РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ


Edmund Spenser
Amoretti and Enithalamion


Эдмунд Спенсер
Amoretti и Эпиталама
Издание подготовила И. И. БУРОВА
МОСКВА НАУКА 2018


УДК 82-1 ББК 84(0)4 С71
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
М.Л. Андреев, В.Е. Багно (заместитель председателя), В.И. Васильев,
БД. Венедиктова, А.Н. Горбунов, Р.Ю. Данилевский, Б.Ф. Егоров (заместитель председателя), Н.Н. Казанский, Н.В. Корниенко (заместитель председателя), А.Б. Куделин (председатель), А.В. Лавров, А.Е. Махов, А.М. Молдован,
С.И. Николаев, Ю.С. Осипов, М.А. Островский, И.М. Стеблин-Каменский, Е.В. Халтрин-Халтурина (ученый секретарь), КА. Чекалов
Ответственный редактор Е.В. ХАЛТРИН-ХАЛТУРИНА
Серия основана
академиком С.И. ВАВИЛОВЫМ
ISBN 978-5-02-040095-5 © Бурова И.И., составление, перевод, статья,
примечания, 2018 © Коллектив переводчиков, 2018 © Российская академия наук и издательство «Наука», серия «Литературные памятники» (разработка, оформление), 1948 (год основания), 2018
© ФГУП Издательство «Наука», редакционноиздательское оформление, 2018


Amoretti и Эпиталама


AMORETTI
Сонет I
Блаженны вы, страницы, ибо вам, дрожащим, как рабы при властелине, дано прильнуть к лилейным тем рукам, в которых жизнь моя подобна глине, s Блаженны строки, что в своей пустыне я кровью сердца напитал сполна, когда двум светочам — глазам богини в них будет мука смертная видна.
Блаженны рифмы, взятые со дна io священных вод на склонах Геликона, коль милостива будет к ним она, мой хлеб души и благость небосклона
Стихи мои, угодны будьте ей!
Что мне за дело до иных судей.


8
Эдмунд Спенсер
Сонет II
О мысль, что ныне стала неизбывной, что зачата от сердца самого и выношена с болью непрерывной, меня ты переполнила всего! s Исторгнись же из чрева моего,
где кроешься, как свившиеся змеи; вобрав страданье, облегчи его — и, выйдя, укрепишься тем вернее.
Пред гордою красавицей робея, io явись в смиреньи кротком — расточи все пени и мольбы мои пред нею и непреклонность твердую смягчи.
Смягчишь — живи и будь моей судьбою, а нет — умри, и я умру с тобою!
Сонет III
Я восхищаюсь высшей красотой, вот светоч, что огнем небес горит. Мой дух ему обязан высотой, куда он вознесен и где парит, s И я, как всякий, кто красу узрит,
вид грязи мира больше не приемлю; кому хоть раз небес открылся вид, из облаков не спустится на землю.
Всех совершенств любимой не объемлю io и не возьмусь пером их описать; я высшей красоты диктату внемлю но нужных слов, увы, не подобрать.
Их знает сердце; только почему их не открыть пытливому уму?


Amoretti
9
Сонет ПН
Год новый входит в Януса врата, надеждой горизонты освещает и, с миром распрощавшись навсегда, ему былое счастье завещает.
5 Он в зимнем мраке радость обещает; любовь, что почивала не у дел, приливы силы в крыльях ощущает, готовит впрок запас разящих стрел.
Грядет ее пора, зимы предел, io и землю уберет апрель цветами;
к любви готовить мир — таков удел весны с ее роскошными садами.
Цветок прекрасный, к жизни пробудись и новою любовью насладись.
Сонет V
Сочли вы слишком гордой и надменной любимую, но это — оговор. Достоинство, что для меня бесценно, ей ставят недостойные в укор,
5 Затем что лик ее дает отпор
обману, грязи, низости, навету.
Она приковывает всякий взор, для взоров дерзких холодом одета.
Ей к чести гордость и надменность эта, io они и щит невинности, и знак,
и безмятежность, словно знамя света, над милой реет, да смутится враг.
Все лучшее, что в мире есть, едва ли без гордости подобной создавали.


10
Эдмунд Спенсер
Сонет VI
Пусть милая доныне неизменно сурова, непреклонна и горда — такое сердце не зажечь мгновенно, его не завоюешь без труда, s Неколебимость дуба столь тверда, что он не разгорается порою, но коль горит — то до небес всегда и дарит нас великой теплотою.
Так и огонь любви — зажгу его я io в душе сей благородной не тотчас,
но ранит с силой он ее такою, что оборвет лишь смерть любовь меж нас.
И я готов трудиться бесконечно,
чтоб прочный узел завязать навечно!
Сонет VII
О вы, глаза, любви моей светила, какой могучий вам ниспослан дар!
Тому, кого коснулась ваша сила, и жизнь, и смерть сулит ваш дивный жар. s Коль ласковы, во власти ваших чар душа полна любви и жизни снова, но бьете, словно молнии удар, когда глядите мимо иль сурово.
Душа, однако, к смерти не готова — io взгляните ж с лаской, — как вы хороши! — чтоб ясных сих лучей внимая зову, пылал живой огонь моей души.
Не убивайте — пусть то ваше право, — но жизнь даруйте мне — себе во славу!


Amoretti
11
Сонет VIII
Пленительный, живым огнем горящий, зажженный близ Творца среди небес, взор глаз твоих — восторг животворящий и в целом мире чудо из чудес.
5 Не сим ли взором стрелы мук любовных в нас шлет властитель страсти наугад?
Но ангелы от помыслов греховных пред чистой красотою нас хранят.
Ты мысль мою вершишь своею властью, io ты учишь молча, сердцем говорить, ты все смятенье, поднятое страстью, умеешь чистотой своей целить.
Без света твоего мир полон тьмою,
блажен, кто видит свет твой пред собою!
Сонет IX
Когда игру слежу я огневую
ее всесильных царственных очей, ничто в огромном мире не сравню я с сиянием чудесным их лучей: s Ни солнце — их не гасит мрак ночей, ни месяц — светят убыли не зная, ни звезды — их сверканье горячей, ни пламя — в них горю, но не сгораю,
Ни молнию — блестят, не угасая, io ни бриллиант — нежнее блеск у них, и ни хрусталь — в них теплота живая, и ни стекло — оно не стоит их!
Сравню их лишь с Творцом, Кто дивным светом все осветил для нас на свете этом!


12
Эдмунд Спенсер
Сонет X
Злой бог любви, ты создал свой закон, и в муках раненный тобой томится: страдает тот, кто искренне влюблен, она же над тобой и мной глумится.
5 Смотри — сполна тиранка насладится, сердца разящим взором полоня, чтобы и ты мог с ними порезвиться, терзая пленников без адского огня.
Но полно мнить, что прочная броня io дается сердцу, где живет гордыня; с жестокостью отвергшая меня уже не та, какой была доныне.
Когда в ее душе растает лед,
наступит посмеяться мой черед.
Сонет XI
Я милой перемирье предлагаю, но разума глагол не внятен ей: воительница, бой не прекращая, удары мне наносит все сильней, s И гордый гнев лишь возрастает в ней.
И сколь вся жизнь моя ни безотрадна, ее себе присвоить как трофей она стремится истово и жадно.
Я жизнь ей уступаю безоглядно, ю чтоб только умиротворилась впредь, однако знаю, мучая нещадно, заставит жить, не даст мне умереть.
Любые боль и бой небесконечны,
мои же, вопреки всем жертвам, — вечны!


Amoretti
13
Сонет XII
С ее глазами, сим врагом опасным, пойти на перемирие я мог, лишь о коварстве их забыв ужасном, — и враг преподал горький мне урок:
5 В ловушку безоружного завлек,
застав врасплох, ударил из засады, безжалостно губил, разил и жег и бил в упор, не ведая пощады.
Я понял, что с врагом не будет сладу, io я дрогнул, сдался, проиграл войну.
С тех пор я раб погибельного взгляда, я изнемог в мучительном плену.
Но справедливость днесь восстанови ты — от глаз твоих твоей прошу защиты!
Сонет XIII
Когда неотразимо горделиво
подъемлет к небу милый лик она и потупляет взор неторопливо, сияньем красоты озарена,
5 И, гордости и кротости полна,
взирает долу, словно вспоминая, что смертною в сем мире рождена и красота, что ей дана, — земная,
Но землю величаво попирая, ю она небесной ищет высоты, все низкое, земное презирая, мутящее небесные мечты.
Так подари мне кроткий взор чудесный, твое величье — в кротости небесной!


14
Эдмунд Спенсер
Сонет ХНП
Осаду смело начинай опять,
труби своим войскам бежавшим сбор, негоже, растерявшись, отступать, едва противник дал тебе отпор, s Пусть неприступна крепость до сих пор и на тебя взирает свысока, ты взять ее попробуй на измор, хотя не брал таких твердынь пока.
Веди в сраженье все свои войска, ю надменность атакуй, не отступай, из всех орудий бей наверняка: взывай, проси, моли, клянись, рыдай.
Все тщетно? Так умри — или живи, пред нею умирая от любви!
Сонет XV
Сокровища двух Индий истощив, о чем, купцы, печетесь ежечасно?
Прилив на службу ставя и отлив, вы в дальних странах ищете напрасно, s Вот милая моя. Она — прекрасна.
В ней средоточье всех сокровищ мира: паросский мрамор — лоб ее бесстрастный, ее глаза — огромные сапфиры,
И губы — лалы дивного Кашмира, io и руки милой серебра светлей,
и зубы — жемчуг, и дыханье — мирра, и ослепляет золото кудрей,
Но видим лишь для избранных сердец бесценных добродетелей венец.


Amoretti
15
Сонет XVI
Ее глаза — любви моей светила,
я в них, как зачарованный, смотрел но дивное виденье мне открыло, что я был слишком дерзостен и смел.
5 В лучах светил, блестя пучками стрел, рой Купидонов — луки наготове — следил, чтобы никто не уцелел, чтоб каждый муж был мученик любови.
Один малыш моей возжаждал крови ю (а было их, крылатых, без числа); сморгнула милая, нахмурив брови, и тем стрелу от сердца отвела.
Я не сражен, но мальчик своевольный меня поранил, и поранил больно.
Сонет XVII
Как смертный может ангела портрет пером иль мощной кистью написать, запечатлеть его нетленный свет, небесное величье передать? s Напрасно будет краски он мешать,
на холст набрасывать рукой умелой: волшебное сиянье удержать художник не сумеет самый смелый.
Не передать блеск глаз; ведь то и дело ю они в мир сыплют искр веселый рой,
пленительным улыбкам нет предела, не уследить за их чарующей игрой.
И довести работу до конца
возможно лишь при помощи Творца.


16
Эдмунд Спенсер
Сонет XVIII
Способно колесо, крутясь проворно, стальную ось сточить с теченьем лет; за каплей капля падая упорно, вода на камне выбивает след, s Я слезы лью — их каплям счету нет,
но сердце милой твердо, как дотоле, — на жалобы нет жалости в ответ, ей дела нет, хоть стражду я от боли.
Ропщу — велит забыть о лучшей доле, ю рыдаю — скажет, слезы, мол, вода,
вздыхаю — скажет, он, мол, верен роли, стенаю — расхохочется тогда!
Молю, ропщу, рыдаю — все напрасно: как сталь и камень, милая бесстрастна.
Сонет XIX
Лесной кукушки радостный рожок трикраты возвестил весны явленье, напомнив, что вернулся юный бог и требует от юности служенья.
5 В ответ кукушке зазвучало пенье
всей птичьей пробудившейся семьи, и лес ей эхом вторил в отдаленье, как бы поняв, что значит жар в крови.
Лишь та, что паче всех должна Любви io воздать хвалу, осталась безучастна, замкнула губы гордые свои — певцы весны взывали к ней напрасно.
Любовь, пока ей чужд их нежный зов, причти ее к числу своих врагов.


Amoretti
17
Сонет XX
Какой мне смысл о милости просить и поверять ей собственные муки, когда ногой мне сердце раздавить ей проще, чем терпеть мою докуку? s Пример простой пусть ей пойдет в науку: великий царь зверей, суровый лев, ягненка ловит, чтоб развеять скуку, но отпускает робкого, не съев.
Неистощим и дик любимой гнев; io увы, немилосерднее, чем львица, красавица, что, милости презрев, над сердцем покоренным так глумится.
Кровь жертвы, что сама в силки спешит, твоих триумфов да не обагрит.
Сонет XXI
Искусство мы иль дар природный зрим?
И кротость, и надменность чередою ей сообщать дано чертам своим, нас тем верней пленяя красотою, s Прогнав гордыню, милой простотою влюбленных взгляды привлечет она, но вспыхнувших нескромною мечтою отвергнет, непреклонно холодна.
Настолько власть ее очей сильна, io что жизнь моя, погубленная взором,
вновь может взором быть возрождена — он манит лаской, гонит прочь укором.
И в книгах не читал я до сих пор,
что столь искусным быть умеет взор.


18
Эдмунд Спенсер
Сонет XXII
Молитвы и поста теперь пора, молюсь и я, обычай соблюдая, — в молитвах мной с утра и до утра моя хвалима нежная Святая.
5 Ей храм в душе воздвиг я, обретая ее преславный образ в храме том, и мыслей причт, сей образ почитая, сосредоточен истово на нем.
Мне, как и милость, гнев ее знаком, io и дабы этой избежать напасти,
вот жертва на алтарь — пускай огнем пылает сердце жаром чистой страсти.
Молю, богиня, жертву не отринь,
чтоб ей храниться средь твоих святынь.
Сонет XXIII
Жена Улисса ткала пелену,
но распускала свой дневной урок, как только в доме отойдут ко сну, и новой свадьбы отдаляла срок, s Так, видя, что от страсти изнемог и сети я плету неутомимо, любимая всегда найдет предлог, чтоб труд мой долгий сделать струйкой дыма.
Я побеждаю, но победа — мнима, io начну я вновь и сызнова разбит:
единым взором труд губя незримый, она тенета в тени обратит.
Так погибают сети паука
от первого дыханья ветерка.


Amoretti
19
Сонет ХХНП
Когда я вижу чудо красоты,
что в дивную заключена оправу, любуюсь я на чистые черты и в сердце возношу Творцу их славу, s Но, ощутив ту горькую отраву,
что взгляд ее чредою грозных стрел несет душе, я думаю по праву, что новую Пандору я узрел.
Ту, что синклит небесный повелел io послать на землю людям для науки, за их пороки давши им в удел сей бич, несущий грешным боль и муки.
Да, ты — мой бич, но, грех во мне казня, молю, секи поласковей меня.
Сонет XXV
О, где конец страданиям моим,
как долго будет умиранье длиться? — надежда то рассеется, как дым, то снова в сердце робко постучится, s Чем о броню ее гордыни биться, уж лучше бы мне сразу умереть, от мук душевных вмиг освободиться, холодную жестокость не терпеть.
Но если все ж способна жалость тлеть о в потемках ледяной ее груди,
готов я продолжать страдать и впредь, надеясь, что блаженство — впереди.
Душа любым терзаньям будет рада, коль ждет ее любви большой награда.


20
Эдмунд Спенсер
Сонет XXVI
Отрадна роза, но в шипы одета, отраден тополь, но зимою гол, отрадна ель, но нет под нею света, отраден дуб, но груб у дуба ствол,
5 Отраден мед, но злы укусы пчел,
отраден перец, но на вкус не сладок, отраден лук, но дух его тяжел, отраден моли, но внизу он гадок.
В отрадах вечен горечи осадок, io но тем для нас желаннее они:
ведь редко человек бывает падок на то, что дастся, только помани.
Что ж мне скорбеть о боли небольшой, коль счастью век владеть моей душой?
Сонет XXVII
Скажи, гордячка, чем тебе гордиться? Земная слава — сор у наших ног.
И тень конца легла на наши лица, хотя тебе-то это невдомек.
5 Кумир толпы, беспечный мотылек, спешащий на приманку-обожанье, уйдешь и ты, едва наступит срок вернуть наряд, что взят на подержанье.
И образ твой ничье воспоминанье ю не сохранит: была — и больше нет.
Лишь этот стих, не требуя признанья, в бессмертном слове сохранит твой след.
Гордись не тем, что блещет полмгновенья, но тем, что недоступно для забвенья.


Amoretti
21
Сонет XXVIII
В твоей прическе — лавровый листок, и я хожу, надеждой окрыленный: мне верится, блаженство он предрек влюбленному питомцу Аполлона.
5 И грежу я, любовью опаленный, что и тебя охватит этот пыл, и я твержу, что лавр вечнозеленый когда-то Дафной неприступной был.
Она бежала из последних сил, io делить блаженство не хотела с Фебом, и гнев богов гордячку превратил в печальный лавр под фессалийским небом.
О милая, богам не прекословь: прими и лавры Феба, и любовь.
Сонет XXIX
Смотрите, как упрямая девица пытается вовсю меня уесть и лавра ветвь, что я ей дал, стремится униженного рабства знаком счесть.
5 Мол, лаврами оказывают честь
лишь победителю, признавши это, иль им другое примененье есть — воздать хвалу творениям поэта.
Но милая желает быть воспета io как победитель, — что же, я готов искусным слогом разнести по свету ее триумф, что выше всяких слов.
Ее чело я лаврами покрою
и почести воздам ей, как герою.


22
Эдмунд Спенсер
Сонет XXX
Любимая как лед, а я как пламень, но почему в огне не тает лед, а делается твердым, словно камень, и лишь крепчает леденящий гнет?
5 И почему же не перестает
огонь пылать, сердечный встретив хлад? Я так горю, что закипает пот, и пыл мой возрастает во сто крат.
Ничто не встанет с этим чудом в ряд — io жар лишь сильнее закаляет льдину, тогда как лед, что холодом объят, являет жара пылкого причину.
В любви заключена такая сила,
что ход вещей обычный изменила.
Сонет XXXI
Ах, почему бездушная природа красою дарит от своих щедрот тех женщин, в ком дары такого рода великая гордыня зачеркнет? s Всех кровожадных, хищных тварей род имеет от природы страшный вид, чтоб все другие знали наперед, что этот род опасностью грозит.
Но в милом взоре, в гладкости ланит io моя гордячка прячет хищность нрава,
и горе тем, кого она сразит, несчастных ждет кровавая расправа.
Она смягчится, может быть, поняв, сколь красоте противен лютый нрав.


Amoretti
23
Сонет XXXII
Кузнец, раздувши в горне пылкий жар, чтоб твердое железо мягче стало, наносит тяжким молотом удар и форму придает куску металла.
5 Я весь горю, но в жаре пользы мало:
им сердца не смягчить, что тверже стали; удары пеней, сколько б их ни пало, на нрав упрямый действуют едва ли.
Чем жарче изливаю я печали, io она в гордыне стынет тем сильней, ее упрямство, сколько б ни ковали, от ковки жестче делается в ней.
Что остается? Мне — сгореть дотла, а ей — застыть, как твердая скала.
Сонет XXXIII
Клянусь, моя вина мне всех видней, владычицу прогневать тем рискую, что медлю завершить «Царицу фей» и славу увеличить ей земную, s А Лодвик дал совет: не претендует
на совершенство неуклюжий комплимент, всем сердцем не отдавшись, я рискую испортить ее славы монумент.
Но где мне взять, скажи на милость, силы, io как завершить огромный этот труд, коль равнодушна та, кто сердцу мила, когда любовь лишь испытанья ждут?
Не лучше ль подождать мне до тех пор, когда смягчит любимая свой взор?


24
Эдмунд Спенсер
Сонет ХХХНН
В безбрежном океане звездный луч поможет к гавани корабль вести, но развернется полог черных туч — и мореход сбивается с пути.
5 Я за твоим лучом привык идти,
но скрылась ты — потерян я, несмел, твой прежний свет я жажду обрести, гадая, где опасностям предел.
И жду, хоть лютый ураган вскипел, ю что ты, моя Полярная Звезда,
вновь озаришь сияньем мой удел и тучи бед разгонишь навсегда.
Пока ж ношусь по волнам без утех, тая задумчивость и скорбь от всех.
Сонет XXXV
В источник боли я в который раз, неистовым желанием томим, смотрю, не насыщая жадных глаз, страдая, рад страданиям своим.
5 Глаза полны видением одним — жизнь без него останется пустой.
Я знаю: я беднее рядом с ним, но, как Нарцисс, захвачен красотой.
И, навсегда пленившись властью той, ю отвергнув все, что некогда берег, я распростился с жалкой суетой и прошлому бросаю лишь упрек.
Любая слава мне теперь смешна, мир — только тени, есть одна Она.


Amoretti
25
Сонет XXXVI
Скажи, иссякнет ли когда-нибудь моих страданий горестный поток, смогу ли вновь свободнее вздохнуть, когда же нашей распре выйдет срок? s Я перемирья выпросить не смог — она теперь суровей, чем была, и взор ее гневливых глаз жесток, и несть моим мучениям числа.
Душа сей пыткой выжжена дотла, io я обречен, но для чего, ответь, с презрением ты счастье отмела, сгубив того, кто мог тебя воспеть?
Пусть я погиб — в том не моя вина, но будешь всеми ты осуждена.
Сонет XXXVII
С таким коварством золото волос на ней покрыла сетка золотая, что взору вряд ли разрешить вопрос, где мертвая краса и где живая, s Но смельчаки глядят, не понимая,
что глаз бессильный каждого обрек на то, что сердце чародейка злая уловит тотчас в золотой силок.
А посему я зренью дал зарок о игрой лукавой не пленяться боле, иначе, поздно распознав подлог, потом вовек не выйти из неволи.
Безумен тот, кто предпочтет взамен свободе — плен, хоть золотой, но плен.


26
Эдмунд Спенсер
Сонет XXXVIII
Над кораблем взлетел свирепый вал, и в жадном море гибнул Арион, но сладкой песней арфы он призвал дельфина и за песню был спасен.
5 Моих же струн куда слабее звон, хотя и тешил чей-то слух порой.
Я перед бурей гнева обречен, дельфина не зазвать моей игрой.
Упрямо ты безмолвствуешь со мной, io забыв, что словом можно погубить иль жизнь вернуть и что тебе одной дано решать: спасти или казнить.
И лучше добротой стяжать хвалу, чем гибелью безвинного — хулу.
Сонет XXXIX
Дитя Любви, улыбка, не напрасно тебе достался материнский дар: ты Зевса гнев обуздываешь властно и гасишь чувств бушующих пожар; s Не ведая, как твой блаженный жар страдальца ободряет в час забот, на раны льешь целебный свой отвар и душу вдохновляешь на полет.
Исторгнутый из грусти и забот, io мой дух в блаженном трансе почивает: он совершил из горестей исход, его улыбка милой согревает.
И слаще, чем божественный нектар, чарующей улыбки нежный дар.


Amoretti
27
Сонет XL
Смотри, как улыбается она;
с чем может это зрелище сравниться, когда, и грациозна, и нежна, шлет лучик солнца каждая ресница?
5 Мне в простоте моей сейчас же мнится, что голубеет хмурый небосвод, а бурных туч умчалась вереница, широкий мир во всей красе встает.
И каждый зверь из тьмы своей берлоги, io и птичка каждая из-под ветвей
спешат к сиянью солнечных лучей: теперь для них окончились тревоги.
Вот так меня, уставшего от бурь, согрела взгляда чистого лазурь.
Сонет XLI
Что ей терзать плененного велит?
Что, норов злой иль злое побужденье? Что ж, злую волю добрая смирит, а норов превозможет рассужденье. s Но коль они не знают снисхожденья и норов с волей злою заодно и, мучая, находят наслажденье в терзаниях влюбленного давно, —
Зачем ей столько прелести дано?! io Коль красота — обман и искушенье, приманка для сердец, немудрено, что в бурях страсти ждет ее крушенье.
Пускай же не зовут прекрасной ту, что злобою пятнает красоту.


28
Эдмунд Спенсер
Сонет XLII
Любовь, источник горестных страданий, своею болью дорога мне тоже; чем больше выпадает испытаний, тем муки мне становятся дороже, s Я вовсе не хочу — помилуй, Боже! — избавиться от плена, где томлюсь, и даже мысль сама меня тревожит, что я тюремщицы возлюбленной лишусь.
Неволить сердце вовсе не страшусь, ю пускай она скует его цепями, —
возлюбленной я пленник и горжусь, что к ней прикован думами и снами.
Согласен жить на каторге такой,
и да продлит Господь мой век земной.
Сонет XLIII
Что выбрать мне, молчанье или речь? Заговорю — гнев на себя обрушу, смолчу — тогда мне сердца не сберечь: его затопит желчь, как море — сушу.
5 Бесчеловечно, полонивши душу,
язык с ней вместе в цепи заковать! Ведь если я молчанья не нарушу, то обречен в безмолвьи умирать.
Я сердце красноречью обучать ю начну немому, с кроткими речами
к ней обращусь и, с уст не сняв печать, по буквам продиктую все очами.
Она прочтет, поймет и истолкует, как сердце полоненное тоскует.


Amoretti
29
Сонет XLIIII
Когда, о золотом руне забыв,
друг с другом бились воины Эллады, Орфей смирял их яростный порыв и лира исцеляла все разлады, s Что ум для страсти? — Хрупкая преграда, и вот, в братоубийственной войне, где чувство чувству не дает пощады, душа подобна выжженной стране.
И лира бедная — не в радость мне: io она врагов лишь распаляет боле, вскипают страсти по ее вине, и горе надо мной глумится вволю.
И чем искуснее мирю врагов,
тем больше злоба их упорных ков.
Сонет XLV
В хрустальном зеркале, о госпожа, к чему искать приметы красоты? вглядись в меня, и, правдой дорожа, свой образ подлинный увидишь ты. s Моя душа — зерцало чистоты, какую мне постигнуть не дано, но то, что ты и все твои черты природы горней — отразит оно.
Да не солжет оно, замутнено io твоей жестокостью, моей тоской, да возвестит векам оно одно, что чище хрусталя в нем образ твой.
Во мне ты видишь свет своих лучей, не омрачай его жестокостью своей.


30
Эдмунд Спенсер
Сонет XLVI
Ты требуешь покинуть твой приют, едва урочные истают сроки, но небеса на землю ливень льют, и за порог ступить робеют ноги, s Как быть? На небесах благие боги, конечно, о моем пекутся благе, но я земной богине дал зароки, и не достанет спорить с ней отваги.
Что ж, коль велит, пойду сквозь струи влаги, io Помилуйте, благие Небеса!
Иначе сгубят голову бедняги гроза небес и грозная краса.
О Небо! Бурь от милой круглый год и без твоих мне хватит непогод.
Сонет ХШ1
Не доверяй обманщице нимало: улыбчив взор, но гибелью грозит.
Вот так под позолотой злое жало от глупых рыб стальной крючок таит. 5 Она к себе улыбкой приманит,
чтоб погубить красою и любовью,— и всяк ее гордыней был убит.
Она же, обагряя руки кровью Невинных жертв, не поведя и бровью, io с улыбкою следила то, как те
в мученьях предаваясь славословью, жестокой покорялись красоте И, очарованы, не отличали
от жизни смерть и радость от печали.


Amoretti
31
Сонет ХШН
Невинные листы бумаги писчей!
Ты на стихи обрушила свой гнев и обрекла их пламени быть пищей, их содержанья не уразумев.
5 Листы бросая в печи жадный зев, являешь ты жестокости примеры, так, в убежденьи мало преуспев, еретиков сжигают изуверы.
Молчанием измучен я без меры! io Не слушай, не читай, но вновь и вновь твердить в стихах я стану символ веры — мне сердце истерзавшую любовь.
Бессмертный стих, пой о жестокой той, за зло ей воздавая добротой.
Сонет XLIX
Жестокая краса, зачем жестока?
Ужели только смерть несет твой взор? Ведь милость — это жемчуг без порока, отменой славен смертный приговор, s Но если гордость жаждет до сих пор являть очей разящее сиянье, ты взорами врагам давай отпор и их, как василиск, на расстоянье
Губи, отдав очам на растерзанье. io Но пусть ко мне твой взор не будет строг: жизнь подари, избавь от истязанья того, кто у твоих склонился ног.
За этот дар я отблагодарю:
в стихах тебе бессмертье подарю.


32
Эдмунд Спенсер
Сонет L
Совсем извел меня двойной недуг больного тела и сердечных ран.
Для избавленья от телесных мук мне был врачом рецепт надежный дан. s Но все его пиявки лишь обман —
что только проку этак кровь пускать, коли внутри меня живет изъян и дух не в силах телом управлять?
Сердечных капель пью не сосчитать, io но мук сердечных тем не излечу, и не известно, что мне дать опять, и самому искусному врачу.
В тебе одной целебный дар сокрыт, он мне и дух и тело исцелит.
Сонет LI
Ну разве никогда я не видал
из мрамора прекрасных изваяний?
Затем и тверд сей прочный материал, чтоб не бояться бурь и испытаний, s Какой же прок от всех моих роптаний
на твердость милой? Мне б довольным быть! Затем и твердость, чтобы без стараний нельзя было прекрасного добыть.
Но я, как тот, кто обречен любить, io надеюсь, что управиться сумею
с упрямством милой и его сломить, чтобы затем любовь была прочнее.
Чем горшей мукой ныне я гнетом, тем радостнее будет мне потом.


Amoretti
33
Сонет LII
Как полководец, чьи войска разбиты, иду к себе от милой не впервой — он безоружен и лишен защиты, и в тяжкий плен ведет его конвой.
5 Вот так и я с поникшей головой
бреду, как будто пленник на чужбину, к уединенью в дом печальный свой, в тоске — едва любовь мою покину.
Ни о какой усладе и помину, io не властно искушенье надо мной.
Я допущу в свой мир печаль едину, отринув мысль о радости земной.
Я наказаньем сделаю разлуку,
чтоб встрече стать наградою за муку.
Сонет LIII
Пантера понимает, что узор
пятнистой шкуры жертву привлекает, и, до поры свирепый пряча взор, собою любоваться позволяет, s Так и моя красавица играет — влечет и будит лучшие мечты, но сердце ее жалости не знает, и гибельны прекрасные черты.
Не стыдно ль — из небесной красоты, ю которая составить может славу вселенной Божьей, сотворила ты коварную приманку для забавы.
Лишь милосердье красоте к лицу; суди об этом по ее Творцу.


34
Эдмунд Спенсер
Сонет LIIII
Любимая в театре мировом
на все бесстрастно устремляет взгляд. Участвую в спектакле я любом, меняя облики на разный лад.
5 Найдя на свете повод для отрад, я мишуру комедии беру, когда же горести отяготят, я делаю трагедией игру.
Но, радостный ли, в страстном ли жару io явлюсь на сцене я — ей все равно: я засмеюсь — от строгих глаз замру, заплачу — ей становится смешно.
Она, стенай пред нею иль смеши, не женщина, а камень без души.
Сонет LV
Когда твоей любуюсь красотой,
дивлюсь: в тебе жестокости немало.
И не пойму: природа из какой стихии это чудо создавала?
5 Земля? Но в горней выси ты витала. Вода? Но жгла любовь твоя огнем. Огонь? Но ты желанье охлаждала.
А воздух? Ты б не растворилась в нем. Еще один мы элемент найдем: io стихию неба. Ты черпаешь силу и чистоту в пространстве голубом, оно тебя бессмертьем наградило. Пусть не покинешь гордой высоты, но будь, как небо, милосердна ты.


Amoretti
35
Сонет LVI
Конечно, ты прекрасна, но жестока,
как тигр, ты кровь добычи предвкушаешь и так же, как и он, в мгновенье ока ты жертву беспощадно убиваешь.
5 Прекрасна ты, но жалости не знаешь и пбходя душе наносишь раны, как буря, на меня ты налетаешь и валишь с ног, как сосны-великаны.
Упряма ты, как скалы, что тараном io своим не сокрушил морской прибой,— на них корабль, прошедший океаны, погибнет, проиграв стихии бой.
Я — жертва зверя, судно иль сосна, ведь надо мной глумится так она!
Сонет LVTI
Воительница милая, свой пыл
умерь, уймись, и прекратим сраженье. Я сломлен, ранен, выбился из сил, в сей битве потерпел я пораженье.
5 Пронзенный сотней стрел, в изнеможеньи к последней, роковой я вышел грани, но глаз твоих суровым выраженьем я вновь и вновь больное сердце раню.
Молю: давай оставим поле брани, ю нет славы в том, чтоб пленника добить, покорно он отдаст тебе в счет дани всего себя, тобою будет жить.
Помиримся, и в тот же час, клянусь, от ран твоей любовью исцелюсь.


36
Эдмунд Спенсер
Сонет LVIII
ТОЙ, ЧТО В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ УВЕРЕНА В СЕБЕ
Слаба в своей гордыне наша плоть, что напоказ красуется кичливо, она не в силах время побороть в своих потугах жалких и спесивых, s Волной играют ветерка порывы, и лопается пены пузырек, — так времени рука властолюбиво всему, что бренно, отмеряет срок.
Пусть ты умен, красив, — какой в том прок, io коль так самоуверен ты в гордыне,
но тем, кто положением высок, труднее удержаться на вершине.
Ты заблуждаешься, в себя так веря, всем смертным суждено нести потери.
Сонет LIX
Трикрат блаженна та, что не познала разлада в мыслях и душевных смут — она и счастью радуется мало, и горести ей душу не гнетут.
5 Но как корабль, вершащий мерный труд, могучим килем рассекает воды: его ни бури с курса не собьют, ни штили переменчивой погоды.
В хуле врагов не зрит она невзгоды, io без жара внемлет похвале друзей:
по повеленью собственной природы она в ладу с людьми, а люди — с ней.
Блаженна та, кому сей лад дарован, но боле — тот, кто ею очарован.


Amoretti
37
Сонет LX
Есть знатоки планет на белом свете, что вычисляют их годичный ход.
К примеру, Марс за шесть десятилетий свой круг над нами в небесах замкнет.
5 А бог любви уже почти что год
в моей груди стремит свою планету.
И этот год медлительней идет, чем сорок лет, что я брожу по свету. Среди влюбленных я нашел примету: io круг Купидона — ровно сорок лет.
Да, сорок лет мне утешенья нету и все длиннее вереница бед.
Пусть снизойдет ко мне планета милой!
А нет — пусть встанет над моей могилой.
Сонет LXI
Гармонии исполнена она,
мой Идол, мой кумир, моя святыня! Нелепо говорить: «она должна» и глупо упрекать ее в гордыне, s В ней ничего земного нет в помине, ведет она от ангелов свой род, и всех святых, что тоже в небе ныне, дары она в душе своей несет.
Как утро дня иль радуги восход io нас наполняют горней чистотою,
так лишь презренье может вызвать тот, кто к ней исполнен чувств земных тщетою.
Пред этим светлым ликом, не лицом, быть надо не мужчиной, а жрецом.


38
Эдмунд Спенсер
Сонет LXII
Окончил путь усталый старый год, явился новый в утреннем сиянье и начал мерных дней круговорот, сулящий нам покой и процветанье.
5 Оставим же за новогодней гранью с ушедшей прочь ненастною порой ненастье душ и грешные деянья и жизни обновим привычный строй.
Тогда веселье щедрою рукой >о отмерит миру мрачному природа и после бурь подарит нам покой под свежей красотою небосвода.
Так и любовь — мы с нею поспешим от старых бед к восторгам молодым.
Сонет LXIII
Теперь, когда я в бурях изнемог,
изведав этих волн смертельный бег, когда преподан мне такой урок, что мой корабль — калека из калек,
5 Я вижу вдалеке желанный брег,
незыблемый под бременем благим всего того, чем счастлив человек, того, что звать привык он дорогим.
Блажен, кто был в пути тоской томим io и очутился вдруг в земном раю. Когда такая радость перед ним, забудет он былую боль свою.
В былых страданьях видит краткий миг тот, кто блаженства вечного достиг.


Amoretti
39
Сонет LXIIII
Я с поцелуем к милой наклонился — и на меня дохнул цветущий сад: от милой, словно ветерок, струился присущий будуару аромат, s И пахли губы, словно медуница,
ланиты — словно розы, прямо с гряд, чело — как будто нежная душица, а очи — как изысканный мускат,
Виски — как мальвы, чья глава клонится, io а шея — словно клумба георгин,
и грудь — как лилия, цветов царица, сосцы — как зацветающий жасмин.
Цветам дано манить с волшебной силой, но мне милее ароматы милой.
Сонет LXV
Любовь моя, не сомневайся боле,
забыв про страх, иди в любовный плен и не жалей о невозвратной воле — отдав одну, получишь две взамен.
5 Где истинна любовь, там всяк блажен, кто с радостью надел ее оковы,— там птица в клетке, не стремясь из стен своей тюрьмы, в ней петь весь день готова.
Гордыни там ни капли, лжи — ни слова, io и места нет раздорам и слезам,
лишь слитность душ, и каждый для другого — на раны проливаемый бальзам.
Там верность крепче всех железных врат, там храм блаженства непорочно свят.


40
Эдмунд Спенсер
Сонет LXVI
Среди даров, что щедрою рукою тебе даны Всевышним без числа, он ниспослал проклятие такое — ничтожному любовь ты отдала.
5 Под стать тебе найти — земля мала, а может быть, и неба будет мало.
Зачем ты к недостойному сошла, с высокого спустившись пьедестала?
Но большей славы ты бы не познала, io взойдя на трон с любым из королей, — мой мрак глубок, но светлое начало становится во тьме еще светлей.
Я отражу, как тысяча зеркал,
твой дивный свет, чтоб ярче он сиял.
Сонет LXVII
Погоней бесконечной изможден, охотник зверя затравить не смог. Отчаявшись, в тени садится он, и часто дышат гончие у ног.
5 Так я отчаялся и дал зарок
не домогаться той, кого люблю, но лань от заболоченных проток сама вернулась к ближнему ручью.
Ловя губами чистую струю, ю смотрела кротко, не противясь мне: ждала, пока я путы ей совью, дрожащую, поглажу по спине,
А я не верил собственным глазам:
столь дикий зверь — и покорился сам.


Amoretti
41
Сонет LXVIII
Владыка жизни вечной, в этот день ты смерть и первородный грех попрал, ты в ад сошел, под гробовую сень, и нам, рабам, свободу даровал, s О Господи, начало всех начал,
в день радости ты радость нам яви, за нас ты Богу кровью выкуп дал, так прочным счастьем нас благослови.
О Господи, даруй нам дар любви, io и ею научи Тебе воздать,
и нас любить друг друга вдохнови, с любовью в сердце другу угождать.
О милая, давай любить друг друга.
Господь нас учит, что любовь — заслуга.
Сонет LXIX
От веку возводили монументы великие герои давних лет, чтоб навсегда запечатлеть моменты блестящих и стремительных побед, s А я какой смогу оставить след,
какой воздвигнуть памятник сумею, чтоб на столетья сохранить отсвет любви, добытой в качестве трофея?
Мой звучный стих, что времени сильнее — ю вот что оставлю я взамен колонн!
Он ей воздаст хвалу, — и перед нею склоняться будут люди всех времен —
Пред той наградой, что досталась мне в тяжелой, изнурительной войне.


42
Эдмунд Спенсер
Сонет LXX
Лети, Весна, герольд царя страстей, на чьем гербе нам пышно предстает любой цветок, дитя планеты сей, во всеоружии своих красот;
5 Направь к моей возлюбленной полет, что дремлет, в зимний сон погружена, и ей поведай, что восторг не ждет и что она поймать его должна;
Так пусть готовится служить она io в той нежной свите, где Любовь царит, и каждой, кто останется одна, глаза росой отчаянья кропит.
Лови же радости, моя любовь: никто былого не воротит вновь.
Сонет LXXI
Работала ты долго и прилежно, меня соткала в виде паука, себя же сделала пчелою нежной, для коей сеть он сплел исподтишка.
5 И пусть была победа нелегка,
но пылкий враг тенета свил умело и торжествует: сеть любви крепка, ты навсегда в ловушку залетела.
Недаром розы и листы омелы io твой милый окаймляют гобелен. Восторгами, которым нет предела, украшен будет твой любовный плен.
И миром завершится навсегда меж пауком и пчелкою вражда.


Amoretti
43
Сонет LXXII
Как часто дух мой распрямит крыла, желая взмыть к чистейшим небесам, но кладь забот вседневных тяжела и нудит смертного к земным делам.
5 Когда же явится краса очам, подобная сиянию небес, то счастья выше не изведать нам.
И, глядь, порыв за облака исчез.
Для хрупкой мысли больших нет чудес, io блаженств и наслаждений не избыть, одно влечет, коль мир в душе воскрес: как ревностнее милой послужить,
И сердце грезит только об одном — о счастье райском в бытии земном.
Сонет LXXIII
Ты далеко, и я с собой в разладе, и рвется сердце из своей темницы.
Все путы, кроме этих дивных прядей, оно презрело и к тебе стремится.
5 Оно летит к тебе подобно птице,
что к пище устремляется проворно. Твои глаза и длинные ресницы для сердца то же, что для птицы зерна.
Не отвергай мольбы его упорной: ю в твоей груди, в обители желанной,
пускай живет, пускай, любви покорно, тебя стихами славит неустанно.
И ты увидишь, что в груди прекрасной ты приютила птицу не напрасно.


44
Эдмунд Спенсер
Сонет LXXIIII
О буквы! Очертанья слив свои, вы — имени счастливого оправа: три дара — жизни, чести и любви оно мне даровало величаво, s Дар жизни мать дала мне — и по праву своим рожденьем я обязан ей.
Второй — дар Королевы: честь и слава, и я не знаю, что из них важней.
А третий дар — возлюбленной моей, ю что душу мне любовью окрылила, я буду славить до последних дней — и не иссякнет этой славы сила.
О три Елизаветы! Днесь мой глас за три такие дара славит вас.
Сонет LXXV
Я имя милой вывел на песке,
но тут волна нахлынула сердито.
Я написал его в другой строке, и вновь оно нещадно было смыто.
5 Она сказала: «Сколько ни пиши ты,
не дашь бессмертья тленному, мой друг. Мои истлеют нежные ланиты, и даже имени исчезнет звук».
Воскликнул я: «Пускай столетий плуг io все перепашет, пусть все прахом станет, но, вписанный навек в небесный круг, в моих стихах твой образ не увянет!
И после смерти не умрет любовь, и ею жизнь восторжествует вновь».


Amoretti
45
Сонет LXXVI
О грудь, чье украшенье — добродетель, чей вид сулит восторги без числа, где дух живет, прекрасного радетель, и где любовь гнездо свое свила,
5 В какой же ты соблазн меня ввела, как мыслями моими овладела!
Твоя краса открылась им, светла, и увлекла в запретные пределы.
И вот лежат, раскинув крылья смело, ю в ложбинке, где весенний аромат,
меж двух холмов, где красотою зрелой меня две дивных ягоды манят.
О мысли, как завидую я вам и как там жажду оказаться сам.
Сонет LXXVII
Во сне я видел или наяву
столешницу — слоновой кости гладь? Всех дивных яств на ней не назову: лишь короли достойны их вкушать, s И словно источали благодать на серебре два яблока златых, но не Геракл их уходил искать, не Аталанте их бросал жених —
Нет, это чудо для садов своих io сама любовь из рая принесла,
и нет желанней и запретней их, они сияют вне греха и зла.
О груди милой — пиршество любви, где гости — мысли страстные мои.


46
Эдмунд Спенсер
Сонет LXXVIII
Любимой нет. Как молодой олень, что лань свою утратил, я иду туда, где прежде видел каждый день ту, что всегда у сердца на виду.
5 Незримая, она везде: в саду
и в комнатах, что дух ее хранят, но нет ее ни дома, ни в саду, а знаки и следы меня блазнят.
Когда на них я устремляю взгляд, io мне милая не видится ясней,
и взгляд, ни с чем вернувшийся назад, меня уводит в ложный мир теней.
Я взгляд не стану обращать вовне, ведь лик ее запечатлен во мне.
Сонет LXXIX
Все восхваляют красоту твою,
и знаешь ты сама, что ты прекрасна, но я один твой светлый ум пою и дух твой, добродетельный и ясный. 5 Стирает время дланью беспристрастной прекраснейшую из земных красот, но в красоте души оно не властно, не страшен ей времен круговорот.
Она — порука, что ведешь ты род io от духа той гармонии нетленной,
чья красота извечно предстает во всем, что истинно и совершенно.
Прекрасны духа этого творенья,
все остальное — только дым и тленье.


Amoretti
47
Сонет LXXX
По королевству фей промчал я путь
длиной в шесть книг, и мчал во весь опор. Я изнемог и жажду отдохнуть, не ставьте же усталость мне в укор.
5 Я стану вновь неутомим и скор, и вырвусь после отдыха из пут, как резвый конь, не ведающий шпор, и с жаром я продолжу прежний труд.
Дотоле пусть уста мои поют io в плену желанном твой небесный взгляд.
И, созерцая красоты сосуд, я верю — мысли снова воспарят.
И станут гимны красоте твоей
преддверьем гимнов Королеве фей.
Сонет LXXXI
Прекрасна милая, когда любовь в ее глазах сияющих искрится, когда к щекам ее прихлынет кровь и прядка на ветру озолотится.
5 Когда ее улыбка, как денница, гордыни сумрак уберет с чела.
И, словно барка с амброй и корицей, прекрасна грудь, что в комнату вплыла.
Но милая особенно мила, io когда текут меж лалов и жемчужин
ее слова, души ее дела, чьей красотою я обезоружен.
И не природы вся она творенье,
но сердца восхищенного прозренье.


48
Эдмунд Спенсер
Сонет LXXXII
О моя радость, ты — любовь моя, и тем судьба моя благословенна, но сожалею, что унизил я тебя любовью столь несовершенной 5 Будь небо справедливым неизменно, оно послало бы в твой нежный плен великого поэта, чтоб нетленный сиял твой облик в золоте письмен.
Я ж, недостойный у твоих колен ю молить о счастье, счастлив не по праву, но дар свой скромный милостью Камен я целиком отдам тебе во славу.
И сам возвышусь пред людьми и богом, превознося тебя высоким слогом.
Сонет LXXXIII
Я жадного не отрываю взгляда от той, что стала мукой для меня. Одна очам измученным отрада — страдать покорно, боли не кляня, s Ее не видя, им не жить и дня,
а раз увидев, не глядеть нет мочи. Так юноша Нарцисс, главу клоня над водами, томился дни и ночи.
Нет участи очей моих жесточе: io что восхищало их в былые дни,
на то сегодня и не взглянут очи — красой волшебной пленены они.
Ничтожней праха, призрачней теней вся красота вселенной рядом с ней.


Amoretti
49
Сонет LXXXIIII
Пусть искры нечестивого огня священный сей покой не опалят, желаниями страстными маня, не возмутят ее небесный взгляд.
5 Едва расставшись с нею, мчит назад безгрешных мыслей нежная волна, за ангелами вслед они летят к обители спокойнейшего сна.
Они одни вкусят восторг сполна, ю витая там, куда нельзя взглянуть. Пусть лишь о них не ведает она, я не хочу сердить ее ничуть.
Они молчат пред совершенством сим, избранничеством счастливы своим.
Сонет LXXXV
Хвалу любимой лестью именуют те, для кого святыни в мире нет: так, слыша пенье соловья, кукуют кукушки скудоумные в ответ.
5 Невнятен низким душам сей предмет, восторг ли, зависть ныне движут ими: ее достоинств несказанный свет им не постичь умишками своими.
В душе моей краса ее и имя ю пером нетленным запечатлены — так диво ль, что хвалами ей святыми счастливые уста мои полны!
И мир, когда фанфары грянут славу, восторг иль зависть выберет по праву.


50
Эдмунд Спенсер
Сонет LXXXVI
Язык отвратный, как гадючье жало, в прическе Фурий мерзостный цветок, струящий без конца и без начала бесчестных слов отравленный поток,
5 Тебя за этот низменный порок
да вырвут черти из гнилого зева!
Ты ложь сковал и с ней вошел в чертог разворошить в любимой угли гнева.
Тебя, что лжет направо и налево, io пускай их пламя превратит в золу, гори огнем за то, что ты в напевы моей любви вмешал свою хулу.
Ты уготовил мне беду и срам.
Такой награды удостойся сам.
Сонет LXXXVII
Как я живу, с любимой разлучен?
Счет времени — печальная наука. Ночами долгими зову я сон и жду, что утро скрасит мне разлуку.
5 Но утром наступает та же мука, и, край небес озолотится чуть, я ночь зову, она же мне порукой, что новый день начнет свой новый путь.
Но ни в ночи, ни днем не обмануть io моей тоски, назойливой и лютой: она все крепче сдавливает грудь, и словно мили, тянутся минуты.
И нет конца и края у тоски,
часы же счастья слишком коротки.


Amoretti
51
Сонет LXXXVIII
Утратив свет, притягивавший душу, бреду на ощупь, как во тьме ночей, любого шороха по-детски трушу, ничтожнейших пугаюсь мелочей, s И в самый ясный день, когда своей
прохожий тени разглядеть не в силах, я зрю лишь отблеск неземных лучей, в очах моих — лишь образ черт, мне милых.
Я сознаю в раздумиях унылых, io бросая взгляд на лучшее во мне:
лишь этот свет и жизнь питает в жилах, и сердце, изнуренное в огне.
Но истощает плоть сиянье это
и слепнет взор от неземного света.
Как брошенный подругой голубок на опустелой веточке сидит и плачет, что от милой он далек и скоро ль та обратно прилетит,
5 Так я, разлукой с милою убит,
взад и вперед, один с моей тоской, весь день брожу, храня унылый вид, и горестные слезы лью рекой.
Ничто под солнцем взор влюбленный мой io не веселит, когда любимой нет, когда не вижу пред собою той, чьей прелестью пленен весь Божий свет.
Она сокрылась — и во мраке я,
подобьем смерти стала жизнь моя.
Сонет LXXXIX
Конец


[АНАКРЕОНТИЧЕСКИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ]
[I]
Когда я был во цвете сил,
Амур, себе в угоду,
Меня коварно вдохновил Вкусить из улья меду.
5 В меня вонзились сотни жал,
А он на крылышках сбежал!
[И]
Дианы взор, меж прочих дел, Сон Купидона подглядел — Того жара сморила: io Она, покуда спал пострел, Своей одну из детских стрел Коварно подменила.
И сердце мне малыш слепой Пробил Дианиной стрелой!


Анакреонтические стихотворения
53
[in]
is Следя за милой у затона,
Я вдруг увидел Купидона:
К ней подошел он и признал в ней мать. Смеялся я, а он смущенно Краснел и дулся возмущенно — го Ну как же так, Венеру не узнать!
О, не красней! Не только ты Пал жертвой этой красоты.
[ИИ]
Венера, на цветущий сев лужок, сон чада сторожила,
25 Но резвая пчела, трубя в рожок, вокруг них закружила.
И мать спросил разбуженный малыш, держась за уши:
Что за малявка здесь тревожит тишь, зо мой сон нарушив?
Кто прилетел сюда на луг и угрожает всем вокруг?
Лаская сына, мать ему рекла:
«Вы с пчелкою похожи.
35 И даром что она малым-мала — малявочка ты тоже.


54
Эдмунд Спенсер
И боги спят, и люди сладко спят, пока шалишь помалу,
Но если ты жестокостью объят —
40 их сна как не бывало!
Свою жестокость уничтожь — иль бедную пчелу не трожь!»
Малыш упрямый, матери не вняв, погнался за пчелою 45 И, свой жестокий проявляя нрав, накрыл ее рукою.
Однако та, накрытая рукой, ужалила пребольно.
Он завопил: «Я ранен, ой-ой-ой! so жестокая, довольно!
И это ж надо, сколько зла таит презренная пчела!»
И побежал он к матери в слезах, рыдая то и дело,
55 И та, хоть и с улыбкой на устах, беднягу пожалела:
«Вот видишь, каковы страданья тех, кого ты выбираешь
Для злых своих, безжалостных утех — eo и сердце им пронзаешь.
Не смейся же над долей злой тех, кто сражен твоей стрелой».


Анакреонтические стихотворения
55
Венера, завернув его в полу, взялась за утешенье,
65 Пеняя сыну нежно за пчелу и за его презренье.
Перевязала рану и притом бальзам дала волшебный,
Страдальца искупала нагишом 70 в ключе любви целебной.
Любой бы принял сотню жал, когда б такой восторг пожал!
Проказник от Венериных даров, что дадены в надежде,
75 Поправился и сделался здоров, но стал жесток, как прежде.
И вот, завета старших не храня, он не извлек урока:
Сей эльф жестокий поразил меня — во и поразил жестоко!
Я ранен, мучаюсь в огне,
и жду, что явит милость мне.
Конец


Шмуцтитул из первого издания «Amoretti и Эпиталамы» (1595)


^ж^ж^жжж^кж
ЭПИТАЛАМА
[1]
О сестры, помогавшие не раз Воспеть мне даму ту или иную,—
Дано не всякой внять ваш чистый глас, Мелодию изысканно простую,
5 Но всякой даме ваши похвалы Приятны и милы.
А если вы печаль свою поете,
Дрожат в лесу древесные стволы,
Стенают воды на унылой ноте — io И жалоб этих горестный повтор Вливается в ваш хор.
Но плач теперь оставьте исступленный, Чело венчая лавром в тишине,
Приидите — и помогите мне is Исполнить гимн, любовью вдохновленный. Так Эвридике пел Орфей влюбленный,— Так я взнести желаю свой глагол,
Чтоб лес ответил мне и эхом вторил дол.
[2]
Пока луча златого на холмы го Не кинет мира светлая лампада,
Средь непроглядной предрассветной тьмы Вставайте ото сна! Кругом прохлада!
К моей идите горлице в приют,
Где тени сны ей вьют.


58
Эдмунд Спенсер
25 Будите же! Встречайте Гименея! Копытом кони в нетерпеньи бьют,
И факел сыплет искры, пламенея,— Сверкает свиты утренний наряд,
И лица их горят.
зо Будите же! Пускай откроет вежды!
Пора одеться — утро настает,
Что горести и скорби прочь сметет!
В уплату ей за радость и надежды,
Пока берет одежды,
35 Пред ней взнесите радостный глагол, Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[3]
Всех нимф ведите шумною гурьбой —
Тех, что в лесу и у ручьев слыхали И у моря, — всех тех, что пред собой 40 Гирляндами увитыми видали.
И пусть гирлянду с лентой голубою Возьмут они с собою,
Из белых лилий и пунцовых роз,
В день свадебный, назначенный судьбою,— 45 Для пышных милой золотых волос.
И пусть несут цветов охапки многи — Убрать ее чертоги И путь ее усыпать, дабы ног Своих нежнейших, по земле ступая, so Не повредила милая, — сверкая,
Да будет он цветущим, как лужок.
Затем ее дождитесь у порога —
Осталось ждать немного —
И радостно взнесите свой глагол,
55 Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.


Эпиталама
59
[4]
Вы, Нимфы Маллы, что в реке блюдут Сребристую форель в прозрачных сетях И щук зубастых, что туда плывут (Щук и форели нет крупнее этих!), бо И вы, живущи в камышах озер,
Где рыбы с давних пор Уж нет, — свои растрепанные пряди Спешите причесать, вперяя взор В зерцало водной безмятежной глади,
65 Чтоб милая, когда увидит вас,
Не опустила глаз.
И вы, лесные девы, поспешите, Блюдущи лань на горном валуне,
Вы волка, чья охота при луне,
70 Прочь стрелами точеными гоните,— Скорей сюда идите И вознесите купно свой глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[5]
Проснись, моя любовь! Уже пора,— 75 С Тифонова заря восстала ложа,
Все заблистало в блеске серебра,
И поднял Феб главу, сиянье множа. Чу! Гимн любви уже на все лады Поют в лесу дрозды, so И жаворонок звонкий спозаранку Свои свершает певчие труды, Замешкавшуюся будя зарянку,— Все утром дня сего упоены И радости полны.


60
Эдмунд Спенсер
85 Любовь моя, проснись, встречай идущих, Так долго нам негоже почивать,—
День занялся, пора уже вставать И дружной внять капелле птиц поющих В росистых кущах,—
90 Тебе они возносят свой глагол,
Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.
[6]
Любовь моя проснулась, первый луч Очей ее, что Геспера яснее,
Блеснул, — так звезды, выйдя из-за туч,
95 Сияют ярко, в небе пламенея.
Сюда, восторга дщери, все сюда!
Но прежде — череда Прекрасных Ор, Юпитеровых дщерей, Что череду времен блюдут всегда, loo Пришедшие из Вечности преддверий.
Вы свадебный наряд надеть скорей Споспешествуйте ей.
И вы, три девы, что одеть Киприду Умеют и красу ее убрать, los Любовь мою придите одевать,
Но прелестей невесты под хламиду Не прячьте всех из виду —
Взнесите, как Венере, свой глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[7]
по Вот милая, прекрасна и тиха,
Идет! О девы, дружно привечайте!
Вы, юноши из свиты жениха,
При всем параде жениха встречайте,
Чтоб радостью сегодня все цвело,


115
120
125
130
135
140
145
Эпиталама
61
В день, блещущий светло,
Какого Солнце прежде не видало.
О Солнце, чтоб лучей твоих тепло Чела любви моей не обжигало,
Пусть животворные твои лучи Не будут горячи.
О дивный Феб, о отче Муз нежнейший, Коль сладок слуху был тебе мой глас И гимн во славу сердцу мил, — сейчас Не откажи мне в милости светлейшей,— Мне этот день, — о дней всех господин, Отдай его один!
Тебе во славу я взнесу глагол,
Чтоб лес ответил мне и эхом вторил дол.
[8]
Чу! Музыканты шумною гурьбой Идут сюда с музыкой громогласной,— Рулады флейт и барабанов бой Сливаются в мелодии согласной.
В весельи девы так стучат в тимпан,
Что глохнет барабан,
Чарующе они поют и пляшут,
А юноши, будя дремотный стан,
Туда-сюда бегут, руками машут,
На всех деля веселие свое,
Кричат они «Айо!»
Встречающим их людям.
Звенящие восторгом голоса Под самые взмывают небеса:
«Айо! Мы свадьбу, свадьбу славить будем!» Все рукоплещут, выкликая вместе Приветствия невесте,
И взносят к небу радостный глагол,
Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.


62
Эдмунд Спенсер
[9]
И вот пошла невеста пред толпою, Подобно Фебе, вставшей ото сна, iso Мир заливая чистой белизною —
И чистой деве кстати белизна!
Она прекрасна всем на удивленье,
Как ангела явленье.
Власы ее, как золотой поток iss Иль мантия, где жемчуг и каменья, Спадают по плечам до самых ног,
Идет она державно по земле С гирляндой на челе,
Но все же потупляет очи долу —
160 Неловко взор ей от земли поднять И, не краснея, радостному внять Неистовствующей толпы глаголу.
Хоть в королеве этой нет в помине Ни спеси, ни гордыни,
165 Пусть хвалят все ее, взнося глагол, Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.
[10]
Досель бывал ли этот край свидетель Среди своих селений и полей Прелестней девы этой и милей,
170 Вместившей красоту и добродетель! Ее глаза — огня сапфиров танец,
Ее чело — слоновой кости глянец, Уста как соком вишенным налили ей, Ее ланиты — яблочный румянец,
175 А груди — чаши сливок, в изобилии, Сосцы — бутоны лилии,
А шея — мрамор; и во всей невесте Дворец нам явлен, что стоит, высок, Святого целомудрия чертог,


Эпиталама
63
iso Обитель чистоты и трона чести.
Но отчего толпа веселых дев Застыла, обомлев?
Где ваше обещанье взнесть глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол?
[П]
iss Но если б видеть было вам дано Всю красоту души ее прекрасной,
В которой столько благ заключено,
Сколь и не мнилось вам в мечте напрасной, Вы б, как узревши голову Горгоны,
190 Застыли б, изумленны.
В душе ее любовь и чистота,
И женственность, и верность съединенны, Достоинство и честь, и простота,—
Лишь Добродетель правит в этой деве,
195 Подобно королеве.
Здесь места нет для недостойных дум,
Для подлой страсти места нет тем боле, Смутить ничто не в силах этот ум,
И чувства все ее послушны воле.
200 Когда б узреть способен был ваш взгляд Сокровищ этих клад,
Дивясь, вы возносили б свой глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[12]
Пошире двери храма отворите 205 И пусть толпа раздастся от дверей,
Цветами каждый угол уберите И положите их у алтарей,
Невесту, как святую, всем причетом Должно встречать с почетом.


64
Эдмунд Спенсер
210 Потупив взор, она вступает в храм, Дрожа, словно лампада пред киотом,— Вот скромности пример наглядный вам, О девы, приходящи к святу месту. Поставьте же невесту 215 Пред алтарем, дабы свершить обряд, Священный знаменующий союз,— Скрепленье нерушимых брачных уз.
И пусть грома органа прозвучат Во славу Всемогущего Владыки,
220 А вы, подъявши лики,
Хористы, возносите свой глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[13]
И вот у алтаря стоит она,
Священнику внимая, что пред нею 225 Вершит обряд; невеста смущена —
Как роза на снегу, стоит, краснея.
И ангелы, чей долг у алтаря Присматривать, паря,
Слетелись к ней, заглядывают в очи,
230 Свой долг забыв, красу такую зря,
И взор свой отвести не имут мочи.
И этот пыл чем более велик,
Тем краше милой лик.
Но все же взор невеста долу клонит,
235 Смущается, пока идет обряд,—
Ничей не оскорбляет строгий взгляд, Худой малейшей мысли не заронит.
О, не красней, мне руку дав пред Богом Святой любви залогом!
240 Пусть взмоет к небу ангельский глагол, Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.


Эпиталама
65
[14]
И вот обряд свершен; теперь домой, Домой невесту проводите купно Веселою дорогою прямой,
245 Со всей торжественностью, что доступна. Не видел мир, ликуя и звеня,
Сего блаженней дня!
Да грянет пир, ведь есть тому причина,— Священным день сей будет для меня!
250 И пусть рекой сегодня льются вина, Пусть допьяна на то охочий рот На этом пире пьет,
Чтоб стены винной влагой поливали, Чтоб каждый камень — пьяного пьяней, 255 Чтоб буйный Вакх и гордый Гименей В венцах лозовых ныне пировали.
Пусть Грации-искусницы для нас Ведут веселый пляс,
А прочие пусть взносят свой глагол, гео Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.
[15]
В колокола звоните, стар и млад,
Труды дневные на полях оставьте, Воистину сей день велик и свят —
И вы на все века его прославьте!
265 С Варнавой солнце в апогей взошло, Державно и светло,
А после быть ему бледнее всяко,
Теряя высоту и с ним тепло,
И голову клоня, уйдя из Рака.
270 Об эту пору есть один изъян:
Нет дня длиннее и короче ночи,
Хоть хочется наоборот, но, впрочем,
Час бьет — конец и этому дню дан.


66
Эдмунд Спенсер
Колокола его пусть провожают 275 И пусть костры пылают,—
Пляшите, пойте, свой взнося глагол, Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
ив]
Когда же наконец сей день пройдет И мне с любимой даст уединиться?
280 Как медленно часы вершат свой ход! Нельзя ли поживей им шевелиться?
О Солнце, на покой тебе пора —
Ты трудишься с утра.
Вот наконец твое поблекло око 285 И в чистом блеске златосеребра Вечерняя звезда, дождавшись срока, Является с востока.
Дитя красы, святой любви лампада,
Чьи звездам и влюбленным средь ночи 290 Сияют путеводные лучи,
Мигаешь ты с небес, как будто рада Узреть всю радость и весь тот восторг, Что этот день исторг Из душ всех тех, кто взносит свой глагол, 295 Чтоб лес ответил им и эхом вторил дол.
[17]
Вы, девы, поплясать еще не прочь,
Но свой восторг умерьте, день итожа,— Закончен день и у порога ночь,
На брачное пора невесте ложе, зоо Ей надобно достойно послужить — Раздеть и уложить
Средь лилий и фиалок, под душистым


Эпиталама
67
Арасским пологом и окружить Изысканнейшим шелком и батистом.
305 О сколь, в смиреньи гордом чуть дыша, Невеста хороша!
Как Майя, к коей приступил Кронид, Узрев ее в темпейском разнотравье, После купанья, между сном и явью, sio Так милая моя теперь лежит.
Оставьте же любовь мою одну,
Всем вам пора ко сну,
Но, уходя, взносите свой глагол,
Чтоб лес ответил вам и эхом вторил дол.
[18]
315 Спускайся, ночь, крылами длинных теней Моим трудам дневным неся венец,— Любви моей собранью горьких пеней Единым махом ты кладешь конец. Простри крыла над ней и надо мной,
320 Раскинь во тьме ночной
Свою глухую мантию соболью,
Чтоб не могли нарушить наш покой Ни шумом, ни изменою, ни болью,
Чтоб без тревог вкушали радость мы 325 в объятьях крепких тьмы.
Пусть это будет просто ночь покоя,
Без бурь и катаклизмов, что наслал Зевес, когда с Алкменою зачал В тройной ночи Тиринфского героя, ззо Иль в ночь, когда явил на свет Палладу. Такого нам не надо!
Пусть все уходят, не взнося глагол,
Чтоб тихо лес молчал, не вторил эхом дол.


68
Эдмунд Спенсер
[19]
Пускай всю ночь нигде не льются слезы 335 И жалобный не раздается стон,
Ни шепоты, таящие угрозы,
Смущающие безмятежный сон;
Дурные сны и страшные виденья Пусть не внесут сомненья,
340 Ни молния, ни Пак, ни домовой,
Ни прочие ночные привиденья,
Ни злые ведьмы с силой колдовской,
Ни гоблины, что по амбарам лазят,
Пусть не проказят;
345 Пусть не кричат ни аист, ни сова,
Ни ворон, чьи в ночи ужасны стуки,
Ни прочие неведомые буки,—
Да будет тишина сия мертва,
Дабы не поднял ночью нас с подушек 350 Трескучий хор лягушек, —
Ни звук пусть не раздастся, ни глагол, Чтоб тихо лес молчал, не вторил эхом дол.
[20]
Пускай всю ночь владычит Тишина,
Да будет твой покой глубок и долог,
355 и пусть, когда пора наступит сна,
Он над тобою свой опустит полог,
И купидоны, словно голубки,
Крылаты и легки,
Кружат над изголовьем и порхают 360 И расставляют хитрые силки,
Куда мгновенья счастья попадают.
Ах, шалуны, чьи сонмы по ночам Крадут по мелочам!
Венеры чадам пробил час проказ,
365 Поскольку Наслажденье, пребывая В блаженстве своего земного рая,


370
375
380
385
390
395
Эпиталама
69
Не внемлет этим шалостям сейчас. Покуда вам лишь ночь внимает эта, Резвитесь до рассвета,
Ничей не потревожит вас глагол,
И тихо лес молчит, не вторит эхом дол.
[21]
Но чье лицо я вижу там в окошке?
Не Цинтии ль то ясное чело?
Не спит она, гуляет по дорожке,
Лия лучи обильно и светло.
О, не завидуй, светлая богиня,
Мне с милой ныне,—
Пастух Латмийский, были времена, Прельстил тебя руном на луговине,
Ты ласкою была ублажена,—
И ныне ты должна Благоволить нам,—долга не беги:
Ты множишь население народам, Способствуя зачатию и родам,— Теперь и мне с любимой помоги,
Чтоб семя принялось и проросло И радость принесло,
Хотя мы не возносим свой глагол,
И тихо лес молчит, не вторит эхом дол.
[22]
И ты, Юнона, что плечом могучим Законов брака держишь тяжкий груз, Под чьим надзором мы прилежно учим Блюсти порядок вечный брачных уз, Зачатие в чьей власти и рожденье,
И родовспоможенье,


70
Эдмунд Спенсер
Навеки нас свяжи и рядом встань,
И нам яви свое благоволенье.
Ты, Гений, чья хранит от веку длань Очаг семейный и супругов ложе,
400 Приди к нам тоже,
И ныне нам благоволи помочь Своим сокрытым от людей искусством Наисладчайшим предаваться чувствам И плод явить, зачатый в эту ночь.
405 И да благоволят во имя неба И Гименей, и Геба,
Хотя мы не возносим свой глагол И тихо лес молчит, не вторит эхом дол.
[23]
Вы, небеса, куда с надеждой мы 410 Вперяемся, где боги всемогущи,
Из ночи в ночь, среди кромешной тьмы, Огни для нас, греховной персти, жгущи, И вы, всех прочих сил небесных рать, Которым нам не внять,
415 Благословите нас, даря участье,
Дабы в потомстве мы могли воздать За обретенье радости и счастья,
Дабы потомков наших вы могли, Вознесши от земли,
420 В уплату за достоинства премноги, Наследниками божеских палат,
Из коих каждый будет признан свят, Принять в свои высокие чертоги. Пребудем же, любимая, в надежде 425 И возносить не станем свой глагол, Покуда лес молчит, не вторит эхом дол.


Эпиталама
71
[24]
О песнь моя, что вместо украшенья Для милой я сложил от всей души, Хоть след в тебе заметен небреженья 430 И рифмы кое-где нехороши,
Но искупают всё два достиженья:
Ты для любви достойный комплимент И ты — мгновенью вечный монумент.
Конец


Дополнения


Э. Спенсер
AMORETTL ЛЮБОВНЫЕ ПОСЛАНИЯ
Цикл из 88 сонетов
Сонет 1
Счастливцы вы, заветные листки, Когда в тиши вечерней, у камина, Дрожите вы на лепестке руки,
Как пленники при виде властелина. Блаженна ты, сердечных строк лавина, Ловя лучи звездоподобных глаз.
Им говоря, что смертная кручина Меня терзала в одинокий час.
И рифм алмазы, нет счастливей вас, Омытых на священном Геликоне,— Ведь ангел к вам наклонится не раз, Ища услады в вашем перезвоне. Понравьтесь ей, и если только ей,
Любви я больше не хочу ничьей.


76
Дополнения
Сонет 2
Тревожный дух, взращенный мной вначале В томлениях безрадостной любви И вскормленный лишь вздохами печали,— Теперь темницу тесную прорви!
Себя из сумрачных глубин яви,
Где ты таишься, как змеиный род,
Избавь меня от горечи в крови,
Себя спаси от жажды и невзгод.
А если с гордой случай вас сведет, Склонись пред ней смиренно до земли, Моли ее все ночи напролет,
О милости ее ко мне моли.
Мне с нею быть на жизненном пиру,
А если нет — умри, и я умру.
Сонет 3
Свидетель мир, достойна похвалы Та красота, которой я пленен:
Ее дыханьем царственным из мглы Мой хилый дух до неба вознесен. Теперь, когда я ею ослеплен,
Все низменное взор не терпит мой, Но, стоя перед ней, я потрясен,
Как набожный при вести неземной. Язык ли истомится похвалой, Немеет он, глаголы истощив:
Перо ль начнет гоняться за мечтой, Пред чудом никнет весь его порыв. Но в сердце я слова найду всему,
Что не под силу выразить уму.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
77
Сонет 4
Ворота растворил двуликий Янус,
И вот с улыбкой смотрит из ворот,
Глуша былую думу и бодря нас,
Надежды пестователь — Новый год. Любовь из ночи зимней он зовет: Проснись, оставь свой теремок постылый И устремись в ликующий полет,
Паря подобно птице легкокрылой;
Земле велит: исполнись новой силой, Рассыпь цветов живые огоньки,
Сними покров дремотный и унылый,
Из трав душистых мантию сотки.
И ты, цветок мой, сердце приготовь Радушно встретить новую любовь.
Сонет 5
Поносишь грубо ты мою мечту,
Браня любимую за гордость нрава:
То, что я более всего в ней чту, Клеймит ничтожнейших повес орава.
В такой повадке — рассуди-ка здраво — Презренье к грязи, к аду пошлых благ: И не посмеет дерзостно и браво На деву глянуть низменный простак. Такая гордость — благородства знак,
В такой осанке честь ее на страже.
И лик прекрасный, словно алый стяг, Развернут вопреки угрозе вражьей. Всему на свете — битый грош цена,
В чем искра гордости не зажжена.


78
Дополнения
Сонет 6
О, не скорби, что холодно-крута Она в мятежной гордости своей;
Ее любовь — не низменным чета: Трудней добыть, зато стократ прочней. Могучий дуб под веером ветвей Часами может пламя отторгать,
Но, если вспыхнет, зарево огней С небесной высью примется играть.
Так трудно в нежном сердце выплавлять Любви святой незыблемую твердь,
И глубока должна быть та печать, Которую сотрет одна лишь смерть.
Так согласись принять частицу зла, Сплетая нити вечного узла.
Сонет 7
Живые светочи прекрасных глаз, Души моей смиренной зеркала,—
И всемогущество, и чары в вас,
И жизнь, и смерть, и спор добра и зла. Лишь заискрится в вас струя тепла,
Я жизни и любви впиваю зной,
Но если вас одолевает мгла,
Я гибну, словно в буре грозовой.
Но жизнь желанней стужи гробовой, И я молю — всегда как май гляди — Пусть яркий луч, пьяня рассудок мой, Живой огонь родит в моей груди.
Да разве же не жизнь, а смерть нужна, Чтоб доказать, насколько ты сильна\


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
19
Сонет 8
Не очи, нет — живые огоньки,
Зажженные от алтаря Творца,
Не очи, а восторгов родники,
Бодрящие и старца, и юнца.
Сквозь сноп лучистый — не ослепший бес Пускает стрелы из бесовской тьмы,
Но ангелы к гармонии небес Уводят смертных хрупкие умы. Наставники всех помыслов моих,
Как ваша сила девственно мягка!
И затихает гул страстей земных,
И сердце говорит без языка.
Угрюмо там, где вас, прекрасных, нет,
И там весна, где виден всем ваш свет.
Сонет 9
Чему же уподобить на земле Всесильный свет ее живых очей,
Так благостно сияющих во мгле Над гулкой пропастью души моей!
Не солнцу — ночью нет его лучей;
Не месяцу — его изменчив лик;
Не звездам — очи ярче и светлей;
Не пламени — жесток его язык;
Не молнии — она сверкает миг;
Не хрусталю — он холодно блестит; Не бриллианту — бледен граней блик; И не стеклу — такое оскорбит.
Да, только свету самого Творца Подобен свет любимого лица.


80
Дополнения
Сонет 10
Суровый бог любви, скажи, к чему Ты душу мне терзаньем иссушил И дал ее капризному уму Презреть тебя и мой бессонный пыл?! Смотри, как царственной тиранке мил Кровавый пир ее жестоких глаз,
Как в плен к тебе ведет сердца без сил! Прошу смиренно — отомсти за нас,
За гордый дух встряхни ее хоть раз, Чтоб не могла с надменностью глядеть. А чтобы спесью злой не увлеклась,
Ты в черном списке все грехи пометь. За то, что боль моя — венец ее утех,
На смех ее пусть отзовется смех.
Сонет И
Когда я мира каждый день ищу И шлю заложников смиренных к ней, Воительница вновь берет пращу,
И снова бой — былого пострашней. Ни жалобой, ни пылкостью речей Мне мига передышки не достичь,
Ведь хочется безумной поскорей Всю жизнь мою освежевать, как дичь. Но, слыша смерти благодатный клич, Без сил сдаюсь я, чтобы гнев смирить, Тогда она, вновь опуская бич,
У смертной грани заставляет жить.
Все боли, все свирепые бои Конец имеют — только не мои.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
81
Сонет 12
Однажды я у глаз ее красивых Пытался перемирия просить,
Не устрашась таких грехов фальшивых, Что лишь могли в ловушку заманить. Как мог я, безоружный, отразить Их вылазки из потайной засады?
Как мог я натиск дивных глаз отбить, Меня ошеломлявших без пощады?
Я был так слаб, а недруги так рады,
Что без сопротивленья сдался я,
И с той поры, не зная дня отрады,
В жестоких путах бьется жизнь моя.
Но жалобу тебе несет мой стих,
Суди —я пострадал от глаз твоих.
Сонет 13
В ее осанке, взятой у цариц,
Когда лицо ее — сама надменность И спущена лишь бахрома ресниц, Пленяет двух начал соединенность: Величие и кроткая смиренность;
Ведь землю-мать заметив у колен,
Она свою припоминает бренность, Что красоту подстерегает тлен.
Но тем лицом возвышенным презрен Весь низкий мир в его обличьи хилом, И попрана земля, как душный плен, Который ей, небесной, не по силам. Все ж снизойди ко мне сияньем глаз, Чтоб, снисходя, сама ты вознеслась.


82
Дополнения
Сонет 14
Вернись, моя напуганная рать,
Туда, где ты стояла до сих пор,—
Великий стыд — панически бежать,
Один лишь легкий получив отпор.
Столь дивный замок не возьмешь в упор, Здесь и покрепче бы разбились лбы; Надменный ум, привыкший зреть раздор, Не сломится от первой же пальбы.
Так собери все силы для борьбы,
Без устали в твердыню сердца бей,
Да будут клятвы, ропот и мольбы Ее спесивой гордости сильней.
А если нет — у ног ее умри И смертью гимн восторженный твори.
Сонет 15
Что за нужда, купцы, и что за страсть В погоне за добычей драгоценной Обеих Индий достоянье красть И гнать фрегаты по стихии пенной?
Все дивные сокровища вселенной В моей любимой — киньте беглый взгляд: В ее глазах горит сапфир бесценный, Овалы губ рубинами горят,
Меж ними перлов безупречных ряд, Слоновой кости гладкость над бровями, И руки нежным серебром блестят,
И золото рассыпалось кудрями.
Но не сравнится красота сама С алмазом непорочного ума.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
83
Сонет 16
В беспечный миг, беспечно созерцая Любимейшее из любимых лиц,
Когда из глаз ее, как отблеск рая, Струился свет божественных зарниц, Я видеть мог, как меж ее ресниц Амурчиков крылатых рой летел,
В любого, не склонившегося ниц, Пуская тучи смертоносных стрел.
И одного я лучника узрел:
Он прямо в сердце целился мое,
Но выстрелить проказник не успел: Моргнув, она сломала острие. Спасибо ей: не сделай так она,
Вся жизнь моя была бы сражена.
Сонет 17
Лик ангела, рожденный посрамлять Художника кичливую мечту И мира блеск грошовый принижать,— Какая кисть тебя отдаст холсту?
Пусть ловят краски за чертой черту, Пусть изощренна мастера рука, Незримо дрожь загубит красоту,
И как чудес утрата велика!
Зарницы глаз, блестящие слегка, Улыбку — сердца светлое окно,
Живой восторг, дыхание цветка Не передаст искусство ни одно.
Рука, быть может, гения нужна,
Чтоб гений красоты предстал сполна.


84
Дополнения
Сонет 18
У колеса от бешеной езды Стальной — и тот сотрется ободок,
И капли ниспадающей воды Крепчайший камень раздробят в песок. Увы, не может слез моих поток, Стекающих на камень поневоле,
Прогнать ее сердечный холодок
Иль вызвать жалость к нестерпимой боли;
Молю — душа ее как на приколе,
Заплачу — слезы, говорит, вода,
Вздохну — твердит, что я искусен в роли, Исторгну стон — и слышу смех всегда.
Так я молю и плачу перед ней,
Она же — стали и скалы прочней.
Сонет 19
Уже кукушка, вестница весны,
Трикраты спела трубным голоском,
Что ждать теперь влюбленные должны Царя любви, венчанного венком;
И гимны птичьи льются нам о том,
Что лишь любовью вся земля светла,
И роща чистым шелестит листом,
Как будто их напевы поняла.
Но в хоре, где звенит любви хвала,
Лишь та молчит, кому молчать грешно,— Ей все равно, что роща зацвела,
И что поет кукушка — все равно.
Но гордо-безучастную к любви Ты, светлый царь, мятежницей зови.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
85
Сонет 20
Увы, напрасно я гонюсь за нею И кротко ей все сердце отдаю,
Свою стопу поставив мне на шею,
Она во прахе топчет жизнь мою.
Ведь даже лев, король всему зверью, Кому покорны и газель, и птица,
Не смея гордость запятнать свою, Задрать смиренного агнца стыдится.
Но кровожадней, чем и лев, и львица, Она без содроганья и стыда Крови невинной жаждет лишь напиться И лишь своей жестокостью горда. Прелестница, да не пойдет молва,
Что ты свирепостью затмила льва.
Сонет 21
Природы ли, искусства ли вторженье Так изощрило все твои черты,
Что кротости и гордости сплетенье В канве твоей лукавой красоты.
Когда очами ты даришь цветы,
Тогда к одной любви манишь цветами, Но через миг сурово гонишь ты Смотрящего с нечистыми страстями. Околдовав искусными глазами,
Ты хмурым взором порождаешь ад,
А нежным взором зажигаешь пламя, Одним спугнув, другим зовешь назад. Так и учусь, на милый глядя лик, Искусство глаз не вычитав из книг.


86
Дополнения
Сонет 22
Теперь, в пору молебствий и поста, Люд набожный стремится к небесам; Так помолюсь — иначе, без креста — Моей богине милой и я сам.
Душа моя — ее заветный храм,
Где образ райский в нимбе золотом, Где, как жрецы, и днем, и по ночам, Ведут беседу мысли с божеством. Блаженства полный, перед алтарем Ее разящий гнев я замолю,
И там же сердце жертвенным огнем Желаний непорочных опалю.
Храни, богиня, пепел мой и стих Среди реликвий самых дорогих.
Сонет 23
Чтоб обмануть постылых женихов, Решила ткать невеста Одиссея,
Но весь итог дневных своих трудов Ночами расплетала, не жалея.
У милой — та же хитрая затея,
Чтоб обезвредить мой докучный пыл; Что ни свершу за сутки в маете я,
Чрез час расплетено, и я — без сил;
И то, что близким к завершенью мнил, С тяжелым сердцем начинаю снова,
А взор крушит все то, что я добыл, Усилье года рушится от слова.
Такую же тщету трудов и мук При ветре знает разве что паук.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
87
Сонет 24
Когда твою я вижу красоту,
Гармонии редчайший идеал,
Я их, как чудеса природы, чту,
Хваля Творца, который их создал. Когда же пью я горечи бокал,
Когда стрела, сверкнувшая во взоре, Пронзив меня, сражает наповал,— Тогда я мыслю о второй Пандоре, Которая, всем грешникам на горе,
В порочный мир с благих небес сошла, Чтобы живущих с благостью в раздоре Карать, как бич, за темные дела.
Но если бич ты для дурных людей,
Ты за грехи меня не больно бей.
Сонет 25
Так сколько же в потоке тяжких дней Мне холод смерти заживо терпеть И расплетать, моля любви твоей,
Надежд и страхов путаную сеть!
О, лучше разреши мне умереть,
Яви всевластья скорбный образец,
Чем так жестоко истязать и впредь, Замкнувшись в горделивый свой дворец. Но если ты решила наконец Послать награду сердцу моему,
О, я тогда терновый свой венец Как обещанье счастья восприму.
Тогда больнее мучай и пытай —
Тем слаще будет долгожданный рай.


88
Дополнения
Сонет 26
Прекрасна роза, но цветет в шипах, Прекрасна орхидея, но пьянит; Прекрасна ель, но иглы на ветвях; Прекрасен кипарис, но мрачен вид; Прекрасен эдельвейс, но кручей скрыт; Прекрасен мак, но в нем дурманы сна; Миндаль прекрасен, но на вкус горчит; И пусть красива — с ядом бузина.
Так сладость с горечью обручена И тем страстнее нас к себе влечет,— Ведь у людей невелика цена Всему тому, что в руки им плывет.
Так что же мне тоски унылой блик, Когда под ним блаженства бьет родник!
Сонет 27
К чему, прекрасная, тебе гордиться? Мирская слава — грязь и ерунда,
И все на свете — талая водица,
Пусть этим думам ты пока чужда. Твой образ, искрометный, как звезда, Отринет дивной плоти облаченье, Забудется, как если б никогда За ним не шли восторг и восхищенье. А чары? Для иного поколенья Ни грана не останется от них,—
Лишь то одно, что сбережет от тленья Вот этот мой неизгладимый стих.
Тем не гордись, в чем смерть затаена, Лишь то лелей, чем будешь ты вечна.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
89
Сонет 28
Листочек лавра на фестоне платья Твое смягченье мне сулит, пьяня,—
Ведь если тот же символ смел избрать я, То с ним как будто любишь ты меня.
Да льет он в грудь тебе каскад огня,
Как в сердце мне гармонию напева,
И да напомнит, как, любовь кляня,
От страстного, пылающего Феба Умчалась Дафна, недотрога-дева,
В Фессалию, где плещется волна,
За что богами, буйными от гнева,
В лавровый куст была превращена.
Так не лети от Фебовых погонь,
В груди лелей святой его огонь.
Сонет 29
Смотрите, как упрямица порочит Невиннейшую из моих затей,
И в лавре, ей преподнесенном, хочет Увидеть знак плененности моей. Мол, лавр — для победителей трофей И чьей-то побежденности примета,
А чтобы слава сделалась прочней,
Им украшают голову поэта.
Но если ей мила покорность эта, Пусть чтит меня за верного раба,—
Я побежден — но будь она воспета,
И пусть звенит победная труба. Отпраздную и лавром, и хвалой Ее триумф великий надо мной.


90
Дополнения
Сонет 30
Я как огонь, любимая — как лед.
Так почему же лед холодный в ней Под жаром страсти влагой не течет,
А лишь твердеет от мольбы моей!
И почему огонь, как чародей, Суровой стуже той не уступив,
Лишь разгорается стократ сильней И порождает пламенней порыв!
И разве то не дивное из див,
Когда огонь бессилен предо льдом,
А лед, бездушный холод воплотив, Творит огонь каким-то волшебством! Любовь настолько властна и сильна, Что все способна изменить она.
Сонет 31
Ах, для чего природа подарила Такую красоту служанке зла!
Гордыня в ней все чары извратила И прелесть на закланье обрекла.
Ведь ты, природа, хищникам дала Ужасный вид, безжалостные пасти, Чтоб тварь любая убежать могла,
Пока ее не разорвут на части.
А от гордячки — пострашней напасти: В приманку обратила чудо-стать, Чтобы удобней, тешась силой власти, В крови невинной руки обагрять. Когда б ей знать, как в этом связи мало, Она б свою жестокость презирала.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
91
Сонет 32
Кузнец рукой натруженной своей В огне железо твердое мягчит,
Чтобы тяжелым молотом скорей Придать ему любой угодный вид;
Но тот костер, где весь мой дух горит,
Не плавит сталь, и с ним не реже тьма,
И немощно мольба моя звенит На наковальне гордого ума;
Чем жарче я, тем злей ее зима,
И чем я крепче в лед студеный бью,
Тем крепче кажется она сама,
Дыша морозом на мольбу мою.
Что ж остается ? Ясного ясней:
Мне — петом стать и мерзлым камнем — ей.
Сонет 33
Великая вина в душе моей Пред королевою моей священной,
Что я не кончил «Королеву фей»,
Хвалу ей не воздал при жизни бренной. Но в силах ли я лирою смиренной Закончить труд объемистый такой, Когда я головой обыкновенной Владею — и одною головой;
И как могу я, без еще одной,
Труд довести до вожделенной цели, Когда от страсти к деве ледяной Моя одна — как в адской карусели! Пусть даст любимая мне отдохнуть Иль даст еще одну живую грудь.


92
Дополнения
Сонет 34
Как всем стихиям отданный фрегат Сквозь сизый мрак и хмурых волн вражду Плывет без путеводной, наугад И путь теряет в водяном аду,—
Так я, свою заветную звезду Не находя за ризой штормовой,
В бездонной тьме отчаянно бреду,
Где всё неведомой грозит бедой.
Но верю я — утихнет шторма вой,
Гелика верная судьбы моей Вновь засияет нежно надо мной,
Сгоняя сумрак и туман скорбей.
До той поры — брожу в тумане я,
Унылые раздумия тая.
Сонет 35
Глаза мои, в голодном вожделенье Всегда гоняясь лишь за ней одной,
Не знают ни секунды насыщенья,
До боли жаждут слиться с красотой.
Ведь без нее им жизнь — мираж пустой,
А перед ней они в горниле пыток;
И, как Нарцисс, снедаемый тоской,
Я вечно нищ, имея преизбыток.
Но так я пью ее красот напиток,
Что безучастен к прелестям иным,— Фальшив и тускл их прежде яркий слиток, И мне теперь их вид невыносим.
Всё в этом мире меркнет перед ней,
И блеск его — одна игра теней.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
93
Сонет 36
Скажи, где этой горести предел?
Иль никогда не кончится мученье И дни влачить в унынье — мой удел,
И нет надежды мне на избавленье?
Чем мир купить? Как вырвать соглашенье С глазами — злыми феями невзгод?
Ведь их жестокости усутубленье Одних терзаний умножает счет.
Но если зло до крайности дойдет,
Тогда поймешь, как обрела ты мало,
Убив ту душу, что тебе почет У ревностных потомков добывала.
За эту смерть, когда придет она,
Ты будешь многими осуждена.
Сонет 37
Ну не коварство — в золотую сеть Облечь червонных локонов извивы И так хитро их заплести суметь,
Чтоб их принять за золото могли вы?! Не для того ли, чтобы взор игривый Запутался в ловушке золотой И карой стал за дерзкие порывы Сердечный плен у девы молодой?
Так дайте же, глаза, зарок простой: Обманчивой остерегаться сети,—
В нее попав, спознаетесь с бедой, Забудете о воле и о свете.
Ведь безрассудство для живых людей — Искать — хотя б и золотых — цепей.


94
Дополнения
Сонет 38
Когда в морскую жадную пучину,
Спев, бросился волшебник Арион, Лишь зачарованному был дельфину Своим спасением обязан он.
Моей же лиры грубоватый тон Бессилен был, бессилен и поныне,
И, гневных волн валами окружен, Напрасно я мечтаю о дельфине.
Она в своей упорствует гордыне,
И воли злобной прихотей не счесть, Зачем же ты как рок в моей судьбине? Убить — позор, спасти — добро и честь. Так чти хвалу за добрые дела,
А не гордись, что кровь ты пролила.
Сонет 39
Тебе, улыбка, Афродита-мать Дала любви сердечной ароматы,
Что могут Громовержца усмирять, Когда богам грозят его раскаты.
И сладок свет твой, как сама сладка ты, Ведь, озаряя всю печаль мою,
В душе не оставляла уголка ты,
Где я бы зорьку не вдыхал твою.
Как херувима в голубом раю,
Меня пьянила светлая отрада,
Когда в восторге я впивал струю Из полной чаши ласкового взгляда.
Был слаще мне, чем божествам нектар, Твоей улыбки животворный дар.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
95
Сонет 40
Лови момент — и с волшебством природы Ее улыбку добрую сравни,
Когда сто Граций водят хороводы В ее ресниц мерцающей тени.
Порою летнею бывают дни —
Нас оглушают небеса громами;
Но вот, улыбке девичьей сродни,
Всю землю солнце озарит лучами,—
И птица каждая взмахнет крылами,
И каждый зверь, укрывшийся в норе, Выходит снова бодрыми шагами И радуется благостной поре.
Вот так и сердце после гроз и бурь Встречает глаз небесную лазурь.
Сонет 41
Природа или воля в ней жестока? Природа если, мастерством она Себя избавить может от порока,
А волю — воля победить вольна.
Но если у обеих цель одна:
Чтоб зрелищем моих сердечных бед Доволен был лукавый сатана,
То все дары природы лишь во вред; Ведь красоты благословенный свет В приманку обращать — ее обычай: Игрушка бурь любовных много лет, Бедняга станет жалкою добычей.
О дивная, да не пожнешь укор,
Что красоте такой — такой позор.


96
Дополнения
Сонет 42
Любовь, меня измаявшая в прах,
И в пытке сущей для меня свята,— Чем больше горечи в моих слезах, Тем мне любви милее маета.
И не хочу (в желанье — суета) Мечтать о воле у любимых ног,
Но рад рабом твоим быть лет до ста И сердце бедное сдаю в залог.
А чтобы удалиться я не мог, Алмазной цепью сердце мне свяжи — Пусть не манят за этот вот порог Капризного Амура рубежи.
Одно хочу: не будь жестокой впредь И мне не дай до срока умереть.
Сонет 43
Молчать ли, говорить ли остается? Заговорю — ее узнаю нрав,
А если нет — то сердце разорвется Иль истечет горчайшей из отрав. Что за тиранство! Сердце отобрав, Меня лишить и языка живого,—
И речь вести я не имею прав,
И гибну, словно глупая корова.
Но сердце обучу я, как без слова Мое святое дело защищать И речью глаз, моля тепла и крова, Ее глазам слова любви читать. Умом глубоким разберет она Смиреннейшего сердца письмена.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
91
Сонет 44
Когда на грека ополчился грек,
Забыв о славном золотом руне,
Их распри арфою Орфей пресек,
Спесь и гордыню подчинив струне.
Но в этой изнурительной войне,
Где я сражаюсь лишь с самим собой И где страстей осада тяжка мне,
Не вижу я разрядки никакой;
Ведь арфу взяв слабеющей рукой,
Я добавляю в свой костер огня,
И снова скорбь, и страсти рвутся в бой, Чтобы новой пыткой истязать меня. Страстям моим бы мир, но на беду Я сею мир, а жну одну вражду.
Сонет 45
О, полно, леди, тешить зеркала,
Ища себя в сверкающем кристалле;
В меня глядись — я поживей стекла,
Хоть и не зря его отшлифовали.
В глубинах сердца моего едва ли Земное око различит черты,
Зато хранится в чистом идеале Бессмертная Идея красоты.
И если б не была жестокой ты,
И если б дымку не несли печали,
Во мне, как дар небесной чистоты,
Твой лик сиял бы чище, чем в кристалле. Но если веришь мне, а не стеклу,
То разгони мешающую мглу.


98
Дополнения
Сонет 46
Когда минует час, что ею дан,
Уйти велит ее жестокий взор;
Но вдруг с небес свирепый ураган Велит остаться — ей наперекор.
Ее ль, небес ли слушать приговор?
Что лучше мне, известно небесам,
Но с низшим небом бесполезен спор — Покорен я властительным глазам.
О Небо Высшее! Внемли мольбам:
Коль под тобой мне все равно шагать, Смири свой гнев, иначе вместе вам Меня нетрудно будет доконать. Достаточно для одного тех гроз,
Что от нее одной я перенес.
Сонет 47
Не верь таким улыбчивым глазам, Коварства их не испытав сполна; Они подобны золотым крючкам,
В которых лишь наживка и видна. Улыбкой льстивой заманит она Сердечко-рыбку в темный омут свой, И жертва жалкая обречена В руках ее кровавых на убой.
Но даже в миг убийства роковой Ее глаза с улыбкою глядят:
Мол, насладись жестокой сей игрой И без терзаний опускайся в ад.
О, что за чар могучих круговерть, Когда с улыбкою встречают смерть.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
99
Сонет 48
Листок невинный, жертва зла и гнева, Увы, тебя жестокая рука Средь языков пылающего чрева В сердцах спалила, как еретика.
Не ересь, нет! В тебе была тоска, Отстаиванье праведного дела Того, кто с кровью, бьющей у виска, Хотел сказать, как в сердце наболело; Но, не поняв печального удела,
Лишь мысля сердца исповедь пресечь, Она тогда и слышать не хотела Безумной страсти жалобную речь.
И все оке, гневной воле вопреки,
Живи, мольба поруганной строки.
Сонет 49
Не потому ли так жестока ты,
Что смерти сила у твоих очей?
Так знай: волшебный камень доброты Всего на свете крепче и сильней.
Но если прихоть гордости твоей Вершить глазами властный самосуд, То друга истинного не убей;
Пускай, верней пасленов и цикут, Твоих врагов твои глаза убьют,—
Тому ж, кто от зари и до зари Так рад у ног твоих искать приют, Глазами милосердие дари.
Плоди восторги, а не ад любви,
И только так — давая жизнь — живи.


100
Дополнения
Сонет 50
В двойном недуге дни свои влача,
И сердца ран, и плотской хвори зритель, Я на пороге повстречал врача — Телесного, мол, зелья не хотите ль?
О, как же ты неопытен, целитель,
В болезнях, где душе всего больней;
Не сердце ли телесных сфер властитель, Вращая их по прихоти своей!
Сначала в сердце мне бальзам пролей, Умерь его томленье и мытарство,
Тогда и тело станет здоровей,—
Но где врачам такое взять лекарство? Мой милый маг, моей всей жизни врач, Мне снадобье сердечное назначь.
Сонет 51
Не мрамор ли, не твердый ли гранит,
С которым билась скульптора рука, Прекраснейшие образцы хранит Незыблемыми долгие века!
Так что же я, в любви профан пока, Корю за твердость? Я не прав:
Ведь всё, в конце достойное венка, Являлось, не одну твердыню взяв!
И всё смягчимо — самый твердый сплав Усердный мастер воле покорит,—
Так я сломлю ее упрямый нрав,
Чтоб он надежностью затмил гранит. Пусть обессилю по дороге к ней,
Но с нею радость будет тем сильней.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
101
Сонет 52
Как часто, покидая домик милой,
Не с тем ли схож я, кто в бою разбит И пленником бредет в тоске унылой, Доспехи бросив, бросив верный щит! — Так пусть, как плен, мне душу леденит Печаль о том, что ныне, в отдаленье От девушки пленительней Харит,
Я обречен на долгое томленье;
Пусть даже мысль о бренном наслажденье Не смеет искусы шептать уму,
И пусть к отраде мрачное презренье Наполнит сердца моего тюрьму.
Яви, разлука, свой кромешный ад — Свиданье будет лучшей из наград.
Сонет 53
Пантера, зная, что на шкуре пятна Приятны всем, но взгляд вселяет страх, Таит от зверя то, что неприятно,
Чтоб через миг держать его в когтях.
От милой мне такой же будет крах:
Дав убедиться, что она красива,
Влечет меня на худшую из плах,
И милосердье катится с обрыва.
О, стыд какой! Божественное диво,
Что мать-земля на радость создала, Наживкой сделать для игры спесивой! — Добро стыдится быть игрушкой зла. Лишь милосердье красоте к лицу;
Ища примеры, обратись к Творцу.


102
Дополнения
Сонет 54
В раскрашенном театре бытия Лишь зрителем любимая сидит И праздно смотрит, как любовь моя В тревогах лицедейств меняет вид. Порой смеюсь я, если что смешит, Комедианта налагаю грим;
Но легким сном веселость улетит — И трагик я, и болью я томим.
Следя за настроением моим,
То отпугнет отрадный мой порыв,
То слезы смехом оскорбит пустым, Свое же сердце злом ожесточив. Когда и стоном тронуть не дано,
Что женщина, что камень — все одно.
Сонет 55
Все чары видя лика твоего И их сравнив с повадкою жестокой, Даюсь я диву, что за вещество Сплело тебя, мой деспот синеокий!
Не прах — он мыслью не согрет высокой; Не влага — ведь она огнем не жжет;
Не воздух — бледен он для алощекой;
И не огонь — он растопил бы лед.
Ее стихия — вечный небосвод,
Туда несется взор ее надменный,
И дух ее земные путы рвет,
Чтобы разлиться в чистоте нетленной.
Но если небу ты во всем сродни,
Небесною и милость сохрани.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
103
Сонет 56
Ты — чудо красоты, но беспощадна,
Как тигр, который, теплой кровью пьян, Терзает бьющегося зверя жадно И обагряет высохший бурьян;
Ты чудо — но грозна, как ураган,
Что рвет с корнями дерево и снова Гуляет смерчем средь нагих полян И жаждет дерева очередного;
Ты чудо — но безжалостно сурова,
Как та скала коварная со дна,
Что бьет ладью средь бешенства морского И, сокрушив, все так же холодна. Осознавать невесело, что я —
Тот зверь, то дерево и та ладья.
Сонет 57
О милый воин, миром не пора ли Закончить этот бесконечный бой, Где сеешь ты руины и печали,
А мне претит воинственный разбой. Я так изранен и избит тобой,
Что диво мне, как я остался цел,— Ведь эти очи, гордые собой, Пронзили сердце тысячами стрел.
И все меня берешь ты на прицел И славу мнишь в баталии обресть; Но что за слава у кровавых дел,
И верного казнить какая честь?
Не медли — мир со мною заключи И милосердно раны излечи.


104
Дополнения
Сонет 58
ТОЙ, КОТОРАЯ ТАК УВЕРЕНА В СЕБЕ
Слаба уверенность, где плоть одна Лишь на себя надеется беспечно,— Тщедушнее всего как раз она,
В себе уверенная бесконечно.
Да, бренна плоть, и сила в ней не вечна,— Пузырь пустой, надутый с полчаса;
Любую славу упразднят навечно Каприз судьбы и времени коса;
Богатство, мудрость, сила и краса В конечном счете не надежней дыма,
И тот, кто залетит под небеса,
Падет всех ниже: ибо все сразимо.
Так что же ты, наперекор судьбе,
Так искренне уверена в себе?
Сонет 59
Счастливица, и где же ты сумела Уверенность такую почерпнуть,
Что ни до лучшего тебе нет дела,
Ни страх пред худшим не сжимает грудь? Так прочный бриг свой ровно держит путь, Громады пенных волн взрезая властно,— Его с прямого курса не свернуть,
И ураган свирепствует напрасно. Уверенность такая безучастна И к злу врагов, и к милости друзей;
И ты глядишь, спокойна и прекрасна,
Не сломлена пред волею ничьей.
Ты счастлива. Но, лишь тебя любя,
И можно быть счастливее тебя.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
105
Сонет 60
Твердят нам сфер небесных знатоки: Любой планете срок определен,—
Так чертит Марс трехлетние витки, Блюдя ему предписанный закон.
И с той поры, как вертит Купидон Во мне свою планету, целый год Уже прошел,—длинней казался он, Чем сорока моих круговорот.
Но взор влюбленных подправляет счет. В орбите Купидона я найду Всех сорока томление и гнет.
Щадя меня, в очередном году,
Любви планета, сокращай пути Иль дни мои земные сократи.
Сонет 61
О дивный образ вечной благостыни,
Моя святая, идол дум моих!
Не смеет красоту твою отныне Корить за гордость безрассудный стих. Как ей, божественной среди земных, Рожденной всеблагими небесами, Воспитанной когортою святых, Украшенной их чистыми дарами,
Лучу зари пред смертными глазами, Бутону радости, подруге фей,
Не презирать погрязших в низком хламе, Но дерзостно вздыхающих по ней?
Нам на колени бы пред нею пасть,
Чем ублажать свою земную страсть.


106
Дополнения
Сонет 62
Сменив годину скорби, новый год Уже стоит с улыбкой у руля.
Погожим утром начал он поход, Покой и благоденствие суля.
Так пусть и мы, как пленница Земля, Былых тревог рассеивая дым,
Всю ветошь прегрешений пепеля,
И жизнь, и души наши обновим. Откинет радость, светлый херувим, Докучный гнет оцепенелой тьмы,
И снимет красота унылый грим, Навеянный буранами зимы.
Любовь! Внимая трепету земли,
Свой дух восторгом новым просветли!
Сонет 63
Изведав натиск бурь и непогод,
Которых равных не припомню сам,
В смертельном страхе, в смерче всех невзгод, Устав нестись по бешеным валам,—
Спешу теперь я к тихим берегам,
Где бухта Радость ждет меня давно; Прекрасный мир предстал моим глазам,
В котором светом все напоено.
Счастливец тот, кому вот так дано Достичь обетованных рубежей,
Где радости малейшей суждено Развеять прах печалей и скорбей.
Как все печали прахом не назвать,
Когда под ними — рай и благодать!


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
107
Сонет 64
Я целовал (дана мне милость эта),
И мне казалось — я в саду весной Иль пью невольно запахи букета, Войдя к влюбленной девушке в покой. О Боже! Губки пахли как левкой,
А розы щек дышали розой дикой,
Лоб белоснежный — сладкой резедой, Глаза — едва раскрывшейся гвоздикой, Овалы плеч — пунцовою клубникой, Изгибы шеи — словно розмарин, Волна груди — лилеей бледноликой, Соски — как свежий, молодой жасмин. Но всех садов и всех оранжерей Ее благоухание нежней.
Сонет 65
Тебя сомнение томит пустое,
Свободу потерять терзает страх...
Одну утрать — получишь больше вдвое И плен сочтешь за благо, а не крах.
Как сладостно в любовных быть цепях, Без принуждения, без бед и боли.
И клетка не тюрьма для нежных птах — Поют они, не чувствуя неволи.
И есть ли что-нибудь завидней доли, Чем узы душ, которым чужд разлад! Лишь правда и взаимность доброй воли О пламенной любви их говорят. Блаженство чистое нас озаряет там,
Где вера строит свой священный храм.


108
Дополнения
Сонет 66
Явив земле всю неба благодать,
Таит изъян божественность твоя:
Ведь ты смогла любовь свою отдать Такому заурядному, как я.
Зачем же ты, царица бытия,
Кому меж смертных равной не найти, Которой боги лишь годны в мужья,
Так согласилась низко снизойти?
Но ты сумеешь больше обрести,
Чем обрела бы, принцу став женой; Теперь в мой дух как факелом свети, Свой блеск умножь, с моею споря тьмой. Ведь если свет твой отражен во мне,
Ты от меня засветишься вдвойне.
Сонет 67
Как после изнурительной погони Охотник, видя дичь в кустах густых, Садится отдохнуть на мшистом лоне И гладит запыхавшихся борзых,—
Так после бега и погонь пустых,
Когда я чувств подавлен был разладом, Вернулась лань стезей погонь моих, Чтоб из ручья напиться тут же, рядом; И, одарив меня смиренным взглядом, Без трепета ждала меня у скал,
А я ее к себе, довольный ладом,
Ее же доброй волей привязал.
Но странно мне, что этот дикий зверь По доброй воле стал ручным теперь.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
109
Сонет 68
О Жизни светлый Бог, вот в этот день, Когда ты победил и смерть, и грех,
И, ад презрев, отринув злую тень Плененности, освободил нас всех, Пускай в сей день звенит веселья смех. За нас ты умер, чтобы возродиться,
Ты кровью смыл наш первородный грех, Так дай нам вечным счастьем озариться! Твоей любви должны мы все учиться,
К тебе любовь питая вновь и вновь.
Но, помня о тебе, должны стремиться Друг другу в дар нести одну любовь.
Так будем же любить в смиренье строгом: Любовь —урок, преподанный нам Богом.
Сонет 69
Прославленные воины былого Могли холмы трофеев воздвигать,
Чтоб стало очевидно для любого,
Чего добилась доблестная рать.
Каким же мне трофеем прославлять Моей любви победу, безупречность Всех чар ее, пленительную стать,
Любви ее дремавшую сердечность?
Вот этот стих мой, обращенный в вечность, Достойным монументом станет ей И, побеждая жизни скоротечность,
Вселит восторг в сердца других людей,— Восторг пред той, которую добыл Святым трудом восторженный мой пыл.


но
Дополнения
Сонет 70
О вестница царя любви Весна!
Сняв с мира снеговую власяницу И разбросав у каждого окна Пылающую красками цветницу, Ступай к любимой в зимнюю светлицу, Где спит она беспечно до сих пор, Скажи, что счастья миг не покорится, Пока его не схватишь за вихор;
Проси ее готовить свой убор И ждать царя с его прелестной свитой, Иначе — да свершится приговор:
Быть им наказанной и позабытой.
Пока весна, спеши, моя любовь,
Ведь дней ушедших не воротишь вновь.
Сонет 71
Я радуюсь, на твой рисунок глядя,
Где роль пчелы — тебе, мне — паука, Что притаился в сумрачной засаде, Чтобы пчелу схватить исподтишка.
То правда: в путах хитрого силка Тебя принудил милый враг смириться, И цепь страстей любовных так крепка, Что не найдешь ты сил освободиться. Но, как альбома красочна страница, Вместив душистых эглантерий ряд,
Так станет сладостной твоя темница, Когда ее восторги посетят.
И будут мир, согласье и покой Меж пауком и нежною пчелой.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
111
Сонет 72
Когда мой дух на дерзостных крылах, Вспарив, пронзает неба чистоту,
Его земной отягощает прах И бренность рубит крылья на лету.
Но, созерцая чудо-красоту,
Приманкой упоения влеком,
Он снова в небеса зовет мечту И там о небе не грустит былом.
Зачем влюбленному грустить о нем, Когда в купели трепетных отрад О небе не мечтает он ином,
Чем светом наполнять любимой взгляд. Ведь есть одна на свете благодать: Блаженство неба на земле познать!
Сонет 73
Нет, не для сердца плен моих страстей! Оно, не покоряясь ничему,
Лишь путам золотых твоих кудрей,
К тебе летит, прорвав свою тюрьму. Как птаха метит на руку тому,
Кто корм желанный на перстах несет, Так сердце мчится к взору твоему,
Чтоб пить его благоуханный мед.
Так пусть оно в груди твоей живет,
В нежнейшей клетке дай ему жилье, Быть может, в ней оно скорей поймет, Как славить имя светлое твое.
Поверь, ты не раскаешься, что тут,
В своей груди, дала ему приют.


112
Дополнения
Сонет 74
Блаженны буквы-звездочки со дня, Когда смогли святое имя сплесть,
Что трижды осчастливило меня,
Все дав, что можно на земле обресть. Одной обязан тем я, что я есть,
Что из ее я появился чрева;
Другая мне сокровища и честь Дала как истинная королева;
А третья — светоч мой любовный, дева, Что душу мне из праха подняла,
Чтобы на крыльях страстного напева Неслась над миром вечная хвала.
Да сохранит судьба на много лет Дары и жизнь троих Елизавет!
Сонет 75
Я это имя написал у моря,
Но смыло имя пенистой волной;
И снова написал его я вскоре —
И вновь размыл мои труды прибой. «Тщеславный тщится бренною рукой Так обессмертить смертное созданье,— Она сказала,—я же прах земной,
И имя обратится лишь в преданье».— «О нет, лишь низменному увяданье,— Сказал я, — славой ты отторгнешь прах, Мой стих тебе дарует звезд блистанье И имя начертает в небесах».
Пускай века прекраснейшим из див Живет любовь, живущих пережив.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
113
Сонет 76
О грудь, таящая бесценный клад,
Гнездо любви, приют восторгов рая, Обитель счастья, светлой неги сад,
Души небесной гавань голубая!
Как поощрял я, на тебя взирая, Любовных грез ликующий разброд, Когда неслась их бешеная стая К добыче сладостной твоих красот,
Где два соска, как ранний майский плод, С другим плодом повздоривший на лозе, Свершают свой капризнейший разлет И почивают в горделивой позе.
Завиден мне счастливый твой покой,
Но я не ведал благости такой.
Сонет 77
Роскошный стол, весь из слоновой кости, Я видел въявь иль в грезах голубых,—
За ним могли б и царственные гости По-царски яств отведать неземных;
Два яблока лежали золотых На серебре, являя гордый вид, Прекрасней яблок, что в руках своих Геракл унес из сада Гесперид.
Порочный не вкушал и не вкусит,
Меж помыслов греховных изнывая, Сладчайший плод, который был добыт Самой любовью в светлых кущах рая. Таким столом любимой грудь была,
Но лишь мечты сидели у стола.


114
Дополнения
Сонет 78
Любимой нет... Как молодой олень, Подругу потерявший, я брожу,
Где лика милого витает тень,
И этот лик я в памяти держу;
По ею хоженым лугам хожу,
Сижу в беседке, где мы с ней сидели,— Увы, нигде ее не нахожу,
О, сколько тягости в одной неделе!
Мой взор, направленный к заветной цели, Бессильно возвращается назад,
И в этой бесконечной карусели Глаза мои томятся и болят.
Глаза, оставьте поиски вовне;
Мечта моя, ищи ее во мне!
Сонет 79
Тебя красивой называют все,
Ты веришь им — твое не слепо око;
Но честь отдам я истинной красе: Полету дум и сердцу без упрека;
Все прочее красиво лишь до срока,
То — блестки плоти, больше ничего,
И только то, что вольно и высоко, Чему не тлеть, чье вечно торжество, Есть Красота — свидетельство того,
Что Дух, первоисточник совершенства, Тебя создал, земное божество,
И даровал небесное блаженство.
В его лишь чадах — истина красот,
Все остальное цветом отцветет.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
115
Сонет 80
Мне, пилигриму сказочной страны, Создателю вот этих КНИГ ШЕСТИ, Дозволь побыть на лоне тишины И в ней дыхание перевести.
Как конь, взбодренный отдыхом в пути, Из заточенья вырвусь я опять,
Чтоб снова мог волшебный мир цвести, А я его прилежно воспевать.
До той поры дай Музе поиграть, Дозволь хвалой ласкать любимой слух И созерцать святую благодать,
Что до небес мой возвышает дух.
Но скромен будь мой гимн хвалебный ей, Под стать служанке Королевы фей.
Сонет 81
Она прекрасна в золоте волос, Чарунья алощекая моя,
Когда зардеется румяней роз,
В очах огонь любовный не тая;
Когда улыбки яркая струя Смывает темной гордости налет,
И грудь ее, как полная ладья С товаром драгоценнейшим, плывет. И все ж прекрасней, если отомкнет Врата, где перлов и рубинов ряд,—
И мудрых слов теснится хоровод,
В котором духи сердца говорят. Пусть все иное — чудо Естества,
Его затмят чудесные слова.


116
Дополнения
Сонет 82
Отрада дней моих, как часто я Благословляю мой союз с тобою,
Но тем прискорбней доля мне твоя, Униженная страстью столь земною. Когда б небесной волей всеблагою Одарена и в этом ты была,
Иным стихом, огрйненным не мною, Ты, может быть, прославиться б смогла. Но если мне ты сердце отдала,
Всего себя, хоть я и значу мало,
Отдам, чтобы любовная хвала И после нас в сердцах людей звучала;
И, возвышая дух звенящий мой,
Она возвысит и тебя со мной.
Сонет 83
Ни проблеском нечистых вожделений Священный мир ее не береди,
Ни взглядом, полным чувственных стремлений, В нежнейшем сердце смуту не буди,—
И лишь с любовью чистою в груди,
С восторгом дум, а не с лукавым взором,
В обитель целомудрия иди,
Ведомый ангелов смиренных хором.
И там впивай своим счастливым взором Все то, чего ты сам достичь не мог,
Но никогда не говори с укором,
Как горек дней неласковых поток;
Лишь созерцай — и за огонь любви Стократ свою судьбу благослови.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
117
Сонет 84
Когда несется к ней хвала моя,
Твердят невежды, что я только льстив; Вот так же дрозд, услышав соловья, Бубнит не в такт бессмысленный мотив. Тот, кто в делах возвышенных ленив,
Их чтит восторгом или душит злом,— Пусть лучше чтит их, зависть затаив,
Но вровень стать не мыслит с божеством. В скрижалях сердца золотым пером Ее достоинства я начертал,—
Все строки жгут меня святым огнем, Влагая в речи сладкий мадригал.
Но если слава суждено хвале,
Пускай решат — в восторге быть иль в зле.
Сонет 85
Язык змеи с поганым острием, Которым яро фурии язвят,
Излив из пасти бешеным ручьем Шипящих слов и злобной речи яд! Пусть все бичи и все, чем страшен ад, Тебя казнят за мерзкие дела,
За то, что ложью ты раздуть бы рад В любимой угли ярости и зла.
Пусть искры их спалят тебя дотла, Тебя — с твоей бессовестной душой, Тебя, сумевшего из-за угла Пробить такою брешью мой покой. Пускай твоей наградой будет срам — Пожни все то, что мне готовил сам.


118
Дополнения
Сонет 86
С тех пор как рядом нет любви моей, Пустые дни во мне рождают стон,
И вереница тягостных ночей Пытает душу, похищая сон;
Едва лишь день украсит небосклон,
Я ночь зову, кляня истому дня,
Но только ночь возьмет меня в полон, Молю о дне, лихую ночь кляня.
Так, время ненавистное гоня,
Его пытаюсь сменой обмануть,
Но тем коварней скорбь томит меня И мйлей кажется минутный путь. Печаль не скоро оставляет нас,
Но скоро тает наслажденья час.
Сонет 87
Утратив свет, мне несший наслажденье, Судьбу свою злосчастную кляня,
Брожу я, как ночное привиденье,
И страх малейший леденит меня.
Не вижу я ни зги средь бела дня В унынии, в жестоком дум раздоре, Лишь образы небесного огня —
Ее огня — в моем трепещут взоре;
Едва затмятся, чтобы вспыхнуть вскоре, В чистейшей части духа воссиять,—
Я светом тем смягчать пытаюсь горе, Любовный голод сердца утолять.
Но, яркостью пронзив душевный склеп,
Я снова голоден и снова слеп.


Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания
Сонет 88
Как на безлистой ветке голубица Тоскует о любимом голубке И песней умоляет возвратиться, Призыв души услышать вдалеке,— Так я один, в унылом уголке Скорблю о той, которой нет со мною, И, уступая гложущей тоске,
Стенаю голубицею лесною.
И ни единой радостью земною Не увлекусь, — ее лишь нежный вид, Сияющий небесной чистотою,
И смертного, и Бога вдохновит.
Но темен день, ее лишенный света,
И без нее — как в саван жизнь одета.


^ж^ж^ж^ж*жж
ОТДЕЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДЫ СОНЕТОВ ИЗ ЦИКЛА
«AMORETTI»
Сонет I
О, как блаженны вы, страниц пугливых ряд, Трепещущих в руках ее лилейных!
Вы словно пленницы, под властелина взгляд Попавшие и ждущие велений.
И вы блаженны, строки, на мгновенье Привлекшие свет двух лучистых звезд,
Чтоб рассказать им о моих волненьях На языке неутолимых слез,
А плеск ритмичный рифм до нас донес Журчание потоков Геликона!
Он извлечен из мира тайных грез Моей душой, любовью истомленной.
Страницы, строки, рифмы — ей служите:
Мне ценен мир лишь как ее обитель!
Счастливцы вы, страницы, коль в руках лилейных, что грозятся мне кончиной, вы дрогнете — в сих ласковых цепях, как пленники пред взором властелина.
Счастливцы строки, где прочтут невинно те светочи, что звездами горят, как дух мой пишет смертною кручиной в кровавой книге сердца без отрад.
Счастливцы рифмы, что омыл стократ с ней вместе Геликона ключ священный, ведь ангела вы зрите нежный взгляд — мой пир души, мой дар Небес блаженный.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
121
Страницы, строки, рифмы — вот мой стих: коль ей по нраву, что мне до других!
Сонет XII
Однажды я просил у милых глаз немного передышки вдохновенной, своих врагов притворных не боясь, что соблазнить хотят меня изменой.
И вот я без оружия, смиренный, но из своей засады тайных чар, что порождает вид ее надменный, они в меня направили свой жар.
Я слишком слаб принять такой удар и отдаюсь безропотно в их руки, но с этих пор, под гнетом всяких кар, в тугих цепях испытываю муки.
От глаз твоих я знал одну беду, и жалуюсь, и правосудья жду.
Сонет XIX
Кукушка возвестила торжество,
Лесную трижды огласив обитель:
С весною к нам явилось божество, Влюбленных всемогущий покровитель.
Ей птичий хор ответил. Зазвучал Любовный гимн, был звук его чудесен,
И лес согласным эхом отвечал,
Как будто внял значенью этих песен.
Но та, что громче всех воспеть должна Приход любви, молчала горделиво, Презрев закон, отринула она Любовных песнопений переливы.
Покуда, о Любовь, кукушки голос нежный Ее не призовет, позволь ей быть мятежной!


122
Дополнения
Сонет XXVII
Скажи на милость, чем гордишься ты? Земная слава так недолговечна,
А смерть стоит у роковой черты,
Но ты живешь по-прежнему беспечно. Летаешь, будто легкий мотылек,
Кумир толпы, и жизнь — сплошной парад, Но все проходит, наступает срок,
И платье возвращается назад.
Закон людской суров: была и нет,
И образ твой уходит в никуда.
Но коль в стихах воспел тебя поэт,
Поверь, ты остаешься навсегда.
Гордись не тем, что быстро умирает,
А тем, что из бессмертия сияет.
Сонет XXVIII
Лавр на груди твоей в одно мгновенье Огонь надежд в душе моей разжег.
Не знак ли это твоего смягченья?
Ведь я и сам ношу такой листок. Пусть вдохновенья сладостный поток Отныне и твою наполнит грудь,
Но Дафны поучительный урок,
На лавра лист взирая, не забудь.
Не чая к Фебу нежности ничуть,
По брегу от него бежала дева,
Но боги Дафне преградили путь И превратили в лавровое древо.
Как Дафна, не беги от стреловержца, С любовью лавр его носи у сердца.


Отдельные переводы сонетов из цикла «АтогеШ»
123
Сонет XXX
Как пламень я, любимая — как лед;
Так что ж я хлад ее не растоплю И он в жару моем не изойдет,
Но крепнет лишь, чем больше я молю? И почему я жар не утолю На том морозе, что в душе у ней,
А все в поту клокочущем киплю Средь ширящихся яростно огней?
О, всех явлений на земле странней,
Что огнь твердыню льда лишь укрепил, А лед, морозом скованный сильней, Чудесно раздувает жгучий пыл.
Да, страсть в высоких душах такова, Что рушит все законы естества.
К тебе, холодной, пламень я простер. Он полыхает, убыли не зная.
Так почему, чем жарче мой костер,
Тем тверже лед в груди твоей, родная? Откуда сила в нем взялась двойная,
В живом огне, идущем от меня,
Когда душа подруги ледяная Не поддается действию огня?
Всё тверже лед в огне день ото дня. Твой лед огонь мой только раззадорил. Никто из них, упорство сохраня, Жестокий спор пока что не проспорил. Такое лишь любви дано свершить: Закон самой природы сокрушить!


124
Дополнения
Я весь горю, возлюбленная — лед.
И с каждым днем становится ясней: Чем больше жару от меня идет,
Тем холодней она и холодней.
Ну почему мой неуемный пыл Твое не сделал сердце понежней?
Весь клокочу, и пламя — горячей,
Но ни кусочка льда не растопил.
Все очень странно, но еще странней, Что жгучий огнь прочнее лед сковал — Такого мир, наверное, не знал,
Чтоб холод пламя раздувал сильней. Любовь способна выполнить вполне, Что не приснится даже в страшном сне.
Сонет XXXIIII
Подобно кораблю в морских просторах, Стремящемуся вслед своей звезде И, потеряв ее во мраке шторма, Блуждающему неизвестно где,
И я теперь покорствую судьбе,
Утратив путеводный луч свой ясный,
И неизбежный мой теперь удел —
Нестись в безвестность между скал опасных. Но все ж надежда есть, что шторм угаснет И что опять звезда моя Гелисс,
Дарящая всегда мне только счастье,
Свой нежный взор с небес опустит вниз.
А до того удел мой — власти рока Повиноваться в забытьи глубоком.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
125
Ведет звезда по верному пути,
Когда корабль в бурном океане. Шторм налетел, и некуда идти, Теряешь курс, и тонет все в тумане. Ты навсегда мой путеводный луч, Исчезла ты — и сбился я с дороги, Пойдут по небу караваны туч,
В тоске я черной и глухой тревоге.
Я верю: злые ветры улетят,
Сиять в ночи Звезде моей Полярной Не нужно в жизни мне других наград, Всевышнему и так мы благодарны.
Ну а пока, загадочность тая,
Плыву по бурным волнам бытия.
Сонет XXXV
Мои глаза, голодные от страсти, на мук своих виновника глядят, не насыщаясь, коль его в злосчастье имея — чахнут, потеряв — скорбят.
Жизнь без него для них — жестокий ад, его имея — взор в него вперили; и как сгубил Нарцисса тщетный взгляд (его же) — так я нищ от изобилья.
Мои глаза питает без усилья прекрасный вид, не зримый до сих пор,— им то отвратно, что они любили, на что теперь они не бросят взор.
Вся слава мира для меня напрасна: она как тень, лишь милая прекрасна.


126
Дополнения
Сонет XXXVII
Ах, как прелестно золото волос Она покрыла сеткой золотою!
С каким искусством все переплелось, Где мертвое горит, а где живое, Мужскому глазу сразу невдомек.
Не понимает он, что воля злая Его поймала в золотой силок И паутиной сладко обвивает.
А потому я зарекаюсь впредь:
Не обольщаться лживою игрою,
Коли душа попала в вашу сеть, Оттуда ей не выбраться живою. Познал я твердо истину одну:
Нельзя жить даже в золотом плену.
Сонет XL
Она прекрасней прочих чаровниц — Особенно бывает хороша,
Когда блеснет из-под густых ресниц, Исполнена улыбкою, душа.
Бывает, летом, небосвод круша,
Гремит гроза — и вдруг сквозь тучи злые, Вернуть тепло и свет свои спеша, Потоком солнце льет лучи живые.
И как к нему, сквозь капли дождевые И птица из листвы, и зверь из нор Доверчиво вытягивают выи,
Дрожавшие от страха до сих пор,
Так я, измучен чередою бурь,
Ловлю очей безгневную лазурь.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
127
Сонет XLV
Прекрасный облик, сколько ни гляди,
На дне зеркал, увы, не сохранится,
Зато на дне души, в моей груди,
Не облик внешний — образ твой таится Божественный, и потому зеница Плотская там не различит его:
Идее красоты навек укрыться Дано в глубинах сердца моего,
И как бы гнев ни портил твоего Обличия пропорций идеальных,
Ты Узришь прелесть лика своего
Во мне ясней, чем в зеркалах хрустальных.
Взглянув, как он сияет искони,
Все, что мрачит сиянье, — изгони!
Сонет L
Я от двойной беды зачах вполне: Болеет тело и на сердце рана.
И вот для исцеленья шлют ко мне Друзья с какой-то мазью шарлатана. Как убедить мне лекаря-болвана, Болезнь души — первопричина мук: Ведь сердце в теле вроде капитана,
А остальные члены вроде слуг. Болезни тело поразили вдруг,
Как только сердце поразило чувство — И только сердце исцелит недуг,
А не врачей ученое искусство.
Душе и телу даст здоровье снова Одно твое приветственное слово.


128
Дополнения
Сонет LII
Как рыцаря, в защиту лжи десницу Подъявшего и Божиим судом Поверженного, страж влечет в темницу, Лишив доспехов и щита с гербом,
Так я, любимой покидая дом И обреченный с ней на разлученье,
В печали гибну, думая о том,
Как пережить мне это злоключенье.
Я сам свой сторож в этом заключенье:
Я избегаю мира суеты,
И пусть умножатся мои мученья Без созерцанья милой красоты. Темница для меня разлука с милой — Меня верни и тем меня помилуй.
Сонет LUI
Красива шкура барса, все зверье Не сводит глаз, а у того забава: Позволит заглядеться на нее,
Затем — прыжок и скорая расправа. Красавица моя того же нрава,
И суть игры знакома ей вполне — Сумев однажды заманить лукаво,
Она не знает жалости ко мне.
Так поступать негоже — что извне Божественной отмечено печатью, Должно быть не приманкой в западне, Но в этот мир явиться благодатью. Ведь, право, лучше, если красота Как в Боге, с милосердием слита.


Эдмунд Спенсер. Портрет работы Уильяма Блейка (1757—1827). Фрагмент. Манчестерская художественная галерея, ок. 1800 г.


Елизавета I. Портрет с горностаем (1585) работы Николаса Хиллиарда (1547—1619). Фрагмент. Хэтфилд-Хаус, г. Хэтфилд, Великобритания
Анна Болейн. Портрет работы неизвестного художника (конец XVI в., с прижизненного портрета 1533—1536 гг.).
Фрагмент. Национальная портретная галерея, Лондон


Генри Говард, граф Сарри в возрасте 29 лет (1546). Портрет работы Уильяма Скротса (?)
(1537—1553). Фрагмент. Замок Арундел, г. Арундел, Великобритания
Сэр Томас Уайетт (ок. 1535—1537). Портрет работы
Ханса Хольбейна Младшего (1497—1543). Фрагмент. Королевская коллекция Виндзорского замка, Великобритания


Роберт Дадли, граф Лестер (начало 1560-х).
Портрет работы Стивена ван дер Мейлена (ум. 1563 или 1564).
Фрагмент. Собрание Уоллеса, Лондон
Филип Сидни (конец 1580-х — начало 1590-х). Посмертный портрет работы Иеронима Кустодиса (ум. ок. 1593) с оригинала Корнелиса Кеттеля (1578).
Фрагмент. Лонглит-Хаус, графство Уилтшир, Великобритания


Сэр Уолтер Роли (1588). Портрет работы неизвестного художника (подписан монограммой Н.). Фрагмент. Национальная портретная галерея, Лондон
Роберт Деверо, второй граф Эссекс (ок. 1596). Портрет работы Маркуса Герартса Младшего (1561 или 1562-1636).
Фрагмент. Национальная портретная галерея, Лондон


Купидон (1875). Фрагмент. Художник Адольф Вильям Бутро (1825—1905). Бриджменская библиотека искусств, Лондон


Девушка, защищающаяся от Эрота (1880). Фрагмент. Художник Адольф Вильям Бугро. Музей Пола Гетти, Лос-Анджелес


Разворот первого издания «Amoretti и Эпиталамы» (1595) с сонетами


Разворот первого издания «Amoretti и Эпиталамы» с «Анакреонтическими стихотворениями»


Купидон, укравший мед (1514). Фрагмент. Художник Альбрехт Дюрер (1471—1528). Музей истории искусств, Вена


Купидон жалуется Венере (1525). Фрагмент. Художник Лукас Кранах Старший (1472—1553). Национальная галерея, Лондон


Венера, утешающая Амура (1751). Фрагмент. Художник Франсуа Буше (1703—1770). Вашингтонская национальная галерея


Венера утешает Амура, ужаленного пчелой (ок. 1802). Фрагмент. Художник Бенджамен Уэст (1738—1820). Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург


Триумф Венеры (середина —вторая половина XVIII в.). Фрагмент.
Художник круга Франсуа Буше (1703-1770).
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Принц Артур и Королева фей (ок. 1788). Фрагмент. Художник Иоганн Генрих Фюсли (1741—1825).
Художественный музей, Базель


Венчание. Иллюстрация из «Книги Роксбургских баллад», собрания баллад XVII в., опубликованного в 1847 г.
Замок Килколман. Рисунок Ричарда Ловетта с фотографии дублинского фотографа Лоренса, из серии «Ирландские картины, рисованные пером и карандашом и пером». Воспроизведено по изданию: Lovett R. Irish Pictures Drawn with Pen and Pencil. L.: The Religious Tract Society, 1888. P. 99


Разворот первого издания «Amoretti и Эпиталамы» (1595) с заключительной строфой «Эпиталамы»


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
129
Сонет LIIII
В театре жизни ты, моя любовь,
С бесстрастным видом смотришь представленье, В котором я играю вновь и вновь,
Чтоб лицедейством скрыть свое волненье. Комичен я в те редкие мгновенья,
Когда приходит счастье на порог.
Трагичен я, когда по мановенью Лихой судьбы проходит счастья срок.
А ты молчишь, ты вникнуть не берешься В причину слез, и страсти, и огня.
Заплачу я — ты только засмеешься,
Захохочу — ты высмеешь меня.
Ты слез не видишь, презираешь пламень...
Ты женщина ль? О нет, бездушный камень!
В театре том, что жизнью называют,
Моя любимая свой занимает ряд,
Садится в кресло, смотрит все подряд, Спектакль не нравится, она сидит, зевает. Когда смешное мной овладевает,
Комедия в театре верх берет,
Всем весело, но настает черед —
Трагедия свой счет мне предъявляет.
Но что бы я на сцене ни играл,
Она всему внимает равнодушно,
Я засмеюсь — становится ей скучно, Заплачу — беспричинный смех напал.
Что ею движет, где сердечный пламень?
Она не женщина, она — бездушный камень!


130
Дополнения
Сонет LV
Сравнив ее жестокость с красотою И оценив природы мастерство,
Я вижу, что, похоже, не простое Ваятель брал для лепки вещество.
Не прах: в ней дух возвышенней его.
Не воду: в ней не остывают страсти.
Не воздух: в ней земное естество.
А у огня над нею нету власти.
Но, разложив вселенную на части,
Я позабыл сказать про небеса,
Чью высь и глубь ей дал бессмертный мастер, Чтоб рбвней их слыла ее краса.
Но коль ты впрямь чужда греховной тверди — Будь небесам подобна в милосердьи.
Сонет LVI
Прекрасна ты, но злобна и жестока,
Подобно тигру, что, взалкав поживы,
В трепещущую лань вперяет око —
И в клочья рвет ее нетерпеливо.
Прекрасна ты, но нравна и строптива, Подобно буре, что ревет, седа,
И силою могучего порыва Дуб-исполин ломает без труда.
Прекрасна ты, но властна и тверда,
Подобно скалам, волнами омытым,
Куда влечет коварная вода
На гибель судно с грузом, в трюмах скрытым.
Я с теми дубом, судном, ланью схож:
Меня ломаешь, губишь, в клочья рвешь.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
131
Сонет LVII
Прекрасная, молю я, пощади!
Пора закончить долгое сраженье — Иссяк военный пыл в моей груди,
Твой натиск вверг меня в изнеможенье. От ран саднящих всякое движенье Мне мнится мукой смертною сейчас, Готов признать я в битве пораженье —
Я поражен стрелами метких глаз.
Ты, чванясь, выставляешь напоказ Мученья жертвы, сломленной борьбою, Но убивать жестоко сотни раз Того, кто счастлив жить одной тобою... Так пощади, пусть будет мир мне дан — И я мгновенно исцелюсь от ран.
Сонет ШИ
ТОЙ, ЧТО ЧРЕЗМЕРНО УВЕРЕНА В СВОИХ СОБСТВЕННЫХ СИЛАХ
Мнит тщетно о себе плотская сила, Отринув помощь и забыв про страх;
Ту, что себя всесильной возомнила, Всенепременно ожидает крах;
И плоть, и сила плотская суть прах; Утратив раз, их не вернуть обратно — Их время на безжалостных крыл ах В могильный мрак уносит невозвратно. И даже ту, что прочих многократно Всем превзошла, не минет эта часть. Достоинства даны нам не бесплатно — С высот таких тем ниже можно пасть. Так почему, в опасной сей гордыне,
Ты столь самоуверенна поныне?


132
Дополнения
Немало бурь и штормов позади,
И смерть витала надо мной не раз, Швыряли волны бедный мой баркас У океана на седой груди.
Желанный берег вижу вдалеке,
Но до него мне плыть еще и плыть, Уставшего он может приютить,
Дать отдышаться на морском песке. Поможет исстрадавшимся вконец Почувствовать себя в земном раю, Забыть про боль давнишнюю свою, Испить усладу любящих сердец.
И замедляют горести свой бег,
Когда достиг блаженства человек.
Сонет LXVII
Подобно утомленному погоней Охотнику, утратившему след И у ручья прилегшему на склоне Там, где сквозь ветви чуть проходит свет, Я осознал, что уж надежды нет И что пора с добычею проститься,
Как вдруг из леса, не боясь тенет,
Явилась лань к ручью, чтобы напиться. Меня заметив, не умчалась птицей, Доверчиво стояла предо мной, Предоставляя счастье насладиться,
Ее касаясь ласковой рукой.
Не странно ли найти в столь робком звере Такое безграничное доверье?
В горячке гона перепутав след И испустив добычу в чаще бора,


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
133
Охотник видит, что удачи нет,
И ждет в теньке, когда вернется свора. Вот так, не чуя прежнего задора В бесплодной скачке, поджидал и я. Вдруг — лань: стоит и смотрит без укора И воду пьет из ближнего ручья.
Я подхожу, дыханье затая.
Нет, не бежит, во взгляде нет испуга. Дрожит, но руку протянул — моя!
И вот лежит, спеленутая туго.
Как, право, странно: столь дика на вид — А добровольно сдаться норовит.
Сонет LXVIII
В сей светлый день Ты мир греховный спас, Смерть победивши волею небесной,
И неизбежный ад отвел от нас,
И отворил врата темницы тесной.
Даруй же радость в этот день воскресный: Пусть будет нам, за чьи грехи сполна Ты заплатил однажды мукой крестной, Надежда счастья вечного дана.
Да, велика любви Твоей цена!
И мы Тебе вернем ее по праву —
Дай нам любовью, что Твоей равна,
Любить друг друга Господу во славу.
Любовь моя, насколько хватит сил,
Давай любить, как нас Господь учил.
Святой владыка! В этот светлый день Ты победил и Смерть, и смертный грех, Ты ада мрачного развеял тень,
Из рабства нас к блаженству вывел всех. И радостью начнется день для тех,
За коих умер, праведник, Ты сам,


134
Дополнения
Святая кровь Твоя с нас смыла грех И жизнь в блаженстве предрешила нам. Хвала Твоей любви, Твоим делам.
Тебя готовы возлюбить опять За то же. И с блаженством пополам Любовию друг друга ублажать.
Так будем же любить: ведь сей урок Преподает, любовь моя, сам Бог.
Сонет LXX
У короля любви, что правит нами,
Ты вестница, о нежная Весна.
Накинув плащ, усыпанный цветами, Чьим ароматом вся земля полна,
Ступай к любимой, разбуди от сна Ее в жилище зимнем и сонливом.
Скажи, не будет счастлива она,
Не поспешив за временем счастливым. Как должно юным, нежным и красивым, Пускай повинности любви несет.
А ту, что вешним не вняла призывам, Ничто от наказанья не спасет.
О милая, весны нам не вернуть.
Со свитой короля — скорее в путь!
Сонет LXXI
На вышивке смогла себя сравнить Ты с пчелкою, что кружит над цветком, Меня же — с пауком, что держит нить И жертву стережет свою тайком.
Да, ты моим изловлена силком —
Моя любовь прочнее всяких пут.
Ты пленена возлюбленным врагом,
И вырваться теперь — напрасный труд.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
135
И сколь узор прекрасен, что совьют В шитье твоем нарцисс и цикламен, Столь ты полюбишь пленницей быть тут, Благословив свой неги полный плен.
И мир узрит, не знавший о таком, Согласье меж пчелой и пауком.
Сонет LXXII
Как часто дух, расправивши крыла, Летит мечтой к умытым небесам,
Но дел земных так ноша тяжела, Сковала по рукам и по ногам.
И, воспарив к вершине красоты,
В которой тайны светятся небес, Спускаешься обратно с высоты В привычный мир, откуда дух унес. Воображенье хрупкое порой К другим меня возносит небесам.
Как сделать так, чтоб ты была со мной, Но по небесным чтоб жила часам.
В мечтах высоких в небо воспаряя, Хочу земным я наслаждаться раем.
Сонет LXXV
Ее я имя вывел на песке —
Пришел прибой, и волны буквы смыли.
Я снова начертал его в тоске,
И снова стерто было имя милой.
— Увы,—она промолвила,—нет силы В тщеславии твоем, а мой удел Найти когда-нибудь свою могилу
И быть забытой навсегда везде.
— Ты не права! — воскликнул я.— Пусть те Во прахе забываются, кто низок.


136
Дополнения
Наперекор презренной суете Мой гордый стих судьбе бросает вызов. Сколь ни могуча смерть — любовь сильней И вечно будет обновлять людей.
Я имя милой вздумал написать На дюнах, но его смела волна.
Его решил я вывести опять,
И вновь прибоем смыло письмена. «Бесплодны тщания, — рекла она,—
То наделить бессмертьем, что умрет! Уничтоженью я обречена,
И время без следа меня сотрет».
«Нет, — молвил я. — Пусть низших тварей род Падет во прах — жить будешь ты в молве: Мой стих тебя навек превознесет,
Напишет имя в горней синеве;
Коль смерть одержит верх над всем живым, Мы жизнь любовью вечной возродим».
На берегу безжалостный прибой Стер имя милой, что я начертал.
Я тем же буквам дал наклон другой,
Но поглотил его девятый вал.
«Так ты, — она сказала, — возмечтал Увековечить смертное! Гордец!
Ведь я исчезну — разве ты не знал?
И мне, как имени, придет конец».
«Нет, — я сказал, — ведь превратится в прах Лишь низменное. А моя строка Начертана в высоких небесах,
В ней это имя проживет века.
И, если смерть задушит все живое,
Мы сможем Жизнь восстановить с тобою».


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
137
Я на влажном песке твое имя оставил,
Набежала волна, и сравняла песок.
Я второю строкой тебя снова прославил,
Но катились валы, не щадя моих строк.
Мне с улыбкою милая грустно сказала:
Не трудись понапрасну, свой пыл охлади.
Нет бессмертия смертным, с открытым забралом Встреть последний свой час и спокойно уйди.
Я ответил: подвластно могиле, что бренно.
Твое имя в стихах я заставлю сиять,
Пусть алмазом в веках оно светит бессменно, Нет, его никогда никому не отнять.
И если даже смерть весь мир разрушит,
Любовь спасет для жизни наши души.
Сонет LXXVI
Грудь эта добродетелей полна,
Любви обитель, райские врата, Восторг, блаженство, дивная страна, Прекрасная, влекущая мечта.
Меня ее волнует красота,
И мысли дерзко замедляют бег, Стремясь попасть в блаженные места, Как корабли, желанный видя брег.
И меж холмами, белыми как снег И нежными, как первый ранний плод, Уселись мысли, обретя навек Пленительный и сладостный оплот. Завидую вам, мысли! Я, увы,
Не вхож в тот рай, куда пробрались вы.


138
Дополнения
Сонет LXXVIII
Я обхожу все рощи и поля,
Как олененок, потерявший мать. Любимую ищу повсюду я,
Где прежде довелось ее встречать.
К беседке старой прихожу опять,
Ищу в лугах зеленых милой след,
Но я ее не в силах отыскать —
Лишь образ здесь, самой ее здесь нет. Хотя я обыскал весь белый свет,
Нигде я не сумел ее найти,
Нигде не отыскал ее примет,
Нигде ее не встретил на пути.
К чему глаза мне? Образ тот незрим — Он перед взором мысленным моим.
Сонет LXXIX
Тебя зовут прекрасной, и по праву:
Твоя краса тебе самой видна.
Но доброта затмит былую славу, Всесильем добродетели сильна.
Всему иному, право, грош цена:
Краса пойдет забвенью на потраву.
Лишь то, над чем греховность не вольна, В своей свободе вечности по нраву.
Вот сущность настоящей красоты — Небесный дар, божественное семя.
В величье духа — сила чистоты,
Черты которой не стирает время.
Земной красе сужден земной удел. Прекрасен тот, кто жил для добрых дел.


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
139
Сонет LXXXI
Прекрасны, как заря, ее ланиты,
Когда Амура свет на них зажжен,
И локон милый, ветерком развитый, Когда, как жизнь моя, трепещет он.
И грудь ее — роскошный галеон, Плывущий с грузом мира драгоценным,
И взор небесный — хоть и омрачен Порой бывает облачком надменным.
Но чудом назову я несравненным,
Когда кораллово-жемчужный грот Вдруг растворится — и ручьем блаженным Ее души премудрость истечет.
Там было Естество, дарами щедро;
А здесь ее Души явились недра.
Она мила, когда златая прядь Мелькнет, на миг развита ветром ярым, Когда начнут на щечках расцветать Цветы и очи вспыхнут нежным жаром, Мила, когда те тучи, что ударом Грозили мне, улыбкой сметены,
Когда судами с редкостным товаром Младые перси зыблются, пышны.
Но все ж милей, когда отворены Врата в оправе перлов и рубина:
Чрез них слова, премудрости полны, Струятся, словно царственные вина. Черты ее природно хороши,
В речах же — опыт сердца и души.


140
Дополнения
Сонет LXXXIIII
Пусть даже искра чувственных желаний, Пусть даже призрак похоти земной Не причинят душе ее страданий —
Ничто пусть не смутит ее покой,
Но пусть текут прозрачною струей Благие помышленья без преграды В приюте, осененном тишиной,
И ангельские строгие услады.
Благодари за ласковые взгляды,
Которых я, увы, снискать не смог,
И не ищи себе иной награды,
Не требуй ничего любви в залог.
Лишь созерцай смиренно чудо света И жребий свой благослови за это.
Сонет LXXXVI
Язык твой, будто смоченный в отравах, Наполнивший злоречьем целый свет, Похож на жала Фурий змееглавых — Источник яда, кладезь всех клевет. Чума тебя возьми за подлый бред!
Ты сгинешь сам от собственного слова: Ведь уголья любви моей в ответ На пепелище разгорятся снова.
Огонь, что ты разжег, тебя же крови Лишит, и погорельцем-бедняком Ты, непохожий на себя былого,
Ко мне же приплетешься за куском.
Да будет вечный срам тебе в удел За то, что посрамить меня хотел!


Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti»
141
Сонет LXXXVII
Любовь сокрылась от моих очей —
И дни свои я провожу, страдая,
И в тишине медлительных ночей Томлюсь, рассвета жадно ожидая.
Но лишь заря восходит молодая —
Я жажду, чтоб опять настала ночь,
А ночь придет — и вновь поры, когда я Увижу солнце, станет ждать невмочь,
И новый день — как канувший точь-в-точь, И грусть моя все прибавляет в силе,
Ни днем, ни ночью не уходит прочь — Подобна каждая минута миле.
Так нет конца у тягостной поры —
А дни блаженства чересчур быстры.
С тех пор как разлучился я с любимой, я много дней провел среди невзгод, и кажется, что медленно, незримо, ночей тянулся скорбный хоровод.
Ведь если день украсит небосвод, хочу, чтоб ночь сменила день тоскливый, когда же ночь безлунная придет, возврата дня я жду нетерпеливо.
В надежде трачу время молчаливо, стремясь печаль той сменой обмануть, но снова скорбь гнетет меня ревниво, и кажется мне длинным краткий путь.
Мы слишком долго грусти видим лик, но час блаженства исчезает вмиг.


142
Дополнения
Сонет LXXXIX
На голой ветке, в горе и тоске,
Голубка от разлуки изнывает.
И на своем, на птичьем языке Возлюбленного песней призывает.
Вот и меня печаль одолевает —
Моей любимой нынче нет со мной. Хожу, томлюсь, а боль не остывает.
Я как голубка от тоски больной.
Что мне утехи бренности земной! Пускай лишь милая не смотрит строго. На целом свете только ей одной Дано утешить словом даже Бога.
Но нет ее — и свет во тьме погас.
И жизнь не в жизнь без этих ясных глаз.


[АНАКРЕОНТИКА]
[I]
В дни юности моей Эрот,
Слепой малыш, слукавил:
Чтоб в яром улье взял я мед,
Мне храбрости прибавил.
5 Но, видя, как ужален я,
Он улетел в свои края.
[И]
Охотясь, зрит Диана днем Эрота, что забылся сном У своего колчана; io Она стрелу златую в нем Сменила на свою тайком —
И ей нанес мне рану
Эрот, а со стрелой Эрота Диана вышла на охоту.
[III]
is Тайком узрел я, как, прельщен,
Явился к милой Купидон И ей промолвил: «Здравствуй, мама!» Я засмеялся; и смущен,
Стыдясь, покрылся краской он:
20 Малыш Венеру спутал с Дамой.
Ему сказал я: «Не красней, Ошиблись многие пред ней».


144
Дополнения
[IV]
Раз, на коленях матери лежащий,
В дремоту впал Эрот,
25 Тут нежной пчелки, яростно жужжащей, Послышался полет.
Ребенок, сим гуденьем пробужденный, На пчелку бросил взгляд:
«Тварь малая, но голос исступленный, зо И будит всех подряд.
Сердясь, она кружит затем,
Чтоб угрожать бесстрашно всем».
Но, улыбаясь, мать ему сказала,
И в шутку, и всерьез:
35 «Смотри, ты сам почти такой же малый, С тебя такой же спрос.
Страдают от тебя на небе боги И люди на земле:
Им, спящим, досаждаешь ты в чертоге, 40 Подобно сей пчеле.
Ты иль жестокость отврати,
Иль тихо, словно лист, лети».
Однако захотел мальчишка злой Прервать ее полет,
45 С беспечною отвагой за пчелой Погнался наш Эрот.
Но лишь ее рукою он зажал —
Ужалила пчела;
Тогда он заревел и завизжал: so «Как рана тяжела!
Кого я презирал дотоль,
Мне жалом причинила боль».
Бежит он прямо к матери своей Поплакаться о горе:
55 Она смеется над забавой сей,
Хотя печаль во взоре.


[Анакреонтика]
145
«А как же, сын мой, жгуча боль у тех, Чье сердце ты пронзаешь,
Наносишь раны для своих утех 60 И жалости не знаешь.
Имей же состраданье впредь,
Не дай влюбленным умереть».
Стенающего мальчика накрыла Она своей полой;
65 Как жалостно он каялся в постылой Насмешке над пчелой.
Но мать ему перевязала раны, Бальзамом умастив,
В источнике любви своей желанной 70 Затем его омыв.
Пусть часто пчелы жалят нас —
С Венерой ждет блаженства час.
Но вскорости шалун вернулся снова — Его болезнь прошла:
75 Он посвежел, по-прежнему готовый Надеть личину зла.
И вот любви стрелой остроконечной Нанес мне рану он:
Забыл наказы матери беспечно «о Жестокий Купидон.
Теперь томлюсь я в ожиданье —
Уймет ли он мои страданья.


^ж^ж^ж^жжж
ИЗ ПОЭМЫ «EPITHALAMIUM»
1
Проснись, моя любовь! Уже заря-царица Проснулась и идет: готова колесница Принять ее и мчать по тверди голубой,
И Феб свое чело вздымает над землей.
Чу! хор веселых птиц, порхая в поднебесной,
Шлет к небу гимн любви восторженный, прелестный: Малиновка поет; чиж вторит и звенит;
Веселый черный дрозд пронзительно кричит;
Воркует голубок — подругу призывает —
И радостно ему голубка отвечает.
Так весь пернатый хор в один собрался рой,
Чтоб этот чудный день почтить своей хвалой.
Чего ж, любовь моя, тебе так крепко спится?
Тебе давно пора проснуться, пробудиться,
Чтоб, выйдя на балкон, счастливца поджидать И пенью этих птиц задумчиво внимать.
Их стройный хор любовь и счастье воспевает —
И вторит лес ему, и эхо отвечает.
2
Но вот моя любовь проснулася — и очи Из-под густых ресниц, как звезды южной ночи, Дремавшие досель под флером черных туч, Сверкнули горячей, чем солнца первый луч. Теперь идите вы — о дщери наслаждений! —
И помогите ей спастись от сновидений И пурпуром одежд прикрыть свои красы.


Из поэмы «Epithalamium>
147
Идите же скорей, прекрасные часы, Решительницы благ времен текущих года,
Чья родина — Олимп, чье лоно — вся природа И чья благая мощь все зиждет, создает,
Все, чем весь этот мир и дышит, и цветет.
А вы, краса морей безгранных, Нереиды, Прислужницы-рабы пленительной Киприды, Спешите: уж пора невесту одевать!
Но помните, когда начнете прикрывать Вы прелести ее — всего не закрывайте И как богиню нег Киприду воспевайте Царицу дум моих, что сердце мне живит —
И лес ответит вам, и эхо прозвучит.
3
И вот любовь моя готова появиться!
Пусть хор ее подруг вокруг нее роится!
А вы, друзья того, кто света ей милей,
Спешите — он идет: жених уж у дверей!
Пусть все цветет вокруг и примет вид достойный Такого дня любви: для радости спокойной,
Какого — вкруг себя рассеяв сумрак туч —
Не освещал вовек горячий солнца луч.
О солнце! покажи свой лик животворящий,
Но умягчи свой жар — слепящий и палящий —
Чтоб он ее лица, горй, не опалил И нежности его и блеска не лишил.
О лучезарный Феб! Отец смиренной музы!
Когда не порвались нас вяжущие узы И я достойно пел величие твое —
Исполни, светлый бог, желание мое:
Пусть будет этот день — лишь этот день блаженный — Моим, другие ж все — твоими, несравненный!
Тогда хвалебный гимн пространство огласит —
И лес ответит мне, и эхо прозвучит.


148
Дополнения
4
И вот она идет, как нечто неземное,
Как Феб из своего восточного покоя, Стремящийся пройти божественный свой путь. Одежды и струи упавшего на грудь И мрамор чудных плеч прозрачного покрова — Все придает ей вид чего-то неземного. Роскошная волна кудрей ее густых,
Подобно бахроме из нитей золотых,
Сбегая по плечам потоком небывалым,
Ей служит золотым и легким покрывалом. Венок, как ореол, сияет на челе;
Смущенные глаза потуплены к земле; Склоненной головы поднять она не смеет И, слыша похвалы, трепещет и краснеет:
Так мало в ней, святой, той гордости сухой,
Что часто так царит над женской красотой.
И все же пусть ваш гимн невесту воспевает,
И вторит лес ему, и эхо отвечает.
5
Скажите, девы, мне, вы, здешние лилеи, Видали ль вы когда красавицу добрее, Прекрасней и нежней, чем — чудная — она, Что щедро так красой Творцом одарена, Чьи светлые глаза блистают, как сафиры, Чело белей снегов, а голос — звуки лиры, Чьи губки — лепестки, чья грудь так высока И яблоком горит румяная щека.
Чего ж стоите вы и молча, в изумленьи Глядите на нее, стоящую в волненьи,—
И песня торжества, прервавшися, молчит,
И лес не вторит ей, и эхо не звучит?


Из поэмы «Epithalamium»
149
6
Но если бы ваш взор, восторженный и страстный, Проникнуть мог в тайник души ее прекрасной, Исполненной тех благ, что небом ей даны,
Вы были бы еще сильней поражены!
В душе ее живут невинность, безмятежность,
Любовь, стыдливость, честь и женственная нежность; Там добродетель трон воздвигла — и царит,
И правый суд одна — безгрешная — творит,
Перед которым в прах главу свою склоняет Страстей земных собор и в ужасе смолкает.
Святой, ей даже мысль о чем-нибудь дурном Не может вспасть на ум, встревожить сердце злом. Когда б сокровищ тех всю роскошь увидали,
Которых, может быть, вы в ней не замечали,
Тогда б ваш стройный гимн вознесся к небесам И эхо гор и лес ответили бы вам!
7
Пора! откройте храм, раздайтесь, дайте место, Чтоб в сень его могла войти моя невеста! Пускай гирлянды роз, струей сбегая вниз, Спиралью обовьют колонны и карниз —
И тем почтут ее! Полна огня святого, Становится она пред ликом Всеблагого.
Когда, о девы, в храм вы будете входить, Смиряясь, на нее старайтесь походить!
Вы, девы, к алтарю прекрасную ведите И ей свершить обряд священный помогите! Пускай орган хвалой Всевышнему гремит, Пускай священный гимн таинственно звучит И радостью сердца благие наполняет:
И вторит эхо им, и лес им отвечает!


150
Дополнения
8
Взгляните, вот она стоит пред алтарем; Священник перед ней. С сияющим лицом Она словам его таинственным внимает —
И розами любви лицо ее пылает,
Окрашивая снег багряною зарей.
И ангелы — и те, что светлою семьей Над Божьим алтарем невидимо витают,
И те, забыв свой долг, вокруг нее порхают И на красы ее чем более глядят,
Тем более глядеть желанием горят.
Но томные глаза, опущенные долу,
Покорные святой стыдливости глаголу, Боятся даже взгляд в пространство устремить, Чтоб тем дурную мысль на ум не заронить. Зачем краснеешь ты, мне руку подавая,
Залог любви святой, прелестная, святая? Пусть, ангелы, ваш хор пространство огласит И лес ответит вам, и эхо прозвучит!


ЭПИТАЛАМИЙ
1
О сведущие сестры, часто мне Иных вы приукрасить помогали,
Кто ваших рифм достоин был вполне; И, слыша имена, что в них звучали,
5 Великая не презирала лэ,
Лишь радуясь хвале.
Когда ж вы от превратностей фортуны, Любви иль смерти плакали во мгле, Тогда звучали грустно ваши струны, io Учились реки с рощами у вас Печалиться в тот час.
Но горестным словам теперь не место, Венками увенчайтесь, чтобы вновь Помочь мне восхвалять мою Любовь, is И пусть никто не выскажет протеста: Как пел Орфей свою невесту,
Так буду я свою невесту петь;
Леса ответят мне, чтоб эхом прозвенеть.
2
И прежде чем протянет по холмам 20 Свой луч златой вселенское светило, Изгнав ночную дымку здесь и там, Проснитесь и в чертог ступайте к милой,


152
Дополнения
К любимой, верной горлице моей, Возрадовавшись ей.
25 Ее будите, ведь уже проснулся И шествие готовит Гименей,
Вон факел ярким пламенем взметнулся, Холостяки, постройтесь быстро в ряд, Надевши свой наряд, зо Ее будите и оденьте споро.
Глядите! День желаемый пришел:
Не будет больше горестей и зол,
Она восторг взамен получит скоро. Пока идут все сборы,
35 Ей в утешенье вы должны пропеть,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
3
Всех нимф с собой ведите, что окрест Слышны в ручьях, морях, в лесах зеленых, Из всех соседних к ней и ближних мест 40 В своих венках прекраснейших плетеных. Пусть для моей возлюбленной с собой Они венок другой Возьмут, сплетя его из роз и лилий,
Связав шелкбвой лентой голубой.
45 И пусть букетов свадебных обилье Из всех цветов они приносят в срок — Украсить ей чертог.
И пусть тропинки, где она пройдет,
Чтоб ноги не поранились камнями, so Покроют ароматными цветами И, словно луг, расцветят до ворот. Закончив, ждите здесь, когда она Проснется ото сна.
И песню в честь нее вам надо спеть,
55 Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.


Эпиталамий
153
4
Вы, нимфы Мьюллы, чья вода округ Наполнена форелью серебристой,
Где много ненасытных, крупных щук, (Форель и щуки вкусны и мясисты), во И нимфы озерца, что заросло,
Где рыб нет как назло,
Свои власы висящие свяжите,
И в водах, вашем зеркале, зело Вы лица свои зорко рассмотрите —
65 Пусть не увидит милая на них Изъянов никаких.
Вы, ореады, стражницы оленей,
Что прячутся от хищников в горах,
Вы, кто отважно, с луками в руках,
70 Волков жестоких держит в отдаленье, Сюда! без промедленья!
Дабы одеть невесту и пропеть,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
5
Любимая, проснись! Пришла пора!
75 Покинула Заря Тифона ложе:
В путь, колесница, вся из серебра!
И Феб готов явить свой лик пригожий.
Чу! Слушай песни птиц — в них расцвела Влюбленным похвала, so Встречают утро жаворонка трели,
Дрозды свистят ответно у ствола,
Малиновки нежнее всех запели,
Им щебетать в согласии не лень В сей славный день.
85 Ах, милая, что спишь ты, как убита.
Пора проснуться! Судя по всему,
Готовы все к приходу твоему,
Ты слышишь песнь любви сей птичьей свиты


154
Дополнения
В листве, росой покрытой?
90 Они тебе с восторгом будут петь,
Леса ответят им, чтоб эхом прозвенеть.
6
Вот милая проснулась ото сна,
Ее глаза, как звездочки сквозь тучи, Сияют ясно, ярче, чем луна 95 Иль Геспер, лучезарный и могучий. Сюда спешите, девы, во всю мочь — Одеться ей помочь.
Сначала, Оры, вы, кого родили В Зевесовом эдеме День и Ночь, юо Кого природой править наделили,
Кто на земле являет испокон Порядок и закон;
Вы, три служанки Кипрской Царицы, Кто гордую красу ее хранит, los Моей невесты столь же дивный вид Нарядами украсьте, ведь явиться Должна средь вас юница.
Как и Венере, ей должны вы петь,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
7
по Готова выйти милая моя,
Пусть девственницы ждут ее спокойно, Вы, юноши, девицам предстоя, Готовьтесь встретить жениха достойно. Наденьте самый лучший свой наряд, ns Дню радостному в лад.
Счастливей дня, ты, Солнце, не видало, Так подари нам ласковый свой взгляд, Но чтоб твое тепло не обжигало:


Эпиталамий
155
Не опали ее лучистый лик,
120 Красы ее родник.
Прекрасный Феб, веселых Муз родитель, Коли тебя всегда я почитал,
И песнями своими восхищал,
Меня не отвергай, я твой проситель,
125 Пусть будет только этот день — моим,
А ты — царь остальным.
Тебе, владыке, гимн я буду петь,
Леса ответят мне, чтоб эхом прозвенеть.
8
Послушайте, как бардов шумный клан во Уже идет к нам с музыкой игривой: Свирель, дрожащий кроуд и тимпан Звучат столь гармонично, нефальшиво. Бьют в тамбурины девицы с утра, Отрадна их игра,
135 Они поют, к тому же и танцуют,
Им радоваться самая пора;
По улицам юнцы летят, ликуют,
Кричат нестройно, громко (их почин), Как будто глас один: но «Ио, Гимен! О, слава Гименею!»
Их резкий крик до Неба достает,
И заполняет весь небесный свод;
Народ, стоящий рядом, все сильнее Ей рукоплещет, и бегут валы 145 Великой похвалы.
Здесь Гименея вечно будут петь,
Леса ответят им, чтоб эхом прозвенеть.
9
Вот вышла величаво и она,
Как на востоке Феба из светлицы iso В свой славный путь выходит издавна,


156
Дополнения
Вся в белом, что пристало для девицы. Так и моей невесте скажут вслед:
«Как Ангел! Лучше нет!»
Распущенные волосы златые iss Усыпал жемчуг и вплетенный цвет, Плащом свисают локоны густые:
В ней — королевы-девственницы свет.
В венке (зеленый цвет)
Она глядит несмело и смущенно,
160 Раз на нее глазеет весь народ,
Как вкопанный стоящий у ворот.
Боясь поднять повыше лик влюбленный, Краснеет от похвал она людских,
Но не горда от них.
165 Ей громкую хвалу должны вы спеть,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
10
Купеческие дочки, до сих пор Встречали ль вы столь милое созданье, Чей скромен и прелестен нежный взор, 170 В ком добродетель и очарованье?
Лоб у нее — слоновой кости пир,
Ее глаза — сапфир,
Средь щек — румяных яблочек обилье, А губы — вишни, искушать весь мир,
175 Грудь — словно чаши сливками налили, Соски — бутоны лилий.
Как башня — шея, белый мрамор строг, Все тело как дворец благодаренья, Вознесший кверху тысячу ступеней, iso Где чести трон и честности чертог.
Что на нее, застыв, глядите все вы, Дивящиеся девы?
Забыли, что вам надо песни петь?
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть!


Эпиталамий
157
и
iss Но если бы узрели вы сейчас Небесными дарами наделенный Ее прекрасный дух, что скрыт от глаз,
Вы замерли бы в позе изумленной,
Как те, кто испытал, себе не рад,
190 Медузы страшный взгляд.
В любимой есть любовь и непорочность,
И женственность, и скромность божества, Радение о чести, веры прочность;
Воссела добродетель в ней на трон,
195 Издав такой закон:
Должны служить ей низменные страсти И быть ее рабами навсегда,
Не допуская всяческой напасти,
Чтоб не воспринял дух ее вреда.
200 Встречался ль вам подобный клад небесный, А в нем восторг чудесный?
Дивясь, должны хвалу вы ей пропеть,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
12
Откройте шире храма ворота,
205 Дабы вошла моя родная «донна», Столбы украсьте в разные цвета, Гирляндами покройте все колонны, Почет воздайте должный сей Святой Своею добротой.
гы Она стоит, дрожащая, в почтеньи Пред ликом Бога девушкой простой; Учитесь, девы, у нее смиренью,—
В святых местах гордыне места нет, Склонитесь ей вослед.
215 Ведите к алтарю ее большому Для ритуала, как велит канон:
Здесь вечный брак да будет заключен!


158
Дополнения
И пусть орган гудит подобно грому, Своим звучаньем Господа хваля,
220 и пусть хористы для
Нее начнут псалом счастливый петь, Леса ответят им, чтоб эхом прозвенеть.
13
Смотрите, вот она пред алтарем, Священник ей дает благословенье,
225 Двумя руками в счастии своем.
На щечках милой алых роз цветенье,
Как будто чистоту белейших льдин Окрасили в кармин;
Тут ангелы у алтаря святого 230 Свою забыли службу, как один,
И вкруг нее кружиться стали снова,
В лицо ей глядя, ведь оно таким Казалось краше им.
Она же вниз по-прежнему смотрела,
235 Приятною стыдливостью полна,
И, пред косыми взглядами честна,
Не замечала их дурные стрелы.
Любимая, дай руку, не красней,
Залог союза — в ней!
240 Вам, ангелочки, Аллилуйю петь,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
14
Свершилось! Вы ее домой опять,
Домой ведите в честь победы нашей, Домой ведите (там ей благодать)
245 С восторгом и с веселья полной чашей; Счастливей дня не знал ни стар, ни млад, Ему Всевышний рад.
Давайте пировать сей день до ночи,


250
255
260
265
270
275
Эпиталамий
159
Ведь для меня всегда он будет свят,
Так лейте вйна щедро, что есть мочи, Так лейте, наполняя свой живот,
Так лейте всем, кто пьет.
И поливайте стены и колонны,
Пускай они пьянеют среди роз,
Да будет Гименей в венке из лоз,
И увенчайте Бахуса короной;
Пусть Грации танцуют без помех,
Коль в танце — лучше всех.
А вам, девицы, надо песни спеть,
Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
15
Вам, юноши, звонить в колокола,
Сегодня надо празднику отдаться;
Сей день святой, чтоб вас не подвела Когда-то память, запишите в святцы. Поднялось солнце к высшей точке днесь — «Варнава светлый» здесь.
Потом оно все ниже поднимает Свой лик и меньше света может несть, Когда созвездье Рака покидает.
А ныне солнце нам вредит; беспечно Был выбран самый длинный день в году С короткой ночью, словно на беду;
Но долгий день закончится, конечно. Звоните в колокол, чтоб свет сменила тень. Паля костры весь день,
Вкруг них должны вы танцевать и петь, Леса ответят вам, чтоб эхом прозвенеть.
16
Когда же день уйдет в долину снов И мне позволит лечь с моей любимой?


160
Дополнения
280 Как медленно идет отсчет часов,
И машет Время крыльями незримо!
Благое Солнце, ждет тебя покой —
Твой западный покой:
Коням дать отдых уж подходят сроки,
285 Прикрой свой лик усталою рукой.
Вечерняя звезда в златом потоке Явилась на востоке.
О, чадо красоты, любви лампада,
Ведущая небесный сонм планет,
290 Влюбленным ночью дарящая свет, —
Твой сверху взгляд живой для нас отрада.
И, кажется, смеющийся твой взор
Впитал в себя задор
Тех, кто давно в восторге начал петь,
295 Леса им шлют ответ, чтоб эхом прозвенеть.
17
Девицы, наслаждались вы весь день,
Прошел он, и теперь вам здесь не место, Ведите, коль упала ночи сень,
В супружеский покой мою невесту, зоо Ее разденьте к ночи поскорей,
Средь свежих простыней Насыпьте больше лилий и фиалок,
Повесьте полог шелковый над ней, Аррасские подайте покрывала,
305 Смотрите, как Любовь моя лежит — Смиренно-гордый вид.
Как Майя, с кем возлег Кронид влюбленный В долине Темпе, на цветном лужке,
Когда в Ацидалийском ручейке зю Омывшись, нимфа стала утомленной.
А вот и ночь! Идите все домой,
Час наступает мой,
И перестаньте песни ваши петь,
Леса тогда смолчат, чтоб эхом не звенеть.


Эпиталамий
161
18
315 Ты здесь уже, желаннейшая ночь,
День хлопотный для нас подвел итоги,
С одним ответом: «Да!» уплыли прочь Любви жестокой долгие тревоги.
Простри над нами, ночь, свои крыла, эго Пусть нас сокроет мгла,
Собольей мантией окутай нас мгновенно, Освободи от страха и от зла.
Пусть не найдет нас подлая измена,
И пусть не будет никаких помех 325 Для радостных утех:
Пусть будет ночь спокойной и умильной, Как та, без грозных бурь или тревог,
Когда Кронид с Алкменою возлег И был зачат жених Тиринфский сильный ззо Или когда с тобой возлег, игрив,
Величье породив.
Юнцы и девы, прекратите петь,
Леса в ответ смолчат, чтоб эхом не звенеть.
19
Пусть горестные плачи в этот час 335 Не принесут нам скорби и волненья, Пусть ложный шорох не пугает нас,
И не нарушат сладких снов сомненья. Пусть не коснутся нас виденья вдруг, Несущие испуг.
340 Пусть нас минуют молнии, пожары, Пусть духи ада скроются и Пук,
Пусть злые ведьмы не плетут здесь чары, Пусть гоблины не нанесут нам вред Чредой безвестных бед.
345 Пусть аистов и сов утихнут крики,
И ворон не пророчит смерть сквозь мрак, И призраков не вызывает маг,


162
Дополнения
И горем не страшит стервятник дикий. Пусть смолкнет хор лягушек до утра —
350 Душить их всех пора.
Никто не должен так ужасно петь,
И пусть молчат леса, чтоб эхом не звенеть.
20
Но пусть в часы ночные Тишина Уверенно царит в святом покое 355 И, если наступило время сна,
То не дает в сражении покоя.
И сто амуров — юные стрелки —
Как будто голубю!,
Пусть полетят вокруг твоей подушки,
360 И чтоб их не бранил никто, ловки,
Во тьме расставят хитрые ловушки;
Хотят восторг изведать и они В ночной сени.
Венеры детки, это ваше право,
365 Играйтесь ради чувства через край,
Но милой подарите счастья рай,
Пока творите вы свои забавы.
Всю ночь царит ваш резвый хоровод,
Но близок дня восход.
370 Пусть не мешают вам, кто может петь, Леса тогда смолчат, чтоб эхом не звенеть.
21
Но кто там заглянул в мое окно,
Чей ладный лик сияет всё задорней?
Не Цинтия ли это, кто вольно,
375 Не спя всю ночь, гуляет в выси горней? О дивная богиня, смотрит в створ Завистливый твой взор:
И ты любила также (но забыла),


Эпиталамий
163
Когда принес тайком с Латмийских гор 380 Тебе пастух руно; с какою силой Ему ты страсть дарила.
Так подари нам благосклонный свет:
Коль женам ты при родах помогаешь И милое потомство умножаешь,
385 Ты помоги исполнить наш обет:
Пусть вовремя прольется в лоно семя, Чтоб жило наше племя;
Тогда мы о надежде кончим петь,
И пусть леса молчат, чтоб эхом не звенеть.
22
390 Великая Юнона, ты для нас
Хранишь законы брачные и знанья:
За клятвой, что дана в помолвки час,
Идет вослед святой обряд венчанья;
К тебе несется просьба жен земных 395 Облегчить муки их;
Скрепляй навечно благостные узы И нам благословений дай своих.
И ты, счастливый Гений, кто союзы, Чертог и ложе брачное хранит,
400 Чтоб не пятнал их стыд;
Кто помогает сладостным объятьям, Проникнув в их восторженный приют, Пока они плоды не принесут,—
Нас этой ночью одари зачатьем.
405 Вы, Гименей и Геба, в эту ночь Нам в том должны помочь.
Пока хвалы мы прекращаем петь,
Леса в ответ смолчат, чтоб эхом не звенеть.


164
Дополнения
23
Вы, Небеса, богов священный храм,
410 Где светочи огнем пылают ясным,
Сквозь грозный мрак свой свет лиющи нам, Комкам из глины, жалким и несчастным;
Вы, горние, в могуществе своем,
Что не познать умом,
415 Обильно шлите нам благословенье,
На нас пролейтесь радостным дождем,
Чтоб нам взрастить могуче поколенье, Которое, владея всей Землей Счастливою семьей,
420 Смогло б достичь вверху дворцов надменных, И как вознаграждение заслуг Наследовать небесных скиний круг, Пополнив ряд святых благословенных.
Давай же, милая, надеясь, отдохнем,
425 И прекратим пока о счастье петь,
Леса давно молчат, чтоб эхом не звенеть.
24
Сложил я песню, хоть своей любимой Был должен украшенья поднести — Увы, не смог, случайностью гонимый; 430 Вам ждать недолго, все они в пути.
Но пусть заменой несравнимой Ее украсит песня — ей под стать,
Чтоб после вечным памятником стать.
<1КЖ>


ПРОТАЛАМА
1
Был ясный день, с воздушными струями Зефир легко и бережно играл,
И теплоты почти не умерял Титана, блещущего над волнами, s Когда угрюмыми шагами Я брел, пресыщен жизнью при дворе Бесплодной и надеждами пустыми,
Пытаясь ум свой устремить горе И выгнать ставших мыслями моими io Теней, хоть легион им имя,
Вдоль Темзы брел, чье серебро блистало.
Ее холмистый берег украшало Душистое узорочье цветов,
Чьей свежести пленительной пристало is Украсить юных дев альков И увенчать их женихов В день свадьбы, нет которого чудесней.
Будь смирной, Темза, дай мне кончить песню.
2
Вдруг я заметил: на лугу приречном го Зеленокудрых Нимф толпа явилась,
И по плечам их волосы струились, Как у невест в уборе подвенечном В день свадьбы быстротечный.
Цветы лугов с недлинными стеблями 25 Они срывали, двигаясь красиво,
И складывали легкими перстами,


166
Дополнения
Любуясь красотой неприхотливой,
В корзиночки из ивы Тугие примулы, фиалки голубые зо И маргаритки, что в часы ночные Пушистые смыкают вежды,
Лилеи непорочно-снеговые И розы алые в надежде Украсить женихов одежды 35 В день свадьбы, нет которого чудесней.
Будь тихой, Темза, дай мне кончить песню.
3
И вот возникли, серебра светлей,
Две Лебеди на тихоструйной Ли;
Снега с вершины Пинда не могли 40 Их белизною превзойти своей.
И не был Царь богов белей,
Когда, влекомый страстью, как волною,
Он перед Ледой лебедем предстал,
И стан царицы Спарты белизною 45 Его перу едва ли уступал,
Но всех затмили эти двое.
И сам поток их чистоту щадил,
Смирял свой ход, хотя прозрачен был,
Чтоб не промок наряд их шелковистый, so Не потускнели острия их крыл И не померк от влаги чистой Небесный блеск лучистый В день свадьбы, нет которого чудесней.
Будь тихой, Темза, дай мне кончить песню.
4
55 Тут Нимфы, что цветов набрали вволю,
К воде сбежали посмотреть на ту Серебряную, светлую чету,


Проталама
167
Которой совершеннее дотоле На водном не было приволье. бо И думали они, что эти птицы Что подплывают, не тревожа воду,
Достойны влечь Венеры колесницу И что не могут быть земной природы,
Что ангелам в угоду 65 Сотворены их дивные тела Из летнего блаженного тепла,
Пьянящего цветы и травы,
И свежесть этих перьев превзошла Зефира свежесть и по праву 70 Венчает роскошь, блеск и славу Дня свадьбы, нет которого чудесней.
Будь тихой, Темза, дай мне кончить песню.
5
Вот Нимфы из корзинок извлекают Красу лугов, душистые цветы,
75 И девичьи прозрачные персты Двух лебедей цветами осыпают И волны ими устилают,
Чтоб стал поток похожим на Пеней В Темпейском доле, ведь не сыщешь места, so Где лилии обильней и белей,
И больше их, чем в комнате невесты.
Как возвращение Ореста
Домой с Тавриды, был торжествен ход
Двух лебедей по лону тихих вод,
85 И два венка, которых нет свежее,
Чета дриад для белых птиц плетет И надевает им на шеи,
И славу им поет Напея В честь свадьбы, в день, какого нет чудесней, 90 Она сложила им такую песню.


168
Дополнения
6
О птицы дивные, краса творенья И слава Неба, сей счастливый час В покои к милым провожает вас,
Да примет сердце с кротким умиленьем 95 Любви вознагражденье.
Пускай Венера вам дарует чудо И сын ее, чьи стрелы в сердце бьют.
Коварство в дружбе и в любви остуду Пускай от вас улыбкой отведут юо Они, которых боги чтут.
Пусть мир всегда царит у вас в сердцах,
Пусть изобилье правит на столах И чистые утехи дарит ложе,
И недруги повергнутся во прах, los И процветает, славу множа,
Потомство, что на вас похоже.
И свадьбы день пребудет всех чудесней.
Будь смирной, Темза, дай мне кончить песню.
7
Пропели хором нежные подруги по Слова про день, который всех чудесней, И наслаждались воды этой песней И легким эхом, и по всей округе Ей звонко вторили пичуги.
Две лебеди поплыли величаво ns По Ли, и речка тоже не молчала, Словами не могла пропеть им славу,
Но их теченьем тихим привечала И мирно, ласково журчала.
Слетелись к лебедям речные птицы, по Но красотою не могли сравниться — Луну сравню ли с малыми звездами?
И двинулись за ними вереницей —
Так свита движется рядами


Проталама
169
На празднике за господами 125 В день свадьбы, нет которого чудесней.
Будь тихой, Темза, дай мне кончить песню.
8
Они поплыли в Лондон прямиком.
Веселая столица над рекой,
Ты стала мне кормилицей родной, ibo Хоть имя дал мне древний славный дом, Далекий от твоих хором.
И вот, скользят вблизи кирпичных башен,
Где некогда у Темзы на спине Законники, которым черт не страшен,
135 Храмовников, всесильных на войне,
Сломили в собственной стране.
А возле башен виден замок гордый.
Плодами дружбы доблестного лорда Там наслаждался я в былые дни. но Забудь, душа, про грустные аккорды,
Печаль о друге схорони
И пой лишь радости одни
В день свадьбы, нет которого чудесней,
В который Темза внемлет этой песне.
9
145 А ныне в замке баловень судьбы,
Что Англию прославил на морях,
И он такой внушил испанцам страх, Что задрожали, как рабы,
И Геркулесовы столбы, iso О рыцарь, ты — цветок на древе чести, Твоя победа—Альбиона щит,
И всех границ о ней достигли вести. Так радуйся и счастьем будь омыт,
Что в имени твоем звучит.


170
Дополнения
iss И мы врагов заморских победим Умом, уменьем воинским твоим,
Что имя славное Елизаветы,
Своих врагов развеявшей, как дым,
На все века превознесет по свету,
160 Воспетое строкой поэта
В день свадьбы, нет которого чудесней,
Будь тихой, Темза, дай мне кончить песню.
10
И этот лорд спустился с башни стройной, Блестящ, как Геспер, чьи власы златые 165 Под вечер светят на валы морские,
И двинулся со свитою достойной К реке, торжественно-спокойной.
В толпе два рыцаря пленяли взоры:
Им позволяли красота, и стать, по И ум чертогам королевским впору Перед любой владычицей предстать И рядом с ней блистать,
Как близнецы Юпитера горят,
Небесный озаряя циферблат.
175 И к берегу спустились эти двое,
И каждый лучшую из всех отрад —
Любимую увел с собою,
Чтоб в должный час назвать женою В день свадьбы, нет которого чудесней, iso В который Темза слышит эту песню.


Приложения


И. И. Бурова
«AMORETTIИ ЭПИТАЛАМА»: ЭДМУНД СПЕНСЕР И ЕГО ВЕЧНЫЙ ПАМЯТНИК ЛЮБВИ
Эдмунд Спенсер — «архипоэт» елизаветинской Англии
Считается, что Эдмунд Спенсер, один из величайших поэтов в истории английской словесности, появился на свет в 1552 г., скорее всего, в Лондоне, где его отец занимался торговлей мануфактурой. У лондонских Спенсеров были зажиточные родственники в Уорикшире, где им принадлежало поместье Олторп (в 1997 г. оно стало известно всему миру как место погребения принцессы Дианы), выбившиеся в аристократическую среду благодаря деньгам, нажитым на разведении овец. Однако удачливая ветвь семейства предпочитала не поддерживать родственных связей с бедняками1.
Эдмунд Спенсер получил образование на средства отцовской гильдии суконщиков в только что открытой ею школе. Это учебное заведение, Мерчант-Тейлорз-скул, существует и по сей день, являясь одной из девяти старейших престижных мужских средних школ в Англии. Обучением в ней руководил выдающийся педагог Ричард Мулкастер (ок. 1531—1611), стремившийся развивать как интеллектуальные, физические, так и духовные качества вверенных его попечению мальчиков. В школе изучали древние языки — латынь, древнегреческий и древнееврейский, а также современный французский, что открывало ученикам путь к знакомству как с античной, так и с современной литературой. Всячески поощрялся интерес к родному языку, обязательным предметом являлась музыка. Мулкастер, по-видимому, первым оценил талант Спенсера и способствовал его поэтическому
1 	Welply W.H. Edmund Spenser: Being an Account of Some Recent Researches into His Life and Lineage, with Some Notice of His Family and Descendants // Notes and Queries. 1932. No. 162. P. 110.


174
Приложения
дебюту в качестве переводчика стихотворений для английского издания антикатолического памфлета «Театр, в котором будут в равной степени представлены несчастья и беды, проистекающие из сластолюбивой мирской жизни, а также великие радости и удовольствия, которыми наслаждаются праведные» (1569) нидерландского протестанта Яана Ван дер Ноота, ранее опубликовавшего свой труд на фламандском и французском языках. Ранние образцы стихотворений Спенсера, включенные в английское издание «Театра», представляют собой важнейшее косвенное свидетельство о наименее известном этапе жизни поэта. Одно то, что шестнадцатилетнему подростку доверили перевод стихотворных фрагментов для серьезной книги агитационного характера, доказывает не только антикатолические настроения юного поэта и его неравнодушие к религиозным проблемам, но также объясняет то внимание, которое проявляли к нему в дальнейшем влиятельнейшие ревнители английского протестантизма.
В 1569 г. Спенсер стал сайзером (студентом, обучающимся бесплатно, но при этом выполняющим ряд хозяйственных обязанностей) колледжа Пембрук-Холл Кембриджского университета, где изучал богословие. В 1573 г. он получил степень бакалавра, а три года спустя — степень магистра. Первые годы студенческой жизни Спенсера были посвящены изучению риторики, логики и философии, последующие — геометрии, астрономии и музыки. Занятия в колледже протекали в форме лекций и публичных диспутов, в ходе которых оттачивались умение логически мыслить, остроумие и красноречие участников. В дальнейшем полученные знания в немалой степени способствовали рождению уникального явления под названием «поэзия Эдмунда Спенсера», отличающегося обилием идей, красотой их выражения, музыкальностью языка и математически выверенной гармонией формы.
Сильное влияние на Спенсера оказала дружба с Габриэлем Харви (1549?—1631), человеком противоречивым, сложным, педантичным, но широко эрудированным и талантливым. Будучи старше Спенсера всего на три года, Харви приступил к преподавательской деятельности в Пем- брук-Холле в 1570 г., а в 1574 г. получил должность праэлектора (старшего лектора, профессора) риторики. Очевидно, что Харви стремился оказать влияние на образ мыслей и вкусы своего молодого друга. Увлеченный гуманистической философией, он способствовал более обстоятельному знакомству поэта с европейской литературой эпохи Возрождения. Не менее важными были результаты влияния Харви на общественную карьеру Спенсера. Известно, что около 1576 г. Харви, высоко ценивший собственные способности и в гуманистическом духе мечтавший о том, что они будут востребованы во благо нации теми, кто держит в руках бразды правления государством, начал добиваться благосклонности фаворита королевы Ели¬


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
175
заветы I Роберта Дадли, графа Лестера, а затем и его племянника Филипа Сидни. Не исключено, что именно Харви представил им своего молодого друга и ввел его в окружение этих влиятельных вельмож, определив тем самым дальнейшую судьбу Спенсера, все покровители которого были так или иначе связаны с семейством Дадли2.
После отъезда из Кембриджа Спенсер, предположительно, провел около двух лет в северных областях Англии или же в Ирландии, а в 1578 г. поступил на службу к Джону Янгу, епископу Рочестерскому, который в университетские годы поэта возглавлял колледж Пембрук-Холл3. Как личный секретарь епископа Спенсер переехал в Кент. Благодаря тому что в этот период Спенсер состоял в переписке с Харви, данный этап его биографии оказался наиболее задокументированным. Фрагменты этой переписки (три письма Харви и два Спенсера) были опубликованы в 1580 г. под названием «Три образцовых и остроумных дружеских письма вкупе с двумя другими, весьма похвальными»4. Значение этой публикации трудно переоценить, поскольку она донесла до нас уникальные образцы эпистолярного искусства Спенсера и позволила в общих чертах восстановить основные события его жизни этого периода. Из писем следует, что уже в конце 1578 г. Спенсер по каким-то причинам перебрался в Лондон, где поселился в доме некой госпожи Керк, возможно родственницы знакомого обоим корреспондентам по Кембриджу Эдварда Керка, а в октябре 1579 г. поступил на службу к графу Лестеру. В доме нового патрона Спенсер познакомился с Филипом Сидни (1554—1586), главой неформального литературного кружка, с легкой руки Спенсера вошедшего в историю под именем «Ареопаг». В Сидни Спенсер обрел родственную душу: оба молодых человека мечтали о возвышении национальной поэзии до современного европейского уровня, оба были склонны к творческим экспериментам по синтезу античных, зарубежных ренессансных и национальных традиций, на стыке которых рождались их лучшие творения, обоих занимала проблема реформирования национальной поэзии. Трудно сказать, насколько близки были отношения, связывавшие поэтов, но свое глубочайшее преклонение перед талантами Сидни Спенсер выразил, посвятив ему свой первый большой оригинальный труд — пастораль «Пастушеский календарь» (1579) и воспев
2 Austin W.B. Spenser’s Sonnet to Harvey // Modem Language Notes. 1947. No. 62. P. 20-23.
3 Long P.W. Spenser and the Bishop of Rochester // Publications of the Modem Language Association of America. 1916. Vol. 31. No. 4. P. 713-714.
4 Harvey G., Spenser E. Three Proper and Wittie Familiar Letters; Two Other Very Commendable Letters (1579—1580) // Elizabethan Critical Essays: In 2 vols. Oxford: Clarendon Press, 1904. Vol. 1. P. 87—122.


176
Приложения
его в других своих произведениях в качестве идеального героя современности.
Особых откровений, характерных для переписки близких друзей, в опубликованных письмах нет. Речь в них идет преимущественно о высоких материях, о литературных проблемах и творческих планах. Показной «ученый» характер переписки побуждает критически отнестись к предваряющему томик писем предисловию издателя, в котором утверждается, что обнародованные послания попали к нему помимо воли лиц, их написавших, благодаря их общему знакомому, который счел необходимым явить широкой публике прекрасные образчики эпистолярного искусства. Подобные публикации «без ведома» авторов не были редкостью в позднетюдоровской Англии, но издание «образцовых и остроумных» писем, скорее всего, было хорошо спланированной попыткой саморекламы, к которой Харви прибегнул с целью привлечь внимание к себе и своему молодому другу, представавшему в письмах как признанный придворный поэт графа Лестера5. Очевидно, что, мечтая о карьере английского Вергилия, Спенсер остро нуждался в поддержке своего Мецената. Его чаяния сбылись лишь отчасти, но Лестер, его племянник Ф. Сидни и пасынок Роберт Деверо, граф Эссекс, не остались равнодушными к судьбе талантливого молодого человека. Творческая биография Вергилия и в самом деле послужила своеобразной моделью для поэтической деятельности Спенсера, предопределив его движение от пасторали «Пастушеский календарь» (1579) к оставшейся незавершенной монументальной аллегорической эпической поэме «Королева фей».
Публикация «Пастушеского календаря» сделала Спенсера одной из ключевых фигур елизаветинской литературы и стала для него возможностью заявить о себе как о Новом Поэте, подчеркнув новаторский характер своего творчества. Это произведение синтезировало в себе традиции античных идиллий и ренессансной пасторали, исчерпав практически все их возможности, представило читателям первый англизированный ар- кадийский пейзаж, поразило их строфическим разнообразием и в то же время политической актуальностью, ибо в эклоге «Ноябрь» молодой поэт, выражая интересы протестантской партии, вождем которой был его патрон Лестер, в аллегорической форме высказался против возможности брака королевы Елизаветы с католиком герцогом Анжуйским.
Почти сразу после публикации «Пастушеского календаря» Спенсер отправился служить в Ирландию. Поскольку его отъезд совпал по времени с опалой Лестера и Сидни, то биографы связывают его с боязнью последствий за вольности, допущенные поэтом в «Ноябре». В то же время че¬
5 	Burrow С. Edmund Spenser. Plymouth: Northcote House Publ. Ltd., 1996. P. 4.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
177
ловеку из низов, каким был Спенсер, гораздо легче было сделать карьеру в провинции, чем при дворе. Служба в Ирландии, где то и дело вспыхивали антианглийские бунты, была делом опасным и, соответственно, хорошо вознаграждалась, а для Спенсера, учитывая его материальные обстоятельства, это было весьма существенным ее преимуществом, тем более что жизнь в провинции во все времена была дешевле жизни в столице. Подобные соображения необходимо принимать в расчет, так как, по утверждению биографов, незадолго до отъезда в Ирландию Спенсер женился. Неизвестно, кем была его первая супруга, подарившая ему сына Сильвания и дочь Кэтрин, равно как скрыта от нас и постигшая ее судьба. Единственным документом, на основании которого судят об этом браке Спенсера, является запись в церковной книге церкви Св. Маргарет в Вестминстере, из которой следует, что 27 октября 1579 г. некий Edmounde Spenser женился на девице Макабайе Чайлд. Однако тождество супруга Макабайи с автором «Пастушеского календаря» ничем не подтверждено, и речь может идти о случайном совпадении имен женихов, тем более что даже в эпоху отсутствия фиксированных орфографических норм имя Спенсера-поэта ни разу не было транскрибировано таким образом, а в Лондоне в конце 1570-х годов проживало несколько его полных тезок6.
Тюдоровская эпоха была временем окончательной колонизации Ирландии. Еще в XII столетии знатные англо-норманнские семейства стали номинальными владельцами ирландских земель. Генрих II Английский провозгласил себя верховным королем Ирландии, но владычество Англии над соседним островом оставалось символическим: в 1316 г. шотландец Эдуард Брюс, прибыв в Ирландию, сумел беспрепятственно объявить себя властелином острова. Война с узурпатором стала для англичан продолжением изнурительных вооруженных конфликтов с Шотландией, однако даже одержанная над Брюсом победа не гарантировала покорности ирландцев английскому монарху, и вплоть до начала тюдоровской эпохи Ирландия фактически сохраняла независимость от Англии.
Новый этап колонизации острова англичанами начался в 1541 г., когда Генрих VHI провозгласил себя королем Ирландии и безжалостно разогнал местные католические монастыри, древнейшие и единственные в стране очаги культуры и просвещения. В последующее царствование ирландским католикам был навязан протестантизм, а при Марии Кровавой и Елизавете I началось создание английских колониальных поселений, сопровождавшееся попранием прав прежних собственников этих мест. Процесс колонизации Ирландии англичанами в XVI в. приобрел необратимый характер, однако он протекал медленно, отдельными болезненными рыв¬
6 	Hamer D. Spenser’s Marriage // Review of English Studies. 1931. No. 7. P. 71—90.


178
Приложения
ками. Обстановка в изнемогшей от длительной борьбы стране оставалась взрывоопасной, поскольку в Ирландии существовало три взаимно враждебные группы населения: коренные ирландцы, так называемые старые ирландцы, т.е. потомки первой волны англо-норманнских колонизаторов, сохранившие приверженность католической церкви, и «новые ирландцы» — переселившиеся на остров протестанты, поддерживаемые назначенной английской короной протестантской же администрацией7.
В условиях постоянной угрозы со стороны католической Испании крайнее беспокойство Елизаветы и ее правительства вызывала начавшаяся к 1580 г. в Ирландии контрреформация, что привело к назначению новым губернатором острова лорда Грея, способного справиться с проблемой. Секретарем этого вельможи стал Спенсер. Служа у Лестера и тесно общаясь с Филипом Сидни, отец которого значительную часть жизни провел в Ирландии и был ее губернатором до Грея, Спенсер не мог не отдавать себе отчет в том, что его ожидает на новом месте. Однако действительность превзошла все, что могло нарисовать пылкое воображение поэта. Лорд Грей, стойкие протестантские убеждения которого были широко известны, казался идеальным губернатором Ирландии в силу присущего ему богатого жизненного опыта и здравомыслия. Между тем в экстремальной ситуации Грей проявил крайнюю жестокость по отношению к ирландцам, что послужило поводом для его отзыва из колонии в 1582 г. Занимая высокое положение в администрации Грея, Спенсер неизбежно должен был иметь отношение к карательным акциям, предпринимаемым его патроном8. В частности, поэт был очевидцем расправы с католическим десантом, высадившимся в окрестностях Смервика: сдавшиеся на милость победителя около шестисот нанятых испанцами итальянцев были истреблены по приказу Грея9. Таким образом, рассчитывать на симпатии коренного населения Спенсеру не приходилось.
Поэт остался в Ирландии и после отъезда Грея. Надежды Спенсера на продвижение по службе и улучшение материального положения начинали сбываться. В 1583 г. он занял пост особого уполномоченного короны по графству Манстер, в 1584 г. стал секретарем совета Манстера, а в 1598 г. был назначен главным шерифом расположенного на юго-западе Ирландии графства Корк. Помимо этих доходных должностей Спенсер получил также дополнительные синекуры — представителя Канцлерского суда (1581)
7 См. подробнее: Бурова И.И. Две тысячи лет истории Англии. СПб.: Бельведер, 2001. С. 191-195.
8 Carpenter F.I. A Reference Guide to Edmund Spenser. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1923. P. 47-48.
9 Burrow C. Edmund Spenser. Plymouth: Northcote House Publ. Ltd., 1996. P. 6.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
179
и пребендария собора в Лимерике (1585). Со временем он обзавелся и недвижимостью. В 1582 г. он получил в аренду поместье Нью-Эбби в окрестностях Дублина, а с 1586 г. владел замком Килколман в Манстере, с прилегающими к нему 1,2 гектара земли, однако формально это поместье было пожаловано ему лишь в 1590 г. По существу, замок стал единственным настоящим домом Спенсера за всю его самостоятельную жизнь.
Отношение Спенсера к Ирландии было далеко не однозначным. К восхищению красотой местной природы примешивалось соединенное с жалостью презрение к варварству коренного кельтского населения, христианское милосердие боролось в его душе с государственным долгом, гуманизм восставал против кровопролитий. В восприятии соотечественников и современников Спенсера Изумрудный остров был страной нецивилизованной, дикой, а в описаниях, составленных побывавшими в те времена в Ирландии англичанами, неизменно присутствует нескрываемое презрение к отсталости и кажущемуся скудоумию ирландцев. Например, в «Новом описании Ирландии» (1610) младший современник Спенсера известный прозаик Барнаби Рич (ок. 1540—1617) приводит рассказ об ирландских земледельцах, которые прикрепляют плуг прямо к лошадиному хвосту. Когда даже прочный конский волос перетирался, пахота поневоле прекращалась10. Для автора подобный подход к ведению хозяйства представляет очевидное свидетельство дикости, лености и скудоумия ирландцев. Благосостояние тогдашних ирландцев основывалось на разведении крупного рогатого скота, однако коровы на острове были мельче и давали меньше молока, чем в Англии. Не в пользу Ирландии говорило и отсутствие на острове хороших дорог и мостов через реки, которые приходилось преодолевать вброд. Рич с осуждением отмечал, что местные жители не заботятся о красоте городов, наиболее подвергшихся цивилизующему влиянию завоевателей; автор трактата с пренебрежением отзывается об архитектуре городских зданий, выражая одновременно удивление по поводу многочисленности пивных, встречавшихся в городах чуть ли не на каждом шагу11.
Спенсер в целом разделял характерное для соотечественников высокомерие в отношении к ирландцам. Свое мнение об Ирландии он изложил в обширном прозаическом трактате «Взгляд на положение в Ирландии», завершенном к 1598 г., но вышедшем в свет лишь посмертно, в 1633 г. К чести Спенсера, ренессансный гуманизм взял в нем верх над религиозными чувствами, и он, считая ирландцев дикарями, все же возвысился до жалости к ним. Ему страшно было думать, что эти заблуждающиеся в вопросах религии люди за гробом лишены перспективы вечного спасения. По мне¬
10 Rich В. A New Description of Ireland. L., 1610. P. 26.
11 Ibid. P. 58, 70-72.


180
Приложения
нию Спенсера, в большинстве своем ирландцы были абсолютно невежественны в вопросах веры: они твердили по-латыни «Pater Noster» и «Ave Maria», не понимая ни единого слова из того, что произносят12. Спенсера ужасала невообразимая бедность ирландских приходов, формализм и нерадивость католических священнослужителей, призванных заботиться о душах этих несчастных людей: «...обязанности священника начинались и кончались крещением новорожденных по католическому обряду». Вместе с тем Спенсер не отрицал присущих ирландцам в целом недостатков: они ленивы, чванливы, воинственны13, но, по его глубокому убеждению, требуют понимания и заботы. Поэт полагал, что насильственное насаждение английских обычаев в Ирландии, тем более протестантской религии, не принесет желаемых результатов. С его точки зрения, метод убеждений, подкрепленных личным примером протестантского духовенства, являлся единственно возможным средством противостояния контрреформации14.
Обосновавшись в Ирландии, Спенсер лишь изредка посещал Англию по делам службы и использовал эти поездки для улаживания вопросов, связанных с публикацией его трудов. Так, его поездка в Лондон в 1589 г. была связана с изданием первых книг «Королевы фей», которую Спенсер посвятил Елизавете I. Королева, будучи поклонницей легенд о короле Артуре, по достоинству оценила и поэму, и тонкость сделанного в ней комплимента в ее адрес, назначив автору ежегодную пожизненную пенсию в размере 50 фунтов. Срок, проведенный Спенсером в Англии, не установлен, исследователи оценивают его протяженность от нескольких месяцев до двух лет. Еще раз поэт навестил Лондон в 1595 или 1596 г., готовя к изданию очередные книги «Королевы фей».
Середина 1590-х годов кажется наиболее счастливым временем в жизни Спенсера. К нему пришло признание, превратившее его в «князя поэтов» своего времени. Произошли и радостные перемены в личной жизни: встреча с Элизабет Бойл, дочерью соседа по ирландскому имению, завершилась свадьбой. Личное счастье в немалой степени способствовало тому, что ведущей темой творчества поэта в середине 1590-х годов оказалась любовь. Трудную жизнь Спенсера в Ирландии скрасили новые друзья и соседи, в том числе поэт и государственный деятель, бывший наставник и близкий приятель Ф. Сидни Лодвик Брискетт и королевский фаворит Уолтер Роли (1552/1554—1618), попавший в опалу после того, как Елизавета I узнала о заключенном им в 1591 г. тайном браке с ее фрейлиной Элизабет Трокмортон.
12 Spenser Е. A Vewe of the Present State of Ireland. L., 1934. P. 109, 113, 115.
13 Ibid. P. 187.
14 Ibid. P. 11, 208.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
181
Наслаждаясь общением с семьей и друзьями, Спенсер большую часть досуга отдавал поэтическому творчеству — ирландский период жизни оказался для него удивительно плодотворным: в Ирландии были написаны грандиозная поэма «Королева фей» (ее первые три книги были опубликованы в 1590 г., три последующие — в 1596 г.; фрагменты оставшейся незавершенной седьмой книги увидели свет под названием «Песни Изменчивости» уже после смерти автора, в 1609 г.), все или подавляющее большинство произведений, составивших отличающийся изысканностью композиции и утверждающий способность поэзии создавать памятники, превосходящие по долговечности творения архитекторов, сборник «Жалобы» (1591), поэтические циклы «Amoretti и Эпиталама» (1595), «Четыре гимна» (1596), элегии «Дафнаида» (1591) и «Астрофел» (1595), пасторальная поэма «Возвращение Колина Клаута» (1595) и др. При всем разнообразии, яркой чертой всех этих произведений является их новаторский характер, стремление автора вступить в творческое соревнование с предшественниками и превзойти их, создавая шедевры на родном языке.
1590-е годы, поначалу складывавшиеся столь благоприятно для Спенсера, завершились катастрофой. В сентябре 1598 г. поэта назначили шерифом графства Корк, а вскоре после этого провинция Манстер, в которую оно входило, оказалась охваченной мощным антианглийским восстанием ирландцев, во время которого был сожжен замок Килколман. Трагедия Спенсера была тем больше, что, по некоторым данным, при этих событиях погиб кто-то из его детей. 24 декабря поэт в плачевном состоянии прибыл в Англию с донесениями из Ирландии, а 13 января 1599 г. его не стало. Умер он в бедности, не оставив семье средств даже на собственное погребение. Похороны Спенсера были оплачены графом Эссексом: сын вдовы покровительствовавшего Спенсеру графа Лестера от первого брака, он стал новым главой семейного клана и возложил на себя свойственные Лестеру меценатские обязательства. Прах поэта был погребен в Уголке Поэтов Вестминстерского аббатства рядом с могилой Чосера. По преданию, все крупнейшие поэты Англии присутствовали на похоронах, и каждый из них опустил в могилу Спенсера посвященную ему траурную элегию и перо, которым она была написана. Этот символический жест подтверждает статус Спенсера как первого поэта Англии, отразившийся и в надписи на его надгробном памятнике: «Здесь покоится в ожидании Второго Пришествия нашего Спасителя Иисуса Христа тело Эдмунда Спенсера (Edmond Spencer), князя поэтов своего времени, божественность духа которого не нуждается ни в каких других доказательствах, кроме оставленных им по себе сочинений». Высочайшая оценка современниками творчества Спенсера подчеркивается и названием выпущенного посмертно в 1611 г. собрания сочине¬


182
Приложения
ний поэта: «“Королева фей”, “Пастушеский календарь” вкупе с другими сочинениями Архипоэта Англии Эдм. Спенсера».
Судьба творческого наследия Спенсера
Со времен публикации «Искусства английской поэзии» (1589), автором которого принято называть Дж. Патнэма, творчество Спенсера воспринималось как ее совершенный образец. Неоднократное издание собраний сочинений Спенсера в XVIII в. (шеститомник Дж. Хьюза 1715 г., изданный повторно в 1750 г.; издание Берча, 1751; издание Черча, 1758) свидетельствует о неугасающем интересе к ним. В «Словаре Сэмюэля Джонсона» (1755) содержится около 3000 ссьшок на Спенсера, т.е. он упоминается чаще, чем такие мастера английского слова, как Мильтон и Поуп, хотя и в два раза реже Драйдена и примерно в четыре реже Шекспира15.
Память о Спенсере бережно хранилась в Англии, но у каждой эпохи был свой Спенсер. Так, пуританский XVII век превыше всего ценил назидательный нравственный аллегоризм «Королевы фей». Среди классицистов лучшим творением Спенсера считался «Пастушеский календарь», хотя архаичность его языка и вызывала недоумение. Одновременно они критически высказывались по поводу нестройной композиции «Королевы фей», перегруженной сюжетными линиями и средневековыми мотивами. Однако именно в XVIII в. появились первые серьезные комментарии к произведениям Спенсера и публикации, посвященные его творчеству16. Августианская критика, выдвинувшая концепцию эпохи Возрождения как перехода от средневекового варварства к современному просвещенному состоянию, ценила Спенсера как знатока античности и поднимала на щит классические основы творчества поэта. Величайшей вехой в истории английской поэзии считал творчество Спенсера блистательный поэт-класси- цист А. Поуп (1688—1744), ставивший автора «Королевы фей» в один ряд с Чосером, Мильтоном и Драйденом17. В то же время издатель шеститомного собрания сочинений Спенсера Джон Хьюз указывал в предисловии, что поэт был прекрасно знаком с литературной классикой, и недоумевал по по¬
15 Wimsatt W.K. Philosophie Words: A Study of Style and Meaning in the «Rambler» and «Dictionary» of Samuel Johnson. New Haven: Yale Univ. Press, 1949. P. 34n.
16 Spenser E. The Faerie Queene: ANew Edition with a Glossary, and Notes Explanatory and Critical / Ed. J. Upton. L.: Printed for J. & R. Tonson, 1758.
17 Spence J. Observations, Anecdotes and Characters of Books and Men (1820): In 2 vols / Ed. J.M. Osborn. Oxford: Clarendon Press, 1966. Vol. 1. P. 178.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
183
воду того, что он не подражал бессмертным образцам18, ибо Ренессанс — это пора зрелости Европы, доросшей до культурного наследия античности. Этой же причиной было порождено знаменитое высказывание С. Джонсона (1709—1784) об «ученом варварстве» Спенсера, основанное на негативном отношении к обилию черт барочной поэтики в «Королеве фей»19. Именно в XVIII столетии за Спенсером закрепляется определение «романтический поэт»20, не столько отражающее его приверженность мотивам рыцарских романов, сколько противопоставляющее его творчество классицистической поэзии. Это, в свою очередь, объясняет то пристальное внимание, которое проявляли к наследию Спенсера английские романтики, хотя возрождение интереса к артуровским легендам в начале ХЕХ в. также явилось важным фактором нового взлета популярности «Королевы фей».
Романтиков Спенсер интересовал и восхищал прежде всего как поэт национальный, как автор, наделенный богатейшим воображением, фантазия которого казалась безбрежной. Спенсер был одним из любимых авторов молодого Кольриджа (1772—1834) («Строки, написанные в подражание Спенсеру», 1795), предопределившим его увлечение архаизмами, особенно наглядно проявившееся в первом варианте «Сказания о старом мореходе» (1797); поэту даже пришлось править исходный текст поэмы, заменяя архаизмы на современные слова при подготовке первого издания «Лирических баллад», чтобы «не отпугнуть читателя»21. Кольриджа завораживали сладостная певучесть и величавая плавность стихов Спенсера, но более всего — его патриотизм, проявившийся в прославлении родной страны, ставшей «королевой, императрицей его сердца»22, и он, большой ценитель и знаток творчества Шекспира, даже отдавал Спенсеру пальму первенства перед Бардом за то, что в его творчестве одновременно отражаются и дух времени, и личность поэта23, т.е. достигается качество, которое, по Кольриджу, являлось определяющим в оценке достоинства литературного произведения.
18 Spenser Е. The Works of Mr Edmund Spenser with a Glossary Explaining the Old and Obscure Words: In 6 vols. / Ed. J. Hughes. L.: Jacob Tonson, 1715. Vol. 1. P. lxi.
19 The Rambler / Ed. W.J. Bate and A.B. Strauss // Johnson S. The Yale Edition of Works of Samuel Johnson: In 18 vols. New Haven: Yale Univ. Press, 1969. Vol. 3. P. 203.
20 Warton Th. Observations on the ‘Faerie Queene’ of Spenser: In 2 vols. L.: R. & J. Dodsley, 1762. Vol. 2. P. 2, 88.
21 Coleridge S. T. Letter of 24 June 1799 // Coleridge S.T. The Collected Letters of Samuel Taylor Coleridge: Early Years: In 2 vols. / Ed. E.L. Griggs. Oxford: Oxford Univ. Press, 1967. Vol. 1. P. 264.
22 Coleridge’s Miscellaneous Criticism / Ed. Th.M. Raysor. L.: Constable, 1936. P. 38.
23 Ibid. P. 32.


184
Приложения
Спенсер был одним из любимых поэтов Джона Китса (1795—1821), назвавшего его в сонете «К Спенсеру» (181824) «эльфийским поэтом» (elfin poet), подчеркнув тем самым и роль Спенсера как создателя «Королевы фей», и его особый, возвышенный статус в поэтическом сообществе (В.Левик перевел использованное Китсом выражение как «сказитель эльфов» (стих 5), еще более акцентировав роль «Королевы фей» в формировании образа поэта у потомков25). В стихотворном послании «Чарльзу Каудену Кларку» (1816) Ките выразил благодарность другу за то, что он познакомил его с тем,
...кто возле Мэллы тихоструйной Ласкал несмелых дев рукою буйной,
Бельфебу видел в заводи речной,
И Уну нежную — в тиши лесной,
И Арчимаго, сгорбившего плечи Над книгой мудрости сверхчеловечьей...
(Стихи 34—37; перевод Г. Кружкова26)
Результатом знакомства Китса с «Королевой фей» стал поэтический отрывок «Калидор» (1816), названный именем одного из рыцарей Глори- аны. Поэт не скрывал, что подражает искусству Спенсера («Подражание Спенсеру», 1814), и он действительно преуспел в использовании виртуозной спенсеровой строфы («Канун Святой Агнессы», 1819).
Эффектно пользовался спенсеровой строфой и П.Б. Шелли ( 1792— 1822), также бывший крупным знатоком и ценителем елизаветинской поэзии. Яркое описание сражения Рыцаря Красного Креста с Сансжуа в Песни V Книги первой «Королевы фей» вдохновило поэта-романтика на создание эпической картины битвы змея и орла в прологе к «Восстанию Ислама»27. Исследователи полагают, что «Гимн интеллектуальной красоте» не появился бы без впечатлений Шелли от «Четырех гимнов» Спенсера28,
24 Keats J. The Poems of John Keats / Ed. J. Stillinger. Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard Univ. Press, 1978. P. 233—234.
25 КитсДж. К Спенсеру // Ките Дж. Стихотворения и поэмы. М.: Худож. лит., 1989. С. 41.
26 Цит. по: КитсДж. Стихотворения и поэмы / Сост. С.В. Сухарев. М.: Худож. лит., 1989. С. 81.
27 Lemmi Ch. W. The Serpent and the Eagle in Spenser and Shelley // Modem Language Notes. 1935. Vol. 50. No. 3. P. 165-168.
28 Notopoulos J.A. The Platonic Sources of Shelley’s ‘Hymn to Intellectual Beauty’ // Publications of Modem Language Association of America. 1943. Vol. 58. No. 2. P. 582— 584.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
185
тогда как пленительная «Аретуза» напоминает читателю о любви, которую питал к рекам Спенсер («Epithalamion Thamesis», история Маллы и Бре- гога в «Возвращении Колина Клаута»); поэзией Спенсера, по-видимому, был обусловлен и интерес Шелли к жанру видения, а «Астрофел», наряду с мильтоновским «Лисидасом», стал бесспорным источником вдохновения для «Адонаиса», посвященного памяти Китса29.
В байроноведении получил признание тот факт, что спенсерова строфа — не единственная дань уважения мастерству автора «Королевы фей», отданная лордом Байроном (1788—1824). Так, заслуживает самого пристального внимания проводимая исследователями параллель между «Королевой фей» и «Паломничеством Чайльд Гарольда», акцентирующая повышенное внимание обоих поэтов к социально-политическим проблемам своего времени, сопоставляющая характер аллюзий к ним в текстах поэм и интерпретирующая образ Гарольда как последователя Спенсеровых рыцарей, а его паломничество — как вариант хронотопа рыцарского квеста30.
Посвятив Спенсеру вторую из восьми лекций об английских поэтах (1818), Уильям Хэзлитт (1778—1830) отозвался о нем как о поэте, выразившем в своих стихах жившую в нем любовь к красоте, заслонявшую любовь к истине31. Даже признавая, что «по интересности» Спенсер уступает Шекспиру, Хэзлитт говорил о нем как о «самом поэтичном» из английских поэтов, как о «поэте наших грез», к которым относятся вечные мечты человечества о нравственных добродетелях, как о величайшем мастере аллегории, не уступающем в этом искусстве никому, кроме, пожалуй, Джона Беньяна (1628—1688). Последняя мысль Хэзлитта удивительно точно проясняет определение «Спенсер народа», данное Беньяну Вальтером Скоттом (1771—1832), также, однако, ставившим аллегорию «Путь паломника» выше «Королевы фей» на том основании, что мысли Беньяна были направлены «к единой и серьезной цели»32.
Сочинения Спенсера пользовались особым почетом и у четы Браунинг. В оценке А. Хэйтер, ведущего специалиста по творчеству Элизабет Бар-
29 Norlin G. The Conventions of the Pastoral Elegy // American Journal of Philology. 1911. Vol. 32. No. 3. P. 294-312.
30 Wilkie Br. Romantic Poets and Epic Traditions. Madison: Univ. of Wisconsin Press, 1965; Manning P.J. Byron and His Fictions. Detroit: Wayne State Univ. Press., 1987 (в особенности глава 6 «История и аллюзия»); Bate W.J. The Burden of the Past and the English Poet. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1970.
31 Hazlitt W. Lectures on the English Poets // Hazlitt W. The Complete Works: In 21 vols. L.: J.M. Dent & Co; N. Y.: McClure, Phillips & Co., 1931. Vol. 5. P. 19-44.
32 См.: Клименко Е.И. Традиции и новаторство в английской литературе. Л.: ЛГУ, 1961. С. 33-34.


186
Приложения
рет-Браунинг (1806—1861), ее поэзия представляет собой сочетание «языка Спенсера и пылкости Байрона»33; очевидно, такое мнение было бы лестно поэтессе, которая сравнивала поэзию Спенсера с «пением ангела, что слышится во сне»34, а в стихотворении «Видение поэтов» (1844), самим названием напоминающем поэтические видения Спенсера («Видения Белле», «Видения Петрарки»), включила автора «Королевы фей» в число величайших мастеров слова (стихи 346—348). Роберт Браунинг (1812—1889), глубокий знаток европейской поэзии эпохи Возрождения, был, по-видимому, более широко знаком с творчеством Спенсера, чем большинство его современников, поскольку поэт восхищался не только «Королевой фей», но и спенсеровской «поэзией руин», особенно поэмой «Руины времени» и сонетами «Руины Рима», воспринимая последнее сочинение исключительно как оригинальный авторский цикл. По мнению исследователей Г. Голдера и Р. Торнтона, эти произведения Спенсера стали источниками «Любви среди развалин» Браунинга35.
Дж. Раскин (1819—1900) не уставал подчеркивать возвышенный, элитарный характер творчества Спенсера, высоко оценивал его искусство аллегории, но вместе с тем отмечал назидательный характер его сочинений, полагая, что они полезны для воспитания нравственности у подрастающего поколения, постоянно включая «Королеву фей» в списки важнейших английских книг36. Однако в XIX столетии далеко не все испытывали удовольствие от чтения нравственных книг. Новая эпоха требовала не столько «поучительных», сколько «интересных» книг, основывающихся к тому же не на вымысле, а на фактах37.
Впрочем, моральные аллегории «Королевы фей» казались многим викторианцам излишне дидактическими, язык поэмы, при всей его красоте, становился все большим препятствием для неподготовленного читателя, да и буржуазная среда, к которой принадлежало большинство читателей XIX в., не способствовала восприятию куртуазно-гуманистических героиче¬
33 HayterA. Mrs Browning: A Poet’s Work and Its Setting. L.: Färber and Färber, 1962. P.24.
34 Barrett Browning E. Diary by E. В. B.: The Unpublished Diary of Elizabeth Barrett Browning / Ed. Ph. Kelley, R. Hudson. Athens: Ohio Univ. Press, 1969. P. 102.
35 Golder H. Browning’s ‘Childe Roland’ // Publications of Modern Language Association of America. 1924. No. 39. P. 963—978; Thornton R.K.R. A New Source for Browning’s ‘Love among the Ruines’ // Notes and Queries. 1968. No. 213. P. 178—179.
36 Spear J.L. ‘The Gardin of Proserpina This High’: Ruskin’s Application of Spenser and Horizons of Reception 11 Spenser Studies: A Renaissance Poetry Annual. N.Y.: AMS Press, Inc., 1985. Vol. 5. P. 253-270.
37 RuerJ. Wilkie Collins: En 21. Lille: Presses Univ. de Lille, 1996. T. 2. P. 137-154.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
187
ских идеалов Спенсера. Можно привести и примеры откровенного неприятия творчества Спенсера представителями викторианской интеллектуальной элиты. Так, Т.Б. Маколей (1800—1859), глава английской официальной историографии середины XIX в., обладавший, по словам его современника и большого почитателя У.М. Теккерея (1811—1863), привычкой «прочитывать двадцать книг для того, чтобы составить одну фразу, и проходить сто миль ради одной строки описания»38, весьма критически относился к творчеству Спенсера, фантастико-аллегорический подход которого к интерпретации исторических событий в «Королеве фей» был бесконечно чужд викторианскому историку. Очевидно, Маколей так и не дочитал «Королеву фей», иначе он не допустил бы курьезную ошибку: утверждая, что мало кто дочитает поэму до того места, где погибнет чудовище Блатант Бист39, он не подозревал о том, что сей монстр у Спенсера вовсе не погибает!
Сдержанное отношение к Спенсеру демонстрировали и представители «новой критики». Как о примитивном, морально устаревшем искусстве высказывался о его поэзии Т.С. Элиот (1888—1965), полагавший, что она представляет интерес только для специалистов40, а Ф.Р. Ливис (1895—1978), вторя ему, настаивал, что восхищаться произведениями поэта могли лишь его современники41. Впрочем, на наш взгляд, Элиот оставил ключ к расшифровке такого снобистского отношения «новых критиков» к Спенсеру в третьей главе «Огненной проповеди»: «Нимфы покинули нас» — прямое указание на происшедшие в мире изменения, исключающие адекватную рецепцию старой литературы современным сознанием. То же можно сказать и об аллюзии к стенаниям Ювенала по поводу деструктивных изменений мира, покинутого Астреей; если Спенсер был певцом Темзы в короне из лондонских башен со шпилями, то современная Элиоту река и ее берега вызывают у него брезгливость из-за покрывающего их мусора. Меняются времена, и мы меняемся с ними.
Однако это не означает, что в XX столетии произведения Спенсера стали воспринимать исключительно как мало кому интересную архаику. Например, Вирджиния Вулф (1882—1941) пронесла любовь к «Королеве фей» через всю свою жизнь. Писательница сравнивала Спенсера с драматургом, который стремится овнешнить душевное состояние своих героев, но делает это не посредством монологов, а с помощью аллегорических фигур.
38 Thackeray W.M. Nil Nisi Bonum // Thackeray W.M. Works: In 26 vols. L.: Smith and Eider, 1887. Vol. 22. P. 178.
39 Adams R.M. Ikon: John Milton and the Modem Critics. Ithaca: Cornell Univ. Press, 1955. P. 216.
40 Eliot T.S. Selected Essays. N. Y.: Harcourt Brace, 1932. P. 441.
41 LeavisF.R. Revaluation. L.: Chatto and Windus, 1935. P. 5.


188
Приложения
При этом, вступая в заочную полемику с «новыми критиками», Вулф подчеркивала, что различие используемых приемов не дает оснований говорить о «меньшей реалистичности» Спенсера42. Кроме того, писательница подчеркивала важность Спенсера как личности, не скрывавшей своего авторского «я» и выделившейся из толпы «безымянных менестрелей»43. К сожалению, это проницательное суждение не получило должного внимания в работах литературоведов, посвященных как творчеству Спенсера, так и проблеме рождения автора в елизаветинской литературе. Однако, заметно охладев к «Королеве фей», XX столетие отдало явное предпочтение любовной лирике Спенсера, его поразительному лирическому циклу «Amoretti и Эпиталама» (1595), включающему в себя сонетную секвенцию, свадебную поэму, а также четыре стихотворения, разделяющие эти произведения.
При переводе названия этого сборника на русский язык мы решили дать название секвенции в английском написании, а не в русской транслитерации, желая, с одной стороны, подчеркнуть английскость этого литературного явления и ассоциации, порождаемые этим неологизмом Спенсера. Это также позволило нам противопоставить заложенные в название контрасты между современными и античными образцами, которым Спенсер подражал и которые желал синтезировать в своем лирическом цикле: итальянизированный неологизм amoretti сочетается в заголовке с греческим вариантом определения жанра длинной поэмы, epithalamion, а не латинским epithalamium. К нашей большой радости, эта переводческая стратегия получила признание и в научном, и в переводческом сообществе.
История сонета в Англии: от Чосера к Спенсеру
К моменту публикации лирического сборника Эдмунда Спенсера «Amoretti и Эпиталама» сонет в Англии успел завоевать высокую популярность и прочно ассоциировался с темой несчастной любви. За почти шесть десятилетий английские авторы прошли большой путь от вольных переводов и подражания континентальным петраркистам до свободного овладения искусством сонета, на всем протяжении своих экспериментов пытаясь найти новые приемы, образы, неожиданные повороты традиционных тем и встать вровень с признанными континентальными мастерами. История
42 Woolf V. The Faery Queen // Woolf V. The Collected Essays: In 4 vols. / Ed. L. Woolf. L.: Chatto and Windus, 1966. Vol. 1. P. 16.
43 Woolf V. «Anon» // Woolf V. ‘Anon’ and ‘The Reader’: Virginia Woolfs Last Essays / Ed. B.R. Silver//Twentieth Century Literature. 1979. No. 25. P. 390—391.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
189
рецепции сонета в Англии восходит к Джеффри Чосеру (ок. 1340/1345— 1400), младшему современнику Франческо Петрарки (1304—1374) и большому ценителю новейшей итальянской литературы, включившему вольное переложение Сонета СХХХН из «Книги песен» в первую книгу «Троила и Кризеиды» (1385; стихи 400—420)44. Для соблюдения метрических параметров стихотворного текста поэмы Чосер переложил сонет королевской строфой, состоящей из 7 стихов пятистопного ямба, рифмующихся по схеме ababbcc, однако, имея возможность соблюсти длину оригинала, предпочел в угоду точности передачи его содержания добавить еще одну строфу. Переводной сонет органично вплетается в единую художественную ткань поэмы, превращаясь в монолог Троила, в котором тот изливает душу в связи с чувством, поразившим его при первом взгляде на прекрасную Кризеиду. Очевидно, что Чосер воспринимал жанр сонета не по формальному, но по содержательному признаку, как предназначенный для любовных ламентаций. Однако это обращение к сонету осталось уникальным случаем в истории английской литературы вплоть до времен Томаса Уайетта (15037—1542) и Генри Говарда, графа Сарри (1517—1547), с творчества которых ведется отсчет истории рецепции петраркистской любовной лирики в Англии. Этим поэтам английский сонет обязан утверждением его основных архитектонических параметров — 14-стишного объема и размера, пятистопного ямба.
Первый «настоящий» сонет в Англии был написан Уайеттом в 1536 г. К этому времени поэт успел побывать и во Франции (1525—1526), и в Италии (1527), где, предположительно, познакомился с творчеством Петрарки и его последователей. Таким образом, его обращение к сонету могло быть подготовлено самым серьезным и непосредственным влиянием как итальянских, так и французских петраркистов. Уайетт ориентировался на форму итальянского сонета, освященную авторитетом Петрарки, однако он то ли умышленно отклонился от итальянской модели, то ли не придал значения тому обстоятельству, что секстет у Петрарки никогда не оканчивался куплетом, и предпочел завершать свои сонеты именно таким энергичным финалом. Это обстоятельство давно привлекло к себе внимание исследователей английской ренессансной поэзии и объясняется ими как результат влияния чосеровой (королевской) строфы (ababbcc). Три сонета Уайетта («Was never file...», «Some fowles there be...», «How oft have I...») и в самом деле распадаются на два семистишия, однако остальные сонеты построены по классическому образцу, если не считать двух заклю¬
44 	Forster L. The Icy Fire: Five Studies in European Petrarchism. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1969. P. 77; Spüler M.R.G. The Development of the Sonnet: An Introduction. L.; N. Y.: Routledge, 1992. P. 63.


190
Приложения
чительных рифмующихся стихов, образующих ключ сонета45, и структурно разделяются на октаву и секстет, причем в октаве в 90% случаев46 используется характерная для Петрарки схема рифм abbaabba, один раз — abababab и дважды — abbaacca.
Из 32 созданных Уайеттом сонетов, известных по рукописям и изданному Р. Тоттелем сборнику «Песни и сонеты» (1557), 17 стихотворений представляют собой переложения сонетов Петрарки, один — переработку страмботто итальянского поэта Марчелло Филоссено (1450—1520), два восходят к сонетам старшего современника последнего Серафино Аквила- но (1466—1500), а еще один является переводом сонета Якопо Саннадзаро (1458-1530).
Дуалистический характер сонетов Уайетта, написанных в русле традиций петраркизма и в то же время не лишенных своеобразия, стал предметом широкого обсуждения в работах литературоведов второй половины XX столетия. Преобладание в корпусе сонетов Уайетта переводов сонетов признанных петраркистов позволяет отнести поэта к чистым петраркистам и интерпретировать его поэзию в русле этого движения. Однако если прежде в Уайетте, опираясь на оценку, данную первым английским петраркистам в трактате «Искусство английской поэзии» (1589), автором которого принято считать Дж. Патнэма47, видели одного из реформаторов метрики и стиля английской поэзии, преобразовавшего ее по образцу итальянской48 или, возможно, пытавшегося одновременно внедрить логаэдические ритмы
45 Thompson Р. The First English Petrarchans // The Huntington Library Quarterly. 1959. Vol. 22. No. 2. P. 90.
46 Bullock W.L. The Genesis of the English Sonnet Form // Publications of the Modem Language Association. 1923. Vol. 38. No. 4. P. 734.
47 Дж. Патнэм дает оценку творчеству Уайетта и графа Сарри в Главах XV, XVI и XXXI своего трактата. Для него они — поэты, между которыми он «видит очень мало различий», поскольку оба являются примерами для последующих сочинителей, достигнув «возвышенности кончетти, величественности стиля, ясности выражения мысли, четкости в использовании слов, сладостности метра и гармоничности пропорций, во всем весьма естественно подражая своему учителю Петрарке» (XXXI), «самые знаменитые сочинители своего времени» (XVI), «ведущие» придворные поэты последних лет царствования Генриха VIII (XXXI) и «первые реформаторы и усовершенствователи нашей народной поэзии» (XV), ориентировавшиеся на достижения «школы Данте, Ариосто и Петрарки» (XXXI).
48 Эта точка зрения нашла отражение и в трудах авторитетных отечественных специалистов. См.: История английской литературы: В 3 т. / Ред. М.П. Алексеев, И.И. Анисимов, А.К. Дживелегов, А.А. Елистратова, В.М. Жирмунский, М.М. Морозов. М.: АН СССР, 1943. T. 1. Вып. 1. С. 303.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
191
в национальное стихосложение49, то следующие поколения исследователей предпочли выделять в поэзии Уайетта два элемента, оригинальный и заимствованный, национальный и континентальный50, подчеркивая их равнозначную ценность. Таким образом, сонеты Уайетта интерпретируются как сплав поэтики петраркизма и авторской индивидуальности, позволявшей поэту переосмысливать оригиналы в духе собственного мировоззрения.
Характер работы Уайетта как переводчика ярко проступает при сопоставлении с оригиналом (Сонетом СХС Петрарки) сонета «Влюбленный, отчаявшийся добиться милости у своей дамы, прекращает свои попытки», эффектно разрабатывающего метафорическое уподобление влюбленного охотнику, оставшемуся без добычи. При общей высокой точности перевода его главное отличие от оригинала заключается в изменении надписи на ошейнике прекрасной лани (у Петрарки: «Nessun mi tocchi — al bel collo d’intomo / scritto avea di diamanti e di topazo libéra / Farmi al mio Cesare parve»; y Уайетта: «Noli me tangere; for Cæsar’s I am,/ And wild for to hold, though I seem tame»), благодаря чему английский сонет приобретает больший драматизм. Если Петрарка оставляет влюбленному-охотнику потенциальную возможность новой встречи с возлюбленной-ланью, которую он сам вспугнул по неосторожности, то у Уайетта надпись на ошейнике звучит как окончательный приговор любви, подкрепленный ссылкой на авторитет венценосного властелина. При этом сонет приобретает новый смысл в контексте событий жизни английского королевского двора. Долгое время считалось, что в молодости Уайетт был влюблен в Анну Болейн, и сонет о лани рассматривался как одно из документальных подтверждений этой версии51. Однако в настоящее время она значительно скорректирована в связи с тенденцией рассматривать сонеты Уайетта в русле куртуазной традиции, воскрешенной в тюдоровской придворной культуре52. Образ принадлежащей кесарю лани — практически идеальный комплимент ко¬
49 Ogle R.B. Wyatt and Petrarch: A Puzzle in the Prosody // The Journal of English and Germanic Philology. 1974. Vol. 73. No. 2. P. 208.
50 Rees D. G. Sir Thomas Wyatt’s Translations from Petrarch // Comparative Literature. 1955. Vol. 7. P. 15.
51 Wamicke R.M. The Eternal Triangle and Court Politics: Henry VIII, Anne Boleyn, and Sir Thomas Wyatt // Albion: A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1986. Vol. 18. No. 4. P. 571.
52 Zagorin P. Sir Thomas Wyatt and the Court of Henry VIII: The Courtier’s Ambitions // Journal of Medieval and Renaissance Studies. 1993. No. 23. P. 113-141; Starkey D. King Henry and King Arthur // Arthurian Literature XVI / Ed. J.P. Carley, E. Riddy. Woodbridge: Boydell & Brewer, 1998. P. 171—196; Griffith R.A., Thomas R.S. The Making of the Tudor Dynasty. Stroud: Sutton, 2005. P. 193—198.


192
Приложения
ролеве53, подчеркивающий ее красоту и грацию, целомудрие, недоступность и высоту положения (она покоряется только своему господину), а «алмазная гравировка четкими буквами» (стих 11) на ее шее выступает как аллюзия на известнейшее украшение второй жены Генриха VIII в виде монограммы «В», которое хорошо видно на ее парадном портрете кисти Ханса Хольбейна Младшего (1497—1543). Одновременно стихотворение служит и комплиментом королю, подчеркивая его могущество и богорав- ность, поскольку у Петрарки владельцем лани является Бог, и способом демонстрации покорности поэта воле повелителя54. Таким образом, Сонет СХС Петрарки не только был использован Уайеттом для выражения личных чувств, но и превратился под пером переводчика в шедевр тех литературных игр, которыми славилась английская придворная верхушка тюдоровской эпохи.
Произведения Томаса Уайетта дошли до нашего времени в нескольких списках и в качестве раздела сборника Ричарда Тоттеля, причем тексты из разных источников практически совпадают. С наследием графа Сар- ри дело обстоит намного сложнее. Не считая перевода «Энеиды», известны 59 оригинальных стихотворений этого поэта; 34 из них дошли до нас в семи рукописях, из которых только две, содержащие всего по одному стихотворению, относятся к доелизаветинскому периоду. В пересекающихся текстах рукописей содержатся значительные разночтения. Рукописные тексты, в свою очередь, серьезно отличаются от произведений Сарри, вошедших в сборник Тоттеля. В то же время в рукописях имеются произведения, отсутствующие в публикации Тоттеля, а в сборнике одно из произведений, атрибутированное в рукописи как текст Сарри, включено в раздел текстов неизвестных авторов, озаглавленный «Стихи без подписей». Из-за этого судить о творчестве Сарри, в том числе и о его сонетах, намного сложнее, и любое суждение может быть принято только как приблизительное55. Однако для елизаветинцев Сарри был признанным мастером сонета: крупный переводчик и знаток литературы Уильям Уэбб считал Сарри самым выдающимся представителем английской лирики56, а Филип Сидни видел
53 Годунов Æ Я. Джон Донн и английская поэзия XVI-XVII веков. М.: МГУ, 1993. С. 27.
54 См.: Powell J. «For Caesar’s I Am»: Henrician Diplomacy and Representations of King and Country in Wyatt’s Poetry // The Sixteenth Century Journal. 2005. Vol. 36. No. 2. P. 429.
55 Berdan J.M. Early Tudor Poetry, 1485—1547. N. Y.: The Macmillan Company, 1920. P. 505.
56 Webbe W. A Discourse of English Poetrie, 1586 / Ed. E. Arber. Westminster: Constable and Co., 1895. P. 33.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
193
в нем крупнейшего английского поэта первой половины XVI столетия, ставя его в один ряд с Чосером, поэтом и драматургом Томасом Сэквиллом (1536—1608) и Спенсером57.
Генри Говард, граф Сарри, состоял в родстве с Анной Болейн, приходясь кузеном и ей, и пятой жене Генриха VIII Екатерине Говард. В то же время он находился в дружеских отношениях с принцессой Марией, будущей королевой, и в 1529 г. даже рассматривался как ее потенциальный жених58, поскольку в его жилах также текла королевская кровь (по отцовской линии он был потомком Эдуарда I, по материнской — Эдуарда III). Он воспитывался в Виндзоре вместе с незаконнорожденным сыном Генриха VIII Генрихом Фицроем и по знатности рода претендовал на высокое положение при дворе, однако, как и Уайетт, он подвергся гонениям в связи с опалой и казнью Анны Болейн, тем более что его невзлюбила ставшая третьей супругой Генриха Джейн Сеймур. Окончательно придворная карьера графа Сарри оборвалась после опрометчивого заявления о том, что именно его отец должен стать лордом-протектором при малолетнем Эдуарде VI.
О поэзии графа Сарри принято говорить как о попытке возродить идеалы куртуазной любви в английской придворной среде посредством стихотворений, несущих на себе явные признаки влияния Петрарки59, проявляющегося в подражании стилю «Книги песен» и прямых заимствованиях образов, которые, однако, использовались английским поэтом в упрощенной форме60. Как упрощение по сравнению с формой итальянского сонета воспринимается и разработанная Сарри форма так называемого шекспировского сонета61 со схемой рифм ababcdcdefefgg. Вместе с тем в данном случае упрощение отнюдь не являлось негативным результатом, так как за счет него достигалась значительно большая свобода выражения мысли. Отказ Сарри от схемы рифм итальянского сонета следует рассматривать в одном ряду со стремлением поэта вообще освободиться от диктатуры неклассической рифмы, проявившимся во введении им белого стиха в английскую поэзию.
Графу Сарри обязана своим появлением первая английская Дама сонетов, Джеральдина, которую исследователи отождествляют с Элизабет
57 Sidney Ph. The Defence of Poesie. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1904. P. 71.
58 Casady E. A Reinterpretation of Surrey’s Character and Actions // Publications of Modem Language Association. 1936. Vol. 51. No. 3. P. 628.
59 Berdan J.M. Early Tudor Poetry, 1485—1547. N. Y.: The Macmillan Company, 1920. P. 507.
60 Mazzaro J. Transformations in the Renaissance English Lyric. Ithaca; L.: Cornell Univ. Press, 1970. P. 71.
61 Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М.: Наука, 1989. С. 150.


194
Приложения
Фицджеральд, дочерью 9-го графа Кильдерского, родившейся в Ирландии приблизительно в 1528 г. и с 1533 г. жившей в Англии. Ее отец окончил свои дни в Тауэре, и девочка воспитывалась при королевском дворе, занимая пост фрейлины принцессы Елизаветы. Когда Сарри начал посвящать ей любовные стихи, ему было около 20 лет, а она была девятилетним ребенком, что создавало преднамеренно игровую, комическую ситуацию и побуждало посвященных современников поэта воспринимать его сочинения не как выражение подлинной страсти, а как забаву образцового джентльмена, напоминающего своей поэзией о правилах рыцарского служения даме62. Знаменитый сонет «From Tuskane came my Ladies worthy race» (1537), известный в России в переводе О. Румера63, получил в сборнике Тоттеля подзаголовок «Описание и похвала его возлюбленной Джеральдине». Этот сонет стал визитной карточкой Сарри для всех последующих поколений читателей, а восходящая к нему легенда о пламенной любви графа к Джеральдине родилась благодаря роману Томаса Нэша (1567 — ок. 1601) «Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона» (1594), в котором была изложена фантастическая история о том, как благородный рыцарь-поэт проехал половину Европы в поисках девушки, чей пленительный образ он увидел в магическом зеркале, дополненная при этом весьма эротическими сонетами, авторство которых Нэш приписал Сарри. Роман, опубликованный через 47 лет после казни графа и четыре года спустя после смерти Элизабет Фицджеральд, вдохновил Майкла Дрейтона (1563—1631)64, использовавшего сюжет Нэша в сборнике «Английские героические послания» («Генри Говард, граф Сарри — леди Джеральдин» и «Леди Джеральдин — Генри Говарду, графу Сарри»65).
Главной особенностью сонета Сарри является его информационная насыщенность: в нем сообщается множество биографических подробностей, касающихся происхождения Дамы и обстоятельств, которые свели с ней поэта. Вместе с тем можно утверждать, что это первый, пусть и шуточный, написанный в Англии сонет, в котором начинается петраркистская игра с именем возлюбленной: фамилия Фицджеральд легко превращается в благозвучное итальянское женское имя Джеральдина. Видимо, следовало бы
62 Thompson Р. The First English Petrarchans // Huntington Library Quarterly. 1959. Vol. 22. No. 2. P. 100—101; Stevens J. Music and Poetry in the Early Tudor Court. L.: Methuen and Co., 1961. P. 191.
63 Западноевропейский сонет XIII—XVII веков: Поэтическая антология. Л.: ЛГУ, 1988. С. 313-314.
64 Sessions W.A. Henry Howard, the Poet Earl of Surrey: A Life. Oxford: Oxford Univ. Press, 2003. P. 190-191.
65 Drayton M. The Works: In 4 vols. L.: W. Reeve, 1753. Vol. 1. P. 355-371.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
195
уделить более пристальное внимание и приводимому в первой строке сонета топониму (Тоскана), к сожалению замененному в русском переводе на Флоренцию. Как Флоренция, так и Тоскана в целом славились своими мастерами сонетов. Однако если у сонетистов флорентийской школы главной темой творчества было воспевание идеализированной возлюбленной и возвышенной и возвышающей любви к ней, то тосканские поэты вводили в сонеты более приземленные мотивы, воспевая в них радости земного бытия, а также использовали их в сатирических целях. Вероятно, в данном случае указание на тосканское происхождение Джеральдины следует интерпретировать в ироническом ключе: молодой поэт вполне мог выразить в сонете свое насмешливое отношение к сложившимся канонам петраркизма и элегантно спародировать их, используя прием тосканских мастеров. Кроме того, именно для тосканцев было характерно пристрастие ко всякого рода игре слов, которая у Сарри с очевидностью проявляется в итальянизации англо-нормандской фамилии Фицджеральд.
Между тем основная проблематика сонетов Сарри в целом лежит в магистральном русле европейского петраркизма: их лирический герой страдает от неразделенной любви и хотел бы найти спасение от этих невыносимых мук. Спасительным средством ему представляется поэзия, которая могла бы смягчить сердце Дамы, однако драматизм положения влюбленного усугубляется тем, что поэзия лишь играет роль катализатора трагической развязки: при всей своей красоте она неэффективна для решения поставленной перед ней задачи, а желанное избавление от страданий может дать только смерть, которая тоже не представляется выходом. В переживаниях Сарри присутствуют выраженные элементы ренессансного индивидуализма: безысходность положения жертвы неразделенной любви он противопоставляет внешней динамике окружающей его жизни. Таким образом, основное отступление графа Сарри от петраркистского канона сонета заключалось в создании его английской, «шекспировской» модификации, описанной Джорджем Гэскойном (ок. 1525—1577) в трактате «Некоторые замечания о том, как писать стихи и подбирать рифмы на английском языке» так: «...некоторые считают, что все стихи (краткие) можно назвать сонетами, поскольку и в самом деле это уменьшительная форма слова, производного от “sonare”, но все же я рекомендовал бы называть сонетами те, что состоят из четырнадцати строк по десять слогов каждая. Первые двенадцать рифмуются перекрестно в строфах по четыре строки, а последние две — смежно, подводя итог всему стихотворению»66.
66 	Цит. по: English Sixteenth-Century Verse: An Anthology / Ed. R.S. Sylvester. [S.l.]: W.W. Norton and Company, 1984. P. 326.


196
Приложения
Непосредственные последователи Уайетта и графа Сарри в области сонетной лирики в Англии не добились столь ярких успехов, в основном занимаясь переводами с итальянского и французского67. Однако в 1580-е годы история английского сонета вступила в новую фазу: сонеты утратили характер изящного экспромта в модном итальянском стиле, появились английские сонетные секвенции, носящие признаки единства художественной структуры. Называя сборники английских ренессансных сонетов секвенциями, мы употребляем этот термин в том смысле, который в настоящее время закрепился за ним в музыке для обозначения повторения одной и той же мелодии от разных ступеней восходящей или нисходящей гаммы. В сонетных секвенциях строго соблюдался принцип многократной повторяемости идеи, неизменно разрабатывавшейся в ключе новых образов-«нот». Секвенция не только предполагала тематическую общность отдельных сонетов, но и организовывала их последовательность, производя на читателя эффект развернутого во времени повествования: объединенные в секвенцию, сонеты, сохраняя присущую каждому из них спонтанность в излиянии чувств, приобретали новое качество лирического дневника.
Превращение разрозненных лирических произведений в сложный художественный комплекс, как и национальная адаптация сонетной формы, было связано не столько с ориентацией тюдоровских поэтов на традиции петраркизма, сколько со стремлением если не превзойти, то хотя бы возвыситься до уровня сонетных секвенций, созданных во Франции и Италии, и шло в процессе творческих экспериментов. Первая английская ренессансная лирическая секвенция «Гекатомпатия, или Страстная центурия о любви» Томаса Уотсона (ок. 1537—1592), посвященная Эдварду де Веру, графу Оксфорду (1550—1604), была опубликована в 1582 г. В этом сборнике Уотсон выступает как поэт, сознательно ориентирующийся на итальянские образцы, одним из которых можно было бы назвать знаменитую «Смесь» (1489) Анджело Полициано (1454—1494), воспользовавшегося центурией для структурирования содержания своих филологических заметок68, не говоря о том, что использование числа 100 в композиции было освящено авторитетами Данте (1265—1321) и Боккаччо (1313—1375). При этом очевидно и прямое влияние «Книги песен» Петрарки: секвенция Уотсона делится на две части, соответствующие прижизненному и посмертному прослав¬
67 Courthope W.J. A History of English Poetry: In 6 vols. L.: Macmillan and Co.; N. Y.: The Macmillan Company, 1903. Vol. 3. P. 2.
68 Андреев М.Л., Хлодовский Р.И. У истоков зрелого Возрождения: Анджело Полициано // Итальянская литература зрелого и позднего Возрождения. М.: Наука, 1988. С. 50.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
197
лению мадонны Лауры. Модели «Книги песен» соответствует и наличие в «Гекатомпатии» сквозного персонажа, повествующего о своем чувственном опыте. Однако разделение секвенции на две хронологически противопоставленные части у Уотсона объясняется не смертью возлюбленной, как у Петрарки, но смертью самого любовного чувства. Первые 79 сонетов написаны как бы в процессе непосредственного переживания любви, заключительная часть «Моя любовь прошла» — ретроспективный взгляд на былую страсть. В таком противопоставлении скрывается принципиальное отличие секвенции Уотсона от творений континентальных петрар- кистов: он не рассматривает любовь как непреходящий душевный экстаз, напротив, любовь для него сродни болезни, которую излечивает время. Антипетраркистские тенденции, нашедшие выражение в прощании поэта с «тиранией» любви, вызывают ассоциации с любовной дидактикой Овидия: есть наука любви, а есть и лекарство, от нее избавляющее.
Секвенцию Уотсона отличает стремление автора к архитектонической монотонности стихотворений, большинство из которых отнесены им к жанру сонета. Впрочем, определяя вошедшие в «Гекатомпатию» стихотворения как сонеты (см. написанные прозой авторские введения к стихотворениям I, IV—VII, X—XV, XVIII, XXIX, ХХХШ-ХХХНИ, XXXIX—XL, XLIIII—XLV, XLVII, LIII-LV, LXVII, LXXI-LXXII, LXXVI—LXXVII, LXXX, LXXXIII— LXXXVIII, XCI и ХСЕХ), Уотсон отказался от использования традиционной сонетной формы и увеличил длину стихотворений до 18 пятистопных ямбических стихов. Строки «сонетов» рифмуются по схеме ababccdedeffghghii, благодаря чему стихотворения приобретают сходство с песней, в которой после каждого катрена следует куплет-припев. Ритмическая правильность стихотворений также предполагает их предназначенность для певческого воспроизведения на какой-либо известный в те времена мотив. Отметим также, что Уотсон использует преимущественно мужские рифмы, однако периодически в катренах встречаются и женские рифмы.
В «Гекатомпатию» вошли не только английские, но и латинские стихи (в частности, выполненные Уотсоном переводы сонетов Петрарки). На общем фоне выделяются стихотворение XXV секвенции, длиной в 26 стихов, имеющее форму диалога автора с безутешной нимфой Эхо и построенное, соответственно сюжету, на эхо-рифмах, и уникальный сонет-акростих в виде античной колонны, открывающий вторую часть секвенции («Моя любовь прошла», LXXX). Наличие в сборнике различных по структуре и языку стихотворений побудило поэта ввести для их именования неологизм «пэшн» (passion, страсть), приобретающий терминологический смысл жанра любовной лирики, тематически и эмоционально близкого сонету, но вместе с тем и отличного от него. Однако в прозаических преамбулах к стихотворениям термины «пэшн» и «сонет» в подавляющем большинстве


198
Приложения
употребляются поэтом как полные синонимы. Такая стратегия показывает, что, с точки зрения Уотсона, определяющей чертой жанра являлась не формальная структура, но содержание. Подобное отношение к сонету открывало широкие перспективы для дальнейших поэтических экспериментов.
Для своего времени «сонеты» Уотсона должны были казаться образчиками ученой поэзии: по словам автора, красоту его Дамы не смогли бы передать ни кисть Апеллеса, ни резец Праксителя, ни строки Гомера или Вергилия (Пэшн XXIX). В Пэшн LXXXIX 12 первых строк основываются на афоризмах, почерпнутых из трудов античных и христианских авторитетов, указанных в прозаическом вступлении. По статистике Дж. Эрскина, 41 из 100 стихотворений являются парафразами произведений известных авторов69. По образцу «Новой жизни» Данте поэтические тексты Уотсона снабжены авторскими комментариями, в которых поэт объясняет общий смысл стихотворения и прямо указывает на источники своего вдохновения. Диапазон заимствований Уотсона весьма широк: от Софокла (XXX, XXXV, XXXVIII, LXIII, LXXEX, ХСШ), Феокрита (LIII), Вергилия (IV, XLI, LXVI, LXXXIX), Овидия (VIII, XXV, XXIX, XXX, XXXI, LX, LXVIII, LXVIIII, LXXV, XCVI) и Горация (LVIII, LXXXIX, XCI) до Петрарки (V, VI, XXI, XXXIX, XL, LXVI, ХС и Эпилог), Серафино Аквилано (XXI-XXIIII, XLIII, XLVII, LV, LVI, LXXVII, ХСПП, XCIX), Ариосто (VII), Ронсара (XXVII- XXVIII, LIIII, LXXXIII) и Чосера (V). «Ученый» характер поэзии Уотсона не исчерпывается демонстрацией его гуманистической эрудиции. Поэт не чужд и интереса к естественным наукам: так, в Пэшн XXXI (стихи 1—4) он сравнивает число добродетелей возлюбленной с числом звезд Млечного Пути, на три десятилетия опережая Галилея, установившего, что этот объект не является однородным, но представляет собой скопление светил.
Несмотря на оригинальные находки, «Гекатомпатия» воспринимается как упражнение в петраркистской риторике, порождение игры ума, а не страдающего сердца. Вторая сонетная секвенция Уотсона, «Слезы Фантазии» (1593), носит сходный характер, однако в ней автор использует классическую итальянскую форму сонета и резко усиливает нарративный элемент: взятые вместе, стихотворения перестают быть обычными любовными излияниями и рассказывают историю любви. В открывающих секвенцию восьми сонетах описывается ссора поэта с Купидоном, который решил отомстить ему. В описании мести Купидона Уотсон прибегает к необычной для сонетов юмористической интонации: божок добился сатисфакции только после серии неудач. Единственным оружием, которым ему удалось нанести рану сердцу поэта, стали лучезарные глаза Дамы. Использование петраркистского штампа служит маркером перехода поэта
69 	Erskine J. The Elizabethan Lyric. N. Y.: The Macmillan Company, 1903. P. 194.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
199
к конвенциональное™: дальнейшие сонеты посвящены описанию стра- даний влюбленного, вызванных жестокостью Дамы. При этом удивителен тот факт, что главный образ петраркистской поэзии, Дама сонетов, остается вне поля зрения. Уотсон отказывается от традиционных комплиментов, практически не упоминает о достоинствах возлюбленной лирического героя и лишь один раз бегло, как нечто само собой разумеющееся, заявляет о том, что она прекрасна. Вероятно, такое могло произойти только в условиях широкого распространения топосов петраркизма, когда идея о том, что Дама сонетов должна быть воплощением всех мыслимых совершенств, стала настолько самоочевидной, что ее можно было перенести в подтекст.
Об усилении нарративной составляющей в лирических секвенциях английских авторов свидетельствует и вышедший практически одновременно со «Слезами Фантазии» сборник Барнаба Барнса (ок. 1569—1609) «Партенофил и Партеноф», в который вошли не только сонеты, но и стихотворения других жанров (мадригал, сестина, элегия), воспринимавшиеся автором как песенные. Вымышленные имена героев вымышленной любовной драмы происходят от знаменитого греческого эпитета девы Афины, передавая идею неприступности и целомудренности дамы в сочетании с ее способностью совершать завоевания. Сюжет этой секвенции — любовь Партенофила к Партеноф, которая вспыхнула в его сердце с первого взгляда на красавицу и заставила позабыть о прежней возлюбленной, Лейе, — позволяет поэту показать процессы зарождения любовного чувства и его охлаждения, внести в секвенцию психологическую динамику. Особенно показательны в этом отношении первые девять сонетов секвенции. Однако в дальнейшем Барнс переходит в плоскость эвфуистической риторики, практически сводящей на нет эффект аутентичности описываемых любовных страданий, от чего поэта не спасают даже попытки реализовать в сонетах оригинальные кончетти, вплоть до уподобления черт возлюбленной элементам часового механизма, хотя, на наш взгляд, именно такие механические аналогии наносят непоправимый ущерб художественной стороне секвенции, невольно подчеркивая ее рассудочную, механистическую риторику значительно сильнее, чем упоминания традиционного золота волос, алмазного сияния глаз, жемчужных зубов, рубиновых уст и прочих штампов европейской любовной лирики. При этом наиболее явное отступление Барнса от конвенций петраркизма проявляется в мотиве использования черной магии для отмщения равнодушной к влюбленному красавице, которая и в самом деле более жестока по сравнению с другими Дамами сонетов, и в изображении откровенно плотских устремлений влюбленного70.
70 	Nelson J.N. Lust and Black Magic in Barnabe Barnes’s «Parthenophil and Parthenophe» // The Sixteenth Century Journal. 1994. Vol. 25. No. 3. P. 596—597.


200
Приложения
Заметный вклад в развитие сонетной секвенции в английской литературе внес Генри Констебл (1562—1613), автор «Духовных сонетов во славу Господа и Его Святых» (1591) и «Дианы» (1592,1594). В первой секвенции, состоящей из 17 сонетов, он нарушает традицию использовать эту форму для любовных ламентаций и приспосабливает ее для размышлений о делах значительно более серьезных. Сонеты связаны общностью формы (итальянские, с последними строками, образующими куплет по образцу сонетов Уайетта) и религиозной тематики, однако каждый может существовать независимо, как самостоятельное произведение, посвященное одному конкретному религиозному персонажу (Богу Отцу, Богу Сыну, Богу Святому Духу, Богородице, архангелу Михаилу и др.), либо какому-либо существенному элементу христианского вероучения (например, причастию). Религиозные размышления в этих стихах тесно перекликаются с просьбами зажечь в сердце поэта высокую, небесную любовь: «Истинный Бог Любви: в тебе берет истоки вся истинная любовь, / Даруй моей Любви твои крыла и пламень,/ Моя душа — дух бесплотный и с крыльями / Может, словно ангел, воспарить над земным желанием...» («Господу Святому Духу», стихи 9—12); «И подобно тому, как ты избавил других от очищающего пламени, / Загаси в моем сердце пламя дурной страсти» («Благодатной Евхаристии», стихи 13—14). Закономерным образом автор приходит к сомнениям, граничащим с отказом от земной любви: «Почему, о Царица, я должен любить кого-то, кроме тебя?» («Благословенной Богородице» (№ 3), стих 1). Констебл как бы отступает к докуртуазным временам, когда земная женщина еще не стала объектом поэтического воспевания, и религиозная тематика сонетов позволяет поэту обратиться к проблеме несоответствия земной любви идеалу, которое можно рассматривать как принципиальное препятствие к достижению взаимности чувств, являющейся атрибутом идеальной любви.
В «Диане» бесспорно принадлежащими Констеблу принято считать 28 сонетов, увидевших свет в 1592 г., в то время как в издании 1594 г., где вводится деление корпуса стихотворений на восемь декад с внутренней нумерацией сонетов, причем последняя «декада», вопреки названию, включает в себя лишь четыре сонета, атрибуция текстов остается весьма спорной, а структура сборника считается изобретением издателя, вдохновившегося содержанием Сонета ПП Декады VI, открывающегося стихами: «Астрономы делят небеса / На восемь Домов...», в которых отразилось средневековое представление о «небесах» светил. Таким образом, о достижениях Констебла как автора любовных сонетов на данный момент можно с уверенностью говорить, опираясь на содержание первого сборника, а несколько искусственную конструкцию второго издания следует оценивать


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
201
в рамках общей тенденции 1590-х годов, выразившейся в переходе к продуманной архитектонике лирических сборников.
В первом издании «Дианы» отдельные произведения объединяются в целое благодаря образу некой абстрактной Дамы сонетов, выведенной под именем античной девственной богини-охотницы, подчеркивающим всю бесполезность попыток покорить ее сердце. Имя героини несет такую же смысловую нагрузку, как имена героев секвенции Барнса. Обращает на себя внимание стремление Констебла привнести в сонеты новые, оригинальные образы и кончетти. Так, в сонете «Сострадание, отказывающееся накормить мою бедную Любовь...» (Декада II, Сонет VII) поэт сравнивает свою неразделенную любовь с нищим попрошайкой, погибающим от голода у «ворот красоты» (стихи 2—3); в сонете «Не вини мое сердце за то, что оно воспаряет так высоко...» (Декада I, Сонет II) он объясняет это обстоятельство не гордыней, а законами физики: пылающее жаром любви сердце не может не подняться вверх, как это делают языки пламени. В сонете «Присутствие моей владычицы заставляет краснеть розы...» (Декада I, Сонет IX) Дама предстает в образе прекрасной садовницы, благодаря чему приобретает свежесть традиционный прием каталогического описания женской красоты через уподобление ее элементов цветам.
В «Диане» Констебл также использовал итальянскую форму сонета с уайеттовским акцентированием ключа, однако следует отметить, что стихотворения этой секвенции значительно мелодичнее «Духовных сонетов», в них гармоничнее и полнее рифмы и почти нет рифм глазных и неточных, которых достаточно в сонетах первой секвенции. Констебл преуспел в передаче настроений влюбленного, но все же в «Диане» отсутствует подлинная драматическая напряженность чувства, подмененная торжественной, возвышенной аурой.
В финале секвенции поэт неожиданно отрекается от бесплодных попыток покорить сердце возлюбленной. При этом он не испытывает ни боли, ни горечи, что заставляет воспринимать сонеты как очередное талантливое упражнение в петраркистской риторике и поднимает вопрос о том, почему английские сонетисты были склонны описывать не только свою любовь, но и расставание с нею, что очевидно следует из рассмотренных выше примеров.
На этот вопрос можно предложить два взаимодополняющих варианта ответа. Во-первых, эти поэты действительно писали стихи «книжного», подражательного характера, исключающие подлинность изображаемых в них переживаний. Во-вторых, гуманисты, позиции которых в Англии оставались очень прочными на протяжении как средне-, так и позднетюдоровского периода, скептически относились к сочинению любовных сти¬


202
Приложения
хов, считая это занятие бесполезной тратой времени71, что и побуждало поэтов придворного круга, блеснув остроумием и украшающим истинного джентльмена искусством поэзии, охладевать к «несерьезной» поэтической игре. Однако некоторые секвенции 1590-х годов являются исключениями из общего правила.
Это в полной мере относится к «Делии» Сэмюэла Дэниэла (1562—1619), 28 сонетов которой были напечатаны в «пиратском» издании 1591 г. Стихи секвенции отличаются благозвучием и строгостью метра, свидетельствующими о наличии у поэта подлинного музыкального слуха, возможно унаследованного от отца, учителя музыки. Получив образование в Оксфорде, молодой человек пошел по стезе своего родителя, став домашним учителем в череде аристократических семей, что приоткрыло ему путь в высшее общество и в конечном счете способствовало его развитию как поэта. Среди его питомцев был и Уильям Герберт, будущий 1раф Пембрук72, чья мать, родная сестра Ф. Сидни, Мэри, желала видеть сына высокообразованным человеком, усвоившим новейшие достижения культуры. Располагая прекрасными отзывами о Дэниэле, она все же сочла его не совсем подготовленным к роли наставника образцового джентльмена и поэтому отправила молодого человека в Италию, где тот усовершенствовался в знаниях итальянского языка и познакомился с новой итальянской поэзией73. По возвращении в Уилтон в 1592 г. Дэниэл, по-видимому, имел основания почувствовать себя не только воспитателем сына графини Пембрук, но и ее придворным поэтом, и именно в этом качестве он посвятил ей секвенцию «Делия».
Исследователи полагают, что название сонетной секвенции было позаимствовано Дэниэлом у Мориса Сэва (ок. 1501 — ок. 1560)74, назвавшего так воспетую им возлюбленную: с поэмой Сэва «Делия» (1544)75 англичанин мог познакомиться во время совершенной ранее 1590 г. поездки во Францию76. Нежное и звучное имя Делия представляет собой анаграмму французского l’idée, вызывающую ассоциацию с двоемирием Платона и соотносящую образ Дамы с горним миром, постулируя ее идеальный статус. С другой стороны, оно косвенно указывает на вторичность секвенции
71 Ascham R. Schoolmaster / Ed. W.A. Wright. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1904. P. 190.
72 Garnett R., Gosse E. English Literature: An Illustrated Record: In 4 vols. L.: William Heinemann; N. Y.: The Macmillan Company, 1903. Vol. 2. P. 265.
73 Rees J. Samuel Daniel. Liverpool: Liverpool Univ. Press, 1964. P. 42.
74 Upham A.H. The French Influence in English Literature from the Accession of Elizabeth to the Restoration. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1908. P. 63.
75 Ibid.
76 Hannay D. The Later Renaissance. N. Y.: C. Scribner’s Sons, 1998. P. 213.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
203
по отношению к творчеству Сэва, на преломление в ней чужих идей. Дэниэл разрабатывает традиционные темы петраркистской лирики: восхищается красотой Дамы, сетует на безответность своей любви, однако личные обстоятельства требуют от него проявления известной сдержанности, чтобы не вызвать подозрений в том, что он не благоговеет перед патронессой, а питает к ней земную любовь-страсть. Очевидно, это побуждало поэта подчеркивать свое скромное положение «пасынка судьбы» (Сонет XXIII, стих 3), параллельно развивая мотив святости Делии, усиливаемый концентрированным употреблением лексики соответствующего семантического поля (см., например, Сонет VI, стихи 7—1077), и изображая ее не как предмет физического вожделения, но как «Кумира своей души» (Сонет IX, стих 10). Лейтмотивом посвящения во втором издании «Делии», предпринятом поэтом из потребности исправить многочисленные опечатки в «пиратском» издании, стала скромность автора, не претендующего на поэтическое первенство и не стремящегося выпячивать на первый план личные переживания.
Дэниэл первым из английских поэтов посвятил сонетный цикл не гипотетической возлюбленной, о чьей взаимности он мечтал, но просвещенной ценительнице прекрасного, превратив стихи в памятник меценатской деятельности графини Пембрук. Поэтому вместо неуместного в данном социальном контексте накала любовных страстей многие сонеты «Делии» проникнуты чувством щемящей грусти, связанной с переживаниями поэта по поводу своей судьбы в самом широком смысле. Эта интонационная особенность секвенции отразилась во вкрапленных в тексты авторских характеристиках сонетов как «печальных и горестных песен» (Сонет ПП, стих 2), «жалобных строк» (Сонет IV, стих 1), а порой и вовсе слезливой докуки (Сонет XIX, стихи 5—6).
Идеальная возлюбленная вдохновляла и творчество Майкла Дрейтона (1563—1631), певца английской Идеи (сборник эклог «Идея. Пастушеский венок» (1593), сонетная секвенция «Зеркало Идеи» (1594) и ее окончательный вариант «Идея» (1619), в котором 47 сонетов отличаются от «амуров» (amours) первого издания)78. Исследователи отмечают художественную неравноценность сонетов Дрейтона79, подчеркивая особую тщательность отделки сонетов в начале и в заключительной части цикла и объясняя этот
77 Daniel S. Delia, with The Complaint of Rosamond (1592). Menston: The Scholar Press, Ltd., 1973. P. 12.
78 Courthope W. J. A History of English Poetry: In 6 vols. L.: Macmillan and Co, Ltd.; N. Y.: The Macmillan Company, 1903. Vol. 3. P. 31.
79 Whitaker L. The Sonnets of Michael Drayton // Modem Philology. 1904. Vol. 1. No 4, April. P. 563.


204
Приложения
факт влиянием Петрарки80. При этом секвенция обычно интерпретируется как отразившая подлинные чувства поэта и высказывается мысль о существовании реального прототипа Идеи. Согласно первой версии, Идеей Дрейтона была Анна Гудэйр, младшая дочь сэра Генри Гудэйра, которая в 1595/1596 г. вышла замуж за лорда Рейнсфорда81. Так, в первой научной биографии Дрейтона на основе анализа текста Песни 13 «Полиольбиона» (1598—1622) указывается, что Анна стала Идеей только около 1606 г.82 Вторая гипотеза отождествляет Идею с Люси, графиней Бедфорд, старшей дочерью сэра Джона Харингтона из Экстона, которую по талантам, уму и меценатской деятельности современники ставили наравне с Мэри Сидни, графиней Пембурк83. Сторонники этой гипотезы исходят из факта посвящения графине Бедфорд «Эндимиона и Фебы» (ок. 1595) и «Мортиме- риад» (1596). Третья точка зрения представляет собой попытку объединить обе предшествующие концепции, предлагая версию существования разных Идей: исходя из предположения о том, что «Эндимион и Феба» и «Мор- тимериады» написаны ранее сонетной секвенции, Л. Уитэкер считает, что упоминаемая в них Идея — это графиня Бедфорд, в то время как Идеей сонетов была леди Рейнсфорд84.
Идея Дрейтона прекрасна, добродетельна, но жестока в своем нежелании ответить взаимностью на любовь поэта, а тот изображается верным, по-рыцарски учтивым, возвышенным в своих помыслах85, причем в первой редакции секвенции этим образам уделено гораздо больше внимания. Вместе с тем поэт позиционирует себя как антипетраркист, заявляя в открывающем «Идею» сонете: «Стихи мои — истинное отражение моих мыслей, / Которые находятся в вечном движении, всегда стремятся к переменам, / И коль скоро они склонны к разнообразию, / То я увлеченно пробую себя во всех направлениях. / Моя муза поистине английского рода, / И не может долго следовать одной моде» («К Читателю этих сонетов», стихи 9—14).
80 Neely С. Th. The Structure of English Renaissance Sonnet // English Literary History. 1978. No. 45. Vol. 3. P. 362.
81 Эта концепция преобладает в современных публикациях о сонетах Дрейтона. См.: The Northon Anthology of Poetry / Ed. M. Ferguson, MJ. Salter, J. Stallworthy. 5th ed. N. Y.; L.: W.W. Norton and Company, 2005. P. 235.
82 Elton 0. Michael Drayton. A Critical Study with BibUography. Manchester: J.E. Cornish, 1895. P. 20.
83 Courthope W.J. A History of English Poetry: In 6 vols. L.; N. Y.: Macmillan, 1903. Vol. 3. P. 29.
84 Whitaker L. The Sonnets of Michael Drayton // Modem Philology. 1904. Vol. 1. No 44. P. 564.
85 Berthelot J.A. Michael Drayton. N. Y: Twayne Publ., 1967. P. 19.


И. И. Бурова. «AmoreM и Эпиталама»...
205
Это вступление подчеркивает похвальное намерение автора-«либертена» («a libertine», стих 8) обрести собственный голос в творческом состязании с теми, кто следует «моде» — петраркизму.
От других английских секвенций конца XVI в. «Идею» отличает длительный временной промежуток, в течение которого создавались сонеты. Из-за этого секвенция утратила драматическую напряженность переживаний, которая, однако, и не пристала бы высокому, платоническому характеру любви, воспеваемой поэтом: лирика Дрейтона сознательно лишена типично петраркистской эмоциональной аффекгированности и при этом в петраркистском ключе акцентирует роль поэзии в увековечении памяти о совершенствах Дамы.
Почти ровесником «Гекатомпатии» является один из наиболее ярких елизаветинских лирических циклов, «Астрофил и Стелла» Ф. Сидни, созданный в начале 1580-х годов (А.К. Дживелегов86 и Б.И. Пуришев87 датировали его создание 1580—1584 гг., Л.И. Володарская сузила этот интервал до 1581—1583 гг., указав при этом, что наиболее вероятным временем работы над «Астрофилом и Стеллой» явилось лето 1582 г.88; эту точку зрения разделяет и А.Н. Горбунов89). При жизни Сидни его произведения были известны только в списках, один из которых был опубликован Т. Ньюменом в 1591 г. «Пиратское» издание Ньюмена изобиловало ошибками, а также в нем отсутствовало несколько текстов (в частности, Сонет XXXVII, фрагменты 8-й и 10-й Песен, а также целиком Песнь 11-я). Принято считать, что друзья Сидни сделали все, чтобы предотвратить распространение некачественного издания Ньюмена. Однако в том же 1591 г. вышло еще одно «пиратское» издание «Астрофила и Стеллы», причем в предисловии к нему указывалось, что в тексте было исправлено 350 опечаток, допущенных Ньюменом. И лишь в 1598 г. Уильям Понсонби, один из лучших книгопечатников елизаветинской эпохи, опубликовал тот текст «Астрофила и Стеллы», который в настоящее время считается дефинитивным. В это
86 История английской литературы: В 3 т. М.; Л.: АН СССР, 1943. T. 1. Вып. 1. С. 307.
87 Пуришев Б.И. Литература эпохи Возрождения: Курс лекций. М.: Высш. школа, 1996. С. 290.
88 Володарская Л.И. Первый английский цикл сонетов и его автор // Сидни Ф. Астрофил и Стелла. Защита поэзии. М.: Наука, 1982. С. 269.
89 Горбунов А.Н. Джон Донн и английская поэзия XVI—XVII веков. М.: МГУ, 1993. С. 44. См. также: Путеводитель по английской литературе / Ред. М. Дрэббл, Дж. Стрингер. М.: Радуга, 2003. С. 40; The Norton Anthology of Poetry / Ed. M. Ferguson, MJ. Salter, J. Stallworthy. 5th ed. L.: W.W. Northon and Company, Inc., 2005. P. 2126.


206
Приложения
издание, осуществленное под руководством сестры покойного поэта Мэри Сидни, графини Пембрук, вошли ранее не публиковавшиеся автобиографичные стихотворения, непосредственно указывающие на лиц, выведенных в сонетах под именем Астрофила и Стеллы; был изменен порядок следования текстов, а песни, помещенные Ньюменом после корпуса сонетов, заняли психологически оправданные позиции между сонетами и, как в пьесах Шекспира, обрели роль эмоциональных кульминаций, отмечая паузы в драматическом развитии действия и отражая внутреннее состояние Астрофила. Вопрос о том, соответствует ли такой порядок текстов воле автора, о творческих замыслах которого знала его сестра, или же является гениальным редакторским решением, остается открытым90.
Даже первые два издания «Астрофила и Стеллы», бледные тени шедевра, явленного миру в 1598 г., свидетельствуют о смелом отходе Сидни от петраркистского канона. Это стремление демонстрируется уже в открывающем секвенцию сонете, написанном неканоническим шестистопным ямбом и декларирующем необходимость искать источник поэтического вдохновения не в книгах, как это делали английские сонетисты-пред- шественники, но в природе, в реальной жизни, по отношению к которым искусство вторично (Сонет III, стихи 12—14). Сидни претит принцип рабского копирования чужих образцов, он полагает, что истинный поэт обязан стремиться к оригинальности, к обретению собственного поэтического голоса. Наиболее яркой чертой сонетов Сидни является категорическое неприятие петраркистской концепции любви. Сидни признает практическое бессилие рационального «я» человека перед зовом плоти (Сонеты V, LXXI), и никакие платонические рассуждения не могут сдержать желания Астрофила физически обладать Стеллой. На собственном опыте герой сонетного цикла вновь и вновь убеждается в том, что желание является неотъемлемым элементом его любви к Стелле, а ее целомудрие не только восхищает его, но и служит источником раздражения91. Сонетом XLEX, построенным на метафорическом уподоблении влюбленного коню, оседланному Любовью, поэт подчеркивает, что стремление к чувственной любви подчиняет себе человека, как всадник подчиняет себе скакуна, и инструментом подчинения является «острое чувственное желание», становящееся аналогом шпор (стихи 10—11). В финале Сонета LXXI олицетворенное Желание и вовсе переходит от просьб и мольбы к откровенному диктату, требуя, чтобы
90 Garnett R., Gosse Е. English Literature: An Illustrated Record: In 4 vols. L.: William Heinemann; N. Y.: The Macmillan Company, 1903. Vol. 2. P. 42.
91 Ahrends G. Liebe, Schönheit und Tugend als Strukturelemente in Sidneys «Astrophel and Stella» und in Spensers «Amoretti»: Ph. D. Diss. Bonn: Rheinische Friedrich- Wilhelms Univ., 1966. P. 85.


И.Н. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
207
его накормили (стих 14). Образ чувственного голода используется и в Сонете LXXXII, эротическом апофеозе секвенции92, где губы Стеллы сравниваются с вишнями, к которым страстно припадает изголодавшийся герой. В сонете LXXII говорится о том, что желание — «старый приятель» (стих 1) Астрофила, стремящегося к земному осуществлению любви. Похитив поцелуй Стеллы, герой распекает себя за то, что не похитил большего («for по more taking» — Песнь вторая, стих 28). Столь откровенные упоминания физических аспектов любви обусловливают оригинальность сонетов Сидни.
Стремясь дистанцироваться от петраркистов, Сидни внимательно изучал опыт Петрарки (это прежде всего касается адаптации традиционных кончетти и обыгрывания имени возлюбленной). Однако изображенная поэтом бурная, всепоглощающая страсть влюбленного, перед которой бессильны доводы рассудка, придает стихотворениям «Астрофила и Стеллы» такой психологический накал, что едва ли возможно усомниться в автобиографической подоплеке секвенции. Даже если представить, что любовь к Стелле — невероятно талантливая литературная игра Сидни—Астрофила, то конфликт, терзающий самого героя, который не способен довольствоваться любовью, ограниченной канонами петраркизма, и жаждет удовлетворения свой страсти, понимая, насколько это чувство неконвенционально, отличает секвенцию от всех рассмотренных ранее соотнесенностью отдельных сонетов с индивидуальностью автора, что, по Г.А. Гуковскому93, служит жанровым признаком цикла, уточняя представление о том, что циклизация является важнейшим способом воплощения самосознания поэта94. Это позволяет говорить об «Астрофиле и Стелле» как о типологически новом явлении, лирическом цикле. Однако это в полной мере относится только к публикации 1598 г.
Итак, резюмируя краткий обзор опыта средне- и позднетюдоровских поэтов, отметим, что сонетная форма в Англии оказалась неразрывно связанной с придворной литературной традицией, и это обстоятельство побуждало поэтов использовать ее преимущественно в игровых целях, для демонстрации остроты ума, что проявлялось как в тенденции приспосабливать переводные произведения к своим личным ситуациям, так и в ан- глизации традиционной петраркистской топики. В средне- и позднетюдоровский периоды сонет стремительно адаптируется на английской почве, эволюционируя от простого переводного стихотворения до самостоятельного лирического произведения, связанного с темой отвергнутой любви
92 Hamilton А. С. Sidney’s «Astrophel and Stella» as a Sonnet Sequence // Journal of English Literary History. 1969. No. 36. P. 85.
93 Гуковский LA. Пушкин и русские романтики. М.: Худож. лит., 1965. С. 135—136.
94 ГинзбургЛ.Я. О лирике. Л.: Сов. писатель, 1974. С. 259—260.


208
Приложения
и воспеванием достоинств возлюбленной. Наряду с итальянской формой сонета широкое распространение получает национальная, английская форма сонета, введенная графом Сарри.
Укрепление в елизаветинской Англии традиции публикации лирических сборников стимулировало эксперименты по их структурной организации. Основным принципом компоновки сборников оказался тематический, однако, несмотря на очевидное стремление английских поэтов к расширению тематического диапазона сонетов («Духовные сонеты» Констебла), тематическая заданность и жанровый принцип в исследуемый период не были единственными организующими секвенцию факторами. Секвенция могла цементироваться сквозным образом возлюбленной Дамы, разбившей поэту сердце («Диана» Констебла, «Делия» Дэниэла и др.), могла подаваться как памятник благородному меценату (как женщине («Делия» Дэниэла), так и мужчине («Гекатомпатия» Уотсона)), с именем которого будет ассоциироваться данное произведение, хотя он может и не быть предметом прославления в самих стихах. В этот же период наметилась плодотворная тенденция к усилению нарра- тивности секвенции, начинающей превращаться в лирический дневник, повествующий историю любви («Слезы Фантазии» Уотсона, «Партено- фил и Партеноф» Барнса). Укрепление связей между отдельными стихотворениями и контекстом в секвенциях стало отражением осознанного стремления воплотить в стихах систему взглядов, личность автора, что позволяет говорить об эволюции елизаветинских сонетных секвенций в сторону лирического цикла95, несмотря на то что этот термин значительно моложе описываемого им явления96. Хотя некоторые свойства
95 В современной теории литературы отсутствует четкое определение цикла (см.: Гаркави А.М. Композиция стихотворных циклов Н.А. Некрасова // Жанр и композиция литературного произведения. Калининград: Калининградский гос. ун-т, 1980. С. 37). Как правило, под циклом понимается «сознательно организованный стихотворный контекст <...>, характеризующий специфическую художественную целостность», жанровое образование, главным структурным признаком которого являются неслучайные, множественные, системные соотношения между отдельным стихотворением и произведением в целом. См.: Дарвин М.Н. Проблема цикла в изучении лирики. Кемерово: КемГУ, 1983. С. 19; Фоменко КВ. Лирический цикл: Становление жанра, поэтика. Тверь: Тверской гос. ун-т, 1992. С. 3.
96 Понятие цикла вошло в литературоведческий обиход в конце XIX — начале XX в. Если в английской традиции введение термина «сонетная секвенция» приписывается Данте Габриэлю Россетти, использовавшему его для обозначения жанра «Дома жизни», то в России его эквивалент — «сонетный цикл», по всей видимости, был введен Валерием Брюсовым.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
209
сонетного цикла97 (наличие общего заглавия, единство темы, сквозные образы Дамы и влюбленного, формальное единство компонентов) подходят и для характеристики жанра ренессансной секвенции, в качестве существенных признаков цикла, отличающих его от секвенции, можно рассматривать наличие опорных стихотворений, разработанного лирического сюжета, лейтобразов и лексических скреп между отдельными стихотворениями, а также приближение характера секвенций к форме лирического дневника. Учитывая дату публикации окончательного варианта «Астрофила и Стеллы», к которому применимо понятие цикла, следовало бы пересмотреть мнение о том, что именно Сидни является автором первого английского цикла сонетов98, и оценить «Amoretti и Эпиталаму» Спенсера как более раннее произведение, обладающее всеми вышеуказанными жанровыми признаками лирического цикла.
Таков контекст, в котором был создан лирический цикл «Amoretti и Эпиталама».
«Amoretti и Эпиталама»
Впервые тема любви в творчестве Спенсера прозвучала в «Пастушеском календаре». Как о несчастном безумии, поражающем влюбленного, писал он о ней в эклогах «Январь», «Март», «Июнь», «Август». В «Ноябре» изображаются трагические последствия любви-наваждения, жертвой которой пала Дидона, а в финале «Декабря» литературный двойник Спенсера Колин Клаут прощается с Розалиндой, подводя итог тому чувству к ней, которое послужило источником его страданий. Таким образом, характер изображенной в этих пасторальных поэмах несчастной любви оказывается родственным ее трактовке в произведениях петраркистов, а отказ продолжать тему соответствует гуманистическому взгляду на любовную поэзию как на бесполезную трату времени и сил.
Вместе с тем принято считать, что во второй половине 1570-х годов Спенсер пережил несчастную любовь. История этого увлечения молодости отозвалась эхом и в «Возвращении Колина Клаута»: по прошествии многих лет герой поэмы вспоминает о прошлом, о том, как был отвергнут возлюбленной, и корит себя за былую самонадеянность. Если исхо¬
97 См. подробнее: Гинзбург Л.Я. О лирике. Л.: Сов. писатель, 1974. С. 259—260; Фоменко И.В. Лирический цикл: Становление жанра, поэтика. С. 7.
98 В этом отношении показательна посвященная «Астрофилу и Стелле» статья: Володарская Л.И. Первый английский цикл сонетов и его автор // Сидни Ф. Астрофил и Стелла. Защита поэзии. М.: Наука, 1982. С. 257—291.


210
Приложения
дить из автобиографичности образа Колина, то и Розалинда «малых поэм» должна была иметь реальный прототип, о чем косвенно свидетельствует переписка Спенсера с Харви". Таким образом, отразившееся в творениях поэта видение любви как мучительной страсти основывается не только на традициях петраркизма, но и подкреплено его личным опытом. Однако с течением времени горечь первой неудачи оказалась позабытой, а счастливый поворот судьбы — встреча с Элизабет Бойл и женитьба на ней 11 июня 1594 г. — и вовсе способствовал переоценке поэтом своего прежнего убеждения. Ведущей темой его творчества в период жениховства и первых месяцев супружества оказалась любовь, заставившая отложить на время даже работу над «Королевой фей». Свадебным подарком поэта невесте стал сборник стихов «Amoretti и Эпиталама», воспевший историю их любви и день свадьбы. В 1595 г. сонеты «Amoretti», четыре так называемых анакреонтических стихотворения и свадебный гимн Спенсера были опубликованы в одном переплете, на титуле которого значилось, что написаны они «незадолго до этого» (not long since).
Название сонетного цикла, вынесенное в заглавие сборника «Amoretti», является спенсеровым неологизмом. Его форма итальянизирована, а значение может быть интерпретировано как «маленькие любовные послания» или «амурчики». Одновременно «Amoretti» вызывает ассоциацию с «Любовными элегиями» (Amores) Овидия, музой которых считается возлюбленная римского поэта, выведенная им под именем полулегендарной беотийской поэтессы Коринны. С Овидием Спенсера сближает и умение быть изящным и остроумным, мастерство в сочетании чувственности и юмора в любовных стихах, выгодно отличающее сонеты «Amoretti» от прочих ренессансных секвенций. Возможно, Овидий, посвятивший первые две книги «Науки любви» мужчинам, а третью — женщинам, подсказал Спенсеру идею уделить в сонетах внимание не только мужскому, но и женскому отношению к любви. К римской элегии, представителем которой являлся Овидий, восходит и традиция изображать любовь как центральное жизненное чувство, вытесняющее все остальные эмоции, сопряженное, однако, со страданиями, с необходимостью пребывания в тяжелом подчинении у суровой госпожи. Кроме того, важным представляется то обстоятельство, что римские элегические поэты выработали весьма серьезное отношение к любви, мечтая о прочной связи, о брачном союзе с избранницей. Таким образом, можно утверждать, что, отталкиваясь от ренессансной поэтической практики, Спенсер формировал свою доктрину любви и под влиянием античного опыта.  9999 	Harvey G. Works: In 3 vols. / Ed. AB. Grossart. L., 1884. Vol. 1. P. 6, 81.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
211
Эпиталама (етиваХацгсх;) — жанр древнегреческого происхождения, и, сополагая в заглавии своего лирического цикла термины различного происхождения, поэт изначально подчеркивал разнообразие традиций, на основе которых было создано его произведение: итальянской ренессансной, античной римской и античной греческой.
«Amoretti и Эпиталама» обычно рассматривается в русле ренессансной традиции сонетной секвенции, однако, вопреки требованиям петраркист- ского канона, поэт воспел в ней счастливую, разделенную любовь, завоевание влюбленным сердца прекрасной дамы, которая согласилась стать его супругой. В этом состоит главная идейная особенность данного сборника. Его второе принципиальное отличие от других ренессансных секвенций заключается в наличии тесной связи между отдельными частями, тогда как более ранние английские ренессансные сонеты, объединенные в тематические секвенции, соответствовали данному Петраркой определению rime sparse («россыпь стихов»). При этом в лучших образцах слабость связи между отдельными текстами секвенций выполняла художественную функцию, дополнительно оттеняя метания и одиночество влюбленного, о страданиях которого говорилось в стихах. Спенсер же добился эффекта совершенной связности повествования: в «Amoretti и Эпиталаме» каждый из сонетов, каждая строфа «Анакреонтических стихотворений» и «Эпиталамы» воспринимаются как последовательное изложение истории любви, завершившейся счастливым концом — достижением взаимности и свадьбой, соединившей сердца влюбленных священными брачными узами. Благодаря этому «Amoretti и Эпиталама» обретают не только характер лирической исповеди, но и черты лирического дневника с тщательно продуманной структурой.
Отличие произведения от более ранних английских лирических секвенций проявляется уже на уровне графики: в сонетах «Amoretti» с заглавной буквы начинаются только начальные стихи катренов и ключа; в этом смысле Спенсер оказывается более верным последователем Петрарки. При этом и катрены, и ключи сонетов представляют собой синтаксически завершенные фрагменты, складывающиеся в общий текст. Благодаря такому специфическому графическому приему сонеты читаются не по стихам, но по отдельным строфам-предложениям, что усиливает повествовательный эффект. В менее выраженном виде этот прием использован и в разделяющих сонеты и «Эпиталаму» «Анакреонтических стихотворениях» (стихи 3,6 и 8 Стихотворений [II] и [III], а также все четные, короткие, стихи Стихотворения [ГУ] начинаются со строчных букв), тогда как в «Эпиталаме», описывающей события одного дня и потому производящей эффект однократной зарисовки, а не дневника, со строчных букв начинаются вторые стихи в шести строфах ([I], [VI], [XIV], [XVI], [XVIII] и [XXII]), а также стихи [VIII:


212
Приложения
147], [XV: 264, 277], [XVIII: 320, 325] и [XXII: 394], что, вероятно, в первом случае следовало бы объяснить произволом наборщика, которому мешали буквицы в начальных стихах строф, а во втором — элементарными опечатками первого (прижизненного) издания (1595). Вместе с тем как минимум в двух случаях (стихи 320 и 325) подобные опечатки оказываются как нельзя более уместными, так как строчные буквы в началах стихов словно подчеркивают задушевную, интимную интонацию выделенных таким образом фраз.
Непохожесть содержания сонетной секвенции на все, что было создано поэтами-предшественниками, побудила Спенсера применить в сонетах нетрадиционную схему рифм, ababbcbccdcdee; такой тип сонета вошел в историю под названием спенсеровского. Между тем автор не был изобретателем спенсеровского варианта английского сонета: ранее, в 1584 г., были опубликованы 20 сонетов с такой схемой рифм, написанных лично шотландским королем Яковом VI и его придворными поэтами Александром Монтгомери (ок. 1545—1598), Томасом Хадсоном (ум. ок. 1605) и др.100, однако никаких указаний на знакомство Спенсера с этой редкой публикацией не существует, и принято считать, что Спенсер самостоятельно пришел к изобретению этой формы. Впервые он применил ее при создании секвенции «Видения о суетности мира», вошедшей в сборник «Жалобы», состоящей из 12 сонетов и, очевидно, являющейся одним из наиболее ранних опытов Спенсера в области сонетной формы.
Под пером Спенсера сонеты «Amoretti» превратились в лирический дневник, повествующий о невзгодах влюбленного, который ценой постоянства, упорства и очистительных страданий научился любить истинной любовью и добился любви прекраснейшей из женщин. Важно, что Спенсер рассказал не только о любви мужчины к женщине, но и уделил гораздо большее внимание «женскому вопросу», показав эволюцию отношения Дамы сонетов к влюбленному и описав ту любовь, которую она может принять. Первые четыре сонета представляют собой своеобразное вступление ко всему циклу «Amoretti», раскрывая его замысел: стихи должны оказать благое влияние на Даму сонетов, став достойными адвокатами любви поэта.
Спенсер дает двоякую характеристику Дамы сонетов. Она одновременно изображается и как ангел во плоти («В ней ничего земного нет в помине, / Ведет она от ангелов свой род...» — Сонет LXI, стихи 5—6), и как строптивая, жестокая, равнодушная красавица (Сонет II, стих 9). Начиная с Сонета I, Дама позиционируется как равная среди «благословенных ангелов» (стих 11), ее красота уподобляется светочу, который зажег небес¬
100 	Markland М.Е A Note on Spenser and the Scottish Sonneteers // Studies in Scottish Literature. 1963. No. 1. P. 136.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
213
ный огонь в душе влюбленного (Сонет III), сама Дама исполнена огня, что «зажжен близ Творца среди небес» (Сонет VIII, стих 2), ее глаза можно сравнить «...лишь с Творцом, кто дивным светом / все осветил для нас на свете этом» (Сонет IX, стихи 13-14). Дама напрямую уподобляется ангелу в Сонете XVII, а ее небесная природа делает тщетными усилия смертного мастера, стремящегося воспроизвести ее совершенства в своей работе.
Ангелоподобие Дамы — мотив, восходящий к лирике провансальских трубадуров и итальянской поэзии «нового сладостного стиля». Дама сердца воспевалась как воплощение добродетели, как вознесенное над миром создание, приближенное к эталону небесного совершенства. Не случайно Данте превратил покойную Беатриче в светлого ангела, бесплотный дух, открывающий поэту перспективу его будущего. Вместе с тем мотив дамы-ангела не играл сколько-нибудь существенной роли в творчестве английских сонетистов — предшественников Спенсера. Энергия среднетюдоровских поэтов-петраркистов была направлена на достижение земных целей, и для них свойственные любовной лирике упоминания о «божественных» и «небесных» достоинствах возлюбленных превратились в омертвевшие клише, дань традиционной любовной риторике. Тем важнее представляется наличие глубоко разработанного мотива Дамы-ангела в сонетах «Amoretti»: нетрудно заметить, что мотив ангелоподобия Дамы разрабатывается Спенсером с постоянным акцентом на небесной сущности Дамы. «Высшая красота» возлюбленной отвращает влюбленного от «грязи мира», возвышает его душу (Сонет III) и готовит к правильному пониманию любви. Дама-ангел ставит перед поэтом практически неразрешимую задачу воспеть небесную красоту любимой:
Как смертный может ангела портрет пером иль жалкой кистью написать, запечатлеть его нетленный свет, небесное величье передать?
(Сонет XVII, стихи 1—4; перевод мой. — И. Б.)
Всех совершенств любимой не объемлю и не возьмусь пером их описать; я высшей красоты диктату внемлю, но нужных слов, увы, не подобрать...
{Сонет III, стихи 9—12; перевод мой. — И. Б.)
Ангельская сущность возлюбленной, казалось бы, должна сделать Даму безупречной, но поэт отдает дань традиционным петраркистским сетованиям по поводу ее отнюдь не ангельской, на его взгляд, жестокости:


214
Приложения
Любовь мою тиранка отвергает, меня разящим взором полоня...
(Сонет Ху стихи 5—6; перевод мой. — И. Б.)
Какой мне смысл о милости просить И поверять ей собственную муку,
Когда ногой мне сердце раздавить Ей проще, чем терпеть мою докуку?
(Сонет ХХу стихи 1—4; перевод мой. — И. Б.)
Чем о броню ее гордыни биться, уж лучше бы мне сразу умереть, от мук душевных вмиг освободиться...
(Сонет ХХУу стихи 5— 7; перевод мой. — И. Б.)
...мне сердца не смягчить, что тверже стали...
(Сонет XXXIIу стих 6; перевод М. Кононова)
Я перемирья выпросить не смог, она теперь суровей, чем была, и взор гневливых глаз ее жесток, и несть моим мучениям числа.
(Сонет XXXVIу стихи 5—8; перевод Т. Чернышевой)
Упрямо ты безмолвствуешь со мной, забыв, что словом можно погубить иль жизнь вернуть...
(Сонет XXXVIII, стихи 9—11; перевод Т. Чернышевой)
Вместе с тем мотив жестокости, которую влюбленный воспринимает как следствие гордыни Дамы (Сонеты VI, XIII, XXVII), приобретает неожиданный оттенок в свете параллельного отождествления Дамы с ангелом. Дама отвергает любовь поэта не по злому умыслу и не в силу скверного характера: ее небесная природа просто не позволяет ей снизойти до грешной и несовершенной земной любви. Именно совершенства возлюбленной, ее несомненная принадлежность к горнему миру обрекают на муки влюбленного поэта, потому что он — пока что — жалкий раб плотских вожделений (об этом, в частности, красноречиво свидетельствует Сонет IV, посвященный весеннему пробуждению Любви-Эрота).
Дуализм восприятия Дамы в «Amoretti», четко обозначенный в первой половине сонетов цикла, раскрывает главную причину его драматического конфликта: для завоевания сердца Дамы влюбленному предстоит прийти к более возвышенному пониманию любви, которое могло бы быть разделено любимой женщиной. Показательно, что воспетый Спенсером пер¬


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
215
вый поцелуй, в отличие от поцелуя Астрофила в секвенции Сидни, не был украден влюбленным, он был свободным и добровольным даром, которым удостоила его избранница (Сонет LXIIII).
Начальные сонеты секвенции также можно было бы интерпретировать как отражение внутренних борений лирического героя: он и боготворит, и порицает — едва ли не более страстно, чем все его предшественники, — возлюбленную, восхищается ею и сердится на ее неприступность. Характерная для петраркизма оксюморонность риторического кода выливается у Спенсера в параллельную разработку двух антитетичных мотивов.
Вместе с тем, прибегая к метафорическому образу жизни-театра, поэт не скрывает, что в его действиях содержится дань шаблонным представлениям о правилах поведения влюбленного:
...Участвую в спектакле я любом,
Меняя облики на разный лад.
Найдя на свете повод для отрад,
Я мишуру комедии беру,
Когда же горести отяготят,
Я делаю трагедией игру.
( Сонет ЫШ, стихи 3—8; перевод В. Рогова)
Театральность петраркистских поз, нелепая с точки зрения влюбленного, не трогает и возлюбленную, которая бесстрастно («ydly» — Сонет LIIII, стих 2) взирает на его фиглярство, и ее кажущаяся жестокость на самом деле стимулирует духовное развитие влюбленного, который должен понять, что же в действительности способно тронуть сердце Дамы («What then can move her?» — Сонет ЫШ, стих 13). Таким образом, задача влюбленного сближается с той, которую ставил перед собой Астрофил101.
Как отметил в анализе Сонета LXVII П.М. Каммингз, поведение влюбленного «Amoretti» не слишком напоминает традиционную попытку завоевать сердце Дамы102. В самом деле, у Спенсера истинная любовь завоевывается не позами и аффектированными речами, но «трудами», преодолением тягот:
Как трудно развести костер любви,
Чтоб в сердце полыхал неугасимо...
{Сонет VI, стихи 9—10; перевод мой. — И. Б.)
101 Kaktone D. Sidney’s Poetry: Contexts and Interpretations. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1965. P. 129.
102 Cummings PM. Spenser’s «Amoretti» as an Allegory of Love // Texas Studies in Literature and Language. 1970. No. 12. P. 172.


216
Приложения
...я готов трудиться бесконечно,
Чтоб прочный узел завязать навечно!
(Сонет VI, стихи 13—14; перевод Н. Лебедевой)
И эти «труды» прежде всего связаны с моральными убеждениями возлюбленной, с апелляцией к ее разуму. Уже в Сонете XI поэт огорченно отмечает, что Дама не внемлет голосу рассудка («Но разума глагол не внятен ей...» — стих 2; пер. Н. Лебедевой). Ее протест против власти любви вызван непониманием истинной сути собственного главного достоинства — небесной кротости («Так подари мне кроткий взор чудесный, / твое величье — в кротости небесной!» — Сонет XIII, стихи 13—14; пер. Н. Лебедевой), однако поэт продолжает надеяться:
Она смягчится, может быть, поняв, сколь красоте противен лютый нрав.
{Сонет XXXI, стихи 13—14; перевод М. Кононова)
Зная о том, что Дама гордится своей красотой (Сонет XXVII), поэт соблазняет ее заглянуть в его любящую душу, где запечатлен истинный образ ее высшей, небесной красоты:
В хрустальном зеркале, о госпожа, к чему искать приметы красоты?
Вглядись в меня, и, правдой дорожа, свой образ подлинный увидишь ты.
{Сонет XLV, стихи 1—4; перевод Е. Дунаевской)
По всему корпусу сонетов рассыпаны многочисленные примеры попыток поэта воздействовать на любимую силой убеждений:
Ты заблуждаешься, в себя так веря,
Всем смертным суждено нести потери.
{Сонет LVIII, стихи 13—14; перевод мой. — И. Б.)
Любовь моя, не сомневайся боле,
Забыв про страх, иди в любовный плен И не жалей о невозвратной воле...
{Сонет LXV, стихи 1—2; перевод Н. Рябовой)
Однако самым убедительным аргументом в пользу ответной любви оказывается Сонет LXVHI, где любовь к ближнему выступает в качестве главнейшей заповеди Христа, как «урок, который преподал нам Господь» («Господь нас учит, что любовь — заслуга» (стих 14), так передана эта мысль в переводе Е. Дунаевской). И этот аргумент оказывается действенным, так


И. И. Бурова, «Amoretti и Эпиталама»...
217
как указанный сонет открывает заключительную часть «Amoretti», посвященную торжеству взаимной любви и радостному томлению перед окончательным соединением влюбленных узами брака, религиозного таинства, угодного Господу. С этого момента начинается движение сонетного нарратива к «Эпиталаме», ибо уже в Сонете LXIX формулируется новая задача стихов, состоящая не в том, чтобы склонить Даму к ответной любви, но в том, чтобы воздвигнуть памятник счастливой любви:
От веку возводили монументы великие герои давних лет, чтоб навсегда запечатлеть моменты блестящих и стремительных побед.
А я какой смогу оставить след, какой воздвигнуть памятник сумею, чтоб на столетья сохранить отсвет любви, добытой в качестве трофея?
(Сонет LXIX, стихи 1—8; перевод Н. Рябовой)
Соотнесенность эклог «Пастушеского календаря» с месяцами года побудила исследователей второй половины XX в. прочесть «Amoretti» с точки зрения хронологической соотнесенности эволюции отношений влюбленных с реальными датами. Идея календарного характера композиции «Amoretti» была впервые предложена в статье А. Данлопа103 и получила дальнейшее развитие в работах А. Фаулера104, А. Хайитта105 и К.В. Кэск106, а также затрагивалась Т.П. Рочем107, Дж.К. Хантером108, Э. Прескотт109 и другими исследователями. Фактически большинство современных исследований «Amoretti» так или иначе затрагивают вопрос о правильности той или иной датировки отдельных стихотворений, однако при этом
103 Dunlop A. Calendar Symbolism in the «Amoretti» // Notes and Queries. New Series. 1969. No. 16. P. 24-26.
104 Fowler A. Silent Poetry: Essays in Numerological Analysis. L.: Rotledge, 1970.
105 Hieatt A. A Numerical Key for Spenser’s «Amoretti» and Guyon in the House of Mammon // Yale English Studies. 1973. No. 3. P. 14—27.
106 Kaske C.V. Spenser’s «Amoretti and Epithalamion» of 1595: Structure, Genre, and Numerology// English Literary Renaissance. 1978. Vol. 8. No. 3. P. 271—295.
107 Roche T.P. The Calendrical Structure of Petrarch’s «Canzoniere» // Studies in Philology. 1974. Vol. 71. No. 2. P. 152-172.
108 Hunter G.K. «Unity» and Numbers in Spenser’s «Amoretti» // The Yearbook of English Studies. 1975. Vol. 5. P. 39-45.
109 Prescott A. The Thirsty Deer and the Lord of Life: Some Contexts for «Amoretti» 67—70 // Spenser Studies. 1986. No. 6. P. 33—76.


218
Приложения
ученые выражают единство во мнении относительно соотнесенности центрального блока сонетов (с XXII по LXVII) с периодом Великого поста. Сонет XXII приурочен к Пепельной среде, первому дню Великого поста, следующему за Жирным вторником (в последнем катрене сонета жертва, приносимая влюбленным, фактически отождествляется с евхаристией), Сонет LXVIII — к празднованию Светлой Пасхи. Пепельную среду отделяют от Пасхи 47 дней, что совпадает с количеством сонетов «Великопостного» блока. Исходя из того, что в 1594 г. Пепельная среда пришлась на 13 февраля, а Пасха на 31 марта, ученые предлагают считать каждый из промежуточных сонетов соответствующим одному из дней Великого поста. При этом ключевое положение данной группы стихотворений в тексте секвенции подчеркивается ее центральным положением в «Amoretti»: перед ней и за ней следуют равные группы по 21 сонет каждая. Соблазнительно было бы предположить, что в них также соблюдается соотношение: один сонет — один день, однако единодушной поддержки эта гипотеза не получила.
Остановимся на сонетах «Великопостной» группы. Великий пост есть символическое напоминание и о посте Спасителя в пустыне, и об искупительной жертве Христа. Ограничения, характерные для этого периода, великопостные молитвы и покаяние представляют собой способ испросить у Господа прощения за грехи и подготовить верующего к причащению Св. Христовых Тайн. Поэтому и в сонетах «Великопостной» группы изображается процесс избавления души влюбленного от смятения, тем более что ранее она уже была озарена светочем небесной красоты («ангельской» красотой Дамы), ассоциирующейся с благом. Спенсер показывает, что любовь к Богу, самая возвышенная форма любви, доступная христианину, помогает влюбленному прийти к новому пониманию любви к женщине.
Изучение нумерологических аспектов сонетов «Amoretti» установило и еще одно интересное числовое совпадение, подчеркивающее идею «Великопостной» части. По мнению Э. Прескотт, некруглое число составляющих «Amoretti» стихотворений может быть объяснено тем, что в молитвословах для воскресных и праздничных дней приводится именно 89 текстов110. Идея связи сонетов с церковными псалмами позволяет предложить объяснение одной из загадок корпуса сонетов, обусловленной наличием в нем двух практически полностью совпадающих стихотворений, которые мы приводим здесь на языке оригинала по тексту Йельского издания малых произведений Спенсера, выделив шрифтом отличия от первого текста во втором:
110 	Prescott A. The Thirsty Deer...


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
219
Му hungry eyes through greedy covetize, still to behold the object of their paine: with no contentment can themselves suffize, but having pine and having not complaine.
For lacking it they cannot lyfe sustayne, and having it they gaze on it the more: in their amazement lyke Narcissus vaine whose eyes him starv’d: so plenty makes me poore.
Yet are mine eyes so filled with the store of that faire sight, that nothing else they brooke, but lothe the things which they did like before, and can no more endure on them to looke.
All this worlds glory seemeth vayne to me, and all their showes but shadowes saving she.
(Сонет XXXV)
My hungry eyes, through greedy covetize, still to behold the object of theyr payne: with no contentment can themselves suffize, but having pine, and having not complayne,
For lacking it, they cannot lyfe sustayne, and seeing it, they gaze on it the more: in theyr amazement lyke Narcissus vayne whose eyes him starv’d: so plenty makes me pore.
Yet are myne eyes so filled with the store of that fayre sight, that nothing else they brooke: but loath the things which they did like before, and can no more endure on them to looke.
All this worlds glory seemeth vayne to me, and all theyr shewes but shadowes saving she.
(Сонет LXXXIII)m
Кроме смыслового расхождения в стихе 6, все прочие различия можно было бы объяснить неустойчивостью правописания в XVI в. Между тем аналог подобных парных текстов можно найти в Псалтыри, где Псалом 52 фактически повторяет Псалом 13 (в англиканской Книге общих молитв, подготовленной под руководством архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера и впервые изданной в 1549 г., попавшей под запрет в период правления католички Марии I и вновь утвержденной парламентом в 1559 г., при Елизавете I, им соответствуют парные Псалмы 14 и 53).  111111 	The Yale Edition of the Shorter Poems of Edmund Spenser / Ed. W.A. Oram, E. Bjorvand, R. Bond et al. New Haven; L.: Yale Univ. Press, 1989. P. 621, 650—651.


220
Приложения
Из этого можно сделать вывод о том, что Спенсер, очевидно, воспринимал свои «любовные послания» как песнопения творимой им религии любви. Более того, в сонетах «Amoretti» можно обнаружить многочисленные аллюзии к текстам псалмов, а поскольку Книга общих молитв была составлена так, чтобы в течение календарного месяца в церковных службах были задействованы тексты всех псалмов, то установление перекличек между используемыми в сонетах образами и выражениями с псалмами во многих случаях позволяет понять, к каким дням были приурочены сонеты112. К сожалению, специфика поэтического перевода исключает возможность в полной мере оценить эти особенности по русским текстам сонетов Спенсера, однако в комментариях к ним мы посчитали необходимым отметить те случаи, которые позволяют увидеть сохраненные переводчиками аллюзии, разумеется, к русскому тексту Библии.
Вместе с тем в общем числе сонетов «Amoretti» прослеживается и влияние магии излюбленного Спенсером числа девять. Многочисленные примеры показывают, что Спенсер буквально превратил число девять в свой фирменный знак, пробирное клеймо мастера. Поэт продемонстрировал свое благоговейное отношение к нему, включив в сборник «Жалобы» девять поэм и поэтических циклов, а также обыграв излюбленное число в «Слезах Муз»: эта поэма открывается прологом из девяти строф, после которого следуют девять самостоятельных жалоб покровительниц искусств — Клио, Мельпомены, Талии, Эвтерпы, Терпсихоры, Эрато, Каллиопы, Урании и Полигимнии. Пронизана числовым символизмом и траурная элегия «Дафнаида» (1591), созданная Спенсером на смерть девятнадцатилетней Дуглас Говард: в частности, сумма цифр, составляющих число строк поэмы, 567, сводится к 9 (5+6+7=18 => 1+8 = 9). Спенсер использовал аналогичный числовой код, чтобы подчеркивать и наиболее важные фрагменты текстов. Так, созданный в «Prosopopoia, или Сказке матушки Хабберд» портрет идеального придворного (стихи 711—792) не только находится в геометрическом центре текста, но и подчеркивается сводимостью суммы цифр в порядковых номерах первой и последней строк этого фрагмента к 9 (7+1+1 = 9; 7+9+2 = 18 => 1+8 = 9). И, разумеется, визитной карточкой поэта во все времена будет состоящая из девяти стихов спенсерова строфа.
Символизм девятки многозначен и уходит корнями во времена более отдаленные, чем возникновение культуры Междуречья113. В китайской традиции девять было символом понятия «все», в Древнем Египте — числом
112 Spenser Е., Larsen KJ. Edmund Spenser’s ‘Amoretti and Epithalamion’: a Critical Edition. Tempe, Medieval & Renaissance Texts & Studies, 1997.
113 Элиаде M. Космос и история. M.: Прогресс, 1987. С. 159.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
221
наиболее почитаемых богов (Атон/Pa, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Иси- да, Нефтида и Сет), в Древней Греции — числом муз и символом долговременности: полет девяти птиц у Гомера предсказал продолжительность Троянской войны, продлившейся девять лет и завершившейся на десятом году после своего начала; девять лет странствовал по дороге домой Одиссей, лишь на десятый год добравшись до берегов родной Итаки; девять дней бушевала буря перед прибытием Одиссея в страну лотофагов, равно как и перед его появлением на острове Калипсо, девять дней свирепствовал мор среди ахейцев, поразивший их по велению Аполлона, девять дней оплакивали Гектора и т.д. В сходном значении употребляли девятку и в римской традиции — достаточно вспомнить совет давать написанному произведению отлежаться в течение девяти лет, прежде чем обнародовать его, адресованный авторам Горацием114.
А.Ф. Лосев подчеркивал особое значение аритмологической эстетики в философии неоплатоников школы Ямвлиха, которые выделяли разнообразные символические значения числа девять. Оно воспринималось ими как число Геры, эфира, пронизывающего и охватывающего весь космос, делающего его круглым, Гефеста (так как эфир имеет огненную природу), Гипериона (так как стоит выше всего и все охватывает), Терпсихоры как олицетворения кругового движения, как в танцах, и Прометея как символа мышления. При этом главной чертой девятки, которую именовали «беспорочной», «уподоблением», «единомыслием», «совершенной», «целеполагающей» и «далекомечущей», была «космическая активность... принципа гармонии», «космическая всегармоничность», «даваемая в аспекте своей активности и общефигурной закругленности»115. Последнее обстоятельство делает еще более важным приверженность Спенсера к образу круга в поэтике, связывая воедино круг с нумерологическим символизмом девятки.
Учение Пифагора о том, что все сущее может быть выражено числами, превращало числа в универсальные символы. Пифагорейская школа сводила все числа до так называемых исходных, одноразрядных, из которых могут быть получены все иные. На этом сведении основывалось опреде¬
114 ...Когда что напишешь, то прежде
Мекия верному слуху на суд ты должен представить,
Или отцу, или мне, и лет девять хранить без показу!
Втайне свой труд продержавши, покуда он в свет не явился,
Много исправишь, а выпустишь слово, назад не воротишь!
{«Наука поэзии», стихи 386—390; перевод М. Дмитриева) См.: Гораций. Собр. соч. СПб.: Биогр. ин-т «Студиа биографика», 1993. С. 352.
115 Лосев А. Ф. История античной эстетики: Последние века: В 2 кн. Харьков: Фолио; М.: ACT, 2000. Кн. 2. С. 283-284.


222
Приложения
ление пифагорейской силы чисел (суммирование составляющих его цифр до тех пор, пока в итоге не получится исходное число), а поскольку во многих культурах числа писались буквами, то и буквам были приписаны определенные числовые соответствия, позволявшие определять «силу» слов и совершать их замены, как это делали каббалисты116. В пифагорейском числовом символизме девятка воспринималась как безграничное число, потому что за ней не было ничего, кроме бесконечного числа 10. Как отмечает М.П. Холл, «она называется границей и ограничением, потому что она собирает все числа внутри себя»117, т.е. является наибольшим натуральным числом, записываемым с помощью одного знака, и может быть представлена в виде суммы других однозначных натуральных чисел: 1 и 8, 2 и 7, 3 и 6, а также 4 и 5. По-видимому, Геродот стал первым из греческих авторов, положившим священное число девять в основу композиции произведения, посвятив каждой из спутниц Аполлона по книге своей «Истории».
Для христианской культуры на первый план вышло значение девяти как «тройной триады», символа Троицы, а также тройственности человека как единства тела, души и духа118. Число девять играет заметную роль в структурной организации текстов Нового Завета. Так, в Нагорной проповеди приводятся девять видов блаженных (Мф 5: 3—10); наряду с девятью дарами Святого Духа (1 Кор 12) перечисляются девять плодов Святого Духа (Тал 5). Девять и производные от него числа приобрели особый статус из-за того, что написания 99 и 90 римскими цифрами прочитывались как IC ХС — Иисус Христос119. Поэтому Порфирий (III в. н.э.) в заметках «О жизни Плотина и его трудах» так радовался тому, что после разделения 54 работ его учителя на 6 эннеад (девяток) композиция «Эннеад» определилась совершенным числом шесть и еще более прекрасным — девять120. Этим же объясняется важная роль числа девять в художественной ткани «Божественной комедии» Данте. При этом очевидно, что основным источником ренессанс¬
116 Сефариал. Каббала чисел: В 2 т. М.: ЧП «Михайлова», 2001. T. 1. С. 6—15.
117 Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. СПб.: СПИКС, 1994. С. 249.
118 Bell Е. Т. The Magic of Numbers. McGraw-Hill, 1946. P. 37, 111, 132-143; CirlotJ.E. A Dictionary of Symbols. N. Y.: Philosophical Library, 1962. P. 167—168.
119 Gibson W.B. The Science of Numerology: What Numbers Mean to You. L.: Rider, 1927. P. 26.
120 «Я разделил пятьдесят четыре книги Плотина на шесть эннеад (то есть девяток), радуясь совершенству числа шесть и тем более — девятки», см.: Порфирий. Жизнь Плотина // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1986. С. 439. (Философское наследие; Т. 99).


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
223
ной нумерологии явились Библия и античные традиции числового символизма121.
Невозможно точно сказать, какие именно понятия вкладывал в символическое число 9 Спенсер. Он мог выразить таким образом свою приверженность служению музам, а мог и прославить имя царствующей королевы, состоящее из девяти букв (Elizabeth). Последнее предположение весьма вероятно, так как, например, культ королевы и, возможно, Англии, которую она олицетворяла, отразился в архитектурной планировке позднетюдоровских особняков в виде буквы Е, по спинке которой проходит главная ось здания. А по авторитетному суждению Плутарха, начертание буквы Е «совершенно не случайно», поскольку эта буква занимает «почетное место рядом с богом и как священное пожертвование служит предметом религиозного созерцания», являясь символом присутствия божества, божественного разума и одновременно формой обращения к богу122.
Возвращаясь к числовому коду «Amoretti», отметим, что в центре секвенции, состоящей из «некрасивого», некруглого числа стихотворений, находится Сонет XLV, «пифагорейская сила» порядкового номера которого равна 9. Более того, суммирование порядковых номеров расположенных симметрично относительно него пар сонетов всегда дает число 90 (44 + 46,43 + 47,..., 1 + 89), которое может быть представлено как произведение девятки на 10 — число, являющееся символом совершенства. В поисках новых нумерологических сенсаций, связанных с «Amoretti», можно было бы обратить внимание и на несовпадения в текстах приведенных выше парных Сонетов XXXV и LXXXIII, встречающиеся в девяти стихах, однако гораздо более важным представляется то, что эти сонеты выделяют интервал, в центре которого оказывается Сонет LEX. Образ Дамы, рождающийся в нем, образ цельности и невозмутимости, не затронутых страстями-бурями, создает резкий контраст с образом влюбленного, который жадно пожирает взором недоступный ему объект своей любви, готовый умереть от голода, подобно Нарциссу, но не отказаться от чувственного пира. Вместе с тем единственное смысловое разночтение текстов «повторяющихся» сонетов: «and having it they gaze on it the more...» — «and seeing it, they gaze on it the more...» — предполагает существенную эволюцию в страсти влюбленного, который вместо прежней жажды обладания объектом созерцания (having) испытывает потребность в его платоническом созерцании (seeing).
121 MacQueen J. Numerology: Theory and Outline History of a Literary Mode. Edinburgh: Edinburgh Univ. Press, 1985. P. 100.
122 Плутарх. Об «Е» в Дельфах // Исида и Осирис. Киев: УЦИММ-Пресс, 1996. С. 72, 81.


224
Приложения
Важную смысловую нагрузку несет и Сонет LXII, что подчеркивается его особым положением в сборнике «Amoretti и Эпиталама»: если пронумеровать подряд не только сонеты, но также анакреонтические строфы и строфы «Эпиталамы», то он окажется в геометрическом центре сборника, открывая вторую часть цикла и указывая на намерение поэта обновить «привычный строй» жизни. «Новая жизнь» поэта приходит на смену периоду бурь и штормов. Предвкушая счастье, он уже готов забыть свои страдания:
В былых страданьях видит краткий миг тот, кто блаженства вечного достиг.
{Сонет LXIII, стихи 13—14; перевод В. Микушевича)
Однако идеал любви как высшего проявления милосердия, заповеданного Господом, у Спенсера не исключает чувственной составляющей123. Если в Сонете XV для описания красоты любимой поэт использовал образы зрительного ряда (драгоценные камни и металлы), то теперь он прибегает к зрительно-обонятельным сравнениям. Поскольку обоняние у человека развито значительно слабее зрения, то цветочные ароматы, источаемые различными частями лица и тела возлюбленной, могли бы ощущаться влюбленным лишь при его известной степени близости к даме, на которую недвусмысленно указывает эротическая дерзость Сонета LXIV. И все же чувственная сторона любви, имеющая право на существование, должна дополняться духовными радостями и отступать перед ними. Об этом выразительно свидетельствует Сонет LXXXI: возлюбленная прекрасна, когда ветерок играет ее золотыми волосами, когда ее щеки заливает румянец; прекрасна ее тугая грудь, но прекраснее всего ее уста, потому что из них текут речи, отражающие ее внутреннее благородство:
Но милая особенно мила, когда текут сквозь жемчуга и лалы ее слова, где мудрости хвала, где красота души ее предстала.
{Стихи 9—12; перевод Е. Дунаевской)
Любовь, освященная узами супружества, которую поэт воспел в Сонете LXV, является его идеалом чувства, а церковный брак Спенсер рассматривает как непременное условие реализации того, что ранее было им названо «chast desires» (Сонет VIII, стих 8): физической стороны любви,
123 	Mayr R. The Concept of Love in Sidney and Spenser // Elizabeth and Renaissance Studies. 1978. No. 70. P. 70.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
225
очищенной религиозной верой и «ангельской» сущностью возлюбленной. В этом проявляется принципиальное расхождение трактовки любви у Спенсера с ее концепцией у его предшественников, в том числе и Сидни. Стелла настаивала, чтобы Астрофил полностью воздерживался от физических проявлений любви, тогда как в отношениях героев «Amoretti» они подразумеваются.
Изображение любви человеческой и любви к Богу в «Amoretti» как тесно связанных друг с другом напоминает о разработке этого мотива у Данте и Дж. Донна. Однако серьезный тон Спенсера скорее сближает его с представителями школы нового сладостного стиля, чем с поэтами-метафизи- ками. По Спенсеру, любовь завещана людям Всевышним, и она органично сочетает в себе как платоническое, так и чувственное начала. Сонеты свидетельствуют о переменах, происходящих в душе влюбленного, о его внутренней эволюции, сглаживающей терзавшие его противоречия и помогающей достигнуть желанной гармонии. Сонет LXXX утверждает, что истинная любовь является источником творческого вдохновения, тогда как прежде не доросший до нее влюбленный терзался невозможностью творить под воздействием всепоглощающего желания. Спенсер стремится прославить сформулированный им новый идеал любви, упорно подчеркивая ее возвышенный, чистый характер и достойный финал (Сонеты LXXXIIII—LXXXVT).
Религиозный характер воспеваемой в «Amoretti» любви подчеркивается трехчастной композицией цикла: как отмечалось выше, «великопостный» блок обрамляется одинаковыми по объему сериями сонетов. Первая часть изображает муки несовершенной любви, центральная — прозрение и очищение страданиями, позволяющее достигнуть предустановленной гармонии, а заключительная часть призвана продемонстрировать благое влияние истинной любви на жизнь поэта.
Трехчастная композиция, характерная для «Amoretti», определяет и построение лирического цикла «Amoretti и Эпиталама», в котором между сонетной секвенцией и «длинной поэмой», отраженными в названии сборника, размещается группа так называемых анакреонтических стихотворений. Они состоят из девяти строф: таким образом, мы еще раз сталкиваемся с этим знаменательным для Спенсера числом. В издании 1595 г. каждая из этих строф, за исключением первых двух, публиковалась на отдельной странице, благодаря чему небольшая вставка между «Amoretti» и «Эпиталамой» воспринималась как самостоятельная секвенция. В современных изданиях принято делить эту мини-секвенцию на четыре стихотворения, ориентируясь на метрические особенности текста и смысловую законченность излагаемых в нем эпизодов и давая частям неавторские названия в квадратных скобках. Итак, в раздел [Анакреонтические стихотворения]


226
Приложения
входят [Стихотворение I], [Стихотворение II] и [Стихотворение III], состоящие из одной строфы каждое, а оставшиеся строфы образуют [Стихотворение ПИ]. Вместе с тем стихи этого раздела традиционно получают сквозную нумерацию. Это оправдывается наличием в них сквозного образа Купидона и, несмотря на разницу в построении строф, их относительным метрическим единством, выражающимся в том, что каждая из них неизменно завершается двумя четырехстопными ямбами, скрепленными смежной рифмой.
По содержанию и стилю четыре стихотворения Спенсера близки творчеству древнегреческого поэта Анакреонта (вторая половина VI в. до н.э.), прославившегося изящными, игривыми поэтическими миниатюрами, в которых воспевалась любовь и мирские наслаждения. Имя Анакреонта приобрело широкую известность в Западной Европе благодаря французскому гуманисту и типографу Анри Этьенну (1528—1598), обнаружившему тексты шести десятков приписываемых Анакреонту од в списке XI столетия и в 1554 г. опубликовавшему лично им выполненные латинские переводы 31 произведения. Сборник получил название «Anacreontea». Анакреонта можно было бы назвать одним из выдающихся придворных поэтов своего времени: он блистал при дворах самосского тирана Поликрата, афинского тирана Гиппарха, а также при дворах правителей Фессалии. Это обстоятельство делало фигуру Анакреонта необычайно привлекательной для придворных поэтов XVI столетия. К тому же анакреонтические стихотворения, в основе которых лежала мысль о быстротечности жизни и необходимости наслаждаться каждым ее днем, принципиально противоречили той философии любви, которую разрабатывали петраркисты, оправдывая чувственные удовольствия. Открытие Этьенна в значительной степени повлияло на творчество представителей французской Плеяды: Ронсар откликнулся на публикацию серией подражаний Анакреонту, а Реми Белло перевел некоторые произведения на французский язык.
Эти новые веяния не остались незамеченными в Англии. Первое англоязычное «анакреонтическое» стихотворение написал для своего романа «Аркадия» хорошо знакомый с деятельностью Этьенна Ф. Сидни. До Спенсера анакреонтическим метром воспользовался и Барнаб Барнс в «Парте- нофиле и Партеноф». Вместе с тем у Спенсера объектами для подражания оказались не характерный метрический рисунок од Анакреонта, но основные темы его поэзии и, главное, остроумный игровой, тонко-иронический характер лирики.
Спенсероведы отзываются об «Анакреонтических стихотворениях» предельно сдержанно, не скрывая недоумения по поводу их присутствия в сборнике «Amoretti и Эпиталама». Так, мнение о случайном характере «анакреонтической» вставки в цикле высказывал Дж. Хаттон, исследовавший вариации восходящего к Анакреонту и Феокриту сюжета об Амуре и пчеле, к которым он отнес и самое длинное из четырех «анакреонтических


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
227
стихотворений» Спенсера124, однако в цели этого исследователя не входила задача определения их роли во всем сборнике «Amoretti и Эпиталама».
Показательными являются комментарии, которыми снабжены текст анакреонтических стихотворений в «Вариоруме» Спенсера. В них цитируется предисловие издателя Дж. Коллиера, оставившего эти строфы на том месте в сборнике, которое они занимали в издании 1595 г., только потому, что у Спенсера, вероятно, «были веские причины вставить их туда, где они находятся»125.
Если Коллиер, выразив свое скрытое неприятие анакреонтической вставки, все же отнесся к воле автора с уважением, то один из самых крупных энтузиастов в спенсероведении XX в. У.Р. Ренвик называл анакреонтические отрывки «пустячными подражаниями во французском вкусе» и полагал, что их включение в сборник стало результатом беспечности или спешки, а выбранное для них место оценивал как «странное», исходя из того, что в других ренессансных секвенциях анакреонтические мотивы не использовались и не могли использоваться ввиду принципиального расхождения трактовок любви в анакреонтике и петраркизме126.
Общий тон не изменился и в более поздних работах о творчестве Спенсера и елизаветинской поэзии в целом. Дж.У. Левер счел анакреонтические стихотворения «довеском», призванным увеличить объем маленького томика стихов127, и, исходя из этого, высказался в пользу восприятия «Amoretti и Эпиталамы» как тематического собрания стихов о любви, лишенного какого-либо иного художественного единства. Л. Мартз категорически заявил, что у него есть «лишь одно мнение по поводу анакреонтической вставки: игнорировать ее»128. Лишь в конце XX в. нигилистическое отрицание анакреонтики Спенсера сменилось признанием наличия у этих стихотворений собственной художественной функции в рамках сборника. В связи с этим необходимо отметить публикацию А. Фаулера, впервые высказавшего мысль о том, что анакреонтическая вставка образует часть сложной системы129 и, следовательно, представляет собой неотъемлемую
124 Hutton J. Cupid and the Bee // Publications of the Modem Languge Assocition. 1941. No. 56. P. 1036-1058.
125 The Works of Edmund Spenser: A Variorum Edition: In 11 vols. / Ed. E. Greenlaw et al. Baltimore: The Johns Hopkins Univ. Press, 1947. Vol. 2. Pt. 2. P. 455.
126 Ibid. P. 456.
127 Lever J. W. The Elizabethan Love Sonnet. N. Y.: Bames & Noble, 1956. P. 101.
128 Martz L. The Amoretti: ‘Most Goodly Temperature’ // Form and Convention in the Poetry of Edmund Spenser / Ed. W. Nelson. N. Y. : Columbia Univ. Press, 1961. P. 152.
129 Fowler A. Triumphal Structures: Structural Patterns in Elizabethan Poetry. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1970. P. 180-182.


228
Приложения
часть единого лиричекого цикла «Amoretti и Эпиталама». Британский исследователь первым обратился к исследованию нумерологических аспектов цикла, связав их со временами года. По Фаулеру, число сонетов соответствует 89 дням зимы, а сумма числа сонетов и числа анакреонтических отрывков составляет 93, что соответствует дням весны. Зима и весна предваряют время действия «Эпиталамы» — 11 июня. Фаулер также отметил, что сумма произведения количества строф в сонете (три катрена и дистих) на число сонетов и числа строф в анакреонтических отрывках (9) составляет 365 (89x4+9), что совпадает с количеством дней в году. Работа Фаулера подводит к выводу о том, что включение Спенсером анакреонтических стихов в секвенцию было глубоко продуманным шагом, однако более подробного анализа, который приблизил бы к пониманию сущности этих стихотворений, исследователь не дал. Более того, он даже не отметил, что общее число строф анакреонтических отрывков, девять, совпадает с «фирменным» числовым кодом поэзии Спенсера и предполагает их неслучайный характер. Интересную оценку «анакреонтике» Спенсера высказал и П. Каммингз, увидевший в ней коду, сводящую воедино главные темы сонетов «Amoretti» и помогающую читателю ретроспективно осмыслить не только общий аллегорический, но и конкретный, биографический план секвенции, подготавливаясь к восприятию «Эпиталамы»130.
Сюжет первого анакреонтического отрывка связан со страданиями неопытного влюбленного, по наущению проказника Купидона осмелившегося забраться в улей за сладким медом: описываемая ситуация служит метафорой страданий, оборотной стороны сладостной любви, рождаемой стрелами Купидона. Идея амбивалентности любви неоднократно затрагивается в творчестве Спенсера. Так, эклогу «Март» «Пастушеского календаря» венчает эмблема Томалина: «Любовь хранит в себе и мед, и желчь: / Меда в ней много, но желчи — больше» («Of Hony and of Gaule in love there is store: / The Honye is much, but the Gaule is more» — «Март», стихи 122—123). Аналогичное суждение выражает в «Королеве фей» и рыцарь Скюдамур:
True he it said, what euer man it sayd,
That loue with gall and hony doth abound,
But if the one be with the other wayd,
For every dram of hony therein found,
A pound of gall doth ouer it redound.
{Книга IV, Песнь X, строфа i, стихи 1—5)
130 	Cummings P. Spenser’s ‘Amoretti’ as an Allegory of Love // Texas Studies in Language and Literature. 1971. Vol. 12. No. 2. P. 178-179.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
229
(«Правда то, что он сказал, и каждый тоже сказал бы, / Что любовь неразрывно связана с желчью и медом, / Но, если сопоставить одно с другим, / То на каждую драхму меда, которую она содержит, / Приходится по фунту желчи, подавляющей его вкус».)
Первый анакреонтический отрывок становится мифологической метафорой этой идеи, однако к топическому осмыслению амбивалентности любви как источника горестей и радостей одновременно добавляется важный нюанс: влюбленный страдает не только потому, что любовь неизбежно связана со страданиями, он изображается юным и неопытным в искусстве любви, что усиливает его муки. Описываемое событие случилось с поэтом «во цвете сил», предположительно тогда, когда он слагал гимны во славу любви и красоты131, не открыв для себя их небесных ипостасей: Купидон «коварно вдохновил» его отведать мед из пчелиного улья, но попытка усладить себя обернулась жестокой местью насекомых. Параллель этой истории мы находим в корпусе сонетов, где присутствует мотив неопытности, неискушенности поэта в амурных делах. Он изображается простаком, чей ум не в силах найти словесное выражение новым для него чувствам (Сонет III, стихи 12—14), который взирает на возлюбленную с немым восхищением и удивлением, позволяя любви поселиться в его сердце. О тождественности героя сонетного цикла и героя первого анакреонтического отрывка свидетельствует Сонет XXI, где содержится признание, что герой не читал в книгах об опасностях чар глаз прекрасной женщины (стихи 13— 14), а также сонеты XLIII, LXIIII, LXXXXIX, подчеркивающие непосиль- ность любовного испытания, которому подвергся влюбленный.
Показательно, что перекликающиеся тематически с первым анакреонтическим стихотворением сонеты рассредоточены по всему корпусу «Amoretti», и первый анакреонтический отрывок, таким образом, резюмирует один из сквозных мотивов сонетов. Жестокий, вероломный проказник Купидон фигурирует и в первом анакреонтическом отрывке, и в ряде сонетов (Сонеты IV, Vili, XVI, LX). К этому образу можно было бы отнестись как к петраркистскому топосу, однако у Спенсера повсюду образ Купидона призван объяснить смелость влюбленного, которая заставляет его стремиться к сладостным любовным утехам («меду» [Стихотворения I]), несмотря на риск подвергнуться насмешкам или даже быть отвергнутым.
В [Стихотворении II] объектом чужих козней становится сам Купидон: не ведающая любви Диана похитила одну из его стрел, подложив вместо
131 	То the Right Honorable and Most Vertuous Ladies, Lady Margaret Countesse of Cumberland, and the Ladie Marie Countesse of Warwicke // The Yale Edition of the Shorter Poems of Edmund Spenser / Ed. W.A. Oram, E. Bjorvand, R. Bond et al. New Haven; L.: Yale Univ. Press, 1989. P. 690.


230
Приложения
нее свою. Благодаря этому божественная охотница получила возможность разить любовью диких зверей — из Сонета LXXXIX читатель уже знает, что и голубок способен испытывать человеческие любовные страдания. В то же время пущенная Купидоном стрела Дианы сделала возлюбленную поэта холодной, высокомерной, целомудренной и неприступной. Таким образом, в отрывке создается метафорическая арабеска, точно соответствующая кончетти Сонета XXX: «Любимая как лед, а я как пламень...» (стих 1; пер. М. Кононова). Элизабет становится похожей на саму Диану. В цикле сонетов это трактуется как богоподобие возлюбленной, влюбленный ослеплен ее «небесными» совершенствами (Сонет III, стихи 5—8); моля о благосклонном принятии жертвы, он возлагает на ее алтарь пылающее любовью сердце (Сонет XXII, стихи 11—14), постепенно приходя к выводу о том, что она, пребывающая в «покое священном», достойна лишь возвышенной, «небесной» любви (Сонет LXXXIV).
Связь, возникающая между образами Дамы и Дианы, позволяет увидеть очевидный в контексте топики придворной лирической поэзии намек на сходство возлюбленной поэта с королевой Елизаветой, целомудренной Селеной и Дианой многих лирических шедевров позднетюдоровского периода. Один намек на подобие боготворимой возлюбленной королеве был недвусмысленным комплиментом самой Елизавете I, прославлением ее «совершенных» качеств. Однако и этот мотив сближает второй «анакреонтический» отрывок с «Amoretti», где в Сонете LXXIIII поэт называет трех Елизавет — королеву, мать и возлюбленную — самыми главными благословениями, посланными ему небесами, связывая тем самым образы возлюбленной и королевы.
Сюжет о стреле Дианы во втором «анакреонтическом» отрывке резюмирует линию цикла сонетов, связанную с жестокостью возлюбленной: возлюбленная ведет себя именно так, как вела бы себя Диана, имея строгое представление о границах дозволенного. Для того чтобы смягчить ее, необходимо доказать, что в любви, вызванной ею в сердце поэта, нет места ничему низкому, что эта любовь — именно то высокое чувство, какое заповедал людям Господь (Сонет LXVIII, стихи 9—12). Таким образом, первые два «анакреонтических» отрывка фактически воссоздают вкратце суть драматического конфликта «Amoretti».
В [Стихотворении III] ситуация зеркально противоположна той, что описывается в [Стихотворении I]: на сей раз поэт стал свидетелем оплошности бога любви, попавшего в смешное положение, приняв Даму за свою мать Венеру. На метафорическом уровне этот эпизод соответствует эволюции отношения дамы к герою «Amoretti»: оно изменилось в результате его стараний подняться на новую ступень лестницы любви, и теперь возлюбленная уже не походит на холодную, равнодушную Диану, ей больше подо¬


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
231
бает сравнение с прекраснейшей из богинь античного пантеона, к тому же не отвергавшей уз брака.
Обращаясь в четвертом анакреонтическом стихотворении к истории о Купидоне, ужаленном пчелой, Спенсер не только создает эффект «за- кольцованности» анакреонтических стихов, но и устанавливает полную аналогию между страдающими Купидоном и влюбленным. Обращаясь к сыну, Венера произносит следующие слова:
Вот видишь, каковы страданья тех, кого ты выбираешь
Для злых своих, безжалостных утех и сердце им пронзаешь.
Не смейся же над долей злой тех, кто сражен твоей стрелой.
{Стихи 57—62; перевод С. Степанова)
В силу этого сходства требует особого внимания появление в четвертом стихотворении Венеры, образ которой контрастирует с образом суровой девственницы Дианы. Диана, как мы помним, была повинна в обмане, вызвавшем страдания влюбленного поэта; Венера, напротив, стремится вразумить неопытного малыша Купидона, а затем и утешает пострадавшего от пчелиного жала (стихи 54—57). Эти строки выражают идею целительной силы любви, способной излечить от жестоких страданий, и так же, как уподобление в прошлом похожей на Диану дамы Венере, предвосхищают чувственные радости «Эпиталамы», ибо в «Королеве фей» Спенсер прямо определяет функцию Венеры как богини чувственных наслаждений (Книга III, Песнь VI, строфа XXII, стихи 3—4). Как подчеркнул Л. Мартц, эта идея является оригинальным вкладом Спенсера в разработку популярного сюжета о Купидоне и пчеле, неся большую смысловую нагрузку132.
Жизнерадостность «анакреонтических стихотворений» усиливается по восходящей, предвосхищая восторженные интонации «Эпиталамы» и создавая плавный переход от напряженного драматизма сонетов к ликующему гимну любви, а в перспективе приближающейся свадьбы поэт уже может позволить себе снисходительно отнестись к своим прежним сомнениям и страданиям. Несущие смерть от любви стрелы Купидона уже не страшнее, чем жало пчелы, страдания от укуса которой преходящи, холодная насмешка Дианы сменяется нежным, снисходительным смехом любящей матери-Венеры, а пережитые любовные муки уподобляются
132 	Martz L. The Amoretti: «Most Goodly Temperature» // Form and Convention in the Poetry of Edmund Spenser / Ed. W. Nelson. N. Y. : Columbia Univ. Press, 1961. P. 146.


232
Приложения
детским горестям Купидона. История Купидона в целом может восприниматься как легкая, беззлобная пародия на собственные страдания поэта.
Предложенный анализ «Анакреонтических стихотворений» Спенсера, разделяющих сонеты и «Эпиталаму», строился на изначальном допущении, что их включение в лирический цикл было сознательным и преследовало определенные художественные цели. «Анакреонтические стихотворения» созвучны драматическому конфликту сонетов и предвосхищают его разрешение, поскольку в них фактически описывается эволюция положения влюбленного — от безответной любви и безнадежности до предвкушения супружеского блаженства. Эта динамика соответствует религиозной идее сонетов: муки любви тождественны великопостным лишениям, предшествующим блаженному союзу с Богом. Четвертый анакреонтический отрывок проясняет смысл всего сонетного цикла, разрабатывая тему, центральную как для буквального, так и для аллегорического плана цикла: для достижения финального блаженства влюбленный обязан претерпеть страдания. Мифологические метафоры «анакреонтических» фрагментов позволяют осуществить разнообразные и сложные эмоционально-тематические переходы, связать воедино темы печали и радости, одиночества, взаимной близости и любви, греха и спасения, смерти и новой жизни. Кроме того, в издательской практике XVI в. были распространены поэтические сборники с аналогичной структурой: вслед за сонетной секвенцией публиковалась группа небольших стихотворений, после которой следовала «длинная поэма». Так, в 1592 г. Сэмюэл Дэниэл опубликовал свою «Делию», куда, помимо сонетов, вошли маленькая ода и «длинная поэма» «Жалоба Розамунды», жанр которой иногда определяют как роман в стихах. Еще больше напоминает композицию «Amoretti и Эпиталамы» «Филлис» (1593) Томаса Лоджа, где между сонетами и трагической поэмой «Жалоба Эльстред» помещена ода, написанная хореями, ассоциировавшимися у его современников с анакреонтической лирикой.
Сонеты «Amoretti», замечательные сами по себе органичным сочетанием двух ведущих петраркистских мотивов, восхваления Дамы и сетований безнадежно влюбленного, и демонстрирующие резкий отход поэта от традиционной петраркистской трактовки любви, а также «Анакреонтические стихотворения» играют роль прелюдии к «Эпиталаме». И по названию, и по наличию рефрена в каждой строфе, кроме последней, она является песней, а ее укороченная заключительная 24-я строфа указывает на родство с канцоной. Религиозный дискурс роднит ее с гимнической поэзией, а характер построения строф — с одой. Вместе с тем ни один из предшествующих «Amoretti и Эпиталаме» лирических сборников не завершался столь монументальным произведением, объем которого составляет 433 стиха.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
233
Несмотря на ее подготовленность предшествующими стихотворениями, «Эпиталама» воспринимается как произведение, противопоставленное «Amoretti». Если сонеты — жанр ренессансный, то эпиталама — античный, если традиционные сонетные секвенции воспевали принципиально безответную, возвышенную любовь к Даме, то эпиталамы посвящались событию, предполагающему соитие молодоженов, апофеоз плотской любви. В любовной лирике Спенсер черпал вдохновение из всех доступных ему источников, стремясь, по своему обыкновению, превзойти старших мастеров за счет художественного синтеза гетерогенных элементов. С этой точки зрения невозможно переоценить ту буферную роль, которую приобретают в сборнике «Анакреонтические стихотворения», транспонирующие идеи сонетов в тональность античной лирики.
Так как в издании 1595 г. «Эпиталама» была выделена как самостоятельное произведение посредством дополнительного шмуцтитула, центральная часть которого в точности повторяла рисунок обложки, а каждая строфа поэмы, как сонеты, занимала отдельную страницу, такое оформление текста породило представление об «Эпиталаме» как о самостоятельной секвенции из 23 суперстроф со слегка варьирующимися параметрами и заключительной укороченной строфы-посылки. По мнению Дж. Эр- скина, каждая строфа «Эпиталамы» представала как «песня сама по себе, а вся поэма скорее как секвенция, чем органическое целое»133. Если эти строфы и воспринимались в единстве, то исключительно как результат их ритмического подобия и наличия рефрена, который немного варьируется, но при этом воспринимается как структурная константа, чему способствует связывающая два последних стиха строф рифма «глагол—дол» (в оригинале — «sing—ring»). Ранние исследователи также единодушно отмечали музыкальное благозвучие стихов поэмы, «рокочущих наподобие органа»134. Как рассчитанную манипуляцию приемами просодии, рождающую исключительное благозвучие, рассматривали «Эпиталаму» в середине XX столетия Г.Д. Рикс135 и В.Л. Рубель136.
133 Erskine J. The Elizabethan Lyric: A Study. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1903. P. 189.
134 Lowell J.R. Spenser // Lowell J.R. The English Poets; Lessing; Rousseau: Essays. L.: Scott, 1888. P. 78.
135 Rix H.D. Rhetoric in Spenser’s Poetry. State College, Pa: Pennsylvania State College, 1940.
136 Rubel V.L. Poetic Diction in the English Renaissance: From Skelton through Spenser. N. Y.: Modem Language Association of America; L.: Oxford Univ. Press, 1941. P. 266— 267.


234
Приложения
Подход к произведению кардинальным образом изменился в 1960-е годы. Благодаря работам А.К. Хайита137, М.С. Рествиг138, А. Фаулера139 «Эпиталама» предстала во всем своем блеске как произведение с глубоко продуманной композицией или, по характеристике В. Клемена, как «первая английская длинная поэма, написанная по строго выверенному плану»140. В этой группе исследований было показано, что «Эпиталаму» пронизывает сложный нумерологический символизм: 24 строфы поэмы соответствуют количеству часов в сутках; из 433 стихов поэмы 365 — по числу дней в году — являются длинными, а 68 — короткими. Число 68 также предлагалось рассматривать как имеющее непосредственное отношение к календарным периодам: в нем увидели сумму недель, месяцев и сезонов года (52 + 12 + 4). Подобные выкладки свидетельствуют о математической выверенное™ композиции поэмы и попытке автора занести в анналы вечности день своей свадьбы с помощью правящих миром чисел. Безусловно интересные и в основном правильные, эти наблюдения исследователей подчеркивают значение природного 24-часового цикла в композиции поэмы и позволяют проводить параллель между структурными принципами «Эпиталамы» и «Пастушеского календаря».
Правомерность произвольного представления «68» в виде числового ряда, строящегося исключительно на интуиции исследователей, представляется небесспорной, хотя и прекрасно работает на красивую гипотезу. С другой стороны, ее авторы не обратили внимания на иной аспект гармоничного соошошения математических параметров поэмы: числа, выражающие количество длинных и коротких строк в поэме, равны по своей пифагорейской силе 5 (3 + 5 + 6 = 14 => 1 + 4 = 5; 6 + 8 = 14 => 1 + 4 = 5), промежуточный результат суммирования при ее подсчете одинаково равен 14, т.е. количеству стихов в сонете, а сумма итоговых чисел дает 10, т.е. оказывается равной пифагорейской силе числа стихов всей поэмы (4 + 3 + 3 = 10). Показательно, что оба результата выражены совершенным с точки зрения нумерологии числом 10. Число 5 также воспринималось с почтением, будучи «первым числом, образованным из первичных чисел», четного/мужского начала (2)
137 Hieatt А.К. Short Time’s Endless Monument: The Symbolism of the Numbers in Edmund Spenser’s ‘Epithalamion’. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1960.
138 Restvig M.S. The Hidden Sense: Milton and the Neoplatonic Method of Numerical Composition // R stvig M.S. et al. The Hidden Sense and Other Essays. Oslo: Universitetsforlaget, 1963. P. 1—112.
139 Fowler A. Spenser and the Numbers of Time. L.: Routledge & Kegan Paul, 1964.
140 Clemen W. The Uniqueness of Spenser’s ‘Epithalamion’ // The Poetic Tradition: Essays on Greek, Latin and English Poetry / Ed. D.C. Allen and H.T. Rowell. Baltimore: The Johns Hopkins Univ. Press, 1968. P. 83.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
235
и нечетного/женского начала (3). Гендерные характеристики этих первичных чисел побуждали пифагорейцев называть 5 «супружеским числом», обладающим способностью «воспроизводить самое себя, а не нечто инородное» (при умножении на 5 нечетных чисел результат всегда оканчивается на 5)141. Этот аспект числового символизма представляется весьма значимым именно для «Эпиталамы» и позволяет ассоциировать длинные стихи поэмы с мужским началом, а короткие — с женским.
Вместе с тем, противопоставляя стихи «Эпиталамы» как длинные и короткие, необходимо отметить, что на самом деле строфы поэмы строятся из стихов не двух, но трех видов: основная часть представляет собой комбинацию пятистопных и трехстопных ямбов, а рефрен — перевернутый элегический дистих, пятистопный и шестистопный ямбы, причем конечное положение последнего придает строфе тот же могучий распев, которым обладает спенсерова строфа. Наличие в строфах «Эпиталамы» трех типов стихотворных размеров соответствует троичному коду архитектоники сборника в целом (три раздела, три жанра, три смысловых блока сонетов, три типа строф в «Анакреонтических стихотворениях» и др.).
При этом строфы «Эпиталамы» не тождественны по строению. Среди них есть девятнадцатистишия вида 5Я5—ЯЗ—4Я5—ЯЗ—5Я5—ЯЗ— Я5-Я6 (строфы III, VII—VIII, XI-XII, XVII—XX, XXII) со схемой рифм ababccdcdeegffghhii, осложненной в строфе VHI совпадением рифм f и h, и неточной рифмой с «red—hed—womanhood» в строфе XI. Также присутствуют по одному девятнадцатистишию вида 10Я5—ЯЗ—5Я5—ЯЗ—Я5—Я6 (строфа XIV) и 5Я5—ЯЗ—10Я5—ЯЗ—Я5—Я6 (с отступлением от основной схемы рифм вида ababccdcdcceffegghh; строфа IX), структура которых отличается взаимной перестановкой блоков 5Я5 и 10Я5, что любопытно в силу отмеченных выше нумерологических кодов. Также выделяется три вида восемнадцатистиший, каждый из которых представлен тремя строфами. В строфах I, II и XXIII, имеющих вид 5Я5—ЯЗ—4Я5—ЯЗ—6Я5—Я6, выдерживается единая схема рифм ababccdcdeefggffhh, но в строфе XXIII 16-й стих оказался холостым; в строфах IV—VI вида 5Я5—ЯЗ—4Я5—ЯЗ—4Я5—ЯЗ— Я5 —Я6 соблюдается та же схема рифм, а в строфах X, XVI и XXI она приобретает вид ababccdcddeffegghh. Исключительное положение занимают сем- надцатистишие 5Я5—ЯЗ—8Я5—ЯЗ—Я5—Я6 с рифмовкой ababccdcdeffegghh и такая же уникальная по структуре заключительная строфа 4Я5—Я4—2Я5 (ababacc).
Если говорить о нумерологических характеристиках архитектоники «Эпиталамы» как о потенциальных указаниях на намерения автора, то бес¬
141 	Плутарх. Об «Е» в Дельфах // Исида и Осирис. Киев: УЦИММ-Пресс, 1996. С. 81.


236
Приложения
спорной ее чертой является соблюдение параметров ЯЗ—Я5—Я6 в последних трех стихах каждой из строф, кроме посылки. Это явный унифицирующий внешнюю структуру поэмы признак, который, возможно, был подсказан Спенсеру знаниями правил античной просодии, не предполагавших эквиметрических замен в последней стопе стиха, благодаря чему отсечение стиха от последующего было всегда оформлено единообразно с ритмической точки зрения.
Предположение об ориентации Спенсера на классические традиции восприятия ритмического периода основывается прежде всего на классическом происхождении жанра «Эпиталамы», истоки которого теряются в глубине веков и восходят к фольклорным свадебным песнопениям. Родиной эпиталамы стала античная Греция, в которой последовательные стадии свадебных торжеств сопровождались определенными песнями. Само название жанра восходит к греческому слову thalamos (‘брачный покой, спальня’), и, очевидно, исторически эпиталама являлась лишь одной из обрядовых свадебных песен, связанной с ритуалом возведения молодых супругов на брачное ложе. Существуют косвенные указания на то, что свадебные стихи писали уже Гесиод и Алкман, Аристофан использовал свадебные песни в комедиях «Мир» и «Птицы», греческий христианский теолог Ориген Адамант (ок. 185 — ок. 254) высказывал предположение, что библейская Песнь Песней могла быть эпиталамой в честь брака царя Соломона с дочерью фараона142. Однако родоначальницей эпиталамы как литературного жанра считается древнегреческая поэтесса Сафо143 (ок. 630 до н. э. — ок. 572/570 до н. э.). К сожалению, большинство ее произведений затерялось во времени и до нас дошли лишь некоторые фрагменты да небольшое количество свидетельств о том, что представляли собой ее эпиталамы. Так, в «Речи по случаю бракосочетания Севера» позднеантичный ритор Гимерий (Himerius, 315—381), отдавая дань уважения эпиталамам Сафо, отмечал: «Именно она (Сафо. — КБ.) после потешных баталий вступает в свадебные чертоги, украшает помещение, стелет постель, отдает распоряжения входящими в брачный покой девушкам, привозит Афродиту на колеснице Граций... Она убирает волосы невесты гиацинтами... Крылышки и локоны амуров она убирает золотом и пускает их перед колесницей в качестве эскорта с плывущими в вышине факелами»144. В творчестве Сафо эпиталама обрела свои основные жанровые признаки:
142 Meek J. Th. Introduction and Exegesis to The Song of Songs // The Interpreters’ Bible. 1956. Vol. 5. P. 92.
143 Wilson E.F. Pastoral and Epithalamium in Latin Literature // Speculum. 1948. Vol. 23. No. 1. P. 35.
144 Цит. no: Sappho. Poems and Fragments / Ed. and transi. C.R. Haines. L. : Routledge, 1926. P. 52.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
237
тематическую соотнесенность с празднованием бракосочетания и сопутствующими обрядами, обращенность стихотворения к настоящему, похвалы молодым, выражение радости по поводу их счастья, добрые пожелания на будущее, наличие образа поэта, от лица которого ведется повествование и который выступает как распорядитель торжеств, обеспечивающий должный порядок событий свадебного дня. Эти особенности эпиталамы позволяют рассматривать ее в русле традиции эпидейктического красноречия, поскольку Аристотель отмечал, что «для эпидейктического оратора наиболее важным представляется настоящее время, потому что всякий произносит похвалу или хулу по поводу чего-нибудь существующего» («Риторика», Книга I, глава З)145. Вместе с тем в эпиталамах Сафо находилось место и для шуток, которые подчеркивали индивидуальность воспеваемого события. К числу таких дружеских насмешек относятся, например, замечания о слишком большом росте жениха и огромных ногах привратника, охраняющего вход в дом, где празднуется свадьба.
Со времен Феокрита (ок. 300 — ок. 260 до н.э.) торжественный характер эпиталамы оказывается обусловленным и ее посвящением высокопоставленным особам, а пример сочиненной им эпиталамы в честь бракосочетания Елены и Менелая («Helenes epithalamios», Идиллия XVIII) позволяет говорить о Феокрите как о поэте, стоящем у истоков традиции мифологических эпиталам, получившей широкое распространение в западноевропейской литературе XVII столетия и сохранявшей эротический флер жанра, не оскорбляя при этом чувств реальной новобрачной четы.
Из Древней Греции эпиталама перешла в римскую литературу. Следуя римской практике культурной адаптации греческих образцов, Катулл (ок. 87 до н.э. — ок. 54 н.э.) первым отразил специфически римский ритуал свадебных торжеств в своей «Эпиталаме» (Стихотворение 61), носящей характер заказного произведения в честь бракосочетания знатных особ. Наиболее запоминающейся чертой этого стихотворения Катулла является его восходящий к Сафо миметически-драматический характер: поэт выступает в роли распорядителя торжества, руководителя хора. Он указывает, когда петь девушкам, а когда — юношам, он приказывает поднять вверх горящие факелы, он обращается к невесте, жениху, любимому рабу — практически ко всем гостям. Иногда Катулл ассоциирует себя с гостями, иногда подчеркивает свое особое положение. Такие переходы заметно оживляют поэму и придают ей уникальный характер146.
145 Аристотель. Риторика //Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб.: Азбука, 2000. С. 100.
146 Wheeler A.L. Catullus and the Traditions of Ancient Poetry. Berkeley: Univ. of California Press, 1934. P. 200.


238
Приложения
Эпиталама Катулла была построена вокруг реальных событий свадебного дня, однако не всех подряд, например из нее исключено описание пира, являвшегося одним из самых ярких элементов всякой свадьбы. В результате ключевым событием поэмы оказывается переход невесты в дом жениха, занимающий центральную часть произведения (стихи 114—183). При этом в начальной и финальной частях поэмы оказываются статичные сцены: до начала свадебной процессии поэт, гости и зеваки толпятся у дверей дома невесты, появление которой дает импульс всеобщему движению, а в конце они вновь стоят у дверей, на сей раз брачного покоя в доме жениха, куда вводят новобрачную, чтобы возвести ее на супружеское ложе. Таким образом, композиционная структура произведения отражает физическое действие, переход девушки из дома отца в дом мужа, а свадебная процессия превращается в метафору ее перехода в замужнее состояние. Впрочем, Катулл отдал дань и традиции мифологических эпиталам (Стихотворение 64, известное как «Свадьба Пелея и Фетиды»), которые в дальнейшем, к концу I в., фактически превратились в эпиллии, центральными фигурами которых стали Венера и Купидон.
Аскетическое европейское Средневековье восприняло жанр эпиталамы от языческой античности, однако эпиталамы этого периода с неизбежностью превратились в маловыразительные догматически-религиозные поэмы, бесконечно далекие от жизнелюбия классических образцов. Возврат к античной традиции наметился лишь в XV в. в творчестве неолатинских поэтов. Лучшим из поэтов-эпиталамистов этого столетия, соревновавшихся с древнеримскими поэтами на их же языке, был итальянец Джованни Понтано (1426/1429—1503), который посвятил два из своих стихотворений свадьбам собственных дочерей и тем самым вернул эпиталаме тот личный оттенок, какой она имела у Сафо и Катулла (Стихотворение 61).
Эпиталамы на национальных языках появились лишь в XVI столетии. Основываясь на утверждении Торквато Тассо (1544—1595), современные историки литературы называют создателем первой написанной по-итальянски эпиталамы его отца Бернардо Тассо (1493—1569). Это произведение датируется 1531 г. Дань эпиталаме отдал и сам Т. Тассо, написавший по-итальянски 13 стихотворений по случаю бракосочетаний высокопоставленных персон. У истоков французской эпиталамической традиции стояли Эсташ Дешан (1346—1406), автор как минимум двух свадебных песен-баллад, и Клеман Маро (1496—1544), посвятивший две вдохновенные поэмы бракосочетаниям принцесс королевской крови. Вместе с тем решающий вклад в оформление эпиталамы как жанра французской лирики внес Пьер де Ронсар (1524—1585), впервые обратившийся к нему в 1548 г.147
147 	Ronsard P, de. Œuevres completes: En 71. / Ed. Laumonier. P.: Hachette, 1914. T. 1. P. 9.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
239
В духе Плеяды, ориентировавшейся на древнегреческие образцы, Ронсар следовал примеру эпиталамического искусства Феокрита. Судя по тому, что первая эпиталама мастера оказалась включенной в четвертую книгу «Од», можно заключить, что Ронсар не делал различия между этими двумя жанрами. Со времен Плеяды эпиталамы со стилистическими признаками пиндарического высокого парения стали популярным жанром французской придворной поэзии.
Старейшее из известных в настоящее время английских поэтических произведений, тематически связанное со свадьбой, — «Птичий парламент» («The Parliament of Fowls», конец 1370-х — начало 1380-х) Дж. Чосера. Согласно распространенной гипотезе, эта поэма была приурочена к празднованию Дня св. Валентина при дворе Ричарда II и содержала в себе аллюзии на дебаты относительно выбора супруги для юного короля, приведшие к его женитьбе на Анне Богемской148. Свадебные стихотворения на английском писали Джон Лидгейт (ок. 1370 — ок. 1451) и шотландец Уильям Данбар (ок. 1456 — ок. 1513), однако английские гимнические эпиталамы появились лишь в елизаветинскую эпоху. «Эпиталама» Спенсера — третья в истории английской литературы по времени создания, ей предшествовали переводная с испанского Бартоломью Янга (из продолжения «Дианы» Хорхе де Монтемайора, написанного Жилем Поло) и оригинальная, включенная Ф. Сидни в третью эклогу «Аркадии». Обе эпиталамы-предшественницы были созданы в русле восходящей к Феокриту пасторальной традиции и воспевали вымышленные свадьбы149.
Статус эпиталамы как жанра в эпоху Возрождения укрепился благодаря вниманию, уделенному ему в латинской поэтике Жюля Сезара Скалигера (1484—1558) и в приписываемом Дж. Патнэму трактате «Искусство английской поэзии». Обобщая ренессансную практику, известные гуманисты рекомендовали поэту-эпиталамисту ориентироваться на античные образцы. В эпиталамах допускалось описывать как мифологические, так и реальные свадьбы, расточая комплименты и жениху, и невесте. Очевидно, в ту эпоху эпиталама играла роль желательной составляющей развлечений приглашенных на свадьбу гостей наряду с музыкой, песнями и танцами, а также — в наиболее торжественных случаях — масками.
Образцовая эпиталама должна была вбирать в себя не только похвалы новобрачным, но и описывать важнейшие события торжественного дня.
148 Казнина О.А. Поэтика и поэзия жанра в творчестве Чосера // Проблема жанра в литературе Средневековья / Отв. ред. А.Д. Михайлов. М.: Наследие, 1994. С. 244-245.
149 Wohnnan К. Die englishe Epithalamiendichtung der Renaissance und ihre Vorbilder. Freiburg, 1928. P. 13-16.


240
Приложения
Поэту делегировалась функция повествователя и одновременно церемониймейстера, принимающего непосредственное участие в свадебных обрядах и руководящего действиями присутствующих. Подобная ролевая нагрузка на образ поэта-повествователя, согласно свидетельствам Гимерия, восходит к не дошедшим до нас эпиталамам Сафо. Действия и распоряжения поэта-церемониймейстера, его ораторские ухищрения должны были придавать событию исключительный, торжественный характер, помогая аудитории и самим новобрачным осознать то счастье, которое сулит заключаемый ими брачный союз150.
Хотя в названии поэмы Спенсер использует греческий вариант — Epithalamion, а не латинский Epithalamium, как поэт-эпиталамист он формировался не только под влиянием современных ему грецистов, но и под влиянием римских мастеров жанра, прежде всего Катулла. На это с несомненностью указывает вторая свадебная поэма Спенсера, «Проталама» (1596), приуроченная к обручению двух старших дочерей 4-го 1рафа Вустерского. Их свадьбы игрались 8 ноября 1596 г., так что, вероятно, поэма была написана не позднее октября и не раньше августа того же года (в строфе IX упоминается триумфальное возвращение в Англию графа Эссекса, «благородного Пэра» («а noble Peer», стих 145)), отличившегося атакой на испанский Кадис, в ходе которой была уничтожена львиная доля испанского флота, — Эссекс вернулся на родину 7 августа.
Как и Катулл, Спенсер поставил процессию невест в центр «Прота- ламы»: в двух первых строфах поэмы мы видим поэта на берегу Темзы, наблюдающим за суетой нимф перед появлением двух прекрасных белоснежных лебедей-невест (стихи 37—38), а в 10-й строфе в четырех последних стихах перед рефреном упоминается о соединении девушек с женихами. Таким образом, большая часть поэмы изображает символический переход невест в замужнее состояние. Однако если у Катулла он проходил в реальной обстановке, то в «Проталаме» Спенсер в описании свадебной процессии тяготеет к мифологизации, отдавая дань традициям Феокрита и одновременно средневекового жанра видения151. С появлением лебедей «струящаяся серебром Темза» (стих 11) превращается в «хрустальный поток» (стих 57), сравниваемый поэтом с Пенеем, протекающим по Темпей- ской долине, и не приходится удивляться, что наряду с обычными водоплавающими птицами лебедей сопровождают нимфы, а сами лебеди вызывают ассоциацию с родом Сидни (эта фамилия созвучна французскому cygne
150 GaertnerAd. Die englische Epithalamienliteratur in siebzehnten Jahrhudert und ihre Vorbilder. Coburg: Rossteutscher, 1936. S. 12-13.
151 Norton D.S. The Tradition of Prothalamia // English Studies in Honor of J. S. Wilson. Univ. of Virginia Studies. Charlottsville, Va: Univ. of Virginia Press, 1951. No. 4. P. 238.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
241
(лебедь)) и, следовательно, с домом Лестера, куда направляются невесты для встречи с женихами.
Однако в случае Эдмунда Спенсера и Элизабет Бойл церемония бракосочетания была обставлена гораздо скромнее. О свадебных традициях XVI в. известно не так уж много. Венчанию предшествовало церковное оглашение: в течение трех воскресений подряд приходский священник объявлял о планирующемся событии, чтобы дать возможность высказаться тем, кто знали о препятствиях к заключению брака. Если жених и невеста принадлежали к разным приходам, то оглашение делалось в обеих церквах. Это избавляло жениха и невесту от необходимости рассылать приглашения на свадьбу: люди узнавали о грядущем событии и просто приходили в церковь. В день бракосочетания до церкви свадебную процессию сопровождали музыканты, они же веселили гостей на брачном пиру. Венчания происходили в первой половине дня, до полудня, после чего начинался свадебный пир, который традиционно устраивался на средства отца невесты. Обручальные кольца еще не вошли в моду. Не предполагалось и специальных подвенечных нарядов. Невеста наряжалась в свое самое нарядное, но длинное, в пол, и закрытое платье, иногда специально сшитое к торжественному дню. Модницы украшали себя не только свежими цветами, но и ожерельями, которые выгодно подчеркивали форму груди, привлекая к ней внимание. Костюм жениха состоял из рубахи с плоеным «испанским» воротником, поверх которой надевался дублет с «крылышками» на плечах, как на знаменитом портрете Шекспира, выполненном для Первого фолио. Далее на плечи накидывали небольшой плащ в форме полукруга, имевший маленький отложной воротничок. Так как во времена Спенсера уже была изобретена вязальная машина, то мужчины начали носить вязаные чулки, поверх которых надевались короткие штаны. К 1590-м годам забавные, подбитые конским волосом, пышные и неудобные штаны вышли из моды, так что Спенсер, скорее всего, присутствовал на своей свадьбе в бриджах, которые ниже колен стягивались обшивкой.
По закону девушки могли выходить замуж с двенадцатилетнего возраста, юноши — с 14 лет, однако до достижения 21 года обоим требовалось согласие родителей. Обычно девушки выходили замуж до того, как им исполнится 19 лет, а женихи были в среднем на 14 лет старше своих невест. Таким образом, большая разница в возрасте, явно существовавшая между поэтом и его избранницей, воспринималась как нечто вполне естественное.
Воспевая собственную свадьбу, Спенсер широко пользовался традиционной жанровой топикой — образами Гименея, Граций, играющих роль подружек невесты, и др., он традиционно восславил красоту и невинность новобрачной, конвенционально посетовал на медлительность


242
Приложения
дневного светила, не спешащего уступить место сумеркам первой ночи любви, приветствовал восход вечерней Венеры и пр. Однако с первых строк поэмы становится понятно, что лирическим героем «Эпиталамы», как и «Amoretti», является сам поэт. Призывая на помощь муз, он просит:
Придайте — и помогите мне Исполнить гимн, любовью вдохновленный,
Так Эвридике пел Орфей влюбленный, —
Так я взнести желаю свой глагол...
(Стихи 14—17; перевод С. Степанова)
Эти стихи свидетельствуют о сознательном отходе Спенсера от практики предшествующих эпиталамистов, когда эпиталама заказывалась поэту состоятельным лицом. Он сравнивает себя с Орфеем, не только сладкозвучным певцом, но и любящим супругом, отважившимся на невероятный подвиг во имя любви. И само по себе создание «Эпиталамы» приравнивается поэтом к подобному подвигу. Важно также, что современники Спенсера видели в Орфее не только волшебника-певца, способного повелевать силами природы, чаруя растения и животных, но и мага, и это обстоятельство весьма красноречиво подтверждает сакральный смысл поэмы Спенсера.
Спенсер подчеркивает свою независимость и неангажированность, объясняющие общую искреннюю тональность произведения: в «Эпиталаме» нет места лести, поэт пользуется полной свободой и даже может позволить себе шутливые зарисовки, не свойственные торжественности заказных эпиталам: вот молодые горожанки, прислуживающие невесте, забывают о своих обязанностях и зачарованно любуются подругой, вот по той же причине оплошали сами ангелы, засмотревшиеся на Элизабет, а вот, снижая патетический накал повествования, поэт упоминает о лягушачьем хоре, такой характерной звуковой примете июня в типичных для Ирландии болотах.
За счет объединения образов поэта и жениха «Эпиталама» Спенсера обрела принципиально новое качество, превратившись в глубоко личное произведение. Поэтому конвенциональные обращения поэта к музам, нимфам и грациям в ней воспринимаются как исключительные знаки внимания к невесте со стороны влюбленного, искренне считающего свою избранницу достойной таких подруг, являющихся олицетворением женских совершенств. Не мог Спенсер допустить и традиционных эпиталамических вольностей, говоря о свершении таинства брака. Так, когда дело доходит до удаления молодых в опочивальню, поэт деликатно переключает внимание читателя на украшающие брачные покои изображения купидонов. Личным характером «Эпиталамы» продиктовано и обращение к Гению


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
243
с просьбой о ниспослании супругам не бурных плотских утех, но радости в браке и благословении союза потомством.
Оригинальность «Эпиталамы» проявляется и в том, что Спенсер отнюдь не склонен представлять свою свадьбу как событие исключительное. Он неоднократно говорит о том, что воспевает день, имеющий важное значение именно для него, изображая свадьбу как событие, не выходящее за пределы того социального круга, к которому он принадлежит. Спенсер тонко ощущает различие между аристократическими свадьбами и собственной женитьбой, поэтому в «Эпиталаме» намеренно подчеркивается обывательский, провинциальный колорит события. Типично обывательская удовлетворенность ощущается в описании поэтом брачного чертога: у ложа есть шелковый полог, простыни на нем надушены, а покрывала, несомненно, дорогостоящие, потому что вытканы в самом Аррасе (стихи 303-304).
Вместе с тем событие оказывается встроенным во вселенскую гармонию. Мир поэмы можно было бы представить в виде концентрических областей. В его центре находятся образы невесты и жениха, вокруг них бурлит жизнь провинциального городка, за городом простираются поля и леса — те самые, что вторят праздничному шуму радостным эхом. Здесь протекает речка Малла, поют птицы, квакают лягушки. Мир природы, в свою очередь, вписан в круг образов античности, к которому относятся музы, речные нимфы, грации, Гименей, Цинтия, Юпитер и другие языческие божества. В этом круге происходит смена дня и ночи, а также времен года. Наконец, над всеми указанными областями доминируют христианские Небеса. Такая система образов призвана подчеркнуть идеальный характер брачного союза, воспеваемого в «Эпиталаме», ибо с античных времен круг служил символом совершенства и гармонии.
Гармоничность описываемых событий подчеркивается и элегантной композиционной симметрией поэмы152. В геометрическом центре поэмы находятся строфы, отражающие самое значимое событие брачного дня — церковное венчание. Открывающему поэму обращению к музам, нимфам, часам и грациям соответствуют заключительные молитвы языческим богам и христианским Небесам, пробуждению невесты ранним утром — ее отход ко сну в конце поэмы, описание торжественного движения свадебной процессии к храму уравновешивается сценами свадебного пира.
В принципе, как уже было отмечено, восприятие «Эпиталамы» как секвенции подготовлено предшествующими ей сонетами и «анакреонтическими стихами». В то же время хронологическая последовательность строф
152 	Nelson W. The Poetry of Edmund Spenser: A Study. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1963. P. 117.


244
Приложения
и их формальное единство способствуют созданию эффекта художественной целостности произведения. Эта целостность и гармония «Эпиталамы» еще больше подчеркиваются соотнесенностью событий с течением реального времени в день свадьбы.
Подавляющее большинство строф «Эпиталамы» представляют собой самостоятельные сценки, изображающие определенное событие дня свадьбы, и эти сценки соединяются в единую, непрерывную цепь событий. Никому из предшественников или современников Спенсера не удавалось столь тонко воспроизвести эффект течения времени в литературном произведении. Первая и двадцать четвертая строфы «Эпиталамы» не оставляют сомнений в том, что поэма задумывалась как памятник самому светлому дню для поэта в прямом и переносном смысле, поскольку свадьба игралась в день летнего солнцестояния, ставший днем осуществления мечты влюбленного поэта. Таким образом, «Эпиталама» превратилась в «мгновенью вечный монумент» (стих 433; пер. С. Степанова). Спенсера очень привлекало контрастное противопоставление краткости дня вечности, и слово «endless» (‘бесконечный, нерушимый’), ключевое для понимания замысла автора, передающее и его устремления, и характеризующее узы, связавшие новобрачных, неслучайно оказывается в «сильных» позициях: оно встречается в поэме дважды, присутствуя, помимо финальной строки, также в строке 217 («The which do endlesse matrimony make»), разделяющей текст пополам, т. e. точно в геометрическом центре текста.
Спенсер не только привязал события к определенному времени счастливых суток, но и постарался передать субъективный характер восприятия хода времени женихом, открыв, по существу, принцип неравномерности художественного времени153. Для человека время может и лететь, и тянуться. В поэме есть динамичные строфы, описывающие несколько совершающихся практически одновременно событий (например, строфы VIII, XII, XXIV), тогда как в других строфах бег времени почти останавливается (XVI). Посредством ссылок на характер течения времени Спенсер получил возможность выразить настроения ожидания, нетерпения, счастья и торжества поэта-жениха. Возможно, идеей неравномерности восприятия времени объясняется и необычное варьирование числа строк в строфах «Эпиталамы».
По размерам поэма в несколько раз превышает традиционные образцы жанра, что лишний раз подчеркивает значимость этого монументального произведения в структуре «Amoretti и Эпиталамы»: поэт, мечтавший в нача¬
153 	Бурова И.И. «Малые поэмы» Эдмунда Спенсера в контексте художественных исканий елизаветинской эпохи: Автореф. дис.... д-ра филол. наук. СПб.: СПбГУ, 2008. С. 31.


И. И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
245
ле своего творческого пути о превращении английской поэзии в памятник выдающимся личностям своего времени, пришел к созданию памятника событию в собственной частной жизни, обеспечившего ему жизнь в веках.
Подражания «Эпиталаме» Спенсера стали появляться уже в первые месяцы после ее публикации. «Эпиталама, сочиненная в Линкольнз-Инне» (1595) Дж. Донна (1572—1631), несмотря на шутливый характер, связанный с ее предназначением для шутовской свадьбы, содержит ряд текстуальных перекличек с «Эпиталамой» Спенсера, не оставляющих сомнений в том, что Донн воспринимал это произведение как классику жанра: в его поэме невеста пробуждается с первыми лучами солнца, обращение к «дщерям Лондона» является полным аналогом спенсеровского обращения к «купеческим дочкам», Донн так же призывает невесту не плакать, не краснеть и не стыдиться, а его упоминание о благословенной краткости зимнего дня, на который пришлось бракосочетание, представляет собой остроумную переделку сетований Спенсера на нескончаемость дня летнего солнцестояния. Пародийный характер сочинения молодого Донна не связан с негативным восприятием им «Эпиталамы», но красноречиво свидетельствует о широкой популярности этого произведения. Более поздние эпиталамы Донна доказывают более чем серьезное и почтительное отношение поэта к шедевру предшественника. В 1613 г. Дж. Донн написал «Эпиталаму, или Свадебную песню, в честь принцессы Элизабет и графа Палатинского, сочетающихся браком в День св. Валентина», вслед за Спенсером обыграв избранную для торжества дату как символ грядущего семейного счастья дочери Якова I и ее жениха, использовав четырнадцатистишие, состоящее из девяти «длинных» пятистопных ямбов, трех «коротких» четырехстопных ямбов и завершающееся, наподобие эпиталамических строф Спенсера, шестистопным ямбическим стихом, эмоционально усиленным рефреном по модели «Эпиталамы» Спенсера. При этом выбор Донном четырнадцатистишия также может восприниматься как аллюзия на связь эпиталамы с сонетной традицией, закрепленную «Amoretti и Эпиталамой». В другой эпиталаме Донна, составляющей центральную часть «Эклоги», созданной в том же году в честь бракосочетания Роберта Карра, графа Сомерсета, и Фрэнсис Говард, первая строфа в традиции Спенсера содержит календарную привязку, архитектоника поэмы подчинена числовому коду (11 одиннадцатистиший), поэма описывает события свадебного дня в хронологическом порядке, но, в отличие от «Эпиталамы» Спенсера, она «распадается» на отдельные блоки, что еще более подчеркивается наличием заглавий у каждой строфы. И в то же время, отходя от образца, Донн по-спенсеровски выражает в поэме свое личное отношение к происходящему.


246
Приложения
Спенсеровский идеал супружеской любви воспевался во многих позднейших британских эпиталамах («Эпиталаме по случаю королевской свадьбы» (1736) У. Томсона, «Проталаме» (1745) Дж. Уэйли, «Эпиталаме» (1752) Кр. Смарта, «Гимне супружеству, обращенном к Его Величеству в день Его женитьбы» (1761) Дж. Скотта, написанном в честь свадьбы Георга III, и т.д.). При этом объектом подражания служили не только философское наполнение и образный строй, но и архитектоника Спенсеровой «Эпиталамы»: так, ее строфы имитируются в «Подражании “Эпиталаме”» (1755) Л. Бэгота и «Прощальном гимне сельской местности, задуманном в манере “Эпиталамы” Спенсера» (1749) Р. Поттера, состоящем из 19 суперстроф нерегулярной длины. Авторитет Спенсера способствовал укоренению жанра эпиталамы в английской литературе, но его классическая «Эпиталама» — и сама по себе, и как часть цикла «Amoretti и Эпиталама» — остается одним из величайших памятников елизаветинской любовной поэзии.
В России о Спенсере знали уже в начале XIX в., когда через байронов- ское «Паломничество Чайльд Гарольда» широкие круги читателей познакомились со спенсеровой строфой. В своей иронической отповеди критикам, объявившим чересчур фривольным содержание «Графа Нулина», А.С. Пушкин недвусмысленно высказался о том, что в среде русских литераторов стыдно было не иметь представления о творчестве Спенсера (в то же время довольно трудно понять, какие именно его произведения имел в виду великий русский поэт, определяя их как «шутливые комедии»)154. В «Истории поэзии» С.В. Шевырева Спенсер получил оценку как преемник Чосера, как поэт, «устроивший свои художественные формы» по образцам итальянской литературы155, под которыми, очевидно, подразумевались не только поэмы Ариосто и Тассо, но и сонеты. Впрочем, очевидно, что в те далекие времена представление о творчестве Спенсера было уделом лишь русской литературной элиты, владевшей английским языком.
Виртуозность поэтической техники Спенсера, масштабы и глубина его произведений, равно как и сложный, насыщенный архаизмами и псевдоархаизмами язык его поэзии, на века задержали знакомство с ней русских читателей, и лишь в 1847 г. переводчик М.Л. Михайлов опубликовал 12 строк, представив их как стихотворение Э. Спенсера «Раздумье»:
154 Пушкин А.С. Опровержения на критики // Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 16 т. М.: Изд-во АН СССР, 1949. T. 11. С. 156. Первым на этот факт указал академик М.П. Алексеев. См.: Алексеев М.П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования / Ин-трус. лит. (Пушкинский Дом). Л.: Наука, Ленингр. отд., 1972.
155 Шевырев С.В. История поэзии. М.: Тип. Семенова, 1835. Ч. 1. С. 59—60.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
247
Когда по небесам, луной не освещенным,
Ночь простирает свой покров;
Когда слетает сон на ложе к утомленным И в мраке бродит сонм духов;
Когда над всеми мир крылами тихо веет,
Когда лишь мертвые не спят —
Ко мне сонм призраков приблизиться не смеет И не встречает теней взгляд...
Но в тишине ночей мое воображенье Во мраке видит пред собой Другие, более печальные виденья —
Виденья радости былой.
К сожалению, учитывая отсутствие стихотворения с подобным названием в наследии Спенсера и особенности русского поэтического перевода этого периода в России, установить, что именно перевел Михайлов, для которого, по словам Ю.Д. Левина, Спенсер был «случайным именем»156, не представляется возможным.
Этот усеченный квазисонет был включен Н.В. Гербелем (1827—1883) в подготовленную им антологию «Английские поэты в биографиях и образцах»157, где раздел, посвященный Спенсеру, открывался весьма приблизительным жизнеописанием поэта, уместившимся всего на одной странице. В нем поэт характеризуется как «знаменитейший и любимейший из поэтов периода, предшествовавшего Шекспиру». Его «Пастушеский календарь» «исполнен таланта и оригинальности», «Царица фей» (Гербель предпочел русифицированный вариант названия «Королевы фей») справедливо именуется «знаменитейшей» работой поэта. Помимо этих двух главных сочинений Спенсера в очерке упоминаются «Эпиталамий», элегия на смерть Ф. Сидни и «Дафнаида». Оценивая поэзию Спенсера в целом, Н.В. Гербель подчеркивал ее мелодичность и проникновенность («необыкновенную силу»), исключительное богатство рожденных фантазией поэта образов («роскошь фантазии»). Для составителя антологии мир произведений Спенсера «есть мир идеальный, отвлеченный, в котором находят место самые возвышенные чувства и благороднейшие подвиги», но вместе с тем и страдающий от нехватки «жизненной правды»158. Нетрудно заметить, что подобные оценки отражают общеевропейскую тенденцию
156 Левин Ю.Д. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода / Отв. ред. А.В. Федоров. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1985. С. 193.
157 Английские поэты в биографиях и образах / Сост. Н.В. Гербель. СПб.: Тип. А.М. Котомина, 1875.
158 Там же. С. 24.


248
Приложения
восприятия наследия Спенсера, характерную для указанного времени, и предполагают оценку Н.В. Гербелем Спенсера как поэта-пасторалиста, бегущего от реальности, и как продолжателя традиций средневекового рыцарского романа.
Благодаря Гербелю, знакомство российских читателей с «Amoretti и Эпиталамой» началось с конца, ибо посвященный Спенсеру раздел антологии открывался фрагментом «Из поэмы «Epithalamium»», переведенным самим Гербелем в 1874 г. Отметим, что уже в заголовке переводчик-составитель антологии отошел от авторского названия произведения, придав ему латинскую форму, тогда как поэма Спенсера названа греческим «Epithalamion». Поскольку Спенсер использовал в названиях произведений греческие слова в случаях, когда явно желал подчеркнуть классическое происхождение жанров, на которые он ориентировался («Prosopopoia», «Muiopotmos»), это явилось существенным упущением со стороны Гербеля.
Первый российский переводчик «Эпиталамы» ограничился частичным переводом поэмы (строф V—VII и IX—XIII), представив российским читателям законченный в смысловом отношении фрагмент, начинающийся с обращения поэта-жениха к еще спящей невесте и завершающийся сценой перед «Божьим алтарем», которая в оригинале является кульминационной. Несмотря на пропуск строфы VIII, строфы перевода у Гербеля получили последовательную сквозную нумерацию. Деление текста на неэквилинеарные строфы было сохранено, но их оригинальные параметры полностью игнорируются: длина строф варьируется в пределах от 12 до 20 попарно срифмованных стихов. На стыках строф соблюдается правило альтернанса. Также по всему тексту переводчик придерживается принципа чередования двустиший с женскими и мужскими рифмами внутри строф, однако использованные Гербелем рифмы зачастую бедны, среди них бросается в глаза обилие глагольных. Предпочтение, отданное Гербелем при переводе монотонному шестистопному ямбу, является серьезным отступлением от прихотливой спенсеровой метрики, но его можно было бы объяснить стремлением переводчика подчеркнуть классическое, александрийское происхождение жанра произведения. Однако как сокращение текста, так и изменение его ритмических характеристик полностью уничтожили присущий оригиналу нумерологический символизм.
И все же Н.В. Гербель был достаточно внимателен к оригинальному тексту. Он не прошел мимо такой особенности поэмы, как варьирующийся рефрен, и постарался воспроизвести ее, используя в качестве опорных слов «лес» и «эхо» («эхо» и «лес» в строфах 11—12). Обратив внимание на появление отрицательной формы глагола в XVII строфе оригинала, Гербель как будто бы пытается повторить этот прием в 10-й строфе перевода, но его однократный механический перенос не срабатывает, так как переводчик


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
249
не осмыслил функциональную нагрузку приема, и после однократного применения отрицательной формы глагола в рефрене в оставшихся двух строфах он вернулся к прежней.
Разумеется, скромного поэтического дарования Гербеля не хватило для передачи магии спенсеровского текста, которая окончательно развеивается неудачными переводческими решениями, в том числе и повторяющимися. Так, Гербель устойчиво соединил в переводе понятия хора и роения: в переводе Гербеля вокруг невесты «роится» целый «хор ее подруг» [7, 2], а «пернатый хор», в свою очередь, «в один собрался рой». В то же время переводчик допускает не только неуклюжие выражения, но и серьезные смысловые ошибки. Если в строфе 9 Спенсер, отмечая торжественную поступь идущей к церкви невесты, уместно сравнивает ее с восставшей ото сна титанидой Фебой, которой принадлежал храм и оракул в Дельфах, ставший впоследствии святилищем ее внука Аполлона159, то Гербель заменяет Фебу на Феба [9, 2], что автоматически лишает образ невесты того обаяния скромной прелести, которым наделил ее Спенсер. Данное искажение образа Элизабет усиливается другой ошибкой, допущенной в 10-м стихе 12-й строфы и связанной с делегированием невесте функций священнослужителя: «Вы, девы, к алтарю прекрасную ведите / И ей свершить обряд священный помогите!» Таким образом, выполненный Гербе- лем перевод позволяет русскоязычному читателю лишь убедиться в том, что название поэмы Спенсера соответствует ее содержанию (или наоборот), но ни в коей мере не передает красоту авторского замысла, определяемую стилем. Выполненный Н.В. Гербелем частичный перевод «Эпиталамы» вошел в изданное в 1882 г. полное собрание его стихотворений160, где получил неудачное, путающее читателя название «Гимн любви», совпадающее с названием одного из произведений Спенсера из сборника «Четыре гимна». В этой публикации текст датируется 1874 г. и отличается от варианта, вошедшего в антологию 1875 г., только одним словом во 2-м стихе 1-й строфы («поет» вместо «идет»).
Первый полный перевод «Эпиталамы» был выполнен петербурским поэтом-переводчиком С.А. Степановым (р. 1952) в 1999 г., к 400-летию со дня смерти поэта161. Для опытного мастера не составило труда точно передать ритмические нюансы оригинала и смысловые обертоны рефре¬
159 Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. М.: Мысль, 1996. С. 619.
160 Гербель Н.В. Поли. собр. стихотворений: В 2 т. СПб.: В тип. В. Безобразова и комп., 1882. Т. 2.
161 Спенсер Э. Эпиталама // Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. С. 226-255. Текст англ., рус.


250
Приложения
нов, сохранив тем самым «природный» символизм архитектоники поэмы, вплоть до членения строф на «дневные» и «ночные». Переводчик сохранил в геометрическом центре поэмы ключевое для нее слово «нерушимые», воспроизведя замысел Спенсера. Однако симметричное ему endlesse в последнем стихе поэмы оказалось переданным как «вечный», что оправдано контекстом (этот эпитет хорошо подходит к «монументу»), но затеняет словесную игру Спенсера, из-за чего выбор позиции ключевого слова в центральном стихе перевода воспринимается скорее как случайное решение, нежели осознанное.
Большой опыт С. Степанова по переводу произведений английских авторов конца XVI — начала XVII столетий подсказал ему идею при переводе «Эпиталамы» широко использовать устаревшие слова, которые сыграли бы роль эквивалентов характерной для поэзии Спенсера в целом архаической и псевдоархаической лексики. И хотя именно в «Эпиталаме» эта склонность Спенсера почти не проявляется, избранная переводчиком стратегия срабатывает, создавая в переводном тексте эффект стилистической приподнятости за счет искусственного состаривания языка перевода посредством локальных вкраплений элементов стиля русской поэзии допушкинского периода даже там, где в оригинале отсутствует архаическая лексика. Так, переводчик использует выражение «взор невеста долу клонит», тогда как в оригинале используется обычное «her sad eyes still fastened on the ground» [13, 12]; «sonnes of Venus» трансформируются в «Венеры чада»', «Gentle hand» Гения [22, 9] превращается в охраняющую супружеское ложе «длань». В описании невесты у Спенсера использованы обычные «face» [13, 14], «forehead» [10, 6], «cheeks», «lips» [10, 8], тогда как в русском катало- гическом описании появляются «милой лик», «чело», «ланиты» и «уста». Кроме того, переводчик позволяет себе небольшие стилистически однородные добавления: вместо естественно звучащей фразы «bring home the bride againe» [14, 1] в русском тексте раздается призыв: «Домой невесту проводите купно». Сходный эффект производят и привносимые в перевод отклонения от грамматической нормы: «И пусть грома органа прозвучат» («And let the roaring Organs loudly play» [12,15]). В результате русский перевод приобретает искомые признаки пиндарического парения, одновременно ненавязчиво подчеркивающие почтенный возраст переводимого текста.
Второй полный перевод поэмы, выполненный А.В. Лукьяновым (р. 1950), был опубликован в 2011 г.162 В этом переводе задействована та же стратегия, что и в переводе С. Степанова, и в целом результат следует признать весьма удачным, однако не превосходящим эстетические достоинства первого
162 	Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны / Подгот. А.В. Лукьянов. М.: СПСЛ; Рус. панорама, 2011. С. 108—139.


И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»...
251
полного перевода. Отчасти такое впечатление складывается за счет наличия довольно странных вариаций на темы спенсеровского оригинала; остановимся лишь на одной из них, чтобы пояснить, что имеется в виду. Создавая «каталог» достоинств невесты, Спенсер говорит о том, что глаза ее подобны сверкающим сапфирам, лоб подобен белизной слоновой кости, а щеки — яблокам, разрумяненным самим солнцем (стихи 171—173); в переводе же Лукьянова эти милые детали порождают какой-то макабрический образ:
Лоб у нее — слоновой кости пир,
Ее глаза — сапфир,
Средь щек румяных яблочек обилье...
Однако главное — и неоспоримое — достоинство перевода «Эпиталамы» А. Лукьянова заключается в том, что он является частью первого в России монографического перевода «Amoretti и Эпиталамы», что обеспечивает и переводу, и его создателю почетное место в истории российской спенсерианы.
История художественных переводов — это в значительной степени история первенств, как по времени, так и по качеству. С. Степанов и А. Лукьянов вновь делят между собой заслуги в переводах разделяющих «Amoretti» и «Эпиталаму» «Анакреонтических стихотворений», опубликованных, соответственно, в 1999 и 2011 гг.
Отдельные сонеты «Amoretti» стали привлекать внимание российских переводчиков лишь во второй половине XX в., возможно, под влиянием того успеха, который выпал на долю переводов «Сонетов» Шекспира, выполненных С.Я. Маршаком. Первый перевод сонета из секвенции «Amoretti» сделал, по-видимому, О. Румер. К переводам сонетов Спенсера обращались и признанные профессиональные переводчики, такие как А. Сергеев, Г. Русаков, В. Рогов, хрупкая красота этих маленьких любовных посланий была блестяще передана Е.С. Дунаевской, выполнившей переводы ряда сонетов для сборника, выпущенного Ленинградским государственным университетом в 1988 г.163 Небольшой, но впечатляющий вклад в историю русских «Amoretti» внес крупный ленинградский ученый-механик академик В.В. Новожилов (1910—1987), серьезно интересовавшийся литературой елизаветинской эпохи.
Большинство переводов, вошедших в основной корпус русских «Amoretti», было выполнено петербургскими переводчиками, с энтузиазмом откликнувшимися на идею отметить 400-летие со дня смерти Эдмунда Спенсера выпуском первого в России полного перевода его произведения.
163 	Западноевропейский сонет XIII—XVII веков: Поэтическая антология / Сост. А.А. Чамеев и др. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1988. С. 329—339.


252
Приложения
А. Глебовская, М. Бортковская, А. Коханова, Н. Лебедева, Н. Рябова, А. Гуревич, В. Дымшиц, М. Кононов, В. Шубинский вдохновенно работали под руководством С. Степанова, который с присущей ему мощью выполнил первые русские переводы «Анакреонтических стихотворений» и «Эпиталамы»164.
Первый монографический перевод сонетов «Amoretti» принадлежит московскому переводчику и филологу А.В. Покидову (1927—2015), интерпретировавшему неологизм Спенсера как «любовные послания» и трогательно посвятившему свой труд Ирине Владимировне Сушковой, верной единомышленнице, поддерживавшей его творческие порывы165. К сожалению, А. Покидов воспринял Сонет LXXXIII, почти точно повторяющий Сонет XXXV, как повтор, брак, допущенный печатником, и поэтому сократил секвенцию до 88 сонетов, специально подчеркнув это обстоятельство и в названии своей работы, и в предпосланном ей предисловии. Однако Уильям Понсонби, крупнейший издатель конца XVI в., находившийся под покровительством сестры Ф. Сидни леди Мэри, графини Пембрук, славился высоким качеством продукции и едва ли мог допустить подобный промах. Как бы там ни было, представленная А. Покидовым русскому читателю сонетная секвенция заслуживает читательского внимания: назвав «Amoretti» «чистейшим bel canto любви», переводчик сделал все, чтобы передать в своем труде и возвышенность спенсеровской этики, и ее небесную тембровку166.
Первым переводчиком всего цикла «Amoretti и Эпиталама» стал А. Лукьянов167. Несмотря на важность единоличного прочтения цикла переводчиком, мы сочли возможным, опираясь на принципы издания, включить в основной корпус текстов только лучшие переводы сонетов, в том числе и из этого издания, а также полные тексты «Анакреонтических стихотворений» и «Эпиталамы», о которых упоминалось выше.
Отобранные для публикации переводы были тщательно сверены с оригиналом по изданию: The Yale Edition of the Shorter Poems of Edmund Spenser / Ed. W.A. Oram, E. Bjorvand, R. Bond et al. New Haven; L.: Yale Univ. Press, 1989. В книгу также вошла поэма Спенсера «Проталама», впервые публикуемая в переводе Е.С. Дунаевской, специально выполненном для нашего издания.
164 Спенсер Э. Эпиталама // Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
165 Спенсер Э. Любовные послания / Пер., вступ. статья и примеч. А.В. Покидова. М.: Грааль, 2001.
166 Там же. С. 6.
167 Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте. М.: Рус. панорама, 2011. С. 12-139.


ПРИМЕЧАНИЯ
AMORETTI И ЭПИТАЛАМА
Вошедшие в основной корпус тексты печатаются по изданиям:
— Европейские поэты Возрождения. М.: Худож. лит., 1974. (Б-ка всемирной лит. Сер. I. Средние века. Возрождение. XVII век; Т. 32). (Сонет LXIII в переводе В. Микушевича, Сонеты XXXIV, LIIII, LXX, LXXII в переводах В. Рогова, Сонеты XIX, XXXVII, LXII в переводах А. Сергеева, первая публ.);
— Западноевропейский сонет XIII—XVII веков: Поэтическая антология / Сост. А.А. Чамеев и др.; вступ. ст. З.И. Плавскин. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1988. (Сонеты I, V, XV, XVI, XXIII, XXVIII, XLIIII, LXVII, LXXIII, LXXVII, LXXIX, LXXX, LXXXII в переводах Е.С. Дунаевской, первая публ.);
— Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин; М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус. (Сонет XXVII в переводе Г. Русакова, Сонет LXXXIX в переводе О. Румера, Сонеты XXVII, LX в переводе Г. Русакова);
— Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья — 95»; ООО «Интерлайн», 1999, Текст англ., рус. (остальные тексты, первая публ.).
AMORETTI Сонеты I-ПН1
Представляют собой пролог к циклу «Amoretti», раскрывая его замысел: стихотворения должны оказать благое влияние на Даму сонетов, став достойными адвокатами любви поэта.
Традиционный для континентальной любовной лирики мотив Дамы-ангела не играл сколько-нибудь существенной роли в творчестве английских сонети-
1 Здесь, по образцу 1-го изд. (1595), последовательно используется такое же написание римской цифры ГУ, как, например, в Женевской Библии.


254
Примечания
стов — предшественников Спенсера. Энергия среднетюдоровских петраркистов была направлена на достижение земных целей, и для них характерные для любовной лирики упоминания о «божественных» и «небесных» достоинствах возлюбленных превратились в омертвевшие клише, дань традиционной любовной риторике. Тем важнее представляется наличие глубоко разработанного мотива Дамы-ангела в сонетах «Amoretti». В самом начале цикла возлюбленная поэта занимает место среди «благословенных ангелов», Спенсер пишет о ее красоте как обладающей небесным совершенством.
Сонет I
9~10...взятые со дна / священных вод на склонах Геликона... — Геликон — гора в Греции, постоянное местопребывание муз, также именовавшихся геликонидами. «Священными водами» на ее склонах поэт именует источник Иппокрену, в названии которого, означающем «ключ коня» или «источник коня», отразился миф о его возникновении от удара копыта Пегаса, которым был остановлен рост самой горы (Овидий. «Метаморфозы», Книга V, стихи 236—264; пер. С. Шервинского). Воды Иппокрены обладали чудесным свойством пробуждать поэтическое вдохновение.
Сонет II
Стихотворение открывается обращением к «мятежной мысли», т.е. страсти, которая выходит из-под контроля влюбленного. «Мятежная мысль» — порождение сердца, а не разума. В сонете намечается одна из главных проблем цикла: если не дать волю страсти, влюбленный погибнет от мук любви; если, напротив, дать ей волю, то она все равно погубит влюбленного, став причиной его духовной смерти. Если в Сонете I влюбленный высказывал надежду на то, что его стихи сумеют покорить сердце возлюбленной, то в Сонете II он задумывается о том, что эта надежда может оказаться несбыточной, и в этом случае ему останется лишь умереть. Такой переход призван подчеркнуть силу страсти, которой охвачен влюбленный. Вместе с тем мотив смерти поэта-влюбленного приобретает здесь двойственный характер: в случае неудачи влюбленному грозит смерть от разбитого сердца, тогда как причиной гибели поэта могут стать недостаточно талантливые, неоцененные стихи.
Подобно тому как проявляется двойственность образа поэта-влюбленного, очевидной становится и амбивалентность образа Дамы: в сонете вводится мотив ее жестокости, ставящий под сомнение «ангельскую» сущность возлюбленной, декларированную в предыдущем сонете.
Сонет III
В стихотворении получила отражение платоновская концепция двоемирия, согласно которой земной мир представляет собой несовершенное отражение гармония-


Amoretti и Эпиталама
255
ного мира идей. Высшим комплиментом Даме служит ассоциирование ее достоинств с небесным совершенством. Похвала возлюбленной оттеняется мыслью о невозможности рационального постижения высшей красоты. Ангельская красота Дамы становится источником творческого вдохновения поэта и одновременно причиной его творческих мук, ибо смертному не дано адекватно описать такое неземное совершенство (см. также Сонет XVII). Этот сонет-комплимент может быть отнесен и на счет одной из главных потенциальных читательниц поэтического сборника, Елизаветы I (см. Сонет LXXTV, в котором содержится прямое обращение к королеве), ибо воспеваемая здесь «высшая красота» (soverayne beauty) — это и «красота суверена».
5-8 Ия, как всякий, кто красу узрит, / вид грязи мира больше не приемлю; / кому хоть раз небес открылся вид, / из облаков не спустится на землю. — В этих стихах содержится аллюзия к диалогу Платона «Федр», в котором утверждается, что сияние красоты всего отчетливее воспринимается зрением, самым острым из человеческих чувств (см.: «Ведь между телесными чувствами зрение слывет у нас самым острым, которым, однако ж, разумность не постигается; иначе она возбудила бы сильнейшую любовь, если бы могла представить зрению столь же живой образ себя и все достойное любви в себе. Ныне этот жребий принадлежит одной красоте; ей только суждено быть нагляднейшею и любезнейшею» — «Федр», 250d; пер. В.Н. Карпова).
13-14 Их знает сердце; только почему /Их не открыть пытливому уму?— Сходное представление выразил и Ф. Сидни в написанном шестистопным ямбом Сонете I из цикла «Астрофил и Стелла»: сердце является подсказчиком нужных слов, потому что, согласно неоплатоническим представлениям, в процессе созерцания высшей красоты, даже скрытой в бренной оболочке, испускаемые ею лучи через каналы глаз попадают в сердце, становящееся вместилищем этого сияющего света. Ср.:
Любовью настоящей распален, пытаюсь Своими муками любимую развлечь:
Коль поразить ее удастся, удивляясь,
Она прочтет слова, что тщился я изречь,
И, ухищреньями страдальца наслаждаясь,
В себе сумеет милосердие разжечь;
Итак, старательно в стихах чужих копаясь,
У мастеров больших учусь я строить речь.
Слова упрямятся, у них свои повадки,
Напрасно перья я ломаю, чтобы их Заставить выразить мои надежды гладко,
Но цели так и не достиг в трудах своих.
«Не следуй образцам», — мне Муза подсказала, —
«Найди слова в душе — и начинай сначала».
(.Перевод мой. — И. Б.)


256
Примечания
Сонет НИ
Сонет построен на контрастном противопоставлении старого и нового, тьмы и света, зимы и весны, отражая надежду влюбленного на то, что не только в природе, но и в его судьбе произойдут благие перемены. Это принципиально отличает героя «Amoretti» от предшественников в петраркистской лирике, стремящихся примириться с мыслью о безответности своей любви.
1 	...входит в Януса врата... — Спенсер пишет о вратах Януса, римского двуликого бога дверей и ворот. Одно из лиц этого божества было обращено в прошлое, другое — в будущее. В честь него получил название месяц январь. Янусу также были посвящены первые дни всех месяцев и начало каждого дня, он считался покровителем любых начинаний. Упоминание Януса в тексте оригинала может служить аргументом в пользу привязки точки отсчета времени в «Amoretti» к началу января. Упоминающийся в стихе новый год, казалось бы, позволяет хронологически соотнести сонет с 25 марта, официальным днем наступления нового года в елизаветинской Англии (в «Книге общих молитв» спенсеровских времен прямо указывалось, что это не только день, когда благословенное чрево Девы Марии зачало Спасителя, но и первый день Творения), тем более что в пользу этого предположения говорит упоминание о приближении весны в последнем катрене сонета. Однако, исходя из дневникового характера цикла и предшествования стихотворения Сонету VI, соотнесенному с февралем, нам представляется более правильным связать начало любовной драмы с началом января.
13 Цветок прекрасный... — Подобное обращение к возлюбленной ставит ее образ в один ряд с образом земли, которую апрель убирает цветами, подобно невесте, и является прямым намеком на надежды влюбленного и одновременно вписывает дела человеческие в ритмы вселенской гармонии.
Сонет V
Стихотворение воспринимается как апология Дамы, необходимая для того, чтобы читатель не принял всерьез упреки в холодности и гордыне, прозвучавшие в ее адрес ранее. Дама сонетов предстает у Спенсера в двух традиционных для любовной лирики петраркизма ипостасях: она и небесное создание, и мучительница одновременно.
5-6... лик ее дает отпор/обману, грязи, низости, навету. — Согласно М. Фичи- но, любовь (Эрот) «не терпит безобразного, по необходимости гонит прочь позорное и отвратительное» (Фичино М. Комментарий на «Пир» Платона // Эстетика Ренессанса: В 2 т. / Сост. В.П. Шестаков. М.: Искусство, 1981. T. 1. С. 149).


Amoretti и Эпиталама
257
Сонет VI
В сонете, вопреки петраркистской традиции, содержится намек на благополучный исход истории любви поэта.
14 ...чтоб прочный узел завязать навечно! — Образ «прочного узла» позволяет соотнести сонет с Днем св. Валентина (1 февраля по юлианскому календарю), во времена Спенсера уже ставшим Днем всех влюбленных; об этой традиции писал еще Джон Лидгейт (ок. 1370—1449) в поэме «Цветок куртуазии»; о популярности праздника свидетельствуют и письма из архива семейства Пакстон. Сюр- призы-«валентинки» — любовные послания или подарки —- издавна украшались соответствующей случаю символикой: сердечками, незабудками и восходящими к кельтскому искусству раннего Средневековья сложными орнаментами из переплетенных неразрывно контуров сердец. Подобные «любовные узлы» символизировали вечный союз влюбленных.
Сонет VII
Первый сонет из группы, посвященной очам возлюбленной (см. также Сонеты VIII—X, XII, XVI, XXI, ХХИН и др.). Спенсер обращается к традициям петраркистской лирики, предполагавшим воспевание красоты очей возлюбленной как зеркала ее дивной души, с которой стремится слиться душа влюбленного. Исследователи отмечают перекличку этого стихотворения с сонетами Ф. Петрарки, посвященными глазам Лауры. Ср.:
Язвительны прекрасных глаз лучи,
Пронзенному нет помощи целебной Ни за морем, ни в силе трав волшебной.
Болящему от них — они ж врачи.
Кто скажет мне: «Довольно, замолчи!
Все об одной поет твой гимн хвалебный!» —
Пусть не меня винит — их зной враждебный,
Что иссушил другой любви ключи.
Творите вы, глаза, непобедимым Оружие, что точит мой тиран,
И стонут все под игом нестерпимым.
Уж в пепл истлел пожар сердечных ран;
Что ж день и ночь лучом неотвратимым Вы жжете грудь? И петь вас — я ж избран.
(Ф. Петрарка. «Книга песен». Сонет LXXV; перевод Вяч. Иванова)


258
Примечания
Сонет VIII
Поэт использует введенную Генри Говардом, графом Сарри «шекспировскую» форму английского сонета со схемой рифм ababcdcdefefgg, что позволяет ряду исследователей, в частности П.М. Каммингзу, рассматривать это стихотворение как написанное ранее, предположительно в 1580-е годы, а затем включенное в корпус «Amoretti».
Основная тема сонета — противопоставление небесной и земной любви. Нетрадиционным для петраркистской любовной лирики является указание на то, что дивные очи возлюбленной излучают не разящие стрелы Купидона, воспламеняющие желание, но ангельское спокойствие, благотворно воздействующее на душу влюбленного и облагораживающее ее.
2...зажженный близ Творца среди небес... — Ср.: «...красота—некий акт или луч оттуда [от бога], проникающий во все; сперва в ангельский ум, во-вторых, в душу всего [dell’ universo — мира] и остальные души, в-третьих, в природу, в-четвертых, в материю тел. Он украшает ум порядком идей, душу наполняет рядом логосов, природу укрепляет семенами, материю украшает формами. Но подобно тому как один луч солнца освещает четыре элемента—огонь, воду, землю и воздух, так один божественный луч озаряет ум, душу, природу и материю. И как тот, кто посмотрит на свет в этих четырех элементах, увидит луч самого солнца и обращается через него к лицезрению высшего света солнца, так и тот, кто созерцает и любит красоту в любом из этих четырех порядков —уме, душе, природе и теле, — созерцает и любит в них сияние бога и в такого рода сиянии созерцает и любит самого бога» (Фичино М. Комментарий на «Пир» Платона, о любви // Эстетика Ренессанса: В 2 т. / Сост. В.П. Шестаков. М.: Искусство, 1981. T. 1. С. 155).
Сонет IX
Поэт оригинальным образом обыгрывает традиционные общие места в описании облика возлюбленной: создавая в сонете каталог объектов, с которыми его предшественники сравнивали очи своих дам, Спенсер последовательно отрицает сходство ее глаз с солнцем, месяцем, звездами, пламенем, молнией, бриллиантом, хрусталем и стеклом. Такие сравнения не в силах передать их красоту и даже оскорбительны для его избранницы, поскольку ее очи подобны самому Творцу, свет Которого озаряет все сущее (ср.: «Бог есть свет» (1 Ин 1: 5)).
Сонет X
Исследователи указывают на близость этого сонета 121-му мадригалу Петрарки («Книга песен»):


Amoretti и Эпиталама
259
Смотри, Амур, красавица младая Тебя не чтит и мучает меня,
Меж двух огней спокойствие храня.
Ты — с луком, а она —* без лат, босая,
Стоит в траве высокой, далека От жалости ко мне, с тобой дерзка.
Я — пленник, но когда твоя рука И лук опорой остаются чести,
Мой государь, изведай радость мести.
(Перевод Е. Солоновича)
В этом сонете Спенсер впервые позволяет себе прямую критику возлюбленной. Называя ее «тиранкой» (стих 5), он обвиняет любимую в том, что она испытывает удовольствие от причиняемых ею страданий. Упреки в адрес Дамы принципиально отличают сонеты Спенсера от любовных стихотворений, созданных в русле поэтики петраркизма, и сближают их с сонетами Ф. Сидни из цикла «Астрофил и Стелла». Возлюбленную Спенсера можно считать ангелом, но на самом деле она — смертная женщина, не лишенная недостатков. Разрушение идеального образа подчеркивается, скорее всего, намеренным отступлением от традиционного для сонетов размера —- сонет завершается шестистопным ямбом. Аналогичное метрическое отклонение встречается в «Amoretti» еще раз, в Сонете XLV.
1 Бог любви — написание с заглавной буквы создает двусмысленность при попытке определить, кому из богов адресована мольба поэта, христианскому Богу или Купидону. Однако последняя версия кажется нам более предпочтительной, поскольку трудно представить, что в творчестве благонравного христианина, каковым был Спенсер, христианскому Богу мог быть предпослан отрицательно окрашенный эпитет.
Сонеты XI-XII
В основу стихотворений положена типично петраркистская метафора, уподобляющая покорение сердца завоеванию военного трофея. Однако оригинальность в ее разработке связана с ироническим отношением автора к описываемым им «военным действиям»: влюбленный поэт и его Дама как бы меняются местами, она проявляет агрессивность и рвется в бой, чтобы «присвоить» себе его жизнь, а он готов на «перемирье» и «безоглядные» уступки. Мотив любви как военных действий также используется в Сонетах XIII—XVI.


260
Примечания
Сонет XI
3 Воительница — в оригинале — «жестокая воительница» — аллюзия к выражению «жестокие враги» (Пс 18(17): 49)2. Псалом 18 читался во время вечерней молитвы в субботу, 2 февраля 1594 г.3, что позволяет соотнести сонет с этой датой.
Сонет XII
Сонет развивает тему предыдущего. Надежды влюбленного на перемирие оказались иллюзорными: уступки прекрасной воительнице обернулись для него пленом и новыми страданиями. Если прежде Дама могла оценивать его любовные излияния как покушение на ее свободу, то теперь он превратился в пленника, вынужденного молить возлюбленную защитить его от ее же разящих взоров.
14 ...от глаз твоих твоей прошу защиты!— Защитой стало бы признание возлюбленной в том, что поэт любим.
Сонет XIII
Стихотворение построено на противопоставлении бессмертного духа и смертной плоти. Мотив Дамы-ангела разрабатывается Спенсером с постоянным акцентом на ее небесной сущности. С этим связано возникающее у лирического героя презрение к грешному земному миру, меркнущему в сравнении с небесными совершенствами. Вместе с тем в сонете явно выражена мысль о том, что стремление Дамы к «небесной высоте» есть проявление гордыни, разрушающее земное счастье. Элемент протестантского провиденциализма звучит в утверждении о том, что человек становится лучше благодаря озарению его небесной красотой, происходящему, очевидно, по воле Небес.
9-10 ...но землю величаво попирая, / она небесной ищет высоты... — Вариация на тему известного тезиса Плотина: «Величие же души — презрение к вещам тленным» («Эннеады», 1. 6: 6).
2 Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, при цитировании мы будем приводить нумерацию псалмов по англиканской Библии, для удобства читателей указывая в скобках номера текстов по православной Псалтыри. Различия в нумерации псалмов возникли в результате того, что их английский перевод восходит к еврейскому масоретскому тексту, а православные псалмы переводились с греческой Библии, известной как Септуагинта. Расхождения между ними связаны с тем, что при общем числе псалмов, равном 150, в Септуагинте тексты Псалмов 9 и 10, а также Псалмов 114 и 115 объединены. При этом еврейские Псалмы 116 и 147 при переводе на греческий были разделены, т.е. в Септуагинте им соответствуют Псалмы 114—115 и 146—147.
3 Здесь и далее даты приводятся по григорианскому календарю.


Amoretti и Эпиталама
261
Сонет XIIII
Сонет представляет собой еще один пример великолепной разработки традиционного петраркистского кончетти военных действий: после минутной слабости влюбленный укрепляется в намерении продолжить осаду неприступной твердыни и завоевать сердце Дамы. Поэт вторично отождествляет безответность своей любви со смертью, но речь идет не столько о физической гибели, сколько о превращении жизни страдающего от отсутствия взаимности влюбленного в подобие смерти.
12 	...взывай, проси, моли, клянись, рыдай. — Поэт перечисляет все способы, которыми он стремится смягчить гордячку в адресованных ей сонетах.
Сонет XV
Развивающий традиции средневековой лирики эмблематический сонет. Основоположником поэтического блазона (ранее этот термин, в переводе со старофранцузского означающий «щит», использовался для геральдических описаний) считается Жоффруа де Винсоф (XIII в.), который, подражая библейской Песни песней, ввел в практику составление каталогических описаний возлюбленной, где каждая ее черта метафорически уподоблялась предметам одного понятийного ряда (растениям, самоцветам и т.д.). Обретя популярность во Франции, в XVI в. блазон получил широкое распространение в английской любовной поэзии. Ср. это стихотворение с Сонетом LXIIII и описанием невесты в «Эпиталаме» (стихи 171—178).
В 1904 г. известный специалист по литературе елизаветинского периода С. Ли выдвинул идею о том, что своим появлением этот сонет обязан Сонету XXXII из Книги I «Любовных посланий к Диане» поэта-католика Филиппа Депорта (1546—1606), любимца двора французского короля Генриха III. См. также ком- мент. к Сонетам XVIII, XXII, L, XLVIII, LX.
1 Сокровища двух Индий истощив... — Речь идет об Ост-Индии и Вест-Индии.
Сонет XVI
Поэт возвращается к теме разящих взоров возлюбленной. На сей раз он замечает, что глаза Дамы источают «рой Купидонов», разящих всех, кто по неосторожности оказался рядом. Однако возлюбленная, прежде воевавшая с влюбленным в нее поэтом, не жаждет его смерти и отводит пущенную одним из божков стрелу от сердца своего воздыхателя, что не мешает ему страдать от полученной раны и в то же время укрепляет его в намерении добиться своей цели. Важно отметить, что в «Гимне во славу Любви» Спенсер воспевает «властного мальчика» (стих 120) Купидона, который навязывает воинственность поведения влюбленному, стремящемуся завоевать сердце избранницы (стих 221). Таким образом, земная любовь предполагает «боевые действия», заставляющие избранницу капитулировать, тогда как истинная любовь не ведает насилия.


262
Примечания
Сонет XVII
В стихотворении подчеркивается неземная (ангельская) красота Дамы, неподвластная передаче средствами изобразительных искусств. Однако финал стихотворения предполагает, что Спенсер не теряет надежды превзойти мастеров живописи и преуспеть в решении этой задачи посредством искусства поэзии. Сонет фактически утверждает божественную природу творчества.
11 ...пленительным улыбкам нет предела... — В оригинале фраза «the charming smiles, that rob sence from the hart» представляет собой аллюзию к стихотворению Гая Валерия Катулла (ок. 84 — ок. 54 до н.э.), включающую в себя точный перевод цитаты: «omnis eripit sensus mihi» (Стихотворение 51, стихи 5—6).
Сонет XVIII
Ключ к успеху в достижении поставленной в предыдущем сонете цели — в упорстве.
По мнению исследователя Л.Э. Кастнера (1908), сонет представляет собой вариацию на тему Сонета LI из цикла Ф. Депорта «Любовные послания к Ипполите».
3~4...за каплей капля падая упорно, / вода на камне выбивает след. — Образ восходит к крылатым фразам Овидия: «А ведь и твердый утес мягкая капля долбит» (Dura tamen molli saxa cavantur aqua — «Наука любви», Книга I, стих 476; пер. М. Гаспарова) и «Капля камень долбит» (Gutta cavat lapidem — «Послания с Понта», IV.10 (Альбиновану), стих 5; пер. Н.Д. Вольпин). В английской литературе это латинское выражение было впервые употреблено известным деятелем английской Реформации епископом Вустерским Хью Латимером (ок. 1485—1555).
Сонет XIX
Первый из сонетов цикла, прославляющий приход весны (см. также Сонет LXX). Среди исследователей распространено мнение о том, что сонет был приурочен к 8 февраля 1594 г., так как, согласно древнеримскому писателю Плинию Старшему (ок. 24—79), этот день считался у римлян началом весны, о котором возвещала кукушка («Естественная история», X: X, 9). Однако такая датировка стихотворения спорна, поскольку в Англии кукушки начинают куковать на полтора-два месяца позднее, т.е. сонет может относиться к концу марта — началу апреля.
Соотечественник Плиния Клавдий Элиан (ок. 170 — после 222), автор книги «О природе животных», также называл кукушку посланником весны: кукушка возвещает о ее приходе, являясь птицей Геры, ведающей сменой времен года. В то же время упоминание «радостного рожка» кукушки содержит аллюзии и к пробуждению природы, и к эротическому мифологическому сюжету, завершающемуся свадьбой. В этом смысле очень важное значение обретает выпущенное в переводе


Amoretti и Эпиталама
263
выражение «ere Cuckow end», присутствующее в последней строке оригинала и ассоциирующееся с днем бракосочетания поэта, 11 июня 1594 г., поскольку именно в это время кукушки прекращают куковать.
Сонет XX
В сонете обыгрывается восходящее к Плинию Старшему представление о том, что лев щадит слабых и склоняющихся перед ним («Из всех диких животных одному лишь льву присуще сострадание к молящим; он щадит поверженных врагов, а в неистовстве обращает свой гнев скорее на мужчин, чем на женщин; на детей же он нападает лишь в том случае, если ужасно голоден» — «Естественная история», VIII: XIX, 48). Ранее Спенсер использовал его в первой книге «Королевы фей», упомянув о том, что красота, невинность и праведность Уны покорили льва, смиренно подчинившегося ей (Книга 1, песнь III, строфы 5—7). Однако по мнению комментатора К. Ларсена (Larsen К. Edmund Spenser’s Amoretti and Epithalamion: A Critical Edition I I Medieval and Renaissance studies. Tempe, 1997. Vol. 146. P. 150), в стихотворении содержится и аллюзия к образу льва в Псалме 17(16).
10...немилосерднее, чем Львица... — Ср.: «Вот народ как львица встает и как лев поднимается; не ляжет, пока не съест добычи и не напьется крови убитых» (Числа 23: 24).
Сонет XXI
Вслед за Ф. Сидни, который в первом сонете секвенции «Астрофил и Стелла» провозглашал тщетность попыток найти нужные для выражения своих чувств слова в «чужих книгах», в этом сонете Спенсер отметает «книжную» науку любовной риторики, тем самым подчеркивая статус своего произведения как «книги сердца».
1 ...но вспыхнувших нескромною мечтою... — Эта строка вызывает у ряда исследователей ассоциации с Жирным вторником (12 февраля 1594 г.), апофеозом масленичных торжеств.
Сонет XXII
Образ огня, пылающего в душе влюбленного, ассоциируется в сонете с первым днем Великого поста в католическом и англиканском церковных календарях, Пепельной средой (13 февраля 1594 г.), к которой, очевидно, был приурочен сонет. Сонет открывает группу «великопостных сонетов» (Сонеты XXII—LXVII), каждый из которых соответствует одному из дней Великого поста и подводит к торжественному «пасхальному» Сонету LXVIII. В этих стихотворениях изображаются постепенные перемены, происходящие в душе влюбленного. Начиная с Сонета XXII Спенсер утверждает мысль о том, что единственная форма любви, которой до¬


264
Примечания
стойна его Дама и которую она может принять, есть любовь возвышенная. В то же время мотивы земного ангела и жестокой красавицы продолжают разрабатываться и после декларации чистоты и целомудренности питаемой к красавице страсти, однако они подвергаются модификации, подчиняясь идее Спенсера показать путь героя от страданий к новому, гармоничному внутреннему состоянию — ведь для возведения алтаря, пусть и в душе, требуется время.
Уже в первом катрене сонета Великий пост отождествляется с покаянием. В «Amoretti» изображение любви человеческой и любви к Богу как тесно связанных друг с другом напоминает и Данте, величайшего предшественника Спенсера в разработке этого мотива, и его ближайшего английского последователя Джона Донна. Однако серьезный тон Спенсера скорее сближает его с представителями школы нового сладостного стиля, чем с поэтами-метафизиками. Спенсер серьезно поклоняется созданной им христианской религии любви. В последнем катрене сонета жертва, приносимая влюбленным, фактически отождествляется с евхаристией.
Л.Э. Кастнер увидел в этом сонете парафраз Сонета XLIII из Книги I «Любовных посланий к Диане» Ф. Депорта.
6 ...ее преславный образ в храме том... — Подобное описание позволяет говорить о том, что в душе поэта воздвигнут либо языческий, либо католический храм, поскольку в эпоху церковной Реформации протестанты безжалостно уничтожали иконы и статуи святых, считая их идолами.
11-12 ...пускай огнем /пылает сердце жаром чистой страсти. — Образ пламени в этом сонете усиливает типичное для петраркистской любовной лирики противопоставление огня и льда в кончетти Сонета XXX, создавая ироническую перспективу для сетований влюбленного в Сонете XXXII, в котором он опасается того, что огонь страсти может в конце концов «испепелить» его.
13 Молю, богиня... — Обращение к возлюбленной как к богине было характерно для французских сонетистов XVI в. (Жоашен Дю Белле, Филипп Депорт).
14 ...средь твоих святынь. — Эта фраза позволяет уточнить, что посвященный возлюбленной мысленный храм был скорее католическим, чем языческим, однако сближение католических и языческих мотивов в сонете лишь подчеркивает критическое отношение автора к нереформированной религии.
Сонет XXIII
Стихотворение основывается на истории Пенелопы, царицы острова Итака, героини эпической поэмы Гомера. Верная жена Одиссея (Улисса, в римской традиции), которая, не ведая о судьбе мужа, отправившегося воевать под стены Трои, охлаждала пыл 108 женихов, говоря, что изберет себе нового супруга не раньше, чем докончит ткать полотно. Прилежно трудясь над ним в дневное время, ночью Пенелопа тайком распускала сотканное. Прошло три года, прежде чем надоедай-


Amoretti и Эпиталама
265
вые женихи догадались, что она их обманывает («Одиссея», Песнь XIX, стихи 137— 151; Песнь XXIV, стихи 128—148, номера стихов указаны по переводу В. Вересаева).
Сравнивая себя с пауком, Спенсер создает аллюзию к мифу о ткачихе Арахне, посрамленной в своем искусстве Афиной и превращенной в паука, вечно ткущего свои сети. Этот сюжет был подробно разработан поэтом в поэме «Muiopotmos, или Судьба Мотылька», вошедшей в сборник «Жалобы» (1591). Вторично в «Amoretti» Спенсер сравнивает себя с пауком в Сонете LXXII.
Сонет ХХИИ
Спенсер уподобляет возлюбленную Пандоре, чье имя в переводе с греческого означает «всеведущая». После того как титан Прометей облагодетельствовал человечество, подарив ему огонь, Зевс, недовольный тем, что смертные уравниваются с богами, послал на землю прекрасную Пандору, созданную богом-кузне- цом Гефестом. Прежде чем она снизошла в мир смертных, Зевс вручил ей сосуд, в котором хранились все мыслимые беды, строго запретив открывать его. Однако женское любопытство победило страх, и Пандора, нарушив запрет, открыла сосуд (именуемый также «ящиком Пандоры»), из которого в мир хлынули заточенные в нем несчастья (Гесиод. «Труды и дни», стихи 59—105).
12 ...сей бич, несущий грешным боль и муки. — Пандора — виновница страданий человечества, и Спенсер называет возлюбленную ее именем, подчеркивая те муки, на которые его обрекает безответная любовь. Она — бич человечества, но в то же время бичевание (страдание) очищает людей от скверны.
Сонет XXV
1 	О, где конец страданиям моим... — Аллюзия к предписанному для утренней молитвы в субботу 16 февраля 1594 г. псалму (см.: Пс 88 (87): 15).
13-14 Душа любым терзаньям будет рада, / коль ждет ее любви большой награда. — Ср. с цитатой из псалма, принадлежащего библейскому патриарху Моисею: «Возвесели нас за дни, в которые Ты поражал нас, за лета, в которые мы видели бедствие» (Пс 90(89): 15). В нем Моисей, указывая на ничтожество и греховность человека перед Господом, говорит о заслуженных карах, пережитых его народом, и молит Бога о милости к нему.
Сонет XXVI
Если предыдущий сонет объявлял страдания путем к достижению награды, то данное стихотворение отрицает чистоту доставляемой ею радости. Обобщая смысл восьми примеров сочетания приятного и неприятного в разных явлениях, подчеркнутый восьмикратной анафорой, поэт приходит к выводу о невозможности чистой радости, что не делает ее менее желанной. Мотив амбивалентности


266
Примечания
любви, сочетающей в себе сладость и горечь, восходит к лирике Сафо. В творчестве Спенсера он впервые реализуется в «Пастушеском календаре», где эклога «Март» завершается эмблемой Томалина: «В любви Мед с Желчью равно пребывают: / Хоть Меда много, Желчь преобладает» (пер. мой. — И. Б.).
Это первый из сонетов цикла, построенный на основе каталога растений (ср. с Сонетом LXIV).
8 Моли — дикий чеснок. Судя по «Одиссее» Гомера, рассматривался как волшебное средство против колдовских заговоров. Цветок моли помог Одиссею избежать чар волшебницы Кирки, превратившей его спутников в свиней («Одиссея», Песнь X, стихи 287-305; пер. В. Вересаева). Темный корень моли контрастирует с его нежным молочно-белым цветком, олицетворяя дурное и хорошее.
Сонет XXVII
Первый из сонетов «Amoretti», разрабатывающий мотив даруемого поэзией бессмертия (ср. с Сонетами LXIX, LXXV и LXXXII), восходящий к Оде XXX Горация («Exegi monumentum aere perennius...» («Воздвиг я памятник вечнее меди прочной...» (пер. А. Фета)), который в 32 г., посвящая три первые книги од Меценату, поместил ее в последнюю в качестве эпилога. Эта ода имела множество подражателей начиная с римского поэта Секста Аврелия Проперция (50 до н.э. — ок. 16). Другим источником этого представления для поэтов-елизаветинцев могли быть стихи Овидия, который обратился к теме дарующей бессмертие поэзии в завершающих Книгу XV «Метаморфоз» стихах 875—881:
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
Будут народы читать, и на вечные веки, во славе - Ежели только певцов предчувствиям верить — пребудет.
(.Перевод С. Шервинского)
Тема мемориальной функции поэзии проходит через все творчество Спенсера, от открывающей сборник «Жалобы» поэмы «Руины времени» до «Королевы фей», задуманной как памятник королеве Елизавете и ее Англии.
Сонет XXVIII
Листок лавра в прическе возлюбленной поэта — не только аллюзия к образу Лауры Петрарки, у которого тема Лауры — нимфы лавра стала одним из лейтмотивов «Книги песен», но и намек на неприступность Дамы, уподобленной Дафне.


Amoretti и Эпиталама
267
7-8.. лавр вечнозеленый / когда-то Дафной неприступной был. — Дафна, дочь речного бога Пеней, спасаясь от преследований влюбленного в нее Феба-Аполлона, умолила отца превратить ее в лавр. Спенсер, по-видимому, был знаком с историей Дафны в изложении Овидия («Метаморфозы», Книга I, стихи 452-567; пер. С. Шервинского).
Сонет XXIX
Развивая кончетти предшествующего стихотворения, Спенсер обыгрывает другое символическое значение лавра, ставшего любимым деревом Аполлона, что объясняет традицию венчать лавровыми венками победителей, в том числе и лучших поэтов.
10-12 ...я готов / искусным слогом разнести по свету/ее триумф, что выше всяких слов. — Поэт указывает на эпидейктическую функцию своей сонетной секвенции, прославляющей достоинства Дамы сонетов, одновременно подчеркивая, что ее совершенства заведомо неописуемы словами, тем самым возвращая читателей к мысли об ангельской сущности его возлюбленной.
Сонет XXX
Сонет построен на антитезе льда и пламени, характерной для петраркистской лирики. Она неоднократно использовалась Петраркой (см.: «Книга песен», Сонеты ССИ и ССШ). Учитывая то, что данный сонет следует за парой стихотворений, отсылающих к Петрарке, можно было бы считать последнего источником образов для Спенсера. Однако к концу XVI в. контрастное соположение жара и холода превратилось в один из топосов западноевропейской любовной лирики, т.е. эта идея могла прийти к Спенсеру и из других источников, например из 43-го стихотворения «Гекатомпатии» Томаса Уотсона, первой елизаветинской секвенции стихотворений о любви. В то же время необходимо отметить оригинальность Спенсера в разработке этого топоса: описанное в сонете нетипичное взаимодействие огня и льда объясняется воздействием любви, меняющей привычный ход вещей.
1 	...я так горю, что закипает пот... — «Закипающий пот» (boiling sweet) потенциально может рассматриваться как отвечающее традициям петраркистской поэзии обыгрывание фамилии возлюбленной Спенсера, Бойл, созвучной английскому глаголу «кипеть», тогда как «пот» созвучно слову «милая».
Сонет XXXI
Утверждая обманчивость внешнего вида, Спенсер вступает в полемику с неоплатоническим представлением о тождестве красоты и блага. Сонет разрабатывает мотив жестокосердия Дамы, ранее звучавший в Сонетах XVIII и XX. Его потенци¬


268
Примечания
альным источником являются стихи 1—4 Сонета CCLXV, открывающего раздел «На смерть Мадонны Лауры» в «Книге песен» Петрарки:
Безжалостное сердце, дикий нрав
Под нежной, кроткой, ангельской личиной
Бесславной угрожают мне кончиной,
Со временем отнюдь добрей не став.
(.Перевод Е. Солоновича)
Сонет XXXII
Сонет, парный предыдущему, строится на антитезе мягкости и твердости. Образ кузнеца придает сонету сходство с фрагментом «Королевы фей», в котором описывается поединок Артегалла и Радигунды (Книга V, Песнь V, строфа 7 (стих 6) — строфа 8 (стих 2)). Аллюзия к «Королеве фей» предваряет содержание следующего сонета.
7...удары пеней... — Пеня (устар.) — ‘упрек’ (см.: Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка: В 3 т. Т. 2: П—С. М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Совко, 1914. С. 37).
13-14 Мне — сгореть дотла, /А ей — застыть, как твердая скала. — Ср.: Ф. Петрарка. «Книга песен». Сонет CLII, стихи 9—11:
И не под силу обомлевшей силе,
Страдая, выстрадать двоякость эту —
Остуду льда и пламена в горниле.
(.Перевод А. Эппеля)
Сонет XXXIII
Сонеты XXVIH—XXXII были написаны с использованием традиционных образов ренессансной любовной лирики, восходящих к Петрарке. Поэт как бы отдал дань любовному недугу, который отвлек его от серьезных дел. В Сонете XXXIII, в духе восходящих к «Государству» Платона гуманистических представлений XVI в., любовь изображается как сила, нарушающая душевный покой влюбленного (ср. с Сонетом XLIIII), как препятствие к исполнению человеком своего долга. Говоря о себе как об авторе и «Amoretti», и «Королевы фей», Спенсер полностью идентифицирует себя с влюбленным, чьи сетования составляют основное содержание секвенции. Сонет подтверждает, что «Amoretti» создавались параллельно со второй серией книг «Королевы фей» (см. также комментарий к Сонету LXXX).
2 	Владычица — королева Елизавета I (правила с 1558 по 1603 г.).


Amoretti и Эпиталама
269
5 Лодвик — Лодвик (Лудвик) Брискетт, с которым Спенсер познакомился через Ф. Сидни и тесно общался в Ирландии.
Сонет ХХХНП
Сравнение человеческой судьбы с кораблем в бурном море, часто встречающееся в петраркистской лирике, восходит к «Книге песен» Петрарки (см. Сонеты CLXXXIX, CCXXXV, CCLXXII). Однако тема сонета, приуроченного к понедельнику 25 февраля 1594 г., также соответствует фрагменту Евангелия от Луки, который полагалось читать в этот день во время утренней молитвы: «В один день Он вошел с учениками Своими в лодку и сказал им: переправимся на ту сторону озера. И отправились. Во время плавания их Он заснул. На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности» (Лк 8: 22—23).
10....моя Полярная Звезда... — В переводе произошла небольшая подмена понятий. Поэт называет своей путеводной звездой Гелику (Гелис), обыгрывая созвучие имени одной из медведиц, вынянчивших младенца Зевса, с именем своей возлюбленной, Элизабет (ср. с Сонетом XXX). В благодарность Гелика и вторая медведица, Киносура, были вознесены на небо, превратившись в созвездия Большой и Малой Медведиц соответственно. Полярная звезда находится в созвездии Малой Медведицы, т.е. Киносуры. Однако Спенсер не ошибается, связывая представление о путеводной звезде именно с Большой Медведицей. Как указывает в дидактической поэме «Явления» древнегреческий поэт Арат Солийский (315—239 до н.э.), мореплаватели древности в равной степени ориентировались и по Ки- носуре, и по Гелике:
...Ежели верить,
С Крита они вознеслись по веленью великого Зевса В небо, в награду за то, что оного — в бытность младенцем — Подле отрогов идейских на благоухающей Дикте Скрыли в пещере и там в течение года питали;
А между тем отвлекали Куреты диктейские Крона.
Их различая, одну Киносурой наименовали,
Гелика — имя другой. По Гелике мужи-ахейцы В море открытом судов направление определяют,
А финикийцы простор бороздят, Киносуре вверяясь.
Верно, что Гелики ясной легко угадать очертанья:
Полностью зрима она тотчас с наступлением ночи;
Но Киносура хоть и мала, но удобнее кормчим,
Ибо по меньшему кругу она совершает вращенье:
Именно с ней безошибочный путь сверяют сидонцы.
(Перевод А. Россиуса)


270
Примечания
Сонет XXXV
Сонет отражает новую фазу состояния влюбленного: теперь все его внимание сосредоточено на возлюбленной, его путеводной звезде, а остальное утрачивает значение. См. комментарий к Сонету LXXXIII.
8...Но, как Нарцисс, захвачен красотой. — Нарцисс, прекрасный сын греческого речного бога Кефисса, жестоко отверг любовь нимфы Эхо, за что был наказан богиней любви Афродитой, заставившей его влюбиться в собственное отражение. Терзаемый бессмысленной страстью, Нарцисс умер и превратился в одноименный цветок (см.: Овидий. «Метаморфозы», Книга III, стихи 402-510; пер. С. Шервин- ского). У ренессансных неоплатоников миф о Нарциссе служил доказательством пагубности ситуации, когда душа увлекается телесной красотой, внешней формой, в которой отражается лишь малая толика истинной красоты, имеющей божественное происхождение (см.: Фичино М. Комментарий на «Пир» Платона // Эстетика Ренессанса: Антология: В 2 т. / Сост. и науч. ред. В.П. Шестаков. М.: Искусство, 1981. T. 1. С. 214). Пример Нарцисса становится ключевым для финального вывода о том, что «мир — только тени».
Сонет XXXVII
1 С таким коварством золото волос... — Образ волос-сети восходит к «Кии- ге песен» Петрарки и, возможно, был опосредован Сидни, использовавшим его в «Астрофиле и Стелле»:
Кто сетью влас треножит бег спесивца,
Из горемыки делает счастливца?
(Песнь первая, стихи 23—24; перевод А. Ларина)
И ветерок, что над прекрасной вился,
Запутавшись в душистых волосах —
О сладкий плен! — затих и притаился.
(Сонет СШ, стихи 6—8; перевод Г. Кружкова)
Сонет XXXVIII
Морская буря, налетевшая на корабль, в этом сонете читается как метафора страсти, испытываемой влюбленным (см. также Сонеты ХХХПП, XL, XLVI, LVI и LXIII), тогда как Дама способна прийти к нему на помощь и исцелить его душу.
2 	Арион — полулегендарный древнегреческий поэт и певец (VII—VI вв. до н.э.) с острова Лесбос. Спенсер был знаком с легендой о чудесном избавлении Ариона, когда тот, спасаясь от грабителей-матросов, бросился с корабля в море, где его


Amoretti и Эпиталама
271
подхватил дельфин (Овидий. «Фасты», Книга II, стихи 83—114; пер. Ф. Петровского).
3-4 ...он призвал Дельфина... — В христианском символизме дельфин отождествляется с Иисусом Христом как творцом и спасителем, с воскресением и спасением.
Сонет XXXIX
В Сонетах XXXIX—XL поэт воспевает улыбку возлюбленной, первый признак ее благосклонности к нему. Сонет XXXIX изобилует «неземными» образами: улыбка подобна сиянию солнца, вызывает восторг, напоминающий «небесное безумие», укрощает проживающего в заоблачных чертогах Зевса—Юпитера, она слаще нектара и амброзии, которые вкушают олимпийцы. По своей тональности этот и последующий сонеты резко выделяются на фоне блока Сонетов XXII—LVII, в которых влюбленный горько сетует на судьбу.
1 Дитя Любви — матерью улыбки Спенсер называет Афродиту. Ср. с гимном Гомера:
Кипророжденную буду я петь Киферею. Дарами Нежными смертных она одаряет. Не сходит улыбка С милого лика ее.
(«КАфродите», стихи 1—3; перевод В. Вересаева)
3 	...ты Зевса гнев обуздываешь властно... — Помимо очаровательной улыбки, Афродита обладала волшебным поясом, способным внушать любовь даже богам и отводить молнии, обрушиваемые громовержцем Зевсом. Надевшая этот пояс женщина становилась необычайно привлекательной и желанной. Однажды во время Троянской войны покровительствовавшая грекам Гера попросила этот пояс у Афродиты, чтобы отвлечь Зевса, симпатизировавшего троянцам (Гомер. «Илиада», Песнь XIV, стихи 190-221; Пер. Н. Гнедича).
Сонет XL
Воспевая улыбку возлюбленной в стихе 4 оригинала: «...an hundred Graces as in shade to sit...», Спенсер почти точно повторяет фразу из описания Бельфебы: «Vpon her eyelids many Graces sate, / Vnder the shadow of her euen browes...» («Сидело множество Граций под веками ее, / В сени ее ровных бровей» — «Королева фей», Книга И, Песнь III, строфа 25, стихи 1—2). В античной мифологии Граций было три. Лишь у Гомера встречается упоминание о четвертой, которое было известно Спенсеру (см. комментарий Е. К. к стиху 109 апрельской эклоги «Пастушеского календаря», включенный в первое издание сборника: «Грации — три сестры, дочери Юпитера (зовут их Аглая, Талия, Эфросина, и только Гомер добавляет


272
Примечания
к ним четвертую, Пасифею), иначе именуемые Харитами...»). Упоминание о сотне Граций позволяет исследователям усматривать сходство между этим сонетом и стихотворением Мусея «Геро и Леандр», где число соответствующих римским Грациям древнегреческих Харит во взгляде красавицы увеличилось до сотни:
...если Геро улыбалась,
Сотня прелестных Харит являлась в смеющемся взгляде.
(Строфа III, стихи 23—24; перевод М.Дриневич под ред. М.Е. Грабарь-Пассек)
Сонет XLI
13-14 Пускай же не зовут прекрасной ту, / что злобою пятнает красоту. — Употребленное в оригинале выражение «fayrest fayre» (прекраснейшая из прекрасных) отсылает к стихам 13-14 Сонета XX, где Спенсер употребил выражение «fayrer then fayrest» (прекраснее прекраснейшей). Между этими стихотворениями существует смысловая перекличка, так как оба посвящены размышлениям о жестокости возлюбленной и несовместимости жестокости с красотой. Однако в Сонете XLI Спенсер высказывает мысль о том, что возлюбленная может измениться по собственной воле.
Сонет XLII
4 	...тем муки мне становятся дороже. — В оригинале «мукам» соответствует bane, вызывающее ассоциацию с banns — церковным оглашением имен тех, кто собирается вступить в брак, что намекает на благополучный конец рассказываемой истории любви.
Сонет XLIII
Сонет указывает направление, в котором должен двигаться влюбленный для достижения своей цели. И поэт действительно начинает учиться подчинять голос сердца разуму, а в его отношении к возлюбленной духовное начало берет верх над плотскими стремлениями. Следует отметить и стремление влюбленного перейти от пылких речей к говорящим взглядам, к диалогу душ: взгляд может быть красноречивее слов, потому что глаза есть окна души.
Сонет XLIIII
Вслед за гуманистами Спенсер видит в любви силу, нарушающую гармонию в душе влюбленного (ср. с Сонетом XXXIII).


Amoretti и Эпиталама
273
1-2 Когда, о золотом руне забыв, / друг с другом бились воины Эллады... — Аргонавты, отправившись на корабле «Арго» за золотым руном, в пути часто ссорились между собой, забывая о цели своей экспедиции.
3 	Орфей — легендарный поэт и певец, один из аргонавтов. Согласно преданию, его мастерство успокаивало страсти спорщиков. Об участии Орфея в плавании аргонавтов свидетельствовали, в частности, поэты Пиндар (522/518 до н.э. — 448/438 до н.э.) в «Пифийских песнях» (IV <«Аргонавты»>. Аркесилаю Киренскому на победу в колесничном беге песня заступническая за Дамофила; 462 до н.э.) и Аполлоний Родосский (ок. 290 —?) в «Аргонавтике» (Песнь I, стих 24, ок. 240 до н.э.). Аполлоний описывает ссору аргонавтов перед спуском корабля на воду, отмечая, что страсти утихомирило пение Орфея (Песнь I, стихи 462—515).
9 И лира бедная... — В оригинале инструментом и Орфея, и Спенсера называется арфа, тогда как Орфей аккомпанировал себе на кифаре. Такая подмена стала возможной из-за сближения еще в древности образов Орфея и царя Давида, который играл на арфе.
14 ...тем больше злоба их упорных ков. — Ковы (устар.) — козни, коварный умысел.
Сонет XLV
Формальная особенность стихотворения — оно завершается стихом шестистопного ямба — устанавливает корреляцию между ним и Сонетом X, где также допускается отход от строгой метрики спенсеровского сонета. Начальные стихи сонета воспринимаются как аллюзия к началу Псалма 36(35): «Нечестие беззаконного говорит в сердце моем: нет страха Божия пред глазами его» (стих 2), предписанному для исполнения во время утренней молитвы в пятницу 8 марта 1594 г., которой соответствует сонет.
1 В хрустальном зеркале... — Хрустальное зеркало, в которое глядится Дама и которое отражает ее красоту, является античной эмблемой Венеры. Вместо этого поэт предлагает возлюбленной вглядеться в зеркало его души, что коррелирует с распространенной христианской метафорой сердца-зеркала, отражающего Бога. Зеркало души превращается у Спенсера в символический образ самопознания (ср.: «во влюбленном, словно в зеркале, он видит самого себя» — Платон. «Федр», 255d).
Сонет ХШ
В сонете вновь звучит тема, разрабатывавшаяся в Сонете XXXIII. Поэт стоит перед выбором: подчиниться ему Даме или Небесам? Следовать Небесам — означает исполнить свой долг, но поэт предпочитает подчиниться «земной богине».


274
Примечания
Сонет XLVII
3-4 Вот так под позолотой злое жало / от глупых рыб стальной крючок таит. — Связанный с рыбалкой образ коррелирует с фрагментом Евангелия от Иоанна (6: 3—13), повествующим о сотворенном Иисусом чуде, когда он накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами. Этот текст читался при богослужении в четвертую субботу Великого поста, т.е. 10 марта 1594 г., которому соответствует сонет.
Сонет XLVIII
Л.Э. Кастнер считал этот сонет переложением Сонета LXXV из Книги II «Любовных посланий к Диане» Ф. Депорта.
7-8 ...так, в убежденьи мало преуспев, / еретиков сжигают изуверы. — Здесь Даме выдвигается одно из самых суровых обвинений в жестокости: ее поведение сравнивается с действиями инквизиции, которая в последний раз свирепствовала в Англии в период правления Марии I Кровавой (1553—1558). Учитывая еще не изжитый соотечественниками страх перед инквизицией, Спенсер не смог бы найти более выразительного образа жестокости.
Сонет XLIX
Сонет построен на метафорическом сопоставлении равнодушной возлюбленной с василиском, чудовищем, убивавшим взглядом. Тело у василиска было змеиное. Это обстоятельство вызывает ассоциацию с упоминанием о змее, «глухом аспиде», в предписанном для утренней молитвы во вторник 12 марта 1594 г. Псалме 58(57): 4(5).
Сонет L
В стихотворении отражено существовавшее в елизаветинскую эпоху представление о сердце как органе, управляющем всем организмом человека, но, в свою очередь, нуждающемся в управлении со стороны разума и духа. Поэт молит возлюбленную, чтобы она исцелила его сердце и тело, однако это не в ее власти до тех пор, пока он сам не научится дисциплинировать свое сердце.
«Медицинские» образы сонета представляют собой аллюзию к предписанному для чтения во время утренней молитвы в среду 13 марта 1594 г. фрагменту Евангелия от Луки: «В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие» (24: 1).
Л.Э. Кастнер назвал этот сонет вольным переложением Сонета ЫН «Любовных посланий к Ипполите» Ф. Депорта.


Amoretti и Эпиталама
275
Сонет LI
Сонет обыгрывает концепт «твердость», что оправдывает нетипичное для поэтики сонета неоднократное повторение этого ключевого слова. Если в Сонетах XXX и XXXII твердость Дамы в пренебрежении чувствами влюбленного однозначно оценивалась как жестокость, теперь она начинает восприниматься как естественная преграда любви, которую необходимо сломить ценой упорных стараний. Желание поэта смягчить твердость Дамы воспринимается как аллюзия к легенде о Пигмалионе в изложении Овидия («Метаморфозы», КнигаХ, стихи 244—295; пер. С. Шервинского): благодаря помощи Венеры Пигмалион сумел сделать мягкой, податливой изваянную им из слоновой кости статую Галатеи и оживить ее.
Сонет LII
Сонет показывает, что обретенное влюбленным душевное равновесие было кратковременным: он вновь погружен в отчаяние, сравнивает себя с узником боли, но не желает исцеляться от страданий любви, понимая их возвышающий эффект.
Сонет LUI
В сонете разрабатывается тема обманчивости внешнего вида (ср., например, с Сонетом XLVII).
1 Пантера понимает... — Спенсер разделял ренессансное представление о том, что пантера сознает привлекательность своей пятнистой шкуры и приманивает этой красотой жертвы. Ср. описание африканской пантеры у Леонардо да Винчи: «Она похожа на львицу, но лапы у нее выше, а сама она стройнее, и тело у нее более длинное. Шкура у нее белого цвета и покрыта черными пятнами, напоминающими по форме розы. И все звери заглядываются на эти пятна и навсегда оставались бы подле пантеры, если бы у нее не было столь страшной морды. Зная об этом, она прячет морду, и окружающие ее животные смелеют и приближаются к ней, чтобы лучше разглядеть подобную красоту, и тогда внезапно она набрасывается на того, кто оказывается ближе всего, и тотчас же пожирает его» (пер. мой. —Я. Б.).
Сонет LIIII
Сонет восходит к сонету Т. Тассо «В великом театре, где жизнь человеческая...» («Nel gran teatro, ove l’umana vita...» — «Героические стихотворения», стих. 328) и во многом перекликается с содержанием Сонета XVIH. В обоих произведениях поэт говорит о различных ролях, которые он исполняет, стараясь понравиться возлюбленной, о бесплодности его стараний. Близки по смыслу и завершающие соне¬


276
Примечания
ты двустишия, так называемые ключи: убедившись в невозможности тронуть сердце Дамы, влюбленный приходит к выводу, что вместо сердца у нее «камень без души».
1 ...в Театре мировом... — Наиболее известное благодаря знаменитому монологу «Весь мир — театр...» из комедии У. Шекспира «Как вам это понравится» (1599 или 1600) представление о мире как театре характерно для елизаветинской эпохи, однако у Спенсера оно формируется задолго до создания «Amoretti»: в начале творческого пути поэт перевел несколько стихотворных фрагментов для английского издания антикатолического памфлета голландского протестанта Яана ван дер Ноота «Театр, в котором будут в равной степени представлены несчастья и беды, проистекающие из сластолюбивой мирской жизни, а также великие радости и удовольствия, которыми наслаждаются праведные» (1569). При этом образы театра редко встречаются в ренессансных сонетах.
Сонет LV
Как и в Сонете IX, поэт пытается определить природу своей возлюбленной. Рассуждая о стихии, из которой создана Дама, он последовательно отметает элементы, из которых, согласно учению древнегреческого философа Гераклита из Эфеса (ок. 554—483 до н.э.), создано все сущее в мире: землю, воду, огонь и воздух. При этом в качестве аргументов для отрицания используются свойства того же набора стихий: возлюбленная создана не из земли, потому что способна витать в воздухе, не из воды, потому что ее любовь «жжет огнем», не из огня, потому что, подобно воде, охлаждает желание, и не из воздуха, потому что составляющее ее вещество тяжелее и плотнее, т.е. принадлежит стихии земли (см. стихи 5—8). Это побуждает поэта сделать вывод о том, что Дама принадлежит стихии Небес, которая не была известна языческому философу. Это позволяет надеяться, что милосердные христианские Небеса не лишат ее их главного качества. Ср.:
Вечный содержит в себе четыре зиждительных тела Мир. Два тела из них отличаются тяжестью, в область Нижнюю их — то земля и вода — вес собственный тянет.
У остальных же у двух нет веса, ничто не гнетет их;
Воздух летит в высоту и огонь, что воздуха чище.
И хоть далеко они отстоят друг от друга, однако Все происходит из них и в них же возвратится.
Чистую воду земля испаряет, редея в просторе,
Воздухом станет вода; а воздух, тяжесть утратив,
Сам растворившись еще, вновь вышним огнем засверкает.
Все обращается вспять, и круг замыкается снова.
(Овидий. «Метаморфозы», Книга XV, стихи 239—249; перевод С. Шервинского)


Amoretti и Эпиталама
277
Сонет LVI
Образы лютого зверя, могучего дерева и корабля, центральные для трех катренов этого стихотворения, восходят к канцоне Ф. Петрарки «Однажды, стоя в одиночестве у окна...» («Standomi un giorno solo a la fenestra...» — «Книга песен», CCCXXIII). Спенсер был знаком с этим произведением, как минимум, через опосредующий французский перевод К. Маро («Visions de Pétrarque», 1533 или 1534), который был дважды переведен им на английский, первый раз — в качестве стихотворных вставок для «Театра» Ван дер Ноота, второй — как «Видения Петрарки» для сборника «Жалобы».
Сонет LVII
Этот сонет кладет конец всяким боевым действиям между поэтом и его Дамой. В последующих сонетах тема страданий и жалобы влюбленного отсутствуют, появляясь лишь в заключительных стихотворениях секвенции, где они, однако, вызваны уже иной причиной.
1 Воительница милая... — Буквальное повторение выражения Петрарки «dolce mia guerrera» — «милая моя воительница» («Книга песен», Сонет XXI).
Сонет ШИ
Единственный сонет в секвенции, имеющий подзаголовок. Его наличие объясняется исследователями тем, что стихотворение соответствует четвергу 21 марта 1594 г., когда во время вечерней молитвы предписывалось чтение Первого послания к Тимофею святого апостола Павла. В Женевской Библии 1560 г. маргинальные глоссы к Главе 4 Первого послания к Тимофею завершаются необычной удлиненной строчкой: «Thou shalt faithfully do thy dutie which is an assurance of thy saluation» (Ты должен неукоснительно исполнять свой долг, что является залогом твоего спасения). В оригинальном тексте подзаголовка «By her that is most assured to her seife» Спенсер употребил слово, однокоренное с assurance. Родственные слова встречаются также в стихах 1, 4, 10, 14. Их распределение, с учетом нумерологических пристрастий Спенсера, является весьма красноречивым: 10, число Бога, оказывается в окружении чисел, пифагорейская сила которых равна 5, т.е. числу брака.
Подзаголовок не оставляет сомнений в том, что сонет написан от имени Дамы, а его содержание представляет собой квинтэссенцию того урока, который она все время пыталась преподать влюбленному в нее поэту.
7-8 ...так времени рука властолюбиво / всему, что бренно, отмеряет срок. — Ср.:


278
Примечания
Время — свидетель вещей — и ты, о завистница старость,
Все разрушаете вы; уязвленное времени зубом,
Уничтожаете все постепенною медленной смертью.
(Овидий. «Метаморфозы», Книга XV, стихи 234—236; перевод С. Шервинского)
Сонет LIX
Стихотворение является ответом поэта на предыдущий сонет, написанный от имени Дамы. Разница внутренних состояний влюбленного и его возлюбленной становится понятной благодаря сравнению обоих с кораблями. Если в Сонете LVI влюбленный уподоблял себя обреченному на гибель судну, то в данном случае (стихи 4—8) Дама изображается как непотопляемый корабль. В поэтике Спенсера образ корабля, уверенно идущего по бурному морю, выступает как аллегория умеренности (см., например: «Королева фей», Книга И, Песнь II, строфа 24).
Сонет LX
Сонет содержит указание на возраст Спенсера: поэт сообщает, что на момент создания сонета ему уже исполнилось сорок лет (стих 8). При той внимательности к числам, которая присуща автору в целом, можно принять это утверждение за точный факт (поэту ровно сорок). Так как сонет писался в 1594 г., возможно предположить, что Спенсер родился не в 1552 г., как указывается в подавляющем большинстве посвященных поэту исследований, но двумя годами позже.
Л.Э. Кастнер увидел источник этого сонета в Сонете IV из «Любовных посланий к Клеонике» Ф. Депорта.
3-4 К примеру, Марс за шесть десятилетий / свой круг над нами в небесах замкнет. — Согласно выкладкам александрийского ученого Клавдия Птолемея (ок. 87—165), Марсу требуется около 79 лет, чтобы замкнуть свою видимую с Земли траекторию движения по звездному небу. Какой смысл вкладывал Спенсер в сокращение этого времени до 60 лет, остается загадкой. Однако важно, что следом за воинственным Марсом в сонете упоминается планета бога любви, что подчеркивает окончание «военных действий» между поэтом и его возлюбленной.
5 А Бог любви уже почти что год... — Поэт утверждает, что любит Элизабет уже целый год, т.е. любовь пришла к нему задолго до того, как он начал писать сонеты.
Сонет LXI
Спенсер рисует идеализированный образ возлюбленной — носительницы небесных совершенств. Причисляя ее к роду ангелов (стих 6), в конце сонета поэт вновь погружается в мучительные сомнения о соответствии своей любви столь возвышенному объекту.


Amoretti и Эпиталама
279
2 ...мой Идол... — Несмотря на понимание власти времени над всем сущим, включая кумиров (см. Сонет XXVII), и глубокую приверженность христианской религии, поэт не может устоять перед соблазном признать себя идолопоклонником, поклоняющимся своей возлюбленной, которой он придает божественный статус.
13-14 Пред этим светлым ликом, не лицом, /быть надо не мужчиной, а жрецом. — Влюбленный начинает постигать сущность духовной стороны любви, прозревая в ней религию.
Сонет LXII
Сонет с еще большей очевидностью свидетельствует о восхождении влюбленного на новую ступень лестницы любви, когда духовная составляющая чувства берет верх над плотскими стремлениями.
1 Окончил путь усталый старый год... — Сонет приурочен к 25 марта, дню, когда в Англии вплоть до 1752 г. праздновали наступление нового года. Стихотворение тематически подхватывает мотив истечения астрономического периода, озвученный в предыдущем сонете. Окончание года — подходящее время для подведения итогов и начала новой жизни. Если пронумеровать подряд не только сонеты, но также девять анакреонтических строф, отделяющих их от «Эпиталамы», и строфы самой «Эпиталамы», то Сонет LXII займет центральное положение в лирическом цикле, открывая вторую часть сборника. Хронологическая ссылка на конец года также позволяет рассматривать сонет как стихотворение, отмечающее годовщину с того момента, как поэт начал работать над циклом (ср. с Сонетами НИ, LVI).
Сонет LXIII
Сонет подводит итог длительному печальному периоду «бурь и штормов»: поэт завершает плавание по бурному морю страстей, и перед ним возникает образ далекой, но столь желанной земли, обещающей отдых и покой. Настроение сонета контрастирует с настроением Сонета LVI.
5 Я вижу вдалеке желанный брег... — Поэт понимает, что его терзаниям пришел конец: дело движется к свадьбе.
Сонет LXIIII
Сонет, парный Сонету XXVI (см. комментарий к нему), посвящен первому поцелую, который Дама подарила влюбленному. Описание возлюбленной в этом стихотворении выдержано в стилистике библейской Песни песней.


280
Примечания
Если сравнивать содержание стихотворения с Сонетом XV, то образы, использованные поэтом в каталоге сравнений, свидетельствуют о растущей близости влюбленного и его Дамы.
В пасторальной поэзии образы цветов не только придавали живописность миру идиллии, но и могли обладать определенным символизмом. В оригинале сонета черты возлюбленной сравниваются с левкоями, алыми гвоздиками, водосборами и некими bellamoures, идентификацию которых комментаторы признают невозможной, считая этот флороним либо неологизмом Спенсера, либо каким-либо местным названием растения. Отметим, что левкои, алые гвоздики и водосборы ранее упоминались Спенсером в эклоге «Апрель» «Пастушеского календаря» (стихи 136—137), а один из персонажей Книги VI «Королевы фей» получил имя сэра Бельамура.
По-видимому, все перечисленные цветы имеют символическое значение, связанное с любовью: алые гвоздики — символ помолвки и обручения, наиболее распространенная сине-голубая окраска колокольчиков водосбора символизировала честность и верность, ароматные левкои и жасмин — всепоглощающую, дурманящую страсть. «Любовная» семантика загадочных «бельамуров» прозрачна — «прекрасная любовь». Аналогичным образом, земляника является символом чувственных радостей, лилия — не только эмблема чистоты и невинности, но и, в старых традициях, ассоциируется с плодородием и эротикой из-за фаллической формы ее пестика и специфического аромата, сделавшего этот цветок традиционным для убранства брачных чертогов.
2 ...и на меня дохнул цветущий сад... — Аллюзия к Песни песней Соломона: «О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана! Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник: рассадники твои — сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами, нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами, мирра и алой со всякими лучшими ароматами; садовый источник — колодезь живых вод и потоки с Ливана» (4: 10—15).
Сонет LXV
Сонет прославляет супружескую любовь как совершенную, сочетающую в себе элементы и плотской, и духовной любви форму отношений, при которых муж и жена испытывают безгрешное физическое наслаждение. Образ любви — безгрешного удовольствия свидетельствует о рождении у поэта нового понимания этого чувства. Если в начале «Amoretti» любовь напрямую связывалась с физическим желанием, то теперь Спенсер примиряет плотское и духовное начала любви. Спенсер стал первым английским поэтом, воспевшим идеал любви, освященной узами церковного брака.


Amoretti и Эпиталама
281
Сонет LXVI
Сонет соответствует Страстной пятнице, 29 марта 1594 г. В день, когда Иисус пребывал в мертвых, Дама, подобно дантовской Беатриче, выступает в качестве духовного водителя влюбленного поэта. Возвышенный слог сонета и почти религиозный пиетет, испытываемый поэтом перед избранницей, подчеркивают возвышающую силу любви к ней и божественную природу этого чувства.
Сонет LXVII
Сонет соответствует Страстной субботе, 30 марта 1594 г. Вместе с последующим Сонетом LXVIII эти стихотворения звучат гимнами любви, идеальной формой которой является любовь супружеская.
В основе сонета лежит восходящий к Петрарке мотив охоты на лань:
Лань белая на зелени лугов,
В час утренний, порою года новой,
Промеж двух рек, под сению лавровой,
Несла, гордясь, убор златых рогов.
Я все забыл и не стремить шагов Не мог (скупец, на все труды готовый,
Чтоб клад добыть!) — за ней, пышноголовой Скиталицей волшебных берегов.
Сверкала вязь алмазных слов на вые:
«Я Кесарем в луга заповедные Отпущена. Не тронь меня! Не рань!..»
Полдневная встречала Феба грань;
Но не был сыт мой взор, когда в речные Затоны я упал — и скрылась лань.
{«Книга песен», Сонет СХС; перевод Вяч. Иванова)
Это стихотворение было впервые переведено на английский язык Т. Уайеттом, использовавшим его для выражения своих чувств к Анне Болейн. У Спенсера мотив охоты на лань подвергается коренной трансформации: метафорический образ дикого зверя, который дался в руки охотнику, понадобился поэту, чтобы подчеркнуть добровольность ответа возлюбленной на его чувства. Поэт воспринимает это как чудо, не менее поразительное, чем дичь, ищущая встречи с охотником. Ср. также: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к тебе, Боже» (Пс 42(41): 1-2 (2)).


282
Примечания
Сонет LXVIII
Стилизованный под молитву сонет приурочен к празднику Пасхи, в 1594 г. пришедшемуся на 31 марта. Любовь к Богу, претерпевшему крестные муки во имя спасения человечества, побуждает влюбленных еще более дорожить друг другом. Любовь завещана людям Всевышним. Это одно из произведений, в котором Спенсер формулирует свое философское понимание любви, сложившееся под влиянием полученного им религиозного воспитания. Развивая в «Пасхальном» сонете новую концепцию идеальной любви, выраженную в Сонете LXV, Спенсер рассматривает земную и небесную любовь как взаимодополняющие начала. Урок воскресения Господня состоит в осознании святости любовного чувства, связывающего мужчину и женщину.
Сонет LXIX
Полагая, что сердце Дамы покорилось ему благодаря его собственным усилиям, влюбленный заблуждается: ее любовь к нему — добровольный дар, однако, чтобы удостоиться такой чести, поэт должен был внутренне преобразиться.
9-10 Мой звучный стих, что времени сильнее —/вот что оставлю я взамен колонн!— Тема бессмертия, даруемая поэзией, является одной из магистральных в творчестве Спенсера (см. также Сонеты XXVII, LXXV и LXXXII). Эти строки предваряют идею, сформулированную поэтом в посылке «Эпиталамы».
Сонет LXX
Второй сонет цикла, посвященный приходу весны (ср. Сонет XIX). Исследователи усматривают в тексте аллюзии к богослужебным текстам, читаемым в праздник Благовещения, что определяет датировку сонета вторником 2 апреля: хотя обычно Благовещение отмечается 25 марта, в 1594 г. праздник был перенесен на 2 апреля, вторник Пасхальной недели, поскольку традиционная дата пришлась на предпасхальную неделю.
1 Герольд царя страстей — вестник Эрота. О весне как времени возвращения «юного бога» см. Сонет XIX.
2-3 ...на чьем гербе нам пышно предстает/любой цветок... — Аллюзия к библейскому тексту, предписанному для чтения во время утренней молитвы 2 апреля 1594 г.: «Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева» (Еккл 2:4—5).
Сонет LXXI
Уподобление возлюбленной пчеле, а влюбленного — пауку, коварно подстерегающему свою добычу (ср. Сонет XXIII), было подсказано поэту не только со¬


Amoretti и Эпиталама
283
держанием популярной побасенки, но и желанием обыграть имена героев лирического цикла. Пчела, по-английски «Вее», — это невеста Спенсера Элизабет Бойл, одной из уменьшительно-ласкательных форм имени которой является Би. Две начальные буквы английского слова «паук» (Spider) совпадают с начальными буквами фамилии автора. Если в начале истории их отношений ловчей сетью были золотые волосы возлюбленной, то теперь создателем сети-паутины, в которой запуталась пчелка, становится влюбленный.
Сонет LXXII
Стихотворение представляет собой вольное переложение Сонета 67 «Душа, стремящаяся к свету и красоте...» («L’aima vaga di luce e di bellezza...») из цикла «Любовные стихотворения» (1581—1593) Т. Тассо. Как и у Тассо, в сонете Спенсера подчеркивается разнонаправленный характер движения человеческой души: стремящаяся к «чистейшим небесам» (к свету и красоте (di luce e di bellezza) у Тассо), она не может отринуть «кладь забот вседневных». Оптимистически звучит вывод Спенсера о том, что и в земной жизни есть место райскому блаженству.
Тема сонета перекликается с историей о вознесении Христа (Деян 1), предписанной для чтения во время утренней молитвы в четверг, 4 апреля 1594 г.
Сонет LXXIII
Стихотворение также представляет собой вариацию на тему Сонета 222 «Донна, коли злая судьба меня лишает...» («Donna, poiche fortuna empia mi nega») из «Любовных стихотворений» Т. Тассо (см. комментарий к предыдущему сонету), перелагая который, Спенсер опускает первые два стиха итальянского поэта. При этом сонет Спенсера приобретает более мажорное звучание по сравнению с меланхоличным стихотворением Тассо, в нем нет жалоб на страдания, причиняемые любовью.
Сонет LXXIIII
Сонет приобретает исповедальный характер благодаря приведенному в нем имени возлюбленной, которая с этого момента перестает быть абстрактной Дамой сонетов.
13 О три Елизаветы/— Мать поэта, имя которой устанавливается на основании этого стихотворения и нигде больше не упоминается, королева Елизавета I и невеста Спенсера Элизабет Бойл. Вместе с тем возможно и другое объяснение этой фразы: «три Елизаветы» как символическое выражение запечатленной в сонетах трехступенчатой эволюции влюбленного. Первая Елизавета в этом случае соответствует «довеликопостным» сонетам, изображающим муки несовершенной любви; вторая — центральной части секвенции, фиксирующей прозрение поэта и его


284
Примечания
очищение страданиями, позволяющее достигнуть предустановленной гармонии; третья же соответствует «поствеликопостному» блоку, демонстрирующему благое влияние истинной любви на жизнь поэта.
Сонет LXXV
Если в предыдущем сонете поэт прославлял имя Елизаветы, то в этом он подчеркивает хрупкость земных средств его увековеченья, возвращаясь к магистральной для своего творчества теме бессмертия, которое может быть даровано поэзией. См. комментарий к Сонету XXVII.
1 Я имя милой вывел на песке... — Ср. с евангельским текстом, предписанным для чтения во время утренней молитвы 7 апреля 1594 г., в первое воскресенье после Пасхи: «Сие написал я вам, верующим во имя Сына Божия, дабы вы знали, что вы, веруя в Сына Божия, имеете жизнь вечную» (1 Ин 5: 13).
11-12...но, вписанный навек в небесный круг, / в моих стихах твой образ не увянет!— Ср. с заключительными стихами «Метаморфоз» Овидия — о бессмертии, даруемом поэзией:
Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет Власть, для меня завершить неверной течение жизни.
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
Будут народы читать, и на вечные веки, во славе —
Ежели только певцов предчувствиям верить — пребуду.
(.Книга 15, стихи 871—879; перевод С. Шервинского)
Сонет LXXVI
В оригинале этого сонета во славу груди возлюбленной сравнение ее сосков с первыми майскими плодами дословно повторяет комплимент груди Бельфебы (см.: «Королева фей», Книга И, Песнь III, строфа 29, стихи 7—9). Первый из сонетов «Amoretti», написанный под влиянием сонета Т. Тассо «Не так прелестны цветы, которыми Природа...» («Non son si belli i fiori, onde Natura...» — «Любовные сонеты», CXXXTV).
6 	...как мыслями моими овладела!— Образ «легко поддающихся соблазну» мыслей, на которые сетует поэт, становится ключевым для понимания главной идеи стихотворения: начав восхвалять грудь возлюбленной как вместилище доброде¬


Amoretti и Эпиталама
285
тели, в заключительном катрене влюбленный «опускается» до эротического воспевания ее красоты.
Сонет LXXVII
Наиболее чувственный из сонетов «Amoretti», посвященный воспеванию груди возлюбленной. Так же, как и предыдущий, написан под влиянием Сонета CXXXIV Т. Тассо.
7 ...не Геракл их уходил искать... — Намек на одиннадцатый подвиг Геракла, похищение золотых яблок Гесперид — свадебного подарка, полученного Герой от Геи. В сонете-прототипе Тассо, вслед за Овидием («Метаморфозы», Книга IX, стихи 190; пер. С. Шервинского), упоминал о стерегущем их драконе.
8 Аталанта — легендарная греческая красавица. Она предлагала претендентам на ее руку состязаться с ней в беге, но никто не мог обогнать ее. Проигравшие женихи прощались с жизнью: победительница безжалостно пронзала их копьем. И все же нашелся счастливец, которому удалось одержать победу над ней. Влюбленный в Аталанту Гиппомен, подученный Афродитой, во время бега бросил на землю три золотых яблока. Потрясенная их красотой, Аталанта остановилась, чтобы подобрать их, и из-за этого проиграла состязание. Свадебные аллюзии сонета, связанные с мотивом золотых яблок Гесперид, свидетельствуют о приближении дня бракосочетания поэта и его Дамы.
Сонет LXXVIII
1 Как молодой олень, / что лань свою утратил... — Аллюзия к топическому образу, встречающемуся, в частности, в лирике Анакреонта и Горация:
С ланью грудною, извилисторогою, мать потерявшею в темном лесу, боязливо дрожащая девушка схожа...
(Анакреонт. «Сланью грудною...»; перевод Л. Мея)
Ты бежишь от меня, Хлоя, как юная Лань, что мать среди гор в дебрях утратила...
(Гораций. Оды. Книга I: XXIII, стихи 1—2; перевод А. Семенова-Тян-Шанского)
Сравнение состояния влюбленного с повадками животного — прием, разработанный в лирике трубадуров Прованса и воспринятый Петраркой и его последователями. Одно из символических значений образа оленя в европейской тра¬


286
Примечания
диции — одиночество. Эта ассоциация родилась из наблюдений за поведением зверя. Грациозность и стремительность оленя также позволяли ассоциировать его с поэзией и музыкой.
14 Я взгляд не стану обращать вовне, / ведь лик ее запечатлен во мне. — В философии ренессансных неоплатоников зрение воспринимает лишь физическую красоту объекта любви, однако истинная красота открывается только умственному взору.
Сонет LXXIX
Сонет развивает тему истинной красоты, звучащую в предыдущем стихотворении, и одновременно более подробно разрабатывает тему слабости плоти, которая прозвучала в Сонете LVIII, что создает аллюзию к предписанному для чтения в понедельник 6 мая 1594 г. Псалму 103(102): 14—16: «Ибо Он знает состав наш, помнит, что мы — персть. Дни человека — как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его».
Сонет LXXX
1-2 По Королевству фей промчал я путь / длиной в шесть книг... — Сонет содер- жит указание на то, что первые шесть книг «Королевы фей» были написаны к весне 1594 г., хотя последние три из них были опубликованы лишь в 1596 г.
8 ...и с жаром я продолжу прежний труд. — Текст оригинала указывает на то, что поэт остановился как раз посередине работы; таким образом, в 1594 г. он по-прежнему предполагал написать «Королеву фей» в 12 книгах, как было заявлено на титуле первых трех книг поэмы, изданных в 1590 г.
Сонет LXXXI
4 ...и прядка на ветру озолотится. — Ср.: «В колечки золотые ветерок / Закручивал податливые пряди...» (Ф. Петрарка. «Книга песен», Сонет ХС; пер. Е. Со- лоновича).
Сонет LXXXII
Спенсер убежден, что поэт может достигнуть совершенства, воспевая в стихах достойный предмет: такова возвышающая сила красоты и блага, олицетворением которых для него становится возлюбленная. В сонете получает развитие тема увековечивающей функции поэзии, делающей стихи памятником.


Amoretti и Эпиталама
287
Сонет LXXXIII
Стихотворение почти дословно повторяет Сонет XXXV. Сопоставление оригинальных текстов дает ряд примеров неустойчивости орфографии и синтаксиса в английском языке XVI в. (paine — payne, their — theyr, рооге — роге, mine — myne и т.д.). Вместе с тем единственное смысловое расхождение между сонетами заключено в стихе 6 оригиналов: «and having it they gaze on it the more» (Сонет XXXV) и «and seeing it, they gaze on it the тоге» (Сонет LXXXIII). Оно призвано подчеркнуть эволюцию чувств влюбленного, у которого жажда обладания видимым объектом (having) сменилась желанием его платонического созерцания (seeing).
В некоторых изданиях этот сонет исключается из корпуса, так как редакторы или переводчики относятся к нему как к случайно включенному в секвенцию варианту Сонета XXXV. Однако аналог подобных парных текстов можно найти в Псалтири, где Псалом 53(52) фактически повторяет Псалом 14(13). Постоянные аллюзии к текстам Священного Писания в «Amoretti» не позволяют считать подобное совпадение случайным. Одним из возможных его объяснений является стремление Спенсера видеть в своих «любовных посланиях» песнопения творимой им новой религии любви.
Сонет LXXXIIII
Созерцание безупречной красоты и добродетели Дамы провозглашается в сонете высшим блаженством — поэт достигает максимальной высоты в своем подъеме по неоплатонической лестнице любви.
Сонет LXXXV
3-4 ...слыша пенье Соловья, кукуют /Кукушки скудоумные в ответ. — Противопоставление пения этих птиц (в оригинале — дрозда и кукушки) призвано подчеркнуть превосходство духовной любви над чувственной. (Ср. с Сонетом XIX.)
Сонет LXXXVI
Гневный тон поэта в этом сонете резко контрастирует со спокойными интонациями предшествующего и последующего стихотворений секвенции. Отмечая это обстоятельство, комментаторы, в частности К. Дж. Ларсен, не видят здесь ничего особенного, указывая, что появление подобного гневного сонета в секвенциях является чуть ли не элементом традиции, восходящей к Сонету 206 из «Книги песен» Петрарки.
1 ...гадючье жало... — Потенциальная аллюзия к евангельскому: «Порождения ехиднины! Как можете вы говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой че¬


288
Примечания
ловек из злого сокровища выносит злое. Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф 12: 34—37). На этом основании производится датировка сонета, так как чтение данного отрывка было предписано во время утренней молитвы во вторник 14 мая 1594 г. Однако, по нашему мнению, появление этого гневного сонета может быть связано с другой церковной традицией. До времени свадьбы остается ровно четыре недели. Соответственно, можно предположить, что сонет адресован всем, кто может объявить о существовании препятствий к планируемому браку во время троекратного церковного оглашения грядущего события, делавшегося в течение трех воскресений подряд до даты венчания. Легко убедиться, что до свадьбы остается четыре воскресенья: 19 и 26 мая, 2 и 9 июня. Однако в 1594 г. 19 мая отмечался День Св. Троицы, когда оглашения не производились. Таким образом, сонет может указывать на дату обращения Спенсера к священнику с просьбой провести оглашение, а три заключительных сонета секвенции — соответствовать трем неделям, по обычаю отсрочивающим венчание.
2 Фурии — древнеримские богини мщения (греч. Эринии). Вместо волос у фурий были змеи (см.: «Так свиреп ее вид, так черны на челе ее змеи...» — Вергилий. «Энеида», Книга VII, стих 329; пер. С. Ошерова).
Сонет LXXXVII
Первый из завершающей секвенцию тройки сонетов, выражающий грусть поэта по поводу вынужденной временной разлуки с возлюбленной. Разлука с возлюбленной на пороге свадьбы, по-видимому, является данью поэтике петрар- кизма, требующей расставания влюбленных в заключительной части секвенции. Вместе с тем отличие сонетов Спенсера от традиционной петраркистской лирики заключается в уверенности в том, что вызывающая печаль разлука не вечна, влюбленные обязательно воссоединятся, ибо впереди у них свадьба. Сонет содержит упоминание о неравномерности восприятия времени человеком: счастливые часы пролетают незаметно, тогда как печальные минуты кажутся бесконечными.
Сонет LXXXVIII
2 ...бреду на ощупь... — Ср.: «Не знают, не разумеют, во тьме ходят...» (Пс 82(81): 5). Псалом 82 читался во время вечерни в четверг 16 мая 1594 г.
Сонет LXXXIX
1 Голубок — образ, вызывающий ассоциацию с христианским символом Святого Духа, Троицыным днем и одновременно являющийся аллюзией к Песни песней: «Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! Покажи мне лице твое, дай


Amoretti и Эпиталама
289
мне услышать голос твой; потому что голос твой сладок и лице твое приятно» (2:14). Символизм голубка у Спенсера также связан с представлением о воссоединении влюбленных после разлуки: в «Королеве фей» голубь указывает Бельфебе путь к Тимиасу, помогая им встретиться (Книга IV, Песнь VIII, стихи 3-12). Так финальный сонет секвенции укрепляет читателя в убеждении о непродолжительности разлуки Спенсера с Элизабет.
Считается, что в стихотворении нет очевидных аллюзий к религиозным текстам, предписанным для чтения в этот день. Однако в качестве обязательных для чтения во время утренней молитвы 17 мая 1594 г. предписывались Псалмы 86— 88 (85—87), во время вечерней — Псалом 89(88). Совпадение номера последнего по масоретской нумерации с общим числом сонетов в секвенции представляется неслучайным, подчеркивая аллюзивность текстов сонетов по отношению к псалмам. Сложение цифр, составляющих число 89, дает число 17, совпадающее с датой, к которой был приурочен заключительный сонет, пятницей 17 мая 1594 г.
[АНАКРЕОНТИЧЕСКИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ]
[Стихотворение I]
Поэт адаптирует к своей личной ситуации знаменитый сюжет об ужаленном Эроте, восходящий к Идиллии XIX древнегреческого поэта Феокрита (III в. до н.э.). Стихотворение Спенсера можно рассматривать как метафору страданий героя «Amoretti» в течение первой фазы его ухаживаний за Элизабет, когда, мечтая о радостях любви, он вкусил ее горечь. Ср.:
Эрот однажды сот из улья уносил,
Как вдруг тут пчелкой злой ужален был;
Бедняжка ахает; — ручонку раздувает; —
Он скачет, топает, к Киприде прибегает,
Ах! Маминька! Кричит, почуя боль свою,
Пчела... ах! Посмотри ты на руку мою.
Пчела — велика ли? — как больно уязвляет! —
Так что же? Мать ему смеяся отвечает,
Ну не подобен ли и ты, Эрот, пчелам?
Ты мал, но каково ж язвишь других и сам?
(Феокрит. Идиллия XIX. «Похититель сотов» //Идиллии Феокрита /Пер. с греч. Егором
Сфериным. СПб. : При Имп. Академии Наук, 1808. С. 52)


290
Примечания
1 Когда я был во цвете сил... — Согласно Анакреонту (570/559—485/478 до н.э.), Эрот сторонится людей пожилых. Ср.:
Ввысь на Олимп Я возношусь
На быстролетных крыльях.
Нужен Эрот:
Мне на любовь Юность ответить не хочет.
Но, увидав,
Что у меня
Вся борода поседела,
Сразу Эрот
Прочь отлетел
На золотистых крыльях.
(Анакреонт. Стихотворение 20; перевод Г. Церетели. Эллинские поэты VIII-IIIвв. до н.э. М.: Ладомир, 1999. С. 361)
[Стихотворение II]
В обоих опубликованных переводах (С. Степанова и А. Лукьянова) этой миниатюры Спенсера допущено серьезное искажение смысла оригинала: жертвой стрелы Дианы, пущенной Эротом, становится поэт, тогда как у Спенсера она поражает Даму, чем объясняется ее холодность по отношению к влюбленному. В оригинале также проводится мысль о том, что проделка Дианы привела к сильнейшим страданиям влюбленного, и одновременно подчеркивается, что животные подвластны стрелам Купидона, т.е. рождаемая его стрелами любовь — животная по своей природе и, следовательно, несовершенная.
Изящная миниатюра Спенсера остроумно обыгрывает сюжет стихотворения- прототипа «О Диане» («De Diane», 1524), пятого стихотворения Книги III эпиграмм Клемана Маро, посвященного Диане де Пуатье, возлюбленной французского дофина, впоследствии короля Генриха II:
L’enfant Amour n’a plus son arc estrange,
Dont il blessoit d’hommes, et cueurs et testes:
Avec celluy de Diane a faict change,
Dont elle alloit aux champs faire les questes:
Ilz ont change, n’en faictes plus d’enquestes:
Et si on diet, à quoy les congnais tu?
Je voy qu’Amour chasse souvent aux bestes,
Et qu’elle attainct les homes de vertu.


Amoretti и Эпиталама
291
(У Амура больше нет его чудесного лука,
Которым он ранил сердца и умы людей.
Он обменял его на лук Дианы,
С которым она охотилась в полях.
Они совершили этот обмен, можете не сомневаться.
Вы спросите, откуда я это знаю?
Я вижу, что Амур часто охотится на животных,
А стрелы Дианы попадают в добродетельных людей.)
Несмотря на то что Спенсер создает не перевод, но вариацию этой эпиграммы, выбор произведения Маро в качестве основы второй анакреонтической строфы оказывается весьма знаменательным в силу ритмо-метрических характеристик французской миниатюры. Маро разработал для своих эпиграмм два типа квадратных строф: восьмистишие из восьмисложников и десятистишие из десяти- сложников. В эпиграмматическом восьмистишии Маро используется схема рифм ababbcbc, аналогичная той, которую мы видим в сонетах «Amoretti». При этом цитированная выше эпиграмма представляет собой восьмистишие, написанное десятисложными стихами, аналогом которых в английской силлабо-тонике является пятистопный ямб, используемый в сонетах.
7 Диана — римская богиня-покровительница охоты, олицетворение Луны, девственности и женственности, аналог древнегреческой Артемиды. Ее главные черты — непреклонность и беспощадность. Часто использовала лук и стрелы как орудия наказания.
14 Дианина стрела — стрела, причиняющая страдания и смерть. В этом отношении показательна история знаменитого древнегреческого охотника Ориона. Богиня, не подпускавшая к себе мужчин, сделала исключение для Ориона, который стал ее сотоварищем по охоте. По одной из версий, он был убит стрелой богини за то, что сумел превзойти ее в метании диска. По милости Зевса Орион и его верный пес Сириус стали созвездиями, чтобы раскаявшаяся богиня по-прежнему могла любоваться ими.
Возможно, влюбленному повезло, что он был ранен стрелой Дианы: глубокие страдания помогут ему подняться на более высокий уровень духовности.
[Стихотворение III]
Комплимент возлюбленной за счет уподобления ее красоты Венеры. Стихотворение представляет собой весьма точный перевод XXIV стихотворения «О Купидоне и его Даме» («De Cupido et de sa Dame», 1527) из Книги III эпиграмм К. Маро. Ср.:
Amour trouva celle qui m’est amère:
Et j’y estois, j’en sçay bien mieulx le compte;


292
Примечания
Bonjour, dit il, bon jour Vénus, ma mère,
Puis tout à coup il veoit, qu’il se mescompte,
Dont la couleur ai visage luy monte:
D’avoir failly honteux Dieu sçait combine:
Non, non, Amour, ce dy je, n’ayez honte:
Plus clair voyans que vous s’y trompent bien.
(Амур нашел ту, которая является источником моих неприятностей, Я это понимал, прекрасно осознавал.
«Добрый день, — сказал он. — Добрый день, матушка Венера».
Тут он вдруг видит, что обознался,
И лицо его заливается краской.
Пристыженный бог понимает, что ошибся.
«Нет-нет, Амур, — говорю я, — не стыдитесь,
Тут ошибаются и более зоркие, чем вы».)
[Стихотворение ПИ]
Как и первое анакреонтическое стихотворение Спенсера, восходит к Идиллии XIX Феокрита. Венера представлена в нем как нежная мать, стремящаяся облегчить страдания ужаленного пчелой малыша. Впрочем, полученный урок прошел для Эрота даром. Избавившись от боли, крылатый мальчуган не смягчился: именно поэтому страдает ужаленный его стрелой поэт, который пока не имеет возможности познать сладость чувственной любви. Вероятным прототипом для стихотворения послужил Сонет LUI из «Гекатомпатии» (1582) Томаса Уотсона (1555—1592), более лаконично излагающий историю ужаленного Эрота и приписывающий честь исцеления крылатого мальчика «Сыну Солнца», т.е. Асклепию, пользующемуся для этого лекарственными травами.
Форма стихотворения (перекрестные рифмы и чередование длинных и коротких стихов) позволяет также усматривать его потенциальный источник в мадригале Т. Тассо «Однажды, пока на коленях матери Амур...» («Mentre in grembo alla madré Amore un giorno...» — «Любовные стихотворения», 255):
Mentre in grembo alla madré Amore un giorno Dolcemente dormiva,
Una zanzara zufolava intomo Per quella dolce riva,
Disse allor, desto a quel susurro, Amore: —
Da si picciola forma
Com’esce si gran voce e tal rumore


Amoretti и Эпиталама
293
Che sveglia ognun che donna? —
Con maniéré vezzose Lusingandogli il sonno col suo canto Venere gh rispose: —
E tu picciolo sei,
Ma pur gli uomini in terra col tuo pianto E ’n ciel desti gli dèi.
(В то время как на лоне матери Амур однажды Сладко спал,
Комар жужжал вокруг Этих сладких берегов.
Сказал тогда разбуженный этим жужжанием Амур:
— Эта ли кроха
Имеет такой громкий голос и шумит так,
Что будит каждого, кто спит? —
Ласково,
Услаждая его сон своим пением,
Венера ему ответила:
— И ты мал,
Но людей на земле своим плачем И на небесах богов пробуждаешь.)
Однако следует учитывать, что у Тассо Амур пострадал значительно меньше: он был лишь разбужен жужжанием («песенкой») комара.
ЭПИТАЛАМА
[1]
Содержание строфы отсылает к Песни песней Соломона, аллюзиями к которой насыщен текст «Эпиталамы». Ср: «Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!» (2: 10).
1 О сестры... — В оригинале Спенсер, следуя Овидию, называет Муз «учеными сестрами». Ср.: «Так пела Клио, и ей подпевали ученые сестры...» (Овидий. «Фасты», Книга VI, стих 811).
16 Так Эвридике пел Орфей влюбленный... — Ранее Орфей упоминался в Сонете XLIIII. В данном случае, сравнивая себя с Орфеем, Спенсер отсылает читателей к мифу о том, как после смерти ужаленной змеей нимфы Эвридики Орфей


294
Примечания
спустился в Аид и, обворожив своим искусством властителя подземного царства, уговорил его отпустить Эвридику на землю. На обратном пути в мир людей Орфей нарушил условие, поставленное ему Аидом, и оглянулся назад, желая убедиться, что жена следует за ним, после чего она оказалась утраченной для него навеки. В поэзии эпохи Возрождения Орфей — не только сладкозвучный певец, но и влюбленный, отважившийся на невероятный подвиг во имя любви. Современники Спенсера видели в Орфее не только певца, но и мага, способного повелевать силами природы, чаруя растения и животных. История об Эвриди- ке рассказана в «Георгиках» Вергилия (IV, стихи 453—519; пер. С. Шервинского) и в «Метаморфозах» Овидия (X, стихи 1—63; пер. С. Шервинского).
17-18 Так я взнести желаю свой глагол, / Чтоб лес ответил мне и эхом вторил дол. — Слегка варьирующийся в разных строфах рефрен призван подчеркнуть орфический характер «Эпиталамы». С одной стороны, песнь Спенсера призвана пробудить Элизабет от сна, подобно тому как песнь Орфея вернула Эвридику к жизни. С другой стороны, магические свойства орфического гимна призваны и покорить невесту, и вписать события свадебного дня во вселенскую гармонию. Используемый в рефрене образ вторящих песне лесов заимствован поэтом у Вергилия. Ср.:
Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука,
Новый пастуший напев сочиняешь на тонкой свирели, —
Мы же родные края покидаем и милые пашни,
Мы из отчизны бежим, — ты же учишь леса, прохлаждаясь,
Имени вторить своей красавицы Амариллиды.
{Вергилий. «Буколики», Эклога I, стихи 1—5; перевод С. Шервинского)
Образ леса, откликающегося на стихи поэта (жалобу), ранее использовался Спенсером в «Пастушеском календаре» (эклога «Июль», стихи 95—96).
[2]
Поэт продолжает обращаться к Музам.
22 Кругом прохлада!— Ср.: «Доколе день дышит прохладою...» (Песнь песней, 2: 17).
23 К моей идите горлице в приют... — Ср.: «...цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей» (Песнь песней, 2: 12). Образ возлюбленной-голубки приобретает здесь особое значение в силу обыгран- ности образа голубка в Сонете LXXXEX, подчеркивая преемственность «Эпиталамы» по отношению к «Amoretti». Важно, что с библейских времен голубки ассоциировались с прочностью брачных уз и супружеской любовью.
25 Гименей — древнегреческий бог брака, традиционно изображавшийся в виде прекрасного юноши с факелом в руке и венком на голове.


Amoretti и Эпиталама
295
25-30 Будите же! <... > Будите же!Пускай откроет вежды!— Жених «Эпиталамы» проявляет большее нетерпение, чем герой Песни песней. Ср.: «...не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно» (3:5).
31-32 ...утро настает, / Что горести и скорби прочь сметет!— Об этих горестях и скорбях поэта говорилось в сонетах «Amoretti». Свадьба с Элизабет положит им конец навсегда.
[3]
Строфа отличается богатой цветовой палитрой, элементы которой имеют символическое значение.
37 Всех нимф ведите... — Нимфы — прекрасные древнегреческие девушки-богини, олицетворявшие силы природы. Они проводили время, веселясь на лоне природы. Нимфы — топические образы как античных, так и ренессансных эпиталам. В предшествующих строфах Музы рассматриваются Спенсером как силы, дружественные жениху. Гименея сопровождают юноши. Нимфам же наиболее пристало быть в свите невесты, поскольку в переводе с греческого слово nymphe означает «девушка» или «невеста». Спенсер приглашает в подружки невесты дриад, наяд и нереид — лесных, речных и морских нимф.
38 ...в лесу... — В оригинале — «в лесу зеленом». В эпоху Возрождения зеленый имел символическое значение цвета юности и надежды.
41 ...гирлянду с лентой голубою... — Голубой цвет означал верность. Свадебный букет, перевязанный голубой лентой, символизирует прочность будущих брачных уз.
43 Из белых лилий и пунцовых роз... — То есть из цветов, символизировавших невинность и пылкую любовь.
[4]
56 Малла — имя, которое Спенсер дал ирландской речке Обег, протекающей в графстве Корк неподалеку от замка Килколман, пожалованного поэту в 1587— 1589 гг. В поэму «Возвращение Колина Клаута» включена песня Колина о любви двух рек, Брегога и Маллы, отражающая в целом характерное для Спенсера пантеистическое стремление очеловечить реки. Две ирландские речки пережили чисто человеческую драму: они полюбили друг друга, но были разлучены жестоким отцом Маллы, горой Молом, который прочил дочери более выгодного жениха, полноводную реку Олло, и действовал как расчетливый глава семейства: склонил Олло к женитьбе на Малле, оговорил размеры приданого невесты, условился о времени и месте свершения брачной церемонии... а затем покарал настойчивого Брегога, завалив его русло каменными глыбами. Слияние рек — традиционный


296
Примечания
образ эпиталам, причем в них часто упоминаются реки, на берегах которых родились, выросли или проживали новобрачные.
56-57 ...Нимфы <... > что в реке блюдут / Сребристую форель в прозрачных сетях/ И щук зубастых... — Поскольку рыба — раннехристианский символ Христа, так как буквы греческого слова «рыба» (ichthus) воспринимались как акроним слов «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель» (Iésous Christos Theou (H)uios Soter), «блюдущие рыбу» языческие нимфы приобретают статус праведных христианок, которым можно присутствовать на церковном венчании и быть достойными подругами невесты.
62-63 ...свои растрепанные пряди / Спешите причесать... — В комическом описании Спенсер цитирует римского поэта Клавдия Клавдиана (ок. 370 — ок. 404), упоминающего о том, что Венера «кудри быстрой скрепила рукой» (Клавдиан. «Эпиталамий на брак Гонория Августа», стих 123; пер. М. Гаспарова).
67-68 ...лесные девы <... > блюдущи лань... — ореады, нимфы гор.
[5]
75 С Тифонова заря восстала ложа... — Тифон был троянским царевичем. Плененная его юностью и красотой, греческая богиня утренней зари Эос (римская Аврора) похитила его и сделала своим возлюбленным. Она добилась, чтобы Зевс даровал Тифону бессмертие, но забыла попросить для него вечной юности. Когда Тифон начал утрачивать признаки молодости, Эос рассталась с ним, а Тифон был превращен в цикаду. Мифологические любовные истории, на которые намекает Спенсер, не отличаются оптимизмом, что не мешает поэту с надеждой ожидать наступления долгожданной минуты, которая навсегда соединит его с любимой. В основе этого оптимизма — вера в превосходство христианского брачного союза над языческими.
77 Феб — Солнце, одно из имен Аполлона, почитавшегося как бог искусств, света и солнца.
85 Любовь моя, проснись, встречай идущих... — Аллюзия к притче о десяти девах и их светильниках (ср.: «Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху» — Мф 25: 1).
[6]
93 Геспер — в греческих мифах сын (или брат) Атланта или, по другой версии, получившей отажение, в частности, в трактате Гая Юлия Гигина (ок. 64 до н.э. — 17 н.э.) «Астрономия», сын Кефала и Эос. Юноша был столь прекрасен, что соперничал в красоте с самой Афродитой. Однажды, подхваченный ветром, он вознесся на небо и стал яркой звездой, котоую мы знаем как вечернюю Венеру.


Amoretti и Эпиталама
297
В Древнем Риме ее называли Веспер (слово было заимствовано из греческого языка с искажением), a vesperus означало «вечер». В античной традиции Геспер (Веспер) оказывается тесно связанным со свадьбами. Он воспевался в свадебных песнях как предводитель свадебного поезда невесты, его упоминание в эпиталамах отвечало конвенциям жанра. Так, у Катулла стихотворение № 62 открывается такими стихами:
Юноши! Веспер взошел. Подымайтесь! Веспер с Олимпа,
Жданный нами давно, наконец, свой факел возносит.
{Стихи 1—2; перевод С. Шервинского)
Клавдиан также упоминает о сверкающем Геспере во вступлении к «Эпита- ламию на брак Гонория Августа» (стих 16). Вместе с тем упоминание Спенсером Геспера следует рассматривать и как аллюзию к Откровению святого Иоанна Богослова, где жених Иисус отождествляет себя с утренней звездой: «Я есмь... звезда светлая и утренняя» (Откр 22: 16).
96 ...восторга дщери... — Грации. Получают такое определение в «Королеве фей» (Книга VI, Песнь X, строфа xv, стих 1).
98...Прекрасных Ор, Юпитеровых дщерей... — Оры — богини времен года, ведавшие порядком в природе, дочери Зевса и Фемиды. По свидетельству Гесиода, их было три — Эвномия (Законность), Дике (Справедливость) и Эйрена (Мир) («Теогония», стихи 901—906). В других источниках говорится о существовании большего числа Ор, от 4 до 12. Оры Фалло (Цветущая) и Карпо (Богатая плодами) считались спутницами Афродиты. Спенсер считал Ор дочерями Дня (Юпитера) и Ночи (см.: «Королева фей», Книга VII, Песнь vii, строфа 45, стихи 1—2).
юз-104 трЫ девы, что одеть Киприду / Умеют и красу ее убрать... — Три Хариты, Аглая, Ефросина и Талия, богини веселья и радости, прислужницы Афродиты (Гомер. «Одиссея», Песнь VHI, стих 364; пер. В. Вересаева), ткавшие полотно для ее нарядов (Гомер. «Илиада», Песнь 5, стихи 337—338; пер. Н. Гнедича). Согласно мифам, Афродита возникла из пены морской у берегов Кипра, поэтому ее именовали Кипридой. В римской мифологии Харитам соответствовали Грации, а Афродите — Венера. Грации часто упоминаются в античных эпиталамах. Так, Клавдиан называет их «идалийскими сестрами», выбрав для них эпитет Венеры, почитавшейся в Ида- лии на острове Кипр («Эпиталамий на брак Гонория Августа», стихи 100—101).
[7]
115 В день, блещущий светло... — В оригинале день именуется «радостным» («веселым»), что представляется прямой цитатой из стихотворения 61 Катулла («Привлеченный веселым днем...», стих 11; пер. С. Шервинского), а также аллю¬


298
Примечания
зией к стиху «Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный» (Пс 118(117): 24).
121 ...о отче Муз нежнейших... — Согласно Гесиоду, Музы были дочерями Зевса:
Песнью бессмертной своею и голосом тешась прекрасным,
Музы к Олимпу пошли. И далеко звучали их гимны,
Милый их топот по черной земле раздавался в то время,
Как возвращались богини к родителю. В небе царит он,
Громом владеющий страшным и молнией огненно-жгучей,
Силою верх одержавший над Кроном-отцом.
(«Теогония», стихи 74— 79; перевод В. Вересаева)
Тем не менее Спенсер считает Муз дочерями Аполлона. Он повторяет эту мысль в поэме «Слезы Муз» (стих 2) и дважды в «Королеве фей» («О ты, священная Муза, наиученейшая Дама, / Прекрасный отпрыск Феба...» — Книга I, Песнь XI, строфа 5, стихи 6—7; «о моя драгоценнейшая священная Дама, / Дочь Феба и Памяти» (т.е. Мнемозины. — И. Б.) — Книга III, Песнь III, строфа 4, стихи 1—2). Потенциальным источником такой трактовки родственных связей Аполлона и Муз могла явиться латинская «Мифология» (1567) Натале Конти (1520—1582), который называл Аполлона предводителем и отцом Муз (см. посвященную в этом труде Аполлону Главу X Книги IV (с. 183 по изданию 1616 г.).
[8]
129-133 ...Музыканты шумною гурьбой <... > девы так стучат в тимпан... — Описание свадебной процессии перекликается с описанием, данным в Псалме 68(67): «Видели шествие Твое, Боже, шествие Бога моего, Царя моего во святыне: впереди шли поющие, позади играющие на орудиях, в середине девы с тимпанами» (стихи 25—26). Музыка, под которую движется свадебная процессия у Спенсера, исполняется на дудках (свирелях), кимвалах и тимпанах, перечисление которых создает аллюзию к стихотворениям Катулла. Ср.:
Нам теперь коснеть не время, все за мной, за мною скорей —
Во фригийский дом богини, под ее фригийскую сень,
Где звенит кимвалов голос, где ревут тимпаны в ответ,
Где игрец фригийский громко дует в загнутую дуду...
(Катулл. Стихотворение 63, стихи 19—22; перевод С. Шервинского)
Вскинувши руки, меж тем другие били в тимпаны Иль заставляли бряцать кимвалы пронзительным звоном;
Роги у многих в устах хрипящий гул издавали,
Страх наводящий напев раздавался из варварских дудок.
(Катулл. Стихотворение 64, стихи 261—264; перевод С. Шервинского)


Amoretti и Эпиталама
299
139-143 ...Кричат они «Айо!» <...> «Айо!Мы свадьбу, свадьбу славить будем!» — «Hymen io Hymen, Hymen» в стихе 140 оригинала «Эпиталамы» представляет собой цитату из Катулла: «о Гименей! Ио Гименею, Гимену!» (Стихотворение 61, стихи 4—5; пер. С. Шервинского), где эта фраза играет роль рефрена. Ту же фразу поют у Спенсера и Грации в «Королеве фей» (Книга I, Песнь I, строфа 48, стих 8).
[9]—[10]
В этих строфах прославление внешней и внутренней красоты невесты оформлено как спонтанное проявление чувств жениха.
[9]
149 ...Подобно Фебе, вставшей ото сна... — Феба — одно из прозвищ Дианы в римской мифологии. См. комментарий ко второму анакреонтическому стихотворению. В оригинале этот и следующий стихи содержат аллюзию к Псалму 19(18): «Он поставил в них жилище солнцу, и оно выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще: от края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его» (стихи 5—7). Эти стихи и связанные с ними ассоциации указывают на то, что Спенсер отождествляет невесту с Луной, а себя как жениха — с Солнцем.
151 ...Инистой деве кстати белизна!— Хотя в XVI столетии белый цвет считался траурным, большинство девственниц в «Королеве фей» (Уна (Книга I, Песнь XII, строфа 22, стих 7), Бельфеба (Книга II, Песнь III, строфа 26, стих 4), Альма (Книга II, Песнь III, строфа 19, стих 1)) носят лилейно-белые одежды. Это вызывает ассоциацию с описанием одежд жены Агнца в Откровении Иоанна Богослова: «И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых» (Откр 19: 8), а также с цветом ангельских одежд, указанном в Новом Завете (Деян 1: 10).
155 ...Иль мантия, где жемчуг и каменья... — Эта фраза противоречит наставлениям апостола Павла, который осуждал женщин, если они украшали себя «плетением волос», «золотом», «жемчугом» либо «многоценною одеждою» (1 Тим 2: 9). Этот евангельский текст приводился в Книге общих молитв и зачитывался во время венчания.
158 ...С гирляндой на челе... — С конца XV в. в Англии традиционным головным убором невесты служил венок из вечнозеленого мирта, воспринимавшийся в эпоху Возрождения как символ вечной любви и супружеской верности.
159-160 ...Но все же потупляет очи долу —/Неловко взор ей от земли поднять... — Стыдливость невесты — традиционное достоинство, отмечаемое в эпиталамах,


300
Примечания
в том числе Катуллом («Не поборет стыда и льет / Слезы: время идти ей...» — Стихотворение 61, стих 79; пер. С. Шервинского) и Клавдианом («...с белизной как приличная мерность / Стыд сочетает...» — «Эпиталамий на брак Гонория Августа», стихи 268—269; пер. М. Гаспарова).
[10]
Первые 14 стихов этой строфы представляют собой блазон (ср. с Сонетом XV). Эмблематические детали этого фрагмента вызывают ассоциацию с описанием возлюбленной в Песни песней Соломона (Песн 4: 1—5), где невеста выступает как аллегория христианской церкви. Соответственно, аллюзия к этому тексту у Спенсера служит дальнейшему возвеличиванию добродетелей возлюбленной и подготавливает строфы [12]—[13].
167 Досель бывал ли... —В переводе опущено обращение поэта к «купеческим дочкам», что ассоциируется с «дщерями Иерусалимскими» (Песн 1: 4 и далее) и не только усиливает аллюзии к библейскому тексту, но и подчеркивает городской, обывательский характер свадебного торжества.
171 Ее глаза — огня сапфиров танец... — Ср: «Ее глаза — огромные сапфиры» (Сонет XV, стих 8). Сходное описание глаз Элизабет в обоих каталогах не обязательно передает их истинный цвет, так как сравнение глаз возлюбленной с сапфирами было общим местом в петраркистской любовной лирике и надолго пережило эпоху Возрождения. См., например, стихотворение Генриха Гейне «Ее глаза — сапфира два...» (1826; пер. С. Маршака), включенное немецким поэтом в свою «Книгу песен», названную так в подражание самому известному творению Петрарки.
172 ...Ее чело — слоновой кости глянец... — Ср. Сонет XV, стих 7, где переводчик уподобляет лоб Элизабет паросскому мрамору, но в оригинале (стих 10) присутствует сравнение также со слоновой костью.
174 ...Ее ланиты — яблочный румянец... — Ср.: «...как половинки гранатового яблока — ланиты твои...» (Песн 4: 3).
176 Сосцы — бутоны лилии... — Ср.: «...два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями» (Песн 4: 5).
177 А шея —мрамор... — Ср.: «...шея твоя — как столп Давидов...» (Песн 4: 4).
[и]
185 Но если б видеть было вам дано... — Описание невесты переходит от ее внешних достоинств к достоинствам духовным, перекликаясь с утверждением небесных качеств Элизабет в Сонете XLV. Невеста Спенсера одарена семью небесными дарами: способностью любить, целомудрием, набожностью, благородством,


Amoretti и Эпиталама
301
скромностью, «женскими добродетелями» и нравственной силой. Этот перечень перекликается, но не вполне совпадает с семью добродетелями, почитающимися в западном христианстве как совокупность главных положительных черт человеческого характера. Четыре добродетели — мужество, умеренность, справедливость, благоразумие — именуются кардинальными; они были выделены еще в античности (Эсхил, VI—V вв. до н.э.) и поддержаны Платоном, Аристотелем и этическим учением Стой. Блаженный Августин дополнил список еще тремя «теологическими» добродетелями — верой, надеждой и любовью, почерпнутыми из восточно- христианской традиции.
189 Горгона — имеется в виду одна из трех сестер-горгон (единственная смертная), Медуза, крылатое чудовище с женским лицом, кабаньими клыками вместо зубов и змеями вместо волос. Ее взгляд превращал все живое в камень; человеку было достаточно взглянуть на нее, чтобы навсегда окаменеть от ужаса. Убив чудовище, Персей отсек голову Медузы, но даже мертвая она не утратила своей губительной способности. Впоследствии голова Медузы появилась на щите Афины, помогавшей Персею одержать победу над чудовищем. В античные времена изображения головы горюны, горгонейоны, стали распространенными оберегами, притягивающими к себе взгляд недоброжелателя и тем самым спасающими от дурного глаза потенциальную жертву. В греческом классическом искусстве начиная с V в. до н.э. Медуза изображалась на горгонейонах с прекрасным лицом, застывшим в агонии. Очевидно, это отражало сюжет другого античного мифа: Медуза была прекрасной девушкой, в которую влюбился Посейдон, предавшийся с ней любви в храме Афины, чем нанес страшное оскорбление целомудренной богине. Именно она покарала смертную красавицу, превратив ее в чудовище. Вот как об этом сообщает Овидий:
Красотою блистая,
Многих она женихов завидным была упованьем.
В ней же всего остального стократ прекраснее были Волосы. Знал я людей, утверждавших, что видели сами.
Но говорят, что ее изнасиловал в храме Минервы Царь Зыбей. И Юпитера дщерь отвернулась, эгидой Скрыв целомудренный лик. Чтоб грех не остался без кары,
В гидр ужасных она волоса обратила Горгоны.
(Овидий. «Метаморфозы», Книга IV, стихи 794—801; перевод С. Шервинского)
Таким образом, упоминание о голове Горгоны у Спенсера призвано и передать ошеломляющий эффект, который могла бы произвести душевная красота невесты, и вызвать ассоциацию с оберегом, способным защитить добродетель от порока. Образ добродетели, защищающей себя посредством щита с изображением Горгоны, стал популярен благодаря Петрарке, изобразившему Лауру как Афину в «Триумфе целомудрия».


302
Примечания
[12]—[13]
Занимающие центральное положение в поэме строфы описывают обряд венчания.
[12]
204 Пошире двери храма отворите... — Ср.: «Так снимите ж с дверей засов / Перед девою! (Катулл. Стихотворение 61, стихи 76—77; пер. С. Шервинского), а также: «Господи! Господи! отвори нам» (Мф 25: И).
206 ...Цветами каждый угол уберите... — В оригинале предлагается убрать цветочными венками дверные проемы и столбы, что отсылает к «Эпиталамию Стелле и Виолентилле» («Сильвы», Книга I, Стихотворение 2, стих 231) Публия Папиния Стация (40-е — ок. 96), с той лишь разницей, что Спенсер призывает украсить церковь, а в античных источниках речь идет об использовании зелени для украшения жилищ. Ср. также:
...с вершины сойдя Пелиона,
Первым прибыл Хирон, подарки принес он лесные:
И полевые, и те, что в краю фессалийском Произрастают средь гор, и те, что в воздухе теплом Возле реки рождены плодоносным дыханьем Фавона, —
Все их принес он, смешав и нескладно связав в плетеницы. Благоуханием их услажденный дом улыбнулся.
Вскоре пришел и Пеней, покинув Темпейские долы,
Долы, которые лес опоясал, с гор нависая,
Те, что сестер Мнемонид прославлены хором искусным.
Он не без дара пришел: с собою могучие буки С корнем и лавры он нес со стволом высоким и стройным,
Трепетный также платан он влек и сестру Фаэтона Испепеленного; нес кипарис, возносящийся в небо.
Их, друг с другом сплетя, перед входом дворцовым расставил,
Чтобы он весь зеленел, освеженный свежей листвою.
(Катулл. Стихотворение 64, стихи 278—293; перевод С. Шервинского)
Однако в эклоге «Май» «Пастушеского календаря» Спенсер упоминает об обычае на Майский день украшать растительными гирляндами и дверные проемы домов, и колонны в церковных зданиях (стихи 11—14).


Amoretti и Эпиталама
303
217 ...Скрепленье нерушимых брачных уз. — Центральная строка поэмы, в которой описывается суть главного события свадебного дня — венчания, навсегда соединяющего влюбленных перед Богом и людьми. В оригинале здесь (в геометрическом центре поэмы) употребляется ключевое для поэмы слово endlesse — «вечные», «бесконечные», «нерушимые». Вторично оно использовано Спенсером в другой сильной позиции — в последнем, 433-м стихе «Эпиталамы».
218 И пусть грома органа прозвучат... — Спенсер не разделял пуританскую нетерпимость к церковным органам, что косвенно свидетельствует о его приверженности официальной англиканской церкви.
[13]
В строфе традиционные элементы языческой эпиталамы органично соединяются с описанием христианского религиозного обряда.
227-228 И ангелы, чей долгу алтаря / Присматривать... — Ангелы — самые высокие по рангу существа, присутствующие на свадьбе Спенсера и Элизабет. Их упоминание подчеркивает значение таинства венчания, которому посвящена строфа.
240 Пусть взмоет к небу ангельский глагол... — Ср.: «И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуйя!» (Откр 19: 6). Об ангельских голосах, звучащих во время церковного венчания, Спенсер упоминает и в «Королеве фей»: «...раздался шум с небес, / Приятностью наполнивший Дворец, / Словно множество ангельских голосов / пели пред вечным властелином...» (Книга I, Песнь XII, строфа 39, стихи 1-4).
[14]
242 И вот обряд свершен... — Ср.: «...совершилось!» (Откр 21: 6, 6).
253 ...Чтобстены винной влагой поливали... — Спенсер вспоминает о римском обряде кропления дверных косяков дома, куда приходит невеста. Он также упоминает о нем в связи с брачным пиром Уны («Королева фей», Книга I, Песнь XII, строфа 38, стихи 1—5). Ср.: «...часть да кропит на кровли нектарным / током...» (Клавдиан. «Эпиталамий на брак Гонория Августа», стихи 209—210; пер. М. Гаспарова).
255-256 TjmoQ буйный Вакх и гордый Гименей / В венцах лозовых ныне пировали. — Во время праздничных возлияний древние греки украшали себя венками из виноградных листьев. Такой венок был атрибутом Вакха, бога виноградарства и виноделия.


304
Примечания
[15]
263 ...Воистину сей день велик и свят... — В оригинале — почти дословное повторение стиха 249 (в переводе С. Степанова — «Священным день сей будет для меня!»).
265 С Варнавой солнце в апогей взошло... — Прямое указание на дату свадьбы: она состоялась в День св. Варнавы, 11 июня (ст. ст.). Спенсер придает этой дате мистический характер, ибо по юлианскому календарю День св. Варнавы совпадает с днем летнего солнцестояния, самым светлым в году.
269 ...уйдя из Рака. — С переходом солнца из созвездия Рака в созвездие Льва его жар ослабевает. Согласно календарю, приведенному в Книге общих молитв, это происходит 12 июля (ст. ст.), т.е. через месяц после свадьбы Спенсера и Элизабет.
[16]
Большая часть строфы представляет собой вариацию на тему гимна Гесперу древнегреческого поэта Биона из Смирны (III—II вв. до н.э.):
Геспер, ты светоч златой Афродиты, любезной для сердца!
Геспер святой и любимый, лазурных ночей украшенье!
Меньше настолько луны ты, насколько всех звезд ты светлее.
Друг мой, привет! И когда к пастуху погоню мое стадо,
Вместо луны ты сиянье пошли, потому что сегодня Чуть появилась она и сейчас же зашла. Отправляюсь Я не на кражу, не с тем, чтобы путника ночью ограбить.
Нет, я люблю. И тебе провожать подобает влюбленных.
(Феокрит. Разные стихотворения, VII; перевод М. Грабарь-Пассек)
282 О солнце, на покой тебе пора... — В оригинале Солнце именуется планетой в соответствии с картиной Вселенной, представленной Птолемеем.
286-287 ...Вечерняя звезда < ...> является с востока. — Во время летнего солнцестояния вечером Венеру видно на востоке, а утром — на западе. Вечером она появляется через 20 минут после заката солнца. Это обстоятельство существенно для хронологии событий дня свадьбы.
288 ...святой любви лампада... — Ср.:
Веспер! Какая звезда возвещает нам большее счастье?
Брачные светом своим ты смертных скрепляешь союзы...
(Катулл. Стихотворение LXII, стихи 26—27; перевод С. Шервинского)


Amoretti и Эпиталама
305
[17]—[20]
Эти строфы образуют «ночную» группу и в оригинале отличаются от предыдущих рефреном.
[17]
298-299...Закончен день и у порога ночь, / На брачное пора невесте ложе. — Ср.: «Уходит день, — / Выходи, молодая!» (Катулл. Стихотворение 61, стихи 94-95; пер. С. Шервинского).
Исследователи, начиная с А. Хайитта, придают исключительное значение тому, что в оригинале фраза, соответствующая стиху 298 перевода С. Степанова («Now night is come...», стих 300), отсекает первую четверть строфы: в Южной Ирландии продолжительность светового дня в день летнего солнцестояния составляет 16 часов 15 минут, что соответствует 16 строфам и одной четверти 17-й. Наступление ночи также подчеркивается сменой рефрена. В переводе С. Степанова смена рефрена происходит в строфе [18].
300-301 £% надобно достойно послужить —/Раздеть и уложить... — Ср.:
Вы же, добрые женщины,
Старикам своим верные,
Уложите вы девушку!
(Катулл. Стихотворение 61, стихи 186—188; перевод С. Шервинского)
302 ...Средьлилий и фиалок... — Аллюзия к «Эпиталамию Стелле и Виолентилле» Стация, где упоминается, что жених защищает невесту от града лилий и фиалок, которыми гости осыпают новобрачных. Выбор цветов связан с их символикой: лилия — символ чистоты, фиалка — скромности.
302-304 под душистым /Аррасским пологом и окружить / Изысканнейшим шелком и батистом. — О традиции украшать ложе новобрачных надушенными дорогими тканями упоминает еще Клавдиан в «Эпиталамии на брак Гонория Августа» (стихи 210—213). Аррасский полог — полог из гобелена, вытканного во французском городе Аррасе, славившемся этим ремеслом.
307-308 £ак Майя, к коей приступил Кронид, / Узрев ее в темпейском разнотравье... — Майя, одна из семи Плеяд, старшая дочь Атланта и Плейоны, нимфа гор, в которую влюбился Зевс, сын Крона, т.е. Кронид. Однако Зевс посещал Майю в ее жилище, гроте, находившемся в горе Киллена, что в Аркадии, тогда как Тем- пейская долина расположена в Фессалии, между горами Олимп и Осса, и в греческой мифологии выступает как место другой любовной авантюры Зевса.
Примечательно, что Майя оказалась единственной возлюбленной Зевса, избежавшей гнева Геры. И дело не в том, что предусмотрительный любовник посещал ее


306
Примечания
тогда, когда Гера крепко спала, но и в личных качествах Майи: она не только избежала кары, но и защитила от Геры вверенного ей на воспитание сына Зевса и нимфы Каллисто, которая была превращена в медведицу то ли Зевсом, желавшим таким образом спасти ее от преследований своей супруги, то ли, по версии Овидия, самой Герой:
«...Погоди! Отниму я наружность,
Вид твой, каким моему ты, наглая, нравишься мужу!» —
Молвила так и, схватив за волосы, тотчас же наземь Кинула навзничь ее. Простирала молившая руки, —
Начали руки ее вдруг черной щетиниться шерстью,
Кисти скривились, персты изогнулись в звериные когти,
Стали ногами служить; Юпитеру милое прежде,
Обезобразилось вдруг лицо растянувшейся пастью.
И чтоб душу его молений слова не смягчали,
Речь у нее отняла — и злой угрожающий голос,
Ужаса полный, у ней из хриплой несется гортани.
{Овидий. «Метаморфозы», Книга II, стихи 474—484; перевод С. Шервинского)
Возможно, сравнение Элизабет с Майей служит указанием на то, что женитьба на ней не вызовет раздражения современной Геры, королевы Елизаветы, часто обрушивавшей своей гнев на тех подданных, которые вступали в неугодные ей браки.
309 ...После купанья... — Спенсер пишет об Акидалийском источнике, излюбленном месте купания Афродиты и харит, находившемся в Беотии. Таким образом, мифологическая география в строках поэта оказывается весьма условной.
[18]
326-329 Пусть это будет просто ночь покоя, /Без бурь и катаклизмов, что наслал/ Зевес, когда с Алкменою зачал /В тройной ночи Тиринфского героя... — Зевс влюбился в красавицу Алкмену, жену Амфитриона, царя Тиринфа. Воспользовавшись отсутствием Амфитриона, Зевс явился к Алкмене в обличье ее супруга, и пока он находился у нее, солнце трое суток не вставало над землей. В результате Алкмена родила близнецов — «Тиринфского героя» Геракла, сына Зевса, и Ификла, сына Амфитриона.
330 ...Иль в ночь, когда явил на свет Палладу. — Афина Паллада родилась весьма необычным образом. Испуганный предсказанием о том, что его первая жена, Ме- тида, родит дочь, «равную силой и мудрым советом отцу Громовержцу» (Гесиод. «Теогония», стих 896; пер. В. Вересаева), а потом и сына «с сердцем сверхмощным, владыку богов и мужей земнородных» (Гесиод. «Теогония», стих 898; пер. В. Вересаева), который свергнет его власть, Зевс, по совету Геи и Урана, проглотил


Amoretti и Эпиталама
307
беременную жену, но в положенный срок из отцовской головы на свет появилась Афина («Сам он родил из главы синеокую Тритогенею» — Гесиод. «Теогония», стих 924; пер. В. Вересаева). Чтобы избавить Зевса от родовых мук, Гефест ударил его топором по голове, ускорив ее рождение. Согласно Пиндару, все это происходило на Родосе, и при рождении Афины «великий властитель богов / Пролил на город золотые снега» (Олимпийские песни. VII. <«Родос»> Диагору Родосскому, потомку Тлеполема, на победу в кулачном бою (404 до н.э.), 2Ь, стихи 5—6; пер. М. Гаспарова).
Однако в оригинале «Эпиталамы» говорится о том, что Зевс породил Величие (Майесту). Античные источники, подтверждающие такую версию, отсутствуют, как и молчат по поводу каких-либо катаклизмов, сопутствовавших рождению Величия. Ср.:
Часто, бывало, престол, который, Сатурн, занимал ты,
Кто-то из низших божеств рвался отнять и занять,
И покушался пришлец на широкую грудь Океана,
И заточенная шла в дальний Фемида предел,
Вплоть до поры, когда Честь и Почет, с его ликом спокойным,
Не сочетали свои в браке законном тела.
Мощь породили они, Майесту, что властвует миром, —
Еле родиться успев, стала могучей она И на высокий воссела престол на средине Олимпа,
В золоте вся заблистав пурпуром ярких одежд.
Были с ней Совесть и Страх, да и все высочайшие боги Согласовали свой лик с нею, воссевшею там.
{Овидий. «Фасты», Книга V, стихи 19—30; перевод Ф. Петровского)
Фонетически Майеста в стихе 331 оригинального текста «Эпиталамы» соотносится с Майей, упомянутой в предыдущей строфе. Согласно Овидию, месяц май, когда окончательно определилось будущее Спенсера и Элизабет Бойл, получил свое название по имени Майесты.
[19]
Желание тишины, выраженное в этой строфе, идет вразрез со свадебными традициями, отразившимися в античных эпиталамах. Так, рассуждая на эту тему в «Искусстве английской поэзии», его предполагаемый автор Джордж Патнэм высказался в том смысле, что после возведения молодых на ложе полагалось исполнять громкую музыку, дабы до гостей не долетали звуки из брачного покоя (старые нянюшки с этой же целью катали по полу горшки, наполненные орехами); затем, около полуночи или позднее, когда все присутствующие на торжестве женщины


308
Примечания
уже отошли ко сну, музыканты вновь подходили к дверям брачного покоя, чтобы своими песнями вдохновить супругов на продолжение любовного поединка (Глава XXVI).
Желание, чтобы первая брачная ночь прошла в покое и тишине, также объяснимо местным колоритом поэмы: Ирландия оставалась неспокойным местом, и обосновавшиеся там английские протестанты не были застрахованы от внезапных нападений, особенно под покровом темноты.
340 Пак — в кельтской (ирландской) мифологии — дух зла, пугающий людей или заставляющий их блуждать по чаще. Утратил свой зловещий характер только в «Сне в летнюю ночь» (1594 или 1596) У. Шекспира, который вывел его под именем Робина Доброго Малого, сделав шутом царя эльфов Оберона.
343 ...гоблины, что по амбарам лазят... — У Спенсера — хобгоблины, довольно добродушные, но обидчивые антропоморфные духи-домоседы в английском фольклоре, родственники домовых.
345 ...Пусть не кричат ни аист, ни сова, /Ни ворон... — Сова считалась атрибутом аллегорической фигуры Ночи. Ночной образ жизни, бесшумный стремительный полет, светящиеся в темноте глаза и жуткие крики совы ассоциировались с бедой, смертью (см.: Дж. Чосер. «Птичий парламент» (1381—1382), стих 343), оккультными силами. Ворон в западноевропейской эмблематике связан со смертью, потерями, войной. Несколько неожиданным является упоминание в этом ряду аиста, который в античной традиции ассоциировался с трогательной заботой не только о птенцах, но и об одряхлевших родителях. В христианской иконографии аист символизирует чистоту, благочестие и воскрешение. Возможно, Спенсер имел в виду интерпретацию аиста в «Птичьем парламенте» Дж. Чосера (стих 362), где птица представлена как «the wreker of avoutrye», т.е. враг адюльтеров, ревнитель чистоты брачных уз, крик которого может служить сигналом о совершающейся супружеской измене. Речь, разумеется, не идет о недоверии поэта к молодой жене; однако в первую брачную ночь ничто не должно напоминать о невзгодах, которые могут ожидать супругов в будущем.
349-350 л%%дабы не поднял ночью нас с подушек / Трескучий хор лягушек... — Неожиданная шуточная вставка усиливает ирландский колорит и личный характер «Эпиталамы». Ср.: «...Или же в тине начнут свою вечную жалобу лягвы» (Вергилий. «Георгики», Книга I, стих 378; пер. С. Шервинского).
[20]
353 Тишина здесь выступает у Спенсера не как отсутствие шума, но в качестве одной из богинь созданного поэтом языческого пантеона.


Amoretti и Эпиталама
309
[21]—[23]
Эта группа строф представляет собой молитву о ниспослании молодоженам счастья в браке и даровании им потомства, что примерно соответствует содержанию ночных свадебных песнопений, упомянутых Патнэмом.
[21]
Ранее «Эпиталама» строилась как монолог жениха. Здесь же, в стихе 388, появляется местоимение «мы» — Спенсер начинает говорить и от себя, и от лица своей жены. Сообразно этому меняется и рефрен.
372 Но чье лицо я вижу там в окошке?— Ср.: «Но что за яркий свет увидел я, / бьющий в эти окна?» («Mais quelle grand clarté ai-je veu ondoyer / Contre ces vitres là?» — Марк-Клод де Бютте. «Эпиталама для сиятельнейшего принца Эммануила Филиберта Савойского и добродетельнейшей принцессы Маргариты Французской, герцогини Беррийской, единственной сестры короля», стихи 531—532). Сходство этих строк предполагает знакомство Спенсера с текстом французской эпиталамы, написанной по поводу свадьбы, состоявшейся в 1559 г., и тогда же опубликованной.
373 Не Цинтии ль то ясное чело?— Цинтия (Кинфия) — прозвище римской богини Луны Дианы, покровительницы охоты, девственности и замужних женщин, в особенности рожениц, которая родилась на горе Кинф на острове Делос. Строка, возможно, обладает смелым подтекстом: Спенсер призывает Цинтию не завидовать новобрачным, в то время как именовавшаяся придворными поэтами Цинтией королева Елизавета I весьма жестоко расправлялась с теми из приближенных, кто посмел сочетаться узами брака без ее соизволения.
378 Пастух Латышский — в греческой мифологии — Эндимион, прекрасный возлюбленный богини Луны Селены, которая посещала юношу в одном из гротов Латмийских гор (Аполлоний Родосский. «Аргонавтика», Песнь IV, стихи 57—58; пер. Н. Чистяковой), но могла любоваться возлюбленным только тогда, когда он спал. В примеч. 64 к эклоге «Июль» «Пастушеского календаря» Спенсера миф об Эндимионе излагается следующим образом: «...Эндимион, который, как утверждают поэты, был так сильно любим Фебой, т.е. Луной, что она погрузила его в сон в пещере на XXX лет, дабы наслаждаться его обществом».
385 ... Теперь и мне с любимой помоги... — В заключительных частях античных эпиталам традиционно звучат призывы благословить молодых потомством. Спенсер оказывается наиболее близок к тексту «Эпиталамия Стелле и Виолентилле» Стация, где также содержится призыв к «милостивой Цинтии» поторопить наступление десятого месяца для рождения сына четы и упование на помощь богини деторождения Лю- цины (см. комментарий к стиху 390), чтобы мальчик не терзал нежное тело матери:


310
Примечания
Accelerat partû decimum bona Centhia mensem: Sed parcat Lucim, precor: tuque ipse parenti Parce, puer: ne mollem uterum, ne stantia laedas Pectora.
{Стихи 267—270)
[22]
390 Юнона — супруга Юпитера, главная богиня римского пантеона, которая почиталась как хранительница брака (ср.: «брак меж людьми освещает» — Вергилий. «Энеида», Книга IV, стих 59; пер. С. Ошерова), покровительница женщин, дарующая им плодовитость и помогающая им при родах. Одно из прозвищ Юноны — Люцина, Светлая, в этой функции она выступала как богиня лунного света. 1 марта римлянки отмечали матроналии — посвященный Юноне-Люцине женский праздник. Ср.:
Слава Луцине! Она святую прославила рощу,
Где она каждой жене матерью стать помогла.
Милостиво пощади беременных жен ты, Луцина,
И безболезненно в срок дай им детей приносить.
{Овидий. «Фасты», Книга II, стихи 449—452; перевод Ф. Петровского)
398 Гений — рождающийся вместе с человеком покровитель, бог мужской силы, защитник семьи в римской мифологии, созидательная сила и крупица божественной природы в человеке. Последнее толкование наиболее близко Спенсеру, который в строфе 47 Книги II «Королевы фей» определил Гения как «наше я», невидимо присутствующее в каждом из нас и играющее роль внутреннего голоса, заботящегося о нашем благе.
406 Гименей — в оригинале он именуется «свободным», т.е. завершившим свои труды.
406 Геба — древнегреческая богиня цветущей юности и вечной молодости, дочь Геры и Зевса, жена обретшего бессмертие Геракла. В конце III в. до н.э. культ Гебы был заимствован римлянами, которые стали поклоняться ей как Ювенте, символизирующей вечную молодость города Рима. Упоминание Гебы в одном ряду с Гименеем вызвано тем, что она ассоциируется у Спенсера с чувственными радостями, так как до появления на Олимпе Ганимеда во время пиров выполняла функции виночерпия, обнося богов сладостным нектаром (ср.: «Где они вкушают небесный нектар / Наряду с Геркулесом и Гебой и прочими / Любимцами Венеры...» — Э. Спенсер. «Гимн Любви», стихи 282—284).


Amoretti и Эпиталама
311
[23]
412 Персть — земной прах, пыль, плоть (устар.).
[24]
Подобно тому как в первом сонете «Amoretti» поэт обращался к своим стихам, так и в заключительной, укороченной до семи стихов строфе «Эпиталамы» он обращается к созданной им поэме, окончательно скрепляя воедино стихотворения сборника. Перечисляя достоинства своей «длинной поэмы», автор отмечает, что она послужит подобающим даром любимой, замещающим обычные женские украшения, и станет вечным памятником дню свадьбы, навсегда запечатлев его события.
Такая укороченная строфа, метрически повторяющая заключительную часть предыдущей, со времен средневековых трубадуров именуется «посылкой». В посылке традиционно отмечалось, кому посвящено произведение. Если предположить, что Спенсер соблюдал это правило, то главным адресатом поэмы и лирического цикла в целом является Поэзия, способная служить памятником человеческим делам.


312
Примечания
ДОПОЛНЕНИЯ
Э. Спенсер
AMORETTI. ЛЮБОВНЫЕ ПОСЛАНИЯ: Цикл из 88 сонетов
Перевод А.В. Покидова. Печатается по первому изданию: Спенсер Э. Любовные послания: Цикл из 88 сонетов / Пер. А. Покидова. М.: Изд. дом «Грааль», 2001.
При переводе из корпуса сонетов был исключен Сонет LXXXIII, воспринятый переводчиком как повторение Сонета XXXV. Таким образом, Сонеты 83—88 в этом издании соответствуют Сонетам LXXXIIII—LXXXIX оригинала.
ОТДЕЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДЫ СОНЕТОВ ИЗ ЦИКЛА «AMORETTI»
Сонет I
Перевод В. Новожилова. Печатается по изданию: Новожилов В.В. Историкобиографические этюды. Переводы английских поэтов XVI—XVII вв. СПб.: ЦНИИ им. акад. А.Н. Крылова, 1995.
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011.
Сонет XII
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011.
Сонет XIX
Перевод Т. Поповой. Печатается по изданию: Английская поэзия XIV— XIX века: Сб. / Ред. Т.А. Боборыкина. СПб.: АЛИМА, 2001. Текст англ., рус.
Сонет XXVII
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992


Дополнения
313
Сонет XXVIII
Перевод М. Кононова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет XXX
Перевод В. Рогова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.
Перевод Е. Фельдмана. Печатается по изданию: «Былые дни, былые времена»: Страницы английской и шотландской поэзии в переводах Евгения Фельдмана / Мин-во культуры Омской обл. Омск, 2012.
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонет XXXIIII
Перевод В. Новожилова. Печатается по изданию: Новожилов В.В. Историко-биографические этюды. Переводы английских поэтов XVI—XVII вв. СПб.: ЦНИИ им. акад. А.Н. Крылова, 1995.
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонет XXXV
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Рус. панорама, 2011.
В том же издании А.В. Лукьянов опубликовал перевод Сонета LXXXIII, специально оговорив, что это стихотворение является повторением Сонета XXXV. Тексты переводов различаются тем, что стих 6 в Сонете LXXXIII имеет вид: «Его увидев — взор в него вперили».
Сонет XXXVII
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.


314
Примечания
Сонеты XL, XLV, L, LU
Перевод В. Дымшица. Печатаются по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет LIII
Перевод Н. Рябовой. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет LIIII
Перевод Е. Фельдмана. Печатается по изданию: «Былые дни, былые времена»: Страницы английской и шотландской поэзии в переводах Евгения Фельдмана / Мин-во культуры Омской обл. Омск, 2012.
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонет LV
Перевод Г. Русакова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.
Сонеты LVI-LVIII
Переводы А. Глебовской. Печатаются по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет LXIII
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонет LXVII
Перевод В. Новожилова. Печатается по изданию: Новожилов В.В. Историко-биографические этюды. Переводы английских поэтов XVI—XVII вв. СПб.: ЦНИИ им. акад. А.Н. Крылова, 1995.
Перевод Г. Русакова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.


Дополнения
315
Сонет LXVIII
Перевод Н. Рябовой. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Перевод Г. Усовой. Печатается по изданию: Там же.
Сонет LXX
Перевод Е. Дунаевской. Печатается по изданию: Западноевропейский сонет XIII—XVII веков: Поэтическая антология / Сост. А.А. Чамеев и др.; Вступ. ст. З.И. Плавскина. Л.: ЛГУ, 1988.
Сонет LXXI
Перевод А. Кохановой. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет LXXII
Перевод А. Шведчикова. Печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI—XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонет LXXV
Перевод В. Новожилова. Печатается по изданию: Новожилов В.В. Историко-биографические этюды. Переводы английских поэтов XVI—XVII вв. СПб.: ЦНИИ им. акад. А.Н. Крылова, 1995.
Перевод В. Рогова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.
Перевод Г. Усовой. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Перевод А. Шведчикова печатается по изданию: 150 английских сонетов XVI- XIX вв. / Пер. А.П. Шведчиков. М.: АО «Изд. Дом», 1992.
Сонеты LXXVI, LXXVIII
Переводы А. Кохановой. Печатаются по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.


316
Примечания
Сонет LXXIX
Перевод Г. Русакова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.
Сонет LXXXI
Перевод Г. Кружкова. Печатается по изданию: Кружков Г.М. Лекарство от Фортуны: Поэты при дворе Генриха VIH, Елизаветы Английской и короля Иакова. М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2002.
Перевод В. Шубинского. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонеты LXXXIIII, LXXXVI
Переводы В. Шубинского. Печатаются по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Сонет LXXXVTI
Перевод В. Шубинского. Печатается по изданию: Спенсер Э. Amoretti и Эпиталама / Сост. И.И. Бурова. СПб.: НПО «Мир и семья-95»; ООО «Интерлайн», 1999. Текст англ., рус.
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011.
Сонет LXXXIX
Перевод Г. Русакова. Печатается по изданию: Английский сонет XVI—XIX веков: Сб. / Сост. А.Л. Зорин. М.: Радуга, 1990. Текст англ., рус.
[АНАКРЕОНТИКА]
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011.


Дополнения
317
В стихотворении [2], как и в переводе С. Степанова, слова автора о том, что стрела Дианы поразила сердце возлюбленной поэта, переведены неточно: этой стрелой наносится рана самому поэту.
ИЗ ПОЭМЫ «EPITHALAMIUM»
Перевод Н. Гербеля. Печатается по изданию: Английские поэты в биографиях и образцах / Сост. Н.В. Гербель. СПб.: Тип. А.М. Котомина, 1875.
Стих 2 первой строфы: Проснулась и идет... — в опубликованном позднее варианте перевода, датированном 1874 г., слегка изменен: «Проснулась и поет: готова колесница...». См.: Полное собрание стихотворений Николая Гербеля: В 2 т. СПб.: В тип. В. Безобразова и комп., 1882. Т. 2. С. 23—26.
ЭПИТАЛАМИЙ
Перевод А. Лукьянова. Печатается по изданию: Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о любви и красоте / Пер. с англ. А.В. Лукьянова, В.М. Кормана; Сост., статьи, примеч. А.В. Лукьянова. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011. С. 108—139.
131 Кроуд — разновидность лучковой лиры, средневековый кельтский народный музыкальный инструмент.
266 Варнава светлый — 11 июня (ст. ст.), день свадьбы Спенсера, был днем поминовения основателя Кипрской церкви св. Варнавы, считавшегося двоюродным братом или дядей евангелиста св. Марка.
ПРОТАЛАМА
Перевод Е. Дунаевской. Поэма увидела свет в 1596 г. Ее русский перевод публикуется впервые.
Проталама — неологизм Спенсера, введенный им для обозначения жанровой разновидности свадебной поэмы, посвященной предстоящему обручению двух молодых пар, которым покровительствовал королевский фаворит Роберт Деверо, граф Эссекс. Приставка про- придает оттенок отсроченности события, и, в отличие от эпиталамы, героям этой поэмы действительно до свадьбы далеко. Вероятнее всего, поэма была написана после 7 августа или в начале осени 1596 г. Критика традиционно высоко оценивает формальное, техническое совершенство


318
Примечания
«Проталамы»4, признавая ее вторичность по отношению к «Эпиталаме» и видя в ней произведение менее вдохновенное, заказное5 и даже оставляющее впечатление незавершенности6. С другой стороны, как и в «Эпиталаме», исследователи усматривают в «Проталаме» стремление поэта соотнести событие с природными циклами, поскольку общее количество стихов в поэме (180) не только сводится к излюбленной Спенсером девятке, но и соответствует размеру дуги, описываемой солнцем в течение дня7.
Поэт конвенционально участвует в событиях торжественного дня, но при этом ощутима его эмоциональная подавленность, граничащая с меланхолией, в праздничную поэму вплетаются размышления о безвозвратно ушедшем прошлом, сближающие «Проталаму» с первой частью открывающей сборник «Жалобы» (1591) поэмы «Руины времени», где гений римского Веруламия оплакивает период расцвета этого города. Спенсер размышляет об изменчивости мира (не случайно по времени создания поэма совпадает с его работой над Книгой VII «Королевы фей», где одной из ключевых фигур должна была стать титанша Изменчивость, покорившая землю и вознамерившаяся подчинить себе Луну-Цинтию), его томит пугающее предчувствие неизбежных перемен. Поэту хочется тишины, покоя, стабильности; опережая события, он отмечает, что торжественный день был спокойным и тихим.
Дальнейшее спокойствие самого Спенсера во многом зависело от графа Эссекса. Именно этот вельможа, а не невесты-лебеди, описанию процессии которых отведены строфы 3—7, и их женихи, которые лишь походя сравниваются с Кастором и Поллуксом, становится центральной фигурой «Проталамы», поэт напоминает о недавнем подвиге, совершенном графом в Испании, и Эссекс в завершающих поэму строфах превращается в символическую фигуру, которая, олицетворяя величие былого, одновременно обеспечивает величие будущего, оказывая покровительство молодым. Так в поэме традиционные эпиталамические мотивы соединяются с философско-политическими размышлениями автора, обеспечивая «Проталаме» особое место среди произведений свадебной лирики.
2 Зефир — западный или северо-западный ветер. В восточной части Средиземного моря он поднимал бури, зато в западной считался благоприятным для
4 Davis В.Е.С. Edmund Spenser: A Critical Study. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1933. P. 52—53; Rubel V. Poetic Diction in the English Renaissance. N. Y.: MLA, 1941. P. 264-266.
5 Norton D.S. Queen Elizabeth’s «Brydale Day» // Modem Languages Quarterly. 1944. Vol. 5. P. 149-154.
6 Daiches D., Charvat W. Poems in EngUsh 1530—1940. N. Y.: Ronald Press Comp., 1950. P. 651.
7 Fowler A. Conceitful Thought: The Interpretation of EngUsh Renaissance Poems. Edinburgh: Edinburgh Univ. Press, 1975. P. 66.


Дополнения
319
мореплавания, чем объясняется разное отношение к нему в греческой и римской мифологии. Спенсер опирается на римскую трактовку Зефира, в которой ветер ассоциируется с утром, весной, легкостью.
4 ...Титана, блещущего над волнами... — То есть солнца. Гелиос, сын титана Гипериона, почитался древними греками как солнечное божество.
13 ...Душистое узорочье цветов... — Аллюзия к Флоре, римской богине цветов, расцвета и весны, грудь которой источала цветы. Ее присутствие в строфе наряду с упоминанием Зефира вызывает ассоциацию с мифом о любви Зефира к нимфе Хлориде, ставшей его женой и богиней Флорой. См.:
Флорой зовусь, а была я Хлоридой; в устах же латинских Имени моего греческий звук искажен.
Да, я была на блаженных полях Хлоридою-нимфой,
Там, где счастливцы мужи в оное время цвели.
Как хороша я была, мне мешает сказать моя скромность,
Но добыла я своей матери бога в зятья.
Как-то весной на глаза я Зефиру попалась; ушла я,
Он полетел за мной: он был сильнее меня.
Право девиц похищать Борей ему дал: он и сам ведь Дочь Эрехтея увлек прямо из дома отца.
Все же насилье Зефир оправдал, меня сделав супругой,
И на свой брачный союз я никогда не ропщу.
Вечной я нежусь весной, весна — это лучшее время:
В зелени все дерева, вся зеленеет земля.
Сад плодовитый цветет на полях, мне в приданое данных:
Нежит его ветерок, ласково воды журчат.
Сад мой украсил супруг прекрасным цветочным убором,
Так мне сказав: «Навсегда будь ты богиней цветов!»
{Овидий. «Фасты», Книга V, стихи 195—212; перевод Ф.А. Петровского)
38 Две Лебеди — две невесты, Элизабет и Кэтрин Сомерсет, старшие дочери Эдварда Сомерсета, 4-го графа Вустерского. Спенсер удачно использует лебедей в качестве аллегорий невест. Белизна лебедей соответствует чистоте девушек, невесты тоже плывут по рекам. В английском языке на образ невест-птиц также работает парономастическая связь слов brid(e) — ‘невеста’ и bird(e) — ‘птица’. Более того, в словаре Спенсера проскакивают отдельные слова североанглийского диалекта, поэтому он мог знать, что в Северной Англии употреблялось слово burd (byrd), созвучное «птице», но обозначавшее «девушка».
38 ...на тихоструйной Ли... — Река, являющаяся притоком Темзы, ныне находящаяся в городской черте на юге Лондона. Слияние рек — образ, часто используемый в эпиталамической поэзии.


320
Примечания
39 Пинд — самая крупная горная система в Греции, расположенная на севере страны. В античности Пинд считали местом пребывания Аполлона и муз, поэтому сам Пинд превратился в символ поэтического искусства, перешедший в древнеримскую литературу и европейские литературы Средних веков и Нового времени.
41 Царь Богов — Зевс, Юпитер.
43 Леда — древнегреческая царевна, жена царя Спарты Тиндарея. Красавица привлекла внимание Зевса, явившегося к ней в образе лебедя. В результате Леда снесла яйцо, из которого на свет появились ее дети, в том числе знаменитая Елена Прекрасная, из-за которой разразилась Троянская война.
65-66 ...летнего блаженного тепла... — В оригинале этому словосочетанию соответствует неологизм Somers-heat, созвучный с фамилией невест, дочерей Эдварда Сомерсета, графа Вустерского.
78 ...Пеней в Темпейской доле... — Протекающая по Темпейской долине река в Фессалии, одна из основных в Греции (см. также коммент. к стихам 307—308 «Эпиталамы»).
82-83 Как возвращение Ореста /Домой с Тавриды... — Прибавление переводчика. Орест — трагический персонаж греческой мифологии, единственный сын Агамемнона и Клитемнестры, по приказу дельфийского оракула убивший мать и ее любовника за то, что они убили его отца. Для искупления своего греха он должен был доставить в Грецию деревянную статую Артемиды, находившуюся в Тавриде. Чудом избежав смерти, Орест триумфально вернулся на родину и стал царем большей части Пелопоннеса.
88 Напея — нимфа речных или горных долин.
121 ...Луну сравню ли с малыми звездами? — В оригинале говорится о том, что «Цинтия посрамляет менее яркие звезды». Свидетельство осторожности поэта, опасающегося воспевать красоту дам, чтобы не возбудить ревность и недовольство королевы Елизаветы.
130 ...древний славный дом... — Знатная ветвь рода Спенсеров владела поместьем Олторп в Нортхэмптоншире, но писала свою фамилию: Spencer, а не Spenser, как их лондонские родственники.
133-136 ...Где некогда у Темзы на спине / Законники, которым черт не страшен, / Храмовников, всесильных на войне, / Сломили... — Спенсер описывает исторический район Темпл на северном берегу Темзы, где ранее находилась резиденция средневекового рыцарского ордена тамплиеров (храмовников). После уничтожения ордена (он был официально упразднен в 1312 г.) на этой территории расположились четыре адвокатские гильдии.
137 Замок гордый — Лестер-хаус на Стрэнде, построенная в 1575 г. лондонская резиденция покойного патрона Спенсера, находившаяся рядом с Темплом. После смерти Лестера в 1588 г. замок был унаследован его пасынком графом Эссексом, поселившимся там в 1596 г., и стал известен как Эссекс-Хаус. Большая часть строения была снесена в к. XVII в. Сейчас по этому месту проходит Эссекс-стрит.


Дополнения
138-139 Доблестный лорд — Роберт Дадли, 1-й граф Лестер.
145-146...баловень судьбы, / Что Англию прославил на морях... — Роберт Деверо, 2-й граф Эссекс, королевский фаворит, пасынок и наследник графа Лестера. Эссекс вернулся в Англию 7 августа 1596 г. после блистательного набега на Кадис, в результате которого испанцы потеряли 4 галеона, с десяток галер и были вынуждены сжечь еще 32 торговых галеона, груженных товарами на 20 миллионов дукатов, чтобы корабли и сокровища не достались англичанам.
164...Блестящ, как Геспер... — См. коммент. к стиху 93 «Эпиталамы». Поскольку Эссекс—Геспер спускается к Темзе, он вызывает ассоциацию с вечерним Геспером, однако он же выступает и как утренний Геспер, что делает его символическим связующим звеном между былым и будущим, он — наследник былой славы и тот, кто стремится к ее возрождению в новых поколениях, покровительствуя молодым парам. Характерно, что покровительствуемые им юноши (см. ниже коммент. к стиху 173) сравниваются с Поллуксом и Кастором, ярчайшими звездами созвездия Близнецов.
168 Два рыцаря — женихи, сэр Генри Гилдфорд и сэр Уильям Петр.
173 Близнецы Юпитера — Диоскуры («отроки Зевса», др.-греч.), сыновья Леды (см. коммент. к стиху 43 «Проталамы») Кастор и Поллукс, герои, прославившиеся как участники охоты на калидонского вепря и похода за золотым руном.


322
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Августин Блаженный, св. 301 Аквилано Серафино 190, 198 Алексеев М.П. 190, 246 Алкман 236 Альбинован 262 Анакреонт 226, 285, 290 Андреев М.Л. 196 Анжуйский, герцог 176 Анисимов И.И. 190 Анна Богемская 239 Апеллес 198
Аполлоний Родосский 273, 309 Арат Солийский 269 Ариосто 190, 198, 246 Аристотель 237, 301 Аристофан 236 Аркесилай Киренский 273
Байрон 185, 186
Барнс Барнаб 199, 201, 208, 226
Баррет-Браунинг Элизабет 185, 186
Беатриче 213, 281
Белло Реми 226
Беньян Джон 185
Берч 182
Бион из Смирны 304 Боборыкина ТА. 312 Бойл Элизабет 180, 210, 241, 267, 283, 303, 304, 306, 307 Боккаччо 196 Болейн Анна 191, 193, 281 Бортковская М. 252 Браунинг Роберт 185, 186 Брискетт Лодвик (Лудвик) 180, 269 Брюс Эдуард 177 Брюсов Валерий 208 Бурова И.И. 244, 249, 252, 253, 313, 314, 315, 316 Бэгот Л. 246
Бютте Марк-Клод де 309
Валентин, св. 239, 245, 257 Варнава, св. 304, 317 Вер Эдвард де, граф Оксфорд 196 Вергилий 176, 198, 288, 294, 308, 310 Вересаев В.В. 265, 266, 271, 297, 298, 306, 307 Винсоф Жоффруа де 261 Винчи Леонардо да 275 Володарская Л.И. 205, 209 Вольпин Н.Д. 262 Вулф Вирджиния 187, 188 Вустерский, 4-й граф см. Сомерсет Эдвард, 4-й граф Вустерский
Гаркави А.М. 208
Гаспаров М.Л. 262, 296, 300, 303, 307
Гейне Генрих 300
Генрих II290
Генрих II Английский 178
Генрих III 177, 261
Генрих VIII 178, 190, 192, 193, 316
Георг III246
Гераклит из Эфеса 276
Гербель Н.В. 247-249, 317
Герберт Уильям, граф Пембрук 202
Геродот 222
Гесиод 236, 265, 297, 298, 306, 307 Гигин Гай Юлий 296 Гилдфорд Генри 321 Гимерий 236, 240 Гинзбург Л.Я. 207, 209 Гиппарх 226 Глебовская А. 252, 314 Гнедич Н. 271, 297
Говард Генри, граф Сарри 189, 190, 192— 195, 196, 208, 258 Говард Дуглас 220 Говард Екатерина 193 Говард Фрэнсис 245 Голдер Г. 186
Гомер 198, 221, 264, 266, 271, 297 Гонорий Август 296, 297, 298, 300, 303, 305 Гораций 198, 221, 266, 285


Указатель имен
323
Горбунов А.Н. 192, 205 Грабарь-Пассек М.Е. 272, 304 Грей, лорд 178 Гудэйр Анна 204 Гудэйр Генри 204 Гуковский Г.А. 207 Гуревич А. 252 Гэскойн Джордж 195
Давид 273, 300
Дадли Роберт, граф Лестер 175, 176, 178,
181, 241, 320, 321,
Дамофил 273 Данбар Уильям 239 Данлоп А. 217
Данте 190, 196, 198, 213, 222, 225, 264 Дарвин М.Н. 208
Деверо Роберт, граф Эссекс 240, 317, 318, 320, 321
Депорт Филипп 261, 262, 264, 274, 278 Дешан Эсташ 238 Дживелегов А.К. 190, 205 Джонсон Сэмюэль 182, 183 Диагор Родосский 307 Диана, принцесса 173 Диоген Лаэртский 222 Донн Джон 192, 205, 225, 245, 264 Драйден 182
Дрейтон Майкл 194, 203-205 Дриневич М. 272 Дрэббл М. 205
Дунаевская Е.С. 216, 224, 251, 252, 253, 315, 317
Дымшиц В. 252, 314
Дэниэл Сэмюэл 202, 203, 208, 232
Дю Белле Жоашен 186, 264
Елизавета 1 176, 177, 178, 180, 194, 219, 230, 255, 266, 268, 283, 284, 306, 309, 316, 320 Елизавета Английская см. Елизавета I Елизавета, принцесса см. Елизавета I Елистратова А.А. 190
Жирмунский В.М. 190
Зорин А.Л. 253, 313, 314, 315, 316
Иаков см. Яков I
Иванов Вяч. 257, 281
Иисус 181, 222, 271, 274, 281, 296, 297
Иоанн Богослов, св. 274, 297, 299
Казнина О.А. 239 Каммингз П.М. 215, 229, 258 Карпов В.Н. 255 Карр Роберт, граф Сомерсет 245 Кастнер Л.Э. 262, 264, 274, 278 Катулл Гай Валерий Веронский 237, 238, 240, 262, 297, 298, 299, 300, 302, 304, 305 Керк Эдвард 175 Кильдерский, граф 194 Ките Джон 184, 185
Клавдиан Клавдий 296, 297, 300, 303, 305 Кларк Чарлз Кауден 184 Клименко Е.И. 185 Коллиер Дж. 227
Кононов М. 214, 216, 230, 252, 313 Констебл Генри 200, 201, 208 Конти Натале 298 Корман В.М. 312, 313, 316, 317 Коханова А. 252, 315 Кранмер Томас, архиепископ Кентерберийский 219 Кружков Г. 184, 270, 316 Кэск К.В. 217
Ларсен К.Дж. 263, 287 Лаура 197, 257, 266, 268, 301 Лебедева Н. 216, 252 Левер Дж.У. 227 Левик В. 184 Левин Ю.Д. 247
Лестер см. Дадли Роберт, граф Лестер
Ли С. 261
Ливис Ф.Р. 187
Лидгейт Джон 239, 257
Лодж Томас 232
Лосев А.Ф. 221, 249
Лука, апостол, св. 269, 274


324
Указатель имен
Лукьянов А.В. 250, 251, 252, 290, 312, 313, 316, 317
Люси, графиня Бедфорд 204 Маколей Т.Б. 187
Маргарита Французская, герцогиня Беррийская 309
Мария, принцесса см. Мария Кровавая Мария I см. Мария Кровавая Мария Кровавая 177, 193, 219, 274 Маро Клеман 238, 277, 290, 291 Мартз Л. 227 Маршак С .Я. 251, 300 Меценат 176, 266 Мей Л. 285
Микушевич В. 224, 253 Мильтон 182
Михаил, архангел, св. 200 Михайлов А.Д. 239 Михайлов М.Л. 246, 247 Моисей 265
Монтгомери Александр 212 Монтемайор, Хорхе де 239 Морозов М.М. 190 Мулкастер Ричард 173 Мусей 272
Некрасов Н.А. 208
Новожилов В.В. 251, 312, 313, 314, 315 Ноот Яан ван дер 174, 276, 277 Ньюмен Т. 205, 206 Нэш Томас 194
Овидий Публий Назон 197, 198, 210, 254, 262, 266, 267, 270, 271, 275, 276, 278, 284, 285, 293, 294, 301, 306, 307, 310, 319 Ориген Адамант 236 Ошеров С. 288, 310
Павел, св. 277, 299 Пакстон 257 Палатинский, граф 245 Ларин А. 270
Патнэм Джордж 182, 190, 239, 307, 309
Пембрук, графиня см. Сидни Мэри, графиня Пембрук Петр Уильям 321
Петрарка Франческо 186, 189, 190, 191, 192, 193, 196, 197, 198, 204, 207, 211, 257, 258, 266, 267, 268, 269, 270, 277, 281, 285, 286, 287, 300, 301
Петровский Ф.А. 271, 307, 310, 319
Пиндар 273, 307
Пифагор 221
Плавскин З.И. 253, 315
Платон 202, 255, 256, 258, 268, 270, 273, 301
Плиний Старший 262, 263
Плотин 222, 260
Плутарх 223, 235
Покидов А.В. 252, 312
Поликрат 226
Полициано Анджело 196
Поло Жиль 239
Понсонби Уильям 205, 252
Понтано Джованни 238
Попова Т. 312
Порфирий 222
Поттер Р. 246
ПоупА. 182
Пракситель 198
Преображенский А.Г. 268
Прескотт Э. 217, 218
Проперций Секст Аврелий 266
Птолемей Клавдий 278, 304
Пуатье Диана де 290
Пуришев Б.И. 205
Пушкин А.С. 207, 246
РаскинДж. 186 Рейнсфорд, леди 204 Рейнсфорд, лорд 204 Ренвик У. Р. 227 Рествиг М.С. 234 Рикс Г.К. 233 Рич Барнаби 179 Ричард II239
Рогов В. 215, 251, 253, 313, 315 Роли Уолтер 180
Ронсар Пьер де 198, 226, 238, 239


Указатель имен
325
Россетти Данте Габриэль 208
Россиус А. 269
Роч Т.П. 217
Рубель В.Л. 233
Румер О. 194, 251, 253
Русаков Г. 251, 253, 314, 316
Рябова Н. 216, 217, 252, 314, 315
Саннадзаро Якопо 190
Сарри, граф см. Говард Генри, граф Сарри
Сафо 236, 237, 238, 240, 266
Сеймур Джейн 193
Семенов-Тян-Шанский А. 285
Сергеев А. 251, 253
Сефариал 222
Сидни Мэри, графиня Пембрук 202, 203, 204, 206, 252
Сидни Филип 175, 176, 178, 180, 192, 202, 205-207, 209, 215, 225,226, 239, 240 247, 252, 255, 259, 263, 269, 270 Скалигер Жюль Сезар 239 Скотт Дж. 246 Скотт Вальтер 185 Смарт Кр. 246 Соломон 236, 280, 293, 300 Солонович Е. 259, 268, 286 Сомерсет Кэтрин 319 Сомерсет Эдвард, 4-й граф Вустерский 240, 319, 320 Сомерсет Элизабет 319 Софокл 198 Спенсер Кэтрин 177 Спенсер Сильваний 177 Спенсер Эдмунд 173-188, 209-215,
218, 220, 221, 223-229, 231-233, 236, 239-252, 253, 254, 256-278, 280-283, 286-304, 306-321
Стаций Публий Папиний 302, 305, 309 Степанов С.А. 231, 242, 244, 249-252, 290, 304, 305, 317 Стрингер Дж. 205 Сухарев С.В. 184
Сушкова Ирина Владимировна 252 Сферин Егор 289 Сэв Морис 202, 203 Сэквил Томас 193
Тассо Т 238, 246, 275, 283, 284, 285, 292, 293
Тассо Бернардо 238
Тлеполем 307
Томсон У. 246
Торнтон Р. 186
Тоттель Ричард 190, 192, 194
Трокмортон Элизабет 180
Уайетт Томас 189-192, 193, 196, 200, 281 Уитэкер Л. 204
Уотсон Томас 196-199, 208, 267, 292 Усова Г. 315 Уэбб Уильям 192 Уэйли Дж. 246
Фаулер А. 217, 227, 228,234 Федоров А. В. 247 Фельдман Е. 313, 314
Феокрит 198, 226, 237, 239, 240, 289, 292, 304 Фет А. 266
Филоссено Марчелло 190 Фицджеральд Элизабет 193—195 Фицрой Генрих 193 Фичино М. 256, 258, 270 Фоменко И.В. 208, 209
Хадсон Томас 212 Хайитт А. 217, 234, 305 Хантер Дж.К. 217 Харви Габриэль 174, 175, 176, 210 Харингтон Джон 204 Хаттон Дж. 226 Хлодовский Р.И. 196 Холл М.П. 222
Хольбейн Ханс Младший 192
Хью Латимер, епископ Вустерский 262
Хьюз Джон 182
Хэзлитт Уильям 185
Хэйтер А. 185
Церетели Г. 290
Чайлд Макабайя 177 ЧамеевА.А. 251, 253, 315 Чернышева Т. 214


326
Указатель имен
Черч 182
Barnes Barnabe 199
Чистякова Н.А. 309
Barrett Browning Elizabeth 186
Чосер Джеффри 181, 182, 188, 189, 193, 198,
Bate W.J. 183, 185
239, 246, 308
Bell E.T. 222 Berdan J.M. 192, 193
Шведчиков А.П. 312, 313, 314, 315
Berthelot J.A. 204
Шевырев С.В. 246
Bjorvand E. 219, 229, 252
Шекспир У. 182, 183, 185, 206, 241, 247, 251,
Boleyn Anne 191
276, 308
Bond R. 219, 229, 252
Шелли П.Б. 184, 185
Bullock W.L. 190
Шервинский С. 254, 266, 267, 270, 275,
Burrow C. 176, 178
276, 278, 284, 285, 294, 295, 297-302, 304-308
Byron 185
Шестаков В.П. 256, 258, 270
CarleyJ.P. 191
Шубинский В. 252, 316
Carpenter F.I. 178 Casady E. 193
Эдуард 1193
Catullus 237
Эдуард III193
CharvatW. 318
Эдуард VI193
Cirlot J.E. 222
Элиан Клавдий 262
Clemen W. 234
Элизабет, принцесса 245
Coleridge Samuel Taylor 183
Элиот Т.С. 187
Collins Wilkie 186
Эммануил Филиберт, герцог Савойский
Courthope W.J. 196, 203, 204
309
Эппель А. 268
Cummings RM. 215, 228
Эрскин Дж. 198, 233
Daiches D. 318
Эссекс, граф см. Деверо Роберт, граф
Daniel Samuel 202, 203
Эссекс
Davis B.E.C. 318
Эсхил 301
Drayton Michael 194, 203, 204
Этьенн Анри 226
Dunlop A. 217
Ювенал 187
Eliot T.S. 187
Elizabeth 202, 223, 224, 318
Яков I 245, 316
Elton O. 204
Яков VI212 Ямвлих 221
Erskine J. 198, 233
Янг Бартоломью 239
Ferguson M. 204, 205
Янг Джон, епископ Рочестерский 175 Adams R.M. 187
Forster L. 189
Fowler A. 217, 227, 234, 318
Ahrends G. 206
Gaertner Ad. 240
Allen D.C. 234
Garnett R. 202, 206
Arber E. 192
Gibson W.B. 222
Ascham R. 202
Golder H. 186
Austin W.B. 175
Gosse E. 202, 206


Указатель имен
327
Greenlaw Edwin 227 Griffith R.A. 191 Griggs E.L. 183
Haines C.R. 236 Hamer D. Ill Hamilton A.C. 207 Hannay D. 202 Harvey G. 175, 210 Hayter A. 186 HazlittW. 185 Himerius 236
Howard Henry, Earl of Surrey 193, 194
Hudson R. 186
Hughes John 183
Hunter G.K. 217
Hutton J. 227
Johnson Samuel 182, 183
Kalstone D. 215 Kaske C.V. 217 Keats John 184 Kelley Ph. 186
Larsen K. 220, 263 Leavis F.R. 187 Lemmi Ch.W. 184 Lessing 233 Lever J.W. 227 Long P.W. 175 Lowell J.R. 233
Manning P.J. 185
Margaret Countesse of Cumberland 229
Marie Countesse of Warwicke 229
Markland M.F. 212
Martz L. 227, 231
Mayr R. 224
Mazzaro J. 193
Meek J.Th. 236
Milton 187, 234
Neely C.Th. 204 Nelson J.N. 199 Nelson W. 227, 231, 243
Norlin G. 185 Norton D.S. 240, 318 Notopoulos J.A. 184
Ogle R.B. 191 OramWA. 219, 229, 252 Osborn J.M. 182
Petrarch 191, 217 Powell J. 192 Prescott A. 217, 218
RaysorTh.M. 183 Rees D.G. 191 Rees J. 202 Rich B. 179 Riddy E. 191 RixH.D. 233 Roche T.P. 217 Ronsard P. de 238 Rostvig M.S. 234 Rousseau 233 Rowell H.T. 234 Rubel V.L. 233, 318 Ruer J. 186 Ruskin J. 186
Salter M J. 204, 205 Sappho 236 Sessions WA. 194 Sidney Philip 206, 207, 215, 224 Silver B.R. 188 Skelton 233 Spear J.L. 186 Spence J. 182 Spencer Edmond 181 Spenser Edmounde 177 Spenser Edmund 2, 173, 175, 176, 175, 177, 178, 180, 182, 183, 184, 186, 206, 212, 215, 217, 219, 220, 224, 227, 228, 229, 231, 233, 234, 243, 252, 263, 318, 320 Spiller M.R.G. 189 Stallworthy J. 204, 205 Starkey D. 191 Stevens J. 194


328
Указатель имен
Stillinger J. 184 Strauss A.B. 183 Sylvester R.S. 195
Thackeray W.M. 187 Thomas R.S. 191 Thompson R 190, 194 Thornton R.K.R. 186 Tudor 191, 192, 193, 194
Upham A.H. 202 Upton J. 182
Wamicke R.M. 191 WartonTh. 183
Webbe W 192 Welply W.H. 173 Wheeler A.L. 237 Whitaker L. 203, 204 Wilkie Br. 185 Wilson E.F. 236 Wilson J.S. 240 Wimsatt W.K. 182 Wohrman K. 239 Woolf V. 188 Wright W. A. 202 Wyatt Thomas 191, 192
Zagorin R 191


СОДЕРЖАНИЕ
AMORETTI и ЭПИТАЛАМА
AMORETTI 7
Сонет I. «Блаженны вы, страницы, ибо вам...» (Перевод Е. Дунаевской) 7
Сонет II. «О мысль, что ныне стала неизбывной...» (Перевод Н. Лебедевой) 8
Сонет III. «Я восхищаюсь высшей красотой...» (Перевод И. Буровой) 8
Сонет ИИ. «Год новый входит в Януса врата...» (Перевод И. Буровой) 9
Сонет V. «Сочли вы слишком гордой и надменной...» (Перевод Е. Дунаевской) 9
Сонет VI. «Пусть милая доныне неизменно...» (Перевод Н. Лебедевой) 10
Сонет VII. «О вы, глаза, любви моей светила...» (Перевод Н. Лебедевой) 10
Сонет VIII. «Пленительный, живым огнем горящий...» (Перевод Н. Лебедевой) 11
Сонет IX. «Когда игру слежу я огневую...» (Перевод Н. Лебедевой) И
Сонет X. «Злой бог любви, ты создал свой закон...» (Перевод И. Буровой) 12
Сонет XI. «Я милой перемирье предлагаю...» (Перевод Н. Лебедевой) 12
Сонет XII. «С ее глазами, сим врагом опасным...» (Перевод Н. Лебедевой) 13
Сонет XIII. «Когда неотразимо горделиво...» (Перевод Н. Лебедевой) 13
Сонет ХИН. «Осаду смело начинай опять...» (Перевод Н Лебедевой) 14
Сонет XV. «Сокровища двух Индий истощив...» (Перевод Е. Дунаевской) 14
Сонет XVI. «Ее глаза — любви моей светила...» (Перевод Е. Дунаевской) 15
Сонет XVII. «Как смертный может ангела портрет...» (Перевод И. Буровой) 15
Сонет XVIII. «Способно колесо, крутясь проворно...» (Перевод М. Бортковской) 16
Сонет XIX. «Лесной кукушки радостный рожок...» (Перевод А. Сергеева) 16
Сонет XX. «Какой мне смысл о милости просить...» (Перевод И. Буровой) 17
Сонет XXI. «Искусство мы иль дар природный зрим?..» (Перевод М. Бортковской) 17
Сонет XXII. «Молитвы и поста теперь пора...» (Перевод М. Бортковской) 18
Сонет XXIII. «Жена Улисса ткала пелену...» (Перевод Е. Дунаевской) 18
Сонет ХХИП. «Когда я вижу чудо красоты...» (Перевод А. Гуревича) 19
Сонет XXV. «О, где конец страданиям моим...» (Перевод И. Буровой) 19
Сонет XXVI. «Отрадна роза, но в шипы одета...» (Перевод А. Гуревича) 20
Сонет XXVII. «Скажи, гордячка, чем тебе гордиться?..» (Перевод Г. Русакова) 20
Сонет XXVIH. «В твоей прическе — лавровый листок...» (Перевод Е. Дунаевской) 21
Сонет XXIX. «Смотрите, как упрямая девица...» (Перевод М. Кононова) 21


330
Содержание
Сонет XXX. «Любимая как лед, а я как пламень...» (Перевод М. Кононова) 22
Сонет XXXI. «Ах, почему бездушная природа...» (Перевод М. Кононова) 22
Сонет XXXII. «Кузнец, раздувши в горне пылкий жар...» (Перевод М. Кононова) 23
Сонет XXXIII. «Клянусь, моя вина мне всех видней...» (Перевод И. Буровой) 23
Сонет ХХХНИ. «В безбрежном океане звездный луч...» (Перевод В. Рогова) 24
Сонет XXXV. «В источник боли я в который раз...» (Перевод I Чернышевой) 24
Сонет XXXVI. «Скажи, иссякнет ли когда-нибудь...» (Перевод I Чернышевой) 25
Сонет XXXVII. «С таким коварством золото волос...» (Перевод А. Сергеева) 25
Сонет XXXVIII. «Над кораблем взлетел свирепый вал...» (Перевод I Чернышевой) 26
Сонет XXXIX. «Дитя Любви, улыбка, не напрасно...» (Перевод И. Буровой) 26
Сонет XL. «Смотри, как улыбается она...» (Перевод Г. Усовой) 27
Сонет XLI. «Что ей терзать плененного велит?..» (Перевод В. Дымшица) 27
Сонет XLII. «Любовь, источник горестных страданий...» (Перевод И. Буровой) 28
Сонет XLIII. «Что выбрать мне, молчанье или речь?..» (Перевод В. Дымшица) 28
Сонет XLIIII. «Когда, о золотом руне забыв...» (Перевод Е. Дунаевской) 29
Сонет XLV. «В хрустальном зеркале, о госпожа...» (Перевод Е. Дунаевской) 29
Сонет XLVI. «Ты требуешь покинуть твой приют...» (Перевод В. Дымшица) 30
Сонет XLVII. «Не доверяй обманщице нимало...» (Перевод В. Дымшица) 30
Сонет XLVIII. «Невинные листы бумаги писчей!..» (Перевод В. Дымшица) 31
Сонет XLIX. «Жестокая краса, зачем жестока?..» (Перевод В. Дымшица) 31
Сонет L. «Совсем извел меня двойной недут...» (Перевод I Чернышевой) 32
Сонет LI. «Ну разве никогда я не видал...» (Перевод С. Степанова) 32
Сонет LII. «Как полководец, чьи войска разбиты...» (Перевод Н. Рябовой) 33
Сонет LUI. «Пантера понимает, что узор...» (Перевод I Чернышевой) 33
Сонет LIIII. «Любимая в театре мировом...» (Перевод В. Рогова) 34
Сонет LV. «Когда твоей любуюсь красотой...» (Перевод Г Усовой) 34
Сонет LVI. «Конечно, ты прекрасна, но жестока...» (Перевод Дж. Эрджи) 35
Сонет LVII. «Воительница милая, свой пыл...» (Перевод Дж. Эрджи) 35
Сонет LVIII. Той, что в высшей степени уверена в себе (Перевод Дж. Эрджи) 36
Сонет LEX. «Трикрат блаженна та, что не познала...» (Перевод А. Глебовской) 36
Сонет LX. «Есть знатоки планет на белом свете...» (Перевод Г. Русакова) 37
Сонет LXI. «Гармонии исполнена она...» (Перевод М. Кононова) 37
Сонет LXII. «Окончил путь усталый старый год...» (Перевод А. Сергеева) 38
Сонет LXIII. «Теперь, когда я в бурях изнемог...» (Перевод В. Микушевина) 38
Сонет LXIIII. «Я с поцелуем к милой наклонился...» (Перевод С. Степанова) 39
Сонет LXV. «Любовь моя, не сомневайся боле...» (Перевод Н. Рябовой) 39
Сонет DCVI. «Среди даров, что щедрою рукою...» (Перевод Н. Рябовой) 40
Сонет LXVII. «Погоней бесконечной изможден...» (Перевод Е. Дунаевской) 40


Содержание
331
Сонет LXVIII. «Владыка жизни вечной, в этот день...» (.Перевод Е. Дунаевской) 41
Сонет LXIX. «От веку возводили монументы...» (Перевод Н. Рябовой) 41
Сонет LXX. «Лети, Весна, герольд царя страстей...» (Перевод В. Рогова) 42
Сонет LXXI. «Работала ты долго и прилежно...» {Перевод Е. Дунаевской) 42
Сонет LXXII. «Как часто дух мой распрямит крыла...» {Перевод В. Рогова) 43
Сонет LXXIII. «Ты далеко, и я с собой в разладе...» {Перевод Е. Дунаевской) 43
Сонет LXXIIII. «О буквы! Очертанья слив свои...» {Перевод А. Кохановой) 44
Сонет LXXV. «Я имя милой вывел на песке...» {Перевод А. Кохановой) 44
Сонет LXXVI. «О грудь, чье украшенье — добродетель...» {Перевод Е. Дунаевской) — 45
Сонет LXXVII. «Во сне я видел или наяву...» {Перевод Е. Дунаевской) 45
Сонет LXXVIII. «Любимой нет. Как молодой олень...» {Перевод Е. Дунаевской) 46
Сонет LXXIX. «Все восхваляют красоту твою...» {Перевод Е. Дунаевской) 46
Сонет LXXX. «По королевству фей промчал я путь...» {Перевод Е. Дунаевской) 47
Сонет LXXXI. «Прекрасна милая, когда любовь...» {Перевод Е. Дунаевской) 47
Сонет LXXXII. «О моя радость, ты — любовь моя...» {Перевод Е. Дунаевской) 48
Сонет LXXXIII. «Я жадного не отрываю взгляда...» {Перевод В. Шубинского) 48
Сонет LXXXIIII. «Пусть искры нечестивого огня...» {Перевод I Чернышевой) 49
Сонет LXXXV. «Хвалу любимой лестью именуют...» {Перевод В. Шубинского) 49
Сонет LXXXVI. «Язык отвратный, как гадючье жало...» {Перевод Е. Дунаевской) 50
Сонет LXXXVII. «Как я живу, с любимой разлучен?..» {Перевод Е. Дунаевской) 50
Сонет LXXXVIH. «Утратив свет, притягивавший душу...» {Перевод В. Шубинского) ... 51
Сонет LXXXIX. «Как брошенный подругой голубок...» {Перевод О. Румера) 51
[АНАКРЕОНТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ] {Перевод С. Степанова) 52
[I] «Когда я был во цвете сил...» 52
[И] «Дианы взор, меж прочих дел...» 52
[III] «Следя за милой у затона...» 53
[НИ] «Венера, на цветущий сев лужок...» 53
ЭПИТАЛАМА {Перевод С. Степанова) 57
ДОПОЛНЕНИЯ
Э. Спенсер. AMORETTE ЛЮБОВНЫЕ ПОСЛАНИЯ: Цикл из 88 сонетов
{Перевод А.В. Покидова) 75
ОТДЕЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДЫ СОНЕТОВ ИЗ ЦИКЛА «AMORETTI» 120
Сонет I. «О, как блаженны вы, страниц пугливых ряд...» {Перевод В. Новожилова) 120
«Счастливцы вы, страницы, коль в руках...» {Перевод А. Лукьянова) 120


332
Содержание
Сонет XII. «Однажды я просил у милых глаз...» (Перевод А. Лукьянова) 121
Сонет XIX. «Кукушка возвестила торжество...» (Перевод I Поповой) 121
Сонет XXVII. «Скажи на милость, чем гордишься ты?..» (Перевод А. Шведчикова) 122
Сонет XXVIII. «Лавр на груди твоей в одно мгновенье...» (Перевод М. Кононова) 122
Сонет XXX. «Как пламень я, любимая — как лед...» (Перевод В. Рогова) 123
«К тебе, холодной, пламень я простер...» (Перевод Е. Фельдмана) 123
«Я весь горю, возлюбленная — лед...» (Перевод А. Шведчикова) 124
Сонет ХХХПИ. «Подобно кораблю в морских просторах...» (Перевод В. Новожилова) 124
«Ведет звезда по верному пути...» (Перевод А. Шведчикова) 125
Сонет XXXV. «Мои глаза, голодные от страсти...» (Перевод А. Лукьянова) 125
Сонет XXXVII. «Ах, как прелестно золото волос...» (Перевод А. Шведчикова) 126
Сонет XL. «Она прекрасней прочих чаровниц...» (Перевод В. Дымшица) 126
Сонет XLV. «Прекрасный облик, сколько ни гляди...» (Перевод В. Дымшица) 127
Сонет L. «Я от двойной беды зачах вполне...» (Перевод В. Дымшица) 127
Сонет LII. «Как рыцаря, в защиту лжи десницу...» (Перевод В. Дымшица) 128
Сонет LUI. «Красива шкура барса, все зверье...» (Перевод Н. Рябовой) 128
Сонет LIIII. «В театре жизни ты, моя любовь...» (Перевод Е. Фельдмана) 129
«В театре том, что жизнью называют...» (Перевод А. Шведчикова) 129
Сонет LV. «Сравнив ее жестокость с красотою...» (Перевод Г. Русакова) 130
Сонет LVI. «Прекрасна ты, но злобна и жестока...» (Перевод А. Глебовской) 130
Сонет LVII. «Прекрасная, молю я, пощади!..» (Перевод А. Глебовской) 131
Сонет LVIII. Той, что чрезмерно уверена в своих собственных силах
(Перевод А. Глебовской) 131
«Немало бурь и штормов позади...» (Перевод А. Шведчикова) 132
Сонет LXVII. «Подобно утомленному погоней...» (Перевод В. Новожилова) 132
«В горячке гона перепутав след...» (Перевод Г. Русакова) 132
Сонет LXVTII. «В сей светлый день Ты мир греховный спас...»
(Перевод Н. Рябовой) 133
«Святой владыка! В этот светлый день...» (Перевод Г. Усовой) 133
Сонет LXX. «У короля любви, что правит нами...» (Перевод Е. Дунаевской) 134
Сонет LXXI. «На вышивке смогла себя сравнить...» (Перевод А. Кохановой) 134
Сонет LXXII. «Как часто дух, расправивши крыла...» (Перевод А. Шведчикова) 135
Сонет LXXV. «Ее я имя вывел на песке...» (Перевод В. Новожилова) 135
«Я имя милой вздумал написать...» (Перевод В. Рогова) 136
«На берегу безжалостный прибой...» (Перевод Г. Усовой) 136
«Я на влажном песке твое имя оставил...» (Перевод А. Шведчикова) 137
Сонет LXXVI. «Грудь эта добродетелей полна...» (Перевод А. Кохановой) 137
Сонет LXXVIII. «Я обхожу все рощи и поля...» (Перевод А. Кохановой) 138


Содержание
333
Сонет LXXIX. «Тебя зовут прекрасной, и по праву...» (.Перевод Г. Русакова) 138
Сонет LXXXI. «Прекрасны, как заря, ее ланиты...» (.Перевод Г Кружкова) 139
«Она мила, когда златая прядь...» (Перевод В. Шубинского) 139
Сонет LXXXIIII. «Пусть даже искра чувственных желаний...» (.Перевод В. Шубинского).. 140
Сонет LXXXVI. «Язык твой, будто смоченный в отравах...» (.Перевод В. Шубинского) 140
Сонет LXXXVII. «Любовь сокрылась от моих очей...» (.Перевод В. Шубинского) 141
«С тех пор как разлучился я с любимой...» {Перевод А. Лукьянова) 141
Сонет LXXXIX. «На голой ветке, в горе и тоске...» {Перевод Г. Русакова) 142
[АНАКРЕОНТИКА] {Перевод А. Лукьянова) 143
ИЗ ПОЭМЫ «EPITHALAMIUM» {Перевод Н. Гербеля) 146
ЭПИТАЛАМИЙ {Перевод А. Лукьянова) 151
ПРОТАЛАМА {Перевод Е. Дунаевской) 165
ПРИЛОЖЕНИЯ
И.И. Бурова. «Amoretti и Эпиталама»: Эдмунд Спенсер и его вечный памятник любви... 173
ПРИМЕЧАНИЯ (Составила И.И. Бурова)
AMORETTI И ЭПИТАЛАМА 253
ДОПОЛНЕНИЯ 312
Э. Спенсер. Amoretti. Любовные послания: Цикл из 88 сонетов 312
Отдельные переводы сонетов из цикла «Amoretti» 312
[Анакреонтика] 316
Из поэмы «Epithalamium» 317
Эпиталамий 317
Проталама 317
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН 322


Спенсер Эдмунд
Amoretti и Эпиталама / подгот. И.И. Бурова ; [отв. ред. Е.В. Халтрин-Халтурина]. — М. : Наука, 2018. - 334 с. — (Литературные памятники). — ISBN 978-5-02-040095-5
Впервые изданный в 1595 г. лирический цикл выдающегося английского поэта-елиза- ветинца Эдмунда Спенсера (1552—1599) «Amoretti и Эпиталама» занимает особое место в истории западноевропейской поэзии эпохи Возрождения. Включая в себя сонетную секвенцию, группу «анакреонтических» стихотворений и эффектную «Эпиталаму», он не столько продолжает магистральную линию петраркистской любовной лирики, сколько демонстрирует стремление поэта дистанцироваться от континентальных конвенций. Посвящая эти стихи своей невесте Элизабет Бойл, Спенсер подчеркивает оригинальной формой сонетов принципиальную новизну воспеваемого им идеала любви, освященной узами церковного брака, и впервые в истории жанра превращает «Эпиталаму» в памятник в честь дня собственной свадьбы.
Для широкого круга читателей.


Научное издание
ЭДМУНД СПЕНСЕР
AMORETTI И ЭПИТАЛАМА
Утверждено к печати редколлегией серии «Литературные памятники»
Редактор М.Л. Береснева Художник В.Ю. Яковлев Корректоры
Г.А. Терентьева, Л.М. Федорова
Подписано к печати 21.05.2018 Формат 70 X 90 У16. Гарнитура Newton Печать офсетная Усл.печ.л. 25,8. Уч.-издл. 18,5 Тип. зак. 453
ФГУП Издательство «Наука» 117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.com www. naukaran. com
ФГУП Издательство «Наука» (Типография «Наука»)
121099, Москва, Шубинский пер., 6


ISBN 978-5-02-040095-5
785020
400955