского, а полкам велел оставаться на границе, причем каждому из них назначался
особый пункт для расквартирования: полк Колзакова должен был разместиться
в Вязьме, Чубарова — в Белой, Черного — в Ржеве Володимеровой, Гундерт-
марка — в Дорогобуже. Стрельцов, бегавших в Москву, надлежало вместе с
семьями отправить в ссылку на вечное житье.
Стрельцы не подчинились указу Разряда. Когда боярин Ромодановский пове-
лел привести к своему шатру беглецов, чтобы взять их под стражу, последние
дубьем отбились от конных ратных людей и ринулись ко двору, где хранилось
изъятое у них оружие. Князь М. Г. Ромодановский во главе Новгородского стрелец-
кого полка вышел из Торопца, расположился лагерем и велел выдать организато-
ров бунта. Стрельцы не повиновались. Боярин вновь приказал стрельцам, не под-
лежавшим ссылке, отправиться во главе со своими полковниками в указанные
им места. На этот раз они поддались уговорам командиров и двинулись в путь,
правда, шли медленно, совершая переходы верст по пяти в день. Во время про-
должительных остановок перед ними выступали Тума, Проскуряков, Зорин
и другие стрельцы, подлежавшие ссылке, но самовольно шедшие позади своих
полков.
На Двине полки вновь соединились, и брожение вспыхнуло с новой силой.
Полковники, подполковники и капитаны были отставлены. Их обязанности вос-
ставшие возложили на выборных, по четыре человека в каждом полку, и решили
86 Н. И. Павленко
идти в Москву: «Умрем друг за друга; бояр перебьем, Кокуй (Немецкую слободу,—
Н. П.) вырубим, а как будем на Москве, нас и чернь не выдаст» 49.
На события, развернувшиеся на Двине, оказали огромное влияние письма
Софьи к стрельцам, что подтверждается хотя бы тем, что их зачитывали дважды:
первый раз на Двине, второй — не доходя 20 верст до Воскресенского монастыря.
Стрелец Геннадий Логинов из полка Афанасия Алексеевича Чубарова показал:
«...был от царевны приказ, чтоб он (В. Тума,— Н. П.) то письмо, пришед с Москвы
в полки, прочел всем стрельцам и словесно б сказал, чтоб они шли к Москве для
бунту и побиения бояр, и иноземцев, и солдат, а она-де во управлении у них быть
хочет». Свое благополучие и успех начатого дела стрельцы связывали с воцарением
Софьи. Один из стрельцов, Яков Алексеев, правда в состоянии подпития, говорил:
«Если-де царевна в правительство не вступит, и мы-де все пропали». Сам факт,
что представления о хорошем царе ассоциировались у стрельцов с именем Софьи,
свидетельствует не только об их царистской идеологии, но и об авторитетности
Софьи в их среде. Влияние Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции характера
выдвигаемых ими требований. Представители 175 стрельцов, появившихся
в Москве в марте 1698 г., требовали удовлетворения жалоб, вызванных тяготами
службы и испытаниями, выпавшими на их долю в связи с повышением цены на
хлеб, для приобретения которого жалованья не доставало. После возвращения
175 стрельцов в полки их сослуживцы настолько «прозрели», что стали домо-
гаться смены правительства. Ясно, что такое «прозрение» наступило не без посто-
роннего влияния. Возникла ситуация, близкая к той, которая сложилась в Москве
в мае 1682 г. И тогда и теперь молва разносила слух о попытке умертвить наслед-
ника престола. Очевидно, как тогда, так и теперь за кулисами событий стояла
царевна Софья.
Но сопоставление стрелецкого бунта 1682 г. с бунтом 1698 г. позволяет обна-
ружить и существенные различия. Тогда проскрипционный список включал фами-
лию Нарышкиных и имена их сторонников. Теперь круг лиц, подлежавших истреб-
лению, значительно расширился: речь шла не только о боярах, но и об иноземцах,
а также солдатах. Второе существенное отличие состояло в меньшем единодушии
стрельцов, выступавших в 1698 г., по сравнению с участниками выступления
1682 г. Если даже учесть стремление некоторых стрельцов во время розыска
облегчить свою участь заявлением, что они действовали под принуждением, то
и критическое отношение к такого рода показаниям не колеблет общего наблюде-
ния. В 1698 г. далеко не все стрельцы были убежденными сторонниками воору-
женного конфликта с правительством, пассивная часть следовала за вожаками либо
слепо, либо под давлением. Стихия бунта такова, что его организаторы не могли
допустить, чтобы кто-либо из стрельцов уклонился от участия в нем.
Самыми активными и радикально настроенными участниками бунта были
стрельцы Чубарова полка, находившиеся под влиянием Василия Тумы и его
единомышленников. Рядовой стрелец Иван Воскобойников шел к Москве, с тем
чтобы, «пришед, иному боярину, прорезав руку, продев волосяной аркан, пово-
лочить». Но и среди них встречались заявления типа: «К Москве-де шел за
устрастием товарищев своих». Что касается стрельцов полка Ивана Ивановича
Черного, то они, похоже, не проявляли ни инициативы, ни желания участвовать
в движении и находились на поводу у стрельцов полка Чубарова. Стрелец Чуба-
рова полка Бориско прибежал в полк Черного, когда тот собрался идти к Ржеву,
и пригрозил: если они с ними к Москве вместе не пойдут, то «они-де их станут
рубить». Эту угрозу подтвердил и другой стрелец полка Черного: «Буде-де не
пойдете, всех перерубаем». Стрелец того же полка Иуда Мокеев показал: «А поне-
волили-де их полк итить к Москве стрельцы Чубарова полку, они-де тому самоволь-
ству и походу заводчики». С показанием Иуды Мокеева вполне согласуются свиде-
Великое посольство 87
тельства восьми стрельцов полка Черного: «...шли-де они по указу в указные
места, и на Двине-де реке Чубарова полку стрельцы их полк остановили и,
остановя, велели им с своим полком идти к Москве». Они «за страхом шли к Москве
поневоле». Решающее влияние оказала твердая позиция Тумы: «На Двине-де реке
приходил к ним в полк (Черного.— Н. П.) Васька Тума и их полк остановил и
велел идти к Москве» 50.
Известие о бунте в Москве получили 10 июня. Бояре всполошились и созвали
Думу, заседали всю ночь, но решения так и не приняли. На следующий день
в Москву прибыли четыре капитана с письмами от полковников: «Июня в 6-й день
стрельцы забунтовали и на указные места не пошли, знамена, пушки, полковые
припасы и денежную казну отобрали и идут к Москве; а полковникам сказали, что
их не слушают, и выбрали из всех полков по 4 человека выборных; а которые
стрельцы к ним не пристали и их уговаривали, тех взяли неволею, за караулом.
А они, полковники, остались и поехали в указные свои места» 5|.
В конце концов Боярская дума решила отправить против взбунтовавшихся
стрельцов боярина и воеводу Алексея Семеновича Шеина, поручив ему не про-
пускать стрельцов в Москву и добиваться их возвращения в «указные места». В по-
мощники к Шеину Дума определила генерал-поручика Петра Ивановича Гордона
и князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосальского.
Шеин наспех наскреб в Москве 3700 ратных людей, 25 пушек. В его отряде
находились солдаты Преображенского и Семеновского полков. 17 июня у реки
Истры правительственные войска встретились со стрелецкими полками. Генерал
Гордон вступил с ними в переговоры. Стрельцы подали на имя Шеина челобитную.
Цель своего похода они представили безобидной: в столицу они направляются
«не для московского разоренья или какого смертельного убивства и междоусобия
и бунту», а на свидание с женами и детьми. В челобитной имеется еще один обман:
свое непослушание стрельцы объясняли тем, что боярин и воевода М. Г. Ромода-
новский якобы велел их обезоружить, «розвесть на четыре дороги и, обетупя,
конным-де рубить их». Это был чистый вымысел — никаких мер в этом направле-
нии Ромодановский не предпринимал.
Посовещавшись, Шеин повторно послал Гордона в лагерь стрельцов, с тем
чтобы тот пообещал им прощение, если они возвратятся в «указные места»
и выдадут «заводчиков и беглецов, которые на то дело их возмутили». Переговоры
не привели к угодному правительству результату: стрельцы отказались принести
повинную и упрямо стремились в Москву. Шеин решил вступить в сражение.
Первый залп из пушек не нанес ущерба стрельцам: то ли сознательно стреляли
с перелетом ядер, то ли производили холостые выстрелы. Отсутствие потерь вооду-
шевило стрельцов, и они в ответ открыли огонь из пушек и ружей по правитель-
ственным войскам. Последовали залпы из 25 пушек. После четвертого залпа
стрельцы сдались, забыв о том, о чем несколько минут назад кричали: «...против
большого полку ратных людей идти грудью напролом, а на указные места
не идти, а хотя-де и умереть, а к Москве идти».
Скоротечное сражение под Новым Иерусалимом показательно для оценки
боевых качеств стрелецкого войска. Урон стрельцов составил 15 убитых и 37 ра-
неных. Правительственные войска потеряли одного убитым и трех ранеными.
Стрельцы показали и отсутствие стойкости, и слабую боевую выучку, и низкую
боеспособность. Подобным образом вели себя участники крестьянских войн, бежав-
шие с поля боя при ближайшем соприкосновении с правительственными войсками.
Но то была крестьянская стихия, не имевшая понятия о военном деле и вооружен-
ная дрекольем и дубинами. Стрельцы же были воинами, располагавшими таким же
вооружением, как и правительственные войска. Сражение 18 июня под Воскре-
сенским монастырем еще одно свидетельство архаичности стрелецкого войска, его
88 Н. И. Павленко
полной неспособности решать стоявшие перед страной внешнеполитические
задачи.
Итак, стрельцы «знамена преклонили, и ружье покинули, и били челом госу-
дарю виною своею». Шеин распорядился взять под стражу активных участников
бунта «до его, великого государя, указу». Указ последовал через два дня: выбор-
ных в полках, «распрося, пытать накрепко, кто тому их воровству первые из них
заводчики и к ним пристальцы». Для них мера наказания была определена этим же
указом еще до начала розыска — «казнить смертью при всех стрельцах».
Шеин в течение недели, с 22 по 28 июня, провел следствие и сразу же велел
казнить 122 человека и 140 бить кнутом. Поспешно проведенный розыск позволил
тем не менее выяснить несостоятельность стрелецкой версии о причинах их отказа
выполнить приказ воеводы М. Г. Ромодановского и, кроме того, установить
намерение стрельцов вовлечь в движение к Москве стрелецкие полки, расквартиро-
ванные в Белгороде, Азове, Севске. Наконец, привлеченные к розыску стрельцы
показали, что они шли к Москве, чтобы бить бояр. Некоторые из стрельцов указали
бояр, которых они намечали своими жертвами: Т. Н. Стрешнев, князь Ф. Ю. Ромо-
дановский, князь И. Б. Троекуров и князь М. Г. Ромодановский. Шеину было
поручено выяснить: «Собою ль они такое воровство всчали или по чьему науче-
нью?» Причастность к бунту Софьи розыск не установил. Следователей, по-
видимому, удовлетворил ответ стрельцов на вопрос, почему они решили стать
лагерем на Девичьем поле: «...для того, что они (стрельцы.— Н. П.) живут
вблизости» 52.
Когда в Москве появился Петр, розыск давно закончился. После экзекуций
из четырех полков в живых осталось 1987 стрельцов, которых скованными раз-
везли но городам и монастырям. Тородские тюрьмы и монастыри центра страны
и к северу от Москвы были забиты стрельцами. Царь не удовлетворился рассказами
о бунте и сам изучал материалы розыска. Но чем больше он узнавал подробностей,
тем сильнее им овладевало недовольство. Петр считал, что следователи до конца
не выяснили целей выступления стрельцов и степени причастности к нему сил,
которых он называл «семенем Милославского», а стрельцы понесли чрезмерно
мягкое наказание. В особенности он был недоволен поспешной казнью зачина-
телей бунта. Погибнув, они унесли с собой тайны, более всего интересовавшие
царя. Взвинченный и крайне раздраженный царь иногда срывался по совершенно
ничтожным поводам. Современник И. Г. Корб подробно описал скандал, учиненный
Петром во время обеда у Лефорта, на котором присутствовали бояре, генералитет,
столичная знать рангом ниже и иностранные дипломаты, всего около 500 человек.
Когда гости рассаживались за обеденным столом, датский и польский диплома-
ты повздорили из-за места. Царь обоих громко назвал дураками, а обращаясь к
польскому послу, сказал: «В Вене на хороших хлебах я потолстел, но бедная Польша
взяла все обратно». Уязвленный посол не оставил этой реплики без ответа.
Он усомнился, что царь потерял в весе в Польше, ибо он, посол, там родился, там же
вырос и тем не менее остался толстяком. «Не там, а здесь, в Москве, ты отъелся»,—
возразил царь. Едва наступившее умиротворение вновь было нарушено выходкой
Петра. Он затеял спор с Шеиным и упрекал генералиссимуса за то, что тот неза-
служенно, за взятки возвел многих в офицерские звания. Все более распаляв-
шийся царь выбежал из зала, чтобы спросить у стоявших на карауле солдат,
сколько рядовых получили повышение и произведены в офицеры. Вернулся
Петр с обнаженной шпагой и, ударяя ею по столу, кричал Шеину: «Так поражу
и истреблю я твой полк!» Князь Ромодановский, Зотов и Лефорт бросились
успокаивать царя, но тот, размахивая шпагой, нанес Зотову удар по голове, Ромо-
дановскому порезал пальцы, а Лефорту достался удар в спину. Лишь Меншикову
удалось укротить ярость Петра 53.
Великое посольство 89
Однако подлинная причина гнева царя на Шеина состояла в том, что он казнил
зачинщиков стрелецкого бунта преждевременно, не выяснив его существенных
деталей.
Петр решил возобновить розыск, причем все руководство им он взял в свои
руки. «Я допрошу их построже вашего»,— говорил царь Гордону. Начал он с того,
что на четвертый день после возвращения в Москву велел доставить в столицу
четырех оставленных в живых руководителей движения: Василия Зорина,
Якова Алексеева, Василия Игнатьева, Аникиту Сидорова — и всех участников
бунта. Около трех недель ушло на своз стрельцов и подготовку застенков. Розыск
начался 17 сентября 1698 г., и с того дня непрерывно, кроме воскресных и празд-
ничных дней, работали застенки. К розыску Петр привлек самых доверенных лиц:
«князя-кесаря» Ф. Ю. Ромодановского, которому надлежало заниматься полити-
ческим сыском, так сказать, «по штату», как руководителю Преображенского
приказа, а также князей Михаила Алегуковича Черкасского, Владимира Дмитрие-
вича Долгорукого, Петра Ивановича Прозоровского, Бориса Алексеевича Голицына
и других вельмож.
Судьба всех стрельцов была предрешена царем еще до завершения следствия:
«А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против
Большого полка». В свете этой исходной посылки обвиняемый стрелец, взятый
в отдельности, не представлял интереса для следствия. Следователи пытались
воссоздать общую картину движения, поскольку все его участники действовали
«скопом и заговором» и, по юридическим понятиям того времени, несли взаимную
и равную ответственность за свои поступки независимо от того, что одни из них
выполняли роль вожаков, а другие слепо следовали за ними. Более того, правовые
нормы, определенные Уложением 1649 г., которым руководствовались и в просве-
щенный век Екатерины II, предусматривали одинаковую меру наказания как за
умысел к действию, так и за совершенные действия. К лицам, действовавшим
«скопом и заговором», как и к лицам, знавшим, но не сообщившим о каком-либо
«злом умысле», применялось одно наказание — смертная казнь.
Первыми подверглись допросу и пытке священники стрелецких полков,
лишенные теперь сана и ставшие распопами: Ефим Самсонов, Борис Леонтьев
и Иван Степанов. Священник полка Гундертмарка отправился вместе с полковни-
ком в указанное место и в бунте участия не принимал. Все три распопа располагали
скудными сведениями о движении, но все поведали о двух деталях: они пытались
убедить стрельцов отправиться в указанные места, но в ответ на уговоры слышали:
«Тебе-де, поп, до того какое дело, знай ты себя»; вторая подробность носила, так
сказать, профессиональный характер — они служили молебны в канун сражения
с войсками Шеина.
Более богатую информацию следователи извлекли во время допроса и пыток
стрельцов Василия Зорина, Василия Игнатьева и др. Они признались в намере-
нии «стать под Девичьим монастырем и бить челом царевне Софии Алексеевне,
чтоб она по их челобитью вступила в правительство», поднять в столице восста-
ние, разорить Немецкую слободу и предать смерти иноземцев. Назвали они
и фамилии бояр, подлежавших смерти.
Добытые данные послужили основой для составления вопросных статей
розыска. Их автору — а им, как не без основания подозревал М. М. Богословский,
был царь — казалось, что он держит в руках конец нити и дело лишь во времени,
чтобы размотать клубок. Таких вопросов было пять; все они в конечном счете долж-
ны были прояснить два главных момента: намерения стрельцов после их прихода
в Москву ( «Хотели ли и Немецкую слободу разорить и иноземцев, а на Москве бояр
побить хотели ли?») и роль царевны Софьи в бунте («Царевну Софью Алексеевну
к себе во управительство имать хотели ли и по какой ведомости, по присылке ли
90 Н. И. Павленко
от ней или по письму? и если бы царевна не пошла, кому было у них быть во
управление?»). Остальные вопросы носили более или менее частный характер:
как бунтовщики поступили бы с солдатами Преображенского и Семеновского
полков; как они отнеслись бы к царю, возвратившемуся из-за моря («Иметь ли его
себе государем, или им жить было самовольно... или какой вор в начальники им был
выбран?») э4.
Во время розыска образовалось две группы подследственных. Одну составили
стрельцы, стоны которых раздавались из 20 застенков, где их жесточайшим обра-
зом истязали, вытягивая признания с помощью дыбы, огня и палок; показания
стрельцов тщательно записывали, им устраивали очные ставки, упорствующих еще
и еще раз пытали. Надежды царя добыть прямые улики против Софьи, увы, не
оправдались. Как ни усердствовали заплечных дел мастера и руководители комис-
сий, возглавлявшие розыск в застенках, им пришлось довольствоваться лишь
некоторыми деталями. Например, удалось установить намерение стрельцов убить
не только Петра, когда он вернется из-за границы, но и царевича, изрубить солдат,
карауливших Софью в Новодевичьем монастыре, а также факт доставки письма
царевны в Великие Луки и Торопец Василием Тумой. В другую группу входили
две царевны — Софья и Марфа Алексеевны, а также приближенные к ним лица,
выполнявшие роль посредниц в сношениях царевны Софьи со стрельцами. Окру-
жение царевн подвергалось таким же пыткам, как и стрельцы.
Царь питал иллюзорную надежду добиться признания у Софьи. Она тоже
не избежала допроса, правда без пыток. 27 сентября в Новодевичий монастырь
прибыл Петр, причем не один. Царь захватил с собой пятисотенного Артемия
Маслова и стрельца Василия Игнатьева, а также их письменные показания о том,
что главари движения получили письмо от Софьи.
Петр не встречался с сестрой в течение девяти лет, т. е. с того дня, когда она
была заточена в монастырь после событий 1689 г. При встрече брата и сестры столк-
нулись два одинаково сильных и непреклонных характера. Ни к примирению
сторон, ни к раскаянию обвиняемой встреча не привела. Не помогла и очная
ставка царевны с привезенными братом свидетелями. Софья, зная, что в распоряже-
нии Петра нет прямой улики в виде ее собственноручного письма, упорно отрицала
какие-либо связи со стрельцами. Можно догадаться, что объяснение было бурным,
насыщенным вспышками гнева, упреками, взаимной ненавистью, хотя собеседники
находились не в равном положении — один выступал в роли обвинителя, другому
надо было парировать обвинения, изощренно защищаться. Протокольная запись
этого разговора выдержана в спокойном тоне, но можно вообразить, сколько напря-
жения и драматизма скрывалось за обыденными словами.
В ответ на обвинение Петра Софья ему сказала: «Такого-де письма, которое
явилось в розыску от ней, царевны, в те стрелецкие полки не посылывано, а что-де
те ж стрельцы говорят, что, пришед к Москве, звать было им ее, царевну, по-преж-
нему в правительство, и то-де не по письму от нее, а знатно по тому, что она со
190 года (1682 г.— Н. П.) была в правительстве». Привезенные Петром свидетели
говорили о другом. Они утверждали, что в полках было прочтено письмо, передан-
ное Софьей Василию Туме через нищую. Софья решительно отклонила это обви-
нение: «А она, царевна, ему, государю, сказала: такого-де письма она, царевна,
через нищую ему, Ваське, не отдавывала и его, Васьки, и Артюшки, и Васьки
Игнатьева не знает» 55.
Допросы другой своей сестры тоже вел сам Петр. Царевна Марфа Алексеевна,
часто общавшаяся с Софьей, обвинялась в посредничестве между старшей сестрой
и стрельцами, в том, что именно через нее Софья переправила письмо к стрельцам.
Марфа Алексеевна призналась лишь в том, что она сообщила Софье о приходе
в Москву беглых стрельцов, но обвинение в передаче письма упорно отрицала.
Великое посольство 91
Еще не было закончено следствие, а уже приступили к казням. 30 сентября
печальный кортеж из десятков телег, на каждой из которых сидели по два стрельца
с зажженными восковыми свечами в руках, медленно двигался из Преображен-
ского в Москву. У Покровских ворот в присутствии Петра, восседавшего на коне
в польском зеленом кафтане, высших сановников и иностранных дипломатов
201 стрельцу зачитали царский приговор о предании «воров и изменников и кресто-
преступников и бунтовщиков» смертной казни. Осужденных развезли по разным
районам столицы, все они были повешены.
Следующая массовая казнь состоялась 11 октября. Вторая партия обреченных
насчитывала 144 стрельца. Их подвергли казни без розыска, только за то, что они
служили в одном из четырех полков, участвовавших в мятеже. На этот раз стрель-
цов вешали не только на специально сооруженных виселицах, но и на бревнах,
вставленных в бойницы стен Белого города. Современный наблюдатель И. А. Же-
лябужский записал: «По обе стороны... сквозь зубцы городовых стен просунуты
были бревна, и концы тех бревен загвожены были изнутри Белого города, а другие
концы тех бревен выпущены были за город, и на тех концах вешаны стрельцы».
В октябре было совершено шесть массовых казней, причем 17 октября осужденным
рубили головы. В казнях участвовали Петр и его приближенные. Царь выражал
недовольство, когда бояре нетвердой рукой, без должной сноровки рубили головы
мятежникам. Царский фаворит Алексашка Меншиков хвастался, что самолично
отрубил головы 20 обреченным. В общей сложности в конце сентября — октябре
казни подверглось 799 стрельцов. Более половины из них казнили без предвари-
тельного следствия. Жизнь сохранили только стрельцам в возрасте от 14 до
20 лет — их били кнутом 56.
Розыск продолжался и в 1699 г., когда в Москву свезли еще 695 стрельцов.
Их подвергли таким же жестоким истязаниям, как и стрельцов во время розыска
1698 г. Часть из них казнили 3 и 4 февраля.
Столица долгое время находилась под впечатлением массовых казней. Трупы
повешенных и обезглавленных не убирались в течение пяти месяцев. Трое мертве-
цов мерно раскачивалось у окон кельи Сусанны — так назвали царевну Софью
после ее пострижения 21 октября 1689 г. В руки казненных стрельцов были
вложены листы бумаги. Они должны были напоминать монахине о ее письме,
адресованном стрельцам. Лишь в конце февраля 1699 г. трупы стали развозить
по десяти дорогам, ведущим к Москве. Всего предали земле 1091 труп. Царь велел
поставить у захоронений каменные четырехсторонние столбы с вделанными с каж-
дой стороны железными досками с надписями о преступлениях стрельцов. К стол-
бам должны были прикрепить по пять спиц с насаженными головами стрельцов.
Эти сооружения были готовы к осени 1700 г. и напоминали въезжавшим в столицу
о страшных событиях, свидетелем которых в 1698 г. было ее население 57.
Некоторые сведения о настроениях Петра в разгар стрелецкого розыска и каз-
ней можно почерпнуть из записок иностранцев. Судя по их свидетельствам, царь
внешне выглядел веселым и беззаботным. Впрочем, за личиной веселости скрыва-
лось огромное нервное напряжение, которое иногда прорывалось наружу. 29 сен-
тября, накануне казни первой партии стрельцов, царь присутствовал на крестинах
сына датского посланника. «Во время обряда его царское величество был весьма
весел»,— отметил уже упоминавшийся И. Г. Корб, но следом описал эпизод,
свидетельствующий о том, сколь незначительный повод мог вывести Петра из
состояния равновесия: «Заметив, что фаворит его Алексашка (Меншиков.—
Н. П.) танцует при сабле, он научил его обычаю снимать саблю пощечиной, силу
удара достаточно показала кровь, обильно пролившаяся из носу». Вечер после
казней 30 сентября Петр провел на роскошном пиру у Лефорта, где, по наблюде-
ниям австрийского посла Гвариента, «оказывал себя вполне удовлетворенным
92
Н. И. Павленко
и ко всем присутствующим весьма милостивым». В канун второй казни стрель-
цов,, в воскресный день 9 октября, царь находился в гостях у полковника
Чамберса, командира Семеновского полка. Ужин и на этот раз прошел без проис-
шествий. Но вот во время пира у цесарского посла, состоявшегося 16 октября,
т. о. за день до казней очередной партии стрельцов, нервы Петра не выдержали,
причем срыв нашел иное выражение, чем на приеме у датского посла. Корб описал
этот эпизод так: «У царя похолодел живот и начались схватки в желудке, внезап-
ная дрожь, пробежавшая по всем его членам, внушила опасение, не кроется ли
тут какого злого умысла». Присутствовавший здесь врач пощупал пульс, счел
«этот мимолетный озноб... следствием дурноты и потребовал в качестве лекарства
от болезни токайского вина...», и оно избавило царя от приступа. В дальнейшем
«с лица его царского величества не сходило самое веселое выражение, что явля-
лось признаком его внутреннего удовольствия» 58.
В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестоким. Но
таков был век. Новое пробивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеп-
лялось за жизнь отжившее старое. Стрелецкий бунт 1698 г. был третьей попыткой
стрельцов преградить Петру путь к власти. Ясно, что у него были свои основания
ненавидеть их и вкладывать в борьбу с ними весь свой темперамент. Представим
себе, что планы стрельцов осуществились и они оказались хозяевами положения
в столице. Ведь тогда подлежали бы смерти царь Петр, его сын царевич Алексей,
бояре, солдаты Семеновского и Преображенского полков и, наконец, жители
Немецкой слободы. Заметим, что наши предположения не являются беспочвенными
гаданиями, они основаны на реальных, документально подтвержденных намере-
ниях стрельцов. Жертв стихии стрелецкого бунта, сопровождаемого диким разгу-
лом пьяной толпы, было бы неизмеримо больше, чем казненных стрельцов.
Стрельцы олицетворяли косную старину, тянули страну назад и были обречены.
Первые
преобразования
Введение новшеств, сначала охватывавших отдель-
ные стороны жизни общества, а затем проникав-
ших во все сферы общественного организма, за ко-
торыми закрепилось название преобразований,
началось с середины 90-х годов XVII в. Уже Азов-
ские походы, хотя и были направлены против тра-
диционного противника, осуществлялись нетради-
ционными приемами: новым, как уже упомина-
лось, было стратегическое направление нанесения
главного удара по неприятелю; другим новшеством
являлось использование флота, обеспечившего
победу — овладение Азовом; новой, дотоле неви-
данной была и встреча победителей: предшест-
вующее время не знало ни салютов в честь победо-
носных войск, ни триумфальных ворот, ни про-
славлявших доблесть ратных людей виршей, ни
скромно шагавшего по улицам столицы в колонне
войск организатора победы — царя Петра. И все
же Азовские походы в истории страны имели бы
значение эпизода, если бы они не явились исход-
ным пунктом для многих взаимообусловленных
новшеств.
Военные походы, приносившие радость побед
или горечь поражений, совершались и в предше-
ствующее время, но их значение ограничивалось
военно-дипломатической сферой, т. е. заключением
мира, подводившего в договоре итоги содеян-
ному. Значение Азовских походов было значитель-
но шире, оно выходило за рамки военной и дипло-
матической акции: они повлекли строительство
воронежского флота, вызвали начальные меры по
созданию регулярной армии. Оба новшества тре-
бовали огромных финансовых затрат. Отсюда го-
родская реформа и начало изобретательской дея-
тельности прибыльщиков. Введена была и новая
форма поощрения воинской доблести — Петр учре-
дил орден Андрея Первозванного. От перечис-
ленных новшеств рукой подать до преобразований
в области культуры, прежде всего распространения
образования с целью обеспечения армии и фло-
та квалифицированными специалистами.
Новые веяния прослеживаются в отношениях
России с Западом. На смену настороженному, а по-
рой и враждебному отношению ко всему западно-
европейскому приходят пора сближения с Западом
и начало европеизации России. Сам царь стано-
вится частым гостем Немецкой слободы, осколка
Западной Европы в Москве, и даже отправляется
в Европу. Преобразования коснулись и внешности
русских людей: дворяне и городские жители
внешне стали походить на европейцев — их лиши-
ли бороды и длиннополого платья.
94 Н. И. Павленко
Менее контрастные изменения происходили в структуре государственного
аппарата. Здесь не наблюдалось резких скачков, приводивших правительственный
механизм в новое качественное состояние, как это позже произошло с учреждением
Сената, коллегий, генерал-прокуратуры и пр., а совершалась постепенная пере-
стройка учреждений и институтов, с которыми была хорошо знакома практика
предшествующих десятилетий. Тем не менее в политической структуре достаточно
четко проявилась эволюция в определенном направлении — в сторону укрепления
абсолютизма.
От общего обзора преобразований конца XVII в. перейдем к более или менее
пристальному рассмотрению первых новшеств и начнем с создания воронежского
флота — грандиозного по своим масштабам мероприятия.
Осуществление кораблестроительных планов обнаруживает в их инициа-
торе — Петре Великом человека необычайной энергии и широкого кругозора,
не помышлявшего о сиюминутных выгодах, а смотревшего в отдаленное будущее.
В самом деле, разве могла прийти в голову ординарного правителя сухопутной
страны дерзкая мысль в короткий срок создать военно-морской флот? Мысль была
дерзкой прежде всего потому, что страна не располагала ни денежными ресур-
сами, ни мастерами-кораблестроителями, ни навигаторами, ни людьми, из которых
можно было комплектовать экипажи кораблей. И тем не менее военно-морской
флот был создан. Он по праву считается детищем Петра, его давнишней мечтой,
воплощенной в реальные корабли, умевшие бороздить морские просторы
и стрелять из пушек.
При отсутствии или почти отсутствии денег в казне царь решил финансовую
проблему оригинальным способом — велел организовать так называемые кумпан-
ства и поручить каждому из них в двухлетний срок — к апрелю 1698 г.— соору-
дить, оснастить и вооружить корабль, вполне пригодный для боевых действий.
Принцип организации кумпанств был столь же прост, как и рационален: на воду
надлежало спустить один корабль от 10 000 крестьян, принадлежавших светским
феодалам. Крупные землевладельцы строили корабль в одиночестве, а душевла-
дельцы средней руки сбивались в компанию таким образом, чтобы ее члены в общей
сложности владели 10 000 крепостных. Таков же был принцип организации кум-
панств духовными феодалами с тем, однако, различием, что корабельная повин-
ность для них была более обременительной: один корабль надлежало поставить не
с десяти, а с восьми тысяч крестьян. В общей сложности было сколочено 42 свет-
ских и 19 духовных кумпанств.
Корабельная повинность посадского и черносошного населения имела некото-
рую специфику — оно не разделялось на кумпанства. Посадские люди городов
и черносошные крестьяне Поморья, а также гости и торговые люди гостиной и су-
конной сотен составляли единое кумпанство, обязанное построить 14 кораблей.
Во главе кумпанства стояла особая комиссия из пятерых гостей. Она производила
сборы денег с посадского населения и черносошных крестьян, а также организо-
вывала строительство кораблей собственными силами или сдавала эту работу
в подряд.
Четвертым строителем воронежского флота выступала казна — Адмиралтей-
ство сооружало корабли на деньги, собранные со светских и духовных душевла-
дельцев с вотчинами менее сотни крестьян. Поначалу Адмиралтейству было
поручено спустить на воду 6 кораблей и 40 бригантин, но затем эту норму дважды
повышали, так что в итоге ему довелось поставить 16 кораблей и 60 бригантин.
Впрочем, правительство повысило норму поставки кораблей и частным кумпан-
ствам: в 1698 г. их обязали построить еще 6 кораблей. От обязанности их строить
гостям все же удалось уклониться — вместо кораблей казна согласилась принять
от них деньги: по 12 000 рублей за каждый корабль ’.
Первые преобразования 95
Какова была общая сумма расходов на создание воронежского флота? Ответить
на этот вопрос практически невозможно, ибо на пути исследователя, пытающего-
ся произвести соответствующие расчеты, стоят непреодолимые трудности: глав-
ная из них состоит в отсутствии источников с указанием стоимости каждого кора-
бля. Попытка суммировать расходы по типам кораблей тоже бесплодна, ибо даже
однотипные корабли имели неодинаковые размеры, оснащение, вооружение, а сле-
довательно, и разную стоимость. Так, за строительство баркалона, по размерам
считавшегося вторым судном после линейного корабля, подрядчики брали от 8100
до 9880 рублей, а за баркалон кумпанства во главе с князем Яковом Никитичем
Одоевским выступавший подрядчиком Франц Федорович Тиммерман взял
5100 рублей. С гостиного кумпанства казна запросила по 12 000 рублей за ко-
рабль, видимо линейный, и гости согласились уплатить назначенную сумму.
Поэтому в порядке прикидки можно назвать приблизительную сумму расходов
на сооружение воронежского флота — не менее полумиллиона рублей. Это немало,
если учесть, что доходная часть бюджета страны в 1680 г. составляла 2 439 000,
а в 1701 г.— 1 464 000 рублей 2. Таким образом, строительство воронежского флота
увеличило бремя повинностей трудового населения по крайней мере процентов
на двадцать.
С завоеванием Азова и строительством флота связано введение новой трудовой
повинности: со всей страны были согнаны плотники на верфи и на сооружение
Троицкой крепости и гавани в Таганроге. Они оказались в очень тяжелом поло-
жении — без крова в зимнюю стужу и осеннюю слякоть, со скудными запасами
сухарей в котомках, они месяцами валили лес, пилили доски, расчищали дороги,
углубляли фарватер реки, строили корабли. Треть, а то и половина людей, при-
верстанных к кораблестроению, не выносила столь тяжелых условий работы и спа-
салась бегством. Случалось, что бежали все до единого человека. Весть о тяжелой
доле на верфях проникала в уезды, где шла мобилизация работников, и население,
чтобы избежать этой повинности, укрывалось в лесах. В особенно тяжелом положе-
нии оказалось население прилегавшей к Воронежу округи — именно оно состав-
ляло основной контингент работников верфей.
Воронежское кораблестроение и сооружение гавани и крепости в Таганроге
положили начало экстраординарным налогам и трудовым повинностям петровского
времени. В последующие годы к тому и другому правительство прибегало столь
часто, что остается гадать, из каких источников сельское и городское население
черпало ресурсы, чтобы утолить ненасытную жажду казны в деньгах, работниках,
рекрутах, подводах для перевозки грузов и т. д.
Обнаружились и технические трудности организации кораблестроения в
таком масштабе. В те времена не было общепринятой теории кораблестроения
и в каждой стране корабли сооружались в соответствии со своими вековыми тради-
циями и навыками. Именно поэтому приемы кораблестроения в Голландии
отличались от английских, а последние — от датских или итальянских. Сооруже-
ние воронежского флота велось под руководством мастеров разных национальностей,
что нередко приводило к конфликтам и недоразумениям: то, что считал правиль-
ным датчанин, отвергалось англичанином. А если последнему была предоставлена
административная власть, т. е. присмотр за несколькими кораблестроителями,
то датчанин часто не мог взять в толк, что от него требует англичанин. Мастера
вынуждены были поступаться правилами и нарушать хорошо им известные про-
порции — дело в том, что корабли предназначались для моря, а сооружались вдали
от него, на верфях притоков Дона. Фарватер их даже в половодье исключал про-
движение кораблей с глубокой осадкой. Отсюда строить вынуждены были плоско-
донные корабли, что уменьшало их отстойность и мореходные качества, в частности
скорость.
96 Н. И. Па вленко
Приговор Боярской думы о строительстве военно-морского флота был дан
20 октября и затем подтвержден 4 ноября того же 1698 г. С этого времени завер-
телась неповоротливая приказная машина по сколачиванию кумпанств, отводу
воронежских дубрав и сосновых боров под кораблестроение, поискам специалистов
корабельного дела и т. д. Сам Петр четыре месяца спустя отправится за границу,
где проведет полтора года. Где бы ни находился царь, он помнил о воронежском
кораблестроении. Именно флотские заботы заставили Петра в поте лица трудиться
на верфях в Голландии и Англии. После возвращения в Москву царь не сразу
отправился в Воронеж. Как ни влекли его верфи и желание посмотреть, что сделано
за его отсутствие, он должен был отложить отъезд из столицы, где решались более
важные для судеб трона дела — производился кровавый стрелецкий розыск.
В Воронеж Петр прибыл 31 октября 1698 г., проведя в пути свыше недели.
Столь несвойственная Петру медленная езда объяснялась непролазной грязью,
вызванной осенней непогодой. «Мы в сем пути,— делился царь дорожными впечат-
лениями с Виниусом после прибытия в Воронеж,— несказанную нужу приняли
от непогодья», однако же добавил, что, окунувшись в работу, быстро забыл о пере-
житом 3. Взору царя предстала радовавшая глаз картина. Невзрачный и тихий
городок превратился в оживленный центр кораблестроения, где повсюду кипела
работа и русская речь перемежалась речью разноплеменных мастеров. В лесах
заготавливался корабельный лес, скрипели колеса телег, доставлявших срубленные
деревья на верфи, где не смолкали звуки пил и стук топоров. Но первые впечат-
ления оказались обманчивыми.
Поближе ознакомившись с ходом строительства флота и глубже вникнув в суть
дела, Петр, вооруженный достаточно глубокими познаниями в кораблестроении,
обнаружил немало пробелов организационного и технического плана. Едва ли
не самый пагубный результат спешки состоял в том, что корабли строили из непро-
сушенного леса. На верфях отсутствовали крытые элинги, и сооружавшиеся кораб-
ли подвергались воздействию непогоды, из-за отсутствия железа вместо железных
креплений употреблялись деревянные. Невысокое качество воронежского флота
объяснялось не только качеством используемого леса, но и, видимо, невысокой
квалификацией некоторых мастеров-иноземцев. Совершенно очевидно, что масте-
рам высокой квалификации была обеспечена работа на родине и в Россию нани-
мались не лучшие специалисты.
В итоге многие корабли оказались непрочными или недостаточно устойчивыми
на воде. Две комиссии, осматривавшие готовые корабли, обнаружили в некоторых
из них существенные недостатки. Так, проверяющие нашли, что «три шихбом-
бардира (мелко сидящие двух- или трехмачтовые суда, используемые для бомбар-
дировки крепости с моря, — Н. П.) гостиных, хотя через неискусство мастера
недоброю пропорциею сделаны... однако же по нужде употреблять их возможно»,
а два корабля, сооруженных Адмиралтейством на итальянский манер, сделаны
«пропорциею не зело доброю, паче же зело худою крепостью». Еще хуже оказались
кумпанские корабли светских феодалов: одни из них «плошая вышеписаных раз-
мером и крепостью», другие «худшие от всех кораблей размером и крепостью».
Общее заключение комиссии, состоявшей из иностранных экспертов, таково: «Все
же сии кумпанские корабли есть зело странною пропорциею ради своей долгости
и против оной безмерной узости, которой пропорции ни в Англии, ни в Голландии
мы не видали» 4.
Не менее серьезные трудности подстерегали воронежских кораблестроите-
лей и при укомплектовании флота артиллерией. Если металла не всегда доставало
для изготовления гвоздей, то с его дефицитом тем более приходилось считаться
при литье пушек. Выход видели в закупке 600 чугунных пушек в Швеции. Узнав о
том, что артиллерия предназначалась для флота, сооружаемого против Османской
Первые преобразования 97
империи, шведский король Карл XI решил 300 пушек прислать царю безвозмезд-
но, но смерть помешала ему осуществить это намерение. Дар пришлось преподно-
сить от имени нового короля — Карла XII. Летом 1697 г. 300 пушек общим весом
10 000 пудов были доставлены в Нарву, оттуда зимой их перевезли в Москву, а затем
на 600 подводах — в Воронеж.
Этот жест симптоматичен. Щедрость шведских королей была не бескорыст-
ной: за ней видна забота направить усилия России против южного соседа и тем
самым отвлечь ее внимание от борьбы за возвращение своих прибалтийских
владений.
В Воронеже Петр решил проверить приобретенные навыки кораблестроения
и 19 ноября в торжественной обстановке заложил корабль «Предестинация»,
или «Божье предвидение», о 58 пушках. Корабль имел внушительные размеры:
40 метров длиной и 9,8 метра шириной. Петр выступал и конструктором, и кораб-
лестроителем, работая топором. О закладке корабля царь известил Виниуса: «Мы
здесь зачали корабль, который может носить 60 пушек от 12 до 6 фунтов» ’.
С сооружением «Предестинации» связан любопытный эпизод, характеризую-
щий суровый прав одного из сподвижников царя — Ф. Ю. Ромодановского. Царь
намеревался сооружать корабль без помощи иноземных мастеров, рассчитывая
на волонтеров, обучавшихся вместе с ним корабельному мастерству в Голландии.
Два из них, Федосей Скляев и Лукьян Верехцагин, находились в кратковременной
командировке в Италии, где знакомились с тамошним кораблестроением. Петр
с нетерпением ожидал их прибытия в Воронеж, но вдруг узнал, что оба они схва-
чены Ромодановским и содержатся в Преображенском приказе. Царь отправляет
Ромодановскому письмо, в котором, в частности, пишет: «Еще прошу, в чем держат
наших товарищей Скляева и Лукьяна? Зело мне печально. Я зело ждал паче всех
Скляева, потому что он лучший в сем мастерстве; а ты изволил задержать. Вог
тебе судит. Истинно никого мне нет здесь помощников. А чаю, дела не государ-
ственные. Для Бога, свободи (а какое до них дело, я порука по них) и пришли
сюды». «Князю-кесарю» пришлось оправдываться и заверять царя в строгости
ко всем, независимо от заслуг и званий: «А что ты изволил ко мне писать о Лукьяне
Верещагине и Скляеве, будто я их задержал,— и я их не задержал: только у меня
сутки ночевали. Вина их такова: ехали Покровскою слободою пьяны и задрались
с солдатами Преображенского полку, изрубили двух человек солдат и по розыску
явились па обе стороны неправы; и я, разыскав, высек Скляева за его дурость,
также и челобитчиков, с кем ссора учинилась, и того часу отослал к Федору Алек-
сеевичу (Головину.—Я. Л.). В том па мене не прогневись: не обык в дуростях
спускать, хотя б и не такова чину были» 6.
Из Воронежа Петр выехал 16 декабря, пробыв на верфях чуть больше полутора
месяцев. К Рождеству он был уже в столице и участвовал в развлечениях так
называемого «всепьянейшего собора». Шумная компания в составе 200 человек
разъезжала на 80 санях по улицам Москвы и останавливалась у домов знати
и богатых купцов, чтобы славить. За это «соборяне» требовали угощение и воз-
награждение.
Возникновение «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора»,
или игры в «князя-папу», по времени совпадает с возникновением игры в «князя-
кесаря», но точной даты появления этих колоритных «институтов» царствования
Петра назвать невозможно прежде всего потому, что начальный этап игр не заре-
гистрирован источниками. Одно можно сказать с уверенностью — они существо-
вали в первой половине 1690-х годов. И состав участников, и правила игры
в «князя-папу» и в «князя-кесаря» существенно отличались друг от друга. К игре
в «князя-кесаря» были причастны ближайшие сотрудники царя, личности яркие
и самобытные. Они составляли так называемую компанию царя, являясь не только
II. И. Павленко
98
Н. И. Павленко
его сподвижниками, но и в известной мере друзьями, с которыми у него сложились
доверительные отношения.
Совсем по иному принципу комплектовался штат «всепьянейшего собора».
Шансов быть зачисленным в его состав было тем больше, чем безобразнее выглядел
принимаемый. Чести быть принятым во «всешутейший собор» удостоивались
пьяницы и обжоры, шуты и дураки, составлявшие коллегию с иерархией чинов
от «патриарха» до «дьяконов» включительно. Петр в этой иерархии занимал
чин «протодьякона» и, как отметил современник, отправлял «должность на их
собраниях с таким усердием, как будто это было совсем не в шутку». Первым
титул «князя-папы» носил Матвей Нарышкин, по отзыву князя Бориса Ивановича
Куракина, «муж глупый, старый и пьяный». Невыразительной личностью был
и его преемник, учитель Петра Никита Зотов, в течение четверти века носивший
титул «всешутейного отца Иоаникиты Пресбургского, Кокуйского и Всеяузского
патриарха». Права на столь высокий пост Никита Зотов заслужил умением пить.
Справедливости ради отметим, что достоинства думного дьяка Никиты Моисеевича
Зотова не шли в сравнение с личными качествами Матвея Нарышкина, ибо Иоани-
кит, как он подписывался латинскими буквами под посланиями царю, умел не толь-
ко употреблять горячительные напитки, но и выполнять поручения Петра, обладал
чувством юмора.
Резиденцией «собора» был Пресбург (укрепленное место близ села Преоб-
раженского), где его члены проводили время в беспробудном пьянстве. Но иногда
эта пьяная компания выползала из своих палат и носилась по улицам Москвы
в санях, запряженных свиньями, собаками, козами и медведями. С визгом и шумом
«соборяне» в облачении, соответствовавшем чину каждого («князь-папа», напри-
мер, с -жестяной митрой на голове), подъезжали славить к дворам знатных моск-
вичей. Петр принимал живейшее участие в вылазках и выказывал «князю-папе»
такие же внешние признаки почтения к сану, как и «князю-кесарю». Однажды
он встал на запятки саней, в которых сидел Зотов, и, как лакей, проследовал
таким образом по улице через всю Москву.
Уже современники пытались объяснить смысл странных забав царя. Одни
связывали спаивание гостей со стремлением царя выведать у них то, что любой
не скажет в трезвом виде ни о себе, ни о других. У охмелевшего человека раз-
вязывался язык, чем, дескать, умело пользовался Петр, направляя беседу в угодное
себе русло. Другие видели в вылазках «соборян» попытку Петра предостеречь
от порока пьянства знатных лиц, в том числе губернаторов и сановников, среди
которых этот порок был широко распространен. Угроза быть зачисленным в «со-
бор» и стать посмешищем для окружающих должна была якобы удерживать санов-
ников и губернаторов от пристрастия к вину. Третьи усматривали в учреждении
«всепьянейшего собора» и деятельности «соборян» попытку высмеять подлинного
папу римского и его кардиналов. Ни одно из перечисленных объяснений, на наш
взгляд, не убедительно. Два из них наивны, а третье не подтверждается фак-
тами — в составе «всепьянейшего собора» не было ни губернаторов, ни са-
новников.
Разноречивые взгляды на «собор» обнаруживаются и в современной нам лите-
ратуре. Некоторые авторы склонны тоже искать и находить в непристойных заба-
вах царя некий глубокий смысл, например пародирование патриаршества и цер-
ковников вообще, к которым он не питал уважения, или публичную демонстрацию
уродливого поведения пьяного человека и т. д.
В жизни Петра бывали случаи, когда шуточные поначалу затеи перерастали
в серьезные предприятия, когда игра завершалась каким-либо важным начина-
нием. Увлечение ботиком приведет к превращению его в дедушку русского военно-
морского флота, нептуновы и марсовы потехи со временем выльются в создание
Первые преобразования
99
военно-морского флота и регулярной армия, а потешные роты из забавы перерас-
тут в самые боеспособные в армии гвардейские полки.
Подобная метаморфоза во «всепьянейшем соборе» пе прослеживается. Совер-
шенствовалась его иерархия, обзавелся он и собственным уставом, но за время
своего существования «собор» не приобрел никаких новых качеств, оставаясь
формой развлечения. Скорее всего в создании «собора», как и в развлечениях
«соборян», проявились недостатки воспитания учредителя «собора», его грубые
вкусы, поиски выхода для переливавшейся через край энергии в молодые годы
и дань инерции в зрелом возрасте. Кстати, о грубых вкусах Петра свидетельство-
вали прозвища «соборян», в изобретении которых он участвовал. Их нельзя не толь-
ко печатать, но и произносить вслух в общественном месте, не рискуя при этом
угодить в милицию.
«Всепьянейший собор» пе единственная забава Петра. Вспомним наличие при
дворе карлов и шутов, которым дозволялось болтать все, что придет в голову, в том
числе публично, в присутствии царя и вельмож, показывать пальцем на казно-
крадов, мздоимцев. Петр не расставался с карлами даже во время второго путеше-
ствия за границу, в 1716—1717 гг. Царской чете показалось скучным житье-бытье
на Марцальных водах, и Екатерина пишет кабинет-секретарю Алексею Васильеви-
чу Макарову, чтобы тот срочно отправил туда знаменитого карлика Якима. При
дворе царя и в особенности его ближайших преемниц, а также при дворах вельмож
считалось модным держать экзотических слуг — чернокожих африканцев или
калмычек. Антипод карликам — известный великан Николай Бурже, ставший
живым экспонатом двора для обозрения. Царь даже заказал его портрет. Все эти
развлечения стоят в одном ряду и свидетельствуют о невзыскательных духовных за-
просах двора.
Что касается «всепьянейшего собора», шокировавшего многих современников
и особенно потомков, то увлечение горячительными напитками не относилось
к явлению, присущему русскому двору. Этому пороку в XVII1 в. была подвержена
более чопорная и культурная Англия. О. Шервин засвидетельствовал: «Пьянство-
вали и стар, и млад, притом, чем выше был сан, тем больше человек пил. Без меры
пили почти все члены королевской семьи... Считалось дурным тоном не напиться
во время пиршества... Привычка к вину, жертвой которого стал Шеридан, счита-
лась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал
молодой Веллингтон, когда протестант герцог Норфолкский, упившись, валялся
на улице, так что его принимали за мертвеца... В Лондоне насчитывалось 17 тысяч
пивных, и над дверью чуть ли не каждого седьмого дома красовалась вывеска,
зазывавшая бедняков и гуляк из мира богемы выпить на пенни, напиться на два
пенни и проспаться на соломе задаром» '.
В Москве Петр долго пе задержался — его вновь потянуло в Воронеж, причем
поездка была данью не увлечению кораблестроением, а необходимости решить
важнейшую государственную задачу - подготовить если не весь воронежский
флот, то хотя бы солидную эскадру для Керченского похода. Опаздывать с готов-
ностью кораблей было нельзя: сойдет полая вода, и тогда от затеи удивить османов
собственным флотом пришлось бы отказаться либо перенести осуществление
этого намерения еще на год.
Петр отправился в путь при обстоятельствах, характерных для него и удив-
лявших современников.
В воскресенье 19 февраля 1699 г. состоялся торжественный обед в Лефортов-
ском дворце. Пир сопровождался тремя событиями, отмеченными иностранными
наблюдателями. В неофициальной обстановке царь распрощался с двумя диплома-
тами, возвращавшимися на родину,— бранденбургским посланником фон Принце-
ном и доверенным лицом Августа II генералом Карловичем. Прощание с послед-
5 *
100 Н. И. Павленко
ним, по свидетельству И. Г. Корба, было теплым и дружественным: «Царь осыпал
Карловича многими ласками, возбудившими зависть к нему, и в заключение по-
целовал его, говоря, чтобы он передал этот поцелуй королю как нагляднейший
залог вечной любви. Вместе с тем он подарил Карловичу свое изображение, укра-
шенное многими весьма ценными алмазами. Это было следствие царского благо-
воления, которое снискал себе Карлович».
Второе событие, происшедшее во время пира, относилось к новшествам быто-
вого плана. На пиру присутствовали царевич Алексей и любимая сестра Петра
Наталья Алексеевна. Правда, им еще не было разрешено участвовать в трапезе
и танцах, но отступление от теремного режима было налицо, что тоже отметил
тот же Корб: «Комнату, соседнюю со столовой, где веселились гости, вторично
заняли царевич и принцесса Наталья и смотрели оттуда на танцы и все шумные
забавы, раздвинув немного занавеси, пышно украшавшие комнату. Пирующие
могли видеть их только в щелку... Этот день сильно ослабил суровость обычаев
русских, которые не допускали доселе женский пол на общественные собрания
и веселые пиршества; теперь же некоторым позволено было принять участие
не только в пиршестве, но и в последовавших затем танцах» 8.
Третье событие — отъезд царя. Скорый па сборы и непритязательный к ком-
форту, он отправился в путь прямо с бала. Бранденбургский посланник Принцен
доносил: Петр «среди танцев около 10 часов простился со всеми теми, которые
участвовали в танцах, вышел, сел в сани и поехал в Воронеж». 22 февраля он уже
находился в Воронеже и сразу оказался в плену строительной горячки и преодоле-
ния трудностей. 3 марта царь пишет Ромодановскому: «Прикажи послать нароч-
ного в Нижний, и чтоб он взял там якорных мастеров лучших и подмастерий
человек 30 и проводил сюды немедленно; а оне нам зело нужны. Также изволь
во все кумпанства сказать, чтоб везли припасы корабельные; а буде кто к шестой
недели не поставит здесь, вели деревни отписывать» 9.
Печальное известие вновь позвало Петра в Москву — 2 марта скончался Ле-
форт, и царь, извещенный об этом нарочным, срочно отправился па похороны.
Траурная церемония отличалась небывалой торжественностью и сопровождалась
почестями, которых еще никто не удостоивался. Процессию открывала первая рота
Преображенского полка, во главе которой шествовал царь. За Преображенским
полком следовали Семеновский и Лефортов. За полками ехал рыцарь в черном
с обнаженным мечом. Гроб несли полковники, за гробом следовали родственники
покойного и бояре. Опускание гроба в могилу на Немецком кладбище возвестил
троекратный залп из 40 орудий и беглый ружейный огонь.
Похоронив друга, царь 13 марта вновь отправился в Воронеж, где завершались
приготовления к Керченскому походу и спуску на воду «Предестинации». Теперь
у царя появились новые кораблестроительные заботы. Речь шла о косметическом
оформлении кораблей, закреплении за каждым из них соответствующих имен
и изготовлении резных фигур. Царь отправляет письмо Виниусу с повелением
перевести русские названия кораблей на голландский язык и изобрести фигуру-
символ для каждого корабля.
К концу апреля «Предестинация» была готова к спуску, Петр сам установил
на корабле мачты и часть орудий. «Предестинация» имела восторженные отзывы
современников. Ф. А. Головин писал Ф. М. Апраксину: «...о корабле, сделанном
от произволения монарха нашего, известую: есть изрядного художества... зело
размером добрым состроенный, что с немалым удивлением от английских и гол-
ландских есть мастеров, которые уже многих лет сие искусство употребляют,
и при нас спущен на воду, и щоглы (мачты.— Н. П.) подняты, и пушек несколько
поставлено». Головину вторил голландский дипломат Ван дер Гульст, тоже присут-
ствовавший при спуске корабля: «Корабль сей весьма был сооружен его царского
Первые преобразования 101
величества русскими работниками без содействия немецких мастеров...» Голланд-
скому путешественнику Корнелию де Бруину довелось осматривать «Предестина-
цию» в 1703 г. Он записал: «Один из этих военных кораблей, выстроенный под
надзором и по указанию его царского величества, блистал перед всеми остальными
всевозможными украшениями, и в нем капитанская каюта обита была ореховым
деревом» 10. Петр, таким образом, успешно выдержал экзамен на конструктора
и кораблестроителя.
Военно-морской парусный флот, как мы видели, явился порождением Петров-
ского времени. Сложнее обстояло дело с сухопутными полками и дворянской кон-
ницей. Первые относились к постоянной армии: стрельцы несли службу пожиз-
ненно, точнее, до истощения ресурсов годности. Дворянская конница составляла
иррегулярное войско: она функционировала по принципу ополчения — созыва-
лась при угрозе нападения врага и распускалась с исчезновением опасности.
И для стрельцов, и для дворян, призываемых в ополчение, военная служба не явля-
лась единственным занятием. Первые, как уже отмечалось, совмещали службу в
полках с занятием торговлей и промыслами, а вторые до того, как им бросали клич
явиться на службу конным, людным и оружным, вели хозяйство в своих вотчинах
и поместьях. С такими вооруженными силами помышлять об успешной борьбе
с сильным и коварным противником не приходилось. Надобность в проведении
военной реформы диктовали два обстоятельства: низкая боевая выучка стрелецкого
войска и его ненадежность в качестве вооруженной опоры трона. Послушаем рас-
суждения на этот счет самого царя. Одно из них относится к 1700 г., т. е. ко времени,
когда стрелецкие полки подлежали «раскасованию» (расформированию), а другое
царь высказал два с лишним десятилетия спустя при объяснении причин нарв-
ского поражения. Сопоставление этих высказываний показывает, что время не из-
менило отношения царя к стрельцам, как не изменило оно и оценок боевых качеств
стрелецкого войска.
Летом 1700 г. Петр писал иерусалимскому патриарху Досифею: «...стрельцов,
которые уже в 3 раз 19 лет бунтовали и воистинно только пакостники, а не воины
были, которых мы при возвращении своем иных казнили, иных наказанием смири-
ли, прочих же с двадцать тысяч принуждены были отставить, опасаяся впредь
смятения, и по отставке оных новых лутчайших в службу выбирать, которых уже
ныне нарочитое число при помощи Божией имеем, и едва сего году в доброе состоя-
ние привести возмогли» п.
Можно предположить, что царь, давая столь низкую оценку стрельцам, нахо-
дился под эмоциональным воздействием только что минувших событий и его отно-
шение к стрелецкому войску, как только улягутся страсти, изменится в лучшую
сторону. Этого не произошло. В редактированном царем тексте «Гистории Свей-
ской войны» написано: «...пехота устроена была образом янычар турецких, кото-
рые, правда, и воздали по-янычарски и всегда были заодно» |2.
Мы должны согласиться с Петром — стрелецкое войско по всем параметрам
не соответствовало уровню западноевропейских армий. Сам уклад жизни стрель-
цов, склонных более преуспевать в хозяйственных заботах, нежели в военных,
способствовал выполнению ими полицейских функций в столице. Но и в каче-
стве полицейской силы стрелецкие полки показали себя ненадежными, превра-
тившись в орудие борьбы за власть. Именно поэтому замена стрелецких полков
новыми военными формированиями представлялась Петру мерой неотложной.
Стрелецкий бунт 1698 г. лишь ускорил «раскасование» стрелецких полков и их
замену.
Известно, что организация регулярной армии началась еще при царе Алексее
Михайловиче, но затем это начинание было забыто. Об этом следует напомнить
читателю, чтобы у него не сложилось впечатление, что «раскасование» стрелец-
102 Н. И. Павленко
ких полков — акт мести Петра. Переход от постоянной армии к регулярной наме-
тился ранее поездки царя за границу и ранее последнего стрелецкого бунта: в во-
оруженных силах страны уже существовали Преображенский и Семеновский,
а также Лефортов и Бутырский полки, укомплектованные контингентом, для ко-
торого военная профессия была единственной. Следовательно, при формировании
регулярной армии существовали образцы для подражания.
Начало формированию регулярной армии было положено указами от 8 и
17 ноября 1699 г., определившими источники комплектования новых полков. Пер-
вый из них приглашал на службу охотников из числа незакрепощенных людей —
помещичьи, монастырские и дворцовые крестьяне записи в охотники не подлежали.
Охотников соблазняли высоким жалованьем — по 11 рублей в год, а также обеспе-
чением продовольствием наравне с солдатами Преображенского полка. Денежное
вознаграждение за службу почти вдвое превышало размер жалованья стрельцам,
что позволяло охотникам заниматься только военным делом в течение всей своей
бессрочной службы. Материальное обеспечение охотников было столь высоким,
что в Преображенское, где царь производил им смотр, потянулись толпы желаю-
щих. «Теперь он (Петр,— Н. П.) весь ушел в дело организации своей армии; свою
инфантерию он желает довести до 50 000 человек, кавалерию — до 25 000»,— доно-
сил датский посол Пауль Гейнс в Копенгаген |3.
Другим источником комплектования армии было привлечение на службу так
называемых даточных людей. Указ от 17 ноября определял норму поставки даточ-
ных разными категориями землевладельцев. Самая высокая норма — один рекрут
с 25 дворов — устанавливалась для духовных феодалов; с 80 дворов поставляли
даточного дворяне, находившиеся на гражданской службе, и с 50 дворов — земле-
владельцы, служившие в армии. Указ предусматривал и контингент феодально
зависимых людей, из числа которых должны были поставляться даточные: они
рекрутировались из лиц, не занимавшихся производительным трудом,— холопов
светских феодалов, служек и конюхов монастырей. Тем самым привлечение да-
точных не должно было отрывать крестьян от возделывания пашни.
Указ от 17 ноября 1699 г. положил начало рекрутской системе, при которой
на службу в армию привлекался один рекрут от определенного количества кре-
стьянских и посадских дворов. Количество дворов не являлось величиной по-
стоянной: она зависела от численности набираемого контингента, которым намере-
вались либо восполнить потери на театре войны, либо укомплектовать новые полки
и экипажи кораблей на флоте.
В итоге из охотников и даточных было сформировано 29 пехотных и два дра-
гунских полка общей численностью 32 000 человек. Заметим, что реформа на этом
этапе не коснулась конницы, она, как и в былые времена, состояла из дворянского
ополчения.
Солдат сразу же начали обучать ратному делу, направленному на превраще-
ние толпы вооруженных людей в воинские подразделения, легко управляемые,
дисциплинированные и овладевшие приемами ведения современного боя. Они были
одеты в суконные кафтаны и вооружены мушкетами или ружьями с багинетами,
заменявшими тесак и штык. Обучали солдат по артикулам, составленным Авто-
моном Михайловичем Головиным и исправленным Петром. Артикулы, или статьи,
содержали команды о выполнении ружейных приемов, последовательности опера-
ций при подготовке к выстрелу, правила обращения с багинетом, а также стрельбы
плутонгами (взводами). Обучение включало овладение довольно сложными при-
емами перестройки шеренг.
При укомплектовании армии офицерскими кадрами царь встретился с огром-
ными трудностями. На должности 29 командиров вновь организованных полков
удалось наскрести иноземцев. Сложнее было укомплектовать полки младшим
Первые преобразования 1 03
офицерским составом. По отзывам А. М. Головина, многие иностранцы, претендо-
вавшие на зти должности, особенно из поляков и шведов, «и за мушкет не умели
взяться». От их услуг пришлось отказаться и заполнить вакантные должности
русскими из наспех обученных «пехотной науке» царедворцев, как стали назы-
ваться служилые люди московского чина.
Внешне, если верить саксонскому генералу барону Лангу, новые полки выгля-
дели превосходно. Летом 1700 г. он отметил хорошую экипировку и выучку воинов,
не уступавшую выучке лучших немецких солдат |4. Впрочем, ближайшее будущее
не подтвердит лестного отзыва саксонского генерала о русских солдатах — под сте-
нами Нарвы они не обнаружили ни мужества, ни выучки.
Создание регулярной армии и флота потребовало огромных затрат, а казна
была пуста. В этих условиях Петр не упускал пи одной возможности пополнить
казенный сундук деньгами. В итоге одно новшество влекло за собой появление
других. Заметим, однако, что хотя они и составляли единую цепь преобразова-
тельных начинаний, но звенья этой цепи не следует считать заранее обдуманными
мерами. Новшества на этом этане возникали и осуществлялись стихийно и напо-
минали бег с препятствиями, которые непредвиденно возникали перед бегуном.
Ранним утром 19 января 1700 г. в Ямском приказе было обнаружено подметное
письмо с двумя красными печатями и двумя надписями на нем: одна из них гласи-
ла: «Вручить сие письмо Федору Алексеевичу Головину», а другая — «Поднесть
благочестивому государю нашему царю Петру Алексеевичу, не распечатав» 15. Ав-
тором подметного письма оказался дворецкий Вориса Петровича Шереметева
Алексей Александрович Курбатов, сопровождавший боярина в его путешествии
в Италию и на остров Мальту в 1697 — 1698 гг. Наблюдательный дворецкий обратил
внимание на существование в странах Западной Европы гербовой бумаги. Ему при-
шла мысль ввести гербовую бумагу в России. Об этом предложении и шла речь
в подметном письме.
Сколь актуальным было предложение Курбатова, свидетельствует мгновенная
реакция на него Петра. Четыре дня спустя после обнаружения подметного письма,
23 января, был обнародован указ о введении в России с 1 марта гербовой, или
орлепой (как она тогда называлась), бумаги. Царь ухватился за предложение Кур-
батова прежде всего потому, что оно сулило пополнение бюджета. Петр и не скры-
вал цели издания указа: «для пополнения своей, великого государя, казны». Суть
новшества состояла в том, что все частные акты (челобитные, сделки на куплю-
продажу земли, крепостные заемные документы, а также выписи из официальных
бумаг) должны были составляться не на обычной бумаге, а на бумаге, в правом
углу которой помещался герб — двуглавый орел (отсюда — орленая бумага).
Наличие герба значительно удорожало бумагу, причем цена ее была дифферен-
цированной и зависела от суммы, на которую заключалась сделка: лист гербовой
бумаги, на которой оформлялись сделки от 50 рублей и выше, стоил 10 копеек, акты
на сумму менее 50 рублей оформлялись на бумаге ценой 4 копейки. Мировые
челобитные, за которыми следовало прекращение судебных тяжб, подавались на бу-
маге ценой в половину копейки.
Предложение Курбатова круто изменило судьбу самого прибыльщика, как
стали называть лиц, подсказывавших правительству новые источники доходов.
Поскольку Курбатов был первым прибыльщиком, к тому же человеком незауряд-
ным, его царь щедро обласкал: поначалу он служил в Оружейной палате, подчи-
нявшейся Ф. А. Головину, а затем сам возглавил это учреждение. Позже он руко-
водил работой Ратуши, а закончил плохо: будучи архангелогородским вице-губер-
натором, Курбатов не устоял от соблазна залезть в казенный карман. В доношении
царю Курбатов напомнил о том, как в течение своей ревностной службы он «без
тягости народа» принес казне «мпогосотные тысячи рублей» прибыли. В частности,
104 Н. И. Павленко
он сообщал, что введенная по его предложению гербовая бумага обеспечила поступ-
ление в казну 50 000 рублей дохода. Курбатов придумал в свое оправдание много
изощренных, но нелепых по сути объяснений, которые, как ему казалось, могли
убедить царя в том, что, беря взятки, он руководствовался благими намерения-
ми. Однако неопровержимые улики позволили предъявить ему обвинение в казно-
крадстве и взяточничестве. Бывший вице-губернатор так и умер, находясь под
следствием.
Мы остановились подробно па Курбатове и его предложении, чтобы подчерк-
нуть, как чутко относился царь к доношениям прожектеров, суливших получение
дохода, и каким уважением у него пользовалась профессия прибыльщика.
Гербовая бумага, как и налог с дубовых гробов, не могла залатать прорехи
в бюджете государства, и это великолепно понимал царь — необходимы были более
радикальные меры. К ним относится городская реформа 1699 г. Она имела двоякое
значение: административное, поскольку влекла за собой появление нового учрежде-
ния, и финансово-экономическое, поскольку с ее претворением в жизнь Петр свя-
зывал оживление торговли и промышленности и пополнение казны за счет как
налогов с торгов и промыслов, так и новой организации их взимания.
Заметим, однако, что непосредственное участие царя в проведении городской
реформы слабо отражено сохранившимися источниками, и он для историков остает-
ся в тени, хотя не может быть сомнений, чтобы царь мог стоять в стороне от собы-
тий — позиция стороннего наблюдателя противоречила его активной натуре
и стремлению вмешиваться во все дела, иногда не отличая важных, которые могли
решаться только верховной властью, от второстепенных и третьестепенных, когда
для вынесения приговора по ним достаточно было усилий приказного дельца.
Чтобы глубже уяснить надобность в городской реформе, обернемся к прошло-
му и изложим в самых общих чертах состояние управления посадским населением
в десятилетия, предшествовавшие реформе. Низшее звено посадской администра-
ции было выборным: посадские миры выбирали из своей среды земского старосту
с целовальниками. Над этими выборными лицами возвышались два этажа прави-
тельственных инстанций — воеводы на периферии и приказы в центре, при этом
посады находились в подчинении многих приказов, как влиятельных, так и мало-
значительных, с авторитетом которых никто не считался. Такие приказы были
неспособны защитить интересы посадов.
Мыслящим государственным деятелям середины XVII в. были очевидны
неудобства, порожденные отсутствием единого центра для управления городской
жизнью. Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, составитель Новоторгового
устава 1667 г., отмечал, что многие неурядицы в жизни посадского населения
происходили от того, что оно находилось в управлении многих приказов, и было
бы куда лучше, если бы был учрежден «пристойный приказ» пе только для управ-
ления городами, по и для обороны посадского населения от посягательств воевод
и приказов |б. Потребовалось, однако, свыше 30 лет, чтобы это обещание было
претворено в жизнь.
Впрочем, законодательство встало на путь изъятия посадского населения из-
под контроля воевод в 1679—1681 гг., когда финансовая реформа заменила много-
численные мелкие прямые налоги двумя податями — стрелецкой и ямской, причем
стрелецкую подать, самую обременительную, взыскивали с посадских людей
и черносошных крестьян Севера. На плечи посадского населения, кроме того, был
положен сбор важнейших косвенных налогов, составлявших до 45 % доходов
казны: таможенных и кабацких денег. В итоге реформы 1679 — 1681 гг. посадское
население стало основным сборщиком прямых и косвенных налогов, а воевод от-
странили от вмешательства в эти сборы. Выборные от посадов, осуществлявшие
эти сборы, общались с двумя приказами: Стрелецким, где решалось все, что было
Первые преобразования 105
связано со сбором стрелецких денег, и приказом Большой казны, ведавшим сбором
косвенных налогов. Таким образом, проведением финансовой реформы 1679 —
1681 гг. правительство частично реализовало обещание оградить посадское насе-
ление от воеводского своеволия. Однако за воеводами сохранялась судебная власть
над этим населением. Городская реформа 1699 г. завершила процесс изъятия поса-
да из-под власти воевод, лишив их и судебной власти.
Начало городской реформе положили два указа, обнародованные 30 января
1699 г. 17 Один из них определял порядок выборов бурмистров в Москве, другой —
в провинции. Первый указ мотивировал реформу тем, что посадским людям «от
многих приказных волокит чинятся большие убытки и разорение, так что иные
из них от торгов своих и промыслов отбыли и оскудали». Чтобы устранить эти
помехи, указ велел «ведать всего Московского государства посадских людей бур-
мистрам». «Пристойный приказ», о котором мечтал Ордин-Нащокин, был учре-
жден в виде выборной коллегии, названной Бурмистерской палатой. Ей поручался
сбор прямых и косвенных налогов в масштабе всей страны. Ей же предоставлялось
право судить посадских людей.
Два указа, обнародованные в один день, определяли два разных подхода к про-
ведению реформы. Указ о создании в Москве Бурмистерской палаты носил обяза-
тельный характер и подлежал безоговорочному исполнению. Другой указ, преду-
сматривавший создание выборных органов в городах, был необязательным: посад-
ские люди могли как воспользоваться предоставленным им правом, проведя выборы
бурмистров в земские избы, так и отказаться от их избрания, т. е. остаться в управ-
лении воевод. Самая любопытная особенность этого указа состояла в том, что за
«милость и призрение», проявленные государством к посадскому населению, по-
следнему надо было расплачиваться внесением подати в двойном размере. Разви-
тие событий, связанных с проведением городской реформы, обнаружило диамет-
рально противоположные взгляды на нее заинтересованных сторон: правительства
и посадских миров. Правительство полагало, что оно своими указами облагодетель-
ствовало посадское население, а посадские люди, напротив, смотрели на избрание
бурмистров как на новую обременительную повинность, в дополнение ко всему еще
и оплачиваемую двойной податью.
Эти различия обнаружились в самом начале проведения реформы. Если вы-
боры в Бурмистерскую палату в Москве прошли гладко, без отклонений от замыс-
лов законодателя, то реакция провинции отличалась разноголосицей. Ответы посад-
ских миров на предложение правительства можно разбить на три группы. Одни
из них согласились на выборы бурмистров и уплату двойного оклада; другие реши-
тельно отказались от выборов; третьи заняли промежуточную позицию: посадские
миры произвели выборы бурмистров, но умолчали о своем отношении к двойному
окладу. Статистика ответов такова: из 70 городов, подведомственных приказам
княжеств Смоленского и Новгородского, а также четвертям Владимирской, Га-
лицкой и Устюжской, 11 городов безоговорочно приняли условия правительства,
33 — столь же безоговорочно отказались от них и 26 — избрали бурмистров, но
умолчали о двойном платеже.
Мотивировка отрицательного отношения посадских миров к выборам отлича-
лась разнообразием: одни ответили, что «выбирать к тому делу некого», что по-
садские общества переживают тяжкие времена вследствие упадка торговли и про-
мыслов; других устраивало сохранение воеводского управления, как, например,
в Олонце, где «впредь без воевод меж ими управлять никоторыми делы невозмож-
но», потому что воевода «к ним, сиротам... был... милостив» и «призирал их, яко
отец». Такую же позицию занял псковский посад, если верить его челобитной,
души не чаявший в своем воеводе Кирилле Алексеевиче Нарышкине. Псковичи
просили оставить Нарышкина воеводой на новый срок, чтобы им, «богомольцам,
106 Н. И. Павленко
и холопам, и сиротам твоим, и людишкам, и крестьянишкам нашим, от частых
переменных воевод в тягости не быть».
Ожидаемого правительством энтузиазма указ от 30 января не вызвал и среди
населения городов Поморья. Свое критическое отношение к нему посадские миры
высказали в привычной для того времени формуле, означавшей принудительное
подчинение указу: «...кому ведать, воеводам или нашим, сирот твоих, уездным
выборным людям, о том, что ты, великий государь, укажешь»; или: «...а в мирских
и во всяких делах воеводам ли ведать или кому великий государь укажет». При-
мечательно, что крупные посады замосковных и украинных городов (Шуя, Калуга,
Тула, Сверь, Ростов и др.) тоже заняли недвусмысленную позицию по отношению
к реформе и отказались от двойного платежа.
Как только правительство выяснило неодобрительное отношение подавляюще-
го большинства посадских миров к условиям проведения реформы, оно 20 октября
1699 г. обнародовало указ, по которому двойные платежи отменялись, но одновре-
менно отменялась и факультативность выборов — они повсеместно должны были
стать обязательными. Тем самым во всех городах вводилось унифицированное
управление: отныне посадское население повсеместно изымалось из управления
воевод и переходило в ведение Бурмистерской палаты, вскоре переименованной
в Ратушу.
Отныне Бурмистерская палата приобрела двоякое назначение: с одной сторо-
ны, она выполняла функции обещанного в 1667 г. «пристойного приказа», осуще-
ствляя судебные права над посадским населением, а с другой — становилась ответ-
ственным сборщиком прямых и косвенных налогов при том, что ответственность
за их бездоимочное поступление возлагалась на посадские миры, обязанные по-
гашать недобранные суммы из собственных карманов. Следовательно, правитель-
ство получало гарантию своевременного поступления налогов, не расходуя при
этом ни копейки на содержание аппарата по их выколачиванию 18.
Учреждение Бурмистерской палаты, или Ратуши,— важнейшее администра-
тивное преобразование в том смысле, что в сеть центральных органов власти вво-
дилось принципиально новое учреждение — выборный «пристойный приказ». Это,
конечно, не значит, что унаследованная от предшествующего времени приказная
система оставалась неизменной — в конце XVII в. в ней происходили обычные
в административной практике передвижки: некоторые приказы по исчезновении
в них надобности упразднялись, другие появлялись. Но ни появление, пи исчез-
новение приказов не отнимало у системы организации центральных органов
власти присущих ей черт: громоздкости, чересполосицы в управлении, разнообра-
зия принципов организации и т. д. В связи с «раскасованием» стрелецкого войска
исчез Стрелецкий приказ, Великороссийский приказ слился с Разрядом. Вместо
упраздненных Иноземского и Рейтарского приказов возникло новое учреждение
без названия во главе с обер-комиссаром Яковом Федоровичем Долгоруким. Появи-
лись новые приказы. Так, надзор за строительством воронежского флота царь
поручил Ф. М. Апраксину, которому был присвоен чин адмиралтейца,— в итоге
возник Адмиралтейский приказ. В связи с созданием регулярной армии появи-
лось провиантское ведомство (предшественник Провиантского приказа) во главе
с «генерал-провиантом» окольничим Семеном Ивановичем Языковым. По указу
от 24 августа 1700 г. был создан Рудокопный приказ, которому поручалось по-
полнить казну золотом и серебром отечественного происхождения, причем указ
нацеливал рудоискателей и на район поиска благородных металлов: «...велено
для пополнения золота и серебра выискивать на Москве ивгородах золотых и сере-
бряных и иных руд» 19.
Особые надежды — впрочем, на деле оказавшиеся эфемерными — возлагались
на Палату об уложении, созданную согласно указу от 18 февраля 1700 г. Обращает
Первые преобразования 107
внимание грандиозный состав Палаты: в нее входило 12 думных чинов, 50 стольни-
ков и трое дворян. Канцелярский аппарат включал 5 дьяков и 45 прикомандиро-
ванных из прочих приказов подьячих. Со времени составления Уложения царя
Алексея Михайловича истекло полстолетия. За это время было издано великое
множество разнообразных указов: одни из них вступали в явное противоречие
с Уложением 1649 г.; другие устанавливали новые нормы, естественно не нашед-
шие в нем отражения; третьи носили частный характер: адресовались каким-
либо приказам и покоились в их архивах, оставаясь неведомыми прочим централь-
ным и местным учреждениям. Весь этот законодательный материал, известный
под названием Новоуказных статей, надлежало выявить, систематизировать,
согласовать друг с другом и с Уложением 1649 г. Иными словами, на Палату
об уложении возлагалась задача, аналогичная той, которую в 1648 г. выполнял
приказ боярина Никиты Ивановича Одоевского. Но этим аналогия исчерпывается,
ибо приказ Одоевского за 15 месяцев интенсивной работы создал кодекс феодаль-
ного права, состоящий из 967 статей, разбитых на 25 глав, в то время как усилия
более многочисленной по составу Палаты об уложении оказались бесплодными,
причем причины постигшей неудачи остаются неясными.
Палата, взяв за основу главы Уложения 1649 г., внесла в них соответствующие
изменения и дополнения и даже подготовила манифест об обнародовании нового
Уложения, но затем она прекратила свое существование так же неожиданно, как
и появилась. На этот счет можно строить лишь догадки: то ли царю, всецело
поглощенному военными заботами, было не до кодификации, то ли его не удов-
летворило качество проделанной работы: Палата держалась старых представлений,
старой структуры Уложения, вместо того чтобы заново составить нормативный
акт, соответствовавший новому этапу в становлении абсолютизма и развитии кре-
постного права. Впрочем, разработанный Палатой проект нового кодекса хотя
и не приобрел значения закона, но достаточно определенно отразил тенденцию
укрепления порядков: «Всякий помещик и вотчинник при владенье своем в людях,
и во крестьянах, и в бобылях волен» 20.
Самые важные изменения прослеживаются в высшем эшелоне власти — Бояр-
ской думе. Внешне они едва заметны, происходили без скачков, перо реформатора
будто бы не коснулось этого учреждения. В целом Дума сохранила традиционное
значение аристократического органа власти. Тем не менее эволюция политической
системы страны в сторону абсолютизма нигде так отчетливо не проявлялась, как
в Боярской думе. Прежде всего изменился количественный и качественный состав
Боярской думы. Так, в 1691	1692 гг. в ее составе насчитывалось 182 человека,
в 1698—1699 гг. стало 112 человек, а на 1 января 1702 г. осталось только 86 чело-
век, т. е. за десятилетие численность Думы уменьшилась более чем вдвое. Изучав-
ший это явление М. М. Богословский о причинах его писал так: «Старая Боярская
дума начинает вымирать естественной смертью» 21. Ряды боярских чинов редели
потому, что убыль от смерти не восполнялась новыми назначениями. За десятиле-
тие, о котором идет речь, произведено лишь одно пожалование в бояре — в этот
чин в 1699 г. царь возвел Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. Вымирание Ду-
мы — один из признаков ее дряхления и падения значения в правительственном
механизме.
Еще один показатель изменения Боярской думы — преображение ее состава.
В аристократическое по своей природе учреждение проникало все большее число
представителей неродовитого дворянства и приказных дельцов. Повышение удель-
ного веса думных дьяков — свидетельство постепенной утраты Думой свойств
сугубо аристократического учреждения. Характерна в этом смысле деталь: перво-
присутствующим в Боярской думе был князь Ф. Ю. Ромодановский, имевший
всего лишь чин стольника. «Стольник стал председателем Боярской думы!» —-
108 Н. И. Павленко
воскликнул, удивляясь этому новшеству, В. О. Ключевский 22. Признаки падения
влияния Боярской думы обнаруживаются также и в изменении характера ее зако-
нодательной деятельности: в то время как удельный вес боярских приговоров
понижался, удельный вес именных указов повышался, причем боярские приговоры
выносились по второстепенным вопросам, а именные указы касались важнейших
сторон внутренней жизни страны.
Преобразования конца XVII в. завершают изменения в области культуры
и быта. Эти новшества вытекали из предшествовавших реформ и являлись их логи-
ческим продолжением. Не требовалось проницательности Петра, чтобы уяснить
простую мысль — нельзя находиться в постоянной зависимости от иноземцев как
при комплектовании полков регулярной армии офицерским составом, так и при
обеспечении создававшегося военно-морского флота мастерами-кораблестрои-
телями.
Уже начальный этап преобразований обнаружил отсутствие множества необ-
ходимых стране специалистов самого разнообразного профиля: артиллеристов,
фортификаторов, медицинского персонала, рудознатцев, астрономов, геодези-
стов и др. Петр вынужден был обращаться к услугам иностранных специалистов.
Но их привлечение на русскую службу таило по крайней мере два негативных
следствия. Одно из них обнаружилось еще во время заключения контрактов —
иностранным специалистам надлежало платить в три-четыре раза более высокое
жалованье, чем отечественным. Другое выявилось, когда они приступили к выпол-
нению своих обязанностей: оказалось, что многие из них не владели необходи-
мыми ни опытом, ни знаниями. Особенно ощутимо отрицательные последствия
найма иностранцев сказывались в армии: офицерам, готовым служить всякому,
кто больше платил, были чужды патриотизм, чувство долга перед Родиной, и они не
выдерживали испытания в первом же серьезном деле, требовавшем жертв.
Мысль о необходимости иметь собственных специалистов зародилась у царя
задолго до поездки за границу. Путешествуя, Петр посещал музеи, университеты,
лаборатории, мануфактуры и все более убеждался в выгодах распространения
образования и в надобности создания школ в России.
Страна располагала единственным учебным заведением — Славяно-греко-
латинской академией, открытой братьями Лихудами в 1685 г. После их отстранения
от дел в 1694 г. академия стала хиреть, а 150 ее учеников — бедствовать. Занимае-
мое ею здание в Заиконоспасском монастыре пришло в ветхость, изменился и про-
филь учебного заведения: первоначально в нем намечали не только обучать бого-
словию, но и вооружать знаниями, необходимыми на гражданской и военной
службе, однако богословие постепенно вытеснило светские науки. Практические
меры по созданию отечественных учебных заведений ведут свое начало со времени
пребывания Петра в Англии, где он нанял для них трех преподавателей: выпускни-
ка Эбердинского университета Фергансона и его двух коллег — Гвина и Грайса.
Программу распространения просвещения в России Петр раскрыл в беседе с боль-
ным патриархом Адрианом, которого навестил сразу после возвращения из Керчен-
ского похода — 4 октября 1699 г. Царь обратил внимание патриарха на невеже-
ство священников — они «грамоте мало умеют». Отдав должное совершенство-
ванию церковного образования, которое «паче всего в жизни сей надобно», царь
высказал пожелание, чтобы «из школы... во всякие потребы люди, благоразумно
учася, происходили в церковную службу и в гражданскую воинствовати, знати
строение и докторское врачевское искусство», а также убеждение, что о создании
таких школ «надобно и прирадеть тщательно зело» 23.
Нанятые в Англии преподаватели прибыли в Москву осенью 1699 г., но свыше
года жили без дела: указ об организации школы математических и навигацких
наук был обнародован только 14 января 1701 г. Медлительность труднообъяснима,
Первые преобразования 109
тем более что Петр, руководствуясь соображениями экономии, не упускал
случая напомнить своим сотрудникам о необходимости использовать услуги ино-
земных специалистов, чтобы нс; платить им зря жалованье. Школа математиче-
ских и навигацких наук передавалась в ведомство Оружейной палаты и должна
была разместиться в Большом полотняном дворе, который находился в Кадашев-
ской слободе, но затем определили для нее более благоустроенное здание —
незадолго перед тем построенную Сухареву башню.
До открытия Навигацкой школы Петр использовал более эффективный способ
обучения специалистов — отправку русских людей за границу, причем не столько
для усвоения теоретических знаний, сколько для приобретения практических
навыков в кораблестроении, управлении кораблем во время боя, кораблевожде-
нии. Учащиеся в большинстве случаев постигали премудрости навигации и кораб-
лестроения не за партой, а с топором в руках либо на корабле, где они зачислялись
в состав экипажа и наряду со штатными матросами выполняли самые разнообраз-
ные обязанности.
Отправка русских людей за границу с целью обучения производила крутой
переворот в сознании современников. До Петра общение с иноземцами не поощря-
лось, разрешение на выезд за рубеж получали лишь две категории людей: лица,
находившиеся в составе посольств, и гости. Для последних это была существенная
привилегия: среди торгово-промышленного населения только гости имели право
покидать пределы страны для заключения торговых сделок. Теперь отправка
русских за границу не только не запрещалась, ио поощрялась и даже прово-
дилась в принудительном порядке. О важности этой меры свидетельствует упоми-
нание о ней в «Гистории Свейской войны»: «Того же времени (1699 г.— И. П.)
государь дал позволение всем своим подданным ездить в иностранные европей-
ские государства для обучения, которое прежде было запрещено под казнию; и не
точию позволил на сие, но еще к тому их и понуждал» 24. Подобного Русь не знала,
такое было в новинку и встретило враждебное отношение знати — вспомним
заговор Цыклера — Соковнипа.
Первым отправился за границу для обучения сын старшего дьяка Посольского
приказа Василия Тимофеевича Посникова Петр Васильевич. В 1687 —1691 гг. он
успешно овладевал знаниями в Славяно-греко-латинской академии, а в 1692 г. —
надо полагать, по рекомендации ее основателей братьев Лихудов — его команди-
ровали в Италию для обучения медицине. Блестящие способности, обнаруженные
Посниковым в Падуанском университете, позволили ему получить две ученые
степени — доктора медицины и философии. Затем он совершенствовал свое об-
разование в Парижском и Лейденском университетах. Сведений об использовании
П. В. Посниковым медицинских знаний во врачебной практике пе сохранилось,
но его эрудиция и владение многими европейскими языками пригодились царю
во время его первого путешествия за границу: он сопровождал Петра в Амстер-
даме и Лондоне и консультировал его по поводу приобретения естественнонаучных
коллекций и медикаментов. В Вене Посников был передан в распоряжение
П. Б. Возницыпа и вместе с ним участвовал в Карловицком конгрессе.
Отправка за границу Посникова и командирование в том же 1692 г. сына гене-
рала Петра Ивановича Гордона Федора были первыми ласточками. Более или менее
широко эта практика стала внедряться с конца 1696 г.: 22 ноября этого года столь-
никам обоих государей был объявлен указ об отправке их «в разные государства
учиться всяким наукам». Указ назвал поименно 61 человека: 39 из них надлежало
держать путь в Италию, 22 — в Голландию и Англию. Свыше трети отправляе-
мых — 23 стольника — принадлежали к княжеским фамилиям: Борис Иванович
Куракин, будущий посол в Париже; Григорий Федорович Долгорукий, будущий
посол в Варшаве; Петр Алексеевич Голицын, будущий посол в Вене; Дмитрий
1 1 О И. И. Павленко
Михайлович Голицын, будущий сенатор; Степан Андреевич Колычев, будущий во-
ронежский губернатор; Владимир и Василий Петровичи Шереметевы, родные
братья будущего фельдмаршала, и др.
Петр лично составил для стольников инструкцию — «Статьи последующие
учению морского флота», в которой изложил программу обучения. В курс наук,
которыми надлежало овладеть стольникам, царь включил навигацию и корабле-
строение. Результаты обучения свидетельствовали иноземные учителя в специаль-
ных дипломах. Стольники сами оплачивали путевые расходы. Волее того, кроме
овладения военно-морским делом инструкция вменяла им в обязанность обучить
овладеваемой специальности прикрепленного к каждому из них солдата или
сержанта, а также нанять на русскую службу по два искусных мастера-корабле-
строителя. Расплату за наем специалистов брала на себя казна, а прикоманди-
рованные к стольникам солдаты и сержанты находились на их иждивении. Таким
образом, общая численность первой партии русских людей, отправленных за грани-
цу по указу 1696 г., составляла 122 человека 25.
Мы не располагаем сведениями о том, как шло обучение стольников, с какими
трудностями им довелось встретиться, как они восприняли незнакомый им мир,
с каким успехом овладевали науками. Можно лишь догадываться, что жилось им
на чужбине несладко. Нарушился привычный ритм жизни: вместо придворной суе-
ты, холопского усердия и хлопот о карьере изнеженным сынкам знатных родителей
пришлось взяться за топор и в поте лица заниматься физическим трудом,
считавшимся зазорным в аристократической среде. Приходилось им и напрягать
привыкший к праздности и косности ум, проявлять сметливость в новой для
себя сфере деятельности — овладевать основами кораблестроения и навигации.
Все это во много крат осложнялось незнанием языка, чуждыми бытом и нравами и
всем укладом жизни людей Запада, к которым с младых ногтей прививалась
подозрительность.
С наибольшими трудностями стольники встретились не па суше, где им было
в диковинку многое, но не все, а на море, с которым им, жителям сухопутной
страны, пришлось столкнуться впервые. Со страхом и неуверенностью вступали
они на палубу корабля, где им предстояло постигать военно-морское дело. Поэтому
нет ничего удивительного в стремлении стольников вернуться в лоно родительской
опеки и порвать с кошмарами, которые ассоциировались у них с морем. Быть
может, это им и удалось бы сделать - во всяком случае тем, кто обучался в Голлан-
дии, но на свое несчастье они встретились там с царем, и тот, как мы помним, реши-
тельно пресек их намерение.
И все же некоторое представление о впечатлениях стольников от знакомства
с неведомым миром и о том, как они овладевали профессией моряка, можно почерп-
нуть из дневниковых записей Петра Андреевича Толстого, который в возрасте
52 лет, будучи уже дедушкой, добровольно отправился волонтером в Италию.
Петр Андреевич выделялся из толпы стольников не только возрастом. Его
отец не принадлежал к придворной элите. Сам он, хотя в 26 лет, в 1671 г., и получил
чин стольника при дворе Натальи Кирилловны Нарышкиной, а спустя шесть лет
стал стольником при дворе Федора Алексеевича, материальных выгод из службы
не извлек, оставаясь беспоместным дворянином. Во время событий 1682 г. Петр
Андреевич активно поддерживал Софью и Милославских, провоцируя стрельцов
на бунт и уничтожение Нарышкиных,— здесь сказалось влияние продолжительной
службы отца и сына Толстых под началом фаворита Софьи В. В. Голицына. Выступ-
ление на стороне царевны и ее поражение на долгие годы определили судьбу
Петра Андреевича — он прозябал в провинции до своей встречи с царем в 1694 г.
в Устюге Великом, где тогда служил воеводой. Петр обратил внимание на острый
ум воеводы, его талант организатора и готовность служить трону, приблизил
Первые преобразования
111
его к себе — во время Азовского похода Петр Андреевич принадлежал к окруже-
нию царя. Видимо, с целью угодить ему, завоевать его расположение и решил Тол-
стой изучать военно-морскую науку.
Дневниковые записи Толстого, которые он вел на пути в Италию, в самой
Италии и на острове Мальта,— великолепный источник для изучения мироощу-
щения их автора, круга его интересов и вкусов, ибо Толстой-путешественник
выпукло проявил одно из свойств своего характера — любознательность. Куда она
его только не приводила — в церкви и монастыри, зверинцы и промышленные
предприятия, учебные заведения и госпитали, правительственные учреждения и
ватиканские дворцы.
Находясь в чужой стране, среди незнакомых людей, Толстой не проявлял
робости, вел себя с достоинством, как человек, которого ничем не удивишь, ибо
он ко всему привык. Другой дар — умение заводить знакомства, располагать к
себе собеседника. Скованность была чужда складу его характера, и он быстро нахо-
дил пути сближения с множеством людей, с которыми встречался. Общению
с итальянцами помогало знание языка, которым Петр Андреевич в совершенстве
овладел за время пребывания в стране.
Судя по «Путевому дневнику», его автор не пылкая натура, легко поддаю-
щаяся эмоциям при осмотре ранее невиданного, а умудренный жизненным опы-
том человек, у которого рассудок берет верх над чувствами: он хладнокровен,
а иногда даже сдержан при описании увиденного. Исключение составляет Мальта:
«Город Мальт сделан предивною фортификациею и с такими крепостьми от моря
и от земли, что уму человеческому непостижимо». Здесь эмоции взяли верх над
рассудком, и стольник отказался от намерения сообщить обстоятельные сведения
о крепостных сооружениях и дал волю восторгу: «... ум человеческий скоро не
обымет подлинно о том писать, как та фортеца построена; только об ней напишу,
что суть во всем свете предивная вещь, и не боится та фортеца прихода непри-
ятельского со множеством ратей, кроме воли божеской» 26.
Несмотря на скупость эмоций, можно угадать, что привлекало внимание путе-
шественника: критерий один — множество упоминаний об одном и том же. Кго
взор обращен к тому, что редко встречалось на родине или было ему в диковинку.
Он не преминет отметить каменные здания, вымощенные мостовые и отсутствие
деревянных строений в городах; каналы вместо улиц и способ передвижения в Ве-
неции; неповторимой красоты фонтаны; комфорт и роскошь меблировки гости-
ничных номеров, «изрядную» сервировку стола: «...кровати изрядные золоченые,
постели также хорошие, простыни всегда белые...»; «...на столах бывают скатерти
изрядные белые и полотенца ручные белые ж по вся дни, блюда и тарелки
оловянные изрядные, чистые, ножи с серебряными череньями, а вилки и ложки
и солонки серебряные, все изрядно и чисто всегда бывает» 27.
При описании увиденного — никаких недоброжелательных оценок и сужде-
ний, редкие сопоставления с привычными, российскими порядками. Например,
некоторое внешнее сходство с московскими приказами Толстой обнаружил в Неа-
поле при посещении кармелитского монастыря, когда ему показали палаты, «в ко-
торых пишут приход и расход казны»: «...сидят многолюдно, подобно тому как бы-
вает в московских приказах много подьячих», а также трибунала, где «безмерно
многолюдно всегда бывает и теснота непомерная, подобно тому как в москов-
ских приказах; а столы судейские и подьяческие сделаны власно так, как в мос-
ковских приказах, и сторожи у дверей стоят всякого приказу, подобно москов-
ским» 28.
Толстой отправился в дальний путь не ради осмотра достопримечательностей,
а для обучения военно-морскому делу. Дневник отражает и эту сторону пребыва-
ния Петра Андреевича в Италии, но столь скупо и поверхностно, что создается
112 Н. И. Павленко
впечатление о второстепенности роли его занятий морской наукой. О самой науке
в дневнике ни слова, речь идет о морской практике, продолжавшейся в общей
сложности два с половиной месяца. В первое, самое продолжительное плавание он
отправился из Венеции 10 сентября 1697 г., а вернулся 31 октября. Второе плавание
было менее продолжительным. Корабль, на котором Толстой отбыл из Венеции
1 июня 1698 г., заходил в Дубровник, но на этот раз в Венецию не возвратился,
а высадил навигатора па юге Италии, в городе Бари. Оттуда он по суше добрался
до Неаполя, чтобы 8 июля начать третье плавание. Корабль держал путь на
Мальту с заходом на Сицилию.
Из дневника можно извлечь сведения о направлении движения корабля,
о стоянках, попутном или противном ветре, о приключениях, случившихся во время
плавания, и ни слова о том, какие навыки приобрел навигатор, в чем он практи-
ковался, какую при этом проявил сноровку и т. д. Тем не менее каждое плавание
заканчивалось выдачей Толстому аттестата с оценкой его успехов в овладении
военно-морским ремеслом. Например, капитан корабля «Св. Елизавета», на кото-
ром наш навигатор проходил первую морскую практику, отзывался о нем так:
«...в познании ветров так на буссоле, яко и на карте и в познании инструментов
корабельных, дерев и парусов и веревок есть, по свидетельству моему, искусный и
до того способный». Судя по содержанию второго аттестата, главная задача кораб-
ля, на котором находился Толстой, состояла в том, чтобы дать сражение неприя-
телю. Встреча с противником не состоялась, ибо, как сказано в аттестате, османы,
«видя свое бессилие, утекли к берегу». Это, однако, не помешало капитану корабля
засвидетельствовать, что «именованный дворянин московский купно с солдатом
всегда были не боязливы, стоя и опирался злой фортуне». Последний аттестат,
подписанный венецианским дожем, как бы обобщал все успехи Толстого в море-
плавании и свидетельствовал, что навигатор «был пеустрашенной в бурливости
морской... во всем с теми непостоянными ветрами шибко боролся» 29.
Если верить лестным оценкам аттестатов, то Россия в лице Толстого приоб-
рела превосходного моряка. Оговоримся, однако, что проверить соответствие его
реальных познаний и приобретенного им опыта хвалебной аттестации не пред-
ставляется возможным, ибо Петр Андреевич не служил на море ни дня. Не исклю-
чено, что аттестаты являлись знаком любезности капитанов кораблей, поощрен-
ной соответствующей мздой Толстого.
Как бы там ни было, но пребывание Толстого за границей в течение года
и одиннадцати месяцев оказалось для него крайне полезным. 26 февраля 1697 г.
в Италию выехал московский книжник, а вернулся в Москву 27 января 1699 г. чело-
век с изящными манерами, облаченный в европейское платье, свободно владевший
итальянским языком. Его кругозор расширился настолько, что он был вправе отнес-
ти себя к числу если не образованнейших, то достаточно европеизированных
людей России, чтобы стать горячим сторонником преобразований.
Кстати, начавшееся сближение с Западом проявилось и в правительственных
заботах о том, чтобы русский человек внешним видом напоминал европейца.
26 августа 1698 г., на следующий день после прибытия из-за границы, царь
выступил в роли цирюльника — велел принести ножницы и самолично обрезал
бороды у шокированных этой выходкой бояр. Подобную операцию Петр повторял
несколько раз, решив покончить со старорусской бородой. Первые указы на этот
счет состоялись, видимо, в конце 1698 — начале 1699 г. Основанием для такого
суждения является относящийся к этому времени металлический бородовой знак —
своего рода квитанция об уплате ленег за ношение бороды. Законодательство
о бороде совершенствовалось. Цесарский резидент Плейер доносил в Вену 24 ян-
варя 1701 г. об обложении права носить бороду специальным налогом — со
знатных и богатых по 50 рублей за бороду, а с остальных — по две гривны. Первый
Первые преобразования 113
сохранившийся указ о брадобритии был обнародован 16 января 1705 г. Указ обя-
зывал все население страны, за исключением священников, монахов и крестьян,
брить бороды и усы. Тем, кто не желал расставаться с растительностью на
лице, надлежало платить дифференцированный налог: гостям и торговым людям
первой статьи гостиной сотни — по 100 рублей в год, служилым людям московских
и городских чипов, а также торговым людям второй и третьей статей гостиной
сотни и верхушке посада — по 60, а остальным посадским людям и боярским
холопам — по 30 рублей в год. Облагалась пошлиной и крестьянская борода, но
на льготных условиях: крестьянин платил пошлину по две деньги при въезде
в город и выезде из него .
Борьба с долгополым и широкорукавным платьем протекала в такой же после-
довательности и форме, как и борьба с бородой. 12 февраля 1699 г. состоялось
шуточное освящение Лефортова дворца. Многие гости прибыли па пир в традицион-
ной русской одежде: в сорочках с вышитым воротником, шелковых зипунах яркого
цвета, поверх которых были надеты кафтаны с длинными рукавами, стянутыми у
запястья зарукавьями. Поверх кафтана на гостях была ферязь — длинное широкое
платье из бархата, снизу доверху застегнутое на множество пуговиц. Шуба и мехо-
вая шапка с высокой тульей и бархатным верхом завершали наряд знати. Бели бы
съезд гостей происходил в теплое время года, то на них вместо шубы был бы
надет охабень — широкий плащ из дорогой материи до пят с длинными рукавами
и четырехугольным откидным воротником. К пышной одежде, стеснявшей дви-
жения и совершенно не приспособленной для работы, царь не питал симпа-
тий. На пиру он действовал уже опробованным им способом — взял ножницы и
стал укорачивать рукава. Очевидец, наблюдавший царя за этой работой, слышал,
как он при этом приговаривал: «Это — помеха, везде надо ждать какого-нибудь
приключения, то разобьешь стекло, то по небрежности попадешь в похлебку; а из
этого можешь сшить себе сапоги» 3|.
У всех кафтаны, ферязи и охабни своими руками не укоротишь, и 4 января
1700 г. москвичи читали листы, прибитые у ворот Кремля, в Китай-городе, у Чу-
дова монастыря и в других людных местах. У листов — стража, чтобы их не
сорвали, а на листах — царский указ: боярам и прочим думным чинам, всем слу-
жилым, приказным и торговым людям «на Москве и в городах носить платья:
венгерские кафтаны верхние длиною по подвязку, а исподние короче верхних тем
же подобием; и то платье, кто успеет сделать, носить с богоявлепьего дни
нынешнего 1700 года, а кто к тому дни сделать не успеет, и тем делать и носить,
кончая с нынешние сырные недели». Если учесть, что указ датирован 4 января,
а богоявлений дата падает па 6 января, а сырная неделя начиналась с 6 февраля, то
сроки, отпущенные на переодевания, были явно нереальными. Поэтому 20 августа
1700 г. появился новый указ, гласивший: «...для славы и красоты государства и
воинского управления всех чинов людям, опричь духовного чина и церковных при-
четников, извощиков и пахотных крестьян, платье носить венгерское и немецкое».
От предшествующего этот указ отличался двумя особенностями: он устанавливал
более реальный срок исполнения — до 1 декабря 1700 г. и, кроме того, касался и
женского пола: «...да и женам и дочерям носить платье венгерское и немецкое
января с 1 числа 1701 г.». Этот указ уточнили в 1701 г.: русское платье носить
запрещалось, его изготовление и продажа карались «жестоким наказанием»,
и предписывалось носить немецкую обувь — сапоги и башмаки !2.
Указами от 19 и 20 декабря 1699 г. вводилось еще два новшества: предписы-
валось производить счисление лет не от сотворения мира, а от Рождества Христова,
а новолетие начинать не с 1 сентября, а с 1 января, как это делалось во многих
европейских странах. В день 1 января, по старому летосчислению, исполнялось
четыре месяца 7208 г., а по введенному новому летосчислению, наступал 1700 год.
114 Н. И. Павленко
Но третьего нововведения не последовало, и вплоть до 14 февраля 1918 г. в России
действовал юлианский календарь, т. е. «старый стиль» счисления времени, в то вре-
мя как в странах Западной Европы использовался григорианский календарь
(«новый стиль»).
В соответствии с правительственными предписаниями празднование Нового
года должно было происходить с 1 по 7 января. Ворота дворов надлежало украсить
сосновыми, еловыми или можжевеловыми деревьями, а ворота бедных владель-
цев — ветвями. Каждый вечер по большим улицам велено было жечь костры. Жи-
тели при встрече должны были поздравлять друг друга с наступлением Нового
года. В честь праздника предполагалось устроить пушечную пальбу и фейерверки.
Предусмотренные указом меры были в точности выполнены при активном участии
царя. Австрийский резидент Плейер доносил: «...сам он (царь.— Н. П.) в этот вечер
устроил очень красивый фейерверк, целый день приказал стрелять из пушек,
которых более 209 свезено было к Кремлю, и эта стрельба из пушек и фейерверки,
как и стрельба из мелкого ружья по всем домам, также иллюминации и другие
изъявления радости в течение шести дней заключены были обыкновенным освяще-
нием воды, или Иорданью, в день св. богоявления». Датский посол Пауль Гейнс,
чтобы доставить удовольствие царю, к Новому году иллюминировал свой дом на
итальянский манер фонарями и заслужил благодарность Петра, о чем поспешил
уведомить своего короля .
Каким он будет, этот Новый 1700 год? Удастся ли заключить мир с южным
соседом, о котором старался Емельян Украинцев, чтобы начать борьбу с соседом
северным, или все внимание будет сосредоточено на преобразованиях внутри стра-
ны? Мы не знаем в точности, о чем размышлял Петр в Успенском соборе, усердно
подпевая своим глухим баском во время молебного пения, которым открывали
торжество новолетия, но наверняка он отбивал поклоны, чтобы год был счастливым
и задуманное было претворено в жизнь.
Преобразования только начались, но их уже заметил сторонний наблюдатель
Гейнс: «Царь совершил за последнее время ряд чудес... Сравните его Россию со
старою — разница та же, что между днем и ночью».
Создание
Северного союза
После возвращения царя из затянувшегося путе-
шествия в страны Западной Европы его внимание
было приковано к трем сюжетам. Во внутренней
жизни страны его, как мы помним, в первую оче-
редь интересовал стрелецкий розыск, а также
строительство воронежского флота и проведение
городской реформы. Во внешней политике Петр
уже не довольствовался определением ее целей на
ближайшее и отдаленное будущее и окунулся в
повседневные заботы дипломатической службы,
выступая исполнителем собственных намерений.
Здесь энергия царя была мобилизована на реше-
ние двух хотя и территориально разобщенных, но
тесно взаимосвязанных вопросов: на юге надлежа-
ло дипломатическими средствами закрепить ре-
зультаты Азовских походов, подвести итоги прош-
лому мирным договором с Османской империей
и заключением с ней вместе с участниками анти-
турецкой коалиции общего мира, а на севере,
где вызревала идея формирования антишведской
коалиции, взоры царя были устремлены в буду-
щее, а усилия направлены на дипломатическую
подготовку Северной войны, сколачивание анти-
шведского союза. Третий сюжет имел для царя су-
губо личное значение и относился к его семейным
делам — разрыву брачных уз, связывавших его
с опостылевшей царицей Евдокией.
Более, чем юг, Петра интересовал север:
вместо овладения южными морями — Азовским и
Черным — решено было добиваться закрепления
на побережье Балтийского моря. Изменение на-
правления при решении кардинального для России
вопроса овладения морским побережьем сопро-
вождалось перемещением центра тяжести внешне-
политических усилий Петра с юга на север и сме-
ной противника, с которым надлежало вступить
в борьбу за выход к морю, — место Османской им-
перии должна была занять Швеция. Но прежде чем
сосредоточить внимание на борьбе со Швецией,
надо.было заручиться уверенностью в безопасности
южных границ, ибо воевать на два фронта —
и против окончательно не утратившей былого мо-
гущества Османской империи, и против Швеции —
у России не было ни финансовых, ни экономиче-
ских, ни военных ресурсов. Именно поэтому Петр
не проявлял присущей ему настойчивости в попыт-
ках расстроить планы союзников заключить за
спиной русских дипломатов мир с Османской
империей.
Мир на юге, если на него взглянуть с учетом
перспективы, был желанной мечтой царя — он
развязывал ему руки для подготовки к войне про-
11b H. И. Павленко
тив северного соседа. Его не устраивало лишь основание для будущего мира —
uti possidetis, в то время как для некоторых других участников Священной лиги оно
было вполне приемлемым. Дело в том, что Австрия и Венеция за время войны
(с 1684 по 1698 г.) добились значительных территориальных приобретений:
Австрия овладела Венгрией, Седмиградией, Словенией, Сербией и частью Бос-
нии; к Венеции отошли Далмация и Морея. На фоне этих приобретений овладение
Азовом, а также приднепровскими крепостями (Таван, Казыкерман, Арслан-
керман и Шангирей) выглядело слабой компенсацией за понесенные затраты
материальных и людских ресурсов в двух Крымских и двух Азовских похо-
дах.
Оставленному в Вене третьему великому послу Прокофию Богдановичу Воз-
ницыну Петр поручил во время переговоров с османскими дипломатами выторго-
вать для России максимально выгодные условия мира или перемирия. Усердие
Возницына царь поощрил пожалованием ему дотоле неведомого чина — из дум-
ных дьяков в думные советники. Но первая же конференция с австрийскими
министрами, состоявшаяся 30 июля 1698 г., вскрыла существенные разногласия
в понимании процедуры переговоров с османами русской и австрийской сторонами.
По мнению Возницына, все союзники должны были действовать сообща и предъяв-
лять партнеру по переговорам согласованные претензии; австрийские министры,
напротив, считали, что поскольку за основание переговоров принят принцип uti
possidetis и каждый из членов Священной лиги претендует на территории, в кото-
рых прочие союзники не заинтересованы, то и договариваться с османскими
представителями они должны каждый в отдельности. Позиция Возницына станет
понятной, если учесть, что претензии России на Керчь могли быть удовлетворены
только в результате совместного нажима на османов всех участников Священной
лиги — одной России рассчитывать на успех не приходилось.
Переубедить австрийцев Возницыну не удалось, и с конференции 30 июля
партнеры разошлись при своих мнениях. Возницын в «Статейном списке» резюми-
ровал их коротко и выразительно: «...всяк свое будет стеречь на съезде», т. е. на
конгрессе. Уяснив эту мысль, Возницын одновременно уяснил и то, что положиться
на союзников нельзя, ибо каждый из них будет домогаться преимуществ для себя,
игнорируя интересы других. Думный советник имел два случая убедиться в этом
еще до начала трудных переговоров с противником, когда ему пришлось преодоле-
вать серьезное противодействие австрийцев. Отсюда практический вывод — необ-
ходимость проявлять осторожность, бдительность и изворотливость. Эгоистиче-
скую программу действий Возницын формулировал предельно четко: «Должен
всякой своей пользы смотреть, хотя то иным будет с убытком»
Австрийцы умышленно затягивали начало переговоров, чтобы втихомолку, до
открытия конгресса успеть согласовать с османами все пункты договора и использо-
вать конгресс всего лишь для его подписания. В самом деле, Возницын с персона-
лом посольства отправился по Дунаю на девяти стругах 20 сентября, а конгресс
в Карловицах, что под Белградом, открылся только 3 ноября. Симптоматичной
в этом п тане оказалась также договоренность австрийских дипломатов с осман-
скими о прекращении военных действий во время работы конгресса. Переговоры
велись за спиной Возницына, и его уведомили о них, когда они завершились.
Возницын заявил протест: «Говорил, что достоит было о сих делах посоветовать
и с ним, великим послом, понеже и он к тому принадлежит, а они-де, господа послы,
что чинят, ему ничего не объявляют» 2.
Убедившись в невозможности совместных и согласованных действий, Возни-
цын, как, впрочем, и другие послы, вступил с османами в конфиденциальные
контакты. Тому представился благоприятный случай: членом османской делегации
на конгрессе был давний знакомый Возницына — Александр Маврокордато,
Создание Северного союза
117
с которым он имел дело еще во времена своего пребывания в Стамбуле в 1681 г.
Рассказ самого Возницына о том, как он установил тайные связи с Маврокордато,
обнаруживает у автора литературные дарования: «Другой посол — турской гре-
чанин Александр Маврокордат, переводчик и секретарь, по-турску тержиман-баши,
знаем мне гораздо, как я был в Цареграде, тогда при визире в том же чине был, и
чрез него все дела делались и всех государств делаются; того ради, видя, что
немцы всякие пересылки чрез посредников о своих делах чинят, а нам едва что
сказывают, от чего мы здесь и слепы, и глухи, и ничего в действо произвести
не можем, сыскав чернца грека, за свидетельством сербского патриарха, верпа,
переодев его в мирское платье, послал я его из Петр-Варадына в Белград с прият-
ственным к нему письмецом, доктором (Посниковым Петром Васильевичем,—
Н. П.) по-гречески написанным, напоминая прежнюю службу и знакомство и что
желаю о некоторых делах сношение с ним иметь». В письме Возницын с откро-
венной прямотой, без всяких экивоков писал корреспонденту: «Еще желаю, прежде
неже съедемся на разговоры публичные, имети бы нам некоторое сношение
о некоторых делах чрез верных людей...» 3
За время многолетней карьеры на службе у султанского двора Маврокордато
постигали взлеты и падения. Быть может, осторожность удержала его от намерения
тотчас откликнуться на призыв русского посла, но на повторное предложение
Возницына он прислал ответ: «О делах же, о которых изволишь напоминать,
поговорить нам обще, прежде общего съезда и разговора, со всякою радостию.
со всяческим дерзновением изволь мне их написать, таинства ваша сохраню и ответ
вам дам о всех».
Возницын не заставил себя упрашивать. Уже на следующий день, 16 октября,
он отправил Маврокордато послание, в котором соблазнял предложениями, выгод-
ными, с его точки зрения, для Османской империи, а именно: заключить с Россией
перемирие, а с остальными участниками Священной лиги продолжать войну;
в этих условиях османы легко добьются победы, ибо Священная лига, ослаблен-
ная выходом из нее России, не сможет оказать им серьезного сопротивления.
Соблазн оказался, по выражению С. М. Соловьева, слишком простоватым, чтобы
найти отклик у Маврокордато. Тот принял позу благородного партнера в перегово-
рах, не в правилах которого отказываться от ранее данного Австрии и Венгрии
согласия на uti possidetis, и резюмировал: «...того им никоторыми меры учинить
нельзя, понеже Порта Оттоманская слово свое держит».
Позиция Маврокордато вынудила Возницына пойти на уступки: теперь он
настаивал лишь на сепаратном перемирии с Россией. Хорошо зная нравы
султанского двора, Возницын решил подкрепить свою настойчивость подношением:
«Как в другой раз доктор ездил, я с ним посылал к нему две пары соболей во сто
шестьдесят рублей и сулил ему в подарок несколько сороков соболей — не принял
и во всем отрицался» 4. Постигшая Возницына неудача легкообъяснима — осман-
ская делегация руководствовалась соображениями, диаметрально противополож-
ными тем, с которыми выступил думный советник: удовлетворить притязания
самого сильного члена Священной лиги — цесарского двора, отколоть его от осталь-
ных членов, а с ними вести себя неуступчиво, ограничивая их аппетиты. Объяснимо
и поведение Маврокордато: грек, разумеется, мог порадеть интересам православ-
ных и обещал это делать, но вознаграждение, очевидно, было слишком скромным,
чтобы ради него пойти на большой риск, пожертвовав интересами страны, которую
он представлял.
Вслед за тайной дипломатией, неофициальными визитами Посникова к Мавро-
кордато в ночные часы, наступил черед дипломатии явной — начались переговоры
на конгрессе. Первая встреча русской и османской делегаций состоялась 9 ноября.
Послы изложили условия перемирия, причем обе стороны представили их
118 Н. И. Павленко
с большим запросом. Османы призвали русских последовать примеру царя Алексея
Михайловича, возвратившего ради дружбы с ними захваченный казаками Азов,
и ради «приятства» вновь вернуть им Азов; настаивали они и на разрушении
приднепровских городков, находившихся в руках России. Возницын, как нетрудно
догадаться, потребовал Керчь. О том, какое впечатление это требование произвело
на османских представителей, он колоритно живописал в «Статейном списке»:
«И когда турские послы то услышали, в великое изумление пришли и вдруг во
образе своем переменилися и, друг на друга поглядя, так красны стали, что болыпи
того невозможно быть. И, немало время молчав и с собою шептав, говорили, что
они того не чаяли... И как тот Керчь отдать? Он стоит на устье Черного моря против
Тамани, и царскому величеству отнюдь не пристоен, и держит врата всего Черного
моря и Крымского острова, и град тот великой. И не обмолвился ли он в имени и
в ином чем?» 5
Возницын решительно отклонил притязания османов: «Об Азове, что был взят
и отдан, то ведаю, а ныне, чтоб они, господа послы, не токмо о сем говорили, и в по-
мышлении своем не имели» об отдаче Азова и приднепровских городков. Не менее
решительно отклонили претензии Возницына и османы. Иначе не могло и быть,
поскольку требования обеих сторон выходили за рамки uti possidetis. После ожив-
ленных споров дипломаты разошлись, не придя к соглашению ни по одному
пункту.
На второй конференции, состоявшейся 12 ноября, стороны как бы молчаливо
признали нереальность выдвинутых ранее условий и, как по команде, не упоминали
ни о передаче Керчи, ни о возвращении Азова. Спор разгорелся вокруг приднепров-
ских городков, но и на этот раз закончился ничем. На третьей конференции османы
официально «уступили» русским Азов, а русские «уступили» османам Керчь.
Но вопрос о городках остался открытым. Тупиковое состояние переговоров отразил
«Статейный список». Возницын, согласно показанию этого документа, «сказал,
что никоторыми меры уступки тем городом (имеется в виду Казыкерман.— Н. П.)
не будет, и хотя ему с ними год говорить, то то же будет». Столь же непреклон-
ными оказались и османы — они «последним словом подтвердили, что без отдачи
тех городков они мириться не будут». В то время как переговоры у Возницына не
продвинулись ни на шаг, цесарцы и венециане были уже готовы подписать дого-
воры. Посредничавшие англичане и голландцы, а также цесарцы угрожали Возни-
цыну, что он из-за своей неуступчивости останется с османами с глазу на глаз, так
как договоры остальных членов Священной лиги вскоре будут подписаны.
Возницын оказался в крайне затруднительном положении. На пороге стояла
зима, жить в шатре стало неуютно. «Стоим в степи, писал он, — в людских и в
конских кормах и в дровах скудость безмерная... А пришло время самое зимнее, и
стужа и нужа большая, и за тем для одного такой крайней нужи едва
терпеть будут...» Положение посла усугубляло отсутствие указаний из Москвы —
на свои еженедельные отчеты он не получил ни одного ответа и поэтому пе знал,
какой должна быть последняя грань уступок с его стороны, чем можно в конце
концов пожертвовать ради желанного результата. Свое недоумение он излил на
бумаге. «Сами изволите милостиво рассудить,— жаловался великий посол Льву
Кирилловичу Нарышкину,— что я труждаюся не в своем токмо, в общем его,
государево, деле, и одною бедною головою как могу делать? Помириться с уступкою
тех городов — беда, а остаться в войне одним — и то, кажется, не прибыль» 6.
Настойчивость Возницына и его долготерпение в конце концов были вознаг-
раждены. 14 января 1699 г. стороны подписали перемирие сроком на два года,
в течение которых должно было последовать заключение мира или продолжитель-
ного перемирия. Спорные вопросы остались нерешенными — их урегулирование
договор отложил на будущее. Единственное четко сформулированное условие
Создание Северного союза 119
договора состояло в том, что между Россией и Османской империей на два года
прекращались военные действия.
Итоги Карловицкого конгресса имели положительное значение для России.
Это был первый конгресс европейских государств с ее участием, страна выходила
на широкую международную арену. Русскому послу удалось одержать верх
в споре с османскими послами, отклонить все их претензии и не поступиться
ничем из того, что было завоевано.
Последующая задача российской дипломатии состояла в смене краткосроч-
ного, двухлетнего перемирия многолетним или даже вечным миром: надобность
в том и другом становилась тем острее, чем успешнее продвигалось к завершению
оформление Северного союза. Решать эту важную задачу в Стамбуле царь поручил
в ранге чрезвычайного посланника руководителю Посольского приказа, думному
дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву. Петр внял совету П. Б. Возницына
отправить посольство не традиционным путем, по суше, а непременно морем
и на военном корабле. Совет вполне импонировал царю, во-первых, возмож-
ностью опробовать в море свое детище — корабли, сооруженные кумпанствами,
а во-вторых, удобным случаем для России предстать перед Османской империей в
новом качестве — как морская держава. Отправке флота к границе морских владе-
ний Османской империи — Керчи, равно как и морскому путешествию Украинцева
через Черное море в Стамбул, придавалось значение военной демонстрации
перед султанским двором. К Керчи предполагалось направить эскадру в составе
12 линейных кораблей, 4 галер, 13 бригантин и 11 галиотов.
Со времени второго Азовского похода прошло три года, и Петр, разумеется,
живо интересовался восстановлением разрушенных и сооружением новых укрепле-
ний, строительством гавани и Троицкой крепости в Таганроге. Много сил царь
отдавал проверке состояния кораблей эскадры, которым предстояло пройти испы-
тание морем, встретиться со штормами и непогодой, с тем чтобы заблаговременно
устранить течи и прочие выявленные недоделки. «Его величество,— записал
Крюйс в своем «Журнале», — в сей работе неусыпно так с топором, диселем, калфа-
том (плотничьи инструменты.— Н. П.), молотом и мазаньем кораблей и гораздо
прилежнее и больше работал, нежели старой и весьма обученной плотник» 7.
Неустанной заботой Петра являлась и подготовка посольства в Стамбул. Царь
и здесь вникал во все мелочи, начиная от составления инструкций, определявших
основную цель посольства, и кончая наставлениями послу, как ему вести себя в той
или иной обстановке. По заведенной традиции Украинцев был вооружен двумя
инструкциями. Одна — гласная, открытая — предъявлялась в стране аккредито-
вания и предусматривала преимущественно парадные обязанности посла: его пове-
дение во время церемоний и тексты речей, произносимых на этих церемониях.
Другая — секретная — инструкция по-деловому, без показной парадности и витие-
ватого многословия определяла условия торга во время переговоров: максимум
и минимум претензий к партнеру, максимум и минимум уступок ему. Тайный
наказ предписывал Украинцеву завершить переговоры заключением вечного
мира или перемирия сроком на 25 лет, не соглашаясь ни на какие территориаль-
ные уступки.
По обыкновению в тайной инструкции пытались предусмотреть все многооб-
разие ситуаций, в которых мог оказаться посол, ибо документы из Стамбула до
Москвы и обратно оборачивались в лучшем случае за три-четыре месяца. Цак, если
бы османы потребовали вернуть Азов, Казыкерман и другие городки, Украин-
цев должен был парировать их притязания заявлением: «Где то слыхано, чтобы с
такими трудами и убытками взятые города и крепости отдавать без всякой причи-
ны». В случае если бы султанский двор потребовал уплаты дани крымцам,
Украинцев должен был ответить решительным отказом и аргументировать свою
120 Н. И. Павленко
позицию историческими примерами: крымцы брали дань, когда Русское государ-
ство было слабым, «а ныне им пришло время от того уняться и престать и жить с
христианскими государи в покое, чтоб за свою дерзость, как они привыкли жить
своевольством и грабежом, не навели на себя и вящего воинского нахождения» 8.
Командование эскадрой царь поручил генерал-адмиралу Ф. А. Головину. Дол-
жность эту Головин отправлял номинально, поскольку ни познаний в военно-
морском деле, ни опыта у него не было — он лишь дважды преодолел на корабле
пролив, отделяющий Англию от Голландии. Фактически командовал эскадрой
Петр, и, видимо, с большим рвением — это был первый опыт командования целой
эскадрой, состоявшей из разных по размерам и назначению кораблей. Эскадра
вышла из Воронежа 27 апреля и добиралась до Азова почти месяц - корабли
бросили якорь у крепости 24 мая. К 30 июля все было готово к отправлению эскадры
в Керчь, но пришлось задержаться в Азове еще на две недели в ожидании ветра,
поднимавшего уровень воды в устье Дона, чтобы корабли с глубокой осадкой
могли выйти в море. Лишь 18 августа эскадра из 22 кораблей при пальбе из всех
орудий бросила якорь в десяти верстах от Керчи.
Керченский паша ожидал прибытия русского посольства: о его скором там
появлении пашу известил из Азова в конце июня боярин воевода Алексей Петрович
Прозоровский, а еще раньше, в апреле, украинский гетман Иван Степанович
Мазепа получил царские грамоты для передачи их султану и крымскому хану об
отправлении посольства. В Стамбуле полагали, что русское посольство, прибыв на
корабле в Керчь, продолжит свой путь в столицу Османской империи по суше.
К сопровождению посольства по такому маршруту велись соответствующие приго-
товления. Каково же было удивление паши, когда на рейде он увидел не один по-
сольский корабль, а целую эскадру. Более того, посол заявил о намерении достичь
столицу на 4б-пушечном корабле «Крепость». Такого поворота событий не преду-
сматривал ни султанский двор, ни керченский паша.
Османы встали на путь проволочек. Поначалу должностные лица крепости
ссылались на предписание двора сопровождать посольство по суше, но, когда
Украинцев твердо заявил о намерении выполнить царский указ идти морем, они
попытались нагнать страх на начинающих мореплавателей: «...знатно-де они,
посланники, Черного моря не знают, каково бывает августа с 15-го числа; не
напрасно-де ему дано имя Черное: бывают на нем во время нужды черны сердца
человеческие». В другой раз османы заявили, что в конце августа по Черному
морю «на кораблях не ходят и ходить страшно». Когда запугивание не помогло,
они то уговаривали Украинцева, чтобы «Крепость» пришвартовалась у Феодосии
и Балаклавы, то предлагали тянуть корабль на буксире галерами. Все их
предложения были шиты белыми нитками — османы заведомо знали, что они будут
отвергнуты. Подлинная цель проволочек состояла в том, доносил царю Украинцев,
чтобы дождаться султанского указа, «пропустить ли им меня на твоем, великого,
государя, корабле или нет, и для того они меня удерживают и непристойными
отговорками претят» 9.
Во время длительной стоянки у Керчи русское командование эскадрой дважды
наносило визит османским властям. В толпе визитеров в одежде саардамского
плотника инкогнито находился и царь, решивший с близкого расстояния взглянуть
на крепостные сооружения Керчи. Своими впечатлениями о пребывании в Керчи
царь поделился с А. А. Виниусом: «В 18-й день пришли под Керчь, где турецкий
обретался Асаи-паша с 9 галерами и с 4 воинскими кораблями, которые приняли
нас зело ласковы, но с великою частию боязни. Потом посылал посол наш о приеме
своем, которого они всякими образы трудилися, дабы он ехал сухим путем; но
он весьма отказал в том, о чем хотя и много споровались, однако принуждены
были взять с его кораблем и проводить до Константинополя с вышереченым
Создание Северного союза
флотом...» 10 28 августа «Крепость» подняла паруса и 2 сентября благополучно
достигла Босфора. За три дня до отплытия посольства покинула Керченский
пролив и русская эскадра, взяв курс на Таганрог, а затем на Азов. 5 сентября
царь отправился в Воронеж, а в конце месяца прибыл в Москву, где его ждали
датский и саксонский послы.
7 сентября «Крепость» под артиллерийскую канонаду бросила якорь против
султанского дворца — сераля. Появление русского корабля вызвало в Стамбуле не
меныпую сенсацию, чем прибытие эскадры — в Керчи. Многие жители Стамбула
с удивлением рассматривали корабль, сомневаясь при этом, что он сооружен
русскими людьми и вооружен пушками, отлитыми русскими мастерами. Только
предоставленная возможность осмотреть корабль рассеяла сомнения персонала
французского посольства: «...не по малу они дивятся, что в Русском государстве
строятся корабли, чего прежде не бывало и не слыхали» ".
Не удержались от соблазна осмотреть корабль султан и везир. «О твоем,
великого государя, корабле немалое здесь у самого султана и у всего народа подив-
ление было,— доносил царю 17 октября Украинцев,— кто его делал и как он мел-
кими водами из-под Азова вышел в Черное море», да и тому «дивились, что так
скоро и без турецких вожей прошел черноморскую пучину». Более всего посети-
тели нахваливали прочность парусов, канатов и веревок, но приходилось выслу-
шивать и критические замечания. Например, пристав во всеуслышание говорил,
что корабль «сделан плоскодон и в морском плавании от волнения будет он небез-
опасен и неспособен». Хотя Украинцев парировал выпады пристава публичным
заявлением, что он «сделан таким подобием, как ведется, а не плоскодон» и «в хож-
дении был скор и от волнения морского безопасен», но сам он не обольщался насчет
качеств «Крепости». В порыве искреннего желания помочь делу Украинцев писал
царю: «И сей твой, великий государь, корабль, на котором я плыл на Черном
море в ветер и не самосильный, гораздо скрипел и на бок накланивался, и воды в
нем явилось немало». И здесь же рекомендация, как повысить прочность соору-
жаемых кораблей: «...а мне мнится, что надобно у устроения корабельного при-
смотру быть прилежному, чтоб делали и конопатили их мастеры крепко и чтобы
к одному кораблю приставлен был добрый, и честный, и разумный, и пожиточный
дворянин, который бы никакой корысти был не причастен, а убогие впадут в ко-
рысть» |2.
19 октября Украинцев был на торжественной аудиенции, а 4 ноября вручил
везиру полномочную грамоту. Этим событиям предшествовал инцидент, едва не
вызвавший серьезные осложнения. С борта корабля утром и вечером производи-
лись пушечные выстрелы, нарушавшие покой султана. Посланникам было заявле-
но, что «султанову-де величеству гораздо то не любо». Можно себе представить,
какой переполох произошел в султанском дворце в ночь па 25 сентября, когда
канонада продолжалась до утра. Капитан «Крепости» голландец Петр Памбург
встретил в Стамбуле знакомых моряков, французов и голландцев, пригласил их
на корабль и устроил пирушку. Возлияния продолжались с утра до поздней ночи,
когда утративший контроль над собой Памбург дал команду открыть пальбу из
всех пушек, что и вызвало всеобщую панику. К Украинцеву прибыл знакомый
нам Александр Маврокордато и от имени султана выразил ему протест, потребо-
вав смены капитана: «Салтаново-де величество ночесь испужался и из покоев
своих выбежал от такой с твоего корабля капитанской ночной многой и необы-
чайной пушечной стрельбы, и некоторые жены в сарае беременные от того страху
и пушечной стрельбы младенцев повывергали, и за то-де салтаново величество на
того капитана зело разгневался» 13. Инцидент удалось уладить, сохранив за Пам-
бургом должность капитана,— он отделался внушением посланника.
Первый контакт Украинцева с османскими дипломатами произошел 4 ноября,
122	[I. И. Панлеи ко
когда думный дьяк предъявил везиру грамоту, уполномочивавшую чрезвычайного
посланника заключить прочный мир. Изнурительные переговоры продолжались
восемь месяцев: 23 раза встречался Емельян Игнатьевич с теми же лицами, с кото-
рыми на Карловицком конгрессе имел дело Возницын,— рейсэфенди Магметом
Рами и тайным секретарем Александром Маврокордато. Украинцев как бы принял
эстафету от Прокофия Богдановича и за исходное для переговоров брал то, на
чем споткнулись на Карловицком конгрессе. Как и Возницын, Украинцев должен
был руководствоваться прежним основанием — uti possidetis — и не предъявлять
максималистских требований партнерам по переговорам.
Иными намерениями руководствовались османские представители, которых
Украинцев на русский лад называл думными людьми. План их, по-видимому,
состоял в том, чтобы, добившись от чрезвычайного посланника одной уступки,
выдвинуть другую претензию, а вслед за ней и третью. Именно эта манера османов
вести переговоры придала им затяжной характер. Поначалу османы требовали от
русских «какой-нибудь уступки, чем бы раздраженные сердца могли прийти к
умягчению». Думные люди при этом призывали русских последовать примеру их
союзников: на Карловицком конгрессе цесарцы, венециане и поляки при заключе-
нии договоров уступили османам кое-какие земли. Делались и категоричные заяв-
ления: если первая статья представленного русскими проекта договора (в ней
шла речь об оставлении за Россией завоеванного) не будет изменена, «то не для чего
много об иных трудиться». Только на шестой конференции, 23 декабря, думные
люди раскрыли карты, предложив уступить султану Казыкерман с приднепров-
скими городками. Получив решительный отказ, они выдвинули компромиссное
предложение: Казыкерман передать султану, а царю предоставить право соорудить
близ него новый город, посадив в нем ратных русских людей. Но и это не устраивало
посланников.
(жми но себе городки как населенные пункты не представляли большой цен-
ности ни для той, ни для другой стороны. Значение их в ином — они являлись
местом, откуда крымские татары совершали набеги и где они после набегов
находили укрытие. Царь, разъясняли думным людям посланники, потому и взял го-
родки под свою «самодержавную руку, чтоб уже больше того его, царского величе-
ства, подданные от всегдашних из тех городков татарских набегов разорения,
и кровопролития, и в плен похищения не имели, а жили б безопасно» и.
Любопытная деталь — думные люди, настаивая на возвращении этих городков султа-
ну, тоже мотивировали свою позицию стремлением обуздать крымского хана и
предотвратить набеги крымцев на южные уезды Русского государства, хотя заинте-
ресованность их в возвращении приднепровских городков объяснялась прежде
всего тем, что, находясь в чужих руках, они перерезали коммуникации Османской
империи с Кавказа и Крыма в Молдавию и Валахию. Посланники не склонны были
поступаться завоеванным еще и потому, что находившиеся в устье Днепра городки
являлись плацдармом для последующего закрепления России на Черноморском
побережье.
«Статейный список» позволяет представить атмосферу переговоров. Ее нельзя
оцепить однозначно, как только напряженную и бескомпромиссную. Там бывало
всякое: любезности сменялись в пылу спора грубыми выпадами и колкостями,
затем, поостыв, партнеры приносили друг другу извинения, причем из примири-
тельного заявления османской стороны следует, что подобное поведение партнеров
считалось обычным: «А хотя между ими какие противные слова и были, и в том бы
они, посланники, досады на них не имели для того, что всегда при договорах
на обе стороны не без того бывает. И то-де они предают забвению». В другой раз
размолвку тоже удалось погасить миролюбивым заявлением: «...и чтоб тех слов
с обеих сторон в досаду не ставить, потому что договариваемся мы с ними о великих
Создание Северного союза 123
государственных делах и в таких-де делах и без досадных слов быти не может».
Деловой части конференции нередко предшествовали светские разговоры,
думные люди угощали гостей кофе, окуривали благовониями. В адрес посланников
и русского царя они расточали комплименты, клялись в дружбе и любви, послан-
ники отвечали взаимностью и призывали вести переговоры с «истинным честно-
сердием и намерением и душою откровенною». Случалось, что османы начинали
оживленную беседу о погоде, здоровье, солнечных затмениях, о чае и Китае, где
оп произрастает, о государственном устройстве России. Вынужденные поддержи-
вать салонную болтовню посланники вскоре напоминали о деле: «И теперь-де ту
повесть о Китайском государстве время отложить к иному времени, а надобно
приступить к настоящему делу, для которого они съехались».
Думные люди иногда «сердитовали». По всей видимости, «сердитовали»
и посланники, однако резкостей с их стороны «Статейный список» не регистриро-
вал. В пылу споров допускались угрозы, и тогда разговор велся в повышенном
тоне и участники конференции расходились, не попрощавшись. Рейсэфенди на од-
ной из конференций «говорил с великим сердцем», что султан «на свете никого
не боится и tie токмо чьи угрозы, но и война ничья им не страшна, и всегда они
рады иметь войну, а не мир, на то~де их Вог создал, чтобы со всеми творить
войну и побеждать мечом». На другой конференции тот же запальчивый рейсэфен-
ди не менее воинственно бряцал оружием: «...с одним Московским государством
война Порте не страшна, стояла-де Порта силами своими и против четырех христи-
анских государств, а против одного государства ныне и гораздо стоять ей возмож-
но». В подобных случаях посланники с достоинством отвечали, что рейсэфенди,
«яко миротворителю, с такими речами выступать не пристало», а угрозы им
не страшны, они не уступят, «хотя бы им и смерть принять».
Бывало, что партнеры взывали к совестливости друг друга. «Как им, послан-
никам, не стыдно многого просить?» — негодовали думные люди, когда посланники
предложили установить пограничную линию южнее Азова. В свою очередь послан-
ники, протестуя против проволочек в переговорах и своего продолжительного пре-
бывания в Стамбуле, в сердцах говорили, что «не токмо людей, но и стен им, ездя
часто на многие разговоры по улицам, уже стыдно» |5.
Неизвестно, сколь долго продолжались бы споры о приднепровских городках,
грозившие привести к разрыву переговоров, если бы в Стамбул в последний день
января 1700 г. не прибыл из Москвы гонец -- сержант Преображенского полка
Никита Иванович Жерлов. Он доставил Украинцеву письмо царя и инструкцию.
К сожалению, текст ее не сохранился, по из дошедшего до нас письма Петра яв-
ствует, что речь шла о его согласии передать султану приднепровские городки
ради скорейшего заключения мира или продолжительного перемирия. Своими
еженедельными донесениями Украинцев вводил Петра в курс переговоров, и царь
терял терпение в ожидании желанного мира. «Царя охватывает такое нетерпение
по поводу переговоров с Турцией, что он нередко вне себя от раздражения»,—
свидетельствовал датский дипломат. «Только конечно учини мир,— увещевал царь
своего дипломата, решив пойти на территориальные уступки османам,— зело, зело
нужно» 16.
Украинцев, чтобы не обнаружить своей заинтересованности в быстрейшем
завершении переговоров, не сразу объявил османам о готовности уступить Казы-
керман с городками. Па десятой конференции, 12 февраля, он предложил оста-
вить эти городки во временном владении России, чтобы через шесть-семь лет вер-
нуть их султану, но думные люди сочли такую постановку вопроса несерьезным
лукавством. На следующей конференции Емельян Игнатьевич согласился передать
османам приднепровские городки, предварительно разорив их. 16 марта думные
люди приняли это предложение. 12 апреля на посольском дворе в Стамбуле ноявил-
124 Н. И. Павленко
ся гетманский канцелярист Иван Черныш, доставивший Украинцеву еще одно
письмо царя, подписанное 20 февраля, а также инструкцию Ф. А. Головина. Петр
уполномочивал посланника пойти на дополнительную уступку — передать осма-
нам приднепровские городки, не разоряя их. Однако письмо царя запоздало: ко
времени приезда Черныша в Стамбул стороны уже пришли к соглашению, при-
чем на более выгодных для России условиях, чем те, па которые соглашался
Петр,— городки надлежало разорить.
Инструкция Ф. А. Головина предписывала Украинцеву спросить у османов:
«....мир ли хотят делать или войну?», а также потребовать, чтобы «нротиву сего
учинили б отповедь немедленно...». Цель приезда Черныша посланники держали
в строжайшей тайпе: думных людей они известили, что гонец доставил им радост-
ную весть, что «великий государь, его царское величество, па своих великих
и преславпых престолах Российского царствия со всем своим государским синкли-
том пребывает в добром здравии» |7.
Казалось бы, после того как главное препятствие для подписания договора
было устранено, партнерам осталось выполнить лишь некоторые формальности:
перевести его содержание на латинский язык и обменяться текстами, но у осма-
нов, окрыленных уступчивостью русских, разгорелся аппетит. На пятнадцатой
конференции они потребовали, чтобы все городки, примыкавшие к Азову, были
разрушены. Речь шла о Таганроге, Павловске и Миусе. Украинцев остроумно
возразил: не признавать за Россией права на сооружаемые ею приазовские городки
все равно что «отдавать кафтан, а. рукава того кафтана оставлять у себя, и то
платно (платье.— Н. П.) стало ни тому, ни другому». Сняв в конце концов это
требование, думные люди стали настаивать на уплате крымскому хану ежегодных
поминок — дани. «А без той дачи и поминков,— заявил Маврокордато,— мир
статься пе может, и султан в таком бесчестии его, хана, не учинит». Твердая
позиция Украинцева вынудила думных людей отказаться и от этой претензии |8.
Константинопольский договор, подписанный 3 июля 1700 г., включал 14 ста-
тей: первая устанавливала перемирие на 30 лет, а вторая предусматривала пере-
дачу приднепровских городков, предварительно разоренных, Османской империи.
Принципиальное значение имела четвертая статья договора, оставлявшая Азов
со всеми городками во владении России.
На родину посольство возвращалось сухим путем и прибыло в Москву 10 нояб-
ря, т. е. после того, как Россия объявила войну Швеции и началась осада Нарвы.
Аудиенция чрезвычайного посланника у царя состоялась 11 декабря в Преобра-
женском. Петр счел, что посольство выполнило свою миссию успешно. Подтверж-
дением положительной оценки деятельности Украинцева служит пожалование ему
вотчины в Каширском уезде. Емельян Игнатьевич действительно справился с пору-
чением лучшим образом: он доставил в Москву результаты своих 8-месячных уси-
лий — договор о 30-летнем перемирии, которого с таким нетерпением жаждал
царь, и тем самым решил возложенную на него главную задачу, т. е. добился
того, чего не удалось достичь на Карловицком конгрессе.
Из Карлович и Стамбула перенесемся в Москву, где одновременно с перего-
ворами Возницына и Украинцева развертывались события, влияние которых
на историю России в течение двух десятилетий нового века трудно переоценить.
В Карловицах и Стамбуле усилия Петра и его дипломатов были направлены па за-
ключение мира. В Москве Петр энергично сколачивал союз ради войны. Продол-
жая противопоставление, должно отметить еще два момента. На юге главными
действующими лицами были дипломаты Петра; в Москве царь практически от-
странил их от дел и в собственном лице представлял всю дипломатическую службу
страны. Отличие состояло еще и в том, что, добиваясь выхода к южным морям,
Россия посягала на не принадлежавшие ей земли; ведя дипломатическую подготов-
Создание Северного союза 125
ку к войне на севере, Россия претендовала на возвращение издревле принадлежав-
ших ей территорий, отторгнутых у нее в годы слабости и лихолетья.
У каждого из будущих союзников России — Дании и саксонского курфюрста
Августа II — были свои счеты со Швецией и свои к ней претензии. Предельно
простыми и ясными были мотивы выступления против Швеции у России. Истоки
территориальных претензий России к Швеции ведут к миру, заключенному
в 1617 г. в Столбове, что близ Тихвина. Ослабленная борьбой с интервентами
из Швеции и Речи Посполитой, а также Крестьянской войной начала XVII в.,
Россия вынуждена была подписать невыгодные для себя условия мира. Швеция
возвращала ей Новгородскую область, но закрепляла за собой важную для Русского
государства территорию, простиравшуюся от Ладожского озера до Ивангорода.
В итоге Россия лишилась Яма, Копорья, Орешка и Корелы. Главный ущерб
от утраты этих земель состоял в том, что у России был отнят выход к Балтийскому
морю и ее морские пути на Запад всецело зависели от шведов. Шведский король
Густав II Адольф, выступая в риксдаге по случаю заключения Столбовского мира,
высокомерно выразил полную удовлетворенность происшедшим: «А теперь этот
враг (Россия.— Н. Л.) без нашего позволения не может ни одного судна спустить
в Балтийское море. Большие озера Ладожское и Пейпус (Чудское.— Н. П.), Нарв-
ская область, 30 миль обширных болот и сильные крепости отделяют нас от него;
у России отнято море, и, Бог даст, русским трудно будет перепрыгнуть через
этот ручеек» 19.
Долгое время страна залечивала раны, нанесенные Смутой: постепенно
восстанавливалась пашня на землях, успевших зарасти лесом за время разрухи,
налаживалась финансовая система, в городах развивалось ремесло, появились
первые мануфактуры. Восстановленная к середине XVII в. экономика позволила
России вести войну с Речью Посполитой из-за Украины. На начальном этапе войны
Речь Посполитая терпела одно поражение за другим, и Швеция, воспользовавшись
истощением ее ресурсов, напала на нее и с легкостью добилась успехов: большая
часть польских земель, в том числе Варшава и северо-западные районы Литвы,
оказалась в руках Швеции. Шведское правительство добилось соглашения с ли-
товскими магнатами об объединении Литвы со Швецией. В этих условиях прави-
тельство России, чтобы воспрепятствовать осуществлению агрессивных планов
шведов, заключило перемирие с Речью Посполитой и весной 1656 г. открыло воен-
ные действия против Швеции. В первые месяцы войны русской армии сопутство-
вали успешные операции: она овладела Ниеншанцем, Нотебургом, Динабургом
и приступила к осаде Риги. Однако острый недостаток продовольствия и боепри-
пасов, а также невозможность блокировать крепость с моря, откуда гарнизон Риги
получал подкрепления, вынудил русскую армию снять осаду. Военные действия
в 1657—1658 гг. проходили с переменным успехом, и в 1658 г. было заключено
3-летнее перемирие, по которому за Россией остались земли, приобретенные в ходе
войны. Между тем Речь Посполитая, оправившись после перемирия, возобновила
войну против России, которой теперь предстояло воевать на два фронта. Пришлось
пойти на мир со Швецией, По Кардисскому договору 1661 г., Россия возвратила
Швеции все свои территориальные приобретения в Прибалтике.
Таким образом, попытка пересмотреть кабальные для России условия Стол-
бовского мира в конце 50-х — начале 60-х годов XVII в. закончилась неудачей.
На исходе XVII в. Петр предпринимает вторую попытку вернуть завоеванные
шведскими войсками земли, действуя при этом не в одиночестве, а в союзе с други-
ми государствами.
Почти такие же мотивы побуждали к участию в Северном союзе и Данию.
В основе их лежало давнее соперничество Дании и Швеции за господство на Бал-
тийском море. Со времени, когда часть южного побережья Балтики стала швед-
12b Н, И. Павленко
ской, Балтийское море постепенно превращал ось в шведское озеро. Важным эта-
пом на этом пути явилась датско-шведская война середины XVII в., когда Карл X
Густав в лютую зиму 1658 г. во главе многотысячной армии совершил поход в Ют-
ландию, двинулся по льду в Зеландию, принудил датчан заключить выгодный
шведам мир и округлил свои владения за счет датских провинций и городов на юге
Скандинавского полуострова. Дания, кроме того, должна была отказаться от сбора
пошлины с шведских кораблей, проходивших через Зундский пролив, что лишило
ее важной статьи дохода. Другим источником напряженности и соперничества
между Швецией и Данией являлось герцогство Шлезвиг-Гольштейн — южный
сосед Дании. Стремясь освободиться от опеки Дании, герцоги ориентировались
на помощь Швеции. Последняя охотно предоставляла эту помощь — укрепляя свои
позиции в Шлезвиг-Гольштейне, она получала возможность оказывать давление
на Данию. Позиции Швеции в Шлезвиг-Гольштейне особенно укрепились в самом
конце столетия, когда в 1699 г. в герцогство было введено 1200 шведских солдат —
акция, противоречившая всем предшествующим соглашениям, запрещавшим гер-
цогу вводить на свою территорию иностранные войска. В такой обстановке Дания
усиленно готовилась к войне, и ее дипломатия была занята поисками союзников.
Взоры Дании были направлены в сторону восточного соседа Швеции —
России, куда весной 1697 г. датский король Христиан V отправил послом Пауля
Гейнса, поручив ему выяснить возможность заключения антишведского союза.
Гейнс не держал в секрете цели своего появления в Москве — 18 июля, на следую-
щий день после приезда в столицу, он без обиняков заявил переводчику Посоль-
ского приказа, что «король-де его в неотменном дружелюбии с великим государем
живет и впредь крепко в том быть хощет, не так, как веры недодержатель (нару-
шитель присяги.— Н. П.) швед, которого пора своевать». Сообщив переводчику
о намерении подарить царю атлас нового издания, Гейнс заметил: «А в той-де
книге явно будет и видимо напрасное владение шведов городами и с нриста-
нищи» 20. Царь в это время находился в заграничном путешествии, и решение
волновавшего посла вопроса, естественно, откладывалось, но симптомы благожела-
тельного отношения к приезду Гейнса были налицо — московские вельможи на-
перебой приглашали его в гости. 11 августа начальник Посольского приказа
Л. К. Нарышкин пригласил Гейнса в свою загородную резиденцию в Филях на обед,
во время которого состоялась неофициальная беседа, прояснившая позиции собе-
седников — оба выразили антишведские настроения. На уровне зондажа вопрос
новис в воздухе на целый год — до возвращения Петра в Москву 25 августа
1698 г.21
Первое знакомство Петра с Гейнсом состоялось 4 сентября во время торже-
ственного обеда у Лефорта. Напомним, что царь, став свидетелем спора Гейнса
с послом Речи Посполитой Яном Бокием из-за места за столом, обошелся с по-
слами не очень любезно: «комплимент» (дураки), брошенный царем в адрес двух
дипломатов, зарегистрировал И. Г. Корб. Но в конце сентября Петр проявил
к датскому послу знак особого внимания, проведя у него в качестве восприемника
новорожденного сына двенадцать часов — с 10 утра до 10 вечера 22.
Деловое свидание Петра с Гейнсом состоялось в ночь с 21 на 22 октября
1698 г. Оно было обставлено тайной, происходило без церемоний и не в официаль-
ной обстановке, а в доме датского поверенного Бутенапта. 2 февраля 1699 г. Петр
еще раз там же встретился с Гейнсом. «Царь сделал мне знак следовать за ним
в отдельную комнату,— доносил Гейнс об этой встрече в Копенгаген,— приказал
запереть двери и спросил, что я могу ему предложить». 19 февраля царь выехал
из Москвы в Воронеж, а три дня спустя туда же отбыл и Гейнс. Здесь были
продолжены переговоры, причем Ф. А. Головин был привлечен к ним только на са-
мом последнем этапе. В очередном донесении Гейнс сообщал: «...царь... не желает,
Создание Северного союза 12 7
чтобы я к кому-либо обращался по этому делу, кроме него самого, и в случае,
если бы он, вопреки ожиданию, не вернулся к тому времени, когда я буду иметь
ответ от двора, мне будет позволено приехать к нему в Воронеж» 23.
Переговорами с Гейнсом царь положил начало новому этапу в истории дипло-
матической службы России — его встречи с датским послом происходили с глазу
на глаз, без участия министров и не в официальной резиденции, а в частном доме.
21 апреля договор с Данией был согласован. Он состоял из 11 открытых и двух
тайных, сепаратных статей. В открытых статьях стороны обязались по истечении
3-месячного срока со времени акта агрессии оказывать взаимную помощь от «папа-
дателя и оскорбителя». Две сепаратные статьи уточняли некоторые детали. По-
скольку у союзников не было общих границ, то каждый из них должен был открыть
военные действия против «нападателя и оскорбителя» вблизи своих границ. Вторая
сепаратная статья конкретизировала условия вступления в войну России: оно
могло состояться только после заключения мира с Османской империей 24.
Ратификация договора царем происходила 23 ноября 1699 г. в доме Меншико-
ва в Преображенском. Церемонию ее описал в своей депеше Гейнс: «...я в прошлый
четверг был приглашен за два часа до рассвета в дом первого фаворита царя
Александра Даниловича Меншикова, где его величество провел эту ночь. Царь,
вставши, пригласил меня в свой кабинет вместе с его превосходительством Голо-
виным и тайным переводчиком, и в моем присутствии он, прочитавши все, сам
подписал как трактат, так и сепаратные статьи и велел приложить свою кабинет-
ную печать...» 25 Тем самым Петр ввел в дипломатическую практику еще одно
новшество: в отличие от предшествующего времени, когда государи не подписы-
вали договоров и сама церемония ратификации совершалась в торжественной
обстановке, подкрепляемой целованием креста и Евангелия, Петр сам подписал
договор и ратифицировал его вопреки старинным обычаям без пышных церемо-
ний. Ратифицированный договор Петр, однако, не вручил Гейнсу, потребовав от
него, чтобы в трактат был включен пункт, обязывавший стороны вести войну до тех
пор, пока не будет достигнут угодный союзникам мир.
Особые основания для вступления в Северный союз были у Августа II. Напом-
ним, что в течение долгой жизни он выступал в двух ипостасях: саксонского кур-
фюрста и польского короля. Война, причем не какая-нибудь, а победоносная
и без больших затрат материальных и людских ресурсов, была крайне нужна
Августу, чтобы упрочить свое положение как в Саксонии, так и в Речи Поспо-
литой — ни там ни здесь он не имел твердой опоры. В Саксонии вызывали разоча-
рование беспринципность и легкомыслие курфюрста, который ради получения
польской короны отрекся от протестантизма и принял католичество. В Речи Поспо-
литой против него выступали влиятельные магнаты, считавшие, что он являлся
в большей мере саксонским курфюрстом, нежели польским королем, и склонен
был блюсти в первую очередь интересы Саксонии, а затем уже Речи Посполитой.
В Северный союз вступала не Речь Посполитая, претендовавшая в случае успеха
в войне приобрести Лифляндию, а Саксония, не имевшая территориальных притя-
заний к Швеции. Но таковы были странности межгосударственных отношений тех
времен, находившихся под сильным воздействием воли монархов и династических
интересов. Дело в том, что шляхта обусловила избрание Августа II королем его
обязательством вернуть Лифляндию в лоно Речи Посполитой. Саксонские солдаты
и должны были своей кровью оплачивать обещания, данные курфюрстом сейму.
На долю Лифляндии выпала заметная роль в Северном союзе и Северной вой-
не. Подобно Шлезвиг-Гольштейну, являвшемуся яблоком раздора между Шве-
цией и Данией, с Лифляндией связано острое соперничество, на этот раз между
Речью Посполитой и той же Швецией. В середине XVI в. Лифляндия вошла в со-
став Великого княжества Литовского, а позже вместе с ним влилась в Речь Поспо-
128 Н. И. Павленко
литую. Королевская привилегия Сигизмунда II Августа обеспечивала лифляндско-
му рыцарству свободу вероисповедания и все привилегии, которыми оно пользо-
валось в ордене меченосцев. Однако преемники Сигизмунда 11 Августа проводили
политику ополячивания лифляндцев, сопровождавшуюся гонениями на их веру,
язык и национальные устои. В ответ лифляндское рыцарство обратилось к едино-
верной Швеции с просьбой принять его под свое покровительство — началась из-
нурительная война Речи Посполитой со Швецией. В результате Оливского мира
1660 г. Лифляндия оказалась под властью Швеции. Смена хозяев, с одной стороны,
принесла лифляндскому рыцарству выигрыш — освобождение от религиозных
и языковых преследований, а с другой — сопровождалась крупным проигрышем —
утратой прав на землю.
Карл XI принял бразды правления в период, когда Швеция находилась в кри-
зисном состоянии. Об этом напоминала опустошенная казна и расхищенные ари-
стократией и дворянством государственные земли. Чтобы поправить финансы,
Карл XI, опираясь на поддержку прочих сословий (горожан, духовенства), начал
осуществлять так называемую редукцию имений — проверку документов на право
владения землей и возвращение в казну казенных земель, ранее захваченных как
аристократией, так и дворянством. Редукция кроме экономического имела и поли-
тическое значение: крепнувшему абсолютизму противоречили автономия швед-
ских провинций и олигархические замашки аристократии, чье могущество опира-
лось на огромные земельные владения. Редукция распространилась и на Лифлян-
дию, где ко времени ее проведения существовали две категории землевладельцев:
рыцари, столетиями владевшие имениями, и шведское дворянство, получившее
земли после присоединения Лифляндии к Швеции. Несмотря на различия во вре-
мени приобретения имений, обе категории землевладельцев находились примерно
в равном положении по наличию у них документов на право собственности: швед-
ские бароны и графы не имели оправдательных документов потому, что овладели
имениями незаконно; подавляющее большинство рыцарей не могли предъявить
документов, так как за многовековую давность утратили их. Редукция сначала
распространилась на шведских землевладельцев, по затем охватила и рыцарей,
вызвав их острое недовольство. Жалобы рыцарей, отправление ими депутаций
в Стокгольм остались без последствий — шведские власти неумолимо проводили
редукцию.
В такой обстановке у лифляндского оппозиционно настроенного к редукции
дворянства появляется предводитель — Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Извест-
ный специалист по истории петровского времени И. Г. Устрялов охарактеризовал
его так: «...пылкость его доходила до исступления, до бешенства; оскорбленное
самолюбие не знало границ мести; твердость характера соединялась с неумолимым
жестокосердием; искусство не чуждалось коварства» 26. Характеристика Паткуля
будет односторонней, если сказанное И. Г. Устряловым не дополнить такими свой-
ствами натуры Паткуля, определявшими его поступки, как авантюризм и нераз-
борчивость в средствах при достижении поставленных целей.
Паткуль пытался добиться возвращения лифляндскому рыцарству редуциро-
ванных земельных владений и сословных привилегий путем выступлений в сток-
гольмском риксдаге, где он блистал ораторским искусством, и бесед с королем,
во время которых он показал свою образованность и начитанность, но не только
не достиг успеха, но и предопределил вынесение себе сурового приговора, В 1694 г.
Паткуль бежал из Стокгольма в Курляндию. С этого времени он стал политическим
эмигрантом, приговоренным стокгольмской комиссией к отсечению головы, и ски-
тался но европейским дворам с предложением планов освобождения Лифляндии
от шведского владычества. В 1698 г. он перебрался в Варшаву, где его предложения
встретили наконец понимание и одобрение Августа 11.
Создание Северного союза
12!)
Некоторые историки переоценивали значение Паткуля в оформлении Север-
ного союза, приписывая ему роль его организатора. В действительности дело
обстояло не так. Сколь бы красноречиво ни выступал Паткуль перед Августом II,
курфюрст остался бы глухим к призывам лифляндца выступить против Швеции,
если бы эти призывы не соответствовали его собственным убеждениям. К тому же
эти убеждения выкристаллизовались у Августа II не во время встреч с Паткулем,
а за три месяца до прибытия последнего в Варшаву — в Раве, где он договорился
с Петром о совместном выступлении против Швеции.
В двух мемориалах, поданных Августу II в июне 1698 г. и в апреле 1699 г., Пат-
куль развивал планы организации союза для борьбы со Швецией. «Легче и выгод-
нее,— писал он,— склонить к тому два кабинета — московский и датский, равно
готовые исторгнуть у Швеции силою оружия то, что она отняла у них при преж-
них благоприятных обстоятельствах и чем до сих пор незаконно владеет». Рас-
суждения Паткуля в мемориалах изобличают в нем человека, недоброжелательного
к России. В его планах ей отводилась роль партнера, призванного поставлять
солдат, в боевых качествах которых он не сомневался: «...в трактат внесено будет
обязательство царя помогать его королевскому величеству деньгами и войском,
в особенности пехотою, очень способною работать в траншеях и гибнуть под выстре-
лами неприятеля, чем сберегутся войска его королевского величества... Кроме того,
трактатом необходимо в известных случаях крепко связать руки этому могуще-
ственному союзнику, чтобы он не съел пред нашими глазами обжаренного нами
куска, т. е. чтобы не завладел Лифляндиею».
Анализ межгосударственных отношений в Европе и позиции отдельных госу-
дарств относительно Северного союза Паткуль завершает конкретными рекоменда-
циями военного характера. Объектом нападения Августа II должна стать Рига,
«которая, — убеждал короля Паткуль,— по своему положению, слабому укрепле-
нию и малолюдному гарнизону более всякой другой крепости подвержена опасности
нечаянного нападения». Здесь он выступает уже не в качестве прожектера, а как
военный специалист, служивший капитаном в одном из полков рижского гарнизона
и поэтому осведомленный об укреплении Риги и обороноспособности ее гарнизона.
Главным условием успешной операции против Риги Паткуль считал подготовку
ее в глубокой тайне и нападение врасплох.
Паткуль подогревал честолюбие Августа II, которого у него и без того было
в избытке, заверениями, что король «заслужит всемирную славу и общее уважение,
что противники в предстоящей войне за Испанское наследство станут искать
его дружбы», что его возросший престиж позволит ему утвердиться в Речи Поспо-
литой наследственным монархом, обладающим самодержавной властью. Легковер-
ного Августа II можно было соблазнить и менее радужными перспективами —
курфюрст так уверовал в успешное осуществление планов Паткуля, что, недолго
думая, стал готовиться к внезапному нападению на Ригу.
Чтобы усыпить бдительность Швеции, Август II снарядил в Стокгольм сена-
тора Галецкого с заверениями в дружбе. Одновременно он в конце июля 1699 г.
поручил Тайному совету рассмотреть предложения Паткуля и выработать конкрет-
ные меры по их реализации. Совет постановил отправить в Москву генерал-майора
Карловича для заключения наступательного союза против Швеции, с тем чтобы
царь в конце 1699 г. вторгся в Ижорскую землю и Карелию. Вместе с Карловичем
Совет решил отправить в Москву сведущего в военном деле лифляндца. Таковым,
разумеется, оказался Паткуль, поехавший в Россию под именем Киндлера. Нако-
нец, Совет определил время нападения на Ригу: «Необходимо, чтобы Двина по-
крылась льдом и установился санный путь, также надобно выбрать безлунную
ночь с воскресенья на понедельник» 27.
16 сентября 1699 г. генерал Карлович вместе с Паткулем прибыл в Москву
7 Н. И. Павленко
130 Н. И. Павлен ко
в качестве неофициального посланника и доверенного лица саксонского курфюр-
ста. 5 октября генерал подал Петру мемориал, в котором подробно живописал
царю (будто он сам не понимал!) выгоды овладения выходом к Балтийскому морю,
процветание торговли России с Западом и Востоком после ее утверждения на по-
бережье. Самым благоприятным временем нападения на Швецию Карлович считал
декабрь 1699 г. Чтобы обезопасить тылы русской армии, Август II обещал органи-
зовать против шведов диверсию. Ознакомившись с мемориалом, царь решил посо-
ветоваться с датским послом Гейнсом. Консультация с Гейнсом была необходима
Петру по двум причинам. Во-первых, датский король Христиан V уже ратифици-
ровал договор с Россией, и царю надобно было знать отношение датского двора
к включению нового союзника. Во-вторых, Христиан V, ратифицировав договор,
вскоре умер, и царя интересовало отношение нового короля, Фредерика IV,
к русско-датскому союзу — откажется он от договора, подписанного его отцом,
или подтвердит. Гейнс заверил царя, что его опасения относительно позиции Фре-
дерика IV неосновательны, что сын будет продолжать дело отца. Царь в свою оче-
редь заверил датского посла в своей верности союзу.
Заверения Гейнса позволили царю ускорить оформление договора с Авгус-
том II. 11 ноября в Преображенском Петр ратифицировал договор с саксонским
курфюрстом, составленный на бланке, заранее подписанном Августом II. Договор
признавал исторические права России на земли, «которые корона Свейская при
начале сего столетнего времени, при случае тогда на Москве учинившегося внут-
реннего несогласия, из-под царской области и повелительства отвлекла и после
того времени чрез вредительные договоры за собою содержати трудилась».
Стороны обязались друг другу помогать в войне против общих неприятелей и не за-
ключать мира до удовлетворения требований, ради которых она началась: «...и ни-
кому из обоих сих высоких союзников никаких мирных предложений не слушать
и не принимать без соизволения другого». Русские войска должны были вести
военные действия в Ижорской земле и Карелии, а саксонские — в Лифляндии
и Эстляндии. Царь обязался повелеть своим послам в Стамбуле стараться о быст-
рейшем заключении мира или длительного перемирия с османами, «хотя бы
и с убытками», с тем чтобы договор был заключен не позже апреля 1700 г. Вслед
за этим Россия немедленно объявит войну Швеции.
Переговоры царя с представителями датских королей — сначала Христиана V,
а затем Фредерика IV, а также саксонского курфюрста Августа II были осложнены
прибытием в Москву шведского посольства. Грамота Карла XII о намерении при-
слать в Россию посольство была получена в конце 1698 г., но оно прибыло в Москву
со значительным опозданием: его ожидали до марта, а оно совершило последнюю
перед Москвой остановку в селе Никольском 22 июля 1699 г. Л. К. Нарышкин
пригласил шведских послов на аудиенцию в свою подмосковную вотчину село
Чашниково, где им довелось выслушать выговор за прибытие не ко времени: царь
долго ждал их, даже задержал свой выезд из столицы, а теперь находится в продол-
жительной отлучке в Воронеже и Азове. Во время этой же аудиенции послы сооб-
щили Нарышкину о цели своего приезда: в Швеции умер король Карл XI, его
преемником стал Карл XII. Новый король послал их, чтобы царь дал «присягу
на св. Евангелии и тот вечный мир своею государскою душою и крестным целова-
нием подтвердить».
Начались обычные в дипломатической практике тех времен споры по поводу
этикета. Очень важной считалась церемония, выражаясь современным языком,
вручения верительных грамот, т. е. документов о полномочиях послов при вы-
полнении определенных поручений. Такого рода грамоты, исходившие от госуда-
ря страны, из которой прибыл посол, вручались лично царю во время торжествен-
ной аудиенции. Поскольку шведские послы прибыли не вовремя, в отсутствие царя
Создание Северного союза 131
в столице, и эта оплошность произошла по их, послов, вине, то Нарышкин потре-
бовал от них вручения королевской грамоты «ближним боярам». Послы сочли
предложение ущемляющим честь их государя и решительно отклонили его. Ини-
циатором предложения, вызвавшего еще одно разногласие, были шведы. Они по-
требовали, чтобы Петр дал клятву на Евангелии, что будет соблюдать ранее заклю-
ченные договоры. Нарышкин категорически отверг это требование, аргументируя
тем, что Кардисский договор, на условия которого ссылались послы, не предусмат-
ривал подобного действия царя. «Такого обстоятельства,— заявил он,— в этой
статье не написано, а говорят они о том напрасно, знатно не ведая совершенно
тех статей постановления» 28. Предварительные переговоры в селе Чашникове
к соглашению не привели: послы отказались передать королевскую грамоту
«ближним боярам»; что касается клятвы царя на Евангелии и целования креста,
то послы оставили вопрос открытым до получения из Стокгольма текста Кардис-
ского договора на шведском языке.
26 июля 1699 г. состоялся торжественный въезд посольства в Москву. Заметим,
что шведское посольство въезжало в столицу в дни, когда переговоры о союзе
с Данией близились к завершению, а переговоры с Саксонией находились в самом
разгаре, и что оба союза были направлены против Швеции. Тем не менее это
никак не отразилось на церемонии встречи посольства с персоналом в 150 человек.
Посольство встречали с обычной торжественностью, более того, подчеркнуто ра-
душно и даже с большим, чем прежде, почетом. Никаких симптомов назревавшего
военного конфликта хозяева не выказали, как не проявили они и никаких призна-
ков недоброжелательства, а гости, естественно, тоже не обнаружили ни того
ни другого.
Отказ шведских послов вручить «ближним боярам» королевскую грамоту
лишал их официального статуса и возможности вести переговоры. Такое право
посольство получило только после торжественной аудиенции у царя, состоявшейся
13 октября. Старинный ритуал приема послов причудливо сочетался с новшества-
ми. По обе стороны улицы, по которой следовал посольский кортеж, расставили
не стрельцов, как бывало, а солдат; новостью было и использование вместо жильцов
солдат, расставленных по Красному крыльцу. Сто солдат Семеновского полка несли
дары шведского короля и самих послов — каждый солдат нес по одному предмету.
Роспись подарков включала разнообразные серебряные предметы бытового назна-
чения: рукомойники, блюда, стаканы, подносы, чашки, подсвечники, шкатул-
ки и т. д. Некоторые из подарков, выполненные с высоким художественным мастер-
ством («Рукомойник будто Бахус», «Лев с коруною и державою» и др.), и поныне
хранятся в Оружейной палате. Экипировка царя и бояр во время аудиенции
также существенно отличалась от традиционной — вместо тяжелой одежды из пар-
чи, украшенной драгоценными камнями, царь предстал в суконном кафтане,
бояре тоже облачились в суконные кафтаны, а не в собольи шубы и горлатные
шапки.
Переговоры со шведскими послами царь поручил вести боярину Федору Алек-
сеевичу Головину, окольничему Семену Ивановичу Языкову и думному дьяку Про-
кофию Богдановичу Возницыну. Первая конференция состоялась на следующий
день после аудиенции. Предметом обсуждения оставался все тот же спорный во-
прос, наметившийся еще во время неофициальной встречи послов с Нарышкиным:
давать или не давать царю клятву на Евангелии и целовать ли крест в знак неукос-
нительного выполнения Кардисского мира 1661 г., Плюсского «совершения»,
заключенного в развитие Кардисского мира в 1666 г., а также Московского поста-
новления 1684 г., дополнявшего Кардисский и Плюсский договоры. Русские пред-
ставители считали такую церемонию излишней: Петр давал клятву в 1684 г., поэто-
му «крестного целования и обещания на св. Евангелии государю второй раз чинить
7 *
132 Н. И. Павленко
не для чего». Шведские послы твердили свое: прежнюю клятву царь давал
Карлу XI, теперь трон занимает Карл XII.
Каждая из сторон, как видим, была по-своему права, и именно вследствие
этого спор мог продолжаться до бесконечности, тем более что доводы партнеров
повторялись и сам спор терял смысл. Переговоры вывел из тупика столь же опыт-
ный, сколь и блестящий полемист Ф. А. Головин. Он сослался на прецеденты
в русско-шведских отношениях: королева Христина в 1635 г. прислала к царю
Михаилу Федоровичу послов для подтверждения вечного мира, и русский царь
второй клятвы не давал, подтвердив Столбовский договор докончальной грамотой;
царь Алексей Михайлович в 1646 г. отправил к королеве Христине своих послов,
и та тоже «обещания не чинила и душою своею тех договоров не закрепляла»,
а подтвердила их докончальной грамотой 29. Доводы Головина произвели
впечатление на шведских послов, и, после того как им были предъявлены
подлинные документы из Посольского архива, они отказались от своего требо-
вания.
На первый взгляд может показаться, что дипломаты затеяли праздный спор,
но в свете столетиями складывавшегося в каждой стране дипломатического эти-
кета он имел существенное практическое значение. Отсутствие выработанных
международных норм поведения дипломатов и коронованных особ восполнялось
прецедентами, становившимися традицией. Любое новшество с трудом пробивало
себе признание, а новшеству, ущемлявшему престиж государя, путь к его утвер-
ждению был закрыт. Требование же шведских послов относилось к разряду тех,
которые наносили урон государевой чести. Тоже на поверхности лежит еще одна
причина упорства русских дипломатов — оно было обусловлено двойной игрой, ко-
торую вел царь: одновременно с дебатами о процедуре подтверждения вечного
мира со Швецией он вел переговоры с целью заключения союзов для войны с той же
Швецией. С точки зрения морали того времени было предосудительно возлагать
на себя бремя клятвопреступника. Можно возразить, что, выступая одним из ини-
циаторов войны, Петр все равно нарушал клятву, данную в 1684 г. Но этому ходу
мыслей можно дать отвод: нарушению той клятвы предшествовала недружелюб-
ная акция рижской администрации по отношению к великому посольству, и, сле-
довательно, не Россия, а Швеция выступала в роли нарушителя договоров. Поэтому
Петр, надо полагать, облегченно вздохнул, когда Головин известил его о ненадоб-
ности давать клятву.
Среди вопросов межгосударственных отношений, которые обсуждались на кон-
ференциях, одной из самых существенных тем была претензия русской стороны
по поводу встречи великого посольства в Риге: генерал-губернатор Эрик- Ионссоп
Дальберг знал о том, что в составе посольства находился царь, и тем не менее
послы «в Риге хотя б ласковым словом приветствованы были». Головин обязал
послов донести Карлу XII об инциденте, с тем чтобы король велел рижскому губер-
натору Дальбергу и рижанам «за то утеснение и за их посольское бесчестье обо-
ронь, чтоб впредь иным таким чинить было неповадно».
После завершения спора в пользу русской дипломатии шведское посольство
начало готовиться к отъезду. 20 ноября состоялись и последняя, шестая конферен-
ция, и прощальная аудиенция у царя. Она проводилась по тому же ритуалу, что
и приемная аудиенция. Послы получили подарки мехами, им была вручена царская
грамота, содержавшая, в частности, такую фразу: «По Кардисскому вечному
договору, Плюсскому совершению и Московскому постановлению в соседственной
дружбе и любви мы с вашим королевским величеством быти изволяем» 30. Вероят-
но, покидая Москву, послы полагали, что лучшим образом выполнили возложен-
ную на них миссию: они везли в Стокгольм царскую грамоту, подтверждавшую
кабальные для России условия Столбовского мира, удостоверенного Кардисским
Создание Северного союза 133
договором и другими соглашениями, не подозревая, что близится час расплаты
за неправое стяжание.
Ноябрь 1699 г. был знаменательным месяцем для русской дипломатии —
11, 20 и 23 ноября было заключено три договора, причем два из них действовали
в диаметрально противоположном направлении по отношению к третьему: два
союзных договора были нацелены на войну России со Швецией, а третий подтвер-
ждал миролюбивые намерения России в отношении той же Швеции.
Как случилось, что ни шведский резидент в Москве Томас Книпперкрон,
долгое время живший в России, ни послы за четыре месяца пребывания в столице
не обнаружили ни малейших признаков, которые могли бы их насторожить от-
носительно внешнеполитических планов царя, и в конце концов дали себя легко
обвести?
Прямого ответа на вопрос источники не дают, поэтому ограничимся предпо-
ложениями. Возможно, что шведские дипломаты оказались людьми недалекими
и внешнюю предупредительность приняли эа чистую монету. Во всяком случае
так оплошать можно было при абсолютной уверенности в полной безнаказанности
за содеянное в 1617 г. Отсюда убежденность, что Россия, потерпев в 1658 1661 гг.
неудачу, более не осмелится повторить попытку вернуть утраченное. Но главное —
надо отдать должное искусной дипломатии Петра. Царь вел переговоры так, что
информация о них не просочилась ни в Стокгольм, ни в Стамбул. Датский посол
Пауль Гейнс доносил своему правительству: «Мои переговоры остались совершен-
но неизвестными шведским послам» 31. Блюдя тайну переговоров с будущими союз-
никами, Петр учитывал и неблагоприятные для России последствия, если бы
о них стало известно султанскому двору: осведомленность о том, что царь готовит
страну к войне со Швецией, затруднила бы миссию Е. И. Украинцева, ибо османы
потребовали бы от него больших уступок.
Нарва
В 1700 г. продолжалась как дипломатическая,
так и особенно военная подготовка к Северной вой-
не. В дипломатии было достигнуто главное — Рос-
сия должна была вступить в войну не в одиночест-
ве, а в союзе с достаточно сильными партнерами:
Саксонией, располагавшей современной регуляр-
ной армией, и Данией, главным козырем которой
был военно-морской флот. В совокупности силы
Северного союза, к созданию которого немало ста-
раний приложил Петр, во много крат превосходили
армию Швеции с ее ограниченными людскими
ресурсами.
После оформления Северного союза задача
русской дипломатии состояла в том, чтобы столь же
искусно, как и ранее, продолжать убаюкивать шве-
дов относительно подлинных намерений России
и утверждать их в мнении, что со стороны восточ-
ного соседа никакая опасность им не угрожает.
Этой цели должно было служить ответное посоль-
ство, такое же великое, как и шведское, и нарочито
укомплектованное виднейшими сановниками стра-
ны. В состав его вошли боярин князь Яков Федоро-
вич Долгорукий, окольничий Федор Иванович Ша-
ховской и думный дьяк Любим Долинич. О том,
что успех в этой игре не покидал царя, свидетель-
ствует поведение шведского резидента Томаса
Книпперкрона, который, как и прежде, ничего
не подозревал, принимая все происходившее за чи-
стую монету, и поспешил выразить Ф. А. Головину
радость по поводу назначения руководителем по-
сольства Я. Ф. Долгорукого, имевшего, по его мне-
нию, превосходную репутацию. По отзыву швед-
ского резидента, Яков Федорович был человек
«изрядный, разумный и прежде сего бывший в та-
ком же чину у высоких потентатов с похвалою».
Авторитет посольства подчеркивался и тем, что
из Москвы в Стокгольм был отправлен ближний
стольник князь Андрей Яковлевич Хилков, чтобы
известить шведское правительство о предстоящей
отправке великого посольства из России.
В отличие от великого посольства, не спешив-
шего с подготовкой и с отъездом в Швецию, сборы
Хилкова в путь производились с неведомой дотоле
поспешностью. 21 апреля 1700 г. ему объявили цар-
ский указ, а 9 мая он, снабженный соболиной
казной и наказом, выехал из Москвы. По всему
видно, что Андрей Яковлевич не был посвящен
в тайные замыслы царя замаскировать приготов-
ления к войне снаряжением посольства и отпра-
вился в путь, видимо убежденный в том, что его
полномочия исчерпываются официальной мисси-
ей известить шведское правительство о пред-
Нарва 135
стоящем приезде в Стокгольм великих послов, а самому остаться в шведской столи-
це в качестве резидента царя. Впрочем, Хилкову довелось исполнять диплома-
тические поручения впервые в жизни, и, будь у него побольше опытности и про-
ницательности, он мог догадаться о подлинной цели своего пребывания в Сток-
гольме — инструкция чрез меру возлагала на него обязанности разведывательного
характера: сообщать в Москву все сведения, которые он раздобудет, о военных
действиях Августа 11 против Швеции, о количестве находившихся под Ригой войск,
об отношениях Швеции с Данией, Францией, Бранденбургом и Османской импе-
рией, о численности гарнизонов, укреплениях и вооружении пограничных Нарвы,
Орешка, Копорья и т. п.
25 июня 1700 г. А. Я. Хилков пересек русско-шведскую границу и, как следует
из отправленного Ф. А. Головину письма, испытывал немалые затруднения. «Ей,
дело незаобычайное,— жаловался он,— и такой труд, что Богу моему сведуща всег-
да, бедный, всего стерегуся, да не знаю, как и стеречься в таком своем несчастном
часе». 26 июня Хилков уже находился в Нарве, где ему был оказан любезный
прием, и оттуда сообщил в Москву сведения, интересовавшие русское правитель-
ство. Они были неравноценны, поскольку данные о событиях под Ригой основыва-
лись на слухах, а ему довелось непосредственно наблюдать лишь то, что происхо-
дило в Нарве. Впрочем, и сведения о Нарве не отличались обстоятельностью:
«Ругодив беспрестанно делают, крепят. А солдат в нем самое малое число, и зело
худы» '.
Шведский король вместе с армией находился тогда в Мальмё, куда и держал
путь А. Я. Хилков, выехав из Стокгольма 31 июля на 39 подводах. Однако 13 авгу-
ста он прибыл не в Мальмё, а в Ландскрону, что под Копенгагеном, ибо Карл XII,
успевший к этому времени принудить датского короля подписать 8 августа Травен-
тальский мир, прибыл туда 19 августа. В тот же день шведский король дал Хилко-
ву аудиенцию и проявил к нему, как и власти в Нарве и Стокгольме, предупреди-
тельность. Через неделю после аудиенции Хилкову объявили, что Карл XII согла-
сен иметь его при своем дворе царским резидентом. 18 сентября Хилков вернулся
в Стокгольм, но спустя два дня дипломатическая служба князя прервалась —
20 сентября по указу короля у его двора поставили караул по той причине, что царь
открыл против Швеции военные действия. Началась изнурительная 18-летняя
жизнь Хилкова в качестве интернированного дипломата. В Стокгольме он и умер,
так и не вернувшись к родному очагу.
Царь лично проявил живейший интерес к крепостям, на которые русская
армия обрушит удар в первые же дни войны,— к Нарве и Нотебургу. Для сбора
сведений о системе их укреплений, численности гарнизонов и прочей информации
Петр решил послать в названные крепости такого надежного и знающего человека,
как Василий Дмитриевич Корчмин. В письме Ф. А. Головину от 2 марта 1700 г.
царь относительно своего намерения писал так: «Пришло мне на мысль: сказывал
мне Брант, что есть в Ругодиве пушки продажные корабельные в 12, в 18 и в 6 фун-
тов ядром, и я с ним говорил, чтоб купить. И ныне для тех пушек пошли ты Корч-
мина, чтоб он их пробовал и купил несколько; а меж тем накажи ему, чтоб присмот-
рел города и места кругом, также, если возможно ему дела сыскать, чтоб побывал
и в Орешек; а буде в нем нельзя, хоть возле его... а детина, кажется, не глуп и секрет
может снесть. Зело нужно, чтоб Книппер (Т. Книпперкрон.— Н. П.) того не ведал,
потому что он знает, что он учен» 2.
Одновременно со сбором необходимых сведений о противнике царь осуществ-
лял концентрацию войск в ближних к Швеции районах. Такого рода меру скрыть
было значительно труднее, чем соблюсти дипломатическую тайну, но царь не терял
надежды дезориентировать шведов и здесь: он велел Ф. А. Головину известить
воевод в Новгороде и Пскове о необходимости готовиться к войне, но не со шведами,
136 Н. И. Павле нко
а с османами, которые, согласно вестям от Украинцева, якобы не склонялись к за-
ключению мира.
Наступила для союзников пора переходить от дипломатии к военным действи-
ям. Казалось, что союзникам должен был сопутствовать успех и на поле брани:
договоры предусматривали и согласованные сроки выступления каждого из них,
и направление наносимых ими ударов. Союзникам, кроме того, представлялось,
что ситуация как в Европе, так и в самой Швеции благоприятствовала успеху их
начинаний. Ведущие европейские державы — Англия, Голландия, Австрия
и Франция — в ожидании близкой кончины испанского короля лихорадочно гото-
вились к войне за Испанское наследство. По расчетам союзников, названным стра-
нам будет не до вмешательства в дела Северного союза и тем самым Швеция
окажется в изоляции, ибо не сможет получить помощь от Англии или ее сопер-
ницы Франции. Северные союзники принимали в расчет и то, что в Швеции после
смерти Карла XI королевский трон занял юный Карл XII, своим поведением
дававший современникам основание считать его человеком безалаберным и легко-
мысленным.
На поверку оказалось, что расчеты обернулись просчетами. Первый из них
состоял в нарушении сроков выступления против неприятеля. Так, договор с Авгу-
стом II, заключенный 11 ноября 1699 г., обязывал саксонского курфюрста высту-
пить тотчас после его подписания. По этому же договору Россия должна была
вступить в войну не позднее апреля. На деле Август II открыл военные действия
только в феврале, а Россия — в августе, причем начало войны развеяло радужные
надежды.
Первым напал на неприятеля Август II — 12 февраля 1700 г. его войска без
объявления войны вторглись в Лифляндию и осадили Ригу. Согласно плану,
разработанному Паткулем, саксонские войска, сосредоточенные под благовидным
предлогом на границе с Лифляндией, должны были внезапно напасть на Ригу.
Эффект внезапности нападения должно было подкрепить восстание рижан, рас-
считывавших отложиться от Швеции и войти в состав Речи Посполитой. Ничего
похожего не произошло. Генерал Флемминг, стоявший на границе с Лифляндией
во главе саксонских войск, оставив командование ими некоему генералу Пайкулю,
неожиданно отбыл в Саксонию на свадебные торжества — он вступал в брак со
знатной полькой. Не извещенный о тайном плане нападения на Ригу, Пайкуль
топтался у границы, не предпринимая наступательных операций. Рижскому гене-
рал-губернатору Дальбергу стали известны планы овладения Ригой, и он предпри-
нял срочные меры по укреплению ее обороны. Так легкомысленный поступок
Флемминга, совершенный им, по словам Ф. А. Головина, ради «Венусова веселия»,
привел к провалу операции под Ригой.
Не лучшим образом повел себя и Август II — вместо того чтобы находиться
при войсках, он развлекался «полеваньем», т. е. охотой. Резидент Любим Судейкин
доносил в Москву из Дрездена 4 февраля: «Королевское величество еще в Дрездене,
забавляется вдень полеваньем, а в ночах опорами (операми.— Н. П.) и комедиями,
а о поездке его из Дрездена в Польшу говорят, что поедет вскоре, а подлинно
о том намерении его королевского величества, как конечно поедет, никто ведать
не может» 3.
После того как не удался налет на Ригу, саксонцы предприняли осаду Дина-
мюнде — крепостцы, запиравшей вход в Двину у ее устья. Овладеть Дипамюнде
удалось способом, к которому в то время воевавшие стороны прибегали довольно
часто. Хотя коменданту крепости Будбергу удалось отбить штурм, он, обнаружив
перевес неприятельских сил, отправил в саксонский лагерь парламентеров для пе-
реговоров. Флемминг инсценировал перед парламентерами подход подкреплений
численностью якобы 20 000 человек. Обман удался, и Дипамюнде безоговорочно
Нарва 13/
капитулировало. Считалось, что с падением Динамюнде Рига долго не продержит-
ся и капитулирует, но Рига держалась.
Между тем Август 11 в середине марта наконец прибыл в Варшаву, но не ради
того, чтобы поближе находиться к театру военных действий, а чтобы продолжать
потехи, которыми он не насытился в Дрездене. В середине апреля Любим Судейкин
доносил в Москву: «Королевское величество забавляется по вечерам на операх
и на комедиях». Только 22 июня он направился из Варшавы к Риге. Согласно
донесению Судейкина от 28 июля, «по все дни королевское величество ездит и зело
старание имеет, откуда бы способно было учинить над городом воинский промы-
сел» 4. Но к этому времени у короля не стало ни достаточно войск, чтобы штурмо-
вать Ригу, ни денег, чтобы содержать армию под Ригой. Все, от солдата до генерала,
считали, что им без помощи русских войск Риги не взять. В лагере осаждавших,
да и при дворе короля то и дело распространялись слухи о приближении к осажден-
ной крепости не то 60 000, не то 80 000 русских солдат. Но в дни, когда эта молва
носилась в воздухе, царь и его армия все еще находились в Москве в нетерпеливом
ожидании вестей из Стамбула. Но Украинцев царя пока порадовать ничем не мог.
15 сентября Август II снял осаду Риги. Так бесславно закончилась операция по
овладению крепостью, в результате которой, согласно плану Паткуля, саксонцы
должны были стать хозяевами положения, не произведя ни единого выстрела.
Еще трагичнее развивались события на датско-шведском театре военных дей-
ствий. После того как в Копенгагене были получены известия о начале военных
операций Августа II против Швеции, Фредерик IV во главе 16-тысячного войска
отправился в марте на юг для вторжения в Гольштейн-Готторпское герцогство.
Столица Дании оказалась практически беззащитной. Этим и воспользовался
Карл XII, проявивший в свои 18 лет вопреки ожиданиям северных союзников
недюжинные полководческие дарования. Он воспользовался собственным флотом,
а также кораблями, предоставленными в его распоряжение Англией и Голлан-
дией, и высадил десант у стен Копенгагена. Угрозой подвергнуть столицу бом-
бардировке Карл XII принудил датского короля заключить в Травентале (близ
Любека) мирный договор. Самым важным для раскрытия нашей темы условием
Травентальского трактата является обязательство Дании разорвать договор с Авгу-
стом II. Поскольку трактат был заключен до открытия военных действий России
против Швеции, то Фредерик IV никаких обязательств относительно прекращения
договора с Петром не давал.
Итак, союзники, как уже упоминалось, рассчитывали на нейтралитет морских
держав, но, как видим, просчитались. Уповали они и на то, что шведский король,
увлеченный охотой и прочими забавами, оставит акции северных союзников без
последствий, и тоже ошиблись: начало войны не обнадеживало. Напротив, оба союз-
ника царя действовали столь неудачно, что должны были расстаться с мыслью
о войне как о легкой прогулке. Более того, Карл XII с легкостью необыкновенной
вывел Данию из Северного союза, и ему теперь противостояли лишь Саксония и
Россия.
Обратимся к событиям, находившимся в центре внимания царя. Его прежде
всего интересовал исход переговоров в Стамбуле. Наконец 8 августа в Москву при-
мчался долгожданный курьер с известием от Емельяна Игнатьевича Украинцева
о заключении с Османской империей 30-летнего перемирия. Но так совпало, что
в тот самый день Фредерик IV подписал Травентальский мир. Разумеется, Петр
еще не знал о трактате, и эта акция не могла омрачить его настроение. На следую-
щий день, 9 августа, Петр поделился с Августом II радостной вестью из Стамбула и
планами, связанными с нею: теперь у него руки развязаны, и он послал новгород-
скому воеводе указ, «дабы, как наискорее объявя войну, вступил в неприятельскую
землю и удобные места занял; також-де и прочим войскам немедленно идти пове-
138 Н. И. Павленко
лим, где при оных в конце сего месяца и мы там обретатися будем». Упреждая собы-
тия, Петр в тот же день поспешил уведомить князя Юрия Юрьевича Трубецкого,
отправленного в Берлин с целью привлечения бранденбургского курфюрста к Се-
верному союзу: «...и ныне мы, при помощи Божией, начали войну против шведов,
и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-
майора Якова Брюса»5.
В действительности война была объявлена не 9-го, а 19 августа, как то следует
из письма царя Ф. М. Апраксину от 22 августа 1700 г.: «...в 19-й день объявили
войну против шведов». Для этого использовались два канала. Первый из них, тра-
диционный, состоял в объявлении царского указа с Постельного крыльца: «Вели-
кий государь указал за многие неправды свейского короля и в особенности за то, что
во время государева шествия чрез Ригу от рижских жителей чинились ему многие
противности и неприятства, идти на свейские города ратным людям войною
с фельдмаршалком и адмиралом Ф. А. Головиным». Другой канал — царский рези-
дент в Стокгольме А. Я. Хилков, которому в депеше от 21 августа было поручено
объявить шведскому канцлеру о решении царя «всчать войну» со шведским коро-
лем и изложить причины открытия военных действий: «...за многие их свейские
неправды и нашим, царского величества, подданным за учиненные обиды, наипаче
за самое главное бесчестье нашим, царского величества, великим и полномочным
послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величе-
ства, персоны». Как видим, князь Хилков должен был на первый план поставить
«неправды» в адрес не царя, о которых было сказано глухо, а великого посольства.
Хилков должен был, кроме того, указать на причину, отсутствующую в царском
указе, предназначенном для внутреннего употребления: русская сторона не полу-
чила удовлетворения на протест Ф. А. Головина — «никакого удовольствоваиия
на оное предложение не учинено»6.
Объявлению войны предшествовал праздничный фейерверк, которым ознаме-
новали заключение мира с Османской империей. Петр в письме Ф. М. Апраксину
назвал фейерверк «преизрядным», а датский посол Пауль Гейнс, лично его наблю-
давший, сообщил некоторые подробности о нем. Он отметил не только его великоле-
пие, но и колоссальные расходы на него (24 000 экю) и особенно восторг царя по
поводу того, что ни один иностранец не участвовал в устройстве фейерверка, что
над ним колдовали одни русские, учившиеся в Берлине, и сам царь и все прекрасно
удалось 7.
В день объявления войны, 19 августа, к дому шведского резидента в Москве
был приставлен караул из 24 солдат во главе с капитаном. Режим жизни Книппер-
крона был не очень суров, но, после того как стало известно о жестоком обращении
с русскими, интернированными в Швеции, в январе 1701 г. семью Книпперкрона
стали содержать в четырех дворах «за крепким караулом». 8 августа в связи с по-
лучением сведений о послаблениях при содержании русских пленных смягчены
были и условия жизни Книпперкрона.
Царь горел желанием начать военные действия еще и потому, что в начале
июля Томас Книпперкрон вручил Посольскому приказу вызывающий ответ швед-
ского правительства на жалобу Ф. А. Головина еще осенью 1699 г. о неучтивом при-
еме великого посольства в Риге. Вместо того чтобы наказать рижского генерал-
губернатора Дальберга, на что рассчитывали в Москве, король взял его под защиту
и отклонил все притязания русской стороны. Справедливости ради отметим, что пе
все жалобы Головина были обоснованными. Так, король не согласился с упреком,
что посольство в Риге встретили пе должным образом: при въезде послов в город
было дано два залпа из 16 больших пушек, по пути следования вдоль реки губерна-
тор расставил три батальона пехоты и отвел послам подобающие дома для жилья.
Данную претензию Головина надо, видимо, признать зряшной хотя бы потому, что
Нарва 139
есть свидетельство самого царя, зарегистрированное по горячим следам события.
На следующий день после въезда в Ригу, 1 апреля 1697 г., царь писал А. А. Вини-
усу: «...и приняты господа послы с великою честию»8.
Другое дело, Дальберг не нанес визита великим послам. Это игнорирование
посольства король объяснил тем, что генерал-губернатор якобы «был постоянно
болен». Вызывающим выглядит объяснение запрещения участникам посольства
осматривать крепость: посольские люди-де виноваты сами, так как со зрительными
трубами «поведывали, каково укрепление городу, стенам, и строению делали чер-
тежи и хотели учинить меру рвам», а также прогуливались по стенам и контр-
эскарпам. В ответе сказано, что Дальберг всего-навсего просил Лефорта запретить
такого рода занятия и прогулки, а грубые угрозы со стороны караула применить
оружие к посольским людям тоже поданы как деликатные предупреждения. Жа-
лоба на то, что рижские власти, зная о пребывании в составе великого посольства
русского царя, не оказали ему должного внимания и почтения, была отклонена иод
тем предлогом, что Дальберг был осведомлен о запрещении участникам посольства
называть имя царя.
Быстроте развития событий можно удивляться, если не знать, что подготовка
к ним велась давно: 22 августа царь выехал из Москвы, а спустя два дня отправи-
лась в поход и армия. Цель похода — Нарва, древнерусская крепость Ругодив,
которой Петр намеревался овладеть.
Все войско было разделено на три «генеральства»: Автомона Михайловича
Головина с 10 пехотными полками и 1 драгунским общей численностью 14 726 че-
ловек; Адама Адамовича Вейде с 9 пехотными полками и 1 драгунским числен-
ностью 11 227 человек и князя Никиты Ивановича Репнина с 9 пехотными полками
численностью 10 834 человека. Общее командование царь поручил Ф. А. Головину,
накануне произведенному в фельдмаршалы. Заметим, что Головин был таким же
номинальным фельдмаршалом, как и адмиралом: войсками он не командовал и тем
более не давал сражений. В распоряжении фельдмаршала находилось дворянское
ополчение, насчитывавшее 11 533 человека. Кроме того, в Новгороде к армии долж-
ны были присоединиться 2 солдатских и 5 стрелецких полков, включавших 4700 че-
ловек. Наконец, ожидалось прибытие с Украины 10 500 казаков под командованием
наказного гетмана Обидовского. В итоге под Нарву было наряжено 63 520 человек.
Поскольку ни «генеральство» Репнина, ни казаки Обидовского к Нарве не поспели,
то списочный состав русской армии не превышал 40 000 человек, а фактически под
стенами крепости находилось и того меньше: в «Гистории Свейской войны» ска-
зано, что под Нарвой собралось кроме конницы около 29 000 человек.
Вместе с пехотой двигалась артиллерия; большая ее часть тронулась из Москвы
и в пути пополнилась новгородскими и псковскими пушками. Артиллерия состояла
из 184 гаубиц, мортир и пушек. К Нарве везли 12 000 пудов пороха, 5018 пудов
свинца, 6000 пудов ядер, 11 337 пудов бомб и 11 500 ручных гранат. Обоз для до-
ставки артиллерии, боеприпасов, снаряжения и продовольствия насчитывал не
менее 10 000 подвод 9.
С какими мыслями и чувствами отправился в путь Петр? Одолевали ли его
сомнения относительно успешного исхода начавшейся операции? Скорее всего царь
пребывал в плену оптимистических надежд. Из свидетельства современника явст-
вует, что царь горел желанием начать войну и единственным препятствием для
этого служило отсутствие вестей из Стамбула. Донесения датского посла Гейнса
в Копенгаген пестрят фразами о воинственном духе Петра: «...царь весь отдался
делу войны»; «...с нетерпением ждет он вестей из Константинополя»; «...раздраже-
ние его растет, нередко со слезами на глазах выражает он свою досаду на замед-
ление переговоров в Константинополе»10. Вместе с тем в вопросе о вступлении
в войну Петр проявил твердость и не поддавался уговорам представителей ни
140 Н. И. Павленко
Августа II, ни Фредерика IV. По всему видно, что Петр был убежден в достаточно
высокой боеспособности своей армии.
Заметим, однако, что это утверждение противоречит известной оценке боевых
качеств русской армии, данной в «Гистории Свейской войны»: «И тако шведы над
нашим войском викторию получили, что есть бесспорно; но надлежит разуметь, над
каким войском оную учинили, ибо только один старый полк Лефортовский был
(который перед тем назывался Шепелева); два полка гвардии только были на двух
атаках у Азова, а полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не
видали. Прочие же полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядо-
вые, самые были рекруты... к тому же за поздним временем великий голод был,
понеже за великими грязьми провианта привозить было невозможно, и единым
словом сказать, все то дело яко младенческое играние было, а искусство ниже
вида»11. Приведенные слова написаны рукой царя, но не до событий под Нарвой,
а спустя более 20 лет, после победоносного завершения Северной войны. Победите-
лей, как говорится, не судят, и Петр позволил себе высказать объективную оценку
армии до Нарвы. Если бы Петр придерживался подобной оценки до проверки армии
боевыми операциями, то он вряд ли бы повел полки навстречу катастрофе.
Но в том-то и дело, что боеспособность русской армии, созданной в процессе
военной реформы, оценивалась достаточно высоко не только самим царем, но и ино-
странными наблюдателями. В главе о первых преобразованиях приводился востор-
женный отзыв об успехах, достигнутых в обучении набранных полков, саксонского
генерала Ланга. Восторг генерала разделял и посол Гейнс. Мы не знаем, какие
полки довелось наблюдать Лангу и Гейнсу: гвардейские или только что укомплек-
тованные — и какие полки подразумевал Гейнс под «старыми»: стрелецкие или
солдатские, но Гейнс в июне 1700 г. доносил в Копенгаген о превосходном состоя-
нии вновь сформированных полков |2. Ни Ланг, ни Гейнс, разумеется, не скрывали
своих впечатлений от Петра во время довольно частых встреч с ним, и их хвалебные
слова оказывали свое воздействие на переоценку царем сил своей армии.
Находясь в Твери в составе войск в чине капитана бомбардирской роты Преоб-
раженского полка, Петр получил тревожные известия, доставленные курьером
Августа II. Новостью царь поделился с Ф. А. Головиным, которому 26 августа
писал: «Сей же присланный мне одному от короля сказывал, что заподлинно е. в.
король шведский сам с 18 000 пехоты будет в Лифляндии, в пристанище Пернау
(Пярну.— Н. П.) (которое меж Ревеля и Нарвы), о чем ведомость получил Паткуль
подлинную... И о том я многократно думал, истинна ль или подлог? И буде истинна,
то, конечно, датский осилен караванами соединенных. Однако ж,— продолжал
царь,— он сказывает, что посланник датский королю во обнадеживанье (как и
здешний посланник датский), что король его миру не учинит»13. Как следует из
письма, Петр 26 августа проявлял некоторые сомнения в достоверности сведений.
Источники не сохранили данных, через сколько дней сомнения царя рассеялись и
он получил проверенные известия не только о том, что датский король «осилен»,
т. е. потерпел поражение, но и о том, что он полностью капитулировал, заключив
Травентальский мир. Заметим, что мир был заключен вопреки заверениям датских
послов при саксонском и русском дворах о том, что, «как бы тяжело ни сложились
для короля обстоятельства, он во всяком случае исполнит свои обязательства про-
тив шведов»14.
Фредерик IV нарушил свои обязательства по союзу с Россией. У Петра по-
явились моральные основания приостановить поход, чтобы дать войскам пройти
более основательный курс обучения и организовать достаточное снабжение их ар-
тиллерией, снаряжением и провиантом. Петр, однако, этого не сделал. Войска
продолжали свой путь на запад вопреки традиционным представлениям о време-
ни, когда надлежало вести активные боевые операции и когда было принято от-
Нарва 141
сиживаться на винтерквартирах. Таким образом, ни осенняя слякоть, ни зимняя
стужа не остановили царя. Почему?
Вероятно, Петр не хотел выглядеть перед европейскими дворами человеком,
с легкостью нарушавшим союзные обязательства, но на этот раз не перед Фредери-
ком IV, а перед Августом II, безуспешно продолжавшим осаждать Ригу. Кроме
того, царь, как и его союзники, воевавшие со Швецией, рассчитывал на победу.
Этот расчет заложен в словах, высказанных Ф. А. Головину по поводу планов Авгу-
ста II двинуться из-под Риги навстречу Карлу XII: «А когда тех одолею, то все
Лифляпды будут свободны». Выбывать из игры в этих условиях значило лишиться
всех выгод, которые сулила победа над Швецией. Терять выгодные шансы царю не
хотелось.
Мы не знаем, изложенными ли выше мотивами руководствовался Петр или
другими соображениями, но своего движения к Нарве он не прекращал. Как и
всегда, Петр передвигался в присущей ему манере — иногда круглосуточно, делая
кратковременные остановки лишь для смены лошадей, иногда совершал переезды
и в ночные часы. Это позволило ему оторваться от следовавших маршем полков: из
Твери Петр, а также два гвардейских и четыре солдатских полка отбыли одновре-
менно, а в Новгород царь прибыл 30 августа, полки же — на шесть дней позже.
После трехдневного отдыха полки двинулись к Нарве. Что касается «генеральств»
Вейде, Репнина и А. М. Головина, то их марш задерживался из-за недостатка или
отсутствия подвод. Головин, например, прибыл в Новгород только 19 сентября,
а Репнин все еще находился в Москве.
Передовой отряд вместе с Петром прибыл под Нарву 22 сентября. Спустя три
дня царь известил об этом Ф. Ю. Ромодановского, Н. И. Репнина, А. А. Виниуса и
Т. Н. Стрешнева: «По указу вашему, государскому, мы, при помощи Божии,
третьего дни сюда пришли в полдни и, перешед реку Нарову, стали от моря. Города
Яма, Сыренец сдались добровольно, также и копорцы присылали, чтоб их принять;
и к ним принять послано»15. Прибытие полков под Нарву было ознаменовано не
только сдачей трех вспомогательных крепостей, но и уведомлением неприятель-
ского гарнизона об этом факте пушечной пальбой. 26 сентября дал о себе знать и
гарнизон крепости. «Была из города из пушек стрельба многа»,— отметил «Поход-
ный журнал» царя. С тех пор гарнизонная артиллерия производила продолжитель-
ные обстрелы лагеря осаждавших.
Концентрация русских войск под Нарвой заняла несколько недель: 1 октября
к крепости подошло «генеральство» Вейде, а затем часть войск А. М. Головина.
Началась инженерная подготовка к ее осаде: рекогносцировка местности, в которой
участвовал царь, определение самых слабых бастионов Нарвы, установка батарей
и устройство траншей.
Первый, причем пробный, выстрел по крепости осаждавшие сделали 18 ок-
тября, а 20-го «после обеда учали в город бомбы бросать и из пушек по городу бить,
и бросали бомбы во всю ночь со всех раскатов». Обстрел продолжался две недели —
ровно столько, на сколько хватило пороха, ядер и бомб. Эффективность бомбарди-
ровки была ничтожной. Уже тогда дали о себе знать крупные недочеты в лагере
осаждавших. Оказалось, что артиллерийскому парку недоставало ни осадных ору-
дий, ни их мощности, чтобы пробить бреши в стенах крепости; далее, порох был
низкого качества и не обеспечивал ядрам достаточной ударной силы; провиантская
служба в армии находилась на таком низком уровне, что не снабдила ее необходи-
мым продовольствием; наконец, личный состав — ни солдаты, ни офицеры не обна-
ружили необходимой выучки.
Между тем в русском лагере были получены сведения о том, что шведский
король, не мешкая под Копенгагеном, посадил свои войска на корабли, пересек Бал-
тийское море и высадился в Ревеле и Пернау, как русские источники того времени
142 Н. И. Павленко
именовали Таллинн и Пярну. Относительно намерений короля не могло быть двух
мнений: Карл XII спешил на помощь осажденному гарнизону Нарвы.
Царь решил отправить навстречу шведским войскам разведывательный отряд
нерегулярной конницы численностью 5000 человек, поручив командование им Во-
рису Петровичу Шереметеву. Три дня Шереметев двигался на запад, углубившись
на неприятельскую территорию на 120 верст. Здесь ему встретились два небольших
шведских отряда —- по терминологии того времени, «партии». Сначала шведы,
имея дело с русским авангардом, нанесли ему урон, но затем подоспевшие главные
силы окружили неприятеля и разгромили его. Пленные показали, что к Нарве дви-
жется шведская армия в 30 000 человек. Шереметев отступил. 3 ноября он донес об
этом царю: «В такое время без изб людям быть невозможно, и больных зело много,
и ротмистры многие больны». В несохранившемся письме царь, видимо в резких
выражениях, велел ему возвратиться на прежнее место, ибо боярин оправдывался:
«Ия оттуда отступил не для боязни, для лучшей целости и для промыслу над не-
приятели; с сего места мне свободно над ними искать промыслу и себя осте-
речь». Шереметев выполнил указ царя. «Пришел назад,— писал он фельдмаршалу
Ф. А. Головину,— в те же места, где стоял, в добром здравии. Только тут стоять ни-
какими мерами нельзя для того: вода колодезная безмерно худа, люди от нее болят;
поселения никакого нет — все пожжено, дров нет. Кормов конских нет»16.
Шведские войска 4 ноября двинулись из Ревеля на восток. Первым вступил
в соприкосновение с ними Шереметев, причем действовал он, как и во время первой
встречи, не лучшим образом. Он занял удобную для обороны позицию: оседлал
единственную дорогу, лежавшую между двумя утесами; обойти ее было нельзя, ибо
кругом лежали болота и густые кустарники. Однако, вместо того чтобы разрушить
два моста через речушку и изготовиться для встречи шведских войск, Шереметев
предпринял спешное отступление к Нарве. Прибыл он туда рано утром 18 ноября,
сообщив, что по его пятам двигалась к крепости армия Карла XII.
Свидание с царем не состоялось — он выехал из лагеря за четыре часа до при-
бытия Шереметева, оставив ему записку: «Приказал я ведать над войски и над вами
арцуху (герцогу.— Н. П.) фон Крою; изволь сие ведать и по тому чинить, как
написано в статьях у него за моею рукою; и сему поверь» 17.
Отъезд царя из-под Нарвы трудно объясним. Первое, что приходит в голову при
попытке понять поведение Петра в эти дни ноября 1700 г., так это предположение,
что царь смалодушничал. Но стоит присмотреться к его действиям во время Азов-
ских походов и в годы после первой Нарвы, и это предположение отпадет. Ни до
Нарвы, ни после нее царь не отсиживался в обозе, всегда находился в гуще сраже-
ний и много раз ставил на карту свою жизнь. Скорее всего в данном случае Петр
недооценил меру опасности, нависшей над русской армией. Тому есть множество
доказательств.
Много лет спустя в «Гистории Свейской войны», отредактированной Петром,
написано так: «Против 18-го числа государь пошел от армии в Новгород для того,
чтобы идущие достальные полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особ-
ливо чтоб иметь свидания с королем польским». Нельзя считать приведенный текст
попыткой Петра задним числом оправдать свой поступок. Две причины отъезда
царя из-под Нарвы, отмеченные «Гисторией», вполне соответствуют реальной об-
становке. Понятно стремление царя быстрее сосредоточить у Нарвы растянув-
шуюся на многие сотни верст русскую армию, преодолеть встречавшиеся ей трудно-
сти при движении к крепости. Столь же понятно и взаимное стремление к личной
встрече Августа II и Петра I, зарегистрированное источникам^ задолго до
Нарвского сражения. В письме Петра Августу, отправленном 28 сентября 1700 г.,
есть такие слова: «...при отъезде моем с Москвы генерал-майор Ланг объявил
мне, что ваше величество изволите быть к нам ради некоторого общего совета
Нарва 143
(чего мы всесердечно желаем), о чем просим немедленного соответствования,
чтоб мы могли еще что ко исполнению вашего намерения исполнить» 18. Из
письма явствует, что инициатива личной встречи исходила от Августа, Петр
всего лишь соглашался с ее целесообразностью.
В первой половине ноября Петр I направил к Августу II своего представи-
теля — гвардии капитана князя Григория Федоровича Долгорукого. Один из пунк-
тов инструкции ему, подписанной 7 ноября, повелевал: «Объявить немедленно его
королевскому величеству: писал царское величество к королю, пришед уже к Нар-
ве, чтоб изволил его к. в., где видеться персонально с ц. в., о чем и в письмах чрез-
вычайный посланник барон фон Ланг именем короля о том же свидании предлагал
царскому величеству, и чтобы королевское величество к тому назначил место, что
сие зело нужно, дабы могли между собою положить совет, каким бы образом лучше
возмогли опровергнути неприятеля». Крайний срок встречи — «по первому зим-
нему пути» .
Осуждать поведение Петра можно, только будучи уведомленным о совершив-
шемся факте — нарвском поражении. Однако до сражения никто не мог предска-
зать ход событий — ни царь, ни его генералы не были знакомы с полководческим
«почерком» Карла XII и не могли предположить, что тот с ходу бросит в сражение
солдат, изнуренных походом, не дав им даже отдохнуть. В этой связи обращает на
себя внимание инструкция герцогу фон Круи, составленная лично царем 17 но-
ября 1700 г. В ней отсутствуют даже намеки на возможность стремительного разви-
тия событий. Инструкция объявляла о назначении герцога «главнейшим начальни-
ком» и обязывала генералов, офицеров и солдат беспрекословно ему подчиняться.
Перед «главнейшим начальником» были поставлены две задачи: «добывать немед-
ленно Нарву и Ивангород» и «проведывать про свейский сикурс» (помощь,—
Н. П.); в случае появления подкрепления, если оно окажется достаточно сильным,
повременить с добыванием Нарвы, стремиться не пропустить его в крепость «и
поиск, по возможности, за помощью Божиею, над ним искать»20. Карл XII опроки-
нул эти расчеты царя и его надежды на то, что король станет маневрировать, зани-
маться инженерной подготовкой будущего поля сражения и тем самым предоста-
вит русскому командованию время для подготовки к битве.
И все же Петр, видимо, догадывался о том, как может быть истолкован его
отъезд из лагеря накануне сражения. Известно, что оно состоялось 19 ноября,
а Петр покинул лагерь 18 ноября. После сражения к Августу II был отправлен гвар-
дии капитан Федор Салтыков с поручением поведать королю о происшедшем под
стенами крепости, «дабы от неприятелей общих инако то его к. в-ву не внушено
было». Опасаясь, что недруги могли в искаженном виде изобразить Августу II ход
событий, царь в наказе Салтыкову тоже допустил искажение подлинной последова-
тельности событий: в нем сказано, что «за несколько дней отъехал ц. в. в Новгород»,
в то время как в действительности Петр отбыл за день до сражения 21.
Итак, Петр покинул лагерь, видимо не подозревая, какое тяжкое испытание
выпадет на долю его армии на следующий же день. Р. Виттрам отъезд царя объяснял
его опасением оказаться в шведском плену, но основания для этого, на наш
взгляд, еще отсутствовали 22.
Осада крепости, как уже отмечалось, проходила в трудных условиях: осенние
дожди, рано наступившая стужа, острая нужда в продовольствии изматывали силы
осаждавших, находившихся под открытым небом. Недостаток артиллерии и низкое
качество орудий, нередко разрывавшихся после первого же выстрела, затрудняли
осадные работы.
Известное смятение среди русских войск вызвала измена Яна Гуммерта, лю-
бимца царя. О положении этого лифляндца можно судить по тому, что он занимал
должность второго капитана бомбардирской роты, где царь числился первым капи-
144 Н. И. Павленко
таном. Царь подарил ему хороший дом в Москве, где остались его жена и двое де-
тей. 10 ноября, когда исчез Гуммерт, в русском лагере не допускали мысли, что он
мог изменить и перебежать к неприятелю. Полагали, что капитан либо утонул
в Нарове, либо был схвачен шведами во время их очередной вылазки из крепости.
Коменданту Горну было отправлено письмо с требованием, чтобы Гуммерта содер-
жали «честно», точно так же как шведские пленные содержатся в русском лагере.
Вскоре, однако, выяснилось, что Гуммерт подло изменил. Царь, прибыв в Москву
19 декабря, т. е. месяц спустя после Нарвского сражения, велел повесить куклу,
изображавшую Гуммерта, у его дома и прибить к столбу описание его предатель-
ского поступка.
Кстати, изменнику крупно не повезло и у шведов. Перебежав к ним, он не те-
рял надежды сохранить репутацию верного служаки и в глазах царя — он обра-
щался к нему с письмами-советами, как успешно атаковать Нарву. Заметим, что
советы, как успешно совершить вылазку, он давал и шведам. Одно из писем Гум-
мерта к супруге, в котором он хвалил русских и плохо отзывался о шведах, было
перехвачено последними. Это и решило судьбу предателя — он был повешен шве-
дами в Нарве.
Осаждавшие, однако, не теряли надежды на успех. Он казался близким прежде
всего потому, что гарнизон крепости под командованием полковника Горна был
малочисленным: там находилось 1300 человек пехоты, 200 — конницы и 400 жите-
лей, способных носить оружие. Если бы удалось пробить бреши, то лавины осаж-
давших смели бы ряды оборонявшихся и на их плечах ворвались бы в крепость.
Этого не произошло, ибо пробить бреши не удавалось.
Тем не менее Карл XII, получив известие об осаде Нарвы, счел, что крепость
находится в опасности, и поспешил ей на помощь. Он посадил свою армию на девять
кораблей и 30 сентября отправился на восток. Буря разметала корабли по Балтий-
скому морю, так что десанту пришлось высаживаться в двух местах: в Пернау и
Ревеле. Король вышел из Ревеля 4 ноября и, чтобы быстрее передвигаться, велел
тронуться налегке, без обоза, нагрузив каждого солдата скромными запасами про-
довольствия. 18 ноября он на плечах Шереметева подошел к Нарве. Каковы были
силы короля?
Молва определяла численность шведов в 30 — 32 тысячи человек. В «Гистории
Свейской войны» рукой царя приведены иные цифры, за точность которых он,
впрочем, тоже не ручался: «Неприятельских войск сколько было, подлинно неиз-
вестно, понеже их офицеры неравно сказывали: иные 12, иные более, а иные только
8 тысяч». Последняя цифра, видимо, ближе всего к истине: в местечке, расположен-
ном в 10 верстах от Нарвы, где Карл XII совершил последнюю остановку, в его
войске насчитывалось 8430 человек.
Сражение началось в 11 утра артиллерийской перестрелкой, продолжавшейся
до 2 часов дня. Король рассчитывал выманить русских из укреплений, чтобы дать
им сражение в открытом поле, но они оставались на месте. Заметим, что дислока-
ция русских полков ослабляла силу их сопротивления. Войско в соответствии с ка-
нонами осадных работ тех лет расположилось у стен Нарвы полукольцом общей
протяженностью 7 верст: солдаты отстояли один от другого на расстоянии сажени.
Это облегчало собранным в кулак шведам прорыв тонкой линии обороны русской
армии. Другим условием, благоприятствовавшим шведам, был густой снег, пова-
ливший в 2 часа дня. Видимость не превышала 20 шагов, что позволило неприятелю
подойти незамеченным к русскому лагерю, засыпать ров фашинами, т. е. связками
хвороста, и овладеть укреплениями вместе с расположенными в них пушками.
Среди русских войск началась паника. Крики «Немцы нам изменили!» еще
больше усилили смятение. Спасение видели в бегстве - вместо того чтобы оказы-
вать малочисленному неприятелю сопротивление, толпы солдат метались по полю
Нарва 145
сражения. Конница во главе с Шереметевым в страхе ринулась вплавь через реку
Нарову. Борис Петрович благополучно переправился на противоположный берег,
но более тысячи человек пошло ко дну. Шведский генерал Шлиппенбах, оказав-
шийся в плену у русских после Полтавы, привел слова, якобы сказанные ему Кар-
лом XII о сражении под Нарвой: «...я ничего так не боялся, как русской кавалерии,
чтоб она сзади не наступила, однако ж они мне такую любовь сделали, что назад
чрез реку на лошадях переплыли». Пехота тоже бросилась наутек через единствен-
ный мост. Началась давка, понтонный мост разорвался, и Нарова приняла множе-
ство новых жертв паники 23.
«Немцы» действительно изменили. Главнокомандующий фон Круи первым
отправился в шведский лагерь сдаваться в плен. Этот вояка-наемник, успевший
к своим 49 годам сменить четыре двора Европы, которым он бездарно служил, был
обласкан Карлом XII, вполне оценившим его измену. Тем не менее фон Круи после
Нарвы донимал царя и Меншикова прошениями о выдаче ему вознаграждения
и пытался доказать свою невиновность. Примеру фон Круи последовали другие
офицеры-наемники, которых было немало в русской армии.
Не все, однако, поддались панике и бежали. Три полка: Преображенский,
Семеновский и Лефортов — не дрогнули; оградив себя повозками, они прояви-
ли стойкость и умело оборонялись от наседавшего неприятеля. С наступлением
темноты сражение прекратилось. Карл XII готовился возобновить его на следую-
щий день, но надобность в нем отпала. Русские генералы Яков Федорович Долго-
рукий, имеретинский царевич Александр Арчилович, Автомон Михайлович Голо-
вин и Иван Иванович Бутурлин приняли решение о капитуляции. После перего-
воров шведские генералы именем короля дали слово, что русские войска будут сво-
бодно пропущены на противоположный берег Наровы со знаменами и оружием, но
без артиллерии. В девятом часу князь Долгорукий, царевич Александр и Го-
ловин отправились в шведский лагерь, где были приняты королем, подтвердив-
шим условия капитуляции.
Всю ночь русские восстанавливали мост через реку. К утру он был готов, на-
чался выход из окружения. Первыми беспрепятственно перешли через Нарову
с оружием и знаменами гвардейские полки с дивизией Головина — шведы не риск-
нули их трогать. Но как только начали перебираться на другой берег прочие полки,
шведы напали на них, обезоружили, разграбили обоз, сняли даже одежду. В швед-
ском плену оказалось 79 генералов и офицеров. Карл XII, как видим, вероломно
нарушил условия капитуляции.
Катастрофа под Нарвой нанесла значительный урон русской армии: она утра-
тила всю артиллерию, лишилась командного состава и потеряла убитыми, а также
от голода и болезней не менее 6000 человек.
В распоряжении историков нет источников, из которых можно было бы извлечь
сведения о душевном состоянии Петра после Нарвы: от тех мрачных дней не сохра-
нилось ни одного его письма, а может быть, он их и не писал; молчат на этот счет и
мемуаристы. Вспоминая о Нарве два с лишним десятилетия спустя, Петр, как упо-
миналось, в «Гистории Свейской войны» отметил причины поражения русской
армии, крывшиеся не только в необстрелянности полков, их слабой боевой выучке,
но и в общей отсталости страны. Армия Петра успешно противоборствовала крым-
цам и османам, но не могла на равных сражаться с вымуштрованными полками
регулярной армии. «Но когда сие нещастие (или, лучше сказать, великое щастие)
получили,— вспоминал Петр, — тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и
искусству день и ночь принудила» 24. Действительно, история того времени сохра-
нила множество фактов, подтверждающих, как «неволя», т. е. крайняя нужда, вы-
нудила царя развить бешеную энергию по устранению последствий Нарвы, а стра-
ну — мобилизовать ресурсы для продолжения борьбы с могучим и коварным про-
146 Н. И. Павленко
тивником. Нарва была жестокой школой, из которой надлежало извлекать уроки —
учиться и учить побеждать.
Известие о победе 18-летнего шведского короля стало достоянием Европы и
имело огромный резонанс. В насмешку над русским царем шведы выбили медаль.
На одной стороне ее был изображен Петр у костра и пушек, из которых обстрели-
вали ядрами Нарву, а надпись в переводе со шведского гласила: «Бе же Петр, стоя
и греяся»; на другой - бегство русских во главе с Петром от Нарвы: шапка валится
с головы царя, он утирает слезы платком; наполненная сарказмом надпись гласила:
«Изшед вон, плакася горько».
Престиж России в западноевропейских дворах пал. Русский посол в Гааге
Андрей Артамонович Матвеев доносил Петру: «Шведский посол с великими руга-
тельствами, сам ездя по министрам, не только хулит ваши войска, но и самую вашу
особу злословит, будто вы, испугавшись приходу короля его, за два дня пошли в Мо-
скву из полков...» Аналогичное донесение в 1701 г. прислал русский посол в Вене
Петр Алексеевич Голицын: «Главный министр граф Кауниц и говорить со мною не
хочет, да и на других нельзя полагаться — они только смеются над нами...» Смыть
позор поражения можно было только победами. Отсюда советы Голицына: «Вся-
кими способами надобно домогаться получить над неприятелем победу. Сохрани
Боже, если нынешнее лето так пройдет. Хотя и вечный мир учиним, а вечный стыд
чем загладить? Непременно нужна нашему государю хотя малая виктория, которою
имя его по-прежнему во всей Европе славилось. Тогда можно и мир заключить,
а теперь войскам нашим и управлению войсковому только смеются».
21 ноября 1700 г. Карл XII торжественно вошел в Нарву и пожаловал полков-
нику Горну чин генерал-майора. Туда же были доставлены 79 взятых в плен рус-
ских офицеров, среди которых было 10 генералов. Перед королем встал вопрос:
куда направить свое победоносное войско? У него был выбор. Он мог развивать
успех, достигнутый под Нарвой, продолжая военные действия против России, с тем
чтобы продиктовать ей угодный для себя мир, либо направить армию в Речь Пос-
политую против Августа II. Цитированный выше шведский генерал Шлиппенбах
вспоминал, что король, будучи в Нарве, отвел его «в свою спальню, где большой
ландкарт был прибит, на котором он мне марш в Москву показывал, который бы,
конечно, и учинился», если бы короля не отговорили генералы, рассчитывавшие
«с Польши большие взятки взять, нежели с России» 25, т. е. учитывавшие, что
в Польше можно было поживиться трофеями основательнее, чем в бедной России.
На выбор направления оказали влияние не только настойчивые обращения
к королю шведского генералитета, но и отношение Карла XII к Августу II. Если
русского царя шведский король недооценивал, то саксонского курфюрста он про-
сто презирал, ибо считал его инициатором Северного союза и коварным человеком.
«Поведение его так позорно и гнусно,— отзывался шведский король об Ав-
густе II,— что заслуживает мщения и презрения всех благомыслящих людей».
И все же не желание отомстить Августу II и лишить его польской короны опреде-
лило решение Карла XII перенести театр военных действий на запад. Отправиться
в длительный поход к Москве, имея в тылу саксонскую армию, боеспособность ко-
торой была тогда выше русской, шведский король не мог. Не менее очевидным было,
что Речь Посполитая, пока еще воздерживавшаяся от военных действий против
Швеции, готова воспользоваться любым благоприятным случаем для начала таких
действий. К тому же и Дания была способна оправиться от недавнего поражения
и восстановиться в Северном союзе.
Легкая победа шведских войск под Нарвой так вскружила голову Карлу XII,
что все его помыслы были нацелены на войну. С этих пор и до смерти короля в
1718 г. война стала главной его заботой; ни о чем он не рассуждал с таким вооду-
шевлением, как о сражениях, которые он давал и которые даст в будущем. В Нарве
Нарва 147
Карл XII задержался недели на три, затем двинулся в Лифляндию, где в ожида-
нии подкреплений из Швеции стоял пять месяцев в 50 верстах от Дерпта. Оттуда
он двинулся против саксонских войск и летом 1701 г. открыл серию побед
над ними.
Первую из них — над фельдмаршалом Штейнау — Карл XII одержал 8 июля,
когда под Ригой на глазах саксонцев дерзко переправился на левый берег Двины и,
не дав себя опрокинуть в реку, наголову разбил противника. Среди трофеев шведы
захватили 36 пушек, три штандарта, одно знамя и 500 пленных. Потери саксонцев
убитыми в три раза превышали потери шведов. Оставив в Лифляндии 8-тысячный
отряд под командованием полковника Шлиппенбаха, король вторгся в земли Речи
Посполитой.
В то время как в лагере Карла XII и при европейских дворах раздавались язви-
тельные насмешки в адрес русского царя, Петр зря времени не терял. Он не знал ни
слабости, ни усталости. Царь был не из тех людей, кто опускает руки и склоняет
голову перед неудачей. Испытания, напротив, закаляли волю Петра. Как и после
первого Азовского похода, неудача подхлестнула его, и он энергично и целеустрем-
ленно принялся ковать будущую победу. Об огромном напряжении его сил и др пре-
дела мобилизованной энергии свидетельствует сухая хроника его переездов. В кон-
це января 1701 г. он мчится в Биржу — замок в 120 верстах от Динабурга, оттуда
возвращается в Москву, чтобы поспешить в Воронеж, где проводит два с половиной
месяца, затем отправляется в Новгород и Псков. Петр мчится как курьер — день
и ночь, в любую погоду и в любое время года. Обыкновенная повозка или сани были
для него и местом ночлега, и обеденным столом. Останавливался он только для
смены лошадей. Каждое перемещение царя не только веха в его личной жизни, но
и определенный этап в мобилизации усилий страны на борьбу с неприятелем. Этот
повседневный труд царя был его личным, так сказать, вкладом в общее дело.
В первый год после Нарвы царя одолевало множество неотложных дел, причем
тРУДно вычленить из них второстепенные, которые ему можно было отложить на
будущее. Даже сейчас, спустя почти три столетия после бурных событий того вре
мени, приходится удивляться, как Петр успевал каждому из них отдавать частицу
своего внимания и добиваться желаемых результатов. Мозаику разноплановых дел
можно разбить на три категории.
Одни из них носили сугубо внутренний характер и касались устранения по-
следствий нарвской катастрофы, а именно предусматривали восстановление бое-
способности русской армии: восполнение потерь в личном составе, возрождение
боевого духа деморализованных поражением полков, обеспечение их артиллерией,
утраченной под Нарвой. Все это требовало немалых расходов, поэтому изыскание
денег тоже принадлежало к неотложным делам. В не меньшей мере Петра трево-
жила внешнеполитическая обстановка, и в первую очередь вопрос, как укрепить
единственного своего союзника — Августа II — в намерении продолжать борьбу
с Карлом XII. К непростым задачам относилось и удержание южного соседа —
Османской империи от агрессивных акций. Страна переживала трудные времена,
и в Москве опасались, что в Стамбуле могло появиться желание воспользоваться
этими трудностями, чтобы напасть на Россию с юга с целью вернуть утраченный
Азов.
Несмотря на важность каждой из перечисленных сфер деятельности царя и его
соратников, все они в конечном счете были подчинены главному — победе над
неприятелем. Эффективность предпринятых усилий проверялась на театре воен-
ных действий, поэтому надо было достичь, пользуясь словами П. А. Голицына, хотя
бы «малой виктории». После общего обзора решаемых Петром задач перейдем
к их конкретному рассмотрению.
Неудача под Нарвой вызвала необходимость упорядочить войска, потрепанные
148 Н. И. Павленко
в бою и деморализованные поражением. Царь в «Гистории Свейской войны» повест-
вует: «После разбития при Нарве полки в конфузии в свои границы пошли, которых
велено пересмотреть и исправить генералу князю Репнину, который тогда с диви-
зиею своею и с одним старым полком Бутырским прибыл с Низу (низовий Волги.—
Н. П.) ...и пошел было к Нарве, но не дошед, услышав о оном несчастии, ио указу
возвратился из Самры» 26. С учетом наличного состава «генеральств» Репнин
справился быстро. Оказалось, что общая численность оставшихся войск равня-
лась 22 967 человекам. Такого контингента было совершенно недостаточно для на-
ступательных операций, и поэтому был кликнут клич о наборе в драгуны. Князю
Борису Алексеевичу Голицыну в течение зимы 1700—1701 гг. удалось сформиро-
вать 10 драгунских полков по тысяче человек в каждом.
Восполнение потерь в артиллерии потребовало значительно больше времени.
Переписка царя с Андреем Андреевичем Виниусом, отвечавшим за изготовление
пушек, показывает, с каким напряженным вниманием следил Петр за ходом работ.
Из письма царя Виниусу от 8 апреля 1701 г.: «Как возможно, для Бога, поспешайте
артиллериею»; от 16 апреля: «Цисьма ваши я принял, в которых пишете о готов-
ности артиллерии и что трудитеся в том; и то зело доброе дело и надобно, ибо время
яко смерть». Сохранился ответ Виниуса на это письмо: «В делах, государь, артил-
лерии многие происходят трудности, овое от неискусства, а паче же пьянства не-
которых мастеров, которых никакими наказаньми, ни крещением в достойное
послушание привести невозможно». Здесь же и сообщение, несомненно порадовав-
шее царя: отлито 32 большие и малые пушки, из которых «большие зело добры,
каковы у русских мастеров в деле не бывали» 27.
Восстановление артиллерийского парка происходило за счет литья пушек из
чугуна на уральских заводах, а также из колокольной меди, изъятой у церквей и
монастырей. Указа о таком изъятии не сохранилось, но «Гистория Свейской
войны» ссылается на повеление царя собрать часть колоколов «со всего государ-
ства с знатных городов от церквей и монастырей» для литья пушек и мортир 8.
К маю 1701 г. вес свезенной в Москву колокольной меди достигал 90 000 пудов, из
которых в том же году было использовано на литье пушек до 8000 пудов.
Царю довелось выступать и в роли камералиста — человека, озабоченного
пополнением казны деньгами. В главе о первых преобразованиях шла речь о вве-
дении в России гербовой бумаги. Примеру первого прибыльщика Курбатова следо-
вали другие изобретатели налогов. Им было велено, как засвидетельствовал в своих
«Записках» Иван Афанасьевич Желябужский, сидеть и «чинить государю при-
были» 29. Усердия прибыльщиков оказалось недостаточно, чтобы существенно по-
полнить казну. Не восполняли потребностей в деньгах и экстраординарные налоги,
на первых порах вводившиеся в более скромных размерах, чем в последующие
годы.
Андрей Константинович Нартов записал рассказ о том, как царю удалось ре-
шить финансовую проблему. Петр будто бы размышлял об этом в одиночестве целые
сутки. Вошедшему «князю-кесарю» он поведал итог своих раздумий: в казне нет
денег, войско ничем не снабжено, и артиллерии нет, а сие потребно скоро, поэтому
единственный выход — «убавить в монастырях сокровища в золоте и серебре и на
тиснуть из них деньги». «Сие дело щекотно, должно придумать иное»,— возразил
Ромодановский и отвел царя в Кремль, где находилась тайная кладовая. Когда они
вошли в камеру, то, «к несказанному удивлению, увидел его величество навален-
ные груды серебряной и позолоченной посуды и сбруи, мелких серебряных денег и
голландских ефимков». Ромодановский поведал Петру тайну сокровищ: «...когда
родитель твой, царь Алексей Михайлович, в разные времена отъезжал в походы,
то, по доверенности своей ко мне, лишние деньги и сокровища отдавал на сохране-
ние мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я никому
Нарва 149
сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне
крайняя нужда» 30.
Отделить в этом предании достоверное от легендарного не представляется воз-
можным, тем более что, по другим сведениям, царь вел этот разговор не с Ромода-
новским, а с Прозоровским. Доподлинно, однако, известно, что финансовые затруд-
нения Петр преодолел столь же простым, сколь и малонадежным способом — повы-
сил производительность монетного двора: день и ночь работали станки, наводняв-
шие рынок обесцененными деньгами. От этой операции казна получила грандиоз-
ный доход: в 1701 г. - 791 729 рублей, в 1702 г,- 1 296 978, в 1703 г, - 748 647 руб-
лей, т. е. за три года эксплуатации монетной регалии казна извлекла 2 837 354 руб-
ля чистого барыша 31. Между тем порча монеты вызвала падение курса рубля. По
сравнению с XVII в. его покупательная способность сократилась почти вдвое - по
подсчетам В. О. Ключевского, рубль XVII в. равнялся 17 золотым рублям конца
XIX — начала XX в., а рубль XVIII в.-~ только 9 рублям. Это не преминуло ска-
заться на жизни той части населения, источником благополучия которой было
жалованье: солдат, стрельцов, работных людей мануфактур, канцелярских служи-
телей и др.
Особого внимания заслуживает поездка царя в Биржу с целью свидания с Ав-
густом II, намечавшегося еще в ноябре — декабре 1700 г. Из Москвы Петр выехал
31 января 1701 г. Его сопровождали адмирал Федор Алексеевич Головин, родной
дядя Лев Кириллович Нарышкин, постельничий Гавриил Иванович Головкин,
бомбардир поручик Александр Данилович Меншиков, переводчик Петр Павлович
Шафиров и 24 солдата Преображенского полка. На этот раз скорость передвижения
царя была невысокой: лишь до Смоленска ехали день и ночь и преодолели это рас-
стояние за трое суток, а до Биржи добирались две недели. Тем не менее появление
царя и его свиты было неожиданным: Август намеревался встретить Петра где-то
на пути к Бирже, а встретил его у стен замка.
Саксонский курфюрст и польский король не отличался ни отвагой, ни вер-
ностью, ни энергией, чтобы мобилизовать все ресурсы для борьбы с неприятелем.
Он ничем не дорожил так, как обеими коронами, и был готов на любой шаг ради их
сохранения. Тем не менее Август II был тогда для России бесценным союзником:
чем дольше за его войсками будет гоняться Карл XII, тем больше времени получит
Россия, чтобы залечить последствия Нарвы. Именно поэтому Петр I не жалел ни
усилий и времени, ни материальных и людских ресурсов для поддержания Авгу-
ста II.
Свидание, продолжавшееся около двух недель, завершилось подписанием
Бирженского трактата и соглашения о координации военных действий. Трактат
26 февраля 1701 г. не только подтвердил союзный договор 11 ноября 1699 г., заклю-
ченный в Москве, но и предусматривал оказание Августу II помощи деньгами и
вспомогательным корпусом. Этот корпус пехоты, численностью 15 20 тысяч чело-
век, с полным вооружением и запасами пороха в 100 000 фунтов, передавался
в распоряжение курфюрста для военных действий в Лифляндии и Эстляндии. Дру-
гое обязательство царя состояло в предоставлении Августу II денежной ссуды,
выплачиваемой в течение двух лет по 100 000 рублей ежегодно. Обязательства
Августа II были более скромными — он должен был энергичными действиями
в Лифляндии и Эстляндии создать благоприятные условия для активных операций
русских войск в Ижорской земле и Карелии. Договор зарегистрировал отказ царя
от притязаний на Лифляндию и Эстляндию. Союзники, кроме того, обязались не
заключать мира без обоюдного согласия. В соответствии с договором был вырабо-
тан план совместных действий. Король с саксонским войском и русским вспомога-
тельным корпусом обязался овладеть Ригой, после чего оказать помощь русским
в промысле над Нарвой. Царь пытался склонить к вступлению в Северный союз
150 Н. И. Павленко
Речь Посполитую, однако убедить ее сенаторов в необходимости объявить войну
Швеции ему не удалось.
События ближайших месяцев показали, с какой пунктуальностью Петр выпол-
нял свои обязательства и какие трудности ему пришлось преодолевать при сборе
денег для выдачи ссуды королю. Петру довелось шарить но всем закромам, где
можно было добыть хотя бы малую толику денег. Основную сумму из 150 000 руб-
лей, выплаченных в марте 1701 г. доверенному Августа II,— 80 000 рублей и
40 000 ефимков — выдал приказ Большой казны. Второй по размерам взнос сделала
Ратуша — 40 000 рублей. Остальную сумму наскребли у многих учреждений и
частных лиц: у Троице-Сергиева монастыря — 1000 золотых, у поручика Алек-
сандра Меншикова — 420 золотых и т. д.32 18 апреля 1701 г. князь Никита Ивано-
вич Репнин получил повеление отправиться из Пскова к Динабургу, а 14 июля он
доносил царю, что 18 солдатских полков и один стрелецкий под его командованием
соединились с саксонским войском фельдмаршала Штейнау. Русские полки во
время смотра удостоились похвалы.
После свидания в Бирже Петр отправился в Москву, а оттуда — в Воронеж,
куда прибыл 23 марта. На первый взгляд кажутся странными и будто бы не вызы-
вавшимися крайней необходимостью частые визиты Петра в Воронеж. В самом
деле, целесообразность продолжительных пребываний царя в Воронеже до начала
Северной войны не вызывает сомнений — там создавался флот, предназначенный
для боевых действий на Азовском море. Но ради чего царь отправлялся в Воронеж
теперь, когда театр военных действий переместился на северо-запад и Россия вела
борьбу не с Турцией, а со Швецией? Надо ли было пополнять азовский флот но-
выми кораблями и непрестанно подновлять быстро гнившие в пресной воде Дона
только недавно спущенные галеры и фрегаты? Тем более что ни один из кораблей
не участвовал ни в одном сражении, а их пу1пки не произвели ни единого боевого
залпа. Не являлись ли эти хлопоты царя бесцельной тратой народных ресурсов и
своего рода данью его пристрастию к флоту и кораблестроению?
Двух мнений на этот счет быть не может - непрестанные заботы Петра об
азовском флоте окупались тем, что они охлаждали воинственный пыл султан-
ского двора и долгое время удерживали его от объявления войны России.
Посол Петр Андреевич Толстой так и доносил из Адрианополя царю 22 сен-
тября 1702 г.: «...морской твой, великого государя, караван безмерной им
страх наносит» 33.
С Османской империи Петр не спускал глаз, внимательно наблюдая за настрое-
ниями султанского двора. Азовскому губернатору Федору Матвеевичу Апраксину,
посаженному в Азов сторожить приобретение на южном море, царь писал 24 июня
1701 г.: «...того для извольте в том (от чего, Боже сохрани, под нынешние часы)
осторожность учинить как в Азове, так наипаче в Таганроге к обороне того места.
Сам, ваша милость, сведом, каков туркам Таганрог, а под нынешний час и пуще».
Две недели спустя новое напоминание: «Извольте держать опаску от турской сто-
роны (как я напред сего писал) и, для Бога, никаких торговых приезжих не
пускайте на Таганрог, а торговать велите у Азова в удобных местах; также чтоб
город поспешить к совершению обороны к зиме». Опасения оказались необоснован-
ными, и 17 сентября царь отправляет Апраксину письмо с новыми известиями:
«...войны с турком не чаем, потому что мир подтвердил султан охотно» 34.
Неточность сведений, которыми царь снабжал своего вельможу, вполне объяс-
нима — Россия тогда не имела постоянного дипломатического представительства
в Османской империи, и в Москве должны были довольствоваться лишь слухами,
доходившими кружным путем. Дипломатические отношения России с Османской
империей поддерживались взаимными визитами посольств с какими-либо кон-
кретными поручениями. Выполнив их, посольство возвращалось на родину, и в не-
Нарва I 5 1
посредственных контактах наступал длительный перерыв. Петр нарушает тради-
цию и 22 мая 1702 г. отправляет в Адрианополь — тогдашнюю резиденцию сул-
тана, вскоре замененную на Стамбул, своего представителя. Выбор пал на Петра
Андреевича Толстого, которому предстояло открыть новый этап в истории дипло-
матической службы России в Османской империи: он был первым русским диплома-
том, возглавлявшим не временное, а постоянное посольство в столице Османской
империи.
Толстому прежде всего предстояло добиться для себя такого же статуса при
султанском дворе, каким пользовались послы других европейских государств: Анг-
лии, Франции, Голландии, Австрийской империи. Решить эту задачу было нелегко:
в Османской империи относились к русским дипломатам традиционно высокомер-
но, а порой и пренебрежительно, всячески третируя их. Именно поэтому султан-
ский двор встретил русского посла более чем прохладно. Рассуждали: «...так ни-
когда-де от веку не бывало, чтоб московскому послу у Порты жить...» Главную цель
пребывания русского посла в Османской империи определила грамота, адресован-
ная царем султану: «...к вящему укреплению между нами и вами дружбы и любви,
а государствам нашим к постоянному покою» 35. «Покой» для России исключал
возможность появления второго фронта — в противном случае ей пришлось бы ве-
сти одновременно борьбу и со Швецией, и с Османской империей.
Указ о назначении Толстого послом был дан 2 апреля, 14 апреля состоялась
аудиенция Петра Андреевича у царя. Помимо открытой инструкции послу вручили
секретную, среди 16 пунктов которой были и весьма деликатные, требовавшие от
Толстого не столько наблюдательности, сколько незаурядного умения обобщать
наблюдения. Посол, например, должен был дать характеристики султана и его
«ближних людей»; сообщить, сам ли султан правит страной или через своих фаво-
ритов, имеет ли он склонность к войнам и воинским забавам или более озабочен
«покоем». В Москве интересовались бюджетом Османской империи и ждали ответа
на вопрос, испытывает ли казна в деньгах «довольство» или, напротив, «оскудение»
и по каким причинам оно наступило.
Естествен интерес русского правительства к вооруженным силам Османской
империи. Посольский приказ требовал от Петра Андреевича исчерпывающих све-
дений о составе сухопутной армии и ее дислокации, а также о том, «не обучают ли
европейским обычаем» конницу, пехоту и артиллерию, или придерживаются тради-
ционных форм обучения. Столь же обстоятельные сведения Толстой должен был
собрать и о состоянии османского флота. От него требовали данных не только о ко-
личестве кораблей и их типах, но и о вооружении каждого корабля, составе экипа-
жей, размерах жалованья офицерам и т. д. Послу, наконец, поручалось выяснить
планы османов относительно модернизации сухопутных и морских крепостей.
Взоры правительства России были обращены прежде всего на Керченский пролив:
«В Черноморской протоке (Керченском проливе.— Н. П.) хотят ли какую крепость
сделать, и где (как слышно было), и какими мастерами, или засыпать хотят и когда,
ныне ль или во время войны?»
Группа вопросов нацеливала Петра Андреевича на сбор сведений об экономи-
ческих и политических отношениях Османской империи с другими государствами:
«Из пограничных соседей которые государства в первом почитании у себя имеют
и который народ больше любят?» В Москве понимали, что степень близости к тому
или иному государству отражалась в статусе его дипломатического представителя
при дворе. Отсюда резонное задание Толстому узнать, «при султанском дворе кото-
рых государств послы и посланники, и кто из них на время были или живут не
отъезжая, и в каком почитании кого имеют». Поскольку Османская империя была
государством многонациональным, Толстому поручалось дознаться, «есть какая
противность от подданных султанских или персиян и от иных народов». Под
152 Н. И. Павленко
«иными народами» подразумевались прежде всего христиане, и особенно право-
славные, томившиеся под османским игом: болгары и сербы.
Упреждая события, заметим: Толстой блестяще справился с поручением, обна-
ружив недюжинные дипломатические способности. В соответствии с обстановкой
он пускал в ход нужные свойства своего противоречивого характера: вкрадчивость
и изворотливость, настойчивость и красноречие. Он мог с медоточивой улыбкой
бормотать ласковые слова признательности и со сталью в голосе высказывать
мысли, отнюдь не ласкавшие слух собеседника; прикидываться несмышленышем
и намеренно демонстрировать проницательность, которая позволяла ему угадывать
действия партнеров на много ходов вперед.
Толстому прежде всего удалось отстоять статус постоянного представителя
России в Османской империи. Попытка выдворить посла из Адрианополя была
предпринята сразу же после аудиенции у султана. Ему было заявлено, что прибы-
вающие в империю послы «по совершении-де дел паки отходят во свои страны» и
этот обычай в первую голову относится к русскому послу, поскольку он вручил цар-
скую грамоту султану, а дел, связанных с торговлей, у него нет. Действительно,
торговые связи России с империей были ничтожными. Однако Петр Андреевич счи-
тал свое пребывание в Адрианополе тем более необходимым, что действия османов,
затягивавших его аудиенцию у султана, он посчитал нарочитыми, направленными
на выигрыш времени для подготовки к войне. Посольство прибыло в Адрианополь
29 августа 1702 г., а султан удосужился принять посла два с половиной месяца
спустя, 10 ноября. Во время томительного ожидания в стране, где все было внове —
быт, нравы, работа правительственных учреждений, продажность вельмож, где на
первых порах не было ни связей, ни возможности общаться с окружающим миром,
Петра Андреевича одолевали подозрения, оказавшиеся, как выяснилось позже,
несостоятельными. «Аз же размышляю сице,— доносил он в Москву,— егда хотели
миру, тогда и посланников наших по достоинству почитали. Ныне же, мню, яко
желают разлияния кровей».
Согласившись с пребыванием русского посла в империи, султанский двор не
терял надежды, что Толстой сам покинет Адрианополь. Для этого посольству были
созданы невыносимые условия. С целью отрезать Толстого от внешнего мира
посольский двор день и ночь караулили 120 янычар. Сначала посольству предоста-
вили такую завалюху, что Толстой и его сотрудники опасались оказаться похоро-
ненными под ее развалинами; затем ветхое подворье заменили другим, но располо-
женным так, что проникнуть в него незамеченным было невозможно. «И ныне, госу-
дарь,— доносил Толстой Ф. А. Головину 4 апреля 1703 г.,— живу на новом дворе
в городе, и на двор ко мне никакому человеку прийти невозможно, понеже отовсюду
видимо и чюрбачей (полковник.— Н. П.) у меня стоит с янычары будто для чести.
И все для того, чтоб христиане ко мне не ходили». Но главное неудобство нового
подворья, находившегося в центре города, состояло в физических страданиях,
испытываемых персоналом посольства в знойное лето. «В великой тесноте живу...—
жаловался Головину Петр Андреевич 7 июля 1703 г.,— в нынешних числах неизре-
ченные жары, от которых, государь, жаров терпим болезни великие».
Несмотря на упорное стремление османов изолировать русского посла от
внешнего мира, деятельность Петра Андреевича принесла блестящие результаты
и была крайне полезна России. Ему удалось установить прочные связи с добро-
хотами, которых он называл «работниками». Это были православные, постоянно
или наездами проживавшие в Османской империи: иерусалимский патриарх
Досифей, коммерсант из Рагузы Савва Лукич Владиславич, племянник патриар-
ха Спилиот и др. Они безвозмездно доставляли Толстому ценные сведения о
событиях, происходивших в стране и при султанском дворе, и их главных дей-
ствующих лицах.
Нарва 153
На основании этих сведений Толстой давал точные и в то же время язви
тельные характеристики лицам, стоявшим у власти. О везире Далтабане Муста-
фе-наше от отзывался так: «Сказывают, что он глуп и все прочие бояре его не
любят, кроме муфтия», которому он за протекцию при назначении на должность
должен был уплатить 400 мешков денег (в каждом мешке по 500 левков, 1 левк
равен 15 алтынам). Скупыми штрихами он нарисовал портреты многих везиров
и министров. Один был «яр сердцем, но мало смышлен и нерассудителен»;
другой — «человек нраву зело сурового, а паче ко христианам великий злодей»;
третий «показуется горд паче прежде бывших» и в то же время «глуп и ника-
кого дела управить не может». Не удосужился лестной оценки и вступивший
на престол новый султан — Ахмет III: «Султан ныне обретается в сем госу-
дарстве, яко истукан, все свои дела положил на своего крайнего ве.зира» и живо
интересуется лишь гаремом и охотой. Спустя три месяца после прихода его к
власти, в конце октября 1703 г., Толстой писал о нем: «Султан до сего времени
не показал ни единого дела разумного, но токмо на детских забавляется утехах
и ездит гулять по полям и на море, а достойных к целости государственных
дел еще от него не является, чего и видеть не чают». Впрочем, встречались сре-
ди везиров и личности, заслужившие положительную оценку посла: «...нонеш-
ний везир — человек молод, обаче добрый человек и смирный» или «человек
добр и разум имеет свободный».
Выполняя поручение Посольского приказа, Толстой в конце 1703 г. отпра-
вил в Москву свое сочинение «Состояние народа турецкого» — своего рода эн-
циклопедию социальных, политических, военных и внешнеполитических знаний
об Османской империи конца XVII в. Здесь можно встретить и весьма важное
наблюдение о коррупции, царившей в аппарате управления, и сведения о сухо-
путных и военно-морских силах и об отношении султанского двора к Франции,
Австрии, Ирану и другим странам.
Главные усилия Толстого были направлены конечно же не на сбор сведе-
ний об Османской империи, а на то, чтобы удержать ее от агрессивных выступ-
лений против России. Относительное миролюбие султанского двора в первые годы
XVIII в. объяснялось тем, что казна была пуста. Грабеж ее достигал таких гран-
диозных размеров, что в Адрианополе не могли наскрести денег даже для упла-
ты жалованья янычарам, и те летом 1703 г. подняли бунт.
Тем не менее вооруженный конфликт вполне мог возникнуть вопреки жела-
нию султана в начале 1703 г., когда крымский хан домогался разрешения со-
вершить грабительский рейд по южным уездам России. Тогда султан подчерк-
нул свое миролюбие отстранением от власти воинственного хана, однако крым-
ские татары проявили непослушание, отказавшись принять вновь назначенного
хана. В этих условиях на авансцене появилась воинственная фигура везира,
задумавшего осуществить коварный план — направить в Крым огромную армию
якобы для приведения к покорности ослушников, а на самом деле для соедине-
ния с ними и совместного нападения на Россию. Толстой был в затруднении,
ибо не знал, как открыть двери султанского дворца, чтобы поведать султану о
готовившейся акции не только против России, но и против него — везир тайно
подговаривал крымцев поднять бунт против султана. Наконец путь был найден —
посредницей оказалась мать султана: придворные известили ее, а она «о том
везирском непотребном намерении поведала сыну». Судьба везира была решена.
Султан вызвал его к себе и спросил о цели снаряжения большой рати, «понеже-
де татар можно усмирить и не таким великим собранием». Везир как ни изво-
рачивался, но удовлетворительного ответа дать не смог и был взят под стражу.
Последовала обычная в таких случаях расправа: султан «в ночи велел зада-
вить» его 36.
154 Н. И. Павленко
Из изложенных внешнеполитических акций успешно закончились две: Ос-
манскую империю удалось удержать от нарушения условий Константинополь-
ского договора, а саксонского курфюрста Августа II — в качестве союзника. Все
остальные меры: попытки привлечь к участию в войне против Швеции Речь
Посполитую, восстановить роль в Северном союзе Дании и, наконец, выйти из
войны дипломатическим путем — завершились полной неудачей.
Справедливость требует отметить - царь всерьез и не уповал на обретение
новых союзников, но был полон решимости продолжать вооруженную борьбу.
Это подтверждает знаменитое письмо царя Борису Петровичу Шереметеву, от-
правленное через две недели после Нарвы — 5 декабря 1700 г.: «Понеже не леть
(нельзя.— Н. П.) есть при несчастии всего лишатися, того ради вам повелеваем
при взятом и начатом деле быть, то есть над конницею новгородскою и черкас-
скою, с которыми, как мы и прежде наказывали (но в ту пору мало было лю-
дей), ближних мест беречь (для последующего времени) и иттить в даль для
лутчего вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем, понеже людей довольно,
также реки и болоты замерзли; неприятелю невозможно захватить. О чем паки
пишу: пе чини отговорки ничем; а буде болезнию, и та получена меж беглеца-
ми, которых товарищ майор Л. на смерть осужден».
Коротенькое письмо содержит три сюжета. В начале его царь выступает
утешителем - нельзя терять голову при постигшем несчастье. Во второй части
письма речь идет о вручении Шереметеву командования конницей. Это назна-
чение примечательно как свидетельство отсутствия у царя опытных военачаль-
ников.
В самом деле, по крайней мере дважды действия Шереметева под Нарвой
вызывают порицание: он отказался от сражения со шведами, когда командо-
вал 5-тысячным отрядом конницы, чем лишил войско, осаждавшее Нарву, воз-
можности должным образом подготовиться к встрече с основными силами швед-
ского короля, а затем вместе с конницей в панике бежал с поля боя. Выбора
у царя не было, и он остановился на Борисе Петровиче прежде всего потому,
что за его плечами все же имелся некоторый боевой опыт командования войска-
ми, правда успешно сражавшимися с османами и крымцами и не устоявшими
против великолепно вымуштрованной и столь же великолепно вооруженной
регулярной армии Карла XII. Третий сюжет письма — угрозы в адрес Шереме-
тева, в случае если тот тотчас не отправится в поход для нанесения «лутчего вре-
да неприятелю». Это письмо открывает переписку царя с Борисом Петровичем.
Оно же положило начало упрекам царя, недовольного медлительностью своего
полководца, и угрозам в его адрес.
Шереметев, получив царский указ «иттить в даль», не спешил его выпол-
нять. Внутренне он, надо полагать, не был готов немедленно откликнуться и на
второй призыв царя, обращенный к нему 20 января 1701 г.,— действовать насту-
пательно, «дабы по крайней мере должность отечества и честь чина исправити
потщились». У нас нет оснований считать, что Борис Петрович не разделял этого
желания царя. В одном из писем Шереметева, от 10 ноября 1700 г., написанном
в ответ на несохранившееся послание царя с упреком по поводу действий 5-ты-
сячного отряда, уступившего шведам без боя выгодную для обороны позицию,
есть слова, звучащие как клятва: «Бог видит мое намерение сердечное: сколько
есть во мне ума и силы, с великою охотою хочу служить; а себя я не жалел и не
жалею» 37. Однако на риск ради сиюминутных успехов он не шел. В конце 1700
и первой половине 1701 г. Шереметев отваживался наносить шведам малочув-
ствительные уколы: его полки пытались в конце декабря 1700 г. захватить
Алысту (Мариенбург), расположенную в 20 верстах от границы, но были отбиты.
Успешнее действовали мелкие отряды, совершавшие рейды ради опустошения
Нарва 155
окрестностей. Урона живой силе они не наносили, но чувствительно ослабляли
продовольственную базу шведов.
Не извлекли выгод из своих походов и шведы. Еще в декабре 1700 г. они со-
вершили вылазку против Гдова, но ограничились лишь разорением близлежащей
округи и не рискнули штурмовать город. 15 января 1701 г. полковник Шлиппен-
бах вторгся в Псковскую область, опустошая села и деревни. Шведы осадили
и Печерский монастырь, но крепостные стены с башнями, земляным валом и
рвом надежно защищали гарнизон, и полковник вынужден был отступить. Не-
удачи конца 1700 — первой половины 1701 г. не позволили шведам овладеть
пограничными пунктами, с тем чтобы, опираясь на них, вторгнуться в русские
земли.
Шведам не сопутствовал успех и на новом театре войны, открытом ими ле-
том 1701 г. 20 марта 1701 г. Карл XII повелел организовать высадку десанта
в Архангельске с целью сжечь город, корабли, верфи и запасы, а также «унич-
тожить или разрушить все, что может быть приспособлено к обороне». О ходе
этой операции сообщают русские и шведские источники.
Основным источником отечественного происхождения является донесение
царю двинского воеводы князя Алексея Прозоровского. Он сообщил, что 21 июня
под видом торговых кораблей к двинскому Березовскому устью подошли два
фрегата и яхта. Караульные солдаты под командой капитана «по прежнему обык-
новению поднялись на один из фрегатов для проверки, но тут же были схвачены:
капитана взяли под караул и закрыли в каюте, а всех 15 солдат перебили». Сле-
дуя далее к Малой Двинке, шведские корабли неожиданно для себя напоролись
на строившуюся Ново-Двинскую крепость, где находилось 700 солдат и офице-
ров. Как и в Березовском устье, к кораблям подошли на карбасах караульные
во главе с солдатским головой Григорием Животовским, и, «увидев на фрегатах
много людей и ружья и дознався, что на них воинские люди, учали они от фре-
гата отъезжать», но были обстреляны и понесли потери. В дело вступили бата-
реи Ново-Двинской крепости. В итоге «неприятельские люди, видя над собой по-
беду, побросались в мелкие свои суда, в шняки, и бежали». Два фрегата и яхта
вместе с пушками и воинскими припасами стали трофеями Ново-Двинского
гарнизона. Третий фрегат, наблюдавший издали за происходившим, бежал в мо-
ре. 26 июня к Березовскому устью подходили еще четыре неприятельских фре-
гата, но от них «промыслу до сих пор не являлось» 38.
Получив это донесение, Петр поделился радостной вестью с Ф. М. Апрак-
синым, начав письмо восторженной фразой: «Я не мог вашему превосходительству
оставить без ведома, что ныне учинилося у города Архангельскова зело
чудесно» 39.
Шведский историк А. Фриксель, пользуясь шведскими источниками, сооб-
щил некоторые подробности, возможно не известные двинскому воеводе, писав-
шему донесение по горячим следам: «Когда шведские корабли вошли в Белое
море, то они стали искать лоцмана, который сопровождал бы их в дальнейшем
пути в этих опасных водах. Два русских рыбака предложили тут свои услуги
и были приняты на борт. Но эти рыбаки направили суда прямо к гибели шве-
дов, так что два фрегата сели на песчаную мель. За это оба предательски действо-
вавших лоцмана были избиты возмущенным экипажем. Один был убит, а другой
спасся и нашел возможность бежать» 40. Двумя рыбаками, совершившими герои-
ческий подвиг, были Иван Рябов и Дмитрий Борисов. Шведская диверсия про-
тив Архангельска провалилась. Оставшийся в живых Рябов и все причастные
к отражению шведского нападения были щедро награждены Петром во время
прибытия его в Архангельск в 1702 г.
Итак, в ближайшие месяцы после Нарвы ни той ни другой стороне не уда-
156 Н. И. Павленко
лось достичь военного превосходства — операции ограничивались мелкими стыч-
ками и взаимными набегами на неприятельскую территорию.
Первую более или менее значительную операцию Шереметев предпринял
в начале сентября 1701 г., когда он, будучи уже в должности главнокомандую-
щего, двинул на неприятельскую территорию три отряда общей численностью
20 000 человек. Командование самым крупным из них, насчитывавшим свыше
11 000 человек, Борис Петрович вручил своему сыну Михаилу. Его действия
принесли успех у Ряпиной мызы, защищаемой шведским отрядом в 600 чело-
век. Вспоминая об этом сражении, Шлиппенбах, оказавшись в плену после
Полтавы, показал: «...из той команды только один поручик ко мне возвратился.
Прочие все побиты от войск его ц. в. или в полон взяты с потерею двух пу-
шек» 4|.
Это была первая победа над шведами в так называемой малой войне. В Пско-
во-Печерском монастыре победителям была организована торжественная встреча.
Современник Иван Афанасьевич Желябужский описал ее так: «Наперед везли
полон, за полоном везли знамена, за знаменами пушки, за пушками ехали полки
ратных людей, за полками ехал он, Михайла Борисович. А в то время у Печер-
ского монастыря на всех раскатах и на башнях распущены были знамена, также
и во всех полках около Печерского монастыря, и на радости была стрельба пу-
шечная по раскатам и по всем полкам, также из мелкого ружья» 42.
К командирам двух других отрядов военная фортуна была менее благо-
склонна. Один из них, несмотря на многократное численное превосходство, не
смог одолеть противника у мызы Рыуге. Шлиппенбах отправил королю хвастли-
вое донесение о якобы одержанной шведами крупной победе. Карл XII, склон-
ный к мистификации и охотно веривший всему, в том числе и небылицам, лишь
бы они прославляли шведское оружие, пожаловал полковника чином генерал-
майора. Новоиспеченный генерал, поблагодарив короля, писал: «...мне приятнее
было бы остаться при прежнем чине, только бы король прислал 7 или 8 тысяч
войска» 43. В связи с эпизодом у мызы Рыуге в голландской газете появилось
сообщение, что на 1200 шведов напало около 100 000 русских. Они были отбро-
шены, оставив 6000 трупов. В действительности в отряде Корсакова, совершив-
шего нападение на Рыуге, насчитывалось 3717 человек, а потери исчислялись
несколькими десятками солдат.
Как бы там ни было, но русские и шведы одновременно отмечали удачи
своих войск: первые — под Ряпиной мызой, вторые - у мызы Рыуге.
Вслед за сентябрьским походом в войсках Шереметева наступила передыш-
ка, продолжавшаяся почти до конца 1701 г., когда лазутчики донесли ему о сосре-
доточении сил Шлиппенбаха у мызы Эрествере. В распоряжении шведского
генерала находилось около 5000 регулярных и 3000 нерегулярных войск, разбро-
санных по всей Лифляндии. Для шведов появление Шереметева у Эрествере
было полной неожиданностью — они праздновали Рождество и беспечно пьян-
ствовали, полагая, что глубокий снег гарантировал им полную безопасность.
Шереметев двинулся в поход «за свейский рубеж» 23 декабря, три дня спустя
оставил обоз и далее продвигался «тайным» обычаем в надежде напасть на про-
тивника врасплох. Замысел, однако, не вполне удался: шведы обнаружили аван-
гард Шереметева, но не придали ему серьезного значения, приняв его за обыч-
ный отряд, совершавший набег. Лишь 27 декабря им стало известно о движении
против них значительных сил.
Сражение, начавшееся в 11 утра 29 декабря, на первом этапе складывалось
не в пользу русских, ибо в нем участвовали только драгуны. Оказавшись без
поддержки пехоты и артиллерии, не подоспевших к месту боя, драгунские пол-
ки были рассеяны неприятельской картечью. Однако подошедшие пехота и ар-
Нарва 15/
тиллерия резко изменили соотношение сил и ход сражения. После 5-часового
боя Шлиниенбах, полностью разгромленный, вынужден был бежать. С остатками
кавалерии он укрылся за стенами крепости в Дерпте. В руках русских оказались
около 150 пленных, 16 пушек, а также провиант и фураж, впрок заготовлен-
ные противником в Эрествере. Шереметев пытался было организовать пресле-
дование беглецов и поимку дезертиров, укрывшихся в лесах, но потом отказался
от этого намерения. Свое решение он объяснял царю тем, что «нельзя было
итить — всемерно лошади все стали, а пуще снег глубокий, и после теплыни от
морозов понастило; где лошед увязнет — не выдерется: ноги у лошадей ободра-
ли до мяса». Задачу свою Шереметев считал выполненной, ибо, как он доносил
царю, шведы от поражения «долго не образумятся и не оправятся» 44.
4 января 1702 г. войска возвратились в Псков, где в честь победителей
«после молебного пения из пушек и из мелкого ружья за щастливую викторию
стреляли». Успех отметили и в столице. Извещение о победе Борис Петрович
отправил 2 января «с сынишкою своим Мишкою». В Москве впервые с начала
Северной войны в честь победителей из пушек стреляли и звонили в колокола,
народ угощали вином, пивом, медом. На кремлевских башнях развевались захва-
ченные у шведов знамена и штандарты. И. А. Желябужский в этой связи заре-
гистрировал важный факт в истории русской культуры: «А на Москве, на Крас-
ной площади, для такой радости сделаны государевы деревянные хоромы и сени
для банкета; а против тех хором на той же Красной площади сделаны разные
потехи и ныне стоят» 45. Таким образом, эрестверская победа дала повод открыть
первый в России общедоступный театр.
В Псков скакал поручик Меншиков с наградами. Шереметеву он привез
орден Андрея Первозванного, а также весть о пожаловании его чином фельд-
маршала. Примечательно, что этим званием Петр отметил подлинные заслуги
Бориса Петровича на поле брани, между тем как пожалование этим же чином
Федора Алексеевича Головина во время похода под Нарву не подкреплялось
военными успехами последнего. Отмечены были и солдаты — каждый из них
получил по одному серебряному рублю.
Шлиппенбах, не оправдавший репутации о непобедимости шведских войск,
объяснял свое поражение колоссальным превосходством численности русских
войск: он распространял слухи, что их будто бы было 100 000 человек. Вместе
с генералом бодрился и король: раз русские отошли к Пскову, значит, швед-
ская армия сохранила боевой дух и способность держать в страхе неприятеля.
Численность русских войск, участвовавших в сражении у Эрествере, пре-
восходила численность шведов примерно втрое — соответственно 10 000 и 3200
человек. Боеспособность русской армии еще уступала шведской, но на этом этапе
войны важен был конечный результат. Значение победы царь оценил лаконично
и выразительно, как это он умел делать, восклицанием: «Мы можем наконец
бить шведов!»
По всему видно, что успех воодушевил царя настолько, что уже в январе
1702 г. он вынашивал план новых наступательных операций, но на этот раз
не в Лифляндии и Эстляндии, а вдали от них — в устье Невы. Такой вывод
напрашивается при чтении наказа, данного им Шереметеву в январе 1702 г.
Петра интересовало время вскрытия Невы; он поручает фельдмаршалу добыть
осведомленного языка, у которого можно было бы получить необходимые све-
дения об Орешке и Ниеншанце и численности гарнизонов в обеих крепостях.
Все это надлежит знать потому, писал царь, что «намерение есть при помощи
Божией по льду Орешек доставать» 46. Операция, однако, не состоялась отчасти
из-за рано наступившего половодья. От плана пришлось отказаться еще и по-
тому, что к тому времени не удалось обеспечить безопасность тыла: сохранив-
158 Н. И. Павленко
ший силы Шлинпенбах мог напасть на войска, осаждавшие Нотебург (Орешек),
и тем самым перерезать коммуникации. Угроза повторения Нарвы вынуждала
царя и его генералов проявлять крайнюю осторожность.
Возобновлению активных действий на западном театре войны благоприят-
ствовали два обстоятельства. Англия, Голландия и Австрия, с одной стороны,
и Франция — с другой, начали войну за Испанское наследство и, следователь-
но, лишились возможности вмешиваться в конфликт, разразившийся на северо-
востоке Европы. По этому поводу Петр отметил: «...война общая началась; дай
Воже, чтобы протянулась; хуже не будет нам» 47. Как это ни парадоксально
выглядит, но сам шведский король делал все возможное, чтобы подвигнуть
войско Шереметева предпринять наступательные операции.
Чем дальше, тем больше царь убеждался в необходимости наступательных
действий. В конце марта 1702 г. Петр еще не имел на этот счет однозначного
мнения. В ответ на вопрос фельдмаршала: «Как весну нынешнюю войну весть,
наступательную ли или оборонительную?» — царь наложил резолюцию: «С вес-
ны поступать оборонительно». Впрочем, оговаривался Петр, «если способ будет,
то наступление чинить некоторыми частьми войска, смотря по времени, а гене-
рально о наступлении писать, если склоняться будет к способу доброму». Но
месяц спустя обстановка на ингерманландском театре изменилась: царю, нахо-
дившемуся в то время в Архангельске, стало известно, что король двинулся
к Варшаве и, следовательно, Шлиппенбах не мог рассчитывать на подкрепле-
ние. 27 мая Петр писал Шереметеву: «И теперь истинный час (проси у Господа
сие помощи), в небытие его (короля,— Н. П.), также и пока транспорт не учи-
нен (т. е. не прибыло подкрепление, следовавшее, по слухам, из Померании,
в 10 000 человек,— Н.П.), поиском предварить главным делом на Велинга или
к Дерпту». В начале августа царь еще более укрепился в намерении начать
наступательные операции в Ингерманландии. 5 августа 1702 г. он отправил
Шереметеву послание, в котором впервые употребил слова, ставшие потом хресто-
матийными: «Изволь, ваша милость, рассудить нынешний случай, как увяз швед
в Польше (курсив мой,— Н. П.), что ему не только сего лета, но, чаю, ни буду-
щего возвратиться невозможно; также изволь размыслить, какое дальнее рас-
стояние от вас до Варшавы, как возможно им оттоль с войском поспеть, хотя б
48
и нохотели»
Мы нарочито столь подробно остановились на письмах царя к Шереметеву
прежде всего потому, что они достаточно убедительно раскрывают полковод-
ческие дарования Петра, его умение, находясь вдали от театра войны, в своих
стратегических расчетах принимать во внимание всю совокупность факторов
как военного, так и политического характера.
Шереметев начал подготовку к походу сразу же после мартовских резолю-
ций царя. Ему пришлось преодолеть множество трудностей: и недостаток офи-
церов, и отсутствие резервов для пополнения полков людьми и лошадьми, и не-
хватку вооружения и снаряжения. Немаловажное значение имела и присущая
фельдмаршалу педантичная медлительность, стремление учесть все мелочи под-
готовки так основательно, чтобы ничто не сковывало действий войск ни во вре-
мя продвижения к театру войны, ни в период боевых операций. Шереметев от-
правился в поход только 12 июля, но качественный состав его корпуса стал
еще выше, чем в зимнем походе: теперь уже не две трети, а пять шестых войска
фельдмаршала состояло из регулярной конницы и пехоты. В распоряжении Ше-
реметева находилось около 18 000 человек, в то время как Шлиппенбаху уда-
лось наскрести чуть больше 7000.
Начало летней кампании 1702 г. как две капли воды напоминало военные
действия зимнего похода. Передовые части русских войск вступили в соприкос-
Нарва 159
новение с неприятелем у мызы Хуммули (по русским источникам, Гумуловой
мызы) 18 июля, когда Большой полк Шереметева находился на марше. Шведам
удалось не только потеснить авангард, но и отбить у него несколько пушек.
Подоспевшая пехота решила исход дела. Как и при Эрествере, шведская кон-
ница, не выдержав напора, ринулась наутек, расстроила во время бегства ряды
собственной пехоты и обрекла ее на полное уничтожение. Незадачливый Шлип-
пенбах бежал в Пярну, где ему удалось собрать остатки разгромленных и демо-
рализованных войск в количестве 3000 человек.
При описании сражения при Хуммули и его результатов шведы вновь обна-
ружили присущее им стремление не только увеличить во много крат числен-
ность русских войск и их потери, но и уменьшить свои собственные силы и
потери. Шлиппенбах, например, пустил слух, что ему противостояло 200 000
русских, а в работах шведских историков названа цифра 40-— 50 тысяч человек,
хотя в действительности в Большом полку Шереметева насчитывалось 16—17
тысяч человек 49.
В «Военно-походном журнале» Шереметева об этой победе лаконично ска-
зано: «...по окончании оной счастливой виктории господин генерал-фельдмар-
шал с ратными людьми, ополчась, стал при той мызе Гумуловой». Царь был
доволен операцией фельдмаршала и поблагодарил его: «Зело благодарны мы
вашими трудами» 50.
На этот раз Шереметев задержался на неприятельской территории почти
на два месяца. В разные концы Лифляндии фельдмаршал отправлял отряды для
опустошения края; кроме того, русские овладели двумя крепостями. Одна из
них, у мызы Менза (Мынисте), представляла каменное строение, превращенное
в опорный пункт. Гарнизон его во главе с подполковником Г. В. Йкскюлем
дважды отклонял требования о капитуляции и согласился сдаться лишь после
подхода основных сил Шереметева. Фельдмаршал доносил царю: «...увидя меня,
тот полуполковник замахал в окно шляпой и велел бить в барабан и просил
милосердия, чтобы им вместо смерти дать живот» 51.
С мызой Менза удалось покончить в два дня. Зато с Мариенбургом (Алукс-
не) — крепостцой хотя и с гарнизоном в 1000-—1200 человек из местной ланд-
милиции, но занимавшей островное положение, пришлось возиться 12 суток.
Шереметев оставил описание крепостцы: «...стоит на острову, около вода, Сухова
пути ни с которой стороны нет». Подъемный мост неприятель разрушил. Шере-
метев уже было отчаялся овладеть городом и собирался отойти от него, но кто-
то посоветовал соорудить плоты, на которых осаждавшие преодолели 200-метро-
вое расстояние, отделявшее берег от острова. Еще до того как плоты причалили
к острову, осажденные, по словам Шереметева, «ударили в барабаны, и просили
сроку, и прислали письмо». Однако фельдмаршал счел условия капитуляции
неприемлемыми и продолжал обстрел. Осажденные стали сговорчивее — комен-
дант и офицеры вручили фельдмаршалу шпаги. «И от того великого страха, не
дожидаясь от его государевых людей приступов, тот город сдали»,— отметил
в своих «Записках» И. А. Желябужский, но дату сдачи Мариенбурга назвал
неточно — 8 августа 52. В действительности она последовала 25 августа.
Взятием Мариенбурга закончился «генеральный поход» Шереметева. «Боль-
ше того быть стало невозможно,— доносил Шереметев царю,— в конец изнужи-
лись крайне, и обезхлебели, и обезлошадели, и отяготились по премногу как
ясырем, так и скотом, и пушки везть стало не на чем, и новых подвод взять
стало неоткуда, и во Пскове нет». 9 сентября фельдмаршал вернулся в Псков
и принялся подсчитывать трофеи: было захвачено свыше тысячи пленных, в том
числе 68 офицеров, а также 51 пушка и 26 знамен. Царь остался доволен дейст-
виями Шереметева. «Борис Петрович в Лифляндии гостил изрядно доволь-
160 Н. И. Павленко
но»,— писал он Федору Матвеевичу Апраксину. Самого Бориса Петровича царь
вновь поздравил с викториями 53.
Одному из мариенбургских трофеев волей случая суждено было войти в ис-
торию. Речь идет о пленнице, позже ставшей супругой царя, а затем императ-
рицей Екатериной I. О ее происхождении ходили разноречивые слухи. Согласно
одному из них, мать ее была крестьянкой и рано умерла. Марту взял на воспи-
тание пастор Глюк. Накануне прихода русских под Мариенбург она была обвен-
чана с драгуном, которого во время брачного пира срочно вызвали в Ригу. По
другой версии, пленница была дочерью лифляндского дворянина и его крепост-
ной служанки. Третьи считали ее уроженкой Швеции. Достоверным является
лишь факт, что девочка, рано оставшись без родителей, воспитывалась в семье
пастора Глюка, где выполняла обязанности служанки. С семьей пастора она
попала в плен, ее взял к себе Шереметев, у того пленницу выпросил Меншиков,
у последнего ее заметил Петр. С 1703 г. она стала его фавориткой, а в 1712 г.
вступила в церковный брак с ним 54. Возможно, что Меншиков всеми силами
способствовал сближению Петра и Екатерины, охотно уступил ее царю: у Алек-
сандра Даниловича не сложились отношения с первой фавориткой царя — Анной
Монс.
Марта, похоже, родилась в шведских владениях. Свидетельства на этот
счет — правда, косвенные — исходят от самого царя. Петр, как известно, еже-
годно отмечал взятие древнерусского Орешка, по-шведски Нотебурга. 11 октяб-
ря 1718 г., находясь в Шлиссельбурге, царь писал супруге: «Поздравляю вам
сим счастливым днем, в котором русская нога в ваших землях фут взяла, и сим
ключом много замков открыто». В десятую годовщину Полтавской виктории,
27 июня 1719 г., Петр писал: «Чаю, я вам воспоминаньем сего дня опечалил».
Оба письма недвусмысленно намекают на прибалтийское происхождение плен-
ницы. Эту версию подтверждает также шуточный разговор царя с супругой,
будто бы состоявшийся в 1722 г., т. е. после заключения Ништадтского мира.
— Как договором поставлено всех пленных возвратить, то не знаю, что с
тобой будет,— начал царь. Екатерина нашла что ответить:
— Я ваша служанка — делайте что угодно. Не думаю, однако же, чтоб вы меня
отдали; мне хочется здесь остаться.
— Всех пленников отпущу, о тебе же условлюсь с королем шведским,—
закончил разговор Петр 55.
Разговор происходил в то время, когда бывшая пленница давно сама пле-
нила сердце русского царя и стала его супругой. Но в 1702 г. чернобровая
красавица была прачкой фельдмаршала и поначалу затерялась в толпе граж-
данских пленников и пленниц, которые в источниках того времени естественно
остались безымянными.
В недели, когда Шереметев успешно громил войска Шлиппенбаха и разо-
рял край, лишая тем самым противника запасов продовольствия, Петр лихо-
радочно готовился к походу в Архангельск. Царь получил тревожные известия
от своего посла в Голландии Андрея Артамоновича Матвеева о намерении шве-
дов повторить атаку Архангельска, бесславно закончившуюся в предшествую-
щем году, но на этот раз более внушительными силами.
Архангельск и Холмогоры обороняли гарнизоны общей численностью 2355
человек, располагавшие слабой артиллерией — в 82 ствола. Вход в устье Север-
ной Двины охраняла Ново-Двинская крепость. Ей, как мы помним, принадле-
жало решающее слово в отражении нападения шведов в 1701 г. Однако строи-
тельство крепости еще не было завершено. Петр счел оборону единственного
порта, связывавшего Россию со странами Западной Европы, недостаточной и
решил сам отправиться в Архангельск. В ночь на воскресенье 18 апреля 1702 г.
Нарва 161
он выехал из Москвы во главе пяти гвардейских батальонов численностью до
4000 человек и с огромной свитой — до 50 человек. Царя сопровождали Ф. А. Го-
ловин, Г. И. Головкин, представители титулованной знати, среди них князья
А. И. Голицын, Ю. Ю. Трубецкой, Б. И. Прозоровский и др. В походе участво-
вал 12-летний царевич Алексей вместе с приставленным к нему новым воспи-
тателем — А. Д. Меншиковым.
Путь от Москвы до Архангельска занял месяц. В Городе, как тогда называли
Архангельск, свита и гвардейцы находились около трех месяцев, до 5 августа.
В ожидании прихода неприятельских кораблей, который так и не состоялся,
царь зря времени не терял: было спущено на воду два фрегата и заложен 26-
пушечный корабль. Случалось и развлекаться. Одно из таких развлечений опи-
сано английским купцом — резидентом в Архангельске в послании к своему
брату в Лондон от 20 августа 1702 г. Томас Хет писал:
«Он (царь.— Н.П.), я уверяю тебя, человек не гордый и может веселиться и есть с кем
угодно... Он большой почитатель таких грубых людей, как моряки. Всех грязных матросов он при-
гласил отобедать с ним, где их так напоил, что многие не устояли на ногах, иные плясали, а дру-
гие дрались — и среди них царь. Такие компании доставляют ему большое удовлетворение.
Царь загнал 30—40 человек из знати, старых и молодых, в крошечное озеро, в которое за-
пустил двух живых моржей; затем сам присоединился к ним. Компания была очень напугана,
но все остались невредимы. Никто из них не посмел жаловаться на его проказы, так как он сам
принимал в них деятельное участие» 56.
5 августа Петр, его свита и войско на десяти кораблях, шесть из которых
были наняты у англичан и голландцев, отбыли из Архангельска на Соловки.
16 августа десант высадился на западном берегу Белого моря — в Нюхче, отку-
да сушей направился к Повенецкому погосту, что на севере Онежского озера.
Дорогу для войска через леса, топи и речушки протяженностью 120 верст про-
кладывали, вырубая вековые деревья, сооружая гати и мосты под руководством
сержанта Преображенского полка Михаила Ивановича Щепотева, заблаговре-
менно согнанные туда крестьяне из ближайшей округи. Петр не спешил, задер-
живаясь то на Соловках, то в Нюхче, чтобы Щепотев мог закончить работы. Это
был беспримерный по трудности путь, тем более что по «Осударевой дороге»,
как он был назван, солдаты тащили волоком два фрегата. Конечный пункт по-
хода — Нотебург, шведская крепость, овладением которой царь решил завер-
шить кампанию 1702 г.
Когда возникла идея похода к Нотебургу из Архангельска? Не вынашивал
ли царь план осады крепости еще до отправления в Город? Ответить на этот
вопрос можно только однозначно — решение царя скорее всего возникло вне-
запно, чему благоприятствовали два обстоятельства. Одно из них было связано
с успешными действиями Шереметева на ингерманландском театре. В случае
осады Нотебурга победы Шереметева обеспечивали тылы войск, ибо исключали
оказание помощи осажденной крепости Шлиппенбахом. Иными словами, скла-
дывавшаяся обстановка лишала шведов возможности повторить операцию под Нар-
вой, когда осаждавшие подверглись внезапному нападению Карла XII. Не ме-
нее важное влияние на решимость Петра атаковать Нотебург оказала новость,
сообщенная ему капитанами торговых кораблей: в начале августа в Архангельск
прибыло около 90 английских, голландских и гамбургских кораблей, и ни од-
ному из них не довелось повстречаться со шведской эскадрой, ожидаемой в Бе-
лом море. Исчезновение угрозы нападения на Архангельск развязывало руки
царю и позволяло ему взять с собой войско, предназначавшееся для отпора
неприятелю.
О том, что счастливая мысль атаковать неприятеля осенила царя внезапно,
свидетельствуют его письма Шереметеву в августе — сентябре 1702 г. В первом
8 Н. И. Павленко
162 Н. И. Павленко
из них, от 5 августа, он предупреждал ничего не подозревавшего фельдмар-
шала: «...чаю, и мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно».
Последующими двумя письмами Петр вызывал фельдмаршала на воинский со-
вет с целью выработки плана осады крепости. В-письме, отправленном от реки
Свири 3 сентября: «Изволь, не мешкав, быть к нам»; 9 сентября из Ладоги:
«Изволь, ваша милость, немедленно быть сам неотложно к нам в Ладогу, зело
нужно и без того инако быть не может» 57.
Сосредоточение русских войск у Нотебурга было завершено к концу сен-
тября. К осадным работам Петр определил 2 гвардейских и 10 солдатских пол-
ков общей численностью 12 500 человек. Командование войсками царь вручил
Шереметеву. В этом назначении проявилось одно из любопытных свойств ха-
рактера Петра: независимо от того, находился ли он в войске или за тридевять
земель от него, он никогда не взваливал на себя ношу главнокомандующего.
Во время первого Азовского похода армией, осаждавшей крепость, коман-
довали Головин, Лефорт и Гордон. Царь, фактически руководивший этой не-
удачной осадой, подвизался в роли «бомбардира Pitera». Во втором Азовском
походе, закончившемся овладением крепостью, Петр тоже не был главнокоман-
дующим, хотя, как и во время первого похода, все повеления исходили от него,
а не от боярина Алексея Семеновича Шеина, занимавшего высокий пост гене-
ралиссимуса. Характерно, что на его долю выпали и все почести, следуемые
победителю: когда возвратившиеся из-под Азова войска проходили торжествен-
ным маршем через Москву, Шеин ехал на богато убранной лошади в сопро-
вождении 30 всадников в панцирях и музыкантов, а Петр следовал в пешем
строю. Впрочем, успешное завершение кампании отразилось и на царе: бомбар-
дир был повышен в чине и стал капитаном.
В сражении под Нарвой Петр вручил командование войсками наемнику
фон Круи. Забегая вперед, отметим, что на суше роль главнокомандующего
неизменно исполнял Шереметев, а на море — Апраксин. Единственное исклю-
чение из этого правила зарегистрировано в 1716 г., когда царь был объявлен
главнокомандующим объединенных флотов Англии, Голландии, Дании и России,
но здесь вступили в силу соображения не внутреннего, а внешнеполитического
плана.
Стремление царя остаться в тени можно объяснить желанием уклониться
от ответственности в случае поражения" на поле брани. Однако такое объясне-
ние не выдерживает критики, ибо царь никогда, даже в случае крупной неуда-
чи, как, например, в Прутском походе, не искал виновника и не перекладывал
ответственность на его плечи. Но в то же время царь никогда не выпячивал своего
руководства той или иной операцией, предпочитая скрывать за анонимными
местоимениями множественного числа «мы», «нас» личный вклад в победу.
Возвращаясь к Нотебургу, надобно прежде всего отметить высокую оборо-
носпособность крепости. Ее обеспечивало и островное положение: у самого вы-
хода Невы из Ладожского озера на небольшом острове возвышались огромной
толщины стены высотой около двух саженей, возведенные у самой воды. Безо-
пасность сравнительно малочисленному гарнизону создавали не только мощные
стены, но и высокая оснащенность артиллерией — в распоряжении 450 солдат
и офицеров находилось 142 орудия.
После того как войска расположились по обоим берегам Невы, Шереметев
отправил к коменданту трубача с парламентером с предложением сдаться. Ко-
мендант крепости подполковник Густав Вильгельм фон Шлиппенбах, родной
брат генерала Шлиппенбаха, неоднократно битого Борисом Петровичем, откло-
нил его. Подполковник просил предоставить ему четырехдневный срок, чтобы
испросить разрешения на капитуляцию у нарвского коменданта Горна, кото-
Нарва 163
рому он подчинялся, но на всякий случай прикрепил к башне королевское зна-
мя, являвшееся сигналом о помощи. Русское командование ответило на «сей
комплимент» бомбардировкой, ибо усмотрело в нем хитрость — стремление про-
тянуть время, чтобы получить «сикурс».
Интенсивная бомбардировка, начавшаяся 1 октября, вызвала в крепости
пожары, так что на третий день канонады супруга коменданта крепости от име-
ни всех офицерских жен отправила в лагерь русских барабанщика. В реляции
этот эпизод описан в присущем Петру шутливом тоне: жены просили фельдмар-
шала выпустить их «из крепости... ради великого беспокойства от огня и дыму
и бедственного состояния, в котором они обретаются». Гарнизонным дамам га-
лантно отвечал сам Петр. Бомбардирский капитан Петр Михайлов заявил им,
что он не отважится передать их просьбу фельдмаршалу, «понеже ведает... под-
линно, что господин его, фельдмаршал, тем разлучением их опечалити не изво-
лит, а если изволят выехать, изволили бы и любезных супружников своих с
собой вывесть купно». Дамы, однако, не вняли любезному совету бомбардир-
ского капитана, и обстрел крепости продолжался.
С 7 октября шла подготовка к штурму Нотебурга, выявлены были охотни-
ки, розданы лестницы для приступа. Штурм начался в воскресное утро 11 октяб-
ря, когда сигнал к нему подали троекратным выстрелом из мортир. Сначала успе-
ха он не принес, так как солдаты не смогли проникнуть в проломы из-за корот-
ких лестниц. Петр, видя огромные потери в рядах штурмовавших, велел отсту-
пить, но посыльный в сутолоке сражения не смог найти нужного ему командира.
Судьбу штурма решили действия двух офицеров. Подполковник князь Михаил
Михайлович Голицын, командир отряда Семеновского полка, распорядился от-
толкнуть лодки от берега крепости, чем пресек попытки к бегству. Вторым был
поручик Александр Данилович Меншиков, прибывший к штурмовавшим со све-
жим подкреплением. После 12-часового штурма гарнизон крепости был так утом-
лен, что предпочел капитулировать, причем на почетных условиях: ему разре-
шалось покинуть крепость со знаменами, музыкой, четырьмя пушками, с пол-
ным вооружением и имуществом. На сборы отпускалось три дня, после чего
гарнизон отбыл Невою в Ниеншанц.
Штурм дорого обошелся русским войскам: убито было и умерло от ран
538 человек, т. е. больше, чем насчитывалось в гарнизоне осажденных. Кроме
того, раненых оказалось 925 человек. Подвиг русских солдат вызвал удивление
иностранного наблюдателя: «...поистине удивительно, как русские могли взо-
браться на такую крепость и взяли ее с помощью одних осадных лестниц».
Русские войска овладели древним русским Орешком. Радостной вестью о
торжестве русского оружия «по жестоком и чрезвычайно трудном приступе»
царь поделился с Ф. М. Апраксиным, Т. Н. Стрешневым и другими близкими
людьми. Петр каламбурил, используя созвучие слов «орех» — «Орешек». В пись-
ме А. А. Виниусу он сделал собственноручную приписку: «Правда, что зело
жесток сей орех был, однако, слава Богу, счасливо разгрызен». Далее следовали
слова, доставившие Виниусу немало радости, поскольку он был организатором
производства пушек: «Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила». Ви-
ниус отвечал: «Радуюсь, что новая артиллерия, слезами омоченная, разбила
крепкий орех». Петр переименовал Орешек (Нотебург) в Шлиссельбург (Ключ-
город), подчеркивая этим названием ключевое положение крепости на Неве, откры-
вавшей путь в неприятельские земли. На выбитой в память взятия Нотебурга
медали надпись: «Был у неприятеля 90 лет» 58.
Победителям достались богатые трофеи: 138 пушек разных калибров,
11 114 ядер, 1117 солдатских фузей, много гранат, пороха, шпаг и т. д. Менши-
кову был пожалован чин шлиссельбургского коменданта, подполковник князь
8*
164 Н. И. Павленко
М. М. Голицын стал полковником Семеновского полка, многие получили дерев-
ни и золотые монеты 5Я.
Овладение Орешком как бы подводило итог военным действиям за 1702 г.
Он позволял с надеждой смотреть в будущее. Но 1702 год знаменателен еще
одной акцией, имевшей на первый взгляд отдаленное отношение к войне. Речь
идет о «Манифесте о вызове иностранцев в Россию» от 16 апреля 1702 г. В этом
документе, посвященном, казалось бы, частному случаю — повседневным нуж-
дам страны в иноземных специалистах, развернута программа царствования и
изложены способы ее реализации. Широковещательная программа могла остать-
ся пустым звуком, если бы Петр не руководствовался ею, наполнив ее конкрет-
ным содержанием.
По содержанию «Манифест» легко расчленяется на две неравные части.
В первой из них, вводной, изложены общие взгляды на будущее страны, разви-
вавшейся в русле ее европеизации. Вторая часть, более обширная по объему, зна-
комит читателя с условиями жизни иностранных офицеров и специалистов,
согласившихся служить в России: им гарантированы бесплатный проезд от по-
граничного пункта «даже до нашей столицы», свобода вероисповедания и право
сооружения церквей, свобода выезда из России; иноземцы подлежали суду кол-
легии, «состоящей из иностранных и в воинском состоянии искусных особ».
На фоне общих суждений вводного раздела «Манифеста» перечисленные права
и привилегии иностранных наемников имеют сугубо частное значение.
«Манифест» начинается торжественным обещанием «таким образом прави-
тельствовати, дабы всяк и каждый из наших верных подданных чувствовати мог,
како наше единое намерение есть и о их благосостоянии и приращении усердно
пещися». В законодательную практику впервые вводится понятие «общая поль-
за», развиваемое затем в десятках указов последующего времени. В «Мани-
фесте» обозначены, правда пока еще пунктирно, средства достижения желаемых
результатов: развитие торговли, распространение просвещения, соблюдение «прав
и справедливости». Особому попечению государства подлежала армия, «яко еди-
ная из наибольших подпор всех государств и правительств», как сказано в «Ма-
нифесте».
Вчитываясь в содержание «Манифеста», задаешься вопросом, почему доку-
мент с изложением программы внутренних преобразований обращен не к сооте-
чественникам, а к иноземцам, которым, казалось бы, нет дела до того, что проис-
ходило или будет происходить в России. Ответ лежит на поверхности: «Мани-
фестом» Петр подчеркивал, что офицеры и специалисты, согласившиеся слу-
жить России, отправятся в цивилизованную страну, в которой «наши поддан-
ные коль более, толь вяще ко всякому обществу и обходительству со всеми
иными христианскими и во правах обученными народами удобны сочинены
быть могли». «Манифест» провозгласил новый этап во взаимоотношениях рус-
ских с иноземцами — подозрительность сменялась уважением к их знаниям и
опыту: «...не безвестно есть, коим образом мы давно старую обыкность, по ко-
торой выезд сюда иноземцев не вовсе свободен был, отставили и иное при нашем
государствовании отложили».
Мы расстались с Петром, когда тот, огорченный значительными потерями
войск, штурмовавших Нотебург, но радостно возбужденный успешным штурмом,
назначил комендантом отвоеванного города поручика Меншикова и отбыл в
Москву. 4 декабря 1702 г. он торжественно въехал в столицу через несколько
триумфальных ворот, сооруженных по этому случаю. В церемонии участвовали
пленные: 150 рядовых и 100 офицеров, захваченных в Лифляндии, а также тро-
фейная артиллерия. 1 февраля 1703 г. царь в сопровождении свиты отправился
в Воронеж.
Нарва 165
Путь в столицу кораблестроения пролегал через владения Меншикова, рас-
положенные у истоков реки Воронеж. Здесь царь решил заложить для своего
любимца крепость, названную Ораниенбургом. Судя по письмам царя, у него
хлопоты о делах чередовались с «веселием», напряжение многотрудных будней
снималось пирушками. В этом убеждает, например, отправленное 3 февраля
1703 г. Петром Меншикову послание с извещением о закладке крепости и с ее
чертежом, им составленным. Под ним 23 подписи, в том числе царя и сопровож-
давших его лиц, причем большинство из них подписались не подлинными име-
нами, а прозвищами, под которыми они фигурировали во «всепьянейшем собо-
ре». Петр подписался «Питирим, протодиакон». Под «Иоаникием, митрополи-
том Киевским, Гадицким» скрывался, видимо, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин,
а «Гедеон, архидиакон» — это, вероятно, Григорий Григорьевич Ромодановский.
Меншиков отвечал из Шлиссельбурга 1 марта: «Благодарствую за толикое твое,
моего премилостивейшего, милосердие, что соизволил в дому моем и в городе
веселитися, и за именование города зело благодарен». Известия о пополнении
Шлиссельбурга артиллерией, изготовлении судов и других событиях в завоеван-
ной крепости Александр Данилович дополнил сведениями о непривычных по-
годных условиях, в которых ему приходилось жить: «А у нас здесь превеликие
морозы и жестокие ветры, и из города с великою нуждою за ворота выходим,
а иные дни и выйти не мочно. А в хоромах, где живем, от великих морозов и от
превеликих бурь и ветров и от частого снегу с великою трудностию пребы-
ваем» 60.
Спустив на воду четыре линейных корабля, подготовив к спуску пять гол-
ландских кораблей, каждый из которых имел на вооружении до 64 пушек, и ор-
ганизовав сооружение пяти английских кораблей, а также снабжение верфи си-
бирским железом, царь отправился в Шлиссельбург через Москву, где пробыл
четыре-пять дней. Из Новгорода царь отправил Федору Матвеевичу Апраксину
письмо, дающее представление о состоянии, в котором Петр покидал компанию
друзей: «Я как поехал от вас, не знаю, понеже был зело удоволен Бахусовым
даром. Того для всех прошу, если какую кому нанес досаду, прощения, а паче
от тех, которые при прощании были; и да не помятует всяк сей случай». Пока
Петр держал путь к Шлиссельбургу, Меншиков успел организовать налет на
два неприятельских полка, стоявших у Ниеншанца. Вылазка закончилась уничто-
жением 200 солдат, пленением нескольких офицеров и рядовых. Среди трофеев
оказалось 2000 гражданских лиц, много скота и лошадей.
В Шлиссельбурге не все ладилось до приезда царя. В частности, Петр обна-
ружил крупные упущения Виниуса, не обеспечившего доставку в крепость доста-
точного количества артиллерийских припасов, кирок и лопат, «от чего нам здесь
великая остановка делу нашему будет, без чего и починать нельзя»,— писал
Петр Ф. Ю. Ромодановскому. Царь много раз напоминал об этом Виниусу, но
тот был щедр на обещания, которые не спешил выполнять. Вместо доставки
бомб, дроби и снаряжения он «отпотчивал меня московским тотчасом»,— иро-
нично негодовал Петр в письме «князю-кесарю». Еще больше оснований для
царского гнева Виниус дал как руководитель Аптекарского приказа. «Из аптеки
ни золотника лекарств не прислано»,— констатировал Петр, и тут же угроза в
адрес виновника: «...того для принуждены будем мы тех лечить, которые то пре-
зирают» 61.
Мы не знаем, по каким причинам обычно расторопный Виниус проявил
медлительность, но она стоила ему царского расположения. Напомним, что
до сих пор Виниус считался среди сподвижников царя едва ли не самым близ-
ким к нему человеком и пользовался его доверием и благосклонностью. Во вто-
рой половине 90-х годов XVII в. и в начале нового столетия Андрей Андреевич
1 ()Ь	11. И. Павленко
находился в числе корреспондентов, с которыми царь охотно и часто обменивался
письмами. Начало резкого охлаждения царя к Виниусу связано с ранее отме-
ченными его упущениями. Наступивший затем разрыв высвечивает еще одну чер-
ту характера царя, которую читатель будет иметь возможность наблюдать много
раз: у своих приближенных он более всего ценил деловые качества и без сожа-
ления расставался с доверенными лицами, как только обнаруживал у них по-
роки, наносившие ущерб государству. Прежние заслуги при этом не принима-
лись во внимание.
Царь поручил Ромодановскому расследовать, «для чего так делается такое
главное дело с таким небрежением, которое тысячи его (Виниуса.— Н. П.) го-
ловы дороже», но тот повел розыск так, что Петр остался недоволен. Повторный
допрос Виниуса царь возложил на Меншикова. Надо полагать, он приступил к
делу с большой охотой в надежде свалить соперника, каким ему представлялся
думный дьяк. Хотя финал этой истории наступил позже, в июле 1703 г., но мы,
нарушая хронологию, все же доведем ее до конца.
В конце июля Меншиков отправил Петру два письма. Первое из них дати-
ровано 29 июля. Александр Данилович сообщил царю, что Виниус «разными во
всем виды выкручивался» и когда убедился, что оправдаться по существу не
сможет, то поднес ему три коробочки золота, 150 золотых червонных и 300 руб-
лей денег, т. е. всю наличность, какой располагал, будучи в только что основан-
ном Петербурге. Помимо этого он дал расписку с обязательством по первому
требованию вручить Меншикову семь коробочек золота и 5000 рублей деньгами.
Взятку подследственный дал следователю в надежде, что будет оправдан и за
ним сохранят Сибирский приказ. Он бы, писал Меншиков царю, «такую вели-
кую дачу не дал, если б не чаял от того приказу впредь себе великих пожит-
ков». Меншиков гневно осуждал действия Виниуса: «Зело я удивляюсь, как те
люди не познают себя и хотят меня скупить за твою милость деньгами, или они
не хотят, или Бог их не обращает». Однако на следующий день, 30 июля, он
отправил царю второе письмо, предварительно показав его Виниусу. Оно явля-
лось, так сказать, расплатой за полученную взятку и полностью оправдывало
подследственного: «Известую вашей милости: Андрей Виниус, приехав сюда,
во всех делах своих оправдание принес, по которому никакой его вины ни в
чем не явилось, и я отпустил его к вашей милости сего нижеписанного числа.
Изволь к нему милостивое свое склонение явить и, о чем он доносить учнет,
призри в прошении его милостиво, и Артиллерийский приказ и Аптеку изволь
приказать ведать до указа Федору Юрьевичу» .
Итак, поведение следователя и подследственного обнаружило коварство пер-
вого и нечистоплотность второго. Александр Данилович ловко использовал пред-
ставившийся случай, чтобы завоевать еще большее доверие царя и полностью
дискредитировать в его глазах Виниуса. Он был освобожден от всех должностей,
«исключен» из «компании» царя и, лишившись его доверия, так и не смог до
конца дней своих восстановить репутацию. Много лет спустя царь использовал
знание Виниусом иностранных языков, поручая ему переводы книг.
Сосредоточение войск у Шлиссельбурга завершилось к середине апреля.
23 апреля Шереметев во главе 20-тысячного корпуса двинулся по правому берегу
Невы овладевать Ниеншанцем, именовавшимся в русских источниках Канцем. Не
доходя до него верст за 15, фельдмаршал выслал вперед 2000 человек со скром-
ной задачей занять пост у крепостцы. Однако отряд, подкравшись к ней ночью,
сбил с места 150 неприятельских драгун, захватил двух языков и продолжал
активные действия, а некоторые из храбрецов взобрались на бастион. По поводу
лихой атаки «Гистория Свейской войны» отозвалась так: «...когда бы другие
помогли, то б сей шанец без атаки взят был, но понеже оный командир о том
Нарва 1(57
указа не имел, но послан токмо для занятия поста и взятья языков, также и
об фортеции не были известны, того ради учинить того не смел» б3.
26 апреля Шереметев приступил к осадным работам. Когда они были завер-
шены и артиллерия расставлена, чтобы открыть огонь, гарнизону предложили
капитулировать, однако комендант ответил, что «крепость вручена им от короля
для обороны», и отказался сдать ее. Но только 30 апреля начали артиллерий-
ский обстрел, как Ниеншанц, укрепления которого не шли ни в какое сравнение
с мощными стенами Шлиссельбурга и состояли всего лишь из земляного вала,
капитулировал. Правда, гарнизон Ниеншанца был более многочисленным — нас-
читывал до 700 защитников и был обеспечен артиллерией. Тем не менее он ока-
зался так «утесненным» начавшимся обстрелом, что сдался без сопротивления,
если не считать ответных выстрелов из пушек, практически не наносивших
вреда осаждавшим. Петр, находившийся среди осаждавших, направил в адрес
друзей письма с извещением о победе. В них он отметил два момента, свиде-
тельствовавшие о понимании царем значения одержанной победы: «...господь
Бог заключительное сие место нам даровал» — иными словами, открывавшая
выход к морю крепость оказалась в русских владениях; порадовала царя и срав-
нительная легкость победы, не стоившей осаждавшим потерь, как следствие
повышения боевой выучки русских войск, в частности артиллеристов. «Изволь-
те,— велел царь Ф. Ю. Ромодановскому,— сие торжество отправить хорошень-
ко и чтоб после соборнова молебна из пушек, что на площади, было по обычаю
стрелено».
У Ниеншанца состоялось и первое боевое столкновение с неприятельским
флотом. Два шведских корабля из эскадры Нумерса, не зная о капитуляции
Ниеншанца, вошли в устье Невы и дали два сигнальных выстрела из пушек.
Из крепости им ответили таким же сигналом, чем и обманули шведов. Петр ре-
шил их атаковать и сам составил план атаки. Он велел разделить 30 лодок на
две группы, с тем чтобы одна из них отрезала шведам выход к морю, а другая
напала на них со стороны верхнего течения Невы. Действиями отрядов руково-
дили Петр и Меншиков. Под пером Петра операция выглядела следующим об-
разом: 5 мая «пришла на устье неприятельская шквадра под правлением вице-
адмирала господина Нумерса; о чем уведав, наш господин фельдмаршал посы-
лал нас в 30 лодках. И в 7-й день, пришед к устью, гораздо осмотрели неприя-
теля... и по нарочитом бою взяли два фрегата, один Гедан о десяти, другой Астрил
о восьми пушках, а окон 14. Понеже неприятели пардон зело поздно закричали,
того для солдат унять трудно было, которые, ворвався, едва не всех покололи;
только осталось 13 живых. Смею и то писать, что истинно с восемь лодок только
в самом деле было». Царь спешил уведомить друзей об одержанной победе, но
по письмам его можно лишь догадываться, что он не был сторонним наблюда-
телем происходящего: «Хоть и недостойны, однако ж от господ фельдмаршала
и адмирала мы с господином поручиком (Меншиковым.— Н. П.) учинены кава-
лерами Святого Андрея».
Меншиков же не удержался от хвастовства и подчеркивания личных заслуг
в операции. Приведем для сравнения его письмо, освещающее то же самое собы-
тие — сражение лодок с кораблями Нумерса в предрассветном тумане 7 мая
1703 г. Своей возлюбленной Дарье Арсеньевой и ее сестре Варваре Александр
Данилович писал: «Против 7-го числа господин капитан (Петр.— Н. П.) со-
изволил ходить, и я при нем был же, и возвратился не без счастья. 2 корабля
неприятельские с знамены и с пушки и со всякими припасы взяли, на первом
10, на другом 8 пушек». Здесь же сообщение о полученной награде. Примеча-
тельна подпись Меншикова под этим письмом. Ранее он подписывался просто:
«Александр Меншиков». В подписи под сугубо частным письмом, отправленным
168 Н. И. Павленко
10 мая 1703 г., он обозначил и свою должность, и принадлежность к числу
лиц, удостоенных единственного в стране ордена: «Шлиссельбургский и ГПлот
бургский губернатор и кавалер Александр Меншиков».
В последующие годы к выигранным сражениям подобного масштаба настоль-
ко привыкли, что хотя и отмечали их салютами, но считали будничными собы-
тиями ратной жизни. Эта же победа привела Петра в неподдельный восторг, ибо
была первой на воде. В честь этого события царь велел выбить медаль с такой
лаконичной надписью на ней: «Не бываемое бывает». Надо было обладать
огромной отвагой, чтобы решиться на это предприятие. Петр рисковать не любил,
предпочитал действовать наверняка, и благополучно окончившаяся операция,
кажется, была единственной, где царь отступил от своего правила. Она поло-
жила начало славным боевым традициям русского военно-морского флота. Петр
в этой связи повелел даже произвести разыскания в архиве — не происходило
ли что-либо подобное в давно минувшие времена. «А за такую, государь,— от-
вечал Тихон Никитич Стрешнев,— храбрым привотцам преже сего какие милости
бывали, и того в Разряде не сыскано, для того что не бывало взятия кораблей
на море никогда; и еще в сундуках станем искать, а чаю, сыскать нечего; при-
64
меров таких нет»
После овладения Ниепшанцем все течение Невы, от истоков, где стоял
Шлиссельбург, до устья, оказалось в русских руках. Царь нисколько не сомне-
вался в том, что шведы считали свои неудачи на этом театре войны временны-
ми и в ближайшие месяцы предпримут отчаянные попытки сбросить русских с
берегов Невы. Поэтому сразу же были приняты меры к укреплению устья Невы.
«По взятии Канец,— записано в «Гистории Свейской войны»,— отправлен воин-
ский совет, тот ли шанец крепить, или иное место удобнее искать (понеже оный
мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором поло-
жено искать нового места (остров), где в 16-й день мая (в неделю пятидесят-
ницы) крепость заложена и именована Санкт-Петербург» .
В новой крепости предстояло возвести шесть бастионов. За сооружение пер-
вого из них отвечал сам царь, за строительство каждого из пяти остальных
отвечали его ближайшие сподвижники: Меншиков, Головкин, Зотов, Трубецкой,
Нарышкин. Вблизи крепости был построен деревянный домик для Петра — сруб
из двух покоев, сохранившийся до наших дней. Поодаль от него возводили
дома вельможи: Гавриил Иванович Головкин, Яков Вилимович Брюс, Петр Пав-
лович Шафиров. Среди первых зданий Петербурга выделялся размерами дом
губернатора Меншикова — должность петербургского губернатора он получил
сразу после завоевания Ниеншанца. Дом Меншикова назывался Посольским,
потому что в нем принимали послов и отмечали праздники.
В устье Невы постоянно маячили корабли эскадры Нумерса. Как только
1 октября эскадра удалилась на зимнюю стоянку в Выборг, Петр отправился
для обследования берегов острова Котлин и установил, что путь к северу от него
был закрыт для кораблей мелями и камнями, а пространство между островом
и отложным берегом залива, напротив, имело фарватер, удобный для судов.
Именно у этого фарватера на расстоянии пушечного выстрела от острова Кот-
лин Петр велел создать искусственный остров из ящиков, наполненных камня-
ми, и поставить на нем батареи. Крепость на рукотворном острове получила
название Кроншлот. Она возводилась по плану, составленному Петром и прислан-
ному из Воронежа. Комендант Кропшлота должен был руководствоваться ин-
струкцией, подписанной Петром: «Содержать сию цитадель, с Божиею помо-
щию, аще случится, хотя до последнего человека». Когда укрепления были го-
товы и на Котлине поставили до 60 пушек, а в Кроншлоте — 14, Петр заявил:
«Теперь Кронштадт в такое приведен состояние, что неприятель в море близко
Нарва 169
появиться не смеет. Инако разшибем корабли в щепы. В Петербурге спать бу-
дем спокойно» б6.
Слух об основании города в устье Невы распространился среди западно-
европейских купцов, и в ноябре 1703 г. на реке пришвартовался первый иностран-
ный корабль, доставивший соль и вино. На радостях петербургский губернатор
щедро наградил за отвагу шкипера, рискнувшего пробиться к городу, минуя
шведских каперов: ему была выдана премия в 500 золотых, а каждый матрос
получил по 30 талеров.
Строителям будущей столицы доводилось испытывать на себе невзгоды суро-
вого климата и капризы Невы. «Зело, государь,— писал Никита Иванович Реп-
нин в августе 1703 г., — у нас жестокая погода с моря, и набивает в нашем мес-
те, где я стою с полками, воды аж до самого моего станишку, а ночесь в Пре-
ображенском полку и в полночь и у харчевников многих сонных людей и рух-
лядь их помочило. А жители здешние сказывают, что в нынешнем времени
всегда то место заливает» б7.
Все эти неудобства не смущали Петра. В его глазах новый город выглядел
Парадизом, т. е. раем. В письмах царя встречаются такие фразы: «Не могу не
писать вам из здешнего Парадиза...»; «Истинно, что в раю здесь живем...»; «О
здешнем поведении сомневаться не изволь, ибо в раю Божием зла быть не мо-
жет». Даже письмо с описанием наводнения, когда вода затопила царский до-
мик, а мужики и бабы спасались на деревьях и крышах домов, помечено: «Из
Парадиза, или Санктпитербурха, в 11-й день сентября 1706 года».
Шведы, разумеется, не смирились с потерей течения Невы и предприни-
мали попытки вернуть утраченное нападениями как с суши, так и с моря. На
берегу Сестры стоял шведский генерал Крониорт, готовый напасть на Петер-
бург. Петр двинул против него четыре конных и два пеших полка и 7 июля
1703 г. дал сражение у реки Сестры, во время которого «было побито неприя-
телей с тысячу человек (меж которыми зело много знатных офицеров); а под-
линно знать невозможно, потому что многие раненые с тяжелыми раны, разбе-
жався по лесам, мерли, а знатных увозили, о чем впредь время покажет. А с на-
шей стороны убито 32 да ранено 32 же человека». В письмах, извещавших дру-
зей об этой победе, Петр, как всегда, умалчивал о своем участии в сражении и
скупо писал: «Мы с генералом господином Чамберсом ходили на Крониорта».
Об опасности, которой он себя подвергал, поведал австрийский резидент Отто
Плейер. Согласно его донесению, «Паткуль после поражения Крониорта, причем
царь командовал русскими, сказал ему, что он так же смертен, как и все люди,
и что пуля мушкетера повергнет армию и все государство в неизбежную опас-
ность: ему надобно повелевать, но свою персону беречь» б8.
Оборона территории лишь гарнизонами сооруженных крепостей отдавала
инициативу наступательных операций неприятелю. Чтобы лишить противника
этого преимущества, необходим был флот. Петру принадлежит мысль, высказан-
ная им, правда, много позже, в Морском уставе 1720 г.: «Всякий потентат (пра-
витель.— Н.П.), который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а
который и флот имеет, обе руки имеет». Зацепившись за берега Невы, Петр
незамедлительно приступил к созданию флота. Прогнав Крониорта в Выборг,
он в том же июле 1703 г. отправился в Лодейное Поле на берегу Свири, где
Меншиков присмотрел удобное место для верфи, названной Олонецкой. С ав-
густа там началась закладка свыше 40 военных кораблей, правда небольших,
среди которых самыми крупными были галеры. В августе Петр вернулся в Петер-
бург на фрегате с символичным названием «Штандарт». Наименование первому
кораблю Балтийского флота дано «в тот образ, понеже тогда четвертого моря
присовокуплено» б9. Ранее на флаге изображался двуглавый орел, державший
170 Н. И. Павленко
в клювах и когтях карты трех морей, к которым Россия имела выход. Теперь
на штандарте появилось изображение четвертого моря.
Итак, после кампании 1702—1703 гг. все течение Невы оказалось в руках
русских, причем у истоков и устья реки находились две крепости, имевшие
в глазах Петра символическое значение: Шлиссельбург (ключ-город) у истоков
и Санкт-Петербург (город св. Петра; по христианскому преданию, св. Петр
владел ключом от врат рая) у устья.
ЕфСМЯ ВОИНЫ Со времени первой Нарвы прошло три года. Ка-
залось бы, оцепенение, последовавшее за пора-
жением под стенами этой крепости, должно было
пройти. В самом деле, Россия за эти годы достигла
того, ради чего вступила в войну: «...господь Бог
ныне чрез оружие его большую часть дедовского
наследства (неправедно похищенного) возвратил».
Россия приобрела гавань, значение которой вполне
оценил Петр: «...чрез сию артерию может здравее и
прибыльнее сердце государственное быть» Рус-
ские войска, кроме того, дали шведам ряд победо-
носных сражений. Но горькие воспоминания о
Нарве держались прочно и устойчиво. Быть может,
они были бы забыты, если бы о них не напоминал
Карл XII новыми успехами на поле брани, под-
тверждавшими высокую репутацию шведской ар-
мии и ее полководца.
Вероятно, Петр, если бы король предложил
ему мир, охотно согласился бы на него, ибо слиш-
ком велик был риск утратить то, что было с та-
ким трудом приобретено. Но Карл XII о мире с
Россией не помышлял — он был убежден, что,
разделавшись с Августом II, он с таким же успехом
покончит и с Петром I. Едва ли не выразительнее
всего состояние Карла XII отразили его слова,
произнесенные в ответ на сообщение, что русские
возводят близ Ниеншанца новый город: «Пусть
царь трудится над закладкой новых городов, мы
хотим лишь оставить за собой честь впоследствии
забрать их» 2. Здесь проявились и высокомерие
короля, искавшего удовлетворения своих честолю-
бивых замыслов на полях сражений, и азарт чело-
века самонадеянного и убежденного в том, что ему
сопутствует не миг удачи, а следовавшие один за
другим устойчивые успехи. В этих условиях Петру
ничего не оставалось, как продолжать войну, под-
вергая и свою страну, и собственную судьбу новым
испытаниям.
В настоящей главе рассматриваются события,
происходившие с 1704 по 1708 г, — время вторже-
ния в Россию армии Карла XII. За пятилетие их
произошло множество. Продолжалась война, сле-
довательно, на театре военных действий соверша-
лись сражения и бесчисленные стычки, случались
отступления и наступления, поражения и победы.
Как и всегда в условиях войны, напряженно ра-
ботало дипломатическое ведомство: велись поиски
путей окончания войны, предпринимались шаги
для привлечения на свою сторону новых союзни-
ков и удержания старых, резиденты бдительно
следили за действиями неприятельской диплома-
тии и старались свести на нет ее усилия.
172	11. И. Павленко
Народ нес тяжкое бремя войны. Напряжение его было близко к пределу. Ос-
новная тяжесть налогов и поборов легла на плечи крестьянства и городских низов.
Для сотен тысяч людей жизнь становилась невыносимой. Десятки тысяч молодых
рук вместо сохи и серпа держали ружья. Ежегодно на строительстве крепостей и
гаваней трудилось около 17 000 принудительно мобилизованных крестьян и горо-
жан. В будничную жизнь трудового населения то и дело вторгались воинские
команды, приезжавшие выколачивать недоимки и взыскивать изобретенный при-
быльщиками новый налог. Издавалось множество указов о мобилизации крестьян
на всякие работы, об очередных и внеочередных призывах рекрутов. Где-то кресть-
яне отказывались повиноваться помещику, и туда срочно снаряжали карателей; где-
то мздоимец-воевода своими притеснениями доводил население округи до от-
чаяния, и оно либо убегало в леса, либо всей деревней со всеми пожитками по глу-
хим тропам двигалось в далекую Сибирь или на Дон, вдогонку за ним тоже направ-
ляли отряды солдат.
Было бы ошибкой полагать, что верхи общества — дворянство и богатые
купцы в рассматриваемое время беззаботно коротали праздную жизнь в родовых
гнездах, довольствуясь сытой трапезой. Бремя возросших повинностей, как увидим
в своем месте, легло и на плечи дворянства, уклад жизни которого в связи с
войной и преобразованиями круто изменился — Петр загнал дворян в казармы и
канцелярии. Другое дело, что характер повинностей у дворян был иным, чем у
крестьян, равно как иной была и степень их воздействия на хозяйственные ресурсы
вотчины и крестьянского двора. Вместе с тем повинности тех и других надобно
рассматривать не в статике, а в сопоставлении с повинностями прошедшего
времени. Верхам купечества новшества тоже несли ранее неведомые повинности,
выполнение которых пускало многих некогда богатых купцов по миру.
Из всего комплекса событий рассматриваемого пятилетия мы остановимся
лишь на важнейших, имевших значение вех либо в ходе Северной войны, либо в
дипломатии, либо, наконец, во внутренней жизни страны. На театре военных дей-
ствий это овладение Дерптом и Нарвой, сражения у Мур-мызы и Калиша, а также
Гродненская операция. Во внешнеполитической сфере наиболее значимыми для
русской дипломатии были русско-османские, русско-польские и русско-саксонские
отношения, а также попытки заключить мир со Швецией. Самые важные события
внутренней жизни развернулись на юге России — в Астрахани и на Дону, где
вспыхнули восстания как своего рода ответ трудового населения на рост тягот,
связанных с войной и преобразованиями.
Едва ли не самый странный характер во внешней политике России приобрели
русско-османские отношения - специфику им придавала взаимная подозритель-
ность. Напомним, что царь, опасаясь объявления войны Османской империей и
открытия второго фронта на южной границе, отправил в Стамбул послом Петра
Андреевича Толстого. Тот, освоившись с обстановкой, доносил в Москву, что угрозы
нападения со стороны Османской империи нет.
Однако опасения, аналогичные русским, одолевали и султанский двор. Как
только Толстой вступил в обязанности посла, султанское правительство потребова-
ло, чтобы Россия в знак подтверждения своего миролюбия уничтожила азовский
флот и пограничную крепость. Глава внешнеполитического ведомства Османской
империи формулировал свои требования так: корабли азовского флота «да сож-
гутся», сооруженная русскими крепость Каменный Затон «да разорится». Третье
требование относилось к определению пограничной линии, или, как тогда говорили,
размежеванию земель. Рейсэфенди утверждал, что крепость, как и азовский флот,
угрожает безопасности Крымского ханства, а крымцы, заявил министр Толстому,
«уверяют нас, что ваше намерение не весьма есть чисто и благоразумно». Сколько
ни убеждал Толстой, что крепости сооружаются не для нападения, а для обороны
Время войны 173
и Каменный Затон предназначен для защиты «от их, татарского, воровского грабе-
жу», что содержание флота — внутреннее дело суверенного государства, султан-
ский двор считал, что посол действует вопреки указаниям из Москвы, по собствен-
ному усмотрению.
Именно поэтому османское правительство решило отправить в Россию посла
в надежде, что он, минуя Толстого, сможет получить согласие царя на разрушение
Каменного Затона и продажу азовского флота. Мустафу-агу, назначенного послом
в Москву, в Стамбуле аттестовали «великим и чесным человеком», а на поверку
оказалось, что это был вздорный, невоспитанный, а главное, неумный человек,
пребывание которого в России сопровождалось серией вызываемых им недоразуме-
ний. Вступив на Русскую землю, османский посол, когда «везли его сперва тихо, и
о том говорил, чтоб везти скорее, а как по указу везли скоро — зело сердитовал,
что везут скоро». При въезде в Москву Мустафа-ага отказался пересесть в царскую
карету и продолжал путь в своей колымаге. В конце концов уговорили его пересесть
в карету, но тут новый каприз: Мустафа-ага никак не соглашался, чтобы рядом с
ним сидели положенные по этикету приставы. Бестактности следовали одна за
другой: то он не ответил Ф. А. Головину благодарностью на приветствие, то норо-
вил «стать на престол» во время аудиенции у царя 3.
В султанской грамоте, переданной царю во время аудиенции, османы требо-
вали, чтобы строившаяся в Таганроге крепость Троицкая, Каменный Затон
на Днепре, а также корабли в Воронеже «были отставлены». Грамота пока оста-
лась без ответа — наступала весна, и царь спешил в Петербург для организации
новой кампании.
В свой «Парадиз» Петр прибыл 19 марта 1704 г. и через несколько дней отпра-
вил Б. П. Шереметеву указ, менявший план кампании фельдмаршала на 1704 г.,
согласованный им во время пребывания в Москве в зимние месяцы. По плану, на-
меченному на 1704 г., Шереметев должен был отправиться в Эстляндию добывать
Дерпт, но поход пришлось отложить из-за тревожного известия из Речи Посполи-
той: шведский король и магнатская оппозиция вот-вот лишат короны Августа II.
Шаткое положение единственного союзника вынудило Петра изменить направле-
ние похода. «Возвещаю вам,— писал царь фельдмаршалу 23 марта,— что поход
ваш под Дерпт едва ль или и не состоится, понеже нужно вам со всеми идти в Поль-
скую сторону». Правда, к походу в новом направлении Шереметеву надлежало быть
только готовым и ждать новой команды: «Однако ничего не чини до другого письма,
но токмо приготовляйся весьма, чтоб по принятии другого письма ни трех дней
не мешкать». Шереметев 26 марта отвечал: «По указу твоему буду управлять,
сколько Бог поможет», но тут же две просьбы: снабдить его инструкцией, ибо «от-
теля далеко описыватца»; вторая мольба касалась материального благополучия
фельдмаршала: «Умилосерьдись надо мною, вели дать, чем ехать и чем там жить: ей,
оскудал». Ситуация в Речи Посполитой изменилась в лучшую для Августа II
сторону, и царь 12 апреля велел фельдмаршалу отправиться в Курляндию «и тамо
над неприятелем, смотря по делу, чинить промысл». Наконец, 30 апреля — новое
распоряжение: «...извольте как возможно скоро идти со всею пехотою... под Дерпт
и осаду с Божиею помощию зачать» 4.
Шереметев вышел из Пскова три недели спустя, 21 мая, но перед этим он со-
вершил важную операцию, обеспечившую безопасность тыла: в конце апреля он
снарядил 7-тысячный отряд с 18 пушками под командованием генерал-майора
Вердена, который, переправившись на стругах через Чудское озеро, высадился в
устье реки Амовжи (Эмайыги). Ничего не подозревавший о высадке русских войск
командир речной эскадры, состоявшей из 13 кораблей, отправился в путь и попал
в засаду. Верден велел перегородить реку стругами так, что экипажи шведских
кораблей не могли ни пробиться вперед, ни вернуться назад и, обстреливаемые с
1 7\ Н. И. Павленко
обоих берегов, после трехчасового боя вынуждены были капитулировать. Добычей
русских войск стали 12 кораблей, 86 пушек и 138 пленных.
Известие об этой победе доставило царю радость. 12 мая он сердечно благода-
рил фельдмаршала за усердие и вновь напомнил ему о необходимости, «не отлагая»,
идти к Дерпту и осадить его, «чтоб сего Богом данного случая не пропустить».
20 мая новое напоминание: «...немедленно извольте осаждать Дерпт, и за чем
мешкаете — не знаю» 5.
Борис Петрович хотя и отвечал царю: «...истинно, государь, как могу, собира-
юсь», но собирался крайне медленно, и у стен Дерпта его передовые отряды появи-
лись в ночь на 4 июня. Мощь оборонительных сооружений крепости была неодина-
кова: укрепления северной стороны оказались слабее укреплений южной, но фельд-
маршал избрал для атаки южные стены и бастионы потому, что подступы к се-
верным укреплениям затрудняла болотистая местность. Обстрел крепости Шере-
метев начал 10 июня, но эффект от него был невелик — батареи наносили городу
и стенам незначительный урон. Только после сосредоточения всей артиллерии, что
произошло лишь через десять дней, интенсивная пальба из пушек и мортир стала
производить разрушения. Чтобы парализовать усилия осаждавших, комендант
крепости Карл Густав Шютте, по отзывам его подчиненных, «великий фурьян,
шумный и бурный», решил организовать вылазку. Хотя она и состоялась, но по-
терпела неудачу - вышедшему 27 июня из крепости отряду не удалось засыпать
апроши, и он, понеся значительные потери, возвратился под защиту крепостных
стен.
Осадные работы затягивались. 3 июля в русском лагере под Дерптом неожидан-
но появился Петр, прибывший из-под Нарвы, где русские полки тоже вели осадные
работы. Прибытие царя было вызвано стремлением ускорить овладение крепостью.
Нетерпение его объяснялось слухами, умышленно распространяемыми шведскими
властями, что к осажденному в Нарве гарнизону следует «сикурс» во главе с коро-
лем. Избежать опасности оказаться в положении, в котором русские войска находи-
лись около четырех лет назад под стенами той же Нарвы, можно было сосредоточе-
нием всей армии, в том числе и осадной артиллерии, в одном месте. Впрочем, слухи
оказались недостоверными, но осадными работами Петр остался недоволен. Прос-
чет, по его мнению, состоял в том, что они велись там, где шведская оборона отли-
чалась наибольшей прочностью. Царь немедленно изменил план осады.
Приведем два описания отношения царя к увиденному. Одно из них было со-
ставлено почти 20 лет спустя после события, когда страсти улеглись и сочинитель
«Гистории Свейской войны» запечатлел случившееся в эпически спокойном тоне:
«Июля в 3-й день прибыл его величество к Дерпту и, осмотри ситуацию того города,
указал батареи и кетели делать из-за Амовжи-реки против ворот, именуемых рус-
ских, понеже тут только старый мур, или стена одна каменная была с одним равели-
ном земляным». Можно лишь догадываться, сколько недовольства было высказано
в адрес Шереметева в день, когда царь производил рекогносцировку местности.
Отголоски ярости и гнева царя можно обнаружить в его письме Меншикову, отправ-
ленном по горячим следам происшедшего, 4 июля 1704 г.: «...все негодно, и туне
людей мучили. Когда я спрашивал их: для чего так, то друг на друга, а больше на
первого (Шереметева.— Н. П.) (который только ж знает)... Зело жаль, что две
тысячи уже бомб выметано беспутно. Брешь, чаю, зачнем, кончая по четырех днях
но сем, зело в изрядном месте, где мур только указу дожидается, куды упасть...» 6
Советский историк X. Э. Палли, обстоятельно изучивший систему осадных
работ, проводившихся Шереметевым, полагает, что к середине июня, когда они
начались, болотистая местность, еще не освободившаяся от полых вод, исключала
возможность рыть землю и возводить укрепления. Условия для таких работ в пойме
реки Эмайыги улучшились три недели спустя, т. е. к приезду Петра. Впрочем, и
Время Boiiiii.i 1 7Г)
сам Шереметев начал вести подкопы со стороны реки Эмайыги, но, видимо, не
считал это направление главным 7.
Как бы то ни было, но в лагере осаждавших с приездом царя началась пере-
группировка сил, связанная с изменением направления главного удара. Осажден-
ные получили кратковременную передышку — русская артиллерия умолкла, но с
6 июля возобновился интенсивный обстрел крепости, принесший осязаемые плоды:
было пробито три бреши, через которые двинулись атаковавшие. «Огненный пир»,
как назвал Петр штурм Дерпта, продолжался всю ночь с 12 на 13 июля. На равелине
штурмовавшие захватили пять пушек и тут же повернули их на неприятеля. Поло-
жение осажденных стало безвыходным. Один за другим погибли четыре шведских
барабанщика, бивших «шамад» (сигнал к сдаче). Лишь звуки трубы приостано-
вили сражение, и осажденные обратились «со упросительными от всего дерптского
гарнизона пунктами», составленными комендантом капитулировавшей крепости.
Комендант просил разрешить гарнизону выход «с литаврами, с трубами и со всею
музыкою», с распущенными знаменами, шестью пушками, всем огнестрельным
оружием и месячным запасом продовольствия. Царь от имени фельдмаршала от-
правил коменданту иронический ответ: «Зело удивляется господин фельдмаршал,
что такие запросы чинятся от коменданта, когда уже солдаты его величества у них
в воротах обретаются и которые так озлоблены, что едва уняты». Подобные условия
были бы уместны до штурма, а не тогда, когда осажденные лишились выбора.
Гарнизону было разрешено покинуть крепость с семьями, пожитками и запасом
продовольствия, но без артиллерии. Победителям достались огромные трофеи: 132
пушки, 15 000 ядер, запасы продовольствия. Но и потери были достаточно велики —
800 — 900 убитыми и 2250 — 2500 ранеными. Осажденные потеряли 1400 — 2000 че-
ловек 8.
Наспех отпраздновав возвращение «праотеческого города» троекратной
стрельбой из ружей и пушек, Петр сел на яхту, прихватил трофейные знамена и
штандарты и через Чудское озеро поспешил к Нарве. Насколько туда торопился
царь, свидетельствует то, что он вопреки обыкновению не отправил своим друзьям
извещение о победе с поля боя, а послал к ним курьеров 20 июля, т. е. после трех-
дневного пребывания под Нарвой. Самое обстоятельное описание сражения полу-
чил Ф. Ю. Ромодановский. «И тако,— писал царь «князю-кесарю»,— с Божиею
помощью, сим нечаемым случаем сей славный отечественный град паки получен.
Истинно то есть (чему самовидцы), что оного прежестокого огню было 9 часов.
Город сей зело укреплен, точию с одного угла слабее; однако ж великим болотом
окружен, где наши солдаты принуждены как в апрошах, так и при сем случае по
пояс и выше брести» 9.
Вслед за Дерптом пала Нарва. Ее осаде, начавшейся в конце мая, предше-
ствовали события, позволившие изолировать крепость с моря и лишившие шведов
возможности получать подкрепления. Когда к устью Наровы 22 апреля подошли
десять шведских кораблей с солдатами и продовольствием, то там их поджидал
отряд Петра Матвеевича Апраксина, воспрепятствовавший доставке подкреплений.
Тем самым гарнизон Нарвы, еще до осады испытывавший недостаток в личном
составе и продовольствии, не мог воспользоваться ни тем ни другим. Осадные
работы под Нарвой из-за недостатка осадной артиллерии сначала велись вяло.
Меншиков даже предлагал Петру снять осаду Дерпта, чтобы сосредоточить все
силы под Нарвой: «...и, ваша милость, извольте в начале ту надежду иметь, когда
здешнее место (Нарва,— Н. П.) будет взято, что, дай Боже, нам мочно легко добыть
и Дерпт, понеже в краткое время некогда его укрепить» 10. Царь не внял этому
совету, ибо справедливо считал возможным добиться успеха и под Дерптом, и под
Нарвой, где оживленный обстрел крепости начался после того, как туда была до-
ставлена артиллерия из Петербурга.
176 II. И. Павленко
Русская армия расположилась в тех же местах, где стояла в 1700 г. Командовал
гарнизоном Нарвы тот же самый генерал-майор Горн. Шведский генерал рассчи-
тывал на повторение событий четырехлетней давности. У пего были основания для
оптимизма, ибо крепость стала сильнее, чем прежде. В ее гарнизоне значилось
3175 пеших и 1080 конных ратников и 300 артиллеристов, т. е. в общей сложности
4555 человек, против 1900 человек в 1700 г. К этому следует добавить 432 орудия и
могучие бастионы крепости. Поэтому Горн не сомневался в возможности оборонять
крепость столько времени, сколько понадобится для подхода подкреплений. Но
нарвский комендант на свою беду не заметил изменений, происшедших в русской
армии. Как и его повелитель Карл XII, Горн полагал, что у стен крепости стояла
та же плохо обученная и худо вооруженная русская рать, что и четыре года назад.
Именно эта уверенность, переросшая в самоуверенность, вызвала излишнее крово-
пролитие и потери людей как среди осаждавших, так и среди осажденных.
Шведы распространили слухи о том, что к крепости движется «сикурс». Мен-
шиков отправился в разведку, но на расстоянии 30 верст не обнаружил пи одного
шведа. Тогда он предложил прибегнуть к военной хитрости, одобренной царем.
8 июня два драгунских и два гвардейских полка были отведены далеко от Нарвы,
где солдат и офицеров переодели в такие же синие мундиры и шляпы с белой об-
шивкой, какие носили в шведской армии. Весь этот маскарадный отряд во главе с
Петром должен был изображать корпус Шлиппенбаха, якобы шедший на помощь
осажденному гарнизону. В два часа дня раздался адресованный шведам сигналь-
ный выстрел из пушек, через некоторое время его повторили. Отряду «наступав-
ших», как и «оборонявшимся», удалось создать видимость настоящего сражения —
палили из пушек и ружей холостыми зарядами.
Горн, сколько пи разглядывал в подзорную трубу шедшие ему «на помощь»
полки, никакого подвоха не обнаружил и, искренне убежденный в том, что пришло
долгожданное подкрепление, велел открыть ворота, чтобы ударить с тыла по рус-
ским войскам под командованием Меншикова, стремившимся «не допустить»
«сикурс» в крепость. Навстречу «подкреплению» вышли 100—150 драгун и 800 —
1000 солдат с четырьмя пушками, а также толпа гражданских жителей Нарвы,
рассчитывавших поживиться трофеями обоза. Русские войска атаковали выманен-
ных из крепости неприятельских драгун. Около 300 шведов, включая гражданских,
было убито, несколько десятков оказались в плену. Пехота, обнаружив, что
драгуны попали в ловко расставленную ловушку, предпочла у крыться за стенами кре-
пости.
Петр придавал этой операции большое значение. Во всяком случае, в «Ги-
стории Свейской войны» этот эпизод описан очень подробно и заканчивается
словами: «...и так те офицеры въехали в самые руки мнимого войска Шлипиенба-
хова, кричучи вельком (т. е. добро пожаловать.— Н. П.), и от тех в полон взяты,
что увидя, прочие шведы, из города идущие, в великом страхе назад побежали» ”.
Успех имел локальное значение, главный его итог состоял в захвате «языков», тем
не менее он доставил немало радостных минут Петру и его генералам. Припомним
хохот, раздававшийся в шведском лагере и в столицах европейских государств пос-
ле первой Нарвы. Теперь пришел черед для веселья в русском лагере. Петр бросил
крылатую фразу: «Высокопочтепным господам шведам поставлен зело изрядный
нос».
Тщетно и на этот раз искать в письмах царя сведений о его личном участии в
этой успешно закончившейся операции. В двух сохранившихся письмах Петр
писал о случившемся так глухо, что рсли бы историк не располагал другими источ-
никами, то расшифровать их содержание было бы крайне затруднительно. «Что у
нас учинилось под Нарвою, какое удивительное дело, о том подлинно уведомитеся
от господина адмиралтейца (Скляева.— Н. П.), который самовидец оному»,— пи-
Время войны 177
с,ал царь Стрешневу. Тихон Никитич передал приятную новость своим коррес-
пондентам: «Ио сем писал я к князь Дмитрию Голицыну, где он ныне, и к князь
Петру Хованскому, и в Азов, и в Белгород, и в Каменный Затон». Чуть больше све-
дений содержит письмо царя денщику Александру Васильевичу Кикину: «Я иного
не знаю, что писать, точию что недавно пред сим учинилось, как умных дураки
обманули. И сие, рассуждая, не могу больше двух дел выразуметь: первое, что
Бог вразумил, другое, что пред их очами гора гордости стояла, чрез которую не мог-
ли сего подлога видеть. Я, чаю, что вы о сем уже ведаете, только, чаю, не так под-
линно...» Это письмо примечательно верно схваченной и удивительно точной и
лаконичной формулировкой причины случившегося: «...пред их очами гора гордос-
ти стояла...»
«Гора гордости», как увидим дальше, не раз подводила шведов и их
короля
Шведы, плененные во время инсценированного сражения, сообщили русскому
командованию ценные сведения. Оказалось, что Шлипненбах действительно го-
товился оказать помощь Нарве и, по слухам, собрал в Ревеле отряд численностью
12 000 человек. Петр Г4 июня отправил навстречу ему всю имевшуюся в его рас-
поряжении конницу и часть пехоты, посаженную на коней. Отряд численностью
6000 человек под командованием русского генерала Карла Эвальда Ренне вынудил
Шлиппенбаха (кстати, располагавшего на самом деле лишь 4000 солдат и драгун)
отказаться от сражения и бежать в Ревель. Операция Ренне позволила осаждавшим
не опасаться прихода «сикурса» с тыла и полностью сосредоточиться на осаде
Нарвы. Она протекала планомерно, по всем канонам осады и обороны крепостей:
осаждавшие вели методичный обстрел Нарвы, а осажденные отвечали тоже пальбой
из пушек и периодическими вылазками, державшими русский лагерь в постоянном
напряжении.
20 июня под Нарву прибыл фельдмаршал Георг Бенедикт Огильви. С этим
фельдмаршалом, служившим цесарю, еще в ноябре 1703 г. был заключен контракт
па три года о службе в русской армии. Условия контракта предусматривали выдачу
колоссального по тем временам жалованья — 12 000 талеров в год, а также бесплат-
ного продовольствия и фуража. Наемник претендовал на командование корпусом,
входившим в состав армии, под началом русского фельдмаршала, причем главно-
командующий, как сказано в контракте, не должен был препятствовать «ему рас-
поряжаться по службе как в гарнизоне, так и на походе, в боях, нападениях или
осаде». Царь, однако, вручил Огильви командование не корпусом, а всей армией,
осаждавшей Нарву. Новый главнокомандующий, ознакомившись на месте с ходом
осадных работ, счел, что Нарва неприступна и для успеха под ее стенами падобпо
сосредоточить 70-тысячную армию. Поэтому он рекомендовал сначала овладеть
Ивангородом, а затем Нарвой. Петр не согласился с рекомендациями Огильви и
продолжал осуществлять ранее составленный план, справедливо полагая, что Иван-
город капитулирует сразу же после овладения Нарвой. Главная цель обстрела
крепости состояла в том, чтобы пробить бреши в двух бастионах — «Глория» и
«Гонор». Канонада, не прекращавшаяся ни днем, пи ночью, принесла свои плоды:
через 10 дней интенсивного обстрела рухнула стена в бастионе «Виктория», а затем
была пробита брешь и в «Гоноре».
Положение осажденных стало безнадежным, и царь велел Огильви отправить
в Нарву бывшего дерптского коменданта Шютте с заданием убедить Горна в бес-
полезности сопротивления и целесообразности капитулировать па таких же почет-
ных условиях, на каких сдали крепости прочие коменданты. «Но Горн,— читаем
в «Гистории Свойской войны»,— с ним видеться не похотел». Тогда Горну было
отправлено письмо с предупреждением, что если он не примет почетных условий «и
до приступа допустит, то б уже никакой милости себе потом и договора не ожидал».
Горн ответил только на следующий день, 7 августа, отказом сдать крепость, причем,
178 и. и. 11<1в.ч(Ч1 ь<>
как сказано в «Гистории», «наносил некоторые хульные слова». В чем они выража-
лись — неизвестно, но, вероятнее всего, комендант изрек что-либо обидное в адрес
русских, напоминая о первой Нарве. Остается неясным, чем руководствовался
Горн в своем упорстве: то ли беспредельной верностью присяге благочестивому
королю, то ли слепой верой в возможность получить подкрепление. Во всяком
случае, он держал в тюрьме комендантов крепостей Нотебург и Ниеншанц, видимо
считая их предателями. Однако, какими бы мотивами ни руководствовался Горн,
действия его к благоразумным не отнесешь — судьба крепости была предрешена,
но по вине коменданта ее овладение стоило лишних жертв.
Созванная Петром «конзилия», как тогда называли воинские советы, вынесла
решение о штурме Нарвы. Солдаты со штурмовыми лестницами были сосредоточе-
ны в апрошах, и вопреки ожиданиям шведов штурм начался не в ночные часы, а
среди бела дня. Понадобилось 45 минут, чтобы осаждавшие ворвались в крепость,
и два часа, чтобы подавить все очаги сопротивления. «Шамад» бил в барабан сам
комендант, но разъяренные солдаты не унимались. «И тако сей гордой комендант
нарвской в бедственную погибель и расхищение гарнизон и граждан упорностию
своею привел, и ежели бы солдаты наши не были от кровопролития уняты, то бы
мало кто остался» — так оценил обстановку царь в реляции об этом штурме |3.
Молва приписывала царю слова упрека Горну: «Пе ты ли всему виноват? Не
имея надежды на помощь, никакого средства к спасению, мог ли ты не выставить
белый флаг?» Потом, вынув шпагу, обагренную кровью, Петр сказал: «Смотри,
это кровь не шведская, а русская. Я своих заколол, чтобы удержать бешенство, до
которого ты довел моих солдат своим упрямством». Царь, при всяком удобном
случае любивший демонстрировать рыцарское отношение к побежденным, на этот
раз не сдержался и нанес Горну увесистую пощечину. Более того, он велел
посадить его в тот самый каземат, где по распоряжению Горна содержались комен-
данты сдававшихся крепостей (Нотебургской — подполковник Густав Вильгельм
Шлиппенбах и Ниеншанской — полковник Полев).
Местоблюстителю патриаршего престола Стефану Яворскому, «князю-кесарю»
Ф. Ю. Ромодановскому, Ф. М. Апраксину, А. И. Иванову царь отправил письма,
начинающиеся одинаковой фразой: «Я не мог оставить без возвещения, что все-
милостивейший господь, каковым считаем, сию атаку окончати благоволил, где
пред четырьмя леты оскорбил, тут ныне веселыми победители учинил, ибо сию
нреславную крепость чрез лестницы, шпагою в три четверти часа получили». Да-
лее сообщаются некоторые детали штурма и предположительные сведения о поте-
рях. Самое короткое послание с характерным для Петра каламбуром получил
А. В. Кикин: «Иного не могу писать, только что Нарву, которая 4 года нарывала,
ныне, слава Богу, прорвало, о чем пространнее скажу сам» |4.
16 августа без боя капитулировал гарнизон Ивангорода. Сдачу Ивангорода от
овладения Нарвой отделяла неделя. Она была посвящена выработке условий ка-
питуляции. Комендант гарнизона подполковник Стирнстраль на приказание ге-
нерал-майора Горна сдать Ивангород ответил отказом на том основании, что Горн
находился в плену и не волен выражать свои подлинные мысли. «Я считаю за
стыд отдать по первому требованию крепость, врученную мне королем»,— горя-
чился полковник. Это была чистой воды бравада, ибо, лишенный запасов продо-
вольствия, гарнизон в 200 человек конечно же обрекал себя на полное уничтожение.
Офицеры гарнизона оказались благоразумнее коменданта и все до единого согла-
сились покориться. Крепость капитулировала на условиях, продиктованных рус-
скими: гарнизону разрешалось удалиться в Ревель и Выборг, но без артиллерии
и знамен .
Победителям достались небывалые трофеи, в том числе 549 пушек, мортир и
гаубиц, свыше 81 000 пушечных ядер, свыше 4,5 центнера пороха и т. д. Потери
Время войны 179
русских войск были меньшими, чем при штурме Нотебурга, хотя Нарва считалась
более мощной крепостью,— 359 убитых и 1340 раненых. Цифры потерь свидетель-
ствуют о возросшем мастерстве русской армии и более эффективной работе ее
артиллерии.
Отклики сподвижников царя на известие об овладении Нарвой носили обыч-
ный апологетический характер, но один из них заслуживает упоминания. Тихон
Стрешнев писал: «И за сию победу на Москве молебствовали и из пушек стреляли;
народу множество было, и в церковь не вместились; столько николи не помню» |6.
Казалось бы, овладение двумя важнейшими опорными пунктами в Прибалти-
ке — праотеческими городами Дерптом (Юрьевом) и Нарвой (Ругодивом) — поз-
воляло Петру сделать себе передышку. Но ему не сиделось на месте. 19 августа он
отправился из Нарвы в Дерпт, захватив с собой генералов и министров. Этот вояж
носил воспитательно-педагогический характер, но в качестве наглядных пособий
использовались крепостные стены, подходы и апроши. Выполняя обязанности гида
и наставника, царь подробно объяснял слушателям, как происходил под Дерптом
«огненный пир» и какие промахи были допущены на первом этапе осады крепос-
ти |7.
Из Дерпта Петр через Псков и Новгород держал путь на север, куда его
влекли два неотложных дела: на Олонецкой верфи надо было присмотреть за стро-
ившимися кораблями, а в Петербурге ждали его распоряжений о застройке «Пара-
диза». Из Петербурга царь мчится в Нарву. Этой крепости суждено было стать не
только олицетворением славы русского оружия, но и местом, где царь совершил
две важные дипломатические акции. Он не случайно избрал только что завоеванную
крепость пунктом подписания союзного договора с Речью Посполитой и местом,
где он дал прощальную аудиенцию османскому послу. Это была демонстрация
мощи русского оружия. Впрочем, у посла Речи Посполитой и у посла Османской
империи овладение Нарвой вызвало разные эмоции и разные практические резуль-
таты.
В нашу задачу не входит исследование внутренней жизни Речи Посполитой
и ее внешней политики. Более скромная цель состоит в выяснении вопроса: почему
Речь Посполитая сочла возможным заключить с Россией наступательный и обо-
ронительный союз в 1704 г., а не годом или двумя раньше?
Напомним, что Карл XII вторгся в пределы Речи Посполитой в 1701 г., отка-
завшись от похода на восток из-за озабоченности судьбой своего тыла. Поход
против России таил угрозу оказаться в стратегической изоляции: саксонская армия
Августа II на суше и датский флот на море могли перерезать все коммуникации
шведов со Скандинавским полуостровом. За годы, когда Карл XII «увяз в Польше»,
шведы не достигли решающих успехов, но и жаловаться на неудачи не имели
оснований. В самом деле, 14 мая 1702 г. Карл XII, предварительно разгромив сак-
сонцев, беспрепятственно вошел в Варшаву, 8 июля занял Краков, наложив на
жителей колоссальную контрибуцию — 100 000 талеров за то, что комендант не
сразу отворил ворота. В следующем году шведский король овладел Торунью и тоже
взыскал с горожан контрибуцию — 100 000 ефимков да с монахов и монахинь 60 000
ефимков за то, что звонили в колокола во время осады.
Короче, Карл XII опустошил страну как контрибуциями, так и повальным
грабежом населения, изъятием у него хлеба и скота, но конечной цели не достиг —
Август II сохранил за собой королевскую корону Речи Посполитой и саксонскую
армию, которая хотя и терпела поражения, но не была уничтожена. Более того,
наглое хозяйничанье шведов нанесло им непоправимый политический урон —
число их сторонников среди магнатов и шляхты катастрофически падало. Их стало
еще меньше, когда Карл XII решил расправиться с Августом II не военными, а
политическими средствами — отнять у него польскую корону и вручить ее своему
180 Н. И. Павленко
послушному ставленнику. Выбор Карла XII пал на познаньского воеводу Стани-
слава Лещинского — ничем не примечательного молодого человека, но хорошо вос-
питанного и послушного своему повелителю. 14 января 1704 г. сейм низложил
Августа II под сильным нажимом шведских войск, что вызвало недовольство как
в самой Речи Посполитой, так и за ее пределами. Некоторая часть магнатов и шлях-
ты, ранее оппозиционно относившихся к Августу II, теперь пополнила ряды его
сторонников. Они созвали в Сандомире конфедерацию, обратившуюся с заявлени-
ем, что «противно их воле Станислав выбран от короля шведского и они его не
признают» |8.
Детронизация Августа II принадлежит к тем бесспорным промахам Карла XII,
которыми так богата его политическая деятельность. Шведский король действовал
опрометчиво, прямолинейно, не утруждая себя размышлениями о возможных по-
следствиях предпринятого шага.
Решения Сандомирской конфедерации имели больше символическое, чем ре-
альное, значение, ибо их единственным гарантом могли быть вооруженные силы,
но Август II ими не располагал. Саксонская армия после понесенных поражений
была деморализована, и для восстановления ее численности и боевого духа требо-
валось время. Что касается польской армии, готовой сражаться на стороне Авгус-
та [I, то никто не питал иллюзий относительно ее боеспособности, равно как и
боеспособности сторонников Станислава Лещинского — тот опирался на швед-
ские полки и являл собой типичную марионетку.
В этих условиях Петр справедливо полагал, что Август II, с которым столь
бесцеремонно поступил шведский король, будет привязан к союзу с Россией боль-
ше, нежели раньше. Август II и его сторонники тоже сознавали, что им самим, без
помощи извне, не изгнать из Речи Посполитой ни шведов, ни их ставленника
Лещинского. Эта обоюдная заинтересованность в союзнических отношениях
между Речью Посполитой и Россией и привела 20 июня 1704 г. хелмского вое-
воду Томаша Дзялинского под стены Нарвы, где в это время находился царь,
руководивший ее осадой. Два месяца русские дипломаты вели переговоры с пол-
номочным послом Речи Посполитой. 19 августа в Нарве, спустя десять дней после
овладения ею, был заключен договор. Сепаратная статья Нарвского договора,
включенная по просьбе Дзялинского, предусматривала присылку вспомогательных
частей в кратчайший срок — армия Августа 11 и его сторонников находилась в
критическом положении.
Петр выполнил свое обязательство и 25 сентября из-под Нарвы двинул к
польским границам 10 195 человек пехоты и конницы. Напутствуя Н. И. Репнина,
командовавшего корпусом, царь велел остерегаться «двух дел: первое, чтоб не зело
далеко зайтить, второе, что, если похочет король дать генеральный бой со всем войс-
ком шведским, на то не поступай и скажи, что именно того делать тебе не велено».
Вслед за Репниным в Польшу двинулся с пятью полками фельдмаршал Шереме-
тев. Глубокой осенью оба корпуса заняли зимние квартиры: Шереметев — в Витеб-
ске, Репнин — в Полоцке.
Со своей стороны Речь Посполитая обещала укомплектовать армию: в 1704 г.—
21 800 человек кавалерии и в 1705 г.— 26 200 человек пехоты, на содержание кото-
рых Россия обязалась до победного окончания войны ежегодно выплачивать
200 000 рублей. На бюджет государства ложилось, таким образом, тяжкое бремя,
но с этим пришлось мириться, ибо другого выхода у Петра не было. Правда, в до-
говоре была сделана оговорка, перечеркивавшая обязательство России выплачивать
200-тысячную субсидию: поляки ее лишались, если пе набирали 48-тысячную ар-
мию.
Что касается Мустафы-аги, приглашенного из Петербурга, где он находился,
в Нарву, то на этого «дипломата», как сдается, ничто не могло оказать какого-
Бремя войны 181
либо влияния. Ему был вручен ответ Петра султану с отклонением всех претензий
султанского двора — и на уничтожение азовского флота, и на разрушение Камен-
ного Затона. Мустафа-ага отправился на родину, но в Каменном Затоне совершил
едва ли не самый гнусный поступок. В Москве ему приглянулся царский портрет,
украшавший триумфальную арку. Петр подарил свою персону послу, и тот «вос-
принял будто приятно и в великую милость взял ее с собою». Однако, находясь в
Каменном Затоне, последнем пункте его пребывания на русской территории, он
кинул персону под лавку, предварительно ее «изрезав и замарав оную ругательно
всяким смрадом, так что постыдно о том слышать».
Несуразные поступки Мустафа-ага совершал и в Стамбуле. Так, он заявил, что
подвергался притеснениям в Москве, хотя в действительности дипломатическая
служба стремилась удовлетворить его малейшее желание — от подарка собольей
шубы по случаю наступившей зимы до отправления к нему двух «девок-татарок»,
заменявших жен. Более того, посол не передал султану и везиру послание Петра
и Головина в ответ на претензии султанского двора к русскому. Мнение о Мустафе-
аге круто изменилось. Если раньше его считали «великим и чесным человеком»,
то после возвращения из России и многочисленных представлений Толстого, тре-
бовавшего казни посла, везир заявлял, что Мустафа-ага «совершенный дурак и
учинил-де то (с портретом царя.— Н. 11.) безумством». Наказание Мустафы-аги
ограничилось отстранением его от дел 19.
Из Нарвы царь отправился в Москву. Там он намеревался проводить счастли-
вый для него 1704 год и отпраздновать одержанные победы. В Вышнем Волочке
Петр остановился на несколько дней для осмотра Тверды и Меты, чтобы определить
место их соединения. Здесь царь распорядился рыть Вышневолоцкий канал. 15
декабря Петр прибыл в Бутырки, но въезжать в Москву не спешил, так как ожидал
доставки трофейной артиллерии из Дерпта и Нарвы. Этому параду — видимо, са-
мому торжественному со времени начала Северной войны — царь придавал особое
значение, что видно из его письма Апраксину в Воронеж, отправленного 25 но-
ября из Нарвы, в котором он приглашал на церемонию не только Федора Матвееви-
ча, но и работавших на верфи иностранных мастеров: «...вы извольте также поспе-
шить, чтоб вам видеть церемонию входа; извольте же взять с собою и Скляева (на
малое время), также и англичан, мастеров однех». Аналогичное письмо Петр
отправил и олонецкому коменданту Ивану Яковлевичу Яковлеву: «Как сие получите,
извольте всех мастеров английских отпустить к Москве на время» 20. Петр рассчи-
тывал, что об увиденном англичане сообщат своим соотечественникам и слава
о победе русского оружия разнесется по свету не только по официальным каналам,
но и благодаря частным письмам.
Торжественный въезд в столицу состоялся 19 декабря. В церемонии участво-
вали 159 пленных офицеров во главе с генералом Горном. Как и всегда, палили из
пушек и у Триумфальных ворот произносились хвалебные речи в честь победите-
лей. «Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их
оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и
начал мириться с нововведением». Эти вещие слова принадлежат Александру Сер-
геевичу Пушкину, заимствовавшему их у И. И. Голикова 21.
У Петра было много оснований провожать 1704 год в оптимистическом настрое-
нии. Всего четыре зимы отделяли первую Нарву от второй, но как разительно отли-
чались они друг от друга. Тогда русская армия была способна заниматься лишь
«младенческим игранием», теперь она вступила в пору юности. Тогда она потер-
пела поражение, теперь торжествовала победу. То, что доводилось наблюдать Пет-
ру, радовало глаз, и в его письмах 1704 г. звучат ранее не встречавшиеся оценки
виденного. «Здесь обрели мы людей в добром порядке»,— писал он из-под Дерпта.
Из Пскова: «У нас все добро и весело». С Олонецкой верфи: «Здесь, слава Богу, все
182 II. И. Павленко
изрядно». Из Воронежа: «Здесь обрели все в добром порядке». Вести о «добром
порядке» Петр стремился сделать достоянием населения.
К традиционному средству извещения населения о важнейших событиях,
происходивших в стране и за ее пределами,— церковному амвону присоединилось
новое: с конца 1702 г. пропагандистом преобразований и военных успехов стала
первая в России печатная газета — «Ведомости». В XVII в. при царском дворе вы-
ходили в одном экземпляре рукописные «куранты», информировавшие о загранич-
ных новостях царя и его приближенных. Хотя тираж петровских «Ведомостей»
остался неизвестным, но совершенно очевидно, что они были рассчитаны на более
широкий круг читателей, разнообразнее стал и перечень освещаемых вопросов.
Газета печатала материалы о строительстве промышленных предприятий, поисках
полезных ископаемых, сражениях на театре войны, важнейших событиях между-
народной жизни.
В первом номере «Ведомостей» сообщалось: «В Верхотурском уезде из ново-
сибирской железной руды много пушек налито и железа вельми много сделано.
И такого мягкого и доброго из шведской земли не привозили для того, что у них та-
кого нет. А на Москве с привозом пуд стал 12 алтын». Огромный интерес представ-
ляет заметка о партизанском движении, возглавляемом попом Иваном Окуловым,
в Олонецком крае, тем более что другие источники на этот счет отсутствуют. 2 ян-
варя 1703 г. «Ведомости» напечатали: «Города Олонца поп Иван Окулов, собрав
охотников пеших с тысячу человек, ходил за рубеж в Свейскую границу и разбил
свейские Ругозенскую, и Сумерскую, и Кенсурскую заставы. А на тех заставах шве-
дов побил многое число и взял рейтарское знамя, барабаны и шпаг, фузей и лошадей
довольно. А что взял запасов и пожитков он, поп, и тем удовольствовал солдат сво-
их, а достальные пожитки и хлебные запасы, коих не мог забрать, все пожег» 22.
Читатели узнавали из газеты об овладении русскими войсками Нотебургом,
Дерптом, Нарвой, о трофеях, о том, что «московские школы умножаются», что в
Навигацкой школе «больше 300 человек учатся и добре науку приемлют».
«Добрый порядок» не ускользнул и от иностранного дипломата. Английский
посол Витворт пишет донесение в Лондон: русский царь «мощью собственного
гения, почти без посторонней помощи, к 1705 г. достиг успехов, превосходящих
всякие ожидания, и вскоре, конечно, возведет свое государство на степень могу-
щества, грозную для соседей» 23. В проницательности и умении заглядывать в
будущее Витворту не откажешь, но ни один пророк не мог предсказать, что салют
в честь покорителей Дерпта и Нарвы будет отделен от салюта в честь победоносного
мира еще 17 годами и что ближайшие из них окажутся самыми тяжкими. Тогда
судьба России подвергалась испытаниям, выдержать которые мог только народ,
вооруженный мужеством и терпением.
Январь и большую половину февраля 1705 г. Петр провел в Москве, а затем
отправился в Воронеж, где задержался на два месяца. Там он спустил на воду 80-
пушечный корабль, распорядился о сооружении свыше 20 военных судов, хлопотал
на верфи в качестве корабельного мастера и 27 апреля возвратился в Москву.
Делами в Воронеже царь остался доволен. Об этом можно судить по письмам, от-
правленным на следующий день после прибытия туда, 22 февраля, Ф. М. Апрак-
сину и А. Д. Меншикову. Апраксину: «Здесь, слава Богу, в добром порядке»; Мен-
шикову: «Здесь обрели все в добром порядке». Удовлетворение сделанным не
покидало царя и тогда, когда он намеревался покинуть воронежские верфи: «...сим
временем расположено и управлено здесь, как никогда не бывало» 2 .
В начале мая царь собрался в Полоцк к своим войскам, видимо по настоятель-
ной просьбе Меншикова, который в ожидании летней кампании 25 апреля писал
из Витебска: «Не извольте умедлить, понеже зело время есть милости вашей быть».
Петр отвечал: «И здесь не за гуляньем живем»,— намеревался отправиться в По-
Время войны 183
лоцк, но в день выезда заболел и вернулся с пути в столицу. 5 мая, почувствовав
облегчение, он вновь собрался в путь, но «чрездневная лихорадка задержала» его
в Москве почти на целый месяц — до 31 мая. В письме царя, в котором он извещал
фаворита о ходе своей болезни, есть фраза, лучше многих слов поведавшая о том.
кем для Петра был Меншиков: «Гей, сколько от болезни, а паче от печали, что вре-
мя пропадает, також разлучения с вами». Письмо было отправлено 8 мая, а 14 мая
нетерпению царя наступил предел: «В которой болезни не меныпи тоска разлуче-
ния с вами, что я многажды в себе терпел; но ныне уже вяще не могу: извольте ко
мне быть поскорее, чтоб мне веселяй было, о чем сам можешь рассудить». Вскоре
дела у царя пошли на поправку. «В настоящее время,— доносил Витворт 23 мая
1705 г.,— царь совсем оправился от своей болезни и сегодня вышел прогуляться на
воздух, но, я полагаю, пройдет еще около двух недель, прежде чем он решится
выехать к армии, так как он все еще слаб» 25. Витворт ошибся: через неделю Петр
неожиданно для всех выехал из Москвы.
Среди неспециалистов бытует мнение о богатырском здоровье Петра . его
богатырской силе, вероятно навеянное великолепным фильмом «Петр Первый» с
блестящим актером Николаем Симоновым в заглавной роли. Но достаточно даже
беглого взгляда на сохранившуюся до наших дней одежду из гардероба царя, чтобы
убедиться в противоположном — телосложение у него было отнюдь не богатырское:
при росте 2 метра 4 сантиметра он был настолько узкоплечим, что наш современник
средней комплекции едва втиснется в его кафтан. Развеивает миф о необычном
телосложении царя и размер его обуви — в переводе на современные мерки царские
штиблеты имели 39-й размер. Конечно, сукно, из которого изготовлены кафтаны, за
два с половиной века дало осадку — после пошива кафтан имел большие размеры,
но в распоряжении историков имеются письменные свидетельства, из которых
явствует, что болел Петр часто, почти ежегодно, причем болезни приковывали его к
постели на продолжительное время. Он пользовался услугами врачей, но, находясь
в пути, неизменно возил с собой аптечку, размещавшуюся в сундучке с многочис-
ленными отсеками. Тут были порошки и микстуры, пробирки и ступки с пестиками.
В зимние месяцы 1704 —1705 гг. русские войска на западном театре войны не
предпринимали боевых действий. Хотя 16 ноября 1704 г. Шереметев и получил при-
каз царя, «когда реки станут», отправиться «с конницей (пристойным числом)...
прямо на генерала Левенгаупта», хотя царь и предупреждал фельдмаршала, чтобы
тот «по сему конечно учинил без отговорки», хотя, наконец, Борис Петрович и отве-
чал царю 26 ноября: «...пойду изо Пскова немедленно», но поход не состоялся, похо-
же, из-за отсутствия провианта, на что жаловался Шереметев в феврале 1705 г.26
Причина бездействия Шереметева, безучастно наблюдавшего, как неприятель
концентрирует силы, чтобы выбить русские войска из Речи Посполитой, и не пред-
принявшего ни малейшей попытки, чтобы помешать этому, состояла не столько в
отсутствии провианта, сколько в его безынициативности и готовности бесконечно
долго ожидать царского повеления. Такое поведение фельдмаршала вошло в повсед-
невную практику и, очевидно, стало раздражать царя. В письме Шереметеву царь
зло иронизировал, приводя следующую притчу: «И сие подобно, когда слуга, видя
тонущего господина, не хочет его избавить, дондеже справится, написано ль то в его
договоре, чтоб его из воды вынуть» 27.
Отношения Петра с Шереметевым были достаточно сложными, чтобы на них
остановиться подробнее. Царь, видимо, был твердо уверен, что Шереметев хотя и
не обладал выдающимися полководческими дарованиями, но зря не погубит армию.
Одно из несомненных достоинств фельдмаршала — основательность. Отправлялся
он в поход лишь тогда, когда убеждался в том, что последняя пуговица была
пришита к мундиру последнего солдата, что войско, двигавшееся в поход, с избыт-
ком снабжено продовольствием, снаряжением, бомбами и прочим. Сталкивались,
184 Н. И. Павленко
таким образом, два темперамента: медлительность фельдмаршала и энергичные,
не терпящие отлагательства действия царя. Именно поэтому, в частности, отноше-
ния Петра и Шереметева никогда не были близкими.
Как уже упоминалось, у Петра была так называемая «компания» — группа
его сподвижников, с которыми он поддерживал отношения, мало напоминавшие
отношения подданного с государем. Одной из примет близости того или иного
сподвижника к Петру является содержание и тональность переписки между ними.
Только члены «компании» в письмах царю позволяли себе шутливые упоминания
об Ивашке Хмельницком, описывали «баталии» с ним и понесенные поражения.
Письма-донесения Шереметева царю отличались от корреспонденции членов
«компании» прежде всего тем, что их автор крайне редко выходил за пределы де-
ловой информации и переступал грань официального.
Другая примета близости к царю — обращение к нему корреспондентов. Од-
нажды Петр выговаривал Федору Матвеевичу Апраксину за то, что тот, обращаясь
к нему, приводил титул, и внушал ему: «Тебе можно знать (для того, что ты нашей
компании), как писать» 28. Этот призыв царя нашел отклик и утвердился быстрее
других. Титулатура исчезла из писем-донесений царю, хотя в обращении к нему
сохранились оттенки и стилистические разночтения. Н. И. Репнин, например,
начинал свои послания словами «Всемилостивейший царь-государь», Ф. М. Апрак-
син — «Премилостивейший государь», Т. Н. Стрешнев - «Милостивейший госу-
дарь мой», А. А. Курбатов — «Всемилостивейший великий государь»; слово «вели-
кий» в последнем обращении не только дань традиции, но и свидетельство стремле-
ния корреспондента подчеркнуть дистанцию между ним и царем. Существенные
отклонения от общепринятого обращения допускали лишь два человека: А. Д. Мен-
шиков и Ф. Ю. Ромодановский. Первый из них писал либо «Мой господин капитан»,
либо «Мой милостивый государь», а второй — «Господин капитан Петр Алексе-
евич». Борис Петрович находился в ряду тех корреспондентов, кто писал «Преми-
лостивейший государь».
Аналогичные разночтения прослеживаются и в заключительной фразе писем-
донесений, предшествовавшей подписи корреспондента. Здесь общим для подав-
ляющего числа писем является наличие слова «раб». Н. И. Репнин писал: «Ни-
жайший раб твой князь Никита Репнин»; Ф. М. Апраксин: «Раб твой, всемило-
стивейшего государя, Федор Апраксин»; Т. Н. Стрешнев: «Нижайший раб твой
Тихон Стрешнев челом бью». Исключение составляли все те же Меншиков и Ромо-
дановский — оба они ставили лишь свои подписи: «Александр Меншиков»,
«Князь Федор Ромодановский». Шереметев принадлежал к числу тех корреспонден-
тов, подписи которых ближе к подписи олонецкого коменданта Ивана Яковле-
вича Яковлева, подписывавшегося «Вашего величества нижайший раб Иван
Яковлев». Правда, Борис Петрович подписывался витиеватее: «Раб твой Борис
Шереметев рабское поклонение творю» или «Раб твой Борис Шереметев раб-
ского поклонения отдаю».
Итак, Шереметев не входил в «компанию» царя, не принадлежал к числу
близких к нему людей. Быть может, это следует отнести на счет разницы в годах:
фельдмаршал был старше царя на два десятилетия, и груз традиций на него давил с
большей силой, чем на Апраксина и Репнина, но «князь-кесарь» Ромодановский
являлся ровесником Бориса Петровича, и это соображение утрачивает силу. Скорее
всего некоторая отчужденность Шереметева от царя развивалась по мере того, как
царь ближе познавал недостатки своего фельдмаршала. Несомненно и другое —
аристократа Шереметева, воспитанного в традициях придворной жизни XVII в.,
привыкшего к ее размеренному и повседневно торжественному ритму от трапезы
до царских выходов, шокировала не столько простота обхождения царя, сколько
окружение царя и роль в нем безродных выскочек.
Бремя войны 185
Как бы то ни было, но неопровержимым является факт, что после первых
побед над шведами в 1702 — 1704 гг., когда Шереметев командовал войсками при
осаде трех крепостей — Нотебурга, Ниеншанца и Дерпта, он оказался в числе
обойденных наградами. Сколько горечи и обиды содержит письмо Шереметева
Меншикову с просьбой о заступничестве за него перед царем, не замечавшим его
заслуг: «...прошу, братец, твоего жалованья, умилосердися надо мною, подай мне
руку помощи. За что я опечален? Что мне обещано, до сего времени удержано,
а жалованья мне против моего чину нет; всем его, государева, милость, жалованье,
а мне нет, а вины мне никакой не объявлено; князь Никита Иванович (Репнин.—
Н. П.) вотчинами меня вдвое богатее, и дом его старой, собраной, ему же жалованье;
князь Михайло Михайлович (Голицын,— Н. П.) пожалован вотчинами, ему же
жалованье дается. Ей, государь, мой братец, в нищету прихожу...» 29 Даже если
учесть особую склонность Бориса Петровича жаловаться на нищету и умение
сочинять слезливые челобитные, требующие к себе критического отношения, то
неопровержимым остается пренебрежение царя к заслугам Шереметева. Но тогда
возникают вопросы, почему царь держал Бориса Петровича в роли первого лица
в армии, почему он, когда тот будет просить в свое время об отставке, откажет в
просьбе?
Ответить на вопросы не представляет труда, если обратить внимание на коман-
дные ресурсы в армии, которыми располагал царь в первое десятилетие Северной
войны. Вспомним, что полками, следовавшими к Нарве в 1700 г., сплошь командо-
вали иностранные офицеры. Напомним, что и командование армией, осаждавшей
Нарву в 1704 г., царь вручил фельдмаршалу-наемнику Огильви. В первое десяти-
летие Северной войны проявили военное дарование А. Д. Меншиков, М. М. Голи-
цын, Н. И. Репнин, но они лишь постигали военное ремесло, в то время как за
плечами Шереметева был опыт командования войсками, воевавшими с крымскими
татарами. Правда, чтобы воевать с регулярной армией, опыта ведения войны
с иррегулярным войском было недостаточно, надлежало переучиваться, но мате-
риальное обеспечение армии оставалось примерно одинаковым. Короче, у Петра не
было выбора, но и Борис Петрович принадлежал к отнюдь не худшим кандидатам
на высшую должность в армии.
Оправившись от хвори, Петр 12 июня 1705 г. прибыл в Полоцк, где была сосре-
доточена вся русская армия, генералитет и министры. На военном совете 15 июня
Шереметеву было поручено командовать походом против Левенгаупта, так и не
состоявшимся в зимние месяцы. Цель похода была четко определена в первом
пункте инструкции: «Идти в сей легкой поход (так, чтоб ни единого пешего не
было) и искать с помощию Божиею над неприятелем поиск, а именно над гене-
ралом Левенгауптом. Вся же сила сего походу состоит в том, чтоб оного отрезать
от Риги», что обеспечит разгром шведского генерала30.
Поначалу дела у Шереметева складывались лучшим образом. Передовой отряд
русских войск совершил удачное нападение на Митаву. Застигнутый врасплох
гарнизон был почти полностью уничтожен. Предстояла встреча с главными силами
Левенгаупта. Тот успел занять хорошо укрепленную позицию в окрестностях
Гемауэртгофа, по русским источникам - у Мур-мызы.
15 июля созванный Шереметевым военный совет решил атаковать неприятеля,
но не в лоб, а с применением военной хитрости, имитируя отступление во время
атаки, чтобы выманить противника из лагеря и ударить по нему с фланга спря-
танной в лесу кавалерией. Элемент аналогичной хитрости включал и план Левен-
гаупта, причем шведскому генералу удалось обмануть некоторых русских полков-
ников. Один из них, Кропотов, обнаружив перемещение в шведском лагере,
прискакал к Шереметеву с сообщением, «что будто неприятель уходит». Ему
показалось, что победа, а вместе с нею и добыча ускользают из рук, и он, не дождав-
186 Н. И. Павленко
шись распоряжений Шереметева, двинул свой полк в атаку. За ним пошли и другие
полки. Так стихийно, в условиях, когда, по словам «Гистории Свейской войны»,
«пехота и пушки еще не поспели», завязался бой. Шереметеву ничего не оста-
валось. как принять в нем участие, ибо надо было оказывать помощь драгунам,
очертя голову бросившимся в атаку. Бой протекал с переменным успехом. Был
момент, когда русские драгуны смяли неприятеля и казалось, что победа не за
горами. Однако драгуны, вместо того чтобы развивать успех, принялись грабить
неприятельский обоз. В это время шведы перестроили свои порядки и выправили
положение. С наступлением темноты сражавшиеся оставили поле боя и укрылись
в обозах. Лишь утром шведы подобрали 13 пушек и 10 знамен. Потери
русских войск в живой силе составили около 2000 человек 31.
Отступление русских войск Левенгаупт истолковал как свою крупную победу.
Шведы праздновали ее две недели спустя. Лазутчик Шереметева, бывший свиде-
телем торжеств в Митаве, сообщал фельдмаршалу: «...та веселость была не от серд-
ца, для того, что они много добрых людей потеряли». Умиравших от ран не успе-
вали отпевать в церквах Митавы. Действительно, о сокрушительном поражении
Шереметева, как убеждал всех Левенгаупт, не могло быть и речи — обе стороны
понесли огромный урон, причем военные историки считают, что шведы потеряли
убитыми и ранеными больше, нежели русские. Английский посол Витворт доносил
в Лондон: «...победа осталась за шведами, хотя победа кровавая, так как они поте-
ряли множество солдат и нескольких храбрых офицеров убитыми, кроме того,
насчитывают несколько сот раненых» 32.
Сражение у Мур-мызы было единственным, которое Шереметев проиграл за
все долгие годы Северной войны. Оснований у фельдмаршала переживать неудачу
было тем больше, чтю победу он уже держал за хвост («...мы, уже в руках своих
имеюще победу», — сказано в реляции), и она ускользнула от него из-за нелепой
случайности. Конечно же известие о результатах сражения не доставило радости
Петру. Еще не улегся гнев по поводу действий фельдмаршала под Дерптом, как он
дал повод для нового недовольства. Царь, однако, сдержался и, более того, 25 июля,
спустя 11 дней после сражения, обратился к фельдмаршалу со словами утешения,
получившими хрестоматийную известность: «...також не извольте о бывшем неща-
стии печальны быть (понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу), но
забывать и паче людей ободривать» 33.
В том же июле потерпели неудачу и объединенные силы саксонцев и поляков.
И тех и других насчитывалось 7000 человек, но под Варшавой их разгромил 4-ты-
сячный отряд шведов и овладел богатым обозом.
Неприятный осадок, оставленный «конфузией» при Мур-мызе, вскоре был
предан забвению — его заслонили успешные действия русских войск под Митавой
и Бауском. Митава капитулировала 5 сентября, а Бауск — 14 сентября, причем
без осадных работ и бомбардировки. Правда, гарнизон этой крепости (Бауска)
насчитывал 500 человек, а вся ее артиллерия — 55 единиц. Особенно радовало царя
овладение Митавой, где достались богатые трофеи. В письме Ромодановскому и
Меншикову царь, руководивший сражением, отметил, что «обретено с двести пу-
шек», в том числе «мортирцы новой инвенции» (конструкции), но позже выясни-
лось, что пушек «обретено» 295.
Не успел царь вдоволь насладиться взятием Митавы, как пришло поразившее
его известие с южной границы государства — в Астрахани началось восстание
стрельцов, которые намерены идти на Москву. Новость пришла в Митаву от Бориса
Алексеевича Голицына, начальника приказа Казанского дворца, в ведении
которого находилась Астрахань.
О мере тревоги царя, вызванной этим известием, явствуют принятые им ответ-
ные меры. Уже на следующий день, 12 сентября, царь сообщил Т. Н. Стрешневу,
Время войны 18/
что он откомандировал с театра военных действий «господина Шереметева с кон-
ными и пешими полки» в надежде, что они будут в Москве через две недели. Царь
требовал, чтобы «деньги из приказов, собрав, вывезли из Москвы или б с верными
тайно где положили или закопали». О растерянности и неосведомленности о раз-
махе движения свидетельствует также повеление вывезти из Москвы все имевшееся
там оружие, а также задержать почту, отправляемую в Архангельск. Другой
указ Петра был адресован Ф. М. Апраксину. Царь поручал воеводе попытаться
локализовать события в Астрахани и не дать вовлечь в восстание Азов, Таган-
рог и донских казаков 34.
Рассмотрим в главных чертах события в Астрахани, которые вызвали столь
серьезный переполох в правительственных кругах и привели в смятение самого
Петра.
Астрахань являлась значительным торгово-промысловым центром страны. Как
центр пограничной округи, она имела кремль с каменными стенами высотой от 7 до
11 метров и толщиной от 2,8 до 5,2 метра с семью мощными башнями. В кремле
размещались воеводские и митрополичьи хоромы, зелейный двор и правительствен-
ные учреждения. Белый город, в котором находились Житный, Табачный, Питей-
ный и Кружечный дворы, тоже был обнесен стеной, но менее мощной. Белый
город являлся торговым центром Астрахани. Самой обширной частью Астрахани
был Земляной город, где жили служилые и торгово-промысловые люди, а также
иноземные купцы. Они жили слободами, среди которых наиболее многочислен-
ными были армянская (400 человек) и индусская (208 человек), затем следовали
слободы, населенные бухарскими и гилянскими купцами.
Как видим, национальный состав населения города отличался значительной
пестротой; столь же пестрым был и социальный состав. Самой многочиГ.ленной
частью его являлись стрельцы и солдаты. Среди первых было немало участни-
ков стрелецких бунтов 1682 и 1698 гг., высланных сюда из Москвы. Благополу-
чие большинства стрельцов строилось на получаемом ими довольно скудном денеж-
ном и хлебном жалованье, а также на доходах от найма у своей же братии -
стрельцов, живших в достатке и владевших несколькими лавками или мастерски-
ми. Особый колорит городу придавали бурлаки и ярыжки, обслуживавшие мно-
гочисленные караваны стругов с рыбой, икрой, солью, а также хлебом, которого
сами астраханцы и население округи не возделывали, а также рыбные промыслы,
составлявшие главное богатство дельты Волги.
Дореволюционные историки Н. Г. Устрялов и С. М. Соловьев связывали
начало астраханского восстания с распространявшейся по городу молвой о том,
что в скором времени девицы брачного возраста будут выданы замуж за инозем-
цев. Чтобы избежать такого надругательства, астраханцы срочно создавали супру-
жеские пары и устраивали свадебные торжества. В воскресенье 30 июля было
сыграно 100 свадеб, и перепившиеся стрельцы в четвертом часу ночи ударили
в набат, вслед за которым началась кровавая драма расправы взбунтовавшейся черни
с начальными людьми и иноземцами.
Полностью игнорировать значение свадеб и пьяного угара вряд ли правиль-
но, но им принадлежала всего лишь роль катализатора, а глубинные причины,
вызвавшие движение, были обусловлены тяготами войны и варварскими приемами
осуществления преобразовательных начинаний. И тяготы войны, и варварские
приемы борьбы с варварством ложились на все население страны, но с особой
силой они сказывались на жителях окраинного города, где ничто не ограничивало
произвола пи местной администрации, ни полковых командиров солдатских и стре-
лецких полков. Особенно усердствовал воевода Тимофей Иванович Ржевский, чело-
век столь же алчный и жестокий, как и тупой. Он участвовал в спекуляции хле-
бом — продавал его по вздутым ценам в месяцы, когда на Волге прекращалась на-
188 Н. И. Павленко
вигация. Стрельцов он использовал как собственных крепостных; принуждал их
для личных нужд заготавливать дрова, косить сено, ловить рыбу, пасти скот,
нанимал их в услужение богатеям, а заработанные ими деньги клал в свой карман.
Но положение стрельцов и солдат определялось не столько выполнением работ в
пользу воеводы, сколько общим увеличением их повинностей: помимо караульной
и гарнизонной службы они выполняли многочисленные казенные работы в качестве
гребцов, кормщиков, грузчиков, дровосеков и т. д. Самыми обременительными
работами считались сооружение селитряного завода, варка селитры и особенно
заготовка дров, на которой одновременно иногда работало по 600 — 700 человек.
Поскольку стрельцы сочетали государеву службу с торгами и промыслами, то
имущественное положение их было неоднородно: для одних хлебное и денежное
жалованье являлось основным источником существования, дополняемым заработ-
ками по найму; для других жалованье было всего лишь подспорьем к доходам, из-
влекаемым из занятий торговлей и ремеслом.
Не отставали от воеводы стрелецкие и солдатские полковники. Рассуждали
они так: «Воевода-де сидит в городе, хочет с города сыт быть, а я-де полку полков-
ник, завсегда хочу с полка сыт быть и напредки, покуда поживу в полку, буду сыт
и стану брать». Вслед за воеводой полковники и офицеры истязали стрельцов и
солдат, присваивали их жалованье, использовали их для личных услуг и т. д.
Две правительственные меры в одинаковой степени задевали интересы как слу-
жилых людей, так и посадских: речь идет об обложении всех видов городской
торговли, в том числе и мелочной, такими налогами, что сумма налоговых сборов
нередко превышала стоимость продаваемых товаров; другой мерой, вызывавшей
всеобщее возмущение астраханцев, было ретивое и суровое выполнение воеводой
царских указов о брадобритии и немецком платье. Наряды из солдат и стрельцов
под командованием офицеров ловили на оживленных улицах бородачей и тут же
отрезали у них бороды, иногда прихватывая и кожу. Ножницами они пользова-
лись и для укорачивания старорусской одежды.
Итак, причин для недовольства разных слоев населения Астрахани было боль-
ше чем достаточно. Инициаторами движения в четвертый раз выступили стрельцы.
Один из них, Григорий Артемьев, позже скажет на следствии, что «учал умышлять
до зачину бунта за месяц, собою». Два других стрельца, Иван Васильевич Шелу-
дяк и Гурий Агеев, вели разговоры среди знакомых о злоупотреблениях воеводы
и полковников и призывали «свою братью к бунту». Заговорщики Г. Артемьев,
Г. Агеев, И. Шелудяк и др., как они показали па следствии, «до бунту за неделю
сходясь меж собою друг другу в домы, и к лавкам, и к церкви Николая Чудотворца,
меж собою о том, чтоб учинить бунт, воеводу и начальных- людей побить, и за
веру и за правду постоять, и усов и бород не брить, и немецкого платья не носить,
говорили и советовали, и что у них о том в полках совет есть и к тому делу люди
готовы, меж собою друг другу сказывали» 35.
Благодаря исследованию Н. Б. Голиковой можно считать бесспорно доказан-
ными два положения: в Астрахани существовал заговор, непосредственная цель
которого состояла в том, чтобы «воеводу и начальных людей побить»; инициатора-
ми и руководителями этого заговора являлись стрельцы. Более того, были назна-
чены день и час восстания, сигналом к которому должен был стать набат. Но из
этого следует, что свадебные пиршества не играли роли, которую им приписывали
С. М. Соловьев и Н. Г. Устрялов.
Равным образом бесспорным является и вывод Н. Б. Голиковой о том, что
движение на первом этапе являлось стрелецким. По зову набата на Успенскую
площадь прибыли стрельцы, посвященные в заговор, числом около 300 человек.
Пассивных стрельцов принуждали примкнуть к движению силой оружия: «...по
слободам ходили слободчики и высылали в круги неволею и говорили, буде кто из
Время войны 189
них, стрельцов, в круги не пойдет, и им быть в смертной казни»; другие «кри-
чали, чтоб все шли с ружьями в кремль, а кого застанут дома, тех станут рубить и
колоть». Среди 300 человек, присутствовавших на Успенской площади в утренние
часы 30 июля, отсутствовали посадские. Их не только не посвятили в заговор,
что вполне естественно, но и многих из них привлекали на свою сторону угрозами,
что тоже понятно, ибо их социальный состав был неоднороден — наряду с бедно-
той в городе находилось немало богатеев.
Едва ли не самым выразительным примером вовлечения горожан в движение
явилась акция по отношению к богатому рыбопромышленнику из Ярославля
Якову Носову, примкнувшему к восстанию по принуждению, но затем верой и прав-
дой ему служившему. «И тое-де ночи,— вспоминал Носов,— за час до дни, пришли
к нему, Якову... служилые люди с знамены, и с ружьи, и с копьи... и из двора ево,
Якова, взяли и привели в город, в кремль». Характерно наблюдение, сделанное но
этому поводу Н. В. Голиковой: «Отсиживаться дома удавалось только еди-
ницам» 36.
Стремление выйти за рамки узкосословного движения и расширить его соци-
альную базу было характерно не только для астраханских стрельцов, но и для
участников стрелецкого бунта 1682 г. в Москве, когда стрельцы подали челобит-
ную якобы от имени посадских, в том числе от гостей, торговых людей гостиной
и суконной сотен, хотя ни те, ни другие, ни третьи не имели к этой челобитной
ни малейшего отношения. Правда, ситуация в Астрахани была иной, чем в Москве:
стрельцы-астраханцы не рассчитывали прикрыться именем посадских, а уповали
на их реальное участие в восстании — не случайно в составе старшины, избранной
на кругу 30 июля, значилось 16 представителей служилых людей и 7 горожан,
среди которых выделялись своей активностью Яков Носов и Гавриил Ганчиков.
Заговор стрельцов в Астрахани закончился полным успехом: 30 июля было каз-
нено свыше 300 человек, среди них командиры полков и офицеры, иноземцы,
представители царской администрации. Стрельцы долго разыскивали укрывше-
гося воеводу, наконец обнаружили его в курятнике, приволокли на круг и здесь
же предали смерти.
Перед восставшими сразу же встали две неотложные задачи, при решении
которых они достигли далеко не равнозначных результатов: первая из них касалась
организации внутренней жизни города; вторая относилась к установлению кон-
тактов восставшего города с внешним миром и попыткам расширить регион восста-
ния и привлечь на свою сторону новые силы. Если в первом случае астраханцы
добились успехов, то во втором — их постигла серьезная неудача.
Н. Б. Голикова обнаружила фонд Канцелярии астраханской старшины, в ко-
тором сохранилось несколько сот документов, ранее не известных исследователям.
Они позволяют восстановить систему и повседневную практику управления
городом, находившимся в руках восставших в течение семи месяцев.
Сразу же отметим: восставшие довольствовались учреждениями, бытовав-
шими в казачьем войске, посадской общине, городском самоуправлении, введен-
ном реформой 1699 г., и в правительственном аппарате. Высшим органом власти
стал сход, по-казачьи называвшийся кругом,— шумное собрание, во власти которо-
го было утвердить или отменить решение исполнительного органа. Таким органом
являлась старшина, полномочия которой были всеобъемлющими: она распоряжа-
лась войском, полицейской службой, финансами, обеспечивала сохранность ка-
зенного и выморочного имущества, решала спорные дела между горожанами.
Одна из важнейших функций старшины состояла в извлечении доходов для
выплаты жалованья стрельцам, солдатам и приказной администрации. Доходы по-
ступали из таможенных изб, питейных дворов, от продажи соли и т. д. Отсюда попе-
чение о нормальной торговой жизни города, создании условий для беспрепятствен-
190 Н. И. Павленко
ного въезда и выезда купцов из города и в город. Насколько можно судить, жизнь
астраханцев при новой власти не испытывала серьезных отклонений от нормы.
Итак, специфика астраханского движения состояла в том, что победа стрель-
цов сопровождалась физическим уничтожением представителей царской админи-
страции и заменой их новыми людьми, осуществлявшими сбор таможенных и ка-
бацких денег, управление казенным имуществом, продовольственными ресурсами
И Т. д.
Движение будет обречегго, если замкнется Астраханью. Эта простая мысль, бес-
спорно, была доступна руководителям восстания, и они принимали энергичные
меры, чтобы вовлечь в движение население других городов и особенно донское
казачество, но достигли весьма скромных результатов: к астраханцам примкнули
лишь города, находившиеся в административном подчинении Астрахани: Крас-
ный Яр, Черный Яр, Терки и Гурьев. Самая крупная неудача, обрекав-
шая восстание на поражение, постигла астраханцев при попытке привлечь на
свою сторону донских казаков и население Царицына. В итоге восстание не прео-
долело границ Астраханского края и осталось локальным.
К донским казакам астраханцы отправили делегацию день спустя после восста-
ния — 31 июля. Во всяком случае, так называемое советное письмо, т. е. обращение
к казакам, датировано этим числом, а делегация в составе четырех стрельцов во
главе с конным стрельцом Иваном Григорьевичем Кисельниковым прибыла в Чер-
касск 25 августа, когда в столице Войска Донского уже было известно о событиях
в Астрахани. Достаточно ознакомиться с содержанием письма, привезенного астра-
ханцами, чтобы ответить на вопрос, почему донские казаки оказались глухи к при-
зывам астраханцев.
«Ведомо вам чиним,— обращались астраханцы к донским казакам, — что у нас, в Астрахани,
инилось за веру христианскую, за брадобритие, за немецкое платье, за табак и за то, что к церквам
Божиим нас, жен наших и детей в русском старом платье не пущали; а которые в церковь Божию
пойдут, у тех, у мужского и женского полу, платья обрезывали, от церквей Божиих отлучали и выби-
вали вон, и всякое ругательство нам, женам нашим и детям чинили, и болванам кумирским велели
кланяться... Да в прошлом 1704 году наложили на нас и взыскивали банных денег по рублю; с нас
же велели брать с погребов за всякую сажень по гривне. Да воевода, Тимофей Ржевский, и начальные
поди, полковники и головы, у нас по караулам все ружье собрали и хотели побить нас до смерти,
о чем и всем нам дали знать караульные служилые люди. Да у нас же хлебное жалованье без указу
отняли и давать не велели. И мы о том многое время терпели и, посоветовав меж собою, чтобы нам,
христианам, веры не отбыть, й болванам, кумирским богам не поклоняться, и напрасно смертною душою
с женами и с детьми вечно не умереть, и за то, что нам стала быть тягость великая, и мы, того не
могая терпеть и веры христианской отбыть, против их противились и из них иных убили до смерти,
а иных за караул посадили.
И вы, атаманы-казаки, и все Войско Донское, пожалуйте, посоветовав меж собою, и за веру
христианскую с нами вместе постойте обще и к нам в Астрахань ведомость учините. А мы вас, ата-
манов-казаков, ожидаем и на вас надеемся...» 37
Обращают внимание две ключевые позиции письма. Лейтмотивом его является
жалоба на преследование христианской веры, бороды, усов и длиннополого платья.
Этим сюжетом письмо начинается, призывом постоять за веру оно и заканчивается.
Подобный призыв свидетельствует о сильном влиянии на движение старообряд-
цев, о том, что среди старшины был высок удельный вес сторонников старой веры.
К сожалению, историки не располагают на этот счет точными данными. Достовер-
ным фактом является лишь принадлежность к старообрядцам атамана восстав-
ших — знаменитого Якова Носова. Другое свидетельство, правда самого общего
плана, исходит от Б. П. Шереметева, наблюдавшего за побежденными руково-
дителями восставших и отметившего их фанатизм: «Такого многолюдства и сумас-
бродного люду я от роду не видал: кипят страшною злобой и нас считают отпад-
шими от благочестия. Как надуты и утверждены в такой безделице» 38.
Не менее важно подчеркнуть слабое отражение в письме социальных мотивов
Гремя войны
191
и их локальный характер. Здесь просматривается влияние стрельцов, их социаль-
ный эгоизм, уже дважды проявленный ими — во время стрелецких бунтов 1682 и
1698 гг., когда они, выступая против правительства и не считаясь с интересами
других групп населения Москвы, выдвигали свои собственные, узкосословные
требования. Правда, в цитированном письме есть две жалобы на введение налогов
с бань и погребов, которые можно причислить к посадским, но они теряются
в массе прочих жалоб. Призыв примкнуть к движению не мог найти отклика
еще и потому, что письмо акцентировало внимание на злоупотреблениях локаль-
ного характера, обусловленных свойствами натуры местного воеводы.
Реакция донских казаков на письмо астраханцев была однозначной — на кругу
в Черкасске они единодушно отклонили их призыв примкнуть к восстанию, взяли
под стражу посланцев и скованными отправили в Москву. Позицию донских каза-
ков четко сформулировал Савелий Павлович Кочет, поставленный во главе отряда,
доставившего Кисельникова и его товарищей в столицу. Там он заявил, что «по
се число о бородах и платье его, великого государя, указу не прислано и
платье-де они носят по древнему своему обычаю, как кому из них которому понра-
вится. Иные-де любят носить платье и обувь по-черкесски и по-калмыцки, а иные
обыкли ходить в русском стародревнего обычая в платье, и что кому лучше похо-
чется, тот так и творит, и в том между ними, казаками, распри и никакого посмея-
ния друг над другом нет. А немецкого ж платья никто из них, казаков, у них на
Дону не носит... а когда к тому будет изволение его, государское, и они воле
государской противны не будут».
Донские казаки не примкнули к движению. Более того, старшины отправили в
помощь царицынскому воеводе для защиты города четыре полка казаков. Заметим,
что все эти события на Дону произошли всего за год до выступления самих казаков,
т. е. в то время, когда там бесчинствовал карательный отряд Юрия Владимировича
Долгорукого и когда там вызревали условия для восстания под предводитель-
ством Кондратия Афанасьевича Булавина.
Такая же неудача постигла астраханцев и при попытке поднять восстание в
Царицыне. Если в Черкасск астраханская старшина отправила немногочисленную
делегацию, то в Царицын было снаряжено «походное войско» в составе тысячи
человек во главе с походным атаманом конным стрельцом Иваном Дорофеевичем
Дериглазом, владевшим значительными рыбными и соляными промыслами. Ему
поручалось вступить с жителями Царицына в переговоры, и если те откажутся
примкнуть к восстанию, то, обождав прибытия донских казаков, которые, как пола-
гали в Астрахани, непременно примкнут к движению, штурмовать город.
«Походное войско» двинулось на стругах из Астрахани 17 августа и через
неделю подошло к Царицыну. Деря глаз отправил царицынцам несколько писем,
заготовленных еще в Астрахани, видимо, такого же содержания, как и донским
казакам. По словам старшины Григория Афанасьевича Кочнева, находившегося
в «походном войске», астраханцам ответили: «...у нас-де вера по-прежнему не отня-
та, и царицынский-де воевода их и все жители к ним не пристанут, и мимо Цари-
цына вверх их не пропустят, и чтоб они шли в Астрахань по-прежнему».
Официальный ответ царицынцев на послание Дериглаза был получен 27 ав-
густа. Он, как считает Н. Б. Голикова, написан царицынским воеводой Афана-
сием Васильевичем Турчаниновым. По сути это резкий отказ от участия в движе-
нии: «Забыв страх Божий и крестное целование и верное свое обещание, как слу-
жить ему, государю, ты, Иван Дорофеевич, пишешь нам, грацким всяких чинов
жителям, чтоб пристать к вашему совету. И мы к вашему совету пристать не
хотим, с кем вы думали в Астрахани, там себе и делайте». О преследовании
православной веры сказано тоже недвусмысленно: «Никакого расколу не имеем и
кумирским богам не поклоняемся». И далее ультиматум: «...наперед сего к вам
192 ii. и. и анленко
присылали выборных людей, чтоб вы поехали прочь, а вы стоите по всякий час»
и если не уедете, то будут они над ними «воинской промысел чинить» J9.
Н. Б. Голикова обвиняет Дериглаза в нерешительности, растерянности, в не-
желании вести против севших в осаду царицынцев активные боевые действия. Быть
может, Дериглаз не годился в атаманы и ему были присущи все недостатки, о кото-
рых писала автор интересной монографии. Дело, однако, в конце концов не в лич-
ных качествах атамана, а в том, что ни он, ни его «походное войско» не получали
никаких сигналов о брожении, охватившем царицынский посад или гарнизон,
о готовности хотя бы небольшой части царицынцев примкнуть к восстанию,
влиться в «походное войско». Отсутствие попыток царицынцев связаться с Де-
риглазом является убедительным доказательством того, что к призывам астра-
ханцев жители Царицына отнеслись столь же инертно, как и донские казаки.
Подробное изложение астраханцами своей «программы» позволяет проник-
нуть в суть их чаяний и определить характер движения. Оно не было однозначным.
Активное участие в нем стрельцов — силы в тех исторических условиях реакцион-
ной, боровшейся за сохранение старого, придавало их движению реакционные
черты, выражавшиеся в протесте против европеизации страны. Длиннополое
платье, борода и усы символизировали старину. Само собой разумеется, что про-
тест стрельцов против варварских средств борьбы с варварством астраханской ад-
министрации был справедливым и вызывает сочувствие к стрельцам. Но преобла-
дание стрелецких чаяний в содержании документов, исходивших от астраханцев,
локализовало восстание и препятствовало перерастанию изолированного эпизода в
событие всероссийского значения. В движении участвовали и горожане, в том числе
и их беднейшие слои, наймиты, чье выступление было направлено против нало-
гового гнета и возросших повинностей.
Мы расстались с Петром в тот момент, когда он получил известие о восста-
нии в Астрахани. Свою первую реакцию он выразил репликой в письме Ф. А. Голо-
вину от 10 сентября 1705 г.: «Князь Борис сумасбродным письмом зело нас в сум-
пение привел; а что пишет, сам не знает» 40. Как понимать оценку Петром письма
князя Бориса Алексеевича Голицына, названного им «сумасбродным»? Что озна-
чает слово «сумнение»: сомнение в достоверности полученной информации или
расстройство от нее? Как следует отнестись к последним словам Петра: «...а что
пишет, сам не знает»?
Все эти вопросы могли бы и не возникнуть, если бы сохранилось письмо
Голицына к царю. Но оно пока не найдено, и нам остается опираться па его лако-
ничное изложение в «Походном журнале» царя. О нем сказано сразу по известии
о том, что Митава сдалась русским войскам 5 сентября. «Между тем же получена
ведомость (она могла быть получена между 5 и 11 сентября.— Н. П.) через пись-
ма князь Бориса Алексеевича Голицына с Москвы, что в Астрахани стрельцы
забунтовали, воеводу Ржевского убили и прочих знатных и в городе засели» 4|.
Уже сам факт быстрого реагирования царя на полученное известие и назначе-
ния фельдмаршала Шереметева на пост командира отряда, направляемого на
подавление восстания, свидетельствует о том, что Петр не считал происшедшее
в Астрахани пустячком. Почему выбор пал на Шереметева? Разве в армии был так
велик избыток в опытных военачальниках, что Петр мог спокойно спять единствен-
ного русского фельдмаршала с театра военных действий и отправить в глубокий
тыл?
Приходится согласиться с выбором царя, решившего отправить на подавление
восстания единственного в стране фельдмаршала. В распоряжении Петра дей-
ствительно не было лучшей кандидатуры для руководителя карательной экспе-
дицией, чем Шереметев. Для этой роли не подходили ни Меншиков, ни Головин,
ни Апраксин, ни тем более Ромодановский. Все они являлись друзьями царя и
Бремя войны 193
людьми, непосредственно причастными ко всем новшествам, вводимым в стране.
Сами восставшие считали виновниками нововведений жителей Немецкой слобо-
ды и Меншикова: «Все те ереси от еретика Александра Меншикова» 42. Поскольку
астраханцы выступали за бороду и длиннополое платье, назначение карате-
лем, скажем, Ромодановского не только бы лишило царя надежд на мирное урегу-
лирование конфликта, но и подлило бы масла в огонь. В этом плане Шереметев,
всецело занятый борьбой с внешними врагами и не участвовавший в преобра-
зовательных начинаниях Петра во внутренней жизни страны, был самой подхо-
дящей фигурой. Кроме того, Шереметев среди населения пользовался репута-
цией полководца, научившегося побеждать шведов. Имело значение и то, что руки
фельдмаршала не были обагрены кровью казненных стрельцов — в казнях он не
участвовал. Особой популярностью Шереметев пользовался у дворян: чин боярина
и принадлежность к древнему аристократическому роду создавали ему репутацию
лидера.
Но Петр, отправляя Бориса Петровича в Астрахань, руководствовался еще
одним соображением, едва ли не самым важным. В распоряжении Петра с лета
1704 г. находилось два фельдмаршала. Вторым был барон Георг Бенедикт Огиль-
ви. Он, как мы помним, командовал русскими войсками при осаде Нарвы, умел
себя подать и произвел впечатление па русских вельмож. Ф. А. Головин аттесто-
вал его так: «Господин Огильвий, кажется, государь, человек изрядной». Го-
ловину вторил А. Д. Меншиков: новый фельдмаршал «зане во всем зело искусен и
бодро опасен есть» 43.
У Петра возникло намерение вручить Огильви командование пехотными
полками, а Шереметеву оставить кавалерию. Царь исходил из того, что «пеший
конному не товарищ», что каждому роду войск надлежало выполнять операции, ему
свойственные. Поскольку генеральной баталии не намечалось и боевые действия
предполагалось производить наскоками на неприятеля, то для выполнения таких
задач более всего подходила кавалерия, мобильность которой не ограничивала
бы пехота.
Намерение царя настолько расстроило Шереметева, что он даже заболел.
Фельдмаршал терялся в догадках: за что такая немилость? Меншиков убедил
царя все оставить без изменения, «понеже если б была ныне у одного конница, а у
другого пехота, то под завистью у обоих фельдмаршалов не без контры б за то было,
отчего наприклад ежели б когда которому понадобилось для чего, а паче для сбору
провианту, иметь при себе конницы или пехоты, то за тем их несогласием будет
немалая в том остановка, потому что один другому помогать не будут». К обидев-
шемуся Шереметеву царь обратился со словами утешения: то «сделано не для ка-
кого вам оскорбления, но ради лучшего управления» 44.
«Контры» между двумя фельдмаршалами, однако, избежать, видимо, не уда-
лось. Так думать уполномочивает нас донесение английского посланника Витворта,
хорошо осведомленного и о взаимоотношениях между вельможами в столице, и о
событиях на театрах войны, от 14 марта 1705 г.: «В этом году между фельд-
маршалом Шереметевым и фельдмаршалом Огильви, как слышно, идет спор, кото-
рому из них достанется высшее начальство и кто будет командовать, в случае
если им придется действовать вместе». Слухи, дошедшие до Витворта, вполне
подтверждает письмо царя Меншикову, отправленное почти в одно и то же время
с донесением посланника — 19 марта. В нем есть фраза: «При том же, как Бог
вас наставит, меж главных начальных чтоб было ладно» *°. Теперь царю пред-
ставился удобный случай безболезненно «развести» фельдмаршалов, не раня само-
любия Шереметева. Из этого назначения явствует и другое: царь предпочел
опыт, знания и таланты иноземца опыту, знаниям и талантам отечественного
фельдмаршала.
9 Н. И. Павленко
194 Н. И. Павленко
Шереметев отправился в Астрахань наперекор своему желанию. Он получил
указ не позже 12 сентября 1705 г. и, по расчетам Петра, должен был быть в Москве
недели через две. На всякий случай царь, зная медлительность своего фельдмар-
шала, 21 сентября отправил указ Ф. Ю. Ромодановскому с предписанием: «...как
прибудет господин фельдмаршал к Москве, чтоб немедленно его со удоволь-
ствии людей отправить в Казань» 1б. Попытки Петра ускорить движение оказа-
лись безрезультатными.
Шереметев прибыл в Москву почти на месяц позже — 20 октября. Теперь,
в преддверии зимы, спешить было некуда: с одной стороны, наступило осеннее без-
дорожье; «...путь застал злой,— сообщает Шереметев Меншикову 2 ноября,— ни
саньми, ни телегами итить нельзя»; с другой стороны, двигаться ускоренным мар-
шем не было резона, так как время было упущено и надежда па прибытие прави-
тельственных войск под Астрахань до начала ледостава рухнула. К тому же попыт-
ки астраханцев привлечь на свою сторону донских казаков и царицынцев не увен-
чались успехом. В Москве Шереметев задержался до середины ноября и в Нижнем
появился лишь в конце месяца, а 18 декабря был уже в Казани. Здесь он рассчи-
тывал переждать зиму и полагал, что его присутствие в городе необязательно.
Именно поэтому он начал при посредничестве Ф. А. Головина хлопоты
о том, чтобы царь разрешил ему «хотя на малое время» отлучиться в Москву 47.
Просьбы Бориса Петровича вызвали у царя реакцию, противоположную той,
па которую он рассчитывал: вместо разрешения отправиться на побывку в Москву
Шереметев получил предписание двигаться к Саратову, переждать там зиму и «по
весне рано итить до Царицына». Более того, царь, не полагаясь на расторопность
фельдмаршала, приставил к нему соглядатая и толкача, призванного стимули-
ровать его активность. На эту роль Петр назначил гвардейского сержанта Михаила
Ивановича Щенотева. Со временем подобная мера мало кого удивляла, ибо по
воле Петра гвардейские солдаты и офицеры держали «в железах» губернаторов
и понукали сенаторов, но в годы, о которых идет речь, такая практика была
в диковинку.
Можно себе представить, как был удивлен, огорчен и удручен фельдмаршал,
когда в его ставке в Казани 16 января 1706 г. появился Щепотев и вручил царский
указ: сержанту «велено быть при вас некоторое время; и что он вам будет доносить,
извольте чинить». Фельдмаршал оказывался в подчинении у сержанта. Один из
пунктов царской инструкции предписывал Щепотеву: «...смотреть, чтоб все по ука-
зу исправлено было, и, буде за какими своими прихоти не станут делать и станут,
да медленно, говорить, и, буде не послушает, сказать, что о том писать будешь ко
мне». Старый служака конечно же считал для себя унизительным находиться
под командой желторотого сержанта.
По всему видно, это был человек, впитавший черты эпохи. Со слов Шереметева,
он отличался грубостью и необузданностью. Когда недалекому человеку вручается
огромная власть, он теряет рассудительность, полагает, что ему все позволено,
пускается в разгул, становится, по терминологии тех времен, «шумным». Таким
Щенотева представил нам Шереметев. Его отзыв, разумеется, не относится к
числу беспристрастных. Борис Петрович жаловался своему свату Ф. А. Головину:
«Он, Михайло, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что
станет доносить, чтоб я во всем его слушал. И не знаю, что делать». В другом
письме, отправленном тому же корреспонденту в начале мая, новая жалоба с опи-
санием непристойного поведения сержанта: «Если мне здесь прожить, прошу, чтоб
Михайло Щенотева от меня взять... непрестанно пьян. Боюсь, чего б надо мною не
учинил; ракеты денно и ночно пущает; опасно, чтоб города не выжег». В ответе
Головина проскальзывает солидарность с аттестацией Щенотева Шереметевым:
«О Щепотеве я о всем известен, и знают его все, какой он человек» 48.
Время войны 195
В глазах царя Михаил Иванович выглядел по-иному он пользовался у него
огромным уважением и доверием. Об этом прежде всего свидетельствует само
назначение. Перед ним благодаря царскому покровительству открывалась блестя
|цая карьера, но сержант геройски погиб в 1706 г. 12 октября вместе с Автомоном
Дубасовым он был отправлен на пяти небольших лодках с командой в 48 человек
против шведских торговых кораблей. В темноте напоролись лодки на бот, воору-
женный четырьмя пушками, с экипажем в 103 человека. Итог сражения таков:
русские, несмотря на неравенство сил, одержали победу. На захваченном у шведов
боте вернулись к своим 18 человек, из них только четверо не имели ранений. Они
сание эпизода «Походный журнал» царя заканчивает словами: «...и тако оные наши
оставшие неприятеля сильных себя людьми в пятеро больше взяли и тем судном
совсем овладели». Находясь под впечатлением от подвига Щепотева, царь писал:
«А ныне посылаю некоторую реляцию о некогда слышанном партикулярном мор-
ском бою, которой господин Щепотев, быв командиром, по сей некончаемой славе
живот свой скончал». Отважный поступок Щепотева описал сам царь в «Гистории
(ляшской воины» .
В феврале Шереметев прибыл в Саратов. Вопреки своему обыкновению фельд-
маршал долго здесь не задержался и двинулся к Царицыну. С дороги он отправил
астраханцам послание, оказавшее едва ли не решающее влияние па дальнейший
ход событий.
Отправляя в Астрахань карательный отряд, Петр при этом не терял надежды
урегулировать конфликт мирным путем. Царю, как известно, было чуждо чувство
сострадания к восставшим, они в его сознании ассоциировались с ненавистными
стрельцами и являлись «ворами», подлежавшими суровой расправе. Однако is дан-
ном случае здравый смысл взял верх над эмоциями, и Петр счел, что в обстановке
военного времени ему куда выгоднее уладить дело мирным путем, чем прибегать
к силе. У него не было никакого резону отправлять полки, крайне необходимые
на театре войны, к Астрахани; умиротворить астраханцев надлежало и по престиж-
ным соображениям: слухи о непрочности тыла, разнесенные по европейским дво-
рам, могли подорвать и без того не весьма выгодную репутацию России.
Царю представился удобный случай для мирного урегулирования конфлик
та — донские казаки, как мы помним, отправили депутацию астраханцев во главе
с И. Г. Кисельниковым в Москву. Как только это стало известно Петру, он 21 сен-
тября 1705 г. шлет в Москву указ Ромодановскому: «Как воров с Дону, которые
бунтовали в Астрахани, привезут к Москве, изволь тотчас послать их за крепким
караулом сюды», т. е. в Гродно, где находился царь. Но истекло свыше двух недель,
а «воров» в Гродно все еще не было. И Петр 5 ноября отправляет «князю-кесарю»
третье но счету напоминание с нотками недовольства: «О чем я пред сим писал до
вас, о присылке воров астраханцев сюды, о том не имею по сю пору ответу». Все
три письма являют признак нетерпения по поводу возможности осуществить за
думанный план 50.
Встреча Кисельникова и его товарищей с царем наконец состоялась — в Г род
но они прибыли 24 ноября. Психологическое воздействие непосредственного обще-
ния с Петром столь укрепило царистские иллюзии у конного стрельца Кисель
никова, что тот превратился едва ли не в самого рьяного сторонника прекраще-
ния вооруженной борьбы астраханцев с правительством.
Царь вручил Кисельпикову грамоту. Содержание ее неизвестно, по, как пред
полагает Н. Б. Голикова, она была составлена в спокойных и мягких тонах. Вместе
с рассказом Кисельникова о встрече и разговоре с царем грамота произвела на
астраханцев сильное впечатление, и те решили отправить в Москву повинную.
Это была вторая увещевательная грамота царя. Первую царь отправил еще 11 ок-
тября. Необходимость ее отправки астраханцам он мотивировал желанием вызвать
9 *
196 Н. И. Павленко
раскол среди восставших: «Слышим в них несогласие меж себя» 51.
13 января 1706 г. астраханцы отслужили торжественный молебен и «целовали
крест, что им служить ему, великому государю, верно, по-прежнему, и положили,
что, буде от кого впредь с того числа какая будет шатость, и их, имая, приводить
в приказ и чинить им указ по его, государеву, указу и но Соборному уложе-
нию». Этот же круг избрал 12 доверенных лиц во главе с Кисельниковым, кото-
рым было поручено доставить повинную в Москву. Повинная, доставленная в
Москву 12 февраля, содержала самый полный перечень обид и притеснений астра-
ханцев со стороны воеводы и полковых командиров. Доверенные лица пред-
ставили положение астраханцев в таком безысходном свете, что дали основание
Ф. А. Головину, занимавшемуся астраханским делом, написать царю: «Довольно
говорил я с ними, все кажутся верны и мужики добры. Изволь, государь, хотя себя
понудить и показать к ним милость. А послать их к тебе надобно непременно,
понеже гораздо верно уверятся и во всяком страхе и послушании будут, а нам
лучшие воры немного верят. Только и в нас по без воров бывало» 52.
Петр вновь встретился с выборными от астраханцев, выдал им грамоту с от-
пуском вин и велел отправить их в Астрахань, как и в первый раз, «в почтении»,
не как колодников, правда лишив их возможности общаться с населением. Короче,
царь считал астраханскую эпопею законченной еще 12 февраля, когда узнал о при-
бытии в Москву денутации с повинной, и даже отметил это событие ружейной и
пушечной пальбой. Шереметеву он писал 22 февраля: «...не извольте мешкать в
приеме Астрахани», полагая тем самым, что фельдмаршалу осталось выполнить
всего лишь формальности. О миролюбии царя свидетельствует несколько раз
повторенное его предписание проявлять к повстанцам великодушие. На вопрос
Щепотева, как поступить с черноярцами, если они принесут повинную, царь
22 февраля ответил: «...кроме прощенья и по старому быть, иного ничего; так же и
везде не дерзайте не точию делом, ни словом жестоким к ним поступать, под
опасением живота». В тот же день царь информировал Головина: «Щепотеву
писал, чтоб не баска (не как баскак,— Н. П.) делал».
Аналогичные указания получил и Шереметев, извещавший царя 4 марта о по-
винной черноярцев. Петр на это письмо отвечал 28 марта, т. е. после того, как фельд-
маршал овладел Астраханью штурмом. Петр писал, что колебание в поведении
астраханцев «произошло от некоторой к присланным их и черноярцам показан-
ной суровости, в чем, для Бога, осторожно поступайте и являйте к ним всякую
склонность и ласку». И далее: «...всеконечно их всех милостию и прошением вин
обнадеживать; и, взяв город Астрахань, отнюдь над ними и над заводчиками ничего
не чинить» 53.
Не представляет большого труда доказать, что Шереметев действовал вопре-
ки этим предписаниям царя и стремился не уладить, а обострить отношения с астра-
ханцами. В Астрахани после отъезда в Москву Кисельникова и его товарищей
возобновились собрания горожан, часть которых выступала против прими рения
с правительством. Когда это стало известно Шереметеву, он отправил астраханцам
«статьи». Они не сохранились, но из ответа на них астраханцев следует, что
«статьи» были написаны в ультимативной форме, угрожающем тоне и не содержали
упоминания о прошении восставших. Другим свидетельством стремления Шереме-
тева обострить обстановку в Астрахани и усилить ряды тех, кто был готов оказать
сопротивление правительственным войскам, явилось игнорирование им просьбы
повстанцев о том, чтобы он воздержался от входа в город до возвращения делега-
ции с грамотой царя, прощавшей все их вины. Фельдмаршал, напротив, форси-
ровал занятие Астрахани под тем предлогом, что ему стало известно о замысле
повстанцев разрушить и поджечь город, а затем уйти в Аграхань.
Сведения о карательных действиях Шереметева — штурме Астрахани и сопро-
Бремя войны 197
тивлении, оказанном ему повстанцами, мы черпаем из его собственных донесений.
Проверить их достоверность не представляется возможным, ибо другими источ-
никами историки не располагают. Бесспорно одно: донесения Шереметева явля-
ются крайне тенденциозными. Их цель, в частности, состояла в том, чтобы убедить
царя и его окружение в отсутствии шансов для мирного урегулирования взаимо-
отношений между астраханцами и правительством. С этой целью фельдмаршал
либо сгущал краски, либо умалчивал о фактах, противоречивших его версии хода
карательной операции.
Выше говорилось о том, что астраханцы просили Шереметева воздержаться
от вступления в город до прибытия туда депутации с грамотой царя, прощавшей им
вины. Ясно, что царская грамота усилила бы позиции тех, кто соглашался впу-
стить фельдмаршала в город без сопротивления. Такой ход событий не устраивал
Бориса Петровича, и он в своем донесении, фальсифицируя их, сообщил, что отпу-
стил депутацию 9 марта. По другим сведениям, приводимым исследователем Астра-
ханского восстания, следует, что фельдмаршал задержал выборных в обозе и те
вошли в город вместе с правительственными войсками, т. е. 13 марта. Следова-
тельно, царская грамота осталась астраханцам неизвестной. Фельдмаршал, далее,
доносил, что астраханцы выступили против него «с пушки и зпамены», т. е. всеми
своими силами. Это тоже передержка, явно нацеленная на то, чтобы оправдать
военные действия против астраханцев (раз они ринулись в атаку, следовательно,
надобно было от них отбиваться) и подчеркнуть свою воинскую доблесть. В дей-
ствительности, как установила Н. Б. Голикова, «основная масса защитников города
осталась на стенах» 54.
В целом события в Астрахани в последние дни, когда город находился в руках
восставших, развивались не по плану, разработанному царем и боярами, а по сцена-
рию фельдмаршала. Под его пером они выглядели так. Сначала правительствен-
ные войска одолели астраханцев, совершивших вылазку: «...их, изменников, по-
били, и в Земляной город вогнали, и пушки и знамена побрали». Затем войска
«Земляной город взяли приступом и гнали за ними даже до Белого города». Укрыв-
шихся в Белом городе восставших Шереметев подверг бомбардировке, после
которой они сдались на милость победителя. Действия Шереметева не вызвали
одобрения Ф. А. Головина. В письме царю он считал их «великой безделицей»
и сетовал: «Токмо того жаль, что сделанное испорчено». Под «испорченным»
делом подразумевались усилия царя и его, Головина, уладить конфликт мирным
путем.
Какими мотивами руководствовался Шереметев, когда вел линию на обостре-
ние с астраханцами и действовал в нарушение инструкций царя?
Источники на этот счет немы, и можно высказать лишь догадки. Представим
себе, что астраханцы впустили бы Шереметева без всякого сопротивления, т. е.
поступили бы так же, как и черноярцы. Тогда Шереметев, вероятно, отправил бы
донесение того же содержания, какое он отправил Головину с Черного Яра: «При-
шел я на Черный Яр марта 2 дня с полками, и черноярцы вышли навстречу с
иконами, и вынесли плаху и топор, и просили милосердия» 55. Шереметеву, таким
образом, была бы уготована роль человека, пожинавшего плоды усилий людей,
подготовивших сдачу города без сопротивления. Подобная роль не сулила Шере-
метеву ни почестей, ни наград.
Риск вызвать недовольство царя штурмом Астрахани был невелик: победите-
лей, как говорят, не судят. В конечном счете был важен итог. Шереметев мог
накликать на свою голову беду, если бы штурм оказался неудачным и штурмо-
вавшие понесли большие потери. Но такой ход событий был исключен: в победе
правительственных войск фельдмаршал не сомневался, так как хорошо знал о про-
тиворечиях, раздиравших лагерь восставших.
198 Н. И. Павленко
Главным источником получения Шереметевым сведений о событиях в Астра-
хани был игумен Троицкого монастыря Георгий Дашков. Он сумел внушить к себе
полное доверие восставших, одобрял их действия и выражал им сочувствие, а на
самом деле люто ненавидел «заводчиков», выполнял роль лазутчика и находил
способы передавать Шереметеву письма с данными, крайне интересовавшими
фельдмаршала: характеристики заговорщиков, роль каждого из них в восстании,
наличие распрей среди них и т. д. Письмо Дашкова, полученное Шереметевым на
подходе к Астрахани, особенно заинтересовало фельдмаршала — в нем содержа-
лись сведения о вооружении восставших и численности тех, кто готов был оказы-
вать сопротивление правительственным войскам. Шереметев вполне оценил дей-
ствия Дашкова в письме Головину: «Троицкого монастыря соборный старец
Дашков сколько в тот бунт народу укрощал и проходил такими мудрыми фикция-
ми, что никто дела его из бунтовщиков не мог знать. Дивлюсь, откуда такое его
мудрое происхождение явилось» 56.
Что касается потерь правительственных войск во время осады и штурма
Астрахани, то они были ничтожными: 20 человек убитыми и 53 — ранеными.
Фельдмаршал составил описание происшедшего в Астрахани, после того как
13 марта восставшие прекратили сопротивление и вынесли к Вознесенским воро-
там топор и плаху: «И как пришел я в Белый город в Вознесенские ворота, и от
тех ворот до самого кремля по обе стороны улицы астраханцы все лежали на
земле». Войдя в город, Шереметев разоружил служилых людей и расставил свои
караулы во всех ключевых пунктах. Хотя фельдмаршал и писал Головину, что
он «ничего им (повстанцам.— Н. П.) прежнего вспоминать и злобить не велел», но
втихую он составлял списки заговорщиков и активных участников восстания. Ему
в этом помогали не только игумен Дашков и митрополит Сампсон, но и пред-
ставители стрелецких верхов, враждебно относившихся к восстанию.
Письмо Шереметева Головин получил 1 апреля и немедленно переслал его
царю в Петербург. В один и тот же день, 23 апреля, Петр откликнулся на известие
несколькими письмами. Шереметева он поздравил «с изрядным триумфом» и доба-
вил: «...за которой ваш труд господь Бог вам заплатит и мы не оставим». В поздра-
вительном письме Щепотеву адресат должен был уповать только на божественное
воздаяние: «Благодарствуем вам за ваши добрые труды, за которые вам господь
Вог воздаяние». Головину и Меншикову Петр сообщил, как он отпраздновал подав-
ление восстания: «...зело радостно Бога благодарили и трижды из города и флота
пушек стреляли... все обедали в дому вашем (А. Д. Меншикова.-- Н. П.) и весе-
лились» .
Одновременно с поздравлением царь отправил Шереметеву «статьи», т. е. ин-
струкцию, как ему поступать с астраханцами. В «статьях» перечислены 12 чело-
век, «которые были лутчие воры», среди них Яков Носов, Гавриил Ганчиков и др.
Их надлежало «держать за крепким караулом». Остальных стрельцов и солдат
велено было отправить для продолжения службы к Смоленску, предварительно
изъяв у них оружие. Что касается прочих «заводчиков», то царь рекомендовал
поступить с ними так: «А когда придут в украинные городы, тогда заводчиков
послать к Москве за добрым караулом, а с прочими идти прямо к Смоленску» 57.
Инструкцию Шереметев получил 19 мая. К этому времени у него под стражей
уже находились сотни людей — к концу мая их насчитывалось 273 человека.
Социальная принадлежность арестованных участников восстания достаточно четко
определяет его движущие силы: па долю солдат приходился 71 человек, стрель-
цов — 167, работных людей — 20 человек. К прочим отнесены подьячие, казаки
и ЧР-
27 августа колодники были доставлены в Преображенский приказ. Началось
следствие. В процессе розыска численность привлеченных к нему возросла за счет
Время войны 199
вызова из Астрахани и с театра военных действий новых лиц. Общая численность
подследственных, но подсчетам Н. Б. Голиковой, достигла 504 человек, в том числе
120 солдат, 227 стрельцов из Астрахани и 174 стрельца из Красного Яра, Черного
Яра и Терок. Удельный вес неслужилых людей был невелик —- 18 посадских и
45 работных людей. Судьба подследственных была трагичной: 45 человек умерло
во время следствия, не выдержав пыток, 314 человек было казнено, остальных
отправили в ссылку.
Состав лиц, привлеченных к следствию, свидетельствует о том, что горожане
составляли среди них чуть более 12 %. Это дает основание считать восстание в
Астрахани стрелецким по преимуществу, четвертым по счету. Только с учетом этого
обстоятельства можно объяснить узость и корпоративность чаяний восставших,
неспособных привлечь под свои знамена широкие круги трудового населения.
Успешные действия Шереметева во время астраханской экспедиции были от-
мочены царем. В грамоте о пожаловании ему Юхоцкой волости и села Вощажникова
наряду с перечислением его заслуг в Северной войне было сказано и об успешном
руководстве карательной операцией в Астрахани.
В мятежном городе Шереметеву пристала то ли настоящая, то ли притворная
хворь. «За грехи мои пришла мне болезнь ножная: не могу ходить ни в сапогах, ни в
башмаках, а лечиться пе у кого. Пожалуй, не оставь меня здесь», - просил он Голо
вина. Стоило, однако, Меншикову объявить П1ереметеву о пожаловании ему
2400 дворов, как тут же исчезли все симптомы болезни. Меншиков доносил царю,
что фельдмаршал «зело был весел и обещался больше не болеть» 58.
В ожидании
нашествия
Восстание в Астрахани было подавлено, ио об-
стоятельства выдвинули перед царем дилемму:
попытаться заключить мир со шведским королем
или, напротив, продолжать мобилизацию ресурсов
для ведения войны. Заметим, что обе альтернати-
вы не относились ни к новым, ни к неожидан-
ным, к тому же они зависели от воли не только
Петра I, но и его противника — Карла XII.
Стремление Петра закончить войну было обу
словлено не только достижением цели, ради ко-
торой она началась, по и другими соображениями.
Вряд ли можно оспорить донесение на этот счет
наблюдательного Витворта своему правительству.
«Потрудитесь обратить внимание,— писал он в
Лондон,— что царь более чем когда-нибудь серь-
езно расположен к мирным переговорам. Это объ-
ясняется стечением многих обстоятельств: он опа-
сался за ход войны, который все еще не ясен,
и утомляется тяжким образом жизни, который на-
чинает отзываться на его здоровье, страна истоще-
на рекрутскими наборами и обеднела от пода-
тей на содержание армии и уплату субсидии
королю польскому» Это донесение Витворт от-
правил 10 ноября 1705 г., когда царь уже пожи-
нал плоды истощения страны, т. е. во время вос-
стания в Астрахани. Совершенно очевидно, что
астраханские события стимулировали стремление
царя к миру. Впрочем, на этом поприще его
подстерегала неудача, затянувшаяся на полтора де-
сятилетия.
Русская дипломатия в это время располагала
возможностью воспользоваться услугами двух по-
средников: прусского короля Фридриха I и англий-
ской королевы Анны. Попытки были предприняты
почти одновременно. 10 ноября 1705 г. царь от-
правил прусского посла в Москве Георга Иоганна
Кейзерлинга в Верлин. Цель поездки — выяснить
возможность привлечения к посредничеству Фрид-
риха 1. Глухой намек на это поручение имеется
в письме царя прусскому королю, в котором царь
как бы предупреждает возможное недовольство
Фридриха 1 неожиданным появлением в Перлине
своего посла: «Однако ж мы, наделся на вашу
любовь, оного к тому склонили, в чем надеемся,
что ваше величество оное ему за зло не приме-
те» 2. Цель поездки Кейзерлинга в Верлин прояс-
няет донесение Витворта: Петр неожиданно навес-
тил в Гродно прусского посла и «выразил жела-
ние, чтобы король продолжал заботиться о заклю-
чении мира. Царь особенно настаивал, чтобы ко-
роль прусский осведомился у короля шведского,
нельзя ли прийти к соглашению с ним на разум-
В ожидании нашествия 201
пых основаниях, или по крайней мере не склонится ли он на христианские
увещания об освобождении несчастных, которые томятся в долгом плену, на
условии общего размена» 3.
30 ноября Петр подписал грамоту английской королеве. В ней содержится
просьба выступить посредницей в обмене пленными «ради несносного их утес-
нения» в Швеции, причем русская сторона в соответствии с международ-
ной практикой обязывалась не привлекать освобожденных из плена на службу
в армии. Канцлер Головкин в частной беседе изложил Витворту более обшир-
ные планы. Царь, заявил Головкин, проявляет «готовность прекратить про-
литие христианской крови и охотно бы вступил в переговоры о мире: для этой
цели он считает более достойным обратиться к посредничеству ее величества» 4.
Вряд ли царь и его окружение верили в способность шведского ко-
роля совершить встречные шаги, но попытки к примирению все же не считали
излишними. Пока же главным орудием внешней политики оставалась война.
Напомним, что последняя по счету военная акция 1705 г. связана с овладе-
нием Митавой и Вауском. Затем в военных действиях русской армии наступил
длительный перерыв, продолжавшийся до осени 1706 г. Из этого, однако, не
следует, что свыше года па театре военных действий царила тишина, позволяв-
шая отвлечься от суровых будней войны и безмятежно ожидать благоприят-
ных вестей с поля битвы.
Напряжение пе спадало, и о том, как оно изматывало силы, видно из
заявления самого царя. «Писать рад,— отвечал он 5 ноября 1705 г. Т. Н. Стреш-
неву из Гродно,— только истинно не всегда досуг, ибо во все свое время
не переездил верхом и прочие тягости понес, как сей год в сей проклятой
земле». Одно из писем Петра так и помечено: «С дороги Тикотинской.
Писано на лошади» 5. Достаточно взглянуть на пункты, из которых были отправ-
лены письма царя, чтобы убедиться в том, что он в июле — октябре 1705 г.
много ездил: Полоцк, Вильно, Митава, Гродно, Тикотин, опять Гродно, вновь
Тикотип и т. д. В эти месяцы царя заботило расквартирование пехоты и
кавалерии в зимнее время, а также расположение магазинов с продовольствием.
В своем месте мы отмечали трения между Шереметевым и Огильви. На смену
им, после отправления Вориса Петровича в Астрахань, пришли напряженные
отношения между Огильви и Меншиковым. Еще в июне 1705 г. Витворт отмечал,
что фаворит царя «заявляет притязания на такую же неограниченную власть
в армии, что уже не раз вызывало и еще раз вызовет серьезные стол-
кновения с фельдмаршалом Огильви» 6. Возникновение конфликта не заставило
себя долго ждать — он разгорелся в августе — сентябре в связи с поисками
места дислокации армии. 31 августа Александр Данилович прибыл в Гродно,
осмотрел город и окрестности и счел, что лучшего места для расположения
войск найти невозможно — неприступную крепость создала сама природа: она
имеет «с двух сторон ров превеликой, сзади — реку». Эта «натуральная форти-
фикация крепка и безопасна», и неприятель с нею ничего не поделает, «кроме
что себя изнурит». Меншиков убеждал царя, что «в здешней замок хотя 300 человек
посадить, то неприятелю ни по которому образу невозможно оного взять».
Однако царь сомневался в надежности Гродно, и Меншиков приглашал его
приехать, чтоб самому убедиться в неприступности города.
Между тем Огильви остановил свой выбор на Меречи. Если верить Меншико-
ву, то фельдмаршал руководствовался желанием насолить ему: «...зело он (Огиль-
ви.— Н. II.) не рад моему приезду и все оное делает, чтобы было мне про-
тивно». Осмотр Гродно оставил у Огильви диаметрально противоположное
впечатление — «и во оном никакого иного прибытку пе обрел»: оба берега
Немана круты и неудобны для переправы, но главный недостаток Гродно —
202	11. И. Павленко
в отсутствии конских кормов — почва в округе песчаная и на ней ничего не
росло. Не одобрил Огильви и выбор Петра, остановившего свое внимание па
Тикотине: «Замок Тикотинский зело в худом состоянии и не так крепок...
в том замке многие старые башни доныне не починены и в разрушении обрета-
ются». Огильви доказывал, что выше всяких похвал его собственный выбор —
Меречи, «который ради своего крепкого положения места зело прибыточен
войску против неприятельского приближения быти может».
В наши дни трудно сказать, какому месту стоило бы отдать предпочтение
и какими соображениями руководствовался Петр — деловыми или поддался вли-
янию фаворита, по местом сосредоточения основных сил пехоты было избрано
Гродно. Что касается кавалерии, то в Гродно находилось лишь два драгунских
полка, остальные полки под командованием Меншикова разместились в Тикоти-
не, а также в городах Курляндии.
В конце сентября царь поручил Меншикову организовать объединенными
силами русско-саксонско-польской кавалерии нападение на Варшаву «или куда
случай позовет». 7 октября Меншиков снарядил к Варшаве небольшой отряд
конницы в составе 500 русских драгун и 200 саксонцев под командованием
полковника Горбова. Внезапность нападения обеспечила успех — было захвачено
несколько пленных и большое количество лошадей и скота. 13 октября объ-
единенные войска повторили нападение. К этому времени к отряду Горбова
подошли значительные подкрепления: драгуны русского полковника Шомбурга
и польские драгуны генерал-майора Синицкого. На этот раз близ Праги развер-
нулось сражение, принесшее победу союзным войскам. Согласно реляции, по-
ляки, державшие сторону Лещинского, потеряли убитыми свыше 1000 и плен-
ными 375 человек. В числе трофеев — четыре пушки и шесть знамен 7.
Победа оставила бы значительный след в войне, если бы была одержана
над шведскими войсками. Но поражение потерпели войска Станислава Ле-
щинского, боевые качества которых оценивались невысоко. О низкой боеспо-
собности поляков свидетельствуют и ничтожные потери русских войск: 14 убитых
и 37 раненых. Других побед в это время не было, и Петр специально выехал
из Гродно в Тикотин, чтобы лично поздравить с успехом своего фаворита.
В Тикотин прибыл и Август П. Петр в знак любезности подарил своему
«ДРУГУ, брату и соседу» шесть знамен, захваченных под Варшавой. Витворт
описал эту церемонию так: «Царь сам принес и положил к ногам короля
шесть знамен, отнятых у гвардии новоизбранного его соперника». Царь и ко-
роль из Тикотина намеревались отбыть в Гродно. Петр предупредил барона
Огильви и князя Н. И. Репнина, с тем чтобы в гродненском гарнизоне к их
приезду был наведен соответствующий лоск: «...чтоб платье поправили, галстуки
вымыли и прочее, что требует показать, учинили» 8.
О том, как проводили время коронованные особы в Гродно, где они пробыли
вместе свыше месяца, сведения в русских источниках отсутствуют. Скудную
информацию на этот счет можно почерпнуть лишь из донесений Витворта,
находившегося в это время в Гродно. Из них следует, что у русского командо-
вания было две главные заботы. Прежде всего надлежало восстановить разру-
шенный старый замок, предназначенный для хранения провианта, и соорудить
новые укрепления: «Они (русские.— Н. П.) обносят весь город линией укрепле-
ний, достаточной, чтобы защитить его от всякого внезапного нападения». Вторая
забота состояла в расквартировании армии. «Теперь, — доносил Витворт 3 ноября, —
все время занято заботами о зимних квартирах, которые становятся необхо-
димыми вследствие сильных холодов» 9.
7 декабря Петр выехал из Гродно в Москву. Выезду предшествовало два
важных распоряжения. Огильви получил указ: «Все войско в небытии вручаю
В ожидании нашествия 20.)
его королевскому величеству польскому, которому извольте быть послушны, как
нам, во всех делах и указах, от его величества ради общей нашей пользы
происходящих» |0. Второе назначение касалось Меншикова — он получил чин
генерала от кавалерии и главнокомандующего кавалерийскими полками. В своем
месте мы указывали на способ, которым царь «развел» Огильви с Шереметевым.
Теперь Петр «развел» того же Огильви с Меншиковым, вручив каждому из них
командование разными родами войск и подчинив обоих королю.
Само собой разумеется, что власть Августа II над русской армией была
номинальной — русские генералы получили от царя устные указания, какие
распоряжения короля надлежало выполнять и от выполнения каких надо было
воздерживаться: репутация полководческих дарований Августа II и его генера-
лов была царю хорошо известна, чтобы вручить ему судьбу армии.
Петр оставил армию и отправился в Москву в полной уверенности, что
зимние месяцы 1705—1706 гг. шведские войска, как и русские, переждут в вин-
терквартирах и никаких активных действий обе стороны предпринимать не будут.
В этих своих расчетах царь ошибся. «Дня три тому назад,— доносил 15 декабря
1705 г. Витворт своему правительству,— поднялась сильная тревога вследствие
слуха, будто шведы намерены переправиться через Вислу в трех пунктах и атако-
вать москвитян». Приняты меры предосторожности, и войска приведены в боевую
готовность. «Насколько мне кажется, однако,— продолжал Витворт,— большин-
ство генералов держится мнения, что такое наступление шведов вряд ли воз
можно при недостатке продовольствия и настоящих морозах» и.
Меншиков, без сомнения, принадлежал к «большинству генералов», считав-
ших невозможным наступление неприятеля в зимнюю стужу. Доказательство то
му — множество донесений Александра Даниловича находившемуся под Варшавой
царю, в которых он настойчиво внушал своему корреспонденту мысль, что шведы
не рискнут сняться с места и совершить трудный бросок, чтобы напасть на
Гродно. 14 декабря 1705 г. он писал царю: «О неприятеле, при Варшаве будучем,
здесь подлинная ведомость есть, что оной, взяв там сей день (по их календарю)
Рождества Христова, хочет, кончая, сюда идти». Здесь же сомнение в возможности
выполнить намерение: «Но мы рассуждаем: если сие время продолжится, то путь
ему чрез Вислу займет (понеже со вчерашнего дня стал быть здесь при жестоком
морозе великой ветр, при котором довольно и снегу выпало)». Если даже
неприятель и появится, то, убеждал Меншиков, он встретит должный отпор:
«Однако ж мы во всякой готовности и чаем милости Божии, что неприятель
внезапно на нас не нападет».
23 декабря: «Неприятель, как по здешним ведомостям слышно, в прежних
местах обретается».
28 декабря. За четыре дня до отправления этого письма Меншиков прибыл
в Пултуск, где отпраздновал Рождество, о чем и уведомил царя: «Зело повесе
лились при довольной стрельбе из пушек без опасения, понеже хотя некоторые
из Гродни чрез письма по польским непостоянным ведомостям (которым отнюдь
верить не надлежит) нас и тревожили, однако ж мы, будучи в Пултовску
(и в 4 милях от Варшавы), никакой противной ведомости не имели, и все
здесь, слава Богу, смирно».
3 января 1706 г.: «Хотя неприятель поход свой и к Гродне разглашает,
однако ж нам кажется, хощет нас обойти и в Вильне с Левепгауптом
случиться, к которому о походе и указ послан».
9 января. Меншиков к тому времени уже располагал сведениями о движении
неприятельских войск к Гродно, но все равно продолжал настаивать на своем:
на марше находится не вся шведская армия, а ее небольшая часть, «понеже,
рассуждал князь,— невозможно мыслить, как мочно таким скорым временем.
204 Н. И. Павленко
хотя и не нынешним несвободным путем, так поспешно идти».
11 января: «Правда, что неприятель намерил либо нас отрезать, или на нас
идти, только путь принимает на Минск,
прямо к Смоленску или к Полоцку идти»
по чему можно видеть, либо хощет
12
Как видим, Меншиков проявлял завидное постоянство в оценке обстановки
и определении намерений Карла XII. Чем оно было вызвано: упрямством,
нежеланием признать ошибочность первоначального прогноза, высказанного еще
в середине декабря, или из рук вон плохо поставленной разведкой, или, наконец,
отсутствием у Меншикова достаточного опыта военачальника — сказать трудно.
Скорее всего и тем, и другим, и третьим.
В тот самый день, 28 декабря 1705 г., когда Меншиков доносил царю
о весело проведенных рождественских праздниках, язвил но поводу «польских
непостоянных ведомостей» и убеждал Петра, что «все здесь, слава Богу, смир-
но», Карл XII отдал приказ о марше своей армии из Варшавы к Гродно.
В ставке союзной армии об этом стало известно только неделю спустя — 3 января
1706 г. Запоздалую информацию следует поставить в укор прежде всего Мен-
шикову, командовавшему кавалерией. Повинен в этом и Огильви — оба они
не организовали разведки. В этой истории еще более прискорбно, что, хотя
гродненскому генералитету стало ясно подлинное направление движения Кар-
ла XII — он держал путь не куда-нибудь, а именно в Гродно, лишь неделю спустя,
11 января, Август II созвал военный совет, чтобы решить, как встретить швед-
ского короля.
В связи с приближением шведского войска Август II поставил перед военным
советом три вопроса: идти ли навстречу Карлу и атаковать его до того, как он соеди-
нится с войсками своего генерала Репшильда? или ожидать прихода Карла
к Гродно и защищаться за «натуральными фортециями»? или, наконец, отсту-
пать, но куда, в каком направлении? Участники военного совета высказали два
противоположных суждения о том. как надлежит поступать русско-нольско-сак-
сонской армии. Меншиков, Репнин, а также наемные генералы Алларт и Вепеди-
гер сочли целесообразным отступать к Полоцку, т. е. на северо-запад. Огиль-
ви, напротив, полагал разумным остаться в Гродно и защищать его. Август II,
верховный, так сказать, главнокомандующий союзными войсками, не придумал
ничего более вразумительного, как отправить протокол военного совета царю —
пусть, находясь за тридевять земель, принимает решение, а он, Август, умывает
руки.
Карл XII, однако, не предоставил времени на раздумья ни Августу II,
пи сидевшим вместе с ним в Гродно генералам, ни царю, выехавшему из
Москвы 13 января. Именно в этот день царь, как сказано в «Гистории Свойской
войны», «получил ведомость, что король шведский идет к Гродно для атаки наших
войск». Но в тот же день, 13 января, шведов обнаружили у Гродно 1!.
Как случилось, что их бросок оказался незамеченным? Повинен в этом тоже
Меншиков — это он велел сосредоточить в одном месте конницу, располагавшу-
юся до того по пути из Варшавы в Гродно, чем создал условия для беспрепят-
ственного движения Карла XII, не встретившего на своем пути ни одного рус-
ского драгуна.
В ожидании обоза Карл XII расположил войска под открытым небом в трех
верстах от Гродно. Король, подавая пример выносливости, провел студеную ночь
в седле. Разъезжая по полкам, он иногда приближался к городу, чтобы лично
убедиться, нет ли там шума, свидетельствующего о подготовке к вылазке. Утром
15 января король еще раз осмотрел укрепления города, разыскивая в них уяз-
вимые места, и отказался от его штурма. Карл XII принял непривычное для
себя решение — отрезать пути отступления русской армии па восток, блокировать
В ожидании нашествия ZU.J
город и, лишив многочисленный гарнизон возможности пополнять запасы про-
довольствия и фуража, вынудить его к сдаче. Непривычным для Карла XII
этот план был прежде всего потому, что его родной стихией считалась атака и
штурм, а не изнуряющая силы осада. 16 января шведы отошли от Гродно верст
на пять. На следующий день король отвел свои войска еще дальше от города.
Постепенно удаляясь на восток, он расположился в местечке Желудки, в 70 верстах
от Гродно. Здесь Карл XI ] стал терпеливо ожидать того часа, когда русская
армия, гонимая голодом, попытается выбраться из мышеловки и двинется к
своим границам. Вокруг Гродно рыскали шведские разъезды, пресекая всякие;
связи гарнизона с внешним миром.
Чем были в эти дни озабочены Август II и Меншиков, на долю которых
выпала ответственность за судьбы союзной армии в Гродно?
Август II покинул город, как только к тому представилась возможность.
Темной ночью 17 января в сопровождении 600 драбантов и четырех полков
русских драгун он выехал из Гродно якобы затем, чтобы привести на помощь
осажденному городу саксонские войска.
Еще до появления войск Карла XII Гродно оставил и светлейший князь
Меншиков. Его отъезд тоже выглядел бегством. Именно так расценили поступок
князя его недоброжелатели. Витворт записал рассказ одного из них: «...царский
любимец при первых же выстрелах бежал за пятьдесят английских миль, не
выпуская поводьев из рук». Другой недоброжелатель Меншикова, Огильви, пи-
сал царю 6 февраля: «...хотя не ведаю, как те пред вашим царским вели-
чеством и пред чесном миром оправдатись могут, которые* мене здесь при
разорванном и разоренном войске без денег, без магазейпу, без артиллерии
и полковых лошадей покинули, все войска в заметание приведши: как непри-
ятель пришел, без моего известия, не сказав мне пи слова, от войску и чину
своего убежали и тем уходом людям неохотие прибавили, прочим же, которые еще
в Гродно прийти имели, случай дан для убежания» и.
В этих пышущих злобой к Меншикову словах масса передержек. Неверно,
что войска находились без продовольствия и фуража, что они оказались «разор-
ванными и разоренными». Наветом является и обвинение князя в трусости.
Светлейшему было присуще множество слабостей, по среди них напрочь отсут-
ствовала та, которую приписывал Александру Даниловичу Огильви,— в трусости
его никто никогда не подозревал. Скорее всего его можно упрекнуть в проти-
воположном — в безрассудной отваге, в азартном риске и утрате в пылу сражения
чувства осторожности.
Меншиков оставил Гродно по повелению Петра. Царь писал ему. правда за
день до получения сведений о появлении у Гродно Карла XII, 12 января:
«Но получении сего письма изволь немедлен но ко мне настречу наскоро ехать,
чтоб я мог безопаснее с вами в Гродно путь иметь. Я надеюсь, что по получении
сего моего письма долго мешкать и сему противен не будешь. Паки подтверждаю
имянно, какой час, сие письмо получишь, тот час ко мне поезжай». Царь выехал
из Москвы, как упоминалось, 13 января. Недомогание, которым он страдал еще
до отъезда, обострилось в дороге настолько, что Петр распорядился послать
вдогонку за ним доктора Николая Бидлоо. «Sir,— писал царь Ромодановскому
13 января,— изволь доктора Быдлоу за нами послать, не мешкав, в Польшу»
На следующий день он отменил это распоряжение, но расстояние до Смоленска
преодолевал довольно долго: из Вязьмы он выехал 15 января, а в Смоленске
оказался только 23-го.
Известие о том, что шведы двинулись к Гродно, вызвало у Петра тревогу
прежде всего потому, что на карту была поставлена судьба цвета русской армии —
40-тысячного войска, прошедшего школу войны. Потеря самых боеспособных пол-
206 II. И. I laB.'ii'ii ко
кон могла перерасти в проигрыш не только кампании, но и всей войны. Если
Карл ХП, рассуждал царь, бросит под Гродно все силы и наглухо блокирует
крепость, то русской армии грозит гибель от голода. Если русские рискнут
прорвать блокаду сражением, то вынуждены будут дать его на местности, избран-
ной противником, и, следовательно, в невыгодных для себя условиях.
Положение осложнялось тем, что царь находился вдали от места событий,
естественно, не знал обстановки на данный момент и поэтому давал запоздалые
указания. Так, 16 января Петр отправил указы Меншикову и Реннину. Смысл
их одинаков - оставить Гродно и двигаться к Вильно. Один за другим царь отправ-
ляет указы Репнину, но ответа на них не получает. «Я уже четвертое сие
письмо пишу.-- обращается царь к Репнину 26 января,— но не знаю, доходят ли,
ибо от вас ни жадной прямой ведомости не имеем». 25 января в Дубровпе
царя встретил Меншиков и сообщил новость горше прежних: к Гродно «проехать
невозможно для того, что неприятель Гродно обошел» 16.
Наступил критический момент в отношениях между царем и Огильви.
28 января Петр отправляет в Гродно два письма: одно — Репнину, другое —
Огильви, вставшему после отъезда Августа II во главе русской армии. В этом
поступке просматривается явное недоверие царя к способности Огильви выручить
армию из беды. «Мне зело удивительно,— писал царь Огильви,— что по приходе
неприятельском ни строки от вас не имеем, но и того дивнее, что в Вильню
к Федору Вуларту пишете, а к нам нет, и сие не можем рассудить. О прочих
принадлежащих делах писали мы к генералу Репнину». В отличие от письма
Огильви с упреками и откровенным недовольством письмо Репнину содержало
указание, как надо действовать: «...ежели всеконечпо надеяться мочпо и совершен-
ную подлинную ведомость о приближении саксонских войск имеете, к тому ж про-
виант месяца на три имеете и конский корм (хотя с небольшою и нуждою),
то будьте у Гродпи; буде же о приближении саксонских войск верного известия
пет, а обнадеживают польскою правдою, то, хотя и Реншильда (командира швед-
ского корпуса. /7. /7.) не чаять и довольство в провиантах и кормах конских
есть, отступить к русской границе всеконечпо, не упуская времени, куды удобнее
и безопаснее... ибо неприятель уже почитай что отрезал войско наше от границ».
Итак, решение вопроса, оставаться ли армии в Гродно или уходить из него,
Петр ставил в зависимость не столько от обеспеченности армии продовольствием
и фуражом, сколько от прихода саксонских войск, за которыми отправился
Август II. Впрочем, сам царь относился к изложенному здесь плану не как к указу,
подлежавшему безоговорочному исполнению, а как к совету. «Однако же,—
резюмировал Петр,— все сие покладаю на ваше тамошнее рассуждение, ибо нам,
так далеко будучим, невозможно указ давать, понеже, пока опишемся, уже время
у вас пройдет». Что касается тяжелой артиллерии, то, если она будет задерживать
движение войск, царь разрешил пушки, «разорвав, в Неман бросить» |7.
Репнин показал царское послание Огильви, и тот «решился остаться здесь
до лета и ожидать или вягцшего отдаления неприятельского, или совокупления
с саксонским войском». Волее того, Огильви настаивал, чтобы его во всем слу-
шались, намекал на некомпетентность Меншикова и хвастливо заявлял: «Я
бы желал, дабы нас король шведский здесь атаковал, не сумневаюся, чтоб
совершенную викторию в малые часы вашему царскому величеству получити
и себя с того замешанного пути высвободить». В другом письме Огильви
жаловался царю па Меншикова, распоряжавшегося в армии так, будто главно-
командующим был не он, фельдмаршал, а светлейший князь: «И того ради прошу
вашего царского величества, дабы оному заказать изволили, чтоб впредь никаких
указов, пока я команду имею, пи к войску, ни к гарнизонам не посылал»,
ибо Меншиков находится в Дубровпе, за сотню миль от места событий, а он,
В ожидании нашествия 20/
Огильви, «при тамошней бытности неприятельские походы пред очима имеет» ' .
Донесения Огильви царю обнаруживают и амбициозность фельдмаршала,
и его высокомерное пренебрежение к русским генералам, выглядевшим под его
пером подготовишками, и самонадеянную убежденность в безошибочности своих
приказов и, кроме того, свидетельствуют, что отношения между главпокомандую-
щим и царским фаворитом достигли накала, исключавшего примирение. Кто-то
из них должен был стать жертвой другого.
По событиям ближайших дней можно судить о степени влияния фаворита
на царя и об опасности, которой подвергал себя всякий, кто осмеливался проти
подействовать княжеской воле.
Перед нами три письма царя, датированные одним днем — 6 февраля 1706 г.
Но какие они разные и но тону, и по отношению Петра к своему главнокоман
дующему! Одно из них, спокойно деловое, содержит ответы на вопросы Осиль
ви. 13 нем отсутствуют даже намеки на ситуацию, чреватую суровыми послед
ствиями для фельдмаршала. Другое письмо, адресованное тоже Огильви, как бы
делится на две части, столь разительно отличающиеся одна от другой, что мож-
но подумать, будто их написали разные авторы либо их написание отделено
продолжительным временем. Начинается оно гневными фразами, написанными
пером крайне раздраженного человека: «Мы с немалою прискорбностию от вас
письма выразумели, в которых такие необъятные тягости наваливаете (о которых
в другом письме пространно ответовал), сами же единым пером и бумагою
щититесь и во всем нас винных творите, что мы не по вашей воле чинили, и не
точию настоящее, но и прошедшее паки повторяете и вместо веселости туту (тос-
ку.— Н.П.) на тугу прилагаете». Фельдмаршал, как видим, накликал недоволь-
ство царя своим брюзжанием, но далее следуют строки примирения, обещание
щедрой награды и повеление идти «к рубежам, куда удобнее». Третье письмо,
хотя и адресовано Н. И. Репнину, касается тоже Огильви: «Господин генерал!
Фельдмаршал Огильвий, который неописанные зла сделал, которого при полу
чении сего письма возьми за арест и его служителей, також письма и прочее
все запечатай. Сие конечно учини, объявя всем господам генералам сей указ.
Piter».
Итак, Огильви в течение дня превратился из фельдмаршала, которому царь
доверил командование своей армией, в заурядного изменника, чьи предатель
ские поступки показались царю настолько опасными, что его велено взять под
стражу. На причины столь резко изменившегося отношения Петра к Огильви
проливает свет письмо Репнина Меншикову, в котором Никита Иванович обвп
нял Огильви в тайной переписке с Августом П и порицал фельдмаршала за то.
что тот не делился с «московскими генералами» ни планами, пи сведениями,
полученными от «языков». Заканчивается письмо словами подозрения в измене
Огильви: «Просим вашей милости о тайном великого государя указе, что нам
делать, когда увидим противно интересу государственного; а без того нам против
повеления фельдмаршалова и слова сказать невозможно» |9.
Сдается, ход событий развивался в следующей последовательности: Менши
ков доложил содержание письма Репнина царю, скорее всего дополнив ипфор
мацию Никиты Ивановича своими сведениями, компрометирующими Огильви,
и царь сгоряча написал указ Репнину. Бросается в глаза любопытная деталь:
собственноручное письмо Петра Репнину историки обнаружили не в бумагах по
следнего, а в фонде Меншикова. Это значит, что светлейший задержал письмо
у себя и Репнин, естественно, его не получил. Почему? Возможны два предпо
ложительпых ответа: либо Александр Данилович испугался результатов затеян
ной им рискованной игры и возможности вместо обвинителя стать обвиняемым:
либо связь с. блокированным Гродно была затруднена настолько, что Меншиков
208 Н. И. Павленко
не имел возможности переправить письмо в недели, когда шведы отрезали гар-
низон от внешнего мира. На этот счет имеется свидетельство «Гистории Свей-
ской войны»: письма в Гродно «не доходили для того, что курьерам проехать
было не можно; а как уже от Гродпи неприятель немного для тогдашних моро-
зов и выгоды своим людям отступил, тогда первый с указом туда проехал пору-
чик от гвардии Семеновского полка Петр Яковлев тайным образом, парядяся
в польское мужичье платье, потом и другие, один или двое, проехали» 2(|.
Отсутствие связи с Гродно доставило немало тревожных переживаний ца-
рю — ему довелось находиться в непривычной для него роли пассивного наблю-
дателя, даже совета он подать не мог. 31 января царь писал Головину: «Ног
ведает, как сокрушаемся о том, что пас при войске нет. Лучше б жестокую
рану или болезнь терпели». Реннину 6 февраля: «О, зело нам печально, что мы
не могли к вам доехать; и в какой мысли ныне мы есть, то Ногу одному из-
вестно» 21.
Тревогу Петра усугубила новость, полученная из Фрауштадта - там шведы
нанесли сокрушительное поражение той самой саксонской армии, на помощь
которой надеялись в Гродно. Катастрофа при Фрауштадте была полной неожи-
данностью для всех — для Августа II, отправившегося из Гродно за подкрепле-
нием гродненскому гарнизону, для русского генералитета, сидевшего в Гродно,
и для Петра, метавшегося между Оршей и Минском. Неожиданной она была
прежде всего потому, что саксонцы располагали троекратным превосходством в
живой силе. В их распоряжении, кроме того, находилось 32 пушки, в то время
как у противника не было ни единой. Август 11 и его генералы даже опасались,
что 1’еншильд, командовавший шведским корпусом, будет всячески уклоняться
от сражения и тем самым лишит саксонцев лавров победителен!. В повелении
саксонского курфюрста своему генералу Шуленбургу звучит полная уверенность
в успехе: «Не теряя ни минуты, вступить с армией и.з Саксонии в Польшу и
сокрушить Реншильда, у которого не более 8000 человек» 22.
По генерал 1’еншильд, хотя и знал, что саксонцев было не менее 20 000 че-
ловек, вовсе не помышлял о бегстве. Он воспользовался старой, как мир,
хитростью, на которую легкомысленно поймался саксонский генерал: шведы
притворно отступали, распространяя слух, что боятся навязываемого сраже-
ния, а Шуленбург азартно преследовал их и, вероятно, уже в уме подсчитывал
трофеи.
Игра продолжалась до 2 февраля, когда саксонцы напоролись на хорошо
подготовившихся к бою шведов. Завязавшееся сражение скорее напоминало по-
боище, ибо на поле при Фрауштадте погибло свыше 7000 человек. Погибла и
большая часть русских драгун, входивших в состав четырех полков, взятых
Августом 11 длн охраны собственной персоны, когда он 17 января пробирался
из Гродно в Варшаву. Шведы избивали их с особым ожесточением, потому что
они четыре часа мужественно сдерживали натиск шведов. «А которые* из сол-
дат взяты были в полон,— повествует «Гистории Свейской войны»,— и с теми
неприятель зело немилосердно поступил, по выданному об них прежде королев-
скому указу, дабы им пардона (пощады,- И. П.) не давать, и, ругательски
положа человека по 2 и по 3 один на другого, кололи их копьями и багинетами,
и тако из россиян спаслось живых и с ранеными с 1600 человек, которые раз-
ными дорогами вышли» 23.
Описанное в «Гистории» отношение шведов к пленным русским не един-
ственное проявление их жестокосердия. Еще раньше, в мае 1705 г., Витворт в
донесении в Лондон тоже привел пример изуверства «цивилизованных» шве-
дов по отношению к русским «варварам». В конце свадебного пиршества «царь
приказал ввести в комнату русского солдата, захваченного шведами в плен при
В ожидании нашествия
беспорядочном отступлении саксонских и польских войск в конце последней
кампании. Итог молодец рассказал, что взят был вместе с 45 большею частью
больными товарищами. Несколько месяцев спустя шведы хладнокровно отрезали
пленникам по два пальца правой руки и затем отпустили их на родину с этой
постыдной меткой». Царь при этом заявил, что он «ни с одним из неприятелей
не обращался так недостойно» и что он «намерен зачислить в каждый полк
по одному из пострадавших как живой образец товарищам, чего можно ожидать
от беспощадного врага в случае плена или поражения» 2’.
Петр узнал о поражении саксонцев только 26 февраля. Обычно сдержан-
ный в письмах, он клокотал от гнева и не жалел эпитетов в адрес союзников,
сообщая друзьям о «баталии саксонских бездельников», о том, что они, «яко
бездельники, явились и наших одних оставили», об «изменной баталии сак-
сонцев». Петра приводила «в Ног весть какую печаль» не только ненадежность
союзников, которые трусливо бежали с. поля боя, но и далеко идущие послед-
ствия этого поражения: надежды на «сикурс» становились тщетными. «И только
дачею денег беду себе купил»,-- иронизировал Петр в собственный адрес, на-
мекая на то, что союзник в прямом смысле дорого ему обходится. Август II
умел клянчить субсидии и при случае даже прибегал к чисто жежкому сред-
ству воздействия па собеседника - проливал слезы, жалуясь на бедность.
Два вывода извлек для себя царь. Один — частный: саксонцы «хотя бы
пришли, но паки побегут и наших пропасть оставят». Другой вывод — общий,
и он свидетельствует как о стремлении Петра строить свои планы на трезвой
оценке происшедшего, так и о его способности предвидеть развитие событий.
Август II еще числился союзником России, но Петр сразу же после Фрауштадта
заявил: «...вся война на однех нас обрушается»
Дав выход эмоциям в письмах к друзьям, Петр все же рассудил, что поры-
вать с Августом 11 не следует, ибо даже такой союзник принуждает шведского
короля держать против него часть своих сил, которые он в противном случае
бросит против России. Царь сделал вид, что ничего трагического не произошло,
что Августа II постиг всего-навсего «несчастливый случай». Петр проявляет
дипломатический такт: щадя самолюбие «друга, брата и соседа», он поручает
своему временному представителю гвардейскому капитану Василию Лукичу Дол-
горукому заявить о верности союзу с ним, а наедине, без свидетелей, посовето-
вать этому незадачливому «другу, брату и соседу» заменить никчемное саксон-
ское воинство наемными датчанами, с тем чтобы «хотя б гораздо меньше изво-
лил сих держать, от которых была бы служба, нежели много тех, которые бить-
ся не хотят» 20.
Итак, поражение саксонцев ослабило надежды русского командования на
«сикурс» и усугубило критическое положение армии в Гродно: Репнин в февра-
ле доносил, что продовольствия осталось на две недели. Теперь у царя исчезли
все сомнения относительно судьбы армии, расквартированной в Гродно. Петр,
как бы забыв о своем приказе арестовать Огильви, возобновляет переписку с
ним. 26 февраля он отправляет Огильви и Репнину тщательно разработанный
план вывода армии из мышеловки. «По несчастливой баталии саксонской уже
там делать нечего, по дабы немедленно выходили из Гродни и шли по которой
дороге способнее и где ближе леса». Из Гродно надлежало выходить несколькими
удаленными друг от друга колоннами «для избежания неприятельского напа-
дения всею силою» и прихватить с собой только самое необходимое и полковую
артиллерию, а все, что отяготит движение, в том числе тяжелые пушки, утопить
в Немане. Главное условие успеха — соблюдение глубочайшей тайны. Для этого
надобно было «поставить такой крепкий караул, чтоб из жителей никто не точию
выйти, ниже вынолсть мог», (’коль глубоко царь вникал в детали, свидетель-
210 И. И. Павленко
ствует еще одна его рекомендация: выступать надо было с вечера, «чтоб ночи
осталось больше времени» для перехода 2/.
Все помыслы Петра в эти дни были нацелены на Гродно. Его голову не
престанно сверлила мысль, как вывести войска без потерь, как уклониться от
генерального сражения, которого так вожделенно жаждал Карл ХП. Прошло
всего лишь три дня после отправки послания Огильви и Репнину, как Петр сочи-
няет дополнение к нему. Если в указе от 26 февраля царь был озабочен органи-
зацией выхода из Гродно, то теперь, 2 марта, речь шла о маршруте движения.
«...На Вильню идти невозможно,— размышлял царь,— ибо добрая часть шведов
и поляки едва не все уже в Вильни; також и в Ковну не без опасения»; безопас-
нее всего двигаться на Слуцк: там есть «фортеция изрядная с доброю артилле-
риею л наш гарнизон, и магазейн». Заслуживает внимания еще один совет царя:
переход через Неман надо совершать тотчас («пе мешкав») по вскрытии реки
но заранее сооруженному мосту. Здесь Петр брал себе в союзники ледоход, кото-
рый, по расчетам царя, помешает шведам быстро соорудить мост, что позволит
русской армии оторваться от неприятеля, если тот организует преследова-
ние 28.
Хотя царь и велел Огильви, чтобы войска «без всякие отговорки из Гродно
вышли, ни на что не смотря», чтобы он «ни о чем, только о способном выходе»
думал, фельдмаршал не отказался от своего плана. «Я читал ваше письмо от
2 марта,-— доносил он царю.— Лучше бы простоять здесь целое лето. Впрочем,
исполняю вашу волю и отступаю к Бресту». Царь настаивал на своем: «Что же
до лета хочете быть, и о сем не только то чинить, по ниже думать, понеже не-
приятель, тогда отдохнув и получа корм под ноги, не отойдет от вас тогда легко».
Армия Карла XII, кроме того, получит подкрепление войсками Решпильда и
Левенгаупта. Царь указал и маршрут движения армии: следовало идти не па
Слуцк, как он велел в письме от 2 марта, а к Бресту. Это письмо, датированное
12 марта, царь закончил словами: «...ежели по сему не учините и до травы стоять
станете, то уже сие дело не за доброго слугу, но за неприятеля вам почтено
/-29
будет»
13 марта 1706 г. Петр из Минска, где он находился с 15 февраля, отбыл
в Петербург. В Минске царю удалось сосредоточить некоторое количество войск,
главным образом драгун. Они должны были под командованием Меншикова
оказать помощь гродненскому гарнизону. Фактически светлейшему Петр вручил
пост главнокомандующего. В указе Репнину царь писал: «...и что one (Меншиков
и Григорий Долгорукий.— Н. П.) будут вам писать или говорить, извольте им
верить так, как мне самому». Ослушников ожидала суровая кара: «...кто сему
указу противен будет, то с ним, яко с изменником, поступите»30.
Выход войск из Гродно состоялся без участия Меншикова. Он начался
22 марта, когда через Неман переправили 2900 больных и раненых, а в следую-
щие два дня город оставили все русские полки, причем двигались они не на
юг, а на юго-запад — к Тикотину. Отступавшую армию Меншиков настиг толь-
ко 27 марта. Теперь он стал полновластным хозяином положения и 28 марта
устроил смотр войскам. Александр Данилович вел себя так, словно Огильви уже
был смещен с должности главнокомандующего. Князь позволил себе задержать
донесения Огильви царю. К письму, отправленному из Бреста, Меншиков при-
ложил цидулку: «При заключении сего письма я рассудил фельдмаршаловых
писем к вам не посылать, понеже в них нужды никакой нет... писано, хотя
плодисто, только об одном из Гродни выходе». Такое самовольство мог себе
позволить только царский фаворит, и то во времена, когда его фавор находился
в зените.
Не остался в долгу и Огильви. Он донимал царя жалобами на самоуправство
Меншикова, игнорирование его, Огильви, распоряжений: «...кроме ведома моего
войском повелевал, и целыми бригадами особливой дорогой шел, и от конницы
офицеров к пехотным полкам в полковники ставил, которые в пехоте не служи-
вали, и меня самого за неискушенного почитал».
Разработанный Петром план вывода войск из Гродно удался лучшим обра-
зом. Войска двинулись из крепости 22 марта, но не к своим границам, не на
восток, где их сторожил Карл XII, а на юго-запад, где шведы их не ждали. До-
стигнув Тикотина, русская армия круто повернула на Брест-Литовский и всту-
пила в него через 12 дней пути. Только здесь изнуренным войскам был пре-
доставлен первый дневной отдых. До этого они отдыхали лишь в ночные часы.
Что касается Карла XII, то он оказался в положении, угаданном Петром.
Как только шведский король узнал о выходе русских из Гродно, он при силь-
ном ледоходе потерял ровно неделю на восстановление разрушенного моста и,
переправившись через Неман, начал погоню за отступавшей армией. Он тоже
двинулся на юг, чтобы перерезать путь отступлению, но, совершив лишь один
дневной переход по пинским болотам, так утомил войско, что должен был отка-
заться от преследования. В пинских болотах Карл XII простоял из-за половодья
два месяца, в течение которых его армия безжалостно опустошала и без того
бедный край. По все же короля, видимо, не покидала и надежда, что русская
армия в конце концов повернет па восток или северо-восток, двинется к Смолен-
ску и тогда он ее настигнет и разгромит.
Но русские войска продолжали движение в раз принятом направлении —
к Киеву. Меншиков отправлял с пути мажорные донесения царю. 5 апреля из
Бреста: «Все войска из Гродно благополучно вышли 24 марта... Какое ныне у
неприятеля намерение, о том еще нам подлинно не известно. Отсюда поход свой
будем править против вашего повеления со всяким тщанием». 17 апреля: «О не-
приятеле вновь еще никакой ведомости не имеем» 31.
Весть о благополучном выходе армии из Гродно доставила царю немало
радости. По поводу полученной новости он писал Головкину 28 апреля: «...во-
истинно ныне уже весело здесь жить по уведомлении сего». Меншикову 29 ап-
реля: «Истинно сказать, что от сей ведомости вовсе стали здесь радостны, а до
того хотя и в раю жили (в «Парадизе», т. е. в Петербурге.— Н.П.), однако
всегда на сердце скребло». Петр сообщал о своем намерении в конце мая отпра-
виться к армии, «а ранее того невозможно: ей, не для гулянья, но дохтуры так
определили, что по пускании крови жильной (которая вчерась отворена) две
педели па месте принимать лекарство, а потом тотчас поеду».
В середине мая русская армия расположилась в Киеве. Уверенности в том,
что Карл XII не появится у стен города, не было, и поэтому на случай прихода
неприятеля Александр Данилович изыскивал возможности длн сооружения до-
полнительных укреплений в Киеве. 12 мая он доложил о результатах своих
поисков: «Сегодня ездил я круг здешнего города и около Печерского монастыря
и все места осмотрел. Точию не вем, как вашей милости понравится здешний
город, а я в нем не обретаю никакой крепости. Что же Печерской монастырь
зело потребен и трудов немного надобно к нему приложить, понеже город изряд-
ной, каменной, немного не доделан и хотя против старого маниру зачат, однако
ж мочпо опой доброю фортециею учинить» 32. 4 июля в Киев прибыл Петр. Осмот-
рев Печерский монастырь, царь одобрил выбор Меншиковым места под крепость.
Здесь 15 августа Петр заложил фортецию, сооружавшуюся по его чертежам в
течение десяти лет.
В сентябре был уволен с русской службы Огильви. «Мне становится не-
стерпимо»,— писал он царю 19 апреля. Самоуправство светлейшего множество
раз уязвляло самолюбие фельдмаршала, и тот 22 июня в состоянии крайней
II. И. Павленко
раздражительности писал царю: «Сколько он на войне ни бывал, никогда и
нигде так зло не был почтен, как здесь». Витворт доносил в Лондон 19 июня:
«...давнее же несогласие между Александром Даниловичем и фельдмаршалом
Огильви возросло до такой степени, что фельдмаршал снова просил позволения
сдать командование! войсками и уехать в Германию». Вели бы на то была воля
Александра Даниловича, то Огильви, надо полагать, плохо бы кончил. Вряд ли
па светлейшего произвело бы впечатление письмо г? нему Шафирова и он внял
бы советам Петра Павловича: «Король польский просит отпустить Огильви гра-
мотою. Невзирая на все худые поступки, надобно отпустить его с милостию.
с ласк-010, даже с каким-нибудь подарком, чтобы он не хулил государя и ваше
сиятельство, а к подаркам он зело лаком и душу свою готов за них продать» 33.
Преодолеть неприязнь и тем более проявить «ласку», к- чему призывал Шафи-
ров, было выше сил Меншикова, и если Огильви уволили с почетом, то благо-
даря рассудительности царя, не желавшего поступиться репутацией монарха,
благосклонно относившегося к иноземным специалистам.
Подозревать Огильви в измене, как это делал Н. И. Репнин, по собствен-
ному ли разумению или по подсказке А. Д. Меншикова, у нас пет оснований.
Не было таких оснований и у царя, ибо в противном случае фельдмаршала
предали бы суду. Инцидент с Огильви отражал столкновение двух характеров,
в одинаковой мере честолюбивых и неуступчивых. Меншиков, кроме того, был
человеком, не забывавшим личных обид независимо от того, в какой форме они
проявлялись — в высокомерии аристократа к выскочке или в стремлении сопер-
ника лишить его доверия царя. Нарон Огильви стал жертвой собственного высо-
комерия, проявлявшегося, впрочем, по отношению не только к Меншикову, но
и к другим русским генералам. Об этом свойстве характера Огильви писал и
царь: Огильви «грубо и упрямо поступал» — «от первого фельдмаршала (Шере-
метева. - Н. П.) пароля не хотел примать многое время, такой! ничьих советов
примать не хотел, но желал как учитель со студентами, так со всеми посту-
34
пать»
Во время трехнедельпого пребывания Меншикова в Киеве произошло важ-
ное событие в его личной жизни — 18 августа давние связи с Дарьей Михай-
ловной Арсеньевой были закреплены брачным союзом. Через неделю после
свадьбы, 28 августа, новобрачные отправились в «свадебное путешествие» на
театр военных действий. Их путь лежал к русским войскам, расположенным
в Дубно, куда чета прибыла 3 сентября «в добром состоянии», о чем Меншиков
известил царя и тут же дал команду корпусу двинуться в поход на Люблин.
Здесь намечалось соединение русского корпуса с 6-тысячным отрядом польско-
саксонской конницы, возглавляемой Августом 11. Встреча с королем состоялась
20 сентября и сопровождалась пиршествами, пушечной и ружейной пальбой.
Меншиков доложил царю: «Королевское величество зело был рад и довольно
с нами повеселился».
Царь отправил Меншикова на территорию Речи Посполитой в связи с из-
менившейся военной обстановкой. Русскому командованию стало известно, что
Карл XII отказался от плана нападения па русские войска, сосредоточенные
в Киеве, равно как и от намерения углубиться па русскую территорию в сто-
рону Смоленска. От этих рискованных шагов его удерживали опасения под-
вергнуться нападению с тыла -- Августу II удалось вновь собрать саксонские
силы. Поэтому шведский король пошел на запад, чтобы вторгнуться в Саксо-
нию и свести счеты с Августом II.
Поход Карла XII па запад развязывал царю руки для активных действий
русских войск на территории Речи Посполитой и на северо-западном театре
войны. В Речь Посполитую царь направил корпус войск под командованием
В ожидании нашествия 213
Меншикова, а сам 21 августа отбыл в Петербург, где появился 8 сентября. Цель
приезда в «Парадиз» — доставать Выборг. План овладения крепостью созрел
у Петра еще в Киеве, и он оттуда и с дороги отправлял указы о сосредоточении
войск и артиллерии. Царь намеревался открыть военные действия в конце сен-
тября, но войска вышли из Петербурга только 3 октября, «а ранее того собраться
не могли», — писал Петр Меншикову. К Выборгу войска подошли 11 октября,
по без артиллерии — измученные бескормицей лошади по бездорожью не смогли
вовремя осилить тяжелый груз. Петр не пожелал повторять ошибок первой Нар-
вы и счел необходимым уйти из-под Выборга, предварительно подвергнув его
бомбардировке, вызвавшей пять пожаров. Неудачу похода царь объяснял двумя
причинами: осенней непогодой и отсутствием данных о крепости, которой не-
возможно было овладеть без флота. «Мне зело досадно па тех,— писал царь
Меншикову 19 октября,— которые в соседях живут без отлучки, а того не ве-
дали» За. Упрек этот, надо полагать, был адресован петербургскому обер-комен-
данту Роману Вилимовичу Брюсу.
Во время своего продвижения на запад Карл XI1 оставил в Речи Посполи-
той соединенный отряд из 6000 — 8000 шведов под командованием генерала Мар-
дефельта и 8000 — 9000 поляков, поддерживавших Станислава Лещинского. Про-
тив этих шведско-польских сил и должны были действовать русско-польско-
саксопские войска под командованием Августа 11 и Меншикова.
Первое соприкосновение с неприятелем могло состояться на берегу Вислы
23 сентября, но не состоялось. Александр Данилович доносил царю, что до появ-
ления его корпуса у Вислы там находилось К) 000 шведов и поляков, которые,
«как услышали наш приход, вскоре паки за реку ушли». Меншиков продол-
жил марш на запад. Но осень с ее дождями и бездорожьем не лучшее время
для преследования противника, поэтому у князя были колебания: давать или не
давать баталию неприятелю. В первых числах октября Меншиков собирался
дать неприятелю сражение у Петрокова, но шведы и поляки, как явствует из
его донесения царю, «не дождався нас, наскоро пошли от пас вдаль» в северо-
западном направлении и расположились у Калита. Утомленные переходами
войска князь намеревался разместить на зимних квартирах. 7 октября он писал
царю из Петрокова: «Мы здесь будем стоять еще неделю, и буде неприятель
своего дальнего от нас походу не оставит, то пойдем на зимовые квартиры,
понеже время своих людей, также и лошадей нам покоить» 3(>. Предполагалось,
что русские полки будут зимовать во Львове, а войска Августа II — в Кракове.
И октября Меншиков, осведомленный, что неприятель начал укреплять свой
лагерь у Калита, изменил свои планы — решил атаковать его. Август II вся-
чески отговаривал князя, но безуспешно. Александр Данилович, по словам хо-
рошо осведомленного Витворта, заявил королю: «Повершив такой дальний по-
ход и подойдя к неприятелю на милю расстояния, я решил не возвращаться,
не посмотрев на него поближе». Извещая царя о намерении дать шведам сра-
жение, Меншиков как бы между делом сообщал: «Здесь ведомость есть, что у
Саксонии учинено перемирие на десять недель, о чем зело сумневаюсь, ради
чего так учинено»
Александру Даниловичу и в голову не приходила мысль, что союзник Рос-
сии, ради интересов которого он находился в Речи Посполитой, способен был
па такой предательский шаг: совсем недавно оба они, князь и король, «изрядно
веселились» по случаю соединения войск. Не вязались с коварными планами
любезность и предупредительность Августа II: расположение к царскому фаво-
риту король выразил и тем, что назначил его шефом одного из своих кирасир-
ских полков, который отныне стал называться кирасирским полком князя Алек-
сандра. Но вопреки сомнениям доверчивого Меншикова слух, о котором он по-
214 II. И. Павленко
лучил известие, оказался более чем достоверным — Август заключил втайне от
Петра не 10-недельное перемирие, а мир.
Как только Карл XII во главе 24-тысячной армии 28 августа вторгся в Сак-
сонию, ее войска под командованием Шулепбурга ретировались во Франконию.
В столице беззащитной Саксонии началась паника — Дрезден покинули семья
курфюрста, вельможи, двор. Драгоценности перевезли в безопасное место. Ав-
густ II, находившийся в эти дни в Повогрудкове, послал к Карлу XII своих
представителей для ведения тайных переговоров о мире. Они начались 24 сен-
тября в замке Альтранштадт, недалеко от Лейпцига. Чтобы предотвратить раз-
грабление Саксонии, ее курфюрст пренебрег союзническими интересами.
В октябрьские дни 1706 г. Август II поставил себя в затруднительное по-
ложение. С одной стороны, его министры 13 октября в Альтранштадте в глубо-
кой тайне подписали мир со шведами, согласно которому он отказывался от при-
тязаний на королевскую корону Речи Посполитой в пользу Станислава Лещин-
ского; разрывал все направленные против Швеции союзы, и в особенности с
Россией; обязывался выдать шведских изменников, и в частности Паткуля, а
также всех русских солдат, находившихся в Саксонии, и всю зиму выплачивать
на содержание шведской армии 625 000 рейхсталеров ежемесячно. С другой сто-
роны, под боком у Августа II находилась русская армия во главе с Меншиковым,
рвавшимся громить Мардефельта. Участие саксонцев в сражении на стороне
своих русских союзников могло вызвать у Карла XII взрыв гнева и далеко
идущие последствия: король мог разорвать только что заключенный мир и в от-
местку за измену начисто опустошить богатую Саксонию. В то же время отказ
Августа 11 от участия в сражении мог вызвать подозрения у Меншикова, и
тогда возмездия за измену следовало ожидать со стороны русских — курфюрст
мог стать пленником светлейшего.
Август II, видимо не без помощи своей любовницы графини Коссель, нашел
для себя, как ему казалось, безопасный выход из щекотливой ситуации — ре-
шил сыграть роль слуги двух господ. Он задумал предупредить шведского гене-
рала Мардефельта о скором наступлении объединенных русско-польско-саксон-
ских войск, чтобы тот, не дожидаясь нападения, убрался восвояси, в надежде
заслужить и благодарность шведского короля за предотвращение разгрома войск
его генерала, и похвалу светлейшего князя за «горячее желание» вступить в
сражение с неприятелем, который, увы, показал спину.
Хитроумному плану курфюрста не суждено было осуществиться — совер-
шенно неожиданно спутал все карты Мардефельт. Август II отправил в швед-
ский лагерь парламентера, который, улучив момент, остался наедине с Марде-
фельтом и передал ему письмо с предупреждением о наступлении и советом
спешно отступить на запад, не ввязываясь в сражение. Письмо осталось без от-
вета, Август II счел, что генерала не успели уведомить о мирных переговорах,
и спустя несколько дней повторил предупреждение. На всякий случай парла-
ментер, действовавший от имени Августа II, дал честное слово, что отныне
король и курфюрст находятся в наилучших отношениях, и предупредил Марде-
фельта, что в его распоряжении осталось два дня и две ночи, которыми он еще мог
воспользоваться для отступления. Вопреки ожиданиям Августа II шведский гене-
рал не только не прислушался к его советам, но и признал их провокационными.
Парламентеру он высокомерно ответил, что не нуждается в совете врагов 38.
Проявляя подозрительность, Мардефельт был по-своему прав, ибо не знал,
что Август 11 из противника шведского короля превратился в его союзника. Между
тем саксонский курфюрст давал Мардефельту разумный совет, так как силы атако-
вавших значительно превосходили силы, которыми располагал генерал. В его рас-
поряжении находилось примерно 4000 человек кавалерии, 3000 человек пехоты и до
В ожидании нашествия 215
20 000 поляков, державших сторону Станислава Лещинского. Меншиков распола-
гал 17 000 драгун; около 15 000 человек кавалерии находилось в распоряжении
Августа II. И хотя курфюрст нарочито медленным построением своей конницы
в боевые порядки предоставлял Мардефельту последний шанс для отступления,
шведский генерал не воспользовался этим шансом — он считал, что уйти — значит
заведомо оставить пехоту на растерзание русским драгунам.
Как ни пытался Август II уклониться от сражения, Меншиков настоял на сво-
ем, и оно состоялось 18 октября 1706 г. По одним данным, битва при Калише нача-
лась в два, по другим — в четыре часа дня. Боевой порядок русско-польско-сак-
сонских войск был построен так: правое крыло составляли драгуны Меншикова,
левое — саксонская кавалерия Августа II, фланги занимали поляки. Сражение на-
чалось пушечной дуэлью и на первом этапе шло с переменным успехом. Когда рус-
ские полки сблизились с неприятелем, то первыми не выдержали натиска поляки
Станислава Лещинского - они бросились наутек и укрылись в обозе, стоявшем по-
зади расположения войск Мардефельта. Польская кавалерия, развивая успех и пре-
следуя поляков Станислава Лещинского, напоролась на шведскую пехоту, плотный
огонь которой вынудил ее отступить. Преследуя отступавших, шведы попали иод
огонь русских драгун, но, построившись в каре, защищались так упорно, что
драгупы ничего с ними не могли поделать до тех пор, пока Меншиков не распо-
рядился спешить несколько эскадронов. Они-то вместе с отправленной князем на
фланги кавалерией и решили успех сражения. Битва продолжалась три часа и за-
кончилась капитуляцией шведов, а на следующий день сдались в плен и поляки
Лещинского, засевшие в обозе.
О боевых качествах неприятельской армии и силе ее сопротивления русско-
саксопско-польским войскам можно судить по ее потерям: из 7000 — 8000 шведов,
участвовавших в сражении, на поле боя осталось 5000; поляков в этом сражении
было 20 000, а полегла из них только 1000. Красноречивы и другие цифры: драгу-
ны Меншикова пленили 1800 шведов во главе с Мардефельтом и 86 офицерами,
в то время как саксонцам удалось захватить лишь семерых неприятелей. Потери
русских войск были ничтожными: 84 убитыми и 324 ранеными.
Тщеславный Меншиков не удержался, чтобы не похвастаться победой перед
английским послом Витвортом. В письме к нему он сообщил несколько иные све-
дения о численности неприятельской армии и войск союзников. В сражении участ-
вовали 8000 шведов и 24 000 поляков, а «у меня,— писал князь послу, — было толь-
ко 8000 драгун; в деле участвовал еще король польский с 4000 саксонцев. Поляки
же, бывшие при его величестве, во время самой битвы оставались в бездействии
вместе с нашими калмыками и казаками, но оказали большую помощь в пресле-
довании разоитого неприятеля» .
Успешный исход сражения определили русские войска и энергичные действия
Меншикова. В сражении он блеснул и полководческими дарованиями, и личной
отвагой. Хотя накануне Александр Данилович и успокаивал супругу, находив-
шуюся в обозе: «...в баталии сам не буду», но в критический момент сражения ри-
нулся в пекло битвы и был легко ранен. Отвагу светлейшего признал даже
Август II. Он писал Петру после сражения у Калиша: «Я был вполне всем дово-
лен, и если могу на что жаловаться, так это па князя Александра, потому что он
в этой войне, ревнуя о славе вашего величества и о нашей общей пользе, подвергал
себя очевидной опасности и тем причинил мне немалое беспокойство» 4().
Меншиков сам спешит уведомить Петра о победе: «Не в похвальбу вашей ми-
лости доношу: такая сия прежде небываемая баталия была, что радостно было
смотреть, как с обеих сторон регулярно бились... И сею преславною счастливою
викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват!» Петр
отвечал из Петербурга 7 ноября: гонец «неописанную нам привез радость о победе...
216 Н. И. Павленко
какой еще никогда не бывало. Уже сей третий день как празднуем...». Обрадо-
ванный приятной вестью, Петр садится за стол и «сочиняет» чертеж дорогой
трости, украшенной алмазами, крупными изумрудами и гербом Меншикова. Тро-
стью, стоившей 3064 рубля, 15 алтын, 4 деньги, царь одарил своего любимца. Опа
была включена в опись имущества Меншикова, составленную в 1728 г., после его
падения, и выглядела так: «Трость, набалдашник золотой, весь осыпан алмазами,
а между алмазами три листа финифтных, наверху набалдашника большой изумруд
зеленый; внизу набалдашника, где лента вдевается, два колечка маленькие алмаз-
ные, наконечник золотой, при том кольцо с алмазами, одного алмаза пет» 41.
Битва у Калиша была значительным событием для русской армии: ни в одном
из полевых сражений первых шести лет Северной войны не участвовало с обеих сто-
рон такое количество войск, ни одно из них не завершилось пленением неприя-
тельского командующего. Наконец, ни в одном из нолевых сражений за шесть лет
войны русские войска не проявили столь высоких качеств регулярной армии, как
под Калишем. Извещая П. П. Шафирова о победе, царь писал: «О сем с посланни-
ками разговорись и объяви им пространно о той баталии, и, какой от них полу-
чишь ответ, о том немедленно к нам отпиши». Шафиров по случаю победы устроил
в Москве званый обед. Английский и датский послы, доносил Шафиров царю, рас-
суждали, что «сия победа всех возбудит против тнведа смелее поступать» 42.
Меншикову тоже рисовались радужные последствия одержанной победы.
Александр Данилович полагал, что ставленник шведов — Станислав Лещинский
«ныне вконец уничтожен и в первую силу никогда прийти не сможет», а положе-
ние Августа II, напротив, теперь упрочится. По его мнению, поляки переходили
на сторону Станислава из страха, находясь под гипнозом побед шведов и неуве-
ренности в способности русских не только победить их, но и оказать им сопро-
тивление. После же Калиша, рассуждал Меншиков, неприятель «первого своего
куража лишен» и можно надеяться, что польская шляхта и магнаты толпами
станут переходить на сторону законного короля. Рассуждая подобным образом,
Меншиков еще не знал, что Август 11 отрекся от польской короны в пользу Ста-
нислава Лещинского.
Калишской победе не суждено было стать поворотным пунктом в истории Се-
верной войны. Ни Меншикову, непосредственно общавшемуся с Августом, ни
Петру, находившемуся вдали от своего «друга, брата и соседа», не хватило прони-
цательности, чтобы разгадать подлинные намерения саксонского курфюрста. Для
Меншикова его измена явилась полной неожиданностью. За месяц с лишним до
сражения, 12 сентября, извещая Шафирова о вступлении шведских войск в Саксо-
нию, он писал: «Королевское величество (Август II.— Н. II.) послал туда указы,
чтоб отнюдь контрибуцию ему (Карлу XII.— Н. П.) не давать, хотя жестокие ра-
зорения терпеть». Не предвидел хода событий и Петр. Поначалу в походе Карла XII
на запад он подозревал военную хитрость шведского короля — попытку заманить
корпус Меншикова подальше от границы, с тем чтобы потом отрезать ему пути
отступления и разгромить. В письме от 22 сентября царь предостерегал светлей-
шего, «чтоб неприятель не отрезал от рубежей наших». Затем в Петербург посту-
пили сведения о вторжении шведских войск в Саксонию. Оценка царем этого собы-
тия однозначна: «О входе неприятельском в Саксонию не без великой печали нам».
В начале ноября царю стало известно о заключении 10-недельного перемирия —
слух распространялся шведским королем. Петр не знал одного — ради каких це-
лей оно заключено, и запрашивал мнение на этот счет Меншикова: «О перемирье
в Саксонии мы давно ведаем, только не знаем, для чего, что и вы пишете, однако ж
того не пишете, спрашивали ль вы короля (Августа II.— Н. II.), что по его ль
указу то учинено или нет? А мы слышим подлинно, что по его указу, и приезжал
о том его спрашиваться его министр и выдал публично под его именем».
В ожидании нашествия 21 /
Заметим, что цитированное выше письмо Петр написал Меншикову 17 ноября,
т. е. после подписания А льтранштадтского мира. Однако царь не допускал мысли о
возможности полной капитуляции Августа II и поэтому советовал Меншикову:
«Как можете, их держите ласково и обнадеживанием, что во всем удовольствуем,
когда я буду к вам, что не замедлится». Сколь неожиданным для царя был посту-
пок Августа II, свидетельствует признание, высказанное им много лет спустя в «Ги-
стории Свейской войны»: «...не было того в мысли, чтоб король Август о мире
с королем шведским, так бесчестном, намерение имел» 43.
Августу II, как мы видели, не удалось предупредить разгром шведов у Калита.
Более того, силой обстоятельств ему пришлось в нем даже участвовать, ибо благо-
видного предлога уклониться от него он не изобрел. Теперь ему предстояло оправ-
дываться перед шведским королем, всегда неприязненно о нем отзывавшимся.
Карл XII, разумеется, лучше, чем кто бы то ни было, знал о невысокой боеспо-
собности саксонских войск, терпевших множество поражений от шведов. Знал он
также и о том, что роль саксонцев в победе была ничтожной. Но Августа II угнетала
мысль: поверит ли ему Карл XII, что он был невольным участником сражения, и
как искупить вину перед мстительным шведским королем?
Август II преодолел и эту трудность. На другой день после Калишской победы
он потребовал от Меншикова, чтобы тот передал ему всех пленных шведов якобы
для обмена на русских пленных, томившихся в Стокгольме еще со времен первой
Нарвы. Ссылаясь на отсутствие царского указа, Меншиков в просьбе отказал, по
в конце концов уступил. Трудно сказать, что больше подействовало на уступчи-
вость светлейшего: угроза Августа II разорвать союз с Россией или пожалованные
ему курфюрстом за Калишскую победу Орша в Литве и Полонное на Волыни.
Август II дал Меншикову письменное обязательство обменять пленных шведов в
течение десяти недель или на худой конец трех месяцев па равное количество рус-
ских пленных офицеров. Меншиков заручился также обязательством Мардефельта
вернуться в русский плен, если обмен не состоится.
Август II обманул — пи о каком обмене пленных он не помышлял: вырученное
из беды шведское воинство нужно было ему лишь для того, чтобы смягчить гнев
Карла XII. Обманул и Мардефельт. Шесть месяцев спустя после освобождения
шведского генерала Меншиков отправил ему письмо с напоминанием о необходи-
мости выполнить «кавалерский пароль», ибо его поступок противен «всенародных
прав и обычаев» и является «бесчестным». Мардефельт предпочел не отвечать44.
Получив шведских пленных, Август II отправил их в Померанию, а сам отбыл
в Варшаву, где отслужил благодарственный молебен в честь Калишской победы,
а затем поехал в Краков, все еще держа в тайпе ратификацию им Альтранштадт-
ского мира. Рано утром 19 ноября Август 11 покинул Краков. Описание дальней-
шего его поведения находим в «Гистории Свейской войны»: «...и прибыл во Дрез-
ден в декабре месяце, а 16 декабря король Август был у короля шведского в Лейпци-
ге; и обедали явно за одним столом король шведский, король Август и Станислав,
и, сидя за столом, оказывали между себя внешние удовольствия, и имел король
Август с королем шведским немалое время тайные разговоры. И потом король
шведский был у короля Августа и во Дрездене, и имели уже между собою сви-
дание» 45.
Карлу XII льстило пребывание в его свите двух королей, одного из которых он
лишил короны, а другого ею одарил. Оба они находились в зависимости от его
прихотей и капризов. Один из капризов шведского короля больно ударил по само-
любию Августа II, вынужденного поступиться не только королевским прести-
жем, по и достоинством обыкновенного человека: Карл XII заставил свергнутого
им короля написать поздравление королю, им возведенному. Август 11 поставил
свою подпись под следующим посланием Станиславу Лещинскому: «Государь
218 II. П. I laivieiiKo
мой и брат! Яко к прошениям короля шведского уважение иметь должен, тако и не
мог обойтись, чтоб ваше величество с восшествием вашим па престол пе поздра-
вить. Хотя, может быть, заключенный королем шведским в пользу вашего вели-
чества выгодный трактат меня от того освободить имел бы, однако ж со всем тем я
ваше величество поздравляю, прося Бога, чтоб ваши подданные вам были вернее,
нежели были ко мне. Август, король». На этом унижения Августа II не закончи-
лись. Карла XII они удовлетворили лишь после того, как Станислав в ответе Ав-
густу прозрачно намекнул па причину недовольства подданных его правлением:
«Я чувствителен и тем поздравлением, которое вы с восшествием моим на престол
мне учинили. Я уповаю, что подданные мои причины не возмышляют быть мне
неверными, ибо я государственные законы наблюдать стану» 46.
Личность Августа II не вызывала симпатий у современников. Приводя харак-
теристику Августа II прусским королем Фридрихом I в пересказе неприязненно
относившегося к саксонскому курфюрсту Паткуля, сразу оговоримся, что пе имеем
возможности отделить ее от его собственной оценки. Возможно, что Паткуль вкла-
дывал в уста Фридриха I свои суждения, но в доношении Ф. А. Головину он
писал: «Злоба в Пруссии против короля польского страшная; король и советники
его имеют главным правилом, что ни один человек па свете не может верить королю,
который от своих людей и от всех потентатов считается фальшивым человеком...
Когда я сказал, что все пошло бы прекрасно, если б три державы — Россия, Поль
ша и Пруссия — вступили в тесный союз, то они отвечали: как можно с королем
Августом предпринять что-нибудь путное! Кроме того, этот государь по природе
непостоянен, лжив и скрытен, все его министры полушки не стоят... Как бы честно
союзник с ними ни поступал, в конце непременно будет обманут» '.
Добрых слов о своем союзнике не высказывал и Петр, правда уже после изме-
ны Августа И. Царь упрекал короля в неблагодарности и непостоянстве, в невыпол-
нении своих обещаний. Так, в 1704 г. Август II, получив по договору 300 000 руб-
лей субсидии и 12000 человек пехоты, «вместо употребления оных войск против
неприятеля, их токмо по Польше туда и сюда водя... с половину их бездельно поте-
рял». Новый неблаговидный поступок Август II совершил в соответствии с Аль-
транштадтским миром, который царь называл «весьма бесчестным», выдав «па
погубление» Паткуля «под видом будто шведского перебежчика». Между тем
лифляндца И. Р. фон Паткуля, являвшегося, как упоминалось выше, непримири-
мым противником редукции и злейшим врагом Карла XII, Петр нанял в 1703 г. па
русскую службу в ранге чрезвычайного посланника при иностранных дворах и ге-
нерал-майора и назначил его своим представителем при саксонском дворе.
В июне 1704 г. князь Дмитрий Михайлович Голицын привел из Киева на
Волынь к Августу II И пехотных полков, обещанных по договору с Речью Поспо-
литой в качестве вспомогательных войск. Четыре из этих полков осенью 1704 г. раз-
громил шведский генерал Веллинг. Вместе с полками, не участвовавшими в сра-
жении, в русском вспомогательном корпусе осталось чуть больше 6000 человек.
Они оказались в крайне тяжелом положении: из полученных от царя 300 000 рублей
субсидии Август II не выделил на их содержание ни копейки; зимние квартиры им
предоставили в районе, настолько опустошенном саксонцами, что там невозможно
было добыть ни клочка сена, ни куска хлеба. Войска, писал Паткуль, «пе могли
жить от ветра и добрых слов». Генерал-майор Востромирский после осмотра вено
могателыюго корпуса писал Паткулю 24 января 1705 г.: «Я увидел московское
войско в таком бедственном положении, что пришел в ужас и опасаюсь за свою репу
тацию, если приму команду. Оружие никуда не годится. Люди почти нагие, ходят
как нищие, и честному офицеру стыдно будет представить их на смотр» 4S. Русское
правительство, извещенное Паткулем о бедственном положении вспомогательного
корпуса, указом от 3 октября 1705 г. велело ему «всеми мерами трудиться» пере
В ожидании нашествии 21!)
править войско на родину через Речь Посполитую, а если это не удастся, то пере-
дать его на службу цесарю сроком не свыше года.
Паткуль заключил соглашение о передаче корпуса цесарю 15 декабря 1705 г.,
а 19 декабря он был арестован и отправлен в тюрьму Зонненштейн. Формальным
основанием для ареста Паткуля послужило нарушение им субординации — будучи
главным командиром вспомогательного корпуса, он не испросил разрешения на
свои действия у саксонского фельдмаршала. Паткуль отчасти стал жертвой соб-
ственных интриг, резких суждений и утраты контроля над собой в минуты гнева.
Его острый язык не щадил никого ни короля, ни министров, пи генералов. Под-
линная причина ареста Паткуля, согласно версии «Гистории Свейской войны»,
состояла в попытке воспрепятствовать заключению Альтрапштадтского мира:
узнав о тайных переговорах, он «чинил сильные представления и препятствия
министрам саксонским о заключении оного, за что оные на пего злобны были» 4Я.
Действия Тайного совета, управлявшего Саксонией в отсутствие курфюрста,
были вызовом царю, поскольку Паткуль являлся не только генерал-майором
русской армии, но и его чрезвычайным посланником. Как только царю стало изве-
стно о случившемся, он 9 января 1706 г. отправил Августу II грамоту с протестом
против беззаконной меры наказания Паткуля: «...сей жестокой и противно всена-
родным нравам учинившейся от вашего Тайного совету |мерой] коллегия нас зело
удивляет, тако не можем мы отнюдь верить, дабы то с ведома и по повелению ва-
шего величества учинилось, но мним наипаче, что то или токмо от зложелательных
нам учинено ради разрушения между нами с вашим королевским величеством
истинные дружбы». Царь уповал на то, что виновники произвола понесут наказа-
ние, а Август И «помянутому нашему министру правое удовольствие дати» бла-
говолит 50.
Август II ожидал резкой отповеди царя и, хотя одобрял действия Тайного
совета, срочно отправил в Москву своего представителя камергера фон Шенбека
с грамотой царю и поручением развеять все его сомнения относительно право-
мочности действий своих министров. Шенбеку надлежало обратить внимание
Петра на «несносные поступки» Паткуля и долготерпение Августа из любви к
царскому величеству. «Несносные поступки» Паткуля, согласно версии саксонско-
го курфюрста, выражались во вмешательстве «в наши домашние дела», в установ-
лении контактов с Карлом XII, в неуважительных высказываниях об управлении
Саксонией, в изыскивании поводов поссорить его, Августа, с Петром и в самоволь-
ной, «без нашего соизволения, без ведома и воли его царского величества» передаче
цесарю вспомогательного корпуса. Шенбек должен был убедить царя, что саксон-
ские министры стремились лишь «воспрепятствовать гибельным замыслам» Пат-
куля и предупредить дальнейшее зло 5 .
Старания камергера не оказались напрасными: похоже, его доводы на некото-
рое время убедили царя. Во всяком случае новая грамота Петра к Августу отлича-
лась от предшествующей миролюбивым тоном: теперь довольно уразумели, что
«ради вины сие учинено есть, что весьма против нашего повеления и общих интере-
сов, к нынешнему делу служащих». Но Петра и после этого не покидали колеба-
ния и сомнения: то он соглашался с Августом в оценке поступков Паткуля, то
после разгрома саксонцев при Фрауштадте высказал в письме Ф. А. Головину до-
гадку: «Сим же случаем и измена Паткуля будет явна, ибо совершенно чаю: того
для он взят, чтоб сей их изменной факции никто не сведал». Тверд и постоянен
был царь в одном - он неукоснительно требовал передачи России Паткуля и его
опечатанных бумаг, «ибо инако за очи ничего с ним делать невозможно; також
оный иному суду, яко наш генерал и министр, по всего света нравам, подлежати
не может» 52.
Много раз Август II обещал передать Паткуля русскому правительству и
220 Н. И. Па иленко
столько ;i;c раз не выполнял своего обязательства. Возникает вопрос: в чем причина
столь странного поведения Августа но отношению к своему союзнику? Здесь
может быть два толкования: либо Август знал, что все обвинения Паткуля, в том
числе и о его измене, являются ложными, и опасался в который раз оказаться
лжецом; либо он, будучи человеком жестоким, держал Паткуля про запас, в каче-
стве разменной монеты, на тот случай, если ему посчастливится склонить Карла XII
к миру, чтобы выдачей Паткуля в какой-то мере смягчить его условия. Второе
объяснение нам представляется более убедительным.
Петр, как только ему стало известно об условиях Альтранштадтского дого-
вора, обратился с грамотами к императору Иосифу I, прусскому королю Фрид-
риху 1, датскому королю Фредерику IV и Голландским Штатам с просьбой, чтобы
они уговорили Карла XII освободить Паткуля, «яко министра нашего». Не по-
могло — в начале октября 1707 г. Паткуля, как бывшего шведского подданного,
четвертовали в Стокгольме. В «Гистории Свейской войны» по этому поводу напи-
сано: «...и особливо удивлению достойно, что офицер шведский, который при
экзекуции оного Паткуля был (и после колесования, хотя не скоро еще,
едва ему живу сущу, голову допустил отсечь), от короля шведского чина своего
лишен, ибо король не приказывал ему скоро голову отсечь, пока не замучится
до смерти» 53.
После измены Августа II основная тяжесть войны со Швецией пала на плечи
России, ибо Речь Посполитая, ослабляемая борьбой между сторонниками Авгус-
та II и Станислава Лещинского, не представляла серьезной угрозы Карлу XII,
хотя и продолжала оставаться союзником России. Вместо предполагавшегося по-
хода в Литву против шведского генерала Левенгаупта русские войска отошли к мес-
течку Жолква, что в 25 верстах севернее Львова, где расположились на зимних
квартирах. Меншиков настоятельно приглашал туда царя. 28 ноября он писал ему:
«Сомневаться, что король нас оставил, ты не изволь: можно выбрать и другого
короля ».
Царь долго и упорно искал преемника Августу II. Цель поисков достаточно
прозрачна — использовать нового кандидата на польский троп в качестве противо-
веса Станиславу Лещинскому, втянуть Карла XII в борьбу с новым королем и тем
самым отвлечь от похода на восток. Но «другого короля» царь так и не нашел. Кому
только он не предлагал корону Речи Посполитой: братьям Собесским, Евгению
Савойскому, Ференцу Ракоци, М. Вишневецкому и А. Сенявскому — никто не со-
глашался занять «вакантную должность», прежде всего потому, что она была
эфемерной: трон .занимал Станислав Лещинский, чувствовавший себя достаточно
прочно на нем, пока опирался на штыки шведской армии.
Волыпий успех сопутствовал царю в стремлении противодействовать военным
усилиям Карла XII. Местечко Жолква вошло в историю Северной войны как
пункт, где была выработана стратегия борьбы со шведами на тот случай, если они,
покинув Саксонию, двинутся на восток. Вот что об этом написано в «Гистории
Свейской войны»: «Тут же, в Жолкве, был генеральный совет, давать ли с неприя-
телем баталию в Польше или при своих границах, где положено, чтоб в Польше не
давать, понеже ежели б какое несчастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду.
И для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая
нужда требовать будет. А в Польше на переправах и партиями, также оголоженьем
провианта и фуража томить неприятеля, к чему и польские сенаторы многие* в том
согласились» 54.
Петру было очевидно, что армия Карла XII после походов 1706 г. задержится
в Саксонии на продолжительное время — в богатой стране шведское воинство вело
сытую жизнь — и будет находиться там ровно столько, сколько потребуется, чтобы
откормить изголодавшихся солдат, заменить их изодранные мундиры и развалив-
В ожидании нашествия 221
шиеся башмаки новыми, обучить военному ремеслу рекрутов, прибывших из
Швеции, а также наемников из немецких княжеств. 6 января 1707 г. царь писал
Шафирову, что «швед совсем не мыслит выходить из Саксонии в Польшу» 55. Было
очевидно и другое — отдохнувшую и пополненную армию Карл XII двинет
на Россию: если до капитуляции Августа II помыслы шведского короля о походе
на восток сдерживала необходимость оглядываться ira запад, то теперь у него исчез-
ли основания для беспокойства о своем тыле. И Петр неустанно внушал своим по-
мощникам мысль, что раз «сия война над одними нами осталась», то необходимо
прилагать все силы к тому, чтобы неприятель не застал пас врасплох.
Кстати, Карл XII принимал решительные меры, чтобы парализовать воз-
можность нанести ему удар в спину, если он двинет свою армию на Россию. Для
этого шведский король принудил Августа II платить такую высокую контрибуцию,
что она менее чем за год пребывания шведов в Саксонии подорвала ее эконо-
мику. Поначалу контрибуция составляла 240 000 рейхсталеров в месяц, вполне до-
статочных для содержания шведской армии. Но Карлу XII эта сумма показалась
недостаточной, и он потребовал почти втрое больше — 025 000 в месяц. За время
оккупации Саксонии шведский король получил 5 300 000 рейхсталеров контри-
буции, а вместе со снабжением армии провиантом, фуражом, обмундированием
и снаряжением — колоссальную сумму — 35 000 000 рейхсталеров 56.
Как только Карл XII оккупировал Саксонию, она превратилась в дипломати-
ческий центр Европы. В ставку шведского короля в Лейпциге потянулись кареты
с дипломатами европейских государств. Первыми туда прибыли представители
французского короля Людовика XIV Виллар и Безенваль, а вслед за ними — пред-
ставитель английского правительства Джон Черчилл Марльборо, представитель
цесаря И. В. Вратислав и др. Их влекло в Саксонию не стремление познакомиться
с отважным полководцем, терпеливо выносившим тяготы солдатской жизни, и не
желание смягчить жестокие условия Альтранштадтского мира и судьбу саксон-
ского курфюрста, ставшего жертвой короля-завоевателя, а эгоистический расчет
использовать дарования полководца и его победоносную армию в своих интересах.
Привлечь Карла XII на свою сторону рассчитывали и Франция, и ее противники is
войне за Испанское наследство — Англия, Австрия, Голландия. Присоединение
Карла XII к любой из противостоявших друг другу стран создало бы военное
превосходство какой-либо из них и, следовательно, повлияло бы на исход войны.
Поэтому дипломаты заискивали перед шведским королем, произносили в его адрес
множество льстивых слов и ревниво следили за происками друг друга, стремились
подкупить шведских министров. К тому времени успевший прославиться как пол-
ководец Марльборо говорил Карлу XII:
«Я вручаю вашему величеству письмо не от кабинета, а от самой королевы, моей госпожи, напи-
санное ее собственной рукой. Если бы не ее иол, она переправилась бы через море, чтобы увидеть
монарха, которым восхищается весь мир. Я в этом отношении счастливее моей королевы, и я хотел бы
иметь возможность вести несколько кампаний под командованием такого великого полководца, как
ваше величество, чтобы получить возможность изучить то, что мне еще нужно узнать в военном ис-
кусстве» 5/.
Вскоре, однако, дипломаты убедились, что Карл XII не намеревался вмеши-
ваться в войну за Испанское наследство и что его помыслы были направлены па
сокрушение России. Неясным оставалось лишь время, когда король-воитель при-
ступит к осуществлению своих планов — весной или летом 1707 г. Позиция швед-
ского короля, видимо, больше успокаивала, чем раздражала, дипломатов, ибо ка-
призы и поступки Карла XII поражали своей непредсказуемостью не только ино-
странные дворы, но и собственных министров. Но дело было не только в характере
короля, но и в высокой цепе, которой бы пришлось расплачиваться за оказанную
им помощь,— Карл XII не принадлежал к числу тех, кто оказывал ее безвозмездно.
222 IL 11. Павленко
Поэтому, например, морские державы были заинтересованы в затяжной войне
Швеции и России, истощавшей их ресурсы.
В толпе европейских дипломатов в Лейпциге, естественно, нельзя было обнару-
жить представителя России, но это не значит, что Петр оставался пассивным
созерцателем происходившего. Он тоже предпринимал дипломатические акции,
правда не приносившие ожидаемых результатов, не столько из-за неопытности
дипломатов, сколько из-за общей слабости страны, из-за того, что представления о
ее силе ассоциировались в Европе с первой Нарвой. Слова дипломатов приоб-
ретали весомость, и с ними считались лишь в том случае, когда они опирались на
экономическую мощь страны и ее военную силу.
Петра не радовала перспектива мериться силами один на один с армией Кар-
ла XII. К тому же, как упоминалось, Россия достигла своего — выход к морю был
завоеван, и его безопасность обеспечивали Петропавловская крепость, Котлин и
Кроншлот. С предложением о мире Петр выступал и раньше, но теперь, в связи с
выходом из войны Августа II, эти предложения приобрели большую настой-
чивость, целеустремленность и более совершенные приемы их реализации. Если
раньше, домогаясь заключения мира со Швецией, прибегали к посредничеству
Англии при помощи дипломатической переписки и обращений к английскому
послу в Москве Витворту, то теперь Петр решил воспользоваться более эффектив-
ным способом — отправить в Лондон послом опытного дипломата Андрея Артамо-
новича Матвеева.
Цель посольства Матвеева состояла в том, чтобы «чрез обязательный союз
к пользе обоих их величеств и государств и подданных их умножить». После-
дующие статьи проекта наказа Матвееву расшифровывают эти туманные слова:
посол должен был обратиться к королеве Анне с предложением, чтобы она «обще
с прочими своими союзниками о прекращении сея войны труды свои приложить
изволила», чтобы «долгопротяжную войну прекратить к пользе его царского вели-
чества». Ради заключения мира Петр «по самой крайней мере» был готов доволь-
ствоваться «одним пристанищем», т. е. выходом к морю, а остальные завоеванные
земли считал возможным возвратить шведам.
Мысль о том, что из завоеванного можно уступить шведам, занимала царя и во
время его пребывания в Жолкве, причем в этом вопросе он проявил известные
колебания. Так, в двух набросках об условиях мира, относящихся к январю —
февралю 1707 г., Петр оказался менее уступчивым. Он и теперь сомневался в го-
товности шведов уступить все у них завоеванное, но безоговорочно соглашался
вернуть им только Дернт. Что касается Петербурга и Нарвы, то за них Петр готов
был уплатить деньги, но расставаться с Петербургом он не собирался во всех
случаях: «...о Питербурхе всеми мерами искать удержать за что-нибудь, а о отдаче
оного ниже в мысли иметь» э8.
Кроме посредничества при заключении мира Матвеев должен был заинтересо-
вать английское правительство в избрании вместо Станислава Лещинского дру-
гого короля Речи Посполитой, ибо Станислав будет придерживаться профрапцуз-
ской ориентации, чем укрепит позиции противника Англии в войне за Испанское
наследство — Людовика XIV.
Взамен этих услуг Англии царь обещал «вступить в их великую алианцию,
ежели им то угодно будет», предоставить в распоряжение союзников без уплаты
субсидий корпус численностью 12 000 — 15 000 человек, а после заключения
мира даже 30 000 человек. О колоссальной заинтересованности России в заключе-
нии мира со Швецией свидетельствуют не только обещания льгот английским куп-
цам при торговле через «пристанище» на Балтийском море, но и готовность при-
жимистого царя уплатить некоронованному правителю Англии герцогу Марльборо
огромную сумму за посредничество, если оно принесет желаемые плоды. Согласно
В ожидании нашествия
проекту наказа, Матвееву поручалось «искать... всяким образом способ, чем бы
мочно склонить Мальбрука». Петр против текста, где должен был указать сумму,
отпускаемую на подкуп, сделал собственноручную помету: «Не чаю, чтоб Маль-
брука дачею склонить, понеже чрез меру богат; однако ж обещать тысяч около
двухсот или больше» 59.
У нас нет сведений, сулил ли Матвеев герцогу Марльборо указанную Петром
сумму, но из дальнейшего следует, что герцог готов был поторговаться с царем
относительно размера вознаграждения за посредничество. В разговоре с бароном
Гюйссеном, выполнявшим царское поручение, Марльборо запросил себе в награду
какое-нибудь княжество. Царь через Гюйссена ответил, что готов уступить до
конца жизни герцога доход в сумме 50 000 ефимков в год от одного из трех кня-
жеств: Киевского, Владимирского или Сибирского. Если дело с миром будет ула-
жено, то Марльборо мог рассчитывать еще на два дорогих подарка: рубин,
«какого или нет, или зело мало такого величества (размера.— Н. П.) в Европе,
також и орден святого Андрея прислан будет» 60.
Проект наказа Матвееву с пометами Петра датирован 20 октября 1706 г., указ
о назначении его послом в Англию датирован началом марта 1707 г., а прибыл
он туда только два месяца спустя — 7 мая. Встретили его весьма радушно —
«не в пример иных послов». Из Гринвича в Лондон Матвеева доставили на коро-
левской яхте, оказывали ему внимание, но, когда приспело время дать вразумитель-
ный ответ на предложения, высказанные им в соответствии с наказом, он долгие
месяцы его не получал. «Здешние министерства,— доносил Матвеев в Москву,—
в тонкостях и пронырствах субтильнее самих французов, от слов гладких и бес-
плодных происходит одна трата времени для нас» 61.
Ответ, причем уклончивый, английское правительство удосужилось дать
Матвееву только 23 ноября. Англия изъявила готовность принять Россию в вели-
кий союз, но при условии согласия на ее вступление прочих союзников — Австрии
и Голландии. Короче, Матвеев получил расплывчатое обещание-отговорку, a peine
ние вопроса откладывалось на неопределенное время. Практические же шаги ан-
глийской дипломатии наносили ущерб престижу России: в начале 1708 г. Англия
признала Станислава Лещинского королем Речи Посполитой, что свидетельство-
вало о ее нежелании омрачать отношения с Карлом XII. Дальнейшее пребывание
Матвеева в Лондоне становилось бессмысленным. Поэтому Петр в ответе на запрос
Г. И. Головкина, как надлежит поступать Матвееву, 8 апреля 1708 г. писал: «О Ан-
дрее Матвееве, как уже давно говорено, что ему время отъехать, ибо все суть рас-
сказы и стыд от набивки» 62.
Приезд в Лондон А. А. Матвеева вызвал в правительственных кругах сначала
доброжелательное отношение, сменившееся сдержанностью, переросшей во враж-
дебность. Эта метаморфоза объяснялась страхом, внушаемым шведским королем
всей Европе, и низкой оценкой там боеспособности русской армии. Именно
поэтому участники великого союза не спешили воспользоваться обещанием царя
передать им вспомогательный корпус, ибо считали, что 12 — 30 тысяч русских вои-
нов станут не подмогой, а обузой для союза. Боязнь вызвать раздражение и гнев
шведского короля росла но мере того, как в европейских дворах укреплялась уве-
ренность в безнадежности положения русского царя, как только на него обрушится
мощь шведской армии. Страх перед нею настолько парализовал английских ми-
нистров, что они готовы были поступиться торговыми интересами своих соотече-
ственников — купцов, снабжавших флот корабельными материалами из России,
лишь бы убедить шведского короля в своем неприязненном отношении к русскому
царю. Эту ретивость английское правительство продемонстрировало в инциденте
с послом Матвеевым.
Андрей Артамопович в июне 1708 г. получил приказ оставить Лондон. Приго-
224 н. и. Па вленко
топления к отъезду завершались: уже состоялась прощальная аудиенция У коро-
левы, уже у причала ожидала яхта и были готовы королевские подарки для
покидавшего страну посла, как" произошел инцидент, равнозначный крупному
дипломатическому скандалу. 21 июля между восемью и девятью вечера на карету посла
напали три человека. Они разогнали прислугу, отняли у Матвеева шпагу и
трость, избили его, изодрав одежду, и затем доставили в тюрьму на том основа-
нии, что якобы он намеревался тайно отбыть из Лондона, пе погасив долг в
50 фунтов стерлингов. Матвеев успел сообщить о случившемся другим иностранным
послам, и те немедленно явились в тюрьму, демонстрируя солидарность с потерпев-
шим. Посла освободили, но он расценил инцидент как оскорбление государя,
которого он представлял в Англии. В письме статс-секретарю Войлю Матвеев дока-
зывал полную несостоятельность обвинения в намерении выехать из Лондона, не
расплатившись с кредиторами, ссылками на то, что не получил еще отпускной гра-
моты, что он назначил день для уплаты долгов, и заявлял, что нападение было умыш-
ленным и преднамеренным. Посол требовал сурового наказания виновных и довел
до сведения, что о происшедшем он донес царю.
Сколько ни уговаривали посла действовать так, будто ничего не случилось,
и взять королевский подарок, а также воспользоваться королевской яхтой, Матвеев
остался непреклонным, выражая этим решительный протест.
Английские министры серьезно всполошились, ожидая от царя ответных санк-
ций. Петр требовал казни преступников, а английское правительство доказывало,
что оно не имеет соответствующего билля для такого сурового наказания. Парла-
мент принял специальный билль, ограждавший честь иностранных послов. Дело
продолжалось свыше двух лет и закончилось примирением, состоявшимся в февра-
ле 1710 г. во время торжественной аудиенции у царя английского посла Витворта.
Петр заявил послу: «Надлежало было ее королевскому величеству нам дать сатис-
факцию и по желанию нашему тех преступников, по обычаю всего света, наижесто-
чайше наказать, однако ж, понеже ее величество чрез вас, посла своего чрезвы-
чайного, извинение нам приносить повелела, что того за оскудением прежних
прав государственных учинить не могла, и для того общим согласием парламента
новое право о том для впредь будущего учинила. Того ради приемлем мы то за
знак ее приязни и награждения и повелим министром своим с вами в конференции
то дело ко окончанию нривесть» ьз. Так царь и его молодой посол преподали урок
международного нрава чопорным английским дипломатам.
1707 год в истории России ничем не примечателен. Военные действия не ве-
лись, крепости не осаждались. Внутренняя жизнь страны тоже не ознаменовалась
какими-либо существенными событиями — пи социальных, ни административных,
ни финансовых, ни экономических изменений не произошло. Этот год был годом,
так сказать, черновой работы, быть может, неброской по сиюминутным резуль-
татам, но крайне необходимой, ибо этой работой закладывался фундамент буду-
щих побед.
Спокойствие было кажущимся — за ним скрывались как огромное напряжение
духовных и физических сил царя, так и многогранная работа по мобилизации
материальных ресурсов страны, лихорадочно готовившейся к решающей схватке
с неприятелем. Воспользовавшись еще одним годом передышки, Петр справедливо
рассудил, что не следовало размениваться на мелкие, пусть даже успешные, стыч-
ки и изнурять свои войска переходами.
Царь оставался верным своей привычке находиться там, где его ждали самые
неотложные дела. Ритм его жизни в этот спокойный год не изменился. Как и рань-
ше, он много ездил, причем, как и раньше, нигде не засиживался. Исключение
составляла лишь Жолква, где он встретил новый, 1707 г. и пробыл четыре месяца.
Проследим за перемещениями Петра в 1707 г. Напомним, что 10 декабря
В ожидании нашествия 225
1706 г. он отправился из Петербурга в Москву, но в Нарве получил от Меншикова
известие о заключении Августом II Альтранштадтского мира и тут же изменил
свой маршрут, посчитав, что ему важнее быть не в столице, а в Речи Посполитой.
Петр держит путь в Киев, а оттуда в Жолкву, куда прибыл 28 декабря. Май
и июнь были посвящены смотрам войск в местечке Каземир и Люблине. Из Любли-
на, как высокопарным языком сказано в «Гистории Свейской войны», Петр «путь
свой восприял до Варшавы», где находился с 11 июля по 4 сентября. Продолжи-
тельные остановки царя в Жолкве и Варшаве были связаны с попытками найти
кандидата в новые короли Речи Посполитой. Отсюда — встречи с польскими магна-
тами и влиятельными депутатами сейма, долгие переговоры с ними, оказавшиеся,
как показало время, бесплодными,— обрести претендента на польскую корону при
наличии двух живых королей оказалось делом непосильным. Сентябрь и половину
октября Петр провел в Тикотине, Гродно и Вильно, причем из Вильно он ездил
в Меречь, а из Меречи вновь возвратился в Вильно. После того как выяснилось,
что вторжения в Россию Карла XII в скором времени не предвидится. 13 октября
царь отправился хотя бы одним глазом взглянуть на то, что делалось в «Парадизе».
В Петербург Петр прибыл 23 октября и остался, кажется, доволен увиденным.
«...Здесь, в Ингерманландии (Ижорской земле.— Н. П.), все в изрядном тече-
нии дел обрели».— делился царь своими впечатлениями с Меншиковым после
осмотра Шлиссельбурга и трехдневного пребывания в Петербурге. Первые впе-
чатления не обманули: более основательное знакомство с городом убедило царя,
что «все добро здесь», «все доброе поводится», как писал он Меншикову 8 и
13 ноября ь4. В Петербурге «для учреждения тамо всяких надлежащих порядков»
Петр пробыл до 1 декабря, а уже 7-го находился в Москве, где прожил ровно месяц:
6 января он уже находился в пути к армии, расквартированной в Речи Поспо-
литой.
Полезные действия измеряются, конечно, не верстами преодоленного рас-
стояния, и если мы здесь коротко изложили маршруты царя за 1707 г., то с един-
ственной целью обратить внимание на то, что тысячи верст бездорожья тоже тре-
бовали времени и сил. Правда, в 34 i-ода тяготы переездов были ему еще не-
сильны, по на здоровье они отражались.
Петр не имел обыкновения жаловаться на невзгоды и трудности пути, исто-
щавшие силы и вызывавшие раздражительность, — отсутствием комфорта при пе-
реездах но фронтовым дорогам, в особенности в осеннюю непогоду, вряд ли кого
можно было удивить, но в сотнях его писем за этот год нет-нет да и промелькнут
жалобные нотки. В письме Ф. М. Апраксину, помеченном 18 сентября, Петр так
объяснял задержку с ответом: «...не со злобы к вам, но в здешнем житье, хотя что
мне противность покажется, то приводит в сердце». В письмах этого железного че
ловека, никогда не щадившего ни себя, ни других, встречаются написанные, види-
мо, в минуты расслабления фразы, напоминающие, что перед нами тоже человек
отнюдь не с безграничными возможностями, что бремя забот иногда превосхо-
дило его ресурсы. 2 октября Петр писал Меншикову из Вильно: «П ри сем же объяв-
ляю: кой час получу от вас ведомость, что неприятель совсем перейдет Вислу, тот-
час поеду к вам, понеже истинно трудное мое житье, и лучше с вами быть, нежели
всюду отповеди писать. Министров наших лучше б не отпускать, понеже когда я
буду, то паки будет переписка, от которой уже и так несносно, ибо не с кем подумать
ни о чем» 6о.
Еще реже встречаются жалобы на нездоровье. В июле, например, Петр сильно
занемог, но об этом известил как бы мимоходом, в конце письма единственного
адресата — денщика Александра Васильевича Кикина 3 августа из Варшавы. Инте-
ресуясЕэ тем, как идет благоустройство жилища и Летнего сада. Петр, видимо,
после того как кризис миновал, сообщил о своей болезни: «Писал ты к Макарову,
10 Н И. Павленко
226 Н. И. Павленко
что Федосей (Скляев. — Н. П.) был за несколько минут до смерти; и сие, едва ль не
договорясь, мы учинили, ибо и я только футов за пять был до смерти; в самый
Ильин день уже и людей не знал, и не знаю, как Бог паки велел жить; такая была
жестокая фибра (лихорадка.— Н. П.), от которой теперь еще вполы в себя не
могу прийти». Болезнь так врезалась в память Петра и его окружения, что о ней
помнили полтора десятилетия и даже помянули в «Гистории Свейской войны»:
«...в месяце июле он, государь, в Варшаве зело был болен лихорадкою с 10 дней» 66.
С 19 июля по 3 августа 1707 г. Петр отправил 20 писем, в том числе четыре не-
найденных; Никите Ивановичу Репнину — пять, Петру Павловичу Шафирову —
два, по одному — царевичу Алексею и Федору Матвеевичу Апраксину и др. Но ни
одному из своих корреспондентов, среди которых был сын, а также близкий Петру
человек, Ф. М. Апраксин, он не сообщил о своей болезни. По поводу молчания царя
можно высказать два предположения: либо Петр не любил выказывать своей сла-
бости, либо, что более вероятно, он руководствовался деловыми мотивами, необхо-
димостью скрывать болезнь, чтобы не вызвать паники: сведения о болезни стали бы
достоянием как сподвижников, так и недругов, а также населения.
Попытаемся проследить, чем занимался в течение 1707 г. царь, как он готовил
страну и армию к отражению нашествия шведов, где его постигали неудачи и где
ему сопутствовал успех. Бесценные сведения на этот счет содержатся в опублико-
ванных письмах и бумагах Петра. Но и они лишь в малой степени отражают дея-
тельность царя — отчасти потому, что далеко не все написанное Петром сохрани-
лось, но главным образом потому, что эта деятельность не всегда регистрировалась
письменными источниками. Письма, записки, указы и распоряжения охватывают
обширный круг вопросов, в которые вникал в тот год царь. На первом плане,
несомненно, были заботы об укомплектовании, вооружении и обучении армии,
а также о строительстве укреплений. Именно поэтому в письмах и указах, быть
может, чаще, чем в предшествующее время, встречаются такие слова, как багинеты,
ружья, мундиры, сукно, мортиры, ядра, провиант, порох, рекруты и т. д.
Адъютанты Петра все время в пути. Они доставляют распоряжения царя то
одному, то другому должностному лицу: «учреди у себя один добрый полк конни-
цы», «отошли немедленно в Москву ведомость, сколько надо рекрутов», «призвать
ныне для войны тысячи две калмыков», «учреди в пехоте во всяком батальоне
осьмую долю солдат с копьями», «изготовить 15 тысяч штук железных наконечни-
ков, прислать 10 тысяч мушкетов и 1325 фузей», «неоплошно сбирать налог для
покупки лошадей в драгунские полки» и десятки еще таких же кратких повелений.
Было бы опрометчиво полагать, что все эти повседневные заботы о снабжении
армии вооружением и снаряжением, об укомплектовании ее личным составом в та-
кой мере поглощали внимание царя, что заслоняли главное — хлопоты о боевой
выучке войск. Указы царя Б. II. Шереметеву, который с конца 1706 г. вновь нахо-
дился в действующей армии, рассеивают все сомнения на этот счет. 28 января
1707 г. царь писал фельдмаршалу: «Для Бога, извольте иметь прилежание, дабы
полки были готовы к весне и могли бы без нужды ходить, куды случай позовет,
чтоб лошади, телеги были, удобно и довольно, також и в прочих амунициях».
11 марта новое напоминание: «...как в офицерах, так и в солдатах в дополонке и
всяком учреждении и приготовлении, ради своего недосугу, полагаюсь и спраши-
вать буду на вас, в чем, для Бога, как возможно труд свой приложите» б7.
Наряду с состоянием собственной армии царя интересовали и намерения
противника, причем тем в большей степени, чем ближе к лету 1707 г. Единст-
венным источником такого рода сведений были визуальные наблюдения: если не-
приятель стоит на месте, значит, поход на восток откладывается на будущее и мож-
но рассчитывать на продление передышки; напротив, если «шпиги» донесли, что
армия тронулась с места, значит, надо готовиться к отражению ее нападения.
В ожидании нашествия 227
В первой половине 1707 г. о намерениях неприятеля царь располагал весьма
скудными и к тому же противоречивыми данными. Ставка царя в Жолкве пользо-
валась слухами, в том числе непроверенными, распространяемыми, быть может, не-
приятелем. «Все здесь заподлинно говорят, — извещал царь Ф. М. Апраксина
8 января 1707 г.,— и письма приходят, что щвед конечно намерен против Импе-
риум, дай Боже, чтоб правда то было». Вторая волна аналогичных слухов прокати-
лась в июле, когда царь писал Н. И. Репнину; «Ныне отовсюду пишут, что шведы
намерены весьма против цесаря; и хотя мы тому еще вовсе не верим, однако ж еже-
ли то так, то намерены идти в Лифляндию» .
Для России поход Карла XII против Империи был крайне желателен прежде
всего потому, что шведы могли столь же основательно «увязнуть» в Священной
Римской империи, как в Речи Посполитой. Похоже, царь не очень доверял этим
слухам, ибо 24 января 1707 г. извещал Мазепу, что король «конечно намерен в пер-
вых числах мая идти к нашим краям». В начале мая Петр располагал бог весть
откуда полученными сведениями, что шведы «выходят из Саксонии». Истекло два
месяца, но шведы не тронулись с места, что дало основание Петру написать
А. В. Кикину: «...ныне (шведы.— Н. II.) еще в Саксонии, а куды пойдут, никто не
знает». Ту же мысль царь изложил в тот же день, 3 июля, в письме сыну: «...хотя
еще подлинной ведомости о неприятеле нет, однако же сему неприятелю так надле-
жит верить, как самому дьяволу» 69. Сравнение неприятеля с дьяволом Петру на-
столько понравилось, что он использовал его еще дважды — в письмах Мусину-
Пушкину и Апраксину.
На 14 июля царь располагал сведениями о том, что шведы продолжали гра-
бить Саксонию. «О неприятеле еще ничего не слышеть подлинного...» — писал
Петр Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину, но полагал, что самое удобное время
для похода шведы упустили и теперь, в преддверии осени, они останутся на месте:
«О выходе их (шведов,— Н. II.) сюды уже мало надежды является». Между тем
прошло всего два дня, как действительность опрокинула прогноз царя. 16 августа
он писал Ф. М. Апраксину: «Получили мы ведомость, что шведский авангард из
Саксонии в Силезию вступил, и ежели где не остановятся, то чаем скоро их
сюды» 70.
На письмах царя второй половины августа — первой половины октября лежит
печать озабоченности, тревоги. Напряженность обстановки видна по потоку пи-
сем, отправляемых царем: 12 сентября он отправил пять писем. 14 сентября —
шесть, 1 октября — пять, 2 октября — шесть и т. п.
Ответные меры на случай вторжения Карла XII в глубь России пока распро-
странялись на одну Москву. 25 апреля 1707 г. царь, находясь в Жолкве, отправил в
Москву наказ о подготовке столицы к возможной осаде. Наказ в самой общей форме
повелевал готовить Кремль и Китай-город к осаде: отремонтировать крепостные
сооружения, укомплектовать гарнизон, сосредоточить запасы продовольствия,
выкопать в Кремле колодец и т. д. Наказ предусматривал эвакуацию из Москвы
«с лучшею святынею, також. с церковными и казенными богатствы и нужными
посольскими письмами» в район Белоозера и предписывал кроме Москвы «укре-
пить и полисадировать» Серпухов, Можайск и Тверь. Сведений о том, как «поли-
садировали» Серпухов, Можайск и Тверь, источники не донесли. Скорее всего к ра-
ботам там не приступали, ибо все силы были брошены на совершенствование
обороны Москвы.
5 мая 1707 г. царь подписал указ инженеру-фортификатору Василию Дмит-
риевичу Корчмину, на которого возлагалось непосредственное руководство строи-
тельно-восстановительными работами, произвести «с крайним прилежанием и спе-
хом» ремонт кремлевских и Китайгородских стен, устройство рвов и подъемных
мостов, установку батарей. С тех пор Петр пристально следил за ходом работ,
10*
228 Н. И, Павле нко
предостерегал от поспешного разрушения лавок и уничтожения аптекарского ого-
рода. 16 августа он отправил в Москву капитан-норучика Преображенского полка
Петра Никифоровича Ознобишина для осмотра и проверки, что «сделано и что сего
лета поспеет». Результаты совершенствования укреплений были очевидны. Витворт
доносил в Лондон 24 сентября 1707 г.: «Возведение укреплений вокруг Москвы
настойчиво продолжается: первый бастион внутреннего городского вала окончен;
по этому случаю один из знатнейших сановников, Гагарин, дал большой обед
21 сентября (2 октября). После обеда он провел всех своих гостей на бастион и там
провозгласил тост за здоровье и благоденствие царя при трех залпах из 32 пушек,
нарочно поставленных на бастион для этого торжества. Несколько тысяч рабочих —-
участников постройки бастиона тоже щедро угощали... пивом и вином» 71.
С ремонтом и сооружением новых укреплений в Китай-городе и Кремле свя-
зан эпизод, получивший хрестоматийную известность. Речь идет о судьбе шведского
резидента Томаса Книпперкрона, интернированного в начале Северной войны и
жившего вместе с семьей в Москве. Царь, видимо, имел какие-то основания подо-
зревать резидента в том, что он по неведомым каналам извещал шведское прави-
тельство о московских событиях, ибо царский наказ от 25 апреля 1707 г. обязывал
Ближнюю канцелярию немедленно отправить в Стокгольм Книпперкрона и обме-
нять его на русского резидента Хилкова, а членов семьи Книпперкрона оставить
в России заложниками. В случае если Хилков не будет освобожден, семье Книппер-
крона грозила ссылка в Сибирь. Выселению из Москвы подлежали также швед-
ские офицеры, которым разрешалось избрать для жительства любой город, «кроме
порубежных к их краю».
Дальнейшие события приняли непредвиденный оборот — Книпперкрон отка-
зался от размена, о чем известил Посольскую канцелярию и царя. Принимая это
странное на первый взгляд решение, резидент, очевидно, имел на то достаточно
веские основания. Книпперкрон скорее всего не рассчитывал на благосклонное
отношение Карла XII к размену и поэтому не пожелал обрекать свою семью на
ссылку в Сибирь. Выть может, он опасался за собственную жизнь, ибо был наслы-
шан о непредсказуемых поступках своего короля. Во всяком случае царю Книппер-
крон объявил: «...не дерзаю в Стокхольню ехать без моего милостивейшего короля
указу».
В столице полным ходом шли работы по сооружению укреплений, а шведский
соглядатай продолжал в ней жить. Когда об этом стало известно царю, он 18 июня
отправил Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину гневное письмо: «Зело удивляюсь
тебе, понеже я чаял, что есть ум у вас, а ныне, как вижу, что скота глупее». Петр
был недоволен тем, что вопрос об обмене был передан на усмотрение Книппер-
крона, и велел с ним поступить так: если резидент не был свидетелем оборонных
работ в Москве, то его независимо от «хочет или пе хочет» надлежало выслать в
Стокгольм; если же строительство укреплений началось при его присутствии в
Москве, то его следовало сослать в Верхотурье, а еще лучше — в Тобольск. Поос-
тыв, царь через три дня, 21 июня, отправил Мусину-Пушкину новое послание, в ко-
тором есть миролюбивая фраза: «Прежним письмом вашим гораздо я был недово-
лен; для Бога, впредь так не делайте, братец». Это обращение «братец» обнаружи-
вает намерение Петра смягчить впечатление от ранее допущенной грубости и сде-
лать вид, что ничего обидного он не писал 72.
В конце июня царь вновь возвращается к инциденту, причем никак не может
забыть оплошности своего корреспондента: «Я ныне паки получил ведомость, что
вы зачали чинить по указу, не сослав Книппера с Москвы, и именно когда в при-
казы загоняли для сказок дворов, то сын его был в Кремле. Чего ради я зело удивля-
юсь, что не так делается, как указ дан. Уже довольно и той лай, которую пред
сим писал, а ныне не знаю, что и делать: все идет противо указу. И ежели так при
В ожидании нашествия 229
Книпере зачата, то лучше до зимы его в дальний город послать совсем, как я и пред
сим писал». В конечном счете Петр придумал, что ему делать. Он отправил в Моск-
ву капитан-поручика П. Н. Ознобишина для расследования, почему Книпперкрон
«с товарищи в шведскую землю не отпущены и при них начата московская форте-
ция и прочее». Указ Ознобишину предусматривал и случай, если привлеченный к
следствию Мусин-Пушкин будет изворачиваться и ссылаться на бояр: «Ежели он
в том будет оправдание приносить, что он то при собрании бояр объявлял, то у всех,
которые при том собрании были, взять скаски, для чего того ио указу не испол-
нено» .
Сохранилось две «скаски»: одна из них подана боярином Алексеем Салтыко-
вым, другая — окольничим Петром Львовым. Показания их изумляют своей непо-
средственностью и безответственностью. Салтыков заявил, что Мусин-Пушкин
царский указ «объявил и словесно говорил, чтоб Книппера выслать в Стекхольм...
и он ехать не хотел и нашего резидента за себя отпустить не пожелал». Бояре «с об-
щего совету» отправить резидента в Стокгольм силой не решились, но сослали
«с общего ж боярского совету» в Переяславль-Рязанский. Аналогичное показание
дал и князь Львов: «...бояре помянутого резидента Книпера потеснить или б силою
послать не смели, а городовым делом по тому ж умедлить не посмели». Ознобишин
убедился, что заседания бояр в Ближней канцелярии не протоколировались,
постановления не записывались, не регистрировались и мнения. В результате
упущений в делопроизводстве виновных не оказалось.
Когда материалы расследования были доложены царю, тот велел написать
«князю-кесарю» Ромодановскому указ: «Изволь объявить при съезде в палате, вели
министрам, которые в конзилию съезжаются, чтоб они великие дела, о которых
советуют, записывали и каждый бы министр своею рукою подписывал, что зело
нужно надобно». Прочитав эти слова, выведенные четким канцелярским почерком,
Петр в сердцах внес собственноручное дополнение: «...без того отнюдь никакого де-
ла не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет» ‘л.
Содержание распоряжений Петра свидетельствует о его колоссальной памяти
и внимании к мелочам. Царь пользовался записными книжками, и с годами они
все более заполнялись лаконичными заметками о том, что предстояло сделать,
какие и кому надо дать распоряжения. Иногда эти заметки ждали претворения в
жизнь многие годы, ибо условия не благоприятствовали тому, чтобы взяться за
осуществление торопливо записанного намерения. Но царь очень многое помнил и
без записной книжки, помнил имена офицеров и солдат-гвардейцев, держал в го-
лове свои предшествующие указы и распоряжения, знал, где и что лежит в обшир-
ном государственном хозяйстве. «Отпиши в Смоленск,— велит он генералу Аллар-
ту, — чтоб прислали водой, как Двина вскроется, из тех рогаток, что вывезли из
Полоцка в Смоленск прошлого году». Царь, как и многие люди с великолепной
памятью, не всегда умел освобождать голову от сотен мелких наблюдений и впе-
чатлений. Они вызывали уйму мелких распоряжений, предписаний, которые могли
бы исходить и не от царя. Но такова была натура Петра. Его стремление опекать
и вмешиваться во все мелочи исходило, видимо, из убежденности, что без его на-
ставлений дело не сдвинется с места.
Петр, например, повелел изготовлять древки для копий из соснового либо
елового леса и с утолщенной рукояткой, в другой раз предписал уменьшить раз-
мер изображения шпаги на полковых знаменах, а для фона использовать вместо
белой голубую тафту. Осенью 1707 г. сын Григория Федоровича Долгорукого
Алексей отправлялся за границу для обучения военно-морскому делу. Подобные
командировки в то время уже утратили исключительность, и Петр мог бы освобо-
дить себя от необходимости составлять княжескому отпрыску персональную ин-
струкцию. Царь не поленился. Отчасти из уважения к знатному роду, отчасти из
230	11. И. Павленко
стремления вникать во все мелочи, но он взялся за перо, чтобы изложить про-
грамму обучения: «учить навигацию со всем, что ко оной надлежит», с октября
по апрель, а в остальные месяцы «ездить на море на воинских кораблях до иску-
шения, ибо морское хождение вскоре познать невозможно»; желательно также
научиться голландскому языку, а «в прочем дается воля, что еще учить похочет,
однако ж по совершении вышеписанного» 74.
Исполнителей Петр приучил к своей манере опекать в мелочах, а те докучали
царю делами, с которыми могли бы справиться самостоятельно. Ромодановский,
например, допытывался у Петра, какой размер штрафа взимать за несвоевре-
менную доставку артиллерийских припасов. Царь отмахнулся от прямого ответа
и сделал «князю-кесарю» внушение: «Прошу вас, дабы о таких делах и подобных
им изволили сами решение чинить, а здесь, истинно, и без того дела много».
Лесная
1708 год примечателен тремя событиями, оказав-
шими заметное влияние как на будни на театре
военных действий, так и на повседневную внутрен-
нюю жизнь страны. Речь идет о восстании на До-
ну, измене Мазепы и битве у деревни Лесной. Два
первых из них, разноплановые по своей социальной
сущности, тем не менее действовали в одном
направлении — благоприятствовали шведскому втор-
жению и создавали для Петра I дополнительные
трудности в его борьбе с Карлом XII. Третьим
событием было победоносное сражение в лесах
Белоруссии 27 сентября 1708 г,—грозный пред-
вестник крушения шведской армии у Полтавы.
Новый год Петр, как и всегда, встретил в Мос-
кве. Как писал Витворт в своем донесении от 7 ян-
варя, он был «занят обычными в России на святках
развлечениями: пением рождественских молитв
и празднествами то в одном доме, то в другом
в сообществе со знатью и вообще с приближенными
лицами. Он обошел все дома Москвы, которые
обыкновенно удостоивает своим посещением, а
в день Нового года сам угощал знатнейших особ,
причем празднество закончилось блистательным
фейерверком». В письме Меншикову от 2 января
1708 г. царь высказал надежду, что именно в этом
году произойдут решающие события войны и на-
ступит развязка: он просил Бога, чтобы тот даро-
вал «начаток сего лета купно и с концом не точию
лета, но и дела нашего» '.
Не дождавшись окончания новогодних празд-
неств, царь выехал из Москвы в ночь на 6 января,
получив известие, что Карл XII двинулся на вос-
ток. Петр счел необходимым находиться при
армии, ибо мощь грозного неприятеля оценивал
без всяких иллюзий, превратности войны сознавал
тоже. Об этом свидетельствуют два его распоряже-
ния накануне отъезда в армию. Одно было адресо-
вано царевичу Алексею и касалось совершенство-
вания укреплений Кремля: «Фортецию москов-
скою надлежит, где не сомкнута, сомкнуть, буде
не успеют совсем, хотя борствором и палисадами,
понеже сие время опаснейшее суть от всего года».
Другое распоряжение носило сугубо частный ха-
рактер — царь составил своего рода завещание на
случай своей гибели: «Ежели что мне случится
волею Божиею, тогда три тысячи рублев, которые
ныне на дворе господина Меншикова, отдать Кате-
рине Василевской и с девочкою» 2. «Катерина
Василевская» — будущая супруга царя, Екатери-
на Алексеевна, а девочка — внебрачная дочь,
будущая цесаревна Анна Петровна.
Не останавливаясь ни в Смоленске, ни в Мин-
232 Н. И. Павленко
оке, царь на неделю задержался лишь в Дзенцёлах, где на зимних квартирах распо-
лагались главные силы русской армии, которыми командовал Меншиков. Здесь
19 января было получено известие, что Карл XII с частью армии двинулся к Грод-
но; другая часть армии короля двигалась к Дзенцёлам. В тот же день Петр выехал
в Гродно «для расположения войск наших к разрушению намерений неприятель-
ских», как он сам определил цель своей поездки.
Шведская армия, отправившаяся в поход против России, представляла гроз-
ную силу. Саксонский генерал Матиас Иоганн Шулеибург, наблюдавший состояние
шведской армии до и после ее вторжения в Саксонию, записал: «Шестилетние
походы в Дании, Эстляндии, Лифляндии, Польше так истомили шведское войско,
что Карл мог привести в Саксонию но более 22 тысяч человек, измученных, оборван
пых, без обозов». За год с небольшим пребывания в Саксонии шведская армия
преобразилась. «Все части шведского войска,— сообщал Шулеибург,— как пехот-
ные, так и конные, были прекрасны. Каждый солдат хорошо одет и прекрасно
вооружен. Пехота поражала порядком, дисциплиной и набожностью. Хотя состояла
она из разных наций, но дезертиры были в ней неизвестны» 3. Карлу XII удалось
не только экипировать и вооружить свою армию, но и пополнить ее личным соста-
вом отчасти за счет рекрутов, прибывших из Швеции и Померании, отчасти за счет
наемников, навербованных в Саксонии, Силезии, Баварии и в других странах.
Главная армия короля, оставившая в середине сентября 1707 г. Саксонию и всту-
пившая на территорию Речи Посполитой, чтобы двигаться на восток, насчитывала
33 500 человек. К ним следует добавить 16-тысячный корпус. Левенгаупта в Лиф-
ляндии и 15-тысячный корпус Либекера в Финляндии.
Сухопутные войска России тоже были разбиты на три группы. Основным
силам Карла XII, которыми он сам командовал, противостояла главная армия под
началом Б. П. Шереметева численностью 57 500 человек. Противодействовать
намерениям Левенгаупта, ставка которого находилась в Риге, должен был пример-
но такой же численности корпус генерала Боура, располагавшийся между Деритом
и Псковом. На финляндском театре военных действий, где дислоцировался корпус
Либекера, русские держали корпус Ф. М. Апраксина в составе 20 000 человек пехо-
ты и 4500 человек кавалерии.
Численное превосходство, как видим, было па стороне России. Но силы сторон
определялись не только арифметикой. Шведская армия в отличие от русской про-
шла долгий боевой путь, располагала вымуштрованным рядовым и офицерским
составом, верившим в счастливую звезду своего полководца. Шведская армия
в 1708 г. находилась в зените славы, ее репутация при европейских дворах не имела
изъянов. Карл XII располагал еще одним преимуществом: инициатива была в его
руках, наступал он, а не Петр I, и последнему приходилось сообразовывать свои
действия с действиями короля, парировать его выпады ответными мерами.
Какие цели преследовал Карл XII, вторгаясь в пределы России? Куда он
пойдет: на север — в сторону Риги, Пскова и Петербурга, на запад — к Смоленску,
Можайску и Москве или на юг — к Киеву? Об этом в январе 1708 г. не знали
ни Петр, ни его генералы. Отсутствие сведений о стратегическом плане шведского
короля ставило перед Петром ряд дополнительных трудностей: надо было быть
готовым к движению шведов в любом из трех направлений.
Общеизвестна склонность Карла XII избегать обсуждений планов со своим
окружением и изрекать истины, навеянные якобы божественным промыслом, лишь
тогда, когда приспело время безропотно претворять их в жизнь. Предоставим слово
генерал-адъютанту Карла XII Габриэлю Отто Каниферу, который, как явствует
из одного современного документа, «во всех походах у шведского короля был
передовым и великий наездник, и о польских всех дорогах совершенный сведомец,
и в королевской великой милости был, и командовал многажды за генерал-майора».
Лесная 233
Военная карьера Канифера оборвалась в начале августа 1708 г., когда отправлен-
ная Меншиковым «партия» благополучно преодолела Днепр и совершила дерзкий
налет на Смолевичи, где наряду с прочими 50 шведами пленила и генерал-
адъютанта.
Находясь в плену, Канифер охотно поделился своей осведомленностью об этой
королевской склонности и о порядках в королевской ставке: «О королевском наме-
рении ничего он подлинно не ведает для того, что король ни с первыми генералами,
ни с министрами о том не советует, а делает все собою и генерал-квартирмейстеру
повелит, о всех дорогах разведав, учинить и подавать росписи себе, когда намере-
ние воспримет, куды идти... А консилиума он пи с генералами, ни с министрами
никогда не имеет, и думает он все один, только в разговорах выспрашивает и вы-
слушивает, кто что говорит». Свидетельство Канифера подтвердил другой совре-
менник — Шуленбург. После поражения при Фрауштадте в феврале 1705 г. он.
находясь в плену при ставке шведского короля, имел возможность близко наблю-
дать его: «Король сам распоряжался движением войска, передавал приказания
через своего генерал-адъютанта. Часто ни фельдмаршал, ни первые генералы
не знали, куда идет армия» 4.
И все же сохранившиеся источники позволяют представить, как мыслили себе
завершение войны с Россией Карл XII и его министры. Первые генералы и мини-
стры привыкли к странностям своего короля, научились извлекать из скупых реп-
лик сведения о его намерениях и не скрывали его планов прежде всего потому,
что были абсолютно уверены в победоносном исходе войны.
Так, тайный секретарь Карла XII Цедергельм в беседе с австрийским послан-
ником при главной квартире шведской армии Францем Людвигом фон Цинцендор-
фом заявил 10 февраля 1707 г., т.е. когда шведская армия находилась еще в Сак-
сонии: «Хотя война с королем Августом и закончена, но предстоит еще война
с Москвой, которая благодаря огромности территории требует все больше солдат,
тем более что король не рассчитывает на долгую войну с Москвой, при которой
и без того уже довольно истощенные шведские земли в конце концов оказались бы
потерянными, так как царь может более долгое время проигрывать, чем Швеция
выигрывать. Поэтому война должна быть тотчас же с особенной силой направлена
в сердце Московии и таким образом скоро и выгодно приведена к окончанию.
Поэтому собирает его король теперь армию такой мощи, какую еще ни один из его
предков не выводил на поле брани, считаясь с тем, что расстояние не допустит
так скоро новой мобилизации. Кроме того, король хочет компенсировать себя
при помощи Москвы за все понесенные в этой войне убытки. Так как в Польше
он не приобрел для себя ничего, кроме славы и безопасности, сверх того ни кусочка
земли даже величиной с ладонь, считает он себя вправе, не возбуждая недобро-
желательства со стороны других держав, увеличить свои претензии в отношении
Москвы» 5.
Цедергельму вторил премьер-министр Пипер. 24 февраля он заявил Цинцен-
дорфу: «Царь никогда не поставит королю таких условий, которые король с боль-
шим успехом добился бы силой своего оружия. Кроме того, для безопасности
шведской короны недостаточно только того, что царь вернет взятое, даст компен-
сацию за причиненные убытки или для безопасности освободит то или другое ме-
сто, ту или другую провинцию. Нет, главнейшее и наиважнейшее для шведской
короны — сломить и разрушить московитскую мощь, которая достигла такой высо-
ты благодаря введению заграничной военной дисциплины. Со временем может эта
мощь сделаться еще более опасной не только для короны Швеции, но и для всех
граничащих с ней христианских земель, если она не будет уничтожена и задушена
в своем возникновении. Поэтому нигде не может быть заключен мир выгоднее
и надежнее, как только в самой Москве». Нежелание мириться с Россией Карл ХП
234 И. И. Павленко
подтвердил еще раз накануне своего марша из Саксонии на восток. 15 июня 1707 г.
Цинцендорф доносил в Вену: «Король очень против этого мира и хочет, невзирая
ни на какие предлагаемые ему условия, слышать и говорить о мире не раньше,
как только достигнет столицы Московии, или только тогда, когда новая московская
военная мощь будет совершенно уничтожена и государство и военная дисциплина
снова вернутся к тому состоянию, в котором раньше находилась Москва» 6.
В благоприятном для Швеции исходе вторжения в Россию не сомневался
никто, начиная с короля и его министров и кончая последним солдатом. Современ-
ники полагали, что овеянной славой многочисленных побед шведской армии пред-
стояло совершить всего лишь легкую прогулку и она разделается с русскими
с таким же успехом, как с датчанами, поляками и саксонцами. «Шведская армия,—
писал оказавшийся в русском плену шведский лейтенант Ф. К. Вейе,— к 1708 году
приобрела такую славу, что никто не сомневался, что, победивши датского, поль-
ского и шлезвигского противника, эта армия вскоре победит Москву...» '
В ожидании подхода шведской армии царь приказывает Шереметеву скон-
центрировать свои войска в двух пунктах: «...которые близко Минска, тем в Мин-
ске, а которые к Слуцку, и тем вели идти в Борисов». 23 января новое повеление
Шереметеву: «...изволь немедленно идти в Борисов». Репнину велено сосредото-
читься в Вильно и Полоцке, причем в отличие от корпуса ландграфа Фридриха
Гессен-Дармштадтского, которому надлежало как «провиант и фураж, так и про-
чее, что к пропитанию принадлежит, все огню предать», войскам Репнина приказа-
но: «...чтоб не жгли, для того чтоб было нам чем, идучи назад от Вильни к Полоцку,
прокормиться».
На следующий день, 24 января, Петру стали известны новые данные о против-
нике: он ночью «повернулся назад, а куда — не ведаем». Не знал и царь, был ли
это обманный маневр короля, или он решил вернуться на зимние квартиры. К гене-
ралам помчались курьеры с новыми предписаниями в соответствии с изменившей-
ся обстановкой. Генералу Никите Ивановичу Репнину: «Где тебя застанет сие
письмо, остановись и ничего жечь и разорять до указу не вели». Генералу Ивану
Ивановичу Чамберсу: «Когда сие письмо получишь, то тотчас остановись в удобном
месте и никуды не ходи до указу». Фельдмаршалу Шереметеву: войскам «немед-
ленно вели остановиться до указу в тех местах, где их указ застанет». 25 января
Петр получает сведения, что шведы возобновили движение к Гродно и находятся
от него в четырех милях. Следуют распоряжения, отменявшие предшествующие.
Репнину: «...изволь отступать в указные места и делать по указу над провиантом
и фуражом». Шереметеву: «И по сему делай, делай, делай! Больше писать не буду,
но своею головою заплатишь». В письме просматривается явное недовольство царя
медлительностью фельдмаршала.
26 января Петр оставляет Гродно при обстоятельствах, таивших трагические
последствия. Бригадир Мюленфельс получил приказ охранять мост через Неман
и в случае приближения шведов уничтожить его, но он приказание не выполнил.
Увидев неприятеля, Мюленфельс отступил и дал ему возможность беспрепятствен-
но войти в крепость, оставленную за два часа до этого Петром и русскими войсками.
Возможно, царь не оставил бы Гродно, если бы знал, что к городу король приведет
не половину армии, а отряд в 800 человек. Мюленфельс грубо нарушил воинскую
дисциплину и присягу, и Петр отдал его под суд. За бригадира вступились ино-
странные генералы и офицеры, находившиеся на русской службе. Ходатаям царь
разъяснил: «Ежели бы вышереченный бригадир в партикулярном деле был вино-
ват, тогда бы всякое снисхождение возможно учинить, но сия вина есть, особливо
в сей жестокий случай. Того ради инако не может, точию суду быть». Мюленфельсу
удалось подкупить стражу и бежать к шведам, но от возмездия он не ушел — под
Полтавой он попал в плен и был расстрелян как изменник.
Лесная 23о
Из Гродно Петр направляется в Вильно и прибывает туда 28 января. Почему
в Вильно? Потому, что посчитал, что шведы из Гродно пойдут, всего вероятнее,
на север — на Ригу, Псков и Новгород, держа на прицеле Петербург.
Напряженная неделя истекала. Бессонные ночи, подстерегавшие опасности
фронтовой жизни, быстрые переезды сказались на самочувствии Петра. Из Вильно
он 28 января отправляет письмо своей будущей супруге Екатерине Алексеевне
и ее подруге Анисье Кирилловне Толстой, в котором высказывает жалобу на не-
устроенную жизнь: «Еще ж объявляю свою нужду здешнею: ошить и обмыть
некому, а вам ныне вскоре быть, сами знаете, нельзя». Но в эти дни царь не забы-
вает успокоить близких и родных. Местоблюстителя патриаршего престола Стефана
Яворского он заверяет: «Мы здесь не точию трудов, но и живота своего за церковь
и отечество жалети не будем». Слова утешения он через сына посылает своей
любимой сестре Наталье Алексеевне, видимо тревожившейся за судьбу брата:
«Поклонись сестре и прочим от меня, и чтоб они не печалились, ибо война есть
W	Я
воина» .
В Гродно Карл XII решил не задерживаться — там не было чем кормить
ни людей, ни лошадей. Однако отправился он не на север, как ожидал Петр, а на
восток. Двигался он туда медленно, причем по причинам, совершенно от него
не зависевшим: русская армия начала претворять в жизнь Жолквиевский план
обороны — на пути своего отступления уничтожала провиант и фураж, уводила
скот, устраивала засеки. «Также, как возможно, вели забирать с собою быков
и овец, а особливо тем полкам, которые идут от Слуцка»,— писал царь Б. П. Шере-
метеву. А. Д. Меншикову: «...дороги засечь гораздо не в одном месте, также и к дру-
гим послать указ, которые другими дорогами идут». Указ от 3 февраля содержал
конкретные распоряжения об устройстве засек: «Дороги от Пскова до Смоленска
все засечь (кроме трех дорог, а именно: Псковской, Луцкой и Смоленской, одна-
ко ж, чтоб люди были для зарубания готовы) гораздо накрепко, так, чтоб меньше
пяти верст не было...» Жителям было велено свозить свои пожитки, провиант
и фураж под защиту крепостных стен в Смоленск, Великие Луки, Псков, Новгород
и Нарву, «понеже под нужный час будут все жечь» 9.
Результаты Жолквиевского плана сказались довольно быстро. 6 февраля
1708 г. царь писал: «...неприятель от Гродни рушился, и наша кавалерия, перед
ним идучи, тремя тракты все провианты и фуражи разоряет и подъездами его
обеспокоивает, отчего он в такое состояние приведен, что, по скаске пленных,
великой урон в лошадях и людях имеет; и в три недели не с большим десять
миль от Гродни отшел». О недостатке в продовольствии и фураже, испытываемом
шведами, доносил царю и Меншиков: «...в провианте и в фураже, сказывают, вели-
кая у них нужда: только что где сыщут в ямах да на кровлях соломы, тем и до-
вольствуются» 10.
Тактика выжженной земли при недостатке опыта ее претворения в жизнь
на нервом этапе наносила урон и собственным войскам. В донесениях военачаль-
ников царю, а также в письмах и указах Петра этого времени отсутствуют сведе-
ния о потерях, понесенных русскими войсками в недели отступления. «Гистория
Свейской войны», учитывавшая не только документы, но и воспоминания участ-
ников событий, содержит прямое указание на этот счет: «В то время российское
войско, будучи в своем марше, немалую нужду претерпело, и многое число как
людей, так и лошадей померло от неимения провианта и фуража, понеже тогда
российские войска, ретируючись, малое число неприятелю оставляли» 11.
Сморгонь шведы заняли лишь в феврале, стояли там до 17 марта, затем совер-
шили однодневный переход, вступили в Родошковичи и задержались там на три
месяца.
Петр I еще во время пребывания Карла XII в Сморгони рассудил, что в бли-
236 н. и. Павленко
жайшие два-три месяца активные действия короля будут парализованы весенним
половодьем. Царь решил отбыть в Петербург. «Дела здешние, слава Богу, в добром
порядке обходятся»,— делился он с Меншиковым впечатлениями после более чем
недельного пребывания в «Парадизе». 28 марта Петр вызывает туда всех членов
царской фамилии: вдову царя Ивана Алексеевича, царицу Прасковью Федоровну,
с дочерьми Екатериной Ивановной, Анной Ивановной и Прасковьей Ивановной,
а также сестер своих — Наталью Алексеевну, Марью Алексеевну и Феодосыо Алек-
сеевну. Вызвал он и «всепьянейший собор», а также некоторых вельмож с супруга-
ми, богатых купцов — Семена Ивановича Панкратьева и Алексея Астафьевича
Филатьева. Последних царь пригласил для участия в обсуждении торговых дого-
воров с Англией и Голландией 12.
Родственницам Петр устроил 20 апреля торжественную встречу — пригнал
девять буеров в Шлиссельбург и выехал к дамам за восемь верст от города. Царицу
Прасковью и шесть царевен он усадил в буера, верстах в четырех перед Петер-
бургом флотилию встретила яхта с адмиралом Апраксиным на борту, приветство-
вавшая гостей пушечной пальбой. Царь велел обрядить царицу и царевен на гол-
ландский образец в короткие бостроги (женские безрукавки), юбки и шляпы и при-
нудил их вести жизнь морских путешественниц. Гостей часто вывозили в море,
они побывали на Крошплоте и в Петергофе. Дошло до нас высказывание самого
Петра о цели морских развлекательных прогулок своих родственниц: «Я приучаю
семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря и чтоб понравилось им поло-
жение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен
бывать часто на море» .
Вскоре после приезда в «Парадиз» царь занемог. Единственным человеком,
которого он известил о своей болезни, был Меншиков. В письмах, отправленных
6, 14 и 20 апреля, он сообщил фавориту о течении болезни. Петр полагал, что
«привез лихорадку из Польши, хотя и гораздо осматривал у себя в санях». Лихо-
радка сопровождалась гортанной и грудной болезнью, кашлем. С 20 апреля врачи
запретили ему выходить из покоев. «А сам, ваша милость, знаешь,— делился царь
своими горькими мыслями с Меншиковым,— что николи я так не писывал, но Бог
видит, когда мочи нет, ибо без здоровья и силы служить невозможно».
8 апреля в Петербург пришли вести о восстании на Дону. Чтобы выяснить ха-
рактер движения, охватившего Дон в 1708 г., необходимо хотя бы в общих чертах
ознакомиться с укладом жизни донского казачества.
Социальная природа казачества позволяет выделить его в особую категорию
населения феодальной России. Казаки были близки к крестьянам, ибо в хозяй-
ственной деятельности тех и других определенное место занимал производитель-
ный труд. Однако между ними нетрудно обнаружить существенное различие: для
крестьянина хозяйство было единственным источником существования, оно обес-
печивало благополучие его семьи, а у казака имелись и иные источники пополне-
ния его экономических ресурсов. Второе различие состояло в характере хозяйствен-
ной деятельности, сфер приложения труда: крестьяне являлись земледельцами,
все их жизненные потребности обеспечивала пашня; до XVIII в. основными заня-
тиями казаков были скотоводство и рыбные промыслы. Но главное отличие казака
от крестьянина состояло в том, что последний являлся объектом эксплуатации
помещиком и государством, в то время как в районах расселения казаков феодаль-
ное землевладение отсутствовало, как отсутствовали и постоянные представители
правительственной администрации. Иными словами, коренное население Дона
не знало ни крепостного права, ни царских воевод.
Противопоставление крестьян казакам можно продолжить: первые платили
налог, в то время как вторые получали из казны хлебное и денежное жалованье,
а также порох и прочие воинские припасы. Этот источник существования казаков
Лесная 237
сближал их со служилыми людьми по прибору — стрельцами, затишциками и ир.
Но отождествлять казаков с приборными служилыми людьми тоже нет оснований.
Казаки отличались и от служилых людей по прибору, и от крестьян тем, что
они пользовались еще одним источником существования — разбоем. Походы за
«зипунами», ежегодно совершаемые под Азов, в Крым и на города Южного побе-
режья Черного моря, равно как на Волгу и Каспий, приносили его участникам
немалые доходы. Со временем значение этого источника падало. Следует также
учитывать, что и сами казаки нередко становились объектом набегов крымских
и калмыцких феодалов. Походы за «зипунами», как и необходимость быть начеку,
чтобы отразить набеги хищных соседей, создавали особый уклад жизни казаков.
Стремительные набеги, как и не менее стремительная надобность менять ору-
дия труда на орудия самообороны или нападения, превращали казаков в людей
предприимчивых и смелых, владеющих военными навыками. Эти навыки, крайне
необходимые в крестьянских войнах, и позволяли казакам выступать в роли зачи-
нателей и военных руководителей вооруженной борьбы народа с угнетателями.
Конечно, казачий способ ведения военных действий был далек от совершенства
и более походил на партизанские налеты, чем на операции регулярной армии,
но и партизанские навыки казаков находились на недосягаемой для крестьян
высоте.
Донское казачество пользовалось существенными привилегиями, придававши-
ми Донской земле черты автономии. Одна из привилегий состояла в праве не вы-
давать беглых крестьян помещикам, выразительно и лаконично сформулированном
фразой: «С Дона выдачи нет». Право не выдавать беглых противоречило интере-
сам землевладельцев, настаивавших на его отмене, но правительство мирилось
с этим нарушением феодального правопорядка, ибо того требовали нужды обороны
южных границ государства. Именно сторожевая служба донских казаков вынужда-
ла правительство не только смотреть сквозь пальцы на Дон как средоточие беглого
населения, но и оказывать казакам милость в форме денежного и хлебного жало-
ванья и снабжения воинскими припасами. По этой же причине правительство
терпело и вторую привилегию донских казаков — их право на внешние сношения.
Это право, хотя и распространялось па ближайших соседей донских казаков, тоже
противоречило принципам централизованного государства, превращавшегося в аб-
солютистскую монархию. Наконец, правительство до поры до времени мирилось
еще с одной привилегией донских казаков -- правом на самоуправление.
Новый этан в истории донских казаков наступил после Азовских походов
Петра Великого. С овладением Азовом, расположенным южнее Донской земли,
эта крепость превращалась в форпост борьбы с крымско-османской агрессией,
а Донская земля из окраинной территории превращалась во внутреннюю область
России. Отсюда — наступление правительства на привилегии донских казаков:
лишение их права не выдавать беглых и права на внешние сношения. Обе акции
правительства ущемляли интересы всех слоев казачества, поскольку лишали их
дешевой рабочей силы и людей, готовых класть головы в опасных походах за «зипу-
нами», и запрещали сноситься с ближайшими соседями. Правительство желало
иметь дело с послушными исполнителями своих предписаний, а казаки нередко
своевольно вступали в отношения, которые были выгодны им, но противоречили
стратегическим замыслам русской дипломатии. Правительство, кроме того, встало
на путь резкого пресечения походов за «зипунами».
Заметим, что позже участь донских казаков разделили и яицкие казаки. После
того как границы России передвинулись на юго-восток и правительство создало
мощную опору для своего господства в крае — Оренбург, на Пике произошло то же,
что и на Дону: автономию казаков резко ограничили — самоуправление яицких
казаков фактически было ликвидировано, делами на Пике заправляли старшины,
238 Н. И. Павленко
происходила унификация управления областью яицкого казачества с управлением
внутренними губерниями России. Еще более сурово царское правительство
обошлось с запорожскими казаками — оно разгромило Запорожскую Сечь 14.
Наступление правительства на привилегии казачества вызвало с его стороны
ожесточенное сопротивление. В некоторых случаях оно приобрело широкий раз-
мах. Сопоставляя три народных движения, вспыхнувшие в России на протяжении
второй половины XVII — XVIII в., нетрудно обнаружить некоторые общие черты.
Одна из них общеизвестна и многократно высказывалась исследователями: зачи-
нателями и руководителями восстаний выступали казаки. Именно казачья среда
поставляла как предводителей движения, так и его атаманов. Вторая общность
осталась за пределами наблюдений специалистов. Ее можно формулировать так:
в крестьянских войнах под предводительством С. Т. Разина и Е. И. Пугачева
прослеживается два этапа, отличающиеся друг от друга как составом участников
движения, так и характером чаяний, за которые они боролись. На первом этапе
движение носило казачий характер: казаки составляли движущую силу восстания,
казачьими являлись и его лозунги, сформулированные в «прелестных» письмах
и манифестах, а также отраженные в документах правительственного происхожде-
ния и в действиях восставших. Для второго этапа характерно участие в движении
широких масс крестьянства. Этот этап отличается от предшествующего не только
составом участников, но и содержанием лозунгов, с которыми они выступали,—
казачьи требования сменяются крестьянскими, движение приобретает характер
крестьянской войны.
Эта тенденция развития событий, т. е. перерастание казачьего выступления
в крестьянскую войну, отчетливо прослеживается в движении под предводитель-
ством как Разина, так и Пугачева. Поэтому включение1 некоторыми авторами раз-
бойного похода Разина за «зипунами» в рамки крестьянской войны является совер-
шенно необоснованным, какими бы благими намерениями эти авторы ни руко-
водствовались. Как справедливо считали советские историки, писавшие ранее, она
происходила в 1670—1671 гг. Крестьянская война под предводительством Е. И. Пу-
гачева тоже имела казачий период, занимавший время от опубликования первого
манифеста 17 сентября по 5 ноября 1773 г. Только в последующие месяцы 1773—-
1774 гг. казачье выступление переросло в крестьянскую войну, идейной кульми-
нацией которой является манифест 31 июля 1774 г.1'’
Эти предварительные замечания необходимы для осмысления событий, раз-
вернувшихся на Дону в 1707 -1708 гг. Поводом для их возникновения послужил
указ Петра князю Юрию Владимировичу Долгорукому от 6 июля 1707 г.
Вольность казачьей жизни издавна привлекала на Дон массы крестьян. Осо-
бенно много беглых прибывало туда в конце XVII и в самом начале XVIII в.,
т. е. в годы, когда растущее бремя налогов и повинностей вынуждало трудовое
население центральных районов России покидать насиженные места и искать спа-
сения в бегстве. Царь отправил князя Долгорукого на Дон с поручением пере-
писать всех беглых, которые, не желая «платить обыкновенных денежных пода-
тей» и «забрав» «в зачет работы своей (на верфях в Воронеже.— II. II.) излишние
наперед многие деньги», укрывались в домах донских казаков. Указ обязывал
Долгорукого всех беглых крестьян и посадских «за провожатыми и с женами их
и с детьми выслать uo-прежнему в те же городы и места, откуда кто пришел». Кроме
того, Долгорукий должен был урегулировать спор между донскими казаками и бри-
гадиром Шидловским о Бахмутских соляных промыслах, открытых казаками
в 1701 г. и захваченных бригадиром. Однако главная цель Долгорукого состояла
в возвращении беглых. Указ ему заканчивался фразой: «...а наипаче надлежит
трудиться о высылке беглых» 1ь.
На первый взгляд непонятно, как мог Петр в напряженной обстановке 1707 г.,
Лесная 239
когда страна переживала тяжелые испытания, спровоцировать новый социальный
конфликт? Мы обращаем внимание на слово «спровоцировать», ибо у донского
казачества не было повода браться за оружие, если бы царь не посягнул на старо-
давнее право-привилегию донских казаков — «С Дона выдачи нет». Как мог царь
пойти на риск вызвать новый социальный конфликт, когда были свежи в его памяти
и памяти народа Астраханское восстание и перипетии его подавления?
Ответ может быть только один: Петр верил, что донские казаки, только недав-
но продемонстрировавшие преданность трону выдачей правительству депутации
астраханских повстанцев, безропотно стерпят нарушение правительством одной
из основных их привилегий. Об уверенности царя, что все обойдется без эксцес-
сов, свидетельствует состав экспедиции Ю. В. Долгорукого: 17 офицеров, 40 сол-
дат. 20 денщиков, 15 подьячих и 80 конных казаков из Азова и Таганрога с их на-
чальными людьми |7.
Если бы у Петра или у Г. И. Головкина, в чьем ведении находились донские
казаки, или, наконец, у отличавшегося непомерной жестокостью К). В. Долгоруко-
го существовали хотя бы малейшие подозрения о возможном сопротивлении каза-
чества возвращению беглых, то его отряд был бы укомплектован большим числом
солдат пли драгун. Но в том-то и дело, что Долгорукий, находясь в эпицентре
событий, а не вдали от него, как Петр и Головкин, был настолько уверен, что казаки
не осмелятся выступить против его отряда, что проявил полную беспечность при
организации караульной службы.
Долгорукий появился в столице Войска Донского — Черкесске в начале сен-
тября. Свирепые действия карательного отряда восстановили против него массу
пришлого населения Дона. Современник движения о жестокости Долгорукого пи-
сал так: «...они, князь со старшинами, будучи в городках, многие станицы огнем
выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младен-
цев по деревьям вешали». Из верховых городков было возвращено около 2000 бег-
лых.
В ночь на 9 октября карательный отряд Долгорукого, расположившийся на
ночлег в Шульгинском городке, был почти полностью истреблен восставшими
во главе с бывшим бахмутским атаманом Кондратием Афанасьевичем Булавиным.
Был убит и К). В. Долгорукий. Спастись удалось лишь немногим представителям
казацкой старшины, пополнившей отряд Долгорукого в Черкасскс.
Богатые казаки во главе с атаманом Лукьяном Максимовым снарядили
против повстанцев отряд и разбили их. Царь сообщил Меншикову в ноябре 1707 г.:
«Итак, сие дело милостию Божиею все окончилось». Петр, однако, в своих оценках
ошибся. Булавин вместе с небольшой группой надежных соратников укрылся в Ко-
даке, что близ Запорожской Сечи, где в течение зимы накапливал силы. 4 апреля
булавинцы двинулись на Дон, причем по мере продвижения отряд, поначалу немно-
гочисленный. пополнялся новыми повстанцами.
Петр вполне оценил опасность новой вспышки движения, тем более что она
произошла в канун вторжения в Россию шведских войск. Царь принимает срочные
меры к подавлению восстания и направляет на Дон гвардии майора Василия Вла-
димировича Долгорукого, брата убитого Юрия Владимировича, поручив ему «сей
огонь зарань утушить». Инструкция Долгорукому, составленная 12 апреля 1708 г.
самим царем, уполномочила князя на жестокости, сравнимые лишь с кровавой
расправой Петра с мятежными стрельцами: городки, население которых было при-
частно к восстанию, велено «жечь без остатку, а людей рубить, и заводчиков на ко-
лесы и кольи, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей,
ибо сия сарынь, кроме жесточи, не может унята быть». Долгорукому царь предо-
ставил обширные полномочия — ему должны быть послушны «тамошные воеводы».
Но подсчетам В. И. Лебедева, численность карательного войска в начале похода
240 Н. И. Павленко
В. В. Долгорукого равнялась 7000, а в ходе подавления восстания возросла
до 33 844 человек 18.
Чем объяснить санкционированные царем чудовищно жестокие формы борьбы
с восстанием? Вряд ли только господствовавшим в те времена представлением
о том, что все выступавшие против власти являлись «ворами» и «злодеями». Стиль
всех распоряжений и приказов Петра отличался резко выраженным устрашающим
характером. Царь, как известно, запугивал подданных штрафом, каторгой, ссыл-
кой, жестоким истязанием, лишением жизни, конфискацией имущества. Жесток
был Петр в борьбе с мятежными стрельцами, такими же приемами он пытался
расправиться и с мятежными казаками на Дону.
Восстание на Дону возобновилось в то время, когда неприятель стоял у запад-
ных границ России. Стране угрожала опасность и со стороны южного соседа —
Османской империи, готовой воспользоваться затруднительным положением Рос-
сии, чтобы напасть на нее с юга. Поэтому царя интересовала судьба Азова и Таган-
рога, где были сосредоточены силы, готовые примкнуть к движению: стрельцы
и солдаты, составлявшие гарнизон крепости, и крестьяне, согнанные со всех кон-
цов страны для строительства гавани. «Паче око иметь о Азове», «смотри неусыпно,
чтоб над Азовом и Таганрогом оной вор чего не учинил прежде вашего приходу», —
наставлял царь Долгорукого. Впрочем, «доброе око на донских казаков» надле-
жало иметь и Меншикову, под командованием которого находились казачьи полки,
расположенные у границ,-- царь допускал возможность перехода их на сторону'
неприятеля.
Петр лично следил за подготовкой карательной армии к иоходу. 27 апреля
он вновь потребовал от В. В. Долгорукого: «...чтоб немедленно вы но тому указу
поход свой восприяли и спешили как мочно». Но торопить Долгорукого не было
нужды — он и сам проявлял несвойственную тому времени спешку: 28 апреля
прибыл из действующей армии в Москву, а уже 12 мая находился в Воронеже.
Сопоставляя царский указ Долгорукому' от 12 апреля с указом, отправленным
ему почти месяц спустя, 7 мая, нетрудно обнаружить изменение в тактике борьбы
царя с восставшими —- она стала более гибкой и менее кровавой. Если в указе от
12 апреля единственной формой борьбы признавалось поголовное истребление вос-
ставших и внушение им страха и ужаса от приближения карателей, то в указе
от 7 мая, подтвержденном 10 мая, Петр рекомендовал Долгорукому использовать
новую форму устрашения — распространять слух о движении на Дон колоссальной
армии. На языке того времени этот совет князю выглядит так: «...того для заранее
дай знать в Азов господину Толстому (азовскому воеводе. — Н. П.) для эха, или
голосу, тамошнему народу, что ты идешь туды с немалыми людьми». Написанный
канцелярским почерком текст Петр дополнил собственноручной фразой: «Также
дай слух, что и я буду туды, дабы какого зла не учинили тайно оные воры в Азове
и в Троицком».
Указы от 7 и 10 мая, кроме того, рекомендовали Долгорукому внести смятение
в ряды восставших и соблазнить менее устойчивую часть их к прекращению со-
противления обещанием помилования: «...надлежит во осмотрении иметь и с теми,
которые воровству Булавина не пристали или хотя и пристали, да повинную при-
несли, чтоб с оными зело ласково поступать, дабы (как есть простой народ) они
того не помнили, что ты станешь мстить смерть брата своего». Надлежало обра-
щаться «ласково» и с теми, кто под влиянием увещевательных писем, которые
Долгорукий должен был распространять среди восставших, прекращал борьбу |9.
В конце марта 1708 г. на казачьем кругу, собравшемся в Пристанском городке,
было принято постановление о походе на Черкасск. Среди населения Допа распро-
странялись «прелестные» письма с призывом влиться в ряды восставших. В проти-
вовес нризыва.м Булавина донской атаман Лукьян Максимов сколотил в Черкасске
.Лесная 241
отряд из зажиточных, так называемых домовитых, казаков и выступил против
булавинцев. Встреча двух казачьих отрядов, повстанческого и карательного, состоя -
лась в апреле выше Паншина, на речке Лисковатке. Победу одержали булавипцы.
Казаки верховых городков, так называемые голутвенные, включенные Максимо-
вым в состав своего отряда, перешли на сторону восставших, что позволило им
захватить богатые трофеи — четыре пушки, запасы пороха и свинца, а также де-
нежную казну — 8000 рублей. Путь на Черкасск для 7-тысячного отряда Булавина
был открыт.
К столице Войска Донского Булавин подошел 27 апреля. Овладение Черкас-
ском для нерегулярного войска представляло известные трудности: укрепленный
городок размещался на острове, омываемом Доном и его протокой, а башни и
44 пушки надежно защищали остров от нападений извне. Но осаждать и штурмо-
вать крепость не довелось. Булавинцев предупредили, что из Черкасска по ним
будут стрелять пыжами, и призывали их действовать точно так же. Дело обошлось
без единого выстрела — в самом Черкасске произошло восстание, и казаки выдали
Булавину атамана Максимова и пятерых старшин, участвовавших вместе с
Ю. В. Долгоруким в розыске беглых. 6 мая все они были казнены, а 9 мая круг
избрал атаманом К. А. Булавина. Став атаманом, Булавин развил кипучую деятель-
ность по вовлечению донских казаков и населения близлежащих к землям Войска
Донского территорий в ряды восставших. Он рассылает по станицам грамоты
с объяснением происшедшего в Черкасске, обращается с призывами к запорож
ским и кубанским казакам примкнуть к восстанию.
Овладение булавинцами Черкасском встревожило царя. Хотя он и подозревал,
что усилия восставших будут направлены на захват столицы Войска Донского,
ио не ожидал, что Булавин утвердится в ней с такой легкостью и быстротой.
Теперь уже не для «эха», чтобы напугать восставших, а вполне серьезно он решил
отправиться к месту событий, причем не в одиночестве, а во главе Преображенского
полка.
О потере Черкасска царю стало известно 27 мая, и он тут же принимает
решение, сообщенное Меншикову: «...необходимая мне нужда месяца на три туды
ехать, дабы с помощию Божиею безопасно тот край сочинить». Об этом своем
решении Петр известил азовского воеводу Ивана Андреевича Толстого: «А я к вам
конечно буду, и в том имей надежду совершенно». В письме сыну от 29 мая царь
назвал и примерное время своего отправления — июнь 1708 г. В тот же день,
29 мая, Петр писал Головкину: «...для сего зело опасного случая я немедленно еду
в Азов». По неделю спустя царь отменил свою поездку. Новое решение он в письме
Меншикову в июне объяснял так: «О себе же объявляю, что пред сим писал я
к вам, что хотел немедленно сам туды ехать и свой полк (Преображенский.—
Н. И.) взять с собою, но ныне, как мало там тише стало, то я положил так, что один
батальон послать нашего полку на Воронеж» 20.
Почему Петр счел возможным отправить па Дон вместо полка один батальон,
а сам отказался от поездки туда? Какие действия восставших убедили царя, что
«там тише стало» и необходимость его присутствия отпала? Основанием для оп-
тимизма царя послужили известия о действиях восставших: 13 мая из Черкасска
были отправлены походные войска на Изюм, Хопер и Волгу. Раздробление
повстанческих войск, естественно, ослабило их, что вселило в Петра надежду на
успешные действия против них правительственных войск. Именно это обстоятель-
ство позволило Петру 12 июня отправить указ Долгорукому, отменявший пред-
шествующее распоряжение — до полного сосредоточения войск «на оных воров...
не ходить». Теперь, когда царю стало известно, что один отряд повстанцев, воз-
главляемый Некрасовым, держал путь на Волгу, а другой, во главе с Драным,
отправился навстречу двигавшейся на Доп карательной армии Долгорукого,
242 Н. И. Павленко
он велел князю вступить с повстанцами в сражение, тем более что, по его данным,
отряд Драного насчитывал всего 2000 бойцов.
Войско Семена Драного 8 июня выступило в поход в район Изюма, около
Валуек разгромило Сумской полк и осадило Тор, но под натиском правительствен-
ных войск вынуждено было снять осаду. 1 июля произошло решающее сражение,
закончившееся полным поражением повстанцев. Они понесли огромные потери —
погибло 1500 человек. Убит был и Семен Драный.
Походное войско во главе с Игнатием Некрасовым в конце мая осаждало Сара-
тов, но овладеть им не смогло. Подошедшие калмыки оказали помощь осажденным,
и некрасовцы отошли от города.
На Волге действовал еще один отряд, руководимый Иваном Павловым. По-
встанцы подошли к Царицыну и после 40-дневной осады 17 июля полностью овла-
дели им. Это был едва ли не самый крупный успех повстанцев — в городе было
установлено казачье самоуправление, но он оказался кратковременным. Через три
дня подошедший из Астрахани тысячный отряд правительственных войск вынудил
Павлова и его казаков покинуть Царицын.
Булавин, оставшийся в Черкасске, готовился еще к одному походу — на Азов.
Предводители восстания не надеялись овладеть городом собственными силами,
так как заботами правительства Петра там были восстановлены крепостные соору-
жения. Повстанцы рассчитывали на поддержку работных людей и стрельцов, заня-
тых на восстановительных и строительных работах, но зти надежды не оправда-
лись — подошедшие к крепости 5000 булавинцев подверглись обстрелу крепостной
артиллерией и корабельными пушками. Разгром повстанцев довершила совершен-
ная 6 июля вылазка гарнизона.
Поражение восставших способствовало возникновению в Черкасске заговора
старшины и домовитых казаков, с самого начала враждебно относившихся к дви-
жению. 7 июля 1708 г. заговорщики окружили курень, чтобы схватить Булавина
и выдать его правительству. Завязалось сражение. «И мы, холопы твои,— доносили
заговорщики царю, — войском к куреню многое число приступали, двери и окна
ломали, и из ружья стреляли, и всякими мерами доставали». По одним данным,
Булавин, видя «свою погибель, из пистоли убил себя сам до смерти». Е. II. Подъ-
япольская полагает, что предводитель движения погиб в сражении с заговорщи-
ками 21. Гибель Булавина вызвала радость в правительственных кругах. Йван
Алексеевич Мусин-Пушкин предложил отметить зто событие молебном и пушечной
пальбой, но «министры», опасаясь возможного выступления москвичей, не поддер-
жали эту затею. Зато в ставке Петра известие о смерти Булавина отметили «трое-
кратною пушечною и мелочного ружья стрельбою» 22.
Радость рыла преждевременной — восстание продолжалось и после гибели
Булавина, правда не с тем, как прежде, размахом. Правительственным войскам,
столь же хорошо вооруженным, как и обученным, удавалось без особого труда
громить один повстанческий отряд за другим, причем каратели предпочитали
не брать в плен восставших, а поголовно их истреблять.
27 июля карательная экспедиция во главе с Долгоруким вошла в Черкасск.
Старшина искупала свою вину за вынужденное участие в восстании выдачей род-
ственников Булавина и его сподвижников. Началась невиданная дотоле на Дону
вакханалия расправ с повстанцами. Отдельные отряды их продолжали оказывать со-
противление, но силы были неравными, и в августе — сентябре Долгорукий пога-
сил основные очаги движения. Некрасов и Павлов с 2000 повстанцев с женами и деть-
ми, оставив имущество, бежали с Дона на Кубань и затем поселились во владени-
ях Османской империи. Окончательно край был приведен в повиновение в 1709 г.
Долгорукий торжествовал победу. Он сровнял с землей новопоселенные город-
ки. Булавинцев вешали в городках, вдоль дорог и на плотах, спускаемых вниз
Лесная 243
по Дону и его притокам. Спустя 16—-17 лет после подавления восстания каратель
вспоминал, что им было уничтожено свыше 23 000 человек. Петр, как известно,
не отличался милосердием, но, после того как восстание пошло на убыль, счел
необходимым отправить Долгорукому указ, чтобы тот воздержался от поголовного
истребления восставших и умерил свою жестокость. 15 августа царь писал князю:
«...по городкам вам велено так жестоко поступать в ту пору, пока еще были все
в противности: а когда уже усмирились (хотя за неволею), то надлежит инако,
а именно: заводчиков пущих казнить, а иных на каторгу, а прочих высылать в ста-
рые места...» Впрочем, ко времени, когда Долгорукий получил царский указ,
его свирепый нрав и кровожадность были в полной мере удовлетворены.
Наше внимание к восстанию К. А. Булавина обусловлено полемичностью этого сюжета, тем, что
в последнее время оно возведено в ранг крестьянской войны, причем подобная переоценка произведена
в работах отнюдь пе одного В. И. Буганова, который и стрелецкие бунты считает народными движе-
ниями. Начало новому взгляду на восстание Булавина положила Е. II. Подъяиольская. В 1962 г. она
это сделала в осторожной форме: свое исследование о движении па Дочу назвала «Восстание Булавина.
1707 — 1709 гг.»; проявила осторожность и в выводах: «Крестьянская война, крестьянско-казацкое
восстание, возглавленное Булавиным, было после восстания Разина одним из сильнейших восстаний
в феодальной России и ио своему значению стоит в ряду крестьянских войн позднефеодальной
поры». По опубликованный четыре года спустя коллективный труд «Крестьянские войны в России
XVII —XVIII вв.» содержит написанную Е. П. Подт.япольской главу о восстании на Дону под назва-
нием, исключающим какие-либо сомнения: «Крестьянская война 1707 — 1709 гг.» Впрочем, в «Преди-
словии» подобная трактовка объявлена дискуссионной: «Такие дискуссионные моменты есть во всех
главах книги .начиная от длскуссионности характеристики восстания Болотникова как крупнейшей
крестьянской войны, самого факта зачисления в крестьянские войны By ленинского восстания и кончая
определением хронологических рамок обеих крестьянских войн XVII в.» 2’.
Со времени выхода коллективной монографии дискуссиоиность оценки Булавинскою восстания
как крестьянской войны исчезла, и в литературу не только специальную, но и учебную, даже для
средней школы, прочно внедрилось представление о восстании на Дону как о третьей в истории России
крестьянской войне 2".
Рассмотрим движущие силы восстания на Дону и разберемся в его характере.
Начнем с того, что начальный период движения ничем существенным пе отличался
от событий крестьянских войн 1670—1671 и 1773—1775 гг. Сохранившиеся источ-
ники — «прелестные» письма, свидетельства участников движения, служебная
переписка — позволяют проследить чаяния восставших и ответить на вопрос, под-
вергались ли они изменениям, как во время крестьянских войн под предводитель-
ством Разина и Пугачева, или на всем протяжении восстания оставались неиз-
менными.
Для удобства разделим цели движения на локальные, не выходившие за пре-
делы Дона и предусматривавшие определенные перемены на Донской земле, и бо-
лее общие, простиравшиеся за пределы территорий, занятых донскими казаками.
Самое раннее свидетельство первого порядка относится к осени 1707 г., когда
участвовавшая в восстании голытьба намеревалась, раздобыв коней, ружья и
платье, двинуться на Азов и Таганрог, чтобы освободить там ссыльных, «которые
им будут верные товарищи». В следующем году восставшие тоже были озабочены
внутренней жизнью Дона, походом на Черкасск, с тем чтобы, овладев им и рас-
правившись со старшинами, отправиться в Азов и Таганрог. Конечная цель восста-
ния ограничивалась локальной территорией и состояла в восстановлении порядков,
господствовавших па Дону до наступления правительства на казачьи вольности.
Источники сохранили на этот счет множество свидетельств.
23 марта 1708 г. татарин показал в Козловской воеводской канцелярии, что
он слышал «от них. воров, что-де, собрався. им итить в Черкаской атамана убить
за то, что он-де с азовскими бояры знаетца и вместе думает, и итить-де им, ворам,
под Азов, и нужны-де им бояре» и’.
244 И. И. Павленко
На основе показаний лазутчиков и расспросов участников восстания Козлов-
ский воевода Григорий Иванович Волконский в донесении царевичу Алексею так
писал о планах восставших: «...собрався, итить им в Черкаской войскового атамана
убить за то, что-де с азовскими боярами он зпаетца и вместе думает». По другой
версии: «...итить-де им до Черкаского, чтоб побить старых казаков. А как-де старых
казаков побьют, то-де пойдут до Москвы». Примерно о тех же целях восставших
доносил 6 апреля 1708 г. в Разряд воронежский воевода Степан Колычев: «...имеет-
де он, вор Булавин, свое воровское намерение итить водою и сухим путем в Чер-
каское побить стариков». Тем же днем, 6 апреля, датировано донесение козловского
воеводы царевичу Алексею: восставшие во главе с Булавиным намеревались дви-
нуться на Черкасск «для того, что-де казаки старшины живут с ними неправдою
и их-де не слушают». Козловец Козьма Анцыферов показал 14 апреля, что казаки
направляются в Черкасск «для истребления старшин, для того, что будто продали
реку». Вслед за овладением столицей Войска Донского булавинцы намеревались
захватить Азов и Таганрог: «...чтоб им то место, где ныне Азов и Таганрог, очис-
тить, чтоб было все их, казацкое» 27.
О восстановлении прав и привилегий казачества как цели восстания сообщал
Ивану Степановичу Мазепе 15 июня 1708 г. Малороссийский приказ. Донские
казаки, согласно сведениям приказа, ожидали помощи от запорожцев, чтобы
совместными усилиями бороться за то, «чтоб им быть казаками, как было искони
казатство». Цель движения, как ее истолковали в Малороссийском приказе, ни-
сколько не противоречит тому, о чем писал сам К. А. Булавин в Посольский приказ
месяцем раньше: собрались они, «чтоб у нас в войску Донском было по-прежнему,
как было при дедах и отцах наших». .Эту же мысль Булавин повторил и в «отписке»
запорожским казакам 17 мая 1708 г.: они стоят за то, «чтоб и в нашем войску Дон-
ском... и по иным рекам утвердить по-прежнему, как казачья обыкновения у дедов
и отцов наших и у пас» 28.
Итак, рассмотренные выше устремления .восставших, а количество свиде-
тельств на этот счет можно увеличить, имели в виду решение внутренних вопросов,
волновавших прежде всего не крестьян, а донских казаков. Одни из них были
порождены давними социальными противоречиями на Дону, наличием там домо-
витых и голутвенных казаков; отсюда — стремление овладеть Черкасском и истре-
бить ненавистных атамана и старшин. Другая цель — ликвидировать оплот прави-
тельства на юге: недавно завоеванный Азов и вновь построенный Таганрог. Тем
самым восставшие рассчитывали восстановить старинные права и привилегии
«казатства», из чего следует, что восставшие пеклись о казачьих, а не о крестьян-
ских интересах.
Казачьи мотивы прослеживаются и в планах булавинских атаманов Ивана
Павлова и Игнатия Некрасова, отправившихся во главе отрядов на Волгу. Правда,
эти планы носили более скромный характер. Согласно сведениям азовского губер-
натора Ивана Андреевича Толстого на 7 июня 1708 г., которыми он поделился
с Разрядом, «намерение те воры имеют итить Волгою на низ на Хвалынское (Кас-
пийское.— Н. П.) море и на Аграхань». С намерением организовать поход за «зи-
пунами» казаки не расстались и месяц спустя. Впрочем, единодушия среди них
уже не было. Отражением разногласий между павловцами и некрасовцами был
круг в Царицыне, на котором «Некрасов говорил, чтоб взять из Царицына артил-
лерию и со всем идти на Дон, а Ивашко говорил, чтоб артиллерии не давать,
а с Царицына со всем идти плавкою по Волге на море». Диспут принял острый
характер — в дело были пущены кулаки: «...и в том великой у них был спор и по-
дрались, и будто голыдьба вступилась за Ивашку Павлова и приезжих с Некрасо-
вым многих били и пограбили» 29. Как видим, чаяния некрасовцев были террито-
риально локализованы Доном, а поход на Каспий, за который ратовали иавловцы,
Лесная 245
хотя и выходил за пределы Донской земли, но являлся тоже чисто казачьим меро-
приятием.
Выше речь шла о требованиях, распространявшихся на территорию Войска
Донского. Ноу булавинцев были намерения более общего плана, которые они соби-
рались осуществить после того, как утвердятся в Черкасске и овладеют Азовом
и Таганрогом. Пользуясь всем комплексом сохранившихся источников, можно
воссоздать всю совокупность требований булавинцев.
Самое раннее из них относится к марту 1708 г. Дьячок Иван Попов показал:
«...они ж-де, воры, говорили: дело-де им, ворам, до бояр, да до него, полковника
князя Григорьева Ивановича (Волконского,— Н. П.), да до прибыльщиков, да
до подьячих, чтоб перевесть». Стольник Василий Данилов доносил Волконскому
о намерении казаков идти на Тамбов и Тулу, где у них «дела-де... до начальников
и подьячих». Далее в этом же документе в числе лиц, которых надобно было
«перевесть», названы прибылыцики, немцы и «обидиики». Тот же набор лиц, под-
лежащих уничтожению, встречаем и в показаниях Козловского подьячего Ивана
Соколова: «...им-де, ворам, то и служба, что вывесть прибыльщиков да немцев
и обидников». Козловцам Дементию Сушкову и Тимофею Кусову тоже было
известно, что булавинцы собирались «выводить» «бояр, да прибыльщиков, да
40
немцев» .
Азовский губернатор И. А. Толстой доносил царю 14 апреля 1708 г.: Булавин
«хочет войною идти к Азову и к Таганрогу и побить воевод, и начальных людей,
и немцев и тюрьмы распустить». Истреблять бояр, воевод и прибыльщиков була-
винцы намеревались не только в Азове и Троицком, но и на Руси. Воевода Степан
Петрович Бахметев изложил содержание письма, полученного им от Луки Хохлача.
Булавинский атаман писал: «Да им нет дела ни до бояр, ни до торговых людей,
ни до черни, ни до солдат, ни до драгун. Только им нужды — немцы, прибыль-
щики». Отсутствие в перечне бояр и воевод, а также ограничение списка казачьих
противников только немцами и прибыльщиками станет понятным, если учесть,
что «прелестное» письмо с призывом примкнуть к восстанию было адресовано вое-
воде. Документы, исходившие от самого Булавина, никаких новых категорий лиц
не называют: «...а которым худым людям, князям, и бояром, и прибыльщиком,
и немцем, за их злое дело отнюдь бы вам не молчать и не пущать».
Изложенное выше позволяет составить общий перечень лиц, которые «неправ-
ду делают». В него зачислены князья, бояре, воеводы, начальные люди, приказные
люди, немцы, прибыльщики и «обидники». Не подлежит сомнению, что воеводы,
начальные люди, приказные и «обидники» представляли правительственную адми-
нистрацию. Понятия «князья» и «бояре» имели собирательный смысл: под ними
булавинцы подразумевали тоже представителей администрации, но более высокого
ранга. В пользу именно такой интерпретации «бояр» и «князей» нас склоняют
намерения восставших убить атамана в Черкасске «за то, что-де он с азовскими
бояры знаетца и вместе думает». Другой источник сообщает, что цель похода в Азов
и Таганрог состояла в истреблении «бояр, да немцев, да прибыльщиков» 31. Бояр,
как известно, в Азове не было, должность воеводы отправлял там И. А. Толстой,
не имевший не только боярского, но и думного чина.
Остается выяснить, почему в разряд социальных противников донских казаков
включены немцы и прибыльщики. Заметим, что авторы исследований, посвящен-
ных восстанию на Дону, разъяснений на этот счет не дают. Относительно «немцев»
можно высказать предположение: донские казаки считали их своими недругами на
том основании, что их было немало среди офицеров русской армии, а так как
казаки участвовали в сражениях Северной войны, то естественно полагать, что
действия немцев-офицеров, пытавшихся насадить порядки регулярной армии
в казачьих полках, вызывали у них острое недовольство. Возможно также, что на
246 Н. И. Павленко
донских казаков оказали влияние события в Астрахани, где восставшие истре-
били всех иноземцев.
Подойдем с другой стороны к составу противников, подлежавших, с точки зре-
ния донских казаков, уничтожению. Е. П. Подъяпольской удалось персонифици-
ровать врагов восставших, т. е. привести пофамильный перечень лиц, против кото-
рых выступали булавинцы. «В этой категории лиц,— писала она, — оказываются
конкретные лица: полковник князь Г. И. Волконский, козловский воевода; азов-
ский губернатор И. А. Толстой, офицеры Азова и Троицкого («азовских и троецких
афицеров хочет побить до смерти»), бригадир Ф. В. Шидловский, полковник
В. В. Долгорукий, начальник правительственного войска, посланного для усмире-
ния Дона; тамбовский дворянин Сидор Пешков, начальник на лесозаготовках; вой-
сковой атаман Лукьян Максимов, мояцкие старшины, борисоглебский и дмит-
ровский воеводы Иван Палеологов и Данила Титов, полковники карательных отря-
дов, воеводы и «начальные люди» Азова и Троицкого» 32. Все названные лица отно-
сятся к представителям царской администрации. Упор на бояр, воевод и начальных
людей обусловлен тем, что именно с ними доводилось иметь дело донским казакам:
бояре присылали денежное и хлебное жалованье, они же отправляли сыщиков для
выявления беглых, создавали помехи для похода за «зипунами» и т. д.
Таким образом, восстание на Дону ничем не отличалось от начального этапа
движений Разина и Пугачева — оно было казачьим и по своим целям, и по дви-
жущим силам. Если, однако, восстания, предводительствуемые С. Т. Разиным
и Е. И. Пугачевым, переросли в крестьянские войны, то движение К. А. Булавина
так и осталось на уровне казачьего выступления. Оно было локализовано преиму-
щественно территорией Дона, где не было помещичьего .землевладения. Отсюда —
отсутствие в «прелестных» письмах и других документах призывов к ликвида-
ции помещиков, феодального землевладения и крепостного права. Главная цель
движения — восстановление сословных привилегий казаков. Из сказанного не сле-
дует, что крестьяне не участвовали в восстании на Дону, но их влияние на ход
событий не проявилось в той мере, в какой оно прослеживается в крестьянских
войнах.
А как быть со следующим заявлением Е. И. Подъяпольской:
«Массовый характер, охват большой территории, непрерывные вооруженные столкновения
классовых врагов позволяют считать восстание 1707 — 1709 гг. Крестьянской войной начала XVIII в.
Главной движущей силой ее были крестьяне. В самом начале восстания, как можно судить по числу
участников вооруженного нападения в Шульгинском городке, казаки составляли не больше трети
повстанцев. И позже, когда на основе сохранившихся источников станет возможным определить кон-
тингент восставших, казаки оказываются в меньшинстве: по свидетельству Ю. В. Долгорукого,
их было только 16 процентов среди пленных, захваченных в сражении на реке Курлак, а Желябуж-
ский, современник и автор «Записок», указывал, что «три четверти пленников являлись беглыми
крестьянами»» 33?
Мы нисколько не сомневаемся в правильности высчитанных процентов, как
и в достоверности свидетельства И. А. Желябужского, показавшего, что в сражении
на реке Битюг 29 апреля 1708 г. было взято в плен «143 человека, и в том числе
донских казаков 36 человек, а те все беглые крестьяне». Свидетельство Желябуж-
ского можно дополнить показаниями Козловского воеводы Г. И. Волконского:
«Нынешний бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из
волостей и из-за помещиков, а паче ото взятья в рекруты» 34. Как быть с при-
веденными показаниями современников, на которые опираются советские иссле-
дователи? Думается, что эта опора является непрочной и основана на источнико-
ведческом недоразумении.
Начнем с того, что стольники М. Н. Кологривов и М. Ф. Пушкин, а также
Ю. В. Долгорукий отправились на Дон для сыска беглых (первые два — в 1703 г.,
Лесная 247
второй -- в 1707 г.) и руководствовались указом о возвращении с Дона всех при-
шельцев, появившихся там после 1695 г. С точки зрения правительства и его упол-
номоченных, беглыми крестьянами считались все пришедшие па Дон после 1695 г.
Поскольку бремя налогов и повинностей стало усиливаться со времени строи-
тельства флота в Воронеже в 1695--1696 гг. и начала Северной войны в 1700 г., то
поток беглых на Дон во много крат увеличился именно в эти годы. Факт этот заре-
гистрировал Ю. В. Долгорукий. Переписывая население в Обливенском городке
в 1707 г., он обнаружил там только 6 казаков и 200 новопришлых, а в Ново-
Айдарской станице — 12 казаков и 150 новопришлых. Приведенные цифры отра-
жают соотношение между старыми и новопришлыми казаками. Вопрос состоит в
том, должны ли историки руководствоваться правительственными критериями при
определении, кого из беглых надлежит считать крестьянами, а кого — казаками.
Если придерживаться правительственной точки зрения, то тогда действительно
новопришлые казаки являлись крестьянами. Но с подобной трактовкой ново-
пришлых согласиться нельзя. Впрочем, в литературе на этот счет нет единого
мнения.
В. В. Мавродин писал: «Но когда вчерашний крепостной крестьянин добирался до донских
казачьих городков или станиц, он становился казаком». Е. П. Подъяпольская придерживалась
иного мнения: «Однако жизнь на Дону не являлась светлым праздником, а превращение беглеца
в донского казака не было так просто, как иной раз изображается. За переход на территорию Дона,
про который говорили: «С Дона выдачи нет», приходилось платить деньгами и вином. Многие бег-
лецы оказывались в зависимости от казацкой старшины, работали у нее в батраках. Через пять —
семь лет беглец по решению войскового собрания (круга. - Н. П.) становился казаком». Е. П. Подъя-
польская ссылалась на труд К. В. Маркова «Крестьяне на Дону», но в нем не назван срок, необходимый
для превращения беглого крестьянина в казака; нет там и сведений о плате за это превращение
деньгами и вином. У Маркова имеются самые общие суждения, относящиеся к тому же ко времени после
событий 1707—1709 гг. на Дону: «Правда, далеко не все пришлые могли сразу войти в ряды каза-
чества. Нужно было иногда долгое время культивироваться на Дону, пройти известный искус, чтобы до-
биться казачьего звания». Беглый крестьянин становился на Дону бурлаком, который постепенно
менял бродячую жизнь на оседлую. «Затем бурлак должен был исподволь приобщиться к ка-
зачьей службе: давать казакам «подмогу», быть «заверстанным в десяток», сделаться «оружейным»
и т. д. Только такой бурлак мог быть уже взят в поход, а потом, в случае пригодности, стать и настоящим
казаком» 35.
Заметим, что у Е. П. Подъяпольской имеются и другие суждения относительно превращения
беглых в казаков: «Не прожившие на Дону пяти лет считались новопришлыми, но называли себя
казаками»; «между тем беглецы на Дон, переступая заветную границу, принимали казачий облик» 36.
Взгляды А. П. Пронштейна, много занимавшегося историей Войска Донского, ближе к воззрениям
К. В. Маркова, чем В. В. Мавродина. Он писал о том. что с последней трети XVII в. доступ беглых
в ряды казачества был затруднен: «...чтобы быть зачисленным в Войско и стать «добрым» казаком,
надо было обзавестись конем и воинским оружием, а для этого требовались определенные средства».
Бездомных бедняков, бежавших на Дон от крепостного гнета, «перестали принимать сразу в ряды
казаков». В одной из своих статей он писал, что для этого надлежало прожить на Дону «несколько
лет» 37.
Вопрос о превращении беглого крестьянина в казака имеет два аспекта —
юридический и фактический. В оценке фактического положения новопришлого
на Дону можно согласиться с В. В. Мавродиным — дело не в том, что поселенец
приобретал внешний облик казака, как только вступал на землю Донскую, а в том,
что он порывал с отношениями, царившими в крестьянской среде: освобождался от
крепостной зависимости, феодальной эксплуатации и уплаты налога государству.
Но неслужилый, или новопришлый, казак не участвовал в дележе хлебного и де-
нежного жалованья, в выборах атаманов и т. д. Полноценным казаком он стано-
вился лишь после того, как его принимал круг. Какое для этого требовалось время?
С точки зрения правительства, казаками считались только те поселенцы, которые
прибыли на Дон не позже 1695 г. Е. П. Подъяпольская полагала, что новопришлый
становился казаком через пять «лет пребывания на Дону.
248 И. И. Павленко
Рассуждения о сроках превращения беглого крестьянина в казака покоятся
на юридических критериях. В действительности новопришлый являлся казаком,
и, независимо от того, включен он был в казачий реестр или нет, он, участвуя
в восстании, боролся не за крестьянские, а за казачьи права. На игнорировании
этого обстоятельства и покоится утверждение о преобладающей роли крестьян
в восстании на Дону под предводительством Булавина. Эту официальную, или пра-
вительственную, точку зрения историки обязаны отклонить.
Булавинское восстание па Дону и по своей направленности, и по составу участ-
вовавших в нем лиц являлось казачьим движением. Именно поэтому это движение
неправомерно относить к крестьянским войнам.
С берегов Дона перенесемся вновь на берега Невы, где мы оставили Петра, раз-
влекавшего морскими прогулками своих сестер и племянниц. Отдых продолжался
неделю. Уже 10 июня 1708 г. царь получил от Меншикова тревожное известие,
что неприятель после продолжительного стояния в Радошковичах двинулся на
восток и форсировал Березину. Через 12 дней — подтверждение сообщения:
Карл ХП «к нашим границам приближается». Обстановка требовала присутствия
царя на театре военных действий, и он 25 июня оставляет свой «Парадиз», нака-
нуне уведомив об этом Шереметева: «Скоро буду к вам». В этом же письме Петр
предупредил фельдмаршала: «...прошу, ежели возможно, до меня главной баталии
не давать» 38.
Русская армия, избегая генеральной баталии, откатывалась на восток.
Мелким стычкам с неприятелем не было числа, но случались и крупные сражения
с участием тысяч солдат. Первое из них в 1708 г. произошло у местечка Го-
ловчино.
В ночь со 2 на 3 июля шведские войска, ведомые самим королем, совершили
нападение на дивизию генерала Репнина, расположившуюся на берегу реки Бабич.
Форсировать ее, полагали в русском лагере, можно было только в одном месте,
где берег с обеих сторон был возвышенным. Именно там и была сосредоточена
артиллерия. Что касается остальной местности, то, коль ее сочли непроходимой,
об укреплении ее и не позаботились.
Случилось, однако, то, чего совершенно не ожидали русские: под покровом
темноты шведы бесшумно и практически беспрепятственно форсировали реку
Бабич. По приказанию короля они не отвечали на ружейные выстрелы русских и,
увязая по грудь в топком русле реки, подняв ружья и порох над головой, упорно
двигались к противоположному берегу. Им удалось изолировать пехотные полки
Репнина от стоявшей невдалеке конницы генерала Гольца и не только закрепиться
на берегу, занятом русскими войсками, но и принудить их к отступлению. Русская
пехота часа три-четыре оказывала ожесточенное сопротивление, но вынуждена
была оставить как поле боя, так и 10 пушек. Сражение с участием конницы было
более продолжительным, длилось пять часов, и тоже завершилось отступлением
русских.
5 июля царя, отъехавшего от Великих Лук, встретил курьер и вручил донесе-
ние о сражении под Головчино. Оно было составлено так ловко, что из его содержа-
ния Петр сделал однозначный вывод — русским войскам сопутствовал успех.
Такой вывод вытекал из заключительных фраз донесения: «...имеем о неприятеле
ведомость, что вдвое больше нашего потерял и много генералов и знатных офицеров
побито у него. И за помощью Вышнего, кроме уступления места, неприятелю из
сей баталии утехи мало». Столь же искусно была составлена реляция. В ней тоже
читателя радовали известием, что дивизии Репнина и Гольца «неприятелю жесто-
кий отпор дали»; что он понес значительные потери, в том числе «многими знат-
ными офицерами»; что наша конница «неприятеля многократно с места сбивала»,
а дивизии отступили с поля боя только потому, что его не было никакого резона
Лесная 249
удерживать, причем отступление произвели по повелению фельдмаршала, а не под
натиском противника зу.
Подобно тому как донесение военачальников ввело в заблуждение царя, реля-
ция сбила с толку английского посла Витворта. Опираясь на нее, он сообщил в Лон-
дон сведения, далекие от истины: и о том, что Репнин, несмотря на атаки шведов
с фронта и с фланга, «с замечательной стойкостью» удержал позицию, и о том,
что генерал Гольц несколько раз атаковал «с большим успехом» неприятельскую
конницу, и, наконец, о том, что русские оставили позиции «в полном порядке шаг
за шагом». Потеря пушек, согласно версии Витворта, тоже извинительна: «Рус-
ским пришлось бросить в болоте несколько полевых орудий, так как у них
поломались лафеты, у других — убиты лошади, да и дороги очень испор-
40
чены»
Впрочем, при желании царь мог бы обнаружить некоторые настораживающие
несуразности, например в сведениях о потерях: «А сколько с пашей стороны пехоты
и конницы побито и ранено, того подлинно донести еще не можем, понеже
не осмотрелись. Однако ж имеем о неприятеле ведомость, что вдвое больше нашего
потерял». При чтении этих строк донесения у царя должен был возникнуть
вопрос: как могли его авторы, ничего толком не зная о своих потерях, уверять, что
неприятель потерял вдвое больше? Петр, однако, оставил недомолвки и противоре-
чия без внимания и ответил Шереметеву мажорным посланием: «Письмо ваше,
от Головнина писанное, я здесь получил, па которое ответствовать иного не имею,
только дай Боже вам помощь над гордым сим неприятелем, а я всем сердцем
к вам быть рад и спешу, сколько силы моей есть... В прочем паки прошу господа
Бога, дабы меня сподобил к сему вашему пиршеству и всех бы вас видеть
в радости здоровых» 41.
Так рассуждал царь 5 июля 1708 г., находясь в пути между Великими Луками
и Смоленском. Не изменил он своей оценки случившегося у Головнина и два дня
спустя - 7 июля он писал Ф. М. Апраксину: «Однако ж я зело благодарю Бога, что
наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что от
всей его армии одна наша треть так выдержала и отошла...»
В Горки Петр прибыл 9 июля и сразу же начал интересоваться подробностями
сражения. Они его разочаровали — оказалось, что боевые действия происходили
совсем не так, как это было изображено в донесении: оба генерала, Чамберс
и Репнин, допустили крупные промахи. Вместо наград виновников ждал кригс-
рехт -- военный суд. В указах Шереметеву и Меншикову, назначенным председа-
телями судов над Чамберсом и Репниным, царь определил степень виновности
каждого из них. Некоторые полки Чамберса «знамя и несколько пушек потеряли,
иные не хотели к неприятелю ближе ехать, иные в конфузию пришли». Примерно
такую же оплошность допустила и пехота Репнина: «...многие полки пришли
в конфузию, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те
казацким, а не солдатским боем». Шереметеву и Меншикову надлежало, «не маня
никому», «со всякою правдою» расследовать случившееся 42.
Началось следствие. Поражает благородство Репнина -- всю вину он взял на
себя, не предприняв ни одной попытки переложить ее на плечи своих подчиненных.
На вопрос: «Как вели себя во время сражения вышние и нижние его дивизии
офицеры?» — Репнин ответил: «...генерал-лейтенант Чамберс и все полковники
должность свою отправляли как надлежало».
Следствие, возглавляемое Меншиковым, установило по крайней мере четыре
упущения Репнина. Главная его вина состояла в том, что он занял невыгодную
для обороны позицию — клочок земли длиной 700 саженей, а шириной и,того менее.
В результате, как признал сам князь, он не мог развернуть на такой малой
площади свои батальоны. Другой просчет Репнина состоял в том, что он, прибыв
250 Н. И. Павленко
на место будущего поля сражения, не занялся тотчас его инженерным оборудова-
нием. Устройство ретранжемента он начал только в ночь со 2 на 3 июля, и ко вре-
мени атаки шведов окопы были вырыты всего-навсего на глубину колена. Репнина,
далее, обвинили в беспечности, которую, кстати, невозможно объяснить: он никак
не отреагировал на сведения, полученные от шведского перебежчика. Тот сообщил
о готовившейся атаке на позиции Репнина, но князь не распорядился подготовиться
к ее отражению и даже не предупредил об этом подчиненных. Наконец, Репнин
не составил диспозицию на случай отступления.
Среди 48 вопросов, заданных Репнину следователями, был и такой: «Учи-
нил ли он такое определение, чтоб во время наступления неприятельского его
дивизии офицеры каждый ведал, как ему поступить надлежит?» Репнин ответил:
«Определения такого, чтоб при наступлении неприятельском знали, кто кого секун-
довать, не было, для того что все люди были в одном месте и велено поступать по
указу главнейших командиров».
Следствие выяснило любопытные детали сражения. В самом начале форсирова-
ния шведами реки по ним был открыт артиллерийский огонь. Беспорядочная
пальба не нанесла урона неприятелю, так как его полки преодолевали реку
в 700 саженях от места расположения батарей Репнина, т. е. вне досягаемости пу-
шечных и оружейных выстрелов. Репнин отправил одного за другим нескольких
нарочных к Шереметеву и Гольцу с просьбой о подмоге. Гольц пообещал «сикурс»,
но когда нарочный с этим известием прибыл к ретранжементам, ранее занимаемым
полками Репнина, то обнаружил, что ими уже овладели шведы.
Что касается Шереметева, то медлительный фельдмаршал, получив призыв
о помощи, пребывал в раздумье: с одной стороны, надлежало оказать помощь тер-
пящему бедствие Репнину, а с другой —- на виду у него, на противоположном
берегу Бабича, маячили шведы, как оказалось позже, ложно демонстрировавшие
намерение атаковать его полки. Терзаемый сомнениями Борис Петрович оставался
в бездействии, теряя драгоценные минуты, так дорого стоившие дивизии Репнина.
Просьбы прибывших от князя нарочных он оставил без ответа. Тогда Меншиков
сам во главе драгунского полка отправился помогать князю, но опоздал. Теснимая
неприятелем дивизия Репнина беспорядочно отступала — к лесу, что находился
в тылу русских войск, подтянулись группы солдат. В приговоре кригерехта сказано,
что «никто не ведал, как уступить в лесу», «люди разбегались», оставив на поле
боя 10 пушек. Если бы неприятель продолжил наступление, то, по мнению членов
кригерехта, мог бы разгромить всю дивизию 4д.
Из сказанного не следует, что нападение шведов па русский лагерь являлось
для них увеселительной прогулкой и что им без труда удалось прогнать с поля боя
дивизию Репнина. Сражение, как явствует из потерь, понесенных обеими сторо-
нами, носило упорный и ожесточенный характер: у русских было убито 675, ранено
675 и пленено 630 человек; потери шведов составляли 255 убитыми и 1219 ране-
ными.
Кригсрехт тем не менее вынес Репнину суровый приговор: обвиняемый,
сказано в нем, «достоин быть жития лишен», но, учитывая, что прегрешения он
совершил «не к злости, но из недознания», суд счел возможным заменить смертную
казнь лишением чина и должности, а также взысканием денег за оставленные на
поле боя пушки и снаряжение. 5 августа 1708 г. царь утвердил приговор, и генерал
Репнин стал рядовым солдатом 44.
Чем объяснить столь суровый приговор Репнину? Счел же царь возможным
ограничиться при определении меры наказания причастного к «конфузии» у Го-
ловнина генерала Чамберса лишением должности и ордена Андрея Первозванного
при сохранении воинского звания. Вопрос правомерен тем более, что Никита
Иванович пользовался не только уважением, но и любовью царя. Случившемуся
Лесная 251
может быть дано одно объяснение: Репнин стал, если так можно выразиться,
жертвой воспитательных мер царя.
В условиях, когда страна подверглась суровым испытаниям и враг вторгся
в пределы России, всякое нарушение долга, проявление беспечности, пренебреже-
ние к дисциплине должны были строго наказываться в назидание прочим генера-
лам и офицерам. Репнин и стал тем генералом, на примере которого царь пытался
внушить офицерскому корпусу чувство ответственности за судьбу стычек, сраже-
ний и подчиненных солдат. К тому же поведение Репнина на поле боя было отнюдь
не безупречным. С одной стороны, он действительно проявил личную отвагу,
с горсткой людей бросившись на мост, которым пытались овладеть шведы, чтобы
переправиться на берег, занимаемый его дивизией, и защищал этот мост до послед-
ней возможности, а с другой — растерялся как командир дивизии. Ответы на
вопросы подчиненных, поставленные в ходе сражения, как отметил военный исто-
рик прошлого столетия Л. 3. Мышлаевский, не свидетельствовали о твердости
духа у него: «Чамберсу было отвечено, что нужно безотлагательно отступать для
того, что сикурсу нет»: полковнику Головину шлется полный отчаяния вопль:
«Что мне делать, коли мочи моей нет и меня не слушаются и коли гнев Божий
на нас!»; наконец, на двойной вопрос подполковника фон Зибера «потерявший
голос Репнин мог только в бессилии указать на свое горло».
Служба Репнина рядовым продолжалась недолго — он реабилитировал себя
два с лишним месяца спустя, когда царь восстановил его в воинском звании. По сви-
детельству современника князя Бориса Ивановича Куракина, «Репнин при баталии
под Лесным показал дело свое мужественно, командируючи один полк драгунский,
и старой свой ранг тем достал» 45.
Урок не прошел даром не только для Репнина, но и для всей армии. Доско-
нально изучив опыт головчинского дела, Петр по горячим следам составляет знаме-
нитые «Правила сражения», в которых с присущей ему дотошностью разрабаты-
вает порядок взаимодействия в бою кавалерии и пехоты. Первостепенная задача
наступающих — овладение неприятельской артиллерией, «и ежели их (пушки,—
//. II.) против неприятеля употребить не можно, то надобно оные заколотить».
Конница не должна терять связи с пехотой ни во время наступления, ни при отступ-
лении: «...не надобно, чтоб наша кавалерия гораздо далеко за неприятелем гналась,
но потребно, чтоб оная, разбив его, паки в шквадроны собиралася». При неуспехе
атакующая кавалерия должна соединиться с пехотой.
«Правила сражения» отвели немало места дисциплине боя — без команды
вышестоящего начальника не разрешалось ни начинать сражение, ни выходить
из него. О действиях генералов: «Подчиненным генералам заказать надобно без
нужды самим отваживатся или шквадроны, или батальоны против неприятеля
приводить, разве необходимая нужда того требовать будет». Дивизия Репнина
потерпела «конфузию» из-за недостаточной стойкости солдат и офицеров. «Пра-
вила сражения» Петр закончил рассуждениями о значении долга: «Также кто
место свое оставит или друг друга выдаст и бесчесной бег учинит, то оной будет
лишен живота и чести» .
В Головчинском сражении Карлу XII сопутствовал успех в последний раз. Это
был успех частичный, тактический, стоивший шведам значительных потерь,
которые они в отличие от русских восполнить не могли. После сражения у Голов-
чина король проявил несвойственную его азартному характеру пассивность — он
почти месяц простоял в Могилеве. Вследствие невозможности в короткий срок
организовать оборону этого города царь решил уступить его шведам без боя, сосре-
доточив 25-тысячное войско к северо-востоку от него, в Горках.
Что вынудило короля так долго топтаться на месте? Петр, осведомленный
через лазутчиков о том, что творилось в шведском лагере, писал Апраксину
2,)2 Н. И. Павленко
23 июля: «Иного писать не имеем, только что неприятель стоит в Могилеве по-
прежнему тихо» — и далее указал на причину длительного бездействия против-
ника: перебежчики единодушно заявляли, что шведы «голод имеют великой».
Карл XII, сидя в Могилеве, ждал обоз Левенгаупта, но, не дождавшись его, отпра-
вился в путь, причем не на север, чтобы встретиться с Левенгауптом, а в противо-
положную от него сторону — сначала к Пропойску, а затем на северо-восток,
к Смоленску. Что означал этот маневр? Об этом русское командование не знало.
Петр сообразовывал перемещение своих войск с продвижением войск неприя-
тельских, т. е. действовал в соответствии с решением военного совета, состоявшего-
ся 6 июля: «...смотреть на неприятельские обороты. И куда обратится, к Смоленску
или к Украйне, трудиться его упреждать». 14 августа царь пишет Ф. М. Апраксину:
«...неприятель отшел от Могилева миль с пять, против которого мы также подвину-
лись, и обретается наша авангарда от неприятеля в трех милях; а куды их впредь
намерение, Бог знает, а больше чают па Украину» .
Петр позаботился о том, чтобы неприятельские войска, куда бы их ни новел
Карл, перемещались по опустошенной местности. Царь не пускал на самотек
осуществление Жолквиевского плана, множество раз напоминал о нем генералам
и требовал от них его непременного выполнения. В указе генерал-майору Николаю
Инфлянту от 9 августа 1708 г. Петр повелевал: «Ежели же неприятель пойдет на
Украйну, тогда идти у оного передом и везде провиант и фураж, також хлеб
стоячий на поле и в гумнах или в житницах но деревням (кроме только городов)...
польский и свой жечь, не жалея, и строенья перед оным и по бокам, также мосты
портить, леса зарубить и на больших переправах держать ио возможности». Нару-
шителей ждала суровая кара: «...сказать везде, ежели кто повезет к неприятелю
что ни есть, хотя за деньги, тот будет повешен, також равно и тот, который ведает,
а не скажет». В другом указе царь велел не вывезенный в Смоленск хлеб «пря-
тать в ямы», а «мельницы, и жернова, и снасти вывезть все и закопать в землю, или
затопить где в глубокой воде, или разбить», чтобы «не досталось неприятелю для
молонья хлеба». Аналогичный указ царя в первых числах сентября получил
генерал-поручик Родион Боур: «...главное войско обжиганием и разорением утом-
48
лять» .
Долго ждать результатов жолквиевской стратегии не пришлось. Показания
русских и иностранных современников однозначно оценивают влияние ее на
необеспеченность шведской армии продовольствием, а также па урон, наносимый
шведам непрестанными нападениями русской конницы. Первые сообщения о труд-
ностях, испытываемых армией Карла XII при движении на восток, относятся
к весне 1708 г. Преодолеть их не удалось и в последующие месяцы — лишь вторже-
ние на Украину в октябре 1708 г. оградило оккупантов от голодной смерти.
В конце августа командир полка Григорий Волконский доносил Меншикову,
что у неприятеля в войске «голод великой». Донесение генерал-майора Николая
Инфлянта 30 августа: шведы «по фураж по сторонам и назад не посылают, только
ездят промеж полков, которые идут впереди, для того что от моих людей бывают
им частые тревоги; и дорогою палых лошадей лежит много, також-де и больных
шведских солдат и хлопцев в деревнях покидают многих». Путь движения неприя-
теля был усеян трупами умерших от голода и болезней. «Вашей светлости до-
ношу,— писал Ипфлянт неделю спустя, — которым трактом шел швед и тем трак
том везде пометано больных живых многое число, також-де и мертвых пометано
многое ж число». О том же доносили и отправленные к шведам «шпиги». Возвра-
тившийся из Львова поп Елисей заявил 19 августа в Посольской походной канце-
лярии: «А во время бытия шведского в Могилеве померло их, шведов, с голоду
и от мыту с четыре тысячи» 1э.
Шведам не стало легче и в сентябре. Захваченный в плен купец, обеспечивав-
Лесная 253
ший шведов продовольствием, показал, что он был очевидцем сцены, когда «рядо-
вые солдаты к королю приступили, прося, чтоб им хлеба промыслил, потому что
от голода далее жить не могут, чтоб король во гнев не поставил, ежели когда от него
уйдут. Король же их утешал, дабы еще четыре недели потерпели, и тогда им в про-
вианте никакого оскудения не будет, по в Москве все в излишке найдут». По сведе-
ниям того же купца, в некоторых ротах едва осталось по 50—60 человек, годных
к службе; «люди же от голоду и болезни тако опухли, что едва маршировать
могут» о0.
Приведенные показания, бесспорно, сгущали краски, но столь же бесспорно
и другое — шведы все же испытывали недостаток в провианте. Слухи об этом дока-
тились до Варшавы. Французскому посланнику при дворе Станислава Лещинского
стало известно, что в армии Карла XII «начинает чувствоваться недостаток в
съестных припасах, в особенности в вине, в водке и в пиве, а хлеб имеется только
на случай крайней необходимости; недостаток продовольствия становится ощу-
тительным главным образом потому, что не только ничего нельзя найти в квар-
тирном районе, но и удаляться от него опасно благодаря неприятельским
разъездам». В дневниковых записках, охватывающих время с 1 по 17 сентября
1708 г., анонимный автор, хорошо осведомленный о положении дел с продовольст-
вием у шведов, отметил: «Голод в армии растет с каждым днем; о хлебе больше
уже не имеют понятия, войска кормятся только кашей, вина нет ни в погребах, ни
за столом короля... Трудно даже выразить словами то, что приходится испытывать
в настоящее время, но все это пустяки по сравнению с тем, что предстоит еще
испытать в будущем» ,ji.
Шведские солдаты рыскали по крестьянским дворам, и если им удавалось обна-
ружить рожь, то тут же ее варили, ибо перемалывать зерно было нечем. Появились
первые симптомы разложения шведской армии — дезертиры, которых ранее
не бывало. В этой связи Петр сделал строгое внушение боевому генералу Родиону
Христиановичу Боуру: «Сейчас прислан от вас дезертир шведский, с которого все
ружье, и платье, и прочее обрапо, а лошадь взял ты сам, что гораздо худо делаете;
и как, на сие смотря, другим переходить. Чего для сие вели тотчас прислать, и
впредь так делать не дерзайте. А кто после сего дерзнет, тот бесчесно наказан» 52.
Наступившее затишье было нарушено артиллерийской канонадой, раздав-
шейся под селом Добрым 30 августа. Русское командование во главе с царем вос-
пользовалось тем же приемом внезапного нападения, к которому прибегли шведы
под Головчином. Шесть батальонов русской пехоты под командованием князя
Михаила Михайловича Голицына под покровом ночи переправились через речку
Белую Напу и в семь утра атаковали четыре пехотных и один кавалерийский полк, на-
ходившиеся в подчинении генерала К. Г. Рооса. Этот генерал совершил те же
ошибки, что и Репнин под Головчином, а именно расположил свои войска
в крайней тесноте и не позаботился о возведении укреплений. Пренебрежение
к боевой сноровке русских и их способности совершать дерзкие акции дорого
обошлось шведам. Ворвавшиеся в неприятельский лагерь солдаты-гвардейцы за
два часа сражения уложили 3000 шведов и захватили трофеи. Победа была полной.
Когда о бедствии, постигшем Рооса, узнал король, он немедленно ринулся
к нему на помощь, но русские батальоны без паники отошли на исходные рубежи.
Феофан Прокопович сообщил, что поражение произвело на Карла XII столь
сильное впечатление, что он от стыда и ярости рвал на себе волосы и отвергал все
слова утешения. Петр, напротив, выражал восторг по поводу успеха. Ф. М. Апрак-
сина он извещал: «Надежно вашей милости пишу, что я, как и почал служить,
такова огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал...»
Вероятно, царь был прав, когда закончил свое извещение словами: «...и такого еще
в сей войне король шведский ни от кого сам не видал». Еще один отзыв, более
254 Н. И. Павленко
выразительный, находим в письме Петра Екатерине Алексеевне и Анисье Кирил-
ловне Толстой: «Правда, что я, как стал служить, такой игрушки не видал.
Однако ж сей танец в очах горячего Карлуса изрядно станцевали» 53.
Победу в Москве отметили молебном и пушечной пальбой. В русском лагере
под Добрым пускали ракеты. В Лондон Витворт отправил депешу: «Победа ока-
залась полною: русские овладели полем битвы, шестью знаменами и несколькими
пленными» °4.
Русские сполна расплатились со шведами за свою неудачу у Головнина.
Впрочем, оба сражения, как Головчинское, так и под Добрым, носили локальный
характер и имели всего лишь тактическое значение — на судьбы войны они сущест-
венного влияния не оказали. Русское командование продолжало «томить» неприя-
теля, всячески избегая генеральной баталии, в то время как шведы ее страстно
желали — всякая проволочка с нею не усиливала, а ослабляла войско короля,
ибо затруднительно было обеспечивать это войско людскими ресурсами, боепри-
пасами и продовольствием. В этих условиях Карл XII придавал колоссальное
значение обозу, который должен был доставить в главную ставку шведской армии
рижский губернатор генерал Левенгаупт.
Указ о снаряжении обоза Левенгаупт получил еще 2 июня, но подготовка к его
отправлению заняла почти полтора месяца: надо было добыть тысячи телег, при-
вести их в состояние, пригодное для транспортировки грузов, добыть запасы про-
довольствия, погрузить артиллерию, порох и обмундирование для солдат и офице-
ров, успевших поизноситься после выхода из Саксонии. Наконец, надлежало уком-
плектовать для обоза конвой, который по прибытии на место должен был влиться
в состав шведского войска. Обоз из 8000 повозок, сопровождаемый, согласно рус-
ским источникам, 16-тысячным, а по данным шведов, 14-тысячным корпусом,
двинулся из Риги 15 июля. В ставке короля началось томительное ожидание его
прибытия. Проходит июль и август, а обоза все нет. Задержка объяснялась не толь-
ко запоздалым выходом из Риги, по и медленным продвижением — истощенные
лошади едва тащили то и дело ломавшиеся телеги, приходилось делать длительные
остановки.
За продвижением корпуса Левенгаупта пристально следили в ставке не только
шведского короля, но и русского царя. Перехватить обоз — значит лишить швед-
скую армию подкреплений и продовольствия. Корпус Левенгаупта являлся удобной
мишенью для атаки —- представлялся случай громить шведов по частям, не ввязы-
ваясь в генеральное сражение. Именно эти два соображения вынудили Петра дер-
жать обоз и сопровождавший его корпус в поле зрения. Степень осведомленности
царя о продвижении обоза с корпусом интересна сама по себе, ибо дает представ-
ление о состоянии разведки тех времен.
Последим за движением обоза глазами Петра. Сведения о том, что Левенгаупт
тронулся на соединение с королем, Петр получил 21 июля. Если учесть, что первые
телеги выкатились из Риги 15 июля, то надобно признать, что информацию об этом
факте царь получил своевременно. В тот же день, 21 июля, царь отправил два
письма. Одно было адресовано Меншикову. Князю Петр предписал снарядить
легкий отряд и расположиться «поперек той дороги, где идти Левенгаупту, для
уведомления, где оный намерен будет идти». Иными словами, на Меншикова
возлагались разведывательные функции. Другое письмо царь адресовал генерал-
поручику Боуру. Ему он предложил оставить четыре полка в Нарве и Пскове,
а с остальными «поспешать» к месту дислокации главных сил.
После 21 июля имя Левенгаупта исчезло из писем Петра на десять дней.
Оно появилось лишь 31 июля в письме Ф. М. Апраксину, из которого явствует, что
царь не располагал достоверными сведениями о том, где находился обоз. Будучи
в Горках, Петр снабдил Федора Матвеевича ложной информацией: «О здешнем
Лесная 255
вашей милости возвещаю, что неприятель стоит в прежних местах, а Левенгаупт
уже случился с ним». Об этом же царь известил 1 августа и Боура: «Имеем мы
ныне ведомость, что Левенгаупт уже к своему королю пришел, а войско его, Левен-
гауптово, переправливается чрез реку Березу». 2 августа Петр все еще придержи-
вался ошибочной версии: «Левенгаупт конечно приехал к королю, а войско его в
четыре дни от вчерашнего дни ждут» 55.
Итак, ставка царя не располагала точными данными о том, где находится обоз
Левенгаупта. Еще хуже обстояло дело в ставке короля — там вообще ничего
не знали о судьбе обоза. Похоже, что это неведение и вынудило Карла XII вопреки
своему обыкновению проявлять нерешительность, которую он ни разу не выказывал
за всю предшествующую историю своих успешных походов. Справедливости ради
отметим, что и с трудностями король впервые встретился тоже на белорусской
земле: его армия впервые подверглась непрерывным нападениям «партий», застав-
лявшим ее ежечасно и ежеминутно находиться в напряжении, что изнуряло мо-
ральные и физические силы солдат и офицеров; впервые шведская армия не могла
себя обеспечить продовольствием — с такого рода трудностью она не встречалась
ни в разоренной Речи Посполитой, ни тем более в богатой Саксонии.
Когда Карл XII отправил свою армию на Украину, оставив на произвол судьбы
обоз и корпус Левенгаупта, он пошел на риск, ибо подвергал смертельной опасности
и главные силы, и двигавшийся на помощь им корпус. Но в том-то и дело, что
поступать так, а не иначе короля вынуждали обстоятельства — иного выхода у него
не было. В самом деле, идти через Смоленск на Москву Карл XII не мог, ибо созна-
вал, что на этом пути его армию подстерегали испытания еще более тяжкие, чем те,
которые доводилось ей переживать на белорусской земле. Топтаться на одном
месте король тоже не мог, ибо голод с каждым днем усиливался, тем более что
он не знал, сколь долго продлится ожидание обоза — неделю, две, месяц? А между
тем уже иссякали последние резервы продовольствия. 14 сентября, т. е. накануне
того дня, когда король принял роковое решение двигаться на Украину, Боур доно-
сил Петру: «Неприятель стоит на одном месте, четвертый день людям корму
и лошадям ничего нет» 56.
Напрашивался самый простой и, казалось бы, безопасный и безошибочный
выход — двигаться навстречу Левенгаупту: соединение с ним позволило бы накор-
мить армию и пополнить ее поредевшие полки солдатами и офицерами. Но как
претворить в жизнь этот заманчивый план, если на пути его реализации находи-
лось такое препятствие, как неизвестность? К тому же и времени было в обрез, ибо
не приходилось надеяться на то, что солдаты и офицеры станут долго довольство-
ваться не хлебом, а обещанием хлеба. Оставался, таким образом, единственный
путь — на юг, на Украину. Короля этот путь соблазнял несколькими преимущест-
вами. Он рассчитывал получить на Украине более благоустроенные зимние квар-
тиры, чем в заснеженной Белоруссии или Центральной России. В богатой про-
довольствием Украине оккупанты надеялись обеспечить себя продовольствием и фу-
ражом. Надежды на это укреплял Мазепа, обещая снабдить шведов всем тем, в чем
они нуждались. Гетман обещал также предоставить королю 20—30 тысяч воору-
женных казаков. Возможно, что король, кроме того, уповал на помощь турок
и крымских татар, а также донских казаков.
Решение круто повернуть на юг король принял 15 сентября 1708 г. Этому
решению предшествовало еще одно сражение, закончившееся для шведов так же
неудачно, как и сражение у Доброго,— 9 сентября русские повторили «свой танец»
перед глазами «горячего Карлуса» у деревни Раевки. Сражение примечательно
некоторыми особенностями. Началось оно с мелкой стычки, но постепенно обе
стороны наращивали силы, вводя в бой новые батальоны. Оно не переросло в круп-
номасштабное сражение, но к исходу его в нем было задействовано по 2000 человек.
2.)()	11. И. Павленко
В сражении участвовал и Карл XII, под которым, по одним сведениям, была ранена,
а по другим — убита лошадь. Присутствие короля не избавило шведов от крупных
потерь — на ноле боя они оставили свыше 1000 трупов. Самое примечательное
произошло после двухчасового боя, когда войска расположились по обеим сторонам
разделявшей их речки. Генерал Боур, руководивший действиями русских войск,
доносил: «И король стоял по той стороне переправы с полчаса, а я — по сей стороне.
И строил король своих, а я — своих людей. И друг на друга войско смотрело,
и стояли столь близко, что можно друг по друге палить из пистолета, а стрельбы
не было»
Итак, король вскоре после бесполезного для шведов сражения у Раевки отпра-
вился на Украину. Путь ему на Смоленск, согласно сведениям хорошо информиро-
ванного Витворта, был заказан. 17 сентября посол доносил в Лондон: «Шведы,
насколько ему (генералу Боуру.— Н. П.) известно, думали пробраться до
Смоленска в надежде найти там провиант в изобилии, но изумлены и приведены
в отчаяние, видя, что русские сжигают собственное имущество, чего они никак
не ожидали». Главные силы шведской армии, не обремененные громоздким обозом,
двигались быстрее, чем корпус Левенгаупта. Поэтому чем дальше, тем расстояние
между ними не сокращалось, а увеличивалось.
Первое известие о движении Карла XII на юг Петр получил два дня спустя по-
сле того, как шведы отправились в путь,— 17 сентября. Он, видимо, принял
сообщение с некоторым недоверием, ибо накануне до него доходили слухи о
намерениях короля (то ли подлинных, то ли ложных, чтобы сбить неприятеля
с толку) направиться на восток, к Москве, или на север, к Пскову и берегахм Невы.
Через день, 18 сентября, царю стало известно, что неприятель спрашивал доро-
гу на Стародуб. Наконец, 20 сентября все сомнения рассеялись. «А ныне по всем
обстоятельствам,— уведомлял царь Б. П. Шереметева,— идет в Украйну, к Черни-
гову или к Стародубу» °8.
Ответные .меры царя обнаруживают оперативность его решений и четкость
плана, которого должны были придерживаться генералы. 17 сентября последовал
указ генералу Инфлянту: если неприятель действительно держит путь на Украину,
«то и вы с определенным вам корпусом напереди оного маршируйте и, как воз-
можно, по данному вам указу с Божиею помощию оному препятствуйте, что
к убытку оного, а к нашей пользе потребно есть». В тот же день указ генералу
Гольцу: «...у оного (неприятеля. — //. П.) левое крыло взять и, все возможное чиня,
соединиться с пехотою». Б. II. Шереметеву 18 сентября: «...у неприятеля перед
или бок взять и там на пасах оного весьма держать». Одновременно Петр отправ-
ляет к Инфлянту одного из сахМых толковых своих адъютантов, Федора Осиповича
Бартенева, чтобы тот проследил за неукоснительным выполнением генералом пред-
писания о «засекании лесов и пожигании деревень» °9. Путь шведов на Украину,
как видим, не был усеян лаврами — парь придерживался все той же жолквиев-
ской стратегии и по-прежнему «тохмил» неприятеля всеми доступными сред-
ствами.
В то время как Карл XII, «эскортируемый» русскими войсками под командова-
нием Шереметева, Гольца и Инфлянта, маршировал на юг, Левенгаупт, пытаясь
догнать короля, двигался в том же направлении, намереваясь соединиться с ним
где-нибудь в районе Стародуба.
Петр 1 еще до того, как Карл XII начал осуществлять свой рискованный план,
созвал военный совет, предложив ему решить, что следует предпринять в отноше-
нии Левенгаупта. В «Гистории Свойской войны» по поводу этого военного совета,
состоявшегося скорее всего 14 сентября, сказано, что он постановил «для пере-
строен за главным войско!и неприятельским идти генералу фельдмаршалу Шереме-
теву с главным российским корпусом на Украину, а добрую часть отделить на Ле-
Лесная 257
венгаупта и его атаковать, которое дело государь взял на себя, куда, отделя корпус,
пошел без обоза, токмо с одними вьюками» .
Летучий отряд, или корволант, был сформирован довольно быстро, поскольку
для большей подвижности и свободы маневра он отправился без обоза. Корволант
насчитывал около 10 000 человек. Русское командование полагало, что такого коли-
чества достаточно для атаки неприятеля, ибо располагало данными, что у Левен-
гаупта находилось около 8000 человек. Петр и Меншиков во главе двух колонн
корволанта двигались навстречу корпусу и намеревались в ближайшие дни
вступить в соприкосновение с его авангардом.
Случилось, однако, так, что Левенгаупту едва не удалось ускользнуть от кор-
воланта и соединиться с королем. Переправив громоздкий обоз через Днепр
в районе Шилова, Левенгаупт подослал в русский лагерь шпиона с поручением
распространить слух, что его корпус находится на правом берегу реки и намерен
двигаться на север, в сторону Орши. Обман был обнаружен после того, как корво-
лант переправился на противоположный берег Днепра. 22 сентября Петр извещал
Головкина: «...а мы с полуночи пошли за Днепр» ь|.
Хитрость Левенгаупта дорого обошлась «шпигу» — он был повешен.
Положение корволанта по отношению к корпусу шведов изменилось: раньше
полагали, что отряд движется навстречу корпусу, теперь выяснилось, что пред-
стояло его догонять. Первое соприкосновение с арьергардом неприятеля произошло
26 сентября. Этот факт дважды засвидетельствовал Петр в письмах, отправленных
тогда же. «И теперь неприятеля увидели»,— сообщал парь Екатерине Алексеевне
и Анисье Толстой. «Передовые наши с неприятелем уже сошлись»,— писал он
Шереметеву. Столкновение с неприятелем вскрыло деталь, обескуражившую царя
и генералитет,— Меншиков, командовавший авангардом корволанта, установил,
что корпус Левенгаупта насчитывал не 8000 человек, а вдвое больше. Это резко
меняло соотношение сил в пользу неприятеля. Царь немедленно созвал военный
совет и поставил перед ним вопрос: «Атаковать ли так сильнее себя неприятеля
или генерала Боура дожидаться?» Отряд генерала Боура, которому царь начиная
с 23 сентября многократно повелевал, «пе мешкав», «как наискоряе» соединиться
с корволантом, насчитывал чуть более 4000 драгун. Его прибытие должно было
в какой-то мере уравновесить силы. Военный совет тем не менее вынес решение:
«...ежели в два дни (Боура.— Н. II.) не будет, то одним оного с помощию Божиею
атаковать» 62.
Сражение, однако, началось на следующий день, до подхода подкреплений.
Предварительно разрушив мосты через речку у деревни Долгие Мхи, шведы распо-
ложились на возвышенном берегу и, как только подошла конница корволанта,
начали обстрел ее из пушек. Со стороны корволанта тоже ответили артиллерийским
огнем. Дуэлью дело и закончилось: «...все войско неприятельское из виду ушло, и на-
ступила ночь». Под ее покровом русские восстановили два моста, переправились
через речку и настигли неприятеля у деревни Лесной. Здесь и развернулась битва,
ставшая важной вехой в истории Северной войны. Сражение началось с полудня
28 сентября и закончилось с наступлением темноты — в восемь вечера. Оно про-
текало, как засвидетельствовал сам Петр, с переменным успехом: «И неприятель
не все отступал, но и наступал, и виктории нельзя было во весь день видеть, куды
будет» 6о.
Победу корволанта в значительной мере определил удачный выбор места
сражения. Оно представляло окруженную лесом поляну, что ограничивало маневр
шведов и лишало их возможности ввести в бой весь наличный состав корпуса.
Тем самым Левенгаупт не мог в полной мере извлечь выгоды из своего численного
превосходства в живой силе. Петр полностью оценил преимущества сражения в ле-
систой местности. «Только зело прошу,— наставлял царь Ф. М. Апраксина на тот
11 И. И. Павленко
2о8 Н. И. Павленко
случай, если он будет сражаться со шведами в Ингрии,— чтоб не гораздо на чистом
поле, но при лесах, в чем превеликая есть польза (как я сам видел), ибо и на сей
баталии, ежели б не леса, то б оные выиграли, понеже их шесть тысяч больше было
нас». Ф. К. Вейе тоже считал поле боя невыгодным для шведов: «Быть может, мы
и выиграли бы это сражение, если бы местность была удобна для битвы и если бы
в самом ее начале все силы были сосредоточены в одном месте» 64.
«Гистория Свейской войны» сообщает любопытную деталь сражения: через
несколько часов боевых действий «на обе стороны солдаты так устали, что более
невозможно биться было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на боевом
месте сели и довольное время отдыхали, расстоянием линий одна от другой в поло-
вине пушечного выстрела полковой пушки или ближе». Отдохнув часа два, про-
тивники возобновили сражение, исход которого решили подоспевшие драгуны
Боура. Под напором свежих сил шведы дрогнули и начали беспорядочно отступать
в лес. Во время многочисленных атак и контратак, доходивших до рукопашных
схваток, полегло 8000 шведов. Феофан Прокопович писал: «И так паки великой бой
запалился, где такая с обеих рук была запальчивость, что пехота уже палашами
рубилась». Ожесточенность рукопашной схватки отметил и ее участник на стороне
шведов Ф. К. Вейе: «Обе стороны вели такой силы огонь, что нельзя было уловить
отдельных выстрелов, все сливалось в сплошной грохот».
Левенгаупт решил спасти остатки разгромленного корпуса от полного
истребления и вновь пошел на хитрость: ночью он велел жечь телеги, создавая
видимость, что солдаты греются у костров, а сам под покровом темноты бежал в сто-
рону Пропойска. Это было не отступление, а именно бегство. По свидетельству
барона Гюйссена, «остатки шведского войска под защитой темноты наскоро чрез
речку, которая у них в тылу была (Сож,— Н. П.), в совершенном смущении спасти-
ся трудились, и ни генералов, ни офицеров уже не слушались, и как кавалерия, так
инфантерия, смешався, бежали». Шведский лейтенант Ф. К. Вейе тоже отмечал
неорганизованность отступления: «Та ночь была настолько темной, что нельзя было
разглядеть даже протянутой руки. Кроме того, никто из нас не знал местности, и мы
должны были блуждать по этим страшным и непролазным лесам по грязи, при
этом или вязли в болотах, пли натыкались лбами на деревья и падали на землю».
Левенгаупт пытался захватить с собой остатки обоза и артиллерии, но из этого ни-
чего не вышло. «В пути наши пушки,— свидетельствовал Вейе,— завязли в болоте,
и не было сил их вытащить, так как колесами сотен телег дорогу настолько раз-
били, что вряд ли можно было передвигаться по ней даже верхом» 61>. Впрочем,
и то, что было довезено до Пропойска, пришлось предать огню.
Утром 29 сентября русские, всю ночь находившиеся в боевой готовности,
не обнаружили шведов. Их взору предстало поле, усеянное трупами. Победа была
полной. В течение дня царь одно за другим отправляет письма друзьям, в каждом
из которых можно обнаружить любопытные детали. То он извещал корреспондента,
что «сии все были природные шведы и ни одного человека не было во оном корпусе
иноземца»; то несколько часов спустя уведомлял, что «сия виктория еще час от часу
множится и непрестанно разбитых неприятелей наши стами в обоз приводят,
между которыми есть довольное число и офицеров». Итоги битвы царь подвел
в письме своему денщику Александру Васильевичу Кикину: «Только сие истинно,
что Левенгаупт со всем корпусом пропал» 66.
Царь поспешил поделиться радостной вестью с населением столицы. 6 октября
Витворт доносил в Лондон: «Вчера два гонца (Ягужинский и Сафонов.— Н. II.)
разъезжали по наиболее посещаемым улицам столицы, предшествуемые двумя
трубачами, объявляя важную новость: отряд русских войск под начальством его
величества и князя Меншикова наголову разбил маленькую армию генерала Левен-
гауита, положил большую часть ее на месте (по некоторым сведениям, до 8000 чело-
Лесная 259
век), совершенно рассеял остальную, захватил всю неприятельскую артиллерию,
обоз, огромные запасы провианта, двух генералов и множество других пленных» 6'.
По случаю победы была составлена реляция. В ней нет даже намека на роль
царя в блистательном успехе русского оружия. Между тем это было первое сраже-
ние, которым лично руководил Петр и в котором он находился на поле боя. Именно
у Лесной раскрылись полководческие дарования Петра и его личная отвага. Реля-
цию Шереметеву доставил царский адъютант Озеров. Официальный документ он
дополнил устным рассказом. Выслушав его, Борис Петрович в поздравительном
ответе написал: «...ваше пресветлое величество изволили во оной баталии посту-
пать, не храня своей монаршеской особы, но защищая отечество и врученных
Богом». Гавриил Головкин, Григорий Долгорукий, «князь-папа» Никита Зотов и
Петр 1U эфиров получили известие о победе у Лесной, находясь в Почепе, и тоже
писали: «За понесенные в таком жестоком бою, не щадя высокой особы своей,
труды за отечествие и за всех своих подданных всеподданнейше благодарим» 68.
После бегства Левенгаупта царь оставался у Лесной еще три дня — до 2 ок-
тября. Корволант отдыхал, занимался захоронением своих и неприятельских тру-
пов. Потери русских войск тоже были значительными, но не шли ни в какое срав-
нение с потерями шведов: убитых у нас насчитали 1111 человек, раненых — 2856.
Петр во главе гвардейских полков, а также с ранеными, с трофейной артил-
лерией (17 пушек), 78 знаменами и 1000 пленных отправился в Смоленск, где был
встречен пушечной и оружейной пальбой. Туда же доставили денежную казну,
которую Левенгаупт вез для раздачи офицерам и солдатам. Накануне царь, про-
являя заботу о раненых, отправил два указа смоленскому губернатору Петру
Самойловичу Салтыкову. В первом из них, от 1 октября, Петр велел, «не мешкав»,
испечь и доставить навстречу раненым полторы тысячи буханок хлеба и две бочки
вина, а во втором распорядился о том, чтобы подготовили для больных палаты
«и давали б им вино и пиво». Заботу о раненых царь проявлял и в последующие дни.
6 октября он писал Головкину: «Впрочем, я сам бы к вам тотчас был, но для ране-
ных, которых провожаю ныне до Смоленска (которые ангельское, а не человеческое
дело делали), вскоре быть не могу». Сражение потребовало огромного напряже-
ния сил и от самого царя, что явствует из этого же письма: «Також которые и не
ранены, так устали (меж которыми и я), что Бог свидетелем есть и Озеров доне-
сет, и для того некоторое время побудем в Смоленску» ь9.
Оба полководца — царь и король — понимали значение происшедшего и,
естественно, отнеслись к нему по-разному. В «Гистории Свейской войны» имеется
вставка, написанная рукой царя, в которой дана оценка победы у Лесной: «...сия
у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда
такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем,
и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут
первая проба солдатская была и мать Полтавской баталии как ободрением людей,
так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие произнесла,
егда совершенного ради любопытства кто желает исчислить от 28 дня сентября
1708 до 27 июня 1709 года». Точно так же отзывался о Лесной сподвижник царя
в области церковной реформы знаменитый публицист Феофан Прокопович:
«...и мощно рещи, что самая Полтавская жатва под Пропойском была сеяна,
ибо неприятель, ово толикой себе силы отъятием и аки бы другой руки отсече-
нием немощи сотворився, ово же и новые помыслы о российских силах восприяв,
не с таковым уже упованием, с каковым начал, к вершению дела своего при-
ступал» '°.
Оба высказывания оценивали Лесную с высоты победоносно закончившейся
Северной войны. Ретроспективно определить значение событий и соответствующим
образом их ранжировать, как известно, намного легче, чем сразу после того,
11 *
260 и. и. I [авлепко
как они совершились. Но должно заметить, что современники Лесной не страдали
недооценкой влияния одержанной победы на ход войны. Скорее наоборот — Петр
и его соратники ожидали от нее более радикальных последствий, чем те, кото-
рые произошли.
Правительство Петра позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоя-
нием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных
в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала диплома-
тические отношения. Князь Василий Лукич Долгорукий, русский посол в Копен-
гагене, извещал Меншикова: «Победу над шведским генералом Левенгауптом
здесь приписывают к великой славе и к упреждениям интересов царского вели-
чества, королю же шведскому — к крайней худобе».
В ознаменование победы у Лесной было выбито две медали, прославлявшие,
как было принято в то время, царя: на лицевой стороне обеих медалей изображен
скачущий на коне Петр; на оборотной —- атрибуты победы: Слава, лавровые венки,
литавры и т. д.
В неприятельском лагере Лесная вызвала уныние. Даже король, никогда не вы-
казывавший своей слабости, бодрившийся и при неудачах, утратил спокойствие.
Он не мог скрыть своей подавленности, когда получил известие о катастрофе
у Лесной. О случившемся там рассказал ему солдат, прибывший в ставку 1 октября.
Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором: разве мог его
лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными полками, потерпеть
поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны были сопро-
тивляться и привыкли, подобно полякам и саксонцам, завидев шведов, показывать
спины? Все же новость заронила сомнение, тревожные думы не покидали Карла XII
ни днем, ни ночью. Король лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал
ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.
12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе 16-тысяч-
ного корпуса и колоссального обоза со всякой снедью и военными припасами,
а с 6500 или 6700 оборванными, грязными и изможденными солдатами, чудом
избежавшими плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат
не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемер-
ными. Если бы печальный рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считав-
шаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока
не поздно, искать путей к миру и уносить ноги. «Чают,— доносил В. Л. Долгору-
кий,— что, потеряв такой корпус, король шведский вскоре будет искать миру».
Но король, лишенный государственной мудрости, полагался в отношениях с дру-
гими государствами только на силу оружия. Поэтому вопреки интересам своей
страны он упрямо держался за рукоять палаша. Королю был присущ азарт и даже
легкомысленное отношение к судьбам собственной армии. Современник, наблю-
давший Карла XII, заметил: он «очень капризен и своенравен... он рискует своею
армиею, подобно тому как иной охотник до дуэли».
Не извлекли уроков из случившегося у Лесной и шведские дипломаты, а также
пропаганда, упрямо державшаяся за устарелый тезис о слабости русской армии.
Чтобы сгладить впечатление от катастрофы, дипломаты распространяли слухи, что
были разгромлены якобы не шведы, а русские: «...будто по баталии с Левенгауптом
была генеральная баталия между войском царского величества и короля шведского,
во время которой будто войска царского величества все король шведский разорил
и считает, что побито 20 000, остальные переранены и в полон побраны» 71.
Это была очередная ложь — «генеральную баталию» король лелеял лишь
в мечтах и в ее поисках двигал главные силы своей армии на Украину, чтобы там
обрести нового союзника — изменника Мазепу.
Измена Мазепы
Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех
людей, для которых не было ничего святого. В нем
в одном сосредоточивались едва ли не все пороки
человеческой натуры: подозрительность и скрыт-
ность, надменность и алчность, крайний эгоизм и
мстительность, коварство и жестокость, любостра-
стие и трусость. В случае надобности он умел
под личиной покорности скрывать злобу, ловко
плести интриги, мог быть беспредельно подобост-
растным, внешне покладистым. На пути к наме-
ченной цели он не брезговал ничем и не обременял
свою совесть, когда шагал через трупы тех, кто ему
перечил. Много раз оказывался он в ситуациях,
из которых другому бы не выпутаться, но выходил
сухим из воды. Часто ему доводилось балансиро-
вать на краю пропасти, когда каждое неосторожное
движение могло лишить его и накопленных бо-
гатств, и власти, и даже жизни, но ему во всех
авантюристических затеях сопутствовала удача.
Остается загадкой, как Петр, обладая незау-
рядной проницательностью, умея угадывать в лю-
дях пороки и добродетели, обнаруживать в них
таланты и их отсутствие, не смог разглядеть в
этом сухощавом и на вид суровом человеке его
подлинную суть. Будто пелена застилала царю гла-
за, и он видел в Мазепе только то, что угодно было
старому интригану. Разгадать столь странное от-
ношение царя к гетману Украины можно лишь на
уровне предположений.
Видимо, гетман умел столь глубоко прятать
свои подлинные чувства и столь основательно соз-
давать иллюзию преданности и готовности беспре-
кословно выполнять царскую волю, что в сознании
Петра не могло появиться даже тени подозрения.
Более того, поступавшие Петру во множестве доно-
сы на неблагонадежность Мазепы лишь укрепляли
веру царя в добропорядочность гетмана, ибо доно-
сили, полагал царь, не друзья, а недруги России,
стремившиеся подорвать репутацию гетмана как
верного подданного. Быть может, царя привлекали
в Мазепе изысканные манеры, образованность, на-
конец, внешняя покладистость и его готовность
услужить, т. е. качества, которыми были обделены
ближайшие сподвижники Петра. И еще одно нема-
ловажное обстоятельство. Петр не имел случая на-
блюдать Мазепу вблизи, в обстановке повседнев-
ного общения. Проникнуть же в тайники души
человека, родившегося незаурядным интриганом и
авантюристом, во время эпизодических и кратко-
временных встреч, носивших к тому же парадный
характер, было крайне трудно и, пожалуй, невоз-
можно.
262 II. И. Павленко
Жизнь Мазепы полна предательств и нечистоплотных поступков — его шаги
па пути к заветной гетманской булаве сопровождались потоком больших и малых
подлостей. В нашу задачу не входит изложение всех перипетий жизненного пути
Мазепы, отметим лишь основное. Он родился в семье польского шляхтича, при-
чем дата его рождения не известна: по одним данным, он появился на свет божий
в 1629-м, по другим — в 1644 г. В юношеском возрасте отец отправил сына на
воспитание ко двору короля Яна Казимира, который послал Мазепу учиться за
границу. Возвратился он в Варшаву через три года и сразу же приобрел при дворе
влияние. «Он не токмо умел хорошо танчить и ездить на лошадях, но и много
профитовал в политических науках с теми же качествами, и сверх того приятным
взором был, он любим, как молодой человек, и женским полом» '. Но ожидавшая
его блестящая карьера неожиданно оборвалась — Мазена вынужден был покинуть
столицу Речи Посполитой, чтобы связать свою судьбу с Украиной.
На Украину Мазепу, согласно молве, привели амурные похождения: он завел
тайную связь с дамой, муж которой, проведав про то, велел схватить его, раздеть
донага, усадить на лошадь лицом к хвосту, привязав за руки и за ноги под брюхом, и
ударами кнута и гиканьем пустить ее по тропинке, заросшей колючим кустарником.
Опозоренный, он должен был оставить двор и отправиться искать счастья на Украи-
не. Здесь он втерся в доверие к двум сановникам, оказавшим огромное влияние на
его карьеру: к гетману Самойловичу и фавориту царевны Софьи Василию Василье-
вичу Голицыну. Благодаря покровительству первого он быстро продвинулся по
служебной лестнице: стал ротмистром гетманской надворной компании, затем
войсковым товарищем и наконец генеральным есаулом. Мазена отблагодарил Са-
мойловича тем, что завел против него интригу, сумел добиться отнятия у пего
гетманской булавы и ссылки его в Сибирь, с тем чтобы, опираясь на поддержку
Голицына, самому занять место опального. Кстати, Голицын покровительствовал
Мазепе не бескорыстно: за содействие в избрании гетманом Василий Васильевич
получил колоссальную по тем временам взятку — 10 000 рублей. Это случилось
25 июля 1687 г.2
Став гетманом, Мазепа начал злобно мстить не только родственникам Самой-
ловича, но и его друзьям и также тем, кого считал опасным для себя конкурентом.
Происками Мазепы погиб на эшафоте любимый казаками сын Самойловича Григо-
рий. Среди жертв гетманского произвола оказались и его сообщники, с которыми
он, действуя заодно, сковырнул Самойловича. Расправляясь со своими бывшими
союзниками, Мазепа обнаружил исключительную способность к лицемерию и
двурушничеству: внешне он проявлял к ним доброжелательность и лояльность,
ходатайствовал о награждении их маетностями (поместьями) и в то же время втай-
не строчил на них доносы, чернил, обвиняя их в предательских связях с Крымом.
Гетман враждовал не открыто, а исподтишка, подло нанося удары как бы со сторо-
ны.
Уже в первые годы гетманства Мазепа проявил умение угодничать и быстро
менять ориентацию, делая ставку на сильного. В 1689 г. Мазепа прибыл в Москву
в сопровождении огромной свиты (304 человека) и стал свидетелем борьбы Петра
с Софьей. Победил, как известно, Петр, и Софья, отрешенная от всех дел, должна
была коротать дни в келье Новодевичьего монастыря. Ее фаворита В. В. Голицына
постигла более тяжелая участь — он был лишен всех владений и умер в ссылке в
1713 г. в крайней нищете. Казалось бы. перемены при дворе должны были сказаться
и на Мазепе, поскольку его покровитель Голицын пал. Но гетман удержал булаву
ценой предательства бывшего патрона. Чтобы угодить молодому царю, он очернил
Голицына, благо последний находился в опале и не мог оправдаться.
Годы гетманства Мазепы были наполнены доносами на него. Страсть к наживе,
которую гетман утолял налогами в свою пользу, вызвала нелюбовь к нему украин-
Измена Мазены 263
ского населения. В первый же год его гетманства ездивший на Украину Федор
Шакловитый доносил царевне Софье, что Мазепа не пользовался там ни доверием,
ни любовью и многие считают, что он душой и телом предан Польше и ведет с
ней тайную переписку. Нет надобности излагать содержание доносов — они как
две капли воды похожи друг на друга: Мазепа — поляк и поэтому благоволит Речи
Посполитой, имеет тайные сношения с королем с целью вернуть Украину под поль-
ское владычество. Отметим лишь, что Мазепе всякий раз удавалось оправдаться, а
оправдавшись — жестоко мстить тем, кого он подозревал в доносительстве. Летели
головы у всех, кто осмеливался поднять голос против гетмана, причем, отправляя
своих недругов на эшафот, он всякий раз надевал маску человека добродетельного,
страдающего ио поводу пролитой крови, готового оказать милосердие, если бы к
нему была склонна Москва, не внимавшая его мольбам. По тщетно искать в нем
кротость, доброту и сострадание — он был полок злобы.
Было бы ошибкой считать, что Мазепа расположил к себе царя медоточивыми
улыбками и комплиментами, на которые был горазд. Доверия Петра такого
рода действиями не завоюешь, его надо было подкреплять делами. Мазепа пре-
успел и в этом направлении. Он лично участвовал в отражении набегов крымцев,
совершал вылазки против них, его казаки проявили отвагу во время второго Азов-
ского похода. С поразительной легкостью он втирался в доверие не только к вель-
можам, но и к царю. Фортуна оставалась благосклонной к Мазепе до последних меся-
цев его жизни. Вера Петра в преданность гетмана крепла с каждым годом. В знак
полного доверия к гетману царь отправлял на расправу к нему в Батурин всех, кто
осмеливался на него доносить. Мазепа был вторым после Федора Алексеевича Го-
ловина лицом, которому царь в 1700 г. в знак признания его заслуг перед троном
пожаловал недавно учрежденный орден Андрея Первозванного.
Началась Неверная война. Украинские казаки принимали в пей посильное
участие. У Петра пе возникало никаких сомнений в преданности Мазепы. И вдруг
лаконичная и выразительная фраза из донесения Меншикова царю от 26 октября
1708 г.: «...и тако об нем (Мазепе. — Н. П.) инако рассуждать не извольте, только
что совершенно изменил». Новость, надо полагать, потрясла Петра прежде всего
своей неожиданностью, что явствует из ответа князю: «Письмо ваше о не паянном
никогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением» Г
Как же удавалось Мазепе скрывать подлинные намерения и морочить голову
не только вельможам, но и самому царю?
Для ответа на вопрос совершим экскурс в период гетманства Мазепы, но
ограничимся здесь лишь сюжетом, проливающим свет па то, что, изменяя России
и союзу двух братских народов, Мазепа не случайно оступился, а намеренно и
целеустремленно двигался к этому финалу.
Выше упоминалось, что доносы на Мазепу текли в Посольский приказ нескон-
чаемым потоком, начиная с. первых лет его гетманства. В 1690 г., например, в Кие-
ве Печерском монастыре был подобран пасквиль, немедленно отосланный в Моск-
ву. В нем Мазепа назван губителем христианства, «который преж сего людей на-
ших, подольских, русских и волынских, оклады и наряды сдирал, туркам серебро
продавал». Автор сочинения, судя по его содержанию, жил на Правобережной
Украине, находившейся в то время под владычеством Речи Посполитой. Он выска-
зывал опасения, что Мазепа «под собою имеющий край коварством своим злым
отдаст в нашу сторону (Речи Посполитой, — Л. П.), где все церкви божьи, вера и
люди скончаются зле, под игом польским остався...». Пасквилянт вопрошал:
«Доколе же и сего убийцу, и на ваше царство наступника будете держать? Тех
казнили, иных порассылали, а ему учинили поноровку и того ждете, чтоб злодей
свой умысл сбытием совершил».
Извет, как видим, не содержал конкретных обвинений и тем более не ссылался
264 II. И. Па вленко
на какие-либо действия Мазепы, подтверждающие его стремление изменить Рос-
сии. Такой извет, лишенный доказательности, нетрудно было отклонить, что с
успехом и сделал гетман. Он называл пасквиль «лукавого зла полное письмо»,
клялся в верности, писал о своей «простодушной невинности» и не сомневался, что
клеветническое сочинение ему «вредити... не будет». Письмо гетмана заканчива-
лось клятвенным обещанием, которое он будет потом повторять сотни раз: «На
вечную верность мою и радетельную услугу... твердо и непоколебимо в том пребы-
вали и стояли буду не точию до излияния крови, но и до положения главы моей,
которую за превысокое ваше монаршеское достоинство отнюдь щадили не буду» 4.
Можно ли, опираясь на пасквиль, утверждать, что Мазепа уже в 1690 г. помыш-
лял об измене? Думается, что подобное утверждение было бы рискованным, и не
столько потому, что извет оставлен без последствий, сколько потому, что он никак
не аргументирован.
Первое свидетельство, правда косвенное, относит начало изменнической дея-
тельности Мазепы к 1703 г. Оно принадлежит Станиславу Лещинскому, в послании
которого в Версаль, отправленном после перехода Мазепы в шведский лагерь в
1708 г., имеются следующие строки: «Я работаю с Мазепой уже пять лет. Ныне
шведский король сможет продиктовать мир своему врагу. Всеобщий мир на севере
уже не за горами». В чем выражалась «работа» польского короля с Мазепой, какие
конкретные формы она имела, мы не знаем. Сподвижник Мазепы по измене —
Филипп Орлик связывал изменнические помыслы гетмана со знакомством его в
1705 г. с княгиней Дольской, по отзывам современников, дамой не первой молодос-
ти, но сохранившей обворожительную красоту. Знакомство состоялось в Белой
Кринице, где гетман и княгиня участвовали в крестинах. Орлик, засвидетельство-
вавший этот факт, высказал догадку: «...прелестница сумела его обезумить». Воз-
можно, что она сумела не только пленить старого развратника, но и заронить в него
мысль об измене.
Все сомнения мог бы развеять сам Мазепа, конечно же знавший точное время
начала своих преступных связей, но он, как известно, был человеком крайне скрыт-
ным, отнюдь не помышлявшим поделиться с кем-либо тайными помыслами. В кон-
це концов не столь важно, когда гетман встал на путь предательства — в 1703 г.
или двумя годами позже, в 1705 г. Существенно отметить другое: «работа» Ста-
нислава Лещинского с Мазепой, как и сомнения, зароненные в его душу княгиней
Дольской, обрела благоприятные условия для восприятия и развития. Дело в том,
что гетман принадлежал к той породе людей, которые превыше всего ставят личное
благополучие и всегда готовы переметнуться на сторону того, кто лучшим образом
обеспечит это благополучие.
Взвешивая шансы двух сторон — России и Швеции - в 1705 и особенно в
1706 г., Мазепа, очевидно, отдавал предпочтение Швеции и ее королю. В самом деле,
положение Петра I и его армии нельзя было тогда назвать блестящим, а Карл XII
стал хозяином Речи Посполитой, вынудил Августа II отречься от короны в пользу
Станислава Лещинского и хозяйничал даже в собственном владении Августа И —
Саксонии. Зимой 1706 г. русская армия оказалась в мышеловке в Гродно, откуда
ей с трудом удалось выбраться. Ход мыслей Мазепы был, по-видимому, предельно
прост: войну выиграет Карл XII и, следовательно, на него надлежит ориентиро-
ваться, ибо именно шведский король, и только он, способен обеспечить его благо-
получие. Бесспорно при этом одно: Мазепа не руководствовался интересами наро-
да — он был ему чужд, как и народу было не только чуждо, но и ненавистно имя
Мазепы. Конечно, подобный ход мыслей — служить сильному, процветающему —
свойствен мудрости не государственного деятеля, а царедворца. Два дополнитель-
ных обстоятельства еще более укрепили Мазепу в убеждении, что ему непременно
надо переметнуться на сторону шведов. Одно из них состояло в безуспешных по-
Измена Мазены 265
пытках Петра I заключить мир с Карлом XII, что Мазепа расценил как еще одно
свидетельство слабости России. Второе искушение исходило от княгини Дольской,
заверившей Мазепу от имени короля Станислава, что все его желания будут удо-
влетворены, как только он перейдет в стан шведского короля, намеревавшегося в
недалеком будущем появиться на Волыни.
После прочтения генеральным писарем Орликом письма Дольской Мазепа
сделал вид, что крайне возмущен его содержанием. «Проклятая баба обезуми-
лась!» — кричал он и тут же добавил: «Мазепу многие толкали на путь измены —
польский король, крымский хан, но он устоял. А теперь, — притворно негодовал
гетман,— при кончине века моего, единая баба хочет мене обманити!» Итак, гетман
до поры до времени не рискнул посвятить в свои замыслы даже такого близкого ему
человека, как Орлик, его писарь. Человек крайне скрытный, Мазепа умел не вы-
давать своих истинных побуждений ни жестом, ни словом, ни тем более действием.
Следующий шаг к измене Мазепы связан со встречей с иезуитом Заленским. Ксендз
вел с ним продолжительный разговор и затем отбыл к Станиславу Лещинскому.
Спустя некоторое время все та же Дольская организовала доставку Мазепе нового
послания от короля Станислава. Гетман, давно для себя решивший перейти в стан
врагов России, продолжал хитрить. У Орлика он спросил: «Что мне делать с этим
письмом? Посылать ли его к царскому величеству или удержать?» Гетман ожидал
от писаря угодного себе ответа, но тот, не подозревая своего повелителя в тайных
намерениях, произнес слова, шедшие вразрез с ними: «Ваша вельможность, сам
изволишь рассудить высоким своим разумом, что надобно посылать: этим самым
и верность свою непоколебимую явишь, и большую милость у царского величества
поищешь» 5.
Опасаясь, как бы Орлик ненароком не выдал его в неосторожном разговоре,
Мазепа решился открыть ему тайну: «Присягни, что будешь мне верен и не откро-
ешь никому секрета!» Орлик был пока единственным человеком, с которым Мазепа
поделился своими предательскими планами. Эти разговоры и клятвы происходили
16—17 октября 1706 г. Зимой в районе Батурина вновь появился ксендз Заленский,
доставивший универсал Станислава с призывом к украинцам вернуться в лоно
Речи Посполитой и оказывать помощь непобедимым шведским войскам. Заленский
не преминул сообщить гетману о превосходном состоянии армии Карла XII, о пла-
нах создания коалиции для борьбы с Россией в составе Швеции, Речи Посполитой
и крымских татар. Как ни стремился Мазепа держать свои связи с недругами Рос-
сии в непроницаемой тайне, сведения о" них от посторонних глаз уберечь не уда-
лось — слишком широк был круг лиц, причастных к ним. В начале 1708 г. какой-
то рейтар Мирон донес, что ему стало известно об обещании Мазепы выступить
против России совместно с поляками Лещинского и крымцами. Мирона отправили
в Посольский приказ в Москву, но его доносу не придали никакого значения. Царь
отправил гетману письмо с заверением в своем неизменном к нему доверии и
расположении. «...Верность твоя,— писал Петр Мазепе,— свидетельствуется тем,
что ты, ни мало ничего у себя не задерживая, нам о всем доносил» 6.
Запомним эту фразу Петра. В ней, думается, заложен ключ к пониманию от-
ношения царя и его вельмож к гетману Украины и объяснение того, почему измен-
нику удавалось столь долго оставаться неразоблаченным. По всему видно, что Ма-
зепа был тонким психологом и умело создавал себе репутацию слуги откровенного,
непосредственного, с душой, что называется, нараспашку, честно выполнявшего
свой долг и не опасавшегося никаких разоблачений именно потому, что он беспре-
дельно честен и верен. Сознавая невозможность отвести от себя подозрения голым
отрицанием то и дело поступавших предложений изменить России — подобная
тактика непременно приковала бы внимание Посольского приказа к поведению
гетмана и насторожила бы царя,— Мазепа не сидел сложа руки в пассивном ожида-
266 И. И. Павленко
нии, когда над его головой разразится гроза, а сам рассеивал тучи. Нередко, упреж-
дая события, он сам спешил известить заинтересованных лиц о предложениях из-
менить России. Именно так он, например, поступил, когда получил подобное
предложение от сторонника Станислава Лещинского пана Тарло.
Мазепа отправил письмо Тарло к Г. И. Головкину, сопроводив его вопросом,
как ему поступить, какой ответ написать. Царь настолько доверял гетману, что
форму отповеди соблазнителю и ее содержание отдал на его усмотрение. Мазепа в
присущем ему высокопарном стиле ответил Тарло. «...Не могут меня никогда ни
стрелы, пи огонь разлучить от любви пресветлейшего всемилостивейше™ государя
моего... Напрасный ваш труд,— отчитывал Тарло коварный гетман,— непотребные
заводы, ненадежные надежды и ожидания суть».. Тут же велеречивое заклина-
ние: «...первее на земле звезды будут, небо же сохою орано, нежели Украина
имела бы когда возвратитися к короне Польской и народ казацкий, от веков к поль-
скому имеющий ненависть, с Речью Посполитою соединен имел быть» '. Само собою
разумеется, что копию письма Тарло Мазепа отправил в Посольский приказ.
Гетман резонно рассудил, что. поступаясь каким-нибудь Мироном или Тарло и
отмежевываясь от них, он тем самым отводит подозрения о своих преступных свя-
зях с более влиятельными силами -- польским и шведским королями. Линия
поведения Мазепы по отношению к вельможам безотказно сработала и на этот раз.
Головкин был уверен, что Мазепа остается безучастным ко всяким соблазнам, что
его преданность выше всяких похвал и что его пытаются компрометировать интри-
ганы всякого рода.
В то самое время, когда в Посольском приказе разбирались с делом пана Тарло,
началось следствие по более значимому и основательному доносу. Ничего подобного
за двадцатилетнее гетманство разбирать не доводилось. Речь шла об извете на
гетмана генерального судьи Василия Леонтьевича Кочубея и полковника Полтав-
ского казацкого полка Ивана Ивановича Искры.
В недалеком прошлом Мазепа и Кочубей были друзьями и даже породнились:
Кочубей выдал замуж свою дочь Анну за племянника гетмана —- Обидовского.
Испортились эти отношения в 1704 г., когда Мазепе, оставшемуся вдовцом после
смерти жены, приглянулась красавица дочь Кочубея — Матрена. Поначалу старик
вдовец пришел к Кочубеям свататься, но те отказали, ссылаясь на то, что гетман
был крестным отцом Матрены. Старый греховодник на этом не успокоился, про-
должал искать любви Матрены и, кажется, обрел ее. Дочь Кочубея вопреки воле
родителей делит ложе с развратником, причем брачные связи не были скреплены
алтарем.
Сохранилось несколько писем Мазепы к Матрене, 8 которых он не скупился на нежности. «Мое
серденько, мой квоте рожаной (розовый цветок.—Я. /7.)...», «Моя сердечне коханая, наймилыпая,
найлюбезнеишая Мотроненько» — так обращался гетман к своей возлюбленной. «Сама знаешь, як я
сердечне шалене (до безумия,— Н. Л.) люблю вашу милость». — клялся Мазепа. Матрена, видимо,
тоже питала какие-то чувства к старику. В одном из писем он приводит сказанные ему Матреной слова:
«Хочь сяк, хочь так будет, а любовь межи нами не отменится». Судя по последним письмам Мазепы.
Матрена к нему быстро охладела. Во всяком случае послания любовника содержат упреки в утрате к
нему чувств, напоминания о ес клятвах и т. д.
Родители соблазненной дочери были огорчены случившимся до крайности.
Отец обратился к виновнику их беды со словами, выражавшими безутешное горе:
«О, горе ж мине, нещасливому. Чи сподевался я при моих немалих в войскових
делах нрацах, в святом благочестии, под славным рейментом вашей вельможиости
такое поносити укорение?.. Омрачился очей моих свет, обишол ми мерзеный студ,
не могу, право, зрети на лица людские, и перед власными ближними и домовника-
ми моими окривает мя горький срам и поношение». Дошел до нас и ответ Мазепы на
Измена Мазены 26 7
это письмо. Гетман, верный привычке лицемерить, сделал вид, что не понимает,
какие претензии предъявляет ему генеральный судья. Он считал виновницей
напряженности сварливую супругу Кочубея, которую следовало урезонить: «А що
взменкуешь в том же своем пашквильном письме о якомсь блуде, то я не знаю и не
разумею, хиба сам блудишь, коли жонки слухаешь». И в заключение привел посло-
вицу: «Где хвост всем заправляет, там голова блудит» 8.
Случай с Матреной тяжелым грузом, лег на сознание супругов Кочубей. Тем
не менее одной личной драмой невозможно объяснить решимость Кочубея напра-
вить царю донос на гетмана. Обида на него была не единственным поводом для
извета, хотя сбрасывать со счетов личные отношения, установившиеся после
обольщения Матрены, не следует. Очевидно, как явствует извет, сыграли роль два
несхожих представления о будущем Украины, ее судьбах: если Кочубей придер-
живался идеи Богдана Хмельницкого о совместном существовании двух братских
народов в едином государстве, то Мазепа ратовал за восстановление на Украине
власти польских магнатов и шляхты.
До сих пор изветы на Мазепу подавали лица, далеко от него отстоявшие и
пользовавшиеся информацией о его изменнических намерениях из вторых и треть-
их рук. Иное дело Кочубей — человек, наблюдавший за действиями гетмана вблизи
и поэтому располагавший большим количеством улик, причем более веских, чем у
предшествующих доносителей. Но как сообщить царю о предательских планах Ма-
зепы? Где найти надежного человека, который бы согласился доставить в Москву
донос? Такого человека Кочубей нашел, но когда читаешь следственное дело, то не
перестаешь удивляться, сколь наивно и неосторожно он действовал, вступив в
единоборство с таким прожженным и опытным интриганом, как Мазепа.
Дело началось с того, что 26 августа 1707 г. в резиденции гетмана — Батурине
появились два монаха Севского монастыря — Никанор и Трифилий. Кочубей
решил воспользоваться услугами Никанора, с которым, впрочем, никогда ранее не
встречался. Пригласив монаха к себе в светлицу, Кочубей спросил, какой он
породы. Тот ответил, что в миру был священником. «Мочно ль-де тебе в тайном
слове верить?» — без всяких околичностей, что называется в лоб, спросил Кочубей.
Никанор ответил: «Верь!» Заставив монаха поцеловать крест и потребовав от него
клятвы, что, «какие слова он, Кочубей, будет ему говорить, никому не пронесть»,
генеральный судья изрек: «Гетман-де Иван Степанович Мазепа хочет великому
государю изменить и отложиться к ляхам и Московскому государству учинить
пакость великую, пленить Украину, государевы городы». С этим доносом Кочубей
отправил Никанора в Монастырский приказ в Москву, снабдив его на наем подвод
7 червонными и 12 ефимками.
Кочубею явно повезло — Никанор оказался честным человеком. Другой бы на
его месте донес о разговоре с Кочубеем Мазепе, получил бы от того вознаграждение,
но Никанор в точности выполнил поручение генерального судьи. Поступок Никано-
ра вызывает тем большее удивление, что ему конечно же были известны и степень
опасности, и степень риска, которым он себя подвергал: его могли вздернуть на
дыбу, подвергнуть испытанию огнем и т. д. Тем не менее 17 сентября он прибыл в
Москву и тотчас отправился в Монастырский приказ, где с него был снят допрос.
Оттуда Никанор, предварительно сказав за собою «слово и дело», был препровож-
ден в Преображенский приказ, где его допросили более обстоятельно. Впрочем,
оба допроса, как в Монастырском, так и в Преображенском приказе, не имели
никаких последствий для Мазепы 9.
Между тем Кочубей поделился тайной еще с тремя человеками: полтавским
полковником Иваном Искрой, сотником Петром Кованькой и их общим духовником
священником Иваном Святайло. По совету последнего Кочубей отправил с изветом
нового доносителя — Петра Яценко. Он вручил донос царевичу Алексею, а тот
268 Н. И. Павленко
передал его царю. Петр спешил к театру военных действий и, хотя был твердо
убежден в ложности доноса, все же поручил Головкину и Шафирову расследовать
его.
Донос Яценко носил более конкретный характер — Мазепе инкриминирова-
лось три вины. Главная из них состояла в стремлении гетмана отдаться под
власть Лещинского; посредником в переговорах на этот счет выступал иезуит
Заленский. Второе обвинение было не менее тяжким, чем первое,— речь шла о
покушении на жизнь государя: в ожидании предполагавшегося приезда Петра в
Батурин Мазепа будто бы распорядился расположить в засаде 300 сердюков,
которые должны были по условному знаку открыть огонь по царю. Наконец, третье
преступление Мазепы состояло в стремлении вызвать недовольство запорожцев
распространением слухов среди них, что якобы царь намеревался их истребить.
Гетман подсказывал им и пути преодоления этой угрозы: «...может, будет нам и
под ляхами добре и лучше теперешнего поведения».
Не понадеявшись на Никанора и Петра Яценко, что они в точности выполнят
поручение, Кочубей использовал еще один канал доставки правительственным
инстанциям сведений об измене Мазепы — в свою тайну он посвятил приятеля и
свояка Ивана Искру, который должен был встретиться с ахтырским полковником
Федором Осиповым, чтобы сообщить ему об изменнических планах Мазепы. Сви-
дание Искры с Осиповым произошло 13 февраля 1708 г. у речки Коломаки. О
состоявшейся встрече и разговоре с Искрой Осипов немедленно донес киевскому
губернатору Дмитрию Михайловичу Голицыну, а тот переправил это донесение в
Бешенковичи, где находилась главная квартира царя 10.
О доносах каким-то образом пронюхал Мазепа и, похоже, заволновался. Ответ-
ные его меры были привычными и проверенными практикой — они не один раз
приносили ему успех. Гетман отправил письмо царю. Его содержание — образец
лицемерия, лжи и обмана, скрытых под личиной внешней покорности. Начал он
письмо со смиренного заявления, что хотя ему ради глубокой старости и одержимых
«отовсюду болезней и печалей» и не пристало столь ревностно беспокоиться о
своей чести и в этой связи тревожить царя, но он пребывает в тревоге: «...дабы и
по смерти моей не осталася в устах людских мерзкая проклятого изменнического
имени о мне память». Ему, гетману, известно о лживых доносах «с неистовыми
словами о чести» и о его к царскому величеству «будто неверности». Далее
следовали обычные заверения, на которые так щедр был Мазепа: он соблюдает
«непорочную и непреткновенную верность» и будет ее блюсти «до кончины жития»
своего.
Послание Мазепа завершил просьбой прислать клеветников в Киев или Бату-
рин. Почему следствие должно вестись под присмотром человека, на которого до-
носили? Мотивировку этой просьбы Мазепа тоже давно отработал: изветчиков
надлежало прислать для того, чтобы его, Мазепы, тайные и явные враги, увидя
царские милости, не рискнули более подавать доносы. Подлинные причины домо-
гательства гетмана состояли в другом. Он конечно же знал о беспрекословном
доверии к себе царя и его вельмож и тем не менее не мог преодолеть чувство
страха: а вдруг изветчик сообщит что-либо такое, что в прах развеет миф о верности,
и он, гетман, предстанет перед царем и его соратниками в облике злодея и предате-
ля. Ничто подобное не угрожало гетману в Батурине, где заплечных дел мастера
если бы и вытянули что-либо из ответчиков, то можно было бы не сомневаться, что
добытые показания не выйдут за пределы покоев, где производился розыск.
Царя, однако, не было необходимости убеждать удовлетворить желание Ма-
зепы. Цитированное выше письмо гетман отправил 24 февраля 1708 г. Письмо
царя гетману датировано 1 марта. Мы нарочито привели эти даты, чтобы подчерк-
нуть, что Петр отправил свое письмо гетману до получения от него послания. Соз-
Измена Мазепы 269
дается впечатление, что царь на расстоянии уловил заветное чаяние гетмана и
спешил его удовлетворить, чтобы у того не осталось и тени сомнения относительно
меры его к нему расположения. Более того, Петр, упреждая желание гетмана,
предложил ему осуществить коварный план, как без шума, не вызывая никаких по-
дозрений у Кочубея и Искры, выманить их за пределы Украины, чтобы потом взять
под стражу и учинить розыск. Для того, писал царь Мазепе, «чтоб оные, Кочубей
и прочие, будто б ради лучшего ведения в том деле, сами к нам приехали», монах
и Петр Яценко будут отпущены с почестями, «якобы веря им в том». Преимущество
предложенного плана, но мнению Петра, состояло в том, что «сим тихим образом
всех их (третьим был Даниил Апостол, которого царь ошибочно считал противни-
ком Мазепы и причастным к доносу. — Н. II.) можем в руки получить». Впрочем,
царь не исключал возможности самому Мазепе «всех трех достать» своими сред-
ствами. «...А пока оные попадутся,— резюмировал Петр,— извольте о сем деле тихо
держать, якобы не ведаете о сем» ".
Письмо царя убедило гетмана, что у него пока нет оснований волноваться за
свою судьбу: Кочубея и Искру Петр считал клеветниками, а его, Мазепу, «верным
человеком». Гетман решил и впредь изощряться в подборе слов, выражающих его
верность. В ответе на царскую грамоту от 1 марта Мазепа подобострастно благо-
дарил Петра за то, что тот «все враждебные наветы вменяет во лжу и клевету»,
и расточал клятвы «в непоколебимой... к... царскому величеству верности поддан-
ской, которую до кончины жития... хотя и краткого, невреждеино» сохранит. Эти
клятвы выглядят кощунственными только в свете последующих событий, а до ро-
кового шага Мазепы воспринимались в ставке царя за чистую монету, как прояв-
ление искренней преданности, и даже вызывали чувство сострадания и участия к
незаслуженно обиженному «верному человеку». Царь во все возраставших дозах
проявлял о гетмане заботу, предупредительность к нем^^ и тревогу за его спокой-
ствие. В грамоте от 11 марта 1708 г., являвшейся ответом на мазеиинское послание
от 24 февраля, Петр в который раз заверил своего «верного подданного»: «...таким
клеветникам, на вас ложно наветующим, никакая вера от нас не дастся, но и паче
оные купно с наустителями воспримут но делам своим достойную казнь». По-
обещав, что гетман и впредь может рассчитывать на благосклонность, царь подтвер-
дил свой план, «каким образом то злое дело исследовать и искоренять» 12.
Мазепе, однако, не терпелось заполучить в свои руки Кочубея и Искру. В
принадлежавшую генеральному судье местность Диканьку гетман отправил много-
численный отряд казаков, чтобы схватить и заковать своих недругов. Предупреж-
денный об опасности Кочубей успел уведомить об этом Искру и, выехав из Ди-
каньки буквально за час-два до прибытия туда казаков Мазепы, отдался в Красном
Куте под защиту ахтырского полковника Осипова.
Итак, Мазепе не удалось схватить Кочубея и Искру. Независимо от этой
попытки начал действовать правительственный механизм, запущенный для осу-
ществления плана царя. 5 марта Головкин отправил письмо Осипову с просьбой
убедить Искру прибыть вместе с ним в ставку царя. В письме, внешне ласковом,
но насквозь лживом, Головкин уведомил Осипова, что Петр «милостиво принял»
присланный им извет со слов Искры, но царь желает лично обо всем «изустно»
узнать от самого полковника Искры и поэтому приглашает его и Кочубея прибыть
в свою ставку. «А сие письмо мое, — сообщал Головкин Осипову,— изволь ради
уверения полковнику Искре показать, ибо сие нишу именным и изустным его,
великого государя, указом». 11 марта Головкин отправил приглашение прибыть в
район Смоленска и Кочубею. Головкин уведомлял генерального судью, что царь
«зело милостиво» принял извет и счел его столь важным, что пожелал лично
выслушать доносителя, тем более что «имеет его царское величество доношения и
от иных таковых же верных и знатных особ...». Обращают на себя внимание заклю-
270 Н. И. Павленко
чителъные слова письма, столь же ласковые, сколь и лицемерные: «Желательный
вам всякого блага и слуга Гаврило Головкин» |3.
Закралась ли в души Кочубея и Искры хоть малая толика сомнении относи-
тельно искренности намерений царя? Мог ли кто-либо из них предположить, что
весь этот фарс был разыгран с единственной целью заманить их в ставку царя и
что переданный Головкиным вызов царя закончится не разоблачением предателя,
а их собственной гибелью, которой будут предшествовать мучительные истязания?
Ответить на поставленные вопросы можно только отрицательно — природа ца-
ристской идеологии такова, что непогрешимость царя в сознании подданных при
любых, обстоятельствах оставалась непоколебимой. Впрочем, на пути к Смоленску
у Кочубея и Искры могли зародиться смутные подозрения — уж очень присталь-
но. не спуская глаз, следил за ними эскорт, приставленный будто бы для обеспе-
чения их безопасности. В действительности это был караул, которому поручили
стеречь путников, чтобы они не сбежали. Кочубей и Искра прибыли в Витебск,
где находился Головкин. 18 апреля. План царя заманить главных доносителей в
свою ставку был выполнен безупречно.
Поскольку Петр и его окружение исходили из посылки о невиновности Мазепы
и клеветническом характере доноса Кочубея и Искры, следствие носило формаль-
ный характер, ибо истина давно была известна следователям — репутация
Мазепы вне подозрений. Как увидим ниже, следователи были, озабочены, не бес-
пристрастным расследованием дела, а оправданием гетмана и выступали в роли не
обвинителей и прокуроров, а адвокатов предателя.
Первая встреча следователей — а ими были Гавриил Иванович Головкин и
Петр Павлович Шафи ров — с гостями из Украины состоялась 19 апреля. Она,
надо полагать, оставила у Кочубея и Искры самые радужные впечатления —• им
довелось иметь дело с приветливыми людьми, расточавшими улыбки и на каждом
шагу проявлявшими предупредительность. Кочубей и Искра воспрянули духом,
когда услышали заявление Головкина: «Государь к вам милостив, надейтесь на
царскую милость и подробно изложите все дело., ничего не опасаясь». После этого
Головкин остался наедине с Кочубеем. Генеральный судья объяснил причины,
вынудившие его обратиться к царю с доносом. Такое намерение у него возникло
после того, как он убедился в стремлении гетмана предаться полякам. Решимость
Кочубея еще более укоренилась, когда ему довелось услышать слова Мазепы:
«...под поляками конечно будем». Вслед за этим Кочубей вручил Головкину извет.
Отличительная особенность документа, подписанного Кочубеем, состояла в
том, что в 27 пунктах доноса перечислены конкретные действия Мазепы или на-
мерения совершить их. причем нередко с указанием точных дат и места, где
состоялся разговор, а также лиц, при этом присутствовавших. У Головкина и
Шафирова имелись широкие возможности не только проверить точность и осно-
вательность обвинений, перечисленных в доносе, но и выявить новые факты и
обстоятельства, оставшиеся неведомыми Кочубею, привлекая к дознанию много-
численных свидетелей и распутывая хитросплетения изменника. Однако дотошное
расследование дела не входило в планы следователей.
Правда, проверить достоверность некоторых пунктов доноса было практичес-
ки. невозможно. Речь идет о тех случаях, когда гетман делился с Кочубеем своими
мыслями с глазу на глаз, без свидетелей. К ним относится, например, заявление
Мазепы Кочубею о том, что княгиня Дольская, передала ему, Мазепе, обещание
короля Станислава назначить его князем Черниговским, а запорожскому казачест-
ву предоставить вольности. Отсутствовали свидетели н тогда, когда Кочубей при-
шел к Мазепе просить разрешения выдать свою дочь за сына Василия Чуйкевича.
Мазепа отказал в просьбе, заявив: «Как окажемся под поляками, тогда и жених
найдется твоей дочке из знатных шляхтичей». Вероятно, трудно было проверить
Измена Мазепы 271
подлинность событий, происшедших в Батурине 7 сентября 1707 г., когда львовский
мещанин Русенович доставил Мазепе секретное послание от польских панов и
устное поручение гетмана Сенявского выведать, как относятся к полякам украин-
цы. Паны, заявил Русенович, «пана гетмана борзо любят», на что гетман ответил:
«...он сам поляк и всегда желает всяческого добра короне польской».
Подавляющее большинство обвинений следователи могли проверить, призвав
к допросу свидетелей. Так, по словам Кочубея, Мазепа радовался, когда получил
известие о неудаче русских войск у Пропойска. В присутствии стародубского пол-
ковника Скоропадского Мазепа, глядя на расстроенного этой новостью Кочубея,
произнес издевательскую фразу: «Але судья плачет о том, але ж у него слезы те-
куть». Кочубей, далее, извещал, что в Батурин многократно приезжал ксендз За-
ленский и вел с гетманом тайные разговоры. Посредничал при организации встреч
гетмана с Заленским генеральный писарь Орлик. В соответствии с нормами судо-
производства тех времен следователи обязаны были призвать и допросить свиде-
телей, в данном случае Скоропадского и Орлика, организовать очные ставки и т. д.
Надлежало также допросить многочисленных гостей, присутствовавших на
обеде у Кочубея в конце июня 1706 г. В ответ на тост хозяина за здоровье гостя
охмелевший и утративший осторожность Мазена, вздохнувши, сказал: «Какая мне
утеха, если я. живу, никогда не имея совершенной надежды на свою безопасность,
всегда жду обуха, как вол». Вслед за этим Мазепа, обратившись к супруге Кочубея,
стал нахваливать гетманов-изменников Выговского и Брюховецкого: «И мы хотели
бы о своей большой целости и вольности войсковой промыслить, да не маемо теперь
еще способу». Свидетели, если бы их вызвали к следствию, могли либо подтвер-
дить, либо, напротив, отклонить как ложь сказанное Мазепой полковникам в
сентябре 1707 г. Требуя от них беспрекословного подчинения, Мазепа заявил:
приятельские отношения с крымским ханом и селистрийским пашой — дело прош-
лое, «а теперь с иной бочки надобно нам свое дело начинать». «Иная бочка», на ко-
торую теперь делал ставку гетман, в интерпретации Кочубея — Речь Посполитая.
Не представляло труда удостовериться в справедливости или, напротив, в ложности
обвинения Мазепы и в том, что он разжигал неприязнь между русскими и украин-
цами, запрещал родство между ними и даже знакомство: «...в дом на хлеб и соль
позвать не разрешает и гневается».
Ряд обвинений можно было проверить, ознакомившись с документацией гет-
манской канцелярии. К ним относятся обвинения Мазепы в самовольном распоря-
жении войсковой казной, а также во взыскании изобретенных им налогов в свою
пользу 1
Итак, следователи, если бы того пожелали, могли бы докопаться до истины,
призвав к ответу не только свидетелей, но и самого гетмана. Но подобного желания
у них не было. Они сосредоточили свое внимание на расхождениях в трактовке од-
ного пункта в доношении полковника Осипова и в извете Кочубея. Осипов, по-
лагаясь на слова Искры, донес киевскому губернатору, что гетман в ожидании
приезда царя в Батурин «всячески старался, чтоб его, государя, смерти предать
или в руки взять и неприятелям отдать», а затем намеревался во главе казачьих
полков «идти на великороссийские городы». Между тем в извете Кочубея говори-
лось лишь о намерении гетмана убить паря и ничего не сказано о стремлении
схватить царя, чтобы передать его неприятелю, как и о предполагавшемся походе
для завоевания русских городов 15.
Позвали Искру. Тот подтвердил правильность сказанного им Осипову, сослав-
шись при этом на Кочубея, который будто бы слышал именно то, что Искра сообщил
Осипову.
Следственная практика XVII— XVIII вв. при наличии разноречий в показа-
ниях лиц, привлеченных к дознанию, знала два способа добывания истины: либо
272 Н. И. Павленко
расширение круга лиц, более или менее осведомленных о происходившем, с целью
организации очных ставок обвиняемых со свидетелями или свидетелей между
собой, либо пытки. Следователи решили прибегнуть к застенку.
Сначала подвергли пытке Искру: ему дали десять ударов кнутом. Полковник
не выдержал истязаний, смалодушничал и показал: «Никакой измены за гетманом
не знаю, слышал о том только от Кочубея». Привели в застенок Кочубея. Нервы
престарелого и больного генерального судьи при виде орудий пытки тоже не выдер-
жали. Избегая мучений, он, по словам Головкина, «принес повинную, что он все то,
что написал на гетмана, затеял только с единой злобы своей домашней за дочь».
Искру привели к повторной пытке и дали восемь ударов. Он подтвердил, что не
располагает никакими данными об изменнических планах Мазепы, пристал к делу
по свойству и дружбе и что все измыслил Кочубей по своей злобе. Призвали к пытке
Кочубея. Теперь его не спасло добровольное признание о напрасно возведенных
им обвинениях на гетмана. Выслушав судью, следователи велели дать ему пять
ударов. Головкин доносил царю: «Кочубей зело стар и дряхл безмерно, того ради
мы еще более пытать его опасались, чтобы прежде времени не издох». На этот раз
следователи интересовались, «не было ли ему (Кочубею.— Я. 77.) подсылки от
неприятелей, не затеял ли он доноса по неприятельским факциям, чтоб низверг-
нуть гетмана и выбрать иного, к тому их злому начинанию склонного, и кто были
еще его единомышленниками». Кочубей заявил, что никакой «подсылки» ни от
кого не было и что, кроме Искры, у него нет других единомышленников 16.
Как видим, изветчики упростили задачу следователей. Отказавшись от обви-
нений против Мазепы, они как бы пошли навстречу сокровенным желаниям сле-
дователей и избавили их от необходимости долго и изощренно выяснять истину.
Формально Головкин и Шафиров были правы: Кочубей и Искра выглядели обыч-
ными клеветниками, злобно порочившими «верного подданного» Мазепу, и сами
вынесли себе приговор.
Но если бы вельможи не подходили к следствию предвзято, если бы они не
подвергали изветчиков пыткам ради устрашения, если бы не горели желанием
«закрыть» дело, не раскрыв преступления, то судьба Мазепы и его черного дела
могла быть иной — изменника схватили бы до того, как он перешел к неприятелю.
Однако реальный ход событий и факты, будучи вещью упрямой, регистрировали
иные судьбы Кочубея и Искры.
Следствие началось 21 апреля. Не прошло и недели, как оно завершилось. 27
апреля у Кочубея были изъяты все бумаги, в том числе и письма гетмана Матрене,
а также челобитная царю генерального судьи с изложением причин, вызвавших у
него ненависть к Мазепе. В ней Кочубей писал: гетман стращал меня смертью, «да-
бы вторую дщерь мою, девицу, ему же восприемлемую от святого крещения духов-
ную дщерь, взяти могл в супружество». Такого богохульства Кочубей допустить
не мог: «Лутче было бы ему смерти мя предати, нежели славу мою в студ несказан
претворити» 1!.
30 апреля подследственных, оковав, перевезли из Витебска в Смоленск. Царю
был отправлен на утверждение проект приговора, предусматривавший одну меру
наказания Кочубею и Искре — смертную казнь. Петра не удовлетворили резуль-
таты следствия. Он полагал, что следователи не выяснили главного — какие враж-
дебные России силы инспирировали донос. Царь велел вернуть изветчиков в Ви-
тебск и повторно допросить под пыткой, не было ли «от неприятеля (шведов,—
Н. II.), или от поляков (державших сторону Лещинского.— Н. П.), или от запо-
рожцев подсылки». В застенке Кочубей получил три удара кнутом, Искра — шесть
ударов, тем не менее оба показали: «...от шведов, и от поляков, и от запорожцев,
и из Крыму, и от иных никаких народов в том гетманском деле, или к возмущению,
ни от кого... подсылки не было» .
Измена Мазепы 273
Оставим на время Кочубея и Искру и обратимся к Мазепе, находившемуся
в своей резиденции. Надо полагать, все эти недели гетмана не покидало чувство
тревоги: он настороженно следил за ходом следствия. Головкин и Шафиров не
оставляли его в неведении о том, что происходило в Витебске. Кроме того, Мазепа
пользовался еще каким-то неофициальным источником информации. Не оставлял
гетмана без внимания и царь. За день до начала следствия, 20 апреля, Петр из-
вестил Мазепу: Кочубей и Искра прибыли «с тем своим ложным доношением до-
бровольно в Смоленск», а затем были доставлены в Витебск, где обнаружилось
«самое их воровство и сплетенная ложь на тебя, верного подданного нашего». Царь
заверял гетмана: «Мы тому ложному их доношению как и прежде, так и ныне веры
никакой яти не хочем, ведая к нам, великому государю, твою всегдашнюю непо-
колебимую верность» 19.
Итак, допрос еще не начинался, царские «министры» продолжали заверять
Кочубея и Искру в доброжелательном к ним отношении царя, были вежливы,
предупредительны и не обронили ни одного грубого слова в адрес своих жертв, а
царь, упреждая ход событий, спешил успокоить «верного подданного» заверения-
ми, что он квалифицирует извет как «сплетенную ложь» и никаким доносам, как
и прежде, верить не будет.
Слепая вера царя укрепляла Мазепу в мысли, что он остается вне подозрений,
но, вступив на опасный путь предательства, гетман, как и всякая трусливая натура,
нуждался чуть ли не в повседневном подтверждении своей репутации «верного под-
данного». И он его получал от Головкина и Шафирова. К сожалению, почти все
письма Головкина и Шафирова, адресованные Мазепе, до нас не дошли и об их
содержании можно судить лишь по ответам на них Мазепы.
Из ответных посланий Мазепы неопровержимо вытекает, что Головкин и Ша-
фиров не придали никакого значения доносу Кочубея, переданному генеральным
судьей через монаха Никанора и полтавского жителя Яценко. 9 марта 1708 г. Мазе-
па благодарил Шафирова за то, что он стал «патроном, покровителем и заступни-
ком» «пред лицем монаршим... в враждебных наветах... неправедне наносимых»,
и заверял его: «...беру на себя до кончиня жития моего неоплатный долг всегда быть
памятным толь великих вашей вельможности в нынешних напастях и скорбях
явленных мне благодеяний, которых, аще забуду, забвенна буди десница моя».
Столь же притворно-льстиво благодарил Мазепа Шафирова и Головкина в дни след-
ствия по доносу Кочубея и Искры в Витебске и после его завершения. Эти письма
Мазепы хотя и полны выспренной фразеологии и словоблудия, но столь характер-
ны для эпистолярных сочинений гетмана и столь красноречиво отражают его
коварную натуру, что мы рискнули привести из них несколько выдержек.
25 апреля 1708 г. Шафирову: «Мой милостивый благодетель! Обвеселил мене отчасти, ваша
вельможность, своим обнадеживанием о Кочубее и Искре в горькой и несносной моей печали...»
30 апреля 1708 г. Шафирову: «...благодарю Бога моего, что в невинности моей верной и непороч-
ной к его царскому величеству, всемилостивейшему моему царю и государю, многолетней службы
лжетворные наветы и словеса беззаконных не нремогоша и явишаяся лжа глаголыса... Благодарствую
и вашему превосходительству за толикое благодеяние и помощь, что по обещанию своему изволились
в розыску так праведно потрудитеся и благоразумием своим в тое улучити, что не порадовалися врази
мои о мне. Якая вашего превосходительства явленная мне в напастях помощь, милость и отрада яко
никогда в благодарном сердце и в уме моем забвенна не будет, так до кончины жития моего вашему
превосходительству отслугивать и всячески награждать не перестану...»
30 апреля 1708 г. Головкину: «...лжеплетенные врагов моих, Кочубея и Искры, наветы пред
праведною моею и непорочною верноегию, аки паутина, разрушатся, и сами напастники в сеть, иже
мне уготовиша, впадут... Благодарствую убо вашей вельможности, что, по премногой своей ко мне
милости, изволились быть ревностным невинности моей заступником и патроном, за якую вашей вель-
можности неотъемлемую милость, донели же живу, движуся и есмь, всегда должен вашей вельмож-
ности отслугивать и всячески награждать...»
2/4 Н. И. Павленко
10 июня 1708 г. Головкину: «...ваша вельможность своим высоким разумом, праведным судом
и благосовестною христианскою ревностию толь многими лжами, клеветами, напастьми и враждебными
наветами окаляниую непорочную мою верность очистил и обратил болезнь и неправду клеветников
моих на главы их...»
Об усердии следователей, стремившихся угодить гетману и отправлявших ему
письма часто с ценной для того информацией, благодаря которой он мог соразме-
рять свои действия, можно судить по письму Шафирова из Витебска от 13 мая
1708 г. В ответ на цитированное выше письмо гетмана от 30 апреля польщенный
Шафиров писал: «...ваше сиятельство за прилежание мое в деле Кочубея и Искры в
своей приязненной склонности содержать меня соизволите...» — и обнадеживал
своего корреспондента на будущее: «...я и впредь всегда принадлежащее к интере-
сам вашего сиятельства не оставлю мою услугу по возможности своей показывать».
Таким образом, из Витебска и Смоленска Мазена получал известия одно уте-
шительнее другого. Тем не менее он настойчиво добивался доставки к нему в вой
ско Кочубея и Искры. Заметим: он знал, что делал, и свой интерес соблюдал
неукоснительно. Какими же соображениями руководствовался гетман? Думается, на
первом плане стояли чувство страха и отсутствие полной уверенности в благо-
получном для него завершении следствия.
Пока царская грамота да письма Головкина и Шафирова ползли со скоростью
улитки из Витебска в Батурин, многое могло измениться. Могли всплыть новые
факты, способные раскрыть глаза царю и его вельможам, ход следствия мог принять
совсем иной оборот, и тогда он, Мазепа, более уже не сможет морочить им головы и
в конечном счете предстанет перед ними в облике Иуды. Отсюда логичный вывод:
чем раньше обличители окажутся в его руках, тем надежнее он оградит себя от
всякого рода случайностей. Это соображение, разумеется, не фигурировало и не
могло фигурировать ни в одном из писем Головкину и Шафирову. Напротив,
своим корреспондентам Мазепа внушал мысль, что ему нечего опасаться каких бы
то ни было разоблачений, поскольку его совесть чиста. «Оклеветапия их не боюсь,
ибо оные не могут в верности моей и единого обрести порока...— писал гетман
Шафирову 25 апреля 1708 г. — Но надеюсь на милость Божию и на совесть мою,
в непреткновенной верности незазорную, что и самая вражда, и ложь не может мне
ничего доказать и веры моей одолеть...» Это была чистой воды бравада — Мазепа
хотел, чтобы в это уверовал Шафиров, но еще в большей мере хотел уверовать в это
сам.
В письмах Мазепа приводил иные мотивы и аргументировал необходимость
иметь под боком своих врагов, в частности, тем, что жестокий розыск и последую-
щая за ним публичная казнь, с одной стороны, продемонстрируют населению
Украины безграничное доверие царя к гетману, а с другой — внушат пароду страх
и опасение за доносы. Плевелосеятели и единомышленники Кочубея не угомонятся
до тех пор, писал Мазепа Шафирову, пока народ не увидит изветчиков, «сюда в око-
вах припровожденных и достойную по делам своим казнь восприемлющих». Доно-
сителей надлежало прислать, писал Мазепа Головкину, «дабы они, враги мои, яко
всенародно мене оболгали, честь мою унижили и взничтожили. так всенародно и
публичне в позор всем в войску по учиненном розыску достойное по делам своим
восприняли, чтоб не ушима единомышленники их в народ малороссийский неми-
лости к ним и жестоком гневу его царского величества слышали, но очимо видели
и о моей невинности и непорочной верности увидели». По мнению Мазепы, казнь
лучше всяких универсалов и обращений к разуму способна своей жестокой нагляд-
ностью убедить всех, сколь опасно и бесполезно жаловаться на него. Впрочем, Ма-
зепа не исключал и распространения среди населения царских грамот — их над-
лежало «посылать по городам, по селам и прибивать по церквам».
Чтобы обрести в лице Головкина и Шафирова сторонников отправки доноси-
Измена Мазепы 275
телей на Украину, Мазепа изобрел ловкий ход. 25 апреля 1708 г. он сообщал Шафи-
рову: «свойственникам и единомышленникам» Кочубея и Искры будто бы «несть
числа» и они, «торжествуя, оглашают в народе, будто их, врагов моих, к Смолен-
ску привезено честно, будто с обозов монарших почтено им стречею, будто в самом
Смоленске стретил их господин воевода тамошних и в своем дворе поставил честно
и позволил всюду ездить свободно, придав им для большой чести офицеров, кото-
рыми плевелами возмущают в полках Гадяцком и Полтавском народ». Более того,
о доносе Кочубея и Искры стало известно «по окрестным заграничным землям»,
а именно в Польше и Литве, что наносит урон престижу гетмана 20.
Наконец, Мазепа домогался доставки Кочубея и Искры на Украину в силу
свойств своего характера. Как и всякому мелочному человеку, гетману были чужды
великодушие и снисхождение и свойственна жажда мести. Находясь во власти
злобной мстительности, Мазепа не удержался от упрека Головкину: «...явные мои
враги, всенародные возмутители, а наипаче древние его, царского величества, не-
доброхоты легко были допрашиваны, яко с писания вашей вельможности познается,
а надобно б было жестоко истязать, в котором истязании показалося б того их воров-
ства самое основание».
Рассматривая ход расследования извета Кочубея, до сих пор мы общались
с лицами, непосредственно причастными к следствию,— с царем, Головкиным и
Шафировым. А имел ли отношение к делу Меншиков? Хотя прямых свидетельств
причастности князя к следствию нет, тем не менее можно без риска ошибиться
утверждать, что дело Кочубея и Искры не обошлось без участия светлейшего. На
время, в течение которого оно разбиралось, падает расцвет фавора Меншикова и его
влияния на царя. Зная об этом, Мазепа в силу склада своего характера не мог не
искать сближения с могущественным фаворитом. Следы этих поисков сохранились.
Впрочем, отношения Мазены и Меншикова однозначными не назовешь. В тайниках
души надменный шляхтич, наделенный непомерной спесью, презирал безродного
выскочку, но предпочитал подавлять эго чувство и не упускал случая угодить Алек-
сандру Даниловичу, расположить его к себе испытанными средствами — лестью,
оказанием знаков внимания и т. п. О подлинных своих чувствах к князю гетман
рисковал распространяться только в кругу близких себе людей.
Летом 1706 г. царь, находясь в Киеве, велел Мазепе содействовать Меншикову
в военных операциях. Царское распоряжение уязвило гетмана, и он вознегодовал:
«Велят быть под командою Меншикова. Не жалостно было б, если б меня отдали под
команду Шереметева или иного какого-нибудь великоименитого и от предков заслу-
женного человека». Да и сам светлейший пе раз ущемлял самолюбие гетмана. Ма-
зепа сватал своего племянника Войнаровского за сестру Меншикова. Александр
Данилович сначала дал согласие на брак, а затем отказал, рассчитывая, видимо, на
более именитого жениха. Некоторое время спустя светлейший, обделенный, как
известно, дипломатическим тактом, дал гетману еще один повод для раздражения.
Через голову Мазепы он отправил приказ компанейскому полковнику Танскому,
чтобы тот выступил в поход под его, Меншикова, началом и прихватил с собой
деньги для раздачи жалованья и приобретения провианта личному составу полка.
Мазепа вновь рассвирепел: «Может ли быть более поругания, посмеяния и униже-
ния моей особе! Князь Александр Данилович всякий день со мною видится, всегда
со мною конверсует и не сказал мне о том ни единого слова, а без моего ведома и
согласия рассылает ордонансы людям моего регимента. Кто ж это без моего указа
выдаст Танскому месячные деньги и провиант? И как Танский может идти без моей
воли с моим полком, которому я плачу? Да если б он пошел, я б его велел, как пса,
расстрелять».
О подлинных чувствах Мазепы к себе Александр Данилович не подозревал —
внешне неизменно доброжелательный и предупредительный, гетман не давал ему
276	11. И. Пав Л ОНКО
ни единого повода для недовольства. От той норы сохранилось несколько писем
Мазепы Меншикову, свидетельствующих о стремлении гетмана угодить князю.
10 января 1708 г. Мазепа отправил светлейшему дичь своей охоты, сопроводив
подарок «для кухнования» следующим письмом:
«А який звер и сколько оного до нашей светлости посылается, о том, ваша светлость, с росписе
известен будешь. Что все прошу вашей светлости благодарно Припяти, во здравие кушати и мене
в непременной своей братерской и благодетельской сохраняти любве и ласке, которым себе навсегда
вручаю, и есмь вашей светлости всего добра шире зычливый брат и слуга Иван Мазепа, гетман, власною
рукою».
Заметим, что мера подобострастия в письмах находилась в прямой зависимости
от приближения гетмана к роковому шагу, совершенному 24 октября 1708 г., когда
он переметнулся к неприятелю. Эту закономерность в поведении Мазепы обнару-
жил исследователь, изучавший его взаимоотношения. Точно таким же образом
Мазепа вел себя и по отношению к Головкину, Шафирову и даже царю. В тональ-
ности писем Мазепы проявлялось его стремление притупить внимание царя и вель-
мож и создать у них иллюзию своей верности. Можно не сомневаться, что вести
о каждом успехе русского оружия на поле брани воспринимались Мазепой с раздра-
жением и недовольством. Тем не менее в письмах он щедро расточал комплименты
в адрес светлейшего и в высокопарных выражениях отдавал дань уважения его пол-
ководческим дарованиям. 5 июля 1707 г., отвечая на письмо Меншикова, в котором
князь сообщал об одержанной им победе над неприятелем, Мазепа поспешил выра-
зить восторг по ее поводу: «Сердечно радуяся, верным усердием желаю победы
тяжкому его, царского величества, оружию и вашей княжой светлости бессмерт-
ной славы и триумфов, а неприятелеви не токмо нужды, но и крайней погибели».
Настойчиво и энергично добиваясь от царя и вельмож выдачи Кочубея и
Искры, гетман не обошел с этой просьбой и Меншикова. Судя по содержанию
письма, оно было отправлено в те дни, когда изветчики пребывали еще на Украине.
«Известно вашей княжой светлости, для информации,— писал Меншикову Ма-
зепа,— что Кочубей исконный мой есть враг, который от начала уряду моего кро-
потливого гетманского всегда мне был противный и торные подо мною рвы копал...»
Столь же клеветнической была и мазепинская аттестация Искры: «А Искра, свояк
Кочубеев, который родные сестры держал... взял на мене вражду и злобу, которую,
и на полковничестве будучи, внутрь таил...» Оба они давно были достойны казни,
но он, Мазепа, выручил их и получил взамен черную неблагодарность. Пребыва-
ние их на воле крайне опасно, убеждал князя гетман, ибо, «видя крайнюю свою
погибель», они возмутили против него «на убийства народа малодушного через
кровных своих, которых много есть знатных людей». Суть просьбы Мазены со-
стояла в том, чтобы светлейший «посылал от себя до кого надлежит указ его цар-
ского величества, чтоб их с полку Ахтырского в Киев для розыску, очной ставки
с посланным их и суду выдано».
Тогда домогательства Мазепы не увенчались успехом, но в конечном итоге он
достиг своего — месяца через три гетман заполучил от царя головы Кочубея и
Искры, чтобы отсечь их. Кстати, гетман запрашивал царя, каким способом лишить
изветчиков жизни. Петр ответил: «...какою ни есть, только смертью, хоть головы
отсечь или повесить — все равно».
14 июля 1708 г. в местечке Борщаговка, что недалеко от Белой Церкви, в при-
сутствии старшин и при стечении народа состоялась казнь Кочубея и Искры.
Смерть украинских патриотов бесспорно на совести Головкина и Шафирова. Оба
они в угоду царю, убежденному в невиновности гетмана, направили расследование
доноса на него по такому руслу, чтобы не перечить Петру и не разрушать его иллю-
зорных представлений о «верном подданном».
Измена Мазепы 277
Между прочим, Головкину представилась еще одна возможность разоблачить
изменника, но он ею тоже не воспользовался. 1 октября 1708 г. генерал Инфлянт
задержал польского шляхтича Якуба Улашина с письмом от Понятовского Мазепе.
Понятовский был эмиссаром Станислава Лещинского при ставке шведского короля
и просил гетмана освободить из плена своего брата. Инфлянт переслал Улашина
к Головкину, и шляхтич иод пыткой огнем признался, что помимо письма Понятов-
ского должен был передать Мазепе устно призыв перейти на сторону Карла XII,
как только тот вступит в пределы Украины. Это признание в сопоставлении с доно-
сом Кочубея давало новое основание уличить гетмана в измене, но следователи
и его проигнорировали, оставив без последствий. Головкин по-прежнему пребывал
в плену слепой веры в благонадежность гетмана и счел необходимым предупре-
дить его: «Изволишь, ваше сиятельство, сего накрепко предостерегать, дабы не
было таких прелестников в малороссийском народе, от неприятеля подослан-
ных» 21.
Мазепе, как видим, не понадобилось изобретать объяснение случившемуся —
его подсказал Головкин: «подсылка» Улашина, отвечал гетман, коварная затея
неприятеля, направленная на подрыв к нему доверия царя. По словам Мазепы, он
понятия не имел о брате Понятовского, во всяком случае он у него не обретался.
Здесь же — клятвенное заверение в беспредельной верности царю. Кстати, царь
тоже оказался глухим к сигналу, связанному с поимкой Улашина. 13 октября он
писал Меншикову: «Я чаю, что уже вы в малороссийских городах обретаетесь, куда
вам зело поспешать надобно и видеться с гетманом, понеже от бездельников есть
некоторое воровство». Иными словами, Петр возлагал на князя обязанность уте-
шителя гетмана, которого расстроили «бездельники». Под «бездельниками» подра-
зумевался Улашин.
В течение последних двух лет Мазепа жил в ипостаси двойника: неустанно
внушая царю и его окружению мысль о своей верности, он тем же пером выводил
клятвы верности новым повелителям — Станиславу Лещинскому и Карлу XII;
с одной стороны, он торопил шведского короля с прибытием на Украину, лихора-
дочно заготавливал для его армии провиант, снаряжение, артиллерию, порох,
а с другой — прикидывался верным слугой царя, и не только прикидывался: выпол-
няя волю Петра I, ему приходилось порой действовать в ущерб интересам
Карла ХИ. Мазепа, например, рассылал универсалы с призывом к украинскому
населению сохранить верность царю, не продавать неприятелю продовольствие,
молиться за победу русских войск над еретиками. Подобными универсалами он
даже смутил шведского короля, начавшего, было, сомневаться в искренности жела-
ния гетмана переметнуться в его лагерь. Как в этой связи не вспомнить поведение
Августа II во время Калишского сражения, вынужденного громить шведов вопреки
своему желанию. Таков, видимо, удел всех слуг двух господ. Гетман конечно же
знал, что, угождая царю, он вызывал гнев короля. Знал он и то, что всякое неосто-
рожное проявление симпатий к шведскому королю чревато собственной гибелью.
Как известно, Мазепа обещал Карлу XII не только продовольствие, фураж и
снаряжение, но и 30-тысячное войско. Воображение Мазепы рисовало красочную
картину: он со всеми знаками гетманского достоинства во главе 30-тысячной армии
с распущенными знаменами прибывает в шведский лагерь, где его с распростер-
тыми объятиями встречает король. Но как держать в кулаке украинские вооружен-
ные силы, как сопротивляться непрестанным требованиям царя отправиться в по-
ход за пределы Украины, не вызывая подозрений ни у царя, ни у его вельмож
и генералов?
Царский указ гетману от 10 июля 1708 г.: «...ваша б конница всегда сзади на
неприятеля била и все последующие люди и обозы разоряла, чем неприятелю вели-
кую диверсию можете учинить. Мы бы зело желали, дабы вы сами с тою конницею
278 И. И. Павл епко
были, а командир бы у тенжаров (обоза, — Н. П.); но нудить вас не можем для ва-
шей болезни и для того сие кладем на ваше рассуждение...»
Указ от 30 июля 1708 г.: «Как напред сего к вам писано (на что и вы уже ото-
звались, что управлять будете) о конном войске, так и ныне подтверждаем, дабы вы
немедленно к здешним краям высылали, а именно у Пропойска...»
Указ от 4 августа 1708 г. обязывал гетмана отправить к украинским войскам,
находившимся в Польше, дополнительно 3000 — 4000 человек. «Зело нужно»,—
писал царь.
Указ от 8 августа 1708 г.: «Понеже неприятель Днепр перешел и идет к Про-
пойску, того ради вам надлежит из Киева идти в Украину свою и смотреть того,
о чем уже ты известен» 22.
«Верный подданный» русского царя ни на минуту не забывал, что он является
таким же «верным подданным» шведского короля. На то он и Мазепа, чтобы выкру-
чиваться из, казалось бы, безвыходных положений и изобретать благовидные пред-
логи для невыполнения царских указов.
Изворотливый ум изменника придумал версию, которая, как он был убежден,
окажет угодное ему воздействие на царя. «...В Украине внутренне огонь бунтовни-
чий от гультяев, пьяниц и мужиков во всех полках начал расширятися,— писал
гетман Головкину,— которые, услышав о вступлении неприятельском в Малорос-
сийский край и моем к Стародубу малолюдном отдалении, всюду' в городах вели-
кими купами и партиями с ружьями ходят, арендаторов бьют до смерти, вино на-
сильно забирают и выпивают...» Иными словами, Мазепа бил тревогу по поводу
якобы обострения на Украине социальных противоречий. На эту дезинформацию
по замыслу Мазепы должна была последовать реакция царя: усилить гарнизоны
в городах и приостановить отправку полков за пределы Украины, чтобы погасить
придуманный Мазепой «огонь».
Петр принял мазепинскую клевету на украинский народ за чистую монету,
но в указе от 20 сентября обратил внимание гетмана на то, что малороссийские
войска «взяты от Украины в совокупление к нашим войскам не ради иного чего, но
ради лучшего поиску над неприятелем» и в случае, если неприятель двинется на
Украину, ее территорию будет защищать совместно с украинскими войсками и рус-
ская армия 23. Это один из немногих случаев, когда царь не пошел на поводу
у Мазепы.
Между тем продвижение шведской армии на юг приближало день, когда на-
добно было претворять преступный план в жизнь. У своих немногочисленных
сообщников гетман спросил, посылать ли к Карлу ХИ гонца с извещением, что он
переходит под его покровительство. Те ответили: «Как же не посылать! Давно бы
это надлежало сделать и теперь не надобно откладывать». Мазепа тут же распоря-
дился составить письмо к шведскому министру графу Пиперу с выражением радо-
сти по поводу вступления шведских войск на украинскую землю. Гетман обещал
новому повелителю в знак своей преданности ему множество благ: «лучшие городы
к квартирам и обороне, фураж, провиант и потребную амуницию», а также выступ-
ление под его, гетманскими, знаменами не только запорожских казаков, но и крым-
ских татар 24.
В тот самый день, 21 октября, когда управитель мазепинской волости Быстриц-
кий мчался к шведам с гетманским посланием, еще один курьер Мазепы держал
путь в главную квартиру русского командования. Головкина Мазепа извещал о
своей смертельной болезни: «...душа, приближавшая до врат смертных, понеже
больше десяти дней, як ничего не ем, ниже сплю». Единственная надежда на исце-
ление — елеосвящение, совершенное киевским митрополитом Иоасафом Кроков-
ским, навестившим больного на пути в Киев. Это была очередная ложь: Мазепа
на склоне лет часто болел, но жизнь предателя не находилась в такой опасности,
Измена Мазепы 279
как он изображал. Все это гетман придумал с единственной целью уклониться под
предлогом тяжкого недомогания от выполнения царского повеления двигаться на
соединение с русской армией и от приезда на военный совет с русскими генералами.
Обращает на себя внимание, как обдуманно и дьявольски хитро использовал
гетман мнимую болезнь в интересах черного дела. Двумя днями ранее, 19 октября,
он упрекал Головкина в том, что тот сомневался в его болезни: «Чи еще ж и ваша
светлость, истинный мой приятель и благодетель, крайней моей немоще не верит».
Но обман удался и на этот раз. Мазепа улегся в постель, обложился подушками,
разговаривал едва слышным голосом и притворно изображал себя столь изнурен-
ным болезнью, что даже поворачивался с боку на бок при помощи слуг. Головкин,
видимо, не желая прослыть бессердечным человеком, в письме от 22 октября оправ-
дывался и заверял Мазепу. «Я есмь истинный ваш приятель и о скорби вашего
сиятельства имею усердное сожаление». Этого как раз и добивался Мазепа. В по-
следнем своем послании, отправленном Головкину 21 октября, т. е. менее чем за
неделю до перехода к шведам, гетман выразил полное удовлетворение позицией
своего корреспондента: «Благодарствую убо вашей вельможности за толикую при-
язнь. и, дай Боже, желаемое вашей вельможности получить в скорбе моей облег-
чение» .
Молва о тяжкой болезни Мазепы быстро стала достоянием правительственных
кругов. 20 октября Меншиков извещал царя, что к нему на совещание для выра-
ботки плана совместных действий вместо Мазепы прибыл его племянник Война-
ровский с посланием от гетмана, который «едва не последний ли чрез него отдает...
поклон, ожидая последнего целования, понеже конечно при кончине своея жизни
обретается». Князь искренне скорбел по поводу ожидавшейся развязки: «И сия об
нем ведомость зело меня опечалила: первое тем, что не получил его видеть, которой
зело мне был здесь нужен; другое, что жаль такого доброго человека, ежели от бо-
лезни его Бог не облегчит. А о болезни своей пишет, что от подагричной и хираг-
ричной приключилась ему апелепсия». Информацией, полученной от Меншикова,
царь поспешил поделиться с Головкиным: «Сегодня получил я ведомост», от госпо-
дина князя Меншикова, что гетмана к прежней его болезни припала апелепсия» 25.
Оба письма, как и послание Головкина Мазепе, весьма показательны, по-
скольку отражают атмосферу полного доверия к гетману — вплоть до самой измены
ему удалось сохранить репутацию «доброго человека». Ему поверили, что он лежал
на одре смерти, а он в это время судорожно размышлял, как выгоднее продать себя
Карлу XII.
Мазепу, однако, одолевало смутное беспокойство. Именно поэтому он отправил
к Меншикову своего племянника — пусть разведает, не подозревает ли чего худого
светлейший. Войнаровский повел себя несколько странно: побыв некоторое время
у Меншикова, он, не простившись с князем, среди ночи 22 октября покинул ставку.
Причина трусливого бегства состояла в срочной необходимости известить гетмана
о ближайших планах Александра Даниловича: коль гетман находится в тяжелом
состоянии и не может передвигаться, светлейший сам отправится в Борз ну если не
для деловых разговоров, то хотя бы для того, чтобы проститься с умирающим «доб-
рым человеком». «Доброму человеку» в это время подумалось, что Меншиков спе-
шил в Борзну не ради свидания с ним, а с единственной целью заковать его в цепи.
Повод для паники дал Войнаровский, сообщивший, что ему у Меншикова довелось
подслушать разговор двух иноземных офицеров. Один из них сказал другому:
«Помилуй, господи, этих людей. Завтра они будут в кандалах».
Как только Мазепа уяснил, что к обеду ожидается прибытие в Борзну Менши-
кова, притворную болезнь его как ветром сдуло. Он вскочил со смертного одра и
мгновенно собрался в путь. Кстати, к тому времени из шведского лагеря прибыл
посланец Мазепы с извещением, что король ждет его в своей ставке. Английский
280 II. И. Павленко
посол Витворт сообщал своему правительству: «Отправив... к королю (Карлу XII.—
Н. П.)... любимца своего, Быстрицкого, гетман отвлек от себя подозрения,
которые могли возникнуть по этому поводу, известив царя, будто Быстрицкий
изменил и убежал»26. Кавалькада изменников во главе с гетманом направилась
в Батурин. Здесь потребовалось устранить одну помеху на пути в ставку шведского
короля. Дело в том, что при Мазепе неизменно находился для связи со ставкой царя
полковник Анненков. Как избавиться от лишнего свидетеля осуществления за-
мысла? Схватить его и лишить жизни или на худой конец заковать в цепи? Но лю-
бой акт насилия над Анненковым выдал бы планы гетмана, и тот придумал бескров-
ный способ избавления от свидетеля. Мазепа отправил Анненкова к Меншикову
с извинениями за бестактный поступок Войнаровского и тем самым одним выстре-
лом убил двух зайцев: избавился от царского полковника и отдал дань уважения
светлейшему.
За время пребывания в Батурине Мазепа посвятил в тайну сердюцкого полков-
ника Дмитрия Чечеля и начальника артиллерии крепости Фридриха Кенигсека.
Тому и другому гетман велел не впускать в город русские войска и сопротивляться
им до прибытия шведской помощи.
24 октября Мазепа выехал из Батурина, в тот же день остановился в Коробе,
а 25 октября переправился через Десну, причем его сопровождала уже не свита,
а несколько тысяч казаков. Об их подлинной численности точных сведений нет —
в источниках и литературе фигурируют разные цифры: от полутора до пяти тысяч.
Впрочем, любая из этих цифр далека от той, которую обещал Мазепа шведскому
королю: он сулил привести под шведские знамена по крайней мере 30-тысячную
армию, а привел в лучшем случае в десять крат меньше. Но дело даже не в этом.
Переправившиеся через Десну не только рядовые, но и старшины понятия не имели
о замысле Мазепы. За исключением небольшой кучки сообщников, посвященных
в тайну, все остальные полагали, что переправились на правый берег Десны, чтобы
дать сражение шведам. В этой мысли их укрепило и то обстоятельство, что Мазепа
велел их построить в боевой порядок.
Сражение, однако, не входило в планы предателя. На правом берегу Десны он
решил раскрыть свой замысел. 26 октября 1708 г. Мазепа выступил с продолжи-
тельной речью, содержавшей клевету в адрес России и Петра и злобные выпады
против воссоединения двух братских народов. Я, вещал Мазепа, подвергался со сто-
роны царя постоянным преследованиям «и не нашел иного способа спасения, как
обратиться к великодушию шведского короля. Он обязывается уважать наши права
и вольности и защищать их против всех тех, которые на них посягают и впредь
станут посягать». Речь Мазепы изобиловала демагогическими заявлениями о том,
что на измену толкнула его забота о благе украинского народа. «Да что за народ,—
вопрошал он у слушателей,— когда о своей пользе не радит и видимой опасности
не упреждает? Такой народ... уподобляется поистине бессловесным тварям, от всех
народов презираемым». Мазепа не сомневался сам и пытался рассеять сомнения
у слушателей, что победителем в жестокой схватке России со Швецией станет
Карл XII. «Когда король шведский, всегда победоносный и коего вся Европа тре-
пещет, победит царя российского и разрушит царство, тогда мы неминуемо будем
приписаны к Польше и преданы в рабство полякам по воле победителя и в волю
его творения и любимца короля Лещинского. И уже тут нет и не будет места до-
говорам о наших правах и преимуществах». Каков же выход? Выход один — как
равный с равным заключить договор со шведским королем и обрести таким образом
независимость.
Речь гетмана была выслушана при гробовом молчании и не вызвала энтузиазма
у слушателей, на что он не рассчитывал. Заметим, что Мазепа не раскрыл и десятой
доли своих намерений и умолчал о главном. Он стращал слушателей угрозой ока-
Измена Мазены 281
заться под ненавистным народу гнетом польских магнатов и в то же время заклю-
чил со Станиславом Лещинским тайный договор о передаче полякам Украины и
области Северской, а также Киевской, Черниговской и Смоленской провинций.
Взамен этого подарка Станислав Лещинский обещал «возвесть Мазепу в княже-
ское достоинство и отдать ему во владение воеводства Витебское и Полоцкое».
Умолчал предатель и о содержании договора, заключенного им со шведским ко-
ролем. Ни о каком равенстве договаривавшихся сторон не могло быть и речи.
Помимо обязательства снабжать шведскую армию провиантом и фуражом Мазепа
обещал передать шведам Стародуб, Новгород-Северский, Мглин и Брянск, некогда
входившие в состав княжества Литовского. Обещал предатель склонить к войне
с Россией донских казаков и калмыцкого хана Аюку 1.
Речь Мазепы оставила слушателей во власти тяжких дум о том, куда и зачем
завел их гетман-изменник. Отряд, переправившийся через Десну, таял на глазах.
По одним сведениям, гетман привел в неприятельский стан сотню, по другим —
несколько сотен, по третьим — до 1500 человек. 29 октября Мазепа представился
королю. В глазах Карла XII престиж его нового союзника пал, как только он узнал,
что получил вместо армии максимум 2000 обманом приведенных казаков. Медото-
чивая речь Мазепы, произнесенная на латинском языке, не могла заменить обещан-
ного подкрепления. Но король, как и гетман, в первые дни не унывал. Оба они рас-
считывали на поддержку украинского народа, на его готовность служить измен-
нику и его покровителям, но, как известно, просчитались.
Первым известил царя об измене Мазепы Меншиков. Мы с ним расстались,
когда он собрался ехать в Борзну для последнего свидания с «больным» Мазепой.
Меншиков не успел доехать до Борзны, как полковник Анненков известил князя,
что гетмана там нет и что он находится в Батурине. Князь почувствовал неладное.
Основанием для подозрений послужило быстрое перемещение якобы смертельно
больного гетмана. Действительно, он, по словам современника, «порвался как
вихор» в свою резиденцию. Чем ближе подъезжал князь к Батурину, тем больше
появлялось у него оснований для тревоги. В дороге удалось захватить гонца при-
луцкого полковника Дмитрия Горленко. Сообщник Мазепы извещал адресата, при-
луцкого полкового судью: 24 октября «мы с ясновельможным добродеем нашим,
паном гетманом», соединились со шведами, «где всех нас с приналежитою обсерва-
циею любовно приняли». Горленко велел полковому судье выступить против рус-
ских войск. «Соединение» произошло не 24, а 26 октября, но важна не эта неточ-
ность, свидетельствующая о желании Горленко упредить события, а сам факт пере-
хода гетмана на сторону противника или намерения совершить этот переход.
Продвигаясь к гетманской резиденции, Меншиков получил еще один тревож-
ный сигнал. К нему явился некто Соболевский, объявивший за собой слово и дело.
Он сказал, что Мазепа, уходя к шведскому королю, распорядился не впускать рус-
ские войска в Батурин. К полудню 25 октября Меншиков прибыл к Батурину, и
в самом деле ворота крепости были засыпаны землей, пушки приведены в боевую
готовность, а на стенах маячили фигуры мазепинских сердюков. На вопрос, где
находится гетман, со стен выкрикнули, что он отбыл в Короб. Меншиков в сопро-
вождении прибывшего к нему киевского воеводы Дмитрия Михайловича Голицына
отправился в Короб, но Мазепы и там не оказалось — к тому времени он успел
переправиться через Десну. Это известие развеяло все сомнения князя.
26 октября светлейший отправляет царю письмо с описанием безуспешных
попыток встретиться с Мазепой и извещением, что тот переправился через Десну.
Восстанавливая в памяти события последних дней — внезапный отъезд Войнаров-
ского, встречу с полковником Анненковым, прибытие к Батурину, где «сердюки
все, также и прочие тутошние жители, убравшись, в замок засели и, разметав мост,
стояли по городу в строю с знамены, и с ружьем, и с пушками», князь пришел к вы-
282 II. И. Павле нко
воду: «И чрез сие злохитрое его поведение за истинно мы признаваем, что конечно
он изменил и поехал до короля шведского». Убежденность в измене подкреплялась
и тем, что Мазепа «ни единого полка из русских с собою не взял, но всех заранее
разослал по сторонам».
Известие поразило царя. Он получил его на следующий день после рокового
шага Мазепы, 27 октября, и в тот же день ответил князю: «Письмо ваше о не чаян-
ном никогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением».
В ответе сквозит и растерянность, и даже недоверие к полученной информации.
Сведения о реакции царя на измену Мазепы докатились до столицы и нашли отра-
жение в донесении Витворта в Лондон: Петр «чрезвычайно изумился, услыхав
о такой беде». Следы недоверия к известию Меншикова просматриваются в царском
указе от 27 октября, адресованном Запорожскому войску, а также духовным иерар-
хам Украины. У царя, видимо, теплилась надежда, что светлейший ошибся, что
с часу на час поступят известия, опровергающие сведения князя. Поэтому царь про-
явил осторожность. «Известно нам, великому государю, учинилось,-- читаем в
указе, — что гетман Мазепа безвестно пропал, и сумневаемся мы того для, не по
факциям ли каким неприятельским». На всякий случай Петр велел «всей гене-
ральной старшине и полковникам и прочим» прибыть в обоз «для советов», а если
подтвердится факт измены Мазепы, то и для избрания нового гетмана 28.
Не менее царя был, видимо, поражен и Меншиков. В самом деле, первые симп-
томы предательства Мазепы князь обнаружил еще 23 октября, когда получил изве-
стие об отсутствии в Борзне «смертельно больного» гетмана. Но делиться с царем
своим отношением к странному поведению Мазепы светлейший не стал; очевидно,
потому, что симптомы не равнозначны факту, а главное, потому, что он не был го-
тов к восприятию самого факта превращения «доброго человека» в изменника.
Александру Даниловичу понадобилось около трех суток на получение бесспорных
доказательств измены Мазепы и коренную ломку представлений о нем. Только
после этого князь информировал царя о случившемся.
Через сутки после получения известия от князя все сомнения развеялись и
у царя — к нему явился убежавший из Батурина канцелярист с подтверждением
факта измены Мазепы. 30 октября в ставку Петра в Погребках прибыл Меншиков.
На военном совете было решено добывать Батурин. Внимание Петра I и Карла XII
было приковано к резиденции гетмана не случайно: там находились обещанные им
шведскому королю запасы продовольствия, снаряжения, артиллерии и боеприпа-
сов, т. е. всего того; в чем нуждалась шведская армия после утраты обоза в битве
у Лесной. Достаточно сказать, что артиллерийский парк Батурина насчитывал
70 пушек разного калибра. Очевидность того, что, кто раньше окажется в Батурине,
тот будет в выигрыше, стоившем и риска, и перенапряжения сил, вынуждала спе-
шить к Батурину и шведов с мазепинцами, и русские войска, командование кото-
рыми царь поручил Меншикову. Время исчислялось не сутками, а часами.
Задание, возложенное на Меншикова, было трудным и опасным, и царь не уве-
рен был в успешном его выполнении. Дело в том, что русским войскам не удалось
преградить переправу шведам через Десну. 31 октября Меншиков, находившийся
у стен Батурина, получил письмо царя: «Неприятель, пришед, стал у реки на Бату-
ринском тракте, и для того изволь не мешкать». Записка царя от 1 ноября: «Объяв-
ляем вам, что нерадением генерала майора Гордона шведы перешли сюды (форси-
ровали Десну.— Н. П.). И того ради извольте быть опасны, понеже мы будем отсту-
пать к Глухову. Того ради, ежели сей ночи к утру или поутру совершить невоз-
можно, с помощию Божиею оканчивайте. Ежели же невозможно, то лучше поки-
нуть, ибо неприятель перебирается в четырех милях от Батурина». На следующий
день новое повеление царя, вызванное полученным им известием, что шведы замед-
лили свое движение к Батурину: «Сей день (2 ноября.— Н. П.) и будущая ночь
Измена Мазепы 283
вам еще возможно трудица там, а далее завтрашнего утра (ежели того не сде-
лано) бавитца (пребывать, — Н. П.) вам там опасно» 29. Но князь и без царских
наставлений понимал, что успех его акции зависит от быстроты и натиска.
Как только в полдень 31 октября русские войска подошли к Батурину, Менши-
ков отправил в крепость парламентера. Поскольку крепость изготовили к обороне
и все выходы и входы в нее были накрепко забиты, парламентера втащили верев-
ками. На уговоры сдаться, на заявление, что гетман изменил, мазепинцы твердили,
что этому не верят. В то же время они отказывались впустить в крепость полки
Меншикова, хотя имели на этот счет категорическое предписание Г. И. Головкина.
Канцлер, не зная еще об измене Мазепы, отправил коменданту Батурина Чечелю
именной указ царя «в тот замок немедленно великороссийских людей впустить»,
чтобы совместными силами дать отпор неприятелю. Меншиков приступил к под-
готовке к штурму, ибо, как он доложил царю, «ни малейшей склонности к добру
в них не является и так говорят, что хотят до последнего человека все держаться» .
Впрочем, ночью к Меншикову прибыли посланцы Чечеля с заявлением, что,
хотя гетман, возможно, и изменил, сами они остаются верноподданными царя и
готовы впустить войска в замок, но на размышление запросили трое суток. Раз-
гадать тактику батуринцев не представляло большого труда — в ожидании швед-
ской подмоги они тянули время. Меншиков резонно им ответил: «Довольно с вас
времени намыслиться одной ночи, до утра». Утром 1 ноября мазепинцы открыли
огонь из пушек, дав таким образом понять, что переговорам пришел конец и настало
время действовать.
Не все казаки, засевшие в Батурине, являлись сторонниками Мазепы. Стар-
шина Прилуцкого полка Иван Нос и часть казаков этого полка остались верными
подданными России. По преданию, Нос незамеченным прибыл в стан Меншикова
с сообщением о существовании тайной калитки, через которую можно было скрыт-
но проникнуть в Батуринский замок. Светлейший тут же воспользовался получен-
ными сведениями: организовал ложный штурм крепости, отвлек внимание осаж-
денных. чем воспользовалась группа солдат, просочившихся в замок через калитку.
Обреченные мазепинцы оказали упорное сопротивление, но устоять не смогли.
«На двучасном огне», доносил Меншиков царю, русские войска овладели кре-
постью. Меншиков имел предписание царя: «...ежели возможно от шведов в нем
(Батурине,— Н. II.) сидеть», то защищать его от неприятеля; если же оборона го-
рода окажется затруднительной, то надлежало «строенье сжечь», вывезя артилле-
рию. Князь счел, что замок не крепок к обороне, и поэтому воспользовался вторым
советом царя — город и замок были сожжены. Петр в письме от 5 ноября повелел
Меншикову: «Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на при-
клад сжечь весь». Писать об этом Меншикову не стоило, так как он оставил Бату-
рин 3 ноября, когда от изменничьего гнезда остался лишь пепел. Трагическая
судьба Батурина и действия Меншикова, сопровождавшиеся кровавыми эксцес-
сами, являлись одновременно и возмездием за измену, и символом устрашения.
Коменданту крепости Белая Церковь царь в указе от 9 ноября грозил участью
Батурина («учинено будет по тому ж, как и в Батурине»), если он откажется впу-
стить в крепость русские полки.
Меншиков доставил в Глухов всю захваченную в Батурине артиллерию, кроме
тяжелых пушек, которые пришлось взорвать, а также атрибуты гетманской власти.
Двумя днями ранее он доносил царю: «Изволите повелевать нам прислать к вашей
милости булаву и знамя в Глухов к потребному времени, и у нас есть не токмо одна,
но три булавы, также и бунчук, и между довольным числом всяких знамен — знамя
первое, которое всегда перед гетманом важивали». Атрибуты гетманской власти
понадобились Петру для намечавшегося в Глухове избрания нового гетмана. Он
получил известие об успешных действиях Меншикова в тот же день, 2 ноября, и
284 Н. И. Павленко
поспешил отправить ему поздравление: «Сего моменту получил я ваше зело радост-
ное писание, за которое вам зело благодарны, паче же Бог мздовоздаятель будет
вам». Царь пожаловал князю принадлежавшее Мазепе село Ивановское с дерев-
нями 31.
Разгром Батурина имел важные военно-политические последствия. Как кре-
пость и военный объект Батурин ничего серьезного не представлял. Значение го-
рода состояло в другом: это была резиденция гетмана-изменника и разгром и.змен-
ничьего гнезда символизировал крах гетманской затеи. Кажется, это понимал и
Мазепа, который при виде пепла и щебня, оставшегося от Батурина, произнес:
«О, злые и несчастные наши початки! Вижу, что Бог не благословил мое намере-
ние». Овладение Батурином лишило шведскую армию огромных материальных
ресурсов, впрок заготовленных Мазепой. Пушки и припасы к ним, уничтоженные
в Батурине, а также вывезенные из него Меншиковым, были крайне необходимы
шведской армии. Если бы они достались Карлу XII, то, возможно, иной могла быть
судьба Полтавы — шведский король не смог ею овладеть, испытывая недостаток
в артиллерии и порохе. Сложнее и с большими жертвами для русской армии могло
протекать и генеральное сражение Северной войны, состоявшееся 27 июня 1709 г.
Именно поэтому трудно переоценить вклад в победный исход Полтавского сраже-
ния, внесенный усилиями предводительствуемых Меншиковым русских войск,
овладевших Батурином.
Нет нужды доказывать, что измена Мазепы добавила забот царю: к хлопотам
военного плана прибавились хлопоты политического характера — надлежало ней-
трализовать переход гетмана в стан шведского короля. На первых порах эта акция
предателя сопровождалась в лагерях царя и короля диаметрально противополож-
ными надеждами. Карл XII полагал, что Мазепа компенсирует потери, понесенные
у Лесной, и шведские войска, получив подкрепление в живой силе, а также про-
виант и снаряжение, сохранят все шансы на победоносный исход войны. В ставке
царя известие об измене гетмана вызвало чувство растерянности и тревоги, ибо
никто не знал, сколь глубоко в толщу украинского народа проникли предательские
замыслы Мазепы и какой отклик они найдут среди как старшин, так и рядовых
казаков. Но прошло несколько дней, и в лагере царя стало известно, что шведский
король не получил ни обещанных подкреплений в живой силе, ни продовольствия,
ни снаряжения. Не сулило ему радужных перспектив и будущее — народ не под-
держал изменника и рассчитывать на пополнение рядов мазепинцев новыми отще-
пенцами не приходилось.
Верность украинского народа дружбе и союзу с Россией имела глубокие корни,
но немаловажную роль в том, что народ отвернулся от изменника, сыграли энер-
гичные меры Петра. Уже со второго дня после того, как переход Мазепы в стан
Карла XII стал очевидным фактом, началась деятельность правительственного
механизма, направленная на то, чтобы локализовать влияние измены гетмана:
устранить возможность вовлечения в его изменнические замыслы новых лиц, пред-
ставить гетмана в его подлинном обличье, сделать достоянием народа сокровенные
чаяния Мазепы, тщательно скрываемые им даже от ближайшего окружения.
Важнейшим средством разоблачения Мазепы стали царские указы. Одни из
них были адресованы церковным иерархам, а через них — населению Украины,
поскольку в те времена главным источником, откуда исходили новости, был амвон;
другие — сохранившим верность полковникам; третьи — всему украинскому
народу; четвертые — рядовым казакам и старшинам, обманом уведенным Мазепой
к шведскому королю. Знакомство с содержанием этих сочинений обнаруживает
достойную восхищения способность царя быстро и безошибочно ориентироваться
в обстановке, угадывать подлинные мотивы и цели измены и точно их формули-
ровать в те дни, когда ни он, ни его «министры» не располагали на этот счет исчер-
Измена Мазепы 285
пывающими данными. Уже в первых указах — от 28 и 29 октября 1708 г., пригла-
шавших церковных иерархов и полковников прибыть в Глухов для избрания нового
гетмана, Петр утверждением, что Мазепа и его покровители намеревались «Мало-
российскую землю поработить по-прежнему под владение польское», правильно
определил побудительные мотивы измены, подтвержденные дальнейшим ходом
событий.
Почти одновременно с царскими указами на Украине стали распространяться
гетманские и королевские универсалы. Началась так называемая война перьями —
борьба за симпатии народа, апелляция противоборствовавших сторон к его совести
и чести.
Первое послание Мазепа адресовал 30 октября стародубскому полковнику
И. И. Скоропадскому. Идеи, изложенные в этом письме, повторяли последующие
его универсалы. Чем Мазепа соблазнял Скоропадского? Гетман-изменник заверял,
что, переходя на сторону шведов, он радел не о личной выгоде, а о счастье украин-
ского народа, которого будто бы царь намеревался «к рукам прибрати и в тиран-
скую свою неволю запровадити». Приведенное в подтверждение этого заявления
обоснование ничего общего с действительностью не имело. Мазепа, например,
утверждал, что Москва «и без жданного о том с нами согласия зачала городы
малороссийские в свою область отбирати». Под этим подразумевалось размещение
русских войск в некоторых украинских городах. Однако каждому непредубежден-
ному современнику было очевидно, что пребывание русских войск в украинских
городах вызывалось военной целесообразностью или необходимостью.
Предателю казалось, что Россия находилась на грани военной катастрофы.
С одной стороны, писал Мазепа Скоропадскому, «потенция Московская, бессиль-
ная и невоенная, бегством всегда от непобедимых войск шведских спасающаяся»,
а с другой — шведский король, который является «единым обидимых заступником,
любящим правду и ненавидящим лжу». Поскольку положение Петра безнадежно,
то надобно поспешать к Карлу. Далее следовал совет, как этот призыв претворить
в жизнь. «Старайся всеми способами,— наставлял изменник стародубского полков-
ника,— по данному тебе от Бога разуму и искусству Московское войско из Старо-
дуба искоренити», чтобы затем «до боку нашего в Батурин с товариством поспе-
шати» 32.
Неделю спустя, 7 ноября 1708 г., был опубликован манифест от имени
Карла XII. Если письмо Мазепы Скоропадскому можно назвать насквозь лживым,
то манифест шведского короля сочетал ложь с хвастовством. Известно, что свои
изменнические планы гетман рискнул объявить лишь нескольким единомышлен-
никам. Следовательно, его никто не уполномочивал действовать от имени украин-
ского народа. Кроме того, 5 ноября в Глухове состоялась церемония лишения
Мазепы гетманства, а 6 ноября был избран новый гетман — Скоропадский. Это,
однако, не помешало Карлу XII заявить, что он, король, принимает «гетмана (те-
перь уже бывшего.— Н. II.) войско Запорожское и народ весь малороссийской
в оборону нашу».
Немало слов авторы манифеста — а в его составлении, бесспорно, участвовал
и Мазепа — потратили на далекие от истины рассуждения о непобедимости швед-
ского воинства. На воздействие этого главного довода они особенно уповали. Чтобы
никто не усомнился в силе шведов и их непобедимости, манифест перечисляет
множество стычек и столкновений, в которых шведы без удержу наступали и неиз-
менно побеждали, в то время как немощные русские полки, откатываясь, уступали
свою территорию и теряли многие тысячи солдат и офицеров. Под пером состави-
телей манифеста даже битва у Лесной, стоившая Левенгаупту потери всего обоза,
множества людей убитыми и пленными, превратилась в победу шведов. Манифест
повествует об этом так: «...слабость и плохость Московскую являет баталия, с гене-
286 И. И. Павленко
ралом войск наших графом Левенгауптом справленная, который малолюдством
наибольшие царские силы не только на себе удержал, но мужественно еще оным
отпор учинил, побивши москвы больше, нежели сам бьющихся под хоругвями
имел». Так жестокое поражение шведов росчерком пера превратилось в блистатель-
ную победу над более многочисленным противником. Столь же беспардонно мани-
фест лгал, когда описывал диверсию шведского генерала Либекера, пытавше-
гося овладеть Петербургом. Корпус Либекера, понеся огромные потери, был
вынужден искать спасения на кораблях. Не моргнув глазом сочинители манифеста
и это поражение изобразили своей победой.
Если верить манифесту, то всюду, где ступала нога солдат шведской армии,
король нес свободу, независимость и процветание народам. Подобная судьба уго-
тована, дескать, и украинскому народу. Это заявление тоже не содержит и грана
правды. Всей Европе было известно мародерство шведских солдат, а также то опу-
стошение, которому подверглись завоеванные шведами Речь Посполитая и Сак-
сония.
Самое странное и смехотворное заявление манифеста состоит в том, что царь
Петр I «с папежем Римским давно уже трактует, абы, выскоренивши греческую
веру, римскую в государство свое впроводить». Манифест отрицал наличие до-
говора Мазепы со Станиславом Лещинским о том, «чтоб Украина Польше завое-
вана была», и призывал «к послушенству ясновельможному гетману Мазепе» 33.
Как видим, Мазепа и Карл ХИ пытались внушить населению симпатии
к захватчикам с помощью фальсификации фактов в своих универсалах. На что они
рассчитывали, измышляя явные небылицы? Прежде всего на слабую осведомлен-
ность селян и горожан Украины о том, что происходило за околицей их села или
города. Конечно же мало кто слышал о разгроме корпуса Левенгаупта у Лесной,
еще меньше людей знало о провалившейся диверсии генерала Либекера.
Среди ответных мер Петра едва ли не самой эффективной было обнародование
перехваченного письма Мазепы Станиславу Лещинскому, из которого явствовало
намерение, как сказано в царском манифесте, «богоотступника Мазепы к преда-
тельству отчизны вашей в польское несносное ярмо». Письмо это было обнаружено
у схваченного мазепинского шпиона, некоего Феско Хлюса, державшего путь в Вар-
шаву. В нем Мазепа извещал польского короля об ожидании «счастливого и ско-
рого... прибытия» его королевской милости, чтобы «соединенным оружием» высту
пить против России. Ставленник Карла XII назван в письме «избавителем нашим».
Подлинное лицо изменника выдает его подпись - он именовал себя подданным
польского короля: «Вашей королевской милости, моего милостивого государя,
верный подданный и слуга нижайший Ян Мазепа, гетман». «Верный подданный»
царя Иван Мазепа пожелал называться у новых повелителей Яном Мазепой.
Этот же царский манифест разоблачил еще одну провокационную затею Ма-
зепы. Русским удалось изловить подосланного Мазепой шпиона Григория Пархо-
мова. Он должен был распускать слухи о том, что Мазепа отправил его с письмами
к представителям старшины и начальствующим лицам в церковной иерархии. Под
пыткой Пархомов заявил, что никаких мазепинских писем у него не было. Цель
провокации ясна — скомпрометировать влиятельных людей, посеять у русского
правительства недоверие к ним.
Огромное влияние на украинское население оказали церемония низложения
Мазепы и выборы нового гетмана. Об антураже для этой церемонии и придании ей
торжественности царь побеспокоился сразу же после овладения Батуриной.
5 ноября 1708 г. перед глазами собравшихся на площади в Глухове разверну-
лась театрализованная церемония лишения Мазепы гетманства и его последующей
заочной казни. На церемонии помимо старшины и рядовых казаков присутствовали
многочисленные представители украинского и русского духовенства во главе
Измена Мазепы 287
с Феофаном Прокоповичем. Не подлежит сомнению, что в разработке церемониала
участвовал сам царь. На эшафоте была воздвигнута виселица, к которой привлекли
куклу, изображавшую Мазепу в полный рост, в гетманском облачении и со всеми
регалиями. Взошедшие на эшафот андреевские кавалеры Меншиков и Головкин
разодрали выданный Мазепе патент на орден Андрея Первозванного и сняли
с куклы андреевскую ленту. Лишенную «кавалерии» куклу палач вздернул на висе-
лице. Здесь же был казнен батуринский комендант Чечель. Ему удалось бежать
из Батурина, но он был пойман и доставлен в Глухов.
На следующий день, 6 ноября, состоялось избрание нового гетмана. Им стал
стародубский полковник Иван Ильич Скоропадский. Тут же, в Глухове, ему были
вручены гетманские регалии: бунчук, знамя, булава, печать. С этого дня Мазепа
превратился в бывшего гетмана.
Благоприятный для царя отклик нашли указы, обращенные к мазепинцам,
обманом уведенным изменником в шведский лагерь. Первый такой царский указ
датирован 1 ноября 1708 г., затем его повторили 7 и 10 ноября. Указы обещали
амнистию всем возвратившимся в течение месяца со дня их обнародования: «...ми-
лостиво вас примем и вящую к вам, верным нашим подданным, милость нашу пока-
жем». Указ от 7 ноября уточнял существо «милости»: «...ежели в те числа возвра-
тятся, содержание чинов и маетностей их без всякого умаления и впредь нашу,
царского величества, милость». Объявленная указами амнистия увеличила число
рядовых казаков, искавших благоприятного случая вырваться из шведского
лагеря.
Но Мазепу покидали не только рядовые казаки, но также старшина и полков-
ники, пользовавшиеся на Украине широкой известностью. Среди них миргород-
ский полковник Даниил Павлович Апостол, генеральный хорунжий Иван Сулима,
охотный полковник Игнат Галаган. Последний прибыл в русский стан не один,
а в сопровождении сотен казаков, сумевших в пути пленить несколько десятков
шведских драбантов. Об этом поступке Галагана царь известил А. В. Кикина 19 де-
кабря 1708 г.: «Полковник кумпанейский Галаган, который был у Мазепы, с ты-
сячью человек пришел до нас, и на дороге разбил шведов, и живьем привел офи-
церов и рядовых шесдесят восем человек». По преданию, Петр сказал ему: «Смотри,
Галаган, не сделай ты и со мной такой шутки, какую сделал Карлу». Галаган
ответил: «Разве привесть свою голову к нему за взятых сих драбантов. Вот тебе,
государь, сии шведы в заклад наш» 34. Все возвратившиеся были обласканы
царем. Апостол, например, помимо маетностей, которыми владел ранее, по-
лучил новые.
Запоздалое милосердие царь проявил и к семьям Кочубея и Искры. По его
повелению гетман Скоропадский издал универсал, возвращавший вдовам все мает-
ности казненных супругов и пожаловавший новые владения.
На ход событий на Украине в связи с изменой Мазепы повлияли суровые меры
Петра и его генералов, прежде всего Меншикова и Шереметева, против мародер-
ства. 5 октября 1708 г., т. е. за три недели до измены Мазепы, царь в письме своему
генерал-адъютанту Федору Бартеневу повелел объявить драгунам, чтобы они «чер-
касам обид не чинили; и ежели кто им учинит какую обиду, и таковых велите
вешать без пощады». Во исполнение этого повеления Шереметев от имени царя
обнародовал указ, призывавший население не покидать сел и деревень, «понеже
жителям никаких обид и разорений, и грабительств, и прочего своеволия чинено
не будет, и заказано в том в войске нод смертною казнию». Аналогичный указ
обнародовал и Меншиков: «А ежели кто сверх одного того конского корму хотя
курицу или что денежное взять коснется, и те без всякого милосердия, по указу его
величества, лишены будут чести и живота». Г. И. Головкин доносил царю из По-
чепа, что Шереметев «учредил по майору» для наблюдения при пехоте и кавалерии,
288 Н. И. Павленко
чтобы населению «ни от кого из войск обид и разорения чинено не было». Виновных
ожидала смертная казнь 3&.
Предусмотренные указами кары по отношению к мародерам не являлись
пустой угрозой. 19 декабря 1708 г. генерал Алларт донес царю, что, прибыв в
Ромны, он стал свидетелем «наивящей конфузии: все домы во всем городе разграб-
лены, и ни ворот ни одних не осажено, ни главного караулу не поставлено, и ни
малого порядку для унятия грабежу не учинено, и все солдаты пьяны». Генерал
высказал опасение, что, если бы на город напали 300—400 неприятельских солдат,
они без труда изгнали бы наших, нанеся им большой урон. Царь велел расследовать
случившееся. 4 января 1709 г. он приказал виновных в бесчинствах «офицеров в
Ромнах по розыску казнить смертию в страх другим, а рядовых, буде меньше де-
сяти человек, то казнить третьего, буде же больше десяти, то седьмого или деся-
того» зь.
Урок подействовал отрезвляюще. Документы той поры не сохранили жалоб
населения на обиды, чинимые русскими солдатами и офицерами, в то же время
в распоряжении историков имеется немало свидетельств того, как шведы мародер-
ствовали на земле своего «союзника». В одних случаях они силой изымали продо-
вольствие и фураж, в других — превращали в пепел жилища, в третьих — по-
головно истребляли жителей деревень, заподозренных в том, что они помогали
русскому командованию. Это вызывало озлобление селян и горожан и желание ока-
зывать активную помощь русским войскам в борьбе с захватчиками.
Вывший гетман скоро убедился, что его изменническую затею не поддержи-
вает ни старшина, ни народ, — изменник оказался в изоляции. Народные массы
не только не воспринимали уговоров гетмана и шведского короля, но, согласно
призыву царского указа, «от всех прелестей неприятельских уши затыкали и не
внимали». Сохранилось множество доказательств верности украинского народа
союзу с Россией. Одним из показателей спокойствия на Украине после измены
Мазепы является тот факт, что имя предателя, часто фигурировавшее в царских
указах в течение двух недель после перехода его в шведский лагерь, затем исчезло
из официальных документов и писем Петра. Имеются, кроме того, авторитетные
свидетельства на этот счет самого царя. 30 октября 1708 г. Петр писал Ф. М. Апрак-
сину: «Правда, хотя сие зело худо, однако ж он (Мазепа. - Н. П.) не только с со-
вету всех, но ни с пяти персон сие зло учинил. Что услышав, здешний народ со сле-
зами Богу жалуется на оного и неописанно злобствует». В тот же день князю Васи-
лию Владимировичу Долгорукому: «Однако ж, слава Богу, что при нем в мысли ни
пяти человек нет и сей край как был, так и есть». У царя не появилось оснований
для тревоги и восемь дней спустя: «Итако, проклятой Мазепа, кроме себя, худа
никому не принес, ибо народом имени его слышать не хотят» 37.
К царю, Шереметеву, Меншикову и Головкину со всех сторон поступали све-
дения о сопротивлении шведам украинского населения. Украинские крестьяне,
побужденные универсалами гетмана Скоропадского, нападали на шведские отряды
и доставляли русскому командованию взятых в плен солдат. Местные жители ло-
вили неприятельских «шпигов», сами проникали в шведский стан для сбора сведе-
ний, выступали проводниками русских «партий», нападавших на шведов, и сами
совершали дерзкие налеты. Это отметил даже швед Густав Адлерфельд — участник
событий: «И мы неожиданно очутились в необходимости постоянно драться как
с неприятелями и с жителями того края, куда мы вошли. Это сильно огорчало
старика Мазепу, который пришел в неописанную скорбь, когда услышал, что рус-
ские овладели в Белой Церкви его сокровищами, а он на них возлагал надежды».
Гневная реакция украинского народа на вражеские универсалы и манифесты
объяснялась прежде всего не их неловко составленным содержанием, а глубокими
причинами, лежавшими в основе взаимоотношений двух братских народов. Много-
Измена Мазены 289
вековую их дружбу, основанную на близости языка, культуры и быта, общности
религии, не могли поколебать универсалы и манифесты, сколько бы ни вклады-
вали в их содержание лжи, лести и клеветнических выпадов против России ковар-
ный Мазепа и его новый покровитель.
«Старик Мазепа» пришел в «неописанную скорбь» не столько потому, что
лишился своих сокровищ, сколько потому, что ход событий не удовлетворил ни од-
ного из его тайных желаний. О том, что его не поддержали все слои украинского
общества, было сказано выше. Но предатель очень скоро понял несбыточность
надежд и на непобедимого воителя Карла XII. Мазепа имел возможность наблю-
дать, как таяла шведская армия, а русская, напротив, набирала силу. Изменник,
видимо, разуверился в долгожданной победе шведов над «немощными москови-
тами» и успел убедиться в том, что ориентация на шведов равносильна для него
проигрышу. Короче, он стал мечтать о новом предательстве, па этот раз по отноше-
нию к Карлу XII, зондируя почву для возвращения в подданство русского царя.
Во время аудиенции у Петра только что оставивший Мазепу миргородский
полковник Апостол 21 ноября передал царю тайное предложение Мазепы. Суть его
состояла в том, что Ян Мазепа пожелал вновь стать Иваном Мазепой, обещав при
этом передать в руки царя захваченных в плен шведского короля и его самых вид-
ных генералов. Свое возвращение в подданство царя бывший гетман обусловил
требованием, чтобы гарантами его безопасности выступили названные им европей-
ские дворы. Месяц спустя предложение Мазепы повторил полковник Галаган.
Какое впечатление на царя и его министров произвела готовность Мазепы
предать своего нового покровителя?
Однозначно ответить на поставленный вопрос вряд ли возможно, ибо не сохра-
нилось ни одного источника, исходившего от Петра и отражавшего его подлинное
отношение к этой затее бывшего гетмана. С одной стороны, предложение привести
в русский лагерь пленными шведского короля и его генералов было соблазнитель-
ным, ибо такая операция обеспечивала заключение желаемого для России мира.
Но с другой стороны, царь и его министры теперь уже не питали иллюзий отно-
сительно облика Мазепы, убедились в его вероломстве и имели все основания сом-
неваться в его искренности. Если, однако, руководствоваться здравым смыслом, то
у Мазепы, по-видимому, не было резону лукавить и затевать рискованную игру
с царем. Петр в данном случае ничего не терял, в то время как происки Мазепы
могли стоить ему жизни, если бы о них проведал Карл. Наконец, не следует игнори-
ровать и возможный расчет Петра выманить предателя из шведского лагеря и учи-
нить над ним расправу, которой тот достоин.
Как бы то ни было, но царь не отклонил с порога предложение Мазепы, пере-
данное ему Апостолом, и миргородский полковник писал Мазепе: «...принят я над
следование милостиво, и изволил царское величество того предложения от вашей
милости добродея приказанного выслушать у мене сам зело секретно... однако ж о
том сумневался, правду ли я от вашего сиятельства поведаю, понеже мне от вас на
письме подлинно ничего не выражено». Коварный Мазепа конечно же избегал
выражать что-либо «на письме», ибо понимал, что тем самым он отдавал себя во
власть царя: стоило Петру известить злопамятного Карла, что его новый и «верный
подданный» ведет двойную игру, как старый интриган оказался бы вздернутым на
виселицу. Апостол сообщил бывшему гетману, что его предложению царь не внял
«знатно, не доверивая еще». Лишь после того как это предложение повторил при-
бывший в царский стан полковник Галаган, Г. И. Головкину было поручено всту-
пить в контакт с Мазепой. 22 декабря 1708 г. канцлер отправил Мазепе письмо
с извещением, что Петр «на те кондиции, чрез помянутого господина полковника
предложенные, соизволил и гарантеров, желанных от вас для содержания той амни-
стии, принимает» 38.
12 Н. И. Павленко
290 Н. И. Павленко
Этим флирт с изменником и закончился. Дело в том, что в конце декабря в ру-
ках русского командования оказался гонец Мазепы к Станиславу Лещинскому.
Из содержания отобранного у него письма явствовало, что предатель не раскаи-
вался, а плел очередную интригу.
Между прочим, новый повелитель тоже не доверял обретенному на Украине
союзнику. Мазепу повсюду сопровождали не сердюки и казаки, а конвой шведских
солдат. Карл ХП справедливо рассудил, что человек, предавший одного повелителя,
способен с такой же легкостью предать и другого. В русской ставке об этом были
осведомлены через перебежчиков и пленных. «Те ж полоняники сказывают,—
иронизировал Г. И. Головкин в письме послу в Стамбуле П. А. Толстому,— что
помянутой изменник Мазепа в таковом состоянии и почтении у шведов содержится,
что около оного всегда шведской кавалерии по триста человек неотступно обрета-
ется; и где в которой храмине спит, и тамо внутри оной караул шведский бывает.
А егда в коляске в дороге ездит, тогда с ним сидит один офицер шведской». Как
видим, «верный подданный» Станислава Лещинского и Карла ХП коротал дни и
ночи в шведском обозе на положении полупленного «союзника». В таком же
режиме содержались и некоторые из находившихся при Мазепе старшин. Поп
Иван показал 13 декабря 1708 г.: «А и у прочей-де старшины мазепиной поставлены
крепкие ж караулы, и которой куда поедет, то за ними ходят по два человека шве-
дов, что он, поп, и сам видел» 39.
Неуютно чувствовал себя изменник в шведском лагере. С каждым днем ему
становилось все труднее играть роль респектабельного союзника короля. В самом
деле, как мог Мазепа внушить шведам к себе уважение и убедить их в том, что
крайне им необходим и полезен, если он сумел наскрести в помощь шведам только
3000 отщепенцев? Изворотливый интриган вновь встал на путь самого примитив-
ного обмана. Мазепа великолепно знал, что никакой помощи извне — ни от крым-
ского хана, ни от османского султана — он не получит, тем не менее упрямо твер-
дил, что она вот-вот приспеет. Комнатный слуга Мазепы Григорий Новгородец,
убежавший от него, показал в июне 1709 г.: «Мазепа и кошевой подлинно короля
шведского и все войско обнадеживали прежде и обнадеживали тем, что орда имела
быти к ним то за неделю, то за две, а наидалее о святой неделе, а ныне сказывают,
что конечно о святом Петре будет для них та помощь». Все обещанные сроки
прошли, а «орды» как не было, так и нет. В результате бывший гетман «потерял
у шведов кредит. И шельмою его все называют за неправды».
Репутация лжеца, быть может, и не угнетала Мазепу, но навязчивая мысль
о том, что он проиграл вчистую, что ему не миновать виселицы, что близится час
расправы за содеянное, не покидала его ни днем, ни ночью. Его покоевый Григорий
Новгородец показал: «Мазепа почасту в великой скорби и тузе бывает, а временем
с плачем и великим воздыханием нарекает свое безумие, что надеялся, что от него
Украина не отступит, такую учинил измену и о своей предвосприятой омыслился
надежде» 40.
Руководитель Посольского ведомства России Г. И. Головкин нисколько не гре-
шил против истины, когда, обобщая обстановку на Украине, писал П. А. Толстому
в Стамбул, что Мазепа в народе «ни малого приступу не имеет, ибо все состоят
весьма твердо при его царском величестве и привозят повседневно от неприятеля
многих полоняников». Головкину вторил П. П. Шафиров: украинцы, писал он
прусскому посланнику Кейзерлингу, «шведов, где могут только поймать, убивают
и берут в плен». А. Ригельман, автор «Летописного повествования о Малой Рос-
сии», составленного в 1785—1786 гг., отмечал, что шведы на Украине, «с места на
место переходя, не имели ни единого города, чтоб волею который повиновался
им» 4|. Шведам приходилось овладевать каждым из них силой и нести при этом
невосполнимые потери.
Измена Мазены 291
Но главный урон шведам, естественно, наносила русская регулярная армия,
придерживавшаяся, как и ранее, тактики «томления». Русский посол в Дании
князь В. Л. Долгорукий сообщил Г. И. Головкину отклики в столице Швеции на
положение шведской армии: «И все приезжие офицеры из обозу шведского в Сток-
гольме единогласно сказывают, что превеликую терпят обиду от партий, которые
посылаются от войск царского величества, а особенно от калмык и от казаков, кото-
рые им выспаться не дадут. Временем принуждены больше недели, по две денно и
ночно быть одетыми; и по фураж выехать не дадут».
Глава может показаться читателю пространной, содержащей подробности,
отнюдь не обязательные в книге о Петре Великом. Этот упрек будто бы подкрепляет
и то соображение, что акция Мазепы не оказала существенного влияния на ход
событий и обманула надежды как самого гетмана, так и его нового покровителя.
И тем не менее мы пренебрежем этим возможным упреком главным образом потому,
что украинские националисты, стародавние и современные, возвели Мазепу в ранг
борца за «самостийную» Украину и идейного вождя украинского народа.
Надо утратить чувство реальности, чтобы обнаружить идейные побуждения
в действиях Мазепы. Этот лукавый царедворец был человеком, лишенным нрав-
ственных начал. Он утолял ненасытное честолюбие за счет своих жертв, был мсти-
тельным и жестоким по отношению к соперникам, не пренебрегал никакими сред-
ствами, чтобы пополнить свое богатство. Человеческие качества Мазепы, разуме-
ется, не вызывают симпатий, но его пороки можно было бы игнорировать, в особен-
ности если бы они были подчинены достижению высоких идеалов. Но в том-то и
дело, что Мазепа представлял собой законченный тип беспринципного честолюбца
и стяжателя, который во всех своих действиях и поступках руководствовался от-
нюдь не интересами украинского народа, а личной выгодой. Хорош же был этот
«борец», если он, уверовав в безнадежность сопротивления царя и его армии швед-
скому нашествию, переметнулся на сторону Карла ХП, а затем, обнаружив, что
перспективы у шведского короля не столь блестящи, как казались ему накануне
измены, вновь пытался перейти на сторону русского царя. Украинский народ был
для Мазепы лишь разменной монетой в его азартной честолюбивой игре, ибо речь
шла не об обретении «самостийности», а о восстановлении владычества над Украи-
ной панской Речи Посполитой. Хорош был этот «борец», если он замышлял измену
втайне не только от народа, но и от своего ближайшего окружения.
У всякого непредвзятого читателя Мазепа и как личность, и как политический
деятель не может вызывать симпатии.
12*
Полтава
Конец 1708 г. и первые пять месяцев следующего
года Петр находился вдали от армии: в Сумах,
Воронеже, Азове. Не станем утомлять читателя
детальным изложением перемещений русской и
шведской армий в осенние месяцы. Отметим лишь,
что к зиме шведы расположились в районе Гадя-
ча, Ромен, Прилук, Луховиц и Лубен. Русские
войска дислоцировались восточнее этого района,
прикрывая подступы к Белгороду и Курску, если
туда двинутся шведы. Опорными пунктами рус-
ских войск в эти месяцы являлись Сумы, Лебе-
дин, Ахтырка.
Разбросанность шведской армии объяснялась
двумя обстоятельствами: невозможностью рас-
квартировать в преддверии зимы в одном или
двух городах более чем 30-тысячную армию и не-
обходимостью располагать полки на огромной тер-
ритории, ибо единственным источником обеспе-
чения войск провиантом и фуражом были рекви-
зиции того и другого у местного населения. Было
бы ошибкой полагать, что оккупанты держали
под своим контролем все населенные пункты, рас-
положенные между крайними точками дислока-
ции их войск, и обрели па этой территории покой
от утомительных переходов и непрестанных сты-
чек, а также достаток в продовольствии, на ко-
торый они рассчитывали в богатой хлебом Украи-
не. Руководитель Посольского ведомства России
Г. И. Головкин так отзывался о положении шве-
дов в середине декабря 1708 г.: «...принужден
он (Карл XII,— Н. П.) всю свою армию с вели-
кою трудностию в самом стеснении держать,
которого мы непрестанно партиями докучать не
оставляем, ибо мы от него меньше двух миль с
кавалериею нашею стоим» Шведам «докучали»
не только «партии», направляемые к неприятелю
подчиненными Меншикову генералами, командо-
вавшими драгунскими полками. «Докучали» им
селяне и горожане и расположенные в городах
гарнизоны русских войск.
Не чурался налетов на неприятельские отря-
ды и Александр Данилович. Складу его характе-
ра и темперамента вполне импонировали внезап-
ные нападения, когда можно было вполне про-
явить и личную отвагу, и находчивость, и спо-
собность мгновенно ориентироваться в быстро ме-
нявшейся обстановке. Так, в середине ноября,
когда к небольшому городку Смелому в расчете
на зимние квартиры подступили три конных и
один пехотный полк неприятеля, Меншиков, узнав
об этом, прискакал во главе драгунских полков
на подмогу мещанам Смелого и вместе с ними
Полтава 293
нанес шведам поражение: около 500 человек было убито, 400 — пленено. Весь
обоз оказался добычей русских войск.
После сражения у стен Смелого Меншиков отошел в Хорунжевку. Карл XII,
узнав о поражении своего отряда, примчался к городку с основными силами,
но население, сочтя сопротивление безнадежным, покинуло его. Король по со-
вету Мазепы велел сжечь город. Мужественное сопротивление неприятелю ока-
зало население Недригайлова, не впустившее в город в конце ноября подошед-
шие к его стенам полторы тысячи шведов. Убедившись в безуспешности штур-
ма, шведы отошли от города, предав огню его предместье. В тех случаях, когда
у жителей городов и местечек недоставало сил для отпора неприятелю, их ожи-
дала свирепая расправа. 10 декабря шведы подошли к слабо укрепленному
местечку Терны и потребовали от жителей, чтобы они открыли ворота. Два
часа население оказывало сопротивление, но силы были неравными. Ворвав-
шиеся шведы вырезали свыше тысячи жителей и от местечка оставили пепел.
Характерная особенность зимней и летней кампаний 1708—1709 гг. состояла
в том, что против шведов действовали не только мелкие «партии», как это было
раньше, главная цель которых состояла в добывании языков, но и крупные
отряды, вступавшие в сражение с значительными силами шведов. Едва ли не
самым выразительным примером такой операции с участием нескольких тысяч
солдат и офицеров с обеих сторон являлась акция, связанная с овладением
Ромнами и обороной Веприка.
3—4 декабря в главной ставке русской армии — Лебедине состоялся воен-
ный совет, наметивший план овладения Ромнами, где размещалась главная
квартира Карла XII. Планируя операцию, военный совет исходил из учета неко-
торых свойств характера короля-забияки: его азартности и любви к стреми-
тельным атакам кавалерии, вносившим смятение в ряды оборонявшихся. На
военном совете было решено демонстративным сосредоточением значительных сил
в районе Гадяча сделать вид, что войска готовятся к штурму города. Суть плана
русского командования «Гистория Свейской войны» изложила так: большей части
войск велено идти «добывать Гадяч, а генералу Алларту идти в Ромну... в таком
намерении, что ежели король не пойдет на сикурс Гадяча, то Алларту не прибли-
жаться к Ромну, но добывать Гадяч; буде же пойдет на сикурс, то от Гадяча отсту-
пить, а Алларту в Ромен вступить, дабы одно из двух сделать».
План удался лучшим образом. Карл, находившийся в Ромнах, поверил в
серьезность намерений русского командования овладеть Гадячем и в карьер
отправился оказывать «сикурс» гадячскому гарнизону. Как только шведы оста-
вили Ромны, в город тут же беспрепятственно вошли русские полки. Мазепа
едва успел унести ноги. Ставка шведского короля переместилась в Гадяч. Но
под носом у Гадяча, в 12 верстах от него, стояло местечко Веприк, находив-
шееся под защитой русского гарнизона. Такая близость не устраивала короля,
и он решил во что бы то ни стало выбить оттуда русских. Попытка овладеть
Веприком с ходу успеха не принесла — гарнизон заперся в крепости и оказал
отчаянное сопротивление. К тому же у шведов не нашлось штурмовых лестниц
и инструментов для разрушения ворот и стен. В итоге королю пришлось за-
няться делом, которого он не терпел,— осадой крепости. К ее штурму шведы
приступили только утром 6 января.
Гарнизон Веприка с пользой для обороны использовал дни начиная с 27 де-
кабря, когда шведы впервые появились у его стен. Защитники отремонтировали
вал, а главное, многократно обливали его водой, и он покрылся слоем льда.
Перед началом штурма генералы предупреждали Карла XII о трудностях овла-
дения обледенелым крепостным валом и дорогой цене, которую надлежало
уплатить за достижение цели. Король, однако, не внял советам: «Я буду ору-
294 Н. И. Павленко
днями обстреливать вал, так что неприятель и не посмеет выглянуть... Вы уви-
дите, как быстро ворвутся солдаты в Веприк». Первый приступ не принес
успеха — осажденные отбили штурм с большим уроном для неприятеля. Столь
же безуспешными оказались и два последующих. В «Гистории Свейской войны»
сказано, что защитники Веприка «отдались на дискрецию» после того, «когда
уже у наших пороха не стало». По другой версии, комендант крепости Вильям
Фермор сдачей крепости совершил измену 2. Крепость была сдана в ночь на
7 января. А неделю спустя, 12 января 1709 г., царь издал указ, явно навеянный
случившимся в Веприке. Петр адресовал его всем комендантам крепостей, в том
числе и только что назначенному комендантом Полтавской крепости Алексею
Степановичу Келину. Указ требовал удерживать крепость до последнего сол-
дата — сдача ее неприятелю влекла смертную казнь. Указ, кроме того, опреде-
лял порядок замещения должности коменданта: в случае гибели коменданта
его пост занимал помощник, в случае гибели помощника — оставшийся в жи-
вых старший по званию офицер и т. д.
Овладение Веприком принадлежит к одной из самых безрассудных акций
шведского короля. Надежды на то, что солдаты «быстро ворвутся» в крепость,
не оправдались. Благоразумие требовало отказа от исполнения намерения, если
оно влекло колоссальные жертвы. Однако король находился во власти азарта
и упрямства: чем решительнее ему сопротивлялись, тем настойчивее он доби-
вался своей цели. Его разгоряченную голову не могли остудить даже небыва-
лые в этих краях морозы. Итог операции крайне плачевный: королевское упрям-
ство стоило потери 3000 солдат и офицеров. Среди сложивших головы находи-
лось немало офицеров, составлявших гордость королевской армии.
Обе армии несли потери не только в ходе военных действий, но и от не-
обычайно суровой зимы. Стужа в 1708 г. охватила всю Европу и нанесла огром-
ный ущерб садам и посевам. Как правило мягкая, зима на Украине в том году
тоже выдалась на редкость холодной. Солдаты в лучшем случае обмораживали
лицо, руки, ноги, в худшем — замерзали совсем. 22 декабря Карл Ренне доно-
сил Меншикову: «Кого ни пошлешь, повредит лицо либо руки или ноги озно-
бе». Обобщенные сведения о потерях русской армии от декабрьских морозов
1708 г. приводит «Гистория Свейской войны»: «В то время мороз был чрезвы-
чайный, так велик, что птицы на воздухе мерли; и хотя наши большую часть
дороги шли возле лесу, также ночевали около деревень, однако же со 150 человек
ознобили руки и ноги и несколько десятков померло».
Неприятель нес во много крат большие потери. Экипировка шведских сол-
дат, поизносившихся после выхода из Саксонии, не была приспособлена к усло-
виям суровой зимы. Современники из шведского лагеря оставили немало сви-
детельств, сколь много солдатских и офицерских жизней унесла зимняя стужа.
Представитель Станислава Лещинского при ставке Карла XII Понятовский за-
писал: «Прежде чем прийти в Гадяч, шведы потеряли три тысячи солдат, за-
мертво замерзших; кроме того, всех служителей при повозках и многих лоша-
дей». Другой участник Похода шведского короля, Даниэл Крман, в своем днев-
нике зарегистрировал некоторые подробности. Запись от 22 декабря 1708 г. (2 ян-
варя 1709 г.), когда Крман держал путь к Гадячу, куда направлялся король
с «сикурсом»: «Я положил еще на воз раскаленный кирпич для обогревания
ног и рук... надо было преодолеть во всяком случае две мили, идущие через
широчайшие степи, которые так пронзительно продувал яростный и леденя-
щий скифский ветер, что некоторые из наших конных возниц окоченели на-
смерть. Они были найдены бездыханными на телегах и возах, особенно те, ко-
торые заснули после неумеренного поглощения горилки... На следующий день
наши хирурги начали отрезать своими бритвами отмороженное и гниющее мясо
Полтава 295
от пальцев рук и ног у некоторых солдат и приходящих для этого в нашу квартиру
людей» 3.
К началу декабря 1708 г. Петр считал шведскую армию настолько измо-
танной и ослабленной, что допускал возможность генерального сражения, от
которого ранее настойчиво уклонялся. Сохранился указ царя, обращенный к
участникам военного совета, состоявшегося в главной ставке русской армии,
по-видимому, 3 декабря. Указ подвел итоги кампании 1708 г., оцениваемой
царем в высшей степени положительно, поскольку она обескровила шведское
войско. «Понеже всегда советовано,— писал царь,— удалятися от генеральной
баталии, что и чинено чрез все лето, чувствительно же великой урон неприя-
телю учинен. Ныне же по всем видам едва или и весьма невозможно без гене-
ральной баталии обойтиться». Два обстоятельства, по мнению Петра, благо-
приятствовали тому, что именно сейчас, в зимние месяцы, следовало не укло-
няться, а искать решающего сражения Северной войны. Во-первых, наступив-
шая зима сковала льдом реки и болота, «все гладко стало», т. е. создавались
благоприятные условия для маневра. Во-вторых, что еще более существенно,
с генеральным сражением следовало поспешить, чтобы тем самым предупре-
дить соединение с главной шведской армией на Украине войск Лещинского и
корпуса генерала Крассау, находившегося в Польше. Резюмируя свои сообра-
жения, Петр считал, что битву надо давать до наступления весны, «ибо тогда
худого, а не лучшего ждать». Своим мнением о неизбежности генеральной бата-
лии в зимнее время Петр поделился с Ф. М. Апраксиным. 3 декабря он писал
ему: «Однако ж не чаю, чтоб без генеральной баталии сия зима прошла (понеже
к весне, и без опасения есть) » 4.
Документов об обсуждении предложения царя на военном совете 3 декабря
в Лебедине не сохранилось, но, по-видимому, оно было отклонено. Если бы
военный совет подтвердил необходимость дать генеральную баталию, то даже
при отсутствии решения военного совета и письменных «мнений», поданных
его участниками, документы той поры донесли бы до нас какие-либо признаки
подготовки к генеральному сражению. Их нет. Единственное отражение опасе-
ний царя относительно возможности «случения» армий Крассау и Лещинского
с королем и его намерения не допустить этого «случения» находится в указе
генералу на русской службе барону Генриху фон дер Гольцу от 22 декабря
1708 г. Царь предписал барону отправиться в Киев, а оттуда —• в Польшу. Цель
пребывания там русских войск определена с присущей царю четкостью: «...на-
крепко надлежит смотреть, дабы никакими мерами неприятеля через Днепр с
помощию Божией не пропустить», не останавливаясь при этом перед сражением
с ним.
Относительное затишье на театре войны позволило Петру уделить время и
внимание делам, не имевшим на первый взгляд непосредственного отношения
к военным заботам. В Сумах, где царь находился около полутора месяцев, его
можно было наблюдать за изучением печатных книг, чтением переводов, состав-
лением указов об организации губерний, совершенствованием гражданского
шрифта.
Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, ведавший печатным делом, прислал Пет-
ру две книги: «Побеждающую крепость» Эрнеста Фридриха Боргсдорфа с изло-
жением принципов обороны крепостей и «Римплерову маниру о строении кре-
постей» Георга Римплера. Петр нашел, что «печать во оных книгах зело перед
прежнею худа, не чиста и толста». Не удовлетворило царя и качество перепле-
та — он был «очень дурен»: от неумело сделанных корешков переплетов «книги
таращатся». Царь не ограничился замечаниями и давал советы, как исправить
погрешности, проявив при этом вполне профессиональные познания в печатном
296 II. И. IJ ан.тснко
и переплетном деле. Петр обнаружил недостатки в начертании букв «б» и «п».
«Литеру «буки», также и «покой» вели переправить,— писал он Мусину-Пуш-
кину 4 января 1709 г.,— зело дурно сделаны почерком, также толсты». Чтобы
книги «не таращились», Петр рекомендовал их «гораздо слабко и просторно
в кореню делать». В тот же день царь отправил письмо Андрею Андреевичу Ви-
ниусу, выступавшему после опалы в роли переводчика: «Также книжку огне-
стрельную, которую выписку изо всех авторов о огнестрельных составах и о
прочем, что к фейерверку надлежит, которую ты с голландского языка перевел
в Посольском приказе лет тому назад с двенадцать, приищи ныне черную, с ко-
торой ты переводил, понеже оная у нас утерялась». Это письмо еще одно из
свидетельств невероятно цепкой памяти Петра.
Замечания Петра Мусин-Пушкин реализовал не сразу. Лишь в марте, когда
он находился в Воронеже, царь, видимо, вновь напомнил ему о качестве пере-
плетов книг, причем, надо полагать, в выражениях, вынудивших Ивана Алек-
сеевича отправить несколько писем в Москву к переводчику Федору Поликар-
повичу Поликарпову с требованием улучшить переплеты: «Как приедет Алек-
сандр Васильевич Кикин к Москве, и ты сходи к нему и посмотри книги, кото-
рой переплет изволит хвалить царь, чтоб и наш переплетчик так переплетал
добре» 5.
В усовершенствовании гражданского шрифта, который должен был заме-
нить церковнославянские литеры, Петр принимал активнейшее участие, доби-
ваясь более упрощенного начертания букв, сохранившегося без существенных
изменений до наших дней. В новом алфавите отсутствовали буквы со сложным
звуковым сочетанием «кси» и «пси», устранены были и титлы, а также вынос-
ные буквы. Первые книги, напечатанные «новоизобретенными литеры», появи-
лись в 1708 г. Шрифт непрерывно совершенствовался и окончательно был ут-
вержден Петром в 1710 г. Просмотрев образцы литер, он внес в них последние
поправки и на обратной стороне листа с азбукой написал: «Сими литеры печа-
тать исторические и мануфактурные книги. А которые подчернены (вычеркну-
ты.— Н. П.), тех в вышеписаных книгах не употреблять»6. Еще раньше было
изменено обозначение чисел: вместо букв числа стали изображать арабскими
цифрами. Первая книга с арабскими цифрами вышла в свет в 1703 г. Это был
знаменитый учебник, составленный талантливым педагогом Леонтием Филиппо-
вичем Магницким,— «Арифметика, сиречь наука числительная».
При Петре распространение книг достигло небывалых размеров, о чем под-
робнее будет рассказано в соответствующей главе. Здесь лишь отметим, что в
отличие от XVII в., когда единственная типография в Москве выпускала преиму-
щественно книги церковного содержания, к концу жизни Петра в старой и новой
столицах действовали шесть типографий, печатавших светские книги. Свыше
двух третей книг, опубликованных с 1708 по 1725 г., было посвящено военной
и военно-морской тематике. Печатались также книги юридического содержа-
ния, художественные произведения, словари, календари и т. д. К новым видам
печатной продукции относились царские и сенатские указы, а также реляции
о победоносных сражениях русских войск. Книги и реляции богато иллюстри-
ровались гравюрами иностранных и русских мастеров: Адриана Шхонебека,
Петра Пикара, братьев Алексея и Ивана Федоровичей Зубовых, Алексея Ива-
новича Ростовцева и др.
Значительная часть печатавшихся в России книг являлась переводами с
иностранных изданий. Петр и здесь не стоял в стороне, снабжая переводчиков
соответствующими наставлениями. Ивану Никитичу Зотову, переводившему кни-
гу Франсуа Блонделя «Новая манера укрепления городов», и Конону Зотову, пе-
реводившему с французского книги о флоте, царь в феврале 1709 и в январе
Полтава 29/
1715 г. рекомендовал руководствоваться следующим правилом: сначала необхо-
димо «выразуметь» смысл переводимого текста, а затем «на своем языке уже
так писать, как внятнее может быть». Петра интересовала не близость перевода
к оригиналу, а суть дела, возможность усвоить смысл переводимого. Поскольку
книги предназначались «не праздной ради красоты, но для вразумления и на-
ставления», перевод должен быть лаконичным и понятным. В качестве образца
Петр отправил отредактированный им перевод книги о хлебопашестве, из кото-
рого он изъял «лишние», по его мнению, сюжеты — они «время только тратят
и у чтущих отъемлют» 7.
С конца 1708 г. Петр начал осуществлять губернскую реформу. Указ от
18 декабря извещал о намерении «для всенародной пользы учинить 8 губерний
и к ним расписать города». Первоначально были учреждены Московская, Ин-
германландская (переименованная в Петербургскую), Смоленская, Киевская,
Азовская, Архангелогородская и Сибирская губернии. В 1714 г. из Казанской
были выделены Нижегородская и Астраханская, а в 1713 г. возникла Рижская
губерния. Суть реформы состояла в том, что между старинными уездами и
центральными учреждениями в Москве, которым непосредственно подчинялась
уездная администрация, появилась промежуточная инстанция — губернские уч-
реждения. Губернии возглавляли губернаторы, наделенные всей полнотой ад-
министративной, судебной, финансовой и военной власти. Губернаторами царь
назначил близких ему людей, пользовавшихся его доверием. Управление Петер-
бургской губернией поручалось Меншикову, в Воронежскую был назначен адми-
рал Федор Матвеевич Апраксин, в Казанскую — его брат Петр Матвеевич, а в
Московскую — Тихон Никитич Стрешнев. Для организации губернских учреж-
дений предоставлялся годичный срок — новые учреждения должны были присту-
пить к работе с 1710 г.
Проведение губернской реформы преследовало несколько целей. Одна из
них связана с Астраханским восстанием и восстанием на Дону. Оба выступле-
ния обнаружили слабость местной администрации, отсутствие в ее распоряже-
нии необходимого контингента вооруженных сил, чтобы подавить восстания в
зародыше и избавиться от необходимости вызывать полки с театра военных
действий. Губернская реформа, кроме того, была нацелена на обеспечение свое-
временного сбора налогов и рекрутов, а также мобилизации селян и горожан
на трудовую повинность. Воинские команды, находившиеся в распоряжении
областной администрации, помогали выколачивать налоги и рекрутов в уездах,
население которых оказывало сопротивление.
Областная реформа принадлежит к числу едва ли не самых необдуманных
административных преобразований Петра. Прежде всего не был определен прин-
цип комплектования губерний — неизвестно, чем руководствовался Петр, когда
приписывал тот или иной город к той или иной губернии: размерами террито-
рии губернии, или численностью ее населения, или экономико-географическими
соображениями и т. д. Областная реформа, далее, четко не определила место
областной администрации в правительственном механизме страны, т. е. ее от-
ношение к центральным учреждениям и уездной администрации. Одно из раз-
рушительных следствий областной реформы обнаружилось сразу же после ее
проведения — она привела к ликвидации Ратуши, поскольку одна из главных
функций этого учреждения — сбор налогов был передан теперь губернской ад-
министрации.
Учреждение губерний, а также царские распоряжения о развитии и усо-
вершенствовании переводного, переплетного и печатного дела — все это действия
царя, хотя и непосредственно по связанные с военными операциями, но косвен-
но удовлетворявшие потребности войны: книги, например, обучали строитель-
298 И. И. Павленко
ству крепостей и искусству овладения ими, а введение гражданского шрифта
упрощало чтение таких книг и облегчало усвоение прочитанного. Но в течение
второй половины 1708 и первой половины 1709 г. Петр, как и раньше, находил
время вникать в дела совсем иного масштаба и назначения. То он наставлял Ки-
кина об устройстве фонтанов: «Не забудь о фонтанах к весне (как я сам тебе
говорил), чтоб Кинтлер поприлежнее работал»; то отправлял письмо англий-
скому купцу Андрею Стейлсу, чтобы тот выписал из Англии «добрых каран-
дашей», а из Вест-Индии — «пуда два добрых табачных семян»; то велел
Ф. М. Апраксину прислать в Троицкое семена цветов: «Ежели еще о садовнике
в Москве не писано, то изволь ныне отписать, понеже в Троицкое весьма на-
добно к будущей весне отправить. И вели ему с собою взять семян всяких трав
и цветов, которых там нет» 8.
В перечисленных случаях проявлялась страсть царя к мелочам, к заботам
отнюдь не государственного масштаба. Но такова была натура Петра, и от при-
вычки вникать в мелочи повседневной жизни он не освободился до конца дней
своих.
Отбывая в начале февраля из Сум, Петр оставил Репнину, Шереметеву и
Меншикову «меморию, что без меня чинить». На Репнина возлагалась обязан-
ность укомплектовать полки рекрутами и офицерами, а также снабдить их ору-
жием. Что касается военных действий, то, как и раньше, надлежало наносить
урон неприятелю неожиданными нападениями «и всяко приключать оному бес-
покойство»; следовать за ним «как близко возможно», однако смотреть, чтобы
Карл XII не прорвался к Днепру на соединение с войсками шведского генерала
Крассау и польскими отрядами Лещинского. Шереметев должен был выпол-
нить одно конкретное поручение — настичь корпус шведского генерала Крейца,
находившийся в стороне от основных сил Карла XII, и разгромить его. Судя по
всему, Петр не исключал возможности движения шведских войск внутрь Рос-
сии. В этом случае Шереметеву надлежало преследовать войска, оставленные
королем на Украине. Уже находясь в Воронеже, царь еще раз обязал своих гене-
ралов уклоняться от генерального сражения. «А ежели неприятель захочет ба-
талии, то до моего прибытия не давать главной баталии»,— писал он Менши-
кову 29 марта 9.
Петру не терпелось перед расставанием с армией встретиться с Меншико-
вым. 26 января он писал своему фавориту из Лебедина: «Зело б изрядно было,
чтоб ваша милость сюда, хотя на малое время, побывал, а ежели теперь нужду
имеете, то хотя на Воронеж приезжайте, ибо необходимая нужда с вами видеть-
ся и определить». Александр Данилович имел «нужду», но оставить армию ни-
как не мог — как раз в те дни Карл XII, не дождавшись подкреплений от Ле-
щинского и Крассау, начал свой поход в Слободскую Украину. Поэтому 28 ян-
варя князь отвечал царю: «Буде изволите на Воронеж идти, не изволите ль
заехать в Ахтырку для осмотрения того места, куда и я мог до вашей милости,
смотря по случаю, прибыть». Что для Меншикова наступили горячие дни, яв-
ствует из двух операций, осуществленных в районе Опошни и в самой Опошне.
В первой из них, закончившейся равными потерями с обеих сторон, неприя-
тельскими войсками командовал сам король. Во второй шведы, как доносил свет-
лейший, «хотя были и малолюдны, однако же зело жестоко держались и не вдруг
сдались, пока их к тому наши огнем и гранатами не принудили» |0.
Движение шведов на восток было очередным тактическим промахом коро-
ля, ибо тем самым он усугублял и без того критическое положение своей армии,
лишая ее возможности получить подкрепление из Речи Посполитой. Карл XII,
как известно, не отличался ни благоразумием, ни осмотрительностью. Па уго-
воры генералов воздержаться от реализации рискованного плана он ответил:
Полтава 299
«Нет, отступление за Днепр походило бы на бегство; неприятель станет упорнее
и высокомернее. Мы прежде выгоним из казацкой земли русских, укрепим за
собою Полтаву, а между тем наступит лето, и тогда оно покажет нам, куда напра-
виться» .
Единственным человеком, который не только поддержал намерение короля
не уходить за Днепр, но и горячо убеждал в бесспорной необходимости претво-
рить его план в жизнь, был Мазепа. Но, выступая в роли главного консуль-
танта короля по «казацким делам», бывший гетман руководствовался только
своекорыстными интересами. Мазепа великолепно понимал, что уход шведов за
Днепр означал крах его надежд на сохранение власти над гетманщиной. Зная
отношение к себе украинского народа, он сознавал, что без шведов ему не удер-
жать булавы.
Поход Карла XII на восток продолжался недолго: 13 февраля король достиг
самого восточного пункта, куда ступала нога шведского солдата,— Коломака.
Не доезжая до него, состоялся знаменитый разговор Карла XII с Мазепой. Ста-
раясь выказать любезность, бывший гетман сказал королю, что до границы меж-
ду Европой и Азией осталось восемь миль. «С этим не согласятся географы»,—
возразил король. Однако во время очередной остановки для отдыха он велел
позвать генерал-квартирмейстера Гилленкрока и заявил ему: «Мазепа сказал,
будто отсюда недалеко до Азии».
Гилленкрок: Ваше величество, шутите.
Король: Я никогда не шучу. Ступайте и узнайте у Мазепы.
Гилленкрок отправился к Мазепе и растолковал ему, что такого рода шутки
с королем весьма опасны, так как он ради эфемерной славы готов двинуться
туда, где этой славы никогда не обретет.
От Коломака Карл XII круто повернул на запад. Это решение короля от-
носится к труднообъяснимым. Что его заставило изменить план: запоздалое
признание его несостоятельности или начавшееся половодье, превратившее сте-
пи Украины в сплошь покрытое водой пространство? Поклонник военных даро-
ваний короля так и написал, что план Карла XII «был разрушен силами при-
роды». Но приведенное суждение А. Стилле не выдерживает ни малейшей кри-
тики, ибо разлив рек от преждевременного таяния обильных снегов происходил
с такой же интенсивностью на востоке от Коломака, как и на западе от него.
Как бы то ни было, но небольшие ручейки действительно превращались в без-
брежные реки, и неприятельская пехота, повернув на гетманщину, шла по воде,
негде было просушиться. Движение шведов сопровождало зарево пожаров —
они предавали огню все, что встречали на своем пути и что не успели сжечь при
движении на восток.
В один и тот же день, 14 февраля, когда Карл вступил в Коломак, Петр
прибыл в Воронеж. Там он находился почти два месяца — до 10 марта. Во вре-
мя пребывания в Воронеже царь «во всех почти трудных работах был предна-
чинатель и указатель доброго мастерства». Затишье на театре войны позволило
Меншикову отправиться в Воронеж. Перед тем как отбыть туда, он оставил Ше-
реметеву «пункты моего мнения не в указ», т. е. рекомендации, исполнение
которых было бы желательно, но не обязательно. «Мнение не в указ» — это по
сути программа действий войск фельдмаршала на ближайшее время, которая
обнаруживает в ее авторе широту взгляда на возможный ход военных опера-
ций.
Меншиков исходил из возможности двух неприятельских акций: либо шве-
ды попытаются прорваться к Днепру и форсировать его, чтобы соединиться с
поляками Лещинского и корпусом Крассау, либо останутся «весновать» на
Украине, сконцентрировав свои силы в междуречье Ворсклы и Сулы. В первом
300 Н. 11. Павленко
случае Меншиков рекомендовал Шереметеву «знатной промысел учинить» над
арьергардом в тот момент, когда основные силы неприятеля переправятся на
противоположный берег Днепра. Во втором случае светлейший советовал «не-
приятелю докучать» мелкими «партиями». И в том и в другом случае следовало
держаться поближе к шведам, не упускать их из виду. Петр высоко оценил
стратегические способности светлейшего, наложив резолюцию на его «мне-
нии»: «Зело изрядные» ”.
Более чем двухнедельное пребывание князя в Воронеже не оставило следов
в источниках. Известно только, что он прибыл туда 14-го, а выехал 29 марта.
В день отъезда из Воронежа Меншиков испросил у царя резолюции на постав-
ленные перед ним вопросы. Главный из них состоял в определении плана дейст-
вий на случай, если «по слитии вод при первой траве неприятель пойдет на нас
и будет искать баталии». Царь дал на него предельно четкий ответ. На время
своего отсутствия он ограничивал действия русской армии нападениями на про-
тивника «знатными партиями», чтобы ему «всяко, по возможности, вредить».
Вооружившись планом действий, Меншиков отправился к армии, а Петр, про-
ведя в Воронеже еще около двух недель, 10 апреля отбыл по Дону в Азов, где
пришвартовался 22 апреля.
Долгое время считалось, что царь отправился в недавно завоеванную кре-
пость на Азовском море с мощным флотом, созданным на Воронежской верфи,
чтобы удержать Османскую империю от объявления войны России, т. е. что это
путешествие преследовало исключительно внешнеполитические цели. Флот дол-
жен был отрезвляюще подействовать на сторонников агрессивной политики в
султанском дворце. Теперь, однако, доказано, что попавшие в свое время на
страницы научных трудов сведения «Дневника пребывания царя в Воронеже»
о 241 корабле различных классов, среди которых будто бы насчитывалось 29
крупных боевых кораблей, входивших в состав воронежского флота, не отно-
сятся к достоверным: с царем в Азов отправилось всего-навсего два корабля;
иными словами, ни о какой демонстрации военно-морских сил России не могло
быть и речи. Остается гадать, как и почему на страницы «Дневника» попало
названное выше число кораблей, тем более что Феофан Прокопович, современник
царя и автор «Истории императора Петра Великого», тоже писал, что Петр «по-
ехал рекою Доном в Азов на двух русских бригантинах и на скампавеях ита-
лианских» 12.
Предположение, что русское командование специально, как тогда было при-
нято, распространяло слух об армаде, двигавшейся из Воронежа к Азову, чтобы
удержать султанский двор от призывов графа Пипера и Мазепы принять участие
в войне на стороне шведов, сомнительно уже потому, что в таком случае в «Днев-
нике» было бы сказано о подлинной цели распространения этого слуха. Поэтому
следует признать более достоверной версию А. П. Глаголевой, считавшей, что
слух о движении огромного количества кораблей к Азову и планах Петра завое-
вать не только Крым, но и Османскую империю распространяли шведы. На
этот счет у них были серьезные резоны — поссорить Россию с султанским двором
и привлечь его на свою сторону. Но и эта интерпретация факта вызывает вопрос,
остающийся без ответа: почему о ложности слуха не сказано ни слова в «Днев-
нике», в то время как его составителю была хорошо известна подлинная числен-
ность кораблей.
Как бы то ни было, но слух о пополнении азовского флота новыми кораб-
лями и прибытии в Азов царя донесли до Стамбула греческие купцы, чем вызва-
ли там панику. 10 июня 1709 г. русский посол П. А. Толстой доносил Г. И. Голов-
кину, что султанский двор считает эту акцию царя показателем намерения Рос-
сии «ныне начать войну с турками». Слухи «так возмутили здешний народ
Полтава 301
несказанно, что, ежели бы подробно все доносить, мало бы было и целой дести
бумаги к написанию всего». И все же некоторые подробности паники в столице
Толстой сообщил: «...многие турки начали было из Константинополя бежать в
Азию, и по улицам, и по торжищам явно уже кричали, что будто флота морская
Московская пришла уже во Фраческое гирло и мало-мало что не воздвигнулась
превеликая рабелия (бунт.— Н. П.) на султана, и на везира, и па прочих на-
чальников, также и на мене». Прибытие царя в Азов «такой превеликой страх
сим варваром учинило, что беспаметпо все, яко безумные, поколебались и врознь
было побежали... а потом помалу усмирились, и ныне с номощию Вышняго все
успокоилось» 13. Паника улеглась, по османы еще долго находились под ее впе-
чатлением и требовали от Толстого, чтобы русское правительство либо продало
им корабли, либо уничтожило их. Кстати, азовский флот серьезной угрозы не
представлял, ибо значительная часть кораблей успела превратиться в труху.
Царь прибыл в Азов 26 апреля, осмотрел Азов и Троицкое и поделился впе-
чатлениями об увиденном. Они были неоднозначны. 3—4 мая он писал Ф. М. Ап-
раксину о состоянии крепости, которым был явно не удовлетворен: «О здешнем
объявляю вкратце, что, кроме Азовского главного валу, и то опрочь реки, ничего
в совершенстве не обрел, но в древнем хаосе... Флот здешний большою частию
сгнил... Гаван вчерась осматривали, которой конечно надлежит выкопать так,
как я говорил...» Виной всему явилось, по мнению царя, «разнопачалие», отсут-
ствие согласованных действий приказной администрации и губернатора. По-
иному Петр оценил работы в Троицком. Меншикова он извещал: «...сие место,
которое пред десяти летами пустое поле видели (чему сами сведомы), ныне, с
номощию Божиею, изрядной город купно с гаваном обрели (и хотя где долго
хозяин не был и не все исправно, однако ж есть что смотреть)» 14.
Гордиться увиденным основания у царя имелись, но выбранное для итого
время нельзя считать удачным — надвигалась решающая схватка с противни-
ком. К тому же для инспектирования крепости и гавани было достаточно не-
скольких дней, а царю почему-то понадобился целый месяц. Остается одно —
не исключать внешнеполитическую цель из поездки царя к берегам Азовского
моря. Что дело обстояло именно так, явствует из многочисленных донесений
русского посла в Стамбуле Петра Андреевича Толстого о переполохе в султан-
ском дворце, вызванном пребыванием царя в Азове.
Но у царя была еще одна цель продолжительного пребывания в Азове. Речь
идет об излечении Петра от какого-то недуга. О том, что он прибыл в Воронеж
больным, есть его прямое свидетельство. В день приезда Петр отправил Менши-
кову письмо с извещением, что «в пути великую нужду принял для беспутицы»,
и требованием, «не мешкав», выслать к нему доктора Дупеля, в котором он имел
«нужду для себя» 15.
В Азове и Таганроге царь проходил курс лечения, принимал лекарства,
эффективно действовавшие в теплом климате. 4 мая 1709 г. Петр писал Менши-
кову: «О себе объявляю, что я с первого числа сего месяца начал принимать ле-
карство, которое зело сильно действует, понеже здешней воздух жаркой оному
помогает». Письма ближайших дней тоже содержат сведения о лечении недуга.
5 мая: «...лекарство мое зело действует, только я от него, как ребенок, без силы
стал, однако, чаю, когда выду из лекарства, то сие безсильство, с номощию Бо-
жиею, в пользу будет». 9 мая: «О себе объявляю, что я от жестоких лекарств
и заключения семидневного свободился вчерась (и почал примать легкия ле-
карствы, которых, дохтур сказал, еще десять дней примать надлежит), которые,
слава Богу, хотя зело хорошо действовали, однако ж так стал безеилен, как
ребенок».
Пока Петр пребывал в Воронеже и Азове, фактическое командование ар-
302	11. И. Павленко
мией находилось в руках Меншикова. Его главенствующая роль на театре военных
действий определялась прежде всего положением царского фаворита, а так-
же тем, что он командовал кавалерией — самым мобильным родом войск. Алек-
сандру Даниловичу принадлежит честь первым разгадать планы Карла XII еще
в те дни, когда король повернул от Коломака на запад. 15 февраля, т. е. задолго
до того, как шведы предприняли осаду Полтавы, Меншиков завершил свое по-
слание царю догадкой, полностью потом подтвердившейся: «И по сему призна-
ваем, что правитца не инуды куды, точию к Полтаве, а больши, чаю, ради запо-
рожцов».
Что привлекало шведского короля в Полтаве, какими соображениями он
руководствовался, когда проявлял настойчивое желание во что бы то ни стало
овладеть этим городом?
Современники из шведского лагеря единодушны в утверждении, что мысль
об овладении Полтавой подсказал Карлу XII Мазепа. Согласно показанию од-
ного из пленных, расчет Мазепы был прост: «если оную (Полтаву.— Н. П.)
добудет, может всю к себе приклонить Украину» |6. Мазепа полагал, что, если
шведы овладеют Полтавой — крупным административным центром гетманщи-
ны, молва об этом быстро распространится по Украине, население убедится в
неодолимости сил шведов и в его отношении к ним произойдет перелом: украин-
ское население не только прекратит сопротивление, но и станет активно помо-
гать бывшему гетману и его новому покровителю. В этих рассуждениях Мазепы,
возможно, был известный резон, и Карл XII, быть может, и поддался уговорам
изменника. Но аргументы Мазепы ничего бы не стоили, если бы сам король не
оценил преимущества, которые он мог получить в случае, если бы Полтава ока-
залась под его контролем. Во-первых, приток Днепра — Ворскла, на которой
стояла Полтава, была удобной артерией, связывавшей город с Днепром. Пере-
волочна, находившаяся в устье Ворсклы, открывала широкие возможности для
переправы войск Лещинского и Крассау, а также запорожских казаков, пере-
шедших на сторону Мазепы. Во-вторых, Карл XII все еще не расстался с эфе-
мерной надеждой на вступление в войну против России Османской империи и
ее вассала — крымского хана. Овладение Полтавой открывало благоприятные
условия для соединения шведов с силами нового союзника.
И тем не менее обладание Полтавой не было сопряжено с преимуществами,
которые могли бы оказать решающее влияние на ход войны. И если Полтаве,
а не какой-либо другой крепости Украины суждено было стать городом, у стен
которого разыгрался трагический финал шведской армии, то в этом немалую
роль сыграли личные качества короля, причудливые свойства его характера.
У Полтавы произошло то же самое, чему мы были свидетелями у стен
Веприка, с той лишь весьма существенной разницей, что Веприк занял место
печального эпизода Северной войны, в то время как Полтаве суждено было стать
городом, где прекратила существование шведская армия. При овладении Пол-
тавой, как и Веприком, король проявил крайне пагубное для своего дела упрям-
ство. У Веприка оно в конечном счете принесло победу, купленную, правда,
ценой потери 3000 человек. С полтавской эпопеей, длившейся почти три меся-
ца, связаны еще большие потери при отсутствии каких-либо успехов, ибо шве-
дам так и не удалось сломить сопротивление славных защитников города.
Полтаву называли крепостью. Но с крепостью у нас ассоциируются мощ-
ные кирпичные или каменные стены с бойницами, наполненными водой рвами
и прочими оборонительными сооружениями. При упоминании слова «крепость»
вспоминаются кремлевские стены в Москве, Казани, Астрахани, Шлиссельбур-
ге, Нарве или на Соловках. Ничего этого в Полтаве, как и во множестве осталь-
ных украинских крепостей, не было. Очевидец Даниэл Крман оставил лаконич-
Полтава 303
ное описание Полтавы: «Мы увидели небольшой городок, расположенный на
холме, окруженный с двух сторон невысокими холмами и укрепленный двой-
ными насыпями и такими же валами».
Впервые неприятельская «партия» — не более 300 человек — появилась под
Полтавой 1 апреля 1709 г. Шведы не рассчитывали столь малочисленным отря-
дом овладеть городом. Они преследовали более скромную задачу — разведать
силы гарнизона. С этого времени не проходило ни одного дня или ночи, чтобы
шведы не предприняли каких-либо акций против крепости и ее защитников.
3 апреля, например, шведы — уже численностью 1500 человек — попытались
овладеть городом штурмом. Затея не удалась. Штурм повторили под покровом
ночи, а также 5 апреля. После того как неприятель убедился, что город с налету
ему не взять, он приступил к осадным работам: рытью траншей и подкопов.
14 апреля рекогносцировку крепости произвел сам король. Он обнаружил, что
один из ее валов был достаточно низким, и велел штурмовать именно этот вал.
Штурм стоил неприятелю 500 человек убитыми. Возобновив осадные работы,
шведы особые надежды возлагали на подкоп с заложенными в него бочками с
порохом. На 23 апреля намечалось разрушение вала и ворот. Но взрыва не по-
следовало. «Осажденными,— записал в дневнике Д. Крман,— был унесен порох,
вложенный в подкоп, в тот самый час, когда шведы были уверены, что ворота
с укреплениями взлетят на воздух». Не подозревая об этом, шведы подожгли
фитиль, изготовились для атаки, чтобы «по взорвании взбежать в крепость»,
но им пришлось ни с чем отступить на исходные рубежи |7.
Первое известие о намерении шведов овладеть Полтавой Петр получил в
начале мая от Шереметева. 5 мая царь, извещая Меншикова о сообщении фельд-
маршала, будто шведы «хотят доставать Полтаву», просил у князя подтвержде-
ний: «...изволь нас уведомить, правда ли то и довольно ли во оной Полтавской
крепости провианту и прочего, что ко осаде потребно». Меншиков отвечал 11
мая: «...в той крепости, как к нам от 5-го дни пишет комендант Келин, нужды
никакой нет». Комендант, продолжал светлейший, не сидит сложа руки, а со-
вершает вылазки. В одну из них ему удалось напасть на шведский обоз, пору-
бить «многих шведов» и «несколько от обозов их лошадей» оторвать, из кото-
рых Келин прислал к нему «зело изрядную лошадь». Мажорный тон письма
не успокоил царя. Он писал Александру Даниловичу: «...в осаде Полтавской
гораздо смотреть надлежит, дабы оная, с помощию Божиею, конечно освобоже-
на или по крайней мере безопасна была от неприятеля». «Сие место зело
нужно» — так оценил Петр значение Полтавы. Он предлагал облегчить оборону
крепости и положение гарнизона двумя способами: либо организовать диверсию
на Опошню и тем отвлечь силы короля от Полтавы, либо расположить войска
так близко к Полтаве, чтобы было «всегда возможно в город людей прибавли-
вать и амуниции» |8.
Цитированное письмо царя датировано 9 мая. На это обстоятельство сле-
дует обратить внимание, ибо мысль светлейшего работала в том же направле-
нии, что делает честь как Петру, так и Александру Даниловичу. В начале мая
князь созвал военный совет для обсуждения вопроса, как помочь Полтаве, «оной
крепости отдых учинить». Все участники совета были единодушны в призна-
нии необходимости «учинить неприятелю какую диверсию» |9.
«Диверсия» была осуществлена 7 мая, причем объектом стала та самая
Опошня, на которую рекомендовал напасть и царь. Операция началась с того,
что Меншиков велел соорудить на виду у шведов мост через Ворсклу близ Опош-
ни. Неприятель, привыкший к тому, что русские не проявляли наступательной
инициативы, не придал этому никакого значения. Между тем русские полки,
перейдя через мост, напали на окопавшихся шведов численностью 600 — 700 че-
304 Н. И. Павленко
ловек, частично уничтожили их, частично захватили в плен. Стоявшие в Опош-
не шведы не рискнули вступить в сражение и укрылись за стенами замка. Убе-
дившись в том, что замок с налета не взять, русское командование решило
отвести свои полки на исходные рубежи. Когда о событиях у Опошни доложили
Карлу XII, стоявшему у Полтавы, тот немедленно с 7000 кавалерии ринулся
на помощь опошнинскому гарнизону. Но к тому времени основные силы русских
переправились через Ворсклу, и королю пришлось довольствоваться лишь напа-
дением на арьергард, не успевший перейти на противоположный берег.
В этом эпизоде бросается в глаза деталь, свидетельствующая о возросшем
мастерстве русских войск: они не дрогнули, не поддались панике, а, напротив,
оказали наседавшим шведам организованное сопротивление: «...остановись, дали
ио ним из пушек и из всякого ружья несколько добрых залпов, отчего они, шве-
ды, принуждены с уроном отступить к Опошне». Итог диверсии: неприятель
потерял несколько сот солдат и офицеров, захвачено две пушки, пленены во-
семь офицеров и 170 рядовых, освобождено из плена несколько сот граждан-
ских лиц, которых шведы «в непрестанной жестокой работе держали». И хотя
Карл XII не задержался в Опошне, но, в очередной раз предав ее огню, на
следующий же день возвратился к Полтаве, диверсия, как увидим позже, ока-
зала помощь осажденному гарнизону и вызвала у царя радость. «Мы зело обра-
довались» и отметили удачу «обыкновенною стрельбою», писал царь в ответ на
20
извещение о сражении
Следующую диверсию наши войска совершили десять дней спустя, 17 мая.
По своим масштабам она была намного скромнее первой и все же достойна упо-
минания, ибо являла пример координированных действий полтавского гарнизона
и полевых войск. Вылазка гарнизона оказалась весьма эффективной: ее участ-
ники атаковали неприятеля «с толикою храбростию», что выбили его из шанцев
«и до берега реки прогнали», и организованно отошли под защиту крепостных
валов лишь после того, как обнаружили, что к шведам подходит под-
крепление.
Во время этой вылазки стряслась беда с бригадиром Алексеем Федоровичем
Головиным, женатым на родной сестре Меншикова. Накануне, 15 мая, бригадир
возглавил «сикурс», направленный светлейшим в Полтаву. Под покровом тем-
ноты отряд из 900 человек продрался через кустарник, переправился через три
речки и болото и благополучно вошел в Полтаву, пополнив силы его защитни-
ков. Головин был, видимо, человеком темпераментным и настолько углубился
во время вылазки в боевые порядки шведов, что его, «сбив с лошади в болото,
взяли в полон». Находясь в плену, он тоже проявил характер. Князь Борис
Иванович Куракин сообщил любопытную деталь пребывания Головина в плену:
«...по взятии оного бригадира Головина получили ведомость, что оной был с
гонором трактован. Однако ж сам неосторожно себя новел и хотел уйти, за что
был посажен в клетку с ругательством».
До сих пор речь шла о более или менее крупных акциях, предпринятых
русскими войсками. Что касается действий мелких «партий», то они были на-
столько обыденными и совершались так часто, что не привлекли к себе внима-
ния современников. Еще в начале мая, подойдя с кавалерией к Полтаве, Мен-
шиков писал царю: «Мы, будучи здесь, праздно стоять не будем, но, при помощи
Божии, всякого поиску искать потщимся». Александр Данилович в точности
выполнил свое обещание. Тот самый современник Б. И. Куракин нарисовал обоб-
щенную картину повседневных лихих налетов «партий» как регулярной, так
и главным образом нерегулярной конницы: «И непрестанно на неприятельскую
сторону партии легкой кавалерии отправляли, как волохов, казаков донских,
калмыков, которые всегда неприятелю алярм (тревогу.— /7. П.) делали и лота-
Полтава 305
дей отгоняли и одним разом больше семисот лошадей от обозу неприятельского
отогнали, также и многих языков брали» 2|.
Убедившись в бесплодности попыток взять Полтаву оружием, шведы 2 июня
попытались достичь желаемого предложением сдать ее без боя па условиях,
которые будут угодны самим осажденным, но в случае отказа капитулировать
угрожали истребить всех защитников крепости. Комендант Алексей Степано-
вич Келин, человек долга, незаурядной выдержки и отваги, дал достойный ответ
парламентеру: «Мы уповаем на Бога, а что объявляешь, о том мы чрез прислан-
ные письма, коих 7 имеем, известны, тако же знаем, что приступов было 8 и из
присланных на приступе более 3000 человек при валах Полтавских положили.
Итак, тщетная ваша похвальба: побить всех не в вашей воле состоит, но в воле
Божией, потому что всяк оборонять и защищать себя умеет». Между тем двух-
месячная осада не могла не сказаться на положении гарнизона и жителей
города. Поэтому Петр 4 июня, в день своего прибытия в лагерь русских войск
под Полтавой, поспешил отправить собственноручное послание Келипу с обе-
щанием принять меры к освобождению города от блокады. Коменданту царь
предложил изложить нужды гарнизона. Тот затребовал 50 пудов пороха. В тот
же день его стали перебрасывать в бомбах. Гарнизону недоставало не только
пороха, но и продовольствия. Келин 8 июня доносил Меншикову, что удалось
наскрести провиант гарнизону только на текущий месяц, а «впредь, будущий
месяц, провианту не будет и на три дня; не только солдатам, по и всем будет
нужда» 2 .
Ознакомившись с обстановкой, Петр решил, что настал час для генераль-
ной баталии. 7 июня он писал Ф. М. Апраксину: «Сошлись близко с соседьми
и, с помощию Божией, будем конечно в сем месяце главное дело... иметь». На
следующий день царь известил об этом намерении Г. Ф. Долгорукого: «Объяв-
ляем вам, что мы здесь намерены неприятеля всеми силами атаковать, с Бо-
жиею помощию». Тут же предостережение Григорию Федоровичу: «Секретно
сие держи». Однако не терпящей отлагательства задачей, которую следовало
решить до генеральной баталии, Петр считал прорыв блокады Полтавы. Эту
операцию он намечал осуществить 13 июня. Накануне царь отправил Келипу
указ, чтобы защитники Полтавы одновременно с ударом, наносимым главными
силами, совершили вылазку из крепости. План сорвала погода: сильный дождь
поднял уровень воды в Ворскле настолько, что операцию пришлось отменить.
13 июня Петр сокрушенно писал по этому поводу Г. Ф. Долгорукому: «Объяв-
ляем вам, что сего дня намерение наше для вчерашних дождей не исполнилось,
о котором, как могли, трудились чрез болоты, но не могли» 23.
Сорванная непогодой операция была компенсирована успешной атакой Ста-
рых Сенжар. Оказавшийся в плену подполковник Юрлов тайно известил рус-
ское командование, что в Старых Сенжарах, где содержались русские пленные,
«неприятель не зело люден». Туда 14 июня был направлен во главе драгун ге-
нерал-лейтенант Генскин, совершивший «изрядное дело». Драгуны штурмом
взяли город, освободили около 1300 невольников, уничтожили 700 неприятель-
ских солдат и офицеров. В числе трофеев оказались шведская казна — 200 000
талеров и восемь знамен. Незначительные потери русских войск — 80 убитых
и 150 раненых — показатель высокой боевой сноровки и знаменательный симп-
том утраты этого качества шведами — атака произошла за две недели до Пол-
тавы 24. Петр не прекращал энергичной подготовки к генеральной баталии. Ее
необходимость подтвердил военный совет, созванный 16 июня.
Этот день, 16 июня, примечателен еще одним событием — Карл XII был ранен
в ногу. Существует на этот счет две версии. Согласно одной из них, зарегистри-
рованной «Гисторией Свейской войны», король вместе со свитой, проверяя
306 If. 11. Павл епко
посты, случайно оказался за пределами расположения своих войск и наткнулся
на группу сидевших у костра казаков. Соскочив с коня, он застрелил одного
казака и ускакал, но шальная пуля другого попала, ему в ногу. Несколько по-
иному это событие запечатлели современники из шведского лагеря.
Д. Крман в дневнике под 16 июня записал: «Когда он (король.— Н. П.) услышал, что не-
сколько калмыков перешли реку, то, захватив с собой несколько драбантов, пошел им навстречу,
убил нескольких неприятелей и остальных обратил в бегство. И когда он уже возвращался в свой
лагерь, неожиданный выстрел из московского ружья ранил его в ногу, которую он раньше сломал
в Польше. Пуля, проникнув через ступню, завязла под пальцами». Близко к Крману изложил об-
стоятельства ранения Карла XII человек, бывший рядом с ним,— граф Понятовский: король,
объезжая на заре посты, натолкнулся на казачий пикет, обратил его в бегство и гнал до самого
берега реки, достигнув которой казаки бросились вплавь. «Московские войска, находившиеся на
той стороне, вели частый огонь; направленная оттуда из нарезного карабина пуля пронзила ногу
короля от пятки до конца пальцев, перебив все кости ноги. Вместо того чтобы подумать о своей
болезненной ране, король в течение более двух часов объезжал все посты своего лагеря и отда-
вал все необходимые, на его взгляд, приказания. До сих пор никто не замечал его раны, хотя кровь
из нее текла в изобилии, но когда он вернулся в свою палатку и пожелал ступить на землю,
то пал навзничь, потеряв сознание».
Оба современника почти одинаковыми словами отметили самообладание и выдержку короля
во время операции. Крман: «Операция длилась целый час, затянувшись потому, чтобы случайно
пе повредить нервы и жилы пальцев. Но король не обнаружил ни единого признака боли и, сохра-
няя веселое выражение лица, побуждал лекарей, чтобы они взяли ножи и, не боясь, резали, и как
следует резали, мясо на раненой ноге». Понятовский: «Он сам подбадривал хирургов, чтобы они
пе жалели и вырезали, что было нужно».
Пристальное внимание к версиям ранения королевской ноги вызвано не толь-
ко желанием прояснить истину и определить более достоверную из них (пред-
почтение следует отдать очевидцам), но главным образом тем, что в этом инци-
денте его королевское величество предстает во всей неприглядной наготе чело-
века столь же безответственного, сколь и легкомысленного. В самом деле,
Карл XII привел свое воинство за тридевять земель от родных берегов Сканди-
навии и оказался на чужой территории в таком катастрофическом положении,
что ему, казалось бы, впору было думать о том, как унести ноги самому и слепо
верившим в его счастливую планиду солдатам, а не бравировать личной отва-
гой. Между тем Карл, пренебрегая опасностью, нередко безмятежно расхажи-
вал под пулями русских солдат, посылаемых с противоположного берега Ворск-
лы. Ему, похоже, доставляло удовольствие подвергать опасности жизнь и своих
генералов, например Левенгаупта, с которым он отправился на рекогносциров-
ку и под которым была убита лошадь. Напоминаний о предосторожности Карл
не признавал и еще более распалялся, когда ему пытались внушить, что без-
рассудно находиться на виду у неприятеля и подставлять свой лоб под его пули.
Слово «рисоваться» к нему не подходит, ибо он всерьез рисковал жизнью. Вряд
ли также справедливо предполагать, что он сознательно искал шальной пули,
чтобы свести счеты с жизнью в украинских степях. Скорее всего здесь имело
место проявление нескольких черт его характера.
В личной отваге Карлу XII не откажешь — ее он подтверждал своим каждо-
дневным поведением. Вместе с тем нельзя не заметить и его безграничную веру
в божественное происхождение своей власти и спасительную силу рока, обере-
гающего его королевскую жизнь. Наконец, имел значение и фактор поведения
предводителя похода, личный пример короля. То обстоятельство, что король на-
ряду с солдатами переносил все тяготы походной жизни, что он рисковал собой
так же, как и простой смертный, оказывало сильное воздействие на моральный
дух всех участников походов, от рядового солдата до генерала.
Шведские историки из числа поклонников Карла XII связывали трагический
конец его армии с пресловутым ранением короля. Это, конечно, глубокое заблуж-
Полтава 307
дение, полное игнорирование реальной обстановки. Шведская армия была обречена
на гибель задолго до ранения Карла XII. Никто не мог знать только одного - где
она обретет свой бесславный конец: то ли у Гадяча или, скажем, Веирика, то ли
у валов Полтавы. Ход событий опрокинул все расчеты самонадеянного короля.
Карл XII полагал, что окружил Полтаву и что ее гарнизон угодил в мышеловку.
В действительности он сам со своей армией находился в стратегическом окружении,
и к лету 1709 г. уже исчезла возможность вырваться из него.
Заключительный акт трагедии шведской армии под Полтавой начался 15 июня.
В этот день часть русских полков переправилась через Ворсклу, до этого разделяв-
шую две неприятельские армии. Когда Реншильд донес об этом королю, тот пере-
дал через адъютанта: пусть фельдмаршал действует по своему усмотрению. Эта
реплика обнаруживает новые черты в поведении Карла XII. Ранее в трудных ситуа-
циях он сохранял бодрость духа и не проявлял безразличия к происходившему,
но со времен Лесной его одолевали приступы черной меланхолии.
По русским источникам, сопротивление шведов во время переправы не было
упорным: «Неприятель паки с немалым числом конницы и пехоты приступил в том
намерении, чтоб с оных мест сбить и делу транжементов воспрепятствовать, но от
войска царского величества с великим уроном прогнан». 19 — 20 июня на противо-
положный берег вместе с основными силами армии переправился и Петр. Царь
знал о критическом положении полтавского гарнизона и населения города. В то же
время он не был уверен, что в ближайшие дни удастся освободить Полтаву от бло-
кады. Если попытка прорвать блокаду окажется неудачной, писал царь Келину
19 июня, то надлежало, «усмотри время (в день или ночью), выйти вон за реку, куды
удобнее, и тамошних жителей вывесть мужеска полу», эвакуированный город под-
жечь, пушки разорвать или бросить в колодцы, а знамена сжечь 25. К счастью, вос-
пользоваться рекомендациями Петра Келину не пришлось - гарнизон, используя
последние ресурсы, продолжал сопротивляться осаждавшим и продержался до ге-
неральной баталии. Подготовка к ней в неприятельских лагерях протекала по-
разному.
Карл XII, придерживавшийся наступательной тактики, не проявлял интереса
к инженерной подготовке будущего поля сражения. Главная забота короля состояла
в том, чтобы обезопасить свой тыл, т. е. лишить полтавский гарнизон возможности
сделать вылазку в тот момент, когда шведы будут увлечены сражением с главными
силами русских. Но для этого надо было овладеть Полтавой. Покорение крепости
представляло еще одну выгоду — освобожденные от осады войска могли быть ис-
пользованы в генеральном сражении. 21 июня шведы предприняли отчаянную
попытку войти в город: опять сделали подкопы, заложили бочки с порохом, но, как
и раньше, взрыва не последовало — порох благополучно изъяли осажденные.
Шведы ночью 22 июня повторили штурм, едва не закончившийся успехом: «...во
многих местах неприятель на вал всходил, но комендант показал несказанную
храбрость, ибо он сам во всех нужных местах присутствовал и сикурсовал».
В критический момент в защите города участвовало все население: «Жители пол-
тавские все были на валу; жены, хотя в огне на валу не были, токмо приносили
каменья и прочее» 26. Штурм не удался и на этот раз: понеся большие потери,
шведы так и не приобрели гарантий безопасности своего тыла.
Русские войска соорудили укрепленный лагерь у места переправы — деревни
Петровки, расположенной в восьми верстах севернее Полтавы. Осмотрев местность.
Петр велел передвинуть армию поближе к расположению шведов. Царь счел, что
открытая местность у Петровки предоставляла огромные преимущества шведской
армии, отличавшейся высокой маневренностью и умением перестраивать боевые
порядки в ходе сражения. Исходя из опыта битвы у Лесной, царь знал, что это
преимущество неприятель утрачивает в условиях, когда ему навязывают сражение
308 Н. И. Павленко
на пересеченной лесистой местности, ограничивавшей маневрирование. Именно
этим требованиям удовлетворяло пространство у деревни Яковцы. Здесь, в пяти
километрах от шведов, русские войска 25 июня приступили к сооружению укреп-
ленного лагеря. Он был усилен воздвигнутыми впереди лагеря шестью редутами,
преграждавшими путь шведам к основным силам русской армии. Редуты отстояли
один от другого на расстоянии ружейного выстрела. Осмотрев их, Петр 26 июня
велел дополнительно соорудить четыре редута, расположенные перпендикулярно
к первым шести. Устройство дополнительных редутов, прикрывавших лагерь рус-
ской армии, являлось новшеством в инженерном оборудовании поля сражения.
Не преодолев их, невозможно было вступить в непосредственный контакт с основ-
ными силами армии. В то же время наступавшие, овладевая редутами, в каждом
из которых располагалась рота солдат, должны были нести огромные потери от
ружейного и артиллерийского огня. Атака редутов должна была захлебнуться еще
и потому, что преодоление их расстраивало боевые порядки наступавших.
Каковы были силы сторон в канун генеральной баталии? Почему Петр, ранее
всеми способами уклонявшийся от генерального сражения, теперь счел, что настало
время помериться силами на поле брани? Тому было несколько причин. Одна из них
состояла в том, что шведы утратили преимущества, которыми ранее располагали:
соотношение сил на театре военных действий стало не в пользу противника.
В распоряжении Петра в укрепленном лагере под Полтавой находилось
42 000 регулярных и 5000 нерегулярных войск. Кроме того, царь располагал
40-тысячным резервом, расположенным на реке Псел. Что касается численности
шведской армии, то она не поддается точному учету. Если исходить из подсчета
потерь шведов убитыми и плененными под Полтавой и Переволочной, а также
бежавших с Карлом XII, то в шведской армии в общей сложности находилось
48 000 человек. Впрочем, численность боеспособных войск, непосредственно участ-
вовавших в Полтавской битве на стороне шведов, была значительно меньше: из
48 000 следует вычесть около 3000 мазепинцев и около 8000 запорожцев во главе
с Костей Гордиенко, перешедших на сторону Мазепы и Карла XII в марте 1709 г.,
а также около 1300 шведов, все еще продолжавших осаждать Полтаву. Король,
не будучи уверенным в победе, расставил несколько отрядов вдоль реки Ворсклы
до впадения ее в Днепр у Переволочны, видимо на случай возможного бегства
с поля боя. Наконец, из общего числа шведов — участников сражения надлежит
исключить лиц, не причастных к строевой службе: только под Переволочной было
пленено 3402 «служителя», а сколько их попало в плен и полегло под Полтавой —
неизвестно. В итоге в Полтавской битве могло участвовать не более 28 — 30 тысяч
шведов. Таким образом, численное превосходство было на стороне русских войск.
Русская армия располагала еще одним существенным преимуществом: ее артилле-
рийский парк насчитывал 102 пушки, в то время как шведы могли противопоста-
вить только 39 орудий.
Как свидетельствуют источники и русского и шведского происхождения,
сражение намечалось на 29 июня. Лейтенант шведской армии Вейе записал в
своем дневнике: «Для сражения Петр назначил 29 июня, день своих именин,
когда, по его расчетам, должны были подоспеть калмыки, которых отправил по
просьбе царя хан Аюка». Узнав об этом, король решил упредить нападение царя
и атаковать русских ранее этого срока 27. Нечто похожее обнаруживаем и в «Днев-
нике обороны Полтавы». Сведения о подходе калмыков, вынудившие Карла XII
начать сражение раньше срока, шведскому командованию сообщил перебежчик
из русского лагеря, который, кстати, выдал шведам еще одну важную информа-
цию — указал место расположения в боевых порядках русских полка новобранцев
и советовал нанести удар именно по этому полку. Петр, узнав о бегстве предателя-
иноземца, предположил, что тот непременно сообщит шведам о слабом месте обо-
Полтава 309
роньг, и велел поменять форму: надеть на новобранцев мундиры закаленного в боях
Новгородского полка, а на новгородцев — мундиры новобранцев.
В показаниях «Дневника обороны Полтавы» вызывают сомнения два момента:
рассказ о смене формы двумя полками и сведения о численности прибывавших
в русский лагерь калмыков хана Аюки. Согласно «Дневнику», ожидалось прибытие
30—40 тысяч калмыков, а более достоверный источник засвидетельствовал, что хан
отправил к царю лишь 3-тысячный отряд 28. Эта несуразность в показаниях источ-
ников трудно объяснима: могла быть канцелярская описка (приписан лишний
ноль), но мог и сознательно распространяться слух (по терминологии того времени,
«эхо»), рассчитанный на панику противника. Однако, если последнее соображение
соответствует истине, опять-таки неизвестно, почему оно не оговорено в источнике.
О том, что генеральное сражение намечено на 27 июня, Карл XII объявил на
кануне, 26 июня. При этом король заявил, что хотя сам и будет участвовать в битве,
но вследствие ранения командовать войсками не в состоянии и вручает их фельд-
маршалу графу Реншильду. Генералам Карл XII сказал: «Завтра мы будем обедать
в шатрах у московского царя. Нет нужды заботиться о продовольствии для сол-
дат - в московском обозе всего много припасено для нас» 29.
Петр вручил командование армией трем военачальникам: вся кавалерия
в составе 24 полков отдавалась под начало Меншикову, пехота — Шереметеву,
артиллерия — Брюсу. В воскресный день 26 июня царь, разъезжая но дивизиям,
тоже обращался к воинам с призывами, но они коренным образом отличались
от обращения короля: не сытым обедом прельщал он солдат и офицеров, а говорил
о необходимости защищать родину и совершать ради этого подвиги. Петру отвечал
генерал-лейтенант князь Михаил Михайлович Голицын, заверивший, что для за-
щиты отечества воины не пощадят живота своего. «Ваше царское величество,
говорил князь, — изволил труд наш и верность и храбрость добрых солдат видеть па
Левенгаунтской баталии... ныне войско то ж, и мы, рабы твои, те ж, уповаем
30
таков же иметь подвиг» .
Карл XII, рассчитывая, как всегда, на внезапность, решил под покровом ночи
бесшумно подойти к русскому лагерю, атаковать его и добиться победы в скоротеч-
ной рукопашной схватке. В ночь на 27 июня шведские войска были приведены
в боевую готовность. «Эту ночь,— засвидетельствовал Д. Крман,— мы провели иод
открытым небом, без огня, без соломы, сена, еды и питья». План короля состоял
в том, чтобы на начальном этапе сражения пехота, предводительствуемая Левен
гауптом, овладела русским лагерем, а завершила дело конница: ей надлежало, дви-
гаясь между редутами, разгромить русскую кавалерию и завладеть пушками. В за
ключительной фазе битвы пехота и конница должны были нанести удар по основ-
ным силам русской армии. Такова была диспозиция Карла XII. Сражение, однако,
протекало не в соответствии с его желанием, а по воле Петра Великого.
С обнаженной шпагой, лежа в притороченной к лошадям качалке, Карл XII,
находясь в центре боевых порядков пехоты, призвал свое воипство к победе. Но
осуществить свой план королю не удалось. Первая неожиданность для шведов со-
стояла в том, что они не сумели подойти незамеченными к русскому лагерю: драгу-
ны Меншикова уследили их передвижение и предупредили своих о грозившей опас-
ности. Шведам был преподнесен еще один сюрприз — они напоролись на четыре
поперечных редута, о существовании которых не подозревали. Русские встретили
шведов, подошедших it редутам в три часа ночи, интенсивным ружейным и артил-
лерийским огнем. Неприятель прихватил с собой всего четыре пушки: скромные
размеры артиллерии объяснялись упованием на успех рукопашной схватки. Шве
дам удалось овладеть двумя недостроенными редутами, среди них раздались тор-
жествующие возгласы: «Победа! Победа!» Веру шведов в победу укрепили также
успешные действия их кавалерии, которая двинулась на русский лагерь за два часа
310 Н. И. Павленко
до рассвета и на короткое время потеснила русских драгун. Радость, однако, была
преждевременной. Мазепа изображал маскарадного полководца. Д. Крман записал:
бывший гетман «утром, роскошно одетый, несся на чистокровном коне в бой, но
король Карл, похвалив его, приказал вернуться к обозу ради спасения жизни,
потому что и так у него было слабое здоровье» 31.
Оказавшись без поддержки своей артиллерии и не имея гранат, шведы несли
огромные потери. Пехота под командованием генерала К. Г. Рооса и кавалерия
В. Л. Шлиппенбаха, не выдержав губительного огня русских, отошли в Яковецкий
лес. Связь этих отрядов с основными силами короля была утрачена. Конница
Меншикова атаковала кавалерию Шлиппенбаха, разгромила ее и захватила в плен
командовавшего ею полковника. Ту же участь разделила и пехота Рооса, пытав-
шаяся укрыться в шведских укреплениях под Полтавой. На плечах бегущих пехота
русского генерала Ренцеля ворвалась в укрепления и частью уничтожила, частью
пленила этот отряд. Так неудачно для шведов закончился первый этап сражения:
они понесли большие потери и, не выполнив возложенных на них королем задач,
вынуждены были отойти за пределы досягаемости ружейного и пушечного огня.
Наступило затишье. Петр в конце шестого часа сражения велел вывести из
укрепленного лагеря 42 батальона пехоты из имевшихся у него 60. На флангах рас-
положились драгунские полки. В боевой порядок построилась и шведская армия,
первой предпринявшая наступательные действия. Когда шведы подошли на рас-
стояние пушечного выстрела, 87 стволов русской артиллерии открыли огонь кар-
течью. Шведы продолжали движение вперед, но, когда приблизились на расстояние
100 шагов, раздался залп русской пехоты и драгун.
В девятом часу утра начался решающий этап битвы. Реляция описывает его
так: «И как войско наше, таковым образом в ордер баталии установясь, на не-
приятеля пошло, и тогда о 9-м часу пред полуднем атака и жестокой огонь с обеих
сторон начался, которая атака от наших войск с такою храбростию учинена, что
вся неприятельская армия по получасовом бою с малым уроном наших войск (еже
при том наивяще удивительно), как кавалерия, так и инфантерия, весьма опро-
вергнута, так что шведская инфантерия ни единожды потом не остановилась, но
без остановки от наших шпагами, багинетами и пиками колота». Неся огромные
потери, основные силы Карла XII продолжали попытку просочиться сквозь реду-
ты. В это время вновь отличился Меншиков. Его 10-тысячная кавалерия ринулась
на неприятеля. Шведские батальоны, укрывшиеся в лесу, сдались в плен. Вслед
за тем светлейший атаковал резервный корпус и почти полностью уничтожил его.
Один за другим были пленены шведские генералы. Под Александром Даниловичем
было убито две лошади.
Посмотрим на ход сражения глазами лиц, находившихся в шведском лагере.
Крман: «Пока длилось сражение, мы слышали такую сильную ружейную пальбу
и грохот пушек, какой нельзя себе представить, если бы не слышали его собствен-
ными ушами. Ядро разнесло одну из жердей носилок короля. Его пересадили на
лошадь, которая тут же была убита, затем на вторую, наконец, на третью. С боль-
шим трудом его вывели из местности, со всех сторон окруженной неприятелем,
король чуть-чуть не попал в его руки» 32. В обозе ему полтора часа перевязывали
рану, открывшуюся в результате многократных падений. Любопытно свидетельство
другого участника сражения — лейтенанта Вейе. Его перу принадлежат саркастич-
ные слова о поведении мазепинцев в часы Полтавской баталии: «Что касается до
казаков гетмана Мазепы, то я не думаю, чтобы из них полегло за все время боя
более нежели трое, ибо, пока мы сражались, они находились в тылу, а когда дове-
лось бежать, то они оказались далеко впереди. Но они оказали нам одну услугу,
а именно показали путь к обозу» 33.
Откуда у Мазепы появились казаки? Напомним, что с изменником через
Полтава 31 I
Десну переправилась горстка обманутых людей, большинство из которых, узнав
истинные намерения гетмана, поспешили его покинуть. Тем не менее под Полтавой
отряд мазеповских казаков насчитывал, видимо, 8000—10 000 человек.
Приток казаков к Мазепе начался в марте 1709 г., и его стимулировал не кто
иной, как сам Петр. Если в войне «перьями» на Украине успех сопутствовал царю,
то в Запорожской Сечи торжествовал победу Мазепа. Там изменнику удалось
привлечь на свою сторону кошевого атамана Константина Гордиенко, а вместе
с тем и пополнить армию шведского короля несколькими тысячами сечевиков.
Причины успеха Мазепы крылись в укладе жизни запорожских казаков. В со-
циальном строе и общественных отношениях запорожских и донских казаков было
много общего: отсутствовало помещичье землевладение, существовало самоуправ-
ление; запорожцы, как и донцы, не занимались земледелием — источником их су-
ществования были рыбная ловля и пчеловодство. Свои жизненные ресурсы за-
порожцы пополняли денежным жалованьем, ежегодно доставляемым в Сечь цар-
скими уполномоченными, а также набегами на крымских татар, сопровождав-
шимися угоном скота и захватом ясыря. Более того, беспокойное и неуправляемое
товарищество, как называли себя запорожцы, совершало нападения на купеческие
караваны, посольства и даже поселения соотечественников.
Одно из таких нападений на караван греческих купцов запорожцы совершили
в самом начале XVIII в. Разграбление каравана и претензии, предъявленные Рос-
сии султанским правительством в связи с этим инцидентом, в иные времена скорее
всего остались бы без внимания: русское правительство выдвинуло бы встречные
претензии за разбой крымских феодалов, из года в год наносивших урон русскому
и украинскому населению своими набегами, угоном скота и захватом пленных. Но
теперь Россия вела тяжелую войну со Швецией, и всякое дипломатическое ослож-
нение с Османской империей могло закончиться нежелательным для России на-
падением на ее южные границы. Поэтому Петр согласился удовлетворить иск гре-
ческих купцов, но за счет жалованья, ежегодно выдаваемого запорожским казакам:
купцы его будут получать «дотоле, покамест наградится им вся шкода». Однако
купцы предъявили иск на 30 000 рублей, а сумма ежегодного жалованья запорож-
цам составляла 2400 рублей, следовательно, купцы имели возможность полностью
возместить понесенный убыток только через 12 с половиной лет.
Условия погашения иска не устраивали османское правительство по двум при-
чинам: греческие купцы, лишившись товаров и кредитоспособности, оказались вме-
сте с семьями в тюрьме, а их кредитором объявил себя сначала один везир, затем
сменивший его другой. «Те греки,— доносил русский посол при султанском дворе
Петр Андреевич Толстой,— были должны прежде бывшему везиру многим числом
левков, и нынешний везир желает те деньги взять себе». Скорее всего претензии
везиров являлись актом произвола над беззащитными греческими купцами, но от
этого русскому правительству легче не становилось — османские дипломаты на-
стойчиво требовали разовой уплаты всей суммы. «А без того,— заявляли они,—
дружба в крепости содержатися не может, понеже-де те греки многим здесь должны
и все-де те вопиют к Порте непрестанно». В феврале 1703 г. Толстому было предо-
ставлено право заявить о согласии русского правительства уплатить всю сумму,
но при условии, что султан тоже удовлетворит все претензии русского населения,
ограбленного крымцами. Цель уступки четко определил Толстой: «Сие дело чинит-
ся не для удовольствования греков, но дабы состояние мира было невредимо. Того
ради подобает и удовольствовать Порту, а не греков». За этот «разбой из казны
государевой,— засвидетельствовал Феофан Прокопович,— (по настоянию Порты)
сто тысяч ефимков заплачено» 34.
В 1707 г. султанский двор предъявил новую претензию. На этот раз запорож-
цы ограбили греческих купцов, доставлявших товары не на Украину, а из нее — во
312 Н. И. Павленко
владения Османской империи. Чем закончился иск — неизвестно, но Толстой
усомнился в его основательности, ибо в составленном купцами списке утраченных
товаров находились такие, «каких им в малороссийских городах и купить было
невозможно» 35.
Мы остановились на этих инцидентах с целью подчеркнуть мысль о насторо-
женном отношении правительства Петра к запорожским казакам. Впрочем, в бли-
жайшие месяцы после измены Мазепы запорожцы проявляли лояльность. Первое
обращение Петра к Запорожскому войску было направлено одновременно с грамо-
тами, адресованными духовным иерархам Украины, полковникам и всему населе-
нию края, 28 октября 1708 г. Петр призывал запорожских казаков, «дабы на пре-
лесть и измену сего изменника, бывшего гетмана, не смотрели, но при стороне
наших всероссийских войск против тех неприятелей стояли». Через два дня обраще-
ние к кошевому атаману Константину Гордиенко — «дабы от прелести сего бого-
отступника и изменника Мазепы остерегались и не слушали». Царские грамоты
удержали запорожцев от перехода к Мазепе и шведам. Во всяком случае в начале
ноября товарищество ориентировалось на царя и отклонило призыв Мазепы при-
мкнуть к нему. Лазутчик, наблюдавший за поведением запорожцев, дал основания
полковнику Ахтырского полка Федору Осипову донести 24 ноября Г. И. Головкину:
«...и по той присылки (от Мазепы.— 7/. П.) сбиралось войско в раду многажды,
и всем войском приговорили и тем посыльным его, мазепиным, отказали».
Петр попытался закрепить верность запорожцев обещанием выдать сверх
обычного жалованья на каждый курень по 1500 золотых. Однако, когда царские
стольники Гавриил Кисленский и Григорий Теплицкий доставили в Сечь царскую
грамоту от 12 ноября и государеву казну (500 червонцев для кошевого атамана,
2000 — для старшин и 12 000 — для рядовых казаков), запорожцы отобрали у цар-
ских послов деньги, а их самих стали ругать и бесчестить. Это был первый симптом
неустойчивости запорожцев и показатель усилившегося влияния Кости Гордиенко,
с самого начала готового переметнуться на сторону Карла XII, но тщательно
скрывавшего свои истинные цели. Этот авантюрист по складу характера походил
па Мазепу — был человеком скрытным, двуличным и коварным. Кстати, Мазепу
в Запорожской Сечи называли хитрым лисом и «Махиавелем». Сам Костя люто его
ненавидел, однако был намерен действовать заодно с этим «Махиавелем» и склонял
казаков примкнуть к бывшему гетману.
Первые известия о событиях в Сечи царь получил в январе 1709 г. Поначалу
они были обнадеживающими. 14 января царь писал Меншикову: из Сечи поступили
«добрые ведомости, что они конечно сбираются и идут служить к нам». Но уже
в письме, отправленном светлейшему неделю спустя, 20 января, видна тревога
царя: «Вчерашнего дня получили подлинную ведомость, что запорожцы конные
пришли уже давно и кошевого ждут с пехотою вскоре». Петр опасался за судьбу
Богородицкой крепости, в пяти верстах от которой был назначен сборный пункт
запорожцев. «Того ради,— повелевал царь Меншикову,— зело потребно, дабы Ин-
германландский полк в удобном месте поставить и на сей их поход око иметь».
Отправляя в район Сечи войска, Петр не исключал возможности предотвратить
переход запорожских казаков на сторону Мазепы мирным путем. 1 марта царь,
находясь в Воронеже, велел Александру Даниловичу назначить командиром войск,
направляемых в Сечь, кого «поумнее, ибо там не все шпагою, но и ртом действовать
надлежит». Командиру следовало «учинить запорожцев добром», т. е. уговорами,
но в случае «если оные покажут противными и добром сладить будет невозможно,
то делать с оными, яко с изменники» 36.
Исполнились худшие опасения царя. 11 марта кошевой Костя Гордиенко во
главе тысячного отряда запорожских казаков отправился к Переволочной. Там бы-
ла созвана рада, обсуждавшая универсал Мазепы. В его содержании преобладали те
Полтава 313
же клеветнические измышления, что и в универсалах, обращенных к украинскому
народу. Мазепа, например, стращал запорожцев намерением царя переселить их
за Волгу и мародерством русских солдат. Запорожцы решили примкнуть к Мазепе.
Петр вполне оценил пагубные последствия возможного соединения казаков Гор-
диенко с армией шведского короля. 8 марта он писал Шереметеву: «...зело над-
лежит вам смотреть на воровство кошевого и дабы конечно не допустить оного в
совокупление к шведам». Здесь же угроза: «А ежели допустите и по сему не учи-
ните, тогда собою принуждены будете платить». 21 марта царь повторил свое по-
веление: «...я как пред сим, так и ныне подтверждая, пишу, что не допускайте
запорожцев в случение к шведам, чему будете сами виновны» 37. Предотвратить
«случение» не удалось.
Во исполнение постановления рады от 13 марта 1709 г. Гордиенко отправил к
Карлу XII депутацию из 80 человек с поручением известить короля о переходе
запорожцев на службу к нему. 19 марта в резиденции Карла ХП в Великих Буди-
щах состоялась его встреча с запорожцами. Вслед за депутацией в Великие Будищи
отправился и кошевой атаман. В пути отряд Гордиенко внезапно атаковал русское
войско под командованием бригадира Кампеля и достиг успеха — изрубил около
100 драгун и 90 захватил в плен. Этот успех способствовал росту отряда кошевого:
он прибыл к Диканьке, где был встречен Мазепой, имея, по одним данным, около
15 000, по другим — около 8000 человек. В приветственной речи, обращенной
к запорожцам, Мазепа вновь не удержался от лжи, утверждая, что Меншиков
во главе многочисленного войска двинулся на Украину, чтобы схватить его, Мазепу,
полковников и прочих должностных лиц и отправить их в Сибирь. От Мазепы не
отставал и Гордиенко, уверявший рядовых казаков, что он идет воевать не царя,
а «только за бесчинность москвитян» 38.
Сечь после ухода Гордиенко обезлюдела. Появилась возможность сменить его
другим кошевым атаманом. Этот совет дал царю гетман Скоропадский. Царь со-
гласился с рекомендацией, но затруднялся осуществить ее. «...Как оное сделать,
того способу искать надлежит»,— делился Петр с Меншиковым. Выборы нового
кошевого атамана не оправдали надежд царя. Кошевым стал Сорочинский. Петр
считал его надежным человеком: «А что на кошу выбрали Сорочинского, и оной
доброй человек: я его знаю, был на Москве он» 39.
«Доброй человек» подвел царя и тоже примкнул к мазепинцам. Тогда Петр,
считавший «сечинское дело» самым важным, велел Меншикову разорить Сечь.
Русские полки под командованием полковника Петра Яковлева были посажены на
суда в Киеве и отправлены вниз по течению. Казаки оказали сопротивление
в Переволочне, у Кодака. 11 мая Яковлев подошел к Сечи и попытался избежать
кровопролития, но вскоре убедился, что в то время, когда казаки вели переговоры,
кошевой Сорочинский отправился в Орду просить о помощи. 14 мая начался штурм
позиций казаков. Отчаянно сопротивлявшаяся горстка казаков отбила штурм, но
подоспела помощь русских драгун под командованием полковника Галагана, быв-
шего мазепинца, пришедшего к царю с повинной. Он много лет жил в Сечи и хорошо
знал ее укрепления. В итоге Сечь была стерта с лица земли, а ее защитники уничто-
жены. В ответ на извещение Меншикова о разгроме Сечи царь писал ему 23 мая:
«Сего дня получили мы от вас письмо, в котором объявляете о разорении прокля-
того места, которое корень злу и надежда неприятелю была, что мы, с превеликою
радостию услышав, господу, отмстителю злым, благодарили с стрельбою» 4().
Именно в этой резне и разгроме Запорожской Сечи, вызвавшей у царя чувство
радости и удовлетворения, и следует искать объяснений, почему Мазепа, презирае-
мый украинским народом и запорожцами, неожиданно обрел сторонников. Такой
«подарок» изменнику преподнес сам Петр, всегда в период социальных катаклиз-
мов предпочитавший из всех средств их преодоления единственное — действовать
.314 И. И. Павленко
по «ртом», как он писал, не убеждением, а «шпагой», т. е. жестоким насилием.
Плоды этого насилия царю и довелось пожинать.
Еще не подсчитаны трофеи, еще не известны потери, свои и неприятельские,
еще не ясно, что сталось с королем и где он, «с нами ль или с отцы нашими обретает-
ся», а разгоряченный сражением Петр, не чувствуя усталости после нескольких
бессонных ночей, берется за перо, чтобы известить «о зело превеликой и нечаемой
виктории». После завершения сражения в шатер царя приводили одного за другим
пленных генералов и министров шведского короля, принесли разбитые ядром
носилки Карла. Петр допытывался: «Неужели не увижу сегодня брата моего
Карла?» Царю не довелось встретиться с поверженным королем ни в этот памят-
ный день, ни позже. Тщетно искали живого или мертвого Карла на поле боя — он
с остатками разгромленной армии, Мазепой и мазепинцами после семичасового
отдыха во всю прыть мчался к Днепру.
В третьем часу дня Петр устроил обед для генералов и старших офицеров,
участвовавших в сражении. На обед были приглашены взятые в плен шведские
министры и генералы. Царю сообщили о хвастливой речи короля, обещавшего
своим офицерам обед в шатре русского царя. С иронии по этому поводу и начал
речь Петр:
— Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед,
и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер
не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно
желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожало-
вать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать.
За этим же обедом царь в шутку произнес известный тост за здоровье швед-
ских учителей в ратном деле. Первый шведский министр граф Пипер бросил от-
ветную реплику:
— Хорошо же, ваше величество, отблагодарили своих учителей!
Приглашением шведских министров и генералов на обед Петр проявил рыцар-
ское отношение к побежденным и уважение к противнику — качества, которых был
лишен его «брат Карл». Великодушие царь выразил и фельдмаршалу Реншиль-
ду — «пожаловал шпагу свою и позволил ее носить».
Возникает вопрос: почему царь вместо преследования в панике бежавших шве-
дов занялся пиром? Для того чтобы привести конницу в боевой порядок, понадоби-
лось бы несколько часов, а погоню за беглецами царь организовал только к вечеру,
о чем сообщает «Гистория Свейской войны»: «Того же числа к вечеру за дисталь-
ным неприятелем вслед посланы генерал-поручик и полковник от гвардии князь
Голицын с гвардиею да генерал-поручик Боур с драгунскими полками». О том,
что царь дал возможность королю уйти с остатками разгромленной армии, сообщает
и находившийся при короле Понятовский: «Я не знаю, был ли неприятель удивлен
своей неожиданной победой, но он удовольствовался тем, что предоставил королю
спокойно уходить и забрать свой обоз; несколько эскадронов лишь скакали вокруг,
но не нападали» 41.
Объяснений столь странного поведения Петра после одержанной победы источ-
ники не содержат. Напомним, что точно таким же образом Петр вел себя и после
победы у Лесной. Тогда он тоже не направил крупные силы, чтобы преследовать
разгромленного Левенгаупта и лишить его возможности привести оставшееся вой-
ско в ставку шведского короля.
Вероятнее всего, промедление с преследованием противника объясняется
огромной нервной нагрузкой, пережитой армией и царем в дни, предшествовавшие
сражению, а также во время битвы. «Я от полтавской игрушки с лишком две недели
был болен,— писал Петр Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину полтора месяца
спустя после сражения,— но ныне, слава Богу, оздравел и позавтрее поеду в Поль-
Полтава 315
шу». Приняв решение, хотя и запоздалое, о преследовании шведов, царь действовал
с присущей ему напористостью и энергией. Он не ограничился отправкой в погоню
Голицына и Боура и в тот же день привлек к делу киевского воеводу Дмитрия
Михайловича Голицына и генерала Генриха Гольца, корпус которого находился в
Речи Посполитой. Голицыну царь писал: «...объявляю, дабы вы тотчас, гарнизон
черниговский также, оставя малых людей в Киеве, Нежине и Переяславле, пошли
сами на берег Днепра к Переволочив, и смотреть, где разбитые шведы побегут, не
перепускать». Иная задача была поставлена Гольцу: его царь обязал разослать по
всем дорогам, ведущим к турецким границам, легкое войско «для пересечения пути
королю и разбития остатков при нем находящихся войск» 42. Забегая вперед, отме-
тим, что ни Д. М. Голицыну, ни Гольцу не суждено было участвовать в операции
по разгрому остатков войск Карла XII. Эту задачу с блеском выпол-
нил Александр Данилович Меншиков, отправленный в погоню на следующий
день — 28 июня.
Остаток дня 27 июня и всю ночь команды очищали поле сражения от трупов,
подбирали раненых. Насчитали 1345 убитых русских солдат и офицеров, в то время
как шведов полегло свыше 8000. В 6 часов утра 28 июня в присутствии Петра со-
стоялось торжественное захоронение погибших русских воинов. Над двумя брат-
скими могилами был насыпан высокий холм, его венчал деревянный крест.
В тот же день Петр совершил триумфальный въезд в освобожденную Полтаву.
Выяснилось, что ее героический гарнизон располагал всего лишь полутора бочками
пороха и восемью ящиками патронов; ядер не было и в помине, пушки заряжали
камнями и картечью, изготовленной из нарезанных кусочков железа.
28 июня под Полтавой появился шведский генерал Мейерфельд и заявил, что
прибыл по поручению короля, чтобы выразить восторг царю по поводу его дарова-
ний полководца. О миссии Мейерфельда в «Гистории Свейской войны» сказано
следующее: «В 28-й день приехал в Полтаву шведский генерал-майор Мейерфельд
от короля шведского под видом некоторого будто комплимента. Только за благо
рассудили его задержать и поставить с другими пленниками, ибо он от короля не
токмо кредитиву, но ни паспорта не имел». Подозрительность, с которой встретили
в русском лагере королевского порученца, была вполне оправданной. Благодаря
«Дневнику» Д. Крмана мы теперь точно знаем подлинные цели миссии шведского
генерал-майора: «Король Карл, вряд ли как-либо испуганный такой большой опас-
ностью и несколько взбешенный, помог себе затем хитростью, послав к царскому
величеству генерала Мейерфельда, чтобы тот похвалил бы от имени своего короля
мужество царя, то, что он вынудил короля начать битву и занял поле сражения,
и одновременно попросил бы милостивого разрешения похоронить погибших в бою,
а также составить список пленных и убитых. В действительности же он поехал с
той целью, чтобы привести в растерянность победителя и подольше задержать его,
находящегося под впечатлением неожиданной победы, от преследования побеж-
денных» .
Однако вряд ли можно было положиться на успех хитроумной миссии Мейер-
фельда — 28 июня, когда он прибыл в лагерь под Полтавой и расточал комплимен-
ты царю, гвардейские полки и драгуны уже преследовали бежавших шведов.
Стремление «подольше задержать» победителей от погони скорее всего являлось
побочной целью визита генерал-майора, а главная задача, которую поставил перед
ним король,— выведать у царя, на каких условиях он мог пойти на мир с побежден-
ными. В связи с этим полезно вспомнить недавнее прошлое: царь множество раз
предлагал мир королю, но тот не только не соглашался заключить договор, но и
отвергал какие-либо разговоры о мире. Теперь Карл но своей инициативе отправил
к Петру парламентера. Царь изложил условия мира и в июле отпустил Мейерфель-
да к королю. Ответа не последовало 43.
316 Н. И. Павленко
Деталей того, как протекало преследование шведов, бежавших к Переволочне,
источники не сохранили. Имеется лишь два документа, исходивших от Меншико-
ва. Оба они близки по содержанию и крайне скупо отразили погоню. 29 июня
Александр Данилович извещал супругу: «О себе доношу, что сего часу прибыли мы
с кавалериею в Кобыляк в добром здоровье и речку Кобылячку переправливаемся,
где от неприятеля с нашими была и стрельба небольшая — не хотели наших пере-
пустить. Однако же мы, с Божией помощию, чуть не все перебрались, и как пере-
бралися, то, с Божиею помощию, следовать будем, чтобы не перепустить их за
Днепр». Донесение царю, отправленное одновременно, в 8 утра, дословно повторяет
письмо Дарье Михайловне, но содержит одну дополнительную фразу: «Король
ныне почивал в Кобыляке и из Кобыляка пошел и спрашивал разных дорог за
Днепр» 44.
Из текстов явствует, что шведы бежали без оглядки, показывая преследователям
спины. Лишь единственный раз они отважились повернуться к ним лицом, пытаясь
воспрепятствовать их переправе через речку Кобылячку, но робкое сопротивление
тут же было сломлено. Участник этих драматических событий Константен де Тур-
виль, служивший в личной гвардии шведского короля, вспоминал о них так:
«...русские преследовали нас по пятам. Отступление осуществлялось в хорошем по-
рядке, но постоянно с большой стремительностью... Осталось от армии около
16 000 человек, из которых свыше 5000, больные и израненные, еле тащились, а не
маршировали, чтобы как-нибудь ускользнуть от русских, которые могли теперь
отомстить за жестокости, которые были совершены над их согражданами...»
29 июня шведы и мазепинцы достигли Переволочны — местечка у впадения Вор-
склы в Днепр. Лихорадочные поиски средств переправы не увенчались успехом —
их заблаговременно уничтожили. Рядом не оказалось леса, и для сооружения
плотов шведы разобрали старую церковь, но бревна разнесло быстрым течением
Днепра. Безысходность положения шведской армии понимали все, кроме короля,
к которому вернулась его прежняя самонадеянность. «Пусть только увидят меня
солдаты верхом на лошади,— хвастливо заявил он,— станут они сражаться так же
храбро, как и прежде». «Нет, ваше величество,— возразил Гилленкрок,— если
неприятель явится, то многие наши солдаты или положат оружие, или бросятся
в воду, чтобы спасти свою честь» 45.
Мазепе не стоило большого труда уговорить Карла XII бежать, причем не
в Крым — достаточно продолжительный путь туда таил опасность быть настигну-
тым погоней, а в Очаков, где можно было укрыться на пятый день бегства. Измен-
ник даже не стал ждать короля и, проявив не свойственную его возрасту прыть,
поспешил переправиться на другой берег, благо казаки где-то обнаружили лодки.
«Оставшиеся же конные,— свидетельствовал А. Ригельман,— все пустились
вплавь и, сгрудившись вместе, благополучно переплыли; кои же на плаву оном
уже поотстали или от волнения кто поплыл как особо, так равно и те, кои, будучи
пешие, за королем плыть помешкались, те все по обширности реки и волнения пере-
тонули» 46. Несколько часов спустя через Днепр переправились король, Понятов-
ский, 23 офицера, 80 драбантов, 620 солдат и 6 человек из королевской канцеля-
рии. Командование покинутой армией Карл ХП оставил Левенгаупту.
Шведская армия, оставшаяся на левом берегу Днепра, пребывала в подавлен-
ном состоянии. 30 июня, когда рассвело, взору шведов представилась устрашаю-
щая картина — на них готово было двинуться великое множество драгунов Мен-
шикова. Чтобы создать у неприятеля видимость, что ему противостоит многочис-
ленное войско, М. М. Голицын велел своим драгунам спешиться и расставить
лошадей на большой площади. В действительности Меншиков располагал 9000 че-
ловек, в то время как у шведов насчитывалось свыше 16 000. В тот момент светлей-
ший не располагал более или менее исчерпывающими данными о численности
Полтава 31 I
шведских войск. Быть может, эта неосведомленность была даже полезной, ибо
давала основание князю действовать решительно и напористо. Он знал, что армия
неприятеля деморализована поражением под Полтавой и утомлена трехдневным
бегством, что она не располагала ни артиллерией, ни порохом, ни запасами про-
довольствия и фуража. Все это, вместе взятое, давало ему основания потребовать
от Левенгаупта немедленной капитуляции. Но вместе с тем Александр Данилович
не исключал и возможности сражения с противником, причем его суждения о мо-
ральном состоянии шведов обнаруживают в нем довольно тонкого психолога.
У шведов, считал Меншиков, не было третьего пути — отступления: они могли либо
капитулировать, либо сражаться, причем сражаться с отчаянием обреченных.
В этом случае русские войска тоже могли понести немалые потери. Вот почему
Александр Данилович использовал все рычаги воздействия, чтобы избежать
сражения и принудить неприятеля к капитуляции.
Левенгаупт лихорадочно искал выход из критического положения, в котором
оказалась армия, оставленная ему королем. В русский лагерь он отправил парла-
ментеров во главе с генералом Крейцем и поставил перед ними троякого рода цель:
разведать подлинные силы Меншикова; выторговать самые льготные условия пере-
мирия; затягивать переговоры, чтобы дать возможность королю и его спутникам
удалиться от Переволочны.
Меншиков, надо полагать, догадывался о тайных надеждах неприятеля и не
оставил ему никаких шансов, подтвердив свое требование о безоговорочной капиту-
ляции с выдачей всего оружия.
Левенгаупт собрал всех офицеров, командовавших полками, и изложил им
требование Меншикова. О том, как развивались дальнейшие события, расскажут
нам два его участника. Лейтенант Вейе из шведского лагеря:
«После продолжительного совещания он (Левенгаупт,— Н. П.) велел каждому из присутствую-
щих отправиться в свои полки и спросить у солдат, желают ли они сражаться или капитулировать.
Солдаты поначалу давали неопределенные ответы: одни ссылались на то, что не все обеспечены
оружием, другие говорили, что им безразлично, третьи — если понадобится, то они выполнят свои
обязательства, и только один майор Гольде от имени ободянских всадников надавал большие обеща-
ния. Поэтому Левенгаупт не пожелал принимать решение, но велел еще раз полковым командирам,
чтобы каждый из них спросил у солдат, желают ли они сражаться или нет, и хотят ли кавалеристы
и драгуны атаковать вражескую пехоту, так как пехоты у них мало. Полковник Поссе первым ответил,
что его люди желают сдаться, ибо их осталось очень мало. То же самое подтвердили и другие коман-
диры пеших полков. Правда, некоторые конные полки, не участвовавшие ранее в бою, заявили, что
хотят сражаться, но большинство хотели сдаться, ссылаясь на то, что без пехоты ничего не смогут
сделать».
Левенгаупту ничего не оставалось, как принять условия капитуляции, продик-
тованные Меншиковым. А. Ригельман по этому поводу записал: «Шведы в иное б
время никогда сего не учинили, но, будучи без пороха и снарядов, а паче от голода,
ибо, сколько шед до сего места, почти ничего не едали, положили ружье свое
и шпаги» 47.
Послушаем героя Переволочны Александра Даниловича Меншикова. 30 июня,
когда шведы сдавали оружие, он доносил царю:
«Сего числа мы неприятеля здесь, в Переволочне, настигли, который стал уже перебираться,
а именно: король сам с драбантами и с Мазепою перебрался прошедшей ночью, а на сей стороне остался
Левенгаупт, который против нас в ордер баталию построился. А как мы усмотрели, что не в малом
числе обретаются, а именно что по последней мере будет у него войска около восьми тысяч, того ради,
рассудили мы, что если с таким не бессильным и отчаянным неприятелем в бой вступить, то не без
великого урона у нас было бы, и для того я, построя своих людей против оного неприятеля в ордер
баталию, послал к нему, Левенгаупту, своего генерал-адъютанта с таким предложением, что понеже
они спасению своему никакого иного способа не имеют, то хотят ли сдаться на аккорд или пет. На
что отповедью прислан к нам генерал Крейц, и хотя от оного и были к их пользе некоторые запросы,
318 Н. И. Павленко
однако с малою им пользою тот аккорд учинен, и всех их, как генералов, так и прочих офицеров
и рядовых, со всею амунициею через тот аккорд мы приняли, которые сего числа пришли и все строем
кладут оружие, и наш караул к ним приставлен. Также и пленные наши, сколько их в неприятельских
руках было, все выручены, меж которыми и зять мой, и иные многие офицеры» 48.
Вырученный из плена «зять мой» не кто иной, как бригадир Алексей Федорович Головин, схва-
ченный неприятелем во время вылазки из Полтавы 17 мая.
Итак, Меншиков сообщил царю, что шведов у Переволочим было около 8000.
В тот же день, 30 июня, светлейший поделился радостью в связи со счастливым
исходом операции с супругой. Дарье Михайловне он сообщал, что «бегучего от нас
неприятеля здесь мы сего числа настигли и только что сам король и с изменником
Мазепою в малых людях уходом спаслись, а достальных шведов всех живьем на
аккорд в полон побрали, которых будет числом около десяти тысяч, между которы-
ми генерал Левенгаупт и генерал-майор Крейц. Пушки, всю амуницию тоже взя-
ли» 49. Как видим, здесь фигурирует иное число взятых в плен — уже не 8000,
а 10 000. Каково же было удивление князя, когда, по уточненным данным, оказа-
лось, что в плен сдались 16 275 шведов. Именно такая цифра пленных приводится
в русских источниках.
Случившееся у Переволочны подтверждает удачный выбор царя, остановивше-
гося на кандидатуре Меншикова. Петр правильно учел особенности характера
князя, которому в известной мере были свойственны и невероятная напористость,
и способность действовать очертя голову, и элементы авантюризма. Именно так
и надо было поступить с деморализованным противником. Расчетливость Шере-
метева и осторожность Боура вряд ли могли быть полезными в той ситуации. Таким
образом, к полтавской славе Александра Даниловича Переволочна добавила новые
лавры.
Трофеями русских войск оказались все оружие, снаряжение, артиллерия,
400 000 рублей шведской казны и 4300 рублей мазепинской. Значительная доля
награбленного за девять лет непрерывных побед в Польше, Курляндии и Саксонии
попала к русским. Среди пленных были рижский генерал-губернатор Левенгаупт,
генералы Крейц, Круз, графы Дугласы и другие высшие офицеры.
Что случилось со шведской армией? Почему в ее действиях исчезла прежняя
самоуверенность? Почему остатки этой армии во главе с прославленным полковод-
цем, выигравшим десятки сражений, стали искать спасения в постыдном бегстве?
Неужели отвага покинула Карла XII и его войско?
Ответы на эти вопросы следует искать не в шведском, а в русском лагере.
Шведское войско и его полководец остались прежними: солдаты, как и раньше,
продолжали верить, хотя, быть может, в меньшей мере, в счастливую звезду своего
короля, а сам король не допускал даже мысли, чтобы какая-либо армия могла пре-
восходить шведскую. Карл XII с неподражаемым упрямством продолжал жить
в мире, навеянном первой Нарвой, ставшем теперь иллюзорным. Что же тогда
изменилось? Изменилась русская армия. Раньше ее боевая выучка выдерживала
сравнение с крымцами и османами. Теперь она поднялась до уровня лучших
в Европе регулярных армий. Раньше инициатива боевых действий исходила от
шведов, теперь — от русских. Раньше свою волю противнику навязывал Карл XII,
теперь свою волю диктовал Петр Великий. Участвовавшие в Полтавской битве
владимирские, тверские, рязанские, нижегородские, воронежские, вологодские
крестьяне и горожане имели за плечами долгие годы ратного труда: они прошли
путь от Нарвы до Полтавы. Вместе с ними прошел ратную подготовку и полководец,
овладевший вершинами военного искусства. Защита родной земли от иноземных
поработителей воодушевляла русских воинов на подвиги и самопожертвование.
Источники, однако, не донесли до наших дней описания их героических по-
ступков.
Подтипа 319
Пленение остатков шведского войска у Переволочны позволило Петру заявить:
«...вся неприятельская, толь в свете славная, армия его царскому величеству в руки
досталась, ибо от иной, кроме немногих сот, которые с королем чрез Днепр перешли,
никто не убежал» 50.
В часы, когда велись переговоры о капитуляции, а затем и подсчеты пленных
и трофеев, кареты с беглецами — Карлом ХП и Мазепой — двигались по безлюд-
ной, безводной и знойной степи. Томимые голодом и жаждой, беглецы приблизи-
лись к Бугу лишь на седьмой день пути.
Петр вновь опоздал с организацией погони. В Переволочну он прибыл 1 июля,
а отряд для поимки короля и бывшего гетмана был отправлен только два дня спустя.
Быть может, в эти дни над сознанием царя и Меншикова доминировало чувство
радости и восторга по поводу того, что армия, грозившаяся лишить Россию сувере-
нитета, перестала существовать, а ее предводитель позорно уносил ноги в безвест-
ность. Быть может, для снаряжения отряда и снабжения его запасами продоволь-
ствия и фуража требовалось время. Быть может, опасались отправкой погони осла-
бить силы Меншикова, необходимые для охраны плененных шведов. Быть может, на-
конец, пришлось потратить много времени для переправы на тот берег 6000 дра-
гун, выделенных во главе с генералом Волконским для поимки Карла ХП и Мазепы.
Отряд Волконского начал трудную погоню только 3 июля, т. е. четыре дня
спустя после бегства Карла ХП и Мазепы. Уже 4 июля Волконский доложил Мен-
шикову из Кременчуга, что после одного дня погони стало «много усталых лоша-
дей» и давал о себе знать недостаток провианта. Как явствует из донесения Вол-
конского Меншикову от реки Буга 9 июля, трудности нарастали изо дня в день. Из
Кременчуга он выехал 4 июля «и шел за неприятелем денно и ночно с поспеше-
нием», но догнать его не мог, «для того что он упредил свой марш предо мною
четырьмя днями от Днепрова». Через Буг король и Мазепа, доносил Волконский,
переправились «за день до моего приезду». Генерал счел, что ему у Буга делать
нечего, и решил возвратиться в Кременчуг, потому что «у драгун провианту ничего
нет, а пять дней хлеба не едали, а достать было нигде невозможно для того, что
от Кременчуга до Очакова деревень не было, все шли степью».
В то время как отряд князя Григория Волконского скакал по следам Карла Х[ I
и Мазепы, Меншиков, исполняя поручение Петра, отправил в Москву следующее
повеление: «По получении сего сделайте тотчас манету серебреную весом в десять
фунтов, а на ней велите вырезать Июду, на осине повесившегося, и внизу три-
десят серебреников лежащих и при них мешочек, а назади надпись против сего:
«Треклят сын погибельный Июда, еже за сребролюбие давится». И к той манете,
сделав цепь в два фунта, пришлите к нам на нарочной почте немедленно». Это
был орден Иуды, специально учрежденный для предателя Мазены. Петр не терял
надежды, что изменник будет схвачен на пути в Османскую империю или выдан
османами. Получить «награду», весившую вместе с цепью около пяти килограммов,
Мазепе не довелось по случаю своей смерти, но орден Иуды все же обрел владель-
ца — им оказался царский шут князь Юрий Федорович Шаховской. Он изредка
появлялся в обществе царя с «манетой» и массивной цепью на шее, по своему весу
более напоминавшей вериги, чем орден.
Неудача, постигшая Волконского, объяснялась не только тем, что он отправил-
ся в путь на четыре дня позже, но и тем, что он дважды сбивался с пути и терял
драгоценное время, пока вновь нападал на след беглецов. 18 июля царь отправил
Меншикову указ, чтобы Волконский стерег Карла XII на пути его в Венгрию.
Однако слух о намерении короля покинуть Бендеры оказался ложным — на чуж-
бине ему пришлось коротать почти четыре года. Хотя в ставке царя еще не знали,
куда бежал незадачливый завоеватель и его союзник Мазепа, одновременно с по-
пытками пленить беглецов русское правительство предпринимало и дипломати-
320 Н. И. Павленко
ческие шаги по поводу их выдачи. В реляции о Полтавской победе, отправленной
Г. И. Головкиным П. Л. Толстому в Стамбул 28 июня, посла па всякий случай
предупредили, чтобы он домогался от султанского двора отказа в гостеприим-
стве Карлу XII и согласия изловить и держать под стражей изменника Мазепу.
27 июля Толстой потребовал от османского правительства выдачи того и друго-
го. Это было требование с запросом. Но в Москву посол сообщил, что, по его мне-
нию, султан никогда не выдаст короля, в лучшем случае вышлет его из своих вла-
дений. Что касается Мазепы, то «боюсь,— писал Толстой,— чтобы оный, видя свою
конечную беду, не обасурманился». Если такое случится, то «никакими долы
не отдадут его по своему закону». Спустя неделю Толстой получил грамоту царя
для передачи ее султану. Петр требовал если не по закону, то по «дружбе» выдачи
Карла XII и Мазепы. На худой конец Россия могла бы довольствоваться и тем,
что султан не выпустит короля из своих владений до окончания войны. Мазепу же,
как царского подданного, надлежало выдать всенепременно. Но султанскому двору
не по душе пришлись оба требования. Дело в том, что с августа 1709 г. в русско-
османских отношениях наступил новый этап. В донесениях Толстого вместо обыч-
ных утешительных сообщений о том, что в Османской империи «ничего не слышит-
ся», «ничего не является», появились тревожные вести об интенсивной подготовке
империи к войне.
Крутой поворот во внешнеполитическом курсе Османской империи был обус-
ловлен несколькими причинами. Одна из них — деятельность Карла XII, жаждав-
шего реванша и убеждавшего султана «всчать войну» против России. Толстой
считал, что отныне миролюбивые заявления османского правительства вы глядят
подозрительно. Приведем полностью знаменитое рассуждение Петра Андреевича,
которым он поделился с Головкиным. Оно как нельзя лучше высвечивает такие ка-
чества русского дипломата, как ум, проницательность, умение анализировать меняв-
шуюся ориентацию османского правительства и угадывать ее новое направление.
«Не изволь тому удивлятися,— писал Головкину Толстой,— что я прежде сего,
когда король шведский был в великой силе, доносил, что не будет от Порты против-
ности к стороне царского величества. А ныне, когда шведы разбиты, усумневаюся.
И сие мне усумневание от того приходит, понеже турки видят, что царское вели-
чество ныне есть победитель сильного короля шведского и желает вскоре совер-
шить интерес свой в Польше, а потом уже, не имев ни единого пропития, может
всчать войну и с ними, турками». Султанский двор действительно стал поспешно
готовиться к превентивной войне, что тут же было замечено Толстым. В его донесе-
нии от 8 августа 1709 г. есть пророческие слова: «...здесь ныне чинятся великие
приуготовления воинские с великим поспешением ни в которую иную сторону, токмо
ко границам российским» 51.
Кто знает, чем бы закончились домогательства царя о выдаче Мазепы, если бы
этот узел не был разрублен самим изменником — 22 сентября 1709 г. он умер.
Обстоятельства его смерти в точности неизвестны. По одним данным, он умер, так
сказать, естественной смертью, по другим — отравился, опасаясь выдачи царю
и ожидаемого возмездия. Народная молва, зарегистрированная А. Ригельма-
пом, объясняла смерть Мазены не покидавшими его ни на один миг тяжкими
думами об ожидаемой каре: «Сего злодея съела вошь, понеже, при напавшей на
него печали о лишении всей надежды своей, такая вошь напала, что не мог он,
переменяючи рубашку на каждый день поутру и ввечеру, освободиться от нее и тем,
или тою болезнью, исчез. А иные объявляют, что ядом отравил себя». Такой
неприглядный конец жизни изменника сохранила народная память.
Неслыханная в свете виктория, как называл царь Полтавскую победу, доста-
вила ему множество приятных хлопот. Отдыху он отдает лишь часть короткой
ночи, остальное время читает донесения, составляет «Обстоятельную реляцию», ре-
Полтава 321
дактирует десятки писем, в том числе и коронованным особам, о разгроме армии
Карла Xi!, отдает распоряжения.
Подсчитаны пленные, убитые и раненые, уточнены собственные потери, взя-
ты на учет трофеи: знамена и штандарты, пушки и телеги, лошади и оружие. Судя
по трофеям, шведская армия не испытывала недостатка в боевых знаменах и
штандартах — их взято 137 под Полтавой и 142 под Переволочной, в холодном лег-
ком и огнестрельном оружии. Маловато у шведов было только пушек, пороха и
особенно ядер: 102 русским орудиям шведы могли противопоставить 39 пушек, из
которых в Полтавском сражении участвовало только четыре, а прочие «оставлены
были в обозе» 52. Превосходство русской артиллерии обеспечили пущенные во вре-
мя войны новые предприятия: на стволах мортир, гаубиц и пушек стояли клейма
олонецких, уральских и тульских заводов. В реляции Петр подчеркивал, что победа
досталась «легким трудом», т. е. сравнительно небольшими потерями: согласно
«Обстоятельной реляции», было похоронено 8619 шведов, в то время как русских
было убито 1345 солдат и офицеров. Обращал он внимание читателя и на другой
немаловажный факт: «...из нашей пехоты токмо одна линия, в которой с десять
тысяч обреталось, с неприятелем в бою была, а другая до того бою не дошла, ибо
неприятели, будучи от нашей первой линии опровергнуты, побежали и тако поби-
ты ».
Петр располагал численным превосходством над войсками Карла XII, но не
воспользовался им, ибо было достаточно даже передовой линии, чтобы сокрушить
неприятеля. Потеря королем армии означала утрату могущества Швецией. Теперь
уже Петр не сомневался в прочности своих приобретений в Прибалтике. Петербург
обрел безопасность, о чем царь в шутливой форме известил «князя-кесаря» Ромода-
новского: «...ныне уже без сумнения желание вашего величества, еже резиденцию
вам иметь в Петербурге, совершилось чрез сей упадок конечной неприятеля». Царь
спешит развить успех, нанести новые удары, на этот раз по шведским гарнизонам,
расположенным в прибалтийских крепостях, и тем самым принудить упрямого ко-
роля к миру. У Петра уже готов план новой кампании, он поглощен будущим. Еще
не распределены награды за участие в баталии, еще не решено, как увековечить
намять о блестящей победе, а Петр занялся приготовлениями к новому походу.
8 июля он извещает Августа II, что «мы в середине сего месяца со всею армиею на-
шею, для совершения наших общих интересов, особою своею в Польшу идем, а
кавалерия наша сего 9 июля туда поход свой восприемлет» 53.
После Полтавы Петр раздал щедрые награды: графа Гавриила Ивановича
Головкина возвел в канцлеры, Петра Павловича Шафирова — в вице-канцлеры;
Репнину, Брюсу и другим генералам пожаловал орден Андрея Первозванного,
генерал-лейтенантам Голицыну и Боуру — деревни. Многие генералы и офицеры
были повышены в чинах. Петр не оставил без наград солдат и остальных офицеров:
солдатам было выдано двухмесячное, а офицерам — трех- и шестимесячное жало-
ванье. Была учреждена солдатская наградная медаль, на лицевой стороне которой
изображен Петр в лавровом венке, доспехах и мантии с лентой ордена Андрея
Первозванного через плечо. Такая же серебряная медаль, но большего размера
(49 мм вместо 42 мм) выдавалась урядникам. На самой почетной памятной медали,
диаметром 68 мм, па лицевой стороне на фоне сражения изображен Петр на коне,
на обратной — Геркулес с львиной шкурой. Заслуживают внимания надписи на
этой медали: на лицевой стороне по кругу на латинском языке — «Нам позавидуют
в сей славе»; на обратной — «Полтава славна чудесным поражением», «Все швед-
ское войско истреблено 27 июня», «Великая победа сил доставляет Петру надежное
торжество» 54.
Самыми щедрыми наградами были отмечены заслуги Меншикова. Светлейшего
царь пожаловал чином второго фельдмаршала (первым был Шереметев), а также
15 Н. И. Павленко
322 н. и. Павленко
городами Почеп и Ямполь. И без того грандиозные владения князя увеличились
на 43 362 души мужского пола. По числу крепостных он стал вторым после царя
душевладельцем России. Столь существенными пожалованиями Александр Дани-
лович был обязан своей близости к царю, но справедливости ради отметим, что
все самые яркие страницы истории Северной войны в предполтавский и полтав-
ский периоды: Шлиссельбург, Нарва, Калиш, Батурин, Полтава, Переволочна —
написаны при активнейшем участии Меншикова. Никого из соратников Петра
нельзя поставить на одну доску со светлейшим по вкладу, лично внесенному в
разгром шведов.
Царь намеревался увековечить память о Полтавской победе и монументаль-
ными сооружениями. Спустя две недели после битвы он отправил Монастырскому
приказу повеление основать на месте сражения «в знак и вечное напоминание пре-
славной той виктории» мужской монастырь, построить каменную церковь и воз-
двигнуть памятник. Он должен был выглядеть так: «А пред церковию сделать пи-
рамиду каменную с изображением персоны нашей в совершенном возрасте на
коне, вылитую из меди желтой, и под нею бой самым добрым художеством. А по
сторонам той пирамиды на досках медных учинить подпись с объяснением всех
действий, от вступления в Украину того короля шведского и с получением сей
баталии» 55.
В обстановке праздничной атмосферы, царившей в лагере под Полтавой, а
затем в Решетиловке, куда армия перебазировалась 13 июля, «понеже у Полтавы,
ради духу от мертвых тел и долговременного стояния двух армий великих, долее
стоять было невозможно», Петр счел, что его личные заслуги в разгроме шведов
тоже должны быть отмечены. «Господин фельдмаршал,— обратился 4 июля 1709 г.
полковник Питер к Шереметеву,— прошу, дабы вы рекомендовали государям на-
шим (обоим) о моей службе, чтоб за оную пожалован был чином рыр-адмиралом
(контр-адмиралом. — Н. П.) (или шаутбейнахтом), а здесь в войске ранг, а не чин
старшего генерал-лейтенанта. И о первом, как к нам с Москвы указ послан будет,
тогда б и к адмиралу о том моем чине указ послан был же от их величества». Чело-
битная сочетает шуточное с серьезным. «Государи», к которым по просьбе чело-
битчика должен был обратиться с представлением Шереметев,— это «князь-ке-
сарь» Федор Юрьевич Ромодановский и судья Земского приказа Иван Иванович
Бутурлин. «Государи» не заставили себя упрашивать. Отвечал царю «князь-
кесарь»: «...за ваши храбрые кавалерские подвиги и в делах воинских мужествен-
ного искусства, иным таким же подвизателям во образ, вашу милость из прежнего
полковничья чина повышением чинов у морского флота царского величества флота
арир-адмиралом, а на сухом пути у лейб-регимента Преображенского ранг иметь
старшего генерал-лейтенанта удостоили и учинили» 56. В духе сложившихся отно-
шений между членами «компании» царь свою признательность «князю-кесарю»
формулировал так: «И хотя я еще столько не заслужил, но точию ради единого
вашего благоутробия сие мне даровано, в чем молю господа сил, дабы мог вашу
такую милость впредь заслужить».
Мы нарочито обстоятельно воспроизвели хлопоты царя о присвоении ему
званий, чтобы еще раз подчеркнуть двоякое назначение этой акции. Игра в «князя-
кесаря» имела свой смысл, ибо позволяла царю не самому возлагать на себя награды,
а через компетентных лиц: Петр обратился с «ходатайством» к главнокомандую-
щему, а тот — к «князю-кесарю», и награда, таким образом, являлась признанием
царских заслуг вышестоящими инстанциями. Хлопоты, кроме того, преследовали
воспитательно-педагогическую цель: царь получал чины не за то, что он царь, а за
подлинные боевые заслуги — «иным таким же подвизателям во образ».
Из Решетиловки Петр отправил армию выполнять новые планы. Шереметеву
во главе пехоты и части кавалерии царь повелел двигаться к Риге для ее блокады,
Полтава 323
а Меншикову с большой частью кавалерии — держать путь в Речь Посполитую,
соединиться там с корпусом генерала Гольца и изгнать шведские войска под
командованием Крассау, а вместе с ними и ставленника шведского короля на тро-
не — Станислава Лещинского. Обе армии выступили из Решетиловки 15 июля:
Меншиков — в Киев, а Шереметев — на север. Вслед за Меншиковым в Киев при-
был и царь. Здесь он услышал удивившую его проповедь.
Проповеди с амвонов царю доводилось слушать многократно. Плавно текли
витиеватые, мало попятные слушателям речи церковных иерархов. Традиция
схоластических, оторванных от действительности поучений в духе общих сентен-
ций о добре и зле складывалась столетиями. Проповедь, которую царь слушал в
Софийском соборе, поразила его необычным началом. Проповедник обращался к
нему, живому человеку, и говорил о живом деле. «Пресветлейший и великодержав-
нейший всероссийский монарх и преславный войск свейских победитель! Кое иное
дать тебе приветствие и что большее в дар гостинный имамы принести тебе?» —
патетически вопрошал оратор. Далее следовал рассказ о Полтавской битве, об изме-
не Мазепы, о пленении шведов у Переволочны. Царю, бесспорно, импонировали
оценки событий, произнесенные с амвона: «Супостат, воистину таковый, от яко-
вого не нобежденну токмо быти великая была бы слава,— что ж такого победити, и
победити тако преславно и тако совершенно!» Ласкали слух царя обращенные к
нему слова: «Ты не только посылал полки на брань, но сам твоим лице с супоста-
ту стал еси, на первые мечи, и копия, и огни устремился еси» 57. Проповедь пре-
фекта Киевской академии Феофана Прокоповича настолько понравилась царю,
что он велел ее немедленно напечатать на русском и латинском языках.
Феофан Прокопович — блестящий оратор и не менее блестящий публицист —•
принадлежал к числу едва ли не самых образованных людей своего времени. Он
окончил Киевскую академию, затем учился в Кракове, Львове и Риме. Слушая
похвальное слово Прокоповича в честь Полтавской виктории, Петр обнаружил в
монахе не только симпатии к себе, но и горячую приверженность своим делам.
Это и решило судьбу киевской знаменитости — в 1716 г. Петр призывает Прокопо-
вича в Петербург, и тот становится ближайшим помощником царя в церковной
реформе и пропагандистом петровских преобразований.
В Речь Посполитую царь отправился пожинать дипломатические плоды воен-
ной победы. Европейским дворам к тому времени были уже известны результаты
баталии под Полтавой. Об этом позаботился сам Петр, отправив грамоты и реляции
о Полтавской виктории Голландским Штатам, прусскому королю, венецианскому
дожу, австрийскому императору и Августу II. Однако понадобилось время, чтобы
в Европе поверили, казалось бы, невероятным известиям о полном разгроме швед-
ской армии и позорном бегстве с поля боя Карла XII. Шведы распространяли в
прозе и стихах ложные сведения о том, что произошло под Полтавой. «Слухи
о том, что король разбит и перешел Днепр, совершенно ложны»,— читаем в
одном из инспирированных шведами сообщений. Впрочем, стараниями почитателей
Карла XII и наемных писак невозможно было долго скрывать подлинные размеры
катастрофы. Навстречу Петру, овеянному славой победителя, спешили бывшие
союзники. В Люблине царя приветствовал обер-шталмейстер Августа II и от
имени курфюрста пригласил его в Торунь.
Весть о том, что па территорию Речи Посполитой вступила конница Менши-
кова, а вслед за нею и Петр, внесла коренные изменения в политическую и военную
обстановку в этой стране. Шведский генерал Крассау, не дожидаясь встречи с
русской армией, поспешил ретироваться из Речи Посполитой. Меншиков доносил
царю 29 сентября: «...неприятель ушел в Померанию, настичь его невозможно, того
ради мы поход свой оставили». Вслед за шведскими войсками покинул страну
ставленник Карла XII Станислав Лещинский. Петр иронизировал: «Лещинский
15 *
324 И. И. Павленко
бороду отпустил (ходит в трауре.— Н. П.) для того, что корона его умерла» 58. Так,
без единого выстрела, Август II вновь стал королем Речи Посполитой. Один за
другим к нему являлись перебежчики из лагеря Лещинского с просьбами о
покровительстве.
Свидание Петра I с Августом II состоялось в Торуни, куда 26 сентября царь
прибыл по Висле на специально сооруженных судах. При въезде царя в Торунь его
в миле от города встречали польский король и сенат Речи Посполитой. Сенаторы
приветствовали Петра как «спасителя польской свободы и восстановителя закон-
ного короля» 59. Август II при встрече пережил неприятные минуты. Поздравляя
его с восстановлением прав на польский престол, Петр миролюбиво говорил ему,
что готов забыть о прошлом, ибо понимает, что Август действовал вопреки собствен-
ным интересам и не по своей воле. Но король, слушая утешительные слова царя,
не спускал глаз с его шпаги. То была шпага, которую Петр подарил в знак дружбы
Августу, но она оказалась у Карла XII, который оставил ее на поле боя под Полта-
вой. Царь и здесь проявил великодушие: простив Августу II крупное предательство
во время заключения Альтранштадтского мира, он оставил без последствий и
проявление этой мелкой слабости.
9 октября 1709 г. в Торуни был подписан новый наступательный и оборони-
тельный трактат между Россией и Саксонией. В союзном договоре было записано:
«Соизволяют оные со> обеих стран все, еже до сего времени междо ими противное
учинилося, под каким бы именем оное ни было, вечному забвению предати, и от
всех из того происходящих споров и укоризн удалитися и отрешитися, и оной
амнистии и на своих министров распространенной быти хотят». Специальная
статья договора была посвящена делу Паткуля, ибо выдачей его шведам царю была
«великая обида учинена». Август II обязался по поводу своих министров, причаст-
ных к заключению Альтранштадтского договора и выдаче Паткуля, дать царю
«сатисфакцию». Получив ее, Петр проявил милосердие, оговорив, что они подле-
жат амнистии. Договор обязывал царя оказывать курфюрсту помощь в укреплении
его на престоле Речи Посполитой «как войском, тако и добрыми средствы». Дого-
ворившиеся стороны обязались воевать до победы и «никакого партикулярного
миру без другого соизволения не чинити». Торуньский договор заглядывал в
будущие отношения между двумя странами и вносил два существенных новшества:
трактат не предусматривал выдачи Россией субсидий Августу II; тайный артикул
предусматривал передачу Августу II как саксонскому курфюрсту Лифляндии.
К Петру в Торунь мчался камергер Фридриха I. В свое время прусский король
не откликнулся на просьбу царя о посредничестве при заключении мира со Шве-
цией, теперь он сам искал встречи с царем. В Торунь прибыл также чрезвычайный
посол датского короля, чтобы поздравить с победой и заодно домогаться заключения
оборонительного и наступательного союза. Все эти торжественные встречи, артил-
лерийские салюты, высокопарные слова, подобострастные взгляды не произвели на
Петра особого впечатления. Несмотря на европейскую славу и всеобщее признание
его полководческих дарований, он остался самим собой, сохранил ту же простоту
поведения и обыкновение решать дела в непринужденной обстановке. Екатерине
Алексеевне он писал из Торуни 30 сентября: «Мы сюда четвертого дни приехали,
слава Богу, здорово и здесь с королем Августом виделись... Мешката нам здесь зело
докучает; однако ж для интересу принуждены пе скучать» 60.
Из Торуни Петр отправился в Мариенвердер для встречи с Фридрихом I.
Прусский посол в Москве Г. И. Кейзерлинг вел о ней переговоры, когда царь
еще находился в Киеве. «Гистория Свейской войны» описывает торжественную
встречу царя близ Мариенвердера 15 октября. К берегу Вислы, куда причалили
суда с Петром и его свитой, Фридрих I отправил кареты, а в полумиле от города
сам встретил царя. Въезд в город сопровождался пушечной стрельбой, в замке
Полтава 325
пехотный полк и несколько эскадронов кавалерии салютовали троекратным залпом.
Но переговоры не оправдали надежд Фридриха I. Он рассчитывал на то, что царь
согласится на присоединение к Бранденбургу шведской Померании и Эльбинга, а
ему пришлось довольствоваться меньшим — Петр пообещал только Эльбинг. В
итоге был заключен лишь оборонительный союз. Фридрих I обязался не пропус-
кать через свою территорию корпус, Крассау, если тот попытается вторгнуться в
Речь Посполитую. Петр подарил своему союзнику шпагу, которая была при нем во
время Полтавского сражения. Рослый царь носил длинную шпагу, не испытывая
неудобства. Фридриху она затрудняла передвижение, и его придворный заметил:
«Она была до того массивна, что я постоянно боялся за моего доброго короля,
как бы он не упал с нею» 61.
Успешнее протекали переговоры о восстановлении русско-датского союза в
Копенгагене. Василий Лукич Долгорукий начал переговоры до Полтавской победы,
и тогда русская сторона соглашалась на выдачу Дании колоссальной субсидии
(до 500 000 руб. на первый год) и отправку 20-тысячного вспомогательного корпу-
са. Полтава внесла в переговоры существенные коррективы. Она настолько упро-
чила международное положение России, что позволила Долгорукому отказать Да-
нии и в субсидии, и во вспомогательном корпусе. Но эта же победа так насторожила
морские державы, что они стали всячески противиться восстановлению русско-
датского союза. По словам Долгорукого, английский и голландский послы в
Копенгагене «двигали землю и небо», чтобы удержать Данию от войны со Швецией,
запугивая датского короля тем, что усиление России опасно не только для Дании,
но и для всей Европы. Вопреки сопротивлению морских держав русско-датский
договор был заключен 11 октября. Россия обязалась начать военные действия в
Прибалтике и Финляндии, а Дания — объявить войну Швеции и открыть военные
действия против нее на море и на суше.
Итоги дипломатической миссии царя следует признать успешными: распав-
шийся Северный союз был восстановлен и Россия вновь обрела союзников. Теперь
при европейских дворах уже не сомневались ни в мощи России, ни в таланте пол-
ководца, сумевшего разгромить «непобедимых шведов». Герцог Луи Сен-Симон,
вельможа французского короля Людовика XIV и автор 20-томных мемуаров, запи-
сал: 1709 год «принес полное изменение положения на севере: упадок, чтобы не
сказать уничтожение, Швеции, которая так часто приводила в трепет весь север и
не раз заставляла дрожать Империю и австрийский дом, и необычайное возвышение
другой державы, доселе известной лишь по названию и никогда не влиявшей на
другие страны, за исключением своих ближайших соседей».
На глазах изумленной Европы рождалась новая великая держава.
Трагедия на Пруте
Зиму 1709 г. царь провел в хлопотах по организа-
ции триумфального въезда в Москву героев Полта-
вы. 23 ноября он прибыл в Петербург, где рас-
порядился о постройке вельможам фундаменталь-
ных жилых палат «изрядною архитектурною рабо-
тою», о создании «огородов», т. е. садов и парков,
а также о сооружении в городе и на Котлине-
острове гаваней и «магазейнов» — складских
помещений. Все эти меры были направлены на
осуществление давнего замысла — превратить Пе-
тербург в столицу империи.
Как только появился санный путь, царь отпра-
вился в Москву, но, не доезжая столицы, остано-
вился в Коломенском, откуда руководил подготов-
кой к параду; туда были вызваны оба гвардейских
полка, а размещенных в разных городах страны
шведских пленных по царскому указу свезли в Мо-
жайск и Серпухов. Петр рапортовал «князю-кеса-
рю» Ромодановскому о сосредоточении 22 085 шве-
дов, плененных у Лесной и Полтавы.
21 декабря состоялось триумфальное шествие
победителей. Москвичи уже успели привыкнуть к
подобным торжествам — парады победителей ве-
дут свою историю от второго Азовского похода и
превратились в прочную традицию, но такого коли-
чества пленных и трофеев им видеть не доводилось.
Взору толп, разместившихся вдоль улиц столицы,
сначала предстали трубачи и литаврщики в краси-
вом убранстве. За ними следовал батальон Семе-
новского полка, отличившегося в битве у Лесной.
Его вел командир полка генерал-лейтенант Миха-
ил Михайлович Голицын. За гвардейцами везли
трофеи, взятые у Лесной: пушки, знамена, штан-
дарты. За трофеями шли плененные в том же сра-
жении шведские офицеры. Замыкал шествие, по-
священное Лесной, второй батальон Семеновского
полка.
Сценарий торжества, разработанный, как и
всегда, царем, предусматривал комический эпизод,
уязвлявший самолюбие побежденных. В санях,
запряженных оленями, ехал сумасшедший фран-
цуз Вимени. Современник об этом французе отзы-
вался так: «Он порою разговаривал так разумно,
что в его речи сказывалась тонкая наблюдатель-
ность, по занимательности не уступавшая беседе
самого умного человека». Этого Вимени Петр вы-
просил у польского короля и назначил «королем»
ненцев. За санями Вимени следовали 19 саней
ненцев, одетых в шкуры оленей шерстью наружу.
Шуточный король и его свита, предварявшие
полтавскую часть торжеств, по замыслу царя дол-
жны были символизировать сумасбродную цель
Трагедия на Пруте 327
подлинного шведского короля, пытавшегося осуществить несбыточное: завоевать
Россию, поделить ее на княжества и свергнуть Петра с престола.
Полтавскую часть шествия открывал Преображенский полк. За ним шли
офицерские чины, плененные под Полтавой. В промежутке между колоннами плен-
ных низших и высших офицеров везли взятую у шведов артиллерию и их знамена.
Среди трофеев находились и носилки, которыми пользовался Карл XII под Пол-
тавой. Замыкал ряды пленных главный «трофей» Полтавской баталии — первый
походный министр шведского короля граф Пипер.
Одержавший блистательную победу полководец — Петр ехал верхом на том
самом коне, на котором он участвовал в Полтавской баталии. Чуть поотстав от
царя, ехали светлейший князь А. Д. Меншиков и фельдмаршал Б. П. Шереметев.
Все они докладывали «князю-кесарю» об одержанных победах: царь — у Лесной,
Шереметев — у Полтавы, Меншиков — у Переволочны
На новый, 1710 г. Петр возлагал много светлых надежд. Поверженный неприя-
тель уже не мог восстановить силы и, надо полагать, должен был искать пути к
миру, которого давно уже домогался победитель. Вечером состоялся грандиозный
фейерверк. Это было не просто красочное зрелище, а «огненное действо» с острым
политическим сюжетом, подлинное театрализованное представление на открытом
воздухе, где зрительным залом являлись площади и улицы, заполненные многими
тысячами людей. Сценарий новогоднего фейерверка сочинил Петр. Он придал ему
характер пародии на медаль, выбитую по повелению Карла XII после заключения
Альтранштадтского мирного договора. На этой медали шведский лев изображен
посреди двух колонн, увенчанных коронами: одну колонну лев переломил у самого
основания, и колонна упала — намек на судьбу Речи Посполитой и ее незадачли-
вого короля Августа II; другую колонну лев успел только наклонить, но судьба ее
предрешена — под колонной подразумевалась Россия. Петр использовал в фейер-
верке сюжет медали, но события трактовал в отличие от шведов так, как они
происходили в действительности. Засветились и озарились яркими огнями обе
колонны, увенчанные коронами. Лев двинулся на одну из колонн и опрокинул ее,
но, как только он направился к другой, из горящего орла, символизировавшего
Россию, вылетела ракета, насмерть поразившая льва.
Весна и лето нового года обнадеживали. Никогда еще небо Москвы так часто
не озарялось фейерверками, как в 1710 г. Один успех следовал за другим, и
каждый, казалось, приближал день заключения победоносного мира. Приятные
вести были получены и из столицы южного соседа России — Стамбула.
Напомним, что с августа 1709 г., когда в русско-османских отношениях
наступило охлаждение, русский посол в Стамбуле П. А. Толстой направлял в
Москву тревожные сообщения об интенсивной подготовке Османской империи к
превентивной войне. Сведения П. А. Толстого совпадали с информацией И. М. Тель-
мана, отправленной в Вену. Австрийский резидент в июле 1709 г. сообщал сво-
ему правительству, что в итоге троекратных совещаний везира с вельможами «было
принято решение вооружаться на суше» и на море и направить войска на русскую
границу. Донесения Тальмана за вторую половину 1709 г. пестрят сведениями
о военных приготовлениях Османской империи: лихорадочно строились фрегаты,
по Черному морю к границам России доставлялись военные грузы, в азиатские
владения отправлялись распоряжения о закупке верблюдов и мулов для транспорт-
ных надобностей, призывались под ружье янычары.
Толстой информировал Головкина о том, что в лице Карла XII у султанского
двора появился советчик, жаждавший реванша и убеждавший султана «всчать
войну» против России. Шведский король уверял османов, будто «может он вновь
иметь изрядного войска больше пятидесяти тысяч». Свою лепту в разжигание
вражды к России вносил и Мазепа, заверявший, будто и «Украина вся с ними будет
328 Н. И. Павлеико
согласна». Во второй половине 1709 г. османы с большей готовностью внимали
мифу шведского короля о существовании у него 50-тысячной армии и нелепым
измышлениям обанкротившегося гетмана о поддержке украинским народом его
предательских начинаний, чем призывам посла России соблюдать «мир и любовь».
Толстому ничего не оставалось, как бить тревогу и призывать свое правительство
к сосредоточению войск в пограничных с Османской империей районах.
Но столь же внезапно, как и тяга к войне, у султанского правительства насту-
пила тяга к миру. Крутые повороты во внешнеполитическом курсе Османской
империи принадлежат к парадоксам, нередко происходившим в истории. О них
обычно пишут историки, располагающие всем комплексом источников и осведо-
мленные о том, в каком направлении развивались события в дальнейшем. Поэтому
надо было обладать проницательностью Толстого, чтобы, будучи современником
событий, глубоко в них проникнуть и разгадать их смысл.
7 января 1710 г. Толстой отправил в Москву донесение, написанное под впе-
чатлением от состоявшейся четыре дня назад аудиенции у султана и наполненное
оптимизмом и радужными надеждами. С удовлетворением отметил посол и церемо-
нию приема: ему было оказано «зело преизрядное почтение». Но на восьмом году
пребывания в Османской империи само по себе «почтение», даже «зело преизряд-
ное», уже не могло его ни привести в восторг, ни ввести в заблуждение. По поводу
умения османов пускать пыль в глаза восточной пышностью и оказанием почестей
австрийский посол Тальман как-то заметил, что «на их дружественные уверения
нельзя особенно полагаться, так как многие примеры прошлого... показывают, что
Турция, для того чтобы усыпить бдительность своих противников, никогда не да-
вала больших уверений в дружбе, как именно в то время, когда она подготовляла
действительный разрыв». Толстому тоже было хоропго известно коварство султан-
ского двора. Его, человека многоопытного, с рационалистическим складом ума,
интересовали не знаки внимания, не обаятельные улыбки и предупредительность,
а реальные результаты аудиенции. А они свидетельствовали о том, что Петру
Андреевичу вновь сопутствовала удача, что и на этот раз он одолел тех, кто подзу-
живал османское правительство разорвать мир с Россией.
В данном случае османы вели себя с Толстым не в духе правил, подмоченных
Тальманом, а откровенно, что уловил и зарегистрировал Петр Андреевич: «Любовь
возобновлена и утверждена между сих империй без подозрения». Подтверждением
взаимного доверия служили также согласованные условия выдворения из владений
султана шведского короля: для его эскорта до польских границ османское прави-
тельство выделяло 500 янычар, а по территории Речи Посполитой Карла ХП дол-
жен был сопровождать такой же численности отряд русских войск. Несмотря на
глубокие сомнения в том, что шведский король примет столь унизительные для
него условия выезда из Бендер в Швецию, Толстой рассматривал само соглашение
как выражение «любви» и оказание «чести» царю султаном 2.
Тальман тоже зарегистрировал наступившую перемену. 19 декабря 1709 г.
он доносил в Вену: «Тем временем Турция неожиданно прекратила так ревностно
продолжавшиеся как на море, так и на суше приготовления к войне и отдала приказ
всем войскам, находящимся в пути, приостановить продвижение» 3.
«Теперь уже в одну сторону очи и мысли имеем»,— отозвался Петр на известие
из Стамбула и велел его отметить так же, как отмечал победоносные сражения,—
молебном и пальбой из пушек. Успокоение на юге позволило сосредоточить все
усилия на севере. Первой в результате стремительного штурма 28 января пала не-
большая крепость Эльбинг. Шведский гарнизон крепости насчитывал 900 человек.
Его атаковали три полка пехоты под командованием генерал-майора Ностица. В
«Гистории Свейской войны» это событие описано так: «И хотя шведы гораздо креп-
ко боронились, однако помянутые наши войска, приставя к тому городу лестницы,
Трагедия на Пруте 329
с малым уроном в 3 часа взяли, при котором взятии вышние офицеры и солдаты
великую храбрость и мужество показали, ибо оную в краткое время взяли». Впе-
чатляют трофеи штурмовавших: было захвачено 183 медных пушки, 25 железных
и 157 ручных медных мортир. Возросшее мастерство русских войск подтверждают
потери в живой силе осаждавших и осаждаемых: в то время как шведы недосчи-
тались 72 человек, русские - 32. Эльбинг примечателен еще одним событием: Петр
пожаловал генерал-майора Ностица генерал-лейтенантом. Наемник отблагодарил
царя так: «...выманя у эльбиигского магистрата 250 тысяч злотых... яко злодей,
невзирая на такую его государеву милость, без абшита ушел, которого персону
после, яко изменничью, на виселице повесили» 4.
21 февраля 1710 г. Петр прибыл в Петербург и сразу же занялся подготовкой
к овладению мощной крепостью — Выборгом, сам разработал и план операции. В
марте генерал-адмирал Ф. М. Апраксин с корпусом пехоты, кавалерии и небольшим
числом пушек отправился по льду от Котлина-острова к Выборгу и приступил к
осадным работам. 12 апреля началась бомбардировка крепости, но оказалась мало-
эффективной из-за малочисленности осадной артиллерии — тяжелые пушки та-
щить по льду в марте не рискнули. Она протекала вяло почти месяц — до 9 мая,
пока в подкрепление осаждавшим не доставили артиллерию и провиант. До этого
войска адмирала Апраксина испытывали острую нужду в продовольствии, посколь-
ку его запасы ограничились вместимостью солдатских ранцев. Именно это обстоя-
тельство вынудило Петра отправиться в рискованный путь по воде Финского зали-
ва, еще не освободившегося ото льда. Выгрузка доставленного на кораблях груза и
устройство батарей заняли весь май.
1 июня началась бомбардировка крепости с использованием всей мощи артил-
лерии. «...И как сперва изо всех пушек и мортир залпом выстрелили,— читаем
в «Гистории Свейской войны»,— тогда в городе всех в великой ужас привело. И та-
ко оная пушечная стрельба и метание бомб продолжались даже до 6-го числа
беспрестанно и сделали такий великий брешь, что по сдаче города как входили
два батальона, на оном бреше во фрунт стали». Два дня Петр тщательно обследовал
крепость. Очевидец записал: «В Выборг снова послан барабанщик, чтобы царю
можно было в безопасности осмотреть и исследовать крепость со стороны суши,
как он осмотрел ее вчера со стороны моря». 25 мая Петр отдал приказ Апраксину:
«...как бреши и прочее по моей диспозиции готовы будут, из которых стрелять
надлежит не меньше недели и штурмовать». Военный совет 6 июня определил
крепость штурмовать, но до этого дело не дошло — интенсивная бомбардировка и
утрата надежд на помощь со стороны моря вынудили командование гарнизона
обратиться с предложением о капитуляции. 14 июня Петр вошел во главе Преобра-
женского полка в крепость и три дня изучал ее сооружения. Победу отмечали
дважды — в самом Выборге, а затем в Петербурге, где гвардейцы во главе со своим
полковником пронесли по улицам города шведские знамена.
Дольше всего длилась осада Риги. Она началась в октябре 1709 г. 9 ноября
к осаждавшим войскам прибыл царь, направлявшийся из Мариенвердера в Петер-
бург. 14 ноября он открыл бомбардировку Риги, которая, если верить «Гистории
Свейской войны», оказалась достаточно меткой: три выстрела — три попадания;
один попал в кирху, другой — в больварк, третий — в купеческий дом. Осмотрев
крепостные сооружения, царь пришел к выводу, что штурм города будет стоить
больших жертв, и поэтому велел фельдмаршалу «кроме тесной блокады сего города
формальною атакою не добывать ради сего, первое, что время было поздно, другое,
что гарнизон в нем был великий и крепость зело сильную имеет оборону, третье,
что опасности от шведов никакой не было и сикурсу ждать было невозможно» 5.
Для блокады Риги Шереметев оставил корпус генерала А. И. Репнина, а остальные
войска отвел на зимние квартиры. Последующий обстрел города нанес осажденным
330 н. и. Павленко
существенный урон. Не сидели сложа руки и осажденные: они отвечали артил-
лерийской канонадой и 14 ноября даже совершили вылазку, впрочем безрезуль-
татную: 4000 пехотинцев и конницы, обнаружив, что им не удалось подойти к
русским незамеченными, предпочли не ввязываться в сражение и укрылись за
стенами мощной крепости. Что касается человеческих жертв, то они были невели-
ки: с 4 декабря 1709 по 16 марта 1710 г. потери русских от бомбардировок составили
12 убитых и 21 раненый 6.
Петру, видимо, стало известно, что Шереметеву не удалось полностью блоки-
ровать Ригу, и он, чтобы пресечь возможность получения подкреплений и провиан-
та с моря, отправил к осаждавшим Александра Даниловича, наделив его широкими
полномочиями — Борису Петровичу было велено во всем подчиняться светлейше-
му. Меншиков прибыл к войскам 15 апреля и распорядился «к пересечению не-
приятельской коммуникации» ниже Риги вбить сваи, соорудить на них мост с ба-
тареями, а реку перегородить бревнами и цепями. Меншиков оставил лагерь
осаждавших 17 мая, спустя три дня после того, как были получены первые изве-
стия о начавшейся эпидемии чумы.
В те времена самым радикальным средством против распространения заразы
был строжайший карантин — устройство застав, следивших за тем, чтобы в распо-
ложение войск не допускались люди из «моровых мест». Курьеров, прибывавших
в случае крайней нужды в армию, надлежало окуривать дымом можжевельника.
Такому же окуриванию подлежали и письма. Шереметев распорядился изолиро-
вать больных, а также удалить из войска гражданское население. Повсюду в лаге-
ре дымились костры можжевельника. Эффективность принятых мер была, однако,
ничтожной. Чума буквально косила как осаждавших, так и осажденных. В рус-
ском лагере она унесла 9800 жизней. Современник, находившийся в те скорбные
дни в Риге, записал: «...кажется, не хватит живых, чтобы погребать умерших».
В наглухо блокированном городе стал ощущаться недостаток продовольствия.
Появились дезертиры, перебегавшие в русский лагерь. Все они показали: «...в Риге
скудость великую имеют в провианте». Шереметев еще И июня отправил к
осажденным барабанщика с требованием сдать город. Генерал-губернатору Штрем-
бергу Шереметев писал: «...довольно от войск наших рижский гарнизон утеснен,
к тому же в провианте и в прочем, что на потребу людям, имеют оии нужду и что тот
гарнизон становится уже бессилен». Любопытен ответ Штремберга. Он запросил
на размышления четыре недели и потребовал, чтобы ему было разрешено отправить
курьеров в Дюнамюнде и Стокгольм для выяснения вопроса, может ли он надеяться
на помощь. Шереметев, разумеется, отказал Штрембергу в том и в другом. Пере-
говоры продолжались три недели, причем перемирия чередовались с возобновле-
нием интенсивной бомбардировки.
Капитуляция гарнизона была подписана 4 июля 1710 г. Важнейшими среди
ее 65 пунктов следует считать предоставление генерал-губернатору, чиновникам
и служащим права при выходе из города унести принадлежавшее им имущество,
а также библиотеку и архив 7.
Царь получил известие о капитуляции Риги 8 июля и тут же отправил фельд-
маршалу поздравительное письмо. Он был скуп на похвалы, когда дело касалось
Шереметева, но в данном случае не мог скрыть своей радости: «Письмо ваше о сдаче
Риги я с великою радостию получил (и завтра будем публично отдавать благодаре-
ние Богу и триумфовать). А за труды взаемно поздравляю. И прошу огласить сие
мое поздравление всем». От избытка чувств царь даже шутил: «Что же пишете,
ваша милость, о Риге, что оная малым лучше Полтавы, правда, вам веселее на нее
глядеть, как нам было за 13 лет, ибо ныне они у вас, а тогда мы у них были за
караулом» 8. Это был намек на посещение великим посольством Риги в 1697 г.,
когда рижские власти не разрешили Петру осмотр крепости и караульный даже
Трагедия на Пруте 331
грозил применить оружие, если он близко подойдет к крепостной стене.
Через десять дней после капитуляции состоялся торжественный въезд Шере-
метева в Ригу. Триумфальное шествие открывали два офицера, за ними следовали
верхом 38 пар гренадер с обнаженными шпагами, 36 лошадей, покрытых богато
расшитыми чепраками, четыре коляски, запряженные цугом. В церемонии участво-
вали и рижане, ехавшие верхом с обнаженными шпагами. Процессию замыкала
расписанная золотом карета, сопровождаемая гвардейцами. В карете восседал
Борис Петрович.
Овладение Ригой позволило Шереметеву бросить часть полков из 32 осаждав-
ших эту крепость на осаду прочих укрепленных городов Прибалтики. Комендант
Дюнамюнде, «видя, что город Рига уже взят и сикурса ожидать неоткуда, а в
Дюнамюнде во всем имеется скудость и изнеможение», 8 августа капитулировал,
14 августа пал Пернов. Гарнизон Пернова до морового поветрия насчитывал свыше
1000 человек, а вышло из крепости лишь 120 — остальные оказались жертвами
эпидемии. Вслед за тем пал Кексгольм (древнерусская Корела). Эту крепость,
располагавшую добротными природными укреплениями, как и Ригу, было решено
взять осадой, а не атакой. После того как осаждавшим доставили крупнокалибер-
ную артиллерию и начался обстрел крепости, комендант согласился сдать ее.
7 сентября были подписаны условия капитуляции, гарнизон «со всею их ливреею
и верхним и нижним ружьем без знамен и полковой музыки» был выпущен из
крепости, «и тако сия праотечественная крепость взята без великого урону людей».
Петр настолько заинтересовался этой праотеческой крепостью, что специально
приехал из Петербурга и с 17 по 23 октября внимательно изучал ее укрепления 9.
Кампания 1710 г. в Прибалтике завершилась овладением Ревеля (Таллинна).
Подошедшие к городу русские войска начали с того, что перекрыли канал, снаб-
жавший горожан водой. В результате жители лишились не только пресной воды, но
и возможности пользоваться расположенными на канале мельницами. Вода выры-
тых в городе колодцев оказалась непригодной для питья, приходилось довольство-
ваться дождевой, собранной с крыш. «И тако как от сих причин, а паче от наброду
крестьян от Риги из заповетренных деревень и от великой в городе тесноты начал-
ся в городе превеликий мор». Блокировать Ревель с моря не удалось — неприятель-
ские корабли беспрепятственно доставили «сикурс», но горожане отказались от
него и не разрешили разгружаться кораблям отчасти из-за свирепствовавшего в
городе мора, отчасти из-за желания прекратить бессмысленное сопротивление:
«...жители рассудили, когда Рига и Пернов уже сдались, то им одним под такой мор
удержаться нельзя». 29 сентября гарнизон Ревеля капитулировал.
Успех летне-осенней кампании 1710 г. был ошеломляющим. Если бы не моро-
вое поветрие, то семь прибалтийских крепостей (Выборг, Эльбинг, Рига,
Дюнамюнде, Пернов, Кексгольм и Ревель) достались бы малой кровью. Трофеи по-
бедителей можно назвать колоссальными: около 1300 пушек разных калибров, де-
сятки тысяч гранат, ядер, тысячи пудов пороха и прочего снаряжения. Петр под-
вел радостные итоги боевых действий: «И тако Лифляндия и Эстляндия весьма от
неприятеля очищена, и единым словом изрещи, что неприятель на левой стороне
сего Восточного моря не точию городов, но ниже степени земли не имеет» 10.
Подходил к концу 1710 год. Ничего будто бы не предвещало осложнений, и
царь размышлял о «добром мире» со Швецией. Однако в декабре курьер доставил
донесение из Стамбула. Главная новость, которую Толстой спешил сообщить рус-
скому правительству, состояла в том, что султан принял решение «войну с нами
начать ныне через татар, а весною всеми турецкими силами». В наспех написанном
письме в ожидании, что с минуты на минуту в покои ворвутся янычары, чтобы
отправить посла в зловонное подземелье Семибашенного замка, Петр Андреевич
извещал: «...и я чаю, что уж больши не возмогу писать». Султанский двор упустил
332 н. и. п авленко
самое выгодное время для военного конфликта — османы вместе с крымцами могли
вторгнуться на территорию Украины в месяцы, когда находившийся там Карл XII
со своей отборной армией еще не был разгромлен, а полтора года спустя опромет-
чиво решил иметь дело с армией, овеянной славой Полтавской виктории и сумевшей
с блеском провести летне-осеннюю кампанию 1710 г.
Воинственные настроения султанского двора всеми мерами возбуждал
Карл XII. Король потратил немало красноречивых слов и сил, чтобы подвигнуть
османов на войну с Россией: страшил султана тем, что царь, сокрушив Швецию, не
замедлит овладеть Крымом и затем поведет свои войска на Стамбул; не скупился и
на территориальные уступки, тем более что щедрые обещания намеревался осу-
ществить за счет не своих, а польских земель. Султану король обещал несколько
провинций, крепость Каменец, а также 4 000 000 годовой дани. Цель усилий
Карла XII была откровенно эгоистичной: Россия будет втянута в войну на юге и,
следовательно, ослабит давление на севере; Швеция тем временем оправится от
поражений и, быть может, восстановит свою былую военную мощь. В роли поджи-
гателей выступали и французы. Австрийский посол доносил, что «они не пере-
стают с величайшей наглостью натравливать Порту» на Россию. Французский
посол Дезальер, сменивший на этом посту Ферриоля, по словам Тальмана, хвастал,
что он более всего способствовал этому, так как якобы «вел все дело своими сове-
тами». Едва ли не самыми ярыми сторонниками нападения на Россию были крым-
ские феодалы. До сих пор султанский двор пресекал все домогательства крымского
хана Девлет Гирея организовать набег на русские земли. Теперь Порта с благо-
склонностью отнеслась к воинственным призывам хана. На Большом диване, засе-
давшем 19 ноября 1710 г., Девлет Гирею, как инициатору открытия военных дей-
ствий, было предоставлено первое слово ".
Все эти старания любителей загребать жар чужими руками, разумеется, оста-
лись бы безрезультатными, если бы в самой Османской империи не было сильно
желание вернуть Азов и земли, утраченные по Константинопольскому мирному
договору, подтвержденному всего несколько месяцев назад. Султанский двор, наб-
людавший, как две воевавшие державы истощали друг друга, полагал, что войне
не будет конца, и поэтому почти девять лет не вмешивался в ход событий. Разгром
шведов под Полтавой склонил чашу весов в пользу России, и Порта сочла усиление
своего северного соседа крайне для себя опасным.
Как реагировал Петр на полученные от Толстого известия? Война на два фрон-
та его конечно же не радовала. Если достигнутые ранее военно-дипломатические
успехи в конфликте с северным соседом могли предвещать близкий мир, то теперь
окончание Северной войны отодвигалось на неопределенное время. Петр предпри-
нимает попытки избежать изнурительной, стоившей огромного напряжения народ-
ных сил борьбы с двумя неприятелями. Он обращается к османскому султану с
предложением восстановить мир, прибегает к посредничеству Англии и Голландии
для заключения мира со Швецией на следующих условиях: за Россией останутся
лишь земли, «наследно к короне Российской издревле принадлежащие», т. е.
Ингрия и Корела, а также Нарва; за часть Финляндии Швеция получит компенса-
цию; Лифляндия с Ригой перейдут к союзнику России — Речи Посполитой. Однако
ни та, ни другая инициатива Петра не встретила поддержки.
Как и всегда, чем сложнее и опаснее становилась обстановка, тем энергичнее
и напористее действовал Петр. Убедившись в том, что путей к миру нет, он велел
двинуть на юг расположенные в Прибалтике войска, а Шереметеву указал: «...са-
мому тебе остаться в Риге на время и трудиться, чтоб собрать провианту на рижский
гарнизон на семь тысяч человек на год». Следовательно, армия отправилась в путь
ранее своего командующего примерно на месяц. Царь пристально следил за продви-
жением войск к новому театру военных действий, заботился о снабжении их про-
Трагедия на Пруте 333
довольствием и снаряжением, хлопотал о пополнении армии рекрутами и об их
обучении. Из Петербурга, где в это время находился Петр, один за другим спешили
курьеры к Шереметеву, М. М. Голицыну, Ф. М. Апраксину. Азовскому губернатору
Апраксину царь поручает привести в боевую готовность флот, изготовить струги
для донских казаков, привлечь калмыков и кубанских мурз для отпора крымским
татарам. Фельдмаршалу Шереметеву велит двинуть войска из Прибалтики в район
Слуцка и Минска, а оттуда на юг. Зная медлительность Шереметева, Петр то и
дело понукает его, требует расторопности, убеждает. Начал он его торопить еще в
январе, когда Борис Петрович находился в Риге, причем необходимость «идти с
поспешением» была вызвана стремлением держать пехоту в постоянной близости
от кавалерии, «понеже ежели пехота не поспеет, а неприятель па одну конницу
нападет, то не без великого страху». Петр внушал военачальникам, что надлежит
«учить драгун огнем, как конных, так и пеших, а палашам покой дать, ибо
с турками зело ипако надлежит воевать, и больше с пехотою утверждаться с ро-
гатками» 12.
Когда приготовления в основном завершились и никаких надежд на улажива-
ние конфликта по осталось, Петр обнародовал манифест с объявлением войны с
Османской империей. Манифест был зачитан в присутствии царя в воскресный
день 25 февраля в Успенском соборе. После молебна Петр в качестве полковника
Преображенского полка, обнажив шпагу, сам повел этот полк, отдавая честь про-
ходившим вельможам. В тот же день оба гвардейских полка отправились в путь,
чтобы соединиться с армией, двигавшейся в Валахию 13.
Сведений о том, как и с какой скоростью русская армия совершила грандиоз-
ный переход па юг, документы не сохранили, зато имеется такой бесценный источ-
ник, как «Военно-походный журнал» Шереметева, в который изо дня в день зано-
сились сведения о всех перемещениях фельдмаршала. Поскольку армия вышла из
Риги в январе 1711 г., можно предположить, что обозы и артиллерия на начальном
этапе воспользовались санным путем. Что касается самого Шереметева, покинув-
шего Ригу 11 февраля, то в пути ему довелось пересаживаться из кареты в лодку и
с лодки вновь в карету. Причина тому — необычайно рано наступившая весна и
половодье. Дороги пришли в совершенную негодность: приходилось ехать либо по
целине, либо ночью, когда морозец на время ослаблял таяние снега. В конце февра-
ля «Военно-походный журнал» пестрит такими записями: «Великая теплота; и
снег, и дождь». Наконец снегопады и дожди прекратились, но наступило столь
бурное половодье, что во многих местах единственным средством передвижения бы-
ли лодки. Что задержало фельдмаршала в Минске на 15 дней. Царь выехал из Моск-
вы к армии 6 марта. Этому предшествовали два важных события: одно — государ-
ственного масштаба, другое — личное.
Указом 2 марта 1711 г. Петр учредил Сенат — высшее правительственное
учреждение, которому суждено было стать одним из его самых долговечных ад-
министративных начинаний. Сенат существовал свыше двух столетий, но, создавая
его, Петр, по-видимому, не предполагал пользоваться услугами этого учреждения
длительное время. Создавался Сенат в спешке, без четких представлений о его
правах, обязанностях и месте в правительственном механизме. Это явствует из
последовательности издаваемых царем указов. Сначала, 22 февраля, был обнаро-
дован указ о составе Сената. Он начинается фразой, не оставлявшей сомнения
относительно временного характера создаваемого учреждения: «Определили быть
для отлучек наших Правительствующий сенат». Следуя букве указа, Сенат должен
прекратить существование, как только царь возвратится из «отлучки», т. е. из похо-
да к южному театру военных действий. Из структуры указа явствует, что он был
навеян сиюминутными потребностями: отсутствует элементарная систематизация
в порядке расположения пунктов; не все пять, а только три пункта указа имеют
334 н. и. i laBjieiiiw
непосредственное касательство к Сенату, а именно пункт о наличном составе Се-
ната, об упразднении Разрядного приказа и передаче его функций разрядному сто-
лу Сената и об учреждении при Сенате двух комиссаров от губерний, осуществляв-
ших связь областной администрации с Сенатом. Два пункта указа не имели к Се-
нату непосредственного отношения: Василий Ершов назначался московским губер-
натором, а вместо Петра Голицына управлять Архангелогородской губернией
назначался Алексей Александрович Курбатов, отправлявший до этого должность
обер-инснектора Ратуши.
В список сенаторов царь заложил новый принцип комплектования высшего
органа правительственного механизма. В отличие от Боярской думы, насчитывав-
шей до сотни членов, в Сенат было назначено лишь девять человек. От членов
Боярской думы члены Сената отличались отсутствием деления на чины: если в
Боярской думе сидели бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, то из
указа не видно, чтобы кто-либо из девяти членов Сената пользовался какими-либо
преимуществами — все они являлись сенаторами. Самое существенное отличие
Сената от Боярской думы состояло в том, что при комплектовании древнего
учреждения цари руководствовались породой, принадлежностью боярина к древне-
му аристократическому роду, в то время как Петр породе предпочитал служебную
годность: из девяти сенаторов только три относились к титулованной знати, а
остальные не могли похвалиться своим родословием. Тихон Никитич Стрешнев
и Иван Алексеевич Мусин-Пушкин хотя и имели боярские чины и являлись руко-
водителями приказов, но относились к новой знати. Что касается М. М. Самарина,
Н. П. Мельницкого, Г. А. Племянникова, то они в чиновной иерархии не занимали
высоких постов.
Второй указ — от 28 февраля — возлагал на Сенат одно частное и разовое
поручение: набрать в распоряжение адмирала Ф. М. Апраксина 5000 человек из
числа людей боярских, подьячих, ямщиков и монастырских служек.
Создание нового учреждения венчает несколько указов, обнародованных
2 марта 1711 г. Важнейшим из них является так называемый Указ о послушании
Сенату. Он обязывал духовных, военных, земских высших и нижних чинов быть
послушными сенатским указам «так, как нам самому, под жестоким наказанием
или и смертию, по вине смотря». Сенату, таким образом, предоставлялись столь
же безграничные права, как и права царствующего государя. Единственное разли-
чие состояло в том, что царские указы, как и сам царь, считались безгрешными, в
то время как Сенат мог совершить «неправедный» поступок. Но и такой указ над-
лежало выполнять безоговорочно и «возвестить нам» после возвращения.
Следующий указ определял круг обязанностей Сената, являясь своего рода
продолжением указа от 28 февраля, и включал девять пунктов. Хотя он имел три
редакции, лично составлялся и совершенствовался царем, его тоже трудно отнести
к вершинам правовой мысли тех времен, ибо его составитель руководствовался не
нормативными, а сиюминутными надобностями. В указе нетрудно обнаружить
генеральную идею, сформулированную в присущем Петру образном и лаконичном
стиле: «Денег, как возможно, сбирать, понеже деньги суть артериею войны».
Заботе о деньгах и финансах посвящены статьи, обязывавшие рационально рас-
ходовать поступавшие в казну доходы, упорядочить откупа, увеличить доходы от
эксплуатации соляной регалии и содействовать развитию китайского и персидского
торгов. Две статьи указа являются чужеродными и никак не связаны с остальными:
одна из них обязывала Сенат «суд иметь нелицемерный и неправедных судей
наказывать отнятием чести и всего имения», а вторая поручала ему «дворян собрать
молодых для запасу в офицеры».
В канун отъезда из Москвы, 5 марта 1711 г., Петр издал еще один указ Сенату.
Он определил порядок обсуждения дел в Сенате: «...голосы иметь равные и у вся-
Трагедия на Пруте 335
ких указов подписывать всем своими руками». Но главное значение указа от 5 мар-
та состояло в учреждении нового, дотоле в стране не существовавшего института —
фискалов 14. Обстоятельный рассказ о фискальной службе ожидает читателя в гла-
ве «У истоков бюрократии».
Создание Сената и введение фискалов открывали реформу центрального ап-
парата.
Другое действие Петра, предпринятое в день отъезда из Москвы, касалось его
семейных дел. 6 марта совершилось тайное венчание царя — у него появилась
законная супруга Екатерина Алексеевна. Петр встретил Екатерину в 1703 г., ког-
да она еще называлась Мартой или Екатериной Васильевской. Судьба уготовила
бывшей служанке роль наложницы, а затем супруги незаурядного человека. Кра-
сивая, обаятельная и обходительная, она быстро завоевала сердце Петра.
А что сталось с Анной Монс? Связь царя с нею продолжалась свыше десяти
лет и прекратилась не по его вине — фаворитка чувствовала себя столь уверенной
в безграничном влиянии на царя, что позволила завести себе любовника. Когда
об этом стало известно царю, тот будто бы сказал: «Чтобы любить царя, надлежало
иметь царя в голове» — и велел содержать Анну под домашним арестом |5. Поклон-
ником ее был прусский посланник Кейзерлинг. Любопытно описание встречи
Кейзерлинга с Петром и Меншиковым, во время которой посланник испрашивал
разрешения жениться на Анне Монс. В ответ на просьбу Кейзерлинга царь, по
словам посланника, сказал: «...он воспитывал девицу Монс для себя, с искренним
намерением жениться на ней, но так как она мною (Кейзерлингом,— Н. П.) прель-
щена и развращена, то он ни о ней, ни о ее родственниках ни слышать, ни знать
не хочет». Меншиков при этом добавил: «Девица Монс действительно подлая,
публичная женщина, с которой он сам (Меншиков.— Н. П.) развратничал столько
же, сколько и я». Слуги Меншикова избили Кейзерлинга и спустили его с лестни-
цы 16. В 1711 г. Кейзерлингу все же удалось жениться на Анне Монс, но через пол-
года он умер. Бывшая фаворитка пыталась еще раз выйти замуж, однако смерть от
чахотки помешала этому.
От Анны Монс Екатерина отличалась богатырским здоровьем, позволившим
ей без труда переносить изнурительную походную жизнь и по первому зову Петра
преодолевать многие сотни верст бездорожья. Екатерина, кроме того, обладала
незаурядной физической силой. Камер-юнкер Берхгольц занес в свой дневник крас-
норечивый эпизод. Однажды царь велел своему денщику Бутурлину поднять на
вытянутой руке большой маршальский жезл. Тот этого сделать не смог. «Тогда его
величество, зная, как сильна рука у императрицы, подал ей через стол свой жезл.
Она привстала и с необыкновенной ловкостью несколько раз подняла его над столом
1 7
прямою рукою, что всех нас немало удивило» .
Екатерина сделалась необходимой Петру, и письма царя к ней достаточно
красноречиво отражают взлет его привязанности и уважения. «Приезжайте на
Киев, не мешкав»,— обращается царь к Екатерине из Жолквы 6 января 1707 г.
«Для Бога, приезжайте скорей, а ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите,
понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу вас»,— пишет он ей
из Петербурга. Новый этап во взаимоотношениях Петра и Екатерины наступает
после того, как она стала его супругой. В письмах после марта 1711 г. фамильярно-
грубоватое обращение «Здравствуй, матка!» заменяется нежным и ласковым:
«Катеринушка, друг мой, здравствуй!» Изменяется не только форма обращения,
тональность цидул, но и их содержание: на смену лаконичным письмам-повелени-
ям, похожим на команду офицера своим подчиненным, вроде «как к вам сей доноси-
тель приедет, поезжайте сюды, не мешкав», приходят письма с выражением неж-
ных чувств к близкому человеку. В одном из них Петр советует при поездке к не-
му проявлять осторожность: «...для Бога, бережно поезжай и от батальонов ни на
336 Н. И. Павленко
ста сажень не отъезжай». Супруг не упускал случая доставить ей радость дорогим
подарком либо заморскими лакомствами.
Сохранилось 170 писем Петра Екатерине. Только очень немногие из них носят
деловой характер. Однако в них царь не обременял свою супругу ни поручениями
что-либо выполнить или проверить выполнение задания кем-либо другим, пи прось-
бой дать совет; он лишь ставил ее в известность о случившемся — о выигранных
сражениях, о путевых впечатлениях, о своем здоровье. Одним словом, Екатерина
пользовалась любовью и уважением Петра.
Сочетаться браком с безвестной пленницей и пренебречь невестами боярского
рода, принцессами западноевропейских дворов было вызовом обычаям, отказом от
освященных веками традиций. Но Петр позволял себе и не такие вызовы. Объявляя
Екатерину супругой, он не забывал о будущем прижитых с ней внебрачных доче-
рей - Анны и Елизаветы: «...еже я учинить принужден для безвестного сего пути,
дабы, ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житие иметь».
Екатерина была наделена внутренним тактом, тонким пониманием характера
своего вспыльчивого и сурового супруга. Когда царь находился в состоянии ярости,
а это случалось не так уж и редко, никто не решался подойти к нему. Кажется, она
одна владела тайной успокаивать царя, могла без страха смотреть в его искаженные
гневом глаза. Блеск двора не затмил в ее памяти воспоминаний о происхожде-
нии, по с ролью супруги царя она справлялась легко и непринужденно, будто к этой
роли ее готовили с детства. «Царь,— писал современный наблюдатель,— не мог
надивиться ее способности и умению превращаться, как он выражался, в импера-
трицу, не забывая, что она не родилась ею. Они часто путешествовали вместе, но
всегда в отдельных поездах, отличавшихся — один величественностью своей про-
стоты, другой своей роскошью. Он любил видеть ее всюду. Не было военного
смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы опа не явля-
лась». Другой иностранный дипломат тоже имел случай наблюдать проявление
Петром внимательности к супруге: «После обеда царь и царица открыли бал,
который продолжался около трех часов; царь часто танцевал с царицей и ма-
ленькими царевнами и много раз целовал их; при этом случае он обнаружил боль-
шую нежность к царице, и можно сказать по справедливости, что, несмотря на
неизвестность ее рода,она вполне достойна милости такого великого монарха».
Далее дипломат дает единственное дошедшее до нас описание внешности Ека-
терины, вполне совпадающее с ее портретным изображением: «В настоящую ми-
нуту (1715 г.— Н. II.) она имеет приятную полноту; цвет лица ее весьма бел с при-
месью природного, несколько яркого румянца, глаза у нее черные, маленькие,
волосы такого же цвета длинные и густые, шея и руки красивые, выражение лица
кроткое и весьма приятное» |8.
Екатерина действительно не забывала о своем прошлом. В одном из писем
супругу она в шутливой форме напоминала, что в свое время была прачкой: «...хотя
и есть, чаю, у вас новые портомои, однако ж и старая не забывает». «Любил его
величество женский пол»,— отметил близко наблюдавший царя Андрей Констан-
тинович Нартов. Он же записал рассуждения Петра на этот счет: «Забывать службу
ради женщины непростительно. Выть пленником любовницы хуже, нежели быть
пленником на войне: у неприятеля скорее может быть свобода, а у женщины оковы
долговременны» |9. Екатерина снисходительно относилась к мимолетным связям
супруга и даже сама поставляла ему «метресишек». Находясь в Карлсбаде, Петр
в ответ на ее шутливый упрек за его связи с другими женщинами писал: «А что
шутить о забавах, и того нет у нас, понеже мы люди старые и не таковские».
В 1717 г. царь извещал супругу: «...во время питья вод домашней забавы доктора
употреблять запрещают, того ради я метресу свою отпустил к вам». Екатерина
ответила в том же духе: «А я больше мню, что вы оную (метресишку. - //. //.) изво-
Трагедия на Пруте1 33/
лили за ее болезнью отправить, в которой она и ныне пребывает, и для лечения изво-
лили поехать в Гагу; и не желала б я, от чего Боже сохрани, чтоб и галан той метре-
сишки таков здоров приехал, какова она приехала» .
Петр отправился в Прутский поход вместе с супругой. Меншиков был остав-
лен охранять «Парадиз» и только что завоеванные города в Прибалтике. В день
отъезда между патроном и его фаворитом произошла первая размолвка. Поводом
к ней послужила ненасытная алчность Меншикова. Лишенный знатных предков,
он с лихорадочной поспешностью стремился восполнить пробел своего родословия.
Каких только чинов и званий он не нахватал. Утолив непомерную жажду к славе,
он с таким же усердием начал удовлетворять жажду к богатству. Светлейший брал
без зазрения совести все, что плохо лежало. Датский посол Юст Юль заметил, что
Меншиков «во всем, что относится до почестей и до наживы, является нена-
сытнейшим из существ, когда-либо рожденных женщиною». Оценка Меншикова
датским послом совпадает с той, которую Петр высказал Екатерине: «Меншиков
в беззаконии зачат, и во гресях родила мать его, а в плутовстве скончает жи-
вот свой» 21.
Вспомним, что вначале Меншиков еще позволял себе демонстрировать царю
честность и неподкупность. Позже от такой щепетильности он освободился совер-
шенно. Л так как перед всесильным фаворитом заискивали все, начиная с аристо-
кратов, вынужденных подавлять свою спесь перед выскочкой, и кончая людьми та-
кого же, как и он сам, незнатного происхождения, то недостатка в поводах для
вымогательств и добровольных подношений не было. Известный прибыльщик Алек-
сей Курбатов, пользовавшийся покровительством князя, в письме царю аттестовал
своего патрона «избранным от бога сосудом, единственным человеком, который без
порока перед царем» 22. В действительности светлейший был одарен талантами не
меньше, чем пороками. Главный из них — алчность не раз ставила карьеру князя
под удар. Меншиков повторял извечную ошибку подавляющего большинства фаво-
ритов — вместо того чтобы оставаться в тени, он демонстрировал свою силу и влия-
ние, а главное, использовал это влияние в корыстных целях.
6 марта 1711 г. Петр послал Меншикову два письма. В первом из них, отправ-
ленном из Преображенского, написана приятная для князя фраза: «Ныне посылаю
к вашей милости в презент кафтан здешнего сукна; дай Боже на здоровье носить».
Подарок свидетельствовал о расположении царя к фавориту. Второе письмо Петр
отправил из Москвы после того, как к нему обратился прибывший незадолго до
этого польский посол Волович. От имени вдовы великого гетмана литовского Гри-
гория Огинского, преданнейшего сторонника сближения Речи Посполитой с Рос-
сией, он подал жалобу на Меншикова, который в бытность свою в Речи Посполитой
в 1709 г. воспользовался финансовыми затруднениями гетмана и купил у него за
бесценок староство Езерское. Ссора со сторонниками России в Речи Посполитой
противоречила внешнеполитическим интересам русского правительства, и царь ве-
лел Меншикову немедленно возвратить староство вдове. Письмо царя содержит
внушение' князю: «И николи б я того от вас не чаял, хотя б какой и долг на них
был».
В пути Петру довелось выслушать новые жалобы жертв княжеского стяжания
и произвола. Если в первый раз царь лишь слегка пожурил своего фаворита, то
в письме, отправленном 11 марта, звучат нотки недовольства и даже угрозы: «В чем
зело прошу, чтобы вы такими малыми прибытки не потеряли своей славы и кредиту.
Прошу вас не оскорбиться о том, ибо первая брань лучше последней, а мне, будучи
в таких печалех, уже пришло не до себя и не буду жалеть никого». Меншиков не
отпирался, но считал инцидент не заслуживающим внимания. Петр, однако, при-
держивался диаметрально противоположного мнения: «А что, ваша милость,
пишешь о сих грабежах, что безделица, и то не есть безделица, интерес тем теряется
3-J8	I!. И. Павленко
во озлобление жителей: Бог знает, каково здесь от того, а нам жадного прибытку
нет» 23.
Почти месяц Петр не удостоивал Меншикова письмами, только ходатайство
находившейся рядом Екатерины сделало свое дело. Следы размолвки уже отсут
ствуют в письме, отправленном из Слуцка 9 апреля. Царь уведомлял светлейшего,
что тяжело болел «скорбью такою, какой болезни от роду» ему «не бывало», что
«весьма жить отчаялся», но дело пошло на поправку, и он учится ходить. Менши-
ков отвечал: «Об оной вашей болезни весьма мню, что не от иного чего, но токмо от
бывших трудов вам приключилось, и того ради прилежно прошу, дабы изволил себя
в том хранить». Меншиков был близок к истине — на пути в действующую армию
царю и сопровождавшим его лицам довелось пережить немало невзгод. Екатерина
в письме Меншикову из Слуцка объясняла задержку ответа «злым путем, кото-
рый... до здешнего места имели, так и за болезпию господина контра-адмирала».
Болезнь «контра-адмирала», т. е. Петра, по заключению медиков, «случилася от
студеного воздуха и от трудного пути». То же самое сообщал и А. В. Макаров
Ф. М. Апраксину, но уже о следующем отрезке пути. Кабинет-секретарь, как и Ека-
терина, оказался неисправным корреспондентом «ради двух причин: первое, что от
злого пути нимало себе не имели времени, ибо от Слуцка до Луцка с 60 миль ехал,
и не было такова дни, в которой бы но горло в воде на переправах не были»; вторая
причина — болезнь царя 24.
Заступничество Екатерины сыграло свою роль. «И доношу вашей светлости,—
писала она князю в первой половине мая,— дабы вы не изволили печалиться и ве-
рить бездельным словам, ежели с стороны здешней будут происходить, ибо госпо-
дин шаутбейпахт (Петр.— Н. П.) по-прежнему в своей милости и любви вас содер-
жит». Меншиков и сам принимал меры, чтобы потрафить царю. Он известил Петра,
что ко дню его именин, отмечаемому 29 июня, заготовил подарок — фрегат «Сам-
сон». Подарок, как говорится, пришелся ко двору — Петр после Полтавы считал
комплектование балтийского флота крупными кораблями важнейшей задачей и
главным средством принудить Швецию к миру. «Самсон» был первым кораблем,
купленным за границей, и открывал серию приобретений военно-морских судов
в Англии и Голландии. Оценить качество подарка Петр тогда, разумеется, не мог —
он находился в походе, но в апреле следующего года, будучи па борту «Самсона»,
писал светлейшему: «При сем пили за здоровье, кто сей корабль подарил, понеже
зело хорош на ходу» 25.
Чем занимался Петр во время своего долгого пути из Москвы в действующую
армию, т. е. с 6 марта по 12 июня, когда он прибыл в лагерь русских войск? Это были
месяцы напряженной работы, интенсивность которой нисколько не уменьшилась от
того, что она протекала в условиях походной жизни. Даже в дни тяжелой болезни
Петр не прерывал обычных занятий, и если бы не его собственное свидетельство,
что он был болен, то по потоку распоряжений, указов, советов и дипломатических
поручений трудно догадаться, что в эти самые дни хворь приковала его к постели
и он настолько ослабел, что должен был учиться ходить.
Первоочередная задача состояла в концентрации войск на двух флангах пред-
стоящего театра военных действий: у Азова на востоке и у Днестра на западе. Тре-
бовала внимания и Прибалтика, ослабленная уводом на юг самых боеспособных
частей русской армии: здесь надо было пополнить рекрутами поредевшие гарни-
зоны крепостей. Надлежало укреплять отношения с союзниками — Речью Поспо-
литой и Данией, добиваясь от них более весомого вклада в войну со шведами.
Отправляя армию к южным границам, Петр, как отмечалось выше, не имел
детального плана кампании. Составление его стало предметом забот конзилии, со-
стоявшейся в Слуцке 12—13 апреля 1711 г. На военном совете присутствовали
кроме Петра два военачальника — Шереметев и генерал Алларт и два гражданских
Трагедия па Пруте 339
лица — канцлер Головкин и посол в Речи Посполитой Григорий Долгорукий. В со-
ответствии с принятым планом Петр велел Шереметеву не позже 20 мая достичь
Днестра, располагая при этом трехмесячным запасом продовольствия. Указ Петра
заканчивался словами: «Сие все исполнить, не отпуская времени, ибо ежели умед-
лим, то все потеряем» 26.
План кампании был одобрен всеми, кроме фельдмаршала. В особом мнении,
поданном царю, он заявил: «...к указным местам мая к 20-му числу, конечно, при
быть я не надеюсь, понеже переправы задерживают, а артиллерия и рекруты еще
к Припяти не прибыли и обозы полковые многие назади идут». Фельдмаршал обра-
щал внимание царя на то, что армия после Полтавской виктории, осады Риги и про-
чих крепостей, а также после продолжительного марша изнурена и испытывает
острую нужду в вооружении, обмундировании, лошадях, телегах и особенно в про-
вианте. В связи с этим Шереметеву пришлось ломать голову, где заготовить трех-
месячный запас провианта на 40-тысячную армию. По обыкновению продовольст-
вие добывали в районах, где дислоцировалась армия, либо в местах, по которым она
маршировала. В данном случае источником снабжения армии провиантом и фура-
жом должна была стать Украина, но ее ресурсы оказались ограниченными: недород
предшествовавшего года и массовый надеж скота привели к тому, что «у многих
крестьян’,— доносил киевский губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын,—
ни хлеба, ни соли не обретается» .
Петр настоял на своем. Его резолюция на докладные пункты Шереметева гла
сила: «Поспеть к сроку, а лошадей, а лучше волов купить или взять у обывателей».
Как «поспеть к сроку»? У царя был ответ и на этот вопрос: «Л стоять долго нигде
не надобно ни недели». Куда и почему спешил Петр? Какая нужда того требовала?
Ответы на эти вопросы тоже можно обнаружить в указах царя: надо было до-
стичь Дуная раньше османов. В этом случае к русским войскам присоединятся
валашский господарь Врынковяну и молдавский господарь Кантемир, армия полу
чит вооруженную помощь, а главное, продовольствие, в котором так нуждалась.
Дальнейший ход событий Петру представлялся так: первыми «с войски нашими
совокупятся и весь народ свой многочисленный побудят к восприятию оружия про
тив турков» валахи; «на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и
обещание имеем), також и болгары и иные христианские народы против турка
восстанут и оные к нашим войскам совокупятся, иные же внутрь их, турской, обла-
сти возмущение учинят, что, увидя, турской везир за Дунай пойтить не отважится,
и большая часть от войск его разбежится, и, может быть, что и бунт учинят». Столь
радужные перспективы, упование на помощь народов, томившихся под османским
игом, возможность одержать относительно легкую победу стоили того, чтобы спеш-
но двигаться вперед. У Петра, медленно оправлявшегося от болезни, в мае появи
лось бодрое настроение. Правда, Меншикову он писал 21 мая, что ему «не без гру-
сти, ибо от обоих флотов лишен» 28. Но Петр умел в интересах дела жертвовать
всеми увлечениями, вместе взятыми.
Фельдмаршал хотя и не был согласен с планом, разработанным военным сове-
том и утвержденным Петром, но, как умел, стал его выполнять. От него царь требо-
вал «поспешать». В свою очередь Шереметев требовал того же от подчиненных
генералов. «Поспешать» стало едва ли не самым употребительным словом, чаще
прочих встречавшимся в указах Петра и распоряжениях Шереметева. Царь не уста
вал твердить: «...как наискорее поспешать в указное место», «для Бога, не медлите
в назначенное место». Но Шереметев оставался самим собой — столь же медлитель-
ным, сколь и основательным. Продвижение на юг шло со скоростью, явно срывав-
шей намеченные сроки прибытия «в указное место». И тогда царь решил прибег-
нуть к мере, которая, как ему казалось, уже однажды принесла успех. Вспомним,
как в 1706 г. Петр приставил к Шереметеву сержанта Щепотева и поручил ему сти-
340 Н. И. Павленко
мулировать расторопность фельдмаршала в его движении к мятежной Астрахани.
Теперь царь приставил к Шереметеву Василия Владимировича Долгорукого, того
самого гвардии подполковника, который отличился в подавлении восстания на
Дону. Главная задача Долгорукого, как сказано в данной ему инструкции,— пону-
кать фельдмаршала двигаться к цели «в три или четыре дни».
Долгорукий, как доложил он царю, прибыл в ставку Шереметева в местечке
Немиров 12 мая и потребовал от фельдмаршала, «чтоб немедленно марш восприял
в назначенный наш путь и ничем не отговаривался». Но присутствие Долгорукого
мало что изменило. Шереметев все равно запаздывал. Срок прибытия его войск
к Днестру (20 мая) не был выдержан — армия переправилась через Днестр с опоз-
данием на десять дней. В итоге стряслось то, чего так опасался Петр: османы успели
перейти Дунай и двигались навстречу русским войскам. «И ежели б по приказу
учинили, — попрекал царь Шереметева,— то б, конечно, прежде турков к Дунаю
были, ибо от Днестра только до Дуная 10 или по нужде 13 дней ходу. А ныне старые
ваши песни в отговорках». Досталось и Долгорукому, не выполнившему возложен-
ного на пего поручения. «Зело удивляюсь,— укорял его Петр,— что вы так оплош-
но делаете, для чего посланы. Ежели б так сделали, как приказано, давно б были
у Дуная». Далее следовали жесткие слова выговора: «Я зело на вас надеялся,
а ныне вижу, что и к тебе то ж пристало», т. е. нерасторопность Шереметева 2Э.
Теперь трудно судить, требовал ли Петр от Шереметева невозможного, или
все-таки вся вина за несвоевременное прибытие русской армии к Дунаю лежала на
старом и медлительном фельдмаршале. Столь же трудно ответить и на второй во-
прос, вытекающий из первого: не могла ли русская армия, достигнув Дуная, ока-
заться в более тяжелом положении, чем у берегов Прута?
Опоздание Шереметева развеяло в прах многие надежды Петра. Помощь
валашского и молдавского господарей оказалась в значительной мере эфемерной.
Правда, молдавский господарь организовал в Яссах дружественную встречу вой-
скам Шереметева и перешел на сторону России, но реальный вклад его в борьбу
с османами был значительно скромнее того, на что рассчитывал царь. Приведенные
Кантемиром отряды оказались не полностью укомплектованными, и, кроме того,
ему не удалось организовать продовольственные магазины в Яссах. Справедливости
ради отметим: невыполнение обязательств Кантемиром было обусловлено не опоз-
данием Шереметева, а жестоким неурожаем, постигшим страну. Что касается ва-
лашского господаря Врынковяну, то он, как подданный Османской империи, вы-
нужден был держать сторону османов, раньше русских пришедших на подвластную
ему территорию. Освободительная борьба славянских народов против османского
владычества не приобрела размаха, способного оказать существенное влияние яа
ход кампании. Развертывание этой борьбы находилось в прямой зависимости от
присутствия русских войск па Дунае, но Шереметев упустил время. «О замедлении
вашем зело дивлюсь»,— выговаривал Петр фельдмаршалу. 12 июня османская
армия уже навела мосты через Дунай и готова была форсировать реку, а русские
войска только еще начинали строить переправу через Днестр.
Уже в это время армия Шереметева испытывала недостаток в продовольствии.
Если в весенних документах самым употребительным словом было «поспешать»,
то в июне спешить уже было некуда — все равно опоздали — ив переписке царя
с фельдмаршалом и генералами то и дело встречались слова «провиант», «хлеб»,
«мясо». 12 июня царь писал Шереметеву: «Сего моменту пришли мы с полками
к Днестру... Только хлеба почитай нет. А у Алларта уже 5 дней как ни хлеба, ни
мяса... Извольте нам дать знать подлинно: когда до вас дойдем, будет ли что солда-
там есть?» В тот же день царь полушутя, полусерьезно писал фельдмаршалу:
«О провианте, отколь и каким образом возможно, делайте, ибо когда солдат при-
ведем, а у вас не будет что им есть, то вас оным в снедь дадим». Но Шереметеву было
Трагедия на Пруте 34 1
не до шуток. 16 июня он отвечал царю: «Я в провианте с сокрушением своего сердца
имел и имею труд, ибо сие есть дело главное». Все надежды были на молдавского
господаря, но хлеба не было и у него. Кантемир снабдил русские войска только мя-
сом, предоставив 15 000 баранов и 4000 волов. «Оскудения ради хлеба начали есть
мясо... Також зело имею великую печаль, что хлеба взять весьма невозможно, ибо
здешний край конечно разорен»,— писал фельдмаршал царю30.
Недостаток продовольствия не единственное испытание, выпавшее на долю
армии Шереметева. Его «Военно-походный журнал» за май — июнь изобилует
записями типа «зело жаркий день». Жара выжгла траву, лишив корма лошадей.
То, что не успели сделать палящие лучи солнца, довершала саранча. В итоге —
гибель лошадей, усложнившая продвижение вперед. Войска, кроме того, страдали
от недостатка воды. Вода была «однако ж самая худая: не токмо что людям пить,
но и лошадям не мочно, ибо многий скот и собаки, пив, померли тут». Запоминаю-
щуюся картину страданий нарисовал датский посол Юст Юль со слов Петра: «Царь
передавал мне, что сам видел, как у солдат от действия жажды из носу, из глаз и
ушей шла кровь, как многие, добравшись до воды, опивались ею и умирали, как
иные, томясь жаждою и голодом, лишали себя жизни». Подтверждение словам
датского посла находим в «Гистории Свейской войны»: «Сей марш от Днестра был
зело труден от безводицы, и у многих солдат идучи кровь гортанью от зною и жажды
шла так, что от того, падши, помирали, а иные отворением жилы спасались, понеже
жары великие были» 31.
Что было делать? Возвращаться ни с чем или продолжать поход? Большинство
участников военного совета высказалось за движение к Пруту. Рассчитывали на
продовольствие, которое щедро сулил Брынковяну, но он своих обещаний не выпол-
нил. Надеялись на овладение провиантскими магазинами самих османов. На реши-
мость двигаться вперед и искать встречи с противником оказал влияние слух, пу-
щенный Брынковяну, якобы везир имеет указание от султана вступить в пере-
говоры с русскими: раз противник ищет перемирия, следовательно, он слаб. Петр,
принимая решение двигаться к Пруту, был уверен в благополучном исходе опера-
ции. Это было самонадеянное решение: расчеты не на собственные силы и продо-
вольственные ресурсы, а на помощь извне не оправдались.
5 июня 1711 г. армия Шереметева подошла к Пруту. На военном совете было
решено медленно идти вниз по течению реки «и вдаль не отдалятись». На приня-
тие такого решения повлияло сообщение Кантемира о том, что османы уже перепра-
вились через Дунай. Шереметев правильно счел, что двигаться им навстречу было
крайне рискованно: вокруг маршировавшей армии маячила крымская конница,
постоянно тревожившая обозы и препятствовавшая работе фуражиров. Кроме того,
войска Шереметева представляли примерно треть армии, находившейся в походе.
Дивизии Вейде, Репнина, а также два гвардейских полка, сопровождавшие царя,
вследствие затруднений с продовольствием и фуражом находились в разных ме-
стах. Собраться в кулак армию заставили полученные 7 июля сведения о том, что
войска везира находятся в шести милях от лагеря Шереметева и что конница крым-
ских татар уже соединилась с османами. Тогда последовала команда всем дивизиям
подойти к Шереметеву. 8 июля пленный татарин сообщил, что везир наметил сра-
жение на 10 июля. Военный совет, учиненный для решения вопроса, «что в таком
печальном случае делать», положил «ретироваться от неприятеля, пока возможно
всем случиться, и в удобном месте с оным дать баталию».
Стычки, однако, начались 8 июля. С высот, окружавших русский лагерь, каза-
лось, что достаточно небольших усилий — и он станет добычей янычар и крымцев.
Действительно, русская армия занимала крайне неудобные позиции, и она под
покровом ночи «ради тесного места отступила». Османы и крымцы сочли отступле-
ние бегством и предприняли «многие набеги», от которых русские отбивались ру-
342 li. И. Павленко
жейным и артиллерийским огнем. Пройдя милю, армия остановилась в долине реки
Прут, «где место пространнее». «Турки тем временем множились и следовали за
войском нашим». С утра 9 июля арьергардные бои в течение пяти часов вел Преоб-
раженский полк. Баталия началась в тот же день после полудня. «Гистория Свей-
ской войны», видимо, точно указала численность русских войск — 38 246 человек,
ио численность войск противника увеличила не менее чем вдвое: 120 000 конницы,
100 000 пехоты, 50 000 крымцев, итого — 270 000. Но если неприятель имел даже
100 120 тысяч, то и в этом случае он располагал тройным превосходством.
Накануне сражения в османский лагерь прибыли из Бендер уполномоченные
шведского короля генералы Шпар и Понятовский. Они обратились к везиру с запро-
сом о его намерениях. Махмет-паша заявил, что будет атаковать «неприятеля, кото-
рый уходит». Шведские генералы долго уговаривали везира, «чтоб он того не чинил,
ио непрестанно кругом войско российское велел обеспокоивать и на переправах
держать, и таким-де способом без бою сие голодное и утомленное войско будет все...
в руках» его. Этому разумному в интересах османов совету Махмет-паша не внял,
ответив: «...их немного, можно нам их побить». Шведские генералы продолжали
убеждать везира: «...не надобно смотреть, что мало, ибо они их знают, что войско
регулярное и что турки огня их преодолеть не могут и боле сердце потеряют и ни-
чего сделать не смогут». Однако везир настоял на своем и велел часа за три до
захода солнца атаковать русский лагерь.
Генерал Понятовский оставил описание сражения 9 июля: «Янычары... про-
должали наступать, не ожидая приказов. Испуская дикие вопли, взывая, по своему
обычаю, к Богу многократными криками «алла!», «алла!», они бросились на непри-
ятеля с саблями в руках и, конечно, прорвали бы фронт в этой первой мощной атаке,
если бы не рогатки, которые неприятель бросил перед ними. В то же время силь-
ный огонь почти в упор не только охладил пыл анычар, но и привел их в замеша-
тельство и принудил к поспешному отступлению. Кегая (помощник великого
везира. — Н. П.) и начальник янычар рубили саблями беглецов и старались остано-
вить их и привести в порядок. Наиболее храбрые возобновили свои крики и атако-
вали во второй раз. Вторая атака была не такой сильной, как первая, и турки снова
вынуждены были отступить». По свидетельству «Гистории Свейской войны»,
османы могли добиться успеха, «ежели б по своему людству фрунтом везде атако-
вали», но они нападали только с одной стороны, что позволяло русскому командо-
ванию маневрировать своими силами и перебрасывать резервы в опасное место.
Османы несли огромные потери: каждый ружейный и пушечный выстрел русских
опустошал их толпы.
Утром 10 июля везир приказал возобновить атаку, однако «янычары более не
хотели (понеже вчерашним огнем довольно острашены были), но только жестоко
продолжали стрельбу пушечную». В это же утро по решению военного совета в не-
приятельский лагерь был отправлен парламентером гвардейский унтер-офицер
Шепелев. Обращаясь к везиру, Шереметев писал, разумеется, с одобрения Петра:
«...сия война не по желанию царского величества, как чаем, и не по склонности сул-
танова величества, но по посторонним ссорам». Шереметев предлагал «сию войну
прекратить возобновлением прежнего покоя, который может быть ко обеих стран
пользе и на добрых кондициях», и угрожал: «Буде же к тому склонность не учи-
ните, то мы готовы и к другому, и Бог взыщет то кровопролитие на том, кто тому
причина...» Прошло несколько часов томительного ожидания, а ответа все не
было — в шатре везира велись бурные споры. Непримиримую позицию занял крым-
ский хан — никаких переговоров, только атака. Хана поддерживал генерал Поня-
товский, представлявший интересы шведского короля.
Затем в расположение неприятеля отбыл вице-канцлер Петр Павлович Шафи-
ров. В русском лагере на тот случай, если везир откажется от переговоров, шла
Трагедия на Пруте 343
лихорадочная подготовка к генеральному сражению, ибо «ретироваться более было
невозможно, а и стоять для голоду как в провианте, так и в фураже нельзя, но при-
шло до того: или выиграть, или умереть». Шафиров сначала донес, что османы пе
склонны к перемирию, но затем сообщил о начале переговоров, и пальба к вечеру
утихла. Однако османы всю ночь возводили укрепления, «в то время как от наших
же ничего не делано, но токмо наши стояли во фрунте с великою готовпостию» 32.
Вторые сутки в русском лагере не смыкали глаз ни солдаты, ни генералы. Петр
своевременно предложил царице оставить армию и отправиться в Речь Посполитую,
где можно было, не терпя лишений, ожидать конца похода, но Екатерина наотрез
отказалась это сделать. О поведении Петра в эти напряженные часы имеются два
исключающих друг друга свидетельства. Одно из них исходит от датского посла
Юста Юля: «Как рассказывали мне очевидцы, царь, будучи окружен турецкой
армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю,
бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его ду-
мало, что с ним удар. Офицерские жены, которых было множество, выли и плакали
без конца». Совсем другим выглядит поведение царя под пером бригадира Моро
де Бразе: «Могу засвидетельствовать, что царь не более себя берег, как и храбрей-
ший из его воинов. Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и
рядовыми нежно и дружелюбно, часто их расспрашивал о том, что происходило на
их постах» 33.
Свидетельству какого мемуариста надлежит отдать предпочтение? Юст Юль,
автор известных «Записок», имеет репутацию достоверного регистратора событий.
Что касается интересующего нас эпизода, то следует иметь в виду, что датский по-
сол описал его со слов очевидцев, а сам в походе не участвовал. Напротив, Моро
де Бразе был участником Прутского похода и очевидцем событий, о которых повест-
вует. Если учесть, что бригадир не питал симпатий ни к русским, ни к их царю, то
естественно предположить, что он не преминул бы воспользоваться любой возмож
ностью, чтобы опорочить Петра. Руководствуясь этими соображениями, мы отдаем
предпочтение свидетельству Моро де Бразе. Нас могут заподозрить в необъектив-
ности, если мы исключим третью версию: оба мемуариста проявили добросовест-
ность и каждый из них по-своему прав, ибо они регистрировали разные моменты
в поведении царя — он мог находиться в состоянии крайнего возбуждения и па-
ники, а спустя некоторое время успокоился и стал действовать хладнокровно и рас-
судительно, т. е. так, как это описал французский наемник. Но такие переходы из
одного состояния в другое маловероятны, правдоподобнее бы выглядел переход от
возбудимости к апатии и безразличию. Главное же опровержение версии Юста Юля
состоит в том, что паническое поведение царя не укрылось бы от наблюдательных
глаз Моро де Бразе.
И июля едва ли не кульминационный день Прутской эпопеи. В обоих лагерях
не раздалось ни единого выстрела. Но эта тишина была обманчивой. За ней скрыва-
лись напряженное ожидание результатов переговоров и столь же напряжен пая под-
готовка к выходу из мышеловки, в которой оказались русские войска. Приведем
свидетельство Моро де Бразе: «22 и 23-е числа (И и 12 июля по ст. ст, - Н. 11.)
прошли в нетерпеливом ожидании столь нужного и столь желаемого мира. Поло-
жение, в котором мы находились, того требовало. Оно было ужасно. Смерть или раб-
ство — не было средины. Нам должно было выбрать из двух одно, если бы великий
везир сделал свое дело и служил с усердием государю своему. Надлежало ему толь
ко быть осторожным, укрепляться в окопах и оставаться в бездействии. Армия паша
не имела провианта; пятый день большая часть офицеров пе ели хлеба, тем паче
солдаты, которые пользуются меньшими удобностями» 34.
Сколь беспокойной и нервной была обстановка в русском лагере, свидетель-
ствует созыв И июля двух военных советов. На первом из них было решено: если
344 Н. И. Павленко
неприятель потребует сдачи в плен, это требование отклонить и двинуться на про-
рыв кольца блокады. Подпись Шереметева под этим постановлением, как старшего
но чину, стояла последней. Второе заседание военного совета наметило конкрет-
ные меры для выхода из окружения: освободиться от всего лишнего имущества,
сковывавшего мобильность армии и ее боевых порядков; «за скудостью пулек сечь
железо на дробь»; «лошадей артиллерийских взять с собою, а худых — не токмо
артиллерийских, но и всех — побить и мяса наварить или напечь»; наличный про-
виант поделить поровну.
К счастью, этот план не пришлось проводить в жизнь — к царю прибыл Шафи-
ров с известием, вызвавшим вздох облегчения: ему удалось заключить мир. «Когда
мы увидели,— свидетельствует Моро де Бразе,— что дело склонилось к миру не на
шутку, мы отдохнули, переменили белье и платье; вся наша армия, начиная с царя,
походила на трубочистов: пот, пыль и порох так покрывали нас, что мы друг друга
уж не узнавали. Менее, нежели через три часа, все явились в золоте, всякий оделся
как можно великолепнее» 35.
Если сопоставить катастрофичность положения русской армии на Пруте с ус-
ловиями мирного договора, то следует признать, что везир во время переговоров
мог выторговать значительно больше. В этой связи приведем содержание записки,
отправленной Петром Шафирову, когда тот еще находился в неприятельском
стане: «Ежели подлинно будут говорить о мире, то ставь с ними на все, чего похо-
тят, кроме шклафства», т. е. рабства. Царь считал, что османы будут представлять
не только свои, но и интересы шведского короля, и поэтому соглашался вернуть
все отвоеванное у османов (Азов и основанный Петром Таганрог) и все приобре-
тенное у шведов, за исключением выхода к Балтийскому морю и полюбившегося
ему «Парадиза» — Петербурга. Иными словами, Петр был готов поступиться всеми
землями, стоившими стране двух Азовских походов, двух Нарв, Лесной, Полтавы,
кампании 1710 г. в Прибалтике. Но об этом везир не подозревал. Располагай он
сведениями о том, что царь может пойти на огромные территориальные уступки, его
запросы были бы не столь скромными и он ни в коей мере не довольствовался бы
возвращением Азова.
Мир, подписанный Шафировым и везиром, потребовал минимальных жертв:
пришлось вернуть османам Азов, срыть Таганрог и Каменный Затон. Россия, кроме
того, обязалась не вмешиваться в польские дела и обеспечить безопасный проезд
Карла XII в Швецию.
Условия договора привели Карла XII в бешенство. Как только ему стало из-
вестно о подписании договора, он прискакал в ставку везира и, распалившись,
потребовал у него 20 — 30 тысяч отборных янычар, чтобы привести в османский
лагерь плененного русского царя. Упрек шведского короля везиру: «Для чего он без
пего с его царским величеством мир учинил?» — не вывел того из равновесия. Он
резонно намекнул королю на поражение, нанесенное шведам русскими войсками
под Полтавой: «Ты-де их уже отведал, а и мы их видели; и буде хочешь, то атакуй
их своими людьми, а он миру, с ними поставленного, не нарушит» 36. Расставание
было столь же неожиданным, как и встреча. Разъяренный король, не простившись,
выбежал из шатра везира и поскакал к крымскому хану уговаривать его возоб-
новить военные действия. Хан, однако, не осмелился нарушить предписаний
везира.
Ярость Карла XII можно понять: его личные интересы, как и интересы Шве-
ции, мирный договор практически не учитывал, между тем как он считал, что здесь,
па Пруте, у пего появился шанс взять реванш и вернуть свою утраченную под Пол-
тавой репутацию непобедимого полководца и многое, если не все, из того, чего
лишилась Швеция за десять с лишним лет войны. Надежды иллюзорные, ибо тщет-
но было уповать на иррегулярное войско османов, боевые порядки которых напо-
Трагедия на Пруте 345
минали движение толпы вооруженных людей, если он не мог достичь желаемого
силами великолепно обученной и испытанной во многих сражениях шведской
армии.
Мы видели, что везир не располагал исчерпывающими сведениями о положе
нии в русском лагере. В свою очередь и осведомленность царя о том, что происхо
дило в османском стане, тоже была неполной. В русском лагере лишь догадывались,
но не имели более или менее точных данных об опустошении рядов османских
войск, произведенном русской артиллерией. Английский посол в Стамбуле Суттон
доносил в Лондон, что три попытки янычар атаковать русских стоили им 8000 чело-
век. «Очевидцы этого сражения говорили,— продолжал посол,— что если бы рус-
ские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы восполь
зоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вы-
лазку, турки, конечно, были бы разбиты». Впрочем, Суттон здесь не совсем прав:
миг удачи русское командование уловило, но использование его было чревато рис-
ком. Если бы русские, читаем в «Гистории Свейской войны», «хотя мало следо-
вали» за янычарами, отбитыми после первой атаки, «то б полную викторию полу-
чить могли, но сего не могли учинить для того, что обоза окопать не было времени.
А ежели б, не окопав, идти на них, то б конница их ворваться могла, и все б могли
потерять свое пропитание, которого и так мало было» 37.
Один османский паша на вопрос, почему османы поспешили с заключением
мира, ответил, что их измучила «твердость русских войск», что они не рассчиты-
вали встретить в их лице «ужасных противников» и поэтому предпочли избежать
сражения, которое стоило бы «им много жизней». Не знали в русском лагере и
о том, что янычары, получив утром 10 июля приказ везира возобновить боевые дей-
ствия, отказались наступать, заявив, что они «против огня московского стоять не
могут», и потребовали от везира быстрейшего заключения мира 38.
Так случилось, что Петр не располагал исчерцывающими сведениями и о бое
вых действиях собственной армии. Дело в том, что конный корпус генерала Реппе,
которому было поручено овладеть Браилой, успешно справился с поставленной
задачей. Коммуникации османской армии оказались перерезанными, и над турками
нависла угроза окружения. Однако депеша Ренне была перехвачена османами и
попала не к царю, а к везиру.
Прутский поход закончился неудачей. Царь конечно же в бессонные ночи вое
производил в памяти все перипетии злополучной кампании и, вероятно, находил
просчеты и ошибки. Быть может, он полагал, что причиной разыгравшейся на
Пруте трагедии было опоздание, обусловленное медлительностью фельдмаршала.
Нарушение Шереметевым сроков движения армии, бесспорно, оказало свое нега-
тивное влияние на исход похода, но в наши дни видны и другие просчеты. Поход не
был должным образом подготовлен: армия не была ни укомплектована личным
составом, ни снабжена продовольствием. Царь стал жертвой самонадеянности,
остерегаться которой он советовал своим генералам: «...всегдашняя удача много
людей ввела в пагубу». Практически невозможно опровергнуть рассуждения на
этот счет бригадира Моро де Бразе: «Трудно поверить, чтобы столь великий, могу
щественный государь, каков, без сомнения, царь Петр Алексеевич, решившись
вести войну противу опасного неприятеля и имевший время к оной приготовиться в
продолжении целой зимы, не подумал о продовольствии многочисленного войска,
приведенного им на турецкую границу. А между тем это сущая правда. Войско не
имело съестных припасов и на восемь дней и могло, если оных не находилось в Мол-
давии, быть уничтожено не неприятелем, а голодом» 39.
Было бы наивно полагать, что царь проявлял беззаботность в обеспечении
своей армии продовольствием. Он рассчитывал пополнять запасы провианта из про-
виантских магазинов неприятельской армии и надеялся на снабжение русской
346 Н. И. Павленко
армии продовольствием христианскими народами, томившимися под османским
игом. Но к несчастью, оба источника оказались ненадежными. Современники срав-
нивали положение русской армии на Пруте с положением шведов на Украине: Петр
надеялся па Кантемира и Брынковяну, обещавших обеспечить его армию провиан-
том и пополнить ее личный состав; Карл XII рассчитывал получить то и другое от
Мазепы. Впрочем, сходство чисто внешнее: Мазепа не пользовался поддержкой
трудового населения Украины, в то время как симпатии балканских народов были
на стороне России и русского царя.
Ирутский договор больно отразился на личных интересах фельдмаршала. Дело
в гом, что пришлось отправить в османский лагерь аманатами, т. е. заложниками
выполнения условий Прутского договора, вице-канцлера Шафирова и сына Бориса
Петровича — Михаила Борисовича. Почему выбор пал на Шафирова, понятно: он
вел переговоры и скрепил договор своей подписью. Вторым заложником везир на-
звал Бориса Петровича: все переговоры с османами — от посылки первого трубача
до прибытия Шафирова с радостной вестью — велись не от имени царя, фактиче-
ски командовавшего армией, а от имени ее номинального главнокомандующего —
Б. II. Шереметева. Везир и рассудил, что именно фельдмаршал должен был пору-
читься за соблюдение условий мира. Шафирову удалось добиться, чтобы вместо
Бориса Петровича аманатом отправился его сын. Чтобы утешить старого фельдмар-
шала, хорошо осведомленного о том, что значит быть аманатом османов, царь не
скупился па щедрые награды Михаилу Борисовичу: из полковников он был произ-
веден в генерал-майоры, получил вперед годовое жалованье и осыпанный брилли-
антами царский портрет стоимостью 1000 рублей.
11 июля заложники отправились в османский лагерь, а русская армия, перено-
чевав, 12 июля тронулась в обратный путь, соблюдая предосторожность на случай
вероломного нападения неприятеля. Двигалась она медленно — со скоростью две-
три мили в сутки — отчасти вследствие крайнего истощения лошадей, едва воло-
чивших телеги, отчасти потому, что и на марше приходилось сохранять боевую
готовность: за русской армией следовала крымская конница, всегда готовая маро-
дерствовать. Только десять дней спустя, 22 июля, армия переправилась через Прут,
а 1 августа форсировала Днестр. Теперь ей уже ничто не грозило, и царь, отслужив
благодарственный молебен, отправился сначала в Варшаву для встречи с Авгу-
стом 11, а затем в Карлсбад и Торгау для лечения и на свадьбу своего сына,
царевича Алексея, вступившего в брак со свояченицей австрийского императора
Шарлоттой.
Вместо победной реляции Петру пришлось отправлять с берегов Прута предпи-
сания о выполнении условий договора. Азовскому губернатору царь велел готовить
к сдаче Азов и разорить Таганрог, а киевскому губернатору приказал сровнять
с землей Каменный Затон. Неудачу он не афишировал, но и не скрывал. «Хотя
я б николи хотел вам писать о такой материи,— извещал царь сенаторов о случив-
шемся на Пруте,— о которой ныне принужден есмь, однако ж понеже так воля
Божия благоволила (и грехи христианские не допустили)...» Упомянув о сраже-
ниях с превосходившими силами османов, царь сообщил о заключении мирного
договора. От заключительной фразы уведомления веет оптимизмом и трезвой оцен-
кой случившегося: «Сие дело хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где
столько труда и убытков положено, однако ж, чаю, сим лишением другой стороне
великое укрепление, которая несравнительною прибылью нам есть» 40. Под «дру-
гой стороной» Петр подразумевал Северную войну. Теперь, когда опасность войны
на два фронта исчезла, для ее завершения получена возможность сосредоточить все
силы, освободившиеся с южного театра. Утешая себя и своих корреспондентов, царь
тем не менее переживал чувство горечи и стыда — победитель шведов должен был
вернуться из похода с территориальными потерями, которых он не ожидал. Следы
Трагедия на Пруте 34/
этого чувства видны в тексте отредактированного царем Прутского мирного
договора.
В «Письмах и бумагах императора Петра Великого» опубликовано два вари-
анта текста договора. Один был подписан представителями воевавших сторон на
реке Прут и являлся официальным документом, другой — отредактирован царем
и юридической силы не имел, ибо из него изъяты положения, наносившие урон
престижу Петра. Так, в оригинале первого пункта договора сказано, что инициа-
тива его заключения исходила от царя: «...и оба войска между собою для бою со-
шлись, а потом его царское величество ради некоторых причин, пе хотя допустить
до кровопролития, требовал паки с его Салтановым величеством сочинить вечный
мир, на которой его сиятельство крайней везир соизволил». Из отредактированного
Петром текста следует, что инициатива заключения договора исходила от обеих сто-
рон: «...оба войска между собою в бой вступили, и потом, не допуская крайнего
розлития крове человеческой, требовано паки мир учинить...»
Второй пункт договора обязывал царя и его подданных — казаков и запорож-
цев — не вмешиваться в польские дела и не нападать на земли, «у хана крымского
сущих». Отредактировав текст этого пункта, Петр коренным образом изменил его
содержание: под его пером не только русская, но и османская сторона обязывалась
не вмешиваться в польские дела, а текст о крымском хане вообще опущен. В пред-
ставлении Петра второй пункт договора должен был выглядеть так: «В польские
дела с обеих сторон мешаться, також и их подданных ничем присвоить ни их, ни
земель их».
Пункт третий подлинного договора разрешал османским и русским купцам
вести торговлю только сухим путем и, кроме того, включал ограничение ио дипло-
матической части: «А послу царского величества впредь в Цареграде не резидо-
вать». В отредактированном тексте сняты оба ограничения — царю угодно было,
чтобы этот пункт выглядел так: «Купцам как царского величества подданным в
Турское государство, так и салтанова величества подданным в Российское государ-
ство приезжать, и отъезжать, и торговать свободу иметь». В отредактированном
тексте договора царь опустил и унизительную фразу об оставлении заложниками
выполнения Россией условий Прутского договора вице-канцлера Петра Павловича
Шафирова и сына фельдмаршала Михаила Борисовича Шереметева41.
Несомненно, однако, что результат Прутского похода оставил у царя неприят-
ные воспоминания на всю жизнь. В «Гистории Свейской войны» Прутскому по-
ходу отведено немало страниц. Там есть и ценные признания: «что сей марш против
турков зело отчаянно учинен», «что зело бедствен сей случай и печален». В то же
время странная логика заложена в рассуждении относительно того, что, если бы
русские войска одержали на Пруте победу, эта победа принесла бы новые невзгоды:
«...ежели б получили викторию над неприятелем, тогда бы еще далее зашли и более
бы... Иуде поверили, и тако без сомнения злее было» 42. Под Иудой подразумевался
Брынковяну, наобещавший Петру всяческую помощь, но не сдержавший слова.
С походом на Прут связано еще одно загадочное событие, полностью про-
никнуть в тайну которого вряд ли когда-либо удастся. Речь идет о письменном за-
вещании Петра, якобы составленном им 10 июля, т. е. в один из кульминационных
дней Прутской эпопеи.
«Господа Сенат! Сим уведомляю вам, что я со всей армиею без вины или погрешности со стороны
нашей, но единственно только по полученным ложным известиям в четырекраты сильнейшею турец-
кою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены и что я, без особливыя Божия
помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я попаду в турецкой
плен. Ежели ж случится сие последнее, то не должны вы меня почитать царем вашим государем и
ничего не исполнять, что бы до ваших рук ни дошло, хотя бы то было и собственноручное мое повеле-
ние, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Ежели же я погибну и вы получите верное
известие о моей смерти, то изберите между собою достойнейшего моим преемником» 43.
348 II. И. Павленко
Загадки в этом тексте никакой бы не было, если бы историки располагали под-
линным или поддельным документом, написанным самим Петром или на худой
конец подписанным им. В этом случае исследователи могли бы подвергнуть источ-
ник палеографическому и текстологическому анализу: изучить бумагу, почерк,
чернила, стиль. Но в том-то и дело, что документ был впервые опубликован в 1785 г.
на немецком языке, а в следующем году — в переводе на русском. Рукописного
текста источника не сохранилось, и, следовательно, историки располагают ограни-
ченными возможностями для его анализа. Единственным источником наших сведе-
ний о письме-завещании служат «Подлинные анекдоты о Петре Великом», собран-
ные Штелиным. Чтобы разобраться в ценности «Подлинных анекдотов», остано-
вимся на личности Штелина и его творчестве.
Яков Яковлевич Штелин (1705—1785) — уроженец Германии, окончил Лейп-
цигский университет. В 1735 г. его пригласили адъюнктом в Петербургскую Акаде-
мию наук. За полувековую жизнь в России он исполнял множество должностей:
был библиотекарем придворной библиотеки, воспитателем Петра III, членом Воль-
ного экономического общества, поручившего ему вести переписку с иностранными
корреспондентами, и пр. Ни на одном из этих поприщ он особых успехов не достиг.
Тому препятствовали весьма скромные способности. Во всяком случае ученые его
заслуги остались неизвестными. И все же Штелин преуспевал: стал профессором
элоквенции и аллегории, получил чин надворного советника. Карьерой он был обя-
зан удачному составлению проектов столичных иллюминаций и фейерверков, а так-
же рифмованных од по случаю различных придворных празднеств: коронаций,
дней рождений и именин коронованных особ, заключений мирных договоров и т. д.
Штелин составлял также описание фейерверков, в которых расшифровывал их
«огненную» символику. Он постиг приемы лести и восхваления несуществующих
добродетелей коронованных особ. Помимо того Штелин увлекался записью различ-
ных историй (как тогда говорили, анекдотов) о Петре Великом. Две их части вышли
в свет на немецком языке в 1785 г., а в следующем году были переведены на русский
язык и после этого не раз переиздавались.
«Подлинные анекдоты» относятся к особому виду источников. Это не мемуары,
ибо автор запечатлел не собственные воспоминания, а рассказы других лиц. Это и
не фольклор, в создании которого участвовало множество безвестных людей. Это
и не специальное историческое сочинение, ибо содержание «Подлинных анекдотов»
составляют изолированные сюжеты, чаще всего не датированные, а не сколько-
нибудь связный рассказ о жизни и деятельности Петра, изложенный в хронологи-
ческой последовательности. Сочинение Штелина — не единственное в таком роде.
Известны, например, «Достопамятные повествования и речи Петра Великого»
А. К. Нартова, опубликованные Л. Н. Майковым. Как и Штелин, Нартов излагал
лишь отдельные эпизоды из жизни царя, но с тем существенным отличием, что во
многих случаях он являлся очевидцем описываемых событий. «Рассказы» Нартова
44
уже подвергались источниковедческому анализу .
«Подлинные анекдоты» Штелина хотя многократно и использовались специа-
листами, но еще ждут такого анализа. Они представляют благодатный материал для
источниковедческой критики. Их можно рассматривать и как явление общественно-
политической мысли — отражение взглядов самого Штелина, и с точки зрения до-
стоверности описания событий, и, наконец, в плане выявления закономерностей и
особенностей возникновения источника, ибо в его создании участвовали рассказчик,
являвшийся наблюдателем или участником событий, и Штелин, записавший рас-
сказ и придавший ему литературную форму. Поскольку между событием и време-
нем его фиксации проходили порой десятилетия, первоначальное его восприятие
трансформировалось в памяти очевидца. Немаловажное значение имело восприятие
рассказа Штелиным. Хотя он и называет лицо, сообщившее ему тот или иной анек-
Трагедия на Пруте
349
дот, и тем самым как бы перекладывает ответственность за достоверность па рас
сказчика, не подлежит сомнению, что заслушанный рассказ им переосмысливался.
Профессор элоквенции и аллегории, рассказывая о многочисленных доброде-
телях своего героя, то и дело использовал сюжеты для восхваления бережливости,
правосудия, великодушия, справедливости, проницательности, отваги, любви к на-
укам и прочих качеств царя. Добавим, что нередко и рассказчиками являлись нс
современники событий, а их ближайшие потомки или родственники либо такое
лицо, как собиратель анекдотов П. Крекшин, репутация которого как достоверного
повествователя давно находится под сомнением. Степень достоверности уменьша-
лась по мере увеличения числа лиц, причастных к созданию анекдота.
Штелин видел свою задачу в том, чтобы «сохранить от забвения... бессмертные
достоинства великого монарха» и вызвать желание у оставшихся в живых совре-
менников Петра продолжать дело его, Штелина 45. Однако Штелин пустил в обиход
столько вымыслов, неточностей и легендарных подробностей, что его «Подлинные
анекдоты» лишены именно подлинности. Группируя их, можно выделить прежде
всего те, которые поддаются проверке другими источниками. Особую группу состав
ляют рассказы, близкие к достоверному отражению событий, хотя и в них улавли-
ваются отступления от истины. Вот один из примеров.
В основу анекдота «Подарки Петра Великого тем, которые просили его в вое
преемники своих детей» положена общеизвестная молва о прижимистости царя.
«В таких случаях обыкновенно,— писал Штелин,— поцеловавши родильницу, по
старому обычаю, клал ей рубль под подушку, и в том состоял весь его подарок про-
стым солдатам, а офицерам жаловал по червонцу». Рассказ дополнен изложением
разговора Елизаветы Петровны с наследником престола Петром Федоровичем, сви-
детелем которого был Штелин. Императрица, узнав, что ее племянник подарил
роженице 100 червонных, упрекнула его в расточительности и заметила, что Петр I,
«воспринимая младенца и поцеловавши родильницу, клал ей под подушку черво-
нец». Обратимся к «Выпискам из расходных книг кабинетным деньгам». Здесь речь
идет об иных суммах: солдату И. Векшину — 3 червонных, капитану М. Пуш-
кину — 15, подполковнику И. Лошакову — 25, адъютанту гвардии Гурьеву - «ба
бушке на кашу один червонный» 4б.
Другой пример. В анекдоте «Основание Петербурга», в основном правильно
освещающем этапы застройки новой столицы, налицо две ошибки. Одна из них
извинительна, поскольку рассказчик не мог удержать в памяти точного числа
лодок, участвовавших 7 мая 1703 г. в штурме двух шведских кораблей, зашедших
в воды Невы: их было не 60, как писал Штелин, а 30, как свидетельствовал сам
Петр, участник события. Второй ошибки Штелин мог бы избежать, прояви он любо
знательность и малую толику критического отношения к рассказу, записанному
со слов экипажмейстера Брюйнса: царь «не нашел на сем месте ничего, кроме одной
деревянной рыбачьей хижины на Петербургской стороне, в которой сперва и жил и
которая поныне еще для памяти сохранена и стоит под кровлею, учрежденною на
каменных столбах». Домик Петра стоит поныне, но возводился он специально для
царя и не являлся «рыбачьей хижиной» 47.
Но у Штелина встречаются ошибки особого рода, возникшие в результате его
активного вторжения в рассказ, беллетризации его, стремления придать повество-
ванию напряженный ритм. Тут сочинитель затмевает регистратора событий, и
в итоге анекдот утрачивает значение исторического источника и может быть
использован лишь как литературный памятник.
Первым критическое отношение к сочинению Штелина проявил известный
специалист по истории времен Петра Великого Николай Герасимович Устрялов:
«Нет сомнения, что в сих анекдотах много истинного, по крайней мере в главной
идее, но много и ложного: как профессор аллегории, Штелин не мог удержаться,
350 Н. И. Павле IIKO
чтобы не раскрасить слышанного им, верил всему, что рассказывали, даже пускался
па выдумки». Затем Михаил Петрович Погодин, тоже занимавшийся временем
Петра, опубликовал заметку «Два слова за Штелина», в которой отмечал: «Припи-
сывать Штелипу выдумки и подлоги — грех: он мог ошибаться, но никогда не выду-
мывал и не обманывал. Перебрав многие сотни всяких его бумаг, я пришел к убеж-
дению, что ото была воплощенная немецкая точность даже относительно ничтож-
нейших безделиц. Можно ли поверить, чтоб он позволил себе выдумки о важнейших
исторических предметах». Погодин, такой же панегирист Петра, как и Штелин,
никаких научных доводов в пользу своих оценок не привел. Позднее мнение Устря-
лова поддержал Петр Петрович Пекарский: «Анекдоты о Петре Великом собирал
Штелин... без всякой критики и поверки, почему достоверность большей части из
них подлежит сомнению» 48.
Чтобы выяснить, кто более прав — Устрялов или Погодин, рассмотрим еще
один анекдот Штелина — «Отважность Петра Великого в очевидной опасности при
заговоре Цыклера и Соковнина и их шайки стрельцов». В его основе лежит под-
линное событие: стрельцы намеревались убить Петра; по извету пятисотенного
Стремянного полка стрельцов Лариопа Елизарьева царь узнал о заговоре;
23 февраля 1697 г. заговорщики были схвачены и после розыска казнены. Штелин
включил в рассказ массу подробностей о столкновении царя с заговорщиками
в доме Соковнина и аресте их там. Отдельным эпизодам в этом рассказе присущи
черты вероятности, но в целом анекдот состоит из сочетания возможных событий
с явно случайными или даже невероятными. Делалось это с целью нагнетания
драматизма. Современник событий Иван Афанасьевич Желябужский сугубо про-
заически и без выдумок описал раскрытие заговора. Ни о какой встрече царя с заго-
ворщиками в доме Соковнина в его «Записках» не говорится 49. Отметим, что два
таких авторитетных историка, изучавших заговор Цыклера — Соковнина по архив-
ным источникам, как С. М. Соловьев и М. М. богословский, не воспользовались
пи единой деталью из штелинского анекдота.
Появление царя среди заговорщиков, но без драматических подробностей зарегистрировал
капитан Джон Перри. Он появился в России годом позже описанных им событий и не мог быть их сви-
детелем. Молва о личном участии Петра в аресте заговорщиков имела, видимо, хождение среди
современников.
Приведем анекдот «Глубокая печаль Петра Великого о кончине царевича
Петра Петровича», содержание которого иногда использовалось историками. После
смерти царевича Петр, по словам Штелина, «в горести заперся в своем кабинете
и трое суток сряду не допускал к себе никого, даже и супруги своей». Делу взялся
помочь сенатор князь Долгорукий: он привел к кабинету царя других сенаторов
и начал стучать. Петр сначала не отзывался, а затем, когда князь закричал, что
«весь Сенат пришел доложить ему о деле величайшей важности», подошел
к двери, «но все еще не отвечал ни слова». Лишь после угрозы взломать дверь
«и вывести его величество силой» Петр вышел из кабинета, внял доводам сенато-
ров смириться с утратой, обещал «на другой день приехать в Сенат», затем
«принялся по-прежнему за дела» 50.
Сопоставим этот анекдот со свидетельствами трех источников: «Повседнев-
ными записками» Меншикова, «Походным журналом» царя за 1719 г. и доне-
сениями английского резидента в Москве Джеймса Джеффриса своему правитель-
ству от 1 и 8 мая 1719 г. Все они сходятся в датировке событий и регистрации мест,
где находился Петр в первые дни после смерти сына, и в то же время дополняют
друг друга, ибо в центре внимания «Повседневных записок» находился сам свет-
лейший князь, камер-фурьерского журнала — царь, а у Джеффриса — петербург-
ский двор в целом. Все они указывают день смерти Петра Петровича — суббота,
Трагедия на Пруте 351
25 апреля. Похороны состоялись 26 апреля. Джеффрис добавляет некоторые под-
робности, отсутствующие в «Повседневных записках»: «На следующий же день
после кончины его хоронили с большим торжеством в монастыре, расположенном
приблизительно в миле от города. Его величество и министры и большая толпа
знатных лиц провожали усопшего в траурных нарядах». Утром 27 апреля Мен-
шиков отправился во дворец, был в покоях Петра и вместе с царем поехал к адми-
ралу Апраксину. Оттуда царь отбыл в Адмиралтейство. Конец дня Меншиков
провел вместе с царской четой в прогулке по Летнему саду и за обеденным столом.
Согласно «Повседневным запискам», самым напряженным у Петра был третий
день после смерти царевича. Меншиков в 10-м часу утра отправился в Адмиралтей-
ство, куда прибыл и царь. Они вместе проверяли подготовку корабля «Гангут»
к спуску на воду. Во 2-м часу дня выстрелом из трех пушек был дан сигнал
к съезду гостей — министров и вельмож. Празднество закончилось в 3-м часу ночи.
Это торжество описал и Джеффрис: «Спуск 90-пушечного корабля по тому
же случаю отложен был до прошлого вторника (28 апреля); в день же спуска двор
снял траур и на самом корабле приготовлен был большой обед, к которому его
величество пригласил всех явившихся с поздравлением; пир продолжался до сле-
дующего утра» 51.
Как видим, в анекдоте Штелина бесспорным является лишь сообщение
о смерти Петра Петровича. Верно, что царь тяжело переживал утрату, но описание
этих переживаний — плод фантазии. Достоверные источники свидетельствуют, что
Петр не располагал теми тремя днями, в течение которых Штелин обрек его на зато-
чение в кабинете: он либо выезжал куда-то сам, либо к нему приезжал кто-
нибудь из вельмож. «Повседневные записки» не зарегистрировали и коллективного
визита сенаторов к царю.
Кто же был автором анекдота? Штелин, записавший его, или Вилим Ива-
нович Геннин, рассказ которого, по словам автора, положен в основу записи?
«Виновником» надо признать Штелина. Олонецкий же комендант полковник
Геннин имел репутацию человека образованного и делового. Он действительно
в те дни находился в Петербурге и был в числе лиц, присутствовавших и на похо-
ронах, и при спуске «Гангута». «Повседневные записки» зарегистрировали ого
визит к Меншикову 1 мая 1719 г.
Можно продолжить разбор штелинских анекдотов, и в тех случаях, когда они
доступны проверке, результат окажется схожим с вышеприведенными. Конечно,
это не может служить основанием для сплошного отрицания всего записанного
Штелиным. Наша цель — показать, что тексты, созданные им, требуют осторож-
ного к ним отношения. Имея это в виду, обратимся к самому прутскому письму
Петра I. Содержание письма, вполне связное и логичное, легко членится на три
части. Первая посвящена его интерпретации. Суждения Штелина идут в русле
панегирических высказываний о Петре Великом. Уже в самом названии анек-
дота — «Петра Великого удивительная любовь к своему государству и отечест-
ву» — заложен его идейный смысл: царь во имя любви к отечеству готов был
пожертвовать собственной жизнью. Свидетельством этого как раз и служит письмо
Сенату, отправленное Петром «из лагеря при реке Пруте».
Вторая часть анекдота рассказывает об обстановке, в которой письмо было
написано и доставлено Сенату: русская армия, окруженная на Пруте 100 000 осма-
нов, осталась без провианта. В таких «отчаянных обстоятельствах», от которых
ничто, кроме чуда, не могло царя избавить, он думал «только о своем отечестве,
а не о самом себе, хотя и видел перед собою явную опасность либо попасться в плен
туркам, либо совсем погибнуть. Петр, почитая себя со всем своим войском погиб-
шим, сел спокойно в своей палатке писать и вручил письмо офицеру, которому все
дороги и проходы в тамошних местах были известны. Его величество может в том
• !.)2	II. И. Павленко
на него положиться, что он благополучно приедет в Петербург». Запечатав письмо
и сделав на нем надпись: «В Правительствующий Сенат в Санкт-Петербург», царь
сказал: «Ступай же с Богом». «Офицер в девятый день прибыл благополучно
в Петербург и отдал письмо в полном собрании Сената».
Третья часть анекдота составляет его суть — это текст, взятый в кавычки:
«Господа Сенат! Сим уведомляю вам, что я со всей армиею...» и приведенный
выше. Штелин сообщил, что подлинник письма хранится в Кабинете Петра и «на-
чальником сего Кабинета князем Михаилом Михайловичем Щербатовым показан
был многим знатным особам». Весь анекдот Штелину рассказал сам Щербатов 52.
В отличие от рассмотренных выше этот анекдот имеет свою историографию. Внима-
ние специалистов к нему естественно, ибо он по своей значимости занимает самое
видное место среди сочинений Штелина. Предметом спора стал вопрос о подлин-
ности письма. Охарактеризуем позиции сторон.
Сомнения относительно подлинности письма возникли уже у А. С. Пушкина. Е5 подготовительных
материалах к «Истории Петра I» он писал: «Штелин уверяет, то славное письмо в Сенат хранится
в Кабинете его величества при императорском дворце. Но к сожалению, анекдот, кажется, выдуман
чуть ли не им самим. По крайней мере, письмо не отыскано» 53. Эта догадка не стала достоянием
современников, ибо «История Петра I» впервые увидела свет в 1938 г. А первым, кто настаивал на
подложности письма, был Н. Г. Устрилов, опубликовавший статью «Рассказ Штелина о письме
Петра Великого к Сенату с берегов Прута». Вывод Устрялова: оно «есть не что иное, как выдумка
Штелина». Аргументацию Устрялова о подложности письма развил Ф. А. Витберг: «Мы с полным
правом можем отнести его к разряду исторических преданий или анекдотов». Существует и противо-
положный взгляд. В самой общей, хотя и осторожной, форме, его высказал С. М. Соловьев: «...но,
несмотря на сильные, по-видимому, возражения против достоверности письма, мы не считаем себя
вправе решительно отвергать эту достоверность». Вслед за ним в защиту подлинности письма вы-
ступил Е. А. Белов в статье, посвященной опровержению доводов Витберга: «Все доказательства
г-на Витберга против подлинности письма от 10 июля 1711 г. не выдерживают, по нашему мнению,
критики» 5 .
Письмо привлекло внимание и советских историков. Оно было вновь напечатано в «Письмах
и бумагах императора Петра Великого» и снабжено пространными комментариями, а затем увидела
свет специальная статья о нем. В комментариях главное внимание приковано к доказательству тезиса,
что письмо достоверно отразило обстановку на Пруте к 10 июля 1711 г. Отсюда и вывод о его под-
линности. Однако противоположный взгляд высказали С. А. Фейгина и западногерманский историк
Ф. Виттрам 55.
Еще Устрялов и Витберг обратили внимание на множество явных несуразностей при описании
Штелиным условий доставки письма. Согласно Штелину, оно было адресовано Сенату в Петербург,
в то время как Сенат в 1711 г. находился в Москве. Не соответствуют действительности и сведения
о скорости продвижения курьера, который будто бы доставил письмо в Петербург на девятый день.
Между тем известно, что курьер, отправленный царем в Москву с письмом от 15 июля, достиг столицы,
лежавшей к Молдавии ближе, чем Петербург, только на 14-й день. Ставилась под сомнение возможность
царя найти такого офицера, «которому все дороги и проходы в тамошних местах были известны»,
ибо вообще было трудно выйти из лагеря, со всех сторон окруженного плотным кольцом неприятель-
ских войск. Оппоненты должны были молчаливо согласиться с этими доводами. Ход мыслей Белова
таков: не следует связывать обстоятельства доставки письма с его содержанием, ибо искажение истории
доставки письма еще «не решает вопроса о подлинности или подложности его» 56.
Перейдем к анализу письма. Как уже отмечалось, историки лишены возмож-
ности подвергнуть его палеографическому и текстологическому анализу. В резуль-
тате перевода письма на немецкий язык утратили первозданную специфику при-
сущие Петру речевые обороты. Между тем спорящие стороны использовали стиль
письма в качестве одного из аргументов. Витберг, например, считал, что «язык
разбираемого письма отличается плавностью, округленностью и бесцветностью
и ни в одном слове этого письма не отразился простой, энергический и порывистый
характер Петра». У Е. П. Подъяпольской иное восприятие источника: «Возраже-
ния Ф. А. Витберга не убедительны. Письмо Петра независимо от того, на каком
языке его ни читаешь (немецком, французском или русском), поражает близостью
к краткому, точному и выразительному языку Петра». Однако ни Витберг, ни
Трагедия на Пруте; 3.)3
Подъяпольская не подкрепили своих диаметрально противоположных оценок кон-
кретными доводами» 57.
В ходе дискуссии уделялось большое внимание соответствию содержания
письма историческим реалиям, а также поискам неточностей и противоречий при
освещении обстановки, в которой создавалось письмо. Витберг сопоставил письмо
от 10 июля с другим, реальным письмом Петра от 15 июля * и пришел к следую-
щему выводу: «Сравнение разбираемого письма Петра в Сенат от 10 июля с дейст-
вительным от 15 июля говорит не в пользу первого. Ни язык, ни слог разбираемого
письма не похож на язык и слог Петра, а содержание противоречит как действи-
тельности, так и изображению этой действительности в подлинном письме Петра
в Сенат от 15 июля» .
Белов, оспаривая вывод Витберга, отмечал мнимость противоречий между
письмами, ибо Витберг сравнивал источники, возникшие в разной исторической
обстановке: письмо от 10 июля составлялось в кульминационный момент крити-
ческой ситуации, когда русская армия находилась в кольце неприятельских войск,
а письмо от 15 июля составлялось после того, как угроза миновала, когда был за-
ключен мирный договор и русская армия уже возвращалась в Россию. Первое
письмо проецировано на одну обстановку, второе — на иную. Даже если реальные
противоречия между письмами и существуют, то их неправомерно использовать
в качестве аргументов, так как они естественны: 15 июля автор имел возможность
спокойнее рассмотреть и оценить обстановку 10 июля.
В комментариях к XI тому «Писем и бумаг императора Петра Великого» прием
Витберга усовершенствован: комментаторы отказались от сопоставления писем
и привлекли весь комплекс известных в настоящее время источников, как син-
хронных, так и ретроспективных, для подтверждения тезиса, что в письме от
10 июля обстановка на Пруте отражена без погрешностей. Комментаторы использо-
вали инструкцию П. П. Шафирову, отправленному в османский лагерь для ведения
мирных переговоров, письмо к нему Петра, реляцию о Прутском походе, «Журнал,
или Поденную записку имп. Петра Великого», «Записки» Юста Юля и «Записки»
бригадира Моро де Бразе. Однако результаты их разысканий имели бы вес в случае,
если бы письмо от 10 июля содержало ряд деталей (например, о составе русской
армии, имена командиров полков и дивизий, изложение хода сражений 8 и 9 июля
и т. д.), которые можно проверить; если бы в роли подозреваемых фальсификаторов
выступали лица, совершенно не осведомленные о событиях на Пруте.
Первое предположение отпадает, ибо обстановка на Пруте изложена столь
общими фразами, что составление их доступно любому образованному человеку,
державшему в руках «Журнал, или Поденную записку». Отпадает и второе пред-
положение, так как оба лица, сопричастные к письму, были причастны и к изуче-
нию эпохи Петра I: Я. Я. Штелин — собиратель анекдотов о царе, князь
М. М. Щербатов — историк и публицист, образованнейший человек своего времени,
занимался приведением в порядок архива «Кабинета Петра I». Следовательно,
Щербатов, если допустить, что он являлся сочинителем письма, мог пользоваться
всем корпусом источников, которые в наши дни находились в распоряжении авто-
ров комментариев (за исключением мемуаров). Более того, именно Щербатов
подготовил к печати и в 1770—1772 гг. опубликовал «Журнал» Петра. Познания
* Письмо Петра I Сенату от 15 июля 1711 г. информирует о событиях на реке Прут 8—10 июля
и о заключении мира: «Хотя я б николи хотел вам писать о такой материи, о которой ныне принужден
семь, однако же понеже так воля Божия благоволила (и грехи христианские не допустили), ибо мы
в 8-й день сего месяца с турками сошлись и с самого того дни даже до 10-го числа полуден в превеликом
огне не точию дни, но и ночи были». Письмо заканчивается рассуждением, что заключение мирного
договора «хотя и не без печали» (ибо Россия понесла территориальные потери), но мир с Османской
империей дает возможность сосредоточить все силы на войне со Швецией.
16 II. И. Павленко
354 II. И. Павленко
Штелина основывались на менее прочном фундаменте, хотя и ему был известен
«Журнал». Другим источником его сведений были беседы с участниками Прут-
ского похода. Короче, оба предполагаемых автора обладали достаточным объемом
информации, чтобы составить письмо. Поэтому точность изложения событий
не может, по нашему мнению, служить аргументом в пользу подлинности письма.
Кстати, в письме все же допущена неточность. В нем сказано: «...ничего иного
предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я попаду в турецкий
плен». Между тем синхронные источники не имели в виду ни «совершенного пора-
жения» армии, ни сдачи в плен. Решения военных советов от 8, 9 и 10 июля имели
в виду никак не капитуляцию, а выход из окружения путем активных боевых дейст-
вий. Если бы армия была обречена, то подготовительные меры к выходу из мыше-
ловки, тщательно разработанные военным советом 10, а затем 11 июля, должны
казаться бессмысленными. Сдача в плен не предусматривалась и в письме, отправ-
ленном Петром 11 июля П. П. Шафирову, который вел с османами переговоры:
«...ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклафства». А если бы османы не согла-
сились и на эти условия, об этом Шафиров должен был «дать... знать конечно сего
дни, дабы свой дисператной путь могли, с помощию Божиею, начать» 59. Иными
словами, предусматривалась альтернатива «выиграть или умереть», что опровер-
гает версию письма о плене. Впрочем, сторонники подлинности письма вправе воз-
разить, что, поскольку сражение сопряжено со случайностями, плен не следует
исключать из числа возможных исходов битвы. Это возражение нетрудно откло-
нить, ибо оно носит логический, а не исторический характер — все исторические
источники исключали капитуляцию.
Главный смысл письма, нормативное его значение, заложен не в характе-
ристике обстановки на Пруте, а в волеизъявлении царя. Текст письма имеет в виду
два варианта: либо царь окажется в плену, и тогда, согласно его повелению, сена-
торам надлежит «не почитать его царем» и не выполнять исходящих от него указов;
либо царь погибнет в сражении, и тогда сенаторам надлежит избрать из своей
среды нового царя. Источников, опровергающих или подтверждающих эту версию
письма, в природе нет и не может быть: абсурдность ее бросается в глаза.
Допустим, что царь оказался бы в османском плену. Османы, вероятно, исполь-
зовали бы его пленение для заключения выгодного мира и, возможно, потребо-
вали бы выкуп за его освобождение. Быть может, такого рода соображения могут
оправдать повеление царя не слушать его указов. Но от царя, находящегося
в плену, могли исходить и распоряжения о мобилизации ресурсов страны для про-
должения войны, о наборе рекрутов для комплектования армии, обеспечения ее
офицерским составом, о снабжении войск вооружением, снаряжением, продоволь-
ствием и т. п. Следуя букве письма, сенаторы должны были игнорировать и указы
подобного содержания. Петр, следовательно, сам возлагал на себя роль человека,
пассивно ожидающего своей участи и судьбы страны, монархом которой он являлся,
от милости победителя. Такая роль была органически чужда Петру. Она не соответ-
ствовала его представлениям о роли монарха в государстве и не вытекала из его
характера. Истории известен другой Петр — человек огромной воли, энергии и це-
леустремленности. Достаточно вспомнить поражение под Нарвой и последовав-
шие за ним события Северной войны.
Еще более невероятна последняя фраза письма: царь в 1711 г. лишал царевича
Алексея права наследовать престол. Ход мыслей у сторонников подлинности
письма таков: у Петра I, вынудившего сына в 1718 г. отказаться от права наследо-
вания престола, было немало оснований для недовольства его поведением задолго
до того. Еще в 1704 г. царь заявил Алексею: «Если советы мои разнесет ветер и ты
не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном».
В 1708 г. Петр послал Алексею письмо с суровым упреком: «Оставив дело, ходишь
Трагедия на Пруте 35i)
за бездельем». Надежда Петра на исправление сына при помощи подходящего
брака тоже была слабой, ибо, случись с отцом несчастье, «брак царевича никогда бы
не состоялся». Отсюда следовал вывод: мысль о лишении царевича права наследо-
вания не покидала Петра и позже (например, в 1715 г.) и была осуществлена
в 1718 г.; значит, она могла быть достаточно созревшей и в 1711 г., тем более что
обстановка на Пруте толкала царя на решительный шаг 60.
Е. А. Белов верно обратил внимание на далеко не теплые отношения между
отцом и сыном, причем количество соответствующих примеров можно было бы
увеличить. Но ведь все симптомы семейного разлада, вместе взятые, еще не пред-
определяют намерения лишить сына престола. Достаточно вспомнить особую про-
цедуру, которой было обставлено отречение Алексея в 1718 г., и значение, прида-
ваемое ей царем, чтобы признать догадку Белова недостаточно убедительной. Если
припомнить перипетии напряженной борьбы за трон между Петром и Софьей,
а также коронацию Екатерины Алексеевны императрицей в 1724 г., то трудно
допустить, чтобы царь мог совершить столь легкомысленный поступок, как игнори-
рование прав царевича на престол и отсутствие его имени в письме. Утверждение
Белова маловероятно еще и потому, что обстановка 1715 и 1718 гг. существенно
отличалась от ситуации 1711 г.: тогда Петр располагал двумя преемниками по муж-
ской линии — сыном и внуком, и речь, следовательно, шла об изменении порядка
наследования в рамках одной династии; в 1711 г. речь шла о перемене династии,
а это не одно и то же.
Подойдем к делу с другой стороны. Петр, если считать письмо подлинным,
предпринимает решительный шаг. Но ради чего? Ответ С. М. Соловьева гласит:
царь не считал Алексея «достойнейшим, способнейшим поддержать величие Рос-
сии и дело преобразования» 6|. Тогда возникает естественный вопрос: почему царь
сам не назвал того «достойнейшего и способнейшего» преемника, которому он
считал возможным передать дело преобразований? На поверку могло оказаться
так, что «достойнейший» с точки зрения сенаторов был бы лишен качеств «достой-
нейшего» с точки зрения царя. Естественно было бы ожидать, что царь сам назовет
его. Петр, однако, этого не сделал, бросив сенаторам яблоко раздора и передав дело
преобразований в неизвестные руки.
Заметим, далее, что круг преемников в письме ограничен членами Сената
(«выберите между собой достойнейшего мне в наследники»). Кого же мог иметь
в виду царь? Сенаторами в то время были И. А. Мусин-Пушкин, князь П. А. Голи-
цын, М. В. Долгорукий, Г. И. Волконский, а также Т. Н. Стрешнев, М. М. Самарин,
В. А. Апухтин, Н. П. Мельницкий. Как бы хорошо ни относился к ним Петр, ни один
из них не обладал качествами, удовлетворявшими взыскательным требованиям
царя к преемнику. Белов спрашивал: «Мог ли Петр ввиду грозившей ему опасности
остаться равнодушным к судьбе своей дружины, к судьбе своих начинаний?» Со-
гласимся с ответом Белова: не мог. Но тогда почему он предпочел сенаторов
и исключил из числа возможных преемников главных членов своей «дружины» —
виднейших сподвижников, начиная с неродовитого Меншикова и кончая титуло-
ванным Ф. Ю. Ромодановским? За бортом претендентов оказались также Ф. М. Ап-
раксин, Г. И. Головкин и др. Оставил царь без внимания и интересы своих дочерей.
Если согласиться с тем, что письмо является достоверным, то придется при-
знать, что невозможно дать сколько-нибудь убедительное объяснение встречаю-
щимся в его тексте элементарным просчетам и несуразностям. И напротив, все
неувязки отпадают, если исходить из противоположной посылки: перед нами —
фальсификация. Тогда все становится на свои места. Логика рассуждений такова:
Петр не был автором письма; из двух возможных авторов, упомянутых выше, Щер-
батов отпадает как имевший профессиональную подготовку историка человек, для
которого данная подделка была бы слишком грубой; значит, автор — Штелин.
16*
3;)() II. Г1. Павленко
Содержащуюся в письме легенду Штелин «привязал» к двум событиям: неудач-
ному Прутскому походу и отрешению наследника от престола. Как складывались
отношения Петра с Алексеем, в какой последовательности они развивались, к ка-
кому времени относится конечный разрыв и когда возникло намерение царя при-
нудить царевича отречься от права наследования, Штелину осталось неведомым.
Поэтому он спроецировал коллизию между отцом и сыном на более раннее время.
В 1982 г. К. В. Малиновский опубликовал статью, которая, на наш
взгляд, положит конец спорам о подлинности или подложности письма Петра Вели-
кого с берегов Прута. Ценность статье придают не суждения автора, нередко непро-
фессиональные, а опубликованное им письмо А. А. Нартова, сына царского токаря,
Якову Штелину. Воспроизведем его полностью.
«По изустным преданиям от находившихся при Петре Великом приближенных, в том числе был
собственный его механик А. Нартов, который тоже сказывал, повествуется: якобы государь, положа
твердое намерение с армиею своею при Пруте храбро пробиться сквозь многочисленное войско
турецкое, будучи оным со всех сторон окружен, и опасаясь несчастного приключения, накануне
такого предприятия в предосторожность написал в Сенат своеручный указ, изъявляющий горячейшую
любовь его к отечеству своему и беспримерный великий дух, превышающий его выше смертных,
какого примера ни в древних, ни в новых деяниях не находится и который доказывает, что он госу-
дарство свое любил паче, нежели самого себя.
Сие повеление якобы состояло в том, чтоб в случае несчастного плена его не почитали бы уже его
более с того часа государем своим, но избрали бы на место его главою своею достойнейшего; и по
присылаемым из плена подписанным рукою его указам не только никакого исполнения не чинили,
да и оным бы не верили.
Из сего доказывается, что Петр Великий лучше желал великое несчастие претерпеть сам один,
нежели что-либо уступить от отечества своего неприятелю, и общую пользу предпочитал самому
себе.
О сем слышал я неоднократно от отца моего А. Нартова, при Петре Великом неотлучно 22 года
бывшего, которого сей монарх любил. То же слышал я и от г-на сенатора князя Михаила Михайловича
Щербатова, которому вверена архива Петра Великого для разбора.
Но послан ли был такой указ и существует ли он где в хранилищах, того сказать не могу, а над-
лежит осведомиться о сем получше у князя Щербатова».
К. В. Малиновский полагает, что письмо А. А. Нартова Я. Я. Штелину укреп-
ляет позиции сторонников подлинности царского письма, и сам высказывает на
этот счет категорическое суждение: «...не может быть сомнений, что Штелин имел
русский текст и добросовестно перевел его» 62.
На наш взгляд, все обстоит наоборот — письмо А. А. Нартова кладет конец
давним спорам и проясняет вопрос об источнике анекдота Я. Я. Штелина. Чтобы
убедиться в этом, достаточно сопоставить тексты письма Нартова и анекдота Ште-
лина. Обращает внимание отношение самого А. А. Нартова к излагаемой им версии
о письме царя Сенату. Ее он называет «изустными преданиями». Свои сомнения
о достоверности сведений, сообщаемых Штелину, он дважды подчеркнул словом
«якобы»: «...якобы государь, положа твердое намерение...»; «Сие повеление якобы
состояло...» Тем самым Нартов снимает с себя ответственность за достоверность
сообщаемых им Штелину сведений. Добросовестность А. А. Нартова вытекает
также из его честного признания, что он не знает, «послан ли был такой указ и су-
ществует ли он где в хранилищах».
То, что сам А. А. Нартов сомневался в достоверности излагаемой им в письме
версии, подтверждается и тем, что этот сюжет он не включил в «Достопамятные
повествования и речи Петра Великого», опубликованные Л. Н. Майковым.
Из источниковедческого анализа «Достопамятных повествований», мастерски вы-
полненного Л. Н. Майковым, явствует, что опубликованный им текст, если даже
он и написан А. К. Нартовым, подвергся редактуре сына. Кроме того, А. А. Нартов
включил рассказы, заимствованные из сочинений, опубликованных во второй поло-
вине XVIII в. Эти факты свидетельствуют о том, что сын не канонизировал
Трагедия на Пруте
357
сочинение своего отца и вносил в него поправки и дополнения. Возникает вопрос:
почему А. А. Нартов не воспользовался возможностью поместить рассказ о собы-
тиях на Пруте в «Достопамятные повествования»? Скорее всего потому, что не счи-
тал этот рассказ заслуживающим доверия.
Вернемся к тексту письма А. А. Нартова. Даже читателю, совершенно не иску-
шенному в тонкостях текстологического анализа, достаточно беглого сопоставления
письма А. А. Нартова Штелину с так называемым письмом Петра Сенату, чтобы
обнаружить близость их содержания. И это несмотря на то, что письмо Петра пере-
водилось с русского на немецкий, а затем с немецкого на русский. Сопоставление
позволяет легко убедиться, что оценку поступка царя Штелин заимствовал у Нар-
това. Штелин озаглавил анекдот «Петра Великого удивительная любовь к своему
государству и отечеству». Нартов тоже писал о «горячейшей любви» царя «к оте-
честву своему». Нартов писал, что текст указа «доказывает, что он (царь,— Н. П.)
государство свое любил паче, нежели самого себя». Аналогичные слова встре-
чаем у Штелина: «...пекся он больше об отечестве, нежели о себе самом». Еще
больше совпадений в текстах письма Нартова и анекдота Штелина там, где речь
идет об указе Петра, имеющем нормативное значение. Нартов писал: «...в случае
несчастного плена его (Петра.— Н. П.) не почитали бы уже его более с того часа
государем своим, но изобрали бы на место его главою своею достойнейшего; и по
присылаемым из плена подписанным рукою его указам не только никакого испол-
нения не чинили, да и оным бы не верили». У Штелина читаем: «Ежели ж случится
сие последнее (пленение. — Н. П.), то не должны вы меня почитать царем вашим
государем и ничего не исполнять, что бы до ваших рук ни дошло, хотя бы то было
и своеручное мое повеление... Ежели же я погибну и вы получите верное известие
о моей смерти, то изберите между собою достойнейшего моим преемником».
Общность содержания двух текстов, а порой и словесные их совпадения видны
невооруженным глазом. Правда, Штелин устранил одну вопиющую несуразность:
согласно письму Нартова, преемника Петру надлежало избирать, как только он
окажется в плену, т. е. при живом царе; по Штелину, преемника надлежало изби-
рать только после смерти царя. Но, устранив одну нелепость, Штелин заменил ее
другой, не указав, кто же должен править в монархическом государстве на время
пребывания царя в плену: Сенат? временный государь?
Анекдот Штелина имеет еще одно отличие от письма Нартова: Штелин поведал
о подробностях написания указа с берегов Прута и условиях отправки курьера в Пе-
тербург. Эта часть текста, изобилующая несуразностями, по всей видимости, яв-
лялась плодом «раскрашивания» текста Штелиным.
Итак, письмо Нартова можно считать источником анекдота Штелина. Встре-
чающиеся в их текстах разночтения — результат либо перевода с русского на
немецкий и с немецкого на русский, либо литературной обработки Штелиным
письма Нартова. В этой связи суждение Е. П. Подъяпольской о том, что язык указа
с берегов Прута поражает «близостью к краткому, точному и выразительному
языку Петра», нельзя считать обоснованным. В действительности это язык второй
половины XVIII в., на котором изложены «Достопамятные повествования»
А. К. Нартова. Присущих языку Петра Великого особенностей он не имеет.
В заключение еще два вопроса, вытекающие из истории возникновения источ-
ника: почему в первых изданиях «Подлинных анекдотов» есть ссылка на
М. М. Щербатова, якобы рассказавшего Штелину этот анекдот, а в последующих
она исчезла? почему Штелин сослался на М. М. Щербатова и не назвал фамилии
подлинного творца анекдота — А. А. Нартова?
Ответить на последний вопрос не представляет труда: свидетельство
М. М. Щербатова котировалось неизмеримо выше свидетельства А. А. Нартова,
и ясно, что Штелин предпочел историка и публициста, которому было поручено
358 Н. И. Павленко
приводить в порядок архив «Кабинета Петра Великого», тем более что Щербатов
якобы показывал подлинник письма «многим знатным особам», в то время как
Нартов подобной возможности не имел.
Что касается исчезновения фамилии Щербатова в последующих изданиях
«Подлинных анекдотов», то по этому поводу можно высказать лишь догадку:
фамилия Щербатова могла быть снята только по просьбе или требованию самого
князя. Ссылки на письмо М. М. Щербатова, положительно отзывавшегося об анек-
дотах Штелина, не могут рассматриваться в качестве аргумента по двум причинам.
Во-первых, подлинник письма Щербатова отсутствует и о его хвалебной оценке
анекдотов известно из свидетельства самого Штелина. Во-вторых, Щербатов зна-
комился с составом «Подлинных анекдотов» до их опубликования, и у нас нет
никаких оснований полагать, что в составе показанного Щербатову сборника анек-
дотов находился и анекдот «Петра Великого удивительная любовь к своему госу-
дарству и отечеству».
Остается ответить на вопрос С. М. Соловьева: «Для сочинения подобного акта
мы не найдем побуждений; сочинена была духовная Екатерины Бассевичем, духов-
ная Петра II Долгорукими: везде побуждения открыты и ясны; но кто и для чего
сочинил бы приведенное письмо от Прута?» 63
Конечно, осязаемых выгод того типа, которые намеревались извлечь из своих
подделок Долгорукие и Бассевич, Штелин получить не мог. Но фальсификаторы
документов не всегда руководствовались материальными или политическими моти-
вами. Когда фабриковались частные акты на земельные владения, тут прозаич-
ность цели обнажена. Исследователь, изучавший подделки первой четверти XIX в.,
без затруднений определил, что владелец антикварной лавки московский купец
А. И. Бардин изготовлял древние рукописи с целью получения за них баснословных
денег от коллекционеров-любителей. Однако вспомним, что современник Бардина
А. И. Сулакадзев тоже фабриковал источники, но не извлекал из своего занятия
никаких материальных выгод. Здесь усилия «мастера» были подчинены удовлетво-
рению иных человеческих слабостей — тщеславия, гордости обладателя рари-
64
тетов и т. п.
Применительно к автору «Подлинных анекдотов» можно поставить аналогич-
ный вопрос: какими побуждениями он руководствовался, создавая легенды о Пет-
ре Великом? Непосредственных выгод Щтелин не извлекал. Профессор аллегории,
видимо, находил в этом занятии удовольствие. Маленького человека снедала мечта
прославиться анекдотами о человеке великом. Штелин, выступая панегиристом
Петра, действовал не как историк или публицист, а как литератор и стремился
наградить своего героя чертами, не присущими простому смертному. Впрочем,
отдадим Штелину должное: характер своего героя и «дух» его времени он постиг
основательно. Если бы подделка была лишена вероятной достоверности, то спе-
циалисты не потратили бы столько усилий для ее разоблачения.
Шпага и перо
2 августа 1712 г. Петр писал царице Екатерине
Алексеевне: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело
тяжело жить, ибо я левшею не умею владеть, а в
одной правой руке принуждены держать шпагу
и перо. А помочников сколько, сама знаешь» Так
оно и было.
Царь действительно держал в правой руке
и шпагу, и перо. Под «шпагой» Петр подразу-
мевал руководство военными действиями и все,
что было связано с созданием регулярной армии
и строительством флота. «Перо» символизиро-
вало законодательную работу, гражданские дела,
т. е. весь комплекс забот, непосредственно не свя-
занных с театром войны. Справедливости ради
заметим, что царь за всю свою жизнь не распола-
гал временем, чтобы целиком посвятить себя од-
ному делу. Даже в месяцы относительного затишья
на театре военных действий шпага царя не покои-
лась в ножнах, она лежала рядом, чтобы вновь
оказаться в руке. А перо?
За перо Петр брался часто, писал он много и
охотно. Свидетельство тому - его многочисленные
письма, реляции, указы, инструкции, записки,
составленные или отредактированные им дипло-
матические документы. Но не эту текущую повсе-
дневную работу пером имел в виду Петр в письме
к супруге. Скорее всего его искреннее желание
состояло в том, чтобы полностью посвятить себя
осуществлению задуманных преобразований
в области хозяйства, культуры, административного
устройства.
Впрочем, за многолетнее царствование Пет-
ру редко выпадали годы, когда он мог отре-
шиться от гражданских дел. Даже в недели тяже-
лейших испытаний, не говоря уже о том времени,
когда на театре военных действий наступало
затишье, царь брался за перо. Эти месяцы царь
проводил в Москве или Петербурге, занимаясь
делами управления, благоустройством города на
Неве, сооружением кораблей на Адмиралтейской
верфи, обучением экипажей этих кораблей воен-
но-морскому искусству и множеством других дел.
Это была черновая, текущая работа, не сопровож-
давшаяся сколь-либо заметными переменами. Но
и повседневные заботы требовали немало энергии,
и каждый прожитый день протекал в напряженном
труде, иногда перемежавшемся застольем и воз-
лияниями.
В 1713 г. неизвестный автор опубликовал в
Лейпциге брошюру под названием «Описание
Санкт-Петербурга и Кроншлота в 1710 и 1711 гг.».
Приведем извлечение:
360	I!. 11. Павленко
«День свой он (Петр.— Н. П.) проводит, избегая всякой праздности, в беспрестанном труде.
Утром его величество встает очень рано, и я не однажды встречал его в самую раннюю пору на набе-
режной идущим к князю Меншикову, или к адмиралам, или в Адмиралтейство и на канатный двор.
Обедает он около полудня, все равно где и у кого, но охотнее всего у министров, генералов или послан-
ников... После обеда, отдохнув, по русскому обычаю, с час времени, царь снова принимается за работу
и уже поздно ночью отходит к покою. Карточной игры, охоты и тому подобного он не жалует, и един-
ственную его потеху, которою он резко отличается от всех других монархов, составляет плавание
ио воде. Вода, кажется, настоящая его стихия, и он нередко катается по целым дням на буере или шлюп-
ке, упражняясь в управлении парусами, в чем перещеголяет его разве только один господин вице-ад-
мирал Корнелис Крюйс. Эта страсть доходит в царе до того, что его от прогулок по реке не удержи-
вает никакая погода: ни дождь, ни снег, ни ветер. Однажды, когда река Нева уже стала и только
перед дворцом оставалась еще полынья окружностью не более сотни шагов, он и по ней катался взад
и вперед на крошечной гичке». Когда река покрывалась прочным льдом, царь катался на буерах,
поставленных на полозья и коньки. Петр по этому случаю говаривал: «Мы плаваем по льду, чтобы зимою
не забыть морских экзерциций» 2.
Начало 1712 г. было многообещающим — в новогодний праздник Петр получил
известие, которым поделился с сенаторами: «...я за щастие себе ставлю, что сего
году первое письмо случилось сие писать». «Щастие», о котором Петр извещал
сенаторов, состояло в том, что 1 декабря 1711 г. датские войска, осаждавшие Вис-
мар, одержали победу: городом они не овладели, но, выманив шведов из крепости,
сбили неприятельскую конницу, отрезали от города 2000 пехотинцев и атаковали
их так энергично, что вынудили сложить оружие и сдаться в плен. На поле боя пало
470 неприятельских солдат и офицеров. Известие обнадеживало прежде всего
потому, что отряд датчан, отправленный для добывания провианта, насчитывал
всего 800 человек 3.
1712 год не был богат столь обнадеживающими известиями. Тревожные сведе-
ния поступали с юга, где и после заключения Прутского мира отношения России
с Османской империей оставались достаточно напряженными. Формальный повод
для подозрительности османов дал сам царь.
Петр, извещая сенаторов об исходе Прутского похода, высказал истинную
горечь по поводу вынужденных территориальных уступок: ему конечно же не хоте-
лось «лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено». К рассуждениям
на этот счет царь вернулся два с лишним месяца спустя, находясь в Карлсбаде,
когда он в спокойной обстановке мог вполне оценить случившееся на Пруте не толь-
ко в плане русско-османских отношений, но и сквозь призму ситуации, склады-
вавшейся в Европе, где близилась к окончанию война за Испанское наследство.
«Сохрани Боже,— писал царь Ф. М. Апраксину,— ежели б, в обеих войнах пребы-
вая, дождались французского миру, то бы везде потеряли. Правда, зело скорбно,
но лучше из двух зол легчайшее выбрать, ибо можешь рассудить, которую войну
труднее скончать» 4.
После заключения Прутского мира события развивались в такой последова-
тельности: османы торопили со сдачей Азова, полагая, что для принятия крепости
от русских достаточно появления у ее стен их представителя; Ф. М. Апраксин
не без основания считал, что подготовка к сдаче Азова потребует значительного
времени: надлежало вывезти «одних пушек, кроме корабельных, в обеих кре-
постях и по гавану без мала тысячу, а и корабельных есть число немалое». Эвакуа-
ции подлежали также корабельные припасы и полуторагодичный запас провианта.
Если бы даже, рассуждал адмирал, «было при нас 20 000 человек и 1000 будар»,
то и тогда все это перебросить в короткий срок было бы затруднительно. Но дело
было не только во вполне понятных технических трудностях — царь не спешил
с выполнением условий Прутского мира в тайной надежде на перемены и благо-
приятный для России оборот событий, что в конце концов избавит его от необходи-
мости разрушить и передать османам Азов и Таганрог. Эта надежда сквозит
в письме царя Апраксину, которому велено не взрывать фундамент Троицкой
Шпага и перо
36
крепости, «ибо может Бог по времени инако учинить», т. е. Таганрог вновь ока-
жется в руках русских, и тогда при наличии фундамента Троицкую крепость
будет легче восстанавливать.
Сейчас трудно сказать, чем руководствовался царь, когда пытался потянуть
время с передачей Азова: возможностью пересмотра условий Прутского мира или
стремлением оказать давление на султанский двор, чтобы он побыстрее выдворил
Карла XII из своих владений. Как бы там ни было, но у царя возникла мысль
обусловить передачу Азова отказом османов в гостеприимстве шведскому королю.
Уже 15 июля 1711 г. царь велел Апраксину «ранее октября последних или ноября
первых чисел оного (разрушения крепостей.— Н. П.) не окончать». Не истекло
и двух недель после того повеления, как проволочке было дано обоснование. Царь
писал адмиралу: «...чтоб Азова не отдавал и Таганрога не разорял, пока получит
от Шафирова такое письмо, что король шведский подлинно из Турской земли
выехал». 3 августа царь подтвердил это повеление: «...изволь изпражнять по малу,
не спеша, дабы дождаться тебе такого письма от Шафирова, что короля шведского
отпустили». И в последующие месяцы царь в письмах Апраксину связывал пере-
дачу Азова с высылкой Карла XII из Бендер и даже высказал недовольство Шафи-
рову по поводу того, что он дал османам письменное обязательство подготовить
Азов к передаче в течение двух месяцев, а Таганрог разорить в течение четырех
месяцев, причем отсчет времени вести с 19 августа 1711 г.5
Отметим, что Петр не имел юридических оснований связывать передачу Азова
и разрушение Таганрога с обязательством османов выслать шведского короля из
своих владений. Эта мысль пришла царю после заключения мирного договора,
в четвертом пункте которого всего-навсего сказано, что короля «свободно и безо-
пасно до его земель пропустить», без указания сроков, когда эта акция будет
совершена 6.
Проволочка вызывала у османов раздражение. Более того, к царю поступали
сведения о военных приготовлениях османов. В связи с этим Петр 14 ноября от-
правил Апраксину указ о сдаче Азова в конце декабря или начале января без вся-
ких условий: «Азов отдай, а Таганрог разори по указу, чтоб к весне не дать про-
длиться и турок не поднять на войну». Обезопасить Россию от объявления войны
Петру не удалось. 27 января 1712 г. султанское правительство, провоцируемое
шведским королем и французским послом, приняло решение начать войну с Рос-
сией. Были разосланы указы о мобилизации войск .
Последовали ответные меры России. 27 января Шереметев отправил царю
запрос, какой ему придерживаться тактики — оборонительной или наступательной.
Вместо ответа фельдмаршал получил приглашение прибыть в Петербург, «где,—
писал царь, — можем о всем, что принадлежит к будущей кампании, подлинное
определение учинить». Петр был уверен, что отсутствие Бориса Петровича
в войсках не нанесет им ущерба, ибо османы, ожидая оттепели и половодья, воен-
ных действий не начнут. Личная встреча была необходима ввиду предстоявшего
отъезда царя в Померанию и усложнения связи между корреспондентами: «...вам
(Шереметеву.— Н. П.) труднее будет чрез такую дальность обо всяком решении
писать» 8.
Шереметев прибыл в Петербург 14 апреля. Ему были оказаны большие по-
чести: фельдмаршалу салютовали из 15 пушек, сам царь встретил его «на шлюпке
у старой крепости, где были Канцы, и вместе с ним в той же шлюпке изволил при-
ехать на его фельдмаршалову квартиру, в дом вице-губернатора Корсакова».
Деловая встреча с царем состоялась лишь 1 мая, когда Петр вместе с Г. И. Голов-
киным, И. А. Мусиным-Пушкиным и Т. Н. Стрешневым навестил фельдмаршала
на дому. На запросное письмо фельдмаршала, какой тактики надлежит придер-
живаться, царь наложил резолюцию: «Понеже государство сие не есть в состоянии
362 II. И. Наил емко
с двумя сими главнейшими неприятели (речь идет о Венеции и Австрии.— //. //.)
офензиве (наступательно.— Н. П.) воевать (к тому же есть пословица: «Кто за
двумя зайцы гонит, ни одного не поймает»), того ради по нынешним конъюнктурам
зело полезнее с турками дефензиве поступать (ежели миру получить невозможно),
для чего войск довольно имеете» 9.
Тревога оказалась ложной. Действия османов скорее напоминали демонстра-
цию, чем серьезное намерение воевать, тем более что они получили известие
о передаче Азова, состоявшейся 2 января 1712 г. Поэтому Шереметеву и русским
войскам не довелось поступать ни «офензиве», ни «дефензиве» — 5 апреля был
заключен мирный договор. С известием об этом событии курьер прибыл из Стамбула
в Кроншлот, где находился Петр, ночью 8 мая. Витворт доносил в Лондон, что 9 мая
«утро прошло в большой радости, с крепости и с судов беспрестанно палили
пушки» °.
Впрочем, и этот мир оказался недолговечным. 31 октября Великий диван
вновь объявил войну России. На этот раз поводом для военных действий османы
использовали продвижение русского корпуса, следовавшего в Померанию, но тер-
ритории Речи Посполитой. Воинственные намерения султана не пользовались по-
пулярностью ни среди населения, ни среди янычар. Как доносил Шафиров, «сия
война противна всего турецкого народа изволения, одним только султанским изво-
лением начата». Мнение Шафирова подтвердил еще один современник: «За сию
войну на султана и на его фаворитов великие ропоты от янычар и от прочих здесь
и в Адрианополе, и многие за то от него начальники их разосланы в ссылки» 11.
13 июня 1713 г. вновь был заключен мир, оказавшийся более продолжительным.
Настойчивость царя и его дипломатов в выдворении Карла XII из владений
Османской империи станет понятной, если учесть роль шведского короля в разжи-
гании вражды султанского двора к России. Королю и султанскому двору удавалось
без труда находить общий язык на почве реванша: османы не могли забыть утраты
Азова, Карл ХП — Полтавы. После прибытия в Бендеры в беседе с пашой
Карл XII заявил, что он десять лет не знал поражений, а теперь оказался побежден-
ным, и тем не менее бодрился: «Что за великое дело? И если-де жив буду, буду про-
мышлять, чтоб люди мне не смеялись, и не останусь в афронте» 12. «Промышлять»,
однако, Карлу XII было не с чем: военная сила, на которую мог опереться король,
находилась в руках султана. Науськивая султанский двор на войну с Россией,
Карл XII преследовал, разумеется, эгоистические интересы, рассчитывая ликви-
дировать тяжелые для Швеции последствия полтавского поражения и добиться
приемлемых условий мира с Россией. Именно эти надежды вынуждали короля
столь долго пользоваться османским гостеприимством.
П. А. Толстому некоторое время удавалось нейтрализовать усилия Карла XII
втянуть Османскую империю в войну с Россией, но его возможности были исчер-
паны, и в 1710 г. султанский двор объявил ей войну. На протяжении 1712 г. не без
активного подстрекательства шведского короля и французской дипломатии Осман-
ская империя дважды объявляла войну России и оба раза не получала от этого
существенных выгод: она довольствовалась незначительными территориальными
приобретениями в районе Запорожья. Кредит Карла XII падал: если в 1709 г. осма-
ны оказали королю отменное гостеприимство, игнорируя требования русского царя
о его высылке, то события 1712 г. дали повод султанскому двору усомниться в по-
лезности королевских советов. Согласно прогнозам короля и его дипломатов,
как только султан объявит войну России, царь в страхе за ее исход пришлет султану
своих представителей униженно просить мира. Но царь относился к очередной
военной демонстрации хладнокровно и никаких посольств не присылал.
За этим последовало категорическое требование султана к Карлу XII —
покинуть страну, но король игнорировал его дважды. Бендерский паша, передав-
Шпага и перо 3()3
ший требование султана, поначалу сочувствовал королю, однако после вызова
в Стамбул испугался и стал добиваться исполнения султанского указа. Дальнейший
ход событий с большой дозой иронии описан Шафировым. Паша принуждал короля
к выезду, «по варварскому обычаю, сурово, а король, по своей солдатской голове
удалой, стал им в том отказывать гордо, причем присланный султаном конюший
(паша.— Н. П.) грозил ему отсечением головы; король на это вынул шпагу и ска-
зал, что султанского указа не слушает и готов с ними биться, если станут делать
ему насилие». Османы перестали снабжать короля продовольствием, сожгли ам-
бары с припасами и окружили его двор. Король не сдавался: он окопался около
двора, велел забить для мяса часть недавно подаренных султаном великолепных
лошадей и приготовился к обороне. Султан, узнав об этом, велел взять короля
силой и доставить в Адрианополь, а если окажет сопротивление, то чинить над ним
воинский промысел. В итоге, по замечанию Шафирова, началась «разумная
с обеих сторон война».
31 января 1713 г. развернулись действия, в полной мере напоминавшие театр
войны. Карл раздал оружие всем способным его носить, даже слугам и канцеля-
ристам, и встретил приближавшихся к окопу османов и татар огнем из двух пушек.
Осаждавшие доставили из Бендер пушки, открыли огонь по окопу и вынудили
Карла искать убежища в своих хоромах, тут же подожженных османами. Кто-то
из свиты пытался предостеречь короля от опасности погибнуть в огне. Но Карл
продолжал играть роль трагического актера: «Пока не станут гореть наши платья,
опасности никакой нет». Все же «мудрая голова», по словам Шафирова, вынуждена
была покинуть горящий дом. Во время попытки перебраться в другие хоромы короля
окружили и пленили янычары. Сотня шведов сражалась против 12 000 янычар
и крымцев, причем во время схватки погибло около 600 османов и татар. Так
Карл XII отблагодарил хозяев за четырехлетнее гостеприимство. Король был взят
под стражу и сослан в глубь Фракии, но в следующем году османское правительство
его освободило, и он оказался в шведской Померании |3.
Напряженная обстановка на юге не оказала сколь-либо существенного влия-
ния на северный театр военных действий, к которому было приковано внимание
и царя, и его союзников. Театр войны на этот раз находился вдали от русских
границ — в шведской Померании.
После того как шведы были изгнаны из Эстляндии и Лифляндии, в конти-
нентальной Европе шведскими оставались Померания, Бремен и Верден. Здесь
шведские войска продолжали владеть важными крепостями: Штральзундом, Штет-
тином, а также Висмаром. Отправляя русский корпус в Померанию в 1711 г., царь
не рассчитывал на территориальные приобретения. Его цель состояла в изгнании
шведов из Померании, что должно было ускорить заключение долгожданного
мира. В Померании русские войска действовали вместе с «алиртами» — саксонца-
ми и датчанами. Если бы союзники помышляли о благе общей цели союза, а не
о своекорыстных интересах и достигли бы полного взаимопонимания и согласован-
ности, то им бы сопутствовал скорый успех. Но в том-то и дело, что отношения
между союзниками строились на взаимной подозрительности и желании урвать
лакомый кусок территории у поверженного неприятеля, не считаясь с интересами
прочих «алиртов», на интригах и происках, подтачивавших союз. Именно по-
этому новогодняя новость с театра военных действий была единственной, доста-
вившей радость царю за весь 1712 г.
Противоречия между Августом II и Фредериком IV обнаружились уже в янва-
ре, когда из-за отсутствия артиллерии решено было снять осаду Штральзунда.
Польский король считал, что союзникам не следует выводить свои войска из По-
мерании, ибо возвращение их туда будет «не без великого труда». Этому предложе-
нию противился датский король, мотивировавший свою позицию необходимостью
364 Н. И. Павленко
отвести из Померании все войска, чтобы оборонять собственную территорию от
возможного нападения шведов. Более того, Августу II стало известно, что Фреде-
рик IV вступил в тайные переговоры со шведами в надежде заключить с ними сепа-
ратный мир. В конце концов усилиями русских дипломатов князей Василия Лукича
и Григория Федоровича Долгоруких конфликт удалось погасить и достичь компро-
мисса: русские и саксонские войска в полном составе оставались в Померании,
а датский король оставлял там 6000 человек.
В этой обстановке Петр решил назначить командующим русским корпусом
князя А. Д. Меншикова. Светлейший выехал из Петербурга 2 марта 1712 г. и, еще
находясь в пути, развил кипучую деятельность по обеспечению русского корпуса
продовольствием. «А чтоб, не учиня определение здесь в провианте, ехать мне
в Померанию, то сами можете рассудить, одною своею особою, что там могу де-
лать»,— доносил князь царю 29 апреля из Торуни. В июне положение с провиан-
том еще более ухудшилось. «В провианте какая здесь нужда, о том надеюсь, что
вашей милости уже известно,— сообщал светлейший царю,— А ныне оная от часу
умножается, а наипаче под Штральзундом, где уже кореньем питаться начинают».
Меншикову удалось частично преодолеть трудности снабжения войск провиантом,
но справиться с нежеланием союзников вести активные боевые действия против
неприятеля он все же не смог. Еще в мае князя удивляло поведение датчан и сак-
сонцев. «...Ни единого образа к начинанию действ не является»,— писал он Петру
- и высказал опасение, «чтоб нам напрасно время не потерять и войска от недостатка
провианта не разорить» |4.
Тревожные вести вынудили Петра отправиться в Померанию. Более всего царя
встревожили сведения, что оба союзника, таясь друг от друга, «вели со шведами
пересылки, дабы учинить партикулярный мир». Отсюда вытекала и главная цель
поездки в Померанию — «тому их намерению помешать». Петру, видимо, удалось
найти общий язык с Августом II и убедить его в необходимости продолжать войну.
Сложнее обстояло дело с датским королем, фактически саботировавшим обеспече-
ние русской армии артиллерией и тем парализовавшим активные действия двух
других «алиртов». 31 июля Петр отправил Фредерику IV послание, в котором
не скрывал своего раздражения и недовольства его поведением. «К тому ж и сам
сюды прибыл,— писал царь,— не щадя здоровья своего, чрез всегдашнюю фатигу
и нынешней так далекой путь, для общих интересов. Но при прибытии моем сюды
обрел войско праздно, понеже артиллерия, от вас обещанная, не точию прибыла
(без которой ничего действовать невозможно), но когда я вашего вице-адмирала
Сегестета, яко командира над оною, спросил, которой мне ответствовал, что оная
без особливого вашего указу быть сюды не может. Я зело в недоумении, для чего
такие премены чинятся и время, так благополучное, препровождается, из которого,
кроме убытку как в деньгах, а паче в интересах общих и посмеяния от неприятелей
наших, ничего нет». Заканчивалось послание угрозой: «Ежели же сего моего про-
шения исполнить не изволите, то я пред вами и всем светом оправдаться могу, что
сия кампания здесь не от меня опровергнута».
В ожидании артиллерии Петр разработал план кампании: хотя Штральзунд
и Рюген — ключи к Померании, но в первую очередь следовало овладеть Штет-
тином. Обоснование: Штральзунд хорошо укреплен и располагает 11-тысячным
гарнизоном; Штеттин тоже крепость «нарочита, однако ж ситуация зело плоха,
так что в одну ночь мочно или близко, или на самые гласии сесть». План Петра
при обсуждении его с Августом II претерпел существенные изменения: первооче-
редным объектом атаки был признан остров Рюген, куда намеревались высадить
десант; вслед за тем приходил черед атаки на Штральзунд; Штеттином предпола-
галось овладеть в последнюю очередь. Но и этот план не был претворен в жизнь —
артиллерия так и не была получена. 19 августа Петр отправил Меншикову письмо,
Шпага и перо .565
полное тревоги за судьбу всей кампании: «...и что делать, когда таких союзников
имеем... Я себя зело бессчастным ставлю, что я сюды приехал. Бог видит мое доброе
намерение, а их иных лукавство. Я не могу ночи спать от сего трактованья» |5.
Что принуждало царя не только не разрывать отношения с союзниками, но
и оказывать им помощь в достижении целей, в которых он не был заинтересован?
На какие взаимные услуги союзников, прежде всего Дании, рассчитывал Петр,
когда проявлял столько выдержки и терпения, сохраняя Северный союз?
На эти вопросы находим ответы в письмах Петра. Он не питал иллюзий отно-
сительно датчан, зная, что они «неблагодарны явились и зело слепо и недобро по-
ступают». Знал царь и о том, что орден Белого Слона, которым наградил его
Фредерик IV, равно как и орден Белого Орла, врученный ему Августом II, являлся
лишь выражением внимания — любезность не заменяла пушек и кораблей. Петру
было известно, что партнеры, в особенности датчане, изменят союзу, едва шведы
предложат им мало-мальски приемлемые условия мира. Тем не менее царь с ними
не порывал, так как рассчитывал на датский флот. Отличавшемуся горячностью
и отсутствием дипломатического такта Меншикову Петр то и дело внушал, что дат-
чане «для моря зело нужны», поэтому надо «с датским двором как возможно ласкою
поступать, ибо хотя и правду станешь говорить без уклонности — на зло примут».
В другом письме Петр вновь обучает Меншикова дипломатическому обхождению
с датчанами: «Правда, зело их поступки не ладны, да что ж делать, а раздражать
их не надобно для шведов, а наипаче на море. Ежели б мы имели довольство на море,
то б иное дело, а когда не имеем — нужда оных флатировать (ублажать, — Н. П.),
хотя что и противное видев, чтоб не отогнать» 1б.
В сентябре в Померании блеснул луч надежды на успех — датчане наконец
предоставили корабли для высадки десанта на Рюген. Но пока шли переговоры
и согласования и корабли были поставлены под погрузку русских и саксонских
войск, шведы упредили союзников и высадили на остров сильное подкрепление.
Десант так и не состоялся. Посаженные на корабли несколько русских полков
возвратились на берег.
Обнаружив бесплодность своих усилий, Петр 28 сентября отправился в Карлс-
бад на лечение. В пути он, как и во время великого посольства, осматривал досто-
примечательности. 30 сентября в местечке Тремплин царь часа три знакомился
с парком, фонтанами, а также дворцом прусского короля. Самую значительную
достопримечательность Петру довелось встретить в Виттенберге — городе, связан-
ном с Лютером. Царь посетил дом Лютера, осматривал его библиотеку. Во время
показа жилой комнаты Лютера Петр проявил по отношению к гостеприимным
хозяевам некоторую бестактность. Обращая внимание царя на чернильные пятна
на стене, они поведали ему легенду об их появлении: перед сидевшим за письмен-
ным столом Лютером предстал дьявол, и Лютер запустил в своего искусителя чер-
нильницей. Петр, дотошно рассмотрев капли от чернил (по словам очевидцев, он
даже слюнявил палец), усомнился в правдоподобности рассказа и на отдельной
доске написал мелом: «Чернила новые, и совершенно сие неправда» |7.
С 8 по 31 октября царь находился в Карлсбаде. Три дня спустя после прибытия
он извещал супругу: «Мы вчерашнего дни зачали пить воду в сей яме. А как отде-
лаюсь, писать буду. О прочих вестях не спрашивай из сей глуши». Воды помогли.
27 октября Петр писал Екатерине: «...я курс окончил вчерась, воды, слава Богу,
действовали зело изрядно. Как будет после?» 18
Из Карлсбада царь вновь отправился к своим войскам в Померанию. В пути
он завернул в Дрезден, где его внимание привлекла крепость. «...Оная форте-
ция,— записано в «Походном журнале»,— зело крепка натурою, ибо стоит на вы-
сокой каменной горе, которую возможно назвать непобедимою». Взять ее нельзя.
Гарнизон можно только «выморить». «Походный журнал» царя отметил еще две
3()6 Н. И. Павленко
достопримечательности Дрездена: наполненную вином «превеликую бочку», ем-
костью 12 000 ведер, во дворце курфюрста, свидетельствовавшую о вкусах ее вла-
дельца, и невероятно глубокий колодец, выложенный камнем 19.
В Берлине, где царь сделал кратковременную остановку, отмечено любопыт-
ное происшествие, описанное английским послом Витвортом в донесении от 18 но-
ября 1712 г.: «Царь должен был ужинать сегодня вечером у королевы, и делались
большие приготовления к балу в честь его, но ее величество и все общество были
разочарованы извинением, присланным царем около шести часов. Царь встретил
голландского мельника, с которым познакомился еще при первом своем путеше-
ствии,— владельца ветряной пильной мельницы и небольшого домика с садом,
приблизительно в полумиле от города; у него государь и кушал, и пробыл довольно
долго» 20. Итак, изысканному обществу во главе с королевой царь предпочел об-
щество владельца пильной мельницы. Своим поступком Петр проявил, с одной
стороны, невоспитанность, а с другой — жажду к знаниям: в королевском дворце
его ждали развлечения и пустая трата времени, с мельником же он говорил о деле
и не упустил возможность пополнить свои знания.
28 ноября 1712 г. царь прибыл в местечко Лаго, где были расквартированы
гвардейские полки. Здесь он получил сведения, что шведский генерал Стенбок
в начале декабря двинулся из Померании в Мекленбург, чтобы атаковать датско-
саксонские войска. Царь отправил к датскому королю нескольких курьеров, настой-
чиво советуя тому уклониться от сражения до подхода русских подкреплений.
Одновременно он писал Меншикову: «Для Бога, ежели случай доброй есть, хотя я
и не успею прибыть, не теряйте времени, во имя господне атакуйте неприятеля» 21.
Союзники, однако, не вняли советам Петра. Располагая численным превосходством,
они были настолько уверены в успехе, что решили оставить славу победителей
только за собой и 10 декабря вступили в сражение со шведами при Гадебуше.
Как ни торопился Меншиков, но к сражению не поспел — в пути было получено
известие о сокрушительном разгроме союзников: шведам досталась вся датская
артиллерия и 4000 пленных.
Этим безрадостным событием завершился 1712 год. Итогам военных действий
в Померании царь дал пессимистическую оценку: «Кампания пропала даром».
Урок позволил царю сделать вывод, что для победы над противником надлежит
изыскивать внутренние ресурсы. Надо было избрать такой театр военных действий,
чтобы не испытывать зависимости от союзников, от их флота и артиллерии. Таким
театром могла стать Финляндия. 30 октября 1712 г. царь велит Ф. М. Апраксину
начать подготовку к проведению в 1713 г. операции в Финляндии: «Только сие
главное дело, чтоб конечно в будущую кампанию, как возможно, сильные действа,
с помощию Божиею, показать». Цель похода — не присоединение Финляндии
к России: оную «нам не нужда вовсе удерживать», пояснил царь адмиралу. Поход
затевался «двух ради причин главнейших»: чтобы при заключении мира было что
уступить и чтобы лишить Швецию экономических ресурсов: «Сия провинция суть
титькою Швеции... не только что мясо и прочее, но и дрова оттоль» 22.
Другим средством избавления от зависимости от союзников было обзаведение
собственным флотом. Сооружение кораблей постоянно привлекало внимание Пет-
ра. Он не жалел ни времени, ни усилий для создания верфей, спуск корабля
на воду был для него праздником. Приезжая в Петербург, царь прежде всего спе-
шил заглянуть на Адмиралтейскую верфь, где он распоряжался, наставлял, прика-
зывал, проверял. Со времени основания Петербурга балтийский флот ежегодно
пополнялся новыми кораблями, но тем не менее уступал шведскому, и вплоть
до Полтавской виктории на него возлагались преимущественно оборонительные за-
дачи. Этими задачами определялся класс закладываемых кораблей — тогда строили
главным образом мелкие суда и галеры, рассчитанные преимущественно на кабо-
Шпага и перо 36/
тажное плавание. Теперь принимались срочные меры к сооружению линейных
кораблей, оснащенных десятками пушек и способных выполнять боевые задания
в открытом море. Энергичные заботы приносили плоды. 15 июля 1713 г. царь писал
находившемуся в Стамбуле Шафирову: «Флот наш, слава Богу, множится, уже
ныне тринадцать линейных кораблей от 50 пушек и выше имеем, а еще ждем
довольного числа к себе». Петр был прав: его детище мужало, число линейных
кораблей увеличивалось. Но в такой же мере он был прав, когда два месяца спустя
заявил: «А мы большими кораблями не сильны» 23.
Царь решил ускорить комплектование флота покупкой готовых кораблей
за границей. Еще в 1711 г. он отправляет в секретную заграничную командировку
корабельного мастера, выходца из аристократической фамилии Федора Салтыкова.
Ему было велено «вести себя везде инкогнито за дворянина российского, в кор-
респонденции иметь надлежащую осторожность, обо всем писать цифирью». Тай-
ное поручение Салтыкова состояло в выполнении им роли агента по скупке кораб-
лей в портах морских держав. Главное руководство операцией царь возложил
на своего посла в Амстердаме князя Бориса Ивановича Куракина. В сентябре
1713 г. Петр еще раз напомнил послу о важности поручения: «Прошу вас, чтоб
гораздо трудились в покупке кораблей, ибо наша ныне война в том состоит». Сал-
тыков уже в 1712 г. сторговал десять кораблей. 25 сентября 1713 г. царь отправил
послу в Дании князю Василию Лукичу Долгорукому повеление: «Понеже покуп-
ные наши корабли, которые покупали князь Куракин и Салтыков, будут отправ-
ляться тайно, под именем копенгагенского купца Эдингера к Копенгагену, того
для надобно вам о том тайно объявить королевскому величеству датскому, чтоб
он о том ведал и чтоб то содержано было секретно» 24.
Когда корабли прибыли в Россию, царь их тщательно осмотрел. Глаз опытного
кораблестроителя обнаружил в них существенные недостатки: по качеству они
оказались ниже кораблей отечественной постройки. Они, писал Петр, «достойны
звания приемышей, ибо подлинно отстоят от наших кораблей, как отцу приемыш
от родного, ибо гораздо малы пред нашими», а главное, «тупы на парусах», т. е.
имели медленный ход. Скорее всего качество покупных кораблей определялось
не отсталостью кораблестроения морских держав, а скромными ассигнованиями
царя на покупку кораблей, что ограничивало возможности покупателей приобре-
тать первоклассные боевые единицы.
Одновременно с закупкой кораблей за границей Петр проявлял заботу об уком-
плектовании их экипажей. Царь использовал два возможных источника формирова-
ния экипажей: наем иностранных матросов и офицеров и набор матросов из числа
приморских жителей, владевших навыками в мореходстве. «И когда их будете
нанимать,— наставлял царь своего агента князя Федора Салтыкова,— тогда смот-
рите, чтоб были искусны каждый в своем деле и не стары летами, а паче конста-
пели (низшие командные чины в морской артиллерии. — Н. П.) чтоб были гораздо
заобычные в своем деле». Отправляя в Архангельск капитан-поручика Наума
Синявина для набора «в матросы 400 человек», царь велел привлекать в службу
тех, которые «ходят на море за рыбным и звериным промыслом на кочах, морянках
и прочих судах» 25.
В 1712 г. произошло важное событие в личной жизни Петра — давние связи
с Екатериной Алексеевной были оформлены брачными узами. Тайное венчание
царя совершилось перед отправлением его в Прутский поход. В неопубликованном
журнале под 7 марта 1711 г. написано: «Тогда при отъезде некоторое тайное дело
совершилось». Теперь царь решил устроить публичные торжества. Они состоялись
19 февраля. Поскольку царь венчался как контр-адмирал, то главными действую-
щими лицами на свадьбе были морские офицеры: шаутбейнахт Боцис — коман-
дующий галерным флотом, вице-адмирал Корнелий Крюйс, их жены, корабельные
368 И. И. Павленко
мастера. Свадебные торжества начались утром церемонией венчания. При подъез-
де к дому новобрачных встречали салютом с Петропавловской и Адмиралтейской
крепостей. В память о торжестве в палате Зимнего дворца, где происходил обед,
царь повесил выточенное им паникадило, работа над которым началась еще в пер-
вых числах января. С 6 до 11 вечера были танцы, а затем «пущали ракеты и бросали
бомбы и план был зажжен, на котором были выкладены фитилями литеры латин-
ские «Виват...»» 26.
В кампанию 1713 г. были достигнуты успехи, не сравнимые с теми, что проис-
ходили на театре военных действий в предшествовавшем году. Прежде всего вопре-
ки проискам союзников удалось одержать победы в Померании, причем в одной из
них участвовал царь.
Шведский генерал Стенбок, разгромив датско-саксонские войска, не решался
вступить в соприкосновение с армией Меншикова, с опозданием подоспевшей к Га-
дебушу, и начал поспешное отступление к Фридрихштадту. Часть шведов, сосре-
доточенная в Фридрихштадте, разрушила шлюзы, затопила окружающую мест-
ность и укрепила артиллерией две дамбы, ведущие к крепости. Петр предложил
союзникам атаковать Фридрихштадт, но те сочли попытку овладеть крепостью
столь безнадежной, что отказались от участия в операции. 31 января русские дви-
нулись по дамбам двумя колоннами. Пехотой командовал Петр, а кавалерией, сле-
довавшей по другой дамбе,— Меншиков. Шведы, считавшие себя в безопасности,
как только обнаружили наступление русских войск, побежали, перекопав дамбы
и побросав в воду пушки. Преследование неприятеля было затруднено такой вяз-
кой грязью, что «не только со всех солдат обувь стащило, но у многих лошадей
подковы вырвало». Этим объясняются сравнительно небольшие потери шведов —
13 убитых и 300 взятых в плен
Шведский генерал-майор Штакельберг, оставив Фридрихштадт, укрылся
в Тоннинге, где стояли главные силы во главе со Стенбоком. Петр 14 января отбыл
в Россию, поручив осаду крепости Меншикову. Светлейший так плотно блокировал
город с суши, а датский флот — с моря, что армия Стенбока стала испытывать
затруднения с продовольствием. «В пропитании у них превеликая нужда», «нужда
немалая»,— доносил князь царю. Норма хлеба была доведена до фунта в день.
Попытки шведов доставить продовольствие гарнизону морем были пресечены дат-
ским флотом — 15 судов с хлебом и обмундированием стали его легкой добычей.
Еще более гарнизон крепости был изнурен недостатком пресной воды. Разразив-
шаяся эпидемия унесла из числа осажденных свыше 4000 человек.
Между тем распри в лагере союзников давали о себе знать на каждом шагу.
Источником их являлась убежденность Фредерика IV в том, что его войска уже
оправились от поражения при Гадебуше и теперь могли без помощи извне овладеть
Тоннингом. Раз так, то трофеи и пленных не надо будет делить между тремя
участниками осады и они достанутся одной Дании. Поэтому датчане не спешили
с доставкой артиллерии.
Блокада делала свое дело: гарнизон осажденной крепости оказался в столь
стесненном положении, что шведские генералы вынуждены были прибыть в лагерь
союзников для переговоров об условиях капитуляции. Ряды шведской армии
поредели. Согласно данным «Журнала, или Поденной записки», в ней осталось
11 134 здоровых и 2884 больных человека — такое число их сдалось в плен. Это
были всего лишь остатки былой военной мощи Швеции на Европейском континенте.
С проволочками, взаимными упреками и подозрениями проходила осада союз-
никами Штеттина. Меншикову, не искушенному в дипломатических хитросплете-
ниях, доводилось переживать трудные дни: датчане тянули с обеспечением артил-
лерией; стороны, заинтересованные в секвестрации Штеттина, делили шкуру еще
не убитого медведя. 14 августа 1713 г. Меншиков доложил царю: «Надеюсь, что
Шпага и перо <369
изволите мне поверить, что как родился, то еще никогда таких многотрудных
дел не видел, понеже сами изволите знать Флеминкову (Флеминга, министра
Августа II.— Н.П.) и прочих головы и души. К тому же они непрестанно больше
в политических, нежели в военных, делах обретаются, и по сему легко можете
рассудить, каково мне с ними, не имеющему в тех делах никакого помощника» 28.
В дни, когда велся закулисный торг о Штеттине, к крепости подошла сак-
сонская артиллерия. В распоряжение 24-тысячного корпуса Меншикова поступило
около сотни пушек и мортир. Бомбардировка началась 17 сентября, в городе вспых-
нули пожары, и на следующий день гарнизон крепости, охваченной огнем, капи-
тулировал. Дальнейшая судьба Штеттина в значительной мере зависела от Менши-
кова. Кому его передать: претендовавшей на него Дании или кому другому? Свет-
лейший, видимо, крайне раздосадованный систематическим невыполнением обяза-
тельств датским королем, распорядился территорией шведской Померании так:
Штеттин он передал в секвестр Пруссии, а часть других земель, на которые тоже
претендовала Дания,— Голштинии. Этой акцией Меншиков вызвал острое недо-
вольство Фредерика IV.
Отличаясь необычайной вспыльчивостью, датский король отправил гневное по-
слание царю с жалобами на Меншикова: князь вел переговоры с Пруссией секрет-
но, не информируя о них датский двор; действовал в угоду врагам Дании, под
которыми подразумевались Пруссия и Голштиния; увел русские войска из Помера-
нии и тем самым «всю тягость войны» на датчан «одних положил». Как только
Меншиков прибыл в Петербург, Петр потребовал от него объяснений. Оказалось,
что дело обстояло совсем не так, как оно представлялось разгневанному королю.
Переговоры о секвестрации велись не втайне от датчан, а в присутствии предста-
вителя короля генерал-лейтенанта Девица. Убедительно Меншиков отклонил и об-
винение в том, что к секвестрации Померании была неправильно допущена Голшти-
ния: Фредерик IV отказался поставить артиллерию; это согласился сделать Ав-
густ II, но при условии, что к секвестрации будет допущена Голштиния. Неосно-
вательной оказалась и жалоба датского короля на вывод русских войск из Поме-
рании, ибо датчане отказались снабжать эти войска продовольствием. Меншиков
признал, что он допустил промах в одном: если бы он знал, что прусский король
заключил с Голштинией договор, направленный против Дании, то он вел бы себя
по отношению к нему по-иному. Но в том-то и дело, что он «прежде известен
не был, пока не получил» в Кёнигсберге от посла князя Куракина «с тех трактатов
копию».
Разобравшись в сути вопроса, Петр признал некоторые пункты заключенного
Меншиковым трактата с Пруссией отчасти противоречившими «нашему общему
интересу», но секвестрацию Штеттина Пруссией ратифицировал. Пункты договора
с Пруссией, противоречившие интересам Дании, царь дезавуировал, ссылаясь на то,
что «князь Меншиков учинил то, будучи от нас во отдалении, не ведал воли нашей».
Фредерик IV остался при своем. В ответной ноте он твердил, что князь вел пере-
говоры о секвестрации за спиной Дании, и настаивал на том, чтобы светлейшего
впредь «ни к каким общей северной алиации касающимся делам больше не употреб-
лять, по его весьма впредь от такого отлучать» 29.
Трения между союзниками при осуществлении Померанской операции остави-
ли у каждого из них неприятный осадок. Но конечный результат был все же
достигнут — шведы лишились опорных пунктов и экономических центров в Евро-
пе. Петр замыслил лишить шведов еще одного источника, откуда они черпали
ресурсы для ведения войны,— Финляндии.
В Петербург из Померании царь прибыл 22 марта 1713 г. «Сего дни,— писал
Петр 16 марта,— едем в Петербург, где праздно лежать не будем». Действительно,
прибыв в столицу, он сразу же окунулся в шедшую полным ходом подготовку
• ’ / (‘ II I! I Li г. ii'iin i
Финляндского похода — занялся комплектованием десанта, его оснащением и снаб-
жением продовольствием. 26 апреля 93 галеры, 60 карбасов и 50 лодок отчалили
от петербургских пристаней, имея на борту 16 050 десантников. Транспорт был
разделен на три эскадры: авангардной командовал Петр, остальными — адмирал
Ф. М. Апраксин и галерный шаутбейнахт Борис. Путь их лежал к Гельсингфорсу.
Заметим, что финскую кампанию 1713 г. можно назвать триумфальным похо-
дом русской армии — шведы ей не оказывали серьезного сопротивления. 8 мая
русские корабли достигли Гельсингфорса, началась дуэль между корабельной
и береговой артиллерией. После того как обстрел города вызвал пожар, гарнизон
его и население поспешно оставили город. Не оказав сопротивления, они ушли
и из Берга. Из этого города 16 мая царь отправил супруге шутливое письмо:
«Объявляю вам, что господа шведы нас зело стыдятся, ибо нигде лица своего
нам казать не изволят». Оставив войска в распоряжении Апраксина, Петр 7 июня
прибыл в Кронштадт. Апраксин продолжал развивать успех. 28 августа он без
серьезного боя овладел Або. В «Гистории Свейской войны» событие описано так:
«Августа в 17-й день пошли с войском к Абову, чая неприятеля там застать, куда
пришли в 28-й день августа, и не только войска неприятельского, но ниже жителей
тамо обрели, но все найдено пусто. Того для паки поворотились с войском к Елзин-
форсу; будучи в том марше, в деревнях ни единого жильца не видали, но все
пусты; однако же скота везде было довольно» 30.
На овладение финской столицей — Або Петр возлагал большие надежды: «Я
от верных людей подлинно уведал, что ежели до Абова дойдем, то шведы принужде-
ны будут с нами миру искать, ибо все их пропитание из Финляндии есть». Ана-
логичную мысль царь высказал и Шафирову. 15 июля 1713 г. он писал ему, что
после овладения нынешним летом Або «мир недалек видится, ибо сие место шве-
дам несносная тягость». Слово «мир» то и дело встречается в письмах царя 1713 г.
30 августа он призывал посла в Дании князя Василия Лукича Долгорукого в сле-
дующем году привлечь датчан к активным действиям, чтобы «неприятеля прину-
дить к желаемому миру». Послу в Голландии князю Борису Ивановичу Куракину
Петр в тот же день писал о скромных притязаниях России к практически повержен-
ной Швеции: «...такого намерения на Шведское государство не имеем, как их
король имел на нас, но при всяком благополучии доброго и полезного мира не отри-
цаемся» 31.
Петр не впервые пророчил войне близкий конец, и каждый раз его прогнозы
не оправдывались. Что это, просчеты царя, его неумение взвешивать реальные
шансы воевавших сторон? Петр, пожалуй, рассуждал правильно, учитывал с точки
зрения здравого рассудка все факторы, влиявшие на ход войны, за исключением
одного - безрассудства и беспредельного упрямства Карла XII. Шведский король,
сидя в Бендерах, строил эфемерные планы разгрома русских войск силами янычар,
посылал повеления, требовавшие новых жертв от населения истощенной страны,
и никаких признаков о намерении вступить в мирные переговоры не подавал.
Участие Петра в боевых действиях в Померании и Финляндии дало ему
повод для хлопот о своем повышении в чине. Указ о присвоении Петру чина
полного генерала был подписан «князем-кесарем» еще 7 марта 1712 г. Петр, однако,
задержал обнародование указа, что является еще одним свидетельством выполне-
ния царем обязательного для всех порядка: повышение в чине должно отражать
заслуги повышаемого, успешное руководство им военными операциями, а не просто
его службу. Самым подходящим временем для возобновления ходатайства царь счел
получение известия от Меншикова о падении Тоннинга, поскольку тоже был прича-
стен к победе. Как и всегда в этих случаях, он обратился с челобитной к «князю-
кесарю» Ромодановскому: «Понеже ваш указ, вписанный о перемене чина моего
к генерал-фельдмаршалу Шереметеву, я тогда не объявил ради несчастья против
Шпага и перо 371
турок, а сей виктории могу и я причастником быть, ибо по разбитии датских войск
никто оного иной в Тоннинг загнал, как российские войски, где я командиром был
(о чем вашему величеству давно известно)».
О повышении в чине Петр не без кокетства известил 12 августа 1713 г. Екате-
рину: «При сем объявляю, что в 6-й день сего месяца господин адмирал объявил
мне милость государя нашего — чин генерала полного, чем вас, яко госпожу гене-
ральшу, поздравляю». Из дальнейшего текста письма следует, будто его автор
не имел никакого отношения к случившемуся: «Как чин шаутбейнахта, так и сей
мне сказан зело странно, ибо па степи пожалован в флагманы, а на море — в гене-
ралы» 32.
Отвагу царь проявлял не только на суше, но и на море. Молодому балтий-
скому флоту принадлежала решающая роль как в высадке десантов, так и в снабже-
нии их боеприпасами, снаряжением и продовольствием. Один из таких рейсов
с участием Петра сопровождался потерями: корабли попали в небывалой силы
шторм. «Правда, в 22 года, как я почал служить на море, разве два или три таких
штормов видел»,— делился царь со своими корреспондентами впечатлением
о шторме, разразившемся 3 августа 1713 г. Он нанес значительный урон: три
галиота затонули, экипажи двух из них погибли. Сообщая об этих потерях, Петр
писал: «Нептун некоторую пошлину взял». Он знал, что известие о катастрофе
встревожит Екатерину, поэтому просил корреспондентов не сообщать ей подробно-
сти. А. В. Кикину царь писал: «Прошу о сем так пространно не объявлять домаш-
ним моим»; Федору Скляеву: «Пожалуй, не говори ей о сем, пока будем» 33.
Примечательная особенность 1714 г.— большую часть времени царь находил-
ся в море: флот готовился к морскому сражению с неприятелем. Когда знакомишь-
ся с содержанием «Походных журналов» царя за 1714 и 1715 гг., создается впечат-
ление, что они регистрировали вехи жизни не государя огромной страны, а мор-
ского офицера, целиком поглощенного заботами о морских походах и морских
экзерцициях. «Журналы» пестрят сведениями о силе и направлении ветра или
штиле, о том, греблей или на парусах двигались галеры. На суше в эти два года
царь проводил лишь месяцы, когда море покрывалось льдом. В остальное время
корабль стал местом постоянного жительства Петра, и он не покидал его даже в ча-
сы, отведенные для сна, когда корабль стоял у причала.
Первый крупный успех на море пришел летом 1714 г. К этому времени русский
флот, пополненный кораблями отечественной постройки, а также купленными за
границей, располагал такими силами, что внушал Петру уверенность в способно-
сти его выдержать испытание боем: «Теперь дай, Боже, милость свою! Пытать
можно». Эскадры бороздили воды Балтики, выискивая в разведывательных целях не-
приятельские корабли, либо выполняли функции каперов, препятствуя связям
коренных земель Швеции с окружающим миром. Пристальное внимание к своему
флоту сочеталось у царя с интересом к флоту неприятельскому, «понеже ныне вся
шведская сила,— писал Петр,— в обороне флоту их состоит».
В июне 1714 г. галерный флот под командованием Ф. М. Апраксина доставил
провиант в Гельсингфорс и должен был следовать в Або, но путь туда преграждала
шведская эскадра в составе 16 крупных кораблей, 8 галер и 5 других судов, стояв-
ших у мыса Гангут. По другим данным, эскадра насчитывала 13 линейных кораб-
лей, 4 фрегата, 1 прам, 6 больших и малых галер и другие суда.
18 июля к месту расположения галерного флота прибыл Петр. 21 июля он про-
извел рекогносцировку неприятельского флота, а на следующий день обследовал
Гангутский полуостров, на котором обнаружил узкий перешеек длиной 1170 саже-
ней. После рекогносцировки Петр разработал оригинальный план атаки неприяте-
ля. Замысел состоял в том, чтобы в узкой части полуострова устроить «переволоку»
из бревен для перетаскивания легких судов на противоположный берег и этой де-
3/2 Н. И. Павленко
монстрацией ввести неприятеля в заблуждение. Шведы попались на эту диверсию:
стремясь помешать перетаскиванию судов, они раздробили силы, чем немедленно
воспользовался Петр.
26 июля состоялся военный совет, на котором было решено «послать 20 скампа-
вей проехать мимо неприятельского флота (понеже было тихо), что и учинено
под командою капитана-командира Смаевича и бригадира Волкова». Их неприятель
обстрелял, но урона не нанес. Следом за ними были отправлены еще 15 скампавей,
благополучно соединившихся с 20 ранее посланными. На следующий день адмирал
Апраксин приказал оставшейся части флота пробиваться сквозь неприятельские
порядки, «не огребая кругом», как то делали скампавей 26 июля. Маневр стоил
русским ничтожных потерь: неприятелю удалось захватить лишь одно судно, сев-
шее на мель. Шведы непрерывно палили из пушек, но это была бесполезная трата
пороха и ядер: русские быстроходные полугалеры оказались вне досягаемости их
корабельной артиллерии. Когда русская эскадра изготовилась к бою, Апрак-
син послал парламентера с предложением о сдаче. Оно было отклонено. На ко-
рабле адмирала был поднят синий флаг, а затем раздался пушечный выстрел. По
этим сигналам в три часа дня началось знаменитое Гангутское сражение.
Авангард русского флота под командованием шаутбейнахта Петра Михайлова
атаковал не всю шведскую эскадру, а блокированный отряд контр-адмирала Эрен-
шильда, состоявший из фрегата «Элефант» и 9 более мелких кораблей. Шведы
располагали более мощной артиллерией (116 пушек против 23), что нисколько
не смутило Петра. Два часа шведам удавалось отбивать натиск русских, а затем
«галеры одна по одной, а потом и фрегат взяты, и так крепко неприятели оборо-
нялись, что ни единое судно без абордирования от наших не отдались». Эреншильд
спустил иа «Элефанте» флаг, а сам сел в шлюпку в намерении убежать, но был
взят в плен. «Воистину,— вспоминал об этом сражении Петр в «Гистории Свейской
войны»,— нельзя описать мужество наших как начальных, так и рядовых, понеже
абордирование так жестоко чинено, что от неприятельских пушек несколько солдат
не ядрами и картечами, но духом пороховым разорваны». Особое удовольствие
царю доставило пленение контр-адмирала Эреншильда. «Правда,— делился царь
радостью с супругой,— как у нас в сию войну, так и у алиртов с Франциею много
не только генералов, но и фельдмаршалов брано, а флагмана ни единого» 34.
Кровопролитное сражение закончилось полной победой русского флота. Штиль
помешал шведской эскадре оказать помощь терпящему катастрофу отряду Эрен-
шильда. В результате все его корабли стали трофеями русских: фрегат «Элефант»,
6 галер и 3 шхербота, пленен 941 рядовой и офицер, захвачено 116 пушек. Успех
русского флота привел в ужас шведский двор в Стокгольме: он начал эвакуиро-
ваться из столицы.
Петр сравнивал морскую победу у Гангута с Полтавской викторией. Строго
говоря, этим сравнением царь крайне переоценивал значение Гангутской победы.
По-видимому, это было данью его увлечению военно-морским флотом и любви
к морю. В самом деле, под Полтавой Карл XII лишился всей сухопутной армии,
за исключением корпуса, находившегося в Померании; у мыса Гангут шведы поте-
ряли лишь ничтожную долю своего балтийского флота, и он был все еще сильнее
русского. Гангутскую победу можно считать важной вехой в истории отечественно-
го флота, но всего лишь эпизодом Северной войны. Гангутская победа знаменита
не уроном, нанесенным шведам, а моральным значением для русского флота, его
первым боевым крещением, когда он обнаружил способность противостоять флоту
державы, числившейся в ряду морских, хотя и не первостепенных.
За морским сражением, принесшим славу русскому флоту, следовали две
церемонии. 9 сентября 1714 г. население Петербурга торжественно встречало побе-
дителей. В Неву вошли расцвеченные флагами три русские галеры. За ними
Шпага и перо 37Л
следовали захваченные шведские корабли. Затем показалась командирская гале-
ра шаутбейнахта Петра Михайлова. Процессию замыкали две галеры с солдатами.
Парад был продолжен на суше: победители несли штандарты и прочие трофеи.
Среди пленных находился и Эреншильд. Шествие замыкали батальоны Преобра-
женского полка во главе с Петром. Победители прошли через триумфальную арку,
на которой красовались замысловатые изображения. Одно из них выглядело так:
орел сидел на спине слона. Надпись гласила: «Русский орел мух не ловит». Смысл
иронической надписи станет понятным, если вспомнить, что захваченный фрегат
назывался «Элефант» 35.
Продолжение церемонии происходило в Сенате. В окружении сенаторов в рос-
кошном кресле восседал «князь-кесарь» Ромодановский. Шаутбейнахт Петр Ми-
хайлов испросил разрешения войти в зал, чтобы отдать рапорт и рекомендательное
письмо генерал-адмирала Апраксина о своей службе. Бумаги зачитали вслух, «кня-
зю-кесарю», не отличавшемуся красноречием, сценарий отвел немногословную
роль: задав несколько малозначительных вопросов, он произнес: «Здравствуй,
вице-адмирал!» Так царь получил повышение по военно-морской службе. С этого
времени он стал расписываться за причитавшиеся ему 2240 рублей годового жа-
лованья.
В сентябре 1714 г. должна была состояться еще одна церемония, но по каким-то
причинам Петр перенес ее на начало следующего года. Еще в 1713 г. «князь-папа»
Никита Зотов известил Петра о намерении жениться. Царь ответил Зотову своим
согласием, но тут же многозначительно добавил, что не допустит, чтобы свадьба
была учинена «образом древнего варварского обычая», т. е. тайного брака 36. Петр
решил превратить свадьбу главы «всепьянейшего собора» в шумное торжество,
своего рода маскарад, с участием не только членов пьяной компании, но и всех
знатных особ: в гости приглашались сухопутные и морские офицеры, сенаторы,
корабельные мастера, иностранные дипломаты. Петр не поленился разработать
подробнейший свадебный обряд, расписать роли для его участников, определить,
кто в каком костюме должен был явиться на торжество. Была устроена даже гене-
ральная репетиция, своего рода смотр маскарадных костюмов.
Свадебный кортеж представлял пеструю толпу, разодетую как экспонаты этно-
графического музея. Одни явились в калмыцком платье, другие — в венгерском,
третьи — в старорусском, четвертые — в матросском и т. д. Всем гостям полагалось
иметь при себе музыкальный инструмент или предмет, из которого можно было из-
влекать какие-либо звуки: барабан, пастуший рожок, колокольчик, скрипку или
пузырь, наполненный горохом, горшок, таз и пр. Граф Головкин, два князя Долго-
руких и два князя Голицыных щеголяли в китайских нарядах и играли на дудоч-
ках. Дипломаты Толстой и Бестужев нарядились в костюмы османов и гремели
медными тарелками. Петр выбрал для себя матросскую форму. Свадебные торже-
ства продолжались много дней. «Походный журнал» царя за 1715 г. это событие
отметил так: 16 января. «Свадьба князь-папина, венчались у Троицы; стол и по-
стель была в доме светлейшего князя»; 17 января. «Свадьбу и со всем поездом
37
возили по улицам» .
Накануне свадьбы к Петру обратился сын жениха Конон Зотов с горячей
мольбой отменить брак и маскарад: «Умилосердись, государь!.. Таким ли венцом
пристоит короновать конец своей жизни, яко ныне приведен отец мой чрез искуше-
ние?» Правда, у сына вызывала протест не моральная сторона грубого маскарада,
а опасения быть ущемленным мачехой при дележе наследства: «Я верю, что она
идет для того в замужество, чтоб ей нас, детей его, лишить от Бога и от вас,
государя, достойного нам наследства». Дело в том, что невеста была моложе своего
84-летнего жениха на 50 лет. Царь не внял просьбе Конона Зотова. Через десять
дней после подачи челобитной сын «князя-папы» прочитал инструкцию, составлен-
-:	! s ! 1 11 а вл < и к о
пую царем и начинавшуюся фразой: «Ехать ему во Францию в порты морские,
а наипаче, где главный их флот» 38.
Петра можно было бы заподозрить в том, что он, бросив все дела, целиком
отдался никчемной затее, если бы историки не располагали документами о том,
что забава не отвлекала царя от главных дел и нисколько не изменила распорядок
его рабочего дня. Здесь вновь проявилась одна из удивительных способностей
Петра — умение охватывать множество дел, разных по значению и содержанию,
иногда совершенно не связанных друг с другом. Подготовкой шутовской свадьбы
и торжества, ей посвященного, Петр занимался в декабре 1714 — январе 1715 г.
За это время им было составлено и отредактировано 16 указов, среди них указ
Канцелярии от строений с подробнейшим перечнем первоочередных работ по бла-
гоустройству столицы, указ об открытии Морской академии, инструкция петер-
бургскому губернатору Меншикову и др.
Интенсивная работа пером развернулась в 1714—1715 гг., но намерение посвя-
тить себя этой работе Петр обнаружил еще в 1712 г., когда отдал первое распоря-
жение о переводе на русский язык иностранных регламентов, уставов, инструкций.
Одновременно с подготовкой реформы гражданской администрации велась работа
но составлению Устава воинского для сухопутной армии и Морского устава для
военно-морского флота. В ноябре 1714 г. сын «князя-папы» Конон Зотов закончил
перевод «Ордоннанса Людовика XIV о войсках морских и о арсеналах», а в январе
следующего года он получает новое задание Петра: ехать во Францию, где раздо-
быть книги и перевести на русский язык «все, что ко флоту надлежит на море
и в портах». Царь не преминул напомнить Зотову, как надо переводить с иностран-
ного: «за штилем их не гнаться», но смотреть, «чтоб дела не проронить». К маю
1715 г. в распоряжении царя находились датский, французский и голландский
регламенты. Тогда же от посла в Лондоне Бориса Ивановича Куракина Петр
потребовал доставки английских уставов и регламентов. Он пояснял послу: регла-
менты «мы ныне сбирали всех государств, кои флоты имеют» 39.
Гражданские дела царя не ограничивались подготовкой к открытию коллегий.
В 1714—1715 гг. Петр обнародовал ряд нормативных актов: указ о единонаследии,
указ, запрещавший должностным лицам вступать в подряды, и др. Среди них важ-
нейшее значение имел указ о единонаследии. Казалось, что Петр был близок к за-
вершению административных преобразований и дни приказов сочтены. Но начина-
ние неожиданно пришлось прервать — Петр в конце 1715 г. занемог, а в январе
следующего он, еще не оправившийся от болезни, вместе с супругой отправился
за границу. Конечный пункт поездки — курортный городок Пирмонт, цель путе-
шествия — лечение.
Каким-то недомоганием Петр страдал еще летом 1714 г. В «Походном журна-
ле» за этот год под 15 июня читаем запись о странном лечении недуга: «Его вели-
чество гулял в саду, и принимал лекарство, мокрицы и черви живые истолча, и
кушал дома, и был на пожаре на загородных дворах: выгорело 3 двора» 40. В конце
1715 г. болезнь приковала царя к постели на длительный срок — с 29 ноября по
22 декабря.
Петр ехал на запад медленно, с продолжительными остановками, вызванными
то его болезнью, то недомоганием беременной супруги, то дополнительными забота-
ми, всегда возникавшими в пути. В Риге он провел неделю, со 2 по 7 февраля
1716 г., а в Гданьске и того больше — с 18 февраля по 1 мая. В Гданьске он встре-
чался с герцогом Мекленбургским и польским королем, за герцога он выдал за-
муж свою племянницу Екатерину Ивановну. Живя в Гданьске, царь не ограничился
осмотром достопримечательностей, а стал приобретать редкости для Петербургской
кунсткамеры. В сопровождении городских властей Петр посетил лютеранскую цер-
ковь. Рассказывают, что проповедь он слушал без парика и, почувствовав холод,
Шпага и перо 375
молча снял парик у стоявшего рядом бургомистра, водрузил себе иа голову и вернул
его владельцу лишь по окончании богослужения.
Главный результат пребывания в Гданьске - редактирование Устава воин-
ского. Три части его, состоявшие из 108 глав, царь отправил в Россию для размно-
жения типографским способом. Петр внес в текст до 200 исправлений и дополне-
ний, придавших формулировкам лаконичность, четкость и ясность. В этом для сво-
его времени выдающемся сочинении подводились итоги развития зарубежной и оте-
чественной военной мысли. В Уставе нашли отражение все новшества, применен-
ные царем и его генералами в годы войны. Устав предусматривал использование
в действующей армии корволанта, блестяще оправдавшего себя в битве при Лесной.
Главное достоинство корволанта — мобильность, оперативность: «всюду поворачи-
ваться без тягости», как сказано в Уставе. Новым было и правило стрельбы шерен-
гами, когда на колени ставилась не одна, а две шеренги. Устав придавал огромное
значение рукопашной битве и поэтому отводил много места обучению приемам
штыкового боя. «Имя солдат,— сказано в Уставе,— просто содержит в себе всех
людей, которые в войске суть, от вышнего генерала и даже до последнего мушкете-
ра, конного и пешего». Имени солдата не достоин нарушитель воинской чести
и воинских традиций: «Кто знамя свое или штандарт до последнего часа своей
жизни не оборонит, оный не достоин есть, чтобы имя солдат иметь». Победу в войне
обеспечивают «добрые порядки, храбрые сердца, справное оружие».
Одновременно Устав воинский являлся уголовным кодексом: он определял
меру наказания не только за нарушение воинской дисциплины, но и за полити-
ческие преступления: «...всякий бунт, возмущение и упрямство безо всякой мило-
сти имеет быть виселицею наказано».
Устав воинский заложил основы национального военного искусства. В течение
столетия им руководствовались в сражениях и при обучении войск все выдающиеся
полководцы России: Румянцев, Суворов, Кутузов. Каждый из них вносил свою
лепту в сокровищницу военной мысли страны 41.
На пути к Пирмонту царь встречался с коронованными особами. Но главное
значение Петр придавал встрече с датским королем. Послу в Копенгагене князю
Долгорукому он поручает уговорить Фредерика IV встретиться с ним, царем,
в пункте, лежащем на пути его следования: «Желаю сего свидания, дабы все опре-
делить и потом ехать лечиться». Что намеревался «определить» Петр? Убедить
короля в том, что «потребно вступить в самую Швецию и там силою оружия при-
нудить неприятеля к миру». Свидание состоялось близ Гамбурга в мае 1716 г.
Во время четырехдневных переговоров удалось достичь соглашения о высадке де-
санта в Шонию — прибрежную провинцию Швеции, ближе всего отстоявшую от
датских берегов. Удовлетворенный результатами переговоров, Петр спешит в Пир-
монт, где пребывал почти три недели, с 26 мая по 14 июня. В день приезда «его
величество изволил идти к колодезю и кушать воду». 30 мая, в день рождения царя,
«публичного банкета не было за тем, что дохтуры при употреблении тех вод вина
пить всем заказали» 42.
Казалось, что обстановка на Балтике благоприятствовала усилиям царя. У него
появились новые помощники: англичане и голландцы, много раз безрезультатно
протестовавшие против разбойных действий шведских каперов, решили защищать
торговые пути к портам России оружием и в 1715 г. отправили в Балтийское море
свои эскадры. 23 июня в Ревеле пришвартовались английская и голландская эскад-
ры, сопровождавшие 50 торговых кораблей, державших курс иа Петербург. В соста-
ве английской эскадры под командованием адмирала Норриса находилось 14 кораб-
лей, под началом голландского шаутбейнахта — 8 вымпелов. На следующий день
к Ревелю подошла русская эскадра.
Гости находились в Ревеле ровно столько времени, сколько его понадобилось
.176 Н. И. Канленко
английским и голландским коммерсантам, чтобы реализовать привезенные товары
и загрузить трюмы товарами русского экспорта,— до 12—13 августа, когда приспе-
ло сопровождать корабли на родину. Источники зарегистрировали множество визи-
тов адмирала Норриса и голландского шаутбейнахта на корабль русского вице-
адмирала, т. е. Петра, и вице-адмирала — на английский и голландский флагманы.
То и дело раздавались залпы корабельной артиллерии, приветствовавшей гостей
на русском либо английском или голландском флагманских кораблях. Вице-адми-
рала часто сопровождала супруга Екатерина Алексеевна. Накануне отбытия эскадр,
10 августа 1715 г., царь демонстрировал дружелюбие к гостям — одарил флагманов
«алмазными вещами и соболями»; по паре соболей получили и капитаны кораблей.
Эта идиллия в русско-английских отношениях была непродолжительной: не прой-
дет и трех лет, как английское правительство вновь отправит эскадру Норриса
в Балтийское море, но совсем с другой целью — при случае напасть на русский
флот и разгромить его.
В 1716 г. Петр весь отдается подготовке десанта: распоряжается о сосредото-
чении войск, отправляется к неприятельским берегам, где на виду у шведов, под-
вергаясь обстрелу прибрежной артиллерии, измеряет глубину в шхерах для опреде-
ления места высадки десанта. Наконец, царь становится главнокомандующим
флотов России, Англии, Голландии и Дании. Нетру, однако, пришлось еще раз ис-
пытать разочарование. Конечно, объединенная армада в составе 84 военных кораб-
лей, среди которых на 21-м развевался боевой флаг русского флота, могла прину-
дить шведов заключить мир, но на деле ни один из трех союзников Петра всерьез
не помышлял об активных военных действиях. Командование флотами четырех
держав оставило у Петра приятное воспоминание лишь в одном отношении: «Такой
чести повелевать флотами чужестранных народов и своим вместе едва ли кто на све-
те удостоивался. Я с удовольствием вспоминаю доверенность тех держав». «Дове-
ренность», однако, не простиралась далее совместного участия в маневрах. Много
холостых залпов было произведено во время взаимных приветствий командующих
национальными эскадрами, но по неприятелю — ни единого выстрела. 28 сентября
1716 г. русская эскадра отмечала викторию при Лесной. В торжествах участвовал
и английский флот. В «Походном журнале» царя записано: «Пополудни англий-
ский адмирал палил со всего флота, поздравляя воспоминанием сей виктории» 43.
Участие английского и голландского флотов в плавании по Балтийскому морю
имело значение демонстрации и не преследовало цели поставить Швецию на коле-
ни. Датский король тоже саботировал достигнутое в мае соглашение. Поведение
датчан Петр оценил через четыре дня после того, как принял командование объеди-
ненным флотом. 9 августа он писал Апраксину: «Бог ведает! Какое мучение с ними.
Сущее надобное время пропускают и будто чужое дело делают». 1 сентября, читаем
в «Походном журнале» царя за 1716 г., «держан генеральный консилиум, что быть
ли десанту или нет, понеже время поздается, людей всех не перевезли, диверсия
от Алларта не учинена, понеже датчане по концерту, учиненному в Альтеноу,
вспомочь оному не хотели. И такое обще все письменно учинили протокол, чтоб
отставить до будущего лета...» 44. В этих условиях царь отправляется в Голландию
искать дипломатических путей выхода из войны. В Амстердам он вызывает выдаю-
щихся сотрудников дипломатического ведомства: Петра Андреевича Толстого, Пет-
ра Павловича Шафирова, а также Андрея Ивановича Остермана и др.
Петр, как и в первый свой приезд в Голландию, решил остаться частным
лицом. Извещая своего посла в Амстердаме Бориса Ивановича Куракина о намере-
нии прибыть в Голландию, царь предупредил его: если об этом «уведают Штаты,
то проси, чтобы без всякой церемонии мой туды приезд был». В Голландии Петра
влекли те места, где ему довелось побывать без малого 20 лет назад. Как и в первый
приезд, он интересовался верфями, кораблями, мануфактурами. Петр охотно посе-
Шпага и перо
377
щал живописцев, накупил множество картин, которыми впоследствии украсил по-
кои своей супруги. Не удержался он и от осмотра каморки, где жил во время
работы на верфи.
— Добро пожаловать, мастер Питер! — услышал царь.
— Откуда ты меня знаешь?
— Я жена мастера Поля, и вы часто обедали в нашем доме.
Петр обнял вдову того самого Поля, у которого в 1697 г. обучался кораблестрое-
нию и который выдал ему аттестат.
Современник Я. К. Ноомен, описавший эту сцену, наблюдал поведение царя
в первый его приезд в Голландию. Петр сохранил тот же интерес к прогулкам
по морю, ту же ловкость и любознательность. Он перелез через хлев, чтобы осмот-
реть крахмальный завод; отведал кислую воду, в которой мочат пшеницу для изго-
товления крахмала, и съел горсть готового продукта. Сохранил он и простоту обще-
ния с плотниками. «Будем говорить как плотники»,— сказал Петр своим собесед-
никам, обнаружив, что те с трудом подбирали изысканные слова. По сравнению
с первым приездом Ноомен заметил одно отличие в поведении Петра: он стал
менее стеснительным, не закрывал лицо руками при виде толпы, «люди могли смот-
реть на него, сколько желали» 45.
Но от очевидца укрылось главное, что отличало Петра 1716 г. от Петра 1697 г.
Теперь он на все смотрел иными глазами. Новичок в военно-морском деле стал
вице-адмиралом и опытным флотоводцем. Робкий ученик-кораблестроитель стал
превосходным конструктором и корабельным мастером. То, что некогда удивляло
Петра, было в диковинку, стало для него обыденным. Россия уже имела и своих
кораблестроителей, и своих морских офицеров, и достаточно, сильный военно-
морской флот, и мануфактуры, и учебные заведения.
В Амстердаме дипломаты Петра установили контакты с представителями вер-
сальского двора. Оказалось, что Франция, пытаясь спасти свою союзницу Швецию
от неминуемой катастрофы, готова была взять на себя роль посредницы в ее перего-
ворах с Россией. Петр принимает решение ехать в Париж.
Если австрийский двор тех времен отличался исключительной чопорностью
и педантичностью в соблюдении дипломатического этикета, то Париж славился
необычайной роскошью двора и пышностью встречи коронованных гостей. В Пари-
же тщательно готовились к приезду русского царя и его свиты. Французский
двор принял меры, чтобы угодить царю и его спутникам. Власти позаботились
о том, чтобы путешественники были обеспечены экипажами и приличным столом;
чтобы администрация городов, через которые должен был проезжать Петр и его
спутники, оказывала ему почести и подчеркивала чувство дружбы к московскому
царю. Придворному, сопровождавшему гостей из далекой России, предписывалось
даже разведать о привычках и вкусах царя, чтобы немедленно их удовлетворять.
Сохранилось донесение с описанием внешности Петра и его привычек. Вот
как он выглядел в 45 лет: «Царь очень велик ростом, несколько сутуловат и имеет
привычку держать голову немного вниз. Он смугл, и в выражении лица его есть
что-то суровое». «Встает он рано, обедает около десяти часов, ужинает около семи
и удаляется в свои комнаты раньше девяти. Перед обедом употребляет водку,
пиво и вино — после полудня, за ужином ест мало, а иногда и не ужинает. Любит
соусы с пряностями, пеклеванный и даже черствый хлеб, с удовольствием ест
горошек, съедает много апельсинов, груш и яблок. О старании угодить гастроно-
мическим вкусам царя свидетельствует изготовление для него черного хлеба, кото-
рый он, как выяснилось, очень любил. В Париже он носил простое суконное платье,
широкий пояс, к которому была прикреплена сабля, парик без пудры и рубашку
без манжет» 4Ь.
Первым городом Франции, салютовавшим пальбой из пушек приезду русского
378 Н. И. Павленко
царя, был Дюнкерк. Прибыл он туда 10 апреля и провел четыре дня в осмотре
старого порта, флотов, магазинов и шлюзов. На пути в Кале царь, увидев множе-
ство ветряных мельниц, сказал сидевшему рядом с ним в карете Павлу Ивановичу
Ягужинскому: «То-то бы для Дон Кишотов было здесь работы!» 47
Дальнейшее путешествие Петра по Франции показало, что далеко не все вкусы
и привычки русского царя были учтены гостеприимными хозяевами, и царь много-
кратно ставил в затруднение лиц, которым поручались заботы о его комфорте.
В одних случаях он проявлял безразличие к комфорту, в других — давала о себе
знать стеснительность, угнетал блеск церемоний.
В Кале царь пробыл два дня. 17 апреля Петр «изволил смотреть фортецию
и солдатскую экзерцицию, и был в другой фортеции, и был на ягарстве (охоте.—
Н. П.) зайцев». 18 апреля «Походный журнал» царя отмечал лишь одно событие:
«Смотрел француза большого, который зело велик» 48. Речь шла о великане Нико-
лае Вурже, привезенном царем в Россию. В Кале Петр пожелал, чтобы ему и сопро-
вождавшим его лицам были предоставлены двуколки, и отказался продолжать
путь в карете. С трудом разыскали двуколки, но царю они не понравились. Из Було-
ни Петр отправился в экипаже собственной конструкции: на каретные дроги он
распорядился поставить кузов своей двуколки. Как ему ни пытались объяснить,
что он рискует быть опрокинутым, доводы не действовали на царя, и он настоял
на незамедлительном выполнении своего приказания.
В Амьене местный епископ три дня хлопотал, чтобы принять у себя царя.
Но заботы епископа о торжественном обеде, фейерверке, иллюминации и концерте
оказались напрасными: Петр проехал по городу, не останавливаясь где бы то ни бы-
ло. Торопливость царя объяснялась его нежеланием показываться толпе, ибо он
много слышал о любопытстве жителей Амьена. В Бове тоже прилагали немало
усилий к пышной встрече царя. Однако, когда Петру сообщили о приготовленном
обеде, он ответил: «Для солдата был бы сухарь да вода, так он тем и до-
волен» 49.
Перед въездом в Париж Петр наконец сел в королевскую карету, но решитель-
но отказался жить в отведенных для него роскошных апартаментах Лувра. Он бегло
оглядел убранство приготовленного для него помещения, взглянул на стол, серви-
рованный 800 большими и малыми блюдами, отломил ломтик бисквита, отведал
немного вина и потребовал себе более скромную резиденцию. Просьба была удов-
летворена, но отель Ледигьер, по мнению царя, тоже оказался слишком роскошным.
Выход из положения нашел сам Петр: он вытащил из фургона свою походную по-
стель и устроился на ночлег в гардеробной.
В одном случае Петру все же пришлось поступиться своими привычками:
отель Ледигьер находился рядом с Арсеналом, царю конечно же очень хотелось
осмотреть его, но этикет требовал, чтобы он сидел в четырех стенах до официальных
аудиенций. На третий день после приезда в Париж Петр писал Екатерине: «...я
третьего дня ввечеру прибыл сюды благополучно, и два или три дни принужден
в доме быть для визит и прочей церемонии, и для того еще ничего не видал здесь,
а завтрее или послезавтрее начну всего смотреть». Царя поразила нищета населе-
ния страны, резко контрастировавшая с роскошью дворцов: «А сколько дорогою
видели, бедность в людях подлых великая» 50.
Началась будничная жизнь в столице Франции. В Париже и его окрестностях
находилось множество разнообразных достопримечательностей, достойных внима-
ния Петра. Но не ради этого царь вместе с дипломатами прибыл во Францию.
Между тем о подлинной цели приезда царя в Париж долгое время никто пе знал.
Уполномоченный версальского двора, которому было поручено сопровождать царя
и его свиту во Франции, доносил: «До сих пор я не узнал действительной причины
путешествия царя, кроме простого любопытства и некоторой врожденной любо-
знательности». Испанский посол в Париже, настороженно относившийся к приезду
Петра, тоже считал ближайшей причиной путешествия простое любопытство .
Обстановка непроницаемой тайны, в которой начались переговоры, способство-
вала их успеху. В то время как Куракин и Шафиров встречались за столом тайных
переговоров с французскими дипломатами, царь имел несколько конфиденциаль-
ных бесед с регентом французского короля герцогом Орлеанским, наносил и офи-
циальные визиты, устраивал приемы. Церемонию встречи с семилетним королем
Людовиком XV детально разработал королевский совет, но царь не стал придер-
живаться условностей и своим поведением смутил придворных. Петр встретил
приехавшего в сопровождении гвардии Людовика у выхода из кареты и вместо
взаимных поклонов и церемонных приветствий схватил короля Франции на руки.
Короля сопровождал герцог Орлеанский. Аудиенция была непродолжительной:
«...побыв его королевское величество у царского величества с четверть часа, потом
встали и пошли в залу, и, быв в зале минут с шесть», король и свита отбыли. Об этой
встрече Петр известил Екатерину: «Объявляю вам, что в прошлый понедельник
(29 апреля.— Н. П.) визитовал меня здешний королища, который пальца на два
более Луки нашего, дитя зело изряднае образом и станом, и по возрасту своему
довольно разумен, которому семь лет» 52.
В Париже проявились новшества в духовных запросах Петра. Раньше во время
заграничных путешествий царь спешил осмотреть кунсткамеры и раритеты. Теперь
его любознательность свидетельствовала о разнообразии интересов и достаточной
подготовке к восприятию высших проявлений культуры. Вот как провел царь день
30 апреля: посетил Арсенал, «где льют медные всякие статуи»; осмотрел парк
и «аптекарский огород», «где изволил смотреть анатомических вещей»; устроил
прием для 12 членов парижского магистрата, пожаловавших с визитом «в вишне-
вых бархатных епанчах»; в пятом часу пополудни отправился с ответным визитом
к королю. Насыщенным впечатлениями оказался и день 1 мая: царь посетил шпа-
лерную мануфактуру, гобеленовую фабрику, анатомический театр и обсерва-
торию 53.
В Париже Петр многократно встречался со знаменитыми учеными Франции.
4 июня 1717 г. он посетил колледж четырех наций, где ознакомился с постановкой
преподавания. 6 июня состоялось первое свидание царя со знаменитым географом
Делилем. Царь показал ученому-географу две рукописные карты. Делиль проявил
живейший интерес к картографии Азовского и Каспийского морей. Продолжитель-
ная беседа с ученым оказала несомненное влияние на решение Петра организовать
научные экспедиции для картографирования этих морей. Царь был свидетелем
искусно проделанной глазной операции: 65-летний слепец, страдавший катарактой,
прозрел в его присутствии. Знакомство Петра с академическим миром Парижа
завершилось его участием в заседании Академии наук. Царю продемонстрировали
модели машин для подъема воды, показали рисунки, предназначавшиеся для исто-
рии искусств. Петр просил академиков сидеть, а не стоять в его присутствии и про-
явил живейший интерес ко всему, что ему рассказывали и показывали. В беседе
с учеными Петр обнаружил свои удивительные способности и разносторонние
дарования. Из таких людей, как он, позже формировались энциклопедисты.
Петра можно было встретить всюду, где представлялась возможность извлечь
пользу из увиденного и услышанного. Рано вставая, царь, не дожидаясь королев-
ской кареты, садился в первый попавшийся на улице экипаж и ехал осматривать
королевские дворцы, парки, арсеналы, мануфактуры, фабрику зеркал, Инвалидный
дом. Посетил он и Монетный двор, где был приятно удивлен тем, что к его визиту
подготовлен чекан для медали с его натурным изображением и медали выбили в его
присутствии. Особый интерес царь проявил к паркам. Три дня, с 13 по 15 мая, он
изучал планировку парков, устройство фонтанов и прудов в Версале и Марли,
380 II. И. Павленко
а также внутреннее убранство Версальского дворца. Побывал царь и в Сен-Сире,
где знаменитая фаворитка Людовика XIV госпожа Ментенон доживала последние
годы в основанном ею заведении для благородных девиц. Дама отказалась его
принять, сказавшись больной, тем не менее Петр бесцеремонно прошел в закрытую
шторами комнату и даже приподнял штору, чтобы лучше разглядеть некогда
красивую женщину.
— Чем вы больны?
— Старостью,— ответила Ментенон.
— Сей болезни все мы подвержены, если будем долго жить,— заметил Петр и,
пожелав выздоровления, отправился осматривать заведение 54.
Для царя и его свиты устраивались смотры королевской гвардии и полевых
полков. Состояние французских войск не вызвало у Петра восторга: «Я видел на-
рядных кукол, а не солдат. Они ружьем финтуют, а в марше только танцуют».
Париж оставил у царя двойственное впечатление. Столица Франции поразила его,
с одной стороны, процветанием науки, промышленности и ремесел, а с другой —
расточительной роскошью двора, праздной жизнью вельмож и грязными улицами.
«Жалею,— говорил он,— что домашние обстоятельства принуждают меня так ско-
ро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею притом, что город
сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от
смрада вымрет» 55.
9 июня царь оставил Париж, держа путь в Спа, куда прибыл 21 июня и прини-
мал там воды до 13 июля. Его дипломаты, начав переговоры с Францией в Париже,
успешно завершили их в Амстердаме, где 4 августа состоялось подписание догово-
ра: Франция брала на себя роль посредника в переговорах России со Швецией,
а также обязывалась воздержаться от выплаты субсидий шведскому королю и ока-
зания ему других видов помощи. Более того, Франция готова была признать все
приобретения России на Балтийском море, которые отойдут к ней по договору
со Швецией. Цель визита во Францию была достигнута: шведский король, лишив-
шись французских субсидий, будет вынужден усадить своих представителей за стол
переговоров.
В Петербург Петр возвратился в октябре 1717 г., пробыв за границей более
полутора лет. Обождав зимнего пути, он отправился в Москву. Ехал он туда не для
того, чтобы встретить Новый год и посмотреть, как изменилась старая столица,
где он не был почти семь лет. Москву он избрал местом, где должна была решиться
судьба его сына — царевича Алексея.
paгедия в семье
и у троян
Отношения Петра с сыном Алексеем едва ли не
самый трагичный момент в личной жизни царя.
Длительная эта коллизия в своей заключительной
части отличалась стремительным и драматически
напряженным развитием событий, кульминацией
которых явилась гибель царевича.
Царевич Алексей родился 18 февраля 1690 г.
Из скудных сведений, сохранившихся о детских
годах царевича, можно сделать вывод, что отец
не слишком обременял себя заботами о воспита-
нии сына. Отчасти это объяснялось тем, что царь
находился в непрерывных разъездах, весь погло-
щенный борьбой сначала с южным, затем с север-
ным соседом. Едва ли не решающее значение
имело рождение сына от нелюбимой жены Евдо-
кии.
Первые годы жизни царевич проводил на по-
ловине матери, находясь под полным духовным
влиянием этой ограниченной женщины и ее окру-
жения, состоявшего из монахов, монахинь, ионов,
карлиц и карликов, кликуш. Двор царицы жил
иными, чем царь, интересами, в ином ритме, до-
вольствовался слухами, уязвлявшими женское
самолюбие супруги. Осуждали там и поступки
Петра, не укладывавшиеся в рамки традицион-
ных представлений о царском поведении во двор-
це и за его пределами: частые визиты в Немец-
кую слободу, исполнение обязанностей бомбарди-
ра, общение с иноземными мастеровыми, купца-
ми, матросами, приятельские отношения с выс-
кочками типа Меншикова.
Шести лет царевича начали обучать грамоте.
Учителем к нему был определен Никифор Вя-
земский — человек слабовольный, лишенный зна-
ний и педагогических способностей. Он не мог
ни привить ребенку уважения к себе как к воспи-
тателю, ни пробудить в нем интереса к овладе-
нию знаниями и любви к труду. Источники сохра-
нили свидетельства отношений, установившихся
между воспитателем и его подопечным. Они, прав-
да, относятся к тому времени, когда воспитанник
стал уже молодым человеком, но можно предпо-
ложить, что основы этих отношений были зало-
жены значительно раньше. Воспитанник часто
бивал своего наставника палкой, драл его за во-
лосы и, чтобы избавиться от него, как и от необ-
ходимости учить уроки, давал ему поручения,
выполнение которых было связано с выездами за
пределы Москвы.
В соответствии с традициями того времени
Вяземский начал обучение Алексея с чтения Ча-
сослова. После заточения Евдокии в монастырь
382 Н. И. Павленко
Петр намеревался отправить десятилетнего Алексея в Дрезден для продолжения
образования. Но этому неслыханному для того времени плану суждено было
осуществиться лишь много лет спустя. Карл XII, нанеся поражение Дании и
одержав победу над русскими войсками под Нарвой, двинулся в Речь Посполитую
и мог в любой момент овладеть столицей Саксонии — Дрезденом. Опасность
оказаться в шведском плену вынудила царя отложить поездку сына в Дрезден.
Царевич остался в Москве, но отец не отказался от намерения использовать
иностранных учителей — в Россию был приглашен барон Генрих Гюйссен, ко-
торый успел уже побывать на службе у французского и датского королей, а
также у курфюрста саксонского. Этот наемник с университетским дипломом
прибыл в Россию в 1702 г., а в следующем году царь в нарушение обычаев
предложил ему должность главного наставника царевича. Гюйссен, однако, от-
казался от этой чести, согласившись на роль помощника воспитателя при Мен-
шикове.
Назначение Александра Даниловича на этот пост удивляет и озадачивает.
В самом деле, чему мог научить царевича не знавший грамоты царский фаво-
рит? Меншикову сложно было выполнять свои обязанности еще и потому, что
он жил в только что основанном Петербурге, а царевич находился в Москве.
Скорее всего этим назначением царь рассчитывал на способность фаворита
изолировать своего воспитанника от пагубного влияния окружения, сложивше-
гося при царевиче под влиянием матери. Как бы то ни было, но весной 1702 г.
вместе с царем в Архангельск отправился и царевич Алексей, а также Меншиков
в должности гофмейстера.
Наказ, составленный Гюйссеном и утвержденный Петром, предусматривал
обширную программу воспитания и обучения. Если бы она была полностью реа-
лизована, то страна получила бы образованного наследника. Однако Гюйссену
было не до ее претворения в жизнь. Уже с 1705 г. он выполнял разнообразные
дипломатические поручения, связанные с продолжительными выездами за гра-
ницу. В эти месяцы и даже годы обучение прекращалось, и царевич проводил
время в Преображенском в полном безделье. Знания царевича были весьма
скромными. Он довольно свободно владел немецким, отчасти французским. Что
касается успехов в прочих науках, то он одолел четыре действия арифметики
лишь в 18-летнем возрасте, еще позже начал знакомиться с основами форти-
фикации.
Способностей царевича вполне доставало, чтобы усвоить премудрости изу-
чаемых наук. Сам он говорил о себе: «Природным умом я не дурак, только
труда никакого понести не могу». Отец в одном из писем сыну тоже подтвер-
дил: «...Бог разума тебя не лишил». Но разум Алексея был на редкость пассив-
ным и ленивым. «Со младенчества моего несколько лет с мамою и с девками,
где ничему иному не обучился, кроме избных забав». Обучение, признавался
царевич, «мне было зело противно и чинил то с великою леностью, только б
чтобы время в том проходило, а охоту к тому не имел». Об отвращении царе-
вича к обучению явствует эпизод, происшедший с ним в 1712 г., после того как
он вернулся из-за границы, где провел около трех лет. Отец решил проверить,
чему сын там научился, и велел принести чертежи. Алексей, опасаясь, что отец
заставит его делать чертеж в своем присутствии, решил уклониться от экзамена
самым трусливым образом — «умыслил испортить себе правую руку» выстре-
лом в ладонь. Хотя решимости всерьез выполнить намерение у него не хватило
и дело ограничилось ожогом руки, симуляция все же избавила царевича от
экзамена.
Окружение царевича сложилось из лиц, причастных к его воспитанию.
Подражая отцу, Алексей тоже называл круг своих приближенных «компанией».
'Г।>аг>‘,ч11и в itmi.i' n у i poiia

На первых порах в ее состав входили четверо Нарышкиных, а также родствен-
ники царевича по матери, получившие доступ ко двору благодаря ее протекции.
Как и во «всепьянейшем соборе» царя, члены «компании» царевича имели про-
звища. Один из Нарышкиных, Андрей, имел прозвище Сатана, другого, Васи-
лия, называли Благодетелем, Ивана — Молохом. Видное место в «компании»
занимали муж кормилицы царевича Василий Колычев, по прозвищу Ад, подья-
чий Федор Еварлаков, по кличке Жибонда, учитель Никифор Вяземский и ряд
духовных лиц: духовник царевича Яков Игнатьевич, благовещенский ключарь
Иван Афанасьев, протопоп Алексей и др.1
Наибольшим доверием царевича пользовался Яков Игнатьевич — фактиче-
ский глава «компании», человек весьма властный и хорошо понимавший душев-
ный склад своего подопечного. Ему царевич дал клятву во всем «слушать и по-
кориться». Об огромном авторитете и влиянии духовника на царевича и знании
им его сокровенных тайн можно судить по переписке между ними. Царевич
неоднократно изливал ему нежные чувства: «В сем житии иного такого друга
не имею, подобно вашей светыни, в чем свидетель Бог». В письме, отправлен-
ном из Варшавы в 1711 г., царевич сообщал духовнику, что, в случае если тот
умрет, ему «весьма в Российское государство нежелательно возвращение». Как
видим, духовник являлся единственным лицом, связывавшим наследника пре-
стола со страной, которой он намеревался править. Это письмо интересно и тем,
что в нем задолго до бегства Алексея изложена мысль о возможности невозвраще-
ния в Россию 2.
«Компания» сына существенно отличалась от «компании» отца. И дело
было не только в разной степени одаренности лиц, входивших в ту и другую
«компании», и их причастности к современным событиям, но и в принципиаль-
но ином отношении к этим событиям. Члены «компании» Петра являлись актив-
ными участниками преобразований, каждый из них в меру сил и способностей
вносил свою лепту в дело, требовавшее от них полной отдачи. Члены «компа-
нии» царевича Алексея были всего-навсего созерцателями происходившего, при-
чем созерцателями не только пассивными, но и враждебными.
Достаточно беглого знакомства хотя бы с одним из 12 томов опубликован-
ных к настоящему времени писем и бумаг Петра Великого, чтобы в полной мере
ощутить ритм напряженной жизни страны. Содержание писем-указов Петра к
своим друзьям и соратникам, занимавшим определенные посты в армии и пра-
вительственном аппарате, как и донесений о выполнении этих указов, отражало
все значительные события времени преобразований. Но даже при пристальном
взгляде на переписку членов «компании» царевича и на письма самого Алексея
своему духовнику возникает ощущение, будто зти письма написаны не совре-
менниками тех бурных событий, а людьми совершенно иной эпохи. Тщетно
искать в письмах царевича духовнику сообщений о каком-либо деле, о труд-
ностях, которые довелось преодолевать при выполнении поручений отца, об
удовлетворении, испытываемом по случаю успешного выполнения задания. Опи-
сывать события в благожелательном к ним духе не поднималась рука, а откли-
каться на них в тоне разговоров, которые велись во время бесконечных пирушек
с друзьями, считалось небезопасным. Впрочем, иногда царевич проявлял любо-
пытство, но лишь к тому, что могло изменить его положение и что, как ему
казалось, могло приблизить время вступления на престол.
В 1711 г. рязанский митрополит Стефан Яворский произнес в Успенском
соборе проповедь, вызвавшую гнев Петра. В ней митрополит осуждал введение
должностей фискалов и уповал на наследника, с воцарением которого, как по-
лагал проповедник, наступит возврат к старине. До царевича, находившегося
в Дрездене, слухи об этой проповеди донеслись несколько месяцев спустя, и в
384 II. И. Павленко
его голове родились надежды на бунт духовенства. Очень осторожный, умевший
глубоко упрятать свои подлинные чувства, царевич все же не удержался от
рискованного письменного запроса у духовника — и оставил таким образом ули-
ку против себя — о содержании проповеди: «Прошу, изволь то казанье (буде
напечатано), что Рязанской в Новый год сказывал, прислать с Даудовым». В дру-
гом письме он просил сообщить о дальнейшей судьбе митрополита. В том же
году в Дрездене пронесся слух о смерти Меншикова. Это известие тоже обна-
дежило царевича: одним противником, готовым в случае смерти отца создать
непреодолимые препятствия на пути к престолу, стало меньше. Алексей прове-
ряет достоверность слуха специальным письмом, причем просит прислать за-
шифрованный ответ с самым надежным курьером: «Есть ведомость здесь, что
князь Меншиков погибе, только мы не имеем подлинной ведомости. О сем, буде
у вас есть... напишите сею азбукою» (шифром,— Н. П.) 3. Слух, однако, оказал-
ся ложным; он, видимо, возник в связи с обильным выделением крови из лег-
ких у светлейшего, происшедшим именно в 1711 г.
Переписываясь с духовником, царевич прибегал либо к шифру, либо к эзо-
повскому языку, понятному лишь его корреспонденту, поскольку письмо явля-
лось как бы продолжением конфиденциальных бесед. В одном из писем духов-
нику царевич просит его, как и всех членов «компании», не отвечать ему, но
помолиться: «...для того, что сам изволишь ведать... чтобы скорее совершилось,
а чаю, что не умедлится». В другой раз царевич писал, что он и его друзья, на-
ходясь в Смоленске, молят Бога, «дабы нам скоровременно вся желаемая бла-
гая чрез свое заступление даровали» 4. Ясно, что царевич ожидал каких-то зна-
чительных перемен, но неизвестно, с чем эти перемены были связаны, за что
надлежало молиться, что подразумевалось под «вся благая»: то ли он уповал
на ухудшение здоровья отца, то ли ждал его гибели от шальной пули на театре
военных действий, то ли, наконец, благом для себя считал освобождение от пору-
чений отца и возвращение в Москву, в лоно своей «компании». Смысл некото-
рых писем Алексея не удается уяснить и сейчас. Однако встречающиеся в них
приписки вроде «чтоб сие было тайно» или «как мочно тайно делать» свиде-
тельствуют о стремлении скрыть от посторонних глаз, и прежде всего от отца,
как собственные поступки, так и действия своей «компании». Особенно плот-
ным покровом тайны царевич окутывал свои связи с матерью и ее родствен-
никами.
Чем дальше, тем явственнее становилась отчужденность в отношениях отца
с сыном. Поручения отца царевич считал тяжелой обузой — выполняя их, над-
лежало трудиться, а к труду он относился с нескрываемым отвращением. Когда
наследник стал взрослым, то заменил комнатные игры с девчатами хмельным
застольем. Царевич настолько пристрастился к вину, что стал пить много и си-
стематически. Напившись, взвинчивался, становился болтливым и утрачивал
контроль над собой. Однажды он приехал домой из гостей совершенно пьяным,
нетвердой походкой отправился в покои супруги, но та его выпроводила. Алек-
сей вошел в свою спальню и стал изливать недовольство единственному собе-
седнику — камердинеру Ивану Афанасьеву. Сначала он поносил супругу, а рас-
палившись, гневно кричал, что отрубит головы всем, кто причастен к заключе-
нию брачного союза, поднимет бунт против отца. Проспавшись, царевич попы-
тался восстановить в памяти ночной монолог. Промелькнула тревожная мысль:
Иван Афанасьев — верный человек, а вдруг донесет? Вызвал камердинера.
— Не досадил ли я вчерась кому? — спросил царевич.
— Нет,— ответил камердинер.
— Ин не говорил ли пьяный чего? — И, вновь выслушав отрицательный
ответ камердинера, царевич сказал:
Трагедия is семье и у трона 385
— Кто пьян не живет. У пьяного всегда много лишних слов. Я сожалею,
что пьяным много сердитую и напрасных слов много говорю.
На всякий случай пригрозил Афанасьеву:
— Никому не сказывай. А буде ты скажешь, ведь тебе не поверят: я запру-
ся, а тебя станут пытать.
Собеседник заверил, что услышанное останется при нем.
Собутыльники Алексея поносили царя, шептали осуждающие слова по по-
воду преобразований, приносили в покои нелепые слухи, распространяемые
поборниками старины. Позже царевич признавался: друзья все «больше отво-
дили меня от отца моего и утешали вышепомянутыми забавами, и мало-помалу
не только дела воинские и прочие от отца моего дела, но и самая его особа зело
мне омерзела, и для того всегда желал быть в отлучении». Но свидания изредка
все же происходили. Сыну доводилось выслушивать упреки отца, иногда сно-
сить побои, но стоило Петру переступить порог, как сын вновь брался за старое
и оказывался в объятиях друзей.
У Петра было немало оснований для недовольства поведением сына. Горечь
вызывало не только тяготение Алексея к монахам и кликушам, но главным
образом безразличие к тому, чем жила страна. Первое приобщение царевича к
делу состоялось в 1704 г., когда он находился в составе русских войск, осаж-
давших Нарву, а затем участвовал в торжествах, устроенных в Москве по слу-
чаю овладения этой крепостью. Через три года семнадцатилетний царевич был
послан в Смоленск для заготовки провианта и фуража. Осенью того же 1707 г.
круг поручений наследника расширился — ему был поручен надзор за укреп-
лением Москвы на случай похода на столицу войск Карла XII. Надлежало отре-
монтировать брустверы, насыпать валы, укомплектовать артиллерийский парк,
пополнить московский гарнизон личным составом. Заметим, однако, что роль
царевича во всех этих работах была номинальной: Петр знал сына и, естествен-
но, не мог положиться на его организаторские способности. Для перестраховки
царь возложил ответственность за укрепление Москвы на других лиц, к кото-
рым и предъявлял спрос. После того как угроза похода шведских войск на
Москву исчезла, царевич по поручению отца занимался укомплектованием пяти
новых полков рекрутами, экипировкой и их обучением, а также значился номи-
нальным руководителем подавления Булавинского восстания.
Между отцом и сыном могла установиться атмосфера взаимного уважения
и солидарности на почве участия обоих в общем деле: одного — в роли глав-
ного действующего лица, другого — в роли активного помощника. Могла уста-
новиться, но не установилась, причем не по вине Петра. В письмах 1708 г. уже
сквозило недовольство нерасторопными действиями сына, приходилось напоми-
нать ему о срочности выполнения поручений. Но вскоре представился случай
убедиться в том, что сын проявлял к поручению полное равнодушие и был оза-
бочен не столько его выполнением, сколько пьянством в кругу друзей. Царевич
прислал в Преображенский полк, командиром которого являлся Петр, мало-
пригодных рекрутов, чем вызвал гнев царя. Петр проявлял снисхождение к ошиб-
кам, но никогда не прощал малодушия и промахов, порожденных отсутствием
прилежания. «Я зело недоволен,— прочел сын в письме отца,— присылкою в
наш полк рекрутов, которые и в другие полки не все годятся, из чего вижу,
что ты ныне больше за бездельем ходишь, нежели дела по сей так нужный час
смотришь» 5.
Упрек был совершенно справедливым. Сам царевич об этом времени позже
вспоминал так: «А когда уже было мне приказано в Москве государственное
правление в отсутствие отца моего, тогда я, получа свою волю (хотя я и знал,
что мне отец мой то правление вручил, приводя меня по себе к наследству),
17 Н. И. Павленко
386 Н. И. Павленко
а в большие забавы с попами и чернецами и с другими людьми впал». Это при-
знание царевич сделал десять лет спустя, а в тот день, когда прочитал гневные
слова Петра, он вел себя по-иному. Его поступками руководили страх быть
наказанным и стремление оправдаться любыми средствами: «А что ты, госу-
дарь, изволишь писать, что присланные 300 рекрутов не все годятся и что не
с прилежанием врученные мне дела делаю, и о сем некто тебе, государю, на
меня солгал, в чем я имею великую печаль». Далее следуют слова, рассчитан-
ные на то, чтобы разжалобить отца: «И истинно, государь, сколько силы моей
есть и ума, врученные мои дела с прилежанием делаю. А вокруг в то время
лучше не мог вскоре найтить; а ты изволил, чтоб прислать их вскоре» 6.
Царевич сделал для себя вывод, что следует проявлять осторожность, но
ни он, ни его друзья-собутыльники не могли установить, кого надо остере-
гаться, кто сообщает царю сведения о поведении сына. Он изворачивается, ищет
заступников. Попробовал обратиться за помощью к кабинет-секретарю отца Ма-
карову: «Александр Васильевич! Пожалуй, отпиши ко мне, доведався, какой и
за что на меня есть государя-батюшки гнев, что изволит писать, что будто я,
оставя дела, хожу за бездельем, отчего ныне я в великой печали». Ответа не
последовало, или он затерялся. Алексей обращается к мачехе. Екатерине уда-
лось уладить конфликт. 19 декабря 1708 г. Петр отправил ответ на письмо сына,
написанное в конце ноября: «...пишешь, что рекрутов в то число добрых не
было и для того таких послал; и когда б о том ты так отписал тогда, то б я
сердит на тебя не был» 7.
Не следует рассматривать отношения Петра с Алексеем как цепь непрерыв-
ных требований сурового отца к сыну и как выражение недовольства его поступ-
ками. В письмах Петра мелькают, правда нечасто, проявления отеческой заботы,
даже нежности. В конце января 1709 г. царевич, будучи в Харькове, занемог.
Царь не остался безразличным к судьбе больного. 30 января Петр писал Мен-
шикову: «Я бы и вчерась в Ахтырку поехал, но остался для болезни сына
моего, которому сего дня есть мало лучше» 8. Одно из писем Петра сыну звучит как
мольба: «Чини по данному тебе письму не с печалию, но с радостию, ибо все
тебе ж пригодится и у меня будешь в ласке».
В 1710 г. царевич находился в Дрездене, а в следующем году был занят
устройством брачных дел. Алексею отец прочил в супруги вольфенбюттель-
скую принцессу Шарлотту Христину Софию, сестра которой была замужем за
австрийским императором. Свадьба состоялась 14 октября 1711 г. в Торгау в
присутствии Петра. Туда приезжал немецкий философ и математик Лейбниц.
«Я ездил в Торгау,— писал Лейбниц,— не столько для того, чтобы посмотреть
на свадебное торжество, сколько для того, чтобы видеть замечательного русского
царя. Замечательны дарования этого великого государя».
Брак не внес существенных изменений в жизнь царевича. Высокая и худая,
с лицом, изуродованным оспой, Шарлотта не пользовалась любовью Алексея:
«Жену мне на шею чертовку навязали; как к ней ни приеду, все сердитует и не
хочет со мною говорить». Основания для «сердитования» у европейски обра-
зованной и воспитанной Шарлотты были — супруг часто пребывал в пьяном
разгуле, к тому же завел фаворитку. У его учителя Никифора Вяземского была
крепостная Евфросинья Федорова. Она приглянулась царевичу, и привязан-
ность к ней и даже нежные чувства он сохранил до конца дней своих.
После женитьбы царевич с конца 1711 г. выполнял в Речи Посполитой
поручения царя по заготовке провианта для армии, находившейся за границей.
Судя по письмам Алексея, его усилия остались бесплодными — продовольствие
он не заготовил, но предусмотрительно, чтобы не быть обвиненным в упуще-
ниях, снабжал почти каждое свое письмо отцу либо копиями своих распоряже-
Трагедия в семье и у тропа 387
ний, либо копиями донесений лиц, ему подчиненных и причастных к выполне-
нию задания. Таким образом, практическая школа обучения наследника управ-
лению государством не удалась, как не удалось и обучение его наукам.
С 1713 г. Алексей жил в Петербурге. Отец лишь изредка обременял сына
поручениями, тем более что последний уклонялся от них, притворяясь боль-
ным. Об этом умении симулировать болезнь писал сам царевич во время след-
ствия: «Притворяя себе болезнь, лекарство нарочно, чтоб не быть похода, при-
нимал, и в том виноват». Видимо, к этому времени относится охлаждение в
отношениях отца с сыном — Петр убедился в никчемности наследника и окон-
чательно разуверился в возможности привлечь его к делам управления. В новой
столице царевич жил в окружении старой «компании»: Никифора Вяземского,
Ивана Афанасьева и др. Из нее выбыл только духовник, с которым у царевича
произошла какая-то размолвка. Место Якова Игнатьевича занял Александр Ва-
сильевич Кикин — бывший денщик Петра, благодаря своей расторопности и
исполнительности назначенный на должность руководителя интендантской служ-
бы в Адмиралтействе.
В свое время Кикин пользовался таким же расположением Петра, как и
Меншиков, и унаследовал обязанности Меншикова по устройству царского быта.
В круг его дел входило наблюдение за сооружением царских покоев и хозяйст-
венных построек, а также создание необходимого комфорта царю в его «Пара-
дизе». Между царем и денщиком установились дружеские отношения. Петр
называл его любовно дедушкой. Содержание писем царя своему денщику дает
основания считать Кикина одним из немногих корреспондентов Петра, к кото-
рым он относился не как к подданным, а как к лицам, пользовавшимся его
дружеским расположением и полным доверием. Помимо хозяйственных распо-
ряжений царь удостоивал Александра Васильевича важными новостями о собы-
тиях на театре военных действий, причем всякий раз находил особые слова,
в которых просматривалась либо добродушная шутка, либо ирония, либо злой
сарказм. «Грос фатер! — писал Петр Кикину 9 июня 1711 г., видимо, вскоре
после женитьбы денщика.— Поздравляем вам с молодою бабушкою и прошу,
чтоб добра была ко внучку (царю.— Н. П.) так, как дедушка. Мы утешаемся
вашими радостями, а у нас всяко бывает. О здешних конъюнктурах подлинно изве-
стисся от господина генерала губернатора вашего, к которому обо всем пространно
писал» 9.
Петр принадлежал к числу тех людей, которые не умели быть снисходи-
тельными к порокам, наносившим ущерб государству. Он не прощал казно-
крадов, лихоимцев и порывал с ними прежние отношения, которые уже никогда
не восстанавливались. Так царь поступил с Виниусом, некогда входившим в
его «компанию». Теперь черед пришел Кикину — он проворовался и был привле-
чен к следствию. «Он так испугался, что с ним случился апоплексический
удар», — записал современник. Петр с казнокрадами был беспощаден, тем не
менее благодаря хлопотам Екатерины Кикин избежал сурового наказания. «Она
просила, чтобы в случае, если он не может быть выпущен на свободу, ему, как
паралитику, почти лишенному языка, ввиду вероятности близкой его кончины
дозволено было, по крайней мере, умереть спокойно». Ходатайство имело успех:
царь сохранил Кикину жизнь, но отстранил от должности, лишил доверия, так
что, оправившись от удара, он, «как изгнанник, отпустил бороду». В следующем
году Петр предоставил Кикину право жить в Петербурге, но о восстановлении
между ними прежних отношений не могло быть и речи.
Затаив злобу на царя, Кикин рассчитывал поправить свою оборвавшуюся
карьеру, но ставку сделал не на настоящее, а на будущее, когда трон займет
наследник Алексей. С этой целью Кикин сблизился с царевичем, стал его прия-
17*
388 И. И, Павленко
телем, что благодаря уму и обаянию он сделал без труда. Впрочем, дружеские
связи и расположение царевича Кикин не рекламировал, предпочитал всегда
находиться в тени и, соблюдая предосторожности, навещал Алексея сравни-
тельно редко, хотя всякий раз появлялся в те нужные минуты, когда тот остро
нуждался в совете.
Безмятежная жизнь царевича оборвалась для него совершенно неожидан-
но в один из осенних дней 1715 г. 27 октября хоронили супругу царевича Алек-
сея, скончавшуюся после родов сына. В этот же день ему вручили послание
царя, подписанное 11 октября. Отец напоминал сыну о времени, когда «наш
народ утеснен был от шведов, которые не только ограбили толь нужными оте-
ческими пристаньми, но и к разумным очам к нашему нелюбозрению добрый
задернули занавес и со всем светом коммуникацию пресекли»; писал о первой
неудаче в начавшейся войне, о том, как «горестию и терпением сию школу
прошли» и «неприятель, от которого трепетали, едва не вящшее от нас ныне
трепещет». После общего обзора событий Петр переходит к поводу, вызвавшему
появление письма,— горестным размышлениям о наследнике. Царя снедала «го-
ресть» не столько ввиду отсутствия личного вклада наследника в победы над
неприятелем, сколько из-за отсутствия у него всякого интереса к делу.
Петр писал сыну: прискорбно видеть «тебя, наследника, весьма на правле-
ние дел государственных непотребного (ибо Бог не есть виновен, ибо разума
тебя не лишил, ниже крепость телесную весьма отнял; ибо хотя не весьма креп-
кой природы, обаче и не весьма слабой); паче же всего о воинском деле ниже
слышать хочешь, чем мы от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете,
ныне почитают». Послание заканчивается угрозой лишить сына престола, если
он не одумается и не изменит поведения, «ибо,— написал царь свою знаменитую
фразу,— за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како
могу тебя, непотребного, пожалеть. Лучше будь чужой добрый, неже свой непо-
требный» '°. Письмо — образец, с одной стороны, гражданского пафоса, а с дру-
гой — жесткости и неумолимости. Оно поставило все точки над «и» и лишило
корреспондента права на уклончивый ответ.
Прочитав послание отца, Алексей обратился за помощью к Кикину. Тот
рекомендовал отречься от престола, ссылаясь на слабое здоровье. Царевич от-
ветил в соответствии с советом. Не вдаваясь в подробности, он проявил рабскую
покорность судьбе и писал, что желание отца полностью совпадает с его соб-
ственным желанием: «Вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, понеже
памяти весьма лишен (без чего ничего возможно делать) и всеми силами, умны-
ми и телесными (от различных болезней), ослабел и непотребен стал к толи-
кого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я». Царе-
вич заявил, что отказывается от престола.
Через месяц после получения письма царь занемог. Болезнь была столь
опасной, что в ожидании трагического конца сенаторы круглосуточно находи-
лись в царских покоях. Кризис, однако, миновал, и царь, оправившись, пишет
еще одно послание сыну. Зная характер Алексея, Петр усомнился в искренности
отречения от престола: «...тому верить невозможно». Остался отец не удовлетво-
ренным и тем, что сын в своем ответе коснулся лишь «слабости телесной», в то
время как в первом послании речь шла о «неохоте к делу». Отец вновь задавал
сыну суровые вопросы, не удостоившись ответа: «Помогаешь ли в таких моих
несносных печалях и трудах, достигши такого совершенного возраста?» За ца-
ревича ответил сам Петр: «Ей, николи, что всем известно есть, но паче ненави-
дишь дел моих, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего,
делаю, и конечно по мне разорителем оных будешь». Царь потребовал от царе-
вича альтернативного ответа: «...так остаться, как желаешь быть, ни рыбою,
Трагедия в семье и у трона 389
ни мясом, невозможно, но или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя
наследником, или будь монах, ибо без сего дух мой спокоен быть не может, а
особливо что ныне мало здоров стал» и. Из двух вариантов, предложенных ца-
ревичу относительно его будущего, он избрал второй. Не без совета друзей,
считавших, что «клобук не гвоздем к голове прибит», Алексей согласился иа
пострижение.
Через несколько дней, накануне отъезда за границу, Петр имел разговор
с притворно заболевшим сыном. Царь предложил сыну еще раз обдумать свое
решение постричься и окончательный ответ прислать в Копенгаген, куда Петр
намеревался отправиться. На размышление предоставлялся срок в шесть меся-
цев.
Внешняя покорность сына и его готовность отречься от престола и по-
стричься в монахи являлись чистейшим обманом. Пребывание в монастыре, на
которое так охотно соглашался царевич, могло устроить лишь человека, решив-
шего полностью отказаться от мирской суеты и мирских забот. Подобных наме-
рений у Алексея не было и в помине. Задумывая отсидеться в келье в ожида-
нии смерти отца, он не считал ее лучшим местом жительства: хотя клобук и не
был прибит к голове гвоздем, но, как остроумно заметил В. О. Ключевский,
сменить этот головной убор на корону представлялось затруднительным. Пре-
бывание в монастыре, кроме того, влекло за собой отказ от мирских удоволь-
ствий, в том числе потерю Евфросиньи, занимавшей все больше места в сердце
царевича. Поэтому Алексей решил бежать за границу. Кикин, отправляясь на
лечение в Карлсбад, обещал ему: «Я тебе место какое-нибудь сыщу». Но как
выбраться за границу?
Осуществлению замысла помог сам Петр. Находясь в Копенгагене, он пред-
принял последнюю попытку приблизить к себе сына и отправил ему послание
с предложением либо приехать в Копенгаген для участия в военно-морских опе-
рациях против шведов, либо определить время пострижения и назвать монастырь,
в котором тот намеревался жить. «И буде первое возьмешь,— писал царь, — то
более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо еще можешь к действиям поспеть».
Царевич выразил желание ехать в Копенгаген. Сборы были недолгими. 26 сен-
тября 1716 г., попрощавшись с сенаторами, Алексей в сопровождении Евфро-
синьи, ее брата Ивана и трех служителей отправился в путь. Накануне отъезда
царевич разоткровенничался со своим камердинером Иваном Афанасьевым и,
взяв с него слово сохранить разговор в тайне, признался ему: «Я-де не к батюшке
поеду: поеду-де к цесарю или в Рим. Только-де у меня про это ты знаешь да Кикин,
и для меня-де он в Вену проведывать поехал, где мне лучше быть. Жаль-де мне, что я
с ним не увижусь; авось на дороге увижусь». Встреча царевича с Кикиным все же
состоялась.
— Нашел ли место, где я могу укрыться? — спросил царевич.
— Нашел,— отвечал Кикин.— Поезжай в Вену к цесарю, там не выда-
дут 12.
Эта встреча в Митаве развеяла все сомнения: бежать надо не в Рим, а ко-
нечно же в Вену, где можно было рассчитывать на покровительство своего
шурина. Кикин преподал царевичу несколько советов: «Ежели будет по тебя
кто прислан от отца в дорогу, чтоб от присланных уйти тайно, ночью, одному».
Чтобы замести следы, скрыть маршрут и как можно дольше держать отца в неве-
дении о подлинных планах, Кикин рекомендовал Алексею отправить отцу пись-
мо из Кёнигсберга, стоявшего на пути в Копенгаген. Напоследок Кикин сказал:
«Если по тебя отец пришлет, отнюдь не езди». Последующие события развива-
лись по законам детективного жанра, где героями сюжета являются преступ-
ник-беглец и его преследователи. Веглец предпринял ряд предосторожностей.
390 Н. И. Павленко
В почтовой карете, выехавшей из Митавы, сидел не наследник русского пре-
стола, а московский подполковник Коханский с супругой и поручиком. В дру-
гой карете разместились его служители. В пути произошло еще несколько мета-
морфоз. Подполковник Коханский стал регистрироваться на почтовых станциях
польским кавалером Кременецким, а его любовница, обрядившись в мужской
костюм, сопровождала его в качестве пажа. Кавалер менял внешний облик:
приклеивал то усы, то бороду.
Поздним вечером 10 ноября 1716 г., когда вице-канцлер венского двора
Шенборн готовился ко сну, в дом вошел неизвестный человек и на ломаном не-
мецко-французском языке доложил графу, что русский царевич находится у
подъезда и просит немедленной аудиенции. Царевич Алексей вошел в покои в
состоянии сильного возбуждения и, поминутно озираясь по сторонам, бессвязно
изложил жалобы на отца, стремившегося лишить его престола, на Меншикова,
окружившего его, царевича, дураками и пьяницами, и на ненасытно честолю-
бивую мачеху Екатерину. В заключение он заявил: «Мой отец говорит, что я не
гожусь ни для войны, ни для правления; у меня однако же довольно ума, чтоб
царствовать. Бог дает царства и назначает наследников престола, но меня хо-
тели постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу
в монастырь. Император должен спасти меня».
Прибытие царевича в Вену поставило австрийское правительство в весьма
затруднительное положение. С одной стороны, открытое предоставление ему
убежища означало вызов Петру, который, как полагали, не остановится перед
вооруженным конфликтом; такое развитие событий не устраивало венский двор.
С другой стороны, в Вене не сочли целесообразным немедленно выдать царе-
вича, ибо рассчитывали превратить его в разменную монету в политической игре.
Поэтому австрийский двор решил приютить царевича тайно и отправил его
вместе со спутниками в горную крепость в Тироле — Эренберг, где он должен
был жить в строжайшей изоляции.
В те дни, когда царевич представлялся Шенборну и венские министры
занимались решением щекотливого вопроса, Петр, тщетно ожидавший в течение
двух месяцев приезда сына в Копенгаген, начал проявлять беспокойство о его
судьбе и терялся в догадках: стал ли сын жертвой дорожного происшествия
или скрылся. Хотя Петр и считал более вероятной вторую версию, но 9 де-
кабря послал генералу Вейде, командовавшему корпусом в Мекленбурге, пред-
писание организовать поиски сына подчиненными ему офицерами. Одновре-
менно царь вызвал в Амстердам находившегося в Вене Авраама Веселовского
и дал ему следующее распоряжение: «...где он проведает сына нашего пребы-
вание, то, разведав... ехать ему и последовать за ним во все места и тотчас о
том чрез нарочные эстафеты и курьеров писать к нам. А себя содержать весьма
тайно, чтоб он про него не проведал». Веселовскому, кроме того, было поручено
передать послание Карлу VI. Петр хотя и писал цесарю, что сын «незнамо
куды скрылся», но, как явствует из последующего текста его послания, не сом-
невался, что беглец находится в цесарских владениях |3.
Поиски, организованные генералом Вейде, закончились безрезультатно. За-
то Веселовскому удалось напасть на след. В начале января 1717 г. он установил,
что 29 октября истекшего года царевич находился во Франкфурте-на-Одере и
оттуда направился к Бреславлю (Вроцлаву). От станции к станции Веселовский
следовал по маршруту царевича и прибыл в Вену. Здесь нить оборвалась. В те-
чение двух месяцев Веселовский бесплодно разыскивал царевича в Вене и ее
окрестностях. Возможно, что русский резидент, имевший связи в Вене, всего
лишь делал вид, что его старания не дают результатов, а сам вступил с цареви-
чем в преступный сговор и вел двойную игру. Основанием для подобной догадки
Трагедия в семье и у трона
391
служит дальнейшая судьба Веселовского: когда в Москве начался розыск по
делу царевича Алексея, Веселовского вызвали в Россию, но он отказался при-
ехать и стал одним из первых невозвращенцев.
Во второй половине марта, когда в помощь Веселовскому царь прислал в
Вену гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева, удалось установить,
что царевич находится в крепости Эренберг. Располагая точными сведениями
о месте нахождения беглого царевича, Веселовский добился аудиенции у австрий-
ского императора и передал ему послание Петра. Карл VI, однако, сделал вид,
что ему ничего не известно о пребывании царевича в его владениях.
Австрийский двор занял выжидательную позицию. Лишь спустя месяц,
когда отрицать пребывание царевича в австрийских владениях стало невозможно,
Карл VI отправил царю послание, являвшее образец пустословия. Цесарь клял-
ся в любви, дружбе и преданности, но от прямого ответа на вопрос царя укло-
нился. В его письме тщетно искать признания, находится ли царевич под его
протекцией или, наоборот, не проживает на территории Австрийской империи.
Цесарь лишь туманно обещал царю сделать все возможное, «дабы ваш сын Алек-
сей, его любовь, не впал в неприятельские руки» 14. Эти слова можно истолко-
вать как косвенное признание проживания царевича во владениях цесаря, ибо
если бы его там не было, то как мог цесарь поручиться за то, что Алексей
«не впадет в неприятельские руки»?
Уклончивый ответ Карла VI, с одной стороны, и его стремление получше
спрятать царевича — с другой, убедили Петра, что предстояла сложная дипло-
матическая игра с венским двором. О недобрых намерениях австрийского пра-
вительства свидетельствовал перевод царевича из Эренберга в Неаполь. Румян-
цев и его помощники проследили за переездом Алексея, неотступно следуя за
его каретой. Петр поручил возглавить дело доставки сына на родину опытному
дипломату Петру Андреевичу Толстому.
Выбор царя оказался весьма удачным. Лучшего кандидата на эту роль
трудно было подыскать не только потому, что Толстой имел репутацию опыт-
ного дипломата, умело представлявшего интересы России в Стамбуле, но и по-
тому, что Петру Андреевичу довелось почти два года (1697—1699) провести в
Италии в качестве волонтера. Овладел ли Толстой в совершенстве профессией
военного моряка, мы не знаем, но за это время он успел исколесить страну, а
главное, изучить итальянский язык, что бесспорно облегчило ему выполнение
возложенного на него поручения. Немаловажное значение имело и свойство ха-
рактера Толстого, человека, как говорится, без предрассудков, знакомого с со-
чинениями Макиавелли и руководствовавшегося его наставлениями в практи-
ческой деятельности.
Появление Толстого в Вене с посланием цесарю от царя для австрийского
правительства было подобно грому среди ясного неба: сам цесарь и его министры
были абсолютно уверены, что им удалось упрятать царевича так основательно,
что его никто не сможет обнаружить. Петр Андреевич, как только прибыл в
Вену, немедленно потребовал аудиенции у цесаря и, добившись ее, 29 июля
1717 г. вручил ему письмо Петра. Царь без обиняков выразил «любезному другу
и брату» свое удивление по поводу того, что царевич тайно содержится в цесар-
ских владениях и «по прошению моему ко мне не отослан». Более того, в письме
указывались точные координаты пребывания сына: сначала он находился в ти-
рольской крепости Эренберг, а теперь отправлен в Неаполь. Царь извещал це-
саря, что послал в Вену чужестранных дел коллегии тайного советника с пору-
чением «и письменно, и изустно волю нашу и отеческое увещание оному (сы-
ну,— Н. П.) объявить» и «просить вас, дабы оный сын наш немедленно с ним
был к нам отпущен». Петр нарочито подчеркнул, что Румянцев своими глазами
392	[1. И. Павленко
видел, как царевича перевозили из Эренберга в Неаполь 15. Отпираться и юлить
венскому двору было уже и бессмысленно, и непрестижно.
Инструкция Толстому и Румянцеву предусматривала возможные варианты
поведения как цесаря, так и царевича. Если император и впредь будет укло-
няться от определенного ответа и ссылаться на свою неосведомленность о место-
нахождении царевича, то Толстой должен был прибегнуть к угрозе, изложен-
ной, правда, в самой общей и туманной форме: «...и против того свои меры брать
принуждены будем». Если, напротив, император признает, что царевич нахо-
дится в его владениях, но откажется его выдать, поскольку царевич «отдался
под его протекцию», то надлежало заявить, что никому не дано выступать судьей
в отношениях между отцом и сыном, тем более что отец готов простить его
проступок. Инструкция предусматривала поведение Толстого и в том случае,
если сын будет жаловаться на отца за «принуждение». Самым убедительным
документом против этого обвинения считалось письмо царя к сыну из Копенга-
гена, копию которого Толстой должен был показать Карлу VI, чтобы тот убе-
дился, «что неволи не было». Толстой должен был поведать цесарю, как отец
долго и упорно пытался сына «на путь добродетелей поставить», но сын оказался
невосприимчивым к подобного рода заботам и, вероятно, под влиянием недоб-
рых людей решился на неразумный шаг. В общении с цесарскими министрами
Петру Андреевичу следовало в зависимости от обстоятельств применить «ласку
или угрозу». В случае отказа выдать царевича Толстой и Румянцев должны
были домогаться разрешения на свидание с ним. Если будет отказано и в этом,
то цесарю надлежало объявить, «что мы сие примем за явный разрыв». Царь
тогда будет апеллировать к общественному мнению Европы.
Два пункта инструкции определяли, как нужно было уговаривать царевича
возвратиться на родину: надлежало взывать к совести сына, разъяснить ему,
какое он отцу «тем своим поступком бесславие, обиду и смертную печаль, а
себе бедство и смертную беду нанес»; гарантировать прощение поступка, если
уговоры подействуют и царевич напишет письмо цесарю о своем желании вернуть-
ся в Россию; грозить родительским проклятием и намерением царя домогаться
выдачи его с оружием в руках в случае отказа от возвращения |6.
Толстой не ограничился аудиенцией у цесаря. На следующий день, 30 июля,
он отправился к герцогине Вольфенбюттельской — матери супруги цесаря и
покойной супруги царевича Шарлотты Христины Софии. Хотя теща Алексея
поначалу заявила, что она ничего не знает о месте его пребывания, но затем
под напором фактов вынуждена была выдавить обещание всячески содейство-
вать возвращению беглеца.
Итак, игра в прятки завершилась. Цесарь был загнан в угол, и ему надле-
жало дать четкий ответ на запрос царя. Три министра на тайной конференции
7 августа выработали рекомендации цесарю, как вести себя в дальнейшем в
этом щекотливом деле. Коль скоро царю стала известна тайна пребывания сына,
то решено было подать факт предоставления ему убежища как акт милосердия
и благодеяния цесаря: то было сделано ради избежания угрозы «попасть царе-
вичу в неприятельские руки». Царю надлежало заявить, что его неправильно
информировали, будто «сына его перевозят как арестанта», что в действитель-
ности его «трактовали как принца» и сам этот «принц» просил, чтобы ему пре-
доставили уединенное и безопасное убежище. Если царевич, ознакомившись с
содержанием письма Петра Карлу VI, все же откажется выехать в Россию, то
Толстой мог рассчитывать на разрешение встретиться с ним.
Это был уже частичный успех Толстого — для него открывались возмож-
ности непосредственного воздействия на царевича. Правда, Толстому было заяв-
лено, что цесарь не выдаст Алексея вопреки его воле. Но это заявление можно
Трагедия в семье и у трона
393
было игнорировать, ибо и Толстой, и австрийские министры великолепно пони-
мали, что упрямство цесаря чревато нежелательными последствиями — вторже-
нием русских войск в Силезию или Богемию и пребыванием их там до тех пор,
пока царь не получит сына.
Цесарь утвердил рекомендации конференции. В Неаполь курьер вез его по-
веление вице-королю графу Дауну оказывать всяческую помощь Толстому. Пе-
ред отъездом в Неаполь Толстой еще дважды навестил тещу Алексея и получил
от нее увещательное письмо. Впрочем, увещательным его можно назвать лишь
условно, ибо герцогиня всего-навсего написала, что желает примирения сына с
отцом.
Толстой и Румянцев выехали из Вены 21 августа и в Неаполь прибыли
более месяца спустя — 24 сентября. На следующий день они явились к Дауну,
чтобы договориться о встрече с царевичем. Первое свидание Толстого и Румян-
цева с царевичем состоялось 26 сентября. Для царевича встреча с доверенными
людьми отца была такой же неожиданностью, как и для цесарских министров
их появление в Вене. Алексей полагал, что терпит режим арестанта ради того,
чтобы остаться в неизвестности, а на поверку оказалось, что никакой тайны
нет и отцу хорошо известно место его пребывания. Царевич онемел от страха.
В особенности его приводило в трепет присутствие гвардейского капитана, ко-
торый, полагал царевич, прибыл для того, чтобы лишить его жизни. Толстой
вручил царевичу два письма: одно — от герцогини, другое — от отца, написан-
ное в Спа 10 июля 1717 г. Письмо царя подтверждает лишний раз его незауряд-
ные литературные дарования, отличается краткой выразительностью и колос-
сальным эмоциональным напряжением. Приведем его полностью:
«Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал
и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но наконец, обольсти меня и закли-
наясь Богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую
протекцию, что не слыхано не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных,
чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!
Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе
господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя
обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую
любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься.
Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно.
А яко государь твой за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и
ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине. К тому помяни, что я все не
насильством тебе делал, а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться — чтоб хотел, то б
сделал» |7.
Мы не знаем, сколь продолжительным было свидание, какие монологи
произносил Толстой и что на них отвечал царевич. Бесспорно одно: Петр Андрее-
вич, руководствуясь инструкцией, пытался воздействовать на Алексея Петро-
вича и ласками, и сказками, и угрозами, и, наконец, уговорами. Все старания,
однако, оказались бесплодными. Выслушав Толстого, царевич заявил: «Теперь
ничего не могу объявить, потому что надобно мыслить о том гораздо». Следую-
щая встреча состоялась через два дня, 28 сентября. Ее результаты тоже были
неутешительными. Тем не менее это собеседование отличалось от первого. Тог-
да царевич большую часть времени испуганно молчал. Теперь состояние шока
миновало, и Алексей стал словоохотливее. Обдумав содержание письма отца и
обещания Толстого, на которые тот, естественно, не скупился, он наотрез отка-
зался вернуться в Россию: «Возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное
лицо явиться не бесстрашно; а почему не смею возвратиться, о том письменно
донесу протектору моему, его цесарскому величеству».
После того как ласки не подействовали, Толстой перешел к языку угроз.
394 Н. И. Павле нко
Он заявил, что царь не удовлетворится до тех пор, пока не получит его живым
или мертвым. Чтобы вернуть блудного сына в лоно семьи, отец не остановится
и перед военными действиями. О себе Толстой сказал, что он не уедет домой и
будет следовать за ним повсюду, куда бы он ни отправился, до тех пор, пока
не доставит его отцу. Последняя угроза, кажется, произвела на царевича неот-
разимое впечатление, и он позвал Дауна в другую комнату, чтобы спросить,
может ли он, царевич, положиться на покровительство цесаря, ибо не желает
возвращаться к отцу. Получив положительный ответ, подавленный угрозами
царевич воспрянул духом и вновь заявил собеседникам, что ему надобно время
для размышлений.
Толстой и Румянцев 1 октября 1717 г. отправили письмо царю с отчетом о
результатах свиданий. Хочется обратить внимание читателя, что такого рода
донесения требуют проверки, ибо их составители склонны сгущать краски, уси-
ливать меру встречающихся трудностей. В этом случае весомее выглядели бы
их собственные заслуги при достижении цели. Однако выяснить меру искаже-
ния показаний царевича, как и установить достоверность описания его поведе-
ния, не представляется возможным. Именно поэтому донесения Толстого и Ру-
мянцева приходится принимать на веру. Оба они доносили царю: «Сколько,
государь, можем видеть из слов его, многими разговорами он только время про-
должает, а ехать в отечество не хочет, и не думаем, чтобы без крайнего принуж-
дения на то согласился». Второе письмо Толстой отправил резиденту Веселов-
скому. Оно тоже не отличалось оптимизмом: «...ежели не отчаится наше дитя
протекции, под которою живет, никогда не помыслит ехать».
У Толстого созрел план, как оказать на царевича «крайнее принуждение»,
как его «отчаети», чтобы он согласился на выезд. Здесь надо сказать, что Петр
Андреевич не всегда действовал честно и прямо: в арсенале его средств влия-
ния находились и шантаж, и запугивания, и подкуп. Он считал возможным
ради достижения цели пользоваться всеми способами, без разбора. Упомянутое
выше письмо Веселовскому, где царевич назван «наше дитя», Толстой заклю-
чил словами: «...сего часу не могу больше писать, понеже еду к нашему зверю,
а почта отходит». Думается, что, назвав царевича «зверем», Толстой имел в ви-
ду, что он, подобно зверю, был обложен со всех сторон.
Коварный план Толстого состоял в том, чтобы лишить Алексея уверен-
ности в готовности императора ради него пойти на все, в том числе на воору-
женный конфликт с царем. Подкупленный Толстым секретарь графа Дауна,
общавшийся с царевичем, по заданию Петра Андреевича должен был как бы
невзначай, мимоходом и под большим секретом посоветовать ему не надеяться
на «протекцию цесаря, который оружием его защищать не может при нынеш-
них обстоятельствах, по случаю войны с турками и гишпанцами». Вторую ак-
цию, тоже призванную оказать давление на царевича, предстояло осуществить
вице-королю. Графу Дауну Толстой поручил высказать Алексею Петровичу на-
мерение отобрать у него Евфросинью, «чтобы царевич из того увидел, что цесар-
ская протекция ему не надежна и поступают с ним против его воли». Третью дезин-
формацию Петр Андреевич взял на себя: во время очередной встречи он был
намерен сказать царевичу, что сию минуту получил письмо от царя, в котором тот
будто бы писал, что, «конечно, доставать его намерен оружием» и что русские
войска, сосредоточенные в Речи Посполитой, готовы перейти границу.
Самое же сильное впечатление на царевича произвело сообщение Толстого
о том, что отец вот-вот появится в Неаполе. Оно привело царевича в такой страх,
что он, доносил Толстой, «в том моменте мне сказал: «Еже всеконечпо ехать к
отцу отважиться»». Этот разговор состоялся 1 октября. Закончив его, Толстой
отправился к графу Дауну, чтобы тот «немедленно послал к нему (царевичу.—
Трагедия в семье и у трона
395
Н.П.} сказать, чтобы он девку (Евфросиныо.— Н. П.) от себя отлучил». Тол-
стой рассчитывал на эффект и правильно рассудил, что передышки для размыш-
лений и сомнений царевичу давать нельзя: «И того ради просил я вицероя (вице-
короля.— Н. П.) учинить предреченный поступок, дабы с трех сторон вдруг
пришли ему противные ведомости, т. е. что упомянутый секретарь отнял у него
надежду на протекцию цесарскую, а я ему объявил отцев к нему вскоре приезд
и прочая, а вицерой разлучение с девкою и противно воле его учинить хочет,
чтоб тем его привесть к резону, ибо иного ему делать нечего, что ехать к отцу
с повиновением». Толстой определил безошибочно: царевич находился в состо-
янии неуверенности, колебаний и переживал душевные муки. Отсюда вывод —
надо усилить давление.
2 октября Толстой получил записку Алексея: «Петр Андреевич! Буде воз-
можно, побывай у меня сегодня один и письмо, о чем ты вчера сказывал, что
получил от государя-батюшки, с собою привези, понеже самую нужду имею с
тобою говорить, что не без пользы будет». Толстой поначалу отказался от сви-
дания, поскольку просимого письма от царя он не получал и удовлетворить
любопытство Алексея, разумеется, не мог, потом все-таки согласился встретить-
ся. Не знаем, сколь удачно он выпутался из положения, бывшего плодом его
собственной мистификации. Для нас важен конечный результат облавы на «зве-
ря». 3 октября Толстой и Румянцев явились к царевичу и услышали от него
долгожданные слова. В тот же день царевич известил цесаря: «...резолюцию взял
ехать в Вену и за превеликую милость ваше величество, когда сподоблюся ви-
деть, персонально благодарить, и о некоторых своих нуждах просить и по оном,
с воли вашего величества, возвратиться во своя к отцу своему, государю». Тол-
стой и Румянцев поспешили поделиться приятной вестью с царем: «Его высо-
чество государь царевич Алексей Петрович изволил нам сего числа объявить
свое намерение, оставя все прежние противления, повинуется указу вашего ве-
личества и к вам в С.-Питербурх едет беспрекословно с нами».
Письмо сына отцу о принятом решении помечено 4 октября. Оно состав-
лено по канонам канцелярской практики того времени и в известной мере
повторяет письмо царя с обещанием простить ему вину:
«Письмо твое, государь, милостивейшее чрез господ Толстого и Румянцева получил, из
которого, также изустного мне от них милостивое, от тебя, государя, мне всякие милости, не-
достойному в сем моем своевольном отъезде, будет, буде я возвращуся, прощение... И, надеяся на
милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу и с присланными от тебя, государя, поеду
из Неаполя на сих днях к тебе, государю, в С.-Питербурх.
Всенижайший и непотребный раб и недостойный называтися сыном Алексей» 18.
О решении царевича известил цесаря и граф Даун. Он сообщил Карлу VI,
что «царевич долго колебался дать положительную резолюцию», но наконец
3 октября согласился ехать к отцу. Царевич выразил желание отправить цесарю
благодарственное письмо и, кроме того, просил разрешения прибыть в Вену для
изъявления ему личной благодарности.
Как реагировали на полученное известие в Вене и Петербурге? В реакции двух
столиц можно найти общее: и здесь и там решение царевича вызвало вздох облегче-
ния. Царь был, несомненно, рад, что удалось привести к благополучному концу
скандальное дело, наносившее ущерб его престижу в европейских дворах. Рад был
и цесарь, поскольку решение царевича избавляло его от неприятных хлопот и даже
конфликта. Тайная конференция, созванная в связи с письмами царевича и Дауна,
приняла постановление рекомендовать цесарю дать аудиенцию царевичу. Конфе-
ренция полагала необходимым направить к царю специального чиновника, с тем
чтобы убедить Петра проявить к сыну милосердие, любовь и милость.
396 II. И. Павленко
Из Петербурга царь ответил на письмо сына 17 ноября 1717 г.:
«Мой сын! Письмо твое, в четвертый день октября писанное, я здесь получил, на которое от-
ветствую, что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстого и Румянцева пись-
менно и словесно обещано, что и ныне паки подтверждаю, в чем будь весьма надежен. Также о некоторых
твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые также здесь вам возводятся, о чем он вам
объявит».
Под «некоторыми желаниями» подразумевалась просьба царевича разрешить
ему жениться на Евфросинье, чтобы затем жить в деревне. Действительно, царь
одновременно с письмом царевичу отправил послание Толстому, поручив ему
объявить, что оба желания сына будут удовлетворены: ему будет разрешено «же-
ниться на той девке, которая у него, также, чтоб ему жить в своих деревнях» 19.
Казалось, что инцидент исчерпан. Толстому понадобилось всего восемь дней
(с 26 сентября, когда состоялось его первое свидание с царевичем, по 3 октября,
когда царевич дал согласие вернуться в Россию), чтобы сломить сопротивление
непутевого царского сына. Задание Петра Толстой выполнил блестяще: день за
днем усиливая давление, он так плотно обложил своего «зверя», что тому оставлен
был единственный выход - дорога к отцу. Но, зная неуравновешенный характер
царевича, его способность поддаваться чужому влиянию, Толстой не считал свою
задачу выполненной настолько, чтобы предаваться беспечности. Он понимал, что
до тех пор, пока Алексей Петрович находился за пределами России, он мог мно-
жество раз переменить свое решение. Отсюда две заботы Петра Андреевича, нахо-
дившиеся в центре его внимания до того момента, пока карета с царевичем не пере-
секла русскую границу: полностью изолировать царевича от постороннего влияния
и держать в тайне его согласие вернуться в Россию. Обе заботы в конечном итоге
преследовали одну цель — исключить возможность, чтобы кто-нибудь шепнул
Алексею слово, могущее посеять сомнения и побудить его отказаться от принятого
решения.
Еще 3 октября Толстой в отдельной от письма цидулке «дерзнул» дать царю
совет: «...благоволи, всемилостивейший государь, о возвращении к вам сына вашего
содержать несколько времени секретно для того, ибо, когда сие разгласится, то
небезопасно, либо кому то есть противно, чтоб кто не написал к нему какого со-
блазна, отчего (сохрани Боже) может, устрашась, переменить свое намерение». В
тот же день Петр Андреевич обратился с аналогичной просьбой к Веселовскому,
правда, без объяснения причины, почему надлежит держать в тайне факт возвра-
щения царевича: «А буде услышишь в Вене, что государь царевич изволит возвра-
щаться в свое отечество, о сем не изволь отнюдь ни к кому в С.-Питербурх писать, о
чем тебя приятельски остерегаю. Того ради при сем случае и я в дом свой писем
не послал и прошу вас, пожалуй, прикажи сыну моему Петру, чтоб при сем случае
ни к кому в С.-Питербурх не писал. А какие ради то причин — желаю о том я токмо
к одному его царскому величеству писать» 20.
Труднее было не допустить свиданий и конфиденциальных разговоров царе-
вича с посторонними людьми. Толстой и Румянцев не спускали глаз с Алексея
Петровича и неотступно за ним следовали. Пожелал царевич поклониться мощам
святого Николая в Вари — желание поклониться святому угоднику тут же выразили
Толстой и Румянцев; вице-король предложил для этой поездки казенные кареты
и эскорт из офицеров, но любезность была отклонена — мало ли как будут себя
вести офицеры. «За что мы ему, благодарствуя, весьма то отрекли,— доносил
Толстой, — и просили его, чтобы нас отправил как можно больше инкогнито, на
нашем иждивении». Итак, стараниями Толстого и Румянцева общение царевича
с простыми смертными было исключено. Но как предотвратить свидание царевича
с Карлом VI?
Трагедия и семье и у трона
397
Вспомним, что Алексей Петрович еще 3 октября высказал желание лично по-
благодарить цесаря за предоставленное ему убежище. О своих опасениях по пово-
ду этого намерения Толстой написал царю: «Из Венеции намерен сын ваш ехать
в Вену, но мы его всякими мерами отговаривали, однако ж доныне зело в том стоит
упорно, говоря, что будто ему, не возблагодари цесаря, проехать не можно,
и только хочет медлить в Вене один день. А понеже, государь, неволею нам его
не пустить в Вену не можно, того ради писал я к резиденту Веселовскому, дабы он
трудился всякими мерами при дворе цесарском то сделать, дабы его в Вену под ка-
ким ни есть претекстом не допустить». Судя но всему, Толстой не терял надежды
уговорить царевича не заезжать в Вену. Такой вывод напрашивается при чтении
письма Толстого Веселовскому, в котором он велел резиденту выслать слуг царе-
вича в Инсбрук. Распоряжение имело смысл лишь в том случае, если Толстой на-
меревался либо не останавливаться в Вене, либо если и остановиться, то, не медля
ни минуты, покинуть ее.
Царевич выехал из Неаполя 14 октября. Его маршрут пролегал через Рим,
Венецию, Инсбрук, Вену. Алексей Петрович медленно, по осеннему бездорожью,
двигался навстречу своей гибели. До Рима царевича сопровождала Евфросинья,
но затем ее отправили по более безопасному и спокойному маршруту, ибо она на-
ходилась на четвертом месяце беременности. На пути к Вене, а этот путь в общей
сложности занял более полутора месяцев, Толстой, царевич и царь обменялись
письмами. Петр еще раз подтвердил свое обещание разрешить сыну жениться «на
той девке» и жить в деревне. Толстой сообщал царю: «Он без того и мыслить не
хотел (ехать в Россию.— Н. П.), ежели вышеписанные две кондиции позволены
ему не будут» 21.
Французский консул в Петербурге Виллардо приписывал Евфросинье ре-
шающую роль в согласии царевича вернуться на родину: «До отъезда в Италию
был выработан план, с помощью которого он (Толстой, — Н. П.) надеялся добиться
успеха. План заключался в привлечении на свою сторону любовницы царевича,
которую он взял с собой из Цетербурга. Она была финкой, довольно красивой,
умной и весьма честолюбивой. Как раз эту слабость Толстой решил использовать:
он убедил ее с помощью самых сильных клятв (он не затруднялся давать их,
а еще меньше — выполнять), что женит на ней своего младшего сына и даст тысячу
крестьянских дворов, если она уговорит царевича вернуться на родину. Соблазнен-
ная таким предложением, сопровождаемым клятвами, она убедила своего несчаст-
ного любовника в уверениях Толстого, что он получит прощение, если вернется
с ним в Россию» 2 .
Ни один источник не подтверждает слов Виллардо. Доподлинно известен факт
безграничной любви царевича к Евфросинье. Его подтверждают свидетельства
современников и в еще большей мере письма царевича к ней, полные нежной
заботы о любимой женщине, находившейся в положении.
Обращают на себя внимание ласковые обращения: «Маменька, друг мой», «Матушка моя,
друг мой сердешный, Афросиньюшка». «Не печалься, друг мой, для Бога»,— пишет Алексей из Бо-
лоньи. «Маменька, друг мой! Но рецепту дохторову вели лекарство сделать в Венеции, а рецепт
возьми к себе опять. А будет в Венеции не умеют, так же как и в Болонин, то в немецкой земле
в каком-нибудь большом городе вели оное лекарство сделать, чтобы тебе в дороге без лекарств
не быть».
В одном из писем царевича читаем: «А дорогою себя береги, поезжай в летиге, не спеша,
понеже в тирольских горах дорога камениста, сама ты знаешь. А где захочешь — отдыхай, по скольку
дней хочешь. Не смотри на расход денежный: хотя и много издержишь, мне твое здоровье лучше
всего. А здесь, в Инсбруке, или где инде, купи коляску хорошую, покойную». Сколько нежности
вложено в заключительные слова письма: «Пиши, свет мой, ко мне, откуда можно будет, чтобы мне,
маменькину руку видя, радоваться». Последнее письмо Евфросинье Алексей направил из Твери.
Царевич выражал надежду, «...меня от всего уволят... нам жить с тобою, будет Бог изволит, в деревне,
и ни до чего нам дела не будет».
398 Н. И. Павленко
Царевич полагал, что его давнишняя мечта жениться на возлюбленной
близка к осуществлению. Мысль об этом он задолго до бегства как-то высказал
Ивану Афанасьевичу: «Ведайте себе, что на ней женюсь. Ведь и батюшка тако-
вым же учинил», т. е. вступил в брак с безвестной пленницей. Еще одним свиде-
тельством серьезности намерения царевича превратить наложницу в супругу
являются многочисленные просьбы Алексея Петровича, обращенные к отцу, чтобы
он разрешил ему жениться на Евфросинье.
Виллардо называет Евфросинью Федоровну женщиной умной. Но как могла
умная женщина принять всерьез заверения Толстого, пусть даже сопровождав-
шиеся клятвой, в том, что он, Толстой, женит на ней своего младшего сына? Тем
более что со стороны горячо любившего ее царевича не было ни малейшего намека
на разрыв или охлаждение. Не подтверждают версию Виллардо и ответные письма
Евфросиньи. Правда, они более сдержанны и менее пылки, чем письма царевича,
но из их содержания непреложно следует, что Евфросикья отвечала Алексею
Петровичу взаимностью. 31 декабря 1717 г. Евфросинья, будучи в Нюрнберге,
получила от царевича письмо с извещением о разрешении оформить их отношения
брачными узами и тут же ответила своему возлюбленному: «...изволишь писать
и радость неизглаголанную о сочетании нашего брака возвещать, что всевидящий
господь по желанию нашему во благое сотворит, а злое далее от нас отженет, и что
изволили приказать, чтоб брату и господину Беклемишеву и молодцам сию нашу
радость объявить, и я объявила им, и повеселились». Допустим, что слова о «неиз-
глаголанной радости» были чистым лицемерием и что Евфросинья участвовала
в осуществлении дьявольского плана Толстого. Тогда зачем ей было сообщать брату
и своим слугам об ожидавшейся свадьбе?
Заблуждение Виллардо основано на незнании содержания писем Петра сыну
и невозможности, естественно, учесть их воздействие на царевича. Между тем раз-
гадка поведения царевича заложена в письмах отца к нему.
В итоге свидетельство Виллардо можно отнести к крайне сомнительным.
И тем не менее роль Евфросиньи в описываемой эпопее отрицать не приходится.
Толстой в письме к ней из Твери, сообщая о прибытии «в свое отечество государя
царевича», добавил: «...все так исправилось, как вы желали». Конец фразы можно
интерпретировать однозначно: Евфросинья желала возвращения царевича в Рос-
сию. Сама Евфросинья после прибытия в Петербург на допросе показала:
«А когда господин Толстой приехал в Неаполь и царевич хотел из цесарской про-
текции уехать к папе римскому, но я его удержала» 23.
Царевич вместе с Толстым и Румянцевым прибыл в Вену поздно вечером
5 декабря 1717 г. Рано утром следующего дня кортеж покинул столицу империи.
Встреча с цесарем, таким образом, не состоялась. Ясно, что инициатором отказа
от свидания с Карлом VI был не царевич. За полтора месяца пути Петру Андре-
евичу удалось уговорить Алексея Петровича уклониться от аудиенции у цесаря
и ограничиться лишь кратковременной остановкой в Вене.
До сих пор дела у Толстого шли наилучшим образом: ему удавалось все, его
желания выполнялись беспрепятственно, будто он держал в руках волшебную
палочку. Ему осталось перешагнуть через границу империи, чтобы выйти на фи-
нишную прямую. Здесь уже ничто не угрожало бы успешному завершению его
миссии. Но после отъезда из Вены Толстого подстерегали осложнения, чреватые
серьезными неприятностями, едва не перечеркнувшими все его старания. Цоспеш-
ный выезд царевича из Вены и отказ от встречи с цесарем вызвали у последнего
подозрения: не являлся ли поступок царевича результатом воздействия на него
Толстого и не находился ли он на положении пленника уполномоченных царя?
Когда ранним утром 8 декабря кареты с царевичем, Толстым и Румянцевым
прибыли в Брюнн, моравский губернатор граф Колоредо уже держал в руках еле-
Трагедия в семье и у трона 399
дующее предписание цесаря: «Царевич, испросив дозволения благодарить меня
в Вене за оказанное покровительство, 16 декабря (5 декабря по ст. ст.— Н. П.)
поздно ночью прибыл в Вену и сегодня рано утром отправился в Брюнн, не бывши
у меня; да и Толстой ни у кого из моих министров не был. Из этого беспорядочного
поступка ничего иного нельзя заключить, как то, что находящиеся при царевиче
люди опасались, чтобы он не изменил своего намерения ехать к отцу». Цесарь велел
генерал-губернатору задержать царевича под любым предлогом и постараться
встретиться с ним наедине, чтобы спросить, добровольно ли он возвращается
к отцу или принужден к тому силой. Если царевич заявит, что он намерен продол-
жать свой путь, то так тому и быть; если, напротив, он откажется от своего намере-
ния, то графу Колоредо надлежало принять «все нужные меры к удобному его
помещению».
9 декабря граф Колоредо отправился к царевичу, но, по словам Толстого,
«царевич его к себе не допустил по совету моему». Петр Андреевич объяснил
и причину отказа: свидание было бы «не бесподозрительно». В ответ Колоредо
задержал царевича до получения дальнейших инструкций. Карл VI по совету
своих министров отправил генерал-губернатору указ: «Я повелеваю вам непре-
менно каким бы то ни было образом, даже силою, видеться с царевичем». Толстому
ничего не оставалось, как согласиться на встречу Колоредо с Алексеем Петрови-
чем. Царевич пояснил, почему он отказался от аудиенции у цесаря: «...не имел
приличного экипажа и в таком грязном виде после путешествия не смел пред-
ставиться ко двору». Разговор Колоредо с царевичем происходил в присутствии
Толстого и Румянцева. Как только он закончился, Толстой демонстративно запер
дверь за вышедшим в свои покои Алексеем Петровичем и тут же велел готовиться
к продолжению пути.
Карл VI не удержался от жалобы Петру на бестактность Толстого, которого
считал виновником несостоявшейся аудиенции. «Доказательством служит,— писал
цесарь царю,— воспрещение генерал-губернатору нашему в Брюнне видеть царе-
вича». Царь взял Толстого под защиту. В ответной грамоте от 17 марта 1718 г.
Петр вопреки истине писал Карлу VI: «Толстой всячески его (царевича.— Н. П.)
склонял видеться с вами, но сын не согласился, отговариваясь необыкностью в
таких обхождениях и неимением при себе пристойного экипажа, а вероятнее всего,
стыдился с зазрения, что оклеветал нас пред вами». Не соответствовало действи-
тельности и другое утверждение царской грамоты: «...к принятию губернатора
Колоредо в Брюнне Толстой долго уговаривал нашего сына и едва в том чрез
несколько дней успел склонить» 24.
Пять дней, проведенных Толстым в Брюнне, надо полагать, были самыми
беспокойными в облаве на «зверя». Там у царевича появился последний шанс
ускользнуть из рук Толстого, но Петр Андреевич мобилизовал всю свою изворот-
ливость и настойчивость, чтобы не выпустить своей жертвы из рук. Путь из Брюнна
до Москвы был преодолен без происшествий.
Алексей находился в бегах около полутора лет. Месяцы добровольного зато-
чения в крепости Эренберг, на которое обрек себя царевич, прошли в болезненном
мечтании о троне. Живя в полной изоляции, он получал от австрийских властей
только те сведения, которые, как казалось венскому двору, могли подогревать
честолюбивые мечты царевича. Оставшиеся в России его сторонники не были осве-
домлены о том, где и как пристроился беглец. Снедаемый любопытством Авраам
Лопухин, которого царевич не посвятил в тайну плана своего бегства, приехал
однажды к австрийскому резиденту в Петербурге и затеял с ним рискованный раз-
говор:
— Где обретается ныне царевич и есть ли о нем ведомость?
Получив уклончивый ответ, Лопухин спросил в упор:
400 Н. И. Павленко
— У вас ли ныне царевич обретается?
Лопухину очень хотелось, чтобы у австрийского резидента и его правительства
сложилось впечатление, что у царевича в России масса влиятельных сторонников
и они уже начали энергично действовать. Лопухин был убежден в том, что эта
версия станет достоянием не только венского двора, но и Алексея, моральный дух
которого надлежало постоянно взбадривать приятными небылицами. Расчет ока-
зался верным: австрийский резидент поспешил донести о беседе с Лопухиным
вице-канцлеру Шенборну, а тот переправил царевичу копию донесения. Читал ее
царевич с нескрываемым удовольствием. Еще бы, в донесении сообщалось о бунте,
поднятом заговорщиками в пользу царевича: «...здесь стоят и заворашиваются уже
кругом Москвы». Заговорщики якобы готовили убийство царя.
Австрийское правительство не скупилось снабжать царевича такого рода ин-
формацией, зная, что она доставляла ему радость. Он ликовал, когда до него до-
неслась ложная весть о восстании против Петра, якобы вспыхнувшем в войсках,
находившихся за границей. До него донесли молву о победе, будто бы одержанной
шведами над русскими войсками,— это тоже вызвало неподдельный восторг.
Прослышав о болезни своего сводного двухлетнего брата Петра Петровича, которого
Петр прочил в наследники, Алексей Петрович усмотрел и в этом промысел божий:
«Батюшка делает свое, а Бог свое»,— заявил он. В затуманенной винными парами
голове царевича рождались планы один фантастичнее другого. Позже он при-
знается, что его сокровенной мечтой была смерть отца — тогда по зову вельмож он
вернется в Россию.
Серьезные надежды царевич возлагал на сенаторов и министров. Лесть, расто-
чаемая на всякий случай в адрес наследника престола, светские улыбки, мимолетно
оброненные фразы, ласкавшие слух, знаки внимания — все эти будничные явления
придворной жизни запечатлелись в мозгу царевича, и из воспоминаний об этих
встречах и разговорах он строил эфемерные планы. Царевич полагал, что лица,
целиком обязанные отцу своей карьерой, после его смерти сразу же переметнутся
на его, Алексея, сторону, как только он появится в России. Почему канцлер Голов-
кин, вице-канцлер Шафиров, адмирал Апраксин, сенатор Стрешнев и другие
вельможи должны были встать под его, царевича, знамена? Потому, что всем им
надоел Меншиков, и они «желали быть лучше подо мною, нежели под евтим рав-
ным». В ряды своих сторонников царевич зачислил и старого фельдмаршала
Шереметева на том основании, что «Борис Петрович и многие из офицеров мне
друзья же». Командир корпуса генерал Боур в представлении царевича тоже был
его закадычным другом. Алексей рассчитывал, что если бы корпус Боура двинулся
из Польши, где стоял, на Украину, то встретил бы поддержку киевского губерна-
тора Дмитрия Михайловича Голицына и киево-печерского архимандрита: «А на
князя Дмитрия Михайловича имел надежду, что он мне был друг верный и гова-
ривал, что я тебе всегда верный слуга».
Царевич не довольствовался обсуждением со своей возлюбленной слухов и сно-
видений, которые, по его мнению, пророчили ему безмятежное будущее. Време-
нами он проявлял деловую активность — вел переговоры о предоставлении ему
военной помощи австрийским императором и, кажется, не прочь был переметнуться
под покровительство шведского короля и с его помощью добиваться трона. В часы,
когда на смену тревожному состоянию приходило успокоение, он садился за стол и,
взвешивая каждое слово, писал Карлу VI, русским сенаторам и архиереям. Одно из
таких писем, адресованное сенаторам, Алексей передал 8 мая 1717 г. австрийскому
чиновнику, с тем чтобы тот переправил его в Россию. Письмо это сенаторы так
и не получили — австрийский двор не рискнул послать его по назначению. Оно
покоилось в венском архиве 130 лет, пока его не обнаружил известный историк
прошлого столетия Николай Герасимович Устрялов. Корреспондентов царевич
Трагедия в семье и у трона i() 1
извещал: «...ныне обретаюся благополучно и здорово под хранением некоторые
высокие особы до времени, когда сохранимый мене господь повелит возвратитися
в отечество паки, при котором случае прошу не оставить меня забвенна; а я всегда
доброжелательный вашей милости, так и всему отечеству до гроба моего». Далее
Алексей просил не верить слухам, если таковые распространяются, о своей
смерти.
А что будет потом, когда наконец долгожданная власть окажется в нетвердых
руках наследника? На этот вопрос Алексей не смог дать развернутого и конструк-
тивного ответа ни себе, ни своим друзьям, ни своим недругам, записывавшим
пыточные речи, когда каждое слово признания вытягивалось ударами батога. Лишь
одна черта его программы, если так можно назвать бессвязную болтовню, которую
доводилось слушать Евфросиньи, вырисовывалась достаточно определенно — воз-
врат к старому, полный отказ от преобразований в области культуры, быта, адми-
нистративного устройства. Он намеревался предать забвению флот, забросить Пе-
тербург, «жить зиму в Москве, а лето в Ярославле». Крутой поворот во внутренней
и внешней политике царевич предполагал осуществить руками людей, придержи-
вавшихся старомосковских обычаев: «Я старых всех переведу, а изберу себе новых
по своей воле» 25. Под «старыми» он подразумевал ближайших сподвижников
Петра, людей, пользовавшихся доверием царя, с которыми он выводил страну «на
театр славы и могущества». Планы царевича, таким образом, зачеркивали усилия
страны и колоссальные жертвы народа, в результате которых Россия превратилась
в морскую державу.
31 января 1718 г. царевич был доставлен в пригород Москвы, а 3 февраля
состоялся его въезд в старую столицу, куда был вызван двор, сенаторы, высшее ду-
ховенство и генералитет. Начались печально знаменитое следствие по делу царе-
вича и так называемый суздальский розыск, главным действующим лицом кото-
рого была бывшая супруга Петра царица Евдокия Федоровна, ставшая в Суздаль-
ском монастыре инокиней Еленой. От того времени сохранилось два описания
встречи царевича с отцом. Одно принадлежит современнику-иностранцу.
«Войдя в большую залу дворца, где находился царь, окруженный всеми своими
сановниками, царевич вручил ему бумагу и пал на колени перед ним. Царь передал
эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего,
распростертого у его ног, спросил, что имеет он сказать. Царевич отвечал, что он
умоляет о прощении и о даровании ему жизни. На это царь возразил ему: я тебе
дарую то, о чем ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом
нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью.
Царевич изъявил свое согласие. После того царь сказал: «Зачем не внял ты моим
предостережениям и кто мог советовать тебе бежать?» При этом вопросе царевич
приблизился к царю и говорил ему что-то на ухо. Тогда они оба удалились в смеж-
ную залу, и полагают, что там царевич назвал своих сообщников» 26. После уеди-
ненного разговора собеседники возвратились в зал, где был обнародован заготов-
ленный Манифест, лишавший Алексея наследия престола, и царевич подписал
присягу новому наследнику.
В Манифесте об отречении от престола, составленном опытной рукой публи-
циста, изложена вся история взаимоотношений отца и сына. Заметим, что в Мани-
фесте нет передержек и отступлений от истины — любой упоминающийся в нем
факт может быть подтвержден соответствующими документами. Начинается он с
описания стараний отца дать сыну должное воспитание и образование: «...и для
того ему от детских его лет учителей пе токмо русского, по и чужестранных языков
придали и повелели его оным обучать», чтобы обучен был «питанием на оных
и гистории и всяких наук воинских и гражданских, достойному правителю госу-
дарства принадлежащих». Однако все старания отца не пошли впрок — наследник
402 Н. И. Павленко
наук не познал, прилежания не проявил и учителей не слушал. Не помогли ни оте-
ческие внушения, ни наказания. Более того, царевич «ни к воинским, ни к граждан-
ским делам никакой склонности не являл, но упражнялся непрестанно в обхожде-
нии с непотребными и подлыми людьми, которые грубые и замерзелые обыкности
имели». Не образумился сын и после женитьбы — с супругой «жил в крайнем
несогласии». Во время похорон супруги царевича отец сказал сыну, что царь не
может «такого наследника оставить, который бы растерял то, что чрез помощь
Божию отец получил, и испроверг бы славу и честь народа российского, для кото-
рого отец и здоровье свое истратил, не жалея в некоторых случаях и живота
своего».
Далее Манифест повествовал о том, как царевич признал себя недостойным
наследия, а царь пытался его «на путь добродетели обратить» и вызвал в Данию, но
сын отдался в руки чужеземного государя. «И хотя он, сын наш, за такие свои
противные от давних лет против нас, яко отца и государя своего, поступки, особ-
ливо ж за сие на весь свет приключенное нам бесчестие чрез побег свой и клеве-
ты, на нас рассеянные, от нас, яко злоречивый отца своего и сопротивлялся госу-
дарю своему, достоин был лишения живота», царь сохраняет ему жизнь, но лишает
наследия престола в пользу «другого сына нашего, Петра», и заклинает «прежде-
помянутого сына нашего Алексея родительскою нашею клятвою, дабы того на-
следства ни в которое время себе не претендовал и не искал» 27.
Второй документ — присяга Алексея Петровича на верность Петру Петровичу
и отказ «ни под каким предлогом» от домогательства престола.
Догадка иностранного дипломата о содержании уединенной беседы отца
с сыном оказалась правильной: Алексей назвал главных сообщников. Петр, как и во
время розыска над стрельцами в 1698 г., руководство следствием взял в свои руки.
Курьеры царя мчались в Петербург один за другим. «Майн фринт,— обращался
царь к Меншикову, оставшемуся в новой столице.— При приезде сын мой объявил,
что ведали и советовали ему в том побеге Александр Кикин и человек его Иван
Афанасьев, чего ради возьми их тотчас за крепкий караул и вели оковать».
Несколько часов спустя курьер отправился с новым предписанием: «...всех людей
(Кикина.— Н. П.) подержать, хотя и не ковать». 6 февраля Петру стало известно,
что его слуга Баклановский, узнав о том, что Алексей назвал своих сообщников еще
во время первого свидания с отцом, т. е. 3 февраля, отправил в Петербург гонца
предупредить Кикина об опасности. Правда, шансов спастись у Кикина было мало,
так как Петр, уезжая в Москву, уже заподозрил его в причастности к бегству
сына и велел Меншикову, «чтоб на него око имели и стерегли».
Царский курьер преодолел расстояние между двумя столицами за трое суток
и вручил Меншикову указ об аресте Кикина и Афанасьева в И вечера. Гонцу Бак-
лановского все же удалось его упредить. Кикин, извещенный о событиях в Москве,
растерялся. Бежать, но куда? В полночь в спальном халате отправился за советом
к брату Ивану. Здесь он и был схвачен Меншиковым. В гарнизонной книге
6 февраля записано: «И того ж числа наложены на них цепи с стульями и на ноги
железо». Случай с Баклановским дал повод Петру повелеть Меншикову не давать
почтовых лошадей «ни для каких дел партикулярных ни за какие деньги». И еще
одно предписание получил Меншиков: Кикина и Афанасьева пытать «вискою од-
ною», а кнутом не истязать. Тут же объяснение причины «милосердия» — «чтоб
дорогою не занемогли».
«Дело сие зело множится»,— писал Петр Меншикову. Число лиц, причастных
к «воровской компании», как называл царь сообщников Алексея, увеличивалось
с каждым днем. Светлейший получил указы заключить под стражу сибирского ца-
ревича Василия, сенатора Михаила Самарина, брата первой супруги царя Авраамия
Лопухина, брата адмирала Апраксина Петра Матвеевича, генерал-лейтенанта кня-
Трагедия в семье и у трона 403
зя Василия Владимировича Долгорукого и множество менее знатных персон: кан-
целярских чиновников, слуг царевича Алексея, его родственников по линии матери.
Все они были доставлены в Преображенское 28.
Напряжение в Москве, где следствием руководил царь, и в Петербурге, остав-
ленном на попечение Меншикова, достигло высшего накала: никто из вельмож
не знал, кто еще будет оговорен царевичем в дополнение к 50 человекам, взятым
под стражу, у кого оборвется карьера, кому придется расплачиваться пожитками,
а кому — и «животом». Каждый судорожно вспоминал, не сказал ли он чего лиш-
него царевичу, не обернется ли неосторожно брошенная реплика трагедией.
Состояние неуверенности и страха, царившее в кругу вельмож, легко улавли-
вается в переписке их тех дней.
В феврале — марте 1718 г. Меншиков вел оживленную переписку с царицей
Екатериной, Толстым, Ягужинским, адмиралом Апраксиным, кабинет-секретарем
Макаровым. Читая их письма, можно подумать, что корреспонденты либо стояли
в стороне от драматических событий, либо ни в Москве, ни в Петербурге не
происходило ничего заслуживавшего их внимания. Меншиков отправлял стан-
дартные послания с извещением, что в Петербурге «при помощи Божии все
благополучно», и просьбой «содержать нас в любительной своей корреспонден-
ции». Корреспонденты в «любительных» ответах, вторя Меншикову, тоже пользо-
вались стереотипами и умалчивали о самом важном и всех волновавшем. Единст-
венная цель посланий, видимо, состояла в подтверждении друг другу, что каждый
из них находится пока еще вне подозрений. Впрочем, изредка в письмах все же про-
скальзывала кое-какая информация, если не прямо, то косвенно отражавшая собы-
тия. Так, Екатерина в письме от 4 февраля извещала Меншикова, что царевич
Алексей «прибыл сюда (в Москву,— Н. П.) вчерашнего числа». Но зато в следую-
щем послании, отправленном в разгар розыска — 11 марта, о следствии ни слова.
Царица сочла возможным лишь предупредить князя о намерении Петра вернуться
в Петербург, «ежели еще что не задержит».
В письмах Екатерине Меншиков тоже не затрагивал существа дела. Лишь
однажды он, полагая, что изменнический поступок царского сына и кровавое
следствие вызовут у Петра нежелательные эмоции, «слезно» умолял Екатерину
отвращать супруга «от приключающейся печали», которая может вызвать тяжелые
последствия «его величества здравию». Но крайняя необходимость вынуждала пре-
небрегать осторожностью. В одном из писем Толстому Меншиков не ограничился
сакраментальной фразой «Здесь при помощи Божии все благополучно» и решил
выяснить у корреспондента волновавший его вопрос: «Послал я к царскому вели-
честву Ивана Кикина допрос. А что по оному его величество изволил учинить,
известия не имею. Того для прошу ваше превосходительство о том меня уведомить».
Толстой предпочел отмолчаться.
Исключение составляют письма братьев Апраксиных. Петру Матвеевичу уда-
лось отвести предъявленные ему обвинения, и, оказавшись на свободе, он с разре-
шения царя отправил к Меншикову курьера с посланием, описывавшим его зло-
ключения: он был доставлен в Москву и «во узах» в 6 утра оказался в застенках
Тайной канцелярии в Преображенском. Там, продолжал Апраксин, и была уста-
новлена «моя правда и невинность». История, однако, имела продолжение, о кото-
ром Петр Матвеевич рассказал в цидуле, приложенной к письму: «Брата моего
Федора Матвеевича от такой великой о мне печали застал еле жива». Сам Федор
Матвеевич тоже известил Меншикова о своей болезни, причем сделал это весьма
эмоционально. Кстати, письмо адмирала дает ключ к объяснению причин, вынуж-
давших корреспондентов избегать острой темы: «О здешних обстоятельствах вашей
светлости верно донесть оставлю, ибо в том перу верить не могу и себя нахожу
t»	29
в немалых печалях, о чем вашей светлости уже известно» .
404 Н. И. Павленко
4 февраля, т. е. в тот день, когда курьеры мчались в новую столицу с указами
доставить в застенки оговоренных Алексеем людей, Петр составил для царевича
так называемые вопросные пункты. Царя интересовали сообщники царевича, лица,
руководившие поступками безвольного сына, подсказавшие ему мысль об отрече-
нии от престола и посоветовавшие бежать за границу: «...при прощании на словах
все просился в монастырь, а ныне в самом деле явилось, что все то обман был;
с кем о том думал и кто ведал, что ты обманом делал?»; «О побеге своем давно ль
зачал думать и с кем? Понеже так скоро собрался, может быть, что давно думано,
чтоб ясно о том объявить, с кем, где, словесно или чрез письмо или чрез словесную
пересылку и чрез кого, и с дороги обманное письмо, с кем оное писал и для чего,
также и с дороги не писал ли кому?» Один из семи вопросных пунктов посвящен
связям царевича с Россией во время пребывания во владениях цесаря. Отец при-
зывал сына к полной откровенности и чистосердечному рассказу обо всем, «что
к сему делу касается»: «...хотя чего здесь и не написано, то объяви и очисти себя,
как на сущей исповеди. А ежели что укроешь, а потом явно будет,— на меня
не пеняй, понеже вчерась перед всем народом объявлено, что за сие пардон
не в пардон» 30.
Внешне показания царевича выглядят чистосердечными. В самом деле, он
написал ответы на семь вопросных пунктов отца и подал их 8 февраля, а затем,
вспомнив, что кое-что в этих ответах запамятовал, решил восполнить пробелы.
Когда вчитываешься в ответы царевича и дополнения к ним, то нетрудно обнару-
жить, что он, как и всякая слабая натура, перекладывал ответственность за содеян-
ное на других. Если верить Алексею, то он лишь пассивно воспринимал все, что ему
сказывали многочисленные советчики: Кикин, Долгорукий, Самарин, царевна
Марья Алексеевна, Никифор Вяземский, Иван Афанасьев и другие, и был лишь
послушным исполнителем их воли. Это была полуправда. Действительно, до отъез-
да за границу Алексей не совершал ни одного шага, предварительно не посоветовав-
шись с Кикиным. Это он рекомендовал царевичу проситься в монастырь, заявив:
«Когда-де иной дороги нет, то-де лучше в монастырь, тогда-де наследства не отлу-
чишься». Еще более циничный совет дал Василий Владимирович Долгорукий:
«Давай-де писем хоть тысячу, еще где когда что будет. Старая-де пословица:
«Улита едет — когда-то будет»».
Показания свидетелей обнаружили, что роль царевича была не такой безобид-
ной, как он хотел ее представить в своих ответах, и его вина отнюдь не исчерпыва-
лась тем, что он, по собственному признанию, «забыв должность сыновства и под-
данства, ушел и поддался под протекцию цесарскую и просил его о своем защище-
нии». Под влиянием показаний свидетелей Алексей вынужден был признать, что
намеревался, опираясь на иностранные штыки, добиваться трона, а внутри страны
в борьбе за власть ориентировался на силы, враждебные преобразованиям. Немало
сведений, компрометирующих царевича, сообщила во время допросов Евфро-
синья: ей он развивал планы, которые собирался осуществить, как только завла-
деет троном, поведал и о путях достижения желанной власти. Евфросинья, достав-
ленная после разрешения от бремени в Петербург, в апреле 1718 г. показала:
«Царевич из Неаполя к цесарю жалобы на отца писал многажды... и наследства он,
царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел».
В процессе розыска возникла щекотливая ситуация. Вспомним, в письме
от 10 июля 1717 г. Петр обещал сыну: «...никакого наказания тебе не будет, но
лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься».
Эту гарантию, еще раз повторенную, царь выдал в то время, когда не знал и поло-
вины того, что замышлял сын и как он намеревался свой замысел осуществить.
Следствие обнаружило множество тайн, которые царевич тщательно скрывал.
Алексей Петрович сознавался лишь под давлением улик свидетелей и, следова-
Трагедия в семье и у трона 405
тельно, был далек от раскаяния и чистосердечного во всем признания. Такое пове-
дение сына будто бы освобождало царя от ранее выданных заверений.
18 марта двор отправился из Москвы в Петербург. Туда же были доставлены
оставшиеся в живых сообщники царевича, подлежавшие дальнейшему розыску.
В отдельной карете без оков ехал Алексей. Он все еще находился под впечатлением
жестоких казней, совершенных в Москве накануне. Кикин, как советник и органи-
затор побега, был подвергнут колесованию: чтобы продлить мучения, ему отрубили
руки и ноги с большими промежутками во времени. Отрубленную голову палач
воздел на кол. Вспоминая увиденное, царевич, сидя в карете, не мог не размышлять
о личной судьбе.
Петр, как самодержец, мог, разумеется, сам определить и меру виновности
царевича, как сына и подданного, и меру наказания за его вину. Что же удерживало
его от этого шага? Почему он передал судьбу сына в руки духовных иерархов
и светских чинов?
Два обстоятельства, как свидетельствовал сам царь, вынудили его передать
дело царевича на рассмотрение «вернолюбезным господам министрам, Сенату
и стану воинскому и гражданскому». Одно из них — опасение, «дабы не погрешить,
ибо натурально есть, что люди в своих делах меньше видят, нежели другие в них».
Главная же, по-видимому, причина состояла в стремлении царя освободить свою
совесть от ранее данной клятвы: «Я с клятвою суда Божия письменно обещал оному
своему сыну прощение и потом словесно подтвердил, ежели истину скажет; хотя он
сие и нарушил утайкою наиважнейших дел, и особливо замыслу своего бунтов-
ского против нас, яко родителя и государя своего» 3|.
Царь обратился с посланием к светским и духовным чинам. Оно зачитывалось
на совместном собрании церковных иерархов, военных и гражданских должност-
ных лиц. Современник описал эту церемонию так: «Когда все члены суда заняли
свои места и все двери и окна зала были отворены, дабы все могли приблизиться,
видеть и слышать, царевич Алексей был введен в сопровождении четырех унтер-
офицеров и поставлен насупротив царя, который, несмотря на душевное волнение,
резко упрекал его в преступных замыслах. Тогда царевич с твердостью, которой
в нем никогда не предполагали, сознался, что не только он хотел возбудить восста-
ние во всей России, но что если царь захотел бы уничтожить всех соучастников его,
то ему пришлось бы истребить все население страны. Он объявил себя поборником
старинных нравов и обычаев, так же как и русской веры, и этим самым привлек
к себе сочувствие и любовь народа.
В эту минуту царь, обратясь к духовенству, сказал: «Смотрите, как зачерствело
его сердце, и обратите внимание на то, что он говорит. Соберитесь после моего
ухода, вопросите свою совесть, право и справедливость и представьте мне письмен-
но ваше мнение о наказании, которое он заслужил, замышляя против отца
своего. Но мнение это не будет конечным судом; вам, судьям земным, поручено
исполнять правосудие на земле. Во всяком случае я прошу вас не обращать внима-
ние ни па личность, ни на общественное положение виновного, но видеть в нем лишь
частное лицо и произнести ваш приговор над ним по совести и законам. Но вместе
с тем я прошу также, чтоб приговор ваш был умерен и милосерд, на сколько вы
найдете возможным это сделать».
Царевич, оставшийся во все это время спокойным и являвший вид большой
решимости, был после сего отвезен обратно в крепость. Помещение его состоит из
маленькой комнаты возле места пытки. Но недолго он продолжал оказывать твер-
дость, ибо вот уже несколько дней, как он кажется очень убитым» 32.
Резкая смена настроений царевича: переход от подавленности к веселой без-
заботности, а от нее либо к истерии, либо к тупому упрямству — характерная черта
поведения Алексея. Отсюда и описанная выше голландским дипломатом сцена
406 Н. И. Павленко
публичной полемики (если она воспроизведена им достаточно точно, ибо из много-
численных очевидцев только он оставил нам ее описание) отражала вовсе не
«твердость» Алексея, а молниеносную вспышку озлобленности обреченного чело-
века, наговорившего в исступлении немало нелепостей. Главная из них состояла
в утверждении, что все население страны держалось его, Алексея, стороны. Состоя-
ние исступления тем более вероятно, что в столице носились упорные слухи о пси-
хическом расстройстве царевича в последние месяцы его жизни. В конце апреля
1718 г. француз де Лави писал о царевиче: «...все его поступки показывают, что у
него мозг не в порядке» 33.
На следующий день после объявления о суде над царевичем, 14 июня 1718 г.,
его взяли под стражу и заключили в Петропавловскую крепость. Отныне он был
на положении обычного колодника. Если в предшествующий период следствия
в Москве и Петербурге Алексей жил на свободе и сам излагал ответы на поставлен-
ные вопросы, то теперь его стали подвергать пыткам. Самое страшное, леденящее
кровь впечатление от этого следствия оставляет непосредственное участие в нем
царя — отец присутствовал при пытках собственного сына.
Первый допрос с истязаниями был проведен 19 июня. Тогда царевич получил
25 ударов. В журнале Петербургской гарнизонной канцелярии читаем по этому
поводу следующую лаконичную и бесстрастную запись под 19 июня: «Его царское
величество и прочие господа сенаторы и министры прибыли в гарнизон пополуночи
в 12-м часу, в начале, а именно светлейший князь (А. Д. Меншиков. — Н. П.), адми-
рал (Ф. М. Апраксин,—Я. П.), князь Яков Федорович (Долгорукий,—Я. Я.),
генерал Бутурлин, Толстой, Шафиров и прочие; и учинен был застенок, и того ж
числа пополудни, в 1-м часу, разъехались» 34.
Духовная курия суда, т. е. «преосвященные митрополиты, и архиепископы,
и епископы, и прочие духовные», уклонилась от определенного ответа. Вместо при-
говора она представила выписки из Священного писания. Смысл одних выписок
состоял в том, что сын, ослушавшийся отца, достоин казни, а из других выдержек
следовало, что Христос, руководствуясь «духом кротости», простил кающегося
блудного сына и отпустил блудную жену, достойную смерти за прелюбодеяния.
Общее заключение церковных иерархов было таково: «Сердце царево в руце Божии
есть» — как царь решит, так и будет справедливо. Приговор светских чинов был
суровым и однозначным: «...царевич себя весьма недостойно того милосердия
и обещанного прощения государя отца своего учинил». Таким образом, светские
чины освободили царя от данного им клятвенного обещания простить сына. Царе-
вич достоин смерти и как сын, и как подданный — таков был их приговор 35.
Приговор, объявленный царевичу 24 июня, не был приведен в исполнение.
Согласно официальной версии, зарегистрированной в журнале Петербургской гар-
низонной канцелярии под 26 июня, «в 7-м часу пополудни царевич Алексей Петро-
вич в С.-Питербурхе скончался». Из этой лаконичной записи можно сделать заклю-
чение, что царевич скончался, не выдержав физических истязаний и нервного
напряжения.
Когда знакомишься с перечнем лиц, подвергшихся репрессиям по делу царевича
Алексея, то бросается в глаза сравнительно узкий их круг. Известно, что царевич
назвал множество сообщников, а также лиц, ему симпатизировавших и разделяв-
ших его воззрения. Среди них было немало высших офицеров, сенаторов и
вельмож. Царь их не привлек даже свидетелями, лишь единицы оказались под
следствием и лишь немногие из них подверглись наказанию, причем сравни-
тельно легкому. Князь Василий Владимирович Долгорукий подвергся ссылке в
отдаленную деревню, а сенатор Самарин — конфискации имений. Чем объяснить
поведение царя, столь не соответствовавшее его крутому нраву?
Можно указать на две причины странного поведения Петра. Возможно, он
Трагедия в семье и у трона 407
игнорировал показания царевича и относился к ним как к болтовне, не заслу-
живавшей внимания, хотя бы потому, что усмотрел в них стремление сына рас-
ширить круг лиц, симпатизировавших как ему лично, так и его взглядам, и облег-
чить свою участь вовлечением в розыск огромного числа людей Но заслуживает
внимания и другая версия — дело сына приобрело европейский резонанс, и царь
пытался создать впечатление за границей, что ни взгляды сына, ни его поступок
не пользовались поддержкой среди высших слоев общества. Независимо от того,
какое из этих объяснений является более вероятным, и в случае если обе версии ока-
зывали на него влияние, в мудрости царю не откажешь.
В связи со следствием по делу царевича Алексея и обстоятельствами его
гибели возникло несколько легенд. Одна из них имеет прямое отношение к фельд-
маршалу Борису Петровичу Шереметеву. Под смертным приговором царевичу зна-
чится 127 подписей. Список открывал светлейший князь Меншиков, за ним следо-
вали адмирал Апраксин, канцлер Головкин, а завершался он подписями майоров
и гвардии подпоручиков. Среди подписавших приговор отсутствует фамилия
Шереметева, долженствовавшая стоять по крайней мере четвертой, а быть может,
и второй, вслед за Меншиковым. Почему ее нет? На этот счет известный историк
и публицист второй половины XVIII в. М. М. Щербатов привел слова, якобы произ-
несенные Шереметевым: «Служить своим государям, а не судить его кровь моя есть
должность» 3 . Добавим к этому, что и царь был глубоко убежден в том, что в его
ссоре с сыном старый фельдмаршал симпатизировал последнему.
Усомниться в правоте царя и правдоподобности слов, вложенных Щербато-
вым в уста Шереметева, дает основание следующее обстоятельство. Дело в том, что
в месяцы, когда в Петербурге решалась судьба царевича Алексея, Шереметев
находился в Москве, будучи прикован к постели тяжелой болезнью. Царь же
склонен был объяснять отсутствие Шереметева в новой столице не болезнью, а ее
симуляцией. Старик, полагал царь, разделял мысли царевича и не желал наси-
ловать свою совесть. В этой убежденности укрепляли царя слухи, а главное — дав-
ние приятельские отношения Шереметева с Василием Владимировичем Долгору-
ким. Думается, однако, что царь в данном случае ошибся и этой своей ошибкой
лишил душевного покоя Бориса Петровича и омрачил последние месяцы его жизни.
Они протекали невесело. К тяжелой болезни прибавились одиночество, чувство
обиды, страха и трепета перед царем. Послушаем, как он, терзаемый тоской, изли-
вал душу самому близкому человеку — адмиралу Апраксину: «К болезни моей
смертной и печаль меня снедает, что вы, государь мой, присный друг и благодетель
и брат, оставили и не упомянитися мене писанием братским, христианским посе-
тить в такой болезни братскою любовью и писанием пользовать».
14 июня 1718 г. Щереметев отправил два письма: одно — царю, другое —
Меншикову. Почти одинаковыми словами описывает он свою болезнь. Она, сообщал
фельдмаршал царю, «час от часу круче умножается — ни встать, ни ходить не могу,
а опухоль на ногах моих такая стала, что видеть страшно, и доходит уже до самого
живота, и, по-видимому, сия моя болезнь знатно, что уже ко окончанию живота
моего». Шереметев сокрушался, что не мог выполнить царского указа о приезде
в Петербург, и, догадываясь о сомнениях Петра относительно состояния своего
здоровья, обращался к нему с просьбой: «...в той моей болезни освидетельство-
вать, кому в том изволите поверить». Меншикова он тоже просил при случае сказать
Петру: «...дабы его величество в моем неприбытии не изволил гневу содержать».
Обращение Бориса Петровича к царю осталось без ответа. Тогда он отправил
письмо Макарову с уверением, что ему не доставляет радости жизнь в Москве:
«Москва так стоит, как вертеп разбойничий — все пусто, только воров множится
и беспрестанно казнят», и если бы он был здоров, то ни в коей мере не пожелал бы
«жить в Москве, кроме неволи» 37.
408 Н. И. Павленко
Одновременно с розыском по делу царевича Алексея производился так назы-
ваемый суздальский розыск. Если центральной фигурой первого процесса являлся
царевич, то главным действующим лицом второго — его мать. Ко времени, когда
инокиня Елена, а в мире Евдокия Лопухина, была привлечена к следствию, она
провела в стенах Суздальского монастыря 18 лет. Ей перевалило за сорок, цветущие
годы остались позади.
Избавившись от нелюбимой жены, Петр не проявлял к ней никакого интереса,
и она получила возможность жить, как ей хотелось: вместо скудной монастырской
пищи к ее столу подавались яства, доставляемые многочисленными родственни-
ками и друзьями. Иноческой одеждой бывшая царица пользовалась только в первые
месяцы пребывания в монастыре. Лет через десять, примерно в 1709 г., Елена
завела себе любовника. Им оказался богатый помещик капитан Степан Глебов, по-
сланный в Суздаль для набора рекрутов. Все эти факты из жизни опальной царицы
не стали бы достоянием истории, если бы не бегство Алексея.
Петр и раньше располагал сведениями о тайных связях сына с матерью,
поэтому бегство царевича дало повод заподозрить в причастности к нему инокиню
Елену. 9 февраля 1718 г. царь отправил собственноручный указ капитан-поручику
Скорнякову-Писареву: «Ехать тебе в Суздаль и там в кельях жены моей и ее фаво-
ритов осмотреть письма и, ежели найдутся подозрительные, по тем письмам,
у кого их вынут, взять за арест и привесть с собою, купно с письмами, оставя караул
у ворот». Скорнякову-Писареву понадобилось всего три дня, чтобы прискакать
в Суздаль, произвести обыск, изучить переписку, взять под стражу заподозренных
лиц и доложить обо всем царю через курьера. 12 февраля Петр из Преображенского
отправил следователю новое распоряжение: «...бывшую жену и кто при ней, также
и кто ее фавориты, и мать ее привезти сюда, а перво разыщи, для чего она не
пострижена, что тому причина и какой был указ в монастырь о ней, как ее Семен
Языков привез и кто в то время был, и кто о сем ведает, всех забери и привези
с собою» 38.
Привлеченные к следствию лица, вхожие в келью Елены, показали, что они
«многажды к себе пускали днем и по вечерам Степана Глебова». Не отпирался от
этого и Глебов. Бывшей царице ничего не оставалось, как признаться: «Я с ним
блудно жила в то время, как он был у рекрутского набору; и в том я виновата».
Розыск был нацелен на то, чтобы добиться от Глебова признания, что он осуж-
дал поведение царя, вторично женившегося при живой супруге, и пытался поднять
бунт. Глебов, однако, выдержал три жестокие пытки, каждый раз отрицал все обви-
нения, за исключением прелюбодеяния. Но и этого было достаточно, чтобы под-
вергнуть любовника мучительной казни — его посадили на кол. Следствие не уста-
новило причастности матери к бегству сына. Именно поэтому инокине Елене была
сохранена жизнь — ее отправили в Ладожский монастырь, где она находилась под
строгим надзором светлейшего петербургского губернатора, ибо монастырь стоял на
территории подвластной ему губернии. Из заточения ее освободил только внук —
Петр II в 1727 г.
В дни между 26 июня, когда умер царевич Алексей, и 30 июня, когда состоя-
лись его похороны, уклад жизни двора в Петербурге нисколько не изменился.
«Смерть эта,— читаем в донесении де Лави,— не помешала отпраздновать на
следующий день (27 июня. — Н.П.) с обычным торжеством годовщину Полтавской
битвы, знаменитого поражения шведов, послужившего началом их упадка и вели-
чия царя; по этому случаю в Почтовом доме был великолепный обед и бал».
Приведем также протокольную запись гарнизонного журнала, регистрировавшего
важнейшие события в жизни столицы, от 29 июня: «Пополудни в 7-м часу спущен
в Адмиралтействе новопостроенный корабль, именуемый «Лесной», который
построен его величества собственным тщанием, где изволил быть и его величество,
Трагедия в семье и у трона 409
и прочие господа сенаторы и министры, и веселились довольно» 39. На следующий
день Петр присутствовал на похоронах сына.
Через месяц после смерти царевича Петр, находясь в Ревеле, отправил Ека-
терине загадочное письмо, смысл которого трудно уяснить: «Что приказывала
с Макаровым, что покойник нечто открыл (расскажу), когда Бог изволит вас
видеть; я здесь услышал такую диковинку про него, что чуть не пуще всего, что явно
явилось» 40. Что за «диковинку» довелось услышать царю в Ревеле? Не подразуме-
вались ли под «диковинкой» полученные царем сведения о том, что Алексей пред-
принимал шаги к бегству из Неаполя в Швецию и намеревался добывать престол
при помощи войск Карла XII? Догадка эта подтверждается донесением барона
Герца, руководителя шведской делегации на Аландском конгрессе, в котором он
сетовал на то, что с отдачей Алексея Толстому и Румянцеву упущена возмож-
ность заключить выгодный мир.
Было бы ошибкой усматривать в отношениях между Петром и Алексеем
только семейную трагедию, порожденную различием темпераментов, складов
характера, духовного облика отца и сына. Суть непримиримых противоречий
состояла и не в том, что Алексей, одолеваемый честолюбием, не брезговал никакими
средствами, чтобы сохранить престол за собой. Все это, разумеется, имело значение,
создавало во взаимоотношениях накаленную атмосферу. Но в данном случае друг
ДРУГУ противостояли не только отец и сын, но две концепции настоящего и буду-
щего России: одну из них претворял в жизнь отец, другую, диаметрально противо-
положную, намеревался осуществлять сын, как только окажется у власти. Ставка
была велика, а дороги расходились круто. Как дальше пойдет Россия: по пути ли
преобразований, которые выводили ее в число могущественных стран Европы, или
по пути все большего отставания?
Нетрудно, наконец, обнаружить в конфликте между отцом и сыном столкнове-
ние двух представлений о роли монарха в государстве. Отец считал себя слугой
государства, отдавал службе все силы и способности, в то время как сын готов был
довольствоваться пассивной ролью «помазанника» бога, не обременяющего себя
трудом, ратными подвигами, инициативой и активным участием в управлении
государством.
Смерть Алексея не разрешила волновавшего царя вопроса о своем преемнике.
Дело в том, что вслед за Алексеем в 1719 г. умер и сын царя от брака с Екатериной —
четырехлетний Петр Петрович, объявленный наследником. Утрата эта, несомненно,
отразилась на самочувствии царя, ибо, как записал современник, «по мнению мно-
гих, царица вследствие полноты вряд ли в состоянии будет родить другого царе-
вича». Тем не менее царь «великодушно перенес эту потерю, потому что при вскры-
тии тела оказалось, что царевич страдал такою болезнью, от которой никогда не
мог бы излечиться» 41.
Дело царевича Алексея всегда вызывало исключающие друг друга оценки:
одни осуждали поступок Петра, другие его оправдывали. Думается, обе точки
зрения имеют право на существование, ибо разноречивость суждений объясняется
разными критериями, положенными в их основу. Осуждение поступка Петра
базируется на общечеловеческой морали. В этом плане и самому царю вряд ли
удалось предстать перед собой с чистой совестью, ибо он нарушил несколько раз
повторенное обещание сыну сохранить ему жизнь, разрешить жениться на Евфро-
синье и т. д., если он возвратится в Россию. Беглец возвратился, и начавшееся след-
ствие вскрыло его далеко идущие предательские планы. Но отец должен был про-
стить все, даже самые тяжкие, прегрешения сына — на то он и отец.
Другая точка зрения исходит из того, что Петр в данной ситуации выступал
не только в роли отца, но и во второй своей ипостаси — государя, чья жизнь и дея-
тельность не на словах, а на деле, в большом и малом были подчинены служению
410 Н. И. Павленко
государству. Петр имел моральное право не жалеть своего непутевого сына, если он
не жалел собственного живота.
В сознании царя судьба сына в конечном счете трансформировалась в судьбу
преобразований. Петр не сомневался, что все, им содеянное, чему он вместе с на-
родом отдал таланты и энергию лучших лет своей жизни, с воцарением сына пойдет
прахом и страна вновь превратится в захолустье Европы, чем она и была до начала
преобразований. Судьба сына или судьба страны — таков был у царя выбор, и он
его сделал. Читатель может присоединиться к этому выбору, равным образом
и оспорить его.
Т риумфальное
окончание войны
После приезда в Петербург из Москвы в марте
1718 г. уклад жизни Петра заметно изменился.
Строго говоря', самые существенные перемены про-
изошли значительно раньше — вскоре после Пол-
тавской победы и овладения Прибалтикой, когда
театр военных действий переместился с суши на
море. Внимание Петра теперь было приковано к
морю и флоту. Море было рядом с Петербургом,
а главная верфь страны — Адмиралтейская, где
сооружались линейные корабли, находилась в са-
мой столице. На стремление царя находиться в сто-
лице влияло также его внимание к администра-
тивным преобразованиям, созданию новых цент-
ральных учреждений, составлению для них регла-
ментов. Таковы были объективные условия для
изменений в организации рабочего времени Петра.
Но существовал и субъективный фактор, влияние
которого усиливалось тем больше, чем старше ста-
новился царь.
Мы неоднократно отмечали невероятную бы-
строту и легкость, с которой непоседа царь отправ-
лялся в путь. Однако переезды, без труда перено-
симые лет десять — пятнадцать назад, теперь
утомляли царя, да и его супругу тянуло к домаш-
нему уюту. Взаимное стремление быть вместе до-
статочно четко высвечивает переписка супругов
в летние месяцы 1719 г., когда царь находился
в море на корабле «Ингерманланд». 29 июня, в
день своего тезоименитства, Петр писал Екате-
рине: «Мы поминаем огород (Летний сад,—
Н. П.) ; чаю, теперь зело хорошо. Дай Бог, вам сие
время вместо меня веселиться; а нам Бог хотя сие
время не велел, только чтоб впредь уже без отво-
лочки быть». Мысль о том, чтобы «впредь уже без
отволочки» быть вместе, составляла лейтмотив в
письмах царя этого лета. В письме от 2 июля чи-
таем: «А что пишешь, что скучно гулять одной,
хотя и хорош огород,— верю тому, ибо те же вести
и за мною. Только моли Бога, чтоб уже сие лето
было последнее в разлучении, а впредь бы быть
вместе». Екатерина высказала то же самое жела-
ние: «...молим Бога, да даст нам, как и по вашему
намерению, чтоб сие лето уже в последнее быть
в таком разлучении; и паки просим его божескую
милость, дабы совершил общее желание наше» '.
«Общее желание» быть вместе оставалось голубой
мечтой, ибо Петру была чужда сама идея жертвы
государственными интересами личному комфорту
и семейному уюту.
Проследим, как провел время царь в том са-
мом 1719 г., когда он обменивался письмами с су-
пругой. 19 января Петр в сопровождении адмирала
412 Н. И. Павленко
Апраксина и других вельмож отправился из Петербурга на Марциальные воды.
Два дня спустя туда же держала путь и Екатерина. На водах царская чета про-
была до конца февраля — 3 марта Петр находился уже в столице. Сведений
о том, как он проводил время в марте — мае, «Походный журнал» царя 1719 г.,
откуда мы почерпнули приведенные выше сведения, не сообщает, но, надо
полагать, главную его заботу в эти три месяца помимо устройства коллегий состав-
ляла подготовка флота к летней кампании. Она началась 30 мая, когда царь отпра-
вился к Кронштадту. 1 июня Петр поднял вице-адмиральский флаг на «Ингерман-
ланде». Морская кампания продолжалась почти три месяца: только 30 августа в
Троицкой церкви в Петербурге, куда царь прибыл двумя днями раньше, был отслу-
жен благодарственный молебен за успешные десантные операции российского
флота.
Зимние месяцы Петр провел в столице, но в осенние совершал более или
менее продолжительные выезды: в сентябре — в Петергоф, а в октябре, с 9-го
но 16-е, находился сначала в Шлиссельбурге на празднестве по случаю овладения
крепостью (11 октября), а затем на Ладожском канале для осмотра работ. Таким
образом, большую часть 1719 г., по крайней мере семь месяцев, Петр находился
в столице 2.
Токарь Петра Андрей Константинович Нартов о ежедневном распорядке дня
царя писал так: «Обыкновенно вставал его величество утром часу в пятом, с пол-
часа прохаживался по комнате, потом Макаров читал ему дела; после, позавтракав,
выезжал в шесть часов в одноколке или верхом к работам или на строения, оттуда
в Сенат или Адмиралтейство. В хорошую погоду хаживал пешком. В десять часов
утра пил одну чарку водки и заедал кренделем. Обедал в час пополудни. После
того, спустя полчаса, ложился почивать часа на два; в четыре часа после сна от-
правлял паки разные дела. По окончании оных тачивал; потом либо выезжал к
кому в гости, или дома с ближними веселился...
Голландские газеты читывал после обеда, на которые делывал свои примеча-
ния, и надобное означал в них карандашом, а иное — в записной книжке, имея при
себе готовальню с потребными инструментами, математическими и хирургичес-
кими.
Допуск по делам пред государя был в особый кабинет подле токарной или
в самую токарную. Обыкновенно допускаемы были: с доклада — канцлер граф Го-
ловкин, генерал-прокурор граф Ягужинский, генерал-фельдцейхмейстер граф
Брюс, вице-канцлер барон Шафиров, тайный советник Остерман, граф Толстой,
сенатор князь Долгорукий, князь Меншиков, генерал-полицеймейстер Девиер,
флотские флагманы, корабельные и прочие мастера; без доклада — князь-кесарь
Ромодановский, фельдмаршал граф Шереметев, которых провожал до дверей
кабинета своего, да ближние комнатные: механик Нартов, секретарь Макаров,
денщики, камердинер Полубояров» 3.
Особое место в жизни царя занимала токарная мастерская. Она находилась
в одной из комнат Летнего дворца, заставленной токарными станками, резцами,
копирами и материалами, из которых умелые руки Петра вытачивали изящные
предметы. «В этом мастерстве,— поведал нам Юст Юль,— он не уступит искус-
нейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры».
Трудился Петр «с таким усердием и вниманием... точно работал за деньги и этим
снискивал себе пропитание» 4. Токарная мастерская являлась местом уединения
царя, а работа на станке — отдыхом. Нартов рассказывал, что он прибил к вход-
ным дверям в мастерскую написанное Петром предупреждение: «Кому не прика-
зано или кто не позван, да не входит сюда не токмо посторонний, но ниже служи-
тель дома сего, дабы хотя сие место хозяин покойное имел».
Среди личных предметов Петра, хранимых ныне в Эрмитаже, значительное
Триумфальное окончание войны 413
место занимает коллекция токарных изделий: табакерки, изящные медальоны и
другие украшения, а также паникадило с 26 рожками, расположенными в три
яруса, с затейливыми украшениями и подвесками, изготовленное из слоновой кос-
ти. На нем надпись на русском и латинском языках: «Дело многотрудных рук Пет-
ра Великого, императора и самодержца всероссийского. 1723». Участие царя в из-
готовлении шедевра токарного искусства несомненно, но специалисты считают,
что один человек не мог справиться с паникадилом даже в том случае, если бы он
полностью отдавался работе многие десятилетия. Паникадило — плод труда всего
коллектива токарей царской мастерской.
Увлечение Петра токарным делом возникло не на склоне лет. В последние
годы он отдавал этой своей страсти больше времени вследствие перехода к оседлой
жизни. В феврале в «Походном журнале» царя 1721 г. встречаются записи: «его
величество под вечер был в токарне», «был в токарне весь день», «его величе-
ство поутру был в токарне» и т. п. Но и раньше царя можно было наблюдать за
станком, казалось бы, в самой неподходящей обстановке - в недели затишья на
театре военных действий. Не расставался он с любимым занятием и во время
последней поездки за границу: расходные книги зарегистрировали трату денег
на приобретение материалов для токарного дела, а также на аренду токарных
станков. Токарным делом Петр занимался и во время своего последнего пребыва-
ния на Марциальных водах. «Походный журнал» царя 1724 г. содержит две запи-
си: 7 марта: «А во время пития вод и отдыхания изволил трудиться в токарне за
моделью Кронштадтскою и точил паникадило, который совершил в 14-й день мар-
та»; 15 марта: «Его императорское величество изволил быть у обедни в церкви
Петра и Павла (что у вод Марциальных) и паникадило трудов своих привесил
в церкви» 5. После смерти царя оно было повешено в Петропавловском соборе
в Петербурге.
Если учесть колоссальную работоспособность Петра, то часы, отдаваемые до-
сугу, занимали в бюджете его времени незначительную часть. Тем не менее сов-
ременники затруднялись объяснить, как ему удавалось совмещать огромный объем
работы по управлению государством с участием в увеселениях и занятиями физи-
ческим трудом. Когда с подобным вопросом обратились к Петру, тот ответил, что
такая деятельность сохраняет здоровье. При этом царь добавил, что нынешние
его «кабинетные заботы» не идут ни в какое сравнение с теми, что ему довелось
испытать в первые годы войны, когда одновременно с созданием армии и флота
надлежало заботиться об обучении их личного состава и руководить их боевыми
операциями.
Этот разговор происходил в 1722 г. Но Петр интенсивно отдавался «кабинет-
ным заботам» и до 1722 г., и после него. В распоряжении историков имеется
три составленных им расписания занятий по дням недели. По расписанию 1721 г.,
дни с понедельника по четверг включительно посвящались сочинению и редак-
тированию Адмиралтейского регламента; пятница предназначалась присутствию
в Сенате; утренние часы субботы отводились редактированию «Гистории Свейской
войны», а утро воскресенья — дипломатическим делам. Здесь же помета о воз-
можных отклонениях от принятого распорядка: «А когда река станет, тогда, ежели
много дел будет, четверг прибавить к сенатским делам».
В январе 1724 г. Петр составил новое расписание. Обстоятельства к этому
времени изменились: Адмиралтейский регламент был обнародован, работа по ре-
дактированию «Гистории Свейской войны» тоже близилась к завершению, и в
распорядке появились новые пункты. Присутствию в Сенате Петр отводил вечер
понедельника и утро вторника. Новым в распорядке было участие в работе суда
в среду и в четверг. Утро пятницы предназначалось рассмотрению дел в Адми-
ралтействе.
414 Н. И. Павленко
Третьим расписанием, полностью не сохранившимся, царь намеревался ру-
ководствоваться с 10 ноября 1724 г. В нем преимущественное внимание уделялось
Сенату. О делах, «которые время терпят», надлежало докладывать накануне дня
заседания Сената, а по неотложным делам — «всегда время», пометил царь в своей
записной книжке б.
Можно ли проверить выполнение Петром намеченного им распорядка недели?
Можно, но лишь частично. Для этого надлежит изучить журналы Сената и кол-
легий с целью извлечения из них сведений о днях присутствия царя на заседаниях.
Само собой разумеется, что в этих журналах нельзя обнаружить данные о частных
визитах царя, даваемых им аудиенциях, равно как и о его кабинетных занятиях.
От трудоемкой работы по выявлению такого рода сведений в разнообразных архи-
вных фондах исследователя могли бы избавить «Походные журналы» царя, ко-
торые должны были регистрировать все его выходы и выезды за пределы дворцов,
а также встречи с дипломатами, вельможами и т. д. Но в отличие от «Повседнев-
ных записок» А. Д. Меншикова, в которых пунктуально отмечались все действия
светлейшего, подлежавшие визуальному наблюдению (время его пробуждения от
сна, все встречи с царем и царицей, вельможами, а также подчиненными по ведом-
ствам Военной коллегии и губернской канцелярии, время прибытия в правитель-
ственные учреждения, выезды на работы по постройке казенных зданий и т. д.),
«Походные журналы» царя велись крайне небрежно. Даже при внимательном изу-
чении их содержания невозможно ни установить принцип отбора событий, попа-
давших на их страницы, ни восстановить распорядок дня царя.
Так, некоторые записи в «Походном журнале» 1721 г. могут создать впечат-
ление о безмятежно праздной жизни царя, расходовавшего свою энергию на вся-
кого рода пустяки. Когда, например, читаешь запись, что 3 января «его величе-
ство славил у министра Толстого, и у майора Матюшкина, и у князь Юрья Юрьеви-
ча Трубецкого» или что 22 и 23 января «их величества были на свадьбе у Андрея
Остермана», то хотя и с большой натяжкой, но все же можно допустить, что
царь весь день 3 января посвятил славлению и более ничем не занимался, а два
дня подряд вместе с супругой отдавался свадебным торжествам. Но когда
знакомишься с записями, относящимися, например, к 4, 6 и 7 июля: «Их вели-
чества кушали в верхних палатах», или «Их величества кушали в Монплезире и
там гуляли», или к 26 июля: «Их величество кушал в огороде и был весь день в до-
ме», то возникает сомнение, мог ли Петр ограничиться только отмеченными за-
ботами. Вряд ли царь, осуждавший праздность, весь день 2 марта посвятил выпол-
нению обязанностей восприемника новорожденного у корабельного ученика Сур-
мина, а еще два полных рабочих дня — милосердию и заботе о больных солдатах
(9 марта: «Его величество был в крепости, смотрел больных солдат гвардии»;
10 марта: «Его величество был в городе и смотрел солдат больных Семеновского
полку»). Между тем никаких других действий царя в эти дни «Походный жур-
нал» 1721 г. не отметил.
Несмотря на неполную регистрацию действий царя и отрывочный характер
записей — за некоторые месяцы они полностью отсутствуют, «Походный журнал»
1721 г. все же дает некоторое представление о ритме жизни Петра. В этом нас
убеждает сопоставление составленного царем распорядка недели в 1721 г. с ре-
гистрацией его действий в «Походном журнале». Напомним, что четыре первых
дня недели Петр намеревался посвятить работе над Адмиралтейским регламентом,
пятницу — присутствию в Сенате, а утро субботы — редактированию «Гистории
Свейской войны». Работу над «Гисторией» «Походный журнал» не отразил не
только в 1721 г., но и в последующие годы. Не отметил «Походный журнал» и при-
сутствия царя в Сенате с февраля до конца 1721 г. Если верить «Походному жур-
налу», кратковременный всплеск интереса к делам Сената царь обнаружил только
Триумфальное окончание войны
в январе этого года — запись 16 января: «Его величество поутру был в Сенате,
кушал дома и был в Адмиралтействе и паки был в Сенате»; 18 января: «Его величе-
ство поутру был в Сенате, кушал дома и по кушании паки был в Сенате» 7. Что
касается Адмиралтейского регламента, то здесь налицо напряженные занятия царя,
правда с нарушением, если так позволительно выразиться, составленного им «гра-
фика»: первое упоминание о работе над регламентом относится к 8 и 14 февраля,
затем наступил почти недельный перерыв; с 20 февраля по 1 марта включительно
царь слушал регламент ежедневно, причем в иные дни «поутру и ввечеру», а в дру-
гие — только утром или только вечером 8.
Мы расстались с Петром по весне 1718 г., когда он прибыл в Петербург.
В этом году преимущественное внимание царя поглощали две заботы. Одна из
них была связана с созданием коллегий, другая — с возможностью положить
конец войне.
Первой заботе посвящена последующая глава — «У истоков бюрократии»,
а пока отметим, что царь намеревался вплотную заняться реформой центрального
аппарата в конце 1717 г. Накануне отъезда в Москву для оформления отречения
царевича Алексея от престола он издал ряд указов, положивших начало органи-
зации новых учреждений. Дело, однако, подвигалось крайне медленно, потому
что расследование бегства царевича практически парализовало правительствен-
ный механизм и приковало внимание царя, а дело создания центральных учреж-
дений было новым и требовало повседневной опеки инициатора реформы. Петр то
выражал недовольство леностью и нерасторопностью сподвижников, то внушал
им элементарные правила поведения в правительственных учреждениях, то да-
вал рекомендации, с какого конца приступить к делу.
Указы сподвижникам удивляют одной особенностью. Царь не походил на себя,
поскольку ни один из них не содержал угроз о крутой расправе с ослушниками.
Эта кратковременная особенность в законотворчестве царя была, видимо, связана
с розыском по делу царевича, размагнитившим Петра. Петр мог бы ускорить соз-
дание коллегий давно проверенным способом, к которому он прибегал всякий раз,
когда находил, что поручение выполнялось не с должным проворством,— взяться
за дело самому. Но 1718 год предвещал более важное событие, чем устройство
коллегий,— возможность заключить мир.
Стремление к миру царь проявлял как до Полтавы, так и после нее, но всякий
раз встречал упорное нежелание Карла XII сесть за стол переговоров. Экономика
Швеции находилась в катастрофическом положении. Война и связанные с нею
мобилизации в армию привели к тому, что в городах и селах остались только ста-
рики и дети. Численность населения с 1700 по 1718 г. уменьшилась почти вдвое —
с 1 250 000 до 600 — 700 тысяч человек. По другим данным, население Швеции со-
кратилось с 1 376 000 в 1697 г. до 1 248 000 в 1718 г., т. е. и в этом случае потери
составляли около 130 000 человек 9. Пришла в упадок торговля и промышленность.
Торговый флот уменьшился более чем втрое: в 1697 г. он насчитывал 775 судов, в
1718 г. осталось только 209 10. Показателем разрушения хозяйства являлось от-
сутствие в казне денег. Их недоставало на самое необходимое, без чего страна
не могла продолжать войну: на уплату жалованья офицерам, на приобретение
вооружения и экипировки, на укомплектование экипажей кораблей.
Времена, когда Карл XII вел войну без широкого привлечения ресурсов Шве-
ции, отошли в далекое прошлое. Теперь нельзя было рассчитывать ни на контри-
буции завоеванных городов, ни на получение с покоренных стран продовольствия,
снаряжения и вооружения. Более того, Швеция лишилась большой части своих
владений на континенте Европы. Прибалтийские провинции Швеции — Эстлян-
дия и Лифляндия, являвшиеся ее хлебным амбаром, откуда она выкачивала про-
довольствие, были завоеваны Россией. Петр овладел также значительной частью
11 6 И. И. Павленко
Финляндии с Выборгом и всей Ингрией, на территории которой набирала силу
новая столица империи — Санкт-Петербург.
Теперь население Швеции в полной мере познало цену тяготам войны: чрез-
вычайные налоги, многочисленные повинности, мобилизации в армию, вчистую
изымавшие все работоспособное население сел и городов. Историк Э. Берендтс,
исследовавший состояние экономики Швеции этого периода, нарисовал безрадост-
ную картину: «...пустые дома, необработанные за недостатком рук поля, плуг без
лошади и быка и стойло без коровы, не слышно было более стука молотков в гор-
ных шахтах, не видно было огня в плавильных печах, пусты были рынки и амба-
ры, пуста гавань, где вместо высокобортных кораблей из Англии и Голландии
лежали убогие лодки местных рыбаков». Оценку историка положения в стране
подтверждает отзыв современника. Первый министр Карла XII барон Герц писал
королю в 1718 г.: «Мы не можем протянуть больше чем до конца года, и мы
погрузимся в хаос больший, чем переживала какая-либо страна, если только мы
не избавимся к этому времени по крайней мере от одного из наших врагов» ”.
Перед Полтавой Петр готов был заключить мир, оставлявший за Россией
только Ингрию с Петербургом, а также Нарву, причем за Нарву соглашался упла-
тить компенсацию 12. Каждый год, прожитый Россией и Швецией после Полтавы,
сопровождался усилением первой и ослаблением второй.
После овладения Прибалтикой и частью Финляндии Россия, естественно,
не хотела уже довольствоваться скромными запросами, предъявленными перед
Полтавой. В новой обстановке, отразившей радикальные изменения в соотноше-
нии сил между воевавшими сторонами, Россия в процессе переговоров стремилась
закрепить за собою то, что было завоевано оружием. Швеция в ходе тех же пере-
говоров, напротив, рассчитывала вернуть себе все, что утратила во время войны.
С такими планами отправились делегации воевавших сторон на конгресс, открыв-
шийся в мае 1718 г. на одном из островов Аландского архипелага. Делегацию
России возглавлял Яков Вилимович Брюс, его помощником был Андрей Ивано-
вич Остерман. Шведскую делегацию возглавлял барон Герц, на вторые роли был
назначен граф Гилленборг.
Если бы переговоры на Аландском конгрессе вели только представители двух
заинтересованных держав, то они, возможно, быстрее бы преодолели трудности и
пришли к соглашению. Но за столом переговоров незримо присутствовали пред-
ставители стран, не только не заинтересованных в благополучном их окончании, но
и прилагавших все силы, чтобы сорвать конгресс.
В срыве переговоров была заинтересована союзница России Дания. В основе
этого интереса лежали опасения, что Карл XII, заключив сепаратный мир с Рос-
сией, обрушится всеми наличными силами на Данию и лишит ее владения на Скан-
динавском полуострове — Норвегии. Ганновер опасался за судьбу своих приоб-
ретений — территорий, ранее принадлежавших Швеции, ибо не без основания счи-
тал, что Карл XII, уступив России Эстляндию и Лифляндию, непременно захочет
компенсировать эти потери возвращением Померании и других своих владений,
оказавшихся в руках неприятелей: Бремен и Верден прихватил ганноверский кур-
фюрст Георг I, одновременно являвшийся английским королем; Штеттином овла-
дела Пруссия. Правительства западноевропейских государств, округливших свои
владения за счет Швеции, стремились нацелить воинственные усилия Карла XII
на восток, где он мог вернуть себе утраченные прибалтийские провинции.
Враждебное отношение к успешному завершению Аландского конгресса вы-
казывала и Англия. Совсем недавно, летом 1716 г., корабли английской эскадры
бороздили воды Балтийского моря под командованием русского царя. И хотя
объединенная эскадра четырех держав преследовала ограниченную цель — при-
нудить Швецию отказаться от каперства на Балтике, сам по себе факт участия
Триумфальное окончание войны 41/
в ней флотов Англии и Голландии — стран, не входивших в Северный союз, при-
мечателен как свидетельство их доброжелательного отношения к России. Не ис-
текло и двух лет, как позиция английского правительства резко изменилась и оно
возглавило антирусское движение стран Западной Европы. На позицию Англии
известное влияние оказывали династические интересы ганноверского курфюрста
Георга I, занимавшего английский трон, но определяющее значение имело стрем-
ление Англии лишить Россию выхода к морю и тем самым сохранить за англий-
скими купцами роль хозяев ее внешней торговли. Однако для этого надо было под-
вигнуть Швецию на продолжение войны с Россией. Этой цели англичане пытались
достичь обещаниями оказывать Швеции помощь как деньгами, так и флотом.
На щедрые посулы англичан Карл XII не реагировал. Глава шведской деле-
гации на Аландском конгрессе барон Герц всеми силами старался заключить мир
с Россией ценой уступки ей прибалтийских провинций. Правда, взамен этой ус-
тупки Герц носился с планом заключения русско-шведского союза, направленного
против Дании и Речи Посполитой, чтобы за их счет получить компенсацию. Царь и
его дипломаты холодно встретили этот план, справедливо полагая, что России
ни к чему втягиваться в новую изнурительную войну за земли, которыми она и без
того владела. Имела значение и этическая сторона плана — Герц пытался толкнуть
царя на войну со своими союзниками. И хотя Северный союз лежал в развалинах,
следование плану Герца нанесло бы моральный урон престижу царя.
Однако 30 ноября 1718 г. произошло событие, оказавшее существенное влия-
ние на переговоры и перечеркнувшее планы Герца: в Норвегии при осаде крепости
Фридрихсгаль при загадочных обстоятельствах погиб Карл XII (то ли был убит
неприятельским осколком, то ли стал жертвой тщательно организованного заго-
вора). Смерть короля повлекла за собой гибель его первого министра Герца. Он
прибыл в Стокгольм за получением инструкций от короля, но, как только были
получены известия о смерти Карла XII, Герца немедленно схватили, обвинили
в измене и в марте 1719 г. казнили. Шведский престол заняла сестра Карла XII
Ульрика Элеонора. Смена правительства сопровождалась изменением внешнепо-
литического курса — Ульрика Элеонора и ее супруг Фредрик Гессен-Кассель-
ский придерживались проанглийской ориентации. Отражением нового внешне-
политического курса Швеции явилась не только казнь Герца, но и отозвание из
Норвегии шведской армии.
Цель проволочек с заключением мира была известна не только в Стокгольме,
но и в Петербурге. Именно поэтому Петр, продолжая держать своих представите-
лей на Аландском конгрессе, предпринимает энергичные меры для преодоления
тупика, в котором оказались переговоры. В июле 1719 г. он отправляет в Сток-
гольм А. И. Остермана с окончательными «Кондициями», на которых Россия
согласится подписать мирный договор. В случае отказа Остерман должен был
угрожать возобновлением военных действий, которые царь «толь долго и мало не
чрез два лета отлагал» 13. В том же июле к шведским берегам для высадки десантов
под прикрытием линейных кораблей держал курс галерный флот России. Перего-
воры Остермана оказались безрезультатными: шведское правительство, уповая на
щедрые обещания англичан, отклонило притязания России на Эстляндию, Лиф-
ляндию и Выборг. 7 августа Остерман ни с чем покинул Стокгольм.
Если бы переговоры Остермана с Ульрикой Элеонорой дали положительные
результаты и королева приняла бы «Кондиции», то уведомленный об этом ге-
нерал-адмирал Ф. М. Апраксин должен был прекратить «неприятельские дейст-
вия». Такого сигнала генерал-адмирал не получил и, достигнув шхер, разделил
эскадру на два отряда. Один из них под командованием генерал-майора Ласси на-
правился в шхеры, расположенные в десяти милях к северу от Стокгольма, а дру-
гой — во главе с самим Апраксиным должен был высадиться в трех милях южнее
19 Н. И. Павленко
418 II. И. Павленко
шведской столицы. Цель десантов состояла не в том, чтобы дать неприятелю гене-
ральное сражение и разгромить его, а в том, чтобы нанести ему материальный
ущерб, подорвать его экономику, парализовать хозяйственную жизнь страны. Для
этого прибегали к таким несложным акциям, как разорение промышленных пред-
приятий, сожжение населенных пунктов, увод скота, изъятие домашней утвари
и т. д. Такого рода действиями, кроме того, намеревались вызвать недовольство
народа своим правительством, не желавшим заключить мир.
Организовать эффективную оборону побережья ослабленная шведская армия
не могла: инициатива военных действий исходила от русского командования, и
шведы, не зная, в каком месте ожидать нападения, вынуждены были рассредото-
чить свои силы, что облегчало выполнение задачи русскими десантами.
Десант Апраксина, обтекая укрепленные пункты шведов и не ввязываясь с
ними в сражения, разорил железоделательные и медеплавильные заводы, коро-
левские и дворянские замки, сжег множество деревень. Столь же успешно действо-
вал и десант Ласси. Правда, ему пришлось дать шведам сражение, в котором 2400
десантников, вооруженных двумя полковыми пушками, обратили в бегство более
многочисленный отряд шведов, вооруженный к тому же семью пушками. И это
несмотря на то, что шведский генерал-майор Шкит получил приказание до послед-
него солдата оборонять лучшие в стране железоделательные заводы. Оба десанта
в общей сложности сожгли и разорили восемь городов, свыше 20 железоделатель-
ных, медеплавильных, кожевенных и кирпичных заводов, 43 мельницы, 1363 села
и деревни. Апраксин мог бы продолжить операции, но получил указ: «...его цар-
ское величество имеет ведомость, что шведы желают мир заключить; того ради,
чтобы он, генерал-адмирал, собрался и стоял в шхерах против Стокгольма до указа,
дабы неприятелю отдыха не дать и не почаял бы, что конец кампании, и для того
бы мира не умедлил» |4.
Перед завершением кампании Апраксин решил совершить разведывательный
рейд в 12 верстах от Стокгольма. Для этой цели он откомандировал два отряда,
по три батальона в каждом, под командованием полковников Борятинского и
Стрекалова, поручив им обследовать укрепления в районе столицы. Не обошлось
без сражения, причем русские вновь продемонстрировали высокую боевую выучку
и свое превосходство над неприятелем. Отряд Борятинского, пройдя с версту от бе-
рега, напоролся на два пехотных и один кавалерийский полк. По инициативе шве-
дов завязался ожесточенный полуторачасовой бой, но неприятель был «опровер-
жен и бежать принужден, оставя нашим место баталии со многим числом побитых
и несколькими пленными». Шведскими войсками командовал принц Гессен-Кас-
сельский, супруг королевы, будущий король Швеции. «Сия акция при помощи
Божии так щастливо и мужественно совершилась, которую за жестокость огня
(хотя оная и не генеральная была) можно причесть за знатную»,— доносил
Ф. М. Апраксин |5.
Газета «Ведомости» многократно извещала читателей об успешных действиях
десантных войск: разрушении промышленных предприятий, рудников, населен-
ных пунктов и захвате богатых трофеев. Столицу Швеции охватила тревога — в ее
пригородах появились казачьи разъезды, высаженные с галер.
В связи с десантными операциями напрашивается сопоставление боевой выуч-
ки русских и шведских войск на начальном и конечном этапах войны: в 1702 г.
Б. П. Шереметев не рисковал вступать в соприкосновение с неприятелем, не рас-
полагая двойным и тройным превосходством в численности войск; в 1719 г. ка-
чественный состав и боевой дух шведской армии пали, а выучка русских войск
поднялась настолько, что русские солдаты обращали в бегство вдвое большее коли-
чество шведов.
Десанты 1719 г. не сделали шведов более покладистыми. Уповали они на чудо,
Триумфальное окончание войны
419
появление которого связывали с заключением союзных договоров с Ганновером
и Англией. Во исполнение своих обязательств английское правительство в августе
1719 г. отправило в воды Балтики эскадру адмирала Норриса, поручив ей уничто-
жить балтийский флот России. Статс-секретарь Англии Стенгоп писал Норрису
1 сентября 1719 г.: «Вы должны употребить все усилия, чтобы нанести московит-
скому флоту всяческий ущерб,— услуга, больше которой не может быть оказана
вашей родине и в выполнении которой я желаю вам всяческого успеха». Норрис
намеревался вероломно напасть на русский флот, перехватив его во время воз-
вращения от берегов Швеции в Ревель. Однако с осуществлением этого намерения
английский адмирал опоздал — к тому времени, когда объединенный шведско-
английский флот подошел к Стокгольму, русские корабли надежно укрылись
в своих гаванях под защитой береговых батарей. В конце октября 1719 г. эскадра
Норриса покинула берега Швеции и отправилась в Англию, так и не выполнив
возложенных на нее задач.
Продолжать переговоры на Аландском конгрессе не было смысла, ибо стано-
вилось все более очевидным, что забота шведского правительства состояла не в за-
ключении мира, а в проволочках. 21 августа 1719 г. Петр отправил королеве Уль-
рике Элеоноре грамоту, упрекая шведскую сторону в нежелании успешно завер-
шить переговоры: шведы, сказано в грамоте, «токмо старались, дабы Аландскую
мирную негоциацию таковым образом отправлять, чтоб время получить и несогла-
сие междо северными союзными содержать...». Царь заявлял: «...наш интерес
не допускает Аландский конгресс всуе и без подлинной надежды нам приятного
из того окончания далее продолжать». Петр предъявил ультиматум: если швед-
ская делегация не примет русских условий мира, то русские покинут конгресс.
Шведы, не ожидая истечения трехнедельного срока ультиматума, прервали пере-
говоры. 15 сентября 1719 г. Аландский конгресс прекратил существование. Ставка
была сделана на продолжение войны 1б.
В 1720 г. трудностей у России прибавилось. Нескрываемо враждебную к ней
позицию заняла Англия, и, следовательно, увеличилась угроза нападения объеди-
ненной шведско-английской эскадры на русское побережье Балтийского моря
и русский флот. Усложнили положение России и натянутые отношения с Данией:
если раньше ее флот сдерживал активность шведов на море и угрожал их морским
коммуникациям, то теперь Швеция получила свободу действий. Отсюда — заботы
Петра об обеспечении безопасности Балтийского побережья.
В марте 1720 г. царь отправляет на Украину Меншикова, поручив ему сфор-
мировать два десятка драгунских полков, часть которых предназначалась для
охраны русского побережья Балтийского моря. «Майн фринт,— писал царь свет-
лейшему,— хотя мы мало верим о транспорте шведском, однако уже то подлинно
есть, что в Готенбурге множество судов транспортных берут и пятнают гербом для
транспорту» 17. На драгунские полки, более мобильные, чем пехота, возлагалась
обязанность опрокинуть высадившиеся десанты в море.
Одновременно с укреплением обороны царь намеревался осуществить на-
ступательные операции. В письме Ф. М. Апраксину 5 марта 1720 г. Петр рассуж-
дал: «Нынешние конъюнктуры двух дел требуют: чтоб какой возможно убыток не-
приятелю учинить, дабы тем обнадеживание английское опровергнуть; другое —
азардовать не допускать, дабы ежели проиграем (от чего Боже сохрани), более
неприятелей самим на себя не подвигнуть». Опровержение «английского обнаде-
живания» состояло в том, чтобы на деле показать шведам тщетность их надежд
на английскую помощь,— царь был убежден, что англичане не станут вступать
в военный конфликт с Россией и ограничатся демонстрациями. Они в конечном
счете не помешали русскому флоту не только успешно осуществить высадку де-
санта, но и одержать блистательную морскую победу.
19*
420	11. И. Павленко
11 апреля 1720 г. царь отправил генерал-майору князю Михаилу Михайло-
вичу Голицыну, командовавшему русскими войсками в Финляндии, указ, чтобы
он «в произведении воинских операций в Финляндии, смотря по тамошним конъ-
юнктурам, чинил поиск». 25 апреля Голицын вышел из Або, взяв курс к швед-
ским берегам. Подчиненный ему галерный флот он разбил на две части. Одну из
них, в составе 35 галер и 30 лодок с 6282 солдатами, под командованием бригадира
Менгдена Голицын послал в Ботнический залив к Вазе. Командование второй
частью из 70 галер, 80 лодок и 8 бригантин при 8000 солдат он оставил за собой
и двинулся к Аланду. Оба отряда добились успеха. При виде высадившихся войск
Менгдена шведы тут же разбежались, и десантники, углубясь на неприятельскую
территорию на 30 верст, беспрепятственно разрушали водяные и ветряные мель-
ницы, жгли населенные пункты, уводили скот «сколько могли». Нанесенный шве-
дам в 1720 г. урон был менее значительным, чем в 1719 г., но эту акцию Менгдена
«Гистория Свейской войны» сочла необходимым занести на свои страницы: «Прав-
да, хотя сей поиск над неприятелем не может в велико почтен быть, ежели бы то
в иный случай было, но при сем случае, когда английский флот обещал их оборо-
нить, пред которых очьми то учинено, за знатное дело почтен быть может» 18.
Успех Голицына был более впечатляющим. Военный совет признал движение
галер к шведским берегам без прикрытия линейных кораблей опасным и решил
попытать счастья в морском сражении. Голицыну удалось заманить линейный ко-
рабль, четыре фрегата, одну галеру и несколько более мелких судов в залив острова
Гренгам, изобиловавший подводными камнями и мелями. В этих условиях швед-
ские корабли оказались в стесненном положении, ибо лишились маневра. Два не-
приятельских фрегата в самом начале сражения сели на мель и были взяты на
абордаж, а два других пытались спастись бегством, но их настигли и тоже взяли
на абордаж. Линейному кораблю со шведским вице-адмиралом и нескольким мел-
ким судам удалось скрыться. За ними хотя и организовали погоню, «но,— сказано
в реляции,— абордировать их не могли, понеже уже вышли в море из шхер, и
погода стала прибавливаться, и волны стали быть велики, но токмо стрельбою их
гораздо повредили так, что от кормы вице-адмиральского корабля видели доски,
отбитые стрельбою». Среди трофеев русских оказались 4 фрегата, 104 пушки, 407
офицеров, солдат и матросов.
Петр высоко оценил победу у Гренгама 27 июля 1720 г. Дело было не столько
в уроне, нанесенном шведскому флоту, сколько в демонстрации эфемерности на-
дежд шведов на английскую помощь. «Правда,— писал царь Меншикову,— не
малая виктория может причесться, а наипаче что при очах господ англичан, кото-
рые равно шведов обороняли, как их земли, так и флот» 19.
Обе операции — высадка десанта и сражение у Гренгама — действительно
были совершены при «очах» англичан. По сведениям, полученным царем 1 июня,
английская эскадра линейных кораблей под командованием Норриса, соединенная
со шведским флотом, появилась на рейде Ревеля, высадила десант на остров Пар-
ген, где десантники сожгли избу и баню, сооруженные для работных людей, а
затем направилась к шведским берегам, видимо с целью защитить столицу от
нападения русского флота.
На фоне успехов русских результаты совместных действий шведов и их со-
юзников — англичан были столь ничтожными, что дали царю повод для иронии.
Извещая Б. И. Куракина об этой операции союзников, Петр велел ему непременно
напечатать в западноевропейских газетах заметку о ней, «а особливо об избе и ба-
не», акцентировал царь внимание посла. Меншиков по этому поводу тоже ирони-
зировал в письме царю: «А в учиненных обидах сих обоих флотов на остров Нар-
ген — в сожжении бани и избы — не извольте печалиться, но уступите добычу
сию им на раздел, а именно баню шведскому, а избу английскому флотам».
Триумфальное окончание войны 421
В сентябре 1720 г. состоялся триумфальный ввод в Петербург трофейных фре-
гатов. Их встретили залпами стольких орудий, сколько было захвачено на трофей-
ных фрегатах. Три вечера небо столицы озарялось фейерверками в честь победи-
телей. Царь щедро наградил участников сражения у острова Гренгам: М. М. Го-
лицыну пожаловал золотую шпагу с богатыми украшениями, а также «трость с
алмазным же убором»; штаб- и обер-офицеры получили золотые монеты с цепями,
а унтер-офицеры и рядовые — денежное вознаграждение 20.
Кампания 1720 г. достигла главной цели — ее итоги вынудили шведов вновь
сесть за стол переговоров. Тому представился удобный повод: в августе 1720 г.
в Стокгольм был отправлен генерал-адъютант Александр Иванович Румянцев с по-
здравлением по случаю коронации принца Гессен-Кассельского, супруга короле-
вы, занявшего трон после ее отречения под именем Фридриха I. Возвратившись
в ноябре в Петербург, Румянцев доставил царю грамоту шведского короля с пред-
ложением возобновить мирные переговоры и начать обмен военнопленными. На
этот шаг Фридрих I пошел под давлением объективных условий, складывавшихся
не в пользу Швеции. Хотя среди противников заключения мира на условиях, пред-
ложенных русскими, и раздавались голоса, что они готовы «питаться корой, оде-
ваться в бересту и сражаться до последней капли крови, но не соглашаться на
русские условия в уверенности, что царь уступит, если увидит нашу твердость»,
эти заявления являлись лишь данью риторике и образцом парламентского крас-
норечия, ибо кризисное состояние хозяйства, страны не давало никаких шансов
на успешные военные операции. Со времени Аландского конгресса ухудшилась
для Швеции и внешнеполитическая обстановка.
В Лондоне раньше, чем в Стокгольме, убедились в бесперспективности для
Швеции дальнейшего сопротивления и вняли здравому смыслу. Враждебная по-
зиция Георга I и его правительства к России осуждалась общественным мнением
и особенно английским купечеством, крайне заинтересованным в импорте русских
товаров. И хотя Петр дальновидно воздерживался от ответных санкций, ущемляв-
ших английских купцов, эти купцы считали, что терпению царя может наступить
конец и тогда они будут изгнаны с русского рынка. Кроме того, ежегодные снаря-
жения эскадры Норриса стоили немалых сумм — выполнение Англией союзни-
ческих обязательств обременяло ее бюджет. В Лондоне сочли, что и у Англии, и
тем более у Швеции отсутствовали возможности навязать русскому царю свои ус-
ловия мира. Отсюда — крутой поворот английской политики в отношении Швеции.
Усердие и настойчивость, с которыми ранее английское правительство убеждало
шведов не заключать мир с Россией на условиях, продиктованных царем, теперь
были направлены на то, чтобы побудить Швецию заключить мир, причем как мож-
но скорее. И в том и в другом случае расплачиваться за хитросплетения англий-
ской дипломатии приходилось шведскому народу: три года, прошедшие со времени
Аландского конгресса, еще более разорили страну и в конечном счете привели
к более тяжелым условиям мира.
Английское правительство, спровоцировавшее закрытие Аландского конгрес-
са, теперь умывало руки и выступало в роли утешителя. Статс-секретарь Тоунсенд
7 апреля 1721 г. писал посланнику в Стокгольме Финчу: «В целом король (Ге-
орг I.— Н. П.) сожалеет, что Швеция доведена до такой крайности, но мало на-
дежд на улучшение ими (шведами.— Н. П.) условий мира в результате продолже-
ния войны, и он скорбит, что такой великий монарх и такое храброе королевство
должны подчиниться столь суровым условиям. Но его величество твердо решился,
во избежание всяких упреков в будущем, не высказывать своего мнения по столь
щекотливому и важному вопросу». В мае, когда возобновились русско-шведские
переговоры о мире, Финч вновь получил рекомендацию действовать в том же ду-
хе: «...от продолжения войны нельзя ждать ничего, кроме усиления царя за счет
422 И. И. Павленко
этой истощенной страны, если и не ценой полного ее разорения и гибели» 21.
Переговоры о мире начались 8 мая 1721 г. в финском местечке Ништадте.
Их возобновлению предшествовала посредническая миссия французского посла
в Стокгольме Кампредона. Все симпатии Франции были на стороне ее традицион-
ной союзницы — Швеции. Отсюда и цель миссии Кампредона — по возможности
смягчить условия мирного договора. Склонить царя пойти на уступки посол не
смог, хотя и пытался предрасположить русских дипломатов щедрыми подарками
и предложением в случае уступок со стороны царя заключить франко-русский
союз. Петр был непреклонен. Во время аудиенции он заявил послу: поскольку он,
царь, «толь долгопротяжную войну имел и толикие иждивения на оную употребить
принужден и милостию Вышнего в добром состоянии обретается... что сами они
рассудить могут, для чего ему такой бесполезный и опасный мир заключить, ка-
кой со стороны шведской предлагается, ибо другие его царского величества быв-
шие союзники, которые и не столько трудов и иждивений в той войне положили,
со удовольствием свои трактаты заключили» 22.
11 марта 1721 г. Кампредон ни с чем отбыл в Стокгольм, что дает основание
говорить о провале его миссии. И все же его посредничество сыграло положитель-
ную роль в заключении Ништадтского мира. Дело в том, что путь Кампредона
в Швецию лежал через завоеванные Россией провинции, и он имел возможность
наблюдать и из своих наблюдений делать соответствующие выводы. Генеральный
вывод его состоял в том, что Швеции надлежит срочно заключить мир, ибо прово-
лочка лишь усилит Россию и ужесточит его условия. В Стокгольме убаюкивали се-
бя надеждами, что изнурительная война истощила ресурсы России в такой же
мере, как и Швеции. Кампредон развеял эти иллюзии. В апреле 1721 г. он известил
царя «о совершенной склонности Швеции к учинению с его царским величеством
мира». Эту «склонность» Петр стимулировал двумя способами давления: военным
и дипломатическим.
Памятуя уроки Аландского конгресса и склонность шведов тянуть время,
Петр считал необходимым продолжать подготовку к проведению десантов и энер-
гично занимался спуском на воду новых линейных кораблей. Адмиралтейская
верфь работала с полной нагрузкой, и в феврале — марте три корабля были спу-
щены в Неву, еще покрытую льдом. Его специально крошили, «дабы не разшибся
корабль и чтобы на густоте удобнее остановился» 23.
Адмирал Апраксин получил указ о подготовке к походу. Царь рассчитывал,
что английская эскадра покинет свою базу, как и всегда, в мае — июне и в его
распоряжении будет время для организации десантов. Но вопреки ожиданиям до
царя дошли слухи о намерении Норриса появиться в Балтийском море во второй
половине апреля. Апраксину был дан указ укрыть линейный флот в Ревеле, отка-
заться от ранее намечавшегося нападения на Стокгольм и ограничиться дейст-
виями галерного флота в районе прибрежной территории Ботнического залива.
М. М. Голицын в мае 1721 г. направил в Ботнический залив отряд в составе 5000
пехотинцев и 370 человек иррегулярной конницы, посаженных на 30 галер и 30 ло-
док. Ими командовал генерал Ласси. Операция десантов, высаженных между
Евле и Умео, продолжалась свыше полутора месяцев. За это время десанты из пе-
хотинцев и казаков разорили крупный оружейный завод производительностью
8000 ружей в год, 12 железоделательных заводов, 8 пильных мельниц, захватили
607 пудов меди 24.
Не менее сильное воздействие на шведскую сторону оказал приезд в 1721 г.
в Россию голштинского герцога Карла Фридриха. Официально считалось, что он
появился в Петербурге в качестве жениха одной из дочерей Петра — Анны или
Елизаветы. Но на визит в северную столицу и Карл Фридрих, и Петр возлагали
более серьезные надежды. Герцог рассчитывал с помощью русского оружия завла-
Триумфальное окончание войны 423
деть шведской короной, на которую он имел больше прав, чем Ульрика Элеонора
и тем более ее супруг, взошедший на престол под именем Фридриха I, а также
вернуть себе владения, захваченные датским королем. Царь тоже имел виды на
герцога, готов был использовать его в качестве не только возможного зятя, но и за-
конного претендента на шведскую корону с целью изгнания с престола Фрид-
риха I, если тот не проявит уступчивости в переговорах. Само собой разумеется,
что герцог, вступив в родственные связи с русским царем, был бы для него более
желательным партнером в переговорах, нежели Фридрих I.
Расчет Петра оказался правильным: в дипломатической игре на Ништадтском
конгрессе «герцогская карта» приобрела огромный вес. Так рассуждать уполно-
мочивают донесения Я. В. Брюса и А. И. Остермана. В одном из них, датированном
9 июня 1721 г., они сообщали царю: «...шведские полномочные или по министер-
скому обычаю еще с нами торгуют, или подлинного намерения к миру не имеют,
по такими с первого взгляда малыми, но в самом деле нам весьма чувственными
запросами время проводить ищут, дабы потом показать, будто со стороны вашего
величества прямой склонности к миру не было». Прошло всего две недели, а рус-
ские уполномоченные обнаружили у шведов явные перемены. 23 июня они доно-
сили: «Ныне явно видим, что к миру склонность имеют и паче всего опасаются,
чтоб ваше величество с герцогом Голштинским не обязался» 25.
На Ништадтском конгрессе встретились знакомые лица: русскую сторону, как
и на Аландском конгрессе, представляли Брюс и Остерман; в шведской делегации
произошли изменения — место казненного Герца занял барон Лилиенштедт, но
вторым министром остался Гилленборг. Переговоры обещали быть нелегкими,
поскольку инструкции обеим делегациям содержали позиции, весьма отдаленные
друг от друга.
Инструкция русской делегации, подписанная царем, предусматривала два но-
вых условия. Царь соглашался уплатить компенсацию за получаемую Лифляндию.
Ее размер не был установлен — о нем надлежало торговаться во время перегово-
ров. Русские уполномоченные должны были назвать сумму в один миллион, затем
поднять ее до полутора миллионов, «а по крайней мере и до двух миллионов
Рублев». Самое существенное новшество состояло в определении судеб Лифлян-
дии. На Аландском конгрессе речь шла о передаче Лифляндии России сроком на
40 и даже всего лишь на 20 лет. Новая инструкция ужесточила это условие —
Лифляндия должна навечно остаться за Россией.
Шведским уполномоченным накануне их отъезда на конгресс было предо-
ставлено право уступить Ревель, но Выборг и остров Эзель должны были остаться
за Швецией. На первом же заседании конгресса шведы прибегли к угрозам. Рань-
ше, заявили они, Швеция имела четырех противников — Россию, Данию, Пруссию
и Речь Посполитую, теперь ситуация изменилась: с Пруссией и Данией заключен
мир, скоро благополучно завершатся переговоры и с Речью Посполитой. Это позво-
лит освободившиеся воинские контингенты бросить против России. Если учесть
союзнические отношения с Англией, то Швеция теперь стала сильнее. Брюс, хо-
рошо осведомленный о хозяйственном упадке Швеции, без труда парировал эти до-
воды, заявив, что Россия в последние годы одна успешно противостояла Швеции,
а надежды последней на помощь Англии относятся к несбыточным. Шведские
уполномоченные и на этот раз пытались прибегнуть к тактике проволочек. Цель их
была ясна — протянуть время до поздней осени, до ухода флота на зимние стоянки.
Петр в июне уполномочил своих представителей заявить шведам: «...мы долго
сей негоциации продолжать без действ воинских оставить для многих статских
и воинских резонов не можем, ибо уже по прежним их поступкам спробовали,
что такою тщетною проволокою много удобных случаев туне пропустили, и для
того мы велели к действам главным здесь и в Финляндии сильные приуготовления
424 И. И. Павленко
учинить, и буде они тот трактат продолжать будут, то б за зло не приняли, что мы,
не упуская к действиям удобного времени, принуждены будем в том взять ре-
золюцию и что мы во всем том пред Богом и честным светом без всякого ответа
будем» 26. В дополнительных инструкциях своим уполномоченным царь велел им
отклонить все необоснованные притязания шведов. Петру сообщили, что шведы
требовали эквивалента за уступаемый России Выборг. Резолюция царя: «У нас
таких земель нет». Шведы хотели, чтобы в договоре было сказано, что они отдают
России Петербург. Петр написал своим уполномоченным в Ништадт: «Что же
в проекте шведских министров упомянуто об уступках их, что уступают нам Пе-
тербург, и вам надлежит при заключении объявить, что о Петербурге упоминать
не надлежит, ибо оного при их владении не было». Шведы просили оставить им
остров Эзель. Петр и здесь проявил твердость: это сделать невозможно 27.
Переговоры подходили к благополучному концу. Оставалось согласовать спор-
ные пункты о сохранении прав и привилегий прибалтийского дворянства, о не-
вмешательстве России во внутренние дела Швеции, под которым подразумевался
отказ России от содействия голштинскому герцогу в получении шведской короны,
и другие менее существенные разногласия. Получив обнадеживающие известия
от Брюса, Петр сказал: «Из Ништадта благоприятны ветры к нам дуют» 28.
Царь решил, что настало время обдумать, как достойно отметить событие,
подводившее итоги напряженнейшей борьбы страны за выход к морскому побе-
режью. Неустановленному корреспонденту, скорее всего А. Д. Меншикову, он пи-
шет: «Ежели даст Бог мир, чтоб в народ оной объявить хорошенько. Я слыхал,
что объявляют при нескольких человеках кирасир, у которых шарфы белые чрез
плечо и пред оными трубачи, и таким образом ездят по лагерю или по городу с объ-
явлением. И ежели так бывает или не за худо принято быть может, то оное прошу в
запас приготовить. О сем поговори с искусными людьми стороною, дабы прежде
не разнеслося и не было б стыда, ежели мира не будет, а у нас сия препарация
была» 29. Петр пожелал, чтобы никто в столице раньше его не узнал о мирном
договоре, ибо считал, что честь объявить весть о мире принадлежит ему по праву.
Царь повелел своим уполномоченным в Ништадте: «Сие известие мне первому
привезть в Петербург, понеже не чаю, кто б более моего в сей войне трудился, и для
того сему никому являться не велите, кроме меня. Також, чтоб и партикулярных
писем с конгресса о том никуда ни от кого не было от наших людей».
Мирный договор был подписан 30 августа. Царь получил известие об этом
3 сентября, на пути в Выборг, куда он направлялся для осмотра пограничной
линии, вызывавшей споры на конгрессе. Курьер из Ништадта вручил ему пакет
с подлинным трактатом. Брюс и Остерман писали: «Мы оной перевесть не успели,
понеже на то время потребно б было, и мы опасались, дабы между тем ведомость
о заключении мира не пронеслась» 30. Царю, надо полагать, стоило большого труда
удержаться от соблазна поделиться новостью с окружающими.
Утром Петр отправился в столицу, и с вошедшей в Неву бригантины еже-
минутно раздавались пушечные залпы. Петр, стоя на палубе, в промежутке между
залпами сообщал населению радостную весть. Весь день 4 сентября при звуках
труб и литавр трубачи и всадники с белыми шарфами через плечо и белыми зна-
менами с изображением масличной ветви и лаврового венка — символов мира
разъезжали по улицам города и объявляли о заключении мира.
Война продолжалась 21 год. Петр назвал ее «троевременной кровавой и весьма
опасной школой». Почему «троевременной»? Петр пояснил: «Все ученики науки
в семь лет оканчивают обыкновенно, но наша школа троекратное время была. Од-
нако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно». Он
считал, что Россия никогда ранее «такого полезного мира не получала. Правда,
долго ждали, да дождались». В этом Петр был прав. Приморские приобретения
Триумфальное окончание войны
425
возводили Россию в иное качественное состояние, превращали ее в морскую дер-
жаву. По Ништадтскому договору к ней отходили Эстляндия, Лифляндия, Ингер-
манландия, города Выборг и Кексгольм. Швеция выговорила себе право беспош-
линно закупать в Риге и Ревеле хлеб на 50 000 рублей, а также компенсацию за
Лифляндию —2 000 000 ефимков.
Мы неоднократно подчеркивали роль Петра в главнейших сражениях войны,
в особенности в битвах у Лесной и Полтавы. Но выигранные сражения еще не озна-
чали выигрыша войны — победу венчал мирный договор. Путь к нему был тернис-
тым, и русским дипломатам за столом переговоров довелось испытать немало
трудностей, тревог и разочарований. Во время переговоров Россия испытывала
давление со стороны как своих союзников, так и стран, не заинтересованных ни
в укреплении ее могущества, ни в превращении ее в морскую державу. На Аланд-
ском и Ништадтском конгрессах за спиной Швеции стояли крупнейшие европей-
ские державы, а Россия фактически оказалась в изоляции. Здесь опять надо под-
черкнуть огромную роль Петра в заключении триумфального мира. И в этих усло-
виях царь проявил выдержку, терпение, настойчивость, умение ориентироваться
в хитросплетениях западноевропейской дипломатии, чтобы ни на йоту не посту-
питься интересами своей страны. В письме Б. И. Куракину от 20 сентября 1719 г.
Петр уполномочил своего посла заявить: «Мы ни на какие их угрозы не по-
смотрим и неполезного миру не учиним, но, что бы то ни было, будем продолжать
войну» 31.
Приведенные слова заслуживают того, чтобы придать им значение эпиграфа
к без малого двум годам жизни Петра, отделявшим время их написания от подписа-
ния Ништадтского мира: Петр действительно не спасовал перед угрозами и шанта-
жом и в конечном счете достиг своего.
8 сентября столица праздновала победу. Почти весь месяц устраивались маска-
рады, танцы, фейерверки. Грандиозный маскарад начался 10 сентября и продол-
жался целую неделю. Участник его камер-юнкер Ф. В. Берхгольц оставил нам его
описание: «Царь, одетый... голландским матросом или французским крестьянином
и в то же время корабельным барабанщиком, имел через плечо черную бархатную,
обшитую серебром перевязь, на которой висел барабан, и исполнял свое дело пре-
восходно. Огромный француз царя (Николай Бурже.— Н. П.) и один из самых рос-
лых гайдуков были одеты как маленькие дети, и их водили на помочах два крошеч-
ных карла, наряженные стариками с длинными седыми бородами» 32.
Царь находился на вершине счастья и не скрывал своей безмерной радости: пел
песни, танцевал на столах и, кстати, не удержался от фарса с женитьбой «князя-па-
пы», грубо вторгшегося в торжества. Радовался Петр не зря — долгожданная побе-
да и венчавший ее мир были достигнуты. По этому поводу он сказал: «Сия радость
превышает всякую радость для меня на земле» 33.
В октябре празднества в столице завершились торжественной церемонией под-
несения царю титула Петра Великого, отца отечества и императора всероссийского.
Все девять сенаторов подписали обращение к царю с просьбой принять этот титул,
«как обыкновенно у римского Сената за знатные дела императоров их такие титулы
публично им в дар приношены».
22 октября Петр вместе с вельможами присутствовал на обедне в Троицком со-
боре. После обедни был зачитан мирный договор, а затем Феофан Прокопович про-
изнес проповедь, в которой поведал о всех знаменитых делах Петра, достойных при-
своения ему титула Великого, императора всероссийского и отца отечества. В за-
ключение к царю обратился с речью старейший из сенаторов, канцлер Г. И. Голов-
кин. Как и слово Прокоповича, речь Головкина носила панегирический характер, но
в отличие от первого она дошла до нашего времени в конспективном изложении.
Оратор утверждал: «...токмо едиными вашими неусыпными трудами и руковожде-
426 Н. И. Павле и ко
нием мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света и,
тако рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов при-
совокуплены». Ответная речь Петра тоже передана в кратком изложении. Он выра-
зил удовлетворение заключенным миром, но предупредил слушателей: «Надеясь
на мир, не подлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как
с монархиею греческою», т. е. Византийской империей. Сотни пушек Адмиралтей-
ства, Петропавловской крепости и 125 галер, выведенных в Неву, ознаменовали
событие своими залпами. По словам очевидца, «все, казалось, объято пламенем,
и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться» 34.
В ноябре праздничное настроение жителей столицы омрачило стихийное бед-
ствие — сильное наводнение, сопровождавшееся, надо полагать, немалыми жерт-
вами.
Как только появился санный путь, Петр выехал в Москву, чтобы отметить за-
ключение победного мира в старой столице. Туда же отправились двор, вельможи,
генералитет, иностранные дипломаты. На этот раз император ехал в огромных са-
нях, обитых кожей, с окнами и превосходно оборудованных внутри. Покрытие спа-
сало от ветра, а медвежьи шкуры и медные фляги, наполненные горячей водой, со-
храняли тепло и обогревали ноги. Внутри саней находилось множество карманов
для дорожных вещей, а у изголовья стояли сохранившаяся до наших дней дорбжная
аптечка и медицинские инструменты.
Празднество в старой столице, как и в новой, продолжалось несколько недель.
Заснеженные улицы и площади Москвы были похожи на каналы: запряженные ло-
шадьми сани везли добротно сделанные макеты кораблей, при попутном ветре ис-
пользовались паруса, «корабли» выполняли различные маневры. На палубах сиде-
ли в масках и маскарадных костюмах сенаторы, высшие офицеры, иностранные по-
слы, придворные дамы. Грандиозный маскарад, по мысли его организатора — царя,
символизировал превращение России в морскую державу.
Ништадтский мирный договор подвел итоги длительной Северной войны. Зна-
чение его в истории России трудно переоценить. Петру было достаточно одного за-
воевания Прибалтики, чтобы прославить свое имя в веках. В его царствование Рос-
сия решила свою главнейшую внешнеполитическую задачу, которую она безуспеш-
но пыталась выполнить почти два столетия,— получила выход к морским просто-
рам. Договор закреплял за Россией «окно в Европу», и она приобрела нормальные
условия для экономических связей с передовыми странами континента. Петербург,
Рига, Ревель и Выборг стали важнейшими внешнеторговыми центрами страны.
Наименование Русского государства империей, а Петра императором всерос-
сийским отразило глубокие изменения во внутреннем и международном положении
страны. Государство, участие которого в международных делах ограничивалось от-
ношениями с соседними странами Восточной и Юго-Восточной Европы, теперь
прочно вошло в круг европейских держав. Новое положение России в системе евро-
пейских государств проявилось и в организации дипломатической службы: на сме-
ну посольствам, периодически отправлявшимся в Англию, Голландию, Францию,
Австрию, Османскую империю, пришли постоянные представительства — русские
послы представляли интересы страны в столицах крупнейших западноевропейских
стран, а послы этих государств были аккредитованы при царском дворе в Петербур-
ге. С могуществом России считались, с ней стремились установить дружеские отно-
шения и заручиться ее поддержкой. Короче, ни один существенный вопрос в Европе
не решался без участия России.
В то же время официальное признание нового положения России и новой ипо-
стаси правившего в ней государя наступило не сразу. Считалось, что титул импера-
тора за Петром Великим при его жизни признали лишь Пруссия, Голландия, Шве-
ция и Дания. Теперь можно утверждать, что таких стран было не четыре, а пять —
Триумфальное окончание войны 42/
стараниями одного из сподвижников царя на дипломатической службе, Саввы Лу-
кича Владиславича-Рагузинского, самое раннее признание Петра Великого импера-
тором состоялось в декабре 1721 г., когда дож Венеции и ее Сенат решили «тракто-
вать» Петра новым титулом 35.
Меньшие успехи, а в иных случаях и неудачи сопутствовали Петру в проведе-
нии восточной политики. В этом нет ничего удивительного — страна не располагала
ресурсами, чтобы одновременно добиваться равных результатов на западе и на во-
стоке. Неравноценность обоих направлений во внешней политике при Петре была
столь очевидной, что не нуждается в развернутом обосновании. Устремления царя
на запад составляли цель его жизни, относились к важнейшим задачам царствова-
ния, в то время как восточной политике он придавал второстепенное значение. Вни-
мание к ней было привлечено лишь после того, как спало напряжение в Северной
войне: было сломлено могущество Швеции под Полтавой и посчастливилось избе-
жать роковой развязки похода на реку Прут.
В восточной политике Петра достаточно определенно вырисовываются четыре
цели или направления. Одно из них связано со стремлением проникнуть в Сред-
нюю Азию, по слухам, богатую полезными ископаемыми, и в первую очередь бла-
городными металлами — золотом и серебром. Второе направление — Закавказье и
Иран. Здесь предпринималась попытка перевести торговлю шелком-сырцом с тра-
диционного пути, пролегавшего в Европу через владения Османской империи, на
торговый путь через Россию. Третье направление являлось продолжением первых
двух: вслед за утверждением в Средней Азии и Закавказье надлежало продвигаться
дальше на юг, чтобы добиться заветной мечты — достичь сказочной Индии. Нако-
нец, царь проявлял живой интерес к торговым связям с Китаем, особенно возрос-
ший после заключения Нерчинского договора, урегулировавшего отношения между
двумя странами.
Сведения о запасах золота в Средней Азии Петр почерпнул из двух не связан-
ных между собой источников: от сибирского губернатора князя Матвея Петровича
Гагарина и Федора Степановича Салтыкова, отправленного в Англию для закупки
кораблей. Салтыков в сочинении с характерным названием «Изъявления, прибы-
точные государству» нарисовал царю радужные перспективы от проникновения
России в Среднюю Азию и Индию, которые торговали серебром, золотом, драгоцен-
ными камнями и шелком. Ссылаясь на опыт Англии и Голландии, которые «там...
великие прибыли себе... торгами получают», Салтыков рекомендовал соорудить на
пути в эти земли крепости, «и из тех крепостей мочно будет учинить с ними торги».
Предложения Гагарина носили более конкретный характер — он указывал адрес,
где можно было раздобыть золото: ему стало известно, что «в Сибири близ калмыц-
кого города Еркета на реке Дарье промышляют песошное [зо]лото».
Убеждать царя в полезности для страны поисков «песошного золота» и торго-
вых путей в Индию не было надобности — он и сам, будучи за границей, имел нема-
ло возможностей убедиться в том, сколь выгодны были связи с Индией для процве-
тания экономики, культуры и науки в Англии и Голландии. Именно поэтому реак-
ция Петра была, как и всегда в подобных случаях, если не мгновенной, то быстрой.
В том же 1714 г., когда Салтыков и Гагарин отправили доношения, царь начал пре-
творять их в жизнь. 22 мая он велел полковнику Ивану Дмитриевичу Бухгольцу от-
правиться в Тобольск, чтобы «взять там у помянутого господина губернатора
1500 человек воинских людей и с ними идти на Ямышозеро, где велено делать го-
род». Создав базу на Ямышозере (севернее Семипалатинска) и перезимовав там,
Бухгольцу надлежало следующей весной держать путь к верховьям Иртыша и горо-
ду Еркету (Яркенду), «трудиться тот городок достать» и доподлинно установить,
«каким образом и в которых местах по Дарье-реке тамошние жители золото про-
мышляли» .
428 Н. И. Павленко
Претворение царского указа в жизнь вступило в привычную колею и, как это
бывало в те времена, затянулось на много месяцев. Бухгольц выехал из Москвы в
Тобольск только в августе 1714 г., прибыл в столицу Сибирской губернии только в
ноябре, а отправился в путь к намеченной указом цели только в июле следующего
года. Поначалу все шло успешно: Бухгольц достиг Ямышозера, соорудил там горо-
док, благополучно в нем перезимовал и уже готовился продолжить путь, но весной
подвергся нападению калмыков. И хотя Бухгольц вышел из Тобольска, имея в отря-
де не 1500 человек, как было предусмотрено указом, а 2932 человека, он не мог ото-
гнать от городка 10-тысячное войско калмыков. Сражение продолжалось 12 часов,
осажденные вернулись в крепость, а предводитель осаждавших отправил Бухголь-
цу послание: «...я буду жить кругом города и людей твоих никуда не пущу и из го-
рода никуда не выпущу, запасы твои все издержатся, и будете голодны, и город
возьму; и если ты не хочешь войны, то съезжай с места» 36. Бухгольц проявил благо-
разумие и подчинился ультимативному требованию. С остатками отряда, ослаблен-
ного потерями от сражения и болезней, он беспрепятственно вышел из городка
28 апреля и прибыл в Тобольск в канун нового, 1717 г., 31 декабря. Так безрезуль-
татно закончилась экспедиция Бухгольца.
Одновременно с экспедицией И. Д. Бухгольца Петр указом 20 мая 1714 г. велел
готовить поход в Хиву и Бухару все с той же целью проведать путь к манящему
золотом Яркенду. Руководство экспедицией было поручено гвардии капитану кня-
зю Александру Бековичу Черкасскому. В 1714 и 1715 гг. он совершил два похода: во
время первого из них достиг лишь Гурьева и возвратился в Астрахань, а во время
второго продвинулся на юг, обследовал древнее русло Амударьи, некогда впадав-
шей в Каспийское море. Подчиненные Черкасскому офицеры сняли на карту часть
побережья Каспийского моря.
Итоги второй экспедиции заинтересовали Петра, и 14 февраля 1716 г. он подпи-
сал инструкцию, которую дополнил пунктами, определявшими задачи нового похо-
да. На этот раз программа экспедиции была обширнее двух предшествующих и пре-
дусматривала далеко идущие цели утверждения в Средней Азии и проникновения в
Индию. Черкасскому поручалось соорудить крепость у старого устья Амударьи, а
затем отправиться в Хиву, чтобы склонить хана к подданству. В случае удачных пе-
реговоров с ханом Черкасский должен был просить у него провожатых для русских
купцов, направлявшихся в Индию. В задачу экспедиции входили также поиски
«песошного золота» в районе Яркенда.
Летом 1716 г. Черкасский в Астрахани посадил отряд на суда и в октябре при-
был в залив Тюб-Карагган, построил здесь укрепление и одновременно отправил по-
слов к хивинскому и бухарскому ханам. В урочище Красные Воды он велел соору-
дить еще одну крепость. Затруднения с обеспечением питьевой водой вызвали в от-
ряде болезни, вынудившие Черкасского возвратиться в Астрахань, куда он прибыл
20 февраля 1717 г. Весной того же года князь во главе отряда в 3500 человек вновь
отправился в путь: морем он достиг Гурьева, а от него сушей, испытывая немалые
трудности, двигался к Аральскому морю и, не дойдя до Хивы, остановился лагерем
в урочище Карач. Здесь Черкасскому пришлось отразить несколько атак хивинцев.
Не добившись желаемых результатов в открытом бою, хан составил коварный
план уничтожения русского отряда. В ставку князя для переговоров он прислал
представителей, которые в подтверждение мирных намерений целовали Коран.
Черкасский поверил заверениям, отправился к хану с подарками и дал себя угово-
рить разделить свой отряд на пять частей под тем предлогом, что хивинцам затруд-
нительно прокормить войско, расквартированное в одном месте. Доверчивость
Александра Бековича дорого обошлась и ему самому, и предводительствуемому
им отряду. Как только войско оказалось разделенным, хивинцы напали на
малочисленные отряды и перебили их или пленили, чтобы продать в рабство. Сам
Триумфальное окончание войны 429
Черкасский был убит на глазах вероломного хана. Так трагически закончилась по-
пытка Петра проникнуть в Среднюю Азию и закрепиться в ней. Как и путь в Ин-
дию, «песошное золото» оставалось недоступным России.
Самой важной акцией в восточной политике Петра Великого был Каспийский
поход 1722 —1723 гг. Его осуществление коснулось судеб народов Закавказья и
оставило заметный след как в их истории, так и в истории России.
Закавказье в течение нескольких столетий являлось объектом борьбы за овла-
дение им между двумя феодальными режимами: Османской империей и Ираном.
Соперничество двух держав приносило грузинам, армянам и азербайджанцам неис-
числимые беды — земли, ими населенные, становились театром военных действий,
и один противник беспощадно грабил и уничтожал все, что могло принести пользу
другому. Добившись победы, поработители устанавливали режим насилия и грабе-
жа, национального и религиозного угнетения. К XVIII столетию положение
соперничавших сторон существенно изменилось — время их былого могущества
осталось позади. Но если Османская империя еще судорожно цеплялась за былое
великодержавие и еще располагала достаточными силами, чтобы диктовать свои ус-
ловия восточному соседу, то этот сосед, т. е. Иран, раздираемый усобицами, с ос-
лабленной центральной властью, уже не мог противостоять агрессивным намерени-
ям той же Османской империи, зарившейся на его закавказские владения — Во-
сточную Грузию, Восточную Армению и Азербайджан.
В Петербурге отдавали себе отчет, сколь неприемлемым было для России ут-
верждение Османской империи в закавказских владениях Ирана. Прежде всего в
этом случае увеличилась бы протяженность границ с Османской империей, отноше-
ния с которой были отнюдь не миролюбивыми. Положение осложнялось тем, что
пограничные с Россией районы были заселены народами, находившимися в вас-
сальной зависимости от Османской империи и, подобно крымцам, совершавшими
набеги на русские земли. Кроме того, вследствие вторжения османов в закавказские
владения Ирана России на многие десятилетия пришлось бы расстаться с вынаши-
ваемой Петром мечтой о том, чтобы шелк-сырец, следовавший караванными тро-
пами из Ирана в Западную Европу, доставлялся туда через Россию.
По своей инициативе народы Закавказского региона выражали желание перей-
ти в подданство России. Еще в 1677 г. армяне и грузины отправили в страны Запад-
ной Европы представительную делегацию с просьбой о военной помощи для борьбы
с чужеземными захватчиками. Делегация ни с чем вернулась на родину, а один из
ее участников, Исраэл Ори, решил остаться в Европе и два десятилетия скитался по
европейским дворам, безуспешно пытаясь добиться их согласия помочь освободи-
тельному движению. В 1701 г. Ори оказался в России и убеждал царя, что достаточ-
но отряда в несколько тысяч человек, чтобы избавить Грузию и Армению от пора-
ботителей.
Но Петру в 1701 г. было не до судеб народов Закавказья — ему впору было хло-
потать о будущем своей страны и ее суверенитета, оказавшегося под угрозой после
нарвской катастрофы. Взоры на Восток царь устремил только полтора десятилетия
спустя, когда одновременно с двумя уже нам известными экспедициями он отпра-
вил в Иран посольство Артемия Петровича Волынского. Официальная цель посоль-
ства — подтверждение «давнишней дружбы» с шахом. На посольство Волынского,
кроме того, возлагались разведывательные цели: собрать сведения о пристанях, го-
родах и путях сообщения, вооруженных силах, жизни двора и т. д. Собственноруч-
ные дополнения, внесенные царем в инструкцию, с достаточной определенностью
свидетельствуют о конкретных результатах, ожидаемых Петром от посольства: он
велел выяснить, «нет ли какой реки из Индии, которая бы впадала в сие (Каспий-
ское.— Н. П.) море», а также приложить старание, не останавливаясь перед подку
пом, склонить к доставке шелка-сырца «водяным путем» до Петербурга. Инструк-
430 н. и. п авленко
ция Волынскому была подписана 7 июля 1715 г., а аудиенция посла у шаха состоя-
лась лишь 14 марта 1717 г.: свыше года велось снаряжение посольства и восемь
месяцев ушло на преодоление пути от Астрахани до Исфахана 37.
Хаотическое состояние экономики Ирана, слабость центральной власти, кор-
рупция ханов и шахских чиновников, продажность двора были столь очевидны, что
Волынскому не потребовалось много времени, чтобы оценить ситуацию. В знамени-
том донесении 8 июля 1717 г. Волынский изложил свои наблюдения канцлеру
Г. И. Головкину: «...здесь такая ныне глава, что он не над подданными, но у своих
подданных подданный, и, чаю, редко такого дурачка можно сыскать между про-
стых, не токмо из коронованных... Дела в государстве идут у них безпутно — как
попалось на ум, так и делают без всякого рассуждения; от этого так свое государст-
во разорили, что, чаю, и Александр Великий в бытность свою не мог войною так
разорить». Донесение 30 мая 1718 г. содержит пророческие слова Волынского: «И
кто видел и мог приметить непорядки и нынешнее состояние здешнего государства,
то иначе и сказать не может, кроме сего, что самая воля Божия спеет к конечному
падению сей монархии. Хотя и мои бедные глаза сего не увидят, однако ж чаю, не
во многих летах прочие то совершенно увидят» 38.
Донесения Волынского, несомненно, оказали влияние на решение царя вторг-
нуться в закавказские владения Ирана. Эту решимость подогревали еще три обстоя-
тельства, в которых не последнюю роль тоже сыграл Волынский. Одно из них было
связано с назначением Артемия Петровича астраханским губернатором и поруче-
нием ему вплотную заняться подготовкой к Каспийскому походу. Губернатору над-
лежало вступить в переговоры с картлийским царем Вахтангом VI, чтобы он «в по-
требное время был надежен нам»; разыскивать удобные пути для продвижения
войск; заняться устройством продовольственных складов и сооружением судов для
переброски морем войск и грузов. Волынский энергично убеждал царя в готовности
Вахтанга VI выступить во главе войск против шаха.
Другое событие было связано с грабительским набегом на Шемаху лезгинского
владельца Дауд-бека и казыкумыкского владельца Сурхая. Жертвами их разбоя
стали не только местные жители, но и русские купцы, многие из которых были уби-
ты. Их потери, по русским данным, разумеется сильно преувеличенным, исчисля-
лись 500 000 рублей. Самый крупный ущерб был нанесен богатому купцу Матвею
Евреинову, потерявшему товаров на 170 000 рублей. Волынский, как только ему
стало известно о событиях в Шемахе, рекомендовал царю использовать инцидент в
качестве повода для военного вмешательства: «Мое слабое мнение доношу по наме-
рению вашему — к начинанию законнее сего уже нельзя быть причины: первое, что
изволите вступить за свое; второе — не против персиян, но против неприятелей их
и своих». В декабре 1721 г. Петр писал Волынскому: «На оное ваше мнение ответ-
ствую, что сего случая не пропустить, зело то изрядно, и мы уже довольную часть
войска к Волге маршировать велели на квартиры, отколь весною пойдут в Астра-
хань». О походе как деле решенном сообщал Волынскому и кабинет-секретарь
Алексей Васильевич Макаров: «...надеюсь, что все вскоре сбудется так, как вы пи-
сали» .
Наконец, третье соображение, вынуждавшее Петра не откладывать осущест-
вление плана похода на отдаленное будущее, было обусловлено позицией Осман-
ской империи по отношению к инциденту в Шемахе. А. П. Волынский извещал царя
о намерениях Дауд-бека и Сурхая распространить свое влияние не только на Ше-
маху, но и на другие города западного побережья Каспийского моря, а главное, об-
ратиться с просьбой к султану об установлении протектората над Шемахой. В цити-
рованном выше донесении Петру Волынский писал: «...мнится мне, что ранее изво-
лите начать, то лучше и труда будет меньше, а пользы больше, понеже ныне оная
бестия еще вне состояния и силы. Паче всего опасаюсь и чаю, что они конечно будут
Триумфальное окончание войны
431
искать протекции турецкой, что им и сделать, по моему мнению, прямой резон
есть» 39.
Петр внял доводам Волынского. В письме Вахтангу VI он использовал их для
обоснования необходимости срочного военного вмешательства. Мы предполагали,
писал Петр Вахтангу VI в 1722 г., «чтоб сие лето еще не начинать сего дела... а в бу-
дущем бы году зачать, но опасались того, понеже ребилизанты персидские (Дауд-
бек и Сурхай,— Н. П.) просили протекции турецкой, того ради поспешили, дабы хо-
тя фут в персидских рубежах получить» 4 .
Впрочем, решение отправиться в поход именно в 1722 г. было принято не без
колебаний: царю пришлось выбирать между угрозой вторжения османов на терри-
торию Западного Прикаспия и отказом от тщательной подготовки к походу. Петр
счел более важным упредить османов и велел с весны 1722 г. стягивать в Астрахань
полки, освободившиеся от участия в Северной войне. В Твери и Нижнем Новгороде
срочно сооружались транспортные суда для переброски войск, снаряжения и продо-
вольствия по Волге и Каспийскому морю. Из-за недостатка времени суда велено бы-
ло «достраивать дорогою».
Петр выехал из Москвы 13 мая 1722 г. В Коломне к нему присоединились
Ф. М. Апраксин, П. А. Толстой, а также супруга Екатерина Алексеевна. Из Колом-
ны император вместе со спутниками отправился водой в Астрахань, а оттуда во гла-
ве пехотных войск численностью 21 495 человек отплыл 18 июля в Каспийское мо-
ре. Регулярная конница в составе семи полков (9000 человек) двигалась сушей.
В походе участвовали 12 000 украинских казаков, 4300 донских казаков и 4000
калмыков. Правда, калмыки и часть регулярных драгун явились с опозданием и
присоединились к основному войску, когда оно возвращалось из Дербента в Астра-
хань.
Петр с пехотой 27 июля высадился в Аграханском заливе, где ему пришлось
ожидать прибытия кавалерии, испытавшей немало трудностей от недостатка воды и
травы. 6 августа армия двинулась к Таркам, а оттуда десять дней спустя — к Дер-
бенту. В послании Сенату император так описал этот отрезок пути: «Мы от Астраха-
ни шли морем до Терека, а от Терека до Аграхани, отколь послали универсалы; а
там, выбрався на землю, дожидались долго кавалерии, которая несказанный труд в
своем марше имела от безводицы и худых переправ, а особливо тот корпус, который
от Астрахани шел с генералом майором Кропотовым».
23 августа 1722 г. русские войска без боя вступили в Дербент. Автор, живший
в XIX в., Мирза Хайдар Везиров, сообщил: «Жители оного вышли на встречу сего
могущественного царя с ключами города и были осчастливлены словом его. Когда
он подъехал к Кизлярским воротам, случилось землетрясение; как заметил сам го-
сударь, город хотел сделать ему торжественный прием, поколебав стены перед его
могуществом...» В этом свидетельстве нет преувеличений — население Дербента
действительно встретило русских как защитников от набегов Дауд-бека и Сурхая,
грабивших горожан. Радость дербентских жителей приходу русских войск отметил
и Петр Великий. «Наиб сего города,— писал император Сенату,— встретил нас и
ключ поднес от ворот. Правда, что сии люди нелицемерною любовью приняли и так
нам рады, как бы своих из осады выручили». Заключительная фраза письма Петра
Сенату содержит общую оценку условий похода: «Марш сей хотя не далек, только
зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров» 41. Жара была настолько
сильной, что вынудила Петра отрезать длинные волосы. Из них позже был изготов-
лен парик, который и ныне покоится на голове «восковой персоны» царя в Эрми-
таже.
После овладения Дербентом царь намеревался двинуться к конечной цели сво-
его похода — Шемахе. На пути из Дербента русские войска должны были соеди-
ниться с армией Вахтанга VI, сосредоточенной в Гяндже и состоявшей из грузин-
432 Н. И. Павленко
ских и армянских войск. Но проходили дни томительного ожидания, а русские все
не появлялись. «А мы по сие время здесь стоим и не знаем, что делать»,— сокру-
шался Вахтанг VI в письме своему представителю при Петре. Соединение русских
войск с грузинскими и армянскими так и не состоялось — помехой тому стали не-
предвиденные обстоятельства: в конце августа ластовые (плоскодонные.— Н. П.)
суда, доставившие в Дербент продовольствие, попали в шторм, дали течь, так что на-
ходившаяся в них мука пришла в негодность. Войскам, ослабленным походом в не-
привычных климатических условиях, грозил голод, ибо они располагали провиан-
том всего на три недели. На военном совете было решено оставить гарнизон в Дер-
бенте, прекратить движение на юг и возвратиться в Астрахань.
28 сентября 1722 г. Петр послал к Вахтангу VI Ивана Петровича Толстого с из-
вещением о своем возвращении в Астрахань и объяснением причин отказа от про-
должения похода. По поручению царя он должен был объявить Вахтангу VI: «...нам
невозможно вдаль ходить с такими войсками, не учреди магазинов». Сын Вахтан-
га VI, по словам Толстого, «зело ужасса, когда услышал от меня в разговорах о воз-
вращении вашего величества в Астрахань» 42.
Решение Петра поставило Вахтанга VI в крайне затруднительное положе-
ние — картлийский царь стал подвергаться усилившемуся давлению с двух сторон:
со стороны шаха, рассматривавшего готовность грузин и армян оказать помощь рус-
скому царю как акт измены, и со стороны османского султана, который рассчитывал
на совместное выступление с Вахтангом VI против шаха, но ошибся в своих расче-
тах, ибо картлийский царь предпочел зтому союзу союз с Россией.
Целесообразность отказа Петра от продолжения похода вряд ли может вызвать
сомнения. Надо полагать, что обстановка, сложившаяся в Закавказье, чем-то напо-
минала ему печальной памяти ситуацию на Пруте. И там и здесь армиям недостава-
ло продовольствия. И там и здесь успех кампании находился в зависимости от помо-
щи христианских народов, томившихся под чужеземным игом. Оба похода в широ-
ком плане роднила еще одна общность — они не были достаточно подготовленными.
Урок Прутского похода не пропал даром — царь на этот раз проявил осторожность
и предпочел риску отступление. На пути к Астрахани в Аграханском заливе была
заложена крепость Святого Креста. В ней, как в Дербенте и Тарке, царь распоря-
дился оставить гарнизон.
В Астрахань Петр прибыл 4 октября. Здесь царю сообщили о послании решт-
ского везира на имя астраханского губернатора с просьбой помочь населению Гиля-
на в борьбе с набегами лезгин и афганцев: «...тамошние жители от бунтовщиков
весьма утеснены и ничего так не желают, как чтоб пришло российское войско и при-
няло их в защищение». Месяц спустя в Решт отправилась экспедиция, состоявшая
из двух батальонов солдат, посаженных на 14 судов. Экспедиция без боя вступила в
Решт. Таким образом, в течение 1722 г. русские войска закрепились на всем про-
тяжении западного побережья Каспийского моря, за исключением Баку 43.
13 декабря 1722 г. состоялся торжественный въезд Петра в Москву. Триум-
фальную арку украшала панорама с изображением Дербента и панегирической
надписью на латинском языке: «Сию крепость соорудил сильный или храбрый, но
владеет ею сильнейший и храбрейший» 44. Основателем Дербента был Александр
Македонский.
На 1723—1724 гг. падают три акции Петра, являвшиеся продолжением Кас-
пийского похода: одна из них носила военный характер, две другие — дипломати-
ческий. 17 июля 1723 г. четыре полка пехоты, посаженные на суда, под командова-
нием генерал-майора Матюшкина высадились в Бакинском заливе. Петр поручил
Матюшкину «идтить к Баке как можно наискорее и тщиться оный город с помощию
Божиею достать, понеже ключ всему оный». Наиб на предложение впустить в
город русские войска ответил отказом, однако сопротивление гарнизона не отлича-
Триумфальное окончание войны 433
лось упорством — бомбардировка крепости вынудила его сдаться. Петр остался
доволен действиями Матюшкина. «...За ваши труды,— писал ему царь,— вам и
всем, при вас в оном деле трудившимся, благодарствуем и повышаем вас чином
генерал-лейтенант» 45.
Двумя другими действиями царь дипломатическими средствами закрепил ов-
ладение Прикаспием. 12 сентября 1723 г. в Петербурге был заключен договор с Ира-
ном, по которому взамен уступленных России Ираном земель царь обязывался ока-
зывать шаху военную помощь в борьбе против афганцев, пытавшихся подчинить
Иран своему влиянию. Мирным исходом завершилось соперничество России с Ос-
манской империей за сферы влияния в Закавказье, едва не приведшее к военному
конфликту. Султанский двор признал присоединение к России Западного и Южно-
го Прикаспия, но и Россия признала протекторат Османской империи над восточ-
ными Арменией и Грузией. Тем самым освобождение Армении и Грузии от чуже-
земного господства откладывалось на будущее. Вахтанг VI должен был покинуть
пределы Грузии и в сопровождении огромной свиты (1185 человек) поселиться
в Астрахани.
У истоков
российской
бюрократии
Название главы у иных читателей может вызвать
возражение: о каких истоках бюрократии в Петров-
ское время может идти речь, если автор
недавно опубликованной монографии, Н. Ф. Деми-
дова, утверждает, что бюрократия, да еще «служи-
лая», уже существовала в XVII в. Книга так и на-
зывается — «Служилая бюрократия в России
XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма».
В наше время много пишут о современной бю-
рократии, меньше — о бюрократии прошлого сто-
летия и еще меньше — о бюрократии XVIII в. По-
этому условимся, что следует подразумевать под
бюрократией.
Бюрократия — категория историческая. В
России она ведет начало со времени оформления
абсолютизма. Не всякое лицо, причастное к уп-
равлению, можно назвать бюрократом, и не всякие
учреждения — бюрократическими. Лица, отправ-
лявшие управленческие функции, известны на
Руси со времен Русской Правды — уже тогда су-
ществовали вирники и тиуны. В последующие
столетия численность должностных лиц увеличи-
валась, а номенклатура отправляемых ими функ-
ций усложнялась, но ни в XVI, ни в XVII столетии
бюрократия в России не сложилась.
Подобно тому как монархическую форму прав-
ления мы относим к абсолютистской на основании
наличия определенных признаков (регулярной
армии, бюрократии, правильно организованной
финансовой системы, определенного уровня разви-
тия товарно-денежных отношений, обеспечивав-
ших материальное обеспечение абсолютистского
режима), так и форму административного устрой-
ства мы вправе отнести к бюрократической только
в том случае, если она удовлетворяет специфичес-
ким для нее требованиям. Главнейшее из них —j
наличие системы разнообразных признаков: зави-
симость чиновников от монарха; существование
строгой иерархии учреждений и должностных лиц,
руководствующихся в своей деятельности устава-
ми и регламентами; унификация структуры и шта-
тов учреждений и обязанностей должностных лиц;
углубление разделения труда в управленческом ап-
парате, выражавшееся хотя бы в таком первичном
его виде, как разграничение гражданской службы и
военной, и т. д.
В обобщенном виде различия в положении уп-
равленческого аппарата в XVII и в XVIII столети-
ях отражены в присягах. В XVII в. отсутствовал
единый текст присяги — существовали крестопри-
водные записи для различных категорий должност-
ных лиц и различных учреждений: для подьячих
У истоков российской бюрократии 435
Посольского приказа и Разряда она была не такой, как для подьячих прочих
приказов; свои крестоприводные записи были у думных чинов, иностранцев на
русской службе, донских казаков и т. д. В первой четверти XVIII в. был установлен
единый текст присяги, под которой ставили подписи как сенаторы, так и канцеляр-
ские служители: «государственных коллегий члены, також и прочие чины граждан-
ские, и каждый особо», как сказано в Генеральном регламенте. Другое, более суще-
ственное отличие присяги XVIII в. от крестоприводных записей XVII в. заложено
в ее содержании. В присяге Генерального регламента имеется обязательство,
которого нет и не могло быть в крестоприводных записях XVII в., а именно дейст-
вовать в соответствии с инструкциями, регламентами и указами.
Бюрократическая система предполагает существование иерархии учреждений.
Иерархия учреждений является, пожалуй, единственным признаком, унаследован-
ным бюрократической системой от правительственного механизма предшествую-
щего времени: в XVII в. существовали Боярская дума и приказы в центре и воевод-
ские избы на местах. Однако это трехчленное деление, особенно в его среднем звене,
было лишено единства принципов организации и определения прав и обязанностей.
Ни Боярская дума, ни приказы, ни местные учреждения не располагали норматив-
ными актами, определявшими их права и обязанности. Правда, наказы воеводам
составлялись, но эти наказы еще не были унифицированы. Едва ли не самым ярким
примером отсутствия строгой системы в формировании центрального аппарата яв-
ляется множественность принципов определения компетенции приказов: существо-
вали приказы, чья власть распространялась на всю страну (Поместный, Посоль-
ский, Пушкарский и др.); приказы для управления определенной территорией
(приказ Казанского дворца, Сибирский, Смоленский и др.); приказы, чья власть
распространялась на сравнительно небольшую территорию и ограничивалась опре-
деленными отраслями управления (чети: Галицкая, Устюжская и др.). В структуру
государственных учреждений вторгались дворцовые, а также патриаршие приказы.
В XVII в. как правительственные учреждения, так и должностные лица не рас-
полагали документами, определявшими их права и обязанности. Мы не знаем круга
прав и обязанностей боярина и того, чем от них отличались права и обязанности
окольничего, равно как и отличий подьячих второй и третьей статьи. В реальной
жизни современники умели уловить эти различия, но они не были законодательно
закреплены, основывались на обычном праве и поэтому отличались подвижностью
граней. Только при абсолютной монархии должностные лица и учреждения от са-
мых высоких правительственных инстанций до самых низших были наделены ин-
струкциями и регламентами.
В XVII и в первой четверти XVIII в. правительственные учреждения, как и
персонал, их обслуживающий, разбивались на два уровня: высший, правящий и
низший, исполнительский, но выполнявшая роль высшего уровня в бюрократичес-
кой иерархии первой четверти XVIII в. правящая бюрократия, заседавшая в Сена-
те, существенно отличалась и по критериям комплектования, и по своему составу от
правящей верхушки XVII в., заседавшей в Боярской думе.
При комплектовании Боярской думы руководствовались принципом породы
кандидатов и родства их с царской фамилией — отец и братья супруги царя возво-
дились в думные чины. В Думу посылал своих представителей ограниченный круг
аристократических фамилий, причем думный чин, за немногими исключениями,
являлся пожизненным. Боярина царь мог назначить воеводой какого-нибудь уезда,
руководителем приказа или, наконец, отправить выполнять какое-либо поручение
за пределами страны. Такой боярин, не участвуя в заседаниях Думы, не утрачивал
своего чина. Случаев, подобных тому, что произошел с князем и боярином Василием
Васильевичем Голицыным, фаворитом Софьи, оказавшимся в ссылке и лишив-
шимся не только чина, но и земельных владений, в XVII в. было немного.
436 Н. И. Павленко
Думные чины, в особенности бояре и окольничие, пользовались значительной
экономической независимостью от верховной власти — она обеспечивалась земле-
и душевладением, причем многие из тех и других являлись крупными помещиками:
в 1678 г. 45 бояр, 27 окольничих, 19 думных дворян и 8 думных дьяков владели И %
дворов, принадлежавших всем светским феодалам России. Бояре князь Никита
Иванович Одоевский владел 1397^ дворами, князь Яков Никитич Одоевский и того
больше — 1989 дворами, князь Иван Алексеевич Воротынский — 4609 дворами '.
Безбедную жизнь этих и им подобных бояр и окольничих обеспечивали тысячи кре-
постных крестьян, снабжавших барина необходимыми жизненными ресурсами не-
зависимо от того, какие обязанности он выполнял и где он находился — в столице
или за ее пределами.
Другое дело Сенат и сенаторы. При назначении сенатором, как, впрочем, и на
другие должности, Петр руководствовался не породой, а совсем иным принципом —
служебной годностью. Если в XVII в. отпрыск боярина с привычной последователь-
ностью преодолевал ступени служебной лестницы и в конечном счете достигал са-
мого высокого чина, приходя на смену отцу, то при Петре право стать сенатором
предоставлялось лицам, обладавшим собственными достоинствами,— заслуги пред-
ков во внимание не принимались. У этих людей ценились ум, служебное рвение, об-
разование и т. д. Новые критерии служебной годности порождали новых людей в
верхнем слое правительственного механизма. Это была новая знать. Она начинала
свою родословную вельмож со времени Петра и целиком была обязана своей карье-
рой царю.
Но сенатора от боярина отличала еще одна особенность: боярин — чин, сена-
тор — должность. Лицо, по каким-либо причинам выбывшее из состава Сената, ут-
рачивало звание сенатора. Отсюда проистекало важное следствие — готовность
проявлять служебное рвение. Следовательно, мы можем отметить большую зависи-
мость сенатора от верховной власти. Эта зависимость правящей бюрократии от цар-
ской власти в еще большей мере прослеживается в области экономической. Если в
XVII в. благополучие вельмож обеспечивали крепостные крестьяне, то в XVIII в.
сенаторы, как и прочие чиновники, получали денежное жалованье. Прекращение
службы влекло прекращение получения жалованья, а перемещение по службе, свя-
занное с понижением или повышением, отражалось на размере жалованья.
Для бюрократической системы управления характерна унификация структуры
и штатов как местных, так и центральных учреждений. Подобных признаков были
лишены и Боярская дума, и приказы. И Дума, и приказы функционировали на базе
обычного права, складывавшегося в течение многолетнего опыта работы учрежде-
ний. Историк может установить, чем занимался тот или иной приказ и даже Бояр-
ская дума, только эмпирическим путем, т. е. изучая практику их деятельности.
Лишь в Петровское время все учреждения были обеспечены инструкциями и
регламентами, а также установленными штатами. Создается внешне стройная си-
стема управления, которую современники уподобляли часовому механизму. Как в
часовом механизме все винтики и колесики подогнаны друг к другу, находятся в
сцеплении и взаимодействии, выполняя определенную нагрузку, так и в государст-
венном механизме устанавливается четкая система соподчиненности учреждений и
разделения функций между ними.
Производным от унификации и регламентарного характера бюрократической
системы является развитие специализации труда чиновников и дробления их обя-
занностей. К главному показателю роста разделения труда следует отнести разгра-
ничение службы военной и гражданской. В XVII в. оба вида службы совмещались в
одном лице: считалось, что познаний и опыта боярина вполне достаточно, чтобы с
одинаковым успехом справляться с военными, дипломатическими и администра-
тивными поручениями. Последний пример такого рода связан с именем В. В. Голи-
У истоков российской бюрократии
437
цына, когда опытный дипломат, лишенный способностей военачальника, все же был
поставлен во главе войск, осуществивших два неудачных Крымских похода. Ратный
человек XVII в. на склоне своей военной службы считал, что он уже исчерпал энер-
гию, чтобы продолжать ее, и обращался с просьбой к царю о переводе на службу
гражданскую, чтобы «покормиться» в должности воеводы, нисколько не сомне-
ваясь, что его опыта и познаний вполне достаточно для управления уездом.
Регулярная армия, созданная при Петре, была рассчитана на обслуживание ее
иерархией военной бюрократии — офицерским корпусом, владевшим соответству-
ющими профессиональными навыками. Военная служба если и совмещалась с
иной, то только с дипломатической, но такое совмещение определялось близостью к
театру военных действий, поскольку наступали периоды, когда поле брани сменя-
лось столом переговоров.
Среди правящей бюрократии развивалось дробление должностей. Вместо руко-
водителя приказа, фактически распоряжавшегося его деятельностью, появляются
коллегии со своей иерархией должностных лиц: президент, вице-президент, совет-
ники и асессоры. Еще большая дробность в разделении управленческого труда про-
слеживается в низшем эшелоне бюрократической системы: возникают ранее не су-
ществовавшие должности исполнителей распоряжений верхушки бюрократии —
протоколистов, актуариусов, секретарей и пр. Впрочем, численность бюрократии к
концу царствования Петра если и увеличилась, то незначительно. Так, Боярская
дума к концу XVII в. насчитывала чуть более ста членов, в Сенате же заседало де-
вять человек. Присутствие коллегии состояло из десяти человек вместо двух-трех в
приказах. Зато приказов в конце XVII в. насчитывалось 44, а коллегий и равных
с ними учреждений к концу царствования Петра было 12. Нивелировка про-
изошла и в областной администрации: при Петре на местах возникли не суще-
ствовавшие в XVII в. губернские и провинциальные учреждения, а вместе с ними
и их штаты.
К слову сказать, сама по себе численность должностных лиц в управленческом
аппарате не может служить главным критерием его бюрократической сути. Числен-
ность лиц, занятых в управлении, важна лишь в плане определения ее минимума,
способного обеспечить функционирование системы управления. Количественный
показатель в бюрократической системе имеет такое же значение, как численность
населения в общественном разделении труда — для этого тоже необходим минимум
лиц, участвующих в производстве.
Рост численности приказных людей в XVII в. давно отмечен исследователями.
Теперь установлено, что в 1640-х годах насчитывалось 1611 приказных людей, а в
1690-х годах — 4657, т. е. за полстолетия произошло почти трехкратное их увели-
чение. Этот факт заметили и современники. Старец Авраамий в тетрадях, подан-
ных Петру в 1697 г., отмечал: «По приказам начальных людей посажено: где бывало
преж сего по одному, а ныне тут два, а инде есть и три; а где по два — тут по четыре,
и по пять, и больше... А молодых-де подьячих полны приказы, иным-де и сидеть
негде, стоя пишут...» Напомним, что и стольник Петр Андреевич Толстой, посетив
Неаполитанский трибунал, помещения которого были набиты служителями,
усмотрел там аналогию с московскими приказами 2.
Всю эту приказную рать, как и правящие верхи, XVII столетия можно считать
исходным материалом для бюрократии. XVII век для приказных дельцов представ-
лял своего рода начальные классы, оканчивая которые они вступали на новую стезю
своей деятельности, приобретая качественно новые черты. Они были отмечены во
многих законодательных актах, но главнейшим из них несомненно является Гене-
ральный регламент, изданный Петром в 1720 г.
Генеральный регламент — средоточие бюрократической мудрости. Он опреде-
лил по крайней мере три исходных положения бюрократической системы. Во-пер-
438 II. И. Павленко
вых, установил строгую подчиненность нижестоящих учреждений вышестоящим,
учел и исключительную ситуацию, когда Сенат повелевает коллегии выполнять
указ, который, по мнению коллегии, «высокому интересу противен». В этом случае
коллегия, задержав исполнение указа, письменно извещает Сенат о своих сомнени-
ях. Если Сенат опять-таки письменно подтвердит свой указ, то коллегия обязана и
выполнять его, и обязательно донести об этом царю.
Генеральный регламент, во-вторых, фетишизирует бумагу, возводит документ
в ранг всемогущего божества. Все инстанции сверху вниз и снизу вверх сносятся
между собой письменно, «ибо как в Сенате, так и в коллегиях словесные указы ни-
когда отправляемы быть не надлежат». В этой формуле изложена суть бюрократи-
ческих порядков, бумага превращена в полновластного хозяина положения. Именно
поэтому Генеральный регламент уделил громадное внимание судьбам бумаги, ее
плутанию по закоулкам учреждения от момента поступления до выхода из него. Бу-
маготворчеством в коллегии занимается низшее звено бюрократии — технические
исполнители.
Третья ипостась Генерального регламента состояла в определении обязанно-
стей канцелярских служителей: секретаря, нотариуса, актуариуса, регистратора.
Этой канцелярской сошке в бюрократической системе принадлежала если не реша-
ющая, то важнейшая роль при определении судеб дела: в ее власти было попридер-
жать дело, положив под сукно, предать его забвению, похоронив в ворохе бумаг и
тине беспросветной волокиты, либо, напротив, своевременно поставить вопрос на
обсуждение присутствия коллегии и высветить его соответствующим образом.
Впрочем, это относится к практике работы канцелярских служителей. Что касается
порядка, намеченного регламентом, то пунктуальное его соблюдение обеспечивало
быстрое и беспрепятственное продвижение бумаги по инстанциям.
Главным должностным лицом канцелярии являлся секретарь. Он обязан был
докладывать присутствию коллегии о всех поступивших бумагах, он же вел учет
вершенным и невершенным делам. Хотя «секретарь,— сказано в регламенте,— в
коллегии гласу не имеет», но он обязан присутствию «надлежащее уведомление да-
вать и о нужном напамятовать», т. е. определять повестку дня заседания. Секретарь
появлялся в коллегии ранее прибытия туда ее членов, с тем чтобы подготовить к за-
седанию необходимые материалы. Поскольку секретарь руководил канцелярией, то
раннее его появление в коллегии было обусловлено необходимостью распределить
между служителями канцелярии поступившие бумаги для исполнения.
Следующим должностным лицом в коллегии был нотариус. Его обязанность —
вести протокол заседания коллегии, причем регламент опускается до установления
его формуляра, поучает, как достичь полного единообразия в оформлении протоко-
ла. Для этого первым делом надлежит вверху листа год и число написать, затем
присутствующих членов записать и потом протокол держать. Формуляр протокола
предусматривал возможные отступления от плавного и бесконфликтного обсужде-
ния вопроса. В этом случае надлежало непременно излагать «голосы» членов при-
сутствия, не согласные с мнением большинства. По истечении месяца нотариус
сшивал протоколы коллегии в одну тетрадь, пронумеровывал листы, составлял ал-
фавит и все это передавал переплетчику.
Ниже нотариуса стоял актуариус. Он регистрировал поступающие в коллегию
документы, составлял им реестр и разносил их непосредственным исполнителям,
назначенным секретарем.
Следующее должностное лицо канцелярии коллегии — регистратор. Он отве-
чал за оформление указов, исходивших из коллегии, вел журнал исходящих бумаг,
куда записывались месяц и число отправления бумаги и ее краткое содержание, а
также журнал входящих бумаг.
Перечисленные выше должностные лица причастны к составлению докумен-
У истоков российской бюрократии 439
тов. Составленный указ, промемория, доношение, к созданию которых были при-
частны представители высшей канцелярской братии, должны были обрести при-
стойный внешний вид. В дело вступали каллиграфисты XVIII в.— копиисты. «Ко-
пиистам надлежит все, что отправляется в канцелярии, набело писать; того ради
имеют выбраны быть добрые и исправные писцы». Отправляемый документ не дол-
жен иметь помарок, исправлений, дополнений, сокращений и всяких следов редак-
торской работы, обильно представленной в его черновом варианте.
Регламент простирал свои заботы не только на движение бумаг в коллегии, но и
на интерьер палат, придавая им суровую простоту и торжественность, долженству-
ющую вызывать у вошедшего почтение и трепетное чувство робости. Помещение,
в котором заседала коллегия, должно быть убрано «добрыми коврами и стулами», а
стол покрыт «добрым сукном». На столе находилось так называемое зерцало — усе-
ченная треугольная пирамида, на каждой стороне которой помещался печатный
текст одного из трех указов: от 17 апреля 1722 г.— «О хранении прав граждан-
ских», от 21 января 1724 г.— «О соблюдении благочиния в судебных местах» и от
22 января 1724 г.— «О важности государственных уставов».
Непременной принадлежностью «каморы аудиенции» были стенные часы, а
также стол, на котором для каждого члена присутствия стояла чернильница и лежа-
ли перья. Президентам полагалась особая «камора», чтобы «они иногда во оной осо-
бые свои дела отправлять могли, не отлучаясь из коллегии». Что касается канце-
лярских служителей, то им доводилось отправлять свои обязанности в стесненных
условиях: лишь секретарь коллегии располагал отдельным столом, а все остальные
теснились за общим.
Служба в коллегии подвергалась строгой регламентации. Рабочий день продол-
жался пять часов, в зимние месяцы начинался в шестом, а в летние — в восьмом
часу. Впрочем, продолжительность рабочего дня не была величиной постоянной:
«когда нужда требует», канцеляристы работали сверх указанных часов. Коллегия
заседала во все дни недели, кроме воскресений и четвергов — по четвергам прези-
денты коллегий должны были присутствовать в Сенате. Членам коллегий «купно с
канцеляристами» положен был четырехнедельный отпуск, используемый в один из
летних месяцев, чтобы, как написано в регламенте, «в маетности свои ехать летним
увеселением забавляться». Непрерывность работы коллегии обеспечивалась тем,
что одновременно в отпуск отправлялась лишь треть ее состава. Зимой, с 25 декабря
по 7 января, жизнь в коллегиях практически замирала: в эти двухнедельные кани-
кулы рассматривались лишь неотложные дела. Не исключался и дополнительный
отпуск, но это в случае крайней нужды. На срок свыше недели могли уволиться от
присутствия президенты и вице-президенты с разрешения царя, а остальной персо-
нал — по решению коллегии.
Началось заседание коллегии. Регламент и здесь не отдавал членов присут-
ствия во власть стихии и вооружал их нормами поведения: запрещалось «о других
делах разговоры иметь», произносить «непотребные и праздные слова». Просители
должны были ожидать вызова, находясь в «прихожей каморе», а войдя в зал при-
сутствия, вести себя «с надлежащим почтением». Право сидеть в присутствии
предоставлялось только челобитчикам в ранге полковника и выше, а остальные
«имеют доношения свои стоя чинить». При обсуждении вопросов первыми
высказывали мнение низшие по должности члены присутствия — асессоры,
за ними следовали советники, затем вице-президент и президент. Цель введения
подобного порядка состояла в том, чтобы чиновник, облеченный большей властью,
не оказывал давления на членов присутствия рангом пониже. Хотя регламент
и предписывал «всем мнение свое свободно и явственно объявлять по правому
своему разумению и совести, невзирая на персону», но нетрудно догадаться, какие
переживания терзали при этом душу подчиненного, как он по едва заметным при-
440 Н. И. Павленко
знакам, например по выражению лица или репликам, стремился угадать, какое
мнение начальству окажется по душе.
Регламент предусматривал и случай, когда голоса разделятся поровну —
принятым считалось решение, за которое проголосовал президент. В жизни такое
случалось крайне редко: изученные нами протоколы Берг-коллегии не зарегистри-
ровали ни одного казуса, когда бы Якову Вилимовичу Брюсу довелось бросить на
чашу весов авторитет президента этого учреждения. Регламент предусматривал
еще одно преимущество президента: при его появлении в «каморе» и при выходе из
нее присутствующие обязаны были выразить ему почтение вставанием 3.
Помимо Генерального регламента к формированию бюрократии и определе-
нию ее статуса имели прямое отношение еще два регламента — Адмиралтейской
коллегии и Синода, а также Табель о рангах. В составлении Адмиралтейского
регламента, опубликованного 5 апреля 1722 г., как известно, деятельное участие
принимал Петр.
Спустя пять недель после обнародования регламента Адмиралтейства, 11 мая
1722т., Петр издал указ, настолько смутивший известного историка П. Н. Милюко-
ва, что он назвал его «довольно странным». Милюков полагал, что царь этим указом
игнорировал «все, что было сделано до сих пор» 4. На наш взгляд, в указе от 11 мая
ничего «странного» нет, ибо он отнюдь не «игнорировал» прежние регламенты,
а всего лишь повелевал их усовершенствовать. Указ предлагал коллегиям сочи-
нить «регламенты против Адмиралтейской коллегии, только, где потребно, имена
переменить, а аншальт (устройство.— Н. П.) чтобы был весьма сходен во всех по-
рядках; только оставлять в тех коллегиях те дела, где таких нет». Все станет на
свои места, если сопоставить регламент Адмиралтейства с регламентами прочих
коллегий.
Заметим сразу, что это документы с принципиально иными подходами к их
составлению и далеко не равнозначные по содержанию. Регламенты, составлен-
ные до 1722 г., лишь в общих чертах очерчивают круг обязанностей коллегий, не
опускаясь до раскрытия способов выполнения этих обязанностей, а также не пере-
числяя должностных лиц, на которых они возложены. Своеобразие Адмиралтей-
ского регламента состоит в том, что он не оставляет в неведении ни одного
должностного лица, наставляя, что ему надлежит делать, а главное, как выполнять
свои обязанности. Поэтому Адмиралтейский регламент прежде всего отличается
своим объемом — в нем 52 главы, большинство из которых состоит из множества
статей. В общей сложности их насчитывается 506, в то время как прочие регла-
менты (за исключением регламента Мануфактур-коллегии, составленного в 1723 г.
и учитывавшего, согласно указу от 11 мая 1722 г., опыт Адмиралтейского регла-
мента) имеют в лучшем случае несколько десятков статей.
Увеличение объема Адмиралтейского регламента связано с включением в его
текст обязанностей только что учрежденных должностных лиц. В него, например,
вошли глава о прокуроре, а также некоторые статьи, появившиеся в результате
накопления известного опыта работы коллегии. Так, указы коллегии должны были
подписывать все ее члены, причем сразу же после текста, «чтоб между указом
и подписью не было ничего оставлено порожнего места, дабы невозможно было
потом приписать». Адмиралтейский регламент устанавливает процедуру начала
заседаний коллегии: «когда большая часть членов соберется, то должны начинать
дело, четверть часа мешкав, хотя б достальные и не собрались, дабы время туне не
проходило и остановки в делах не было». Регламент Адмиралтейства обстоятельно
излагает последовательность действий коллегии на тот случай, если она столкнется
с не встречавшимся ранее казусом. Коллегия должна доложить об этом царю, а если
он отсутствует, то принять решение всеми членами. Если ее решение покажется
царю приемлемым, то оно включается в регламент дополнительным пунктом 5.
У истоков российской бюрократии 441
Самое существенное дополнение связано с включением в Адмиралтейский
регламент главы о прокуроре коллегии. Войдя в состав регламента, эта глава поя-
вилась в свет на три недели раньше обнародования указа об организации инсти-
тута прокуратуры: указ о создании этого института датирован 27 апреля 1722 г.
Такое случилось потому, что инструкция генерал-прокурору имеет шесть редакций,
причем лишь предпоследняя, пятая, датирована 27 января 1722 г., четвертая —
1722 г. без указания месяца и числа. Следовательно, три предшествовавшие инст-
рукции скорее всего были составлены еще в 1721 г., и Петр, работая над Адмирал-
тейским регламентом, имел достаточно четкие представления о задачах вновь созда-
ваемого института. Впрочем, обстоятельность нормативному акту придают не эти
дополнения, а разносторонняя регламентация деятельности Адмиралтейства. Чего
только в ней нет! Учтены даже такие мелкие бытовые детали, как возможность
использования щеп на верфи: плотникам разрешалось пользоваться ими для лич-
ных надобностей только по субботам, причем щепы предварительно надлежало
сгрести в кучи.
Множество глав регламента касаются сюжетов, имеющих первостепенное
значение для прочих коллегий: о правилах заключения подрядов на поставку про-
вианта, леса, железа и других материалов, об изучении рыночной конъюнктуры
на подрядные товары, о порядке продажи товаров из Адмиралтейства, о долж-
ности фискалов, о Морской академии и прочих учебных заведениях, о работе
госпиталей, обеспечении их медикаментами, бельем и прочим, обязанностях ле-
каря и т. д.
Адмиралтейский регламент включал то, чего не имели регламенты прочих
коллегий,— штат канцелярских служителей. Штат Адмиралтейства оказался мало-
численным — 17 человек. Именно это обстоятельство имел в виду царь, когда велел
составить коллегиям новые регламенты с учетом «аншальта» Адмиралтейской
коллегии.
Особое место в формировании бюрократии принадлежит Табели о рангах
1722 г. Отдельные положения этого нормативного акта действовали задолго до
его обнародования. Напомним, что Петр при подборе соратников руководствовался
не породой, а принципом служебной годности. Появление в окружении царя
таких выдающихся сподвижников из лиц далеко не родословных, как Меншиков,
Шафиров, Ягужинский и др., относится к концу XVII — началу XVIII в. Такие
должности, как канцлер и вице-канцлер, тоже появились в обиходе ранее 1722 г.—
сразу же после Полтавской виктории.
Значение Табели о рангах состоит в том, что она привела в систему и унифи-
цировала все чины империи на всех трех поприщах государственной службы:
сухопутной, военно-морской и гражданской — от прапорщика на военной и кол-
лежского регистратора на гражданской до генерал-адмирала, фельдмаршала и
канцлера. Табель обязывала всех служить и объявила службу единственным
источником получения соответствующего ранга и его последующего повышения:
«Мы для того никому какого ранга не позволяем, пока они нам и отечеству никаких
услуг не покажут и за оные характера не получат» 6.
Все 14 рангов, составляющих Табель, являлись ступенями служебной иерар-
хии, по которым при надлежащем рвении и способностях мог продвигаться чинов-
ник в любой отрасли своей службы. Не менее важное значение имели пункты Табе-
ли о рангах, открывавшие доступ в ряды дворянства не только технической, но и
правящей бюрократии, лицам «подлого» происхождения: получившие первый
офицерский чин на военной службе и VIII ранг на гражданской получали наслед-
ственное дворянство и все проистекавшие из этого привилегии. Происходило
обюрокрачивание дворянства и одворянивание бюрократии.
В своем месте мы рассмотрели первые административные реформы Петра.
442 Н. И. Павле нко
Напомним их хронологическую последовательность: в 1699 г. были учреждены
Ратуша в Москве и земские избы в провинции — органы городского самоуправ-
ления; в 1708—1710 гг. царь осуществил губернскую реформу, а в 1711 г. Боярская
дума была заменена Сенатом. Одновременно с Сенатом возник неведомый ранее
институт фискалов.
Дореволюционные и советские исследователи давно обратили внимание на
хаотический и поспешный характер административных преобразований тех лет.
С этим наблюдением невозможно не согласиться, ибо в них трудно обнаружить
четкий план и столь же осознанный смысл. Едва ли не главная цель внедрения
новых учреждений состояла в удовлетворении сиюминутной потребности в день-
гах — того неумолимо требовала война. Бесспорно, реформатора мало заботило
определение места вновь организованных учреждений в структуре уже существо-
вавшего правительственного механизма, равно как и перечень разнообразных
обязанностей новых учреждений. Именно поэтому новые органы власти вносили
сумятицу и разлад в существовавшую систему управления и даже вызывали ее
ломку.
С наибольшей очевидностью это прослеживается на примере областной рефор-
мы. Создание областной администрации, на которую возлагался сбор налогов, выз-
вало ликвидацию органов городского самоуправления, на которые, как помним,
Петр возложил обязанность главного казначейства государства. Много лет спустя,
вспоминая непродуманную акцию ликвидации органов городского самоуправле-
ния, царь назовет ее «рассыпанием храмины». Заметим, ни Ратушу с земскими
избами, ни вновь созданную областную администрацию царь не вооружил ни
регламентами, ни инструкциями, оставив им свободу барахтаться в вязкой тине
существовавшего административного хаоса. По сути дела создание новых учрежде-
ний несло на себе груз старых традиций — возникновения приказов, появлявшихся
на свет божий под воздействием текущих забот и зачастую вторгавшихся в и без
того нестройный конгломерат приказов.
Принципы организации Сената были близки к принципам создания областной
администрации. Сенат поначалу мыслился как временное учреждение, создавае-
мое на случай «отлучек наших». Быть может, именно поэтому Петр, отправ-
ляясь в Прутский поход, ограничился общим суждением, повелев должностным
лицам и подданным выполнять указы Сената с такой же обязательностью и рве-
нием, как и царские. Достаточно беглого взгляда на перечень обязанностей Сена-
та, чтобы убедиться в их случайном характере: они подсказывались текущими
заботами и игнорировали перспективы. Вряд ли царь, учреждая Сенат, подозревал,
что этому временному учреждению суждено будет не только пережить его самого,
но и дотянуть, правда с измененной компетенцией, до октября 1917 г.
Отсутствие продуманного плана административных преобразований лег-
ко объяснимо — царю было не до них в годы, когда враг вторгся в пределы России и
на карту ставилось будущее страны. Военная обстановка отпустила царю мало вре-
мени, чтобы всерьез и основательно заняться гражданскими делами. Такую
возможность Петр получил только в 1712 г., когда позади остались и победоносная
Полтава, и кошмары Прутского похода. Именно в начале этого года он издал указ
об организации коллегии для внешней торговли, «чтоб оную в лучшее состояние
привесть». Новому учреждению Петр дал иностранное название «коллегия», но
оно не внесло ничего нового в принципы организации центрального аппарата.
Понадобилось еще несколько лет, чтобы мысль о замене старинных приказов
коллегиями приобрела четкую форму. Государственный механизм уподобился ме-
ханизму часов. Подобное сравнение подсказал царю известный математик и фило-
соф Лейбниц: «Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цве-
тущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо, как в ча-
У истоков российской бюрократии 443
сах одно колесо приводится в движение другим, так и в великой государственной
машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено
с точной соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни непременно будет пока-
зывать стране счастливые часы» 7.
Конструированию «новых часов» Петр с некоторыми перерывами посвятил
около десяти лет. Проявив заботу о создании коллегий в 1712 г., Петр по неведомым
нам причинам забросил дело на три года и возобновил его только в 1715 г., чтобы
уже в следующем году вновь на полтора--два года пустить его на самотек. Новый
всплеск интереса царя к административным преобразованиям наступил в 1718 г.,
а за два последующих года был сконструирован угодный царю правительственный
механизм. Последующее двухлетие было использовано для совершенствования
этого механизма, доведения его до кондиции, когда он, как казалось царю, приобрел
свойство показывать «счастливые часы».
Активность царя в организации коллегий падает на 1715 г. Мартом этого года
датируется его заметка с перечнем коллегий, а августом — резолюция на доне-
сении генерала Адама Вейде, отправленного за границу для найма «ученых и в
°	8
правостях искусных людей для отправления дел в коллегиях» .
В этом же году царь проявляет заботу об изучении структуры государственного
аппарата в странах Западной Европы. 12 сентября он повелел своему генерал-
адъютанту Павлу Ивановичу Ягужинскому, находившемуся в Копенгагене, чтобы
он поторопил посла Василия Лукича Долгорукого добыть «весь аншальт экономии
королевства Датского», а также «чинов звания и должность каждой коллегии и
каждого во оной». «Аншальт» датчан интересовал Петра прежде всего потому,
что «мы слышны, что и шведы от них взяли». Получив просимые материалы,
царь два месяца спустя дает Ягужинскому новое поручение — сыскать в каждую
коллегию по специалисту, причем «лучше б не старых, дабы могли языку обучить-
ся». Петр не довольствовался изучением датского административного устройства.
Он решил ознакомиться и с устройством правительственного механизма своих
«учителей», как он называл шведов. С Швецией продолжалась война, и прямые
каналы получения оттуда необходимой информации были перекрыты. Царь решил
воспользоваться услугами только что нанятого на русскую службу камералиста
Генриха Фика. Ему предстояло отправиться в Швецию, причем не с русским, а с
датским паспортом, и добывать там уставы и регламенты. 13 декабря 1715 г. Петр
повелел своему послу в Копенгагене снабдить Фика паспортом датского двора.
Учитывая рискованность операции, царь предупреждал Василия Лукича: «...дер-
жите сие тайно» 9.
Третьей страной, привлекшей внимание царя, была Австрия. Речь шла не об
изучении или заимствовании структуры учреждений, а о найме специалистов -
русский резидент в Вене Абрам Павлович Веселовский получил указ о найме
людей «не гораздо высоких чинов и приказных людей». Они должны были удов-
летворять двум требованиям: знать «по-словенски» и обладать опытом службы в
коллегиях цесаря. Это задание Веселовскому примечательно в том отношении,
что свидетельствует о невысоком мнении царя о способности приказных дельцов
успешно служить в создаваемом бюрократическом аппарате. Подписывая указ
резиденту, Петр внес в него собственноручное дополнение: «В сем гораздо поста-
райся, понеже нам гораздо нужно». Продолжение забот царя о подготовке канце-
лярских служителей находим в его указе от 10 ноября 1721 г., когда он предложил
Сенату организовать школу для подьячих, которым предстояло служить в колле-
гиях. Им надлежало изучить «арифметику, формы книгам, табели, штиль письма и
прочее» 10.
Подготовка к проведению административной реформы, так энергично начатая
Петром в 1715 г., внезапно застопорилась. Этот факт — еще одно доказательство
II. И. Павленко
огромной роли царя в преобразовательных начинаниях в первой четверти XVIII в.:
без его понуканий дело практически заглохло бы.
Сам Петр считал переломной вехой в проведении административной реформы
1718 год — в этом году он объявил о своем намерении вплотную заняться граждан-
скими делами. В составленном им указе Петр писал, что, несмотря на «свои неснос-
ные труды в сей тяжкой войне», он изыскивал время для обучения людей военному
делу и составления Устава воинского. Войско приведено в «добрый порядок», пло-
ды этого «доброго порядка» известны всем — русская армия сокрушила одну из
лучших армий в Европе. «Нынче, управя оное, и о земском правлении не пре-
небрег, но трудиться и сие в такой же порядок привесть, как и воинское дело» ".
Под земским правлением составитель указа имел в виду учреждение коллегий.
Петр оставил множество отметин выполнения своего обещания «трудиться»
о земском правлении. Прежде всего он сделал выбор — не датские, а шведские по-
рядки следует использовать в качестве образца для создания нового администра-
тивного аппарата. Однако царь многократно предупреждал против слепого копи-
рования и механического перенесения шведских образцов на русскую почву. В ука-
зе от 9 мая 1718 г. о составлении регламента Юстиц-коллегии он рекомендовал
использовать два источника: Уложение 1649 г. и «уставы шведские». От Сената,
которому была поручена окончательная редакция регламента, он потребовал
сопоставления представленных текстов с русскими обычаями, допуская сочетание
старых и новых порядков: «...что может быть по-старому и что переменить». При-
зыв сочетать шведские порядки с русскими обнаруживаем и в указе от 11 июня
1718 г.: «...шведский регламент во всех коллегиях с русским сводить». Хрестома-
тийную известность приобрели слова царя: «...которые пункты в шведском регла-
менте неудобны или с ситуациею сего государства несходны, и оные ставить по
своему рассуждению» |2.
Остается рассмотреть практические меры Петра по организации коллегий.
Установление их перечня и определение прав и обязанностей прошли долгий
путь совершенствования и поисков. Первая заметка царя о количестве колле
гий относится к 23 марта 1715 г. В списке значится всего лишь шесть коллегий
без расшифровки их обязанностей: Юстиции, Иностранных дел, Адмиралтейская,
Воинская, Камер- и Коммерц-коллегии. Следующий список коллегий, тоже состав-
ленный Петром, не датирован, но скорее всего относится к 1719 г. В нем значится
уже девять коллегий, причем царь наряду с их перечнем коротко изложил ком-
петенцию каждой из них. В список включены четыре новые коллегии: Штате -
контор-коллегия, Берг- и Ревизион-коллегии и «Политическая коллегия, отколь и
все указы и потенты, наряды людем». Зато в списке отсутствует коллегия
Иностранных дел 13.
Новый этап работы — укомплектование коллегий руководящим составом.
Указом от 15 декабря 1717 г. президентом коллегии Иностранных дел назначен
канцлер Г. И. Головкин, Камер-коллегии — князь Д. М. Голицын, Юстиц-----
А. С. Матвеев, Ревизион--князь Я. Долгорукий, Воинской — два президента:
фельдмаршал А. Д. Меншиков и генерал А. А. Вейде, Адмиралтейской — генерал-
адмирал Ф. М. Апраксин, Коммерч----П. А. Толстой, Штатс-контор--И. А. Му-
син-Пушкин, Берг- и Мануфактур----------------------------------Я. В. Брюс. Этот список по сравнению
с предшествующим содержит два уточнения: место Политической коллегии за-
няла коллегия Чужестранных дел, а Берг-коллегия получила новое наименова-
ние — Берг- и Мануфактур-коллегия.
После уточнения списка коллегий и назначения президентов в каждую из
них осталось укомплектовать их штаты и сочинить для них регламенты. Царь
полагал, что в 1718 г. коллегии окажутся в таком положении, что со следующего
года будут «в состоянии... каждое дело свое зачать». Не полагаясь на усердие
У истоков российской бюрократии 445
президентов, царь назначил генерал-майора П. И. Ягужинского своего рода
надзирателем, вменив ему в обязанность «в коллегиях часто сей наш указ напоми-
нать, побуждать и смотреть» и ежемесячно рапортовать о сделанном. Информа-
ция Ягужинского убедила царя, что работа по созданию коллегий велась не с той
энергией, на которую можно было рассчитывать. Поэтому 2 октября 1718 г. после-
довал новый указ, упрекавший президентов в нерадивости. Поскольку они «зело
лениво» съезжались «для врученного им дела», указ повелевал им обсуждать кол-
лежские вопросы два раза в неделю — по вторникам и четвергам.
Жесткий контроль мало что изменил, и царю ничего иного не оставалось, как
перенести сроки открытия коллегий: «понеже новым маниром еще не управились»,
в 1719 г. он велел управлять старым, а с 1720 г,— «новым маниром» 1 . Неготов-
ность коллегий начать работу «новым маниром» подтверждает отсутствие регла-
мента у большинства из них: только Коммерц-коллегия, Берг- и Мануфактур- и
Камер-коллегии к декабрю 1719 г. подготовили регламенты.
Совершенствование коллегиальной системы управления продолжалось и в по-
следующие годы. Вотчинная контора Юстиц-коллегии в 1721 г. была преобразована
в самостоятельную Вотчинную коллегию. Пришлось дела Поместного приказа, ра-
зосланные в губернские и провинциальные канцелярии, а также в некоторые еще
действующие приказы, вновь возвращать в столицу. Через год последовало еще
два новшества — была ликвидирована Ревизион-коллегия: «Ревизион-коллегии
быть в Сенате, понеже едино дело есть, что Сенат делает, не рассмотри тогда
учинено было»; напротив, из Берг- и Мануфактур-коллегии было создано два
самостоятельных учреждения: Берг-коллегия и Мануфактур-коллегия. В итоге к
концу царствования Петра центральный аппарат представляли 11 коллегий. Три
из них получили название «первейших», поскольку ведали важнейшими отраслями
управления: дипломатией, армией и военно-морским флотом.
Как уже отмечалось, Россия имела свои постоянные дипломатические пред-
ставительства в столицах важнейших государств Западной Европы: Англии, Гол-
ландии, Речи Посполитой, Франции и др. Посольская служба была организована
в Османской империи и Иране. В свою очередь и западноевропейские государства
имели при русском дворе послов и резидентов. Коллегия Иностранных дел, сменив-
шая Посольский приказ, ведала приемом иностранных послов, направляла службу
своих представителей за рубежом, и в частности вводила западноевропейский дип-
ломатический протокол. Впрочем, во многих случаях русские дипломаты продол-
жали держаться стародавних представлений о «государевой чести» и прибегали
к различным уловкам, чтобы не уронить ее. Даже Петр, менее всего считавшийся
со старомосковским этикетом, полностью не освободился от стародавних поня-
тий. Он, например, принимал иностранных послов стоя и без головного убора,
чтобы не снимать шляпу и не вставать, когда произносился титул иностранного
государя. Чтобы не оставлять места около себя иноземному послу, он становился
на край помоста под балдахином.
Возглавлял коллегию Иностранных дел опытный дипломат канцлер Г. И. Го-
ловкин, а вице-канцлером Петр назначил П. П. Шафирова. Заметим, что коллегия
Иностранных дел была единственной, не располагавшей регламентом. Его в какой-
то мере заменил указ от 13 февраля 1720 г., установивший штат коллегии и обязы-
вавший советников ее «сочинять грамоты к чужестранным государям, рескрипты
к министрам (послам. — Н. П.), и резолюции, и декларации, и прочие, которые под-
лежат великого секрета и важности». Вся деятельность коллегии должна была
протекать в глубокой тайне, поэтому указ определял пути ее достижения 15.
Воинская коллегия занималась комплектованием, вооружением, снаряжением,
экипировкой и обучением армии. В ее ведении находились также гарнизонные
полки. К концу царствования Петра в регулярном сухопутном войске насчи-
446 Н. И. Павленко
тывалось свыше 210 000 солдат и офицеров, в нерегулярном (украинские и казачьи
полки) — 109 000 человек. Воинская коллегия была единственной, куда Петр наз-
начил двух президентов, но, после того как в 1720 г. умер генерал А. А. Вейде,
коллегию тоже возглавлял один президент — фельдмаршал А. Д. Меншиков.
Новым учреждением, не имевшим предшественников в XVII в., являлась Ад-
миралтейская коллегия. Надобность в этФм органе возникла в связи с превращением
России в морскую державу и созданием военно-морского флота. В ее ведении на-
ходились верфи, военно-морские крепости, она же занималась комплектованием
и обучением экипажей кораблей. Русский флот на Балтийском море превосходил
флоты Дании и Швеции: у шведов в 1720 г. насчитывалось 23 линейных корабля, у
датчан — 25, в то время как Россия располагала 28 кораблями 16.
Две финансовые коллегии — Камер- и Штатс-контор---заменили многочис-
ленные приказы, ведавшие в XVII в. доходами и расходами государства: приказ
Большого прихода, приказ Большой казны, приказ Новой чети, Владимирскую,
Галицкую, Костромскую и другие чети. Регламент Камер-коллегии главную обя-
занность этого учреждения определил так: «Сей коллегиум имеет вышнее надзира-
ние над окладными и неокладными приходы». Под окладными подразумевались
доходы, размер которых был известен заранее (подушная подать), ибо он являлся
величиной постоянной. К неокладным доходам относились те, размер которых за-
ранее не был известен: таможенные пошлины, откупа, налог с заводов и т. и.
Штатс-контор-коллегия получила свое наименование от своего назначения —
она вела книгу, именуемую генеральным штатом государства. Весь придворный,
военный, управленческий, духовный, дипломатический и медицинский контин-
гент был разбит на 15 разрядов, на содержание каждого из них ассигновывалась
определенная сумма. Таким образом, Штатс-контор-коллегия ведала расходами
государства. Главные статьи расхода — содержание армии и флота.
Ревизион-коллегия контролировала расходование денежных средств. Три кол-
легии ведали торговлей и промышленностью страны: Берг-, Мануфактур- и Ком-
мерц-коллегии. Регламент Берг-коллегии получил название Берг-привилегии и оп-
ределял льготы и привилегии владельцев металлургических заводов. Берг-коллегии
предоставлялось право «единым судией быти над всеми к тому принадлежащими
делами и особами, чтоб никаким образом губернаторы, воеводы, ниже прочие пос-
тавленные начальники в рудокопные дела вступали и мешалися». Мануфактур-
коллегия ведала предприятиями легкой промышленности: полотняными, сукон-
ными и шелковыми мануфактурами, а также заведениями, изготовлявшими крас-
ки, курительные трубки, шпалеры и т. д. «Коллегиум-мануфактур имеет верхнюю
дирекцию над всеми мануфактурами и фабриками и прочими делами, которые ка-
саются ко оному правлению, какого б звания ни были, во всей Российской
империи» 17.
Регламент Мануфактур-коллегии отличается от Берг-привилегии 1719 г. по
крайней мере двумя особенностями. Он излагает обязанности не только учреж-
дения, но и должностных лиц коллегии. Это новшество, как нетрудно догадаться,
навеяно Адмиралтейским регламентом и повелением Петра руководствоваться его
положениями при составлении новых регламентов. Другое отличие обусловлено
учетом нормативных актов, появившихся в промежутке между опубликованием
Берг-привилегии (1719 г.) и регламента Мануфактур-коллегии (1723 г.). К ним
относятся указы о разрешении покупать к мануфактурам деревни и об уволь-
нении мануфактуристов от служб. Они расширяли привилегии владельцев ману-
фактур.
Коммерц-коллегия в Петровское время была единственной, имевшей два регла-
мента: первый был обнародован раньше прочих — 3 марта 1719 г., второй —
31 января 1724 г. и возник, надо полагать, в связи с указом царя о необходимости
У истоков российской бюрократии
привести регламенты коллегий в соответствие с регламентом Адмиралтейства.
Круг ведомства Коммерц-коллегии в обоих регламентах очерчен примерно одина-
ково: в сферу ее забот входила торговля, но не вся, а только внешняя. Задача колле-
гии, как ее определил регламент 1719 г., состояла «в двух важных вещах, сиречь
в морском хождении и купечестве». Она осуществляла «дирекцию» над всеми та-
можнями; поощряла отечественное кораблестроение; опекала русских и иноземных
купцов, занятых во внешней торговле; в случае надобности организовывала сопро-
вождение торговых караванов военными кораблями; поддерживала связи с русски-
ми послами за границей на предмет выяснения рыночной конъюнктуры и т. д.
В регламент 1724 г. включены пункты, определяющие обязанности президента и
вице-президента коллегии, а также некоторые детали процедурного характера,
например установленный Адмиралтейским регламентом порядок обсуждения
сложных вопросов, когда на обдумывание их отводилось определенное время. Что
касается обязанностей президента, то регламент 1724 г. ни в какой мере не обога-
щает наши представления о функциях этого вельможи: президент должен «над-
сматривать, все ли идет по регламенту в подчиненных конторах и таможнях» |8.
Новым учреждением в центральном аппарате была Юстиц-коллегия, выпол-
нявшая одновременно административные и судебные функции. Она ведала надвор-
ными и нижними судами и по отношению к ним являлась апелляционной инстан-
цией. Коллегия имела Крепостную контору, в которой регистрировались различные
акты: купчие, долговые обязательства, акты о продаже вотчин, духовные завеща-
ния, доверенности и др.
Вотчинная коллегия являлась преемницей Поместного приказа. Она рассмат-
ривала земельные тяжбы и сделки на куплю-продажу земли и крестьян, дела о
выморочных и запущенных имениях, сыске беглых крестьян, рекрутов и т. д.
Особое место в правительственном аппарате занимала Духовная коллегия,
или Синод. Образование Синода в 1721 г. завершало процесс подчинения духовной
власти светской и являлось важнейшей вехой в становлении абсолютизма.
В 1700 г. умер патриарх Адриан. Дальновидный прибыльщик Алексей Курба-
тов тогда же посоветовал Петру «до времени обождать» с избранием нового патри-
арха, так как от патриаршества, по его мнению, добра никакого не будет. Убеждать
в этом царя долго не пришлось, ибо ему была хорошо известна история борьбы
патриарха Никона с его отцом, знал он и взгляды патриарха Адриана на роль церк-
ви в государстве: «...царство власть имеет только на земле, между людьми... свя-
щенство же власть имеет и на земле, и на небе». Петру, наконец, были известны
распространявшиеся среди духовенства слухи о том, что он, Петр, не настоящий
царь, что настоящего царя подменили на иностранца еще в годы младенчества.
Вместо патриарха руководить церковными делами Петр призвал рязанского
митрополита Стефана Яворского, объявленного местоблюстителем патриаршего
престола. В лице Яворского Петр не обрел активного сторонника преобразований,
но Яворский не оказывал и решительного сопротивления им. Зато другие предста-
вители духовенства если не явно, то тайно относились к Петру недоброжелательно,
что тоже ему было хорошо известно. Ему приписывают следующие слова: «Когда б
не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыхан
ное. Ой, бородачи, многому злу корень — старцы и попы. Отец мой имел дело с од-
ним бородачом (патриархом Никоном.— Н. П.), а я с тысячами».
В 1721 г. церковь наконец получила свой высший орган — Синод. Президен-
том Синода Петр оставил престарелого местоблюстителя патриаршего престола
Стефана Яворского, уже неспособного выполнять свои обязанности; к тому же через
год он умер. Фактическим руководителем Синода был его вице-президент псков-
ский архиепископ Феофан Прокопович — правая рука царя в церковных преоб-
разованиях. Прокопович сочинил регламент Синода — Духовный регламент, а
448 Н. И. Павленко
также участвовал в составлении важнейших указов, относившихся к церковным
и монастырским делам. Рассказывают, что царь, присутствуя на собрании церков-
ных иерархов, обнаружил их желание иметь патриарха. Петр вынул из кармана Ду-
ховный регламент и голосом, не допускавшим возражений, произнес: «Вы просите
патриарха,— вот вам духовный патриарх». Другой рукой он извлек из ножен кор-
тик, ударил им по столу и, обращаясь к недовольным, добавил: «А противомысля-
щим вот булатный патриарх!»
Духовный регламент установил, что членов Правительствующего Синода
назначает царь, и тем самым приравнял их к чиновникам прочих светских учреж-
дений. Они, как и все чиновники, приносили присягу на верность государю и
обязывались безоговорочно выполнять все его повеления. Церковным иерархам
предписывалось «в мирские дела и обряды не входить ни для чего». Тем самым
пресекались притязания духовенства на светскую власть. Ради «государственного
интереса» нарушалась тайна исповеди. Синодский указ 1722 г. в соответствии с уст-
ным повелением Петра обязывал всех священников, выяснивших намерение испо-
ведовавшегося совершить «измену или бунт», немедленно доложить об этом
властям.
Духовный регламент пространно и с публицистическими заходами, свойствен-
ными всем сочинениям Прокоповича, перечисляет обязанности Синода. Главней-
шая из них — наблюдение за чистотой православия и борьба с раскольниками.
Автор регламента в борьбе с ревнителями старой веры уповал не на жестокую
расправу с ними и беспощадное их преследование, а на распространение просвеще-
ния. «...Наши же русские расколыцики не от грубости ли и невежества толь жесто-
ко возбесновалися?» — вопрошал Прокопович. Ответ однозначен — только просве-
щение искоренит заблуждения: «И если посмотрим чрез истории, аки чрез зри-
тельные трубки, на мимошедшие веки, увидим все худшее в темных, нежели в свет-
лых учением, временах... Убо учение доброе и основательное есть всякой пользы
как отечества, так и церкве, аки корень и семя и основание».
Духовный регламент примечателен еще и тем, что пространно обосновывает
преимущества коллегиальной системы управления. Впервые раскрыть эти преи-
мущества попытался в 1720 г. Генеральный регламент, однако справиться с постав-
ленной задачей его составителям не удалось. Хотя в Генеральном регламенте и
имеется глава «О преимуществе коллегии», но ее содержание не соответствует наз-
ванию — доводов в пользу коллегии в ней не приведено.
Вернуться к этой теме Прокоповича вынудила необходимость убедить чита-
теля в преимуществах Синода как коллегиальной формы правления перед патриар-
шеством, т. е. единоличным правлением: «...сие правление соборное и всегдашнее,
и аки всегдашний Синод, или синедрион, совершеннейшее есть и лучшее, нежели
единоличное правительство, наипаче же в государстве монаршеском, яковое есть
наше Российское». Эту генеральную мысль Прокопович подкрепляет разнообраз-
ными доводами. Он полагал, что «известнее взыскуется истина соборным сосло-
вием, нежели единым лицем», ибо «что един не постигнет, то постигнет другий, а
чего не увидит сей, то он увидит». Другое преимущество Синода состоит в том,
что «вящше ко уверению и повиновению преклоняет приговор соборный, нежели
единоличный указ». К преимуществам коллегиальной системы Прокопович от-
носил также возможность избежать пристрастных решений и лихоимного суда, ибо
вступить в преступный сговор всем членам коллегии весьма затруднительно.
Коллегия, далее, менее «гнева сильных боится», нежели «единоличный прави-
тель». Прокопович не преминул напомнить прецедент прошлого столетия, когда
угроза самодержавию проистекала от единоличного правителя — властолюбивого
патриарха Никона. Ничего подобного не могло быть при соборном правительстве |9.
По типу коллегии был организован Главный магистрат. Специфика его состоя-
У истоков российской бюрократии
449
ла в том, что этот орган купеческого самоуправления в столице, как и магистраты
в городах, в отличие от коллегий являлся выборным учреждением. Лишь обер-
президент и президент Главного магистрата были назначены царем. Что касается
городских магистратов, то их, согласно регламенту, надлежало выбирать из верх-
них слоев городского населения: «...из гостей, и из гостиной сотни, и из гостиных
детей, и из граждан первостатейных, добрых, пожиточных и умных людей».
Органы городского самоуправления были созданы, как мы помним, еще в
1699 г., но затем в связи с областной реформой, когда губернские канцелярии
отняли у этих органов их главную функцию — сбор налогов, они прекратили
существование. Теперь царь поручил обер-президенту Главного магистрата князю
Трубецкому «сию (всего российского купечества) рассыпанную храмину паки»
собрать. Цель создания Главного магистрата в столице и магистратов в городах
состояла в соблюдении правосудия среди горожан — все они подлежали суду
этих учреждений ио гражданским и уголовным делам, за исключением случаев,
когда иск к горожанину предъявлял человек, не принадлежавший к посаду, и на-
оборот. Одна из важнейших задач органов городского самоуправления — попечение
над мануфактурной промышленностью, ремеслами и купечеством.
Еще одна особенность Главного магистрата и магистратов в городах состояла
в том, что на них возлагалась забота о полиции. Само по себе это обстоятельство не
вызывало бы удивления, если бы регламент Главного магистрата возлагал на поли-
цию только функции блюстительницы порядка, но он включил в ее компетенцию и
попечительство о благоденствии городских жителей. Регламент обязывал Главный
магистрат «споспешествовать правосудию, соблюдению добрых порядков и нраво-
учения, принуждать всех к труду, приносить довольство во всем потребном к жиз-
ни человеческой», призирать нищих и совершать множество прочих благодеяний 20.
Особое место в центральном аппарате занимали Преображенский приказ и
Тайная канцелярия. Преображенский приказ унаследован от XVII в. (возник в
1695 г.). Он ведал расследованием политических преступлений и вел розыски
над стрельцами, участвовавшими в бунте 1698 г., а также участниками Астра-
ханского и Булавинского восстаний. Тайный приказ возник в 1718 г. в связи с ро-
зыском по делу царевича Алексея, но продолжал существовать и после его завер-
шения. Оба учреждения осуществляли карательные функции по отношению к про-
тивникам режима, причем разграничение обязанностей между ними прослежи-
вается не по роду дел, а по территориальному принципу: Тайная канцелярия
разбирала дела территорий, тяготевших к Петербургу, а Преображенский при-
каз — к Москве.
Все коллегии имели конторы в Москве. Некоторые коллегии (Камер- и Юстиц-
коллегия) располагали разветвленной сетью учреждений на местах. Местные орга-
ны Берг-коллегии и Адмиралтейства существовали в местах сосредоточения ме-
таллургической промышленности и кораблестроения. Вотчинная и Мануфактур-
коллегия учреждений на местах не имели.
Выше коллегий стоял Сенат. Остается загадкой, почему царь столь долгое вре-
мя терпел отсутствие указа о правах и обязанностях высшего учреждения госу-
дарства, разработанного с такой же обстоятельностью и скрупулезностью, как,
скажем, регламент Адмиралтейства. Перечень обязанностей Сената в наспех со-
ставленном царем наброске учредительного указа от 2 марта 1711 г. лишь пункти-
ром наметил контуры этих обязанностей, оставив в стороне множество важных
деталей повседневной работы учреждения. Не могут служить оправданием такого
небрежения планы царя провести общую реорганизацию административного ап-
парата, с тем чтобы потом определить в нем место Сената.
К составлению указа о должности Сената Петр возвращался дважды: в 1718 и
1722 гг., причем оба текста были написаны самим царем, подвергались его много-
20 Н. И. Павленко
450 Н. И. Павленко
кратной правке, дополнениям и исправлениям. Достаточно сказать, что указ
1722 г. царь редактировал шесть раз.
В состав Сената по указу 1718 г. входили президенты коллегий. Главная задача
его — выносить постановления по запросам коллегий, которые они самостоятельно
решить не могли из-за отсутствия прецедентов. Губернаторы и воеводы обращались
в Сенат через головы коллегий только в исключительных случаях: при неожидан-
ном вторжении неприятельских войск, появлении эпидемии или «какого замета-
ния». Указ предусматривал некоторые процессуальные моменты: «никакой не-
званой персоне не входить в Сенат»; приглашение сесть распространялось только
на тех вызванных, кто «ранг имел между первейшими чинами»; «никому в Сенате
позволения разговоры иметь о посторонних делах» не дано; более того, строжайше
запрещалось обмениваться шутками, смеяться. Введением сурового режима работы
Сената и аскетизма в поведении сенаторов царь стремился поднять престиж выс-
шего органа управления. Эту же цель преследовало запрещение вахтмейстеру и
двум его канцелярским служителям заходить без вызова в присутствие Сената.
Что касается существа работы Сената и службы сенаторов, то о них сказано
в самой общей форме, приемлемой любому чиновнику любого учреждения: «иметь
о монаршеской пользе неусыпное попечение»; «должность свою и наши указы в
памяти» иметь и «до завтрея» не откладывать; «никакое дело исполнено
быти надлежит словесно, но все чтоб письменно» и т. д.
Указ о должности Сената 1722 г. не столько совершенствовал отдельные
положения указа 1718 г., сколько вносил существенные новшества в организацию
работы и состав учреждения. Именно поэтому эти перемены принято называть
реформой Сената. В указ от 27 апреля 1722 г. Петр внес собственноручное разъяс-
нение: «Поступать по сей, а старую, ради ее неполноты, отставить».
Прежде всего был изменен принцип комплектования Сената. Раньше в его
состав входили все президенты коллегий. Теперь царь признал, что «сие сначала
неосмотря учинено было». Понять ход мыслей Петра Великого нетрудно: Сенат,
состоявший из президентов коллегий, не мог должным образом контролировать
их работу. При таком составе высшего правительственного учреждения нарушался
бюрократический принцип их иерархической соподчиненности и бюрократический
принцип контроля за деятельностью нижестоящих инстанций. Петр справедливо
рассудил, что сенаторы могли контролировать работу коллегий, «яко свободные от
них». По указу от 27 апреля 1722 г. Сенату надлежало «состоять из тайных действи-
тельных и тайных советников, кому от нас ныне повелено и впредь поведено
будет, и сидеть по рангам». В порядке исключения царь допускал пожалования в
сенаторы только президентов трех «первейших коллегий: Иностранных дел, Воин-
ской и Адмиралтейской». Впрочем, указ этот остался на бумаге. Причина тому —
крайне скудный резерв, из которого Петр мог черпать деятелей государственного
масштаба. С такой ситуацией вынужден был считаться и царь — не прошло и ме-
сяца, как он 16 мая 1722 г. издал указ, аннулировавший предшествовавший:
«...которые в Сенате из президентов коллегий и уволены для управления своих
коллегий, ныне надлежит им для малолюдства в Сенате сидеть равно с другими,
только два дни меньше в недели» 21.
В конечном счете новую ипостась Сенату придавали не попытки изменить его
состав, а появление ранее неведомых ему должностных лиц и структурных частей.
Главнейшие из них — генерал-прокурор и прокурор. Другим новым должностным
лицом, появившимся в Сенате в 1722 г., был генерал-рекетмейстер. В наказе рекет-
мейстеру от 5 февраля 1722 г. надобность учреждения этой должности мотивиро-
вана тем, что вопреки указам, повелевавшим коллегиям и канцеляриям рассматри-
вать жалобы праведно и безволокитно, челобитчики «мимо определенных им судов
и Сената, продерзостию своею, прошения свои приносят и подают его величеству
У истоков российской бюрократии
451
самому, не давая нигде покою». Наказ обязывал геперал-рекетмейстера принимать
не все челобитные, а только содержащие жалобы на волокиту и, главное, на проти-
возаконные решения коллегий и канцелярий: если дело «вершено неправо и в про-
тивность указам», причем челобитные, в которых конкретно не раскрывалась «про-
тивность указу», рекетмейстер обязан был не принимать.
Учреждение должности генерал-рекетмейстера преследовало две цели: освобо-
дить царя от разбирательства подаваемых лично ему челобитных и повести реши-
тельное наступление на волокиту и противозаконные действия коллегий и канцеля-
рий. С уверенностью можно сказать, что генерал-рекетмейстер не мог справиться
ни с той, ни с другой задачей. Традиции и царистские иллюзии, выражавшиеся в
уверенности, что только царь способен правильно решить дело, побуждали челобит-
чиков, несмотря на ожидавшие их суровые кары, подавать челобитные царю при
всякой появившейся к тому возможности. Об этом можно судить по указу от 6 апре-
ля 1722 г., в котором царь отмечал, что «дерзают во всех местах его величеству
бить челом и челобитные подавать паки, не давая нигде покою» 22.
Еще меньших результатов генерал-рекетмейстер мог достичь в предотвраще-
нии волокиты и неправедных решений. Царь вооружил рекетмейстера чисто бю-
рократическими средствами борьбы с бюрократией: рекетмейстер, получив жалобу,
должен был разбираться не столько в существе принятого какой-либо канцелярией
решения, сколько в своевременности как прохождения жалоб по инстанциям, так
и принятия этими инстанциями решений. Можно догадаться, сколь ограниченными
возможностями обладал рекетмейстер, чтобы оказывать реальное воздействие на
работу бюрократического механизма, захлебывавшегося от потока бесчисленных
жалоб, справедливых и сутяжнических. Доказательством тому служит доношение
первого генерал-рекетмейстера Василия Павлова от 10 сентября 1722 г., в котором
он писал об игнорировании канцеляриями, коллегиями и губерниями посылаемых
им указов и просил Сенат отправить им подтвердительные указы 23.
Реформа Сената включала введение еще одной новой должности — герольд-
мейстера. Она была учреждена 5 февраля 1722 г. одновременно с опубликованием
инструкции и назначением герольдмейстером стольника Степана Колычева. Глав-
ная обязанность Герольдмейстерской конторы — учет дворян, выявление среди них
годных и негодных к службе, регистрация чипов и перемещений как по ступеням
Табели о рангах, так и из одного ведомства в другое. Под особым наблюдением
герольдмейстера находились дворяне, уклонявшиеся от службы,— так называемые
нетчики, а также дети, которым предстояло служить в будущем. О них контора дол-
жна была собирать сведения, где они получают образование — дома или в учебных
заведениях.
В обязанность Герольдмейстерской конторы вменялось также создание учеб-
ного заведения («пока академии исправятся») для детей «знатных и средних дво-
рянских фамилий», в котором надлежало «обучать экономии и гражданству»,
т. е. специальностям гражданского профиля. Впрочем, эта обязанность оказалась
эфемерной — контора к ее реализации не приступала ни до, ни после создания Ака-
демии наук.
Герольдмейстерской конторе инструкция поручала также сочинение гербов.
Приглашенный для этой цели итальянец граф Франциск Санти в проекте Генераль-
ного регламента для Герольдической канцелярии считал ее задачей «малевать
герб его императорского величества, всех его королевств и царств, провинций, горо-
дов и все гербы шляхетные». Санти и его помощники при жизни Петра изготовили
изображение герба для государственной печати, а также гербы губерний и 97 гербов
городов 24.
Успешнее всего Герольдмейстерская контора действовала на поприще учета
дворянства. Успехи были обусловлены несколькими причинами, и прежде всего
20 *
4э2 Н. И. Павле нко
кровной заинтересованностью бюрократии в учете служилого сословия. Сведения о
дворянстве, из которого комплектовалась военная и гражданская бюрократия, име-
ли прямое отношение к продвижению его представителей по службе. В обстоятель-
ном учете был заинтересован и царь — ему важно было иметь сведения о служебной
годности отдельного дворянина и людских ресурсах сословия в целом. Формой
выявления служебной годности и привлечения дворян к службе были дворянские
смотры, периодически проводившиеся царем. После создания Герольдмейстерской
конторы надобность в этой громоздкой процедуре отпала. Успех, выпавший на
долю герольдмейстерской службы, определялся также тем, что у нее существо-
вали предшественники в лице Разрядного приказа в XVII в. и Разрядного стола
Сената, возникшего в 1711 г. на базе ликвидированного Разряда. Оба предшествен-
ника занимались учетом служилых людей.
Новшества в высшем и центральном аппарате государства заслуживают поло-
жительной оценки: в основу их реформы положены единые принципы, их претворе-
ние в жизнь на всех этапах проведения реформы находилось под бдительным
контролем Петра, часто прибегавшего к понуканиям.
Менее успешно и с большими накладками проводилась реформа областной
администрации. Она осуществлялась на протяжении четверти века, но так и не бы-
ла завершена. Органы власти на местах менялись с такой поспешностью и шара-
ханьем, что для воссоздания их структуры потребовались бы десятки страниц,
поэтому приходится ограничиться лишь ее общей характеристикой. Сомнитель-
ный успех в проведении реформы местных органов власти скорее всего был свя-
зан с причудливым сочетанием различных принципов, которыми руководствовался
Петр при организации областных учреждений: бюрократическое начало соседство-
вало с выборным, а то и другое — с военно-административным. Чехарда наблю-
далась даже в названиях территориально-административных единиц: привычные
уезды назывались то долями, то дистриктами.
Первый опыт реформы местных органов власти относится к 1699 г., когда, как
помним, была учреждена Ратуша в Москве и земские избы на местах. Эта рефор-
ма отражала намерение опереться на выборные органы власти. Такое намерение
подтвердил и указ от 10 марта 1702 г. о введении выборных воеводских товари-
щей из провинциальных дворян. Единоличная власть назначаемого правительством
воеводы должна была сочетаться с управлением «добрых и знатных людей», из-
бранных местным дворянским обществом. Через три года выборы были отменены,
и воевода сам назначал себе товарищей. Восторжествовало, таким образом, бюро-
кратическое начало.
Следующий этап наступил в годы проведения первой областной реформы. Гу-
бернии сначала делились на уезды, а затем между воеводой уезда, названным на
иноземный лад комендантом, и губернской администрацией появилась промежу-
точная инстанция — провинция во главе с обер-комендантом.
С 1715 г. для губернии было установлено новое деление: провинции как адми-
нистративные единицы сохранились (их насчитывалось 50), но стали делиться не
на уезды, а на доли, образованные по статистическому принципу: каждая доля
во главе с ландратом имела 5536 дворов. Доли несколько позже были переимено-
ваны в дистрикты.
Итак, ко времени проведения второй областной реформы областная админи-
страция имела трехчленное деление: губерния — провинция — дистрикт. Реформа
1719 г. установила двучленное деление: провинция — уезд. Правда, губернаторы
сохранились, но их власть простиралась лишь на провинцию, возглавляемую гу-
бернским городом. Провинция была наводнена учреждениями и многочисленными
правительственными чиновниками. Главными из них были воевода, камерир, ведав-
ший сборами налогов, и рентмейстер, возглавлявший рентерею, или казначей-
У истоков российской бюрократии
453
ство, куда стекались все прямые и косвенные налоги с населения провинции. Кроме
того, в провинции существовали канцелярии: вальдмейстерских дел (охрана ле-
сов), рекрутских дел, розыскных дел, таможенная изба, магистрат, фискалы и др.
Во главе управления дистриктами, на которые подразделялась провинция,
стояли земские комиссары, в 1719—1724 гг. назначаемые Камер-коллегией или
провинциальной администрацией с последующим утверждением Камер-коллегией.
При определении размеров дистрикта было положено иное статистическое осно-
вание — 2000 дворов, следовательно, уезды и доли вновь подвергались перестройке.
Земские комиссары отвечали за своевременный сбор налогов и непосредственно
подчинялись камериру. Земские комиссары, кро,ме того, выполняли полицейские
функции: вылавливали беглых крестьян и дезертиров, бродяг и преступников,
а также должны были следить за состоянием дорог, мостов, постоялых дворов.
В эту бюрократическую иерархию гражданской администрации вторглась
военная. Поначалу на военную администрацию возлагалась временная обязанность
проверки («ревизии») результатов подушной переписи населения, проведенной
на основе «сказок», подаваемых самими помещиками. На переписные канцелярии,
возглавляемые высшими армейскими чинами, была возложена еще одна обязан-
ность — расквартирование полков по дистриктам. В итоге возникла новая админи-
стративная единица, существовавшая параллельно гражданскому дистрикту,—
полковой дистрикт. Их размеры не совпадали: основанием для гражданского
дистрикта являлось 2000 дворов; размеры полкового дистрикта колебались в зави-
симости от того, какой полк размещался на его территории. Дело в том, что содержа-
ние драгунского полка обходилось в 44 945 рублей 80 копеек, в то время как на
содержание пехотного полка требовалось 37 795 рублей 77 копеек, а гарнизонного
и того меньше — 16 200 рублей 31 копейка. Следовательно, количество налого-
плательщиков, а также размеры полкового дистрикта драгунского полка были
почти втрое больше полкового дистрикта гарнизонного полка.
Полковые дворы внесли существенное изменение в структуру низшего звена
областной администрации: в полковом дистрикте появился свой земский комиссар,
причем не назначенный Камер-коллегией, а избранный местным дворянством.
Казалось бы, выборный земский комиссар должен был заменить комиссара, назна-
ченного Камер-коллегией, но они существовали одновременно, причем оформлен-
ного законом разделения их обязанностей не существовало. На деле избранный дво-
рянами земский комиссар подчинялся полковому двору и являлся сборщиком
подати, 1педшей на содержание полка. Он же выполнял и полицейские функции.
За старым земским комиссаром оставался сбор мелочных налогов: с бань, рыбных
ловель, мельниц, винокурен, а также сбор недоимок прямых налогов за прошедшие
годы.
Областные учреждения в описанном выше виде существовали до 1727 г.,
когда была проведена новая реформа центральных и местных учреждений, но
это произошло уже после смерти Петра Великого 25.
Остается рассмотреть судебную реформу — самое неудачное детище царя-
преобразователя. Цель реформы состояла в создании судебных учреждений, незави-
симых от администрации. Для этого в дополнение к существовавшим двум судеб-
ным инстанциям — Сенату и Юстиц-коллегии — образовали еще два трибунала,
которые и должны были осуществлять судебные функции: гофгерихты, или надвор-
ные суды, и нижние суды.
На неудачу судебную реформу обрекало множество несогласованных и проти-
воречивших друг другу положений при ее проведении. Во-первых, отсутствовал
единый принцип учреждения надворных судов. Выбор городов, где они создава-
лись, носил произвольный характер: Петербург, Москва, Курск, Ярославль, Воро-
неж, Нижний, Смоленск, Тобольск и Енисейск. Одиннадцатым городом была Рига,
454 И. И. Павленко
где надворный суд существовал еще при владычестве шведов. Во-вторых, некоторые
коллегии в соответствии с традициями приказной системы сохранили за собой
судебные функции над группами населения, которыми они управляли. Таковы
Берг- и Мануфактур-коллегии, судившие владельцев мануфактур, Коммерц-колле-
гия, судившая иноземных купцов. Поземельные тяжбы помещиков разбирала
Вотчинная коллегия. Наконец, не была достигнута независимость суда от админи-
страции. Президентами надворных судов являлись губернаторы, вице-губернаторы
и воеводы, равно как провинциальных — воеводы. Хотя инструкция надворным
судам запрещала президентам навязывать свое мнение асессорам, но она предо-
ставляла им обширные полномочия: «...президенту говорить одному, а прочим чле-
нам молчать, разве в такой случай, когда что припамятовать понадобится, тогда
о том с надлежащим почтением ему, президенту, объявить». Составитель инструк-
ции видел в этом соблюдение «доброго респекта» суда 26.
Плоды областной реформы 1719 г. были ликвидированы восемь лет спустя:
в 1727 г. из провинций вывели расквартированные там полки; манифест 9 февраля
обязал «как надворные суды, так и всех лишних управителей и канцелярии, и кон-
торы камериров, земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе отставить» 27.
В итоге повсеместно было восстановлено единоличное правление губернаторов
и воевод.
Причин неудачи, постигшей областную реформу Петра, было несколько. Соз-
давая сеть областных учреждений, царь руководствовался по крайней мере двумя
соображениями. Одно из них состояло в намерении создать управленческий ме-
ханизм, способный, как ему казалось, преодолеть закоренелые недостатки област-
ных учреждений предшествующего времени: волокиту, произвол, неправосудие,
мздоимство. Созданные реформой местные учреждения должны были распростра-
нить на периферию рациональные принципы, которыми преобразователь руко-
водствовался при создании центральных учреждений. Другая цель реформы со-
стояла в обеспечении пресловутой «тишины» в государстве, к которой стремились
все монархи, правившие страной до Петра и после него. Новый аппарат должен
был более эффективно обеспечить своевременное взимание налогов, мобилизацию
рекрутов, подавление в самом зародыше всякого протеста и недовольства трудового
населения.
Однако в отличие от центрального аппарата, немногочисленного но структуре,
можно сказать изящного, областные учреждения оказались громоздкими и неуклю-
жими. На поверку выяснилось, что содержание разбухшего аппарата на местах зна-
чительно превосходило материальные ресурсы государства. На этот счет имеются
прямые свидетельства современников, причем не противников преобразований
царя, а его ближайших сподвижников. А. Д. Меншиков в 1725 г. заявил в Сенате:
«Теперь над крестьянами десять и больше командиров находится, вместо того,
что прежде был один, а именно: из воинских, начав от солдата до штаба и до гене-
ралитета, а из гражданских — от фискалов, комиссаров, вальдмейстеров и прочих
до воевод, из которых иные не пастырями, но волками, в стадо ворвавшимися,
назваться могут». Меншикову вторил другой «птенец гнезда Петрова» — Ф. М. Ап-
раксин: «Кажется, крестьянству ничто так не чувственно, как разные им команды,
а ни одного опекуна такого или подобного тому, как прежде бывали воеводы, нет.
Но в одной провинции первое — воеводы; второе — камериры; третье —комисса-
ры; четвертое — многопеременные приезжающие от полков офицеры с солдаты,
что им бы только взять сполна, а после его — как хочет другой» .
В высказываниях двух вельмож имеются различия: Меншиков считал свору
чиновников «волками, в стадо ворвавшимися». Апраксин хотя и не отрицал грабе-
жа чиновниками подданных, но исходил из тезиса о существовании патриархаль-
ных отношений между воеводами и управляемым населением. Ближе к истине был,
У истонов российской бюрократии 4ээ
пожалуй, Меншиков — он учитывал живучесть традиционного взгляда на граждан-
скую службу как на источник получения доходов за счет поборов с населения
управляемой территории.
Две надежды царя рухнули прежде всего потому, что выявилась их прежде-
временность. Первая из них относится к попытке отделить суд от администрации;
это явление было чуждо феодальному правопорядку и опережало реальные события
на полтора века. Вторая была обречена на провал потому, что попытка опереться
на провинциальное дворянство не могла иметь успеха, ибо это сословие приобретет
корпоративное устройство только полвека спустя, когда оно освободится от обяза-
тельной службы. Неудача здесь была неизбежной, ибо возникало непреодолимое
противоречие между обязательной службой дворян, протекавшей вдали от их по-
местий, и стремлением установить тесные контакты с дворянским обществом и
привлечь его представителей в качестве выборных лиц в учреждения, являвшиеся
привеском к бюрократической системе областной администрации.
Достаточно взглянуть на нормативные акты 1719 г., относившиеся к областным
учреждениям и должностным лицам,— инструкции воеводам, земским камерирам,
земским комиссарам, земским рентмейстерам, чтобы убедиться в их бюрократиче-
ском существе. Они носили такой же регламентарный и унифицированный харак-
тер, мелочно опекавший деятельность учреждений и должностных лиц, как и регла-
менты и инструкции центральных учреждений. В тех и других инструкциях на-
личествуют исключающие друг друга тенденции: едва ли не каждая инструкция
содержит призывы к чиновникам проявлять инициативу и изобретательность
в поисках увеличения доходов, но они повисают в воздухе, ибо система мелочной
опеки исключала как инициативу, так и изобретательность.
Известно, что наказы воеводам составлялись еще в XVII в. Самое главное от-
личие инструкции воеводам 1719 г. от наказов им предшествующего столетия со-
стояло в унификации обязанностей воевод всех уездов и провинций страны, в то
время как наказ учитывал специфику уезда. Например, пункты об охране крепо-
стей и содержании их в надлежащем порядке были включены в наказы воеводам
только пограничных уездов. Инструкция обязывала всех воевод «города, крепости
провинции своей по верности его царскому величеству содержать, оных никому
другому не отдавать». Совершенно очевидно, это была дань унификации, ибо
воеводы таких внутренних уездов, как Переславль-Рязанский, Тверской или
Устюжский, непосредственной опасности неприятельского вторжения не имели.
Инструкция воеводам возводила в ранг всеобщей обязанности попечение о раз-
витии промышленности. Известно, однако, что мануфактурное производство в пер-
вой четверти XVIII в. совершало первые шаги, металлургические заводы сущест-
вовали только в Тульской, Олонецкой и Исетской провинциях, а предприятия лег-
кой промышленности сосредоточивались преимущественно в Москве. Это не поме-
шало инструкции обязать всех воевод «тщательное осмотрение иметь, чтоб рудо-
копные и прочие всякие заводы, где какие есть, в добром состоянии были содержа-
ны». Дубравы находились далеко не во всех уездах страны, что не помешало ин-
струкции обязать всех воевод «тщательно надзирать, чтоб леса дубовые и прочие
не были весьма искоренены».
Мерилом успешной работы чиновника являлось не состояние дела, а упорядо-
ченное делопроизводство. Поскольку каждый шаг должностного лица был пред-
усмотрен инструкцией, то слепое следование ее букве определяло качество работы.
Законодателя, например, мало интересовало проникновение воеводы в суть жалоб
населения и мера справедливости выносимых им решений. Составителя инструк-
ции интересовала чисто формальная, внешняя сторона дела. Именно поэтому ин-
струкция требовала от воеводы, чтобы тот во избежание «продолжительных воло-
кит» челобитчикам учредил «в каждой неделе челобитческие и революционные
4.)6 Н. И. Павленко
дни», причем резолюции должны быть обязательно письменными.
Законодатель был спокоен, если переписную книгу, т. е. список деревень, дво-
ров и живущих в них людей, а также сведения о земельных площадях и угодьях
подпишет не один канцелярист, ее составлявший, а вместе с ним земский камерир
и земский комиссар. Делалось это, как сказано в инструкции, земским комиссаром
«для вящей верности».
Инструкция запрещала земским рентмейстерам под страхом смертной казни
залезать в казенный сундук, чтобы присвоить казенные деньги или использовать
их в торговле. Средством предотвращения этого зла являлись разнообразные книги
учета, которые одновременно вели земский рентмейстер и земский комиссар.
Если записи не противоречили друг другу, значит, все в порядке, и вышестоящие
инстанции не имели претензий к провинциальной администрации. Возможный
сговор земского комиссара с земским рентмейстером ради присвоения казенных
сумм, в особенности из неокладных сборов, никого не интересовал, ибо в глазах
контролеров оба они выглядели на бумаге добропорядочными чиновниками.
Фетишизацию бумаготворчества выразительно представляют ведомости об эко-
номических показателях казенных металлургических заводов на Урале. Микро-
скопическая точность при подсчете себестоимости пуда серебра и железа создает
полную иллюзию благополучия и исключает малейшие подозрения в возникнове-
нии самой возможности что-то украсть. Так, себестоимость пуда серебра на Нер-
чинском заводе обошлась казне в 1723 г. в 399 рублей 325|/б4 копейки, а себестои-
мость пуда проволоки в 1726 г.— в 837/б4 копейки 29. Эти доли копейки ярче многих
слов подтверждают, что российская бюрократия успешно овладевала премудро-
стями своего ремесла.
Итак, был сконструирован новый правительственный аппарат. От предшест-
вующего он отличался большей стройностью, единством принципов организации
высшего и центрального аппарата, четким размежеванием обязанностей, унифика-
цией структуры. Казалось, достаточно пустить эту бюрократическую машину
в действие, чтобы наступило время благоденствия.
Нужно отдать должное Петру — он не питал иллюзий относительно мораль-
ных качеств людей, заполнивших многочисленные канцелярии. Скорее наоборот.
Характер законотворчества царя дает основания полагать, что он с крайней подо-
зрительностью относился к чиновникам и едва ли не в каждом из них готов был
видеть казнокрада, мздоимца, вымогателя, человека, не знающего границ в утоле-
нии жажды наживы за счет ограбления государства и отдельных подданных госу-
даря. Именно поэтому Петр наряду с созданием исполнительных учреждений
был озабочен созданием контролирующих учреждений.
Обильное бумаготворчество на первый взгляд сравнительно легко поддава-
лось контролю. Но царь не без основания полагал, что чиновник способен был
быстро овладеть искусством отражать на бумаге полное благополучие, идилличе-
скую картину повседневного бытия, ничего общего не имевшую с действитель-
ностью. Есть «плуты,— писал Петр,— которые ни во что иное тщатся, точию мины
под всякое добро делать и несытость свою наполнять». Руководствуясь этой посыл-
кой, царь организовал самый бдительный надзор за администрацией, т. е. за учреж-
дением в целом и за каждым чиновником в отдельности. Одновременно с созданием
нового аппарата управления создавался и аппарат контроля: в один и тот же день,
когда был создан Сенат, были учреждены и фискалы. История возникновения
фискальной службы с точки зрения формирования ее компетенции поучительна
в том отношении, что подтверждает старинную притчу о том, что может статься
с транспортным средством, если лошадь запряжена не впереди телеги, а позади
нее: сначала царь провозгласил об учреждении фискалов, затем через три дня
объявил об их обязанностях, чтобы потом до самой смерти, в течение 13 лет, изме-
У истоков российской бюрократии
457
пять и совершенствовать круг обязанностей этих должностных лиц, В общей слож-
ности Петр посвятил фискалам несколько десятков указов. Проследим, как склады-
вался институт контроля и как формировалась компетенция фискалов.
Первая попытка организовать контроль за деятельностью государственного
аппарата была предпринята еще во второй половине XVII в., когда царь Алексей
Михайлович создал Тайный приказ. Цель организации учреждения, как писал со-
временник Григорий Котошихин в своем сочинении «О России в царствование
Алексея Михайловича», состояла в том, чтобы «его царские мысли исполнялись
все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали». А так как
царское «хотение» простиралось на самые разнообразные сферы, то и компетенция
нового учреждения фактически была безбрежной. Формы деятельности учреждения
отражало само его название — все, что творилось в Тайном приказе, было закрыто
от посторонних взоров.
Отсюда и особенность организации Тайного приказа. Руководили им не обыч-
ные судьи, поставляемые думными чинами, а сам царь. «Ив тот приказ бояре
и думные люди не входят и дел не ведают, кроме самого царя»,— читаем в уже
цитированном источнике. Штат приказа состоял из дьяка и десятка подьячих, поль-
зовавшихся доверием царя. Они выполняли его секретные поручения, подолгу
засиживаясь в войсках на театре военных действий либо на съезде послов во время
дипломатических переговоров. Свои наблюдения и рекомендации подьячие докла-
дывали царю. Это были глаза и уши царя, не скрывавшего своего желания лично
руководить переговорами или военными операциями. Иногда поручения были
столь деликатными, что исполнители должны были маскировать их, делая вид, что
они присланы для выполнения какого-либо пустякового задания. Так, подлинная
цель приезда агента Тайного приказа Максима Голикова в Астрахань состояла
в том, чтобы проверить эффективность действий астраханского воеводы против
яицких казаков. Однако, по официальной версии, Голикова посылали в Астрахань
не в качестве соглядатая, а с безобидным заданием закупить товары у восточных
купцов.
В Тайный приказ стекались различного рода донесения из других приказов;
часто они принимались к сведению, имели, так сказать, информационный характер
и далеко не всегда вызывали ответные распоряжения.
Особое место в компетенции Тайного приказа занимало руководство хозяйст-
венной деятельностью в вотчинах, принадлежавших царской фамилии. Царь Алек-
сей Михайлович, слывший рачительным хозяином, силами Тайного приказа не-
укоснительно взимал феодальные повинности с дворцовых крестьян. В голове царя
роились фантастические планы разведения в подмосковном селе Измайловском
винограда, бахчевых и даже субтропических культур. Он носился с проектом насоса
для перекачивания воды из одного пруда в другой. Тайный приказ, кроме того, ве-
дал раздачей стрельцам продуктов и напитков. Щедрость «тишайшего» царя к
стрельцам особенно возросла с тех пор, когда они оказали ему услугу в подавлении
народных выступлений, которыми был так богат «бунташный» XVII век.
Итак, круг обязанностей Тайного приказа был широк и многообразен. Это лич-
ная канцелярия царя, через которую он вторгался в интересовавшие его дела. Это
и учреждение, выполнявшее отнюдь не тайные функции по управлению вотчинами.
Это, наконец, и учреждение, наделенное царем контролирующими правами и,
следовательно, стоявшее выше прочих приказов 30.
Тайный приказ прекратил существование со смертью своего основателя в
1676 г. С тех пор ни при царе Федоре Алексеевиче, ни при Петре не предпринима-
лись попытки создать контролирующее учреждение вплоть до 1711 г., когда царь,
отправляясь в Прутский поход, одним указом от 2 марта создал две новые долж-
ности — сенаторов и фискалов. О фискалах в этом указе сказано коротко и невразу-
458 Н. И. Павленко
мительно: «Учинить фискалов во всяких делах, а как быть им, пришлется изве-
стие». На основательные размышления у царя перед отправкой в поход времени
не было, и он три дня спустя, 5 марта, в новом указе определил как обязанности
фискала, так и способы их реализации. Фискалу вменялось в обязанность «над все-
ми делами тайно надсматривать и проведывать про неправой суд, також — в сборе
казны и прочего». В случае если фискал обнаружит, что кто-либо «неправду учи-
нит», то независимо от положения нарушителя в иерархии общества он призывает
его в Сенат и там уличает. Если фискал не докажет виновности обвиняемого, то
ему это «в вину не ставить, ниже досадовать под жестоким наказанием и разореньем
всего имения». Таким образом, фискал осуществлял негласный (тайный) надзор
за всеми и всем. Его обязанность не предупреждать преступление, а обнаружить
его, когда оно совершится, и немедленно донести об этом.
Указ устанавливал довольно аморфную структуру института фискалов. Воз-
главлять его должен был обер-фискал — человек, как написано в указе, «умный
и добрый». Ему подчинялись несколько провинциал-фискалов, а последним —
несколько нижних фискалов31.
Этот указ вызывает множество недоуменных вопросов, и не только у современ-
ного нам читателя. Они возникали и у дьяка Преображенского приказа Якова Бы-
линского, назначенного царем обер-фискалом и, видимо, пользовавшегося в глазах
Петра репутацией человека «умного и доброго». Он обратился к Сенату за
разъяснениями по десяти пунктам. Некоторые вопросы Былинского Сенат оставил
без ответа, на другие дал уклончивый ответ, что, разумеется, не могло удовлетво-
рить спрашивавшего. Обер-фискал хотел знать, сколько должно быть провинциал-
фискалов и подчиненных им нижних фискалов и из каких чинов надлежало комп-
лектовать штат, а Сенат вместо ответа предложил самому Былинскому составить
список необходимых ему фискалов. Впрочем, часть вопросов удостоилась четкого
ответа. Обер-фискал спрашивал, можно ли привлекать к очным ставкам и участию
в розыске доносителей, пожелавших сохранить свое имя в тайне, если при расследо-
вании выяснится, что они являются единственными свидетелями. Сенат ответил:
доносителей можно использовать свидетелями лишь в крайнем случае, «однако ж
надлежит как возможно доносителей ограждать и не объявлять о них, чтоб тем стра-
хом другим доносителям препятствия не учинить» 32.
Истекло три года после 5 марта 1711 г., и появился новый указ, уточнявший
структуру фискалата и обязанности фискалов. Видимо, бесчинства фискалов были
столь вопиющими, а раздражение против их наветов так велико, что безнаказан-
ность фискалов за неправый донос была ограничена. По указу от 17 марта 1714 г.
фискал за ложный донос подлежал такому же наказанию, какому должен был под-
вергнуться обвиняемый, если бы его преступление было доказано. Впрочем, две
оговорки этого указа фактически сводили на нет угрозу привлечения фискала к от-
ветственности: надо было доказать, что фискал, подавая донос, руководствовался
корыстными соображениями. Если же фискал донос «учинил ни для какой коры-
сти», а просто по ошибке, то он подлежал легкому штрафу, так сказать, был достоин
снисхождения, «дабы впредь, лучше осмотряся, доносил». Вторая оговорка остав-
ляла фискала безнаказанным, если его донос подтвердится лишь частично. Льгот-
ные условия фискалу на клевету предоставлялись на том основании, что «невоз-
можно о всем оному аккуратно ведать». Генеральный регламент 1720 г. подтвердил
безнаказанность фискала в том случае, если подтвердится лишь часть выдвинутых
им обвинений: «А буде не все докажет, однако ж одно или несколько правды явится,
и ему в вину не ставить...» В то же время суровая кара ожидала фискала, если он
не донесет о преступлении. Об этом позаботился указ от 29 апреля 1719 г.: если
«сыщется про то подлинно, что они ведали, а не доносили, и за такую их неправду
учинено им будет» жестокое наказание «без всякого милосердия» 33.
У истоков российской бюрократии 459
Указ от 17 марта 1714 г. предоставил фискалам право «проведывать тайно
и явно». Рядом последующих указов фискалам разрешалось проверять приходо-
расходные книги, «свободно в земскую канцелярию являться и при том быть, когда
дела отправляются, також и протоколы и дела пересматривать». Наконец, указ от
17 марта 1714 г. установил штаты фискалов: обер-фискал находился при Сенате,
в его непосредственном подчинении состояло четыре фискала — два от купечества
и два от дворянства; при всяком губернском правлении тоже полагалось четыре
фискала, в том числе и от купечества; в городах в зависимости от численности на-
селения должно быть по одному либо по два фискала.
Фискалы не получали жалованья. По указу от 5 марта 1711 г. им причиталась
половина имущества или денег, конфискованных у виновного, другая половина
поступала в казну. В 1714 г. вознаграждение фискала было сокращено до одной
трети конфискованного имущества. Тем не менее фискальная служба считалась
выгодной: игра воображения фискала ставилась в прямую зависимость от его алч-
ности. Особенно ретиво они подвизались в разоблачении так называемых интерес-
ных дел (казнокрадство, мздоимство, злоупотребление властью), а также в выявле-
нии нетчиков, т. е. лиц, уклонявшихся от службы и наказывавшихся конфискацией
всего имущества. Фискалы из купцов освобождались от уплаты подати, что тоже
являлось немалой их привилегией. В фискальную службу стремились проникнуть
первостатейные купцы, что вызывало резкий протест посадского мира, платившего
за них подати. Сенат счел необходимым отказаться от услуг первостатейных куп-
цов в качестве фискалов.
Итак, промысел фискала давал ему возможность хорошо зарабатывать, и ни-
какая беда не подстерегала его, даже если он явно клеветал, шантажировал свои
жертвы, занимался вымогательством: к безнаказанности фискалов прибавилась их
полная независимость от властей. С изъятием фискалов из ведения местной адми-
нистрации поле для их произвола и сведения счетов становилось безграничным.
Поставленный на страже законности и справедливости, фискал в условиях абсолю-
тистского режима сам попирал справедливость.
Фискалы пользовались мрачной репутацией во всех слоях населения. В кол-
лективной челобитной фискалы писали царю, что два сенатора — Григорий Пле-
мянников и князь Яков Долгорукий — выказывали им всяческое презрение, назы-
вали их «уличными судьями», а также «антихристами и плутами». В глубокой
провинции — Устюге Великом — фискалов презрительно называли свисталами.
Более того, Сенат саботировал доносы фискалов, прятал их под сукно, не спешил
расследовать. Когда об этом стало известно разгневанному царю, он 2 июля 1713 г.
издал указ, грозивший сенаторам суровыми карами: если до 1 ноября Сенат не рас-
смотрит пять-шесть важнейших дел и если по ним не будут вынесены смертные
приговоры, то сенаторам «сие будет», т. е. их самих ожидала казнь. Непопуляр-
ность фискальной должности признавалась и источниками правительственного
происхождения. В инструкции земским фискалам в губерниях и провинциях 1719 г.,
впрочем, как считают исследователи, не претворявшейся в жизнь, было сказано:
«...понеже земского фискала чин тяжел и ненавидим, того ради его царское величе-
ство всех земских фискалов, которые верность свою показывать будут, в своем ми-
лостивом защигцении содержать изволит; и кто им бранью или побоями обиду
учинит, на тех по сыску и по Уложенью управа и оборона учинена будет» 34.
Не в чести фискалы были и у духовенства. Исполнявший обязанности патриар-
ха Стефан Яворский воспользовался кафедрой Успенского собора для публичного
выступления с осуждением безнаказанности фискалов за неправый донос. В адрес
фискалов с амвона прозвучали слова, вызвавшие гнев царя: «А какой же то закон,
например: поставити надзирателя над судами и дати ему волю, кого захочет обличи-
ти, да обличит, кого хочет обесчестити, да обесчестит; поклеп сложить на ближнего
460	11. И. Павленко
судию — вольно то ему. Не тако подобает сим быти: искал он моей головы, поклеп
на меня сложил, а не довел (не доказал.— Н. П.) — пусть положит свою голову» 35.
За эту речь пришлось потом местоблюстителю патриаршего престола оправдывать-
ся перед царем.
Расцвет фискальной службы в Петровское время падает на период, когда ее
возглавил обер-фискал Алексей Нестеров, сменивший на этом посту в 1715 г. обер-
фискала Желябужского. Своему назначению Нестеров обязан был доношению,
поданному царю 30 ноября 1714 г. Еще не будучи обер-фискалом, Нестеров хвастал
многими разоблачениями преступлений, совершенных вельможами, в том числе и
сенаторами. Царю он доносил, что фискалы, «отбывая службы... живут сами, яко
сущие тунеядцы», покрываемые обер-фискалом Желябужским. О себе он писал как
о бесстрашном человеке, вступившем в схватку с разорителями страны: «...я, раб
твой, за оное их нерадение, по усердию моему, для страху наложил на них и штра-
фы, да обер-фискал, явно жалея их, отложил, что их общая дворянская компания, а
я, раб твой, меж ими замешался один с сыном моим, которого обучаю фискальству
и за подьячего имею, во всякой от всех ненависти, яко овца посреде волков, истину
вашему величеству пишу, а не лжу» Зб.
Жертвой усердия Нестерова стал сибирский губернатор князь Матвей Петро-
вич Гагарин. Его он начал уличать в казнокрадстве в 1714 г., но Сенат, куда Не-
стеров подавал доношения, оставлял их без последствий: князь Яков Федорович
Долгорукий, слывший бессребреником, в данном случае не отказался от взятки
и покрыл преступление другого князя — Гагарина. Нестеров, однако, не смирился.
В 1717 г, обер-фискал обратился непосредственно к царю. В доносе были перечисле-
ны крупные злоупотребления Гагарина: вымогательство взяток, хищения казенных
сумм и даже присвоение драгоценностей, купленных в Китае для Екатерины.
Петр назначил следственную комиссию, но не из сенаторов, а из гвардейских
офицеров. Один из них, Лихарев, получил указ царя: «Ехать тебе в Сибирь и там
разыскать о худых поступках бывшего губернатора Гагарина, как доброму и чест-
ному офицеру надлежит». Следствие не только подтвердило донос Нестерова, ыо
и вскрыло преступления, оставшиеся неизвестными дотошному обер-фискалу:
Гагарин расходовал казенные деньги на личные нужды, брал взятки при отдаче
на откуп винной и пивной продажи, вымогал подношения у купцов, присваивал
товары, следовавшие с караванами из Китая в Москву. Гагарин чувствовал себя
настолько безнаказанным, что отважился присвоить три алмазных перстня и алмаз
в гнезде, предназначавшиеся для Екатерины.
Преступления были настолько очевидны, а запирательство столь бесполезным,
что Гагарин сам признал себя виновным. Он писал Петру, что вел дела «не но
приказному обыкновению», что управлял губернией «непорядочно», «многие под-
носы и подарки в почесть... принимал», обирал казну через подставных лиц и т. д.
Заканчивал князь челобитную покаянием: «...никакого ни в чем оправдания, кроме
винности своей, принести вашему величеству не могу». Далее следовала просьба:
«...сотвори надо мною, многобедным, милосердие, чтоб я отпущен был в монастырь
для пропитания, где б мог окончить живот свой...» 37 Казнокрада царь отправил
не в монастырь, а на эшафот — Гагарин был повешен в июле 1721 г. перед зданием
Юстиц-коллегии в присутствии царя, сановников и всех родственников казнимого.
«Спустя несколько времени,— записал в дневнике камер-юнкер Берхгольц,— его
перевезли на то место, где я видел его висящим на другой, большой виселице...
Говорят, что тело этого князя Гагарина для большего устрашения будет повешено
в третий раз по ту сторону реки и потом отошлется в Сибирь, где должно сгнить
на виселице» 38.
Вслед за Гагариным на эшафоте оказался и его разоблачитель Нестеров.
В годы руководства фискалами Нестеров с их помощью и личным усердием обличил
У истоков российской бюрократии
немало казнокрадов. Мелкой рыбешкой он пренебрегал, зато зорко следил за дея-
тельностью «сильных» людей. Здесь можно было обнаружить и хищения покруп-
нее, и известность приобрести куда быстрее, чем при вылавливании мелких хищ-
ников, довольствовавшихся десятком уворованных рублей. Ухватившись за какого-
нибудь казнокрада, обер-фискал не отпускал своей добычи до тех пор, пока не до-
стигал цели. Жертвами его разоблачений стали князья Яков и Григорий Долгору-
кие, богатейший солепромышленник Григорий Строганов, князь Волконский. О се-
наторах он писал царю: они не только не пресекают казнокрадства, «но и сами
вступили в сущее похищение казны нашей под чужими именами» — и патетически
вопрошал: «Какой же от них может быть суд правый и оборона интересов ваших?»
Слухи о бескорыстии Нестерова, бесстрашно вступавшего в единоборство
с сенаторами, губернаторами и другими вельможами, дошли до Петра, и он в 1715 г.
назначает его обер-фискалом. Ободренный вниманием и повышением по службе,
Нестеров проявлял все большее рвение на фискальном поприще. И вдруг конфуз —
обер-фискала попутал бес, и он оказался виновным в тех грехах, которые так
рьяно выявлял у других: он брал взятки.
Дело началось с подачи в Сенат челобитной посадского человека Ивана Сутяги-
на на ярославского провинциал-фискала Савву Попцова. Сутягин жаловался на
побои, разорение и увечья, чинимые ему Попцовым. Сенат, как и всякое добропо-
рядочное бюрократическое учреждение, переслал жалобу нижестоящей инстан-
ции — в надворный суд Ярославля, а тот положил челобитную под сукно на том
формально-бюрократическом основании, что ему неподсудно посадское население,
управляемое другим ведомством — магистратом. Челобитная пролежала без движе-
ния четыре года. Сутягин, вполне заслуженно носивший столь примечательную
фамилию, в 1722 г. вновь обратился в Сенат с челобитной. На этот раз он не жало-
вался на личные обиды, нанесенные ему обер-фискалом, а обращал внимание Се-
ната на его должностные преступления, злоупотребления фискальными правами,
точнее, на превышение этих прав в корыстных целях.
На этот раз делу был дан ход. Кабинет-секретарь Алексей Васильевич Макаров
по поручению царя писал генерал-прокурору Павлу Ивановичу Ягужинскому:
«Понеже сие дело немалой важности, указал его императорское величество чело-
битную и пункты отослать вашему превосходительству, дабы по тому делу исследо-
вали в Сенате или особливо в вашей конторе». Следствие вскрыло множество
преступных действий провинциал-фискала. Он распоясался настолько, что вступал
в дела, вмешиваться в которые ему не надлежало, держал колодников, налагал
штрафы, участвовал в откупах под чужим именем, вымогал взятки. Быть может,
имя Попцова так бы и затерялось среди сотен и тысяч других казнокрадов и взя-
точников и не попало бы на страницы истории, если бы он не вовлек в дело своего
непосредственного начальника — обер-фискала Нестерова. Оказалось, что Попцов
чувствовал безнаказанность и позволял себе многое потому, что находился под
защитой и покровительством Нестерова, а тот закрывал глаза на злоупотребления
подчиненного не безвозмездно.
В ноябре 1722 г. последовал царский указ П. И. Ягужинскому и прокурору
Воинской коллегии Егору Ивановичу Пашкову заняться делом Нестерова, рассле-
дуя его с применением пыток. Чиновный мир ликовал и вел розыск с космической
для тех времен скоростью. Обычно следователям, чтобы добраться до истины и па-
рировать казуистические выпады обвиняемого, требовались многие годы, а то и
десятилетия. Следствие над Нестеровым продолжалось чуть более года. Преступле-
ние человека, уличавшего в такого же рода преступлениях других, было доказано,
и суд вынес приговор, утвержденный Петром, о предании Нестерова казни. Камер-
юнкер Берхгольц, очевидец экзекуции, описал ее с натуралистическими подроб-
ностями. Приведем его рассказ почти полностью потому, что он дает представле-
462 II. И. Павленко
ние о поведении обреченного на смерть человека в последние минуты его жизни.
Его смирение и самообладание были беспредельны.
24 января 1724 г. «в 9 часов утра я отправился на ту сторону реки, чтобы посмотреть на на-
значенные там казни. Под высокой виселицей (на которой за несколько лет сначала повесили кн. Га-
гарина) устроен был эшафот, а позади его поставлены четыре высоких шеста с колесами, спицы которых
на пол-аршина были обиты железом. Шесты эти назначались для взоткнутия голов преступников,
когда тела их будут привязаны к колесам. Первый, которому отрубили голову, был один фискал,
клеврет обер-фискала Нестерова, служивший последнему орудием для многих обманов.
Когда ему прочли его приговор, он обратился лицом к церкви в Петропавловской крепости и не-
сколько раз перекрестился, потом повернулся к окнам Ревизион-коллегии, откуда император со многими
вельможами смотрел на казни, и несколько раз поклонился; наконец один в сопровождении двух при-
служников палача взошел на эшафот, снял с себя верхнюю одежду, поцеловал палача, поклонился
стоявшему вокруг народу, стал на колени и бодро положил на плаху голову, которая отсечена была
топором. После него точно таким же образом обезглавлены были два старика.
За ними следовал обер-фискал Нестеров, который, говорят, позволил себе страшные злоупотреб-
ления и плутни, но ни в чем не сознался, сколько его ни пытали и ни уличали посредством свидетелей
и даже собственных его писем. Это был дородный и видный мужчина с седыми, почти белыми волосами.
Прежде он имел большое значение и был в большой милости у императора, который, говорят, еще
недавно отдавал ему справедливость и отзывался о нем как об одном из лучших своих стариков —
докладчиков и дельцов...
Перед казнью он также посмотрел па крепостную церковь и перекрестился, потом обратился
лицом к императору, поклонился и будто бы по внушению священников сказал: «Я виновен». ЕЗго
заживо колесовали, и именно так, что сперва раздробили одну руку и одну ногу, потом другую руку
и другую ногу. После того к нему подошел один из священников и стал его уговаривать, чтоб он
сознался в своей вине; то же самое от имени императора сделал и майор Мамонов, обещая несчастному,
что в таком случае ему окажут милость и немедленно отрубят голову. Но он свободно отвечал, что
все уже высказал, что знал, и затем, как и до колесования, не произнес более ни слова. Наконец его,
все еще живого, повлекли к тому месту, где отрублены были головы трем другим, положили лицом в их
кровь и также обезглавили» 39.
После казни Нестерова царь повелел Сенату, чтобы тот по всей стране разыски-
вал достойного кандидата на замещение вакантной должности обер-фискала. Ма-
ловато было в те времена бессребреников, но все же кандидата удалось обрести.
Структура органов фискального надзора несколько изменилась. Ее стал возглав-
лять генерал-фискал. На эту должность царь назначил полковника Алексея Мяки-
нина. Его ближайшим помощником стал обер-фискал. По Табели о рангах, он за-
нимал седьмую строку сверху и соответствовал чину подполковника. Все прочие
фискальские должности указами от 22 февраля 1723 и от 23 ноября 1724 г. были
приравнены к офицерским чинам от поручика до генерал-майора. По данным
И. К. Кириллова, в стране на 1727 г. насчитывалось 233 фискала 40.
Фискальный надзор можно считать своеобразной формой контроля. В поисках
материала для изобличений фискал слонялся среди населения, подсматривал и под-
слушивал, собирал улики и садился за стол сочинять донос. Хотя ему со временем
и дозволялось проникать в правительственные канцелярии и знакомиться с дело-
производством, основной формой его деятельности оставался негласный надзор.
Эта форма контроля имела несколько изъянов. Главный из них состоял в том, что
фискалы не предупреждали преступления, а всего лишь регистрировали их, а затем
изобличали. Ёолее того, фискал был заинтересован в том, чтобы преступление до-
стигло завершающей стадии, ибо только в этом случае улики становились неопро-
вержимыми и фискала ожидало щедрое вознаграждение. С этим недостатком был
связан и другой — тайный характер деятельности фискала создавал простор для
злоупотреблений.
В итоге возникла потребность дополнить надзор тайный и негласный надзором
явным и публичным. Более того, ощущалась надобность в контроле не только за
взаимоотношениями частных лиц и государства, но и за работой правительственно-
го механизма и чиновников разного ранга. Конечный результат реализации этой
X истоков российской бюрократии 463
мысли воплотился в создании нового по сравнению с фискалами института про-
куратуры.
Подобно институту фискалов, прокуратура сложилась не сразу. Учредитель-
ному указу о должности генерал-прокурора, венчавшему законотворческую дея-
тельность Петра в этом направлении, предшествовали долгие поиски в определе-
нии как прав и обязанностей нового должностного лица, так и его наименования.
Прямым предшественником генерал-прокурора был генерал-ревизор. Указ о его
должности от 27 ноября 1715 г. сколь лаконичен, столь и неясен: «Объявляется
Василий Зотов чином генерального ревизора, или надзирателя указов, дабы все
исполнено было. И ежели кто не исполнит в такое время, кому возможно в то время
исполнить, или указ точный имеет с сроком, на того объявлять в Сенате». Далее
указ обязал Сенат «немедленно штрафовать» нерадивых сенаторов, а в случае если
Сенат будет покровительствовать виновному, то генерал-ревизор должен был до-
нести об этом царю. Указ предлагал Сенату обеспечить генерал-ревизора отдельным
столом в помещении, «где Сенат сидит» 41.
Следов деятельности генерал-ревизора Василия Никитича Зотова сохранилось
очень мало. Отчасти это объяснялось, видимо, неудачным выбором кандидатуры
на новую должность. Сын учителя царя и «князя-папы всепьянейшего собора»
Никиты Моисеевича Зотова оказался личностью бесцветной, не наделенной ни
достаточной настойчивостью, ни широтой взглядов, ни способностью придать за-
нимаемой должности авторитет. Будь этих свойств характера у Василия Зотова
побольше, возможно, указ о должности, которую он занимал, получил бы дальней-
шее развитие и в него были бы внесены дополнительные пункты, разъясняющие
суть главной его обязанности — быть «надзирателем указов».
В самом деле, что значит быть «надзирателем указов»? Ограничивалось ли
зто «надзирание» контролем за своевременным оформлением указов и их рассыл-
кой в подчиненные учреждения, или в обязанности генерал-ревизора входил и
контроль за содержанием указов? Столь же не ясно, простиралось ли «надзирание
указов» только на Сенат или на центральные и местные учреждения тоже? Послед-
ний вопрос, кажется, волновал и самого Зотова. Он спрашивал у царя: «...вашего
величества указы посылаются в губернии из Кабинета и из Сената, и когда оные
там не исполнены будут, по чему мне знать?»
Журналы заседаний Сената регулярно регистрировали присутствие в нем Зо-
това, но его влияние на деятельность учреждения не прослеживается. Не обременял
он своими предложениями и царя. За три года службы генерал-ревизором Зотов
обратился лишь с двумя представлениями, причем оба по второстепенным вопро-
сам. Одно из них было направлено против действий президента Камер-коллегии
Якова Долгорукого, пытавшегося пристроить свояка Федора Наумова членом при-
сутствия этой коллегии. Зотов извещал Петра, что это намерение противоречит
указу, запрещавшему привлечение на службу в коллегии «сродников» и «креатур».
В том же 1718 г. Зотов подал еще одно доношение с жалобами на сенаторов, кото-
рые, несмотря на неоднократные предупреждения и напоминания, не приезжали
в Сенат три раза в неделю, как это предписано указом. Сенаторы вообще игнориро-
вали Зотова. Жалоба на свою беспомощность явственно звучит в словах: «Господам
сенаторам о вышеупомянутом указе письменно предложу немедленно, только я
знаю, что по тому моему предложению не учинят никакого решения, как и по преж-
ним моим предложениям о других делах».
Скромные результаты деятельности Зотова объяснялись не только личными
качествами самого генерал-ревизора, но и отсутствием у него регламента, опреде-
лявшего его права и обязанности, а также канцелярии и подчиненных ему служи-
телей. Наделив Зотова широкими полномочиями, Петр не предоставил ему средств
для их выполнения. Должность генерал-ревизора исчезла в конце 1718 г. так же
464 Л. И. Павленко
незаметно, как и появилась: Зотов получил другое назначение, и в документах
генерал-ревизор перестал упоминаться.
Тем не менее поиски форм контроля за деятельностью Сената продолжались.
В 1720 г. обязанности надзирателя за Сенатом были возложены на обер-секретаря
Сената. Это было своего рода дополнением, привеском к его обер-секретарским
обязанностям. В указе от 13 февраля 1720 г. контролирующие функции обер-секре-
таря разработаны более обстоятельно, нежели в свое время обязанности генерал-
ревизора. Пять пунктов указа из шести толкуют о процедуре обсуждения дел, точ-
нее, посвящены нормам поведения вельмож в высшем правительственном учрежде-
нии. Сам перечень этих норм свидетельствует о том, что Петр не располагал выш-
коленными чиновниками и ему приходилось внушать им самые элементарные пра-
вила: надобность укрощать необузданный нрав, стремление навязать свою волю
криком или, наоборот, уклониться от ответственности за принимаемое решение,
отложить его в долгий ящик.
Дела надлежало обсуждать по реестру «или по нужде, а не выбором». Острие
этой нормы было направлено против произвола при отборе дел, выносимых на
обсуждение Сената. Выслушав информацию о содержании дела, сенаторы распо-
лагали получасом на обсуждение и размышление. Если, однако, дело окажется на-
столько сложным и многотрудным, что получасового размышления будет недо-
статочно и сенаторы «будут просить до другого дня сроку для мысли, то отложить
до другого дня, ежели возможно». Впрочем, срочные дела, несмотря на их слож-
ность, надлежало решать в тот же день. Для этого отводилось дополнительное
время. Сенаторы должны были напрягать свой интеллект еще «полчаса или час,
а по самой крайней нужде до трех часов». Наконец песочные часы показывали,
что время истекло. Обер-секретарь подносил сенаторам чернила и перо, чтобы
каждый из них изложил свое мнение и поставил под ним подпись. Если же кто-либо
из сенаторов заупрямится и не станет придерживаться изложенного выше порядка,
то обер-секретарь должен был, «все покинув, идти тотчас и объявить» царю. Про-
ступок считался столь серьезным, что Петр предоставил обер-секретарю право до-
кладывать о случившемся, «где б мы ни были». Письменное донесение отправля-
лось лишь в случае отсутствия царя в столице.
Важнейшая контролирующая функция обер-секретаря изложена в единствен-
ном пункте. Он обязывал обер-секретаря вод страхом смертной казни доносить
царю, «хотя малое что учинится против указа» 1718 г., определившего права и
обязанности Сената. Даже беглое знакомство с содержанием указа от 13 февраля
1720 г. позволяет говорить о весьма обширной сфере наблюдения обер-секретаря.
Дела Сената — это и дела обер-секретаря, причем последний выступал в двух ипо-
стасях, практически трудно совместимых. С одной стороны, обер-секретарь Сената
в чиновной иерархии стоял ниже сенаторов и находился у них в подчинении, а с
другой — он должен был контролировать своих начальников. Правда, контроль
был пассивным: указ не предусматривал вмешательства обер-секретаря в поста-
новления Сената и отводил ему лишь роль информатора царя о случившемся.
Вряд ли эта несуразность в положении обер-секретаря осталась незамеченной,
и если Петр ее все же игнорировал, то, видимо, в связи с тем, что правовые сообра-
жения приносил в жертву личным качествам обер-секретаря Анисима Щукина.
Дело в том, что Щукин занимал эту должность со времени основания Сената и за
десятилетнюю службу зарекомендовал себя дельным чиновником, пользовавшимся
доверием Петра. Подобного рода случаи, когда личные отношения и доверие довле-
ли над всем прочим, в административной практике тех времен были настолько ча-
сты и к ним так привыкли, что вряд ли они вызывали недоумение как у самого
Петра, так и у его современников.
Итак, обер-секретарь должен был наблюдать за выполнением сенаторами указа
У истоков российской бюрократии 465
1718 г. о должности Сената. Этот указ определял не только компетенцию учрежде-
ния, но и процедуру его заседаний, а также поведение сенаторов в стенах Сената.
Указ запрещал входить в помещение Сената «незваной персоне», напротив, пригла-
шенной «высокой персоне» обязывал подать стул. Сенаторы, в представлении Пет-
ра, должны были заседать с непроницаемыми лицами и неустанно размышлять
«о монаршеской и государственной пользе», ни на минуту не отвлекаясь от этой
своей главной задачи: «Никому в Сенате не позволяется разговоры иметь о посто-
ронних делах, которые не касаются к службе нашей, меньши же кому дерзновение
иметь бездельными разговорами или шутками являтися» 42.
Сведениями о том, как Анисим Щукин справлялся с новыми для обер-секрета-
ря обязанностями, мы не располагаем. Скорее всего Щукин не успел проявить себя
на этом поприще, ибо в начале 1721 г. умер. Преемник Щукина на должности обер-
секретаря Сената не наследовал его надзирательских обязанностей. Указом от 28
января 1721 г. они были переданы гвардейским офицерам.
Использование гвардейских офицеров на административном поприще в годы
преобразований приобрело широкий размах. Привлечение офицеров к выполнению
сугубо гражданских поручений объяснялось прежде всего отсутствием необходи-
мых кадров — все наиболее деятельное и инициативное, чем располагало правящее
в стране сословие, весь его цвет был привлечен на службу в армии. Эта часть дво-
рянства прошла соответствующую выучку в армии, научилась повелевать и подчи-
няться. Офицерский корпус, выпестованный Петром, являлся, кроме того, едва ли
не самым ревностным сторонником всех его начинаний.
Административной практике первой четверти XV1I1 в. известны многочислен-
ные розыскные канцелярии во главе с гвардии майорами, которым Петр поручал
расследование дел по казнокрадству, взяточничеству, злоупотреблениям властью
и прочим преступлениям, совершенным высокопоставленными вельможами, таки-
ми, например, как сибирский губернатор князь Гагарин, архангельский вице-губер-
натор Курбатов, князь Меншиков, адмирал Апраксин и др. Присутствия этих кан-
целярий тоже были укомплектованы офицерами. Так что не было ничего удивитель-
ного в том, что Петр привлек офицеров и в Сенат. 28 января 1721 г. на этот счет царь
издал два указа: один из них назначал в Сенат гвардейского офицера, сменяемого
ежемесячно; другой указ определял обязанности этого должностного лица.
Гвардейский офицер должен был руководствоваться инструкцией, данной в
свое время обер-секретарю Щукину; тем самым подчеркивалась преемственность в
наследовании обер-секретарских обязанностей. Поскольку Петр имел обыкновение
постоянно совершенствовать свои указы, оттачивать их формулировки, вносить в
них дополнения с учетом практики, то и в статус гвардейского офицера при Сенате
он внес два новшества: офицеру надлежало доносить лично царю о всех наруше-
ниях в работе Сената только после трехкратного предупреждения сенаторов; офи-
церу разрешалось применять к строптивым сенаторам санкции: «...ежели кто ста-
нет браниться или невежливо поступать, такого арестовать или отвесть в крепость
и нам потом дать знать»43. Второе нововведение имело более существенное значе-
ние, чем первое, ибо офицеру предоставлялось право, которого был лишен обер-се-
кретарь.
Появление в Сенате гвардейского офицера означало новый этап в развитии
контролирующего института. Новизна здесь состояла в том, что офицер являлся для
Сената чужеродным телом, а следовательно, и независимым от него. Современник
оставил любопытное свидетельство о взаимоотношениях сенаторов и гвардейских
офицеров: «Удивительно видеть, что члены Сената встают со своих мест перед по-
ручиком и относятся к нему с подобострастием». Вряд ли, однако, внешние призна-
ки почтения, оказываемые человеку в военном мундире, соответствовали возмож-
ностям этого человека оказывать реальное влияние на работу Сената. Дело, видимо,
466 Н. И. Павленко
ограничивалось наблюдением за дисциплиной сенаторов, установлением в Сенате
некоего подобия казарменному режиму. Здесь поручик или капитан мог преподать
сенатору наглядный урок. Что касается контроля за деятельностью учреждения и
выявления случаев, когда «хотя малое что учинится против указу», то надежды на
офицеров относились к иллюзорным хотя бы потому, что каждый из них сдавал
свой «караул» по истечении месяца. [3 столь короткое время даже самый растороп-
ный поручик не мог уследить не только за крупными, но и за мелкими упущениями.
Назначение офицеров в Сенат Петр считал временной мерой. Издавая указ, он
уже в то время размышлял об установлении постоянно действующего института.
«Понеже,— читаем в указе,— государственного фискала вскоре еще выбрать не мо-
жем, того ради, пока оной учинен будет, определяем по одному из штаб-офицеров от
гвардии быть при Сенате, переменяясь помесячно». До образования генерал-проку-
ратуры оставался всего один шаг. Он и был совершен обнародованием указа от
27 апреля 1722 г. об учреждении должности генерал-прокурора. Характерная де-
таль: Петр, учитывая непопулярность института фискалов, отказался от наимено-
вания должностного лица «государственным фискалом» и дал новой должности по-
вое название — генерал-прокурор.
Известно, что при осуществлении административных реформ правительство
тщательно изучало опыт государственного строительства в странах Западной Ев-
ропы. По заданию Петра на русский язык переводились уставы и регламенты Шве-
ции, Дании, Франции и других государств, на русскую службу в качестве консуль-
тантов приглашались правоведы и специалисты отдельных отраслей управления.
Составление инструкции генерал-прокурору с определением его прав и обязанно-
стей относится к выразительным примерам творческого подхода к изучению опыта
государственного строительства в западноевропейских странах. Собственно, прото-
тип должности генерал-прокурора с компетенцией, определенной Петром, в стра-
нах Западной Европы отсутствовал. Нечто подобное можно обнаружить в структуре
шведского государственного аппарата. Там существовала должность омбудсмена,
но его нрава простирались только на сферу наблюдения за правосудием. Ближе
всего к институту прокуратуры в России находилась прокурорская служба во
Франции. Именно оттуда было заимствовано наименование должностного лица
генерал-прокурором.
В распоряжении царя находился проект учреждения должности генерал-про-
курора, поданный Кононом Зотовым, братом генерал-ревизора Василия Зотова.
Коион Зотов долго жил за границей, в частности во Франции. Сам Петр тоже бывал
во Франции и имел случай познакомиться с работой парижской администрации.
И тем не менее исследователи, изучавшие историю создания прокуратуры в Рос-
сии, пришли к обоснованному выводу, что указ «Должность генерал-прокурора»,
в составлении которого Петр принимал живейшее участие, является вполне ориги-
нальным сочинением, учитывавшим «ситуацию сего государства», т. е. России 44.
В архиве сохранилось шесть редакций этого документа. Первая из них, исход-
ная, формулировала нормы, во многом схожие с правами и обязанностями генерал-
прокурора во Франции. Но каждая из последующих редакций была не похожа на
предыдущую, а последняя, шестая по счету, которой было придано значение закона,
весьма существенно отличалась от «болванки». Это был итог многочисленных по-
правок, уточнений формулировок, включения в документ новых глав и статей, а
также безжалостного вычеркивания всего, что, по мнению Петра, не соответствова-
ло русским условиям. Чтобы представить объем проделанной работы, приведем
следующие данные: первоначальный текст документа «Должность генерал-проку-
рора» состоял из 23 статей, скомпонованных в пять глав; окончательный текст ука-
за имеет 12 глав, объединяющих 43 статьи. Под опытным пером царя французская
идея генерал-прокуратуры трансформировалась настолько, что стала почти неузна-
У истоков российской бюрократии
ваемой. Энергичный язык Петра, его умение отливать мысли в безукоризненно
четкие и лаконичные формы придали всему документу стройность и логичность.
В чем отличие указа «Должность генерал-прокурора» от предшествующих ука-
зов аналогичного назначения? Отличий несколько, причем все они носят принципи-
альный характер, ибо указ «Должность...» по-новому определил как организацион-
ные формы надзора, так и его содержание. Во-первых, и это едва ли не самое глав-
ное, была сконструирована система контроля, охватывавшего всю иерархию учреж-
дений, от губернских на местах до коллегий и Сената в центре. Возник институт
гласного надзора, в то время как раньше функции контроля осуществляло единст-
венное лицо, последовательно представляемое генерал-ревизором, обер-секретарем
Сената и гвардейским офицером. Во главе нового института стоял генерал-проку-
рор Сената с его помощниками — обер-прокурорами, далее следовали прокуроры
коллегий и надворных судов в губерниях. Во-вторых, прокуроры получили в свое
распоряжение, если так можно выразиться, технические средства контроля: в их
подчинение передавались канцелярские служители соответствующих учреждений,
а в Сенате генерал-прокурор помимо сенатской канцелярии руководил работой и
экзекутора — должностного лица, отвечавшего за рассылку указов. В-третьих, со-
гласно указу «Должность...», возникло единое руководство негласным контролем
фискалов и гласным контролем прокуроров. Отныне фискалы в коллегиях, надвор-
ных судах и провинциях подавали свои доношения прокурорам. Если, однако, про-
курор не принимал необходимых мер, то фискал обязан был донести об этом обер-
фискалу, а последний — генерал-прокурору, выступавшему с соответствующими
представлениями в Сенате.
Высокий престиж прокуратуры, ее исключительное положение в бюрократи-
ческом аппарате государства подчеркивал следующий постулат указа «Долж-
ность...»: генерал-прокурор и обер-прокуроры Сената «ничьему суду не подлежат,
кроме нашего», т. е. царского. Лишь в единственном случае Сенату предоставля-
лось право отстранить генерал-прокурора от должности и даже взять его под
стражу — если он совершит измену. Но и в этом исключительном случае налицо
отступление от обычных норм экзекуционного процесса, которому подвергся бы
чиновник любого ранга: «...однако ж никакой пытки, экзекуции или наказания не
чинить». Правонарушения прокуроров мог рассматривать только Сенат, а не то
учреждение, в котором они состояли на службе. Таким образом, прокуроры во главе
с генерал-прокурором приобретали независимость от Сената и коллегий. Цель со-
здания этой независимости совершенно очевидна повысить эффективность рабо-
ты прокуратуры в целом.
Есть еще одно свидетельство того, сколь важное значение Петр придавал
институту прокуратуры, — сохранились следы его личного участия в подборе про-
куроров коллегий, не говоря уже о генерал-прокуроре и обер-прокуроре Сената.
Указ «Должность...» очертил круг прав и обязанностей генерал-прокурора.
В чем они состояли? Лаконичный ответ на вопрос находим в предпоследней главе
указа: «Сей чин — яко око наше и стряпчий о делах государственных». Метафора
Петра предусматривала две ипостаси генерал-прокурора: он, с одной стороны, до-
веренное лицо царя, смотревшее на окружающее его глазами («яко око наше»),
а с другой — должностное лицо, стоявшее на страже феодального правопорядка
(«стряпчий о делах государственных»).
Более подробно разъясняет права и обязанности генерал-прокурора первая
глава указа «Должность...», кстати единственная, сохранившая первоначальный
текст: «Генерал-прокурор повинен сидеть в Сенате и смотреть накрепко, дабы Се-
нат свою должность хранил и во всех делах, которые к сенатскому рассмотрению
и решению подлежат, истинно, ревностно и порядочно, без потеряния времени, по
регламентам и указам отправлял...» Если генерал-прокурор обнаружит что-либо
468 Н И. Павленко
«противное оным» в действиях Сената, то «в тот же час повинен» представить ему
свои обоснованные возражения. Полномочия генерал-прокурора в этом отношении
были столь обширными, что ему разрешалось опротестовать постановление Сената,
приостановить его действие и тут же донести об этом царю. Правда, указ «Долж-
ность...» предостерегал генерал-прокурора от поспешности: он обязан был посту-
пать осторожно и осмотрительно, «дабы напрасно кому бесчестия не учинить». Со-
ставляя доношение, генерал-прокурор должен был размышлять о необходимости
балансировать между требованием неукоснительно соблюдать законность, осторож-
ность и халатностью. Указ грозил ему за сознательное нарушение своих обязанно-
стей наказанием «яко... разорителю государства», правда, тут же предусматривал
два исключения, действовавшие в противоположных направлениях. Так, если не-
обоснованное доношение отправлено генерал-прокурором неумышленно, «то оному
в вину не ставить, понеже лучше доношением ошибиться, нежели молчанием». Но
следующая статья предупреждает о противоположном: «...однако ж, ежели то часто
будет употреблять, то не без вины будет».
Контроль за отправлением обязанностей Сената в соответствии с указами, ре-
гламентами и инструкциями сопровождался контролем за эффективностью его
деятельности: «...чтоб в Сенате не на столе только дела вершились, но самым дейст-
вом по указам исполнялись». Иными словами, генерал-прокурор должен был и на-
блюдать за тем, чтобы издаваемые Сенатом указы соответствовали существовавшим
нормативным актам, и осуществлять контроль за исполнением указов Сената учре-
ждениями, которым они предназначались. Контроль за этой стороной деятельности
Сената генерал-прокурор осуществлял чисто бюрократическими средствами — он
вел журнал, в котором на одной половине страницы излагалось краткое содержание
указа и день его отсылки, а на другой производились пометы о его исполнении.
О неисполненных указах генерал-прокурор должен был напоминать Сенату 45.
Итак, организация прокуратуры завершила процесс создания в России систе-
мы контролирующих органов. Правда, совершенствование указа «Должность гене-
рал-прокурора» продолжалось до смерти Петра, но дополнения носили частный ха-
рактер. Так, 30 января 1723 г. Петр дополнил указ семью статьями, поднимавшими
авторитет генерал-прокурора Сената и прокуроров коллегий. Обер-прокурор и обер-
секретарь Сената, а также секретари коллегий, обнаружив какую-либо оплошность
своих начальников, должны были высказывать свои замечания «тайно», т. е. так,
чтобы их не слышали ни сенаторы, ни члены коллегий. Другой указ Петр написал
год спустя. Он настолько выразителен, что заслуживает полного воспроизведения:
«Прибавить в прокурорскую «Должность», чтобы регламенты хранились так креп-
ко во всем, как Воинский регламент; и чтоб, выбрав из Регламента, читать так, как
солдатам и матросам читают»46. Так Петр обучал российское чиновничество на заре
его возникновения азам бюрократической мудрости.
Нам остается рассмотреть, как работал механизм надзора, над конструирова-
нием которого так упорно трудился Петр, выяснить, как и кто приводил его
в действие.
Генерал-прокурором Сената царь назначил Павла Ивановича Ягужипского,
а его помощником, обер-прокурором,— Григория Григорьевича Скорнякова-Пи-
сарева. Предшествующая деятельность обоих сподвижников Петра протекала на
разных поприщах и с неодинаковым успехом. Сын органиста лютеранской церкви
Ягужинский начинал карьеру денщиком царя, участвовал во многих сражениях,
в том числе и в неудачном Прутском походе 1711 г. В последующие годы он выпол-
нял различные дипломатические поручения в Вене, Копенгагене и Берлине, уча-
ствовал в переговорах со Швецией на Аландском конгрессе. Выполнял он и функ-
ции надзора задолго до своего назначения генерал-прокурором. В июне 1718 г. царь,
не удовлетворенный ходом устройства коллегий, поручил Ягужинскому наблюде-
У истоков российской бюрократии
469
ние за организацией новых учреждений: «...для которого побуждения приказали
мы генерал-майору Ягужинскому в коллегиях часто сей наш указ напоминать, по-
буждать и смотреть».
Современники, наблюдавшие Ягужинского на службе и вне ее, единодушны в
оценках. «Видный мужчина, с лицом неправильным, но выразительным и живым,
со свободным обхождением, капризный, самолюбивый, был умен и очень деятелен;
он в один день делал столько, сколько другой не успевал в неделю». Автор этих
строк — леди Рондо. Ей вторит другой современник, граф Бассевич: «Ягужинский
был человек чрезвычайно талантливый и ловкий». Он был незаменим на ассам-
блеях, ибо имел репутацию короля балов. Леди Рондо подметила еще одну черту
характера Ягужинского: он «мысли свои выражал без лести перед самыми высши-
ми сановниками, порицал их смело и свободно». Прямоту Ягужинского высоко це-
нил Петр. Рассказывают, что царь однажды велел ему написать указ: если кто укра-
дет столько, что на эту сумму можно купить веревку, то будет повешен. Генерал-
прокурор заметил: «Мы все воруем, только один более и приметнее, чем другой».
Петру ничего не оставалось, как расхохотаться и отменить свое приказание 47. Но
«талантливый и ловкий» Ягужинский имел один недостаток — он пил. «Редкий
вечер не бывает навеселе»,— записал в дневнике один современник. Стоило ему,
однако, выпить чуть больше меры, как «уже ничто на свете не в силах было сдер-
жать его запальчивости», он становился, как тогда говорили, «шумным», причем
настолько, что не мог контролировать ни своих слов, ни поступков.
Скорняков-Писарев, помощник генерал-прокурора и его заместитель, выгля-
дит бледнее. Он сделал карьеру благодаря участию в следствии по делу первой су-
пруги царя, Евдокии, привлеченной к розыску в связи с бегством за границу царе
вича Алексея. Обер-прокурор отличался образованностью и энергией, но слыл чело-
веком неуживчивым, с вздорным характером. Согласия между ним и генерал-про-
курором не было с самого начала вступления их в должность. Дело в том, что Пи-
сарев являлся креатурой Меншикова и не упускал возможности услужить князю.
Но между Меншиковым и Ягужинским с давних времен установились натянутые,
если не враждебные отношения. Напомним дневниковую запись датского посла
Юста Юля, относящуюся к 1710 г.: «Милость к нему (Ягужинскому. - Н.П.) царя
так велика, что сам князь Меншиков от души ненавидит его за это; но положение
Ягужинского в смысле милости к нему царя уже настолько утвердилось, что, по-
видимому, со временем последнему, быть может, удастся лишить Меншикова цар-
ской любви и милости, тем более что у князя и без того немало врагов»48.
В 1722 г. Сенат расследовал так называемое почепское дело. Писарев изо всех
сил старался покрыть злоупотребления Меншикова. По словам Ягужинского, обер-
секретарь «так за князя режется, и, чаю, приговоров с десять переписывано от не-
го». Во время одного из заседаний Сената, состоявшегося осенью 1722 г. в отсутст-
вие Ягужинского, между Писаревым и сенатором Шафировым разгорелась свара,
печально закончившаяся для ее главных участников — обоих отстранили от долж-
ности. Место Писарева, по выражению генерал-прокурора, «криво толкующего
государевы указы», занял гвардейский капитан Иван Бибиков — личность ничем
не примечательная.
Первое присутствие генерал-прокурора в Сенате документ зарегистрировал
5 февраля 1722 г. С тех пор генерал-прокурор и обер-прокурор являлись на службу
ежедневно. Исключение составляли воскресные дни и дни, когда кто-либо из них
отсутствовал в Москве, где в это время находился Сенат. Этим, в частности, отлича-
лась служба Ягужинского и Писарева от службы сенаторов. Последние далеко не
всегда являлись на заседания. И еще одно отличие: нередко оба они прибывали в
Сенат на час раньше приезда сенаторов и покидали его спустя час после того, как
все сенаторы разъезжались. Особенность распорядка работы генерал-прокурора
470 Н. И. Павленко
и обер-прокурора была обусловлена, видимо, тем, что они являлись руководителями
сенатской канцелярии.
Сенатские протоколы вроде бы дают основание для вывода об огромной актив-
ности Ягужинского и Писарева — их голоса раздавались почти на каждом заседа-
нии Сената. Каковы были формы их участия в работе высшего учреждения государ-
ства? Их было несколько.
В одних случаях генерал-прокурор выполнял роль посредника, своего рода
промежуточной инстанции между царем и Сенатом. 8 февраля 1722 г. Ягужинский
объявил переданное ему царем повеление Сенату — распорядиться о заготовке про-
вианта в Астрахани для армии, отправлявшейся в Каспийский поход. 3 апреля ге-
нерал-прокурор передал Сенату повеление царя о процедуре обсуждения дел в Се-
нате. Сенаторы обязаны были сначала выслушать суть дела до конца, а уж затем
начинать его обсуждение и при несогласии с чем-либо подавать особое мнение.
Чаще всего, однако, Ягужинский получал царские распоряжения через каби-
нет-секретаря Макарова. В марте 1722 г. Макаров отправил генерал-прокурору
письмо с предписанием Петра повременить с объявлением у виселиц фамилий дво-
рян, уклонявшихся от службы, до возвращения царя из Каспийского похода. В ию-
не того же года директор казенной парусно-полотняной мануфактуры Тиммерман
жаловался царю па неуплату денет' за отпущенные изделия, а также на то, что ве-
домства предпочитали приобретать товары не у него, а у других мануфактуристов.
Кабинет-секретарь Макаров, разумеется по повелению царя, обратился к Ягужин-
скому с письмом, в котором предлагал обсудить жалобу в Сенате. В другой раз
Петру стало известно, что офицеров, приставленных к корабельным лесам, задер-
живают на смотре в Москве, что вызвало простои в заготовке леса. Петр вновь через
Макарова велел Ягужинскому выступить в Сенате с предложением немедленно от-
пустить офицеров для выполнения своих обязанностей. Примеров, когда подобные
повеления передавались Ягужинскому через Макарова, можно привести великое
множество.
Впрочем, в период становления генерал-прокуратуры роль посредника между
верховной властью и Сенатом выполнял не только генерал-прокурор. Иногда каби-
нет-секретарь Макаров обращался к Сенату непосредственно, минуя генерал-про-
курора и его помощника. Другим лицом, передававшим устные повеления царя для
оформления их сенатскими указами, был Меншиков. 12 февраля 1722 г. он объявил
Сенату повеление о назначении князя Ивана Трубецкого киевским генерал-губер-
натором. 8 мая он же передал Сенату распоряжение Петра о том, чтобы к 100 под-
водам, ранее назначенным для его переезда из Москвы в Коломну, было прибавлено
еще 50.
Из сенатских протоколов не видно, чтобы генерал-прокурор или его помощник
вступали в конфликт с Сенатом, т. е. использовали право, предоставленное им вто-
рой главой указа «Должность...» на тот случай, когда Сенат будет действовать в на-
рушение законов. Объясняется это прежде всего тем, что генерал-прокурор и Сенат
находились в одной «упряжке», охраняя определенный правопорядок. Генерал-
прокурору не удалось приобрести независимость от Сената и осуществлять кон-
троль в объеме, предусмотренном в указе «Должность...». Ягужинский, как извест-
но, пользовался доверием Петра. Но и сенаторы, а среди них были такие соратники
Петра, как Меншиков, Апраксин, Головкин, Толстой, Мусин-Пушкин, пользова-
лись не меньшим доверием. Поэтому Ягужинский и не выступал наперекор сенато-
рам, стремился найти с ними общий язык, а иногда даже просил у них защиты. Так
случилось, например, когда обер-фискал Нестеров, главный обличитель казнокра-
дов, сам был обвинен во взяточничестве и, находясь под следствием, дал отвод Ягу-
жинскому как руководителю следственной комиссии, обвинив его в недружелюбии.
Ягужинский обратился в Сенат с вопросом, как ему быть, и тот предложил ему про-
У истоков российской бюрократии 471
должать следствие. Судя по донесению Ягужинского Петру, генерал-прокурор
главную свою задачу видел в том, чтобы предупредить разгул страстей сенаторов:
«Я совестию своею и всеми сенаторами засвидетельствую, сколько в том верности
моей и старания ни было, однако ж с превеликою трудностью при таких страстях
дела в порядке содержать было можно».
В работе генерал-прокурора и его помощника известны случаи, когда они сами
проявляли инициативу и ставили перед Сенатом вопросы, требовавшие законода-
тельного оформления или административного решения. 6 марта 1722 г. генерал-
прокурор, будучи в дровяном ряду в Москве, обратил внимание на продажу дубовых
дров. Поскольку дубовый лес разрешалось использовать только в кораблестроении,
то личные наблюдения генерал-прокурора стали предметом обсуждения Сената.
На следующий день Сенат приговорил: «Таковых продавцов переловить». Частным
определением дело не ограничилось. Ягужинский обратился с предложением рас-
смотреть вопрос в общегосударственном масштабе. Сенат отреагировал и на это
предложение: был вынесен приговор о проверке охраны дубовых рощ.
Личные наблюдения обер-прокурора тоже становились предметом обсуждения
Сената. 19 июля 1722 г., на следующий день после приезда из Петербурга в Москву,
Скорняков-Писарев поведал сенаторам об испытанных им путевых невзгодах: в
знойный июльский день он, утоляя жажду квасом, уплатил за напиток лишнее из-за
того, что продажа кваса в Новгороде производилась откупщиками. Сенаторы вы-
слушали претензии обер-прокурора, надо полагать, согласились с его мнением, что
от такого порядка продажи напитка «проезжим великая нужда», но никакого указа
не вынесли, сочтя вопрос мелким. Поостыв от неприятных воспоминаний, обер-про-
курор пять дней спустя подал Сенату более существенные «предложения». Все они
тоже являлись результатом путевых наблюдений и касались Вышневолоцкого ка-
нала и рек, по которым двигались караваны судов в новую столицу. В этих вопросах
обер-прокурор был компетентен, и Сенат вынес обстоятельный приговор о расчист-
ке порогов на канале, об исправлении мостов и бечевника по Тверце, о невзимании
пошлин в Бронницах и т. д.
Впрочем, случаи, когда генерал-прокурор обращался к Сенату с предложением
обсудить вопрос большой государственной важности, встречаются крайне редко.
Известно лишь еще одно его предложение, оставшееся, однако, без приговора. Оно
касалось катастрофического состояния бюджета, отсутствия в казне денег на содер-
жание армии и флота. Ягужинский констатировал факт расстройства государст-
венного хозяйства, вызванного недородами, крупными расходами на Каспийский
поход, но конструктивных предложений не внес. Остается загадкой, как можно бы-
ло Сенату в этой ситуации воспользоваться советом генерал-прокурора, «чтоб народ
был прокормлен и подати государственные могли быть заплачены без крайнего ра-
зорения».
Генерал-прокурор в соответствии с указом «Должность...» был обязан контро-
лировать исполнение указов Сената. Следы этого рода деятельности встречаются
тоже в порядке исключения. Выше отмечалось, что князь Иван Трубецкой был на-
значен киевским генерал-губернатором 12 февраля 1722 г. Прошло четыре месяца,
а Трубецкой все еще не получил инструкции. Об этом генерал-прокурор напомнил
сенаторам. Те вынесли приговор, вытекавший из бюрократической сути их деятель-
ности, порождавшей поток бумаг. Чтобы справиться с ним, надлежало увеличить
штат изготовителей этих бумаг. В итоге частный случай дал Сенату повод вынести
приговор об увеличении своего штата на шесть секретарей.
Ознакомление с повседневной практикой работы генерал-прокурора дает осно-
вание считать, что объектом его контроля являлась деятельность не столько Сената,
сколько подчиненных Сенату учреждений. Здесь генерал-прокурор и его помощник
опирались на донесения прокуроров коллегий и фискалов. Но в донесениях проку-
472 Н. И. Павленко
роров своему начальству тоже преобладали вопросы частного значения, касавшиеся
преимущественно внешней стороны деятельности контролируемого учреждения.
Так, прокурор Юстиц-коллегии Ржевский в 1722 г. просил обеспечить колле-
гию помещением, а два года спустя сообщил о том, что деятельность коллегии фак-
тически парализована, ибо из десяти членов присутствия на службу являются толь-
ко два асессора, а остальные либо больны, либо выполняют другие поручения. Сам
президент за два месяца из-за болезни навестил учреждение, которым руководил,
только семь раз. Канцеляристы, «видя себя в слабом содержании и не наказанными
и страха ни от кого над ними нет, и паче пришли в ослабу». Если в первом случае
Сенат изыскал возможность обеспечить Юстиц-коллегию помещением, то во втором
предложение генерал-прокурора об увеличении ее штата не нашло отклика, ибо
Сенат не располагал резервом чиновников. Прокурор Адмиралтейской коллегии
Козлов извещал генерал-прокурора о том, что члены присутствия не сидят в колле-
гии пяти «указных часов», часто не являются на заседания и уклоняются ставить
свои подписи под определениями коллегии. По делам не видно, чтобы Сенат принял
какое-либо постановление и по этому донесению.
Напрашивается естественный вывод: эффективность деятельности прокурату-
ры была невелика. Колеса бюрократической машины зачастую работали вхолостую
либо вращались не с той скоростью, которую предписывали указы, наставления, и в
частности указ «Должность генерал-прокурора». Об этом свидетельствуют не толь-
ко рассмотренные примеры, но и безрезультатно закончившаяся попытка упорядо-
чить работу московских контор коллегий. Она тем более показательна, что была
предпринята по инициативе царя.
Прибыв в Москву для коронации Екатерины, Петр 24 мая 1724 г. велел Ягу-
жинскому проверить, «так ли делается, как надобно, в московских конторах». Царь
не сомневался, что «за глазами... много диковинок есть». Одну из таких «дикови-
нок» обнаружил прокурор Вотчинной коллегии Афанасий Комынин. Он доносил,
что в Московской конторе нарушалась очередность рассмотрения челобитных, что
выносились решения «противно указам», что служители конторы растеряли часть
дел и даже совершали подлоги при определении наследников. В итоге челобитчикам
чинится «немалая волокита и напрасные убытки». Все эти обвинения Комынин
иллюстрировал соответствующими примерами. Не получив никакого ответа на свое
первое донесение от 15 июня 1724 г., Комынин 11 сентября отправил повторное.
Ягужинский обратился к Сенату с представлением, однако из дела не видно, чтобы
Сенат вынес какое-либо определение.
Впрочем, по поводу одного дела генерал-прокурор и Сенат проявили оператив-
ность и без проволочек отреагировали на донесение прокурора. Оно относилось к ка-
тегории «интересных дел», т. е. правонарушений, наносивших финансовый ущерб
казне. Прокурор Штатс-контор-коллегии Жолобов известил генерал-прокурора о
злоупотреблениях купчины Ветошникова, ведавшего распродажей китайских това-
ров. Для оценки продаваемых товаров он привлек родных братьев, отдавал товары
в кредит, что ему запрещалось указами, запутал отчетность и т. д. Махинации
Ветошникова, по подсчетам прокурора, нанесли казне огромный ущерб —
44 751 рубль. Сенат вынес определение, не требовавшее, однако, от него уси-
лий для его реализации: Ветошникова обревизовать и отстранить от обязан-
ностей купчины, а Главному магистрату было велено назначить вместо него
другого купчину.
Иногда генерал-прокурор выступал в роли, не предусмотренной указом «Дол-
жность...». Советник Юстиц-коллегии Наумов получил повышение — его назна-
чили вице-президентом. Но это продвижение по службе наносило ему урон, ибо ви-
це-президент по только что введенной Табели о рангах соответствовал майорскому
званию, а Наумов, будучи советником, имел полковничий чин. Генерал-прокурор
У 'iроссийской бюрократии 4/3
предложил Сенату обсудить несуразность, и тот вынес определение о сохранении за
Наумовым полковничьего чина. В том же 1722 г. Ягужинский доложил Сенату
просьбу подполковника Чичерина о повышении его чином. Сенат не счел возмож-
ным тотчас удовлетворить просьбу, но вызванному Чичерину объявил, что «он ран-
гом будет впредь взыскан»50.
Изложенное дает основания утверждать, что в годы административных преоб-
разований сложился бюрократический механизм управления страной: была создана
стройная иерархия унифицированных учреждений, руководствовавшихся в своей
работе регламентами, инструкциями и наставлениями. Регламентации подверглась
не только деятельность учреждений с четко разграниченными функциями, но и
каждый шаг должностного лица, права и обязанности которого тоже были очерчены
соответствующими указами и наставлениями. Наконец, регламентировано было и
движение такого неодушевленного предмета, как бумага: соответствующие указы
и наставления определяли порядок продвижения документов по ступеням бюрокра-
тической иерархии снизу вверх и сверху вниз.
Царь в оформлявшейся абсолютистской системе приобрел неограниченную
власть не только над подданными, но и над своим детищем — бюрократией. Вся
чиновная рать, от копииста до вельможи, оказалась в зависимости от монарха. Эту
зависимость усиливали по сравнению с предшествующим временем перевод чинов-
ников с натуральной оплаты труда на денежную и новый критерий служебной год-
ности. В то же время эта рать приобрела огромную самостоятельность, опиравшую-
ся на те самые регламенты, уставы и наставления, которые с таким усердием и тща-
тельностью разрабатывал Петр. Бюрократия находилась в зависимости от царя, но
и царь испытывал огромное влияние бюрократии, поскольку она выполняла его
волю, очерченную указами.
Контроль за деятельностью государственного аппарата, но идее, должен был
свести до минимума независимость государственного механизма. Для достижения
этой цели, оказавшейся, естественно, эфемерной, Петр создал два параллельно
действовавших института контроля — фискальную службу и прокуратуру. Делали
они общее дело — контролировали бюрократический аппарат, но разными средст-
вами: прокурорский надзор осуществлялся в стенах канцелярий, фискальный —
преимущественно за их пределами. Отличие, далее, состояло и в формах комплекто-
вания институтов: если прокуратура являлась полностью бюрократическим учреж-
дением, вакансии в котором заполнялись назначенными царем чиновниками, то в
низшем звене фискального надзора иногда прослеживается выборное начало, на-
пример при замещении вакансий фискалов от посадского населения. Это исключе-
ние, однако, не меняло бюрократического существа той и другой службы. Царь от-
давал предпочтение прокурорскому надзору, подчинив ему фискалов.
Повседневная деятельность прокуратуры во главе с генерал-прокурором дале-
ко не соответствовала задачам, детально очерченным в указе «Должность.
способность «ока государева» все видеть и устранять неполадки была ограничен-
ной. В поле зрения даже такого энергичного генерал-прокурора, как Ягужинский,
находились мелочи жизни, т. е. соблюдение правил внутреннего распорядка в учре-
ждениях. Иначе и не могло быть при бюрократической организации государствен-
ного аппарата и такой же бюрократической организации контроля за его деятель-
ностью.
Для бюрократии характерна имитация активности, для нее имеет значение не
судьба самого дела, а след, оставленный на бумаге по поводу этого дела. «Так как
бюрократия делает свои «формальные» цели своим содержанием, то она всюду
вступает в конфликт с «реальными» целями. Она вынуждена поэтому выдавать
формальное за содержание, а содержание — за нечто формальное»51. Мысль Маркса
о формальных соображениях, руководивших деятельностью бюрократии, иллюст-
474 Н. И. Павленко
рируют заключительные фразы донесений прокуроров. Информируя Ягужинского
о неукомплектованности IПтатс-контор-коллеги и, ее прокурор руководствовался не
деловыми соображениями, а опасением: «...чтоб мне не причлось к несмотрению».
Прокурор Юстиц-коллегии в одном из донесений обратил внимание на мелкое зло-
употребление президента: он отправил для «президентских нужд» курьера, предо-
ставив ему две подводы и прогонные деньги. Прокурора волновало прежде всего то,
чтобы «за такие их неосновательные дела» ему «в несмотрение не причлось». Са-
краментальную фразу, чтобы «не причлось мне в несмотрение», встречаем и в до-
несении прокурора Мануфактур-коллегии. Страх за свою судьбу, а не за судьбу
порученного дела руководил поступками и генерал-прокурора. Обращая внимание
сенаторов на непорядки при постройке нового здания для коллегий, он писал:
«...в противном же случае, ежели от е. и. в. о вышеупомянутом какое будет взыска-
ние, мне бы в том не было в ответствование».
Идея контроля при самодержавном режиме не могла дать ожидаемого эффекта
также и потому, что прав осуществлять этот контроль был лишен народ. «Царь из-
дает законы,— писал В. И. Ленин,— назначает чиновников, собирает и расходует
народные деньги без всякого участия народа в законодательстве и в контроле за
управлением. Самодержавие есть поэтому самовластие чиновников и полиции и бес-
правие народа»52.
В заключение отметим, что созданная при Петре новая система управления
стала шагом вперед в государственном строительстве: она заменила отличавшийся
архаизмом приказной строй, явилась одним из важнейших элементов европеизации
России и, наконец, в условиях феодального правопорядка положила начало закон-
ности. Но, давая общую положительную оценку административным новшествам, не
следует забывать и их негативных сторон. Так, унификация управления уничтожа-
ла особенности организации власти на окраинах государства (Дон) и игнорировала
специфику управления территориями, населенными нерусскими народами.
Столь же неоднозначной должна быть оценка складывавшейся при Петре бю-
рократии. Без бюрократии не могло существовать ни одно государство Нового вре-
мени, какую бы форму правления оно ни имело. Наличие бюрократии, как о том
свидетельствует опыт России XVIII в., даже в годы безвременья, когда трон зани-
мали серые личности, лишенные инициативы и способностей к государственной
деятельности, позволяло стране в силу инерции двигаться вперед, правда медленнее
и без прежнего блеска, но в ранее заданном направлении. Сказались такие черты
бюрократии, как консерватизм, косность, неспособность генерировать новые идеи.
Существование бюрократии еще не означало абсолютного зла. Весь вопрос в
том, в какой мере бюрократии удалось обособиться от остального общества, обрести
независимость от него, превратиться в саморазвивающийся организм и в какой мере
ее деятельность подвергалась контролю со стороны общества. Отдадим должное
Петру Великому — он понимал наличие изъянов, присущих бюрократии, и пытался
их преодолеть, но средствами, обреченными на неудачу: бюрократию он контроли-
ровал бюрократией же.
«Общее благо»
В 1716 г., во время продолжительного пребывания
в Гданьске (Данциге), Петр закончил составление
Устава воинского. В предисловии к нему он сфор-
мулировал мысль, ранее не встречавшуюся в его
законотворчестве: победы в войне над «славным и
регулярным народом», каким являлись шведы,
«ни от чего иного последовали, токмо от доброго
порядку». Еще раз царь употребил понятие «доб-
рый порядок» в 1718 г., причем дал ему более рас-
ширенное толкование, распространив его не только
на военную, но и на гражданскую сферу. Царь пи-
сал, что ему довелось и воевать, и обучать поддан-
ных воинскому ремеслу, и «правы и уставы воин-
ские делать» и все это он «в такой добрый порядок
привел, что, какое ныне пред прежним войско ста-
ло и какой плод принесло, всем есть известно». Те-
перь пришел черед позаботиться «о земском прав-
лении», чтобы и его «в такой же порядок при-
весть». «Добрый порядок» в гражданской жизни
должны были обеспечить учреждение коллегий и
составление их регламентов’.
Создание новых учреждений и регламентов
для них само по себе еще не обеспечивало «доброго
порядка». Сколь бы ни были заманчивы и привле-
кательны законодательные акты, с какой бы на-
стойчивостью они ни повторяли хорошие слова и
добропорядочные идеи, они останутся пустым зву-
ком, если правительственный аппарат в лице раз-
ного ранга чиновников не будет неукоснительно и
точно выполнять все нормы, зарегистрированные
уставами и регламентами. Но как принудить запол-
нивших канцелярии чиновников не за страх, а за
совесть внимать царским указам и регламентам?
С одним из средств контроля за работой прави-
тельственного механизма мы уже познакомились
в предшествующей главе, где речь шла об институ-
тах прокуратуры и фискалата. Но львиная доля
нарушений, подобно скрытой иод водой части айс-
берга, находилась вне сферы воздействия как явно-
го, так и тайного контроля. Поэтому такой конт-
роль способен был предотвратить лишь малую то-
лику нарушений правопорядка. Отсюда — попыт-
ка царя апеллировать к чести и долгу чиновника,
к его сознательности при выполнении обязанно-
стей, начертанных в указах и регламентах. Озабо-
ченность на этот счет Петр высказал еще в 1714 г.,
когда ему стали известны злоупотребления при вы-
полнении указа о единонаследии. «...Обычай
есть,— писал он,— проклятым ябедником все ука-
зы своими вымыслы портить»2.
В последующие годы царь многократно повто-
рял мысль о необходимости вельможам в точности
476 Н. И. Павленко
руководствоваться указами и наставлениями о правилах поведения в подведомст-
венных им учреждениях. Петр, например, счел необходимым требовать, чтобы чи-
новники отправляли служебные обязанности только в стенах учреждения, запре-
щал под угрозой штрафа принимать челобитные или оформлять документы дома
или на улице. Нарушители (и те, кто принимал челобитные, и те, кто их подавал)
подлежали одинаковому штрафу — 100 рублей. К ряду подобного рода узаконений
можно причислить указ от 20 января 1716 г., обязывавший сенаторов являться на
службу три раза в неделю; сенатору, дежурившему в течение месяца в Сенате, над-
лежало находиться в нем ежедневно, причем не только до обеда, но и после него.
Нарушителей ждала кара —50 рублей за пропущенное заседание без уважительных
причин 3.
Петр не считал лишним напоминать вельможам о необходимости добросовестно
относиться к службе. Дисциплина, выражаясь современным языком, находилась на
таком низком уровне, что царь 2 июня 1718 г. издал указ, «дабы коллегии свои с
ревностию в дело производили (понеже сей уже другой указ), для которого побуж-
дения приказали мы генералу майору Ягужинскому в коллегиях часто сей наш указ
напоминать». Напоминания президентам коллегий, видимо, не дали желаемых ре-
зультатов, поскольку 2 октября того же года царь констатировал: «Как я слышу,
что зело лениво съезжаются для врученного им дела». На этот раз он потребовал,
чтобы на службу являлись дважды в неделю. В указе заложены были идеи, переко-
чевавшие затем в Генеральный регламент, а именно наставление о порядке обсуж-
дения дел: заседание должно быть деловым, чтобы «лишних слов и балтаня не было,
ио в то время ни о чем ином, только о настоящем» говорить. Можно себе представить
уровень участников заседания, если они нуждались в таких сентенциях: «...кто
станет говорить речи, другому не перебивать, но дать окончать и потом другому го-
ворить, как честным людям надлежит, а не как бабам-торговкам»4.
Учебно-воспитательные наставления вельможам венчает указ, обнародованный
в декабре 1718 г., который приравнивал нарушителей законов к изменникам. «Гла-
ва же всему,— обращался царь к сенаторам,— дабы должность свою и наши указы
в памяти имели и до завтра не откладывали, ибо, как может государство управлено
быть, егда указы действительны не будут, понеже презрение указов ничем разнится
с изменою». Более того, нарушителей указов Петр считал опаснее изменников,
ибо, «услышав измену, всяк остережется», а результаты нарушений законов
скажутся не сразу, но «мало-помалу все разорится, и люди в непослушании
останутся» 5.
В конечном счете у царя выкристаллизовалась идея, воплотившаяся в уже упо-
минавшемся «зерцале». Первый камень в претворение ее в жизнь был заложен ука-
зом от 17 апреля 1722 г. О значении, придаваемом ему Петром, свидетельствуют два
обстоятельства: указ составлял он сам; только шестая редакция его удовлетворила,
и опа приобрела силу закона.
Начиная работать над указом, Петр первоначально имел в виду частный слу-
чай: когда учреждения встречались с казусом, не имевшим прецедента и, следова-
тельно, не отраженным в регламентах, либо упоминаемым в регламентах, но «тем-
но», т. е. неясно. В этом случае надлежало обращаться в Сенат за разъяснением
либо требовать от него нового указа. В третьей редакции эта мысль отодвинута на
задний план, а на первый выдвинулись обобщенная оценка значения законов в жиз-
ни общества и обоснование обязанности учреждений свято блюсти законы, являв-
шиеся, с точки зрения царя, «фортецией правды».
Указ от 17 апреля 1722 г. адресован Сенату: «Понеже ничто так ко управлению
государства нужно есть, как крепкое хранение прав гфейжданских, понеже всуе за-
коны писать, когда их не хранить или ими играть как в карты, прибирая масть к ма-
сти, чего нигде в свете так нет, как у нас было, а отчасти и еще есть, и зело тщатся
Общее благо» 477
всякие мины чинить под фортецию правды, того ради сим указом, яко печатью, все
уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякие
дела вершить и располагать не против регламентов...» Всякий, кто нарушит данный
указ, «казнен будет смертью без всякие пощады, и чтоб никто не надеялся ни на
какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет». Все учреждения, от Сената до по-
следних судных мест, были обязаны прикрепить указ к доске и держать его «на
столе, яко зерцало, пред очми судящих»6.
Не прошло и года, как Петр счел, что назидательного и устрашающего указа
от 17 апреля 1722 г. недостаточно для того, чтобы превратить чиновников в послуш-
ных исполнителей регламентов и наставлений. 7 февраля 1723 г. царь предложил
Сенату «сделать к стоячему указу на столе еще две доски» с новыми указами и
здесь же обозначил их темы. Один из них касался тех, кто «творяй дело Божие с не-
брежением», перечислял их проступки: брань, крик, приватные разговоры и т. д,—
и определял меру наказания за каждый из них. Другой указ напоминал о важности
уставов государственных, которые надлежало почитать «яко первое и главное
дело»7.
Мы не знаем причин задержки сочинения указов: то ли царь, поручив кому-
нибудь их составление, остался неудовлетворен выполнением своего замысла, то ли
он никому такого поручения не давал, полагаясь на собственное законотворчество,
но не располагал для этого необходимым временем. Во всяком случае первая из
его наметок была воплощена в указ от 21 января 1724 г., а вторая на следующий
день — 22 января.
Указ от 21 января 1724 г. определял поведение судей в присутственном месте и
повелевал всем им, а также «пришедшим пред суд чинно поступать». Если кто-либо
«станет браниться, здорить или кричать», то генерал-прокурор, обер-прокурор или
прокурор, а где нет представителей прокуратуры, то члены присутствия обязаны
высказать замечания. Перед лицом, не внявшим этому предупреждению, надле-
жало поставить ящик, в который виновного указ обязывал опустить 10 рублей. За
повторное нарушение сумма штрафа утраивалась, а за третье нарушение —100 ру-
блей штрафа и трехдневный арест. Оскорбление сослуживца наказывалось штра-
фом в размере годового жалованья, из которого половина причиталась обиженному,
а вторая — госпиталю. «А буде кто более трех раз учинит, отнять чин, треть всего
движимого и недвижимого». Рукоприкладство подлежало самому суровому наказа-
нию — каралось политической смертью. Указ обязывал правителей всех судебных
мест с челобитчиками и доносителями учтиво поступать 8.
Третий указ «зерцала» близок по содержанию к первому. Он тоже повелевал
«ведать все уставы государственные... яко первое и главное дело», поскольку от
того «зависит правое и незазорное управление всех дел», и подчеркивал важность
знания законов «для содержания чести своей и убежания от впадения неведением
в прегрешение». Незнание указов не могло служить оправданием. Виновный нака-
зывался при первом нарушении лишением чина на время и штрафом в размере го-
дового жалованья, при третьем нарушении — конфискацией всего имения и лише-
нием чина 9.
В итоге непременной принадлежностью стола для заседаний во всех присутст-
венных местах стало «зерцало»— ежедневное напоминание члену присутствия о
том, что он, переступив порог палаты, где происходило заседание, оказывался во
власти строгих норм петровских указов.
Сенат, однако, был убежден, что для исправного чиновника было недостаточно
знания именных указов, включенных в «зерцало», тем более что оно адресовалось
членам присутствия, а не канцелярским служителям. 25 сентября 1724 г. Сенат ве-
лел всем коллегиям, а также губернским и провинциальным канцеляриям выбрать
из Генерального регламента статьи, относящиеся к данному учреждению, и читать
478 Н. И. Павленко
их «так, как солдатам и матросам читают» Устав воинский, «дабы впредь неведе-
нием не отговаривались»10.
Вывод очевиден: царь придавал законодательству, определявшему деятель-
ность государственного аппарата, исключительно важное значение. Среди доказа-
тельств, подтверждающих это наблюдение, первостепенным является личное уча-
стие царя в законотворчестве. Петр — автор Устава воинского, его перу принадле-
жит Морской устав, он тщательно редактировал Генеральный регламент и остался
удовлетворен только шестой его редакцией. Инструкция генерал-прокурору, ре-
гламент Камер-коллегии и множество других указов либо составлялись царем, либо
им редактировались. Не менее важен и другой показатель: за годы активного прав-
ления Петра (1700 — 1724) на головы подданных обрушился колоссальный поток
указов, инструкций, наставлений и т. д., в количественном отношении превосходив-
ший 25-летие, как этим годам предшествовавшее, так и последовавшее за ними.
В оценке регламентов, указов и наставлений Петр оказался весьма последова-
тельным: вооружив ими чиновников разного ранга, он не оставил в покое и поддан-
ных, снабдив их массой нормативных и распорядительных актов, властно вторгав-
шихся в их семейную, хозяйственную и духовную жизнь. Обилие распорядитель-
ных указов обусловлено верой Петра во всемогущество государственной власти
все устраивать и перестраивать по своему усмотрению. В одной из записных кни-
жек царь записал мысль о необходимости мелочной опеки и регламентации жизни
подданных: «Весьма имеют наставлены быть те, которые сами не знают». Содержа-
ние этой лаконичной формулы царь раскрыл в одном из указов. «Наш парод,— пи-
сал Петр,— яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда
от мастера не приневолены бывают»11. Подданных, «яко детей», надлежало настав-
лять во всем от рождения до смерти.
В своем месте мы отмечали, что в самом начале XVIII в. царь был озабочен
внешним видом подданного: царские указы предписывали брить бороды, одеваться
не в длиннополое русское платье, а в короткие европейские кафтаны, носить баш-
маки. К сапогам, бородам и русскому платью Петр возвращался еще дважды —
в 1713 и 1714 гг. Продавцам длиннополого платья и сапог, а также лицам, носившим
бороду, указ от 29 декабря 1714 г. угрожал ссылкой на каторгу и конфискацией
движимого имения. Обнародованный в декабре 1717 г. указ запрещал «для настоя-
щей войны» носить и продавать пряденое золото и серебро. Впрочем, указ действо-
вал только в течение месяца, ибо в ответ последовала жалоба основателей позумент-
ной и шелковой мануфактур: такой запрет нанесет им убыток. Царь посчитался с
интересами мануфактуристов-вельмож и разрешил «делать на продажу позумент и
ленты с золотом и серебром только в С.-Петербурге и нигде инде».
Настал черед для вмешательства государственной власти в хозяйственную
жизнь подданного: в 1715 г. издается указ, запрещающий обрабатывать юфть дег-
тем на том основании, что обувь, изготовленная из такой юфти, пропускает влагу и
расползается в дождливую погоду. Юфть надлежало обрабатывать ворванным са-
лом, указ устанавливал двухгодичный срок внедрения новой технологии. Осенью
того же года с амвонов всех церквей страны много раз читали другой царский указ:
крестьян обязали ткать вместо узких широкие полотна, пользовавшиеся большим
спросом у заграничных покупателей. Этот указ, как и указ о запрещении пользо-
ваться одеждой с волоченым золотом и серебром, был издан без учета последствий
его реализации: оказалось, что ткацкий стан для изготовления широкого полотна не
вмещался в крестьянской избе. Указ пришлось отменить. Ограничения коснулись
и купцов: им царь предписал довольствоваться прибылью, не превышавшей 10 %.
Подрядчик, позарившийся на большую прибыль, рисковал быть оштрафованным
взысканием «переимной цены вдвое». Кроме того, из его пожитков будет взыскана
сумма для вознаграждения доносителя .
«Общее благо» 479
Нововведения приживались с трудом. Примером упорного противодействия
новшествам является история с попыткой царя принудить купцов пользоваться при
перевозке грузов по рекам судами новой конструкции («новоманирными»), более
устойчивыми, чем традиционно русские, особенно в водах бурного Ладожского озе-
ра. Здесь противоборствовали друг другу косность и рационализм. Сколько царь ни
убеждал в преимуществах новоманирных судов, сколько ни издавал указов, назна-
чавших сроки замены староманирных судов и продлявших эти сроки, но так, ка-
жется, и не достиг желаемых результатов до конца дней своих. Заметим, что первый
указ на этот счет был обнародован в 1714 г.13
Вся страна жала хлеб серпами. Петр нашел, что земледелец достигнет более
высокой производительности труда, если будет убирать хлеб косами, и издал на
этот счет специальный указ. Затее был придан общегосударственный размах: из
Курляндии и Лифляндии, где уборка хлеба косами с граблями применялась издав-
на, в губернские города велено было отправить умельцев для обучения приемам
уборки новым способом.
Обнародованием указа от 13 декабря 1715 г. царь рассчитывал в мгновение ока
расширить площади возделывания льна и конопли. Установлена была и норма при-
бавки: в районах, где эти культуры возделывались издавна, указ повелевал увели-
чить посевы не менее чем в полтора раза, а там, где их не возделывали, обучать
крестьян новому для них делу 14.
Регламентации подвергались и помещичьи хозяйства. Все с той же целью
обеспечения мануфактур сырьем царь распорядился выписать из Испании и Ав-
стрии породистых овец, с тем чтобы раздать их «многовотчинным» помещикам юж-
ных уездов страны, «хотя б кто и принять не хотел».
Петр не оставлял подданного без наставлений и в том случае, когда тому нужно
было обзавестись жильем. Столичных дворян, владевших более чем 500 крепостны-
ми, он обязал возводить на Васильевском острове только двухэтажные особняки.
Всем жителям столицы, в зависимости от достатка, царь предложил типовые про-
екты зданий.
Сельским жителям царь предписывал строить дома попарно, но не ближе 30 са-
женей одной пары от другой. В тех же противопожарных целях в сенях потолки на-
до было обмазывать глиной, как и в жилых помещениях. В Москве велено было
покрывать крыши черепицей или гонтом. Приспело время сооружать печь. Здесь
тоже подданный должен был руководствоваться категорическим требованием ука-
за: «Чтоб печи клали с фундаментами на земле, а не на мостах... В печах трубы„.
делать широкие, в которые могли входить люди и чистить от пожарного случая»10.
Привлекали внимание царя гигиена подданного и санитарное состояние сто-
личного города. Вани разрешалось топить «однажды в неделю». Жители Петербур-
га должны были блюсти чистоту улиц. Указ пе ограничивался этим общим требо-
ванием, но еще и устанавливал время уборки улиц: утром «рано, покамест люди на
улице не будут ходить, или ввечеру». Все это делалось для того, «чтоб никакого ска-
редства и мертвечины по улицам не валялось». Жителям столицы надлежало «в не-
указные часы по улицам не ходить, а когда бывает нужда, тогда им при себе иметь
огонь в фонарях»16.
Царь простирал свои заботы и па нравственный облик жителей столицы. Его,
надо полагать, шокировало наличие в «Парадизе» нищих. Искоренению их было
посвящено несколько указов. Одни из них велели вылавливать нищих, чтобы моло-
дых, наказав батожьем, направлять на казенные работы, а пожилых отправлять к
месту жительства или определять в госпитали. Ради искоренения нищих запреща-
лось проявлять милосердие — подача милостыни нищему наказывалась штрафом,
милостыню надлежало отправлять в богадельню. Не забыл Петр и о существовании
в столице «винных баб и девок» — проституток его времени. Указами от 26 февраля
480 Н. И. Павленко
и от 19 марта 1719 г. велено определять их на работу на мануфактуры, пожизненно
или временно, «смотря по их винам» ь.
Молодые люди достигли возраста, когда надо было жениться или выходить за-
муж. Указы и здесь приходили на помощь вступающим в брак и не оставляли их без
наставлений: родителям запрещалось принуждать детей «к брачному сочетанию
без самопроизвольного их желания». В то же время запрещалось вступать в браки
дворянским недорослям, которые «ни в какую науку и службу не годятся» и от «ко-
торых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно» 18.
Заболевший подданный тоже не мог обойтись, по мнению Петра, без его настав-
лений. Еще находясь в Пирмонте, царь велел Сенату разыскивать целебные источ-
ники в России. Железистая вода была обнаружена близ Петровских заводов. Петру
не терпелось ее испытать на себе, и он вместе с супругой в январе 1719 г. отправля-
ется на первый в России курорт. А в марте появляется указ с перечислением цели-
тельных свойств источника. Кажется, не было таких болезней, от которых больной
не мог бы избавиться, употребляя Марциальные воды. Они «исцеляют различные
жестокие болезни, а именно цинготную, ипохондрию, желчь, бессильство желудка,
рвоту, ионос, почечную, каменную, ежели песок или малые камни и оные из почек
гонят, от водяной, когда оная зачинается, от запору месячной крови у жен» и еще от
многих недугов. Именной указ от 20 марта 1719 г. предупреждал, что при неумелом
употреблении вод больной «не токмо пользу какую получит, но еще вящшее повре-
ждение здоровью своему и болезнь наведет». Царь повелевал докторам составить
надлежащие регулы пользования водами. 10 мая 1720 г. был обнародован еще один
указ о Марциальных водах, призывавший к благоразумному пользованию курортом.
Оказалось, что некоторые болезни «склонности ко исцелению не имеют», тем не ме-
нее «некоторые люди, яко сущие невежды, не рассуждая о нерегулярных своих и
глупых поступках, но вышепоказанное дарование Божие, которое и оценить не
мочно, порочат» !9.
Обрадованный тем, что появились отечественные Карлсбад и Пирмонт, Петр
популяризировал курорт и не останавливался перед принудительным лечением.
Адмиралу Ф. М. Апраксину он писал: «Галерному мастеру французу доктор весьма
велел ехать на Олонец, а он не очень хочет; изволь его неволею выслать». По на-
стоянию царя курортом пользовались его родственницы и вельможи: адмирал
Ф. М. Апраксин, светлейший князь А. Д. Меншиков и др. Помог ли курорт адмира-
лу, сведений нет, но похоже, что Меншикову он был ни к чему, ибо тот страдал хро-
нической болезнью легких 20. Что касается Петра, то на него она, видимо, действо-
вала благотворно. Такой вывод вытекает из того, что царь ездил на Марциальные во-
ды несколько раз. Для пего вода в закупоренных бутылях доставлялась даже в
Петербург.
Под надзором царских указов находилась также и духовная жизнь подданных.
Царю стало известно, что многие прихожане нерегулярно посещают церковь, а не-
которые из них и не исповедуются. Тут же издается указ, обязывающий всех ходить
в церковь в воскресные дни; за непосещение — штраф, увеличивавшийся по мере
роста пропусков богослужения. Специальные указы регламентировали поведение
прихожан в церкви: они должны были во время богослужения стоять «в безмолвии»
и слушать проповеди «со всяким благоговением». В церкви запрещались «разгла-
гольствования» и подача челобитных должностным лицам 21. В части поведения
молящихся в церкви указы Петра не оригинальны — они восходят к первой главе
Уложения 1649 г.
Наконец пришло время отправляться подданному в лучший мир. Царские указы
не относились безразлично и к судьбе умершего. Где его хоронить? На этот вопрос
отвечал указ: «...внутри градов не погребать». Исключение допускалось только для
«знатных персон». В чем хоронить? Запрещалось в гробах, выдолбленных из тол-
«Общее благо» 481
стых сосновых деревьев, равно как и сколоченных из дубовых досок. Строительный
материал для гробов тоже определяли указы: их надлежало сколачивать из досок
деревьев менее цепных пород; из стволов таких деревьев можно было гробы и
выдалбливать 22.
Законодательство Петра отличалось не только регламентарным характером, но
и публицистической направленностью. Указы, составленные лично царем, а тако-
вых было немало, по горизонтали имели три среза: сердцевина указа, вводившая
норму, обрамлялась публицистическим введением, убеждавшим подданного в ра-
зумности нормы; заключительная часть указа определяла меру наказания за нару-
шение указа. Указы, составленные царем, легко вычленить из потока актов Петров-
ского времени благодаря наличию в них таких слов, как «понеже», «дабы», «для
того», «так как». За ними следовало разъяснение, какую выгоду может извлечь под-
данный, выполняя данный указ.
Почему хлеб надлежало убирать косами вместо серпов? Петр разъясняет: «поне-
же» уборка новым способом производительнее: «средний работник за десять чело-
век сработает, из чего видеть можно, какое великое подспорье в работе будет, для
чего и хлеба умножать будут». Почему гонт надо изготовлять из бревен, а не из до-
сок? Для того, поясняет царь, что из бревна получится 20 — 30 драниц, а из досок
только четыре-пять. Какая нужда заставила приступить к строительству обводного
Ладожского канала? Петр и здесь не упустил случая дать объяснение: «Понеже
всем известно, какой убыток общенародной есть сему новому месту от Ладожского
озера, чего необходимая нужда требует, дабы канал от Волхова в Неву был учинен».
Почему не следовало ткать узкие полотна? «...Для того, что во всех европейских
государствах делают полотна широкие, от чего промыслами и работами широких
полотен от больших цен имеют многое народное пополнение, понеже тем широким
полотнам великие расходы состоят паче других товаров»,— убеждал царь поддан-
ных в экономической выгоде изготовления широких полотен 23.
Петр, однако, не уповал на магическую силу своих разъяснений. Более того,
царь не верил, что разума его подданных достаточно, чтобы усвоить целесообраз-
ность той или иной меры. Недостаток разума должен был компенсировать страх.
Всякой новой норме сопутствовало принуждение, причем, по мнению Петра, в Рос-
сии оно было тем более необходимым, что она отставала от передовых стран Западной
Европы; к принуждению прибегали даже в таком «заобыклом» государстве, как
Голландия, тем паче оно необходимо у нас, «яко у новых людей во всем». Эту
убежденность царь высказал в указе президенту Камер-коллегии Дмитрию Михай-
ловичу Голицыну от 11 мая 1721 г.: «...сами знаете, хотя что добро и надобно, а но-
вое дело, то наши люди без принуждения не сделают» 24. Поэтому почти каждый
указ, регламент, инструкция заканчиваются угрозой применения наказания.
В установлении репрессий Петр проявлял величайшую изобретательность. Их
амплитуда колебалась от взыскания сравнительно мелкого денежного штрафа до
конфискации всего имущества, от физических истязаний и ссылки на каторгу до
смертной казни. За разговоры во время богослужения велено взимать с прихожан
штраф, не выпуская их из церкви, по рублю с человека. Продавцов русского платья и
сапог, равно как скоб и гвоздей, которыми подбивали русскую обувь, ждала каторга.
Браковщики пеньки, укладывавшие в середину тюка гнилой товар или камни,
подвергались казни. Чиновники коллегий за однодневный прогул подлежали удер-
жанию месячного жалованья, а за каждый час преждевременного ухода из колле-
гии — недельного жалованья. Устанавливались наказания за не относящиеся к
службе разговоры, волокиту и т. д. Петр предусмотрел и случай, если какой-нибудь
канцелярист не сможет уплатить штраф. Не располагавший средствами должен
был отработать сумму штрафа каторгой на галерах.
Мера наказания и его характер зависели от социальной принадлежности про-
21 II. И. Павленко
482 н. и. Павленко
винившегося. Составленный Петром Устав воинский для «начальных людей» пре-
дусматривал наказания, наносившие ущерб их «чести», такие, как лишение чина
и жалованья, шельмование, в то время как для остальных — «обыкновенные те-
лесные наказания» и «жестокие телесные наказания», т. е. битье батогами и шпиц-
рутенами, держание скованными в железе, клеймение, ссылка на каторгу, нанесе-
ние телесных повреждений: отрубание пальцев руки, обрезание ушей и т. д. Много-
численные указы грозили беглым рекрутам, драгунам, солдатам и матросам
смертной казнью, а тем, кто их приютил, лишением чина и конфискацией имущест-
ва. За держание беглых крестьян помещик подвергался денежному штрафу, а
беглый крестьянин — физическим истязаниям.
Служебное рвение чиновников, выполнение многочисленных предписаний пра-
вительства всеми категориями населения — крестьянами, посадскими, духовенст-
вом и дворянами — стимулировались устрашающими наказаниями. Кажется,
Петр-законодатель был одержим двумя взаимоисключающими страстями: поучать,
наставлять и наказывать, угрожать. Заметим, что число правонарушений, наказы-
ваемых смертной казнью, при Петре по сравнению с предшествующим временем
значительно возросло. Это дало основание великому Пушкину заметить, что Петр
в одних случаях проявлял обширный ум, исполненный доброжелательства и мудро-
сти, а в других — жестокость и своенравие. Часть указов Петра, «кажется, писаны
кнутом», заявил поэт 25. Подмеченное сочетание противоположных черт характера
Петра не выдумано Пушкиным. В одно и то же время царь был вспыльчивым и
хладнокровным, расточительным и бережливым до скупости, жестоким и милосерд-
ным, требовательным и снисходительным, грубым и нежным, расчетливым и опро-
метчивым. Все это создавало своего рода эмоциональный фон, на котором протекала
государственная, дипломатическая и военная деятельность Петра.
Но при всей жесткости черт характера Петр был удивительно цельной натурой.
Идея служения государству, в которую глубоко уверовал царь и которой он подчи-
нил свою деятельность, была сутью его жизни. Она пронизывала все его начинания.
Если иметь это в виду, то кажущаяся несогласованность и подчас противоречивость
его мероприятий приобретают определенное единство и законченность.
Началом этой службы Петр считал не время вступления на престол (1682 г.),
когда ему было десять лет, и даже не год отстранения царевны Софьи от регентства
(1689 г.), и не дату смерти брата Ивана (1696 г.), с которым он формально делил
власть, а участие в деле государственного значения. В 1713 г. в связи с летней кам-
панией русских войск в Финляндии состоялась любопытная переписка между Пет-
ром и вице-адмиралом Корнелием Крюйсом. Вице-адмирал предостерегал царя от
непосредственного участия в морских и десантных операциях, всегда опасных для
жизни. На эти уговоры царь ответил: «...я уже вящше осьмнадцати лет служу сему
государству (о чем пространно не пишу, понеже всем то известно), и в скольких ба-
талиях, акциях и белаграх (осадах.— Н. П.) был, везде от добрых и честных офице-
ров прошен был, дабы не отлучался» 26.
Итак, сам Петр считал, что он начал службу «сему государству» 18 лет назад,
т. е. в 1695 г.Много позже, когда собирались материалы для «Гистории Свейской
войны», царь в записке, им составленной, уточнил эту дату, привязав службу к
конкретному событию: «...начал служить с первого Азовского походу бомбардиром,
когда каланчи взяты». Таким образом, потешные игры и кожуховские маневры, в
которых царь отправлял должность барабанщика и бомбардира, первые увлечения
кораблестроением, сооружение переяславского флота, путешествие в Архангельск
остались в его представлении за пределами «службы». Петр не включил все эти
события в собственный послужной список, видимо, на том основании, что эти меро-
приятия не завершились результатами государственного значения.
Расширительное толкование своей службы, как службы государственной,
«Общее благо» 483
Петр сочетал с более узким. При отсчете времени службы на море он руководство-
вался несколько иными критериями. В 1713 г., сообщая о небывалом шторме на
Балтийском море Екатерине, Петр упомянул: «Правда, в 22 года, как я начал слу-
жить на море...» Следовательно, начало морской службы царь вел со времени строи-
тельства переяславской флотилии. Боевых действий эта флотилия не совершала,
тем не менее Петр считал, что уже тогда нес морскую службу, но еще не «служил
сему государству».
Эпистолярное наследство Петра раскрывает и его представление о том, как
надлежало служить: с полной отдачей сил, с игнорированием личных, так сказать
частных, интересов, с готовностью жертвовать жизнью ради достижения цели госу-
дарственного значения. Достаточно вспомнить речь Петра в канун Полтавской бит-
вы, письма его к сыну, поведение на поле боя у Лесной и Полтавы.
В повседневной деятельности Петр часто выступал как бы в двух качествах.
Когда царь «служил» бомбардиром, капитаном, полковником, корабельным масте-
ром, видимо, он полагал себя частным лицом и носил имя Петра Михайлова. Будучи
в чине шаутбейнахта, а затем вице-адмирала, он требовал, чтобы к нему обраща-
лись на флоте не как к государю, а как к лицу, имевшему военно-морской чин:
«Господин шаутбейнахт», «Господин вице-адмирал». Как частный человек он при-
сутствовал на семейных праздниках сослуживцев, хоронил лиц, которых высоко це-
нил при жизни, а также участвовал в придуманных им играх в «князя-кесаря» и в
«князя-папу». Когда царь строил корабль, штурмовал крепость или стремительно
преодолевал огромные расстояния, чтобы внести личный вклад в дело, он совершал
эти действия не столько ради вклада, сколько для того, чтобы своим примером во-
одушевить других, показать необходимость хотя и изнурительного, но крайне по-
лезного дела. Этого рода деятельность Петра приобретала поучительно-педагогиче-
ский характер.
Воспитательное значение личного примера царя едва ли не ярче всех описал
один из «птенцов гнезда Петрова», младший современник Петра Иван Иванович
Неплюев. После возвращения из-за границы, где Неплюев в числе других волон-
теров обучался военно-морскому делу, ему довелось сдавать царю экзамен.
«В 8 часов государь приехал в одноколке и, мимо идучи, сказал нам: «Здорово, ре-
бята!» Потом чрез некоторое время впустили нас в ассамблею, и генерал-адмирал
приказал Змаевичу напредь расспрашивать порознь, что кто знает о навигации. По-
том, как дошла моя очередь (а я был, по условию между нами, из последних), то го-
сударь изволил подойти ко мне, не дав Змаевичу делать задачи, и спросил: «Всему
ли ты научился, для чего был послан?» На что я ответствовал: «Всемилостивейший
государь, прилежал я по всей своей возможности, но не могу похвалиться, что всему
научился, а более почитаю себя пред вами рабом недостойным и того ради прошу,
как пред Богом, вашей ко мне щедроты». При сказании этих слов я стал на колени,
а государь, обратив руку праву ладонью, дал поцеловать и при том изволил мол-
вить: «Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого: показать
вам пример и хотя б под старость видеть мне достойных помощников и слуг отече-
ству»» 27.
Осмысливая поведение Петра, собирая факты, относящиеся к его военной и
государственной деятельности, для написания «Истории царствования императора
Петра Великого от рождения до Полтавской баталии», Феофан Прокопович создал
теорию, главный смысл которой состоял в том, что «воины достойны толикого царя,
и царь достоин есть толиких воев».
Внешний демократизм Петра никого не вводил в заблуждение относительно
истинного характера его власти. Да и сам Петр не стремился выдавать себя за на-
родного царя. Он твердо знал, что в его государстве есть «благородное сословие» и
сословие «подлое»; между ними — пропасть: первое правит, второе подчиняется.
21 *
484 И. И. Павле нко
Петр держал курс на укрепление позиций правящего сословия. .
В жизни Петр оставался абсолютным монархом во всех случаях: и тогда, когда
выполнял обязанности корабельного мастера, и когда инкогнито находился в соста-
ве великого посольства, и когда водил в атаку батальон Новгородского полка во вре-
мя Полтавской баталии, и когда велел жечь города «воров» — булавинцев, и когда
проводил свой досуг на веселой пирушке в кругу друзей, и когда, наконец, присут-
ствовал на крестинах у солдата бомбардирской роты Ивана Векшина, которому от
своих щедрот, совсем не царских, преподнес подарок всего в три червонных.
Но Петр все же иногда сознательно пытался подчеркнуть свои две совершенно
непохожие ипостаси, как, например, в случаях нарочито почтительного отношения
к вышестоящим начальникам во время спуска корабля или исполнения роли «вер-
ноподданного раба» по отношению к «князю-кесарю» Ромодановскому.
Однажды в качестве частного лица, в данном случае хирурга, он присутствовал
на похоронах своей пациентки. Больная страдала водянкой, и врачи, сколько ни
пытались хирургическим вмешательством помочь ей, ничего сделать не могли. За
дело взялся Петр, ему удалось выпустить воду, этим он очень гордился, ибо у про-
фессиональных хирургов выходила только кровь, но больная вскоре умерла. В каче-
стве частного лица oti участвовал и в похоронах четырехлетнего младенца. Отец это-
го младенца, английский купец, устроил пышную церемонию, будто покойный был
каким-либо знатным или заслуженным человеком. Длинная процессия шествовала
пешком до самого кладбища. Среди участников похорон находился и Петр лишь
потому, что являлся крестным отцом умершего 28.
Петр отличался исключительной бережливостью, когда речь шли о трате денег
на личные нужды, и в то же время не скупился на расходы для гардероба своей суп-
руги. В связи с этими чертами поведения Петра уместно вспомнить любопытный
разговор, происшедший между ним и генерал-адмиралом Федором Матвеевичем
Апраксиным. Генерал-адмирал заметил, что подарки царя кумам, родильницам и
прочим столь ничтожны, «что и нашему брату стыдно давать такие». Упрек Апра-
ксина Петр парировал следующим рассуждением: «Это происходит отнюдь не от
скупости, а от того: 1) по-моему, самый способнейший способ к уменьшению поро-
ков есть уменьшение надобностей, то и должен я в том быть примером подданным
своим; 2) благоразумие требует держать расходы соответственно доходам, а мои
доходы меньше ваших.
- Доходы твои состоят из миллионов,— возразил Апраксин.
— Мои собственные доходы состоят единственно в получаемом только жало-
ванье по чинам, какие я ношу по сухопутной и морской службам, а из сих денег
я и одеваю себя, и на другие нужды держу, и на подарки употребляю».
Рассуждения Петра, записанные Я. Штелиным, подтверждает А. К. Нартов, то-
карь царя: «...когда его величеству оное (жалованье.— Н. И.) приносили, то гово-
рил: «Сии деньги собственные мои; я их заслужил и употреблять могу по произво-
лу; но с государственными доходами поступать подлежит осторожно...»» 29
Здесь все те же две ипостаси Петра: государя могущественной державы, заго-
родная резиденция которого в Петергофе не должна уступать Версалю, и Петра Ми-
хайлова, рачительного хозяина, живущего на жалованье и подающего пример эко-
номной жизни своим подданным.
Расчетливость Петра, граничащая со скупостью, бросалась в глаза всем, кто
имел возможность наблюдать его в повседневной жизни. Английский резидент
Мэкензи доносил правительству в 1714 г.: царь «всегда мог спросить у каждого,
позволяет ли себе он, государь, удовольствия, доступные монарху столь обширных
владений, повелителю столь многочисленного народа, тратит ли он на свою особу бо-
лее, чем собственное жалованье, получаемое по месту, занимаемому в армии и фло-
те? Я слышал, что расходы царя именно таковы, что он так расчетлив не только в
«Общее благо» 485
собственных, личных расходах, но и семье своей разрешает тратить в год не более,
чем сколько получает в качестве вице-адмирала и генерала» 30.
Итак, Петр Михайлов брал на себя обязанности частного лица, и поведение
этого частного лица служило своего рода эталоном для подражания.
Сведения об ином качестве Петра мы можем почерпнуть из нормативных актов.
Устав воинский 1716 г. извещал подданных, что «его величество есть самовластный
монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен, но силу и
власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и
благомнению управлять». В Духовном регламенте эта мысль выражена еще
короче: «Монархов власть есть самодержавная, которым повиноваться сам Бог
повелевает» 31. Перед нами самодержец, обладатель никем и ничем не ограничен-
ной власти, правивший подданными огромной страны по собственному «благо-
мнению» .
Как себе представлял царь свою роль в государстве, ради чего он терпел быто-
вые неудобства на театре военных действий, сочинял регламенты и уставы, риско-
вал жизнью в огне сражений, работал на верфи простым плотником, ездил инког-
нито за границу, чтобы обучиться ремеслу кораблестроителя? У Петра были свои
представления о месте царя в государстве и целях правления. Задача монарха
Петра Алексеевича, цель службы государству, как он ее представлял,— повелевать
ради достижения конечной цели: общего блага подданных.
Впервые идею «общего блага» Петр высказал в 1702 г. в Манифесте о призыве
иностранцев на русскую службу. Как уже отмечалось, этот Манифест с полным
основанием можно назвать документом программного значения. Петр намеревался
так управлять, «дабы всяк и каждый из наших верных подданных чувствовати мог,
какое наше единое намерение есть о их благосостоянии и приращении усердно пе-
шися». Почти два десятилетия спустя, 22 октября 1721 г., в конспекте речи, произ-
несенной в Троицком соборе в Петербурге по случаю заключения Ништадтского ми-
ра, Петр выразил эту мысль конкретнее: «...надлежит трудиться о пользе и прибыт-
ке общем, который Бог нам пред очи кладет как внутрь, так и вне, от чего облегчен
будет народ» 3 .
Что подразумевал Петр под «пользой и прибытком общим», каков реальный
смысл этих слов? Дать исчерпывающий ответ, опираясь на раскрытие этого понятия
самим Петром, не представляется возможным прежде всего потому, что его, видимо,
не было и у самого царя, по крайней мере мы не обнаруживаем его в изданных им
законах. Понятие «общее благо» фигурировало в приличествующих случаю актах и
в зависимости от конкретной обстановки и целей, преследуемых данным актом, на-
полнялось различным содержанием. И все же, сопоставляя эти акты, изданные в
разное время и по разному поводу, мы можем восстановить собирательный смысл
«общего блага». Под ним подразумевались: развитие торговли, ремесел и мануфак-
тур, соблюдение правосудия, искоренение «неправды и тягости» в сборах налогов и
наборах рекрутов, распространение просвещения через сеть отечественных учеб-
ных заведений и отправку волонтеров за границу, защита безопасности границ и
целостности территории государства. Все это, вместе взятое, должно было обеспе-
чить повышение благосостояния подданных, их жизнь «в беснечалии».
В Петровское время, как в предшествующее и последующее, все население стра-
ны резко делилось на две категории — податную и привилегированную, каждая из
коих состояла из сословий. К податному населению относились крестьяне и горожа-
не, а к привилегированному — дворяне и духовенство. Жизнь в «беснечалии» каж-
дого из сословий наполнялась особым содержанием, что предопределялось реаль-
ным социальным неравенством: «беспечальная» жизнь крепостного крестьянина
складывалась совсем иначе, чем «беспечальная» жизнь дворянина; мануфактурист
в представление о своей «беспечальной» жизни вкладывал иные критерии, чем ра-
486 II. И. Павленко
ботный человек мануфактуры; равным образом иными были критерии «беспечаль-
ной» жизни у монаха и духовного иерарха.
При Петре сословная структура феодального общества осталась в основном той
же, что при его предшественниках, но содержание сословных обязанностей измени-
лось. Новшества, если коротко определить их сущность, состояли в увеличении и
расширении повинностей в пользу государства. Они коснулись всех сословий, в том
числе и привилегированного дворянства. Нет нужды доказывать, что бремя госу-
дарственных повинностей по-разному отражалось на судьбах крестьянина, купца,
дворянина и духовного лица. В сословной иерархии крестьяне занимали самую низ-
шую ступень. Именно на их плечи ложились все тяготы преобразований, они опла-
чивали все новшества, в том числе и внешнеполитические успехи.
Напомним о множестве новых повинностей в пользу государства, которых не
знало крестьянство предшествующего столетия. К ним относятся массовые мобили-
зации на строительство кораблей, ставшая более обременительной подводная и но-
вая постойная повинности. Обе они были обусловлены созданием регулярной армии
и Северной войной. Если поместное войско, состоявшее из дворянского ополчения,
было основано на принципе самообеспечения, то регулярную армию надлежало
снабжать снаряжением и продовольствием, что требовало мобилизации транспорт-
ных средств — подвод, лошадей и сопровождавших телеги крестьян. Равным обра-
зом крестьяне, как, впрочем, и горожане, были обязаны обеспечивать постоем рек-
рутов, направлявшихся из глубинки к театру военных действий, а также предо-
ставлять полкам квартиры в месяцы затишья на этом театре. Новой была и по-
винность поставлять рекрутов для службы в армии и на флоте. Два обстоятель-
ства придавали этой повинности тягостный характер: многократное увеличение
численности армии и необходимость непрерывно пополнять ее потери в ходе
боев.
Ничто так не угнетало крестьян, как появление многочисленных новых нало-
гов. Им не было числа. Введение их носило беспорядочный характер, назначались
они по мере надобности в деньгах на покрытие возникавших одна за другой прорех в
бюджете. Налоги имели целевое назначение: одни из них взимались на приобрете-
ние лошадей для драгунских полков, другие — на покупку амуниции, третьи — на
сооружение кораблей, четвертые, пятые — на обеспечение полков хомутами, уздеч-
ками и т. д.
Нет нужды распространяться о том, что налогоплательщики, уклоняясь от
тягот повинностей, оставляли насиженные места и уходили либо от одного помещи-
ка к другому, либо на окраины государства, особенно в Сибирь, где они оказывались
недоступными для воевод и прочих представителей администрации. Проблема борь-
бы с бегством стала остро волновать дворянство с середины XVII в. Если в первой
половине XVII в. дворяне домогались от правительства отмены урочных лет, т. е.
права на бессрочный сыск беглых, то с середины XVII в., после законодательного
оформления крепостного права, дворяне потребовали ужесточения борьбы с бегст-
вом и организации сыска беглых силами правительственной администрации. Пра-
вительство пошло навстречу пожеланиям дворянства: оно наводнило провинции, где
скапливались беглые, командами сыщиков, возвращавших беглых владельцам по-
местий и вотчин, из которых они бежали. В 1698 г. правительство увеличило штраф
за держание беглого — с 10 рублей по Уложению 1649 г. до 20 рублей. Таким обра-
зом, уже во второй половине XVII в. четко прослеживается тенденция к ужесточе-
нию крепостнических порядков и развитию их вглубь.
Петр ничего принципиально нового в этот процесс не внес, он всего лишь,
выражаясь спортивным языком, подхватил эстафету и продолжал движение в том
же направлении, но с присущим ему размахом и настойчивостью: законодательство
первой четверти XVIII в. изобилует указами о сыске беглых. Достаточно сказать,
«Общее благо» 48/
что за это время было обнародовано 46 указов о беглых и упоминаний о них в ин-
струкциях, наставлениях и т. д. За укрывательство беглого после опубликования
указа 1721 г. взимался штраф в размере 100 рублей, т. е. с учетом падения курса
рубля он увеличился почти втрое по сравнению с 1698 г., когда был установлен
20-рублевый штраф.
Социальная политика правительства по отношению к крестьянству, нацелен-
ная на дальнейшее углубление крепостнических порядков, достигла апогея в гран-
диозном мероприятии, осуществлявшемся по меньшей мере в течение шести лет,—
в переписи мужского населения страны и ревизии ее результатов. С окончанием
переписи подворное обложение было заменено подушной податью.
Начиная с 1678 г. единицей обложения стал двор. Крестьяне при поддержке
своих владельцев научились облегчать свое податное бремя самым примитивным
способом: дворы родственников, а иногда и соседей, не находившихся в родстве,
огораживались одним плетнем. Когда правительство, испытывая нужду в деньгах
и рассчитывая на увеличение числа дворов, провело в 1710 г. новую перепись, то
обнаружило не рост, а уменьшение населения. Основная причина выявленной
«пустоты» состояла в бегстве крестьян, но сыграла свою роль и утайка дворов по-
мещиками способом, о котором сказано выше. Прибыльщики и прожектеры Петров-
ского времени высказывали правительству свои критические замечания в адрес
подворной системы обложения и настоятельно рекомендовали перейти к «поголов-
щине», т. е. сделать единицей обложения не двор, а мужскую душу.
В 1718 г. правительство приступило к проведению подушной переписи населе-
ния, причем подача сведений о количестве числившихся за помещиком крестьян
была возложена на самих помещиков. Подать «сказки» указ обязывал в течение го-
да, но прошло несколько лет, а помещики, несмотря на неоднократные грозные на-
поминания, требуемых сведений не подавали, а те из дворян, которые представили
их, как выяснилось, показали не все число крестьян. Не добившись сведений о чис-
ленности налогоплательщиков от помещиков и монастырей, правительство в 1722 г.
решило обревизовать наличные ведомости, привлекая для этой цели офицеров. Та-
ким образом, с 1722 по 1724 г. была проведена ревизия результатов первой перепи-
си. С этого времени последующие переписи населения (а их было проведено до ре-
формы 1861 г. десять) получили название ревизий. Проведенная ревизия и связан-
ная с нею податная реформа имели троякое значение: финансовое, социальное и
полицейское.
Финансовое значение состояло в переходе от подворного обложения к подушно-
му. Ревизия учла 5 600 000 податных душ мужского пола, в том числе 5 400 000 кре-
стьян и 183 400 посадских; неподатное население исчислялось 515 000 душ мужско-
го пола, а общая численность населения, включая Сибирь, Прибалтику и Украину,
составляла 15 500 000 человек обоего пола. Размер подушной подати был определен
арифметическим путем. На крестьян правительство возложило расходы на содер-
жание сухопутной армии, равные 4 000 000 рублей. Эту сумму разложили на число
налогоплательщиков-крестьян. Так получилась некруглая величина — 74 копейки
с мужской души. Точно такое же действие произвели в отношении посадского насе-
ления, на которое было возложено содержание флота; здесь сумма подати с муж-
ской души составляла 1 рубль 14 копеек.
Ученые сходятся на том, что подушная подать была обременительнее налогов,
взимавшихся до ее введения, но на сколько — точно установить пока не удается.
В целом доход государства по смете 1724 г. по сравнению с 1680 г. должен был уве-
личиться в три раза. Это, однако, не значит, что налоговый пресс давил на податное
население с тройной силой: на рост доходов оказывали влияние общий прирост на-
селения страны за 40 с лишком лет, увеличение численности налогоплательщиков
путем включения в их ряды новых категорий населения, а также возросшие по-
488 Н. И. Павленко
ступления от таможенных сборов во внутренней и внешней торговле, наконец, дохо-
ды от развития промышленности.
Социальное значение податной реформы состояло в том, что она стала важней-
шей после Уложения 1649 г. вехой в развитии крепостного права в России. Уложе-
ние 1649 г. оформило крепостное право для основной массы сельского населения, а
подушная реформа распространила крепостную зависимость на слои населения, ко-
торые все еще считались свободными (гулящие люди) либо имели возможность
обрести свободу после смерти господина (холопы). Теперь и те и другие навечно
становились крепостными. Тем, что подушная реформа подмела остатки свободного
населения, уравняв его с общей массой крепостных людей, не исчерпывается ее со-
циальное значение. Важнейшее ее следствие состояло в образовании разряда госу-
дарственных крестьян. Категории наделения, вошедшие в него (черносошные кре-
стьяне Севера, однодворцы южных уездов, пашенные люди Сибири и ясашные люди
Среднего Поволжья), общей численностью 1 000 000 душ мужского пола раньше
платили наравне с прочим податным населением только налог в пользу государства.
Теперь государственных крестьян обязали сверх подушной подати платить госу-
дарству 40-копеечный оброк. Считалось, что именно такую феодальную ренту из-
влекали из каждой мужской души помещики, монастыри и дворцовое ведомство.
Это означало включение государственных крестьян в сферу феодальной эксплуата-
ции.
Третий аспект ревизии — полицейский — состоял в введении в стране пас-
портной системы. Ее главное назначение состояло в ужесточении борьбы с бегством.
Каждый крестьянин, не имевший паспорта или отпускного свидетельства от поме-
щика, объявлялся беглым, если его обнаруживали на территории, отдаленной от по-
стоянного места жительства более чем на 30 верст. Паспортная система затрудняла
миграцию крестьянского населения и на долгие годы затормозила формирование
рынка рабочей силы 33.
Итак, время преобразований, с которыми связан прогресс во многих сферах
жизни страны, сопровождалось ужесточением режима крепостнической эксплуата-
ции трудового населения. Иначе и не могло быть, ибо всякий прогресс в феодальном
обществе достигался прежде всего за счет жертв, приносимых крестьянами и посад-
скими.
Но пониманию Петра доступна была и другая мысль — крестьянин, доведен-
ный до разорения непомерными государственными и феодальными повинностями
в пользу помещика, не может создать благополучия ни государству, ни своему вла-
дельцу. Доведенное до нищеты крестьянское хозяйство противоречило самой при-
роде феодальных производственных отношений. Именно этими соображениями
руководствовался царь, когда готовил наказ «О бережении земледельцев», в кото-
ром сказано, что земледельцы «суть артерии государства и, как-де чрез артерию
(то есть большую жилу) все тело человеческое питается, так и государство послед-
ними, чего ради надлежит оных беречь и не отягощать через меру, но паче охранять
от всяких нападков и разорений, и особливо служилым людям, порядочно с оными
поступать». Крестьянин рассматривался здесь прежде всего как исправный налого-
плательщик и поставщик рекрутов. Разоренный крестьянин перестает быть артери-
ей государства, обеспечивающей его жизнеспособность.
Заметим, что наказ «О бережении земледельцев» не был обнародован и, следо-
вательно, не приобрел силы закона; его значение ограничивается возможностью
изучать социально-экономические воззрения Петра. Но в распоряжении историков
имеются законодательные акты, отражающие намерения царя претворить эти
взгляды в жизнь. Важнейшим из них является указ от 25 августа 1713 г. В конста-
тирующей части законодатель заявлял, что «возрастают на тягость всенародную
и умножаются для лукавых приобретений и похищений государственных интересов
«Общее благо» 489
великие неправды и грабительства и тем многие всяких чинов люди, а наипаче кре-
стьяне приходят в разорение и бедность». Гнев царя был адресован должностным
лицам, орудовавшим в провинции, их он темпераментно предостерегал от «злых
вымыслов и лукавых корыстей и граблений». Далее следовал перечень тех сфер
деятельности, где «неправды и тягости» проявлялись в наибольшей степени и под-
лежали искоренению: при наборе рекрутов, при сборе провианта, налогов, ка-
бацких и таможенных денег, при откупах, сборе фуража и лошадей, найме
подвод и т. д.
Обращает на себя внимание существенная деталь указа. Обычно указы Петра
такого рода заканчиваются свирепыми угрозами наказаний их нарушителям. В дан-
ном случае Петр проявил миролюбие и ограничился рекомендацией посылать сбор-
щиками, в том числе и недоимок, «добрых, правдивых и умных людей» из числа
царедворцев и отставных офицеров.
К вопросу о злоупотреблениях должностных лиц при сборе повинностей царь
возвращался еще несколько раз. В указе 11 июня 1715 г. он уже не довольствуется
соображениями морали и предлагает конкретный путь преодоления злоупотребле-
ний. Царь повелел жертвам произвола со стороны «переписчиков, наборщиков и
сборщиков» подавать челобитные с указанием, «кому от них какие обиды были ль и
взятки с кого какие притеснением имали». На этот раз Петр не упустил случая при-
грозить тем, кто знал о злоупотреблениях, но не донес о них, «разорением движи-
мых и недвижимых их имений» 34.
Еще один указ, адресованный Сенату, царь сочинил в 1717 г., когда находился
за пределами страны. Указ от 16 апреля заслуживает того, чтобы привести из него
пространную выдержку: «Понеже, как я слышу, по посторонним ведомостям, что в
губерниях несносные правежи чинятся, в чем мне за такою дальностию, а в своем
государстве будучи, за сею тяжкою войною усмотреть невозможно, отчего не точию
разорение государству, но от Бога не без гнева, что я по совести своей не мог оста-
вить вам сие писать». Петр был убежден, что «и без великого отягчения людям де-
нег сыскать мочно», если Сенат будет добросовестно отправлять свою главную обя-
занность — надзирателя за управлением, ибо, констатировал царь, «в сем деле не-
малую оплошку имеете».
При проведении в жизнь указов «против всех преступников и повредителей
интересов государственных», ущемлявших интересы крестьян, царь не проявлял
присущей ему настойчивости и непреклонности, которую нетрудно обнаружить,
например, в случаях с указами о недержании беглых крестьян и рекрутов или об
уничтожении староманирных судов. Лишь семь лет спустя, в 1720 г., Сенату при-
шла мысль проверить, как выполняется указ от 25 августа 1713 г. Сенат затребовал
от губернской и провинциальной администрации сведений, «оной его царского
величества указ в городах и уездах публикован ли и когда, и после того на сборщи-
ков во взятках и в обидах» поступали ли челобитные и какое наказание понесли
виновные.
Параллельно с указами, адресованными должностным лицам, Петр призывал
также и помещиков к умеренному размеру владельческих повинностей и к мило-
сердию при их взимании. Указ о единонаследии 1714 г. мотивировал необходимость
отказаться от практики раздела недвижимых имений тем, что наследники раз-
деленных имений «не захотят сиро жить» и для сохранения привычного уровня
жизни будут увеличивать повинности с крестьян. В результате «от такого разделе-
ния казне государственной великой есть вред и людям подлым разорение» 35.
Инструкция воеводам 1719 г. обязывала это должностное лицо выявлять поме-
щиков, которые налагали на крестьян «несносные тягости, и в том их бьют и мучат,
и от того крестьяне, покинув тягла свои, бегают, и чинится от того пустота, а в госу-
даревых податях умножается доимка». О таких помещиках следовало доносить Се-
490	11. И. Павленко
нату, чтобы тот передавал эти имения в управление родственникам помещика-разо-
рителя.
Таким образом, «общее благо» применительно к крестьянину имело в виду
сохранение его способностей выполнять весь комплекс государственных повин-
ностей дворянско-бюрократического государства. Эту цель прежде всего преследо-
вало законодательство, когда защищало крестьянина от помещика-разорителя и от
злоупотреблений местной администрации. Известен лишь единственный указ, про-
диктованный защитой интересов самих крестьян, но и тот носил рекомендательный
характер. Царь взывал к совести мелкопоместных дворян, которые продавали детей
от родителей, «как скотов», вследствие чего «немалой вопль бывает». Петр указом
от 15 апреля 1721 г. велел «оную продажу людям пресечь», но тут же сделал оговор-
ку, которая свела на нет установленную норму: «...а ежели невозможно того будет
вовсе пресечь, то бы хотя по нужде и продавали целыми фамилиями или семьями, а
не порознь» 36.
Несколько по-иному расшифровывается содержание «общего блага» примени-
тельно к городскому населению. Посадские люди, как и крестьяне, являлись нало-
гоплательщиками и поставщиками рекрутов, но они, кроме того, обеспечивали каз-
ну доходами в виде пошлин от торгов и промыслов. Отсюда — заботы Петра, уходя-
щие своими корнями в прошлое, о развитии торговли и промыслов и покровитель-
стве купечеству. Отец Петра, царь Алексей Михайлович, считал основой основ
процветания государства развитую торговлю и поэтому опекал купечество. Петр
считал торговлю необходимой отраслью хозяйства, но отнюдь не решающей. Изучая
опыт других государств, Петр полагал, что эти государства процветают и богатеют
«от развития купечества и всяких художеств и рукоделий». Цод «художествами и
рукоделиями» в те времена подразумевались ремесло и мануфактурная промыш-
ленность.
«Служба» посадских людей в мануфактурном производстве относилась к
числу их новых обязанностей, порожденных временем преобразований. Петр не
останавливался перед принудительными мерами вовлечения купцов в крупную
промышленность. «Буде волею не похотят, хотя в неволю» — так лаконично была
выражена мысль о передаче частным лицам казенной суконной мануфактуры.
Целесообразность принудительной меры была продиктована стремлением, «чтоб в
пять лет не покупать мундиру заморского». Купцов, «которые написаны к той су-
конной фабрике в компании», пришлось доставлять в Москву «в неволю» специаль-
но посланными солдатами 37. «Общая польза» посадских людей, таким образом,
тоже переплеталась с интересами государства. Чем выше благоденствие купца и
промышленника, чем больше его торговые обороты и чем крупнее его промышлен-
ное хозяйство, тем богаче государство, ибо, чем богаче купец, чем разнообразнее
области приложения его капиталов, тем больше доходов государству он приносил.
В конечном счете «благоденствие» посадского человека зависело от того, какую
долю его доходов государство изымало в свою пользу.
Жизнь вскрыла неразрешимое противоречие между «беспечалием» посадских
людей и растущими потребностями государства в деньгах, необходимых на ведение
войны, строительство флота, сооружение городов и крепостей. Петру едва ли была
чужда мысль, которую ему пытался внушить его современник известный публицист
Иван Тихонович Посошков, о том, что «без купечества никаковое не токмо великое,
но ни малое царство стояти не может». В то же время Петру принадлежит крылатая
фраза: «Деньги — суть артериею войны». Найти решение, одинаково благоприят-
ствовавшее развитию торговли и изъятию у купцов денежных средств на нужды
изнурительной Северной войны, не представлялось возможным. Поэтому прави-
тельство не останавливалось перед крутыми мерами по изъятию денег у купцов —
налоговый пресс давил на купечество с такой силой, что не только препятствовал
«Общее благо» 491
воспроизводству у них капиталов, но зачастую приводил их к разорению.
Изучение торгово-промышленной политики Петра Великого позволяет уточ-
нить представления о ее содержании и последствиях. Считалось, что Петр на всем
протяжении своего царствования, особенно в первой четверти XVIII в., поощрял
развитие торговли и промышленности. В действительности дело складывалось ина-
че: на первом этапе, продолжавшемся до 1718—1719 гг., единственным средством
поощрения развития промышленности была передача купцам казенных мануфак-
тур на льготных условиях. Все остальные правительственные меры ущемляли инте-
ресы купцов и приводили их к упадку и разорению. К ним относятся: создание в
1696 г. 12 кумпанств посадских людей для постройки военно-морских кораблей;
сверх того, два корабля должны были построить одни гости; организация Ратуши
в Москве и земских изб на местах с возложением на них обязанностей сборщиков
налогов, что отвлекало купцов от занятий торгами и промыслами. К этому добави-
лись многие службы посадских людей, занимавшие от одной до трех пятых взросло-
го населения; жесткая регламентация деятельности купцов, выражавшаяся в уста-
новлении 10-процентной нормы прибыли от цены подряда; изменение направления
грузопотоков — ориентация на экспорт товаров через Петербург и порты Балтий-
ского моря, чем нарушался налаженный торговый путь через Архангельск. К пра-
вительственным мерам, регламентировавшим деятельность купцов, относится так-
же указ от 20 ноября 1717 г. о высылке купецких людей из губерний на постоянное
жительство в Петербург, что вынуждало купцов приспосабливаться к новым усло-
виям и вводило их в убытки.
Наиболее ощутимый урон наносили купцам государственные монополии на тор-
говлю некоторыми товарами внутри страны и сбыт их за границу. На первое место
должна быть поставлена монополия на продажу соли, введенная указом от 1 января
1705 г. Такие ходовые товары, пользовавшиеся спросом на внешнем рынке, как
юфть, деготь, пенька, смола, поташ и конопляное семя, могла сбывать за границу
только казна. В итоге купечество лишилось важнейших источников накопления
капиталов.
Ведомость гостей и торговых людей гостиной и суконной сотен, составленная в
1715 г., зарегистрировала их плачевное состояние: из 32 гостей только половина
продолжала вести торговлю, а остальные 16 оказались разоренными; еще больший
урон понесла гостиная сотня: в корпорации значилось 226 человек, а сохранили
торги и промыслы только 104 человека.
За шесть-семь лет до своей кончины Петр принимает энергичные меры для
создания благоприятных условий купцам, вложившим капиталы в мануфактурное
производство. К ним относится предоставление крупным промышленникам права
беспошлинной торговли изделиями своих предприятий и права покупать крепост-
ных крестьян к мануфактурам. Дворы владельцев мануфактур, кроме того, осво-
бождались от постоев воинских команд и подводной повинности. В 1717 — 1719 гг.
правительство отказалось от монопольных прав на продажу за границу ряда ходо-
вых товаров. Огромная роль в стимулировании развития отечественной промыш-
ленности падала на таможенный тариф 1724 г.: высокими ставками на ввозимые
изделия западноевропейских мануфактур ои ограждал мануфактурное производ-
ство страны от конкуренции. Само собой разумеется, что перечисленными привиле-
гиями могла воспользоваться лишь ничтожная часть посадского населения 38.
Итак, «общая польза» для посадского населения выражалась в его способности
пополнять бюджет государства доходами от торгов и промыслов. Чем большим был
вклад отдельных категорий горожан в казну, тем большими льготами и привилеги-
ями они пользовались, тем теснее они были связаны с абсолютистским режимом.
Идея «общего блага» проникла и в монастырскую келью, круто изменив уклад
монастырской жизни. Сытая и праздная жизнь царских богомольцев, как в те вре-
492 Н. И. Павленко
мена называлось черное духовенство, и церковное благолепие обеспечивались тру-
дом монастырских крестьян. Монастырские вотчины еще с XVI в. являлись предме-
том покушений государства и помещиков, а далекая от христианских идеалов
жизнь многих обитателей келий подвергалась суровой критике. Однако практиче-
ские шаги не шли далее мер, ограничивавших рост монастырского землевладения,
и обличений безнравственного поведения монахов. Петр принудил служить госу-
дарственному интересу и черное духовенство.
Достаточно сопоставить два именных указа, отделенных друг от друга почти
четвертью столетия, чтобы обнаружить устойчивое отношение Петра к условиям
жизни монастырской братии. В указе от 30 декабря 1701 г. он ставил в пример древ-
них монахов, которые «сами себе трудолюбными своими руками пищу промышляли
и, общежительно живяше, и многих нищих от своих рук питали». Нынешние же
монахи, рассуждал царь, «сами чуждые труды поедоша, и начальные монахи во
многие роскоши впадоша». В указе от 31 января 1724 г. Петр тоже утверждал, что
большая часть монахов «тунеядцы суть», ибо ведут праздную жизнь («корень все-
му злу праздность»), заботятся только о себе, в то время как до пострижения они
были «троеданниками: то есть дому своему, государству и помещику». Указ этот
царь начинал многозначительным обещанием вплотную заняться духовным чином:
«Ныне же имея свободное время при расположении правильно всех дел в государ-
стве и о сем чине пространно объявя людям, також расположить и уставить должно
есть для пользы вечной и временной людям и изрядства обществу». Царь отвергал
средневековое представление о монахах как о царских богомольцах: «А что, гово-
рят, молятся, то и все молятся». Заключительные фразы указа дают представление
о том, в каком направлении работала его мысль и каковы были перспективы черного
духовенства. «Что же прибыль обществу от сего? — вопрошал Петр и дал недву-
смысленный ответ: — Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям, поне-
же большая часть бегут (в монастыри. — Н. П.) от податей и от лености, дабы даром
хлеб есть» 39.
Проживи царь еще несколько лет, и, быть может, тунеядцам в черных рясах
довелось бы служить государству с большим усердием, чем они это делали к концу
царствования Петра. Путь к тому прослеживается достаточно определенно: мона-
стырям сначала было запрещено покупать и менять земли, а затем их лишили права
распоряжаться доходами с вотчины; монашествующих посадили на скудный раци-
он, одинаковый для владык и рядовой братии; им запретили держать в кельях бума-
гу и чернила. Указ от 28 января 1723 г. запрещал пострижение в монахи и мона-
хини.
«Для пользы вечной и временной людям» монахи и монахини должны были
заниматься «художествами»: столярным делом, иконописанием, прядением, шить-
ем, плетением кружев и прочим, «что не противно монашеству». 25 мая 1724 г. ка-
питан Баскаков получил царский указ об организации в порядке опыта управления
тремя монастырями в соответствии с составленным царем регламентом. Регламент
предписывал использовать доходы монастырей следующим образом: часть доходов
предназначалась монастырскому начальству, а также на церковные нужды и ре-
монт зданий. Оставшуюся сумму надлежало разделить на три части: две из них
предназначались на содержание больных, старых и увечных, а третья часть — мо-
нахам и монахиням. Для приема больных, старых и увечных выделялись Вознесен-
ский и Чудов монастыри. Новодевичьему монастырю надлежало принимать сирот.
Монахини обязаны были обучать детей грамоте начиная с пятилетнего возраста.
Царь потребовал, «дабы белье и чистода хорошея была». Главное новшество состоя-
ло в том, что на монастыри возлагалась обязанность содержать за счет своих дохо-
дов увечных и дряхлых солдат и офицеров, а также училища. Вводя эти новшества,
Петр рассуждал: «Наши монахи зажирели. Врата к небеси — вера, пост и молитва.
«Общее благо» 493
Я очищу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином» 40.
Изменилось положение и белого духовенства. Приходские священники не
могли успешно выполнять роль духовных пастырей, пребывая в темноте и невеже-
стве. Отсюда указы, предписывавшие детям попов и дьяконов учиться в греческой
и латинской школах, а также запрещение занимать в приходах «отцовы места» не-
обученным сыновьям. Один из указов (от 1 сентября 1723 г.) предусматривал даже
принудительное обучение: «А которые в учении быть не похотят, тех имать в школы
неволею и учить их к надежде лучшего священства».
Предметом особой заботы царя было внедрение в сознание подлинной рели-
гиозности. 19 апреля 1724 г. царь повелел Синоду составить две книги: для сельских
жителей «простые, а в городах покрасивее для сладости слышащих», в которых
изложить «наставления, что есть прямой путь спасения».
Самое существенное новшество в службе белого духовенства состояло в санк-
ционированной Синодом отмене тайны исповеди. Если во время исповеди кто-либо
объявит о намерении совершить «воровство, наипаче же измену, или бунт на госу-
даря или на государство, или злое умышление на честь или здравие государево
и на фамилию его величества», то священнику вменялось в обязанность донести об
этом в Преображенский приказ «без всякого прикрывательства». Синод в указе от
17 мая 1722 г. внушал священникам, что «сим объявлением духовник не объявляет
совершенной исповеди и не преступает правил, но еще и исполняет учение господ-
не, тако реченное: «Аще согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его»» 4|.
Смысл изменений в укладе жизни монашествующей братии и в хозяйственной
деятельности монастырей состоял в использовании монастырских доходов для нужд
государства. Жизнь «в беспечалии» черного духовенства означала, как видим,
реальное ухудшение его положения. Недаром это духовенство не принимало пре-
образований и осуждало деятельность Петра. Что касается белого духовенства, то
царь желал видеть в нем духовных пастырей, достаточно образованных слуг госу-
дарства, способных внушить пастве послушание и веру в справедливость и незыбле-
мость существующих порядков.
«Общее благо» не оставило без внимания и дворянство. Принято считать, что
Петр проводил социальную политику в интересах дворянства. В смысле оценки
конечных результатов этой политики подобное утверждение является бесспорным.
Но при этом не следует забывать, что на дворян Петр тоже возложил новые повин-
ности и что служба государству не обошла и привилегированное сословие.
Во времена Петра праздную жизнь дворян в усадьбах заменила полная опасно-
стей постоянная служба в полках и на кораблях, находившихся на театре военных
действий, где надо было штурмовать крепости, участвовать в сражениях с велико-
лепно вымуштрованной армией шведского короля. Дворянину пришлось облачить-
ся в офицерский мундир и нести беспокойную службу в казармах и канцеляриях,
которую он считал столь же обременительной, как и разорительной, ибо барское хо-
зяйство оставалось без присмотра. Изобретательность дворян, стремившихся укло-
ниться от службы и от дворянских смотров, не знала границ, но и Петр не оставался
в долгу, изобретая различные наказания таким дворянам. Среди прибыльщиков
и фискалов, как мы помним, появились доносители, специализировавшиеся на вы-
явлении нетчиков — так называли дворян, укрывавшихся от смотров и службы.
Царь поощрял активность доносителей обещанием отдать имущество и деревни
нетчика тому, кто его разоблачит. Первый указ с подобным обещанием Петр обнаро-
довал в 1710 г. В дальнейшем царь его периодически повторял, причем соблазнял
пожитками и деревнями любого доносителя, «какого б оной низкого чина ни был
или хотя слуга оного».
Разовые карательные меры к отдельным дворянам сменились серией указов,
изданных в 1714 г. с целью возбудить у самих дворян интерес к службе. Речь идет об
494 В. И. Павленко
указе о единонаследии от 23 марта и ему сопутствующих. В советской историогра-
фии при анализе этого указа на первый план выдвигался тезис о том, что он слия-
нием двух форм землевладения — поместной и вотчинной — укрепил феодальную
собственность дворян на землю. Однако подлинное значение указа о единонаследии
в другом. Дело в том, что фактическое слияние поместного и вотчинного землевла-
дения нетрудно обнаружить в Уложении 1649 г. и дворянин практически распоря-
жался поместьем так же, как и вотчиной. Указ о единонаследии ограничивал право
распоряжения недвижимым имением, как назвал указ поместья и вотчины. Если
раньше землевладелец мог поделить свое наследие между всеми сыновьями, то те-
перь он мог отказать его только одному из них, причем любому — старшему или
младшему. Введение ограничения, задевавшего столь глубоко интересы дворян, что
они после смерти Петра при первой же возможности добились его отмены, указ
мотивировал заботой законодателя об их благополучии: раздел недвижимого иму-
щества между всеми наследниками приведет к оскудению рода, упадку фамилии —
размножаясь, они «в такую бедность придут, что сами однодворцами застать могут,
и знатная фамилия вместо славы поселяне будут».
Главная цель указа о единонаследии состояла в том, чтобы принудить дворяни-
на служить. При старом порядке наследования дворянин, «имея свой даровой хлеб,
хотя и малой, ни в какую пользу государства без принуждения служить и прости-
раться не будет, но ищет всякий уклоняться, жить в праздности». Теперь сыновья,
не получившие наследия недвижимым имением, будут принуждены «хлеба своего
искать службою, учением, торгами и прочим». Указ о единонаследии подпирали
другие акты, преследовавшие ту же цель. Один из них (от 26 февраля 1714 г.) не
разрешал пройзводить в офицеры дворян, которые не служили рядовыми в гвардей-
ских полках и «с фундамента солдатского дела не знают». Другой указ отдавал
предпочтение военной службе. Дворянскому отпрыску, не получившему наследия
недвижимостью, разрешалось ее приобрести, но только по истечении семи лет на
военной службе, десяти — на гражданской и пятнадцати лет, если он пребывал в
купечестве или «мастерстве». Тем, кто нигде не служил и не торговал, запрещалось
покупать деревни «даже до смерти» 42.
Петр использовал еще одно средство привлечения дворян на службу — он пе-
риодически устраивал им смотры. Чаще всего они носили выборочный характер,
когда вызывалась только определенная группа дворян. Так, указом конца 1713 г. на
смотр в Петербург вызывались дети от 10 лет и старше, но не все, а только те, за
родителями которых значилось не менее 100 дворов. В следующем году было обна-
родовано два указа: один из них вызывал на смотр в столицу недорослей от 13 лет
и старше, второй — от 10 до 30 лет. Два смотра носили повальный характер — на
них обязывали явиться всех дворян, находившихся на службе, независимо от воз-
раста и занимаемой должности. Первый — о нем не сохранилось документов —
происходил в 1715 г. Другой был проведен в 1721 —1722 гг. и оставил после себя
множество единообразных по форме анкет о прохождении службы каждым дворя-
нином, до сих пор не изученных.
Смотры выявляли дворян, упорно уклонявшихся от службы, а также сущест-
венно влияли на карьеру тех представителей привилегированного сословия, кото-
рые отличались усердием и способностями. Смотры недорослей давали возможность
одних определять в школы, других отправлять учиться за границу, третьих припи-
сывать в полки для прохождения службы. Впрочем, принудить всех дворян слу-
жить не удавалось и Петру. О невыполнении царских указов свидетельствует их
обилие. Издание нового указа, повторявшего угрозы нетчикам, говорит о том, что
предшествующий указ аналогичного содержания не выполнялся.
В 1715 г. некий Михаил Брянчанинов донес царю о ярославском помещике
Сергее Борщовегжцторый хотя и моложе 30 лет, но «в доме своем укрывается... а на
«Общее благо» 49.)
твоей, государевой, службе при полку не служил». Последовала резолюция царя:
«Ежели меныпи тридцати лет, за такое презрение указу отдать против сего чело-
битья и указу все сему доносителю». Публицист И. Т. Посошков, по его словам,
встречал «многое множество здоровых молодиков», каждый из которых «мог бы
один пятерых неприятелей гнать», но они вместо службы в армии, пользуясь покро-
вительством влиятельных родственников, пристраивались на доходные места в
гражданской администрации и «живут у нажиточных дел». Посошков изобразил
колоритную фигуру дворянина Федора Пустошкина, который «уже состарился, а
на службе ни на какой и одною ногою не бывал». От службы он откупался богатыми
подарками либо прикидывался юродивым. Стоило, однако, посыльному выехать за
околицу усадьбы, как Пустошкин «то и юродство свое отложит и, домой приехав,
яко лев рыкает» 43.
Помимо непрерывной службы у дворян была еще одна повинность, которую
многие из них считали обременительной настолько, что всеми правдами и неправ-
дами стремились от нее уклониться. Учебные заведения, созданные при Петре,
напоминали казарму, а учащиеся — рекрутов. Контингент учащихся школ и Мор-
ской академии, выпускавшей специалистов высшей квалификации, комплектовал-
ся из дворянских недорослей принудительно. Имея в виду Морскую академию,
брауншвейгский резидент Фридрих Вебер отмечал, что «в целой обширной России
не было ни одной знатной фамилии, которая бы не обязалась выслать в эту акаде-
мию сына или другого родственника от 10- до 18-летнего возраста». В инструкции
для Морской академии, учрежденной в 1715 г., есть пункт, написанный самим Пет-
ром: «Для унятия крика и бесчинства выбрать из гвардии отставных добрых сол-
дат, и быть им по человеку во всякой каморе, во время учения иметь хлыст в руках;
и буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить, какой бы он фамилии ни
был, под жестоким наказанием, кто поманет» 44.
Широко было распространено командирование дворянских недорослей за гра-
ницу. Автор дипломной работы о русских волонтерах за границей М. И. Дедов уста-
новил, что с 1697 по 1725 г., по неполным данным, было отправлено не менее
26 групп волонтеров, не считая индивидуальных посылок, а в общей сложности
более 1000 учащихся 45. Поначалу молодые люди овладевали преимущественно
мореходством, кораблестроением, военным делом. Со временем за рубежом стали
обучаться архитектуре, живописи, разведению парков, восточным языкам.
Царь высоко ценил успехи тех, кто проявлял прилежание и обнаруживал та-
ланты. В апреле 1716 г. Петр повстречал за границей живописцев, направлявшихся
в Италию для совершенствования мастерства. Вот что по этому поводу он писал
Екатерине: «Попались мне встречу Беклемишев и живописец Иван. И как оне при-
едут к вам (в Данциг.— Н. П.), то попроси короля, чтоб велел свою персону ему
списать; также и прочих, кого захочешь, а особенно свата, дабы знали, что есть и из
нашего народа добрые мастера» 46. «Живописец Иван» — это Иван Никитин, сын
священника, талантливый портретист, искусно владевший кистью еще до поездки
в Италию.
Один из волонтеров, Иван Михайлович Головин, после четырехлетнего пребы-
вания в Италии ради обучения кораблестроению и итальянскому языку возвратился
на родину и предстал перед царем-экзаменатором. Ответы обнаружили полное не-
знание предмета.
— Выучился ли хотя по-итальянски? - спросил царь. Головин признался, что
и здесь он не преуспел.
— Ну так что же ты делал? — допытывался царь.
— Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил
со двора,— чистосердечно ответил волонтер 47. Чистосердечное признание, видимо,
и отвело надвигавшуюся грозу над головой незадачливого Головина.
496	11. И. Павленко
Обучение за границей считалось делом многотрудным: усложняли его незна-
ние языка и в особенности материальные лишения, нередко выпадавшие на долю
волонтеров. Отсюда - попытки поскорее отбыть на родину или вообще уклониться
под благовидным предлогом от поездки, которые сурово пресекал царь.
Василий Петрович Шереметев, видимо надеясь на заступничество брата-фельд-
маршала, ослушался повеления Петра, запрещавшего волонтерам жениться, и,
вместо того чтобы снаряжать сына в дальнее путешествие, устроил свадьбу. Царь не
посчитался с тем, что невестой была дочь «князя-кесаря» Ромодановского, и сурово
напомнил, что указ надо блюсти как брату фельдмаршала, так и его племяннику.
Вот какое распоряжение в связи с этим казусом получил Тихон Никитич Стрешнев
в 1709 г.: «...сына Василия тотчас отправь в надлежащий путь и более недели не
давай сроку; а его, Василия, за ту вину, отняв чин, пошли на работу городовую, а
жену его — в прядильный дом; а дворы московские и загородные запечатать, и чтоб
прямо работали, так, как и простые». Борису Петровичу Шереметеву долго при-
шлось хлопотать, чтобы выручить из беды своего брата, осмелившегося нарушить
царский указ. Его собственных усилий оказалось недостаточно, и тогда он обратил-
ся за помощью к Л. Д. Меншикову, прося царского фаворита «предстательство
учинить». Настойчивые заботы о ближнем князя и фельдмаршала в конечном счете
принесли плоды: брат с супругой, вкусив пользу физического труда, были освобож-
дены от дальнейшего наказания 48.
В тех немногих случаях, когда кто-либо из дворянских недорослей проявлял
интерес к науке, особенно к военно-морской, царь испытывал неподдельную ра-
дость. Сын Никиты Моисеевича Зотова решил поступить на службу во флот, о чем
написал отцу письмо, содержание которого стало известно царю. Петр поспешил
поддержать намерение Коноиа, отправив ему следующее послание: «Вчерашнего
дня я видал письмо у отца вашего, от вас ко оному писанное, в котором сенц
(смысл.— Н. П.) тот есть, чтоб вам обучиться службе, на море принадлежащей.
Которое ваше желание мы любезно приняли и можем так сказать, что мы ни от еди-
ного человека из россиян такого прошения не слыхали, в котором вы первый объ-
явились, понеже зело редко случается, дабы кто из младых, оставя в компаниях
забавы, своею волею шуму морского хотел. В прочем желаем вам, дабы господь Бог
вам в сем (зело изрядном и едва не первом па свете почитаемом) деле благословил
и счастливо во свое время к отечеству возвратил».
Конон Зотов действительно преуспел в военно-морской науке. Кроме того, он
свободно владел французским языком, так что царь в 1714 г. поручил ему перевести
«Ордоннанс» («Устав») Людовика XIV о военно-морских силах, арсеналах и
магазинах, а в следующем году велел ему ехать во Францию и там «все, что
ко флоту надлежит па море и в портах, сыскать книги» и перевести их па рус-
°	49
скии язык
Отечественные школы и обучение учеников за границей год за годом изменяли
национальный состав военных и гражданских специалистов страны. Контингент
учащихся в учебных заведениях по масштабам того времени был довольно значи-
тельным. Штаты Навигацкой школы предусматривали обучение в ней 500 учащих-
ся. Этот комплект был достигнут в 1705 г. В Морской академии обучалось 300 чело-
век, в Инженерной школе — 100 —150 человек, несколько десятков человек овладе-
вали медициной в специальном Медицинском училище. На Урале и в Олонецком
районе дети мастеровых обучались горному делу в горных школах, созданных при
казенных металлургических заводах.
Созданная сеть учебных заведений и посылка молодых людей за границу по-
зволили освободить от иностранцев-наемников прежде всего офицерский корпус.
Уже после Прутского похода Петр уволил в отставку свыше 200 генералов и офице-
ров иностранцев. Их число в полках не должно было превышать трети офицерского
«Общее благо» 4!) /
состава. Через три года офицеры-иностранцы подвергались экзамену, и все не вы-
державшие его подлежали увольнению. В итоге в 20-х годах XVIII в. офицерский
корпус на девять десятых состоял из русских.
В то же время среди офицеров было все еще немало неграмотных. М. Д. Раби-
нович, исследовавший этот вопрос, обнаружил, что в 1720 —1721 гг., по неполным
данным, в зависимости от рода войск насчитывалось от 4,4 до 31,2 % неграмотных
офицеров 50.
Таким образом, «общее благо» для дворянина означало способность служить на
военном и гражданском поприщах. Успешной эта служба могла быть только в слу-
чае, если дворянин овладел необходимыми знаниями. Отсюда вытекала обязан-
ность дворянина учиться, поднимать свой общеобразовательный уровень. Прин-
ципиальное отличие службы дворянина от службы представителей непривилегиро-
ванных сословий состояло в том, что первый занимал командные посты в армии, на
флоте и в гражданских учреждениях, тогда как вторые находились у него в подчи-
нении. Другое отличие - дворянин за службу получал жалованье, а податное насе-
ление платило налог, часть которого расходовалась на содержание военной и граж-
данской бюрократии.
Сказанное позволяет раскрыть понятие «общее благо» в двух его значениях:
таким, каким оно представлялось Петру, и таким, каким оно было в действитель-
ности.
Петр исходил из представления, что гармония и благоденствие наступят тогда,
когда каждый из подданных будет безоговорочно выполнять обязанности, возло-
женные на него государством. Только тогда возможны успехи в торговле, промыш-
ленности, соблюдении правосудия. «Общее благо» — это в конечном счете способ-
ность подданных служить государству.
Но в том-то и дело, что в действительности «общее благо» отнюдь не представ-
ляло об!цее, равное для всех благоденствие, ибо теоретики «общего блага», в их чис-
ле и Петр, за исходное брали существовавшую в ту пору социальную структуру об-
щества. Поэтому изначальное неравенство, предусмотренное сословной структурой
общества, не только сохраняло свое значение, но и еще более усиливалось за счет
появления новых обязанностей, введенных преобразованиями.
Крестьянин, служа государству, должен был возделывать пашню, исправно
платить подати, поставлять рекрутов, выполнять повинности в пользу помещика.
Служба крестьянина государству Петра сопровождалась увеличением тягот. Служ-
ба дворянина хотя тоже стала обременительнее, но в конечном счете приносила ему
дополнительные доходы: к барщине и оброку от крестьян прибавилось денежное
жалованье, выплачиваемое государством. Напомним, что львиную часть бюджета
государства обеспечивали налоги, взимаемые все с тех же крестьян и посадского
населения.
«Общее благо» — это фикция XVIII в., за которой скрывалась необходимость
каждого подданного в зависимости от своей сословной принадлежности неукосни-
тельно выполнять обязанности, возложенные на него государством. Как девиз прав-
ления монархов «общее благо» не сходило со страниц указов на протяжении всего
столетия, но, чем ближе к нашему времени, тем в большей степени оно эволюциони-
ровало в одном определенном направлении, наполнялось иным содержанием: «об-
щее благо» подданных трансформировалось в реальное благо для дворянства. При
преемниках Петра дворяне постепенно освобождались от обязанностей, которые
наложил на них Петр. Натиск чисто сословных дворянских интересов на «государ-
ственный интерес» при Екатерине II завершился знаменитыми указами дворян-
ской «матушки-государыни» — «О даровании вольности российскому дворянству»
в 1762 г. и «Жалованная грамота дворянству», освободившими дворян от всех обя-
занностей и расширившими их привилегии. Именно в новых условиях, когда дво-
498 Н. И. Павленко
рянекие недоросли были освобождены от обязанности служить и учиться, мог по-
явиться персонаж комедии Фонвизина — Митрофанушка.
К концу царствования Петру казалось, что уже можно было пожинать плоды
многолетних трудов на ниве «общего блага»: обеспечен выход к морю, введены но-
вые учреждения, составлены для них регламенты, опубликованы сотни указов со
всякого рода наставлениями, заметны успехи в развитии торговли и промышлен-
ности, все категории населения приспособлены к выполнению государственного
тягла. Много лет царь мечтал о «часах», стрелки которых могли показывать «счаст-
ливое время». Теперь он питал надежду, что такие «часы» уже сконструированы и
безотказно действуют. На самом деле «часы» всякий раз давали обратный ход, как
только стрелки двигались к воображаемому царем «общему благу». Жизнь в обще-
стве, основанном на произволе и угнетении, развивалась по своим законам,
жестоко насмехалась над указами, поучавшими, как лучше и проще добиться
блаженства и довольства всех подданных. Вместо гармонии рождались новые
социальные противоречия, вместо общего согласия — классовые антагонизмы,
которые не могли ни преодолеть, ни остановить новые учреждения, новые указы,
новые регламенты.
В данном исследовании нет ни возможности, ни надобности в систематическом
обзоре того, чем заканчивались усилия царя достичь благоденствия в разных сфе-
рах жизни общества. Нет возможности потому, что.этих сфер было столь много, что
изучение их потребовало бы использования многочисленных источников, в том чис-
ле неопубликованных, и во много крат увеличило бы объем работы. Нет надобности
потому, что перед читателем не история России, а биография Петра Великого, что
дает нам право ограничить свою задачу общеизвестными примерами о том, как
идеалы, воплощенные в указах и регламентах, вступали в конфликт с теми, кто
призван был претворять их в жизнь,— с бюрократией.
Собиратель преданий о Петре Яков Штелин записал один любопытный рассказ.
За достоверность его поручиться нельзя, поскольку Штелин создал источник, не
внушающий доверия, но рассказ достаточно рельефно отражает эпоху, нравы и
моральный облик государевых слуг. Царю стало известно о каком-то московском
стряпчем, отличавшемся двумя качествами, высоко ценимыми Петром: он доско-
нально изучил законы, а его бескорыстие было столь безупречным, что он предпочи-
тал проиграть судебный процесс, чем выиграть его, если опекаемый им подзащит-
ный был действительно виновен. Петр пожелал лично познакомиться с законником,
имел с ним продолжительный разговор о запутанных судебных казусах и, обнару-
жив в нем честного и знающего человека, назначил его главным судьей в Новгород-
скую провинцию. Через несколько лет царю стало известно, что бывший стряпчий
стал брать взятки.
— Я никогда от тебя этакого не ожидал,— сказал государь.— Но что тебя до
этого довело?
— Не иное, как то, что я одним моим жалованьем за все свои труды и работу
едва имел нужное пропитание, а для жены и детей не мог ничего приобрести, не
вступая в долги.
— Сколько же, ты думаешь, надобно, чтобы ты был доволен, судил справедли-
во и не брал взяток?
— По крайней мере еще столько же, сколько ныне получаю.
11,арь назначил судье сверх двойного жалованья еще половину, но предупредил,
что если впредь он будет уличен во взятках, то кончит жизнь на виселице. Некото-
рое время судья отправлял должность, не беря посулов, но потом вновь соблазнился
на взятки. Петр, издали наблюдавший за службой судьи, уличил его в преступлении
и велел повесить51.
Безвестный судья, попавший на страницы рассказов Штелина о Петре, быть
«Общее благо» ^199
может, и не заслуживал бы упоминания в современном сочинении о царе, если бы
собирательный образ казнокрада и мздоимца, представленный этим судьей, не имел
многочисленных последователей в повседневной жизни.
Брауншвейгский резидент Вебер со слов какого-то, как он выразился, «сведу-
щего русского» записал, что из собранных 100 рублей подати лишь 30 поступают в
казну, а «остальные чиновники делят между собою за труды свои». Вебер называл
канцеляристов, правителей, заседателей и прочих чиновников «хищными птицами,
которые думают, что со вступлением в должность им предоставляется право выса-
сывать крестьян до костей и на их разорении устраивать свое счастье». Резидент
заметил, что «средства, употребляемые для извлечения взяток, неисчислимы и их
так же трудно исследовать, как и исчерпать море, и хотя повелением его величества
многие из них искореняются, но чиновники с изумительной быстротой приискива-
ют новые» 52. Иначе и не могло быть. Никакие строгости и никакие виселицы не
могли искоренить того, что порождалось самой бюрократической системой, создан-
ной самим же Петром.
Стараниями фискалов выяснилось, что первыми грабителями народа являлись
не мелкие сошки, а ближайшие соратники царя, первые его слуги: светлейший
князь Меншиков, адмирал Апраксин, князь Гагарин, Кикин и др. Возникло не-
сколько громких дел, выявивших причастность вельмож к казнокрадству, вымога-
тельству взяток и другим крупным злоупотреблениям. Об одном из таких дел, «ге-
роем» которого стал сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, о пе-
рипетиях следствия, как и о том, что вслед за Гагариным на эшафоте оказался и его
разоблачитель — обер-фискал Нестеров, речь шла в предшествующей главе. Здесь
добавим, что судьбу Нестерова едва не разделил другой сподвижник царя — Алек-
сей Александрович Курбатов. Блестящая карьера знаменитого прибыльщика, как
и карьера Нестерова, оборвалась все по той же причине — он не удержался от
соблазна запустить руку в казенный карман и вымогать взятки.
У истоков опалы Курбатова находилась его ссора с Меншиковым. Поначалу
отношения между ними были такими, что, казалось, их водой не разольешь: князь
споспешествовал карьере Курбатова, а последний всячески угождал своему покро-
вителю. Изредка между ними случались размолвки, но они были кратковремен-
ными. Положение круто изменилось, когда царь назначил Курбатова архангело-
городским вице-губернатором. Прибыльщик отправился в Город и там обнаружил
противозаконные действия агента Меншикова Дмитрия Соловьева. Вопреки царс-
кому указу, запрещавшему вывоз хлеба за границу, Соловьев продавал его в Гол-
ландию. Курбатов настрочил донос царю. С этого времени Меншиков и Курбатов
стали непримиримыми врагами и так крепко вцепились друг в друга, что разняла
их лишь смерть Алексея Александровича.
К следствию по делу Соловьева был привлечен и Курбатов, который, несмотря
на кратковременность пребывания в должности вице-губернатора, успел запятнать
свое имя неприглядными поступками. К тому же тягаться со всесильным в то время
Меншиковым было непросто даже Курбатову. Короче, для расследования дела Со-
ловьева и Курбатова в Вологду и Архангельск был направлен гвардии майор князь
Михаил Волконский.
Курбатов, пользуясь покровительством кабинет-секретаря А. В. Макарова, вел
себя по отношению к следователю вызывающе заносчиво: он не только не являлся
на собеседования к нему, но и игнорировал, оставляя без ответа, все его письменные
запросы. «...За чем ни посылаю указы, ни на что отповедывания нет»,— жаловался
Волконский Макарову на подследственного. Между тем Курбатов считал себя ни в
чем не виновным, точнее, пытался всем внушить мысль о своей беспорочной службе
царю и беспочвенности возведенных на него клеветнических обвинений. «Ей-ей,—
писал он Макарову,— ни в чем (при помощи Божии) надеюся быти виновен, разве
500 Н. И. Павленко
что но неведению, многих ради моих суетств, учинил, и в том, уповаю на Бога, едва
сыщется». Виновником своих бед вице-губернатор считал Волконского, якобы
предвзято к нему относившегося: «...не бегу от правосудия царска, но к нему про-
шуся, а он (Волконский.— Н. П.) —злоковарный лукавец и, всякие неправды
исполненный, явно от того правосудия бежит».
По мере того как следствие подтверждало одно обвинение за другим, тон Кур-
батова менялся, и он все менее категорично отрицал свои преступления: «А что до
самих нужд моих и прокормления и брал сверх жалованья небольшое, и то не тайно,
нос расписками, который долг и доныне на мне явен есть». В доношении царю Кур-
батов напомнил о своих прежних заслугах: о том, что рекомендованное им введение
гербовой бумаги дало казне 50 000 рублей прибыли; о том, что он в 1705 г., будучи
руководителем Ратуши, увеличил питейный сбор только по одной Москве на
112 000 рублей, а в 1711 г. сверх оклада собрал по Архангелогородской губернии
300 000 рублей. Перед нами типичный образец рассуждений казнокрада XVIII в.,
унаследовавшего психологию кормленщика предшествующих столетий: он не ви-
дел ничего зазорного и тем более преступного в том, что из полученных его раде-
нием казенных доходов малую толику, какие-то крохи, присваивал себе.
Макаров помогал Курбатову выкарабкаться из беды, «предстательствовал» за
своего приятеля перед царем, но так и не смог убедить Петра в его невиновности.
Алексей Александрович обратился к царю с новой челобитной с полупризнанием
своей вины. Общеизвестно, что обвиняемый тех времен, если не располагал довода-
ми о своей невиновности, использовал в свое оправдание одну из трех формул: по-
ступок-де он совершил либо «с простоты», либо «в беспамятстве», либо «спьяна».
Курбатов изворачивался более изощренно. Он, например, признал, что получил
от хлебных подрядчиков взятку в 1500 рублей, но при этом уверял, что, беря взят-
ку, он руководствовался благими побуждениями: «А те деньги приняты под видом
таким, чтоб донесть о том царскому величеству, а во уверении того писал он о пресе-
чении дорогих подрядов». Итак, хотел донести, но не донес — слишком велик был
куш, чтобы устоять от соблазна его прикарманить.
Жители Мезени и ее округи дали Курбатову «в почесть» 300 рублей, чтобы он
сквозь пальцы смотрел на уменьшение числа налогоплательщиков. Бывший вице-
губернатор признал получение денег, но опять попытался превратить порок в добро-
детель: «...он, приняв 300 рублей, запамятовал их отослать в Канцелярию на содер-
жание школ и госпиталя, но за нуждами в то время не отосланы и по розыске Вол-
конского дослать не успел».
Следственная комиссия подсчитала, что за три года Курбатов получил от город-
ского населения управляемой им губернии «харчевых и почесных подносов» на
сумму до 4000 рублей. Курбатов оспаривал эту сумму, считая, что ему перепало не
больше тысячи, и тут же подчеркнул, что он брал из мирских, а не из государевых
доходов. В «почесть» он принимал виноградное вино, водку, деньги и пр. Однако
под тяжестью улик он вынужден был признать, что с 1705 по 1714 г. присвоил
9994 рубля казенных денег. Комиссия не завершила следствия: она успела рас-
путать только 12 обвинений в адрес Курбатова, еще 15 остались нерасследован-
пыми. Но и то, что было доведено до конца, позволило предъявить Курбатову обви-
нение в присвоении им 16 422 рублей. Похоже, что над Курбатовым нависла угроза
быть повешенным, но смерть в 1721 г. избавила его от позора 5i.
I (рестунления Нестерова и Курбатова дали повод Петру издать указ, запрещав-
ший привлекать в администрацию в качестве должностных лиц, облеченных вла-
стью, представителей «подлого народа» 54. Царь, издавая этот указ, был прав от-
части. Действительно, большинство «подлородных», выбившись в люди благодаря
личным способностям, не выдержали испытания властью и оказались казнокрадами
и взяточниками. Они как бы спешили воспользоваться предоставленной возмож-
«Общее благо» • )()!
ностью и наверстать упущенное за годы жизни в нищете и безвестности. Но и среди
столбовых дворян и даже аристократов, т. е. людей, про которых нельзя сказать, что
они выбились из грязи да в князи, тоже встречались и казнокрады, и мздоимцы.
Достаточно в этой связи назвать имена Якова и Григория Долгоруких, Михаила
и Григория Волконских, адмирала Федора Апраксина и др. Но среди аристократов
были Борис Петрович Шереметев, Федор Юрьевич Ромодановский, не запятнавшие
свою честь пороками XVIII столетия — грабежом казны и вымогательством взяток.
Грабеж казны Гагариным и Курбатовым, злоупотребления Нестерова на фоне
казнокрадства Меншикова выглядят невинными забавами. С 1713 по 1725 г., т. е. до
смерти Петра, Александр Данилович непрерывно находился под следствием. Выпу-
тавшись из одной неприглядной истории, он тут же попадал в другую. Каждый раз
каялся, уплачивал штрафы, давал царю клятву «последние свои дни во всякой вам
постоянной верности окончить», чтобы тут же ее нарушить.
Бесспорно, своей умопомрачительной карьерой неграмотный Меншиков был
обязан талантам самородка, проявлявшимся во многих сферах его военной и адми-
нистративной деятельности. Он обладал многими добродетелями: отличался личной
отвагой, преданностью, умением быстро схватывать суть дел и определять главней-
шее из них, хорошо ориентировался на поле сражения, был заботливым супругом
и отцом. Никто не оспаривал его вклада в строительство новой столицы империи.
Однако вместе с добродетелями природа наделила светлейшего столь существенным
пороком, который хотя полностью и не низводил его заслуг, но сильно подмачивал
репутацию главного сподвижника царя в преобразованиях. Речь идет о патологи-
ческой алчности князя. Страсть к стяжательству, кажется, затмевала рассудок и
лишала его всякой осторожности.
Первая стяжательская акция Меншикова, послужившая причиной размолвки
его с царем, относится ко времени пребывания светлейшего на территории Речи
Посполитой в 1709 г., когда он, пользуясь финансовыми затруднениями гетмана
литовского Григория Огинского, купил за бесценок староство Езерское. Посол Речи
Посполитой Волович от имени вдовы гетмана пожаловался на бесчестный поступок
князя Петру 6 марта 1711 г., в тот день, когда царь выехал из Москвы, держа путь к
армии, двигавшейся на юг. Царь велел Меншикову немедленно возвратить старост-
во вдове. Этот эпизод и последовавшие затем события освещены в главе «Трагедия
на Пруте». Здесь лишь напомним, что конфликт, не разгоревшись, был погашен
стараниями Екатерины Алексеевны, сопровождавшей царя в Прутском походе.
Следующая конфликтная ситуация, на этот раз наносившая ущерб казне, воз-
никла в 1713 г., когда Меншиков вновь находился за пределами России — командо-
вал русскими войсками в Померании. Тогда выяснилось, что он наряду с другими
близкими царю вельможами Ф. М. Апраксиным, Г. И. Головкиным, А. В. Кикиным
заключал подряды на поставку хлеба в новую столицу на имя подставных лиц. В
чем суть этой будто бы безобидной на первый взгляд операции? Все контракты
должны были заключаться публично с тем из участников торга, который согласится
выполнить его на самых выгодных для казны условиях, т. е. По самой низкой цене
за пуд поставляемого зерна. Вельможи, напротив, заключали контракты без торга,
причем по самой высокой цене. Чтобы скрыть свою причастность к махинации,
вельможи заключали подряды не на свое имя, а на чужое; Меншиков, например,
на имя своего подчиненного — вице-губернатора Корсакова.
Петр, ознакомившись с результатами следствия по делу Меншикова, в декабре
1714 г. вынес следующую резолюцию: «За первый подряд ничего не брать, понеже
своим именем, а не подставкою учинен и прибыль зело умеренна. С подрядов, кои
своим же именем подряжал, но зело с лишком, взять всю прибыль. А кои под чужи-
ми именами — с тех взять всю прибыль да штрафу по полтине с рубля. Также и те
деньги взять, которые взяты за хлеб, а хлеб не поставлен». Содержание царской
502 Н. И. Павленко
резолюции станет понятным, если обратиться к классификации подрядов Меншико-
ва, произведенной следственной канцелярией. Эта канцелярия, руководимая гене-
ралом Василием Владимировичем Долгоруким, разбила подряды князя на три ка-
тегории.
Первый подряд на поставку в Петербург 20 000 четвертей хлеба Меншиков
взял в 1710 г. Тогда прибыль составляла 15,6 %. Скромный ее размер объяснялся
тем, что часть хлеба во время перевозки подмокла, пришла в негодность и повысила
себестоимость остального. Канцелярия, а вслед за нею и царь сочли прибыль уме-
ренной, и претензий к Меншикову предъявлено не было. Оценив все выгоды под-
рядных сделок, светлейший в 1712 г. придал им свойственный ему размах и заклю-
чил уже два контракта: за один из них он положил в карман 60,3 % чистой прибы-
ли, за другой — 63,7 %. В денежном выражении она составила 48 343 рубля и вся
подлежала возврату. Кроме того, за подряды, заключенные на чужие имена, царь
наказал князя уплатой штрафа по полтине с рубля полученной прибыли. Общая
сумма начета на Меншикова составляла 144 788 рублей, ее он должен был вернуть
казне.
Апраксин и Головкин отделались легким испугом — конфискацией получен-
ной прибыли. По мнению царя, она была умеренной: у Головкина — 16,3 %, а у Ап-
раксина хотя и достигала без малого 30 %, но он не успел ее получить. Наказанию
они подверглись за то, что оформляли сделки на подставных лиц.
Подрядная афера вельмож вызвала два царских указа. Одним из них под стра-
хом смерти запрещалось должностным лицам заключать контракты на поставку в
казну промышленных изделий и продовольствия. Другой указ регламентировал
размер прибыли подрядчика — она не должна была превышать 10 %.
Канцелярия В. В. Долгорукого — то ли по инициативе ее руководителя, то ли
по указанию царя — не ограничилась расследованием подрядных авантюр Менши-
кова и поинтересовалась более широким кругом вопросов взаимоотношений свет-
лейшего и казны. Интерес ее был вознагражден результатами, вызвавшими крайнее
удивление у всех, кто с ними был ознакомлен. Оказалось, что фаворит царя часто
залезал в казенный карман, не отчитываясь о расходовании взятых денег. Канцеля-
рия В. В. Долгорукого потребовала от Меншикова отчета об издержанной сумме,
фантастической по тем временам — 1 018 237 рублей. Вместе со штрафными день-
гами за подряд общая сумма начета на князя равнялась 1 163 025 рублям.
Началась продолжительная тяжба Меншикова с Канцелярией Долгорукого:
предметом спора являлся срок, с которого надлежало отчитываться об израсходо-
ванных деньгах. Победу здесь одержал светлейший — он убедил царя, что исходной
датой проверки надо считать не 1703 г., как на том настаивал Долгорукий, а 1710-й.
Выигрыш Меншикова очевиден — князь избавился от необходимости отчитываться
о суммах в несколько сот тысяч рублей.
У Меншикова была еще одна возможность отбиться от назойливых притязаний
Канцелярии Долгорукого: не все расходы поддавались проверке. Невозможно, на-
пример, было проверить показания светлейшего относительно таких деликатных
расходов, как издержки на подкупы должностных лиц при иностранных дворах,
выдачи «шпигам», выполнявшим разведывательные задания князя на театре воен-
ных действий, и т. д. Так, царский портрет, обрамленный драгоценными камнями,
был отправлен «из Жолквы к дуку Мальбруку ценою в 10 тысяч рублев». На такую
ли сумму пополнилась сокровищница герцога Марльборо, от которого царь добивал-
ся благосклонного посредничества в мирных переговорах со Швецией, сказать труд-
но. [1 одном случае Меншиков даже не назвал имени лица, которому было сделано
подношение: «В Фридрихштадте министру некоторому за откровенно важное дело
дано 1000 червонных». Но не исключено, что «министр некоторый» довольствовал-
ся не той суммой, которую показал Меншиков, а в несколько раз более скромной.
«Общее благо» о()3
Невозможно также точно установить, сколько было издержано на усыпанный алма-
зами перстень, подаренный датскому генерал-провиантмейстеру Платтору, или на
шпагу и трость с алмазами, подаренные другому датскому генералу — Шультену.
Короче, затруднительно произвести точный расчет, сколько из казенных сумм
князь издержал на личные нужды, а сколько — на казенные.
В 1715 г. у царя родился сын Петр. В честь «преславной радости» князь обра-
тился к царю с просьбой освободить его от уплаты оставшихся долгов и прекратить
следствие: «...от всех дел, которые по се время в той Канцелярии были и есть, меня
освободить». Просьба Меншикова была удовлетворена лишь частично. Царь не по-
верил заверению князя: «...того долгу заплатить мне нечем» — и положил на чело-
битной такую резолюцию: «По прошению вашему от половины всех денег осво-
бождаем. Что принадлежит до Канцелярии, и вы к ней, кроме сего платежа, ничем
не привязаны, когда в сем разделаетесь». К 1715 г., когда была подана эта челобит-
ная, на Меншикове значилось 324 354 рубля долга. Согласно царской резолюции,
половину этой суммы, т. е. 162 177 рублей, князь должен был внести в казну Ему
все-таки пришлось раскошеливаться. Согласно челобитной, поданной князем в
1719 г., с него было «взято деньгами, пенькою и прочими материалами 615 608 руб-
лей». Речь, видимо, шла о сумме, за которую он частично отчитался, частично
погасил со времени начала следствия. Четыре года спустя Меншиков повторил
свою просьбу. Князь жаловался, что его «зело снедает» пребывание под след-
ствием, и просил: «...чтоб я от всех канцелярий, где следуются по моим делам, был
свободен».
Ко времени подачи этой челобитной произошла смена руководителей Канцеля-
рии: место В. В. Долгорукого, оказавшегося в опале за причастность к делу цареви-
ча Алексея, занял Петр Михайлович Голицын. Это назначение обернулось для Мен-
шикова тем, что с него в дополнение к 162 177 рублям стали взыскивать еще
285 107 рублей. Впрочем, по княжеским выкладкам, не он, Меншиков, должен был
казне, а, наоборот, казна была его должницей. Меншиков уверял царя: «...никакого
моего вашей казне похищения не явилось» — и просил положить конец затянув-
шемуся следствию: «...чтоб я и мои домашние были спокойны». Спокойствие князю
и его семье не удалось обрести до самой смерти Петра. Но от падения его вновь убе-
регла Екатерина, что видно из письма, отправленного царице светлейшим: «И прав-
да, ежели бы не вашею матернею пожалован был милостию, то б всеконечно за пла-
теж денег держан бы в Канцелярии».
Казалось бы, светлейший, находясь под следствием, должен был проявлять
осторожность, воздерживаться от удовлетворения своей алчности, не обострять
отношений с царем, а, наоборот, всеми поступками подчеркивать, что начеты на
него — плод недоразумений и попыток недругов развенчать его в глазах Петра. Но
не таков Александр Данилович. На Меншикова накатилась еще одна вызванная
им волна, можно сказать девятый вал, в котором он едва не захлебнулся. Речь идет
о так называемом почепском деле.
Город Ночей с округой принадлежал бывшему гетману Мазепе и за заслуги в
виктории под Полтавой и Переволочной был в 1709 г. пожалован Меншикову. Князь
не довольствовался даянием и из года в год округлял свое владение, захватывая
земли украинских казаков и превращая их в крепостных. С 1717 г. казаки подавали
многочисленные жалобы на незаконные приобретения князя, но все они оставались
без последствий — никто не посмел поднять руку на светлейшего. Наконец Сенат
дал жалобам ход — для проверки их обоснованности в Почеп был отправлен межев-
щик Лосев. Однако в угоду князю он при межевании спрямил его владения так, что
они стали еще более обширными. Жалобы возобновились, и Меншиков сам отпра-
вился в 1720 г. на Украину, чтобы погасить дело в переговорах с гетманом Скоро-
падским. Меншиков полагал, что ему вполне удалась его миссия, но ошибся. Как
о()4 Н. И. Павленко
только Александр Данилович покинул пределы Украины, старый и дряхлый гетман
под влиянием старшин отправил жалобу на него самому царю.
В Почеп поскакал новый межевщик. На этот раз им оказался брат обер-секрета-
ря Сената, клеврета Меншикова, полковник Скорняков-Писарев. Он оказал князю
такую же услугу, как и Лосев, подтвердив итоги его межевания. Меншиков готов
был торжествовать победу, но царь велел отправить третьего межевщика, а двух
первых схватить для дознания. Те признались, что действовали несправедливо и
сознательно покрывали беззакония Меншикова. Припертый к стене, светлейший
признал свою вину. Царю он отправил покаянную челобитную: «Ни в чем по тому
делу оправдаться не могу, но во всем у вашего величества всенижайше слезно про-
шу милостивейшего прощения». Судьба Александра Даниловича висела на волоске,
все ожидали его близкого падения. Прусский посланник Мардефельд в феврале
1723 г. доносил: «Князь Меншиков, который от страха и в ожидании исхода дела
совсем осунулся и даже заболел, сумел опять скинуть петлю со своей шеи. Говорят,
что он получил полное помилование впредь, пока сатана его снова не искусит» 55.
Чем объяснить снисходительность Петра, сурово расправлявшегося с казно-
крадами и щадившего самого главного из них? Знал ли царь о том, что светлейший
был нечист на руку? Безусловно, знал. Чтобы убедиться в этом, не требовалось ни
следственных канцелярий, ни признаний самого князя. Достаточно было взглянуть
на дворец Меншикова, самый роскошный в столице, на его экипажи, на множество
слуг и оркестр, ублажавший слух княжеской семьи, на частые приемы и торжества,
устраиваемые во дворце, чтобы заподозрить фаворита в казнокрадстве.
Всякий раз, когда царю доводилось сталкиваться с разбирательством хищений
Меншикова, он, надо полагать, не мог не вспоминать о годах дружбы с ним. Но тако-
го рода воспоминания далеко не всегда были способны удержать Петра от сурового
наказания провинившегося. Примером может служить Кикин, бывший денщик
Петра, к которому он питал искреннюю привязанность. Стоило, однако, адмирал-
тейцу провороваться, как вся эта привязанность исчезла. Когда заходит речь о Мен-
шикове, то надобно учитывать, что привязанность Петра к Меншикову была из ряда
вон выходящей, исключительной, и дружбу между ними нельзя ставить в один ряд
с приятельскими отношениями царя, скажем, с адмиралом Апраксиным или «кня-
зем-кесарем» Ромодановским. Равным образом нельзя сравнивать и службу князя
царю со службой прочих вельмож.
Петр располагал лишь двумя полководцами, которым он доверял руководство
ответственными операциями: Шереметевым и Меншиковым. Правда, у царя было
еще два военачальника — Н. И. Репнин и М. М. Голицын, но способности их хотя и
не были ординарными, но уступали первым двум.
Светлейший князь по складу характера и особенностям полководческого даро-
вания представлял полную противоположность Шереметеву. Старый фельдмаршал
был осторожен и медлителен, действовал размеренно, долго взвешивал каждое ре-
шение. Меншиков, напротив, был горяч и нетерпелив. Шереметев никогда не риско-
вал, для Меншикова риск был родной стихией. Мы ничего не знаем о личной отваге
Шереметева и его непосредственном участии в сражениях. Меншиков в прямом
смысле слова водил войска в бой. Князь презирал опасность, лез в пекло сражения,
будучи, видимо, твердо уверен, что предназначавшаяся ему пуля еще не отлита.
Словом, у Меншикова был свой почерк ведения боя, и там, где от полководца требо-
вались дерзость, отчаянный риск, быстрота и стремительность, там светлейший
был незаменим, и именно туда посылал его Петр. Данилыч находился всегда под
рукой именно в тот момент, когда решалась судьба сражения или даже всей кампа-
нии. Вспомним хотя бы молниеносный марш Меншикова к Батурину и разорение
изменничьего гнезда. Мгновение, когда Меншиков под стенами Полтавы двинул в
атаку конницу, сорвавшую замысел Карла XIJ, остается в памяти на десятилетия.
«Общее благо» 505
Пленение шведов у Переволочны тоже связано с Меншиковым, действовавшим
смело и решительно.
Не менее значительными были заслуги Меншикова на гражданском поприще.
Губернатор столичной губернии вложил немало энергии в строительство Петербур-
га. Всякий раз, когда царь выезжал за пределы своего «Парадиза», попечение о
его обороне и благоустройстве он передавал князю, и тот не щадил ни себя, ни дру-
гих при выполнении поручения.
Короче, и дружба царя с Меншиковым, и заслуги последнего перед троном бы-
ли столь необычными, что их невозможно забыть. Но и казнокрадство светлейшего
приобрело такой размах, что его тоже нельзя было поставить в ряд с прочими казно-
крадами. Тем не менее трудно сказать, на чьей бы стороне оказался перевес — на
стороне пороков или добродетелей, если бы в критические для князя минуты не
приходила к нему на помощь добрая фея — царица Екатерина. Царицу, надо отдать
ей должное, никогда не покидало чувство благодарности к Меншикову, которому
она была обязана своим счастьем. Мягкая по натуре и сострадательная, она не уста-
вала «предстательствовать» перед супругом, пока не добивалась от него прощения.
Впрочем, в отношениях между царем и Меншиковым образовалось столько
трещин, что сделать их незаметными для постороннего глаза стало невозможно, о
прежней теплоте и доверительности не могло быть и речи. Из переписки Данилыча
с Петром последних лет исчезли фамильярность, заботливость и чувство благодар-
ности друг другу, столь характерные для писем предшествующего периода. Следы
прежних отношений изредка все же удается обнаружить, но они отражали больше
внешнюю сторону отношений, силу инерции, чем их существо. Так, Петр, находясь
во время следствия по делу царевича Алексея в Москве, отправляет Меншикову
повеление взять под стражу лиц, причастных к бегству сына за границу. По при-
вычке Петр называет Меншикова «Min Herz», по привычке обнимает его во время
встречи в новой столице, но после смерти царевича князь уже не обращается к царю
«господин полковник» или «господин вице-адмирал», а подает прошение на гербо-
вой бумаге и подписывается не просто «Александр Меншиков», как бывало раньше,
а «всепокорнейший раб вашего величества Александр Меншиков».
Цепь нашумевших историй последних лет жизни Петра замыкает дело Шафи-
рова. Оно примечательно в двух отношениях. Петр Павлович Шафиров в отличие от
ранее упоминавшихся сподвижников царя обвинялся не в казнокрадстве или мздо-
имстве, а в нарушении царских указов о порядке рассмотрения дел в правительст-
венных учреждениях. Вторая особенность дела Шафирова состоит в том, что оно
развернулось в стенах самого Сената и поэтому лучшим образом характеризует
атмосферу, царившую в высшем правительственном учреждении, и моральный
облик первых сановников государства.
Конфликт, о котором пойдет речь, возник в Сенате в отсутствие царя — он в это
время находился в Каспийском походе. Главными действующими лицами скандаль-
ной истории считаются сенатор и вице-канцлер П. П. Шафиров и обер-прокурор
Сената Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев. Однако подлинными виновни-
ками скандала, точнее, его дирижерами являлись вельможи более крупного ранга:
ни Шафиров, ни тем более Скорняков-Писарев не осмелились бы вести себя столь
непристойно даже по воззрениям того времени, если бы за спиной каждого из них не
стояли лица с более значительным весом — Меншиков и Дмитрий Михайлович Го-
лицын. Скорее всего конфликт был бы погашен в самом зародыше, если бы сенаторы
в своих поступках руководствовались деловыми соображениями. Но в том-то и дело,
что верх взяли личные мотивы, конфликт являлся всего-навсего вспышкой долго
тлевшей неприязни.
Внешне расстановка сил конфликтовавших сторон выглядит так: сенаторы-
аристократы противостояли беспородным сенаторам. В целом, пожалуй, так оно и
• )06 fl. И. Павленко
было, но с одной поправкой: по логике аристократы должны были питать нежные
чувства к столбовому дворянину Скорнякову-Писареву и встать на его защиту, а
Меншикову должен быть ближе Шафиров. Получилось, однако, наоборот: не на
безродного баловня судьбы опирался Шафиров, а на аристократов. Судьбе угодно
было свести в одну связку Меншикова и Скорнякова-Писарева. Подобная расста-
новка сил лишний раз подтверждает, сколь велика была в правящих сферах роль
личных отношений.
Враждебные отношения между Скорняковым-Писаревым и Шафировым, ви-
димо, возникли ранее 1722 г. Обе стороны, притаившись, зорко следили друг за
другом, выжидая случая, чтобы нанести противнику неотразимый удар. Первым
предоставил повод для этого Шафиров. В Сенате рассматривался вопрос о выдаче
жалованья брату вице-канцлера советнику Берг-коллегии Михаилу Павловичу
Шафирову. До назначения в Берг-коллегию он несколько месяцев находился не у
дел. Именно за время, когда он не служил ни в Берг-коллегии, ни в Ревизион-кол-
легии, при активном содействии брата был вынесен сенатский приговор о выдаче
ему жалованья. В отсутствие обер-прокурора Сената приговор подписали Шафиров
и два его приятеля — князья Долгорукий и Голицын. Обер-секретарь Сената
Поздняков счел приговор необоснованным, не стал его исполнять и доложил
о случившемся обер-прокурору, а тот приговор опротестовал. Решено было на-
вести справки, «был ли у кого его братии, которые в которое время у дел не были,
вычет».
Пока канцеляристы занимались поисками прецедента, барон Шафиров и Скор-
няков-Писарев подавали в Сенат одно представление за другим. Начиная со 2 ок-
тября 1722 г. не происходило ни одного заседания Сената, на котором бы не обсуж-
дались взаимные обвинения споривших сторон, причем каждый раз сенаторы вели
«многие разговоры». Наконец 22 октября Сенат, не обнаружив признаков прекра-
щения бумажного поединка, вынес определение, свидетельствовавшее о затрудне-
нии, в котором оказалось высшее правительственное учреждение: было решено
доложить о случившемся царю, как только тот появится в Москве, и в то же время
более не принимать ни доношений Шафирова, ни протестаций Скорнякова-Писаре-
ва. Казалось, что конфликту положен конец; он не выявил ни победителей, ни по-
бежденных, но четко обнаружил размежевание сенаторов на две враждовавшие
группировки: к одной принадлежали Меншиков, Гавриил Иванович Головкин, от-
части Яков Вилимович Брюс, к другой — П. II. Шафиров, Д. М. Голицын, Григорий
Федорович Долгорукий. Это была своего рода проба сил.
Между тем Меншиков и его сторонники не угомонились, у них созрел новый
план нанесения удара Шафирову. Они спровоцировали доношение Ямского прика-
за о неблагополучии в почтовом деле. Почтой в стране заведовал барон Шафиров.
Конфликт достиг апогея, причем не по существу работы почтовой службы, а, выра-
жаясь современным языком, по процедуре обсуждения. Поначалу Шафиров тре-
бовал, чтобы вопрос в Сенате не обсуждался на том основании, что царь пожаловал
ему почту вместо вотчины, но его предложение было отклонено — сенаторы в от-
сутствие Шафирова и Скорнякова-Писарева, покинувших Сенат, пришли к согла-
сованному решению. Две недели спустя, 31 октября, сенаторы обсуждали проект
приговора. Отсутствовавший на предшествующем заседании князь Голицын потре-
бовал прочтения выписки, т. е. справки о положении дел в почтовой службе. Во
время чтения выписки в сенатскую палату вошел Шафиров.
— Выйди вон, понеже по указу тебе быть не надлежит,— заявил ему обер-
прокурор Сената. Шафиров заупрямился:
— Вон я не выйду, и тебе высылать меня не надлежит.
Тогда обер-прокурор Скорняков-Писарев стал вслух читать соответствую-
щий указ; смысл его состоял в том, что должностным лицам не дозволялось
«Общее благо» 50/
присутствовать на заседании, где слушалось дело о них самих или их родствен-
никах. Шафиров продолжал настаивать на своем:
— Ты меня, яко сенатора, вон не вышлешь, и тот указ о выходе сродни-
кам, а к моему делу не следует.
Тут он допустил оплошность, добавив, что его дело не надлежит решать
без именного указа. Письменный указ о пожаловании Шафирову почты вместо
вотчины отсутствовал, повеление будто бы было высказано устно при канцлере
Головкине, на которого неосмотрительно как на свидетеля и сослался Шафиров.
Свидетель, однако, отрекся и не подтвердил слов барона.
— Такого именного указу нет,— заявил Головкин.
Поднялся невообразимый гвалт. Сенаторы вели себя, как сказано в одном
из указов царя, подобно «бабам-торговкам». Громче всех кричал Шафиров.
— Ты мой главный неприятель, и ты вор! — выпалил он в адрес Скорня-
кова-Писарева.
Услышав эти слова, Меншиков, Головкин и Брюс, посоветовавшись, заяви-
ли:
— Когда в Сенате обер-прокурор вор, то как им при том дела отправлять?
— И мне за тем быть невозможно,— присоединил свой голос к протестую-
щим обер-прокурор.
Тут бы Шафирову и остановиться, но он вошел в раж, утратил контроль
над собой и в запальчивости произнес роковые для себя слова:
— Напрасно вы на меня гневаетесь и вон высылаете. Вы все мои главные
неприятели. Светлейший князь — за почепское дело, а на канцлера графа Го-
ловкина я отдал челобитную самому государю. Для того им в Сенате пригова-
ривать не надлежит.
— Ты меня не убей! — подлил масла в огонь своей репликой Меншиков.
— Ты всех побьешь! — парировал выпад Шафиров.— Только я за тебя,
как Волконский и князь Матвей Гагарин, петли на голову не положу.
Шафиров имел в виду казнокрадство Гагарина и пристрастное в пользу
Меншикова расследование его злоупотреблений Волконским. Хотя Меншиков
и был причастен к обоим преступлениям, но вышел сухим из воды, в то время
как Гагарин и Волконский поплатились жизнью и имуществом. Меншиков
настоял на том, чтобы слова Шафирова были внесены в сенатский протокол,
и в знак протеста вместе с Головкиным и Брюсом направился к выходу. Здесь
Шафиров спохватился.
— Надобно править дела государственные, а партикулярные оставить до
возвращения его величества. Вам не для чего выходить вон,— бросил он вслед
уходящим сановникам.
Увещевать было бесполезно. Приличия ради протестовал против ухода трех
сенаторов и обер-прокурор. Заседание Сената практически было сорвано. Остав-
шиеся сенаторы — Долгорукий, Матвеев, Голицын и Шафиров — обсуждали де-
ла второстепенной важности.
Инцидент, происшедший 31 октября, имел продолжение. Своим поведением
Шафиров вооружил противников обильным материалом. Меншиков счел, что
настал момент для нанесения барону решающего удара: 2 ноября светлейший
предложил Шафирова «от Сената отстранить». Сенаторы, помня, что они назна-
чены царем и, следовательно, только им и могут быть отстранены, воздержа-
лись от лишения Шафирова должности, но определили внести в протокол пред-
ложение Меншикова, с тем чтобы потом доложить Петру. Если в октябре Ша-
фирову противостоял обер-прокурор Сената, то в ноябре в открытый конфликт
с бароном вступил и Меншиков, до этого державшийся в тени. Князь предло-
жил Сенату потребовать от Шафирова объяснений относительно «досадных раз-
508 и. И. Па влепко
говоров» и поступков, «противных регламенту и присяге». Когда 13 ноября Се-
нат приступил к обсуждению этого предложения, Меншиков, как заинтересо-
ванное лицо, вышел из помещения. Вслед за ним покинул зал заседаний и Шафи-
ров. Возвратившемуся Шафирову обер-прокурор объявил:
— Резолюция ио доношению князя будет учинена, скажу о ней, когда
будет скреплен приговор.
— Пожалуй, ты со мной не говори, у меня с тобою ссора.
Реплику Шафирова обер-прокурор пропустил мимо ушей и продолжал:
— Теперь будем слушать другие дела.
В голове возбужденного Шафирова запечатлелось одно слово— «слушать»,
и он совершенно невпопад воскликнул:
— Боже мой, мне тебя слушать!
Перепалка продолжалась между враждовавшими сторонами и на последую-
щих заседаниях Сената, причем поведение Меншикова и Скорнякова-Писарева
отличалось большей сдержанностью, чем Шафирова. Последний, распалившись,
говорил Меншикову дерзости, которые тому, надо полагать, не доводилось слу-
шать ни от одного вельможи. Он, например, потребовал, чтобы во избежание
подлогов и исправлений доношение Меншикова было скреплено подписями или
печатями.
— Я в подряде не бывал, и шпага с меня снята не была,-— заявил он
Меншикову, намекая на подрядные махинации светлейшего.
Конфликт погасить не удалось. Более того, начавшись с пустяка, он обострял-
ся с каждым днем и практически парализовал деятельность высшего прави-
тельственного учреждения государства. Враждовавшие стороны апеллировали к
Петру, возвращавшемуся из Каспийского похода. Скорняков-Писарев и Шафи-
ров отправили царю доношения со взаимными обвинениями. Послал с нарочным
доношение, осуждавшее поведение буйного сенатора, и Меншиков. Прибыв в
Москву, Петр указом от 9 января 1723 г. повелел создать для расследования
происшедшего так называемый Вышний суд, состоявший из сенаторов. Однако
Шафиров дал отвод Головкину и Меншикову, а Скорняков-Писарев — Долго-
рукому и Голицыну. В результате «Вышний суд» был укомплектован помимо
Брюса, Мусина-Пушкина и Матвеева генералом и штаб-офицерами, список ко-
торых открыл генерал-майор Бутурлин, а заключали гвардейские капитаны.
В то время как Шафиров, теша себя надеждой выиграть процесс, пытался
поставить «Вышний суд» на путь расследования упущений в работе Сената и
злоупотреблений обер-прокурора, Петр проявил интерес всего лишь к инциден-
ту, происшедшему в Сенате 31 октября. В дополнение к указу от 9 января царь
велел «Вышнему суду»: «В скасках писать то только, как Писарев Шафирову
говорил, чтоб вышел и чел ли указ, а Шафиров против того, что говорил и для
чего не вышел, а не другие слова, что, бранясь, говорили». Подобный подход к
задачам следствия ничего хорошего Шафирову не сулил. Попытки барона обви-
нить Скорнякова-Писарева в том, что он потакал Меншикову при расследовании
почепского дела и с бранью и криком принуждал сенаторов подписывать при-
говоры, а также ограничивал право сенаторов подписывать приговоры и сво-
бодно высказывать свое мнение при решении дел, хотя и привлекли внимание
«Вышнего суда», но в конечном счете явились побочным продуктом следствия.
Показания сенаторов на этот счет все же любопытны в плане характеристики
их отношения к исполнению служебных обязанностей обер-прокурором: одним
это исполнение представлялось безупречным, другие, напротив, обнаруживали
в нем серьезные изъяны.
Меншикову, патрону Скорнякова-Писарева, его деятельность казалась выше
всяких похвал, ничего предосудительного в его поступках он не находил. Ви-
«Общее благо» 509
новником всему был Шафиров: именно барон кричал обер-прокурору, что не
позволит ему вмешиваться в дела сенаторов. Ответственность за склоку Мен-
шиков полностью переложил на плечи Шафирова. Еще более решительно в
пользу Скорнякова-Писарева высказался Головкин: обер-прокурор «в голосах
и в советах помешательства нам никакого не чинил», иногда случавшиеся раз-
ногласия преодолевались спокойным обсуждением. Идиллические отношения се-
наторов с обер-прокурором нарушал своими спорами и криками один Шафиров.
К Меншикову и Головкину примкнул граф Андрей Артамонович Матвеев, заявив-
ший, что обер-прокурор в сенатские приговоры, «кроме надлежащего предло-
жения, не вступал». Крик и «помешки» исходили от Шафирова, злобствовав-
шего на Писарева за то, что тот разоблачил его попытку порадеть брату за счет
казны.
Совсем в ином свете выглядел Скорняков-Писарев в глазах представителей
аристократических фамилий — сенаторов Голицына и Долгорукого. Оба они по-
казали, что обер-прокурор «мало не вся дни» вторгался в сенатские приговоры
и «не давал сенаторам порядочно голосами, ни советами дел оговаривать». Во-
лее того, он нарушал и процедуру обсуждения вопросов, навязывая сенаторам
свое мнение. Сенатор граф Иван Алексеевич Мусин-Пушкин уклонился от пря-
мого ответа, сославшись на то, что он из-за дряхлости и болезни не всегда при-
сутствовал на заседаниях Сената. Уклончивую позицию занял и граф Я. В. Брюс.
В действиях Скорнякова-Писарева он усмотрел лишь одно упущение — тот иног-
да нарушал процедуру обсуждения.
Что касается освещения сенаторами событий 31 октября, то здесь их пока-
зания обнаружили полное единодушие — все они подтвердили отказ Шафирова
подчиниться обер-прокурору, предложившему ему покинуть Сенат.
Направленность следствия, характер вопросов, интересовавших «Вышний
суд», наконец, отношение царя к инциденту убедили Шафирова в том, что он
безнадежно проиграл тяжбу. Еарон понял, что ему надо каяться, обращаться
к царю с повинной, что он и сделал, не ожидая приговора суда. Обращаясь к
царю, он 15 января 1723 г. писал: «Слезно прошу прощении и помилования в
преступлении моем». Свой отказ оставить зал заседаний Сената, равно как и
хлопоты в пользу своего брата, Шафиров счел «дерзновением» и оправдывался
тем, что совершил его «бесхитростно» 56.
Челобитная, однако, не помогла. Петр не посчитался ни с заслугами Петра
Павловича во время переговоров о заключении мира на Пруте, ни с много-
численными услугами, оказанными ему бароном после Прутского мира, и под-
верг его за провинность весьма суровому испытанию. Суд приговорил Шафи-
рова к казни — отсечению головы. Судьи руководствовались упоминавшимся вы-
ше указом от 17 апреля 1722 г., в котором царь называл законы «фортецией
правды» и определял самую строгую меру наказания тем, кто толкует их «вкривь
и вкось» и тасует их, подобно картам, «прибирая масть к масти».
Очевидец событий, камер-юнкер Берхгольц, отправившийся рано утром
15 февраля 1723 г. в Кремль, дабы посмотреть на экзекуцию, записал в «Днев-
нике»: «Вокруг эшафота стояло бесчисленное множество народа, самое же место
казни окружили солдаты. Когда виновного на простых санях и под караулом
привезли из Преображенского приказа, ему прочли приговор и его преступле-
ния... После того с него сняли парик и старую шубу и возвели его иа возвышен-
ный эшафот, где он, по русскому обычаю, обратился лицом к церкви и несколько
раз перекрестился, потом стал на колени и положил голову на плаху, но при-
служники палача вытянули его ноги, так что ему пришлось лежать на своем
толстом брюхе. Затем палач поднял вверх большой топор, но ударил им возле,
по плахе, и тут Макаров от имени императора объявил, что преступнику, во
510	11. И. Павленко
уважение его заслуг, даруется жизнь...» Потрясенного Шафирова присутство-
вавшие на экзекуции сенаторы поздравляли с помилованием, но тот «сказал
будто бы, что лучше бы уже открыть большую жилу, чтоб разом избавить его
от мучения» 57.
Лишенного имугцества Шафирова отправили в ссылку в Новгород, где он
жил с семьей в нищете почти два года — до смерти Петра. Екатерина объявила
амнистию барону, он был вновь допущен ко двору. Любопытная деталь: Шафи-
ров, целиком обязанный Меншикову тем, что его голова лежала на плахе, вновь
сошелся с князем. 3 мая 1725 г. Кампредон писал в Париж: «...осмелюсь доло-
жить, что барон Шафиров, очень сблизившийся с князем Меншиковым, кото-
рому следует теперь своими советами, начинает пользоваться некоторым дове-
рием царицы».
Понесли наказания, правда легкие, и прочие сенаторы, поддерживавшие
Шафирова: князья Голицын и Долгорукий были подвергнуты денежному штра-
фу. В ноябре 1723 г. Петр издал еще один указ, определявший поведение санов-
ников в Сенате: «Ежели кто из чинов сенатских такое упрямство учинит про-
тив указов, как Шафиров учинил в Сенате 31 октября 1722 года, такого, объявя
в Сенате, арестовать». Наказан был и Скорняков-Писарев. Поначалу Петр велел
разжаловать его в рядовые и лишить деревень, а затем он получил назначение
на должность главного смотрителя строившегося Ладожского обводного канала.
На этом поприще Писарев тоже не заслужил одобрения царя. В мае 1724 г.
Петр поручил сказать бывшему обер-прокурору: хотя он «за дерзновение» в Се-
нате довольно наказан и теперь был бы достоин восстановления в чинах, но в
«канальном» деле проявил недосмотр и потачку. Тем не менее в связи с коро-
нацией Екатерины Скорняков-Писарев получил полковничий чин и половину кон-
фискованного имущества 58.
Петровское время, как видим, отличалось необычными поворотами челове-
ческих судеб: сыновья безвестных родителей становились знаменитыми людь-
ми; напротив, люди, достигшие почета, богатства и славы, в одно мгновение
утрачивали и почести, и богатство, а иногда и жизнь.
Ко времени смерти Петра число сподвижников, с которыми он начинал
правление, значительно поубавилось. Одни из них, как Ромодановский, Шере-
метев, Стрешнев, Головин, Зотов, ушли из жизни. Другие, как Меншиков, Ша-
фиров, Скорняков-Писарев, отчасти Макаров, лишились прежнего доверия царя,
и, проживи он дольше, трудно сказать, как сложилась бы судьба светлейшего
князя или кабинет-секретаря. Третьих, Кикина, Нестерова и Гагарина, он от-
правил на эшафот. Не стало собственных сыновей: Алексей погиб в застенках,
а через год царю пришлось расстаться с последней надеждой передать трон по
мужской линии.
На первый взгляд будто бы ничего не изменилось. Так, возможно, казалось
и Петру, продолжавшему сохранять издавна заведенные порядки в своей «ком-
пании».
Царь, например, не расстался с игрой в «князя-кесаря» и после смерти
Федора Юрьевича Ромодановского в 1718 г. Должность руководителя Преобра-
женского приказа вместе с титулом «князь-кесарь» воспринял сын покойного.
В письмах к Ивану Федоровичу Ромодановскому царь придерживался того же
шутливого тона, что и в письмах к его отцу: «Как словесно вашему величеству
били челом, так и письменно доносили, дабы благоволили дела приказу Преоб-
раженского принять так, как блаженные памяти отец ваш управлял». В 1722 г.
царь ставит Ромодановского в известность, что отправляется в Каспийский по-
ход «на вашу государскую службу со всем здешним флотом», и подписывает до-
несение так: «Вашего величества нижайший слуга Петр». Последний из извест-
«Общее благо» 511
ных такого рода указов царь написал Ромодановскому за три месяца до своей
смерти — в октябре 1724 г.
Роли остались прежними, но исполнители ролей переменились. Ромоданов
ский-отец при всех своих пороках был личностью незаурядной и исполнял роль
«князя-кесаря» превосходно. О Ромодановском-сыне, личности, по-видимому, бес
цветной, у нас нет сведений — ни о том, как он справлялся с обязанностями
главы Преображенского приказа, ни о том, как он исполнял роль «князя-кесаря».
С уверенностью можно сказать лишь одно: Преображенский приказ при Иване
Ромодановском утратил значение главного органа политического сыска, его мес-
то заняла Тайная канцелярия.
Раньше «компания» Петра состояла из его сподвижников, с которыми он
работал и проводил досуг. Тогда частную жизнь царя трудно было отделить от
государственной: пирушки являлись местом, где их участники продолжали за-
ниматься обсуждением дел. Теперь со сподвижниками царь общался на работе,
а отдыхал с теми лицами, которые были ему приятны. Среди них на первом
плане находились денщики. Приведем пространное суждение о денщиках царя,
принадлежащее графу Бассевичу, министру герцога Голштинского, имевшему
возможность в течение нескольких лет вблизи наблюдать жизнь двора:
«Денщики — это нечто вроде домашних слуг и провожатых, каких имеет всякий знатный
русский. Царь брал своих из русского юношества всех сословий, начиная со знатнейшего дво-
рянства и нисходя до людей самого низкого происхождении. Чтобы сделаться денщиком, нужно
было иметь только физиономию, которая бы ему нравилась. Враг всякого принуждения и эти-
кета, он допускал к себе своих дворян и камергеров только при каких-нибудь значительных правд
нествах, тогда как денщики окружали его и сопровождали его всюду. Они могли свободно выска-
зывать ему мысли, серьезные или забавные, какие им приходили в голову. Случалось довольно
часто, что он прерывал какой-нибудь важный разговор с министром и обращался к ним с inyi
ками. Он много полагался на их преданность, и этот род службы, казалось, давал право па его
особенное расположение. Лучшим способом найти к нему доступ было сближение с денщиками.
Сообразно своим способностям и уму они получали всякого рода должности и после того всегда
сохраняли в отношениях к своему государю ту короткость, которой лишены были другие вель-
можи» 59.
Очень близким к Петру человеком был кабинет-секретарь Алексей Василье
вич Макаров. Эту должность он занимал с 1704 г. и выполнял ее до ликвидации
Кабинета в 1727 г. Через Макарова шла вся переписка царя. Кабинет-секре
тарь составлял по поручению царя ответы корреспондентам, докладывал ему
о содержании полученных на царское имя прошений, донесений и т. д. Без
граничное доверие Петра к Макарову придавало кабинет-секретарю огромный
вес в правительственном механизме.
В круг домашних друзей Петра, с которыми он проводил часы досуга,
входили также люди, не занимавшие каких-либо государственных должностей
ни до того, как они стали вхожи ко двору, ни после этого. К ним относится поп
Битка. Он, постоянный партнер Петра при игре в шахматы, часто находился
при нем безотлучно, сопровождал его в заграничной поездке 1716—1717 гг. В ка-
честве знатока церковного чина поп Битка привлекался к составлению церемо-
ний для «всепьянейшего собора». Вхож был в дом Петра и Степан Иванович
Беляев — певчий дьяк, руководитель царского хора. Он пользовался располо-
жением царя, сопровождал его в поездке по Европе и, как и поп Битка, частень-
ко принимал его у себя дома.
Едва ли не самым близким к Петру человеком среди лиц, входивших в его
дом, был князь Юрий Федорович Шаховской, более известный под именем архи
дьякона Гедеона Шаховского. Этим именем его называли во «всепьянейшем
соборе». Князь занимал при дворе должность шута и сопровождал царя повсю-
ду. Петр ценил начитанность и остроумие Шаховского, его наблюдательность
.)12 Н. И. Павленко
и находчивость. Положение шута позволяло Шаховскому говорить то, что другие
вслух произносить не отваживались: он язвительно высмеивал вельмож, обли-
чал их в казнокрадстве и прочих грехах. Наушничеством он вызывал негодо-
вание чиновников. Б. И. Куракин дал ему такую характеристику: архидьякон Геде-
он Шаховской «был ума немалого и читатель книг, токмо самой злой сосуд и пья-
ной, и всем злодейство делал, с первого до последнего» 60.
Охлаждение Петра к друзьям, с одной стороны, было связано с изменением
положения Екатерины. После возвращения из Прутского похода у царя появил-
ся семейный очаг. Душевную теплоту, растрачиваемую ранее на друзей, теперь
он отдавал «дорогой Екатеринушке», без которой уже не мог обходиться. С дру-
гой стороны, и друзья Петра давали ему, как мы видели, немало поводов для
недовольства и отчуждения. В предшествовавшие годы по отношению к ним
Петр нередко проявлял заботливую предупредительность, выражал сочувствие
в постигшем горе, отправлял письма со словами утешения.
В 1702 г. у Федора Матвеевича Апраксина умерла супруга. Деловое письмо
Петра Апраксину от 21 октября того же года заканчивается фразой: «Пожалуй,
государь Федор Матвеевич, не сокруши себя в такой своей печали; уповай на
Бога. Что же делать? И здесь такие печали живут, что жены мрут и стригутся».
Федору Алексеевичу Головину, только что похоронившему свою мать, царь
писал 10 сентября 1705 г.: «Слышу, что вы зело печальны о смерти материной.
Для Бога, извольте рассудить, понеже человек старой и весьма давно больной
был» 61.
Другие письма Петра содержат распоряжения о помощи членам «компа-
нии», оказавшимся в беде. То царь велит придворным врачам, чтобы они «ско-
ряе» поставили на ноги заболевшего сына Никиты Ивановича Репнина; то вы-
ражает тревогу по поводу болезни И. А. Мусина-Пушкина; то, зная о нелегкой
жизни, ожидавшей подканцлера Петра Павловича Шафирова, оставленного за-
ложником в Османской империи после подписания Прутского мира, счел необ-
ходимым успокоить его семью: «...не имейте в том печали, ибо, Богу и.зволь'шу,
не замешкается там». В феврале 1712 г. Петр успокаивает вдову умершего
владельца порохового завода Андрея Стейлса: «Я его яко своего кровного имел...
не вдавайте себя в зельную печаль... Что же о ваших нуждах, и то здесь Сенату
приказано» 62.
В последующие годы следы подобных забот исчезают, точнее, почти исче-
зают из писем царя. Пожалуй, единственным человеком, к которому Петр сохра-
нил теплые чувства, был Ф. М. Апраксин. В начале февраля 1716 г. царь успо-
каивает адмирала, чтобы тот не кручинился по поводу несвоевременной постав-
ки канатов в Ригу: «Зело вас прошу, для Бога, не печалию исправляй дело,
ибо из письма вашего вижу, что зело печалишься. Пожалуй, побереги себя,
воистину ты надобен». В письме, отправленном Апраксину восемь лет спустя,
Петр убеждает больного адмирала не ехать в Москву: «...не езди, подлинно
погубишь себя... Конечно, дай покой и, когда доктор совершенное безопаство
увидит, тогда поезжай» 63.
Вряд ли, однако, утрата соратников не вызывала у Петра чувства если не
одиночества, то тревоги за судьбу дела, которому он служил. Последний удар
исходил от самого близкого человека — собственной супруги. Но об этом позже,
а сейчас надобно разъяснить, что одиночество, т. е. по сути банальная ситуация,
в которой нередко оказывались великие люди в конце своего жизненного пути,
может быть рассматриваемо только в плане личных судеб. Что касается об-
щественной стороны этого вопроса, то о социальной изолированности Петра не
может быть речи, хотя у некоторых современников на этот счет существовали
диаметрально противоположные суждения.
«Общее благо»
Публицист Иван Тихонович Посошков писал: «Великий наш монарх о сем
трудит себя, да ничего не успеет, потому что пособников по его желанию не-
много, он па гору еще сам десят тянет, а под гору миллионы тянут». В глазах
Посошкова царь с удесятеренной энергией тянул груз преобразований «на гору»
почти в одиночестве, ему помогали лишь немногочисленные «пособники», в то
время как «под гору» тянули миллионы. По-иному оценивал отношение к Петру
и его преобразованиям другой современник — местоблюститель патриаршего пре-
стола Стефан Яворский. Преобразования он сравнивал с нагруженной телегой
о четырех колесах, каждое из которых он уподоблял сословию. Три колеса,
т. е. дворянство, духовенство и посадское население, вращались безотказно. «Чет-
вертое, и последнее колесо есть чин людей простонародных. Скрыпливо то ко-
лесо, никогда же тихо не умеет ходить, всегда скрыпит, всегда ропщет» 64.
Посошков не прав, оставив царя-преобразователя в одиночестве и лишив
его социальной опоры, как не прав и Яворский, полагавший, что скрипело лишь
одно колесо, а три других безропотно выполняли свое дело. В действительности
скрипели все колеса, но скрипели по-разному. Побудительные мотивы сопро-
тивления преобразованиям у дворянства принципиально отличались от причин
протеста, исходившего от податных сословий — крестьянства и широких слоев
посадского люда. Груз преобразований распределялся на телеге далеко не равно-
мерно и давил на колеса с разной силой. Дворянское «колесо» подвергалось
систематической смазке. Жертвы, которых Петр требовал от дворян на алтарь
государства, окупались с лихвой: расширились права дворян на труд и лич-
ность крестьянина; бюджет дворянской семьи пополнился жалованьем, выпла-
чиваемым государством чиновникам на военной и гражданской службе; дворян-
ство стало более образованным и как сословие более монолитным; его ряды ста-
ли пополняться талантливыми выходцами из непривилегированных сословий.
Преобразования сопровождались обновлением дворянства и укреплением его
позиций. И тем не менее, как мы убедились из содержания главы, этому обнов-
ленному дворянству была чужда идея общего блага. Даже вельможи подразу-
мевали под общим благом благо личное.
Более доступными дворянству были понятия «государственный интерес»,
«государственная польза», что соответствовало его уровню политического созна-
ния. Но из «государственного интереса» легче всего было извлечь личную выго-
ду в форме казнокрадства и взяточничества. Оба порока своими корнями уходят
в систему кормлений. Грабеж казны, как и ограбление подданных, разумеется,
сдерживал укрепление государства, но и оно в результате преобразований выгля-
дело обновленным, созданным с учетом опыта государственного строительства
стран Западной Европы. Это государство было абсолютистским — народом пра-
вил монарх при помощи своих слуг, сидевших в государственном аппарате.
22 Н. И. Павленко
Санкт-Петербург
Петербург, или Санкт-Петербург, как он называл-
ся официально, был не только любимым детищем
и гордостью Петра, но и символом его царствова-
ния, выражением эпохи преобразований. Конечно,
новая столица не олицетворяла всю Россию. На-
оборот, это был уникальный город не только по
своему архитектурному облику, но и по складу
жизни, быта. В то время как генерал-полицей-
мейстер столичного города хлопотал, чтобы его
население носило башмаки, Русь за вычетом не-
скольких городов еще два столетия шлепала в лап-
тях и одевалась в длиннополое платье. Петр не-
укоснительно требовал выхода дворянок в свет,
но еще многие десятилетия девушек из провинции
держали взаперти и старательно охраняли от по-
стороннего глаза. Указ царя ставил заключение
браков в зависимость от воли самих брачующих-
ся, но еще долгое время будущая семья детей
формировалась по воле родителей.
Столица была единственным местом, где по
воле Петра возводились кирпичные здания свет-
ского назначения, где вымощенные камнем улицы
освещались фонарями, где разбивались парки. В
Петербурге было много того, чего не было в помине
в других местах обширной петровской империи.
И тем не менее Петербург по праву можно
считать примером того нового, что Петр стремился
дать России. Понадобятся еще десятилетия, что-
бы ростки этого нового окрепли и распространи-
лись по всей стране, но начало было положено,
и процесс стал необратимым.
Сам Петр также считал создание новой сто-
лицы одним из важнейших итогов своего царство-
вания. За десять с лишним лет до своей кончины,
28 сентября 1714 г., во время торжественного спус-
ка корабля «Шлиссельбург» Петр, обращаясь к
сенаторам, морским начальникам и иностранным
гостям, приглашенным на празднество, с гордым
сознанием содеянного сказал:
«Есть ли кто из вас такой, кому бы за двадцать лет пред
сим пришло в мысль, что он будет со мною на Балтийском море
побеждать неприятелей на кораблях, состроенных нашими ру-
ками, и что мы переселимся жить в сии места, приобретенные
нашими трудами и храбростию? Думали ль вы в такое время
увидеть таких победоносных солдат и матросов, рожденных от
российской крови, и град сей, населенный россиянами и многим
числом чужестранных мастеровых, торговых и ученых людей,
приехавших добровольно для сожития с нами? Чаяли ль вы, что
мы увидим себя в толиком от всех владетелей почитании?
Писатели,— продолжал царь,— поставляют древнее оби-
талище наук в Греции, но кои, судьбиною времен бывши из
оной изгнаны, скрылись в Италии и потом рассеялись по Европе
до самой Польши, но в отечество наше проникнуть воспрепят-
ствованы нерадением наших предков, и мы остались в прежней
Санкт-Петербург 515
тьме, в каковой были до них и все немецкие и польские народы. Но великим прилежанием искусных
правителей их отверзлись им очи, и со временем соделались они сами учителями тех самых наук
и художеств, какими в древности хвалилась одна только Греция.
Теперь пришла и наша череда, ежели только вы захотите искренне и беспрекословно вспо-
моществовать намерениям моим, соединя с послушанием труд, памятуя присно латинское оное
присловие: «Молитесь и трудитесь»».
Слушателем этой речи был брауншвейг-люнебургский резидент Фридрих
Христиан Вебер. Он включил ее в свои «Записки» под выразительным назва-
нием «Преображенная Россия» и почти дословно воспроизвел приведенный выше
отрывок. Речь произвела на него сильное впечатление как содержанием, так и
эмоциональным воздействием, и он назвал ее «из всех глубокомысленных, остро-
умных речей, которые слышал... в подобных случаях от его царского величест-
ва», особенно замечательной ’.
В 1714 г. нужно было быть большим оптимистом и прозорливым человеком,
чтобы в невзрачном пока поселении разглядеть красивейший город мира, сто-
лицу обширнейшей империи. В застройке Петербурга в Петровское время про-
слеживается три этапа: деревянный, мазанковый (1711 —1714 гг.), затем кир-
пичный.
В первые годы существования Петербург застраивался по старинке, стихий-
но, точно так же как десятки древнерусских городов и городов средневековой
Европы: узкие и кривые улочки, тупики. Своеобразие Петербургу придавал
строительный материал: неказистые, беспорядочно расположенные дома сооружа-
лись из дерева, в то время как города в Западной Европе — из кирпича и кам-
ня. Единственным сооружением тех времен, сохранившимся до наших дней, яв-
ляется деревянный домик Петра.
Еще одна особенность начального этапа существования города состояла в
сравнительно медленном его росте. Объяснялось это обоснованным опасением,
что неприятель, несколько раз предпринимавший отчаянные попытки прогнать
русских с берегов Невы, мог в конечном счете овладеть всем, что с таким трудом
и жертвами там воздвигалось. Такая опасность исчезла после разгрома шведов
под Полтавой и завоевания Прибалтики, особенно Выборга, обеспечивавшего
безопасность Петербурга. Именно после Полтавы «Гистория Свейской войны»
отметила пристальное внимание Петра к своему детищу: царь в конце 1709 —
начале 1710 г., «во время бытности своей в Санкт-Петербурге, учреждал многие
гражданские дела и повелел построить церковь во имя святого Сампсона в па-
мять бывшей баталии Полтавской, такоже повелел строить свои забавные домы
каменные изрядною архитектурною работою, украшать огороды и городовым
строением поспешать, также указал умножить домов как для морских служи-
телей, так и торговых, а господам министрам, генералам и знатным дворянам
повелено тогда строить каменные палаты, тогда же указано строить пристани
в Санкт-Петербургском острову, также и на Котлином острову гавань, пристани
и магазейны» 2.
Царь мог воспользоваться двумя возможными способами застройки своего
«Парадиза»: либо снести уже построенные дома и застраивать город в соответ-
ствии с новой планировкой, либо приспосабливать планировку к уже сущест-
вующим сооружениям и держать дальнейшее строительство под своим бдитель-
ным надзором. Петр сначала отказался от обоих вариантов, решил оставить Пе-
тербург таким, каким он сложился, и искать новое место под город, где ничто
не могло ограничивать градостроительных замыслов.
Каким представлялся царю новый город? Чем он должен был отличаться
от старой Москвы, с которой у него связывалось множество неприятных воспо-
минаний? Прежде всего прямыми улицами, обширными парками, площадями
22 *
516 Н. И. Павленко
и бульварами, а также системой каналов, которым отводилась роль основных
путей сообщения. Застройку города надлежало осуществлять по плану, заранее
разработанному архитекторами и утвержденному властями. План должен был
удовлетворять всем требованиям регулярного города и предусматривать все де-
тали градостроительства: размещение и ширину улиц, место для скверов и пар-
ков, типы зданий, материал, из которого они сооружались, и т. д.
Выбор Петра пал на остров Котлин. Проект плана города на острове
предусматривал сеть прямоугольных каналов, вдоль которых должны были стоять
дома дворян, купцов и ремесленников. 16 января 1712 г. царь издал указ о при-
нудительном переселении на остров Котлин «по скончании сей войны» по ты-
сяче семей дворян, купцов и ремесленников. Предполагалось, что дома будут
сооружены казной с последующим удержанием стоимости постройки с будущих
жильцов. Петербургу этот проект отводил роль транзитного пункта для будущих
жителей Котлина-острова: перед переселением их обязывали сооружать там
«себе некоторое строение», так сказать, подготавливаться к переезду на остров3.
Список дворян общей численностью 1212 человек, подлежавших переселению,
возглавили сенаторы И. А. Мусин-Пушкин, Т. Н. Стрешнев, Г. И. Волконский,
Я. Ф. Долгорукий, М. М. Самарин и другие вельможи. Однако от осуществле-
ния этого плана Петру пришлось отказаться.
Строительство регулярного города на Котлине царь связывал с окончанием
войны, но конца ее вопреки его прогнозам не было видно. Кроме того, остров
был уязвим для неприятельского нападения. В конечном счете Петр решил оста-
вить столицу в Петербурге, но застраивать его более рационально. Его центром
должен был стать Васильевский остров, который только начинал застраиваться,
и, следовательно, осуществление плана не влекло массового сноса уже построен-
ных зданий.
Придание облика новому городу взяло на себя правительство. Руководство
и надзор за строительными работами осуществляла учрежденная еще в 1706 г.
Канцелярия городовых дел. Вез ее ведома в городе не возводилось ни одно зда-
ние. В 1714 г. царь утвердил разработанные архитектором Доменико Трезини
типовые чертежи домов для «именитых», «зажиточных» и «подлых» людей.
Многочисленные указы строго регламентировали все детали застройки нового
города. В отличие от традиционного возведения домов за глухими заборами
внутри дворов все дома в Петербурге надлежало ставить фасадами вдоль улиц.
Указом от 9 октября 1714 г. царь запретил строительство каменных домов по
всей России, кроме Петербурга. Мотивировал он эту суровую меру тем, что в
Петербурге «каменное строение зело медленно строится от того, что каменщи-
ков и прочих художников того дела [добыть] трудно и за довольную цену» 4.
В 1716 г. Петр нанял известного французского архитектора Ж. Б. Леблона,
которому поручил составить проект генерального плана города. Чертежи Леб-
лопа и планы типовых зданий в следующем году были отправлены на утвержде-
ние Петру, находившемуся в Париже. Царь отложил утверждение чертежей до
своего возвращения, а по поводу типовых зданий сделал замечание, свидетель-
ствующее о его рационалистическом подходе к решению градостроительных
проблем: окна в жилых домах надо делать меньших размеров, «понеже у нас
не французский климат» 5.
Леблон реализовал представления градостроителей того времени о так на-
зываемом регулярном городе, где все и вся предусмотрено правительством и
жителям для полного благополучия надлежало лишь пунктуально выполнять
его предписания. Город на плане Леблона имел эллипсовидную форму, разре-
занную прямыми улицами на Адмиралтейской стороне и каналами на Васильев-
ском острове. Посреди этого острова намечалась обширная дворцовая площадь,
Санкт-Петербург 51 /
окаймленная дворцами вельмож и зданиями правительственных учреждений.
Леблон предусмотрел места, где должны быть сооружены церкви, устроены рын-
ки, разбиты скверы, площади для празднеств и для казней. Вдоль каналов —
здания одной высоты. Как ни соблазнительно было изрезать Васильевский ост-
ров каналами и придать ему внешний вид Венеции, Петр все же отклонил план
Леблона — климат Петербурга сулил жителям столицы сплошные неудобства
при движении по воде, особенно в недели, когда каналы покрывал еще не-
достаточно прочный лед или когда лед перед таянием утрачивал надежность.
Реализовать план превращения Васильевского острова в центр новой сто-
лицы Петру так и не удалось, но до наших дней сохранилось два свидетельства
этого намерения. Одно из них документальное — многочисленные указы Петра
о переселении на остров семейств дворян, купцов и ремесленников, изобило-
вавшие угрозами кар ослушникам. Другое свидетельство вещественное — сохра-
нившееся здание Двенадцати коллегий, предназначавшееся для Сената и цент-
ральных правительственных учреждений, а также здание культурно-просвети-
тельного назначения — Кунсткамера.
Современники оставили нам три описания Петербурга, относящиеся к 1710—
1711, 1716 — 1717 и 1720 гг. Проследим за изменениями в городе, происшед-
шими между первым и последним описаниями. Их разделяет незначительный
отрезок времени — десять лет, тем не менее новшества очевидны, что свиде-
тельствует о небывалом размахе строительства.
Анонимный автор начал свое описание Петербурга 1710 — 1711 гг. с Петро-
павловской крепости. Его поразили сроки, в течение которых она была соору-
жена в 1703 г.,— для этого понадобилось всего лишь четыре летних месяца.
Земляную крепость из шести бастионов, кронверка и равелина в 1710 г. начали
реконструировать — «срывать прежние земляные бастионы и возводить взамен
их толстые и массивные каменные». Крепость была оснащена 300 пушками.
Внутри крепости находились четыре ряда деревянных домов, церковь. Валы
вокруг крепости были застроены казармами для гарнизона, пороховым погре-
бом и аптекой. Поперек острова был прорыт капал, предназначенный для обеспе-
чения гарнизона водой. Автор отметил традицию ежедневно в течение года
производить с одного из бастионов по три выстрела: на рассвете, в 11 часов и
при солнечном закате. Крепость с Петербургским островом соединял подъемный
деревянный мост. На этом острове было сооружено несколько зданий, принад-
лежавших вельможам, в том числе дом Меншикова, «с виду похожий на цер-
ковь», канцлера Г. И. Головкина, вице-канцлера П. П. Шафирова и других
«знатнейших министров» и генералов.
Адмиралтейская сторона уже в это время, похоже, была обжита основатель-
нее, чем Петербургский остров. У впадения реки Фонтанки в Неву находилась
«царская резиденция, т. е. небольшой домик в саду голландского фасада, пестро
раскрашенный, с золочеными оконными рамами и свинцовыми орнаментами».
В саду находились небольшой птичник и зверинец, оранжерея и фонтан. Лет-
ний сад еще не производил впечатления: «Сад сам по себе довольно велик и
хорошо разбит, но я не нашел в нем ничего особенно примечательного, за исклю-
чением нескольких мраморных статуй и бюстов, из которых в особенности хо-
рошо изображающие короля польского Иоанна Собеского и его супругу, также
королеву, Христину шведскую...»
Ниже по течению Невы располагались слобода, зимний дворец царя, пи-
тейный дом, в котором отмечались праздники и устраивались пиршества. Далее
следовали дома вельмож, служба которых была связана с морем и флотом,—
вице-адмирала Корнелия Крюйса, адмирала Федора Апраксина и адмиралтейств-
советника Александра Кикина.
<)18 Н. И. Павленко
Уже в 1710—1711 гг. внимание анонимного автора привлекли размеры Ад-
миралтейства. Это было «обширное четырехугольное здание, окруженное рвом
и валом, вооруженным пушками большого калибра». На верфи сооружались
линейные корабли и «припасены в значительном количестве нужные для того
материалы». На расположенном здесь же Канатном дворе протяженностью не-
сколько сот шагов изготавливались канаты для якорей и мачт. За Адмирал-
тейской верфью находились беспорядочно построенные дома для мастеровых и
матросов, русских и иностранцев.
Васильевский остров, подаренный царем Меншикову, не был заселен. Един-
ственное здание острова — дворец светлейшего, тоже деревянный, по «очень кра-
сивый», как заметил автор «Описания». «На всем остальном пространстве этот
остров, имеющий до двух миль протяжения, еще покрыт кустарником, наиболее
олешником, между которым пасутся коровы, лошади и мелкий скот, а иногда
попадаются также олени».
Город поддерживал прочные экономические связи с периферией: «У Нев-
ской набережной нередко видишь сотни, даже тысячи стругов, приходящих из
Ладоги, Новгорода и других русских городов, с товарами и съестными припа-
сами» 6.
Безвестный поляк, в 1720 г. находившийся в составе посольства Речи Пос-
политой, оставил менее обстоятельное «Описание». Но главное он все же увидел
и запечатлел. Если автор «Описания» 1710—1711 гг. всякий раз подчеркивал,
что все здания города были деревянными, то поляк начал свое «Описание» с
заявления, что там, где совсем недавно ютилось полтора десятка лачуг шведских
рыбаков, «теперь выстроен большой каменный город». Его украшали «громады
каменных дворцов с флигелями и всеми удобствами». Поляк не вглядывался в
каждый из них, но здесь иа помощь нам приходит «Панорама Петербурга»,
выполненная знаменитым гравером Петровского времени Алексеем Федоровичем
Зубовым, запечатлевшим в ней дворцы знати. Уже в 1716 г., когда Зубов
выполнял свою гравюру, в его поле зрения находилось множество дворцов.
Среди них дворцы родственников царя: сестры Натальи Алексеевны, сына царе-
вича Алексея, вдовы брата Федора Алексеевича Марфы Матвеевны, урожден-
ной Апраксиной, дворец вдовы Ивана Алексеевича царицы Прасковьи Федо-
ровны. В поле зрения гравера оказались дворцы Н. М. Зотова, Г. И. Головкина,
Я. В. Брюса, М. П. Гагарина и др., а также сооружения общественного назна-
чения: Петропавловская крепость с еще недостроенным собором, но тем не ме-
нее изображенным со шпилем, здание Сената. Архитекторы, планировавшие
дворцы, избежали единообразия: каждый из дворцов на набережных Невы имел
свой облик.
Неповторимый облик городу придавали не только кирпичные дворцы, но
и дотоле невиданные в России каналы. Дельта Невы, равно как и речки, в нее
впадающие, разрезала сушу на множество островов. Их количество увеличива-
лось каналами. К их рытыо Петр приступил одновременно со строительством
крепости города. Первый канал уже в 1703 г. разрезал поперек Заячий остров,
использованный под строительство Петропавловской крепости. На Адмиралтей-
ской стороне были выкопаны Красный, Лебяжий и Крюковский каналы, Зим-
няя канавка, каналы, опоясывающие Адмиралтейскую верфь. Какая в них была
надобность?
Возникает желание обвинить Петра в подражании Голландии и Венеции,
в его расточительном использовании человеческих ресурсов. Это была не при-
хоть царя, а железная необходимость, вытекавшая из строительства города на
низкой и болотистой местности. Каналы в этих условиях выполняли роль дре-
нажных сооружений, призванных понижать уровень грунтовых вод. Кроме того,
Санкт-Петербург 519
землей, вынутой из каналов, засыпали низменные места, отводимые для застрой-
ки. Наконец, каналы использовались в качестве путей подвоза строительных
материалов. Каналы вокруг Адмиралтейства имели еще одно назначение — они
использовались в качестве противопожарного средства на верфи, где сосредото-
чивалось огромное количество огнеопасных материалов. Несколько иную роль
каналов отметил поляк, оставивший описание Петербурга в 1720 г., когда
сооружение набережной находилось в разгаре:
«Около Петербурга царь укрепил берега реки, устроил плотины и шлюзы (наличие тех и
других исследователи не зарегистрировали.— Н.П.), прорыл каналы для того, чтобы лишняя вода,
нагоняемая бурей с моря, нашла куда расходиться: если бы этого не было, волны залили бы
строения. Шлюзы сверху покрыты досками, так что по ним можно ездить на лошади (вероятно,
имеются в виду подъемные мосты,— Н. П.). Чем ближе к морю, тем более широким руслом течет
Нева и разделяется на несколько рукавов, которые расходятся в разные стороны. По берегам этих
рукавов вколачивают теперь сваи, в иных местах берега ровняют, чтобы могли подходить суда,
расширяют, поднимают и углубляют дно, где понадобится» .
Обилие водных коммуникаций вызывало две новые заботы. Одна из них
состояла в исправлении не радовавших глаз ошибок природы, создавшей кривые
русла рек, разную ширину их водной глади. Отсюда вытекала задача спрям-
ления рек, укрепления их берегов, а также берегов каналов: вбитые сваи обши-
вались досками, пространство между ними и берегом засыпалось землей. Если
к этому добавить перила, то вид каналов и впадавших в Неву рек приобретал
привлекательность, обходившуюся, впрочем, недешево жителям, поскольку на
них возлагалась тяжелая повинность благоустройства набережных. Вторая забо-
та состояла в устройстве мостов, связывавших районы города, изрезанного ре-
ками и каналами. В Петровское время их было великое множество — только на
Адмиралтейском острове в 1723 г. насчитывалось 23 подъемных моста. Един-
ственной водной артерией, на которой при Петре отсутствовали мосты, была
Нева. Идея сооружения наплавного моста отклонялась вследствие того, что он
стал бы помехой для судоходства и проводки плотов. Петр был озабочен строи-
тельством арочного моста, но работы так и не начались — связь между берегами
осуществлялась лодками и мелкими судами.
Внимание царя простиралось и на внешний вид улиц «Парадиза». Аноним-
ный автор, оставивший описание Петербурга в 1710 — 1711 гг., отметил: «Когда
один только день идет дождик, то уже нигде нет прохода и на каждом шагу вяз-
нешь в грязи». К 1725 г. Петербург достиг высокой благоустроенности. Теперь
почти все улицы столицы были вымощены камнем. Обязанность мостить улицы,
как и строить набережные, тоже перекладывалась на жителей города — каж-
дый прибывавший в Петербург гужом должен был доставить на возу три камня
весом не менее пяти фунтов каждый, а на каждом судне — по 10—30 камней.
Камнем покрывали не середину улицы, то есть не ее проезжую часть, а полосу
в полтора-два метра шириной, примыкавшую к домам, т. е. тротуар, как бы мы
сказали сейчас.
Невский проспект, соединявший Адмиралтейство с Александро-Невским мо-
настырем, своим видом уже при Петре поражал современников. Глазам камер-
юнкера Берхгольца «Невская перспектива представлялась длинной и широкой
аллеей, вымощенной камнем». Проспект произвел на камер-юнкера самое бла-
гоприятное впечатление необычайной красотой и опрятностью. В июне 1721 г.
он отзывался о нем так: «...с самого начала мы въехали на длинную и широкую
аллею, вымощенную камнем и по справедливости названную проспектом. Она
проложена только за несколько лет и исключительно руками пленных шведов.
Несмотря на то что деревья, посаженные по обеим ее сторонам в три или четыре
ряда, еще невелики, она необыкновенно красива по своему огромному протя-
520 Н. И. Павленко
жению и чистоте, в которой ее содержат (пленные шведы каждую субботу
чистят ее), и делает чудесный вид, какого я нигде не встречал» 8.
Озеленению улиц царь уделял такое же внимание, как и устройству мос-
товых. Браупшвейг-люнебургский резидент Вебер, находившийся в Петербурге
в 1714 — 1719 гг., записал: «Улицы теперь во всем обширном Петербурге вымо-
щены, что стоило жителям громадных издержек, по недостатку голыша в та-
мошней болотистой местности, и что в то же время придало городу совершенно
другой вид. Вдобавок каждый домовладелец обязан насадить липы перед своим
домом и двором» 9.
27 мая 1718 г. сенаторы получили царский указ: «Господа Сенат! Определили
мы для лучших порядков в сем городе дело генерал-полицеймейстера нашему
генерал-адъютанту Девиеру и дали пункты, как ему врученное дело управ-
лять» 10.
Матроса купеческого корабля португальского еврея Антона Мануиловича
Девиера Петр приметил в Голландии еще в 1697 г. Этот бездомный скиталец,
зарабатывавший на хлеб проворным лазанием по мачтам, привлек внимание
царя своей ловкостью и находчивостью. Тогда же Петр пристроил его к Мен-
шикову, а затем определил себе в денщики. Расторопный дешцик отсутствием
честолюбия не страдал и не скрывал своего намерения породниться с самим
светлейшим, женившись на его засидевшейся в девках некрасивой сестре. Да-
нилыч презрительно отклонил домогательства. Между тем сестра временщика
оказывала столь явные знаки благосклонности своему поклоннику, что тот обра-
тился к Меншикову с советом поспешить благословить их, если он не желает,
чтобы сестра сделалась незамужней матерью. Навязчивого жениха Меншиков
велел схватить и высечь плетьми. Денщик пожаловался Петру, и тот велел
устроить свадьбу и.
Меншиков смирился, но затаил злобу, и родственные отношения между ним
и Девиером так и не переросли в приятельски-доверительные. Данилыч трети-
ровал родственника, таким способом обретенного, держал его на расстоянии и,
кажется, снизошел к нему единственный раз, когда униженно просил его «пред-
стательствовать» перед царем и царицей в годы, когда разбиралось «почеп-
ское дело» и судьба князя висела на волоске. После смерти Петра Меншиков
таки расправился с Девиером — упек его в 1727 г. в ссылку в Сибирь, оставив
сестру «соломенной» вдовой |2.
Девиер в памяти современников оставил по себе недобрую славу человека
жестокого и свирепого. Резидент Вебер так отзывался о деятельности Девиера,
правда со слов других: «По рассказам некоторых приезжих из Петербурга,
вновь поставленный там полицеймейстер распоряжался в высшей степени само-
властно и почти ежедневно подвергал наказанию и сек кнутом человек по шести
и более обоего пола». Камер-юнкер Еерхгольц отмечал, что полицеймейстер
наводил на жителей такой страх и ужас, что они дрожали «при одном его
имени». Прусский посланник Мардефельд подметил еще одну неприглядную чер-
ту Девиера — вымогательство взяток; ради этого он чинил населению «бесчис-
ленные притеснения» |3.
Инструкцию генерал-полицеймейстеру, состоящую из 13 пунктов, составил
сам Петр. Царь поручал ему следить за правильной застройкой города, укреп-
лением берегов Невы и притоков, чистотой улиц и переулков, порядком на тор-
говых площадях и рынках, качеством продаваемых продуктов. Ему же вменя-
лось в обязанность пресекать намеренное повышение цен на продукты; искоре-
нять азартные игры; строго соблюдать противопожарные меры; учреждать ноч-
ные караулы, чтобы «караульщики ходили... по ночам с трещотками, как обы-
чай в других краях»; следить за въезжавшими в город и выезжавшими из него;
Санкт-I1етербург 52 I
распределять военный постой по домам жителей, не делая никому поблажек.
После 11 вечера и до утра, т. е. в ночные часы, шлагбаумы на заставах
закрывались, и право хождения по улицам в это время предоставлялось только
воинским командам, «знатным господам», лекарям, священникам, повивальным
бабкам и лицам, выполнявшим служебные поручения. Все они должны были
иметь при себе фонари. Остальных, если они ходили ночью группами свыше
трех человек, не велено было пропускать даже с фонарями.
Полицеймейстерская канцелярия, как видим, награждалась обширнейшими
полномочиями и фактически могла вмешиваться во все сферы городской жизни,
в том числе в деятельность Городовой канцелярии. Представления царя о роли
полиции в жизни подданных выкристаллизовались в четкую формулу регла-
мента Главного магистрата 1721 г.: «...полиция есть душа гражданства и всех
добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удоб-
ности». Регламент Главного магистрата расширил обязанности полиции по срав-
нению с инструкцией 1718 г., возложив на нее наблюдение за нравственностью
горожан: полиция «запрещает излишество в домовых расходах и все явные
погрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих,
защищает вдовиц, сирых и чужестранных, по заповедям Божиим воспитывает
юных в целомудренной чистоте и честных науках».
Право иметь полицию в 1718 г. предоставлялось только столичному городу
Петербургу. Регламент Главного магистрата предоставлял это право и другим
городам, в которых «усмотрят что полезное ко установлению полиции» |4.
В 1721 г. жители столицы стали свидетелями еще одной новинки, впервые
введенной в России: улицы Петербурга начали освещать фонарями. По тем
временам это было дорогостоящее новшество: на изготовление 595 фонарей со
столбами было издержано 15 898 рублей. Ежегодные расходы на конопляное
масло, бумажные фитили и содержание 64 фонарщиков из солдат, зажигавших
фитили с наступлением темноты и утром гасивших их, а также подливавших
масло, составляли 5558 рублей |5.
Как создавались «Парадиз» и все то, чему изумлялись современники: вели-
колепные дворцы, каналы, озеленения, вымощенные камнем и освещаемые фо-
нарями улицы, величественные здания общественного назначения, набережные
Невы и ее притоков, Петропавловская крепость, Адмиралтейская верфь? Ответ
на этот вопрос находим в обстоятельном исследовании С. Л. Луппова о строи-
тельстве Петербурга в первой четверти XVI11 в.
Со времени основания Петербурга 16 мая 1703 г. до смерти Петра 28 января
1725 г. в новой столице не утихали стук топоров и жужжание пил. В те вре-
мена сооружение зданий, как и рытье каналов, производилось только в теплое
время года, но в зимние месяцы не прекращались отделка дворцов, работы па
Адмиралтейской верфи и на сооружении мостов. Разгар работ приходился на
шесть месяцев в году, с 25 марта по 25 октября, когда в Петербург прибывали
мобилизованные в порядке трудовой повинности крестьяне и горожане, чтобы
работать плотниками, землекопами и каменщиками. Сорок тысяч строителей
должны были ежегодно работать в три смены, по два месяца каждая. В связи
с тем что трудовая повинность раскладывалась на население не только близле-
жащих к Петербургу губерний, но и всей страны, не исключая и далекой Си-
бири, нередко на преодоление расстояния, скажем, от Самары или Симбирска
до Петербурга и на возвращение домой тратилось столько же времени, сколько
и на строительные работы. Поэтому с 17(19 г. перешли на двухсменную работу,
а с 1712 г. население Сибири откупалось от натуральной трудовой повинности
деньгами.
Мобилизованные работники тащили в котомках скудные запасы продоволь-
522 Н. И. Павленко
ствия, а также инструменты: каждый должен был иметь топор, а десятник —
долота, буравы, скобели, пазники на всю артель. «А хлебных припасов,— зна-
чилось в указах,— взять им с собою, чем можно в дороге быть сытым» |6.
Помимо мобилизованных работников, составлявших основную массу строи-
телей Петербурга, к работам привлекались каторжане, пленные шведы, пересе-
ленцы и наемные работники. Указом от 31 марта 1721 г. трудовая повинность
была отменена, строительство осуществлялось наемными работниками, на жало-
ванье которым ежегодно взимался экстраординарный налог на сумму 300 000
рублей. В отличие от работников, отбывавших трудовую повинность и исполь-
зуемых преимущественно на трудоемких работах, не требовавших высокой ква-
лификации, переселенцы, или, как их тогда называли, «переведенцы», состав-
ляли ремесленную часть населения города. Их переселяли вместе с семьями по
разнарядке па постоянное жительство в построенных казной домах.
В наиболее тяжелом положении оказывались принудительно мобилизованные
работники. В их неустроенной жизни в течение двух-трех месяцев пребывания
в Петербурге можно обнаружить все, что выходило за рамки хотя бы сносного
человеческого бытия: жизнь в шалашах-землянках, не укрывавших обитателей
ни от ненастья, ни от холода; изнурительный труд от зари до зари, требовавший
огромного физического напряжения, когда далеко не все землекопы были обес-
печены элементарными тачками. Автор описания Петербурга 1710—1711 гг. был
очевидцем того, что «всю землю к строению рабочие носили... в полах своей
одежды или на плечах в небольших рогожных мешках» 17.
Наконец, нищенская оплата труда работников, не позволявшая приобрести ми-
нимум продуктов, необходимых для восстановления физических сил: им платили,
как и всем работникам в России, по рублю в месяц. Однако цены на продукты,
доставляемые в Петербург издалека, были значительно выше цен в остальных
районах страны, поэтому рублевого жалованья было совершенно недостаточно.
Чтобы в какой-то мере смягчить дефицит в бюджете работника, казна выдавала
ему в счет рублевого жалованья своего рода хлебный паек, состоявший из 29 кило-
граммов муки и 5 килограммов крупы, удерживая за него 50 копеек. Мастеровым,
наемным работникам и пленным шведам хлебное жалованье выдавалось бесплатно
сверх денежного |8.
Труд работников, как и их поведение в стенах предприятий, строго регламен-
тировался. Строптивых усмиряли тростью, батогами. Изнурительный труд, анти-
санитарные условия жизни и скудная пища вызывали у строителей истощение,
слабую сопротивляемость эпидемиям и высокую смертность. Сколько погибло
строителей новой столицы, как дорого обошелся «Парадиз» русскому народу, ска-
зать невозможно — никто такого учета тогда не вел.
Имеются свидетельства иностранцев, но на них положиться нельзя, ибо они
регистрировали слухи, а не достоверные сведения, чего они и сами не скрывали.
Так, автор описания Петербурга и Кронштадта 1710—1711 гг., отметив тяжелые ус-
ловия труда, записал: «...говорят даже, будто бы свыше ста тысяч при этом погиб-
ло». Датский посланник Юст Юль называл еще более фантастическую цифру. Со-
гласно его данным, относящимся к 1710 г., при сооружении одной только Петро-
павловской крепости «от работ, холода и голода погибло, как говорят, 60 000 чело-
век». Не вызывают доверия и данные французского консула де Лави, доносившего
в 1717 г. в Париж, что на строительстве Петербурга ежегодно гибло около двух тре-
тей всех мобилизованных на работы, причем виновниками смерти являлись «лица,
заведующие содержанием этих несчастных». Они были жертвами их алчности |9.
Если верить приведенным свидетельствам, хотя сами свидетели снимают с се-
бя ответственность за правильность приводимых ими данных («говорят», «будто
бы», «как говорят»), то подавляющее большинство мобилизованных работников,
Санкт-Петербург 523
отправляясь в Петербург, шло на верную гибель. Между тем, если бы данные ино-
странцев соответствовали реальным, слух о гибели десятков и даже сотен тысяч
людей стал бы достоянием всего населения страны и мобилизованные, зная об ожи-
давшей их участи, повели бы борьбу за свое выживание бегством либо с места
жительства, либо с дороги в Петербург, либо из самого Петербурга. Мрачная
репутация Петербурга как кладбища людей исключила бы всякую возможность
перевода работ в городе на наемный труд, совершенного в 1721 г.
Бегство действительно имело место, но примерно в таких же масштабах, как
среди рекрутов и принудительно мобилизованных на работы в других городах.
О масштабах уклонения от мобилизации в какой-то мере можно судить хотя бы по
тому, что правительству лишь в редкие годы удавалось привлечь па работы полный
40-тысячный контингент работников. Обычно ежегодно прибывало чуть больше
или чуть меньше 30 000. Оговоримся, однако, что у нас пет оснований все недостаю-
щие до комплекта 10 000 относить на счет беглых. Иногда работников приводили,
подобно каторжным, скованными «для охранения в дороге от побега» .
Приведенные выше потери в людях могли бы совершаться только в условиях
полного безразличия Петра к судьбам строителей «Парадиза». Такого не было. До-
статочно указать на организацию госпиталей в новой столице, приютов для пре-
старелых и увечных. Царь, несомненно, спрашивал за гибель людей. Об этом можно
судить по письму Меншикова Макарову, из которого явствует, что светлейший,
с одной стороны, опасался утаить факт высокой смертности строителей, а с дру-
гой — не ожидал похвалы от царя. В июле 1716 г. Меншиков писал кабинет-секре-
тарю Макарову, находившемуся вместе с царем за границей: «...в Петергофе и
Стрелиной в работниках больных зело много и умирают непрестанно, из которых
нынешним летом больше тысячи человек померло. Однако ж о сем работничьем
худом состоянии пишу к вам во особливое ваше ведение, о чем, разве какой случай
позовет, то тогда донести можете, понеже чаю, что и так многие неисправления
здешние его царское величество не по малу утруждают» 21.
Сказанным мы отнюдь не стремились поколебать традиционное представление
о немалых жертвах, понесенных народом при создании столицы империи. Но они
были не столь велики, как об этом писали современники-иностранцы.
Строителям Петербурга, как и его жителям, пришлось иметь дело еще с одним
неудобством столицы, наносившим урон населению. Речь идет о наводнениях.
С 1703 по 1724 г. включительно столица подвергалась десяти значительным навод-
нениям. Юст Юль сообщил некоторые подробности наводнения 21 декабря 1710 г.:
вода залила все погреба, «строевой лес и лодки подмывало вплотную к домам и но-
сило по улицам, так что всякие сообщения прекратились». Краткие сведения о на-
воднениях осени 1715 г. находим в «Походном журнале» Петра за этот год: 22 сен-
тября «была великая погода и великая вода, что многие дома потопило»; 5 октября
«поутру была великая погода с моря и великая вода, больше прежний». В другой
записи уточнено, на сколько выше был уровень воды: «...больше первой фута
22
три»
Сильнейшее наводнение 5 ноября 1721 г., сопровождавшееся бурей, запечат-
лели два очевидца: камер-юнкер Берхгольц и французский консул де Лави. Запись
Берхгольца в «Дневнике»: «Невозможно описать, какое страшное зрелище пред-
ставляло множество оторванных судов, частию пустых, частию наполненных людь-
ми; они неслись по воде, гонимые бурею, навстречу почти неминуемой гибели».
Вода затопила город настолько, что «на улицах... почти везде можно было ездить на
лодках. Ветер был так силен, что срывал черепицы крыш». Депеша Лави составлена
в том же духе: «В воскресенье, 5 (16) текущего месяца, была у нас буря, продолжав-
шаяся с утра до трех часов пополудни с такой страшной силой, что, продлись
она еще два часа, весь город был бы окончательно разрушен. Бед опа наделала неис-
524 Н. И. Павле нко
числимых: нет ни одного дома, который не пострадал бы более или менее» 23.
Описанные неудобства нисколько не повлияли на решимость Петра превратить
город в столицу.
Возникает вопрос: с какого времени Петербург следует считать столицей госу-
дарства, когда эту роль ему уступила Москва? Ответить на этот вопрос непросто
прежде всего из-за отсутствия указа, передававшего Петербургу полномочия но-
вой столицы и лишавшего этих полномочий Москву. Историкам самим прихо-
дится определять это время.
Сам Петр, судя по его письму Меншикову, считал Петербург столицей еще в
1704 г. 28 сентября он извещал Данилыча, что в скором времени намерен «быть
в столицу Питербурх» 24. Никакой столицей Петербург в 1704 г., разумеется, не был
и не мог быть — в том году лишь начиналась его застройка. Желаемое царь выдавал
за действительное. Письмо можно признать всего лишь свидетельством намерения
царя еще в 1704 г. превратить место, где начиналось строительство города, в сто-
лицу.
В литературе утвердилось мнение, что признаком превращения Петербурга в
столицу может служить переезд туда двора. Но понятие «двор» весьма расплыв-
чато. Кого следует в него включать: членов семьи царствующей фамилии, ближай-
ших ее родственников? В 1710 г. царь пригласил в Петербург сестру и племянниц,
где они провели около года. В том же 1710 г. в Петербурге состоялась свадьба
курляндского герцога Фридриха Вильгельма и племянницы Петра Анны Иоаннов-
ны. Если продолжать учет событий матримониального свойства, то надо учесть,
что в начале 1712 г. Петр закрепил свои давние связи с Екатериной Алексеевной
брачными узами тоже в Петербурге.
Однако двор не мог управлять страной без правительственных учреждений,
они непременно должны находиться в столице. Вряд ли правомерно использовать
в качестве аргумента превращения Петербурга в столицу прибытие туда в 1712 г.
иранского посольства — царь принимал послов там, где ему было удобно и где он
сам находился, например в Воронеже или Нарве.
Самое серьезное основание считать 1712 год временем превращения Петербур-
га в столицу государства дает «Гистория Свейской войны». В ней под 1712 г. имеет-
ся следующая запись: «В апреле месяце приехали из Москвы в Санкт-Петербург
генерал-фельдмаршал граф Шереметев и несколько сенаторских персон; и с того
времени сенаторы жить и сенаторское правительство началось быть в Санкт-Петер-
бурге». Как видим, в приведенной фразе обозначены два не связанных друг с дру-
гом явления: вызов Шереметева в Петербург и вызов сенаторов. В своем месте
отмечалось, что Шереметеву было велено прибыть в Петербург для обсуждения
обстановки на южных рубежах России: вместо ответов на письменный запрос
фельдмаршала царь пригласил его к себе. Шереметев прибыл в Петербург
14 апреля 25.
Быть может, вызов фельдмаршала был продиктован не только деловыми сооб-
ражениями, но и желанием царя женить овдовевшего Бориса Петровича на своей
родственнице — бывшей супруге Льва Кирилловича Нарышкина, рано овдовевшей.
18 мая в доме Меншикова была сыграна свадьба. Обязанности маршала на ней
исполнял царь. «Походный журнал» царя за 1712 г. отметил присутствие на свадеб-
ном пиру знатных гостей, среди которых находились Ф. М. Апраксин, Г. И. Голов-
кин, а также «сенаторы, и генералы, и посол аглинской, и прочие». Сенаторы,
отмеченные «Журналом»,— это те «несколько сенаторских персон», которых Петр
накануне своего отъезда в Померанию вызывал из Москвы, равно как и Шереме-
тева с Апраксиным, для обсуждения мер против агрессивных намерений Осман-
ской империи. По-видимому, сенаторы прибыли в Петербург налегке, без канцеля-
рии и текущего делопроизводства. Если бы было по-иному, то царь 18 марта не
Санкт-Петербург 525
отправил бы повеление Сенату: «...когда поедете сюда к нам, то для лучшего
исправления соляного сбору возьмите с собою все ведомости о том...» 26
Окончательный переезд Сената в Петербург состоялся в конце 1713 г. С этого
времени, на наш взгляд, город на Неве и следует считать столицей государства.
Как выглядела столица к концу жизни царя? От того времени осталось мало
зданий, и о внешнем виде города можно судить по сохранившимся планам его
и гравюрам. В столице все еще преобладали одноэтажные мазанки, снаружи
окрашенные под кирпич. Сплошь застроенного массива не существовало, освоено
было лишь пространство вдоль набережной Невы, от Адмиралтейства до Фонтанки.
Но уже и тогда невозможно было оставаться равнодушным, проходя мимо несколь-
ких сооружений, привлекавших внимание: одни — грандиозными размерами, дру-
гие — пышным убранством. Среди первых выделялось Адмиралтейство. Последуем
за современником-поляком, описавшим Адмиралтейство в 1720 г.
В трехэтажном здании хранились корабельные принадлежности: в 15 покоях
лежали канаты навощенные, насмоленные, покрытые разным жиром; толщина не-
которых из них равнялась нескольким десяткам сантиметров. Канатов было столь
много, сколь «не собрать на 500 возов». В других помещениях лежали гвозди,
лопаты, молоты, буравы, долота, несколько тысяч фонарей, полотно и холст для
парусов. В третьих — оружие, снаряжение и обмундирование: пистолеты, штыки,
шпаги, ведра, сальные свечи, портупеи, башмаки, сапоги, шаровары. «Несколько
палат завалены были большим количеством тяжелого, как олово, дерева, привезен-
ного из Ост-Индии». В специальных светлицах были уложены ядра, корабельные
флаги, медь, железо, краски. На третьем этаже хранились готовые паруса, оцени-
ваемые в 80 000 рублей. Автор, оставивший это описание, был поражен количеством
увиденного и не скрыл своего удивления, заметив: «Не всякий этому поверит, но мы
видели это своими глазами» 27.
На Адмиралтейской верфи умели делать все — от киля до верхушки мачт, от
якорей до парусов. У берега Невы на стапелях стояли корабли. Одни из них только
недавно были заложены, другие готовили к спуску на воду. Сначала на верфи
строили мелкие и средние суда. Первый корабль, спущенный па воду 29 апреля
1706 г., был вооружен всего лишь 18 пушками. После Полтавской победы, в ожи-
дании перемещения военных действий с суши на море, Петр велел пополнять флот
мощными линейными кораблями. 54-пушечный корабль, названный в честь победы
над шведами «Полтавой», царь заложил в конце 1709 г., а спущен он на воду был
почти три года спустя — 15 июня 1712 г. С этого времени верфь перешла на строи-
тельство линейных кораблей. В 1720-х годах верфь успешно справлялась с соору-
жением 100-пушечных кораблей. Проект первого такого корабля разработал
Петр, он же руководил его постройкой.
Адмиралтейская верфь являлась не только крупнейшим в стране предприя-
тием, но и крепостью, готовой встать на защиту недавно основанного города как
с суши, так и с моря — на бастионах стояли пушки, ров с водой защищал ее
с суши.
Вне Адмиралтейства находились Канатный двор, склады для леса, пеньки и
льна, а еще дальше — мазанки, где жили мастеровые. В одном из помещений,
одноэтажном, изготовляли всевозможные корабельные снасти: котлы, ведра, бочки
и пр. Около 800 портных орудовали огромными иглами - шили паруса. В специ-
альном помещении готовили модели строившихся кораблей. Поляк записал: «Ни
одного корабля не станут строить, пока модель в этом зале не выйдет хорошо».
Адмиралтейская верфь представляла собой сложный комбинат, объединявший
предприятия, прямо или косвенно связанные с военно-морским делом. Помимо Ка-
натного двора с его зданиями для прядения и смоления канатов Адмиралтей-
ству подчинялись мастерские для изготовления мехов и инструментов, сушильни
526 Н. И. Павленко
для просушки досок, снабжавшие кирпичом вновь возводимые здания кирпичные
заводы, восковой завод, бумажные мельницы и даже пивоваренные заводы. Медики
того времени считали ниво противоцинготным средством, и поэтому оно входило
в обязательный рацион моряков. На грандиозном по размерам комбинате была за-
нята огромная масса мастеровых разных специальностей: плотники, кузнецы, пря-
дильщики, конопатчики, столяры, парусные швецы и др. В 1709 г. в Адмиралтей-
стве было занято 900 работников, в 1715 г. их численность возросла до 10 000 чело-
век свыше 70 специальностей “8.
Там, где в наши дни находится Зимний дворец, стоял только что отделанный
трехэтажный дом адмирала Ф. М. Апраксина. По мнению современника, это было
одно из самых великолепных и роскошных сооружений города 29. За ним стояли
дома других вельмож — генерал-прокурора II. И. Ягужинского, вице-адмирала
Корнелия Крюйса, а также Зимний дворец Петра, ничем не выделявшийся среди
рядом стоявших зданий. Внутренняя отделка жилых комнат Зимнего дворца отра-
жала характерную черту вкуса Петра — его любовь к маленьким покоям с низкими
потолками. Зимний дворец был построен так, чтобы его высота не нарушала ан-
самбля окружавших зданий. Петр смирился с требованием архитектора, но распо-
рядился подбить вторые, более низкие потолки. Ни одно из этих зданий не сохрани-
лось. Исключение составляет Летний дворец Петра — обычный двухэтажный
дом, построенный по типовому проекту для людей среднего достатка, мебли-
рованный без роскоши и блеска, но, заметил современник, описавший Петербург
в 1720 г., «весьма красиво убранный различными китайскими обоями. В трех ком-
натах были бархатные кровати, украшенные позументами соответственно убран-
ству комнаты. Множество зеркал и украшений; пол мраморный... Одна комната
на противоположной стороне была наполнена токарными и слесарными инстру-
ментами — валами, тисками, большими и малыми» 30. Летний дворец выделялся
среди окружающих зданий внешней отделкой: лепным фризом из дубовых ветвей,
его опоясывавшим, барельефами между первым и вторым этажами и золочеными
оконными рамами, придававшими всему зданию некоторую нарядность.
Внимание современников, осматривавших летнюю резиденцию Петра в столи-
це, привлекал не сам дворец, а примыкавший к нему парк. Он всегда пользовался
особым вниманием и попечением царя. Где бы Петр ни находился — в своем
ли «Парадизе» или за его пределами, он помнил о Летнем саде и не забывал давать
распоряжения о его благоустройстве. То он вызывает в Петербург из Москвы
фонтанных мастеров; то велит в 1704 г. доставить «всяких цветов из Измайлова
не по малу, а больше тех, кои пахнут»; то требует присылки книги с описанием
планировки Версальского парка. Будучи в Киеве в 1706 г., Петр отправляет в Пе-
тербург луковицы белых лилий и велит, чтобы их «огородник бережно укрывал».
Послу в Голландии Б. И. Куракину царь поручает закупить 2000 лип. Находясь
в Речи Посполитой, он живо интересуется состоянием своего «огорода» — так тогда
называли парки: «Росписи от вас никакой не бывало о садовых вещах; однако ж
мы здесь промышляем помалу».
Петр оставался верным своему обыкновению проникать в существо дела и тог-
да, когда оно касалось Летнего сада. Он изучает устройство лучшего в Европе Вер-
сальского парка и дает вполне профессиональные распоряжения, такие же обстоя-
тельные, как и при постройке кораблей или бастионов. Денщику А. В. Кикину он
пишет 17 августа 1707 г.: «Нынешнею осенью заранее присмотри несколько неболь-
ших дубовых, а лучше кленовых дерев молодых, и, присмотря, окопать около
оных землю кругом и не замать до заморозков, чтоб окопанную землю с корнем
морозом укрепило, и тогда перевезти и посадить в порозжем месте, где еще роща
не досажена» 3|.
Петр пестовал Летний сад до конца жизни и в конечном счете достиг
Санкт-Петербург O27
того, к чему стремился: парк с будто расчерченными на бумаге дорожками,
стриженными деревьями и кустарниками в форме кубов, пирамид и шаров, а так-
же цветниками, многочисленными статуями, вазами, бюстами, фонтанами и пру-
дами не уступал лучшим западноевропейским образцам паркового искусства. Та-
кого парка Россия еще не знала.
Парк бесспорно радовал глаз. Его вид с птичьего полета запечатлела гравюра
А. Ф. Зубова, относящаяся к 1716 г. В 1710—1711 гг., когда составлялось первое
описание Летнего сада, он, как отмечалось выше, не вызвал восторженных эмоций
у анонимного автора. Прошло пять лет, парк подрос, и в нем четче, чем прежде, про-
сматривались прямые аллеи, пересекавшиеся друг с другом под разными углами и
создававшие ажурную сеть. В 1720 г. сад стал еще краше. Автор «Описания
Санкт-Петербурга» заметил: «Сады красивы. Я слыхал от самого царя, который
сказал нам: «Если я проживу три года, буду иметь сад лучше, чем в Версале у фран-
цузского короля». Царь не хвастал. К концу жизни великолепие его сада вызывало
всеобщее восхищение... Сюда было привезено морем из Венеции, Италии, Англии и
Голландии множество статуй и колонн; даже целая беседка из алебастра и мра-
мора привезена из Венеции для сада, расположенного у самой реки, между канала-
ми. Здесь множество замечательных вещей, беседок, галерей, насосов и удивитель-
но красивых деревьев. Со стороны реки около сада подведена каменная стена;
к реке ведут галереи, где можно сесть на ботик, галеру, яхту или буер, чтобы ехать
на море или гулять по каналам и большой широкой реке». Современники востор-
гались тремя жемчужинами Летнего сада — гротом, статуей Венеры и Готторн-
ским глобусом.
Грот, завершенный постройкой в 1721 г., считался образцом пышности и вели-
колепия. Петр позаботился о том, чтобы блеск его грота затмил все, что ему доводи-
лось видеть за границей. В конце 1716 г. он отправляет указ губернаторам: «...для
пробы раковин и камешков разноцветных всех рек, какие в каких реках явятся,
с каждой губернии по пуду, привязав к ним ярлыки, светлейшему князю
(А. Д. Меншикову.— Н. П.) прислать немедленно». Раковины доставлялись также
из Италии и Голландии. Раковины, разноцветные камешки и толченое стекло ис-
пользовались для облицовки стен и колонн. На перламутровом фоне вырисовывался
громадный золоченый фонтан Нептуна. Камер-юнкер Берхгольц записал 2 июня
1723 г. в «Дневнике»: «Преимущественно хорош грот, изукрашенный весь боль-
шими натуральными редкими раковинами, кораллами и тому подобными вещами,
которых здесь собрано бесчисленное множество и которые все очень искусно подоб-
раны и соединены одним французом. В этом гроте расставлены также разные пре-
красные статуи, устроены многие маленькие водометы и помещен орган, который
приводится в действие водою и очень мило играет» 32.
Хлопотам Петра Летний сад обязан появлением гостьи античного мира —
скульптуры Венеры, или Венус, как ее назвали в России. Ваятелей, равно как и
традиций в изготовлении скульптур, русское искусство не имело. Пришлось приоб-
ретать их за пределами страны, главным образом в Италии. Первый опыт покупки
произведений искусства в Италии, положивший начало их массовому приобрете-
нию, относится к 1717 г. Отправляя в Венецию торгового агента И. И. Беклемишева,
Петр в январе 1716 г. писал: «Ежели какие письма хорошие или статуи после умер-
ших станут продавать дешево, и таких вещей не пропускать, но покупать на нас».
Год спустя Беклемишев донес о приобретении 20 картин, 18 из них принадлежали
кисти старых мастеров. В 1718 г. было приобретено еще 19 полотен. Что касается
скульптур, то Беклемишев, видимо не очень хорошо разбиравшийся в ваянии,
писал царю в феврале 1717 г.: «...как я мог по сие время видеть здесь, оные мастеры,
которые в Венеции ныне находятся, работы их неславны, как древние, но посред-
ству» 33.
i)2<S II. И. Павленко
Ошибочные представления Беклемишева исправили Савва Лукич Владисла-
вич (уроженец Рагузы и поэтому в русских источниках именовавшийся Рагузип-
ским) и Юрий Кологривов. Напомним, что в начале столетия Савва Лукич выпол-
нял важные дипломатические поручения правительства в Османской империи, поз-
же он стал агентом России в Венеции. Юрий Кологривов был направлен в Италию в
1717 г. «для найму нескольких художников и покупки некоторых картин». Рагу-
зинский прибыл в Венецию в начале августа 1716 г. и сразу же окунулся в бойкую
торговую жизнь города и выполнение царских поручений. Они были разнообраз-
ны — от закупки статуй и найма специалистов до устройства гардемаринов и при
смотра за их обучением и реализации казенных товаров, доставленных в Венецию
из России. Это были задания, так сказать, государственного значения. Одновре-
менно Савва Лукич выполнял личные просьбы царя и царицы.
Будучи в Венеции, Рагузинский в письме кабинет-секретарю царя Макарову
поинтересовался, не будет ли ему повелений «до услуг ее величества во Италии».
Ответа долго ждать не довелось — Екатерина велела Савве Лукичу купить четырех
собачек: «двух мохнатеньких и двух голых». Снабжал он царицу и модными на-
рядами. Екатерина осталась довольна покупками ив 1717 г. писала Рагузинскому:
«Впредь просим, ежели что выдет новой моды какие дамские уборы, а именно плат-
ки и прочее, дабы старались, хотя по одной штучке, для пробы прислать к нам».
За время пребывания в Венеции Рагузинский из года в год отправлял царю и цари-
це заморские сувениры и изделия. Их перечень свидетельствует о вкусах и потреб-
ностях царской четы. Если для Екатерины предназначались предметы бытового
назначения (платки, муфты, цветы из шелка и перьев, духи, туалетное мыло),
то для Петра — микроскоп, чертежи гротов, каскадов и фонтанов с переводами на
русский язык их описания, сделанными Рагузинским, восемь книг на немецком
языке о зданиях древнеримских театров, храмов и древесина крепких пород
для токарного дела. 1 (арю были отправлены также лорнет ( «очки ручные» ) и сукно
синего и красного цвета.
Вскоре после прибытия в Венецию Рагузинский через кабинет-секретаря
Макарова получил задание закупить 5000—6000 раковин «разных рук» для убран-
ства грота в Летнем саду, а также заказать у лучших итальянских скульпторов
12 статуй. У местных мастеров он выяснил, что для грота необходимо было 10 000 —
15 000 раковин, и он приобрел их не только в Венеции, но и в Генуе, Ливорно
и прочих городах Средиземноморья. Что касается статуй, то, чтобы не прогадать в
цепе и пе ошибиться в мастерстве, Рагузинский решил для выяснения конъюнктуры
«но всем итальянским городам погулять». Еще не был выполнен этот заказ, как по-
следовал новый: «на обиход садов» лучшие венецианские мастера должны были из-
готовить 20 статуй на пьедесталах, 4 статуи «с крылами, которые употребляют на
гротах, без пьедесталов» и 50 статуй «поясных с маленькими пьедесталами, назы-
ваемых бусти» (бюсты.— Н. П.) 34.
Начиная с 1718 г. Рагузинский ежегодно отправлял в Россию партии произ-
ведений искусства, закупленные не только им, но и торговым агентом Беклемише-
вым, а также Кологривовым. Последнюю партию ценного груза Савва Лукич снаря-
дил в 1720 г. На этот раз на корабль были погружены предметы старинной работы,
среди них две вазы, которые, по словами Рагузинского, могут быть «причтены к
удивлению как за старинностию, так и за разностию каменя», а также мраморный
стол. «Сей стол,— сообщал Савва Лукич,— причтен в удивление, ибо не находится
другой подобный в Риме». По наведенным им справкам, он был заказан английской
королевой Анной, но остался не выкупленным из-за ее смерти. В этой же партии
находились четыре бюста римских императоров. Общая оценка Рагузинским этих
приобретений такова: «Все вышеописанные вещи суть достойные галереи какого-
нибудь императора».
Санкт-Петербург 529
Самая важная акция Рагузипского связана с доставкой в Россию статуи Репе-
ры. Ее в 1718 г. приобрел Кологривов, скупавший скульптуры и картины. Он дей-
ствовал успешно до тех пор, пока пользовался услугами современных скульпторов
и живописцев. Но вот ему посчастливилось приобрести статую, пролежавшую в
земле, как считали, 2000 лет. И хотя у Венеры были отбиты руки, значение древ-
него памятника вполне оценили и покупатель, и римские власти. Как только рим-
ский губернатор узнал о состоявшейся сделке, он велел взять под стражу продав-
шего Венеру, а саму статую конфисковать. Как вызволить скульптуру? Хотя Коло-
гривов и заявил, что он либо умрет, либо высвободит Венус, надежды на положи-
тельные результаты его усилий были ничтожными. К операции подключился Рагу-
зинский, и то, что Беклемишеву и Кологривову оказалось не под силу, он сделал иг-
раючи, без всякого напряжения. Единственное его усилие состояло в том, что ему
пришлось отправиться в Рим. Там он воспользовался услугами своего приятеля
кардинала Оттобони. Благодаря хлопотам кардинала благожелательную позицию в
этом вопросе занял сам папа. В итоге притязания русских уполномоченных удовле-
творили и Венус вернули, правда, пришлось согласиться на передачу Ватикану
мощей святой Бригитты.
В судьбе скульптуры живое участие принимал и царь. О ценности приобрете-
ния он судил со слов Рагузинского, называвшего статую «вещью предивной» и по-
лагавшего, что подобной «нет на свете». Получив известие о благополучном исходе
операции в Риме, царь писал Рагузинскому: «Трудами вашими, что вы старались
о свобождении из-за ареста статуи Венус, мы довольны, о чем паки ж и к кардина-
лам Оттобонию и Албонию писано от министерств наших с благодарением». Петр
проявил заботу и о том, чтобы скульптура была доставлена в Петербург в полной со-
хранности. «...И понеже,— велел он Савве Лукичу,— как вы сами пишете, что она
лучшая во всей Италии, того для морем послать не без опасности, дабы от погоды
не пропала». Статую было велено везти сухим путем в качалке до Кракова через
Вену, оттуда в специальной коляске, а затем водою до границ России. Так, однако,
случилось, что маршрут, намеченный царем, пришлось изменить. Как объяснял Ра-
гузинский, «в посылке оной через Вену приключились многие перипетии». Самая
главная из них состояла в том, что цесарский посол отказал в выдаче паспорта
на провоз груза через Вену без таможенного досмотра. Между тем статуя была
упакована столь добротно, что, «хотя б кристальная (хрустальная. — Н. 11.) была
(кроме последнего бессчастия), не повредилась бы». Поэтому Рагузинский полагал
разумным везти статую «чрез Абсбург, Берлин, Кёнигсберг, Данциг и Ригу».
Маршрут, предложенный Рагузинским, был предпочтительнее еще и потому, что
план царя предусматривал перевозку в летние месяцы, а Венус довелось совер-
шать путешествие зимой, когда реки сковал лед.
Когда Венус доставили в Петербург, обрадованный царь уготовил ей почетное
место — статуя была водружена в галерее из 12 парных колонн, что стояли у входа
в Летний сад. Петр очень дорожил Венус и установил у ее подножия круглосуточ-
ный караул. Позже статуя была перенесена в Таврический дворец, отсюда получила
название Венеры Таврической, а затем — в Эрмитаж, где находится и поныне.
Рагузинский выполнил еще одно любопытное поручение царя. Как известно,
Петр намеревался разместить центр столицы на Васильевском острове и прорыть
вместо улиц каналы, как в Венеции. Повеление Рагузинскому нанять мастера,
«который искусен делать гондули», видимо, было продиктовано попыткой реали-
зовать это намерение. Гондольного мастера Рагузинский нанял и в 1717 г. отправил
в Петербург. В том же году он заключил контракт с двумя «гребцами гондоль-
ными», позже нанял двух фонтанных мастеров 35.
С Венус, как и с другими скульптурами Летнего сада, связаны два новшества,
имевшие нравственно-воспитательное значение. Одно из них, документально иод-
23	11. И. Павленко
ЭЗО И. И. Павленко
твсржденное, состояло в том, что впервые на всеобщее обозрение было выставлено
обнаженное женское тело. Ранее церковные круги яростно бы противились такому,
ибо это считалось надругательством и кощунством. Другое новшество состояло в
использовании выставленных скульптур в просветительских целях. Эту сторону
отметил Яков Штелин в «Анекдотах о Петре Великом».
«Шведский садовник Шредер,—сообщает Штелин,— отделывая прекрасный сад при Летнем
дворце, между прочим сделал две куртины, или небольшие нарки, окруженные высокими шпалера-
ми, с местами для сидения. Государь часто приходил смотреть его работу и, увидевши сии парки, тотчас
вздумал сделать в сем увеселительном месте что-нибудь поучительное. Он приказал позвать садов-
ника и сказал ему: «Я очень доволен твоею работою и изрядными... украшениями. Однако не погне-
вайся, что я прикажу тебе боковые куртины переделать. Я желал бы, чтобы люди, которые будут
гулять здесь в саду, находили в нем что-нибудь поучительное. Как же бы нам это сделать?» После
долгих размышлений садовник предложил разложить на скамейках полезные книги, прикрыть их
от непогоды навесами и тем предоставить возможность гуляющим читать их. Царь отклонил предло-
жение. «Я думаю, — сказал он,— поместить здесь изображения Езоповых басен» ...Государь, думая,
что весьма немногие из прогуливающихся в саду будут знать содержание сих изображений, а еще
менее разуметь их значение, приказал подле каждого фонтана поставить столб с белой жестью, на ко-
торой четким русским письмом написана была бы каждая баснь с толкованием» 36.
Отделить в этом анекдоте легендарное от реального вряд ли возможно, но
историки располагают достоверными сведениями о существовании текстов, разъяс-
няющих смысл басен Эзопа. Эти басни импонировали Петру тем, что сочетали в себе
глубокий смысл и шутку, иронию и серьезность. Сложные мысли и чувства Эзоп
умел выражать остротой, каламбуром, всегда нравившимся царю. Сам он в письмах
тоже часто пользовался каламбуром. Вспомним его письмо с использованием со-
звучия слов «Нарва» и «нарыв». Популярность в России басен Эзопа была велика.
Этому способствовал царь, неоднократно повелевавший печатать басни. Другой
формой популяризации Эзопа и героев его басен являлись скульптуры, и поныне
украшающие Летний сад.
На лугу перед Летним дворцом находился деревянный павильон, в котором
хранился Готторпский глобус. Он был изготовлен в 1664 г., а в 1713 г. его подарил
Петру герцог Голштинский. Это сооружение диаметром 336 сантиметров давало
представление о земной поверхности и небесной сфере. Снаружи на глобусе была
изображена земная поверхность, а внутри его, где за круглым столом могли раз-
меститься 10 —12 Человек, зрители имели возможность наблюдать небо. Глобус
имел водяной двигатель, вращавший его вокруг своей оси. Один оборот совер-
шался в течение суток. Доставка глобуса в Петербург принесла царю немало забот,
описанных Вебером. 3 января 1714 г. «царь послал русского подполковника в
Пиллау, что близ Кёнигсберга, с поручением привезти оттуда Голштинский гло-
бус санным путем на огромных скалках, или катках, в Ригу, откуда прямо уже
водою доставить оный в Петербург». Перевозка глобуса сушею сопровождалась
несказанными трудностями, «потому что местами приходилось вырубать целые
деревья, чтобы удобнее и просторнее проложить дорогу огромной машине, которую
разобрать по частям было невозможно. Глобус этот стоит теперь в Петербурге в
том здании, которое было жилищем слона». Дополнительные сведения о глобусе
находим у Берхгольца: «Говорят, он был в дороге четыре года. До Ревеля его везли
водою, а оттуда в Петербург сухим путем на особо устроенной для того машине,
которую тагцили люди» 37.
Выше Летнего сада находилось здание, пользовавшееся в новой столице огром-
ной популярностью как культурпо-нросветительское учреждение. Речь идет о Пи-
киных палатах, где размещались первый в России музей и первая в стране публич-
ная библиотека. Кикины палаты — двухэтажный дворец, конфискованный казной
в 1718 г. вслед за казнью владельца, Александра Васильевича Кикина, причаст-
ного к делу царевича Алексея. Этот дом Петр велел приспособить под Кунсткамеру
Санкт-Петербург 531
и библиотеку. Царь хорошо знал экспонаты Кунсткамеры — он либо сам приобре-
тал их за границей, либо по его указам их доставляли в столицу из различных
уголков России. Поэтому царь считался лучшим гидом: он любил показывать
экспонаты музея и рассказывать о них как иностранным послам, так и русским
вельможам.
Первые экспонаты для музея Петр приобрел во время первого заграничного
путешествия в 1697—1698 гг. Тогда он познакомился с двумя естествоиспыта-
телями: анатомом Фредериком Рюйшем, прославившимся умением искусно баль-
замировать трупы, и зоологом Антони ван Левенгуком, который приобрел евро-
пейскую известность тем, что с помощью сконструированного им микроскопа
открыл процесс перехода крови из артерий в вены. Царь несколько раз осматривал
в Амстердаме богатую анатомическую коллекцию Рюйша и даже помогал ему по-
полнять ее экспонатами из России. В 1701 г. Рюйш благодарил Петра за присылку
склянок с ящерицами и червяками, просил доставить каких-то червей с желтыми
пятнами. Сам отправил взамен препараты с диковинными зверюшками из Индии.
Приобретенные анатомические и зоологические экспонаты легли в основу Кунст-
камеры. В дальнейшем прибыла сюда и анатомическая коллекция Рюйша, которую
тот собирал нолстолетия. Характерно, что Рюйш решил продать плоды долголет-
него труда не кому-либо, а именно Петру, ибо считал, что коллекция будет
находиться в руках человека, умевшего ценить редкости и сохранить их для
потомков 38.
Сбор редкостей внутри страны тоже был связан с инициативой Петра. В 1717 г.
воронежскому губернатору было велено позаботиться о вылавливании птиц и диких
зверьков. В дальнейшем Петр издает несколько указов с призывами к населению
приносить все, что «зело старо и необыкновенно»: кости вымерших животных и
птиц, предметы старины, древние грамоты, рукописные и печатные книги, а также
уродов. Указом от 13 февраля 1718 г. велено доставившим монстров тут же выда-
вать вознаграждение: «Когда кто принесет какой монструм, или урода человечья,
тому, дав деньги по указу, отпускать, не мешкав, отнюдь не спрашивая: чье, под
потерянном чина и жестокого штрафа». В 1720 г. последовал указ о доставке из
монастырей в Сенат древних жалованных грамот и других «куриозных писем ори-
гинальных», а также книг исторических, рукописных и печатных. Через два года
подтвердительный указ: «...из всех епархий и монастырей, где о чем по описям ку-
риозные, то есть древних лет, рукописные по хартиям и на бумаге церковные и
гражданские летописцы степенные, хронографы и прочие сим подобные, что где
таковых обретается, взять в Москву в Синод». Собирание монстров (уродов)
и раритетов (редкостей) населением популяризировала газета «Ведомости», печа-
тавшая, к примеру, заметки типа: «Из Малой России гетман господин Скоропад-
ский прислал сюды в спирте двух монстров, одного мужеска и женска полов, водном
составе сросшиеся, да теленка с двумя головами» зэ.
Приток экспонатов увеличивался с каждым годом: из Выборга прислали овцу,
у которой по сторонам по два глаза и по два языка; из Тобольска — нескольких
барашков: у одного из них восемь ног, у другого три глаза, два туловища и
шесть ног. В Нижнем Новгороде родился младенец с тремя ногами, а в Уфе —
с двумя головами. Они тоже оказались экспонатами Кунсткамеры.
Царь сам поставлял экспонаты в музей: из Дербента он распорядился доста-
вить деревянное блюдо с серебряным ключом, преподнесенным русским войскам
правителем завоеванного города, а также медное ядро, которым стреляли из крепо-
сти. В Кунсткамере хранились также пушки старинного литья. Русскому послу
в Голландии Борису Ивановичу Куракину царь дважды предписывал покупать в
европейских странах старинные пушки русского производства, захваченные шве-
дами в предшествующих войнах. Теперь Швеция решила продажей их пополнить
23 *
532 И. И. Павленко
оскудевшую казну. Удивляла щедрость Петра, обычно прижимистого, но в данном
случае рекомендовавшего не скупиться при покупке музейных экспонатов. Кура-
кину он в 1720 г. писал: «Старайтесь их купить, а наипаче такие, которые
гораздо стары, чтоб их не упустить в другие руки, и для того не жалейте денег» 40.
Петр воспользовался еще одним источником пополнения Кунсткамеры экспо-
натами. Уже в XVII в. правительство снаряжало специальные экспедиции для
поисков полезных ископаемых, главным образом благородных металлов, а также
для описания вновь присоединенных к России земель. Петр расширил задачи
подобных экспедиций. Важнейшая из них, под началом доктора Даниила Готлиба
Мессершмидта, была отправлена в 1720 г. сроком на семь лет для обследования
Сибири. Мессершмидту поручалось изучить географию края, описать народы, его
населявшие, заняться изучением языков аборигенов и сбором памятников древ-
ности. Мессершмидт прислал для Кунсткамеры большое количество чучел птиц и
животных Сибири, а также древние памятники живших там народов, коллекции
по этнографии.
В итоге уже к концу жизни Петра собрание экспонатов Кунсткамеры приоб-
рело славу едва ли не самого богатого в Европе. В одной из комнат помещалось
несколько тысяч анатомических препаратов по эмбриологии и анатомии человека,
а также всевозможных мелких животных. В другой комнате были расставлены
склянки с человеческими плодами от зародыша до зрелости, с различными монстра-
ми, а также чучелами рыб. Среди экспонатов находились и живые уроды. Осталь-
ные комнаты предназначались для размещения чучел животных и птиц, а также
этнографических и нумизматических экспонатов. Демонстрируемым предметам
стремились придать выразительность путем их сочетания, иногда нелепого и про-
тивоестественного, но внешне эффектного. Сложными и замысловатыми компо-
зициями отличались коллекции Рюйша: змея держит в зубах семинедельный
человеческий плод; шестимесячный плод в гробу украшен венком из цветов, запах
которых он будто бы вдыхает. Анатом проявлял изобретательность и при разме-
щении внутренностей человека и демонстрации его больных органов.
На втором этаже Кикиных палат стояли шкафы, забитые книгами. Библиотека
Кунсткамеры комплектовалась из разных источников при самом активном участии
Петра. В основе ее лежала библиотека Аптекарской канцелярии, переведенная из
Москвы в Петербург в 1712 г. и состоявшая преимущественно из книг по медицине.
Позже библиотека пополнилась книжным собранием герцога Голштинского, пода-
ренным Петру вместе с Готторпским глобусом. В состав библиотеки влилось также
книжное собрание герцога Курляндского. Наконец, библиотека пополнялась за счет
книг, конфискованных у опальных вельмож, а также выморочных книжных собра-
ний. В их числе — библиотека царевича Алексея и др. Резидент Вебер сделал
запись о Кунсткамере, относившуюся к 1716 г.: «...по справедливости заставляет
удивляться, каким образом такое громадное драгоценное собрание могло быть со-
ставлено здесь в столь короткое время». О библиотеке: «Если будет продолжаться
постоянное приращение и теперь уже драгоценной библиотеки, то в немного лет
она станет наряду с важнейшими европейскими не по числу, но по достоинству
находящихся в ней книг» 41. Эти слова Вебера относятся ко времени, когда в биб-
лиотеке насчитывалось менее 5000 томов. С тех пор библиотека продолжала ин-
тенсивно пополняться, в том числе за счет покупки книг за границей, так что к
1725 г. ее книжный фонд насчитывал 11 000 томов. Грек М. Ш. Вапдербех,
врач ио специальности, высоко оценивал книжное собрание Кунсткамеры: «Для
занятий любителей книг имеется библиотека, не уступающая никакой другой под-
бором и богатством превосходнейших книг» 42.
Кунсткамера и библиотека были в 1719 г. открыты для свободного обозрения
и пользования. Обоим учреждениям царь с самого их возникновения придавал про-
Санкт-11стербург
533
светительский характер. «Я хочу,— говорил он,— чтобы люди смотрели и учи-
лись». Когда Павел Иванович Ягужинский предложил Петру установить плату за
посещение Кунсткамеры и пользование библиотекой, как это делалось в странах
Западной Европы, тот отклонил это предложение, заявив: «Я еще приказываю не
только всякого пускать сюда даром, ио если кто приедет с компанией смотреть
редкости, то и угощать их на мой счет чашкою кофе, рюмкою вина или водки либо
чем-нибудь иным в самых этих комнатах». На угощение была отпущена значитель-
ная по тем временам сумма — 400 рублей в год 43.
Первыми читателями библиотеки были Феофан Прокопович, Я. В. Брюс, барон
Генрих Гюйссен, лейб-медик Л. Л. Блюментрост, царевна Анна Петровна, В. Н. Та-
тищев и др.
Чтобы больше не возвращаться к библиотекам, коротко остановимся на частных
книжных собраниях. К ним относятся библиотеки Петра Великого, князя Дмитрия
Михайловича Голицына, Якова Вилимовича Брюса и др. Общим для всех них
является преобладание книг светского содержания над духовными, меньший удель-
ный вес рукописных сочинений и наличие большого количества книг на иностран-
ных языках. В годы преобразований количество частных книжных собраний увели-
чилось во много крат, что отражало усиление тяги к знаниям и рост культуры
верхнего слоя дворянства.
Библиотека Петра, включавшая, по данным составителя ее каталога, 1663 наз-
вания, представляла не собрание книг коллекционера, по которому трудно, а порою
и невозможно судить об интересах, вкусах и привязанностях его владельца, а книж-
ный фонд человека, державшего в нем сочинения, необходимые в повседневной
работе. Библиотека царя состояла на три четверти из книг светского содержания.
Сравнительно высокий удельный вес книг церковного содержания, а также руко-
писных сочинений связан с условиями комплектования царской библиотеки: зна-
чительную часть книг Петр получил в наследство от отца Алексея Михайловича,
брата Федора Алексеевича, сестры Натальи Алексеевны и царевны Софьи. Эти
книги, как и книги, подаренные русскими и иностранными авторами, не всегда от-
ражали интерес Петра к сюжетам, в них излагаемым, но не они определяли со-
держание библиотеки. Среди книг по количеству первое место занимали сочинения
но морскому делу и кораблестроению; за ними следовали книги по военному делу.
Третью строку занимали книги по истории и геральдике. Интерес царя к архи-
тектуре и садово-парковому делу отразил сравнительно высокий удельный вес
книг, относящихся к этой тематике.
Совершенно очевидно, что такие сочинения, как «Известное описание, выбран-
ное из лучших авторов, или творцов, как к потешным, также и воинским фейер-
веркам различные составы сочинять» или два варианта выдержек из «Путешествия
Иоанна Стрюйса», переводились по поручению Петра и отражали его интерес к пер-
вому опыту кораблестроения и устройству фейерверков. Все три сочинения оста-
лись рукописными. Справочное значение имели напечатанный переводе француз-
ского книги Франсуа Блонделя «Новая манера укрепления городов», «Описание
артиллерии» Троил Нилсена Бринка, многочисленные экземпляры издававшихся
в разные годы «Генеральных сигналов в российском гребном флоте», регламентов
коллегий и т. д. После смерти Петра его личная библиотека, как и библиотека
Кунсткамеры, была передана Академии наук и положила начало академической
библиотеке.
Обширной библиотекой владел Яков Вилимович Брюс — один из образован-
нейших сподвижников Петра. Шотландец по национальности, он родился в России
в 1670 г. и всю сознательную жизнь был преданным слугой Петра, начиная со
службы в потешных войсках и кончая службой президентом Берг-коллегии и сена-
тором. С 1704 г. до ухода в отставку вскоре после смерти Петра (1726 г.), когда при
534 н. и. п авленко
дворе начались интриги и ожесточенная борьба за власть, Брюс выполнял обязан-
ности генерал-фельдцехмейстера, т. е. командующего артиллерией. В этом качестве
он участвовал в Полтавской битве. За Брюсом значится важное дипломатическое
поручение — он руководил русской делегацией на Аландском и Ништадтском кон-
грессах, на которых велись переговоры о мире со Швецией. Таким образом, царь
использовал таланты Брюса на административном, военном и дипломатическом
поприщах.
Но Яков Вилимович владел, кроме того, еще одним дарованием — он был
ученым, причем его научные интересы, как и интересы большинства ученых
XVIII в., отличались многогранностью. Будучи энциклопедистом, он все же более
всего увлекался астрономией; в круг его научных интересов входили также мате-
матика, медицина, артиллерия и фортификация, цикл геолого-географических
наук, история. Книги он приобретал соответственно своим научным интересам.
Знание им немецкого, английского, голландского языков, а возможно, и латыни
позволило ему комплектовать библиотеку на тех иностранных языках, которыми
он владел; на русском языке — всего 40 книг. Быть может, собрание книг на
иностранных языках, сравнительно редко встречающееся в книжных собраниях
других владельцев, придает библиотеке Брюса особенную ценность. В ней были
лечебники, травники, описания путешествий, множество трудов по фортификации,
хроники, летописи, сочинения историков древности и др.
Библиотека князя Дмитрия Михайловича Голицына принадлежит к числу
крупнейших книжных собраний первой трети XVIII в.— она насчитывала
2765 единиц. В отличие от Брюса, более всего увлекавшегося точными науками, Го-
лицына интересовали прежде всего гуманитарные науки; История, политические
трактаты, дипломатия, сочинения греческих авторов — вот перечень рубрик, по
которым можно разбросать книги голицынской библиотеки. Заметим, что труды по
естественным наукам, военному делу, кораблестроению, фортификации, медицине,
навигации в ней отсутствовали. Дмитрий Михайлович формировал библиотеку
в соответствии со своими духовными запросами, которые в свою очередь форми-
ровались под воздействием книг, знакомивших читателя с системами управления,
ролью в них монарха и аристократии, с выдающимися личностями, оставившими
глубокий след в истории различных стран.
Умный и образованный аристократ по убеждениям, Дмитрий Михайлович
хотя и тянул лямку на гражданской службе, но не относился к числу горячих сто-
ронников преобразований, и поэтому Петр держал его иа вторых ролях: 13 лет
(1708 — 1721 гг.) он сидел в Киеве губернатором, затем был вызван в Петербург
на пост президента Камер-коллегии. Уязвленное честолюбие аристократа обрело
удовлетворение в затейке верховников в 1730 г., но она закончилась крахом и поло-
жила конец его карьере. В 1737 г. Голицын оказался в заточении в Шлиссельбург-
ской крепости, где в том же году и умер. Опала князя отразилась на судьбе его
библиотеки — часть ее оказалась расхищенной.
Книжными собраниями, правда менее значительными по размерам, чем выше-
упомянутые, владели многие сподвижники царя: П. П. Шафиров, А. А. Матвеев,
Б. П. Шереметев и др. Даже неграмотный А. Д. Меншиков располагал богатейшей
библиотекой с фантастическим количеством книг — в литературе имеют хождение
сведения, впрочем пока еще не подтвержденные источниками, что в фонде светлей-
шего насчитывалось 13 000 томов 44.
Продолжим наше путешествие по левому берегу Невы. Мы остановились у Ки-
киных палат, получивших популярность после гибели владельца, когда в их покоях
разместились Кунсткамера и библиотека. Рядом с ними, на месте нынешнего въез-
да на Литейный мост, находилось второе по значению промышленное предприя-
тие — Литейный двор, названный позже Арсеналом. Он возник в 1711 — 1713 гг. По
Санкт-Петербург 535
размерам Литейный двор намного уступал Адмиралтейству, но он, подобно Адми-
ралтейству, являлся комбинатом. Главным в этом комбинате был цех, где происхо-
дило литье стволов медных пушек. Его обслуживали разнообразные мастерские,
причастные к производству пушек: токарная, столярная, слесарная, лафетная,
шорная и др. Литейный двор мог изготовить все необходимое для артиллерии:
стволы пушек здесь же сверлили, рядом изготовляли колеса и лафеты, пушеч-
ные фитили и даже пушечную упряжку.
Постепенно столица превращалась в крупный промышленный центр России.
Уже при Петре среди действовавших предприятий значились: каламенковая
и полотняная мануфактура, крупное и дорогостоящее предприятие по производству
штофа, бархата, шелковой парчи, основанное вельможами Меншиковым, Толстым и
Шафировым, кожевенный завод, Сестрорецкий оружейный завод, Охтенский
пороховой завод и др. Развернувшиеся широким фронтом строительные работы
потребовали организации в окрестностях Петербурга кирпичных заводов.
Еще выше Литейного двора шло сооружение духовного центра города, его
главного храма — Александро-Невского монастыря. По идее это церковное соору-
жение должно было запечатлеть два великих светских деяния — победу над шве-
дами князя Александра Невского в 1240 г. и утверждение на берегах Невы царя
Петра почти пять столетий спустя. Побежденными и на этот раз оказались шведы.
В июле 1710 г. на месте, где предстояло воздвигнуть монастырь, будущий его
настоятель архимандрит Феодосий водрузил деревянный крест с торжественной
надписью: «Повелением царского пресветлого величества на сем месте имеет созда-
тися монастырь» 45.
Здание нового монастыря должно было разительно отличаться от монастыр-
ских сооружений прошлого. Здесь нет могучих стен, укрывавших монастырскую
братию от неприятельских нашествий и придававших всему сооружению мрачный
вид. Фасад Александро-Невского монастыря обращен к реке. Между набережной
и обителью — балюстрада с вазами и скульптурами на столбах, а также цветник,
придававший входу парадность. В центре двухэтажной обители, растянувшейся
параллельно реке, находился храм святой Троицы. К нему примыкала колокольня,
увенчанная вместо громоздкого купола длинным шпилем. Это была еще одна новин-
ка, придававшая зданию изящный вид.
Главный монастырь столицы по замыслу Петра должен был стать пантеоном —
местом захоронения видных государственных деятелей тех времен. Первым среди
них был захоронен в 1718 г. «князь-кесарь» Ф. Ю. Ромодановский. Вслед за ним в
монастыре нашел вечный покой первый в России фельдмаршал — Б. П. Шереметев.
В завещании, составленном почти за год до смерти, Борис Петрович распорядился
похоронить себя в Киево-Печерской лавре, рядом с могилой своего сына Михаила.
Царь, однако, посчитал, что фельдмаршал не волен распоряжаться собой даже пос-
ле смерти: Петр заставил служить «государственному интересу» и мертвого Шере-
метева. Он умер в Москве 17 февраля 1719 г., а торжественные похороны состоя-
лись в Петербурге 10 апреля того же года.
30 августа 1724 г. состоялось захоронение мощей Александра Невского.
Святая реликвия стала еще одним признаком превращения Петербурга в столицу
империи. Торжественную церемонию встречи мощей, доставленных в столицу им-
перии в серебряном с позолотой гробу на адмиральской галере, подробно описал
Берхгольц:
«Как скоро эта адмиральская галера стала подходить ближе, ей начали салютовать сперва
знаменитый ботик, стоявший на якоре впереди всех, из маленьких металлических пушек, а потом и вся
флотилия... Император, князь Ментиков и многие другие знатные русские господа выехали навстречу
мощам, а затем его величество и бывшие с ним возвратились на галеру, па которой в честь святого
развевался императорский флаг и па которой с веслами сидели все гвардейские гренадеры.
53Ь II. И. Павленко
Когда адмиральская галера причалила к нарочно устроенной пристани и гроб перенесли на берег,
со всех судов два раза выпалено было из пушек. После того офицеры с церемонией понесли гроб в мо-
настырь... Во время этой процессии звонили во все колокола и не было видно ничего, кроме необъятного
множества зрителей, которые крестились и кланялись...» 46
На противоположном берегу Невы находилась Петропавловская крепость.
К концу жизни Петра она уже приобрела современные нам очертания: стены и
казематы были готовы, заканчивалась отделка массивных Петровских ворот. Обра-
щало на себя внимание сооружение внутри крепости, видное со всех точек строив-
шегося города,— собор Петра и Павла. Это было главнейшее монументальное
здание столицы, ее архитектурный центр. Строительство собора еще не было завер-
шено, царь торопил с возведением колокольни и шпиля, поэтому выразительный
силуэт колокольни с часами и грандиозным шпилем, покрытым медными позоло-
ченными досками, уже сверкал на солнце. Царю захотелось, чтобы высота шпиля
превышала высоту самого высокого сооружения Москвы — колокольни Ивана Ве-
ликого. Шпиль символизировал положение нового города в государстве. Описание
собора оставил Верхгольц (1721 г.):
«Крепостная церковь... самая большая и красивая в Петербурге; при пей высокая колокольня
в новом стиле, крытая медными, ярко вызолоченными листами, которые необыкновенно хороши
при солнечном освещении. Но внутри этот храм еще не совсем отделан. Куранты на его колокольне
так же велики и хороши, как амстердамские, и стоили, говорят, 55 000 рублей. На них играют каждое
утро от 11-ти до 12-ти часов... Эта прекрасная церковь построена вся из камня и не в византийском,
а в новом вкусе, внутри с крепкими сводами и колоннами, снаружи с великолепным портиком, нахо-
дящимся под колокольней» 47.
Вглядываясь в контуры и шпиль Петропавловского собора и сравнивая их
с контурами Троицкой церкви Александро-Невского монастыря, нетрудно обнару-
жить общие черты их композиции. Это легко объяснимо — оба сооружения возво-
дились по проекту Доменико Трезини. С его именем связано строительство столицы
и ее внешний облик в первое 30-летие ее существования.
Итальянец Трезини заключил контракт о поступлении на русскую службу
4 апреля 1703 г. и с того времени 30 с лишним лет, прожитых в России (умер
в 1734 г.), посвятил «городовому и палатному строению» в Петербурге. Первым
сооружением, воздвигнутым по его проекту, был форт Кроншлот. Его построили
на искусственном острове в проливе между островом Котлин и сушей. По поводу
этой крепости анонимный автор, оставивший «Описание Петербурга и Кроншлота
1710—1711 гг.», отзывался так:
«Этот Кроншлот выстроен между Ингерманландскою стороною и... островом Ретусари (Котлин.—
Н. П.) на песчаной отмели среди моря с целью преградить свободный доступ в Неву-реку. Он имеет
вид круглой башни в три яруса, которая вооружена снизу доверху пушками, и в нем как летом, так и зи-
мою находится постоянный гарнизон». Аноним записал чье-то суждение о слабой эффективности соору-
жения: «Мысль форта недурна; однако смышленые головы толкуют, что неприятельское судно, кото-
рое бы вздумало двинуться на всех парусах к реке, немного встретит в том помехи от упомянутой
крепостцы, потому что с круглой башни нельзя делать по кораблю за раз более двух или трех вы-
стрелов» 48.
Вряд ли можно разделить скептическое суждение «смышленых голов», запи-
санное анонимом, ибо Кроншлот успешно выполнял возложенные на него обязанно-
сти защищать вход в Неву от неприятельского флота. В июле 1704 г. после
неудачной попытки адмирала Пру высадить десант на остров Котлин шведы
предприняли интенсивный обстрел Кроншлота, стремясь разнести его в щены.
Завязалась артиллерийская дуэль. Так как шведы не рискнули обстреливать Крон-
Санкт-Петербург
537
шлот с близкого расстояния, то участники дуэли не нанесли друг другу урона.
В следующем году шведы под командованием адмирала Апкерштерна предприня-
ли попытку прорваться в Неву, но гарнизоны Котлина и Кроншлота преградили
им путь. Полной неудачей закончилась и высадка десанта на остров Котлин —
потеряв 600 солдат и матросов, десантники ретировались на корабли.
Второе сооружение, возведенное Трезини, тоже было крепостным — с 1706 г.
началась замена земляных сооружений Петропавловской крепости каменными
и кирпичными. Но не этими сооружениями прославил свое имя Доменико Трезини,
а монументальными зданиями гражданского назначения. В 1711—1712 гг. он завер-
шает строительство Летнего и Зимнего дворцов царя и сразу же приступает к со-
оружению каменного Петропавловского собора, а в 1715 г. разрабатывает проект
строительства Александро-Невского монастыря, начавшего осуществляться через
два года.
Важнейшей вехой в творчестве Трезини является разработка проекта здания
Двенадцати коллегий. Оно предназначалось для Сената, Синода и коллегий и имело
простую и экономичную композицию, достигавшуюся многократным повторением
отдельных трехэтажных зданий одинаковой архитектуры, объединенных в одно
целое крышей. Над каждым зданием воздвигалась четырехскатная крыша с изло-
мом над чердачным этажом. Это позволило возводить сооружение длиной 183 саже-
ни по частям. Впрочем, разновременная постройка отдельных частей здания под
присмотром каждой коллегии, для которой оно предназначалось, по мнению Трези-
ни, удорожало строительство. Равенство размеров отдельных зданий, однотипность
их внешнего оформления подчеркивали равенство между собой коллегий в системе
созданных центральных учреждений. Строительство Двенадцати коллегий нача-
лось в 1722 г. и ко времени смерти Петра продвинулось незначительно.
Набережная Невы на Васильевском острове еще только застраивалась. Стрелка
острова должна была стать административным и торговым центром столицы, по
строительство намеченных зданий тоже не было завершено. Каменный Гостиный
двор находился в лесах. Лишь новое трехэтажное здание Кунсткамеры частично
освободилось от лесов, и строители занимались отделкой первого этажа. Кунстка-
мера относилась к числу крупнейших сооружений столицы. Два его крыла посреди-
не соединяла многоярусная башня, верхний этаж которой предназначался для раз-
мещения Готторпского глобуса. Петр очень торопил строителей, но коллекции
Кунсткамеры были перевезены из Кикиных палат в новое помещение только после
его смерти. Особенно много хлопот доставил глобус. В подготовке к его перевозке
участвовало свыше ста человек, в том числе 25 плотников, изготовлявших упаковку.
Погруженный на специальную баржу, он был подвезен к Кунсткамере, где его
блоками подняли на третий этаж и установили в центре круглого зала.
В черте столицы бросалась в глаза еще одна достопримечательность — порт.
По Неве сновали юркие буера, а также баржи, галеры; у причалов стояли под вы-
грузкой и пог'рузкой суда-великаны, на мачтах которых развевались английские,
голландские, датские и французские флаги, а также флаги кораблей, прибывавших
из немецких земель. Вдоль правого берега Невы теснилось огромное количество
барок, ожидавших разгрузки; другие барки, а их тоже насчитывались сотни, стояли
на якорях либо подходили к городу.
Петр стремился превратить Петербург в главный порт России задолго до окон-
чания Северной войны. Вряд ли с точки зрения здравого смысла и экономических
расчетов можно оспорить целесообразность этого намерения царя. Изменение на-
правления грузопотоков на внешний рынок сулило купцам ряд существенных вы-
год, о чем было сказано в начале книги. Но Петру хотелось достичь желаемых
результатов в кратчайшие сроки. С одной стороны, порт ускорил бы развитие сто-
лицы, увеличил бы приток туда населения. С другой стороны, превращением столи-
Э38 II. И. Павленко
цы в главный порт России царь преследовал внешнеполитические цели. Он пони-
мал, что эта попытка встретит решительное противодействие Швеции, каперские
корабли которой бороздили воды Балтики, чтобы препятствовать проникновению
в Петербург торговых судов морских держав. В этих условиях, рассчитывал Петр,
Англия и Голландия, крайне заинтересованные в русских припасах для флота,
встретив противодействие Швеции в налаживании нормальных торговых связей
с Россией, неизбежно вступят в конфликт с Карлом XII и в конце концов прекра-
тят ему помогать.
Если бы изменение направления грузопотоков происходило естественным, так
сказать, путем, без принуждения и насилия, купцы сами, безболезненно для себя
отдали бы предпочтение Петербургу и стали бы возить товары в новую столицу,
а не в Архангельск. Но в том-то и дело, что царь, руководствуясь идеей суровой
регламентации экономической деятельности подданных, действовал насилием и
принуждением, чем вызвал немало трагедий в купеческой среде.
31 октября 1713 г. Петр издал указ, пунктуальное выполнение которого должно
было радикально изменить роль повой столицы во внешней торговле России: в Ар-
хангельск запрещалось доставлять не только главные товары русского экспорта —
пеньку и юфть, но и некоторые другие товары, пользовавшиеся спросом за грани-
цей: икру, клей, поташ, смольчуг, щетину и ревень. Перечисленные товары надле-
жало доставлять в новую столицу. Что означала эта исходившая от правительства
инициатива для русских купцов? Она наносила им значительный материальный
ущерб. Купцы должны были отказаться от налаженных путей доставки грузов
в Архангельск и заменить привычный маршрут новым. Подобная перемена влекла
за собой цепь новшеств и вынуждала купцов приспосабливаться к новому маршру-
ту, что было связано для них со значительными убытками: утрачивались отла-
женные связи в пунктах, где производился наем работников и речных судов;
становились ненужными складские помещения как в перевалочных пунктах (Яро-
славль, Вологда), так и в самом Архангельске. Все эти связи и контакты приноси-
лись в жертву указу от 31 октября 1713 г.
Иностранным купцам немедленное выполнение указа тоже не сулило выгод.
Пока торговые корабли не оказывались под защитой морских держав, плавание
по Балтийскому морю было опасным из-за постоянной угрозы стать легкой добычей
шведских каперов.
Мера Петра вызвала резко отрицательную реакцию купцов. Косвенное под-
тверждение тому обнаруживаем в указе Петра, обнародованном в январе 1714 г.
Этот указ по сравнению с предшествующим отличался меньшей категоричностью:
в Петербург надлежало доставлять не всю юфть и пеньку, а ровно столько, сколько
купцы ранее отвозили в Архангельск. Товарами свыше этой квоты купцам разреша-
лось распоряжаться «по изволению»: они могли продавать их как в Архангельске,
так и в Петербурге. Не прошло и трех месяцев, как Петр вынужден был пойти еще
на одну уступку. Она являлась ответом на жалобу русских и иностранных купцов,
заявивших, что торговля пенькой и юфтью через Петербург введет их в «несносные
убытки», так как товары, доставленные в столицу, могут «от военного случая»
залежаться и прийти в негодность. На челобитной купцов царь наложил резолю-
цию: «Сего году пеньку, которая во Твери и от Твери к Москве, то и воля, хотя сюды
или к Городу ве.зть... А впредь (для сей войны), а именно к 1715 году, всех товаров
половина сюда, а другая к Городу».
Три года спустя Петр вновь вернулся к определению квоты Петербурга во
внешнеторговом обороте. Указом от 15 ноября 1717 г. велено с «предбудущего
1718 года» доставлять две доли экспортных товаров в Петербург «без всякого
отлагательства, а третью долю - к городу Архангельскому». Установленные ука-
зом пропорции, надо полагать, оказались невыполненными. Во всяком случае в на-
Санкт-Петербург <‘)39
чале 1719 г. Петр издает еще один указ, снизивший долю Петербурга до одной
трети экспорта.
Регламентации подвергалась торговля и иностранных купцов. Их интерес к до-
ставке товаров в Петербург стимулировал указ, устанавливавший для товаров,
привезенных в Архангельск, размер пошлины на 25 % выше, чем в новой столице.
Общеизвестно, в конечном счете Петербург сохранил за собой главенствующее
положение во внешней торговле России даже после того, как были сняты все
ограничения в торговле через Архангельск. Отсюда следует, что купцы вполне
оценили экономические выгоды торговли через новую столицу и со временем изме-
нили бы сами направления грузопотоков без принудительных мер. Крутые измене-
ния, навязанные извне, были особенно ощутимы для купцов, торговавших на пери-
ферии, тяготевшей к Архангельску. Сенат справедливо рассуждал в 1726 г., что
от отмены запрещения или ограничения внешней торговли через Архангельск «мо-
жет воспоследовать купечеству в торгах... вспоможение» 49.
Быть может, части купцов торопливость царя стоила больших материальных
потерь и даже разорения, но Петр своего достиг — Петербург уже при нем стал
главным портом России. Его торговые обороты в несколько крат превосходили
обороты старого портового города на севере страны — Архангельска и вновь при-
соединенных портовых городов на Балтике: Выборга, Ревеля, Риги.
Петербург — окно в Европу. Сюда из отдаленных районов страны доставлялись
товары для продажи за границу. Отсюда растекались по разным направлениям
товары, привезенные из западноевропейских стран. Жизнь порта отражала эконо-
мическую жизнь России и новые явления в ней.
Внутренняя и внешняя торговля тесно связана с состоянием путей сообщения.
Эту мысль хорошо усвоил Петр и немало сделал для улучшения путей сообщения,
прежде всего водных. Здесь нервостепенное значение он придавал прорытию кана-
лов. Обращают на себя внимание поразительная быстрота принимаемых царем ре-
шений о сооружении каналов и столь же быстрое начало работ: Азов был завоеван
в 1696 г., а уже в следующем году приступили к сооружению Волго-Донского
канала; устьем Невы овладели в 1703 г., и в том же году началось сооружение Выш-
неволоцкого канала.
Волго-Донской канал должен был соединить две великие реки Европейской
России в том месте, где река Иловль, приток Дона, ближе всего подходит к реке
Камышинке. Работы велись под руководством полковника Брекеля, который, как
оказалось, был неплохим фортификатором, но мало смыслил в канальном деле.
Устроенный им шлюз прорвало, и немец Брекель, опасаясь ответственности, бежал
из России на родину. Во время пребывания в Англии Петр нанял на русскую
службу инженера Джона Перри, который начал работы на новом месте. Велись
они недостаточно интенсивно — вместо требуемых Перри 30 000 работников уда-
лось наскрести только половину. В связи с Нарвским поражением и финансовыми
затруднениями работы в 1701 г. пришлось прекратить. Но главная причина
того, что результаты трехлетпего труда были заброшены, состояла в том, что Петру
пришла в голову мысль соединить Волгу с Доном в другом месте — у истоков
Дона. Предполагалось создать систему протяженностью 222 километра: озеро Ива-
новское, из которого берет начало Дон, надлежало соединить с рекой Шатыо, прито-
ком Уны, впадающей в Оку50.
Работы здесь начались в 1704 г. За три года под руководством того же Перри
было сооружено 24 шлюза, по завершить строительство не удалось — сначала
мешало вторжение шведов, а затем Прутский поход, стоивший России утраты Азо-
ва, сделал хлопоты о соединении Волги с Доном излишними.
Единственным каналом, сооружение которого удалось довести до конца, был
Вышневолоцкий. Согласно преданию, Петр пешком прошел от Цны до Творцы
.)40 Н. И. Павленко
и наметил трассу будущего канала. Газета «Ведомости» 30 октября 1706 г. изве-
щала читателей о завершении строительства, которое велось «хотя и не без великого
царские казны иждивения, однако же с доброю надеждою будущего прибытка» 51.
Однако шлюзы, сооруженные голландскими мастерами, оказались непрочными —
их размыло в половодье 1707 г. Разрушенное восстановили, но пропускная способ-
ность канала оставалась небольшой — мешало маловодье и наличие порогов. За ре-
конструкцию канала в 1719 г. взялся калмык Михаил Иванович Сердюков.
Судьба Сердюкова еще раз иллюстрирует редкий дар царя угадывать таланты.
Петр встретил Сердюкова у богатого московского купца Матвея Григорьевича Ев-
реинова, который купил малолетнего калмыка в Сибири. Обладая недюжинными
способностями, Сердюков самостоятельно овладел грамотой и проявил такую сме-
калку и расторопность, что Евреинов счел возможным использовать его в качестве
приказчика. Именно в это время (1699 или 1700 г.) царь, согласно преданию,
и обнаружил Сердюкова, велел отпустить его па самостоятельное дело и записать
в новгородское купечество.
При выполнении подрядов на поставку провианта в Петербург, а также про-
чих торговых операций Сердюков па собственном опыте убедился в несовершенстве
Вышневолоцкой системы. В 1742 г. о ее недостатках он писал так: «...оная река
(Тверда.-- Н. П.), как всем проезжающим известно, не токмо весьма крива, но
в пей находится много порожистых и каменистых мест, в которых за быстротою
и мелкостию воды судам великая остановка бывает, ибо в тех порогах поднимают
только ио одной барке и подпрягают иод нее для того часто больше пятидесяти
лошадей, а прочие барки, сколько б их ни было, принуждены между тем стоять,
где они простаивают во время большого каравана более педели». Особенно большие
неприятности подстерегали купцов поздней осенью, накануне ледостава, когда каж-
дый день промедления мог вызвать зимовку барок, что было сопряжено с дополни-
тельными затратами 52.
Указ о передаче строительных работ Сердюкову Петр издал в 1719 г., а закоп-
чены они были три года спустя. Мелководье Цны и Тверды инженер-самоучка
устранил использованием воды речки Шлины. Устройство плотины на Шлине под-
няло уровень воды в Цне и Творце настолько, что судовой ход стал беспрепят-
ственным даже в засушливое лето. Сооружение Сердюкова стало достопримеча-
тельностью Вышнего Волочка. В феврале 1723 г. реконструированный канал осмат-
ривал Петр. В «Походном журнале» это событие отмечено так: во время остановки
в Вышнем Волочке царь «изволил смотреть каналов, и мельниц, и прочего строения
у Сердюкова и был тут до вечера». Через месяц канал осматривал герцог Голштин-
ский. Находившийся в его свите камер-юнкер Верхгольц записал: «В Вышнем Во-
лочке мы видели и новый канал, длиною в одну версту, проведенный богатым кал-
мыком и соединяющий две реки» 53.
В 1718 г. началось еще одно грандиозное строительство — сооружение обвод-
ного Ладожского канала. Его необходимость была вызвана гибелью огромного коли-
чества барок, следовавших в столицу через Ладожское озеро, где они разбивались
о каменистое дно. Обводной канал сооружали рядом с береговой линией озера
и наполняли его водой. Трудно сказать, где строители несли большие потери —
при сооружении канала или столицы. Скорее канала, ибо условия труда там были
неизмеримо тяжелее.
Какой груз доставляли барки в Петербург? Что вынуждало штурманов инозем-
ных кораблей осваивать путь к недавно возникшему городу на Неве?
Полупустынный край, в то время окружавший столицу, не мог обеспечить
ее население продовольствием. Поэтому зерно, муку и крупы везли издалека, преж-
де всего из районов Средней Волги, отчасти с Украины и Орловщины. Хотя хлеб
и доставлялся по рекам и Вышневолоцкому каналу, т. е. самым дешевым путем
Санкт-Петербург О 41
сообщения, транспортные расходы поднимали цепу на него вдвое-втрое по срав-
нению с покупной. Сотни мелких речных судов доставляли хлеб в столицу поздним
летом или осенью из такого расчета, чтобы его хватило на весь год. В зимние
месяцы широко использовался гужевой транспорт — в новую столицу тянулись ку-
печеские обозы, а также нагруженные всякой снедью обозы из вотчин помещиков,
по царскому указу переселившихся в Петербург. Историк Петербурга подсчитал,
что только за 34 дня января — февраля 1723 г. в столицу прибыло 10 698 возов,
больше половины которых (5530) принадлежало представителям царствующей
фамилии и помещикам.
Однако жизнь населения, в особенности трудового, подвергалась постоянным
испытаниям из-за недостатка провианта и его крайней дороговизны. Даже датский
посол Юст Юль отметил в 1710 г., что «в Петербурге все было дорого, а съестных
припасов порою нельзя было достать. Большого труда и издержек стоило мне
добывать необходимое на каждый день продовольствие». Шесть лет спустя положе-
ние не улучшилось. Ф. X. Вебер, сопоставляя жизнь в Москве и Петербурге, писал:
«Все необходимые для человеческой жизни предметы, имеющиеся в Москве и около
нее, равно как и дома, чрезвычайно дешевы, и в ней можно прожить на третью
часть тех расходов, которые требуются на прожиток в страшно дорогом Петер-
бурге» 54.
Иностранные купцы доставляли в Петербург шерстяные и шелковые изделия,
краски, напитки, кофе, пряности, стекло. В импорте, как видно из перечня товаров,
преобладали предметы потребления знати. Зарубежные купцы покупали товары
традиционного русского экспорта: пеньку, лен, кожи, сало. Кожи и сало доставляли
преимущественно из Среднего Поволжья, лен и пеньку — со Псковщины, Смолен-
щины, с Украины. Этим привозом иностранных купцов не удивишь. Вызывало
у них удивление другое — среди товаров, предназначавшихся для сбыта за грани-
цей, появились изделия русских мануфактур. Это было главное новшество в рус-
ском экспорте конца первой четверти XVIII в. Оно свидетельствовало о переходе
экономики страны на новую ступень развития.
Какова была численность мануфактур в конце жизни Петра? В литературе
на этот счет существуют разноречивые сведения. Они являются плодом несовер-
шенства статистики тех лет и некритического использования источников некоторы-
ми историками. Чаще всего можно встретить утверждение, что Россия к концу
первой четверти XVIII в. располагала более чем 200 мануфактурами. Эта цифра
пущена в обиход Е. И. Заозерской в конце 40-х годов нашего столетия 55. Сомни-
тельность ее обусловлена по крайней мере двумя обстоятельствами.
Источники того времени для обозначения заведений часто пользовались словом
«завод». Этот термин не является синонимом современного нам представления
о заводе как промышленном предприятии. Понятие «завод» происходило от глагола
«заводить», т. е. основывать, зачинать. Отсюда в источниках XVII—XVIII вв. мож-
но часто встретить такие словосочетания, как «пасечный завод» (пасека), «пашен-
ный завод» (заведение пашни), «овчарный завод» (овчарный двор). В современном
языке от тех далеких времен сохранилось понятие «конский завод». Равно как
шелковый или табачный завод, конский завод не имел никакого отношения к про-
мышленным предприятиям. Из списка мануфактур следует также изъять мелкие
заведения — с численностью работников менее 15 человек. Таковых было немало
и среди заведений, подведомственных Мануфактур-коллегии, и в металлургии.
В качестве примера сошлемся на красочный завод, на котором было занято всего
семь работников. Что касается металлургии, то здесь преувеличение допускалось
за счет зачисления филиала какого-нибудь завода в самостоятельное предприятие.
Наименование заводам давалось по названию реки, на которой они стояли. Перед
ко энергетических ресурсов реки было достаточно для обеспечения работы только
542 Н. И. Павленко
домны и двух молотов. Два других молота сооружали на другой реке. Полученный
с первого завода чугун они переделывали в железо. Второй завод, хотя и имел свое
название, не являлся самостоятельным предприятием; к тому же и численность
работников на нем была невелика.
Академик С. Г. Струмилин насчитал 89 мануфактур, существовавших в конце
первой четверти XVIII в. 56 Е. И. Заозерская пересмотрела свои подсчеты 40-х го-
дов и пришла к выводу, изложенному в одном из ее устных выступлений, что
в России к концу жизни Петра действовало 96 мануфактур. Нам представляются
более убедительными подсчеты Е. И. Заозерской, уменьшившей первоначальный
итог почти вдвое. Но и в этом случае успехи в промышленном развитии следует
признать значительными, в особенности в металлургии и парусно-полотняном
производстве, так как они не только удовлетворяли потребности внутреннего рын-
ка, но и работали на экспорт. К амбарам, что стояли рядом с причалом на Неве,
ежегодно пришвартовывались барки с железом демидовских и казенных заводов.
Груз завершил свой дальний путь, чтобы потом оказаться в трюмах иностранных
кораблей. Начинался он весной предшествующего года: едва освобождалась от льда
бурная Чусовая, что на Урале, как на пристанях становилось оживленно — шла
погрузка железа, доставленного туда с заводов еще в зимние месяцы.
Далекая Сибирь манила людей привольной жизнью и богатыми пушными про-
мыслами. Туда устремлялись все, кто хотел освободиться от крепостной неволи,
барского произвола и истязаний. На восток брели с остановками, перебиваясь в су-
ровые зимние месяцы каким-либо заработком, чтобы набраться сил, запастись
сухарями и солониной. Тут пришельцев ожидали приказчики Демидова, сулившие
вольготную жизнь на заводах. Стоило, однако, пришельцам оказаться в цепких
руках заводской администрации, как их мечтам о свободе наступал конец — они
попадали в заводскую неволю, от которой уже не было освобождения. Трудом
таких работников, а также приписных к заводам крестьян Демидов построил на бе-
регах небольших речек шесть доменных, железоделательных и медеплавильных
предприятий. Второе по размерам промышленное хозяйство на Урале принадлежа-
ло государству.
В первые годы существования металлургических заводов на Урале их продук-
ция использовалась казной и продавалась внутри страны. Но по мере увеличения
числа заводов появлялись излишки металла, которые казна и Демидов продавали
за границу. В столицу ежегодно прибывали так называемые железные караваны.
Сначала барки шли по Чусовой и Каме, а у Нижнего Новгорода караван разделялся
на четыре части. Несколько барок сворачивало на юг, в низовые города: Самару,
Царицын, Астрахань. Другие барки разгружали тут же под Нижним, у стен Ма-
карьевского монастыря, где летом ежегодно устраивалась знаменитая ярмарка.
Третьи спешили попасть в воды Оки, чтобы поспеть к Москве до ледостава. Но боль-
шая часть груза следовала в Петербург. Как правило, караваны останавливались
на зимовку в Рыбной слободе, Твери, в лучшем случае в Вышнем Волочке, чтобы
продолжить путь к столице в следующем году, тотчас после начала навигации.
Караван прибывал в Петербург где-нибудь в июне — августе. В итоге путь от
пристаней на Чусовой до пристаней на Неве караваны преодолевали за 14—16 ме-
сяцев.
На примере металлургии едва ли не ярче всего видны итоги промышленного
развития России в Петровское время: в 1700 г. выплавка чугуна составляла при-
мерно 150 000 пудов; за четверть века его производство увеличилось более чем
в пять раз и в 1725 г. достигло 800 000 пудов. Возникло два новых металлургиче-
ских района. Один из них, Уральский, быстро приобрел на европейском рынке
репутацию поставщика превосходного в ковке железа. Другой, Олонецкий, постав-
лял менее качественное железо, но правительство тем не менее дорожило им благо-
Санкт-Петербург
543
даря его близости к столице. Налажена была и выплавка меди. Этот металл приме-
нялся тогда преимущественно на монетных дворах для чеканки денег, а также па
литье колоколов. Производство меди в конце XVII в. было столь ничтожным, что
свои потребности страна почти полностью удовлетворяла за счет импорта. Через
четверть века Россия освободилась от ввоза этого металла. Наконец, при Петре
началась плавка серебра. Его произвели в 1704 г. на Нерчинском заводе. И хотя
производство серебра не достигло сколь-либо значительных размеров, Нерчинский
завод вошел в историю как первенец добычи благородных металлов.
Трюмы кораблей морских держав помимо железа загружались еще одним
видом изделий русских мануфактур — полотном и парусиной. Полотно деревен-
ских ткачей издавна пользовалось спросом в Европе. Теперь кроме грубого и узкого
деревенского полотна стали вывозить скатерти, салфетки, простыни, а также
парусину, употреблявшуюся для шитья парусов.
Несомненными были успехи и в развитии суконной промышленности. Опа
работала на изготовление синего, зеленого и красного сукна для пошива мундиров
солдатам и офицерам. Перед этой отраслью мануфактурного производства Петр
ставил задачу полностью обеспечить армию и флот отечественным сукном. Его
продолжали ввозить, но в значительно меньшем количестве, чем в XVII в., когда
суконных мануфактур в стране не было.
Металлургия, суконная и парусно-полотняная промышленность в большей
или мепыпей мере работали на казну, она стимулировала развитие этих отраслей
производства. Нов 1710—1720 гг. появляются мануфактуры, изделиями которых
с самого начала их возникновения удовлетворялись бытовые нужды населения.
Таковы шелковые мануфактуры, изготовлявшие позументы и ленты; предприятия,
производившие иглы, курительные трубки, игральные карты и т. д.
Очевидцы разгрузки и погрузки иностранных кораблей летом 1725 г. могли
обнаружить любопытную деталь: товаров выгружалось значительно меньше, чем
погружалось, и некоторые корабли приходили в Петербург, имея в трюмах лишь
балласт. Это объяснялось, во-первых, отчасти тем, что Россия в промышленном
развитии продвинулась вперед настолько, что некоторые из возникших мануфак-
тур полностью снабжали население необходимыми товарами. Прекратился, напри-
мер, ввоз бумаги, лент — их в достаточном количестве изготовляли отечественные
предприятия. При Петре безраздельное господство изделий европейских мануфак-
тур на внутреннем рынке России отошло в прошлое. Во-вторых, товарная масса
грузов, приобретаемых в России, была больше той, что ввозилась, поскольку ино-
странные купцы покупали сырье (лен, пеньку, кожи и др.) либо полуфабрикаты
(железо, парусину), а продавали готовые изделия. Преобладание вывоза над ввозом
обеспечивали не только построенные при Петре промышленные предприятия,
но и утвержденный царем в 1724 г. таможенный тариф.
Из всех сфер хозяйственной деятельности Петр более всего ценил промышлен-
ность, прежде всего потому, что она гарантировала экономическую независимость
и обеспечивала активный торговый баланс, т. е. превышение вывоза над ввозом.
Эти мысли царь сформулировал в Берг-привилегии 1719 г. «Российское государ-
ство,— сказано в этом документе,— перед многими иными землями преизобилует
и потребными металлами и минералами благословенно есть». Задача состояла
в том, чтобы подданные приложили старания «к собственному своему и всенародно-
му российскому обогащению». Петр призывал их «оных подземных богатств при-
искивать и заводы заводить». Их полезность царю была доподлинно известна:
«Мы усмотрели, что от рудокопных заводов и прилежного устроения опых земля
обогатеет и процветет; также пустые и бесплодные места многолюдством насе-
лятся» 57.
Уже отмечалось, что Петр в последние годы своего царствования щедро рас-
Э44 Н. И. Павленко
точал льготы и привилегии купцам, построившим мануфактуры. Вершиной покро-
вительственной политики правительства явился таможенный тариф. Размер пош-
лины па заграничные товары ставился в прямую зависимость от способности отече-
ственных предприятий удовлетворить потребности внутреннего рынка: чем больше
тех или иных товаров выпускали русские мануфактуры, тем более высокая пошли-
на взималась при ввозе таких же товаров из-за границы. Самая высокая пошлина —•
три четверти цены товара — взималась с железа, парусины, шелковых тканей,
табачных трубок, игл. Пошлина в половину цены взималась с полотна, бархата и др.
Минимальной пошлиной — 20 и 10 % цены — облагались товары, не производив-
шиеся в России. С товаров, вывозимых из России, в большинстве случаев взималась
низкая пошлина. Для русских купцов пошлина понижалась втрое, если они ввозили
или вывозили товары па собственных судах. Этой мерой царь стремился заинтере-
совать русских купцов в обзаведении собственными торговыми кораблями и тем
самым преодолеть традиционную зависимость внешней торговли России от ино-
странных купцов. Результаты применения нового тарифа сказались довольно
быстро. В 1726 г., т. о. через год после смерти Петра, вывоз товаров вдвое превышал
ввоз.
Введение покровительственного тарифа влекло за собой два следствия, дей-
ствовавших в противоположных направлениях: с одной стороны, высокие тарифы
оберегали молодую отечественную промышленность от наплыва на внутренний ры-
нок изделий западноевропейских мануфактур и тем самым помогали ей встать
на ноги, по с другой — они, ограждая владельцев российских мануфактур от кон-
куренции извне, обрекали отечественную промышленность на застой, убивали
интерес к повышению качества выпускаемых изделий. Дело в том, что качество
отечественных изделий не выдерживало сравнения с качеством изделий западно-
европейских мануфактур, имевших за плечами многовековую историю существова-
ния и соответствующий уровень промышленной культуры. Тем не менее огради-
тельный тариф, как и предоставление мануфактуристам монополии на производ-
ство некоторых изделий, на начальном этапе становления отечественной промыш-
ленности оказал благотворное влияние на ее развитие. К подобным мерам прибе-
гали все страны, экономика которых была развита слабее других и нуждалась
в мерах покровительства со стороны государства.
Итак, значение Петербурга было многогранным. Это прежде всего столица
империи и резиденция царя и его семьи. Петербург, кроме того, крупнейший в стра-
не торгово-промышленный центр и ее главный порт, обслуживавший огромную
периферию.
Петербург — средоточие градостроительных новшеств, город монументальных
сооружений гражданского назначения. В столице империи были открыты первые
в России научно-просветительные учреждения, здесь же действовало первое в стра-
не высшее специальное учебное заведение — Морская академия.
Петербург становился культурным центром империи. Здесь были созданы
новые школы, готовившие специалистов, ранее нанимавшихся за рубежом. К ним
относились: Хирургическая школа, открытая при военном госпитале; Инженерная
школа; Архитектурная школа; Кардовская школа Феофана Прокоповича, готовив-
шая из детей сирот и бедняков образованных священников. Петербург постепенно
превращался в центр книжного дела — там действовало четыре типографии, печа-
тавшие наряду с текстами официального содержания учебники, календари,
«Притчи Езоповы», переводные трактаты политического характера. Царевна
Наталья Алексеевна, родная сестра царя, организовала в Петербурге театр58.
Петербург к концу царствования Петра становится центром научной мысли —
там была создана Академия наук, являвшаяся тоже его детищем.
Мысль об организации академии Петр, как о том свидетельствуют документы,
Санкт-Петербург 54.)
вынашивал довольно долго. В те времена, как, впрочем, и сейчас, слово «академия»
имело два значения: под академией подразумевалось и высшее учебное заведение,
и научно-исследовательское учреждение — «академия, или социетет художеств
и наук», как сказано в проекте ее устава.
Прожектеры, русские и иностранные, в записках царю многократно предла-
гали организовать в России академии. Автор одного из таких проектов, Федор
Салтыков, еще в 1714 г. рекомендовал организовать академии в каждой губернии.
Академии, в представлении прожектера, должны были стать учебными заведе-
ниями для дворянских и купеческих детей в возрасте от 8 до 23 лет. Салтыков
рассчитывал укомплектовать академии 18 000 учеников. Петр, читая такого рода
почту, имел обыкновение ставить крестик, означавший, что то или иное предложе-
ние он счел достойным внимания. Именно так Петр отметил этот пункт проекта
Салтыкова. На донесении другого прожектера Петр в июне 1718 г. написал: «Сде-
лать академию. А ныне прислать из русских, кто учен и к тому склонность имеет.
Также начать переводить книги: юриспруденцию и прочий к тому. Сие учинить
сего году начала» 59. Однако ни в 1718-м, ни в ближайшие годы выполнить намере-
ние Петру не удалось. Создание Академии наук затянулось отчасти из-за занятости
царя более неотложными делами, отчасти вследствие затруднений в привлечении
для работы в ней иностранных ученых. Петр требовал, чтобы в Петербургскую
Академию наук были приглашены не ученые вообще, а крупнейшие ученые Евро-
пы, а те не отваживались ехать в далекую северную страну.
22 января 1724 г. состоялось памятное для истории Академии наук заседание
Сената. На нем присутствовали Петр и главнейшие вельможи: адмирал Апраксин,
канцлер Головкин, светлейший князь Меншиков, генерал-прокурор Ягужинский
и др. После четырехчасового обсуждения было принято два важных решения.
По поводу одного из них в журнале протоколов Сената под 22 января читаем
следующую запись: «На Академию первое время занять Шафировский двор»,
т. е. дом оказавшегося в опале Шафирова, находившийся на Адмиралтейской сторо-
не между нынешней Дворцовой площадью и Летним садом. На этом же заседании
Петр внес в составленный по его заданию проект основания Академии наук не-
сколько исправлений и дополнений и утвердил его.
Проект отразил взгляды царя на задачи академии. В проекте сказано: «...невоз-
можно, чтоб здесь следовать в прочих государствах принятому образу, но надлежит
смотреть на состояние здешнего государства», т. е. обращалось внимание на не-
возможность полностью использовать опыт организации подобных учреждений
в западноевропейских странах. Своеобразие Петербургской академии состояло
в том, что она призвана была объединить три учреждения, действовавшие в странах
Западной Европы самостоятельно и независимо друг от друга, а именно: универ-
ситет, под которым подразумевалось «собрание ученых людей», обязанных обучать
юношей юриспруденции, медицине и философии; гимназию, готовившую учеников
для прохождения курса в университете, и собственно академию, т. е. «собрание
ученых и искусных людей». Объединение трех названных структурных частей
в одном учреждении мотивировалось малочисленным контингентом ученых людей;
на Западе они существуют раздельно «для множества ученых людей» 60.
Вторая и важнейшая особенность Петербургской Академии наук состояла
в том, что она создавалась государством и с самого основания находилась на его
содержании, в то время как в странах Западной Европы академии сами изыскивали
средства на свое содержание; главным источником их доходов являлась издатель-
ская деятельность. Создание Академии наук, как и сети учебных заведений, а также
строительство казенных мануфактур подтверждают тезис о колоссальной роли
государства в истории России. Борьба за сохранение суверенитета страны, населе-
ние которой было лишено соответствующих ресурсов, приводила к тому, что прави-
546 Н. И. Павленко
тельство, не полагаясь на частную инициативу, брало на себя заботу о распро-
странении просвещения, торговли, промышленности, устройстве цехов, развитии
культуры и т. д.
На содержание Академии наук Петр ассигновал значительную по тем временам
сумму — около 25 000 рублей в год. Академикам он обещал выдавать «довольное
жалованье». В течение 1724-го и большей части следующего года велись перего-
воры с иностранными учеными о приглашении их на службу в Академию наук.
Ее открытие произошло уже после смерти Петра — в августе 1725 г., когда состоя-
лась первая конференция академиков61.
В конце 1718 г. верхи столичного общества были извещены о введении еще
одного новшества — ассамблей. Заметим, 1718 год является годом официального
введения ассамблей. Фактически они устраивались ранее этой даты, о чем свиде-
тельствуют записи в «Походном журнале» царя за 1714 г.: под 11 марта отмечена
ассамблея у Меншикова по случаю крестин его сына Александра; под 17 марта:
«Тезоименитство государя царевича (Алексея.— Н. П.). Сей день государь изволил
быть до обеда в Сенате, а после обеда были царское величество и государыня цари-
ца, и светлейший князь, и все сенаторы у именинника, где была ассамблея» 62.
Петр сам составил правила организации ассамблей и поведения на них гостей.
«Ассамблеи,— разъяснял царь,— слово французское, оно значит некоторое число
людей, собравшихся вместе или для своего увеселения, или для рассуждения и раз-
говоров дружеских». На ассамблеи приглашалось избранное общество: высшие
офицеры, вельможи, чиновники, корабельные мастера, богатые купцы, ученые.
Они должны были являться вместе с женами и детьми. Начинались ассамблеи
в четыре-пять часов после полудня и продолжались до десяти вечера. Хозяева-
устроители освобождались от обязанности встречать и провожать гостей. Они долж-
ны были предоставить в их распоряжение помещения, сладости, табак и трубки,
напитки для утоления жажды и столы для игры в шашки и шахматы. Как уже
отмечалось, сам Петр любил шахматы и играл в них превосходно. Чаще других
партнером царя был его духовник — поп по прозвищу Битка. Записи «Походного
журнала» царя типа «играл в шахматы с Биткой-попом» встречаются нередко.
Впрочем, царь проводил свой досуг и за игрой в бирюльки, а также «в кости
по столу, которой с цифирью». Мастерство царя-шахматиста отметил в 1721 г.
Берхгольц: «Его величество император, когда мы приехали, сидел с одним старым
русским за шахматами, в которые, говорят, играет превосходно, как и большая
часть русских вельмож» 63.
Петр придавал ассамблеям значение школы светского воспитания. По его за-
мыслу на них должна была царить непринужденная обстановка. Каждый из гостей
мог распоряжаться своей особой и временем в соответствии со своими вкусами
и привязанностями: те, кого увлекали танцы, кружились, исполняя польский
и англез; другие, склонясь над шахматным столиком, сосредоточенно размышляли
об очередном ходе; третьи оживленно беседовали, делились новостями; четвертые,
наконец, могли выступать в роли слушателей или зрителей.
Однако то, ради чего учреждались ассамблеи,— непринужденность в общении,
неподдельное веселье установились далеко не сразу. На первых балах Петровского
времени царили удручающая скука и скованность: над гостями тяготела угроза
вызвать раздражение царя каким-либо неловким действием. Танцевали, словно
отбывали неприятнейшую повинность, с каменными от напряжения лицами и пло-
хо повиновавшимися ногами. Беседы тоже не клеились — после кратковременного
обмена новостями наступали тягостные паузы. Генерал-прокурор Сената Павел
Иванович Ягужинский, слывший весельчаком и гораздым на выдумки, как ни ста-
рался, не мог вызвать оживление. Камер-юнкер Берхгольц поверял «Дневнику»
свои впечатления от ассамблей:
Санкт-Петербург 541
«Дамы всегда сидят отдельно от мужчин, так что с ними не только нельзя разговаривать, но
не удается почти сказать и слова; когда не танцуют, все сидят как немые и только смотрят друг
на друга». Этот отзыв противоречит другому, исходившему от того же Берхгольца. Правда, он отно-
сится к придворным дамам: «Между бывшими здесь другими дамами мне особенно понравилась кня-
гиня Черкасская, которая, как меня уверяли, считается при дворе первою красавицей. Но я насчитал
еще до тридцати хорошеньких дам, из которых многие мало уступали нашим дамам в приветливости,
хороших манерах и красоте». В другом месте: «Русская женщина, еще недавно грубая и необразован-
ная, так изменилась к лучшему, что теперь мало уступает немкам и француженкам в тонкости обраще-
ния и светскости, а иногда в некоторых отношениях даже имеет перед ними преимущество» и.
Петр часто присутствовал на ассамблеях, иногда сам устраивал приемы в Лет-
нем саду либо в своей загородной резиденции — Петергофе ТДарь обучал придвор-
ных и вельмож правилам этикета с таким же усердием, как офицеров и солдат
военному артикулу. Он составил инструкцию, которой должны были следовать
приглашенные в Петергоф. Она примечательна как свидетельство того, какие эле-
ментарные правила поведения приходилось царю внушать своим придворным.
Один из пунктов гласил: «Кому дана будет карта с нумером постели, то тут спать
имеет, не перенося постели, ниже другому дать или от другой постели что взять».
Или: «Не разувая, сапогами или башмаками не ложиться на постели» 65.
Балы открывали новую форму общения людей. Хотя они полностью не замени-
ли пирушек, участники которых, как отмечали источники, «изрядно веселились»
и «были шумны», т. е. употребляли горячительные напитки, по все яге потеснили
их. На ассамблеях спиртного не употребляли.
Главное значение ассамблей состояло в том, что их введение положило конец
затворнической жизни столичных женщин. Из терема, закрытого для посторонних
глаз, где томились в скуке боярыни и боярышни, они вышли в свет. Впрочем,
известный публицист второй половины XVIII в. князь Михаил Михайлович Щер-
батов, сожалевший об утрате идиллических семейных отношений, царивших, по его
мнению, в предшествовавшем столетии, осуждал ассамблеи. В сочинении «О по-
вреждении нравов России» Щербатов характеризовал ассамблеи как исчадие
пороков.
Верхи столичного общества учились умению расточать улыбки, быть преду-
предительными и вежливыми не только на ассамблеях. Светскими манерами, куль-
турой общения дворянские дети овладевали и в учебных заведениях. Широкой
популярностью среди столичного населения пользовалось наставление для молодых
людей под маловразумительным названием «Юности честное зерцало, или Показа-
ние к житейскому обхождению». При Петре оно печаталось трижды. Составитель
этого произведения, оставшийся неизвестным, извлек из иностранных сочинений
на эту тему все, что считал полезным русскому читателю. «Юности честное зерца-
ло...» излагало правила поведения молодых людей в семье, в гостях, в обществен-
ных местах и на службе.
На страницах «Юности честного зерцала...» можно прочесть следующие прави-
ла поведения юношей в семье: «...отца и матерь в великой чести содержать»;
«...у родителей речей перебивать не надлежит и ниже прекословить». Если отец
позовет сына, то прилично было откликаться так: «Чего изволите, государь-ба-
тюшка?» или: «Что мне прикажете, государь-батюшка?» Невежливыми почитались
следующие ответы на зов родителя: «...что, чего, как ты говоришь, чего хочешь».
В обобщенном виде почтительное отношение к родителям выражалось призывом:
«В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери».
Юноши, оказавшиеся за пределами семьи, тоже получали соответствующие
наставления. Им надлежало быть предупредительными к старшим, слушать их ре-
чи не перебивая, не проявлять назойливости. Осуждались как скупость, так и
склонность к мотовству, поощрялись скромность и учтивость: «Никто себя сам
1)48 Н. И. Павленко
много не хвали, и не унижай (не стыди), и не срами» или: «Всегда недругов
заочно, когда они не слышат, хвали, а в присутствии их почитай и в нужде их им
служи, также и об умерших никакого зла не говори». Призывы к трудолюбию,
послушанию и благоразумию: «Не будь праздней: от лени разум затмится, а тело
становится дряхлым и тучным»; «Умный придворный человек намерения своего
и воли никому не объявляет, дабы не упредил его другой, который иногда к тому же
охоту имеет». Еще одна рекомендация этого рода, не нуждающаяся в коммента-
риях: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранные языки,
дабы тем навыкнуть могли; а особливо когда им что тайное говорить случится,
чтобы слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других не знающих
болванов распознать».
Не менее любопытны и рекомендации о поведении в общественных местах,
предусматривающие все мелочи, от походки и осанки молодого человека до умения
принимать еду. Поведение на улице: «Никто не имеет, повеся голову и потупя глаза
вниз, по улице ходить или на людей косо взглядывать, но прямо и не согнувшись
ступать». Поведение за столом: «Руки твои да не лежат долго на тарелке, ногами
везде не мотай; когда тебе пить, не утирай губ рукою, но полотенцем, и не пей,
пока еще нищи не проглотил. Не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь
ножом. Зубов ножом не чисти, но зубочисткою, и одною рукою прикрой рот, когда
зубы чистишь; хлеба, приложи к грудям, не режь. Ешь, что пред тобою лежит,
а инде тге хватай. Надяствою не чавкай, как свинья, и головы не чеши; не проглотя
куска, не говори, ибо так делают крестьяне. Часто чихать, сморкать и кашлять
не пригоже» 6Ь.
Заключительные страницы «Юности честного зерцала...» содержат наставле-
ния для девиц. Если кавалер должен был обладать тремя добродетелями — смире-
нием, приветливостью и учтивостью, то девице их надлежало иметь десятка два:
страх перед богом, смирение, трудолюбие, милосердие, стыдливость, бережливость,
целомудрие, верность, молчаливость, чистоплотность и т. д. У девицы ценилось
умение краснеть, что являлось показателем нравственной чистоты и целомудрия.
По наставлению, изданному при Петре, верхи общества обучались хорошему
тону многие десятилетия.
Последний год
жизни
Еще в 1722 г. Петр опубликовал Устав о наследии
престола. Этот акт отменил «недобрый обычай», но
которому старший сын автоматически становился
наследником престола. Необходимость отказа от
такого порядка наследования царь мотивировал
ссылками на Священное писание, практику пере-
дачи великого княжения угодному сыну, наконец,
указом о единонаследии 1714 г., которым хотя и
велено, «чтоб недвижимое имение отдавать одному
сыну, однако ж отдали то в волю родительскую».
Отныне назначение наследника зависело от
воли «правительствующего государя», причем ру-
кой Петра в окончательной редакции Устава сде-
лано существенное дополнение: государь, назначив
преемника, мог изменить свое решение, если обна-
ружит, что наследник не оправдывает его надежд.
Царь, придавая этому акту огромное значение, ви-
димо, пе рассчитывал на беспрекословное его
выполнение после своей смерти и поэтому обязал
высших сановников свято его блюсти клятвенным
обещанием: «...и тот его величества Устав истин-
ной и праведной признаваю и по силе того Устава
определенному в наследство во всем повинова-
тися... и во всяком случае за оного стоять с положе-
нием живота своего буду...» Сопротивление объяв-
ленному порядку приравнивалось к измене и нака-
зывалось смертной казнью. Под клятвенным обе-
щанием 12 подписей, среди которых две принадле-
жат духовным лицам (архиепископу новгород-
скому Феодосию и архиепископу псковскому Фео-
фану) и девять — сенаторам. Список сенаторов
возглавил Меншиков '.
Петр мог сам назначить себе преемника. Но
выбор был узок и беден. Прямых наследников муж-
ского пола после гибели царевича Алексея и смер-
ти болезненного четырехлетнего царевича Петра
царь не имел. К своему внуку, девятилетнему сыну
царевича Алексея, Петр питал противоречивые
чувства: то он проявлял к нему нежность, обнару-
живая в нем задатки незаурядных способностей,
то выражал подозрительность, проистекавшую от
опасения, что внук пойдет по стопам отца, а не
деда. К двум своим дочерям — Анне и Елизавете —
Петр всегда относился ровно, трогательно любил
их, но в его глазах они всегда оставались лишь до-
черьми, но не преемницами дела, требовавшего
опытной и твердой руки.
Вполне вероятно, что царь остановил свой вы-
бор на Екатерине, ибо только этим можно объяс-
нить намерение Петра провозгласить свою супругу
императрицей и затеять пышную церемонию ее ко-
ронации. Вряд ли Петр обнаружил государствен-
.)i)0 H. И. Павленко
ную мудрость у своего «друга сердешненького», как он ласково называл Екатерину,
но у нее, как ему казалось, было одно важное преимущество: его окружение было
одновременно и ее окружением и, быть может, она, опираясь на это окружение,
будет вести государственный корабль старым, обозначенным им курсом.
Екатерина Алексеевна в качестве супруги императора носила титул импе-
ратрицы, но Петр пожелал поднести ей этот титул независимо от прав, которые
предоставляли ей семейные отношения. В этом случае она оказалась бы не импера-
трицей, а всего-навсего вдовствующей императрицей. Обосновывая ее права на
титул императрицы в специальном манифесте, обнародованном в 1723 г., Петр не
скупился на похвальные слова, объявляя, что она была его постоянной помощни-
цей, терпела лишения походной жизни. Справедливости ради заметим, что в распо-
ряжении Петра имелись крайне скудные данные, чтобы убедить читателя манифе-
ста в активной государственной деятельности Екатерины. Пришлось ограничиться
единственным конкретным примером — упоминанием об участии Екатерины в
Прутском походе, а остальные ее заслуги скрыть за туманной фразой о том, что она
ему была во всем «помощницей» 2.
В феврале 1724 г. Петр вместе с Екатериной отправился принимать курс лече-
ния марциальными водами, а в марте весь двор, сенаторы, генералитет, президенты
коллегий, иностранные дипломаты по последнему санному пути отправились
в Москву, чтобы участвовать в церемонии коронации Екатерины.
Ничего более торжественного не происходило в Кремле уже много десятиле-
тий. Из царских кладовых извлекли давно не употреблявшуюся и поэтому утратив-
шую блеск серебряную посуду, а также кубки. В Грановитой палате, где раньше
принимали иностранных послов, а теперь решили устроить торжественный обед,
все обветшало и было спешно обновлено: трон, балдахин, столы для гостей, ковры,
бархат. В Успенском соборе соорудили помост, где должно было совершиться воз-
ложение короны. Улицы Москвы украшали триумфальные арки, на площадях за-
канчивались приготовления к невиданному фейерверку.
Придворные дамы и жены вельмож сбились с ног в поисках портных, чтобы
запастись богатыми робами. Более всех празднество, надо полагать, волновало быв-
шую прачку, волей случая ставшую супругой великого человека и императора могу-
щественной державы,— Екатерину Алексеевну. Для нее была изготовлена мантия
из парчи с вышитым на ней двуглавым орлом, подбитая горностаем, из Парижа при-
везли роскошную карету.
Самой главной достопримечательностью церемонии должна была стать корона,
предназначенная для Екатерины. «Корона нынешней императрицы,— записал
в своем «Дневнике» Берхгольц, которому показали другие короны, в том числе и
корону Петра Великого,— много превосходила все прочие изяществом и богат-
ством; она сделана совершенно иначе, то есть так, как должна быть императорская
корона, весит 4 фунта и украшена весьма дорогими каменьями и большими жемчу-
жинами... Делал ее, говорят, в Петербурге какой-то русский ювелир».
Церемония коронации была проведена 7 мая 1724 г. в Успенском соборе. Туда
под звон всех московских колоколов и звуки полковых оркестров, расположив-
шихся вместе с гвардейскими полками на дворцовой площади Кремля, в 11 часов
прибыла царская чета. На этот раз Петр вопреки обыкновению был одет в парадный
костюм: голубого цвета кафтан, шитый серебром, красные шелковые чулки и шляпу
с белым пером. У входа в собор чету приветствовали высшие духовные чины в бога-
тейших облачениях. Артиллерийские залпы возвестили, что царь самолично возло-
жил корону на голову стоявшей на коленях Екатерины, а придворные дамы прикре-
пили мантию.
В Грановитой палате состоялся торжественный обед. «В то же время,— отме-
тил Берхгольц,— отдан был народу большой жареный бык, стоявший перед двор-
Последний год жизни 551
цом среди площади на высоком, обитом красным холстом помосте, на который со
всех сторон вели ступени. По обеим сторонам его стояли два фонтана, которые били
вверх красным и белым вином, нарочно проведенным посредством труб с высокой
колокольни Ивана Великого под землею и потом прямо в фонтаны для сообщения
им большей силы».
На следующий день императрица принимала поздравления. «В числе поздра-
вителей находился и сам император». Он, как писал Берхгольц, в соответствии со
своим чином полковника Преображенского полка и общевойскового генерал-лей-
тенанта «по порядку старшинства принес свое поздравление императрице, поцело-
вал ее руку и в губы». Коронованной Екатерине было дозволено совершить несколь-
ко самостоятельных актов. Одним из них она возвела устроителя торжественной
церемонии Петра Андреевича Толстого в графское достоинство 3.
Празднества расстроили здоровье Петра, и он в начале июня отправился на
Угодскис заводы, где была обнаружена минеральная вода. Вдоль дороги двигались
неизвестно куда в поисках хлеба толпы изнуренных голодом людей. Население
переживало тяжелые последствия недорода прошлого года, не утешали виды на
урожай и в текущем году.
За короткое время пребывания на Угодских заводах царь отправил Екатерине
три письма. В нервом из них, отправленном 4 июня, на следующий день после при-
езда, Петр писал: «Мы сюда вчерась приехали, слава Богу, здорово и сегодня зачали
воду пить. Оную воду лучше нашли, неже о ней чаяли...» В двух последующих он
извещал, как на него действовали минеральные воды. 7 июня: «Объявляю вам, что
воды, слава Богу, действуют изрядно, а особливо урину гонят не меньше олонец-
ких; только аппетит не такой, однако ж есть»; 9 июня: «...а мне гораздо лучше
стало, и надеюсь с помощью Божиею избыть болезнь». Факт благотворного воздей-
ствия вод зарегистрировал и Берхгольц. В день прибытия Петра в Москву, 12 июня,
он записал: «Говорят, что он остался очень доволен тамошним минеральным источ-
ником» 4.
Казалось бы, внеочередной приступ болезни должен был вынудить Петра воз-
держиваться от привычного распорядка дня, а главное, от возлияний, умерить заня-
тия делами и более экономно расходовать силы. Но Петр не щадил себя, и создается
впечатление, что он сознательно двигался навстречу своей смерти. Похоже, царь
руководствовался соображением, высказанным доктору Блюментросту в присут-
ствии Нартова: «Болезнь упряма, знает то натура, что творит, по о пользе государ-
ства пещись надлежит неусыпно, доколе силы есть» 5.
Если окинуть взором ритм жизни и «службу» царя в 1724 г., то, хотя внешне
они мало чем отличались от его поведения в предшествующем году, две особенности
все же бросаются в глаза. Первая и главная — Петр принимал воды дважды: в фев-
рале и июне. Такого раньше тте бывало: он довольствовался одним курсом лечения.
Это — свидетельство обострения болезни. Другое отличие — Петр чаще, чем
раньше, присутствовал на богослужениях, что тоже можно истолковать как свиде-
тельство ухудшения здоровья и желание обращаться к Богу за помощью. Просле-
дим за ритмом жизни царя по его «Походному журналу» 1724 г., имея в виду, что
он регистрировал только визуальные наблюдения за перемещениями царя и по-
этому не может дать подлинного представления о его образе жизни. Законотворче-
ство, содержание разговоров и переговоров с дипломатами и собственными мини-
страми, занятия текущими делами, поступки, отражавшие настроения и внутрен-
ний мир царя, остались за пределами наблюдателя, производившего записи в «По-
ходном журнале».
Напомним, 12 июня Петр прибыл в Москву, а спустя четыре дня отправился
в Петербург. По своему обыкновению царь ехал быстро и 21 июня уже был в сто-
лице. Здесь, как и раньше, он отмечал памятные даты государственного значения
552 н. и . Павленко
(день Полтавской виктории) и семейные празднества, навещал Адмиралтейскую
верфь, Адмиралтейство и коллегию Иностранных дел, ездил в Кронштадт и Петер-
гоф. Этого рода занятия были прерваны недомоганием 16 — 20 августа, когда Петр
не выходил из дому и принимал лекарства. После 20 августа прежний ритм жизни
восстановился: 23-го царь присутствовал на свадьбе своего кабинет-секретаря
Алексея Васильевича Макарова, 24-го и 26-го — на крестинах, а 30 августа участ-
вовал в церемонии встречи доставленных в столицу мощей Александра Невского.
Все эти торжества, надо полагать, отмечались с какими-то дозами возлияний, что
сразу же сказалось на состоянии здоровья царя. Оно не замедлило ухудшиться
в начале сентября. С 3 по 12 сентября Петр не покидал покоев, у себя он 3 сентября
принимал бывшего молдавского господаря Дмитрия Кантемира и «прочих господ
министров».
12 сентября Берхгольц сделал следующую запись: «Его величество император
все еще не оправился совершенно от болезни, почему лейб-медик продолжает посто-
янно ночевать при дворе». Непоседливому царю не сиделось дома, и он 13, 18, 20 и
25 сентября вместе с супругой и без нее совершал длительные прогулки по Неве.
Эта неосторожность царя дала основания Берхгольцу записать 17 сентября: «Ка-
мергер императрицы Балк уверял, что император теперь совсем оправился и только
по неотступным просьбам врачей не будет еще несколько дней выходить из ком-
наты; что болезнь его величества давно бы уже прошла, если б он захотел побе-
речься как следует. Когда речь у нас зашла об олонецких водах, камергер сказал,
что они чрезвычайно были бы полезны государю, если б он толь при употреблении
их щадил себя и соблюдал надлежащую диету в пище» 6.
Как следует не оправившись от болезни, Петр в 6 утра 9 октября отправился
в последнее в своей жизни продолжительное путешествие по маршруту: Шлис-
сельбург — Ладожский канал — Старая Русса. В Шлиссельбург царь отправился
на традиционное празднество по случаю овладения крепостью. Оно состоялось
11 октября. На следующий день Петр поехал осматривать работы на Ладожском
канале. В предшествующие годы, когда сооружением канала руководил Скорняков-
Писарев, дело подвигалось медленно — за пять лет удалось прорыть только 12
верст. На этот раз царь остался доволен осмотром: за год протяженность канала
увеличилась па 5 верст и в то же время уменьшилась стоимость строительных работ.
В Петербург царь вернулся 27 октября. Здесь произошло событие, надо полагать,
обострившее течение болезни.
8 ноября был арестован 30-летний щеголь Монс, брат Анны Монс, бывшей
фаворитки царя. Вил им Монс занимал должность камергера Екатерины и одновре-
менно заведовал ее вотчинной канцелярией. «Это арестование камергера Монса тем
более поразило всех своею неожиданностью,— свидетельствует Берхгольц,— что
он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с им-
ператором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости» 1.
В месяцы, предшествовавшие аресту Монса, между Петром и Екатериной со-
хранялись, во всяком случае внешне, отношения взаимной нежности. Петр, быть
может, по привычке, а быть может, потому что сохранил к супруге прежние чув-
ства, обращался к ней в письмах, как и прежде: «Катеринушка, друг мой сердеш-
пенькой, здравствуй!» В тон ему Екатерина отвечала: «Друг мой сердешненькой,
господин адмирал, здравствуй на множество лет». Екатерина сообщала, как она
отметила день тезоименитства супруга, и заканчивала письмо словами: «...желаю
в радости вас скорее видеть и остаюсь жена ваша Екатерина» 8.
Неделю спустя, 15 ноября, население столицы было извещено об экзекуции,
а па следующий день палач отрубил Монсу голову. Суд, вынесший Монсу столь по-
спешный и суровый приговор, нашел его виновным в злоупотреблении доверием
императрицы — за взятки он добивался от нее милостей просителям. Обвиняли
Последний год жизни э53
камергера и в сравнительно мелких по тем временам хищениях казны. Такова была
официальная версия преступления Монса.
Однако молва связывала казнь Монса не с злоупотреблениями, а с его интим-
ными отношениями с императрицей. Петр позволял себе нарушать супружескую
верность, но не считал, что таким же правом могла владеть и Екатерина. Между
супругами происходили бурные сцены объяснений. Одну из таких сцен описал со-
временник, морской офицер на русской службе Вильбуа, в своих «Записках», ссы-
лаясь на рассказ некой фрейлины. Екатерина, чье имя осталось незапятнанным,
ибо не упоминалось в следственных документах, проявила необычайную выдержку
и внешне не выказала никаких признаков печали в связи с казнью фаворита. На-
против, ярости царя не было границ: «Он имел вид такой ужасный, такой угрожаю-
щий, такой вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен как
смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, было в
конвульсиях. Он раз двадцать вынул и спрятал свой охотничий нож, который
обычно носил у пояса... Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он
лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все,
что попадалось под руку. Наконец, уходя, он хлопнул дверью с такой силой, что
разбил ее» 9.
Другой современник, граф Г. Ф. Бассевич, отметил иные подробности. Импе-
ратрица будто бы пыталась замолвить слово в защиту Монса. В ответ разгневанный
Петр сказал, показывая на дорогое зеркало: «Видишь ли ты это стекло, которое
прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнем, стало укра-
шением дворца? Достаточно одного удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее
ничтожество» — и разбил зеркало. Екатерина поняла, что слова супруга содержали
намек на ее собственную судьбу, но сдержанно спросила: «Разве от этого твой дво-
рец стал лучше?» Петр будто бы подверг супругу тяжелому испытанию — повез ее
смотреть отрубленную голову Монса .
Состояние источников не позволяет отделить истину от ее драматизированного
изложения в приведенных рассказах. Бесспорно, однако, что отношения между
супругами стали натянутыми, ибо только этим можно объяснить, почему Петр не
воспользовался им же установленным правом назначать себе преемника престола
и не довел акт коронации Екатерины до логического конца.
Можно с уверенностью сказать, что после прибытия в столицу Петру не стало
лучше, чем до поездки, продолжавшейся почти три недели. Тем не менее на следую-
щий день, 28 октября, «вечером,— свидетельствует Берхгольц,-- когда император
был у генерал-лейтенанта Ягужинского, на Васильевском острове произошел
иожар. Его величество тотчас отправился туда и потом, когда огонь потушили, воро-
тился опять к Ягужинскому. В собравшемся там маленьком обществе было очень
весело». 5 ноября царь, проезжая мимо дома немецкого булочника, где отмечали
свадьбу, «услышав музыку и любопытствуя видеть, как справляются свадьбы
у этого класса иностранцев», совершенно неожиданно вошел в дом и «приказал
накрыть там два особых стола, один для себя, другой для своей свиты», и наблюдал
за семейным торжеством свыше трех часов.
Несколько позже Петр выкинул номер с переездом через Неву. Века покрылась
льдом 19 ноября. На следующий день по ней стали ходить пешие, а 21 ноября в «По-
ходном журнале» царя записано: «Сей первой день переехал через реку па санях по
льду, а до того еще не ездил никто». Берхгольц сообщил любопытную подробность:
«Сегодня утром его величество император, отправляясь в церковь, проехал в ма-
леньких санках через реку по льду. Ганс Юрген, теперешний главный надзиратель
над береговою стражею, хотел его арестовать, потому что не давал ему еще позволе-
ния ездить через лед, который находил не довольно еще крепким, но государь про-
скакал слишком скоро и не обратил внимания на его угрозы» п.
554 Н. И. Павленко
В декабре Петр присутствовал на двух торжествах: 18-го отмечался день рож-
дения младшей дочери, Елизаветы, а два дня спустя он участвовал в избрании но-
вого «князя-папы» «всепьянейшего собора» вместо умершего Бутурлина.
Пересиливая болезнь, царь бодрился, составлял и редактировал указы и
инструкции. В связи с делом Монса он 13 ноября подписал указ, запрещавший обра-
щаться к придворным служителям со всякого рода просьбами и выдавать им по-
сулы. Указ грозил служителям, принимавшим челобитные, смертной казнью 12.
За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю
Камчатской экспедиции Витусу Берингу. Нартов, наблюдавший царя за этим заня-
тием, рассказывает: царь спешил сочинить наставление такого важного предприя-
тия, будто предвидя скорую кончину свою, и был весьма доволен тем, что завершил
работу. После этого он вызвал адмирала Апраксина и сказал ему: «Худое здоровье
заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что
другие дела предпринять мешали, то есть о дороге через Ледовитое море в Китай
и Индию» |3. Камчатская экспедиция отправилась в путь после смерти Петра.
Первую половину января 1725 г. царь провел, как обычно: часто навещал Тро-
ицкую церковь, присутствовал на свадьбе у своего денщика Василия Поспелова,
а также на двух ассамблеях: у II. А. Толстого и у вице-адмирала Корнелия Крюйса.
Самый нелепый поступок он совершил 6 января, когда в качестве полковника Пре-
ображенского полка маршировал по набережной Невы, проследовал до Иордани и
находился там до конца службы.
Кризис в ходе болезни наступил 17 января, когда царь был прикован к постели.
Скончался Петр 28 января 1725 г. в страшных мучениях. Современник, оставшийся
неизвестным, записал: от боли он сначала несколько дней непрерывно кричал, и тот
крик далеко слышен был, а затем, ослабев, глухо стонал.
Со смертью Петра Великого связано несколько легенд. Одни из них порождены
намерением отыскать причину его кончины. Самой распространенной версией на
эту тему является заимствованный у Якова Штелина рассказ о том, что Петр, воз-
вращаясь из поездки в Шлиссельбург, на Ладожский канал и в Старую Руссу, 5 но-
ября обнаружил у Лахти севший на мель бот с солдатами, матросами, женщинами
и детьми, начал их спасать, простудился в ледяной воде и затем болел до своей кон-
чины. Эта легенда прочно вошла в литературу, в частности, потому, что в нее пове-
рил такой маститый ученый, как Сергей Михайлович Соловьев, изложивший ее на
страницах своего фундаментального труда. Но она легко опровергается свидетель-
ствами двух источников, достоверность которых не вызывает сомнений,— «Поход-
ного журнала» царя 1724 г. и «Дневника» камер-юнкера Ф. В. Берхгольца.
Прежде всего Петр возвратился в Петербург не 5 ноября, как писал Штелин,
а 27 октября. Если Штелин «надолго уложил» больного Петра в постель, то из
«Дневника» Берхгольца и «Походного журнала» явствует, что и в конце октября,
и в ноябре, как уже отмечалось, царь многократно оставлял покои, чтобы присут-
ствовать на именинах, свадьбах, на богослужениях в Троицкой церкви и т. д. Запись
Берхгольца под 2 ноября проливает свет на истоки легенды, изложенной Штели-
ным: «После обеда император благополучно возвратился в С.-Петербург, но нака-
нуне, на обратном пути из Дубков, он подвергался на воде большой опасности во
время свирепствовавшей сильной бури, и одно из его судов погибло, так что с него
только два человека успели спастись вплавь. Его величество принужден был дер-
жаться со своей яхтой на двух якорях, и всем находившимся на ней приходилось
жутко» |4. Таким образом, подлинные события таковы, что не Петр кого-либо спа-
сал, а, видно, его самого надлежало спасать.
Версию Штелина не подтверждает пи один источник. К современникам, кото-
рые не преминули бы рассказать о том, что произошло у Лахти, относится прежде
всего самый яркий и последовательный панегирист Петра Великого Феофан Про-
Последний год жизни
конович. Разве он упустил бы возможность возвестить в слове на его погребении
о том, что царь умер от простуды во время подвига во спасение подданных? Допу-
стим, что Феофан счел неуместным говорить в проповеди об этом событии. Однако
позднее он имел случай восполнить этот пробел: в Западной Европе распространя-
лись небылицы о смерти царя, и Феофан Прокопович взялся за перо, чтобы сочи-
нить повесть «О смерти Петра Великого, императора Российского». Название по-
вествования и его содержание преследовали определенную цель: «...дабы мы, как
самовидцы-свидетели, которым все сие известно есть, истинную повесть напи-
сали» |5. Но и в повести тщетно искать хотя бы глухого намека на события у Лахти.
Нет о них упоминания и в других источниках.
Вторую версию, менее распространенную, пустил в обиход автор популярных
в дореволюционные годы полубульварных сочинений об интимной жизни русских
царей Казимир Валишевский. В книге «Петр Великий» он писал: «8 сентября
1724 года диагноз болезни выяснился окончательно: это был песок в моче, ослож-
ненный возвратом плохо залеченного венерического заболевания» |6.
«Диагноз» болезни Петра, «установленный» Валишевским, подхватил
М. Н. Покровский, причем для усиления воздействия на читателя он «подправил»
этого легковесного автора, исключив из диагноза болезнь почек и оставив один
сифилис: «Смерть преобразователя была достойным финалом этого пира во время
чумы. Петр умер, как известно, от последствий сифилиса, полученного им, по всей
вероятности, в Голландии и плохо вылеченного тогдашними врачами» |7. Ссылок
на источники у М. Н. Покровского нет. Что касается Валишевского, то он, по-види-
мому, опирался на донесение французского посла Кампредона. Обратимся к харак-
теристике донесений французского посла как источника с целью определить, в ка-
кой мере на них можно положиться и как их интерпретировал Валишевский.
Начнем с того, что заявление Валишевского об установлении точного диагноза
болезни Петра в сентябре 1724 г. основано на недоразумении. Из сентябрьских
донесений Кампредона только в одном шла речь о болезни царя. Вот что писал
французский посол: «Царь все еще страдает задержанием мочи. Он, правда, из-за
этой болезни не лежит, но она все же мешает ему заниматься делами... Уверяют,
будто болезнь эта ничтожная, но лица, наиболее близко стоящие к его царскому
величеству и с которыми я поддерживаю постоянные сношения, опасаются ее по-
следствий» |8. Как видим, здесь нет упоминаний о диагнозе, о котором писал Вали-
шевский. Кампредон сообщает всего лишь о внешних проявлениях болезни. Следо-
вательно, текст Валишевского отражает домысел автора.
Обострение болезни началось во второй половине января 1725 г., и Кампредон
подробно информировал французское правительство о состоянии здоровья Петра.
В донесении от 19(30) января он сообщил: царь «призвал к себе одного итальян-
ского доктора, приятеля моего, с которым пожелал посоветоваться наедине». Этот
доктор под большим секретом сообщил Кампредону, что задержание мочи, которым
страдал царь, «является следствием застарелой венерической болезни», и заверил
посла, что «надеется совершенно вылечить монарха, если только он разрешит ему
призвать на помощь одного французского хирурга». В следующем донесении, от
23 января (3 февраля), Кампредон вновь изложил мнение итальянского врача:
«...доктор итальянец еще сегодня опять уверял меня, что крепкий организм царя
вполне поборет болезнь, если только монарх будет следовать его советам». Наконец,
в последнем донесении, отправленном уже после смерти царя, Кампредон, сообщая
«обо всех наиболее интересных событиях, происшедших с той минуты, как болезнь
царя признана была опасной», писал: «...источником болезни послужил застарелый
и плохо вылеченный сифилис» 19.
Из донесений Кампредона явствует, что он информировал версальский двор
о ходе болезни Петра, основываясь на доверительных разговорах с итальянским
□ □б К. И. Павленко
врачом, являвшимся его приятелем. Это был Азарипи, которого Кампредон аттесто-
вал «весьма сведущим» итальянцем. Не беремся судить о познаниях Азарипи в
медицине, по не подлежит сомнению, что в данном конкретном случае он допустил
цепь ошибок в определении как диагноза, так и исхода болезни. Самонадеянный
итальянец считал возможным «совершенно вылечить» царя, а за четыре дня до его
кончины уверял, что «крепкий организм царя вполне поборет болезнь, если только
монарх будет следовать его советам». Кстати, его советами воспользовались, но
состояние здоровья пациента нисколько не улучшилось, что свидетельствует о не-
состоятельности диагноза и, как следствие этого, о неправильных методах лечения
больного.
Источники русского происхождения о болезни Петра крайне скудны. В упоми-
навшейся брошюре Феофана Прокоповича сказано, что царь умер «от водяного
запора». Он почувствовал недомогание в конце 1723 г., в феврале следующего года
поехал лечиться на Марциальные воды, а летом отправился на Угодские заводы,
где тоже принимал минеральную воду. После возвращения в Петербург в состоянии
здоровья Петра наступали временные улучшения, сменявшиеся обострением бо-
лезни: «Так скорби оной иное время лучше, а иное худше с ним делалось, и в нача-
том 1725 г., генваря в 16-й день, смертоносную силу возымела болезнь. И такая
начала быть трудность в испражнении воды, которая часто навиралась, что за пре-
лютейшую резь терпеливый и великодушный в иных случаях муж от вопля не мог
себя удержать» 2().
Можно допустить, что Прокопович излагал правительственную, так сказать
официальную, версию причин смерти Петра, далекую от истины, поскольку она
предназначалась для опубликования. Но имеется текст о смерти царя, не предна-
значавшийся для печати. В «Походном журнале» царя 1725 г. читаем: «28-го.
В 6-м часу пополуночи, в 1-й четверти, его императорское величество Петр Великий
преставился от сего мира от болезни, урины запору» 2|.
Диагноз болезни Петра, изложенный Кампредопом со слов итальянского врача,
не подтвердил ни один иностранный дипломат, аккредитованный при петербург-
ском дворе. Достаточно ознакомиться с содержанием их донесений, чтобы убедить-
ся в их поразительной осведомленности не только о жизни двора и взаимоотноше-
ниях влиятельных вельмож друг с другом, но и о делах, составляющих государст-
венную тайну. То, что стало известно Кампредону, не могло оставаться тайной для
прочих дипломатов, и они непременно поделились бы со своими правительствами
пикантной подробностью. Между тем никто из них не писал о венерической болезни
Петра.
Саксонский резидент Лефорт информировал свое правительство о ходе болезни
царя трижды: в сентябре, январе и феврале (по новому стилю), но ни в одном из
этих своих донесений не приводил слухов, о которых доносил Кампредон 22. Гол-
ландский резидент Де Вилде, судя по его донесениям, тоже не располагал сведени-
ями, которым легкомысленно доверился Кампредон. Прусский посланник Марде-
фельд, которого нельзя заподозрить в благосклонном отношении ни к России, пи
к Петру, лишь в единственном донесении, в сентябре 1724 г., упоминает о том, что
приступ болезни причинял царю «сильные страдания». В донесении, отправленном
30 января (10 февраля) 1725 г., он ограничился констатацией факта смерти
Петра 23. Хорошо осведомленный камер-юнкер Берхгольц, «Дневник» которого
отличается высокой достоверностью, записал, что император скончался «на 53-м го-
ду от рождения после 13-дпевпых страданий от каменной болезни и других при-
падков» 24.
Для полноты картины приведем и анекдот Штелина, [[освященный описанию
вскрытия тела покойного царя. В целом, как мы не раз отмечали, «Подлинные анек-
доты о Петре Великом» — так назвал свое сочинение автор - далеки от подлинно-
Последний год жизни э57
сти, но, быть может, доля истины в этом анекдоте имеется. В данном случае Штелин
интервьюировал доктора Паульсона, в числе других врачей лечившего Петра
в последние месяцы его жизни и присутствовавшего при вскрытии тела. Паульсои
рассказал: «При вскрытии тела его увидели совершенной антонов огонь в частях
около пузыря; некоторые же части так отвердели, что весьма трудно было прорезать
их анатомическим ножом» 25.
Болезнь Петра была предметом суждений историков медицины. В. Рихтер,
автор «Истории медицины в России», не связывал смерть Петра ни с каменной
болезнью, ни с воспалением мочевого пузыря, ни с венерическим заболеванием.
Причиной его смерти он считал воспалительный процесс, вызванный задержанием
мочи. Доктор медицины Н. Куприянов писал в 1872 г.: «Вероятнее всего, что смерть
воспоследовала от воспаления мочевого пузыря, перешедшего в гангрену, и от за-
держания урины» 26. Историки медицины констатировали последний этап болезни
Петра, не вдаваясь в причины, вызвавшие воспалительный процесс в мочевом
пузыре, быть может, потому, что ко времени написания своих трудов располагали
ограниченным корпусом источников и, в частности, не знали о донесениях Кампре-
дона. Появилась надобность в новой экспертизе.
В 1970 г. Центральному кожно-венерологическому институту в Москве были
направлены на заключение все известные свидетельства современников о болезни
и кончине Петра Великого. Комиссия в составе профессоров А. А. Студницына,
Н. С. Смелова, доктора медицинских наук Т. В. Васильева и кандидата медицин-
ских наук О. И. Никонова пришла к выводу, что «Петр I, по-видимому, страдал
злокачественным заболеванием предстательной железы, или мочевого пузыря,
или мочекаменной болезнью» 27*.
Еще одна легенда, на этот раз красивая и романтическая, тоже связана со
смертью Петра и его недописанной фразой: «Отдайте все...» Эти слова имели и
имеют широкое хождение среди историков прежде всего благодаря своей загадоч-
ности — ими заканчивается царствование Петра Великого и положено интригую-
щее начало следующего этапа в истории России.
Проследим путь проникновения приведенных выше сакраментальных слов
в исторические сочинения. Первым, кто дал подробное описание смерти Петра и
пустил в оборот упомянутые слова, был Вольтер. От него описание попало на стра-
ницы «Деяний Петра Великого» И. И. Голикова, а у последнего его заимствовал
С. М. Соловьев. Тем самым маститый ученый своим авторитетом придал всему
этому значение достоверного события. От Соловьева информация попала на стра-
ницы исследовательской и популярной литературы, в том числе советской. Остается
выяснить, откуда французский мыслитель почерпнул сведения о последних мину-
тах жизни царя.
В 1757 г. правительство России обратилось к Вольтеру с просьбой написать
сочинение о Петре I. Вольтер, в 1731 г. выпустивший книгу о Карле XII, с тем боль-
шей охотой принял предложение, что оно соответствовало его давнишнему намере-
нию противопоставить «созидателя» Петра I «разрушителю» Карлу XII. По распо-
ряжению российского правительства «фернейскому мудрецу» были отправлены
разнообразные источники: указы, мемуары, письма и реляции, переведенные на
французский и латинский языки учеными Петербургской Академии наук, в том
числе М. В. Ломоносовым, Г. Ф. Миллером, И. И. Таубертом. Кстати, среди отправ-
ленных Вольтеру материалов находились и два десятка анекдотов Штелина, но их
Вольтер не использовал.
* Согласно версии Юлиана Семенова, Петр, будучи совершенно здоровым, внезапно заболел и
умер после обильного «принятия питци», вызвавшей конвульсии и потерю сознания. Хотя автор прямо
и не пишет, что царь был отравлен, но этот вывод вытекает из текста 2 . Предложенная версия, как и
описание болезни Петра, не отражена в известных в настоящее время источниках.
558 Н, И. Павленко
Знаменитый просветитель тоже проявил инициативу в поисках источников.
Еще в 1737 г. он обратился к прусскому кронпринцу, ставшему спустя три года
королем Фридрихом II, с просьбой обеспечить его материалами о прошлом России
и получил записку о России, составленную секретарем прусского посольства
в Петербурге Фоккеродтом. В распоряжении Вольтера была еще одна рукопись,
позже переведенная на русский язык как «Записки» Г. Ф. Бассевича. В подлиннике
она была озаглавлена так: «Пояснения многих событий, относящихся к царствова-
нию Петра Великого, извлеченные в 1761 г. по желанию одного ученого из бумаг
покойного графа Геннинга Фредерика Бассевича, тайного советника их император-
ских величеств Римского и Российского, Андреевского кавалера». Таким образом,
Вольтер располагал не сочинением самого Бассевича, а извлечениями из его
«бумаг», сделанными неизвестным автором через 12 лет после смерти графа. Что
это были за «бумаги», мы не знаем, равно как неизвестна и степень близости текста,
вышедшего из-под пера составителя «Пояснений...», к первоисточникам. Кончина
Петра в «Записках» Г. Ф. Бассевича представлена так:
«Очень скоро после праздника св. Крещения 1725 г. император почувствовал припадки болезни,
окончившиеся его смертью. Все были далеки от мысли считать ее смертельною, но заблуждение это не
продолжалось и восьми дней. Тогда он приобщился св. Тайп по обряду, предписываемому для больных
греческою церковью. Вскоре от жгучей боли крики и стоны его раздались по всему дворцу, и он пе был
уже в состоянии думать с полным сознанием о распоряжениях, которых требовала его близкая кончина.
Страшный жар держал его почти в постоянном бреду. Наконец в одну из тех минут, когда смерть перед
окончательным ударом дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел
в себя и выразил желание писать, по его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было
разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: «Отдайте
все...»
Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну,
которой он хотел диктовать. За ней бегут; она спешит идти, но, когда является к его постели, он лишился
уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались. В этом состоянии он прожил, однако ж,
еще 36 часов» 29.
Вольтер воспользовался этим текстом, но кое-что в нем изменил. Автор «Запи-
сок» многословен и нагнетает драматизм, Вольтер же лаконичен и строг в изложе-
нии. «Записки» — единственный источник, содержащий сведения о вызове царем
дочери Анны и написанных им словах «Отдайте все...». Прочие современники собы-
тия — иностранные дипломаты и авторы мемуаров — обо всем этом даже не упо-
минают.
Так, голландский резидент Де Вилде вообще отрицал существование каких-
нибудь предсмертных распоряжений Петра: «При жизни царь не сделал никакого
завещания, ни устного, ни письменного, в течение же своей последней болезни он
слишком был слаб и слишком страдал, чтобы царица осмелилась заговорить с ним
об этом». В «Дневнике» камер-юнкера Берхгольца на этот счет тоже нет никаких
известий. Правда, заметки его за 1725 г. при описании придворных событий утра-
тили обстоятельность, свойственную ему, когда он регистрировал свои наблюдения
в 1721 — 1724 гг. В записи под 28 января 1725 г. Берхгольц ограничился регистра-
цией лишь двух событий: смерти Петра 1 и сделанной ему накануне операции, кото-
рая сначала вселила надежду на благоприятный исход болезни 30.
Нет упоминаний о попытке царя что-то написать и в источниках русского про-
исхождения. Автор специального сочинения о смерти Петра Прокопович, чутко
прислушивавшийся к политическим веяниям при дворе, мог, разумеется, предна-
меренно умолчать о существовании предсмертной записки. Однако другой совре-
менник смерти царя, А. К. Нартов, составлявший записки отнюдь не для печати,
не был стеснен какими-либо политическими соображениями, но тоже не упомянул
ни о записке Петра, ни о вызове им Анны.
Последний год жизни
Лишь саксонский резидент Н. С. Лефорт довел до сведения своего прави-
тельства, что в предсмертные минуты царь пытался что-то записать: «Ночью
ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их
нельзя было разобрать». Из приведенного текста явствует, что Лефорт не придавал
особого значения этому желанию Петра, хотя его весьма интересовали подробности
кончины царя. В донесении Лефорта имеется, например, такая деталь: царь нака-
нуне смерти, находясь в бреду, «встал с своей постели, прошел три комнаты, жалу-
ясь, что окна были нехорошо пригнаны. После такого волнения силы его начали
упадать» 31. Конечно, Лефорт не прошел бы мимо предсмертной записки с сакра-
ментальными словами. Если что-то и было написано, то в силу своей неразборчиво-
сти никакой цены в глазах современников не имело, что и дало им основание не упо-
минать о записке.
Единственным человеком, сумевшим разобрать в ней два слова, оказался соста-
витель «Записок», описавший событие 36 лет спустя, и он же единственный засви-
детельствовал вызов умирающим царем дочери Анны. Объяснить «проницатель-
ность» автора и его умение наблюдать за событиями, ускользнувшими от современ-
ников, и прочесть то, что никому не удавалось, будет нетрудно, если учесть время,
место и цель составления «Записок». Напомним, что извлечения из «бумаг» Бассе-
вича составлялись для Вольтера в год смерти императрицы Елизаветы Петровны.
Ее преемником должен был стать сын Анны Петровны и герцога Голштинского
Петр Федорович, привезенный в Петербург в 1742 г. Во время Семилетней войны
положение наследника пошатнулось, ибо его преклонение перед Фридрихом II,
с которым Россия вела войну, было хорошо известно. Поэтому тяжелобольная импе-
ратрица не только выказывала недовольство великим князем, но и готова была
лишить его прав наследования престола 32. Конечно же, симпатии голштинского
двора, где составлялись «Пояснения...» для Вольтера, находились на стороне Петра
Федоровича. Составитель «Пояснений...» не упустил случая оказать воздействие на
Вольтера, а через него и на общественное мнение Европы, снабдив его материалами,
в выгодном свете характеризовавшими родителей наследника русского престола.
В те времена едва ли не любая акция в России освящалась именем Петра: его
именем убирали с престола неугодных лиц; его же именем новые самодержцы кля-
лись продолжать его политику; его имя упоминалось в манифестах, касались ли они
дел внутренних или внешних.
Если верить составителю «Записок», Анна Петровна и герцог Голштинский
пользовались неизменной благосклонностью и любовью Петра Великого. Восхваляя
старшую дочь царя и представляя ее как одну из наиболее достойных и вероятных
претенденток на престол, автор сочинения не остановился перед прямой фальсифи-
кацией и восторженное описание добродетелей Анны заключил фразой: «В руки
этой-то принцессы желал Петр Великий передать скипетр после себя и супруги
своей». В другом месте «Записок» намерение Петра «уточняется». Оказывается,
царь сомневался в возможностях его жены Екатерины занять престол и был озабо-
чен тем, чтобы приобщить к управлению страной дочь Анну и ее жениха из Гол-
штинии: «Чувствуя упадок сил и не вполне уверенный, что после его смерти воля
его и коронование Екатерины будут настолько уважены, что скипетр перейдет
в руки иностранки, стоящей посреди стольких особ царской крови, он начал посвя-
щать принцессу Анну и герцога тотчас после их обручения во все подробности
управления государством и системы, которой держался во все свое царствова-
ние» 33. Завершение этой мысли находим в описании кончины Петра: царь зовет
именно старшую дочь, и появляются знаменитые слова «Отдайте все...», продол-
жением которых в такой ситуации может быть слово «Анне», вытекающее из кон-
текста.
Уличить автора «Записок» в фальсификации не представляет труда. Петр не
560 Н. И. Павленко
выражал когда-либо желание передать скипетр Анне Петровне, равно как и давать
уроки управления государством своему будущему зятю Карлу Фридриху. Не слу-
чайно в первом же пункте брачного контракта, подписанного царем и герцогом
Голштинским, Анна отреклась «за себя, своих наследников... и потомства мужеска
и женска пола от всех прав, требований, дел и притязаний... на корону и Империум
Всероссийский... в вечные времена» 34.
О содержании брачного контракта был конечно же осведомлен Бассевич, при-
нимавший живейшее участие в матримониальных делах своего патрона. Но из
этого следует, что описание событий, связанных с кончиной царя, принадлежит
перу не Бассевича, а того из голштинцев, кто составлял «Пояснения...». Этот соста-
витель либо не знал о существовании брачного контракта, либо преднамеренно
вводил Вольтера в заблуждение, чтобы тот подкрепил в общественном мнении
Европы «законные» права Голыптейн-Готторпской династии на русский престол
в годы, когда династия Романовых по мужской линии иссякла. Еще раз напомним,
что брачный контракт лишал Петра Федоровича прав на русский престол.
Другой миф, изобретенный составителем «Пояснений...», связан с описанием
роли Бассевича в событиях, происшедших тотчас после смерти царя: дескать, Ека-
терина своим вступлением на престол была обязана именно Бассевичу, который,
будучи извещен П. И. Ягужинским о существовании заговора в пользу Петра Алек-
сеевича, побежал сообщить об этом Екатерине, а от нее помчался к А. Д. Менши-
кову, который будто бы «спал глубоким сном, ничего не подозревая о готовившейся
катастрофе», и только после этого принял меры, чтобы склонить гвардию на сто-
рону Екатерины. Бассевич, оказывается, руководил поступками не только Менши-
кова, но и Екатерины: он схватил за руку будущую императрицу и увел ее от уми-
равшего супруга в другую комнату, чтобы убедить ее в необходимости действовать,
а не оплакивать кончину императора.
Поверить в этакую беспечность сторонников Екатерины невозможно, даже
если бы мы не располагали прямыми свидетельствами современников о том, что
смерть царя вовсе не застигла врасплох ни Меншикова, ни представителей новой
знати и они отнюдь не сидели сложа руки в покорном ожидании своей гибели.
Французский посол Кампредон был гораздо ближе к истине, когда, не умаляя роли
Бассевича в событиях, доносил: «Между тем Меншиков, не теряя времени, до самой
кончины императора работал ревностно и поспешно, склоняя в пользу императрицы
гражданские и духовные чины государства, собравшиеся в императорском дворце.
Князь не жалел при этом ни обещаний, ни угроз для этой цели» 3 .
Итак, рассказ относительно «Отдайте все...» не более чем тенденциозная ле-
генда, за которой скрывались политические цели.
Мы расстались с Петром в тот момент, когда он умирал в своей конторке. На
следующий день его тело было вынесено в зал, где Екатерина, накануне провозгла-
шенная императрицей, оставила его непогребенным сорок дней и ежедневно
дважды оплакивала усопшего. «Придворные дивились,— заметил современник,—
откуда столько слез берется у императрицы».
От тех скорбных дней осталось два изображения Петра Великого. Одно из них
известно под названием «восковой персоны». Скульптор Растрелли снял маску
с лица умершего, в точности были измерены длина и толщина всех частей тела.
Позже скульптор изготовил в натуральную величину фигуру Петра, сидящего на
троне. Другое изображение — портрет Петра кисти Ивана Никитина. Кисти худож-
ника принадлежит множество портретов современников, в том числе царя. Послед-
ний портрет Петра Никитин писал, когда тот лежал на смертном одре: он прикрыт
по грудь желтоватой драпировкой и синей с горностаем мантией. Запоминается
лицо покойного: складки на переносице и у рта и чуть приподнятые брови придают
лицу выражение раздумья; кажется, мудрый царь всего лишь прилег отдохнуть,
Последний год жизни 561
чтобы через некоторое время возобновить свою кипучую деятельность.
Смерть Петра вызвала отклики в Европе. В Голландии, где имя русского царя,
работавшего на Саардамской верфи, пользовалось популярностью, в 1725 г. была
опубликована «Эпитафия сиятельнейшему и всемогущему Петру Великому, импе-
ратору всея Руси, отцу отечества и проч., и проч., и проч., умершему в Петербурге
28 января 1725 года.
Здесь покоится Петр — Великий государь России,
который своими подвигами пламя войны погасил,
Берега Балтийского моря кораблями заполнил,
за свои деяния он императорской короной увенчан.
Героическим мужеством удержал он натиск па восток
и разом утихомирил чужестранцев.
Небу опора, что еще больше его возвеличивает,
он отечество защитил своим грозным оружием» 36.
По глубине чувства и эмоциональному воздействию ничто не может быть срав-
нимо со знаменитым словом Феофана Прокоповича, произнесенным в Петропавлов-
ском соборе 10 марта 1725 г. на похоронах Петра. Это слово можно уподобить рек-
виему — настолько впечатляют в нем и скорбь по поводу утраты, и гордость за
содеянное умершим.
«Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра
Великого погребаем!» Лаконичными фразами Феофан подвел итоги правления
Петра. Оп оставил нас, сказал проповедник, но не нищих и убогих: «...безмерное
богатство силы и славы его... при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и
будет; сделал добрым любимою, любима и будет; сделал врагам страшную, страш-
ная и будет; сделал на весь мир славную, славная и быти не перестанет. Оставил
нам духовные, гражданские и воинские исправления» 37.
24 Н. И. Павленко
Источники
литература
и
Детство и юность (с. 5 — 38)
1	См.: Богословский М. М. Петр I. Материалы к биографии.
Т. I. М., 1940. С. 14 17; Забелин И. Домашний быт русских
царей. Т. I. М., 1915. С. 190 -194.
2	Котошихин Г. О России в царствование Алексея Ми-
хайловича. СПб., 1906. С. 17.
3	Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 38; см.: Череп-
нин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI —
XVI1 вв. М., 1978. С. 365-371.
4	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. СПб., 1890. С. 43;
Матвеев А. А. Записки // Записки русских людей. СПб., 1841.
С. 5.
5	См.: Заозерский А. И. Царская вотчина в XVII в.
М„ 1937. С. 197-202, 305.
6	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 62 — 63.
7	Восстание в Москве 1682 г. М., 1976. С. 13, 47, 56,
70, 71.
8	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 40.
9	Восстание в Москве 1682 г. С. 10.
10	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 44.
11	Цит. но: Восстание в Москве 1682 г. С. 38.
12	Цит. по: там же. С. 79, 80, 82 , 83, 86.
13	Цит. по: там же. С. 111.
14	Цит. по: там же. С. 90, 91, 131, 150.
15	Цит. по: там же. С. 115, 116.
16	Цит. по: там же. С. 157-159, 166, 177-178, 195,
228, 238.
17	Цит. по: там же. С. 165, 166, 168—173, 208.
18	Цит. по: там же. С. 241, 244, 251.
19	Штраух А. Н. Стрелецкий бунт 1682 г. М., 1928.
С. 9; Буганов В. И. Московские восстания конца XVII в.
М., 1969. С. 362, 414, 421 и др.
20	См.: Павленко Н. И. Об оценке стрелецкого восста-
ния 1682 г. // История СССР. 1971. № 3.
21	Чернов А. В. Вооруженные силы Русского государст-
ва в XV-XVII вв. М„ 1954. С. 162.
22	Буганов В. И. Указ. соч. С. 239.
23	Там же. С. 148, 158, 174, 208.
24	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 50.
25	Цит. по: Соловьев С. М. История России с древ-
нейших времен. Кн. VII. М., 1962. С. 367, 392.
26	Цит. по: там же. С. 407.
27	Желябужский И. А. Записки // Записки русских лю-
дей. С. 10.
28	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 408,
409.
29	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 55.
30	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 409.
31	См.: Яковлева П. Т. Первый русско-китайский до-
говор 1689 г. М., 1958. С. 115-127, 162-185.
32	Цит. по: Погодин М. П. Семнадцать первых лет жиз-
ни имп. Петра Великого. 1672—1689. М., 1875. С. 103, 104.
33	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 56.
34	Письма русских государей и других особ царского
семейства (переписка царицы Евдокии Федоровны). Ч. 2. М.,
1862. С. 67, 68-69.
35	Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщни-
ках. Т. I. СПб., 1884. Стб. 117, 127, 128.
36	Там же. Стб. 54, 7, 48.
37	Там же. Стб. 21, 109.
38	Там же. Стб. 860, 892, 969, 33.
39	Там же. Стб. 36, 37, 23, 24.
40	Там же. Стб. 114.
41	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 82, 83, 85.
Источники и литература <j63
42	Письма и бумаги имп. Петра Великого (далее: ПВ).
Т. 1. СПб., 1887. С. 13, 14.
43	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 110, 111, 125—130, 134, 149 и др.
14	ПВ. Т. I. С. 18, 19.
40	Военный сборник. 1860. № И.
46	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 63.
47	Там же. С. 68 - 69.
48	Там же. С. 63.
49	Там же. С. 66.
50	ПВ. Т. I. С. ИЗ, 114.
51	Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891. С. 94.
32	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 65; Вебер Ф. X. Записки // Русский архив. 1872.
№ 7. Стб. 1386.
53	См.: Вебер Ф. X. Указ. соч. Стб. 1370.
Азовские походы (с. 39 — 58)
1	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 68.
2	Цит. по: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. VI. СПб., 1859. С. 347.
3	См.: Петрикеев Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. Л., 1967. С. 136.
4	См.: Новосельский А. А. Вотчинник и его хозяйство в XVII в. М.; Л., 1929. С. 74, 75,
121, 188.
5	Мейерберг А. Путешествие в Московию... в 1661 г. М„ 1874. С. 114.
6	Цит. по: Петрикеев Д. И. Указ. соч. С. 65, 116.
7	См.: Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 327, 362—367.
8	Цит. по: Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. М.; Л., 1945. С. 52.
9	См.: Щербатов М. М. Соч. Т. II. СПб., 1898. Стб. 17—20; Карамзин Н. М. Записка о древ-
ней и новой России. СПб., 1914. С. 24—32; Он же. Письма русского путешественника. М., 1983
С. 254.
10	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 18.
11	ПБ. Т. I. С. 29-33.
12	Там	же.	С.	38,	41, 44.
13	Там	же.	С.	51.
14	Там	же.	С.	48-51.
13	Там	же.	С.	53.
16	Цит. по: Желябужский И. А. Указ. соч. С. 27, 28.
17	Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными (далее:
НДС). Т. VII. СПб., 1864. Стб. 1013, 1018, 1019.
18	ПВ. Т. 1. С. 54, 55, 62, 548, 556, 557, 564, 565.
19	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 284.
20	IIБ. Т. I. С. 62, 570.
21	ПБ. Т. I. С. 71, 72, 74, 75, 77.
22	Поход боярина А. С. Шеина к Азову. СПб., 1773. С. 121, 122.
23	ПБ. Т. I. С. 95, 96.
24	Там же. С. 109, 110.
25	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 347, 348; Желябужский И. А. Указ. соч.
С. 44.
26	Москвитянин (М.). 1842. № 1. С. 84.
27	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. II. СПб., 1858. С. 400.
Великое посольство (с. 59 — 92)
1	Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 377.
2	Сборник Русского исторического общества (далее: Сб. РИО). Т. 20. СПб., 1877. С. 7, 8.
3	Цит. но: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. СПб., 1858. С. 8—10; ПБ. Т. I. С. 135 — 137.
4	Матвеев А. А. Указ. соч. С. 65.
3	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 387 — 391.
ь	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 22.
'	См.: Тетради старца Авраамия // Исторический архив. Т. VI. М.; Л., 1951. С. 145—155.
8	ПБ. Т. I. С. 144, 145.
9	Возгрин В. Е. Россия и европейские страны в годы Северной войны: История дипломати-
ческих отношений в 1697 -1710 гг. Л., 1986. С. 63—65, 70.
10	ПБ. Т. I. С. 181; Wittram R. Peter I Czar und Keiser. Bd I. Gottingen, 1964. S. 197—198.
24 *
564 н. и. I (авленко
11	Цит.	но:	Богословский, М.	М. Указ.	соч.	Т.	11. М., 1941.	С. 39, 40.
12	ПДС. Т.	VIII. СПб., 1867.	Стб. 784;	ПБ.	Т.	1. С. 148,	629.
13	Цит.	ио:	Устрялов Н. Г. Указ. соч.	Т. III. С. 32, 33.
14	Цит.	по:	Богословский М.	М. Указ.	соч.	Т.	II. С. 55.
15	Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными дер-
жавами. Т. V. СПб., 1880. С. 51, 52; ПДС. Т. VIII. Стб. 850, 851.
16	Цит. но: Богословский М. М. Указ. соч. Т. II. С. 117 —119.
17	Ноомен Я. К. Записки о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697/98 и 1716/17 гг.
Киев, 1904. С. 24, 25, 28, 30.
13	ПДС. Т. VIII. Стб. 917; НВ. Т. 1. С. 186.
19	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 90.
20	См.: Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. М., 1983. С. 6 — 11, 167—170.
21	ПБ. Т. 1. С. 186; Ноомен Я. К. Указ. соч. С. 41, 42.
22	Цит. но: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 92, 93; Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I
С. 133.
23	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. СПб., 1863. С. 582.
24	ПБ. Т. I. С. 195, 208.
25	Там же. С. 687, 688.
26	Там же. С. 234.
27	Там же. С. 227, 670, 671.
28	Походный журнал 1698 г. СПб., 1854. С. 7; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 603.
29	См.: Андреев А. И. Петр I в Англии в 1698 г.//Петр Великий. М.; Л., 1947. С. 71 — 73,
82-86.
3(	1 Цит. ио: Герасимова Ю. Ария для Петра Великого. Записки итальянского певца Филиппо
Балатой // Неделя. 1966. № 16.
1 Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 602.
32	См.: Андреев А. И. Указ. соч. С. 78.
33	ПБ. Т. I. С. 697, 701.
34	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 593, 585, 592, 597.
35	Цит. по: Андреев А. И. Указ. соч. С. 88; Майков Л. Н. Указ. соч. С. 9.
36	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. II. С. 386—389; Шубинский С. Н. Исторические
очерки и рассказы. СПб., 1911. С. 20 — 26.
37	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 581 — 582.
38	ПДС. Т. VIII. Стб. 1291-1293.
39	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. II. С. 448, 449.
40	См. там же. С. 481-486.
41	ПДС. Т. VIII. Стб. 1363; ПБ. Т. I. С. 263.
42	ПДС. Т. VIII. Стб. 1390, 1397.
43	ПБ. Т. I. С. 266.
44	Журнал, или Поденная записка ими. Петра Великого. Ч. 1. СПб., 1770. С. 1, 2.
45	Цит. по: Майков Л. Н. Указ. соч. С. 26, 27.
46	Цит. по: Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 2.
47	Восстание московских стрельцов 1698 г. М., 1980. С. 40, 41.
48	ПБ. Т. I. С. 251, 252.
49	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 163.
50	Восстание московских стрельцов 1698 г. С. 122, 150, 159, 173, 174, 205.
51	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 166.
52	Восстание московских стрельцов 1698 г. С. 53—67.
53	Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.). СПб., 1906. С. 82—84.
54	Восстание московских стрельцов 1698 г. С. 83, 68, 69, 71.
55	Там же. С. 128.
56	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 58; Богословский М. М. Указ. соч. Т. III. М., 1946. С. 118.
57	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. М., 1948. С. 330, 331.
58	Корб И. Г. Указ. соч. С. 91, 94-96.
Первые преобразования (с. 93—114)
1	Богословский М. М. Указ. соч. Т. 111. С. 159, 161.
2	Милюков 11. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра
Великого. СПб., 1905. С. 76, 118.
3	ПБ. Т. I. С. 269.
4	Елагин С. И. История русского флота. Период Азовский. СПб., 1864. С. 311, 312.
5	ПБ. Т. I. С. 270.
6	Там же. С. 270, 271, 753.
7	Цит. по: Панченко А. М. Русская культура в канун Петровских реформ. Л., 1984. С. 126.
Источники и литература
565
8	Корб И. Г. Указ. соч. С. 130, 131.
9	ПБ. Т. 1. С. 276.
10	Цит. по: Елагин С. И. Указ. соч. С. 467, 468; Бруин де К. Путешествие через Московию.
М„ 1873. С. 138.
11	ПБ. Т. I. С. 381.
12	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 1, 2.
13	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 66; Форстен Г. В. Датские дипломаты при московском
дворе во второй половине XVII в.//Журнал министерства народного просвещения. 1904. № 12.
С. 341.
14	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 345, 348.
15	См.: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 591.
16	Первое полное собрание законов Российской империи (далее: ПСЗ). Т. I. С. 677—690.
17	ПСЗ. Т. III. С. 598-601.
18	См.: Богословский М. М. Указ. соч. Т. III. С. 235—335.
19	ПСЗ. Т. IV. С. 75.
20	Цит. по: Маньков А. Г. Крестьянский вопрос в Палате об уложении // Вопросы экономики
и классовых отношений в Русском государстве XII —XVII вв. М.; Л., 1960. С. 8, 79.
21	Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 219.
22	Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. М., 1917. С. 436.
23	Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 33, 34.
24	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 7.
25	См.: ПБ. Т. I. С. 118; Богословский М. М. Указ. соч. Т. I. С. 376, 377.
26	Русский архив. 1888. Кн. 3. С. 340, 341; Кн. 6. С. 120, 135.
27	Там	же.	Кн.	6.	С.	118; Кн. 7. С.	264.
28	Там	же.	Кн.	5.	С.	28, 29, 35, 46,	50.
29	Там	же.	Кн.	3.	С.	367; Кн. 4. С.	510,	514.
30	Устрялов Н.	Г.	Указ. соч. Т. IV.	Ч. 2.	СПб., 1863. С. 552; ПСЗ. Т. IV. С. 282.
31	Корб И. Г. Указ. соч. С. 127-128.
32	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 350; ПСЗ. Т. IV. С. 182.
33	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 648; Форстен Г. В. Указ. соч. С. 342.
Создание Северного союза (с. 115 —133)
1	ПДС. Т. IX. СПб., 1868. Стб. 253-261.
2	Там же. Стб. 138-145.
3	Там же. Стб. 188, 149, 150.
4	Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 605; НДС. Т. IX. Стб. 180-182, 184-186, 193.
5	ПДС. Т. IX. Стб. 253-261.
6	Там же. Стб. 295-299, 300-306, 329, 330.
7	Записки Гидрографического департамента Морского министерства. Ч. VIII. СПб., 1850. С. 380.
8	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 498, 499.
9	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 91, 92, 103.
10	ПБ. Т. I. С. 303.
11	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. V. С. 12.
12	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 518.
13	Цит. по: там же. С. 519.
14	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. V. С. 121.
15	Цит. по: там же. С. 76, 102, 113, 114, 117.
16	Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 359; ПБ. Т. I. С. 333.
17	Цит по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. V. С. 136, 137.
18	Цит по: там же. С. 109.
19	Цит. по: Форстен Г. В. Балтийский вопрос в XVI — XVII столетии. Т. II. СПб., 1894.
С. 148—149; Тарле Е. В. Северная война и шведское нашествие на Россию. М., 1958. С. 14, 15.
20	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 22, 23.
21	См.: Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 63, 64; Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 23, 24.
22	См.: Корб И. Г. Указ. соч. С. 82-84, 91.
23	Цит. по: Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 293—298.
24	См.: ПБ. Т. I. С. 295-302.
25	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 162, 163.
26	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 299.
27	Цит. по: там же. С. 312, 313, 323, 324.
28	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 117, 118.
29	См. там же. С. 136.
30	См. там же. С. 144, 145, 160-162.
31	Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 340.
56() Н. И. Павленко
Нарва (с. 134-170)
1	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 415, 418.
2	ПБ. Т. I. С. 338.
3	Цит. по: Богословский М. М. Указ. соч. Т. IV. С. 360.
4	Цит. по: там же. С. 430.
5	ПБ. Т. I. С. 382, 383.
° ПСЗ. Т. IV. С. 1811; ПБ. Т. 1. С. 384; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 1.
Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 368.
8	ПБ. Т. 1. С. 144.
9	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 8, 9.
10	Форстен, Г. В. Датские дипломаты... С. 363, 364.
11	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 25, 26.
12	См.: Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 364.
13	ПБ. Т. I. С. 385, 386.
14	Форстен Г. В. Датские дипломаты... С. 364.
15	ПБ. Т. I. С. 390 -392.
16	Цит. по: Устрялов В. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 166, 168.
17	ПБ. Т. I. С. 407.
18	Там же. С. 393.
19	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 8.
20	ПБ. Т. I. С. 404, 405.
21	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 11.
22	Wittram В. Op. cit. S. 240, 241.
23	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 662.
24	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 26.
25	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VII. С. 662.
2	,1 Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 26.
27	ПБ. Т. I. С. 443, 444, 852.
28	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 28.
29	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 98.
30	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 39—41.
31	См.: Милюков П. Н. Указ. соч. С. 152.
32	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 187, 188.
33	Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1988. С. 147.
34	ПБ. Т. 1. С. 453, 456, 457, 474.
35	Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 147; ПБ. Т. II. СПб., 1889. С. 53.
36	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 139—160.
37	ПБ. Т. I. С. 410, 422, 423; Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 28.
38	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 167, 198.
39	ПБ. Т. 1. С. 456.
4(	1 Цит. по: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 51, 52; Веспятых IO. И. Оборона Архангельска от шведов
в 1701 г.//Вопросы истории. 1984. № 7. С. 86—88.
41	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 224.
42	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 82.
43	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 223.
44	Цит. по: Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра.
Вып. 1. Кн. 3. СПб., 1912. С. 341.
45	Шереметев В. П. Военно-походный журнал//Материалы военно-ученого архива Главного
штаба. СПб., 1871. Стб. 90; Желябужский И. А. Указ. соч. С. 84.
4(	’ ПБ. Т. II. С. 3, 4.
47	Там же. С. 65.
48	Там же. С. 25, 26, 64, 74.
49	См.: Палли X. Между двумя боями за Нарву. Таллинн, 1966. С. 178—183.
50	Шереметев Б. П. Указ. соч. Стб. 101; ПБ. Т. II. С. 79.
51	Цит. по: Постепенное развитие русской регулярной конницы... Вып. 1. Кн. 1. СПб., 1912.
С. 110, 111.
52	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 95.
53	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 248, 249; ПБ. Т. II. С. 84.
54	См.: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. IX. М., 1963. С. 644.
55	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 132.
56	Cracraft J. The Chrch Refort of Peter the Great Stanford. California, 1971. P. 10.
57	I IB. T. II. C. 75, 82, 83.
58	Там же. С. 92, 423; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 267.
59	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 62.
Источники и литература э(э /
11,1 ПБ. Т. 11. С. 126 128, 466.
111 Там же. С. 134, 136, 137, 483, 484.
62 Цит. по: Устрялов П. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. (1. 284, 285; ПБ. Т. II. С. 608.
°' Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 68.
64 ПБ. Т. II. С. 158, 159, 162-164, 547; Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков.
С. 26. г
1,5 'Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 76.
<,ь Цит. но: Майков Л. Н. Указ. соч. С. 44.
84	Цит. по: Устрялов П. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 290.
88	ПБ. Т. II. С. 210—214; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. (1. 614.
1,	9 Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 78.
Бремя войны (с. 171 — 199)
1	ПБ. Т. IV. Вып. 1. СПб., 1900. С. 624.
2	Цит. но: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 90, 91.
4	См.: Павленко И. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 172, 173.
4	ПБ. Т. Ill. СПб., 1893. С. 41, 47, 53.
5	Там же. С. 68, 71.
8	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 90; ПБ. Т. III. С. 94.
'	См.: Палли X. Указ. соч. С. 237.
8	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 44.
9	ПБ. Т. 111. С. 105.
10	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 290.
11	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 88; Палли X. Указ. соч. С. 251, 252.
12	И Б. Т. 111. С. 92, 93.
14 Походный журнал 1704 г. СПб., 1854. С. 97, 98.
н ПБ. Т. 111. С. 124.
14	Устрялов П. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 316.
16	ПБ. Т. 111. С. 664.
17	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 104.
18	Там же.
19	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 173, 174.
2	,1 ПБ. Т. 111. С. 196, 206.
21	Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. IX. Л., 1979. С. 92.
22	Ведомости времени Петра Великого. Вып. 1. М., 1903. С. 3.
24	Сб. РИО. Т. 39. СПб., 1884. С. 60.
24	ПБ. Т. III. С. 272, 273, 322.
28	Там же. С. 341, 342; Сб. РИО. Т. 39. С. 96.
29	ПБ. Т. III. С. 192.
2'	Там же. С. 265.
28	ПБ. Т. 1. С. ИЗ.
29	ПБ. Т. 111. С. 711.
411	Там же. С. 362.
41	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 120; ПБ. Т. Ill. С. 389, 390.
12	Сб. РИО. Т. 39. С. 153.
43	ПБ. Т. III. С. 391.
44	Там же. С. 445, 446.
45	Цит. но: Голикова Н. Б. Астраханское восстание 1705 — 1706 гг. М., 1975. С. 53.
48	Там же. С. 87.
4'	Цит. по: Устрялов П. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 352—353.
48	Цит. но: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. М., 1962. С. 119.
Цит. но: Голикова П. Б. Указ. соч. С. 185, 189.
49	ПБ. Т. Ш. С. 441.
11 Походный журнал 1705 г. СПб., 1854. С. 13.
42 Цит. но: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 425.
44 Цит. по: Постепенное развитие русской регулярной конницы... Вып. 1. Кн. 2. СПб., 1912.
С. 64. 86, 286.
41 ПБ. Т. 111. С. 296, 772.
45 Сб. РИО. Т. 39. С. 58; ПБ. Т. 111. С. 300.
18 11 Б. Г. HI. С. 449.
14 Цит. по: Голикова П. Б. Указ. соч. С. 207; Переписка фельдмаршалов Ф. А. Головина
о Б. И. Шереметева в 1705 1706 гг. М„ 1851. С. 7, 10.
18 Там же. С. 45, 53.
19 Юрналы 1706 г. СПб., 1854. С. 10, 11; ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 406.
568
Н. И. Павленко
5	,1 ПБ. Т. III. С. 449, 486.
31	См.: Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 265; ПБ. Т. III. С. 488.
02	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 115.
53	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 91, 92, 189.
54	Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 298, 299.
55	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 404.
53	Переписка фельдмаршалов... С. 52, 53.
57	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 219-221, 224-226.
58	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 427.
В ожидании нашествия (с. 200—230)
1	Сб. РИО. Т. 39. С. 190.
2	ПБ. Т. III. С. 497.
3	Сб. РИО. Т. 39. С. 190.
4	Там же. С. 189.
5	ПБ. Т. Ill. С. 488, 451.
6	Сб. РИО. Т. 39. С. 125.
7	ПБ. Т. III. С. 452, 905, 984, 476-478.
8	Там же. С. 473.
9	Сб. РИО. Т. 39. С. 180, 185.
10	ПБ. Т. III. С. 538.
"	Сб. РИО. Т. 39. С. 203, 204.
12	ПБ. Т. III. С. 1059; Т. IV. Вып. 1. С. 526, 528, 529, 543, 538, 1061.
13	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 129.
14	Сб. РИО. Т. 39. С. 238; цит. по: Постепенное развитие русской регулярной конницы...
Вып. 1. Кн. 2. С. 202.
15	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 13, 14.
16	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 130.
17	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 30, 37, 38.
18	Там же. Вып. 2. СПб., 1900. С. 565, 567.
19	Там же. Вып. 1. С. 51, 52, 56, 60; Вып. 2. С. 589—591.
20	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 131.
21	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 43, 53.
22	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 465.
23	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 134.
24	Сб. РИО. Т. 39. С. 80.
25	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 109, 110, 129, 133, 135, 146, 148.
26	Там же. С. 161, 166-169.
27	Там же. С. 113-115.
28	Там же. С. 133-136.
29	Там же. С. 158-160.
30	Там же. С. 173-174.
31	Там же. Вып. 2. С. 852; цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С 474—475.
32	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 228, 231, 249; Вып. 2. С. 838.
33	Сб. РИО. Т. 39. С. 281; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 412, 418, 419, 441.
34	ПБ. Т. V. СПб., 1907. С. 103.
35	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 385, 395, 402; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 148—150.
36	Постепенное развитие русской регулярной конницы... Вып. 1. Кн. 2. С. 392, 393, 396.
37	Сб. РИО. Т. 39. С. 327; ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 402.
38	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 523.
39	Сб. РИО. Т. 39. С. 329.
40	Сын отечества. 1848. № 4. С. 3.
41	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 437; см.: Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. С. 166.
42	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 442; Вып. 2. С. 1196.
43	Центральный государственный архив древних актов (далее: ЦГАДА), ф. Походная кан-
целярия А. Д. Меншикова, д. 1135, л. 13; ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 377, 401, 420, 437; Журнал, или
Поденная записка... Ч. 1. С. 146.
44	Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 2. С. 439—441; Картина жизни и великих деяний
кн. Л. Д. Меншикова. М., 1809. С. 42, 43.
45	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 156.
46	Цит. по: Голиков И. И. Деяния имп. Петра Великого. Т. III. М., 1837. С. 174.
47	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 134.
48	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 401.
49	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 143.
Источники и литература
569
50	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 4.
51	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. IV. Ч. 1. С. 415—417.
52	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 110, 241, 338, 104.
53	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 144.
54	Там же. С. 157.
55	ПБ. Т. V. С. 9.
56	См.: Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 167.
57	Цит. по: Никифоров Л. А. Русско-английские отношения при Петре I. М., 1950. С. 48, 49.
58	ПБ. Т. V. С. 60, 61.
59	ПБ. Т. IV. Вып. 1. С. 411-424.
60	ПБ. Т. V. С. 60.
61	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 160.
62	ПБ. Т. VI. Пг„ 1918. С. 130.
63	Цит. по: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 51 — 61.
64	ПБ. Т. VI. С. 143, 148, 159.
65	Там же. С. 98, 123.
66	Там же. С. 35; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 160.
67	ПБ. Т. V. С. 52, 122.
68	Там же. С. 14, 20.
69	ПБ. Т. VI. С. 3.
70	Там же. С. 18, 45.
71	ПБ. Т. V. С. 190-195; Т. VI. С. 4, 46, 48; Сб. РИО. Т. 39. С. 419.
72	ПБ. Т. V. С. 313, 346, 319.
73	ПБ. Т. VI. С. 49, 298, 299, 129.
74	Там же. С. 52, 65, 119.
Лесная (с. 231—260)
1	Сб. РИО. Т. 39. С. 447.
2	ПБ. Т. VII. Вып. 1. Пг„ 1917. С. 1, 3.
3	Цит. по: Клокман Ю. Р. Неизданный том «Истории царствования Петра Великого» Н. Г. Уст-
рялова // Полтава. М., 1959. С. 515, 516.
4	Цит. по: Труды русского военно-исторического общества (далее: Труды РВИО). Т. I. СПб.,
1909. С. 147; Стилле А. Операционные планы Карла XII в 1707 — 1709 гг.// Журнал РВИО. Т. IV.
СПб., 1910. С. 3-11.
5	Цит. по: Шутой В. Е. Борьба народных масс против нашествия армии Карла XII. М.. 1958.
С. 209.
6	Цит. по: там же. С. 210.
7	Кордт В. И. Boi шд Лгсным i шд Полтавою защеденником шведського лейтенанта Ф. Вейе //
Записки истор!чно-филолог1чного в!дд!лу Украшськой АН. Ки!'в, 1931. Кн. 24. С. 215.
8	ПБ. Т. VII. Вып. 1. С. 28, 43.
9	Там же. С. 43, 40, 55, 56.
10	Там же. С. 64, 385.
11	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 163.
12	ПБ. Т. VII. Вып. 1. С. 119, 449-451.
13	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 164, 165; Майков Л. Н. Указ. соч. С. 77.
14	См.: Голобуцкий В. А. Черноморское казачество. Киев, 1956; Он же. Запорожское каза-
чество. Киев, 1957; Рознер И. Г. Яик перед бурей. М., 1966.
15	См.: Павленко Н. И. К вопросу о роли донского казачества в крестьянских войнах // Со-
циально-экономическое развитие России. М., 1986. С. 65—68.
16	ПБ. Т. VI. С. 9-11.
17	См.: Подъяпольская Е. П. Восстание Булавина. 1707 —1709. М., 1962. С. 123.
18	См.: Лебедев В. И. Булавинское восстание (1707 — 1708). М., 1967. С. 60.
19	ПБ. Т. VII. Вып. 1. С. 148, 154, 161.
20	Там же. С. 188, 189, 190.
21	См.: Булавинское восстание. М., 1935. С. 322; Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 172 — 178.
22	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 154.
23	См.: Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 192; ПБ. Т. VIII. Вып. 1. М.; Л., 1948. С. 80.
24	Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 197; Крестьянские войны в России XVII—XVIII вв.
М.; Л., 1966. С. 4.
25	См.: Учебник по истории СССР для 7 класса; История СССР с древнейших времен до
конца XVIII в. Учебник для университетов. М., 1983; Пронштейн А. П., Мининков Н. А. Крестьян-
ские войны в России XVII —XVIII вв. и донское казачество. Ростов н/Д, 1983, и др.
26	Булавинское восстание. С. 165.
570
Н. И. Павленко
27	Там же. С. 174-176, 183, 184, 206.
28	Там же. С. 455, 457.
29	Там же. С. 424, 436.
30	Там же. С. 166, 175, 187.
31	Там же. С. 451, 165, 196.
32	Подъяполъская Е. П. Указ. соч. С. 107.
33	Подъяполъская Е. П. Крестьянская война 1707—1709 гг.// Крестьянские войны в России
XVII-XVIII вв. С. 179.
34	Булавинское восстание. С. 178.
35	См.: Мавродин В. В. Крестьянская война в России в 1773 — 1775 гг. Т. I. Л., 1961. С. 504;
Подъяполъская Е. П. Восстание Булавина... С. 56; Марков К. В. Крестьяне на Дону // Сб. област-
ного Войска Донского статистического комитета. Вьш. 2. Новочеркасск, 1912. С. 60.
36	Подъяполъская Е. П. Восстание Булавина... С. 73, 192.
37	Пронштейн А. П. Войско Донское накануне Булавинского восстания // Вопросы военной
истории России. XVIII и первая половина XIX в. М., 1969. С. 316.
38	ПБ. Т. VII. Вып. 2. Пг„ 1918. С. 221.
39	Цит. по: Павленко Н. Полудержавпый властелин. М., 1988. С. 91 —92.
40	Сб. РИО. Т. 50. СПб., 1886. С. 27.
41	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. М., 1951. С. 442; Вып. 1. С. 15.
42	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 15, 16, 28.
43	См.: Труды РВИО. Т. I. С. 153 — 174; Мышлаевский А. 3. Северная война. Летняя кампа-
ния 1708 г.//Военный сборник. СПб., 1901. С. 48.
44	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 533-535; Вып. 1. С. 58.
45	См.: Мышлаевский А. 3. Указ. соч. С. 28; Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. 1. С. 312.
46	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 6-13.
47	Там же. Вып. 2. С. 433; Вып. 1. С. 77.
48	Там же. Вып. 1. С. 72, 73, 118; Вып. 2. С. 503.
49	Труды РВИО. Т. 1. С. 67, 78, 79, 148, 149.
50	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 633, 634.
51	Труды РВИО. Т. I. С. 225, 229-231.
52	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 139.
53	Прокопович Ф. История ими. Петра Великого от рождения до Полтавской баталии. СПб.,
1773. С. 170; ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 110, 111.
54	Сб. РИО. Т. 50. С. 51.
55	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 34, 35, 49, 51, 52; Вып. 2. С. 463.
56	Там же. Вып. 2. С. 671.
57	Там же. С. 664.
58	Там же. Вып. 1. С. 139, 150, 152.
59	Там же. С. 143, 145, 147, 150, 152.
60	Цит. по: Подъяполъская Е. П. Военные советы 1708—1709 гг. Полтава. М., 1959. С. 123;
Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 179, 180.
61	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 156.
62	Там же. С. 211.
63	Там же. С. 169.
64	Кордт В. И. Указ. соч. С. 219.
65	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 182; Прокопович Ф. Указ. соч. С. 175; 'Груды
РВИО. Т. 1. С. 256; Кордт В. И. Указ. соч. С. 218, 219.
66	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 171, 172, 174.
67	Сб. РИО. Т. 50. С. 96.
68	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 742, 748.
69	Там же. Вып. 1. С. 176, 177, 184.
70	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 184; Прокопович Ф. Указ. соч. С. 177.
71	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 753, 754.
Измена Мазепы (с. 261 — 291)
1	Цит. по: Симоновский П. Краткое описание о козацком малороссийском пароде. М., 1847.
С. 116.
2	См. там же. С. 108.
3	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 865; Вып. 1. С. 237.
4	Цит. по: Королюк В. Д. Речь Посполитая, французская дипломатия и измена Мазепы //
Известия АН СССР. Сер. История и философия. Т. VIII. № 1. М., 1951. С. 83.
5	Цит. по: Костомаров В. И. Мазепа и мазепинцы. СПб., 1885. С. 324, 325.
6	Цит. по: там же. С. 332, 335, 338.
7	Цит. по: там же. С. 355.
Источники и .литература 5/ I
8	Чтения общества истории и древностей российских (далее: ЧОИДР). 1859. Кн. 1. С. 127 —
128, 130-132.
9	См.: Источники малороссийской истории. Ч. 2. М., 1859. С. 64—68.
'°	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 88, 89.
11	Цит. по: Источники малороссийской истории. Ч. 2. С. 68—71.
12	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 72; ПБ. Т. VII. Вып. 1. С. 83, 84.
13	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 89, 90, 91.
14	Там же. С. 98-109.
15	Там же. С. 86.
16	Цит. по: Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 385 — 386.
17	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 124, 125.
18	Там же. С. 144, 145.
19	Цит. по: Источники малороссийской истории. Ч. 2. С. 74, 78.
20	Цит. по: Бантыш-Каменский Д. Н. История Малой России. М., 1822. Ч. 3. С. 220, 221,
222-224, 229.
21	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 820.
22	Там же. Вып. 1. С. 21, 48, 55, 70.
23	Там же. С. 153, 154.
24	См.: Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 427, 428.
25	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 846; Вып. 1. С. 227.
26	Цит. по: Костомаров И. И. Указ. соч. С. 431, 432; Сб. РИО. Т. 50. С. ИЗ.
27	Цит. по: Бутурлин Д. П. Военная история походов россиян. Ч. 1. Т. III. СПб., 1821.
С. 48-51.
28	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 864, 865; Вып. 1. С. 237-238.
29	Там же. Вып. 1. С. 262, 268.
30	Там же. Вып. 2. С. 906.
31	Там же. Вып. 1. С. 270, 274, 292; Вып. 2. С. 918, 919, 906.
32	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 172-175.
33	Там же. С. 206 — 216.
34	Цит. по: Ригелъман А. Летописное повествование о Малой России. Кн. 5. М., 1847. С. 52,
53, 67-70.
35	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 181; Труды РВИО. Т. III. СПб., 1909. С. 43; ПБ. Т. VIII. Вып. 2.
С. 749.
36	ПБ. Т. IX. Вып. 1. М., 1950. С. 10.
37	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 253, 254, 285.
38	ЧОИДР. 1859. Кн. 1. С. 212, 213.
39	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 911, 1049.
40	ПБ. Т. IX. Вып. 2. М„ 1952. С. 931, 932.
41	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 911; Шутой В. Е. Указ. соч. С. 321; Ригелъман А. Указ. соч.
Кн. 5. С. 55.
Полтава (с. 292 — 325)
'	ПБ. Т. VIII. Вып. 2. С. 879.
2	Гилленкрок А. Современные сказания о походе Карла XII в Россию//Военный журнал.
1844. № 6. С. 69, 70; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 182; Шутой В. Е. Указ. соч. С 340.
3	Понятовский С. Записки сподвижника Карла XII //Журнал РВИО. Кн. 4. СПб., 1910.
С. 33; Шутой В. Е. Малоизвестный источник по истории Северной войны // Вопросы истории.
1976. № 12. С. 98.
4	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 334.
5	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 12, 13; Т. IX. Вып. 2. С. 541.
6	ПБ. Т. X. М„ 1956. С. 27.
7	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 106; Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 43.
8	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 24, 76, 97.
9	Там же. С. 73, 74, 80-82, 135.
10	Там же. С. 52-53; Вып. 2. С. 645.
11	Там же. Вып. 2. С. 734—736.
12	Глаголева А. П. Русско-турецкие отношения перед Полтавским сражением//Полтава. М.,
1959. С. 140; Прокопович Ф. Указ. соч. С. 195.
13	ЦГАДА, ф. 89. Сношения России с Турцией. 1709 г., д. 1, л. 2, 75.
14	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 168.
15	Там же. С. 88.
16	Там же. Вып. 2. С. 705, 931.
17	Цит. по: Шутой В. Е. Малоизвестный источник... С. 101.
18	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 170, 174; Вып. 2. С. 862.
572
Н. И. Павленко
19	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 204.
20	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 177.
21	Там же. Вып. 2. С. 873; Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 320.
22	Труды РВИО. Т. III. С. 192.
23	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 208.
24	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 209; ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 210, 216.
26	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 216, 217.
26	Труды РВИО. Т. III. С. 271, 272.
27	Кордт В. И. Указ. соч. С. 221.
28	ПБ. Т. IX. Вып. 2. С. 793; ЦГАДА, Госархив, Разряд IX, отд. 1, д. 13, л. 71.
29	Цит. по: Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 542.
30	Труды РВИО. Т. 111. С. 275.
31	Шутой В. Е. Малоизвестный источник... С. 105.
32	Там же. С. 108.
33	Кордт В. И. Указ. соч. С. 224.
34	ЦГАДА, ф. 89, 1702 г., д. 1, л. 337; 1703 г., д. 3, л. 41, 221; Прокопович Ф. Указ. соч.
С. 204.
35	ЦГАДА, ф. 89, 1707 г., д. 3, л. 180.
36	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 32, 107.
37	Там же. С. 117, 118, 128.
38	Эварницкий Д. И. История Запорожского казачества. Т. III. СПб., 1897. С. 416 — 425.
39	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 153.
40	Там же. С. 191.
41	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 216; Понятовский С. Указ. соч. С. 37, 38.
42	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 231, 237; Шутой В. Е. Малоизвестный источник... С. 109.
43	См.: Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 252.
44	ЦГАДА, ф. 198, д. 1170, л. 154, 156; Госархив, Разряд IX, отд. 2, кн. 9, л. 73.
45	Цит. по: Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 562; Кротов П. А. Воспоминания Константена де
Турвиля о походе Карла XII в Россию//Вопросы истории. 1989. № 3. С. 129.
46	Ригельман А. Указ. соч. С. 52.
47	Там же. С. 53.
48	Цит. но: Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 570, 571.
49	ЦГАДА, ф. 198, д. 1170, л. 156.
50	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 265.
51	ЦГАДА, ф. 89, 1709 г., д. 1, л. 450, 454, 455.
52	См.: Колосов Е. Е. Артиллерия в Полтавском сражении // Полтава. С. 96, 107; ПБ. Т. IX.
Вып. 1. С. 264.
53	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 246, 247.
54	См.: Медали и монеты Петровского времени. Л., 1974. № 31 — 33.
55	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 285.
56	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 240; ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 242, 243, 293; Вып. 2.
С. 1014.
57	Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 1. СПб., 1760. С. 22—24.
58	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 359.
59	Цит. по: Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 246.
60	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 395, 400-406.
61	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 249; Русский архив. 1881. № 1. С. 8.
Трагедия на Пруте (с. 326 — 358)
1	Юль Юст. Записки. М., 1910. С. 117-121.
2	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 173, 175.
3	Талъман И. М. Турция накануне и после Полтавской битвы. М., 1977. С. 57.
4	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 257, 258.
5	Там же. С. 261, 267.
6	Гельме И. А. Достоверное описание города Риги // Сборник материалов и статей по истории
Прибалтийского края. Т. II. Рига, 1879. С. 437, 438.
7	Сб. РИО. Т. 25. СПб., 1878. С. 192, 194, 212-278.
8	ПБ. Т. X. С. 229.
9	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 324.
10	ПБ. Т. X. С. 361.
11	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 176; Талъман И. М. Указ. соч. С. 43,
57 и сл.
12	ПБ. Т. XI. Вып. 1. М., 1962. С. 10; Талъман И. М. Указ. соч. С. 43, 44.
13	Юль Юст. Указ. соч. С. 293, 294.
Источники и литература Э/3
11	См.: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 197 — 200, 203; ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 72, 98,
100-102, 125.
15	Цит. по: Майков Л. Н. Указ. соч. С. 24.
16	Обида прусского посла Георга Иоганна Кейзерлинга // Русская старина. 1872. № 6. С. 893—
898; Майков Л. П. Указ. соч. С. 22 — 24.
17	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 2. М., 1903. С. 126, 127.
18	Сб. РИО. Т. 34. СПб., 1881. С. 102.
19	Цит. по: Майков Л. Н. Указ. соч. С. 96.
20	Цит. по: Семевский М. И. Царица Екатерина Алексеевна, Анна и Видим Монс. СПб.,
1884. С. 133.
21	Цит. по: Юль Юст. Указ. соч. С. 303; Майков Л. Н. Указ. соч. С. 98.
22	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 500.
23	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 139, 145, 215.
24	Цит. по: Павленко Н. Полудержавный властелин. С. 153; Он же. Птенцы гнезда Петрова.
С. 86.
25	Цит. по: Павленко Н. Полудержавный властелин. С. 153.
26	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 177.
27	Цит. но: Мышлаевский А. 3. Война с Турцией. 1711 г. СПб., 1896. С. 34.
28	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 221, 241.
29	Цит. по: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 85.
30	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 178, 285 — 287, 547; Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 87.
31	Мышлаевский А. 3. Война с Турцией. С. 123, 124; Юль Юст. Указ. соч. С. 372; Журнал,
или Поденная записка... Ч. 1. С. 372.
32	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 339, 340, 342; ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 316.
33	Юль Юст. Указ. соч. С. 371; Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. Л., 1978. С. 316, 317.
34	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 316-321; Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. С. 320.
35	Цит. по: Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. С. 349.
36	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 317, 583.
37	Там же. С. 568; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 341.
38	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 568.
39	Цит. по: Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. С. 292.
40	ПБ. Т. XI. Вып. 2. М., 1964. С. 12, 16.
41	Там же. Вып. 1. С. 322—326.
42	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 345.
43	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 315.
44	См.: Майков Л. Н. Указ. соч. С. II—XVI, 106 — 137.
45	Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Великом. Ч. 1. М., 1829. С. VIII -IX.
46	Там же. С. 78—80; Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. 3’. II. М., 1872.
С. 90 93 122.
’47 Штелин Я. Указ. соч. Ч. 1. С. 173.
48	См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. I. СПб., 1858. С. LVIII —LIX; Погодин М. П. Указ. соч.
С. 229; Пекарский П. П. О переписке академика Штелина //Записки ими. Академии наук. Т. VII.
СПб., 1865. С. 118.
49	Желябужский И. А. Указ. соч. С. 48—51.
50	Штелин Я. Указ. соч. Ч. 2. С. 32—37.
51	ЦГАДА, Госархив, Разряд XI, д. 53, ч. 3, л. 61-63; Сб. РИО. Т. 61. СПб., 1888. С. 528-529;
Походный журнал 1719 г. СПб., 1855. С. 119.
52	Штелин Я. Указ. соч. Ч. 1. С. 60—63.
53	Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. IX. С. 190.
54	Месяцеслов на 1859 г. СПб., Б. г. С. 375; Витберг Ф. О подложности известного письма
Петра Великого с берегов Прута от 10 июля 1711 г.// Древняя и новая Россия. Т. III. СПб., 1875.
С. 267; Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 388; Белов Е. По поводу статьи Витберга о подлож-
ности письма Петра Великого из-под Прута // Древняя и новая Россия. Т. I. СПб., 1876. С. 406.
55	Wittram В. Op. cit. S. 383 — 385, 488; Фейгина С. А. О подлинности письма Петра I с бере-
гов Прута // Советские архивы. 1970. № 4. С. 117, 118.
36	Белов Е. Указ. соч. С. 403.
57	Витберг Ф. Указ. соч. С. 259; Подъяполъская Е. П. К вопросу о достоверности письма
Петра I с берегов Прута // Исследования по отечественному источниковедению. М.; Л., 1964. С. 316.
58	Витберг Ф. Указ. соч. С. 262.
59	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 317.
60	Белов Е. Указ. соч. С. 404.
61	Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 389.
62	Малиновский К. В. Записка Якова Штелина о Прутском походе Петра I //Русская лите-
ратура. 1982. № 7. С. 166.
63	Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 388.
0 I/ZI il. 11. Павленко
61	См.: Сперанский A. H. Русские подделки рукописей в начале XIX в.// Проблемы источни-
коведения. Т. V. М., 1958.
Шпага и перо (с. 359 — 380)
'	ПБ. Т. XII. Вып. 2. М„ 1977. С. 36.
2	Русская старина. 1882. № И. С. 295, 296.
3	ПБ. Т. XII. Вып. 1. М., 1975. С. 9; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 352.
4	ПБ. Т. XII. Вып. 2. С. 137.
ПБ. Т. XI. Вып. 2. С. 43, 44, 67, 134; Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале
XVIII в. М., 1971. С. 145.
6	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 323.
7	Там же. Вып. 2. С. 254; Орешкова С. Ф. Указ. соч. С. 151, 152.
8	ПБ. Т. XII. Вып. 1. С. 98.
9	Там же. С. 182; Походный журнал 1712 г. СПб., 1854. С. 8.
10	Сб. РИО. Т. 61. С. 197.
11	Цит. по: Орешкова С. Ф. Указ. соч. С. 179, 181.
12	Журнал, или Поденная записка... Ч. 2. СПб., 1772. С. 334.
13	Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 409, 410.
14	Цит. по: Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. С. 64.
15	ПБ. Т. XII. Вып. 2. С. 31, 32, 38, 39, 59, 63-65.
16	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. Пг., 1914. С. 54.
17	Походный журнал 1712 г. С. 38.
18	ПБ. Т. XII. Вып. 2. С. 175, 192.
19	Походный журнал 1712 г. С. 42.
20	Сб. РИО. Т. 61. С. 255, 256.
21	ПБ. Т. XII. Вып. 2. С. 210, 236, 239, 242.
22	Там же. С. 197.
23	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. С. 11, 51.
24	ПБ. Т. XII. Вып. 2. С. 149.
25	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. С. 83, 115.
26	ПБ. Т. XII. Вып. 1. С. 83, 361; Походный журнал 1712 г. С. 7.
27	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 378.
28	Цит. по: Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. С. 69, 70.
29	Цит. по: там же. С. 67 — 74.
30	Письма русских государей и других особ царского семейства: Переписка ими. Петра 1 с госуда-
рыней Екатериной Алексеевной (далее: Ч. 2). С. 32; Журнал, или Поденная записка... Ч. 1.
С. 400.
31	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. С. 11, 32, 37.
32	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 34.
33	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. С. 25, 26.
34	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 439—440; Письма русских государей и других особ
царского семейства. Ч. 2. С. 37.
35	Вебер Ф. X. Записки//Русский архив. 1872. № 6. Стб. 1095 — 1097.
36	Материалы для истории Гангутской операции. Вып. 1. Ч. 1. С. 68.
37	Походный журнал 1715 г. СПб., 1855. С. 39.
38	Цит. по: Пекарский П. П. Введение в историю просвещения в России XVIII столетия. СПб.,
1862. С. 156, 157.
39	Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 44.
40	Походный журнал 1714 г. СПб., 1854. С. ИЗ.
41	ПСЗ. Т. V. С. 324—378; Епифанов П. П. Воинский устав Петра Великого//Петр Великий. М.;
Л., 1947. С. 167-213.
42	Походный журнал 1716 г. СПб., 1855. С. 24, 25.
43	Там же. С. 46.
44	Собрание собственноручных писем государя имп. Петра Великого к Апраксиным. Ч. 2. М.,
1811. С. 42; Походный журнал 1716 г. С. 12.
45	Ноомен Я. К. Указ. соч. С. 72 — 78.
46	Сб. РИО. Т. 34. Указ. соч. С. 145, 165, 184.
47	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 87.
48	Походный журнал 1717 г. СПб., 1855. С. 12.
49	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 86.
50	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 66; Безобразов П. В. О
сношениях России с Францией. М., 1892. С. 45.
51	Ковалевский М. Новые данные о пребывании Петра I в Париже, почерпнутые из испанских
архивов//Русская мысль. 1884. № 1. С. 112.
Источники и литература И I5
52	Походный журнал 1717 г. С. 13; Письма русских государей и других особ царского семейства.
Ч. 2. С. 67.
53	Походный журнал 1717 г. С. 13—15.
54	Еженедельные прибавления к «Русскому инвалиду». 1865. № 5.
55	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 85; Княжецкая Е. А. Петр I — член французской Академии наук//
Вопросы истории. 1972. № 12. С. 199—202.
Трагедия в семье и у трона (с. 381-—410)
1	Погодин М. П. Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича. М., 1861. С. XJV, XV.
2	Погодин М. П. Царевич Алексей Петрович по свидетельствам, вновь открытым. М., 1860. С. 39.
3	Там же. С. 41, 42.
4	Погодин М. П. Собрание документов... С. 40; ЧОИДР. Кн. 3. М., 1861. С. 36—42.
5	ПБ. Т. VIII. Вып. 1. С. 323.
6	Там же. Вып. 2. С. 990, 991.
7	Там же. Вып. 1. С. 358.
8	ПБ. Т. IX. Вып. 1. С. 57.
9	ПБ. Т. XI. Вып. 1. С. 284.
10	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 346—348.
11	Цит. по: там же. С. 349, 350.
12	Там же. С. 462.
13	Цит. по: там же. С. 359.
14	Цит. по: там же. С. 88.
15	Цит. по: там же. С. 387, 388.
16	Цит. по: там же. С. 383—387.
17	Цит. по: там же. С. 388, 389.
18	Цит. по: там же. С. 402—406, 411.
19	Цит. по: там же. С. 420, 421.
20	ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 24, л. 3; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 406, 410.
21	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 416, 418, 421, 422.
22	Архив внешней политики России, ф. Сношения России с Францией. 1729 г., д. 1, л. 5.
23	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 422, 423, 437, 439, 501.
24	Цит. по: там же. С. 425, 427, 429, 489.
25	Цит. по: там же. С. 500.
26	Русский архив. 1907. № 7. С. 313.
27	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 438—444.
28	ЧОИДР. Кн. 3. М„ 1861. С. 308-310, 313, 314.
29	См.: Павленко Н. Полудержавный властелин. С. 187.
30	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 444, 445.
31	Цит. по: там же. С. 515, 516.
32	Русский архив. 1907. № 7. С. 322.
33	Сб. РИО. Т. 34. С. 336.
34	Цит. по: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 612.
35	Цит. по: там же. С. 519—523, 530—532.
36	Щербатов М. М. Соч. Т. II. СПб., 1898. Стб. 41.
37	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. ИЗ, 114.
38	Иловайский Д. Петр Великий и царевич Алексей // Русский архив. 1912. № 9. С. 51—52.
39	Сб. РИО. Т. 34. С. 355; Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. VI. С. 614.
40	Переписка русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 78.
41	Сын отечества. 1848. № 6. С. 26.
Триумфальное окончание войны (с. 411—433)
1	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 93, 94, 95, 99.
2	Походный журнал 1719 г. С. 27, 29, 95.
3	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 53, 54.
4	Юль Юст. Указ. соч. С. 269—270.
5	Походный журнал 1721 г. СПб., 1855. С. 22, 23; Походный журнал 1724 г. СПб., 1855. С. 4.
6	См.: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 94, 259, 265.
7	Походный журнал 1721 г. С. 17.
8	Там же. С. 15, 21, 23, 24 и др.
9	См.: Фейгина С. А. Аландский конгресс. М., 1959. С. 202, 203.
10	См.: Никифоров Л. А. Внешняя политика России в последние годы Северной войны. Ништадт-
ский мир. М., 1959. С. 50.
.)76 и. и. и авленко
11	Берендтс Э. Государственное хозяйство Швеции до 1809 г. СПб., 1880. С. 421.
12	Шафиров II. II. Рассуждение о причинах Свейской войны. СПб., 1722. С. 129, 130.
13	Цит. но: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 49.
14	Журнал, или Поденная записка... Ч. 2. С. 100.
15	Цит. по: Фейгина С. А. Аландский конгресс. С. 500.
16	Цит. по: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 158, 159; Фейгина С. А. Аландский конгресс. С. 440, 441.
17	Материалы для истории русского флота. Ч. 2. СПб., 1865. С. 560.
18	Журнал, или Поденная записка... Ч. 2. С. 134 — 141.
19	Материалы для истории русского флота. Ч. 2. С. 512.
20	Журнал, или Поденная записка... Ч. 2. С. 146.
21	Цит. по: Фейгина С. А. Аландский конгресс. С. 509.
22	Цит. по: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 382, 383.
23	Журнал, или Поденная записка... Ч. 2. С. 157, 150, 153.
24	Там же. С. 169, 170.
25	Цит. но: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 416, 417.
26	Цит. но: там же. С. 440.
27	Цит. по: Голиков И. И. Деяния Петра Великого. Т. VIII. М., 1838. С. 216 — 218.
28	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 43.
29	Цит. по: Голиков И. И. Указ. соч. Т. VIII. С. 237.
30	Цит. но: Никифоров Л. А. Указ. соч. С. 476, 474.
31	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 11.
32	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. М., 1902. С. 116, 119.
33	Майков Л. И. Указ. соч. С. 55.
34	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 156.
См.: Павлов-Сильванский Н. П. Проекты реформ в записках современников Петра Великого.
СПб., 1897. С. 34, 35; ЦГАДА, Госархив, Разряд IX, отд. 2, кн. 56, л. 917.
36	ПСЗ. Т. V. С. 105, 106.
37	См.: Бушев П. П. Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715 — 1718 гг. М., 1978. С. 23, 25, 89.
38	Цит.	по:	Соловьев	С.	М.	Указ.	соч.	Кн.	IX.	С.	367;	Бушев	II.	П.	Указ.	соч.	С.	228.
39	Цит.	по:	Соловьев	С.	М.	Указ.	соч.	Кп.	IX.	С.	374.
40	Цит.	по:	Лысцов В. П. Персидский	поход Петра I.	1722—1723.	М.,	1951.	С.	114.
41	Цит.	но:	Соловьев	С.	М.	Указ.	соч.	Кн.	IX.	С.	379.
Цит. по: Найчадзе Г. Г. Русско-грузинские политические отношения в первой половине XVIII в.
Тбилиси, 1970. С. 52.
43	См.: Лысцов В. II. Указ. соч. С. 128.
44	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 65.
45	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 384.
У истоков российской бюрократии (с. 434—474)
1	Исторический архив. Т. IV. М.; Л., 1949. С. 122, 123.
2	Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма.
М„ 1987. С. 37: Тетради старца Авраамия//Исторический архив. Т. VI. М.; Л., 1961. С. 146; Русский
архив. 1888. Кн. 5. С. 29, 35.
3	Генеральный регламент//ПСЗ. Т. VI. С. 140 — 160.
4	Милюков II. П. Указ. соч. С. 451, 452: ПСЗ. Т. VI. С. 678.
5	ПСЗ. Т. VI. С. 526.
6	Там же. С. 486-493.
7	Геръе В. Отношение Лейбница к России и Петру Великому по неизданным бумагам Лейбница
в Ганноверской библиотеке. СПб., 1871. С. 197.
8	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 213.
9	Там же. С. 44—46.
10	Там же. С. 47, 48, 241.
11	Там же. С. 66.
12	Там же. С. 60, 213.
13	Там же. С. 213, 218.
14	ПСЗ. Т. V. С. 601, 590.
15	ПСЗ. Т. VI. С. 130, 131.
16	Кротов II. А. Строительство Балтийского флота в первой четверти XVIII в. Рукопись. Л., 1987.
С. 139, 140.
17	ПСЗ. Т. VII. С. 167, 168.
18	ПСЗ. Т. V. С. 671-676; Т. VII. С. 241-249.
19	ПСЗ. Т. VI. С. 315-322.
29	Там же. С. 131, 291, 297.
21	Там же. С. 479; Воскресенский И. А. Указ. соч. С. 294, 298.
Источники и литература .) / /
22	ЛСЗ. Т. VI. С. 660-662.
23	Петровский €. О Онате в царствование Петра Великого. М., 1875. С. 199.
24	Соболева И. А. Российская городская и областная геральдика XVII—XVIII вв. М., 1981.
С. 42-51.
25	Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. М., 1902. С. 44 — 163.
26	Там же. Приложение. С. 15.
27	ПСЗ. Т. VII. С. 734, 735, 744-750, 758-761.
28	Богословский М. М. Областная реформа... С. 490.
29	Исторический архив. Т. IX. М., 1953. С. 190, 191.
30	См.: Заозерский А. И. Указ. соч. С. 126, 128, 197, 251, 305 и др.
31	См.: Воскресенский И. А. Указ. соч. С. 200, 203, 214.
32	Цит. по: Петровский С. Указ. соч. С. 101 — 103.
33	ПСЗ. Т. V. С. 89-90, 493, 494; Т. VI. С. 156.
34	См.: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 204, 206, 207; Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 487;
ПСЗ. Т. V. С. 779, 780.
35	Чистович И. И. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868. С. 62.
36	Записки историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. Ч. 42. СПб.,
1897. Приложение. С. 77 — 79.
37	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 497.
38	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 72.
39	Там же. Ч. 4. М., 1903. С. 10-11.
40	См.: Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства... М., 1977. С. 338.
41	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 214.
42	Цит. по: там же. С. 232—233.
43	Цит. по: там же. С. 238, 239.
44	Цит. по: Веретенников В. И. Очерки истории генерал-прокуратуры в России доекатери ни некого
времени. Харьков, 1915. С. 1—50.
45	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 300 — 311.
40	Цит. но: там же. С. 313.
47	Бассевич Г. Ф. Записки. М., 1866. Стб. 95; Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Великом. М.,
1787. С. 191, 192.
48	Юль Юст. Указ. соч. С. 210.
49	ЦГАДА, ф. Сената, кн. 1888, л. 201 — 423.
50	Там же, л. 427-500; кн. 50, л. 729-734, 758.
51	См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 271.
52	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 252.
«Общее благо» (с. 475 — 513)
1	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 52, 56.
2	Там же. С. 40.
3	ПСЗ. Т. V. С. 527; Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 215.
4	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 226.
5	ПСЗ. Т. V. С. 606.
6	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 107, 108.
7	Цит.	по:	там	же.	С.	124.
8	Цит.	по:	там	же.	С.	316, 317.
9	ПСЗ.	Т.	VII.	С. 216.
10	Там	же.	С. 350.
11	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 151.
12	ПСЗ. Т. V. С. 137, 525, 532, 180, 545, 160.
13	См.: Павленко Н. И. Торгово-промышленная политика правительства России в первой четверти
XVIII в.//История СССР. 1978. № 3. С. 56.
14	ПСЗ.	Т.	VI. С. 388; Т. V.	С.	185.
15	ПСЗ.	Т.	V.	С.	558;	Т.	VI.	С.	728,	729.
16	ПСЗ.	Т.	V.	С.	587;	Т.	VI.	С.	264.
17	ПСЗ.	Т.	V.	С.	546;	Т.	VI.	С.	642;	Т.	V. С. 670, 684.
18	ПСЗ. Т. VI. С. 613; Т. VII. С. 197, 198.
19	ПСЗ. Т. V. С. 684, 685; Т. VI. С. 191.
20	Цит. по: Голиков И. И. Указ. соч. Т. VIII. С. 226; Павленко Н. Полудержавный властелин.
С. 193, 194.
21	ПСЗ. Т. V. С. 196, 545.
22	ПСЗ. Т. VII. С. 20.
23	ПСЗ. Т. V. С. 588, 179.
24	ПСЗ. Т. VI. С. 388.
578
Н. И. Павленко
25	Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. IX. С. 287.
2	,1 Материалы для истории русского флота. Ч. 1. СПб., 1865. С. 406.
27	Неплюев И. И. Записки. СПб., 1893. С. 102, 103.
28	См.: Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 3. М., 1903. С. 60, 65; Ч. 4. С. 29.
29	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 92.
30	Сб. РИО. Т. 61. С. 321.
ПСЗ. Т. V. С. 325.
32	Воскресенский П. А. Указ. соч. С. 156; ПБ. Т. II. С. 45.
33	Анисимов Е. В. Податная реформа Петра I. Л., 1982. С. 80- 189.
34	ПСЗ. Т. V. С. 51, 52, 160.
35	Там же. С. 492, 493; Т. VI. С. 207; Т. V. С. 91.
36	ПСЗ. Т. VI. С. 377.
37	ПСЗ. Т. V. С. 137.
38	См.: Павленко Н. И. Торгово-промышленная политика... С. 49 — 69.
39	ПСЗ. Т. IV. С. 182; Т. VII. С. 227-230.
40	ПСЗ. Т. VII. С. 18; Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 145, 146; Майков Л. В. Указ. соч. С. 58.
41	ПСЗ. Т. VII. С. 106, 278; Т. VI. С. 625-689.
42	ПСЗ. Т. V. С. 74, 75, 91-94, 84-86.
43	ПСЗ. Т. V. С. 125, 164; Сб. РИО. Т. 11. СПб., 1873. С. 294, 295; Посошков И. Т. Книга о скудости
и богатстве. М.; Л., 1951. С. 94.
44	Вебер Ф. X. Заииски//Русский архив. 1872. № 7. Стб. 1414; ПСЗ. Т. V. С. 176.
45	См.: Дедов М. И. Русские волонтеры первой четверти XVIII в. за границей. Рукопись. М., 1988.
46	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 44.
47	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 83, 84; Вебер Ф. X. Записки//Русский архив. 1872. № 8. Стб. 1626.
48	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 79, 80.
49	Цит. по: Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 42, 43.
50	См.: Рабинович М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров ре-
гулярной русской армии в конце Северной войны//Россия в период реформ Петра I. М., 1973. С. 169.
51	Штелин Я. К. Подлинные анекдоты о Петре Великом. Ч. 1. С. 121 — 125.
32	Вебер Ф. X. Записки//Русский архив. 1872. № 6. Стб. 1136.
53	См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 273, 277.
54	ПСЗ. Т. V. С. 180.
55	Сб. РИО. Т. 15. СПб., 1875. С. 217, 218; Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. С. 60,
61, 97, 109.
56	ЦГАДА, ф. Сената, кн. 300, л. 11—371; кн. 1888, л. 525 — 688; ф. Канцелярия А. Д. Меншикова,
д. 187, л. 1-47.
57	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 3. С. 21.
58	Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. IX. С. 464.
59	Бассевич Г. Ф. Указ. соч. Стб. 94.
60	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 73; Платонов С. Ф. Петр Великий. Личность и деятельность.
Л., 1926. С. 95-112.
61	ПБ. Т. II. С. 97; Т. III. С. 441.
62	ПБ. Т. XI. Вып. 2. С. 17; Т. XII. Вып. 1. С. 81, 82.
63	Цит. по: Голиков И. И. Указ. соч. Т. VI. М., 1838. С. 84; Т. X. М., 1839. С. 51.
64	Цит. по: Морозов П. О. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1880. С. 88.
Санкт-Петербург (с. 514—548)
1	Цит. по: Голиков И. И. Указ. соч. Т. V. М., 1838. С. 261, 262; Вебер Ф. X. Записки//Русский
архив. 1872. № 6. Стб. 1073.
2	Журнал, или Поденная записка... Ч. 1. С. 251, 252.
3	ПСЗ. Т. IV. С. 778.
4	ПСЗ. Т. V. С. 126.
5	Русская старина. 1882. № 10. С. 37 — 41.
6	Там же. С. 43—45.
7	Русская старина. 1879. № 25. С. 266.
8	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 28.
9	Русский архив. 1872. № 7. Стб. 1417.
10	Сб. РИО. Т. И. СПб., 1873. С. 372.
11	Русский архив. 1865. Изд. 2. Год третий. Стб. 273—275.
12	Павленко Н. Полудержавный властелин. С. 322.
13	Русский архив. 1872. № 8. Стб. 1669; Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 64; Сб. РИО. Т. 15.
С. 184.
14	ПСЗ. Т. VI. С. 297.
15	Луппов С. Л. История строительства Петербурга в первой четверти XVIII в. М.; Л., 1957. С. 120.
Источники и литература -1 / 9
16	Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII в. Л., 1974. С. 129.
17	Русская старина. 1882. № 10. С. 37.
18	Луппов С. Л. Указ. соч. С. 91 — 94; Семенова Л. Н. Указ. соч. С. 109 -213.
19	Русская старина. 1882. № 10. С. 37; Юль Юст. Указ. соч. С. 178; (16. РИО. Т. 34. С. 223.
20	См.: Семенова Л. Н. Указ. соч. С. 65.
21	Цит. по: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. С. 269.
22	Каратыгин П. И. Летопись петербургских наводнений. 1703 — 1879. СПб., 1889. С. 5 12; Юст
Юль. Указ. соч. С. 269; Походный журнал 1715 г. С. 27, 41.
23	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 217, 218; Сб. РИО. Т. 40. СПб., 1884. С. 348, 394.
24	ПБ. Т. III. С. 162.
25	ПБ. Т. XII. Вып. 1. С. 98; Походный журнал 1712 г. С. 8.
26	ПБ. Т. XII. Вып. 1. С. ИЗ, 142.
27	Русская старина. 1879. № 6. С. 274, 275.
28	Гейман В. Г. Мануфактурные предприятия Петербурга//Петербург Петровского времени. Л.,
1948. С. 55, 56; Семенова Л. Н. Указ. соч. С. 62.
29	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 123.
30	Русская старина. 1879. № 6. С. 287.
31	ПБ. Т. VI. С. 52.
32	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 3. С. 80, 81.
33	Цит. по: Шаркова И. С. Россия и Италия. Торговые отношения XV — первой четверти XVIII в.
Л., 1981. С. 153-157.
34	ЦГАДА, Госархив, Разряд IX, отд. 2, кн. 28, л. 588; кн. 32, л. 417.
35	Центральный государственный архив военно-морского флота, ф. Дела, хранящиеся в Адмирал-
тейском совете, д. 10, л. 6, 11, 15.
36	Штелин Я. Указ. соч. Ч. 1. С. 224—226.
37	Русский архив. 1872. № 6. Стб. 1148, 1149; Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. ИЗ.
38	См.: Станюкович Т. В. Кунсткамера Петербургской Академии наук. М.; Л., 1953. С. 15 -47.
39	ПСЗ. Т. V. С. 542; Т. VI. С. 277.
40	Архив кн. Ф. А. Куракина. Кн. I. С. 24.
41	Русский архив. 1872. № 7. Стб. 1419, 1420.
42	Цит. по: Луппов С. Л. Книга в России в первой четверти XVIII в. Л., 1973. С. 343, 347.
43	Штелин Я. Указ. соч. Ч. 1. С. 89.
44	См.: Луппов С. П. Книга в России... С. 166—240; Библиотека Петра I: Указатель справочник.
Л., 1978.
45	См.: Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. Л., 1987. С. 79.
46	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 59, 60.
47	Там же. Ч. 1. С. 78.
48	Русская старина. 1882. № 10. С. 45, 50.
49	Цит. по: Павленко Н. И. Торгово-промышленная политика... С. 54—56.
50	Перри Дж. Состояние России при нынешнем царе. М., 1871. С. 2 — 6.
51	Ведомости времени Петра Великого. Вып. 1. С. 348.
52	См.: Виргинский В. С., Либерман М. Я. Михаил Иванович Сердюков. М., 1979. С. 31.
53	Походный журнал 1723 г. СПб., 1855. С. 7; Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 3. С. 35.
54	Русский архив. 1872. № 7. Стб. 1384, 1385.
55	См.: Заозерская Е. И. Мануфактура при Петре I. М.; Л., 1947. С. 10.
56	Струмилин С. Г. История черной металлургии СССР. Т. I. М., 1954. С. 300.
57	ПСЗ. Т. V. С. 760.
58	См.: Любименко И. И., Тонкова Р. М. Культурная жизнь Петербурга//Петербург Петровского
времени. Л., 1948.
59	Цит. по: Павлов-Сильвинский Н. П. Указ. соч. С. 35, 36; Милюков П. Н. Указ. соч. С. 403.
60	ПСЗ. Т. VI. С. 290.
См.: Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР. Краткий исторический
очерк. Т. I. М., 1977. С. 21-33.
62	Походный журнал 1714 г. С. 16, 93.
63	Там же. С. 43, 117, 136, 142, 148; Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 2. С. 109.
64	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 35, 70.
65	Русский архив. 1863. Изд. 2. М„ 1866. Стб. 333, 334.
66	Юности честное зерцало, или Показания к житейскому обхождению. СПб., 1723.
Последний год жизни (с. 549 — 561)
1	Воскресенский Н. А. Указ. соч. С. 174 -177.
2	ПСЗ. Т. VII. С. 161, 162.
3	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 25, 42; см. также: Бассевич Г. Ф. Указ. соч. Стб. 160, 161.
580 Н. И. Павленко
4	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 143, 144; Берхгольц Ф. В.
Дневник. Ч. 4. С. 48.
5	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 45.
6	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 65, 66.
7	Там же. С. 72.
8	Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. 2. С. 147, 148.
9	Цит. ио: Никифоров Л. А. Записки Вильбуа//Общество и государство феодальной России. М ,
1975. С. 225.
1	,1 Бассевич Г. Ф. Указ. соч. Стб. 169, 170.
!	| Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 71, 72, 75.
12	ПСЗ. Т. VII. С. 368, 369.
13	Майков Л. Н. Указ. соч. С. 99.
14	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 71.
15	Прокопович Ф. О смерти Петра Великого, императора Российского. СПб., 1819. С. 5.
Валишевский К. Петр Великий. М., 1912. С. 584.
17	Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. Т. III. М., 1914. С. 203
18	Сб. РИО. Т. 52. СПб., 1886. С. 287, 288.
19	Там же. С. 415, 418, 433.
211	Прокопович Ф. О смерти Петра Великого... С. 6, 7.
21	Походный журнал 1725 г. СПб., 1855. С. 3.
22	Сб. РИО. Т. 3. СПб., 1868. С. 384, 385, 397-399.
23	Сб. РИО. Т. 15. С. 249, 250.
24	Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 80.
25	Штелин Я. Указ. соч. С. 80.
26	Рихтер В. История медицины в России. Ч. 3. М., 1820. С. 94; Куприянов Н. История медицины
в России в царствование Петра Великого. СПб., 1872. С. 16.
27	Заключение ЦКВИ от 28 сентября 1970 г., подписанное названными учеными.
28	См.: Семенов Ю. Версии. М., 1989. С. 113—118.
29	Бассевич Г. Ф. Указ. соч. Стб. 172.
311	Цит. по: Шмурло С. В. Кончина Петра Великого и вступление на престол Екатерины I. Казань,
1913. С. 8; Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 4. С. 80.
31	Сб. РИО. Т. 3. С. 399.
'2 Бильбасов В. А. История Екатерины II. Т. I. Берлин, 1900. С. 436, 441, 442.
33	Бассевич Г. Ф. Указ. соч. Стб. 168, 170, 171.
34	ПСЗ. Т. VII. С. 375.
35	Сб. РИО. Т. 52. С. 428.
зь	Долгова С. Р., Подъяполъская Е. П. Неизвестные стихи на смерть Петра I. XVIII в.//Сб. 9.
Проблемы литературного развития России в первой трети XVIII в. Л., 1974. С. 297.
37	Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 2. СПб., 1761. С. 127, 131.
Указатель имен*
Август II Сильный, польский король 78, 80, 82, 99,
125, 127-130, 135-137, 140-143, 146, 147, 149, 150,
154, 171, 173, 179, 180, 202-209, 212-222, 225, 233,
264, 277, 321, 323, 324, 327, 346, 363-365, 369
Авдотья, карлица 84, 85
Авраамий, старец 63, 64, 437
Агеев Гурий, стрелец 188
Адлерфельд Густав, придворный хронист Карла XII
288
Адриан, патриарх московский 108, 447
Азарини, итальянский врач 556
Акема Филимон, датский промышленник 43
Албоний, итальянский кардинал 529
Александр Арчилович, имеретинский царевич 60, 69,
145
Александр Невский, князь, полководец 535, 552
Александр Македонский, великий полководец древ-
ности, царь Македонии 39, 430, 432
Александр Петрович, сын Петра I от Евдокии Лопу-
хиной 33
Алексеев Яков, один из руководителей стрелецкого
восстания 86, 89
Алексей Михайлович, царь 5, 6, 8, 10, 24, 25, 28, 35,
42, 44-46, 101, 107, 118, 132, 148, 447, 457, 490,
533
Алексей, сын царя Алексея Михайловича 5
Алексей, протопоп, приближенный царевича Алек-
сея 383
Алексей Петрович, царевич, сын Петра I 27, 70, 85,
92, 100, 161, 226, 231, 244, 267, 346, 354-356, 380-
409, 415, 447, 449, 469, 503, 505, 510, 518, 530, 532,
546, 549
Алларт Людвиг Николай, генерал саксонской и рус-
ской службы 204, 229, 288, 293. 338, 340, 376
Анкерштерн (Анкаршерн) Корнелиус Дидриксон,
шведский адмирал 537
Анна, дочь В. Л. Кочубея 266
Анна Иоанновна, племянница Петра I, позже импе-
ратрица 236, 524
Аниа Петровна, дочь Петра I 231, 336, 355, 422, 533,
549, 558, 559, 560
Анна Стюарт, английская королева 200, 222, 528
Анцыферов Козьма, козловец 244
Анненков, полковник 280, 281
Антуфеев Никита см. Демидов Никита
Апостол Даниил Павлович, миргородский полков-
ник, позже гетман 269, 287, 289
Апраксин Петр Матвеевич, граф, адмирал, сенатор,
губернатор 175, 297, 333, 346, 402, 403
Апраксин Федор Матвеевич, граф, генерал-адмирал
33, 37, 51, 100, 106, 138, 150, 155, 160, 162, 163, 165,
178, 181, 182, 184, 187, 192, 225-227, 232, 236, 249,
251-254, 257, 288, 295, 297, 298, 301, 305, 329, 333,
334, 338, 351, 355, 360, 361, 366, 370-373, 376, 400,
403, 406-408, 412, 417 -419, 422, 431, 444, 454,
465, 470, 480, 484, 499, 501, 502, 504, 512, 517, 524,
526, 545, 554
* В указателе нет сносок на Петра Великого в свя-
зи с почти повсеместным упоминанием его имени,
а также на фамилии авторов источников и литера-
туры.
Указатель составлен В. А. Артамоновым.
Апраксины 28, 37
Апухтин В. А., сенатор 355
Аристов Никита, торговый человек гостиной сотни
43
Арсеньева Варвара Михайловна, свояченица А. Д.
Меншикова 167
Арсеньева Дарья Михайловна, супруга А. Д. Мен-
шикова 167, 212, 316, 318
Артарская, стрельчиха 85
Артемьев Григорий, стрелец 188
Асан (Гассан) паша, турецкий адмирал 120
Афанасьев Иван, ключарь и камердинер царевича
Алексея 383-385, 387, 389, 398, 402, 404
Ахмед III, турецкий султан 153, 181, 320, 327, 332,
362, 363
Аюка (Аюкай), калмыцкий хан 281, 308, 309
Баклановский, слуга Петра I 402
Балатри Филиппо, итальянский певец 75
Балк, камергер императрицы Екатерины Алексе-
евны 552
Бардин А. И., московский купец 358
Бартенев Федор Осипович, гене рал-адъюта пт Петра I
256, 287
Бархат Климко, стрелец 17
Баскаков, капитан 492
Бассевич Геннинг Фредерик, граф, голштинский ми-
нистр 358, 469, 511, 553, 558, 560
Бахметев Степан Петрович, воевода 245
Безенваль Жан Виктор, французский резидент в Ре-
чи Посполитой 221
Безобразов Андрей Ильич, стольник, вотчинник 41.
42, 43
Беклемишев, приближенный царевича Алексея 398,
495
Беклемишев П. И., торговый агент 527 — 529
Бекович-Черкасский Александр, капитан-лейтенант,
посол в Хиву 428, 429
Белов Е. А. 352, 353, 355
Беляев Степан Иванович, певчий дьяк 511
Бенбоу Джон, английский адмирал 77
Берендтс Э. 416
Беринг Витус, начальник Камчатской экспедиции
554
Бестужев, дипломат 373
Берхгольц Фридрих Вильгельм, камер-юнкер гер-
цога голштинского 335, 425, 460, 461, 509, 519, 520,
523, 527, 530. 535, 536, 540, 546. 547, 550 554, 556,
558
Вернет, епископ солсберийский 75
Бибиков Иван, гвардии капитан, обер-прокурор 469
Бидлоо Николай, врач 205
Битка, поп 511, 546
Бломберг, курляндский барон 65
Блондель Франсуа, автор книги «Новая манера ук-
репления городов» 296, 533
Блюментрост Лаврентий Лаврентьевич, лейб-медик,
президент Академии наук 533, 551
Богословский М. М. 7, 59, 89, 107, 350
Бойль, английский статс-секретарь 224
Бокий Ян, посол от Речи Посполитой в России 88,
126
582 н. и. л авлепко
Болотников Иван Исаевич, предводитель крестьян-
ского восстания 243
Борге до рф Эрнест Фридрих, автор книги «Побежда-
ющая крепость» 295
Борин Кузьма, дьяк 43
Бориско, стрелец 86
Борисов Дмитрий, рыбак 155
Борисов Сергей, помещик 494
Борятинский, полковник 418
Боур Родион Христианович, генерал-поручик 232,
252-258, 314, 315, 318, 321, 400
Бохин Павел, стрелецкий полковник 17, 18
Боцис Иван Федосеевич, начальник галерного флота,
контр-адмирал 367, 370
Браве де Моро, бригадир 343—345, 353
Брант Карстен, голландский корабел 68, 135
Брекель. полковник 539
Бригитта, святая 529
Бринк Троил Нилсен, автор книги «Описание артил-
лерии» 533
Бруин Корнелий де, голландский путешественник
101
Брынковяну Константин, господарь Валахии 339,
340, 341, 346, 347
Брюйнс, экипаж-мейстер 349
Брюс Роман Вилимович, петербургский обер-комен-
да нт 213
Брюс Яков Вилимович, граф, инженер, генерал-
фельдцейхмейстер 49, 73, 74, 77, 138, 168, 309, 321,
412, 416, 423, 424, 440, 444, 506 -509, 518, 533, 534
Брюховецкий Иван Мартынович, украинский гет-
ман 271
Брянчанинов Михаил, доносчик 494
Бубнов, подьячий Преображенской приказной избы
63
Буга нов В. И. 19, 20, 243
Будберг, шведский комендант крепости Дюнам юн де
136
Буженинов, приближенный Петра I 36
Булавин Кондратий Афанасьевич, донской атаман
191, 239-246, 248
Буларт Федор, русский военачальник в Вильнюсе
206
Бурже Николя, француз-великан 99, 378, 425
Бутепант фон Розенбуш, олонецкий промышленник,
датский резидент в Москве 43, 126
Бутурлин, денщик Петра I 335
Бутурлин Иван Иванович, генерал-майор 33, 34, 49,
145, 322, 406, 508, 554
Бухгольц Иван Дмитриевич, полковник 427, 428
Былинский Яков, дьяк Преображенского приказа
458
Быстрицкий, управитель Шек таковской	волости
И. С. Мазепы 278, 280
Валишевский К. 555
Вандербех М. Ш., врач 532
Василевская Екатерина Алексеевна, будущая су-
пруга Петра I 231
Василий Федорович, сибирский царевич 402
Васильев Т. В. 557
Вахтанг VI, царь Картли 430 — 433
Вебер Фридрих Христиан, брауншвейг-люнебург-
ский резидент 37, 495, 499, 515, 520, 532, 541
Вези ров Хайдар, мирза 431
Вейде Адам Адамович, генерал, затем вице-прези-
дент Военной коллегии 74, 139, 141, 341, 390, 443,
444, 446
Вейе Фредрик Кристофер, шведский лейтенант 234,
258, 308, 310, 317
Векшин Иван, солдат 349, 484
Веллинг Отто, шведский генерал 218
Велингтон Артур Уэллслей, герцог 99
Венедигер Вольф Генрих, генерал 204
Верещагин Лукьян, корабел 97
Верден, русский генерал-майор 173
Веселовский Авраам Павлович, русский резидент
в Вене 390, 391, 394, 396, 397, 443
Ветошников, купец 472
Вилде де, голландский резидент в Петербурге 556,
558
Виллар Клод Луи Гектор де, маршал Франции 221
Виллардо, французский консул в Петербурге 397,
398
Вильбуа, французский офицер на русской службе
553
Вильгельм III Оранский, штатгальтер Голландии,
король Англии 71, 74, 76, 78
Вимени, француз-шут 326
Виниус Андрей Андреевич, думный дьяк 37, 43, 50,
53, 55, 56, 64, 65, 67, 69, 71, 73, 80, 84, 96, 100, 120,
139, 141, 148, 163, 165, 166, 296, 387
Витберг Ф. А. 352, 353
Витворт Чарлз, английский посол в России 59, 182,
183, 186, 193, 200-203, 205, 208, 212, 213, 215, 222,
224, 228, 231, 249, 254, 256, 258, 280, 282, 362,
366
Витзен Николай, амстердамский бургомистр 69, 73
Виттрам Р. 65, 143, 352
Вишневецкий Михал, великий литовский гетман 220
Владиславич Савва Лукич, купец, дипломат 152, 427,
528, 529
Возгрин В. Е. 65
Возницын Артемий, дьяк 52
Возницын Прокофий Богданович, думный дьяк, дип-
ломат 59, 60, 76, 81, 109, 116-119, 122, 124, 131
Войнаровский Андрей Янович, племянник И. С. Ма-
зепы 275, 279-281
Волков, бригадир 372
Волконский Александр Григорьевич, генерал-майор
319
Волконский Григорий Иванович, козловский воево-
да, полковник, позже сенатор 244 — 246, 252, 355,
501, 516
Волконский Михаил Иванович, гвардии майор 461,
499-501, 507
Волович Марциан, великий литовский маршалок
337, 501
Вольтер Франсуа Мари, французский философ
557-560
Волынский Артемий Петрович, полковник, астра-
ханский губернатор, дипломат 429 — 432
Воронин Еким, бомбардир Преображенского полка
51
Воротынский Иван Алексеевич, князь 436
Воскобойников Иван, стрелец 86
Востромирский, генерал-майор 218
Вратислав Иоганн Венцель, австрийский министр,
великий чешский канцлер 221
Вульф, переводчик 55
Указатель имел 583
Выговский Иван, украинский гетман 271
Вяземский Никифор Кондратьевич, учитель царе-
вича Алексея 381, 383, 386, 387, 404
Гагарин Матвей Петрович, сибирский губернатор
228, 427, 460, 462, 465, 499, 501, 507, 510, 518
Гагин Иван Данилович, спальник при Петре I 31
Гагины 48
Гаден Даниил фон, царский доктор 12
Галаган Игнат Иванович, украинский полковник
287, 289, 313
Галецкий, посол от Августа II в Стокгольме 129
Танчиков Гавриил, один из руководителей Астра-
ханского восстания 189, 198
Гвариент Христофор Игнатий, австрийский посол
в Москве 91
Гвин Стефан, английский математик, принятый на
русскую службу 108
Гедиминовичи, династия литовских великих князей
58
Гейнс Пауль, датский посол в России 65, 88, 102, 114,
126, 127, 130, 133, 138, 140
Геннин Вилим Иванович, начальник олонецких и
уральских заводов 351
Генскин (Хайнске) Иоганн Христиан, русский ге-
нерал-лейтенант 305
Георг I Людвиг, король английский, курфюрст ган-
новерский 416, 417, 421
Герц Георг Генрих, шведский министр 409, 416, 417,
423
Гилленборг Карл, граф, шведский политический
деятель 416, 423
Гиллепкрок Аксель, шведский генерал-квартирмей-
стер 299, 316
Глаголева А. П. 300
Гладкой Никита, доверенный стрелец Ф. Л. Шакло-
витого 29
Глебов Степан, любовник бывшей царицы Евдокии
Лопухиной 408
Глюк Эрнест, мариенбургский пастор 160
Грибоедов Семен, стрелецкий полковник 9
Голиков И. И. 181, 557
Голиков Максим, агент Тайного приказа 457
Голикова Н. Б. 188, 189, 191, 192, 195, 197, 199
Голицын А. И., боярин 161
Голицын Борис Алексеевич, начальник Приказа Ка-
занского дворца 28, 29, 31, 33, 36, 37, 53, 89, 148,
186, 192
Голицын Василий Васильевич, начальник Посоль-
ского приказа 20 — 22, 30, 48, 110, 262, 435, 436
Голицын Дмитрий Михайлович, киевский губерна-
тор 110, 177, 218, 268, 281, 315, 339, 346, 400, 444,
481, 505-510, 533, 534
Голицын Михаил Михайлович, генерал-фельдмар-
шал, сенатор 163, 164, 185, 253, 309, 314-316, 321,
326, 333, 420-422, 504
Голицын Петр 334
Голицын Петр Алексеевич, обер-комепдант Москвы,
сенатор 109, 146, 147, 355
Голицын Петр Михайлович, руководитель следст-
венной канцелярии 503
Голицыны, князья, бояре 37, 48, 58, 373
Головин Автомон Михайлович, генерал 102, 103, 139,
141, 145
Головин Алексей Федорович, бригадир 304, 318
Головин Иван Михайлович, волонтер 495
Головин Михаил Петрович, боярин 17
Головин Федор Алексеевич, генерал адмирал, си
бирский наместник 23, 37, 48- 50. 59, 60, 71, 73, 75,
76, 97, 100, 103, 120. 124, 126, 127, 131-142. 145,
149, 152, 157, 161. 162, 173. 181. 192 194. 196
198, 208, 218, 219, 251, 263. 510, 512
Головкин Гавриил Иванович, граф, канцлер 37, 53.
149, 161, 168, 201, 211, 223, 239, 241, 259, 266, 268
270, 272-279, 283, 287-292, 300, 312, 320 322,
327, 338, 355, 361, 373, 400, 407, 412, 425, 430, 444,
445, 470, 501, 502, 506-509, 517. 518, 524, 545
Гольде, шведский майор 317
Гольц Генрих фон дер, генерал-майор на русской
службе 248-250, 256, 295, 315, 323
Гольштейн-Готторнская династия 560
Горбов, полковник 202
Гордиенко Константин, кошевой атаман Зан'цюж
ского войска 308, 311 313
Гордон Патрик (Петр Иванович), генерал майор 36.
48-50, 61, 87, 89, 109, 162, 282
Гордон Федор Петрович, сын П. И. Гордона 109
Горленко Дмитрий Лазаревич, нрилуцкий полков
ник 281
Горн (Хурн) Хеннинг Рудольф, шведский генерал
майор, комендант Нарвы 144, 146, 162, 176 178.
181
Грайс Ричард, английский математик, принятый на
русскую службу 108
Гульст ван дер, доктор ври царском дворе 68
Гульсг ван дер, резидент Голландских Штатов в Рос-
сии 100
Гуммерт Ян (Яган), капитан Преображенского пол
ка 49, 143, 144
Гундертмарк Тихон, стрелецкий полковник 83. 85. 89
Гурьев, адъютант лейб-гвардии 349
Густав II Адольф, шведский король 125
Гюйссен Генрих, барон, доктор права 223, 258, 382,
533
Дальберг Эрик, рижский генерал губернатор 64, 65,
132, 136, 138, 139
Данилов Василий, стольник 245
Дауд-бек, лезгинский владелец 430, 431
Даудов, приближенный царевича Алексея 384
Даун, граф, австрийский фельдмаршал, вице короле.
Неаполя 394. 395
Дашков Георгий, игумен Троицкого монастыря 198
Дедов М. И. 495
Девиер Антон Эммануилович, генерал адъютант,
обер-полицмейстер 412, 520
Девиц, датский генерал-лейтенант 369
Девлет Гирей II, крымский хан 332, 342, 344. 347
Дезальер Пьер Пюшо, маркиз, французский посол
в Стамбуле 332
Делиль, французский географ 379
Демидов Никита Демидович, горнозаводчик 43, 542
Демидова И. Ф. 434
Дери глаз Иван Дорофеевич, походный атаман астра
ханцев 191, 192
Джеффрис Джеймс, английский резидент в Москве
350, 351
Дзялинский (Дзялыньский) Томаш, хелмский вое
вода, посол от Речи Посполитой к русскому двору
180
584 Н. И. Павленко
Дмитриев-Мамонов Иван Ильич, майор лейб-гвар-
дии, позже сенатор 462
Дмитрий, сын царя Алексея Михайловича 5
Долгорукие, князья 37, 58, 358, 373
Долгорукий Алексей Григорьевич, волонтер, позже
сенатор 229
Долгорукий Борис, стольник 21
Долгорукий Василий Владимирович, майор лейб-
гвардии, позже фельдмаршал, сенатор 239 — 243,
246, 288, 340, 402-404, 406, 407, 412, 502, 503
Долгорукий Василий Лукич, русский посол в Дании
209, 260, 291, 325, 364, 367, 370, 375, 443
Долгорукий Владимир Дмитриевич, князь 31, 89
Долгорукий Григорий Федорович, генерал-адъю-
тант, посол в Польше 109, 143, 210, 229, 259, 305,
339, 364, 461, 501, 506
Долгорукий Михаил Юрьевич, боярин 11
Долгорукий Юрий Алексеевич, начальник Стрелец-
кого приказа 11
Долгорукий Юрий Владимирович, генерал-майор
191, 210, 238, 239, 241, 246, 247
Долгорукий Яков Федорович, генерал, сенатор, ди-
пломат 26, 106, 134. 145, 350, 406, 412, 444, 459-
461, 463, 501, 510, 516
Долинич Любим, думный дьяк 134
Дольская, польская княгиня 264, 265, 270
Досифей, иерусалимский патриарх 101, 152
Драный Семен, атаман булавинцев 241, 242
Дубасов Автомон, военнослужащий 195
Дуглас Вильгельм, граф, шведский генерал-адъю-
тант 318
Дуглас Густав Отто, граф, шведский генерал-адъю-
тант 318
Дупель, врач 301
Еварлаков (Эверлаков) Федор Борисович, служи-
тель царевича Алексея 383
Евгений Савойский, австрийский полководец и госу-
дарственный деятель 220
Евдокия, дочь царя Алексея Михайловича 5
Евреинов Матвей Григорьевич, московский купец
430, 540
Евфросинья см. Федорова Евфросинья
Екатерина, дочь царя Алексея Михайловича 84
Екатерина I Алексеевна, жена Петра I, царица,
позже императрица 99, 160, 235, 254, 257, 324,
335 -338, 343, 355, 358, 359, 365, 367, 370, 371, 374,
376-379, 386-390, 403, 409, 411, 412, 431, 460,
472, 483, 495, 501, 503, 505, 510, 512, 524, 528, 549-
553, 559, 560
Екатерина II Великая, императрица 89, 497
Екатерина Ивановна, дочь царя Ивана V, герцогиня
мекленбургская 236, 374
Елизавета Петровна, дочь Петра I, позже императ-
рица 336, 349, 355, 422, 549, 554, 559
Ели.зарьев Илларион, пятисотский Стремянного
стрелецкого полка 28, 61, 62, 350
Елисей, священник 252
Ершов Василий Семенович, московский вице-гу-
бернатор 334
Жареный Иван, стрелец 17
Желябужский Иван Афанасьевич, ясельничий, пу-
блицист 22, 48, 56, 91, 148, 156, 157, 159, 246, 350
Желябужский Михаил, обер-фискал 460
Жерлов Никита Иванович, сержант Преображен-
ского полка 123
Животовский Григорий, солдатский голова 155
Жолобов, прокурор Штатсконтор-коллегии 472
Заленский (Зеленский), ксендз, иезуит 265, 268, 271
Змаевич (Смаевич) Матвей (Матия) Христофоро-
вич, далматинец, капитан-командор, вице-адми-
рал русского флота 372, 483
Заозерская Е. И. 541, 542
Заозерский А. И. 8, 20
Зибер фон, подполковник русской службы 251
Зорин Василий, стрелец 85, 89
Зотов Василий Никитич, ревельский комендант, ге-
нерал-ревизор 463, 464, 466
Зотов Иван Никитич, переводчик 296
Зотов Конон Никитович, русский агент во Франции
296, 373, 374, 466, 496
Зотов Никита Моисеевич, думный дьяк, «князь-
папа» 7, 25, 88, 98, 168, 259, 373, 425, 463, 496, 510,
518
Зубов Алексей Федорович, мастер-гравер 296, 518,
527
Зубов Иван Федорович, мастер-гравер 296
Иван, священник 290
Иванов А. И., адресат Петра I 178
Иванов Ларион, думный дьяк 11
Игнатьев Василий, один из руководителей стрелец-
кого бунта 89, 90
Игнатьев Яков Игнатьевич, духовник царевича
Алексея 383, 387
Икскюль Г. В., шведский подполковник 159
Инфлянт Николай, русский генерал-майор 252, 256,
277
Иоанн (Иван) V Алексеевич, царь 5, 7, 11, 12, 16, 18,
24-26, 28, 31, 32, 35, 49, 52, 236, 482, 518
Иоаким, патриарх московский 7, 14, 16, 17, 29 — 31
Иосиф I, император «Священной Римской империи»
220, 323
Искра Иван Иванович, полтавский полковник 266 —
276, 287
Кампель, русский бригадир 313
Кампредон, французский посол в Швеции и России
422, 510, 555-557, 560
Канифер Габриэль Отто, шведский генерал-адъю-
тант 232, 233
Кантемир Дмитрий, молдавский господарь 339 — 341,
346, 552
Карамзин Н. М. 47
Карл VI, император «Священной Римской империи»
346, 390-392, 395-400
Карл X Густав, шведский король 126
Карл XI, шведский король 24, 96, 128, 130, 132, 136
Карл XII, шведский король 96, 130, 132, 135 — 137,
141-149, 154-156, 161, 171, 176, 179, 180, 200,
204-206, 210-224, 227, 228, 231-235, 248, 251-
256, 260, 264, 265, 277-282, 284-287, 289-294,
298, 299, 302, 304, 305-310, 312-323, 327, 328,
332, 344, 346, 361-363, 370, 372, 382, 385, 409,
415-417, 419, 504, 538, 557
Карл Леопольд, герцог мекленбургский 374
Карл Фридрих, герцог гольштейн-готторпский 422,
424, 530, 560
Карлович, генерал-майор, саксонский посланник
в Москве 80, 99, 100, 129, 130
Кармартен Перегрин-Осборн, английский адмирал
74, 75
Карте, лондонский часовщик 74
Кауннц Доменик Андрей фон, граф, имперский
вице-канцлер 146
Кейзерлинг Георг Иоганн, прусский посланник в
Москве 200, 290, 324, 335
Келин Алексей Степанович, комендант Полтавы 294,
303, 305, 307
Кемпфер, секретарь шведского посольства в Москве
24
Кенигсек Фридрих, генеральный есаул при И. С. Ма-
зепе, начальник артиллерии Батурина 280
Кинтлер, строитель фонтанов в Петербурге 298
Кикин Александр Васильевич, адмиралтейский со-
ветник 37, 69, 70, 177, 178, 225, 227, 258, 287, 296,
298, 371, 387-389, 402, 404, 405, 447, 499, 501,
504, 510, 517, 526, 530, 532, 534, 537
Кикин Иван Васильевич, казначей царевича Алек-
сея 402, 403
Кинский, граф, австрийский канцлер 79, 80
Кириллов Иван Кириллович, обер-секретарь Се-
ната, географ и картограф 462
Кисельников Иван Григорьевич, конный стрелец
190, 191, 195, 196
Кисленский Гавриил, стольник 312
Кист Геррит, голландский кузнец 68, 69
Ключевский В. О. 108, 149, 389
Кнеллер Готфрид, художник 75
Книпперкрон (Книппер) Томас, шведский резидент
в Москве 133-135, 138, 228, 229
Кованько Петр, украинский сотник 267
Козлов, прокурор Адмиралтейц-коллегии 472
Колзаков Федор, стрелецкий полковник 83, 85
Кологривов М. Н., стольник 246
Кологривов Юрий, русский агент в Италии 528, 529
Колоредо, граф, моравский губернатор 398, 399
Кольцов-Мосальский Иван Михайлович, князь 87
Колычев Василий, приближенный царевича Алек-
сея 383
Колычев Степан, герольдмейстер 451
Колычев Степан Андреевич, воронежский воевода
110, 244
Комынин Афанасий, прокурор Вотчинной колле-
гии 472
Корб Иоганн Георг, секретарь австрийского посоль-
ства в Москве 88, 91, 92, 100, 126
Корсаков см. Римский-Корсаков
Корчмин Василий Дмитриевич, майор лейб-гвардии
Преображенского полка, первый русский инже-
нер 135, 227
Коссель, графиня, любовница Августа II 214
Котошихин Григорий Карпович, подьячий 6, 457
Коханский, псевдоним царевича Алексея 390
Кочет Савелий Павлович, донской казак 191
Кочнев Григорий Афанасьевич, старшина восстав-
ших астраханцев 191
Кочубей Василий Леонтьевич, генеральный судья
266-277, 287
Крассау Эрнст Детлоф, шведский генерал-лейте-
нант 295, 298, 299, 302, 323, 325
Кревет Андрей Юрьевич, переводчик Посольского
приказа 49
Указатель имен 585
Крсйц Карл Густав, шведский генерал-майор 298.
317. 318
К [>' к ши и П. Н. 349
Кременецкий, псевдоним царевича Алексея 390
Кренев, подьячий Судного приказа 63
Крман Даниэль, словацкий пастор, супер-интендант
евангелической церкви в Словакии 294, 302, 303,
306, 309, 310, 315
Кровков Матвей Осипович, полковник 9
Кроковский Иоасаф, митрополит киевский 278
Крониорт Абрахам, шведский генерал-майор 169
Кропотов, генерал-майор 431
Кропотов, полковник 185
Кросс Летиция, английская актриса 76
Крузе Карл Густав, шведский генерал-майор 318
Круи (Крой) Карл Ойген фон, герцог, фельдмар
шал 142, 143, 145, 162
Крюйс Корнелий Иванович, вице-адмирал 73, 119,
360, 367, 482, 517, 526, 554
Кудрявцев Тимофей, дьяк 44
Куприянов Н. 557
Куракин Борис Иванович, дипломат 7, 9, 20, 22, 26,
27, 35-37, 71, 98, 109, 251, 304, 367, 369, 370, 374.
376, 379, 420, 425, 512, 526, 531, 532
Курбатов Алексей Александрович, прибыльщик 38,
103, 104, 148, 184, 334, 337, 447, 465, 499 -501
Кусов Тимофей, козловец 245
Кутузов Михаил Илларионович, фельдмаршал 375
Лави де, французский консул в Петербурге 406, 408,
522, 523
Ланген (Ланг) Иоганн Эрнст Карл Зигмунд барон
фон, саксонский посол при русском дворе 103, 140,
142, 143
Ласси Петр Петрович, генерал-майор 417, 418, 422
Лебедев В. И. 239
Леблон Жан Батист Александр, французский архи-
тектор 516, 517
Левенгаупт Адам Людвиг, шведский генерал 183,
185, 186, 203, 210, 220, 232, 252, 254-260, 285, 286,
306, 309, 314, 316-318
Левенгук ван, Антони, зоолог 531
Лейбниц Готфрид Вильгельм, немецкий ученый 386,
442
Ленин В. И. 474
Леонтьев Борис, бывший священник стрелецкого
полка 89
Леопольд I, император «Священной Римской импе-
рии» 80
Лефорт Н. С., саксонский резидент при русском дво-
ре 556, 559
Лефорт Франц Яковлевич, генерал-адмирал, новго
родский наместник 36, 37, 48 — 50, 52, 53, 56. 59,
60, 65, 71, 72, 76, 81, 84, 88, 91, 100, 126, 139,
162
Лещинский см. Станислав 1 Лещинский
Либо кор (Любекер) Георг, шведский генераллей-
тенант, 232, 286
Лилиенштедт, барон, шведский министр иностран-
ных дел 423
Лихарев, офицер лейб-гвардии 460
Лихуды Иоанникий и Софроний, основатели Славя-
но-греко-латипской академии 20. 108, 109
Логинов Геннадий, стрелец 86
Ломоносов Михаил Васильевич, русский ученый 557
• )86 1L И Павлен КО
.Лопухин Авраам Федорович, боярин, стольник, брат
царицы Евдокин Лопухиной 399, 400, 402
Лопухин Василий Авраамович, дядя царицы Ев-
докии Лопухиной 63
Лопухин Сергей Авраамович, боярин 63
Лопухин Федор Авраамович, боярин, отец царицы
Евдокии Лопухиной 63
Лопухина, мать царицы Евдокии Лопухиной 408
Лопухина Евдокия Федоровна, царица, первая жена
Петра I 26, 27, 36, 115, 381, 401, 408, 469
Лопухины, дворянский род 35, 63
Лосев, межевщик 503, 504
Лошаков И , подполковник 349
Лукин Григорий, бомбардир Преображенского пол-
ка 36, 51
,7у и нов ('. Л. 521
Львов Петр Лукич, окольничий 229
Лыков Михаил Иванович, боярин 13
Людовик XIV, французский король 67, 72, 221, 222
325, 374, 380, 496
Людовик XV, французский король 379
Люгер Мартин, основатель лютеранства 365
Мавродин В В. 247
Маврокордато Александр, переводчик при осман-
ском правительстве 116, 117, 121, 122, 124
Масмет (Мехмед) Рами, рейсэфекди 122, 123
М;!ин1цкий Леонтий Филиппович, педагог 296
М.помет (Мехмед) IV, турецкий султан 49, 60
Мазена Иван Степанович, гетман Левобережной
Украины 120, 227, 231, 244, 255, 260-291, 293,
299, 300, 302. 308, 310- 314, 316-320, 327, 346,
503
Майков Л. В 348. 356
Ма каров Алексей Васильевич, кабинет-секретарь
lleipa I 99, 225, 338, 386, 402, 403, 407, 409, 412,
430, 461. 470, 499, 500, 509 511, 523, 528, 552
Максимов Лукьян, донской атаман 239 — 241, 246
Малиновский К. В. 356
Мамонов см. Дмитриев-Мамонов
Мардефельд, барон, прусский посланник при рус-
ском дворе 501, 520, 556
Мардефельт Арвид Аксель, шведский генерал 213 —
215, 217
Мария, дочь царя Алексеи Михайловича 5, 84, 236,
404
Мария Казимира д’Аркьен, жена польского короля
Ина 111 Собеского 51 7
Марков К. В. 247
Марке К. 173
Марльборо Джон Черчилль (Мальбрук), герцог
221 223,502
Марселиг Петр, датский купец 43
Марфа, дочь царя Алексея Михайловича 84, 85, 90
Марфа Матвеевна, жена царя Федора Алексеевича
10, 81, 518
Маслов Артемий, стрелецкий пятисотенный 90
Матвеев Андрей Артамопович, дипломат 62, 146,
160, 222 224, 507-509, 534
Матвеев Артамоп Сергеевич, боярин, стрелецкий го-
нта 5. 6, 10, И, 20, 28, 444, 507, 508
Могрена. дочь В. Л. Кочубея 266, 267, 272
Матюшкин Кирилл Петрович, генерал-майор 414,
432. 433
Мсйерберг А., австрийский путешественник 42
Мейерфельд И. А., шведский генерал-майор 315
Мельницкий Н. П., сенатор 334, 355
Менгдеи фон, Юрий Андреевич, русский бригадир
420
Ментенон, фаворитка Людовика XIV 380
Меншиков Александр Данилович, генерал-фельд-
маршал 37, 38, 60, 69, 70, 73, 76, 81, 88, 91, 127, 145,
149,150, 157, 160, 161, 163, 165-168, 171, 174-176,
182- 186, 192-194, 198, 199, 201-207, 210-217,
220, 225, 231-233, 235, 236, 239-241, 248-250,
252, 254, 257, 258, 260, 263, 275-277, 279-284,
287, 288, 292-294, 297-305, 309, 310, 312, 313,
315-319, 321-323, 327, 330, 335, 337 - 339, 350,
351, 355, 360, 364-366, 368-370, 374, 381, 382,
384, 386, 387,390, 400, 402, 403, 406, 407, 412, 414,
419, 420, 424, 441, 444, 446, 454, 455, 465, 469, 470,
480, 496, 499, 501-510, 517, 518, 520, 523, 524, 527,
534, 535, 545, 546, 549, 560
Меншиков Гавриил, волонтер 69
Мессершмидт Даниил Готлиб, начальник научной
экспедиции в Сибирь 532
Мехмед Балтаджи паша, великий везир 341, 342,
344-346
Мещеряков Иван Алексеевич, стрелецкий полков-
ник 9
Миллер Герард Фридрих, историограф, академик 557
Милославская Мария Ильинична, первая жена царя
Алексея Михайловича 5, 25
Милославские, князья 6, 8 — 13, 18, 19, 28, 35, 42, 61,
110
Милославский Иван Михайлович, окольничий 8, 9,
16, 28, 45, 62, 63, 81, 88	-
Милославский Илья Данилович, тесть царя Алексея
Михайловича 43
Милюков П. Н. 440
Мирон, рейтар 265, 266
Михаил Федорович, царь 35, 43, 132
Мокеев Иуда, стрелец 86
Монс Анна Ивановна, фаворитка Петра I 27, 36, 160,
335, 552
Монс Вилим, фаворит царицы Екатерины Алексе-
евны 552 — 554
Морозов Борис Иванович, боярин 35, 41—43
Морозова Федосья Прокофьевна, боярыня 62
Мусин-Пушкин Иван Алексеевич, сенатор 107, 165,
227-229, 242, 295, 296, 314, 334, 355, 361, 444, 470,
508, 509, 512, 516
Мустафа-ага, османский посол 173, 180, 181
Мустафа-паша Далтабан, великий везир 153
Мышлаевский А. 3. 251
Мэкензи, английский резидент при русском дворе
484
Мюленфельс, бригадир 234
Мякинин Алексей, генерал-фискал 462
Най Осип, корабел 77
Нартов А. А., сын А. К. Нартова 356. 357
Нартов Андрей Константинович, механик, изобре-
татель 37, 39, 70, 82, 148, 336, 348, 356, 357, 412,
484, 551, 554, 558
Нарышкин Андрей, приближенный царевича Алек
сея 383
Нарышкин Афанасий Кириллович, стольник 10, 11
Нарышкин Василий, приближенный царевича Алек
сея 383
Указатель имен /
Нарышкин Иван, приближенный царевича Алексея
383
Нарышкин Иван Кириллович, стольник, боярин,
брат царицы Натальи Кирилловны 6, К), И
Нарышкин Кирилл Алексеевич, стольник, позже
московский губернатор 105
Нарышкин Кирилл Полиевктович, отец царицы
Натальи Кирилловны 5, 10, 12
Нарышкин Лев Кириллович, начальник Посоль-
ского приказа 10, 12, 28, 29, 33, 35, 36, 65. 118,
126, 130, 131, 149, 168, 524
Нарышкин Мартемьян Кириллович, стольник 10, 12
Нарышкин Матвей, полковник 98
Нарышкин Федор Кириллович, стольник 10
Нарышкин Федор Полиевктович, дядя царицы На-
тальи Кирилловны 5
Нарышкины, бояре 8 — 13, 16, 18, 19, 28---30, 32, 35,
110, 383
Наталья Алексеевна, сестра Петра 1 54, 100, 235,
236, 518, 533, 544
Наталья Кирилловна, царица, урожденная Нарыш-
кина 5, 6, 9-13, 23, 25-27, 29, 30, 33, 35, 110
Наумов, советник Юстиц-коллегии 472
Наумов Федор, свояк Я. Ф. Долгорукого 463
Некрасов Игнатий, булавинец 241, 242, 244
Неилюев Иван Иванович, русский резидент в Стам-
буле, позже сенатор 483
Нестеров Алексей, обер-фискал 460 — 462, 470, 499 —
501, 510
Нестеров Афанасий, учитель Петра 1 25
Нефимонов Кузьма Никитич, русский посол в Вене
52, 55
Никанор, монах Севского монастыря 267, 268, 269,
273
Никитин Иван Максимович, русский художник 495,
560
Николай Чудотворец, святой 188, 396
Никон, патриарх московский 45, 447, 448
Никонов О. И. 557
Новгородец Григорий, комнатный слуга И. С. Ма-
зепы 290
Ноомен Ян Корнелисзоон, саардамский купец, член
магистрата 68, 377
Норрис Джон, английский адмирал 375, 376, 419,
420, 422
Нос Иван, старшина Прилуцкого полка 283
Носов Яков, один из руководителей астраханского
восстания 189, 190, 198
Ностиц, генерал-майор русской службы 328, 329
Нумере, шведский адмирал 167, 168
Ньютон Исаак, английский ученый 69, 75
Обидовский, наказной гетман, племянник И. С, Ма-
зепы 139, 266
Огильви Георг Бенедикт, шотландец, фельдмаршал
на русской службе 177, 185, 193, 201 — 212
Огинская, вдова Г. Огинского 501
Огинский Григорий, великий гетман литовский 337,
501
Одоевский, боярин 13
Одоевский Никита Иванович, боярин 44, 107, 436
Одоевский Яков Никитич, боярин 31, 95, 436
Озеров, адъютант Петра 1 259
Ознобишин Петр Никифорович, капитан-поручик
Преображенского полка 227, 229
Окулов Иван, олонецкий священник, возглавивший
партизанскую борьбу со шведами 182
Ордин-Пащокин Афанасий Лаврентьевич, воевода,
дипломат 20, 104
Ори Исраэл, деятель армянского освободительного
движения 429
Орлеанский, герцог см. Филипп Орлеанский
Орлик Филипп, генеральный писарь при И. С. Ма-
зепе, украинский гетман 264, 265, 271
Осипов Федор, полковник Ахтырского полка 268,
269, 271, 312
Осман-ага, кегая, кяхья (помощник великого ве-
зира) 342
Остерман Андрей Иванович, советник коллегии
Иностранных дел, кабинет-министр 70, 376, 412,
414, 416, 417, 423, 424
Оттобони, кардинал 529
Павлов Василий, генерал-рекетмейстер 451
Павлов Иван, булавинец 242, 244, 246
Пайкуль, саксонский генерал 136
Палеологов Иван, борисоглебский воевода 246
Налли X. Э. 174
[Гамбург Петр фон, голландец, капитан корабля
«Крепость» 121
Панкратьев Семен Иванович, купец 236
Пархомов Григорий, агент И. С. Мазепы 286
Паткуль Иоганн Рейнгольд фон, лифляндец, гене-
рал-майор на саксонской и русской службе 128,
129, 136, 137, 140, 169, 214, 218-220, 324
Паульсон, врач, лечивший Петра 1 557
Пашков Егор Иванович, прокурор Военной колле-
гии 461
Пекарский П. И. 350
Перепелка И., стрелец 17
Перри Джон, английский инженер, шлюзный мас-
тер 77, 350, 539
Петр II Алексеевич, император 70, 358, 408, 560
Петр Петрович, сын Петра I 350, 351, 400, 402, 409,
549
Петр III Федорович (Карл Петр Ульрих), импера-
тор 348, 349, 559, 560
Пешков Сидор, тамбовский дворянин 246
Пикар Петр, мастер-гравер 296
Пипер Карл Густав, первый министр, государствен-
ный советник и начальник полевой канцелярии
Карла XII 233, 278, 300, 314, 327
Платтор, датский генерал-провиантмейстер 503
Плейер Отто Антон, австрийский резидент при рус-
ском дворе 112, 114, 169, 399, 400
Племянников Григорий Андреевич, сенатор 334,
459
Плещеев Федор, боярин 57
Погодин М. П. 350
Подъяпольская Е. И. 242, 243, 246, 247, 352, 357
Поздняков, обер-секретарь Сената 506
Покровский М. Н. 18, 555
Поле», шведский комендант Ниеншанца 178
Поликарпов Федор Поликарпович, переводчик
в Москве 296
Полубояров, камергер Петра I 412
Поль Геррит Клаас, голландский корабельный ма-
стер 69, 71, 74, 377
Понятовский Станислав, резидент Станислава I Ле-
щинского при Карле XII, генерал кавалерии,
.)<S8 ii. и. ii авленко
шведский посол в Стамбуле 277, 306, 314, 316, 342
Ионов Иван, дьячок 245
Попцов Савва, провинциал-фискал 461
Носников Василий Тимофеевич, старший дьяк
Посольского приказа 109
Носников Петр Васильевич, доктор медицины и фи-
лософии 109, 117
Посошков Иван Тихонович, публицист 63, 490, 495,
513
Постниковы, крестьяне 63, 64
Поспелов Василий, денщик Петра I 554
Поссе Карл Магнус, барон, шведский полковник 317
Прасковья Ивановна, дочь царя Иоанна V Алексе-
евича 236
Прасковья Федоровна, вдова царя Иоанна V Алек-
сеевича 84, 236, 518
Принтцен Людвиг Марквард фон, прусский ди-
пломат 100
Прозоровский Алексей Петрович, двинский воевода
120, 155
Прозоровский Борис Иванович, боярин 161
Прозоровский Петр Иванович, боярин, министр 31,
89, 149
Прокопович Феофан, писатель, публицист, член Си-
нода 258, 259, 287, 300, 311, 323, 425, 447, 448, 483,
533, 544, 554-556, 558, 561
Пронштейн А. П. 247
Проскуряков Борис, один из руководителей стре-
лецкого бунта 1698 г. 85
Пру, шведский адмирал 536
Пугачев Емельян Иванович, предводитель Кресть-
янской войны 1773 — 1774 гг. 238, 243, 246
Пустосвят Никита, старовер 14
Пустошкин Федор, дворянин 495
Пушкин А. С. 70, 181, 352, 482
Пушкин Матвей Степанович, капитан 63, 349
Пушкин М. Ф., стольник 246
Пушкин Федор Матвеевич, стольник 62, 63
Пушкин Яков Степанович, дворянин 62
Рабинович М. Д. 497
Разин Степан Тимофеевич, предводитель Кресть-
янской войны 1667 —1671 гг. 62, 238, 243, 246
Растрелли Карло Бартоломео, скульптор 560
Ренне Карл Эвальд, генерал русской службы 177,
294, 345
Реншильд Карл Густав, шведский фельдмаршал
204, 206, 208, 210, 307, 309, 314
Репнин Аникита (Никита) Иванович, генерал 37,
139, 141, 148, 150, 169, 180, 184, 185, 202, 204, 206,
207 -209. 210, 212, 226, 227, 234, 248-251, 253,
298, 321, 329, 341, 504, 512
Ржевский Тимофей Иванович, воевода 187, 190, 192
Ржевский, прокурор Юстиц-коллегии 472
Ригелъман А. 290, 316, 317, 320
Римнлер Георг, автор книги «Римнлерова манира
о строении крепостей» 295
Римский-Корсаков Яков Никитич, петербургский
вице-губернатор 156, 361, 501
Рихтер В. 557
Романовы, династия в России 560
Ромодановский Григорий Григорьевич, участии к
«всеньянейшего собора» 165
Ромодановский Иван Федорович, начальник Преоб-
раженского приказа, второй «князь-кесарь» 510,
511
Ромодановский Михаил Григорьевич, боярин, ки-
евский воевода 85, 87, 88
Ромодановский Федор Юрьевич, начальник Преоб-
раженского приказа, первый «князь-кесарь» 33,
34, 37, 48, 49, 51, 53-55, 64, 66, 73, 81, 83, 84, 88,
89, 96, 97, 100, 107, 141, 148, 149, 165-167, 175,
178, 184, 186, 192-195, 205, 229, 230, 235, 321, 322,
326, 355, 370, 373, 412, 484, 496, 501, 504, 510, 511,
535
Рондо, леди 469
Роос Карл Густав, шведский генерал 253, 310
Ростовцев Алексей Иванович, гравер 296
Руднев, стряпчий Троице-Сергиева монастыря 63
Румянцев Александр Иванович, капитан гвардии
391-396, 398, 399, 409, 421
Румянцев Петр Александрович, генерал-фельд-
маршал 375
Русенович, львовский мещанин 271
Рюриковичи, династия в России 58
Рюйш Фредерик, анатом 531, 532
Рябов Иван, рыбак 155
Савельев Абросим, стрелец 17
Салтыков Алексей, боярин 229
Салтыков Петр Самойлович, смоленский губерна-
тор 259
Салтыков Федор, капитан гвардии 143
Салтыков Федор Петрович, стольник 11
Салтыков Федор Степанович, морской агент Петра I
в Лондоне 367, 427, 545
Самарин Михаил Михайлович, сенатор 334, 355,
402, 404, 406, 516
Самойлович Григорий Иванович, сын гетмана И. С.
Самойловича 262
Самойлович Иван Самойлович, гетман Левобереж-
ной Украины 13, 21, 262
Сампсон, митрополит 198
Самсонов Ефим, бывший священник стрелецкого
полка 89
Санти Франциск, художник геральдической канце-
лярии 451
Сафонов, гонец 258
Сафонов Демид, приказчик 42
Святайло Иван, священник 267
Сегестет, датский министр и вице-адмирал 364
Семен Ерофеевич, стольник 10
Семенов Ю. 558
Сен-Симон Людовик, герцог 325
Синявин (Сенявин) Наум Акимович, первый рус-
ский вице-адмирал 367
Сенявский Адам Николай, великий коронный гет-
ман 220, 271
Сердюков Михаил Иванович, инженер 38, 540
Сигизмунд II Август, польский король 128
Сидоров Аникита, один из руководителей стрелец-
кого бунта 1698 г. 89
Силин Григорий, пятидесятник Стремянного стре-
лецкого полка 61, 62
Симеон, сын царя Алексея Михайловича 5
Симонов Николай Константинович, советский ак-
тер, народный артист СССР 183
Синицкий, польский генерал-майор 202
Скляев Федосей Моисеевич, корабел, капитан-ко-
Указатель имен 589
мандор 69, 71, 97, 176, 181, 226, 371
Скорняков-Писарев Григорий Григорьевич, капи-
тан-поручик, обер-прокурор 408, 468—471, 504 —
510, 552
Скоропадский Иван Ильич, гетман Левобережной
Украины 271, 285, 287, 288, 313, 504, 531
Смелов Н. С. 557
Собеские, сыновья польского короля Яна III Собес-
кого 220
Собеский Иоанн (Ян III Собеский), польский ко-
роль 517
Соболевский, информатор, сообщивший об измене
И. С. Мазепы 281
Соковнин Алексей Прокофьевич, окольничий 62 —
64, 84, 109, 350
Соковнин Федор Прокофьевич, боярин 63
Соковнины Василий Алексеевич и Федор Алексе-
евич, сыновья А. П. Соковнина 62, 63
Соколов Иван, козловский подьячий 245
Соловьев Дмитрий, архангельский обер-комиссар
499
Соловьев С. М. 10, 117, 187, 350, 352, 355, 358,
554, 557
Сорочинский Петр, запорожский кошевой 313
Софья Алексеевна, дочь царя Алексея Михайловича
5, 8-23, 26-32, 35, 36, 61, 62, 64, 84, 85, 86, 88-
91, 110, 262, 263, 355, 435, 482, 533
Софья, курфюрстина ганноверская 67
София Шарлотта, курфюрстина бранденбургская
67
Спилиот, племянник иерусалимского патриарха До-
сифея 152
Станислав I Лещинский, польский король 180, 202,
213-218, 220, 222, 223, 253, 264, 265, 268, 270, 272,
277, 280, 281, 286, 290, 294, 295, 298, 299, 302, 323,
324
Стейлс Андрей, купец 75, 298, 512
Стен бок Магнус, шведский фельдмаршал 366, 368
Стенгоп, статс-секретарь 419
Степанов Иван, бывший священник стрелецкого
полка 89
Стилле А. 299
Стирнстра ль, шведский подполковник, комендант
гарнизона Ивангорода 178
Стрекалов, полковник 418
Стрешнев Родион Матвеевич, окольничий 7
Стрешнев Тихон Никитич, боярин, сенатор 36, 37,
53, 64, 83, 88, 141, 163, 168, 177, 179, 184, 186, 201,
297, 334, 355, 361, 400, 496, 510, 516
Строганов Григорий, солепромышленник 461
Струмилин С. Г. 542
Стрюйс Иоанн 533
Студницын А. А. 557
Суворов Александр Васильевич, великий русский
полководец 375
Судейкин Любим, русский резидент в Дрездене 136,
137
Сулакадзев А. И. 358
Сулима Иван, генеральный хорунжий 287
Сурмин, корабельный ученик 414
Сурхай-хан, казыкумыкский владелец 430, 431
Суттон (Сэттон) Роберт, английский посол в Стам-
буле 345
Сутягин Иван, посадский 461
Сушков Дементий, козловец 245
Тальман Иоганн Михаил, австрийский резидент в
Стамбуле 327, 328, 332
Та некий Антоний Михайлович, бе лоцерко некий
полковник 275
Тарло Станислав, польский коронный гетман на
стороне Станислава 1 Лещинского 266
Татищев В. И. 533
Татьяна Михайловна, тетка царевны Софьи 84
Тауберт И. И., ученый Петербургской Академии
наук 557
Тахмасн II, шах Ирана 433
Теплицкий Григорий, стольник 312
Тиммерман, директор нарусио-нолотняной фабрики
470
Тиммерман Франц Федорович, голландец 26, 68. 95
Титов Данила, дмитровский воевода 246
Толбузин Алексей, воевода в Албазине 23
Толстая Анисья Кирилловна, тетка Петра 1 235, 254.
257
Толстой Иван Андреевич, азовский воевода 11, 240.
241, 244-246
Толстой Иван Петрович, посланец к картлийскому
царю Вахтангу VI 110, 432
Толстой Петр Андреевич,	дипломат	11,	110-112,
150-153,	172,	181,	290,	300,	301,	311,	312,	320,
327, 328,	331,	332,	362,	373,	376,	391-	399,	403,
406, 409,	412,	414,	431,	437,	444,	470,	535,	551,
554
Тоунсенд, английский статс-секретарь 421
Трезини Доменико, русский архитектор 516, 536.
537
Трифилий, монах Севского монастыря 267
Троекуров Иван Борисович, начальник Стрелецкою
приказа 31, 51, 83, 88
Троекуров Федор Иванович, стольник 49, 51
Трубецкие, князья 48
Трубецкой Иван Юрьевич, киевский губернатор,
сенатор 470, 471
Трубецкой Юрин Юрьевич, камергер царевича
Алексея 138, 161, 168, 414
Тума Василий, один из руководителей стрелецкого
бунта 1698 г. 85—87, 90
Турвиль Константен де, француз, служивший в
гвардии Карла XII 316
Тургенев Яков Федорович, шут 34. 48
Турчанинов Афанасий Васильевич, царицынский
воевода 191
Украинцев Емельян Игнатьевич, думный дьяк, дип-
ломат 114, 119-124, 133, 136, 137
Улашин Якуб, польский шляхтич 277
Ульрика Элеонора, шведская королева 417-419.
423
Урусова Евдокия (Авдотья) Прокофьевна, княгиня
62
Устрялов Н. Г. 128, 187, 349, 350, 352, 400
Фейгина С. А. 352
Федор Алексеевич, царь 5—12, 24, 25, 110, 457,
518, 533
Федор Иванович, царь, сын Ивана IV Грозного 44
Федоров Иван, брат Евфросиньн Федоровой, фаво-
ритки царевича Алексея 389. 398
Федорова Евфросинья, фаворитка царевича Алексея
386, 389, 394-398, 401, 404, 409
<)90 Н. И. Павленко
Феодосий, архимандрит Александро-Невского мо-
настыря 535
Феодосий, архиепископ новгородский 549
Феодосия Алексеевна, дочь царя Алексея Михайло-
вича 84, 236
Феофан, архиепископ псковский 549
Фергансон Эндрю, профессор математики 75, 77, 108
Ференц II Ракоци, предводитель освободительной
войны в Венгрии 1703 1711 гг. 220
Фермер Вильям, русский комендант крепости Веп-
ри к 294
Ферриоль Шарль, французский посол в Турции 332
Фик Генрих, камералист 443
Филарет, патриарх московский (Федор Никитич Ро-
манов) 3b
Филатьев Алексей Астафьевич, купец 236
Филипп Орлеанский, герцог, регент французского
королевства 379
Филиппов Василий, пятидесятник стрелецкого пол-
ка 61, 62
Финч, английский посланник в Стокгольме 421
Флемминг Якуб Генрих, саксонский фельдмаршал,
первый министр 136, 369
Фонвизин. Д. В. 498
Фоккеродт, секретарь прусского посольства в Пе-
тербурге 558
Фредерик IV, датский король 130, 137, 140, 141, 220,
324, 363 365, 368, 369, 375, 376, 423
Фредрик, принц Гессен-Кассельский, будущий
шведский король Фридрих I 417, 418, 421, 423
Фридрих I, прусский король (до 1701 г. бранден-
бургский курфюрст Фридрих III) 59, 66, 68, 200,
218. 220, 323, 324, 325
Фридрих II Великий, прусский король (1712 —
1786 гг,) 558, 559
Фридрих Вильгельм, курляндский герцог 524
Фридрих, ландграф гессен-дармштадский 234
Фриксель Л. 155
Фуке Пауль фон, бранденбургский тайный советник
67
Фюрстенберг Антон Эгон фон, наместник саксонс-
кого курфюрста в Дрездене 78, 79
Хет Томас, английский резидент в Архангельске
161
Хилков Андрен Яковлевич, русский посол в Сток-
гольме 134, 135, 138, 228
Хпюс Фоско, агент И. С. Мазепы 286
Хмельницкий Зиновий Богдан Михайлович, украин-
ский гетман 267
Хованский Андрей Иванович, сын И. А. Хованского
13, 15
Хованский Иван Андреевич, начальник Стрелецкого
и риказа 12 -16, 21, 28
Хованский Иван Иванович, сын И. А. Хованского
13 15, 17
Хованский Петр, князь 177
Хованский, племянник И. А. Хованского 14, 15
Хосейн, шах Ирана (до октября 1722 г.) 432
Хохлач Лука, булавинский атаман 245
Христиан V, датский король 126, 130
Христина, шведская королева 132, 517
Цсдергельм Иосиас, секретарь Карла XII, позже го-
сударственный секретарь и посол в России 233
Цинцендорф Франц Людвиг фон, австрийский канц-
лер 233, 234
Цыклер Иван Елисеевич, думный дворянин, пол-
ковник 61-64, 84, 109, 350
Чамберс Иван Иванович, генерал русской службы
92, 169, 234, 249, 250, 251
Черепнин Л. В. 7
Черкасский, боярин 13
Черкасский Андрей, князь 57
Черкасский Михаил Алегукович, князь, боярин 21,
89
Черкасский Михаил Яковлевич, князь, боярин 31
Чернов А. В. 19
Черный Иван Иванович, стрелецкий полковник 83,
85-87
Черныш Иван, канцелярист И. С. Мазепы 124
Чечель Дмитрий, сердюцкий полковник, комендант
Батурина 280, 283, 287
Чириков, окольничий 60
Чичерин, подполковник 473
Чубаров Афанасий Алексеевич, стрелецкий пол-
ковник 83, 85 — 87
Чуйкевич Василий, зять В. Л. Кочубея 270
Шакловитый Федор Леонтьевич, думный дьяк, на-
чальник Стрелецкого приказа 21, 22, 28 — 32, 42,
61, 263
Шарлотта Христина София, принцесса вольфенбют-
тельская 346, 386, 388, 392, 402
Шафиров Михаил Павлович, советник Берг-кол-
легии 506
Шафиров Петр Павлович, вице-канцлер 38, 149, 168,
212, 216, 226, 259, 268, 270, 272-276, 290, 321,
342-344, 346, 347, 353, 354, 361-363, 367, 370.
376, 379, 400, 401, 406, 412, 441, 445, 469, 505-510,
512, 517, 534, 535, 545
Шаховской Федор Иванович, окольничий 134
Шаховской Юрий Федорович («архидьякон Гедеон
Шаховской»), шут 319, 511, 512
Шеврин О. 99
Шеин Алексей Семенович, начальник Разрядного
и других приказов, генералиссимус 31, 51, 52, 55,
56, 62, 87-89, 162
Шелудяк Иван Васильевич, стрелец 188
Шенбек фон, камергер Августа II 219
Шенборн Фридрих, австрийский вице-канцлер 390,
400
Шепелев Д. А., гвардейский унтер-офицер 342
Шеридан Р. Б. 99
Шереметев Борис Петрович, гене рал-фельдмарша л
37, 38, 48, 103, 142, 144, 145, 154, 156-162, 166,
167, 173-175, 180, 183 - 187, 190, 192,-199, 201,
203, 212, 226, 232, 234, 235, 248-250, 256, 257, 259,
275, 287, 288, 298-300, 303, 309, 313, 318, 321 -
323, 327, 329-333, 338-346, 361, 362, 370, 400,
407, 412, 418, 496, 501, 504, 510, 524, 534, 535
Шереметев Василий Петрович, боярин, воевода, брат
Б. П. Шереметева 62, 110, 496
Шереметев Владимир Петрович, брат Б, П. Шереме-
тева 110
Шереметев, сын В. П. Шереметева 496
Шереметев Михаил Борисович, сын Б. П. Шореме
тева 156, 157, 346, 347, 535
Шереметевы 37, 48
Указатель имен 591
Шидловский Федор Владимирович, бригадир 238,
246
Шкит, шведский генерал-майор 418
Шлиппенбах Вольмар Антон фон, шведский генерал
145 — 147, 155-161, 176, 177, 310
Шлиппенбах Густав Вильгельм фон, подполковник,
комендант крепости Нотебург, брат В. А. Шлип-
пенбаха 162, 178
Шомбург, полковник русской службы 202
Шошин Матвей, подьячий 29
Шпар (Спарре) Аксель Аксельссон, шведский гене-
рал-лейтенант 342
Штакельберг (Стакельберг) Карл Адам, шведский
генерал-майор 368
Штейнау Адам Генрих фон, саксонский фельдмар-
шал 147, 150
Штелин Яков Яковлевич, надворный советник
348 - 353, 355- 358, 484, 498, 530, 554, 556,
557
Штейтнер Штернфельд Генрих фон, главный инже-
нер прусских крепостей 66
Штраух А. Н. 18, 19
Штремберг, генерал-губернатор Риги 330
Шуленбург Иоганн Матиас, саксонский генерал
208, 214, 232, 233
Шультен, датский генерал 503
Шхонебек Адриан, мастер-гравер 296
Шютте Карл Густав, шведский комендант Дерпта
174, 177
Щербатов М. М. 46, 47, 247, 352, 353, 355 — 358, 407,
547
Щербатый Юрий, стольник 21
Щепотев Михаил Иванович, сержант Преображен-
ского полка 161, 194— 196, 198, 339
Щукин Анисим, обер-секретарь Сената 464, 465
Эдингер, копенгагенский купец 367
Эреншильд Нильс, шведский контр-адмирал 372, 373
Юдин Алексей, выборный от стрельцов 19
Юлий Цезарь, римский полководец, писатель 39
Юль Юст, датский посланник при русском дворе
337, 341, 343, 353, 412, 522, 523, 541
Юрген Ганс, начальник береговой стражи у Петер-
бурга 553
Юрлов, подполковник 305
Юшков Тимофей Борисович, стольник 7
Яворский Стефан, рязанский митрополит, место-
блюститель патриаршего престола 178, 235, 383,
447, 459, 513
Ягужинский Павел Иванович, генерал-прокурор 38,
258, 378, 403, 412, 441, 443, 445, 461,468 -473, 476,
526, 533, 545-547, 553, 560
Языков Иван Максимович, боярин 11
Языков Семен Иванович, генерал-провиантмейстер
106, 131, 408
Яким, карлик 99
Яков Игнатьевич, см. Игнатьев
Яковлев Иван Яковлевич, олонецкий комендант
181, 184
Яковлев Петр, поручик Семеновского полка 208, 313
Ян Казимир, дольский король 262
Янсен Яков, голландец, перебежчик к туркам иод
Азовом 49, 55, 56
Яценко Петр, посланец от В. Л. Кочубея к Петру 1
267-269, 273
Содержание
Детство и юность.......................... 5
Азовские походы...........................39
Великое посольство ...................... 59
Первые преобразования.....................93
Создание Северного союза.................115
Нарва....................................134
Время войны..............................171
В ожидании нашествия.....................200
Лесная...................................231
Измена Мазепы............................261
Полтава..................................292
Трагедия на Пруте........................326
Шпага и перо.............................359
Трагедия в семье и у трона...............381
Триумфальное окончание войны.............411
У истоков российской бюрократии .... 434
«Общее благо»............................475
Санкт-Петербург.............1............514
Последний год жизни....................  549
Источники и литература...................562
Указатель имен...........................581
Библиотечная серия
Научно-художестве иная
И. И. Павленко
ПЕТР ВЕЛИКИЙ
Редактор С. С. Игнатова
Младший редактор Л. П. Желобанова
Оформление художника А. А. Брайтмана
Художественный редактор И. А. Дутов
Технический редактор Е. А. Молодова
Корректор О. П. Кулькова
И Б № 4042
Сдано в набор 13.10.89. Подписано в печать 22.03.90. А 08065. Формат
70 X Ю0‘/1б- Бумага офсетная № 1. Гари. Обыкновенная новая. Оф-
сетная печать. Усл. печ. листов 54,18 с вкл. Усл. кр.-отт. 121,91. Учетно-
издат. листов 66, 69 с вкл. Тираж 130 000 экз. Заказ № 354. Цена 10 р.
Издательство «Мысль». 117071. Москва, Ленинский пр., 15.
Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Красного Знаме-
ни Ленинградское производственно-техническое объединение «Пе-
чатный Двор» имени А. М. Горького при Госкомпечати СССР.
19713(5, Ленинград, П-136, Чкаловский пр., 15.
Петр Великий.
Миниатюра А. Г. Овеова
itlAl’1'
CObf-AX ЗЕЛИКА i
fiBKlfPA ИВЕЛЯК
ЮКААЛЕГЁКМШ
•4 Царь Алексей Михайлович
Царица Наталья Кирилловна

•4 Лев Кириллович Нарышкин
Царевна Софья Алексеевна
Царь Иван Алексеевич
I ndi;)[| Ч1ГВ1ПИ11 и|>я.»л.э^
Детские фехтовальные
рапиры Петра I
Детская шпага Петра I
Трон царей Петра и Ивана
Алексеевичей
I
Зрительная труба Петра 1
Компас Петра I
Чернильный прибор Петра I
Буссоль Петра I
Кубок Большого Орла.
Стекло ручной работы
Подсвечник ажурный
Подсвечник Я. В. Брюса.
1711 г.
Чернильница с перницей
Детская каретка Петра 1
Записная книжка царевича
Алексея с серебряными
рейсфедером и ручкой
Записные книжки Петра
Великого
Общий вид кабинета Петра
Великого в Летнем дворце
Спальня Петра Великого
в Монплезире
Костюмы (кафтаны, камзолы,
штаны) и сапоги с ботфортами
Петра Великого
Евдокия Федоровна Лопухина.
Неизвестный художник
начала XVIII в.
Паспорт Петра I 1697 г.
Резцы токарные из токарни
Петра Великого
Станок «персонный»,
изготовленный для Петра
Ф. Зингером и А. К. Нартовым
Станок «овалистый»
конструкции А. К. Нартова
Станок «персонный» Петра
Великого
Зубоврачебные инструменты
Петра Великого
Походная аптечка Петра
Великого
Люстра слоновой кости,
изготовленная с участием
Петра Великого
Зрительные трубы,
состоящие из восьми, семи
и двух тубусов
Усадьба Ф. А. Головина
в Немецкой слободе
в Москве.
Около 1705 г.
Петр (Патрик) Иванович
Гордон.
Гравюра А. Афанасьева.
1824 г.
Ф. Я. Лефорт.
Гравюра П. Шенка. 1698 г.
Б. И. Куракин.
Гравюра П. Гуиста.
1710-е годы
Г. И. Головкин.
Гравюра Н. Иванова.
Начало XIX в.
Ручная мортира
для метания гранат
из личной коллекции
оружия Петра Великого
Портрет неизвестного
в костюме потешных войск. ►
Худ. И. Н. Никитин

Петр Великий.
Худ. И. Н. Никитин
А. Д. Меншиков
Ф. М. Апраксин
Ф. А. Головин.
Гравюра П. Шенка
Г. И. Головкин
И. Р. фон Паткуль
Б. П. Шереметев
П. П. Шафиров
А. И. Остерман
П. И. Ягужинский
С. Л. Рагузинский
(Владиславич)
Портрет неизвестного
в маскарадном костюме
Нептуна
Великан Николай Бурже.
Худ. Г. Гзель
Я. В. Брюс.
Гравюра И. Бернигерота (?).
Середина XVIII в.
Ф. М. Апраксин.
Гравюра И. Бернигерота (?).
Середина XVIII в.
А. Д. Меншиков на фоне
сражения при Калише
Г. Б. Огильви.
Гравюра И. Бернигерота (?).
Середина XVIII в.
Н. К. Витзен.
Гравюра П. Шенка. 1701 г.
Стефан Яворский.
Гравюра А. Ф. Зубова. 1729 г.
Панорама Москвы
от Каменного моста.
1707-1708 гг.
(мастерская П. Пи карта)
Триумфальные ворота 1709 г.
в Москве (синодальные).
Архитектор И. Зарудный
Триумфальные ворота 1709 г.
в Москве, возведенные
на средства А. Д. Меншикова.
Архитектор И. Зарудный
Парадная коляска Петра
Великого
Седло Петра Великого,
пробитое пулей
в Полтавском сражении
Семейный портрет Петра
Великого.
Миниатюра Г. С. Мусикийского
Царевич Алексей Петрович.
Худ. И. Г. Таннауэр
Царевна Анна Петровна
Анна Иоанновна
Анна Петровна, супруга
герцога Голштинского,
мать Петра III
Нагрудный знак
с изображением Петра
Великого
Орден св. Екатерины
Портрет Петра Великого
на фоне Петропавловской
крепости.
Миниатюра Г. С. Мусикийского
Портрет Екатерины I на фоне
Петергофского дворца.
Миниатюра Г. С. Мусикийского
Алмазный кенец Петра
Великого
Трость Петра Великого
Коронационное платье
Екатерины I

Звезда и знак ордена
св. Андрея Первозванного
Трофейные гвардейские
винтовки, взятые в Нарве
в 1704 г.
Две алебарды и протазан
из личной коллекции оружия
Петра Великого
Палаш Карла XII
Окончание приговора
по делу царевича Алексея
с подписями членов суда
, НЛ joe/о м«г*го XtfcmBw Jittinf vпом!
,	ПгвьМОС 4Т*ЛС
f l i lii II	Vf Я*°*	**“*** ЯС^ОСГПв’
чч HiO't! лимнпди* «olrt^rtNNeironfowf
w,»« /ДГ» С'Я.М fnturo	6, кто и<«лч^
М Ч& itrini TfHt'U 1иПнц CJUVt cnotro fynf fjfa
until а.кч«(п»^»итем/1 ntttui tunvhI
Лаппи*-1 H	иш< годном(cbtuft.
г: -hin.^I Hlnni Hnonw^l пгмп^г^ми
l>ho «4 cmact нм^ нонисаптм^л
ЦПИ<ЛЦНЧО ^ЯПил/^ТПа XI ' (
iff tfl(l n^rt^f ЯСЯ1ИО, Mf44r44tjli1QILktiiJt
::И1ЯННЧЛ11, IpiimimmuMi ij/<(enWiJAJ^
1/П(11Л«Н,ЧЧм4 "''U.AHfUKui nfatiaMl.j^o I
длх	йил^нмо Граф *
*•’”♦ »н«(ыйш. numhixio gttrnanH
Hrt A1G <4jrf игтггг/iimf nrciMtuit
(FcniMO* J..(t« н/дг» нолот/.ч.опл.и ,,,„„,2
/лг* ttitjtrtf /w<v,mv tj«mui uinfwHt Гкнтс
4 , nt ejecohrtflO	c <t f*
1	М4ГЫ	IIl''fr
ЖПЧ. ><M,u<niu«w'l. KJ 4/ot- . < -(1/
K)(K-' «готогйК^ '«°‘	‘	>«
wl(< <к>гЦ7»Л< к»11	'”< «* C’
пяо< Mitbt цинику иль» ri^ittiannf
! «»>><« >'IJH«> f 44» f fTlKiff 11	flcijifx
b:-ni f^f HrtrU .	naif IHf tnfft&
f mc-nworo «пло 1^и<мй(дм0< Ctatirnf la
Ft nt it^af i jiHkof	S* Гци< mot (.{at
tn«fl«wo ^naieifl
10OIFG «<	*^4** ^гпинтпия 1Ш01СПЧ4
» C.4««r« » 4« tTlVfru 44 44Utr >4 В rt 
i	. i’ iff & *  "‘ \ я < tn «
Портреты Петра Великого
и Екатерины I.
Миниатюры А. Г. Овсова
Письма Петра Великого
Екатерине 1703, 1709
и 1718 гг.

,>	‘	А’ г. «г«	Д
''"'f"'	---<1
) f< л,-^> С	i'a>^	0-, , ч
/I " ы /^y}A v /I- _г
-)
С л~-л{* vfejr' 1^л 1 ? V
<.,( It , *	г
,9 7<-«нч <..о 5 >/у j <•’< // t /if’
v<	/
DJ.^ ’<
'[ '(> * '1-^ и	A." '^'
1A- »	►. н	f
/ {г.< г « 1Авл
i 'j f *rt/^	А,' t<A f_
?
/ ( У’ I П( <?
<‘z'
- <W;fF 5*ПГ
4 Двуглавый ковш
Ступка с пестиком,
каравайница, кастрюля-
треножник и горшок.
Первая четверть XVIII в.
Свадьба карлика Якима
Волкова (шута Петра I)
в деревянном дворце
А. Д. Меншикова в Петербурге
14 ноября 1710 г.
Гравюра Л. Ф. Зубова. 1711 г.
При хожая дворца
А. Д. Меншикова
Л. Д. Меншиков
Парадная лестница дворца
Л. Д. Меншикова
Изразцы дворца
Л. Д. Меншикова
Взятие Азова.
Гравюра А. Шхонебека
54-пушечный корабль
«Полтава», сооруженный
в 1712 г. под руководством
Петра Великого.
Гравюра П. Пи карта
58-пушечная «Предестина-
ция», сооруженная в 1701 г.
ио чертежам и под руковод- ►
ством Петра.
Гравюра А. Шхонебека

< -

4 Грамота Карла XII Петру I.
1699 г.
Петр Великий в Полтавской
битве. Худ. И. Г. Таннауэр
Осада турецкой крепости
Азов русскими войсками
в 1696 г.
Гравюра А. Шхопебека
Штурм русскими войсками
шведской крепости Нотебург
(Шлиссельбург)
11 ноября 1702 г.
Гравюра А. Шхонебека
Остров Котл ин.
Гравюра А. И. Ростовцева
План расположения русских
и шведских войск
при сражении у Калиша
18 октября 1706 г.
Гравюра А. Ф. Зубова
Битва у Лесной
28 сентября 1708 г.
Гравюра Н. Лармессена

Битва под Полтавой
27 июня 1709 г.
Гравюра Н. Лармессена

Т оржественное вступление
русских войск в Москву
после Полтавской победы.
Гравюра А. Ф. Зубова
К1» КОИ ГИ < ЛГМчЪг»*’ nw*
hiiia imuwwtl’ nn<*« r ’
'“•и м*ь M№. p& гаи*’ ишнзЬ
S - |цАЛ«Гч Sx

0 Pd API М ТВЛ
»«» t inn» ch ичЬ «кчш V'pieM» мдж-нши т^*о«4*й*4Ьдйу\Ъ^»игг%!
Ht I >r !“ »«roy nHJ,.. V<и ro.\t»xls 4 > K«‘.> * If All»ШIM*ДГtM Alb
• i<< Vnvmsi vi\-d$vf‘ *»U *«’< \Л lf»« •»1й.**&1? iiih мулм mvO*
Sv*AI Ж;- 'чшнклвымн
*?U 4Ч*Ч^М.<М1> JHdR ИГ ЖДУ
»5M4^r»i?: рф^лЛлМД** &
£f'HMX*> < 4 «»!• < «»’.«
Морское сражение у мыса
Гангут 25 июля 1714 г.
Гравюра А. Ф. Зубова
Триумфальный ввод шведских
судов в Неву после
Гангутской победы
9 сентября 1714 г.
Гравюра Г. Девиса
Морское сражение	Вид форта Кроншлот.
при Гренгаме 27 июля 1720 г. Гравюра А. И. Ростовцева
Гравюра А. Ф. Зубова
----t.
ШЛ.ОТ1

Петр Великий на коне.
Гравюра А. Ф. Зубова.
Около 1721 г.
Карта Каспийского моря,
напечатанная в 1720 г.
Отправление Петра Великого
и Екатерины из Москвы
в Каспийский поход.
Май 1722 г.
Морское сражение у берегов
Гиляна в 1723 г.
Русские корабли у Астрахани.
1722 г.
Оборона Решта от иранских
войск. 1723 г.
Взятие Баку. 1723 г.
Синодальные триумфальные
ворота 1721 г. в Москве
Петропавловский собор-
Современный вид
Зимний дворец Петра
Великого в Петербурге.
Гравюра А. Ф. Зубова
Дворец А. Д. Меншикова
в Ораниенбауме.
Гравюра А. И. Ростовцева
Александро-Невский
монастырь.
Гравюра А. Ф. Зубова
Дворец А. Д. Меншикова
в Петербурге.
Гравюра А. И. Ростовцева
Адми ралтейство.
Гравюра А. И. Ростовцева
Гостиный двор
на Троицкой площади.
Гравюра А. И. Ростовцева
Оружие петровской армии
Гренадер Преображенского
полка с гранатой
Драгун, фузея и фузилер;
форма полковника Преобра-
женского полка; пушки
Стрелец. Около 1670 г.;
форма фузилера и бомбардира
начала XVIII в.

Петр Великий в Полтавской
баталии. Гравюра П. Пикарта
Врезка: орден Андрея
Первозванного
Медаль в память взятия
Азова русскими войсками
Медаль в память взятия двух
шведских 'судов в устье
Невы в 1703 г.

^i)i ~- -	~	-
' '— •'>)-.A,


Битва под Полтавой.
Гравюра Си моно
Медаль в память взятия
Шлиссельбурга в 1702 г.
Медаль в память Полтавской
битвы 1709 г.
Медаль в честь Ф. А. Головина
Медаль в память заключения
Ништадтского мира 1721 г.
ГД'ЗВЮ
«ААЖКЖЛ» ЯК Д»АЛЛЛ"
ВКЛЛХЖОМР- '• -s
Схематичное изображение
русской, английской,
голландской и датской
эскадр под командованием
Петра I на пути к Выборгу
в мае 1710 г.
Гравюра П. Пикарта
Медаль в память командо-
вания Петром Великим
флотами России, Англии,
Голландии и Дании
Медаль в память основания
Петербурга
Медаль на смерть Петра
Великого
Портрет Петра I в окружении
медальонов с портретами
русских князей и царей
(от Рюрика до Петра I).
Гравюра П. Пикарта
Восковая персона.
К. Б. Растрелли
Петр Великий на смертном ►
одре. Худ. И. Н. Никитин