Текст
i
НМ
J;#!j
М.М.БОТВИННИК
Аналитические и критические работы
СТАТЬИ ВОСПОМИНАНИЯ
Москва «Физкультура и спорт» 1987
ББК 75.581
Б 86
Ботвинник М. М.
Б86 Аналитические и критические работы 1928—1986: Статьи, воспоминания.— М.: Физкультура и спорт, 1987.— 528 с., ил., портр., факс.
В книгу вошли аналитические и публицистические работы, написанные автором за многолетнюю творческую и спортивную деятельность, а также воспоминания «К достижению цели», выходившие ранее в издательстве «Молодая гвардия». В работах первого советского чемпиона мира отражен один из наиболее интересных периодов в истории отечественных и мировых шахмат
Рассчитана на широкий круг читателей.
4202000000—027
009(01)—87
112-87
ББК 75.581
© Издательство «Физкультура и спорт», 1987 г.
Исполнен долг...
Конечно, автор существенно отличается от пушкинского Пимена, который был летописцем русского государства, а данная книга всего лишь «пособие» по истории шахмат середины XX века. Но все же какое-то сходство есть (прежде всего по возрасту).
Материал, представленный в книге, разнообразен. Здесь анализы и композиция, портреты и путевые заметки, творческие проблемы. Сильный шахматист действует в рамках мировых шахмат, поэтому есть и статьи, связанные с деятельностью ФИДЕ, что сейчас имеет особый интерес, ибо кризисная ситуация в ФИДЕ очевидна. Можно обратить внимание читателя на главу «Шахматная кибернетика». Если развитие этой проблемы будет доведено до логического конца, прежнее и все еще бытующее снисходительное отношение к шахматной игре канет в Лету...
Завершается книга воспоминаниями («К достижению цели»). Они по сравнению с первым изданием частично сокращены (чтобы не было повторений), частично дополнены.
Если в первых трех книгах приведены прокомментированные партии с 1925 по 1970 год, то в данной работе собраны в основном статьи из периодической печати, а также отрывки из моих книг. Чтобы избежать повторений, отрывки эти иногда приводятся в сокращенном виде. Некоторые статьи публикуются впервые. В ссылках на партии, помещенных в первых трех книгах, № 1—120 относятся к первому тому, № 121—250 — ко второму и № 251— 380 — к третьему.
Можно ли сделать общие выводы из этого четырехтомного издания? Думается, что да.
Главная проблема, которая стоит перед сильным мастером— как развивать (шлифовать) и уберечь свой талант? Талантов бывает много, а вот эта задача не всегда решается успешно. Между тем она является не личной (эгоистической), а общественной.
Вырастить большого мастера нелегко. Какая масса людей должна посвящать свое время и силы шахматам ради того, чтобы один из них стал корифеем! А если уж такой появился, то и шахматная организация, и он сам должны сделать все, чтобы мастер действовал возможно дольше и внес бы в сокровищницу шахмат как можно больше.
Поэтому организаторы (и в национальном масштабе, и в миро
5
вом) должны защищать мастеров от перегрузок как в отдельных партиях, так и в соревнованиях, должны создавать такой порядок, чтобы шахматисты были заинтересованы в своем творческом росте, а не становились «ремесленниками» (то есть, попросту говоря, не гонялись бы за деньгами). Порядок в мировом шахматном сообществе должен быть устойчивым: известно, что шахматист растет медленно (лет за 10—15), вот и надо ему знать заранее, что он должен сделать, чтобы занять достойное место на шахматном Олимпе
Это входит в обязанности организаторов, а что же должны делать мастера?
В шахматах надо побеждать. Но практические успехи будут выше, если мастер проводит исследовательскую работу, тесно связанную с практикой. Можно определенно утверждать, что при прочих равных условиях успехи его зависят от сочетания двух сторон таланта: шахматной и способности к исследованию.
Именно это может уберечь мастера от сползания к ремесленничеству, сделать его профессионалом с большой буквы, уберечь его и от богемы, которая столько раз приводила к преждевременному творческому и спортивному одряхлению...
Надеюсь, что шахматисты, которые ознакомятся с четырехтомником, поймут, как мне удалось избежать этих опасностей.
Конечно, найдутся критики, которые скажут, что эти рассуждения ложны. Но следует помнить, что «сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок».
Приношу благодарность издательству «Физкультура и спорт» за содружество в нелегкой работе, а также моему бессменному редактору Б. Турову. Также я должен быть благодарен Л. Абрамову за помощь при подготовке рукописи.
Надеюсь, что наша работа пойдет на пользу шахматам.
Портреты и зарисовки
Здесь необходимо особо выделить портреты выдающихся шахматистов: М. Чигорина, Эм. Ласкера, X. Р. Капабланки, М. Эйве и П. Кереса. Может быть, бледнее получился Чигорин: я его никогда не видел, он умер за три года до моего рождения. Остальных я знал, и знал хорошо.
В спортивной борьбе, в общественной жизни, в принципиальном подходе к шахматам бывают разногласия. Наиболее острыми они были у меня с Эйве и Кересом, но со всеми этими непревзойденными шахматными бойцами сложились самые добрые отношения.
Хотелось бы обратить внимание читателя на ошибочность мнения А. Эйнштейна по поводу отношения к шахматам Эм. Ласкера. К сожалению, авторы, которые не знали лично великого шахматиста, базируясь на мнении Эйнштейна, повторяли ту же ошибку.
В развитии советской шахматной школы и ее организации сыграли большую роль В. Рагозин и А. Котов. Я с ними был хорошо знаком, особо близок мне был Слава Рагозин. Молодые советские шахматисты должны помнить о них. Не следует им забывать и В. Макогонова, недавно отпраздновавшего свое 80-летие.
А. Модель оказал на меня большое влияние в начальный период моей шахматной жизни. В более зрелом возрасте я подружился с нашим большим этюдистом и аналитиком Н. Григорьевым, а в заключительный период шахматной деятельности мне помогал мой друг Г. Гольдберг. Статья о Б. Юрьеве даст читателю некоторое представление о шахматной жизни 20-х годов.
В шахматы играют люди разного возраста, разных профессий. Д. Ойстрах, несомненно, был сильнейшим среди шахматистов, принадлежавших к миру искусства.
Особо надо выделить статью о Б. Подцеробе. Мы с ним были очень дружны. К сожалению, мне не удалось опубликовать ранее статью так, как она была написана. Здесь она печатается без иска* жений.
Последний период своей жизни я занимаюсь исключительно научной работой. Многие ученые относятся к моим исследованиям с недоверием. Две статьи — об А. Ляпунове и В. Глушкове — посвящены тем, кто меня поддерживал.
Известный советский математик, член-корреспондент Академии наук СССР А. А. Ляпунов (был потомком автора теории устойчиво
7
сти движения А. М. Ляпунова и автора теории остойчивости кораблей А. Н. Крылова) последние годы своей жизни всей душой увлекался кибернетикой и никогда ей «не изменял». Когда Норберт Винер («отец кибернетики») приезжал в Москву, он попросил именно Ляпунова сопровождать его.
И в заключение приведены несколько слов о моем брате И. Ботвиннике, которые я написал в связи с юбилеем ленинградского трамвая.
М. И. ЧИГОРИН
Почему Чигорин не был чемпионом мира!
Этот вопрос невольно возникает у каждого, кто внимательно знакомился с партиями Чигорина, его аналитическими работами, его биографией.
Чигорин был исключительным мастером атаки, мастером блестящих жертвенных комбинаций; он всегда стремился к победе, то есть у него были те черты шахматного бойца, которые так импонируют широкой массе шахматистов.
Правда, это распространенное мнение об игре Чигорина является неполным. Чигорин был также большим мастером упорной защиты, прекрасно играл эндшпиль, умея «выжимать» минимальное преимущество, отличался огромным трудолюбием — словом, имел все то, что в те времена мало ценилось широкими слоями шахматистов, но что в шахматной борьбе не менее важно, чем блестящие комбинации.
Когда Чигорин заинтересовался шахматами, царская Россия была отсталой шахматной страной. Ничтожное число любителей — ярых поклонников королевского гамбита и гамбита Эванса, почти полное отсутствие серьезных турниров и шахматной литературы — все это исключало возможность появления в России шахматного «революционера-ученого», каким был Стейниц. Чигорин не мог не стать приверженцем «старой школы», безраздельно господствовавшей в те времена, и действительно, он оказался ярким ее представителем.
Шахматы захватили Чигорина. Он бросил службу, чтобы все свое время посвятить шахматному искусству. На такой шаг нелегко было, конечно, решиться. Во-первых, до Чигорина Россия не знала людей, которые избирали бы шахматы своей профессией. Во-вторых, шахматы были тогда далеко не в почете.
Вот что пишет в 1876 году сам Чигорин, не питавший на этот счет никаких иллюзий, в предисловии к первому номеру своего журнала «Шахматный листок»: «...Шахматная игра, как игра трудная, серь-
Статья впервые была опубликована в журнале «Шахматы в СССР», 1938, № 1. И далее в аналогичных сносках указывается место и время первой публикации материала.
8
езная, требующая много практики, изучения, не может в настоящее время успешно конкурировать со своими страшными соперницами— играми Мамона (т. е. азартными играми.— М. Б.)».
Иное положение занимают шахматы теперь, в нашем социалистическом государстве; с каждым годом растет популярность шахмат, и уже сейчас мы можем назвать шахматы подлинно народной игрой. Советские рабочие, крестьяне и интеллигенты отнюдь не боятся того, что шахматы — «игра трудная, серьезная». Какой разительный контраст между прошлым и настоящим!
Добившись очевидного превосходства над всеми русскими шахматистами, Чигорин поехал за границу. Он встретился там с шахматистами разнообразного стиля — еще не повержена была «старая школа», но уже вошла в силу позиционная теория Стейница. Чигорину поневоле пришлось расширить свой дебютный репертуар. И вот почти в каждом дебюте он изобретает свои собственные системы: так, например, в испанской партии 5. . .Kd7 (после 1. е4 е5 2. Kf3 Кеб 3. Cb5 Kf6 4. О—0 d6 5. d4); во французской — 2. Фе2 (после 1. е4 еб) и в ферзевом гамбите — 2. . .Кеб (после 1. d4 d5 2. с4).
Стиль Чигорина также претерпел некоторые изменения. Хотя на словах он горячо восставал против принципов Стейница и правил Тарраша, но на игре его самого все более заметным становится влияние «новой школы». Достаточно вспомнить, с каким искусством в 19-й партии своего матча с Таррашем он провел осаду слабой пешки е4. Но в основном Чигорин остался верен себе и «старой школе».
Очевидно, что в шахматы можно играть любым стилем,— всякий стиль хорош, если он ведет к победе. Но чем шахматист разностороннее, тем больше у него шансов на победу, тем глубже и лучше он может сыграть за доской, ибо во время партии могут встретиться самые разнообразные позиции.
По характеру своего творчества Чигорин в большой мере остался приверженцем «старой школы», и, может быть, поэтому он не стал чемпионом мира.
Что, однако, помешало Чигорину расширить свой шахматный кругозор? Ведь история знает пример Стейница, который полностью пересмотрел свои шахматные убеждения. Возможно, что Чигорин не мог устоять против потока похвал и лестных отзывов, которые расточались его таланту и, главное, его стилю. Будучи знаменем приверженцев «старой школы», Чигорин, видимо, не нашел в себе мужества, чтобы покинуть свою «армию».
Играло роль, конечно, и то обстоятельство, что характер его как человека с годами менялся не в лучшую сторону. Если в 1876 году (см. журнал «Шахматный листок») он анализировал партии с большой объективностью, то позднее (см. журнал «Шахматы») его комментарии были субъективны и носили порой полемический характер. В этом, конечно, также в немалой степени повинны его «поклонники»...
При всем том значение Чигорина для развития шахматного искусства чувствуется и по сей день. Многие его идеи (в том числе и
9
дебютные) оживают в наши дни, а стиль некоторых современных выдающихся шахматистов в известной мере напоминает игру Чигорина.
Однако именем М. И. Чигорина иногда пользуются для целей, шахматному искусству чуждых; так, в предисловии к своей книге «Избранные партии Чигорина» Боголюбов пишет: «Я сам слишком ясно чувствую неразрывную связь своей игры с игрой М. И. Чигорина; то же сходство в стиле с Чигориным можно легко усмотреть и у А. А. Алехина; может быть, это сходство стилей должно быть объяснено общим нам славянским происхождением...» (!).
Особенно велика роль Чигорина в развитии шахмат в России; с его именем связаны первые всероссийские состязания, а также и международные начинания в России. Наконец — и это главное — на партиях и анализах Чигорина учились играть в шахматы многие тысячи шахматистов, и мы, советские шахматисты, в немалой степени пользуемся результатами его трудов.
Несколько слов о М. И. Чигорине
Первой шахматной книгой, которую я прочел, был «Шахматный листок» Чигорина за 1876—1877 годы. Изучение этого журнала принесло мне немалую пользу. Там очень хорошо были проанализированы Чигориным открытые дебюты; по мере того как я овладевал нотацией, я разыгрывал все большее число партий и примерно за два месяца проштудировал всю книгу.
Михаил Иванович Чигорин уже в те годы был весьма искусным аналитиком. Конечно, его комментарии к партиям были кратки, как это тогда было принято (отчасти потому, что большинство читателей было слабыми шахматистами), но зато метки; перепечатывая партии из заграничных журналов, Чигорин почти всегда находил ошибки у комментаторов, в том числе и у Стейница.
Чигорин в основном был мастером фигурной игры; мне кажется, что это наиболее верное определение характера его творчества. Именно поэтому он отлично разыгрывал открытые позиции. Этим, по-моему, объясняется и его отвращение к теории позиционной игры Стейница. Действительно, положение фигур за время партии более изменчиво, чем конфигурация пешек, и Чигорин, конечно, меньше Стейница и Тарраша нуждался в принципах позиционной игры. Любопытно, что даже ферзевый гамбит он трактовал по-своему: он придумал свою защиту, пытаясь и в ферзевом гамбите играть почти исключительно фигурами (эта идея Чигорина в наши дни успешно воплощена в защите Нимцовича).
Я думаю, только этой некоторой односторонностью игры Чигорина можно объяснить тот факт, что этот великий шахматист не был чемпионом мира.
Н. И. Греков. М. И. Чигорин, его жизнь и творчество. М., «Физкультура и спорт», 1939.
10
Замечу еще, что характеристика творчества Чигорина будет неполной, если не подчеркнуть его высокое мастерство в области ведения эндшпиля.
Чигорин, кажется, был первым русским, который избрал шахматы своей профессией. Если теперь у нас каждый мастер может легко решиться на это, так как сотни тысяч граждан нашей Советской страны увлекаются шахматами, и шахматы пользуются у нас поддержкой государства, то тогда, в условиях царской России, когда даже карточная игра расценивалась неизмеримо выше шахмат, тогда стать шахматистом-профессионалом было нелегко.
Чигорин всю свою жизнь посвятил шахматам, многое успел сделать, и, безусловно, наши советские шахматисты в немалой степени пользуются плодами его трудов.
Книга о М. Чигорине
Когда в 1889 году Гаванский шахматный клуб предложил чемпиону мира В. Стейницу сыграть матч с сильнейшим своим противником, Стейниц указал на русского шахматиста Михаила Ивановича Чигорина...
М. Чигорин добивался выдающихся успехов на международных турнирах. Однако мы знаем немало крупных шахматистов, которые все же не пользовались особой популярностью в шахматном мире; популярность же Чигорина была исключительной. Она объяснялась характером его творчества.
В то время общее признание получила несколько суховатая и «догматическая» так называемая новая школа во главе со Стейни-цем. Появление ее не было случайным: до «новой» школы в шахматах господствовало в основном романтическое направление. Мастера стремились к атаке, к жертвам, играли гамбиты (дебюты, где ради атаки жертвуются пешки и фигуры). Шахматные учебники, по сути дела, являлись справочниками по гамбитным началам, где приводились старинные варианты всевозможных королевских гамбитов. Защищались мастера в то время слабовато — они предпочитали атаковать, а если из атаки ничего не получалось, ну что же, тогда... проигрывали! В свое время Стейниц также был «романтиком».
Но материалистическое направление, свойственное передовой науке и культуре второй половины XIX столетия, не могло пройти мимо шахмат. Действительно, ведь стиль мастеров-романтиков, которые любой ценой стремились к атаке, был в скрытой форме стилем авантюристическим. Сильному шахматисту, настроенному реалистически и искусному в обороне, такие партнеры были весьма по душе: стоило лишь принять все эти жертвы, предоставить противнику возможность атаки, выдержать первый натиск, а затем уже использовать либо материальное превосходство, либо позиционные
Речь идет о книге Н. И. Грекова «М. И. Чигорин — великий русский шахматист» («Физкультура и спорт», 1949). Статья была опубликована в «Новом мире», 1950, № 2.
11
слабости, возникшие в лагере неприятеля в процессе слишком стремительной атаки.
Такова, собственно, основная «философская» установка «новой» школы. Приобретя опыт в обороне, Стейниц отказался от романтического стиля игры — гораздо выгоднее было использовать «активность» своих партнеров! Для этого, разумеется, пришлось поднять позиционную технику игры на большую высоту: появилось учение об использовании пешечных слабостей, о постепенном накоплении преимуществ, важности овладения открытыми линиями, обороноспособности стесненных позиций. Все в большую моду входили так называемые закрытые начала, в которых, пожалуй, нет возможности с первых же ходов начинать атаку. Повышение техники позиционной игры (не только у Стейница) привело к тому, что романтическая «старая» школа пришла к своему поражению.
Однако остался в шахматном мире один крупный мастер, который, по мнению его современников, не отошел от «старой» школы,— им был Чигорин. Он по-прежнему с успехом применял открытые начала, ведущие к острой борьбе, и стремился к бурным атакам, к контрнаступлению даже против «самого» Стейница!
Объяснялось это двумя причинами: во-первых, Чигорин обладал исключительным комбинационным талантом, он был величайшим мастером атаки и активной обороны; во-вторых, Чигорин интуитивно чувствовал догматизм некоторых принципов Стейница *. Следует особо подчеркнуть, что в понимании многих характерных позиций Чигорин опередил свое время, поэтому зачисление его в ряды сторонников «старой» школы в некоторой степени являлось неоправданным.
Представители «новой» школы без промаха поражали правоверных приверженцев «старой школы», а с Чигориным, который сумел сохранить и все ценное от наследия «старой» школы, да и частично освоить новое позиционное понимание шахмат, им было сражаться трудновато...
Жизнь Чигорина была нелегкой. По окончании сиротского института он работал в качестве мелкого чиновника и лишь в возрасте 23 лет начал с увлечением изучать шахматы. Через восемь лет он уже с блеском защищал честь русских шахмат на международном турнире, а еще восемь лет спустя вступил в единоборство со Стей-ницем.
Чигорин основал русскую школу в шахматах. Исключительно велика была его роль и в развитии шахмат в России. Почти все русские мастера были его последователями.
После смерти Чигорина имя его не было забыто в шахматном мире, но партии в какой-то степени были преданы забвению. Современники великого русского шахматиста не оценили полностью его идеи, основанные на глубоком проникновении в тайны позиции.
* Тогда я несколько недооценивал роль Стейница в развитии шахматной мысли (см. статью «Шахматная игра — прошлое, настоящее, будущее»).
12
Советские шахматисты не имели возможности изучать творчеством. Чигорина, ибо его партий не было в современной шахматной литературе. Конечно, косвенным путем мастера советского поколения перенимали опыт чигоринской школы у шахматистов дореволюционного поколения: Б. Берлинского, Ф. Дуз-Хотимирского, А. Ильина-Женевского, Г. Левенфиша, В. Ненарокова, И. Рабиновича, П. Романовского и других. Но непосредственно изучать его творчество по «первоисточнику» советские шахматисты начали лишь после того, как появилась книга Грекова (первое ее издание вышло в 1939 году), посвященная замечательному русскому шахматисту.
Н. Греков совершил своего рода жизненный подвиг: на протяжении многих лет он собирал партии, анализы, статьи Чигорина. Они были разбросаны по специальным шахматным книгам и журналам, по различным периодическим изданиям, давно уже ставшим библиографической редкостью. Греков любовно отобрал лучшие партии и анализы Чигорина и включил их в книгу. Критико-биографические очерки автора также заслуживают признания.
Н. Греков анализирует творчество Чигорина с большим знанием дела. Он, например, правильно отмечает достоинства и недостатки Чигорина как спортсмена; укажем лишь, что здесь он, пожалуй, несколько идеализирует Чигорина, избегая критической оценки этих недостатков, не подчеркивая важности единства творческого содержания партии и ее результата, а к этому как раз и стремятся мастера в наши дни. Между тем Чигорин не нуждается ни в какой идеализации.
Когда же Греков переходит к оценке других больших мастеров прошлого, его работа не всегда является убедительной. Автор не отметил положительной роли, которую сыграла «новая» школа в повышении позиционной техники игры. Стейниц и другие мастера той эпохи освещены односторонне и получились несколько тусклыми. Вызывает также недоумение то, что автор зачислил современных нам шахматистов М. Видмара и Дж. Томаса в число последователей Чигорина, что просто не соответствует действительности. Но все эти недостатки малосущественны.
Основное значение патриотического труда Грекова состоит в том, что он открыл советским шахматистам подлинного Чигорина. Это, разумеется, послужило мощным толчком к изучению творческого наследия великого мастера и сыграло немалую роль в достижении советскими шахматистами их ведущего положения в шахматном мире. Второе издание труда Грекова, значительно расширенное и улучшенное, позволит сейчас познакомиться с творчеством Чигорина новым кадрам советских шахматистов. Это, несомненно, будет способствовать новым достижениям отечественной шахматной школы.
13
ЭМ. ЛАСКЕР
Мудрый чемпион
Зимой 1924 года Ласкер приехал на гастроли в Советский Союз, Вот как его приветствовал «Шахматный листок»:
Привет величайшему шахматному мыслителю Эмануилу Ласкеру,
первому заграничному гостю в шахматной семье СССР
В Ленинграде экс-чемпион мира за шесть дней сыграл несколько партий с сильнейшими шахматистами города (П. Романовским — дважды, Г. Левенфишем и И. Рабиновичем) и дал два сеанса одновременной игры. За несколько месяцев до этого я только научился играть в шахматы, но попросил у мамы денег, чтобы купить билетик, и отправился посмотреть на знаменитого шахматиста в действии.
Зрелище было для меня необычным; 55-летний Ласкер медленно передвигался внутри квадрата, образованного шахматными столиками. Он играл как белыми, так и черными (ему это было безразлично!). Я знал многих из его противников. За исключением нескольких мастеров, все сильнейшие шахматисты Ленинграда пришли встретиться за доской с великим маэстро.
Я не мог, конечно, припомнить точный результат сеанса, но твердо знал, что он был отличным (впрочем, заглянув в старые журналы, можно установить, что в двух ленинградских сеансах Ласкер выиграл 23 партии, сделал 13 ничьих и лишь в 4 встречах потерпел поражение, в том числе от ныне здравствующего Я. Рохлина). Игра развивалась очень медленно, и я покинул зал что-то после первых 15 ходов, так как школьнику уже пора было спать,..
Мы встретились с Ласкером И лет спустя, после моего фиаско на международном турнире в Гастингсе 1934/35 года. Председатель Всесоюзной шахматной секции соратник Ленина Николай Васильевич Крыленко поручил С. Вайнштейну, который ездил со мной в Гастингс, уговорить Ласкера принять участие в Московском международном турнире 1935 года. Я же помогал Вайнштейну найти экс-чемпиона мира в Лондоне.
Наш шофер долго изучал карту английской столицы, прежде чем нашел улицу, на которой жил Ласкер. Затем мы долго колесили по Лондону, пока не попали в район города, застроенный двухэтажными красными кирпичными домиками, похожими один на другой как две капли воды.
Наконец мы у дома, который так долго искали. Нас провели в гостиную, где у камина сидели три весьма пожилые леди. Вместе им было, наверное, не менее 200 лет (что сейчас мне уже не показалось бы столь необычным). Через несколько минут после нашего
М. М. Б о т в и н н и к. От шахматиста к машине. М., «Физкультура и спорту 1979.
14
прихода Ласкер спустился вниз. Он выглядел чрезвычайно дряхлым, движения его были замедленными.
Великий шахматист жил не на широкую ногу — скромным был пансион, где он квартировался. Гитлер уже пришел к власти, и Ласкер покинул родную Германию.
— Как прошел турнир в Гастингсе? — спросил меня экс-чемпион.
Я начал рассказывать ему о моей неудаче.
— А когда вы приехали на турнир? — тут же последовал второй вопрос.
Как только я объяснил, что прибыл в Гастингс за два часа до начала первого тура, Ласкер закивал головой (показывая, что ему сразу все стало понятно) и добавил, что мне следовало бы приехать по крайней мере на десять дней раньше, чтобы хорошенько акклиматизироваться. В дальнейшем я всегда старался следовать его совету, хотя, увы, иногда это было невозможно.
Ласкер не скрывал своего удовольствия по поводу приглашения на московский турнир. Вскоре он приехал в советскую столицу вместе со своей женой Мартой.
Турнир вызвал огромный интерес. В первый день собралось примерно 5000 человек. Играли мы среди скульптур Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина).
Вечером, после игры, молодые участники турнира, всегда приходили в ресторан отеля «Националь», в котором мы жили, зачастую показывали свои партии Ласкеру и Капабланке. Однажды, когда я позволил себе решительно отвергнуть какой-то ход, Ласкер, к моему удивлению, не согласился. Он защищал позицию, которая, как мне казалось, была безнадежной. Но я не мог доказать, что положение действительно проигранное.
Это было характерно для Ласкера, верившего в себя, в свой здравый смысл. Я, например, нередко находился под влиянием высказываний, мнений других мастеров, а он не обращал на это никакого внимания. Он словно был защищен от какого-либо воздействия. Будь то в анализе или во время турнирной партии, Ласкер неизменно спокойно изучал позицию (неважно, какая она была), принимал решение и делал ход. В труднейших положениях он терпеливо ждал, как бы находясь в засаде, что противник наконец допустит ошибку.
Это был последний турнир, в котором Ласкер играл хорошо. Год спустя, снова в Москве, а затем в Ноттингеме, счастье ему уже изменило (а можно ли было надеяться на успех на 68-м году жизни?). На этих турнирах Ласкер выступал уже как представитель Советского Союза (в 1935 году он переехал на жительство в Москву). Позднее он поехал с женой в Нью-Йорк* чтобы повидаться с ее дочерью, но так там и остался.
Многие, наверное, читали предисловие Альберта Эйнштейна к книге Й. Ханнака о Ласкере. Великий физик был поражен тем фактом, что такой выдающийся шахматист не любил шахматы.
15
Я думаю, что Ласкер «подвел» Эйнштейна. Возможно, Ласкер был полон горечи в связи с тем, что на склоне лет ему трудно пришлось в жизни, и, встречаясь в ту пору с Эйнштейном, не мог сдержать своих чувств. Во всяком случае, когда я общался с Ласкером, то чувствовал — его настоящая жизнь заключалась в шахматной игре.
Трудно переоценить значение Эмануила Ласкера для развития шахматной культуры, хотя, может быть, его вклад в теорию шахмат не был столь весомым, как у его предшественника. Велика роль Ласкера в деле общественного признания шахмат, сознания их полезности («Шахматная игра облегчает нам жизненную борьбу»,— говорил он). В частности, он боролся и за установление справедливого порядка в шахматном мире. Вот, например, что было сказано им в брошюре «Мой матч с Капабланкой»:
«...Шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям... среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь талантливый игрок возносится до небес, неудивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.
Конечно, мне возразят, что шахматы не могут быть профессией. Но миллионам шахматистов, разыгрывающим опубликованные партии маэстро, учась на них и получая духовное наслаждение, не следовало бы держаться такой точки зрения. Опираясь на подобные аргументы, музыкальный мир мог бы лишить куска хлеба... талантливых музыкантов, что, конечно, было бы явной несправедливостью. Только те, кто всецело посвящает себя определенному делу, могут дать что-нибудь великое в этой области (разрядка моя.— М. Б.)».
В шахматной деятельности Ласкера неразрывно соединялись и спортивное (результат партии), и творческое (содержание партии) начала. Он расценивал шахматы как полноправную область творческой деятельности человека. Отсюда он пришел к выводу о необходимости введения авторского права мастеров на текст сыгранных ими партий. Он писал, что шахматная партия является «продуктом творчества двух больших личностей». Путем долгих переговоров с Капабланкой Ласкер добился соглашения о том, что партии матча останутся их собственностью, но условие это не было соблюдено.
Многое изменилось со времен Ласкера, но тот факт, что поставленные им проблемы актуальны и ныне (хотя не решены и по сей день), свидетельствует о проницательности большого шахматного мыслителя.
16
Предисловие к учебнику
Когда Ласкеру было 26 лет, он победил Стейница (первый чемпион был на 32 года старше) и стал чемпионом мира. В 53 года проиграл матч Капабланке (тот был на 20 лет моложе). Никто не владел так долго шахматной короной (27 лет!), и вряд ли кому-либо удастся превзойти это достижение.
Еще на протяжении 14 лет после проигрыша Капабланке Ласкер с блеском выступал на турнирах. Последний его успех — Москва, 1935 год, где престарелый экс-чемпион (ему шел 67-й год) занял третье место, не потерпел ни одного поражения и лишь на пол-очка отстал от победителей...
Поразительно, что при такой длительной и блестящей шахматной карьере Ласкер в общей сложности играл мало. Когда в конце 50-х годов решили выпустить сборник всех его партий, то их набралось лишь 555. В это число вошли и те опубликованные партии, которые он сыграл в сеансах одновременной игры (и, конечно, проигранные Ласкером — другие партии из сеансов обычно не публикуются...).
То, что Ласкер играл мало, но успешно,— факт примечательный. Он, несомненно, свидетельствует о том, что Ласкер был не только практиком, но и исследователем шахмат. Когда он не играл, он думал (не все большие мастера на это способны), готовился к соревнованиям и добивался успеха. Пожалуй, именно Ласкер был первым среди больших мастеров, кто понял значение подготовки к соревнованиям; до него, конечно, шахматы изучали, но вообще, а конкретно (непосредственно к данному турниру) готовиться еще не умели. К теории начал Ласкер относился равнодушно, он не придавал ей большого значения так же, как и Капабланка. Он, правда, автор так называемой защиты Ласкера в ферзевом гамбите и в гамбите Эванса — способов упрощения игры за черных, но обычно он играл дебют по «здравому смыслу». Тогда теория начал не была разработана, как в наши дни, ее не связывали с планами игры в миттельшпиле, и поэтому такое отношение к теории дебютов было в какой-то мере оправдано с точки зрения практики.
Подготовке Ласкера к соревнованиям содействовала его шахматная универсальность. Он не имел «вкуса», не имел «стиля», он все делал одинаково сильно, одинаково хорошо — в защите и атаке, в спокойных позициях и бурных осложнениях, в миттельшпиле и эндшпиле. Поэтому главной целью его подготовки было изучение особенностей стиля партнера. Ласкер всегда старался создать на шахматной доске такую ситуацию, в которой партнер чувствовал бы себя неуверенно. Может быть, именно поэтому Ласкеру трудно пришлось в матче со Шлехтером, творчество которого было в какой-то мере безликим, и Ласкеру не к чему было «прицепиться».
Я знал почти все партии Ласкера начиная с 1921 года. В 1936 году, готовясь к III Московскому международному турниру,
Эмануил Ласкер. Учебник шахматной игры. М., «Физкультура и спорт», 1980.
17
решил проверить: а как же играл Ласкер в лучшие свои молодые годы? Взял у С. О. Вайнштейна (библиотека у него была отличной) сборник 75 партий Ласкера (на немецком) и засел за работу.
Удивлению границ не было... Ранее я, конечно, видел отдельные партии молодого Ласкера, полные сложной, интересной борьбы, но это были специально подобранные партии. Для сборника же, содержащего большое количество партий, возможностей для отбора, естественно, меньше. Как правило, Ласкер выигрывал по стандартной схеме: упрощения, переход в эндшпиль, использование технических промахов противника! Так играл молодой Ласкер!
Да это и понятно: его партнеры уступали ему в понимании шахмат, и при универсальности стиля Ласкера это был наиболее простой путь к победе.
Ласкер всегда оценивал позицию с практической точки зрения. Даже если объективно позиция плоха, но практически (при ограниченности способностей человека) защитима, Ласкер оценивал ее как равную. В 1935 году во время II Московского международного турнира мне неоднократно приходилось с ним анализировать, и такой практический подход к шахматам был для меня открытием.
Но готовился к соревнованиям Ласкер с большой тщательностью. Заранее приезжал на турнир, чтобы акклиматизироваться. Большое внимание обращал на питание, условия игры и отдыха. Он в совершенстве знал своих партнеров, их достоинства и слабости. Ласкер был великим психологом, он знал, когда следует уклониться от матча (партнер в хорошей спортивной форме), а когда, наоборот, надо стремиться к борьбе! Так, несомненно, он действовал и с Таррашем, и с Рубинштейном, и с Капабланкой... Но разве можно это осуждать? Правил проведения соревнований на первенство мира тогда не было, и каждый мог действовать по своему усмотрению. В этом отношении Ласкер отличался от Стейница (тот от соревнований не отказывался), но Капа и Алехин следовали примеру Ласкера...
Чтобы понять Ласкера как человека, надо представить себе то общественное положение, которое занимали шахматы (и шахматисты) во времена Ласкера. Профессия шахматиста всерьез не воспринималась. Если профессия музыканта была делом почетным, то увлечение шахматами встречало в обывательских кругах отношение ироническое, примерно такое же, как «профессия» картежника... Естественно, что Ласкер, хотя сам отлично понимал и высоко ценил шахматы, стремился получить какую-то другую, более «уважаемую» профессию и проявить себя в ней. Поэтому он становится математиком, философом, публикует книги, не связанные с шахматной игрой, не пренебрегает и коммерцией. Уместно напомнить, что и Капабланка придерживался этих же норм поведения — он и дипломат, и коммерсант (приезжая в Москву, Капа уговаривал Н. Крыленко посодействовать в продаже кубинского сахара), и просто светский человек. В отличие от своих предшественников аристократ Алехин открыто стал настоящим профессионалом и не стыдился этого!
Ласкер иногда скрывал свою любовь к шахматам. Свидетельство
18
тому — предисловие Альберта Эйнштейна к биографии Ласкера< составленной Й. Ханнаком. Когда Ласкер в 1937 году переехал в Нью-Йорк, он встречался с великим физиком, и, естественно, два эмигранта из нацистской Германии увлеченно обсуждали самые различные проблемы. Великий шахматист, конечно, лучше разбирался в человеческой психологии, нежели великий физик; к тому же Ласкер был на одиннадцать лет старше — он и внушил своему собеседнику, что он, Ласкер, многолетний чемпион мира, не любит шахматы! Вот что писал об этом Эйнштейн * : «Эмануил Ласкер был, без сомненья, одним из самых интересных людей, с которыми я общался в зрелые годы моей жизни... мало было тех, кто соединял своеобразную независимость личности с подлинным интересом ко всем большим проблемам человечества. Я не шахматист и поэтому не в состоянии восхищаться его духовно?! мощью в той сфере, где лежат его величайшие интеллектуальные достижения, а именно в области шахматной игры...
...Мы сблизились во время совместных прогулок, обмениваясь мнениями по различным вопросам. Это был несколько односторонний обмен, в ходе которого я больше получал, чем отдавал, так как Ласкер был по природе своей одним из тех энергичных людей, для которых естественнее утверждать свои собственные мысли, чем прислушиваться к чужим.
Меня в этой личности, вопреки лежащей в ее основе жизнеутверждающей силе, поражала какая-то трагическая нота. Неслыханное умственное напряжение, без которого не может обойтись ни один шахматист, так переплеталось с игрой в шахматы, что он никогда не мог избавиться от духа этой игры, даже когда занимался философскими и общечеловеческими проблемами. При этом мне казалось, что шахматы были больше его профессиональным трудом, чем собственно целью его жизни. Его истинное стремление, казалось, было направлено на научное познание и на ту красоту, которая присуща творениям логики, красоту, из волшебного круга которой никто не в силах выбраться, кто однажды в этот круг вступил. У Спинозы материальное существование и независимость были основаны на шлифовке увеличительных стекол; тем же были и шахматы в жизни Ласкера...»
Несомненно, Ласкер кривил душой. Перед лицом величайшего физика нашего столетия он не осмелился поднять шахматы на должную высоту. Но когда Ласкер освобождался от общепринятой негативной оценки шахмат, то проявлял свои подлинные чувства и горячо защищал право быть шахматным профессионалом (см. предыдущую статью о Ласкере).
И это был подлинный Ласкер (без какой-либо рисовки!), преданный шахматам, готовый за них постоять.
Ласкер не только высказался в пользу профессионализма, но и указал пути материального обеспечения мастеров-профессионалов.
* Цитируем в переводе (с немецкого) Б. Ф. Подцероба.
19
Прежде всего он высказался за создание ФИДЕ: «...Молодые маэстро... добьются объединения шахматного мира в деятельную организацию». Далее он настаивал на введении авторского права на текст шахматной партии. Он считал, что именно так можно обеспечить материальную базу профессионализма.
Прошло несколько десятилетий. И теперь ФИДЕ обсуждает этот вопрос. Президент Ф. Олафссон запросил мнение нескольких специалистов (читатель, конечно, догадывается, что мой ответ был положительным). Образована комиссия во главе с Л. Принсом (Нидерланды), которая должна представить доклад Генеральной ассамблее...
В жизни пожилой Ласкер (молодым я его не мог знать) был милым, мудрым и доброжелательным человеком. Он не находился во власти предрассудков, был первым большим шахматным мастером, который приехал в Советскую Россию после Октябрьской революции. И впоследствии Ласкер неизменно принимал приглашения на участие в соревнованиях в Советском Союзе.
Возможно, что портрет великого шахматиста, данный в этом предисловии, на первый взгляд покажется необычным. Но пусть читатель сначала прочтет книгу, а затем уже составит окончательное суждение.
Теперь же, когда мы с вами, уважаемый читатель, познакомились с великим шахматистом и мыслителем, перейдем к оценке его «Учебника шахматной игры».
Ласкер, видимо, не считал, что он должен дать читателю нечто особо глубокое и законченное. В этом отношении характерны его примечания в сборнике партий международного турнира в Петербурге (1909) — они слишком лаконичны. И это соответствует подходу Ласкера к шахматам — раз шахматная игра неисчерпаема, а ресурсы партнеров ограничены, то к чему глубина анализа? Другое дело глубина мышления за доской — иначе не победишь!
Учебник содержит начальные сведения о шахматной игре, некоторые примеры, которые должны дать читателю представление о тонкостях шахмат, и объемистые сведения по теории начал (с пояснительными партиями).
Глава о комбинации включает множество примеров, относящихся ко всем стадиям шахматной партии. На мой взгляд, представление Ласкера о комбинации несколько старомодно, но коллекция примеров превосходна.
В главе о позиционной игре производит сильное впечатление как исторический обзор, так и собрание примеров позиционной игры. Эта глава — украшение учебника. В наши дни шахматисты мало знают о прошлом шахмат, о том, как формировалось учение о позиции. Ласкер был живым свидетелем развития первого этапа шахматной теории (ведь он выиграл матч у самого Стейница), и здесь сведения об этом периоде развития шахмат читатель получает из первоисточника.
Глава об эстетике шахмат, сама по себе весьма интересная, вряд ли имеет самостоятельное значение. Ее содержание могло бы
20
быть разделено между главой о комбинации и главой о позиционной игре. Заканчивается учебник примерными партиями.
Отметим отсутствие специальной главы об эндшпиле. Сведения о нем рассеяны по книге.
Следует, однако, помнить, что книга написана великим шахматным бойцом и мыслителем. Итак, чтение этой книги, отображающей выдающуюся шахматную индивидуальность, полезно для каждого серьезно изучающего шахматы и интересующегося их прошлым. Издательство «Физкультура и спорт», издавая этот учебник, делает шахматистам хороший подарок.
X. Р. КАПАБЛАНКА
Великий шахматист
Достоинства Капабланки не следует ни умалять, ни приукрашивать: он был таким, каким был, и этого достаточно, чтобы быть великим.
То, что в раннем детстве он проявил удивительные способности к шахматам, не может поразить знатока — это бывало. То же можно сказать о блестящей победе 23-летнего кубинца на международном турнире 1911 года в Сан-Себастьяне. Спустя три года на турнире в Петербурге все уже трепетали перед Капабланкой. Должно было произойти «чудо» (или, иначе говоря, должно было сказаться пренебрежение спортивным режимом), чтобы победителем оказался не он, а Эм. Ласкер. К сожалению, и это бывало...
Капабланка умер в 1942 году, ему шел всего лишь 54-й год. Сразу же после его смерти Алехин написал, что такого величайшего шахматного гения мы никогда более не увидим...
Но как же можно доказать гениальность третьего чемпиона мира?
Уточним прежде всего, что следует понимать под словами «шахматный гений». Ответ может быть однозначным: природный шахматный талант. Известно, что еще три качества необходимы шахматному бойцу для успешных результатов. Это — стойкий характер, специальная подготовка и выносливая, трудоспособная нервная система.
Капабланка обладал не всеми этими качествами. Конечно, он был честолюбив, но разве лишь это необходимо для спортивного характера? С точки зрения общечеловеческих качеств его надо считать слабохарактерным. Он отлично знал, как строго должен вести себя в жизни подлинный спортсмен, но не мог преодолеть своих привычек, которые прочно им завладели.
Со специальной шахматной подготовкой дело обстояло совсем плохо. Величайший шахматный гений почти ничего не читал в об-
X. Р. Капабланка. Учебник шахматной игры, Предисловие. М., «Физкультура и спорт», 1975.
21
ласти шахмат. Он узнавал о том, что создали другие мастера, лишь случайно. Главной базой познания для него был собственный опыт, то, что он получал за шахматной доской во время соревнований.
Были и есть шахматисты, которые много работают в кабинетной тиши. К таким можно отнести, например, Алехина или Фишера. Капабланка в этом понимании не работал; это было ему в те молодые годы, когда формировалось его шахматное «я», просто-напросто не нужно.
И, наконец, о выносливости, трудоспособности нервной системы. Пока не ощущался груз прожитых лет, Капабланка играл за доской легко, сохраняя силы до конца трудной партии. Лишь отсутствие строгого спортивного режима могло выбить его из турнирной колеи. Но здоровье тут уже не играло роли — сказывалась его слабохарактерность.
Итак, из четырех необходимых качеств Капа в полной мере обладал лишь двумя: талантом и трудоспособностью! Так как трудоспособность его была не выше, чем у многих других гроссмейстеров, а успехов он достиг выдающихся, то остается лишь почтительно склониться перед его поистине феноменальным шахматным талантом.
В чем же состоял этот талант?
Шахматист за доской должен принимать решение в оригинальной ситуации, ибо шахматные позиции редко повторяются в турнирной практике. Но все же есть ряд способов сделать некоторое множество этих позиций менее оригинальными, более привычными. Так, например, шахматный мастер применяет более или менее ограниченное число дебютов, он готовит дома и связанные с дебютом планы игры в середине партии. Все это облегчает тяжелую работу по принятию решения за доской.
Капабланка долгое время был в значительной мере избавлен от этих забот. Конечно, осторожности ради он предпочитал начала, где неожиданности в области дебюта были сведены к минимуму, но в целом ему было безразлично, что играть. Это хорошо видно, например, из его примечаний к партии 1918 года с Маршаллом, из 7-й партии матча на первенство мира против Алехина и т. д.
Итак, Капабланке незачем было готовиться к партии. Его талант состоял в использовании алгоритма поиска хода в оригинальной позиции, алгоритма, которым в основном он пользовался интуитивно.
В молодые годы этот алгоритм поиска делал его владельца непобедимым. Достаточно напомнить, что к тому моменту, когда 33-летний Капабланка завоевал первенство мира, он проиграл всего лишь восемь (!) турнирных партий. Ни один шахматист никогда не демонстрировал ничего подобного! Об этом не мешало бы подумать поклонникам Фишера, которые объявили его величайшим шахматным гением всех времен...
В этом алгоритме поиска заключалась феноменальная сила, но тем не менее он определил неизбежное и преждевременное снижение спортивных успехов. Действительно, если есть такое безотказное
22
оружие, для чего искать новое? Зачем проводить бессонные ночи за анализом неоконченных партий? Для чего готовить новые дебютные схемы, планы игры в миттельшпиле, изучать уникальные позиции эндшпиля? Надо ли, наконец, познавать самого себя и изучать партии противников? Ведь и так все идет отлично: гению не надо ни совершенствоваться, ни воспитывать свой характер, ни утруждать себя специальной подготовкой!
Между тем успехи порождали самонадеянность, а отсутствие тяжелой работы постепенно снижало трудоспособность. И вот наступило время, когда великому шахматисту уже под сорок. Способность к счету вариантов — привилегия молодости — снизилась, и уже нельзя в той же степени использовать свое прежде неотразимое оружие.
В этот момент и состоялся матч с Алехиным, имевший далеко идущие последствия. Капабланка не только потерял звание чемпиона мира — он перестал быть столь грозным, как раньше. Его уже не очень боялись, хотя еще около десяти лет он сохранял большую силу. Достаточно вспомнить 1936 год, когда Капабланке было 48 лет. Й в Москве, и в Ноттингеме он играл превосходно. Однако это были его последние достижения. Легкие успехи в молодые годы привели к преждевременному выходу из строя величайшего шахматного гения.
В чем же состоял капабланковский алгоритм поиска решения? Можно ли ответить на этот вопрос, зная лишь результаты применения этого алгоритма: партии, некоторое число анализов, высказываний? Увы, пока о секретах алгоритма Капабланки можно лишь догадываться.
Человек, играя в шахматы, сочетает счет вариантов перебора ходов с так называемой позиционной игрой, когда идет борьба за улучшение ситуации на отдельных полях доски, когда накапливаются мелкие преимущества. Капабланка добивался поразительной гармонии счета вариантов и позиционных тонкостей, тесного взаимодействия всех фигур. В его партиях обращало на себя внимание отсутствие отдельных ходов; для его игры было типично переплетение тонких планов игры с красивыми жертвенными комбинациями и точными маневрами. Так же, как и у гениального пианиста создается звуковая картина, а не слышны отдельные звуки, извлекаемые каждым ударом пальцев по клавишам...
Именно поэтому игра Капабланки производила и производит неотразимое художественное воздействие. В его творчестве господствовала тенденция к простоте, и в этой простоте была неповторимая красота подлинной глубины. Его шахматному вкусу претили ложные внешние эффекты.
Итак, секрет его алгоритма нам пока неизвестен. Но значит ли это, что шахматисты никогда не узнают секрета капабланковского гения? Может быть, когда-нибудь и узнают... Если бы удалось создать сильную шахматную программу для ЭВМ (на уровне гроссмейстера), то, меняя эту программу так, чтобы она находила в партиях Капабланки те же самые ходы, что и творец этих партий, мы
23
получили бы приблизительное представление об его алгоритме, ибо программа работы ЭВМ нам была бы известна.
Капабланка был величайшим мастером эндшпиля. Мне уже приходилось писать, как в 1935 году, во время II Московского международного турнира, мы вместе с Рагозиным демонстрировали ему анализ неоконченной партии Рагозин — Ласкер. Наблюдая за сложными вариантами, Капа лишь с полуулыбкой и не делая каких-либо замечаний в знак согласия кивал головой. Но только дело дошло до одного варианта, заканчивавшегося эндшпилем, он мгновенно отклонил мое шаблонное резюме и высказал мнение, что окончание проиграно для белых; в результате совместного анализа мы не смогли опровергнуть эту оценку.
В дебюте Капабланка был менее интересен — он там редко изобретал, но все же изобретал! Когда ему необходимо было выиграть партию, он находил интересные идеи и в начале партии. Огромную силу демонстрировал он в дебюте в тех случаях, когда противник его принуждал к этому, когда необходимо было искать спасение, искать истину. Достаточно указать на уже упоминавшуюся партию с Маршаллом, в которой впервые был применен вариант Маршалла в испанской партии.
Характерно, что в более поздние годы Капабланка чаще находил интересные дебютные схемы (в защите Нимцовича, в дебюте Рети, в голландской защите, в сицилианской) — жизнь заставила, ибо алгоритм «притупился»!
На собственном опыте мне пришлось однажды убедиться в силе и тонкости одной из его дебютных идей. В 1948 году в III круге матч-турнира на первенство мира, играя с Решевским (защита Нимцовича), я неожиданно белыми попал в трудную позицию; после взаимных промахов партия закончилась моим поражением. Лишь после партии я узнал, что дебютная система, примененная моим противником, была впервые введена в практику в 1929 году Капабланкой на турнире в Карлсбаде...
Любопытно было наблюдать, как создавались эти системы. Когда Капабланка в какой-либо партии в дебюте испытывал разочарование, он обычно еще за доской находил новые идеи; в следующей партии эти идеи уже применялись и так, в турнирных боях доводились до совершенства — дома Капабланка вряд ли работал!
Но нельзя быть чемпионом мира, не владея в совершенстве искусством игры в середине партии. И середина игры, несомненно, сильнейшая сторона творчества молодого Капы. Он играл просто, искусно «снимал» возможности контригры у партнера, проявлял активность так, как этого требовала позиция. Он всегда играл по плану, поэтому у него не было «отдельных» ходов. К ловушкам, к трюкам он испытывал отвращение, он прибегал к ним лишь тогда, когда именно в этом и состоял шанс добиться успеха. К эффектным, красивым решениям он, конечно, был неравнодушен, но считал неэстетичным прибегать к жертвам тогда, когда было простое решение.
24
В известной партии с Маршаллом (Москва, 1925) Капабланка отказался от красивых пожертвований, приводивших к мату, в пользу простого выигрыша ферзя.
Здесь он сыграл 20. Jlfbl (далее было 20. . .ФЬ4 21. С : е5 fe 22. Л : Ь4 и т. д.), а сразу после партии продемонстрировал такой комбинационный вариант: 20. С : е5 fe 21. Ф§4+ Kpf8 22. Л : f7+! Кр : f7 23. Ф§5! Л(8 24. С : h7 и далее, например, 24. . .Са4 25. Cg6+ Kpg7 26. Cf5+ Kpf7 27. Ф§6+ Kpe7 28. Ф : еб+ Kpd8 29. Фс16+ Кре8 30. Cg6+ ЛГ7 31. ЛИ.
Да, молодой Капабланка стремился в шахматах к истине!
Что же произошло в шахматном мире после Капабланки (с тех пор прошло примерно треть века)?
Мир шахмат изменился. Прежде всего он изменился в организационном отношении. Во времена Капабланки чемпион мира имел
власть, по сути дела большую, чем Международная шахматная федерация. Единственной привилегией ФИДЕ было проведение турниров наций. ФИДЕ даже не определяла общих правил шахматной игры, не говоря уже о правилах проведения матчей на первенство мира — здесь хозяином положения был чемпион. В 1922 году в Лондоне Капабланка заставил некоторых своих конкурентов (в том числе и Алехина) подписать соглашение о первенстве мира, где в основном были оговорены права чемпиона: претенденты не смели настаивать на равных правах, опасаясь, что тогда им нечего будет и рассчитывать на матч с чемпионом. Число «шахматных» стран было ограниченным.
Теперь в ФИДЕ входит более 90 стран. Власть ФИДЕ неограниченна, чемпион лишен власти. По закону на шахматном Олимпе все равны. У чемпиона лишь одно преимущество перед своим противником — чемпиону достаточно свести матч вничью, чтобы сохранить свое звание. Чемпион не вправе и выбирать себе партнера в матче; претендент определяется в отборочных соревнованиях, которые проводит ФИДЕ. Правда, в 1972 году, в год матча Спасский — Фишер, эта справедливая система была нарушена: ФИДЕ на время как бы утратила свою власть, и не она командовала шахматным миром (в его же интересах), а Роберт Фишер командовал Международной федерацией. Будем надеяться, что события 1972 года останутся лишь неприятным эпизодом, который более не повторится...
Изменился шахматный мир и в творческом отношении. В шахматах всегда были профессионалы. Правда, в 20-е годы ФИДЕ пыталась разделить шахматистов на профессионалов и любителей (были даже проведены три чемпионата мира среди любителей). Но турниры оказались весьма слабыми, и затея эта не удалась.
Любителям шахмат безразлично, кто сыграл шахматную партию,— она должна быть красивой. А раз шахматы достигли такого
25
развития, что им нужно отдавать всю жизнь (иначе ничего не добьешься), раз красивые партии могут создавать только профессионалы, значит, их существование оправданно и необходимо.
Во времена Капабланки профессиональных, а стало быть, сильных шахматистов числом было меньше. Сейчас их много. В те времена модно было делать вид, что ты занимаешься шахматами как любитель. Так вел себя Капабланка — подчеркивал, что он дипломат или негоциант. Ласкер также считал себя математиком и философом. Сейчас же никто не скрывает своей шахматной профессии. Да и кому придет в голову в наш кибернетический век, когда признано, что первой моделью искусственного интеллекта, по-видимому, будет искусственный шахматист-гроссмейстер, скрывать свою принадлежность к шахматам!
Развитие шахматного профессионализма привело к тому, что важнейшее значение приобрела специальная подготовка. Для этой подготовки необходима весьма большая информация о том, что происходит в области шахмат. Если в свое время (по своему отношению к шахматам) Капабланка не выделялся среди других, то сейчас такой тип шахматиста — исключение... Однако читатель, когда ознакомится с учебником, увидит, как высоко его автор оценивал шахматы!
Капа написал мало шахматных книг: по сути, их только две — «Моя шахматная карьера» и «Основы шахматной игры». Эти книги впервые вышли у нас в СССР в начале 20-х годов и оказали свое влияние на развитие молодых советских мастеров. «Основы шахматной игры» Капабланки — первая моя шахматная книга, из которой я получил систематизированное представление о шахматах. Написаны эти книги просто, автор их не стремился поразить читателя; великий мастер знакомил читателя с такой шахматной игрой, какой ее сам себе представлял. И нельзя понять шахматы, не изучив этих книг, не посмотрев на мир шахмат глазами Капабланки.
«Основы шахматной игры» выдержали с 1924 по 1930 год 8 изданий на русском языке. На базе этой книги Капабланка создал затем «Учебник шахматной игры», заменив, в частности, все пояснительные партии. Эту книгу советские читатели увидели в 1936 году.
Текст «Учебника» перед нынешним изданием был просмотрен, в него внесены незначительные коррективы и сделаны соответствующие примечания. Некоторые партии, приложенные к учебнику, были заменены на более интересные и более характерные для Капабланки. Но в целом учебник остался таким, каким он был. Можно надеяться, что новое издание этого учебника в Советском Союзе будет способствовать еще большей массовости шахмат и ускорит процесс роста новых юных советских шахматистов.
Капабланка слабее всего был в дебюте, и читатель в этом убедится, изучая эту книгу. Приведенные дебютные варианты устарели, да, но это не имеет значения. Автор учебника дает читателю общие советы, как преодолеть ту часть партии, где он сам был не очень силен. Эта часть книги, несомненно, написана искренне, и мы получаем представление о том, как Капа разыгрывал дебют — он старал'
26
ся делать «разумные» ходы. Путь, вообще говоря, скользкий, ибо что это такое «разумные» ходы? Очевидно, это те ходы, которые выглядят разумными с точки зрения современных представлений о шахматах.
Если стать на этот путь, то никогда не найдешь новых идей в теории начал! Капабланка их и не искал, так как он знал, что за дебютом последуют миттельшпиль и эндшпиль, где его сила скажется... Не нужен, вероятно, поиск новых идей в дебюте и малоквалифицированному шахматисту, ему полезней изучать середину игры и концы. Здесь можно полностью согласиться с автором учебника.
Капабланка хорошо поясняет, как надо играть в миттельшпиле. Иногда его рассуждения, когда он рассматривает ту или иную позицию, кажутся слишком общими, он приводит мало вариантов. В действительности это тонкий педагогический прием — он хочет заставить читателя действовать самостоятельно. Как правило, эти рассуждения покоятся на точном анализе, а варианты не приведены лишь потому, что они должны быть найдены читателем.
Капабланка великолепен, когда поясняет позиции эндшпиля. Он выделяет главное, поэтому его рассуждения кажутся простыми!
Грешен, когда я взялся по просьбе издательства за изучение этой книги, то сетовал на свою слабохарактерность: к чему было соглашаться, ведь работа над шахматной программой быстрей не пойдет... Но вскоре настроение переменилось: я убедился, что, если бы Капабланку попросили составить алгоритм игры в шахматы, он сделал бы примерно такой же алгоритм, что и автор этих строк. В этом отношении примечательна полемика с Е. Зноско-Боров-ским: на первое место (в отличие от распространенных представлений) при оценке позиции Капабланка ставил соотношение по материалу и на второе — контроль полей. Я же до этих представлений добирался мучительным путем. Если бы Клод Шеннон в 1949 году имел в своем распоряжении настоящий учебник, а не какой-нибудь обычный самоучитель шахматной игры, то труды математиков — составителей шахматных программ, принявших на вооружение оценочную функцию Шеннона, были бы за четверть века более успешными. Сейчас в программе, которая создается по моему алгоритму, закончена подпрограмма использования дебютной библиотеки; эта библиотека примерно столь же мала, как и справочные сведения о дебютах, которые Капабланка приводит в своем учебнике. Он считает, что шахматист должен не запоминать дебютные варианты, а искать хороший ход. Мы надеемся, что так будет играть и наша программа!
Картотека эндшпилей будет немалой. Это существенно облегчит ЭВМ поиск хода в техническом эндшпиле, машина будет знать как позиции, к которым следует стремиться, так и их оценку. С превеликим удовольствием прочел я у Капы: «Мы рассмотрели... те позиции, которых нужно достигнуть, чтобы добиться окончательного результата». Вот это подлинная проницательность!
А теперь, в заключение, несколько слов о человеческих качествах великого шахматиста.
27
Конечно, как каждый гений, Капабланка был несколько самонадеян, он сознавал свою исключительность, но это не мешало ему быть приветливым, хотя и не всегда... Если он считал себя чем-либо ущемленным, то испанская кровь в нем играла, глаза начинали сверкать, он возбуждался, и тогда оставалось лишь терпеливо ждать, когда гроза пройдет. Он умел ненавидеть и тогда не мог совладать со своими чувствами.
В январе 1935 года в советском посольстве в Лондоне (оно и сейчас помещается там же, на Кенсингтон палас гарден, 13) с разрешения И. М. Майского мы с С. О. Вайнштейном принимали Капабланку за чашкой чая. Было незамедлительно получено согласие участвовать в международном турнире в Москве, и казалось, что беседа быстро кончится. Но стоило Вайнштейну неосторожно спросить нашего гостя о возможности проведения матч-реванша с Алехиным, как начался возбужденный монолог, из которого нам пришлось узнать всю историю ссоры с Алехиным и все несправедливости, совершенные чемпионом мира в отношении нашего собеседника. Капа ушел часа три спустя...
За доской Капабланка держался с достоинством, он умел и выигрывать, и (это бывало редко) проигрывать. Все же мне кажется, что недостатки в его шахматном воспитании были. Так, меня несколько шокировало, когда в проигранных позициях при цейтноте противника он начинал играть блиц (у самого-то время на часах оставалось!) в надежде на цейтнотный промах партнера, а блиц он играл великолепно. Но как это осуждать? В этом состоял последний шанс!
И вне шахмат Капабланка был обаятелен. Это был живой, симпатичный человек, ничто человеческое (он только не курил) не было ему чуждо. Он всегда был приветлив с молодыми шахматистами (если они не задирали нос) и, может быть, поэтому относился хорошо ко мне. Когда в марте 1935 года в ложе Театра оперы и балета им. С. М. Кирова в Ленинграде (шел балет «Дон-Кихот» с Е. М. Люком) Капа увидел мою будущую жену, он сказал потихоньку Вайнштейну (но так, чтобы все услышали): «Et bonne, et belle» («И хороша, и красива»). Ему хотелось сделать нам что-то приятное...
Он был другом советских шахматистов. Всегда приезжал к нам, никогда не отказывался приходить на приемы в советские посольства. Обычно он редко комментировал партии, но в Москве его засасывала подлинно шахматная атмосфера, и он охотно диктовал примечания к партиям для советских изданий.
Капабланка любил гонорары, но проявлял свою любовь весьма искусно, не теряя достоинства. «Если я не буду требовать высокий гонорар,— объяснял он одному недовольному администратору,— то на что же могут рассчитывать другие мастера? Я не могу не думать об их интересах».
К Капабланке как к человеку можно было относиться по-разному, но никто ни в его время, ни ныне не может не признать его
28
удивительный шахматный талант. И автору этих строк остается лишь присоединиться к авторитетному мнению Алехина: ранее никогда такого гения не было и, видимо, никогда не будет.
М. ЭЙВЕ
Выступление в Центральном Доме журналиста
И до войны у наших шахматистов были прекрасные отношения тогда еще не с профессором, а с молодым доктором М. Эйве, хотя в то время он побывал в СССР всего один раз. И мы действительно в 1946 году воочию убедились в том, как хорошо он стал относиться к нашей стране. Да, это было очень трогательно, когда на открытии гронингенского турнира М. Эйве вместе со своими тремя юными дочерьми (сейчас у него еще и одиннадцать внуков) исполнил популярную русскую песню «Широка страна моя родная».
Профессор Эйве остается юным и душой и внешностью — вот так «стареет» наш друг, и нам хочется ему пожелать оставаться только таким. В шахматах сказывается характер человека... Эйве за шахматной доской всегда был исключительно гибким, Алехин называл его прекрасным тактиком. Если он допускал ошибку, то всегда старался ее быстро исправить. Вот почему мы можем надеяться, что Эйве будет хорошим президентом всех шахматистов. Кроме того, Эйве — настоящий исследователь, способный решать самые сложные стратегические задачи. И потому мы уверены, что новый, третий президент ФИДЕ сумеет справиться со сложным и огромным механизмом, который достался ему в управление. Механизмом, состоящим из 80 национальных федераций!
Это, конечно, исключительно удачно, что во главе шахматного мира стоит не только талантливый организатор, но в то же время и творческий человек, выдающийся шахматист. Мы ждем от своего президента еще большей заботы о творческих людях — шахматистах, мы ждем действий, которые поднимут уважение к шахматам. Надеемся на объективность и справедливое отношение к национальным федерациям — членам ФИДЕ.
Желаем профессору М. Эйве, чтобы шахматы при его президен-стве достигли еще большего расцвета во всем мире.
Пятый чемпион
В 1934 году Большой зал Ленинградской филармонии был переполнен. Турнир мастеров с участием Макса Эйве и Ганса Кмоха. Сидя за шахматным столиком, Эйве вытягивал свою левую ногу,
«64», 1971, № 5.
«Юность», 1982, № 5.
25
располагая ее на стуле,— в этом положении ему не так больно (купаясь в Черном море накануне турнира, Эйве ушиб ногу).
Контракт с Алехиным о матче на первенство мира уже подписан; матч год спустя будет происходить в Голландии. Шахматный мир не сомневался в победе Алехина — с 1927 года, после выигрыша матча у Капабланки, Алехин побеждал во всех турнирах, где он играл. Правда, за несколько месяцев до ленинградского турнира Алехин в Гастингсе отстал от первого призера — Флора — на полочка. Но какое это имеет значение? Более важно, что у Эйве не было особо больших успехов.
Тем не менее 34-летний Эйве матч выиграл и стал пятым чемпионом мира. Когда в 60-х годах мы с ним выступали в Иркутске, Эйве выразил желание прочесть лекцию о двух своих матчах с Алехиным (матч-реванш в 1937 году Эйве проиграл). Я боялся неблагоприятной реакции собравшихся любителей шахмат: ведь все они были поклонниками великого шахматиста Александра Алехина. Но Эйве действовал с поразительным искусством. Да, признал он, Алехин в 1935 году злоупотреблял алкоголем. К сожалению, он так поступал не только во время матча на первенство мира, но и во время других соревнований. Стало быть, в том, что Эйве превзошел Алехина в 1935 году, ничего удивительного не было, поэтому Эйве по праву стал чемпионом. А в 1937 году, сказал Эйве, Алехин уже восстановил свою спортивную форму, и он, Эйве, уже не мог с ним справиться. Слушатели наградили экс-чемпиона аплодисментами — я вздохнул с облегчением...
Макс Эйве был прагматиком, он легко адаптировался в изменяющихся обстоятельствах. Таким он был в жизни, таким — и в шахматах. Он изучил в шахматах все, что было опубликовано. Поэтому Эйве хорошо владел известными стратегическими приемами. Но прагматик не может быть стратегом, а стратег — прагматиком. И после матч-реванша 1937 года Алехин справедливо заметил, что по таланту Эйве является тактиком!
Тактиком Эйве был выдающимся. Просмотров у него почти не было, а хитрые неожиданные ходы он просто «выкапывал». Я тоже был неплохим тактиком, но тактика никогда не являлась основой моей игры, и поэтому первые наши встречи заканчивались не в мою пользу...
Результат турнира в Ленинграде зависел от моей неоконченной партии с И. Рабиновичем. Выиграв затянувшийся эндшпиль, я с опозданием явился на заключительный банкет в Доме ученых. Макс поздравил меня и тут же сказал, что устроит мне приглашение на турнир в Гастингс. Тогда он все свои обещания, видимо, хорошо помнил — я не заметил у него записной книжки, в которую впоследствии он заносил все свои дела. О чем только его не просили! Здесь были и приглашения, и просьба поддержать молодых шахматистов, и просьбы о материальной помощи, просили книги, заказывали статьи... Эйве, как правило, никому не отказывал. Используя каждую свободную минуту, он мелким четким почерком (обычно по-немецки) писал статьи, примечания или интервью...
30
Широта его интересов была поразительной. Никогда не расставаясь с шахматами (сколько шахматных книг он написал...), он преподавал математику в женском лицее, а когда появилась вычислительная техника, стал представителем фирмы «Ремингтон» в Европе — разъезжал по многим странам и консультировал фирмы: какая ЭВМ больше подходит для использования в данных условиях. Потом работал главным специалистом в бюро по электронике, которое ведало размещением заказов (каких — не знак\ но пройти в помещение бюро было нелегко), был председателем комиссии Евратома по шахматному программированию. Стал профессором двух университетов, был и президентом ФИДЕ.
Эйве любил путешествовать. Еще в начале 30-х годов совершил кругосветное турне, после чего его окрестили «Летучим голландцем». Как-то я ему рассказал, что выступал в Тюмени и Сургуте, а вот до Салехарда, где живут оленеводы, не добрался...
— Поехали вместе? — предложил Макс.
Долго я уговаривал его стать президентом ФИДЕ, считая, что лишь шахматист, который был чемпионом мира, может понять важность устойчивых и справедливых правил проведения соревнований на первенство мира (президент Рогард отменил постоянно действующие правила). Эйве долго не соглашался, но затем изменил свое мнение и прилетел в Москву, чтобы выяснить позицию Советской шахматной федерации. Я сразу примчался в отель «Метрополь», пошли мы в ресторан (сидели в том самом зале, где в 1925 году проходил знаменитый международный турнир), и за дружеской беседой я высказал надежду, что теперь-то уж будут приняты справедливые правила... Неожиданно будущий президент спрашивает:
— А можно ли будет кроме матчей раз в три года (с претендентом по отбору) проводить дополнительные матчи на мировое первенство?
Я обомлел.
— Ас кем же чемпион будет играть?
— С сильным гроссмейстером, который обеспечит призовой фонд,— отвечает Эйве.
— А если будет два вызова, тогда кто будет иметь приоритет?
— Тот, кто обеспечит больший приз,— последовал незамедлительный ответ.
— Стало быть, стать чемпионом получит надежду не тот, кто талантливей, а тот, кто найдет больше денег?
Эйве в знак капитуляции поднял руки вверх. И сдержал слово — подобных матчей не проводил... Но кое-что другое как президент он все-таки сотворил в этих правилах! И неудивительно — прагматик в создавшейся ситуации находил наиболее «удобное» решение. Тогда я понял: прагматик не должен быть президентом. Однако мое мнение реального значения не имеет — важно, чтобы это понял шахматный мир. Пока этого еще не произошло.
И вот в марте 1975 года, когда предпринимались отчаянные попытки «уговорить» Р. Фишера играть матч с А. Карповым, я обратился к президенту ФИДЕ со следующим открытым письмом:
31
Дорогой профессор!
Мыс Вами являемся последними могиканами из племени чемпионов, действовавших в первой половине нашего столетия, и вряд ли кто другой лучше нас понимает опасности, угрожающие сейчас шахматному миру.
Несомненно, Вы помните то время, когда ФИДЕ взяла в свои руки проведение соревнований на первенство мира. Это был период (примерно 1947—1956 годы), когда общие интересы шахмат возобладали над интересами национальными, групповыми и личными. В шахматном мире торжествовал справедливый порядок. Правда, всемирное шахматное сообщество не выполняло тех своих обязанностей, о которых говорил в свое время Эм. Ласкер,— оно не позаботилось о материальной основе жизни создателей творческих шахматных произведений, но не все же сразу...
Затем наступил период (примерно 1956—1969 годы), когда сторонники частных интересов постепенно отвоевывали позиции у защитников интересов общих. Так был отменен матч-турнир четырех — дамоклов меч, который висел над головами участников матча на первенство мира и заставлял их стремиться к обоюдному согласию; было отменено право побежденного чемпиона на реванш, что связано с потенциальным ущербом для творческого начала в шахматах. Но это еще было терпимое время.
С 1970 года эгоистические интересы начали праздновать победу. Постоянно действовавшие правила борьбы за первенство мира были превращены в клочок бумаги, а затем упразднены. Был отброшен и принцип обязательного проведения матчей на мировое первенство один раз в три года — святая святых, провозглашенная на конгрессе в Париже в 1949 году. Количество участников в межзональном отборе было доведено до 36, что увеличило случайность результатов отбора. Максимальное число партий, которые могут сыграть претенденты, было увеличено до 60, а участники матча на первенство мира — до 36, что также свидетельствует о пренебрежительном отношении к интересам шахматного творчества. Высокие, зависящие от случая призы участникам — своего рода барская подачка — говорят о том же.
Вы, вероятно, не забыли наши беседы (они велись до 1970 г.), профессор, когда я уговаривал Вас дать согласие стать президентом. Мы обсуждали вопросы развития шахмат, создания прочной материальной базы для шахматного творчества, т. е. то, о чем мечтал Ласкер; Ваша будущая президентская программа была превосходной, она имела в виду торжество общих шахматных интересов. А что получилось после выборов? Президент ФИДЕ делает не то, о чем мечтал Ласкер, а то, что ему диктует г-н Эдмондсон, который утверждает при этом, что он действует от имени чемпиона мира.
Справедливости ради отмечу, что, на мой взгляд, далеко не одна федерация и не один президент не проявили должной принципиальности. К сожалению, и советская федерация иногда оказывалась не на высоте положения, а возможно, также и тот, кто пишет эти строки...
с2
Все же я являюсь оптимистом. Как-то пришлось мне прочесть рассказ Марка Твена о незадачливом женихе, который в канун свадьбы неизменно попадал под трамвай, что каждый раз было связано с какой-нибудь ампутацией. Вот и возникает философский вопрос: каким калекой должен стать жених, чтобы невеста (которая его горячо любит) отказалась наконец от замужества? Позволительно в связи с этим спросить: сколько лет должен не выступать в соревнованиях чемпион (талант которого все высоко ценят), чтобы шахматный мир понял наконец, что общие интересы превыше любых эгоистических?
Ранее, когда мы сидели за шахматным столиком, профессор, меня иногда в смятение приводили Ваши неожиданные ходы. Надеюсь, что и сейчас Вы найдете ход, который одобрит шахматный мир и вернет Вам симпатии и доверие как Ваших коллег, так и любителей шахмат (в том числе и советских, и американских). В этом справедливом деле Вы всегда можете рассчитывать на содействие старого друга...
И хотя, когда Макс стал президентом, наши мнения разошлись, добрые отношения остались. Как я радовался, когда получал очередное дружеское письмо из Амстердама, написанное хорошо знакомым мелким, аккуратным почерком!
Многие годы, когда я приезжал в Голландию, Макс охотно приходил на приемы в советское посольство. Затем обстоятельства изменились. Однажды мы с послом присутствовали на живых шахматах на площади перед Королевским дворцом в Амстердаме. Посол пригласил Эйве принять участие в шахматном вечере для дипломатов. Эйве нашел ловкий ход:
— А американский посол придет? — спросил он в уверенности, что тот-то уже отклонил приглашение.
— Обязательно будет, он любит шахматы.
Пришлось Максу приехать в Гаагу, и мы с ним давали альтернативный сеанс (делали ходы по очереди) и выиграли как у американского, так и у советского посла.
Теперь этого полного энергии человека нет. Зачем в октябре он поехал на Ближний Восток, сменив дождливый и прохладный климат Нидерландов на сухую жару? Может, это было ему не под силу?
Чемпионы мира уходили из жизни строго по возрасту и по очередности завоевания шахматной короны. Итак, следующий — автор этих строк. Позвонил я Смыслову и напомнил, что за мной его черед. Смыслов смеялся. Конечно, пока я жив, он может смеяться!..
Эйве был интеллектуалом высокого ранга. Быстрота соображения, понимание намерений собеседника были исключительными. В 1967 году играли мы со Смысловым в Пальма-де-Мальорке, а Эйве приехал как почетный гость. После очередного тура обсуждали мы с Максом проблему искусственного гроссмейстера. Смыслов слушал-слушал и вдруг спрашивает:
— Скажите, а когда все это может произойти?
2 № 3446
33
Эйве незаметно взглянул на встревоженного Смыслова, сделал вид, что призадумался, похлопал собеседника по плечу и с затаенной хитринкой в глазах произнес:
— Ну, лет через двадцать...— Макс высчитал, что к тому времени Смыслов уже играть не будет!
Вообще профессор Эйве не верил, что проблема искусственного гроссмейстера может быть решена. Тем не менее он внимательно и с симпатией следил за моей работой в этой области. И хотя он оставался скептиком, все же понимал великое значение решения этой задачи. И однажды заявил мне:
— Если вам удастся решить задачу создания программы гроссмейстера, то все то, что сделали вы в жизни до этого,— ерунда!
Эйве не будет забыт — такие личности не забываются. Но понять сейчас, что писем от него уже не будет, пока не могу...
П. ПЕРЕС
Пауль
Впервые мы встретились с Кересом в 1938 году в Голландии, во время АВРО-турнира. Пауль был высоким, стройным и тонким, черты лица — почти ангельские. Ел мало, говорил тоже немного, не улыбался, одет подчеркнуто аккуратно. Группа участников была приглашена в гости к мастеру С. Ландау, был там и судья турнира Г. Кмох с супругой. Мадам Кмох тут же окрестила Пауля «Каменным гостем»...
Появился Пауль Керес на международной шахматной арене в 1935 году, на Всемирной Олимпиаде в Варшаве. 19-летний Пауль играл на первой доске в команде Эстонии. Пожалуй, это был первый мастер, которого дала Эстония шахматному миру. Рига, Вильнюс давно были известны своими шахматными традициями, но Таллин ранее не поставлял шахматных талантов.
Однако олимпиада всего лишь олимпиада, и в 1936 году на знаменитый международный турнир в Ноттингеме Кереса не пригласили. Наряду с чемпионом мира Эйве и тремя экс-чемпионами — Ласкером, Капабланкой и Алехиным — там играли четыре молодых гроссмейстера: Флор, Решевский, Файн и Ботвинник (юный Керес тогда еще не был признан).
Год спустя в Австрии, в двух городах — Земмеринге и Бадене,— также проходил сильный турнир, в котором участвовали Капа, Флор, Файн, Решевский, Петров, Элисказес, Рагозин. Вот туда Пауля пригласили. И что же? Новичок сыграл блестяще — он легко завоевал первый приз. Шахматный мир был поражен. О Кересе заговорили как о будущем чемпионе мира! Но нашлись, конечно, и сомневающиеся — ведь это был его первый большой успех...
«Смена», 1975, № 22,
34
Сомнения отпали в конце 1938 года. Голландская радиокомпания АВРО стала организатором феноменального по силе турнира: чемпион мира Алехин, экс-чемпионы Капабланка и Эйве, пять молодых гроссмейстеров — Флор, Решевский, Ботвинник, Файн и Керес (даже Эм. Ласкер не был приглашен). Первые два места поделили Керес и Файн. Права Пауля играть матч с чемпионом мира Алехиным (правил проведения соревнований на первенство мира тогда не было) стали очевидными. Капабланка (он мечтал, чтобы кто-нибудь победил его шахматного недруга Александра Алехина) отвел после турнира Кереса в сторонку и убеждал его не играть матч с чемпионом мира в Южной Америке — там-де у Алехина много друзей...
Конечно, Паулю не повезло в его шахматной карьере. В другое время, вероятно, он стал бы чемпионом мира. А в 40—50-х годах нашего столетия он мог завоевать первенство мира лишь потеснив с шахматного Олимпа автора этих строк. Справедливости ради добавим, что примерно в таком же положении оказались и Бронштейн, и Смыслов, и Таль... Спорный вопрос, что лучше: один раз играть матч на первенство мира или четырежды быть вторым в соревнованиях претендентов? Кересу удалось последнее.
Я должен быть благодарен Паулю. Если бы не он, на протяжении 1938—1948 годов я бы не сумел так далеко продвинуться в области шахмат. В 1938-м (АВРО-турнир) и 1940-м (чемпионат СССР) Пауль меня превзошел. Напряженная подготовительная работа позволила мне опередить Кереса в следующем году (матч-турнир 1941 года). Еще более напряженная работа в 1947—1948 годах дала мне преимущество в матч-турнире на первенство мира.
Да, чтобы опередить Кереса, надо было сделать многое — он был блестящим шахматистом. Исключительно точный и быстрый счет вариантов, тонкое позиционное понимание, комбинационное зрение и мастерство в атаке, глубокая эрудиция — таковы его шахматные достоинства. И человеческие его качества заслуживают уважения.
Жизнь Кереса была посвящена шахматам. Он играл в турнирах, давал сеансы, знал все, что имело отношение к шахматам, много анализировал и много писал, наконец, был шахматным композитором. Он выпустил много книг, в этом отношении следуя старым традициям крупных мастеров. Тогда чего же ему не хватало, чтобы достичь шахматной вершины?
Думаю, что в критические моменты Паулю не хватало стойкости характера. Когда он испытывал давление большой силы, он просто-напросто играл ниже своих возможностей. Видимо, у него был и шахматный недостаток — Керес любил открытые начала, он их чувствовал очень тонко. Современные же закрытые дебюты он, конечно, знал, но недолюбливал. Этим пользовались его партнеры.
Иногда наше соперничество принимало излишне резкие формы, как это было в 1948 и 1952 годах. Увы, из песни слова не выкинешь! О наших неприятных стычках по молчаливому согласию мы в наших беседах никогда не вспоминали и впоследствии подружились.
2*
35
Со временем Пауль ко мне «привык» и, демонстрируя свою силу, учил меня уму-разуму, «испортив» мне два турнира (чемпионат СССР 1955 года и турнир памяти Алехина 1956 года). Выиграв партию, он не мог скрыть радости и говорил: «Улучшаем счет!»
Как турнирный (не матчевый) боец Керес вряд ли кому-либо уступал на земном шаре. Он трижды становился чемпионом СССР (в 1947, 1950 и 1951 годах), четыре раза подряд был вторым призером в отборочных матч-турнирах претендентов на мировое первенство (в Цюрихе 1953 года, Амстердаме 1956 года, в Бледе — Загребе — Белграде 1959 года и Кюрасао 1962 года). Вот неполный перечень послевоенных международных турниров, где он был победителем: Щавно-Здруй — 1950 год, Будапешт — 1952 год, Гастингс — 1954/55 год, Мар-дель-Плата и Сантьяго — 1957 год, Стокгольм — 1960 год, Цюрих — 1961 год, Лос-Анджелес — 1963 год, Гастингс — 1964/65 год, Марианске-Лазне — 1965 год, Бамберг — 1969 год, Будапешт — 1970 год, Таллин — 1971 год! У кого еще есть такие же достижения?
Но Пауль играл и в теннис, имел первый разряд и даже был участником чемпионата СССР! Артистически сидел за рулем автомашины, был в курсе всех политических и спортивных событий. Расписание самолетов во всем мире изучил в совершенстве: когда какая-либо шахматная делегация оказывалась за рубежом, маршрут всегда прокладывал Керес — он мог дать любую справку. Он, конечно, был кумиром всей Эстонии; его любили и советские шахматисты и поклонники шахмат во всем мире. Пауль много играл, много путешествовал, и его книги издавались на разных языках.
С возрастом Керес становился общительнее, остроумнее и, пожалуй, добрее.
Последний раз в турнире мы встретились в 1969 году в Вейк-ан-Зее (Голландия). Там я простудился, но продолжал игру в соревновании. Лежу в постели, анализирую на карманных шахматах отложенную позицию с Портишем — трудный эндшпиль... Неожиданно стук в дверь, и входит Пауль: «Ну что, спасетесь?»
Объясняю, что нашел после долгих поисков одну уникальную ничейную позицию, но как ее получить — не могу придумать. Взял Керес у меня карманные шахматы, подумал и, возвращая шахматы, сказал: «А что, если сыграть так-то?» Посмотрели мы друг на друга, и овладел нами неудержимый хохот — Пауль нашел простой способ получения искомой позиции. При доигрывании Портиш был потрясен — ничья!
Пауль не любил ходить на совещания и заседания, но общественных забот не сторонился. Пригласил я его однажды участвовать в приеме группы гроссмейстеров на высоком уровне. Керес охотно согласился и энергично защищал там интересы шахмат.
Последнее время Керес продолжал играть в турнирах, может быть, не так часто, как в молодые годы. Но все любители шахмат прекрасно помнят, что «Матч века» в 1970 году в Белграде закончился в нашу пользу лишь благодаря блестящей игре Кереса.
36
В начале 1975 года Керес победил на международном турнире в Таллине, а в мае — на турнире в Ванкувере (Канада). Играть ему было нелегко — пошатнулось здоровье. Он никогда не жаловался, лишь в ответ на настойчивые расспросы, посмеиваясь, пожимая плечами и слегка раскачиваясь, признавался: «Болят ноги». А о том, что и сердце пошаливало, никогда не говорил: не был нытиком. Внешне он всегда был готов к бою!
Возвращаясь с турнира в Канаде, Керес 1 июня в Хельсинки почувствовал себя плохо, лег в больницу, и через четыре дня большого шахматиста не стало. После смерти Александра Алехина в 1946 году это самая большая потеря, которая постигла шахматный мир (А. Рубинштейн умер позднее Алехина, но страшная болезнь заживо похоронила Рубинштейна значительно раньше).
Каким Пауль пришел в шахматы — прямым, сдержанным, благожелательным, безмерно преданным любимому делу,— таким он и ушел, разве внешне чуть отяжелевшим, но умудренный опытом, оставив любителям шахмат свои партии, аналитические труды и добрую память о себе как бесстрашном бойце.
Н. Д. ГРИГОРЬЕВ
Предисловие к книге
Мастер Н. Д. Григорьев принадлежал к тем дореволюционным русским интеллигентам, которые понесли свои знания, творчество в народ, помогая великой культурной революции в нашей стране. В рядах русской интеллигенции находилась сравнительно небольшая группа шахматистов, передававшая опыт русской чигоринской школы молодому поколению советских шахматистов.
Григорьев принимал активное участие в организационной шахматной работе; достаточно указать, что он был неизменным председателем турнирных комитетов (по принятой ныне терминологии — главным судьей) во всех трех московских международных турнирах (1925, 1935 и 1936); он был неутомимым пропагандистом шахматного искусства. Можно напомнить его длительные поездки по нашей Родине, в том числе и на Дальний Восток. Он был талантливым мастером и опытным турнирным бойцом.
Все же не эти качества отличали Григорьева от других наших шахматистов — у нас были и есть активные общественники, пропагандисты и талантливые представители практического шахматного искусства. Следует особо подчеркнуть, что Григорьев был большим мастером в области анализа концов. Здесь было мало равных ему.
Его аналитическое дарование являлось исключительным, и результатами своих анализов он всегда делился в многочисленных лекциях. Читал он лекции в своеобразной, сдержанной, нетороп-
Шахматное творчество Н. Д. Григорьева. М.» «Физкультура и спорт», 1954.
37
ливой манере. Постепенно он углублялся в анализ, и слушатели видели красоту, логичность и остроумие его точных аналитических изысканий!
Разумеется, таких результатов Григорьев добивался весьма упорным трудом; зато с каким явным удовлетворением он спешил продемонстрировать друзьям итоги своей работы, изредка заглядывая при этом в маленькие листки, исписанные бисерным почерком...
В области анализа концов он добился поразительных результатов, и его имя будет сохранено в истории эндшпиля наравне с именами Филидора, Троицкого и др.
Собрание воедино аналитических работ Григорьева, частично ранее уже опубликованных в различных периодических и непериодических изданиях, несомненно, будет способствовать дальнейшему развитию теории эндшпиля, даст толчок новым работам советских шахматных исследователей. Можно не сомневаться также, что и более широкие массы наших читателей, изучая анализы, собранные в данной книге, получат немалую пользу в деле повышения своей квалификации и высоко оценят остроумие и глубину работ Н. Д. Григорьева.
В. В. РАГОЗИН
Из воспоминаний о В. Рагозине
Когда мы познакомились — точно не помню. В матче ленинградских профсоюзных команд «Пищевкус» — «Металлисты» мы сыграли первую партию; было это, вероятно, в 1926 году. Запись ее не сохранилась. Рагозин играл белыми, была кембридж-спрингская защита. Белые сыграли не по теории и сделали ход Ch4. В те годы я вполне доверял «теории» и ко всяким уклонениям от нее относился с иронией. Во время партии, к своему удивлению, почему-то не мог найти хорошего продолжения, но это мне не помешало после партии осудить ход Ch4. Мой партнер, менее опытный и более скромный, не стал спорить. Через год этот же ход сделал кто-то из авторитетов (кажется, Капабланка),— долгое время поэтому я без особого удовольствия вспоминал наш первый совместный анализ со Славой Рагозиным...
Рагозин был спокойным, медлительным и немногословным парнем. Кудреватый, с несколько грубоватыми чертами лица, словно мать-природа начала обрабатывать резцом физиономию, но что-то помешало ей довести дело до конца. Одна ладонь его была обезображена из-за производственной травмы. Слава чем-то существенно отличался от других наших сверстников, хотя это отличие и было трудноуловимым.
В 1929 году в Одессе меня поразила его партия с Ненароковым: Рагозин пожертвовал ладью в середине игры за 5 пешек (из общих
Избранные партии Рагозина. М., «Физкультура и спорт», 1964.
38
Ленинград, 1940. Матч Ботвинник—Рагозин
соображений!). Ненароков с трудом свел встречу вничью. Практические успехи Рагозина были довольно скромными, но... за шахматной доской он видел то, о чем более сильные шахматисты и не догадывались.
После чемпионата СССР в Одессе Рагозин легко выиграл матч у А. Ильина-Женевского и завоевал звание мастера. Интересно отметить, что, хотя Рагозин уже тогда глубоко и своеобразно понимал шахматы, первый его успех среди мастеров относится лишь к 1934 году.
Шахматный талант у Славы Рагозина был своеобразным. Можно сказать, что он обладал хорошей интуицией и комбинационным зрением, но и у других есть эти качества... В чем же заключалась специфика рагозинского дарования?
Шахматные фигуры имеют две стоимости, две цены. Одна цена общеизвестная, можно сказать, номинальная. Крупный математик и специалист в области кибернетики Шеннон так оценивает стоимость шахматных фигур: король — 200, ферзь — 9, ладья — 5, слон или конь — 3, пешка— 1 *. В основном с этой оценкой можно согласиться, необходима лишь одна поправка. Если ценность короля 200, то сила его — не более 4; если сила пешки 1, то ценность ее, когда она доходит до последней горизонтали, колеблется от 2 до 8 (точнее, от 3—1=2 до 9—1=8)...
Итак, о номинальной цене можно договориться, но кроме номинальной, средней стоимости фигур есть и другая цена, зависящая от позиции. Затруднительно даже дать наименование этой другой цене фигур; условно назовем ее конъюнктурной, в отличие от сред
* Позже я узнал, что эти числа были даны еще Эйлером.
39
ней. Очевидно, что шахматист, когда он сидит за шахматным столиком, должен не только знать среднюю номинальную цену фигур — с этой задачей справится и новичок,— но и определять их конъюнктурную цену. Эта задача весьма сложна и требует специфического умения. Рагозин с большой быстротой и ловкостью ориентировался на этой «бирже фигур», он отлично оценивал их конъюнктурную стоимость. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что в этом заключалась главная его сила, поэтому он смело шел на варианты с неожиданными жертвами.
Рагозин сыграл большую роль в формировании принципов советской школы, в определении рациональной подготовки шахматиста к турнирным боям. Впервые по-настоящему это было проверено весной 1936 года, во время подготовки к III Московскому международному турниру. Жили мы в Зачеренье, недалеко от Луги. Гуляли, занимались спортом, анализом, играли тренировочные партии. Здесь я отчасти понял, почему Рагозин «хитер» в шахматах — он и в жизни отличался озорным и напористым характером.
Однажды мы задержались на прогулке и опаздывали к обеду. Мой спутник предложил пойти кратчайшим путем — взбираться по склону обледенелой горы высотой метров 30. Вскоре выяснилось, что, стоя на двух ногах, этого сделать нельзя. Тогда Рагозин показал пример: лег на пузо и пополз по-пластунски. Так, подтягиваясь от одного дерева к другому, мы добрались до вершины. К обеду мы, конечно, опоздали, но зато я окончательно понял, почему Рагозин не ищет легких путей и за шахматной доской.
В Зачеренье было сыграно несколько тренировочных партий. По условию они должны были оставаться в секрете, и обе стороны никогда не нарушали это джентльменское соглашение. Думаю, что сейчас я вправе частично нарушить наш договор для того, чтобы читатель лучше понял проблему «Рагозин».
Сицилианская защита
М. Ботвинник В. Рагозин
1. е2—е4 c7—c5
2. Kgl-f3 e7—e6
3. d2—d4 c5 : d4
4. Kf3 : d4 Kg8—f6
5. Kbl—c3 d7—d6
6. Cfl—e2 a7—a6
7. Cel—e3 . . .
Необходимо было обеспечить пешку е4. На 11. . .Кс5 белые собираются отвечать 12. CI2. В случае 11. КЬЗ d5 12. е5 Ке4
у черных отличная позиция.
11. ... Cf8—е7
12. 0—0 0—0
13. g2-g4
Этот ход заслуживает порицания — он лишь затрудняет защиту пешки е4.
7. ... Ф68—с7
8. а2—а4 Ь7—Ь6
9. 12—14 Сс8—Ь7
10. Се2— f3 Kb8—d7
11. Фс11—е2
40
Конечно, идея заманчивая: белые провоцируют черных на ход d6—d5. При этом черные получают на поле е4 центральную пешку, которую у белых есть шанс выиграть... Однако
все это достигается очень доро гой ценой: во-первых, ослабля ется королевский фланг белых а во-вторых, черные фигуры по лучают большую конъюнктур
ную силу!
13.
14. е4—е5
15. КсЗ : е4
16. Cf3—g2
17. ЛП—cl
d6—d5 Kf6—e4
d5 : e4 Cb7—d5 Ла8—c8
Исключительно проницательно сыграно. В случае 17. . .а5 (чтобы обеспечить позицию коня на поле с5) 18. Cf2 Кс5 19. КЬ5 ФЬ7 20. КсЗ Ссб 21. Ле1 у белых были некоторые шансы на успех.
Нельзя сейчас 18. Ф : аб из-за 18. . .Сс4 19. КЬ5 Феб и 20. . . Ла8.
18. СеЗ—f2 Kd7—с5
19. Ь2—Ь4
Последовательно, но плохо! Однако и в варианте 19. Ле1 Ф67 20. ЬЗ f6 положение белых
нелегкое.
Рагозин меняет ферзя и коня на две ладьи — по номинальной цене фигур он проигрывает 2 очка. Но зато оставшиеся у черных ладьи и слоны в связи с неудачным положением белого короля приобретают большую конъюнктурную цену! У белых нет выбора.
20. с2 : d3 Фс7 : с1 +
21. Ла1 : cl Лс8 : с1 +
22. Cg2— fl ЛГ8—с8
Черным некуда торопиться — все их фигуры отлично расположены (нельзя играть 23. de ввиду 23. . .Сс4).
Здесь я настолько был потрясен всем ходом событий, что растерялся и немедленно проиграл партию. У черных две неприятные угрозы: 1) Лс1—al—а2 (или после Лс1—al сыграть Лс8—cl) и 2) Лс1—dl и Лс8—cl — в случае Фе2—Ь2, когда белые парируют первую угрозу. Конечно, первая угроза неприятна, но все же следовало играть 23. Ф62 ed 24. СеЗ Ла1 — это было меньшим злом. Парируя ход Ла1, белые допускают худшее...
23. Фе2—Ь2 е4 : d3
24. Ь4—Ь5
Отчаяние. Спасения уже нет.
24. ... аб : Ь5
25. а4:Ь5 Лс1—dl!
Здесь ладья неуязвима. Грозит либо Лс8—cl, либо Лс8— а8—al.
26. Kd4—сб Се7—f8
27. Cf2 : Ь6 d3—d2!
Пешка проходит в ферзи. 28. ФЬ2—с2 Cd5— f3. Белые сдались.
Теперь читателю, вероятно, понятна стала проблема «Рагозин»; мне лично она стала ясна после этой партии!
Во время войны Славе Рагозину было нелегко — он перенес блокаду Ленинграда, находясь в рядах Советской Армии. Вскоре
41
после войны он добился выдающихся практических успехов: получил звание гроссмейстера после выигрыша матча у И. Бондаревско-го и завоевал второй приз в турнире памяти Чигорина (опередив Кереса, Смыслова, Болеславского, Котова, Бондаревского, Гли-горича!). Одновременно завоевал он и общее признание.
В 1947 году на историческом конгрессе Международной шахматной федерации в Гааге В. Рагозин представлял советскую шахматную организацию. Там советские шахматисты вступили в ФИДЕ, и там было утверждено решение о проведении матч-турнира на первенство мира... На протяжении 15 лет Рагозин — вице-президент ФИДЕ.
Последние годы болезнь подкрадывалась к В. Рагозину, и силы его оставляли. Он уже не мог с успехом выступать в турнирах, но нашел выход: он стал играть по переписке и завоевал звание чемпиона мира. Последние месяцы он быстро слабел, но продолжал живо интересоваться шахматными новостями...
Следует полагать, что читатель найдет в книге немало интересного. Не все партии равноценны, это же относится и к примечаниям. Но это рагозинские партии — они не похожи на «обычные» партии. В. Рагозин не успел подготовить книгу к печати. Эту работу выполнили его друзья; они старались бережно относиться к его мыслям, к его творческому наследию.
Д. Ф. ОЙСТРАХ
Музыкант и шахматист
Познакомились мы в 1936 году; Давид Федорович был чуть старше. Оба прославились в те времена на международных турнирах: Ойстрах — на скрипичном (Брюссель, 1937), я — на шахматном (Ноттингем, 1936). Конечно, я уступал Давиду Федоровичу в общем зачете, так как он неплохо играл в шахматы (I разряд), а я скрипку в руках не держал...
Где мы познакомились — не помню, кажется, в Московском шахматном клубе.
Тут же были и наши жены, Тамара Ивановна и Гаянэ Давидовна. После небольшого вступления Ойстрах приступил к делу: «Михаил Моисеевич, как вам удалось побывать в Ноттингеме с женой?»
По тому времени это была величайшая редкость — за границу выезжали с женами лишь на постоянную работу, а в творческие командировки ездили без жен. Я и рассказал, что Н. В. Крыленко добился специального разрешения у М. И. Калинина. Ойстрахи сразу загрустили!
Давид Федорович очень любил шахматы и выступал в соревнованиях, в частности играл в массовых командных матчах. Но вер-
Д. Ф. О й с т р а х. М., «Музыка», 1978.
42
шиной его шахматной карьеры был матч с С. С. Прокофьевым (1937), который начал играть в шахматы еще в дореволюционные годы. Матч был проведен с большой помпой, по Москве были расклеены афиши, работники искусств и шахматисты живо им интересовались.
Это была борьба характеров: порывистый Прокофьев, воспитанный в духе дореволюционных русских шахмат (он играл королевский гамбит и прочие открытые дебюты, безрассудно стремился к атаке), и осторожный, хладнокровный Ойстрах, современный шахматист (он предпочитал закрытые начала; не рисковал и обладал достаточно высокой техникой). Давид Федорович легко выиграл матч.
Где бы Давид Федорович ни выступал с концертами, если он узнавал о шахматном соревновании, то всегда приходил на игру. Помню, весною 1939 года Ойстрах посетил Центральный Дом работников физкультуры Ленинграда и наблюдал за партией Белаве-нец — Ботвинник (11-й чемпионат СССР). Конечно, как почетный зритель, Давид Федорович наблюдал игру со сцены!
В 1940 году Ойстрах подарил мне старинный учебник шахматной игры (1853) с трогательной надписью...
Во время войны мне пришлось побывать в Свердловске и давать сеансы одновременной игры в госпиталях. Приятно было встретить знакомое лицо: Т. Ойстрах работала в госпиталях, проводя там культурные мероприятия для раненых воинов.
После войны были мы с женой в гостях у Ойстрахов в их квартире на ул. Чкалова. Поговорили, конечно, о шахматах, музыке. Давид Федорович рассказал о забавном эпизоде, который, вероятно, характерен для прямоты этого большого артиста. Как-то он записался на пластинку (насколько я помню, это было в Варшаве и Ойстрах исполнял «Грезы любви» Крейслера) и, когда ее прослушивал, заметил фальшивую ноту. Он решил, естественно, что это дефект записи, и попросил ее повторить. Давид Федорович был поражен — повторилась та же фальшивая нота! «Представляете,— смеясь от души, говорил Ойстрах,— оказывается, я всегда в этом месте фальшивил на концертах...» Пришлось записаться в третий раз... Великий скрипач был самокритичен и требователен к себе — иначе Ойстрах не был бы Ойстрахом.
Одна из памятных наших встреч была в 1960 году в Лейпциге во время Всемирной шахматной олимпиады. Ойстрах там гастролировал, и жили мы в гостинице «Астория». Давид Федорович предложил вместе отобедать. Никогда наша беседа не была столь непринужденной, дружественной и откровенной. Это было весьма приятно, так как чувствовалось, что Ойстрах относится ко мне с доверием. Но было и немножко грустно: мне показалось, что всегда жизнерадостный Ойстрах чем-то озабочен, в какой-то мере перестал быть оптимистом. Как мог, я постарался поддержать старого друга, и, кажется, мой юмор произвел свое действие...
43
А. А. ЛЯПУНОВ
Проницательность
Искусственный интеллект, которого пока нет (равного человеческому интеллекту), будет создан трудами специалистов в области кибернетики и вычислительной техники. Функции этого искусственного субъекта будут ограниченными, хотя он должен быть весьма трудоспособным. Но скоро ли удастся сделать его проницательным? Если настолько же проницательным, каким был А. А. Ляпунов, то вряд ли...
Каким образом узнал Алексей Андреевич о моей работе по шахматной программе — не знаю, скорей всего, от нашего общего друга Н. А. Криницкого. После того как в 1968 году вышла книжка «Алгоритм игры в шахматы», Ляпунов прислал письмо, где настаивал, чтобы я сделал доклад на его семинаре.
Это было весьма неожиданно. Большинство математиков относилось к моей работе с вполне обоснованным скепсисом: личность как шахматиста-профессионала, так и «электротехника-любителя» казалась им неподходящей для исследований в области кибернетики, а необычные идеи — более чем сомнительными. Лишь профессор Криницкий занимал четкую и благожелательную позицию, но сколько часов мы затратили с ним на жаркие споры, прежде чем стали единомышленниками!.. И вот сам Ляпунов приглашает приехать в Новосибирск!
Доклад на семинаре был в сентябре 1969 года. К тому времени мне удалось продвинуться вперед — сформулировать понятие «зоны игры», местного сражения на шахматной доске. Нигде ранее о зоне я не рассказывал и беспокоился, не вызовет ли это новые критические замечания.
Алексей Андреевич решил проводить семинар в самой большой аудитории университета. Он догадывался, что многие придут для того, чтобы «поглазеть» на бывшего чемпиона мира. Ляпунов, видимо, решил воспользоваться этим в целях кибернетической пропаганды и не ошибся — аудитория была забита до отказа.
После доклада выступил Ляпунов, сказал несколько общих фраз, а затем основное внимание уделил... зоне игры! Несомненно, он впервые услышал на семинаре о зоне и тут же понял, что это самое важное, что содержалось в докладе. Вот это подлинная проницательность.
Впоследствии мне удалось доказать, что зона является основой моделирования шахматной игры как многоступенчатой системы управления и что лишь в этом случае возможно формирование узкого и глубокого дерева перебора, иначе нельзя решить задачу о поиске хорошего хода * * . Долго я недоумевал, как же это Алексей
Слатья написана по просьбе редакции журнала «Проблемы кибернетики» в 1976 году.
* Впоследствии «зона игры» была заменена на «цепочку».
44
Андреевич быстро нашел «хороший ход» и высоко оценил зону игры. Лишь недавно ознакомился я с его работой «Об управляющих системах живой природы и общем понимании жизненных процессов», написанной еще в 1962 году *; уже там Ляпунов рассматривал многоступенчатые системы... Поэтому он и сумел сразу разобраться в положительных чертах нового алгоритма шахматной игры.
После доклада Алексей Андреевич повел меня к себе домой, и начались за чашкой чая научные дискуссии. Тут я рискнул и заговорил о своих идеях в области машинного перевода. Криницкий строго-настрого запретил поднимать мне этот вопрос; он объяснял, что Ляпунов является тонким специалистом в этой области и он должен высмеять мои наивные идеи, относящиеся к переводу.
Однако Алексей Андреевич с таким вниманием и деликатностью меня выслушал, что душа его стала мне ясна. Ляпунов — передовой ученый нашего времени — был одновременно и добрым, и милым человеком, типичным русским интеллигентом (и по внешности)... Главным его призванием была наука, интересы науки были для него превыше всего; когда Ляпунову казалось, что он находил подходящего коллегу, Алексей Андреевич сиял и был готов на любое доброе дело. С обывательской точки зрения, Ляпунов был излишне принципиален, и, что скрывать, его принципиальность иногда не приносила ему пользы.
Как писал Алексей Андреевич, «устойчивость надорганизменных образований существенно выше, чем устойчивость самих организмов (организм рано или поздно погибает)». Да, организм погибает, но, когда «организм» обладает интеллектом Алексея Андреевича Ляпунова, он еще долго живет в том смысле, что оказывает воздействие на тех, кто с ним общался лично или изучал его работы.
А. Я. МОДЕЛЬ
Искусный аналитик
Не стало Абрама Яковлевича Модели. Ушел последний из числа тех, кто родился в прошлом веке, а завоевал звание шахматного мастера после Октябрьской революции.
Первую партию мы с ним сыграли летом 1925 года в шахматном клубе Ленинградского Дворца труда, в турнире I категории. Вообще же мне сначала довелось ближе узнать человеческие, а не шахматные качества Абрама Яковлевича. Это произошло в ноябре 1926 года, когда оба мы были участниками матча Ленинград — Стокгольм. Модель отличался жизнерадостностью, находчивостью, быстротой соображения и реакции. Последнее он доказывал неизменным трюком: приставлял свою раскрытую правую кисть руки ладонью вверх к так же раскрытой ладони добровольца-скептика,
* «Проблемы кибернетики», 1962, № 10. «Шахматы», 1976, № 10.
45
клал монетку на чужую ладонь и командовал — раз, два, три... Со счетом три скептик должен был зажать монетку в своем кулаке, но она всегда оказывалась в кулаке Модели. Этот «фокус» АбралМ Яковлевич повторял с кем угодно и сколько угодно раз.
Все это я впервые «узрел» на встрече шахматной команды с сотрудниками полпредства СССР в Гельсингфорсе. После того как Модель всех очаровал своими фокусами, он предложил последний номер: стакан, наполненный водой, прилипнет к потолку! Немедленно появился стакан, лестница и биллиардный кий. Наконец стакан кием прижат к потолку, а кий держит сам консул. Модель командует, когда нужно отнять кий от стакана: раз, два... и сочувственно говорит консулу: «Придется так постоять, не то стакан упадет и вы обольетесь». Общий хохот...
На второй день в Стокгольме гуляем по городу — чудо! Модель уже говорит по-шведски. Оказывается, Абрам Яковлевич успел освоить шведское произношение и читает нам вывески.
Моделя как шахматиста я хорошо узнал осенью 1927 года. Играли мы в 5-м чемпионате СССР в Москве; вместе жили в комнате № 217 в гостинице «Ливерпуль» (ныне «Центральная»), что в Сто-лешниковом переулке. Вместе анализировали партии, готовили дебютные схемы. Модель слабо знал теорию начал, предпочитал играть «нетеоретические» дебюты — он и научил меня играть французскую и голландскую!
Анализировал он мастерски, с большой точностью и тщательностью, а я в анализе в свои 16 лет был птенцом. «Мишель, не торопись»,— говорил Абрам Яковлевич, когда я быстро показывал ему «форсированный» многоходовый вариант, и вскоре он находил «дыру» в моем анализе уже на втором ходу... У Моделя я и научился искусству анализа!
В чемпионате Модель играл блестяще. Опустив руки между колен и низко держа голову над доской, он полностью отрешался от остального мира — в эти минуты для него шахматы были всем. В простых позициях он находил тонкие пути к инициативе. Он лишь на очко отстал от победителей турнира.
Тонким аналитиком и мастером остроумных ситуаций проявил себя Абрам Яковлевич в 1929—1930 годах, во время нашумевшего «матча Икса» по телефону против десяти сильных шахматистов Ленинграда — соревнование было организовано молодежной газетой «Смена». И меня уговорили играть, не так уж трудно — ход в день. Конечно, я консультировался с Моделем — он «помогал» и другим участникам. Матч закончился полной победой «Икса» — Вскоре в «Шахматном листке» появилась статья Моделя, где он рассказывал, что по поручению редакции выяснял, кто же такой этот «Икс», и пришел к выводу, что «Икс», несомненно, он сам! Рассказывали, что Н. Крыленко от души восхищался как невинным озорством, так и аналитическим мастерством Моделя.
В 1933 году, когда я проиграл 1-ю партию матча С. Флору, Крыленко встревожился — как помочь? Конечно, был приглашен в Москву Модель, и он приехал с уже готовыми стихами (надо было 46
рассеять мое уныние). Оставляя в стороне литературные достоинства этих стихов, они тем не менее дело свое сделали...
Флор доволен, как дитя, ходит именинником — в первом туре он шутя справился с Ботвинником.
И безмерно упоен эдаким успехом, пишет письма Саломон всем знакомым чехам:
так и так, мол, господа, победитель в драке я, и Россию без труда «бьет» Чехословакия...
На сердце Миши
Скребутся мыши —
Варь я нт Панова навек разбит.
И мой Мишутка вздыхает жутко: ужели снова я Зуду бит?
Дрожат колени, потерян сон: ужель он гений, а я пижон?
Увы, 6-ю партию я вновь проиграл. Когда матч переехал в Ленинград, все решили, что я безнадежен. Только Слава Рагозин и Абрам Яковлевич были другого мнения. На квартире у Моделя был обновлен вариант Панова, в 9-й партии Флор потерпел поражение. А голландская (по совету Моделя) в 10-й партии помогла свести матч вничью.
Модель был одаренным человеком. Он играл в шахматы, музицировал, сочинял стихи, преподавал математику, был искусным фокусником и всегда оставался скромным, добрым и жизнерадостным человеком. Шахматы любил безмерно, был предан им всю жизнь. Незадолго до смерти Абрам Яковлевич закончил обе свои партии из матча СССР — Швеция по переписке, набрав 1х/2 очка. Самое удивительное то, что душа его не старела. Через неделю после тяжелой операции Модель уже написал полные юмора, жизнеутверждающие стихи:
Хвороба меня не согнула в баранку, ничуть не спешу повидать Капабланку; а если загнусь на девятом десятке, так это же, братцы, в нормальном порядке...
80-летний Модель оставался самим собой!
47
Г. А. ГОЛЬДБЕРГ
Друг Гриша
Познакомились мы полвека назад у моих родственников на Петроградской стороне в Ленинграде (он, конечно, знал меня раньше — в ту пору я был уже шахматист известный). Ему тогда стукнуло 18, мне — лишь 15.
Гриша Гольдберг был высоким, стройным и длинноногим. Глаза его как бы высверливали собеседника, лицо — мужественное, а волосы — разного цвета. «Прихожу в парикмахерскую подстричься,— улыбаясь, рассказывал Гриша,— а мастер говорит, что не мешало бы и подкраситься...»
Учился он в Институте народного хозяйства. Шахматистов там было немало; ходил Гриша.в клуб совторгслужащих.
В середине 20-х годов был завезен с Запада настольный теннис (пинг-понг); Гриша имел первый разряд. Мы с приятелями специально ходили (задолго до сеанса) в кинотеатр «Рот-фронт», что на Садовой. В фойе театра были расставлены столы и проходили турниры по пинг-понгу, где Гриша сражался, и не без успеха.
В конце 1929 года в Одессе проходил очередной чемпионат СССР — второй в моей шахматной жизни. Одновременно состоялись командные соревнования, где на третьей доске за Пролетстуд играл Гольдберг. После тура Гриша становился вожаком шахматной молодежи, и под его руководством шли мы ужинать. «Одиннадцать бифштексов и один разврат с луком (в меню, конечно, был рост-брат!)»,— громогласно заказывал он официанту, сохраняя серьезное выражение лица. Жизнерадостности его не было границ!
Шахматную его силу я почувствовал в партии на чемпионате Ленинграда в 1932 году. Гольдберг дебют и середину игры разыгрывал своеобразно; в теории он не был силен, но плохих ходов не делал. Я чувствовал, что мой партнер нарушает общепринятые каноны, играет «неправильно», но как бороться с этой манерой ведения шахматного боя — не знал! Отложили мы партию в объективно проигранной для меня позиции...
Бессонная ночь, утром показываю варианты Моделю; он предсказывает поражение, но я не унываю — уж очень глубоко все проанализировано. В анализе Гриша явно был тогда слабее, и в итоге — ничья!
Вскоре Гольдберг проявил себя как большой шахматный организатор. Он легко устанавливал контакты с начальством; когда он тяжелой, «припечатывающей» походкой входил в кабинет и решительным голосом докладывал обстановку, с Гришей обычно соглашались.
Не менее удачно он обращался и с подчиненными, действуя как настоящий менеджер. Вторая половина матча Ботвинник—Флор (декабрь, 1933), проведенная в Большом зале Ленинградской кон-
«Шахматы в СССР», 1977, № 3.
48
серватории, продемонстрировала незаурядные организаторские способности Гольдберга. В 30-е годы он был душой шахматной организации Ленинграда.
Война. Офицер Гольдберг в военно-морской авиации. Я в это время был в Перми — работал в Управлении высоковольтных сетей, но шахматы не оставил, писал примечания к партиям матч-турнира 1941 года; подумывал о матче с Алехиным — ведь переговоры о матче могли возобновиться после войны. На кого из друзей можно было бы рассчитывать в этом трудном деле? И решил я просить помощи у Рагозина, Рохлина и Гольдберга.
Жили мы (6 человек в одной комнате) в общежитии Театра им. Кирова, на сцене которого выступала моя жена. Как-то вечером стук в дверь, и... появляется офицер Гольдберг!
Он приехал проведать свою жену — она работала в одном из местных госпиталей. Поговорил я с Гришей о матче на первенство мира. Мой собеседник только руками развел: «Что можно сделать — война...»
Война кончилась, и Гольдберг работал в одной московской строительной организации. Вскоре он возглавил шахматную работу в ДСО «Труд». Перед матч-реваншем на первенство мира с В. Смысловым (1958) я предложил ему быть моим секундантом, и Гриша охотно согласился.
Во время матча я понял, где Гриша был поистине силен как шахматный мастер. Он блестяще знал и анализировал эндшпиль. При анализе неоконченных партий в эндшпиле он оказал мне неоценимую поддержку.
Один раз мы с ним, правда, опозорились — речь идет о 15-й партии. Отложена она была в выигранной позиции, перевес в матче должен был составить 5 очков, и мы «демобилизовались». Во время доигрывания я сначала растерялся, а затем забыл о контроле и просрочил время. Здесь выяснилось, как велика Гришина дружба — он был в отчаянии.
Работать с ним было легко — помогала его жизнерадостность. В трудный момент он отпускал меткое словцо, мы покатывались со смеху, и утомление отступало.
В 1963 году Гольдберг организовал в «Труде» всероссийскую детскую шахматную школу и уговорил меня встречаться с ребятами 3—4 раза в год. В Москву на занятия являлись Карпов, Балашов, Рашковский, Тимощенко и другие. Результаты школа дала неплохие, и Гриша торжествовал. В 1969 году занятия возобновились, и хотя состав мальчиков оказался менее удачным, но успехи девочек превзошли все ожидания.
Гольдберг любил помогать другим и старался делать это незаметно. Так, в 1959 году неожиданно я узнаю о решении Моссовета обменять мне квартиру. Выяснилось, что хлопотал Гриша. Он видел, как трудно было во время соревнований — окна прежней квартиры выходили на трассу. Перебрался жить я в тихое место.
Последнее живое шахматное дело, совершенное Гольдбергом,— организация высшего шахматного образования; можно не сомневать
49
ся, что другой бы это не осилил. Надо было не только добиться согласия на новое дело руководителей физкультурного образования, но и убедить молодых людей и девушек стать образованными шахматными профессионалами.
Гриша из года в год искал по стране талантливых абитуриентов, дрался за увеличение численности приема студентов на шахматную специализацию и по праву гордился успехами своих питомцев. Имена гроссмейстера Балашова, мастеров Чехова, Ахшарумовой и Зайцевой всем известны. Воспитал Гольдберг и ряд талантливых шахматных организаторов.
Гольдберг много ездил по Советскому Союзу. Его лекции выслушивались с огромным вниманием — мало что сейчас знают об истории советских шахмат периода 20—60-х годов. Гольдберг зачитывал на лекциях выдержки из документов и публикаций того времени. Слушателям было ясно — лектор не фантазировал!
Последние годы тяжелая болезнь одолевала Гольдберга — все чаще он жаловался на сердце. 1 декабря прошлого года он провел рабочий день в институте физкультуры среди своих студентов, приехал домой и почувствовал себя плохо. Большого шахматного энтузиаста не стало...
А. А. КОТОВ
Саша Котов
Первое поколение советских гроссмейстеров, с которым связано становление советской шахматной школы, не было многочисленным: Флор, Рагозин, Толуш, Лилиенталь, Ботвинник, Котов, Бондарев-ский, Керес... Теперь неожиданно ушел из жизни Котов — нас осталось только трое.
Когда в 1938 году в киевском полуфинале 11-го чемпионата СССР новичок — перворазрядник Котов — завоевал право участия в финале, многие удивились. Звание мастера, конечно, ему присвоили, однако можно ли многого ожидать от шахматиста, который лишь в 24 года добился мастерского результата? Но вот в Ленинграде год спустя начался чемпионат, и Саша Котов, сыграв несколько блестящих партий, снова в лидерах, хотя в турнире играли все сильнейшие. На финише ему пришлось довольствоваться вторым местом, но газеты уже публикуют фото молодого гроссмейстера! Саша Котов стал популярен в шахматном мире.
Потом, правда, успехи чередовались с относительными неудачами. Характерен в этом отношении послевоенный международный турнир в Гронингене (1946). Выступал там Котов без особого успеха, но в 14-м туре он черными в 24 хода разгромил лидера. Вот эта партия.
«64», 1981, № 3.
50
Защита Нимцовича
М. Ботвинник А. Котов
1. d2—d4
2. с2—с4
3. КЫ—сЗ
4. а2—аЗ
5. Ь2 : сЗ
Kg8-f6 е7—еб
Cf8—Ь4
СЬ4 : сЗ+ d7—d5
Вряд ли сильнейшее, но черные, видимо, заранее были готовы к системе 4. еЗ d5 5. аЗ С : сЗ+ 6. Ьс. Здесь белые ре
шаются на непроверенное практикой продолжение.
6. с4 : d5 еб : d5
7. Cel—g5
В последующие годы было подтверждено, что ферзевый слон белых лучше всего в этом варианте расположен на поле cl! Теперь черные легко уравнивают игру.
7. ... с7—с5
8. f2— f3
Избегая варианта 8. еЗ Фа5 с последующим Kf6—е4.
8. ... h7—h6
9. Cg5 : f6
И 9. Ch4 Фа5 10. ®d2 Kbd7 11. еЗ Ь6 с дальнейшим Сс8—аб не давало белым перевеса.
9. ... ®d8 : f6
10. е2—еЗ 0—0
И. Kgl—е2 ЛГ8—е8
12. Kpgl—12
Готовя перевод коня на поле f4, что вряд ли можно признать удачным. На 12. Ф62 черные могли ответить 12. . .Kd7.
12. ... Ф16—е7
• 13. Ф61—d2 Kb8—d7
14. Ке2—f4
В этот момент турнирной борьбы у меня было IP/2 очков из 13, и я уже потерял чувство опасности. После этого хода не обеспечены позиции как коня, так и пешки еЗ. Правильно было 14. Kg3 с возможностью
перевода коня на поле fl; позиция белых была бы достаточно прочной.
14. . _ Kd7—16
15. СП—d3 Сс8—d7
16. h2—h3
Белые еще могли путем 16. Ь4! с последующим h4—Ь5 укрепить позицию коня. Но им мерещилось, что надо готовить ход g2—g4 — сразу 16. g4 С : g4 17. fg К : g4+, конечно, было опасным.
16. ... Фе7—d6
17. ЛЫ— Ы
Белые не находят верного плана. И сейчас правильно было 17. Ь4. Ладью следовало временно оставить на hl для защиты поля Ь2.
17. ... Ь7—Ь6
18. Cd3— fl Ле8—е7
19. аЗ—а4
Потеря времени.
19. ... Ла8—е8
20. ЛЫ—el с5—с4!
Решающий ход, который явился для белых полной неожиданностью,— отступление коня на d3 исключено и грозит неизбежное g7—g5.
21. g2—g4
Белые совсем растерялись!
21. ... g7-g5!
22. Kf4—е2
И 22. Kg2 ФЬ2 не давало спасения.
22. ... Ле7 : еЗ!
Точно рассчитано. После 23.
51
Ф : еЗ ФЬ2+ 24. Cg2 Л : еЗ 25. Кр : еЗ Ф : g2 26. ЛЫ Ке4! черные остаются с материальным преимуществом.
23. Ке2—g3
Или 23. Kgl Ке4-Н 24. fe ФgЗX.
23. ... Фйб : g3+!
24. Kpf2 : g3 Kf6—е4+ ,
и белые сдались.
Типичная партия для Котова, когда он в ударе!
И, наконец, последний тур. Котов белыми играет против единственного в то время экс-чемпиона мира. Александра Александровича уговаривают не рисковать и сделать ничью. «Нет,— отвечает Котов,— я хочу выиграть и у Макса Эйве». И выиграл! В итоге турнирный успех скромный, но первые два победителя повержены...
Бывали и выдающиеся турнирные достижения. И самым большим триумфом Котова, несомненно, был межзональный турнир в Стокгольме 1952 года. Не проиграв ни одной партии, он обошел ближайшего конкурента на 3 очка, хотя среди участников были такие именитые гроссмейстеры, как Петросян, Геллер, Глигорич, Тайманов, Авербах, Сабо, Штальберг, Унцикер...
Примечательно, что в этом турнире 39-летний Котов проявил себя как мастер разностороннего стиля, он играл так, чтобы его партнеры не могли проявить своих лучших качеств,— высшее мастерство в шахматах!
Чем же объяснить сочетание выдающихся успехов с результатами сравнительно скромными? Как-то Е. Геллер сказал мне: «Если шахматист не в настроении и терпит неудачу, значит, техника игры не на высоте...» Глубокая мысль! Одним талантом не проживешь... Когда нет вдохновения, техника должна выручать шахматного бойца. Но откуда быть технике у Саши Котова? Все это зависит от турнирного опыта и творческого окружения в юные годы. В шахматной Туле он не мог этим запастись, а в Москву попал уже поздно! Когда Котов был в хорошем настроении, шутки с ним были плохи. Однако недостаток техники укорачивает спортивную жизнь гроссмейстера. Котов это почувствовал вовремя и стал перестраивать свою творческую деятельность.
Вообще инженер Котов не был только шахматистом. Во время войны он участвовал в создании новой конструкции миномета, за что и был награжден орденом Ленина,— этот миномет воевал! А последние десятилетия стал писателем; темой его художественных произведений, конечно, были шахматы. Он писал об Алехине и Карпове; использовал и опыт своей жизни.
Мечтой его было выпустить кинофильм о гениальном Александре Алехине. Скоро эта картина (по сценарию Котова) выйдет на широкий экран.
Может быть, мастерам и не все импонировало в писательской деятельности Котова. Но по-своему он был прав — его слово было обращено к широкой читательской массе. Он знал о своем праве на художественный домысел.
52
Александр Котов был и настоящим шахматным автором, и среди этих книг главной и весьма популярной является «Шахматное наследие Алехина». По ней учились многие квалифицированные любители.
Котов был непоседой, характером обладал неуемным. Он всегда «лез» туда, где интересно: играл большую роль в общественной шахматной жизни, судил ответственные соревнования, писал злободневные статьи. Он не боялся конфликтов, иногда поэтому ссорился и с друзьями. Но — удивительное дело — всегда первым протягивал руку, ликвидируя размолвку!
Любил присочинить (вероятно, это необходимо для профессии писателя), посмеяться, в том числе и над самим собой. Например: Котов, сидя за рулем, нарушает правила. Инспектор требует предъявления водительских прав. «Я — Котов»,— гордо заявляет гроссмейстер. Инспектор внимательно изучает документ и, улыбаясь, возвращает права владельцу. «А, так вам мое имя известно?» «Нет,— отвечает удивленный инспектор,— вас я не знаю, но моя фамилия — тоже Котов!»
Последние годы он внимательно следил за моей работой по созданию искусственного гроссмейстера, торопил меня и сердился, что работа затягивается. Александра Александровича не пугала возможность появления сильного автомата. Более того, он уже начал писать роман на эту тему. Доверительно сообщил, что имя героя романа — Направник. «Что, не обидитесь? — посмеивался он.— Ведь созвучно!»
Хотя здоровье его поколебалось, ио ритм жизни не слабел. Успел Александр Котов сделать многое... Шахматный мир его не забудет.
Б. Ф. ПОДЦЕРОБ
Верность дружбе
Конец 20-х годов. Массовое увлечение шахматами среди молодежи. Занимается шахматной работой в Ленинграде и Пролетстуд; зампред шахматной секции — студент-филолог университета Борис Подцероб, секретарь — студент строительного института Лев Абрамов.
Студенческих соревнований было много. Мне довелось играть в чемпионате университета осенью 1928 года. Среди зрителей был и шахматист 2-й категории Подцероб.
Память у него была поразительной. В 1975 году, работая над книжкой «Три матча Анатолия Карпова», я никак не мог вспомнить начало моей партии с Г. Равинским из командного матча 1930 года. Позвонил Борису Федоровичу. «Как же,— ответил он,— я ведь
«64», 1983, № 6.
53
присутствовал на этом матче». И продиктовал точный порядок ходов!
Судьба так распорядилась, что на шахматы у него оставалось мало времени. И неудивительно: после окончания университета и получения дипломатического образования — напряженная работа сначала в Наркоминделе (был начальником секретариата наркома), затем в МИДе (генеральный секретарь МИДа, зам. министра, посол в Турции, Австрии, последние годы — посол по особым поручениям), но увлечение шахматами не ослабевало. Стиль игры у него был строгий, авантюр избегал, позиционное понимание высокое, преклонялся перед шахматным гением Капабланки и Алехина. Стал шахматистом I разряда, затем кандидатом в мастера. Квалификацию получал в турнирах по переписке — в других играть не мог (по служебным обстоятельствам). Дошел до полуфинала чемпионата СССР и не раз завоевывал высокие места. Чем мог всегда помогал руководству Советской шахматной организации. Никогда не говорил о своих шахматных успехах, но однажды нарушил это правило. Когда С. Флор гастролировал в Австрии и давал сеанс с часами сильным австрийским шахматистам, советский посол решил попытать счастья. И вся Австрия ахнула от изумления — он оказался единственным участником, кто выиграл у гроссмейстера!
Жизнь у него была интересной. Участвовал в работе трех конференций — в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Борис Федорович был службистом с большой буквы и, естественно, не рассказывал об этих исторических событиях, но как-то доверительно поведал мне, что Потсдамскую декларацию Сталин подписал вечным пером Под-цероба. С хохотом рассказал он, как был представлен Сталину:
— Как ваша фамилия?
— Подцероб,— последовал четкий ответ.
— Кто вы по национальности?
— Белорус.
Сталин махнул рукой и сказал: «Чухна, значит».
Если учесть, что Сталин сам был представителем небольшой нации, то в чувстве юмора отказать ему было нельзя.
И еще один рассказ Бориса Федоровича. Молотов с Подцеробом прилетели на юг, где отдыхал Сталин. Со срочным донесением Подцероб вошел в кабинет Сталина и изложил Молотову суть дела. Сталин неожиданно сказал:
— Товарищ Подцероб, а не отобедаете ли вы с нами?
Подцероб почувствовал явный подвох и думал, что нашел хороший ответ:
— Товарищ Сталин, извините, но у меня много работы.
— Вячеслав Михайлович,— произнес Сталин,— у товарища Под-цероба много работы, а мы — люди свободные, пойдем пообедаем...
Французский Борис Федорович изучил отлично, немецкий — неплохо. Собирал библиотеку, в том числе и шахматные книги. Великолепно знал историю, политику, литературу. Очень дружил с В. Рагозиным, а когда нашего общего друга не стало, беспредель
54
но подружился со мной. Именно беспредельно — мы друг другу доверяли полностью.
Каюсь, эксплуатировал я Бориса Федоровича. Когда нужна была справка по литературному вопросу или политическому, обращался к нему, и спустя некоторое время он зачитывал весьма тщательно собранную информацию. Иначе он работать не умел.
Хотя Борис Федорович и был вполне современным человеком, но любил использовать старинные выражения: к вашим услугам, низкий поклон... Но это были всего лишь обороты речи. После обычного начала телефонного разговора: «Говорит Борис Федорович второй» (первым он считал Годунова),— добавлял: «Здорово...» — уже без всякого налета старины.
Он явно был недоволен, когда я прекратил выступления в соревнованиях. Но придумал, как поддержать мой интерес к шахматам. Советами моими в игре по переписке он, естественно, не пользовался, но постфактум консультировался по уже сыгранным партиям,— видимо, чтобы я не разучился анализировать, а он подучился бы...
Анализировал он тонко. В последнем полуфинале чемпионата СССР Подцероб закончил все партии, кроме одной,— по регламенту она подлежала присуждению. Дня за три до смерти Борис Федорович позвонил и продиктовал следующую позицию.
— Ход белых. Как бы вы сыграли?
— А почему коня Ь2 нельзя взять?
— Опасно. Черные играют 1. . .Ле4 с дальнейшим Kpg5 и у них активная позиция. Я уже послал ход 1. Kd4—еб!, ограничивая активность черной ладьи. В партии скорее всего последовало бы 1. . .Кс5 : еб 2. d5 : еб; теперь возможно 2. . .Kh2—f3 (проигрывает
2. . .Kpg5 3. Кр : h2 Кр : f5 4. Kpg3 h5 5. Л65+) 3. Ce2 : f3 g4 < f3+ 4. Kpg2 : f3 Kph6—g5 5. Kpf3—e4 Ле7—g71 (иначе белая ладья прорывается по линии «g») 6. а2—аЗ Ь7—Ь5 7. ЬЗ—Ь4 а5 : Ь4 8. аЗ : Ь4 Kpg5— h6 (или 8. . .Ь4 9. Лgl+ Kph6 10. Л : g7 Кр : g7 11. Ь5!, и пешка «Ь» гибнет) 9. Лdl—hl!, и, видимо, белые выигрывают.
Мне осталось лишь признать мастерство Подцероба в анализе вообще и в эндшпиле в частности...
Эта позиция заставляет призадуматься: сумеет ли шахматная программа для ЭВМ найти и должным образом оценить ход 1. Kd4— еб, как это сделал шахматист-человек? Будущее даст ответ.
В последние годы у Бориса Федоровича побаливало сердце и приходилось порой ложиться в больницу. Звонил он оттуда грустный.
— Вас там лечат?
- Да...
— Гулять можно?
— Конечно.
— Кормят?
55
И разговор заканчивался смехом.
Каждое утро он вставал очень рано, шел на гимнастику. Так было и в этот роковой день. Когда он пришел в гимнастический зал, сердце отказало...
В последние годы я понял, что это такое старость — когда друзья уходят, а новые не появляются; остается лишь помнить тех, кто ушел.
Б. Б. ЮРЬЕВ
Памяти старого шахматиста
Познакомились мы зимой 1925 года. С виду он был рубаха-парень, весьма жизнерадостный, держал себя несколько вызывающе — казалось, что бравирует своей простонародностью. Внешность соответствовала поведению: неряшливо одетый (как, впрочем, многие в то время), коренастый, лицо грубоватое, альбинос, рост невелик. Любил играть «блиц», как тогда говорили, «со звоном», то есть с прибаутками и шутками. С удивлением я узнал, что Боря Юрьев — студент электротехнического института.
В молодости Борис Борисович любил озорничать, его живой нрав проявлялся и в психологических трюках. Так, играя в одной из групп полуфинала чемпионата Ленинграда 1926 года (Я. Рохлин, организатор этого соревнования, собрал несколько десятков участников), Юрьев на партию с Симховичем (известным пробле-мистом) явился... в нетрезвом виде. Противник обрадовался: его задача облегчалась — бороться черными с сильным партнером не так-то просто... Играл Симхович и ждал, когда белые что-нибудь подставят. И вот наконец «зевок» фигуры; она немедленно была взята.
Но тут-то и выяснилось, что Борис Юрьев был совершенно трезв; спектакль закончился — Симхович попался в ловушку, фигура отыграна при превосходящей позиции, и партия доведена до победного конца.
Главным судьей (тогда он назывался председателем турнирного комитета) был профессор Б. М. Коялович, один из сильнейших шахматистов дореволюционного Петербурга. Тщетно апеллировал к нему Симхович. «Если вы сели за доску с пьяным партнером в надежде на легкую победу, то по какому праву вы хотите опротестовать результат партии?» — недоумевал Борис Михайлович...
Осенью того же года Б. Юрьева включили в команду Ленинграда — шахматисты нашего родного города выезжали в Швецию на матч с командой Стокгольма. Тогда мы ближе узнали Бориса Борисовича, и он завоевал общие симпатии (заприметили его и шведы; треть века спустя, после сеанса одновременной игры в городской ратуше Стокгольма, ко мне подошел противник Юрьева по
«Шахматы в СССР», 1983, № 4.
56
матчу 1926 года и тепло вспоминал своего партнера). Правда, в Стокгольме манер своих он не изменил: гуляя по залу среди зрителей, неизменно занимался привычным «звоном» (по-русски!) и время от времени подтягивал штаны согнутыми в локтях руками (в молодые годы не мог отделаться от этой привычки).
На обратном пути через Ботнический залив теплоход попал в шторм, и меня укачало... Ну и досталось же мне! Юрьев утверждал, что во время качки Ботвинник звал на помощь маму и причитал: «Ах, зачем я поехал в этот Стокгольм?»
Борис Борисович был человеком доброжелательным и объективным. Я быстро продвигался по турнирной лестнице, и, естественно, противники по соревнованиям особых симпатий ко мне не питали... Исключением был Юрьев. «Смотрите,— громогласно говорил он,— у Ботвинника фигуры носятся по доске, как живые». Мы играли с ним в одной команде профсоюза металлистов, вместе выезжали на матчи в Москву. Он меня полюбил, и навсегда; 24 августа 1981 года пришел на мой юбилейный вечер в Октябрьском зале Дома Союзов.
Кончил Юрьев институт, стал продвигаться как инженер и все меньше играл в шахматы, хотя никогда с ними не расставался. В 30-е годы он был уже директором завода, находился в длительной командировке в США. Даже старался казаться важным — от озорства молодости ничего не осталось. Но говорил по-прежнему что думал и громогласно. Был переведен на работу в Москву, стал начальником главка наркомата, потом министерства. Однако эта должность оказалась не по его натуре, и в конечном счете он перешел в НИИ судостроительной промышленности, где и трудился почти до конца своей долгой и честной жизни.
Первые наши две встречи за шахматной доской я проиграл. Вот одна из них...
Дебют ферзевых пешек
Б. Юрьев М. Ботвинник
Турнир I категории Ленинград, 1925
1. d2—d4 d7—d5
2. Kgl-f3 Kg8-f6
3. Cel—f4
Юрьев никогда не был силен в теории начал. Поэтому он предпочитал дебюты, где вероятность попасться на «заготовку» исключалась. Однако он обладал здоровым пониманием позиции, что позволяло ему получать благоприятное положение в середине игры.
3. ... е7—еб
4. е2—еЗ Cf8—d6
5. Kf3—е5
Любопытно отметить, что современная теория рекомендует именно этот ход.
5. ... 0—0
6. Kbl—d2 с7—с5
7. с2—сЗ КЬ8—сб
8. Kd2— f3 Фб8—с7
9. СП—d3 с5 : d4
Таково последствие недостатка опыта — черным невдомек, что пешка еЗ хуже пешки с5. Проще и лучше было сразу 9. . .Ке4.
10. еЗ : d4 Kf6—е4
11. Cf4—g3
Вынужденно, так как грозило 11. . .f6. Теперь же белые путем 12. К : сб Ьс 13. С : d6
57
хотят с выгодой упростить позицию, от чего я, естественно, уклоняюсь.
11. ... Кеб—е7
12. Фс11—е2
Характерное проявление практической сметки и хитрости моего партнера. Казалось бы, точнее 12. Фс2, также нападая на коня е4, но препятствуя одновременно взятию на сЗ. Однако Юрьев провоцировал меня на это взятие, а мне не было еще 14 лет, я только полтора года играл в шахматы и наивно решил, что белые просто-напросто зевнули пешку.
Продолжение 12.. .f6 13. Kg4 Kg6! — защищая поле е5 (14. С : е4 de 15. Ф : е4 f5) — давало черным хорошую игру.
12. ... Ке4 : сЗ
13. Cd3 : Ь7+!
Полная неожиданность для черных, считавших этот ход невозможным, так как после 13. . . Кр : Ь7 14. Фс2+ Ке4 они остаются с лишней фигурой. Здесь мне пришлось с ужасом убедиться, что в стандартном варианте 13. . .Кр : Ь7 14. Kg5+ (я упустил его из виду, ибо находился под впечатлением, что белым надо как-то забрать коня сЗ) 14. . .Kph6 (14. . .Kpg8 15. ФЬ5) 15. Ke : f7+ Л : f7 16. К : f7+ Kpg6 17. С : d6 черным остается лишь сложить оружие.
13. ... Kpg8—h8
14. Фе2—d3 КсЗ—е4
Приходится мириться с потерей пешки. В случае 14. . .Ка4 15. Kg5 атака белых неумолимо нарастала.
15. Ch7 : е4 d5 : е4
16. ®d3 : е4 Фс7—а5+
17. Kpel—fl Фа5—Ь5+
Нападая на пешку Ь2, черные вынуждают размен ферзей. Лучшее, на что они могут надеяться,— это эндшпиль, над королем все еще висит угроза Kg5 с неизбежными матовыми последствиями.
18. Фе4—е2 ФЬ5 : е2+
19. Kpf 1 : е2 Kph8—g8
И сразу шаблонный ход. Опытный мастер, несомненно, отразил бы угрозу 20. К : 174-путем 19. . .С : е5, и наличие на доске разноцветных слонов повышало шансы на спасение.
20. Кеб—d3
В ту пору в Ленинграде шахматисты первой и второй категорий делились еще на две группы каждая. Мой партнер принадлежал к категории 1-6, его младший брат Владимир — к 1-а. Однако все первокатегорники, число которых примерно равнялось количеству нынешних мастеров, были, как правило, опытными турнирными бойцами. Б. Юрьев, например, в том же году занял 6-е место в так называемом Всесоюзном турнире городов. И в партии со мной он, конечно, немедленно использует упущение черных и уклоняется от возможного «разноцвета»...
20. . . , Cd6 : g3
Вроде бы сомнительное решение: вскрывается линия «Ь», что позволяет белым, несмотря на отсутствие ферзей, создать атаку на короля. С этой точки зрения лучше было 20. . .Л48.
58
Но мне, не без оснований, представлялось, что атаку белых можно будет отразить.
21. h2:g3 Ь7—Ь6
22. ЛЫ—h5
Как будет видно в дальнейшем, у черных была удовлетворительная защита, и даже не одна. Поэтому рациональнее 22. Лас1.
22. ... Сс8—аб
А мне следовало предпочесть 22. . .f6, обеспечивая королю путь к отступлению. После энергичного ответа белых такая возможность уже не представится.
23. Kf3—g5 Ла8—с8
Черные избирают контратаку, и, вероятно, не без оснований, хотя возможно было и 23. . .Kf5 24. ЛаЫ КИ6, после чего белым не так просто прогнать блокирующего коня.
24. Ла1— hl Ке7—g6
25. Кре2—еЗ Лс8—с2
Последней и единственной возможностью защиты было продолжение 25. . .С : d3 26. Кр : d3 Лfd8, и фигуры белых расположены не столь удачно. Позволять партнеру подключить к атаке еще коня d3, конечно, не следовало.
26. Kd3— f4 еб—е5
На этот трюк я и рассчитывал: после 27. К : g6 Ле2+ 28. Kpf3 fg белые остаются без ладьи. Но в партии этот трюк опровергается, так как для белого короля освободится поле d4. Однако уже ничто черных не спа
сало. Например: 26. . .Л : Ь2 27. ЛЬ7! е5 28. КЬ5! (недостаточно 28. К : g6 из-за 28. . .Ле2+ 29. Kpf3 fg+ 30. Kpg4 Сс8+) 28. . . Ле2+ (28. . .ed+ 29. Кр : d4 Л62+ 30. КрсЗ Л63+ 31. КрЬ2) 29. Kpf3 е4+ 30. К : е4! Л : е4 31. Л : g7+ Kph8 32. Кр : е4.
27. d4 : е5 ЛГ8—d8
28. Kg5—е4 Лс2—е2+
Новый трюк: 29. К : е2?
ЛбЗх.
29. КреЗ—f3 Ле2 : Ь2
30. Ке4—d6 ЛЬ2 : а2
Нельзя было, конечно, иг-
рать 30. . .К : е5+ 31. Л : е5 Л : d6 из-за мата на е8.
31. Kf4 : g6! Саб—е2+
32. Kpf3— f4 Ce2:h5
33. Kg6—е7+ Kpg8— f8 34. Ke7— c6!
Увы, две фигуры черных оказались под ударом, и спасти их не смогут предсмертные шахи.
34. ... Ла2 : f2+
35. Kpf4—еЗ ЛГ2—е2+
36. КреЗ—f4!
Нельзя было достичь цели ни путем 36. Kpd3 в связи с 36. . .Л : е5, ни играя 36. Kpd4 из-за 36. . .Л62+ и 37. . . Л8 : d6. Поэтому король стремится на g5.
36. . . . Ле2— f2+
37. Kpf4—g5 f7—f6+
38. Kpg5 : h5.
Черные сдались. Живая партия, в которой ярко проявились как тактические способности, так и позиционное понимание молодого Бориса Борисовича.
В. М. ГЛУШКОВ
Поддержка
Большой ученый не только должен руководить и сам работать. Он должен поддерживать и других специалистов,— конечно, в тех случаях, когда новые направления представляются ему перспективными.
Я много слышал о Викторе Михайловиче Глушкове, но лично его не знал. Довелось познакомиться с ним в феврале 1977 года, когда в Институте кибернетики проходило совещание по шахматному программированию. Было известно, что Государственный комитет по науке и технике поручил Виктору Михайловичу проводить это совещание, но будет ли у академика необходимое время?
И вот начало совещания, и председательствует Глушков. Его подлинный интерес к обсуждаемой проблеме меня поразил. Он и разбирался в ней, но когда высказывались мнения специалистов, несколько неожиданные для него, то «не давил» присутствующих своим авторитетом, а поддерживал свободное обсуждение. Видимо, это и способствовало его проникновению в суть проблемы. Это тем более интересно, что в дискуссии некоторые высказывания не соответствовали его принципиальным взглядам. И тем не менее он поддержал направление (перспективы которого оценивал несколько скептически), считая, что может и здесь получиться нечто разумное.
Два года спустя было другое совещание (и на весьма высоком уровне), где нашу работу над шахматной программой жестоко раскритиковали. Туда был приглашен и Виктор Михайлович, но он не пришел. Видимо, знал, что будет происходить, и выступать против нашей работы не пожелал!
Летом 1979 года обсуждался вопрос о возможной защите кандидатской диссертации нашим математиком Б. Штильманом на совете ВНИИэлектроэнергетики. Разумеется, защита эта могла происходить лишь на стыке двух специальностей. На просьбу института Виктор Михайлович откликнулся быстро, дал согласие единовременно войти в совет и прислал все необходимые о себе формальные сведения.
И вот в конце 1981 года академик Глушков (также по просьбе ГКНТ) проводил новое совещание по шахматному программированию, на этот раз в Москве, в Центральном шахматном клубе. Здесь он нас поддержал со всей решительностью. Узнав, что наша группа лишена машинного времени, обсудил этот вопрос на высоком уровне, и мы получили возможность продолжать научный поиск.
В результате поддержки В. М. Глушкова были разработаны и внедрены в систему Министерства энергетики программы планирования ремонтов оборудования электростанций, основанные на методе поиска хода шахматным мастером. Быть может, не за горами
Статья написана в 1983 году по просьбе Института кибернетики имени В. М. Глушкова (Киев) для сборника воспоминаний об ученом.
60
и окончание шахматной программы. Воздавая должное проницательности Виктора Михайловича, мы всегда будем помнить о смелости, с которой он поддержал нашу работу в столь трудное для нас время.
В. А. МАКОГОНОВ
Юбиляру — 80
На финише чемпионата Ленинграда 1926 года мне пришлось встретиться с А. Перфильевым. Белыми я стремительно атаковал и быстро выиграл. Стали анализировать партию, и оба партнера согласились — черным все время было плохо.
«А если здесь сделать другой ход?» — услышал я за спиной высокий голос. Тут же чья-то рука сделала этот «другой» ход, и все замолчали— белые теряли фигуру без какой-либо компенсации... Я обернулся, чтобы увидеть столь проницательного незнакомца. Потом уже выяснилось, что это был Владимир Макогонов.
Через полтора года наши дороги встретились — оба мы впервые играли в чемпионате СССР (Москва, 1927), разделили 5—6-е места и завоевали звание мастера... Впоследствии мы не раз встречались за шахматным столиком.
Чтобы понять, как играл Макогонов, достаточно посмотреть нашу партию из 14-го чемпионата СССР (№ 137). Мой партнер был в трудной ситуации, но с тончайшим позиционным пониманием (не останавливаясь перед жертвой материала) выровнял игру, и партия закончилась миром.
По стилю Макогонов напоминал А. Рубинштейна. Самобытное позиционное понимание сочеталось с недостаточной искушенностью в тактической борьбе. Но в нашей партии 12-го чемпионата СССР (Москва, 1940) Макогонов наказал меня как за позиционные, так и за тактические погрешности.
Не следует удивляться высоким творческим и спортивным достижениям бакинского мастера, а надо поставить вопрос: почему его достижения не были еще большими? Видимо, это объясняется тем, что он поздно приобщился к шахматам. В 1926 году, когда он впервые появился в Ленинграде, ему было уже 22 года.
Да, Владимир Андреевич Макогонов оставил заметный след в отечественном шахматном искусстве.
И. М. БОТВИННИК
Слово о брате
Брат погиб 17 сентября 1941 года в деревне Петрославянке. Он был в истребительном батальоне. Когда отделение после рейда возвращалось в Ленинград, бойцы остановились в одной избе на
«Бакинский рабочий», 1984, 28 августа.
Написана к юбилею Ленинградского трамвая.
61
отдых. Послышался свист авиабомбы: «Ложись!» Все легли, а брат, по-видимому, заснул и продолжал сидеть на скамье, прислонившись к стене. Бомба взорвалась на улице, осколок пробил стену и смертельно ранил брата в голову... Его и похоронили в воронке, образовавшейся от взрыва этой бомбы.
Узнали родные об этом от нашего двоюродного брата Е. С. Ботвинника. Он был директором деревоперерабатывающего завода под Ленинградом и часто ездил в город по шоссе, которое охранял этот истребительный батальон. Бойцы и рассказали ему о гибели брата.
С юных лет Ися (так в семье звали брата) увлекался техникой. Проводил автономную телефонную связь на квартиру к приятелю — во дворе дома № 88 по Невскому проспекту, что возмущало нашего управдома. В школе по физике и математике учился хорошо, но отставал по гуманитарным предметам. Поэтому специальная комиссия, которая после школы направляла ребят на продолжение образования (в 1925 году вступительные экзамены в высшую школу еще не были восстановлены), дала ему путевку в электротехникум. Но этот техникум был «почти» институтом: обучение четыре года, принимали лиц с законченным средним образованием.
Во время учения в техникуме брат проходил производственную практику в Лентрамвае. Он работал вагоновожатым одно лето на загородной линии на Стрельну.
По окончании техникума его направили на работу в Шлиссельбург, но года через два Ися перешел на работу в Лентрамвай.
Здесь его технические способности нашли свое применение. Он спроектировал весьма сложный светофор на углу Невского и Садовой. Тогда еще ходил трамвай по Невскому и делал левый поворот на Садовую (когда шел от Московского вокзала). Для автотранспорта были возможны любые повороты. Светофор должен был разрешать и запрещать движение с любого направления прямо, налево и направо. Кажется, светофор этот работал около года. Теперь таких светофоров нет; предпочитают ограничить число изменений направления движения.
Одно время брат был начальником цеха спецустройств Лен-трамвая. Он занимался автоматическими стрелками и пр. Насколько я помню, он был и начальником цеха контактной сети.
К служебным обязанностям относился свято. Рано уходил на работу на улицу Зодчего Росси (против балетного училища) и поздно возвращался. Нередко в свободное время что-то дома чертил (конструировал).
Ходил в форме. Он очень «болел» за меня, когда я выступал в соревнованиях. Проходил в турнирный зал без билета и пропуска — необычная форма гипнотизировала контролеров.
Вспоминается эпизод: в последнем туре чемпионата СССР выиграл я решающую партию у Саши Котова (№ 101). Приехал домой, после спектакля жена звонит из театра, сообщаю ей результат. Вскоре она приезжает домой. «Представляешь, в трамвае встретила Нею, он так обрадовался, что заговорил даже тенорком...»
62
Когда Исаак Моисеевич погиб, жена его, Валентина Алексеевна, с 10-месячной Эрикой были уже в эвакуации. Потом они вернулись в Питер. Вдова брата умерла; в возрасте 40 лет умерла и дочь. Внучка Светлана работает воспитательницей в яслях, где находится и мальчик Женя — правнук брата.
В школе брат вступил в комсомол (тогда комсомольцев среди школьников было мало), в Лентрамвае — в партию. Партком Трамвайно-троллейбусного управления и направил его в истребительный батальон. Его жизнь — честного советского человека — была оборвана нацистской бомбой.
Э. Г. ГИЛЕЛЬС
Заочные встречи
1944 год, война. Радиоприемников у населения нет, в каждой квартире — репродуктор. Он почти всегда включен — ждем известий с фронта, остальные передачи идут, но их не замечаем.
Смотрим с женой друг на друга с удивлением: кто это исполняет «Петрушку» Стравинского. Такое впечатление, что на двух роялях! Но диктор объявил: исполнял Эмиль Гилельс...
Года два спустя звонят из Радиокомитета: «Будет концерт «по заявкам». Что бы мы могли исполнить по вашему заказу?» Немедленно отвечаю: «Петрушку» в исполнении Гилельса!» Но, увы, в ответ слышу, что в программе концерта остались «незаявленными» лишь два номера: хор Пятницкого и вальс Штрауса...
Когда я думаю о Гилельсе, всегда сравниваю его с Капабланкой. У Капабланки не было отдельных ходов — они всегда были крепко сцеплены и создавали шахматную картину. У Гилельса не было отдельных нот, он создавал картину музыкальную.
В 1958 году, когда я отвоевал звание чемпиона мира в матче со Смысловым, Эмиль Григорьевич прислал теплую телеграмму. Никогда не забуду этого знака внимания со стороны великого музыканта.
Публикуется впервые.
Творческие проблемы
Небольшая статья «К вопросу об определении комбинации» имеет принципиальное значение. По-видимому, первым большим шахматистом, который ввел в шахматную практику жертвенные комбинации, был Джоакино Греко. Для меня лично понятие жертвы было особенно важным, поскольку я нередко страдал от недостатка комбинационного зрения.
Это простое определение комбинации явилось в свое время настолько неожиданным, что вызвало отрицательную реакцию. Но прошли десятилетия, и никакого другого определения я дать не могу.
Статья «О моих методах подготовки к состязаниям» была опубликована, когда исследовательский метод изучения шахмат определился и привел к хорошим практическим результатам. В дальнейшем им пользовались и многие представители советской шахматной школы.
Изредка мне приходилось читать о том, что советские гроссмейстеры используют и другие методы. Но — странное дело — никто из них так и не поделился своим опытом.
Формально статья «По поводу трех выступлений» была вызвана рецензией Г. Левенфиша на сборник моих партий. По сути же дела все это было продолжением полемики, начатой еще в 1927 году.
Мое быстрое восхождение по лестнице шахматных успехов вызвало неудовольствие некоторых представителей как старшего, так и моего поколения шахматистов. Когда в V чемпионате СССР я завоевал звание мастера, П. Романовский в журнале «Шахматный листок» сдержанно отозвался о моей игре. Эта дискуссия вспыхнула с новой силой в 1933 году в связи с матчем Флор — Ботвинник. Дело заключалось не только в спортивной «ревности»: мастера почувствовали, что здесь наметился иной, новый подход к шахматам, который впоследствии и сформировался как исследовательское направление.
Между тем без этого нового подхода советские шахматисты не добились бы больших успехов. Статью Г. Левенфиша можно рассматривать как запоздалую реакцию на те изменения в шахматном искусстве, которые по разным причинам не импонировали некоторым мастерам.
64
я. Г. Рохлин, ныне последний из могикан (он был еще делегатом шахматного съезда в 1924 году), долго уговаривал меня исследовать вопросы эстетики шахмат, что и было мной исполнено. Результат, правда, получился несколько отличный от того, который надеялся видеть инициатор этой работы. Резюме исследования: шахматы всегда игра и лишь изредка — искусство...
Статья В. Васильева «Парадокс о Ботвиннике» сродни упомянутой статье Г. Левенфиша. Там рецензия, здесь рецензия. Левен-фиш критиковал меня как шахматиста, Васильев — как человека. Собственно говоря, это была первая настоящая рецензия на мою книгу «К достижению цели». Я не мог принять эту критику, так как она в искаженном свете представляла мою деятельность как шахматиста в сфере, не связанной непосредственно с шахматной доской. Думаю, что я не смог бы столь успешно служить как советским, так и мировым шахматам, если бы действовал иначе.
Мой ответ «Без парадоксов» был написан осенью 1980 года, но в то время опубликовать его не удалось.
И последняя статья «Как растет шахматист» относится к моему методу работы с юными шахматистами. Если довоенная школа дала сравнительно скромные итоги, то послевоенные (1963—1964 и 1969— 1978) способствовали богатому урожаю — появилось немало молодых блестящих шахматистов. Достаточно указать, что из пяти советских шахматистов (Каспаров, Карпов, Ваганян, Юсупов, Соколов), которые ныне участвуют в борьбе за звание чемпиона мира, лишь Ваганян не занимался в этой школе.
К вопросу об определении комбинации
П. Романовский в своей книге «Миттельшпиль» (изд. 1-е) определяет комбинацию следующим образом: «Комбинация есть вариант (или группа вариантов), на протяжении которого обе стороны
Старинная позиция
Ход белых. Выигрыш
делают вынужденные ходы и который заканчивается объективной выгодой для активной стороны».
В такую формулировку определение комбинации действительно укладывается, но кроме комбинации в эту формулировку можно уложить и еще кое-что. Например, в хорошо известной позиции, изображенной на диаг рамме, после 1. Ь6 cb 2. аб белые форсированно добиваются материального превосходства. Разумеется, это комбинация; это вытекает и из определения Романовского.
«Шахматы в СССР», 1939, № 4,
3 № 3446
65
Ход белых. Ничья
Р. Рети
Ход белых. Ничья
А вот позиция Н. Григорьева.
Белые спасают партию красивым путешествием короля: Крс8—d7—еб—f5—е4—d3—с2.
Этот вариант, вынужденный для обеих сторон, закончился для белых определенным достижением: белые добились ничьей. По П. Романовскому, это комбинация. Но, конечно, никакой комбинации здесь нет: белые проводят не комбинацию, а маневр.
Возьмем еще более разительный пример — известный этюд чехословацкого гроссмейстера Р. Рети.
Белые добиваются ничьей с помощью красивого и форсированного варианта *. По П. Романовскому — комбинация. В действительности и здесь никакой комбинации нет: это пример эффектного маневра. Следовательно, определение П. Романовского не раскрывает существа комбинации.
Я нарочно взял простые примеры, чтобы не усложнять вопроса. Можно взять примеры посложнее, по существу ничего не изменится.
Что отличает комбинацию от маневра (разумеется, пока отбрасываем нефорсированные маневры, о которых речь пойдет дальше)? Жертва. Для комбинации характерна жертва. Шахматиста с первых же его шахматных шагов учат, что пешка равна пешке, слон равен трем пешкам, ладья сильнее коня. А в комбинации это соотношение нарушается. Привычная для шахматиста сила фигур в какой-то степени изменяется, в переводе на общепринятый язык это и означает жертву (правильную, конечно, ибо мы говорим о комбинации). Любопытно отметить, что привычные для шахматиста соотношения между фигурами перестают действовать иногда на протяжении ряда ходов, причем переход в такое состояние происходит не постепенно, а резко — скачком. И так же во всякой комбинации должен быть резкий, скачкообразный обратный переход в обычное состояние, при котором слон снова будет равен трем пешкам, ферзь сильнее ладьи и т. д. Если комбинация одноходовая, то эти два скачка сливаются: в «старинной позиции» ходом 2. аб белые пренебрегают отыгрышем пешки и, наоборот, жертвуют вторую пешку. Обычные количественные соотношения нарушены — жертва. Но этим же ходом 2. аб восстанавливается обычная картина, ибо белые форсированно ставят нового ферзя, а ферзь стоит больше трех пешек. Итак, два скачка слились.
* Решение см. в статье «Искусство ли шахматы?»,
66
Мы несколько отвлеклись в сторону. Что же такое комбинация? Комбинация есть форсированный вариант с жертвой. Мне кажется, что это и есть точное и простое определение комбинации. Не следует комбинацию путать с форсированным маневром. Маневры бывают двух родов: позиционные, когда ходы противника не вынуждены, и форсированные (см., например, этюд Р. Рети). В чем же заключается отличие комбинации от форсированного маневра? Форсированный маневр — это форсированный вариант без жертвы.
Определение позиционного маневра очевидно: это есть перевод фигуры или группы фигур на другую позицию. Какие же практические выводы можно сделать из этих рассуждений? Главным образом — терминологические.
Часто встречаешь в комментариях выражения «прекрасная комбинация», в то время как в партии ничего не было пожертвовано; либо какая-нибудь комбинация объявляется многоходовой, на самом же деле она длится не более двух ходов. Например, в моей партии с Капабланкой (Амстердам, 1938, № 94) комбинация закончилась на протяжении двух ходов (30. СаЗ и 31. Kh5+), все же остальное—форсированный маневр.
Наши заданные композиторы называют, как правило, те маневры, которые они проводят в задачах, комбинациями. На мой взгляд, это неправильно.
Некоторые мастера любят утверждать, что они являются шахматистами «комбинационного стиля».
Что же, теперь есть объективный способ для проверки этих утверждений (некоторые положения этой статьи были подсказаны мне год назад В. А. Чеховером).
О моих методах подготовки к состязаниям
В 11-м чемпионате я ставил перед собой главным образом спортивные задачи. Например, я сейчас стараюсь играть спокойно, не давая волю своим нервам, а этого далеко не так просто добиться! Об этом приходится неоднократно напоминать себе во время партии. Спокойствие далеко не декоративная вещь; у меня голова работает хорошо лишь тогда, когда я спокоен; поэтому во время турнира я специально тренировал в себе эту черту и достигнутыми результатами удовлетворен. Далее, я стремился по возможности избавиться от цейтнотов. Вообще говоря, полностью избавиться от них невозможно, и это было бы даже невыгодно. Во время партии бывают моменты, когда следует тщательно изучить позицию, приходится расходовать лишние 20—30 минут на обдумывание и следующие ходы до контроля времени делать уже быстрее. Это «нормальный» цейтнот, от него я не намерен отказываться. Но часто бывает, что шахматист за доской напрасно тратит драгоценное время — рассчиты
11-е всесоюзное шахматное первенство. М., «Физкультура и спорт», 1939 г.
67
3*
вает варианты, заранее непригодные, или никак не может отказаться от соблазнительного, но невыгодного продолжения. Я приучал себя к экономному расходованию времени, и эту проблему разрешил удовлетворительно, иногда даже сознательно снижая качество своей игры. Другого пути не было: как иначе приучить себя беречь минуты?
Третья задача, которую я старался разрешить, заключалась в сохранении сил на всю длинную дистанцию турнира. Раньше, как правило, почти во всех длинных турнирах я вначале быстро набирал очки, тратил много сил, а затем на финише еле-еле «держался в седле». В промежутке от 12-годо 15-го тура я почти всегда проигрывал партии. Разумеется, так расходовать силы нельзя, лучше тратить их равномерно, тогда не будет провалов на финише и в целом турнир потребует меньшего напряжения.
В этом чемпионате мне удалось добиться равномерного расходования энергии, и к финишу я сохранил силы; правда, для этого пришлось сделать много ничьих, но зато я за весь турнир не проиграл ни одной партии.
Своим турнирным режимом я не совсем доволен. После завтрака я гулял (1 час), затем готовился к партии (минут 25—30), после этого отдыхал от шахмат. В 3 часа 30 минут — обед, и затем около часа я лежал. Лежать перед партией очень полезно, после этого чувствуешь себя бодрым, а главное, не отвлекаешься мыслями о посторонних делах. После отдыха я пешком шел на турнир. В этом отношении мне очень повезло, ибо до турнирного помещения было недалеко, и, таким образом, я 20—25 минут снова гулял перед партией. Игра кончалась в 10 часов 30 минут вечера, ужинал я в 11 часов и в 12 часов ложился спать. Вот этого последнего я в начале турнира не выполнял аккуратно, перед сном анализировал партии и портил себе сон. Я засыпал не ранее 3 часов ночи, и, как следствие, сон полностью не восстанавливал моих сил.
Теперь во время состязаний я никогда больше не стану заниматься шахматами перед сном — ошибка не повторится.
Когда же анализировать неоконченные партии? Во-первых, минут 40—45 можно уделять этому делу после утренней прогулки; во-вторых, в день доигрывания. Вообще же нужно стремиться к минимуму неоконченных партий; только в этом случае можно сохранить силы на всю длинную турнирную дистанцию.
Итак, четвертая спортивная задача — правильная организация турнирного режима — мной не была разрешена вполне удовлетворительно.
Последняя спортивная задача, которую я ставил перед собой — завоевание первенства СССР,— была мною выполнена. Результатом я вполне доволен, но в своей игре я заметил существенный недостаток: хромала техника реализации преимущества. Во многих партиях существенный перевес я не сумел довести до победы. Может быть, это объясняется стремлением экономно расходовать силы и время, о чем я уже говорил, но одно ясно: на эту сторону своей игры мне следует обратить внимание. Однако другая сторона яви
68
лась для меня приятной неожиданностью: я наконец научился играть черными. В восьми партиях, игранных черными, я набрал 6Ч2 очков, а мог набрать еще больше. Из этого обстоятельства можно сделать довольно интересный вывод.
Почти во всех отзывах о моей игре мне приходилось читать о «дебютной эрудиции», с помощью которой я побеждал своих противников. Я и раньше полагал, что эти «отзывы» малоосновательны, и относился к ним иронически. Это верно, что обычно ряд партий я выигрывал еще в дебюте, но ведь каждый шахматист стремится решить партию побыстрее! Этот же чемпионат полностью обезоружил моих «критиков»: играя черными, такого результата нельзя добиться «дебютной эрудицией», ибо, какова бы ни была эта эрудиция, черными во всех партиях перевеса в дебюте не получишь. Значит, я переигрывал своих противников в дальнейшей борьбе, мои дебютные познания здесь были ни при чем, и нашим шахматным журналистам придется подыскать другое объяснение моим успехам.
Как же я готовлюсь к состязаниям?
Это никогда не было тайной. Как только я овладел техникой подготовки, я изложил свой метод в книге «Матч Флор — Ботвинник». Затем я читал однажды специальную лекцию ленинградским шахматистам I категории, на которую, к сожалению, собралось только 15 слушателей. Поэтому во многом мне придется повторяться.
Прежде всего перед состязанием надо подумать о своем здоровье, ибо только при хорошем состоянии здоровья можно рассчитывать на спортивный успех. А для этого лучше всего 15—20 дней провести на свежем воздухе, за городом. К сожалению, наши физкультурные организации, понимая, что футболистам необходима физическая подготовка, обычно становятся удивительно непонятливыми, когда речь идет об элементарном отдыхе шахматистов перед ответственными соревнованиями.
Шахматную подготовку я начинаю с просмотра литературы, накопившейся с того времени, когда я переставал за ней следить. Это необходимо для того, чтобы ознакомиться с новыми интересными партиями; просматривая литературу, я делаю себе заметки по заинтересовавшим меня вопросам. Заодно отмечаю все партии моих будущих противников по состязанию, в котором собираюсь участвовать. Я изучаю особенности игры этих мастеров, их любимые дебютные варианты — это должно пригодиться при подготовке к каждой партии во время турнира.
Далее я подготавливаю те дебютные схемы, которые намерен применить в предстоящем состязании. Здесь следует заметить, что шахматист не может и не должен, на мой взгляд, играть все дебюты, какие только известны в теории. Для одного состязания вполне достаточно иметь 3—4 дебютные системы за белых и такое же число за черных. Но эти системы должны быть хорошо изучены. Если мастер не имеет в своем арсенале таких систем, он вряд ли может рассчитывать на хороший спортивный результат. Обратно, если мастер играет только один дебют, это тоже очень невыгодно: во-первых, его противник будет хорошо подготовлен к партии, а во-вторых, са
69
мое главное — шахматный кругозор такого мастера будет слишком узок, во многих позициях он будет «плавать».
Итак, схемы выработаны, но этого еще мало. Некоторые из них, те, в которых автор схем не уверен, должны быть испытаны в тренировочных партиях. Разумеется, надо играть эти партии с таким партнером, который будет держать их в секрете, иначе все будущие противники узнают эти схемы не хуже их автора, и дебютная подготовка окажется обесцененной.
Этими подготовительными партиями следует пользоваться не только для того, чтобы проверять дебютные схемы, но и для того, чтобы тренировать себя в других отношениях. В частности, я давно уже советовал нашим мастерам, систематически попадающим в цейтнот, один путь борьбы с этим недостатком. К сожалению, они, кажется, моим советом не воспользовались, а между тем он очень прост. Надо играть тренировочные партии и при этом обращать внимание в первую очередь на часы, а не на качество игры или ее результат и продолжать эти упражнения до тех пор, пока не выработается навык целесообразно распоряжаться временем, успевая рассчитывать все необходимые варианты. Думаю, что этим методом 90 процентов страдающих «цейтнотной болезнью» полностью были бы излечены, за исключением, конечно, «безнадежно больных».
Таким методом надо лечить и другие недостатки. Во время специальных тренировочных партий надо обращать главное внимание на определенный недостаток — до его исчезновения.
В результате такой тренировки мастер может окончательно определить свой уже проверенный на практике дебютный репертуар для данного состязания. После этого остается только готовиться к каждой партии в отдельности.
В том случае, если мастер слаб в эндшпиле, ему остается только последовать примеру Чеховера, который за последнее время много работал в области эндшпиля и особенно этюдов и достиг заметных успехов. При этом в тренировочных партиях следует стремиться к эндшпилю, что и поможет приобрести соответствующий опыт. Таким же методом можно восполнить пробелы миттельшпиля, хотя здесь вопрос обстоит сложнее.
И, наконец, дней за пять до турнира надо прекратить всякие шахматные занятия. Надо дать себе отдых, а главное, это необходимо для того, чтобы не потерять вкуса к шахматной борьбе.
Нельзя не упомянуть еще об одной возможности совершенствования, которую я всегда стремился использовать.
В чем заключается искусство шахматного мастера? В основном в умении анализировать шахматные позиции; правда, мастер, сидя за доской, должен уметь анализировать довольно быстро и не передвигая фигур, но в конце концов расчет вариантов для оценки позиции — это и есть искусство анализа.
Домашний анализ имеет свои специфические особенности: мастер не ограничен временем и может передвигать фигуры. Несмотря на эти различия, между анализом и практической игрой есть также и
70
много общего. Известно, что почти все выдающиеся шахматисты были и превосходными аналитиками.
Вывод отсюда напрашивается сам собой: кто хочет стать выдающимся шахматистом, должен совершенствоваться и в области шахматного анализа.
Но надо упомянуть еще об одном существенном отличии анализа от практической партии: если во время партии ваша аналитическая работа непрерывно проверяется критически настроенным партнером, то во время домашнего анализа легко можно оказаться необъективным. Чтобы бороться с этим, чтобы бороться также с плохим качеством анализа, полезно отдельные аналитические работы делать достоянием гласности. Это дает возможность услышать объективную критику. Иначе говоря, опубликованный анализ, или, попросту, комментирование партий для печати,— вернейшее средство совершенствования.
Разумеется, примечания к партиям, написанные «на ходу», за 1—2 часа, никак нельзя признать анализом. Такой «анализ» играет только отрицательную роль, ибо может превратиться в дурную привычку.
К сожалению, некоторые наши шахматисты все еще с пренебрежением относятся к домашнему анализу. В свое время я предложил ленинградским шахматистам I категории создать особый кружок по комментированию партий; в этот кружок даже записалось около 15 человек, но дальше дело почему-то не пошло.
Вот все советы, которые я могу дать и которые я сам стараюсь выполнять. Возможно, что для некоторых шахматистов они менее пригодны; каждый мастер должен подойти к ним осторожно и применять их, считаясь со своими индивидуальными особенностями и привычками.
По поводу трех выступлений
Рецензия Г. Левенфиша на сборник моих партий («Шахматы в СССР», 1950, № 5) вызвала ответные статьи со стороны Я. Рохлина (1950, № 11) и П. Романовского (1951, № 5).
После некоторых колебаний решился выступить в дискуссии и автор «Избранных партий». Положение мое, разумеется, не совсем удобное, поэтому по возможности не буду вмешиваться в споры, имеющие ко мне непосредственное отношение, а буду касаться лишь в основном как фактической, так и принципиальной стороны вопросов.
Примечательно, что в нашем журнале довольно редко можно встретить ответы на критику. Например, уже не первый год печатается в журнале отдел «Читатель критикует». Читатель действительно критикует (и критикует справедливо) наших гроссмейстеров и мастеров, а что же они? Предпочитают отмалчиваться, не решаясь публично признавать свои ошибки, дополнять и исправлять свои ана-
«Шахматы в СССР», 1951, № 9.
71
лизы. (Пользуюсь случаем поблагодарить читателей за их критические замечания по поводу моих анализов.)
В настоящей статье я признаю свои ошибки, действительно обнаруженные критиками в сборнике партий, а заодно докапываюсь и до ошибок... самих критиков с единственной целью, чтобы в следующий раз критика была более обоснованной и тем самым более действенной.
Поскольку наиболее решительным критиком был Г. Левенфиш, то и начнем с признаний его справедливых замечаний. Каковы же они?
1. В примечаниях к партии № 61* в известном варианте французской защиты после ходов 1. е4 еб 2. d4 d5 3. КсЗ СЬ4 4. е5 с5 5. аЗ С : сЗ+ 6. Ьс Ке7 7. Kf3 КЬсб 8. Cd3 Фа5 я указал, что продолжение 9. О—О Ф : сЗ 10. Cd2 ФЬ2 11. ЛЫ Ф : аЗ 12. Ла1 ведет к повторению ходов. Г. Левенфиш справедливо отмечает, что вариант 12. ЛЬЗ (а не 12. Ла1) 12. . .Фа2 13. Фс1 ведет к выгоде белых.
Добавим лишь, что замечание рецензента объясняется очевидной авторской ошибкой: в этом хорошо известном варианте были пропущены ходы 9. . .с4 10. Се2, после которых белые вынуждены идти на повторение ходов.
2. В партии № 75 в примечании к 13-му ходу белых, рассматривая положение на диаграмме, я указал, что черные добиваются преимущества путем 17. . .gf 18. С : 14 Сс7.
Как правильно заметил Левенфиш, этот вариант имеет свое опровержение: белые отвечают 19. ЛЬ5! Признавая свой промах **,
должен указать, что, видимо, я все же не ошибся в оценке позиции. В положении на диаграмме черным следует продолжать 17. . .0— 0—0, и в случае 18. Л : g5 ЛЬЗ! они сохраняют опасную инициативу.
3. В анализе позиции, которая могла получиться в партии № 85, я доказывал, что ничьей черные добиваются лишь путем 50. . .
h5, а пассивная защита ведет к их поражению, для иллюстрации чего привел вариант:
50. . .Kpd7 51. КрЬб Крс8 52. h4!l КрЬ8 53. Ь5 ab 54. Кр : Ь5 Крс7 55. Крс5 Kpd7 56. КрЬб Крс8 57. ЬЗ КрЬ8 58. Ь4 Кра8 59. Крс7 Кра7 60. Ь5 Кра8 61. Ь6 h5 62. g3. Г. Левенфиш справедливо указывает, что этот вариант неправилен, ибо в случае 58. . .Крс8 59. Кра7 Крс7 60. Ь5 h5 61. g3 g5 62. hg g6 не видно, как белым спастись...
К сожалению, рецензент забыл указать, что это исправление принадлежит В. Чеховеру. Исправление этой конкретной ошибки отнюдь не ведет к переоценке всего анализа. Легко заметить, что,
* В этой статье номера партий — по книге «Избранные партии».
** Впрочем, как после 19. . .Л: Ь5 20. Ф : h5+ g6, так и после 19. . .0—0—0 положение черных вполне надежно.
72
продолжая сначала (вслед за 52. h4) 53. g4 и затем 54. h5, белые выигрывали партию указанным ранее элементарным путем.
4. Четвертый этюд, как справедливо указал Г. Левенфиш, не решается.
Путем 1. . .Креб! 2. Kpg6 Кре5! 3. Кр : g7 Kpf4+ черные добиваются ничьей.
И здесь рецензент забыл указать, что анализ принадлежит ленинградскому шахматисту Барашу. Этюд легко исправляется: в начальной позиции черный слон должен стоять на поле Ь4.
Таковы справедливые замечания — мне ос
тается лишь с благодарностью их принять. Еще одна аналитическая погрешность, найденная рецензентом в партии №80 (с В. Ма-когоновым), оказалась аналитической ошибкой самого Левенфиша, на что уже указал Я. Рохлин. Остальные замечания Левенфиша носят общий характер и, скажем прямо, поверхностны и нелогичны.
О «проблеме Ботвинника» и советской школе
Как играют сильнейшие советские шахматисты? Об этом, об отечественной шахматной школе достаточно подробно изложено во вступительной статье к «Избранным партиям». Г. Левенфиш, видимо, относится к этой статье с недоверием и по-своему ставит и решает «проблему Ботвинника», «основываясь» при этом на партиях сборника. «Главная сила Ботвинника наших дней,— объясняет рецензент,— состоит в том, что противники чемпиона мира до сих пор не смогли... противопоставить дебютной стратегии Ботвинника равноценную...»
Я не собираюсь спорить здесь с Левенфишем, ибо свою точку зрения изложил в упомянутой статье. Покажем лишь, что «вывод» Г. Левенфиша является бездоказательным.
Исходным моментом «доказательства» Левенфиша является партия с Решевским (№ 57). Каждому, кто, хотя бы поверхностно, ознакомился с данной партией и примечаниями к ней, ясно, что она отличается сложной борьбой и сложностью расчетов. Например, примечание, которое приводит Левенфиш, содержит восьмиходовый вариант, да еще с жертвой пешки.
Нимало не смущаясь, Левенфиш утверждает, однако, что трудность разыгрывания таких партий заключается отнюдь не в сложности расчета, и, чтобы убедить читателя, ссылается при этом на мое послесловие... к другой партии, борьба в которой носила совсем иной характер.
«Доказав» на партии с Решевским, что все дело лишь в правильной оценке позиции, а не в сложности расчета, Левенфиш утверждает далее, что ряд партий выигран якобы «в таком же стиле» (в действительности же указанные им партии являются разнохарактерными...).
73
Ну, хорошо, допустим, некоторые партии были выиграны без расчета сложных вариантов. Что же из этого следует?
Оказывается (по Левенфишу), что если присоединить «сюда» еще пять (из ста!) «чисто аналитических» (в дебютном отношении) партий, то неизбежен вывод о превосходстве дебютной стратегии Ботвинника...
В этих рассуждениях логика отсутствует...
Остается лишь добавить, что неверна и сама постановка Левен-фишем данного вопроса: не о «проблеме Ботвинника» должна идти речь, а о советской шахматной школе. Лишь рассказав о нашей школе, можно объяснить читателю, в чем же заключается сила того или иного ее представителя. В свете этого все рассуждения и выводы Левенфиша лишь запутывают вопрос и отнюдь не способствуют его решению.
Г. Левенфиш далее утверждает, что «в сборнике не наберется и десятка партий, которые насыщены равноправной борьбой с обоюдными шансами, где дело сводится не к «дожиманию» противника, а где весы склоняются то в одну, то в другую сторону и исход сражения определяется глубиной творческого замысла».
Это заявление заслуживает самого пристального внимания. Во-первых, оно расходится с истиной — к сожалению, в сборнике много партий, где шла отчаянная борьба, где весы клонились то в одну, то в другую сторону. Во-вторых, это заявление показывает, каковы же, по Левенфишу, должны быть партии, к созданию которых следует стремиться. Оказывается, при этом обязательно весы должны качаться, и именно в таких партиях и возможна глубина творческого замысла.
Где здесь логика? Если весы качаются, значит, и обоюдных промахов не меньше, чем этих самых качаний. Стало быть, Левенфиш рекомендует советским мастерам в определенные моменты партий (для создания «качаний») допускать ошибки?
Или, может быть, Левенфиш серьезно утверждает, что если мастер стремится создать цельную партию, законченное художественное произведение, то при этом глубокие творческие замыслы уже невозможны?
Если бы советские шахматисты действовали в соответствии с творческими «установками» Левенфиша (между прочим, сам Левенфиш предпочитает играть не по Левенфишу), то нет никаких сомнений — их успехи были бы невелики. Советские мастера, перед которыми была поставлена нашей партией, советским народом серьезная цель — завоевание первенства мира, могли ли развивать подобные «творческие» тенденции? Конечно, нет. Мы должны были научиться побеждать иностранных мастеров, и побеждать наверняка. Ясно, что для решения такой серьезной задачи «весовые» теории непригодны. Советские шахматисты пошли иным путем, и не без успеха, о чем и было рассказано в упомянутой ранее статье из сборника партий.
Гроссмейстер Левенфиш игнорирует в рецензии эти факты, игно
74
рирует и советскую шахматную школу — очевидная и принципиальная ошибка рецензента.
У Левенфиша в рецензии есть еще много замечаний, но и они не могут быть приняты. И все же на двух вопросах следует остановиться.
К вопросу
об определении комбинации
Г. Левенфиш возражает против данного в сборнике определения комбинации, основываясь на трех соображениях. Во-первых, недоумевает он, по Ботвиннику может получиться, что комбинация правильная, а маневр неправилен. Что тогда?
Тогда, конечно, плохо, так как если ничего хорошего из комбинации с последующим форсированным маневром не получилось, стало быть, и комбинация была неправильной.
Во-вторых, замечает рецензент, если бы, например, Рети провел маневр (без жертвы), а какой-нибудь любитель пожертвовал бы пешку, то неужели Рети следует причислять к шахматистам позиционного стиля, а любителя — к шахматистам комбинационного стиля? Насчет причисления к позиционному стилю я здесь не буду высказываться, а вот если во многих партиях шахматиста форсированных вариантов с жертвой не встречается, то можно определенно утверждать: у него отсутствует комбинационное зрение.
В-третьих, указывает Левенфиш, как можно делить «одну цельную идею» (иначе говоря, форсированный вариант) на собственно комбинацию и последующий маневр? Вполне возможно, шахматная партия является также единым целым (все ходы связаны), а ведь мы делим ее на начало, середину и конец.
Думается, что данное в книге определение комбинации является достаточно точным.
О партиях
первой половины сборника
Г. Левенфиш весьма недоволен подбором партий первой половины сборника. В частности, он цитирует предисловие из издания 1938 года: «...Здесь отражены далеко не все мои лучшие достижения...» — писал тогда автор, и рецензент недоумевает, как же почти все 60 партий сборника 1938 года вошли в новый сборник, давая понять читателю, что сам автор не считает подбор партий полноценным. Это не соответствует истине. Левенфиш невнимательно прочел мое предисловие из старого сборника. Я писал, что в сборник включены «далеко не все мои лучшие достижения», но то, что включено, безусловно входит в число лучших достижений. Тем самым подразумевалось лишь, что число партий может быть увеличено, и только.
Не разобрав, в чем тут дело, Левенфиш безосновательно критикует некоторые мои партии и навязывает другие, не включенные
75
в сборник. Это объясняется, по-видимому, как поверхностным знанием Левенфишем моих партий, так и попыткой оценивать их на основе «весовой» теории.
Огульно обесценивает рецензент и примечания к партиям первой половины книги, указывая, что они не соответствуют современному состоянию теории. Поскольку никаких вариантов Левенфиш не приводит, то возражать трудно: те же общие соображения, которые он дает, свидетельствуют о его небрежности.
Есть ли разница между примечаниями к первым и последним партиям сборника? Безусловно, есть. В чем же состоит эта разница?
Мне кажется, что основная ценность примечаний мастера (к своим партиям, конечно) состоит в том, что они являются отражением хода мыслей мастера во время партии — при том непременном условии, что примечания написаны искренне.
Я и не решился изменить стиль примечаний к ранним партиям (хотя примечания к ним и подвергались наибольшим изменениям), а устранил лишь ошибки, шероховатости, несоответствия, устарелые дебютные варианты и прочее. Думаю, что поступил правильно — читатель может судить о творческом росте автора не только по тексту партий, но и по примечаниям к ним; главное, читателю становятся понятны творческий кругозор мастера и ход его мыслей во время партии.
Если мне придется когда-нибудь комментировать какие-либо другие ранние партии, то также постараюсь в стиле и характере примечаний отобразить ход своих мыслей во время этих партий.
Естественно, что ранние партии сборника прокомментированы иначе, нежели позднейшие,— нужно ли на это сетовать?
Перейду теперь к выступлениям Я- Рохлина и П. Романовского. Мне кажется, что основное достоинство статьи Рохлина состоит в том, что он указал на тенденции объективизма и, скажем прямо, аполитичности в рецензии Г. Левенфиша. Совершенно правильно указал Рохлин, что рецензент обошел молчанием вопросы, связанные с ростом и успехами советской шахматной школы, не отметив и самих причин, вызвавших столь высокое развитие шахмат в Советском Союзе.
Статья Романовского вызывает законное недоумение, так как он обходит этот основной недостаток рецензии Левенфиша.
В этом отношении я полностью присоединяюсь к Рохлину.
П. Романовский затушевывает и ошибки Левенфиша, связанные с оценкой роли А. Рубинштейна. А ведь Левенфиш, упрекая меня в том, что я «оставил без внимания» Рубинштейна, по сути дела, считает, что в истории русских шахмат Рубинштейн сыграл такую же роль, как М. Чигорин и А. Алехин. Это, разумеется, необоснованно. Известно, что Рубинштейн был крупным шахматистом, но не крупнее А. Нимцовича. Почему же Левенфиш ратует за Рубинштейна и забывает при этом о Нимцовиче? «Секрет» этот раскрыл Я. Рохлин (чтобы не быть ложно понятым, должен указать, что я не согласен с оценкой Рохлиным роли Рубинштейна в истории русских шахмат): Левенфиш «заинтересован» в чрезмерно высокой оценке Ру
76
бинштейна, видимо не желая отказываться от своих прежних ошибочных взглядов, изложенных в «Современном дебюте»...
П. Романовский выражает также ряд претензий к «Избранным партиям». Он указывает, что «Ботвинник в изложении порой бывает методически не вполне ясен». К сожалению, в данной статье он не поясняет свою мысль, поэтому придется процитировать другую работу Романовского (статья, опубликованная в книге П. Кереса «Матч-турнир на первенство мира по шахматам 1948 г.»), где Романовский писал: «Язык Ботвинника непритязателен, прост, и за этот счет в нем, может быть, и нет достаточной методической полноты».
Вот теперь ясно. Остается лишь выразить надежду, что Романовский и в последующих моих работах не будет находить «достаточной методической полноты», против чего читатель, вероятно, не станет возражать...
Далее Романовский отмечает в рецензии, что в «Избранных партиях» «самый главный недочет состоит в том, что чемпион мира скупо раскрывает особенности своего творческого метода, своих оценок шахматной позиции». Серьезное обвинение. Жаль, чго оно не основывается на конкретном материале; между тем, о пользе конкретных примеров Романовский пишет несколькими строками выше, указывая при этом, что «материала в «Избранных партиях» для этого хоть отбавляй».
Поскольку критика Романовского носит общий характер, трудно понять, в чем я ошибся, но, может быть, кто-нибудь защитит меня от столь неожиданного нападения? Отлично, на помощь приходит сам... Романовский. Вот что он писал в той же статье (из книги Кереса) об авторе данных строк:
«Его оценки позиций — это большей частью настоящие шедевры шахматной мысли, раскрывающие перед читателями многие тайники, недоступные для них ранее». «Чему же надо верить?» — вправе спросить изумленный читатель... Тут, безусловно, нет ясности, и не только методической.
Как видит читатель, книга пока еще не получила действительно серьезной и обоснованной критики.
Быть может, это объясняется отчасти и тем, что на сей раз в основе критики, видимо, недоставало кропотливого труда — необходимого фундамента любого серьезного исследования.
Искусство ли шахматы!
Это не праздный вопрос. Тот или иной ответ может определить методы изучения шахмат и, быть может, их дальнейшее развитие. Разумеется, многое в данной статье спорно, но автор все же просит читателей учитывать, что здесь изложено пусть и субъективное, но искреннее и продуманное мнение.
М. М. Ботвинник. Матч-реванш Смыслов — Ботвинник на первенство мира. 1958. М., «Искусство», 1960.
77
Общепризнанно, что шахматы имеют три стороны: игры, науки и искусства. Но, разумеется, никто не утверждает, что шахматы являются наукой. Наука обязательно должна изучать законы природы, общества, мышления, а шахматы всего лишь исторически сложившаяся условная схема... Научный элемент в шахматах играет важную, но подчиненную роль (между прочим, примерно такую же роль он играет и в искусстве, а отчасти и в спорте). Так, индийский мастер Султан-Хан, когда появился в Англии в начале 30-х годов нашего столетия, не знал современной теории, не знал научных основ шахмат. Это не помешало ему, однако, в то время добиваться известных спортивных успехов и создавать партии, ценные в художественном отношении.
Некоторые авторы логический элемент в шахматах принимают за научный. Мне это кажется несостоятельным. Логика в шахматах является не научным, а художественным элементом. Разве шахматный этюд, который решается скрытым и логическим путем, не производит эстетического впечатления?
Итак, шахматы могут быть только игрой либо искусством.
Наиболее распространен взгляд на шахматы как на интеллектуальную игру. Эм. Ласкер, например, считал, что главное в шахматах — борьба. Да это и естественно — шахматы имеют форму игры, соревнования. Представим себе, что два путешественника спаслись после кораблекрушения на каком-либо уединенном острове; случайно у них оказался элементарный шахматный учебник. Они сделали доску, фигуры и начали соревнование. Оба новоиспеченных шахматиста играют из рук вон плохо, партии мастеров им неведомы. Тем не менее наши шахматисты получают большое удовлетворение от шахматной партии, от азарта борьбы. Когда один из них «зевает» фигуру или мат, другой торжествует. Есть ли здесь искусство? Разумеется, нет и в помине. Мы видим игру, борьбу двух интеллектов — и только.
Не следует, однако, думать, что если шахматы имеют форму игры, соревнования, то это в какой-то степени является их недостатком. Наоборот, игровая форма шахмат — их большая притягательная сила. Человек всегда стремится к борьбе, к соревнованию. Иногда труд может дать человеку меньшее удовлетворение, чем игра. Пожалуй, здесь уместно вспомнить замечание Маркса о том, что «во все время труда необходима целесообразная воля... тем более... чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил» *.
Итак, бесспорно, что шахматам свойственна форма игры, и на первой стадии развития шахматы и были только игрой. Постепенно они стали завоевывать все большее признание, большую популярность, появилась теория, обширная литература, развивалась композиция (этюды и задачи), появились ценные в эстетическом отношении партии мастеров, партии, которые приносят удовлетворение
K-Маркс. Капитал, т. 1. М., Госполитиздат, 1955, стр. 185*
78
множеству шахматистов на земном шаре... Так неужели и после этого шахматы остались всего лишь игрой?
В этом отношении также нет разногласий. Сейчас большинство авторитетов признает, что шахматы уже не только игра. Еще Эм. Ласкер, высказываясь за то, что шахматы — борьба, высоко ценил эстетический элемент в шахматах. А Р. Рети в начале 20-х годов нашего столетия прямо указывал: «Еще сто лет назад шахматы были, без сомнения, только игрой, но... здесь мы имеем народившееся, развивающееся искусство» *.
А. Алехин также считал, что шахматы — искусство. Но мало высказать мнение, надо его доказать! К сожалению, доказательств того, что шахматы — искусство, в шахматной литературе как будто не было. Однако давайте, уважаемый читатель, попытаемся вместе решить эту «шахматную» задачу.
Но прежде, чем решать, надо условиться, что следует решать, то есть привести определение искусства. Этих определений эстетика знает немало. Разумеется, советский шахматный автор будет придерживаться марксистского, материалистического определения искусства. Вероятно, не всем шахматистам на Западе это понравится; что же, пусть они решают эту проблему другим путем. Но, быть может, если они дочитают эту статью до конца, то и у них не будет возражений?
Известно, что искусство — одна из форм общественного сознания, отображающая действительность в художественных образах, средство познания и изменения жизни; искусство активно воздействует на мысли, волю и чувства людей и играет большую роль в жизни общества.
Что же общего между шахматами и искусством?
Достаточно напомнить о культурном и воспитательном значении шахмат в наши дни, их повсеместном распространении, о том почетном месте, какое шахматы занимают в сознании людей, чтобы уяснить, насколько близки шахматы к искусству. Эта близость становится еще более ощутимой, если вспомнить об одном мимолетном, но глубоком замечании Маркса о том, что «предмет искусства... создает публику, понимающую искусство и способную наслаждаться красотой»**. Шахматы, без сомнения, создали обширную аудиторию, разбирающуюся в шахматных произведениях (партиях, этюдах) и способную наслаждаться их красотой.
Можно считать, что шахматы близки к искусству,— это очевидно. Но для того, чтобы доказать, что шахматы являются особым видом искусства, надо преодолеть трудный барьер — доказать, что в художественных образах шахматных произведений отражается специфическая реальность ***.
* Р. Р е т и. Новые идеи в шахматной игре. М., «Молодая гвардия», 1924, стр. 65.
** К- Мар кс. Соч., т. XII, стр. 182.
*** Скептики, конечно, могут отрицать наличие художественных шахматных образов, поскольку еще в шахматной литературе не было приведено определения этого образа. Однако миллионы шахматистов, получающих эстетическое удовольствие от шахматных произведений, вряд ли согласятся со скептиками.
79
Вот в этом и состоит проблема. Кто не знает, что шахматы всего лишь условная схема? Как же условная схема может быть связана с реальностью? Некоторые утверждают, что шахматы являются «действительностью», поскольку они изобретены людьми и не могут не отображать коллективного опыта людей, но это доказательство не может быть принято. Кем бы условная схема ни была изобретена, что бы она ни отражала, она остается всего лишь условной схемой!
Какую же реальность отражает шахматная партия? На мой взгляд, шахматы отображают творческую, логическую сторону мышления людей (а работа мозга человека, безусловно, является реальностью!). «Позвольте,— может возразить читатель,— а разве повесть или роман, симфония или картина не отражают в какой-то мере работу мозга художника?»
Верно, процесс мышления человека в создании произведений искусства играет важную роль (хотя и неодинаковую — в зависимости от предмета искусства), и поэтому произведение искусства, отражая объективную реальность, в какой-то мере отражает и мышление художника, создавшего это произведение.
Даже если взять литературу, где процесс мышления играет большую роль в создании художественного произведения, нетрудно заметить, что литература прежде всего отражает жизнь людей, общества и прочее и лишь на втором плане отражает творческую сторону мышления писателя; насколько талантливо, глубоко, всеобъемлюще сумел отразить писатель жизнь людей в определенную эпоху, настолько и значимо данное произведение.
Здесь надо сделать одно весьма существенное замечание: хотя произведение искусства и отражает работу мозга его создателя, но далеко не всегда оно оставляет то впечатление, на которое рассчитывал художник. Например, А. Чехов, когда писал «Вишневый сад», думал, что пишет комедию, а зритель принимал пьесу в постановке Художественного театра как трагедию. Лев Толстой был противником революции и в своих произведениях призывал к смирению и непротивлению злу. А между тем Толстой — великий художник, с потрясающей силой и правдивостью отобразивший русскую действительность,— являлся, по определению В. И. Ленина, «зеркалом русской революции».
Шахматная партия является результатом напряженной работы интеллекта мастера, и логическая сторона мышления людей отображается в шахматах с большой точностью. В сознании шахматиста, восхищающегося содержательной партией или этюдом, весьма точно повторяется мышление мастера. Здесь нет места для различных толкований *.
Рассмотрим известный этюд Р. Рети. Художественная сила этого произведения состоит и в экономичности построения, но главное — в парадоксальности результата. Казалось бы, положение белых безнадежно: их король не может задержать пешку Ь5, а белая пешка
* Иногда спустя много лет какой-либо шахматный специалист находит у мастера ошибку. Тогда в сознании любителя повторяется не только работа мозга мастера, но и того аналитика, который нашел ошибку.
80
сб на первый взгляд обречена. В действительности же после 1. Kpg7 Ь4 2. Kpf6 КрЬб (или 2. . .ЬЗ 3. Кре7, и пешка сб также проходит в ферзи!) 3. Кре5!! Кр : сб (или 3. . .ИЗ 4. Kpd6) 4. Kpf4 пешка «Ь» задержана... Замечательный этюд, но суть не в этом. Вы сейчас представили в своем сознании решение этюда, уважаемый читатель?
Вы, может быть, полагаете, что это были только передвижения фигур и ничего более? Если так, то это заблуждение. Те специфические шахматные образы, которые возникли в вашей голове, читатель, впервые возникли в голове большого шахматного художника несколько десятилетий назад.
Но разве мышление музыкального композитора не отражается в музыкальном произведении так же, как мышление мастера в шах
матной партии? Конечно, нет! Человек может наслаждаться «музыкой» и без посредства композитора, например слушая соловья в лесу; сколько бы человек ни смотрел на шахматную доску (на которой изображена позиция из какой-либо популярной партии), он может ничего так и не увидеть, пока движения фигур не отразят ход логического анализа. Музыкальный композитор оперирует лишь различными сочетаниями различных звуков (нот) — аналитическая работа мозга здесь сведена к минимуму; шахматный мастер (или композитор), как правило, не может сделать хода без кропотливой аналитической работы — эта работа доведена здесь до максимума.
Для того чтобы лучше выяснить разницу между шахматами и музыкой, рассмотрим две схемы воздействия художественного произведения на ценителя искусства. При этом, конечно, не будем забывать, что эти схемы являются всего лишь схемами, и только!
Схема №1 Схема №2
Схема № 1 относится к музыке. Художник (композитор), основываясь на своем восприятии действительности, создает художественное произведение. Ценитель музыки признает данное произведение, если почувствует, что это произведение искусства обогащает его (ценителя) представление о действительности, если художник сумел увидеть то, что заурядный ценитель проглядел *.
* Я посредственный искусствовед. Может быть, эта схема и пояснения к ней покажутся искусствоведам-специалистам сомнительными; я буду весьма признателен, если они укажут на их слабые стороны.
81
Схема № 2 относится к шахматам. Воспринимая позицию на шахматной доске, мозг мастера — после соответствующей аналитической работы — создает произведение искусства. Это произведение искусства и воздействует на ценителя-шахматиста.
В схеме № 1 ценитель-музыкант мог сравнивать произведение искусства с действительностью — только после этого и возможно признание этого произведения; с чем же сравнивать шахматисту-ценителю шахматное произведение искусства в схеме № 2?
Прежде чем ответить на этот вопрос, небесполезно уточнить, что же в шахматной партии производит эстетическое впечатление на ценителя-шахматиста. Мне кажется, что эстетическим элементом в шахматах является все то, что возвышается над обычным уровнем (например, оригинальная комбинация, остроумная ловушка, трудный маневр, глубокий план, цельность партии и т. п.), то есть эстетическое воздействие возможно лишь тогда, когда мастер (или оба партнера, если они в равной степени оказались на высоте) сумел увидеть то, что заурядный ценитель проглядел бы,— в этом отношении мы имеем аналогию со схемой № 1.
Отсюда можно сделать напрашивающийся вывод, что шахматист-ценитель сравнивает произведение искусства с заурядной партией; в действительности же, поскольку произведение искусства является продуктом аналитической работы мозга мастера, а заурядная партия — продуктом мышления заурядного шахматиста, ценитель сравнивает, по сути дела, не эти партии, а работу мозга мастера с мышлением среднего шахматиста.
По шахматным партиям мы судим о характере мастера, его специфических шахматных способностях *, остроумии и изобретательности, о фантазии и глубине его мысли, настойчивости и энергии. Это и производит через посредство шахматных образов художественное воздействие на рядового шахматиста, когда он разыгрывает содержательную в творческом отношении партию или решает хороший этюд. Строгость, законченность и сила логических построений, заключенных в той или иной содержательной партии, и вызывают ощущение красоты шахмат, те эмоции, которые знакомы каждому шахматисту...
Эмоциональная сторона в шахматах в известной мере аналогична эмоциональной стороне искусства. Восхищаясь шахматными произведениями, шахматист тем самым восхищается мышлением человека и в какой-то степени расширяет свое познание мира. Шахматы выступают здесь как инструмент, вызывающий логические умозаключения, и одновременно как инструмент для демонстрации этой логической работы. Шахматы играют ту же роль, что труба для музыканта-композитора и труба для музыканта-исполнителя. Так же как основой искусства для музыканта-композитора является океан звуков, так и основой искусства для шахматного мастера является океан логических умозаключений! Не случайно В. И. Ле
* Или, как выразился С. Цвейг, «особенной форме умственной одаренности», См. «Шахматную новеллу».
82
нин считал, что шахматы «гимнастика ума» — краткое, но меткое определение, иначе говоря, В. И. Ленин считал, что главное в шахматах не фигурки и доска, а то, что они связаны с тренировкой, работой мозга человека!
Итак, на мой взгляд, шахматная партия потому и отражает реальность, что она отражает творческую, логическую сторону мышления человека. Поэтому, принимая во внимание силу их эстетического воздействия, а также их популярность на земном шаре, мы вряд ли допустим ошибку, если будем считать шахматы искусством. Да, шахматы наших дней, пожалуй, являются одновременно и игрой, и искусством. Они, видимо, стали искусством тогда, когда появились и подлинные художники, и публика, способная ценить красоту шахмат. Необходимо, однако, помнить, что шахматы всегда бывают игрой (если отвлечься от композиции) и лишь изредка полноценным искусством — слишком редко удается создать партию, подлинно ценную в художественном отношении... Но то, что связано с игрой: настроение партнеров, их турнирное положение, погоня за призами, конфликты или взаимная вежливость, неудачные или хорошие условия игры,— все это забывается и более или менее быстро умирает. Наоборот, рядовой шахматист может не знать мастера, не знать ни его возраста, ни роста, ни цвета кожи и волос, ни его социального положения, ни турнирных достижений, но если этот мастер создал интересную партию, являющуюся произведением шахматного искусства, партия эта живет десятилетия и доставляет шахматистам эстетическое наслаждение.
Различные виды искусства отображают природу, человеческое общество так же, впрочем, как и наука. Однако если в произведениях искусства действительность отображается в форме художественного образа через индивидуальное восприятие художника, то наука, изучая законы окружающей действительности, оперирует понятиями, которые связаны с опытом людей. Возьмем, например, одно из явлений природы — звук; законы звука изучает акустика, а в художественной форме звук находит отображение в музыкальных произведениях.
Мышление является особой формой объективной реальности; законы мышления изучает логика — одна из наиболее древних наук. Шахматное искусство является одной из художественных форм отображения логической стороны мышления человека. Поэтому шахматное искусство занимает особое место в мире искусства, так же как логика занимает особое место среди прочих наук. Иначе говоря, шахматы в своей области имеют примерно такое же отношение к логике, как музыка к акустике.
Остается ответить еще на один вопрос: если шахматы являются не только игрой, но и искусством, то как это должно отразиться на методах изучения шахмат? Поскольку шахматы имеют две стороны — спортивную и художественную,— возможны два подхода к изучению шахмат, и, видимо, два таких направления существуют и в нашей советской шахматной школе. Мастера, склонные по своему характеру видеть в шахматах прежде всего игру, стремятся раньше и преж
83
де всего поразить, «обмануть», деморализовать партнера; они мало заботятся о цельности партии, их мало беспокоит, если партия случайно, из-за грубого промаха изменит свой характер,— соответствующим образом подобные мастера и готовятся к соревнованиям.
Мастер другого типа ценит каждый ход на вес золота, он стремится к созданию цельной партии и нередко играет слабее после случайного промаха; подобный мастер изучает шахматы, стремясь прежде всего познать шахматную истину, а затем уже «перехитрить» партнера. Следует оговориться, что в действительности нет таких крайних разделений среди мастеров, ибо для того, чтобы побеждать, надо быть и художником, и спортсменом. Но, конечно, качества спортсмена и художника присущи отдельным мастерам в разной степени.
Разумеется, каждый мастер может изучать шахматы, сообразуясь со своими вкусами. Мне лично игровая сторона в шахматах дается с большим трудом, но как будто от этого приходится страдать не так уж часто. Следует прийти к выводу, что при равных возможностях, вообще говоря, побеждает тот, кто добивается единства этих двух сторон шахматного мастерства. Конечно, нельзя добиться спортивных успехов без солидной творческой базы, так же как нельзя создавать полноценные шахматные партии без хорошей спортивной подготовки.
И все же мне кажется, что в наши дни молодой человек может проявить в шахматах максимум своих способностей, если он прежде всего изучает содержание шахмат (аналогично тому, как художник в какой-либо области искусства стремится познать содержание этого искусства), а затем уже их особенности, связанные с игрой, со спортивной борьбой. Лишь этот путь может обеспечить длительный и прочный успех. Можно привести не один печальный пример того, как талантливый мастер стал неудачником именно потому, что чрезмерно увлекался игровой стороной шахмат.
Не следует ли сказать, что шахматы являются искусством, но проявляется оно (когда речь идет о практической шахматной партии) всегда в форме игры, борьбы сторон? Небезынтересно отметить, что именно форма шахмат заставляет шахматного мастера работать с исключительной интенсивностью, что и способствует созданию художественных ценностей.
Без парадоксов
В № 15 журнала «64» за 1980 год опубликована статья В. Васильева «Парадокс о Ботвиннике». Удивляют размеры статьи и неумеренность похвал в мой адрес как шахматиста. Но не об этом речь.
Статью можно разделить на две части: 1) Ботвинник — шахматист и 2) Ботвинник — автор книги «К достижению цели». О первой части можно бы и не говорить — существенно нового там нет.
Публикуется впервые.
84
Обращает лишь внимание, как объясняет Васильев отрицательное отношение к стилю игры молодого Ботвинника — мол, Ботвинник рано стал зрелым мастером, а подлинный талант в молодые годы непременно должен ошибаться. Любая теория имеет право на существование, если она не расходится с практикой; ежели вспомнить, что Ласкер, Капабланка, Смыслов, Фишер и Карпов «созрели» в молодости, то объяснения Васильева вряд ли можно принять. И далеко не все отрицательно относились к стилю моей игры...
А вот о рецензии Васильева на книгу поговорить необходимо. Основная идея рецензии состоит в том, что в книге отражена жизненная борьба, лицо Ботвинника, что автор субъективно честен, но объективно не вполне прав... По мнению Васильева, в этом виноват характер Ботвинника — жесткий, резкий, недоверчивый, нетерпимый, ничего и никому не прощающий, угловатый, педантичный, пристрастный, колкий, лишенный гибкости; Ботвинник не меняет решений, не всегда избирает за жизненной доской сильные продолжения... Вот из-за этого-то книга кое-кого обидела! Словом, в книге отражен сам Ботвинник, но в остальном... В этом и состоит парадокс, открытый Васильевым. Рецензент и выступил как адвокат «обиженных»!
Увы, никакого парадокса в действительности нет, он выдуман. Мне пришлось в жизни бороться, но не из-за своего характера, хотя без него я и не смог бы бороться. Почему же так сложилась жизнь?
В жизни мне повезло. Как правило, мои личные интересы совпадали с интересами общественными — в этом, вероятно, и заключается подлинное счастье. И я не был одинок — в борьбе за общественные интересы у меня была поддержка. Но не всем, с кем я общался, так же повезло, как и мне. У некоторых личные интересы расходились с общественными, и эти люди мешали мне действовать. Тогда и возникали конфликты. Все очень просто.
Васильев приводит в рецензии два эпизода из книги. Первый — когда из-за моих возражений Ильина-Женевского не допустили в полуфинал чемпионата СССР 1929 года. Вот, мол, какой строгий законник нашелся! Для чего это Ботвиннику надо было выступить против Женевского, представителя ленинской гвардии, обаятельного товарища? Обязательно надо было возражать, и я действовал в общественных интересах — из деликатности я не написал этого в книге,— ибо Александру Федоровичу не к лицу было использовать свое общественное положение... Справедливости ради скажу, что за 15 лет нашей дружбы это единственный упрек, который я могу ему сделать. Кстати, Ильин много раз заодно действовал со мной, когда этого требовали общественные интересы.
Второй — печальная история 1952 года, когда четыре участника сборной команды СССР потребовали исключения чемпиона мира из сборной. По Васильеву, это было всего лишь восстание вассалов; в действительности эти гроссмейстеры свои личные интересы поставили выше общественных. Неужели это не очевидно? Ведь в книге написано, как В. Виноградов, который руководил подготовкой команды и в 1952 году считал, что гроссмейстеры правы,
85
лет десять спустя на совещании у председателя Комитета физкультуры торжественно заявил, что со стыдом вспоминает о своей ошибке. Я и сейчас с теплотой думаю о Владиславе Петровиче. Кстати, на этом совещании присутствовал и мастер, который был заместителем Виноградова по сбору команды в 1952 году,— он не раскаялся... Тем не менее на этом совещании я защитил мастера от увольнения с работы — считал, что действую в общественных интересах. Видимо, я просто не знал, что не должен «никому и ничего прощать»...
Потому я написал книгу, чтобы те, кто способен действовать в общественных интересах, были бы посмелее, а кто не способен — поосторожнее. Поэтому и поддержал издание книги ЦК ВЛКСМ. А когда книга вышла, один известный писатель (и он содействовал выходу книги) написал мне: «...она меня здорово порадовала... тем, что я могу держать ее в руках». Я долго сомневался, надо ли дарить книгу одному из бывших руководителей Комитета физкультуры; наконец послал ему «на память о былом». И тут же получил неожиданный ответ: «...как человек, знающий кое-что из былого (он по долгу службы был в центре событий и знал все.— М. Б.), о чем рассказывается в книге, хочу сказать, что книга... объективная... я всегда особенно ценил... Вашу объективность...» И книга начинает «топать» по белу свету. Скоро она выйдет в Англии, летом будущего года — в ФРГ, переводят ее на эстонский, идут переговоры об издании книги на сербскохорватском и грузинском *.
Вот так, товарищ рецензент и редакция «64»!
Кстати, почему наш «64» не проявил должной компетентности? К сожалению, подобное бывало и ранее. В № 5 за тот же год были опубликованы материалы, посвященные Эм. Ласкеру, в том числе известное предисловие А. Эйнштейна к биографии великого мастера **. Нелишне будет предположить, что Ласкер, который как человек сформировался еще в прошлом столетии, когда шахматы занимали весьма скромное положение в общественной иерархии, стеснялся проявить перед великим ученым свою приверженность к любимой игре.
И что же? Журнал публикует в комментарии Б. Вайнштейна к упомянутому предисловию, что «неожиданное и тонкое сравнение Ласкера со Спинозой по-новому освещает жизненную стратегию Ласкера... шахматные «изделия» Ласкера... охотно покупались. В какой другой сфере он мог бы получать по 500 рублей за один день работы?» А прежде было отмечено, что «если бы Ласкер раньше вступил на эту дорогу, он, возможно, пришел бы к крупным научным открытиям...». Бедный Ласкер — он-то себя защитить уже не может. Вот мне и пришлось стать его адвокатом.
41 год назад я написал, что «шахматы ничем не хуже скрипки». Сейчас с этим уже согласны многие. Но теперь я могу со знанием дела заявить, что шахматы ничем не хуже науки. Тогда несколько
* Книга уже вышла на этих языках, кроме сербскохорватского.
** Более подробно об этом см. в предисловии к учебнику Эм. Ласкера.
86
лет на меня дулся мой друг Д. Ойстрах; возможно, что и теперь меня ждут некоторые неприятности, но я спокойно смотрю в грядущее...
Редакция «64» явно ставит науку выше; быть может, сотрудники редакции и относятся к шахматам, как Спиноза к шлифовке стекол?
Как растет шахматист!
В конце 30-х годов в помещении Аничкова дворца (в свое время там пребывал Александр III) был образован в Ленинграде Дворец пионеров. Я был членом «Совета содействия», создавал пионерский шахматный клуб. Душой его стал С. О. Вайнштейн, один из видных шахматных энтузиастов. Клуб помещался в кабинете... царя.
Мне предложили вести занятия с наиболее талантливыми ребятами, и впервые в жизни я стал размышлять: как лучше всего юному шахматисту продвигаться вперед?
Конечно, пришлось сделать необходимые выводы из своего собственного опыта. Подумал и решил, что главное — в развитии самостоятельности. Действительно, шахматист, когда сидит за доской, не имеет права заглядывать в справочники, с кем-либо советоваться — он должен в положенное время принять самостоятельное решение. Для подобного поведения за доской полезнее всего так же действовать и в вопросах изучения шахмат при подготовке к соревнованиям.
У меня лично не было наставника, тренера в том смысле, как это понимают теперь. И все же учителей у меня было много: книги и журналы, сверстники и мастера старшего поколения — мои партнеры за шахматной доской. Сам я решал, что у них надо заимствовать, а что не заслуживает внимания. И стал самостоятельным. Не так давно известный математик Н. А. Криницкий сказал мне: «У вас нет чувства стадности». Да и откуда ему быть? Шахматист должен принимать независимые решения, иначе он не будет мастером своего дела.
С этих позиций и следует подходить к занятиям с юными шахматистами. Конечно, напрашивается решение: вообще не учить ребят, пусть учатся сами, вот и будут самостоятельными... Это было бы ошибкой. Учить обязательно надо, но так, чтобы ребята росли настоящими, самостоятельными шахматистами.
И, видимо, нашел я хорошую методику: занимались мы по воскресеньям, один раз в две недели, занимались все вместе (человек 10—12). Один у демонстрационной доски докладывал, другие слушали и критиковали. Разгорались дискуссии, атмосфера бывала накаленной. Докладчики намечались заранее, они сообщали о выполненных заданиях, притом самых различных: тематическая коллекция эндшпилей, комментирование партий, анализ какого-либо дебюта и т. п. Характер заданий определялся шахматными качествами ученика: скажем, он неудачно разыгрывал начало партии или
М. М. Б от в и н н и к. От шахматиста к машине. М., «Физкультура и спорт», 1979,
87
эндшпиль или небрежно анализировал свои партии — именно это и определяло тип и тему задания. К каждому слушателю подход был индивидуальный.
Однажды я «поэксплуатировал» своих юных слушателей. После неудачного выступления в чемпионате СССР в Москве (в сентябре 1940 года) я готовился к матч-турниру на звание абсолютного чемпиона. Работы по теории начал было много, я и решил спорные позиции раздать слушателям в качестве заданий для анализа. Эти анализы с последующим обсуждением на занятиях много дали как моим юным коллегам, так и самому руководителю! Подготовлен был я к соревнованиям отлично.
Состав этой первой моей «шахматной школы» был неравноценным, но будущие гроссмейстер М. Тайманов и мастер Е. Столяр были моими учениками. Война прекратила наши занятия...
Спустя много лет мастер Г. Гольдберг (он тогда руководил шахматной работой в спортивном обществе «Труд») предложил мне заниматься с наиболее способными ребятами «Труда». Предполагалось, что юные шахматисты из разных областей Российской Федерации будут собираться три-четыре раза в год в Москве на сессии школы, которые будут длиться несколько дней.
Я согласился, и в течение полутора лет (1963—1964 годов) 10— 12 шахматистов съезжались на эти сессии. Конечно, это ребятам приносило меньше пользы, чем в первой школе в Ленинграде,— там мы виделись два раза в месяц! Но большие перерывы между занятиями компенсировались тем, что со всех концов необъятной России удалось собрать исключительно талантливых ребят. Достаточно назвать имена А. Карпова, Ю. Балашова, Ю. Разуваева, Н. Рашков-ского... Даже самый «слабый» ученик впоследствии стал мастером.
Как только ребята окрепли, школу пришлось... закрыть! Суть дела в том, что на сильных ребят «большой спрос» — они слишком часто должны выступать в соревнованиях, и времени для того, чтобы собираться на сессии, просто-напросто у них не оставалось.
Но настойчивый Гольдберг не отступил — в 1969 году школа вновь стала работать. Пока успехи слушателей были скромными, все шло хорошо — ребят не отзывали на соревнования. Прошло время, и в работе школы вновь появились перебои. Тогда о школе было принято особое постановление ЦК ВЛКСМ, Спорткомитета СССР и Всесоюзного совета ДСО профсоюзов. В нем строго оговаривались ее права, запрещалось отзывать учеников на соревнования в период сессий; закреплены их сроки: февраль, май и август-сентябрь. Зимняя и весенняя сессии проводились под Москвой, осенняя — на берегу Черного моря в пионерском лагере «Орленок». Школа стала приносить свои плоды: из девушек можно упомянуть А. Ахшару-мову, Е. Ахмыловскую, Л. Зайцеву, из юношей — С. Долматова, А. Юсупова, Л. Псахиса, А. Харитонова. Последнее время в школе занималась юная Н. Иоселиани, большие надежды подавали также П. Корзубов, Я. Эльвест, А. Соколов, С. Ионов, А. Ненашев, И. Фей-гельсон. Но главная наша гордость — 15-летний Г. Каспаров. Он в школе занимался пять лет, вырос во всех отношениях. Достаточно
88
сказать, что во время февральской сессии 1978 года, когда я остался без ассистента, мне помогал Гарик (в миттельшпиле и эндшпиле я сам справлялся, а в дебюте и отчасти в анализе Каспаров любого заткнет за пояс), и весьма успешно!
В январе 1978 года Гарик играл в Минске в турнире памяти А. Сокольского. С трудом удалось Каспарова включить в число участников — он еще не имел звания мастера, и были, естественно, возражения — зачем кандидата пускать в турнир мастеров? Результаты показали, что надо было это сделать: Гарик завоевал первое место, перевыполнив мастерскую норму на Зх/2 очка! Это был самый большой успех, которого когда-либо добивался столь юный шахматист в Советском Союзе *.
В июле того же года Гарик добился нового, еще большего успеха — он победил в отборочном турнире в Даугавпилсе и завоевал право на участие в турнире высшей лиги — чемпионате СССР!
Вернемся, однако, к школьным занятиям. Стандартный отчет слушателя о своей работе между сессиями состоял из сообщения об успехах в учении, занятиях спортом, участия в соревнованиях и выполнении задания. Наконец, слушатель демонстрирует четыре партии из числа сыгранных между сессиями. Тогда сообща ставится предварительный диагноз о шахматном «здоровье» юного шахматиста, о его достоинствах и изъянах. Но курс «лечения» еще не назначается — надо ждать окончания тренировочных партий, которые проводятся в период занятий, — они имеют большое значение: тут уже партии не подберешь (кто любит представить себя в выгодном свете, кое-кто любит показывать и проигранные партии...) и цейтнота не скроешь! И эти партии анализируются всем миром. Теперь диагноз оформляется и лечение назначается — выдается задание.
Приезжали слушатели со своими местными тренерами, которые действовали в контакте с руководителем школы, а кто из учеников поменьше — то с мамами или папами...
Так и подрастают новые чемпионы!
* Партия из этого турнира, показывающая, в каком стиле играет юный бакинец, приведена в главе «Анализы».
О делах ФИДЕ
После второй мировой войны в шахматном мире наступило смутное время. С кончиной Александра Алехина времена чемпионов-самодержцев канули в Лету, а другая шахматная власть (ФИДЕ) еще не получила признания. Это крайне затрудняло решение задачи, которая была поставлена еще в предвоенные годы,— завоевание советскими шахматистами первенства мира.
Я понимал, что надо действовать со всей решительностью, и, изучив организацию соревнований на первенство мира в прошлом, продумав справедливые принципы проведения этих соревнований в будущем, опубликовал (спустя несколько месяцев после смерти чемпиона мира) первую статью «О матчах на первенство мира».
Несомненно, она способствовала определению позиции как Советской шахматной федерации, так и Международной.
После проведения матч-турнира на первенство мира 1948 года, закончившегося победой советской шахматной школы, возник вопрос: как же быть в дальнейшем?
Эта проблема и была обсуждена в следующей статье — «Предложения о проведении соревнований на первенство мира». Предложенные в ней стабильные правила получили одобрение Шахматной федерации СССР и были приняты в том же году конгрессом ФИДЕ.
Однако эти справедливые правила подверглись атаке. Они, мол, выгодны тем, кто хорошо играет в шахматы, то есть советским шахматистам. Руководство же ФИДЕ находилось'в руках представителей тех стран, где такой плеяды гроссмейстеров, как в СССР, не было. Поэтому от конгресса к конгрессу правила менялись, и прежде всего была ликвидирована их стабильность. Третья статья — «Еще раз к вопросу о розыгрыше первенства мира» — содержала критику политики руководства ФИДЕ в этом вопросе и явилась попыткой восстановления правил 1949 года, увы — безуспешной.
Спустя два десятилетия, когда я уже отошел от шахматной практики, пришлось снова вернуться к этим проблемам — статья «Трудности шахматного мира». К тому времени Шахматная федерация США весьма энергично действовала в ФИДЕ, но не в интересах шахмат, а исходя из эгоистических побуждений. Речь шла о том, должны ли правила проведения матчей на первенство мира быть
90
объективными или их следовало составлять специально для Р. Фишера.
Фишер ушел из шахмат, но в развитие событий это не внесло существенных изменений. Правила менялись, они становились все более сомнительными, и интересы шахмат страдали.
Тогда, весною 1978 года, накануне президентских выборов, я пытался опубликовать статью «Каким должен быть президент», но безуспешно (статья была опубликована уже после избрания нового президента).
Критическая ситуация возникла в мировом шахматном сообществе летом 1983 года. Тогда я и написал статью «Прав ли президент ФИДЕ?». На сей раз она своевременно увидела свет и, думаю, сыграла свою роль в отмене произвольного и дискриминационного решения президента Кампоманеса, пытавшегося вмешаться в борьбу за шахматную корону.
О матчах на первенство мира
Матч на первенство мира связан с разрешением двух вопросов: 1) определением претендента на звание чемпиона мира и 2) организацией единоборства между чемпионом и претендентом. Основным, разумеется, является второй вопрос, но нельзя недооценивать и первый, который также немаловажен.
Формально до сих пор претендент ни разу не отбирался объективным путем, то есть путем соревнования претендентов между собой. Но это, конечно, только формально, так как Капабланка и Алехин, прежде чем вызвать чемпионов мира на матч, завоевали общее признание именно потому, что демонстрировали в соревнованиях превосходство над остальными претендентами.
Однако в большинстве случаев шахматисты, которые добивались матчей с чемпионами, за исключением Цукерторта, Чигорина и Тар-раша, например Яновский, Маршалл, Шлехтер, Боголюбов и другие, по меньшей мере, не имели преимуществ перед другими претендентами. Даже у Ласкера перед матчем со Стейницем не было еще больших успехов. Наряду с этим таким большим мастерам, как Рубинштейн и Нимцович, имевшим по своим успехам несравненно больше прав на единоборство с чемпионом мира, чем перечисленные гроссмейстеры, так и не пришлось бороться за первенство мира.
В чем же дело? Почему, если так можно сказать, судьба была милостива к одним и беспощадна к другим?
Это объясняется наличием двух факторов. Во-первых, матч на первенство мира связан с финансовыми расходами (в наши дни они -составляют несколько тысяч долларов), что вполне естественно. Когда два лучших на земном шаре шахматиста встречаются в матче, который продолжается 1—3 месяца, когда каждый из них, пытаясь доказать свое превосходство, создает прекрасные произведения шахматного искусства, разве не имеют права участники этого соревно-
«Шахматы в СССР», 1946, № 12.
91
вания на соответствующий гонорар за свои труд, исключительный по напряженности и квалификации?
Мне кажется, что на этот счет не может быть двух мнений. Как правило, труд обоих должен быть оплачен, и то, что гонорар зачастую имеет форму призов или, как ранее было, ставок, легко объясняется сложившимися традициями.
Кто же должен был обеспечивать финансовый фонд матча? Разумеется, эта обязанность ложилась на плечи претендентов. Как правило, они искали поддержки меценатов; и фортуна (то бишь меценаты) не ко всем была милостива... Это первая причина, которая объясняет, почему чемпионы играли матчи не всегда с самыми опасными для себя противниками.
Но было бы наивно объяснять этот парадокс лишь фондом матча. Дело в том, что чемпионы мира, как правило, не стремились к матчам вообще, а иногда сознательно играли матчи с менее опасными конкурентами для того, чтобы избежать матчей с более неприятными партнерами. Хорошо известно, что Ласкер отнюдь не искал встреч в матчах с Рубинштейном и Капабланкой, Капабланка, в свою очередь, не стремился к матчу с Алехиным и матч-реваншу с Ласкером, а после 1927 года Алехин не сыграл ни матча с Нимцовичем, ни матч-реванша с Капабланкой...
Итак, существуют два препятствия к организации матчей с сильнейшим претендентом: 1) претендент не всегда может обеспечить фонд матча и 2) чемпион, как правило, не заинтересован в матче с сильнейшим противником.
Какой же можно предложить путь к урегулированию этого больного вопроса, вопроса, в котором по-настоящему заинтересован весь шахматный мир?
Есть один исключающий проект — проект Шахматной федерации США, опубликованный в «Чесс Ревью» несколько месяцев назад. Согласно этому проекту, звание чемпиона мира должно ежегодно присуждаться победителю турнира, составленного из представителей отдельных стран, так как это принято при определении национальных чемпионов. По поводу этого проекта необходимо заметить, что турнирная борьба, да еще в турнире смешанного состава, всегда связана с таким обилием случайностей, что определение сильнейшего шахматиста нашей планеты столь легкомысленным образом нанесло бы несомненный ущерб шахматному искусству.
Чемпион мира — это не просто наиболее удачливый турнирный боец данного года; он должен делать эпоху в шахматах (и так это всегда и бывало), на его партиях учатся миллионы любителей во всем мире. Ссылка американцев на практику советских шахмат — чемпион СССР также определяется в турнирной борьбе — неубедительна... для советских мастеров!
Дело в том, что ведущие советские гроссмейстеры так же, как шахматный актив, неоднократно высказывались за определение сильнейшего шахматиста СССР в матчевой борьбе (наша беда, что это еще не стало системой). Понятно поэтому, что матчевая борьба, где элемент случайности сведен к минимуму, является традицион
92
ной при определении чемпиона мира, и эту превосходную с точки зрения прогресса шахмат традицию следует закрепить.
Но как же все-таки обеспечить проведение матчей на первенство мира?
Теперь, пожалуй, все сходятся на том, что противника чемпиона мира следует определять в матч-турнире, в котором участвуют главнейшие претенденты, то есть что право на матч с чемпионом мира должно быть формально завоевано в соревновании. Это, конечно, имеет некоторые неудобства, так как, теоретически говоря, сильнейший противник чемпиона случайно может и не занять 1-го места в отборочном матч-турнире. Но если такие отборочные соревнования, так же как и матчи на первенство мира, будут проводиться регулярно, то все возражения должны отпасть.
Относительно финансового фонда матча (если будет проводиться отборочный матч-турнир, то необходимо обеспечить финансовую базу и для него) также есть различные мнения. Своеобразный проект был опубликован в прошлом году в английском журнале «Чесс». Автор предлагает проводить отборочный матч-турнир в составе восьми участников, из которых четыре назначаются Всемирной шахматной федерацией, а остальные четыре выбираются любителями шахмат во всем мире из числа восьми кандидатов, список которых также составляется Всемирной федерацией. Каждый, кто пожелает голосовать, должен уплатить... один шиллинг! Эти шиллинги и должны пойти на организацию соревнования. Вряд ли эта система является принципиально правильной (спортивная борьба частично заменяется голосованием), и вряд ли она способна обеспечить необходимые расходы.
На мой взгляд, идеальным решением вопроса было бы наличие полноправной Всемирной шахматной федерации, располагающей достаточными финансовыми средствами, которые складывались бы из соответствующих поступлений от отдельных стран. В связи с этим необходимо указать, что нынешняя федерация (ФИДЕ) не имеет ни необходимых средств, ни полномочий. Последний конгресс ФИДЕ в Швейцарии (июль, 1946) собрал представителей лишь от 6—8 стран (по протоколам конгресса; при этом даже СССР и США не были представлены). Если бы такая полноправная федерация существовала, то она могла бы всесторонне обеспечить проведение как отборочного соревнования, так и самого матча. Однако, скажем откровенно, если такая федерация и будет создана, то вряд ли по^ ступления от отдельных стран будут достаточны для получения необходимых фондов.
Как же быть сейчас, когда нет такой федерации? Мои предложения сводятся к следующему.
1. Отборочное соревнование для определения претендента (матч-турнир) должно проводиться обязательно. Финансовую сторону этого состязания обеспечивает страна, которая его проводит; жизнь показала, что это вполне выполнимо. Когда речь шла не о матче на первенство мира, то почему-то удавалось организовывать крупные
93
соревнования (Москва, 1935 и 1936 годы, Ноттингем, 1936, Земме-ринг-Баден, 1937, АВРО-турнир, 1938 и Гронинген, 1946).
2. Чемпион мира в течение определенного срока обязан играть матч с победителем отборочного матч-турнира. Если претендент обеспечит финансовую базу матча в какой-либо стране, то чемпион должен играть в этой стране, за исключением того случая, когда родная страна чемпиона мира гарантирует фонд матча. В этом случае матч проводится на родине чемпиона.
3. Если претендент не найдет возможностей для проведения матча в какой-либо стране и если страна чемпиона также отказывается организовать этот матч, то первенство мира объявляется вакантным и чемпион мира теряет свое звание, то есть получается такая же ситуация, как в данное время (в связи со смертью чемпиона). Естественно, что тогда новый чемпион определяется матч-турниром сильнейших претендентов.
. При такой системе не только претендент, но и чемпион будет заинтересован в проведении матча, и можно надеяться, что они сумеют быстро договориться! Ошибки в организации борьбы за первенство не будут повторены. Возможно, что эта система оправданна лишь сейчас, когда нет еще полноправной всемирной федерации.
Несколько слов по поводу ближайшего соревнования на первенство мира по шахматам. В сентябре этого года, когда в Москве находились сильнейшие шахматисты мира (Керес, Решевский, Смыслов, Эйве, Файн и автор этих строк), состоялось их совещание по вопросу о ближайшем первенстве мира. После неизбежных споров как будто был намечен путь к соглашению по поводу предстоящего матч-турнира.
Беру на себя смелость утверждать, что советские гроссмейстеры стоят за матч-турнир с участием всех виднейших шахматистов, за проведение его в дружественной атмосфере и в таких условиях, чтобы каждый участник мог проявить максимум своих творческих возможностей, а победителем оказался сильнейший.
Предложения
о проведении соревнований на первенство мира
В течение длительной истории борьбы за мировое первенство не существовало правил, определяющих проведение соревнования на звание чемпиона мира. Условия проведения матчей и выбор кандидатов обычно зависели от самих чемпионов, имевших, таким образом, возможность диктовать свои условия.
Быть может, первой, но явно недостаточной попыткой хотя бы в некоторой степени упорядочить эту неправильную практику было так называемое лондонское соглашение, подписанное в 1922 году группой гроссмейстеров во главе с чемпионом мира Капабланкой.
Это соглашение, на основе которого чемпион мира был «согласен
«Шахматы в СССР», 1949, № 1.
94
играть матч» (согласен, а не обязан!), являлось документом односторонним, по существу лишь ограждающим интересы и права чемпиона мира.
Я уже писал о том, что до сих пор чемпионы мира не стремились к матчам вообще и особенно к встречам с опасными конкурентами. Естественно, что такое положение с розыгрышем звания чемпиона мира совершенно не отвечало интересам развития шахматного искусства.
Созданная в 1924 году Международная шахматная федерация в течение длительного времени не могла разрешить этот вопрос. И Капабланка, и Алехин, будучи чемпионами мира, игнорировали ФИДЕ, заявляя, что они не считают себя связанными ее решениями.
В последние годы вопрос приобрел особую остроту, так как после смерти Алехина нужно было найти наиболее удачные пути для выявления нового чемпиона мира.
В 1946 году я высказал мнение, что противника чемпиона мира следует выявлять в матч-турнире и что право на матч должно быть завоевано в соревновании. Указывал также и на то, что такие отборочные соревнования должны устраиваться регулярно и что необходимо наконец разработать систему проведения соревнований на первенство мира.
Эти предложения смогли найти свое осуществление после вступления в ФИДЕ советской шахматной организации. XVIII конгресс ФИДЕ (1947) принял решение об определении нового чемпиона мира в матч-турнире гроссмейстеров в 1948 году. Была утверждена также система соревнований сильнейших шахматистов мира на будущее.
В принятом ФИДЕ плане предусмотрено, что чемпион мира один раз в три года должен защищать свое звание. В этот период объективным путем, после ряда международных соревнований, выявляется кандидат на матч.
Для выявления кандидата и чемпиона мира следует принять матчевую форму соревнований, лучше всего определяющую истинное соотношение сил и почти исключающую случайности.
Система, принятая конгрессом ФИДЕ в 1947 году, уже вступила в действие. Как известно, проведен матч-турнир на первенство мира и определен чемпион мира. В 1948 году проведен также межзональный турнир вСальтшобадене, а в текущем году состоится матч-турнир и будет определен второй по силе шахматист мира, который вступит в единоборство с чемпионом.
К сожалению, практика осуществления мероприятий, предусмотренных этой системой, уже сейчас, в первые годы ее применения, вызывает серьезную тревогу.
Как можно, например, согласиться с необоснованным решением последнего, XIX конгресса ФИДЕ об увеличении количества участников ответственнейшего турнира, определяющего кандидата на мировое первенство, с 10 до 14 (!).
И это беспринципное решение принято, несмотря на то, что именно в матчевой борьбе лучше всего определяется сила шахматиста и что, таким образом, надо неуклонно добиваться сокращения числа
95
участников этого соревнования. Вот почему в своих предложениях о статусе соревнований на первенство мира я руководствуюсь тем, что этим предпоследним этапом в борьбе за первенство должен быть шестерной матч-турнир.
До сих пор еще не было разработано и утверждено положение о порядке проведения матчей на первенство мира в дальнейшем. В настоящей статье я предлагаю эти правила, которые, по моему мнению, должны стать стабильными.
Необходимо, чтобы условия проведения чемпионата мира были утверждены Международной шахматной федерацией в дополнение к принятой ранее системе. Эти условия должны быть известны до начала соревнований, и ими следует руководствоваться со всей строгостью. Не следует забывать, что всякое нарушение установленного порядка подрывает у шахматистов всего мира доверие к ФИДЕ и наносит ущерб развитию шахматного искусства.
Мои предложения сводятся к следующему:
1. Матч на первенство мира (или матч-турнир, как следует из дальнейшего) проводится каждый третий год.
2. Матч с чемпионом мира играет победитель отборочного матч-турнира шести гроссмейстеров.
3. Если чемпион мира не может защищать свое звание в очередной год (например, по болезни), новый чемпион определяется в матче между первыми двумя победителями отборочного матч-турнира. Старый чемпион сохраняет свои права, предусмотренные пунктами 5, 6 и 7.
4. Если первый победитель матч-турнира шести не может в надлежащее время оспаривать звание чемпиона мира, это звание оспаривает в матче с чемпионом второй победитель матч-турнира шести.
5. Если чемпион и победитель отборочного матч-турнира (а также экс-чемпион, см. пункт 7) не могут прийти к соглашению о матче (или матч-турнире трех), проводится матч-турнир четырех с участием чемпиона мира, экс-чемпиона и первых двух победителей отборочного матч-турнира шести.
6. Экс-чемпион, поделивший в следующем матч-турнире шести 1-е место, играет матч с новым чемпионом.
7. В том случае, если экс-чемпион станет ниже 1-го места в отборочном матч-турнире или вообще не примет в нем участия и в недельный срок после окончания матч-турнира шести выразит желание участвовать в ближайшем соревновании на первенство мира вместо матча на первенство мира, предусмотренного пунктами 2, 3 и 4, проводится матч-турнир трех (с участием экс-чемпиона мира).
Это право экс-чемпиона вводится взамен традиционного его права играть матч-реванш.
Права экс-чемпиона, обусловленные пунктами 5, 6 и 7, сохраняются после потери им звания чемпиона лишь на ближайшее соревнование на первенство мира.
8. При отказе от игры кого-либо из участников, приглашенных в соревнование на первенство мира, замена участника не допускается.
96
9. Если чемпион сводит матч вничью, он сохраняет свое звание; если чемпион делит 1-е место в матч-турнире на первенство мира, он также сохраняет свое звание.
10. Первоочередное право проведения матча (или матч-турнира) на первенство мира имеет страна чемпиона. Время проведения матча (или матч-турнира) должно выбираться с таким расчетом, чтобы климатические условия были наиболее благоприятны для проведения соревнования.
11. Матч на первенство мира проводится на большинство из 24 партий. В матч-турнире участник должен играть примерно 20 партий.
12. В соревновании на первенство мира каждый участник в неделю должен сыграть, как правило, три партии, за каждым туром должен следовать день доигрывания. В день тура партия продолжается 5 часов с контролем времени 40 ходов на 2г/2 часа; при доигрывании партия продолжается 6 часов с контролем времени 16 ходов на час.
13. В период соревнования каждый участник имеет право по болезни, удостоверенной официальным врачом, три раза не явиться на игру.
14. Каждый участник соревнования может иметь одного секунданта. Все спорные вопросы разрешаются единолично арбитром соревнования. Арбитр и судья должны быть из нейтральной страны, то есть не из тех стран, которые представляют участники.
15. Победитель матча на первенство мира получает гонорар 30 тыс. рублей, побежденный в матче — 20 тыс. рублей.
При проведении матч-турниров на первенство мира устанавливаются следующие призы: первый — 30 тыс. рублей, второй — 20 тыс. рублей, третий — 12 тыс. рублей, четвертый — 7 тыс. рублей.
Кроме того, участники соревнования, их семьи, арбитр, судья и секунданты пользуются (в соответствии с установившимися традициями) гостеприимством во время соревнования, и им оплачивается стоимость проезда.
16. За шесть месяцев до начала соревнования должно быть заключено соглашение о соревновании между заинтересованными федерациями отдельных стран.
17. Все вопросы, не предусмотренные настоящими правилами, разрешаются конгрессом ФИДЕ, большинством в две трети голосов.
Пункт 5 предлагается ввести с той целью, чтобы «поощрить» участников соревнования на первенство мира и заинтересованные федерации своевременно достигнуть соглашения о проведении соревнования под угрозой расширения состава участников.
Особо следует подчеркнуть, что эти правила видоизменяют установившиеся традиции в отношении прав экс-чемпиона мира на матч-реванш. Дело в том, что организация матч-реванша нарушила бы периодичность системы, а в интересах шахматного искусства этого допускать нельзя.
4 № °446
97
Вот почему, оставляя в стороне вопрос о матч-реванше, я предлагаю (см. пункты 5, 6 и 7) обеспечить минимальные права эксчемпиону мира.
Еще раз к вопросу о розыгрыше первенства мира
На гаагском конгрессе ФИДЕ 1947 года была единогласно принята резолюция о матч-турнире на звание чемпиона мира и о серии отборочных соревнований для выявления кандидата на титул чемпиона в будущем. Таким образом, впервые в шахматной истории была создана система для отбора кандидата, и впредь любой гроссмейстер, если он действительно силен, может завоевать право играть матч с чемпионом мира.
ФИДЕ не только стремилась к справедливой системе, но и ввела ее в практику. Именно таким путем был определен чемпион мира в 1948 году и затем отобран кандидат на титул чемпиона. Им оказался молодой гроссмейстер Бронштейн. В заключение последовал матч (Москва, 1951), в котором старый чемпион сохранил свое звание. Стоит напомнить, что матч Ботвинник — Бронштейн был проведен в полном соответствии с правилами для соревнований на звание чемпиона мира, установленными парижским конгрессом ФИДЕ 1949 года. Это очень точные и жесткие правила.
Осенью 1952 года был проведен следующий межзональный турнир в Стокгольме, которому предшествовали зональные турниры. Турнир претендентов в 1953 году в Швейцарии окончился победой гроссмейстера Смыслова. Теперь все условия для проведения матча согласованы, и он откроется в Москве 14 марта 1954 года * *.
Таким образом, система, утвержденная ФИДЕ, была выдержана до конца с определенным успехом — факт, который в значительной степени способствовал росту авторитета Международной федерации.
Мне хотелось бы воспользоваться случаем, чтобы высказать несколько замечаний, касающихся организации будущих соревнований на звание чемпиона мира, с единственной целью сделать их еще более совершенными и обоснованными.
Последний конгресс ФИДЕ, состоявшийся в 1953 году в Швейцарии, принял всеобъемлющую программу и правила для соревнований на период 1954—1957 годов, включая матч на первенство мира и отборочные турниры. При этом парижские правила 1949 года оказались уничтожены, что, с моей точки зрения, достойно сожаления.
Титул чемпиона мира в свое время был игрушкой в руках чемпионов. Теперь это ликвидировано. Но правила имеют большую силу, если они консолидируются и становятся традиционными, а не изменяются от конгресса к конгрессу и от соревнования к соревнованию. Поэтому представляется крайне нецелесообразным связы
Журнал ФИДЕ, 1956, № 1.
* Статья была написана в начале 1954 года.
98
вать правила матчей на первенство мира с правилами зональных турниров.
Многие изменения в парижских правилах сомнительны; эти изменения надлежит рассмотреть.
1. В правилах 1949 года весьма существенным был параграф, гласящий, что если чемпион и кандидат не могут договориться об организации матча, тогда ФИДЕ назначает матч-турнир четырех (чемпион + три победителя турнира претендентов). Можно заявить, что этот параграф уже доказал свою практическую ценность и трудно найти основание для его исключения.
2. Согласно правилам 1949 года, экс-чемпион мира имел право играть в турнире претендентов, и если он потерпит неудачу, то, несмотря на это, он мог быть третьим участником в соревновании на первенство мира. Сейчас, вопреки этому, экс-чемпион мира не допускается в турнир претендентов. Разве любители шахмат во всем мире не приветствовали бы участие экс-чемпиона мира в турнире претендентов?
3. Согласно правилам 1949 года, участники, занявшие три первых места в кандидатском турнире, должны были безусловно допускаться к следующему турниру претендентов. Сейчас это право оставлено только занявшему 1-е место.
В связи с этим своевременно напомнить, что если бы, например, Смыслов или Ботвинник не договорились об условиях матча, тогда, согласно правилам 1949 года, должен был быть организован матч-турнир четырех. Итак, занявшие 2-е и 3-е места в Цюрихе имели бы право бороться за чемпионский титул, а права играть в следующем турнире претендентов 1956 года они бы не имели!
Мне кажется, что такое умаление прав шахматистов, занявших первые места в турнире претендентов, трудно оправдать, и это должно рассматриваться в конечном счете как недооценка сильнейших гроссмейстеров мира.
4. В парижских правилах 1949 года не был решен вопрос о разделе призового фонда между участниками матча в случае счета 12 2 12. Согласно новым правилам, фонд в этом случае делится поровну. Однако нужно принять во внимание, что если чемпион набирает 12 очков ранее 24-й партии и продолжает борьбу, то широкий круг шахматистов может расценить это как попытку чемпиона продолжать борьбу ради денег.
Не выступая против раздела денежного приза на матче 1954 года, мне хотелось бы предложить впредь другие, более спортивные стимулы к тому, чтобы чемпион продолжал борьбу после завоевания 12 очков, а именно: при окончании матча вничью (12 : 12) предоставить претенденту, добившемуся этого результата, право участвовать в следующем соревновании за звание чемпиона мира в качестве третьего участника (если он не явится победителем очередного турнира претендентов).
5. В заключение относительно увеличения количества участников турнира претендентов с 6 до 7. Это решение ФИДЕ также не было соблюдено, и турнир претендентов 1956 года в Амстердаме
4*
99
проводился при 10 участниках в два круга. Играть 24 партии (при 7 участниках) по четыре партии в неделю — трудная задача. Эксперимент Цюрихского турнира 1953 года — убедительное тому доказательство.
Можно, конечно, напомнить, что в 1950 году было 10 участников, а в 1953 году — 15. Что же побуждает ФИДЕ увеличивать количество участников?
Я позволю себе открыто сказать (оговариваюсь, что выражаю лишь свое личное мнение), что турнир претендентов стал «разбухать» потому, что в предшествующих отборочных соревнованиях подавляющее большинство первых мест было занято представителями СССР.
И вот чтобы сохранить международный характер соревнования, ФИДЕ дополнительно включала представителей других стран (что равнозначно уменьшению процента представительства от одной страны). Если это так, то не было ли бы проще прийти к компромиссу, чем каждый раз ломать разумную систему?
Если в межзональном турнире, согласно традиции, не представляется более чем 25% мест шахматистам одной страны, а в матче на первенство мира их может быть 100% (и это вполне логично), то можно предложить, чтобы в турнире кандидатов (начиная с 1959 года) было ограничено количество участников от одной страны средним значением
-—^——=62,5%.
Интернациональный характер соревнования мог бы быть сохранен, и количество «6» (участников турнира претендентов) было бы зафиксировано. Тогда это важное соревнование проводилось бы на нормальной основе и, безусловно, содействовало бы отбору сильнейшего противника чемпиона мира.
Трудности шахматного мира
С 1886 года, с матча Стейниц — Цукерторт, вплоть до смерти Алехина в 1946 году все было просто — шахматный мир был подобен феодальному обществу: во главе король (чемпион) и крупные феодалы (гроссмейстеры), с которыми король договаривался о законах шахматного государства, сводившихся к одному — как проводить матчи на первенство мира.
В 1924 году простолюдины-шахматисты организовали свой парламент (ФИДЕ), но король не признавал за ним какой-либо законодательной или исполнительной власти. Лишь когда, однажды, король умер, и умер неразвенчанным, парламент провозгласил свою власть, и она была признана всеми шахматистами — шахматный мир обрел демократию!
Надо было составить новую и справедливую конституцию max-
м. М. Ботвинник. Три матча Анатолия Карпова. М., «Молодая гвардия», 1975.
100
матного государства. Конечно, она (как всякая конституция) должна быть стабильной. Такая конституция в своей важнейшей части, которая регламентирует соревнования на первенство мира, и была принята в 1949 году на конгрессе в Париже. В ее формировании большую роль сыграли советские шахматисты, сила которых была признана всем миром. Основные принципы конституции были таковы:
1. Один раз в три года шахматный мир обязательно должен быть свидетелем матча на первенство мира (матч имеет не только спортивное, но и творческое значение. Пропускать трехлетний срок нельзя, ибо это нанесет ущерб развитию шахмат).
2. Матч проводится на большинство очков из 24 партий, чемпион имеет одно преимущество: при счете 12 : 12 он сохраняет свое звание. (Число партий было ограничено, поскольку в полную силу мастер может сыграть лишь около 20 партий подряд. Увеличение числа партий неизбежно связано со снижением творческого уровня матча.)
3. По болезни участник три раза может не явиться на игру. Если участник заболел до матча, то срок матча может быть отодвинут до 6 месяцев (пока участник болен\
4. Поверженный чемпион имеет право на реванш (это традиционное право стало особо необходимым, ибо чемпион может потерять звание из-за болэзни).
5. Матч должен быть проведен в стране с благоприятным климатом и в наиболее благоприятное Ерзмя года.
6. Призовой фонд фиксирован (он был определен с учетом того, чтобы любая известная шахматная страна могла стать организатором матча).
Почти сразу же после 1949 года на эти правила началась атака, но без особого успеха. Недовольство вызывал тот факт, что советские шахматисты прочно удерживали первенство мира; наши противники за шахматной доской наивно полагали, что эти справедливые правила имеют какой-то подтекст, выгодный советским шахматистам. Да, они были выгодны советским гроссмейстерам, но лишь потому, что они «выгодны» сильнейшим. Они выгодны молодым талантам, восходящим на шахматный Олимп. До 1972 года эта конституция шахматного государства в основном сохранялась, но затем она быстро превратилась в клочок бумаги.
Что же произошло?
А произошло то, что с появлением Р. Фишера одновременно появились какие-то тайные силы, которые с помощью денег (то бишь призового фонда) стали хозяйничать в шахматном мире.
Теперь, если верить всему, о чем пишет западная пресса, матч с участием Фишера возможен лишь в стране, где есть американская военная база. Именно такие страны назначали призовые фонды, превышающие фиксированный фонд прежних правил в десятки (в 1972 году) и сотни раз (в 1975 году)!
Некоторые говорят: ну и отлично, наконец шахматисты-чемпионы будут получать достойное вознаграждение за свой труд. Что же тут плохого?
101
Плохо то, что мастер, узнав, какой непривычно большой приз его ожидает, теряет творческое настроение. Во время соревнования мастер должен служить только шахматам, а все остальное совершать автоматически, по стандарту. Вот приз и может быть любой, но обязательно стандартный.
Быть может, в 1972 году Спасский играл ниже своих возможностей именно поэтому! И в подобном же положении может оказаться любой участник матча на первенство мира.
Но тогда напрашивается возражение: почему же на Фишера не оказывает влияние огромный приз? Ведь положение соперников одинаково?
Даже если участники будут в равном положении, то теория равных возможностей здесь неуместна. Если, например, заставить обоих партнеров играть не сидя, а стоя — кто победит? Далеко не обязательно тот, кто победит в нормальных условиях! К тому же положение Фишера и его противника лишь на первый взгляд кажется одинаковым. Американцы с малых лет приучаются к большому бизнесу...
Для того чтобы пустить в ход большие деньги, потребовалось содействие президента ФИДЕ. Все это удобно делать, когда происходит суматоха. Видимо, поэтому в 1972 году в критический момент переговоров о матче президент... исчез! Увы, это же г-н Эйве (в меньшей мере) повторил и в 1975 году.
Будем надеяться, что теперь вторжение тайных сил в творческий мир шахмат будет ликвидировано.
У крупных мастеров и у ФИДЕ есть и без того много забот. До сих пор шахматные мастера не имеют должных прав; они не имеют своей творческой организации. Все это не ново, В печати не раз дискутировался вопрос о достойном вознаграждении шахматистов за их творческий труд, об охране и регламентации труда гроссмейстеров, о стандартизации фигур, досок, часов, помещений для игры и прочем.
Что писал полвека назад Эмануил Ласкер, читатель может прочесть в статье «А^удрый чемпион» (стр. 16). С удивительной проницательностью Ласкер, по сути дела, ратовал за создание ФИДЕ, считая, что международная организация должна обеспечить материальное благополучие шахматных мастеров. Он предложил и способ этой материальной поддержки — введение авторского права на текст шахматной партии, аналогично тому, как это уже действует в отношении музыкальных, литературных произведений и пр.
Это заинтересовало бы мастеров не только в результате партии, но и в ее содержании, поскольку интересные партии получали бы более широкую публикацию.
Итак, в 1924 г. ФИДЕ была создана, но подлинную власть в шахматном мире она приобрела лишь с 1947 года. Сначала ФИДЕ объединяла только «классические» шахматные страны. Но в наши дни, когда новые и еще достаточно незрелые шахматные федерации вступили в мировую организацию, положение ослож-102
нилось. Используя голоса этих мелких федераций, руководство ФИДЕ получило неограниченные возможности для произвола.
Вероятность возникновения подобной ситуации можно было предвидеть давно. Еще на конгрессе в Гётеборге в 1955 году мною было предложено организовать комиссию из тех, кто играл матчи на первенство мира и кто их судил — на правах совещательного органа. Президент ФИДЕ Фолке Рогард решительно воспротивился; он понял, что это приведет к ограничению власти руководства Всемирной организации.
Попытки создания подобной комиссии повторялись, иногда она и начинала «действовать», но реальной силы не получала. И вот сейчас нынешний чемпион Гарри Каспаров с присущей ему энергией взялся за дело. Он пошел еще дальше, организовав профессиональную ассоциацию шахматных гроссмейстеров. Ее статус еще обсуждается, но надо полагать, что в вопросах творческих, спортивных (относящихся к борьбе за мировое первенство), а также материального обеспечения мастеров решающее слово будет за ассоциацией. Но свершится ли это?
Да, положение в шахматном мире нуждается в переменах.
Роберт Фишер после того, как он завоевал в Рейкьявике звание чемпиона, отгородился от шахматного мира китайской стеной. Как чемпион он не сыграл ни одной партии, не опубликовал ни одного анализа, ни одной статьи. В октябре 1973 года шахматисты видели его в последний раз, когда он в качестве зрителя посетил международный турнир на Филиппинах. С тех пор Фишер исчез, он потерял с шахматным миром непосредственный контакт. От его имени действовал г-н Эдмондсон. Нет оснований полагать, что у Эдмондсона не было полномочий представлять Фишера, но нет оснований и утверждать, что такие полномочия действительно были. Шахматный мир верил в феноменальную мощь Фишера, а ФИДЕ потакала всем требованиям Эдмондсона, который утверждал, что это и есть требования чемпиона.
Эдмондсон настаивал на изменении правил матча, принятых в 1974 году в Ницце. Создавшееся положение обсуждалось в декабре 1974 года на заседании бюро ФИДЕ в Малайзии. Решения конгресса в Ницце были подтверждены. Тогда был собран в марте 1975 года внеочередной конгресс в Берген-ан-Зее (Голландия). Положение было критическим, предполагалось, что большинство делегатов поддержат новые изменения правил.
Но «тайные» силы — впервые с 1972 года — потерпели неожиданное поражение. В основном шахматная Европа — оплот и родина современных шахмат — дала отпор: в целом американские требования не были приняты. После конгресса Эдмондсон пытался вновь апеллировать к бюро ФИДЕ, но это оказалось, разумеется, безуспешным.
Эти решения конгресса в Голландии привели к быстрой развязке. Правда, ничто не мешало Фишеру дать согласие играть матч на утвержденных условиях — отказаться от игры никогда не поздно. Однако от Фишера не последовало на запрос ФИДЕ никакого ответа:
103
срок истек 1 апреля 1975 года в 24 часа по среднеевропейскому времени. За уклонение от боя Фишер был лишен звания, а Карпов провозглашен чемпионом мира.
Конгресс в Берген-ан-Зее — это луч надежды в нынешнее неспокойное шахматное время. Его решения говорят о том, что нельзя уже безнаказанно пренебрегать общими интересами в угоду интересам эгоистическим. Но эти решения лишь первый шаг, за ними должны последовать другие, которые и приведут к справедливому порядку в мире шахмат.
Конечно, и шахматный мир, и Карпов сожалеют о том, что матч 1975 года не был проведен. Однако сожалениями тут нельзя ограничиваться: ФИДЕ обязана оповестить шахматистов всего мира, что же случилось с Робертом Фишером. Как каждый большой шахматист, Фишер принадлежит всему миру. Шахматисты имеют право общения с бойцом, который ранее вызвал своей бесстрашной игрой столько симпатий! Может быть, калифорнийский «узник» еще сменит свое затворничество на поединки за шахматной доской на радость любителям шахмат.
Каким должен быть президент!
Читатель, несомненно, знает, что борьба за первенство мира во многом зависит от обстановки, которая складывается в шахматном мире, от того, что происходит в ФИДЕ...
Раньше ФИДЕ всегда утверждала малейшие изменения в правилах проведения матчей на первенство мира за четыре года до соревнования, то есть тогда, когда не были известны имена ни одного из участников матча! Между тем правила магча 1975 года были приняты лишь конгрессом в июне 1974 года в Ницце. Однако и после этого создавшееся положение неоднократно обсуждалось и пересматривалось. Между тем справедливый порядок в мире шахмат должен быть восстановлен. Но для этого Международная шахматная федерация должна иметь соответствующего президента. Достаточно напомнить, что в период между конгрессами вся полнота власти принадлежит президенту!
Итак, имея в виду ту власть, которой президент наделен по уставу, поставим далеко не праздный вопрос: какими же качествами должен обладать президент?
Разумеется, президент должен быть обаятельным, уметь устанавливать контакты, говорить на нескольких языках, нравиться дамам, быть ростом выше среднего и т. п. Это настолько очевидно, что не требует пояснений! Все три президента (с 1924 по 1978 год) — Александр Рюб (Голландия), Фолке Рогард (Швеция) и Макс Эйве— полностью отвечали этим требованиям.
Мои бывшие коллеги по шахматам, да и самые широкие круги любителей шахмат, понимают, что у меня шансы стать президентом
М. М. Б о т в и н н и к. От шахматиста к машине. М., «Физкультура и спорт», 1979.
104
равны нулю. Чтобы убедить тех, кто в этом еще не уверен, торжественно заявляю, что никогда, ни при каких обстоятельствах президентом ФИДЕ не буду. Надеюсь, что у тех, кто будет читать эту статью, не возникнет сомнений в моей беспристрастности.
И все же было нелегко решиться написать эту статью, ибо и тот или иной президент, и тот или иной кандидат на этот пост могут оказаться моими старыми друзьями. Сократ как-то сказал: «Платон мне друг, но истина дороже». Отнюдь не собираясь сравнивать себя с Сократом, могу заявить: тот или иной гроссмейстер мне друг, но шахматы дороже.
Те очевидные требования, о которых уже шла речь, суть условия необходимые, а какое же условие является достаточным для того, чтобы стать президентом?
Сделаем сначала некоторое отступление и рассмотрим еще в одном аспекте положение, сложившееся в шахматном мире. Лозунг ФИДЕ гласит: «Шахматы — вне политики!». Однако в точном соблюдении этого лозунга можно усомниться, ибо шахматисты живут и действуют в мире, пронизанном политикой.
После войны в британском журнале «Чесс» была опубликована грязная статейка одного ренегата с обвинениями в адрес Советского правительства: оно-де, мол, поддерживает шахматы из политических соображений. Вскоре этот же журнал опубликовал письмо английского мастера Р. Вейда, в котором он дал достойную отповедь клеветнику. Вейд, в частности, писал, что если правительство способствует массовому распространению шахматной культуры в народе
105
и поддерживает своих ведущих мастеров, то шахматисты всего мира должны приветствовать такие действия, даже если правительство извлекает из этого некоторые политические выгоды.
В этом все дело. Если политические цели вредны шахматам, если они приводят к разделению шахматного мира, коверкают души шахматных мастеров, способствуют упадку шахматного искусства, такая политика должна быть осуждена и отвергнута ФИДЕ. Если же политика полезна для шахмат, то ФИДЕ и весь шахматный мир обязаны ее приветствовать.
Позволительно задать вопрос: если крупный мастер порывает (открыто или завуалированно) со своими друзьями, со своей творческой базой, со своей страной и, естественно, в дальней перспективе уже не сможет с прежним успехом служить шахматной богине Каиссе, разве не должна ФИДЕ осудить тех, кто это спровоцировал, и создать условия, чтобы подобные факты были исключены?
Не должна ли ФИДЕ всегда, без исключений, проводить свои официальные соревнования таким образом, чтобы эти соревнования способствовали прогрессу шахмат, а не расколу шахматного мира (как это было в 1976 году в связи с проведением Олимпиады в Хай-фе)?
Но и вне политики у ФИДЕ много забот. Покойный президент Ф. Рогард справедливо утверждал, что самое главное в деятельности ФИДЕ — проведение матчей на мировое первенство. Установление твердых правил в 1949 году облегчило продвижение молодых талантов на шахматный Олимп; ничто уж не могло защитить чемпиона от матча с сильнейшим противником, а талантливый претендент знал, что если он силен, то пробьется к матчу на мировое первенство. Тому подтверждение — поразительный факт! — из десяти матчей, проведенных ФИДЕ с 1951 по 1972 год, лишь один закончился победой чемпиона (семь матчей выиграли претенденты и два закончились вничью!).
Как уже отмечалось, теперь постоянные правила перестали действовать, и каждый раз регламент матча утверждается лишь в преддверии соревнования. Такое положение может привести к конфликтам между участниками и национальными федерациями, отравить атмосферу, в которой действует ФИДЕ, и вследствие этого вызвать снижение творческого уровня матчей на первенство мира. К сожалению, ФИДЕ потворствовала (к счастью, безуспешно) и попыткам проведения матчей с чемпионом мира в обход правил, под личиной «неофициального» соревнования.
Не менее важен вопрос и об условиях, в которых трудятся ведущие мастера. Почему в концертных залах, где представление продолжается часа два, давно уже есть искусственный климат, а шахматисты, играющие пять часов кряду, должны действовать в духоте? Почему нет стандартов ФИДЕ на шахматные часы, доски и фигуры? Почему любой трудящийся работает пять дней в неделю, а напряженные соревнования мастеров проводятся зачастую без дней отдыха? Почему, наконец, ФИДЕ не обязывает национальные федерации направлять своих шахматистов на международные соревнования,
106
хотя только таким образом мастера могут повышать свои спортивные коэффициенты?
Острым является и вопрос о материальном обеспечении ведущих шахматистов. Посулами «миллионных» матчей тут делу не поможешь. ФИДЕ обязана обеспечить нормальные условия для творческой работы ведущим мировым мастерам — это давно следовало бы решить.
Вот и должен быть избран президентом ФИДЕ тот кандидат, который собирается решать эти проблемы на пользу шахмат, способный быть выше любых эгоистических национальных интересов, который хочет стать шахматным президентом — в этом и состоит достаточное условие, о котором упоминалось ранее. Для того же, чтобы знать, за кого должен голосовать шахматный мир, кандидатам в президенты следует заблаговременно оповещать любителей шахмат о своих президентских программах.
Прав ли президент ФИДЕ!
Ранее мировое шахматное сообщество не имело своей организации. Федерация была образована в Париже летом 1924 года, и ее создание весело отпраздновали в кабачке на Монмартре.
Справедливости ради отметим, что и до ФИДЕ шахматы развивались успешно. Известно, что первое официальное соревнование на звание чемпиона мира было почти сто лет назад — в 1886 году. Сначала ФИДЕ оказывала слабое воздействие на шахматный мир, поскольку сильные гроссмейстеры с недоверием относились к федерации.
Положение изменилось в 1946 году, когда чемпион мира Алехин умер непобежденным (остальные чемпионы уходили из жизни, лишь когда теряли свое звание). Тогда ФИДЕ и объявила, что берет проведение соревнований на первенство мира под свою эгиду. Были утверждены соответствующие правила отбора претендента и проведения матчей на звание чемпиона. ФИДЕ с уважением стала относиться к шахматам и шахматным мастерам; гроссмейстеры поэтому и признали новый порядок.
Начиная с 1948 года каждые три года (лишь один раз в 1975 году была нарушена эта традиция) проходил матч на звание чемпиона. Таким образом, в 1984 году в 12-й раз ФИДЕ должна проводить очередное соревнование на мировое первенство.
В прошлом году состоялись четвертьфинальные отборочные матчи — они прошли своевременно. Правда, новый президент ФИДЕ Кампоманес (Филиппины) накануне уже утвержденных и подготовленных некоторых матчей неожиданно предложил в нарушение своего прежнего решения все соревнования отборочного цикла провести в Испании, но вовремя отступил...
И вот на повестке дня полуфинальные матчи. По установленному регламенту президент направил участникам одного полуфинала список городов, заявивших о готовности проводить матч Каспаров—
«Известия», 1983, 19 июля.
107
Корчной: Лос-Анджелес, Лас-Пальмас и Роттердам. Правило простое — если участники назовут одни и те же города, то президент может выбрать место проведения матча среди этих согласованных городов, и только среди них. Каспаров назвал Лас-Пальмас и Роттердам, Корчной — Роттердам. Казалось бы, вопрос ясен, матч должен быть в Роттердаме. Однако Кампоманес делает неожиданный ход и назначает проведение матча в Лос-Анджелесе.
С другим полуфинальным матчем дело обстоит еще неблагополучнее. Президент объявил, что матч Смыслов — Рибли будет в АбуДаби. Почему же? Оказывается, по мнению Кампоманеса, матчи в Лос-Анджелесе и Абу-Даби будут содействовать пропаганде шахмат — сомнительный довод. Вряд ли есть смысл пропагандировать шахматы в арабских эмиратах,поскольку там они давно популярны. А как наш Василий Смыслов, который удивляет весь мир своим неувядающим мастерством, будет играть в непривычных условиях (жара 50°С)? Видимо, это президента не волнует, хотя правила требуют проведения матча в хороших климатических условиях.
Еще менее убедителен довод г-на Кампоманеса о необходимости пропаганды шахмат в связи с первым матчем. Раз президент разослал участникам список городов, это означало, что у ФИДЕ нет возражений против любого из этих городов — выбор только за участниками. Наконец, говорить о пропаганде шахмат в США, которые дали миру Морфи, Пильсбери, Маршалла, Файна, Решев-ского и Фишера, можно лишь с расчетом на тех, кто слабо знаком с историей шахмат. Американцы могут пропагандировать шахматы и без ФИДЕ. А если они нуждаются в помощи ФИДЕ, то почему же они со времени матча Корчной — Мекинг 1974 года не провели ни одного соревнования под эгидой Международной федерации?
Положение ясное. Новый и излишне самоуверенный президент без должного уважения относится как к шахматам и шахматным мастерам, так и к своим собственным решениям. Он пренебрегает правилами ФИДЕ и пытается обращаться с большими мастерами, как с отрядом коммандос. Шахматы — творческое дело, к мастерам надо относиться заботливо, создавая обстановку, обеспечивающую хорошие творческие условия. Да, г-н Кампоманес создал в международном шахматном сообществе весьма серьезную ситуацию.
Будем надеяться, что президент найдет хороший ход (когда-то он был мастером, и мы вместе участвовали в четырех олимпиадах) и все кончится благополучно для ФИДЕ и для борьбы за мировое первенство.
Для каких-либо «санкций» со стороны ФИДЕ по отношению к участникам, протестующим в связи с нарушением правил, не может быть места. Есть факторы, над которыми ФИДЕ не властна. Сейчас в одной из творческих областей человеческой культуры — шахматах — есть два больших таланта: чемпион мира А. Карпов и молодой Г. Каспаров. Последний завоевал право участвовать в отборе и по установленным правилам. Пройдет Каспаров этот отбор успешно — шахматный мир будет свидетелем большого события: матча между Карповым и Каспаровым, соревнования, которого по
108
своему творческому и спортивному значению давно уже не было... Любые попытки с любой стороны помешать нормальному проведению очередного цикла борьбы за звание чемпиона должны быть осуждены.
Конечно, участники полуфинальных матчей огорчены, они готовились, стремятся к честной борьбе, и — неожиданные препятствия. Ну что же, надо проявить терпение. Если в 1939 году я был уже претендентом на матч с чемпионом и мне пришлось ждать соревнования целых девять лет, то можно не сомневаться — теперь долго ждать не придется.
ФИДЕ строилась не сразу. Вскоре после войны мне пришлось несколько лет поработать в федерации, содействовать как ее авторитету, так и правильным взаимоотношениям с большими мастерами. И поэтому, пребывая уже 13 лет в звании «бывшего» шахматиста, я не могу не высказать соображений, связанных со сложившейся кризисной ситуацией.
Да, сейчас президент не прав. Но, повторяю, можно надеяться, что все кончится благополучно, и тогда строгий судья — шахматная история — вынесет по этому делу оправдательный приговор.
На шахматном Олимпе
Здесь собраны статьи (и изложение выступлений перед шахматной аудиторией), написанные за период 1968—1982 годов. В них отражены перипетии борьбы за первенство мира,— разумеется, с моей, субъективной точки зрения.
Читатель, вероятно, заметит некоторые повторения; это в первую очередь относится к борьбе между исследовательским направлением и практицизмом. Настойчиво я агитировал за исследования, так как считал, что практицизм менее перспективен. Статья «Спасский, Карпов и Бутенко» была написана в декабре 1968 года по заказу одной центральной газеты. Несколько неожиданно статью мне возвратили: де мол, «Петросян с ней не согласен». Несколько месяцев спустя Петросяну все же пришлось убедиться, что я был прав.
Хотя многие шахматные специалисты еще летом 1969 года невысоко оценивали шансы Карпова на победу в юношеском чемпионате мира, который проходил в Стокгольме, выяснилось, что и здесь я оказался удачливым предсказателем...
А вот с Бутенко я «провалился». Через год он отказался от сотрудничества со мной; да это и понятно — задача трудная. Не завершена она и по сей день, хотя и сделано немало.
В лекции «После матча», прочитанной в шахматном клубе ДСО «Труд» (Москва), анализируются итоги матча Петросян — Спасский, обсуждаются творческие проблемы и высказываются некоторые сомнения об успешности дальнейшего шахматного пути десятого чемпиона мира по шахматам.
В следующей лекции, «Претенденты и Спасский» (Ленинград, клуб ДСО «Спартак»), рассматривается вопрос о том, кто же может противостоять чемпиону мира в следующем матче. Тогда еще не было оснований считать, что Фишер безусловно превосходит остальных претендентов, хотя подчеркивалось, что главная ответственность в борьбе с Фишером ложится на Спасского.
И вот в разгар отборочных соревнований претендентов публикуется статья «Чудеса и действительность». Как опытный шахматный боец, я не мог принять без возражений счет 6 : 0 в матче Фишер — Тайманов и тем более в матче Фишер — Ларсен. До соревнования Фишера с Ларсеном у них был примерно равный счет. Ларсен вполне мог надеяться на успех в матче; как же объяснить, что честолюбивый датчанин поехал играть в США (город Даллас), 110
добровольно уменьшив свои перспективы на победу? Чудеса да и только!
Но вот отбор закончен, и в статье «Перед матчем» (по материалам лекции в Ленинградском Дворце культуры им. 1-й пятилетки) подводятся итоги финальному соревнованию Фишер — Петросян. В первых пяти партиях при равном счете творческий перевес на стороне экс-чемпиона. Затем на финише проигрыш четырех партий подряд... Чудеса продолжаются.
Матч Спасский — Фишер рассматривается в статье «Что же случилось в Рейкьявике?», написанной по материалам публичной лекции в Ленинграде. Спокойное время (с организационной точки зрения) в соревнованиях на первенство мира, проводимых ФИДЕ, закончилось. Если ранее страсти разгорались лишь на шахматной доске, то отныне каждый матч приобретал скандальный характер. Шахматы отходили как бы на второй план. На авансцену выдвигались деньги, конфликты, широта публикаций в прессе и т. п.
Однако в тех партиях, где противники оказались на высоте, они способствовали прогрессу шахматного искусства. Увы, это было последним соревнованием, в котором участвовал одиннадцатый чемпион мира.
В статье «Счастье помогает сильным» рассматривается финальный матч претендентов Карпов — Корчной. Отборочные матчи Карпова с Полугаевским, Спасским и Корчным произвели на меня большое впечатление (особенно его победа над Спасским), настолько большое, что я прокомментировал все партии этих соревнований в книге «Три матча Анатолия Карпова».
Как уже отмечалось, Фишер больше не играл в шахматы, и весной 1975 года ФИДЕ провозгласила А. Карпова (без матча на первенство мира) двенадцатым чемпионом.
В лекции «О претендентах», прочитанной в г. Ожерелье Московской обл., рассматриваются возможности кандидатов на матч с чемпионом (еще до проведения отборочных матчей), где я пришел к справедливому выводу о том, что у А. Карпова есть только один серьезный противник — это он сам. Другие ему не опасны.
Но колесо истории вертится... И в выступлении «Накануне больших событий» перед западногерманскими туристами-шахматистами я рассказывал об изменяющейся ситуации в шахматном мире, что было связано с выдвижением нового большого шахматиста — Гарри Каспарова.
Еще определеннее эта ситуация обсуждается в статье «Три межзональных», написанной по заказу журнала «Юность» в начале 1983 года; моя точка зрения не нравилась многим, эта статья и осталась тогда неопубликованной. Между тем такие проблемы решаются не большинством голосов, а глубиной анализа. Сейчас, в 1986 году, можно сказать, что я оказался прав, хотя тогда (в 1983 году) пребывал в почти гордом одиночестве.
111
Спасский, Карпов и Бутенко
На протяжении примерно четверти века три советских гроссмейстера: Пауль Керес, Василий Смыслов и автор этих строк—успешно выступали на шахматной арене: именно они завоевали в 40-е годы шахматное первенство мира для Советской страны. Но ничто так не старит, как возраст. Хотя век у шахматного таланта долгий, все же в 40—50 лет работоспособность снижается, гроссмейстеру приходится перестраивать свой «алгоритм» в поисках более экономного расходования сил. Ранее вставать на этот «благоразумный» путь опасно, ибо неполное использование во время партии нервной энергии шахматного бойца может вызвать лишь преждевременное снижение работоспособности.
С точки зрения «возрастной» теории, представители более молодого поколения ведущих гроссмейстеров Тигран Петросян и Ефим Геллер находятся уже у роковой черты. На кого же могут рассчитывать советские шахматисты примерно в ближайшее десятилетие и далее?
Видимо, на следующее поколение гроссмейстеров, которым сейчас немногим более 30 лет. Здесь нельзя не выделить Бориса Спасского. В течение последних четырех лет он с большим перевесом выиграл матчи у Е. Геллера (дважды), М. Таля, П. Кереса, Б. Ларсена и В. Корчного — успех феноменальный! Правда, он проиграл матч чемпиону мира Т. Петросяну, но с минимальным счетом, а сейчас им предстоит вновь помериться силами.
Тридцать лет назад мне пришлось писать о четырех качествах, определяющих силу шахматного мастера: таланте, характере, здоровье и специальной подготовке. Они, разумеется, не являются чем-то застывшим, требуют постоянной шлифовки, находятся в развитии. Спасский хорошо соответствует этому комплексу требований. Его большой талант говорит сам за себя: в 16 лет молодой мастер добивается международного признания, в девятнадцать — он уже участник соревнования претендентов на матч с чемпионом мира. Боевой характер у него тоже есть. Разве иначе можно было добиться успеха в столь трудных матчах? Стальное здоровье Спасского хорошо известно. А как же обстоит дело со специальной подготовкой? Пожалуй, удовлетворительно, но гарантирует ли все это шахматное долголетие?
Мне не раз приходилось писать о двух функциях, которые выполняет шахматный мастер, когда сидит за шахматным столиком. Первая функция — счет вариантов. Уже в 20 лет мастер хорошо это делает и лет до 35 успешно справляется с этими обязанностями. Вторая функция — способность к самопрограммированию — развивается позднее и в разной степени. В 30 лет (вряд ли ранее) мастер начинает хорошо справляться с этими обязанностями, и лишь после 45 ослабевает и эта способность.
Таким образом, когда шахматисту за сорок пять, то ему приходится, как говорят водители, «сливать воду». Оптимум силы шах-
Бюллетень ЦШК, 1969, № 3.
112
матного гроссмейстера обычно 35—38 лет. Нетрудно понять, что долголетие шахматиста зависит главным образом от способностей к самопрограммированию. Иначе говоря, шахматный мастер в какой-то мере должен быть исследователем.
Спасский — большой шахматист, независимо от итогов предстоящего матча на первенство мира, который, вообще говоря, может закончиться любым результатом. Но сколько лет продержится Спасский на своем боевом посту? На мой взгляд, это зависит прежде всего от того, сумеет ли он успешно проявить себя как исследователь.
Что же дальше? Будет ли достойная смена? Если говорить откровенно, то длительное время перспективы были слабыми. Мастеров молодых немало, а выдающихся талантов не было видно.
Лет пять назад на занятия шахматной школы спортобщества «Труд» прибыл с периферии хрупкий мальчик Толя Карпов. Лет ему тогда было от роду 12. играл он слабо, в сеансе с часами (в выигранной позиции) я «зевнул» ему ферзя, но партия закончилась... вничью. Сейчас студент-первокурсник Московского университета Анатолий Карпов — опытный шахматный боец. Год назад он легко победил на традиционном турнире европейских чемпионов-юношей в Гронингене (Голландия). Умный спортсмен, он всегда знает, когда надо играть на выигрыш, когда надо сделать быструю ничью. В шахматных кругах на Западе его даже покритиковали за ряд коротких ничьих в гронингенском турнире. Само по себе это, конечно, не очень хорошо, но заслуживает удивления и признания, что 16-летний мастер умело применял спортивную тактику, свойственную лишь зрелым гроссмейстерам. В декабре прошлого года Карпов на командном первенстве СССР в Риге набрал 10 очков из 11 возможных, а совсем недавно завоевал звание чемпиона МГУ. «С ним нельзя играть блиц, он бьет меня нещадно»,— жаловался мне Геллер. Можно еще указать, что юный чемпион отлично играет эндшпиль, что всегда свойственно настоящему мастеру.
Получится ли из Карпова крупный гроссмейстер? Это выяснится в ближайшие 3—4 года. Быть может, да. Видимо, Толя также удовлетворяет комплексу из «четырех условий». Вот выглядит он, правда, все еще несколько хрупким; физическая закалка ему необходима.
К поколению Спасского принадлежит и новосибирский шахматист первого разряда Владимир Бутенко. Как шахматист он, конечно, не может оказать влияние на развитие шахмат, но основная специальность его иная. Он — программист, и опытный, со стажем. Насколько Бутенко талантлив как программист, мне судить трудно, но на непосвященного производит впечатление, как он своим математическим взглядом «видит» электронную машину и, выписывая цифры на листке бумаги, составляет шахматную программу для машины М-220.
Дело это не новое: и ранее математики писали шахматные программы для машин. Разница состоит в том, что алгоритмы этих программ были таковы, что вызывали у шахматных специалистов удивление и улыбку. Удивлялись не столько тому, что машины
113
слабо играли в шахматы, как тому, что, снабженные этими программами, они играли недостаточно слабо!
Бутенко в основу своей программы взял алгоритм, который, как мне кажется, близок к «алгоритму» шахматного мастера. Работа эта трудная, и идет она не очень быстро. Если рассматривать задачу с самой общей точки зрения, то программа должна состоять из трех частей: первая часть трактует о том, как одиночная фигура может совершать перемещения по заставленной фигурами шахматной доске, вторая — как множество фигур может перемещаться по доске, и третья — как множество фигур перемещается по доске, после чего и оцениваются достигнутые результаты — умение машины находить разумный ход.
Бутенко близок к завершению первой и второй частей программы. Будет ли он пионером, хватит ли у него энергии и характера для завершения всей работы? Надеюсь, что хватит. Если это произойдет, то будет переворот шахматный, и, конечно, не только шахматный...
Таковы юноша и два молодых человека, которые сейчас действуют на передовых шахматных позициях. Быть может, не так уж бесперспективен наш шахматный горизонт!
После матча
События, происходившие до матча, показывали, что борьба будет носить не совсем равный характер, так как за последнее трехлетие у Спасского были одни успехи. Он сразу же после первого матча с Петросяном победил в очень сильном турнире в Калифорнии, опередив на пол-очка Фишера. Петросян там набрал что-то около 50 процентов. Правда, через год в юбилейном турнире в Москве победил Штейн, но Спасский там тоже сыграл удовлетворительно, а Петросян опять набрал примерно 50 процентов. В тех международных турнирах смешанного состава, где играл Петросян, он не смог занять первое место, даже в слабом турнире в Венеции. А в других... например, в Бамберге он отстал от первого (Кереса) на два очка, на Мальорке — от Корчного на 2 х/2 очка.
Было ясно, что Петросян переживает кризис и ему нужно предпринимать какие-либо чрезвычайные меры для того, чтобы подготовиться к защите своего титула, но очевидно было также, что он этого не делает и надеется просто на какой-то счастливый случай.
Между тем Спасский играл очень уверенно. Когда он на последнем турнире в Испании разделил 2—3-е места с Ларсеном, это рассматривалось всеми уже как неуспех. Он очень хорошо провел все отборочные матчи перед соревнованием на первенство мира, так же уверенно, быть может, даже более уверенно, чем он это сделал три года назад. Словом, ясно было, что Спасский, который, несомненно, является сейчас сильнейшим шахматным практиком, имеет перевес перед Петросяном, который как практик ничем не выделялся среди других сильных гроссмейстеров. Правда, развивались та-
«64», 1969, № 26.
114
кие теории, из которых следовало, что матчи — одно, а турниры — совсем другое. И, мол, в матче как-нибудь Петросян наберет свои 50 процентов...
Но если мы обратимся к истории, то увидим, что никогда ранее в шахматах так не бывало, чтобы чемпион хорошо играл матчи и слабо выступал в турнирах.
И вот началось это соревнование. 1-я партия матча может объясняться волнением, но все же в середине партии игра Спасского производила несколько странное впечатление. Его маневры ферзем напоминали, пусть девушки на меня не обидятся, женскую игру. Он просто не знал, по-видимому, что хочет. Все же в отложенной позиции у него были шансы на ничью, но в решающий момент вместо того, чтобы подводить короля, он потерял темп, дал лишний шах и уже не смог спасти партию.
Затем Спасский играл так, как можно было ожидать. Он создавал — по Кересу — позиции с живой фигурной игрой и терпеливо ждал, когда придет пятый час встречи, так как по тем соревнованиям, где играл Петросян, было видно, что пятый час игры — наиболее болезненное, наиболее слабое место его спортивной формы.
Исключение составляет, пожалуй, только 5-я партия. В остальных Спасский хорошо использовал пятый час игры и после 8-й партии уже был на два очка впереди.
Учитывая все, можно было ожидать, что никаких чудес не произойдет и Спасский легко достигнет конечной цели — 12 х/2 очков.
Начались вторые восемь партий, и вот это были сплошные чудеса. Спасский не использовал большой перевес в отложенной 9-й партии, но это еще ничего. Потом он совершенно беспомощно проиграл две партии подряд, но и это тоже ничего. Но вот то, что он в двух партиях, играя белыми русскую — именно тот дебют, где белые могут получить живую фигурную игру,— сразу же менял ферзей, получал закрытую и тупую позицию и обе партии быстро свел вничью примерно на 20-м ходу,— это загадка. Загадка, которую я разгадать не могу, и, вероятно, никто этого не объяснит, кроме самого Спасского.
Ну а потом опять как будто бы началось третье действие, словно занавес раскрылся, началась снова упорная борьба. Между прочим, как раз там Петросян сыграл очень хорошую партию в ферзевом гамбите с разменом на 16. Спасский после того, как он допустил стандартные ошибки (сыграл Саб и разменял белопольных слонов), получил безнадежную позицию. Петросян играл точно и выиграл. Эта партия показывает, что, хотя Петросяну уже трудно проводить соревнования в полную силу, в отдельных поединках он может еще действовать с замечательным мастерством. Эта партия является, конечно, его большим творческим достижением.
И хотя борьба шла с переменным успехом, Спасский все же показал себя более сильным практиком. После наивной постановки партии Петросяном в сицилианской защите Спасский получил сильную атаку. А изящный маневр — жертва пешки е4—е5 с последующим
115
Ке4,— конечно, находка, и эта партия долгие годы будет доставлять удовольствие шахматистам.
Потом все стало ясно, и Спасскому даже не нужно было выигрывать последнюю партию. Вообще, так бывало в матчах на первенство мира. Например, Эйве не стал доигрывать с Алехиным выигранную позицию из 30-й партии их первого матча. Но это и понятно, потому что до начала той партии Эйве заявил Алехину, что он согласен на ничью в любой момент, когда Алехин захочет. Так что Эйве обязан был согласиться, когда партия была отложена и Алехин предложил ничью. Было так же и у меня в матч-реванше со Смысловым, когда в заключительной партии мне удалось при анализе найти форсированный выигрыш. Однако позиция была достаточно сложной, и когда Смыслов предложил мне ничью, она была зафиксирована. Я слишком устал к тому времени.
Но так, чтобы в элементарном окончании тот, кто выигрывал матч на первенство мира, сам предложил ничью,— этого еще не было. Тут Спасский поставил своеобразный рекорд!..
Итак, матч окончен. И теперь если мы посмотрим с позиций того, что происходило за последние три года, то результат этого матча никого, конечно, не должен удивить.
Что же можно сказать по существу, отвлекаясь от формы? Известно, что шахматист, носящий звание чемпиона мира, является своего рода творческим диктатором в шахматном мире. Его партии особо изучаются, ему стремятся подражать. Можно вспомнить время, когда чемпионом был Таль. Все просто обезумели, жертвовали фигуры, играли на атаку, не защищались. Ну и, конечно, действовали неразумно, так как то, что мог делать Таль, который в то время с исключительной силой считал варианты, нельзя было делать простым смертным.
Стиль же Петросяна воспринять трудно, потому что это стиль особый, стиль профилактический, стиль позиционный. В этом его главная сила. Но все же нужно сказать, что если бы это был стиль только позиционный, то он не смог бы развивать свою практическую силу. Петросян обладал в свое время замечательным тактическим мастерством: он очень хорошо считал варианты, хорошо жертвовал, смело принимал жертвы и в сочетании с таким тонким позиционным профилактическим стилем, безусловно, был шахматистом труднопробиваемым.
В чем, собственно, состоит искусство позиционной игры? По-видимому, в том, что всегда надо выискивать на шахматной доске те фигуры, которые следует подвести к полю, где возможно изменение борьбы. Это особый талант, и Петросян им обладал в весьма высокой степени. Он всегда подводил фигуры так, чтобы препятствовать атаке противника и развивать свою инициативу. Конечно, его талант интуитивен, хотя эту особенность своего таланта Петросян не учитывал. Но сейчас мы уже не можем любоваться теми исключительными достижениями, ибо шахматная сила Петросяна, как я уже говорил, снизилась. Думаю, что снизилась она не случайно, как не случайно рано потерял силу Флор, который по стилю был близок
116
к Петросяну. Флор 1933—1935 годов был исключительно силен, но потом все переменилось.
Чем же это объяснить? Дело в том, что стиль Петросяна является экономным стилем: он просто определяет, какую фигуру надо подводить, и ее подводит. Для того чтобы это делать, надо меньше считать варианты, нежели играя в стиле Таля, когда фигуры на доске подвижны и когда прежде всего надо заботиться не о том, что произойдет после подведения фигуры, а о том, что происходит на доске в данный момент.
Этот стиль экономит силы на первых часах игры; он приводит к хорошим результатам в игре с партнером, который считает так много вариантов, что в конце партии сил у него маловато. И если в этот момент позиция Петросяна безопасна, а у партнера есть некоторые слабости, тогда Петросян начинал играть в полную свою мощь и — добивался успеха. Сейчас, как мы уже знаем, он так действовать не может, и не может, по-видимому, потому, что с годами неполное использование нервной системы, ее недостаточная загрузка привели к снижению работоспособности. То же произойдет с бегуном, если он будет тренироваться не используя всю энергию своих ног, своего сердца. Когда он выйдет на настоящие соревнования, его спортивная форма пойдет на убыль.
Может быть, это объясняет и шахматную карьеру Капабланки. Когда он был молодым, то не использовал свои резервы, а потом, когда я с ним познакомился (ему было тогда 46 лет), он играть в прежнюю силу уже не мог.
Спасский — тонкий, я бы сказал, хитрый практик. В этом смысле он приближается к Ласкеру. Тот был и в жизни, и в шахматах человеком без иллюзий. Кстати, Ласкер тоже не стремился непременно к победе в каждой партии, в противоположность тому, как делает это Корчной и как делал я.
Но Ласкер был мыслителем, человеком высокой культуры, и он по-своему готовился к партиям, по-своему был исследователем, только не в области теории начал. Он не стремился построить мост между началом и серединой партии. Но уже в миттельшпиле, конечно, составлял удивительные планы. А в эндшпиле обладал совершенно фантастической силой. Потом не следует забывать, что Ласкер редко играл, он экономно расходовал свою энергию, так же, как расходует ее тенор. Известно, что тенор в своей жизни может петь более или менее определенное количество часов и потом уже (чаще всего) теряет голос. Может быть, так же и шахматист может сыграть (с полным напряжением) только определенное число партий, а потом уже для него игра в шахматы превращается в стандартную операцию — и искусство исчезает.
Так вот Ласкер, хотя и мало сыграл партий, был чемпионом мира дольше, чем кто-либо другой (27 лет!).
Спасский играет много. Сможет ли он так же долго сохранять свою практическую силу? Я в этом не уверен. Думается, что сейчас для Спасского наступят трудные времена, так как его изучат, будут к нему готовиться, зная, что он определенно не очень силен в дебю
117
те, особенно когда играет черными. Это же было заметно по матчу с Петросяном, когда он надеялся в основном на защиту Тарраша. Правда, он добился в ней неплохих результатов, и мне даже пришлось слышать высказывания специалистов, что, дескать, надо пересмотреть свои взгляды на это начало. Но я думаю, что после того, как первое впечатление пройдет и все разберутся в деталях, выяснится, что Спасский во многих партиях, где он применял защиту Тарраша, находился в критическом положении.
Так что, я думаю, он «проскочил» в этом матче, играя черными, но если бы он так же играл против какого-нибудь хорошо подготовленного гроссмейстера типа Фишера, такая тактика ему бы не удалась. Но Спасский хороший практик. Он умеет находить против каждого партнера достаточно неприятную для того тактику. Этим отличался в свое время и Ласкер.
Почему все-таки Спасскому придется тяжеловато? Потому что —• это мое глубокое убеждение — долголетие шахматиста связано со способностью к самопрограммированию, способностью к исследованию. Если шахматист умеет перестраиваться и выходит на бой о измененной программой, он может долго жить как шахматист. Если же этого нет, тогда ему приходится, когда способность к счету постепенно снижается, компенсировать ее развитием способности к самопрограммированию и исследованию. Думаю, что Спасскому этого все-таки недостает.
Известно, что Спасский благодарил Геллера за помощь в матче. Но надо было все-таки самому подготовиться, чтобы обходиться без помощи такого крупнейшего специалиста в области дебюта, как Геллер (хотя это и не являлось нарушением регламента матча, поскольку нет никаких ограничений для помощи в подготовке к партии, а есть только ограничения для помощи в анализе отложенных позиций).
Ласкер ни с кем не советовался. Он играл «дрянь», но очень хорошо знал, что это «дрянь», хорошо понимал ее. Он был о своих началах полностью самостоятельного мнения. Потом Ласкер много писал, комментировал, он — думал. Занимается ли этим Спасский, я не знаю, но знаю, что он почти ничего не пишет, как и многие наши гроссмейстеры. А ведь давать интервью — не значит мыслить, готовить себя к исследованию. И потому некоторое чувство тревоги у меня все-таки есть. Но все же Спасский сильный практик, и я думаю. что он будет играть хорошо, если кто-нибудь его не превзойдет.
Претенденты и Спасский
За три года, прошедшие со времени межзонального турнира в Сусе, в шахматном мире произошли два серьезных события: Спасский и Петросян поменялись местами, и в реальную угрозу советским шахматам превратился Фишер.
«64», 1970, № 52.
Как и в прошлый раз, среди победителей межзонального оказались два наших гроссмейстера. Однако установление подобной традиции нельзя считать нашим достижением, хотя бы потому, что три года назад квартет советских гроссмейстеров уступал по силе своим коллегам на Мальорке. Все мы, и я в том числе, несколько пессимистически оценивали наши шансы на этот раз. Как показал ход турнира, мы могли рассчитывать на большее. В. Смыслов просто «проспал» полтурнира, а Л. Полугаевский не проявил должного характера. До конца турнира он так и не понял, когда же нужно по-настоящему начать бороться. Между тем обстановка на Мальорке складывалась явно в нашу пользу. Неудачно сыграл Л. Портиш — бесспорный фаворит, а также С. Глигорич и В. Горт. Таким образом, появились вакантные места, которые вполне могли быть заняты нашими шахматистами. В. Ульман и Р. Хюбнер на сегодняшний день никак не сильнее наших гроссмейстеров.
Появление Фишера заставляет нас более критически оценить положение дел в нашем шахматном королевстве. Советские шахматисты всегда умели готовиться к соревнованиям. Быть может, это самое существенное из того, что они внесли в шахматы. При этом надо различать подготовку к турнирам и подготовку к матчам. Если в турнирах шахматист в какой-то мере «рыболов», который сидит с удочкой и надеется на случай, то в матчах нужно поражать рыбу с помощью багра, прямым попаданием. Рыбка сама не идет на крючок. Раньше мы умели готовиться к матчам, теперь мы это искусство растеряли. Нас обманывали и убаюкивали наши же успехи. Поэтому мы, потеряв бдительность, не готовили себе и смену. Не случайно, что Геллер — исследователь, очень крупный шахматист — стал одним из победителей на Мальорке. Он, один из немногих, не утратил своей способности готовиться и к соревнованиям, и к отдельной партии. Геллер выдержанно, ответственно провел турнир, а поражение от Фишера, кстати единственное, не более чем досадная его оплошность.
Первым противником Фишера будет Тайманов. Я вовсе не считаю положение Марка Евгеньевича безнадежным в этом матче. Фишер обычно побеждал в смешанных турнирах. На Мальорке он, правда, добился отличного результата и против сильных шахматистов, но против первой пятерки его результат лишь хорош. Нужно учитывать, что у Фишера нет матчевого опыта, кроме давнего неоконченного матча с Решевским. Сейчас ему надо решать новую задачу. Может быть, талант его так велик, что он в ходе матча компенсирует недостаток опыта. Тайманов, если будет готовиться к матчу, имеет практические шансы. В десяти партиях можно использовать слабости Фишера. Впрочем, прогнозы вообще давать трудно. Перед межзональным я, правда, правильно предсказал успех Тайманова, но «провалился» на Полугаевском.
Каково же соотношение сил после Мальорки? Кто будет противостоять нашим шахматистам? Положение не такое уж плохое, оно могло быть и хуже. В том, что выйдут Фишер и Ларсен, никто не сомневался, хотя в один момент положение Ларсена в турнире было
119
трудным. Кстати, если бы он не вышел, это было бы несправедливо. Шансы его, на мой взгляд, не ниже, чем у Фишера. Это очень интересный, яркий шахматист, но путь его не был столь стремительным, как у Фишера. Уже став известным в шахматном мире, он вдруг приостановился в своем развитии. Ларсен играл сложные позиции, но добивался слабых результатов. Потом Ларсен понял, что он любитель, а любителям сегодня нечего делать в больших шахматах. Тогда он ушел с третьего курса института, предпочтя вполне обеспеченной и гарантированной карьере инженера неверную судьбу шахматного профессионала. Тогда Ларсен еще не знал, что он станет Ларсеном. Успехи его начали расти быстро. В 1967 году журналисты назвали его даже лучшим шахматистом года. Но в матчах Ларсен играл с переменным успехом. Со Спасским, например, у него ничего не получилось. По своему стилю и характеру он похож на Тайманова и Боголюбова — такой же оптимист, так же верит в себя, в свои позиции. Ларсен играет легко, экономно, бережет силы. В матчах это не всегда хорошо, но все же успехи его велики. У него много хороших и оригинальных позиционных идей. Он очень любит шахматы. Они для него — все. У Ульмана, я думаю, он выиграет без труда, затем встреча с Фишером или Таймановым. С Фишером у него должна быть равная борьба.
Нам повезло, что претендентами стали Хюбнер и Ульман. Хуже, если бы в число претендентов попал Портиш — опасный шахматный боец. Но его сгубила неуверенность в своих силах. Так что советским шахматистам на сегодняшнем этапе противостоят только Фишер с Ларсеном. Петросян, наверное, выиграет у Хюбнера, хотя пять с половиной лет назад Хюбнер выиграл у Петросяна... в сеансе. Петросян — шахматист оригинального стиля, тонкий, позиционный. Его все еще отличает способность быстро и хорошо считать варианты. Ему трудно найти аналог в прошлом и настоящем. Для молодого, необстрелянного еще Хюбнера Петросян слишком хитроумен.
Предположим, что Фишер победит Тайманова. С кем же придется играть в финальном матче советскому шахматисту — с Фишером или Ларсеном? О Ларсене уже говорилось ранее, перейдем более подробно к Фишеру.
Фишер объявлен гением. Я с этим не согласен. «Гениев» вообще было много. В 1933 году в гениях ходил Флор. Когда после первой, неудачной для меня, половины матча мы с ним приехали из Москвы в Ленинград, все бросились к нему, не обращая на меня никакого внимания. Журналисты сравнивали его с Наполеоном. Наполеон, возможно, действительно был гением. Флор же оказался обыкновенным человеком, хотя и очень талантливым. После АВРО-турнира 1938 года в гении записали Кереса. Но и Керес не гений, а обыкновенный гроссмейстер (хотя и достигший исключительной силы). Совсем недавно в гениях был Таль. Но прошло немного времени, и выяснилось, что для гения у него слишком много слабостей, не в смысле здоровья, а шахматных слабостей.
Теперь гений — Фишер. Но для того, чтобы по праву считаться
120
гением в шахматах, нужно побеждать с большим преимуществом равных противников. Он этого пока не делал. На Мальорке Фишер добился выдающегося успеха, но это уже было в 1962 году, в Стокгольме. Фишер требует экстрагонорары и хороших условий для игры, он ревниво охраняет интересы гроссмейстера. В этом он часто бывает прав. У нас это дело запущено. К шахматным гроссмейстерам далеко не везде соответствующее отношение. У шахматных профессионалов нет своей организации, заботящейся об их труде, отдыхе. Но капризы, пренебрежение к чужим интересам Фишера не украшают.
Главная сила Фишера — за доской. Он объективнее, чем Ларсен, исключительно легко считает варианты. Но это свойство помогает шахматисту от 20 до 30 лет. Ранее оно проявляется недостаточно, позднее угасает. Потом это должно компенсироваться способностью к самопрограммированию, совершенной психологией. Но для этого нужен интеллект, а у Фишера, видимо, его недостаточно. Если до 30 лет Фишер не станет чемпионом, он, вероятно, им не станет никогда. Сейчас у него наибольшие шансы.
А. Алехин в 1936 году после Ноттингема в одной из статей писал, что «чемпионом мира может стать только тот, у кого повышенное чувство опасности». Это чувство у Фишера развито в меньшей степени, чем у Спасского, хотя варианты, например, Спасский считает хуже Фишера. В целом же нужно радоваться, что он играет, потому что своим участием будоражит, оживляет обстановку в шахматном мире.
Но если все же Фишер победит всех претендентов, какие у нас основания считать, что он победит Спасского? Спасский два раза прошел длинный путь до матча на звание чемпиона мира, второй матч у Петросяна убедительно выиграл. Спасский никогда не лезет напролом и выигрывает ровно столько, сколько ему нужно. Фишер же стремился к победе в каждой партии даже на финише на Мальорке. Не всякий большой шахматист сделал бы это. Спасский не знает хорошо множество дебютов, но то, что он играет, он знает хорошо. В наследство от Толуша он получил умение создавать сложные позиции. Спасский — хороший психолог. На Олимпиаде в Зигене он учел все: и ажиотаж, и стремление Фишера во что бы то ни стало победить чемпиона мира, чтобы приобрести какие-то особые права, и то, что ему, Спасскому, вполне достаточно ничьей. (Все это привело к его победе.) Спасский крепок физически, легко восстанавливает силы. Когда нужно, может много и напряженно работать. Он критически оценивает позиции и не сильно расстраивается при поражениях. Так что бояться Спасскому Фишера нечего. Хотя, может быть, наши претенденты и сами «справятся» с Фишером, но главная ответственность все же лежит на Спасском.
121
Чудеса и действительность
Хотя один полуфинальный матч пока не закончен, уже можно предварительно оценить, что там происходит. В этом незаконченном матче, видимо единственном, где будут сыграны десять (или более) партий, партнеры оказались достойны друг друга. Но, несмотря на продемонстрированное примерное равенство, мне кажется, что Петросян (так же, как и в матче с Хюбнером) навязал противнику свою манеру боя. Не следует забывать, что в активной игре Петросян теперь не очень силен; иное дело, когда он стремится к безопасности. Как «защитник» он был ранее вне конкуренции, да и сейчас в этом отношении на высоте. Он мало выигрывает, но за год до матча с Корчным Петросян проиграл лишь две партии из 61! В матчах проблема безопасности важнее, чем в турнирах.
Не приходится удивляться, что Петросян использует сильные стороны своей игры и в данном матче. Конечно, находятся и недовольные — 8 ничьих! Но менять свой стиль игры, когда идет пятый десяток, дело безнадежное. Исход борьбы будет решен при первом серьезном промахе. Во всяком случае, Петросян делает то, что может.
Матч Фишер — Ларсен закончен со «стандартным» счетом 6 : 0. Это чудо? Можно объяснить, каким образом Фишер выиграл каждую из 12 матчевых партий в отдельности (против Тайманова и Ларсена), но как объяснить результат этих партий в целом? Конечно, проще всего объявить Фишера гением всех шахматных времен, обаятельным человеком, воспевать его любовь к шахматам и прочее. Это можно сделать, и многие это делают. Ну а что же в действительности?
Фишер любит шахматы. Но это не ново. И ранее были крупные шахматисты, которые любили шахматы. Отметим лишь, что у Фишера нет иного выхода, как любить шахматы. Шахматы — его единственная (и, на мой взгляд, уважаемая) специальность. Ведь Фишер не может делать ничего иного. Можно напомнить, что даже книгу Фишера «60 партий» с его слов написал Эванс. Однако любовь к шахматам, несомненно, положительное качество молодого американца. А как насчет его человеческого обаяния в иных отношениях?
Я всегда избегал писать об этом, мне хотелось пощадить коллегу, но то было время, когда Фишера порицали за гражданские качества. Теперь настали другие времена, и в интересах истины считаю своим неприятным долгом напомнить и об оскорбительных высказываниях Фишера, и о неуважительном отношении американца к своим товарищам — мастерам и организаторам, и о его капризах, тщеславии и беспринципности. Можно привести немало примеров в подтверждение этой оценки Фишера как человека. Но не будем разжигать страсти. К сожалению, и ранее были крупные мастера, совмещавшие свой талант с малыми человеческими достоинствами. Фишер — не исключение. Каков же Фишер-шахматист? В чем со-
«64», 1971, № 30.
122
стоит его незаурядная сила? Еще девять лет назад на Олимпиаде в Золотых Песках, когда Фишеру не было и 20 лет, мне пришлось почувствовать эту силу. Правда, и постановка партии была неоригинальной,, и вызванные осложнения были неясными, но было очевидно, что в завязавшейся борьбе не я являюсь хозяином положения. В счете вариантов я уступал своему партнеру и получил проигрышную позицию. Когда фигур на доске много и они подвижны, решают счетные способности. Это качество роднит Фишера с прежним Талем. Но Фишер сочетает это с известной осторожностью, высокой техникой, трезвой оценкой позиции — это сближает его с молодым Смысловым.
За девять лет Фишер вырос. Правда, он пережил кризис в 1968—1969 годах, когда не выступал в соревнованиях. Что с ним было, Фишер не рассказывает. С «Матча столетия» он сделал новый шаг впереди стал регулярно побеждать гроссмейстеров. Но кого он поражал наиболее уверенно? Выступая против девяти гроссмейстеров, которые оказались во главе таблицы межзонального турнира 1970 года, он пять раз добивался успеха, в том числе против четырех шахматистов, находившихся в возрасте от 44 до 49 лет... Известно, что в этом возрасте способность к счету вариантов слабеет. Против пяти шахматистов, находившихся в возрасте от 22 до 37 лет, Фишер набрал лишь 50 процентов очков. Всего против 9 гроссмейстеров Фишер набрал 6х/2 — блестящий итог! Следует иметь в виду, что 8 из этих 9 гроссмейстеров были в разное время претендентами, а девятый — Полугаевский. Подобные результаты бывали лишь у выдающихся мастеров, когда они шли к первенству мира или были чемпионами.
И вот против шахматистов подобного класса Фишер добивается не 72-процентного результата, а 100-процентного, и не в турнире, а в матчах (что труднее) — ранее этого не было у американца. Да и не только у него, не было этого и в истории шахмат. Например, Эм. Ласкер в 1907—1910 годах в матчах против Маршалла и дважды против Яновского добился подавляющего перевеса (+8—0=7, +7—1 = =2, —8—0=3), но это не 12 : 0! Так что же это — дальнейшее продвижение Роберта Фишера к высотам шахматного искусства или чудо? Если первое, следует радоваться — шахматы станут богаче. Если второе, то что будет делать Фишер, когда чудеса кончатся, когда он вернется к реальности, когда он встретит жесткий отпор? Преодолеет ли его американец или с ним будет новый кризис, как два года назад? Это, несомненно, было бы большим ущербом для шахмат. Поживем — увидим.
Перед матчем
О матчах Фишера рассказывать трудно. С того времени, как он их играет, начались чудеса. Удивительным был его матч с Таймановым, еще более изумил поединок с Ларсеном, и уж совсем поразил матч Петросян — Фишер. В первых двух матчах для широкой пуб-
«64», 1971, № 47.
123
лики было все ясно, но то, что произошло в Буэнос-Айресе, остается загадкой и сейчас. С 1-й по 5-ю партию, по существу, доминировал Петросян, а в оставшихся четырех он «опустился» до уровня Тайманова и Ларсена. Но то, что сделал Петросян в первых пяти партиях,— великое достижение. Он показал, что с Фишером играть можно. По этим партиям чувствовалось, что Петросян теоретически хорошо подготовился к матчу, он все время играл разные дебютные варианты, но на этой стадии матча его подводила нерешительность.
Когда Петросян играл как Петросян, Фишер играл как очень сильный гроссмейстер, но когда Петросян стал допускать ошибки, Фишер превратился в гения.
По моим наблюдениям, за границей Фишер пользуется меньшей популярностью, нежели среди наших любителей шахмат. У нас порой воспевают гениальность Фишера, в то время как он этого еще не доказал. Фишер замечательно считает варианты. Думаю, что в этом он сильнее всех, в том числе и Спасского. Он быстро принимает решения, хорошо ориентируется в сложной борьбе. Фишера отличает высокая техника. У него есть правило: он — сознательно или подсознательно — действует за доской всегда рационально. Фишер идет на рискованное продолжение тогда и только тогда,'когда хорошо знает варианты. Поиск нового в шахматах не является сильной стороной таланта Фишера; может быть, в этом и сказывается недостаточность общей подготовки. Но он знает все, что опубликовано, проверяет за доской и берет на вооружение.
Кстати, появление шахматиста типа Фишера предсказал в «Шахматной новелле» Стефан Цвейг. Но в одном Цвейг все-таки ошибся: Мирко Чентович в шахматы играл скучно, а Фишер — исключительно интересно. Я считал и считаю Фишера большим талантом и придерживаюсь такого мнения давно. Видимо, Фишер и сам ценит мое отношение, поскольку в своих «60 избранных партиях» он поместил нашу с ним партию из всемирной Олимпиады 1962 года с моими комментариями.
С гениями за шахматным столиком успешно состязаться невозможно. Если мы хотим успешно бороться с Фишером, мы должны признать, что он не гений, а изучить его сильные и слабые стороны так, как сделал это в 1927 году Алехин перед матчем с Капабланкой, которого тоже считали гением. И, на мой взгляд, с большим основанием.
Сейчас Спасский в целом превосходит Фишера. Это мое твердое мнение. Но чем кончится матч между ними, характер его и результат предсказывать не берусь, так как за последнее время в шахматном мире происходили чудеса. Спасский более разносторонний шахматист и доказывал это неоднократно. Как шахматист Спасский выше по общему комплексу.
Сможет ли Фишер стать чемпионом мира? Еще несколько лет назад я говорил, что сможет, если станет побеждать сильнейших гроссмейстеров. Сейчас он это делает. Фишер весьма расчетлив. В свое время он отказался от матча со мной, полагая, что выигрыш принесет ему мало славы, а проигрыш поколеблет его репутацию.
124
Я хотел сыграть матч с Фишером, мне было это интересно, хотя и допускал, что, вероятно, проиграю. Объективно этот матч принес бы Фишеру больше пользы, чем мне, и, может быть, настанет время, когда Фишер будет жалеть, что такой матч не состоялся.
Часто спрашивают, нужна ли Спасскому чья-либо помощь? Шахматы — это весьма самостоятельное дело. Шахматист должен принимать решения быстро, ни с кем не советуясь, в короткое время.
Что же случилось в Рейкьявике!
Можно рассказывать различные забавные истории, связанные с матчем, но главное — это, конечно, общая оценка закончившегося соревнования. Следует подойти к данному вопросу с «утилитарной» точки зрения: что этот матч нам может дать для будущего. Основная задача, которая сейчас стоит перед советскими шахматистами,— возвращение звания чемпиона мира. Полагаю, это может быть сделано теми же методами, как и четверть века назад, когда была воспитана плеяда талантливых шахматистов и один из них стал чемпионом мира. Ведь у нас очень хорошая массовая база.
Сейчас в связи с матчем Спасский — Фишер заметно возрос интерес к шахматам. Много школьников с увлечением играют в шахматы, и появились новые молодые имена. Мы можем воспитать сильных шахматистов, но можем их и не воспитать, если не сделаем должных выводов из того, что произошло в Рейкьявике.
Какие же выводы мы должны сделать?
Наши молодые шахматисты, которые будут бороться за первенство мира, должны знать, что с последним матчем связано много загадочного.
Давайте прежде всего установим факты, а потом уже посмотрим, что происходило в матче с творческой точки зрения. Я остаюсь на своей старой позиции, что хотя Фишер и очень крупный шахматист, но и на солнце есть пятна. У него есть недостатки — и человеческие, и шахматные,— они и могут быть использованы. Нужно только хорошо играть в шахматы. Но дело не только в этом. Надо также понять, что произошло в Рейкьявике. Когда же слушаешь очевидцев матча, то нельзя понять, что же там в действительности происходило.
Итак, перейдем к фактам.
Нынешний президент ФИДЕ очень сочувствовал Роберту Фишеру. Сочувствовал он не потому, что Фишер ему нравится. Нет, Эйве, вероятно, его недолюбливает с точки зрения человеческих качеств. Но он все-таки очень ему сочувствует. Из этого неприятного факта следует сделать соответствующие выводы. И когда советские гроссмейстеры будут играть в матчах на первенство мира, наша шахматная организация должна добиться того, чтобы президент был объективен и справедлив. Если же этого не будет, наш претендент окажется в нелегком положении.
«64», 1973, № 15.
125
Эйве не просто сочувствовал Фишеру. Находясь еще в Австралии, он отменил решение Генерального секретаря ФИДЕ Славекорде, который предъявил Американской шахматной федерации ультиматум и готов был дисквалифицировать Фишера, отказавшегося от заключенного ранее соглашения. Тогда начался новый тур переговоров. А когда Фишер не смог вовремя прибыть в Рейкьявик, Эйве отменил решение главного арбитра матча Л. Шмида и объявил, что нужно ждать приезда Фишера. Эйве, конечно, чувствовал слабость своей позиции, и когда мы с ним встретились уже после матча на Олимпиаде в Югославии, он меня спросил: «Правильно я сделал, что отложил на два дня матч?» Я ответил: «Совершенно правильно, так как теперь мы знаем, с кем имеем дело!» Я имел в виду не только моего друга профессора Эйве, но также Фишера и Спасского. Они решили обязательно этот матч провести. Заинтересованы в этом были все трое.
Главное препятствие в организации матча состояло в личности Фишера, в недостатках его человеческой психики.
Несколько лет назад, когда Фишер начал готовиться к тому, чтобы стать чемпионом мира, к исполнительной власти в американской федерации пришел подполковник в отставке Эдмондсон. С его приходом у Американской шахматной федерации появились большие деньги.
Рассказывают, что только на переписку за один год Эдмондсон израсходовал 20 тысяч долларов. Никогда матчи на первенство мира не были связаны с такими призовыми фондами, как сейчас. В правилах записано, что призовой фонд должен состоять из 8 тысяч долларов, а Эйве сумел сделать так, что этот призовой фонд вырос сначала во много раз, а потом его еще сумели удвоить для того,чтобы «затащить» Фишера в Рейкьявик. Это тоже не случайно. Ясно, что президент действовал в том же направлении, что и Американская шахматная федерация.
Не думаю, что и Эдмондсон питает какие-то чувства симпатии к Фишеру, который неоднократно его оскорблял и требовал отстранения. Эдмондсон много испытал неприятностей от Фишера и все же не отказывался от своего поста, хотя Фишер несколько раз высказывал ему недоверие.
Есть и еще загадочные моменты. Например, почему Борис Спасский не сразу согласился играть в Югославии? Правда, он был не оригинален. Еще Петросян действовал таким образом перед матчем с Фишером. Сейчас помощники Спасского рассказывают, что на Спасского якобы влияли кресло, молоко и еще что-то. Если бы матч проходил в Югославии, где Спасский играл много раз, думаю, что не было бы оснований для жалоб. Наши югославские друзья-шахматисты сделали бы все, чтобы матч протекал в объективной обстановке, и тогда не нужно было бы делать никаких заявлений Геллеру от имени Спасского о том, что американцы нечестно действовали в Рейкьявике. Но предположим, что американцы на самом деле там действовали нечестно. Тогда чем объяснить тот потрясающий факт, 126
что после того, как Спасский обвинил американцев в нечестности, он остался в добрых отношениях и с ними и с Фишером?
Более того, Спасский считал возможным играть матч-реванш, и не в Исландии, а в Техасе! Вот это понять поистине нелегко. По-видимому, не такое уж большое влияние оказали на Спасского кресло и молоко, если можно было планировать игру в Техасе. Думаю, что о других загадочных фактах можно было бы и не говорить, но следует все же вспомнить, что Фишеру покупали сразу 15 авиабилетов в Рейкьявик. Этот факт объясняется проще всего тем, что Фишер мучается от страха: он себя уговорил (и нередко это высказывал), что советские шахматисты хотят нанести ему ущерб. Может быть, он боялся за свою жизнь и поэтому требовал вооруженных полицейских в обычном самолете? Возможно, поэтому он и удрал из аэропорта, когда девушка, регистрировавшая его билет, сказала, что полицейских она не видела. И тогда Фишер потребовал специальный самолет.
Несомненно, Фишеру трудно решиться начать соревнование. Он выдающийся шахматист, но у него есть, по-видимому, ни на чем не основанный страх проиграть партию. И с этой манией он борется до тех пор, пока не сядет за доску и не убедится, что у него все идет хорошо.
Как же все-таки удалось, несмотря на такой страх, уговорить Фишера приехать в Исландию? Нашелся английский банкир Слейтер, который пожертвовал дополнительный призовой фонд. Когда его спросили, почему он пошел на это, Слейтер ответил, что ему хотелось проверить, действительно ли идет спор из-за денег или Фишер испытывает страх перед своим партнером. После этого Фишер уже не мог не приехать в Рейкьявик, так как его отказ убедил бы всех, что он действительно одержим страхом.
И вот Фишер приехал. 1-я партия, как известно, для него сложилась неудачно. В ничейной позиции Фишер отдал слона, надеясь сразу форсировать ничью, и проиграл. На 2-ю он уже не явился (никак не могли его уговорить). 3-ю партию играли в закрытом помещении: Фишер боялся войти в зал.
Спасский, очевидно, опасался «потерять» партнера и поэтому согласился на требование Фишера, но потерпел поражение. С 4-й партии матч снова продолжался в зале. Как же протекала дальнейшая борьба? После того как счет стал 2 : 0 в пользу чемпиона мира, в последующих семи партиях Спасский потерпел четыре поражения, допустив четыре очевидные ошибки.
В 3-й партии в индийской защите Фишер применил интересный ход, лишь недавно введенный в практику. Спасский, видимо, с этим ходом не был знаком и возразил не лучшим образом.
Если бы он сразу вскрыл линию «Ь> путем 18. Cg3 h5 19. f3, у него были бы шансы на атаку.
Вместо этого Спасский сделал самоубий-
127
ственный ход 18. g3?, ослабил белые поля, лишился возможности поставить свою ладью на g3, затем проиграл пешку, а вскоре и партию.
В 5-й партии Спасский легкомысленно разменялся в защите Нимцовича на поле е5.
13. fe de (вместо правильного 13. О—О!).
Такие окостенелые позиции еще Нимцович артистически разыгрывал за черных. И Фишер это сделал не хуже Нимцовича.
В 6-й партии матча, в защите Макогоно-ва — Бондаревского, которую Спасский играл черными, наверное, несколько десятков раз, ему, несомненно, был известен стандартный ход с5—с4 при положении белого ферзя на аЗ, а черного на f8. И вдруг в критический момент, когда нужно было сделать этот ход, чтобы уравнять шансы, он неожиданно сыграл 20. . .d4?
Эта грубая позиционная ошибка привела Спасского к поражению.
Наконец, в 8-й партии, в английском начале, вместо того чтобы в позиции на диаграмме, как указал Смыслов, перевести слона еб через d7 на сб, после чего неизбежен был бы подрыв Ь7—Ь5 и игра уравнивалась, Спасский сыграл сразу 15. . .Ь5?, допустил ход 16. Са7, потерял качество и вскоре потерпел четвертое поражение.
Вот с таким багажом, имея дефицит в два очка, Спасский начал играть, как Спасский. И хотя в 10-й партии его постигла новая неудача, но он все-таки играл хорошо. Великолепно провел эту партию Фишер, и такую встречу действительно не стыдно проиграть. Это может произойти и с любым самым крупным шахматистом.
В последующих десяти партиях, с 11-й по 20-ю, Спасский сыграл с Фишером вничью — 5:5. Здесь он показал себя большим мастером. И хотя наш гроссмейстер и проиграл матч, но мы должны признать, что в его второй половине Спасский сумел вскрыть недостатки Фишера. К сожалению, он обнаружил и свои недостатки и поэтому не сумел сделать того, что собирался.
В чем же состоят недостатки Фишера?
Известно, что Фишер играет быстро, и наши специалисты считают это обстоятельство его спортивным достижением. Мне же кажется, что в перспективе это станет его слабостью. Почему Фишер быст
128
ро играет? Для того, чтобы заставить своего партнера сделать 40 ходов не за 5 часов, а, скажем, за 4 или 4х/2 часа.
Это, конечно, труднее, потому, что вместо 2х/2 часов противник Фишера отдыхает только Р/2 или 2 часа. Но при этом Фишер, играя быстро, обедняет тем самым свою игру. Когда с возрастом он начнет хуже считать варианты, тогда это обеднение начнет сказываться. Будущие наши претенденты — его противники должны учесть это обстоятельство.
Содержание 11—20-й партий матча показало, что, когда Спасский в начале игры создавал на доске оригинальную ситуацию, Фишер нервничал, допускал ошибки и попадал в трудные позиции. Несколько раз Спасский получал выигрышные позиции, но довести их до логического конца не сумел.
Необходимо отметить большой творческий взлет Фишера при анализе отложенной позиции из 13-й партии матча, где он пожертвовал фигуру и создал на доске уникальный эндшпиль — да, Бобби нельзя недооценивать!
Часто спрашивают, почему я порицаю Фишера за отсутствие образования, хотя не я один его порицаю. Многие порицают, и правильно делают. Но ведь это не мешает Фишеру побеждать! Не мешает потому, что его противники не используют данное обстоятельство. А недостаток общей подготовки, несомненно, сужает шахматный кругозор. Это слабость Фишера, его недостаток.
Когда он играет хорошо знакомые схемы, тщательно им изученные, тогда этот недостаток не проявляется. Когда же на доске создается оригинальная ситуация, этот недостаток может сказаться.
И вторая часть матча это подтвердила.
Почему же Спасский не сумел использовать это, почему он не отыграл потерянные очки? Он не сумел этого сделать потому, что сам имеет недостатки. Один недостаток, с моей точки зрения, является довольно крупным. Я раньше считал, что Спасский универсальный шахматист, такой, каким в свое время был Эмануил Ласкер. Однако этот матч, который он играл с очень сильным противником, показал, что у Спасского есть определенная «вкусовщина».
К чему же он стремится за доской? Спасский предпочитает играть в том стиле, в каком в свое время играл Александр Толуш. То-луш начал сотрудничать со Спасским, когда тому было 14 или 15 лет, и они в дальнейшем несколько лет работали вместе. У Толуша была слабая техника, но у него был замечательный самобытный стиль. У него не было настоящей школы, но когда можно было создать на доске «заваруху», когда все фигуры начинали играть, он ловко захватывал инициативу и артистически проводил атаку.
И Спасский это тоже делает хорошо. И когда ему очень важно выиграть, он прибегает к такому стилю игры. Так было в его известной партии с Фишером на Олимпиаде в Зигене в 1970 году. Спасский убедительно ее выиграл. И вот когда Спасский получал перевес в партиях второй части матча с Фишером, он вместо того, чтобы продолжать накапливать преимущество, начинал играть по Толушу,
5 № 3446
129
то есть вскрывал игру, стремился оживить фигуры. В этом состояла его ошибка.
Нечто похожее было у меня в свое время в матчах с Талем. В первом матче Таль играл очень хитро. Он стремился, чтобы фигуры носились по всей доске. В этом случае все время приходится считать варианты, а он в те годы делал это лучше всех, так же, как сейчас Фишер. Таль шел на открытую фигурную игру, даже давая партнеру перевес. Я же считал, что надо играть по позиции, был так «воспитан». Раз нужно вскрыть игру, чтобы получить перевес, значит, нужно ее вскрывать. А Таль в возникавших позициях делал со мной что хотел, потому что я считал варианты хуже, чем он. А в матч-ре-ванше я продемонстрировал тот же метод, который применил со мной Таль в 1960 году. Я шел на закрытые позиции, которые заведомо оказывались несколько худшими для меня. Таль от них не отказывался, но они были ему не по душе, он их играл не лучшим образом, и я добивался успеха.
И вот Спасскому в партиях с Фишером также не следовало идти на открытую игру, когда еще не все было ясно. Конечно, когда уже все проясняется и перевес становится очевидным, тогда и рядовой мастер может выиграть такую позицию. Но Спасский вскрывал игру преждевременно, и это давало возможность Фишеру выйти сухим из воды.
Если бы Спасский обладал более универсальным стилем, тогда, может быть, Фишеру и не удалось бы ускользнуть.
После матча американцы и президент ФИДЕ Макс Эйве делали странные, казалось бы, вещи. Они хлопотали о матч-реванше. Фишер был в принципе согласен. Спасский, видимо, тоже, и Эйве считал, что матч-реванш должен состояться. Американцы тоже так полагали, а нефтяной король Хант предлагал еще больший призовой фонд, если матч состоится в Техасе. Эйве даже сделал заявление, что он не понимает, почему советская шахматная организация не предлагает проведения реванша.
Правда, сам Эйве на последнем конгрессе ФИДЕ не ставил перед делегатами подобного вопроса. Он, видимо, знал их настроение и понимал, что если этот вопрос возникнет, то делегаты предложат изменить правила розыгрыша первенства мира, а Эйве пока этого не хотел. Он был готов решить вопрос только о данном матче. Для чего же нужен этот матч-реванш?
Я уже указывал, как советские шахматисты завоевали первенство мира и как они должны его отвоевывать. У американцев нет такого выгодного положения. У них один Фишер. И хотя он является шахматистом исключительным, его человеческие качества таковы, что завоеванное американцами первенство мира не является достаточно надежным. Фишер ненадежен потому, что он может не явиться на матч, уехать с соревнования, отказаться от игры. Поэтому для них в будущем важно иметь матч-реванш в резерве. Уедет Фишер с матча — может быть, не уедет с матч-реванша? Но если они пока к этому только стремятся, то им удалось уже добиться другого, не менее важного для себя нововведения, о чем и пойдет речь далее.
130
Мне кажется, что наш делегат, наша федерация и наши гроссмейстеры, к сожалению, действовали недостаточно решительно. И положение сейчас осложнилось.
Что же произошло?
В 1949 году, когда первый раз были приняты правила соревнований на первенство мира, претендент отбирался в матч-турнире. Матч-турнир состоял из 20 партий — это примерно максимум того, на что способен шахматист, если он играет в полную силу. Если сократить число партий, то возможен случайный результат; если увеличить — скажется утомление, и победит не сильнейший, а более выносливый. Потом была введена матчевая система отбора претендентов. Там нужно было сыграть 32 партии. Это очень тяжело, это три отдельных соревнования. Спасский, когда прошел эти отборы дважды, заявил, что третий раз он этим «заниматься» не будет. Теперь же, если он захочет бороться, ему нужно сыграть уже не 32, а может быть, даже 60 партий (!): четвертьфинальный матч — 16 партий, полуфинальный — 20 и финальный — 24 партии. Если даже к матчу с Фишером пробьется наиболее талантливый (что сейчас сомнительно, скорее это будет наиболее выносливый), то, вероятно, после этого соревнования претендентов его нужно будет положить в больницу. Таким образом, к матчу с Фишером пробиться сейчас очень тяжело. Эту систему надо аннулировать. Надо вернуться к тому, что было раньше. 32 партии — это максимум возможного!
Таким образом, борьба идет не только шахматная, она и «организационная», и, по моему мнению, обязанность Советской шахматной федерации состоит в том, чтобы обеспечить такие формы соревнования, при которых мог бы сказаться талант претендента.
И, наконец, несколько слов о профессиональной стороне дела. Известно, что и творческая сторона, и материальная весьма важны и взаимосвязаны. Но материальная сторона должна лишь способствовать творчеству, обеспечивать высокие творческие достижения. Если же на первом месте оказываются деньги, а творческая сторона начинает играть второстепенную роль, обеспечивая только материальную сторону, то дело сводится к ремесленничеству. Шахматы такого не прощают. Наши молодые мастера должны помнить, что главное в шахматах — это борьба за доской, творчество.
Вот этот дух мы должны воскресить. Тогда у нас дело пойдет лучше. Ну а молодых шахматистов у нас сейчас довольно много. Не случайно наши студенты отлично играют в командном первенстве мира. Кроме Анатолия Карпова у нас есть и другие имена, целый ряд талантливых мастеров.
Вот, на мой взгляд, то, что произошло в Рейкьявике и что нам теперь нужно делать, чтобы вернуть звание чемпиона мира по шахматам.
5*
131
Счастье помогает сильным
Кто будет играть матч с Фишером? Ответ на этот вопрос должны были дать отборочные соревнования ФИДЕ. Претендовали многие, но лишь шестеро гроссмейстеров реально боролись за это право: Спасский и Петросян (по прошлым заслугам), Карпов, Корчной, Полугаевский и Портиш (по межзональным турнирам).
И вот финальный матч претендентов Карпов — Корчной. Когда на лекциях меня спрашивали, чем кончится матч, я неизменно отвечал — не для того Карпов выигрывал у Полугаевского и Спасского, чтобы проиграть Корчному... Но это было лишь предположением, посмотрим, что получилось в действительности.
Корчной на старте явно недооценивал своего молодого противника: рискованная игра во 2-й и 6-й партиях стоила ему двух поражений. Также выяснилось, что он неверно распределяет силы и время в течение партии. Так, на исходе 5-го часа игры в 5-й партии Корчной упустил простой выигрыш. Аналогичная картина была в 11-й и 13-й партиях.
При счете 2 : 0 Карпов решил ждать благоприятного случая и проявлять осторожность. Тактика эта не нова: в матч-реванше 1958 года со Смысловым при перевесе в три очка я также и не без успеха применил этот метод. Но молодой гроссмейстер избрал белыми чересчур прямолинейный путь: многократное повторение варианта Тарраша во французской защите привело к серии бесцветных ничьих, и Корчной себя почувствовал черными в относительной безопасности.
Эти ничьи имели еще одну негативную сторону — у Карпов; нарушилось творческое состояние, он сам стал упускать выгодные продолжения (13-я партия), иногда азартничал, самое важное качество его спортивного характера — чувство опасности — сталс притупляться. В 15-й партии он допускает очевидный просмотр — Корчной проходит мимо этой возможности, он еще верит, что его молодой противник очевидных ошибок не делает.
В 17-й партии ничейная тактика Карпова приносит в равной позиции свои плоды. Корчной неосторожно играет на выигрыш, грубо ошибается, и счет становится 3 : 0.
Казалось бы, все кончено. Но если в начале матча Корчной недооценил Карпова, то теперь они переменились ролями. Небрежный анализ неоконченной 19-й партии заставил Карпова капитулировать — 3 : 1.
Многие специалисты оценивают Карпова как рационалиста, на редкость хладнокровного бойца, чуждого каких-либо эмоций п т. п. Теперь можно утверждать обратное: Карпов эмоционален, как многие люди, но хорошо владеет и управляет собой, поэтому и создается ошибочное впечатление. На сей раз он потерял самообладание, и в 21-й партии Корчной (после очевидного промаха противника) добивается быстрой победы.
«Советский спорт», 1974, 28 ноября.
132
Корчной завоевал два очка, но одновременно вновь заставил партнера себя уважать, и к Карпову вернулось его чувство опасности. Если в дебюте во время 22-й партии Карпов еще нервничал, то в дальнейшем и до конца матча он играл столь искусно, что невольно казалось, будто играл сам... Капабланка. Корчной ничего не мог добиться в этих последних трех партиях.
С творческой стороны партии матча несколько разочаровывают. Создается впечатление, что оба участника (и особенно Карпов) устали. Упорное стремление (и без особого успеха) белыми повторять дебютные варианты не свидетельствует об удачной теоретической подготовке. Вообще в матче защита оказалась сильнее нападения.
Известно, что советским гроссмейстерам трудно попасть в межзональный турнир — надо пройти отбор в зоне (чемпионате СССР) — нелегкая задача! А Карпов «ухитрился» попасть в межзональный как чемпион мира среди юношей. Первый отборочный матч он играет с Полугаевским — турнирным, но не матчевым бойцом — и побеждает — 3:0. Затем испытание в матче со Спасским. Разве не «повезло» игравшему с большим подъемом Карпову, что Спасский уже не тот, что прежде (до Рейкьявика), что он не был готов ни технически, ни психологически к настоящей борьбе? И, наконец, матч с Корчным. Хорошо известны его бойцовские качества. Но разве не известен миру и спортивный недостаток Корчного — терпеть неудачу в решительный момент? (В этом отношении, пожалуй, лишь Керес может быть ему «достойным» компаньоном.)
Вспомним, однако, что счастье помогает сильным! Хотя опытный Корчной интереснее составлял план в партии, нежели его молодой противник, но в счете вариантов, в умении создавать безопасные позиции, в создании доминации на доске (лишая противника активных возможностей) перевес был на стороне Карпова.
Однако в тяжелой борьбе стали очевидными и недостаточная физическая подготовленность Карпова, и его тенденция к самоуспокоенности, и, наконец, отсутствие «собственной» достаточно разносторонней теории начал, необходимой в наши дни каждому подлинно крупному шахматисту.
Чтобы создать такую теорию, нужно стать исследователем, надо работать. Некоторые гроссмейстеры утверждают, что они работают, но так ли это? Еще в 1939 году я доказывал, что искусным аналитиком может стать лишь тот, кто (хотя бы частично) свои анализы публикует, чтобы верность их была оценена другими аналитиками. И наоборот: кто анализы не публикует, тот вряд ли это дело осилит, станет мастером анализа. Если Карпов хочет стать подлинным исследователем, и у него другого пути нет!
Карпов, несомненно, обладает сильной программой самообучения, и есть надежда, что через несколько месяцев, когда должен начаться его матч с Фишером, Карпов предстанет в обновленном виде перед шахматным миром. Если это с претендентом произойдет, задача чемпиона будет нелегкой.
Но будет ли играть Фишер?
133
Пока шахматисты не получат возможность его повидать и побеседовать с ним непосредственно, о планах Фишера ничего определенного сказать нельзя. В октябре я спросил у президента Эйве: «Скажите, профессор, можно ли будет когда-либо «потрогать» чемпиона?» — и для иллюстрации я потрогал рукав президентского пиджака. «Да, да»,— ответил мой собеседник, несколько раз утвердительно кивая головой.
Но когда это произойдет? Пока «шахматный король» существует в условиях строгой изоляции от шахматного мира. Беспокойство вызывает, однако, не только этот факт, а вообще все то, что связано ныне с матчем за мировое первенство.
Что нужно для правильного проведения матча с шахматной точки зрения? Как оценить эту «правильность»? По совпадению признаков матч должен быть проведен в нейтральной стране, в доброжелательном окружении, в хорошее время года и в местности с хорошим климатом, в зале с хорошей вентиляцией и тому подобное. В матче должно быть сыграно около 20 партий — большее число партий с полным напряжением мастер сыграть не в состоянии. Наконец, творческий труд участников должен быть вознагражден, но призы должны быть под силу хотя бы одному национальному шахматному союзу из числа тех, которые претендуют на организацию матча при непременном выполнении всех упомянутых условий.
С 1971 года все это было отброшено в сторону. Во главу угла были поставлены деньги и только деньги. С помощью закрытого аукциона матч продавался с молотка. Так, Исландия «купила» этот матч. Но позволительно спросить: откуда у малочисленного Исландского шахматного союза взялась столь большая сумма? Неужели английский банкир увеличил эту сумму вдвое лишь из любопытства — ему, видите ли, хотелось знать, приедет ли в этом случае Фишер в Рейкьявик!
Но это было, и тут ничего не изменишь. А что же предполагается ныне? Рейкьявик в «расширенном» масштабе: снова закрытый аукцион, опять деньги, еще большие деньги и только деньги...
Наконец, о регламенте соревнования. Эти правила проведения соревнований на первенство мира должны быть конституцией международной шахматной жизни. Ранее они такой конституцией и являлись. Нынешний президент сетует на беспорядок в этом вопросе, но позволительно спросить: разве не при новом руководстве этот беспорядок возник? Не пора ли понять, что конституция всемирного шахматного государства должна быть устойчивой и не должна меняться в зависимости от того, кто завоевал шахматный престол?
Справедливые правила должны быть установлены, и надолго. Талантливый мастер должен быть уверен, что путь к первенству мира ему открыт. В этом заинтересованы все ценители шахмат, весь шахматный мир.
134
О претендентах
После войны советские шахматисты продемонстрировали свое явное превосходство в мире шахмат. Это произошло прежде всего потому, что у нас тогда превалировало исследовательское направление.
Можно отметить, что первым крупным исследователем шахмат (но не их практической стороны), несомненно, был Вильгельм Стейниц. Эмануил Ласкер также был исследователем, но он изучал не шахматы как таковые, а их практическую сторону, и прежде всего своих партнеров. Себя Ласкер не изучал. Ему было все равно, что играть. Ласкер создавал на доске такие позиции, которые были трудными, малоприемлемыми для его противников. Интересно, что Шлехтер был таким же универсальным шахматистом, как и сам Ласкер (но слабее), и поэтому чемпиону мира было трудно вскрыть в их матче специфические слабости своего партнера.
Глубоким исследователем шахмат был и Александр Алехин. Из советских шахматистов следует отметить в первую очередь Рау-зера, Болеславского, Кереса, Фурмана, Геллера... А когда есть исследователи, то многие другие шахматисты вынуждены тянуться за ними, упорно работать над шахматами — иначе практических успехов не добиться.
Но с того момента, как чемпионом мира стал Петросян, а затем и Спасский, наши ведущие шахматисты начали отходить от исследовательского направления, превращаясь в шахматных практиков.
Можно надеяться, что советские мастера возвратятся к исследовательской работе и снова пойдут вперед.
Прошу отнестись критически к моим высказываниям, ведь известно, что пожилые люди обычно считают, будто раньше все было лучше...
Сейчас любители шахмат с нетерпением ждут окончания матчей претендентов. Всех занимает вопрос: кто же завоюет право встретиться с чемпионом мира Анатолием Карповым?
К сожалению, эти матчи связаны с не самым интересным периодом в нашей и мировой шахматной жизни. Давайте оглянемся назад и посмотрим, как обстояли дела на шахматном Олимпе, скажем, в 1960 году. Тогда чемпиону мира было около 50 лет, а претендентами на это звание являлись сравнительно молодые Таль, Спасский, Геллер, Петросян, Штейн. Сейчас чемпион молодой, ему нет и 30 лет, а главные претенденты все в возрасте, все они давно миновали то счастливое время, когда показывают лучшие результаты. Очевидно, что если шахматист не стал чемпионом мира до 40 лет, то он им уже не станет. Из молодых в соревнование претендентов попали только двое — Адорьян и Хюбнер. Но это исключение только подтверждает сказанное.
Если бы все можно было точно предсказать, то не нужно было бы и проводить отборочные матчи. К тому же многие претенденты в пос-
«64», 1980, № 6.
135
ледних турнирах выступали неудачно, и это осложняет любые прогнозы и делает результаты предстоящих матчей неопределенными.
В матче Таль — Полугаевский ситуация видится далеко не ясной, хотя у Таля было подряд три замечательных успеха (чемпионат СССР 1978 года, международный турнир в Монреале и межзональный турнир), затем последовала такая неудача, какой в его жизни еще не было. Таль находился на последнем чемпионате СССР в Минске в очень плохой форме, проигрывая порой без борьбы. А какова сейчас его спортивная форма, как он себя чувствует — этого мы не знаем.
Что же касается Полугаевского — крупного гроссмейстера, обладающего отличным здоровьем,— то у него никогда не было таких выдающихся успехов, как у Таля, а претендентом он сумел стать лишь после того, как снизились результаты его конкурентов.
Неясным представляется и результат матча Корчной — Петросян. У Петросяна есть шансы на успех. Ему достаточно будет выиграть одну партию, и его противник окажется в нелегком положении — ничьи Петросян делать умеет!
О результате матча Спасский — Портиш можно только гадать. Венгерский гроссмейстер как шахматный специалист стоит выше своего соперника, хотя по таланту Спасский его превосходит. Если бы Портиш был хорошим практиком, я бы высказался за него. Однако у Портиша есть один серьезный недостаток, который он никак не может преодолеть. Он «умел» в любом соревновании в самый неподходящий момент неожиданно проиграть партию даже слабому шахматисту. И подобные срывы у него во время соревнования случаются почти всегда.
Спасский же в последнее время «отдалился» от своих шахматных друзей, от своей шахматной «альма-матер», и это ему может помешать. Полагаю, что в этом матче предстоит равная борьба.
Два молодых претендента встречаются между собой. Адорьян — крепкий шахматист, который часто согласен на ничью. Кстати, ничьи он умеет делать, а это важное качество в матчевой борьбе. Хюбнер — шахматист «горячий», много знающий. За последние годы он добился определенных успехов. Он вторично будет участвовать в претендентском цикле и делает на него ставку, заявляя: «Сейчас или никогда!» Его шансы, пожалуй, предпочтительнее.
Конечно, можно высказывать прогнозы, обсуждать, кто именно выиграет в претендентских матчах, но у Карпова никаких особых волнений быть не должно, кто бы ни победил. У Анатолия Карпова есть только один серьезный противник. Это... он сам! Только недооценка соперника может грозить Карпову неприятностями.
Можно вспомнить матч между Ласкером и Шлехтером, который состоялся в 1910 году. Это был самый непродолжительный матч в истории борьбы за мировое первенство: он проводился на большинство из 10 партий. Шлехтер явно уступал своему грозному противнику, однако Ласкер с трудом свел вничью этот матч, выиграв последнюю, 10-ю партию. Надеюсь, меня не обвинят в недостатке скромности, если скажу, что в 1937 году я, несомненно, превосходил
136
Левенфиша, хотя победить его в матче на первенство страны тоже не смог...
Я не раз уже отмечал, что шахматист не может играть в полную силу более двадцати партий. Это почувствовал и Карпов в первом матче с Корчным, когда он упустил свой большой перевес. То же самое произошло и на финише второго матча, в Багио. И все же Карпов выбрал этот же тяжелый регламент и в предстоящем матче на мировое первенство. Нынешний чемпион мира настолько верит в себя, в свою силу, что легко пошел на малоблагоприятный регламент!
Но если Карпов серьезно подготовится к предстоящему матчу, то все его болельщики могут быть спокойны за исход состязания.
Вопросы:
— Как вы оцениваете успехи Гарри Каспарова? Сможет ли он в ближайшем будущем составить конкуренцию Анатолию Карпову?
— Нелегко ответить однозначно, но надежда на появление очень крупного шахматиста есть. Пока молодому человеку не исполнилось 16 лет, трудно сказать, что сможет из него получиться. Но Гарику уже исполняется 17 лет, и он стал зрелым шахматистом. Теперь все зависит от него самого; будущее покажет. Он безукоризненно знает дебютную теорию, великолепно считает варианты, отлично играет эндшпиль. У него есть своя теория начал — он исследователь.
Когда шахматист комментирует партию, он нередко старается скрыть свои неточности и упущения. Каспаров так не поступает. Он стремится к истине, старается быть объективным. В карты Гарик не играет, не курит, не пьет вина. Девушки его активно атакуют, но пока он успешно «защищается»...
Гарик с сожалением рассказывал мне, что однажды он наблюдал, как наши гроссмейстеры в течение шести часов подряд (накануне ответственного выступления) играли... отнюдь не в шахматы. Значит, сам он будет относиться к шахматам иначе!
— Пишете ли вы продолжение книги «К достижению цели»?
— Написать воспоминания нетрудно, труднее их издать. Я старался рассказать, как создавалась советская шахматная школа; хотел, чтобы те несправедливости, с которыми мастера сталкивались раньше, не повторялись бы... Меня поддержал Центральный Комитет ВЛКСМ, чье издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу. Советской молодежи, на мой взгляд, полезно познакомиться с этой книгой, которая, к сожалению, вышла относительно небольшим тиражом.
Накануне больших событий
Уважаемые гости!
С некоторыми из вас я встречался раньше в ФРГ. Сейчас мне приятно приветствовать вас в Москве.
Хочу поделиться с вами (как я себе представляю), что было в шахматах прежде и что происходит ныне. Но должен вас предупре-
«64», 1982, № 13.
137
дить, что я нахожусь на положении бывшего шахматиста. Поэтому к моим словам нужно относиться с осторожностью.
Международную шахматную жизнь можно разделить на несколько периодов. Ранний охватывает время до 1851 года. Уже тогда выделялись выдающиеся шахматисты, такие, как Греко, Филидор, Лабурдоннэ, Стаунтон. 1851 год положил начало регулярному проведению международных турниров. Мы можем с большей определенностью утверждать, что в эти годы Андерсен и Морфи не имели себе равных в мире.
Однако настоящая борьба за мировое шахматное первенство началась только в 1886 году. Стейниц и Цукерторт подписали соглашение, согласно которому победитель в их матче будет провозглашен чемпионом мира. Стейниц взял верх и стал первым официальным чемпионом мира. Ему было тогда 50 лет. Но неофициальным шахматным «королем» он мог считаться и раньше.
С этого времени, за шесть десятилетий международной шахматной жизни, состоялось много матчей на мировое первенство, но правил их проведения не существовало. Поэтому часто чемпионы играли с противником, значительно уступавшим им в силе, не имевшим надежды выиграть матч, иными словами, не с самым достойным претендентом.
Радикальная перемена наступила в 1948 году, который открывает современный период. Шахматное первенство мира перешло под эгиду ФИДЕ. Чемпионы оказались в «трудном» положении. Им приходилось каждые три года играть матч с самым сильным претендентом.
Но это лишь формальная сторона шахматного первенства мира, есть и неформальный аспект. Почти вековая история сражений за титул чемпиона свидетельствует о том, что подлинная борьба, двигающая вперед развитие шахмат, развертывалась тогда, когда претендент был моложе чемпиона. Еще ни разу старший по возрасту претендент не побеждал чемпиона в матче, не сменял его на шахматном троне. (Понятно, что это не относится к матч-реваншам. Опыт эксчемпионов мира ставил их в особое положение.) А когда у чемпиона не находилось молодых претендентов, борьба за первенство становилась менее интересной. Такая ситуация трижды складывалась в истории шахмат.
Долгое время Эмануил Ласкер не имел достойных противников. Лишь лет через пятнадцать после завоевания Ласкером звания чемпиона выдвинулся молодой Рубинштейн. Но правил проведения матчей не существовало, матч между Ласкером и Рубинштейном так и не состоялся. Следующий соперник появился в лице Капабланки, которому Ласкер и проиграл матч в 1921 году.
Второй раз это повторилось с воцарением на шахматном троне Алехина. Примерно десятилетие у него тоже не было достойных претендентов. Правда, Алехин проиграл матч Эйве, но в этом, может быть, большая доля вины лежала на самом Алехине. Только на исходе 30-х годов Алехин, вернувший себе звание чемпиона, 138
встретил конкуренцию со стороны молодых, сильных шахматистов. Война помешала проведению нового матча.
Однако в послевоенные годы для шахмат наступила счастливая пора. Каждые три года ФИДЕ организовывала матчи на первенство мира, причем всякий раз претендент был моложе чемпиона. Это была настоящая борьба за первенство, именно такая, которая способствует развитию шахмат, их творческому прогрессу.
Затем неожиданно произошла катастрофа. Шахматный мир потерял молодого Фишера. Раньше времени утратили свою мощь такие бойцы, как Таль и Спасский. И когда молодой Карпов стал чемпионом, в третий раз повторилось то положение в истории шахмат, что у чемпиона не оказывалось сильного молодого претендента. Хотя матчи Карпова с Корчным вызывали большой интерес, но, может быть, этот интерес носил и нешахматный характер. Корчной, который был старше Карпова на 20 лет, не имел реальных шансов стать чемпионом мира.
И вот ныне, видимо, снова наступает хороший период. Карпов постепенно взрослел — недавно ему исполнился 31 год. Подрастают сильные молодые соперники. Среди них прежде всего надо отметить Гарри Каспарова.
Через несколько лет они, возможно, встретятся в матче на первенство мира. Это будет не только состязание молодого претендента с заслуженным чемпионом. Сойдутся два разных по стилю и пониманию шахмат противника.
Карпов является представителем практицизма в шахматах. К этому же направлению принадлежал Капабланка, его придерживались и продолжают придерживаться Петросян, Спасский. Так что ничего зазорного в этом направлении нет, «стыдиться» быть представителем практицизма в шахматах не приходится. Но выгоднее в шахматах быть исследователем, выгоднее с практической точки зрения. Ведь при равенстве талантов исследователь-аналитик знает и себя, и партнера. Практик не может так подготовиться к борьбе, как аналитик.
Каспаров уже сейчас подает надежды как исследователь — не каждому это дано: для этого нужен специфический талант. Еще когда он был маленьким, он делал хорошие и глубокие анализы. В отличие от Карпова Каспаров не наделен врожденным позиционным пониманием. Между тем у юного Карпова это качество уже было. Карпов, вероятно, является самым тонким позиционным шахматистом последних лет. Но поскольку Каспаров уже сейчас является неплохим исследователем, он может быстро освоить и позиционную технику.
Минувшей осенью на турнире в голландском городе Тилбурге Каспаров выступил неудачно именно из-за позиционных промахов. Прошло всего несколько месяцев, и на крупном международном состязании в Бугойно (Югославия) Каспарову удалось создать тонкую позиционную партию против Петросяна. Хотя Петросян славится своим позиционным пониманием, в данной партии он уже в дебюте попал в трудное положение. Простыми ходами, не прибегая ни
139
к комбинациям, ни к позиционным жертвам, Каспаров примерно к 15-му ходу поставил своего именитого противника в безвыходное положение.
Капитуляция произошла уже на 24-м ходу, после всего лишь трех часов игры. Как мне передавали, Каспаров заявил, что это лучшая партия в его жизни. Это, конечно, не так. Каспаров имеет на своем счету гораздо более интересные партии. Но поединок с Петросяном для него действительно особенно важен тем, что он провел его как настоящий мастер позиционной игры.
Если прежде я считал, что Каспаров сможет стать соперником Карпова в матче не ранее следующего цикла, то после Бугойно склонен допустить, что это, возможно, случится раньше.
Во всем остальном качества игры Каспарова удивительны. Пожалуй, впервые после Алехина мы видим шахматиста такого же стиля. В последние годы Алехин не очень хорошо играл позиционно. Но он был исследователем и освоил позиционную технику. Алехин обладал феноменальным комбинационным зрением. Такое же комбинационное понимание у Каспарова.
Год назад в Москве проходил международный турнир «шахматных звезд». Во встрече с Тимманом Каспаров черными оказался в тяжелом положении.
В этот момент он сделал ошеломляющий ход: подставил коня под удар сразу двух неприятельских пешек! 17. . .Kd5. И этот ход
позволил Каспарову добиться ничьей: 18. ed cd 19. Л : d5 С : d5 20. К : d5 Феб 21. Фа7 Ла8 22. ФЬ7 ЛаЬ8 23. Фа7 Ла8 24. ФЬ7. Полагаю, что в наши дни никому, кроме Каспарова, такой ход не пришел бы в голову.
И все же положение Каспарова в матче с Карповым, если такое единоборство действительно состоится, будет трудным. Дело в том, что Карпов обладает уникальной способностью создавать на доске доминацию. Чемпион мира играет так, что его фигуры неуязвимы для неприятельского нападения, в то время как они сами могут нападать на фигуры противника. Если не преодолеть эту тенденцию, не подобрать ключ к тем построениям, к каким стремится Карпов, то его превзойти невозможно.
Поэтому нельзя категорически утверждать, что Каспарову удастся сделать то же, что удалось в 1927 году Алехину в матче против Капабланки, который считался тогда непобедимым. Как говорится, поживем — увидим.
Но в любом случае мы находимся на пороге интереснейших шахматных событий.
В заключение хочу поблагодарить за внимание всех присутствующих терпеливых слушателей и вновь оговориться, что к моим словам следует относиться с осторожностью.
Вопросы:
140
На сессии «Школы Ботвинника» (Подольск, 1976). В первом ряду второй слева — будущий чемпион мира Г. Каспаров
— Вы были пятикратным чемпионом мира. Чем вы объясняете это достижение?
— Вероятно, я был неплохим практиком и вместе с тем хорошим исследователем. Поэтому, когда я выходил на старт нового состязания, я был не тем, кем меня рассчитывал увидеть противник. Некоторые мои шахматные качества оказывались для него неожиданными. Я играл иначе, чем прежде. Именно поэтому мне удалось выиграть два матч-реванша. Из проигрыша первого матча я черпал богатый материал для изучения самого себя и партнера. Партнер в матч-реванше оставался тем же, что и в первом единоборстве. А я оказывался иным.
— Ваше мнение о Псахисе, Хюбнере, Тиммане?
— Лев Псахис, несомненно, обладает большим шахматным талантом. В юные годы нервная система у него была несколько возбужденной. Сейчас ему уже 23года, ион собой хорошо управляет. В шахматах Псахис — способный и хитрый практик. По своему пониманию шахмат он близок к Спасскому: хорошо играет любые позиции, является шахматистом универсального стиля. Псахис тонко чувствует психологию противника. На последнем чемпионате СССР, проходившем во Фрунзе, он четыре раза предлагал своим противникам ничью на 10-м ходу. Эти четыре партии принесли ему Зх/2 очка. Он знал, кому предлагать ничью. Выбор падал на шахматных «петухов». В их число попал и Каспаров. Но сейчас Псахису предстоит серьезное испытание в межзональном турнире. Возможно, он попадет в число претендентов. У него большой запас энергии. Поэтому Псахис хорошо играет на пятом часу и на финише турнира.
141
Роберт Хюбнер — впечатлительный человек. Когда у него на доске все идет гладко, он ведет бой с большой силой. Когда же игра не ладится, пропадает настроение. Отсюда — отсутствие устойчивых результатов. Но отдельные соревнования Хюбнер проводит превосходно.
То же самое можно сказать об Яне Тиммане. Несколько месяцев назад на турнире в Буэнос-Айресе он выиграл восемь партий подряд. А в Бугойно Тимман выступил неудачно.
Первоклассный шахматист должен не просто хорошо играть, но всегда хорошо играть. Гроссмейстер Е. Геллер как-то верно подметил, что неудачи в выступлениях шахматиста свидетельствуют не только об отсутствии настроения, но и о недостаточной технике, а стало быть, некоторых пробелах в изучении шахмат.
Назову в этой связи еще Найджела Шорта. Ему всего 17 лет, он, несомненно, талантлив, иногда его партии доставляют истинное удовольствие. Но от английских мастеров я слышал, что Шорт почти не занимается шахматами, уделяет им каких-нибудь два часа в неделю. Удивительно ли, что на недавнем турнире в Лондоне Шорт проиграл много партий, а в итоге занял последнее место!
— Расскажите, пожалуйста, о воспитании молодой смены.
— У нас создана и действует хорошая система поиска юных шахматных дарований. Они проходят обучение в Домах и Дворцах пионеров. Регулярно проводятся всесоюзные состязания для девочек и девушек, мальчиков и юношей. На них можно окончательно определить способности шахматистов. Так вырос Карпов. Так воспитывался Каспаров. Я рос иначе. В 20-е годы не существовало подобных условий. Мне в пору моего малолетства пришлось сразу начать играть в соревнованиях взрослых. Может быть, поэтому я «преждевременно» состарился.
В мою шахматную школу приходили ученики с 10-летнего возраста, а достигнув 17, покидали ее. Каспаров тоже поступил в десять; когда ему исполнилось 15, школа, к сожалению, прекратила свое существование. Но мы с ним продолжали встречаться «неофициально». А сейчас не я его должен учить, а он меня. (Учтите, что я всегда говорю правду.)
— Но как определить у юного шахматиста наличие таланта?
— Действительно, это трудно формализовать. Но когда с удивлением смотришь на игру молодого шахматиста, то это примета истинного таланта. Одна из возможностей проверки — решение этюдов. Их превосходно решал в свои молодые годы Карпов. Мне рассказывал известный грузинский шахматный композитор Гиа Надареи-швили, что как-то он составил трудный этюд и показал его Каспарову. Тот сразу нашел решение.
Но одного шахматного таланта мало для успеха. Надо еще иметь крепкое здоровье, сильную нервную систему, спортивный характер, изучать шахматы.
Когда эти четыре условия налицо, можно смело играть матч на первенство мира.
142
Три межзональных
Через три года будет отмечаться столетие борьбы за титул чемпиона мира. И до 1886 года можно было считать сильнейшими таких мастеров, как Греко, Филидор, Лабурдоннэ, Стаунтон, Андерсен, Морфи. Но лишь в 1886 году Стейниц и Цукерторт подписали формальное соглашение о том, что победитель в их матче будет провозглашен чемпионом мира. К тому времени превосходство Стейница — основоположника позиционной игры — было очевидным. Он победил и стал официальным чемпионом.
С тех пор утекло немало воды, но никогда в матче на мировое первенство не побеждал претендент, если он был старше чемпиона. В этом есть своя логика — лишь когда чемпион слабеет, а более молодой претендент несет с собой новые творческие идеи и должны происходить перемены на шахматном Олимпе.
В такие хорошие периоды шахматы процветают и в спортивном, и в творческом отношении. Бывали и менее удачные времена. Так, 26-летний Ласкер после выигрыша матча у Стейница много лет не находил себе более молодого и достойного противника. В такой же ситуации оказался и Алехин после победы над Капабланкой. И, наконец, до последнего времени в этом же положении пребывает и 12-й чемпион мира Карпов.
Это проявляется не только в снижении интереса к наиболее важному соревнованию — матчу на первенство мира, но отражается и на уровне творчества самого чемпиона. Думается, что отсутствие достойных противников не способствует продвижению А. Карпова в познании шахмат. Представляется, что вершиной его деятельности как шахматиста по-прежнему является выигрыш отборочного матча у Б. Спасского в 1974 году, соревнования, в котором Карпов продемонстрировал единство практической силы и подлинного служения шахматному искусству. После этого нынешнему чемпиону в матчах на первенство мира дважды противостоял претендент, что на 20 лет старше...
Такое положение не может продолжаться вечно. Итоги трех межзональных турниров, где были отобраны 6 кандидатов на матч с чемпионом, и следует расценивать исходя из этой перспективы. Но прежде чем обсуждать итоги, оценим регламент этих соревнований, в которых отбирается противник чемпиона.
Трехступенчатая система была утверждена летом 1949 года на конгрессе ФИДЕ в Париже: зональные турниры, межзональный, соревнование кандидатов на матч с чемпионом. Трехступенчатость сохранилась и треть века спустя * *, но в остальном... Вместо одного межзонального турнира теперь ФИДЕ проводит три — общее число участников увеличилось вдвое, что, естественно, способствует проникновению в турниры мастеров, которым там и делать нечего. Если в единственном межзональном надо было войти в шестерку призеров, то при трех межзональных — в двойку, что неизмеримо повышает
Публикуется впервые.
* А к 1985 году уже начала действовать четырехступенчатая система.
143
элемент случайности (так же, как и наличие относительно слабых участников).
Проведение матчей претендентов (четвертьфинальных, полуфинальных и финального) также вызывает большие сомнения — при этой системе выбор противников связан с жеребьевкой, то есть является в какой-то мере случайным. Матч-турнир при шести участниках в 4 круга (как это было предусмотрено правилами 1949 года) представляется более справедливым методом отбора сильнейшего претендента. Говорят, что в этом случае участники от одной страны могут «подыгрывать» друг другу. Но не менее успешно могут договариваться шахматисты разных стран! Думается, что за матчи гроссмейстеры высказываются отчасти и из меркантильных соображений — призов там можно получить побольше...
Однако борьба за звание чемпиона столь важна для развития шахмат, что здесь надо исходить из интересов мирового сообщества. Формула трехступенчатых отборочных соревнований должна гласить: в зональных турнирах играют лишь те, кто по силе имеет реальные возможности войти в межзональный турнир, где, в свою очередь, каждый участник по силе может надеяться стать кандидатом на матч с чемпионом, а среди кандидатов должны быть лишь те, кто близок к завоеванию первенства мира.
Пока шахматный мир далек от этого...
Перечислим победителей межзональных турниров: Рибли и Смыслов (Лас-Пальмас), Портиш и Торре (Толука), Каспаров и Белявский (Москва). Прибавим к ним участников финального матча претендентов предыдущего цикла Корчного и Хюбнера и получим имена всех восьми кандидатов на матч с Карповым.
Последние годы проводятся так называемые супертурниры, где наряду с мастерами, менее популярными, неизменно участвуют такие знаменитости, как Спасский, Таль, Петросян, Ларсен, Портиш, Тимман, Андерссон, и др. Из всей этой когорты гроссмейстеров в претенденты через межзональные турниры пробился один Портиш. Такую групповую неудачу одними случайными причинами объяснить нельзя. Видимо, здесь есть более глубокие основания.
Но все ли восемь нынешних претендентов могут рассчитывать на завоевание мирового первенства? Вряд ли. Четверо из них не являются новичками в этих соревнованиях, но лишь один был чемпионом мира — Смыслов. Он вернулся в шеренгу претендентов после 18-летнего перерыва. С одной стороны, следует восхищаться шахматным бойцом, которому пошел седьмой десяток, но, с другой стороны, не свидетельствует ли это о некотором общем снижении уровня игры сильнейших шахматистов мира? Остальные трое — Корчной, Портиш и Хюбнер — являются ветеранами этих соревнований, но чемпионами они не были и, по-видимому, не станут.
Новичков тоже четверо: трем — Белявскому, Рибли и Торре — около тридцати лет, Каспарову скоро минет двадцать. Если судить по прежним турнирным успехам, то вряд ли Рибли и Торре могут надеяться на завоевание первенства. Белявский — «темная лошадка», но Каспаров...
144
Гарри Каспаров за последнее десятилетие является первым участником этих соревнований, на которого можно смотреть как на достойного противника чемпиона. Суть дела не только в том, что его коэффициент Эло почти такой же, как у А. Карпова, и не только в том, что у него почти нет неуспехов, а в содержании его игры. Каспаров напоминает по стилю игры Алехина: та же острота комбинационного зрения, то же недостаточное позиционное понимание (как у молодого Алехина), такое же неукротимое стремление к аналитической работе, такие же впечатлительность, но одновременно и настойчивость. Ему еще многое надо познавать в шахматах, но он многое уже познал. Показательны в этом отношении две его партии из московского турнира с Гарсиа и Георгиу: в обеих партиях Каспаров играл белыми. В первой партии создалась относительно спокойная и закрытая стандартная позиция — Гарсиа продемонстрировал, что он лучше ее понимает; здесь Каспаров не выдержал позиционного экзамена, и в итоге — ничья. Георгиу вскрыл игру, принял жертву пешки, передал инициативу партнеру и был разгромлен в несколько ходов!
Огонь и воду Каспаров пройдет невредимым. А не закружится ли у него голова от трубных звуков? Будем надеяться, что медные трубы не принесут ему вреда. Он явно становится исследователем в области шахмат; это должно помочь ему оценивать себя объективно.
Исследователем в шахматах выгодно быть с практической точки зрения. Когда мастер хорошо подготовлен, хорошо знает и себя, и своего партнера, когда шахматный боец может проявлять сильные стороны своего таланта и прикрывать слабые, используя одновременно слабости партнера и избегая позиций, в которых партнер силен, это при равенстве талантов всегда дает мастеру-исследователю перевес над мастером-практиком. Исследователя от практика всегда легко отличить: тот, кто публикует свои анализы (разумеется, не дебютные, а относящиеся к эндшпилю или миттельшпилю), чтобы убедиться в их качественности, кто имеет мало помощников, тот несомненно исследователь.
И шахматный век исследователя обычно лет на десять продолжительнее века практика.
Не секрет, что если ранее исследовательское направление превалировало в советской шахматной школе (и это явилось основой успехов наших мастеров), то за последние лет двадцать восторжествовало направление практицизма. Надо полагать, что это и привело к некоторому снижению практических успехов — не поэтому ли мы видим только трех советских представителей в соревнованиях претендентов? Ранее так не бывало.
Чемпион мира А. Карпов неоднократно заявлял, что исследовательское направление устарело и ныне единственный способ совершенствования — практическая игра, участие в турнирах без устали. Конечно, не всякий хочет заниматься исследовательской работой (дело нелегкое, к нему надо привыкнуть в юности); не поэтому ли «зелен виноград»?
Возможное противоборство между Карповым и Каспаровым
145
явится, по-видимому, противоборством между двумя направлениями в шахматном искусстве. Есть ли надежды у молодого гроссмейстера оказаться достойным соперником чемпиона?
Следует учитывать, что практическая сила А. Карпова весьма велика. Она базируется на тончайшем (и в известной мере врожденном) понимании позиции. Если Петросян в свои лучшие годы ставил фигуры так, что они оказывались неуязвимыми для противника (иногда это приводило к скучной игре), то Карпов это делает не хуже, но его фигуры, оставаясь неуязвимыми, одновременно являются грозными для фигур неприятельских (здесь скучать приходится реже). Нельзя победить Карпова, не постигнув высот позиционной техники. В этом отношении Каспарову работать и работать...
Трудно предсказать, как завершится нынешний трехлетний цикл борьбы за мировое первенство. Но если не теперь, то в перспективе состязание между Карповым и Каспаровым обогатит шахматное искусство.
Быть может, в предсказатели я и не гожусь. В 1972 году на страницах «Юности» автор этих строк написал, что ближайшее десятилетие за шахматный Олимп будут соревноваться двое — Спасский и Фишер. Увы, ни тот, ни другой после их матча в Рейкьявике в борьбе за первенство мира не участвовали. Неужели я обманул читателей и на сей раз?
О турнирах и матчах
Еще в 12-летнем возрасте я пытался серьезно изучать шахматы. Читал все, что удавалось прочесть, и старался перенимать опыт у других, а также анализировал свой собственный.
И десять лет спустя я следовал в том же направлении, но пошел дальше: именно в это время начал подлинно исследовательскую работу в шахматах. Уместно заметить, что среди советских мастеров у меня нашлись последователи и товарищи по работе.
В статье «О технике позиционной игры» проанализированы недостатки в игре советских мастеров, недостатки, которые препятствовали продвижению наших мастеров к шахматному Олимпу.
На мой взгляд, все это привело примерно через 15 лет к завоеванию советскими шахматистами первенства мира. Матч-турнир 1941 года и продемонстрировал готовность к выполнению этой задачи, но решение ее задержала вторая мировая война. Дальнейшие события показали, что это соревнование явилось генеральной репетицией к матч-турниру на первенство мира, который состоялся уже после войны, в 1948 году. Об этой «генеральной репетиции» и повествует статья «За абсолютное первенство страны».
О том, как было завоевано первенство мира, читатель может прочесть в воспоминаниях («К достижению цели»).
Из семи матчей на первенство, которые мне пришлось сыграть (кроме матч-турнира 1948 года), здесь рассказывается о трех: 1954, 1958 и 1963 годов. В этих статьях отражены как творческие моменты, судейские «происшествия», так и вопросы организации.
Особо следует отметить послесловие к книге Г. Голомбека «Чемпионат мира по шахматам, 1957». Я написал подобное резюме и к другой книге того же автора о матче 1960 года. Оба эти матча я проиграл. Голомбек предоставлял возможность победителям матчей Смыслову и Талю писать предисловия, а мне — послесловия. Эти предисловия были похожи как две капли воды: чемпионы демонстрировали уверенность в том, что они будут долго восседать на шахматном троне. Из приведенного здесь послесловия ясно видно, что я оказался более проницательным.
В статье «Почему я проиграл матч», относящейся к матчу 1963 года с Петросяном, видимо, достаточно объективно анализируются причины поражения в моем последнем матче на первенство мира.
147
Первый успех
Староиндийская защита
Г. Абрамович М. Ботвинник
1. d2—d4 Kg8-f6
2. с2—с4 g7—g6
3. КЫ—сЗ Cf8-g7
4. Kgl-f3 d7—d6
5. Cel—f4 Kf6—h5
Благоразумнее всего, конеч-
но, было отступить слоном, но это означало, что белые «трусят», и тем самым был бы подорван авторитет члена шахматного собрания!
6. ФсИ— d2 Kh5 : f4
7. <Dd2 : f4 Kb8—d7
8. Kf3—g5
Гриша помнил меня по прошлому чемпионату школы и хотел лишь поскорее выиграть партию. Замысел белых прост: либо черные просмотрят мат на f7, либо после 8. . .f6 9. Кеб потеряют ферзя!
8. ... 0—0
9. е2—еЗ Ь7—Ьб
Разумеется, лучше было сразу 9. . .е5, но тогда я не мог удержаться от того, чтобы доказать партнеру бесцельность маневра конем на g5.
10. Kg5— f3 е7—е5
11. d4 : е5 d6 : е5
12. <Df4—е4 Kd7—Ь6
Здесь мне пришлось подумать; до хода 12. . .сб или варианта 12. . .Кс5 13. <&d5 Фе7 я еще не дорос. Однако твердо знал, что фигуры надо разви-
Статья полностью опубликована в журнале «Шахматы в СССР», 1949, № 6. Здесь приводится партия из школьного первенства. Мой противник уже окончил нашу школу, имел III категорию и был членом Петроградского шахматного собрания. См. также вступительную статью к первой книге.
148
вать, и поэтому решил открыть диагональ слону с8.
13. КсЗ—Ь5
Течение партии ничему не научило белых, и они, видимо решив, что их первый наскок (8. Kg5) был отражен случайно, ставят новую ловушку.
Белые рассчитывали на продолжение 13. . .сб 14. «Hdl Фе7 15. Kd6, что, впрочем, было безопасно для черных, ибо белые забыли о развитии своего королевского фланга; я, однако, не пожелал пустить коня противника на поле d6.
13. ... а7—аб
14. Ла1— dl Фd8-e7
15. КЬ5—сЗ с7—сб
Защищая как пункт d5, так и пешку Ь7. Теперь черный слон с8 с большой силой входит в игру.
16. Cfl—е2
Следовало предпочесть 16. Фс2, но разве это не означало бы отступление?
16. ... Сс8— f5
17. Фе4—Ь4 Фе7—Ь4
Отсутствие белого ферзя на ферзевом фланге начинает сказываться.
18. JTdl— d2 g6—g5
Завоевывая поле d8 для ладьи и еще более стесняя ферзя белых.
19. ФИ4—g3 е5—е4
Упуская все преимущество, но как было удержаться от такого «активного» хода? Просто и ясно было продолжение 19. . . JIad8 20. аЗ ФЬЗ.
20. Kf3—d4 Ла8—d8
Теперь черные могли легко выиграть и путем 22. . .С : сЗ, но они боялись оставить пешку Ь6 без защиты и поэтому избрали дру-
Этот ход с психологической стороны, по существу, решил партию. Гриша думал, что он легко «разнесет» партнера, и вдруг черные жертвуют фигуру!
Он был совершенно подавлен и почти сразу же допустил непоправимую ошибку.
21. а2—аЗ
Брать фигуру, конечно, плохо (21. К : f5 Л : d2 22. Кр : d2 Ф : Ь2+).
21. ... ФЬ4—а5
22. Kd4 : f5
У белых была в данный момент хорошая позиция — следовало лишь играть 22. О—0 с последующим 23. Jlfdl; ход в партии проигрывает немедленно.
гое продолжение.
22. ... Лd8 : d2
23. Kf5—е7+ Kpg8—h7!
24. Kpel : d2 Cg7 : c3+ Этот размен решает; лишняя фигура белых не имеет большого значения. Проигрывает 25. Ьс Лd8+ 26. Крс2 (26. Kd5 К : d5 27. cd Л : d5+ 28. Крс2 Фа4+) 26. . .Фа4+.
25. Kpd2—cl СсЗ : Ь2+!
26. Kpcl : Ь2 Фа5—d2+
27. КрЬ2—ЬЗ Фd2 : е2
28. f2— f4
Малопонятный ход. Однако в случае 28. Лс1 маневр Л18—
d8—d3+ решил 28.
29. КрЬЗ—Ь2
30. КрЬ2—Ы
31. Kpbl—cl
32. Kpcl— dl
Белые сдались.
бы партию.
Фе2 : с4+ КЬ6—а4+ Фс4—d3+ ФdЗ—сЗ+ JIf8—d8+
Мой партнер очень расстроился и во второй партии играл осторожнее, но преимущество все время было на моей стороне. Однако как только борьба перешла в эндшпиль — я проиграл незамедлительно!
Пришлось уже Грише Абрамовичу приехать в школу, чтобы закончить турнир. Три партии он выиграл, по небрежности сделал с Шурой Зильберманом ничью, и первое место осталось за мной!
Первенство 157-й школы Ленинграда март — апрель, 1924
Участники 1 2 3 ‘ 1 | Итого Место
I.M Ботвинник 1-0 1-1 1-1 5 1
2.Г.Абрамович 0-1 в 1-1 1-7г 4 7г. 2
З.В.Милютин 0-0 0-0 1-1 2 3
4.А. Зильберман 0-0 0- '/2 0-0 7г 4
149
Вскоре Гриша привел меня в Шахматное собрание (на Владимирском проспекте), где собирались тогда сильнейшие шахматисты Ленинграда.
Таковы были первые шаги на шахматном поприще одного ленинградского школьника. Они почти ничем не отличались от первых успехов других юных шахматистов страны, из среды которых выдвинулась целая плеяда подлинных мастеров, завоевавших для советских шахмат главенствующее положение во всем мире.
Мои достижения и неудачи
Должен прямо сказать: я мало удовлетворен своей игрой в турнире (речь идет о турнире мастеров, Ленинград, 1933). Подчеркиваю — игрой, а не результатом. В моем творчестве отсутствовала обычная цельность, умение довести завоеванное преимущество до победы. В этом турнире меня преследовали грубые промахи; их было более чем достаточно. К середине турнира благодаря почти ежедневному доигрыванию я сильно устал и вторую половину соревнования играл без должной уверенности в своих силах. Против обыкновения в этом турнире я слишком часто находился в цейтноте, нервничал и ошибался. Полагаю, что основная причина относительно слабой игры заключается в том, что я перестал работать над шахматами, последние месяцы даже не следил за новостями теории. А для полного успеха необходима домашняя работа, и систематическая.
Первое серьезное предостережение я получил в испанской партии с Женевским (IV тур). Из дебюта вышел с недурной партией, но не сумел найти верный план, получил худшую позицию и... зевнул фигуру. К счастью, положение оказалось еще далеко не проигранным (2 пешки за фигуру), и после 5-часовой игры партия пришла к следующему положению.
У белых лишняя фигура, но путей к выигрышу пока не видно. Например, если белый король направляется к пешке Ь2, то у чер
ных появляются сильные шансы на королевском фланге. Поэтому белые прежде всего должны обезвредить инициативу черных на королевском фланге.
Последовало: 48. Kph4 Kpg7 49. Сс2!
Не проходит сразу 49. g5 fg-f- 50. Кр : g5 Се7 51. Kpg4 h5+ 52. Kpf3 gf 53. C : f5 Cb4 54. Cc2 Kpf6 55. Kpe4 h4 56. Kpd5 Kpg5 57. Kp : e5 h3 58. gh Kph4 59. Cf5, и легко убедиться, что белым не выиграть!
49. . .Се1+ 50. g3 СЬ4 51. Се4 (теперь черные должны ходить королем ) 51. . .Kpf7 52. g5 gf.
Ботвинник
Ильин-Женевский
«Шахматы в СССР», 1933, № 6.
150
Неправильно. Следовало играть 52. . .Kpg7 53. fg hg 54. gf+ Kp : f6 55. Kpg4 Kpg7 56. Cd3 Kpf6 57. Cc2 Kpg7 58. Kpf3 Kpf6 59. Kpe4 Cel 60. g4 Cb4 61. Kpd3 Kpg5 62. Cdl Kpf4 63. Kpc2 e4, и выигрыш для белых если и возможен, то технически труден.
53. С: f5 fg+54. Кр: g5 Kpg7 55. Се4 Се7+ 56. Kph5 (в случае 56. Kpf5 Ь5! белые вряд ли смогут добиться победы) 56. . .СЬ4 57. Сс2 Kpg8 58. Kph6 Cf8+ 59. Kpg5 Ce7+ 60. Kph6 Cf8+ 61. Kpg5 Ce7+ (перерыв) 62. Kph5 Cb4 63. Ce4 Kph8 64. g4 (наконец-то!) 64. . .Kpg7 65. g5?
Выпускает заслуженную победу. Правда, не дает выигрыша обход слева: 65. Kpg5 Се7+ 66. Kpf5 СЬ4 67. Креб (или 67. Кр : е5 Се7!! 68. Kd2 Ь5 69. gh Kph6 70. Cg6 Cb4 71. КЫ) 67. . .Ь5! 68. g5 h4 69. Kpf5 h3 70. Kpg4 h2 71. Kpg3 Ce7, и ничья. Однако комбинированный обход сначала справа, а затем слева приводил к легкой победе. А именно: 65. Сс2 Kpg8 66. Kph611 Cf8+ 67. Kpg5 Ce7+ 68. Kpf5 Cb4 69. Kpf6! Kph8 70. Kpf7l, и черным остается только сдаться. Этот вариант найден А. Я. Моделей.
Дальнейшее понятно без пояснений, хотя и занимательно: 65. . .
Kpg8 66. Kpg4 Kpg7 67. Kpf5 Kpf7 68. Cc2 e4! (очень важный ход!) 69. С: е4 Kpg7 70. Креб Kpg8 71. Kpf6 Kph8 72. Kpf7Cel!! (см. диагр.) 73. Kpf6 Cb4 74. Cd5 Ca5 75.Cc4 Cel! 76. Cd3 Cb4 77. Cc2 Kpg8 78. Cb3+ Kpf8 79. Cc2 Kpg8 80. Cd3 Kph8 81. Kpf7 Cel 82. C: h7 Ch4!! 83. g6 Cf6 84. Kd2 СеЗ. Ничья. Утомительное, хотя и исключительно интересное окончание,— пожалуй, мое лучшее достижение в турнире.
Но уже через два тура меня ждало новое разочарование. В партии с Романовским я получил в дебюте значительный перевес, по-
степенно добился ряда преимуществ, но в решающий момент отказался от выгодных упрощений и позволил противнику уравнять партию. Необоснованный набег черных на ферзевом фланге вновь дал мне преимущество, и партия была отложена в следующем по-
ложении.
Последовало: 46. h5! gh 47. Kf5 Леб 48. К: d5 Лd7 49. КЬ6! (это еще сильнее, чем 49. КГ4 Ле5 50. Kg6! или 49. . .Ле8 50. Ф61!, что, впрочем, тоже вело к победе) 49. . ^d8 50. d5 Фе8 51. Kd4! (решающий ход; черные по меньшей мере теряют пешку) 51. . ^ed6 52. К : сб С : сб 53. Л : сб Л : сб 54. Л : сб Cd6 (конечно, не 54. . . Ф : сб 55. Ф%6+) 55. Ф15?
Затмение. Легко выигрывало 55. Кс8!! Л : с8 56. Л : с8 Ф : с8 57. ®g6+ 58. Ф : f6+ и 59. Ф : d6 или 55. . .Се5 56. Леб Ф18 57. Ле7, и черные должны сдаться.
55. . .Kpg7! 56. Кс8 Се5.
Романовский
Ботвинник
151
Рагозин
Ботвинник
Теперь же не проходит 57. Леб из-за 57. . .<&g6. Однако я не нашел ничего лучшего, как зевнуть в цейтноте пешку.
57. КЬ6 Л : d5, после чего партия быстро закончилась вничью. Недурно я разыграл партию с Рагозиным.
Позиция черных кажется критической, так как грозит Kd2—с4— d6. Но они находят любопытный шанс — 16. . Л4!, и теперь уже белым нелегко найти верное продолжение. Главная угроза— 17. . . Kf5. Приходится защищать пункт еЗ: 17. Jlel fe?
После этого черные проигрывают в несколько ходов. Но и при правильном продолжении 17. . .Kf5 18. Кс4 К : еЗ 19. К : еЗ fe 20. Л : еЗ Kd4 21? К : d4 Ф : d4 22. ФГ2 белые сохраняли преимущество.
18. Кс4 Kd4 19. К: d4 Ф : d4 (безнадежно 19. . .ed 20. сб!) 20. Kd6 е2+ 21. КрЫ Себ 22. ЛЬ4 ФТ2 23. Л : е2 ФТ6 24. ЛТ2 Kf5 25. К : е8 Л : е8 26. g4, и черные вскоре сложили оружие.
Но если сложная защита в этом турнире мне принесла независимо от результатов известное моральное удовлетворение, то этого я не могу сказать об атаке. Я неоднократно просматривал сильнейшие продолжения и даже просчитывался на комбинациях, что в предыдущих турнирах со мной случалось значительно реже.
Так, в позиционно выигранной партии с Созиным (№ 52) был возможен довольно простой, но все же эффектный выигрыш. Вместо этого я заготовил другую комбинацию, но выяснилось, что она не проходит. Правда, удалось выиграть без красот, но насколько была усложнена задача.
Но самое большое огорчение принесла партия последнего тура с И. Рабиновичем. По положению в турнире, чтобы обеспечить себе первое место, партию эту я должен был выиграть. Начал я ее очень хорошо, красиво пожертвовал пешку, получил атаку и был уже уверен не только в победе, но и в том, что партия будет моей лучшей в турнире. Но случилось иначе! Уже дожимая, как я считал, противника, просмотрел тонкий ответ и потерял все преимущество. Как в партии с Созиным, и здесь я не сумел довести до конца атаку (см. статью «От чигоринского «Шахматного листка» к подножию шахматного Олимпа», первая книга).
От огорчения в дальнейшем я играл из рук вон плохо и чуть даже не проиграл партию, во всяком случае имел проигрыш! Под конец, правда, собрался с силами и свел ладейный эндшпиль без пешки вничью.
Проигранную партию я имел также с Чеховером и избежал поражения лишь благодаря слабой технике моего противника в эндшпиле. В партии с А. Куббелем, чтобы избежать ничьей, я настолько неудачно обострил игру, что спасся от серьезных неприятностей лишь благодаря грубой ошибке моего противника в цейтноте. Слабо вел борьбу и с Савицким, у которого простой комбина
152
цией в миттельшпиле мог выиграть качество. Вяло и бесцветно провел также всю партию против московского гостя Н. Григорьева.
В итоге цельных партий совсем мало: лучшие из них — с Не-нароковым (№ 50) и Лисицыным (№ 51), в которых и мои противники не допускали грубых ошибок.
Главный вывод, который я должен сделать на основе моих партий этого турнира, следующий: ряд проведенных тренировочных турниров этого года значительно повысили класс наших мастеров. Все они в этом турнире играли очень упорно, цепко, находчиво. Чтобы не проиграть партию, необходимо было напрягаться от начала и до конца; у меня же не хватало достаточной выдержки. Неподготовленность к турниру сказывалась уже с дебюта. Я тратил на него слишком много времени, попадал в цейтнот, уставал и допускал промахи. И потому в первую очередь мне следует пополнить знания в области дебютов. Уверенность в начальной стадии облегчает дальнейшую игру, дает возможность затратить всю энергию на миттельшпиль, который обычно решает исход партии. Плюс моей игры — изобретательность в защите, большая уверенность в игре черными. Здесь я по сравнению с прежними соревнованиями чувствую известный шаг вперед, и это дает мне основание полагать, что мой результат в этом турнире (дележ первого и второго мест с П. Романовским) не случаен.
Как я боролся за первенство Союза
Вопрос о том, завоюю ли я снова первенство (в 8-м чемпионате, 1^33) интересовал многих, но, вероятно, больше всего меня самого. Должен прямо признаться: к возможности своей победы я относился скептически; смущали серьезные недостатки в моей игре, вскрытые на ленинградском турнире мастеров, смущал необычайно сильный состав турнира и мое особое положение, когда второе место будет рассматриваться как неуспех. Психологически мое положение также казалось мне невыгодным, так как естественно, что все мои конкуренты будут со мной играть в полную силу, вследствие чего вынужденная игра на выигрыш легко могла привести к отрицательным последствиям. Словом, взвешивая все «за» и «против». я приходил к убеждению, что повторить московский результат (чемпионат СССР, 1931) не удастся.
Подготовиться к турниру мне как следует не удалось. Все свободное от службы время отнимала аспирантура, для занятий шахматами не оставалось ни одного вечера. Вся надежда возлагалась на месячный отпуск, который я проводил в горах Кавказа — в Те-берде. Естественно, что тратить весь отпуск на подготовку к турниру было бы просто вредно. Поэтому я свел задачу к разработке некоторых дебютных идей, отказавшись от всяких изысканий в области миттельшпиля. Некоторые идеи возникли у меня уже рань-
«Шахматы в СССР», 1933, № 11.
153
ше, другие — в процессе работы, но в целом мне удалось проштудировать основной комплекс дебютов, который, я полагал, должен будет встретиться в моих партиях. В этом и заключалась вся подготовка.
Начал турнир неуверенно. Против Берлинского играл просто плохо и быстро попал в проигранное положение. Во 2-м туре картина изменилась. Я играл очень сильно, но тем не менее недостаточно последовательно. Дважды получив выигранное положение, я в решающий момент не находил простых выигрывающих продолжений. Надо отдать должное, конечно, тактической ловкости Романовского, который находил все время лучшие защитительные маневры. Финальную часть партии я позволю себе привести.
Ботвинник
Романовский
У черных явный перевес на ферзевом фланге. Им остается только перевести короля на с5, после чего партия легко выигрывается надвиганием пешек «а» и «Ь». Последовало, однако,
39. ... Kpf6— еб?
Неправильно. После 39. . . Кре7!, не допуская шаха Cg4+, белые беспомощны против перевода короля на с5. На ход в партии Романовский заготовил противоядие.
40. Cfl—е2 JIdl—Ы
41. Kpf2—еЗ f7— f5
Выясняется, что нельзя 41. . . Л : h2 из-за 42. Cg4+, а в случае 41. . .Kpd6 42. с5+! Кр : с5 43. Лс2+ Kpd6 44. Л : с6+ белые также выигрывают.
42. с4—с5!,
и вскоре партия была признана ничьей.
Не менее любопытно сложилась и партия с Каном. После многолетнего перерыва я избрал 1. е2—е4. В дебюте (шевенин-генский вариант), забыв (!) сыграть f2—f4, я попал в тяжелое положение. В дальнейшем мне все же удалось выправить партию, а после двух слабых ходов Кана в безнадежном положении уже оказался он. В позиции, изображенной на диаграмме, белые владеют всей доской.
Кан
Ботвинник
Проще всего было продолжать 21. ЛfdЗ!, и черным нечем двигаться. Вместо этого последовал очередной просмотр.
21. Ь2—Ь4? Ке8—d6!
Этого я не заметил! Грозит 22. . .Кс8. И здесь еще, вероятно, партия выиграна после 22. Л : f6 gf (на 22. . .Кс8 следует хотя бы 23. Фd8) 23. К : аб с хорошими шансами.
154
11-й чемпионат СССР, Ленинград, 1939
22. Кс5 : аб 23. Се2 : аб 24. ФЬ6— Г2 25. Л f 3—63 Поздно! Ла8 : аб Kf6—67 Ь7 : аб
25. ФЬ8 : Ь4
26. КсЗ—а2 ФЬ4—с4!
27. лаз: d6 Ссб : а4,
и черные имеют минимум рав-
ную партию.
Таким образом, во 2-м и 3-м турах я «пострадал» и незаслуженно потерял целое очко. Обе эти партии, которые в целом я играл недурно, показали, что просмотры случайны и вряд ли являются органическим пороком игры. Это и подтвердилось в следующем туре в партии с Раузером (№ 53), которую я считаю одной из лучших когда-либо сыгранных мною.
Далее из последовавших четырех партий (с Лисицыным, Кирилловым, Алаторцевым и Зубаревым) интересен эндшпиль с Кирилловым и дебют с Алатор
цевым. Кириллов играл со мной «зверем», очевидно не желая заработать в турнире шестой рядовой нуль, но упустил ничейные шансы (это окончание приведено во вступительной статье первой книги).
С Алаторцевым я уже в дебюте получил подавляющее преимущество.
Алаторцев
Ботвинник
Простыми ходами 12. de! g6 13. Фа4+ Kpf8 (13. . .сб 14. К : сб) 14. КсЗ К : еб 15. Kd5! К : d5 (15. . . Фс/о 16. К : еб С : еб 17. К : f6 Ф : f6 18. С : Ь7
155
JIf8 19. Ф : a7) 16. cd К : d4 17. Ф : d4 белые могли сломить всякое сопротивление. Однако, недостаточно углубившись в позицию, я избрал шаблонное про
должение.
12. КЫ—сЗ
Последовало:
12. ... g7-g6
13. е2—е4 f5 : е4
14. d5 : еб Kd8 : еб
15. Kd4 : еб Сс8 : еб
16. КсЗ : е4 0—0!
Сделав еще один слабый ход,
я позволил противнику получить равные шансы. Только ошибочное отступление королем на 32-м ходу погубило партию черных. Эта позиция (на диаграмме) весьма поучительна. Оказывается, и в дебюте, в таком многообещающем положении, сильнейшим является лишь одно продолжение!
В 9-м туре мне предстояло серьезное испытание. Решив в этот день отдохнуть и сделать с И. Рабиновичем «гроссмейстерскую» ничью, я (как нередко в таких случаях бывает) попал в тяжелое положение. Не заметив к тому же элементарной комбинации, я потерял пешку и, как видно из диаграммы, должен был проиграть.
Ботвинник
Рабинович
32. Cdl—а4+? Креб—с7
33. Са4—Ь5
Кажется очень энергичным, но выпускает победу.
33. ... Саб : Ь5
34. с4 : Ь5 Крс7—Ь6!
Единственная возможность, иначе проходит пешка «Ь». Сейчас белые не могут играть 35. Лсб+ КрЬ7 36. Л : d6 Л : аЗ 37. Ь6 ЛdЗ+! и т. д.
35. аЗ—а4 Ла5 : а4
36. ЛсЗ—с6+ КрЬб—Ь7
37. ЛЬ4 : а4 Ла7 : а4
38. Лсб : d6 КрЬ7— с7!
Выигрыша нет. Соблазн ошибочного маневра Cdl—а4(+)— Ь5 оказался слишком велик!
Партия с Сорокиным из 12-го тура оказалась самой короткой в турнире.
Защита Нимцовича М. Ботвинник Н. Сорокин
1. d2—d4 Kg8-f6
2. с2—с4 е7—еб
3. КЫ—сЗ Cf8—Ь4
4. <Ddl—с2 d7—d5
5. с4 : d5 еб : d5
6. Cel—g5 Ф38—d6
Опровергнутый теорией
невр. 7. е2—еЗ Kf6—е4
8. Cg5— Г4 Фd6—g6
9. Фс2—ЬЗ! с7—с5
Тут я понял, что мой противник собирается «зевнуть» фигуру.
10. f2— f3 Ке4:сЗ
Проигрывает и 10. . . Kf6 11. аЗ! С : сЗ+ 12. Ф : сЗ.
11. Ь2:сЗ СЬ4—а5
12. Cf4 : Ь8.
Черные сдались. «Рекордная» партия!
С Дуз-Хотимирским я получил лучший конец, но, неточно сыграв, вынужден был форсировать ничью. Партия была отложена в ладейном эндшпиле с тремя пешками против двух
156
на одном фланге — явная теоретическая ничья. Все же мой противник упорно не хотел с этим согласиться даже тогда, когда на доске остались одни короли и ладьи. Только вмешательство турнирного комитета спасло меня на 102-м ходу от необходимости продолжать игру. Как потом я узнал, Дуз-Хотимирский поставил своей целью «мурыжить» меня до 150-го хода. Видимо, еще не выветрились «славные» традиции кафе Доминика (в старом Петербурге особенной популярностью пользовались два шахматных кафе: Доминика и Прадера, где всякое бывало).
В 14-м туре Левенфиш играл превосходно, и долгое время я висел на волоске. Но преждевременный переход в ладейный эндшпиль лишил черных преимущества, а два потерянных (в цейтноте) темпа привели к позиции, где записанный белыми ход обеспечивал победу (см. вступительную статью к первой книге).
Этой партией и кончаются мои турнирные достижения. Далее из пяти партий я с трудом набрал два (!) очка. Конечно, это объясняется, с одной стороны, переутомлением, с другой стороны... слабой игрой.
В 15-м туре — зевнул пешку, на следующий день умудрился двухходовой комбинацией проиграть Рюмину целую фигуру; в дальнейшем, однако, я играл с таким упорством, что только очень тонкой игрой черные добились победы. Затем в положении на диаграмме
Ботвинник
Фреймам
Фрейман мог легко выиграть посредством 28. g4! ФЬ6 29. g5 ФИ5 30. С : f7 g6 (30. . .Фе2 31. Ле1 Ф : f2 32. Kg6+) 31. Феб Cf8 32. d5, и черным остается только сдаться. Вместо этого было:
28. Сс4 : f7 ФЬ5— f5
29. g2—g4 Ф15 : f4
30. Cf2—g3 ФГ4—g5
31. Cf7 : e8 Cd6 : e5
32. Cg3 : e5 JId8 : e8
33. Ce5 : b8 Ле8 : b8
34. ФЬЗ—еб? . . .
Правильно 34. JIfl с равной
игрой. 34. Фg5—еЗ!
35. d4—d5 ФеЗ—f3+
36. Kphl-gl Ф13—еЗ+
37. Kpgl-hl ФеЗ—f3+
38. Kphl-gl ЛЬ8— f8
39. Феб—d6 Ф13 : g4+
40. Фd6—g3 Фg4—e2
41. JIal—el Фе2 : Ь2
42. Jlel : e4 Ь4—ЬЗ
43. ФgЗ—el ФЬ2—с2
Белые сдались.
Гоглидзе я опять-таки зевнул пешку, но благодаря неточной игре противника спас партию. Встреча последнего тура с Чеховером быстро окончилась ничьей.
157
Таким образом, моя игра в турнире резко делится на несколько этапов. Первые три тура — неуверенная игра и тактические просмотры; 4—12-й туры, когда разыгрался, проводил свои партии почти безукоризненно. И, наконец, последние пять туров меня спасала (не всегда) только цепкость в защите.
В общем, можно констатировать некоторое усиление своей игры по сравнению с ленинградским турниром мастеров. В отдельных партиях удалось использовать ошибки противников с такой точностью, о которой я раньше не мог думать. В цейтнотах не терялся и быстро оценивал весьма сложные положения. Мой расчет почти всегда оказывался точным и более глубоким, чем у моих противников. Комбинаций я не боялся и охотно шел им навстречу. Помогало то обстоятельство, что физически я чувствовал себя превосходно. Таким образом, известную долю успеха я должен отнести за счет далекой Теберды.
В заключение хотел бы снова повторить то, что говорил на вечере, посвященном окончанию всесоюзного чемпионата. Если в ближайшее время советским мастерам удастся выступить в международном турнире, они смогут поддержать честь своей страны, которая в шахматах, как и в других областях культуры, выдвинула немало дарований.
Трудное испытание
Последние выступления на всесоюзных и ленинградских турнирах принесли мне несколько первых призов, но я не был убежден в том, что я или другие наши лучшие мастера смогут успешно выступать против крупнейших западноевропейских корифеев, которые являются профессионалами и играют во много раз чаще нас в турнирах международного масштаба. Если представители старшего поколения: Ильин-Женевский, И. Рабинович, Левенфиш и другие — уже «скрещивали оружие» с зарубежными мастерами, то молодежь этой возможности не имела.
Трудно судить о силе и содержании творчества шахматиста только по напечатанным партиям, ибо при этом не принимается в расчет ряд чисто практических моментов, а именно: выбор дебюта, изучение стиля противника, турнирная выдержка и пр. Все это в личной встрече двух противников играет немаловажную роль.
Вот почему перспектива матча с чехословацким гроссмейстером С. Флором, добившимся за последнее время крупных успехов, меня чрезвычайно привлекала, и я считал своей обязанностью самым серьезным образом подготовиться к этому ответственному испытанию.
В начале ноября 1933 года по ходатайству шахматного сектора ВСФК меня освободили от работы. До матча оставалось 25 дней, которые я должен был использовать для отдыха и подготовки.
М. М. Ботвинник. Матч Флор — Ботвинник. М., «Физкультура и туризм», 1934.
158
Я предполагал до 15 ноября посвятить все свое время шахматам, а следующие дни — отдыху. Так приблизительно и случилось.
Каковы же были цели и задачи моей подготовки?
Прежде всего я считал необходимым просмотреть и проанализировать возможно большее количество партий С. Флора. На основании этих партий должны были быть сделаны выводы о стиле противника, о его технике, об излюбленных схемах развития, о наиболее часто применяемых им дебютах. Необходимо также было выяснить, насколько крепок противник с психологической стороны: поддается ли он «настроению», насколько силен в защите и т. п. Это — одна сторона вопроса. Другая заключалась в том, чтобы на основании этого изучения творчества Флора конкретно подготовиться к матчу в области дебюта. В самом деле, в каждой шахматной партии, чтобы сохранить силы для миттельшпиля, следует в дебюте быть вооруженным «до зубов».
Такова была задача, которую я поставил перед собой. Партии Флора я нашел в шести турнирных сборниках и различных шахматных журналах. Приблизительно все его партии начиная с 1931 года были мной тщательно рассмотрены, причем краткое их содержание записывалось. Таких партий оказалось около НО.
Крайне интересно было проследить по этим партиям, как развивался стиль Флора. В 1931 году Флор стремился к атаке, к комбинациям, и в его партиях редко встречался эндшпиль. В 1932— 1933 годах Флора нельзя было узнать. Он начал явно тяготеть к позиционной игре, к разменам, к эндшпилю, к стремлению решить партию голой техникой. Особенно показателен в этом отношении его матч с Эйве в 1932 году. Из 16 партий Флор дал только одну подлинно блестящую, комбинационную, острую партию. Во всех остальных он придерживался осторожной тактики, позиционных методов ведения борьбы.
Мне удалось также подметить, что в психологическом отношении Флор не был очень устойчивым. Так, против того же Эйве он не сумел удержать преимущества в одно очко, которое у него было почти до самого конца матча; от неудачного начала в Бледе (1931) он не мог оправиться на протяжении многих туров; в некоторых партиях, в которых Флор стоял хуже, он не мог мобилизоваться и проигрывал без борьбы. Но, конечно, возможно, что это лишь мое личное впечатление, тем более что Флор редко проигрывает.
Вот вкратце те выводы, которые у меня получились о гроссмейстере Флоре на основании этих ПО партий.
Итак, мне предстояло заняться конкретной разработкой дебютных вариантов, которые я намеревался избрать в 12 партиях нашего матча. Выяснилось благоприятное для меня обстоятельство: дебютный репертуар Флора весьма ограничен. За белых он постоянно играет ферзевый гамбит, причем в случае ортодоксальной защиты меняется на d5 и затем проводит атаку ферзевого фланга черных (Ь2—Ь4—Ь5 и т. д.). Иногда он применяет английское начало (1. с2—с4), причем и здесь придерживается двух или трех излюбленных им схем развития и атаки. Вот и все дебюты за бе
159
лых. Черными Флор на 1. d2—d4 играет принятый ферзевый гамбит, на 1. е2—е4 избирает защиту Каро-Канн и изредка вариант Рубинштейна (с разменом на е4) во французской партии. Эти начала он играет с исключительным постоянством, и у меня не было сомнений в том, что и в матче он не станет от них уклоняться. Течение матча полностью подтвердило мои предположения.
Так как Флор виртуозно разыгрывает ферзевый гамбит за белых, то я решил ни в одной партии матча на 1. d2—d4 не отвечать 1. . .d7—d5, а ориентироваться на защиту Нимцовича (вариант Краузе), голландскую партию и защиту Грюнфельда. Белыми я решил играть 1. е2—е4, чтобы проверить некоторые новые идеи в защите Каро-Канн, разработанные мною еще летом 1933 года во время отдыха на Кавказе (в Теберде). Также я предполагал проверить один из вариантов принятого ферзевого гамбита и, наконец, две партии намеревался начать ходом 1. с2—с4, так как Флор это начало нередко избирает за белых и почти никогда ему не приходилось играть его черными.
Вот и все, что я могу рассказать о своей подготовке. Насколько она была удачна и насколько мне помогла, читатель может увидеть из 12 партий матча.
После II Московского международного турнира
Результатами своей игры в этом турнире я в общем доволен. Правда, вторую половину соревнования я провел несколько слабее. Сказалось некоторое утомление, что и вынудило меня действовать осторожнее. Нужно признать, что 19 туров — слишком большая дистанция. По моему мнению, турниры должны иметь не меньше 11 и не больше 15 туров.
Флор весь турнир играл очень ровно и точно, но слишком осторожно. Лучше было бы ему немножко рисковать. Тогда, быть может, проиграв одну партию, он увеличил бы общий счет. Ласкер выступил, конечно, очень хорошо, но слишком часто предпочитал выжидательные позиции. Капабланка играл лучше, чем о нем высказывался кое-кто в газетах, но отсутствие тренировки сказалось в том, что он часто воздерживался от полнокровной борьбы. Из молодых советских мастеров лучше всех сыграл Рагозин, который с каждым турниром все больше и больше растет.
О технике позиционной игры
Являются ли ведущие советские мастера полноправными гроссмейстерами? Насколько я знаю, некоторые мастера дают на этот вопрос утвердительный ответ. К великому сожалению, я не могу полностью согласиться с ними.
«Правда», 1935, 15 марта.
11-е всесоюзное шахматное первенством., «Физкультура и спорт», 1939.
160
Обратимся прежде всего к спортивным результатам. И II и III Московские международные турниры показали превосходство иностранных гроссмейстеров. Турнира 1934 года с участием Эйве и турниров 1937 года с участием Файна лучше не принимать во внимание, ибо они непоказательны — слишком коротка была дистанция. Далее, можно не учитывать Земмеринг-Баденского турнира, в котором участвовал Рагозин, так как это было его первое выступление за границей.
Наиболее интересен последний турнир с участием иностранцев — тренировочный турнир 1939 года. Здесь спортивный итог был также в пользу зарубежных гостей; Керес (тогда он еще не был советским шахматистом) сыграл неудачно, но первые места остались за Флором и Решевским. Последнему, конечно, благоприятствовали отчасти случайные причины, но успех Флора был вполне заслужен.
В этом турнире советские мастера добились, надо признать, замечательных успехов: Константинопольский, Макогонов и Рагозин сумели у трех участников Амстердама (Кереса, Решевского и Флора) отобрать по 2 V2 очка из 3 возможных! Советские мастера играли превосходно, но... общий итог оказался в пользу Флора.
Итак, если базироваться на спортивных результатах, советские мастера еще не достигли гроссмейстерской силы на все 100 процентов.
А по существу? По качеству игры? Может быть, нам не хватает только спортивных качеств?
Мне кажется, что и по существу советские мастера, хотя они и подошли вплотную к гроссмейстерам, еще должны поработать, чтобы завоевать гроссмейстерский класс игры.
В чем заключаются достоинства советских мастеров?
Наши ведущие мастера хорошо изучили и хорошо понимают дебюты. Правда, они могли бы сделать в том же направлении еще больше, но это было трудно из-за отсутствия иностранной литературы и малоудовлетворительной (с этой точки зрения) работы журнала «Шахматы в СССР».
Из девяти партий, проведенных мною в 11-м чемпионате белыми, мне удалось выиграть только три (!). Это могло произойти лишь потому, что мои противники хорошо разыгрывали дебют. Раньше, в 1933 году (8-й чемпионат СССР), ряд моих партий был решен еще в дебюте; в настоящем турнире этого не случилось ни разу. Наши мастера всегда были мастерами атаки: если уж попадешь под их атаку, то вряд ли сумеешь «унести ноги». Это положительное качество ведущие советские мастера сохранили и по сей день. Здесь они не уступают гроссмейстерам.
Но раньше наши мастера слабо защищались и не любили защищаться. В этом же турнире я во многих партиях, добившись перевеса, все же был вынужден удовлетвориться ничьей. Мои противники спасались упорной защитой.
Я никак не могу согласиться с гроссмейстером Флором, что слабой стороной советских мастеров является эндшпиль («Шахматы
6 № 3446
161
в СССР», 1939, № 2). Конечно, одни играют эндшпиль хуже, другие лучше, но в общем здесь дело обстоит довольно благополучно.
Безусловно, кое в чем наши шахматисты даже превосходят некоторых гроссмейстеров: наши мастера играют активнее, смелее, иногда их партии более содержательны.
В чем же они уступают гроссмейстерам?
Конечно, я буду отвечать на этот вопрос только на основании личных впечатлений, может быть ошибочных.
Возьмем мои партии сБелавенцем, Каном, Лисицыным, Макого-новым, И. Рабиновичем. Я мог бы увеличить число примеров, но сознательно избрал шахматистов, имеющих репутацию «позиционных» мастеров.
Ботвинник
Белавенец
Кан
Ботвинник
Ботвинник
Лисицын
Вот позиция, в которой была отложена моя партия с Белавенцем.
У черных несомненное позиционное превосходство. Слон е5 не имеет ни одного хода, и белые все время обязаны следить за угрозой К : е5. Пешки их ферзевого фланга испорчены и фиксированы, что заставляет белых считаться с угрозой прорыва Ь6—Ь5. Как это могло получиться? По-видимому, у Белавен-ца еще не все благополучно с техникой позиционной игры.
На следующей диаграмме изображена позиция из моей партии с Каном (№ 99).
У белых опорный пункт d5 на открытой линии «d». Позиционный перевес белых очевиден — значит, Кан допустил позиционные промахи.
На следующей диаграмме — положение из партии Лисицын — Ботвинник.
Позиционный перевес на стороне черных; все их фигуры и пешки расположены превосходно, белые же фигуры ютятся на первых трех линиях. Разноцветные слоны только облегчают работу черных: угроза g5—g4 очень неприятна.
162
Моя партия с Макогоновым также показательна.
Белые имеют изолированную пешку d4, а черные — «вечное» поле d5 для коня. Значит, и Макогонов не такой уж специалист по позиционной игре, хотя это, несомненно, сильная сторона его таланта.
В заключение рассмотрим позицию из моей партии с И. Рабиновичем (№ 97).
Несмотря на лишнее качество, позиция белых проиграна, так как их ладьи не имеют открытых линий, а фигуры прикованы к защите слабостей на линии «Г»; в конечном итоге партию должна решить проходная пешка аб.
Ботвинник
Макогонов
Ботвинник
Рабинович
Это не случайные примеры, их число легко может быть удвоено. Вывод напрашивается сам собой: у наших мастеров, как правило, хромает техника позиционной игры.
Этот недостаток вполне понятен: в нашей шахматной печати слишком «шумели» о творческом превосходстве советских мастеров над некоторыми иностранными гроссмейстерами. Наши мастера действительно играют сильнее и активнее, стиль их игры более привлекателен, но при этом кое-кто забыл, что мастера СССР должны научиться побеждать иностранцев, а для этого в первую очередь надо перенять у них все наиболее ценное. Я с большим сожалением прочел одно место в автобиографии Чистякова («Шахматы в СССР», 1938, №8), где молодой мастер пишет: «Я всегда старался играть содержательно, остро и напряженно, хотя были моменты, когда я отдавал предпочтение позиционной игре (период 1931—1934 годов)...». Чистяков наивно полагает, что, если мастер овладел тонкой техникой позиционной игры, он не может играть содержательно... А редакция журнала помещает эти строки, совершенно дезориентирующие наших шахматистов, и не находит нужным дать к ним свои примечания!
Техника позиционной игры заметно шагнула вперед; одно время последнее слово в этой области было сказано Капабланкой. Кое-что добавил Алехин, с большим искусством проводил некоторые позиционные партии Файн. Работали в этой области и советские шахматисты. Но мне кажется, что особенно много было сделано Флором. Флор наряду с Капабланкой, пожалуй наиболее тонкий по
6*
163
зиционный шахматист, и многие его партии в свое время произвели на меня сильное впечатление. Думается, что поэтому Флору и удалось хорошо сыграть в тренировочном турнире: в борьбе с ним наши мастера не обращали достаточно внимания на то, чтобы избегать погрешностей, и Флор мог применять свое опасное позиционное оружие.
Все совершенствуется, в том числе и техника позиционной игры; становится известным все большее число типичных позиций, вырабатываются различные новые приемы, а мне кажется, что некоторые наши мастера не уделяют этому вопросу серьезного внимания. Между тем умение оценивать позицию так же необходимо, как и умение рассчитывать варианты.
Какой же практический совет можно дать этим мастерам? Никакого! Каждый мастер, каждый высококвалифицированный шахматист сам должен дать себе свой индивидуальный совет: шахматы сугубо самостоятельное искусство. Но мне думается, что если бы в СССР был издан сборник лучших партий Флора, то это принесло бы нашим квалифицированным кадрам большую пользу и задача овладения позиционной техникой была бы для них значительно облегчена.
За абсолютное первенство страны
12-е всесоюзное первенство (Москва, 1940) не определило чемпиона СССР: первые два места поделили И. Бондаревский и А. Лилиенталь. Не впервые подобными результатами кончался чемпионат СССР. В 5-м и 9-м чемпионатах (в 1927 и 1934 годах) победителя также не удалось определить. В этом нет ничего необычного. В турнирах, где участники встречаются за доской лишь один раз, всегда возможны случайные итоги.
Если до 1940 года такое положение еще не могло вызвать особых возражений, то 12-й чемпионат СССР поставил в повестку дня вопрос о реформе розыгрыша высшего спортивного звания в Советском Союзе. Действительно, при творческом росте Бондаревского и Лилиенталя и быстром развитии Смыслова и Болеславского, а также с переходом в советское гражданство Кереса розыгрыш звания чемпиона лишь в турнирной борьбе мог бы привести- к случайным результатам, ибо при одинаковом примерно классе ведущих мастеров турнирный итог во многом зависит от различных причин.
Известно, что матчевая борьба существенно отличается от турнирной. Если в турнире победитель должен набрать примерно 70 процентов возможных очков и поэтому мастер, который рассчитывает выйти победителем, должен почти все партии играть на выигрыш, не считаясь с возможным риском, в результате чего случайности неизбежны, то в матче для победы достаточно набрать лишь больше
М. М. Б о т в и н н и к. Матч-турнир 1941 года. М., Физкультура и спорт, 1951.
164
12-й чемпионат СССР, Москва, 1940
50 процентов. В матче, собственно говоря, сильному и риск не страшен, потому что сильный мастер может рассчитывать выиграть следующие партии и тем самым выправить свое положение после проигрыша.
Для того чтобы определить сильнейшего шахматиста СССР в соревновании, где случайности будут сведены к минимуму, было установлено звание абсолютного чемпиона. Абсолютный чемпион — это звание, которое определяется в матчевой борьбе. (Известно, что система розыгрыша звания чемпиона мира в матчах вполне себя оправдала.)
При этом розыгрыш звания чемпиона СССР в турнирах (на текущий год) должен быть сохранен, и это, конечно, правильно. В чемпионатах выдвигаются молодые силы. Острая спортивная борьба привлекает внимание широких кругов любителей шахмат и тем самым содействует популярности шахматной игры. Разумеется, отменить традиционные чемпионаты было бы ошибкой. Однако в дальнейшем звание абсолютного чемпиона больше не разыгрывалось.
Для участия в матч-турнире 1941 года были приглашены призеры 12-го чемпионата СССР: И. Бондаревский, А. Лилиенталь, В. Смыслов, П. Керес, И. Болеславский и М. Ботвинник.
После того как участники матч-турнира стали известны, была определена и турнирная программа. Каждый с каждым должен был сыграть четыре партии — фактически по небольшому матчу. Таким образом, матч-турнир должен был состоять из четырех кругов. Первые два круга было намечено провести в Ленинграде, два заключительных — в Москве. Программа соревнования включала
165
достаточное количество дней доигрывания и выходных дней, так что при пятичасовой игре в день участники могли в полную силу провести все двадцать туров.
Как всегда, перед соревнованием было много прогнозов, так много, что перечислить всех предполагаемых победителей значило бы перечислить всех участников. Каждый участник, разумеется, надеялся быть первым. Что же касается меня, то я так был напуган своей игрой в 12-м чемпионате, где разделил 5—6-е места, что рассчитывал в матч-турнире лишь улучшить свой результат.
Ленинградский городской Совет оказал участникам исключительное гостеприимство. Игра проходила в зале заседаний Таврического дворца. В зале у каждого пюпитра имелись телефонные наушники. Специальная комиссия ленинградских мастеров (Иль-ин-Женевский, Рагозин) под руководством гроссмейстера Левенфиша во время игры комментировала для зрителей по телефону партии турнира. Свою задачу она выполнила, вероятно, успешно. По крайней мере, я один раз явился невольным слушателем пояснений и остался ими удовлетворен. Это было во втором туре. После дебюта мой партнер Лилиенталь задумался, и я пошел в комнату отдыха участников. Велико было мое удивление, когда включенный громкоговоритель любезно поведал мне свое мнение о партиях тура. Почерпнув «ценные сведения», я вернулся в зал и посоветовал все же судье турнира Ф. Фогелевичу отключить этот динамик от сети.
Следует указать, что во время игры в зале царила абсолютная тишина. Во-первых, зрителей все время развлекали комментаторы, а во-вторых, если тишина нарушалась, то Левенфиш по телефону строгим голосом призывал недисциплинированных к порядку. Однажды полная тишина была нарушена дружным смехом всего зала. Оказывается, комментируя партию, Левенфиш долго объяснял, почему нельзя сделать какой-то ход. Увы! Ход оказался возможным и был сделан... к удивлению радиокомментатора. Зрители быстро разобрались в создавшейся ситуации!
За несколько дней до начала турнира состоялась жеребьевка. Таким образом, стало возможно заранее отпечатать все необходимые материалы, которые пользовались большим успехом у зрителей.
Итак, 23 марта турнир начался.
Керес и я стартовали удачнее других. В 3-м туре мы встретились. Это был первый и, пожалуй (как показало дальнейшее течение турнира), главный кризисный момент борьбы за первенство. Керес, играя белыми, несколько неосторожно и самоуверенно пошел на один острый вариант защиты Нимцовича. Случайно этот вариант до тонкостей был проанализирован мною в кабинетной тиши, и мне удалось найти при анализе весьма выгодные продолжения для черных. В итоге Керес на 22-м ходу под угрозой мата вынужден был сложить оружие (№ 113).
Эта встреча из 3-го тура, как ни странно, наложила отпечаток на всю последующую игру Кереса. До конца матч-турнира он не мог полностью оправиться от полученной психологической травмы. В следующем туре он без особой борьбы проиграл Лилиенталю, но
166
затем собрался с духом и, чудом «уцелев» в партии с Болеславским, принялся за методичное «выжимание» очков в длинных эндшпилях. Дела Кереса сразу пошли на поправку, и, несмотря на то, что я успел набрать довольно много очков, он приблизился ко мне почти вплотную. Однако физические силы изменили Кересу. При доигрывании утомительной партии с Болеславским (из 10-го тура) он дважды ошибся, сначала выпустил выигрыш, затем — ничью и вместо «честно заработанной» единицы получил неожиданный ноль. Это был второй кризис борьбы. Керес вновь оказался на изрядном расстоянии от лидера. Поражение Кереса было особенно обидным потому, что он показал в этой партии тончайшее понимание эндшпиля.
Однако борьба была в самом разгаре. Оставалось десять туров в Москве, и ввиду матчевого характера соревнования лидер легко мог превратиться... в аутсайдера! Москвичи с нетерпением ждали второй половины турнира, которая после небольшой паузы (необходимой для переезда участников и судейской коллегии в Мсскву) была открыта 11 апреля в Колонном зале Дома Союзов.
Колонный зал, к сожалению, не телефонизирован, и комментирование пришлось прекратить. Высказывались опасения, что поэтому в зале уже не удастся поддерживать такую полную тишину, которая была в Таврическом дворце и которая так необходима мастерам при напряженной турнирной борьбе. К чести московских шахматистов следует сказать, что эти опасения были напрасными.
Третий кризис турнира — это моя партия с Лилиенталем из 12-го тура. Она была отложена после первых пяти часов игры в худшем для меня положении. Тщательный анализ показал, что шансы Лилиенталя несколько проблематичны, а при бесхитростной игре с его стороны я тонким путем мог добиться ничьей. Когда же фотограф, явившийся меня фотографировать после того, как побывал у Лилиенталя, рассказал мне, что мой соперник не сомневается в победе, я уверился, что спасу партию.
Доигрывание сначала подтвердило мои предположения: уверенность Лилиенталя свидетельствовала о том, что некоторые тонкости ускользнули от его внимания, и все шло как по маслу. Но здесь нервы мне изменили. Вместо того чтобы сделать ход, намеченный при домашнем анализе и приводивший к равному эндшпилю, я избрал другой план игры и проиграл в несколько ходов.
Неожиданный оборот, который приняла партия с Лилиенталем, заставил меня подтянуться. Боевое настроение вернулось. Все последующие партии в тех случаях, когда я садился за доску с твердым намерением добиться победы, мне удалось выиграть, и в итоге звание абсолютного чемпиона было завоевано.
Что можно сказать об отдельных участниках?
Керес явно недостаточно подготовился к состязанию — и психологически и технически. По-моему, он без должного уважения отнесся к своим опасным партнерам: вряд ли он стал бы пытаться «выжимать» преимущество в равном эндшпиле против участников Амстердамского турнира 1938 года. Тонкий позиционный талант Кереса, блестящее ведение эндшпиля — эти качества, особенно
167
сказавшиеся в партиях со Смысловым и Бондаревским, принесли ему незаурядный успех. Конечно, победитель Земмеринга и Амстердама мог рассчитывать на большее, но занять в этом турнире 2-е место не такое уж простое дело.
Талант третьего призера — Смыслова — вне сомнения. Его недостатки — главным образом психологического порядка; он иногда переоценивает свои возможности во время партии. Определившиеся позиции он разыгрывает с большой силой, но в сложной борьбе недостаточно тонко чувствует критические моменты. При оценке творчества Смыслова следует иметь в виду, что он растет и с каждым турниром приобретает опыт. На финише он проявил исключительное упорство в обороне. Ему удалось спасти три трудных эндшпиля (против Кереса, Лилиенталя и Бондаревского) и тем самым завоевать 3-е место. За этот успех, а также учитывая его результат на 12-м чемпионате СССР (также 3-е место) Смыслову было присвоено звание гроссмейстера СССР. Последующие выступления Смыслова показали, что это решение было вполне оправданно.
Болеславский также весьма талантлив. Его игра своеобразна и напоминает игру Нимцовича. Он избирает дебютные системы на первый взгляд недостаточные, но умеет находить в них скрытые тонкости. Крупные успехи, достигнутые Болеславским в 1944—1947 годах, принесли ему звание гроссмейстера.
Для Бондаревского и Лилиенталя этот матч-турнир был большим ударом. После блестящего успеха в 1940 году на 12-м чемпионате СССР, где они поделили 1-е и 2-е места, они, конечно, остались неудовлетворенными своими результатами. Отдельные партии Лилиенталя были превосходны, но другие слабы.
В этом отношении Бондаревский — на высоте; он всегда в боевом настроении. Однако он иногда слабо чувствует кризис борьбы и принимает запоздалые решения. Кроме того, он попросту был не в форме.
Несколько слов о себе. Я готовился к турниру долго и успешно. В решающие моменты борьбы мне удавалось проявить необходимую энергию. Большую помощь при подготовке оказал мне мой старый друг В. Рагозин. Мы с ним играли тренировочные партии в «соответствующей» обстановке. Ввиду того что я отвык от табачного дыма и немного пострадал из-за этого в предыдущем турнире, Рагозин во время наших партий часто ставил «дымовые завесы». Понятно, что, когда в матч-турнире мои партнеры (разумеется, нечаянно!) пускали табачный дым в мою сторону, это не оказывало какого-либо действия.
Мне кажется, что победа в этом матч-турнире — самая значительная в моей шахматной деятельности.
Соревнование шести сильнейших советских мастеров вызвало огромный интерес в стране. Специальные выпуски газеты «64» немедленно раскупались. Каждый вечер после тура московское радио передавало специальное сообщение о турнире. Все газеты подробно освещали ход соревнования и печатали наиболее интересные партии. В Ленинград по телефону во время игры передавались
168
ходы; в городском шахматном клубе ленинградцы следили за партиями по большим демонстрационным доскам.
Матч-турнир дал немало интересного для теории всех трех стадий партии — начала, середины игры и эндшпиля.
Матч-турнир на звание абсолютного чемпиона вошел в историю как последний турнир перед Великой Отечественной войной. Могли ли мы думать, что последний раз видим на соревновании мастеров А. Ильина-Женевского, И. Рабиновича, С. Белавенца, судью турнира Ф. Фогелевича?
На фронте и в тылу советские шахматисты оказались достойными сынами своего народа, который разгромил немецко-фашистские полчища и спас цивилизацию, в том числе и культуру нашей древней игры.
Первый матч со Смысловым
Мой партнер был определен, и я ждал возвращения Смыслова из Швейцарии, чтобы согласовать с ним все вопросы, связанные с матчем.
Споров особых у нас не было. Смыслов предлагал начать матч 15 апреля, с тем чтобы кончить его в середине июня. Я вынужден был отклонить это предложение, поскольку в правилах ФИДЕ записано, что матч должен проходить в период времени, наиболее благоприятный в климатическом отношении; известно же, что в июне в Москве бывает сильная жара, а это отнюдь не благоприятствует шахматному творчеству. После некоторых колебаний Смыслов согласился начать матч 16 марта.
В соответствии с правилами ФИДЕ должна была утвердить арбитра и судью матча. Мы согласовали со Смысловым три кандидатуры: К. Опоченского (Чехословакия), Г. Штальберга (Швеция) и Г. Голомбека (Великобритания). Вскоре от президента ФИДЕ Ф. Рогарда пришло сообщение, что гроссмейстер Штальберг не может прибыть в Москву, в связи с чем судейская коллегия утверждена в составе К. Опоченского и Г. Голомбека. Тогда я предложил дополнительно пригласить в качестве судьи — в виде исключения из правил, которые гласят, что должно быть всего лишь двое судей,— еще и Л. Сабо (Венгрия), чтобы в составе судейской коллегии обязательно был гроссмейстер. Это предложение не вызвало возражений со стороны моего партнера, и президент ФИДЕ утвердил Сабо судьей матча. Одновременно были утверждены и наши секунданты — И. Кан и В. Симагин.
Незамедлительно мы начали подготовку к матчу. В этом отношении нас обеспечивали спортивные общества «Энергия» и «Наука».
Со своей стороны, я должен выразить искреннюю признательность моим товарищам-энергетикам за действенную помощь.
14 марта в торжественной обстановке в Концертном зале имени П. И. Чайковского президент ФИДЕ Рогард объявил матч откры-
М. М. Ботвинник. Матч Ботвинник —Смыслов. М., «Физкультура и сткфт», 1955.
169
тым. По жребию нечетные партии белыми должен был играть Смыслов, и 16 марта он сделал свой первый ход — 1. е2—е4.
Мне кажется, что спортивную борьбу в матче можно разделить на четыре этапа.
Первый этап — старт. Он сложился для Смыслова неблагоприятно. Быть может, здесь большую роль сыграла именно 1-я партия.
Действительно, Смыслов начал эту партию весьма уверенно: во французской защите он применил свой излюбленный ход 3. КсЗ. К его удовольствию, я избрал систему с ходом 3. . .СЬ4, которую гроссмейстер Смыслов давно уже считает недостаточной. Мой партнер применил тщательно подготовленный вариант, получил отличную партию, но допустил два-три незаметных промаха, после чего преимущество в эндшпиле оказалось уже у черных. Анализ отложенной позиции показал, что партия должна закончиться все же вничью, однако при доигрывании выяснилось, что Смыслов в анализе просмотрел хитрый маневр, после чего не смог избежать поражения (№ 217).
Конечно, тут были основания для огорчений — хотя бы по поводу недостаточного домашнего анализа, да Смыслов и не привык проигрывать ничейные концы! Печать этих огорчений и лежит на первых партиях матча: без большой борьбы Смыслов проиграл пассивно проведенную 2-ю партию (№ 218), упустил победу (с лишней фигурой!) в 3-й, азартно пожертвовал пешку и проиграл 4-ю партию (№ 219). Затем мой партнер освоился с обстановкой и усиленно «нажимал» в последующих двух встречах, но они все же закончились вничью (5-я — № 220), и в итоге после шести партий мне удалось добиться большого перевеса (4 г/2 : 1 VJ. Но «суждено» было начаться второму этапу матча...
Большое значение для спортивной борьбы имела 7-я партия. Она протекала с перевесом на стороне гроссмейстера Смыслова, но в отложенной позиции я уже имел все шансы сделать ничью. Здесь повторилась та же история, что и в 1-й партии, только с переменой ролей! На этот раз уже я невнимательно проанализировал отложенную позицию и, имея еще на 48-м ходу верную ничью, вынужден был на 50-м ходу сложить оружие.
Наступила моя очередь огорчаться, и огорчался я довольно долго. В 8-й партии я упустил элементарный выигрыш, в 9-й потерпел серьезное поражение после неточной игры в дебюте. Эта партия, несомненно, является лучшим достижением Смыслова в матче. В 10-й партии зевнул центральную пешку, а в 11-й проиграл совершенно ничейный конец. Конечно, этот период матча мой партнер провел очень хорошо (за исключением 8-й и, быть может, 10-й партий), но я играл из рук вон плохо!
После того как счет матча стал 6 : 5 в пользу Смыслова, боевой дух ко мне вернулся. Положение в матче было весьма напряженным, но здесь, когда начался третий, решающий, этап борьбы, мне на помощь пришел... мой партнер! Если первые одиннадцать партий матча Смыслов проводил с большой осторожностью (за исключением, пожалуй, 4-й партии), то после того, как счет стал в его пользу —
170
да к тому же после трех моих поражений подряд,— мой партнер, видимо, решил, что настало время изменить тактику борьбы и перейти в решительное наступление.
Эта психологическая ошибка облегчила мою задачу. Именно потому, что в обоюдоострой 12-й партии Смыслов до конца стремился к инициативе, мне удалось одержать важную победу (№ 221). Азартная игра Смыслова в начальной стадии 13-й партии принесла мне новый успех (№ 222). Правда, эта же тактика позволила Смыслову одержать эффектную победу в следующей, 14-й партии, но мне кажется, что именно эта победа содействовала неблагоприятному для моего партнера дальнейшему ходу борьбы.
Эта партия укрепила уверенность Смыслова в правильности его рискованной игры. «Активно» сыграв в дебюте 15-й партии, он потерпел тяжелое поражение (№ 223); такой же результат был и в следующей, 16-й встрече (№ 224) — после просчета Смыслова в обоюдоострой, но примерно равной позиции. Счет стал 9 : 7, и уже в мою пользу. Теперь для сохранения звания чемпиона мне надо было набрать лишь три очка из оставшихся восьми партий.
Начался последний, четвертый, этап борьбы, который должен был дать ответ только на один вопрос: хватит ли у меня спортивной выдержки, чтобы «устоять» еще восемь партий?
Смыслов круто изменил матчевую тактику. Снова он играет с большой осторожностью и упорной защитой сводит следующие три партии вничью (№ 225, 226, 227). Счет матча становится 10 V2 : 8 1/2, и вот здесь-то мое боевое настроение начинает ослабевать!
20-ю партию до известного момента Смыслов провел очень хорошо, и в конце концов ему удалось добиться победы,— правда, после взаимных ошибок в эндшпиле. Затем следует еще одна боевая ничья (№ 228). Последние же три партии вряд ли могут доставить удовлетворение. Оба партнера устали и были уже не на высоте положения, особенно автор этих строк. В 22-й и 24-й партиях были зафиксированы ничьи, двадцать третья закончилась моим поражением, что отнюдь не было вызвано логическим развитием событий! в данной партии, и со счетом 12 : 12 закончился наш матч. В соответствии с правилами ФИДЕ чемпион мира защитил свое звание.
Особо мне хотелось бы остановиться на последней партии. «Почему ничья?» — неоднократно задавали мне этот вопрос шахматисты самой различной квалификации и всех возрастов. Не следует забывать, что каждое шахматное соревнование заключает в себе два момента: творческий и спортивный. Поскольку первые двадцать три партии закончились с результатом 11 1/2 : 11 х/2 и, таким образом, мне не удалось превзойти своего партнера — оба мы показали примерное равенство сил, то последняя, 24-я партия имела узко спортивное значение. И когда Смыслов, обдумывая свой 22-й ход, решил, к моему большому удивлению, предложить ничью, отказываясь от последней надежды завоевать в этом матче звание чемпиона мира, что мне оставалось делать? «Ваше предложение настолько соблазнительно,— ответил я,— что отказаться невозможно...» К
171
чести обеих партнеров следует добавить, что эта партия оказалась единственной, где борьба кончилась раньше времени.
Наш матч протекал без особых инцидентов, и судейской коллегии почти не приходилось проявлять большой активности; пожалуй, единственной серьезной заботой наших судей были... аплодисменты зрителей. Почитатели Смыслова частенько аплодировали его удачным ходам (а бывало, и неудачным), почитатели Ботвинника также были «на высоте положения». Итак, выражаясь языком шахматных комментаторов, «положение было равным, хотя и обоюдоострым». В связи с этим хочется сказать нашим шахматным зрителям, да и организаторам, что турнирный зал — это не стадион. И если на стадионе подбадривание спортсменов аплодисментами и криками стало традицией, и, быть может, небесполезной, то шум в турнирном зале отнюдь не способствует шахматному творчеству.
Один старый шахматист *, выразив свои впечатления о данном матче в стихотворной форме, между прочим, написал: «...аплодисменты хороши, когда итоги подсчитают...». Как видит читатель, из приведенных строк следует, что поэт-любитель здесь находился под сильным «влиянием» профессионала-бухгалтера, но мне кажется, что по существу автор прав!
Один раз все же в нашу борьбу пришлось вмешаться арбитру Опоченскому; это случилось во время 18-й партии. Вскоре после дебюта часы Смыслова остановились, что заметили демонстраторы лишь минут пятнадцать спустя! Точнее говоря, часы не остановились — они шли, а застопорилась лишь минутная стрелка, поэтому ни я, ни мой партнер не заметили этого, поскольку часы продолжали тикать...
Во время игры действовали вторые, электрические шахматные часы, по которым зрители наблюдали за положением наших часов. Эти электрические часы запускались демонстратором, он (с опозданием на пятнадцать минут) и обратил внимание арбитра на неисправность часов Смыслова.
Опоченский, конечно, дал указание о замене неисправных часов. При этом, однако, он поставил на новых часах то же время моему партнеру, которое показывали... неисправные часы! На мой недоуменный вопрос арбитр ответил, что в регламенте матча нет упоминания о контрольных электрических часах и поэтому он не может прибавить Смыслову время, хотя, по сути дела, и ясно, сколько часы стояли. Я незамедлительно принял решение арбитра, хотя и счел его неправильным.
Я не решился непосредственно обратиться к Смыслову; он же настолько углубился в позицию, что не заметил как наших переговоров, которые происходили в другом конце сцены, так и самой замены часов, иначе он, несомненно, попросил бы прибавить ему на часах время...
Я никаких претензий не могу предъявить к моему партнеру, сам я легко мог оказаться в таком же положении. Однако мне кажет
* Он работал главным бухгалтером на одной из электростанций в Москве.
172
ся, что арбитр матча должен был бы обратиться к Смыслову, чтобы узнать мнение и другого участника.
Здесь я не могу не рассказать читателю об одном эпизоде, который уже является достоянием истории. Случилось это в Гронингене в 1938 году во время так называемого АВРО-турнира, когда нас, участников матч-турнира восьми сильнейших шахматистов мира, заставляли колесить по всей Голландии.
Вместе с нами путешествовал и турнирный реквизит — шахматы и часы. Может быть, поэтому во время моей партии с Капабланкой часы моего партнера вышли из строя. Неожиданно я заметил, что они остановились, и также вскоре после дебюта... Сверив время, я пришел к несложному выводу, что часы Капабланки стояли уже двадцать минут.
Пришлось обратиться к судье турнира — известному мастеру Кмоху. Он немного говорил по-русски, но когда я ему показал на неисправные часы моего партнера, ему стало все ясно и без слов. Мастер Кмох тут же заменил часы и поставил в известность эксчемпиона мира, что он собирается ему прибавить двадцать минут. Капабланка стал протестовать — откуда известно, что именно его часы стояли двадцать минут? Может быть, его часы стояли только пять минут, а остальные пятнадцать минут стояли часы Ботвинника?
Кмох был явно смущен; на ломаном русском языке он запросил мое согласие на предложение Капабланки прибавить каждому партнеру по десять минут. «Передайте господину Капабланке,— сказал я, с трудом сдерживая свое возмущение,— что я согласен с любым его предложением...» Едва успел судья перевести эти слова моему партнеру, как Капабланка отчаянно замахал руками и тут же согласился с первоначальным решением Кмоха...
Один раз регламент матча пришлось нарушить: 27 апреля, несмотря на возражения обоих партнеров, наша очередная партия не состоялась, так как Зал им. Чайковского и Концертный зал ЦДСА (в этих помещениях проходил матч) в этот день были заняты.
Регламент матча является конституцией соревнования, и следует надеяться, что подобный эпизод никогда более в соревнованиях на первенство мира не повторится.
Л1не кажется, что большим творческим достижением Смыслова в данном матче является искусная подготовка. Все течет, все изменяется. Было время, когда метод подготовки к соревнованиям, опубликованный мною в сборнике партий XI чемпионата СССР в 1939 году, казался весьма совершенным.
Даже Д. Бронштейн, который тонко изучил современную теорию, несмотря на помощь выдающегося теоретика И. Болеславского, а также мастеров А. Константинопольского и С. Фурмана, не показал во время нашего матча в 1951 году каких-либо новых методов работы и связанных с ними новых достижений в отношении дебютной подготовки.
Смыслов пользовался примерно равноценной поддержкой: его помощниками были мастера В. Симагин и В. Макогонов. В проти
173
воположность Бронштейну Смыслов во время матчевой борьбы сумел продемонстрировать столь интересные достижения, что они могли быть получены, по-видимому, в том случае, если Смыслов открыл новые, доселе неизвестные методы дебютной подготовки, сделав в этом отношении новый шаг вперед.
У гроссмейстера Смыслова были, естественно, и дебютные неудачи в данном матче. Это свидетельствует о том, что примененный им метод подготовки требует, возможно, много труда и времени. Вероятно, это и было причиной того, что Смыслов предлагал начать матч на месяц позже.
В 1939 году я предложил метод, который может помочь мастеру подготовить варианты, опровергающие уже применявшиеся на практике системы. Смыслов пошел значительно дальше: он, по-видимому, нашел метод изучения творчества партнера, позволяющий предугадать системы, еще не применявшиеся данным гроссмейстером. Должен, впрочем, оговориться, что, быть может, мои впечатления субъективны. Тем не менее было бы желательно, если мои предположения правильны, чтобы Смыслов поделился на страницах нашей шахматной печати опытом своей интересной работы, ибо это поможет совершенствованию наших мастеров.
Матч дал много содержательного материала не только в отношении теории начал. Просматривая партии, читатель ознакомится и с интересно задуманными планами в середине игры, и с тонкими эндшпилями.
Матч на первенство мира был организован превосходно и явился одним из наиболее крупных шахматных событий 1954 года. Он вызвал большой интерес не только в СССР, но и во всем шахматном мире; многочисленные любители шахматного искусства во всех уголках земного шара с нетерпением ждали сообщений из Москвы о результатах партий. Во многих странах газеты публиковали тексты партий, и можно не сомневаться, что творческие материалы матча изучались шахматистами всего мира.
Мнение экс-чемпиона
Я «твердо» решил не писать ничего об этом матче, но решение судьи — закон, и по просьбе арбитра, шахматного мастера Голомбе-ка, я должен сказать несколько слов.
Если матч за мировое шахматное первенство — это экзамен для претендента, то теперь ясно — экзамен сдан и что сам экзаменатор недостаточно тщательно подготовился к экзамену.
Сейчас встает вопрос: нужно ли играть матч-реванш? Нужно ли шахматному миру, чтобы те же два шахматиста играли бы такой же матч (в то же время года и в том же месте)?
Мне было бы весьма интересно услышать мнение об этом не только британских шахматистов, но и шахматной общественности всего мира.
Г. Г о л о м б е к. Чемпионат мира по шахматам, 1957. Послесловие,
174
Тем не менее надеюсь, что шахматисты Великобритании не откажутся принять искренние пожелания и привет от советского шахматиста, который хотя и проиграл матч за шахматную корону, но не должен терять чувства юмора, столь необходимого для борьбы и победы.
Матч-реванш 1958 года
В сравнительно короткий срок после окончания матча 1957 года вице-президент ФИДЕ В. Рагозин (по поручению президента) обязал меня сделать заявление о намерении использовать право на матч-реванш. После известного «давления» со стороны старых друзей и лишь после того, как я наметил план подготовки к матч-ре-ваншу, в июле 1957 года я направил в Стокгольм соответствующую телеграмму на имя президента ФИДЕ Ф. Рогарда.
Шахматная федерация СССР предложила начать матч-реванш 4 марта 1958 года. Было согласовано место проведения соревнования (Москва) и судьи (арбитр — Г. Штальберг, судья — Г. Го-ломбек). Конгресс ФИДЕ в Вене (август, 1957) утвердил эти предложения.
Естественно, регламент матч-реванша должен был дублировать регламент матча 1957 года. Неожиданно, однако, между участниками возникли разногласия, и в спор вынужден был вмешаться президент ФИДЕ. Решение президента имеет принципиальное значение, ибо оно действительно и для будущих матчей, Президент объявил:
1) что арбитр матча должен осмотреть помещение для игры, чтобы убедиться в том, что оно соответствует регламенту соревнования;
2) что, если арбитр придет к выводу, что публика в зале ведет себя шумно и мешает участникам, он может перенести игру за сцену в закрытое помещение и,
3) поскольку один участник настаивал на том, чтобы в соответствии с правилами ФИДЕ только секундант оказывал помощь при анализе неоконченных партий, то он (президент) не может удовлетворить просьбу другого участника о втором помощнике.
Решение президента ФИДЕ было объявлено участникам и организаторам арбитром Г. Штальбергом накануне матча. Арбитр утвердил и секундантов: И. Бондаревского (секундант чемпиона мира) и Г. Гольдберга (секундант экс-чемпиона).
Матч-реванш был торжественно открыт 2 марта 1958 года в Концертном зале гостиницы «Советская». Жеребьевка, проведенная арбитром, закончилась в пользу чемпиона мира — он вытянул «белые».
Через день в этом же зале был сделан первый ход.
Спортивную борьбу в матч-реванше можно разделить примерно на четыре этапа.
М. М. Б о т в и н н и к. Матч-реванш Смыслов — Ботвинник. М., «Искусство», 1960.
175
Этап первый. Старт; он сложился для моего партнера неудачно. В первых двух партиях (№256 и 257) В. Смыслов неуверенно разыграл дебют и в дальнейшем не справился с возникшими трудностями.
После двух партий В. Смыслов почувствовал недомогание, и наш официальный врач М. С. Сенкевич удостоверила его болезнь. Смыслов получил право один раз не явиться на игру. Видимо, он чувствовал себя еще недостаточно здоровым и во время 3-й партии: неожиданный просмотр фигуры привел к потере еще одного очка.
Перевес в три очка дал мне серьезный козырь, который я не сразу догадался использовать,— возможность придерживаться осторожной тактики; это большое преимущество в матчевой борьбе между равными противниками. В общем, я следовал этой спортивной тактике до конца матча в уверенности, что она приведет к еще большему разрыву в очках, ибо должен был наступить момент, когда мой партнер начнет нервничать и потеряет терпение...
Я не придерживался этой осторожной тактики в следующей, 4-й, партии — она была отложена в выигранной для Смыслова позиции. К тому же я заболел, и М. Сенкевич рекомендовала мне не являться на доигрывание (по правилам ФИДЕ участник может три раза не явиться на игру по болезни, но в случае болезни ему не запрещено играть или доигрывать партию *). Я, конечно, не мог принять это предложение: доигрывание пропускать неразумно — все равно будет зарегистрирована неявка, а за один день ведь не поправиться... Я предпочел играть (благо партия безнадежна, и надо будет сделать лишь несколько ходов), а взять удостоверение о болезни на следующий день, на субботу,— тогда можно будет лежать в постели и воскресенье (день доигрывания), и понедельник (свободный день) — и все за одну неявку. Против такого решения врач, конечно, не могла возражать.
В связи с моей болезнью Г. Штальберг перенес доигрывание из Большого зала Центрального шахматного клуба СССР в комнату гроссмейстеров. Арбитр в этом не колебался — вероятно, я имел очень жалкий вид...
При доигрывании, против ожидания, пришлось сделать не несколько, а целых 40 ходов! Мой партнер допустил две неточности и упустил выигрыш.
Этап второй. Далее борьба шла с переменным успехом: в 5-й и особенно в 11-й партиях легкую победу одержал Смыслов, в 6-й (№ 258) и 12-й (№ 261) он потерпел неудачу. Целый ряд партий закончился вничью. Партнеры оказались достойными друг друга, но разрыв в три очка сохранялся...
Этап третий. Эта часть матча была очень кратковременной, хотя и бурной. Смыслов долгое время соблюдал необходимую осторожность и ждал благоприятного случая; на этом этапе, впрочем, ему не посчастливилось. В 14-й партии (№ 262) Смыслов перед контролем допустил несколько неточностей и отложил партию в труд
* Впоследствии было разрешено брать тайм-ауты без справки врача.
176
ном эндшпиле. В день доигрывания мне удалось завоевать еще одно очко.
Тогда чемпион мира потерял душевное равновесие — моя осторожная спортивная тактика принесла свои плоды; в 15-й партии Смыслов избрал рискованный дебют, и на сей раз отложенная позиция была для него совершенно проигранной. Я имел реальную возможность увеличить счет до 10 : 5, но «на радостях» пренебрег анализом, в начале доигрывания допустил просмотр, а на 55-м ходу (все еще в выигранной позиции!) забыл про часы и просрочил время!! И это (нет, конечно, не только «это», но и моя рассеянность, вызванная утомлением) на время спасло Смыслова.
В правилах записано, что если участник сделал ход, но забыл перевести часы, то судья может ему напомнить о часах. Однако в правилах не сказано, что судья может напомнить участнику о том, что он не сделал контрольный ход, поэтому Штальберг, действуя в точном соответствии с регламентом, и не сделал ничего, чтобы предотвратить просрочку времени.
Пожалуй, правила все же следует изменить. Проще всего ввести автоматический (звуковой или световой) сигнал, встроенный в часы, извещающий участника о предстоящем падении флажка, тогда подобные «происшествия» в матчах на первенство мира уже станут невозможны * !
«Разумеется», в итоге третьего этапа я заболел и второй раз не явился на игру...
Этап четвертый. Вновь началась борьба с переменным успехом, но в четвертом, последнем, этапе ошибок стало больше — оба участника оказались достаточно утомленными. В этом отношении особенно характерна 18-я партия (ее по просьбе Смыслова Штальберг принял решение провести в закрытом помещении — в комнате гроссмейстеров Центрального шахматного клуба). Сначала Смыслов должен был потерпеть поражение, затем он сам мог заматовать неприятельского короля... В итоге партия была решена серьезным просмотром Смыслова вскоре после начала доигрывания.
После выигрыша 19-й партии Смыслов заболел и (с разрешения врача) дважды не явился на игру. Он себя чувствовал настолько нездоровым, что обращался к арбитру с просьбой разрешить четвертую неявку (об этом мне стало известно лишь после матча). Г. Штальберг консультировался по телефону с президентом, но Ф. Рогард отказался санкционировать нарушение правил ФИДЕ, и после шестидневного перерыва борьба возобновилась.
Наконец была сыграна 21-я партия (№ 264), и счет стал 12 : 9. Мне надо было сделать одну ничью из трех партий — задача в психологическом отношении не из легких! Не без труда мне удалось ее решить, но не в одной, а в двух партиях...
Да, перед последней встречей я уже был настолько «замучен»,
* Начиная с матча 1960 года Ботвинник — Таль арбитр Штальберг резервировал за собой право один раз напомнить участнику о том, что еще не сделан контрольный ход.
177
что М. Сенкевич разрешила мне последний, третий, раз по болезни не явиться на игру.
Таким образом, это был «рекордный» матч в отношении болезней — оба участника полностью использовали свое право быть нездоровыми. Больше всех, конечно, страдали от этого наши симпатичные судьи, ибо они оказались в «цейтноте» — дела требовали их скорейшего возвращения в Стокгольм и Лондон. Особенно спешил Штальберг: хотя его маленькая дочка посетила Москву в середине матча, но в Стокгольме она уже снова успела соскучиться по отцу... Через час после того, как был зафиксирован результат в последней партии, Штальберг уже находился в пути на аэродром!
Матч-реванш вызвал большой интерес, и Концертный зал гостиницы «Советская» не мог вместить всех желающих. Зал был всегда переполнен, но справедливости ради скажем, что московские зрители на сей раз вели себя сравнительно дисциплинированно, или, точнее говоря, более дисциплинированно, чем обычно... Во всяком случае, арбитр лишь один раз использовал свое право и перенес игру за сцену: это было в 23-й партии (№ 265), когда Смыслов должен был записать ход. Таким образом, лишь последний ход в матче был сделан за сценой Концертного зала.
Дебютные итоги матч-реванша сравнительно невелики. Сенсацию вызвал успех защиты Каро-Канн: черные добились ничейного результата, но не следует забывать, что в этот результат включен и итог 15-й партии.
Матч-реванш дал богатую коллекцию эндшпилей: здесь есть поучительный эндшпиль с разноцветными слонами (4-я партия) и ферзевые концы (1-я — № 256 и 17-я), интереснейшие ладейные окончания (5-я, 14-я—№ 262, 16-я—№ 263 и отчасти 18-я) и, наконец, сложные окончания (6-я — № 258, 18-я и 20-я).
Пешечный эндшпиль можно найти в примечаниях (после 43-го хода белых) к 20-й партии.
Обычную виртуозную игру в окончаниях Смыслов продемонстрировал в 5-й и особенно в 16-й (№ 263) партиях.
К сожалению, в других партиях Смыслов не вполне оправдал репутацию тонкого специалиста в области эндшпиля. Недостаточно глубокая игра в окончаниях привела к тому, что Смыслов упустил шансы и в 4-й, и в 14-й (№ 262), и в 18-й, да, пожалуй, и в 6-й (№ 258), и в 17-й партиях матч-реванша. Не слишком ли много для одного соревнования на первенство мира? Не является ли неудачная игра В. Смыслова в эндшпиле основной причиной неуспеха в матче?
Мне кажется, что после ознакомления с партиями читатель сам сможет ответить на этот вопрос...
Почему я проиграл матч!
Когда я получил предложение написать статью на такую печальную тему, то сначала решительно отказался. Действительно, какой смысл заниматься самобичеванием? Не дай бог, если еще при этом недостаточно энергично будешь воскуривать фимиам новому чемпиону,— попадет тебе по первое число от шахматных журналистов... Однако некоторые соображения были определенно за такую статью. Собственно, чего мне бояться? Отругают журналисты — защитят читатели, а читателей, конечно, больше (во всяком случае, так считают журналисты). И, наконец, имеет право побитый чемпион на собственное мнение, даже если оно кое-кому не понравится и кое-кого заденет?
Перефразируя слова Бисмарка, можно сказать, что никогда так много не врут, как до, во время и после матча на первенство мира. Поэтому автор призывает читателей и на сей раз к осторожности, хотя и заверяет в своей искренности.
Мне кажется, что в шахматах время гениев прошло. В свое время Морфи, Стейниц, Ласкер, Капабланка и Алехин определенно превосходили своих современников, и прежде всего — по таланту. В наши же дни одним талантом не проживешь: требуются еще здоровье, столь необходимое для длительного и интенсивного интеллектуального труда (то есть для шахматных соревнований), боевой спортивный характер — иначе кто пойдет на эту тяжелую и неблагодарную работу — и, наконец, специальная подготовка.
Несколько десятилетий назад естественный отбор сильнейших шахматистов мира происходил среди сравнительно узкого круга лиц, и этих шахматистов было не так уж много — имена их всем известны. Теперь же массовая база шахмат столь велика, что этих сильнейших стало много — тесновато ныне на шахматном Олимпе. Добрый десяток гроссмейстеров отличается и ярким талантом, и завидным здоровьем, и боевым характером, и глубокой специальной подготовкой.
Следует особо отметить значение специальной подготовки: иногда она бывает интуитивной, другой раз она состоит в том, чтобы свести к минимуму влияние подготовки противника — качество, которое, видимо, свойственно новому чемпиону мира. Во всяком случае, можно утверждать без боязни совершить грубую ошибку, что талант в формировании современного сильного шахматиста уже не является определяющим фактором. Этот фактор, а также то обстоятельство — об этом уже говорилось ранее,— что гроссмейстеров вообще стало больше,— все это привело к тому, что сейчас на нашей планете есть целая когорта выдающихся шахматистов, числом около десятка. По силе они примерно равны друг другу. Пусть читатель не думает, что к этому выводу автор пришел лишь в мае 1963 года; отнюдь нет — мне приходилось высказывать это мнение раньше, и не один раз! Известно, что шахматные журна-
«Чесс Уорлд», 1964, № 2.
179
Лейпциг, 1960. На XIV Всемирной шахматной олимпиаде
листы придерживаются иных взглядов — как правило, они присваивают титул гения тому, кто победил в последнем соревновании...
Так почему же в 1963 году победил один советский шахматист и проиграл другой?
Причин поражения в равной борьбе бывает много, но, может быть, самая существенная — настроение шахматного бойца, или «форма», в которой он находится. Бывают периоды хорошего настроения, иногда — периоды плохой формы. Вот что писал о себе Алехин, вот как он оценивал свое шахматное состояние в первой половине 1927 года:
«...Нахожусь в одном из тех периодов — к счастью наступающих нечасто и продолжающихся
недолго,— когда шахматное мышление требует удвоенного напряжения нервов и гораздо большей затраты времени, чем обычно, вследствие чего гораздо быстрее утомляет, и когда только в крайне редких случаях возможна внутренняя гармония творчества» *.
Почему же такие периоды бывают у шахматного бойца — другой вопрос, но они бывают! К матчу 1963 года я готовился по всем правилам — читатель может убедиться в этом, ознакомившись с партиями матча, а также с примечаниями к сыгранной несколько месяцев спустя партии с М. Таймановым (№316),— а ничего хорошего не получилось.
Может быть, шел период, неблагоприятный для шахматного творчества, подобный тому, о котором писал Алехин? Может быть... Мне эта версия кажется правдоподобной, и ряд партий матча, в частности 8-я (№ 309), подтверждает это. К сожалению, такой же беспомощной — с точки зрения практики или «гармонии творчества» — была моя игра и в некоторых других партиях.
Может быть, это объясняется особенностями стиля игры Петросяна. Новый чемпион по стилю своему существенно отличается от других гроссмейстеров; приспособиться к его игре — дело нелегкое. Таких шахматистов ранее почти не было. Петросян, если так можно выразиться, поддерживает высокое значение функции защиты. Представим себе, что электронная машина уже сейчас играет в силу гроссмейстера: она подсчитала варианты и пришла к выводу, что есть две равноценные возможности — атакующая и защититель
* А. А. А л е х и н. Международный шахматный турнир в Нью-Йорке. 1927, М.— Л., 1930, стр. 12.
180
ная. Какую возможность выберет машина? Это зависит уже не от нее, а от программиста.
Петросян себя «запрограммировал» для таких случаев давно — он выбирает защитительный вариант, в то время как другие гроссмейстеры в аналогичных случаях предпочитают атакующие возможности. Мне кажется, что из всех шахматистов, кто в прошлом добивался больших успехов, ближе всего к Петросяну по стилю игры стоит Флор.
Вот, может быть, эта несколько необычная манера игры Петросяна и выбивала меня из колеи, лишала пресловутой «гармонии творчества». Возможно, причина и не в этом, но, во всяком случае, играл я с чрезмерным напряжением и скованностью, которые исчезли три месяца спустя, когда мне снова пришлось сесть за шахматную доску.
Но, может быть, дело не только в моем настроении и в особом стиле Петросяна. Треть века назад мне пришлось играть в одном турнире в Ленинграде; в партии с А. Батуевым (будущим мастером) я имел большой перевес, но, не совершив ни одной ошибки, вынужден был довольствоваться ничьей. Было мне тогда 17 лет, и я решил показать партию другому участнику турнира — мастеру Романовскому. «Петр Арсеньевич,— обратился я к нему с обидой в голосе,— как я мог не выиграть эту партию?!» «Раз не выиграли, Миша,— последовал спокойный ответ,— значит, в подсознании не очень хотели этого...»
Да, с шахматным мастером так иногда случается. Казалось бы, он много трудится для победы, но сам не знает заранее, очень и по-настоящему ли он ее хочет.
Путевые заметки
Шахматист не только играет в шахматы; он много ездит по тем странам, где проходят международные соревнования. При этом он общается с представителями самых различных слоев общества, поскольку шахматами увлекаются и старые и молодые, и богатые и бедные, и мужчины и женщины, люди консервативных убеждений и социалистических, интеллигенты и рабочие. Таким образом, шахматный мастер имеет возможность ознакомиться со странами и народами, с жизнью простых людей.
В трех статьях, относящихся к 1954, 1967 и 1983 годам, рассказывается об Олимпиаде в Голландии, турнире и гастрольных выступлениях в Англии — Шотландии, а также о чемпионате мира среди шахматных компьютеров в Нью-Йорке.
Первые две статьи в свое время были опубликованы, а третья ранее не публиковалась.
«Турнир наций» в Амстердаме
Мы летели в Амстердам для участия в розыгрыше командного первенства мира по шахматам.
Как только наш Ил-12 приземлился на аэродроме в Хельсинки, служащие аэровокзала превратились в собирателей автографов. Д. Бронштейну и мне было предложено расписаться на... шахматной доске! В. Смыслов, П. Керес, Е. Геллер и А. Котов, прилетевшие на день раньше, уже успели оставить на ней свои подписи.
Через час мы сидим в самолете скандинавской авиакомпании. Вечерний самолет на Амстердам, на который мы пересели в Стокгольме, оказался почти пустым. Поздно ночью он приземлился на аэродроме Схипхол.
Наутро вся советская команда в сборе; обмениваемся впечатлениями и планами на будущее. Врач В. Ридин недоволен: гроссмейстер Е. Геллер одет не по погоде. Как выясняется, когда Геллер вылетел из Одессы, он был уверен, что мы направимся в жаркий Буэнос-Айрес, а не в прохладный Амстердам.
Действительно, почему XI Олимпиада проводится не в Аргентине? Ведь конгресс ФИДЕ (Международной шахматной федера-
«Новое время», 1954, № 46.
182
ции) в свое время по настойчивому требованию аргентинской делегации принял решение, что «турнир наций» 1954 года состоится в Буэнос-Айресе! При этом было выдвинуто лишь одно условие: организаторы Олимпиады оплачивают европейским командам проезд в Аргентину и обратно. В июле уже 37 стран заявили, что будут участвовать в Олимпиаде. Аргентинцы подсчитали предстоящие расходы и... отказались от организации Олимпиады!
Это был неожиданный удар для ФИДЕ — ведь конгресс решил именно в 1954 году провести командное первенство мира. Президент ФИДЕ, шведский шахматист Рогард, действовал решительно. Вряд ли, однако, ему удалось бы выйти из положения, если бы на помощь не пришли голландские шахматисты. Благодаря их содействию уже через неделю после окончательного отказа Аргентины руководство ФИДЕ объявило, что XI Олимпиада состоится в Амстердаме. Путешествуя на яхте по Черному морю, Геллер и не подозревал обо всем этом. К сожалению, опасения нашего врача оказались справедливыми — через несколько дней одесский гроссмейстер простудился и слег...
И вот советские гроссмейстеры — в Аполло-холле, большом застекленном спортивном зале; они осматривают поле предстоящей шахматной битвы.
Днем 4 сентября — торжественное открытие Олимпиады; присутствуют все участники, судьи, организаторы, мэр города Амстердама. Оглашается приветственное письмо министра просвещения. Затем часовая пауза, участники занимают свои места за столиками, и бой начинается...
Зрителей много, но ведут они себя весьма дисциплинированно. Только начнется где-нибудь шум — следует замечание судьи, и немедленно устанавливается полная тишина. Однако голландские зрители курят, и так много курят, что часа через три в просторном зале дышать становится тяжело. Конечно, в увлечении борьбой, разгорающейся на шахматной доске, не все это замечают...
На переходящем призе ФИДЕ — серебряном кубке, установленном в Аполло-холле,— выгравированы названия стран, когда-либо владевших этим кубком: Венгрия, Польша, Германия, Соединенные Штаты, Югославия... В 1952 году в Хельсинки советская команда впервые выступила в «турнире наций», и на кубке появилась новая надпись: «СССР, 1952 год».
Кто победит на сей раз? Какой из 26 стран, представленных на «турнире наций» в Амстердаме, перейдет кубок?
По общему мнению всех газет, всех специалистов, да и широкой публики, снова должна победить команда Советского Союза — нет другой страны, которая имела бы такую блестящую плеяду шахматных талантов.
Следует все же иметь в виду, что «турниры наций» имеют свою специфику. Игра происходит лишь на четырех досках, а четырех хороших шахматистов могут выставить многие страны. Соревнование проводится ускоренно — почти без дней отдыха; считается, что участники могут отдыхать, когда их заменяют запасные.
183
Наконец, режим дня весьма уплотнен: в 17 часов 30 минут начинается тур, и если в 22 часа 30 минут партия не заканчивается, то ее надо доигрывать с 10 часов утра до 14 часов. А вечером, в 17 часов 30 минут, надо уже начинать новую партию! Хорошо, если партия отложена в ясной позиции. Если же отложенная позиция требует тщательного анализа, который может продолжаться всю ночь, то следующий день оказывается еще более тяжелым. При таких «скачках с препятствиями» можно столкнуться с любой неожиданностью. В 1952 году наша команда лишь на финише ушла вперед, опередив команду Аргентины всего на 1 V2 очка.
Голландские зрители очень тепло отнеслись к советским гроссмейстерам. Достаточно сказать, что голландцы, обычно аплодировавшие только своей команде (в случае ее успеха), делали из этого правила лишь одно исключение: они награждали аплодисментами и советскую команду.
Шахматы очень популярны в Голландии. Были дни, когда в Аполло-холле собиралось свыше двух тысяч зрителей. Большой известностью пользуется в стране д-р Эйве — бывший чемпион мира. Сейчас его превосходство над другими голландскими мастерами не так заметно, как раньше. Чемпионом страны является теперь молодой мастер Доннер.
До войны международные шахматные турниры в Голландии посещали преимущественно пожилые люди. Ныне в Аполло-холле можно было видеть голландцев всех возрастов, в том числе и совсем юных. Эти юнцы — рьяные собиратели автографов, они нас просто измучили. Автографы, впрочем, любят собирать и взрослые. Как-то поздно ночью мне пришлось возвращаться с одного завода после сеанса одновременной игры и переезжать гавань на пароме. Водитель молочной автоцистерны, стоявшей на пароме рядом с нашей автомашиной, использовал этот случай, чтобы взять у меня автограф!
Амстердам — очень оживленный город. Снова здесь снует множество велосипедов (не меньше, чем до войны). Надо сказать, что голландцы управляют велосипедами с большим мастерством. Можно наблюдать такие сцены: едет мать, впереди, в корзине, у нее — самый маленький ребенок, сзади — постарше, а сбоку, на самокате, стоит сынишка лет девяти, которого мамаша держит за воротник,— и так везет все свое семейство на прогулку...
Спортом в Голландии интересуются буквально все. Однажды в отеле ко мне в окно заглянул паренек в спецовке — он шпаклевал снаружи оконные переплеты. Маляр оказался в курсе всех шахматных и других спортивных событий: он знал по именам всех наших легкоатлетов, успешно выступавших в Швейцарии, и наших пловцов, отличившихся в Турине.
— С нетерпением ждем сегодняшнего матча в Аполло-холле,— сказал он.
Советская команда должна была в этот день играть с голландской.
— Да,— отвечаю я,— но состав команд будет объявлен за 30 минут до начала.
184
— Что вы,— удивился мой собеседник,— уже утром по радио было объявлено, что Ботвинник будет играть с Эйве...
На этом разговор закончился. Продолжая работу, паренек насвистывал популярные арии из опер, а потом, очевидно желая сделать мне приятное, очень чисто, музыкально и с вариациями исполнил «Из-за острова на стрежень...»
26 команд были разбиты на четыре полуфинальные группы, из которых следовало отобрать 12 сильнейших команд. Неожиданностей почти не было, если не считать успеха молодых болгарских шахматистов, оттеснивших сильную команду Канады. Как только утром 12 сентября доиграли последние партии полуфинальных турниров, вечером того же дня началось финальное состязание.
Это уже была настоящая борьба, и советским гроссмейстерам пришлось играть с полным напряжением сил. Еще до финала, как только определились его участники, я попытался составить ориентировочный «план» для советской команды. Не без колебаний (учитывался и опыт 1952 года) я наметил 31 очко, что должно было гарантировать победу в соревновании. Наш капитан наметил повышенный план — 33 очка. Как известно, мы оба ошиблись — советская команда сыграла еще лучше. Как же это произошло?
До пятого тура наша команда не могла вырваться вперед. Двенадцать из шестнадцати — таков был итог как у команды СССР, так и у команды Югославии после четырех туров. Проходят еще два тура — у нашей команды уже 19 из 24, у Аргентины — 16 Однако решающие события произошли лишь в последующих двух турах, когда советская команда встретилась с командами Аргентины и Югославии.
Эти матчи наши гроссмейстеры провели с большой силой; аргентинцы набрали всего пол-очка из четырех, югославы — полтора. Команда СССР далеко ушла вперед, и стало очевидным, что серебряный кубок снова будет в Москве. Тут вступили в игру наши запасные участники; они выступали сравнительно мало и рвались в бой. Так, например, гроссмейстер А. Котов хотел взять реванш в сражении с голландским мастером Принсом, которому он проиграл в полуфинальном турнире. Матч с Голландией закончился тогда со счетом 2 : 2, и вся Голландия торжествовала. Газеты сообщали об этом под крупными заголовками, приводили биографию мастера Принса, беседы с ним и прочее. Понятно, что Котов стремился к реваншу. Однако, когда в последнем туре советская команда вновь встретилась с командой Голландии, хитрый Принс перешел на другую доску. Но это привело лишь к тому, что Принс потерпел поражение от Геллера.
Вообще эту встречу советские гроссмейстеры выиграли с большим счетом. Голландские журналисты, однако, не растерялись. «Эйве спас честь Голландии»,— сообщили некоторые амстердамские газеты. Это лишь отчасти соответствовало истине, ибо хотя Эйве и сделал ничью, зато все остальные голландцы проиграли.
В итоге у команды СССР оказалось 34 очка, у аргентинцев —27, у югославов — 26 четвертое место заняла Чехословакия. Лю
185
бопытно, что и в Хельсинки в 1952 году были те же победители и такое же распределение мест.
Все советские гроссмейстеры выступали достаточно успешно. Правда, случалось, что запасные участники и проигрывали, но основные прошли без поражений. Конечно, могло быть и наоборот — почти все «основные» также бывали в тяжелых позициях. Мне кажется, что неудачи могли распределиться и иначе, и к ним следует отнестись юмористически. Успешней всех сыграл П. Керес: его результат — 13 V2 из 14,— вероятно, никогда в «турнирах наций» не удастся повторить, в том числе и самому гроссмейстеру Кересу.
Я, например, должен был проиграть партию гроссмейстеру Ун-цикеру (Западная Германия). В отложенной позиции выигрыш белых был очевиден. «Поражение Ботвинника неизбежно»,— сообщили все утренние газеты. Излишнее волнение помешало немецкому гроссмейстеру довести дело до победы, и после четырехчасового утреннего доигрывания противники согласились на ничью (№ 233).
«Турнир наций» продемонстрировал несомненный рост шахматной техники — это относится и к Востоку и к Западу. Выросла способная молодежь: Панно (Аргентина), Олафссон (Исландия), Филип (Чехословакия), Андерсон (Канада), Фудерер (Югославия), Минев (Болгария), Доннер (Голландия) *. Они много знают, многое изучают и многого уже добились. Однако советские шахматисты могут этому только радоваться — у них и в дальнейшем будут достойные противники. Не следует забывать, что и в Советском Союзе растет способная молодежь...
Закрытие турнира происходило в ночь с 25 на 26 сентября — ждали, пока будут доиграны последние партии. В Карлтон-отеле собрались участники, судьи и организаторы Олимпиады. Шахматистам было скучновато, так как организаторы о них забыли и часа два занимались только тем, что благодарили друг друга за содействие в организации турнира. Потом все-таки вспомнили о победителях. Не обошлось, впрочем, без конфуза: когда югославам вручали бронзовые медали, оркестр по ошибке сыграл старый (королевский) гимн Югославии; югославская команда в знак протеста покинула зал...
Мне кажется, что если бы на закрытии турнира присутствовали голландские зрители, то участникам, и особенно победителям, было бы оказано больше внимания.
Через день двери советского посольства в Гааге были гостеприимно открыты для всего «шахматного мира». Прием прошел в очень теплой атмосфере. Д. Бронштейн дал сеанс одновременной игры (конечно, не для участников турнира). Из его противников «уцелел» лишь престарелый д-р Рюб, почетный президент ФИДЕ,— он сделал ничью.
* Можно назвать также американцев Р. и Д. Бирна, Эванса и Бисгайера, хотя они не участвовали в амстердамском турнире.
186
Каждый участник Олимпиады на прощание говорил нашим гроссмейстерам одну и ту же фразу: «До встречи в Москве...» По решению конгресса ФИДЕ следующая, XII Олимпиада состоится в 1956 году в Москве, и шахматисты всех стран уже сейчас с нетерпением ждут встречи в столице Советского Союза, ставшей центром шахматного мира.
Незаметно промелькнули два-три дня, в течение которых советские гроссмейстеры выступали с сеансами в различных городах Голландии, посетили женский лицей, где преподает математику д-р Эйве, осмотрели картинную галерею, цветочный базар, домик Петра Великого в Заандаме.
30 сентября, в день отъезда, нас разбудил... д-р Эйве. Он не мог поехать на аэродром, так как уже начал преподавать в школе, и пришел попрощаться. В одиннадцать часов мы снова на аэродроме в Схипхоле. Прощаемся с голландскими шахматистами и с нашими «болельщиками»... Через несколько минут мы уже в воздухе и с интересом разглядываем Голландию «с высоты птичьего полета». Становится понятным, почему в Амстердаме мы видели много цветов, фруктов и овощей,— почти всюду поблескивают стекла теплиц и парников... Кратковременная остановка в Стокгольме, и на следующий день — теплая встреча в Москве.
Да, советские шахматисты имеют все основания быть довольны успехами своих гроссмейстеров. Но разве только в этом дело? XI шахматная Олимпиада сыграла свою скромную, но немаловажную роль в деле культурного сближения и развития взаимопонимания между народами различных стран.
Альбион шахматный и иной
Гастингс хорошо известен шахматному миру—это был уже 42-й традиционный рождественский конгресс.
— Сало,— обратился к своему старому другу Флору автор этих строк,— мы с Балашовым и Тимощенко будем жить в Куинз-отеле.
Флор отказывался верить! 32 года назад, когда впервые в этом соревновании играл советский шахматист, его на пушечньш выстрел не подпустили к этому отелю — там жили лишь Капабланка и Флор. Времена изменились. Теперь в этой гостинице должны были разместиться и два 17-летних советских паренька.
Из Москвы выехали впятером. Миша Штейнберг — в декабре 1966 года ему было лишь 14 — в сопровождении А. Лутикова направлялся в Гронинген защищать честь советского чемпиона (пока — среди юношей) в борьбе с другими европейскими чемпионами. По дороге, в Варшаве, к нам присоединился юноша-поляк. Все шло по расписанию: в Олдензаале видели Эйве («Когда обратно?» — спросил он, уходя из вагона. «30 января»,— помахал я ему). После Амерсфоорта мы остались втроем и в самый разгар рождества добрались до места назначения.
«Новый мир». 1967, № 11. С сокращениями.
187
Собственно, не в разгар, а, скорее, в самую тишину. На рождество Англия живет без газет, без почты, без самолетов, почти без поездов и теплоходов... Страна как бы замирает, все празднуют и отдыхают. Но 28 декабря Гастингс ожил: турнир начался.
Играли в новом помещении, на горе. Раньше играли в кафе под набережной у самого пляжа — всегда свежий морской воздух, но в мороз довольно прохладно, ибо кафе не отапливалось. Теперь помещение отапливалось на совесть, вентиляции никакой, духота! «Ничего, ничего,— успокаивал участников симпатичный директор турнира Франк Роден,— в будущем году вентиляция заработает».
Но заработает ли? Из газет мы узнали, что дирекция турниров переживает финансовый кризис. Гена Тимощенко нашел в турнирном зале обращение к шахматистам собрать 300 фунтов, собрано было лишь 100. Правда, парфюмерный фабрикант Казенс пожертвовал трофей — Большого золотого коня (стоимостью 800 гиней), на котором гравируется фамилия победителя; победитель же получает копию трофея, маленького золотого коня на память. Но касса клубного казначея от этого не пополнилась *.
Это был самый юный из всех 42 турниров Гастингса: шести участникам из десяти было от 14 до 20 лет. Самый молодой — Энрике Мекинг, чемпион Бразилии — уже после Гастингса завоевал право участия в межзональном турнире ФИДЕ. Грешным делом, сначала я отнесся к нему с предубеждением: «Мерседес» с бразильским номером, что возил его из отеля на турнир и обратно, хотя пешком было всего 10 минут ходу, внимание фото- и кинорепортеров — все это невольно раздражало. Но следует признать, что этот невысокий и худенький мальчик очень неплохо считает варианты (позицию, конечно, понимает слабовато) и страстно любит шахматы. В межзональном турнире он не станет легкой добычей своих опытных противников **.
Юношеский чемпион мира югослав Кураица вряд ли сильнее наших молодых мастеров, и в частности Балашова. Это хороший боец-практик, оптимист по натуре, но ему явно не хватает глубины. Молодой Басман — единственный в своем роде среди британских мастеров этих лет. Он вполне обладает советским стилем игры, когда глубина сочетается со своеобразным пониманием позиции.
Другой молодой англичанин — студент-математик Хартстон,— по свидетельству крупного теоретика Бардена, знает все, что опубликовано по теории начал. Барден признал превосходство Харт-стона и с горя продал свою библиотеку!
Юра Балашов второй раз в Гастингсе. В прошлом году он победил в турнире соискателей и завоевал право участия в главном турнире. В сложной и острой борьбе он опасен, в простых позициях играет еще неуверенно. С англичанами он расправился жестоко,
* С помощью газеты «Таймс» устроители турнира преодолели финансовый кризис.
** Предсказание оправдалось. Э. Мекинг па турнире в Тунисе сыграл успешно.
188
выиграв все четыре партии. Юра серьезно изучает шахматы, и у него хорошие перспективы.
Остальные «фигуры» турнирной «партии» — Ульман (ГДР), Пенроуз (Англия) и Черняк (Израиль) — хорошо известны. Можно лишь сказать, что главный мой конкурент гроссмейстер Ульман был далеко не в блестящей форме. Увы, автор этих строк тоже оказался не на высоте, и еще в последнем туре ситуация была критической: Ульман отставал от меня лишь на пол-очка...
Накануне я играл утомительную партию с Басманом, которая доигрывалась еще утром. Поэтому во время решающей встречи я был явно не в настроении и попал в дебюте в безнадежное положение. Естественно, я сразу полюбопытствовал: а что же делается в партии Ульман — Хартстон?
Хартстон оказался достойным рекомендации Бардена: случайно Ульман не знал одного дебютного анализа Чеховера в принятом ферзевом гамбите, а Хартстон — читателю это уже известно — знает все! В этот момент ничья Хартстону была уже гарантирована.
Но меня (кроме Ульмана) мог догнать еще мой партнер — британский чемпион Пенроуз отставал лишь на очко. Это обстоятельство и оказалось мне на пользу. Англичанин так волновался, что в острой ситуации сыграл недостаточно энергично, затем ошибочно пожертвовал фигуру. На этом борьба за золотого коня и закончилась.
Было бы несправедливо не упомянуть третьего участника нашей шахматной делегации — Гену Тимощенко (кстати, Ф. Роден, не разбираясь в тонкостях русского языка, в телеграмме, адресованной шахматному клубу, шутливо назвал его маршалом Тимошенко). Он героически и без поражений сражался в турнире соискателей, выиграл семь партий и две свел вничью, но оказался только вторым — опытный югославский мастер Остоич сделал одну ничью! В простых позициях Тимощенко чувствует себя уверенно: в эндшпиле со Стивенсоном Гена победил, пожертвовав слона, и был награжден аплодисментами зрителей.
Итак, турнир закончен, вручены призы, последний ланч в Ку-инз-отеле, последний раз веселый официант-испанец следит за усиленным питанием моих юных коллег. Еще раз смеемся, что Юра — в школе он изучал немецкий — яичницу с ветчиной (эг энд бекон) называл геген бекон...
Приходится расставаться с Геной и Юрой — они едут в Лондон, а затем домой. Я вместе со своим старым другом Барри Вудом отправляюсь в турне. Франк Роден отбирает у победителя маленького золотого коня, чтобы сделать памятную гравировку — конь будет отправлен в Лондон. Последние рукопожатия, прощания с организаторами, участниками, друзьями. Вуд торопит. Прощай, Гастингс! Вперед по Англии и Шотландии на новеньком «Остине 1800».
Би Керфл! «Барри би керфл!»— умоляющим голосом говорила миссис Марджори, когда мы уезжали вдвоем. Она всегда провожала мужа, стоя на пороге дома.
«Всегда осторожен!» — с бесстрастным лицом отвечал м-р Вуд
189
и на предельной скорости осаживал задним ходом «Остин» через узкие ворота.
Дому Вудов пошел уже четвертый десяток. Это стандартное жилище британских интеллигентов: гараж, кухня, столовая, гостиная, кабинет, наверху — ванная и спальни. Для семьи Вудов, если учесть, что они вырастили четверых детей —сейчас им от 21 года до 29 лет,— дом не столь уж велик... Книги заполнили дом и даже гараж (там бывшая библиотека Бардена), а «Остин» живет на свежем воздухе. Центрального отопления нет, стирального и посудомоечного автоматов тоже. Вуды говорили, что им это не по карману. За 30 лет выплачена большая часть стоимости дома, 10 % еще надо погасить.
Этот дом № 146 по Ректор и роуд в Соттон Колдфилде, что недалеко от Бирмингема, был штаб-квартирой нашего турне. Два раза в неделю, когда мы отдыхали (один раз непременно в воскресенье), если были недалеко (миль за 200), то приезжали в Соттон Колдфилд и пользовались гостеприимством миссис Марджори. Тогда мы отсыпались, отъедались, сидели у телевизора, я гулял по Ректори род, а Вуд работал...
В субботу сеансы проходили днем, и Вуд торопился домой: около 10 часов вечера всегда передавали лучший футбольный матч недели. В воскресенье же вечером передаются эстрадные концерты, и мне довелось увидеть «самого» Луи Армстронга — без всякого удовольствия, хотя следует признать, что программы концертов разнообразны и интересны.
Семья Вудов поистине шахматная. Б. Вуд — неоднократный участник чемпионатов Англии, Пегги (его дочь) — сильнейшая шахматистка страны, Кристофер — участник национальной сборной студентов, Франк и Филипп также имеют первый разряд. Пегги вышла замуж за Питера Кларка — второго шахматиста Англии, и договорились они о свадьбе не где-нибудь, а во время моего сеанса в Бирмингеме в 1962 году. Теперь Пегги и Питер, в свою очередь, купили в рассрочку домик, за который нм придется платить треть века!
Вуд по образованию инженер-химик (когда мы с ним были на металлургическом заводе, он без шпаргалки объяснял мне все химические реакции), но посвятил он свою жизнь шахматам. 32 года назад он основал журнал «Чесс», сначала перебивался, как говорится, «с хлеба на квас», когда выплачивал за пять типографских машин, купленных также в рассрочку. Но эти пять машин обеспечивали весь производственный цикл. Несколько лет Вуд один работал на этих станках... Когда он погасил ссуду, дела пошли неплохо, и сейчас Вуд — маленький шахматный капиталист, у него 17 рабочих и служащих. Однако «остановиться» он уже не смог: всю творческую и организационную работу выполняет лично, с утра и до поздней ночи.
Однажды в воскресенье в его оффисе мы комментировали партии Гастингса для журнала (кстати, его издательство расположено в здании вокзала: железные дороги сократили свою деятельность. 190
По воскресеньям вокзал вообще закрыт — слишком много автомашин). Был вызван наборщик, и минут через 10—15 после того, как листик с примечаниями заполнялся, были готовы гранки.
— Читатели моего журнала,— объяснял мне директор Би Эйч Вуд,— предпочитают иметь одну партию с вашими примечаниями сегодня, нежели пять партий два месяца спустя...
Вероятно, читатели нашего журнала «Шахматы в СССР» также не возражали бы против подобной системы.
А вдруг и в Центральном шахматном клубе в Москве, что на Гоголевском бульваре, 14, появится маленькая типография, и многомиллионная масса советских шахматистов будет без помех снабжаться как периодическими изданиями, так и книгами?..
Итак, фирма «Чесс» стала на ноги, и было решено обзавестись вторым директором — им стала... миссис Марджори! Но когда она бывает занята «посторонними» обязанностями, первый директор работает за двоих.
Вуд весело и в то же время искусно сидит за рулем. На мотоуэях (автострадах) он всегда держал допускаемые британскими правилами предельные 70 миль в час и поэтому многих обходил. Когда же изредка с превышением скорости обгоняли его, он только покачивал головой.
Мотоуэи строят лишь в последние годы, их еще немного — для Англии до сих пор типично узкое, с хорошим покрытием шоссе,— но они исключительного качества. Правда, закругления и подъемы мне показались большими, нежели на континенте, но одностороннее движение в три полосы (четвертая — для остановки) гарантирует отсутствие задержек. Каждые миль десять над мотоуэем на мостовой ферме расположен ресторан. Это удобно: можно воспользоваться им с любой стороны и за землю (под ресторан) платить не надо!
Все шоссе заполнены малолитражками. Лишь когда приезжаешь в Лондон, убеждаешься, что в Англии есть и большие машины. В других городах можно увидеть большой автомобиль лишь у входа в городской совет; лорд-мэр имеет служебный «Роллс-Ройс».
Проблема «паркования» — вопрос № 1: где оставить машину в городе? Магистрали обведены желтой полосой вдоль тротуара — стоять нельзя. На боковых улицах есть стоянки со счетчиками-автоматами, но найти свободную стоянку днем нелегко. А если вам и посчастливилось, то вы сразу должны решить, сколько будете стоять, и опустить соответствующее количество шиллингов (полшиллинга 15 минут)—добавлять потом запрещено. Сотрудники специальной службы проверяют, нет ли просрочки времени, и нещадно штрафуют нарушителей.
Первый директор понимал, что меня интересуют не только сеансы, и старался сделать все, что в его силах. Перед поездкой он всегда выбирал наиболее интересный маршрут; между прочим, следить за маршрутом нетрудно, так как дороги носят те же номера, что и в дорожном атласе.
Г-н Вуд изучает русский язык, и прежде всего потому, что это ему нужно для работы. Успехи неплохие: шахматные комментарии
191
он переводит почти без словаря. Несомненно, его визит в Москву в 1966 году во главе группы туристов-шахматистов помог ему в изучении языка.
Однажды мой спутник попал даже под подозрение. В одном городе в отель явился местный журналист взять интервью. Поскольку мой английский не очень хорош, то Вуд обычно помогал, ибо изучил содержание моих ответов. Журналист оказался «крупным специалистом» в области шахмат. Вуд трижды по буквам диктовал ему фамилию К-а-п-а-б-л-а-н-к-а... Заметив, что иногда мы беседуем по-русски, журналист подозрительно посмотрел на моего товарища:
— Позвольте, а кто вы такой? Почему вы знаете русский язык?!
Вуд по-дружески называл меня Михаил. Наконец мне это надоело, и я открыл секрет, что меня зовут Михайл. Он очень удивился, призадумался и сказал:
— Ладно, Миша, завтра вы увидите Скотланд!
Скотланд. Итак, от Сандерленда, что на восточном побережье Англии, мы должны были добраться до Глазго, то есть почти до западного побережья Шотландии. Сначала ехали вдоль границы, а затем повернули на север — разительная перемена! Поселений меньше, мотоуэй пустынный, дома как-то строже и, пожалуй, темнее. Местность холмистая, хотя и безлесная, дорога петляет. Все это напоминает предгорья Кавказа или Урала. Откровенно говоря, после английской тесноты я почувствовал облегчение.
Мастер Боннер блестяще организовал вечер. Он снял большой зал, собрал 300 зрителей. Конечно, Глазго — большой город, миллион шотландцев (из пяти) живет здесь, так что и шахматистов немало.
Чтобы сэкономить, Боннер снял помещение до 11 часов вечера, о чем мне было сообщено лишь незадолго до финиша. Пришлось развить максимальную скорость, но все же 7 партий остались незаконченными. Однако, позиции были столь определившимися, что под руководством Вуда и Боннера результат был зафиксирован единогласно и за несколько минут!
Перед сеансом выступил Вуд. Он сказал, что всего было получено сорок семь приглашений и тридцати одному клубу было отказано. «Но когда я спросил,— продолжал Вуд,— поедем ли в Шотландию, Миша мгновенно согласился...» Гром аплодисментов! Должен, однако, раскрыть секрет, что когда первый директор выступал в некоторых других городах, то он говорил примерно то же самое (только Шотландия заменялась соответствующим другим наименованием) и также имел успех. По чувству юмора Вуд вполне может конкурировать с Остапом Бендером...
Затем торжественный ланч в маленьком городе Беллсхиле с двумя членами парламента; один из них в шахматы не играл и, открывая сеанс, почему-то упорно называл меня Борновичем. Шотландцы сидели с бесстрастными лицами.
После сеанса торжественный обед под председательством местного шахматного президента г-на Кассиди. Президенту чуть за сорок,
192
но у него уже 11 детей — для Британии (и не только для Британии) большая редкость.
Когда я смотрел «Пигмалион», то не верил Шоу, что в Британии много диалектов; увы, должен признать свою ошибку. Твердый шотландский акцент г-на Кассиди усугублялся его ирландским произношением. Я ничего не мог понять; Вуд слушал его с напряжением. «Это еще ничего,— сказал Вуд,— а вот я несколько лет жил в Уэльсе...» Когда он заговорил на уэльском диалекте, нельзя было поверить, что это английский язык.
Шотландия — падчерица на Британских островах. Земли бедные, промышленность небольшая, и, естественно, национализм изрядный. Шотландцы печатают в Глазго свои банковские билеты, хотя в Англии они не действуют. 25 января вся Шотландия празднует день рождения Роберта Бернса, и все едят особую шотландскую колбасу. Боннер изумился, что я читал Бернса: каким образом? Тут настала моя очередь удивляться: разве здесь не знают, что поэт Маршак перевел Бернса на русский?
— Это замечательно,— прервал Вуд нашу беседу,— осталось лишь перевести Маршака, и англичане сумеют читать Бернса...
Оказывается, язык Бернса мало доступен современному англичанину. Тем не менее Боннер преподнес мне томик Бернса, а в Белл-схиле подарили книгу о Бернсе — уже на современном английском языке.
Итак, два дня в Шотландии остались позади.
— Теперь, Миша, будем бороться против сильных клубов — едем в университетские центры,— сказал наш водитель, включая первую скорость.
Юниверситис. Когда я вновь попал в Ноттингем, то испытывал особое чувство: более тридцати лет назад здесь был турнир с участием Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве (об авторе этих строк по скромности можно и не упоминать).
Построено новое многоэтажное здание университета, там и состоялся сеанс. Это по трудности был особый сеанс — я проиграл три партии, в то время как в остальных пятнадцати сеансах потерпел лишь двенадцать поражений.
В университете около четырех с половиной тысяч студентов; для города с полумиллионным населением не так уж много, если сравнивать с областными центрами Советского Союза.
После сеанса посетили старое здание, где играли в 1936 году. Я думал, что сразу найду залы, в которых играли, но не тут-то было! Все перестроено, перегорожено, перекрашено... Я огорчился, раньше как-то было симпатичнее... Лишь здесь остро почувствовалось, что турнир 1936 года — далекое-далекое прошлое. Из организаторов никого не осталось, участников — менее половины. Сэр Джордж Томас жив, ему идет 86-й год, но, говорят, и он сдает...
Была суббота, и в клубе общежития — веселье. Вуд обращает мое внимание на объявления и о сеансе, и о митингах, в том числе коммунистическом. Выпили пива (надо было заглушить горечь поражения) и поехали в Соттон Колдфилд смотреть футбольный матч.
7 № 3446
193
Кембридж стоит на реке Кем; через реку мост, отсюда и название города. Осмотрели знаменитую церковь в королевском колледже, Вуд показал и Эммануэль колледж, где учился его Кристофер. Прошли мимо дома, где жил П. Л. Капица, когда работал у Резерфорда...
Самое интересное произошло, когда осматривали новый лабораторный корпус — отличное здание. Лифты бесшумные, масса света, паркет, а студентов не было. Где же они? Оказывается, учебный день кончился, было 5 часов вечера. Да, в Советском Союзе студенческие лаборатории используются более интенсивно. Лабораторное оборудование смешанное: главный мотор-генератор снят с немецкой подводной лодки, потопленной еще в первую мировую войну!
Поднимаемся выше в исследовательский отдел. Что такое? Как будто знакомая работа!
— Машина двойного питания?
- Да.
— В цепи ротора преобразователь?
- Да.
— Шестифазный, на тиристорах?
- Да.
— Регулирует скорость?
- Да.
Я не ошибся — та же научная тема, что в нашей лаборатории ВНИИЭлектроэнергетики. Но форма тока ротора очень плохая, устойчивость машины слабая. Просто жалко парней, которые этим занимаются: один трудится на положении нашего аспиранта, другой— дипломник, а третий—техник. Посыпались вопросы, но разве на все ответишь?
— Приезжайте в Москву,— приглашаю их.
— И тогда вы все покажете? — с иронией в голосе спрашивает Вуд.
— Конечно, если разрешит мой директор!
Общий смех.
Сеанс в Кембридже был связан с организационными трудностями. В колледжах строгая дисциплина: обед в 7 часов вечера, и не позднее 12 часов ночи все студенты должны быть в общежитии. Поэтому сеанс мог продолжаться с 19.45 до 23. 30. Одну партию пришлось присудить — эндшпиль, где у меня были два коня и пешка против слона и пешки. Я заявил, что выиграно, но кто-то из зрителей энергично протестует. Ба, да это сам Хартстон! Читатель, вероятно, его не забыл. Он студент-математик I курса и также торопился вернуться в общежитие, но такой интересный эндшпиль!
Тонкость заключалась в том, что два коня против пешки (по А. Троицкому) матуют, а два коня при отсутствии неприятельской пешки не матуют. Поэтому Хартстон и предложил ждать, когда белые завоюют пешку, с тем чтобы потом черные отдали слона за белую пешку, и тогда — ничья... Общая тишина, спустя минуту демонстрирую план выигрыша, и Хартстон явно смущен. «Теорию на
194
чал вы уже изучили в совершенстве,— похлопываю его по плечу,— теперь дело за теорией эндшпиля!»
На следующий день едем в Оксфорд. По дороге допрашиваю первого директора о системе высшего образования в Англии. Раньше я по наивности думал, что Кембридж и Оксфорд — университеты в нашем обычном представлении. Ничего подобного! Вот в Ноттингеме единый университет с факультетами, а в этих двух старинных городах нет университетов как таковых, это просто множество колледжей самого разного типа. Будущие педагоги учатся всего 3 года, а медики — 7 лет. В Оксфорде, например, 29 мужских колледжей и 6 женских.
В Оксфорде президентом шахматного клуба является д-р Шенк, когда-то он, так же как и Флор, был чешским шахматистом. Так же, как и Флор, он вынужден был покинуть родину, спасаясь от гитлеровцев. Теперь в Оксфорде он преподает историю фашизма — ему и карты в руки...
Ко мне был приставлен молоденький студент-математик. Договариваемся, что завтра в 6.15 утра вместе со студентом-филологом русского факультета он меня проводит до вокзала. Сеанс затягивается, в Оксфорде нет такой жесткой дисциплины, как в Кембридже. К сожалению, выясняется, что оба провожающих проиграли. Филолог медленно, но чисто говорит по-русски, он из Эдинбурга, математик же из какой-то деревушки.
Наутро ливень отменный, но мои приятели не опоздали, усадили меня в вагон, и через полтора часа — Лондон. Можно будет наконец с сотрудниками посольства поговорить по-русски в свое удовольствие...
Хаус оф Коммонз. «Звонил Джулиус Силвермен,— сказал Николай Антонович,— приглашает от имени шахматистов палаты общин посетить парламент...»
И вот в четверг, 26 января 1967 года, на русской «Волге» (с правым управлением!) вместе с капитаном шахматной команды советского посольства Николаем Антоновичем Берденниковым едем в парламент. И здесь трудно найти место для стоянки; мой спутник принимает смелое решение и вклинивается в ряды автомашин, что принадлежат членам палаты лордов. Сразу же в нашу сторону направляется двухметровый и грузный бобби. Краткое объяснение — следует милостивый кивок головой...
Мистер Силвермен — старый знакомый, он шахматист I разряда. Впервые мы встретились 20 лет назад в Москве. Он избран в палату от Бирмингема, поэтому 5 лет назад Силвермен открывал в этом городе мой сеанс. Когда мы приехали в парламент, г-н Силвермен был еще занят, и нас встретил другой шахматист — член палаты общин от Шотландии, что можно было сразу заметить по твердости произношения буквы «р».
Здание парламента разделено на две части: палату общин и палату лордов. Лишь во время тронной речи в палате лордов присутствуют премьер-министр и его «замы»; лорды сидят, но премьер и замы стоят... В двух залах члены обеих палат могут собираться вмес
7*
195
те, в одном из них десять дней спустя выступал перед членами парламента А. Н. Косыгин.
Лорд-канцлер, как известно, сидит на мешке с шерстью; когда-то это символизировало британское могущество. Внешне мешок — неплохой диванчик, но наш шотландец доверительно сказал, что шерсть сваливается и сидеть неудобно, поэтому лорд-канцлер не «засиживается» на своем месте.
Осматриваем церковь при палате общин. В свое время она была католической, поэтому Кромвель держал там лошадей. Теперь она используется для венчания членов палаты общин и для крестин их детишек.
Почтительно останавливаемся перед дверью, куда «посторонним вход воспрещен». Г-н Силвермен (он уже пришел) и его коллега смеются — оказывается, нам можно. Заходим в просторную гостиную, где 12—15 старинных шахматных столиков. «Даже я здесь впервые»,— сознается капитан советской шахматной команды.
Раньше в шахматы играли консерваторы, а лейбористы — в шашки. Теперь сильнейшие шахматисты — лейбористы. Нам рассказывали, что лишь один шахматист — лорд N — жульничал в этой комнате. Когда членов палаты общин колокольчиком вызывали на голосование, лорд пользовался случаем и изменял расположение фигур в свою пользу. «Так же он пытался действовать и в политике,— добавил Силвермен,— но «погорел».
Шахматная команда посольства часто играет с командой парламента, и не без успеха. (Еще более удивительно, что волейбольная команда посольства играет с национальной сборной Англии и выигрывает. Среди сотрудников посольства два мастера спорта по волейболу.)
Направляемся в палату общин. У входа знакомимся с вахтером. Это феномен. Он знает в лицо и по имени всех членов палаты. Удостоверения излишни.
Зал напоминает сдвоенную университетскую аудиторию и состоит из двух амфитеатров. С одной стороны сидит правительственное большинство, с другой — оппозиция. Члены кабинета сидят на первой скамье внизу, напротив — члены теневого кабинета, их разделяет стол, на котором с краю лежат постановления палаты последних лет. В конце зала, слева от правительства (и справа от оппозиции), сидит спикер, перед ним три клерка — все в париках.
Мест на всех членов палаты не хватает, но все вместе собираются редко. В спинки скамей вмонтированы динамики, всюду свешиваются микрофоны. Члены палаты говорят со своих мест. Специальный техник включает микрофон, ближайший к оратору. Поэтому выступающего все слышат хорошо, а разговор остальных не усиливается.
Комично, что перед первой скамьей со стороны большинства и со стороны оппозиции сантиметрах в сорока нанесена красная черта. Если члены кабинета (также и теневого кабинета), когда выступают, подходят к столу, то там, где стола нет, переступать красную линию запрещено. Правило это было введено еще тогда, когда чле
196
ны палаты приходили на заседание при шпагах — чтобы предотвратить кровопролитие.
— Позвольте,— спросил автор этих строк,— а если у члена палаты очень большая нога и он вынужден переступить красную линию?
— Это исключено,— отпарировал шотландец.— Кандидаты перед выборами проходят специальную проверку...
Голосуют члены палаты... ногами! Кто за — проходят налево (если я не путаю), кто против — направо. Голосующие обходят зал палаты с двух сторон через фойе и возвращаются в палату с другой стороны. При входе одни клерки их записывают поименно, затем другие считают по головам. Одним словом, при голосовании не спрячешься, все точно. Да и неплохо — что-то вроде разминки...
Пришло время ланча, а для каждого британца регулярность еды — святое дело. В ресторане за столом разместились 8 шахматистов — членов палаты и два советских. Среди британцев даже один министр — член кабинета.
— Я вас видел в Гастингсе,— говорит он.
— Пять лет назад?
— Нет,— отвечает он,— три недели назад...
Удивительное дело! Министр играл в одном из турниров рождественского конгресса, и никто об этом даже не знал.
Завязывается оживленная беседа о всякой всячине: о британских шахматистах, о шахматной программе для электронной машины, о международных событиях. Особенно активен джентльмен, выделяющийся аристократическими манерами.
— Как вы оцениваете международную обстановку?
— Пессимистически. Мир навечно разделен на два непримиримых лагеря — шахматистов и нешахматистов.
— Почему в СССР самые сильные шахматисты?
Этот банальный вопрос меня разозлил.
— А почему полтора века назад британцы были лучшими мастерами? — не очень вежливо спросил я...
— Ну а все же? — засмеялся мой собеседник.
Пришлось изложить свою теорию: там, где культура народа быстро развивается, появляются сильные молодые мастера. Сейчас в СССР народная культура достигла высокой степени развития, и, естественно, темп ее роста замедлился, а талантливой шахматной молодежи стало меньше.
Близится заседание палаты, и мистер Силвермен повел нас наверх на места для публики; сидим прямо против спикера. Когда выступление заканчивается, спикер истошным голосом выкрикивает фамилию следующего оратора — вероятно, эта традиция осталась с тех времен, когда не было возможности усиливать человеческую речь.
В этот день министр внутренних дел Дженкинс устно отвечал на вопросы. Вся программа заседания с кратким содержанием вопросов отпечатана и роздана присутствующим. Членов палаты беспокоит увеличивающееся число побегов уголовных преступников.
197
Один оратор предложил окружить тюрьмы проволокой и подать высокое напряжение. Министр возражает, он считает это аморальным.
Появляется премьер-министр Вильсон. Это вызывает лишь одну реакцию — палата быстро заполняется. Вскоре появляется и лидер консервативной оппозиции Хит. Спикер объявляет, что теперь будет отвечать на вопросы Вильсон (он только что вернулся после переговоров с де Голлем), а вопросы к Дженкинсу — потом. Снова следуют вопли спикера, за ними вопросы членов палаты, ответы Вильсона и т. д.
Громкий хохот на скамьях лейбористов. В чем дело?
Оказывается, один консерватор благодарил Вильсона за его речь в Страсбурге, вот лейбористы и смеются — Вильсон попал в неловкое положение...
Должен признаться, что раньше я имел ошибочное представление о палате общин. Мне казалось, что традиции столь сильны и торжественны, что они как бы затрудняют работу парламента. В действительности правила работы строги, но все происходит далеко не торжественно, вполне буднично, и обстановка деловая.
И вот снова электричка Лондон — Харидж. Кондуктор прокалывает билет и с серьезной миной требует, чтобы я заплатил за весь вагон — других пассажиров не было. Да, железные дороги в Англии под угрозой.
Но и голландский теплоход «Принцесс Беатрикс» в конце января почти пуст. Проводник увидел фамилию на моей сумке.
— Это ваше имя? Так вы знакомы с Эйве? Он, конечно, будет вас встречать в Хуке?
Чтобы не огорчать моего собеседника, говорю, что надеюсь увидеть профессора на вокзале, и поражаю моряка в самое сердце, сообщив ему точный амстердамский адрес экс-чемпиона. Тогда я вынужден ознакомиться со всеми подробностями рейса. Погода отличная, солнышко, море спокойное. Почти все время провожу на палубе: имею же я право на отдых после того, как за три недели сделал примерно 15 тысяч ходов!
Теплоход прибывает в порт. Советский вагон и наши проводники на месте. Выхожу на перрон. Строевым шагом наступают два рослых голландца: экс-чемпион и его друг мастер Мюринг.
Да, старый моряк оказался прав.
Выпита традиционная чашечка кофе.
Поезд трогается, и через 42 часа — Москва.
Неделя в Нью-Йорке
В аэропорту Будапешта меня встречал Бен Миттман — президент Международной ассоциации машинных шахмат и вручил авиабилет в Нью-Йорк. Здесь, в столице Венгрии, проходил чемпионат мира среди шахматных микрокомпьютеров. Дело это быстро разви-
Публикуется впервые.
198
вается, оно приносит доход — малоквалифицированные шахматисты охотно покупают такие компьютеры.
Авторами микрокомпьютера — чемпиона мира являются Катя и Ден Спраклены. Катя изучает русский: «Мы использовали некоторые идеи из ваших книг»,— говорит она. «Платить будете?» Катя смущается. «А опубликуете, что использовали?». «Обязательно»,— отвечает она.
Микрокомпьютеры выгодны не только фирмам, но и математикам — корпорации хорошо платят. А те математики, что работают с большими компьютерами, прибылей не приносят и нередко работают тайно. Вот и наметилась тенденция перехода программистов с больших компьютеров на микро-ЭВМ, хотя суть проблемы состоит в использовании сверхпроизводительных машин!
Профессор Миттман 30 лет назад в армейской школе изучал русский язык. Он и пожелал в наше тревожное время лично доставить меня в Нью-Йорк на IV чемпионат мира среди ЭВМ. Не обошлось без приключений. Вылетели из Франкфурта-на-Майне на Боинге, имея 400 пассажиров на борту.
Через полчаса пилот сообщает, что хотя серьезных причин для беспокойства нет, но он должен вернуться в аэропорт. Часа через два снова поднялись в воздух. Пилот объяснил — одна пассажирка высказала подозрение, что муж подложил ей в чемодан... бомбу! Прилетели в аэропорт Кеннеди с опозданием на 4 часа.
Чемпионат был организован отлично. Участники жили и играли в отеле «Шератон», в центре города. Собственно, играли не они, а компьютеры. Микрокомпьютеры (и небольшие компьютеры) находились здесь же, в турнирном зале, большие — далече, на вычислительных центрах. Да, играли ЭВМ, а математики, которые эти ЭВМ программировали, исполняли обязанности секундантов — передвигали фигуры, как им указывали компьютеры.
За ходом игры зрители наблюдали по демонстрационным доскам. Никто не требовал тишины — стоял галдеж. Главный судья мастер Майк Вальво громогласно комментировал развитие событий на досках. Всего было 22 программы. 9 из них использовали микрокомпьютеры. За 4 дня было проведено 5 туров по швейцарской системе. Поскольку программы вместе со своими компьютерами были самой различной шахматной квалификации (да еще швейцарская система!), то не обошлось без случайностей. Но все же итоги чемпионата поучительны.
Победила программа КРЕЙ-БЛИТЦ (математик Хайетт) — она использовала компьютер Крей-экс; быстродействие этой машины — свыше ста миллионов средних операций в секунду. Фавориты — программа НУ ЧЕСС (математик Слейт, компьютер Крей-1) и программа БЕЛЛЬ (математик Томпсон, специализированный компьютер БЕЛЛЬ) — остались за чертой призеров. ЭВМ Крей-1 слабее Крей-экс раза в два, а прошлый чемпион БЕЛЛЬ проиграл обе партии своим конкурентам — КРЕЙ-БЛИТЦ и НУ ЧЕСС.
Когда Кен Томпсон в 1982 году был в Москве (в 1980 году в Линце его БЕЛЛЬ стал чемпионом мира), он заявил, что возобно-
199
вит работу по совершенствованию программы лишь в том случае, если его компьютер будет превзойден. Нет худа без добра, теперь это случилось, и академик Томпсон продолжит свои исследования.
В 1977 году я был на II чемпионате мира в Торонто. За шесть лет шахматные программы слабо продвинулись вперед. По-прежнему они основываются на полном переборе ходов: метод, при котором ресурсы ЭВМ используются непроизводительно. Правда, третий призер — программа АВИТ (математик Марсланд) — основывается на эвристическом методе, но это исключение, лишь подтверждающее правило. На мой взгляд, победитель КРЕЙ-БЛИТЦ играет в силу слабого национального мастера и, пожалуй, сильнее, чем предыдущие чемпионы.
Средний уровень игры повысился, однако успехи эти достигнуты лишь за счет увеличения ресурсов ЭВМ. Быстродействие их возросло раз в десять, а сила игры — незначительно. Таково свойство метода полного перебора.
Математики и шахматисты принимали советского экс-чемпиона с большой теплотой. Трижды на турнире произносились приветственные речи. На моей ленточке, приколотой к пиджаку, значилось VIP (весьма важная персона — юмор не чужд и математикам)... Когда журналистка из газеты «Вашингтон пост» появилась в турнирном зале, президент Миттман предложил ей побеседовать прежде всего со мной, а затем с другими. Через день в газете появилась большая статья о чемпионате, но там о советском госте не было ни слова — видимо, средства массовой информации не должны были писать об этом!
Американцы о политике почти не говорили. Однажды все же поинтересовались моим мнением об инциденте с южнокорейским самолетом.
— А если неопознанный самолет ночью летал бы над военными объектами в США, что бы произошло? — спросил я.
— Наверно бы сбили...
А когда кто-либо исчезает из дому, вы начинаете его искать? — Конечно...
— Так почему, когда самолет сошел с трассы, никто не обратился к советским властям с просьбой оказать содействие? Разве это не предотвратило бы трагический конец?
Собеседники в знак согласия закивали головами.
Ко мне в номер с газетой в руках заходит Бен Миттман: «Это ужасно! — восклицает он,— 161 молодой американец погиб в Бейруте!» Конечно, ужасно. Но я не слышал, чтобы американцы сокрушались, когда гибли люди других национальностей. Создавалось впечатление, что политикой здесь мало интересуются, считают, что политика — это своего рода профессия, на которой можно делать бизнес. В Вашингтоне получают за работу деньги — пусть они и делают свое дело. Потом все же выяснилось, что это впечатление ошибочно.
Во время последнего тура Б. Миттман, М. Ньюборн и Д. Ливи вручили мне подарок — шахматный микрокомпьютер Грандмас-200
Нью-fl орк, 1983. На закрытии чемпионата мира среди компьютеров
тер (программу его сделал Д. Ливи). Сила его игры обычная для таких компьютеров, но с инженерной точки зрения он сделан отлично. Обыкновенная доска и обычные фигуры. Но компьютер сам передвигает фигуры, они скользят по доске — их передвигает расположенная под доской магнитная система. Когда перемещается конь, то другая фигура, если она мешает коню, отступает в сторону и
пропускает коня, а затем становится на свое место. Демонстрация игры компьютера обычно вызывает как восхищение, так и смех. Американцы вообще сроднились с электроникой. Даже дверь номера в гостинице открывается не обычным ключом, а... перфокартой!
Манхеттенский шахматный клуб, членом которого в свое время был сам Капабланка, организовал встречу трех оставшихся в живых участников знаменитого АВРО-турнира (Голландия, 1938) — Решевского, Файна и автора этих строк. Решевский продолжает выступать в соревнованиях.
— Может, пригласят меня на какой-либо международный турнир в СССР?
— Обязательно передам ваше пожелание, Сэмми, а почему вы снимаете кепку?
— Она у меня всегда на голове.
— И даже ночью?
Решевский ответил утвердительно: он и в молодости отличался других шахматистов.
Пришла в клуб и вдова Капабланки — Ольга (девичья фамилия Чегодаева). Она не забыла русский язык. Последний раз мы ви-
не
от
ее
делись в 1938 году...
Состоялась конференция Международной ассоциации машинных шахмат. Президент Миттман сложил свои полномочия, новым руководителем стал М. Ньюборн (Канада).
«Почему не приехала советская программа КАИССА? — настойчиво спрашивали участники конференции. Пришлось объяснить, что, несмотря на мои советы играть в чемпионате, авторы КАИССЫ воздержались от участия, так как им не удалось усовершенствовать свою программу.
Когда вручали призы победителям, я выполнил просьбу моего друга, известного составителя шахматных этюдов Гиа Надареишви-ли, который передал мне два грузинских рога для нового чемпиона мира. Математик Хайетт получил один рог для себя лично, а другой (к общему удовольствию всех присутствовавших) — для программы КРЕЙ-БЛИТЦ, чтобы они вместе «отметили» победу...
На закрытии турнира К. Томпсону была вручена премия за разработку его широко известной операционной системы (для ЭВМ)
201
«Юникс». На радостях Кен пригласил небольшую компанию в Шуберт-театр на мюзикл. Труппа состоит из 10 девушек и 10 мужчин. Девушки выступают в туфельках на высоких каблучках. Танцуют все с профессиональным мастерством. Но нельзя же танцевать два часа подряд, поэтому приходится еще петь и разговаривать — это уже не на столь высоком уровне.
Возвращаемся в гостиницу по Бродвею, вечер прохладный. Но что это? Два шахматных столика стоят на тротуаре, и молодой негр играет в шахматы со всеми желающими (ставка — 3 доллара). Как он узнал, что в нашей компании экс-чемпион мира,— не знаю (проболтался, наверное, Ф. Фридель, шахматный журналист из Гамбурга). Наконец он поверил, что я в шахматы давно не играю. Пришлось мне оставить ему на память автограф на... только что заработанном им долларе!
В центре Нью-Йорка (Манхэттене) впечатляют новые небоскребы. Относительно чисто, нет большой загазованности, тротуары из белых плит (как было еще в Питере, на Невском). Поднимались, конечно, на Эмпайрстейт билдинг, но погода была плохая. А вот в погожий вечер с 49-го этажа нашей гостиницы город хорошо виден.
Один день мы с К. Томпсоном колесили по штату Нью-Джерси. Сначала посетили магазинчик в городе Уэстфилд, хозяйкой которого является миссис Томпсон, потом несколько часов провели в «Бэлл Лэбэрторис» (научный центр компании «Бэлл телефон»), где работает Кен, затем отправились на юг, в Томс-ривер; шахматному клубу этого городка покровительствует Томпсон. «Хотите, доставлю вас на самолете?» — предлагает Кен. Поехали все же на автомобиле.
Лекция в Томс-ривере была организована отлично, словно в СССР. Съехалось свыше 100 шахматистов. Слушали внимательно, потом посыпались вопросы, в том числе и о машинных шахматах. «А не перестанут ли люди играть в шахматы, если компьютеры превзойдут человека — чемпиона мира?» «Вряд ли. Ведь женщины, хоть они и уступают по силе мужчинам-шахматистам, играют».
Суть проблемы искусственного гроссмейстера не в шахматах. Сейчас люди с трудом решают сложные переборные задачи; ресурсы нервной системы человека (быстродействие и память) оказываются недостаточными. А алгоритмы решения этих задач у человека — высокого уровня (например, для поиска хода в шахматах). Ресурсы же современных ЭВМ весьма велики. Вот проблема и состоит в том, чтобы передать ЭВМ совершенные алгоритмы для решения переборных задач, например для планирования народного хозяйства.
«Но,— добавил я,— скажу «по секрету», что это имеет смысл и в других задачах, хотя бы в политике...»
И что же? Раздались аплодисменты. Стало быть, первое впечатление было ошибочным; американцы политикой интересуются.
«А как дело обстоит с шахматной программой ПИОНЕР? Почему так затянулась работа?»
Объясняю, что были трудности, но дело двигается, хотя прогно
202
зировать результаты еще рано. Мало кто верит в успешное окончание ПИОНЕРа, но, если все кончится хорошо, новый метод получит должное признание.
Кончилась лекция, и любители автографов спокойно встали... в очередь! Такой самоорганизованности мне еще не приходилось встречать.
Действительно, в успех ПИОНЕРа почти никто не верит (что, впрочем, не мешает нам работать). Мой друг Монти Ньюборн пригласил меня и одного адвоката, своего школьного товарища, в ресторан «Русский чай». Ели борщ и блинчики с творогом, хотя русские там уже давно не работают.
«Когда вы думаете закончить ПИОНЕРа?» — спрашивает товарищ Ньюборна. Не успел я и рта открыть, как Ньюборн воскликнул: «Никогда!» Думаю все же, что ПИОНЕР заиграет в шахматы — и подобно мастеру...
Все математики разъехались по домам, и провожали меня в аэропорту друзья-шахматисты, сотрудники Представительства СССР в ООН. Принимая багаж, сотрудница аэровокзала долго косилась на большую коробку с Грандмастером, но багаж приняла...
И вот снова летим над океаном, и есть время поразмыслить о том, что происходит на белом свете. Большинство населения ведущих стран Запада — против войны, а правительства придерживаются иного курса; видимо, интересы крупных и мелких собственников не всегда совпадают. Припоминается заявление одного из министров нынешнего правительства США: война — это не самое худшее (то есть еще хуже потерять богатство и власть). Да, положение сложное. Достижения ученых — независимо от их субъективных побуждений — объективно привели людей на грань катастрофы. Мне кажется, что теперь нужны новые научные достижения, которые будут содействовать выходу из создавшегося кризиса. И время не ждет.
На разные темы
Это было Бремя становления советской страны — она строила, молодые люди учились, развивалась культура, в том числе и шахматы. Но это было и нелегкое время; и страна, и советские люди боролись с трудностями. Студенческая практика оказалась интересной, но мы жили в бараках, а питание было ниже всякой критики. Тем не менее я не забыл о шахматах и делал все, что мог, как для шахмат на Днепрострое, так и в Запорожье.
Конечно, заметку «Шахматы на Днепрострое» подправил С. Вайнштейн, заведующий редакцией журнала «Шахматы в СССР»; он начинил ее политической информацией (к удовольствию Н. В. Крыленко).
Из этой заметки можно представить, как формировалась в те времена личность молодого шахматиста — он приучался действовать в общественных интересах.
В 1945 году был проведен радиоматч СССР — США. Вторая мировая война закончилась, между победителями сохранялись добрые отношения. Объективность и дружелюбие красной нитью пронизывают мое выступление на приеме в ВОКСе по случаю окончания матча. Будем надеяться, что в наше тревожное время отношения между двумя великими странами станут более дружелюбными. Однако условия игры в этом радиоматче из-за ее чрезмерной продолжительности были тяжелыми. В статье «О технике проведения радиоматчей» обсуждается эта проблема и вносятся конкретные предложения, которые привели бы как к сокращению времени игры, так и к строгому соблюдению шахматного кодекса.
Мой двоюродный брат И. М. Рабинович занимался историей науки. Он собрал интересные материалы о крупном математике П. Г. Боле. Поскольку Боль неплохо играл в шахматы и сохранились его партии, авторы книги «Математик Пирс Боль из Риги» обратились ко мне с просьбой дать Болю характеристику как шахматисту (см. «О шахматной игре П. Г. Боля»).
Во время космического полета А. Николаева и В. Севастьянова была проведена шахматная партия Космос — Земля. За «Землю» играли Н. Каманин и В. Горбатко. По поводу этой уникальной шахматной встречи и был проведен вечер в Центральном шахматном клубе на Гоголевском бульваре. Все проходило очень тепло и
204
дружелюбно, о чем свидетельствует и мое выступление, опубликованное под заголовком «Космос — Земля — ЦШК».
В августе 1971 года наступили для меня трудные дни — юбилей. Получены поздравления, надо отвечать. Вот и обратился я с письмом в редакцию газеты «Советский спорт», письмом явно иронического содержания. К моему удивлению, оно было опубликовано...
Может быть, чтобы юбиляры не обижались, письмо и не следовало публиковать. А вот когда я писал серьезные статьи, случалось так, что меня и не публиковали!
Практически я по переписке так же не играл, как не играл и блиц, но среди переписочников у меня были друзья, прежде всего Б. Ф. Подцероб. Я не мог уклониться от ответов на вопросы, заданные мне журналом «Шахматы в СССР» (см. «Об игре по переписке»).
В «Советском спорте» совместно с Л. Абрамовым мы опубликовали заметку «Шахматная школа», где рассказывалось об интересной поездке в гости к нефтяникам Татарии. Мы убедились, что на местах энергично действуют шахматные энтузиасты.
В предисловии к книжке «Организация и судейство шахматных соревнований» я не преминул высказать свое мнение о важности функций шахматного судьи. Это было для меня нетрудным делом, так как в своей шахматной жизни видел разных судей — и плохих, и хороших. Опыт шахматиста-практика заставил меня неплохо разбираться в судейских тонкостях.
В статье «Что происходит в мире шахмат?», написанной в конце 1975 года, я также коснулся положения в мировом шахматном сообществе, вопроса смены поколений. Любопытна атмосфера, которая царила в Ленинграде, в Аничковом дворце, во время сражения пионеров с гроссмейстерами. Было ясно, что грядет новое поколение шахматных талантов, тогда еще пионеров. Среди них были А. Юсупов и двенадцатилетний Г. Каспаров. Рассмотрев партию (из сеанса с часами) Каспаров — Полугаевский, читатель поймет, что и тогда уже Каспаров играл примерно в том же стиле, что сейчас.
В 1985 году в Баку вышел сборник партий Г. Каспарова «Испытание временем», которому предшествовало мое предисловие. Из него явствует, что я надеялся и продолжаю надеяться — Гарри Каспаров станет большим исследователем шахмат.
Далее впервые публикуются на русском языке три предисловия, написанные по просьбе издательства «Пергамон пресс» (Оксфорд, Англия). Первое предисловие относится к книге «К достижению цели». Вероятно, я не ошибся, что эта книга поможет британскому читателю несколько изменить свое представление о советских людях: рецензия, опубликованная газетой британских коммунистов «Морнинг стар», является тому подтверждением. Это же издательство перевело на английский «От шахматиста к машине». Книга эта, кроме прочего, позволила британским шахматистам ознакомиться с моими партиями позднего периода (1967—1970). Разумеется, и здесь было написано специальное предисловие.
И, наконец, для книги «Британские шахматы» я составил крат
205
кий обзор развития британских шахмат почти за два столетия. При этом особо отметил талант юного Шорта, но затем стал сомневаться — не ошибся ли я? И вот Шорт, к моей радости, оказался единственным, кто представлял английские шахматы на турнире претендентов 1985 года.
Шахматы на Днепрострое
Читатели журнала «Шахматы в СССР», вероятно, помнят, что наш журнал еще в 1929 году принял шефство над шахматными кружками Днепростроя (см. «Шахматный листок», 1930, №21). Поэтому неудивительно, что редакция охотно воспользовалась моей поездкой на производственную практику на Днепрострой, чтобы возобновить связь с подшефниками, передать литературу и пожелание использовать автора этих строк для шахматных выступлений.
С приподнятым настроением шел я в бюро физкультуры райкома строителей. Я уже представлял себе трогательную встречу шефа с подшефниками, но... через несколько минут мое настроение резко изменилось. Оказывается, на Днепрострое в настоящее время нет ни одной шахматной ячейки. Более того, по уверению руководителя физкультуры т. Арбера, на Днепрострое даже и шахматистов нет. «Было их тут зимой немного, но, как известно, летом шахматисты куда-то исчезают...» Единственное, что Арбер нашел возможным предложить: «Напишите статью в нашу газету. Может быть, что-нибудь и выйдет. А там дней через 15—20 можно будет и сеанс устроить...»
К сожалению, на некоторое время я вынужден был прекратить поиски шахматистов, так как имел несчастье заболеть. Но вскоре после выздоровления меня ждал небольшой сюрприз. Оказывается, шахматисты соседнего города Запорожья «пронюхали», что на Днепрострое появился столичный мастер, и решили, что пропустить такой удобный случай нельзя.
Таким образом, в Запорожье состоялось несколько моих выступлений.
В конце концов я даже организовал матч Днепрострой — Запорожье на «целых» девяти досках. Так что, оказывается, «есть еще шахматисты на Днепрострое...»
По всему Союзу идет деятельная подготовка к VII съезду * *, на местах намечается определенный подъем шахматной жизни, а на Днепрострое, крупнейшем ударном строительстве, нет даже шахматных ячеек! Местным физкультурным организациям давно пора усвоить, что шахматы также относятся к ним, как футбол и легкая атлетика. Всеукраинскому шахкомитету не мешало бы поинтересоваться шахработой на Днепрострое, где до сих пор не выполнены постановления ВСФК о ш/ш движении.
«Шахматы в СССР», 1931, № 7.
* Речь шла о всесоюзном шахматном съезде.
206
Значительно лучше обстоит дело в Запорожье, хотя и здесь работа поставлена далеко не блестяще. Имеется здесь шахкоми-тет, есть и квалифицированные шахматисты, проводятся матчи, турниры, но шахматная организация не начинала еще перестройки в соответствии с новыми задачами.
Интернациональная работа отсутствует, общественно-политическая также, нет и массовости в ш/ш работе. Между тем Запорожье является довольно значительным промышленным и учебным центром.
В заключение несколько слов о спортивных результатах:
19 августа я играл одновременно пять партий против сильнейших шахматистов Запорожья. Результат +4=1.
23 августа состоялся матч Днепрострой — Запорожье. Результаты видны из таблицы.
Днепрострой Запорожье
Ботвинник 1 Г остищев 0
Гриначевский ’/2 Осадченко у2
Чиркин 0 Рейман 1
Кельнер 0 Левин 1
Соцюк 0 Козлов 1
Радецкий 0 Сковородко 1
Раппопорт 1 Вожженков 0
Цейтлин 1 Соляников 0
Михайлов 1 Моренко 0
+4 И»
+4/2
25 августа — сеанс на десяти досках с результатом +8—1 (Гостищеву) =1.
26 августа — несколько партий против сильнейших шахматистов города: +4—1 (Шнейдеру)=2.
Расстояние — не преграда
Мысль об организации шахматного радиоматча между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом впервые была высказана в ноябре 1943 года на страницах американского журнала «Чесс ревью». Идею сразу же поддержали все любители шахмат Объединенных Наций. Английский журнал «Чесс» писал: «Вот это будет соревнование!»
Только в нынешнем году оказалось возможным претворить идею в жизнь. Окончательные переговоры между обеими сторонами начались весной этого года, и вскоре было достигнуто соглашение по всем пунктам.
Матч между сильнейшими шахматистами Соединенных Штатов и Советского Союза вызвал огромный интерес. США дали шахматному миру таких великих мастеров, как Морфи, Пильсбери и Маршалл. Именно в США сформировался как шахматист Капабланка.
Опубликовано на английском языке в «Советской шахматной хронике» ВОКСа.
207
В нашей стране шахматы всегда развивались под влиянием чигорин-ских традиций, а советские мастера подняли шахматное искусство на новую высоту.
Я полагаю, что на результатах матча сказалось то, что наши американские друзья недооценили силу советской команды. Примером может служить первая партия между Смысловым и Решевским. Вплоть до 18-го хода она совпала с партией между Дурасом и Ма-роци из турнира в Остенде 1906 года. Полагаясь на нее, Решевский предпринял ту же жертву коня, что и Мароци. Но Решевский не знал партии Болеславский — Рагозин, игранной в чемпионате Москвы 1942 года, в которой Болеславский нашел блестящее опровержение плана Мароци. Когда в марте 1943 года мне стала известна партия Болеславский — Рагозин, я потратил несколько дней и ночей в попытке улучшить защиту за черных. В том же году на турнире в Свердловске я применил «улучшенную» защиту против Болеслав-ского. Хотя наша свердловская встреча закончилась вничью, я попал в тяжелейшее положение. Идея Болеславского вновь восторжествовала.
Решевский ничего не знал об этих партиях. В результате Смыслов потратил на первые 25 ходов всего 7 минут и одержал победу.
Во второй партии со мной Арнольд Денкер также стал жертвой дебютной неудачи. Но этого не скажешь о первой партии. Возможно, Денкеру не были известны мои партии с Микенасом и Лилиенталем из XIII чемпионата СССР 1944 года, но ведь они не представляли собой по дебюту чего-то совершенно нового, у них были свои предшественники. Еще в 1940 году в голландском шахматном журнале была напечатана партия между ван Схелтингой и Грюнфельдом, а год спустя английский журнал «Чесс» опубликовал партию Сабо — Эйве. В обеих этих партиях встретился тот же вариант, который я применил против Денкера, и чемпион США, конечно, не мог быть не в курсе.
Вообще говоря, было бы едва ли правильно утверждать, что американская команда оказалась недостаточно подготовленной в дебютном отношении. Исследования американских мастеров, например, в защите двух коней хорошо известны. Поэтому на предмат-чевом сборе советской команды было решено не играть эту защиту. Один участник нашей команды нарушил это решение — мастер Рагозин. В результате он чуть не проиграл мастеру Сейдмэну.
Могла ли американская команда сыграть лучше? На этот вопрос я бы ответил утвердительно. Нисколько не имея в виду умалить достижения моих коллег Смыслова и Болеславского, я полагаю, что вряд ли может случиться в следующий раз, чтобы Файн и Решевский набрали только пол-очка в четырех партиях. Денкер и Кэжден также могли рассчитывать на лучшие результаты. Пожалуй, только на трех последних досках американцы были явно слабее, поскольку за советскую команду на них выступали такие отважные «мушкетеры», как Рагозин, Макогонов и Бронштейн.
Несколько слов о лучшей партии матча. Я полагаю, что если при анализе партии Горовиц — Флор не удастся обнаружить су-
208
шественного улучшения игры за черных, то один из двух призов за лучшую партию, учрежденных журналом «Шахматы в СССР», следует присудить мастеру Горовицу, который провел всю партию блестяще.
Говоря о бессонных ночах (в Нью-Йорке игра началась в 10 часов утра, в Москве — в 17 часов, продолжительность партий составляла 10—12 часов), я бы хотел подчеркнуть великолепное поведение американского и английского представителей в судейской коллегии в Москве, которые самоотверженно делили все тяготы с советскими мастерами. Это был один из тех редких случаев, когда не судьи «доводили до изнеможения» своих подсудимых, а скорее, я бы сказал, участники — судей.
Можно выразить надежду, что ход игры в радиоматчах в дальнейшем будет ускорен, хотя уже первая встреча оказалась в этом отношении вполне удовлетворительной. В первую очередь организаторам матча можно поставить в заслугу, что все партии были закончены в предусмотренные расписанием четыре дня, несмотря на участие таких упорных шахматных бойцов, как гроссмейстер Бон-даревский и заслуженный мастер спорта Макогонов.
В своей речи на заключительной церемонии в Нью-Йорке Морис Вертхейм, председатель американского организационного комитета, сказал, что обе команды вышли из борьбы победительницами, поскольку радиоматч способствовал развитию дружественных отношений между СССР и США. Я от всей души присоединяюсь к этим словам.
Особо мне хотелось бы отметить внимание, оказанное нашей команде послом Соединенных Штатов господином Авереллом Гар-риманом, которое было высоко оценено всеми советскими шахматистами. Мы бла! одарим также посла Великобритании сэра Арчибальда Кларка Керра за посещение матча.
О технике проведения радиоматчей
Почему в радиоматче СССР — США мы играли 12 часов подряд вместо 5 часов0 Это серьезный вопрос. Если нельзя будет свести продолжительность игры к 6—7 часам, то, конечно, игра по радио не может получить того распространения, которого она заслуживает.
Я лично думаю, что ограничить продолжительность игры 6— 7 часами можно. Мы же проводили в 1941 году матчи Москва —• Ленинград и укладывались в это время! Тренировочный матч, который советская команда провела 30 августа перед радиовстречей с американцами, также продолжался 6 т/2 часов. Правда, при этом телеграммы не передавались по радио, но это не имеет существенного значения.
Почему же все-таки партии международного матча так затяги-
«Ш ах маты в СССР», 1946, № 1.
209
1—шахматные столики 2— аппаратная
вались? На мой взгляд, дело заключается в неправильной организации передачи ходов. В США, например, кроме основной аппаратной (в турнирном помещении) была еще промежуточная, транзитная, аппаратная. При передаче ходов обе стороны не пользовались телетайпом, что приводило к небольшой затяжке в прохождении телеграмм. Со стороны судей не было, по существу, контроля за работой секундантов — с точки зрения их оперативности. Можно еще указать на ряд других недочетов в организации.
Необходимо напомнить также, что этика заочной игры радикально отличается от игры с глазу на глаз. При проведении радиоматчей нет возможности взаимного контроля противников. Обычно можно следить за партнером, чтобы тот не пользовался посторонней помощью; в обычных условиях нельзя узнать ход противника до того, как он сделан на доске. Иное дело радиоматч. Теоретически здесь можно окольным путем узнать ход до того, как он сделан на доске секундантом, и тем самым обдумать ход «без потери времени»; сделать невозможной во время матча всякую помощь со стороны (в том числе и «предварительную» информацию о ходе партнера!) — непременное условие организации радиоматчей.
Я не собираюсь утверждать, что команды СССР и США повинны в этом. Наоборот, я уверен, что ничего подобного не было. Я рассматриваю этот воп
рос с точки зрения будущих радиоматчей и разработки кодекса игры по радио.
Как же можно обеспечивать быструю передачу ходов и отсутствие всякой помощи со стороны?
На мой взгляд, это можно сделать только одним путем: перенести аппаратную в комнату, где сидят участники. Сделать маленькую аппаратную с хорошей противошумовой изоляцией и с удовлетворительной вентиляцией — дело не столь сложное. Это существенно сократит время на хождение секундантов, а главное — обеспечит наглядный контроль судьи за прохождением хода от телетайпа до участника. Разумеется, всякие промежуточные аппараты должны быть исключены.
Посмотрим, сколько же времени потребуется на прохождение хода.
Запись секундантом хода и времени.
Составление телеграммы и передача ее в аппаратную — 15 сек. Передача телеграммы на телетайпе — 10 сек. Непредвиденные обстоятельства — 5 сек.
Итого: 30 сек.
210
Это будет только половина пути. Для того чтобы в первом приближении получить время, затрачиваемое на передачу полного хода (белых и черных), надо это время умножить на 4. Итак, на один ход будет израсходовано две минуты. Мы не учитываем время, расходуемое на контроль работы секунданта и телеграфиста. Этот контроль, как правильно предложил тов. Фельдман, должен производиться немедленно, но уже после передачи хода. На сорок ходов уйдет 1 час 20 минут, то есть вся игра не будет превышать 6— 7 часов!
Конечно, найдутся оппоненты, которые докажут, что я в расчетах ошибся на несколько секунд в ту или иную сторону. Это, однако, вряд ли может поколебать основное заключение (6—7 часов).
Как же сделать невозможным помощь со стороны?
Перемещение аппаратной в комнату для игры решает эту задачу на 50%, так как контроль судьи будет весьма эффективным. Но это недостаточно. Необходимо запретить разговоры участников с секундантами. Участники должны разговаривать лишь с судьей (представителем другой команды) и капитаном; с последним только в присутствии судьи. Таким образом, ликвидируются все каналы, по которым возможна помощь со стороны. Отметим, кстати, что команда не должна иметь своего представителя — «судью» у себя же в зале. Ему просто нечего делать.
Необходимо осуществить эти мероприятия при проведении ближайшего же радиоматча. Только практика — критерий истины — может проверить высказанные здесь соображения.
О шахматной игре П. Г. Боля
Я рад предоставленной мне возможности внести свою лепту в суждение о творческой личности замечательного математика — в той мере, в какой она проявилась в его шахматной игре.
Партии П. Г. Боля были сыграны на рубеже двух столетий, когда крупные шахматисты владели уже фундаментом позиционной игры, отчасти и в закрытых позициях. Однако основная масса квалифицированных шахматистов тяготела тогда еще к открытым позициям, к атаке в стиле Морфи, когда решающее значение в игре может получить умение вести расчет вариантов.
Подобная игра, видимо, особенно характерна для «рижской школы». Достаточно напомнить, что такой блистательный мастер позиционной игры, каким был А. Нимцович, великолепно считал варианты, а уж о М. Тале и говорить не приходится.
Партии П. Боля, приведенные в известном печатном органе рижских шахматистов начала нашего века «Baltische Schachbletter», дают возможность судить об его шахматной «душе», хоть его противниками были шахматисты самой различной силы. Боль тяготел к открытой фигурной игре, рвался всегда к атаке, с азартом выис-
А. Д. М ы ш к и с, И. М. Рабинович. Математик Пирс Боль из Риги. Рига, «Зинатне», 1965.
211
кивал возможности сложных комбинаций. Когда приходилось защищаться, Боль делал это с явным неудовольствием и без особого успеха... Так, он проигрывает Ф. Мюллеру и Ф. Германну и эффектно выигрывает у Э. Вагенгейма, В. Замуэля и Г. Элерта.
Дебюты П. Боль знал тонко — ясно, что он специально изучал теорию начал. Но это, разумеется, были начала, характерные для его времени — открытые варианты испанской партии, дебют четырех коней и т. п. Весьма любопытно, что в партии против Мюллера Боль сыграл во французской защите 3. . .СЬ4 — то, что впоследствии стало известно как вариант Нимцовича.
Как можно оценить практическую силу П. Боля-шахматиста? Видимо, он был на грани, выражаясь современными понятиями, между первым разрядом и кандидатом в мастера — весьма значительный уровень для ученого, который отдавал шахматам лишь свой досуг.
Космос — Земля — ЦШК
Я очень сожалею, что в числе наших гостей не вижу сегодня Николая Петровича Каманина. Это была бы вторая встреча в нашей жизни. 36 лет назад я виделся с ним впервые, если не ошибаюсь, в Большом Петергофском дворце под Ленинградом, когда там чествовали героев-челюскинцев. Тогда мы еще были совсем молоденькими и оба могли стать космонавтами. Сейчас я, конечно, для этого не гожусь.
С большой завистью смотрю я на генерала Каманина. Хотя мы с ним одних лет, он замечательно сохранился и является руководителем наших космонавтов. Кроме того, я уже отказался от практической игры в шахматы, а Каманин, как вы только что убедились, еще продолжает успешно выступать в соревнованиях.
Из рассказа Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова нам стало ясно, какие трудности подстерегают человека в космосе. Первая — это физическая невесомость, которая может быть сравнима с тем, что испытывают участники межзонального турнира в Пальма-де-Мальорке, где выходной бывает только один раз в 9 дней. Вторая трудность — это, если так можно выразиться, невесомость интеллектуальная.
Когда человек находится на Земле, он в повседневной жизни постоянно сталкивается с решением сложных задач, или, говоря по-иному, «неточных задач». Не так-то просто перейти улицу, решить, как провести вечер — пойти ли в кино, театр или найти более легкомысленное занятие. Но на космическом корабле человек всего этого лишен, и он может разучиться решать сложные, неточные задачи. И здесь на помощь приходят шахматы, потому что шахматы являются типичной сложной, неточной задачей. Ведь давно известно, что люди, играющие в шахматы, «плавают» и с трудом находят правильные решения.
«Бюллетень ЦШК», 1970, № 12.
212
Я отнюдь не хочу предложить, чтобы космонавтов отбирали среди шахматистов. Наоборот, я думаю, если наши гроссмейстеры будут играть так, как они играли на старте межзонального турнира в Пальма-де-Мальорке (не считая, конечно, Геллера), то нам придется черпать шахматные резервы из числа космонавтов...
Письмо в редакцию
Уважаемый тов. редактор!
Разрешите через газету «Советский спорт» поблагодарить всех, кто вспомнил меня в день моего юбилея, хотя я и не чувствую никаких заслуг в том, что шестьдесят раз вместе с земным шаром обернулся вокруг солнца.
Об игре по переписке
Я играл один только раз в матче с «Иксом», и то это был матч по телефону, организованный ленинградской газетой «Смена» в декабре 1929 — январе 1930 года. «Иксом» оказался мастер А. Модель, который провел своеобразный сеанс одновременной игры на 10 досках. Сыграл он в этом заочном матче весьма успешно, победив А. Ильина-Женевского, В. Рагозина, С. Вайнштейна, А. Жилина, И. Зека, Б. Кояловича и Центральный клуб союза пищевиков, за который играли по консультации шахматисты первой и второй категории. Три партии — против Л. Куббеля, Я. Рохлина и меня — Модель завершил вничью.
Привожу эту партию.
А. Модель М. Ботвинник
1. е4 еб 2. d4 d5 3. КсЗ СЬ4 4. ed ed 5. Cd3 Кеб 6. Ке2 Kge7 7. 0—0 Cg4 8. f3 Себ 9. аЗ Са5 10. Ка4 0—0 И. сЗ СГ5 12. Kg3 С : d3 13. Ф : d3 СЬб 14. К : Ь6 ab 15. Cg5 f6 16. Cd2 ®d7 17. Лае1 Лае8 18. Ле2 Кс8 19. Л : е8 Л : е8 20. Ле1 Л : е1+ 21. С : el Kd6 22. Cd2 Кс4 23. Cel К6а5 24. Odl Фе8 25. Kfl ®g6 26. ЬЗ Kd6 27. Cf4 Ke8 28. КеЗ Ф17 29. Ь4 Kc6 30. h4. Ничья.
Больше по переписке я не играл. Не играл потому, что был шахматистом-практиком и мне много приходилось выступать в очных соревнованиях (за доской). Игра по переписке — это длительная и, пожалуй, изнурительная работа, на которую у меня не хватало времени.
Но могу отметить, что игра по переписке очень полезна. Она ценна тем, что развивает аналитические способности, если, конечно, шахматист играет самостоятельно.
Игра по переписке незаменима, когда шахматист живет в отдалении, на периферии, и на месте не может найти себе достойных соперников. В заочных же соревнованиях он может встретиться с сильными партнерами...
«Советский спорт», 1971, 28 августа.
«Шахматы в СССР», 1973, № 8.
213
Победа наших шахматистов на последней заочной Олимпиаде не случайна. Команда Советского Союза уже в третий раз добивается такого успеха, а на сей раз сумела занять первое место с большим отрывом от конкурентов. Это лишний раз свидетельствует о высоком уровне игры советских мастеров, в том числе и шахматистов-заочников...
Заметим, что игра по переписке не имеет никакого отношения к электронному шахматисту. Разница между очной и заочной игрой заключается в том, что при игре по переписке мы сталкиваемся с иными условиями решения задач, стоящих перед шахматистом в процессе борьбы. Здесь можно подолгу думать, заглядывать во всевозможные справочники, спокойно анализировать, передвигать фигуры при обдумывании хода.
Во время заочной игры шахматист не испытывает и столь присущего участникам очных соревнований нервного напряжения, из-за чего нередко сводятся на нет интересные творческие замыслы.
Необходимо отметить, что и в очных и в заочных шахматных партиях для нахождения хода используется мозг человека, а при соревнованиях электронных шахматистов — вычислительная техника.
Шахматная школа
Авторам этих строк приходится немало ездить по нашей стране. И почти каждая поездка приносит приятные сюрпризы — беспрестанно множатся примеры творческого подхода к организации шахматной жизни. Но, пожалуй, самый приятный сюрприз ожидал нас в городе нефтяников Татарии — Лениногорске, в школе-интернате № 2. Это шахматный клуб.
Перед турнирным залом настоящая картинная галерея: собрание художественных произведений на шахматные темы, выполненных студентами городского художественно-педагогического училища. Особенно запоминаются работы перворазрядника Равира Та-гирзянова.
Размеры самого клуба внушительны, его убранство восхищает. И оба мы, давая сеанс одновременной игры членам шахматного клуба, объединяющего треть учеников школы, не могли остаться равнодушными к тому, что окружало нас.
Теперь о самой школе. «Рождаются» маленькие шахматисты в третьем и четвертом классах на занятиях, которые ведут их старшие товарищи — ученики седьмого-восьмого классов. Ежегодно во всех классах проводятся турниры, разыгрываются личные и командные первенства школы. Характерно, что сейчас чемпионы не старшеклассники, а ребята из шестого «А».
В полном смысле этого слова Лениногорская школа-интернат №2 — школа шахматная. И стоит ли удивляться, что Кубок республики для школ-интернатов «прописан» именно здесь.
«Советский спорт», 1974, 17 августа.
214
Главный организатор лениногорского сюрприза — директор школы Петр Федорович Феоктистов. Но нельзя не отметить, что, если бы в Лениногорске не любили шахматы, не заботились о росте их популярности, не пропагандировали их и не агитировали за них, не возникло бы и клуба в школе-интернате. И в этом огромная заслуга председателя городской шахматной федерации, большого энтузиаста этой игры Д. Клинкемахера.
В заключение хочется сказать, что до сих пор подобного шахматного клуба в школе мы не видели; остается лишь выразить пожелание, чтобы их число росло.
Несколько слов о судействе
Казалось бы, роль шахматного судьи невелика. Что он может решить? По сути дела, ничего: заглянуть в кодекс и, как справочная машина, объявить закон. То ли дело судья на футбольном поле: он может засчитать (или не засчитать) гол, дать (или не дать) пенальти, удалить (или не удалить) с поля...
В действительности роль судьи на шахматном соревновании весьма значительна. Когда он объективен, строг и решителен, в зале порядок: ни участник, ни зритель не решатся на неэтичное поведение. Но бывает и более трудное положение, когда судья должен принять решение в оригинальной ситуации, которая не предусмотрена кодексом. В этом случае знание правил, знание буквы закона не помогает — нужно понимать его дух. Необходим судейский талант и опыт.
Увы, и в матчах на первенство мира судьи не всегда демонстрировали должную квалификацию и решительность. Между тем судья, не вызывающий своими действиями истинного уважения участника соревнования, отрицательно влияет на атмосферу борьбы, что неизбежно приводит к снижению творческих достижений.
Шахматные шедевры появляются не в безвоздушном пространстве, а в огне турнирных боев. Соревнование — общее дело и участников, и организаторов. Вот почему судьи являются соучастниками создания произведений шахматного искусства, совоспитателями шахматных мастеров, пропагандистами шахматной игры.
Можно надеяться, что эта книга поможет нашим судьям в достижении этих целей.
Что происходит в мире шахмат!
Примерно с 1970 года шахматный мир находится в неустойчивом состоянии. Старшее поколение гроссмейстеров — Смыслов, Петросян, Ларсен, Глигорич — начало сдавать свои позиции более
Л. Абрамов, Ю. Зражевский, Ю. Карахан. Организация и судейство шахматных соревнований. М., «Физкультура и спорт», 1977. Предисловие.
Публикуется впервые.
215
молодым; новое поколение — Карпов, Мекинг, Хюбнер, Любое-вич — завоевало признание любителей шахмат. Далее события приняли еще более сенсационный характер. Уход с шахматной сцены Фишера, заметное снижение практической силы у Спасского и Таля сопровождались стремительным взлетом Карпова и успехами Любоевича, Белявского, Ваганяна, Андерсена и других молодых гроссмейстеров. Пройдет 2—3 года, и молодые прочно завладеют шахматным Олимпом!
Примерно такое же положение было в предвоенные годы: Капабланка и Алехин уже не были столь грозными бойцами, как прежде, и молодое поколение — Флор, Решевский, Файн, Керес и Ботвинник — сражалось с корифеями на равных. Треть века спустя история повторилась...
Смена поколений в наши дни сопровождается переменами и в Международной шахматной федерации — новостей более чем достаточно. Конгресс ФИДЕ собирается уже не каждый год, а через год, звание чемпиона мира уже завоевывается без проведения соревнования на первенство мира и, вообще, аннулированы правила проведения матчей на первенство мира — когда определяется претендент, тогда и начинается обсуждение условий соревнования...
Появление Фишера на шахматном Олимпе, интерес к его личности привели к росту популярности шахмат на земном шаре — 2/3 государств — членов ООН входят в ФИДЕ. Но — увы! Кратковременная активность Фишера вызвала те самые споры и дрязги, связанные с матчами 1972 и 1975 годов, споры, которые были невозможны в период 1949—1969 годов, когда действовала справедливая конституция борьбы за первенство мира. Возможно, что такая ситуация в ФИДЕ вызывает нездоровый интерес у широкой публики, но вряд ли это способствует созданию подлинно творческой атмосферы в среде шахматных корифеев. Они (volens-nolens) начинают жить этими мелочными, обывательскими интересами, и уж не в этом ли отходе от творческой жизни следует искать истинные причины преждевременной утраты практической силы у Петросяна, Спасского, Таля, Ларсена и других? Капабланка и Алехин оставались на высоте лет до пятидесяти; у современных чемпионов этот рубеж понизился лет на десять! Не отражается ли на этом та нездоровая обстановка, что сложилась в ФИДЕ?
Для пессимизма все же нет оснований. Хочется верить, что молодое поколение с большим рвением будет служить шахматной богине Каиссе. Да, может, и не только молодое? Недавно в Ленинграде был проведен турнир «Пионеры против гроссмейстеров». Гроссмейстеры поочередно давали сеансы с часами командам Дворцов пионеров; каждый Дворец представляли шесть мальчиков и одна девочка. Ребята приехали из Алма-Аты, Баку, Ворошиловграда, Куйбышева и Москвы, они были гостями пионеров Ленинграда, которые их принимали в своем Дворце на Невском — бывшем императорском Аничковом дворце.
Какой азарт царил во время игры! Все гроссмейстеры, начиная от пожилого Смыслова и кончая молоденьким чемпионом мира
216
Карповым (не говоря уже о пионерах), старались изо всех сил. Формально среди гроссмейстеров победил Смыслов, а среди пионеров — юные шахматисты Москвы, но по существу, по духу, который царил в эти дни, победили шахматы...
Наибольшим вниманием публики пользовался Гарри Каспаров из Баку. Хотя он набрал против гроссмейстеров только 2 т/2 очка из 6 возможных, но ему всего лишь двенадцать лет! Вот его партия, которую он сыграл в сеансе с часами против Л. Полугаевского.
Сицилианская заицита
Г. Каспаров Л. Полугаевский
1. е2—е4 с7—с5
2. Kgl — f3 е7—еб
3. с12—d3
Гарри действует в дебюте с осторожностью опытного шахматиста. Он уклоняется от сложных теоретических вариантов сицилианской защиты, хорошо известных Полугаевскому, и переводит игру в староиндийское начало (с переменой цвета фигур). Полугаевский, в свою очередь, избирает систему развития, которую применял еще Капабланка.
3. ... d7—d5
4. КМ— d2 КЬ8—сб
5. g2—g3 Cf8—d6
6. Cfl— g2 Kg8—e7
7. 0—0 0—0
8. ЛП—el Cd6— c7
9. ®dl—e2
Вряд ли удачный план игры. Вероятно, сильней было 9. аЗ, имея в виду с2—сЗ с дальнейшим Ь2—Ь4.
9. ... Ь7—Ь6
10. h2-h4 Кеб—Ь4
11. Kd2— fl
Гарри по молодости не любит отступать. Между тем следовало хладнокровно ответить 11. ®dl! с последующим а2—аЗ. Теперь Полугаевский захватывает инициативу.
11. ... d5 : е4!
12. Фе2 : е4
Естественно, что белые уклоняются от продолжения 12. de Саб 13. с4 ®d3 и, кроме забот, у них ничего нет. Однако и сейчас у черных хорошая игра.
12. ... КЬ4 : с2
Полугаевский явно переоценил свою позицию и недооценил своего юного партнера. Что Гарри хорошо делает, так это считает варианты; не просчитался он и на сей раз.
Путем 12. . .ЛЬ8! (13. Kg5 Kf5! и 14. . .СЬ7) черные сохраняли перевес.
13. Фе4 : а8 Кс2 : al
14. Kf 1—еЗ!
Как же теперь спасать коня al?
14. ... Ке7—f5
Лучшее. Опасно 14. . .Ф : d3 хотя бы из-за 15. Ф : а7.
15. КеЗ : f5 еб : f5
16. Cel—g5 f7— f6
17. Ле1 : al f6 : g5
18. Kf3 : g5
После 12. . .К : c2 все было вынуждено. Преимущество белых не вызывает сомнений — грозит 19. Cd5+.-
18. ... g7-g6
19. Ла1—el
Гарри активизирует ладью, возвращая ее на центральную вертикаль. Можно было и выиграть пешку путем 19. Cd5+ Kpg7 20. Ф : а7, но тогда могло последовать 20. . .h6 или 20. . . Ле8, и белые фигуры разобще-
217
ны. Белые солидно играют на лучший эндшпиль.
19. ... h7—h6
Полугаевский, конечно, понимал, насколько опасно это ослабление позиции черных пешек на королевском фланге, но терпеть далее белого коня на поле g5 тоже было невозможно.
20. Фа8—сб! Фб8—d6
Единственная защита — надо менять ферзей. В случае 20. . . Cd6 21. Cd5+ Kpg7 22. Кеб+ С : еб 23. Л : еб Л16 24. Лев или 20. . .hg 21. Ф : g6+ Kph8 22. ФЬ6+ Kpg8 23. Cd5+ Ф : d5 24. Фg6+ Kph8 25. Ле7 черным пришлось бы сдать партию.
21. Kg5—еб ®d6 : сб
22. Cg2 : сб Сс8 : еб Или 23. . .ЛГ7 24. Cd5 Kph8 25. Kf4.
23. Ле1 : еб Kpg8—g7
24. Ссб— е8 f5— f4!
Пока не страшно для черных 25. Ле7+ Kpf6, они пытаются создать какую-либо контригру. Гарри здесь мог получить эндшпиль с лишней пешкой путем 25. Л : g6+ Kph7 26. Лсб Се5 (или 26. . .Л : е8 27. Л : с7+ Kpg6 28. g4) 27. Cg6+ Kpg7 28. Ce4. Но недостаток опыта сказался: он решил, что можно не форсировать события и еще больше усилить позицию...
25. g3—g4 Сс7—d8!
Полугаевский сразу пользуется возможностью напасть на пешку h4, одновременно защищая поле е7 (26. Л : g6+ Kph7 и 27. . .С : h4). Конечно, белые проглядели этот ход; положение выравнялось, и, не желая далее испытывать судьбу, юный шахматист предложил ничью, которая и была принята его маститым противником.
Ничья!
В руках таких юнцов — будущее шахмат.
На правильном пути
Зимой 1978 года были споры — приглашать ли 14-летнего кандидата в мастера Гарика Каспарова на турнир памяти Сокольского? Ведь там должны играть только мастера! В виде исключения пригласили; юный шахматист стал и победителем турнира, и наЗ1^ очка перевыполнил норму мастера спорта.
В книге собраны партии за период 1978—1984 годов, прокомментированные Каспаровым после соревнований. Конечно, он тогда выбирал партии и окончания наиболее интересные. Но шахматы двигаются вперед, и автору пришлось написать примечания к примечаниям.
Г. Каспаров на правильном пути: публиковать анализы партий нужно не только для того, чтобы доставлять удовольствие читате-
Гарри Каспаров. Испытание временем. Азербайджанское государственное издательство, 1985.
218
лям, но и, вынося результаты работы на строгий суд, иметь возможность с помощью читательской критики проверять объективность своих изысканий. Это обязательный этап для тех, кто хочет стать исследователем шахмат. Именно так можно добиваться повышения творческих и спортивных успехов, «выжимать» максимум возможного из таланта — если талант имеется! В отношении автора тут сомнений нет...
В книге приведены 86 партий и 14 окончаний — сыграно за шесть лет Каспаровым много больше — отбор был строгим. Пройдут годы, творческие успехи будут приумножены, тогда в новых сборниках, возможно, уцелеют не все партии, приведенные здесь...
Исследовательское направление советской шахматной школы время от времени подвергается критике. Так, Г. Левенфиш в 1950 году считал, что подготовка мастера снижает значение импровизации и вообще творческого элемента в шахматах; в наши дни иногда утверждают, что это направление устарело, оно пригодно лишь в «эпоху дилижансов». Практика — критерий истины, а факт остается фактом — подготовка шахматиста, его исследовательская работа ведет к повышению практических спортивных результатов.
Так и действует Г. Каспаров. Пожелаем ему успехов, и пусть за ним следуют другие молодые мастера!
К британскому читателю
Мои некоторые турнирные выступления были связаны с британской шахматной жизнью, поэтому мне приятно и почетно, что книга «К достижению цели» выходит в Англии.
Конечно, работая над книгой (начал я готовить материалы летом 1969 года), я нередко задумывался: а как воспримет ее читатель на Западе? Ведь там еще менее, чем в СССР, информированы о том, что происходило за кулисами шахматной сцены. Но данное издание, вероятно, будет иметь и другое значение.
Не секрет, что на Западе превратные представления о советской жизни — не исключение. В связи с этим хотелось бы рассказать об эпизоде, который произошел лет 15 назад. Вместе с М. Эйве и его шахматным коллегой, голландским мастером В. Мюрингом, мы выступали перед шахматистами Урала и Сибири. Во время нашего путешествия можно было диву даваться антисоветским настроениям Мюринга. Наконец мы встретились на моей подмосковной даче. И когда Мюринг подходил к дому, мой пес Волчок по-приятельски схватил длинноногого голландца за широкие штаны. И что же? Они подружились. Во время обеда Волчок сидел рядом с Мюрингом, тот его обнимал, говорил: «Волчок, ты хорошая собачка», и пес отвечал взаимностью.
Произошло чудо — критицизм Мюринга как ветром сдуло. Он, видимо, понял, что здесь такие же собаки, как в Голландии, так, может быть, и у советских людей обычные человеческие интересы?
М.М. Б отв ин н и к. К достижению цели. Предисловие. Лондон, «Перга-мон Пресс», 1981 (англ. яз.).
219
Надеюсь, что эта книга поможет тем, кто говорит по-английски, лучше понять, что происходит в Советском Союзе. Тогда эти воспоминания сыграют ту же роль, что когда-то сыграл сторожевой пес во время визита в Л^оскву моих голландских друзей.
Компьютер и шахматы
В этой книге я прощаюсь с шахматами как практик и рассказываю о своей теперешней работе по созданию шахматиста искусственного. С тех пор как была написана книга, работа продвинулась. Видимо, скоро можно будет объяснить, в чем же состоит отличие мастерской игры от игры шахматиста невысокой квалификации.
Решающее значение в формировании небольшого человеческого дерева перебора ходов имеет верный приоритет очередности включения ходов в перебор. Сначала приоритет был сделан на основе хорошо известных материальных (средних) стоимостей фигур — результаты были получены слабые. Тогда было решено сделать приоритет на основе конъюнктурных стоимостей, соответствующих реальной силе фигур в данный момент борьбы на шахматной доске.
Если это даст хороший результат, то, видимо, интеллектуальные решения и отличаются тем, что они основываются на факторах, спрятанных в глубине, а не на том, что видно на поверхности.
Статья «Каким должен быть президент» была написана до того, как Ф. Олафссон стал президентом ФИДЕ. Надеюсь, что как президент, так и все любители шахмат прочтут ее с одобрением. Надеюсь также, что эта книга поможет дальнейшему развитию британских шахмат, которые ныне так высоки, как никогда ранее в XX веке.
Давние традиции
В истории шахмат британские шахматы сыграли выдающуюся роль. Имена Стаунтона, Мак-Доннеля, Блэкберна, Берна известны всему шахматному миру. Первый международный турнир (1851) состоялся именно в Лондоне.
Но затем наступили другие времена. В первой половине нашего столетия выдающихся мастеров на Британских островах уже не было. Когда мне пришлось впервые встретиться с британскими мастерами за шахматным столиком (1934/35), в этом нетрудно было убедиться (хотя сэр Дж. Томас и нанес мне тогда в Гастингсе сокрушительный удар). Положение было парадоксальным: в Англии проводились международные турниры (достаточно упомянуть традиционные фестивали в Гастингсе и знаменитый турнир в Ноттингеме в 1936 году), но английские мастера оказывались в конце турнирной таблицы, а стиль их игры был робким и малоинтересным (за исключением Александера).
М. М. Б о т в и н н и к. От шахматиста к машине. Предисловие. Лондон, «Пергамон Пресс», 1981 (англ. яз.).
Британские шахматы. Предисловие. Лондон, «Пергамон Пресс», 1983.
220
После сеанса одновременной игры со сборной молодежной Англии
Все уже к этому привыкли. Но вот после пятилетнего перерыва мне довелось опять играть в Гастингсе в 1966/67 году — появились новые имена: Кин, Хартстон... Кин со мной обошелся как Томас в первой встрече, но все же успех молодых англичан был скромным, хотя стиль игры стал посмелее, а шахматы они стали изучать по-профессиональному. Но по окончании турнира, когда я давал сеансы в трех университетах (Ноттингеме, Кембридже и Оксфорде), выяснилось — в Англии выросло новое молодое шахматное поколение, столь необычно сильным было сопротивление моих противников. Видимо, начались какие-то сдвиги в духовной жизни народа, если шахматы стали популярней.
С тех пор прошло 15 лет, и ожидания оправдались. Появились молодые гроссмейстеры; на молодежном командном первенстве мира английская команда успешно конкурирует с советской. Выходит много шахматных книг. И все же создавалось впечатление, что хотя средний уровень вырос, но особо выдающихся шахматистов пока нет. А наличие хотя бы одного такого мастера играет важную роль в популярности шахмат и их дальнейшем развитии.
Надо полагать, есть надежда, что скоро в Англии такой выдающийся шахматист появится — через несколько лет им может оказаться юный Шорт. Сейчас ему лишь семнадцать, но партии его легко узнать— его фигуры не передвигаются, а «живут» на доске. Хотелось бы пожелать ему стать не только сильным практиком (сейчас это модно, но шахматный век практика лет на десять короче века исследователя), но и шахматным исследователем. Это закрепило бы надолго интерес к шахматам на Британских островах, что, несомненно, было бы к выгоде всего шахматного мира.
221
Шахматная кибернетика
Меня долго уговаривали (после Олимпиады в Лейпциге) прочесть лекцию, которая впоследствии была в сокращенном виде опубликована в газете «Комсомольская правда» под названием е«Люди и машины за шахматной доской» (1961, 3 января). Спустя некоторое время в том же виде она была перепечатана в американской газете «Дейли Уорлд». В полном объеме она появилась в журнале «Шахматы в СССР».
Хотя лекция содержит некоторые недомолвки и неточности, тем не менее она является основополагающей: в подтексте признается, что человек играет в шахматы по определенной, хотя и не осознанной им программе. Только в этом случае и могла быть поставлена проблема передачи алгоритма шахматного мастера вычислительной машине.
Недавно исполнилось четверть века со дня выступления в университете имени Гумбольдта. По этому поводу я собирался отправиться в Берлин, чтобы рассказать специалистам ГДР о том, что же произошло за 25 лет по этой проблеме, но обстоятельства не позволили.
Весной 1974 года обсуждался вопрос об участии шахматной программы КАИССА в I чемпионате мира среди ЭВМ. Высказывались соображения, что не следует принимать приглашение: а вдруг КАИССА сыграет неудачно? Я доказывал, что это не имеет значения, так как мероприятие, по форме спортивное, по сути дела является научным экспериментом.
«Вот вы и опубликуйте свое мнение, тогда мы вам поверим». Для солидности я пригласил в соавторы своего друга Б. Рамеева, известного специалиста в области вычислительной техники (см. «Чемпионат электронных шахматистов»). КАИССА играла в чемпионате и, слава богу, заняла первое место, о чем я с удовлетворением рассказал корреспонденту ТАСС (см. «Шахматы и компьютеры»).
Летом 1977 года мне довелось присутствовать на II чемпионате мира среди ЭВМ в Канаде. Впечатления об этой поездке и были изложены в статье «ПИОНЕР готовится к чемпионату». В те годы я испытывал большие трудности в своей научной работе, и публикация «Правдой» этой статьи была существенной поддержкой.
Статья «Об искусственном шахматном мастере» была написана в Амстердаме (когда я в ноябре 1978 года был командирован в Гол-222
ландию правлением общества дружбы «СССР — Нидерланды») и опубликована в одной местной газете.
В том же году редакция журнала «Вопросы философии» провела дискуссию на тему об искусственном интеллекте. Мои взгляды на эту проблему отличаются от общепринятых: считаю, что искусственный интеллект может проявляться лишь в конкретных задачах и лишь тогда, когда он может принести практическую пользу сразу же или в будущем. Это и нашло свое отражение в моем выступлении («Почему возникла идея искусственного интеллекта?»).
В конце 1979 года, поскольку готовился номер «Журнала ЮНЕСКО», посвященный искусственному интеллекту, мне была заказана статья «Шахматы и принятие решений». Я много работал над этой статьей. Основная ее мысль состоит в том, что именно принятие решений с помощью компьютеров может помочь в решении тех трудных проблем, которые сейчас стоят перед человечеством.
Летом 1980 года в нашей научной работе была большая радость: программа ПИОНЕР стала успешно решать позицию из известной партии Ботвинник — Капабланка (1938). Я предложил журналу «Юность» статью «Методом «божьей коровки», которая и была опубликована.
На международной книжной ярмарке в Москве ко мне подошел один западногерманский издатель и попросил написать предисловие к книге Г. Опферманна «Успехи больших шахматных мыслителей»; по легкомыслию я дал согласие, не представляя себе тех трудностей, которые неизбежно возникнут. Через год я получил верстку книги на немецком...
Выход был найден: мне перевели на русский оглавление. По названиям глав стало ясно, что автор книги является моим принципиальным противником. Вот я и изложил в предисловии (« О шахматистах и компьютерах») свою точку зрения, отметив, что она противоположна взглядам Опферманна.
В редакцию «Правды» обратилась одна читательница с вопросом: «Как же идут дела с созданием искусственного шахматиста»? По просьбе редакции я написал статью «Зачем ЭВМ играет в шахматы?».
На конгрессе Всемирной ассоциации машинных шахмат в Линце осенью 1980 года было принято решение преобразовать листок «Ассоциации» в журнал и перенести издание этого журнала из США в Голландию. Редактор нового журнала мастер ван-ден-Херик попросил меня написать статью для первого номера. Так и появилась статья «Шахматная игра — прошлое, настоящее, будущее».
Осенью 1985 года итальянские шахматисты известили меня об установлении международной премии имени Джоакино Греко и намерении первую же премию присудить автору этих строк за вклад в шахматы...
Я так расчувствовался, что посмотрел партии Греко из «Энциклопедии шахматных партий (1485—1866 годы)», изданной недавно в Оксфорде. Размышлял о той роли, которую сыграл Греко в развитии
223
алгоритма шахматного мастера, понял, что в предыдущей статье допущены некоторые неточности, изложил все это в статье «Роль Греко в развитии шахмат» и отправил итальянским друзьям.
Люди и машины за шахматной доской
Мое сегодняшнее сообщение можно было бы разделить на две части.
1. Мне хотелось бы рассказать о том, как в наши дни следует определять содержание шахмат и 2. Высказать свои весьма субъективные, личные соображения о перспективах создания вычислительной машины, хорошо играющей в шахматы.
Что такое шахматы? Это старый вопрос, на который некоторые предпочитают давать остроумные, но бессодержательные ответы, другие осторожности ради делают из определения шахмат нечто вроде винегрета; шахматы как будто и игра, и искусство, и наука.
Разумеется, такие определения не могут удовлетворить исследователя. На этот вопрос можно дать достаточно ясный ответ.
Прежде всего условимся о том, на чем будет базироваться наше решение. Договоримся, что мы будем основываться на положениях, высказанных в свое время Марксом и Энгельсом. Вероятно, не всем это понравится — я уже имею печальный опыт в этом отношении. В прошлом году моя статья на эту тему была опубликована в голландском журнале «Эльзевир», и вслед за статьей была организована дискуссия, в которой приняли участие многие голландские шахматные мастера. В результате этой дискуссии выяснилось, что мы действительно говорим на «разных языках» — те основы марксизма, которые в Советском Союзе знает каждый студент, даже каждый школьник, казались моим голландским коллегам какой-то «китайской грамотой». Между тем в наш опасный век, когда человечество может в любой момент оказаться на краю гибели, надо проявлять максимум терпения и стараться находить общий язык. Вот почему я не теряю надежды, что все присутствующие выслушают меня до конца.
Можно определенно утверждать, что шахматы, по Марксу, не являются наукой. Наука обязательно должна изучать законы природы, общества или мышления, а шахматы всего лишь исторически сложившаяся условная схема. Научный элемент в шахматах, конечно, есть, но он играет такую же подчиненную роль, как в искусстве и, пожалуй, в спорте. Но никто не будет утверждать, что легкая атлетика — это наука только лишь потому, что бегун готовится к соревнованиям, основываясь на выводах спортивной медицины.
Шахматы могут быть либо игрой, либо искусством. Несколько забегая вперед, скажем, что шахматы всегда являются игрой, а ранее они и были только игрой. Однако, когда люди постепенно стали глубже понимать шахматы, научились ценить красоту шахмат, когда стали появляться шахматные партии, от которых на протяжении де-
«Шахматы в СССР», 1961, № 3.
224
сятилетий шахматисты получали эстетическое удовлетворение, шахматы перестали быть только игрой.
Кратко можно сказать так: шахматист всегда играет в шахматы, но он создает произведение искусства тогда и только тогда, когда сыгранная им партия долго живет.
Поэтому шахматы всегда игра, но иногда они становятся искусством.
Обратимся, однако, к Марксу и посмотрим, не являются ли наши выводы скороспелыми. Маркс писал, что «предмет искусства... создает публику, понимающую искусство и способную наслаждаться красотой». Легко понять, что шахматы удовлетворяют этому требованию. Аудитория у шахмат сейчас весьма широкая. На Олимпиаде в Лейпциге были представлены 40 стран! Были представлены все континенты, кроме Австралии. Не было еще и представителей Антарктиды, но пингвины, видимо, еще не научились играть в шахматы.
Но если откинуть шутки в сторону, то ясно, что у шахмат есть своя публика, которая ценит красивые шахматные произведения. Красивые партии, сыгранные в Лейпциге, публиковались и в московской печати, и в газете «Нью-Йорк тайме». И там, и здесь они находили своих почитателей.
Однако известно также, что марксисты считают, что искусство непременно должно отображать (в специфических художественных образах) действительность. Именно поэтому специалисты-искусствоведы только пожимали плечами, когда им говорили, что шахматы, возможно, являются искусством. «Позвольте,— отвечали искусствоведы,— какое же это искусство? Какую действительность, какую реальность отображают шахматы? Разве не известно, что шахматы это только схема, выдуманная человеком?»
Мне кажется все же, что это весьма распространенное заблуждение объясняется лишь поверхностным подходом к делу. Мы видим доску, шахматные фигуры, условную схему, и нам кажется, что это и является содержанием шахмат. С таким же успехом можно утверждать, что скрипка и смычок являются музыкой. Может быть, я зря упомянул о скрипке. Еще в 1939 году я решился написать, что «шахматы ничем не хуже скрипки», и после этого с огорчением убедился, что мой друг профессор Давид Ойстрах стал относиться ко мне несколько холодно. Однако в Лейпциге мы с ним очень тепло встретились, так что я вновь решился «взяться» за скрипку...
Ценность скрипки состоит в том, что с ее помощью можно создавать и передавать музыкальные произведения, которые доставляют ценителям художественное удовлетворение. Ценность же шахмат состоит в том, что с их помощью можно создавать логические произведения, которые также доставляют ценителям художественное удовлетворение. Здесь ценитель восхищается творческой, логической стороной мышления человека, ценитель в форме специфических художественных шахматных образов получает представление о мышлении человека.
Мышление же человека, несомненно, является реальностью. На
8 № 3446
225
этот счет сомнений быть не может. Ведь существует же наука (и очень древняя наука), изучающая законы мышления — логика!
Если наука изучает законы окружающей действительности, оперируя понятиями, связанными с опытом людей, то в произведениях искусства действительность отображается в художественных образах через индивидуальное восприятие художника. И многие виды окружающей нас действительности люди изучают и с научной и с художественной точек зрения. Возьмем, например, звук. Есть наука, изучающая мир звуков,— акустика. Но есть и искусство, оперирующее с океаном звуков,— музыка.
Так, видимо, обстоит дело и с мышлением людей. Логика изучает законы мышления, а шахматы в форме художественных произведений отображают, как искусство, логическую сторону мышления.
Конечно, следует вновь напомнить о том, что шахматная партия редко становится произведением искусства. Но так ли часто до высот подлинного искусства поднимается музыкальное произведение?
По шахматным партиям мы судим о характере мастера, его специфических шахматных способностях, остроумии и изобретательности, о фантазии и глубине его мысли, настойчивости и энергии. Это и производит через посредство шахматных образов художественное воздействие на шахматиста-ценителя, когда он разыгрывает интересную партию или решает хороший этюд. Строгость, законченность и сила логических построений, заключенных в содержательной партии, и вызывают ощущение красоты шахмат, те эмоции, которые знакомы каждому шахматисту.
Эмоциональная сторона в шахматах в известной мере аналогична эмоциональной стороне, которая имеет место во всех видах искусства. Восхищаясь шахматными произведениями, шахматист тем самым восхищается мышлением человека. Шахматы выступают здесь как инструмент, вызывающий логические умозаключения, и одновременно как инструмент для демонстрации этой логической работы. Не случайно Ленин считал, что шахматы — «гимнастика ума». Иначе говоря, Ленин считал, что главное в шахматах не фигуры и доска, а то, что они связаны с тренировкой, работой мозга человека!
Остается только добавить, что некоторые крупные шахматисты, в частности Алехин и Рети, в свое время считали, что шахматы являются искусством. Особо следует отметить высказанное Рети 40 лет назад в книге «Новые идеи в шахматной игре» мнение, что «еще сто лет назад шахматы были, без сомнения, только игрой, но... здесь мы имеем народившееся, развивающееся искусство».
Теперь разрешите перейти ко второй части моего сообщения. Можно ли создать вычислительную машину, хорошо играющую в шахматы, возможна ли успешная борьба машины-гроссмейстера с человеком-гроссмейстером?
«Отец кибернетики» Норберт Винер дает на этот вопрос отрицательный ответ. К этому мнению надо, разумеется, отнестись более чем внимательно.
Мне пришлось слышать заявление Таля о том, что такую машину создать невозможно. Но поскольку это мнение основывалось на
226
интуиции и, кроме того, автора заявления можно квалифицировать как лицо «заинтересованное», то здесь, пожалуй, мы с вами не получили ничего нового.
Год назад друзья мне рассказывали, что по телевидению в Москве выступал один крупный советский специалист. Он заявил,что машину-шахматиста в принципе можно было бы сделать, но размер этой машины был бы соизмерим с новым зданием университета в Москве и одна шахматная партия, сыгранная с участием такой машины, продолжалась бы около года *.
В чем же дело? Почему человек научился создавать машины, быстро решающие сложнейшие математические задачи, и так трудно создать машину-шахматиста?
Ведь с помощью вычислительных машин работа исследователей стала значительно легче. Как мучились инженеры еще 25 лет назад! Мне пришлось еще студентом участвовать в решении задачи об устойчивости проектировавшейся тогда энергетической системы Белоруссии. Решалась эта задача при помощи приближенных вычислений около трех месяцев. Правда, когда задача была решена, выяснилось, что при подготовке задачи один инженер пользовался ошибочной формулой, так что весь труд был напрасным, но тем не менее полученные результаты были сообщены проектировщикам как истинные...
В наши же дни без помощи людей машина быстро решает задачи во сто крат более сложные. Почему же машина работает так успешно и так быстро? Потому, что она решает сравнительно узкие задачи. Узкую задачу она решает с большой быстротой и с предельной точностью. Исторически так сложилось, что люди создали первыми именно такие машины.
Теперь, когда речь идет о том, чтобы создать машину, способную решать широкие задачи, в частности способную хорошо играть в шахматы, то выяснилось, что для точного решения широкой задачи требуется машина громадных размеров и ей нужно просчитывать такое количество вариантов, что она оказывается «в цейтноте» уже после второго хода.
Пришлось несколько сузить задачу — стали делать машины для решения 2- и 3-ходовых задач или уменьшать размеры шахматной доски, но это уже обход, а не решение проблемы.
Конечно, трудно и опасно спорить с крупными специалистами, в частности с Норбертом Винером. Но мне кажется, что положение, может быть, следует оценивать более оптимистически.
Сделаем сейчас некоторое отступление и рассмотрим процесс мышления шахматиста. Каждый из нас знает, что никогда шахматист не рассчитывает все возможные варианты, не смотрит все ходы, возможные на доске. Лишь когда партия отложена, тогда находятся мастера, которые первый ход в позиции изучают с точки зрения всех возможностей,— так, в частности, анализирует ленинградский мастер Лисицын, но у него вряд ли есть последователи!
* Читатель должен учитывать, что заявление этого ученого было сделано задолго до создания больших интегральных схем (БИС).
8* 227
Итак, шахматист во время партии в данной позиции, которую он обдумывает, рассматривает примерно 2—4 хода; определяет он эти ходы интуитивно на основании опыта и т. п. Если учесть, что в среднем партия продолжается ходов 40, то примерно за партию шахматист должен проанализировать 100 первых ходов.
Какие же это 100 ходов? В этом и состоит секрет силы шахматиста, если откинуть все остальное, что связано с практической формой шахмат. Бывает так, что 99 ходов в партии партнеры рассмотрели одинаковые, а вот в сотом ходе они разошлись, и победил более проницательный.
Разумеется, в процессе расчета в общей сложности шахматист рассматривает не 100 ходов во время партии, а анализирует несравненно больше. Если в среднем вариант рассматривается хода на 2—3, то и тогда цифра анализируемых ходов получается достаточно внушительной. Повторим, что цифра 100 относится лишь к первому ходу анализа.
Следует еще учесть, что шахматист во время расчетов не видит всей доски с 64 полями. Это существенно облегчает анализ во время партии. Одновременно шахматист имеет в поле зрения, скажем, полей 8—16, то есть задача анализа облегчается в несколько раз.
Надо отметить также, что на некоторые фигуры шахматист не обращает внимания. Из общего числа в 25—30 фигур в расчете участвуют 3—6 фигур. Новое облегчение задачи.
Таким образом, вовремя партии шахматист анализирует передвижения ограниченного количества фигур на ограниченном участке доски, анализирует передвижения лишь тех фигур, что непосредственно участвуют в столкновениях, и лишь на тех полях, где эти столкновения возможны. Иначе говоря, он рассматривает лишь те фигуры, что взаимодействуют с неприятельскими, и лишь те поля, где это взаимодействие возможно.
Но как проверить, правильно ли выбраны эти фигуры и эти поля? Для этого есть, пожалуй, один способ — думаю, им стараются пользоваться все мастера. Назовем этот метод условно «методом проверки или последовательных приближений». Мастер выбирает ход, анализирует его. Если в процессе анализа включаются в игру новые фигуры и новые поля, то собранная информация используется при повторном рассмотрении и т. д. Анализ, повторенный несколько раз, позволяет с достаточной (или, увы, с недостаточной) точностью определить эти взаимодействующие фигуры и поля — тогда уже расчет производится начисто.
Теперь уже, мои уважаемые слушатели, вы, наверно, догадались, почему, быть ,^ожетк—простите за смелость — не совсем прав сам Норберт Винер. Создатели вычислительных машин * до сих пор делали точные машины, и они собирались сделать точную машину-шахМатиста; к сожалению, такая машина, машина-сверхшахматист вряд ли возможна. Но не следует ли поставить
* В те времена я слабо разбирался в терминах вычислительной техники; здесь речь, конечно, идет не о машинах, а о машинных программах.
228
другую задачу, задачу создания машины, которая думала бы так же несовершенно, как и шахматист, ошибалась бы так же, как и простые смертные гроссмейстеры? Тогда задача облегчается, вероятно, в миллионы раз — в отношении расчета вариантов — и становится практически разрешимой.
Иначе говоря, мы будем терпеть неудачи до тех пор, пока мы будем пытаться создать машину-сверхшахматиста. Думаю, что задача станет разрешимой, если мы будем пытаться создавать машину «по образу и подобию своему».
Конечно, здесь возникают большие трудности с программированием такой машины. Как можно ее научить анализировать «по-человечески», если мы сами точно не знаем, как анализирует шахматист (как мы сами делаем)? И никогда не узнаем — до тех пор, пока не начнем работать над созданием таких машин. Нам пока ведь просто не было необходимости изучать процесс мышления шахматиста — шахматисты и так хорошо играют, даже слишком хорошо. А вот когда люди начнут создавать машины, мыслящие как шахматист, то сама машина, вернее, недостатки ее «шахматного мышления», недостатки программирования будут обнаружены и, проверяя различные методы программирования, мы узнаем, как думают шахматные мастера,— если научим машину играть так, что она сумеет с ними успешно соревноваться.
Между прочим, машина сможет успешно выступать против мастеров даже еще тогда, когда по общему пониманию шахмат она будет уступать мастерам, ибо она будет обладать отличной памятью и завидной выносливостью, она будет равнодушна к шуму в зале и к корреспонденциям шахматных журналистов...
Если все сказанное здесь не является фантазией, то со временем, когда машины будут получать на конгрессах ФИДЕ звания международных гроссмейстеров, придется проводить два первенства мира — первенство мира для людей и чемпионат для машин. В последнем случае будут, разумеется, соревноваться не машины, а их создатели и программисты.
Не исключена возможность, что будет еще третье первенство мира, где будут принимать участие «все желающие», как гроссмейстеры, так и машины...
Следует еще добавить, что задача программирования таких машин, задача определения методов мышления шахматиста может быть решена лишь при совместной работе шахматных специалистов, математиков, психологов и других научных работников.
Чемпионат электронных шахматистов
В Стокгольме 5 августа в рамках конгресса Международной федерации по обработке информации (ИФИП) начинается первый чемпионат мира по шахматам среди ЭВМ. По сути дела, это будет соревнование не ЭВМ, а программ, по которым они играют.
«Известия», 1974, 3 августа.
229
Предварительно объявлены 13 участников: 4 программы США, 3 английские и по одной от СССР, ФРГ, Норвегии, Швейцарии, Австрии и Канады. Играть будут ЭВМ, расположенные в разных городах Европы; ходы будут передаваться по телефону.
Шахматные мастера пока могут не волноваться — ЭВМ играют слабо. Иногда по силе игры в течение партии они приближаются ко 2-му разряду, чаще — к 3-му. Эндшпиль они играют еще хуже. «Творческое» значение проводимого чемпионата, с шахматной точки зрения, так же как и спортивное,— невелико. Однако с научной точки зрения, он представляет большой интерес. По сути дела, в Стокгольме будет проведен научный эксперимент, который подведет первые итоги 25-летней работы по созданию искусственного интеллекта.
Со временем здесь могут быть получены результаты, представляющие большую научную и практическую ценность.
Игра в шахматы теоретически связана с перебором весьма большого количества возможных ходов. Как говорят математики, «дерево перебора ходов» хотя и конечно, но исключительно велико. Поэтому известный американский ученый К. Шеннон и предложил шахматную игру как объект для исследования, имея в виду, что результаты этого исследования могут быть использованы для решения сложных практических задач на ЭВМ, связанных с перебором большого количества вариантов, например, в планировании, управлении.
Поскольку при игре в шахматы дерево перебора крайне велико, точное решение задачи на современных ЭВМ практически невозможно. Поэтому шахматная позиция заменяется некоторой моделью и полный перебор сокращается до разумных пределов. Но с чего при этом надо начинать? Принять ли сокращенное дерево перебора, соответствующее какой-то случайной модели шахматной позиции, или сначала найти разумную модель, которой будет соответствовать конечное дерево перебора?
Шахматный гроссмейстер действует по второму способу (он создает в первую очередь модель позиции), но для реализации этого способа в виде программы для ЭВМ необходимо сначала познать методы мышления шахматиста-человека.
Созданные в настоящее время программы шахматной игры работают по первому способу. В Советском Союзе сейчас разрабатывается программа, работающая по второму способу. После завершения этой работы можно будет проверить эффективность метода на практике. Поскольку эта программа будет воспроизводить в определенной мере процесс игры человека в шахматы, можно рассчитывать, что «искусственный шахматист», созданный по этому методу, окажется более квалифицированным.
Хотелось бы пожелать советской программе, созданной в Институте проблем управления, успеха в чемпионате. Но не в результатах чемпионата суть дела. Кто бы ни выиграл, чемпионат будет содействовать разработке новых методов решения на ЭВМ сложных практических задач и проблемы создания искусственного интеллекта.
230
Шахматы и компьютеры
Итак, первый шахматный чемпион мира среди компьютеров определился. Турнир в Стокгольме закончился победой советской КАИССЫ, которая выиграла все свои четыре партии.
Отмечу, что большинство ученых относится неодобрительно к машинным шахматам. Большинство гроссмейстеров также с неодобрением и опаской встретили известие об этих работах — мастера боятся. что они «пострадают» еще раньше, чем ученые, если компьютеры будут играть сильнее живых шахматистов. Но пока машина в шахматы играет еще плохо.
Лишь тогда, когда компьютер превзойдет гроссмейстера и представится возможность перенести методы составления программы шахматной в другие практически важные программы, будет достигнут подлинный успех.
Поздравляя как авторов советской программы (она создана в Институте проблем управления), так и организаторов всемирного чемпионата с достигнутыми научными успехами, следует одновременно выразить надежду, что когда-нибудь компьютер победит человека за шахматной доской. Формально это будет торжество компьютера; по сути дела, это будет великая научная победа человека.
ПИОНЕР готовится к чемпионату
Зачем ЭВМ играть в шахматы?
В ряде стран энтузиасты-ученые работают над созданием так называемого искусственного интеллекта. Это, конечно, не искусственный разум: сейчас нет ни возможностей, ни намерений создать интеллект, подобный человеческому. Речь идет о помощниках человека в разных, но весьма узких областях его умственной деятельности, и прежде всего в решении задач управления.
План исследований в этой области частично определился. Основа его была сформулирована американским математиком К. Шенноном в 1949 году. Он предложил начать работу с создания «искусственного шахматиста». Успех откроет путь к созданию программ для использования ЭВМ в самых различных областях управления уже на базе формализованной общей теории. Шотландский ученый Д. Михи высказал убеждение, что если удастся создать шахматную программу, играющую в силу мастера, то на ее основе можно будет запрограммировать все, что угодно...
Почему именно шахматы выбраны моделью для научных исследований? Потому, что эта древняя игра, как и многие проблемы управления, строится на решении задачи переборного типа. Для точного их решения необходимо сформировать дерево перебора всех возможностей (в шахматах — вариантов). Для сложных задач полное дерево перебора может быть весьма большим (как и в шахматах), а
«Правда», 1974, 17 августа.
«Правда», 1977, 24 ноября.
231
иногда бесконечно большим. Подсчитано, например, что число всех возможных расстановок фигур на шахматной доске достигает 10120. В качестве курьеза укажем, что с того момента, как человек обрел дар речи, все люди земли произнесли «всего» 1016 слов. Поэтому нет другого выхода, как искусственно уменьшить число возможностей, то есть попытаться найти решение с помощью усеченного дерева перебора, ограничивая длину вариантов. В результате мы должны будем довольствоваться приближенным решением задачи.
К. Шеннон предложил два метода: во-первых, строить «усеченное» дерево перебора, включая в него все возможности в пределах ограниченной длины вариантов, и, во-вторых, исключать из дерева перебора возможности, заведомо лишенные смысла. По первому методу (он сравнительно прост) действуют сильнейшие современные шахматные программы для ЭВМ, по второму (он сложен) — играют шахматные мастера. Еще незаконченная история создания искусственного шахматиста проходит под знаком соревнования между этими двумя направлениями.
Первый метод представляется недостаточно эффективным, ибо с увеличением длины вариантов катастрофически растет дерево перебора. Допустим, что в середине шахматной партии возникла позиция, где каждая из сторон имеет выбор из 20 ходов. При заранее заданной длине вариантов только в шесть полуходов (три хода белых и три хода черных) машине для нахождения оптимального варианта придется перебрать около 70.106 возможностей! С помощью тонкого математического приема это количество удается сократить. Так., программа ЧЕСС 4.6 (США) при каждом ходе рассматривает около 400 000 позиций — тоже немало. Но если увеличить глубину поиска всего на два полухода, количество позиций в дереве перебора придется считать уже на миллионы — прогрессия стремительная.
Сила игры современных шахматных программ в основном зависит от глубины расчета. Вот почему американские математики образно назвали этот метод «Брут форс» (грубая сила). Чтобы понять его безнадежность, достаточно напомнить, что в известной партии Ботвинник — Капабланка (Роттердам, 1938) белые рассчитывали варианты как минимум на 12 полуходов. При аналогичной глубине поиска с этим справилась бы и машина, но находила бы решения, как говорится, в час по чайной ложке. Человек же укладывается в ограниченное время, потому что в расчетах игнорирует заведомо бессмысленные продолжения, ибо обладает избирательной способностью, недоступной шахматным программам, основанным на полном переборе.
Раз в три года ученые ряда стран, где ведутся работы в области шахматного программирования, проводят чемпионаты мира среди компьютеров. Турниры приурочиваются к конгрессам ИФИП (Международная федерация по обработке информации) и служат средством обмена результатами исследований в весьма важной области науки. Чемпионат машин — зрелище прелюбопытное. За шахматными досками сидят авторы программ. По специальным каналам связи они сообщают своим компьютерам, находящимся на далеком
232
расстоянии, очередной ход «противника». Ответный ход ЭВМ воспроизводится на телевизоре (дисплее) и повторяется на шахматной доске. В ожидании ученые дружелюбно беседуют, анализируют позицию, спорят, шутят и нередко критикуют игру своих программ. Да это и понятно: турнир компьютеров — спортивное соревнование лишь по форме, он преследует научные цели.
В последние годы соперничество шло в основном между двумя сильнейшими программами — нашей КАИССОЙ (авторы В. Арлазаров и М. Донской *) и американской ЧЕСС 4 (авторы Д. Слейт и Л. Аткин). На первом чемпионате мира 1974 года в Стокгольме победила КАИССА. Второй чемпионат состоялся в августе нынешнего года в Торонто (Канада). Обе программы основывались на «Брут форсе». Победу одержал модернизированный ЧЕСС 4.6. Почему?
Ответ был получен, когда программы встретились между собой в товарищеской партии. КАИССА считала варианты на пять полуходов, ЧЕСС 4.6 — на шесть. Этот предел зависел от быстродействия машин. КАИССА использовала ЭВМ с быстродействием 3.106, а ЧЕСС 4.6—12.106 операций в секунду. В середине партии разница не ощущалась, обе программы играли примерно в силу второго шахматного разряда и были достойны друг друга. Но как только большая часть дальнобойных фигур была разменяна, число возможных ходов в дереве перебора сократилось, и это привело к изменению ситуации. Быстродействие ЭВМ позволило КАИССЕ углубить расчет вариантов лишь до девяти полуходов, а ЧЕСС 4.6 — до двенадцати. Теперь уже разница оказалась существенной, что и определило результат партии.
После чемпионата на коллоквиуме в Мак Гилл университете (Монреаль) высказывалось мнение, что для сильной шахматной программы необходимы и быстродействующая ЭВМ, и хороший алгоритм. Когда же было добавлено, что в распоряжении американских программистов такой компьютер имеется, разъяснять, что у советских программистов есть хороший алгоритм, не пришлось: дружный смех профессоров и студентов заглушил слова выступавшего... Наши шахматные программисты пока еще не обеспечены ЭВМ с необходимым быстродействием, а американские — разработанной теорией моделирования мышления шахматного мастера.
Такая теория уже существует. И успешно прошла первые испытания. Речь идет о шахматной программе ПИОНЕР, создаваемой во ВНИИЭлектроэнергетики и двух московских вычислительных центрах группой научных работников. ПИОНЕР, по-видимому, единственная программа, использующая те же методы, что и шахматный мастер. К сожалению, она не была закончена к чемпионату мира и, несмотря на приглашение, не смогла принять в нем участие.
3 августа, за несколько дней до начала чемпионата, ПИОНЕР ре-
" Впоследствии я узнал, что автором КАИССЫ является также Г. Адельсон-Вельский.
233
Выигрыш
шил сложный этюд грузинского шахматного композитора Г. Нада-реишвили.
Приведем основной вариант, найденный ПИОНЕРом:
1. g6 Kpf6 2. g7 Ch7 3. e4! Kf3 4. e5+ К : e5 5. Kp : h7 Kf7 6. g8<D Kg5+ 7. Ф : g5+ Kp : g5 8. h6 c4 9. Kpg7 c3 10. h7 c2 11. И8Ф с1Ф 12. Ф116+ Kpf5 13. Ф : cl.
Самый длинный вариант решения достигает 25 полуходов, и, хотя глубина расчета не ограничивалась, дерево перебора содержит всего лишь 200 ходов. Подобно шахматному мастеру, ПИОНЕР не рассматривает ходы, заведомо лишенные смысла.
Еще не все готово, в программу не введена позиционная оценка, не используется в полном объеме опыт, накопленный поколениями шахматных мастеров, но первые результаты показали, что найден верный путь.
Как только закончилась партия между КАИССОЙ и ЧЕСС 4.6, Д. Каландер — консультант фирмы «Контрол дейта», машины ко
торой неизменно использует американская программа,— позвонил в Миннеаполис и дал задание компьютеру Сайбр-176 решить этюд Г. Надареишвили. Первые два хода за белых ЧЕСС 4.6 нашел, но после того, как был сообщен третий ход компьютера, Д. Каландер глянул на дисплей; рассмеялся и махнул рукой: компьютер рассмотрел около миллиона ходов, но до правильного так и не добрался...
Авторы программы ЧЕСС 4.6 Д. Слейт и Л. Аткин сообщили, что намерены отказаться от метода «Брут форс», как бесперспективного, и будут совершенствовать свою программу «эволюционным» путем. Но возможно ли это? И сколько времени им потребуется, чтобы повторить путь, пройденный ПИОНЕРом?
Если при методе «Брут форс» большее быстродействие ЭВМ дает лишь незначительное увеличение глубины расчета и довольно скромную прибавку в шахматной силе, то для ПИОНЕРа быстродействие компьютера примерно пропорционально глубине расчета вариантов в дереве перебора ходов. Пока что ПИОНЕР играет медленно. Но решение этюда Г. Надареишвили на машине такого же класса, как Сайбр-176, заняло бы менее десяти минут. Далеко не каждый шахматист самой высокой квалификации уложился бы в это время.
Третий чемпионат мира среди шахматных компьютеров намечено провести в 1980 году. Сначала в Японии состоится отборочный турнир, после чего лучшие две программы присоединятся к ЧЕСС 4.6 и КАИССЕ и отправятся в Австралию, где и определится третий чемпион мира *. Можно рассчитывать, что этот чемпион будет уже хорошим шахматным мастером.
* Третий чемпионат мира состоялся в 1980 году в Австрии.
234
Об искусственном шахматном мастере
Проблема создания искусственного шахматного мастера, казалось бы, не имеет практического интереса. В действительности это не так. Если такой мастер будет создан и он превзойдет мастера-человека, это даст импульс для развития теории принятия решений.
Для того чтобы принять хорошее решение, нужны соответствующее устройство (мозг человека или компьютер) и программы, позволяющие это устройство успешно использовать. В первом приближении устройство для принятия решений может быть оценено по быстродействию и объему памяти (главным образом оперативной). Ранее мозг человека был вне конкуренции, но теперь положение изменилось — наиболее производительные компьютеры превосходят человеческий мозг. Это и дает надежду на то, что с помощью компьютеров можно будет принимать более сильные решения, чем те, на что способен человек.
Но пока качество программ компьютеров слабое (по сравнению с человеком), что и определяет низкое качество принимаемых компьютером решений. Задача, стало быть, состоит в том, чтобы обеспечить компьютер такими же сильными программами, которыми обеспечен человек, тогда компьютер и превзойдет мозг человека — мы будем получать более сильные решения.
Если бы удалось познать методы мышления шахматного мастера-человека, формализовать и передать их компьютеру в виде программы, то можно предположить, что искусственный мастер превзошел бы живого. А если это произойдет, то останется лишь перенести эти «шахматные» методы в другие задачи, имеющие уже практическое значение.
Задачи эти — переборного типа. Человек их решает, формируя «дерево игры», компьютер — так же. Но в дереве компьютера (если говорить об известных шахматных программах) число рассматриваемых позиций доходит до миллионов, а в дереве человека в десятки тысяч раз меньше. При этом человек-мастер играет в шахматы хорошо, а компьютер — слабо!
Очевидно, в этом и состоит секрет успеха человека, он интуитивно пользуется методом, позволяющим успешно ограничивать число рассматриваемых позиций, а компьютер тонет в громадном объеме перерабатываемой информации.
Двадцать лет назад я начал размышлять над этой проблемой. Шесть лет назад была начата работа над шахматной программой (впоследствии названной ПИОНЕР), моделирующей мышление шахматного мастера. Теперь эта программа завершается *.
На каких же принципах покоится наш ПИОНЕР? Он стоит на трех китах: на цели неточной игры, многоступенчатости задачи и использовании накопленного опыта. Рассмотрим это по порядку.
На русском языке публикуется впервые.
* Увы, она не завершена и по сей день.
235
Известна цель точной игры в шахматах — мат королю. Но цель эта — далекая. Когда мастер формирует дерево, в вариантах перебора мат, как правило, отсутствует. Должна быть другая цель, цель неточной игры, которая всегда присутствует в дереве; эта цель — выигрыш материала.
Материал можно выиграть, атакуя неприятельские фигуры. Таких целей (фигур) весьма много. Если ограничить время передвижения атакующей фигуры по ее траектории нападения к своей цели — это предельное время было названо «горизонтом»,— то количество целей становится ограниченным.
Теперь — о многоступенчатости. ПИОНЕР рассматривает шахматы как трехступенчатую систему управления. В первую ступень входят атакующая фигура со своей траекторией и атакованная фигура. Во вторую— первая ступень с включением фигур неприятельских, препятствующих достижению цели, и своих — помогающих нападению; вторая ступень была названа «зоной игры» *. Совокупность зон образует математическое отображение позиции (МО); перебор ходов возможен лишь по тем траекториям, что входят в МО.
Такая трехступенчатая модель шахмат резко сокращает объем перебора. Рассматриваются лишь те нападения, что ограничены горизонтом. В зону включаются лишь те фигуры, что поспевают принять участие в игре. И лишь те зоны включаются в МО, что способны изменить результат уже частично проведенного перебора.
Для чего же служит, наконец, «опыт прошлого»? В каждом «узле» (позиции) дерева перебора в МО возможен, как правило, не один ход, а более. Мастер интуитивно устанавливает правильный приоритет включения ходов в перебор, правильный в том смысле, что это в конечном итоге приводит к сокращению перебора. (ПИОНЕР также уже знает этот приоритет.) Но бывают позиции, когда эта очередность должна быть нарушена, поскольку в прошлом в аналогичных позициях необходимость этих исключений из приоритета была уже установлена. ПИОНЕР, как и шахматный мастер, будет распознавать эти аналогичные ситуации и, когда нужно, менять приоритет — это также приводит к сокращению объема дерева.
Проведенный в 1977 году черновой эксперимент по решению шахматных этюдов дал положительный результат. С тех пор программисты немало потрудились; есть основания полагать, что в недалеком будущем первый вариант программы будет подготовлен к выходу на машину.
Всего ПИОНЕР состоит примерно из 300 подпрограмм, необходимый объем оперативной памяти — около 350 килобайт. Для отладки программы достаточен компьютер с быстродействием порядка 2—3 миллионов операций в секунду, для игры — порядка 10— 15 миллионов.
Мы надеемся, что по завершении работы ПИОНЕР сумеет превзойти мастера Д. Ливи, что является признанным эталоном силы шахматной программы.
* Впоследствии формальная структура зоны подверглась изменению, после чего вторая ступень была названа «цепочкой».
236
Почему возникла идея искусственного интеллекта!
Выступление Г. С. Поспелова было, на мой взгляд, не вполне откровенным *. Я буду говорить со всей определенностью. Думаю, что когда мы говорим об интеллекте, как естественном, так и искусственном, то должны отказаться от тех предрассудков, которые у нас имеются. Условимся, что будем оценивать интеллект с кибернетической точки зрения. А как можно оценить интеллект с кибернетической точки зрения? Это способность принимать решение — хорошее решение в сложной ситуации при экономном расходовании ресурсов. Если мы подойдем с этой точки зрения, то мы и не усмотрим различий, которые здесь имеются между естественным и искусственным интеллектом.
Почему, собственно, возникла идея искусственного интеллекта? Потому что объем информации, с которым приходится людям иметь дело, растет катастрофически, задачи становятся все более сложными. С принятием решения человек не справляется, и нужно прийти ему на помощь. Поэтому прежде всего требуется устройство для переработки информации, аппарат, подобный мозгу человека. Искусственный интеллект базируется на компьютере. Чем же определяются способности такого устройства? Если говорить упрощенно, это быстродействие и объем памяти. Если подойти с этой точки зрения, то искусственное устройство по переработке информации уже сейчас превосходит мозг человека.
Но мало иметь устройство по переработке информации. Нужно иметь соответствующую программу, которая позволила бы это устройство в полной мере использовать. В этом отношении человек имеет, конечно, большие преимущества перед компьютером. У компьютера база математического обеспечения еще слаба, а у человека она исключительно сильная. И если мы хотим создать искусственный интеллект, который будет помогать человеку принимать решения, мы должны создать компьютеру такое же математическое обеспечение и даже сильнее, чем то, какое имеется у человека.
Такая работа давно идет, и идет в двух направлениях. Первое направление предполагает, что программа компьютера должна строиться не по тому методу, который человек использует в своих программах. Приверженцы другого направления считают,что программа для компьютера должна иметь ту же основу, что и у человека: Следует признать, что по обоим этим направлениям достигнутые результаты оказались очень скромными. Это дает основание утверждать, что те теории, на основе которых велись работы в этих направлениях, по-видимому, практикой не подтверждаются. Сейчас нами ведется разработка программы, и мы надеемся, что когда она будет закончена, ЭВМ сможет играть на уровне шахматных мастеров. Многие недоумевают, какие у нас есть основания считать, что прог
«Вопросы философии», 1979, № 2.
' Академик Г. С Поспелов является председателем научного совета по искусственному интеллекту АН СССР.
237
рамма сумеет играть на таком уровне. Но ведь ПИОНЕР уже решает шахматные этюды, подобно мастеру-человеку, а все шахматисты знают, что практическая игра и решение этюдов суть действия близкие.
Чтобы завершить нашу работу, необходим сильный компьютер, который по быстродействию и памяти превосходил бы способности человека. Такие компьютеры есть. Я надеюсь, что мы получим возможность на них работать и доведем работу до конечного результата. Тогда можно будет судить, справедлива ли теория, на основе которой программа ПИОНЕР была создана.
Шахматы и принятие решений
На рубеже первой и второй половины нашего столетия произошли два на первый взгляд не связанные друг с другом события. Великий физик престарелый Альберт Эйнштейн в своем обращении к 43-му съезду Итальянской ассоциации содействия наукам с горечью писал, что усилия людей науки, хотя и привели к неслыханным успехам, облегчающим жизнь людей, одновременно поставили человечество на грань катастрофы — из-за эгоистического управления миром. По воле судьбы в том же году молодой математик Клод Шеннон опубликовал работу, где предложил использовать компьютеры для принятия решений в самых различных областях человеческой деятельности. Итак, один ученый считал, что дни человечества сочтены, а другой — указал путь более оптимистичный.
Человечество оказалось в опасности после того, как с помощью теории относительности и квантовой механики ученые проникли в микромир неживой природы. Это привело к тому, что люди стали неслыханно сильными в энергетическом отношении. Но даже если отвлечься от этой спекулятивной темы, то следует признать, что жизнь людей и в социальной, и в политической, и в экономической областях необычайно осложнилась, а решения по-прежнему принимаются «старомодным» способом — с использованием мозга человека, который, конечно, эволюционировал, но весьма медленно... Поэтому Эйнштейн и оценивал перспективы столь мрачно!
Проницательности Шеннона можно удивляться: тридцать лет назад вычислительная техника только создавалась, компьютеры были еще слабыми, максимальное быстродействие составляло 5000 операций в секунду. Но он предвидел, что в будущем по ресурсам ЭВМ оставит мозг человека далеко позади. Уже есть компьютеры, быстродействие которых равно 150 миллионам операций в секунду,— мозг человека не способен на что-либо подобное!
Шеннон указал и на практический путь к реализации этой проблемы. Четырьмя годами ранее он познакомился с шахматной игрой и пришел к выводу, что шахматы — идеальная модель для исследований по принятию решений с помощью компьютеров (нечто вроде подопытного кролика в физиологии или мухи-дрозофилы в генетике). Надо лишь отработать метод принятия решений на шахматной мо
Публикуется впервые.
238
дели, перенести этот метод в другие практические области и принимать решения с помощью компьютеров в тех сложных и важных задачах, где человеческий мозг уже оказывается бессильным!
Шеннон наметил в принципе и два способа (алгоритма) для составления шахматных программ. Шахматы, как и большинство задач управления, где людям приходится принимать решения,— сложная задача переборного типа. Системы уравнений тут помочь не могут; «чистая» математика здесь беспомощна, необходима математика прикладная...
Первый способ, предложенный Шенноном, прост, он основан на полном переборе ходов. Второй способ (Шеннон считал, что именно так можно добиться успеха) состоял в использовании того же метода игры, которым пользуется шахматный мастер; суть этого метода оставалась непознанной.
Первый способ, основанный на полном переборе, приводит к рассмотрению громадного числа (миллионов!) ходов; шахматный мастер в поисках хода перебирает не более нескольких десятков... Математики и заработали в двух направлениях: первое оказалось более удачным. Сейчас уже действует Всемирная ассоциация машинных шахмат (ICCA), проводятся турниры компьютеров, симпозиумы. Но за четверть века научных поисков искусственный шахматист не поднялся выше уровня второго разряда (если на доске сложная позиция). Те же математики, которые отклонялись от полного перебора, которые действовали по второму методу, получали еще более слабые результаты.
В 1958 году случайно я стал думать о сути метода мышления шахматного мастера. Десять лет спустя основные принципы алгоритма были сформулированы. В 1972 году началась работа по составлению шахматной программы.
Для того чтобы начать эту работу, необходимо было предположить, что человек, играя в шахматы, действует по фиксированному (в данный момент) алгоритму (точной инструкции) и что этот алгоритм может быть реализован в виде машинной программы. Отметим, что многие специалисты считают эти исходные положения нереальными! Но работа началась... В 1977 году программа получила имя ПИОНЕР.
В чем же суть познанного метода игры мастера? Известно, что в шахматах цель игры — мат королю. Но когда шахматист ищет ход, длина вариантов не превышает несколько ходов, глубина перебора ограничивается ресурсами нервной системы человека. В этих вариантах мат встречается не чаще, чем выигрыш по лотерейному билету. Чем же руководствуется мастер при поиске хода?
Шахматист вводит паллиативную, неточную цель, которая всегда есть в переборе,— выигрыш материала (фигур). Не следует эту цель воспринимать примитивно — в процессе перебора ходов можно и жертвовать фигуры, но в конце варианта материал должен быть выигран настолько, насколько это возможно. Такая цель приводит к множеству мишеней, которые должны быть поражены. Чтобы ограничить задачу, человек использует метод, названный «горизонтом».
239
Таллин, 1974. Выступление на заводе «ТЕТ»
Атакующая фигура «видит» свою мишень лишь в том случае, если эта мишень может быть взята в ограниченное время (в полу ходах). Можно указать, что в середине партии горизонт мастера равен примерно всего четырем полуходам, то есть атакующая фигура должна поразить атакованную не более чем за два передвижения. Предельная длина варианта также способствует уменьшению числа мишеней, ибо те мишени, которые можно успеть поразить лишь за предельной длиной варианта, как правило, исключаются из рассмотрения.
Системы управления (например, в экономике) обычно бывают многоступенчатыми. Так можно рассматривать как четырехступенчатую систему «Завод—цех—бригада—рабочий». Это выгодно с точки зрения ограничения перебора: если в какой-либо ступени (например, бригаде) цель игры уже достигнута или не может быть достигнута, то эта ступень из перебора исключается. Шахматы на первый взгляд кажутся единой «системой управления», но мастер искусно превращает ее в трехступенчатую: низшая ступень — фигура, атакующая по траектории нападения неприятельскую фигуру; средняя ступень — атакующая и атакованная фигуры вместе с другими, содействующими и препятствующими нападению, и, наконец, высшая ступень, куда включаются средние ступени лишь по особому выбору.
Все три ступени формируются в соответствии с триединым принципом: надежды, своевременности и наибольшего выигрыша. Если в процессе перебора установлено, что включение в перебор какой-либо Ступени не может дать больший выигрыш или что фигура не может вовремя поспеть к месту боя, они в перебор не включаются.
Важную роль при этом играет оценочная функция, которая позволяет подсчитать результаты перебора. У мастера она состоит из 240
двух частей — материал и позиционные факторы *. Позиционные факторы базируются на контроле важных полей доски, времени и учете стоимостей фигур.
На сокращение числа ходов в переборе оказывает влияние приоритет включения ходов в перебор. Если мастер удачно будет выбирать очередность включения ходов в перебор, то в соответствии с упомянутым принципом надежды он многие ходы не будет уже включать в перебор, если они не будут улучшать результат перебора.
Все это сложно и скучно, но сама задача сложная (это и ценно!), да и что поделаешь — так играет мастер...
В 1977 году программа ПИОНЕР была в такой степени готовности, что можно было решать шахматные этюды. Был решен знаменитый этюд Г. Надареишвили, где главный вариант решения составляет 25 полуходов! Ни одна другая программа не решила этот этюд и по сей день.
В решении было 200 ходов — многовато. Некоторые из них были далеко не мастерские. Происходило это потому, что тогда не было еще запрограммировано позиционное понимание и связанный с ним приоритет включения ходов в перебор. Когда это было сделано, ПИОНЕРу был поручен анализ известной позиции из партии Ботвинник — Капабланка, сыгранной в Роттердаме в 1938 году. Эта комбинация с жертвой двух фигур считалась вершиной шахматного творчества.
ПИОНЕР плохо анализировал эту позицию с точки зрения шахматного мастера. И тогда я задумался: в чем же дело? Вспомнил то определение шахмат, которое я дал еще в 1968 году,— шахматная игра представляет собой обобщенный размен материальных и конъюнктурных стоимостей фигур... Под конъюнктурной стоимостью подразумевается та реальная сила фигуры, которая проявляется в данный момент сражения на шахматной доске; материальная же стоимость общеизвестна — это средняя сила фигуры. И тогда я посоветовался со своими коллегами, молодыми программистами Борисом Штильманом и Александром Резницким — а нельзя ли все-таки формализовать конъюнктурную силу фигуры?
Подумали и нашли способ формализации, использующий уже подготовленные подпрограммы. Самым примитивным образом это запрограммировали, и — о чудо! — 5 июля 1979 года в 14 ч. 00 м. ПИОНЕР первым же ходом включил в перебор ту самую жертву слона, что встретилась в партии Ботвинник — Капабланка. Теперь идет работа по реализации размена конъюнктурных стоимостей со всей тщательностью. С тревогой и надеждой мы ждем того дня, когда ПИОНЕРу вновь будет поручен анализ этой позиции. Будут ли варианты, найденные ПИОНЕРом, соответствовать тем же вариантам, которые мысленно рассматривали и мы с Капабланкой?
Видимо, в этих конъюнктурных стоимостях суть интеллектуального мышления. Поиск решения идет не на основании того, что видно
* Впоследствии в оценочной функции появилась третья составляющая Mg* — см, статью «Роль Греко в развитии шахмат».
241
(материальные стоимости), а на основании того, что не видно. Лишь углубившись в ситуацию, лишь подсчитав то, что находится «под спудом», можно принять глубокое решение. Это и восхищает любителей шахмат, когда они оценивают мастерский ход,— любитель, плавая на поверхности явлений, такой ход найти не может!
Однако играть ПИОНЕР практические партии не в состоянии. Программа велика, она содержит более 300 тысяч символов. Программисты — это люди, а людям свойственно ошибаться. Как минимум один процент символов ошибочен — стало быть, ошибок более трех тысяч. Ошибки приводят к курьезам. Во время анализа ПИОНЕРом позиции из партии Ботвинник — Капабланка черный король вдруг стал ходить, как... конь! Оказалось, что несколько лет назад была допущена описка в подпрограмме рокировки.
Чтобы найти эти ошибки, следует проанализировать на ЭВМ примерно сто разнохарактерных позиций. На слабой и морально устарелой ЭВМ, на которой сейчас действует ПИОНЕР, больше четырех позиций в год не проверить. Всего потребуется для отладки лет двадцать. В этом случае я уже не увижу результатов работы. На производительном компьютере это можно было бы сделать за несколько месяцев.
До окончания экспериментов не может быть уверенности в том, что ПИОНЕР будет содействовать принятию решений с помощью вычислительной техники. Но проблема столь важна, что, поскольку надежда на успех есть, ПИОНЕРу следовало бы оказать полную поддержку. Увы! —этого нет, что, впрочем, легко объясняется.
Дело в том, что среди математиков преобладает отрицательное отношение к ПИОНЕРу *: затея эта-де, мол, безнадежная, мышление человека в принципе не формализуется и не алгоритмизируется, для составления такой сложной программы должны много лет трудиться десятки программистов, методы мышления человека непригодны для ЭВМ, алгоритм для ЭВМ должны составлять математики, а не профаны и т. п. Легко заметить, что одни возражения противоречат другим. Все это и приводит как к тому, что бедный ПИОНЕР пока без машинного времени на производительном компьютере, так и к тому, чго программисты стали разбегаться — разве всем под силу работать, если работу «нельзя» закончить?
Между тем эту работу надо довести до конца. Как физически сильные машины содействовали стиранию различия между физически сильными и слабыми людьми, так и умные компьютеры (если они появятся) будут содействовать стиранию различия между людьми разной интеллектуальной подготовленности. В таком важном деле, как принятие решений, заинтересован весь мир. Здесь должна быть взаимная помощь. Если нужны сильные компьютеры, они должны быть предоставлены программистам. Если есть у программистов подобные компьютеры, но нет программ (или алгоритмов), программы также должны быть переданы заинтересованным исследователям.
Никакие эмбарго тут недопустимы. А если они будут сохранены,
* В эти дни положение ПИОНЕРа стало более прочным.
242
это будет убедительным доказательством срочности проблемы, поставленной Клодом Шенноном: люди воистину нуждаются в умных помощниках!
Методом «божьей коровки»
В конце XX века жизнь стала сложной, настолько сложной, что ресурсов человеческого мозга не всегда хватает для принятия удачных решений. Это относится прежде всего к области управления, где решение находится путем перебора возможностей.
Для того чтобы понять суть дела, рассмотрим такой пример. Возьмем какую-либо позицию из шахматной партии, где сторона, за которой ход, может в среднем сделать выбор из 4 возможных ходов; если перебор должен быть сделан на глубину 10 полуходов (5 ходов белых и 5 ходов черных), то можно показать, что максимально при этом надо рассмотреть около 410 ходов.
Теперь возьмем более сложную позицию, где число возможных ходов увеличилось с 4 до 8, то есть возросло в 2 раза. Во сколько раз увеличатся трудности, связанные с поискОхМ хода? Число ходов, которое необходимо рассмотреть, станет уже не 410, а 810 — оно увеличится более чем в 1000 раз!
Так происходит не только в шахматах, но и в любой переборной задаче управления. Если число предприятий в какой-либо отрасли увеличилось вдвое, а планирование работы предприятий производится на 12 месяцев, перебор возрастает в 212 раза...
Мозг человека эволюционирует медленно — вероятно, и за тысячелетие его ресурсы существенно не изменились. А как изменилась жизнь людей?
Известно, что в 1949 году молодой американский математик Клод Шеннон предложил использовать компьютеры для принятия решений в переборных задачах. Это был смелый шаг, так как в те годы вычислительная техника только зарождалась, быстродействие ЭВМ не превышало 5000 операций в секунду. Но теперь, тридцать лет спустя, быстродействие компьютеров доходит до 150 000 000 операций в секунду! Компьютер может уже снисходительно похлопывать по плечу своего создателя — человека. А между тем в сложных переборных задачах тяжесть принятия решений по-прежнему лежит на людях. В чем же дело?
Дело в том, что человек сохранил гигантское преимущество перед компьютером. Люди умеют решать подобные задачи при экономном расходовании ресурсов своей нервной системы, а компьютерам пока это не дано — они расходуют свою уникальную мощь впустую: достигают поэтому лишь поверхностных решений. Напрашивается простой путь: человек должен распознать свой экономный метод, передать его ЭВМ и получить преданного, честного и могучего помощника.
И вот тут-то механизм заклинился. Правда, есть энтузиасты и в СССР и за рубежом, работающие в этом направлении, достигнуты
«Юность», 1980, № 8.
243
некоторые успехи, но, увы, слабые. Что же препятствует развитию важной проблемы? Мешают люди, точнее, их психология. Ведь надо примириться с тем, что ЭВМ будет принимать более сильные решения, то есть, скажем прямо, станет умнее человека.
Недавно меня посетил один шахматный мастер, поклонник Гарри Каспарова. Я рассказал посетителю, что в апреле шахматная программа ПИОНЕР впервые проявила свою интеллектуальную силу — она дала анализ позиции из известной партии Ботвинник — Капабланка (Роттердам, 1938), причем этот анализ оказался весьма близок к тому, что способен сделать гроссмейстер. Словом, недалеко то время, когда компьютер покажет шахматистам, на что он способен...
«А как же Гарик?» — выдавил из себя ошеломленный мастер...
Действительно, что же будет с Гариком?
Думаю, что с ним будет все хорошо, так как у него мало шансов превратиться в ремесленника от шахмат. Сейчас Гарику 17 лет, он отдает шахматам всю свою душу, но так он поступал и в 10 лет. Быстродействие и объем памяти его нервной системы поразительны. Он считает глубокие варианты и находит неожиданные ходы. Сила комбинационного зрения роднит его с самим Алехиным.
На командном первенстве Европы в Швеции Гарик белыми сыграл любопытную партию с чехом Пршиблом. Сначала была пожертвована пешка, потом слон (за пешку); у белых не хватало целого слона, но черные не смогли спастись... Авторитеты отнеслись к этой партии с сомнением — не должны ли были белые ее проиграть?
Анализ подтвердил правильность замыслов Каспарова...
Вот окончание этой партии: 20. d7!I fg 21. Фс4+ Kph8 22. К : g5 Cf6 23. Кеб Кс7 24. К : f8 Л : f8 25. Лдб Се7 26. 68Ф! С : d8 27. ФсЗ+ Kpg8 28. Лй7 Cf6 29. Фс4+ Kph8 30. ФГ4 Фаб (упорнее было 30. . .Cg7) 31. ФИ6 с неизбежным матом.
Гарик становится исследователем шахмат — самый хороший способ шлифовки таланта. Вероятно, он будет шахматным профес
сионалом в самом высоком значении этого слова. В таких шахмати-
стах нуждаются и советские и мировые шахматы! Его уже побаиваются ведущие гроссмейстеры. По предварительным подсчетам (официально коэффициенты Эло публикуются к концу года), Гарик сейчас шестой шахматист мира. Осенью на конгрессе ФИДЕ ему будет официально присвоено звание гроссмейстера.
Компьютер не сможет помешать Каспарову побеждать живых шахматистов. А с автоматом Гарику и соревноваться нечего —так же, как и бегуну с мотоциклистом...
Но вернемся к применению вычислительной техники. Только ли шахматные мастера являются противниками ЭВМ? Отнюдь нет! Конечно, развитию этой проблемы мешает «китайская стена» — стена непонимания и недооценка задачи. Но не только это. Работает
244
ли человек в качестве ученого, инженера, экономиста или менеджера — конкуренты ему не нужны — такова психология человека, психология, сработанная в веках. Нас воспитывали на понятиях, что человек звучит гордо, что человек в принципе не может создать автомата умнее, чем он сам, и т. п. Все это было хорошо до тех пор, пока люди справлялись с переборными задачами управления; сейчас же это тормозит развитие важной проблемы.
Быть может, уместно вспомнить восточную поговорку — собаки лают, а верблюды идут... И караван действительно идет, но не очень быстро — со скоростью верблюда.
Шахматная программа ПИОНЕР, созданная по образу и подобию программы шахматного мастера, нашла в упомянутой позиции тог же ход, что был сделан в партии более 40 лет назад. Этот ход (жертва слона) был найден неслучайно, а лишь после того, как ПИОНЕР составил аналитическое дерево вариантов (самый длинный вариант — 23 полухода!) и пришел к выводу, что ход 30. СЬ2—• аЗ! действительно ведет к выигрышу.
Партия продолжалась: 30. СаЗ! Ф : аЗ 31. Kh5+! gh 32. Og5+ Kpf8 33. Ф : f6+ Kpg8 34. e7 Фс1+ 35. Kpf2 Фс2+ 36. Kpg3 Ф63+
37. Kph4 Фе4+ 38. Kp : h5 Фе2+ 39. Kph4 Фе4+ 40. g4 Фе1+ 41. Kph5, и черные сдались.
(Течение этой партии прерывалось аплодисментами обычно невозмутимых голландцев. После этой партии я настолько осмелел, что вступил в переговоры с Алехиным о матче на первенство мира!)
Удивительно, что в дереве всего было 39 ходов; когда по памяти я восстановил дерево вариантов, которые обдумывал во время партии, там оказалось всего 27 ходов, поскольку самый длинный вариант был лишь в 12 пол уходов (на большее я не был способен). Для того чтобы понять, как до этого «мыслили» ЭВМ, укажем, что программа ЧЕСС (чемпион мира) при выборе хода делает перебор до 2 000 000 ходов! Ресурсы при этом идут на ветер.
Если шахматы — игра интеллектуальная, если данная партия — одно из высших достижений в области шахмат, приходится признавать, что ПИОНЕР, найдя ход 30. СЬ2—аЗ, действовал интеллектуальным путем. Как же это «чудо» произошло?
Оно готовилось годами. Сотрудников было найти нелегко — из-за той самой «стены», о которой уже шла речь. Некоторые из них «дезертировали» — удивляться не приходится: работа тяжелая, и конца ее видно не было. Остались двое — более стойкие: Б. Штиль-ман и А. Резницкий. Боря Штильман действует с самого начала работы над программой. Один математик как-то сказал, что работа могла начаться лишь потому, что шахматист Ботвинник не представлял себе трудностей программирования, а математик Штильман — трудности шахматной игры...
С 1977 года появились первые результаты. Эксперименты с незавершенным ПИОНЕРом на этюдах были обнадеживающими.
245
М. Ботвинник со своими помощниками, кандидатами технических наук А. Рез-ницким и Б. Штильманом (справа) в вычислительном центре (1982)
«Э,— говорили знатоки,— этюды — это не позиции из партии. Вот если бы ПИОНЕР решил практическую позицию — другое дело!» Интересно, что теперь скажут знатоки?
Когда в мае 1979 года ПИОНЕРу была дана на анализ позиция из партии Ботвинник — Капабланка, он не выдержал экзамена — включал в перебор ходы, по силе соответствовавшие игре шахматиста второго разряда. К тому времени уже стало ясно, что вершиной программы выбора хода является приоритет включения ходов в перебор: когда в позиции можно сделать 3 или 4 разумных хода, то важнейшее значение имеет очередность включения ходов. Если первый включенный в перебор ход даст хороший результат, то остальные ходы в этой же позиции и изучать нечего — результат в лучшую сторону не изменится!
Но приоритет был фальшивым, и ПИОНЕР включал в перебор слабые ходы. Этот приоритет основывался на средних (материальных) стоимостях фигур; значение их давно известно. В «Учебнике шахматной игры» Эмануила Ласкера указано, что эти значения были даны еще Леонардом Эйлером (более двух веков назад)! Средние стоимости фигур соответствуют средней силе фигур в самых различных позициях. От приоритета, основанного на средних стоимостях, надо отказаться, но какова же должна была быть замена?
Еще в 1968 году в книжке «Алгоритм игры в шахматы» я писал, что «по моему мнению, процесс шахматной игры (и, вероятно, любой игры) состоит в обобщенном размене». Назовем обобщенным
246
разменом такой размен, где меняются (в общем случае) ценности как материальные, так и позиционные («невидимые», конъюнктурные). В отличие от материальной стоимости, соответствующей средней силе фигуры, конъюнктурная соответствует реальной силе фигуры в данный момент сражения на шахматной доске. Но как эти конъюнктурные стоимости формализовать и вычислить?
Когда в 1978 году составлялась подпрограмма размена материальных стоимостей фигур на каком-либо поле доски, учитывалось, что одна и та же фигура может участвовать в разменах на разных полях. На всякий случай было решено присваивать фигуре «пятнышко» (метку) от каждого размена (метод этот был назван методом «божьей коровки», поскольку и у нее тоже есть пятнышки). По аналогии это и перенесли на определение конъюнктурных стоимостей.
Ранее траектории движения фигуры присваивался материальный приоритет, основанный на размене материальных стоимостей (этот приоритет и давал ошибочный результат). Теперь было принято, что значение этого приоритета определяет величину пятнышка той фигуры, которая с этой траекторией связана (по размену на поле). У фигуры появились пятнышки уже разной величины. По этим пятнышкам и определялась конъюнктурная стоимость фигуры. На смену приоритету материальному пришел приоритет конъюнктурный. ПИОНЕР и стал искать ход, как мастер.
Играть практические партии программа еще не может. Она, естественно, содержит много, очень много ошибок, поскольку программа велика. Когда находился ход 30. СЬ2—аЗ, было решено, что будут исправляться лишь те ошибки, которые мешают решению этой позиции. Таких ошибок оказалось 126.
Дело доходило до курьезов. В этой партии белый король должен укрываться от шахов — тогда черные и получают мат. ПИОНЕРу была дана инструкция: когда черный ферзь дает шах, белый король должен отступать так, чтобы число шахов становилось минимальным. В определенный момент белый король должен был поэтому отступать на поле h4; между тем ПИОНЕР упорно (вопреки инструкции) отступал на поле g4...
Стали проверять. Оказывается, программа считала, что при отступлении короля на поле Ь4 черные могут дать шах пешкой путем... а7—а5. ПИОНЕР сошел сума! Три дня искали ошибку и нашли. Случайная описка математика превратила шахматную доску из плоской как бы в цилиндрическую, вертикаль «а» оказалась рядом с вертикалью «Ь»; ПИОНЕР поэтому правильно считал, что черная пешка а7 может дать шах белому королю h4 (после исправления король пошел на поле Ь4).
Когда же ПИОНЕР станет сильным практиком, когда будет выступать в соревнованиях? После исправления ошибок (к сожалению, не раз пришлось уточнять и алгоритм программы). Это будет тем скорее, чем мощнее будет ЭВМ, где ПИОНЕР получит машинное время.
247
Но уже теперь можно предположить, что же это такое — интеллектуальное принятие решений. Это такое действие, когда ресурсы расходуются экономно, а решение принимается не на основе того, что видно, а того, что спрятано в глубине.
Уже сейчас следует работать по продвижению метода «Пионера» в другие, важные в практическом отношении переборные задачи. Чем скорее это будет сделано, тем скорее вычислительная техника будет лучше помогать людям находить сильные решения.
О шахматистах и компьютерах
Автор данной книги, г-н Опферманн, несомненно, интеллектуал весьма широкого профиля. Мне, всего лишь шахматисту и инженеру, нелегко с ним тягаться. Надеюсь, впрочем, что читатель не без интереса прочтет как эти строки, так и книгу...
Сильный шахматист в процессе своего многолетнего восхождения на шахматный Олимп действует (иногда сознательно, но большей частью подсознательно) в двух направлениях: 1) отрабатывает оптимальный метод использования своей нервной системы (при выборе хода) и 2) перестраивает нервную систему (специализирует ее) так, чтобы этот метод давал наилучший результат.
Каждый большой шахматист избирает при этом свою дорогу. Впервые в истории шахмат в этом успеха добился Пол Морфи * * — он действовал интуитивно, но ему удалось найти позиционную основу игры в открытых позициях. Также интуитивным путем действовал и Капабланка. А Стейниц, Ласкер и Алехин, несомненно, были исследователями либо шахмат как таковых, либо того, что связано с шахматной практикой.
Советской шахматной школе, базировавшейся на массовости шахмат в СССР, в период с начала 30-х до середины 60-х годов свойственно было исследовательское направление. Это более выгодно, нежели направление интуитивное. Когда шахматист сознательно совершенствует как метод использования своего собственного «я», так и сознательно перестраивает свою нервную систему, он способен достигать наивысших для себя результатов и долго сохранять практическую силу. В советской школе было собрано воедино то, что ранее было сделано великими мастерами. Была разработана всесторонняя система подготовки к соревнованиям.
После того как автор этих строк перестал бороться за шахматную корону, среди чемпионов мира возобладали практики, шахматисты, которые не были исследователями — они совершенствовались интуитивно. К ним можно отнести, например, Петросяна и Спасского, Фишера и нынешнего чемпиона Карпова.
От представителей прежнего направления советской школы остался один Геллер, но ему уже идет шестой десяток... В этом и заключается истина — преобладание советских шахматистов сейчас
Г. Опферманн. Успехи больших шахматных мыслителей, на нем. языке.
* Речь здесь идет лишь о позиционных факторах алгоритма мастера.
248
уже проблематично. Появятся ли в Советском Союзе новые большие исследователи? * Если да, то история может повториться.
А теперь — о шахматных компьютерах. И здесь суть дела состоит в том, что, с одной стороны, должен быть отработан оптимальный алгоритм составления машинных программ, а с другой — необходим специализированный компьютер, который был бы приспособлен к этим программам. Тогда и могут быть получены хорошие результаты.
Пока математики и инженеры научились делать лишь специализированные компьютеры. Программа БЕЛЛЬ выиграла в 1980 году чемпионат мира потому, что скромная, но специализированная ЭВМ (при выборе хода она анализировала 30 000 000 позиций) считала варианты на 2 полухода длиннее, нежели могучие, но универсальные ЭВМ (они перебирали позиций раз в тридцать меньше). А алгоритмы? Увы, основанные на полном переборе ходов, слабы.
Нужен другой метод. Одно из возможных решений — использование опыта мастера, познание и программирование метода поиска хода, который использует сильный шахматист. Эта работа существенно продвинулась вперед, и можно полагать, что в конечном итоге будет формализован общий метод решения сложных переборных задач. Проверка этого метода на одной шахматной позиции из практической партии и одной задаче планирования дали один и тот же результат: большие переборные задачи перерождались и превращались практически в беспереборные — решения, полученные при этом, отличались глубиной и силой. Может быть, в этом и состоит путь к созданию мощного искусственного интеллекта.
Но следует ли этого бояться? Люди сейчас живут в столь сложных условиях, что находить дальновидные решения без помощи ЭВМ вряд ли возможно.
А теперь пусть читатель обратится к данной книге, чтобы ознакомиться с другой точкой зрения. В споре познается истина!
Зачем ЭВМ играет в шахматы!
Масштабные задачи новой пятилетки требуют действенного и глубокого экономического планирования. Без применения вычислительной техники планы в наши дни составлять невозможно — это известно. ЭВМ помогают в этом сложном деле.
Одно из направлений поисков наилучших путей использования ЭВМ — моделирование сложной шахматной игры. Оно предоставляет хорошую возможность отработать эффективный метод принятия решений с помощью ЭВМ.
За три десятилетия с тех пор, как была поставлена эта проблема, вычислительная техника далеко шагнула вперед, однако методы моделирования шахматной игры прогрессировали слабо. Наилуч-
* Об этом и о Каспарове см. предыдущую статью. «Правдам, 1981, 30 марта.
249
шие результаты дал примитивный способ «силового» перебора, когда ЭВМ поочередно рассматривает возможные в данной позиции продолжения. Программирование на универсальных высокопроизводительных ЭВМ привело к созданию искусственного шахматиста, играющего в силу примерно первого разряда.
Следующий шаг был сделан в минувшем году. Два энтузиаста — математики К. Томпсон и Дж. Кондон — спроектировали и сами смонтировали специальный процессор, в который они «заложили» свою шахматную программу. Это дало большое ускорение перебора ходов. На рассмотрение и оценку одной позиции эта специализированная ЭВМ тратит всего шесть микросекунд. За три минуты она успевает перебрать около 30 миллионов позиций! Предельная длина рассматриваемых вариантов увеличилась с шести до восьми полуходов. Программа БЕЛЛЬ достигла уровня игры кандидата в мастера, она и завоевала звание чемпиона мира среди ЭВМ в 1980 году.
Однако недостатки используемого метода «силового» перебора при этом не устраняются. С увеличением глубины вариантов катастрофически растет число рассматриваемых позиций. Если бы БЕЛЛЬ попыталась играть при предельной длине вариантов в 15 полуходов (что для шахматного мастера дело обычное), то на поиск хода ей потребовалось бы около 300 дней непрерывной работы.
По моему мнению, лишь сочетание специализированной ЭВМ с эффективным методом использования ее возможностей может привести к успеху. Так, собственно, и действует человек — специалист в любой сфере деятельности. Он отшлифовывает способы использования ресурсов своей нервной системы, и одновременно его нервная система перестраивается так, чтобы ее ресурсы реализовывались наилучшим образом. Чтобы создать искусственного шахматиста большой силы, надо отработать рациональный метод применения ЭВМ.
Такой новый метод подготовлен. В отличие от «силового» перебора, когда рассматриваются по преимуществу ходы, лишенные смысла, он базируется на исключении этих возможностей из рассмотрения и основан на познании и формализации приемов поиска ходов шахматным мастером. Разработанная программа ПИОНЕР-1 была проверена на решении сложных шахматных позиций, взятых из этюдов и турнирных партий. В одной из них ЭВМ безошибочно нашла трудный ход, пройдя для этого путь в 23 полухода, а рассмотрено было всего 40 позиций. Анализ ПИОНЕРа вряд ли можно при этом отличить от анализа шахматного мастера. Однако работа над программой еще не закончена. Необходимо исключить из нее технические ошибки, предстоит уточнить методы действий автомата при оценке позиции. Это очень важно: когда счет вариантов закончен, надо уметь прогнозировать, как сложится дальнейшая борьба.
К сожалению, завершение работы задерживается, так как программисты не обеспечены должным образом машинным временем. Парадоксально, но чем ближе успешный финиш работы, тем больше трудностей!
Что же делать? Мы попытались проверить «способности» программы на решении прикладной задачи планирования, где не тре-250
буется позиционной оценки *. Подготовленный метод был применен к месячному планированию ремонтов оборудования электростанций. Когда программа ПИОНЕР-2 рассчитала план на октябрь 1980 года, сотрудники Центрального диспетчерского управления Единой энергосистемы СССР не поверили полученным результатам — настолько они расходились с планом, составленным специалистом-диспетчером. Но вскоре мы поняли, что обрели товарищей по работе. ПИОНЕР-2 был принят Центральным диспетчерским управлением к использованию. Было получено задание на дополнение программы — ЭВМ сама стала вносить необходимые изменения в подготовленный план. В 1981 году по «шахматному» методу будет составлена и годовая программа плановых ремонтов.
Этот удивительный результат еще раз демонстрирует, сколь велики возможности электронных вычислительных машин. ЭВМ средней производительности составляла месячный план за одну минуту. ПИОНЕР легко справился с планированием ремонтов не потому, что задача эта легкая (размерность перебора здесь больше, чем в шахматах!), а потому, что поставленная перед ним задача в свое время была упрощена настолько, чтобы человек мог ее решить. К примеру, составляя августовский план, диспетчер не учитывает заявки на ремонты, которые могут поступить на сентябрь. Допускаются и другие упрощения.
Конечно, речь не идет о том, чтобы решать сложные задачи планирования только по «шахматному» методу, но во многих случаях он может оказаться очень полезен. Вот почему мы стремимся закончить шахматную программу ПИОНЕР, чтобы отработать метод полностью.
По моему глубокому убеждению, поиски на стыке науки и шахматной игры не только интересны, но и необходимы, потому что могут принести весьма полезные результаты.
Шахматная игра —
прошлое, настоящее, будущее
Прошлое. Шахматы являются сложной переборной задачей большой размерности. По нынешним правилам люди играют в шахматы около пяти веков. Сначала у шахматистов, когда они сражались за доской, выбора не было — они пользовались эвристическими алгоритмами игры. По мере того как число шахматистов увеличивалось и происходил нарастающий обмен опытом, эти эвристические алгоритмы проходили суровую проверку в шахматных битвах — стал отрабатываться единый (в общих чертах) алгоритм шахматного мастера. Этот алгоритм уже вряд ли был эвристйческим, он не был следствием какого-то озарения. Он стал следствием упорного творческого труда поколений мастеров, труда, связанного со взлетом фантазии и обидными неудачами, радостями побед и разочаро
* В том смысле, как она требуется в шахматах.
Журнал Международной ассоциации компьютерных шахмат. 1983, № 1.
251
ваниями, бессонными ночами и, как правило, материальными невзгодами... Но, повторяем, объективным результатом этого коллективного интеллектуального труда был алгоритм решения сложной переборной задачи большой размерности, и, несомненно, алгоритм этот весьма высокого уровня — только тогда и можно побеждать достойных противников...
Алгоритму этому от роду примерно сто лет. Еще на первом в истории шахмат международном турнире (Лондон, 1851) преобладал «атакующий» стиль, о чем свидетельствуют так называемые бессмертные партии Андерсена. Будущий основоположник современного понимания шахмат 15-летний Стейниц там, естественно, еще не участвовал. Но 35 лет спустя многое стало ясным: в первом официальном матче на первенство мира блестящий мастер атаки Цукерторт потерпел поражение от Стейница, который тогда уже создал теорию позиционной игры. Алгоритм игры был поднят на новую должную высоту. Конечно, за истекшие сто лет он претерпел изменения, но основа его была заложена во времена Стейница.
Необходимо добавить, что мастера вряд ли сознают этот алгоритм, они пользуются им интуитивно.
Какова же польза, которую приносит людям игра в шахматы? Считается, что шахматы содействуют становлению человеческой личности: воспитывают характер, помогают приобрести навык в решении жизненных проблем (если речь идет о переборных задачах). Так высказывался еще до Великой французской революции Бенджамин Франклин, а в начале нашего столетия — Владимир Ильич Ленин.
Настоящее. Внешне многое изменилось за последние десятилетия. Большинство народов, населяющих земной шар, приобщилось к шахматной культуре. Увеличилось число мастеров. Обработанная информация о партиях, сыгранных в соревнованиях, публикуется, что способствует накоплению опыта. Алгоритм мастера продолжает совершенствоваться, но уже эволюционным путем.
Суть силы мастера состоит в оценке позиции. Когда мастер считает вариант, он имеет дело со спектром позиций, включенных в этот вариант, и каждая позиция должна быть оценена. Оценочная функция имеет две составляющие — материальную и позиционную *. До Стейница позиционная составляющая была примитивной; во времена Стейница позиционная составляющая получила должное содержание; можно сказать, что произошел «скачок». Повторим, что после Стейница позиционная составляющая оценочной функции лишь эволюционирует и этот процесс продолжается и в наши дни. Несомненно, что уровень мастерского алгоритма решения переборной шахматной задачи отнюдь не снижается.
Так обстоит дело с человеческими шахматами. Но теперь есть и шахматисты-автоматы. Появление ЭВМ не обошло стороной область шахмат. С основополагающей работы К. Шеннона (1949) началась история создания искусственного шахматиста.
* Уточнение этого см. в следующей статье.
252
Сейчас творение К. Томпсона компьютер БЕЛЛЬ (чемпион мира среди себе подобных) играет уже в силу не очень сильного национального мастера.
Скажем прямо, это вызывает недоумение и тревогу среди шахматных мастеров. Зачем нужен искусственный шахматист? Какая от этого польза? Ведь люди хорошо играют в шахматы! А компьютеры не способны творчески мыслить и все равно никогда не превзойдут чемпиона мира — человека. Стало быть, работа над искусственным шахматистом и смысла не имеет...
Будущее. Предположим, что со временем компьютер-шахматист победит чемпиона мира среди людей. Что же тогда изменится в мире человеческих шахмат? Паниковать нечего, почти все останется по-старому!
Играют же в шахматы женщины, хотя и сознают, что мужчины играют сильнее! То же можно сказать и о мужчинах-шахматистах — они играют, хотя и сознают, что чемпион мира их превосходит. Таким образом, пострадает лишь самолюбие чемпиона — он уже не будет самым сильным шахматистом на земном шаре. Утешением чемпиона будет сознание его превосходства над шахматистами-людьми...
Однако для чего же все-таки нужен сильный компьютер-шахматист?
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть те трудности, с которыми сталкиваются люди в проблеме планирования и управления экономикой.
Они вызваны, на мой взгляд, тем, что объем экономики в основном определяется коллективным трудом людей, в то время как уровень планирования и управления — в основном способностями индивидуумов. В планировании, на его решающей стадии — выборе оптимального варианта плана,— коллективный труд существенно делу не поможет. Это можно продемонстрировать на примере шахмат: когда несколько шахматистов второго разряда играют партию по консультации, их игра будет избавлена от грубых ошибок, но в творческом отношении партия будет сыграна на уровне второго разряда.
Наличие диспропорции между объемом экономики и уровнем управления увеличивается с ростом народного хозяйства, поскольку способности человека практически мало совершенствуются. В нашем столетии в экономике произошел скачок, а ресурсы нервной системы человека увеличиваются столь медленно, что заметить это вряд ли возможно.
Теперь ответим на второй вопрос: чем же определяется способность к поиску решения в переборных задачах?
Несомненно, требуется быстродействие и объем памяти, соответствующие сложности задачи, это суть условия необходимые. Именно этих качеств маловато у человека — для управления современной экономикой.
Но упомянутые условия (быстродействие и объем памяти) хотя и необходимы, но еще недостаточны для успешного поиска решения. Достаточным условием является наличие алгоритма решения, соответствующего сложности задачи. На примере шахматного мастера
253
видно, что люди способны отрабатывать алгоритмы решения переборных задач, и весьма высокого уровня.
Хорошие алгоритмы у людей есть, а вот быстродействие и объем памяти недостаточны — это и приводит к диспропорции, о которой уже шла речь.
У современных компьютеров быстродействие и объем памяти очень велики — человек здесь остался далеко позади. Но у компьютеров продолжают оставаться на низком уровне алгоритмы, используемые при решении переборных задач,— здесь они далеко позади человека. В этом и состоит объяснение того, что ЭВМ пока играет в шахматы слабее человека-гроссмейстера.
Поскольку увеличение быстродействия и объема памяти человека дело невыполнимое, то остается лишь один путь для успешного решения сложных задач планирования — обеспечение ЭВМ алгоритмами высокого уровня. Объективно исследования по созданию искусственного гроссмейстера и служат этой цели.
Какого же типа алгоритм следует передать компьютеру? Думается, что алгоритмы, основанные на «брут форсе», делу не помогут —• они низкого уровня. Решением задачи было бы познание и формализация алгоритма шахматного мастера. Но отнюдь не исключен и другой путь. Требуется лишь, чтобы он привел к формализации алгоритма высокого уровня, пригодного как для игры в шахматы, так и для других переборных задач большой размерности. Если это произойдет, то шахматы станут содействовать не только становлению личности, но косвенно и управлению человеческим обществом.
В Колтушах (под Ленинградом), где знаменитый физиолог И. Павлов проводил свои эксперименты на четвероногих, был установлен памятник собаке. Перед научным центром, где работа по созданию искусственного гроссмейстера будет успешно завершена, придется установить памятник шахматному коню.
Шахматная игра станет еще популярнее.
Роль Греко в развитии шахмат
Здесь рассматривается роль Джоакино Греко не в отношении распространения шахматной игры по белу свету, а в развитии шахматной мысли, понимания сути игры. Следует оговориться: Греко не был одинок. Италия может гордиться и П. Бои, и Дж. Леонардо. Поэтому когда мы говорим «Греко», то будем подразумевать плеяду итальянских мастеров, связанных с эпохой Возрождения, памятуя все же, что Греко был наиболее ярким представителем итальянской шахматной школы.
Небезызвестный сатирик Козьма Прутков советовал: «Зри в корень». Так и будем действовать — посмотрим, в чем же состоит творческая суть шахмат?
Широкую публику интересуют результаты партий, соревнований; специалисты не меньшее внимание обращают также на содержание партий, ход турнирной борьбы в целом. Участники турниров
Публикуется впервые.
254
думают о режиме, подготовке, отдыхе и, наконец, о борьбе за шах* матной доской. Но это все внешняя форма шахмат, а в чем же существо?
Шахматная игра — переборная математическая задача, задача сложная. Сложность состоит и в том, что шахматы — игра двусторонняя. Играть в шахматы — значит решать эту переборную задачу. Тот, кто ее лучше решает, тот и побеждает.
Я глубоко убежден, что мастер играет шахматную партию по детерминированной (определенной) программе. Но любая программа основывается на алгоритме. Этот «алгоритм мастера» формировался за столетия. Вот и следует установить: какую же роль сыграл Греке в формировании алгоритма шахматного мастера?
Последние 25 лет я работал по проблеме «искусственного шахматного мастера» и пришел к выводу, что главное в этом алгоритме— позиционное понимание; оно проявляется в оценочной функции. Эта функция позволяет мастеру определить наиболее приоритетный ход, который в первую очередь следует включить в перебор, позволяет определять, какие ходы следует исключать из перебора, когда надо обрывать вариант перебора и как оценивать результат перебора, то есть какой ход надо сделать в партии.
На мой взгляд, позиционное понимание мастера основывается на трех факторах:
1. На соотношении материала у сторон (Am). Это очевидно, и начинающий шахматист с этого и приступает к формированию своего (довольно примитивного) позиционного понимания.
2. На надежде выиграть материал (mg*). Здесь m — материал, g — цель (goal), а * — звезда надежды, то есть mg* — это материал, стоимость шахматной фигуры, на которую нацелена атака неприятельских фигур; но это не просто атакованный материал, а материал, на который нападение усиливается. Таким образом, mg* — это материал, на выигрыш которого появляется надежда...
3. На чисто позиционном факторе (р): владении полями доски и проходимостью траекторий нападения на фигуры противника.
На 2-м факторе (mg*) базируется комбинационная игра, жертвенная комбинация, что всегда вызывает восхищение у любителей шахмат. В комбинации всегда что-то жертвуется, с тем чтобы потом отыграть больше, чем пожертвовано. Вот появление mg* и прогнозирует возможность комбинации. Можно жертвовать материал (т), если он меньше материала, который может быть выигран в результате комбинации.
Итальянская школа (и прежде всего Джоакино Греко) ввела в шахматную практику комбинацию как полноправный элемент алгоритма мастера. И после Греко были великие мастера, владевшие искусством комбинаций,— достаточно назвать имена Андерсена, Морфи, Алехина, Таля, Фишера, Каспарова... Но Греко был первым!
Ну а позиционный фактор (р) был введен в алгоритм мастера Филидором, Стейницем, Капабланкой, Карповым и, быть может, автором этих строк.
255
Кажется, все это выглядит убедительным.
В заключение рассмотрим одну партию Греко, сыгранную им в 1620 году (Греко играл белыми).
Королевский гамбит
I. е2—е4 е7—е5
2. f2— f4 e5:f4
3. Cfl—с4 Фс18—h4+
Предпочтения заслуживает
3. . .Kf6.
4. Kpel—fl d7—d6
5. Kgl —f3 Cc8—g4
Несколько наивная постановка дебюта.
6. d2—d4 <Dh4—h6
7. g2—g3
Позиционная жертва пешки. Белые вскрывают игру и активизируют свои фигуры, разменивая черную пешку f4.
7. ... ~ ФИ6—h3+
Заслуживало внимания 7. . . ФИ5.
8. Kpfl—f2 f4 : g3+
Это уже решающая ошибка. Обязательно было 8. . .С : f3 9. Ф : f3 fg+ 10. hg Ф67.
9. h2 : g3 Cg4 : f3
Ход 10. С : f7+ приводит к усилению нападения на черного короля, то есть черный король — mg*.
10. ... Кре8—d8
11. ®dl : f3 ФИЗ—d7
12. ЛЫ : h7!
Защита поля f8 ослабляется, что приводит к усилению атаки на короля d8 (типичное mg*).
12. ... ЛИ8 : h7
13. Cf7 : g8 ЛИ7—h2+
14. Kpf2-gl
Надеясь свести игру к варианту, указанному в предыдущем примечании, но...
10. Сс4 : f7+!
Первая, но далеко не последняя комбинация в этой партии. Греко таких возможностей не упускал. Нельзя теперь 10. . . Кр : f7 из-за 11. Ф : f3+, и черные теряют ферзя.
Белые без качества, но они выигрывают фигуру, так как обе свои фигуры (слона f8 и ладью h2) черные защитить не могут. В случае 14. . .ФИЗ 15. Ф : f8+ Kpd7 16. Ф17+ Креб 17. Фс4+ Kpd7 18. Себ+ Ф : еб 19. Ф : еб-г Кр : еб 20. Кр : h2 белые легко выигрывают.
14. ... ЛИ2 : с2
15. Ф13 : 18+ Фd7—е8
16. Cel— g5+ Kpd8—d7
17. Cg8—еб+!
Еще одна комбинация, и она, разумеется, также связана с появлением mg*\ усиливается нападение по траектории Фg8— d8—d7 (поскольку отвлекается от поля е8 черный ферзь).
17. ... Фе8 : еб
18. ФГ8—d8+ Kpd7—сб
19. d4—d5+,
и вскоре черные получили мат!
256
Анализы
В первых трех книгах приведены комментарии к моим партиям; здесь же читатель может ознакомиться с образцами примечаний к партиям, сыгранным и другими шахматистами. С теоретической точки зрения наиболее интересны анализы, относящиеся к встречам Григорьев — Панов и Раузер — Рюмин. Первая из них на десятилетия определила основные идеи в известном варианте защиты Каро-Канн, а другая нанесла ощутимый удар популярному закрытому варианту испанской партии.
В партиях Капабланка — Алехин и Алехин — Эйве раскрыта глубина мысли великих мастеров — Капабланки и Алехина, а по партиям 70-х годов Спасский — Карпов и Каспаров — Ройзман можно судить о выдающейся силе молодого Карпова и стремительном стиле юного Каспарова.
Естественно, что приз за лучшую партию турнира молодых мастеров 1936 года был присужден Раузеру за выдающуюся победу над Рюминым в испанской партии.
В 1949 году на чемпионате СССР было сыграно немало интересных партий. Прекрасно провели атаку в защите Грюнфельда Левенфиш и Фурман, энергично разгромил Рагозина Котов, и все же мне нетрудно было присудить три приза за лучшие партии.
Особо следует отметить появление на шахматной сцене молодого Геллера. Его оригинальная и смелая трактовка староиндийской защиты в партии против Котова отмечена призом газеты «Комсомольская правда».
Любопытно окончание партии Бондаревский — Рагозин и связанная с ним история. Когда партия была отложена, группа мастеров заявила протест против проведения матча и потребовала его прекращения: они считали, что Бондаревский в плохой спортивной форме и Рагозин может незаслуженно завоевать звание гроссмейстера.
Теперь весь шахматный мир знает (после прекращения матча Карпов — Каспаров), что такие действия недопустимы, но мне это было ясно и тогда. Я решительно настоял на продолжении борьбы и, поскольку долг платежом красен, предложил Славе Рагозину помощь в анализе в благодарность за ту поддержку, которую он обычно оказывал мне.
9 № 3446
257
Соединенными усилиями мы отлично «отшлифовали» отложенную позицию.
Я неплохо играл ферзевые окончания и свой опыт использовал, присуждая черным выигрыш в окончании партии Ермолин (Омск) — Петряев (Новосибирск).
Две теоретические статьи дают представление о работе, которую шахматный мастер должен вести как в области эндшпиля («Ладейный эндшпиль с пешками «Ь> и «Ь»), так и в области теории начал (защита Грюнфельда).
Защита Каро-Канн Н. Григорьев В. Панов
Чемпионат Москвы, 1928
1. е2—е4 с7—сб
2. d2—d4 d7—d5
3. Kbl—c3 d5 : е4
4. КсЗ:е4 Сс8—f5
5. Ке4—g3 Cf5—g6
6. h2—h4
Так белые выигрывают темп для развития ферзя (ввиду вынужденного в дальнейшем размена слонов), но ценой ослабления пешечной позиции. Правда, они впоследствии пытаются создать атаку на королевском фланге, но, как показывает данная партия, у черных по меньшей мере равные контршансы.
6. ... h7—h6
7. Kgl —f3 Kb8—d7
8. Cfl—d3 Cg6 : d3
9. <Ml:d3 Kg8— f6
10. Cel—d2
He будь сделан ход h2—h4, белые могли спокойно рокировать в короткую сторону, сохраняя несколько более свободное положение. Теперь же им необходимо прибегнуть к длинной рокировке.
10. ... е7—еб
II. 0—0—0 <Dd8—с7
«Шахматы в СССР», 1928, № 8.
Новое слово в Каро-Канне
Черные, конечно, тоже рокируют в длинную сторону: в случае короткой рокировки противник получил бы сильную атаку. У белых теперь некоторый перевес в развитии, но его нелегко использовать. Следующим ходом они допускают небольшую ошибку, оставляя пешку h4 без защиты, после чего им уже приходится защищаться, так как черные получают длительную инициативу. Правильно было 12. Фе2!, чтобы на 12. . . 0—0—0 отвечать без потери темпа 13. Ке5 К : е5 14. de Kd5 15. f4 Се7 16. Ке4 с неприятной угрозой 17. с4 КЬ4 (17. . .КЬб 18. Са5) 18. С : Ь4 С : Ь4 19. с5. Партия белых заслуживала бы некоторого предпочтения *.
12. ЛЫ—el 0—0—0
13. <Dd3—е2 Kf6—d5
14. Kf3—е5
Необходимо защитить пункт f4. Нельзя, например, было продолжать 14. с4 из-за 14. . .Kf4 15. Фе4 К : g2 16. Лgl Kf6 и 17. . .Kf4.
14. ... Kd7 : е5
* «Энциклопедия» считает, что после 12. Фе2 Cd6 13. Ке4 СГ4 шансы сторон равны, и поэтому рекомендуется продолжение 12. Ке4 0—0—0 13. g3 Кс5 14. К : с5 С : с5 15. с4!, как сохраняющее за белыми дебютный перевес.
258
15. d4 : e5 Cf8—e7
Вот когда сказался ход 12. Ле1. Теперь пешка Ь4 без защиты, и черные благодаря этому успешно заканчивают свое развитие.
Рискованно сейчас белым играть 16. Ф§4 Ь5! 17. Ф : g7 (или 17. К : h5 g6 и 18. . .Л : Ь4) 17. . .С : h4 18. Ке4 Лdg8 19. Kd6+ КрЬ8 20. Ф : f7 Ф : f7 21. К : f7 ЛЬ7 22. Kd6 Л : g2 (если 22. . .С : f2, то 23. Ле2 Л : g2 24. ЛИ). Поэтому белые вынуждены играть 16. Ь5, после чего черные успевают надежно защитить свой королевский фланг.
Ничего не дает красивое 17. . .КсЗ (вместо 17. . .С : Ь4) 18. Ф : f7 (но не 18. Ьс Лdg8 и 19. . .СаЗ+ или 18. С : сЗ Лg8 и 19. . .Cg5+) 18. . .К : dl 19. Ф : е6+ с двумя хорошими пешками за качество.
16. Ь4—Ь5 ЛИ8—е8
17. Фе2—g4
Партия черных явно предпочтительнее, и белым следовало планомерно играть на уравнение. Прежде всего надо было попытаться уничтожить главный козырь черных — коня на d5. Например, 17. f4 с5 (пытаясь закрепить позицию коня) 18. с4 КЬ4 19. C:b4 cb 20. КрЫ* и т. д. Хода же 17. . .Ch4 опасаться не приходится ввиду ответа 18. Фg4. После хода в тексте белый ферзь оказывается несколько вне игры, а нажим белых на королевском фланге до самого конца партии остается в зачаточном состоянии.
17. ... Се7—f8
18. f2— f4 сб—с5!
* Сложилась бы примерно такая же структура позиции, как в партии Спасский — Ботвинник (№ 344).
Вероятно, сейчас лучше всего было пойти 19. с4 КЬ4 20. С : Ь4 cb 21. КрЫ КрЬ8 22. Фе2. После того как белые упускают и эту возможность, им становится плохо.
19. Kg3—е4 с5—с4
Теперь нельзя играть 20. f5 из-за 20. . .ef! 21. Ф : 15+ Фd7 22. ЛИ Ф : f5 23. Л : f5 f6!
20. Фg4— f3 Крс8—Ь8!
Укрепив позицию своего коня на d5, черные спокойно подготавливают пешечную атаку на неприятельского короля. Ни сейчас, ни в дальнейшем белым невыгодно играть Ке4—сЗ, ибо подарить черным темп для сдвоения ладей (КсЗ : d5, Л68 : d5) они не в состоянии.
21. g2—g4 Ь7—Ь5
Очень трудная позиция для белых. Они предпочитают придерживаться пассивной тактики и погибают тихой смертью. Но следует заметить, что игра на осложнения лучшего не давала, например, 22. f5 Ь4! 23. Cf4 (готовя Ке4—d6) 23. . .сЗ! 24. ЬЗ (плохо 24. Kd6 cb+ 25. Кр : Ь2 ФсЗ+!) 24. . .Фа5 25. КрЫ К : f4 26. Л : d8+! Ф : d8 27. Ф : f4 Ф64. Разумеется, этим вариантом не исчерпываются все возможности данной позиции, он показывает, что прорыв f4— f5 никаких положительных результатов при правильной игре черных не приносил.
22. а2—аЗ а7—а5
23. с2—сЗ Л68—с17!
Прежде чем начать прорыв, черные хладнокровно делают важный защитительный ход, который, между прочим, подготавливает сдвоение ладей.
24. Cd2—еЗ Ь5—Ь4
25. аЗ : Ь4 а5 : Ь4
26. СеЗ—d4 Фс7—а5
9*
259
С «тихой» угрозой 27. . . Фа1+ 28. Крс2 Ь3+ 29. Крс12 Ф : Ь2х.
27. Kpcl—с2 Фа5—а4+
28. Крс2—d2 Ь4 : сЗ+!
29. Ке4 : сЗ
Нельзя было 29. Ьс—29. . . Фа2+ 30. Kpcl СаЗх.
29. ... Фа4—ЬЗ
30. Kpd2—е2 Ле8—d8
Не прельщаясь пока пешкой Ь2 и продолжая нажим. Белый король уже до самого конца партии не находит успокоения.
31. Кре2—fl Cf8—Ь4
32. Jldl—al Jld7—Ь7
Первое место на турнире в Маргэте (Англия), проходившем в апреле—мае с. г., завоевал американец С. Решевский. Он выиграл сенсационную партию у Капабланки, которая обошла всю шахматную печать.
Эта партия протекала весьма любопытно. Капабланка избрал забракованный теорией вариант, и Решевский тонкими маневрами добился позиционно выигрышного положения. Дальнейшая игра Решевского, однако, давала противнику шансы на спасение.
После 45-го хода белых получилось следующее положение:
«Правда», 1935, 16 июля.
Подготавливая выигрыш пешки в благоприятной обстановке.
33. ФГЗ—f2 СЬ4 : сЗ
34. Ь2 : сЗ Kd5 : сЗ
35. Cd4—а7+ КрЬ8—с8
36. Са7—с5 КсЗ—Ь5 Теперь инициатива черных развивается с новой силой.
37. Kpfl-g2
Грозило 37. . .ФИЗ+.
37. ... с4—сЗ
38. Ла1—а8+ . . •
Отчаяние!
38. ... ЛЬ7—Ь8
39. Ла8—аб Л68—d2
40. Ле1—е2 ФЬЗ—d5+
41. Kpg2— fl Л62 : е2
42. Kpfl : е2
На 42. Ф : е2 следовало бы 42. . . Ф : с5.
42. ... сЗ—с2
43. Лаб—al КЬ5— сЗ+
Белые сдались.
Сильно проведенная черными
партия.
Должен ли был проиграть Капабланка!
Капабланка
Решевский
Черные здесь сыграли 45. . . С : g5 и после 46. Л : Ь6 быстро проиграли. Теперь общепризнано, что правильно было 45. . . Феб, чтобы в дальнейшем продолжать Феб—f5 с нападением на пункт d3.
Пункт d3 белые могут защищать или ладьей, или ферзем.
260
Если 45. . .Феб 46. Л1Ь2 ФГ5 47. Лс12 Лс17!, белым очень трудно защищаться от угрозы 48. . .Ь5! Например: 48. Kpf2 Ь5! 49. Л : Ь5 (49. ab ЛаЗ) 49. . . Л : Ь5 50. К : Ь5 Са5 51. Ла2 Ле7, и за пешку черные имеют более чем достаточную компенсацию.
В случае же 45. . .Феб 46. Kpd2 Ф15 47. Фе2 Лfa7! (теперь грозит также 48. . .Ь5! 49. К : Ь5 Л : а4 50. К : а7 Са5 51. Кеб Ф : Ы) 48. Kpcl! (препятствуя Ь6—Ь5, так как предыдущий вариант не проходит) 48. . . Kpf8! белые не могут усилить свое положение ходом 49. ЛЬ5 из-за 49. . .Л : Ь5 50. Л : Ь5 Ла5
Матч-реванш Алехин — Эйве явился самым значительным шахматным событием 1937 года. Оба эти выдающиеся шахматиста были в прекрасной форме, если не считать неудачной игры Эйве на финише. Их партии представляют благодарный материал для изучения.
Матч-реванш Алехин — Эйве много интереснее их первого матча 1935 года. Если в первом матче Алехин ряд партий провел, грубо говоря, авантюрно, то этот матч он играл в настоящем своем стиле, примерно в том стиле, в каком он провел в 1927 году свой матч с Капабланкой. Правда, и в этом матче он иногда безосновательно шел на осложнения (например, 14-я партия); мне кажется, что это объясняется случайными причинами,—
М. М. Ботвинник. Матч-реванш Алехин — Эйве на первенство мира. Физкультура и туризм, 1939.
51. Л : а5 Ьа 52. Ф§2 Се7. На 49. Ф§2 черным проще всего отвечать 49. . .Фс13; при попытке же белых вызвать цугцванг (король черных безопаснее всего стоит на f8) черные могут всегда играть Ла7—а8—а7 и т. д.
Следует еще упомянуть, что черные могли даже избрать продолжение как в партии, но одним ходом позже! А именно: после 45. . .Феб 46. Kpd2 С : g5 47. Л : Ь6 Ф15 48. Фе2 С : f4 49. ef Ф : f4+ 50. ФеЗ ФИ2+ 51. Kpcl Л : а4! черные также не проиграли бы. Таким образом, напрашивается вывод, что черные имели по меньшей мере равные шансы.
Убедительный реванш
как бы ни был силен шахматист, он может неверно оценить позицию.
Когда в конце 1937 года я прокомментировал две партии матч-реванша для журнала «Шахматы в СССР», то заметил, что мои комментарии отличаются от ранее опубликованных. И это вполне понятно; комментарии могут быть безошибочны, если шахматист не пишет их на скорую руку.
Я пришел к выводу, что было бы чрезвычайно полезно заново проанализировать все партии матча, несмотря на то, что они хорошо известны советскому читателю. Я поставил перед собой задачу проанализировать партии возможно глубже, чтобы картина борьбы оказалась наиболее полной.
Насколько удачно выполнена эта задача, судить, конечно, не мне. Заранее должен предупредить читателя, что в некоторые
2€1
простые партии мне не удалось внести ничего существенного. Но в тех партиях, где борьба осложнялась,— здесь, кажется, я выполнил свои намерения удовлетворительно.
Дебют Рета
А. Алехин М. Эйве
22-я партия матч-реванша на первенство мира Дельфт, 1937
1. Kgl — f3 d7—d5
2. c2—c4 d5—d4
С тех пор как было найдено, что после 3. Ь4 f6! 4. еЗ е5 черным нечего бояться, ход 2. с4 много потерял в своем обаянии. Алехин делает новую попытку.
3. е2—еЗ КЬ8—сб!
Конечно, не 3. . .с5 4. ed cd 5. Ь4. Сейчас же на 4. Ь4 черные могут ответить либо 4. . .К : Ь4 5. ed е5! (Керес — Флор, Пярну, 1937), либо 4. . .de 5. fe К : Ь4 6. d4 е5! (Керес — Штальберг, 7-я партия матча, 1938) с отличной игрой для черных в обоих случаях.
4. еЗ : d4
Самое простое и разумное — белые, по крайней мере, не получают худшей партии. Ранний выход черного ферзя также имеет свои минусы: нападая на него, белые отыграют темп.
4. ... Кеб : d4
5. Kf3 : d4 Ф68 : d4
6. КЫ—сЗ Kg8—f6
7. d2—d3 c7—c6
Эйве собирается фианкетти-ровать обоих слонов; пока же он предупреждает угрозу 8. КЬ5 Ф68 9. Cf4. Однако это слишком пассивно. Белые получают центральную пешку d4, более свободную игру, а у черных будет слабоват ферзевый фланг.
Черные могли воспрепятст
вовать продвижению d3—d4 ходом 7. . .е5! После 7. . .е5 8. СеЗ Ф68 они имеют равные шансы *.
8. Сс1 —еЗ Ф64—d7
Так как черные намерены развивать слона на Ь7, то этот ход напрашивался. И. Рабинович («Шахматы в СССР», 1938, № 2) рекомендовал здесь играть 8. . .<6g4, чтобы вызвать ослабляющий ход 9. f3. При этом черные, однако, теряют темп, так как в дальнейшем белым уже не пришлось бы принимать меры против возможной угрозы Kf6— g4-
9. d3—d4 g7—g6
10. Cfl—e2 Cf8—g7
11. h2—h3
После хода 10. . .Cg7 черные угрожали путем И. . .Kg4 разменять слона еЗ.
11. ... 0—0
12. 0—0 Ь7—Ь6
13. Се2— f3 Сс8—Ь7
Черные достигли удовлетворительного развития, но у них несколько слаб ферзевый фланг, чем Алехин незамедлительно пользуется. Позиция белых также не без слабостей, и черные
имеют шансы организовать давление на пешку d4.
14. а2—а4! . . .
14. ... Ла8—d8
Этот ход служит не для атаки пешки d4. Черные освобождают
* Почти точно так развивалась партия Ботвинник — Флор, 1944, № 134.
262
Поздравительные телеграммы по случаю победы в матч-турнире на первенство мира
поле а8 для слона ввиду возможной угрозы а4—а5—аб. В дальнейшем Эйве придерживается пассивной тактики.
У черных было несколько продолжений. Малоудовлетворительно, например, 14. . .а5 15. ФЬЗ Фс7 16. d5 с5 17. КЬ5 или 14. . .аб 15. ФЬЗ Фс7 16. d5 Kd7 17. Jlfdl. Серьезного внимания заслуживало 14. . .Jlfd8, оставляя ферзевую ладью для защиты пешки а7 и, в свою очередь, организуя давление на пешку d4. Вот примерные варианты: 14. . .JIfd8 15. а5 Ьа 16. Л : а5 Ке8 17. ФЬЗ Фс7 или 16. Фа4 Ке8 17. Лfd 1 Kd6 — в обоих случаях у черных неплохие встречные шансы.
15. а4—а5 Ф67—с7
Защищая пешку Ь6 и угрожая также сыграть 16. . .е5.
16. Ф61—ЬЗ Kf6—d7
Ввиду возможной угрозы d4 —d5 пешку Ь6 следует защитить
еще раз. На 16. . .Ьа последовало бы 17. ФаЗ.
17. а5 : Ь6 а7 : Ь6
18. Ла1—а7 Л68—а8
Белую ладью а7 терпеть, разумеется, нельзя.
19. ЛП—al е7—еб
Нехорошо было 19. . .Л : а7 20. Л : а7 Ла8 21. Л : а8+ С : а8 22. ФаЗ ®d8 23. Фа7 и т. д. Ходом в тексте черные препятствуют немедленному прорыву d4—d5. После 20. d5 Л : а7 21. Л : а7 cd 22. cd ed 23. С : d5 С : d5 24. Л : с7С : ЬЗ 25. Л : d7 игра уравнивалась.
20. Ла7 : а8 СЬ7 : а8
Слабее было 20. . .Л : а8 21. Л : а8+ С : а8 22. ФаЗ СЬ7 23. Фа7 (23. Фе7 Cf8 24. Фе8? Kf6) 23. . .ФЬ8 24. Ф : Ь8+ К : Ь8 25. Ке4; белые получали лучший эндшпиль.
21. d4—d5
Белые, наконец, решаются на этот прорыв; других возмож-
263
ностей усиления позиции не видно.
21. ... сб : d5
22. с4 : d5
Исключительно интересное положение. Эйве начинает энергичную контригру; однако более чем на ничью черным не приходится рассчитывать. Поэтому проще было 22. . .ed! 23. С : d5 С : сЗ 24. Ьс (после 24. С : f7+ Kpg7 25. be Феб 26. Cd4+ Kf6 27. С : f6+ Kp : f6 28. f3 Л : f7 у черных лишняя фигура) 24. . .С : d5 25. Ф : d5 Ф : сЗ 26. Лс1 Kf6 27. Фбб ФЬ2, и партия должна закончиться вничью, несмотря на слабость королевского фланга черных, так как им удалось ликвидировать пешки на ферзевом фланге.
Следует еще добавить, что после 22. . .С : сЗ 23. d6!! Ф : d6 24. Ф : сЗ С : f3 25. Ch6 белые красиво выигрывали.
Сейчас ничего хорошего не дает белым 23. d6 К : ЬЗ 24. de К : al либо 23. С : с5 Ф : с5 24. de С : f3 25. ef+ Л : f7.
23. ФЬЗ—с4 еб : d5
24. Cf3 : d5
Конечно, не 24. К : d5 С : d5 25. С : d5 С : Ь2.
24. ... Са8 : d5
Черным, видимо, не нравился вариант 24. . .С : сЗ 25. Ьс С : d5 26. Ф : d5, так как у них не только ослаблен королевский 264
фланг, но и сохранены пешки на ферзевом фланге.
25. КсЗ : d5 Фс7—е5
Черная пешка Ь6 явно обречена, но и белым нелегко защищать свою пешку Ь2.
26. Ла1— Ы Кс5—а4!
27. Ь2—ЬЗ
После 27. Ф : а4 Ф : d5 28. С : Ь6 Ла8 29. Фс2 ЛЬ8 30. СеЗ Фа2 у белых оставалось совсем мало шансов на выигрыш.
27. ... Ка4—Ь2
28. Фс4—сб Ь6—Ь5
Черная пешка «Ь» оказывается удивительно живучей; невозможно теперь 29. Ф : Ь5 из-за 29. . .Л68.
29. СеЗ— f4
29. ... Фе5—еб
По-видимому, решающая ошибка. Плохо для черных и 29. . .Фе8 30. Kf6+ С : f6 31. Ф : f6 или 29. . .Фе4 30. Kf6+, а также 29. . .ФГ5 30. Ке7+ либо, наконец, 29. . .®d4 30. Cd6 Л68 31. Ле1 с угрозой 32. Ле8+.
Сильнейшим было 29. . .Фе2! Например:
30. Cd6 Kdl! 31. С : f8 Фе1 + 32. Kph2 Се5+;
30. Kf6+ Kph8;
30. КсЗ Фб3 31. Л : Ь2С: сЗ.
Белые вынуждены были бы сыграть 30. ЛП, сохраняя некоторое преимущество. Теперь же черные остаются просто-напросто без пешки.
30. Феб : Ь5 Феб—е4
Не проходило 30. . .JId8 31. Лс1, и если 31. . .g5, то 32. С : g5 Л : d5 (32. . .f6 33. Кс7) 33. ФЬ8+ Cf8 34. Лс8 Л : g5 35. Л : f8+ Kpg7 36. Лg8+ Kph6 37. Of8+ Kph5 38. Л : g5+ Kp : g5 39. ®g7+ и 40. Ф : Ь2.
31. ЛЫ—cl!
На 31. ЛП черные могли ответить 31. . .Л68, выживая коня d5. Теперь же в случае 31. . .Л68 32. Ф67! Л : d7 33. Лс8+ Cf8 34. Kf6+ Kpg7 35. К : е4 у белых выигранное окончание.
Кажется, что белые фигуры стоят неудачно; в действительности же Алехину удается отразить мелкие угрозы черных и сохранить лишнюю пешку.
31. ... Kb2—d3
32. ФЬ5—с4 Фе4—е2
Плохо 32. . .Cd4 из-за 33. Kf6+.
33. Лс1—fl Kd3 : f4
34. Фс4 : f4
К упрощениям вело 34. К : f4 Ф : с4 35. Ьс Лс8 36. Лс1 Ch6 37. g3 (или 37. Kd5 С : cl 38. Ке7+ Kpg7 39. К : с8 Kpf6) 37. . .С : f4 38. gf Kpf8, и неизвестно, достаточно ли преимущества белых для победы.
34. ... Фе2—Ь5
35. ФГ4—f3
Только не 35. Фс4 ЛЬ8 36. Ке7+ Kpf8 37. Кеб Ф : с4 38. Ьс Лс8 39. Ка5 СсЗ.
35. ... ЛГ8—Ь8
36. ЛП—Ы ФЬ5—аб
37. ЛЫ—dl Фаб—аЗ
38. Л61 — Ы
Возможно, что перед контролем времени белые не играют сильнейшим образом, но, во всяком случае, они не выпускают победу.
38. ... ФаЗ—а2
39. ФГЗ—d3 Cg7—d4
40. ЛЫ —fl
Не выигрывало 40. Ф : d4 Ф : Ы+ 41. Kph2 Л : ЬЗ 42. Kf6+ Kpf8 43. К : h7+ Kpg8.
40. ... Фа2—Ь2
Отложенная позиция. Алехин находит изящный маневр, форсирующий победу.
Мог ли Эйве защищаться иначе? Мог, но также безуспешно. Например, 40. . .Фа7 41. Ь4 Л68 42. Фс4, и у белых лишняя пешка и лучшее положение.
41. Kd5—е7+ Kpg8—f8
Печально, но необходимо. Соль замысла белых заключается в том, что после 41. . .Kpg7 42. Kf5+! gf 43. ®g3+ черные остаются без качества. Если же 41. . .Kph8, то 42. Кеб С : f2+ 43. Л : f2 Фс1+ 44. Kph2 Ф : сб 45. Л : f7, и черные не могут долго держаться.
42. Ке7—сб Cd4 : f2+ Единственное.
43. Kpgl— h2
Замечательный ход. Белые организуют прямую атаку на неприятельского короля. Поэтому Алехин отказывается от продолжения 43. Л : f2 Фс1 + 44. ФП Ф : сб 45. Л : f7+ Kpg8, как от менее решительного.
Король на Ь2 стоит лучше, чем на Ы, ибо после 43. КрЫ Ле8 44. Ф^З Ле1 черные меняют ладьи.
43. ... ЛЬ8—е8
Единственный ход. Плохо было 43. . .Л : ЬЗ 44. Л : f2,
265
или 43. . .Ла8 44. ФГЗ Ла2 45. КЬ4, либо, наконец, 43. . .ЛЬ7 44. ФГЗ СЬ6 45. Kd8 Фе5+ 46. КрЫ Л67 47. К : f7.
44. ФбЗ— ГЗ Ле8—е2
45. Кеб—d4
Конь в этой партии творит чудеса! Нельзя ни 45. . .Ф : d4 (46. Ф : е2), ни 45. . .С : d4 (46. Ф : f7x).
45. ... Ле2—d2
46. Kd4—е6+ Kpf8—е7
На 46. . .Kpg8—47. Фа8+.
47. Кеб— Г4 ФЬ2—d4
Отражая угрозу 48. Kd3. После 47. . .Cd4 48. ФЬ7+ Кре8 49. Kd3 Се5+ 50. КрЫ черные были беззащитны.
На 48. Ке2 черные теперь могут ответить 48. . .Фе5+. Следующим своим ходом белые устраняют эту возможность, и угроза Kf4—е2 становится неотразимой.
48. Kph2—hl Л62—а2
И эта комбинация не спасает, так же как не спасало 48. . .ФеЗ 49. Ф : еЗ С : еЗ 50. Ле1, или 48. . .Ch4 49. ФЬ7+ Kpd6 50. ФЬ8+! Kpd7 (50. . . Кре7 51. Фс7+ Ф67 52. Фе5+ Kpd8 53. Кеб +! fe 54. ФЬ8+
Кре7 55. ФГ8х) 51. К : g6 fg 52. ЛГ7+ Се7 53. ФЬ7+.
Несчастье черных заключается в том, что они не могут открыть белым линию «Г».
49. Kf4—е2 Ла2—al
50. ФГЗ—Ь7+
Важный промежуточный шах. Положение черных теперь без
надежно.
50. ... Кре7— f6
Чуть лучше было 50. . . Kpf8
51. Ке2 : d4
52. Kphl—h2
53. Kph2—g3
54. Kpg3— ГЗ
55. Kpf3—e4
56. ФЬ7—d5
Ла1 : fl + 02-gl + Cgl- Г2+ 02 : d4+ ЛП-dl
Еще сильнее было 56. Фс6+
и 57. Фс2.
56.
57. g2-g4
58. g4 : h5
59. Кре4— f3
60. Kpf3—е2
61. Kpe2—d2
62. h5 : g6.
Kpf6—e7 h7—h5
Г7— f5+
Л01—d3+
Л63—e3+
ЛеЗ—e4
Черные сдались.
Трудная и напряженная партия, проведенная Алехиным с
исключительным мастерством.
Французская защита
М. Чигорин 3. Тарраш
18-я партия матча Петербург, 1893
1. е2—е4 е7—еб
2. Фс11—е2 Cf8— е7
Правильный метод игры был применен мной в партии со Штольцем (№ 161): 2. . .с5.
3. Ь2—ЬЗ d7—d5
Н. И. Гр еков. М. И. Чигорин, его жизнь и творчество. М., «Физкультура и туризм», 1939.
Из чигоринского наследия
4. Сс1— Ь2 Се7—f6
5. СЬ2 : f6
Чигорин: «В предшествующих партиях я делал ход 5. е5. По-моему, п тот и другой ходы дают одинаковые выгоды и невыгоды для белых, но 5. е5 создает для них (а быть может, и для черных) более трудную и сложную игру — так сказать, более богатую разными «подводными камнями». По крайней мере, таковы впечатления, вынесенные мною из всех партий».
266
5. ... Kg8 : f6
6. e4—e5 Kf6—d7
7. Фе2—g4 0—0
Чигорин: «В 20-й партии д-р Тарраш сыграл 7. . .g6, а в 22-й — опять 7. . .0—0» *.
8. f2— f4 КЬ8—сб
В наши дни каждый мастер сыграл бы сначала 8. . .с5.
9. Kgl— f3 f7— f5
10. Og4—h3 Jlf8—e8
11. Kbl—c3 Kd7—f8
12. Cfl—e2
Характерный для Чигорина ход. Конечно, продолжая 12. СЬ5, связывая коня сб и при случае играя СЬ5 : сб, белые страховали себя от всяких опасностей. Но Чигорин предпочитает уклониться от упрощений хотя бы даже дорогой ценой. Теперь черные начинают опасное наступление.
12. ... Kf8—g6
13. ФИЗ—g3 d5—d4
Прогоняя коня с поля сЗ, где он защищает пешку а2.
14. КсЗ—а4 Кеб—Ь4
15. Се2—dl d4—d3
Первопричина проигрыша черных. Недооценивая или просто не замечая 18-го хода белых, Тарраш стремится к форсированным вариантам, однако время для них еще не настало. Правильно было 15. . .Ь5 16. КЬ2 с5 17. 0—0 (17. а4 Саб!) 17. . . СЬ7! (Чигорин разбирал только 17. . .Kbd5 18. Kg5 h6 19. Ch5! или 18. . .Kf8 19. a4!), и черные имеют явный перевес, в то время как ладьи белых все еще разъединены.
Остается указать, что в случае простого 15. . .Kbd5 16.
* Ныне теория отдает предпочтение ходу 7. . .g6 и считает еще заслуживающим внимания продолжение 7. . .К : е5 8. Ф : g7 Kg6.
К : d4 Kd : f4 17. Kf3 Cd7 черные также имели бы по меньшей мере равную игру.
16. с2— с4 Ь7—Ь5
Чигорин: «Напрасно г. г. критики осуждают этот ход. Д-р Тарраш видел, что белые все равно рано или поздно завоюют пешку d3 и что с h2—h4 у них могла получиться опасная для черных атака».
Иначе белые стояли бы явно лучше, так как пешка d3 безнадежно слаба.
17. с4 : Ь5 Kb4—d5
18. Kf3—d4!
Замечательный ход, вряд ли предусмотренный Т аррашем. Если сразу 18. 0—0, то 18. . . Kd : f4, и черный конь f4 неуязвим, поскольку у коня f3 нет хорошего отскока. Теперь же, после перевода коня f3 на сб, черный конь не может удержаться на f4, и позиция черных в центре рушится.
18. ... Kd5 : f4
Или 18. . .Kg : f4 19. 0-0! Kg6 20. Кеб ФИ4 21. Ф : h4 К : h4 22. Кс5 с выигрышем пешки (22. . .аб? 23. ba С : аб 24. а4!).
19. Kd4—сб Фd8—d5
20. Ка4—сЗ!
Тарраш: «Последние три хода конями были сильнейшим продолжением партии. Ошибочно было играть на выигрыш качества посредством 20. Cf3 Ф : Ь521. Ке7+Л : е7 22.С : а8,
267
так как после 22. . .Ф : е54~ преимущество было бы на стороне черных; невыгодно для белых и 21. КсЗ Фс5 22. Ь4 ФЬ6 23. Ке7+».
20. ... Фс!5—с5
Тарраш: «Черные должны были играть здесь 20. . .Ф : g2 21. Cf3 Ф : g3+ 22. hg Kd5 23. К : cl5! (23. С : d5? ed 24. К : d5 Cb7) 23. . .ed 24. C : d5+ Сео».
21. ЬЗ—Ь4! Фс5— f8
22. 0—0!
Итак, белые рокировали только на 22-м ходу! Но этот ход сразу выигрывает пешку d3, ибо конь f4 должен отступать.
22. ... Kf4—е2+
23. КсЗ : е2 d3 : е2
24. Cdl : е2 Сс8—d7
25. ®g3—сЗ
Защищая пешку Ь4 и пункт d4. Острая борьба закончилась к выгоде белых, которые имеют уже лишнюю пешку. Теперь начинается техническая фаза реализации достигнутого преиму-
щества.
25. Cd7 : сб
26. Ь5 : сб Kpg8-h8
27. d2—d4 Jle8—d8
28. Се2—с4 <Df8—f7
29. Ла1—dl Kg6-e7
30. Ь4—Ь5 Ke7—d5
31. ФсЗ—f3 Ф17—e7
Выясняется, что белым сов-
сем не так легко реализовать лишнюю пешку, поскольку позиция носит замкнутый характер и черные владеют важным опорным пунктом d5.
32. а2—аЗ Kd5—Ьб
Так как белые все время воздерживались от размена легких фигур, то черные сами форсируют размен, ибо на 33. Са2 они ответили бы 33. . .аб!, вводя в игру ладью а8.
33. ФГЗ—ЬЗ КЬ6 : с4
Чигорин: «На 33. . .Kd5 последовало бы 34. С : d5 Л : d5 35. Л : f5 Л : d4 36. Л : d4 ef 37. Ф65 Ь6 38. еб, и белым нетрудно выиграть».
34. ФЬЗ : с4 g7—g6
Укрепляя пешку f5. Плохо было бы 34. . .Ф : аЗ 35. Ф : еб ФеЗ+ 36. КрЫ Л : d4 37. Л : d4 Ф : d4 38. Ф : f5, и белые долж-
ны легко выиграть.
Как же белым теперь выигрывать? Конечно, путем наступления на ферзевом фланге. Например: 35. а4 Л65 36. ЛбЗ Kpg7 37. ЛЫ Kpf7 38. а5 ЛЬ8 39. ЛЬ4 Kpg7 40. Hdl Kpf7 41. Hdbl, и от продвижения Ь5—Ь6 нет защиты. Не видно, как черные могут воспрепятствовать выполнению этого плана. Чигорин, однако, принимает неожиданное решение: следующим своим ходом отдает пешку и получает несколько лучший ладейный эндшпиль.
35. d4—d5
Чигорин: «Deutshe Schach-zeitung» признает это грубой ошибкой, вследствие которой, при правильном продолжении, партия должна была окончиться вничью. По мнению журнала, белые должны были пробиться на ферзевом фланге в связи с ходом 35. а4 и тогда выигрыш партии был бы для них обеспечен. Я рассматривал более выгодную для белых пози
268
цию, именно 35. Фс5 ФГ7! 36. а4 Лd5 37. Фс4, и тем не менее сомневался в обеспеченном выигрыше партии».
35. ... еб : d5
36. Л61 : d5 Лd8 : d5
37. Фс4 : d5 Ла8—d8!
Этим ходом черные завоевывают важную пешку.
38. Ф65—а2! Фе7 : е5
39. Фа2—al Фе5 : al
Чигорин: «Мена ферзей обязательна. Если 39. . .Л64, то 40. Ле1 Ф16 41. Леб! Л61 + 42. Ф : dl Ф : еб 43. Ф68+ 44. Ф : с7+ и т. д.».
40. Л fl : al Kph8—g7
Итак, получился ладейный конец, в котором у белых определенный перевес. Этот перевес заключается в далеко продвинутых пешках ферзевого фланга, где белые могут создать себе опасную проходную. Кроме того, у черных слабы пешки а7 и с7. Последним своим ходом черные препятствуют маневру Ла1 — el—е7.
41. Kpgl-f2 Kpg7— f6
42. аЗ—а4 Л68—d5
Черные держатся пассивно. Очень интересна была бы попытка ходом 42. . .аб разменять слабую пешку а7, чтобы упростить положение. Например: 42. . .аб 43. ЛЫ ab 44. Л : Ь5 Лбб 45. Лс5 Л64 46. а5 Креб 47. КреЗ Ла4 и 48. . .Kpd6; или 43. КреЗ Креб 44. h4 Л65 45. ЛЫ ab 46. ab Kpd6, и белые связаны защитой пешки Ь5.
43. Kpf2—еЗ Kpf6—е5
44. Ла1—cl
После этого- продвижение а7—аб уже невозможно ввиду Ь5—Ь6. Теперь ясна разница между позицией в партии и предыдущими вариантами: пешка
Ь5 защищена пешкой а4, а ладья белых свободно маневрирует.
44. ... g6—g5
Чигорин: «— Это наступление пешек не достигает цели»,— говорит «Deutsche Schachzei-tung», так как пешка f5 оказывается слабой. Черные должны были делать выжидательные ходы, и тогда, вероятно, они достигли бы ничьей». Какие же выжидательные ходы есть у черных? Положим, они играют королем; тогда Лс1—с2, g2—g3, Лс2—с4—h4, и после h7—h5, ЛИ4—Ь4 черные вынуждены двинуть пешку на g5, после чего белые, сыграв h2—h4, еще проще выиграли бы партию».
Тарраш: «Ход в тексте правилен, так как белый король позднее не должен быть допущен к полю f4, а белая ладья — к полю h4».
Полезный ход хотя бы потому, что отнимает у белых поле h4 (после Лс1—с4).
45. g2—g3 h7—h5
А это напрасно. Проще и сильнее 45. . .h6.
46. Л cl—с4 g5—g4
Новое ослабление. По-видимому, после 46. . .Л61 белые не могли бы усилить позицию. Вот примерные варианты:
47. h4 gh 48. gh Ле1+ 49. Kpd2 Ла1;
47. Лс5+ Креб 48. а5 ЛЫ 49. Kpd3 Kpf6 50. Крс2 ЛЬ4 51. КреЗ ЛЫ 52. Л65 Креб
269
53. Лd7 Л : Ь5 54. Л : с7 Л : а5 и т. д.
47. Лс4—Ь4 Кре5—еб
В своих примечаниях к этой партии Чигорин писал, что на 47. . .Kpd6 белые отвечают 48. Лс14 Крс5 49. Л : d5+ Кр : d5 50. Kpf4 Крс5 51. Кр : f5 КрЬ4 52. Креб Кр : а4 53. Kpd7 и выигрывают. Черные, однако, могут сыграть сильнее, а именно 48. . .Л : d4! 49. Кр : d4 Креб 50. а5 (на 50. Крс5—50. . .f4) 50. . .Kpd6 51. аб Креб 52. КреЗ Kpd6! 53. Kpd4, и ничья неизбежна. Поэтому черные все-таки могли продолжать 47. . .Kpd6.
48. а4—а5!
Последний шанс. Если 48. Л64, то, конечно, не 48. . . Л : d4 49. Кр : d4 Kpd6 50. а5 Креб 51. Крс5!, и черные должны сдаться, а 48. . .Ле5+! 49. Kpd3 Ле1 50. Kpd2 ЛИ1 с хорошими контршансами.
48. ... Креб— f6
В случае 48. . .Кре5 49. Ь6 ab 50. ab cb 51. с7 Лс5 52. ЛЬ5 или 48. . .Kpd6 49. Лd4! Кре5 50. Ь6 ab 51. ab cb (51. . .Л : d4 52. be) 52. Л : d5+ белые немедленно добивались победы.
49. Ь5—Ь6 а7 : Ь6
50. а5 : Ь6 с7 : Ь6
51. сб—с7!
Чтобы заставить черных задерживать пешку ладьей, а не королем.
51. ... Л65—с5
52. ЛЬ4 : Ь6+ Kpf6—g5 Тарраш: «Перед черными неприятная альтернатива:если они будут защищать королем свои пешки, то решит партию пешка с7; если же король направится к пешке с7 (52. . .Кре7), то после ЛИ6 и Kpf4 черные потеряют свои пешки королевского фланга».
270
Серьезная ошибка. Тарраш пытается использовать свою
лишнюю пешку на королевском фланге, но это оказывается ошибочным планом. Если бы черные перевели короля на ферзевый фланг, то они все еще сохраняли бы шансы на ничью, а именно: 52. . .Kpf7! 53. ЛЬ7 Креб 54. Kpf4 Kpd7 55. с8Ф+ Кр : с8 56. ЛИ7 Лс2 57. Л : h5 Л12+ 58. Кре5 Kpd7 59. Л : f5 Л : п2 60. Kpf4 Креб 61. Кр : g4 ЛИ8,
и ничья.
53. ЛЬб—Ь7 h5—h4
54. КреЗ—d4
55. Kpd4—е5
56. h2 : g3
Лс5—cl h4 : g3
56. . . . Лс1—сЗ
Чигорин: «Д-р Тарраш замечает, что при ходе 56. . .f4 он достиг бы ничьей *; то же самое высказывает и «Deutsche Scha-chzeitung». Мне помнится, что д-р Тарраш по окончании партии пробовал делать этот ход и легко убедился, что черным не было уже спасения.
Следующие варианты наглядно подтверждают это: 56. . . f4 57. gf+ Kph4 58. Kpd6 Лdl + (58. . .g3 59. ЛЬ8 g2 60. с8Ф Л : c8 61. Л : c8 gl® 62. ЛИ8+ и выигрывают) 59. Kpe7 Лс1 60. Kpd7 Л61+ 61. Крс8 g3 62. КрЬ8 Лс1 63. с8Ф Л : с8+ 64. Кр : с8 Kpg4 65. ЛГ7! Kpf3
* Во втором издании «300 партий» он уже говорит, что и ход 56. . .f4 не спасал партию.
66. f5 g2 67. JIg7 и выигрывают. Это не единственный путь к вы-
игрышу, есть и другие».
57. Кре5—d6 ЛсЗ—d3+
58. Kpd6—е7 ЛбЗ—еЗ+
59. Кре7—d6 ЛеЗ—d3+
60. Kpd6—е5 ЛdЗ—сЗ
61. ЛЬ7—а7!
Чигорин: «Чтобы от шахов скрыться королем на а8».
Участниками турнира (молодых мастеров) был представлен ряд партий на присуждение специального приза за лучшую партию.
Из числа представленных четыре партии: Кан — Константинопольский (представлена Константинопольским), Рагозин — Раузер и Раузер — Константинопольский (обе представлены Раузером), Алаторцев — Рагозин (представлена Алаторцевым) не могут быть отмечены вследствие явно слабой игры партнеров, проигравших партии. Была выдвинута также ничейная партия Кан — Алаторцев.
Но в каком случае ничейная партия может быть отмечена как лучшая в турнире?
Прежде всего тогда, когда ничья явилась результатом сложной, напряженной борьбы, в течение которой ни одна из сторон не могла добиться решающего преимущества.
В партии же Кан — Алаторцев черные на 25-м ходу могли избежать последующих осложнений, а на 38-м ходу белые могли форсировать выигрыш. Поэтому эта партия не может быть отмечена как лучшая.
«64», 1937, № 12.
61. , f5— f4
62. Кре5—d4! Черные сдались
Чигорин: «Если 62. . .Лсб, то 63. Ла5+ и 64. Лс5».
Тарраш: «Весь чрезвычайно трудный, крайне интересный эндшпиль проведен Чигориным с высшим мастерством».
Присуждение специальных призов
Прекрасное впечатление произвела на меня последова-
тельная , логичная игра Раузера
(белые) в партии с Рюминым.
1. е2—е4 е7—е5
2. Kgl-f3 КЬ8—сб
3. Cfl— Ь5 а7—аб
4. СЬ5—а4 Kg8— f6
5. 0—0 Cf8— е7
6. ЛП—el Ь7—Ь5
7. Са4—ЬЗ d7—d6
8. с2—сЗ Кеб—аб
9. СЬЗ—с2 с7—сб
10. d2—d4 <Dd8—с7
11. Kbl—d2 Каб—сб
Преждевременный ход: лучше играть 11. . .0—0 или 11. . . Cg4. После хода в тексте белые получают возможность захватить линию «а».
12. а2—а4 Ла8—Ь8
Теперь выясняются теневые стороны хода 11. . .Кеб: черные не могут играть 12. . .Ь4, так как белый конь попадает на с4. Но возможно, что сильнее всего было 12. . .СЬ7, продолжая удерживать линию «а».
13. а4 : Ь5 аб : Ь5
14. d4 : с5 d6 : с5
Раузер разыграл дебют весьма последовательно. Сейчас черным очень трудно будет защищать пункт d5.
15. Kd2— fl Сс8—еб
Не лучше и 15. . .0—0 16.
271
КеЗ JId8 17. Kd5 ФЬ7 (17. . . К : d5 18. ed g6 19. Kg5!) 18. Cg5! или 17. . .0>d6 18. Фе2 К : d5 19. ed Ф : d5 20. Kg5 c сильной атакой у белых.
16. КП—еЗ 0—0
17. Kf3—g5
Самое простое. Белые всегда могут, на худой конец, разменяться на еб, после чего черные должны бить на еб пешкой, ослабляя пешечную позицию, так как иначе поля d5 и f5 будут слабы.
17. ... ЛГ8—d8
18. Ф61 —f3 Л68—d6
На 18. . .h6 следует 19. К : еб fe 20. Kg4 Л18 21. К : f6+ Л : f6 22. Фg4, и в позиции черных много слабостей.
19. КеЗ— f5!
Превосходная идея. Размен на f5 неизбежен, и слон с2 форсированно переводится на е4, где он занимает сильнейшую позицию. Кроме того, передвижение пешки е4 на f5 подготавли
вает пешечный штурм королевского фланга черных.
19. ... Себ : Г5
20. е4 : f5 h7—h6
21. Kg5—e4 Kf6:e4
22. Cc2 : e4 Ce7—f6
Если 22. . .c4, to 23. СеЗ, и положение черных безнадежно.
23. Cel—еЗ Кеб—е7
24. Ь2—Ь4 с5— с4
25. g2-g3
Белые фигуры владеют всей доской. Черные беззащитны против готовящейся атаки.
25. Лёб—d7
26. Ла1—а7 Фс7—d8
27. Ла7 : d7 Ф88 : d7
28. h2—h4 Kpg8-h8
29. g3—g4 Ke7-g8
Атака развивается сама со-
бой (на 29. . .С : h4 решает 30.
ФИЗ).
30. g4—g5 Cf6—e7
31. Ле1—dl Фd7—c7
32. f5— f6 Ce7 : f6
Или 32. . .gf 33. ФГ5.
33. g5 : f6 Kg8 : f6
34. Ce4—c2 ЛЬ8—d8
35. СеЗ : h6 Л08 : dH-
36. Cc2 : dl eS—e4
37. Ch6— f4 Фс7—d8
38. Ф13—е2. Черные сдались.
Раузер провел эту партию, как настоящий гроссмейстер. Ему и был присужден приз за лучшую партию.
Окончился матч между гроссмейстером И. Бондаревским и мастером В. Рагозиным. По условиям этого соревнования Рагозину достаточно было набрать 7 очков из 14 возможных, то есть свести матч вничью, чтобы обеспечить за собой право на
«Огонек», 1946, № 28.
Новый гроссмейстер
звание гроссмейстера СССР. Однако Рагозину оказалось достаточным лишь 10 партий, чтобы набрать необходимые 7 очков. После этого были сыграны еще две партии, и счет матча стал 8:4 (7 партий выиграл Рагозин, 2 закончились вничью и 3 партии выиграл Бондаревский). Победа Рагозина стала
272
очевидной, матч был прекращен.
Гроссмейстер Рагозин начал играть в шахматы более двадцати лет назад. В ноябре 1925 года он был уже участником известного сеанса одновременной игры, который проводил в Ленинградской филармонии чемпион мира Капабланка. В 1926 году он принимал участие в международных рабочих соревнованиях в Берлине и занял первое место в «малом чемпионате».
В 1930 году Рагозин выиграл матч у мастера Ильина-Женев-ского и получил почетное звание мастера. Однако в турнирах мастеров он еще долго выступал без успеха. В 1934 — 1939 годах Рагозин сделал большой шаг вперед. Его стиль сформировался, он сумел обуздать свою фантазию, окрепли идеи, которые он проводил в шахматах. Он выработал своеобразную, «рагозинскую» манеру игры, и, вероятно, этот стиль в сочетании с хорошей техникой обеспечили Рагозину в те годы как ведущее положение среди советских мастеров, так и симпатии широких кругов любителей шахматного искусства.
Последние два года Рагозин вновь много участвовал в соревнованиях и с большим успехом. Совсем недавно он занял первое место на турнире в Хельсинки.
На мой взгляд, в матчах Рагозин опаснее, чем в турнирах. Не случайно звание мастера он завоевал в матче. Вероятно, поэтому Рагозин добивался матча с гроссмейстером — его «экзаменатором» выступил гроссмейстер Бондаревский.
Как уже знает читатель, эк
замен Рагозин выдержал. Партии матча протекали в живой и напряженной борьбе. Хотя Рагозин все время лидировал, но после 8 партий, когда счет был 5 : 3, положение оставалось еще неясным. Обычно в матчах (в отличие от турниров) бывает переломная, решающая схватка, когда один из противников познает превосходство своего партнера и лишается воли к победе.
Такой решающей встречей в этом матче, на мой взгляд, явилась 9-я партия. Она была отложена после 41-го хода белых в следующей позиции.
Бондаревский
Рагозин
У черных ферзь, у белых ладья, слон и пешка, то есть силы примерно равны. Однако лишняя пешка белых далеко продвинута, и это определяет их преимущество. Единственный шанс черных заключается в том, чтобы попытаться разбить пешечное прикрытие белого короля и дать ему вечный шах. Поэтому последовало
41. ... f5— f4
42. ЛЬ8—е8 f4 : еЗ
В надежде на вариант 43. Л : е7+ Kpf6 44. Ле6+ Кр : еб 45. с8Ф+ Ф : с8 46. Ch3+ Kpf6 47. С : с8 е21, и черные проводят нового ферзя.
43. f2 : еЗ Kpg7— f6
273
Единственный ход. После 43. . .Ф62 44. Л : е7+ Kpf6 45. Ле6+ белые легко выигрывали.
44. Kb5—d6!!
На редкость красивый удар! Он оказался совершенно неожиданным для партнера. Жертвуется пешка, которая является главным шансом белых на выигрыш. Если бы Бондаревский предвидел этот ход, то он, конечно, заготовил бы вариант 44. . .Ф62 45. h3 (иначе вечный шах) 45. . .Ф : еЗ+ 46. Kph2 Ф : d4 47. Cg2 ФЬ6 48. Л : е7 Ф : d6 49. с8Ф Ф : е7, и, несмотря на лишнего слона у белых, черные имели бы хорошие шансы на ничью из-за двух связанных проходных пешек в центре. Продумав полчаса и не найдя этого замаскированного шанса на ничью, Бондаревский решился взять пешку с7, что дает белым возможность завершить комбинацию.
44. . . * Фс2 : с7
В 1927 году в Ленинграде происходил традиционный матч Москва — Ленинград.
Партия Панченко — В. Юрьев осталась незаконченной и была передана на присуждение. В этой партии — быть может, впервые в турнирной практике советских шахматистов — встретился ладейный конец с пешками «Ь и «h». После жарких споров был присужден ничейный результат. Любопытно, что хотя тогда об этом окончании почти ничего не знали, все же было принято правильное решение.
«Шахматы в СССР», 1949, № 7 и 8.
45. Ле8— f8+ Kpf6—g6
Ходов уже немного. На 45. . . Kpg7 следовало бы 46. Ке8+, а после 45. . .Креб 46. JIf6+! Kpd7 (или 46. . .Кр : f6 47. Ке8+) 47. Ch3+ Kpd8 (или 47. . .Креб 48. Ке8+) получался мат — 48. Л18х !
46. JIf8— f6+! Kpg6—h5
47. Kd6—e8
Здесь Рагозин мог сразу дать мат: 47. g4+ Kph4 (или 47. . . Кр : g4 48. Се2+ Kph3 49. ЛИ6Х) 48. ЛИ6+ Кр : g4 49. Се2х, но «на радостях» он это не заметил. Психологически это вполне понятно, так как если бы черные не меняли пешки (на 42-м ходу), то мат получался бы только путем маневра коня (как в партии).
47. ... Фс7—с2
48. Ке8—g7+ Kph5—g4
49. JIf6—f2 Черные сдались Если ферзь уходит, то 50. Kpg2 с последующим 51. h3X.
Эффектное окончание.
Ладейный конец с пешками «f» и «Ь»
Подобные концы встречались в партиях Маршалл — Рубинштейн (Сан-Себастьян, 1911) и Шлехтер — Тарраш (Кельн, 1911). Маршалл без двух пешек свел партию вничью, а Тарраш проиграл.
Первые попытки теоретиков дать оценку окончанию были разноречивы и недостаточно убедительны. Р. Шпильман считал его ничейным («Шахматный листок», 1930, №20); И. Рабинович опровергал это утверждение и доказывал выигрыш («Эндшпиль», 2-е изд., 1938). Однако оба они для анализа использовали лишь указанные партии 1911 года и, кроме того, анали
274
зировали окончание с позиции, где пешки находились почти в исходном положении, то есть пытались решать задачу исключительной сложности. Стоит ли удивляться, что эти анализы не были безошибочными?
Первый серьезный шаг в изучении этого эндшпиля сделал С. Белавенец, который дал анализ окончания партии Бонда-ревский — Кан из 11-го чемпионата СССР, 1939 («64», 1939, № 34). Белавенец применил правильный метод исследования, рассмотрев самую невыгодную для слабейшей стороны позицию при отрезанном на последней горизонтали короле, что случилось в упомянутой партии. Как доказал Белавенец, Кан, имея лишние пешки «f» и «И», упустил победу.
Работа Белавенца была исключительно интересной и вызвала к жизни новые ценные исследования И. Майзелиса («Шахматы в СССР», 1939, № 9) и И. Зека («Шахматы в СССР», 1940, № 11 — 12).
Анализу подверглись новые позиции, и, по существу, была установлена граница, отделяющая ничейную зону от проигранной. Позиции при белых пешках на f5 и h6 были изучены, вероятно, досконально. Тогда же И. Зек правильно отметил, что положение белой пешки на h5 требует дополнительных анализов и это подтвердилось. Несколько лет спустя Керес нашел новый план игры, который привел в конце концов к тем же, изученным ранее позициям, с той лишь разницей, что белая пешка остается на Ь5. Это значительно расширило возможности сильнейшей стороны.
Однако Смыслов на практике доказал, что при правильной защите и план Кереса недостаточен для выигрыша.
Необходимо отметить, что практика этого окончания заметно отставала от теории. Даже Смыслов, который имел богатый опыт игры в подобных окончаниях, не всегда защищался точно.
Незамеченным остался остроумный маневр Панова, которым он выиграл партию у Штейнера еще в 1936 году. Партия Л. Штейнер — В. Панов была опубликована («Шахматный ежегодник», 1936), и затем окончание из этой партии было подвергнуто анализу в упомянутой статье Майзелиса в 1939 году. Несмотря на это, в 1941 году в партии Смыслов — Бондарев-ский Смыслов трижды (!) повторял проигранное положение из партии Штейнер — Панов, и все три раза Бондаревский не использовал оплошности противника.
Десять лет прошло с момента опубликования последних исследований этого окончания. За это время накопилось достаточно материала, необходимого шахматисту-практику для правильной ориентации за доской.
Приводимые далее позиции были собраны и систематизированы мною совместно с В. Рагозиным и С. Флором в начале 1948 года.
Прежде чем перейти непосредственно к изучению ладейных концов с пешками «Ь и «h», необходимо познакомить читателя с типичными позициями из окончания «ладья с пешкой «Ь против ладьи».
275
Позиция 1
Эта позиция имеет важнейшее значение для рассматриваемого нами конца игры. Знание ее обязательно. Цель игры белых — получить эту позицию при своем ходе; черные, защищаясь, должны стремиться к той же позиции, но при своем ходе!
После 1. Kpf8 белые фигуры
стоят идеально, и черные долж-
ны проиграть, например:
1. Kpf7— f8 Ла2—al
2. f6—f7 Л al— a8+
Или 2. . .Ла7 3. Л16.
3. Леб—е8 Ла8—а7
4. Ле8—d8 Kph7—g6
5. Л68—66+ Kpg6—h7
6. Kpf8—e8.
Черные в позиции № 1 при
своем ходе делают ничью:
1.
2. Леб—е8
3. Ле8—е7
4. Ле7—67
5. Kpf7—е7 В следующей
Ла2—а8 Ла8—а7+ Ла7—а8 Ла8—Ь8
Kph7-g6 позиции, как
это ни удивительно, черные мо
гут спастись.
Позиция № 2
1. ... Kph7-g6
2. Леб—е2 Л fl—al!
3. Ле2—g2+ Kpg6—h7
Такой маневр следует всегда иметь в виду в этом окончании.
Теперь рассмотрим позицию с пешками «f» и «Ь», весьма невыгодную для черных.
Позиция 3
Король черных отрезан на 8-й горизонтали, и ладья их
стоит пассивно. Белавенец пока-
зал, что достаточно белым продвинуть пешки на h6 и f6, чтобы
обеспечить выигрыш. Итак:
1. Ь5—Ьб Лсб—cl
2. f5— f6
3. Kpg5-f5
4. Kpf5—еб
5. Креб—66
Если 5. . .Л( 1
Лс1—gl+ Л§1—fl + ЛП—el + Ле1— 61 + то 6. ЛЬ8+
Kph7 7. Кре7 Ле1+ 8. Kpf8 и 9. f7. Если 5. . .ЛЫ, то 6. ЛЬ8+ Kpf7 7. h7.
6. Крбб—е7 Л61— е1 +
7. Кре7—68 Ле1 — fl
Или 7. . ,Kpf8 8. h7 Ле8+ 9. Крс7 и 10. ЛЬ8.
8. h6—h7+ Kpg8—h8
9. Kp68—e7
Но не 9. f7 ввиду 9. . .
Л : f7!
9. ... ЛП—el +
10. Кре7—f7!
Белые должны быть очень осторожны. Если 10. Kpf8, то 10. . .Ле8+ 11. Kpf7 ЛГ8+, и
ничья.
10.
Ле1—al
276
На 10. . .Ле8 следует 11.
Kpg6, потом Ле7, Леб и f6—f7.
11. ЛЬ7—Ь8+ и выигрывают.
Заметим, что белые выигрывают и при ходе черных. На 1. . .Лс1 следует 2. Ле7 (или 2. Л<17).
В позиции № 4 у белых неудачно стоит король, который задерживает движение пешки «Ь.
Позиция № 4
Однако существенным является то обстоятельство, что ладья белых находится на 7-й горизонтали, и это обеспечивает
выигрыш.
1.
Ла1—а2
Приходится! Если 1. . .ЛЫ, то 2. Креб Л : h6+ 3. f6.
2. Kpf6—е5 Ла2—е2+
3. Кре5—d6 Ле2—d2+
4. Kpd6—еб Л62—е2+
5. Креб—d7 Ле2—d2+
Или 5. . .ЛГ2 6. Ле8+ Kph7
7. Креб Ла2 8. f6 Лаб+ 9. Kpf5
Ла5+ 10. Леб.
6. Kpd7— е8 Л62— f2
7. Ле7—еб Kpg8—Ь7
Если 7. . .ЛП, то 8. Кре7 или 7. . .Ла2 8. f6.
8. Кре8—f7!
Но не 8. Кре7 Кр : h6, и ничья (см. позицию № 2).
8. ... Kph7 : h6
9. Леб—еб+!
Недостаточно 9. f6 Ла2 10.
Kpf8 Kpg6 11. f7 Kpf6, и ничья!
9. ... Kph6—h7
10. f5— f6 ЛГ2—a2
11. Kpf7—f8 и выигрывают (см. позицию № 1).
Исходная позиция № 4 не лишена ложных следов. Например, в случае
1. ... Ла1—а2
2. h6—h7+ Kpg8—h8
3. Kpf6—f7
Позиция № 4a
Черные должны добиться ничьей и, как указал Майзелис,
единственным путем:
3. ... Ла2—аб!!
Только так! После 3. . .
Кр : h7 4. Kpf8+ Kph6 5. Леб+! белые выигрывают. Здесь же после
4. f5— f6 Kph8:h7
5. Kpf7—f8+ Kph7—g6
6. f6—f7 Kpg6—f6
черные спасаются.
Есть и второй ложный след:
1. ... Ла1—а2
2. Ле7—g7+ Kpg8—h8
3. Kpf6—g6 Ла2—g2+
Плохо 3. . .Лаб+ ввиду 4.
Kpg5 Л : h6 5. Лg6! с разменом ладей.
4. Kpg6-f7
5. Лg7—g5
6. f5— f6
7. Лg5—еб
8. Kpf7—f8
9. f6— f7
Ничья.
Лg2— f2 Kph8—h7 ЛТ2—a2
Kph7 : h6 Kph6-g6 Kpg6-f6!
Приведем еще один пример, поясняющий силу положения белой ладьи на с!7 или е7.
277
Позиция № 5
Контратака черных на пешку h6 не имеет силы.
1. Л67—d8+! Kpg8—h7
2. Kpf6—f7 ЛЫ-al
3. f5— f6 Ла1—a7+!
4. Kpf7—e8
Белые могут выиграть и другим путем, указанным И. Зеком: 4. Креб Ла6+ 5. Лd6 Ла8 6. f7 Кр : h6 7. Kpf6 и далее Лd6—еб—е8.
4. ... Kph7—g6
5. f6—f7! Ла7 : f7
6. Лd8—d6+ ЛГ7— f6
7. h6—h7 и выигрывают.
Этот способ достижения победы, очевидно, не проходит при положении белой ладьи на вертикалях «а», «Ь» и «с».
Позиция № 5а, взятая из партии Бондаревский — Кан (с переменой цвета фигур), Ленинград, 1939, была проанализирована Белавенцем.
Позиция № 5а
Здесь ладья белых расположена неудачно. Будь ход белых, то после 1. Л67 ЛЫ получилась бы выигранная позиция № 5.
Но ход черных, и они добиваются ничьей.
1. ... Kpg8—h7!
Только так!
2. Kpf6—е7 ЛЫ—Ь7+
3. Лбб—d7
Или 3. Кре8 ЛЬ8+ 4. Л68 ЛЬб, и ничья неизбежна.
3. ... ЛЬ7—Ь8
4. Лd7—d8 ЛЬ8—Ь7+
5. Кре7— f6 ЛЬ7—Ы
Ничья.
Данный пример подчеркивает важность положения ладьи белых на 7-й горизонтали.
Зек блестяще доказал, что при отрезанном на последней горизонтали короле черных белые выигрывают независимо от того, где на 7-й горизонтали находится их ладья. Вот общее решение.
Позиция № 6
При своем ходе белые, играя 1. f6 или 1. Л67, добиваются уже известных выигранных позиций (см. № 3 и 5). При ходе же черных...
1. ... Ла1—gl +
2. Kpg5— f6 Лgl—hl
3. ЛЬ7—g7+ Kpg8—f8
В случае отступления короля на h8 следует 4. Ле7, и если теперь 4. . .Ла1 или 4. . .Kpg8, то получаются позиции типа № 4 и 5, где выигрыш довольно прост. Не спасает черных и вариант 4. . .Л : h6+ 5. Kpf7 Лаб 6. f6 Kph7 (или 6. . .Ла1 7.
278
Ле8+ Kph7 8. Kpf8, и белые
выигрывают, как указано в при-
мечаниях к позиции № 1) Kpf8+ Kpg6 8. f7 Kpf6 Kpg8!! и выигрывают.
4. Лg7—g6 ЛМ—h2
5. Kpf6—еб ЛИ2—h5
6. f5— f6 Л115—hl
7.
9.
ЛЫ-el +
Ле1—hl
ЛЫ : h7
7. Лg6—g5
8. Лg5—e5
9. h6—h7
10. Ле5—a5 и выигрывают.
Рассмотрим другие защиты в позиции № 6а, получающейся после 4. Лg6.
Позиция № 6а
Из-за угрозы h6—h7 черная ладья пока не может покинуть линию «h». Поэтому несущественно, чья очередь хода. Белые выигрывают, активизируя свою ладью.
1. Kpf6—еб Л hl— h2
Если черные отказываются от выжидательной тактики, они также не могут долго сопротивляться. Например: 1. . .Ле1 + 2. Kpd7 Ле7+ (или 2. . .Леб 3. Kpd6! Л : f5 4. h7) 3. Kpd6 Ла7 4. f6 Ла6+ 5. Креб Лаб+ 6. Креб (не 6. Kpf4 из-за 6. . . ЛЬб, и ничья) 6. . .Ла6+ (теперь на 6. . .ЛЬб последовало бы 7. Лg7 Л : h6 8. Ла7, и белые выигрывают) 7. Kpf5 Лаб+ 8. Kpg4 Ла4+ 9. Kph5 Ла1 10. Лg4 и т. д.
2. Креб—d7 ЛЬ2—h5
Активизации ладьи белых черные воспрепятствовать не могут. Если 2. . .Л62+, то после 3. Лбб Ле2 4. ЛГ6+ Kpg8 следует 5. Леб Ла2 6. Ле8+ Kph7 7. f6, и одна из пешек проходит в ферзи.
3. Лg6—еб Kpf8— f7 Также проигрывает 3. . .
Л : f5 4. Ле8+ Kpf7 5. h7 или 3. . .Kpg8 4. Ле8+ Kph7 5. Креб.
4. h6—h7 Kpf7—g7
5. f5—f6+.
И черные должны прекратить сопротивление, так как на 5. . . Kpf7 решает 6. Ле8, а на 5. . . Kpg6-6. Кре8.
Теперь рассмотрим, казалось бы, лучшую для черных позицию.
Позиция № 7
Здесь король черных не отрезан на 8-й горизонтали, а ладья активна. Но зато белый король столь активен, что черные не могут при своем ходе избежать поражения.
а
1. ... Ла1—а7+
2. Kpf7— f8 Ла7—а8+
3. Леб—е8 Ла8—аб
4. Ле8—е7+! Kph7—h8
5. Ле7—еб Лаб—а8+
6. Леб—е8 Ла8—аб
7. 15—f6! и выигрывают.
279
б
1. ... JIal—а2
2. f5—f6 Ла2—a8
Заметим, что без пешки h6
Ла8—а7+ Ла7—а6+ Лаб—аб+ Ла5—al Ла1—11 +
Kph7-g6
была бы типичная ничья (см. позицию № 1).
Леб—е8 Кр17—еб! Креб— 15
Ле8—е5 16—17
Кр15—еб
Леб—g5+! Kpg6 : g5 h6—h7 ЛИ—el +
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11. Креб—d7, и белые выиг-
рывают, уходя королем от шахов на g7.
в
1. ... Ла1—а8
2. Леб—е8 Ла8—а7+
Если 2. . .Лаб, то 3. Ле1!
Л : Ь64. 16ит. д. или3. . .Ла7+
Kph7 : Ьб Kph6-g5 Kpg5-f5 Kpf5-g6 Kpg6-h7 выигрывают.
Kpf7—18 Ле8—еб+! 15—16
Леб—d6 16—17+
Кр18—е8 и
4. Кр18.
3. ”
4.
5.
6.
7.
8.
Поэтому мы вправе сделать
вывод, что для черных опасно не только оттеснение своего ко
роля на последнюю горизонталь, но и выдвинутое положение неприятельского короля.
Собственно говоря, почти все основные позиции этим и исчерпываются. Задача черных состоит в том, чтобы не допустить образования подобных позиций. Анализу методов защиты черных и будут посвящены некоторые следующие примеры.
Позиция № 8
Эта позиция из партии Бондаревский — Керес (тренировочный турнир, 1939).
Если бы белый король попал на поле 17, белые выигрывали (см. позицию № 7). Однако попасть на поле 17 белый король никак не может.
1. ... Ла2—g2
Черным проще всего препятствовать ходу 2. Kpg5, но впоследствии Майзелис доказал, что угроза 2. Kpg5 вовсе не опасна для черных. Например, 1. . . Ла1 2. Kpg5 Лgl+ 3. Кр16 ЛИ, и ничья. Плохо, однако, 3. . . Кр : h6 4. Кре7+! (но не 4. Кр17+ Kph7 5. 16 Лg7+!).
Если после 3. . .ЛИ белые играют 4. Ле8, то следует 4. . . Ла1 5. Kpf7 Кр : Ьб.
2. Кр14—еб Лg2—а2
Можно и 2. . .Ле2+ 3. Кр16 (или 3. Kpd6) 3. . .Л12.
3. Креб—d6 Ла2—аб
И сейчас хорошо было 3. . . Л12.
4. 15—16 Kph7—g6
Керес считал этот ход единственным, однако Майзелис позднее доказал, что годится и 4. . .Кр : Ьб 5. Кре7 Ла8! (Керес рассматривал лишь 5. . .Л15 6. Ле1 и 5. . .Ла7+ 6. Кр18 с выигрышем для белых).
5. Леб—е8 Лаб—аб+
6. Kpd6—е7 Лаб : 16!
7. Ле8—g8+ Kpg6—h7
8. Лg8—g7+ Kph7—h8
280
Ничья.
Приводим еще одну ничейную позицию, в которой читатель теперь уже легко разберется.
Позиция № 9
Как только белая ладья станет на одно из полей прямоугольника а5—а7—е7—е5, а также на поля g5 или g7 или белый король пойдет на 17, следует Кр : h6 с ничьей.
Небезынтересна и такая по
зиция.
Позиция № 10
Керес пытался доказать здесь выигрыш для белых следующим образом.
1. Леб—d6 ЛП—f2
Правильно 1. . .Ла1, сводя игру к позиции № 5а.
2. Kpf6—еб Kph7 : h6 Впоследствии Майзелис по-
казал, что именно этот ход проигрывает. Ничью все еще дает 2. . .Ла2, что в данном положении является уже обязательным.
3. Креб- f7+ ....
Ход 3. Кре7+ дает только ничью ввиду 3. . .Kph7 (можно и 3. . .Kpg5) 4. f6 Kpg6! (см. позицию № 2).
3. ... Kph6—h7
4. f5—f6 Л12—a2
5. Kpf7—e8
и выигрывают... ввиду неправильной защиты черных!
До сих пор мы рассматривали позиции, когда белая ладья атакует черных по последним горизонталям. Белые, однако, могут расположить свою ладью также и на линии «g», где ладья прикрывает своего короля от шахов.
В этом случае черные легко поддерживают равновесие (№ 11).
Позиция № 11
На 1. f6 они отвечают 1. . .
Ла5+, а в случае
1. Лg2— f2 Ла1—gl +
2. Kpg5— f6 Лgl—al
белые также ничего не дости
гают.
Было бы, однако, ошибочно полагать, что подобная позиция белой ладьи лишена яда. Если черные не держат свою ладью на ферзевом фланге, а инстинктивно препятствуют продвижению пешки h6, расположив ладью на линии «И», белые красиво выигрывают, как это убедительно продемонстрировал Панов (партия Штейнер — Панов, Москва, 1936 — см. позицию
281
№ Па, приведенную с переменой цвета фигур).
Позиция № 11а
1. Jlg4—gl! ЛЬ2—h3
Теперь черная ладья занимает невыгодную позицию, и белые проводят решающий ма
невр.
2. Лgl—al!! ЛЬЗ—g3+
3. Kpg5-h4 Лё3—g2
Черные вынуждены потерять темп на отступление ладьи!
4. h6—h7 Лg2—h2+
5. Kph4—g5 ЛИ2—g2+
6. Kpg5— f4 Лg2—h2
7. Ла1—a8!
В этом ходе вся соль. Жертвуя пешку, белые переводят игру в выигранное пешечное окон-
чание.
7. ... ЛЬ2 : h7
8. Ла8—а7+ Kpf7—g6
9. Ла7 : h7 Kpg6 : h7
10. Kpf4—f5 и выигрывают.
Что этот конец не так прост, показывают примеры из практики.
Вот позиция с переменой цвета фигур из партии Смыслов — Бондаревский (матч-турнир на абсолютное первенство СССР, 1941).
Как уже отмечалось, Смыслову неоднократно приходилось играть этот эндшпиль — думаю, впрочем, что он его специально не изучал. Ирония судьбы: я же много сил потратил на изучение этого эндшпиля, но,
увы, в моей турнирной практике он так и не встретился.
Позиция № 12
1. ... Ла1—hl
Решающая ошибка. Выжидательный ход (1. . .ЛЫ) был совершенно обязателен.
2. Лg4—g2
Ответная «любезность». Выигрывало (по Панову) продолжение 2. f6+ Kpf7 (2. . .Kph7 после примерного 3. Ле4 Лgl + 4. Kpf5 ЛП+ 5. Креб также ведет к поражению) 3. h6 ЛИЗ 4. Лg2 ЛЫ 5. ЛgЗ! ЛЬ2 6. Лgl ЛИЗ 7. Ла1! (см. позицию № 11).
2. ... ЛЫ—ЬЗ
Это вновь могло привести к проигрышу, если бы белые ответили 3. f6+. Надо было немедленно увести ладью с линии «И» (2. . .Ла1).
3. Лg2—е2 . . .
Белые не могут найти путь к победе. Далее последовало несколько «выжидательных» хо
дов.
3. ... ЛИЗ—§34“
4. Kpg5— f4 ЛgЗ—h3
5. Ле2— е7+ Kpg7— f6
6. Ле7—еб+ Kpf6— f7
7. Kpf4—g4 ЛИЗ—hl
8. Леб—еЗ Kpf7—f6
9. ЛеЗ—g3 ЛЫ—h2
Правильно 9. . .Kpg7 и затем 10. . .Ла1.
10. ЛgЗ—gl Kpf6— f7
11. Kpg4—g5 Kpf7—g7
282
12. «Jlgl—g4
Вновь выигрывало 12. f6+.
12. ... ЛИ2—hl
Черные упорствуют в своем стремлении... проиграть, но белые вместо того, чтобы добиться победы путем 13. 16+, следующим ходом окончательно упускают свои шансы!
13. Лg4—h4 ЛЫ—gl +
и партия в конце концов закончилась вничью.
Пример, иллюстрирующий необходимость единства теории и практики.
Итак, мы рассмотрели позиции, когда белая ладья атакует черных с ферзевого фланга и с центра по последним горизонталям, а также позиции, в которых ладья прикрывает своего короля от шахов по линии «g». Рассмотрим еще примеры с положением белой ладьи на полях g6 и f6.
Позиция № 13
При положении ладьи на g6 черные добиваются ничьей элементарным путем.
1. Kpf6—е5 Ла1—а5+
Шахи по вертикалям не проигрывают, но требуют более точной защиты. Например: 1. . . Ле1+ 2. Kpd6 Лс11+ 3. Кре7 ЛП (не 3. . .Ла1 из-за 4. Леб— с позицией № 7) 4. ЛГ6 Л12 5. Л18 Ла2, и белые ничего не достигли.
2. Кре5—f4 Ла5—al!
3. Kpf4—g5 Ла1—gl +
4. Kpg5—f6 Лgl—al
Ничья.
Если при положении белой ладьи на g6 черные легко справляются с трудностями защиты, то позиция ладьи на f6 опаснее для черных.
Забегая вперед, отметим, что в тех случаях, когда король белых сможет продвинуться далеко, они имеют много шансов на победу.
Поэтому черные должны всяческими способами препятствовать активизации белого короля.
Позиция № 14
1. ЛГ6—еб Ле1— fl
2. f5— f6 Kph7:h6
3. Kpd6—e7 Kph6—g6
Ничья.
Рассмотрим теперь позицию № 14 при положении белого короля на d7.
1. ЛГб—еб Ле1— fl
2. f5— f6 Kph7:h6
3. Kpd7—e8! Kph6—g6
4. f6-f7+ Kpg6-g7
5. Леб—e7 (e2) и выигры
вают.
В заключение рассмотрим три «полных» окончания для ознакомления с характерными тонкостями. Попутно читатель узнает и новейшую идею Кереса.
283
Позиция № 15
Это положение из партии Смыслов — Макогонов, Ленинград, 1947 (с переменой цвета фигур). Пешки стоят почти на начальных позициях, и поэтому
Kpf6— f5
Kpf5— f6
Ла1— gl +
Л§1—al внимания
и
весьма интересно проследить за течением борьбы.
Сначала белые (Макогонов) несколько оттесняют черного короля, а затем продвигают свои пешки.
1. ЛЬ4—Ь4
2. ЛЬ4—Ь5+
3. Kpg3—§4
4. Kpg4— f4 Заслуживало
4. . .ЛЫ, ибо пока черным ничто не грозило. Майзелис рекомендовал черным в некоторых типичных позициях обязательно держать ладью около поля al. Смыслов и придерживается здесь этого правила.
5. ЛЬ5—Ь6+ Kpf6—f7
Еще характерный момент. Как правило, черным следует держать короля на поле f7, а когда белая пешка дойдет до поля h6,— на Ь7. Смыслов соб
людает и это правило.
6. Kpf4—g4 Ла1—а5
Теперь, чтобы усилить позицию, белые должны двигать пешки. Макогонов продвигает сначала пешку «Ь; вероятно, опаснее для черных немедленное продвижение пешки «И» (см. партию Керес — Сокольский, позицию № 16).
7. f3— f4 Лаб—с5
8. h2—h3 Лс5—а5
9. ЛЬ6—h6
Чтобы оттеснить черную ладью с 5-й горизонтали.
9. ... Лаб—Ь5
10. ЛИб—115 ЛЬ5—Ьб
11. ЛЬ5—h7+ Kpf7—g6
12. ЛЬ7—d7 ЛЬб—Ь5
«Упрямая» ладья снова на 5-й горизонтали. Приходится продвигать пешку «И».
13. h3—h4 ЛЬ5—g5+
Трюк, не имеющий сущест-
венного значения.
14. Kpg4— f3 Лg5—а5
15. Л67—d8 Лаб—al
16. Л68—g8+
17. Лё8-ё5
18. Kpf3—g4
19. Kpg4—h5 Эта позиция
Kpg6-f6 Ла1 — fl + ЛП—gl +
(c переменой
цвета фигур и флангов) встре-
тилась еще в упомянутой выше партии Маршалл — Рубинштейн, где последовало 19. . . ЛИ, и партия закончилась
вничью.
19. ... Лgl—al
20. Лg5—g8 Kpf6—f7
21. Лg8—g3 Ла1—a5-h
22. Kph5—g4 Kpf7—f6
23. ЛgЗ—сЗ Ла5—b5
24. ЛсЗ—c6+ Kpf6—f7
25. Лсб—c7+ Kpf7—f6
26. h4—h5
Иначе белым не усилить позицию. Теперь черные должны проявить большую осторожность, ибо пешка «И» весьма
опасна.
26. ... ЛЬ5—аб
27. Лс7—d7
Читатель уже знает, что на d7 ладья в этом окончании расположена отлично.
27. ... Лаб—al
28. h5—h6! Ла1—gl +
29. Kpg4— f3 Лgl—hl
284
30. h6—h7 Kpf6— f 5!
Прекрасно сыграно. Теперь белый король не может прорвать
ся, и ничья становится очевид-
ной.
31. Kpf3—g3 Kpf5—еб
32. Лд7—а7 Креб—f5
33. Ла7—Ь7 Kpf5—g6
Продолжение 33. . .Лйб 34.
ЛЬ5+ Kpg6 35. Kpg4 (или 35.
ЛЬ6+ Кр : Ь7 36. Л : h6+ Кр :
h6 37. Kpf3 Kpg6 38. Кре4 Kpf6) 35. . . Kpg7! (но не 35. . . Кр : h7 36. ЛЬ5!), быть может,
и являлось логичным путем к ничьей (36. Jlg5-(- Kph8).
34. Kpg3—g4 ЛЫ—gl + Можно было и 34. . ,ЛЬ2.
В случае 35. ЛЬ5 черных спасает 35. . . Kpg7!
35. Kpg4— f3 Лgl—hl
36. Kpf3—e4 ЛЫ-el +
37. Kpe4—d5 Ле1—dl +
38. Kpd5—e5 Лdl—el +
39. Kpe5—d6 Ле1—dl +
40. Kpd6— e7 Последняя попытка.
40.
41. Kpe7— f6+
42. 14— f5
43. Kpf6—f7
44. f5— f6
Ничья.
Kpg6 : h7 Kph7—h6
Лdl—al Ла1—a8
Kph6—h7
Перейдем ко второму окончанию — из партии Керес — Сокольский (турнир памяти Чигорина, Москва, 1947).
63. h3—Ь4 Ла8—al
По-видимому, этот ход проигрывает, что Керес и доказывает весьма поучительным образом. Необходимо было 63. . . ЛИ8!, не допуская пешку на h5 при положении белой ладьи на g4. После 63. . .ЛЬ8 64. Лg5+ Kpf6 65. Kpg4 Ла8! 66. h5 Ла1 черные вне опасности, ибо ввиду угрозы 67. . .Л§1+ они выигрывают важный темп. Дело в том, что на g4 белая ладья занимает самое идеальное и защищенное поле — она отрезает черного короля и, главное, успевает (после h4—h5) поддержать пешку «h» сзади, с поля Ь4.
64. h4—Ь5 Ла1—аб
Приходится возвращаться. Если 64. . .ЛЫ, то 65. ЛЬ4 66. Kpf2 Jlg7 (или 66. . . Лg8) 67. h6, и белые выигрывают.
65. Лg4—Ь4 Лаб—h6 Также вынужденно.
66. Лй4— f4+ Kpf5—g5
67. Л14—g4+ Kpg5— f5
Или 67. . .Kpf6 68. Лg6^-Л : g6+ 69. hg Kp : g6 70. Kpg4, и оппозиция у белых — пешечный конец выигран.
68. Kpg3—h4 Лй6—h8
В случае 68. . .Лаб белые побеждали путем 69. Лg5+ Kpf4 70. Лg6 Ла1 71. Л16+ и 72. Л18.
69. Лg4—g5 + Kpf5— f6
Не спасало и 69. . .Kpf4 70. Лg7 Kpf5 71. Лс7 Kpf6 (71. . . ЛЬ6 72. Л17+) 72. Kpg4.
70. Kph4—g4 Kpf6—f7
71. Лg5— 15+ Kpf7—g7 72. Kpg4—g5 Л118—g8
73. Л15— f6! Kpg7—h7+ Уже известно, что черному королю следовало находиться на поле f7. Увы! Поневоле он ока
285
зался на h7 — важнейший момент всего окончания.
74. JIf6—g6 Jlg8—а8
75. f3—f4 Ла8—al
76. Лg6—еб Ла1—gl +
77. Kpg5—f6
Позиция № 17
Уместно вновь напомнить, что Зек еще в 1940 году обратил внимание аналитиков на необходимость специального изучения позиций с белой пешкой на h5.
Эта позиция отличается от типично ничейных тем, что белая пешка стоит еще на h5, а не на h6. При пешке на h6 черные добиваются ничьей, при пешке же на h5 они должны потерять лишний темп на завоевание этой пешки — разница весьма существенная! Следует обратить особое внимание на то обстоятельство, что Керес оставил пешку именно на поле h5.
77. ... Лgl—fl
Не помогает черным и 77. . . ЛЫ из-за 78. Ле7+ КрЬб 79. Ле8 Kph7 80. f5 Л : h5 81. Креб ЛЫ 82. f6 Ле1+ 83. Kpf7 Ла1 (83. . .ЛП 84. Ле2) 84. Kpf8, и белые выигрывают.
78. f4— f5 ЛП—f2
Также плохо 78. . .КрЬб— 79. Kpf7+ Кр : h5 80. f6.
79. Леб—е5 ЛГ2—h2
80. Леб—е7+ Kph7—h6
81. Ле7—е8 Kph6—h7
82. Kpf6—еб
83. Креб—f7
84. f5—f6
85. Kpf7—e7
86. Kpe7— f8
87. f6—f7
ЛЬ2—e2+ Ле2—a2 Ла2—аб Лаб—a7+ Ла7—аб Лаб—а7
88. Ле8—с8 Ла7—al
89. Kpf8—е7.
Черные сдались.
Быть может, первое окончание подобного типа, безупречно проведенное сильнейшей стороной.
Рассмотрим еще финал пар
тии Глигорич — Смыслов (тур-
нир памяти Чигорина, Москва, 1947), изучение которой, по-
видимому, даст ответ на вопрос: могут ли черные избежать позиции Кереса?
Позиция № 18
Ближайшая цель белых —
Ла2—а4
Kpf6—g6
Ла4—al
Ла1 — gl +
Лgl—hl
Kpg6-f6 Kpf6-g6
ЛЫ—gl +
улучшение позиции короля.
70. Лё5-ё2
71. Лg2—h2
72. Kpgl— g2 - Kpg2-g3
ЛИ2—g2
Kpg3- f4+
Kpf4—g4 Лg2—a2
73.
74.
75.
76.
77.
Как мы видим, Смыслов не повторил ошибки Сокольского:
он не допустил продвижения пешки на h5 при поддержке сзади белой ладьи.
78. Kpg4— f4 Лgl—bl
79. Ла2—аб+ Kpg6— f7
286
Смыслов опять-таки вполне правильно держит короля на поле f7!
80. Kpf4—g4 ЛЫ—Ь4+
81. f3— f4 ЛЬ4—Ь5
Знакомое положение (см. позицию № 15).
82. h4—h5 Kpf7—g7
83. Лаб—g6+ Kpg7—f7
Как указал Копаев («Шахматные окончания», т. II, 1958, стр. 284), здесь еще возможно было 83. . .Kph7 (отчасти из-за положения черной ладьи на 5-й горизонтали), и позиция Кереса не достигается — 84. f5 ЛЫ 85. Kpg5 Лgl+ 86. Kpf6 Ла1 (см. в окончании Керес — Сокольский ход 76. Лg6—еб!).
84. Лg6—g5 ЛЬ5—Ы
Позиция № 19
Могут ли белые после 85. h6 выиграть партию? Последует 85. . .Ла1 86. Лg7+ Kpf6 87. Л67 Kpg6 88. h7 ЛШ, и ничья .(позиция № 15).
В случае же 85. Ьб Ла1 86. ЛИ5 Kpg8 87. h7+ Kph8 белые не могут выиграть ввиду наличия у черных патовых возможностей.
85. Лg5—с5 Kpf7— f6
86. Лс5—с6+ Kpf6—g7
Поскольку король черных может быть оттеснен на 8-ю го-
ризонталь, они заранее подготавливают ход Kph6.
87. Kpg4-g5 ЛЫ-gH-
88. Kpg5— f5 Лgl—al
89. Лсб— c7+ Kpg7—h6
90. Лс7—e7 Ла1—bl
91. Ле7—e8 Kph6—g7
Черные сразу улучшают по
ложение короля.
92. Ле8—е5
93. Леб—d5
94. Лс15—d4
95. Лd4—d6
96. Kpf5—g4
97. Лбб—еб
98. Kpg4— f5
99. h5—h6+
ЛЫ—al Ла1—fl ЛИ—al Ла1—a5+ Ла5—al
Ла1 —gl + Лgl—al
Kpg7-h7
При пешке же на h6 король,
как правило, должен находиться именно на этом поле, чтобы при случае без промедления
уничтожить эту неприятную
пешку!
100. Леб—d6 Ла1—а2
101. Kpf5—g5 Ла2—g2+
102. Kpg5— f6 Kph7 : h6
103. Kpf6—e7+ Kph6—h7
104. f4— f5 Лg2—e2+
105. Лd6—еб Ле2—a2
106. f5—f6 Ла2—a8
И ничья через 10 ходов.
Теперь можно подвести некоторые итоги. Мы рассмотрели ряд элементарных позиций, как выигранных, так и ничейных. Для черных опасны и далеко продвинутые белые пешки на f6 и h6, и выдвинутое положение белого короля (на f7 или d7). Ладья белых активнее всего расположена на 7-й горизонтали; особенно она неприятна черным на полях е7 и d7. Белые
должны стремиться прорваться королем вперед при положении пешки на h5, где черному королю труднее всего ее завоевать.
Черным надлежит держать короля на поле f7, где он наилучшим образом препятствует прорыву белого короля. Если появляется угроза оттеснения
287
короля на 8-ю горизонталь, тогда следует перевести короля на g7, чтобы он мог отступить на поле Ь6. Как только белая пешка «Ь» займет поле h6, король лучше всего будет расположен на h7.
Ладью черным можно рекомендовать держать вблизи поля al, однако не следует забывать
о конкретных угрозах белых. Так, иногда ладья должна быть и на поле fl (привязывая белого короля к защите пешки), и на поле hl (атакуя пешку «h»), и на поле 118 и т. д. Полезна позиция ладьи и на 5-й горизонтали, где она не допускает дальнейшего продвижения короля белых.
Лучшие партии первенства
В финальном турнире 17-го первенства СССР (1949) было сыграно немало интересных партий. Одиннадцать из них были представлены участниками турнира на соискание трех специальных призов Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР за лучшие партии, а также специального приза газеты «Комсомольская правда» за красивейшую партию.
Отобрать четыре партии из 190 сыгранных было бы делом исключительно трудным. Участники турнира, выдвинувшие на соискание призов только одиннадцать партий, значительно облегчили эту задачу. Но и после отбора, сделанного участниками, задача судьи оставалась достаточно сложной, ибо все представленные партии могли бы претендовать в любом международном соревновании на специальные призы.
В итоге конкурса призы Всесоюзного комитета были присуждены Г. Левенфишу (за партию с В. Смысловым), А. Котову (за партию с В. Рагозиным)
17-е первенство СССР по шахматам. М. «Физкультура и спорт», 1951.
288
и С. Фурману (за партию со Смысловым).
Следует отметить, что дебютная система Смыслова в защите Грюнфельда, примененная ее автором против Левенфпша, отнюдь не повинна в проигрыше черных.
В позиции на диаграмме
Смыслов
Левенфиш
черные имели возможность путем 17. . .Фс17! получить удовлетворительную игру, ибо в случае 18. de be они всегда могли бы прикрыть диагональ а2—g8 ходом е7—еб.
В. Смыслов не учел остроты момента и, сохраняя напряжение в центре, решился на маневр конем, чтобы «укрепить» королевский фланг. Итак:
17. ... Kb6-d7
Как известно, соль системы Смыслова состоит в маневре
Kf6—d7—Ь6. Успешно проведя этот маневр, черные почему-то переводят коня обратно (КЬ6—d7—f6). Это и явилось первопричиной проигрыша.
18. ЛЫ—gl Kpg8—h8
Уже грозило 19. de be 20. fg hg 21. Л : g6. Черные отражают эту угрозу, уводя короля с опасной диагонали. Тем не менее у белых находится путь к развитию атаки.
19. f5 : g6 h7 : g6
20. СеЗ—d4
Чтобы освободить 3-ю горизонталь для маневров и разменять основную защитительную фигуру черных — слона g7.
20. ... Kd7— f6
21. Лс1—сЗ!
Теперь все ясно. Черный король вынужден будет вернуться на опасную диагональ, и партия белых выиграна.
21. ... Kf6 : е4
22. Лgl : g6! f7 : g6
23. ЛсЗ—h3+ Kph8—g8
24. d5 : c6-j- e7—еб
25. сб : b7.
В итоге белые остались с материальным перевесом и добились победы. Содержательная борьба.
Ценную партию дал Котов против Рагозина. Получив некоторый перевес в середине партии, белые весьма тонко вели борьбу. Особенно хорош был маневр ИЗ—h4— h5 : g6, который обеспечил позицию централизованного коня белых на поле е5.
В позиции на диаграмме у белых очевидное позиционное преимущество, ибо ферзевый фланг черных явно слаб. Однако при пассивной защите черные могли бы еще оказать
Рагозин
Котов
упорное сопротивление.
Но противник Котова не принадлежал к числу тех, кому нравилась пассивная защита. В этом заключалась как слабая, так и сильная сторона его творчества. Слабая — когда требовалось пассивно защищаться, сильная — когда необходимо было прибегнуть к контратаке.
26. ... аб—а5
Здесь белые могли спокойно ответить 27. ФЬЗ, защищая пешку Ь4 и сохраняя все выгоды своего положения. Котов нашел весьма эффектную, свежую и хорошо замаскированную комбинацию с жертвой ферзя. Правда, в партии она не состоялась, так как черные решили проиграть другим путем.
27. Ь4—Ь5! Ла7—с7
Увы! Заготовленный черными ответ 27. . .с5 опровергался путем 28. de! Ф : е5 (или 28. . .Ьс 29. Л : с5 Л : с5 30. Ф : с5, и черные не могут брать коня, так как под боем находится ладья а7) 29. cb! Л : сЗ 30. Ьа!! Л : с2 31. Л : с2, и белые, ставя нового ферзя, по меньшей мере, остаются с лишним качеством.
28. Ь5 : сб Kpg8—g7
Нельзя было брать пешку сб: 28. . .К : сб 29. СЬ5 К : d4 30. Л : с7 К : с2 31. Л : с8.
10 № 3446
289
29. Фс2—bl.
И белые легко выиграли.
В. Смыслову в некотором отношении не повезло в XVII чемпионате: он дважды дал возможность своим партнерам — Левенфишу и Фурману — провести красивую атаку. В партии против Фурмана Смыслов защищался с большой изобретательностью; однако белые (Фурман), воспользовавшись незаметной погрешностью черных в дебюте (что привело к оттеснению черного короля на край доски) и временно жертвуя пешку, добились сильной атаки. Неотразимая атака, созданная белыми с помощью всех фигур, весьма эффектна.
Смыслов
Фурман
После «тихого» хода белые наводят свою «дальнобойную артиллерию».
29. ФаЗ—Ь2!
Черные не в силах успешно парировать угрозу 30. К : g6+ hg (30. . .Ф : g6 31. ЛgЗ+ или 31. Лс7+) 31. ЛЬЗх. Последовало еще:
29. ... Ка5—с4
30. Kf4:g6+! ®g7:g6
31. ЛсЗ : с4+ ®g6—g7
32. ФЬ2 : g7+ Kph8 : g7
33. Лс4—c7+.
И белые реализовали свой материальный перевес.
Критическим моментом спортивной борьбы за звание чемпиона СССР в турнире была партия Котов — Геллер. Котов к 16-му туру, когда игралась эта партия, был лидером турнира.
Геллер
Котов
У черных весьма слаба пешка d6, и им трудно проявить активность в центре. Чтобы «половить рыбку в мутной воде», черные решили осложнить игру.
14. ... а5—а4
15. Kd4—е2
Переломный момент партии. Изящным маневром 15. f4!
(15. . .Ked7 16. Ь4 Каб 17. К: а4, или 15. . .Kg4 16. К : сб! Фе8! 17. Kd4 ab 18. ab С : d4 19. С : d4 К : ЬЗ 20. ®d3, или, наконец, 15. . .Ked3 16. К : а4 К : а4 17. Ьа Кс5 18. К : сб! Ьс 19. С : с5 Cg4 20. С : d6 С : dl 21. Ф: dl Ле8 22. е5) белые закрепляли дебютный перевес и получали все шансы на выигрыш. Теперь же черные оригинальнейшим образом жертвуют фигуру.
15. ... а4 : ЬЗ!
16. СеЗ : с5 Ке5 : с4
17. Ф62—с! ЬЗ : а2
По мнению гроссмейстера Д. Бронштейна, здесь очень сильна была жертва ферзя: 17. . .Ь2 18. Фс2 de 19. Л : d8 Л : d8; Геллер не рискнул пойти на это продолжение.
290
18. КсЗ : а2 Ф(18—а5
19. Фс1 : с4 Сс8—еб
20. Фс4—cl d6 : с5
В итоге жертвы фигуры черные получили на ферзевом фланге три связанные проходные пешки. Положение следует признать равным, но позиция с такой быстротой изменилась, что Котов не сумел своевременно перестроиться и не оказал в дальнейшем должного сопротивления.
Эта партия не носит цельного характера; в дебюте Геллер был бы недалек от поражения, если бы его партнер нашел
правильный план, а несколько ходов спустя он сам упустил неплохие шансы на победу. Получилась борьба с равными шансами; после же двух-трех пассивных ходов белых черные с исключительной энергией добились победы.
Партия, таким образом, не лишена обоюдных промахов. Геллер, однако, вложил в нее столько фантазии и остроумия, что ему по праву достался приз газеты «Комсомольская правда» за красивейшую партию XVII первенства.
Эндшпиль можно выиграть
Оценка ферзевых окончаний очень часто бывает противоречивой. Так произошло и в следующем примере, с которым довелось мне познакомиться по
просьбе новосибирских и омс-
ких шахматистов.
жена партия П. Ермолин (Омск) — В. Петряев (Новосибирск) из матча за «Кубок дружбы» («64», 1971, № 24). Счет встречи был 10:9 в пользу омичей, и исход борьбы двух команд зависел от результата присуждения. Естественно, что стороны не могли достигнуть соглашения. Длительное время
«64», 1972, № 7.
никто не высказывался и из нейтральных лиц.
Кстати, от обоих противников требовали анализа, подтверждающего их точку зрения. Правильно ли это? Ведь у черных материальный и позиционный перевес. Значит, доказывать свою правоту (если это возможно) должны были белые.
Так, собственно говоря, и действовал за белых И. Зайцев («64», 1971, № 36). Появился тогда главный вариант: 1. ФЬ5+ g5 2. Фе2+ Kph4 3. Kphl h5 4. Kpgl g4 5. hg hg 6. Kphl Фе5 7. g3+ Kpg5.
Здесь, по мнению Зайцева,
«после 8. Kpg2 или 8. Kph2 возникает новый, более простой
10*
291
вид ферзевого эндшпиля. На мой взгляд, ничейный».
С таким заключением трудно согласиться. Материальный перевес у черных остался, позиционный — возрос (пешка g2 перешла на g3, и появился путь проникновения черного короля в белый лагерь через f3), и теперь еще труднее доказать, что эндшпиль носит ничейный характер. Думаю, что после 8. Kph2—ФсЗ ничьей белым никак не найти; черный король, в конце концов, прорвется через поля d3 или f3.
Например: 9. ФЬ5+ Kpf6 10. ФЬ6+ Kpf5 11. ФЬ5+ Кре4 12. ФЬ7+ Kpd3 13. Ф65+ Ф64 14. ФЬ5+ Kpd2 15. Фа5+ Kpcl и т. д.
Если же белые попытаются оставить ферзя на месте, то после 9. Kpg2 Ф62 10. КрП Kpf5 11. ФЬ5+ Кре4 12. Фс6+ Фd5 13. Фа4+ Ф64 14. Фс6+ Kpd3 получается примерно та же ситуация на доске.
X. Р. Капабланка А. Алехин
7-я партия матча на первенство мира Буэнос-Айрес, 1927
1. d2—d4 d7—d5
2. с2—с4 e7—еб
3. Kgl—f3 Kb8—d7
4. Kbl—сЗ Kg8-f6
5. Cel— g5 c7—сб
6. e2—еЗ Фд8—a5
Популярная в те времена кембридж-спрингская защита. Алехин специально подготовил
ее к матчу на первенство мира, но может быть, неудачно.
Х.Р. Капабланка. Учебник шахматной игры. М., «Физкультура и спорт», 1975.
В позиции на первой диаграмме Зайцев указывает и другой путь, который,'по его мнению, приводит к ничьей. Однако после 1. Kphl g5 2. ФЬ5 ФГ4 3. Фе2+ он рассматривает только 3. . . Kph4 4. Фе1+ ФГ2 5. ФЬ4+ и т. д. с ничьей, оставляя без внимания продолжение 3. . . g4 4. hg+ (или 4. Фе1 ФГ2 5. Фа5+ Kph4 6. Ф68+ Kpg3 7. Фб6+ ФГ4) 4. . .Kph4 5. Kpgl (5. g5 Kpg3) 5. . .Kpg3 6. Фе1+ Kp : g4 7. ФсЗ (7. ФЫ e2 8. ®g6+ Kph4) 7. . .e2 8. ®g7+ Kph5.
Поэтому если уж приходится присуждать столь сложную (по анализу) позицию, то новосибирцам «причитается» победа, и матч заканчивается вничью.
Поскольку обе стороны доверили мне присуждение, то я жду возражений в течение месяца после опубликования данной заметки, иначе присуждение (0 : 1) вступает в силу автоматически.
Победа кубинца
В дальнейшем он понял, что против Капабланки надо играть более простые и надежные системы. Правда, к этому он пришел уже тогда, когда имел в матче перевес в очках.
7. Kf3—d2* Cf8—Ь4
8. Ф61—с2 0—0
9. Cg5—h4
Можно не сомневаться в том, что этот трудный ход Капабланка нашел за доской (в то время он не был известен в теории), и поэтому, вероятно, он
* Теория считает сейчас сильнейшим для белых 7. cd К : 45 8. Ф42, как играли еще в 1929 году (Боголюг бов — Алехин, матч).
292
оказался для Алехина неожиданным.
Если Капабланка, попадая в трудное положение, стремился к упрощениям, то Алехин в таких случаях, наоборот, шел на осложнения. Этот же метод он применил и в данной партии.
Мне в те годы ход 9. СЬ4 был известен. В 1926 году в ленинградских командных соревнованиях так сыграл против меня в нашей первой встрече за доской В. Рагозин. Тогда я отнесся к этому новому продолжению критически, как и ко всему тому, что не было опубликовано в теории. Конечно, после того, как этот ход сделал сам Капабланка, мне пришлось изменить свое мнение.
О
10. ’ Kd2—ЬЗ Фа5—а4
Вряд ли было что-либо лучшее, но теперь черные остаются без пешки.
11. Ch4:f6 Kd7:f6
12. d4 : с5 Kf6—е4
Эта активность не опасна для белых, так как значительная часть черных фигур еще не мобилизована н * **.
13. с4 : d5 СЬ4 : сЗ+
14. Ь2 : сЗ Ке4 : с5
Здесь окончательно стало ясно, что дебютная стратегия Алехина оказалась неэффективной. Она была слишком рискованной и, пожалуй, антипози-ционной. В таких ситуациях Капабланка всегда играл с исключительной силой. Данная партия — несомненно лучшее его достижение в матче. Можно
* Теперь «Энциклопедия» расценивает ответ 9. . .е5 как более энергичный.
** «Энциклопедия» отдает предпочтение ходу 12. . .Феб.
лишь удивляться стойкости Алехина, который, несмотря на это тяжелое поражение, переломил ход поединка.
15. Ла1—dl!
Белые сохраняют материальный перевес и, угрожая путем 16. Jld4 освободить свои фигуры, без помех заканчивают развитие.
15. ... еб : d5
16. Л61 : d5 Кс5 : ЬЗ
На игре Алехина уже сказывается недостаток времени на обдумывание. К более сложной игре вело 16. . .Ь6.
17. а2 : ЬЗ Фа4—сб
18. Лб5—d4 ЛГ8—е8
Cfl — d3!!
19.
Простейший способ мобилизации сил. Черные вынуждены взять пешку g2, чтобы несколько осложнить борьбу, но это связано с потерей времени. Белые фигуры доминируют на дос-
ке.
19. ... Феб : g2
20. Cd3:h7+ Kpg8—f8
21. Ch7—e4 ®g2—h3
22. Фс2—d2 Cc8—еб
23. сЗ—c4 a7—a5
293
24. ЛЫ—gl!
Появляется неприятная угроза 25. ФЬ2 с прицелом на аЗ и на g7. Черному ферзю необходимо вернуться в свой лагерь, и естественно, что Алехин использует попутную возможность восстановить материальное равновесие. Но тогда открывается линия «Ь», чем Капабланка незамедлительно пользуется.
24. ... ФИЗ : Ь2
25. Лgl— Ы ФИ2—с7
26. Ф62—Ь2 Фс7—с5
27. Сс4—d5
Чтобы разменять слона, защищающего черного короля.
27. ... Ла8—аб
В случае 27. . .Лас18 белые
также выигрывали довольно просто: 28. С : еб Л : d4 29. Ф : d4 ФЬ4+ (29. . .Ф : d4 30. ЛИ8+ Кре7 31. Л:е8+ Кр : е8 32. С : f7+ Кр : f7 33. ed) 30. Кре2 fe 31. ЛЬ8+ Кре7 (31. . .Kpf7 32. ФГ4+ Кре7 33. Фс7+) 32. Ф : g7+ Kpd8 33. ®d4+ Кре7 34. ЛИ7+.
28. Лd4—е4 Лаб—d6
Kpf8—е7
Кре7—d8 f7 : еб
Фс5—Ь4+
а5 : Ь4
Лd6—сб
Лсб : с5
29. ЛЫ—h7
30. ФЬ2 : g7
31. Cd5 : еб
32. ®g7 : Ь7
33. ФЬ7 : Ь4
34. с4—с5
35. Ле4 : Ь4
36. ЛИ7—а7.
Черные сдались.
Партия, подтверждающая мастерство Капабланки в се
редине игры.
Цепкая защита
Защита Каро-Канн
Б. Спасский А. Карпов
8-я партия матча претендентов Ленинград, 1974
1. е2—е4 с7—сб
2. d2—d4 d7—d5
3. КЫ—сЗ d5 : e4
4. КсЗ : е4 Cc8— f5
5. Ke4-g3 Cf5—g6
6. h2—h4 . . .
Спасский возвращается к решению, принятому в 4-й партии. В 6-й он отказывался от этого маневра и не получил никакого дебютного перевеса.
6. ... h7—Ьб
7. h4—h5 Cg6—h7
8. Kgl—f3 Kb8-d7
9. Cfl—d3 Ch7 : d3
10. ®dl:d3 Kg8— f6*
11. Cel—d2!
Наконец-то Спасский делает этот известный ход, пос
ле чего черные должны преодолевать дебютные затруднения. В 4-й партии он фианкеттиро-вал чернопольного слона.
11. ... ®d8—с7
12. с2—с4
Заслуживает внимания сразу 12. 0—0—0 (Спасский — Ботвинник, 1966, № 344).
12. ... е7—еб
М. М. Ботвинник. Три матча Анатолия Карпова. М., «Молодая гвардия», 1975.
* Или 10. . .Фс7 (Спасский — Ботвинник, 1970, № 380).
294
13. Фаз—e2 Cf8—d6!
Смело сыграно. Черные игнорируют угрозу пешке g7 и продолжают мобилизацию своих сил.
14. Kg3— f5 Cd6— f4
15. Cd2 : f4
Размен чернопольных слонов входит и в план белых, так как при этом возникает характерная для данного варианта позиция с той разницей, что у черных ослаблено поле d6. В случае 15. К : g7+ Kpf8 белые должны еще доказать, что атака компенсирует понесенные материальные потери.
15. ... Фс7 : f4
16. Kf5—еЗ Ф14—с7?
Вряд ли целесообразно тратить время на еще один ход ферзем. С другой стороны, опасно было 16. . .0—0—0 из-за 17. с5 с угрозой КеЗ—с4—d6+ (17. . .е5? 18. ЛЬ4). Поэтому, скорее всего, правильное решение заключалось в подрыве 16. . .с5!, и если 17. Kd5 К : d5 18. cd, то 18. . .0—0 19. de JIfe8!, а на 17. d5 — сразу 17. . . 0—0 (или 17. . .0—0—0).
17. 0—0—0
17. ... Ь7—Ь5
Черные стоят на распутьи: куда им увести короля? В случае короткой рокировки неизбежно наступление белых на королевском фланге. После длинной рокировки белые ответят с4—с5 с угрозой перевести коня
еЗ на d6. Карпов применяет стандартный для этого варианта ход Ь7—Ь5 (чтобы завладеть пунктом d5), который, однако, обычно применяется лишь тогда, когда черные уже сделали длинную рокировку и могут упрятать короля на а8. В итоге оказывается вынужденной короткая рокировка с отмеченными уже последствиями, а для защиты пешки Ь5 не остается времени.
Видимо, поздно уже было 17. . .с5 ввиду 18. Kd5 К : d5 19. cd cd+ 20. КрЫ е5 21. К : d4 0—0 22. Kf5 с очевидным преимуществом у белых.
18. с4 : Ь5! сб : Ь5+
19. Kpcl—Ы 0—0
20. g2-g4!
Сомнительным представлялось 20. Ф : Ь5, так как после 20. . .Ке4 черные получали атакующие возможности.
20. ... Kf6—е4
21. ЛЫ—gl Ке4—g5
22. Kf3 : g5 h6 : g5
23. d4—d5?l
На первый взгляд кажется весьма соблазнительным. Белые угрожают нарушить пешечную структуру черных, открыть центральную вертикаль для ладьи и т. п. Но Карпов удивительным образом находит теперь возможности защиты. Сейчас уже необходимо было взятие пешки Ь5. Отличие от позиции перед 20-м ходом белых состоит в том,
295
что королевский конь черных уже разменен и им трудно организовать атаку. Поэтому белые ничем не рисковали. Например: 23. Ф : Ь5 ЛаЬ8 24. Фе2 ЛЬ4 25. Лс12 ЛГЬ8 26. Лс1 ФГ4 27. d5! КЬ6 28. d6. Но мог ли думать Спасский, что его партнер сумеет защитить свою разбитую позицию?
23. ... а7—аб!
Сыграно с редким хладнокровием. Прежде всего черные защищают пешку.
24. h5—h6 g7 : h6
25. Л§1—hl Kd7— f6!
Здесь конь занимает отлич
ную позицию.
26. ЛЫ : Ь6
Ничего не давало белым и 26. d6 Феб.
26. ... Kpg8-g7
Выигрывая важный темп для
защиты.
27. ЛЬб—Ы
В случае 27. Лdhl черные могли играть хотя бы 27. . . ЛЬ8 с разменами.
27. ... Ла8—d8
28. d5 : еб f7 : еб
29. КеЗ—с2 Фс7—f4
Худшее для черных оста
лось позади. Им нужно сделать еще несколько точных ходов, чтобы ничья стала неизбежной.
30. f2— f3
К равным шансам ведет также 30. Ф : еб Л : dl+ 31. Л : dl Ф : g4 32. Лd7+ Kpg6 или 30. Л : d8 Л : d8 31. Ф : еб
Фе4.
30. Kpg7-f7
31. а2—аЗ еб—е5
32. Кс2—Ь4 е5—е4
33. f3 : е4 Л68 : dl +
34. ЛЫ : dl Л18—е8!
35. КЬ4 : аб Ф14 : е4+
36. Фе2 : е4 Ле8 : е4
37. Каб—с7 Ь5—Ь4
38. аЗ : Ь4
К осложнениям приводило 38. а4 ЬЗ.
38. ... Ле4 : Ь4
39. Лdl —fl ЛЬ4—f4
Ничья.
Динамичная партия
Испанская партия
Г. Каспаров А. Ройзман
Турнир памяти А. Сокольского Минск, 1978
1. е2—е4 е7—е5
2. Kgl — f3 КЬ8—сб
3. Cfl—Ь5 Кеб—d4
Так называемый вариант Берда не застает белых врасплох.
М. М. Б о т в и н н и к. От шахматиста к машине. М., «Физкультура и спорт», 1979.
4. Kf3 : d4 е5 : d4
5. 0—0 Cf8—с5
6. d2—d3 c7—сб
7. Cb5—c4 d7—d6
Угрожало 8. C : f7+ Kp : f7 9. ФЬ5+, но чуть лучше было парировать угрозу путем 7. . . d5, хотя и тогда у белых дебютный перевес.
8. f2— f4
Характерно для стиля игры Каспарова: он начинает активные действия при первой же возможности.
296
«Энциклопедия» рекомендует как сильнейшее 8. ФИ5, и если 8. . .g6, то 9. Ф13 с дальнейшим ФГЗ—g3.
8. ... Kg8— f6
9. е4—е5 d6 : е5
Осторожнее, пожалуй, было 9. . .Kd5, не допуская вскрытия вертикали «Г».
10. Сс4 : f7+
Теперь черные будут лишены рокировки, к тому же у белых лучшая пешечная структура, а главное — начинается суматоха. Однако первый натиск черным удается отразить.
10. ... Кре8 : f7
11. f4 : е5 Фd8—d5
В перспективе защищая поле h5.
12. е5 : f6 g7 : f6
13. Kbl— d2
Пришла пора подтянуть резервы.
13. ... ЛЬ8—g8
Черные демонстрируют, что и у них есть игра — по линии «g».
14. Kd2—е4 Сс5—е7
15. Cel —f4 «Hg8—g6
16. Фdl—е2 Сс8—g4
17. Фе2—f2 Ла8—g8
Черные сами играют на атаку, но оставляют своего короля в опасном положении. Напрашивалось 17. . .Kpg7 с последующим Kpg7—h8; незащищенное положение слона е7 вряд ли можно было бы использовать.
18. Ла1—el
Завидное хладнокровие: белые не опасаются атаки на пешку g2, так как они могут прикрыть линию «g» легкой фигурой. Поэтому черные включают в игру и пешку h7.
18. ... h7—h5
19. Cf4—g5!
Когда партнер почувствовал себя уверенно, белые наносят неожиданный удар — нельзя ответить 19. . . Л : g5 из-за 20. К : f6!, и позиция
черных рассыпается; ненадежное положение короля начинает сказываться. Пешку f6 надо защитить.
Английский любитель Кок-рен (в «Бритиш чесс магазин», 1985, № 1) указал, что после 19. . .Л : g5 20. К : f6 черные могли сделать ничью путем 20. . .Cf3 21. К : d5 Л : g2+ 22. Ф : g2 Л : g2+ 23. КрЫ ЛГ2+. Увы, белые отказываются от взятия ферзя, а прозаически играют 21. К : g8, после чего черным остается только сдать
ся.
19. ... Ф65—d8
20. ФГ2—f4
В свою очередь защищая слона g5. Положение становится весьма любопытным: черные не могут взять слона, а белым невыгодно им отступать.
20. ... Cg4—еб
В случае 20. . .Kpg7 белые могли ответить 21. Ch4, и активность фигур противника сво
297
дится к минимуму. Поэтому черные пытаются усилить нажим по линии «g».
21. h2—h4
Сжигая за собой мосты — слону некуда будет отойти. Но что дальше?
21. ... Себ—d5
Черные, видимо, подозревали лишь об одной опасности — 22. С : 16 с разветвлениями: 22. . .С : f6 23. Kg5+, 22. . . Л : g2+ 23. Kphl или, наконец, 22. . .Л : f6 23. Фе5! с неотразимыми угрозами 24. К : f6 и 24. Kg5+. Но теперь следует новый и уже решающий удар! Единственной возможностью продолжать борьбу было 21. . . Cg4.
В 1922 году в 4-й партии матча с А. Беккером австрийский гроссмейстер Эрнст Грюнфельд после известных тогда ходов 1. d4 Kf6 2. с4 g6 3. КсЗ неожиданно сыграл 3. . .d5.
Далеко не все тогда оценили по достоинству дебютную идею Грюнфельда, и можно определенно утверждать, что никто не предвидел, сколько разветвлений будет включено в теорию нового дебюта.
М. М. Б о т в и н н и к, Я. Б. Э с т р и н. Защита Грюнфельда. Введение. М., «Физкультура и спорт», Г979.
298
22. g2—g4!l
Нарушение шаблонных «позиционных» догм — белые сами вскрывают позицию своего короля... Но важно то, что ладья g6 оказывается в опасности, и это решает борьбу.
22. ... Kpf7-g7
Запоздалое отступление. На 22. . .hg следовало 23. h5. Вряд ли можно было продлить сопротивление путем 22. . .С : е4 из-за 23. gh J16g7 24. Л : е4.
23. g4 : h5 f6 : g5
24. Of 4—e5+ Kpg7—h6
25. h5 : g6 g5 : h4
26. ЛП—f5 Kph6:g6
27. Kpgl—h2. Черные сдались.
Как уже отмечалось (см. статью «Как растет шахматист»), против участия бакинца были возражения: турнир мастеров, зачем включать юного кандидата, ведь это снижает рейтинг соревнования. Да, когда речь идет о продвижении юных дарований, формальный подход неуместен.
История одного дебюта
Это начало и получило название защиты Грюнфельда.
Рождение нового дебюта не было случайным эпизодом в развитии дебюта. В начале 20-х годов происходила подлинная революция в теории начал. Классические каноны о захвате цент-
В музее фирмы «Даймлер-Бенц» у макета первого автомобиля (ФРГ, 1978). Справа — гроссмейстер Д. Эстр ин
ра доски пешками были подвергнуты ревизии и ниспровергнуты. Восторжествовали идеи о контроле центра не только с помощью пешек, но и, главное, с помощью фигур. Дальнобойные легкие фигуры — слоны — располагались вдали от центра, но так, чтобы они его обстреливали. Фланговое развитие (фи-анкеттирование) слонов стало популярным. Появились на шахматный свет дебют Рети, защита Нимцовича, защита Алехина, а также начало, которому посвящена данная монография,— защита Грюнфельда.
Г россмей стеры, разработавшие эти начала, и стали основоположниками нового направления в дебютной теории. Не суть важно, что один из них — А. Алехин — отказывался приз
нать себя приверженцем этого направления; его необычная для тех времен защита говорит сама за себя.
Сейчас, когда прошло уже более полувека, шахматный мир привык к этим началам, и они никого не удивляют. Тогда же все это было в диковинку. Защита Грюнфельда и является одним из тех дебютов, которые тогда родились и в дальнейшем заняли прочное место в теории начал; много было попыток опровергнуть идею Грюнфельда, но они оказались безуспешными. Теория нового дебюта развивалась и вширь, и вглубь; защита Грюнфельда и в наши дни является жизнеспособным дебютом.
Основная идея защиты ясна: черные допускают образова-
299
ние противником пешечного центра и стремятся сделать этот центр объектом пешечного и фигурного давления. В 20-е годы это было весьма необычной и дерзкой идеей, поскольку с позиционной точки зрения такая защита казалась ошибочной. Поэтому естественно, что первой попыткой опровергнуть защиту Грюнфельда было продолжение 4. cd К : d5 5. е4 К : сЗ 6.
С точки зрения классических канонов, господствовавших в шахматах в конце прошлого и начале нынешнего столетия, перевес белых очевиден — у них прочный и мощный пешечный центр. Однако в лагере черных нет очевидных слабостей, они могут успешно закончить развитие и создать контригру.
Сначала белые развивали королевского коня на поле f3, но в этом случае ввиду возможного в дальнейшем маневра Сс8—g4 : f3 черные уравнивали игру. Любопытно, что еще в 1936 году на турнире в Ноттингеме в партии Видмар — Алехин белые провели этот план и ничего хорошего не достигли, поскольку они потеряли время на профилактический ход h2— h3.
Прошло лет десять, и вариант получил новую окраску. Было установлено, что сначала надо развивать королевского слона 300
на поле с4, а затем коня на поле е2. При этом пешка d4 оказывается защищенной достаточно надежно, и белые сохраняют пешечный центр. В 50-е годы этот вариант не без успеха применял за белых Д. Бронштейн, а позже — Б. Спасский и Е. Геллер: после того, как был найден весьма активный план белых, связанный с продвижением f2—f4—f5. Хотя Р. Фишер и проиграл дважды Спасскому в этом варианте, план контригры, применявшийся Фишером (продвижение f7—f5), скорее всего, приводит к равенству.
В последнее время белые все же вернулись к развитию королевского коня на f3 с дальнейшим СеЗ, Лс1 и Се2; по-видимому, только для того, чтобы сойти с проторенных путей, связанных с продолжением 7. Сс4.
После того как выяснилось, что прямолинейный захват центра пешками не дает белым особых преимуществ, стали искать другие, более хитрые, способы, которые могли бы привести к созданию пешечного центра. Поскольку главный дефект предыдущего варианта состоит в том, что черные получают возможность разменять коней и без потери времени активизировать своего королевского слона, то и возникла идея захватить центр, не разменивая королевского коня черных.
Еще в партии Рагозин — Романовский (Ленинград, турнир Дома ученых, 1932/33) было сыграно 4. Kf3 Cg7 5. ФЬЗ!
Теперь, если черные хотят играть по Грюнфельду, в соответствии с духом этой защиты, они должны не защищать центральную пешку, а разменять ее путем 5. . .de. Тогда следует 6. Ф : с4 0—0 7. е4.
Итак, белые и здесь создали пешечный центр, но в более выгодной ситуации, чем в предыдущем варианте. Они выиграли в развитии, а главное — им удалось избежать разменов, что, как указывал еще В. Стейниц, выгодно той стороне, которая владеет большим пространством.
Длительное время этот вариант считался выгодным для белых. В конце 40-х годов В. Смыслов после одной неудачной попытки (Ботвинник — Смыслов, Гронинген, 1946, № 156) нашел верный план игры за черных. Уже в 1947 году он применил маневр Kf6—d7—Ь6, с помощью которого черные с выгодой открывают слона g7; при этом черные тратят лишь один темп, поскольку на Ь6 черный конь переходит с нападением на белого ферзя. После
7. . .Cg4 8. СеЗ Kfd7! возникает позиция, которая подверглась бесчисленным исследованиям, но обороноспособность позиции черных все же осталась непоколеб-ленной.
Впоследствии было установлено, что есть и другие заслуживающие внимания способы борьбы с системой Рагозина; так, путем 7. . .Каб и даже 7. . .аб черные получают небезвыгодную игру.
Таким образом, белые могут захватить центр пешками двумя путями. Какой же следует предпочесть? Все зависит от стиля шахматиста и его способностей к подготовке (анализу). Трезвый практик тяготеет к более простой игре («с ничьей в кармане!»); любитель сложной игры остановится на идее В. Рагозина, приводящей, как правило, к варианту Смыслова.
Можно упомянуть еще об одной попытке «усиления» раго-зинской идеи, предпринятой в партии Ботвинник — Левенфиш (Ленинград, 1933), где белые избрали 4. ФЬЗ еще до развития королевского коня.
301
В этом варианте центральная пешка белых оказывается менее защищенной, чем при 4. Kf3, что дает черным возможность контригры. Со временем ход 4. ФЬЗ исчез из практики масте
ров.
Но нельзя ли найти другие пути, иные планы за белых? Разве обязательно захватывать центр пешками? Конечно, нет! Х.-Р. Капабланка предпочитал ход 4. Cf4.
В ту пору этот ход был мало исследован, что, безусловно, нравилось Капе — в тонкостях теории начал он не очень хорошо разбирался...
После 4. . .Cg7 Капабланка продолжал 5. еЗ 0—0 6. Лс1, чтобы по возможности препятствовать продвижению с7—с5 (Капабланка — Решевский, АВРО-турнир, 1938).
Однако в дальнейшем выяснилось, что после 6. . .с5 7. de Себ! черные получают полноправную игру (Рагозин — Ботвинник, Ленинград, 1940, № 104).
Впоследствии было установлено, что несколько сильнее 5. Kf3 (вместо 5. еЗ), но и здесь черные, по-видимому, достигают равенства.
Следует отметить, что если черные в этом варианте успешно проводят продвижение с7—с5, то они справляются с трудностями дебюта. В иных случаях, например при продвижении с7— сб, белые могут рассчитывать на преимущество.
В систему, начинающуюся ходом 4. Cf4, иногда вкладывают и иное, более прозаическое, содержание. Так, после 4. . . Cg7 5. еЗ 0—0 белые в состоянии попытаться вызвать упрощения путем 6. cd К : d5 7. К : d5 Ф : d5 8. С : с7.
302
Здесь у черных есть выбор: они могут пойти на несколько худший эндшпиль после 8. . . Каб 9. С : аб Ф : g2 10. Ф13 Ф : f3 11. К : f3 ba (худший, поскольку белые могут оперировать по линии «с») или на большие осложнения после жертвы пешки путем 8. . .Кеб. В последнее время стали применять и ход 8. . .Cf5. Во всяком случае, белые избирают эту систему сравнительно редко.
Упомянем еще об одной спокойной системе игры за белых, связанной с продолжением 4. Kf3 Cg7 5. Cg5.
В случае 5. . .Ке4 6. cd (играют и 6. Ch4) 6. . .К : g5 7. К : g5 еб 8. Kf3 ed возникает позиция, тонкости которой достаточно полно были раскрыты в известной партии Ласкер — Ботвинник (Ноттингем, 1936, № 81). Однако белые могут сыграть острее, а именно 8. Фа4+, но после 8. . .сб (8. . . Cd7 9. ФЬЗ ведет к большим осложнениям) черные, временно жертвуя пешку, оказываются, по-видимому, вне опасности.
Есть еще более спокойная с виду система: 4. Kf3 Cg7 5. еЗ.
Белые при этом отказываются от попытки опровергнуть «в лоб» идею Грюнфельда; борьба переносится в основном в миттельшпиль. Так играли А. Сокольский (№ 87), С. Глигорич (№ 167), В. Макогонов... Макогонов пытался еще в дебюте после 5. . .еб захватить инициативу ходом 6. Ь4. Вначале это продолжение казалось весьма опасным (№ 201), но потом установили, что после 6. . .Ьб черные стандартным продвижением с7—с5 добиваются равенства.
Итак, защита Грюнфельда более полстолетия является боевым турнирным оружием!
Когда стало ясно, что защита Грюнфельда достаточно надежна, то, естественно, возникли идеи — так оно обычно и бывает — обхода этой защиты, что можно сделать, если отказаться от хода 3. КсЗ.
Алехин в 17-й партии матча с Е. Боголюбовым (1929) сыграл 3. f3 и после 3. . .d5 4. cd К : d5 5. е4 КЬб добился успеха.
303
Однако в партии Эйве — Решевский (АВРО-турнир, 1938) удалось доказать, что в случае 6. КсЗ Cg7 7. СеЗ 0—0 8. f4 Кеб 9. d5 КЬ8 черные имеют хорошую позицию.
Более основателен иной способ уклонения от защиты Грюн-фельда, а именно 3. g3.
Белые предлагают противнику (как, впрочем, и после 3. f3) перейти к староиндийской защите; если же черные с этим не согласны, то у них есть два ответа: 3. . .сб и 3. . .Cg7 — в обоих случаях черные в дальнейшем продолжают 4. . .d5.
Особых затруднений после 3. . .сб у черных нет. Автор этих строк неоднократно пытался в турнирных боях доказывать здесь как перевес белых, так и равенство за черных. Примечательна в этом отношении партия Доннер — Ботвинник (Менорка, 1967, № 357): 3. . .сб 4. Cg2 d5 5. cd cd 6. Kf3 Cg7 7. 0—0 0—0 8. КсЗ Kc6.
Слабее было сыграно в партии И. Рабинович — Ботвинник
(Москва, 1935): 8. . .Ке4 9. ФЬЗ К : сЗ.
9. ФЬЗ Ке4!
Из рассмотрения этой позиции ясно, что затруднений у черных нет. Сильнее белые сыграли в партии Ботвинник — Смыслов (1957, № 252), где (с перестановкой ходов) последовало 3. . .Cg7 4. Cg2 сб 5. Kf3 d5 6. cd cd 7. КсЗ 0—0 8. Ke5! Кеб 9. 0—0 Cf5!
И. Болеславский полагал, что посредством 10. Cf4! белые сохраняют некоторый перевес.
Если для приведенного ва
рианта характерны симметрия и упрощения, то иной получается борьба в случае 3. . .Cg7 4. Cg2 d5.
304
После 5. cd К : d5 возникает сложная игра как при 6. е4, так и при 6. ЮЗ. Представляется, что в последнем случае перспективы белых в миттельшпиле несколько предпочтительнее.
Итак, в общем виде рассмотрены основные идеи защиты Грюнфельда. За пятьдесят лет это начало претерпело большие изменения. Если изобретено оно было с целью спровоцировать белых на создание пешечного центра, то теперь данное начало имеет многочисленные разветвления — дерево вариантов огромно. Однако следует помнить, что у белых могут быть лишь три основных плана игры: создание пешечного центра; отказ от хода е2—е4 и уклонение от хода 3. КсЗ, то есть от собственно защи
ты Грюнфельда. Какой же план лучше? Это дело вкуса.
В отличие, например, от защиты Нимцовича защита Грюнфельда по характеру борьбы может быть отнесена к полуоткрытым дебютам. Действительно, в очень многих разветвлениях этого начала из-за размена центральной пешки черных на d5 игра носит полуоткрытый и, как правило, напряженный характер — вариантов надо считать много. Поэтому применять защиту Грюнфельда можно посоветовать тем, кто умеет и любит считать варианты. А кто изучит основные идеи этого дебюта, тот и может плавать по неспокойным водам океана вариантов, входящих ныне в дебютную систему Грюнфельда.
Композиция
Первые две статьи связаны с творчеством основоположника художественного направления в этюдной композиции: до Троицкого, конечно, уже существовало этюдное искусство, но в основном это были аналитические этюды и технические концовки. Отметим все же, что и это первоначальное направление сыграло важную роль в развитии теории эндшпиля.
Художественное направление, казалось бы, практической пользы не приносит, но эти произведения влияют на развитие эстетического вкуса шахматистов-практиков, комбинационного зрения и счетных способностей шахматиста.
В те годы я вел шахматный отдел в газете «Правда», и «новинки шахматной литературы» — очередная публикация. Я относился к А. Троицкому с великим почтением; в то время он уже перестал работать как лесничий и из глухомани (там-то он и составлял свои замечательные произведения) переехал на постоянное жительство в Ленинград, где мы с ним и познакомились.
Когда же осенью 1935 года я решил с помощью этюдов Троицкого подправить свое комбинационное зрение, то с удивлением обнаружил немало ошибок в его этюдах, что и нашло свое отражение в статье «Партия и этюд». Однако винить Алексея Алексеевича в этих ошибках нельзя; у композиторов — слабых практиков они неизбежны. Увы, ошибки встречаются и у композиторов — сильных шахматистов.
Статья «Сумбур в композиции» написана вместе с профессором Л. Ф. Спокойным. Он преподавал философию, был тогда редактором журнала «Шахматы в СССР», однако шахматистом слабым. Поэтому шахматную часть статьи писал я, идеологическую — Спокойный. Вследствие этого читатель найдет здесь то, чего в других моих статьях нет. Уже даже название имело «политическую» окраску: незадолго до этого в «Правде» была опубликована статья «Сумбур вместо музыки» с малооправданной критикой в адрес великого нашего музыканта Д. Шостаковича. Впрочем, должен оговориться, что критика в обсуждаемой статье о композиции и сейчас представляется мне вполне принципиальной и обоснованной.
Единственное, что я сейчас уже не могу принять — отрицательное отношение к заданной композиции. Хотя задачи в известной сте
306
пени независимы от практической игры, они несомненно способствуют популярности шахмат.
Статья «Три этюда» относится уже к этюдной композиции, где также было направление, претендующее на «самостоятельность». Это я демонстрирую на примере этюда А. Гуляева, что и не удивительно, ибо Гуляев завоевал широкую известность как проблемист. На примере этюда 3. Бирнова ясно, что далеко не всегда наши судьи с должным вниманием относятся к исполнению своих функций. Из-за этого же «пострадал» второй призер В. Чеховер — его этюдный замысел и техническое исполнение вызывают заслуженное признание шахматистов-практиков.
Далее следует несколько предисловий к книгам о композиции. Из этих предисловий видно, что мои творческие позиции в этом вопросе оставались неизменными. Я всегда с восхищением относился к этюдам друга моей молодости Сережи Каминера и друга последних десятилетий Гиа Надареишвили.
Когда редакция газеты «Комунисти» в 1973 году предложила мне быть судьей юбилейного конкурса, я был в смущении — работа тяжелая. Однако, узнав, что судить буду вместе с молодым композитором Важа Неидзе, согласился.
Потом начались новые проблемы: как принять объективное решение, если на конкурс представил свои произведения мой друг Гиа?
Но выход был найден. Я предложил В. Неидзе составить формальный метод оценки и, что особенно важно, до того, как мы начали работать по присуждению призов.
Наше содружество привело к успеху, метод был найден, призы присуждены, и читатель из статьи «Союз-50» может понять, что призы были распределены объективно.
Почему же никогда этот метод не применялся, хотя и не было обоснованной его критики? Думаю, потому, что этот метод ограничивает власть судьи, а ведь властвовать так приятно...
В заключение — о моих десяти этюдах. Если в статьях я высказывал свои принципиальные взгляды на этюдное творчество, то в этих произведениях на практике руководствовался этими же принципами.
Новинки шахматной литературы
Издательство «Физкультура и туризм» выпускает книгу А. А. Троицкого «Сборник шахматных этюдов».
Как композитор шахматных этюдов, А. А. Троицкий пользуется широкой известностью не
«Правда», 1935, 25 июня.
только в СССР, но и во всем шахматном мире. Композицией А. А. Троицкий занимается уже около 40 лет. Его этюды отличаются глубиной мысли и в то же время легкостью построения. Напоминая положение в практической партии, этюды Троицкого раскрывают специ
307
фическую красоту шахмат, которая иногда таится в самых простых на первый взгляд позициях.
А. А. Троицкий — основоположник художественного направления в этюдной композиции. На его этюдах учились почти все зарубежные и советские композиторы.
За исключительные достижения в области шахматной композиции в 1928 году А. А. Троицкому было присвоено звание заслуженного деятеля искусств.
Следует особенно отметить, что Троицкий дал теорию борьбы двух коней и короля против короля и пешек. Известно, что два коня белых не могут заматовать черного короля, но если у черных есть пешки, то в некоторых случаях мат оказывается возможным. К сожалению, на эту теорию до сих пор
не обратили должного внимания даже мастера. Так, Лилиенталь (в Гастингсе несколько месяцев назад) свел партию с Норманом вничью в эндшпиле, в котором Троицким был давно доказан выигрыш.
Анализ, произведенный во время московского международного шахматного турнира (1935) Ласкером и Капабланкой, подтвердил выводы теоретических изысканий Троицкого.
В книге «Сборник шахматных этюдов» собрано 360 этюдов автора и приложена статья, посвященная теории борьбы двух коней против короля и пешек. Эта книга даст читателю не только большое эстетическое наслаждение, но и, несомненно, поможет нашим шахматистам в овладении техникой шахматного искусства.
Партия и этюд
Существует такое мнение, что решения этюдов слишком трудны, искусственны и построены не на логике, а эквилибристике. В практической партии, мол, все значительно проще. Комбинация возникает из предыдущей борьбы, и если ее иногда трудно рассчитать, то только потому, что в распоряжении противника имеются различные возможности.
Подобный взгляд не вполне правилен. Партия, и особенно конец ее, это зачастую тот же этюд, только с той разницей, что вы не знаете часто, что искать: выигрыш, проигрыш или ничью. Нахождение отдельных ходов и
«64», 1935, № 15.
продолжений требует сплошь и рядом значительно большего напряжения, чем решение этюда. Правда, для этого необходима одна предпосылка: вы стремитесь в партии к конкретным вариантам, а не ходам, основанным на общих соображениях.
А отсюда следует сделать простой вывод: наши квалифицированные кадры, и даже мастера, должны уделять достаточное внимание этюдной композиции. Решение этюда приучает к конкретному мышлению и точному расчету. Всякие пуанты и ложные следы должны улавливаться быстро и не сбивать с правильного пути.
Правда, нас, шахматистов-практиков, больше привлекают
308
положения, напоминающие шахматную партию, и значительно меньше такие, искусственность построений которых сразу бросается в глаза. Но в этом мы сами виноваты. Этюдная композиция идет своими путями, шахматная партия — своими. Конкурсы судят этюдные, но не шахматные мастера. А поэтому пат в середине доски или эховые маты слишком часто одерживают верх над положением, которое так и кажется взятым из практической партии. Смысл этюда — в его родстве с партией, а поэтому это родство надо всеми силами защищать и отстаивать.
И другой вопрос. Большинство наших композиторов не слишком сильны в технике эндшпиля. В результате получается нере-шаемость этюдов, побочные решения, дуали и т. д. Если бы между этюдными композиторами и мастерами установился бы более тесный контакт, можно было бы найти способы если полностью не устраняющие все эти дефекты, то, во всяком случае, значительно снижающие их. Обо всем этом надо подумать, и очень серьезно.
Недавно я просмотрел сборник этюдов А. А. Троицкого *. Хорошая, полезная книга нашего уважаемого заслуженного мастера. Но, к сожалению, и в ней имеется немало погрешностей. Вот они.
Впрочем, как уже отмечалось, это и не удивительно. У многих этюдистов, шахматистов невысокой квалификации, погрешности неизбежны.
* А. А. Т р о и ц к и й. Сборник шахматных этюдов. М., «Физкультура и туризм», 1935.
№ ИЗ
Выигрыш
Побочное решение — 1. Ке4+ Kpf4 2. Kpf2! (вместо 2. Фс14!) 2. . .Ьс 3. Ф(14.
№ 160
Выигрыш
Побочное решение — 1. Лg3 с15 2. СсЗ+ (вместо 2. Cf2) 2. . . с14 3. сб.
Побочное решение — 1. Л : с!6+ Кре5 2. Кре7 с1Ф 3. с14 + Kpf5 4. ЛГ6Х.
309
№ 209
Выигрыш
Побочное решение — 1. Ь3+ Kph5 2. g4+ Kpg5 3. Kf3+ (вместо 3. Ccl+) 3. . .Kpf6 4. g5+ Ф : g5+ 5. К : g5 Kp : g5 6. Ccl+.
225
Выигрыш
Побочное решение — 1. ЬЗ Фс7+ 2. Краб С : ЬЗ 3. cb ФЬ8 4. Кс8+ (вместо 4. (18Ф+).
<№ 259
Выигрыш
Побочное решение — 1. Ь4+ Краб 2. Креб Лс7+ 3. Кр : с7 Kd5+ 4. Креб К : сЗ 5. Сс8х.
Особенно любопытно побоч-
ное решение в этюде № 231.
Выигрыш
Авторское решение — 1. Kpg2! d2 2. Kg6+ Kpg4 3. Ke5+ Kpf4 4. К : c4 dl® 5. Кеб+ Kpe4 6. К : g5+ Kpd3 7. КЬ2+ Кр : сЗ 8. К : dl+ Кр : Ь4 9. КЬЗ.
Однако, как ни странно, кони могут поменяться ролями: 2. Kf7 (угрожая 3. Kg6+ и 4. КЬбх) 2. . .Kpg4 3. Ке5+ Kpf4 4. К : с4 dl® 5. Кеб+, и далее как у автора *.
И хотя у Троицкого были ошибки в оформлении этюдов, оформлении идей, но сами идеи превосходны. Он был не только основателем художественного направления в этюдной композиции, но и автором уникальных этюдных идей, которыми, кстати, пользовались и другие выдающиеся композиторы. Отметим, впрочем, что когда гроссмейстеры сочиняли этюды, то идеи были оригинальны, а оформление безошибочно.
* Кроме того, было указано еще несколько ошибочных этюдов. Впоследствии А. Троицкий без ссылки на данную статью дал исправления некоторых этюдов.
310
Сумбур в композиции
Время от времени на страницах нашей печати появляются статьи, в которых идеологи заданной композиции пытаются в сотый раз пережевывать старую, всем давно набившую оскомину тему о колоссальном значении заданной композиции и о тех несправедливостях, которые ей чинят шахматные организации. Не страдая излишней скромностью, «вожди от заданной композиции» усиленно набивают себе цену, расхваливая себя как советских композиторов: «ни в одной стране», «советская школа», «первая в мире» и т. д. Если случается встретить возражения на подобную статью, то они принадлежат композиторам другого города или лагеря и сводятся к тем же самым перепевам, не затрагивающим, однако, существа дела.
Между тем давно наступило время пересмотреть «идеологические» позиции наших композиторов и указать им на их заблуждения и ошибки. Вначале целесообразно заняться этим шахматистам-практикам, которые не погрязли еще в тине «продолженных защит» и «комбинаций в попытках» и поэтому могут беспристрастно подойти к оценке современных заданных идей. Ведь не напрасно утверждает т. Барулин («64», 1935, № И), что шахматная композиция «родная сестра»
«Шахматы в СССР», 1936, № 3.
По производству ходиков советские часовые фабрики прочно удерживают первое место в мире.
(из фельетона М. Кольцова) практической партии; так кому же, как не брату, поучать родную сестру, если она сбилась с правильного пути?
Но дело в том, что мы шахматисты-практики, считаем, что современная заданная композиция состоит не в столь близком родстве с шахматной партией. Этюд не теряет тесной связи с практической партией, он действительно приносит большую пользу практику; заданная же композиция в известной своей части с каждым годом все дальше и дальше отходит от нее, и связь ее с шахматной партией с точки зрения идейного содержания в настоящее время более чем эфемерна.
Основное в шахматах — практическая игра. Все остальное: теория дебютов, задача, этюд — играет подчиненную роль, и нам нужны лишь постольку, поскольку они помогают развитию практической игры. Шахматная задача исторически выросла из практической партии, все больший же отход ее в сторону отвлеченного творчества делает ее существование, с точки зрения шахматиста-практика, просто ненужным.
Композиторы пытаются утверждать, что современная заданная композиция, учит «по-настоящему разбирать сложные позиции, ценить материал, знать доску и силу отдельных фигур, приобретать точность
311
анализа и, наконец, понимать шахматную красоту» (Барулин). Всему этому современная заданная композиция вовсе не учит.
Что ждет шахматист-практик от задачи? Во-первых, он ищет в ней ярко выраженную идею, напоминающую ему идеи практической партии. Во-вторых, он хочет, чтобы эта идея была бы замаскированной и труднонаходимой и, в-третьих, чтобы эта идея была бы художественно выражена.
Вместо всего этого композиторы преподносят ему позиции, по идеям ничего общего не имеющие с партией, а в некоторых случаях (сказочные шахматы) составленные даже не по правилам шахматной игры. «Через композицию,— говорит Барулин,— шахматист вводится в новый мир шахматных идей и комбинаций, которых он в практической партии никогда не встретит». Вот в чем дело! Композиторы разрабатывают идеи, не встречающиеся в практике шахматиста, совершенно игнорируют его требования, а после этого удивляются, что задачами мало интересуются...
Что касается трудности решения, то вопрос сводится к знанию некоторых технических приемов, которые позволяют без всякого труда разгадать механизм задачи.
Характерно, что задачная композиция вполне сознательно встала на этот путь; другой же ставило перед ней идейное сближение с практической партией. Именно этим «наименьшим сопротивлением», по-видимому, объясняется пристрастие наших композиторов к двухходовкам, а не к трехходовкам, обнимающим
более широкий диапазон идей, но технически труднее осуществимым. Укажем здесь хотя бы на задачу № 1797 Л. И. Куббеля, получившую I приз в нашем конкурсе трехходовок, с нашей точ-
ки зрения вполне приемлемую.
1. g4! (угроза 2. Фе4+! Кр: е4 3. Kf6x) 1. . .fg 2. Kd2! ed 3. e4x, 1. . .Л : d6 2. Kde5 Кр : c5 3. Ф : a5 X.
Спросите квалифицированных шахматистов, почему они скептически относятся к композиции, и вы получите приблизительно такой же ответ, какой нам дал один ленинградский мастер: «В кривое зеркало можно смотреть один-два раза, не больше».
Возьмем для примера задачу Барулина, получившую II приз на конкурсе VII Всесоюзного съезда.
Мат в 2 хода (1 Фс18 —с8)
«Блестящая», по-видимому, задача, но что она может дать шахматисту-практику? Кроме вреда— ничего! Неужели ему нужны эти «белые клапаны» и
312
«нейтрализующие включения?»; искусственные вычурные идеи, которые не могут встречаться в шахматной партии? Безусловно, нет!
Соль вопроса, конечно, заключается не в наивных попытках композиторов оправдать свое существование. Все современное течение в композиции, в первую очередь в двухходовке, которая с исключительным вниманием насаждается советскими композиторами, может быть определено двумя словами — «формалистическое трюкачество» . Надуманные идеи, совершенно не связанные с практической партией, голые технические приемы, построенные на искусственном движении фигур, вычурные, неестественные построения — вот что характеризует современную двухходовку. Те же идеи пытаются перенести на трехходовку, а «сказочные шахматы» являются, так сказать, квинтэссенцией сумбура в композиции.
Весь этот багаж мы получили с Запада. Спрос вызывает предложение, и ни для кого не секрет, что наши композиторы очень неравнодушны к своим успехам в заграничных конкурсах. То, что Исаев усовершенствовал ту или другую тему, а Барулин разработал «белые комбинации», не делает еще советской шахматной школы, и в этом утверждении заключается еще одно принципиальное заблуждение наших композиторов.
Мы не собираемся умалять, но считаем нужным и не преувеличивать достижения наших композиторов. Хвастливые, но глубоко ошибочные заявления вроде того, что «половина нашей многомиллионной (?) армии шахматистов пришла к шахматам через газетную диаграмму», относим к числу тех, одно из которых служит эпиграфом нашей статьи.
Наши выводы сводятся к следующему: советская заданная композиция, вопреки утверждениям буржуазных идеологов и их последователей в СССР, должна сделать крутой поворот в сторону шахматной партии. Только при сближении идей заданной композиции с практической партией она может рассчитывать на соответствующее нашему движению распространение. Технические и творческие ресурсы наших лучших композиторов достаточно хорошо известны, чтобы не сомневаться в возможности выполнения поставленного перед ними требования. Дело самих композиторов определить идейные и художественные рамки, в которых они могут работать; шахматисты же практики всегда смогут дать достаточно объективную оценку достижений в борьбе за новое направление.
Во всяком случае, наступил момент, когда формализму в задачной композиции должна быть объявлена беспощадная война, как это сделано уже на фронте искусства.
313
О статье т. Барулина
Нет никакого сомнения, что читатели наши сами разберутся, где же действительно имеется сумбур: в композиции или, как думает т. Барулин, в мыслях т. т. Ботвинника и Спокойного.
Тов. Барулин возмущен претензиями авторов статьи о композиции. Его возмущение базируется на абсолютном непонимании содержания статьи. Авторы не требовали упразднения ни шахматной композиции, ни даже двухходовки. Они всего только указали на то, что в СССР, где всякое искусство существует для масс, в частности, и задачная композиция должна считаться с интересами массового шахматиста. Массовый же шахматист — это, конечно, прежде всего шахматист-прак
тик, интересующийся и квалифицирующийся в шахматной игре.
Вольно, конечно, т. Барулину с высот его заданного Олимпа возмущаться чванством шахматистов-практиков. Однако если т. Барулин мнит свою заданную деятельность абсолютно автономной и самодовлеющей, то тем хуже не для массового шахматного движения и не для шахматной композиции, которая будет развиваться именно по линии связи с шахматной партией; тем хуже только для т. Барулина и ему подобных композиторов, неизвестно кому нужных. Теория искусства для искусства в СССР решительно осуждена, и нашим заданным композиторам это хорошо известно.
Основоположник этюдного искусства А. А. Троицкий, а вслед за ним и большой мастер композиции Л. И. Куббель являются учителями целой плеяды советских шахматных композиторов. Троицкий, Куббель и другие крупные советские мастера композиции оказали немалое влияние на формирование художественного вкуса советских шахматистов.
Творчество А. Троицкого, Л. Куббеля и их последователей весьма близко широким шахматным кругам, ибо их этюды (и отчасти задачи) строились
«Шахматы в СССР», 1936, № 7.
«Шахматы в СССР», 1949, № 4.
Три этюда
на базе практической, реальной шахматной партии; их эстетические взгляды не отличались в принципе от эстетических взглядов шахматистов-практиков. Именно поэтому реалистическое творчество двух крупнейших русских композиторов пользовалось и пользуется столь широкой популярностью.
Необходимо добавить, что Троицкий и Куббель с большой серьезностью и художественной требовательностью относились к своему творчеству. Так, в этюдах Л. Куббеля редко можно найти аналитические ошибки.
Можно с полным основанием утверждать, что советская шахматная композиция в целом сто
314
ит на творческих позициях Троицкого и Куббеля. Однако время от времени среди наших композиторов воскресают «теории о самостоятельном пути» шахматной композиции, «независимости» ее от практической шахматной партии.
Эти «теории» являются ширмой, за которой удобно скрываются формалистические, эстетские установки.
Это есть, по сути дела, теория об «искусстве ради искусства», но ясно, что если бы композиция стала независимой от практической партии и композиторы, не считаясь с художественным вкусом и оценкой широкой массы шахматистов, стали бы витать лишь в мире «комбинаций в попытках», то это действительно привело бы их к «независимости», к отрыву от широкой аудитории.
Задача судейских коллегий конкурсов композиций, без сомнения, состоит в том, чтобы поощрять композиторов, продолжающих и развивающих лучшие традиции советской школы, и отнюдь не присуждать премий произведениям, которые отходят от реалистических позиций. Судейские коллегии обязаны при этом строго оценивать композиции с точки зрения их оригинальности (по существу, а не по «идеям») и аналитической безошибочности.
Как правило, наши судьи оказываются на высоте положения. Тем досаднее промахи, допущенные судейской коллегией конкурса этюдов, посвященного XVI первенству СССР (судьи: Р. Кофман, М. Либур-кин и Е. Умнов).
Премиями были отмечены
этюды А. Гуляева (1-й приз), В. Чеховера (2-й приз) и 3. Бир-нова (3-й приз). Рассмотрим эти
композиции, и прежде всего этюд Бирнова.
Выигрыш
Решение: I. Л§8+ Кра7 2. ab Кр : Ь7 3. Л§1 е1К+ 4. КрЬ2 а1Ф+ 5. Кр : al Кс2+ 6. КрЬ2 К : Ь4 7. Cg2+ КрЬ8 8. КреЗ Каб 9. ЛЫ+ Кра7 10. ЛЬ7х.
По мнению судейской коллегии, это «технически превосходно сделанный этюд, с богатой обоюдоострой игрой и красивым матовым финалом».
К сожалению, этюд действительно «сделан» из двух этюдов.
Идея оригинального маневра, предупреждающего превращение черной пешки е2, значительно интереснее оформлена в этюде Р. Рети.
Выигрыш
Решение этого этюда: 1. Лаз+ Kpel 2. Л13 Kpd2 (2. . . Kpdl 3. Cg4) 3. Cfl!, и нельзя 3. . . е!Ф из-за 4. ЛdЗX.
315
Если в этюде Бирнова слон уже в начальной позиции стоит на fl, то в этюде Рети он идет на fl, что, конечно, сложнее *.
Заключительная идея мата встретилась в этюде Г. Заходя-
кина (журнал «64», 1931,
№ 17—18).
Выигрыш
Решение этюда: 1. h6 Kg4+ 2. Kpf4 К : h6 3. Kpg5 Kg8 4. ЛЬ2+ Kpg7 5. ЛИ7+ Kpf8 6. ЛГ7Х.
Вполне возможно, что 3. Бирнов не был знаком с этими этюдами, однако судейская коллегия обязана была проявить необходимую осведомленность. Самое комичное то, что если в этюде Заходякина форсирование мата является единственным выигрывающим продолжением, то в этюде Бирнова, где слои заменил пешку, белые матуют... в выигранной позиции! Сыграй они 10. Kpd4 (а не 10. ЛЬ7х), черные не смогут долго сопротивляться; например, 10. . .КЬб 11. Ссб или 10. . .К6с7 И. Креб и т. д.
Обратимся теперь к этюду А. Гуляева.
* Справедливости ради отметим, что этюд Рети имел побочьое решение (1. Cg4 Kpd2 2. С : е2 Кр ’ е2 3. Kpcl! f3 4. Ла2+ КреЗ 5. Kpdl или 4. . . Kpel 5. Ла8 и т. д.).
316
Выигрыш
Решение: 1. е7 Ле4 2. Л14 Леб 3. ЛГ5+ Кр : а4 4. ЛГб Леб 5. ЛГ4+ Сс4 6. Л : с4+, и с лишней фигурой белые выигрывают на 17-м ходу.
Но как белый король мог попасть на поле а7? Только через поля с8 и Ь8, но ведь это чистая фантазия! Позиция белого короля, с точки зрения шахматиста-практика, настолько антихудожественна, что, если бы в составе судейской коллегии был хотя бы один мастер (а не только мастера композиции), этюд Гуляева не мог бы получить столь высокого отличия.
Вообще этот этюд уцелел чудом. Вариант 1. е7 Ле4 2. ЛГ5+ сб 3. Л : с5+ Кр : а4 далеко не является таким ничейным, как это кажется на первый взгляд. После парадоксального и тихого хода 4. ЛГб черные оказываются в отчаянном положении. Проигрывает как 4. . .Леб 5. ЛГб Леб 6. Л14+ Сс4 7. Л : с4+ КрЬЗ 8. Лс8, так и 4. . .е2 5. ЛГ4! Л : f4 (5. . .е1Ф 6. е8Ф+!) 6. е8Ф+ Ь5 7. Cd6 ЛГб 8. Cg3. К счастью для автора этюда, здесь нашелся удивительный ход 4. . .Cf7!! — черные любой ценой должны улучшить позицию своего короля, и после 5. Л : f7 КрЬЗ! (проигрывает 5. . .Леб 6. ЛГб Леб 7. ЛГ4+ КрЬЗ 8. ЛЬ4+ Крс2 9. Лс4+ и 10. Лс8) 6. Ch6 (теперь уже
6. ЛГ4 Леб 7. ЛЬ4+ Кра2! ведет к ничьей) 6. . .е2 7. Сс12 Ь5! 8. КрЬб Ь4 9. Крс5 е1Ф 10. С : el Л : el ничья неизбежна; ход 4. . .Cf7! указан В. Рагозиным.
Таким образом, этюд Гуляева, по-видимому, правилен, хотя приведенные варианты и свидетельствуют о том, что автору этюда не удалось полностью раскрыть все тайны позиции.
Я не смог поэтому удержаться от соблазна составить новый этюд, на мой взгляд более соответствующий вкусам шахматистов-практиков (см. статью об этюдах).
Несколько слов об этюде Че-ховера: судейская коллегия считает этюд «подлинным шедевром». Почему же этот этюд получил лишь 2-й приз?
Ничья
Имя международного мастера Генриха Моисеевича Каспаряна хорошо известно в шахматном мире. Уже более четверти века назад молодой армянский шахматист впервые участвовал в чемпионате СССР. Это я помню очень хорошо, так как в полуфинале чемпионата Каспарян завоевал тогда первое место, от-
p. М. Каспарян. Избранные этюды и партии. Предисловие. Ереван, сАйпетрат», 1959.
Решение: 1. Kd4+ Kpd3 2. Кеб ЛГб 3. Кс5+ Крс4 4. Kd7 Лбб 5. КЬ6+ КрЬ5 6. Кс8 Лd8 7. Ка7+ Краб 8. Кр : Ь2 ЛЬ8+ 9. Kpg2 Л§8+ 10. Kpfl Л : gl + 11. Кр : gl Кр : а7 12. Kpf2 КрЬб 13. КреЗ Крс5 14. Kpd3 и т. д.
Этюд Чеховера, вероятно, наиболее остроумный этюд последних лет (быть может, единственный минус этюда заключается в несколько неестественной позиции черного слона на Ь2), и при знакомстве с этой композицией ни один любитель шахмат не сможет удержаться от улыбки, наблюдая оригинальные маневры белых и черных фигур. Достаточно отметить, что бедный слон Ь2 семь ходов находится под боем!
Побольше бы таких этюдов и... побольше строгости, точности и принципиальности в решениях судейских коллегий. До сих пор судьи не имеют точных инструкций по присуждению призов. В связи с этим читателю небезынтересно будет ознакомиться со статьей «Союз-50» (стр. 301).
Большой этюдист
теснив автора этих строк на второе...
Стиль игры мастера Каспаряна своеобразен. Он избегает проторенных путей в дебюте, хорошо ведет атаку, стойко защищается, тонко проводит эндшпиль. Быть может, недостаточно «боевой» характер мешает ему добиваться еще больших спортивных достижений.
Но, несмотря на значительность творческих достижений Г. Каспаряна как мастера-прак
317
тика, они уступают его достижениям в области этюдной композиции. Каспарян обладает исключительным талантом композитора и, продолжая традиции А. А. Троицкого и Л. И. Куббеля, стоит в ряду наиболее выдающихся советских и мировых композиторов.
Следует отметить, что произведения многих мастеров композиции иногда оказываются с теми или иными изъянами ввиду недостаточной практической силы их составителей. Творчество очень немногих композиторов было свободно от этих дефектов. Среди них можно назвать имена Р. Рети, Г. Матисона и, пожалуй, Л. Куббеля. Г. Каспаряна также следует причислить к этой блестящей плеяде. Силу, опыт и искусство анализа турнирного бойца Каспарян использует в
Здесь нет никакой ложной скромности — автор этих строк в области этюдной композиции действительно является любителем. Но, может быть, для читателя (да и для специалистов) небезынтересно будет познакомиться с мнением непрофессио-нала-этюдиста.
Сборник разнохарактерен. Последняя часть к области современного этюдного искусства имеет отдаленное отношение. Эта часть весьма ценна как раздел теории эндшпиля; она должна быть включена во все справочники по эндшпилю и хорошо послужит шахматным практикам!
Г. Надареишвили. Избранные этюды. Тбилиси, «Сабчота Сакартвело», 1970.
318
своих этюдах, создавая высокое совершенство формы и содержания, близкое к практической шахматной партии. Эта черта творчества композитора делает его произведения особо популярными среди самых широких слоев шахматистов.
Несмотря на популярность имени Г. Каспаряна в шахматном мире и у нас и за рубежом, далеко не все его произведения были доступны широким кругам шахматистов, поскольку не было собрания его этюдов. Выход данной книги устранит этот пробел. Читатели сборника, решая этюды Каспаряна, получат поистине эстетическое удовлетворение от его замечательных композиций; немалое значение книга будет иметь и для совершенствования мастерства молодого поколения композиторов.
Предисловие любителя
Однако суть сборника не в этом...
Первые две части весьма примечательны. В первой собраны этюды одного из выдающихся этюдистов нашего времени — Гиа Надареишвили; вторая часть является коллекцией произведений других выдающихся этюдистов. Эти произведения премированы на грузинских конкурсах, что интересно само по себе, ибо свидетельствует о том, что Грузия является одним из мировых центров этюдной композиции. Главноеже состоит в том, что читатель, интересующийся в первую очередь художественной ценностью собранных этюдов, останется удовлетворенным, даже если у него изысканный вкус.
Уже многие десятилетия этюдное искусство (в еще большей степени это относится к заданному) развивается в двух направлениях. Первое связано главным образом с интересами так называемых решателей, или, попросту говоря, шахматистов-практиков, то есть с интересами весьма обширной аудитории. Это направление всегда имеет в виду трудность решения этюда, напряженность встречного боя, оригинальность композиции и построение этюда, близкое к практике. Второе направление ориентируется на сравнительно узкий круг специалистов, оно пренебрежительно относится к запросам шахматистов-практиков, оно заменяет трудность решения этюда трудностью его составления, трудностью реализации известных этюдных идей.
Наивно думать, что композиторы этюдов резко разделяются на два лагеря. Конечно, нет! Каждый композитор отдает дань и тому и иному направлению, ибо, с одной стороны, он стремится удовлетворить художественный спрос со стороны массовой аудитории, а с другой — блеснуть своей техникой составления этюдов перед собратьями по профессии.
Чтобы у читателя не было никаких сомнений, автор этих строк категорически заявляет, что так же, как и три десятилетия ранее, он всегда признавал лишь первое направление. Надо полагать, что этюды второго типа имеют право на существование просто как свидетельство стремления композитора к совершенствованию — и только! С моей точки зрения, труд композитора следует оценить не по
числу составленных им этюдов и не по среднему их уровню, а по вершине творческих достижений, которых он достиг в своих лучших произведениях.
Вот почему мне хочется почтительно снять шапку перед Гиа Надареишвили: лучшие его этюды, такие, например, как № 7, несомненно, войдут навсегда в золотой фонд этюдного искусства. Здесь мы видим и остроумную встречную игру, и невероятную трудность решения, и оригинальность, и естественность позиции. Здесь не этюдная идея играет композитором, а художник владеет идеей произведения. (К этому этюду я дал следующий комментарий в «Детской энциклопедии» — второе издание, том 7, 1966).
«Лело», 1950
II приз (исправление)
Выигрыш
«У черных две лишние фигуры, но белые пешки далеко продвинуты и могут быстро пройти в ферзи. Первые ходы очевидны:
1. g5—g6 Kpf5— f6
Или 1. . .e5 2. g7 Cb3 3. h6 Kf3 4. h7 Kg5 5. g80.
2. g6-g7
Но ответ черных весьма остроумен.
2. ... Сс2—h7!
319
Теперь белый король вынужден будет занять неудачную позицию.
3. еЗ—е4!
Совершенно неожиданно! Почему так, будет ясно лишь в конце решения. Теперь грозит 4. е5+ с отвлечением короля черных от важной защитительной позиции на поле f6.
3. ... Kel— f3
4. е4—е5+ Kf3 : е5
Конь черных должен попасть на поле g5. Поэтому по сравнению с начальной позицией изменилось лишь то, что белые избавились от пешки еЗ.
5. Kph8 : h7 Ке5—f3
6. g7—§8Ф Kf3-g5+
7. <5g8 : g5+
Вынужденная жертва. После 7. Kph8 Kf7+ 8. Kph7 Kg5+ 9. Kph6 Kf7+ вечный шах белому королю— ничья... А сейчас борьба возобновляется с новой силой — остались еще
другие проходные пешки.
7. ... Kpf6 : g5
8. h5—h6 c5—c4
9. Kph7—g7 c4— c3
10. h6—h7 c3— c2
11. h7—Ь8Ф c2—С1Ф
12. ФЬ8—h6+, и выигрывают.
Белые выигрывают черного ферзя. Вот почему надо было избавиться от пешки еЗ...»
Г. Надареишвили принял смелое решение: он не побоялся сравнения своих этюдов с уникальными достижениями блестящей плеяды компози
торов, представленных во второй части книги. И автор книги поступил правильно — ему нечего было бояться. Из этюдов второй части, пожалуй, наибольшее впечатление оставляет этюд № 145 В. Королькова.
Этот этюд показывает, на что способен его автор, когда он создает произведение в духе того, что условно ранее было названо первым направлением.
Конкурс Грузинского совета ДСО «Спартак», 1962
I приз
Ничья
1. Ла8! е1Ф (1. . .Кс8 2. Л : а6+ КрЫ 3. Kd4! е1Ф 4. Ла1 + ! Кр : al 5. Кс2+) 2. Л : а6+ Ка4! 3. Л : а4+ КрЬ2 4. ЛЬ4+ КраЗ 5. ЛЬЗ+! Кр : ЬЗ 6. Kd4+ Кра4 7. Ке2!! Ф : е2 8. с8Ф ФЬ2+ 9. Kpg4 ®g3+ 10. Kph5, и ничья.
В настоящее время такие сборники в первую очередь преследуют цель удовлетворения художественных запросов широкого круга шахматистов, и во вторую очередь они способствуют дальнейшему развитию композиции. Однако в будущем (и, быть может, в недалеком будущем) подобный сборник будет играть и более утилитарную роль.
Если проблема создания ис-_ кусственного шахматиста будет, удовлетворительно развиваться, то шлифовка, доведение шахматной программы до совершенства мастерской игры всегда будут связаны с проверкой шахматных способностей машины на этюдах.
350
В этом отношении подобные сборники сослужат неоценимую пользу (это не пустые слова; этюд № 7 помог мне существенно улучшить предложенный ранее алгоритм игры в шахматы).
Да это и естественно. Шахматист-практик не в силах за доской создавать такие тонкие произведения, как композитор, который не ограничен временем для обдумывания и не связан
На этот праздничный конкурс, объявленный редакцией газеты «Комунисти» (Тбилиси) в связи с 50-летием образования Советского Союза, поступило в 1973 году 250 этюдов от 150 авторов. Мы с В. Неидзе разработали шкалу для оценки конкурсных произведений, по которой и были определены лучшие композиции.
Нами были установлены следующие элементы этюдной композиции и их оценки:
1. Естественность исходной позиции.
Неестественная позиция — 1 очко, удовлетворительная — 2, весьма естественная — 3.
2. Количество фигур.
Большое количество фигур (больше 12) — 1, нормальное количество (8—12 фигур) —2, миниатюра (7 и менее) — 3.
3. Степень динамичности фигур.
Слабая динамичность (много статистов) — 1, удовлетворительная — 2, полное активное участие фигур в игре — 3.
Г. Надареишвили. Шахматный этюд в Грузии. Тбилиси, «Саб-чота Сакартвело», 1975.
строгими правилами шахматного кодекса...
Но, отвлекаясь от того, что будет дальше, воздадим уже сейчас должное автору книги. Как первый читатель его рукописи, я хочу сердечно поблагодарить Г. А. Надареишвили за его труд и выразить надежду, что будущие читатели присоединятся ко мне в пожеланиях автору дальнейших успехов.
«Союз-50»
4. Экономичность использования материала.
Наличие лишнего материала — 1, допустимое количество лишнего материала — 2, полная экономичность — 3.
5. Наличие вступительной игры и эффектного финала.
Отсутствуют обе стадии — 1, отсутствует одна из стадий — 2, наличие — 3.
6. Длина решения.
Короткометражка (4—5 ходов) — 1, длинное решение (свыше 15 ходов) — 2, нормальное (6—15) — 3.
7. Трудность решения.
Легкое решение— 1, очень трудное — 2, средней трудности — 3.
8. Оригинальность замысла (степень новизны) — коэффициент 2.
Имеется частичный предшественник, улучшение— 1, элементы оригинальности — 2, новинка (находка) — 3.
9. Сложность темы — коэффициент 1,5.
Несложная, легкая тема — 1, средней сложности — 2, сложная (как правило, синтез), труднообрабатываемая тема — 3.
11 № 3446
321
Шкала оценок Авторы
Брон Гурген идзе Надареишвили
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
2
2
3
3
3
3
3
1X2 — 2
3x1/=4/
3X1/2 = 4/
4
3
2
3
2
3
3
3
2X2 = 4
1X1/ = 1/2
3x1/=4/
5
2
2
2
2
3
3
3
2X2 = 4
Зх1/2 =4/2
3x1/=4/2
4
12
10. Степень контригры (острота борьбы, богатая игра, наличие интересных ложных следов) — коэффициент 1,5.
Форсированная игра — 1, наличие определенной контригры— 2, обоюдоострая игра — 3.
11. Общее художественное впечатление (вкус судьи).
Слабый этюд — 2, средний — 3, хороший — 4, отличный — 5.
12. Общая оценка—сумма всех элементов оценки.
Первые 7 элементов этюдной композиции определяют главным образом формальные, но вместе с тем существенные стороны технического мастерства составителя. Последующие 3 элемента являются, по сути дела, главными определителями содержания этюда, поэтому они требуют введения повышенных коэффициентов. Предпоследняя оценка связана с вкусом судьи, она определяет общее художественное впечатление. Вот как были оценены три этюда, полу
чившие наивысшую суммарную оценку.
Таблица наглядно демонстрирует оценку по каждому компоненту этюда. Разумеется, судьи полагали, что приведенная шкала оценок, может быть, и не является оптимальной и изменения ее в дальнейшем вполне вероятны. Не исключено, что другие арбитры поставили бы иные оценки. Вместе с тем жюри констатировало, что эксперимент оказался интересным и расхождения между цифровой и обычной оценками, пожалуй, несущественны. Это обстоятельство вселяет надежду, что шкала может быть апробирована и в другом конкурсе по составлению этюдов.
Теперь же приведем этюды, получившие I—III призы (на равных).
Любопытно, что такая одинаковая оценка трех этюдов была достигнута на основании приведенного выше формального метода.
322
В. Брон
Ничья
1. е7 (1. Кр : ЬЗ? ЛГ2! 2. Кр : сЗ Ле2 3. Cf4+ Kpg2 4. Kpb4 Kpf3 5. Сс7 Л : еб 6. Краб Кре4 7. Cb6 Kpd5 8. Кр : аб Креб) 1. . ,Ь2! 2. С : Ь2 Л14+ (2. . .cb 3. е8Ф ЫФ 4. Фе2+! Kpg3 5. Фе1 +! Ф : el — пат или 3.. .Л14+ 4. КраЗ ЫФ 5. Фе2+ Kpg3 6. ®g2+ Kph4 7. ®g4+ Kp:g4 —пат) 3. Краб!! (3. КраЗ? Ле4! 4. С : сЗ Л : е7 5. Кра4 Kpg2 6. Краб ЛеЗ! 7. СЬ4 Леб 8. Ссб Леб! 9. КрЬб Kpf3 10. Cd4 Леб+ 11. Краб Кре4 12. СЬб Kpd5 13. Кр : аб Креб) 3. . .cb 4. е8Ф ЫФ (4. . .Л15+ 5. Кр : аб ЫФ 6-ФЬ8+! Ф : Ь8 — пат) 5. ФЬ5+! Kpg3 (g2) 6. ®g6+! Ф : g6 — пат.
Д. Гургенидэе
Ничья
1. Kg3+ Kpd4 (1. . .КреЗ 2. Kfl+ Кре4 3. К : d2+ Кр : f5 4. Кр : аЗ или 1. . -Kpd3 2. Кр : аЗ ЛсЗ+ 3. КрЬ2 Лс2+ 4.
КрЬЗ) 2. ЛИ а2 3. Л61 (3. Ке2+? КреЗ 4. КсЗ ЛЬ8+ 5. Крс4 ЛЫ 6. Kd5+ Кре4 7. КсЗ+ Креб 8. К : Ы а1Ф 9. К : d2 Фd4+) 3. . .Креб! 4. Ке2 ЛЬ8+ 5. КраЗ!! ЛЫ 6. Л : d2 а1Ф+ 7. Ла2!
Г. Надареишвили
Выигрыш
1. ЛЬ8 ЛеН- (1. . .Kpal 2. Л : Ь2 Кр : Ь2 3. g7 Kpal 4. g8® Ь2 5. ®g7 Ле1+ 6. Kpf7 ЫФ 7. Л : Ы Л : Ы 8. Ф64) 2. Kpd8! (2. Kpf8? ЫФ 3. Л : Ы Л : Ы 4. g7 Лс1 или 2. Kpf7? ЫФ 3. Л : Ы Л : Ы 4. g7 ЛЬ7 5. Kpg6 Л : g7+ 6. Кр : g7 Kpal 7. Л : Ь2 Кр : Ь2) 2. . . ЛЬ1 + (2. . .ЫФ 3. Л : Ы Л:Ы 4. g7 Kpal 5. Л : Ь2 ЛЬ8+ 6. Кре7 или 6. gWI) 3. Крс8! Лс1+ (3. . .ЫФ 4. Л : Ы Л : Ы 5. g7 Лс1+ 6. КрЬ7 Лс2 7. Л^4 Кра2 8. Ла4+, но не 6. Kpd7? Лс2 7. Л§4 Лd2+ и 8. . .Крс2) 4. КрЬ8! ЫФ 5. Л : Ы Л : Ы 6. g7 (6. Л : Ь2+? Кр : Ь2 7. g7 Kpal 8. g8Ф Ь2 9. ®g7 ЛЬЗ 10. Фа7+ КрЫ 11. g6 ЛЬ8+ 12. Крс7 Лg8! 13. Фаб Лg7+ 14. Kpd8 Крс2 15. Фс4+ КрЫ 16. ФП+ Кра2) 6. . .Kpal! 7. Л : Ь2 (7. g8®? ЫФ 8. ®g7+ Ь2 9. g6 Фа2) 7. . .ЛЬ8+! (7. . . Кр : Ь2 8. g8® Kpal 9. Ф : ЬЗ ЛЬ8+ 10. Крс7! Лс8+ 11. Kpd6 Лd8+ 12. Креб Ле8+ 13. Феб) 8. gWI! (8. gh®? — пат).
11*
323
Творчество художника
«Платон — мне друг, но истина дороже». По аналогии могу сказать: «Гиа мне друг, но...» В данном случае, однако, истину скрывать нет оснований; она приятна и для того, о ком идет речь, и для автора этих строк, и для читателя.
Вероятно, основа таланта Г. Надареишвили состоит в том, что он умеет яркие, остроумные идеи облечь в естественную, будничную форму, привычную для шахматиста-практика. В этом, быть может, и заключается и трудность, и прелесть его композиций. Он позволяет себе громоздкие построения тогда, и только тогда, когда это совершенно необходимо для реализации идеи. Трудность его компо
зиций состоит не в подлинной скуке разветвления механического перебора ходов, а в неожиданности задуманных идей, упрятанных в кажущуюся обыденность позиции.
Г. Надареишвили, когда свободен, всегда за работой! Иначе хорошее произведение искусства не сотворишь, но, вероятно, это связано также с интуитивным стремлением художника поддержать свою работоспособность. Надареишвили — фанатик, а фанатизм, несомненно, и отличает художника от ремесленника, защищает его от влияния практицизма, преждевременно снижающего работоспособность и сокращающего творческую жизнь.
Для иллюстрации сказанного оценим несколько этюдов сборника.
p. Надареишвили. Избранные шахматные этюды. Предисловие. М., «Физкультура и спорт», 1976.
Кобу лети, 1982. М. Ботвинник и Г. Надареишвили
324
№ J15. «Грузия-50», 1970 I приз
Ничья
(1. Сс4 Лс5! 2. Cg8! КрЫ 3. ЛЬ8 Лс1+ 4. Kpd2 Лс2+ 5. Kpdl а1Ф 6. Л : Ь4+ ЛЬ2 7. Лс4!! Лс2 8. ЛЬ4+ ЛЬ2 9. Лс4, но не 2. Себ? КрЫ 3. ЛЬ8 Лс1+ 4. Kpd2 Лс2+ 5. Kpdl а1Ф 6. Л : Ь4+ ЛЬ2 7. Лс4 ЛЬ6! 8. Лс1+ КрЬ2 9. Л : al Лd6+ 10. Кре2 Л : еб+, и черные выигрывают).
Трудно найти два хода — 2. Cg8! и 7. Лс4!!, только два хода... Первый связан с механической игрой в заключительном варианте этюда (это не характерно для творчества Нада-реишвили, но как этого можно избежать? Этюд тесно связан с практической партией), а второй — с удивительной матовой позицией, подлинной находкой. Черные имеют громадный перевес в материале (ферзь с ладьей против ладьи со слоном), на доске всего шесть фигур, но, чтобы избежать мата, приходится либо идти на повторение позиции, либо возвращать материал, причаливая к мирной гавани!
Два этюда (№50 и 101) имеют почти ринковское построение, но это только формальное подобие. Да это и не удивительно: у такого настоящего художника, как Г. Надареишвили, «механическая» игра исключается.
«М 50. Конкурс «Шахи», 1975
III — IV приз
Выигрыш
(1. Ле1+ Kpd6 2. Ле5 Л62 3. Cal! Ла2 4. Лб5+!! Креб! 5. Cg7! Кр : d5 6. Cf7+ или 5. . .Ла8+ 6. Kph7 Кр : d5
7. Cf3+).
№ 101. «Тем-64», 1975
III приз
Ничья
(I. е7! С : е7 2. Се2!! С : е2 3. Ле5! ЛеЗ!! 4. Ла5+ ЛаЗ 5. Ле5 ЛеЗ! 6. Ла5+). '
Мы видим и здесь большой перевес в материале, компенсируемый позицией фигур. В одном случае большее значение имеет материальный перевес, в другом — позиция фигур. Но все это лишь фон, на котором ав: тор демонстрирует комбинационные тонкости, скрытые в этих практических построениях.
Характерен для автора книги этюд № 77.
325
Конкурс «Шахматы», 1975
Ход черных. Ничья
(1. . .СЬ4+ 2. Кр : еб! е1Ф + 3. Ке4! Ф : е4+ 4. Се5+ Kpg8 5. Л§7+ Kpf8 6. ЛГ7+ Кре8 7. Ле7+! Крс18 8. Л(17+ Крс8 9. Лс7+ Kpd8 10. Л(17+ Кре8 11. Ле7+! С : е7 — пат).
Простая игра привела бы к выигрышу черных, но, когда белые, казалось, начинают играть в поддавки, претерпевая материальные лишения, они перехватывают инициативу и добиваются вечного нападения на короля черных, используя одну патовую возможность. Отметим, что пат связан с особой манерой игры, которая, кстати, трудна для программирования шахматного автомата. Здесь формирование обычных траекторий нападения не может помочь делу. Тут уж необходим поиск траекторий, которые условно были названы «планируемыми»: смысл состоит в том, что планируются не те траектории, например, черных фигур, которые им выгодны, а те, которые невыгодны им, но выгодны белым. Если «обычные» траектории связаны со стремлением выиграть материал, то «планируемые» — со стремлением получить определенную позицию. «Разумной» игрой до пата не доедешь — тут необходима «прицельная» игра на патовую позицию. В рас
сматриваемом этюде это выполнено мастерски.
И, наконец, этюд № 25.
«Шахматная Москва», 1970
I приз
Ничья
(1. е4 d4 2. е5 h4 3. еб ЬЗ 4. е7 Ь2 5. е8Л!! — 5. е8Ф? ЫФ+ 6. Фе4 Ф13! — 5. . .ЫФ+ 6. Ле4 Ф : е4+ 7. de h5 8. е5 h4 9. еб h3 10. е7 h2 11. е8К+! Крс8 12. Kd6+ Крс7 13. Ке8+).
Если этюды № 50 и 101 по построению напоминают этюды Ринка, то этот этюд по форме напоминает произведения Королькова (может быть, и не только по форме); вероятно, здесь Надареишвили был под корольковским влиянием. Даже если и так, ничего плохого в этом нет... Но после решения этюда читатель остается под впечатлением остроумной, неожиданной и точной логики мышления его автора — этюды Надареишвили имеют особую творческую индивидуальность. Нельзя не отметить еще изящную миниатюру (этюд № 97).
Казалось бы, белые и ферзя ставить не могут, ибо после 1. е8Ф Себ 2. Kph7 Kf6+ 3. Kpg6 Ф§1 + игра заканчивается. Но Гиа Антонович как всегда в простой, обыденной позиции искусно спрятал великолепную и неожиданную патовую идею.
326
Конкурс «Мхедрули-Kh, 1975 I приз
Ничья
(1. е8Ф Се5+ 2. Ф : е5!! Фа8+ 3. JIf8!! Ф : f8+ 4. Kph7 ФГ7+ 5. Kph8 Ф!8+ 6. Kph7 ФЬ6+ 7. Kpg8 Ф§6+ 8. Kph8 ФЬ6+ 9. Kpg8).
Одним из главных (если не самым главным) качеств шахматного мастера является способность к точному счету вариантов. Тем молодым шахматис
там, которые чувствуют себя в этом отношении не очень уверенно, полезно решать этюды. Данный сборник поэтому может быть использован как ценное учебное пособие.
Люди в своей деятельности (так предполагает автор предисловия) используют два типа алгоритма — алгоритм управления и алгоритм поиска алгоритмов управления. Творческий процесс, несомненно, связан с алгоритмом поиска; на это способны далеко не все люди. Искатель и фанатик Надареишвили является мастером своего дела. Я надеюсь, что читатель после того, как получит удовольствие от этой книги, присоединится к моим добрым пожеланиям новых успехов автору этого сборника.
С Сережей Каминером мы были друзьями. М. С. Либуркина я почти не знал лично, но восхищался его композициями. Поэтому мне легко писать о первом и трудновато о втором.
Оба они были почти одногодки. Каминер был немного старше меня, а познакомились мы, когда мне исполнилось тринадцать. Как только он увидел меня в Петроградском шахматном собрании, что помещалось на Владимирском проспекте (ныне там Театр им. Ленсовета, а тогда был игорный клуб), сразу предложил сыграть тренировочный матч из трех партий. Я был на-
p. М. К о ф м а н. Избранные этюды С. Каминера и М. Либуркина. М., «Физкультура и спорт», 1981.
Слово о двух этюдистах
столько слабее Сережи, что даже не понял, почему же проиграл все три партии.
Ходил он ко мне на Невский, а я — к нему на Сергиевскую. Жил он с матерью и младшей сестрой. Нас оставляли одних в большой светлой комнате. Занимались шахматами, анализировали Сережины этюды. Когда надо было поразмяться, Сережа учил меня боксу, которым увлекался ранее (плечи у него были широкие, лапы — здоровые; мои нос и очки он щадил).
Сережа болезненно переживал, что я его обгонял по турнирным успехам: он был невысокого мнения о моих шахматных способностях. «Почему это все вам проигрывают? — спрашивал он меня с недоумением, когда в
327
полуфинале чемпионата Ленинграда 1926 года я добился почти стопроцентного результата. Но как он радовался, когда с ходу показал выигрыш в ладейном конце в отложенной позиции моей решающей партии с Шебар-шиным (№ 8)!
В 16 лет он уже был зрелым и большим мастером композиции. Он сразу по мастерству встал в один ряд с такими корифеями, как Троицкий, бр. Платовы и Л. Куббель (тогда композиторов было много меньше, чем сейчас).
То, чего добился Каминер, понял я весной 1925 года, когда Сережа (в новом шахматном клубе во Дворце труда) показывал один этюд Л. Куббелю. Леонид Иванович обычно решал этюды молниеносно, но на этот раз капитулировал и попросил автора показать решение.
С. Каминер, 1925
Выигрыш
В позиции на диаграмме (этюд приводится в первоначальном виде, в отличие от более поздней редакции, публикуемой в данной книге,— этюд 6) Каминер, с трудом сдерживая торжество, продемонстрировал ход g3—g4!! (решение: 1. g4 Кр : g4 2. Kpg7 Ле8 3. Kpf7 ЛЬ8 4. Кре7 Лg8 5. Kd8 Лg7+ 6. Kf7 Лg8 7. Kh6+).
С. Каминер стал первым известным композитором, выросшим уже в советский период.
Условия жизни шахматных композиторов, с бытовой точки зрения, существенно отличаются от тех же условий мастеров-практиков. Последние могут посвящать свою жизнь любимому делу — композиторы стать профессионалами не могут: шахматы их не обеспечивают материально; они должны иметь другую специальность. Каминер стал инженером-химиком.
Была осень 1937 года. Я играл в Москве матч на первенство СССР с Г. Левенфишем. Неожиданный телефонный звонок, и в номер гостиницы «Националь» является Сережа Каминер. «Здесь, в тетради,— говорит он,— все мои этюды, некоторые еще не доработаны. Возьмите их себе. Боюсь, что у меня они пропадут». Увы, тревога оказалась обоснованной...
Долго хранил я эту тетрадь. В 50-е годы я известил наших композиторов, что тетрадь Ка-минера у меня. И вот этюды С. Каминера — в данной книге.
Теперь тетрадь Сережи снова вернулась ко мне. Чернила почти выцвели. На тетради рукой Каминера написан какой-то пензенский адрес; он, кажется, объяснял мне, для чего этот адрес нужен. Насколько помню, кто-то там жил из его родных...
Судьба Либуркина оказалась несколько счастливее. Он дольше прожил и побольше успел составить выдающихся произведений. Трудно выделить «лучший» этюд, как этого обычно требуют, но можно обратить внимание читателей на следующий пример.
328
М. Либуркин, 1933
Выигрыш
Казалось бы, король и конь черных должны легко справиться с проходными пешками белых, поскольку белый король вынужден бороться с черными пешками. Но белые, жертвуя две пешки, создают уникальную позицию цугцванга; при этом их король должен маневрировать с исключительной точностью, чтобы ограничить активность черного коня.
Приведем основной вариант
Книга своеобразна и уникальна, хотя сборники этюдов неоднократно создавались и ранее. Своеобразие состоит в соединении этюдов с примечаниями к ним ведущих мировых шахматистов (и среди них девять чемпионов мира) из разных стран. Хотя уже более десяти лет как я отошел от практической игры, надеюсь, читатель не рассердится, что я все еще считаю себя «ведущим»... В отличие от задач, этюдная композиция близка к практической партии — алгоритм поиска хода шахматиста-практика примерно тот же, что и у решателя
Г. А. Надареишвили. Этюды глазами гроссмейстеров. М., «Физкультура и спорт», 1982.
решения: 1. Kpdl! Кр : Ь5 2. d7 К : d7 3. еб Креб (после 3. . .Kf8 4. е7 Kg6 выигрывает 4. Кс7+) 4. е7 (если бы белые сыграли на первом ходу 1. Kpd2?, то здесь черные спасались — 4. . . Крс5 5. Kd6 Kf6, и нельзя 6. Ке4+, так как конь берется с шахом) 4. . .f2 5. Кре2 f3+ 6. Kpfl! КрЬб 7. Кс7! Kf6 8. Kd5+ или 6. . .Крс5 7. Kd6! Kf6 8. Ке4+.
Видимо, правильным было решение представить творческое наследие этих двух крупных этюдистов в одной книге, которая с любовью и большой тщательностью подготовлена Р. М. Кофманом. Надеюсь, что читатели получат истинное эстетическое удовольствие от этих художественных композиций, а молодые композиторы лучше будут знать историческое прошлое советского этюда.
Новая книга Надареишвили
этюдов. Поэтому весьма интересно ознакомиться с тем, как крупные мастера оценивают этюды.
Г. Надареишвили не навязывал гроссмейстерам собранные им произведения, он стремился к тому, чтобы этюды импонировали авторам примечаний,— так, по крайней мере, было со мной. Как Гиа Антоновичу удалось собрать в одной книге столь разных людей (известно, что чем шахматисты сильнее, тем отношения между ними напряженнее!) — загадка. Видимо, здесь сказались те симпатии, которые вызывает личность автора у многих гроссмейстеров. Не последнюю роль сыграли беззаветное служение Надареишвили
329
шахматному искусству и его выдающиеся достижения в этюдном творчестве.
Возможно, что композиторам некоторые примечания могут прийтись не по вкусу — у этюдистов и практиков иногда раз
личное отношение к эстетике шахмат. Но книга, несомненно, найдет широкую читательскую аудиторию и хорошо послужит пропаганде шахматного искусства.
Этюды
Желание составить этюд появлялось, когда обнаруживалась какая-либо (как мне представлялось) оригинальная тема; как правило, это происходило во время практической партии или при ее анализе. Лишь однажды пришлось улучшить произведение другого автора.
Если еще учесть, что далеко не всегда находилось время для работы над этюдом, то становится понятным скромный итог моей композиторской деятельности: 10 этюдов за полвека. Об одном из них (№ 7, опубликованном в журнале «Шахматы в СССР», 1952, № 7) уже упоминалось в примечаниях к партии Троянеску — Ботвинник (№ 201).
Теперь же обратимся к матовой комбинации, которая легла в основу первого этюда. Она осуществилась в легкой партии с ленинградским шахматистом I категории Н. Л ютовым в начале 1925 года.
Лютов пригласил тринадцатилетнего паренька к себе домой; я, конечно, был польщен оказанной честью. Уже тогда я был крепким орешком.
Все же в одной партии мне пришлось играть, имея фигурой меньше, и получилась позиция, изображенная на диаграмме.
Даты первого опубликования указаны в каждом этюде.
330
Ботвинник
Лютов
Ход черных
Небольшой материальный перевес на стороне белых, но их король в опасном положении, что черным удается сразу использовать. Последовало 1. . . h5! 2. Ф : Ь5 ФШ+ 3. Kpg4 Фс11+ 4. Kf3 Фс17х! Финал оказался весьма неожиданным, и мой партнер даже не сразу заметил, что партия закончилась. Белых, конечно, не спасали продолжения 2. ФЬ7+ Kph6 или 2. g4 hg+ 3. Ф : g4 ФМ+ 4. Kpg3 Фе1 + .
Исходную позицию мы переработали совместно с С. Каминером, и следующий этюд был опубликован в журнале «Шахматный листок» (1925, № 11).
Должен признаться, что в этюдной композиции я тогда не разбирался и все делал мой друг Сережа — моей была лишь идея. Особенно меня смущало, что вместо скромной пешки на доске оказался слон.
ЛСо 1, 1925
Выигрыш
Решение найти нетрудно:
1. g2—g4+ Kph5—h4
2. Cd2—h6! <£g7 : h6
Иначе (на отступление ферзя) — 3. ФЬ2Х.
3. Фа2—h2+ Kph4—g5
4. ФЬ2—d2+ Kd3—f4
5. Ф62—d8X.
И апреля 1977 года шахматная программа ПИОНЕР решила этот этюд (составила дерево перебора вариантов из 143 ходов) за 45 минут.
Второй этюд я составил 14 лет спустя, работая над книгой «XI чемпионат СССР». При анализе окончания партии Левенфиш — Котов получилась следующая позиция, которая и оказалась этюдом (он был напечатан в журнале «Шахматы в СССР», 1939, № 10 и отмечен в годовом конкурсе IV призом).
№ 2. 1939
Выигрыш
Любопытна роль пешки аб. Если белые сыграют прямоли
нейно — 1. Kpf5 КрЬб 2. Кре5 Креб 3. Креб Крс7! 4. Кр : d5 Kpd7 5. Крс5 Крс7,— то черных спасает пешка аб, благодаря которой невозможен ход 6. КрЬ5. Следовательно, пешку d5 выигрывать нельзя, а белый король должен проникнуть в тыл противника. И тогда пешка аб сыграет уже другую роль...
1. Kpg5— f5!
В случае 1. Kpf6? КрЬб оппозицией владеют черные.
1. ... КрЬ7—Ь6
2. Kpf5— f6l КрЬб—Ь7
3. Kpf6— f7 КрЬ7—Ь8 Или 3. . .КрЬб 4. Кре8 Креб 5. Kpd8, и дальше как в главном варианте.
4. Kpf7—еб КрЬ8—с7
5. Креб—е7! Крс7—сб
На 5. . .Крс8—6. Kpd6.
6. Кре7—d8 Креб—d6
7. Kpd8— с8 Kpd6— сб
8. Крс8—Ь8 Креб—Ь6
9. КрЬ8—а8!
И белые выигрывают, так как черная пешка аб отнимает у своего короля поле, необходимое для сохранения оппозиции. В результате черные теряют обе пешки «а».
Следующая позиция — из одной турнирной партии.
Ход черных
После ее окончания было высказано единодушное мнение, что продолжение 1. . .е1Ф+ 2. Л : el+ Кр : el 3. Kpf4 ведет
331
только к ничьей, а выигрыш черных достигается путем 1. . . Лс8 2. Ле5 е1Ф+ 3. Л : е1 + Кр : el 4. Kpf4 Л§8 5. g5 Kpf2 6. Kpg4 Kpg2. Например, 7. Kpf5 Kpg3 8. g6 Kph4 9. Kpf6 Kph5 10. g7 Kph6.
Такое мнение означало, что если переставить ладью белых на е7, то партия закончилась бы вничью, так как в варианте 1. . .Лс7 2. Ле5 е1Ф+ 3. Л : el+ Кр : el 4. Kpf4 Лg7 5. g5 Kpf2 6. Kpf5 Kpg3 7. g6 Kph4 8. Kpf6 белые выигрывают решающий темп.
На самом деле черные побеждают в обоих случаях. Покажем это, переменив цвет фигур сторон.
№ 3. 1941
Выигрыш
1. е7—е8Ф+!
Только к ничьей ведет 1. Лс2 Ле4 2. е8Ф+ Л : е8+ 3. Кр : е8 Kpf5 4. Лg2 g4 5. Kpf7 Kpf4 6. Kpg6 g3 7. Kph5 Kpf3.
1. ... Ле2 : e8+
2. Kpd8 : e8 Kpg6—f5
3. Лс7—g7!!
Выигрывающий ход. Ладья заняла идеальную позицию, и белым остается лишь кратчайшим путем ввести в бой своего короля.
3. ... g5—g4
4. Кре8—f7 Kpf5—f4
5. Kpf7—g6!
Это и есть кратчайший путь — сначала по диагонали!
5. ... g4—g3
6. Kpg6-h5 Kpf4-f3
7. Kph5—h4
А теперь по вертикали...
7. ... g3-g2
8. Kph4—h3.
И черная пешка гибнет.
Перевод ладьи на g7 и последующий маневр короля (Кре8— f7—g6—h5) не лишены красоты.
Четвертый этюд появился на
свет во время анализа окончания партии Болеславский — Бондаревский из матч-турнира на звание абсолютного чемпиона СССР (Ленинград — Москва, 1941). Если бы белые не допустили ошибки, они могли бы добиться следующей позиции.
№ 4. 1944
Ход черных Белые выигрывают
Впервые этот этюд был опубликован в «Шахматной хронике» ВОКСа (1944, № 11) с черным слоном на поле сЗ. Потом ленинградский шахматист Бараш указал, что черные достигают ничьей путем 1. . .Креб! 2. Kpg6 Кре5! 3. Кр : g7 Kpf4+, после чего слон был переставлен на поле Ь4.
Что можно сказать о начальной позиции? Белые грозят пожертвовать коня за пешку g7 (Kh4—f5 : g7), после чего пеш
332
ки «g» и «h» смогут беспрепятственно продвигаться: ЬЗ—h4— h5—h6 и g5—g6—g7—g80. У черных есть лишь одна защита.
1. ... Cb4—d2
Теперь 2. g6+ было бы преждевременно из-за 2. . .Kpf6, и без помощи пешки «Ь» белые не могут выиграть. Поэтому сначала приходится ограничиться обороной.
2. Kh4— f3
Сейчас в зависимости от ответа черных возникают два самостоятельных варианта.
I
2. ... Cd2—сЗ
3. h3-h4 СеЗ—Ь2
В случае 3. . .g6 решает 4. Kh2 Cel (иначе 5. Kg4 и 6. Kh6+) 5. h5, а на 3. . .Креб— 4. Kpg6.
4. h4—h5 СЬ2—сЗ
5. Kf3—h4
Снова единственное продолжение. После 5. g6+ черных спасало 5. . .Креб! (но не 5. . . Kpf6 из-за 6. h6!) с дальнейшим продвижением короля через f5 на g4.
5. ... СеЗ—d2
В противном случае решает 6. Kf5 и 7. К : g7, а на 5. . . Креб—6. Kpg6.
Теперь же ход 6. Ьб парируется путем 6. . .g6.
6. g5—g6+ Kpf7—f6
7. Kh4—f5!!
Эффектный решающий удар! Принятие жертвы вынужденно.
7. ... Kpf6 : f5
8. Kph7 : g7 Kpf5-g5
9. Kpg7—h7!
Еще можно было упустить победу: 9. h6? Kph5! 10. h7 СсЗ+ 11. Kpf7 Kph6.
9. ... Cd2—c3
10. h5—h6.
И появление нового ферзя неизбежно. А сейчас рассмотрим второе разветвление.
II
2. ... Cd2— f4
3. h3—h4 Cf4—g3
Нельзя было продолжать 3. . .g6 из-за 4. h5, а в случае 3. . .СеЗ игра сводилась к главному варианту.
4. h4—h5 Cg3—f4
Теперь на 5. h6 есть защита 5. . .g6.
5. g5—g6+ Kpf7—f6
Или 5. . .Kpf8 6. Kh4 c последующим 7. Kf5 и 8. К : g7.
6. Kf3—e5!!
He менее красивое решение, чем в первом варианте, но в данном случае не единственное, так как к победе белых ведет и более скромный, но достаточно неожиданный ход 6. Kh2!
После 6. Ке5!! решение, по существу, исчерпано, ибо в случае 6. . .Кр : е5 7. Кр : g7 или 6. . .С : е5 7. h6 белая пешка проходит в ферзи, а на какой-либо выжидательный ход следует 7. Kg4+ (или сначала 7. h6) и 8. Ьб.
В январе 1945 года на шахматном вечере в Министерстве авиационной промышленности я проводил сеанс одновременной игры. Нельзя сказать, чтобы начало встречи сложилось для меня благоприятно. Через пятнадцать минут первая партия закончилась: увы, мой партнер воспользовался очевидным промахом и дал мат... Атмосфера сразу накалилась. Председатель шахматного кружка многозначительно объявил: «Счет 1 : 0 в пользу шахматистов министерства». Затем счет сравнялся, а
333
еще через два часа стал 18 : 1...
Заканчивалась последняя, двадцатая, партия сеанса. Естественно, что за ней все следили с особым вниманием. Мой противник оказался крепким орешком, и после того, как партия пришла к положению, изображенному на диаграмме, мне пришлось призадуматься.
N N
Ботвинник
Ход белых
Ничего не дает белым 1. Кр : f6 Крс4 2. Kpg5 Кр : Ь4 3. g4 hg 4. Кр : g4 Крс4 или 1. Kpg6 Крс4 2. Кр : Ь5 Кр : Ь4 3. Kpg4 Крс4, так как и белые и черные получат по новому ферзю.
Если же 1. g4, то 1. . .hg 2. Кр : g4 Кре4! 3. h5 f5+ 4. Kpg3 КреЗ 5. h6 f4+ 6. Kpg2 Kpe2 c тем же ничейным результатом.
Тем не менее белые все же сыграли 1. g4. Партия продолжалась так: 1. . .hg 2. Кр : g4 Креб (к сожалению, мой партнер не нашел хода 2. . .Кре4!) 3. h5 Kpf7 4. Kpf5 Kpg7 5. h6+ Kp : h6 6. Kp : f6. Белые выиграли затем пешку Ь5, а с ней и партию. Зрители, конечно, были разочарованы.
Однако, избрав этот вариант, я отнюдь не надеялся на ошибку своего противника. Я имел 334
в виду продолжение 1. . .hg 2. Кр : g4 Кре4 3. h5 f5+ 4. КрЬЗ!! В этом парадоксальном ходе заключается решение задачи. Теперь в случае 4. . . f4 5. h6 f3 6. h7 f2 7. Kpg2 белые выигрывают. Черным не хватает одного темпа.
Вернувшись домой, я вновь расставил позицию, с которой начинался рассказ об этой партии, и выяснил, что есть еще один тонкий путь к победе—1. Kpf4! Теперь нет защиты от продвижения 2. g4, и на 2. . . hg белые, не теряя времени на взятие пешки g4, сразу играют 3. h5 и добиваются победы, как в партии (в случае 1. . .Креб 2. g4 hg ход 3. h5, конечно, не годится, но тогда выигрывает 3. Кр : g4).
Впоследствии меня не оставляла мысль, что где-то подобная позиция уже встречалась. В книге Р. Файна «Основные шахматные окончания» была обнаружена позиция, очень напоминающая положение из партии в моем сеансе.
Ван Схелтинга
Кмох
Ход черных
В этом окончании, которое могло случиться в партии Кмох — Ван Схелтинга (Амстердам, 1936), Файн указал, что после 1. . .Kpf5! 2. КрГЗ Кре5! 3. Kpg4
Кре4! 4. h5 f5+ 5. Kpg3 КреЗ 6. h6 f4+ 7. Kpg2 Kpe2 8. h7 f3+ борьба заканчивается вничью. Значит, и он не знал ничего о выигрывающем в такой ситуации ходе 4. КрЬЗ!! и не нашел его во время анализа.
Я просмотрел еще и другие книги по эндшпилю, но не обнаружил в них подобных позиций. Тогда у меня возникла мысль: уж не является ли ход Kph3 «открытием» в хорошо исследованной области простых пешечных эндшпилей? И я решил составить небольшой этюд на эту тему, который увидел свет в «Шахматной хронике» ВОКСа (1945, № 3).
№ 5. 1945
Выигрыш
1. Kpgl—f2 Kpg6-f5
2. Kpf2—f3 Kpf5—e5
3. g2—g4 h5 : g4+
4. Kpf3 : g4 Kpe5—e4
5. h4—h5 f6—f5+
6. Kpg4—h31! f5—f4
7. h5—h6 f4— f3
8. h6—h7 f3—f2
9. Kph3—g2.
И белые выигрывают.
И все же память мне не из
менила! Идея хода КрЬЗ, хотя и совсем в другом оформлении, уже была известна. Чтобы обнаружить ее, надо обратиться к знаменитому международному конкурсу этюдов, проведенному
в 1936 году французским журналом «Ла Стратежи» на тему «король и две пешки против короля и пешки». Это соревнование прославилось тем, что Н. Григорьев направил на конкурс 10 своих этюдов, и все они завоевали призы (первый и второй на равных, третий, четвертый и два пятых) или почетные отзывы (все, кроме первого отзыва). В одном из этих этюдов и было найдено что-то знакомое.
Н. Д. Григорьев
«Ла Стратежи», 1936
III почетный отзыв
Выигрыш
Решение начинается ходом 1. Kpd4, и в нем кроме сложных вариантов с ответами 1. . . с5+ и 1. . .е5+ рассматривается продолжение 1. . .Kpf3 2. а4! Kpf4 3. а5 е5+ 4. КреЗ, и белые выигрывают. Вот оно, хитрое отступление короля (подальше от неприятельской проходной пешки)!
Остается лишь добавить, что совсем недавно я получил сообщение от М. Зинара из Симферополя, что он нашел возможность дополнить мой этюд следующей вступительной игрой.
Однако очень длинное решение снижает художественное впечатление от этюда, а с усложнением вступительной игры решение составляет уже 15 ходов.
335
1. g2-g3!
Если 1. gf?, то —ничья.
1. ... Kpf8—е7
2. Kpdl—el!
Только к ничьей ведет 2.
Kpd2? Kpd6 3. Kpd3 Kpd5! 4. КреЗ (или 4. g4 hg 5. h5 g3 6. КреЗ g2 7. Kpf2 Kpd4 8. h6 Kpd3 9. h7 gl<P+ 10. Kp : gl Kpe2) 4. . .Креб 5. Kp : f3 (5. Kpf2?? Kpe4) 5. . .Kp : f5 6. g4+ hg 7. Kpg3 Kpe4! 8. Kp : g4 f5+.
2. ... Kpe7—d6
3. Kpel—f2
Снова упускало победу 3.
Kpd2? Kpd5! 4. Kpd3 Kpd6!
9.
3. ... Kpd6— еб
4. Kpf2—e3! f3—f2
5. КреЗ : f2 Kpe5— e4!
6. Kpf2—e2 Kpe4—e5
7. Kpe2—e3! Kpe5 : f5
8. КреЗ—f3.
И выигрывают (8. . .Kpe5 g4 и т. д. по этюду № 5).
Этюд Гуляева (белые — Кра7, ЛИ, Cf8, пп. а4, еб; черные — Краб, Лg4, СЬЗ, пп. Ь7, с7, еЗ — выигрыш) рассматривался в статье «Три этюда». После 1. е7 Ле4 2. ЛГ4 Леб 3. ЛТ5+ Кр : а4 (3. . .сб 4. Л : сб+ Кр : а4 5. Лс8) 4. JIf6! Леб 5. Л!4+ Сс4 6. Л : с4+ КрЬЗ (6. . .КрЬб 7. Лсб+!) 7. ЛсЗ+! белые вы
игрывают, так как во всех вариантах черных губит неудачная позиция ладьи на поле еб. Например: 7. . .Кра4 8. ЛаЗ+ КрЬб 9. ЛdЗ сб 10. Л68 е2 11.
е8Ф е1Ф 12. Лd5+! или 7. . . КрЬ2 8. Лсб Ле4 9. Леб Л : еб 10. Cg7. На 7. . ,Кра2 следует 8. Лс2+ КрЬЗ (8. . .КрЫ 9. Ле2) 9. ЛЬ2+ Кра4 (9. . ,Крс4 10. ЛЬ4+ Kpd3 11. Л64+ и 12. Л68) 10. ЛЬ4+ Краб 11. ЛЫ е2 12. Ле1 Кра4 13. Кр : Ь7 КрЬЗ 14. Кр : с7 Крс2 15. Kpd7 Kpd2 16. е8Ф Л : е8 17. СЬ4+!
Пока я не знал решения этюда, мне казалось, что правильный путь заключается в варианте 2. ЛГ5+ сб 3. Л : сб+ Кр : а4 4. ЛТ5!!, и лишь после того, как В. Рагозин нашел остроумную защиту 4. . .Cf7!!, этюд уцелел.
Поработав еще со своим вариантом решения, оказавшимся благодаря Рагозину тонким ложным следом, я все же составил этюд, на мой взгляд вполне раскрывающий скрытые возможности позиции и отвечающий художественному вкусу любителей шахматного искусства. Он был опубликован в журнале «Шахматы в СССР» (1949, № 4).
№ 6. 1949
Выигрыш
1. еб—е7 Лс4—е4
2. Лс1—сб+ Краб—а4
3. Лсб— f5l! еЗ—е2
Проигрывает также 3. . .
Леб 4. ЛГ6 Леб 5. Л14+ Сс4 6.
336
Л : с4+ и 7. Лс8 или 3. . .Cf7 4. Л : f7 КрЬЗ 5. Л14 (либо 5. Ch6e2 6. Cd2) 5. . .Леб 6. ЛЬ4+ и 7. ЛЬ8.
4. Л15— f4 е2—е1Ф
5. е7— е8Ф+.
И выигрывают.
Обстоятельства, в результате которых появился следующий этюд, будут понятны после рассмотрения партии Троя-неску — Ботвинник (№ 201). В заключительной позиции анализа осталось лишь дать сильной стороне белый цвет и переставить белого короля с поля d5 (которое он займет после перемены цвета фигур) на поле с4.
№ 7. 1952
Выигрыш
1. Крс4—d5 Kpg7— f8
Если 1. . .КрЬб, то 2. Кре5 Kpg7 3. Kpd6 Kpf8 (3. . .Kph8 4. Kpd7 Kph7 5. Kpd8 Kpg7 6. Kpe8, 5. . .Kpg8 6. Kpe7, 5. . .Kph8 6. f5, 5. . .Kph6 6. Kpe7) 4. Kpd7 Kpg7 5. Kpe8 Kpg8 6. Kpe7 Kpg7 7. f5 g5 8. Kpe8.
2. Kpd5—d6 Kpf8—e8
3. f4—f5 g6—g5
4. Kpd6—c7
Но не 4. f6 Kpd8 5. Kpe5 Kpd7 6. Kpf5 Kpd6 7. Kp : g5 Креб с ничьей.
4. ... Kpe8—e7
5. Kpc7—c8! Kpe7—d6
Или 5. . .Kpe8 6. f6.
6. Kpc8—d8 Kpd6—e5
7. Kpd8—e7 f7—f6
8. Kpe7— f7 Креб— f4
9. Kpf7 : f6 Kpf4 : g4
10. Kpf6—g6.
И белые выигрывают.
Еще один этюд родился после сеанса одновременной игры. На этот раз я встречался с шахматистами ВЦСПС, которые оказали мне упорное сопротивле
ние, но к концу вечера шансы на выигрыш сохранил лишь один из моих партнеров.
Александров
Ботвинник
Ход черных
В позиции на диаграмме черные сыграли просто и энергич
но.
1. ... Каб—с5
2. Лаб : а7 Кеб—ЬЗ!
3. Ла7—Ь7 КЬЗ—d2+
4. КрЫ—с2 Ь2—ЫФ+
5. ЛЬ7 : Ы Kd2 : Ы
6. Крс2 : d3 Kph7—g6
Здесь я собирался уже сдаться, но «на всякий случай»
решил сделать несколько ходов: ведь конь черных должен еще войти в игру.
7. еЗ—е4 Kpg6— f6
8. f3—f4 g7—g5
Хотя черные еще не упускают победу, но вселяют в белых некоторую надежду, ибо происходит размен пешек, а совсем
337
без них выиграть невозможно... Вполне своевременно было заняться конем, чтобы сделать его участником, а не свидетелем событий.
9. е4—е5+ Kpf6— f5
Проще всего черные выигрывали путем 9. . .Kpg6! 10. fg Кр : g5, оберегая от размена пешку h6 — свой последний козырь. Теперь белые могли сразу использовать свой главный шанс — жертву пешки — 10. еб, но тогда после 10. . .Кр : еб 11. fg черные ответили бы 11. . . h5!!, сохраняя пешку и добиваясь победы. С другой стороны, я справедливо полагал, что если черные не продолжали 9. . .Kpg6, то они собираются брать на g5 пешкой, и что нет нужды заранее жертвовать пешку, чтобы отвлечь неприятельского короля.
10. f4 : g5 h6 : g5
Кстати, кроме уже упомянутого правильного ответа 10. . . Кр : g5 черные сохраняли последнюю пешку и путем 10. . .h5. Сейчас же совершена роковая ошибка, которая неожиданно ведет к ничьей.
11. ЬЗ—Ь4!
Можно было и сначала сыграть 11. еб!
11. ... g5:h4
Ничего не меняло 11. . .g4.
12. еб—еб! Kpf5 : еб
Или 12. . .ЬЗ 13. е7 h2 14. е8Ф ЫФ, и ничья очевидна.
13. Kpd3—е4!
Удивительное положение! Ни король, ни конь черных не могут защитить «зарвавшуюся» пешку. После 13. . .Kpf6 14. Kpf4 Kd2 15. Kpg4 Kf3 16. Kp : f3 Kpg5 17. Kpg2 мой партнер согласился на ничью.
Идеи этого окончания я офор
мил в этюде, который сначала был опубликован в журнале «Огонек» (1952, № 26) без решения, а затем перепечатан в книге «Советский шахматный этюд» («Физкультура и спорт», 1955) с ошибочным решением.
№ 8, 1952
Ничья
1. d4—d5+
Если 1. КреЗ? f5 2. d5+ Кре5, то дело сводится к главному варианту (такой порядок ходов и был первоначально опубликован). Однако черные могут ответить 2. . .Kpf6!!, и они выигрывают: 3. ef Кр : f5 4. КрЬ2 Креб 5. Кр : al Кр : d5 6. Kpb2 Kpd4! 7. Крс2 КреЗ.
1. ... Креб—еб
2. Крс4—сЗ f6— f5
3. d5—d6! Креб : d6
4. e4 : f5 g6 : f5
5. g2—g4! f5 : g4
6. КреЗ—d4 Kpd6—еб
7. Kpd4—e4 Kai—c2
8. Kpe4—f4.
Ничья.
Исход матча на первенство мира 1957 года со Смысловым, по существу, был решен 18-й партией (№ 255), в которой мне не удалось довести до победы весьма любопытный эндшпиль с разноцветными слонами. Я предложил ничью в позиции, где можно было еще попытать счастье.
338
Ботвинник
Смыслов
Ход черных
Перед этим предложением я рассматривал в числе прочих вариантов 62. . .Себ 63. СаЗ Сс8 64. Cel Kpd4 65. СаЗ Kpd3 66. СЬ2 Крс2 67. Cd4 аЗ 68. Kpg5 Kpd3 69. Cal!, и белые спасаются. Вернувшись к этому окончанию спустя несколько месяцев, я нашел парадоксальный ход 67. . .КрЬЗ! (вместо 67. . . аЗ), и мне казалось, что черные выигрывают: 68. Kpg5 Крс4 69. СЬ2 Kpd5!
Последующий длительный анализ завершился составлением этюда, посвященного арбитру матча гроссмейстеру Г. Штальбергу в связи с его пятидесятилетием. Этюд опубликовали «Шахматный бюллетень» (1958, № 1) и шведский шахматный журнал «Тидск-рифт фер шах» (1958, № 2).
№ 9. 1958
Выигрыш
Позиционный перевес белых основывается на наличии двух проходных пешек на разных флангах, что при разноцветных слонах весьма существенно. Кроме того, фигуры черных связаны не только необходимостью блокады проходных пешек «а» и «Ь, но и защитой слабых пешек с4 и е4.
С чего же следует начать?
1. СеЗ—сП
Теперь если черные осуществят маневр Kpf5—g4—f3, чтобы продвинуть пешку «е», то это не будет связано с нападением на слона.
1. ... Саб—с8!
Единственная защита. Совсем плохо 1. . .СЬ5 из-за 2. Крс5 Саб 3. КрЬб Сс8 4. аб, а после 1. . .СЬ7 белые выигрывают так: 2. Кр : с4 Kpg4 3. Kpd4 Kpf3 (3. . .Кр : h4 4. f5) 4. f5 Kpe2 5. f6 d2 6. C : d2 Kp : d2 7. f7.
Теперь же черные контролируют слоном поле f5 и в варианте 2. Кр : с4 Kpg4 3. Kpd4 могут спокойно идти на продолжение 3. . .Кр : Ь4 4. Кр : е4 Kpg4 5. Кр : d3 Ь4 6. СеЗ Kpf3 7. Cgl Kpg2.
2. Kpd4—d5
Белые стремятся оттеснить королем черного слона с наивыгоднейших позиций на полях аб и с8. Сейчас у черных нет выбора, так как явно плохо для них 2. . .СЬ7+ 3. Кр : с4 или 2. . .Kpg4 3. Кр : е4 Кр : Ь4 4. f5 Kpg4 5. f6 Себ 6. аб.
2. ... Сс8—аб
3. Kpd5—d6!
Это дальнейшее продвижение оказывается возможным, ибо король черных еще не может покинуть свою позицию на поле f5. В случае 3. . .Kpg4 4. Кре5
339
Kpf3 5. Kpd4! Cc8 6. СеЗ они в цугцванге, и после 6. . .Кре2 7. Кр : е4 d2 8. С : d2 Кр : d2 9. f5 Крс2 10. f6 Себ 11. аб Кр : Ь2 12. а7 сЗ 13. а8Ф с2 14. ФЬ8 + СЬЗ 15. f7 с1Ф 16. f8® белые должны победить.
Нельзя, конечно, черным играть и 3. . .Сс8 из-за 4. Крс7 Саб 5. КрЬб Сс8 6. аб. Поэтому снова есть лишь один ответ.
3. ... Саб—Ь7
4. Kpd6— с7 Cb7—d5
Куда еще можно отступить слоном? Если 4. . .Саб, то 5. КрЬб, а на 4. . .Са8 следует 5. аб Kpg4 6. а7 Kpf3 7. f5 еЗ 8. f6 d2 9. С : d2 ed 10. f7 dl® 11. f8® + и 12. Ф : a8.
Сейчас, однако, проходная пешка «а» еще не может двинуться вперед. На 5. аб Kpg4 6. Kpd6 (предыдущий вариант с ходом 6. а7 не проходит, так как поле f7 контролирует черный слон) черные, правда, не могут играть 6. . .Kpf3 из-за 7. Кр : d5 еЗ 8. а7 d2 9. С : d2 ed 10. а8Ф dl® + И. Кре5+ и 12. Фе4, но их спасает 6. . .Са8!
Теперь у белых не получается вариант с 7. а7, так как черные проведут ферзя на dl с шахом, и приходится играть 7. Кре5 Kpf3 8. Kpd4 (или 8. f5 еЗ 9. f6 d2 10. С : d2 ed 11. f7 Kpe2 12. 18Ф Cf3 13. a7 dl® 14. Ф : f3+ Kp : f3 15. а8Ф+ Kpg3 с ничьей) 8. . .Kpe2 9. f5 d2 10. C : d2 Kp : d2 11. f6.
Позиция очень сложна. Обычно из моих партий я находил идеи, которые довольно легко становились основой этюдов. А особенность этюдов состоит в том, что они связаны с вынужденной (форсированной) игрой. Тут же и идея и игра носят расплывчатый характер.
340
Черные начинают и делают ничью
Здесь по ходу дела возникает еще один небольшой, но изящный этюдик. Естественное продолжение 11. . .еЗ 12. f7 е2 13. f8® е1Ф приводит черных к поражению из-за 14. ФЬ4+ Kpdl 15. Ф : el+ Кр : el 16. Кр : с4, и одна из белых пешек ферзевого фланга пройдет в ферзи. В то же время неожиданный ход 11. . .сЗ!! спасает их: 12. Ьс еЗ 13. f7 е2 14. f8® е1Ф 15. Ф : а8 ФеЗ+ 16. Крс4 Ф : сЗ+ с вечным шахом.
Вернемся, однако, к позиции после хода черных 4. . . СЬ7—d5. Поскольку они имеют достаточную контригру, необходимо пресечь ее, и для этого король белых должен возвратиться в центр. При этом ничего не дает 5. Kpd6 из-за 5. . .СЬ7, и возникает позиция, которая уже была на доске после 3-го хода черных. Поэтому белый король должен так направиться к центральному полю d4, чтобы не терять контроль над полем Ь7.
5. Крс7—Ь6!1 Kpf5—g4
Ничего другого в распоряжении черных нет, так как белые угрожают продвигать пешку «а».
6. КрЬб— с5 Cd5—Ь7
Если 6. . .Kpf3, то 7. Kpd4 Кре2 8. f5 (и здесь нельзя было продвигать пешку «а», так как
после 8. аб Са8! черные добиваются ничьей, как это указано в примечаниях к ходу 4. . .Cd5) 8. . .d2 9. С : d2 Кр : d2 10. Кр : d5e3 11. f6e2 12Л7е1Ф 13. Г8Ф, и ферзевый эндшпиль должен быть выигран для белых (подробнее см. далее).
7. Крс5—d4!
И белые выигрывают, ибо черные в цугцванге. Слон не может покинуть ни большую диагональ, по которой он защищает пешку е4, ни короткую, так как двинется вперед пешка «а». На любой активный ход черного короля последует 8. f5, а в случае его возвращения восвояси безвозмездно теряется пешка с4.
Итак, остается только убедиться, что ферзевый эндшпиль, к которому сводится игра в примечании к 6-му ходу черных, действительно гарантирует белым победу.
Ход черных
13. ... Kpd2— с2!
Если бы черные сразу отыграли пешку, то после 13. . .Ф : Ь4 14. аб <bg5+ 15. Креб дальнейшее продвижение пешки «а» неизбежно, что решает исход борьбы. Теперь же черные сразу нападают на все неприятельские пешки.
14. Ф18-аЗ
Слабее 14. Кр : с4 из-за 14. . .Ф : а5 15. Ф12+ КрЫ 16. Ь4 Фаб+, и белому королю не
спастись от шахов так же, как в случае 15. Ь4 Фаб+ 16. Ь5 Фе6+.
14. ... Фе1 : Ь4
15. ФаЗ—сЗ-H Крс2—Ы
16. а5—аб ФИ4—d8+
17. Kpd5 : с4 Ф68—Ьб!
Иначе белый король укрывается от шахов. Например: 17. . .Фс7+ 18. КрЬ5 Ф67+ 19. Феб Ф63+ 20. Фс4 Ф67+ 21. Краб Ф68+ 22. Кра4. Сейчас же белым надо защищать пешку аб.
18. ФсЗ—d3+!
Только так! На 18. ФаЗ следует 18. . .Фе6+ с вечным шахом.
18. ... КрЫ—а2!
Хуже 18. . .Kpcl 19. ФП + Кр: Ь2 (или 19. . .Крс2 20. ФГ5+ и 21. ФЬ5) 20. Фе2+ КраЗ 21. Фе7+ и 22. а7, после чего белый король скроется от шахов в районе поля h8.
19. Крс4—d5!
К ничьей ведет 19. ФаЗ+ КрЫ 20. Kpd5 Ф68+ 21. Креб Фц8+.
19. ... ФЬб—d8+
Или 19. . .Ф : Ь2 20. Фс4+ КрЫ 21. Фе4+ Кра2 22. Фа4+ КрЫ 23. а7 ФЬ7+ 24. Креб, и черные в трудном положении.
20. Kpd5—е4.
Белый король укрывается от шахов, и черные в этот момент должны будут взять пешку Ь2. Тогда белые продвигают пешку до поля а7 и ввиду неудачного положения черного короля должны реализовать свой позиционный перевес.
Таково было решение этюда.
Увы! Несколько позднее в западногерманском журнале «Шах-эхо» я ознакомился с анализом М. Эйве, который высказал мнение, что если бы черные
341
вместо 16. . .Фс18+ продолжали 16. . .ФЫ + , то они имели бы шансы добиться ничьей.
Ход белых
Действительно, вариант 17. Кр : с4 Фс6+ 18. КрЬЗ ФЬ5+! 19. ФЬ4 ФбЗ+ ведет к вечному шаху, а если белый король не возьмет пешку с4, то черные продвигают вперед пешку «h».
Например: 17. Kpd6 h4 18. а7 Фа8 (слабее 18. . .ИЗ 19. ФЬ8 ФЬ2+ 20. Креб ®g2+ 21. КрЬб ФГ2+ 22. КрЬ5 Ф15+ 23. КрЬ4, так как шахи быстро кончаются) 19. Фе1+ Крс2 20. ФГ2+ КрЫ 21. ФЬ6, и здесь А. Константинопольский предложил сильный ход 21. . .ФГ8-Н с дальнейшим продолжением 22. Kpd5 ЬЗ 23. ФЬ8 Ф13+ 24. Кр : с4 Ь2. Нельзя не согласиться с его мнением, что защитительные ресурсы черных весьма велики.
Итак, этот, пожалуй, наиболее тонкий из моих этюдов оказался ошибочным.
Во время анализа неоконченной 20-й партии матч-ре-ванша на первенство мира (1958) я натолкнулся на весьма интересный пешечный эндшпиль.
В отличие от предыдущей позиции из неоконченной партии здесь все проще, поэтому и удалось сотворить этюд. Этюд не очень сложный, но с весьма интересной игрой.
342
Смыслов
Ботвинник
Ход черных
После очевидных ходов
41. . .а5 42. ab ab 43. Ла1 черные могли избрать продолжение 43. . .Ке5 44. К : е5+ de 45. Ла7+ Лс7 (в партии они сыграли 43. . .КЬ6), на что я, конечно, ответил бы 46. Ла4. Но на всякий случай я решил проанализировать и пешечный эндшпиль после 46. Л : с7+ Кр : с7.
Сначала мне показалось, что
белые легко добиваются ничьей в варианте 47. g4 hg (иначе g4— g5 и е2—еЗ, строя «крепость») 48. КреЗ Kpd7 49. Kpf2 Кре8 50. Kpg3 Kpf7 51. Кр : g4 Kpg7 52. Kpg5 Kph7 53. Kph4 Kph6 54. Kpg4 g5 55. Kpf5 Kph5 56. Kp : e5 g4 57. Kpf4 Kph4 58. e5 g3 59. Kpf3 Kph3 60. d6 ed 61. ed g2 62. d7 gl® 63. d8®.
Затем я, однако, нашел, что после 47. g4 hg 48. КреЗ черные могут сыграть сильнее: 48. . .Kpd6! 49. Kpf2 Крс5!! 50. еЗ Kpd6 51. Kpg3 Kpd7 52. Кр :
g4 Kpe8 53. Kpg5 Kpf7 54. Kpg4 Kpg7 55. Kpg5 Kph7 56. Kph4 Kph6 57. Kpg4 g5 58. Kpf5 Kph5 59. Kp : e5 g4 60. Kpf4 Kph4 61. e5 g3 62. Kpf3 Kph3 63. d6 g2 64. de gl<D 65. е8Ф ®g2+ 66. Kpf4 <Dg4x!
Мне показалось, что этот эндшпиль уже является законченным этюдом, но когда по окончании матча я высказал такое мнение публично, то С. Флор вскоре сообщил мне, что если белые оставят пешку на поле g3, то они сведут игру к ничьей.
Проверка такого метода защиты привела меня к продолжению 47. КреЗ Kpd6 48. Kpf3 еб! 49. de Кр : еб 50. Kpf2 Kpf6 51. Kpg2 g5 52. еЗ g4 53. Kph2 Kpg5 54. Kpg2 h4 55. Kph2 hg+ 56. Kp : g3 Kph5 57. Kpg2 Kph4 58. Kph2 g3+ 59. Kpgl ’ Однако Г. Гольдберг указал здесь простой выигрыш: 59. . . Kpg5! 60. Kphl Kph5! 61. Kpgl Kph4.
Снова начались поиски, пока не удалось все же найти ничью за белых — после 51. . .g5 им следует играть 52. g4! (вместо 52. еЗ), а в случае 51. . .Kpg5 52. Kph3 Kph6 53. Kph4! (53. . . g5+ 54. Kph3 g4+ 55. Kph4) черные также ничего не добиваются.
Следующим этапом работы стало исключение этой ничейной возможности путем незначительной перестановки фигур, зеркального изменения позиции с переменой цвета фигур, и получился второй вариант этюда. После его демонстрации в Ленинграде В. Чеховер нашел второй путь к победе. И вот результат еще одной переработки (этюд был напечатан в «Шахматном бюллетене», 1958, № 7).
№ 10. 1958
Выигрыш
На первый взгляд в этой позиции белые легко добиваются победы, так как могут образовать проходную пешку на королевском фланге. Рассмотрим первое возможное продолжение: 1. еЗ de 2. Кр : еЗ Kpg7 3. Kpf3 Kph7 4. g4 (4. Kpg4 Kph6 5. Kph3 Kph5 6. g4+ Kph6 7. g5+ Kph5) 4. . .Kph6 5. Kpg3 g5 6. Kph3 Kpg6 7. hg Kp : g5 8. Kpg3 еб 9. Kph3 Kpf4 10. Kph4 Kp:e4 11. g5 Kpf5 12. Kph5 e4. Выясняется, что черные, во всяком случае, не проигрывают.
Отсюда следует первый вывод, что при положении пешки черных вместо е7 на еб они не смогли бы передать очередь хода белым (на восьмом ходу) и потерпели бы поражение. Есть еще одна причина, по которой хотелось бы вынудить ход е7— еб, но будем держать ее в секрете до конца решения, а пока сыграем
1. Kpd3— с4!
Вместо того чтобы немедленно переводить короля на королевский фланг — а только там и есть шансы на успех,— белые идут на бессмысленный, казалось бы, маневр. Зато достигается цель, о которой мы уже говорили ранее.
1. ... е7—еб
343
Вынужденно. Если 1. . .Креб 2. g4, то белые отвлекают черного короля угрозой h4—h5 и достигают победы путем Крс4— d5—сб : Ьб. Теперь же белому королю больше нечего делать в центре, и он спешит на королевский фланг.
2. Крс4—d3 g6—g5!
После того как утрачен резервный темп е7—еб, только такая защита может иметь шансы на успех. В случае 2. . .Kpf6 3. еЗ de 4. Кр еЗ Kpg7 (поздно 4. . ,g5 ввиду 5. Kpf3) 5. Кр13 Kph7 6. g4 g5 7. hg Kpg6 8. Kpg2 Kp : g5 9. Kpg3 Kpg6 (увы, нет хода e7—еб) 10. Kph4 Kph6 11. g5+ Kpg6 12. Kpg4 Kpg7 13. Kph5 Kph7 14. g6+ Kpg8! 15. Kpg4 Kph8 16. Kph4 Kpg8 17. Kph5 Kph8 18. Kph6, и белые проводят нового ферзя.
3. h4 : g5
Иначе после g5—g4 позиция черных станет неприступной.
3. ... Kpf7-g6
4. Kpd3—d2!!
Снова трудный ход! Напрашивающееся продолжение 4. еЗ de 5. Кр : еЗ Кр : g5 6. Кр12 Kph5 7. Kpgl Kpg5 8. Kph2
Kpg4 9. Kpg2 Kph5! 10. Kph3 Kpg5 II. g4 Kpf4 12. Kph4 Kp : e4 13. g5 Kpf5 14. Kph5 e4 привело бы к той же ничейной позиции, которая получалась после хода 1. еЗ.
4. ... Kpg6 : g5
5. Kpd2—el Kpg5—g4
6. Kpel-12 Kpg4-g5
Конечно, не 6. . .Kph3 7. Kpf3 Kph2 8. g4, и пешка «g» неудержима.
7. Kpf2-g2 Kpg5-g4
8. Kpg2—h2 Kpg4—h5!
После 8. . .Kpg5 9. Kph3 Kph5 10. g4+ Kpg5 11. Kpg3 король черных вынуждается к отступлению, и они гибнут без всякой контригры.
9. Kph2—h3 Kph5—g5
10. g3—g4 Kpg5—f4
11. Kph3—h4 Kpf4:e4
Или 11. . .КреЗ 12. g5 Kp : e2 13. g6 d3 14. g7 d2 15. g8<D dl<D 16. <Dg4+ Kpel 17. Ф : dl + Kp : dl 18. Kpg5 Kpe2 19. Kpf6 Kpd3 20. Kp : e5 Kpc4 21. Kp : еб Kp : b5 22. Kpd5, и белые выигрывают.
12. g4—g5 Kpe4— f5
13. Kph4—h5 e5—e4
14. g5—g6 Kpf5—16
Ничего не изменит немедленное 14. . ,d3.
15. Kph5—h6 d4—d3
16. g6—g7! d3 : e2
17. g7—g8<I> e2—е1Ф
18. ®g8—g7+ Kpf6—15
19. Фg7—g5x!
Вот и раскрыт «секрет», почему еще надо было вызвать ход е7—еб.
К достижению цели
В декабре 1969 года вместе с Е. Геллером и Л. Полугаевским в Белграде играл я свой предпоследний турнир. В беседах со своими коллегами понял, что даже они слабо информированы о том, что происходило в шахматной жизни. Почувствовал, что долг мой — воспоминания написать.
Летом 1970 года, когда я уже расстался с практическими выступлениями, попробовал рассказать о событиях, связанных с ноттингемским турниром. Написал страниц десять и уехал на Пицунду. По рассеянности странички эти с собой не захватил, но работать надо. Сел и написал заключительную часть. Когда вернулся в Москву, выяснилось, что оба отрывка хорошо состыковались.
Познакомился с Ю. Зерчаниновым из редакции «Юности», и предложил он «Ноттингем, 1936» опубликовать. По совету Юрия Леонидовича дал общее название «Только правда», и работу прочел сам главный редактор — Борис Полевой.
— Что это, суд? Правда и может быть только правдой! Напишем «Пишу правду».
Пришлось согласиться.
Так появилась первая публикация. Приятно было работать с Зерчаниновым — он тонко чувствует русский язык.
Затем на страницах «Юности» появились «Первые ходы» и «Год 1933-й», но кое-кто встретил эти материалы в штыки, и «Юность» стала проявлять осторожность: «Политехнический институт» редакция печатать отказалась, но выразила желание опубликовать «Несостоявшийся матч».
Я уперся — пока не увидит свет «Политехнический», ничего другого публиковать не буду. Тогда «Политехнический» Зерчани-нов посоветовал послать в Ленинград, где он и появился в свет на страницах журнала «Аврора». После этого и произошло возвращение к «Юности».
— О,— сказал Юрий Леонидович,— «Несостоявшийся матч» — это большая работа, разделим на две части: первую дадим в 8-й номер, а вторую — в 9-й.
Публикация первой части заканчивалась стереотипной фразой
© «Молодая гвардия», 1978.
345
«Окончание следует». Но, увы, оно не последовало. Б. Полевой лег в больницу, а его заместитель потребовал, чтобы сомнительные, с его точки зрения, места были изъяты. Автор наотрез отказался.
— Вы сводите старые счеты со своими врагами! Это печатать нельзя! — кричал на меня заместитель редактора.
Да, враги у меня были; слава богу, есть недруги и сейчас, но сводить счеты — не в моих правилах: занят — работы много. Если пишу о них, то лишь потому, что читателям это знать полезно.
Один мой друг предложил опубликовать вторую часть «Не-состоявшегося матча» в небольшом по объему сибирском журнале. Поэтому редакция материал вынуждена была сократить, но чудо — все «крамольные» места сохранились в целости. Значит, публиковать можно?
Тем временем за рубежом заинтересовались уже появившимися главами, и Всесоюзное Агентство по авторским правам (ВААП) получило заказ на рукопись воспоминаний. Тогда глава за главой закончил я книгу, и рукопись была представлена Агентству. Там отослали ее на отзыв в Шахматную федерацию. Рецензия была, конечно, отр ицательной.
Прослышал о воспоминаниях секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Н. Пастухов, и не без трепета я отнес ему работу — понимал что если и тут буду осужден, то выхода нет...
Месяца через два звонит Борис Николаевич:
— Ночью прочел залпом, все в порядке. Будем публиковать.
И по решению бюро ЦК ВЛКСМ книга была включена в план издательства «Молодая гвардия». Но там отнеслись к рукописи весьма настороженно. Раздражало прежде всего название «Пишу правду».
— Выходит, другие пишут неправду?
— За других я не отвечаю. Да и придумал это Полевой.
Последовало даже предложение издательства — «Алгоритм игры». Тут я взвыл:
— Позвольте, да была у меня книжка «Алгоритм игры в шахматы»! Читатель вообще запутается!
И в конце концов родилось «К достижению цели».
Но до одобрения рукописи пришлось пройти еще долгий путь. Я держался стойко.
Вызывает меня Б. Пастухов. Перед ним лежат шесть страничек, которые, по мнению издательства, непременно надо исправить. Смотрю на него укоризненно:
— Борис Николаевич, но это же комедия. Зачем это исправлять?
Пастухов смеется и пять страничек убирает.
— Но вот это,— говорит он,— прошу вас изменить.
— Борис Николаевич, изменить можно, но тогда последуют новые замечания — они ведь просто не хотят публиковать книгу.
Лицо Пастухова стало строгим.
346
— А вот с новыми замечаниями считаться не будем...
— Пожалуй, мы еще не готовы издать эту книгу,— говорю я. — Нет, советская молодежь должна читать эту книгу сегодня. И книга вышла.
Рецензии в нашей печати практически не было. Первая обстоятельная оценка появилась в «64» — «Парадокс о Ботвиннике» В. Васильева. Но лучше было бы, если бы она не появлялась *.
Друзья передали мне рецензию из газеты британских коммунистов «Морнинг Стар». Автор рецензии хотя и представил меня английскому читателю в качестве «лояльного коммуниста сталинского периода», но о воспоминаниях отозвался с большой теплотой и весьма одобрительно. Переслал я рецензию Б. Пастухову и вскоре услышал по телефону указание:
— Готовьте второе издание...
Остается добавить, что кроме русского издания воспоминания опубликованы в Эстонии, Грузии, Англии и Западной Германии.
Первые ходы
— Миша, что делаешь?
Я не слышал вопроса — писал пьесу.
Шел мне десятый год; к тому времени я уже приобрел у букинистов Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева. Книги были дешевые (деньги дала мама). Читал я в белые ночи, тогда и испортил зрение, стал носить очки. Потом посмотрел в Большом драматическом «Дон Карлоса» и решил стать драматургом.
— Миша, что делаешь?
Тут я вернулся в реальный мир и увидел Юлия Павловича, мужа моей двоюродной сестры Саши. Объясняю, что пишу первое действие; явление первое (король, первый придворный, второй придворный) уже написано; во втором явлении прибавился третий придворный, а вот что дальше — не знаю...
— Не знаешь,— сказал Юлий Павлович,— не пиши!
Так я и не стал писателем — незаконченное первое действие было уничтожено. Ко дню рождения Юлий Павлович подарил мне «Войну и мир». Парнишка я, вероятно, был неплохой, учился легко и самостоятельно; насколько помню, отец порол меня лишь один раз. Был он зубным техником и при изготовлении вставных зубов применял американский материал стене. И вот Леня Баскин, приятель моего брата Пси (брат был на 3 года старше — он погиб в сентябре сорок первого под Ленинградом **), обратился ко мне с просьбой: не стащу ли я пачку стенса?
Я был настолько польщен оказанным доверием, что не смог отказать Лене.
Отец, конечно, заметил пропажу. Я отрицал все, но это не помогло. Навсегда запомнил я унизительную процедуру: и комна
* См. статью «Без парадоксов».
** См. статью «И. М. Ботвинник».
347
ту, где это происходило, и как отец меня держал, и мой рев... Видимо, папа понял, что нельзя было сказать правды — я подвел бы Леньку,— и отпустил воришку. Три года спустя Леня Баскин научил меня играть в шахматы.
Водили нас с братом гулять в Екатерининский садик (жили мы на Невском), потом брат пошел в школу, а я — в детскую группу. Возвращаясь с работы, отец заходил за мной и вел домой. Запомнилось, как однажды зимой шли мы по Невскому, падал густой снег, крупные снежинки все заполонили — медленно опускались на прохожих и на тротуар. Раньше я всегда себя ощущал как бы в пустоте, а тут мне стало тесно и страшновато.
— Папа,— сказал я,— смотри, мы живем в снегу.
Отец только засмеялся... В 1920 году мать заболела, и отец от нас ушел.
До 25 лет отец жил в деревне Кудрищино под Минском, недалеко от Острошицкого городка, где кончил начальную школу; работал у своего отца как батрак. Физической силой обладал недюжинной — хватал за рога самого сильного быка в стаде и валил на землю... И характер у отца был жесткий: когда поссорился с моим дедушкой (не довелось мне его повидать), то уехал в Минск, где работал в подпольной типографии Бунда. Из-за свинцового отравления потерял зубы и решил стать зубным техником. Переехал в Петербург и поступил учеником к зубному технику Василию Ефремову (Д. В. Ефремов, профессор Политехнического института в Ленинграде, потом был министром электропромышленности — родной его сын). Сдал экзамен, получил диплом и до конца дней своих сидел за верстаком...
Отношения с отцом сохранились самые добрые, он нас опекал и материально помогал, но все же началась новая жизнь.
Я вообразил себя в семье главным и требовал, чтобы мама и брат меня слушались. Сначала они относились к моим претензиям снисходительно, но однажды взбунтовались. Тогда я схватил стакан: «Или по-моему, или стакан разобью». Стакан я в азарте прикончил, но на этом и завершилась тирания младшего сына.
Учились мы с братом далеко, у Финляндского вокзала, в 157-й советской единой трудовой школе, но, по существу, это было Выборгское восьмиклассное коммерческое училище Германа. В 1906 году группа прогрессивных педагогов во главе с П. А. Германом организовала частную школу. Первые три года, пока школа не окрепла, педагоги работали бесплатно. Каждый год отмечалось основание училища, и мне довелось слышать рассказ самого Петра Андреевича о том, как было дано в газету объявление, что в училище будет совместное обучение мальчиков и девочек, но наборщик ошибся, и в газете было напечатано о совместном обручении мальчиков и девочек, о том, как газета исправила ошибку, поместив объявление повторно, и все же на приемные испытания пришел лишь один ученик...
Душою младших классов был Леонид Николаевич Никонов — он преподавал естествознание. Маленького роста (тогда он нам
348
представлялся гигантом), в неизменном длиннополом сюртуке и с бородой Черномора, он лишь казался строгим... Впоследствии, когда школа была закрыта, Леонид Николаевич стал профессором пединститута в Смоленске.
Литературу преподавала Зинаида Валериановна. Дисциплина на ее уроках была слабая. Особенно бузил Валька Белопольский (брат его Левка потом был на «Челюскине» и оказался тем самым участником экспедиции, который заболел, отведав медвежатины...). «Зиндрьянна»,— обращался он к педагогу. Но когда Зинаида Валериановна нам читала, голос ее то звенел, то в нем слышались слезы — в классе была мертвая тишина, все были словно зачарованы, в том числе и Валька... После школы Валька уехал на Север и стал охотником.
Учитель истории Михаил Эммануилович Шайтан, лет двадцати восьми, стройный, черноглазый, носил неизменные синие брюки и френч. Историю знал блестяще, характер имел жесткий, его побаивались. Однажды, рассказывая про Ивана Грозного, он остановился (кажется, я его слушал с открытым ртом), погладил меня по голове и под общий смех сказал: «Какой хороший мальчик Миша Ботвинник...» Вдруг он исчез: девочки шепотом рассказывали, что он влюбился в одну из дочерей П. А. Германа, но запутался в своих переживаниях и, бедняга, отравился в парке...
Были у нас уроки слушания музыки — в большом зале собиралась вся школа, от мала до велика. Лидия Андреевна сначала рассказывала нам, а затем исполняла. Ей нередко помогали студенты консерватории, певцы и музыканты. Она жила в мире музыки и могла, например, не заметить, что у нее виднеется нижняя юбка; ребята гоготали, Лидия Андреевна это терпела. Польза от ее уроков была несомненна. Она рассказывала нам и о молодом Прокофьеве (тогда на него были гонения со стороны интеллигенции) и яростно его защищала.
Лидия Петровна Трейфельд, видимо, была немка, но скорее всего из Эльзаса. Она превосходно знала немецкий и неплохо французский. На ее уроках мы читали и Гейне, и старинную повесть «Kleider machen Leute» («Платье делает человека»), и разные разности. Она очень переживала наше невежество и, когда Шурка Орлов однажды перевел, что «Le corbeau intelligeant» («умная ворона») означает «интеллигентная ворона», чуть не упала в обморок. Была она старая дева, страшно худа, носила парик и старомодное пенсне. Трудно было определить ее возраст — вероятно, около семидесяти. Вид имела престрогий, но доброте ее границ не было. Лидия Петровна была совсем одинока и жила при школе. Говорили, что, когда в 1906 году собирали деньги на школу, она пожертвовала львиную долю — все, что было.
Хотя мама часто болела, она неизменно действовала в двух направлениях: чтобы сыновья 1) были сыты и 2) получили образование. Одеты мы были крайне бедно — этим выделялись среди сверстников, а пища была простая — кислые щи (до сих пор я отношусь к ним с нежностью), котлеты либо мясо с морковью. Именно
349
мать отдала нас в школу на Выборгскую сторону, поскольку ей рекомендовали училище Германа.
Понятно, что, когда тетя Бела (старшая сестра матери) звала нас с братом в гости, мы не отказывались. Жила она на 5-й Роте (ныне 5-я Красноармейская), далековато. Мы одевались поаккуратней и шли, заранее облизываясь: у тети Белы можно было набить животы до отказа всякими вкусными вещами. Однажды я переусердствовал и пострадал. Возвращался пешком (я редко пользовался трамваем; привычка, которую я сознательно отработал во имя общественных интересов в годы военного коммунизма, когда трамвай был бесплатным), и на пол пути, у Царскосельского вокзала (ныне Витебский), у меня схватило пузо. Принял решение идти домой. Иду. Прошел Загородный, Владимирский, повернул на Невский. Перешел Невский, вошел во двор, поднялся на четвертый этаж. Пулей пролетел мимо удивленной матери, когда она открыла мне дверь, миновал коридор, но здесь совершил ошибку, которая, видимо, для меня характерна (сколько хороших возможностей упустил я по этой причине за шахматной доской!),— преждевременно решил, что достиг цели...
Один раз у тети Белы встретился я со своим дедушкой (отцом матери). Была осень 1917 года; из-за немецкого наступления в Прибалтике дедушка переехал в Петроград к своей старшей дочери.
Жил он в Креславке (ныне Краслава). На берегу Западной Двины (Даугавы) стоял деревянный домик. Первый этаж снимал лавочник, а на втором жил дедушка с семьей. Мама рассказывала, что, когда на побывку приезжал старший сын, все ночи они проводили за шахматной доской, но в какую силу играли — неизвестно!
Сидел я в маленькой столовой прямо против дедушки; тетя Бела сидела слева от меня. На столе было много вкусной еды, и я сгорал от нетерпения, но надо было ждать, когда дедушка (разумеется, на голове у него была ермолка) прочтет молитву.
Мама рассказывала, что дедушка приезжал в Питер и раньше, в 1915 году, также опасаясь наступления немцев. Говорила, что он посадил меня на колени, побеседовал со мной, а потом сказал: «О, этот мальчик будет ого-го...» Но этого я не помню...
Мама и выросла в этом домике на берегу Двины. По окончании школы сдала в Двинске (Даугавпилсе) экзамен на дантиста (зубной врач без высшего образования). Затем была в революцию 1905 года на 2 года выслана в административном порядке в Сибирь; она была членом РСДРП (меньшевиков).
После ссылки приехала в Петербург, работала зубным врачом в медпункте Обуховского завода. Заказывала протезы у одного зубного техника — вскоре они и отпраздновали свадьбу...
Мальчик я был сутулый, с впалой грудью, спортом не занимался.
Мама познакомила меня с высокой, стройной молодой дамой,— вероятно, одной из своих пациенток. Мне была подарена известная в те годы книжка Мюллера и прочитана маленькая лекция. По-
350
пробовал я жить по Мюллеру — понравилось; 60 лет делаю я по утрам зарядку. Слабосильный парнишка выпрямился и, как сейчас говорят, заметно «прибавил».
Увлекался я фотографией, котятами (еще цела фотография Бурзика — кота, которого я сфотографировал спящим), мать заставила посещать музыкальную школу. Осенью 1923 года я научился играть в шахматы, и все остальное отошло на задний план.
Доска была самодельной — квадратный лист фанеры с полями, раскрашенными чернилами, фигуры из пальмового дерева, тоненькие и неустойчивые. Одного белого слона не хватало, и на поле fl стоял оловянный солдатик. Соображал я плохо и, хотя разрешали мне брать ходы назад, все время что-нибудь «зевал», в том числе и этого солдатика...
Конечно, увлекся шахматами я не случайно. Шахматы, как я не раз писал об этом,— типичная переборная задача, подобная тем задачам, которые людям приходится решать в своей повседневной жизни (переход улицы, судебное дело, оркестровка мелодий, управление предприятием и т. д.). То, что шахматы придуманы человеком, в то время как иные неточные ситуации возникают как бы помимо воли людей, не имеет существенного значения с точки зрения методики решения. Важно то, что человеку для решения подобных неточных задач сначала необходимо ограничить проблему (иначе он в ней утонет), и лишь после этого появляется возможность для более точного решения. Поэтому ошибочно думать, что шахматы не отображают объективную реальность; они отображают мышление человека. На примере шахматной игры можно изучить тот метод ограничения неточных задач, которые использует человек в своей деятельности. Двести лет назад электротехник, философ и политик Бенджамин Франклин в своей работе «Мораль шахматной игры» писал: «Игра в шахматы — не просто праздное развлечение. Некоторые очень ценные качества ума, необходимые в человеческой жизни, требуются в этой игре и укрепляются настолько, что становятся привычкой, которая полезна во многих случаях жизни. Жизнь — своего рода игра в шахматы»...
Проницательности Франклина можно удивляться (в его работе есть ясный намек на цепочку, о которой речь будет в конце книги), тем более что некоторые великие люди после Франклина не всегда правильно оценивали то место, которое шахматы занимают в жизни человечества...
Думаю, что способность решать подобные задачи — ею в разной мере обладают все люди — передается по наследству, как музыкальный слух, физическая ловкость, память и прочее, но талант этот может проявиться, конечно, лишь в благоприятной среде. Вероятно, я имел определенное предрасположение к успешному решению переборных задач, и когда познакомился с шахматами, то в условиях советского общества и смог посвятить им значительную часть своих помыслов, сил и времени.
Шахматист может проявить свои способности лишь после того, как две стандартные операции (среди прочих) — передвижение
351
фигуры с любого поля доски на любое другое, а также размен фигур на каком-либо поле — будут совершаться бессознательно, автоматически. Поэтому сначала я и играл слабо. Казалось бы, что проще — передвинуть фигуру с одного поля доски на другое... Но ни один математик ранее даже не брался за решение этой постоянно повторяющейся в шахматной игре задачи. Считалось, что это проблема исключительной сложности. Человек же отрабатывает эту операцию как простую и стандартную!
У нас в квартире жил студент университета, и к нему захаживал приятель — шахматист второй категории. Однажды состоялась моя встреча с второкатегорником, и я проиграл мгновенно.
— Может, сыграть с другим? — спросил мой партнер, указывая на брата.
Наш сосед только рукой махнул:
— Тот играет еще хуже...
Брат в жизни не чувствовал себя так легко, как я, в том смысле, что он труднее приспосабливался. Так, гуманитарные предметы он не любил и не мог преодолеть этой неприязни; физика и математика давались ему без труда. Все любил делать сам: старый отцовский верстак был центром его мастерской — она находилась в комнате, где мы с ним обитали. Беспорядок в комнате можно было лишь сравнить с увлеченностью Иси, но дело было, сделало... Потом он создавал первую систему уличных светофоров в Ленинграде, а перед войной был уже начальником цеха спецустройств трамвайно-троллейбусного управления... В детстве мы с ним дрались, но, как часто бывает, потом подружились!
Сыграл я в чемпионате школы, но был где-то посредине турнирной таблицы. В то время начал выходить отдельными выпусками дебютный учебник Грекова и Ненарокова — я жадно все впитывал. Но сыграл испанскую партию (по книжке) с Витей Милютиным — он был лет на пять старше — и растерялся, как только Витя стал действовать не по Ненарокову. Все же в классе я был чемпионом. Ходил я играть к Лене Сегалу, однокласснику брата. Леня был с длинными кудрями (будущий архитектор), любил рассуждать о позиционной игре; я слушал его с удивлением и ничего не понимал. Видимо, у меня сначала отрабатывались понятия конкретные, а потом уже общего характера. Леня был из состоятельной семьи, и играли мы шахматными фигурами из слоновой кости, очень изящной работы. Позицию я не понимал, но Леню легко обыгрывал.
В ту пору в Советский Союз приезжал экс-чемпион мира Эма-нуил Ласкер. Он играл гастрольные партии с мастерами и давал сеансы одновременной игры. В Ленинграде сеанс проводился в здании губфинотдела. Я купил билетик и был в числе зрителей. Сеанс был трудным — один из участников, С. Готгильф, полтора года спустя играл на международном турнире в Москве, где выступал и сам Ласкер.
Ласкер держался с большой уверенностью, несмотря на свои 55 лет,— он разрешал участникам играть белыми, если они того 352
желают. Играл он сильно, но очень медленно. После 15 ходов я ушел: было уже поздно.
Двинулся я вперед со следующего чемпионата школы. Проходил он зимой 1924 года; хотя в турнире играл «сам» Гриша Абрамович — он имел третью категорию и был членом Петроградского шахматного собрания,— я оказался победителем*. Гриша стал моим первым покровителем, и в качестве гостя я вместе с ним изредка посещал шахматное собрание. Мать не на шутку встревожилась:
— Лучше бы ты стал художником,— убеждала она меня.— Надеешься, что Капабланкой будешь?
Тайком она поехала в школу, но заведующий школой Владимир Иванович Пархоменко меня защитил:
— Ваш сын — книжник, и оставьте его в покое...
1 июня 1924 года я стал членом собрания. Пришлось прибавить себе три года (требовалось 16 лет). Председатель правления (он же председатель и Всероссийского шахматного союза) С. Вайнштейн, конечно, догадывался о моей хитрости, но очки мне придавали солидный вид, и все было правдоподобно. В этом отношении я был не одинок — Сережа Каминер был лишь несколько старше. Только мы познакомились, он предложил сыграть тренировочный матч — все три партии я проиграл. Летом 1924 года Сережа был мне не по плечу; впрочем, очень быстро я его обогнал.
Призванием Сережи было составление этюдов. Этюд отличается от практической игры. В партии шахматный мастер далеко не всегда досчитывает варианты до логического конца, а обрывает варианты, когда они доходят до предельной длины,— многое зависит от объема памяти и быстродействия нервной системы шахматиста. В этих случаях мастеру помогает общая оценка позиции.
В этюдах менее важна позиционная оценка и поэтому все варианты досчитываются почти до конца.
Когда Сережа играл в шахматы, он всегда искал этюд, которого не было, и терпел неудачи. Но через год-два он добился полного признания как композитор. Помню, как Сережа показывал свой этюд Леониду Ивановичу Куббелю, одному из величайших композиторов и проблемистов. Леонид Иванович долго пыхтел, но так и не решил этюда — с Куббелем это редко бывало. Когда Сережа показал решение, Леонид Иванович посмотрел на моего товарища с удивлением.
Деньги на членские взносы дала мама. Она же дала деньги на мой первый турнирный взнос — тогда все участники вносили по 3 рубля, из них и платили призы победителям. В первом же турнире я завоевал первый приз (18 рублей), получил третью категорию и стал независимым человеком.
И в следующем турнире я одержал очередную победу, но там у меня было неприятное происшествие. В турнире играл некто Фольга, художник по профессии, глухонемой. Мы с ним конкурировали, и, когда я попадал в трудные положения, Фольга не скры
* См. статью «Первый успех» в главе «О турнирах и матчах».
12 № 3446
353
вал своей радости и знаками доводил об этом до моего сведения. Наконец и я дождался своей очереди — Фольга проигрывал решающую партию; конечно, я ему иронически выразил сочувствие. Мой конкурент сделал вид, что не понимает. Как же ему объяснить? Я схватил белого короля и положил на доску. Последствия были страшными. С. Вайнштейн вызвал меня, отчитал и предупредил о возможном исключении. В ответ я только дрожал и был отпущен с миром. Никогда в своей шахматной жизни я более не совершал чего-либо подобного.
Собрание помещалось во Владимирском игорном клубе (теперь там театр имени Ленсовета), и, чтобы попасть на третий этаж, надо было пройти все «злачные места», в том числе и большой бильярдный зал. Как-то с одного бильярда срезали сукно, и всех членов собрания выстроили — опознавали вора. Потом вор был найден на стороне.
Блиц (тогда этого немецкого термина не знали, а говорили по-итальянски — а темпо) в собрании процветал. Наблюдал я за игрой шахматистов первой категории Чебышева-Дмитриева и Гот-гильфа, они играли и бормотали: «пат проигрывает, король берется». Я не понимал значения этой загадочной фразы, пока Готгильф не сыграл f2—f4, после чего черные ходом Сс5 : gl уничтожили белого короля...
Но королем блица был юный Леня Шамаев. Продавал он вечернюю газету, а после работы приходил в собрание. Категории у него не было. Узнав, что я получил вторую категорию, он пригласил меня к шахматному столику и под общий смех нещадно со мной расправился.
Спустя несколько месяцев у меня была уже первая категория. Шамаев пришел в новый клуб во Дворце труда. Увидел меня и вновь предложил сразиться. Но результат был таким, что больше Леня ко мне не подходил.
Впсследствии Леонид Иванович Шамаев стал мастером, в 1938 году был чемпионом ВЦСПС и несколько десятилетий вел шахматную работу в Доме офицеров, что на углу Кирочной и Литейного.
Блиц я почти не играл — считал, что для турнирных боев это бесполезно. Последний раз в жизни играл блиц в 1929 году в поезде Ленинград — Одесса, когда группа шахматистов направлялась на чемпионат СССР,— сыграл успешно.
Возвращался с игры я поздно, голодный и жадно уничтожал бутерброды, запивая стаканом молока,— мать из года в год заботливо оставляла стандартный ужин,— а потом... садился анализировать сыгранную партию! В азарте начинал стучать фигурами, мама просыпалась, стыдила меня, и оставалось лишь идти на боковую.
Наступили в шахматном мире иные времена. Малочисленный Всероссийский шахматный союз был ликвидирован, была создана массовая шахматная организация, опиравшаяся на профсоюзы и советы физкультуры, во главе с Николаем Васильевичем Кры-
354
Н. В. Крыленко
ленко. Ликвидировали и шахматное собрание в Ленинграде; вскоре открылся отличный шахматный клуб во Дворце труда — руководителем его был молоденький Я. Г. Рохлин.
Н. В. Крыленко (известный партийный и государственный деятель, соратник Ленина) страстно любил шахматы. Играл по переписке, участвовал в командных Гсоревнованиях, выступал на собраниях шахматистов, писал статьи, редактировал шахматные издания, трогательно заботился о шахматных мастерах, но не прощал зазнайства и пренебрежения общественными интересами. Это был человек на [редкость принципиальный (тогда он был заместителем нар
кома юстиции), интересы советского народа были для него превыше всего. Людей, как говорится, видел насквозь — его обмануть было трудно. Придя к руководству шахматной организации, он совершил своего рода революцию в советской шахматной жизни. Шахматы стали доступны всем трудящимся, в том числе и безусым юнцам. Появились шахматные книги и журналы, самые массовые организации — профсоюзы стали уделять шахматам большое внимание. На предприятиях, в школах, воинских частях — повсюду возникли шахматные кружки. И советы физкультуры, и профсоюзы выделяли необходимые средства для развития шахмат — ничего подобного ранее не было!
Николай Васильевич решил проверить силу советских мастеров. Отчасти с этой целью он организовал в 1925 году первый Московский международный турнир; другая цель турнира — сделать шахматы еще более популярными. До этого турнира лишь один раз советский мастер встречался с иностранными корифеями — И. Рабинович завоевал 7-й приз в Баден-Бадене. Это расценивалось как большой успех. И когда весной 1925 года И. Рабинович появился в шахматном клубе во Дворце труда, где происходил чемпионат Ленинграда, мастера встретили аплодисментами... Но этот эпизодический успех не мог удовлетворить Н. В. Крыленко.
В московском турнире в основном играли те иностранцы, что участвовали в знаменитом турнире в Нью-Йорке 1924 года (кроме Алехина — он тогда был недружелюбен к Советскому Союзу, и это недружелюбие было взаимным). Чемпион мира Капабланка, эксчемпион Эм. Ласкер, Рубинштейн, Маршалл, Рети, Тартаковер, Торре и другие представляли зарубежный шахматный мир. Турнир
12*
355
вызвал первую волну увлечения шахматами среди советских людей и, что особенно важно, среди школьников. Была поистине «шахматная горячка», и под таким названием вскоре вышел фильм с участием Капабланки.
Турнир проходил в здании, где сейчас гостиница «Метрополь». Играли в большом зале нынешнего ресторана. Теперь подобная организация кажется более чем скромной, но тогда... Зал был заполнен до отказа, толпы восторженных любителей «дежурили» на улице, дожидаясь свежих турнирных новостей. Мне было 14 лет, надо было ходить в школу, и никто не собирался посылать меня в Москву! Приходилось изучать партии по газетам.
Многие полагали, что победит в соревновании Капабланка или Ласкер. Но Капабланка проиграл две партии (Ильину-Женевскому и — на следующий день после тяжелого сеанса в Ленинграде — Берлинскому); Ласкер потерпел одно поражение (от Левенфиша). Победителем стал Боголюбов. Следующий советский шахматист, Романовский, опять был лишь седьмым. Боголюбов в те годы имел советский паспорт, хотя и жил в Германии, где обзавелся семьей. Год спустя Боголюбов отказался от советского гражданства, и это нанесло большой ущерб советским шахматам. Стало ясно, что мастера дореволюционного поколения (Романовский, Левенфиш, И. Рабинович, Дуз-Хотимирский, Берлинский), несмотря на их талант, не могут противостоять сильнейшим шахматистам Запада. Крыленко решил, что надо ждать, пока не окрепнет молодое поколение советских мастеров.
В формировании нового советского поколения молодых мастеров турнир 1925 года сыграл важнейшую роль. Домов пионеров еще не было, но шахматные кружки возникли во многих школах; школьники-шахматисты принимали активное участие в командных соревнованиях профсоюзов.
В дни Московского международного турнира меня как-то позвали к телефону — звонил Рохлин:
— Завтра вы играете в сеансе против Капабланки. Есть ли какие-либо пожелания?
— Можно ли мне получить пропуск на сеанс для брата?
— Для брата? Может быть, еще для кого-нибудь? Может, вам нужно несколько пропусков?
— Да, если можно.
— Нельзя. Будьте довольны, что сами играете...
В ноябре 1925 года я уже слыл одним из сильнейших первокатегорников Ленинграда, и никакой особой чести мне оказано не было. Но мама была довольна, купила мне новенькую коричневую косоворотку, и я отправился на сеанс в малый зал филармонии (потом там был буфет для зрителей). Зал был набит битком: на турнире в Москве был выходной день, и Рохлин уговорил Капабланку приехать в Ленинград дать сеанс. Все и стремились поглазеть на чемпиона мира, самого Хосе-Рауля Капабланку. Еле протискиваюсь к своему месту. На моем стуле сидят уже двое зрителей, пришлось устраиваться третьим! Конечно, оба «советчика»
356
мешали мне в меру своих сил, но характер у меня был твердый — играл сам. Один из старейших шахматистов Ленинграда, профессор А. А. Смирнов (кстати, он в 1912 году был чемпионом Парижа по шахматам), приветствует чемпиона мира на его родном испанском языке. Капабланка хмурится — то ли приветствие затянулось, то ли он остался недоволен произношением оратора, но наконец сеанс начался. В ферзевом гамбите Капабланка неосторожно рокировал в длинную сторону, попал под атаку, вынужден был отдать пешку (чтобы перейти в эндшпиль), но я четко реализовал материальный перевес (№ 7). Капабланка смешал фигуры.
Впоследствии мне пришлось услышать, что Капабланка с похвалой отозвался о моей игре. Но выражение лица чемпиона мира в момент окончания партии было не из приятных...
Ухожу из зала и в фойе встречаю одноклассницу Веру Денисову — в большом зале шел толстовский вечер (15 лет со дня смерти Льва Николаевича). Вера была потрясена моим успехом.
На следующий день я на радостях проспал и опоздал на первый урок. Ребята увидели меня через стеклянную дверь и попытались поднять шум, но у Шайтана не расшумишься (был урок истории). Звонок — и все кинулись ко мне. Понял, что дело плохо, и пытался бежать, но в зале преследователи меня настигли и начали качать (несколько лет назад моя одноклассница Соня Рогинская напомнила, что при этом я не сопротивлялся и лишь старательно прижимал очки к носу). Спас меня Михаил Эммануилович — ему удалось сохранить серьезный вид. Девочки шептались в стороне; потом я узнал — они решили, что во мне что-то есть.
Но вздыхал я по Мурке Орловой — сестре моего товарища Шурки, того самого, который считал, что ворона может быть интеллигентной. Девица была способная, кокетливая, с томными голубыми глазами.
— Ничего у тебя не выйдет,— сказал Димка Зайцев.— Мурка с тобой целоваться не будет... Ты еврей.
Я был ошарашен не столько тем, что Мурка не будет целоваться, сколько тем, почему она не будет... При рождении отец дал мне русское имя. «Живет в России,— сказал он матери,— пусть чувствует себя русским». Отец запретил дома говорить на жаргоне, вторая его жена была русская. И вот — сила предрассудков.
Несколько лет спустя на квартире у Веры Денисовой встретился наш класс. Мурка явно была уже не согласна с Димкой Зайцевым, но — что делать? — от детского чувства ничего не осталось. Да и Димкино мнение, наверно, изменилось со временем... Был он волевым спортсменом. Однажды победил на лыжных гонках нашего класса на Неве (в те годы Нева замерзала надежно). Мечтал быть военным и добился своего — окончил Военно-инженерную академию. Сражался на Карельском перешейке в финскую войну, в Отечественную — под Сталинградом и на Брянском фронте. После войны вернулся в академию, защитил диссертацию и был начальником кафедры — вот тебе и Димка!
Дружил я в школе с жизнерадостным Шурой Фомичевым. Отец
357
его преподавал в Лесотехнической академии. Жили они в парке в Лесном, занимали верхний этаж двухэтажного деревянного домика. Шурка пытался меня учить ходить на лыжах, но безуспешно; сам же на них танцевал. Провожая меня до трамвая, брал детские санки и, когда дорога шла круто вниз, ложился на санки, сажал меня верхом и трогал. «Аы, аы!..» — завывал Шурка сиреной, и прохожие испуганно шарахались от стремительно мчавшихся саней...
Наступил 1926 год. Чтобы попасть в финал чемпионата города, надо обязательно занять первое место в своей полуфинальной группе. И я, и сильный первокатегорник Шебаршин выигрывали все партии. Но вот выигрышную партию с Лаврентьевым свожу вничью. Остается последняя надежда — обыграть Шебаршина. Наша партия (№ 8) продолжалась в общей сложности около 11 часов. В итоге мне удалось ее выиграть.
Второй раз партия была отложена в выигранном ладейном конце, и мой партнер решил использовать последний шанс: окольным путем он сообщил, что если партия кончится вничью, то в финал мы будем приглашены оба. А вдруг 14-летний малец поверит? Я не поверил!
Финал был в июне. На старте я набрал 5 из 5! Потом дела пошли хуже, но все же удалось поделить 2—3-е места с И. Рабиновичем. Я завоевал себе место на городском шахматном Олимпе.
Играли мы в Центральном доме физкультуры на Мойке. Ходил на игру пешком, через Марсово поле. Дома выпивал стакан молока, и после прогулки голова была ясной, настроение отличным.
Именно тогда впервые я почувствовал себя уверенно за шахматной доской, почувствовал свою силу. Пожалуй, это произошло во время партии с Рохлиным (№ 9). Попал я в тяжелое положение, но ловко выкрутился и отложил партию с небольшим позиционным перевесом. При доигрывании выяснилось, что я и позицию лучше понимаю и варианты считаю точнее,— партнер «поплыл» и быстро проиграл.
Осенью 1926 года родители заволновались. Рохлин позвонил отцу и сообщил, что я должен играть на 5-й доске в командном матче Ленинград — Стокгольм, надо ехать в Швецию. Опять мама помчалась к заведующему школой, на сей раз к Сергею Ивановичу Тхоржевскому. Сергей Иванович был нашим классным воспитателем и преподавал историю. Это был очень серьезный, доброжелательный и умный человек — внешностью он чем-то походил на деятелей Великой французской революции. Кстати, историю революционного движения он знал превосходно.
— Чтобы в таком возрасте увидеть свет,— сказал он матери,— можно пропустить школу в течение десяти дней.
Итак, я еду в Стокгольм, отец дал денег на покупки. Едем поездом до Гельсингфорса (Хельсинки), там даем сеансы. Я приобретаю европейский вид, мне покупают костюм, шляпу «Борсалино» и роговые очки. Затем — поездом до Або (Турку) и пароходом в Стокгольм. На пароходе после обеда нас выстраивают для опозна
358
ния — какой-то русский не заплатил в ресторане. Потом его находят — оказывается, один белоэмигрант решил устроить провокацию.
Матч в Стокгольме протекал очень напряженно, но с минимальным перевесом побеждает команда Ленинграда. Мне удалось набрать 1х/2 очка из 2 против Штольца (будущего гроссмейстера). На банкете всем наливают по одному бокалу вина (сухой закон). Один из шведов долго не решается ко мне обратиться, но в итоге выпивает и мой бокал...
На следующий день идем тратить деньги — дело простое. Вечером в номере, где живем мы с Ильиным-Женевским, собирается многочисленная компания. Есть хочется, а на ресторан денег уже нет. Собираем мелочь, и добровольцы идут за хлебом и сыром. Набиваем рты. Стук в дверь, и появляется Людвиг Кольин, президент Шведского шахматного союза. Он в смущении останавливается, но делает вид, что все в порядке.
— Как вам понравился Стокгольм?
— Прекрасный город,— отвечает Ильин-Женевский; он уже успел проглотить свой бутерброд.
Обратный путь через Ботнический залив был труден. Качка была столь сильна, что многие страдали морской болезнью. Я очень ослабел и, когда мы приехали в Гельсингфорс, все еще нетвердо стоял на ногах.
С Ильиным-Женевским мы подружились, вместе жили и в Гельсингфорсе. С изумлением я наблюдал, как Александр Федорович разделся и стал обматывать себя дамскими чулками — выполнял заказ жены (в те годы хороших чулок отечественного производства не было), а мужчинам дамские вещи провозить было запрещено таможней. Несмотря на протесты, ту же процедуру он совершил и со мной. Белоостров (тогда там была граница) мы проследовали благополучно. Угрызений совести я не испытывал — приятно было помочь новому другу!
Наконец Ленинград. Вечером вместе с братом идем к отцу, несем в чемодане для него костюмс Дворник в подворотне хватает меня за руку, я смотрю на него с изумлением.
— Тьфу,— сплевывает он.— Не узнал.
Еще бы, раньше в шляпе (да еще роговые очки!) он меня не видел.
В большом зале собирается вся школа. Зав. школой Сергей Иванович председательствует, я делаю отчет о поездке. Но когда дело дошло до обратного рейса на пароходе, я чересчур красочно и обстоятельно стал описывать морскую качку и все ее последствия. Поднялся хохот.
— Миша! — умоляюще сказал Сергей Иванович.— Хватит...
Но я был неумолим, продолжал рассказывать о своих морских впечатлениях.
На первом же уроке химии преподаватель Боровицкий вызывает меня. Я, конечно, ничего не знаю — в итоге «неуд». Это был мой единственный «неуд» за всю школу. Учились тогда без экзаменов,
359
за высокими оценками не гонялись, так что особых волнений не было. Высшей оценкой было «хорошо»; я учился на «вполне удовлетворительно». Думаю, что этот стиль школы — требовались знания, а не отметки — повлиял на мое поведение в шахматах. Я не гонялся за очками, а смотрел в корень: как я играю, насколько глубоко я понимаю шахматы?
Пионерской организации в школе не было, но комсомольская — очень малочисленная — была. В школе я активно участвовал в общественной жизни — был председателем школьного ученического совета (ШУСа). В 9 лет я начал читать газеты и стал убежденным коммунистом. Стать комсомольцем было трудно — школьников почти не принимали. Я долго этого добивался (брат уже был комсомольцем) и наконец в декабре 1926 года стал кандидатом в члены комсомола. В райкоме со мной беседовал некто Кузьмин (его братишка учился в нашей школе), один из основателей комсомольской организации Выборгского района.
Еще в Стокгольме мне заказали примечания к двум партиям матча Ленинград — Стокгольм; они были опубликованы в журнале «Шахматный листок». С этого начался мой путь шахматного аналитика. Привычка анализировать объективно — когда анализ публикуется, иначе и действовать опасно, ибо опозориться можно — весьма важна для совершенствования шахматиста. Несомненно, это и содействовало моим успехам в ближайшие годы.
Политехнический институт
Школа окончена. Групповая фотография: педагоги и ученики. Выпускной спектакль «Как важно быть серьезным» Уайльда. Я исполнял роль Эрнста, но без особого успеха —эта роль оказалась для меня слишком серьезной.
Мне нет еще шестнадцати, и в институт поступить нельзя. Тогда только-только были восстановлены приемные экзамены — принимали с семнадцати лет. Ну что ж, придется поиграть в шахматы, а затем серьезно готовиться, чтобы год спустя на экзаменах не было осечки.
Летом 1927 года участвую в шестерном турнире в два круга. Жил на даче в Сестрорецке, весь день на пляже (плечи были иссиня-черные) и два раза в неделю ездил в Ленинград. Едешь поездом (тогда по этой линии поезда еле двигались), смотришь в открытое окно, чистый-чистый воздух, во всем теле необычайная легкость, голова ясная — можно играть в шахматы!
Во втором круге проигрываю решающую партию Петру Арсеньевичу Романовскому и остаюсь на втором месте. Меня зачисляют пятым кандидатом в чемпионат СССР. Но «кандидата» уже побаиваются. Партии мои публиковали газеты...
С этим был связан забавный эпизод. А. Ильин-Женевский вел тогда шахматный отдел в газете «Правда»; прослышал он, что я выиграл хорошую партию у Рохлина, и попросил проигравшего продиктовать по телефону текст партии. Яков Герасимович сначала 360
отнекивался, а затем решил подшутить и после 10-го хода продиктовал то, чего в партии и не было. Ильин написал «сопровождающие» примечания и все опубликовал! «Сдался» Рохлин в позиции, где легко делал ничью...
И вот Москва. Живу в гостинице «Ливерпуль», она находилась в Столешниковом. Играем в фойе Октябрьского зала Дома Союзов. Впервые вижу Крыленко. На открытии чемпионата Безыменский читает поэму «Шахматы».
Еще в поезде (едем, конечно, в общем вагоне) Романовский (ему было тогда тридцать пять) говорит: «А вдруг Миша будет первым?» — и сам смеется. Шахматист Романовский был незаурядный. Техника невысокая, но неистощим на выдумки и опасен в атаке. Шахматы любил бесконечно. К деньгам относился равнодушно, поклонение обожал. Советы давал иногда такие, что запоминались навсегда: «Если у вас атака, не меняйте фигуры. Меняйте лишь тогда, когда это приводит к реальной выгоде...»
Однажды мы вместе с Петром Арсеньевичем участвовали в областном чемпионате Рабпроса — зимой 1929 года. Играл я партию с А. Батуевым, будущим мастером; белыми я получил подавляющий перевес, но, не сделав ни одной видимой ошибки, упустил преимущество, и партия закончилась вничью.
— Петр Арсеньевич, как я не выиграл такую партию?
— Раз не выиграли, Миша, значит, в глубине души по-настоящему этого не хотели...
Ко мне, как и все старшее поколение мастеров, Романовский относился ревниво и без особого дружелюбия. До моего появления Романовский и его сверстники царствовали безмятежно — и вдруг появился «выскочка»...
На финише чемпионата СССР я выиграл четыре партии подряд, завоевал звание мастера и поделил в чемпионате пятое-шестое места.
Теперь надо готовиться к экзаменам в вуз!
Вопрос учиться или играть в шахматы передо мной не возникал. Я хотел учиться, хотя шахматы были для меня не менее существенны, чем учение. Интуитивно я понимал, что учение полезно и для игры в шахматы; с другой стороны, я считал себя обязанным заниматься и другим трудом — как все, выделяться нечего... Быть может, этот метод сочетания шахмат с другой профессией не так уж плох?
Все же зимой 1928 года я решил сыграть в чемпионате областного комитета профсоюза металлистов. И не столько для того, чтобы потренироваться (турнир был не очень сильный), сколько для того, чтобы завоевать... первый приз — 40 рублей (деньги для меня немалые). Выиграл хорошую партию у Б. Юрьева (№ 20), да и первое место занял. Но...
Подошел ко мне организатор турнира, некто Федоров, и сказал:
— Вот, распишитесь здесь, мне нужно для вас получить деньги.
Я и расписался на чистом листе бумаги. И Федоров исчез...
361
М. М. Ботвинник (1926)
Побежал я жаловаться в шахматную секцию Облсовпро-фа, к Я. Г. Рохлину.
— Миша, приз будет получен.
И пьянице пришлось вернуть деньги. С тех пор в денежных делах я стал осторожнее.
По физике и математике я действовал самостоятельно. Но обществоведение и литература?.. Там требования и программы менялись быстро. Я записался в группу, где опытный педагог «натаскивал» двенадцать абитуриентов. Все курили. Чтобы не быть белой вороной, закурил на два месяца и я; кончились занятия — сразу бросил.
— Мишка,— сказал мне мой друг Гриша,— я по физике и математике занимаюсь у одного бывшего боксера. Его брат —•
знаменитый профессор по электротяге в политехническом... Там профессора мечтают с тобой сыграть. Поедешь со мной к Лебедеву на обед?
Зимой 1926 года был я уже шахматист «известный». Играл тогда в полуфинале чемпионата Ленинграда, и, когда заболел, пришел меня проведать один школьный шахматист и привел с собой приятеля— Гришку Рабиновича; с тех пор Гриша и стал моим болельщиком.
Вместе с Гришкой едем на «девятке» (трамвай №9) в Лесной. Гришка был на редкость жизнерадостным парнем, со смазливой физиономией, весьма остроумный и находчивый. «Острюсь с пяти до семи»,— говорил он о себе. Гришка и меня не щадил: «Мишка, посмотришь на тебя издали — будто глуповат, а вблизи так все ясно — дурак дураком!» И вместе гогочем.
Запас анекдотов его был неистощим, и всюду он становился душой общества. Любил присочинить.
— Гришка, зачем ты меня обманываешь?
— Да поверь мне, чистая правда...
— Не верю.
Через два дня:
— Ну видишь, соврал?
Гришка только разводит руками и сам сокрушается.
Мы с ним очень дружили, и всю мою шахматную жизнь он за меня «болел». Способностей был выдающихся, в сороковые годы был первым замзавгорфинотдела Ленинграда. До знакомства с Гришей я был весьма застенчив — новый приятель сделал меня
362
жизнерадостным. Относился он ко мне трогательно, водил в парикмахерскую (один ходить я стеснялся). В 1934 году, когда мне нужно было ехать в Гастингс, Гриша написал докладную руководству Ленсовета, и мне бесплатно сшили два костюма. Как-то после войны попал я к нему в кабинет (просил деньги на ремонт здания шахматного клуба; деньги, конечно, были выделены) во время приема представителей организаций: замзав наизусть знал их финансовые дела... Впоследствии он защитил кандидатскую и докторскую диссертации и стал профессором.
...Супруга нашего хозяина, стройная дама с сильным телом, грубоватым лицом и русалочьими волосами, пригласила всех к столу. День был жаркий, и подали кислые щи. Аппетит у нас был отменный, мы дружно хлебнули по ложке и... с ужасом уставились друг на друга: щи прокисли настолько, что нельзя было есть — они вызывали спазмы.
— Вы знаете,— сказал мой находчивый товарищ,— прошлым летом моя мама каждый день готовила щи. Они мне очень надоели. Можно, я их не буду есть?
Оба мы — я с тоской, а Гриша с торжеством — провожали взглядом тарелку со щами. Но что делать? Все же это свинство, что Гришка оставил меня в беде, и я решил с ним разделаться!
— Знаете,— сказал я,— моя мама прошлым летом тоже каждый день готовила щи.
Если бы Гришкин взгляд мог убивать, эти строки не были бы написаны...
В профессорском доме, что против химического факультета, на квартире у Павла Лазаревича Калантарова (до революции у него была вторая категория по шахматам) собрались Герман Адамович Люст (проректор института; ректором был Александр Александрович Байков), Людвиг Марианович Пиотровский, Иван Матвеевич Виноградов, Алексей Борисович Лебедев и другие — сеанс состоялся. Оригинально ставил партию знаменитый математик Виноградов (не так давно он скончался, когда ему было за девяносто): он прежде всего выдвигал все пешки на один ряд вперед, «чтобы фигуры имели свободу»,— пояснял он; затем играл неплохо, но спасти партию было уже невозможно. Позднее мы с ним вместе отдыхали в Теберде, жили в одной комнате, и Иван Матвеевич развлекал меня смешными историями — рассказчик он был отличный. Последний раз виделись мы лет двадцать пять назад.
— Как проводите конец недели? — спросил я.
— Пни корчую на даче.
— Ломом?
— Нет, руками, мне бы только за пень ухватиться...
В основном все это были профессора электромеханического факультета, куда я мечтал поступить. Тогда стать электротехником означало не менее, чем теперь — физиком.
Поступить было нелегко. Девяносто пять процентов всех мест предоставлялось рабфаковцам, пять процентов — экзаменующим
363
ся. «Подавайте заявление на ФИЗ (факультет индустриального земледелия),— посоветовал Калантаров,— там конкурс меньше».
Держу экзамены. Не моюсь (тогда, кажется, все так поступали — примета). Последний экзамен по физике. Экзаменатором оказалась молодая женщина со строгим, суровым лицом. Решил все задачи, в том числе одну оригинальную. Дама на меня посмотрела внимательно: «А что такое удельное сопротивление?» Смотрю на нее с удивлением — в физике Краевича об этом ничего не сказано! Тут уже экзаменатор пожимает плечами, но Екатерина Николаевна Горева (супруга известнейшего русского электротехника, моего будущего профессора Александра Александровича Горева) отпускает меня с миром...
В институт меня не приняли. Профессора тогда не имели права голоса, всем распоряжался Пролетстуд. Из числа школьников, успешно выдержавших испытания, принимали только детей специалистов (инженеров) и рабочих. Я был сыном «лица физического труда» (тогда была такая категория — к ним относились дворники, зубные техники и др.). Рохлин, заместитель председателя шахматной секции облсовпрофа, заготовил ходатайство и поехал в Мраморный дворец — там помещалась апелляционная комиссия. После двухмесячных хлопот и тревог, с моей личной точки зрения, гора родила мышь — меня зачислили на математический факультет университета. Там был недобор, так как рабфаковцы туда шли неохотно. Все хотели работать на индустриализацию!
Однако все же меня перевели в политехнический. В первых числах января 1929 года в Москве были студенческие командные соревнования по шахматам. Руководителем ленинградской команды был Иван Демьянович Пушкин, заместитель председателя Ленинградского пролетстуда. Пушкин сам учился на электромеханическом; когда в Москве мы заняли первое место, он похлопал меня по плечу: «Знаю, знаю, к нам хочешь... Переведем!»
Во время матча Ленинград — Ташкент мне довелось черными играть против шахматиста первой категории Б. Вайнштейна. В соревновании я играл не очень удачно — сказывался «нерво-треп», связанный с поступлением в вуз. Но эту партию провел весьма слабо, и когда она была не окончена и передана на присуждение Ф. И. Дуз-Хотимирскому, у черных недоставало фигуры (за две пешки).
Дуз махнул рукой и первоначально присудил мне поражение. «Простите,— сказал капитан ленинградских шахматистов,— вы можете продемонстрировать выигрывающий вариант?» И здесь началась комедия: Федор Иванович на протяжении двух часов пытался найти выигрыш за белых. Он был шахматистом немалого природного таланта (на международном турнире в Петербурге 1909 года выиграл обе партии у победителей — Эм. Ласкера и А. Рубинштейна), но настоящей школы не было, и уже тогда я его превосходил в анализе. Все варианты опровергались, и по требованию нашего капитана Дуз вынужден был присудить ничью.
364
Иван Демьянович сдержал слово, и в начале февраля новый студент-политехник впервые пришел в группу на занятия.
Почти все были с рабфака, в возрасте 25—35 лет; из тридцати студентов лишь четверо — со школьной скамьи. Сначала отношение ко мне было настороженным, но оно быстро рассеялось. Ваня Ка-лачанов, Лев Цейтлин (он был из школьников), Вася Новиков, Серега Забродин оказались моими новыми друзьями. На факультете общих лекций почти не было, лишь физику читал всем студентам Владимир Владимирович Скобельцын (отец нынешнего академика), да на втором курсе лекции по электрическим измерениям — Михаил Андреевич Шателен (один из первых русских электротехников), а теоретические основы электротехники — академик Владимир Федорович Миткевич.
Основные знания студенты получали в группе, где теорию и упражнения вели весьма квалифицированные педагоги. Они принимали и экзамены (контрольные работы) по мере прохождения курса: экзаменационных сессий как таковых, по сути дела, не было. Оценки были простые — сдал или нет! Преподаватели хорошо знали слабости своих студентов, помогали им, да и знания легко было проверить.
Теоретическую механику преподавал бывший артиллерийский поручик Николай Александрович Заботкин. Маленького роста, кругленький (и голова была круглая, хоть и несоразмерно большая), подтянутый, с неизменным пенсне на маленьком носике, глаза — с затаенной хитринкой. Говорил четко, дело знал отлично и преподавал по своей системе: сначала объяснял, как решать задачи (давал при этом формулы), решал их с нами, а затем излагал теорию. Некоторые рабфаковцы были подготовлены слабо, учиться им было нелегко. Один из них, некто Дерюгин, уверял, что это происходит из-за оригинального метода Заботкина.
— Николай Александрович, а разве не лучше сначала теория, а потом упражнения?
— Нет, не лучше, а хуже...
Тут Дерюгин стал горячо доказывать, что сначала нужна теория, а Заботкин немногословно, но ловко отбивался. Наконец отчаявшийся спорщик использовал последний аргумент:
— Ну хорошо. Разве не все равно, что сначала и что потом?
Тут Заботкин преобразился: лицо его стало строгим, в глазах — смех:
— Если все равно, не будем ломать установленный порядок,— заявил он под общий хохот.
Задача передо мной была нелегкая: за пять месяцев должен был сдать все дисциплины за первый курс. Учиться было почти некогда — я только «сдавал» (занятия в группе посещал, лекции пропускал). Один экзамен по физике я завалил (на уравнении Ван дер Ваальса), и надо же — Алексею Ивановичу Тхоржевскому, родному брату моего школьного учителя истории! Каюсь, готовил шпаргалки. В день контрольных вставал в пять утра, конспектировал курс на нескольких листиках бумаги, завтракал, бежал
365
по Невскому до Литейного, на ходу вскакивал на последнюю (открытую) площадку второго вагона «девятки» и в десять-одиннадцать утра уже сидел в аудитории. Запомин ал я все неплохо, в шпаргалку заглядывал в исключительных случаях...
Сидел я на одной парте с Цейтлиным: длинный, худой, чуть сутулый, взор исподлобья, говорил негромко, юмора — хоть отбавляй, упрямства — тем более. Никогда я не встречал студента более способного — он усваивал самую суть дела, и прочно. Преподаватели его побаивались. По сравнению с ним я усваивал знания слабо — потом, правда, выяснилось, что в поиске я был сильнее.
— Я знаю, что вы ничего не знаете,— полупрезрительно и полушутя говорил мой товарищ,— но вы молчите с таким видом, что преподаватель верит, будто вы кое-что знаете...
Работаем в лаборатории машин постоянного тока. Случайно Цейтлин порвал цепь возбуждения. В соответствии с законом Фарадея двигатель пошел вразнос, перегрузка — все отключилось, и зал погрузился в темень. Цейтлина так напугал круговой огонь по коллектору, что он, как крылья, вскинул свои длинные руки и смахнул очки с моего носа. В темноте очки не найдешь — пришлось прибегнуть к очкам для чтения. Дали свет. Цейтлин потрясен: «Разве я не зацепил ваши очки?»
И вот я перешел на второй курс. Медицинская комиссия —< пошлют или не пошлют в военный лагерь? Ведь на носу очки! Лагерь не армия — признали годным.
Живем в палатках. По неопытности занимаю крайнее место* стоит в дождь во сне прикоснуться к тенту, как становишься мок рым — палатка пропускает воду.
Сначала нас ночью частенько гоняли на аэродром. Однажды я даже одевался во сне, замешкался, догнал свое отделение и полностью проснулся лишь при подходе к летному полю. Аэродром тогда был в высокой траве. Роса, мы промокали насквозь... Самолеты допотопные — «юнкере» (ЮГ-3) из гофрированного металла^, матерчатые И-2 и Р-1... Конечно, мы на них не летали, а только мыли и протирали.
В лагере — единственный раз в жизни — играл три партии вслепую одновременно, никаких затруднений при этом не испытывал (Н. В. Крыленко тогда запретил играть не глядя на доску, и в СССР это запрещение для публичных выступлений выполняется. Суть дела в тому что мастер вслепую играет хуже в творческом отношении, а здоровью его может быть причинен ущерб... Алехин отлично играл вслепую, но относился к этой игре отрицательно). Ездили в. Новгород, где сыграли матч со сборной города.
Все это было, конечно, слабой подготовкой к чемпионату СССР в Одессе.
В период между двумя чемпионатами СССР (1927 и 1929 годов) я участвовал лишь в двух не очень сильных турнирах, о которых уже шла речь. Чемпионат начался в августе; в четвертьфинальной группе я легко взял первое место.
366
В последнем туре четвертьфинала я выбился из сил, «выжимая» выигрыш в партии с А. Поляком — накануне Всеволод Альфредович Раузер попросил меня об этом:
— Если вы выиграете у Поляка, а я выиграю у Рюмина, то по таблице коэффициентов я обгоню Поляка и попаду в полуфинал.
В полуфинале можно было легко выполнить норму мастера; уже тогда я относился к Всеволоду Альфредовичу с уважением и не мог ему отказать. В итоге Раузер черными блестяще в семнадцать ходов «разнес» самого Рюмина и в полуфинале стал мастером.
Большой след оставил Раузер в истории советских шахмат, и не только в истории. Его дебютные идеи, тесно связанные с планами в середине игры, неуязвимы и по сей день (это относится и к испанской партии, и к сицилианской защите, и к французской защите). Исследовал он только ход 1. е2—е4 за белых и нередко создавал глубокие партии. К сожалению, нервная система у него была непрочной, и практические успехи не соответствовали его потенциальным возможностям. Человек он был со странностями (через несколько лет заболел психическим расстройством). Погиб во время блокады Ленинграда.
В 1931 году в Москве на финише чемпионата СССР я обогнал своего конкурента Николая Рюмина на пол-очка, но оставалось еще два тура. Рюмин должен был следующую партию играть черными с Раузером. Я тогда и напомнил Всеволоду Альфредовичу, что долг платежом красен.
— Да не могу я хорошо играть в шахматы... У меня неправильные черты лица (?!),— вдруг заявил Раузер.
Сначала я растерялся, но решил прибегнуть к святой лжи:
— Алексея Алехина, который живет в Харькове, знаете? У него правильные черты лица?
— Нет, конечно...
— Так вот, Алексей Алехин — Аполлон по сравнению со своим братом Александром, а ведь тот играть умеет!
Раузер провел партию с Рюминым с большой силой и выиграл.
Но вернемся к турниру в Одессе. В полуфинале от переутомления я играл слабо и по возвращении в Ленинград вынужден был оправдываться перед друзьями.
И на втором курсе я учился ненормально. Правда, первый семестр прошел благополучно. Ходил на лекции, но там мне делать было нечего. Через пять минут я переставал что-либо понимать и, облегченно вздохнув, вытаскивал карманные шахматы...
В нашей группе упражнения по переменному току вел сам Мит-кевич. Однажды он меня вызвал решать задачу. Я ничего не знал, и, как всегда в таких случаях, Владимир Федорович сам решал задачу за студента, потом он меня ласково отпустил. Все стремились сдавать экзамен ему. Если студент ничего не знал, Миткевич все равно ставил ему зачет и утешал неудачника: «Ничего, ничего! Необъятного — не обнимешь!» Все это ввергало в отчаяние его заместителя по кафедре Калантарова — тот был весьма строг. Но когда впоследствии Калантаров взял на кафедру Цейтлина, то уже
367
сам Павел Лазаревич умолял моего товарища «не снижать успеваемость» на факультете...
Но в конечном итоге Цейтлин стал преподавать в Военно-электротехнической академии, где подготовил кандидатскую диссертацию, но к защите допущен не был — не все экзамены сдал. «И сдавать не буду,— упрямо твердил он,— этот предмет не имеет отношения к моей научной теме...»
Калантаров поговорил с начальником Академии, и тот издал приказ: «Капитану Цейтлину в такой-то срок сдать экзамены». С хохотом Павел Лазаревич рассказывал, что Цейтлин приходил к нему жаловаться: «Какая-то сволочь донесла начальнику...» Потом легко защитил докторскую — благо уже без экзаменов!
С января 1930 года началась реформа высшей школы. Стране, приступившей к индустриализации, нужны были не просто инженеры, а из рабочих и крестьян — преданные Советской Родине. Что же делать, если у части рабфаковцев подготовка была слабой?.. Решили облегчить учение.
Это была необходимая, хотя и временная мера. Конечно, в среднем она снизила уровень знаний молодых инженеров, но все же эти знания оказались достаточными для того, чтобы выполнять обязанности организаторов производства.
Я лично, как это ни странно, выиграл от реформы; чрезмерным объемом информации я не был перегружен, и больше нервных клеток можно было использовать для принятия решений в оригинальных ситуациях!
Наступила эра бригадно-лабораторного метода. Экзамены и контрольные были отменены. Группы разделились на бригады в шесть-семь студентов. Преподавателей не хватало, и были привлечены работники с производства. Политехнический подвергся реформе — каждый факультет стал самостоятельным институтом.
Весной 1930 года мне довелось играть в турнире, куда были приглашены только мастера: Левенфиш, Романовский, Ильин-Женевский, Готгильф, А. Куббель, Модель, Рохлин и Рагозин. Играли два раза в неделю в Доме работников физкультуры (были и выездные туры). В трудной борьбе я завоевал первый приз — немецкие шахматные часы (они служили мне лет двадцать, пока няня дочки Матрена Семеновна втихую не стала их повседневно использовать, и они наконец сработались). Это был мой первый успех среди мастеров. Сорок лет спустя я перестал выступать в шахматных соревнованиях.
Институт я не пропускал. Запомнилось одно занятие на старшем курсе по устойчивости электропередач. Предмет вел «сам» Александр Александрович Вульф — он впервые в истории советской электротехники сделал расчет устойчивости передачи энергии (от Волховской ГЭС в Ленинград). Высокий, худой, шея тоненькая, бесстрастное лицо и тихий голос (словно бы его и нет на занятии), дело он знал превосходно.
«Кто может ответить на этот вопрос?» (не помню уж на какой).
368
Минутное молчание, наконец вызывается некто Даманов. Смотрим на него с удивлением — мы знали, что он не знает...
Даманов начинает весьма робко. Вульф застыл как изваяние. Поскольку его не останавливают, Даманов оживляется и минут десять с жаром высказывает свои соображения; наконец замолкает. Все мы с нетерпением ждем оценки Александра Александровича. Тот молчит, потом говорит тихо и бесстрастно: «Это неверно».
Даманов смущен, но Вульф продолжает молчать, и история повторяется. Постепенно Даманов опять входит в раж, и мы снова с интересом смотрим на профессора. «И это неверно...»
Так и «учились».
Впрочем, далеко не всегда так. Один курс — «Механический расчет опор, проводов и тросов» — знали все. Николая Павловича Виноградова заменить было невозможно, и группу собрали вместе.
Нас предупредили, что экзамена не будет, но каждый получит индивидуальное задание на проектирование. Учебника не было — Николай Павлович излагал нам свою теорию (была и диаграмма Кремоны, и диаграмма Виноградова), каждый вел конспект. Затем— трудный проект, помогать друг другу некогда! Все хорошо учились.
Роста Николай Павлович был небольшого, имел брюшко, на котором покоилась золотая цепочка от часов. Говорил тенорком (позднее я узнал, что он увлекался пением и охотно выступал на вечеринках).
Летом 1931 года мы проходили практику на Днепрострое. Попал я в техотдел, и дали мне рассчитать временную перемычку (временную линию передачи) на деревянных опорах. Виноградов нам о деревянных опорах не рассказывал, но я раскрыл СЭТ («Справочник электротехника»), заглянул в раздел, составленный нашим преподавателем, и сделал расчет.
Как я ни переделывал его, опоры валились. Я уже отчаялся, вдруг вижу улыбающегося Николая Павловича — он был консультантом Днепростроя.
— Что здесь делаете?
— Да вот, деревянные опоры валятся...
— Перемычка временная? Ослабьте тяжение провода.
Боже, как просто — опоры перестали падать!
На Днепрострое было нелегко. И жилье, и питание — с военным лагерем не сравнить. Сыграли матч с Запорожьем *. Совет физкультуры в Запорожье помог при отъезде в Ленинград с билетами на поезд — дали справку, что мы едем «для обмена опытом по эстафете урожая». Тогда шла уборочная кампания, и поэтому билеты мы получили вне очереди.
В октябре 1931 года в Москве проходил очередной чемпионат СССР. Собралось несколько десятков участников; сначала были полуфиналы, затем — финал.
* См. «Шахматы на Днепрострое».
369
Первые четыре партии легко выиграл; настроение было хорошее. Играли мы в фойе Октябрьского зала Дома Союзов, перед игрой обедали там, где теперь буфет Колонного зала. Стояли длинные столы, скамейки, где и рассаживались участники. Пообедав с аппетитом, решаю, что хорошо бы съесть вкусный шницель еще раз (время было голодное). Пересаживаюсь за другой стол. Официантка, естественно, принесла мне тарелку борща. Отказаться от первого блюда невозможно — стало бы ясно, что уже обедал. Пришлось съесть не только шницель, но и борщ... Тут же началась партия с А. Константинопольским. Из дебюта вышел с перевесом, но затем почувствовал, что засыпаю. Когда «проснулся», положение уже было проигранное. На следующий день с горя проиграл еще и П. Измайлову — вот к чему иногда приводит лишний обед. Мой выход в финал оказался под угрозой. Все же второе место удалось занять, но в финале меня ждали новые испытания.
В первом туре проигрываю Ильину-Женевскому, в седьмом — Созину: чуть не «повторился» турнир в Одессе... Но в последующих десяти партиях набираю девять очков и впервые завоевываю звание чемпиона.
В 1932 году принял участие в составлении сборника этого чемпионата. Половину партий прокомментировал, примечания к остальным — отредактировал. Это был мой первый большой аналитический труд. Закончил эту работу во время отдыха в Темникове (Мордовия).
Когда вернулся в Ленинград, начался чемпионат города. По моему предложению принимается новый регламент соревнования — играть каждый день (участников освободили от работы). Как это ни странно, нашлись мастера, которые считали, что лучше проводить два тура в неделю.
Набрал я в турнире 10 из 11 и, естественно, опередил всех участников...
Итак, институт закончен. Дипломного проекта, конечно, не было. Учились мы четыре года, я — и того меньше. Страна получила необходимое количество специалистов; цель была достигнута.
Вскоре прежний режим высшей школы был восстановлен.
Попал я по распределению в лабораторию высокого напряжения имени А. А. Смурова. Смуров создал эту лабораторию (было заказано первоклассное оборудование в США), помещалась она в электротехническом, на Песочной улице. В результате реорганизации лаборатория тогда перешла к нашему институту. Смуров был уже тяжело болен. Однажды, незадолго до его смерти, я был представлен Александру Антоновичу в его профессорской квартире.
Было мне в лаборатории скучно. Еще студентом во время практики меня заставили считать устойчивость проектируемой системы Белорусэнерго. Считал я методом step-by-step (шаг за шагом). Сейчас эти расчеты с легкостью производятся на ЭВМ, тогда я считал три месяца. В это время (зимой 1932 года) в лаборатории Смурова появился Александр Александрович Горев. Показали ему мой расчет. Руководили мной два аспиранта, мои старшие товарищи,
370
Витя Гессен и Вася Толчков. Горев сразу указал, что основная формула, с помощью которой упрощалась схема сети, была ошибочной — весь расчет, стало быть, надо выбросить в корзину!
У Александра Александровича был диплом № 1 нашего политехнического. Электрик он был универсальный, общая подготовка исключительно сильная — ему было безразлично, для какой технической задачи применять свой логический аппарат. Пользовался всегда строгими методами решения, хотя иногда и увлекался.
В конце 20-х годов он работал в ВСНХ. Горев вывел систему уравнений, описывающую режимы работы синхронной машины. Эти уравнения он получил при четких ограничениях задачи. Еще раньше, хотя и менее строго, их вывел американский ученый Парк. Поэтому в Советском Союзе эту систему уравнений называют уравнениями Парка — Горева. По сути дела, они относятся к любой машине переменного тока, не только к синхронной. С этими уравнениями связана почти вся моя работа в электротехнике.
Горев был высок ростом, широк в плечах, сутул, длиннорук. Массивная нижняя челюсть выдавалась вперед, говорил громко и, когда увлекался,— не очень ясно. Работал в очках, но когда хотел взглянуть на собеседника, то, опустив голову, смотрел поверх очков. Тогда он уже был лысоват, и если напряженно думал, то перед тем, как высказаться, поглаживал поредевшие волосы.
Когда задумывался, был страшноват. Взор становился потусторонним (глаза смотрели в никуда), нижняя челюсть отвисала. Потом за очками в глазах появлялось нечто счастливое и хитроватое, иногда он, по-детски захлебываясь, смеялся. Если решение ему казалось важным, то ударял громадным кулаком по столу и с апломбом высказывал резюме.
Приходил он в лабораторию раз в неделю. Когда он получил кафедру в институте, стал работать только в своем домашнем кабинете (с неизменным эрдельтерьером), там и спал. Эта квартира на втором этаже профессорского дома была хорошо известна всем его сотрудникам.
В лаборатории Смурова Горев по работе часто соприкасался с Николаем Николаевичем Щедриным. Николай Николаевич роста небольшого, выражение морщинистого лица деликатное, внешне никогда не проявлял своих переживаний. Щедрин впервые в СССР стал считать токи короткого замыкания (это необходимо при выборе электрооборудования), был он также универсальным электриком. Щедрин умер, когда ему шел девятый десяток. Вдвоем они являлись весьма примечательной парой. Когда великан Горев громогласно развивал какие-либо идеи, а маленький Щедрин их спокойно опровергал, наблюдать было любопытно. Николай Николаевич подсказал мне тему кандидатской диссертации.
С аспирантами Горев обращался просто: сам он о них никогда не вспоминал, а когда аспирант приходил и начинал что-либо рассказывать, Горев посматривал на него поверх очков, потом думал — и либо отделывался от посетителя, либо, если находил что-то для себя интересным, завязывал спор.
371
Однажды к нему явился Вася Толчков и стал показывать свои расчеты. Горев подумал и спросил: «А на какой логарифмической линейке вы высчитывали с точностью до пятого знака? На полуметровой?» Толчков с гордостью сказал, что на обычной, длиной двадцать пять сантиметров.
Горев поднялся во весь свой рост и заорал на бедного Васю: «Вон отсюда!!» На обычной линейке можно считать лишь до третьего знака. Пришлось аспиранту Толчкову сменить научного руководителя — он перешел к Вульфу.
В декабре 1932 года и я стал аспирантом электромеханического факультета.
За победу в «турнире мастеров Дома ученых» меня премировали путевкой в санаторий (еду в санаторий впервые!).
Вместе с моим старшим товарищем Я. Г. Рохлиным собираемся в дорогу — на Кавказ, в Теберду. Все это весьма кстати — надо отдохнуть и подготовиться к очередному, 8-му чемпионату СССР.
Время было тяжелое. Колхозы еще не окрепли, с продуктами плохо. Ходили слухи об эпидемии сыпного тифа. Мать не хотела меня отпускать. Однако мой жизнерадостный спутник ее уговорил: «Есть отличное средство против насекомых — нафталин... Будем «дезинфицировать» всех пассажиров».
Рохлин сдержал слово. Я помирал со смеху, когда в поезде он обсыпал нафталином себя, меня и, беседуя с нашими соседями по купе, незаметно сыпал нафталин им в карманы,— с какой искренностью при этом он возмущался вместе с пассажирами, что в поезде неприятный запах!..
До Невинномысской доехали благополучно. Ночью ждем пересадки на Баталпашинск. Не спим — почерневшие и высохшие от голода дети просят поесть: Кубань голодала. Оживление наше кончилось, мы не могли смотреть друг другу в глаза.
От Баталпашинска едем автобусом, и вот мы в санатории КСУ (Комиссии содействия ученым) в Теберде.
Горы, холодная речка Теберда (купаюсь, то есть окунаюсь и сразу даю стрекача), ученые, артисты, писатели. Знакомимся с Асеевым и Кирсановым. С Николаем Николаевичем Асеевым мы так и дружили до конца его дней (тогда ему показалось во мне что-то романтическое, и, хитро прищуриваясь, величал меня «немецким поэтом начала прошлого столетия»).
Особенно подружились после того, как он построил дачу на Николиной горе. Пришел я как-то к нему — сидит Асеев на крылечке, по такой печальный...
— Что с вами?
— Да вот, секцию прошел, а на пленуме завалили...
Понятно, речь шла о Ленинской премии. Но надо было поддержать друга шуткой, тем более что здоровье его было вконец расстроено.
— Николай Николаевич, не следует огорчаться. Раз вас провалили, значит, вы человек достойный.
Асеев тонко почувствовал иронию и ответил в тон:
372
— Это я знаю, да денег жалко...
Николаю Николаевичу юмора было не занимать.
Живая и остроумная Клава Кирсанова пользовалась общими симпатиями — ей было лет 25; туберкулез заставлял ее лето проводить в Теберде. Через четыре года бедная Клава умерла.
Играем в волейбол; однажды осмелился взгромоздиться на лошадь. Та (не хуже Асеева) поняла, с кем имеет дело, и полезла в гору. Как отец Варлаам из пушкинского «Бориса Годунова», я смекнул, что для спасения надо «читать по складам», и заставил все же лошадку вернуться. На этом моя кавалерийская карьера завершилась.
Здесь, в Теберде, впервые я задумался над подготовкой шахматного мастера — с карманными шахматами не расставался. Трудился я над дебютными вариантами, но еще слабо связывал начало партии с серединой игры. Уезжал я в Ленинград с несколькими «тебер-динскими» разработками; они мне помогли немного — как дебют кончался, я вынужден был искать план заново.
Восьмой чемпионат СССР имел исключительное значение. Шахматисты, приобщившиеся к шахматам в советское время, впервые попали в чемпионат в 1927 году. Тогда я стал мастером. На следующем чемпионате страны, в 1929 году в Одессе, я «провалился», хотя состав участников был не лучшим. В 1931 году мне посчастливилось стать чемпионом, но не все ведущие представители дореволюционного поколения мастеров тогда играли. И вот в 1933 году на чемпионате в Ленинграде собрались все сильнейшие шахматисты страны. Именно здесь, в залах Центрального Дома работников физкультуры, должен был решиться спор между старшим поколением и молодой порослью отечественных шахмат.
Турнир завершился полной победой молодых сил. Нельзя сказать, что тогда старшее поколение ослабело; нет, его представителям было около сорока лет. Но задача, поставленная Н. В. Крыленко в 20-е годы перед советскими шахматистами, успешно решалась — выросло молодое поколение советских мастеров.
Тогда была хорошая традиция: после выигрыша партии мастер должен был прокомментировать ее перед зрителями, это всегда вызывало интерес.
На мою партию с Левенфишем пришло много любителей шахмат; я применил один из заготовленных вариантов, но остроумной игрой партнер обострил ситуацию на доске, и белые еле-еле поддерживали равновесие. В эндшпиле Левенфиш допустил две-три неточности, и в конверт, когда партия была прервана, я вложил бланк, где был записан выигрывающий ход а4—а5 *.
Во время перерыва все участники одной компанией обедали в Доме ученых. Левенфиш, глядя на карманные шахматы, громогласно заявляет: «Если записан ход а4—а5, сдаю партию». Я не мог себя сдержать и кивнул головой (впоследствии в аналогичных ситуациях я вел себя иначе, ибо подобное предложение в какой-то
* См. вступительную статью к первой книге.
373
мере связано с косвенным нарушением тайны записанного хода). Вскрываем конверт, пожимаем друг другу руки, и — по обязанности — я возвращаюсь в турнирное помещение, чтобы демонстрировать зрителям сыгранную партию.
От счастья я плохо замечал, что происходит вокруг. Со всей искренностью критиковал свою игру, отметил промахи партнера. Но мой друг Слава Рагозин (тогда он не играл в чемпионате — Слава двинулся вперед лишь полгода спустя) при сем присутствовал и потом мне все рассказал.
Доигрывание партий еще не началось, поэтому собрались не только все зрители, но и участники — и стар и млад: они почтительно слушали, в том числе и Левенфиш. «Это был творческий триумф нашего поколения»,— горячо уверял меня Слава.
Видимо, после турнира не один Рагозин был такого же мнения. Когда я сыграл последнюю партию, меня познакомили с Михаилом Зощенко. Был он худ, молчалив, на тонком, смуглом лице, оттененном черными, гладкими волосами, выделялись очень грустные глаза — не сразу можно было поверить, что имеешь дело с автором смешных рассказов. Вогнал он меня в краску: «Вы добьетесь в жизни многого, и не только в шахматах...» Видимо, Михаил Михайлович нашел во мне мало смешного. Вспоминаю это сейчас и думаю: решу проблему искусственного шахматиста — значит, Зощенко не ошибся.
На последнем туре был и Б. П. Позерн, старый большевик, один из руководителей Ленинградской партийной организации. Молодые мастера окружили его и просили содействовать встречам между советскими и иностранными шахматистами — с 1925 года это общение стало неразрешимой проблемой... «Что ж, теперь это имеет смысл,— сказал Борис Павлович,— мы вас поддержим». Позерн был близок к С. М. Кирову.
Работая в лаборатории высокого напряжения имени Смурова, я особых способностей не проявлял. Считали меня и комсомольцем не очень активным. Каково же было удивление моих товарищей, когда в «Комсомольской правде» было опубликовано, что в числе 20 молодых представителей науки, искусства, культуры и спорта я приглашен на юбилейный пленум ЦК ВЛКСМ, посвященный 15-летию комсомола!
Секретарь партбюро лаборатории Коля Тарасов (впоследствии Н. Я. Тарасов был заместителем министра энергетики), сообщая эту новость, пристально в меня вглядывался — чего он ранее во мне не заметил?
Юбилейный вечер состоялся в Большом театре. Сталина не было, он отдыхал на юге, члены Политбюро выступали с речами. Все проходило очень тепло и в то же время торжественно — комсомолу воздали должное, настроение было приподнятое. Потом состоялся концерт.
Через день нашу двадцатку пригласили на банкет в ресторан «Метрополь» — на встречу с руководством Цекамола. А. В. Косарев сидел против меня. Поражали его острый взгляд и решительное 374
выражение лица. Многие произносили речи. Запомнилось одно выступление: кто-то из сидевших рядом с Косаревым встал и красноречиво отметил заслуги комсомола. А закончил с хитрой усмешкой: «Всеми своими победами комсомол обязан нашему великому вождю и учителю, товарищу... Косареву!» *
Поднялся хохот, но громче всех смеялся Александр Васильевич.
То, что созрело, свершилось. Вскоре после чемпионата мне позвонил по телефону С. О. Вайнштейн: «Миша, важная новость, жду вас...»
Был Вайнштейн в свои 40 лет лысоват, за очками прятались маленькие глаза, большой и почему-то разноцветный нос также не украшал его лицо. Когда он волновался, то засовывал правую руку в штаны и, держа ее на пояснице, твердил при этом: «Такое... такое...»
Вся его жизнь была в шахматах. Он был со дня основания фактическим редактором журнала «Шахматный листок» (ныне «Шахматы в СССР»), собирал шахматные книги (его библиотека была превосходной) и, имея большое количество шахматных друзей за границей, являлся связующим звеном между Крыленко и зарубежными шахматистами.
До революции звание мастера получить в России было практически невозможно, и поэтому русские шахматисты ездили на конгрессы Германского шахматного союза. Незадолго до начала войны, летом 1914 года, делегация русских шахматистов играла в Мангейме. Среди них были Алехин, Боголюбов, Романовский, Селезнев, И. Рабинович и другие (в числе которых и Вайнштейн). Немцы всех интернировали. Алехин представился психически больным, и его через Швейцарию отпустили на родину; остальные (кроме Боголюбова и Селезнева) вернулись уже в Советскую Россию лишь в 1918 году. Поэтому Вайнштейн немецкий язык знал превосходно.
«Такое... такое,..— начал Самуил Осипович, стоя в привычной позе,— получил письмо от Женевского. Флор предлагает вам сыграть матч...»
Александр Федорович уже все с Флором оговорил. Ильин-Женевский тогда был советником полпредства СССР в Праге и, естественно, общался с чехословацкими шахматистами, в том числе и с чемпионом страны. Сало Флор всегда отличался предприимчивым характером — тогда он был шахматной надеждой Запада — и, рассчитывая, по-видимому, на нетрудную победу, предложил сыграть матч с чемпионом СССР.
Много позднее шахматисты знали Флора как остроумного журналиста, и только. Но в 30-е годы перед Флором трепетали, его сравнивали с Наполеоном. Стиль его игры был весьма оригинален. Из шахматистов последующих поколений в творческом отношении ближе всех к нему стоял Петросян, а ныне — Карпов. К сожалению, когда Флору перевалило за тридцать лет, он стал играть сла-
♦ Тогда принято было эту стереотипную фразу относить только к Сталину*
375
А. Ф. Ильин-Женевский
бее. Видимо, счетные способности снизились, а способности к самопрограммированию не получили должного развития. После захвата нацистами Чехословакии Флор переехал в нашу страну и стал гражданином СССР.
Женевский послал два письма: одно—Крыленко, а второе— Вайнштейну, для меня.
Ильин-Женевский был человеком необыкновенным. Родился в дворянской семье, был исключен из гимназии за революционную деятельность и вынужден был уехать в Швейцарию для окончания образования. Там он объехал на велосипеде во-
круг Женевского озера и, победив всех своих шахматных
противников, взял себе вторую фамилию. Все это он описал в замечательной книжечке «Записки советского мастера». Во время первой мировой войны Александр Федорович был отравлен газами, контужен и на время
потерял память — ему пришлось заново учиться играть в шахматы. После фронта у него появилось нервное подергивание: он быстробыстро и с размаху потирал себе руки, сплевывая при этом через левое плечо (на незнакомых людей это иногда неприятно действовало). Обладал ангельским характером, удивительно порядочный человек был. Не прощал только плохого отношения к шахматам. В 1925 году стал мастером и через несколько месяцев на международном турнире в Москве выиграл сенсационную партию у Капабланки. В 1941 году погиб от немецкой бомбы в Новой Ладоге (что у Ладожского озера).
Относились мы друг к другу сердечно, хотя однажды я сделал Александру Федоровичу превеликую гадость. Было это в Одессе, во время чемпионата СССР 1929 года. Ильин-Женевский поделил в четвертьфинале первое место, но по коэффициентам не вышел в полуфинал. Тогда председатель турнирного комитета Н. Д. Григорьев решил исправить дело: собрал всех участников (всего около 40) и предложил включить Ильина в полуфинал, если ни один участник не возражает.
Нашелся 18-летний юнец, который заявил, что регламент — закон и нарушать закон нельзя; Александр Федорович тут же покинул Одессу. Никогда он меня не упрекал за этот поступок; видимо, понимал мой характер. Он был в восторге от предложения Флора и верил в успех советского чемпиона.
И вот ленинградцы едут в Москву на заседание исполбюро шахсектора ВСФК (Высшего совета физкультуры). Вернулись и
376
рассказывают: все москвичи горячо убеждали Н. В. Крыленко отказаться от матча и дать согласие на турнир.
«Почему?» — задумавшись, спрашивает Николай Васильевич. Ему объясняют, что Ботвинник в матче обречен, а вот турнир — дело другое, там все возможно... Выражение лица у Крыленко стало жестким. «Будет матч,— сказал он.— Мы должны знать свою подлинную силу». Вопрос был решен!
Готовился к матчу я в старом Петергофе, в доме отдыха ученых. К тому времени было опубликовано свыше 100 партий Флора, которые я и систематизировал. Считалось, что Флор — шахматист комбинационного толка, блестяще ведет атаку. Выяснилось, что все это было в прошлом. Флор уже тогда стал тончайшим позиционным мастером, отлично играл эндшпиль. Дебютный его репертуар был ограничен, это облегчало мою подготовку, и я наивно думал, что подготовился хорошо. Хотя на практике это не подтвердилось, но все же 1933 год и особенно матч с Флором — даты рождения нового метода подготовки. Возмужал этот метод, однако, позднее!
Крыленко организовал матч с большим размахом. Играли в Колонном зале Дома Союзов. Участников разместили в гостинице «Националь», счет у нас в ресторане был открытый. Правда, в соответствии с привычками питался я экономно, но когда нас посетила делегация пионеров, подмахнул какой-то очень большой счет.
Флор всему этому удивлялся. Он, видимо, думал, что советские шахматисты всегда так живут. «У вас красный живот»,— сказал он, к ужасу своей собеседницы Клавы Кирсановой (по-чешски — прекрасная жизнь!).
Интерес к матчу был огромный, Колонный зал переполнен. Но широкая публика была вскоре разочарована: Флор играл легко и явно доминировал на шахматной доске.
В первой же партии я не сумел использовать подготовленный дебютный вариант, так как не составил при подготовке верного плана игры в дальнейшем. В цейтноте в равной позиции я попался в замаскированную ловушку и проиграл.
Вызвали из Ленинграда мастера А. Я. Моделя, моего старшего друга (еще в 1927 году в Москве во время чемпионата СССР мы с ним сотрудничали),— он тонко умел анализировать неоконченные партии и вообще был превосходным аналитиком.
Модель — он бойко сочинял стихи — решил отметить исход первой партии, чтобы поднять мое настроение *.
Следующие две партии закончились вничью. Мое настроение (и я был не одинок), конечно, поднялось. Четвертая и пятая партии также закончились вничью, но в шестой меня ждал новый удар страшной силы.
Я получил в защите Нимцовича (вариант Краузе) трудную позицию, но дело свелось к эндшпилю. Неосторожно я даже предложил Флору ничью, но у него были два слона против двух коней, а главное — безопасная позиция. Черные не справились с трудно
* См. статью «А. Я. Модель».
377
стями защиты, и Флор записал в свой актив вторую победу. Казалось, все кончено, Флор непробиваем. Шахматные обозреватели меня «похоронили», а Флора возвели в гении.
Переезжаем в Ленинград. Вторая половина матча будет проходить в Большом зале консерватории.
В «Красной стреле» Флор беспокойно ходит около меня и наконец предлагает поменяться местами.
— Почему?
— У вас тринадцатое место, мое счастливое число...
А, так ты суеверен? Отлично!
— Нет,— отвечаю,— я тоже суеверен и никогда не уступаю своего места...
Ленинград. Выходим на перрон. Все пробегают мимо меня и окружают гроссмейстера. Едем в «Асторию»; большой, холодный и какой-то неуютный номер гостиницы... Что делать? Набираю телефон 82-58...
— Мама, здравствуй. Ты меня кормить будешь?
— Конечно, буду, приезжай...
И вот я дома, на Невском, 88. Большая коммунальная квартира, живут семь семейств. Узенькая десятиметровая комнатка, во время утренней зарядки надо стоять вдоль комнаты (если поперек, то упираешься пальцами в стены). Но здесь меня никто не тревожит: ни Флор, ни журналисты, ни болельщики — я исчез. Напротив, на Невском, живет Модель, бегу к нему, там уже Слава Рагозин. Они меня не оставили.
— Миша,— убеждает меня Слава,— дебютный вариант первой партии очень хорош. Вы просто ошиблись. Давайте посмотрим.
Поработали несколько часов, но не успели закончить. Решаем в седьмой партии этого не применять, надо все подготовить к девятой — следует действовать наверняка. Флор сейчас «рваться» не будет, наоборот, две очередные спокойные ничьи убедят его в своей неуязвимости и в беспомощности партнера...
К девятой партии (№ 55) все было готово. Мама и брат также решили поехать на игру. Едем на «линкольне». Зал переполнен.
Флор самоуверенно повторяет вариант первой партии, я применяю новое заготовленное продолжение, связь между дебютом и миттельшпилем установлена заранее!
Критический момент партии: найду ли я сильнейший ход 14. ФИ4 — это в пресс-бюро интересует всех, но никто уже в меня не верит... «Конечно, это сильнейшее,— говорит Левенфиш,— но разве Ботвинник решится на подобный ход?»
Конечно, решился — к этому моменту матча я уже освободился от скованности, был сосредоточен.
Флор изобретательно защищается, но партию не спасти. Гром оваций. «Хорошо,— думаю,— посмотрим теперь, насколько ты устойчив психологически!»
Флор не оказался устойчивым. По совету Моделя и Рагозина применяю в десятой партии (№ 56) голландскую защиту, построение «каменная стена». Знаю, что Флор этот вариант никогда еще не
378
играл, а здесь белым надо действовать активно и умело. Флор в незнакомой ситуации играет пассивно, передает инициативу черным, допускает просмотр и вскоре капитулирует. Теперь счет матча 5 : 5. Овации и шум в зале неописуемы. Флор не гений. Обозреватели? Те быстро перестроились...
Да, Флор не гений, но шахматист исключительной силы. Одиннадцатую партию он играет после труднейшего сеанса одновременной игры, который затянулся далеко за полночь. После дебюта попадает в тяжелую позицию. Однако отступать уже некуда. Проигрыш партии — проигрыш матча. Он собирается с силами и ловко добивается ничейного исхода.
Осталась последняя партия. Через С. О. Вайнштейна Флор мне передает, что раз противники уже показали примерное равенство сил, он предлагает в двенадцатой партии ничью. Я, конечно, не возражаю — мог ли я мечтать о ничейном исходе матча накануне девятой партии!
Это было международным признанием развивающейся советской школы в шахматах. Николай Васильевич Крыленко, который не мог скрывать своих огорчений в Москве, приезжает на заключительный банкет.
Ресторан «Астория» переполнен. Шахматисты, артисты, ученые, юристы (влияние Крыленко) и просто знакомые... Угощение отличное. Николай Васильевич доволен — не зря девять лет назад он стал во главе советских шахмат! С обычным красноречием он высказал то, что у него было на душе. Затем взглянул на меня и продолжал: «Ботвинник в этом матче проявил качества настоящего большевика...» Ну и ну! Что же теперь скажет Коля Тарасов, который не упускал случая попрекнуть меня, когда я пропускал скучное собрание? Затем танцы. Танцую с Галей Улановой (ее на банкет пригласил Рохлин). «Никогда не думала, что шахматисты танцуют»,— говорит Галя. Я ей ничего сказать не мог — фокстрот она танцевала слабо.
Фокстрот и чарльстон я танцевал на уровне профессионала. На протяжении многих лет каждую субботу я ходил на танцульки с Ниной Дитятьевой (я учился в одном классе вместе с ее сестрой Лелькой, она погибла в первый же день войны вместе с мужем-пограничником). Нина и научила меня танцевать. Чарльстон сначала у меня не получался — не так просто вертеть обеими ногами одновременно. Но я схитрил: месяца два методично тренировался перед зеркалом и создал свой стиль, когда ноги работают поочередно (заметить это было практически невозможно). Нина сразу же освоила новую систему, и на танцевальных вечерах все почтительно наблюдали за нашим исполнением, наивно полагая, что это новейшее веяние с Запада...
На следующее утро прихожу в «Асторию» поблагодарить Николая Васильевича и попрощаться с ним. Крыленко усаживает меня и фотографирует; потом прислал мне фото на память.
На прощание Флор дарит мне свою фотографию с надписью «Новому гроссмейстеру с пожеланиями дальнейших успехов». Ка
379
жется, я выполнил его указания. Гроссмейстером же формально я стал лишь полтора года спустя.
Провожаем Флора на вокзале. Он поездом через всю Европу едет на турнир в Гастингс. Никто и не думал, что этот турнир войдет в историю шахмат как конец блестящих побед Алехина, который на протяжении семи лет, после завоевания первенства мира, не знал неудач. В Гастингсе Алехин поделил 2—3-й призы, отстав от Флора на пол-очка.
Дом ученых проводит диспут о творческих итогах матча. Друзья мне уже сообщили, что на меня будет нападать «старшее поколение». Так оно и есть: Г. Левенфиш и П. Романовский, которые после московской половины расточали похвалы Флору, теперь критикуют меня за равный счет в матче, за осторожность, за обилие ничьих.
Рассказываю собравшимся о закулисной стороне матча, о психологической стороне борьбы, о непробиваемом стиле Флора и т. п. В заключение не сдержался и напомнил об итогах матча Боголюбов — Романовский в 1924 году (6х/2 : 2х/2). «Петр Арсеньевич,— спрашиваю Романовского,— вы тогда, видимо, правильно играли с творческой точки зрения? Какой же вид имели бы теперь советские шахматы, если бы я играл с Флором по Романовскому?»
Примерно через месяц — неслыханная скорость — вышел сборник партий матча с моими комментариями. Во вступительной статье я рассказал о своей подготовке. Это была первая публикация о зародившемся методе; вторая публикация была пять лет спустя, когда метод уже был разработан во всех тонкостях.
И в заключение пришлось проглотить пилюлю. Аспирантами электромеханического факультета тогда командовал профессор Толвинский, один из крупнейших специалистов того времени по электрическим машинам,— он был консультантом Днепростроя. В конце семестра в большой электротехнической аудитории (позднее ей было присвоено имя академика В. Ф. Миткевича) он собрал аспирантов и подвел итоги их работы. «Все было благополучно,— сказал Вацлав Александрович,— все аспиранты успешно выполнили свои планы, кроме двоих: один был болен, а другой был отозван для... общественной забавы!»
Аспирантура
Аспирантура моя затянулась — играл в шахматы, но все аспирантские экзамены сдал. Так как институт мне дал слабую общую подготовку, Горев заставил меня изучать математику и механику; кроме того, я должен был сдать философию. С математикой все было хорошо — Иван Иванович Иванов (старейший профессор политехнического, он читал нам лекции в аудитории на первом этаже — в аудитории, которой потом было присвоено его имя) остался мной доволен, поставил пятерку, а когда узнал кому, то лестно отозвался о шахматах. С механикой обстояло хуже, но Анатолий Исаакович Лурье — один из крупнейших советских специалистов в этой области (и не только в этой) — отнесся ко мне приветливо. С фило
380
Софией — совсем плохо, я завалился на случайном и необходимом. Выучил определение Энгельса (из «Диалектики природы») наизусть и снова пошел сдавать.
— Ну как, теперь вы изучили вопрос о случайном и необходимом?
Отбарабанил определение, но честно добавил, что смысла его не уяснил. Преподаватель философии, видимо, сам чувствовал себя в этом вопросе не очень уверенно; дипломатично поставил мне четверку, и мы расстались по-приятельски.
Одним из самых значительных турниров периода моей аспирантуры был II Московский международный турнир 1935 года. Интерес к нему был огромный — в первый день пришло около пяти тысяч зрителей, но порядка было мало. В дальнейшем по настоянию Александра Васильевича Косарева, секретаря ЦК комсомола, зрителей стали пускать поменьше. Играли мы среди скульптур в Музее изящных искусств (ныне Музей имени А. С. Пушкина), но это было неплохо: для скульптур всегда строят здания с большой кубатурой.
Жили мы в «Национале», на игру я шел пешком пятнадцать минут — отличная прогулка. Однажды из-за этого пешего перехода попал в неловкое положение: перед партией с Капабланкой, пройдя полпути, вспомнил, что забыл в гостинице очки для игры, помчался за ними и опоздал на игру на десять минут. Капа имел явно обиженный вид, но когда все выяснилось — улыбнулся (он сам тогда уже имел очки для игры).
После тура молодые участники — обычно в ресторане — показывали свои партии Ласкеру или Капабланке. В начале турнира я выигрывал почти все партии и, когда партия с Алаторцевым закончилась миром, все допытывался у Ласкера: «Где белые упустили победу?» Ласкер терпеливо выслушивал мои сентенции, но наконец вскипел: «Что, вы должны каждую партию выигрывать?»
Ласкеру было шестьдесят шесть лет. Сильная, мудрая голова —• и уже немощное тело. Играл он ловко: от сложных позиций отказывался, менял фигуры — он умел это делать и в молодости, но тогда не так охотно соглашался на ничью. Турнир он провел без единого поражения — феноменальное достижение!
Капабланка уже был экс-чемпионом мира (место на шахматном Олимпе он уступил Алехину), и это его травмировало. Отдельные партии он проводил с удивительным мастерством, но больше всего поражала меня его быстрая и точная оценка эндшпилей.
Во время турнира был эпизод, может быть для меня не очень почетный, но он был... Партия моего друга Славы Рагозина с Ласкером была отложена с преимуществом у старого доктора. «Шлифовали» мы эту позицию добросовестно, ибо была опасность, что Ласкер, чего доброго, и первым будет! Наконец нашли ничью «во всех вариантах», но для надежности решили посоветоваться с Капой (тот тоже конкурировал с Ласкером) — конечно, этого не следовало делать. Капабланка принял нас в своем номере; пока я демонстрировал ему анализ, он с полуулыбкой кивал головой,
381
но вдруг остановил меня и заявил, что белые должны проиграть один простой эндшпиль, который мы со Славой считали вполне защитимым. Против Капы этот эндшпиль мы спасти не могли! При доигрывании партия сразу кончилась вничью, так как Ласкер просмотрел хитрый трюк.
Наконец подошел и последний тур. Мы с Флором наравне. Я должен играть черными с Рабиновичем, Флор — с Алаторцевым.
Стук в дверь, и входит Николай Васильевич Крыленко.
— Что скажете,— спрашивает он,— если Рабинович вам проиграет?
— Если пойму, что мне дарят очко, то сам подставлю фигуру и тут же сдам партию...
Крыленко посмотрел на меня с явным дружелюбием:
— Но что же делать?
— Думаю, что Флор сам предложит обе партии закончить миром; ведь нечто подобное он сделал во время нашего матча...
Я хитро усмехнулся.
— К тому же он может бояться, что Рабинович мне «сплавит» партию.
Тут же заходит С. Вайнштейн: Флор предлагает две ничьи. Крыленко просиял. Рабинович дал согласие, но Алаторцев уперся — решил играть на выигрыш. Посоветовались с Флором.
— Пусть играет,—сказал Флор,— будет ничья...
Началась игра. Несмотря на запрещение Крыленко, я первый предлагаю ничью.
Задача Флора была сложней, так как Алаторцев все же умудрился попасть в трудное положение, но честный Флор сделал ничью.
Итак, мы с Флором первые. Ласкер на пол-очка сзади — он в последнем туре блестяще выиграл у Пирца. Крыленко консультируется с двумя экс-чемпионами: как они отнесутся к тому, что Ботвиннику будет присвоено звание гроссмейстера? Капа и Ласкер — «за». Я был против — заявил, что дело не в званиях.
Мои друзья — шахматисты ГУУЗа (Главное управление учебных заведений) Наркомтяжпрома — ходатайствуют перед Григорием Константиновичем Орджоникидзе о награждении меня легковой автомашиной. Об этом узнают, кое-кто уговаривает Николая Васильевича воспрепятствовать этому, чтобы не портить Ботвинника: подумать только — и приз, и автомашина!
Крыленко колеблется, но все же звонит Орджоникидзе и объясняет, что деньги (приз) на автомашину у шахматной секции есть — не даст ли товарищ Серго разрешения на покупку автомобиля?
Орджоникидзе сразу разобрался в ситуации: «Товарищ Крыленко, у меня есть и автомашина, и деньги. Мы решим этот вопрос сами». В итоге я стал автолюбителем... Кроме того, Григорий Константинович установил мне повышенную аспирантскую стипендию в пятьсот рублей (вместо трехсот) в месяц.
Впоследствии была у меня автомобильная «авария» — с «эмкой» (движение «газиков» по Москве и Ленинграду запретили, и пришлось обменять подарок Орджоникидзе). Как всегда вечером 382
поехал к Кировскому театру за женой (артисткой балета). Когда у консерватории проезжал трамвайную остановку (народу много, спектакль кончился), увидел, что быстро сближаюсь с каким-то пешеходом. Жму педаль тормоза, но это не помогает. Удар, пешеход падает, машина стоит.
Кругом крик. «Задавил, со своей девицей беседовал...» Выхожу из машины, толпа расступилась — подошел милиционер: «Где потерпевший?» А он исчез. Кто-то заявляет, что потерпевший встал, прицепился к встречному трамваю и уехал. Записываю фамилии очевидцев и милиционера.
— Поглядите, что это у вас с фарой?..
Смотрю: кронштейн поломан, и фара лежит на широком крыле «эмки».
На следующий день бегаю по Ленинграду — достаю новый кронштейн, и фара — на месте.
Возвращаюсь вечером домой, у ворот ждет старший дворник Николай Федорович и с ним двое в штатском.
— Товарищи хотят посмотреть ваш гараж.
Жил я в доме бывшего посольства Австро-Венгрии и переоборудовал каретный сарай под гараж.
Заходим в гараж.
— Вижу, вас не гараж интересует, а левая фара? — Двое в штатском не отрывали от нее глаз.
Хорошо, что сохранил я обломки кронштейна. Один из посетителей достает из кармана свой обломок (верхний) и приставляет к моему нижнему.
— Да, не подходит.
Передаю им фамилии и адреса свидетелей, и посетители с благодарностью уходят.
Стало все ясно. Была авария, водитель не остановился, а на месте происшествия осталась фара. Тогда преступник решил запутать следствие и ломал левые фары у «эмок»!
В начале 1936 года я написал Н. Крыленко письмо, где анализировал результаты международного турнира 1935 года и предложил провести в Москве новый турнир. Суть дела была в том, что в турнире 1935 года играли и сильные гроссмейстеры, и мастера, уступавшие им по силе; по итогам таких соревнований трудно судить о подлинном уровне игры шахматистов. Иное дело турнир, где играют лишь сильные, а соревнование повторяется — это так называемые матч-турниры. Я и предложил пригласить в новое соревнование пять сильных зарубежных гроссмейстеров и отобрать пять лучших советских шахматистов, доказывал, что это будет настоящей проверкой и хорошей тренировкой.
Конечно, и здесь были возражения: легче отобрать 10—12 советских участников, • нежели 5,— у каждого мастера есть свои болельщики. Однако Крыленко, как правило, не считался с эгоистическими интересами. Он послал меня на переговоры к Косареву — при поддержке Цекамола легче было получить разрешение на турнир (расходы предстояли немалые).
383
Александр Васильевич принял меня незамедлительно и после необходимых разъяснений заявил о своей безоговорочной поддержке. Разрешение правительства вскоре последовало.
В турнир были приглашены Ласкер, Капабланка, Флор, Лилиенталь и Элисказес; из советских — четверо молодых (Ботвинник, Рагозин, Рюмин и Кан), а также один из старшего поколения (Левенфиш).
К сожалению, турнир начался позже, чем предполагалось. В июне в Москве стояла сильная жара, и играть было трудно. Соревнование проходило в Колонном зале Дома Союзов, но — увы! — искусственного климата в зале тогда еще не было, а зрителей — более чем достаточно, дышать тяжело. По ночам тоже было жарко. Я переутомился и впервые в жизни страдал от бессонницы. Вылечила от нее только война...
Но играть в шахматы надо. Больше года был оторван я от практической игры, но настроен был оптимистично; мы с Рагозиным отлично подготовились в санатории «Зачеренье» (под Ленинградом) и сыграли хорошие тренировочные партии.
В седьмом туре произошла катастрофа. Я добился против Капы выигранной позиции, на 28-м ходу мог получить подавляющий материальный перевес, но «влетел» в цейтнот, и Капабланка наказал меня по всем правилам шахматного искусства (№ 72). Капа стал единоличным лидером; дальнейшая напряженная турнирная гонка так и не изменила дистанции между нами в одно очко (оба мы в оставшихся встречах набрали по 8 из 11). Кубинец завоевал первый приз!
Следующий после поражения день был свободным. С горя пошел в МХАТ на «Женитьбу Фигаро». Андровская, Завадский и Прудкин играли с блеском. Покатываюсь со смеху, тревоги забыты. В антракте за спиной слышу мужской голос: «Перед тобой сидит Ботвинник». И в ответ: «Он же вчера проиграл, как он мог пойти в театр?»—удивляется какая-то школьница...
На сей раз советские участники сыграли лучше, чем в 1935 году,— зарубежные участники не продемонстрировали очевидного перевеса, а испытание было серьезным. Цель соревнования была достигнута — появилась уверенность в силе советских мастеров, можно было с надеждой взирать в грядущее...
Так и надо действовать молодым шахматистам, если они хотят двигаться вперед: не за материальными благами гоняться, а за трудными соревнованиями.
И вот — новый турнир. Англичане действовали заблаговременно. Зимой 1935 года уже было известно, что турнир в Ноттингеме будет. Когда они собрали турнирный фонд, или, попросту говоря, денежки, то разослали приглашения участникам. Я получил приглашение зимой 1936 года.
Вопрос о моем участии у Николая Васильевича Крыленко сомнений не вызывал, так как я имел уже успехи в международных соревнованиях. Крыленко все согласовал заранее, получил необходимое разрешение и направил в Англию положительный ответ. 384
Его беспокоило только одно: что нужно сделать, чтобы содействовать успеху советского чемпиона?
Шахматисты и боялись, и любили Николая Васильевича. Он был резок, действовал прямо, но справедливо, а когда нужно — деликатно и весьма тонко. На- заседаниях исполбюро шахсектора ВСФК он не навязывал свою волю, но проявлял власть, когда понимал, что верх берут групповые интересы. Заседания он часто проводил стоя, быть может чтобы «компенсировать» небольшой рост. Бритая голова с резкими чертами лица, проницательные глаза, свободная, небрежная речь с аристократическим грассированием, неизменные френч и краги — таков был внешний облик одного из популярных соратников Ленина. К тому времени Крыленко был широко известен в зарубежных шахматных кругах, так как московские международные турниры 1925, 1935 и 1936 годов были проведены под его руководством.
«Николай Васильевич, может быть, можно послать со мной жену?» Это было трудным делом. В то время за границу ездили весьма редко, а с женами — и говорить нечего. Но Крыленко видел, что когда жена приехала в Москву на последние туры III международного турнира, то дела мои на финише улучшились...
В начале июля я был вызван в Москву.
«Позвонил товарищу Калинину, все объяснил, и Михаил Иванович решил вопрос положительно»,— как бы между прочим сказал Крыленко. Тут же мне были вручены паспорта, билеты и валюта. Деньги были немалые: командировочные, что-то около 100 фунтов стерлингов, как наркомам,— все это, конечно, тоже выхлопотал Крыленко.
В те времена банкеты — они были запрещены позже — устраивались по любому поводу. И хотя должен был выехать я за рубеж лишь две недели спустя, в «Национале» был устроен прощальный ужин человек на 20!
Рядом с Крыленко сидел один моложавый и приветливый товарищ. Выяснилось, что это был замзав агитпропОхМ ЦК ВКП(б) Ангаров. Тепло попрощавшись со мной, Крыленко попросил Ан-гарова отвезти меня на Ленинградский вокзал.
Пока мы ехали в служебном «бьюике» Ангарова, он продолжал обсуждать предстоящее соревнование:
— Какая страшная вещь — шахматы! — наконец воскликнул он.
— Почему?!
— Вот захочешь вам помочь,— горестно сказал Ангаров,— а как это сделать? — Мы рассмеялись и обменялись рукопожатием...
Прогнозов перед турниром было, как всегда, более чем достаточно, и в основном пессимистических. Левенфиш, например, держал пари, что Ботвинник займет место не выше четвертого и, во всяком случае, будет ниже Боголюбова. Верно предсказал результат турнира (I и II призы поделят Капабланка и Ботвинник) лишь один проницательный человек — им оказался Ильин-Женевский.
13 № 3446
385
Был жаркий июльский день, и мы забыли плащи дома. Спохватились, когда в Финском заливе началась гроза, похолодало и теплоход «Сибирь» покачивался на волнах уже далеко от Ленинграда. Это судно было постройки Балтийского завода, водоизмещением всего лишь 6 тысяч тонн, скорость — 12 узлов (во время Великой Отечественной войны оно было переоборудовано под госпиталь и вскоре потоплено фашистами). Тогда теплоход совершал прямые рейсы в Лондон, все путешествие продолжалось четыре с половиной дня.
Забит пассажирами он был до отказа. Здесь были иностранцы и советские, эмигранты из стран, где пришел к власти фашизм, и богатые туристы. Большая группа советских инженеров-электриков направлялась на 6 месяцев в Англию на практику. Среди них была одна женщина — инженер из Харькова, и пожилая английская чета все допытывалась у моей жены: «Разве это возможно, чтобы жена на полгода покидала семью? Неужели ваш муж отпустил бы вас на столь длительный срок?» У английских интеллигентов были свои представления о жизни...
В группе советских инженеров находился и Г. В. Алексенко — об этом я тогда, конечно, не знал. Но когда много лет спустя меня принимал заместитель председателя Комитета по науке и технике и помог мне по работе, то выяснилось, что вместе с хозяином кабинета Геннадием Васильевичем Алексенко плавали мы в 1936 году на теплоходе «Сибирь».
Кильский канал проходили спокойно, хотя уже чувствовалась напряженность — в Испании шла война. Дети с берега кричали нам: «Хайль Гитлер!» Они с удивлением замолкали, когда эмигранты-антифашисты отвечали: «Хайль Москау!»
Идем Северным морем. Капитан Сорокин приглашает нас в свою каюту. Все в Советском Союзе знают о турнире в Ноттингеме — моряки не исключение. На горизонте показался маяк. «Это Сунк,— поясняет капитан.— Уже английский берег, но можете спать спокойно — в Темзу войдем только с приливом, так что в Лондоне будем не раньше восьми утра...»
Проснулись от грохота над головой: на палубе уже началась жизнь, хотя еще не было шести часов. Оказывается, Лондон — прилив начался раньше. Доехали отлично.
Насколько все было иначе два года назад, когда я добирался до Гастингса через всю Европу в «сидячем» вагоне с несколькими пересадками! Я был настолько вымотан, что, сидя на палубе теплохода Остенде — Дувр, заснул мертвым сном. Проснулся, когда теплоход уже пришвартовался; взял я свой багаж и вместе со всеми пассажирами пошел на паспортный контроль. Подошел и мой черед, но рослый бобби, глянув на мой краснокожий паспорт, начал меня в чем-то убеждать, а по-английски я тогда ни бум-бум... Наконец он меня отстраняет и начинает пропускать других пассажиров...
Что делать? Так и на поезд Дувр—Лондон не поспеешь... В этой тяжелой ситуации созрела счастливая мысль: вытаскиваю
386
приглашение Гастингского клуба — картина сразу меняется. Бобби достал анкетку, сам ее заполнил (вот. оказывается, чего не хватало — на теплоходе мне предлагали какую-то карточку, но я неразумно от нее отказался!), с поклонами проводил меня несколько шагов, указывая, где стоит мой поезд. Пассажиры почтительно наблюдали — они, вероятно, решили, что в образе молодого человека была какая-то важная птица; а чиновник просто-напросто был шахматным любителем!
До турнира оставалось несколько дней; на сей раз я приехал заранее. В январе 1935 года в том же Лондоне мы повидались с Эм. Ласкером и обсуждали мой слабый результат на турнире в Гастингсе. Когда Ласкер узнал, что я прибыл в Гастингс за два часа до начала игры, он покачал головой: «Для акклиматизации надо приезжать дней за десять...» Теперь Крыленко и исполнил совет экс-чемпиона.
Хотя я торопился в Ноттингем, но надо же было приодеть жену, и мы день провели в Лондоне. В посольство я приехал как в родной дом; после турнира в Гастингсе Майские принимали меня как сына. Иван Михайлович Майский много лет был послом в Лондоне, включая тяжелые военные годы. Я вполне оценил самого Майского и его жену Агнию Александровну, когда они незаметно и доброжелательно поддержали меня после неудачи в Гастингсе. Тогда в Лондоне находился М. А. Шолохов, и за интересной беседой я забывал о своих горестях...
Сейчас Иван Михайлович был в отпуске на Родине, и нас взяла под свое попечение жена советника.
Шляпками жена была обеспечена — шляпный магазин Софьи Лапидус популярен был в Петрограде еще во время нэпа; теперь она работала в ателье на Невском, 12 (это ателье было хорошо известно в Ленинграде под названием «смерть мужьям») и сделала жене два очаровательных головных убора. А вот костюм надо было купить обязательно.
Поехали в универсальный магазин (кажется, Солфридж), вез нас на машине посла водитель-англичанин. Тогда тред-юнионы требовали, чтобы советское посольство нанимало местных водителей для уменьшения безработицы.
«Ту писес (два предмета) очень хорош,— сказала наша спутница, и молоденькая продавщица закивала головой,— отложите его, пожалуйста, мы заедем позднее». Наш гид считала, что надо поискать что-то более изящное. Решили поехать в другой магазин, вышли на улицу, но машины нет. Водитель в соответствии с трудовым договором уехал завтракать, было двенадцать часов.
Объездили магазинов десять, но «ту писес» оказался вне конкуренции. Возвращаемся к Солфриджу; симпатичную продавщицу пришлось оторвать от чаепития — никто другой не знал, где наш костюм. В воздухе несколько минут раздаются взаимные благодарности, все улыбаются, и за пять фунтов жена становится владелицей изящного бежевого костюма. Сносу костюму не было — два
13*
387
дцать лет спустя его донашивала дочь, когда ходила в туристские походы.
Садимся в скорый поезд — только одна промежуточная остановка в Кеттеринге. Качает со страшной силой, поезд идет рядом с домами, деревьями, полосы отчуждения нет; за окнами все мелькает. Жене становится не очень сладко. Пожилой англичанин, что сидит напротив, поддерживает ее: «Да, очень скорый поезд...»
Прошло два часа, и мы в Ноттингеме на Виктория стейшн. Отель под тем же названием рядом.
Предоставили нам шикарный номер. Не считаясь с советами жены, от пансиона я отказался; шутка ли, неделю платить втридорога за двоих — это было не по моим правилам! Идем кушать поблизости в кафе «Милтон». Заказываем. Кушаем. Но когда шпинат захрустел на зубах (собственно, не шпинат, а песок в шпинате), жена меня спросила: «Может, будем кушать в отеле?» В отеле кормили превосходно. Наркомовские суточные пригодились!
На следующий день нам сообщили, что г-н Дербишер, президент шахматной ассоциации Ноттингема и член городского совета, приглашает нас на весь день в свое поместье Ремпстон-холл. Утром приехал за нами его сын на своем спортивном автомобиле; бешеная езда, и под колесами шумит морская галька, толстый слой которой покрывал все дороги в поместье. Дом старинный, видимо, Дербишер его приобрел недавно. Знакомимся с хозяином, ему на днях должно исполниться 70 лет, жена лет на 15 моложе, теще 82 года. Симпатичная бабушка сразу влюбилась в мою жену. Посыпались вопросы: «В какой церкви вас венчали?», «Верно ли, что в СССР детей отнимают от родителей?», «Неужели эта шляпка из Москвы?», «Как, вы танцуете в балете?» — и т. д.
Дербишер показывает свой шахматный трофей — превосходные фигуры типа Стаунтон, они содержатся под стеклом. Полвека назад во время шахматного конгресса в Ноттингеме Дербишер завоевал первый приз в одном из побочных турниров. Чтобы отметить юбилей, Дербишер и решил провести международный турнир с участием четырех чемпионов мира: Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве. Дербишер объявил, что он жертвует половину турнирного фонда, если другая половина будет собрана среди британских любителей шахмат. И то, и другое было выполнено, и вот турнир начинается.
Супруга хозяина садится за руль своей машины (переключение скоростей выведено на руль — тогда это было редкостью), рядом с ней моя жена, мы с Дербишером сзади. Едем на ежегодный народный праздник к одному лендлорду. Машин видимо-невидимо, многие забрались на крыши своих автомобилей и смотрят представление на свежем воздухе. Но Дербишер ведет нас к террасе дома, где собралась избранная публика. Громадный бобби, расставив ноги и сложив сзади руки, стоит к нам спиной, загораживая проход. Дербишер тросточкой постукивает его по плечу: полисмен не спеша оборачивается, узнает члена магистрата и разрешает пройти. Дербишер, представляя нас, неизменно добавлял: «Оста
388
новились в «Виктория стейшн»... Это означало, что мы состоятельные люди, что и объясняло наше присутствие на террасе.
Возвращаемся в Ремпстон-холл и приступаем к обеду. Кушаем курицу; все идет благополучно, но к фруктам (виноград размером с яблочко — с местной оранжереи) подаются серебряные мисочки с водой, в которых плавают цветочки. Решили выждать и посмотреть, что с ними будут делать другие. Чепуха — оказывается, в мисочке после еды надо промыть пальцы.
Любезное прощание, и назад уже нас везет водитель на громадном лимузине хозяина. Хорошо, что до турнира еще несколько дней и можно сосредоточиться на главном — шахматах!
Понемногу прибывают и остальные участники. Эмануил Ласкер изменил своим правилам и прибыл позже меня. Тогда ему было почти 68 лет. Это и много, и мало — все зависит от того, как человек выглядит, насколько он работоспособен. Ласкер выглядел плохо, с трудом передвигался, видимо, у него не было зубов, так что иногда нос, похожий на клюв орла, почти упирался в подбородок. Но за доской он был хладнокровен и проницателен. Сознавая, что сил у него стало меньше, Ласкер обычно играл на упрощения и не возражал против мирного исхода борьбы.
Увидев у Боголюбова «Берлинер тагеблатт», Ласкер оживился и углубился в чтение газеты. Приходит фоторепортер и просит Ласкера позировать; Ласкер демонстративно отбрасывает газету в сторону. «С фашистской газетой я фотографироваться не могу»,— заявляет он.
В Ноттингеме, так же как и в III Московском международном турнире, Ласкер выступал без особого успеха, но он весьма существенно повлиял на ход турнирной борьбы. Долгое время чемпион мира Эйве был лидером, и я еле поспевал за ним. В этот критический момент состязания Ласкер неожиданно пришел ко мне в номер.
— Я сейчас живу в Москве (Ласкер после II Московского международного турнира три года жил в СССР.— Л4. 5.),— торжественно заявил он,— и, как представитель Советского Союза, считаю своим долгом играть завтра на выигрыш против Эйве, поскольку играю белыми...— При этом вид у старого доктора был весьма встревоженный.
— Что вы, что вы! — замахал я руками.— Милый доктор, если вы сделаете ничью, это будет хорошо.
Ласкер облегченно вздохнул:
— Ну это дело простое, — сказал он и, пожав руку, удалился.
На следующий день Эйве, играя на выигрыш, в равном эндшпиле проглядел тактическую тонкость и... проиграл.
Капабланка к тому времени был уже не столь красив, как в молодости; он располнел, чуть поседели поредевшие волосы. Все же был обаятелен. Лето 1936 года — расцвет его поздней шахматной активности, и не только шахматной. Капа увлекался тогда вдовой русского эмигранта, Ольгой Чегодаевой, на которой впоследствии
389
женился. В Ноттингеме он изредка показывался в ее обществе *.
Шахматами он профессионально не занимался. Талант его был столь велик, что Капабланка был уверен в себе — за доской он всегда разберется в создавшейся ситуации. В молодости так оно и было, но с неизбежным падением способности к счету вариантов Капа стал думать о шахматах не только во время партии. Он присматривался во время турниров к дебютным системам и находил новые идеи. Ортодоксальный Капа изменился к лучшему: ему удалось найти много интересного и в защите Нимцовича, и в дебюте Рети, и в сицилианской защите, и в прочем.
Ноттингем был турнир для Капабланки: ускоренная игра (36 ходов в 2 часа), усиленная нагрузка (отсутствие дней доигрывания) — все это было ему выгодно, так как снижало значение подготовки и увеличивало значение мастерства во время игры, где особенно в эндшпиле кубинец был исключительно опасен. В нашей партии в Ноттингеме (№ 80), когда уже ничья была очевидной, я неосторожно разменял фигуры и в ферзевом эндшпиле предложил ничью. Капа сначала отказался, и, к своему ужасу, я убедился, что стою хуже — предстояла упорная борьба за ничью. Быть может, молодой Капабланка и стал бы играть на выигрыш, но пожилой подумал и принял предложение... Затем начался анализ партии, и Капабланка преподнес мне урок ферзевого эндшпиля: с каким мастерством централизовал он ферзя и короля, не считаясь с потерей пешки! Но, видимо, я оборонялся удовлетворительно, так как через полчаса Капа протянул мне руку:
— Да, ничья была неизбежной!
— Вы и не могли выиграть,— сказал я. Капабланка тут же вспыхнул.— Мне сегодня двадцать пять лет.
Капа просиял и ласково улыбнулся... Вообще, кубинец был весьма благородным спортсменом, но не отказывался и от «случайных» возможностей. Так, его партия с Видмаром (Видмар должен был играть белыми) в начале турнира была отложена из-за болезни югослава. Правда, когда после тура я вошел в ресторан, то увидел, как Видмар с аппетитом обедает, хотя участникам было заявлено, что у профессора болит живот. Пропущенная партия должны была быть сыграна в выходной день, но Капа наотрез отказался: «Я пошел навстречу больному товарищу. Неужели Видмар не понимает, что заранее намеченное свидание с дамой отменить невозможно?» В итоге партия была сыграна на финише, когда дела югослава были безнадежны, и он проиграл без борьбы.
И вот последний тур. Мы с Капой наравне. Я играю со слабым участником — Винтером; Капа — с Боголюбовым. Сделано несколько ходов, Капабланка обнимает меня, и мы прогуливаемся по залу:
— У вас хорошая позиция, и у меня хорошая позиция,— говорит он.— Давайте оба сделаем ничьи и поделим первый приз.
Ну, думаю, хитрец, Винтер—это не Боголюбов...
* Об Ольге Капабланке см. также статью «Неделя в Нью-Йорке». 390
— Я-то, конечно, готов принять ваше предложение, но что скажут в Москве? — отпарировал я удар. Капа только руками развел.
Но я допустил большую ошибку. Во-первых, накануне допоздна доигрывал мучительную партию с чемпионом мира Эйве, а во-вторых, последний тур начался рано утром, а изменение режима игры — дело неприятное. С каждым ходом я теряю свой перевес и в отложенной позиции должен остаться без пешки. Чутье практика подсказывает — надо предлагать Винтеру ничью. Тот, разумеется, принимает предложение. А что же у Капабланки? Увы, лишнее качество. Жена — в слезы.
— Ты что плачешь?
— А теперь турнир закончен, могу поплакать...
— Знаешь, перерыв уже кончился, пойдем посмотрим, может, Боголюбов устоял?
Подходим к демонстрационной доске — ничья стала очевидной. За шахматным столиком Капабланка и Боголюбов уже анализировали эндшпиль. Поздравляю Капу и благодарю Боголюбова. «Что вы,— развел руками Боголюбов,— хотел выиграть, но не мог...» Боголюбов показал себя настоящим спортсменом. Он ценил, что я его (так же, как и Алехина) ничем не выделял среди других участников. Когда во время нашей партии Боголюбов слабо нажал на кнопочку часов и мои часы не пошли, я немедля обратил его внимание на это. «Все вы пижоны, я вам проигрываю случайно,— заявил однажды Боголюбов своим партнерам по картам Видмару и Тартаковеру и, увидев в этот момент меня, добавил: — А вот ему — не случайно...» Мы расстались с Ефимом Дмитриевичем дружески. Онемечился он, увы, полностью. Говорил по-русски с акцентом и даже смеялся «по-немецки»! Но вернемся к Капабланке.
Оба мы были дружны с С. С. Прокофьевым. Капа был знаком со знаменитым композитором еще по Парижу, я — по Москве, после возвращения Прокофьева на родину. Естественно, по окончании турнира я получил от Сергея Сергеевича поздравительную телеграмму. Тут же у портье вижу кубинца и показываю ему телеграмму — Капабланка бледнеет и криво улыбается. Действительно, какая обида — Прокофьев его не поздравил... Но через два часа Капабланка меня разыскал и, сияющий, показывает свою телеграмму. Прокофьев, конечно, послал их одновременно, но телеграфистки в Москве решили, что первым поздравление великого композитора должен получить советский шахматист.
Завтра — отъезд, и я расплачиваюсь за последнюю неделю проживания в отеле. «Позвольте,— полюбопытствовал Капабланка,— за что это вы тут платите?»
Объясняю, что турнирный комитет платит только за меня, а за жену плачу я,— Капа остолбенел от удивления. Дело в том, что участники-иностранцы, что приехали с женами, пользовались гостеприимством хозяев полностью. Иностранцы-гроссмейстеры, кроме того, получили по 100 фунтов, а чемпионы мира — по 200. Капа знал, что я не получил ничего, но то, что я платил за жену,
391
а также за ванную комнату (турнирный комитет мне оплачивал номер без ванны), его взорвало. Он поднял страшный крик и накинулся на бедную Веру Менчик, поскольку она была хорошо знакома с турнирным казначеем Стивенсоном (за которого впоследствии вышла замуж). Тут прибежал перепуганный казначей, и в итоге за последнюю неделю деньги были возвращены — Капа был счастлив!
Алехин, видимо, нервничал, когда мы с ним знакомились,— я сделал вид, что ничего не замечаю. Был он худ, порывист, глаза его блуждали. Вино продолжал пить — партию с Решевским проиграл только потому, что, когда партия была отложена, выпил за обедом бутылку вина. Но шахматист это был с большой буквы.
Подлинное наше знакомство состоялось за шахматным столиком. В одном варианте сицилианской защиты Алехин подготовил весьма опасное продолжение. Уклоняться от своих вариантов было не в моих правилах, и Алехину удалось применить «домашнюю заготовку» (№ 79). Алехин был тонкий психолог, он знал, насколько важно морально подавить партнера, поэтому вплоть до критического момента играл молниеносно, кружа вокруг столика (и своей жертвы), присаживаясь за столик, лишь чтобы быстро сделать ход — надо внушить партнеру, что в кабинетной тиши все было изучено до конца и сопротивление поэтому бесполезно.
Думаю минут 20 и нахожу спасение. Правда, надо пожертвовать двух коней, но повторение ходов гарантировано. Коней жертвую, однако перед тем, как повторить ходы, задумываюсь — риска уже нет... Боже мой, что случилось с Александром Александровичем! Контригру черных он в анализе проглядел, и когда я задумался, то решил, что еще чего-то не видит, раз я не тороплюсь форсировать ничью. Галстук у него развязался, пристежной воротничок съехал набок, поредевшие волосы растрепались. Когда мы согласились на ничью, он еле успокоился, но тут же вошел в роль и заявил, что все это продолжение нашел за доской... Я был уже стреляный воробей и, конечно, не поверил.
Ко мне он, видимо, отнесся благожелательно; после турнира в «Манчестер гардиан» предсказал мне большие успехи. «У Ботвинника есть чувство опасности»,— писал Алехин.
Отдельные партии в Ноттингеме он проводил с большой силой — например, технически трудную партию с чемпионом мира Эйве он сыграл блестяще.
Максу Эйве было 35 лет. Приехал он со своей женой Каро, и мы вчетвером занимали столик в ресторане, пока лидером был Эйве. Когда лидерство перешло ко мне, голландец сел за другой стол.
Доктор Эйве уже тогда начал изучать русский язык. Как-то мимо нас проходил Боголюбов; Эйве подозвал его и сказал по-русски:
— Я хочу учиться говорить по-русски.
Тот махнул рукой:
— Все равно не научишься!
392
— Швинья! — заявил доктор в ответ.
Впоследствии профессор Эйве стал исключительно тонким и деликатным человеком. Но тогда, по молодости, был иногда невыдержан.
Чемпионом Ноттингема был некто Хаддон. Шрам от сабли рассекал его щеку. «Все, что угодно, только не война»,— говорил он. Хаддон был инженер, работал на известном химкомбинате «Бутс» и жил неплохо. В Силверхилле (предместье города) у него был стандартный двухэтажный домик с гаражом, садиком (за домом) и неизменным фокстерьером, который словно выскочил со страниц Джером-К. Джерома.
— У нас в СССР таких собак мало,— сказал я.
— Да у вас давно всех собак съели,— заметил мимоходом чемпион мира. Вид у меня был столь растерянный, что доктор тут же извинился, и мы помирились...
И хотя мы с профессором Эйве стали большими друзьями, но должен отметить, что тогда у молодого чемпиона не все благополучно было и со спортивной этикой. В предпоследнем туре мы сыграли напряженную партию. Инициатива была на стороне чемпиона, но отложить партию мне удалось в примерно равном эндшпиле. В анализе убеждаюсь, что делаю ничью, а поскольку последний тур завтра райо утром, то решаю для экономии сил предложить мировую. «Да, конечно,— ответил мне доктор,— но как вы собирались делать ничью?»
Я понял, что ничья принята, раз партнер интересуется моим анализом, и показываю чемпиону подготовленные варианты. Затем, ни слова не говоря, Эйве забирает мои карманные шахматы и исчезает.
Начинаю беспокоиться: что все это значит? За пять минут до возобновления игры Эйве возвращает мне шахматы: «Очень сожалею,— говорит он,— но последняя моя надежда на первый приз состоит в выигрыше этой партии...» Началась игра, и через два хода партнер, исправляя свою ошибку, предлагает ничью, но я отрицательно мотаю головой. В итоге все же ничья, хотя я был на грани поражения!
В те годы Эйве играл с большой силой и был достойным чемпионом. Алехину образца 1937 года (когда он полностью восстановил спортивную форму) мог проиграть матч любой.
Сэр Джордж Томас был вполне в стиле героев Диккенса, седой, высокий, медлительный, усатый, с неизменной мягкой улыбкой и чуть наклоненной набок головой. Он, видимо, был достаточно состоятелен, так как его стареньким автомобилем (однажды он подвозил меня от университета, где мы играли, в отель, после того как мы закончили партию), отделанным красным деревом, управлял водитель. Когда британские шахматисты должны были собрать половину турнирного фонда, сэр Джордж дал 50 сеансов одновременной игры в пользу турнира. Выступал он в турнире, как все четверо англичан, без особого успеха, но боролся до конца. Мы с ним доигрывали довольно любопытный эндшпиль (№ 82). У Капа
393
бланки были некоторые надежды в связи с этим, так как предыдущую партию Томасу в Гастингсе я проиграл. Когда мы вернулись в отель, Капа играл в карты, но, увидев Томаса, вопросительно на него посмотрел. «Нечего было делать»,— лишь развел руками сэр Джордж, и игра за карточным столиком возобновилась. Томас умер, когда ему было за девяносто.
Еще один англичанин, Т. Тэйлор, весьма красноречивый адвокат, был слепой (он мучился во время игры: насколько я помню, он непрерывно ощупывал специальные шахматы, и, кроме того, у него было приспособление для подсчета ходов).
Политическая обстановка была тогда неприятной; в британской прессе велась интенсивная антисоветская кампания. «Хорошо, что турнир удачно кончился,— сказал мне советник посольства.— Устроим прием для шахматистов — хоть что-то хорошее напишут о Советском Союзе».
Прием состоялся — были Ласкер, Капа, Флор, Вера Менчик. Именно там было сделано фото — мы стоим с Ласкером и Капабланкой, пьем чай и чему-то смеемся... Но цель не была достигнута. На следующий день в прессе сообщалось: «Когда мы спросили советника о политической ситуации, он уклонился от ответа — «А что вы скажете о результатах Ноттингемского турнира?» Советник потом весьма сокрушался...
Вместе с П. Муссури едем в Париж. Муссури был греческим подданным, но жил в Москве, сотрудничал в газете «64» и составлял шахматные задачи. Когда в Москве Н. Крыленко получил разрешение на выпуск специального бюллетеня, посвященного турниру, надо было срочно послать корреспондента в Ноттингем. Проще всего это было сделать, послав Муссури, поскольку он был иностранцем, и вот Муссури в Ноттингеме. Работал он без устали и передавал в Москву много материала. Когда мы вместе с Капой ехали в поезде Ноттингем — Лондон, Муссури уговорил кубинца продиктовать примечания к двум партиям.
В Париже ночуем в посольстве, и рано утром является корреспондент ТАСС брать интервью.
— Что вы можете сказать о награждении вас орденом? — спрашивает Н. Пальгунов (будущий генеральный директор Агентства).
— Каким орденом?
— Как, вы разве не знаете, что вас наградили орденом «Знак Почета»?
Это была большая честь!
Утром садимся в поезд и вечером — в Берлине. И здесь ночуем в посольстве; на следующий день — торжественный обед у посла Я. Сурица. Все почему-то молчат и сосредоточенно едят, а посол оживлен и рассказывает разные разности: что В. И. Немирович-Данченко где-то поблизости от Берлина лечится и внимательно следит за турниром по эмигрантской газете «Последние новости» (там вел шахматный отдел мастер Евг. Зноско-Боровский — он присутствовал на турнире), всякие истории, анекдоты и прочее.
394
М. М. Ботвинник (1936)
Иногда Суриц задавал мне вопрос, но не успевал я для ответа открыть рот, как посол начинал говорить о другом. Тогда я понял, почему все молчат, и взялся за еду...
Дальше события нарастали стремительно. В Негорелом уже встречали журналисты и фотографы, в Минске — большая толпа шахматистов на перроне вокзала, в Москве — митинг на площади Белорусского вокзала, вечер в Зеленом театре ЦПКО, вечер в ЦАГИ, передовая статья в «Правде»...
Николай Васильевич принимал меня чрезвычайно довольный, подробно расспрашивал о турнире. «Ваше письмо товарищу Сталину мы направили на
дачу, и сразу же была наложена резолюция: «В печать»,— сказал Крыленко. Собственно, все это он и организовал. Тогда все писали письма Сталину о своих достижениях. Крыленко меня изучил вполне и понимал, что по скромности сам я писать не буду, а отсутствие письма может нанести ущерб шахматам. Еще когда я был в Лондоне, меня вызвал к телефону Д. Гинзбург, сотрудник «64». «Мы получили ваше письмо, — сказал он.— Но все же, может, у вас есть какие-либо исправления, и поэтому я вам его прочту...» Я, конечно, смекнул, в чем дело, выслушал письмо и сказал, что все правильно, дополнять и изменять нечего. Тогда письмо и было направлено Сталину.
В те времена ордена вручались на заседании Президиума ЦИК СССР. М. И. Калинин был в отпуске, и председательствовал А. Червяков. Сначала он поздравил большую группу военных и вручил им ордена. В это время за столом президиума появился Н. Крыленко, и подошла моя очередь. Председательствующий стал говорить обо мне, объяснять, почему правительство решило отметить мои достижения, и заявил: «Ботвинник награждается орденом потому, что его успех в Ноттингеме способствует...— тут он запнулся, но заключил: — делу социалистической революции». Вот это была похвала!
Через три недели после отдыха я приступил к работе над кандидатской диссертацией.
И вот конец сентября 1936 года. С подсказанной Щедриным темой — исследовать устойчивость синхронной машины при регулировании напряжения возбуждения по фазовому углу цепи статора — иду на квартиру научного руководителя. Горев посмотрел на меня поверх очков, внимательно выслушал, побыл в состоянии
395
отрешенности, погладил волосы, встал (эрдельтерьер тоже встал), взял с полки одну из своих рукописей и спокойно произнес: «Здесь эта задача решена без регулирования возбуждения. Решите свою задачу, пользуясь тем же методом».
Я поблагодарил и ушел.
Пришел через месяц. Работал по двенадцать часов в день. Жена и мать пилили меня. Исписано было немало листов, но решение было изложено на нескольких страницах.
— Неверно,— сказал Александр Александрович,— этого быть не может. Л1агпитный поток не может меняться. Впрочем...— тут Горев зачеркнул члены выражения моментов, связанные с регулированием, и с удивлением обнаружил, что оставшееся совпадает с его решением.
Он задумался (челюсть отвисла), затем оживился, стукнул кулаком по столу (эрдельтерьер залаял): «Вот теперь докажи экспериментально, что полученные формулы верны, и диссертация готова».
Он с торжеством уставился на меня. Я поблагодарил и ушел.
В течение зимы Горев изредка со мной беседовал. В конце апреля эксперимент был закончен. Теория сошлась с практикой в среднем с точностью до семи процентов. Горев подержал диссертацию в руках, перелистал ее и сказал: «И мало, и хорошо»,— в его понимании это означало многое...
28 июня 1937 года я защитил диссертацию на заседании совета факультета. Членами совета были крупнейшие электротехники того времени: Шателен, Костенко, Калантаров, Михайлов, Залесский, Алексеев, Пиотровский, Шрамков. Горев отметил, что работа является первой в этой области. Действительно, эта скромная работа оказалась первой из несметного числа последовавших работ, посвященных так называемому «сильному» регулированию возбуждения, когда инерционный магнитный поток машины не поддерживается постоянным, а целесообразно меняется...
Волновался я страшно (защищать диссертацию —• не в шахматы играть), началась крапивница, всю защиту прокашлял, но за широкой спиной Александра Александровича можно было чувствовать себя спокойно.
В июле 1941 года шел я мимо химического факультета. Уже строились укрепления — забивались колы для колючей проволоки. Смотрю, какой-то верзила, тяжело дыша, ловко орудует дубиной.
— Александр Александрович,— говорю я с ужасом,— у вас же стенокардия!
— Сейчас это важнее всего,— отвечал Горев, не прекращая работы.
Несостоявшийся матч
Чемпионат СССР (Тбилиси, 1937) я пропустил: защищал кандидатскую диссертацию. Ильин-Женевский горячо меня порицал; Крыленко прислал угрожающую телеграмму («Ваше поведение
396
ставлю на ЦК»)... Затем Крыленко остыл. Если ранее он заявлял: ^Никаких матчей!» — то летом 1937 года объявил о проведении матча между мною и победителем чемпионата страны. Надо же было определить сильнейшего советского шахматиста! Победителем чемпионата был Левенфиш — ему было под пятьдесят. Наряду с Романовским Левенфиш был виднейшим представителем дореволюционного поколения мастеров. Техникой обладал незаурядной, спортивный характер отличный, и поэтому его шахматный век был продолжительнее, чем у Романовского.
Матч играли до шести выигранных, при счете 5:5 — ничья, и чемпион сохранял свое звание. Провел я матч слабо: в глубине души недооценивал партнера, но основная причина, конечно, состояла в том, что все силы были отданы диссертационной работе.
Перед переездом в Ленинград (первая половина матча проходила в Москве) я лидировал, но затем богиня шахматной игры Каисса от меня отвернулась — видимо, считала (как Женевский), что нельзя отрываться от шахмат. Все же перед 13-й партией счет (по выигранным партиям) был 5 : 4, и не в пользу чемпиона. Но очередная партия была отложена в проигранной для меня позиции. Я настолько был недоволен игрой в матче, что не стал анализировать, позвонил утром арбитру Н. Д. Григорьеву и сообщил, что сдаю партию, и, стало быть, матч окончен.
— Куда спешить? — сказал Николай Дмитриевич.— Вы непременно должны доигрывать. Я просидел за доской всю ночь и нашел уникальный эндшпиль: пешки против ферзя. У Левенфиша, правда, есть единственный путь к выигрышу, но за доской это найти невозможно. Сейчас продиктую вам анализ...
— Позвольте. Вы же главный судья, да и по условиям соревнования участники ни с кем не имеют права советоваться...
— Именно поэтому и считаю своим долгом вам помочь,— сказал Григорьев.— Мне известно, что ваш партнер с начала матча пользуется помощью со стороны группы мастеров, а вы одиноки...
Николай Дмитриевич был прав. Я не общался даже со Славой Рагозиным. До матча я предупреждал Григорьева, что это условие будет не на пользу более щепетильному участнику.
— Спасибо, но играл я плохо — к чему быть мелочным? Будет еще много соревнований... Партию я сдаю.
— Иного ответа я и не ждал!
«Энде» — так звали Григорьева его друзья,— очевидно, хотел продемонстрировать мне свое отношение к нарушителям регламента...
Николай Дмитриевич был величайшим специалистом в области пешечных и ладейных окончаний. В 1936 году в Париже на конкурсе составителей пешечных этюдов Григорьев завоевал пять призов из шести возможных. Работал он много, как правило, по ночам, когда было спокойно; внешне был похож на Зощенко, говорил тихо и витиевато, но когда показывал свои анализы, всегда была мертвая тишина: слушателей покоряла глубина его тонких замыслов! Он анализировал и во время прогулок. Однажды сохранил
397
жизнь лишь из-за находчивости вагоновожатого, который успел подхватить Григорьева на сетку. Григорьев играл большую роль в шахматной жизни — еще в 1925 году руководил международным турниром в Москве. Вместе со мной в 1927 году завоевал звание мастера, но долгое время относился ко мне с предубеждением.— может быть, из-за конфликта в Одессе по поводу участия в чемпионате страны Ильина-Женевского. Григорьев был правой рукой Крыленко: Николай Васильевич посылал нас вместе к зампред-совнаркома Антипову (по поводу международного турнира 1935 года).
Григорьеву неприятен был исход матча не только потому, что моему партнеру помогала целая бригада. Советским шахматистам в те времена необходим был свой лидер, с которым были бы связаны надежды на завоевание первенства мира. И вот появился новый чемпион — Левенфиш. Положение запуталось; результат матча только ухудшал ситуацию.
Между тем вопрос о том, может ли Ботвинник представлять на мировой арене советские шахматы, не был праздным. На шахматном Олимпе было смутное время. Капабланка и Алехин прошли уже через зенит своей славы, к чемпиону мира Эйве относились несколько скептически, акции молодого поколения (Флор, Решевский, Файн, Керес) повышались. Алехин вернул себе звание чемпиона и подписал с Флором контракт о матче (матч субсидировался знаменитым чехословацким обувным фабрикантом Батей). Но Чехословакия была вскоре оккупирована нацистами, и контракт потерял силу. Неопределенность сохранялась.
Оказали мне большую честь — был я выбран депутатом городского Совета. Сначала радовался, потом загрустил — тяжелы обязанности депутата! Впрочем, не всегда. Во время сессий Ленсовета сидели мы всегда вместе с Б. Э. Хайкиным (известным дирижером) — интересный был собеседник, многого я от него набрался.
В своем избирательном округе (Фонтанка, против Инженерного замка) принимал я трудящихся; в основном почти все жалобы были связаны с жильем. В одном доме шел капитальный ремонт — тогда жильцов не переселяли и им было нелегко. А ремонт прекратили.
Пошел в Ленжилуправление на улицу зодчего Росси.
— Почему не ремонтируете?
— Длинномера нет, не отпускают нам такие бревна (нестандартной длины).
Пошел в организацию, которая обязана поставлять лесоматериалы.
— Длинномера нет? Сколько угодно, пусть приезжают и забирают...
Так я и бегал, как заяц по полянке от ежа к ежихе.
Хотя в 1941-м, уезжая в эвакуацию, и взял я с собой депутатское удостоверение (бережно храню его), но десятилетиями скрывал, что был депутатом,— уж больно тяжелы депутатские обязанности!
398
Осенью 1938 года в Голландии должен был состояться двухкруговой турнир восьми сильнейших шахматистов мира; отбор был строгим — даже Ласкер, после его неудач в 1936 году в Москве и Ноттингеме, не получил приглашения. Левенфиш настаивал, чтобы он представлял Советский Союз, с ним все же не согласились, и мне было поручено выступить в АВРО-турнире (АВРО — популярная голландская радиокомпания), где играли чемпион мира Алехин, Капабланка, Эйве, Керес, Решевский, Файн и Флор.
Снова прошу, чтобы меня послали с женой. Комитет физкультуры сообщает, что все в порядке, и мы приезжаем в Москву за документами.
Отъезд завтра, но дают один паспорт, жене в паспорте отказывают. Что делать? Комитет физкультуры подчинялся тогда зампред-совнаркома Булганину. Это неплохо, мы познакомились в 1936 году в Париже, когда возвращались из Ноттингема, тогда Булганин возглавлял делегацию Моссовета. Звоню его помощнику по Госбанку и объясняю положение.
— Хорошо,— говорит он,— я доложу товарищу Булганину.
Настроение скверное. Погуляли, поужинали и легли спать. Утром выяснилось, что оба не могли заснуть. Идем в Комитет, на Скатертный.
— Где вы пропадаете? Пусть ваша жена немедленно заполняет анкеты...
Гора с плеч! Едем вместе...
Путь опасный — через фашистскую Германию. При переезде немецкой границы какой-то тип в штатском проверяет паспорта у пассажиров и ставит штемпеля. Увидел наши ярко-красные книжицы — переполошился. Все было почти по Маяковскому. Тип в штатском исчез. Момент был серьезный: нордэкспресс не мог долго ждать. Но вот тип влетает в вагон, вручает мне паспорта и удирает, так и не закончив проверку паспортов у других пассажиров, поезд тронулся. В восемь вечера — Берлин, на перроне полпред Мерекалов; НКИД просил его проверить, все ли с нами благополучно. Семь утра — Брюссель. Нас встречает полпред Рубинин. На следующий день — Амстердам.
Амстердам и сейчас хорош, хотя и сильно модернизировался. Тогда это был весьма изящный старинный город с несметным количеством велосипедистов — пешеходов почти не видно (сейчас велосипед в Голландии не столь популярен — голландцы пересели в автомобиль). Но в Голландии были не только велосипедисты; тогда (так же, как и сейчас) были и шахматисты. В 1935 году школьный учитель Эйве стал чемпионом мира, и это сыграло решающую роль в популяризации шахмат среди голландцев.
Перед турниром у всех участников были взяты расписки, что они полностью доверяют компании АВРО организацию турнира. А зря! Нас мотали по всей стране. Перед игрой вместо обеда — два часа в поезде. Играли голодные. Пожилые участники — Капабланка и Алехин — не выдержали напряжения. Когда возвращались в Амстердам, участникам в поезде раздавали бутерброды.
399
Однажды Алехин настолько проголодался, что всех растолкал и первым схватил свой провиант...
Иногда мне везло — за мной приезжал Николай Иванович Елизаров, шофер «Экспортхлеба». Тогда дипломатических отношений с Голландией не было, и несколько сотрудников «Экспортхлеба» были единственным советским островком в голландском океане — конечно, они переживали за меня. Николай Иванович после игры на своем «студебеккере» доставлял меня в Амстердам на час-полтора раньше, чем приезжали поездом остальные участники.
7 ноября, в первом туре, я проиграл Файну — он великолепно провел партию. Затем в третьем, седьмом и одиннадцатом турах я выиграл у Решевского, Алехина и Капабланки и примкнул к лидерам — Файну и Кересу. В двенадцатом в равной позиции зевнул Эйве качество и в итоге занял третье место.
Я не видел Алехина два года, за это время он блестяще выиграл матч-реванш у Эйве. Внешне он изменился: обрюзг (нижняя челюсть стала массивной), как-то успокоился, вино пить бросил. В АВРО-турнире ему было трудно.
Моя партия с Алехиным (№ 93) — планомерное использование в эндшпиле преимуществ, накопленных после дебютного промаха противника. Хотя партия была отложена при материальном равновесии сил, позиция черных безнадежна. Пошел я к Флору в номер: сражение за карточным столом было в разгаре.
— Он еще не сдал партии? — не прерывая игры, спрашивает Флор.
— Кто «он»? — также между прочим осведомляется С. Г. Тар-таковер.
— Да у Алехина совсем плохо,— отвечает Флор.
— Вы шутите,— говорит Тартаковер.
Оказывается, Савелий Григорьевич направил в газету «Теле-грааф» подробный отчет о партии Ботвинник — Алехин, где сообщил, что ничья очевидна (пешек-то поровну!). Тартаковер немедленно звонит в редакцию, ему читают отчет. «Все хорошо,— говорит он,— менять нечего, только напишите, что черным пора сдаваться». Тартаковер вообще не видел партии, так что отчет был «каучуковым»; все решало заключение!
Гроссмейстер Тартаковер родился в Ростове-на-Дону, но никогда русским подданным не был. Хотя всю жизнь прожил в Австро-Венгрии, Франции и Англии (во время войны сражался у де Голля под именем лейтенанта Картье), русский язык знал во всех тонкостях — у него было много друзей среди эмигрантов в Париже. Была у него страсть и к шахматам и картам: все, что зарабатывал в шахматах, проигрывал в карты... Был талантливым шахматным писателем — по его книге «Ультрасовременная шахматная партия» учились играть советские школьники в 20-е годы. Характер имел милый и добрый. В 1946 году мы с женой и четырех летней Олей, второпях покидая Гронинген (там был первый послевоенный большой международный турнир), забыли в отеле подушку дочки;
400
позвонили из Гааги во Фрихе-отель Тартаковеру, и он с торжеством привез подушку прямо на прием в советское посольство.
Доигрывание нашей партии с Алехиным было назначено во вторую очередь, и я остался в отеле. Звонит Флор: «Алехин сдает партию, если записан ход Jlg6—g5...» «Передайте, пожалуйста, Александру Александровичу: если он полагает, что я записал плохой ход, то ему не следует делать это предложение...»
В 1933 году в партии с Левенфишем я принял аналогичное предложение. Но за пять прошедших лет я стал опытнее. Подобная постановка вопроса неэтична, ибо партнер может записать и другой ход, тогда это предложение оказывается разведкой, и только. В таком незавидном положении я сам оказался в Ноттингеме перед доигрыванием партии с Ласкером (№81). При анализе неоконченной партии мне показалось, что Ласкер может добиться ничьей лишь в том случае, если он записал и запечатал в конверт единственный сильный ход. Во время обеденного перерыва я разыскал экс-чемпиона мира и предложил ничью при условии, что именно этот ход записан. Ласкер смутился, сказал, что записал другой ход, но что, по его мнению, ничья неизбежна. Тут настала моя очередь смущаться, я предложил доктору Ласкеру свои карманные шахматы, так как понял, что уже не имею права анализировать отложенную позицию — ведь тайна записанного хода была нарушена! Взять шахматы Ласкер отказался, заявив, что доверяет мне,— наша партия закончилась мирным исходом!
Доигрывание с Алехиным состоялось. Хоть я записал другой ход, оно продолжалось недолго.
Партия с Капой носила иной характер (№ 94). Мой партнер в защите Нимцовича обострил ситуацию: чья активность даст реальные выгоды — черных на ферзевом фланге или белых в центре и на королевском? Для поддержания инициативы пришлось пожертвовать пешку; затем нашел эффектную комбинацию с жертвой двух фигур. Позиция выиграна. Сижу и обдумываю наиболее точный порядок ходов. Капабланка внешне сохраняет самообладание, прогуливается по сцене. К нему подходит Эйве: «Как дела?» Капа руками выразительно показывает — все еще возможно, явно рассчитывая на то, что я наблюдаю за этой беседой. Гениальный практик использовал последний психологический шанс: пытался внушить утомленному партнеру, что позиция неясная,— а вдруг ог волнения последует какая-либо случайная ошибка? Чувствую, что напряжение сказывается и силы исчезают; следует заключительная серия ходов (Капа отвечает мгновенно — я должен осознать уверенность партнера в благополучном исходе партии), но шахов больше нет, и черные останавливают часы. Публика рукоплещет — редчайший случай: обычно зрители аплодировали только Эйве. Шестнадцать лет спустя во время Олимпиады в одной из кондитерских Амстердама хозяин-шахматист выставил в витрине торт, где в точности была изображена позиция из этой партии.
Шатаясь, поднимаюсь со стула. Все уже закрыто, но жена
401
уговаривает буфетчика продать бутерброд с ветчиной. Жадно заглатываю и прихожу в себя.
На следующий день моя жена едет с мадам Капабланкой в одном автомобиле. «Капа,— говорит Ольга (беседа проходит по-русски),— очень огорчился, когда проиграл Кересу. Вчерашнюю партию он оценивает иначе; он сказал, что это была «борьба умов». Капа хотел выиграть...»
Турнир окончен. Файн и Керес впереди. Организаторы (по таблице коэффициентов) объявляют победителем Кереса. Формула решения такова: призы поровну, а победил Керес!
АВРО нужен был победитель, еще до турнира было объявлено, что победитель получит преимущественное право на матч с Алехиным. Правда, из этого ничего не получилось: на открытии турнира выступил чемпион мира и по-немецки (Алехин говорил по-немецки превосходно — он его изучал с детства, французский его тоже был хорош, позже он изучил английский и последние свои книги писал прямо на английском) с подчеркнутой фельдфебельской грубостью зачитал заявление, где отклонял домогательства организаторов влиять на выбор претендента, и объявил, что будет играть с любым известным гроссмейстером, который обеспечит призовой фонд.
Это я намотал на ус: именно тогда надо было решать, вызывать ли чемпиона мира на матч. Когда увижу я Алехина следующий раз — неизвестно. Если ставить перед правительством вопрос о матче, необходимо было: 1) принципиальное согласие Алехина, 2) условия чемпиона. Что же делать?
Советуюсь с Митеревым, заместителем управляющего «Экспорт-хлебом» (управляющий Нестеров был в отпуске, в Москве), встречаю полную поддержку. Еще удача: наш полпред в Бельгии Евгений Владимирович Рубинин с женой Лидией Павловной приезжают в Амстердам на последний тур. Вместе обедаем в Амстель-отеле. Было воскресенье — по воскресным дням (за ту же плату) полагалось усиленное питание. Вообще нигде и никогда в гостинице мне не пришлось так вкусно есть, как в Амстель-отеле.
Евгению Владимировичу тогда было 44 года, держался он важно, был медлителен. И в 84 манеры были те же (бедная Лидия Павловна погибла в 1942 году в деревне во время пожара). Евгений Владимирович, разносторонне образованный «гуманитарщик» (когда ему было за 80, он в Париже прочел курс лекций о французской литературе), с интересом знакомится в Амстердаме с новым для него шахматным миром.
Объясняю Рубинину ситуацию, за ним решающее слово. Тогда в Амстердаме он был для меня Советской властью. Полпред дает свое благословение (он видел нашу встречу с Алехиным за доской в последнем туре, и ему понравилась моя уверенность).
На закрытии турнира подхожу к Александру Александровичу, прошу назначить мне аудиенцию. Алехин соображал быстро, радость промелькнула у него в глазах — он понимал, что сыграть с советским шахматистом матч на первенство мира наиболее простой, а быть может, и единственный путь к примирению с Родиной.
402
«Завтра в Карлтон-отеле,— Алехин жил отдельно от всех, чтобы не общаться с Капабланкой — они были врагами,— в 16 часов...» Пригласил я с собой Флора (нужен был авторитетный свидетель — разве Алехин не связан с белоэмигрантами? Осторожность необходима). Но Александр Александрович еще со времен Ноттингема относился ко мне сердечно. Шахматист Алехин чувствовал мое восхищение — это его обезоруживало. Только мы увиделись перед турниром в Амстердаме, он завязал беседу о новой звезде — Смыслове (Алехин нашел ошибку в одном опубликованном Смысловым анализе!). И сейчас он был приветлив к нам обоим (ведь ранее он собирался играть матч с Флором. Флор, конечно, переживал, что сейчас не он, а другой договаривается о матче, но не подавал виду).
За чашкой чая (к удивлению Флора, чемпион оплатил счет. Флор меня предупреждал, что Алехин скуповат) условия были быстро согласованы: если матч состоится в Москве, то за три месяца чемпион должен быть приглашен в какой-либо турнир (для приобщения к московским условиям); Алехин был готов играть и в другой стране (только не в Голландии!) — решать вопрос о месте соревнования он предоставлял мне. Призовой фонд — 10 тысяч долларов (не так уж много, ведь будет экономия на моей доле приза — мне-то денег не надо).
— А сколько должны получить вы? — спросил я.
— Две трети в случае победы,— ответил Алехин.
Это несколько затрудняло мою задачу: проще было просить твердую сумму, независимо от результата матча.
— То есть шесть тысяч семьсот долларов?
— Да, конечно.
— Эта сумма достаточна и при ином исходе матча?
Алехин засмеялся и кивнул головой.
Условились, что я направлю формальный вызов по указанному им адресу в Южную Америку (Алехин где-то в Тринидаде собирался покупать земельные участки), если вопрос будет решен положительно, и что, когда все будет согласовано, о матче будет объявлено в Москве. До этого все держится в строжайшем секрете. Крепкое рукопожатие, и мы расстались, чтобы... никогда более не увидеться.
После турнира было проведено совещание участников — уникальное в истории шахмат. Одновременно в зале было семеро участников (Алехин и Капабланка присутствовали по очереди). Обсуждался вопрос о создании «Клуба восьми сильнейших», с тем чтобы клуб утвердил правила проведения матчей на первенство мира. Алехин был согласен, чтобы призовой фонд состоял из 10 тысяч долларов, за одним исключением: Капабланка должен собрать ^тысяч долларов (10 тысяч золотом — на таких условиях был проведен их матч в 1927 году). Каждый член клуба имеет формальное право вызвать чемпиона. Файну и Эйве было поручено подготовить и разослать проект правил (никто не предлагал привлечь ФИДЕ к решению этого вопроса).
Обратный путь был далеким — через Бельгию, морем до Скан
403
динавии, поездом на Стокгольм (познакомилисЕ> с А. М. Коллонтай — остались впечатления о ее приветливости и энергии, несмотря на возраст) и через Ботнический залив и Финляндию — на Ленинград.
Еду в Москву отчитываться о командировке. Звоню уже знакомому помощнику Булганина и на следующий день сижу в кабинете председателя правления Госбанка и рассказываю об итогах турнира и о своих планах. Булганин не прерывает, внимательно слушает: «То, что вы мне рассказали, изложите в письме на имя председателя Совнаркома. Я доложу лично. На конверте напишите мое имя и сдайте в экспедицию Госбанка». Совет был исполнен.
Вернулся в Ленинград и после нового года тяжело заболел. Стоматит, температура за 40. Звонок, входит фельдъегерь: «Получите телеграмму, правительственную». Читаю: «Если решите вызвать шахматиста Алехина на матч, желаем вам полного успеха. Остальное нетрудно обеспечить. Молотов».
Лишь несколько лет назад, вспоминая этот эпизод, я случайно произнес текст телеграммы с кавказским акцентом и понял, что скорее всего она была продиктована Сталиным. Это его стиль: особенно характерно «желаем» (а не желаю) и «нетрудно обеспечить»!
Как будто вопрос решен. В действительности все оказалось не так просто...
После болезни поехал в Москву — причин было немало: следовало представиться новому председателю Комитета физкультуры Снегову; согласовать текст формального вызова на матч; убедить Комитет провести чемпионат СССР не в Киеве, а в Ленинграде (я продолжал находиться под наблюдением врачей) и т. д.
Являюсь на Скатертный для беседы с завотделом шахмат В. Снегиревым: «Как вы отнесетесь к тому, что будет провозглашен лозунг — «Догнать Ботвинника!»? Это что-то новое. До сих пор я считал, что должен завоевать первенство мира для Советского Союза; теперь, оказывается, 27-летний гроссмейстер должен играть не сильнее своих товарищей! Снегирев внимательно слушает меня...
Далее беседа со Снеговым — впервые чувствую, что не могу найти общего языка с лицом, от которого зависит моя шахматная деятельность. Молчание, перемежающееся с недружелюбными замечаниями. Все же месяца через два мое письмо Алехину было Комитетом отправлено, одновременно было объявлено о проведении чемпионата в Ленинграде.
Недружелюбие Снегова было первым проявлением противодействия матчу с Алехиным, которое иногда ослабевало, иногда усиливалось, но продолжалось семь лет — вплоть до смерти чемпиона мира. Тогда я не выяснял, чем это было вызвано. Сейчас, думаю, что суть дела была в обычном человеческом чувстве — зависти. С одной стороны, наши ведущие мастера мечтали о том, чтобы чемпионом мира стал советский шахматист, с другой — многие из них сами надеялись прославить советские шахматы; некоторые же считали, что если не они, то пусть лучше никто.
404
Конечно, можно разглагольствовать о том, что это нехорошо, но так было. Никто из них не высказывал, естественно, своих мыслей прямо. Нет, они рассуждали о том, что Ботвинник слаб и во всех случаях проиграет матч Алехину (то есть опозорит советские шахматы), или о том, что Алехин имеет такую политическую репутацию, что советский шахматист не может с ним встречаться за шахматной доской, и, более того, советские шахматисты, и в первую очередь Ботвинник, должны выступить против Алехина и потребовать, чтобы он был лишен звания чемпиона, и т. п. Конечно, эти мастера действовали таким образом в исключительных случаях, предпочитая прятаться за спины своих приятелей самого различного общественного положения.
Даже Крыленко, который всегда действовал исходя из общих интересов, не сразу понял, что суждено мне было сделать для советских шахмат. 1931 год, финиш чемпионата СССР. Фойе Политехнического музея заполнено до отказа: все хотели быть очевидцами встречи Ботвинник — Рюмин (я уже успел проиграть в турнире дважды и отставал от лидера на пол-очка; Рюмин шел без поражений). В дебюте получаю перевес, Рюмин жертвует пешку, чтобы перехватить инициативу; следует моя неточность в цейтноте, но в ответ — новый промах черных, и партнер останавливает часы (№41). «Какой цейтнот!» — слышу знакомый голос. Наши глаза встречаются — Николай Васильевич поворачивается спиной и уходит. Крыленко явно сочувствовал москвичу Рюмину.
1936 год, комната за сценой Колонного зала, финиш международного турнира. Через десять минут должна начаться партия с Рагозиным; у меня есть еще некоторые надежды догнать лидера — Капабланку. Меня уговаривают сделать ничью, чтобы Рагозин занял более высокое место в турнирной таблице (Слава об этом, конечно, ничего не знал). Крыленко на мой недоуменный вопрос только пожимает плечами. Тут же обращаюсь к Косареву. Выслушав, Александр Васильевич скомандовал: «Выигрывай, Михаил».
На меня все это не оказывало влияния. Я упрямо шел к поставленной цели.
Весной 1939 года в Ленинграде начинается чемпионат СССР. Фавориты, в том числе и Левенфиш, в неудачной форме, но выдвигается новичок — Саша Котов. Лишь в последнем туре, выиграв у Котова (№ 101), я после шестилетнего перерыва завоевываю звание советского чемпиона. Теперь, когда идут переговоры с Алехиным, это весьма важно!
Но главный итог турнира был в другом.
С 1933 года я работал над методом подготовки к соревнованиям, искал оптимальный режим шахматиста во время турнира. Пожалуй, именно в чемпионате 1939 года был подведен первый итог этой работы. Была опубликована статья «О моих методах подготовки к состязаниям» *, где говорилось и о дебютных системах, и об эндшпиле, и об изучении творческого и спортивного лица противников, и о
* См. главу «Творческие проблемы».
405
распределении времени в течение партии, и как анализировать неоконченные партии и т. п. Эти вопросы были изучены и рассмотрены всесторонне. Соль метода, то, что отличало его от известных ранее, заключалась в характере подготовки дебютных систем. Дебютные новинки давно известны; обычно это какой-либо трюк или позиционная неожиданность. Такая новинка годится на одну партию. Как только она становится известной, она теряет ценность. «Самый гениальный ход не может быть повторен при данной ситуации в следующей партии»,— писал Маяковский, сравнивая ход с рифмой.
Мне удалось разработать метод, при котором «дебютная новинка» оказывалась запрятанной далеко в миттельшпиле; она имела позиционное обоснование нового типа, она не имела «опровержения» — в привычном смысле этого слова. Лишь проделав большую работу, лишь преодолев шаблонные позиционные представления, лишь проверив контридеи в практической борьбе, можно было отыскать истину и вместе с ней подлинное опровержение. Поэтому мои дебютные системы жили годы, из турнира в турнир принося успех своему изобретателю. Иногда они подолгу находились в резерве, в ожидании того момента, когда другие к ним наконец подойдут и можно будет их применить на практике,— тогда с помощью этих систем можно было разить недостаточно подготовленных партнеров. Не случайно, что когда эта система подготовки созрела (тот факт, что она была опубликована, не мог нанести прямого ущерба ее автору, ибо системой этой могут пользоваться лишь те, кто имеет талант исследователя и не избегает работы), в период 1941—1948 годов я победил подряд в восьми соревнованиях, в которых сыграл 137 партий и в них набрал 104,5 очка (76,3 процента)! Конечно, это был период, наиболее благоприятный для шахматного творчества (мне было 30— 37 лет), но нельзя же все сваливать на возраст... Возраст создал условия необходимые, система подготовки — достаточные.
Был найден творческий метод, который позволил уверенно реализовать поставленную цель — завоевать звание чемпиона мира. Не только я стал играть лучше; некоторые гроссмейстеры (Бо-леславский, Геллер и др.) также стали пользоваться этим методом, а основная группа получила необходимую информацию о том, в каком направлении теории начал надо трудиться. В период 1940— 1960 годов советские шахматисты сделали качественный скачок, и в известной мере (так мне кажется) это было связано с системой подготовки. В партиях чемпионата 1939 года, применяя подготовленные защиту Грюнфельда, французскую защиту, защиту Нимцовича, мне удалось выиграть важные встречи — это и обеспечило общий результат.
— Миша, что вы делаете,— сказал мне мой тесть Д. Г. Ана-нов,— зачем вы публикуете свой метод, ведь им могут воспользоваться ваши противники?!
— Не каждый может этим методом воспользоваться, а если появится необходимость, то придумаю что-нибудь новое.
— Ну, если так — публикуйте...
496
Специальностью Давида Георгиевича была начертательная геометрия; до революции — вечный студент. Когда окончил институт путей сообщения, стал профессором, преподавал в двадцати институтах. Когда запретили совместительства, преподавал в семи; после строжайшего запрещения — в четырех.
Не прочел ни одной книги по «начерталке», но сам написал учебник, и очень популярный. Стоя спиной к доске, одним взмахом руки точно чертил круг. Читал лекции и чертил на доске по памяти. Когда считал, что какой-нибудь ассистент недостаточно почтителен, подзывал его, давал задачку и говорил: «Когда решите, скажете». Тот исчезал надолго.
Вырос этот самородок в бедной армянской семье в Ростове-на-Дону.
Человеком он был суеверным, в себе неуверенным, часто прибегал к настольной книжечке «Сила мысли в деловой и повседневной жизни» (издание дореволюционное) — в ней он находил поддержку. Давид Георгиевич предложил мне ее прочесть, я лишь расхохотался... Он любил поесть; когда врачи прописали строгую диету и дома его ждал овощной ужин, по дороге из института предварительно заходил в ресторан!
Июль 1939 года. Живу на даче в Луге, у тестя. Вдруг появляется долговязая фигура — Владимир Николаевич Снегирев.
Был Снегирев некрасив и лицом и всей своей внешностью, одевался не столько бедно, сколько неаккуратно. Припухшее лицо, маленькие глаза, здоровенный нос, жидкие и бесцветные, гладко зачесанные волосы. Но это был самый большой шахматный энтузиаст-организатор, с которым мне пришлось иметь дело. Личной жизни у него, видимо, вообще не было.
За непрезентабельной внешностью скрывался настойчивый, умный и целеустремленный человек. Он хорошо разбирался в людях, оттесняя от себя болтунов и бездельников; всей своей деятельностью, скромностью, непоказным энтузиазмом он завоевал доверие начальства и уважение шахматистов. Он установил правильные отношения с руководством Комитета физкультуры; был полпредом шахмат в спорте, ему доверяли, его поддерживали и не мешали... С утра до позднего вечера носился он, крепко обняв толстенный портфель, по Комитету, «пробивая» шахматные дела. Любопытно, что учился он в Москве в одной школе с чемпионкой мира Верой Менчик. Чешка по национальности, Менчик, хотя была по внешности типичной русской женщиной, никогда не имела советского гражданства. В 1926 году она выехала с матерью и сестрой Ольгой — также известной шахматисткой — в Прагу к отцу, а затем в Англию к бабушке. В Лондоне Вера брала уроки у венгерского гроссмейстера Мароци, что оказалось решающим в ее шахматном развитии. В январе 1935 года я был в гостях у ее бабушки в Гастингсе, а в сентябре 1936 года мы с женой были в гостях у семьи Менчик в Лондоне. Жили они недалеко от советского посольства на Куинз-роуд, в доме, который сотрясался от проходивших под землей поездов метро,— здесь квартирная плата была меньше. Вера и Ольга жили
407
шахматными и карточными частными уроками. В 1944 году все они погибли от немецкой бомбы...
Алехин прислал ответ, и Снегирев приехал.
Чемпион мира в соответствии с нашей договоренностью принял вызов и все условия, кроме одного: он уже не был согласен с тем. что весь матч будет проходить в Москве. Алехин требовал, чтобы вторая половина матча проводилась в Лондоне.
Мне поведение чемпиона не понравилось. Это было нарушением джентльменского соглашения и, кроме того, затрудняло организацию матча — надо было вести переговоры с Британской шахматной федерацией. Последнее, правда, меня мало беспокоило: англичане, конечно, пошли бы на это, если призовой фонд обеспечен, но ведь надо опять обращаться в правительство... Я написал Алехину вежливое, но твердое письмо, где настаивал, чтобы наша договоренность в Амстердаме была подтверждена и весь матч был бы в Москве. Снегирев тут же уехал в Ленинград, чтобы утром доложить в Москве руководству Комитета о моих предложениях.
1 сентября началась вторая мировая война, и первый этап переговоров о матче был на этом закончен; продолжены они были шесть лет спустя. Но, по существу, перерыва не было — вопрос о предстоящем матче красной нитью проходил через советскую шахматную жизнь тех лет.
Летом 1939 года Совнарком установил мне стипендию в размере 1000 рублей (теперь примерно 100 рублей) в месяц — исключительный акт. Надо думать, это было сделано по инициативе Снегирева. Шахматисты есть повсюду (даже в Совнаркоме). Впоследствии я узнал, что зампреды единогласно высказались «за».
Решил учиться играть матчи — ведь с Флором и Левенфишем я играл не очень уверенно. Весной 1940 года договорились мы потренироваться со Славой Рагозиным. Играли в идеальных условиях: хороший режим, свежий воздух, тишина. Я легко провел тренировочное соревнование, хотя раза два был на волоске от проигрыша.
Осенью в Москве начался чемпионат СССР.
Это был тяжелый турнир. Много участников, мало выходных дней. Большой зал консерватории обладает отличной акустикой. Зрители вели себя вольно, шумели, аплодировали, акустика только ухудшала дело. Передавали, что после какой-то победы Кереса С. С. Прокофьев бурно зааплодировал. Соседи по ложе сделали ему замечание. «Я имею право выражать свои чувства»,— заявил композитор. Но доволен ли был бы мой друг Сергей Сергеевич, если бы он участвовал в трио и после исполнения скрипичной партии зрители аплодисментами заглушали его игру на фортепиано? А ведь положение шахматиста хуже: пианист под аплодисменты мог бы и сфальшивить, шахматист лишен этого права.
В чемпионате принимали участие новички: Керес (Эстония к тому времени стала уже Советской Республикой), Смыслов, Болеславский. Конечно, основной интерес был связан с участием Кереса: кто теперь, при изменившихся обстоятельствах, должен представ
408
лять Советский Союз в борьбе за первенство мира с Александром Алехиным? Турнир не дал ответа на этот вопрос.
После десяти туров я лидировал, но затем нервы мои подразыгра-лись, обстановка была малоподходящей для творческой сосредоточенности — в таких условиях я чувствовал себя беспомощным. Первые два места поделили Бондаревский и Лилиенталь. Смыслов был третьим, Керес — четвертым, мы с Болеславским поделили пятое и шестое места. Было объявлено о проведении матча на первенство СССР между двумя победителями турнира. До декабря я не мог дотронуться до шахматных фигур — столь неприятен был осадок от турнира, от нездорового ажиотажа (словно на стадионе), от пренебрежительного отношения к творческой стороне шахмат.
После турнира многие меня «похоронили». Когда газета «64» поместила по случаю моей неудачи шарж Ю. Юзепчука, где Ботвинник ехал верхом на слоне, старый друг А. Модель там же опубликовал следующие строки:
А вот в зловещей тишине Ботвинник едет на слоне. Волненьем публика объята — Кто ждал такого результата? И каждый мечется с вопросом: Скажите, что случилось с гроссом? А гросс спокоен, как всегда, И нет волненья в нем следа. Ботвинник тверд, он все учел. И эта твердость нам понятна: Он сдал в аренду свой престол И через год — вернет обратно.
Абрам Яковлевич все предсказал точно...
В декабре я стал исследовать один вариант защиты Нимцовича и почувствовал, что дело пошло. Одновременно послал письмо Снегиреву, где иронизировал по поводу того, что чемпионом страны, то есть лидером советских шахмат, должен стать победитель матча Бондаревский — Лилиенталь (оба они — шахматисты большого таланта, но высших шахматных достижений у них не было), в то время как у Кереса или у Ботвинника уже были крупные достижения в международных турнирах.
Снегирев и сам сознавал, что этот матч для противоборства с Алехиным значения не имеет; он понял мой намек и взялся за дело,— как всегда, бесшумно и энергично. Как он сумел убедить начальство — не знаю, он этого не рассказывал, но месяца через два было объявлено об установлении звания «абсолютного» чемпиона и проведении матч-турнира шести победителей чемпионата в четыре круга. Смысл, который вложил Снегирев в понятие «абсолютный», был ясен: именно абсолютный чемпион СССР должен играть матч с Алехиным.
Готовился я по опубликованной уже системе, с некоторыми дополнениями. Поскольку в чемпионате я страдал от курева и шума, то играли мы с Рагозиным тренировочные партии при включенном радиоприемнике; после партии форточку не открывали, и спал я в прокуренной комнате. Жили в доме отдыха Ленинградского горкома
409
партии в Пушкине, напротив лицея (там раньше размещался комендант Царского Села). Днем ходили на лыжах, анализировали, а вечером играли. Подготовился я физически, технически и морально отлично, появился вкус к игре.
Итак, матч-турнир. Решающее событие произошло в третьем туре первого круга. Керес белыми применил в защите Нимцовича рискованный вариант. Этот вариант уже встретился в одной опубликованной партии и был неверно оценен — Керес и положился на эту оценку. Как я уже отмечал, подготовку я начал именно с этого дебюта и проанализировал вариант весьма глубоко. Партия завершилась молниеносной матовой атакой (№ 113).
После игры ухожу за сцену (играли мы первую половину в Ленинграде, в Таврическом дворце) перевести дух. Врывается Снегирев и, сжимая руки (очевидно, чтобы сдержать себя), бегает вокруг и приговаривает: «Эм-эм (так он величал меня всегда, когда был чем-то взволнован), вы сами не знаете, сами не знаете, что сделали...» Видимо, Владимир Николаевич, настаивая на организации матч-турнира, предсказывал мой успех и теперь торжествовал.
Потом переехали в Москву и играли в Колонном зале. II в Ленинграде и в Москве Снегирев блестяще организовал турнир. Тишины в Москве Снегирев добился простым путем: по среднему проходу гулял блюститель порядка в милицейской форме. Один раз недисциплинированный зритель был выведен и оштрафован. В Ленинграде, где все места в зале были снабжены индивидуальными наушниками, зрителей непрерывно развлекал Левенфиш, комментируя ход борьбы, поэтому и разговоров в зале не было.
Я выиграл все матчи, в том числе и у трудных для меня партнеров — Бондаревского и Лилиенталя (им обоим я проиграл в чемпионате). Керес был вторым, отстав от меня на 2 1/2 очка, Смыслов — третьим. Стало ясно, кто должен играть с Алехиным.
Через два месяца фашистская Германия напала на нас, и шахматы отодвинулись далеко-далеко...
Война. Это было страшное время. Гибли на фронте родные и друзья, начались болезни и недоедание. Заводы, рабочие с семьями, раненые перемещались на восток, войска и вооружение — на запад. Советский народ перестраивался на военный лад. Страдали все, пострадали и шахматисты. Из дореволюционного поколения погибли А. Ильин-Женевский, И. Рабинович, А. Троицкий и Л. Куббель, из молодых — Н. Рюмин, В. Раузер, С. Белавенец, И. Мазель, М. Сто-льберг, И. Зек...
Все сотрудники шахматного отдела Комитета физкультуры’ В. Снегирев, А. Ельцов и А. Курышкин — погибли в первые дни войны. На фронте были В. Рагозин, А. Толуш, Г. Гольдберг, П. Дубинин. Солдат Дубинин — он отличался могучим телосложением — в своем вещевом мешке всю войну носил шахматные книги.
Меня вызывают на медкомиссию и дают белый билет: слабое зрение. Прошу отправить на фронт добровольцем — встречаю отказ. Что делать? В институте каникулы, кроме того, как-то странно
410
заниматься гражданскими делами. Помогаю своему товарищу в создании воздушного электрофильтра для бомбоубежища.
Жена приносит домой новость: Театр оперы и балета имени Кирова эвакуируется в Молотов (Пермь). «Едем,— говорит она. — Будешь работать как инженер, на оборону».
Секретарь парткома института Яша Рузин сам вопроса решить не мог. Едем в райком. Секретарь Выборгского райкома партии товарищ Кедров решил вопрос быстро: «Товарищ Ботвинник, вы еще пригодитесь советскому народу как шахматист. Уезжайте».
Сдаю автомашину в армию. Она была в полной исправности, хотя и хорошо потрудилась: на ней тренировался не один автолюбитель.
Перед отъездом надо решить еще одну проблему. Отец перед революцией покупал золотые украшения. Когда он ушел от нас, оставил все это матери (больше килограмма). Оно так и пролежало 21 год. «Не наступил ли момент сдать золото в фонд обороны?» — спрашиваю мать. Она тут же подписывает заявление. Но сдать золото уже нет времени, отдаю заявление брату. Он остается в Ленинграде, его зачислили в истребительный батальон. Уже в Молотове получаю от брата письмо (храню это последнее письмо) — поручение матери выполнено.
На вокзале нас провожают брат и мой старший друг Самуил Осипович Вайнштейн. Подан состав из товарных вагонов. «Поехали вместе,— говорю я Вайнштейну.— Вас ведь в армию уже не мобилизуют». «Нет, я останусь...» С. Вайнштейн дожил лишь до января 1942 года.
Наконец трогаемся. Это было 19 августа 1941 года. Через два дня железная дорога была перерезана немцами.
Перед Мгой слышен отдаленный взрыв. Долго стоим: Мгу первый раз бомбили.
Спустя несколько дней приехали в Молотов. Поместили артистов в общежитие пединститута. Жене дали отдельную комнату, семья — пять человек.
Ищу работу. Еду на Мотовилихинский металлургический завод. Принимает меня директор — А. И. Быховский, ставший через несколько месяцев Героем Социалистического Труда (его сын, мастер Анатолий Быховский, сейчас является тренером молодежной сборной; в свое время его подопечными были: Карпов, Романишин, Ва-ганян, Белявский, Долматов, Юсупов, Каспаров). Директор готов меня принять на работу, но я сам отказываюсь. К сожалению, до завода далеко, лишь однопутный трамвайчик идет к этому предприятию; как я буду добираться зимой?
Поблизости нахожу северо-западный район электросетей Урал-энерго. Степень кандидата наук пугает директора. «Если никакой наукой заниматься не будете, возьмем инженером на самую низкую ставку». Соглашаюсь и становлюсь сотрудником высоковольтной лаборатории!
Постепенно сдружился я с пермяками. Стал начальником лаборатории, потом начальником службы изоляции (высоковольтной).
411
С мастером Михаилом Федоровичем Деменевым стали близкими друзьями. Это был худущий верзила (один глаз пострадал на производстве) чудовищной физической силы («Ослабел я,— жаловался он,— раньше две высоковольтные втулки легко переносил, а сейчас только одну»), хитрый, справедливый, без образования, но высоковольтную изоляцию (испытания и ремонт) знал отлично. Кроме того, он был уникальным обмотчиком электрических машин, занимался этим втихую — к нему ездили со всей области на поклон. Он все умел. Когда зимой 1944 года переехали мыв Москву, гулял я с дочкой по 1-й Мещанской. Испорченный троллейбус стоял у тротуара.
— Что с ним? — спрашивает маленькая Оля.
— Да вот испортился.
— Ничего,— говорит Оля,— дядя Деменев починит!
Как-то Деменев нашел на свалке ломаную детскую кроватку. Сварил ее, покрасил, и дочка из бельевой корзинки перебралась в кроватку.
Работал у нас молоденький монтер Сократ Гудовщиков. Рост малый, плечи саженьи, силен, лицо скуластое, волевое, улыбка чуть кривая, подбородок упрямый, как у англичан — героев Жюля Верна. Любил всех поражать. Едем, например, с мостом Шеринга на испытания изоляции — Сократ исчез. Клянем его за недисциплинированность. Приезжаем — Сократ в небрежной позе сидит, поджидает нас. Как он успел — непонятно. Наверное, прицепился к какому-нибудь грузовику. Вскоре взяли Сократа в армию, в Сибирь, в электротехническую школу. Он все просился на фронт, да не пускали: специалист был отличный. Тогда Сократ так нахулиганил, что послали его в штрафной батальон.
Лет десять спустя после войны я встретил одного шахматиста — он сражался на Карельском фронте. «У нас был солдат, говорил, что вместе с вами работал на Урале, только имени не помню»,— и описал его внешность. Сомнений не было, это был Сократ — он не вернулся из разведки...
Мост Шеринга работал плохо. Отсчет надо было брать при отсутствии тока в диагонали моста, с помощью высокочувствительного гальванометра. Собиралась схема из отдельных элементов, все было открыто — наводки (помехи) на подстанциях сильные, работать невозможно. Настоял, чтобы сделали стальной кожух-экран (в форме пианино), и выполнили стационарный монтаж. Сталь спасала от наводок. Проверили изоляцию по всем подстанциям. Деменев сначала был недоволен — мост стал тяжелым, но вдвоем с Сократом они легко управлялись.
Несмотря на запрещение, однажды все же пришлось заниматься научной работой. Вызывает главный инженер А. М. Левкевич:
— Снег — изолятор или проводник?
— Думаю, что изолятор, надо проверить.
Взял слой снега и подал напряжение. Сначала ток был равен нулю. Затем от короны (искрения) началось местное разогревание, снег стал таять, проводящий канал удлинялся — и пробой.
Иду в управление. «Алексей Матвеевич, по истечении некоторого
412
времени пробой наиболее вероятен». Главный инженер смеется: оказывается, на севере области ураган повалил опоры электропередачи. Провода лежали на снегу, и целые сутки это оставалось незамеченным. Авария была зафиксирована, когда ветер стих.
Ездил зимой 1942 года в командировку в Свердловск (по делам службы). Чудо: в Свердловске проходит шахматный турнир мастеров (под руководством Рохлина). Зрителей мало, а все билеты проданы — на турнир не попасть. Оказывается, по билету можно было купить в буфете булку. Билеты и доставались случайным людям — не шахматистам! Поговорил с Рохлиным, пожал руку Рагозину. Лейтенант Слава Рагозин вышел тогда победителем турнира — он только что был переведен из блокированного Ленинграда на Урал.
Рохлин что-то сострил, и я расхохотался. «Ну, все в порядке,— сказал Яков Герасимович,— смеешься ты, как раньше. Война это не смогла изменить...»
Апрель 1942 года, жена должна скоро родить. На работу звонит Левкевич: «Немедленно поезжайте на мельницу, там не могут включить новый электродвигатель. В городе нехватка муки». Едем вместе с Деменевым: на мельнице все в волнении. Советуемся. Решили проверить изоляцию и сопротивление ротора. Приказываю отсоединить обмотку ротора — она в полном порядке. Приказываю присоединить обмотку — ротор легко запускается. Видимо, все дело было в плохих контактах.
Общее ликование!
Возвращаюсь домой поздно. «Скорей ешь»,— говорит жена, прерывая мой рассказ о комическом окончании «аварии» на мельнице... Оказывается, пора в роддом!
Под утро появилась на свет Оля. «У, какая черненькая»,— сказала Уланова, когда я прогуливал спящую дочку (Галина Сергеевна тоже проживала в общежитии театра).
Трудное было время. Отоваривали карточки. В основном нас спасал хлеб: в семье было трое работающих. Часть хлеба меняли на рынке на картошку. Когда дочка подросла, положение стало хуже. Пришлось продать пишущую машинку «Ундервуд»; на призы за красивейшие партии Ноттингемского турнира (жюри вынесло свое решение после моего отъезда из Англии) советские работники в Лондоне в свое время приобрели ее для меня. Я отпечатал на ней кандидатскую диссертацию. Теперь машинку «съела» маленькая Оля.
Продукты приходилось добывать со всякими хитростями. Так, в театре во время антракта зрителям продавали мороженое. Родственники артистов проникали в театр во время действия (вахтерами работали тоже родственники) и занимали очередь в буфет заранее, да и не одну. Однажды набрал я мороженого полную стеклянную банку и пошел домой. Мороз был трескучий, уральский. Держать в руках банку не было мочи, пришлось нежно обхватить ее одной рукой. Дошел благополучно, но, поднимаясь на второй этаж, преждевременно решил, что достиг намеченной цели: банка выскользнула и разбилась.
413
Во время войны с нацистской Германией задачей советских шахматистов являлось не только сохранение того, что было создано в предвоенное время — массовое развитие шахмат и высокий уровень игры лучших мастеров,— но и подготовка к тому, чтобы после войны добиться завоевания первенства мира.
Так обстояло дело не только в шахматах, но и в других областях культуры. Конечно, это возможно только там, где шахматы пользуются поддержкой государства. Разумеется, первые полтора года, когда страна находилась в трудном и опасном положении, эти усилия в отношении поддержания шахмат были минимальными. Но после победы под Сталинградом никто уже не сомневался в победе окончательной. Героические усилия как на фронте, так и в тылу, в военной области и экономике принесли свои результаты.
Итак, работа работой, а к матчу с Алехиным готовиться надо. Решаю прокомментировать все партии матч-турнира на звание абсолютного чемпиона, чтобы не растерять мастерства в анализе. Работаю по вечерам, использую каждую свободную минуту, но их мало... Сижу как-то на собрании; скучно, а дома работа ждет. Пишу записку председателю: «Алексей Матвеевич, плохо себя чувствую). Получаю ответ Левкевича: «И я хочу домой...»
Книгу я писал полтора года. Давно подозревал, что это лучшее, что я сделал в области шахматного анализа. Несколько лет назад Матанович сказал мне, что сейчас он изучает эту работу с удивлением (гроссмейстер Матанович издает в Белграде «Шахматный информатор» и «Энциклопедию» — настольные книги каждого квалифицированного шахматиста наших дней).
Пришла мне в голову идея создать неофициальный «комитет» по подготовке к матчу с Алехиным — собрать группу друзей, которые бы своей деятельностью помогали организации матча и содействовали моей подготовке. Решил обратиться к Рагозину. Рохлину и Гольдбергу. Стук в дверь — и входит... Гриша Гольдберг, капитан ВВС Военно-Морского Флота (его супруга работала военврачом в местном госпитале, и он приехал с ней повидаться).
Еще в 1932 году мы вместе играли в чемпионате Ленинграда. Рост Гольдберга — 190, характер решительный, соединял и силу мастера и талант организатора В 30-е годы играл видную роль в шахматной жизни Ленинграда. Вторую половину матча с Флором организовал Гриша, и блестяще.
— Согласен,— сказал Гольдберг,— но что сейчас можно сделать для матча? Война!
Как началась война, шахматная жизнь почти замерла. И все же были проведены чемпионат Москвы, турнир в Куйбышеве, да и турнир в Свердловске, о котором упоминалось ранее. Играть мне некогда было, да и не было соответствующего настроения. Но вперед смотреть надо — вот я и занимался аналитической работой.
В январе 1943 года меня послали на лесозаготовки. Я понимал, что в трудное время это необходимо, но один день в лесу вывел меня из строя надолго: я был не в состоянии работать над книгой. Что же делать? Ведь в любой день могут снова послать — дрова нужны!
414
А как же шахматы? Отказаться от работы над книгой? А что будет, когда война кончится? Подумал и написал письмо Молотову — именно от него четыре года ранее получена была телеграмма с разрешением играть матч с Алехиным.
Недели через две вызывают меня к правительственному телефону, в кабинет управляющего энергосистемой: кто-то из Москвы хочет со мной говорить.
«Это вы писали товарищу Молотову?»— говорит Смирнов, заместитель начальника секретариата. Он сообщил резолюцию Молотова: «Тов. Жимерину. Надо обязательно сохранить тов. Ботвиннику боеспособность по шахматам и обеспечить должное время для дальнейшего совершенствования» (Д. Жимерин был тогда наркомом электростанций). Правда, когда пришло распоряжение наркома о предоставлении мне трех дней в неделю для шахмат, директор С. А. Костогрыз решил, что воскресенье входит в эти дни, но я с ним не спорил — и так хорошо...
С Сергеем Андреевичем были мы друзьями — очень своеобразный и симпатичный товарищ был. Образования, по сути дела, не имел, но подлинный самородок-администратор! Острый ум, честен, ловко находил решения. «Не бойтесь меня,— говорил он,— костогрыз — это маленькая птичка, она выклевывает косточки у вишен». Его любили.
Выбрали меня секретарем партийной организации Управления высоковольтных сетей — членов партии не более десяти. До этого партийные собрания проходили часто, все разбирали «персональные» дела (конфликты). Я это прекратил. Если какие-либо споры возникали, сам в них разбирался. Поэтому закрытых партийных собраний почти не было, от беспартийных коммунисты не отгораживались. Райком однажды меня за это даже порицал...
Пришло сообщение из Комитета физкультуры, что весной мне надлежит прибыть в Свердловск — будет турнир восьми мастеров в два круга. Облисполком посылает меня на две недели в свой совхоз — надо готовиться к турниру. Приехал за мной ямщик на санках... Питание в совхозе было просто отличным: два раза в день жареная свинина с картошкой, литр парного молока да хлеб. Ел, гулял, спал, а работал с бешеной энергией!
В турнире слабых не было (Смыслов, Болеславский, Рагозин и др.). Против каждого участника я набрал 1г/2 очка и легко завоевал первый приз. Два года я не играл в шахматы, но, видимо, и методом подготовки продолжал владеть и как практик не ослабел.
Летом облисполком разрешил мне отвезти дочку в детский лагерь, где жили дети, эвакуированные из Москвы. Лагерь был на берегу Камы, между Беляевкой и Осой. Остались там Оля с няней, Прасковьей Васильевной. Поместили их в отдельной избушке на опушке леса.
Через полтора месяца я поехал за ними и пригласил с собой В. А. Каверина. Он тогда писал «Двух капитанов», хотел сосредоточиться и поэтому охотно согласился. Путешествие было не из легких, так как пристани в лагере не было и надо было с теплохода
415
вызывать бакенщика с лодкой. Уже ночь, но узнаю очертания берега и прошу капитана вызвать бакенщика. Останавливаемся и гудим на всю округу — никакого ответа. Наконец где-то далеко (Кама широка) раздается всплеск весла. Ждем, вот лодка уже близко.
— Дядя, Егор, это вы?
Никакого ответа.
— Дядя Его-о-ор!!.
— Ну конечно я,— раздается ворчливый голос,— кто же еще?
Пожили три дня — места чудесные, чистые. Вениамин Александрович в лесу, лежа на спине, думал о своих капитанах. «Скажите, можно здесь сделать так-то?» — советовался он. Я ничего не мог сказать тогда. Насколько легче писать воспоминания: надо лишь думать о том, что следует публиковать, что нет!
Иду с Олей к дяде Егору договариваться об отъезде — надо на лодке пристать к проходящему теплоходу. Маленькая Оля ходила хорошо, держась за палец: сама еще боялась. Оставляю ее на полянке и захожу в сторожку бакенщика. Дядя Егор наотрез отказался: сидеть на берегу и ждать теплохода он не мог — занят! Был дядя Егор мал ростом, худ, сварлив, всегда за работой — все успевал делать. Огорченный, спешу к дочке. Гляжу: сама ходит. На полянке росли цветочки, и надо было собрать букетик.
Идем вместе с Кавериным к другому бакенщику — дяде Илье: здоровый, ленивый, на него было заведено не одно судебное дело (бакены у него были не в порядке, и теплоходы садились на мель). Посмотрел Каверин, как дядя Илья чесал себе пузо, и с восторгом сказал потихоньку: «Да это подлинный мужик времен Ивана Грозного...»
«Кормить будешь?» — только и спросил дядя Илья. Два дня в ожидании теплохода мы провели с дядей Ильей на берегу, слушая его россказни. Как управлялся он с бакенами — одному богу известно. Но подкатил дядя Илья к теплоходу лихо!
Летом 1943 года нарком электростанций Жимерин вызвал меня в Москву и предложил переехать в столицу. Он оказался моим болельщиком, и с этого началась наша дружба с Дмитрием Георгиевичем. Прямой, подтянутый, требовательный, организованный—многому я у него научился. Главная его сила, конечно, в поиске решения — администратор высокого таланта. Относился он ко мне трогательно. Жимерин помог мне в достижении трудной цели.
Тогда я уже подумывал о матче с чемпионом США Решевским. В войне был перелом (когда я в первый раз был в кабинете наркома, ему позвонили и сообщили об успешном сражении на Курской дуге— с каким напряжением и радостью получали тогда вести с фронта!). Надо было обеспечить безусловное право на матч с чемпионом мира. Алехин тогда выступал в турнирах в оккупированной немцами Европе. А что, если он будет отлынивать от матча со мной?
Керес после матч-турнира сорок первого года не имел особых прав, бедного Капы уже не было на свете (зимним утром 1942 года, когда я шел на работу, один рабочий остановил меня и горестно сказал: «Слышали радио? Капабланка умер...» Велика была попу-
416
Москва, 1961, Д. Г. Жимерин и М. М. Ботвинник
лярность кубинца); Файн не был чемпионом США, значит, оставалось победить в матче Решевского...
Решил воспользоваться пребыванием в Москве и позондировать почву. Звоню Б. Подцеробу — два месяца мы учились вместе с Борисом Федоровичем в Ленинградском университете. Был он приятелем Славы Рагозина, сам неплохо играл в шахматы, имел первый разряд. Он много играл по переписке и впоследствии был участником полуфинала чемпионата страны (по переписке). Хорошее знание французского, широкий кругозор, отличная общая подготовка, талант и симпатичная внешность обеспечили его продвижение по дипломатической службе. Подцероб был начальником секретариата Наркоминдела *.
— Дело сложное,— говорит Борис Федорович,— попробуйте обратиться к Литвинову, он сейчас в Москве.— Литвинов был тогда послом в Вашингтоне.
Максим Максимович принял меня в служебном кабинете (НКИД помещался на площади Воровского). Встретил запросто, как старого знакомого.
Я был ошеломлен: наслышался о его подпольной, опасной работе до революции, о его проницательности и энергии, об его энциклопедичное™, о твердом (если не упрямом) характере. А это был сред
* См. статью «Б. Ф. Подцероб».
14 № 3446
417
него роста, несколько расплывшийся человек, с мягкими чертами лица; говорил нараспев — поистине разрыв формы и содержания!
— Я как посол, конечно, «за»,— сказал Литвинов и улыбнулся.— Всегда поддержу ваше соревнование с Решевским, но сам это не могу решить!
Стало ясно: дело безнадежное.
Осенью 1943 года попросился я в чемпионат Москвы для тренировки: со скрипом, но получил приглашение сыграть вне конкурса. Турнир продолжался весь декабрь. Смыслову я проиграл, но в итоге занял первое место. К сожалению, тогда текст партий я уже не переписывал, а бланки с записями были утеряны организаторами — так несколько интереснейших партий пропало без вести.
Во время турнира получаю приглашение на обед к Б. С. Вайнштейну (однофамильцу моего друга С. О. Вайнштейна, которого уже не было в живых), председателю Всесоюзной шахматной секции *. Встречаю там Н. М. Зубарева — он сменил Снегирева на посту заведующего шахматным отделом Комитета физкультуры. Был я настороже — догадывался, что речь пойдет о матче с Алехиным!
Обед по тому времени отличный: домашние котлеты, вино. Котлеты съел, от вина отказался. Затем началось... Алехин — политический враг, играть с ним нельзя, надо лишить его звания чемпиона, советский чемпион обязан выполнить свой гражданский долг и первым потребовать исключения Алехина из шахматной жизни. Нужно ли перечислять все эти демагогические домыслы! Говорил Вайнштейн, Зубарев поддакивал. Спокойно, резко и твердо высказываю свою точку зрения и откланиваюсь. (Ясно, что с таким председателем матча с Алехиным не сыграешь.)
К вопросу о встречах с Алехиным за шахматной доской можно было подойти с двух точек зрения. Однако все это обсуждалось еще в 20-е годы, и было установлено, что, осуждая Алехина как человека, мы воздаем ему должное как шахматисту. Отказ от общения с шахматистом Алехиным не мог не нанести ущерба советским шахматам. Именно поэтому я играл вместе с ним в турнире в Ноттингеме и АВРО-турнире. Решение правительства в 1939 году об организации матча Алехин — Ботвинник окончательно положило конец всей этой полемике.
Конечно, как человек Алехин был достаточно уязвим, а как шахматист?
В молодости Алехин предпочитал комбинационную борьбу, стремительные атаки, внешние эффекты, но затем большое влияние на него оказало творчество Капабланки. Спокойный стиль Капабланки, гармоничное сочетание тончайшего позиционного понимания со счетом вариантов придавали партиям кубинца особое изящество. У Капы все фигуры играли вместе, они были крепко связаны. Капабланка был одинаково силен и в сложных и в простых позициях.
* Читатель, наверное, не забыл о нашей партии в студенческом матче Ленинград— Ташкент в 1929 году.
418
Понимание сложных позиций у Алехина было весьма высоким, а простых? Здесь Алехин пошел на выучку к своему старшему другу— пока Капабланка представлял в Петербурге в 10-е годы нашего столетия Кубу, Алехин и Капа были неразлучны. Но борьба за первенство мира сделала их врагами.
Алехин умел управлять собой. Хоть он предавался человеческим порокам (и это, несомненно, подорвало его здоровье), но, когда вино, курево или карты мешали ему, он все делал в интересах шахмат. Так он и шахматы изучал: когда он осознавал свои недостатки, он с удивительной проницательностью находил пути к совершенствованию. В итоге многолетнего, кропотливого труда Алехин в 1925—1934 годах предстал перед миром как шахматный титан, владевший самыми различными сторонами любимого искусства и спортивной борьбы. Немалую роль в его росте сыграли аналитические труды, опубликованные Алехиным в тот период.
Я видел Алехина в 1936—1938 годах, когда он уже перевалил через вершину своих успехов и, признаюсь, с трудом представлял его молодым. В мае 1973 года я увидел молодого Алехина: во время гастролей в ФРГ мне пришлось переезжать из Келя в Шомберг — дорога шла через Триберг. В этом городишке в 1914 году немецкие власти разрешили поселиться интернированным русским шахматистам — Боголюбову, Романовскому и другим. Сначала они жили в гостинице Верле (там мы обедали), затем по частным домам. Боголюбов в 1920 году женился на дочери школьного учителя; фрау Фрида Боголюбова (ей уже тогда шел девятый десяток) жила в доме, где на фасаде значится «дом Боголюбова».
Местные шахматисты показали уникальный любительский снимок — он небольшого формата, но Боголюбов и Алехин вышли хорошо. Такими Боголюбова и Алехина я не видел в жизни. Боголюбов худенький (примерно это был год 1922-й); улыбаясь, он почтительно смотрит на своего товарища. Алехин, жестикулируя правой рукой и приподняв брови, с лукавым выражением лица что-то рассказывает...
Жалко было расстаться со снимком (обещали прислать копию, но и спустя три года не дождался я этого фото). В облике Алехина столько выразительности, юмора, душевной силы и спокойной уверенности, что я понял, как он сумел выдержать тяжесть борьбы с великим кубинцем и завоевать первенство мира...
В 40-е годы шахматист Алехин был уже не столь велик, как раньше, и в этом состоял главный шанс его возможного противника в матче.
Моя позиция постепенно обрела поддержку; у большинства членов Всесоюзной секции Вайнштейн авторитетом не пользовался. На всякий случай иду в ЦК партии, в отдел кадров здравоохранения (этот отдел ведал Комитетом физкультуры) к завотделом Б. Д. Петрову. Маленького роста, лысоватый, в очках, врач Петров оказался решительным и интеллигентным человеком.
— Не огорчайтесь,— сказал Борис Дмитриевич.— Действуйте по Маяковскому...— И рассказал, что однажды Маяковскому в бухгалтерии Госиздата отказали в выплате гонорара. Пришел он через
14
419
несколько дней с палкой: «Платите?» — «Нет». Тогда выбил палкой окно (дело было зимой) и, уходя, посоветовал: «Вычтите из гонорара». Пришел с палкой еще через несколько дней. «Пожалуйста, Владимир Владимирович, получите...» Посмеялись мы, и совет Петрова я принял на вооружение.
В 1979 году разыскал я Бориса Дмитриевича и позвонил ему по телефону.
— Хочу вам послать книжку воспоминаний.
— Прочту с удовольствием.
— Борис Дмитриевич, но кое-кто недоволен воспоминаниями, пишут на меня жалобы в ЦК.
Петров, видимо, удивился, помолчал, но остался верен себе:
— А это уже не ваша биография...
Наконец состоялось заседание Всесоюзной секции, и был поставлен вопрос об отставке Вайнштейна. Он отчаянно отбивался. Но вот слово взял Вася Смыслов. «Бывший председатель секции товарищ Вайнштейн...» — начал он. Вайнштейн не дал ему договорить: всплеснул руками и тут же капитулировал!
Переезжаем в Москву — нарком выделил отдельную квартиру. Дочка зашла в одну комнату, удивилась — как просторно (мебели не было), зашла в другую. «Как, еще комната!» — воскликнула она (в Молотове была одна комната на шестерых!).
Летом съездил в Ленинград и перевез мебель — она чудом сохранилась (во время блокады мебелью отапливались). Спальня была старинная, красного дерева, ее любовно собирал один бывший полковник царской службы (после революции он заведовал отделом снабжения на заводе «Красная заря»); был у него еще удивительный письменный стол петровских времен, изогнутый в форме буквы S. В 1935 году он продал мне спальню *, на что ушел весь приз международного турнира. Денег уже не было, но стол этот забыть невозможно.
Весной 1944 года был первый чемпионат СССР с начала войны, Лидировал Смыслов. Мне посчастливилось выиграть у него решающую партию (№ 135), после чего борьбы уже не было, несмотря на мой проигрыш мастеру Толушу.
Толуш обладал оригинальным стилем игры: сложные атакующие позиции разыгрывал превосходно, в простых ничем не выделялся.
И человек был необычный, независимый. Приехал на чемпионат прямо с Ленинградского фронта, пришел в Комитет физкультуры и стал в очередь за талонами на питание.
— Вам полагается, товарищ лейтенант, получать офицерский паек, а не талоны на питание,— говорит ему начальник отдела Зубарев.
— Николай Михайлович, вы не в ту чайную попали...
* В 1984 году краснодеревщики, муж и жена, реставрировали эту спальню, она стала еще лучше, чем тогда, когда я ее приобрел. Смотрю на нее и дивлюсь искусству крепостных умельцев.
420
Перепуганный Зубарев тут же выдал талоны.
Когда Александр Казимирович выигрывал, то сообщал друзьям: «Дзинь-Дзилевич схвачен», а после капитуляции партнера — «Аминь пирожкам». Если же партнер в проигранной позиции не сдавался, Толуш жаловался: «Пушечное мясо сопротивляется». Во время блица подбадривал себя: «Вперед, Казимирыч», а снимая телефонную трубку, представлялся: «Тпру-Цинцевич Фьють-Иков-ский слушает».
Это была шутовская форма, за которой скрывался талантливый и неглупый человек.
Призы были объявлены в деньгах. Прихожу на закрытие и вижу на столе президиума под стеклянным колпаком старинные настольные часы.
— Что это такое?
— Первый приз.
Я никогда не гонялся за деньгами, но раз приз был объявлен, регламент надо соблюдать.
Это неуважение к шахматам и их традициям меня покоробило. Дело в том, что если в спорте не приняты денежные призы, то в шахматах это является давней традицией. В спорте проводится четкое разделение между профессионалами и любителями, в шахматах этого нет и не было. Правда, в 20-е годы ФИДЕ пыталась установить это деление и даже провела три чемпионата мира среди любителей, но дело заглохло, ибо участники были слабыми мастерами и подобными «чемпионатами мира» никто не интересовался. Шахматистам нужны хорошие партии, а кто их создает — профессионал или любитель — массовому шахматисту безразлично! Поэтому еще в 1939 году я писал в защиту шахматного профессионализма: «Скрипачей-профессионалов у нас много, а шахматы ничем не хуже скрипки.,.»
Регламент — конституция соревнования. Что там записано, должно выполняться неукоснительно. Разве кому-нибудь на конкурсе пианистов пришло бы в голову менять регламент?
Вспомнил рассказ Петрова о А^аяковском и сказал главному судье: «Если будете вручать — при всех откажусь». Так никто и не понял, почему часы стояли на столе. Но денежный приз спустя полгода я все же получил — когда вернулся домой из госпиталя после операции (аппендицит).
Год спустя, весною 1945-го,— новый чемпионат СССР. Настроение было отличное, советские люди ликовали — война победно закончилась. Советское государство выдержало все испытания. Тогда я сыграл удачно (16 из 18!) — хорошо мы подготовились с Рагозиным к этому турниру! Болеславский был вторым и стал гроссмейстером.
Советская шахматная школа не ослабела за время войны, в творческом отношении, пожалуй, даже окрепла. Ее исследовательский характер обеспечивал быстрое совершенствование молодых талантов. Как уже отмечалось, это оказалось возможным благодаря поддержке государства.
421
Перед чемпионатом позвонил домой некто Пирогов и говорил с женой: «Я работал бухгалтером Комитета до войны, сейчас вернулся с фронта и не могу выяснить, почему ваш муж не получает стипендию?» Жена объясняет, что началась война, и поэтому осенью 1941 года перестали высылать стипендию. «Незаконно,— сказал Степан Иванович.— Решение Совнаркома никто не отменял». Стипендия тут же была восстановлена.
На работу в Комитет перешел Н. Н. Романов (Снегов был заменен) — началось в спорте хорошее время. Требовательный, вдумчивый и целеустремленный председатель завоевал и авторитет и любовь (с именем Романова связаны были крупные успехи советского спорта).
В конце лета был организован матч по радио СССР — CILL4. Вызвал он небывалый интерес. Незримо на этом экзамене советской шахматной школы присутствовал Крыленко — именно он в предвоенные годы готовил эту победу вместе со всеми шахматными мастерами и организаторами. Результат матча ISVa • 4^2 поразил всех. Смыслов выиграл обе партии у Решевского — важное событие. Неофициально нам передали слова Сталина: «Молодцы, ребята».
Приглашены были мы на прием к Г. Ф. Александрову, начальнику управления агитации и пропаганды ЦК партии. Говорил он приветливо, но без какого-либо энтузиазма.
— Когда же Ботвинник будет играть матч с Алехиным?
Александров не понял вопроса. Тогда Витя Чеховер повторил вопрос с подчеркнутой резкостью. Ответом были «каучуковые», обтекаемые фразы.
Но остановить неизбежное невозможно — в шахматных верхах произошел сдвиг: пять первых мест подряд повлияли на «скептиков». Недели через две Рагозин, посмеиваясь, показал мне копию письма Сталину (о матче с Алехиным), подписанного почти всеми видными советскими мастерами. Отказались подписать лишь два мастера; мотив — Ботвинник слаб, чтобы играть с Алехиным. По «странному» стечению обстоятельств оба мастера были близкими приятелями Б. Вайнштейна. Итак, оппозиция на этой стадии провалилась, но не капитулировала.
Сотрудничал ли Алехин с нацистами? Это не было расследовано. Группа шахматистов (во главе с Эйве) предъявила ему столь суровое обвинение, и на этом основании было аннулировано приглашение Алехина на турнир в Гастингс. Суть дела в том, что во время войны в нацистском листке «Паризер цайтунг» были опубликованы статьи Алехина (о шахматах) антисемитского содержания. После войны Алехин заявил, что антисемитские фразы были добавлены в статьи без его ведома.
Тем не менее и до Гастингса положение Алехина было тяжелым: он догадывался, что обвинений не избежать. Чемпион мира пришел к очевидному решению: предложить свой матч с советским чемпионом. Это защитило бы его от всех нападок. Так же как и в 1938 году, этот матч был наиболее простым путем к его примирению с матерью-Россией.
422
Осенью 1945 года появилось нашумевшее интервью Алехина в британском журнале «Чесс»: «Две войны разорили меня» (Алехин был в бедственном материальном положении). Соль интервью состояла в том, что Алехин рассказал о наших переговорах в 1938—1939 годах и заявил, что готов играть матч с Ботвинником на согласованных ранее условиях.
Это облегчило задачу. Теперь было не только заявление советских мастеров о необходимости организации матча, но и согласие чемпиона. Правда, меня несколько коробило, что Алехин не выполнил договоренности и раскрыл наши секретные переговоры, но иного выхода у него не было...
Вскоре последовало положительное решение правительства, и можно было действовать. Ситуация была деликатной: во-первых, Алехина ни в коем случае нельзя было приглашать в Москву, ибо это связано было с предварительным расследованием обвинений, и. во-вторых, нежелательно было вступать с ним в прямые переговоры. Я и предложил, чтобы весь матч был проведен в Англии, а переговоры сначала шли через посредство г-на Дюмонта, редактора журнала «Бритиш чесс магазин» (по материалам, опубликованным в журнале, можно было догадаться, что Дюмонт с Алехиным состоят в переписке) и при содействии известного шахматного мастера Д. Томаса. Предложение было принято, и переговоры начались.
Шли они со скрипом: оппозиция вновь открыла огонь. Вызывает меня председатель Комитета физкультуры; в кабинете уже сидит Андрианов, его заместитель. Константин Александрович давно работал в Комитете физкультуры, и мы хорошо знали друг друга. Работник был сильный, не уклонялся от принятия решений, деловые качества — на высоте. Но я догадывался, что особых симпатий он ко мне не испытывал...
Андрианов только что вернулся из Парижа, куда выезжал на кросс газеты «Юманите». Он сообщает, что матч с Алехиным играть нельзя — так считают французские коммунисты.
— Откуда же такие сведения?
— От Зноско-Боровского (дореволюционный русский мастер, эмигрант.— Af.fi.), у него сын — коммунист.
Пытаюсь убедить Андрианова, что основная задача состоит в том, чтобы советский человек завоевал первенство мира. Иного решения вопроса, как победить Алехина, нет: шахматный мир не признает чемпиона, который появится другим путем. Наоборот, если мы выступим против Алехина, неизбежны обвинения в наш адрес: мол, советские шахматисты боятся играть с Алехиным...
Андрианов неумолим. Романов — тот молчит.
— Что, Николай Николаевич, решение правительства об организации матча с Алехиным отменено?
Романов вступает в беседу:
— Нет, нет, все в порядке,— и мы расходимся недовольные друг другом.
И на этом дело не кончилось. Опять вызывают меня к Романову.
423
Прихожу, сижу в приемной, жду. Выходит из кабинета Николай Николаевич, ласково берет за руку (хоть он моложе меня, но относился ко мне, как ко всем спортсменам, по-отечески), ведет в другой кабинет, а сам исчезает...
Сидят в кабинете двое. Один постарше и помассивней, лицо волевое. Другой помоложе, с симпатичной живой физиономией: расположился за своим товарищем (тот его не видит) и изредка приветливо улыбается.
Оказались шахматистами, заговорили о последних событиях... И как бы между прочим:
— Не приходилось ли вам встречаться за рубежом с белоэмигрантами?
— Как же, играл в турнирах с Алехиным и Боголюбовым.
Молодой собеседник смеется, видимо, он предупреждал, что такие вопросы излишни.
— А бывало так, что кого-нибудь подсылали?
Рассказываю, как в 1938 году в Амстердаме, когда мы проживали в Амстель-отеле, портье позвонил и сообщил, что внизу ожидает какой-то джентльмен. Визитер имел потрепанный вид, гольфы, старенький пиджачишко — заметно, что когда-то хозяин пиджака был толще, допотопные бакенбарды. Говорит по-русски, попросил чаю. Сидим. Начал он разговор о революции, сказал, что был знаком с Лениным, уговаривал Ленина отказаться от восстания. «Почему же?» — «Да вот,— говорит посетитель,— так плохо получилось».— «Ну что вы,— отвечаю,— отнюдь не плохо!»
Во время турнира отвлекаться по пустякам? Не в моих правилах. Даю портье монету в 2,5 гульдена и предупреждаю — больше таких джентльменов не пускать. Портье улыбается и понимающе кивает головой.
Мои собеседники тоже заулыбались.
— А не обращался ли к вам кто-либо из иностранных дипломатов в Москве?
Действительно, звонил секретарь кубинского посольства и сообщил, что ему надлежит передать мне книгу, посвященную памяти Капабланки.
— Что же вы ему ответили?
— Чтобы он передал книгу в Комитет физкультуры.
Разговор перешел на другие темы, и мы дружелюбно расстались.
И стал я думать: для чего же был организован этот спектакль? Вероятно, мои собеседники, действуя со всей деликатностью, выполняли чье-то поручение, хотя сами понимали, что все это впустую. Кто-то, видимо, хотел дать мне понять, что раз я настаиваю на том, чтобы матч с такой сомнительной личностью, как Алехин, состоялся, то я сам могу оказаться «под подозрением». Но что делать — решение правительства отменить нельзя. Вот и возникла идея «давить» на Ботвинника: а вдруг сам откажется!
Пришел домой и написал заявление в ЦК; ну и досталось же в этом заявлении бедному Николаю Николаевичу!
424
Решил поискать сочувствия у Подцероба и рассказал ему об этом «свидании»; он от души смеялся. «Наивные люди»,— сказал Борис Федорович.
...Пришло письмо из Англии, от Дербишера (устроителя турнира в Ноттингеме). Теперь Дербишер был уже президентом Британской шахматной федерации; он сообщил, что в принципе англичане готовы провести матч (да это и понятно; призовой фонд обеспечивал Советский Союз), что он предлагает его начать в августе, в Ноттингеме (в августе Дербишеру исполнялось 80 лет). Вопрос должен был обсуждать исполком БШФ, но это была уже формальность.
Я не был согласен со сроком матча, ибо мало времени оставалось на непосредственную, практическую подготовку. Не помню, успели ли отправить мой ответ в Англию. В воскресенье, 24 марта 1946 года, к нам пришли друзья. Беседуем, пьем чай. Телефонный звонок.
— Говорит Подцероб,— слышу четкую знакомую речь.— Страшная новость. Три часа назад неожиданно умер Алехин...
Накануне, в субботу, в Лондоне состоялось заседание исполкома Британской шахматной федерации, где вопрос о матче был решен положительно. Незамедлительно после заседания Алехину была направлена телеграмма с официальным предложением сыграть матч на первенство мира с чемпионом Советского Союза. Так и не знаю, успел ли Алехин ее прочесть...
Великий шахматист ушел.
Матч-турнир
Итак, шахматный мир впервые с 1886 года остался без своего короля (чемпион умер непобежденным). Что же делать?
Летом 1946 года в Винтертуре (Швейцария) состоялся первый послевоенный конгресс ФИДЕ. Он собрал всего лишь 6 делегатов — они разумно объявили свои решения рекомендациями. Но среди этих рекомендаций была одна особо важная — провести матч-турнир шести сильнейших шахматистов мира, победитель которого будет провозглашен чемпионом.
Пять из них были названы по АВРО-турниру: Эйве, Файн, Решевский, Керес и Ботвинник. Шестой должен был быть определен дополнительно. В августе большой международный турнир в Гронингене мог сыграть в этом отношении решающую роль.
Как, однако, выяснилось после турнира (я об этом догадывался и раньше), с этим соревнованием связывались и другие расчеты — к этому мы еще вернемся.
В Голландию была направлена представительная советская делегация: Ботвинник, Смыслов, Болеславский, Котов, Флор, руководитель — Вересов. Прошу вместе со мной послать жену и дочку. Комитет физкультуры согласен.
Едем поездом через всю Европу со множеством пересадок. Наконец мы на границе Нидерландов.
— Кто будет первым в Гронингене? —спрашивает Флор по-голландски у таможенного чиновника.
425
Берлин, 1946. По дороге в Гронинген. М. Ботвинник с женой Гаянэ Давидовной и дочкой Олей
— Эйве! — следует немедленно в ответ.
— А Ботвинник?
— Может быть, если не будет много... пить!.. (После матча Алехин — Эйве в 1935 году русские мастера имели в Голландии репутацию пьющих.)
И вот мы в Гааге. Оттуда на автомашине советской военной делегации через дамбу, отделяющую Зюдерзее от Северного моря, прибываем на север страны — в Гронинген.
Голландцы переживали трудное время. Пассажирские поезда формировались нередко из товарных вагонов — подвижной состав был разбит. Велосипедов стало явно меньше, нацисты миллион самокатов заложили как арматуру в бетон атлантического вала. С продовольствием и промтоварами плохо — почти все по карточкам. Цены высокие.
Отразилось это и на организации турнира, питание было весьма скромным. Наш посол В. А. Вальков отнесся к нам внимательно (кстати, до войны он в моем политехническом был доцентом —
426
преподавал политэкономию) и систематически присылал Вересову талончики на продовольствие (из резерва посольства).
Перед турниром разразился скандал. Голландцы пригласили пятерых советских шахматистов, ограничив общее число участников двадцатью. Но затем организаторы расширили состав, не рассчитав, что сразу после турнира в Москве должен состояться командный матч СССР — США. Если было бы больше 19 туров, пятеро советских гроссмейстеров, а также два американца (Денкер и Стейнер) опоздали бы на матч в Москву.
От Голландии в турнире должны были выступать двое — Эйве и Принс. Организаторы предложили Принсу выбыть из турнира — тот отказался наотрез. Следующий выстрел произвел Эйве — он заявил, что сам выходит из игры. Все, разумеется, запротестовали. Тогда предложили отказаться одному из советских. Вересов сообщил по моей просьбе, что Ботвинник отказывается от игры... Дело зашло в тупик. Убеждаю Вересова заявить Принсу, что если он выйдет из турнира, то получит приглашение на один из международных турниров в СССР. Гавриил Николаевич колеблется: нет у него на это полномочий.
Мастер Вересов всегда сидел в цейтнотах — был он тугодум. Очень рассеянный, все время о чем-то думал. За время нашего путешествия через Европу всегда и всюду забывал свой служебный портфель (кстати, этот портфель он одолжил у Флора), где хранились денежные средства нашей делегации. Любимым развлечением маленькой Оли было находить этот портфель и возвращать его владельцу. Когда мы улетали из Гааги, Вересов все же ухитрился забыть портфель... в посольстве!
Родился он, однако, в счастливой рубашке, и все у него получалось удачно. Так, однажды в Гронингене пошел он в парикмахерскую; парикмахер оказался сильным шашистом-стоклеточником (если не ошибаюсь, это был Дийкстра), и эта стрижка шахматного мастера способствовала установлению контактов между советскими и голландскими шашистами!
Наконец Вересов решился — общее ликование. Принс, конечно, понимал, что именно ему следует отказаться, он сопротивлялся из фанаберии; но теперь все было очень мило. Увы, несмотря на все мои старания, обещание пригласить Принса в Москву так и осталось обещанием...
Жили участники в отеле «Фрихе»; здесь же была жеребьевка. На церемонии открытия турнира выступил вокальный квартет: д-р Эйве с тремя юными дочерьми — Эльши, Каро и Фити. На русском они исполнили песню Дунаевского «Широка страна моя родная». Это был весьма дружелюбный и трогательный жест в адрес советского народа.
Играли мы в «Гармони» — прекрасный зал местной филармонии, интерес к турниру был огромный, зрителей — много. Из старшего поколения играли Бернштейн, Тартаковер и Видмар, о советских и американских мастерах читатель уже знает; участвовали еще Най-дорф, Сабо, Штольц, Лундин, Яновский, О’Келли и другие. Но
427
главным действующим лицом был, несомненно, Макс Эйве. Многие голландцы полагали, что раз Алехин умер, то справедливо будет провозгласить чемпионом Эйве — ведь именно у него Алехин в 1937 году отвоевал этот титул. Правда, конгресс в Винтертуре решил иначе, но ведь ФИДЕ ранее к этим вопросам отношения не имела! Вот только бы Эйве здесь, в Гронингене, стал победителем!
Со старта я захватил лидерство, но Эйве преследовал меня неотступно. В середине турнира мы встретились.
Это была наша шестая партия (с 1934 года). До нее счет был 31/2 : Р/2 в пользу голландца; две партии он выиграл, три закончились вничью. Играть с ним мне было трудно: я плохо понимал его игру. Он ловко менял ситуацию на доске, делал какие-то «длинные» ходы фигурами (я их просматривал). Нужно отдать ему должное — он начинал стремительное наступление при первой возможности, точно считал варианты и глубоко изучил эндшпиль. Все считали его хорошим стратегом; однако я не могу не согласиться с Алехиным, который после своей победы в матч-реванше 1937 года писал, что считает Эйве тактиком. Конечно, Эйве знал множество известных стратегических идей, но глубоким стратегом он вряд ли мог быть, ибо по натуре своей — прагматик как в жизни, так и на шахматной доске.
Поэтому и играть мне, логику и во многом фантазеру, было с ним нелегко. Наша встреча в Гронингене не была исключением (№ 160). Сначала я получил хорошую игру (Эйве играл быстро, но несколько поверхностно), затем решил выжать из позиции больше, чем это было возможно; Эйве немедленно перехватил инициативу, и я с трудом отбивался. Эйве доказал в этой партии, как тонко он изучил эндшпиль: к перерыву он ловко свел игру к ладейному окончанию, которое как две капли воды было похоже на эндшпиль Ласкер — Рубинштейн (Петербург, 1914) с переменой цвета фигур. Ладейный конец неизбежно переходил в проигранный пешечный эндшпиль; мне впору было сдаваться.
Прибежал в отель «Фрихе». Жена кормит обедом; я только отмахиваюсь. Заглянул в шведский справочник Кольина, где раздел эндшпиля был составлен самим Рубинштейном, и тупо уставился на доску... Стук в дверь, и входит Вересов.
«Как дела?» — я сначала горестно покачал головой, потом все объяснил. «Михаил Моисеевич,— Вересов в меня верил,— может, что-нибудь найдете?»
Вдруг меня осенило — в отложенной позиции еще у каждой стороны по пешке: может, здесь пешечный эндшпиль ничейный? Так оно и оказалось! Тут же мы с Гавриилом Николаевичем с аппетитом пообедали и договорились, что все держим в секрете — вдруг ошиблись! А если противник до доигрывания ничего не узнает о нашем анализе, то за доской и разобраться не успеет в новой ситуации.
С понурой головой появляюсь в зале. Две тысячи голландцев простояли полтора часа, не двигаясь: каждый боялся потерять свое место и не увидеть капитуляции советского чемпиона. Эйве
428
покровительственно и сочувственно похлопывает меня по плечу; я с сокрушенным видом киваю в ответ — все, мол, понимаю... Начинается игра, делаю, казалось бы, бессмысленный ход (на самом деле ведет к ничьей). Эйве удивлен, затем задумывается, бросает на меня испытующий взгляд и надолго углубляется в позицию. Значит, все в порядке; подмигиваю Гавриилу Николаевичу, и вскоре партия заканчивается мирным рукопожатием. Гробовая тишина — зрители онемели от изумления...
В дальнейшем мои дела пошли хуже: я чуть не проиграл Флору и «с треском» потерпел поражение в партии с Котовым * — (правда, я был в нервном состоянии — в голландской прессе писали, что Смыслов и Болеславский проиграли мне по указанию Кремля), а на следующий день — в партии с Яновским. Эйве меня обогнал.
Вересов встревожился не на шутку и просит жену приходить с дочкой на игру в «Гармонй»: а вдруг поможет? Три победы подряд (над Котнауэром — № 163, Кристофелем и Гимаром — № 164) опять вывели меня вперед, и перед последним туром я на пол-очка выше своего конкурента.
Гора с плеч! «Теперь можно спокойно сделать ничью с Найдор-фом,— говорю я секретарю посольства П. Слюсаренко (он привез талоны на питание нашей делегации).— Ведь Котов белыми сделает ничью с Эйве...»
Но Котов отказался играть на ничью. Он заявил, что будет играть на выигрыш (у Ботвинника он уже выиграл, ему хотелось выиграть и у Эйве). При таких обстоятельствах Котов и проиграть может... «Тогда вы выигрывайте»,— с начальственным видом заявил мне наш дипломат. Ия — о наивность! — послушался и отказался от ничьей, предложенной Найдорфом еще до игры.
Играть пришлось Не вечером, как обычно, а утром. Десять лет спустя повторилась та же история, что и в последнем туре Ноттингемского турнира, когда я из рук вон плохо играл с Виьтером. Сижу в безнадежной позиции и переживаю свои промахи. Вдруг Найдорф утешает меня: «Не расстраивайтесь, Эйве также может сдаваться...» Так я и опередил экс-чемпиона в этой скачке с препятствиями! Смыслов был третьим, и вопрос с шестым участником матч-турнира решен.
«Знаете ли вы, как по-голландски звучит ваша фамилия? — спросил меня один шахматист.— «Бот вин ик». В переводе означает — «бот выигрываю я». Тогда я решил, что это весьма лестно, и радостно заулыбался.
Почти тридцать лет спустя я рассказал об этом эпизоде моему другу г-ну Гаудкелу — одному из руководящих деятелей Общества дружбы «Нидерланды — СССР»; Гаудкел хохотал от души. Оказывается, «bot win ik» имеет тот же смысл, что выиграть на дурачка!
Конечно, тогда, в 1946 году, голландский болельщик Макса Эйве мог считать, что победа на турнире в Гронингене досталась мне
* См. статью «А. А. Котов» в главе «Портреты и зарисовки».
429
случайно. Однако последующие события доказали субъективность этой точки зрения.
Торжественное закрытие. На сцене стоит какой-то громадный венок. Когда меня вызвали, два рослых голландца взяли венок и надели мне на шею. От неожиданности я не шелохнулся. («Хорошо себя вели,— посмеялись голландцы,— так и надо себя вести по этикету».) Лавров тогда, конечно, не достали, венок был из каких-то веток с фиолетовыми листьями...
Едем в Гаагу. В посольстве должен быть прием в честь нашей делегации, дипломаты собрались, а гроссмейстеров нет — они в Амстердаме тратят последние гульдены. Посол в тревоге; мои жена и дочка вместе с сотрудниками посольства развлекали гостей, а там подоспела и вся делегация.
На военный аэродром прибыл за нами военно-транспортный советский Ли-2 — поездом мы уже не поспевали на матч СССР — США. Утром улетали (первый раз в жизни лечу по воздуху) из Гааги, но в Москву попали на следующий день — командир решает ночевать в Берлине. Вместе с нами прилетел Эйве; он арбитр нашего матча.
Вечером советская команда собирается в «штабном» номере в гостинице «Москва»; на следующий день уже игра. Участники турнира в Гронингене утомлены до крайности, и успех советской команды под сомнением. Входит первый секретарь ЦК комсомола Михайлов и Романов.
Слово берет Михайлов. Он говорит о политическом значении матча и ставит задачу разгромить американцев с еще большим счетом, чем в радиоматче в 1945 году...
Оглядываюсь на своих коллег: кто изумлен., кто бледен от страха. Нет, молчать нельзя, а то еще с такими установками матч проиграем. Вежливо, мягко, но четко высказываю мнение, что стремиться надо к результату 15 : 5, то есть каждый должен постараться одну партию выиграть, а другую свести вничью.
Воцарилось напряженное молчание. «Кто хочет еще выступить?? Тишина. Чувствуется, Михайлов недоволен. Он уходит, за ним и Романов. Сразу начинается галдеж!
В первый день мы выиграли 7 : 3 (я спас тяжелую партию против Решевского). Наступил второй тур.
Что делается на других досках — не знаю, партия (№ 165) очень напряженная. Сначала черными добиваюсь во французской защите выигранной позиции — удалось провести весьма тонкий план. Затем все преимущество растерял. У меня уже похуже — надвинулся цейтнот. Решевский делает очередной ход и забывает нажать кнопочку часов. Как быть? В турнирной партии я, не задумываясь, напомнил бы партнеру о часах — так я и поступил в партии с Боголюбовым в Ноттингеме. Но ведь это командная встреча! Сижу и спокойно думаю. Решевский смотрит на меня с удивлением: почему я не тороплюсь с ходом, времени у меня мало? Случайно посмотрел он на свои часы, все понял, подскочил как ужаленный,
430
хлопнул с треском по кнопке часов, но в последовавшей цейтнотной спешке потерял качество.
Выигрыш, правда, сомнителен, но записал я очень хитрый ход, блокирующий проходную пешку противника и препятствующий размену единственной пешки черных. Утром дома нахожу четкий план выигрыша. Звонят приятели, говорят, что общее мнение — ничья будет. Керес (он уже выиграл у Файна Р/2 : х/2) указал за Решевского правильный план (ясно стало, что мой ход они не видят). Звонит Романов: «Что, Михаил, выиграешь?» В особо важных случаях он переходил на «ты». «Работаю, Николай Николаевич...»
На доигрывании все просто. Решевский не понял эндшпиля. Только мы закончили игру, кто-то сжимает меня в объятиях: Романов! Оказывается, эта партия определила в нашу пользу результат и второго дня игры (5х/2 ’ 41/,).
На следующий день утром на Георгиевской площади (что на Большой Грузинской) в ВОКСе собрались сильнейшие шахматисты мира: Эйве, Решевский, Керес, Смыслов и Ботвинник. Файн уже улетел, он торопился на родину, но оставил формальную доверенность Решевскому. Присутствуют Романов, председатель ВОКСа Кеменов, руководит совещанием А. В. Караганов. В. С. Кеменов приглашает своего переводчика (скромного, немолодого, уже лысоватого мужчину, небрежно одетого), который, несомненно, сыграл важную роль в наших переговорах,— обсуждали мы, как определить нового чемпиона.
Возражений против матч-турнира шести в принципе не было. Как только это выяснилось, я положил на стол давно подготовленный и во всех тонкостях продуманный проект «соглашения шести» о матч-турнире на первенство мира; предложил его обсудить и подписать.
Здесь началось... И пришлось же поработать нашему переводчику! Минут пять он переспрашивал нас, входил в курс дела. Затем освоился, понял, что каждый отстаивает, стал переводить синхронно. Затем он стал копировать наши интонации, вместе с нами кричал, сердился, был подчеркнуто вежлив... Такого переводчика никогда более я не встречал — настоящий артист!
Эйве и Решевский и слышать не хотели о соглашении, они даже не интересовались его содержанием. Они явно хотели оставить вопрос открытым. Догадаться о том, что они сговорились разыграть первенство мира без советских шахматистов, было нетрудно. Это и подтвердилось впоследствии. Надо было действовать решительно. «Если соглашение не будет рассмотрено и подписано сегодня,— говорю я в унисон с переводчиком,— завтра я направлю открытое письмо шахматистам в мировую прессу, где расскажу, что произошло на нашем совещании...»
Романов делает мне большие глаза, Кеменов — какие-то знаки. «Что это, угрозы?!» — взвизгнул Решевский вместе с переводчиком.
Но прагматик Эйве быстро смекнул, что произойдет, если Ботвинник письмо напишет! Спокойным тоном, как бы и не было никаких споров, он просит прочесть проект соглашения. Все прошло
431
весьма мирно — проект был объективным. Только Решевский потребовал, чтобы по пятницам (после восхода звезды) и по субботам (до ее восхода) он был свободен от игры.
— Позвольте, но ведь раньше вы играли в эти дни?
— Да, но я и потерял отца — бог меня наказал...
Против таких аргументов спорить было невозможно, и все согласились. Половина соревнования должна быть в Гааге, другая — в Москве. Каждый с каждым играет по четыре партии, всего двадцать туров. Соглашение будет подписано вечером во время приема в ВОКСе по случаю закрытия матча.
На приеме американские шахматисты вручают Н. Романову (для передачи Сталину) — дар — тонкой работы трубку, на которой были установлены миниатюрные деревянные статуэтки, изображающие Сталина и Рузвельта за шахматным столиком.
Романов отводит меня в сторону, обнимает (сразу понял — что-то случилось) и говорит, что соглашение подписать сегодня нельзя: он не успел согласовать с правительством финансовые вопросы.
И тут сделал я типичную для себя ошибку — решил, что «партия» все равно выиграна и можно поблагодушествовать.
— А сколько времени нужно, чтобы согласовать эти вопросы? Месяца хватит?
Романов явно обрадовался.
— Ну, так заключим джентльменское соглашение (без подписания) с тем, что, если в течение месяца возражений не будет, оно входит в силу автоматически.
Эйве был тронут, остальные участники также согласны. Все расстались мирно и дружелюбно.
Спрашиваю:
— Николай Николаевич, а трубка ведь хороша?
Романов бледнеет: он забыл о подарке американцев Сталину. Тревожно оглядывается по сторонам, и, о радость—трубка спокойно лежит на рояле. Романов успокоился, подозвал одного из сотрудников Комитета, кивнул головой в сторону трубки и властно произнес:
— Отвечаешь головой!
Звоню Романову через месяц — ответа нет. Через два — то же самое. А из-за рубежа возражений пет, значит, на Западе соглашение уже признано!
В декабре вызывают меня к председателю.
— От соглашения надо отказаться.
— Почему?
— Все соревнование должно быть в Москве.
— Неправильное решение!
— Что? — вскричал Романов.— Решение руководства неправильное?!
— Да, по неправильному докладу...
Итак, все рухнуло. Ясно, когда Эйве узнает, что мы отказались от джентльменского соглашения, он объяснит всем, что с советскими 432
шахматистами нельзя иметь дела; он найдет способ определить нового чемпиона без нас!
Я решил оставить шахматы.
Кстати, осенью 1946 года мне попалась в руки статья некоего Фрея в журнале фирмы «Браун-Бовери» — он пришел к тем же выводам по сильному регулированию возбуждения синхронной машины, что и я в своей кандидатской работе (с 1944 года я работал в техническом отделе Министерства электростанций). Я и решил довести свою работу 1937 года до логического конца: расширить теорию, создать систему управления и экспериментально на крупном генераторе доказать истинность теории.
От чемпионата СССР — он начался в декабре — я отказался наотрез. Обо мне (в сообщениях о турнире) газеты ничего не писали. Все недоумевали: где же Ботвинник? Звонили родные — подозревали что-то неладное... Тогда в «Правде» было опубликовано интервью со мной — распространившиеся слухи погасли. Я дал себе слово больше не заниматься вопросами организации борьбы за первенство мира и полностью перешел на электротехнику.
Весной Слава Рагозин мне сообщил, что подготовлено решение о признании джентльменского соглашения, о посылке советской шахматной делегации в Гаагу на очередной конгресс ФИДЕ и о вступлении в ФИДЕ — там должно быть принято формальное решение о первенстве мира.
Потом выяснилось, что решение задерживается, есть опасность, что наши делегаты и не поспеют прибыть на конгресс в Гаагу. После долгих колебаний решаю все же посоветоваться с Алексеем Александровичем Кузнецовым. В январе 1941 года в доме отдыха в Пушкине мы со Славой Рагозиным познакомились с ним — тогда Кузнецов был первым секретарем горкома партии в Ленинграде; теперь же он работал в Москве, секретарем ЦК партии.
— Не волнуйтесь, все будет хорошо,— слышу в трубке высокий голос Алексея Александровича,— делегация уедет вовремя.
Увы! Делегация вовремя не уехала. Если бы конгресс прошел точно по намеченной программе, наши делегаты (зампред Комитета Постников, гроссмейстер Рагозин и мастер Юдович) приехали бы на следующий день после закрытия конгресса. Помог случай: в ту пору в Хилверсуме проходил международный турнир, и организаторы на день прервали конгресс, чтобы провести экскурсию делегатов на турнир.
Началось заключительное заседание генеральной ассамблеи ФИДЕ. Главный вопрос — о первенстве мира. Докладчик — президент Шведского шахматного союза Фолке Рогард — должен сообщить делегатам от имени специальной комиссии, что же она решила: объявить чемпионом Макса Эйве (без игры!) или признать чемпионом победителя матча Эйве — Решевский (раз советские шахматисты отказались от соглашения, достигнутого год назад в Москве, рассматривались лишь эти два решения)... Здесь же присутствует экс-чемпион — он с нетерпением ждет решения своей судьбы. В этот момент в зале появилась советская делегация во
433
главе с Постниковым. Дмитрий Васильевич берет слово и заявляет о вступлении шахматистов СССР в ФИДЕ, о признании джентльменского соглашения. Выступает Рогард. Ввиду изменившейся ситуации он отказывается от подготовленного доклада, по его мнению, вопрос должен быть рассмотрен заново. Эйве исчезает из зала...
Все было решено быстро. Единственный спорный вопрос — где должна проходить заключительная половина матч-турнира шести — в Москве или Гааге? Президент ФИДЕ голландский составитель задач Александр Рюб (он был президентом с 1924 года — со дня основания ФИДЕ) зажимает в кулаки по белой и черной пешке. Циттерштейн — президент Королевского шахматного союза Нидерландов — уступает право первого «хода» советскому делегату, как гостю. Постников с размаху ударяет Рюба по правому кулаку— там белая пешка — и объявляет, что матч-турнир заканчивается в Москве!
— Ты понимаешь,— говорил мне Дмитрий Васильевич по возвращении,— я не мог поступить иначе; как бы я объяснял в Москве, что не сумел удачно вытащить жребий...
Дмитрий Васильевич вообще счастливчик: не было соревнования, где советские гроссмейстеры выступали неудачно при его участии! Он обладал природным даром налаживать контакты с сильными шахматного мира сего. Его любили и у нас, и за рубежом; иностранных языков не знал, но легко договаривался со своими зарубежными коллегами. Они ему говорили: «О’кэй», Постников им в ответ: «Полный о’кэй!»
Итак, за работу. Шахматы вернулись вновь, электротехнику — в сторону. Отказываюсь от поездки в Лондон на матч СССР — Великобритания — надо привести себя в порядок и хорошо отдохнуть. В декабре предстоит последняя проверка сил — международный турнир славянских стран памяти Чигорина.
Готовился я по своей системе, как в 1941 году. Снова моим товарищем по подготовке был Слава Рагозин. Не забыта и физическая подготовка: прогулки и (впервые в жизни) становлюсь на лыжи с жестким креплением. Шахматами занимаюсь со всей энергией.
Начинается турнир, все идет хорошо, но в одной партии просматриваю хитрый трюк и проигрываю — борьба обострилась. Многое зависит от исхода партии с Кересом.
Как и в первом круге матч-турнира 1941 года, я играю черными. Как и тогда, эта партия (№ 173) имеет исключительное значение. Яркий комбинационный талант Кереса, высокая техника и — что таить — изящная внешность делали эстонского гроссмейстера популярным в шахматном мире. Многие видели в нем будущего чемпиона мира так же, как и в 1938 году после победы в АВРО-турнире.
У шахматного бойца Кереса были недостатки, хорошо мне известные. Первый недостаток — шахматный. Керес несколько неуверенно ориентировался в новых дебютных схемах, он предпочитал, как правило, устаревшие системы, поэтому он тяготел к открытой игре. Второй недостаток — психологический: в решительные мо
434
менты борьбы Керес несколько тушевался и, когда у него портилось настроение, играл слабее своих возможностей.
Я и решил с помощью этой партии лишить уверенности своего главного конкурента в предстоящей борьбе за первенство мира. Для первого места в турнире памяти Чигорина мне, вероятно, достаточно было сделать ничью. Кересу необходимо победить. Удобная ситуация; надо стремиться к затяжной позиционной, закрытой борьбе и не спеша собирать промахи партнера, которые неизбежны, когда приходится искать выигрыш там, где его нет...
Играли мы эту партию два вечера. Я добился перевеса, затем получил выигранный конец, в котором практик Керес блестяще сопротивлялся, но и только.
Цель была достигнута. В матч-турнире Керес будет играть со мной неуверенно, популярность его поубавилась, да и победа в чи-горинском турнире обеспечена. Вторым в турнире был Рагозин.
И снова за подготовку. Живем вместе с Рагозиным в санатории, ходим на лыжах, проверяем в тренировочных партиях подготовленные схемы. Флор также согласился мне помочь: в матч-турнире каждый участник может иметь двух помощников в анализе неоконченных партий. Прошу Флора собрать материалы по ладейному окончанию с двумя лишними пешками «Г» и «h»: я этот эндшпиль плохо знал, а он вполне мог встретиться в партиях соревнования. Флор отлично справился с задачей *.
Но главным моим товарищем по работе был, конечно, Слава Рагозин. 20 ноября 1925 года в сеансе против Капабланки он также принимал участие, правда неофициальное,— он успешно помогал одному участнику, представителю клуба «Пищевкус». Жизненный путь Славы был нелегким: после школы пошел на хлебозавод, потом получил травму — кисть правой руки была повреждена. Затем не без труда закончил строительный институт — мешали шахматы, которым он отдавал свою душу...
Слава видел на шахматной доске (и в жизни!) то, что не видели другие. Иногда это особое «зрение» его подводило; нередко же давало ему возможность добиваться высоких достижений. Со мной играть ему было нелегко — моя игра была для него слишком реалистичной. Вероятно, друг у друга мы многому научились. Первую нашу партию мы сыграли в 1926 году в командных соревнованиях. Первую тренировочную — в 1929 году. Первый раз вместе готовились в 1936 году.
Характер у Славы был озорной, он способен был на лыжах скатываться с горки задом наперед, любил разыгрывать приятелей; в основе же своей это был глубокий человек, товарищ, на которого можно было положиться в трудную минуту!
С таким другом готовился я к решающим поединкам...
Пришло расписание туров голландской половины матч-турнира. К тому времени Файн отказался от игры, осталось лишь пять участников, и в каждом туре один претендент был свободен. Изучая
* См. статью «Ладейный эндшпиль с пешками «f» и «Ь».
435
расписание, я диву давался: в праздники (день рождения королевы и пр.) мы не играем... Подсчитал все точно и установил, что один из пяти участников будет перед последним туром гаагской половины гулять шесть дней подряд! Разумеется, такой режим игры будет во вред творческим и спортивным интересам и внесет элемент случайности. Стало известно, что все гости будут размещены в Схевенингене в отеле «Курхаус», в нескольких километрах от «Дирентоена», зала, где будет происходить игра,— также плохо. Перед игрой надо минут 15—20 погулять, чтобы сосредоточиться, а не переезжать в автомашине, слушая посторонние разговоры,— это может лишь нарушить творческую сосредоточенность.
Настаиваю, чтобы наши участники заявили протест, но на меня никто не обращает внимания. Начинаю подозревать, что мои коллеги сговорились не оказывать мне поддержки в этих вопросах: раз Ботвинник возражает, значит, ему все это невыгодно — зачем же нам его поддерживать? Видимо, интересы шахмат были здесь уже на втором плане.
Подозрения всего лишь подозрения, они нуждаются в проверке. Перед отъездом собираемся в кабинете председателя. Заявляю о своем несогласии с организацией турнира в Гааге, объясняю, что это вредит интересам дела. Все отмалчиваются. Настал момент, когда все должно проясниться.
— Предлагаю своим товарищам быть противниками за шахматной доской, но друзьями в вопросах организации соревнования. Я протягиваю вам руку...
Протянутая рука повисла в воздухе — Керес и Смыслов отвернулись. Председатель застыл как изваяние.
— Теперь все ясно,— заявил я,— отныне в организационных вопросах буду действовать независимо. А один из вас будет бездействовать в Гааге шесть дней подряд и на седьмой — потерпит поражение...
Опять поездом в Голландию. В Минске на вокзале нас встречает большая группа шахматистов, в Бресте гремит духовой оркестр:
— Не рано ли? — спрашиваю Славу Рагозина.
— Ба, да это Эстрин-Чернецкий,— посмеиваясь, отвечает мой собеседник.
Действительно, руководит всем этим парадом молоденький и предприимчивый мастер Эстрин. Рагозин тут же прибавил ему вторую фамилию в честь известного военного дирижера...
Приезжаем в Хук-ван-Холланд. Среди встречающих доктор Эйве. Едем в Гаагу, в посольство.
Посол Вальков и наш руководитель Постников о чем-то долго совещаются, потом приглашают участников и секундантов.
— Сейчас едем в Схевенинген. Там на берегу моря все будут жить в отеле «Курхаус» — так решили голландские организаторы...
— Не поеду,— говорю я.— Буду жить в отеле, откуда пешком до «Дирентоена» минут двадцать ходьбы.
Боже, что началось!.. Обвиняли меня во всех смертных грехах (я — непреклонен); да в центре города и мест в гостинице не найти—
436
убеждают меня. В этот момент в кабинете появилась высокая, худощавая и спокойная фигура — это был консул Филипп Иванович Чикирисов. Держался он независимо, и посол относился к нему уважительно — сразу возбуждение улеглось.
— Какие тут трудности?
Посол объясняет ситуацию.
— Ничего, делу помочь можно. Попробую поговорить с хозяином отеля «Тве Стеден» (два города).
Филипп Иванович говорил по-голландски. Он съездил в отель и обо всем договорился. Все стало на свое место.
Когда Филипп Иванович вышел на пенсию, жил в Москве, был членом правления Общества дружбы «СССР — Нидерланды». При встречах на заседаниях правления мы всегда обменивались крепким рукопожатием и улыбались.
Поселились мы с женой, дочкой, Славой и Флором против парламента. Хозяин отнесся к нам гостеприимно, кормил превосходными цыплятами. Проверили со Славой расстояние до «Дирентоена» (он находился в Королевском парке) — ровно двадцать минут!
Тянем жребий. Мое предсказание начинает сбываться. Шесть дней подряд отдыхать будет Керес; на седьмой день он черными играет со мной в последнем туре гаагской половины. Если удастся нанести ему поражение в этот день, предсказание станет точным.
Все согласны, что поскольку Файна нет и количество партий сократилось, то следует сыграть пятый круг. Таким образом, в Москве будет три (а не два) круга матч-турнира.
В первом туре я был свободен. Во втором играю с Эйве белыми. Неужели так и не сумею приспособиться к его игре? Рагозин приходит за мной в светлом костюме (когда я играл черными, он надевал темный костюм) — и через двадцать минут «Дирентоен»; пробираюсь на сцену, сажусь за столик — здесь никто отвлекать не будет.
Начинается партия (№ 174). Удается завязать сложную игру; замечаю, что мой партнер просчитывается. Он явно играет на ничью, на упрощения, но перевес белых нарастает, и к контрольному времени все уже кончено. Счастливые возвращаемся со Славой в «Тве Стеден».
Но обольщаться нечего — Эйве уже не тот, кем он был еще полтора года назад в Гронингене, он явно сдал. Эта партия всего лишь эпизод в тяжелой борьбе.
Затем следует трудная ничья со Смысловым; посчастливилось с Решевским — в нелегкой для меня позиции он, находясь в сильном цейтноте, просмотрел на протяжении четырех ходов потерю двух легких фигур. Наконец играю с Кересом.
Керес блестяще начал турнир — две победы подряд, но я полагал, что это не имеет большого значения. Рана, нанесенная ему в Москве, не может не сказаться, надо лишь собраться с духом!
Снова закрытая борьба, накопление мелких преимуществ; партия (№ 175) отложена с лишней пешкой, и надо найти форсированный выигрыш. Ищу и не нахожу — прошу помощи у Флора. Сало не подвел — отыскал такой «тихий» ход, что все стало ясно.
437
Доигрывание происходило в шахматном клубе Гааги, оно было скоротечным. После партии подлетел какой-то американский генерал и долго жал руку — его американский акцент был мне недоступен, но я понял, что есть шахматисты в Соединенных Штатах и среди военных!
Итак, З1^ из 4 — неплохое начало. Затем три ничьи (не без приключений), и вот бедняга Пауль — после своего шестидневного «отдыха» — садится со мной за столик. Играть он, конечно, не мог. К 17-му ходу все было кончено. Он был настолько убит, что долго сидел и думал: какое принять решение? За секунд 30 до просрочки времени все же остановил часы, расписался на бланке и, ни слова не говоря, ушел. На следующий день голландские газеты отмечали эту необычную форму признания своего поражения (№ 177). Итак, 6 из 8. Теперь—Москва...
Едем в Москву поездом. В Берлине нас покидают Постников, Керес, Решевский и Бондаревский (секундант Кереса) — они летят в Москву самолетом. Решевский торопился — он не мог путешествовать в пятницу и субботу, а Керес хотел побывать в Таллине.
День в Берлине — и снова в путь. Эйве сопровождает целая компания голландцев — два его секунданта, два секунданта Решев-ского (Решевский, видимо, «уступил» свои два секундантских места голландцам), супруга д-ра Эйве, его дочь и другие. Прибываем на польскую границу, в Жепин. Наши паспорта что-то очень долго проверяют. Наконец является пограничник: советским шахматистам можно следовать дальше, голландцам — вернуться в Берлин за транзитной польской визой... Ну и ну! Оказывается, в суматохе забыли взять в Берлине транзитные визы голландцам (в Гааге тогда не было польского консульства).
Итак, опять надвигается катастрофа. Где гарантия того, что голландцы из Берлина поедут на восток, а не вернутся вместе с Эйве на запад? Эйве, конечно, как настоящий спортсмен, готов довести соревнование до конца (хотя у него всего Р/2 очка из 8), но если возникнет конфликт — с Берлина он считался нашим гостем, и мы обязаны были доставить его в Москву,— не воспользуется ли этим предлогом Голландский шахматный союз, чтобы отозвать эксчемпиона из турнира? Удастся ли тогда завершить матч-турнир и будет ли признан шахматным миром новый чемпион?
Нет, надо всем вместе ехать дальше. Объясняю Михаилу Михайловичу Вагапову (заместителю руководителя делегации) положение, он решительно поддержал меня, и вместе идем к пограничникам на переговоры. Те только руками разводят — закон есть закон...
— Ав Варшаву позвонить можно?
— В Варшаву нельзя, а вот в Берлин — пожалуйста.
Звоним в Берлин заместителю политического советника СССР. Тот все понял, он будет связываться с Варшавой, просит позвонить ему минут через двадцать. Идем к начальнику поезда — просим задержать отправление. «Вообще, не имею права. Но пассажиры счастливы, что едут с шахматистами. А вы в Москве меня выручите?» Итак, состав не отправляется. Звоним снова в Берлин: «Все 438
в порядке. Министерство внутренних дел Польши дало распоряжение на границу...»
Ждем, никаких распоряжений нет. Звоним опять в Берлин. Заместитель политсоветника удивляется, просит позвонить попозже. Через полчаса он сообщает, что говорил с Министерством иностранных дел — будет дано указание на границу. Ждите!
Ждем долго — все по-старому. (При переводе «К достижению цели» на английский мастер Кафферти, который, вообще говоря, отлично изучил русский, допустил забавную ошибку. Он перевел эту фразу: ждем долго, но все как в доброе старое время. В последний момент ошибка была исправлена.) Опять звоним. Заместитель советника обещает, что вновь свяжется с Варшавой. Через некоторое время узнаем от него, что канцелярия президента Берута уже в курсе дела и на сей раз осечки быть не должно.
Начальник поезда в отчаянии, пассажиры в гневе. В Бресте тогда была пересадка (тележки под вагонами в те годы еще не меняли), и стало ясно, что поезд Брест — Москва нас ждать не будет — опоздание было уже больше пяти часов! Но вот пограничники разрешают голландцам следовать через Польшу — можно трогаться. Прошу, однако, начальника поезда повременить с отправлением. Снова звоним в Берлин, благодарим заместителя политсоветника и просим договориться с Варшавой, чтобы наш поезд (он вышел из графика!) пропускали по Польше со всей возможной скоростью...
С опозданием на пять часов двадцать минут наконец трогаемся. Все стоянки сокращены до предела, Минск-Мазовецкий проходим без остановки. При подходе к Бресту опоздание уже сократилось до двух часов. Московский поезд нас ждал...
В Бресте — новое испытание. Таможенники проверяют багаж Эйве и находят толстые тетради. «Что это?» Оказывается, эти записи на голландском языке — секретные дебютные анализы Эйве. Так как в Бресте это проверить нельзя (там таможенники голландского не знают), по инструкции тетради должны быть отобраны у доктора Эйве и направлены в Москву на изучение...
Час от часу не легче! Вместе с Вагаповым пытаемся убедить работников таможни, но, оказывается, они сами понимают, какие роковые последствия это может иметь; они уже запросили Минск и ждут разрешения сделать исключение из правил.
Приходит отказ: «Передайте тов. Ботвиннику, что советские законы обязательны для всех...» Что же делать? «Поехали в обком партии, там по правительственному телефону свяжемся прямо с Москвой, автомашина уже у подъезда. Время еще есть». Бегом спускаемся по лестнице... «Назад, назад!» — раздается крик сверху. Поднимаемся. Оказывается, Минск сам запросил Москву, и разрешение получено! Теперь скорей на посадку.
Поезд трогается, иду в вагон-ресторан. Расстроенный Эйве сидит за столиком. Рассказываю, что все в порядке, доктор долго жмет руку.
439
— А могу я быть уверенным, что в ваших тетрадях ничего нет, что могло бы нанести вред Советскому государству?
Эйве торжественно в знак клятвы поднимает два пальца...
— А разве ваши варианты не направлены против советских шахматистов?
Общий смех. Да, теперь проведение московской половины матч-турнира обеспечено! Можно идти на боковую.
После переезда несколько дней отдыха. Гуляю утром по 1-й Мещанской (ныне проспект Мира) с дочкой. Прихожу домой, звонок из комитета: «Немедленно поезжайте в ЦК партии. Вас там ждут...» Являюсь в ЦК; дежурный направляет в какой-то кабинет. В коридоре встречает пожилой, подтянутый мужчина: «Почему опаздываете?» — отрывисто, по-военному спрашивает он. Догадываюсь, что это новый председатель Комитета физкультуры генерал-полковник Аполлонов. Сидим в приемной. Минут через пятнадцать мимо нас в кабинет проходит Ворошилов (он тогда ведал по Совету Министров физкультурой — перед отъездом нашей делегации в Гаагу принимал шахматистов в Кремле). Вскоре позвали и нас. Попали мы в кабинет А. Жданова. Жданов ходит, остальные сидят (присутствовали М. Суслов, А. Кузнецов, Г. Попов). Чувствуется, обстановка напряженная.
— Хотели мы поговорить с вами о матч-турнире,— начал Жданов.— Не думаете ли вы, что американец Решевский станет чемпионом мира?
Оказывается, и на самом верху есть шахматные болельщики!
Этот вопрос для меня не был неожиданным. Я догадывался, что до турнира определенные круги создавали мнение, что наиболее вероятным победителем будет Керес (а не Ботвинник),— в этом вопросе они попали пальцем в небо. Но как неприятно сознаваться в ошибке! И, видимо, чтобы замутить воду, доказывали, что теперь может победить... Решевский!
После поражений, которые потерпел Керес в партиях со мной, он уже не котировался как будущий чемпион, вот и нашли нового «фаворита». Миша Черкес — председатель Ленинградской шахматной секции — накануне рассказывал мне, что по возвращении из Гааги гроссмейстер Бондаревский, выступая на физкультурном активе Ленинграда, объяснял, что Керес-де, мол, в неудачной спортивной форме, Ботвиннику просто «везет», а вот Решевский — подлинный талант; у Ботвинника сейчас очков больше, чем у Ре-шевского, но у американца таланта больше, а это самое важное — оно и должно сказаться в московской половине матч-турнира... Конечно, можно понять те чувства, что одолевали секунданта Кереса после событий в Гааге, но, видимо, эти «теории» и преподносились как авторитетное мнение специалистов.
— Решевский может стать чемпионом.— Здесь я сделал паузу, все застыли, Жданов перестал ходить.— Но это будет означать, что сейчас на земном шаре нет сильных шахматистов.
Атмосфера стала спокойней.
— Почему же?
440
Объясняю, что Решевский, как говорили в старину, натуршпилер, это самобытный шахматист, но ограничен в понимании шахмат, недостаточно универсален; а главное — обладает органическим спортивным пороком: не умеет распределять время в течение партии, цейтноты вошли в систему...
Творческий путь Решевского был своеобразным. Шестилетний вундеркинд давал сеансы одновременной игры взрослым, затем он оставил шахматы до завершения образования, вновь вернулся к шахматам лишь в 30-е годы. Довольно быстро стал сильным гроссмейстером, регулярно побеждал в чемпионатах США, но международные успехи его не были выдающимися,— видимо, из-за этих очевидных его недостатков и как шахматного художника, и как спортивного бойца.
Мои объяснения показались убедительными.
— Хорошо,— сказал в заключение Жданов,— мы ВАМ,— на этом слове он сделал ударение,— желаем победы...
Стало ясно, что «теории» моих недоброжелателей отвергнуты. Я поблагодарил за доверие и ушел...
После этой беседы я не сразу разобрался в своих чувствах; потом все понял, и многое прояснилось. И пришел я в хорошее настроение — главное ведь состояло в том, что руководство партии высоко ценит шахматы и уделяет им внимание. Но разве шахматы этого не заслуживают?
Первая моя партия в Москве — с Эйве. В те годы любимым моим оружием был меранский вариант (в славянской защите) и за белых и за черных. Эйве также считал себя знатоком этого варианта. Но он не догадывался, конечно, что еще в 1941 году я нашел верный план игры в той системе, которую он случайно избрал в партии. Тогда же, в 1941 году, этот новый план был проверен в тренировочной встрече с Рагозиным.
Играть было легко. Почувствовав опасность, Эйве принимает стандартное решение — играть на упрощения. Но на доске еще ферзи, а черный король застрял в центре! Централизованный белый конь приносится в жертву, зато белые тяжелые фигуры окружают черного короля. Эйве отдает ферзя, но и это не помогает. Вероятно, это лучшая моя партия (№ 178), сыгранная в матч-турнире. Вторую партию выигрываю у Смыслова (№ 179). У меня уже 8 очков из 10!
Но в следующем туре меня ждал страшный удар. Я, к стыду своему, не знал одной дебютной системы в защите Нимцовича, введенной в турнирную практику еще Капабланкой. С трудом поддерживал я равновесие в партии с Решевским, но затем не выдержал напряжения и проиграл. Неприятное поражение — только что я доказывал, что Решевский не опасен, и...
Однако это оказалось лишь эпизодом в турнирной гонке. Выигрыш у Кереса укрепил положение лидера. Затем ничьи с Эйве и Смысловым, и вот — четвертая партия с Решевским.
Решевский играл начальную стадию очень тонко, но в выборе дебюта — французская защита — ошибся: это начало я играл более двадцати лет. В решающий момент мой партнер допустил просчет,
441
и перевес перешел к черным. В цейтноте Решевский еще более ухудшил свою позицию, и доигрывание ничего уже изменить не могло (№ 180). К последнему кругу я обогнал своих партнеров настолько, что если бы вышел из турнира, то дележ первого места все равно был бы гарантирован! Осталось сделать еще одну ничью, чтобы обеспечить победу.
9 мая 1948 года. Праздник — День Победы. Дом Союзов осажден шахматистами. Играю белыми с Эйве. После дебютных ходов позиция упростилась. Предлагаю ничью, но партнер отказывается.
«Хорошо, будем играть дальше». У Эйве не выдерживают нервы, и он тут же соглашается на мирный исход партии. В зале гремит овация. Чемпион мира — советский шахматист. Это был успех не одиночки, а целого поколения. На завоевание первенства мира, на освоение высот шахматного мастерства молодому поколению советских мастеров потребовалось примерно четверть века. Принципы советской шахматной школы, исследовательский характер нового направления оказали влияние на развитие шахматной мысли. Новый чемпион был признан всем шахматным миром.
Арбитр турнира престарелый Милан Видмар успокаивает зрителей, и игра возобновляется. Ухожу за сцену, там уже ждет министр электростанций Жимерин и приглашает к себе домой.
— Хорошо, но выйдем через подъезд Октябрьского зала — там публики нет.
— Пойдем через выход Колонного зала,— неожиданно решает министр,— надо общаться с народом...
И пошли «общаться». Собственно, не шли, а качались из стороны в сторону в восторженной толпе, которая заполнила Охотный ряд. Как ни относились дружелюбно к нам окружающие, двигались мы с черепашьей скоростью. Наконец добрались до «Победы» (Горьковский автозавод только стал их выпускать), которая нас ждала, и уехали.
Играю последнюю партию со Смысловым. Предлагаю ничью.
— А у Решевского будете выигрывать? — Вася Смыслов уже думал о втором месте.
— Постараюсь!
Это был сложный вопрос. Решил я с американцем сыграть дебют четырех коней. Там белые практически застрахованы от поражения, а черные, если хотят играть на выигрыш, должны рисковать. Решевский, конечно, рискнул... и проиграл (№ 182)!
Осталась последняя партия, с Кересом. Попадаю черными в трудную позицию, но Керес допускает неточность, и мне стало легче. Предлагаю ничью, Керес отказывается. Устал я до предела — думал минут двадцать и так и не нашел, что в этот момент мог вынудить ничью повторением ходов (после партии Пауль показал эту возможность), и я проиграл. Кое-кто решил, что это умышленный проигрыш (я даже получил теплую телеграмму из Эстонии). Каюсь, ничьи по соглашению делал: с Лисицыным в 1931 году, с Флором в 1933 году и др.— всего не перечтешь, но
442
в своей спортивной жизни никогда и никому сознательно не проигрывал *.
Гаянэ Давидовна тоже радуется. Прошло четырнадцать лет с той поры, как мы с ней познакомились. Это было 2 мая 1934 года; Яша Рохлин — ныне он председатель шахматной федерации профсоюзов — устроил вечеринку. Жил он тогда на Васильевском острове. Его жена была артисткой балета, она и пригласила свою подругу... Обе они учились у знаменитого балетного педагога Агриппины Яковлевны Вагановой. Когда однажды Рохлин представлял меня ей, он сказал: «Гроссмейстер балета, разрешите познакомить вас с гроссмейстером шахмат...»
Возвращались ночью, Николаевский мост (ныне мост лейтенанта Шмидта) через Неву уже разведен, Дворцовый тоже вот-вот должны развести. Полил дождь, моя прическа вконец испорчена, и я искренне волновался, что не сумею понравиться хорошенькой девушке. Но страхи оказались напрасными, и ровно через год на квартире у родителей жены собрались друзья и родные, чтобы отпраздновать свадьбу.
Да, жене тоже пришлось нелегко в этой трудной борьбе...
На приеме в ВОКСе Романов (он тогда был членом Комитета физкультуры) обнимает меня и говорит: «За пятнадцать лет чемпионства уверен...» Николай Николаевич не ошибся; не мог же он предвидеть, что будут два годичных перерыва!
Но и после турнира стало не легче: закрытие, встречи, концерты, беседы. Самым тяжелым, несомненно, было сознание того, что стал чемпионом. Это мешало жить. Но все же выдержал. Инстинкт самосохранения сработал. Скоро я забыл о том, что чемпион. А когда вспоминал и становилось как-то не по себе, то мыслил: «А что это такое — чемпион? Всего лишь выигрыш соревнования на первенство мира. И ничего больше!..»
Теперь надо возвращаться к электротехнике, там тоже следует начатое дело довести до конца; это полезно и со спортивной точки зрения: появится вновь шахматный «голод».
Докторская диссертация
Шахматная буря (речь идет о матч-турнире на первенство мира 1948 года) пронеслась, и надо было возвращаться к спокойной электротехнике. Формально я по-прежнему работал в техническом отделе Министерства электростанций, но обязанности мои как инженера отдела были минимальными; основная работа была в ЦНИЭЛ (лаборатории министерства). Здесь я руководил неболь-
* Впоследствии наша неприязнь перешла в дружбу; Пауль сделал мне много доброго, и я старался от него не отставать... Летом 1977 года на занятиях юношеской шахматной школы я познакомился с симпатичным парнишкой из Таллина: Яан Эльвест играл в шахматы в стиле Кереса. Приятно было убедиться, как много сделал Пауль для развития шахмат, и прежде всего в родной Эстонии. Несомненно, смерть Кереса после смерти Алехина явилась одной из самых больших потерь для шахматного мира за последние десятилетия.
443
Пицунда, 1981. На отдыхе. Справа — народный артист РСФСР Г. Вицин
шой группой сотрудников; мы работали над системой управления, которая по определенному закону должна была воздействовать на возбуждение синхронного генератора. При этом изменялись качества генератора: он мог устойчиво работать при передаче энергии на дальнее расстояние при фазовом угле (угле между электродвижущей силой пени статора генератора и напряжением сети), превышающем 90 электрических градусов,— обычный синхронный генератор в этом режиме неустойчив.
Система управления (регулятор и силовой элемент) вскоре была готова, но где все это испытать? Нужен генератор, работающий через дальнюю линию передачи на мощную сеть. Энергосистемы не давали согласия на подобные эксперименты — могло пострадать основное оборудование...
Заместителем начальника техотдела работал И. А.Сыромятников. Он предложил использовать старый генератор 1000 кВт фирмы АЭГ — эта машина доживала свой век на экспериментальной ТЭЦ Всесоюзного теплотехнического института. Генератор подлежал замене, так что за него бояться было нечего. А как же быть с моделью линии (для нее на станции места не было)? Тут Иван Аркадьевич продемонстрировал свою обычную изобретательность — он предложил смоделировать линию передачи в двух товарных вагонах рядом с машинным залом станции.
Иван Аркадьевич являл собой редкий тип талантливого инженера-самородка. Невысокого роста, с редкими рыжеватыми волосами, коренастый, слегка сутулый, когда волновался — заикался, вначале производил несколько странное впечатление. Но он обладал
444
даром принимать смелые и проницательные решения в оригинальных ситуациях.
Как-то после войны Сыромятников в воскресенье дежурил по министерству. Звонок из Донбасса: сработала защита и отключила от сети генератор 50 MBA — заземлилась статорная обмотка. Дежурный инженер запрашивал, нельзя ли машину вновь включить в работу. Сыромятников расхохотался — он понял, что имел дело с теплотехником, а не электриком (машину можно временно оставлять в работе при заземлении обмотки ротора, при повреждении изоляции статора строжайше запрещено включать машину в сеть).
Потом Иван Аркадьевич подумал — может, в некоторых случаях этот запрет ошибочный? Как важно было в тот момент из затопленных шахт откачивать воду! Он дал указание сотрудникам станции определить место заземления; оказалось, что недалеко от нулевой точки статорной обмотки. Тогда он решает оставить машину в эксплуатации — генератор снова включают в сеть, и до планового ремонта машина работала месяц — несомненно, единственный случай в мировой энергетике!
Сумрачная внешность Сыромятникова скрывала жизнерадостную и полную юмора душу. Он много ел и не прочь был выпить. «Я ем много,— говорил он,— но зато часто... Пить надо обязательно, а то помрешь и не будешь знать от чего. Надо пораньше лечь, чтобы попозже встать». Но приходил он в министерство в 6 утра. Выпивал он только по субботам, после чего отплясывал что-то вроде гопака и ложился спать. Жил он над нами, и, когда плясал, потолок трясся и люстра ходила ходуном. Однажды во время очередного матча на первенство мира моя жена попросила его не танцевать, чтобы не тревожить меня. Потом Иван Аркадьевич рассказывал: «Мы с Ботвинником вместе выиграли — я не танцевал...»
К сожалению, как и все смертные, мы с Сыромятниковым не были лишены человеческих недостатков, и, хотя я продолжал к нему относиться с нежностью, впоследствии наши дороги разошлись...
Наконец все для эксперимента было готово, кроме так называемой углоизмерительной машины, с помощью которой можно измерять угловое положение ротора генератора: вал этой машины надо было механически жестко соединить с валом генератора. Сколько ни бились специалисты — ничего не получалось. Конец вала описывал эллипс, и жесткое крепление расшатывалось. Пошел я на поклон к механику лаборатории. Кирилл Владимирович Шейман родом из ярославских немцев, худощав, темноват лицом, плечи широкие, высок ростом, неразговорчив. Мастер был редкостный, его и уважали, и ценили (и всеми правдами и неправдами платили высокую зарплату).
Шейман выслушал, приехал на станцию, посмотрел, измерил и через два дня уже заготовил все детали.
— Будем соединение делать на мембранах, вроде карданной передачи... Угловой ошибки практически не будет. Пусть монтируют без меня, все и так ясно.
445
Через день машина уже крутилась!
Кирилл Владимирович был универсалом. Привез я как-то из Стокгольма хороший замок. Однажды жена вышла из квартиры, замок закрыла, а открыть его уже было нельзя — пришлось дверь ломать. Принес я замок Шейману. Возвращая его, он с иронией сказал:
— Замок отличный, но и в Швеции есть «артисты»... Теперь замок будет работать.
Замок безотказно работает и по сей день... Друзья мы были. Тяжелая болезнь сразила Шеймана...
Испытания прошли успешно. Генератор устойчиво работал с полной нагрузкой и большим фазовым углом. Устойчивость обеспечивалась сильным регулированием — проблема, поставленная в кандидатской диссертации 1937 года, теперь была решена на практике. Можно оформлять докторскую...
В конце 1949 года я представил работу на соискание степени доктора в ученый совет ЭНИНа имени Кржижановского. Съездил в Ленинград к Гореву, он отнесся к работе благоприятно и дал согласие быть оппонентом. Н. Н. Щедрин работал тогда в Ташкенте; Николай Николаевич также дал свое согласие. Кто должен был быть третьим оппонентом — не помню. Защита предполагалась в июне 1950 года, но в мае произошло неожиданное —• пришла телеграмма из Ленинграда: Горев отказался быть оппонентом, ссылаясь на состояние здоровья.
Да, здоровье у Александра Александровича было неважным...
Защита была отменена, но это было мелочью по сравнению с тем, что неизбежно должно было последовать.
Я решил защищать работу в Москве (а не в Ленинграде) по принципиальным соображениям — не хотел, чтобы меня обвинили в трусости. Перед войной у меня был неприятный конфликт с одним московским специалистом (его уже нет в живых, поэтому не буду называть его имени). Моя кандидатская работа по сильному регулированию была опубликована в 1938 году; его докторская на ту же тему — в 1940 году. Докторант не упомянул о моей работе прямо, а косвенно ее охаял. Естественно, что я был взбешен и по молодости лет направил жалобу в ВАК. Конечно, это не имело никаких последствий, кроме одного — коллеги этого специалиста (да и он сам) взяли жалобщика на учет! Вот я и решил защищать работу в Москве. Закон о диссертациях строг и справедлив: не опозорив совет, завалить хорошую работу трудно.
Но когда Александр Александрович отказался быть оппонентом, я остался один перед своими «мстителями». Вскоре вызвал меня к себе академик Винтер — знаменитый строитель Днепрогэса.
Александр Васильевич был заместителем Кржижановского по ЭНИНу и одновременно одним из руководителей технического совета Министерства электростанций. Наша беседа и происходила в министерстве.
— Ну что же,— начал Винтер сумрачно (иначе он не разгова-
446
ривал),— придется вам взять диссертацию для доработки. Маркович сказал, что там есть ошибки...
И. М. Маркович был одним из известнейших специалистов по передаче энергии.
— Я в своей работе уверен и настаиваю, чтобы все было по закону. Работа должна получить формальную оценку, и, Александр Васильевич, у меня к вам лишь одна просьба: пусть Маркович даст письменный отзыв *.
Винтер поднял голову (обычно он ее держал наклонив вперед — привычка многих людей высокого роста) и посмотрел на меня с удивлением и симпатией. Он сам отличался твердым характером и мог оценить мое заявление. «Хорошо»,— ответил он.
Но преодолеть сопротивление было нелегко. Никто не писал отзыва — ни положительного, ни отрицательного. Пришлось пожаловаться на нарушение закона; неожиданно мне звонит сам Глеб Максимилианович!
— Не думайте, что мы против вас, все будет хорошо,— услышал я в трубке тоненький, старческий голос Кржижановского. И на прощание он сказал:
— Шах и мат!
Но и после этого ничего хорошего не было, кроме того, что были проведены новые испытания и с еще большим успехом...
Домашнее мое положение было трудным. Давно болела мать; после матч-турнира 1948 года, не выдержав всех волнений, заболела жена, слабеньким было и здоровье дочки. Надоело мне также мыкаться по домам отдыха при подготовке к соревнованиям — почти каждый отдыхающий считал своим долгом поговорить о шахматах и дать «полезный» совет... И решил я строить дачу!
2 мая 1949 года отправились мы с Я. Рохлиным на разведку на Николину гору. Этот поселок на Москве-реке понравился мне еще раньше, когда с Рагозиным готовились к чемпионату СССР в 1945 году в доме отдыха. Подъехали к реке, деревянный мост был разобран, вода стояла еще высокая. Перебрались на левый берег на пароме и пошли искать Прокофьева, который к тому времени купил в поселке дачу у В. Барсовой. Сергей Сергеевич был прикован к постели — высокое кровяное давление.
— Ничего вам не скажу, идите к Самосуду. Он только-только построился. Да,— оживился Прокофьев,— а где же, Яков Герасимович, давно обещанная вами книга о матче Стейниц — Ласкер 1894 года? — Рохлин смутился. Через несколько дней книга была доставлена...
Самосуды приняли нас очень приветливо, показали свой финский домик. Татьяна Ивановна накормила вкусными котлетами, и по случаю праздника была откупорена бутылка шампанского. Самуил Абрамович спустился с нами к реке, и вместе мы любовались подмосковным пейзажем (теперь на этом месте пляж для дип-
* Четверть века спустя мы с Марковичем помирились (за несколько месяцев до его смерти). Он похвалил мою докторскую работу, а я ее покритиковал. Оба мы в свое время погорячились, а может, зря?
447
Николина гора, 1963. На прогулке
ломатов). Но что делать? Самосуд доверительно рассказал, как узнать о свободном земельном участке. Его совет оказался верным, но получить участок в водоохранной зоне Рублевского водопровода можно было лишь по решению правительства...
Помог Д. Жимерин. В январе 1950 года разрешение было получено, а в феврале, закончив чертеж дачи, я поехал в Кондопогу к Онежскому озеру заказывать сруб.
В конце мая весь дом уже лежал на месте. Лес на участке-был настолько частым, что- пришлось спилить шесть деревьев, чтобы подъехать к площади застройки.
Нашел я бригаду егорьевских плотников. Бригадир Иван Федорович был мал ростом, худ, но
шесть плотников признавали его авторитет. Да как не признать — достаточно было посмотреть, как ловко обращался он с шестиметровыми брусьями! Работали от зари (один страдал бессонницей и всех будил) дотемна; ужинали при свете керосиновой лампочки. Не было тогда на участке ни электричества, ни воды. Спасибо соседу Панферову: Федор Иванович разрешил брать воду для кирпичной кладки фундамента из баньки — ближе воды не было...
Работали не спеша. Сначала казалось, что вообще не работали, а бродили да искали размеченные брусья. Когда дом наполовину был собран, дело пошло быстрее.
Первый венец был уложен 5 июня; 26 июня все уже было готово для «банкета» (вместо стола на веранду затащили заготовленный ящик для мусора). Был, конечно, и Я. Рохлин с супругой. Только сели за стол, как бригадир с силой хлопнул меня по плечу: «Мы же забыли тебе уборную сколотить...» Но через 20 минут пир все же начался, ребята свое дело знали хорошо.
Вскоре мои плотники захмелели и по деревенской традиции запели. Пели дружно, но плохо. Я опасался, что влетит нам от соседей, и прежде всего от Панферова; но он сам был не из аристократов, так что все кончилось благополучно. База для укрепления здоровья и занятий шахматами построена...
Три года пронеслись незаметно, и надо снова играть в шахматы; уже определился соперник в матче на первенство мира — молодой Давид Бронштейн.
К тому времени действовали только что утвержденные правила
448
соревнований на первенство мира. Зимой 1949 года я опубликовал проект этих правил * . Предварительно было изучено все, что было опубликовано по этому вопросу ранее. Составляя проект, я тщательно следил за тем, чтобы оба противника в матче имели равные права. Чемпион имел одно преимущество: в случае ничейного исхода матча он сохранял свое звание; чтобы стать чемпионом, претендент обязан был превзойти своего противника (выиграть матч).
В июле 1949 года на конгрессе в Париже отмечалось 25-летие ФИДЕ. Руководителем советской делегации был Д. Постников. У него и у В. Рагозина хлопот было много, и вопросы, связанные с правилами первенства мира, были переданы мне. Президент А. Рюб (Голландия) после пребывания на своем посту со дня основания ФИДЕ уходил в отставку. Он был против принятия правил на этом конгрессе (не хотел омрачать конгресс дискуссиями), но наконец снял свои возражения. Будущий президент Ф. Рогард (Швеция) тоже не стал возражать — ему нужна была поддержка советского делегата. Образовали комиссию под председательством Рогарда, которая должна была рекомендовать генеральной ассамблее проект правил.
Комиссия быстро пришла к единому мнению, но в одном вопросе Рогард уперся, и решили это разногласие вынести на обсуждение делегатов. Рогард зачитывает по пунктам составленный им на французском языке свой проект, а я при содействии переводчика слежу за докладом по русскому варианту проекта.
Молоденький и весьма симпатичный переводчик — сын русских эмигрантов — превосходно знал и русский и французский (в семье говорили по-русски). Когда дело дошло до спорного пункта, я, естественно, хотел потребовать слова — ведь Рогард докладывал на ассамблее свой вариант.
— Не надо, все в порядке. Во французском варианте изложено так, как вы предлагали,— разъясняет мой коллега.
— Не может быть!
— Но это точно...
Тут Рогард отклоняется от текста и разъясняет пункт так, как он предлагал его на заседании комиссии. Мой переводчик протестует и указывает, что это не соответствует письменному тексту доклада комиссии.
Рогард краснеет от гнева и повышает голос на молодого человека.
— Простите,— говорит тот,— если бы вы хотели написать то, что вы говорите, в этом французском слове должно было бы стоять не аксанграф, а аксантегю.
Рогард остолбенел — шведа подвело недостаточное знание французского. Воздадим должное будущему президенту — он поднял руки в знак капитуляции, а затем обменялся рукопожатием с нашим переводчиком; этот пункт правил был принят в моей редакции!
* См. статью «Предложения о проведении соревнований на первенство мира».
15 № 3446 449
Старый президент также был доволен — все прошло мирно, и делегаты на память преподнесли ему часы...
Жили мы на бульваре Сюше. Жара стояла необычайная, и спасались мы с Рагозиным от нее в Булонском лесу. Решили съездить в Версаль; бродим по парку — нет сил, очень жарко. Едет мимо извозчик — единственный в парке, лишь ему было разрешено представлять в Версале общественный транспорт.
— Вот бы прокатиться,— говорю мечтательно...
Слава тут же делает знак, извозчик останавливается, мой товарищ разваливается на сиденье:
— Миша, вы меня пригласили? Катайте!
Разорил меня Слава! Но хорошего настроения (справедливые правила все-таки были приняты) он мне не испортил.
К матчу на первенство мира готовились с Рагозиным уже на Николиной горе. Ходили на лыжах, анализировали, но — непростительная самонадеянность — маловато сыграли тренировочных партий. Бронштейна я недооценил, а может быть, недооценил опасности, которые были связаны с трех летним отрывом от шахмат.
Как всегда, перед подготовкой стал я собирать литературу — за три года шахматного бездействия опубликованных материалов накопилось немало. Узнал, что зарубежные журналы и книги, которые поступали в Комитет физкультуры, хранятся в библиотеке института физкультуры, но на дом их не выдают. Отправился к председателю Комитета Аполлонову на прием и попросил дать распоряжение в библиотеку.
Аполлонов долго молчал, а затем спросил:
— А как раньше вы готовились? Изучали литературу?
— Конечно, Аркадий Николаевич, изучал обязательно.
— Так зачем же вам снова изучать?
Я обомлел от изумления —такая «мудрая» мысль мне в голову не приходила! А ларчик открывался просто: и Бронштейн, и Аполлонов были в одном спортивном обществе... Достал я журналы и без Аполлонова.
Гроссмейстер Толуш рассказывал, что как-то Аполлонов во время одного чемпионата СССР встретил Толуша в Комитете и пригласил к себе.
— Как дела, Александр Казимирович?
— Да плохо — цейтноты подводят...
— Есть хороший метод игры в цейтнотах,— говорит председатель,— надо всегда иметь в резерве два-три запасных хода...
Недостаточная общая подготовка была не только у председателя. Беседовал я однажды с его заместителем, и вдруг тот мне говорит:
— Да, правильно считают, что Ботвинник эстет...
Сначала я ничего не понял; потом догадался, что я не эстет, а аскет...
Бронштейн, несомненно, тогда был силен, но талант его отличался своеобразием. Он хорошо вел сложную фигурную игру, весьма удачно располагал фигуры из общих соображений. В миттельшпиле поэтому был опасен. Но там, где требовалась точность ана-450
лиза, где надо было искать исключение из правил, Бронштейн был слабее. Точность анализа нужна в эндшпиле — там шахматист не имеет права ошибаться, так же как и сапер. Будь Бронштейн силен и в эндшпиле, я, конечно, проиграл бы ему матч. Кроме того, мне на пользу были человеческие и спортивные недостатки претендента: стремление к чудачеству, позерство, наивность в спортивной тактике и пр.
Первые четыре партии не без приключений закончились вничью. Пятую я с треском проиграл. Шестая после напряженной борьбы была отложена в лучшем для моего противника эндшпиле.
При анализе неоценимую помощь оказал Слава Рагозин. Он предложил жертвой слона активизировать короля черных. Я хорошо отработал идею, и при доигрывании все шло как по маслу. На 56-м ходу кончился контроль, и в явно ничейной позиции пора было заключить мир. Но, имея лишнюю фигуру, Бронштейн решил еще «поиграть», сделал неудачный ход и после ответа черных капитулировал (№ 183). Это был первый (но далеко не последний) равный эндшпиль, который мне удалось выиграть в матче.
Было два свободных от игры дня, я попросил в Комитете физкультуры машину и поехал с дочкой на дачу. Довезли нас только до Москвы-реки — началось половодье. Переправились на лодочке на левый берег, а дальше пешком.
В день игры рано утром узнаю, что пошел можайский лед (тогда еще не было плотины у Можайска) и Николина гора отрезана от Москвы. Прибежал на берег — красивое зрелище. Ледоход — это сила! Пошел в дом отдыха «Сосны» звонить в Москву.
— Николай Николаевич, вы мне ноль не поставите?
Романов смеется (в это время он уже снова стал председателем Комитета, Аполлонов ушел...):
— Не поставим. Ведь вы уехали на дачу с нашего ведома...
Идем с директором дома отдыха тов. Печуркиным к берегу. Чудо — река очистилась ото льда. Оказывается, у дачи Капицы образовался затор. Мигом была подана лодочка — успел лишь попросить директора позвонить Романову, чтобы не отменяли партию, и я даже перед игрой успел пообедать! Потом Романов рассказывал, что за мной хотели прислать маленький самолет, чтобы вывезти на «Большую землю».
Бронштейн ничего не знал о происшествии; я же после многочасового пребывания на свежем речном воздухе чувствовал себя отлично. Мой партнер на пятом часу игры опять напутал в равном эндшпиле, и доигрывание было простым делом (№ 184).
В девятой партии (№ 185) произошел конфликт. После 41-го хода белых Бронштейн задумался и не заметил, как к нашему столику подошел арбитр К. Опоченский (Чехословакия); заметил Бронштейн судью лишь после его слов «прошу записать ход»...
Это было неприятно моему партнеру, так как он во время всего матча стремился к тому, чтобы ход записывал я. Расчет был простым: растренированный вообще и утомленный после пяти часов игры в частности, Ботвинник долго будет обдумывать записанный
15*
451
ход, да и запишет скорей всего неудачный ход, затем последует мучительный ночной анализ, а при доигрывании еще останется мало времени до контроля... Практически это выглядит разумно, но нет правил без исключений!
Бронштейн сделал вид, что не расслышал арбитра, и сделал свой 41-й ход...
По шахматному кодексу это был так называемый открытый ход. Тайно записывать уже было нечего. Но Бронштейн расскандалился и требовал, чтобы ход записали белые. Опоченский растерялся и долго не принимал решения. Из зала неслись крики в мой адрес: «Позор!» Очевидно, это кричали коллеги моего противника (да, откровенно говоря, как всегда, зрители симпатизировали более молодому). Вопрос был решен после вмешательства Г. Штальберга (помощника арбитра). Он напомнил Опоченскому о правилах игры, и тот понял, что колебания неуместны.
Партии большей частью не были цельными — интересные замыслы нарушались техническими просчетами. После 17-й партии счет результативных поединков был 3 : 3. В 18-й я висел на волоске (№ 188): запиши Бронштейн верный ход (недаром он не любил записывать ход!) — мне пришлось бы потерпеть четвертое поражение. Но белые избрали иной ход, и я использовал парадоксальную возможность для спасения, найденную после многочасового анализа. В 19-й партии мне опять удалось выиграть ничейный эндшпиль (№ 189).
Но силы мои были на исходе. Снова два свободных от игры дня, и я решил выспаться на даче; спал даже в те часы, когда обычно проходила игра,— типичное и опасное нарушение спортивного режима. 21-ю и 22-ю партии я проиграл без борьбы; счет стал 4 : 5 (не в мою пользу).
Теперь если я не выигрывал 23-ю партию белыми, то поражение в матче было неизбежным. Но партия (№ 191) развивалась для белых не очень благоприятно. Поворотный момент наступил после 35-го хода белых. У меня на часах оставалось минуты три, у Бронштейна — минут десять. Черные могут выиграть пешку, но в этом случае они остаются с двумя конями против двух слонов (в эндшпиле— опасно!). Бронштейн посмотрел на меня, на часы, в зал и... пошел на выигрыш пешки! В зале тут же раздались аплодисменты — это бывало каждый раз, когда Бронштейн что-то жертвовал или что-то выигрывал. Здесь мой партнер по моей радостной физиономии понял, что просчитался, махнул рукой в сторону зала (рукоплескания затихли), но было уже поздно — обдумывая свой 42-й ход, который нужно было запечатать в конверт, я мог пойти на выигрывающее продолжение.
Думал я минут двадцать и записал не сильнейший ход... Лишь в 8 утра была найдена одна скрытая возможность (от волнения началось даже сердцебиение) — появилась надежда на успех.
Бронштейн (опять-таки в эндшпиле) оказался не на высоте положения; после 15 ходов доигрывания его фигуры попали в цугцванг, и черные капитулировали; счет стал 5 : 5. Последняя, 24-я 452
партия ничего не изменила; в тяжелой борьбе мне удалось отстоять чемпионский титул.
Несмотря на мою неудачную игру, матч нанес Бронштейну удар и шахматный, и психологический: никогда более ему не удалось повторить свой успех.
Кончился матч, и тут же приятная неожиданность — объявились наконец оппоненты. Два года ранее познакомился я с Я. Цыпкиным, одним из крупнейших советских специалистов по теории автоматического управления, советовался с ним по поводу правильности тех методов, которые я применял при анализе устойчивости синхронной машины.
Цыпкин — человек исключительных способностей, знаний и памяти. При нашей встрече (без какой-либо подготовки) он изложил содержание моей кандидатской работы, опубликованной в журнале «Электричество» в 1938 году. Лет ему тогда было около тридцати, после фронта он быстро защитил кандидатскую, а затем и докторскую. Выглядел он мальчишкой, только глаза выдавали его — умные, всепонимающие... Он сразу сказал, что надо изменить в форме изложения работы, чтобы устранить возможность критики.
С тех пор мы дружим с Цыпкиным и по сей день. Яков Залманович стал специалистом, признанным во всем мире, получил Ленинскую премию, был избран в Академию наук. Но главное — человек поистине замечательный.
Кстати, и рассказчик отменный: «У меня большая радость,— доверительно сказал он как-то,— Могу вне очереди покупать билеты в театр — стал инвалидом войны».
Но радость Цыпкина оказалась преждевременной: пошел он с женой к началу одного нашумевшего спектакля, а билеты не получил— уже с двух часов инвалиды войны стояли в очереди...
Забавные эпизоды рассказывал Яков Залманович из фронтовой жизни. Однажды командир отделения послал его в «ничейную» зону за сумкой убитого разведчика — там были важные документы. Поручение опасное, почти безнадежное. Все же сумка разведчика была доставлена. Посмотрел командир с удивлением на эту сумку, с уважением — на худенького Яшу.
Так действовал солдат Яша Цыпкин и в науке.
Если я не ошибаюсь, именно Цыпкин попросил своего друга, популярного профессора ЛАЭИ Л. Гольдфарба, стать моим оппонентом. Л. Гольдфарб также был видным специалистом по автоматическому регулированию. Ему работа понравилась. Человек он был жизнерадостный и добрый (к сожалению, у него было больное сердце и он безвременно умер). Лев Семенович нашел и второго оппонента — профессора Д. Городского (мы с ним потом несколько лет вместе работали и подружились). Третьим был Н. Н. Щедрин.
Защита состоялась 28 июня 1951 года. Председательствовал Винтер, случайно присутствовал и М. А. Шателен (тогда ему было уже за 80!). Михаил Андреевич приехал из Ленинграда на собрание Академии наук и, узнав о защите, оказал мне великую честь.
453
Защита проходила со средним успехом. Винтер меня поддерживал энергично, но решающую роль сыграл Г. Н. Петров. Тогда Георгий Николаевич (крупнейший специалист по трансформаторам и личный друг М. Видмара) был председателем экспертной комиссии ВАК по электротехнике, поэтому он не мог дать работе прямую оценку, но дал совет диссертанту — прежде чем направить работу в ВАК, оформить дополнение к диссертации, поскольку за полтора года работа существенно продвинулась вперед. Косвенно выступление Петрова означало, что работу надо одобрить,— иначе и дополнять было нечего!
Г. Н. Петров (до первой мировой войны) составлял шахматные задачи и даже публиковал их. Он, несомненно, был одним из самых умных, честных и тонких людей среди наших электротехников. Когда я о нем думаю, всегда невольно улыбаюсь.
Проскочил я, пожалуй, чудом. После некоторых сдержанных выступлений я был уверен, что провалился, так что потом не сразу понял, что получил вотум доверия. Из 19 членов совета 5 проголосовали против — можно было догадаться кто, но бог с ними!
Дело перешло в ВАК. Если в ЭНИНе работа лежала полтора года, то и в ВАКе столько же. Всего диссертация рассматривалась три года — больше, чем потребовалось для того, чтобы ее сделать и написать.
Экспертная комиссия одобрила диссертацию, не собирая дополнительных рецензентов. Но на пленуме ВАК кто-то из моих «друзей» сделал заявление, что в работе применены сомнительные методы анализа (то, что писал в своей работе 1940 года тот самый докторант), и диссертация вернулась в экспертную комиссию. Обо всем этом впоследствии поведал мне заместитель главного ученого секретаря ВАК А. Сергеев (Александр Сергеевич в 1925 году был чемпионом Москвы по шахматам и поэтому, конечно, мне симпатизировал).
На сей раз экспертной комиссии пришлось собирать рецензии. Одна положительная пришла из Ленинграда; один мой товарищ случайно увидел ее на столе академика М. П. Костенко (Михаил Полиевктович был последним из могикан Ленинградского политехнического. Он присутствовал еще на защите моей кандидатской диссертации). Другая была из Москвы, автора ее так и не знаю, содержание было неопределенное. Отрицательную рецензию и писать опасно. В этом случае диссертанта вызывали на экспертиз ю комиссию и он имел право как представить свои возражения, так и отвечать на вопросы членов комиссии — рецензент тут мог попасть в незавидное положение...
Осенью 1952 года наша система управления была смонтирована в МЭИ на модели передачи энергии при кафедре профессора Веникова. Валентин Андреевич хорошо знал мою работу, он еще в 1949 году был доброжелательным рецензентом моей книжечки, где была приведена теоретическая часть диссертации. Честно говоря, по характеру Валентин Андреевич — человек сложный, но обладающий редким чувством нового, интуиция его не обманывала. Ра
454
бота генератора с сильным регулированием Веникову очень понравилась. Потом выяснилось, что две недели спустя он был докладчиком на экспертной комиссии по моей работе и дал высокую оценку. Снова обсуждение на пленуме ВАК, на этот раз короткое.
— Ну, теперь сомнений нет?
— Нет.
Итак, все кончилось — можно получать диплом доктора технических наук.
Шахматные успехи мои в это время были скромными. В чемпионате СССР осенью 1951 года я долгое время лидировал, затем «завалился» на финише. Весной 1952 года в Будапеште я потерпел неудачу на старте и в итоге поделил 4—5-е места с В. Смысловым. Ряд партий были интересными, но с практической точки зрения спортивная форма оставляла желать лучшего.
Приближался август 1952 года, а с ним и Олимпиада в Хельсинки, где должна была впервые выступать сборная Советского Союза. Я сомневался: играть или не играть? В олимпиадах режим дня тяжелый: вечером 5 часов игры; если партия не окончена, то еще ночной анализ, а утром доигрывание. После этого вечером играй новую партию. При таком регламенте я мог команду подвести — вот я и отказался от участия в Олимпиаде (потом в следующих олимпиадах выяснилось, что этот режим не так уж плох; в случае утреннего доигрывания участника заменяли на запасного).
— Если хотите, Николай Николаевич,— сказал я Романову,— то съезжу в Хельсинки — попробую уговорить финских шахматистов изменить регламент.
Романов послал меня в Хельсинки. Поговорил я со своим другом г-ном Ильмакунасом, с другими финскими организаторами и вернулся в Москву. Очень нашим финским друзьям не хотелось менять регламент, но еще больше им хотелось видеть чемпиона мира среди участников Олимпиады, и они изменили порядок игры (утреннее доигрывание было отменено) — об этом пришло сообщение в Москву.
Зампред Комитета М. Песляк собрал команду, рассказал о моей поездке, о трудных переговорах (Михаил Михайлович был тогда в Хельсинки и участвовал в беседах с финскими шахматистами), тепло поблагодарил меня... В ответ — гробовое молчание. Показалось мне это странным, разъяснилось все два месяца спустя.
Собрали команду для подготовки в подмосковном доме отдыха «Вороново». Обычно я готовился на даче, но тут подумал: турнир командный, пожалуй, товарищи обидятся, если не приеду. Назначены были тренировочные партии. Первые две я проиграл, потом отыгрался. Играю с Бронштейном очередную партию, вдруг кто-то трогает меня за плечо. «Партию надо прервать и срочно ехать в Москву»,— говорит заместитель начальника сбора Л. Абрамов.
Приехали в Москву на Скатертный, сидим в приемной. Сначала к зампреду Иванову (Романов был в Хельсинки) вызывают
455
одного Кереса. Затем Керес выходит. Вызывают меня, со мной входят руководители сбора, шахматные работники Комитета.
При мне докладывают зампреду, что все идет хорошо, вот только участники команды считают, что Ботвинник плохо играет...
— Вы даете гарантию, что возьмете на первой доске первое место? — спрашивает меня зампред.
— Пригласите, пожалуйста, сюда Кереса,— попросил я. Мне стало ясно: только что Керес дал подобную гарантию на тот случай, если он заменит меня... После некоторого замешательства решено пригласить Кереса. Он явился бледный и смущенный. Тогда же я понял, что после этой «очной ставки» Керес в Хельсинки играть не сможет — неустойчив он психологически. Играть — не гарантии давать!
— Прошу обсудить этот вопрос на собрании команды,— заявляю я. На том пока и закончили.
Ночью я не мог заснуть. Утром пошел в ванную и вижу Смыслова — чистит зубы.
— Василий Васильевич, говорят, вы считаете, что я не умею играть в шахматы?
Смыслов очень долго чистил зубы, затем тихо ответил:
— Я не знал, что это станет известным.
С такой искренностью мог ответить только Смыслов!
Вскоре приехал Иванов, и была собрана команда. Керес сказал, что Ботвинник в плохой форме и что форму быстро улучшить невозможно (он забыл добавить, что потерять спортивную форму можно очень быстро!). Бронштейн сказал, что если Ботвинник потеряет пешку, то проиграет партию, а если Керес потеряет пешку, то ничью как-нибудь сделает (мудрая мысль!). Смыслов и Котов просто потребовали, чтобы меня вывели из команды. Один И. Болеславский вступился за чемпиона мира... Вместо меня включили в команду Е. Геллера.
В Хельсинки было объявлено, что Ботвинник болен. Керес играть не мог, после трех поражений его пришлось отстранить от игры. Котов на финише также не играл. Команда еле-еле взяла первое место.
Десять лет спустя на одном совещании у Романова присутствовали многие из тех, кто в 1952 году требовал моего исключения из команды. Председатель Шахматной федерации СССР В. Виноградов воспользовался каким-то предлогом и заявил, что до сих пор с чувством стыда вспоминает события, предшествовавшие первому выступлению нашей команды на Олимпиаде (тогда Владислав Петрович был начальником сбора в доме отдыха). Возникла немая сцена, как в последнем действии «Ревизора». Виноградов так и остался единственным участником тех событий, кто выразил сожаление по этому поводу.
В конце 1952 года был очередной чемпионат СССР. «Больному» и разучившемуся играть в шахматы чемпиону мира посчастливилось против пяти участников команды (Котов не играл в чемпио
456
нате) набрать 4 очка — Смыслов и Болеславский добились ничейного результата *.
Чемпионат не определил победителя. В последнем туре мой единственный шанс догнать М. Тайманова состоял в том, что Геллер выигрывает белыми у лидера, а я черными — у Суэтина. Подхожу во время тура к Геллеру:
— Ну, как дела?
— Работайте, работайте...— отвечает одессит.
Партии были прерваны в трудных позициях и для Тайманова, и для Суэтина. При доигрывании Геллер быстро выиграл, а я «нашлепал», и, несмотря на лишнюю пешку у черных, эндшпиль приобрел ничейный характер. Случилось чудо: Суэтин неосторожно перевел короля в центр, и, хотя на доске оставалось всего 9 фигур, король белых оказался в матовой сети (№ 214)!
Итак, после Нового года — матч с Таймановым. Я обязан был этот матч выиграть — не понравилось мне поведение М. Тайманова во время нашей партии в чемпионате. Во время игры я предложил ничью, партнер ее принял (надо было лишь доиграть до 30-го хода), а затем стал играть на выигрыш...** Пришлось поработать, но матч был выигран!
На весну 1953 года на модели МЭИ были намечены сравнительные испытания различных регуляторов сильного действия: Института автоматики и телемеханики (профессор Ильин), Института электротехники Академии наук Украины (доктор технических наук Цукерник), ВЭИ (кандидат технических наук Герценберг) и ЦНИЭЛ.
Г1о принципу действия наша система управления требовала телепередачи сигнала (вектора напряжения приемной сети). Это тогда не было освоено промышленностью (увы, и по сей день). Но наша система управления способна была дать наилучшие результаты.
Зимой 1953 года был я в кабинете одного высокого специалиста нашего министерства. Зашла речь о предстоящих испытаниях.
— Знаете ли вы, что эта работа может претендовать на соискание Сталинской премии? — спрашивает меня хозяин кабинета.
— В этом случае,— не задумываясь, отвечаю я,— вы, конечно, будете в числе выдвинутых на премию работников.
И это было справедливо, так как этот товарищ принимал определенное участие в работе. Мой собеседник испытующе на меня посмотрел и добавил:
— Вы должны понять, что я могу быть включен только как руководитель работы...
«Как же так? — подумал я.— Не он же руководит работой...» После испытаний было объявлено, что система управления ЦНИЭЛ не подходит, так как требует телепередачи сигнала. Была
* Но время все сглаживает. Уже на следующей Олимпиаде (Амстердам, 1954) у меня были добрые отношения с другими участниками команды.
** По неписаным, но традиционным правилам шахматной этики отказываться от заключенного ничейного договора можно лишь по обоюдному согласию.
457
принята система ВЭИ, основанная на местном сигнале... Более тридцати лет прошло, а теория сильного регулирования возбуждения синхронной машины так и не поставлена полностью на службу эксплуатации...
Два года спустя я переключился на другую, более важную проблему в области электрических машин.
Впоследствии была издана толстая книга нескольких авторов по проблеме сильного регулирования. Мое имя там упомянуто только один раз — отмечалось, что термин «сильное регулирование» предложен Ботвинником...
Защита звания
Весна 1954 года, очередной матч на первенство мира — парижские правила 1949 года действуют. В отборочных соревнованиях ФИДЕ победил В. Смыслов.
Смыслов рано выдвинулся: в 18 лет — чемпион Москвы, в 19— третий призер чемпионата СССР, в 20 — гроссмейстер.
Высокий, худенький, близорукий молодой человек с рыжими волосами всегда действовал по Козьме Пруткову — «смотрел в корень». Иллюзий у Васи никогда не было. Если он увлекался, то только как «исключение из правил». В этом и состояла его главная сила в шахматах — он был проницателен.
Талант его универсален и исключителен. В те годы он мог тонко сыграть в дебюте, уйти в глухую защиту или бурно атаковать или, наконец, хладнокровно маневрировать; а про эндшпиль и говорить нечего — это его стихия. Иногда он принимал решения, поражавшие своей глубиной. Спортивный характер — отменный, здоровье то, что нужно для тяжелых шахматных боев. Особо проявлялась сила Смыслова, когда он попадался на подготовленный вариант; посидит тогда Смыслов часик за доской, подперев щеки кулаками (уши от напряжения красные),— и найдет опровержение!
К сожалению, по человеческому своему характеру Василий Васильевич — что греха таить — с ленцой... Может быть, в жизни он больше ценил ее радости, чем обязанности. Но если не предаваться творческой работе безотказно, то талант не развивается полностью. И хотя в 1953—1958 годах Смыслов был непобедим, думаю, что уже тогда это сказалось на его игре.
В этот период Смыслов добился исключительных спортивных результатов, но с творческой стороны он себя ограничил так, чтобы работу в области шахмат свести к минимуму.
Смыслов стремился после дебюта получить спокойную игру — желательно с микроскопическим перевесом. Партнер начинает думать о ничьей, а как этого добиться — известно: надо менять фигуры. И Смыслов помогает в этом противнику, он сам предлагает размены, но так, что каждый размен дает ему некоторый позиционный плюс. Возникает наконец эндшпиль уже с ощутимым перевесом; если противник удачно защищается — ничья, а если допускает 458
погрешности, то виртуозное мастерство Смыслова в эндшпиле сказывается.
Это был почти беспроигрышный период в карьере гроссмейстера, но, повторяю, может быть, в творческом отношении его более ранние партии интереснее. Смыслов тогда был в возрасте 32—37 лет — лучшие годы шахматиста. С таким грозным противником мне и пришлось сыграть три матча.
Смыслов настаивал, чтобы матч начать 15 апреля. Я отказывался наотрез, ссылаясь на правила, которые требовали, чтобы соревнование проходило в благоприятное время года (в июне в Москве бывает жарко). Пришлось даже напомнить о действовавшем еще пункте правил, что если оба участника не договорятся, то возможен матч-турнир четырех *; наконец столковались начать матч 16 марта.
Так же как и с Бронштейном, борьба была бескомпромиссная. На старте Смыслова постигла неудача: в первых четырех партиях он набрал лишь пол-очка. Но начиная с седьмой партии по одиннадцатую я играл слабо и тоже набрал в этих пяти партиях всего лишь пол-очка! Счет стал 6 : 5, и не в мою пользу. Украшением первых 11 партий, несомненно, были вторая (№ 218) и девятая. Затем я воспользовался несколько азартной игрой своего партнера и в следующих пяти партиях (все они были результативными!) выиграл четыре... Затем следуют три боевые ничьи, а начиная с двадцатой выяснилось (так же как и в матче с Бронштейном), что сил у меня было уже маловато. В последних пяти партиях Смыслов отыграл два очка, и со счетом 7 : 7 (по результативным партиям) при десяти ничьих матч заканчивается. Опять претендент не сумел превзойти чемпиона, и мне удалось отстоять свое звание.
В августе в составе советской команды (на сей раз уже никто не требовал гарантий, что я возьму на своей доске первое место) мне впервые довелось играть на Олимпиаде. Для турнира в Амстердаме был выделен большой зал «Аполло», играть было хорошо. После утреннего доигрывания меня освобождали от вечерней игры — включали в состав команды запасного участника. Однажды заменить было некем, но выяснилось, что сил достаточно— выиграл вечером у Найдорфа (№ 231). Советская команда легко заняла первое место **.
Сыграл я в Амстердаме две интереснейшие партии. Первую — с болгарином Миневым (№ 230) — легко мог выиграть дважды — вечером и утром, но дважды ошибался, и наконец партия была отложена в ферзевом эндшпиле, где у меня была лишняя и един
* Матч-турнир четырех, пожалуй, наиболее хитрое мое изобретение, включенное в 1949 году в правила проведения матчей на первенство мира: если участники не могут прийти к соглашению, ФИДЕ матч отменяет и проводит матч-турнир четырех — чемпион и первые три победителя соревнования претендентов (этот турнир проводится при любом количестве прибывших к игре участников). Ясно, что чемпиону и претенденту этот турнир невыгоден; значит, надо быть поуступчивее и не спорить! В 1954 году это правило еще действовало. См. также статью «Предложения о проведении соревнований на первенство мира».
** См. также статью «Турнир наций» в Амстердаме».
459
ственная пешка «g». За десять лет до этого я выиграл такой эндшпиль в Москве у Г. Равинского (№ 131), но сам не понял, как это получилось.
Просидел я за шахматами несколько часов (спать лег в три часа ночи), но — эврика!—нашел метод выигрыша. Утром Минев (он-то не знал найденного метода) быстро проиграл. Это была творческая победа — стало известно, как надо действовать в подобных окончаниях.
Драматическая ситуация сложилась в партии с Унцикером (№ 233). Дебютный эксперимент во французской защите привел к проигранной позиции. Всю партию я висел на волоске; отложили мы ее в ладейном окончании, где, по общему мнению специалистов, впору было сдаваться...
Пришлось поработать. Сначала помогал Болеславский, но он скоро стал клевать носом и ушел на боковую. Его заменил Флор, он держался молодцом: когда я его будил, давал хороший совет. В два часа ночи я его отправил отдыхать, предупредив, что в восемь утра он должен явиться и оценить результаты анализа.
В восемь утра Флор пришел и нашел два пути к выигрышу: один способ (как мне казалось) я опроверг. В целом это было уже хорошо, Унцикер мог и не заметить этих тонкостей!
Началось доигрывание. Зал был пуст — присутствовали лишь судья да один нетерпеливый репортер, в результате партии никто не сомневался.
Первый путь к выигрышу Унцикер не заметил, но тут я с ужасом увидел, что второй способ также достаточен для победы! Однако белые и тут пропустили решающий момент (видимо, мой партнер сладко спал ночью), и в конпе концов партия закончилась миром.
Банкет для участников и организаторов Олимпиады был устроен в Карлтон-отеле, той самой гостинице, где в 1938 году мы с Алехиным договорились о нашем матче.
Это были последние годы, когда Амстердам выглядел по-старому: сам Эйве разъезжал еще на велосипеде, про других голландцев и говорить нечего. Когда меня пожелал сфотографировать один репортер, он потребовал, чтобы я непременно взгромоздился на велосипед...
Посетили мы женский лицей, где учились девицы в возрасте от 12 до 20 лет. Школа расположена на тихом канале, все здание в диком винограде. В этом лицее тогда еще преподавал математику Макс Эйве.
Зимой 1955 года играл я в очередном чемпионате СССР в Москве. Интересных партий было немало (уникальный эндшпиль с разноцветными слонами удалось выиграть у Котова — № 235), еще перед последним туром я имел шанс стать чемпионом, но «под занавес» без борьбы проиграл Кересу.
По уставу ФИДЕ чемпион мира автоматически входит в состав ЦК Всемирной шахматной организации. В. Рагозин (был вице-президентом ФИДЕ) и предложил мне сопровождать его на
460
очередной конгресс в августе 1955 года. Я охотно согласился, так как догадывался о том, что президент Рогард настроен против права бывшего чемпиона на реванш (мы беседовали с Рогардом об этом год назад в Амстердаме),— на конгрессе в Гетеборге можно было в этот вопрос внести ясность.
На заседании ЦК Рогард не допустил обсуждения вопроса о реванше под тем предлогом, что это можно сделать на Генеральной ассамблее (хитрый адвокат полагал, что там его позиция скорее получит поддержку). Но когда я предложил обсудить этот вопрос на Генеральной ассамблее, президент указал, что торопиться некуда и все это можно включить в повестку дня конгресса 1956 года.
Здесь я занял твердую позицию, предложил на этом конгрессе решить вопрос в принципе, объяснил делегатам важность проблемы. И тогда Рогард приступил к процедурному голосованию: обсуждать этот вопрос в Гетеборге или отложить до конгресса в Москве?
Результат был неожиданным: Рогарда поддержал лишь один его приятель — делегат из Южной Америки. Началось обсуждение по существу, затем на голосование был поставлен вопрос: имеет ли в принципе поверженный чемпион право на реванш?
С Рогардом и здесь остался его верный южноамериканский друг, а вся ассамблея проголосовала против президента.
Фолке Рогард после заседания белее полотна подошел ко мне: «Не считаете ли вы, что я должен немедленно подать в отставку?» И здесь я не выполнил своих обязанностей перед шахматным миром. Конечно, я должен был ответить утвердительно, тогда пришел бы другой президент, который учел бы ошибки своего предшественника. Действовал же я, как гнилой интеллигент, утешал Рогарда, говорил ему комплименты и прочую ерунду — Рогард сразу повеселел. К чему это привело, будет ясно из дальнейшего...
Итак, Рогард был очень доволен и на память вручил мне фото: сидим мы с ним (у меня в руках карманные шахматы) и улыбаемся. Это фото — на даче. Смотрю я иногда на него и вспоминаю о своей ошибке.
По возвращении в Москву 1 сентября сел я за письменный стол решать задачу: что произойдет, если у машины переменного тока на роторе будет не одна обмотка (как у обычной синхронной машины), а две взаимно перпендикулярные? В свое время Горев писал, что подобная машина будет более устойчива в эксплуатации. Поскольку из проблемы сильного регулирования я был вытеснен, то эта новая задача выглядела соблазнительно.
Просидел я десять дней, составил систему уравнений и решил ее для установившегося режима — теперь грамотный специалист сделает все это за полчаса.
Результаты подтвердили то, что предсказывал Горев: такая машина безразлична в установившемся режиме к фазовому углу цепи статора, стало быть, она может работать на линию передачи любой протяженности. Ротор машины может при этом вращаться
461
с несинхронной скоростью, и если закон управления выбран правильно, то наблюдатель, регистрирующий работу машины со стороны статора, будет считать, что имеет дело с обычной синхронной машиной. Это и дало основание окрестить подобную машину переменного тока асинхронизированной синхронной машиной — АСМ.
Таким образом, эта машина лишена «синхронной» устойчивости; более того, она лишена всякой естественной устойчивости. Искусственная устойчивость может быть создана по скорости, так называемая асинхронная устойчивость. Это достигается перемножением напряжений, подаваемых на обмотки ротора, на скольжение ротора относительно синхронного поля статора.
Работой заинтересовался Иосифьян; Андроник Гевондович возглавлял ВНИИЭМ. Договорились, что модель машины с линией передачи 1000 км, мощностью 5 кВа будет создана во ВНИИЭМе. Г. Петров был тогда консультантом института, и он также поддержал экспериментальную проверку АСМ.
Весной 1956 года установка была готова, но большие трудности возникли со схемой регулирования. Требовалось перемножение напряжений на величину скольжения — тогда аналоговая вычислительная техника только создавалась, и достать блок перемножения было практически невозможно. Отправился я на переговоры к директору ИАТа Трапезникову (нынешнему академику): Вадим Александрович был очень доброжелателен и дал поручение своему сотруднику Б. Когану (одному из создателей отечественной аналоговой техники) оказать содействие. Борис Яковлевич приехал со своей первой аналоговой машиной ЭМУ-5, набрал на ней закон управления, и эксперимент закончился успешно!
Тогда же было решено увеличить мощность установки до 20 кВа.
Но через год очередной матч на первенство мира — пора возвращаться к шахматам.
Конгресс ФИДЕ 1956 года проходил в Москве, а за ним—Олимпиада. На конгрессе основной вопрос был о правилах соревнований на первенство мира. Надо было решить, как быть с правом побежденного чемпиона на реванш; по правилам 1949 года эксчемпион мог присоединиться третьим к соревнованию. Рогард возражал против тройного матч-турнира, опасаясь сговора между двумя участниками *. Он возражал и против матч-турнира четырех (как уже отмечалось, по правилам 1949 года ФИДЕ объявляло проведение четверного матч-турнира, если участники матча не могли прийти к соглашению). Рогард был против матч-турниров вообще.
Президент возражал и против постоянно действующих правил; он требовал, чтобы на каждое трехлетие правила утверждались заново.
Правила обсуждались на комиссии. Ван Стенис (Голландия), Берман (Франция), Дене (ФРГ) поддержали президента, и я ос
* Теперь я пришел к выводу, что эти опасения не основательны. Можно найти такой способ определения победителя, при котором сговор исключается.
462
тался в одиночестве. Правда, была достигнута договоренность о сохранении постоянных правил для матчей на первенство мира (потом выяснилось, что Рогард схитрил и не включил это решение в протоколы конгресса), но матч-турниры были отменены. Право экс-чемпиона на реванш обеспечивалось (вслед за его поражением в матче) проведением в следующем году матч-реванша.
Я, конечно, смалодушничал, нельзя было уступать в вопросе о матч-турнире четырех. Та ситуация, которая возникла в 1972 и 1975 годах, когда трудности при переговорах между участниками матча искусственно создавались одной стороной, была бы невозможной, если бы действовало это поистине мудрое правило о матч-турнире четырех.
Московская Олимпиада вновь закончилась победой советской команды. Из индивидуальных результатов должна быть отмечена игра молодого Бента Ларсена. Он выступал настолько успешно на первой доске, что датская команда вышла в финал! Ларсену тогда присвоили звание гроссмейстера — появилась новая звезда на шахматном небосклоне.
К сожалению, организована была Олимпиада не вполне удачно, опыт предыдущих олимпиад не был использован. Командный турнир надо проводить в выставочном зале, а не на сцене театра. Демонстрировать все партии невозможно — их слишком много. Зрители не могут следить за той партией, которая их интересует.
В 1956 году исполнилось десять лет со дня смерти Александра Алехина. В октябре этого года в Москве был проведен международный турнир памяти чемпиона мира.
С точки зрения подготовки к предстоящему повторному матчу со Смысловым (Смыслов вторично победил в соревновании претендентов) мне следовало уклониться от участия в этом турнире и готовиться к матчу. Но отказаться от турнира было трудно.
Играл я удачно и лидировал все соревнование. К последнему туру опережал Смыслова на очко. Но под конец (как и в чемпионате СССР 1955 года) проиграл Кересу (Пауль блестяще провел всю партию от начала и до конца), и Смыслов меня догнал...
Итак, второй матч со Смысловым.
Матч в целом показал мою неподготовленность. Не было продемонстрировано ни четких дебютных систем, ни подлинного искусства в анализе неоконченных партий, ни спортивной настойчивости.
Первую партию я проиграл. После пятой (№ 251) уже вел в счете (2 : 1). С шестой по двенадцатую я проиграл три партии — счет стал 2 : 4 в пользу Смыслова. Тринадцатую (№ 254) мне удалось выиграть, и минимальный счет (3 : 4) держался до семнадцатой партии. Эту очередную встречу выиграл Смыслов (он ее провел очень тонко), и судьба матча была решена. Со счетом 3 : 6 при 13 ничьих матч закончился на двадцать второй партии.
До семнадцатой партии судьба матча была неопределенной. Решающими были мои промахи в выигранных позициях в девятой и пятнадцатой партиях, но если бы этих промахов не было, то было
463
бы всего лишь равенство сил, и только! В последних девяти партиях я уже не сумел выиграть ни одной...
Надо было решать, играть или не играть матч-реванш. Иначе говоря, есть ли надежда вернуть потерянное звание.
В течение двух месяцев была проведена аналитическая работа — установлено то, о чем уже читатель знает. Можно добавить, что в период с сентября 1956 года по апрель 1957 года я играл слишком много партий (50!); когда я переставал испытывать шахматный «голод», всегда играл без подъема.
Уже составлен план подготовки, но все же я колебался в принятии окончательного решения.
Приехал за мной Подцероб, потом заехали мы за Рагозиным, и отвез нас Борис Федорович на Ленинские горы.
— Михаил Моисеевич, играть надо непременно. Я вас хорошо изучил — просто «жить» вы не можете. Откажетесь от борьбы за первенство мира, так что-нибудь другое придумаете. Лучше уж в шахматы играйте.
Рассказал я своим друзьям о проделанной работе и планах подготовки. Пришли мы к соглашению, что играть надо! Я и послал официальную телеграмму президенту ФИДЕ, отступать теперь некуда.
Но давление на меня, чтобы я отказался от реванша, было разнообразным и настойчивым. Два довода выдвигались в пользу отказа от игры: 1) Ботвинник не должен себя позорить и 2) Смыслов очень силен, он достойный чемпион мира — так чего же снова играть?..
Конфиденциально мне даже сделали неожиданное «предложение»: откажись от шахмат — получишь персональную пенсию. После анализа событий, происходивших в матче 1957 года, я, естественно, считал, что реванш должен состояться.
Летом 1957 года большая группа спортсменов была награждена орденами. Вручал ордена в Кремле К. Е. Ворошилов. Каждому награжденному Климент Ефремович говорил несколько слов. Сказал он и мне:
— Вы знамениты на весь мир.— Мимикой показываю, что не согласен, сомневаюсь в этом.— Теперь вы проиграли.— Я киваю головой.— Но не нужно огорчаться — вы проиграли замечательному «мужику».— Тут невольно моя физиономия выразила несогласие.
Климент Ефремович помолчал и, видя, что я его не поддерживаю, примирительно и дружелюбно добавил:
— Но, может, вы еще и выиграете?
— Может быть! — последовал незамедлительный ответ.
Несколько сотрудников Президиума Верховного Совета СССР, которые стояли за Ворошиловым, дружно засмеялись...
Вскоре Голомбек прислал из Лондона книгу о матче. Кроме партий она содержала предисловие, написанное победителем, и послесловие, написанное экс-чемпионом *. Прочтя предисловие.
* См. статью «Мнение экс-чемпиона».
464
я уверовал в успех. «...Трудная борьба... за высший шахматный титул окончена. И новые баталии, турниры и матчи еще последуют»,— писал новый чемпион.
Быть может, он слишком самоуверен? Зазнайство не располагает к работе. А мне же надо хорошо поработать, и тогда можно рассчитывать на победу, решил я.
Летом 1957 года стало известно, что участникам сборной олимпийской команды разрешено вне очереди купить автомашины «Победа». Я долго сомневался: зрение ухудшилось, и сидеть за рулем уже не мог, но за два дня до истечения срока купил машину (цвета кофе с молоком). Тут же удалось договориться с И. М. Кабановым (водителем служебной машины нашего друга, заместителя министра электростанций), и всей семьей отправились в Ленинград в «испытательный пробег». До Новгорода доехали благополучно, дальше прямой путь на Ленинград был закрыт (ремонт шоссе), и надо было ехать вкруговую через Псков и Лугу. Места эти я знал, бывал и в Новгороде, и в Луге. Посоветовались мы с Иваном Матвеевичем и решили пробиваться напрямую в Лугу по проселку...
Дорога была ужасная, больше чем 20 километров в час мы не делали. Наконец Луга. И лишь в три часа ночи были в Ленинграде. После профилактики (дорогой чуть не «потеряли» генератор — держался на одном болте) и отдыха уже через Псков вернулись на Николину гору.
Иван Матвеевич работал и, естественно, водить «Победу» не мог. Посоветовал он обратиться к П. Рыжову — Петр Тихонович был уже на пенсии, ранее он был водителем служебной машины министра. П. Рыжов — небольшого роста, прямой, волосы с проседью, но все целы, рассудителен, работал водителем еще до первой мировой войны — охотно согласился. Машину он любил, всегда заранее говорил, какой профилактический ремонт надо делать. До 10 000 километров двигатель не насиловал, повороты брал осторожно, чтобы резину сохранить. На светофоры смотрел во вторую очередь, прежде всего обращал внимание на возможные препятствия. «Нарушишь правила,— объяснял он,— дело небольшое, а вот если столкнешься...»
Всю первую мировую войну был на фронте связным-мотоциклистом: «Знаете, что такое пакет аллюр три креста? Не доставишь в срок — расстрел». Однажды зимой на фронте он в пути решил отдохнуть, оставил на дороге мотоцикл и заснул. Проезжавшие солдаты увидели мотоцикл, отвезли окоченевшее тело (вместе с мотоциклом) в ближайшую деревню. Выпил Петр Тихонович ведро чая и ожил!
В гражданскую был комиссаром, а затем командиром автороты. И там были приключения. Рассказывал Петр Тихонович, как в польскую кампанию пришлось ему удирать (не при полном параде) через окно из одной избы — муж вслед стрелял, но, слава богу, промахнулся...
Подружились мы с Петром Тихоновичем.
16 № 3446
465
Летом 1957 года взяли щенка у соседей. Отец был немецкая овчарка, но трусоват; мать — по кличке Фреда — помесь с дворнягой, но умница. Волчок подрос, и любимым занятием Петра Тихоновича было бегать с ним наперегонки.
Вместе с Петром Тихоновичем готовились мы к матч-реваншу и вместе играли!
Дебюты были отработаны. Играть со Смысловым надо было с предельной осторожностью, особенно черными; анализировать — сил не жалеть, возможностей для победы не упускать. Приготовил я для Смыслова сюрприз — защиту Каро-Канн, любимое оружие Капабланки.
Эффект был потрясающим. Первые три партии Смыслов проиграл, в том числе две белыми в защите Каро-Канн. Сыграли мы еще двадцать партий, которые даже закончились в пользу Смыслова (10х/2 : 9х/2), но что толку?
Четвертая партия была отложена в проигранном конце с разноцветными слонами. Приехали мы с Петром Тихоновичем на дачу — он спать, я анализировать. Утром поднялась температура, но бюллетень брать нет смысла: партия все равно проиграна — пропускать игру по болезни можно всего трижды. Смыслов не разобрался в позиции, и в итоге — ничья.
Пока я доигрывал, Петр Тихонович обычно меня ждал, окруженный толпой болельщиков: «Как Ботвинник считает, чем кончится партия?» От Петра Тихоновича у меня тайн не было, он был человек строгих правил; на эти вопросы только пожимал плечами... Выхожу как-то после доигрывания, что-то «Победы» не видно... Оказывается, ее окружили болельщики, берут у Петра Тихоновича «интервью», а он сидит за рулем, заперся в машине.
— Петр Тихонович, что же вы двери запираете?
— Знаете, как напирают,— смять могут. Боишься, что машину опрокинут...
Судьба матч-реванша была решена, но правильную спортивную тактику я нашел не сразу. Лишь после того, как проиграл пятую (в эндшпиле проглядел матовую угрозу) и отыграл очко в шестой (№ 258), понял, что надо играть предельно осторожно, на ничью. Партнеру отыгрываться надо — он неизбежно потеряет самообладание и «полезет»; тогда — не зевать! С таким грозным противником, как Смыслов образца 1958 года, это была единственно возможная тактика.
До 14-й партии (№ 262) я удерживал перевес в три очка. Потерпев в этой партии поражение, Смыслов отложил и 15-ю в проигранной позиции; перевес мог составить пять очков! Но случилось «чудо», на сей раз я был невнимателен в анализе да, во время игры забыв о контроле, просрочил время... За два хода до контроля были разменены ферзи, и я получил спокойный, с очевидным преимуществом эндшпиль. В подсознании это ассоциировалось с тем, что будто контроль прошел — такое состояние бывает у мастера после контрольного хода.
466
Мой секундант Г. Гольдберг и арбитр Г. Штальберг очень волновались, предвидели просрочку времени. Но что было делать? Они не имели права вмешиваться в ход борьбы. Со следующего матча Штальберг внес в регламент пункт о праве арбитра подсказать участнику (один раз), что контрольный ход еще не сделан!
Но основная ошибка состояла в том, что не уехал анализировать на дачу. После ночного анализа на даче главная забота — завести двигатель (ночи еще были холодные). Петр Тихонович садился за руль и нажимал на стартер, я крутил ручкой. Покрутишь ручкой несколько минут — весь мокрый; думаешь только о том, чтобы ручку правильно держать, лишь бы палец не оторвало. Наконец завели — голова, которая после игры и ночного анализа была тяжелой, стала ясной! Можно ехать на доигрывание... Анализировал бы я 15-ю партию на даче — все было бы по-иному.
Итак, снова перевес лишь в три очка. Оба мы устали, и в партиях появились малопонятные ошибки. Смыслов устал меньше и одно очко сумел отыграть.
Мой партнер нервничал во время матча. Так, он требовал права пропустить игру по болезни четвертый раз — пришлось арбитру Штальбергу обращаться за разъяснениями к президенту. Один раз Смыслов не явился на доигрывание (когда позиция была проиграна), не явился он и на закрытие матча — единственный случай в истории шахмат.
Поражение Смыслова имело психологическую подоплеку — он недооценил своего опытного партнера.
Осенью в Мюнхене была очередная Олимпиада. Играли в старинном зале, красивом, но темном. Из-за близорукости я не играл, а мучился. Когда проиграл австрийцу Дюкштейну, то потребовал у директора Олимпиады г-на Шнейдера (потом он был президентом Шахматного союза ФРГ) настольную лампу. Он привез лампу из своего дома в Нюрнберге, и я ожил. Товарищи по команде иронизировали по поводу моих «чрезмерных» требований, но, когда появилась лампа, я заметил, что советский участник (мой сосед по столу) незаметно старался ее придвинуть поближе к своей доске...
Удивительная моя судьба. Когда Фишер требует неестественно сильного освещения всего зала (несомненно, в этом скрыта какая-то странность), инженеры-специалисты проверяют освещенность, и все восторгаются чемпионом, отстаивающим свои права на хорошие творческие условия. Над моими же скромными и естественными просьбами всегда посмеивались...
И в Мюнхене советская команда завоевала золотые медали.
Был на Олимпиаде неприятный инцидент. Известно, что по субботам Решевский (США) из религиозных соображений не играет. Американцы обратились с просьбой, чтобы и я не играл в матче СССР — США («для равновесия»). Я отказался наотрез, несмотря на давление, которое оказывалось на меня со стороны руководителя делегации Д. Постникова и капитана А. Котова. Они, де-мол, боялись угроз американцев, что те прекратят игру на Олимпиаде
16*
467
и уедут домой. Когда мы спорили (это было в холле гостиницы «Метрополь»), невдалеке сидел президент шахматистов ФРГ Э. Дене.
— Вам-то зачем бояться, что американцы уедут? Это Дене должен опасаться, посоветуйтесь с ним,— говорю я своему начальству.
— Если американцы хотят уехать, путь едут,— равнодушным тоном произнес немец.
Конечно, я участвовал в матче с командой США!
Когда ходили мы по Мюнхену, нередко прохожие, услышав русскую речь, приветливо нас останавливали: «Вы из Москвы? Я был в России в плену. Не знаете ли вы майора Иванова — он был нашим начальником в лагере?..» Повар в отеле известил нас, что приготовит «русский» обед. Был подан замечательный борщ с большим куском отварного мяса. Все сыты, но по привычке сидят и ждут второго — не несут. Так кормили немцев-военнопленных!
Годом раньше в Москве была делегация немецких электротехнических фирм. Г-н Кнопп, один из директоров фирмы «Сименс-Шуккерт», пригласил меня в Эрланген выступить в шахматном клубе «Сименс». Договорились, что после Олимпиады я к ним приеду.
В середине Олимпиады г-н Кнопп объявился, согласовали день сеанса.
— Гонорар?
— С коллег не беру.
Потом Флор (мы вместе были в Эрлангене) сообщил, что Кнопп приготовил для меня «маленькое радио». Ну и намучился я с ним в самолете! Возвращался я в Москву через Голландию (там мы с Флором давали сеансы). Хорошо, что советник посольства ехал в Москву из Гааги поездом и прихватил с собой радиоприемник. Вес «маленького радио» за 10 кило, а размеры (там же был и проигрыватель!)...
Показали мне в Эрлангене химическую лабораторию, где отрабатывали технологию получения кремния со строго заданным составом примесей,— в этом случае можно получать кремний с наперед заданными характеристиками для полупроводниковых приборов. Тогда я ничего не понял. Понял лишь несколько лет спустя, когда по работе столкнулся с этой проблемой, по достоинству оценил успехи фирмы.
Я впервые тогда гастролировал по Голландии. Рабочие и крестьяне, священники и школьники, банкиры и профессора—многие в Голландии увлекаются шахматами. Выступать перед такой массовой аудиторией всегда приятно. Довелось мне тогда участвовать в одной телевизионной передаче, посвященной ЭВМ (пригласил Эйве). Перед выступлением меня побрили, загримировали и привели в зал. Были там математики и шахматисты, поэты и психологи — представители многих специальностей. (Если не ошибаюсь, был и знаменитый де Гроот, автор толстой книги о мышлении шахматных мастеров; все кибернетики ссылаются на его труд.) Познакомился я с одним молодым поэтом.
468
— Маяковского читали? — спрашиваю.
— Да, конечно, но очень нравится мне Хлебников.
Это меня поразило. У нас в Союзе Хлебникова почти никто не знает, а в Голландии он популярен... Поистине несть пророка в своем отечестве!
Пришел мой черед выступать. Эйве меня спрашивает:
— ЭВМ в будущем сможет хорошо играть в шахматы?
— Да,— не задумываясь, отвечаю я.
За это получил гонорар 100 гульденов. Никогда одно слово не приносило мне столь больших доходов.
Тогда ответ был продиктован интуицией. Потом я начал серьезно задумываться над этой проблемой, но никак не предполагал, что в дальнейшем столько лет жизни придется отдать на создание искусственного шахматиста.
Конечно, жаль расставаться с Голландией—своеобразная, чистенькая, как бы игрушечная страна трудолюбивых людей. Но пора домой!
Управляемая машина
1958 год, совещание в Москве. Обсуждается проект гидрогенераторов одной гидростанции на Кольском полуострове — не поставить ли там АС-генераторы? Большинство считает, что разработки еще недостаточны. Решено направить представителя в Ленинградский совнархоз (машины должен был делать завод «Электросила») с отрицательным заключением.
Вернулась из Ленинграда инженер 3. Сазонова, и с положительным решением! Оказывается, в Ленинграде руководил совещанием один из крупнейших специалистов по электрическим машинам П. Ипатов; ему идея понравилась. Павел Михайлович и в дальнейшем помогал завершению работ на станции.
Надо было срочно делать новую модельную установку с двумя машинами (на гидростанции должны были быть установлены два генератора) — для отработки системы управления.
6 мая 1959 года два модельных АС-генератора были включены на совместную работу через линию передачи на сеть. Эксперимент закончился успешно. Опять совещание: где разместить заказы на систему управления? Как в 1953 году ЦНИЭЛ был исключен из работ по сильному регулированию, так и в 1959 году ВНИИЭ (лаборатория была реорганизована в институт) был исключен из работ по строящейся гидростанции — заказы на систему управления были переданы ВЭИ (регулятор) и «Уралэлектроаппарату» (исполнительный орган — ионный преобразователь частоты).
Совершена та же ошибка, что и в 1953 году. Из работы исключены авторы, которые охватывали всю проблему целиком,— они-то и могли бы предотвратить возможные промахи. К сожалению, когда все было смонтировано, то выяснилось, что не оказалось узла в агрегате, где не была бы допущена ошибка,— с точки зрения совместной эксплуатации всех узлов. Все оборудование пришлось,
469
деликатно выражаясь, модернизировать — система в целом оказалась неработоспособной; вновь к руководству проблемой призвали ВНИИЭ. Хорошо, что в проект было заложено два варианта генератора — синхронный и асинхронизированный. Когда асин-хронизированный был многие годы нереализуемым, станция эксплуатировалась в синхронном режиме.
Написал я тогда книжечку «Асинхронизированная синхронная машина», в 1960 году выпустил ее Госэнергоиздат. Основные идеи, там изложенные, действуют и по сей день. В 1964 году книга вышла в Англии, в Оксфорде, в издательстве «Пергамон-пресс».
Появился новый сотрудник — Ю. Шакарян. Приехал он из Еревана и поступил к нам в аспирантуру. Темой его диссертационной работы был АС-двигатель. Эта работа имела немалые практические последствия.
Регулятор для АС-генератора был спроектирован по старинке; генератор должен работать с малым скольжением, и предполагалось, что высокое качество (безынерционность) регулятора необязательно. АС-двигатель должен работать с большими скольжениями — в этом случае амплитудные и фазовые искажения были бы недопустимыми при использовании несовершенного регулятора. Шакарян (вместе с другими сотрудниками) предложил в основу регулятора включить, по сути дела, небольшую аналоговую математическую машину, которая все тригонометрические операции, необходимые для отработки выходного сигнала, совершала бы безынерционно. В дальнейшем эта идея была успешно реализована.
На смену Смыслову пришел новый противник —Михаил Таль.
Сейчас многое уже забыто из того времени. Мне кажется, что среди шахматистов Таль 1959—1960 годов был не менее популярен, чем Фишер в 1970—1972 годы. Именно среди шахматистов; среди нешахматной публики бессребреник Таль, конечно, не выдерживает конкуренции с Фишером, имя которого невольно ассоциируется с миллионами долларов...
Про Таля ходили легенды. Он и гипнотизирует своих партнеров (всю мировую печать обошла фотография Бенко, тщетно пытавшегося спастись от гипноза с помощью темных очков), он и сам не знает, как подавляет волю своих партнеров к сопротивлению; его необоснованные, более чем рискованные жертвы объявляли открытием каких-то новых путей в шахматном искусстве — всего и не перечтешь. Демоническое, мефистофельское выражение лица молодого Миши Таля, конечно, способствовало всем этим россказням, а демонстративное пренебрежение известными нормами спортивного режима еще более укрепляло досужие домыслы о волшебном характере силы молодого рижанина...
Но все это были, конечно, сказки да присказки. В чем же состояла реальная основа его шахматной силы?
С точки зрения кибернетики и вычислительной техники Михаил Таль — устройство по переработке информации, обладающее и большей памятью, и большим быстродействием, чем другие гроссмейстеры; в тех случаях, когда фигуры на доске обладают большой
470
Москва, 1960. Перед матчем на первенство мира с М. Талем
подвижностью, это имеет важнейшее, решающее значение. Молодого Таля мало интересовало, как объективно оценить позицию, к которой он стремился; пусть у него там будет объективно хуже, лишь бы фигуры были подвижны — тогда дерево перебора вариантов столь велико, столь велико количество ходов, которое в этом дереве содержится, что партнеру оно будет не по плечу, а быстродействие и память Таля скажутся. Вот и вся основа необычной, фантастической игры Таля; она покоилась на вполне прозаических факторах.
Поскольку такой метод игры приводил к практическим успехам, Талю нечего было заниматься напряженным трудом, стремиться к разносторонней игре. Он играл так, как ему было выгодно, он привык к такой игре. Это было хорошо, пока его игру не понимали; это могло обернуться неприятностями, если кто-либо раскрыл бы секрет его успехов и использовал минусы его одностороннего подхода к шахматам.
Можно догадаться, в какой обстановке протекал наш матч. С одной стороны — стареющий чемпион (он всем уже надоел!), с другой — молодой, блестящий шахматист, общий любимец. Все журналисты были за Таля — рижанин охотно давал интервью, писал статьи; старый же чемпион сторонился журналистской братии.
К тому времени я изрядно всем поднадоел, и прежде всего моим коллегам-гроссмейстерам. Сколько времени можно восседать на шахматном троне? Времена Ласкера, Капабланки и Алехина прошли. Втроем они правили шахматным миром в общей сложности 50 лет. Теперь это невозможно, чемпион окружен авангардом гроссмейстеров различных поколений (все они моложе чемпиона), и
471
каждый из этдх преуспевающих бойцов жаждет стать шахматным королем. Задача — стащить наконец чемпиона мира с пьедестала, а там между собой гроссмейстеры как-нибудь разберутся...
Матч-реванш со Смысловым всех встревожил. Смыслов в матче 1957 года победил, и победил блестяще, а что же было через год? И гроссмейстеры заработали — незаметно, потихоньку. Бомба разорвалась на конгрессе ФИДЕ 1959 года в Люксембурге. Президенту Рогарду — читатель не забыл, вероятно, событий, которые происходили четыре года ранее на конгрессе в Гетеборге,— вполне по душе пришлись настроения гроссмейстеров относительно права чемпиона на реванш. И Рогард решился на поступок, плохо сочетающийся с обычными для него строгими правилами процедуры. Он «неожиданно» поставил на обсуждение вопрос об отмене матч-реванша, и генеральная ассамблея отменила это соревнование.
Я об этом узнал постфактум. Конечно, это решение было направлено против творческого начала в шахматах; матч-реванш потенциально защищал шахматный мир от чемпиона, который мог и не заслуживать этого звания. Шахматы нуждаются в стабильном, настоящем чемпионе. Как же можно обеспечить это без матч-ре-ванша, если чемпион может (в соответствии с правилами) потерять свое звание только потому, что серьезно заболел во время матча?
«Антиботвинниковский закон»,— писал об этом решении конгресса британский журнал «Чесс»; и тем не менее я лично был рад этому закону, сколько десятилетий можно жить в напряжении? Поэтому и не протестовал против отмены реванша.
Нарушив процедуру и не оповестив заранее о включении этого вопроса в повестку дня конгресса, Рогард тем не менее не стал менять правил, утвержденных на трехлетний цикл 1958—1960 годов (закон обратной силы не имеет) — на этот срок матч-реванш был сохранен.
Весной 1960 года матч на первенство мира начался. Таль широко пользовался своими отличными практическими качествами: заставлял меня записывать ход (по Бронштейну), ловко использовал мои цейтноты, но главное — по возможности малой позиционной ценой стремился получить активные и подвижные фигуры. Если это ему удавалось, я был беспомощен... Меня поражало, что партнер, вместо того чтобы играть «по позиции» (так меня учили еще в молодости), делает с виду нелогичный ход; логика его имела сугубо практический смысл — поставить партнера перед трудными задачами. Воздадим Талю должное: когда партнер ошибался, Таль находил изящные и неожиданные решения.
По сути дела, мне удалось хорошо выиграть лишь одну партию— девятую (№ 276, а всего — две!). Хотя после этой партии счет в пользу Таля был минимальным, но в дальнейшем мой партнер или доминировал, или я не пользовался подвернувшимися возможностями. Таль заслуженно победил, в этом матче он был явно сильнее своего партнера.
Матч закрывал вице-президент Марсель Берман (Франция) — Рогард с 1956 года так ни разу и не посетил Советский Союз. Был 472
Берман уже неизлечимо болен, через три месяца его не стало; он, вероятно, догадывался, что обречен. При этих обстоятельствах можно было поверить его искренности: Берман воздал мне должное не только как шахматисту, но и как спортсмену. Это было весьма трогательно. Познакомились мы с ним на конгрессе в 1949 году. Тогда я дал сеанс сильнейшим шахматистам Парижа, и в благодарность Берман передал для моей жены флакон духов таких размеров, какого не пришлось мне видеть ни раньше, ни позже!
Итак, второй и последний раз я получил право на реванш. Нужно ли его использовать?
После матча (как и в 1958 году) все партии были разложены по полочкам. Я удивился своей слабой игре. Когда анализируешь партии, не учитывая цейтнота, азарта борьбы и прочих особенностей шахматного соревнования, все предстает в ином свете. И решил я играть, работая в двух направлениях: 1) пойти на выучку к Талю и стать хорошим, хитрым практиком и 2) подготовить такие начала и связанные с ними планы в середине игры, когда борьба носит закрытый характер, доска раздроблена на отдельные участки, фигуры малоподвижны; пусть объективно позиция у меня будет хуже, но тогда свои быстродействие и память мой партнер не сумеет использовать (а мое понимание шахматных позиций сможет сказаться). Но до матч-реванша предстояло еще одно соревнование — Всемирная Олимпиада в Лейпциге.
Играли мы в помещении Лейпцигской ярмарки. Помещение длинное и узкое, неудобное, когда партия вызывает большой интерес, удобное, если участники не пользуются вниманием зрителей. Слава богу, я относился ко второй группе, но все же сыграл две хорошие партии — белыми против Шмида (ФРГ) — № 282 и черными против Нейкирха (Болгария) — № 280. К первой группе участников относились, конечно, и Таль, и Фишер. Когда они встретились, было столпотворение.
Шахматный союз ГДР отлично провел Олимпиаду. К участникам относились весьма внимательно. В выходной день в местном театре правительство устроило грандиозный банкет. Столы советской и американской команд были рядом; вместе пили, вместе веселились и вместе направились восвояси в гостиницу «Астория». Опытный журналист Флор, конечно, шел рядом с юным Фишером.
— Бобби, не собираетесь жениться?
— Да,— отвечал подвыпивший Фишер,— думаю скоро купить жену.
— Купить?
— Да, купить — мне сказали, что на Востоке можно купить неплохую жену за 200 долларов, ну а за 500 — первый сорт...
Таким был Бобби в 17 лет!
Во время Олимпиады в Лейпциге гастролировал Давид Ойстрах и, конечно, приходил на игру. Ойстрах имел первый разряд, играл осторожно и обладал неплохой техникой. В 1937 году он выиграл матч у С. Прокофьева — матч проходил в ЦДРИ и ши
473
роко афишировался по Москве. Дружны мы были с Ойстрахом с 1936 года, но никогда ранее не встречались за рубежом. На чужбине обычно возникают наиболее короткие отношения — когда вместе обедали мы с Давидом Федоровичем, понял я, как он доверительно ко мне относится *.
Олимпиада снова кончилась победой советской команды. Как всегда, советские гроссмейстеры должны выступать с сеансами.
Подходит наш капитан Л. Абрамов: «Г-н Грец очень просит вас прочесть лекцию в университете имени Гумбольдта в Берлине» (Грец был директором Олимпиады).
— О чем?
— О машинной игре в шахматы.
— Не могу, это требует большой подготовки.
— Да что вы, Грец говорит, что это займет минут двадцать. Я неосторожно дал согласие. Но по приезде в Берлин выяснилось, что надо представить письменное сообщение, которое будет переведено на немецкий. Мне нужно будет прочесть на выступлении первую и (после чтения переводчиком лекции на немецком) последнюю фразы. Отступать было некуда. Утром сел за стол, к вечеру лекция была готова. На следующий день приехал переводчик, забрал лекцию и сказал, что в определенный час за мной приедут. Жду — никто не едет, выхожу на улицу и стою у подъезда. Никого нет. Поднимаюсь наверх в номер, звонит переводчик: «Только закончил перевод, очень было трудно. За вами приезжали, но вас не нашли. Мы уже начинаем. К вам снова поехали». Оказывается, студенты меня в лицо не знали, и мы разминулись!
Захожу в аудиторию, на первую фразу, конечно, опоздал, лекция в разгаре. Последнюю фразу довелось прочесть...
Это был важный день. За два года, прошедших со дня выступления в Хилверсуме по голландскому телевидению, где на вопрос Эйве я ответил «да», было многое продумано — это и было систематизировано в лекции. От «да» до «последней фразы» был проделан большой путь!
Лекция месяц спустя в сокращенном виде была опубликована в «Комсомольской правде» под названием «Люди и машины за шахматной доской» и в дальнейшем перепечатана во многих изданиях как в СССР, так и за границей (полностью лекция была опубликована в журнале «Шахматы в СССР») **. Несколько лет позже (когда работа над алгоритмом игры в шахматы уже значительно продвинулась) мне нужно было отредактировать эту статью — я волновался: не написал ли я тогда (в 1960 году) чепухи?
Прочел и обрадовался — всё точно. Да и не могло быть иначе, лекция была написана искренне, я анализировал свое шахматное «я». Стыдиться было нечего!
Итак, весна 1961 года, матч-реванш. Все условия согласованы
* См. статью «Д. Ф. Ойстрах» в главе «Портреты и зарисовки»,
** См. статью «Люди и машины за шахматной доской».
474
(Таль хотел начать в апреле, на месяц позже, но уступил), первая партия уже назначена, но...
Вызывает меня Романов и с дружелюбной улыбкой говорит: — Делать нечего, матч надо отложить, Таль болен.
— Откуда у вас такие сведения?
— Звонили из Риги.
— При чем тут звонки? Удостоверение официального врача есть?
— Какое удостоверение? Что за формализм! Мне звонил сам...
— Стыдно тому, кто вам звонил. Правила обязательны для всех!
— Какие правила...
Слово за слово — собеседники разгорячились, начался крик. Конечно, мы друг друга не слышали, думаю, и сами не сознавали, что кричали. Хорошо помню, что, уходя, обернулся в дверях и заорал: «Ноги моей больше не будет в этом кабинете!» — в приемной было много посетителей, все с недоумением на меня уставились (они пришли на совещание к председателю). «Ну,— подумал я,— больше в шахматы не играть...»
Вечером звонят из оргкомитета матча: «Матч-реванш начинается в срок».
Как только я ушел, Романов потребовал справку о правилах — он их не знал. Убедившись, что мое требование о заключении врача справедливо, дал задание — к вечеру подготовить справку о болезни. Когда вечером на каком-то приеме Постников ему доложил, что Таль отказался от обследования и, стало быть, от врачебной справки, Романов спокойно произнес: «Начинать матч по регламенту».
Вот это председатель! Он был справедлив...
Итак, матч-реванш начался. Я думал лишь о том, как поддерживать закрытый характер позиции и не отставать от партнера в спортивном практицизме. Сначала не всегда это удавалось, и, хотя матч протекал для меня благоприятно, особого перевеса не было: после восьмой партии счет был 3 : 2 при трех ничьих. Но тут Таль не выдержал напряжения борьбы, ему надо было не просто победить, а с блеском! Я выиграл три партии подряд, счет стал 6 : 2 — это уже был «звонок». После пятнадцатой партии (№291) я уже имел перевес в пять очков — столько же я мог иметь и в матч-реванше 1958 года, если бы не неудачное доигрывание злосчастной пятнадцатой партии...
На финише я почувствовал усталость, и мой партнер оживился — в последних шести партиях счет оказался равным. Таль нажимал (можно позавидовать его бойцовским качествам!), но после двадцатой партии он был сломлен.
Отложили мы партию в трудной для меня позиции — последовала бессонная ночь. При доигрывании выяснилось, что белые упустили в анализе выигрывающее продолжение, но и я был хорош — спутал подготовленные дома варианты и опять влетел в проигранное окончание.
475
Под конец доигрывания почувствовалось, что Таль играет неуверенно, но общее мнение — отложенная позиция безнадежна для черных. Вторая кряду бессонная ночь, и утром самая очевидная и главная угроза была обезврежена неожиданной патовой возможностью; и менее активная игра со стороны белых оставляла черным надежды на ничью *.
Сижу и мыслю: как бы оповестить неприятельский лагерь, что у меня «действительно» безнадежно? Тогда они и работать будут мало, а может, и этот пат проглядят. Позвонить кому-нибудь по телефону? Нет, нельзя, это «грубая работа». Надо ждать, когда звонок окольным путем придет с того берега...
Ага, звонит телефон — Яша Рохлин, он связан со всеми журналистами... Отлично. «Что, Миша, работаешь?»
Тяжело вздыхаю: «Яша, ты сам должен все понимать...»
Опять звонит телефон — Сало Флор. Еще лучше, он дружен с Кобленцем, секундантом Таля. Может, проверяют Рохлина? Помолчал я и убитым голосом произношу: «Ничего вам, Саломон, не скажу, я очень устал...» Тут надо было действовать осторожно — Флор опытен и хитер...
После двух дней игры и двух бессонных ночей был я вымотан вконец, но все же обычный термос с кофе решил на доигрывание не брать — это было самым веским доказательством того, что я сделаю лишь несколько ходов и сдам партию: а за эти ходы Таль и должен был проглядеть пат!
Впоследствии Таль отрицал, что заметил отсутствие термоса; может быть, может быть... Но общее настроение моей безнадежности он не мог не чувствовать!
Обычно я к таким трюкам не прибегаю. Но я хорошо помнил, что было в нашем первом матче, и считал, что долг платежом красен.
Надо ли добавлять, что Таль слишком поздно увидел патовую возможность, и партия кончилась вничью? На следующий день кончился и матч-реванш.
Выиграл я с перевесом в пять очков в двадцати одной партии — никто меня не объявил гением (и слава богу!). Любопытно, что когда одиннадцать лет спустя Фишер с меньшим счетом завоевал первенство мира, то гением был объявлен. Есть тут над чем призадуматься! Полагаю, что представляй Фишер не США, а, скажем, Данию или Польшу, то не ходить ему в гениях...
Но все же успех пожилого шахматиста поразил многих. Райисполком дал мне место для «Победы» в хорошем гараже — друзья поздравляли меня и шутили, что этого трудней добиться, чем выиграть матч на первенство мира. В конце августа я был награжден орденом Трудового Красного Знамени — к 50-летию со дня рождения.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев в начале сентября вручал ордена. Всего награжденных было шестеро — пять юбиляров и один молоденький лейтенант. Когда
* См. вступительную статью в третьей книге.
476
Москва, 1961. Слева направо: шахматный «Левша» А. Сысолятин, М. Ботвинник и мастер Б. Баранов
кончилась официальная часть, Леонид Ильич сказал мне: «Болел я за вас, а сын — за Таля...» Традиционный фотограф, были поставлены три стула, посредине сел Председатель (справа от него — художник Герасимов), слева от Леонида Ильича место свободно...
Я был в нерешительности: с одной стороны, сесть рядом с Председателем великая честь, а с другой? Был здесь и Игорь Владимирович Ильинский, кумир моей юности. Во время войны встречались мы с ним в Соликамске (я проверял высоковольтную изоляцию, а Ильинский выступал с концертами) и тепло беседовали...
«Игорь Владимирович,— сказал я,— вы на десять лет старше. Может, желаете сесть?»
Выборгское коммерческое училище во мне взыграло, и я решил продемонстрировать свою интеллигентность в уверенности, что Ильинский в долгу не останется... Но Ильинский, не раздумывая, незамедлительно сел!
Комитет физкультуры передает мне подарок — миниатюрные шахматы. На крошечном серебряном столике размером с копейку стоят фигурки (высота их менее 1 мм). Сделал шахматы А. Сысоля-тин из шахтерского поселка Свердловской области. Вскоре пришло письмо: Сысолятин предупреждал, что демонстрировать шахматы следует только на белом листе бумаги, иначе фигурки потерять можно...
Привела дочь свою подругу и просит показать чудо-шахматы. Показал, но ослушался шахматного «Левшу» — лист бумаги не подложил. Поставили фигурки на доску, а голубого слона нет! Скатерть была цветастая, Оля и Люся, как ни старались, слона
477
разглядеть не могли. Тогда я решил кончиками пальцев ощупать всю скатерть, нашел какую-то крошку — оказался слон (спрятал я шахматы и доставал лишь когда приходил Сысолятин!)
Ждал, что явится глубокий старец с железной оправой на кончике носа — и ошибся. Пришел жизнерадостный, светловолосый, увлеченный своей работой молодой человек. Рассказал о своих успехах, и понял я, что только такой человек и способен на подобные чудеса. Потом Александр Матвеевич прислал еще копейку, где было выгравировано большое послание.
Подружились мы с Сысолятиным...
Теперь можно было бы отдохнуть от шахмат. Но годом раньше был у меня в гостях на даче Керес. Посмотрел он, как мы мучаемся с углем, и пожал плечами: «Пора перейти на нефтяной автомат. Я в Таллине давно так отапливаю свой дом. Будет у вас спокойная жизнь, а результаты творческого труда — выше!»
После матч-реванша в ФРГ было назначено командное первенство Европы. Утомленный, я все же поехал играть в Оберхаузен — покупать нефтяную форсунку для котла.
В последнем туре первого круга я проиграл Унцикеру (ФРГ), а во втором круге отыгрался (№ 295). Еще накануне Керес вел переговоры о скидке с одной фирмой (денег у меня мало было), но последний тур, видимо, все испортил...
Во время соревнования с удивлением замечаю, что все гроссмейстеры вдруг от меня отвернулись, как в 1952 году. Не могу понять, что случилось?
Как всегда, пошел на вокзал, купил советские газеты. Ага, вот в чем дело — в «Известиях» опубликована статья «Анализ или импровизация», где я рассказал историю доигрывания двадцатой партии матч-реванша, то есть о том, как доигрывание опровергло прогнозы всех журналистов (корреспондентами-то во время реванша были те же гроссмейстеры, что играли в команде!). Ну ничего, успокоятся со временем...
После первенства Европы советские гроссмейстеры гастролировали по ФРГ. Выступал я в шахтерском городке Гертене — чистенький, весь в зелени. Новая ратуша, на первом этаже библиотека, есть и русские книги, даже современные политические...
В Кельн поехали вместе с Геллером — выступать в шахматном клубе страховой компании «Нордштерн». Всего служащих около тысячи, каждый десятый — шахматист. У подъезда нас встречает господин в черном костюме. «Ефим Петрович, это не директор ли?» — «Что вы,— хмыкнул Геллер,— будет он нас встречать...»
Поднялись наверх, тут учтиво приветствует господин во фраке. «Директор»,— шепчет мне Геллер. Я отрицательно мотаю головой.
Скоро начался обед. Я оказался прав: внизу встречал директор, а наверху — официант!
За столом я еще кое-как обходился со своим немецким, но когда перешли в соседний зал, где была съемка для телевидения, а затем и интервью для местной газеты (ловкий директор решил использовать наше выступление для рекламы страховой компании), я
478
взвыл — редактор газеты г-н Завадский (он категорически отрицал свое родство с Ю. А. Завадским) стал задавать мне вопросы на философские темы (мой немецкий оказался слишком слаб). Тогда был вызван сотрудник компании, владевший русским языком (г-н Орлов во время войны оказался в Германии; он сначала держался напряженно, но затем «раскрылся» и даже дал понять, что грустит по Отчизне). Завадского интересовало все: например, какова судьба трех авторов труда об умственных способностях участников международного турнира 1925 года (эта книжка выходила и на немецком языке)? Об одном из них я мог дать информацию — П. А. Рудик заведовал кафедрой психологии Института физкультуры и жил на Николиной горе... На следующий день местная газета опубликовала большую статью своего редактора.
Рано утром страховая компания доставила нас с Геллером в аэропорт Дюссельдорфа, и всей командой — в Москву.
В конце декабря 1961 года поехали мы с Флором на рождественский турнир в Гастингс, не был я там 27 лет! На сей раз я себя реабилитировал, сделал лишь ничью с Флором да ничью (за сто ходов!) с Глигоричем. Хорошо жилось нам у самого моря, много гуляли под крики чаек; когда ветер был с юга, вкусно пахло океаном.
Англичане относились очень сердечно, но однажды директор турнира Франк Роден чуть не нарушил традиционного гостеприимства. Встретил он нас на набережной (школьный учитель Роден был здоровенный черноволосый верзила, когда выходил на улицу, надевал лишь перчатки): «Ну, сегодня вы получите ваши призы,— поглядывая с высоты, Роден похлопал меня по плечу. Но, заметив неблагоприятное впечатление, которое произвели его слова (неужели лишь за деньгами мы так далеко ехали?), добавил: — Хотите знать, что такое деньги?»
И Роден символически высморкался с помощью трех пальцев — добрые отношения были тут же восстановлены: он повел нас в бар под тем предлогом, что у меня был насморк. Роден лечился с помощью виски, даже когда был здоров; на мою же простуду виски не подействовало...
Далее направились мы в Швецию, где давали сеансы и сыграли в небольшом турнире (на сей раз я сделал ничью только с Флором). За первое место получил я дополнительный приз: транзисторный приемник-будильник. Ночью он неожиданно включился и разбудил меня. На следующий день выступали мы в Норчеппинге, там помещался завод «Филлипс» (где был сделан приемник).
Показывал его нам один шахматист. Он всех рабочих знал, со всеми здоровался, знал, кто какую зарплату получает, знал технологию производства. «Кто он? Главный инженер?» — спросил я президента местного шахматного клуба. «Что вы,— последовал ответ.— Это начальник отдела кадров». Да — подумалось мне...
Приемник был проверен, но, о ужас, он меня опять разбудил. Тогда я вынужден был сам разобраться в транзисторной технике: оказывается, будильник случайно был включен на два часа.
479
В Стокгольме я купил форсунку для дачи. Старый друг г-н Бистром, президент Стокгольмского шахматного объединения (Бистром был оптовым торговцем бакалейными товарами, снабжал он и советское посольство), повез меня в фирму «Атомик». Всего в справочнике было найдено несколько десятков фирм, торговавших форсунками, эта была выбрана, поскольку она хвасталась, что все детали шведского производства.
Хозяин маленькой фирмы инженер Хюне быстро договорился с Бистромом — 20 процентов скидки. «А надежно будет работать?»— спрашиваю. «Мы даем вам специально для Москвы (помочь на таком расстоянии не сможем) абсолютно надежную систему». Г-н Хюне не обманул — форсунка работала 17 лет, пока ее не заменил газовый автомат. Но, увы, шведского производства, видимо, была одна станина, все остальное — американское и английское. Да, спасибо Паулю за совет!
Новая Олимпиада — 1962 год. Золотые Пески (Болгария). Обсуждается состав команды (тогда я еще участвовал в работе Шахматной федерации СССР), предлагают Михаила Таля не включать. Почему?!
«У Таля слабое здоровье...»
Повеяло 1952 годом! «Позвольте,— говорю.— Здесь заседает шахматная федерация или медицинская комиссия?»
После пререканий наконец вносится предложение: Таля включить, но потребовать от него справку о состоянии здоровья.
«Нет, простите. Решается вопрос не об одном Тале; утверждаем весь состав команды, и у всех участников должны быть медицинские заключения». Таль, конечно, поехал в Болгарию.
Хорошо было играть в гостеприимной Болгарии, но... опасно! Море чудесное, купанье соблазнительное. Однажды не удержался и купался досыта. Первую половину партии с Ульманом играл артистически, с подъемом. Но во второй половине ничего не понимал, и Ульман взял меня голыми руками. Вот что значит режим!
Первый и последний раз встречался я за шахматной доской с Р. Фишером (№ 306). Сыграл он черными защиту Грюнфельда (вариант Смыслова). Там давно у меня было заготовлено одно продолжение, которое ставило перед черными трудные задачи. Пришлось вспомнить все тактические тонкости — Фишер действовал по моему анализу, но вот неожиданность: семнадцатым ходом Фишер мнимой жертвой ферзя выиграл пешку — это я проглядел при анализе!
По существу, оценка позиции не менялась — белые и здесь могли сохранить перевес. Но просчет меня обескуражил, и я быстро получил проигранный конец без пешки. На 38-м ходу Фишер второпях сделал шаблонный ход — это меня заставило насторожиться. Контроль прошел, но Фишер продолжал игру (у него был запас времени), всем своим видом показывая неудовольствие тем, что я не сдаю партии... Наконец, американец записал свой 45-й ход 480
в ладейном^ окончании, в котором уже после полуночи Геллер подсказал мне замечательную идею контригры. За ночь я ее неплохо отработал, приготовив на всякий случай хитрую ловушку: а вдруг заносчивый партнер не заметит этой тонкости?
Фишер ночью спал и при доигрывании в западню попался — у молодого человека в глазах появились слезинки. Подошел я к капитану Л. Абрамову и успокоил его — ничья. Фишер подбегает к судье Лилиан Боневой и протестует — Ботвиннику, де-мол, подсказывают... Когда партию кончили, Фишер все же пожал руку и белее полотна вышел из зала.
После нашей встречи с Фишером осенью 1962 года я опубликовал обстоятельный анализ этого ладейного эндшпиля, где доказывал, что даже если бы Фишер не попался в ловушку, партия все равно закончилась бы вничью.
В 1969 году в сборнике своих партий Фишер полностью перепечатал мои примечания к этой партии, но, продолжив мой анализ, доказал, в свою очередь, что он должен был бы добиться победы.
Зимой 1976 года М. Юдович (старший) прислал мне заметку американского гроссмейстера Л. Эванса об этом эндшпиле (он помогал Фишеру писать упомянутую книгу) с просьбой высказать мнение об анализе Фишера.
Посидел я часик, продолжил анализ Фишера и как будто нашел, что Фишер неправ — не было у него выигрыша. Дал я эту позицию для анализа слушателям детской шахматной школы: 13-летний Гарик Каспаров (из Баку) нашел еще один (и очень простой) путь к ничьей!
Да, шахматный анализ — дело хитрое...
На сей раз в отборе победил Петросян — очередной матч весной 1963 года. Если ранее я сомневался, надо ли играть реванш, то сейчас уже подумывал вообще об отказе от борьбы за первенство мира. Увлекала меня работа над шахматной программой для ЭВМ, но не знал, с какой стороны приступить к задаче. А раз пока не знал, то решил играть!
Матч играл я неудачно. Определенный отпечаток на мое состояние оказал инцидент в пятой партии. При начале доигрывания (партия была отложена в выигранной позиции для Петросяна) судья Голомбек (Англия) вскрыл конверт и, взглянув на бланк белых, сделал за Петросяна проигрывающий ход. Тот энергично протестует; тогда Голомбек пожал плечами и сделал ход, на котором настаивал мой противник.
После поражения я обратился к Голомбеку за разъяснениями (по кодексу, если судья сомневается в том, какой ход записан, за нечеткую запись хода засчитывается поражение). Голомбек ответил, что запись действительно была неясной, но он не согласен с таким толкованием кодекса. Я разъярился; этот юридический вопрос был решен, когда я был еще юношей. Обращаюсь к главному арбитру Штальбергу — тот поддержал позицию своего коллеги.
481
Тогда я потребовал фотокопию бланка. Копия была дана спустя неделю; всю неделю я нервничал и успел проиграть еще одну партию. Но неприятность состояла в том, что, хотя Петросян и записал ход неточно, никаких сомнений в определении записанного хода быть не могло, и при доигрывании Петросян протестовал с полным основанием.
Огорчили меня мои старые друзья — судьи матча; так я и не могу понять — чего ради они создали этот беспочвенный конфликт? Ценой больших усилий уравнял я счет в матче после четырнадцатой партии — 2:2 (№312). Но все же не смог я приспособиться к непонятному стилю Петросяна, проиграл в дальнейшем еще три партии и со счетом 2 : 5 при 15 ничьих потерпел поражение в матче.
Петросян обладал своеобразным шахматным талантом; как и Таль, он не стремился играть «по позиции» в том смысле, как это понимали ранее. Но если Таль стремился получать динамичные позиции, то Петросян создавал позиции, где события развивались как бы с замедленной съемкой. Нападать на его фигуры трудно: атакующие фигуры продвигаются медленно, они вязнут в болоте, которое окружает лагерь фигур Петросяна. Если наконец удается создать опасную атаку, то либо уже мало времени, либо действует утомление. Необходимо отметить еще высокую технику Петросяна в реализации позиционного преимущества для того, чтобы понять силу нового чемпиона. Видимо, и не столь плоха уж была моя спортивная форма: три месяца спустя на Спартакиаде народов СССР я набрал 8 очков из 9 возможных!
К сожалению, Петросян никогда не был исследователем; у таких шахматистов 40 лет — опасный возраст. При неизбежном снижении счетных способностей тускнеет и талант, если его не шлифовать.
С того дня, как мы с Флором беседовали с чемпионом мира Алехиным в Карлтон-отеле в Амстердаме, до поражения в матче 1963 года прошло без малого четверть века. Внушительный срок — 25 лет жизни было отдано борьбе за высший шахматный титул. Теперь больше времени можно будет отдавать проблеме искусственного шахматиста.
Но сначала — электротехническая задача. АС-двигатель был «почти» готов: был, собственно, двигатель, датчики, регулятор — не было лишь исполнительного органа, экономного преобразователя частоты. Куда мы ни обращались с просьбой изготовить или помочь в изготовлении тиристорного преобразователя (с диапазоном выходной частоты 0—15 Гц), всюду встречали отказ. Более того, нам объясняли, что это и сделать нельзя. И решили мы делать преобразователь сами.
К тому времени подобрался неплохой коллектив сотрудников. С весны 1964 года группа была реорганизована в лабораторию. На разработку и доработку преобразователя ушло несколько лет. Идеи, положенные в основу его, оказались удачными. В диапазоне
482
частот 0—15 Гц преобразователь выдавал безынерционно управляемый синусоидальный ток.
Вскоре я предложил метод, который позволял в статическом режиме полностью управлять работой машины. Это позволило дать машине новое название — управляемая машина переменного тока.
Ю. Шакарян (читатель его, вероятно, помнит — он стал опытным научным работником) систематизировал проведенные разработки и сравнил их как со старыми работами зарубежных электротехников, так и с работами советских
специалистов в области автоматиче- м 1962 в нии 9
ского регулирования, в частности гетики
с идеями профессора Щепанова.
Шакарян показал, что предложенный мной метод повторяет метод немецкого электротехника Зейца, опубликованный им в 30-е годы,
и является разновидностью так называемого инвариантного регулирования. Впоследствии выяснилось также, что параллельно и независимо друг от друга эти разработки велись не только в нашем институте, но и в фирме «Сименс» (ФРГ), в шахматном клубе которой я давал сеанс одновременной игры в 1958 году после Олимпиады в Мюнхене.
Алгоритм игры в шахматы
Гора свалилась с плеч — с борьбой за первенство мира покончено. Правда, я выступал в соревнованиях еще семь лет, но это было сравнительно легким делом, ибо с 1963 года во много раз сократил свою исследовательскую работу в области шахмат; больше стало времени для поиска алгоритма игры в шахматы.
В августе я снова сел за доску — Спартакиада народов СССР. Играл легко и успешно. В конце года сыграл в небольшом турнире в Амстердаме, и также успешно. Однако главная забота была об алгоритме.
Как я ни ломал голову, ничего придумать не мог, раза два почувствовал, что помираю... Приходилось отдыхать. Затем принял решение записывать свои мысли, и это оказалось весьма важным!
В феврале 1964 года показалось, что дело пошло, начал задачу «видеть». Так я решаю любую задачу — этот метод работы, вероятно, характерен для шахматиста. Шахматист всегда видит позицию не только ту, что на доске, но и ту, что в варианте, то есть вслепую. Думаю, что эта способность видеть вслепую должна быть у всех крупных шахматистов: это своего рода зрительная память.
Вот я и стал «прозревать». В июне решился уже засесть за пись
483
менный стол и, к своему большому удивлению, через месяц написал что-то связное. Впоследствии понял, что написал — нашел цель неточной игры в шахматы. Потом мне приходилось решать и другие нелегкие задачи, но эта, вероятно, оказалась самой трудной. Цель игры — основа алгоритма. На поиск цели в общей сложности ушло три с половиной года.
Найденная цель игры оказалась весьма простой: надо стремиться к выигрышу материала. Собственно говоря, так интуитивно играет квалифицированный шахматист, но все об этом молчат, ибо обычно этот принцип понимают вульгарно, в том смысле, что в данный момент надо уничтожить наиболее ценную неприятельскую фигуру — это, конечно, ошибочно. Но если эту цель игры понимать так, что надлежит стремиться к оптимальному выигрышу материала в пределах обозримого счета вариантов, то она представляется вполне разумной.
Уже и тогда мне было ясно, что нужно формализовать и понятие позиционной игры, однако пришлось отложить решение этого вопроса. Он был решен много позже.
Цель игры (выигрыш материала) определила и следующий важный шаг. Раз надо уничтожать неприятельские фигуры, то у каждой фигуры на доске появились свои индивидуальные цели, конкретные мишени, которые должны быть поражены. Одна фигура может уничтожить другую, передвигаясь по определенным полям доски,— совокупность этих полей образует траекторию, в данном случае образует траекторию нападения. Другие неприятельские фигуры стремятся защитить свою фигуру, а фигуры того же цвета, что атакующая,— поддержать нападение. Эти фигуры также действуют по своим траекториям, условно названным траекториями отрицания. Все это я изложил в монографии.
Затем наступила пора снова играть в шахматы. С хорошим настроением сел я за шахматный столик — в октябре 1964 года в Москве проходило командное первенство СССР. Из шести встреч три свел вничью и три выиграл, но зато у кого! Капитулировали три таких боевых шахматиста, как Смыслов (№ 321), Петросян (№ 320) и Штейн (№ 322)... Можно было ехать на очередную Олимпиаду — последнюю в моей шахматной жизни.
Но что делать с монографией об алгоритме игры в шахматы? Дело-то важное. Система управления (в том числе и человек) выполняет три кибернетические функции: получение информации, ее переработку (принятие решения) и исполнение решения. Люди сказочно усовершенствовали первую и третью функции — это относится к радиотехнике и термоядерной энергии соответственно, а вот с переработкой информации сдвигов практически нет; здесь (в сложных задачах) мозг человека сохранил монопольное положение. Необходим сильный искусственный интеллект; искусственный шахматист-гроссмейстер и будет первым шагом в этом направлении.
Подумал и решил послать работу президенту Академии наук М. Келдышу; написал, что готов работать по этой теме там, где нужно. И уехал со сборной командой на Олимпиаду.
484
Итак, ноябрь 1964 года, Тель-Авив — древняя земля Палестины. Когда экскурсионный автобус везет участников Олимпиады и гид объясняет, что по этой дороге шли воины Александра Македонского в своем походе на Индию, начинаешь с уважением относиться к этой современной автотрассе. Или ходишь по Назарету и узнаешь, что здесь, по преданию, начал свою деятельность Иисус Христос... В Иерусалиме мы были гостями делегации (представительства) русской православной церкви. Отец Гермоген, лет тридцати, с красивой бородой, с горящими (как в сказке) глазами, оказался шахматистом. Он провел нас в православный собор и пропел молитву — и голос, и акустика прекрасные. После обеда пошли на гору Сион. Сложное дело: заходишь в церковь — снимай шляпу, в синагогу — надевай. У дверей синагоги встретили одного участника Олимпиады, его не пускали без головного убора. Но шахматисты народ изворотливый, он положил на голову бланк для записи партий и... прошел!
Отец Гермоген привел нас в горницу, где, как гласит легенда, Христос последний раз виделся с апостолами. Именно здесь Христос сказал: «Один из вас предаст меня...» (Отец Гермоген все подробно рассказывал.)
«Христос был извещен об этом заранее?» — деловым тоном спросил кто-то из нас. Отец Гермоген снисходительно улыбнулся: «Христос — бог, он все знал».
Смыслов хочет фотографировать арабскую часть горы Сион, ему это запрещают: «И с той, и с этой стороны снайперы, надо быть осторожней». На прощанье получаем сертификаты, что отныне мы пилигримы.
В Тель-Авиве каждое утро ходим на пляж, благо отель «Шератон», где жили участники и проводилась Олимпиада, стоит на берегу Средиземного моря. Восемь утра, но уже нестерпимо жарко, море теплое-теплое; песок настолько мелкий, что не осыпается и тогда, когда кожа после купания становится сухой. Оказывается, песок не морской. Много веков вешние воды Нила выносили речной песок в море, и течением его прибивало к палестинскому берегу... После четырех часов дня жара спадает и дышать легче.
Был я в деревне под Тель-Авивом: обитает там трудовой народ. Дети живут отдельно, но каждый день навещают родителей... Питание общественное, без самообслуживания — работают дежурные. Пища простая. Деньги выдаются только на книги и журналы. Дома скромные. Женщины все работают.
Но есть и другие израильтяне — богачи. Нам рассказывали, что особенно преуспевают спекулянты земельными участками...
Спросили меня как-то: «Кем вы себя считаете по национальности?»— «Да,— ответил я,— положение мое «сложное»: я еврей — по крови, русский — по культуре, советский — по воспитанию».
По просьбе посольства и организаторов Олимпиады выступаем с сеансами и лекциями. Меня как энергетика послали в Хайфу, где пребывает электрическая компания. Осмотрел я ГРЭС в Хайфе. Сотрудники компании объяснили, что энергетика Палестины была
485
На XVI Всемирной шахматной олимпиаде (1964). Матч СССР — Голландия
основана Рутенбергом — он окончил Технологический институт в Петербурге. Они рассказали, что он по решению ЦК партии левых эсеров в 1905 году участвовал в убийстве провокатора Гапона, азатем эмигрировал в Палестину. По их словам, Рутенберг решил, что будущее Палестины в поливном земледелии и это должно быть реализовано с помощью электронасосов. С этой целью он построил на реке Иордан гидростанцию мощностью 6 тысяч кВт. В войну 1947— 1948 годов гидростанция была разрушена.
Сеанс в Хайфе затянулся, подают мне записку... от Умберто Нобиле! Оказывается, Нобиле не забыл русский (после своей неудачной экспедиции на дирижабле к Северному полюсу итальянский специалист некоторое время работал в Москве), сообщает, что хотел меня повидать, но уже поздно и ложится спать — Нобиле был в гостях в Хайфе у своих друзей-шахматистов.
На следующий день мне показывают север Израиля, посетили арабскую деревушку — бедность, водоснабжение плохое. Ночью на такси отправляюсь в Тель-Авив. По дороге нас не один раз останавливали патрули — уже тогда было неспокойно.
И эта Олимпиада закончилась победой советской команды. Пришлось мне сыграть несколько красивых партий; Глигоричу интереснейший эндшпиль проиграл (№ 327).
Обстановка в команде вначале была не очень дружная, что весьма опасно, особенно учитывая те споры, которые могут возникнуть при назначении на игру (надо выбрать на матч четырех участников из шести),— каждый избегает черным цветом играть лишнюю партию, да еще против сильного гроссмейстера — тогда можно на своей доске и первого места не занять! Решил помочь я руководству
486
делегации и создал, как в британской палате общин, «теневой» кабинет — в него вошли все участники, кроме Петросяна. Наш капитан Котов быстро сообразил что к чему, и свои действия согласовывал с теневым кабинетом!
Когда вспоминаю я Палестину, прежде всего думаю о трудовых евреях и арабах, населяющих эту красивую землю. Через три года после Олимпиады там вспыхнула война, которой пока конца не видно. Вероятно, там может быть прочный мир, и он будет, если трудовому люду, который там живет (или имеет право жить), никто не будет мешать извне — ни нефтяные магнаты-арабы, ни американские толстосумы-евреи.
Вернулся я в Москву и вновь окунулся в кибернетические дела. Ответа из Академии наук нет. Пошел тогда к Цыпкину; в свое время показывал я Якову Залмановичу свою докторскую, неужели он в шахматном алгоритме не разберется?
Цыпкин на помощь пригласил своего товарища — профессора Д. Юдина, специалиста по прикладной математике. Говорили весь Ёечер, оставил я свою работу, ответа так и не было. Десять лет спустя профессор Юдин был рецензентом моей книжки «О кибернетической цели игры» и дал хороший отзыв, но тогда моя работа ему не понравилась...
Звонит профессор М. Шура-Бура (он тоже специалист по прикладной математике) и предлагает повидаться. Познакомились мы осенью 1961 года: после опубликования моей статьи «Люди и машины за шахматной доской» студенты-математики МГУ устроили вечер-диспут о шахматной программе (Шура-Бура и этим интересовался).
Михаил Романович принял меня в присутствии молодых доктора физико-математических наук Евграфова и кандидата Задыхайло. Они читали мою рукопись, оказывается, академик Келдыш поручил Шуре-Буре решить вопрос о возможности начать работу. Евграфов отказался работать, он писал учебник. Задыхайло явно хотел, но Шура-Бура не позволил: «Идите к Адельсон-Вельскому в ИТЭФ, там готовая шахматная программа, с ними и советуйтесь...»
Пошел в ИТЭФ, часа три говорили мы с Адельсон-Вельским. «Зерно истины в этом есть,— сказал Георгий Максимович.— Мы охотно бы работали вместе с вами над этим алгоритмом, но что делать? Нам запрещают работать и над нашей программой. Вот если бы получить указание от Академии наук...»
Я обрадовался — нашел товарищей по работе. (Потом выяснилось, что хитрил Адельсон-Вельский. Его группа продолжала свою работу, и программа КАИССА вскоре играла в матче с калифорнийской программой Котона — Маккарти). Снова написал письмо президенту Академии наук.
В начале 1965 года мы с Флором отправились на гастроли в Нидерланды, выступали с сеансами, а затем участвовали в юбилейном
487
турнире в Нордвейке — исполнялось 70 лет со дня основания шахматного общества города Лейдена.
Нордвейк — очаровательная курортная деревня на берегу Северного моря. Бесконечный песчаный пляж, дюны, набережная с отелями и, конечно, маяк. Ежедневно, несмотря на холодный февральский ветер, протопывал я по плотно слежавшемуся пляжному песку несколько километров. Компании почти не было: изредка встретится кавалькада любителей верховой езды. Потом ко мне присоединился югослав Трифунович (Ларсен попробовал, но отказался). Видно, все же прогулки были полезны, я сыграл весьма успешно, а Трифунович был вторым!
Во время пребывания в Амстердаме президент общества дружбы «Нидерланды — СССР» Виллем Хюлст организовал мою встречу с профессором университета в Амстердаме де-Волфом. Студенты-экономисты де-Волфа направлялись в Москву и надеялись, что им помогут в ознакомлении с советской экономикой (наше общество «СССР — Нидерланды» оказало необходимое содействие).
— Вы только читаете лекции? — спрашиваю я де-Волфа.
— Нет, я еще руковожу голландским Госпланом.
— Сколько сотрудников в Госплане?
— Шестьдесят.
— Какому министерству Госплан подчиняется?
— Никакому.
— А,— Госплан подчиняется заместителю премьер-министра?
— Нет, не подчиняется.
— Значит, прямо премьер-министру?
Маленький лысый профессор выпрямился, посмотрел на меня с возмущением:
— Не я ему подчиняюсь, а он исполняет мои советы!
Только вернулся в Москву, звонит Шура-Бура: «Мстислав Всеволодович просил передать, что ответа на второе письмо не будет...» Все стало ясно! Но читал ли мои письма президент Академии наук?
7 мая 1965 года отмечалось 70 лет со дня открытия радио А. С. Поповым. На торжество были приглашены иностранные ученые. Звонит мне профессор Ильин (тот самый, с которым двенадцать лет назад мы конкурировали на сравнительных испытаниях регуляторов сильного действия для синхронных генераторов) и говорит от имени знаменитого математика наших дней, автора теории информации Клода Шеннона (США). Американец читал статью «Люди и машины за шахматной доской» и хочет со мной встретиться.
Встреча состоялась в гостинице «Украина», была приглашена переводчица, но дело шло туго — дама не знала специальных терминов и путала. Тогда я пришел на помощь (термины-то я знал), и стало легче... Неожиданно появляется Я. Цыпкин, он привел другого американского профессора — Лютфи Заде. Заде — иранец по национальности, до шестилетнего возраста жил в Баку и отлично владеет современным русским разговорным жаргоном. Беседа с Шенноном пошла на больших скоростях.
488
Рассказываю о своих идеях, американцы внимательно слушают. Затем Шеннон предлагает сыграть в шахматы — он познакомился с ними в возрасте 28 лет (Шеннон на 5 лет моложе меня). Играет он в силу... современных ЭВМ! После партии он просит дать ему что-нибудь на память. Вслепую восстанавливаю текст партии, расписываюсь и вручаю листок собеседнику...
Шеннон понравился мне — он не потерял юношеской восторженности. Тонкий, стройный, с худым лицом (как у покойного Жолио-Кюри), нервные пальцы...
«Кто вы по национальности?» (Шеннон никак не похож на стандартного американца). Он смущается, но раскрывает секрет: есть и французская, и немецкая, и ирландская кровь!
Тогда он был в Массачусетском технологическом институте. Если хотел — читал студентам лекции, других обязанностей не было. Прощаемся с автором теории информации и вместе с Заде идем в ресторан. За обедом узнаю особенности американской научной жизни: «Почему в СССР основные научные силы в НИИ, а в США — в высших учебных заведениях?»
Заде рассказывает, что в США НИИ принадлежит частным фирмам, и, когда научному работнику за сорок и он не может работать с прежней энергией, фирма его увольняет. Поэтому, как только ученый приобретает известность, он и стремится перейти в университет.
— Да,— говорит Заде,— ваши идеи мне нравятся, но надо как-то еще ограничить задачу.
— Думаю об этом,— отвечаю,— уже и название этому ограничению придумал — горизонт, то есть задача решается в пределах видимости, но самое ограничение еще не формализовал.
— Горизонт — отличное название,— говорит Заде.
Вскоре после этой беседы «горизонт» был найден. Ограничено было время передвижения атакующей фигуры по траектории нападения, или, иначе говоря, длина траектории нападения.
Дополняю рукопись и подумываю, как бы ее опубликовать? Те, к кому я обращался, дали от ворот поворот. Но, может, есть организации и программисты, которые хотели бы работать? Найти их можно было, лишь опубликовав работу; надо заниматься пропагандой новых идей.
Л. Абрамов подсказал: пошлите работу в сокращенном виде в бюллетень ЦШК (Центрального шахматного клуба), В. Симагин опубликует.
Владимир Павлович был редактором бюллетеня; отношения с Симагиным были у нас прохладные, так получалось, что он много раз был секундантом неприятельской стороны в матчах на первенство мира. Был Симагин человеком сумрачным, но порядочным. Рискнул я и отдал ему статью.
Симагин действовал осторожно и послал работу на отзыв кандидату в мастера Арамановичу — тот был доцентом математики. Через некоторое время мне вручили вежливую, но отрицательную
489
рецензию (если прочесть то, что было между строк, отзыв был уничтожающим).
— Владимир Павлович,— говорю Симагину,— прошу вас присутствовать при нашей беседе с Арамановичем, после чего вы и примете решение.
Редактор согласился.
Во время беседы Араманович «раскрылся» и вышел далеко за рамки своего письменного отзыва. Я держался уверенно.
— Владимир Павлович,— говорю,— вам уже ясно?
— Да,— отвечает Симагин (Араманович посмотрел на меня с победоносным видом),— будем печатать в порядке обсуждения.
Я пожал своему старому партнеру руку; рецензент не скрывал своего возмущения!
Решение Симагина было весьма удачным, ибо после опубликования должно было состояться обсуждение. Его и провели 13 мая 1966 года в Чигоринском зале клуба; собрались и математики, и гроссмейстеры.
После доклада началась мощная атака: и Шура-Бура, и Адельсон-Вельский, а Араманович... Выступил один профессор — вид его был необычайно респектабельный (потом Араманович сообщил, что он кончил Кембридж),— поучал меня, как надо составлять шахматный алгоритм. Неожиданно один молодой человек заявил, что алгоритм Ботвинника ему нравится.
— А вы кто такой?
— Бутенко.
— Откуда?
— Из Новосибирска.
Споры разгорелись с новой силой, а после закрытия диспута приняли даже не совсем парламентский оборот. Выпускник Кембриджа слушал-слушал и вдруг неожиданно заявил: «А может, Ботвинник сделал что-то классическое?» Все на него зашикали.
Подошел Рамеев: «Я должен бежать, потом позвоню», и исчез. Год не звонил Башир Искандарович; удивительный он человек, чистой души, глубочайший специалист в области вычислительной техники (кончил лишь два курса МЭИ, но потом в порядке исключения получил ученую степень доктора), говорил мне, что если кто и справится с этой проблемой, то только я... И вдруг решил, что я провалился. Но скажем правду — очень он поддерживал меня, продолжает поддерживать и теперь!
А с Володей Бутенко мы вскоре начали сотрудничать и работали до 1970 года.
На этом диспуте выяснилось одно неожиданное для меня обстоятельство: оказалось, что неизвестны способы получения траекторий на ЭВМ. И Шура-Бура, и Адельсон-Вельский утверждали, что простым путем траектории получить невозможно, стало быть, и алгоритм никуда не годится!
Просидел я две недели и нашел простой метод — с помощью массивов 15 X 15. Написал статью, отнес Симагину, он ее тут же опубликовал.
490
Бутенко и сделал программу (для машины М-20), которая выдавала все необходимые траектории. Мои оппоненты стали осторожнее.
Практика показала, что нельзя успешно работать, когда сотрудники живут в разных городах и встречаются друг с другом эпизодически. Наше сотрудничество с В. Бутенко со временем не могло не прекратиться.
В июле снова играю в шахматы — международный турнир в Амстердаме. Соревнование организовано фирмой ИБМ, здесь помещается завод этой американской компании. Живем с Флором в мотеле, что стоял при выезде из города на автостраду на Гаагу. Завод недалеко, там открытие турнира, в жеребьевке участвует ЭВМ. А играли мы тоже поблизости — в современной... церкви! Перед входом на четырех высоких столбах стоит что-то вроде водокачки; оказывается, это колокольня. Звонаря, конечно, нет, ибо колокол с автоматическим управлением...
Хорошо было играть, все рядом, воздух в этой новой части Амстердама сравнительно чистый. Играл хорошо, но одну партию (№ 340) — с Зюйдема — исключительно хорошо. Отложена была партия с лишним качеством, но после моей неточности перед контролем выигрыш стал неясным.
Очевидно, бог помог: посидел я в церкви с карманными шахматами полчаса и нашел поразительный выигрыш с «тихим» ходом Ле8!! —Зюйдема долго не сопротивлялся.
Час спустя один из участников турнира сообщает новость — Зюйдема сдался в теоретически ничейной позиции! Эндшпиль ладья с пешкой g6 против чернопольного слона ничейный...
Я засмеялся — выигрыш теоретический, сам видел, как Смыслов в 40-х годах у Симагина выиграл подобный конец. Вскоре спешит ко мне тот же мастер: «Все в порядке, жертвуется пешка «g», и черные проигрывают слона...»
По возвращении в Москву продолжаю искать издательство (рукопись теперь пополнилась методом поиска траекторий). Пошел в «Науку», там объяснили, что они издают лишь по решению издательского совета Академии наук. «Вот по редакции научно-популярной литературы, там иначе...»
Пошел в эту редакцию к Н. Прокофьевой.
— А кто может дать отзыв? — спрашивает она.
Объясняю, что положительный — Рамеев; отрицательный могут дать Шура-Бура или Адельсон-Вельский.
Наталья Борисовна засмеялась:
— У нас есть и свои рецензенты,— и сняла телефонную трубку.— Николай Андреевич, отзыв на рукопись Ботвинника дадите? Нет, нет, тут не по истории шахмат, здесь кибернетика...
Так судьба свела меня с Криницким!
Пришел я к нему в ГВЦ Госплана СССР — Криницкий был глав* ным математиком вычислительного центра. Говорили четыре часа. Только через три часа я догадался, что Николай Андреевич не ус
491
матривает разницы между горизонтом и предельной длиной варианта. Объяснил — и стали понимать друг друга.
Высокий, чуть сутулый, усики, очки, словно земский врач из рассказов Чехова, Криницкий много лет был военным; прошел всю войну, а затем стал научным работником. Очень честный, прямой и упрямый, говорить с ним трудно. Но как умел видеть Рагозин, так и Криницкий видит то, чего другие не замечают. Поговоришь с каким-нибудь академиком, потом вспоминаешь разговор и только плечами пожимаешь; поговоришь с Криницким, вроде ничего хорошего нет, а потом начинаешь понимать задачу глубже!
Николаю Андреевичу и идеи и рукопись понравились. Возился он со мной долго, выправлял текст (с математической точки зрения), замечаний было много.
— Николай Андреевич, может, перепечатаем, а то в издательстве не разберутся?
— Что вы, что вы,— хитро усмехнувшись, ответил мой собеседник,— в издательстве должны видеть работу редактора!
Однако и по редакции научно-популярной литературы не так просто издать книгу, там тоже был издательский совет. К счастью, председателем совета был академик К. Островитянов (мы с ним познакомились на Николиной горе) — Константин Васильевич пропустил книгу без задержек.
В начале 1968 года книжка вышла в свет.
Все это время я немало играл в турнирах. В конце 1966 года третий раз поехал в Гастингс; играем в новом помещении на горе, вентиляции нет — душно. Состав турнира молодой: Мекинг, Балашов, Кин, Хартстон, Басман... Все висело на волоске (в начале турнира я зевнул ладью Кину), но счастье улыбнулось, и завоевываю первый приз.
Подходит ко мне некто Изотов — спортивный корреспондент Би-Би-Си — и берет интервью.
— А «гонорариум» вы сможете получить в Лондоне.
— Нет,— говорю,— за интервью гонорар не полагается.
Изотов смотрит на меня изумленно. Спустя две недели после сеанса в Лондоне подходит ко мне пожилая русская дама и пригла-шает посмотреть ее коллекцию картин. «Спасибо,— говорю,— если смогу — приду обязательно». Дама отходит, а кто-то трогает меня за рукав. Оказывается, Изотов:
— Не ходите к ней, это агент охранки...
Я смеюсь: «Не пойду, конечно». Да, значит Изотову я понравился. На прощание он подарил мне томик стихов Бернса.
После турнира вместе со старым другом Барри Вудом, редактором журнала «Чесс», отправляемся в трехнедельное турне по Англии и Шотландии. Вуд только приобрел новенький «Остин-1800» и обкатывал его в поездке * .
Жил Вуд в Соттон Колдфилде вблизи Бирмингема, в собственном доме (за треть века Вуд еще не выплатил всей его стоимости) —
* См. также статью «Альбион шахматный и иной».
492
дом большой, но и семья большая. Когда мы выступали недалеко (миль за 200), то в субботу приезжали отдыхать в Соттон Колдфилд.
Вуд — маленький «капиталист», у него своя миниатюрная типография, и без задержки он печатает как свой журнал, так и книги. В молодости он был и редактором, и рабочим, сейчас — только редактор!
Были мы и на юге, и на востоке, и на северо-западе (в Шотландии), и на западе страны. Шахматы в Британии стали более популярны, чем до войны; сейчас в Англии шахматистов не меньше, чем в Голландии.
Гастроли окончены, и после шестичасового путешествия на голландском теплоходе «Принцесс Беатрикс» через Северное море советским спальным вагоном — в Москву.
В конце 1967 года мы со Смысловым направились на международный турнир в Пальма-де-Мальорку. Как это бывает, все было решено в последний момент, Смыслову, а также Котову (он нас сопровождал) не успели взять транзитной французской визы (испанскую надлежало получить в Париже — тогда дипломатических отношений с Испанией не было).
В аэропорту Шереметьево пограничник не выпускает моих коллег за рубеж (нет визы). Возникает спор, подходит полковник, начальник погранзаставы — слава богу, он оказался шахматистом, но все равно и он ничего не может сделать. Использую все свое красноречие.
«Ладно,— в сердцах говорит полковник,— поезжайте, вас все равно без виз вернут из Парижа...»
В Париже все было просто: девица в пилотке тут же предоставила моим товарищам право провести во французской столице три дня. Получили испанские визы и вылетели на Мальорку.
Турнир был хорош: Ларсен, Портиш, Глигорич, Ивков...
На старте я проиграл Дамяновичу (с двумя лишними пешками!), и лидерство захватил Ларсен.
Условия игры были нелегкими. Жарко, а в отеле, где жили и играли, душно. Постепенно освоились, и спортивная борьба обострилась.
Под конец турнира организаторы решили провести два тура на Менорке; мне это очень не нравилось, но что делать? Полетели.
Гастроли на Менорке закончены; на море поднялась буря. Нельзя выйти из гостиницы, ветер с ног валит. Менорка — плоский остров, и ветер, как на корабле! Сегодня — выходной, а завтра тур и уже на Мальорке, играть надо будет прямо с самолета. Подхожу к организаторам и предлагаю, чтобы участники переехали сегодня.
«Нельзя, мест в самолете нет».
Неожиданно узнаю, что Ларсен с супругой должны улететь тотчас. Ну и ну! Все будут играть после перелета, а Бент после того, как сладко поспит в отеле на Мальорке? Объясняю Глигоричу и
493
О’Келли ситуацию; Светозар вызывается поговорить с Ларсенами. Через минуту он возвращается весь красный: «Лучше бы не ходил».— Ему попало от мадам.
Организаторы предлагают лететь и мне; соглашаюсь, но вместе со всеми участниками. Ларсены уезжают в аэропорт, но, увы, из-за непогоды аэропорт закрыт, они возвращаются. Дипломатические отношения с Бентом прерваны.
Хотя на финише я у него выиграл (№ 358), все же Бент обскакал меня и Смыслова на пол-очка (в двух последних партиях я был не на высоте положения).
Заключительный банкет. Сидим вместе с местными шахматистами, они, не стесняясь, критикуют Франко; к нам, советским, относятся дружелюбно. Слышу сзади голос Ларсена: «Г-н Котов, нельзя ли через ваше посредство попросить г-на Ботвинника дать автографы?»
Оборачиваюсь, оба мы засмеялись, пожали руки и помирились. Ларсен хорошо говорит по-русски, когда он был в датской армии, его послали в русскую школу.
До глубокой ночи сидим в баре и рассуждаем о разных разностях: и о шахматах, и о политике, и об экономических проблемах, и о шахматной машине. Голландец Доннер сердится, он не понимает, о чем идет речь — Ларсен, Глигорич, Портиш, Ивков, Дамяно-вич знают русский, то Глигорич, то Ларсен ему переводят... Подружились мы тогда со Светозаром!
Глигорич удивительно жизнерадостный и Живой человек. В 50 лет он играл в футбол в команде мастеров-ветеранов югославского футбола.
«Светозар, вы же не мастер?» — «Да, но они меня держат, так как я бегаю быстрее!»
Он является одним из немногих зарубежных шахматистов, которые всегда связывают начало партии с планом в середине игры. Позиционное чутье отличное — в 1965 году в Гамбурге он выиграл у меня очень тонкую в позиционном отношении партию. На Мальорке я реваншировался (№ 355).
На обратном пути в Париж О’Келли «возглавил» группу участников. Мы со Смысловым должны были лететь дальше, а Дамяно-вич и Котов собирались принять участие в одном турнире в Париже. Прилетели в аэропорт Орли и только тогда вспомнили, что ни у кого виз нет (кроме О’Келли — бельгийцу французская виза не нужна).
О’Келли на своем превосходном французском вступает с девицами в полемику — Дамяновичу и Котову виза нужна на две недели.
«Как вы можете это требовать, вы — француз»,— заявляет ему старшая по чину. «Я —бельгиец!» — парирует О’Келли.
Замечаю, что мужчина в форме пограничника прислушивается к беседе, но не к перебранке О’Келли с девушками, а к русской речи. Спрашиваю:
— Вы знаете русский?
494
- Да.
— Может, вы нам поможете? — и представляюсь.
Как все изменилось! Мой собеседник дал отрывистое приказание, девицы смолкли, и тут же в паспортах появились визы на трое суток («Потом продлите в полиции»,— разъяснил наш новый знакомый). Он из России, во время войны судьба, когда он был мальчиком, занесла его во Францию, страстный шахматист. Долго жал нам руки, когда сажал в такси!
Спустя четыре месяца снова мы со Смысловым в Париже — летим на турнир в Монте-Карло.
Княжество Монако состоит из одного Монте-Карло, все держится на туристах да на казино. Многие стремятся стать гражданами Монако: налогов не платить, в армии не служить... Но и те, кто живет во Франции рядом с княжеством, ищут работу в Монако.
Мсье Луи Торрель, старший официант отеля «Балмораль», где жили участники, каждый день на мопеде приезжал из Франции на работу. Его дочь изучала русский и переписывалась с дочерью мастера Эстрина, которая в МГУ изучала французский. Небольшого роста, лет сорока пяти, Торрель держал себя с достоинством. Сидели мы за столиком втроем: А. О’Келли (он был арбитром), Смыслов и я. Альберик на день получал четвертинку божоле, мы со Смысловым заказывали томатный сок (он, кстати, стоит дороже...). Торрель по блату подавал нам громадные бокалы соку и, подмигнув, каждый раз торжественно объявлял: «Гран шампань де Монте-Карло!»
Играли в выставочном зале на берегу. Сыграл я там две интересные партии — с Портишем и Бенко. С Портишем (№ 362) был фейерверк жертв, как во времена Андерсена, с Бенко (№ 361) — провел черными тончайший позиционный план в английском начале. С Ларсеном выигранную партию (№ 360) свел вничью и опять отстал от Бента на пол-очка!
Гуляем около казино. Мемориальная доска: здесь было первое представление балетной труппы Дягилева. Притихли мы, поняли, что хранят здесь память о посланцах русского искусства.
Заказать билеты на самолет опоздали — пасха, все забронировано. О’Келли берет билеты на поезд. Дал я маху, нельзя было об этом просить Альберика, он любит экономить: взял билеты на поезд, где и вагона-ресторана не было. Как остановимся, так пассажиры налетают на разносчика, он быстро распродает свои черствые бутерброды. Первый раз мы не поспели, но потом дело пошло —• у Альберика ноги длинные, он всех обгонял.
Сначала ехали берегом на запад. Красива Французская Ривьера, железная дорога, шоссе, бесконечный пляж, каждые полкилометра белоснежный четырехэтажный пансионат. От Марселя повернули на север: тихие, полноводные реки, лиственные леса, поля, удивительная чистота (только у Лиона было чуть захламлено). В Париж приехали под вечер: на вокзале толкотня, все друг другу мешают, ну как в родной Москве! Вспомнил в Лондоне Черринг
495
Кросс, все пассажиры спокойно, но быстро покидают вокзал... Характер нации — ничего не скажешь!
Останавливаемся на окране Парижа в отеле, где хозяин шахматист,— О’Келли верен своим привычкам, он всегда там останавливается. Г-н Вьейфон очень гостеприимен, так же как и его супруга; собственно говоря, она ведает всеми делами, а хозяин играет в шахматы.
Понравилось мне платье хозяйки (с большими белыми цветами). «Да, я такое видел в магазине,— говорит Альберик,— поехали, купим Гаянэ Давидовне». Но в магазине такого платья нет, цветы не большие, а маленькие. Пришлось все же взять платье.
Хозяйка смеется, оказывается, она сама перешивала цветы! Перешила она цветы и на платье моей жене.
Альберик хорошо говорит по-русски. Когда мы познакомились в 1946 году на турнире в Гронингене, он уже тогда владел русским. Выходец из разорившейся ирландской аристократической семьи, О’Келли, быть может, был самым большим тружеником среди гроссмейстеров. Русский изучил просто: поселился в Брюсселе в семье русских эмигрантов. Усиленно занимался физкультурой. Купил велосипедный станок и каждое утро «ездил» 20 минут. Первые 10 минут ничего не чувствовал, но вторые — пот льет градом. Вот и ходил О’Келли стройный и, кстати, с предельной скоростью 8 километров в час. Я легко делаю 6 километров в час; когда мы гуляли вместе, устанавливалась какая-то средняя скорость — я еле за ним поспевал!
Но вернемся к шахматной программе...
Искусственный шахматист
Летом 1968 года из Гейдельберга (ФРГ) пришло письмо через «Международную книгу»: г-н Петерс, сотрудник известного научного издательства «Юлиус Шпрингер» (просьба не путать с гамбургским издательством Акселя Шпрингера — писал г-н Петерс), сообщал, что издательство решило выпустить книжку «Алгоритм игры в шахматы» на английском — в своем нью-йоркском отделении. От меня требовалось проверить перевод и написать предисловие к английскому изданию.
Конечно, я охотно согласился, ибо это было признанием; легче будет организовать в Москве работу над составлением программы. Вскоре пришел и перевод, сделал его некто Артур Браун. Кто он, я тогда не знал (потом выяснилось, что Браун — научный обозреватель газеты «Нью-Йорк тайме»); понял лишь, что он не шахматист, так как он не знал шахматных терминов на английском, русский язык знал неплохо, книжку изучил во всех тонкостях!
Когда мы с Криницким трудились над рукописью и мой редактор усматривал какую-либо параллель между ЭВМ и человеком, Николай Андреевич каждый раз использовал кавычки. Браун, вероятно, не видел в этой аналогии ничего плохого и — удивитель
496
ное дело — все кавычки Криницкого снял, а те, которые поставил до редактирования автор, оставил!
Попросил я одну девушку, хорошо владевшую английским, переводить мне с листа на русский, а сам следил по русскому тексту. Как получалось какое-либо смысловое разночтение, производилась дополнительная проверка и, если нужно, исправление. Перевод был приведен в полный порядок.
В 1971 году книжка в английском переводе вышла в свет. Издана была отлично. Браун в своем предисловии хвалил меня, будто я Лев Толстой. Отклики за рубежом были благоприятные, лишь в одном английском журнале появилась такая грубая рецензия, что ее предвзятость была очевидной.
Очень мне хотелось опубликовать предисловие Брауна в Москве — опять же в целях пропаганды. Редакция «За рубежом» сначала согласилась, потом отказалась. Собственно говоря, нужно было опубликовать не все предисловие, а лишь страницы полторы машинописного текста. Наконец сотрудники «Комсомольской правды» предложили это опубликовать на страницах газеты с тем условием, что одновременно будет опубликовано и интервью с советским специалистом.
Криницкий согласился дать интервью, если я ему помогу. Написал вопросы за журналиста (слава богу, знаю, что они обычно спрашивают) и ответы за Криницкого (его я тоже изучил). К моему удивлению, Николай Андреевич внес исправление: он заявил, что никакого отношения к эвристике алгоритм Ботвинника не имеет, Ботвинник, де-мол, познал самого себя и свой метод мышления формализовал в виде алгоритма!
Газета наконец с опозданием опубликовала интервью Криницкого — и только! А жаль, добрые отношения с газетой были прерваны; лишь в 1975 году они восстановились. Потом уже выдержки из предисловия Брауна были опубликованы в журнале «Зарубежная радиоэлектроника»...
Последний мой успешный турнир был в январе 1969 года в Вейк-ан-Зее (Голландия). В фирме «Хохофен» (большое металлургическое предприятие) работает сын первого президента ФИДЕ А. Рюба (кстати, супруга Рюба-младшего свою молодость провела в доме, в котором сейчас помещается советское посольство в Гааге). Под руководством Рюба-младшего уже многие годы проводится традиционный фестиваль: турнир гроссмейстеров, турнир мастеров, женский турнир, а на конец недели съезжаются многие любители шахмат, чтобы сразиться за шахматной доской в рамках этого же фестиваля.
Жили и играли в студенческом общежитии. У каждого отдельная комната, но стены такие тонкие, что все слышно. Душевая холодная, в середине турнира я, не проверив наличия горячей воды, принял холодный душ и простудился. Хорошо — после семи туров имел шесть очков, так что с этим запасом сумел дотянуть до дележа первого места.
Собственно, надежд на успех было мало, так как в партии с
17 № 3446
497
Портишем я долго стоял на проигрыш. Но при первом доигрывании венгерский гроссмейстер упустил простой выигрыш; лежу..» постели (простуда) и работаю с карманными шахматами. Входит Керес: «Как дела?»
Объясняю, что вот если бы удалось получить такую позицию, то ничья, но как этого добиться — не знаю... Керес взял шахматы, подумал немного: «А нельзя ли так сыграть?»
Глянули мы друг на друга и... захохотали. Не могли успокоиться долго, настолько просто, неожиданно и изящно было решение, предложенное Паулем. Конечно, партия закончилась вничью, и Портиш не стал победителем турнира!
После турнира — традиционный банкет человек на 100, а может, и больше. Впервые он был проведен сразу после войны, после первого фестиваля; тогда голландцы голодали, и меню «торжественного» обеда поневоле было скромным: гороховый суп. Шли годы, десятилетия, но гороховый суп остался. Я отведал две тарелки — вкусно, да кроме супа, мороженого и кофе ничего не было!
Пригласили меня на выступление друзья из шахматного общества города Лейдена — после юбилейного турнира 1965 года в Нордвейке я был избран почетным членом общества. Но перед выступлением беседа за чашкой чаю: весной 1970 года общество собирается отметить свое 75-летие организацией матча Ботвинник — Фишер. Подумал я и согласился.
Пора мне было с шахматными выступлениями расставаться. Правда, как показали турниры на Мальорке, в Монте-Карло и Вейк-ан-Зее, и спортивные результаты были неплохими, и партии были интересными. Но с тремя трудовыми обязанностями в жизни я не справлялся: электротехника, шахматный алгоритм и практическая игра — слишком много. Ранее более чем в двух направлениях я не работал. Зимой 1969 года я решил, что через год закончу выступать в турнирах.
Это было, конечно, ошибкой; заранее это не следовало решать. Я сыграл еще в трех соревнованиях — Белград (1969), матч столетия и Лейден (1970), но играть, как прежде, уже не могс Я старался, но что было делать — в подсознании уже не понимал, зачем мне работать, анализировать, напрягаться, если ухожу от шахматной практики. В этих соревнованиях у меня были срывы, апатия, и в целом я их провел неудачно.
Обсуждаем с голландскими друзьями условия матча. Приходим к полному согласию.
— Но Фишер? Вы же знаете, как трудно с ним иметь дело? Разве он будет держать свое слово?
— Мы все предусмотрели. Все переговоры будут через адвокатов. Соглашение будет иметь юридическую силу.
Голландцы держались уверенно. Дальнейшие события показали, что их уверенность не имела серьезных оснований — я уже тогда лучше понимал американского гроссмейстера.
Но Фишеру выгодно было сыграть со мной тренировочный матч — чем бы он ни кончился (вероятно, Фишер выиграл бы это
498
соревнование), американец многому у меня мог научиться! Начались переговоры, я предложил играть матч на большинство очков из 16 партий, Фишер — до шести выигранных без ограничения числа партий. Ни я, ни организаторы не могли это принять: организаторы боялись чрезмерного числа партий, а я был не столь молод, чтобы играть больше шестнадцати... Сговорились на восемнадцати, Фишер уступил.
Готовился я к матчу до сентября 1969 года; когда адвокаты разослали участникам согласованный проект договора и осталось лишь подписать, Фишер вновь потребовал, чтобы игра была до шести выигранных без ограничения числа партий... Переговоры еще продолжались до Нового года: в декабре в Белград во время турнира приезжал ко мне доктор Вейланд, уполномоченный шахматного общества Лейдена. Я ему объяснил, что больше восемнадцати партий играть не могу, и предложил компромисс: играем до шести выигранных, но если восемнадцати партий будет для этого мало, то тогда победитель определяется по большинству очков. Фишер и это не принял!
Теперь многим ясно, что у Фишера был маниакальный страх начать соревнование. Видимо, по этой причине наш матч, объективно столь полезный американцу, субъективно был для него неприемлем. Тогда голландцы и решили провести четверной матч-турнир.
В декабре 1969 года первый раз побывал я в Югославии. На турнире в Белграде были интересные встречи, особенно мне удался ладейный эндшпиль с Матановичем (№ 373). Но главный итог состоял в том, что я нашел в Югославии шахматных друзей.
Жили и играли мы на отлете, в отеле «Югославия», в новом районе Белграда. Иногда я рассказывал Геллеру и Полугаевскому разные эпизоды из шахматной истории. Они удивлялись — тогда я и решил писать воспоминания.
Мои товарищи были очень «заняты». Как-то в центре Белграда их застал дождь. Купили они на паях зонтик и добрались до отеля. Но кому должен принадлежать зонт? Это решалось с помощью «сиамского дурака». Весь турнир Геллер с Полугаевским сражались в карты — многие участники с удовольствием наблюдали за этими баталиями: зонт переходил из рук в руки, но в конце концов им завладел одессит. Я не являюсь сторонником такого рода турнирного режима...
Предстоял матч века — команда СССР против команды всех других стран. Старая идея — когда я действовал в ФИДЕ, то отвергал этот проект, ибо полагал, что это может иметь, с точки зрения сплоченности ФИДЕ, нежелательные последствия, но что делать?
Перед матчем повторилось что-то вроде 1952 года, когда меня исключили из сборной олимпийской команды. Ряд гроссмейстеров — те, кто играли на первых досках,— добились того, что мне
17*
499
была предоставлена доска № 8. Это, очевидно, было рассчитано на то, что я откажусь играть в команде. Скорее всего я бы и принял именно такое решение, но опасность поражения советской команды была столь велика, что все же согласился ехать в Белград.
Но разлад в команде всегда наказуется, и наказание было столь же жестоким, как и в 1952 году. Лидеры советской команды провалились. Вывезли воз те, на кого «авторитеты» и не надеялись. Между тем никаких объективных причин ставить меня ниже четвертой доски не было! И за рубежом, и в СССР результат советских участников на первых досках получил соответствующую оценку.
И вот мой последний турнир в жизни — Лейден, 1970. Жили в Нордвейке, играли в Лейдене. Трудно мне было играть. В зале школы, где проходил турнир, сыро, вентиляция отсутствует. Никакого творческого удовлетворения от своей игры я не получал.
И осталась только научная работа...
И все же с шахматами я не расстался — только в турнирах перестал играть. Еще в 1963 году по инициативе Г. Гольдберга была сформирована детская шахматная школа спортобщества «Труд». Среди учеников были Карпов, Балашов, Разуваев, Рашковский, Злотник и другие; все потом стали мастерами, а четверо — гроссмейстерами. Школа функционировала полтора года.
Занятия школы возобновились в 1969 году. Сначала у слушателей не было больших успехов, но в 1975—1976 годах дело пошло на лад: Лосев, Харитонов, Ахшарумова стали мастерами, Ахмы-ловская — гроссмейстером, Л. Зайцева завоевала звание чемпионки Москвы. Каспаров стал чемпионом мира, Юсупов — чемпионом мира среди юношей, Долматов годом позже последовал его примеру, Соколов также добился отличных успехов.
Занятия я провожу по системе, проверенной еще до войны в Ленинградском Дворце пионеров. Занимаемся мы вместе, но рассматриваем при этом игру одного слушателя. Он комментирует свои партии, отчитывается в задании... Именно таким образом можно познать душу юного шахматиста, изучить как его достоинства, так и недостатки. По ходу обсуждения даю ему советы, критикую, а все остальные ученики в это время, с одной стороны, мотают на ус, с другой — участвуют в обсуждении. В заключение слушателю дается устная характеристика его творческого и спортивного лица и вручается индивидуальное задание, которое должно помочь его дальнейшему продвижению.
По-видимому, школа дала неплохие результаты. Все четыре шахматиста, которые в 1986 году оспаривали звание чемпиона мира (Каспаров, Карпов, Соколов и Юсупов), учились в этой школе.
В начале 1986 года, после нескольких лет перерыва, занятия в школе возобновились. Но на сей раз у школы уже два руководителя: ко мне присоединился Г. Каспаров.
Появлению шахматной смены в немалой степени содействовали соревнования, которые проводит ЦК ВЛКСМ,— турнир «Белая 500
ладья», где определяется самая сильная школьная шахматная команда, турнир Дворцов пионеров, где в финале гроссмейстеры дают сеансы с часами нашим лучшим шахматистам-пионерам,— все это приводит к популярности шахмат среди школьников и позволяет надеяться на новое пополнение рядов гроссмейстеров. Яркое тому подтверждение — успехи Гарика Каспарова, который отлично учился в школе и успешно выступал в соревнованиях, и серьезно занимался шахматным анализом.
Наше Советское государство использует воспитательную силу шахмат более полувека.
Но я не только продолжал заниматься с ребятами и помогать юным мастерам. В 1975 году вернулся к аналитической работе и выпустил в издательстве «Молодая гвардия» сборник партий «Три матча Анатолия Карпова».
Много в те годы пришлось поездить по Советскому Союзу — немалую роль сыграл в этом деле Макс Эйве. Он выразил желание попутешествовать по Сибири, и Дальнему Востоку и встретиться с местными шахматистами; естественно, я вызвался сопровождать старого друга...
Вообще в Нидерландах и кроме Эйве у меня много друзей, и не только среди шахматистов. Так сложилась моя шахматная судьба, что в этой стране я выступал не один десяток раз. Шахматистов в Голландии много: интеллигенты и рабочие, взрослые и дети, католики и протестанты —• в шахматы играют во всех слоях общества. Поэтому, когда более четверти века назад было основано общество дружбы «СССР —• Нидерланды», я был избран председателем правления. Общество объединяет как многих советских специалистов, связанных с культурой, экономикой, искусством и историей голландского народа, так и всех интересующихся этой своеобразной и красивой страной. Наше правление в своей деятельности стремится укрепить доброе отношение между нашими народами — дело, начатое еще царем Петром (домик, где Петр жил в Заандаме, бережно сохраняется)...
Но вернемся к нашим с Эйве поездкам по Сибири.
Выступали мы в Свердловске, Новосибирске, Иркутске, Братске. Во второй раз добрались до Хабаровска, где мы с Эйве должны были проститься: мне еще предстояло лететь в Петропавловск-на-Камчатке и Владивосток, а голландский гроссмейстер через Находку направлялся морем в Японию.
Наступила пора расставания...
«Хочу в дорогу, на теплоход, взять бутылочку шампанского»,— сказал Эйве; пошли в гастроном, но шампанского в продаже нет.
«Не может быть,— говорит голландец,— вот же реклама: пейте «Советское шампанское»!» Пришлось купить бутылку в ресторане...
Еще при встрече Эйве в Москве, в аэропорту Шереметьево, мне показалось странным, что профессор не заполнил декларацию об имеющейся валюте (валюта должна была у него быть — он ехал
501
дальше, в Японию), но я не стал вмешиваться. В Хабаровске же Эйве меня спрашивает: «А что мне делать с валютой, декларации нет...»
Позвонил в Находку начальнику таможни, ответ четкий: «Конфискуем, если нет декларации».
— Профессор, сколько у вас валюты? Сколько вам нужно, чтобы прожить в Японии? Отдайте мне лишнюю валюту.
Эйве покорно отдает...
— Что вы скажете в таможне, если вас спросят о валюте?
— Скажу, что она у меня есть!
Вот упрямец, ну ладно, я тебя перехитрю...
— А если я у вас отберу всю валюту, дам в дорогу запечатанный конверт, на котором будет написано, что он адресован профессору Эйве, но вскрыть надо только на теплоходе? Что тогда вы ответите?
— Скажу, что валюты нет...
Оба мы посмеялись, так и было сделано — взял я грех на свою душу. В Амстердам Эйве возвращался через Москву. Съездили мы с ним в таможенное управление, рассказали, что профессор забыл заполнить декларацию, и ошибка тут же была исправлена.
Сложная натура была у М. Эйве. Человек талантливый и острый, живой и добрый, но, когда он возглавил ФИДЕ, выяснилось, что, как и за шахматной доской, в своей президентской деятельности он недостаточно пр и нци пиален!
Камчатка мне понравилась. Купались мы в Паратунке, вода из термального источника — темная, но чистая, есть бассейны с водой 37°, есть и 40°. От 40° я сразу вынужден был отказаться, а вот 37° — неплохо!
Шахматистов много. Были только два дня, в долину гейзеров слетать не успели. Когда уезжали, облачность была низкой. Ну, думаем, даже с воздуха Камчатки не увидим. Пробили облачность — чудо: Авачинский и Корякский вулканы «пробили» облачность так же, как и мы, видны отлично. Удивительное зрелище!
К нашему с Эйве визиту в Братск интерес был исключительным. Подходим к зданию, где выступаем: несколько шахматистов стоят с транспарантом: «Привет Эйве и Ботвиннику!» Эти шахматисты были со строительства Усть-Илимской ГЭС; шесть перворазрядников прилетели на специальном самолете.
Потом уже (без голландца) летали мы с Я. Эстриным на строительство Саяно-Шушенской ГЭС, могучая там природа (проектная высота плотины 300 метров). На катере по Енисею спустились до Шушенского и осмотрели мемориал. Удивительно было в 70-е годы наблюдать дореволюционное Шушенское: сельскую лавку (все товары были на прилавке), полицейский участок, где ежедневно отмечался Ленин, избы, в которых жил Владимир Ильич во время ссылки... Иначе себе я представлял ранее этот период жизни Ленина!
Мне особенно интересно было побывать в Шушенском, так как, находясь в ссылке, Владимир Ильич играл в шахматы со своими
502
товарищами — об одной их партии живо рассказал П. Лепешинский в своих воспоминаниях о Ленине. Я слышал об этом и непосредственно от Пантелеймона Николаевича, когда в 1933 году мы вместе отдыхали в Теберде,— он тогда со мной и в сеансе играл.
До 1917 года Ленин изредка интересовался шахматами. По-настоящему он увлекался ими, лишь когда работал в Самаре помощником присяжного поверенного в делах Хардина — сильного шахматиста. Известный этюд братьев Платовых вызвал его восторг, но после Октярьской революции Ленину времени для шахмат уже не оставалось.
Выступали мы и в Абакане, Дивногорске (осматривали Красноярскую ГЭС) и в самом Красноярске.
Один раз встречались вместе с Эйве с шахматистами города Владимира и ездили в Суздаль. Директор музея, симпатичный молодой человек — он недавно окончил исторической факультет МГУ — вызвался все показать в музее нашему гостю Эйве. Но как быть с переводом? Специальные термины, давно ставшие достоянием истории, наш переводчик, прикомандированный от спорткомитета, не знал.
Еще в Москве, когда мы садились в поезд, я заприметил одного англичанина — он по-русски спрашивал, идет ли поезд до Владимира. Ба, да он здесь, в музее...
— Нельзя ли присоединиться к вашей экскурсии? — спрашивает он.
Выясняю, кто же он такой, оказывается,— доцент Лондонского университета, преподает русский язык.
— Переводить с русского на английский будете?
— Конечно!
— Тогда можно...
Англичанин знал все исторические термины, и Эйве с восторгом приобщился к истории становления северо-восточной Руси. Вместо гонорара за перевод мы подвезли англичанина до Владимира.
Только я вернулся в Москву из Лейдена, пришло письмо от Бутенко из Новосибирска с отказом от дальнейшей работы. Субъективно Володя, конечно, ошибся, без меня он уклонился от правильного пути. Объективно Бутенко помог мне своим отказом.
Я считал ранее, что программу должен сделать Бутенко, поэтому держался довольно пассивно, не вникал в различные тонко* сти работы. Когда я остался один, понял, что требование Криницкого о том, чтобы я разработал блок-схемы алгоритма, справедливо. Пришлось засесть за работу.
К тому времени алгоритм продвинулся вперед. В конце мая 1969 года, во время отдыха в Крыму, я открыл новый элемент алгоритма — зону *, Простая зона — это совокупность фигур и траекторий их передвижения, где основной траекторией является траектория нападения атакующей фигуры по направлению к атакованной; другие фигуры либо препятствуют этому нападению
* Впоследствии зона была заменена «цепочкой». Идея цепочки та же, но структура ее — иная.
503
(они того же цвета, что атакованная), либо поддерживают (они одного лагеря с атакующей).
Оказалось, что такая зона формируется по строго детерминированной структуре, в зону включаются лишь те фигуры, которые успевают принять участие в борьбе. (Бутенко решил, что включение зоны в алгоритм необязательно. Формально мы на этом и разошлись.)
Я продолжал трудиться над оформлением работы, не прекращая ее ни в поездках, ни во время отдыха. Осенью 1971 года я совершил большое турне по Югославии — сделал примерно 2500 километров на автомашине. Был в Сербии, Македонии, Черногории, Боснии и Герцеговине, Хорватии, Словении и Воеводине! Откровенно говоря, наибольшее впечатление произвела Черногория. Какие кручи, ущелья... Выступал я в Цетинье, древней столице Черногории. Были мы вместе с Божидаром Кажичем, впоследствии он был вице-президентом ФИДЕ: он родился в деревушке недалеко от Цетинье, кончил в древней столице гимназию, во время войны партизанил в горах. Черногорцы считают себя «почти» русскими. «Нас с рускими 200 миллионов»,— посмеиваются они. Как мне рассказывали, Черногория со времен русско-японской войны до сих пор «находится» в состоянии войны с Японией — Черногория тогда присоединилась к России и направила на фронт (так уверяют черногорцы) двух солдат, а при заключении мира забыли объявить, что Черногория прекратила состояние войны с Японией!
Поехали отдыхать на побережье Адриатики, в Будву. Пляж весь из белых мелких камешков, никаких волн — перед Будвой в двух километрах лежит остров Светый Никола, он защищает Будву от морских волнений. Вода такая чистая, что нельзя понять, какая глубина!
Купался, конечно, и... продолжал свою работу!
Подружились мы с Божо. Рост примерно 190, здоровый, спокойный черногорец, декламирует Пушкина. Справедлив и принципиален, и в то же время есть в нем что-то детское... Серьезно изучает историю шахмат, когда знакомится со старой шахматной книгой, радуется, будто клад нашел. Когда знал, что я работаю, не мешал (редкое качество).
Звонят из Совета по кибернетике Академии наук; Е. Геллер (просьба не путать с гроссмейстером!), сотрудник совета, приглашает 8 декабря выступить на семинаре в Доме ученых — весьма кстати. Пытался я договариваться с различными организациями о совместной работе над программой, но безуспешно. Криницкий и Рамеев, встретившись на одном совещании, обсудили этот вопрос и решили: надо направить программистов в лабораторию, которой я руковожу, и там начать работу. Конечно, я был за; может, на этом семинаре и найдутся сотрудники?
Мне показалось, что семинар прошел неудачно, вопросов много, но никто не выступил. Сначала сослепу не разглядел присутст
504
вующих, но, когда начались вопросы, по голосам узнал старых знакомых: и М. Шура-Бура, и Г. Адельсон-Вельский... Потом они подошли и держались приветливо, за пять лет многое изменилось. Вместе с Адельсоном подходит его новый сотрудник М. Донской:
— Мы совершенствуем нашу программу,— говорит Георгий Максимович.
— А для дерева перебора выделяются ходы, имеющие смысл, или ходы включаются без разбора?
— В перебор идут все ходы.
— Это бесперспективно,— заявляю категорически...
В разговор вступает Донской:
— Это вы так думаете, а мы думаем иначе!
Вот и нашел товарищей по работе...
Но Геллер очень доволен «обсуждением»: «Поймите, никто не выступил против, а вопросов сколько было — значит, все хорошо. В докладе вы сказали, что у вас новая работа оформлена? Давайте издадим препринт в Совете».
Поблагодарил я Ефима Самойловича за любезное предложение, и летом 1972 года препринт «Блок-схема алгоритма игры в шахматы» был выпущен в свет.
Геллер помог и в самом главном: вскоре председатель Совета по кибернетике академик А. Берг направил три письма: в Госкомитет по науке и технике, в Госплан СССР и в Минэнерго. В результате было принято решение об открытии в нашем институте соответствующей научной темы и о совместной работе с математиками ГВЦ Госплана; Госкомитет по науке отнесся благоприятно к работе.
Потом я узнал, что американское издание книги «Алгоритм игры в шахматы» сыграло свою роль в этом деле. Ответственный сотрудник Госкомитета В. Максименко как-то встретился на одной международной конференции с крупным американским специалистом по принятию решений Германом Каном:
— Как вам понравилась книжка Ботвинника? — спрашивает Кан.— У нас она произвела хорошее впечатление.
Виталий Иванович и попросил почитать русское издание книжки, когда решался вопрос об открытии темы!
Разрешение-то разрешением, а где программистов взять? Биржи труда у нас нет, объявление о приеме на работу не дашь, но голь на выдумку хитра!
Взял я сам у себя интервью, опыт уже был, один раз я это проделал с Н. Криницким для «Комсомольской правды». На этот раз принял все меры предосторожности: «журналист» задавал мне вопросы стандартные и даже недружелюбные — догадаться, что именно я задавал себе вопросы, было невозможно. Но самое главное в интервью было то, что читатели еженедельника «64» узнали: ищу я программистов и что обращаться с предложениями надлежит по адресу ВНИИЭ.
Могло показаться на первый взгляд, что успех был полным: пришло около 40 писем, одно из Голландии, а одно даже из далекой Австралии. Австралиец волновался, что я уже набрал сотруд
505
ников, сообщал о своем семейном положении (женат, детей пока нет) — готов выехать немедленно. Но от москвичей было всего десять писем. Иногородних в расчет принимать нечего; ранее двух сотрудников лаборатории мне удалось прописать в Москве, и тогда же я твердо решил, что третий раз в жизни этой «ошибки» повторять не буду.
Решили создать аттестационную комиссию под председательством Криницкого, вошли в нее, кроме меня, Д. Лозинский и Л. Полтавец (предполагалось, что именно они будут консультировать работу по составлению программы). Поговорили со всеми желающими москвичами, и стало грустно: или не подходили програ-мисты по деловым качествам, или были связаны работой по рукам и ногам, или, узнав, что им «грозит», сами отказывались. Да и с выделением штатов и фонда на зарплату дело задерживалось в Госкомитете.
Пошел тогда я в Минэнерго на прием к С. Мхитаряну, почти тридцать лет назад подружились мы с ним. Сурен Григорьевич принадлежал к той старой гвардии советских энергетиков, которые во время войны обеспечивали страну электроэнергией; тогда деловые качества специалистов проходили суровую проверку.
«Это не вопрос»,— сказал Сурен Григорьевич и выделил две единицы и соответствующий фонд зарплаты; пожали мы друг другу руки. Но как эти единицы заполнить?
В июне звонит Максименко: «Программистов еще не нашли? Направляю вам одного...» Спасибо Виталию Ивановичу — не забыл о шахматной программе. Мир не без добрых людей (в этой старинной поговорке «добрый» означает «хороший»). Через полчаса мы уже беседовали с Борей Штильманом, он только кончил мехмат МГУ и был недоволен направлением на работу, которую ему навязывали,— он и пришел к Максименко в поисках более интересного дела.
Учился он отлично, правда, очень юным выглядел.
— Куда же у вас направление?
— На ВЦ ВНИИЭ.
Вот это да! Стало быть, оставалось лишь договориться с руководством нашего ВЦ...
Боря кончил кафедру дифференциальных уравнений и никакого отношения к программированию не имел, но изучить все можно — объясняю ему задачу, которую надо будет решать. Выбора у Штильмана не было: или прыжок в неведомое (то бишь делать уникальную программу — гроссмейстера), или будничная работа на ВЦ. Конечно, это не то, о чем он мечтал, когда учился, но, может быть, это еще лучше? Боря снисходительно сказал «да».
Итак, в августе 1972 года появился первый программист. Поскольку он не был шахматистом, ему была поручена общая часть программы — программа поиска траектории. Следовало найти шахматиста, чтобы обеспечить выполнение специальной шахматной части программы. Пришлось вновь просмотреть список десяти «добровольцев»-москвичей: выбор пал на Сашу Юдина, кандидата
506
в мастера, раньше он был чемпионом МИИТа; надо было лишь «перетащить» его из ЦНИИ МПС, где он работал программистом. Саша подтвердил согласие; Аксель Иванович Берг подписал просьбу о переводе Юдина, и в сентябре 1972 года появился второй программист *.
За год накопилось немало новых идей, многое было уточнено — писал я новую работу. Пригласили меня югославы быть почетным гостем Всемирной Олимпиады в Скопле. Отлично — за две недели там можно будет закончить новую книжку.
Обо всем договорился с математиками: Боря делает программу получения траекторий, Саша — библиотеку дебютов; все — на ФОРТРАНе (ФОРТРАН — разновидность машинного языка; ЭВМ при этом используется хуже, но писать программу легче).
Итак, Скопле 1972 года. Живу в Олимпийской деревне у подножия горы Водно: в двухэтажном домике занимаю весь второй этаж! Скопле пострадало от землетрясения и отстраивалось за счет пожертвований. Строительство отличное, после Олимпиады деревня становилась первоклассным отелем для туристов. Олимпиада проходила в новом выставочном помещении: зрители — посредине на возвышении, участники сидят внизу по окружности. Зрители в бинокль могут наблюдать за любой доской, без бинокля — по демонстрационным доскам. Лучшей организации Олимпиады не было, а будет ли?
Успешно работаю. После завтрака заходит за мной О’Келли, и поднимаемся на Водно, с каждым днем все выше (Альберик умеряет свой шаг, и я поспеваю). Однажды к нам присоединился Смыслов, ноги у него длинные, так что все было в порядке, но характер сказался, и больше Вася не появлялся...
Впоследствии Альберик тяжело заболел и незадолго до смерти приезжал в Золинген (ФРГ) повидаться (там я давал сеанс)...
В середине Олимпиады большая группа участников и гостей была приглашена в Белград. Поданы два самолета, и часа через два нас принимает президент Тито. Тито шел уже девятый десяток, но держался он прямо, говорил не по записке, свободно владел английским и русским. После официальной части маршал сел, слева от него Эйве, по правую руку — Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян и Глигорич. Сидим и молчим, что делать? Осмелел и сказал:
— Товарищ маршал, шахматистам очень приятно, что вы наш коллега...
— Да, еще в первую мировую войну в русском плену играл в шахматы, сейчас некогда, а будет ли матч-реванш Фишер — Спасский?
Эйве заявил, что такой матч необходим. Выясняется, что Тито «болел» за Спасского. Обсуждаем перспективы шахмат как во всем мире, так и в Югославии. Речь заходит о политике: «Самым сокровенным моим желанием,— говорит президент,— является то, чтобы никогда не повторилась мировая война...»
* К сожалению, Юдин не оправдал надежд.
507
После работы фотографа — конечно, рядом с Тито при этом оказался Котов — прощаемся и летим назад, в Скопле.
Кажич просит выступить с сеансами в трех македонских городах, один из них — у греческой границы. Гонорар—стиральный автомат для жены! Божо — добрый и симпатичный друг...
С законченной работой направляюсь в обратный путь, в аэропорту Скопле неожиданная встреча — Л. Коган! Он тоже летит в Белград. Впервые я увидел Леонида Борисовича треть века назад, когда 16-летний Леня выступал на ежегодном празднике в «Артеке».
Мило беседуем, Коган рассказывает, как несколько дней назад он забыл перед посадкой в самолет указать свои чемоданы (это правило введено для того, чтобы не был погружен багаж, если пассажир уклонился от поездки,— борьба с терроризмом!) и прилетел в Любляну без вещей... В Белграде мы расстаемся.
За мое отсутствие настроение у Бори Штильмана улучшилось, он вполне оценил задачу и своей судьбой доволен. «Один мой товарищ,— с хитрой улыбкой говорит Боря,— уже в аспирантуре, встретил и удивляется, что я на семинар кафедры не прихожу...» ФОРТРАН освоен, подпрограмма получения траекторий выполняется. У Саши Юдина с библиотекой дебютов также дело двигается. Как и предполагалось, М. Лозинский и Л. Полтавец консультируют молодых программистов.
Криницкий тоже доволен.
— Работа будет успешно закончена,— несколько неожиданно заявляет он.
— Почему?
— У вас нет чувства стадности,— объясняет свою уверенность Николай Андреевич.
Да, это чувство должно отсутствовать у каждого большого шахматиста, ибо он привык за доской опираться только на свои расчеты и полагаться лишь на свои силы...
Летом 1973 года в издании Совета по кибернетике Академии наук вышел новый препринт «О кибернетической цели шахматной игры». Саша работу над библиотекой дебютов закончил и начал составлять библиотеку эндшпилей. Но с Борей начались осложнения.
В алгоритме были неясности, недостаточно доказанной была необходимость формирования зоны игры, неясна и динамика изменения зон, то есть динамика всего математического отображения позиции. Боря доказывал, что зона не нужна; на споры уходило время, а я столько сил и времени тратил на электротехнику, что работа над программой застопорилась. Наконец зимой 1974 года вопрос о зоне был согласован, а с формированием новых зон, динамикой математического отображения неясность сохранилась. И стал я подумывать: а не отказаться ли мне от электротехники, как я уже сделал это с турнирными выступлениями, ради более важной задачи?
За последние несколько лет дальнейшая разработка теории и внедрение управляемой машины существенно продвинулись. Совместно с одним харьковским заводом была полностью отработана система управления для двигателя 1000 кВт, получен патент за 508
рубежом и поставлен опытный образец АС-двигателя на цементный завод. Аналогичная задача совместно с заводом «Электросила» была подготовлена для экспериментальной Кислогубской приливной станции. На гидростанции на Кольском полуострове были проведены все необходимые исправления в схеме АС-генератора, и в 1972 году проведена опытная эксплуатация в течение требуемых 72 часов. Однако вопросы дальнейшего выпуска опытных образцов и выпуска серии АС-машин застопорились. Люди суть люди; как и в шахматах, когда я трудился на благо шахмат вообще и советских в частности, встречал неизбежное сопротивление, так и в электротехнике сопротивление становилось все сильнее, чем ближе было завершение работ по проблеме «Управляемая машина переменного тока». Пожалуй, в шахматах было даже легче; добился проведения соревнования — играй и демонстрируй, на что способен. В электротехнике, если завод не сделает, то и ты ничего не сделаешь...
Да и в лаборатории положение было неспокойным, моим сотрудникам время от времени казалось, что без меня им будет лучше! В интересах работы я терпел и относился к этому снисходительно, но когда 19 июня 1974 года было очередное «восстание», то колебаний у меня не возникло — шахматная программа превыше всего!
24 июня была достигнута договоренность с руководством института, что с сего числа я занимаюсь только программой для ЭВМ. Нелегким было это решение: 19 лет посвятил я проблеме управляемой машины, да и научные исследования не удалось завершить полностью — работа машины в динамическом режиме продолжала оставаться неисследованной. И хотя здесь не только идеи, но и план работы был ясен, и в успехе поиска не было сомнений — динамическая устойчивость машины может быть обеспечена так же успешно, как и статическая,— решил я распроститься с электротехникой...
К осени 1974 года алгоритм был приведен в относительный порядок, Штильман заработал с плотной нагрузкой. В чем же вкратце суть работы, почему она столь важна?
Когда я впервые прочел работы Клода Шеннона, то не оценил их в полной мере. Меня тогда интересовало лишь то, что Шеннон предлагал по формализации шахматной игры: 1) полный перебор всех ходов в пределах усеченного дерева и 2) выборочный перебор по аналогии с игрой шахматного мастера.
Первый метод — американские математики образно назвали его «брут форс» («грубая сила», грубая в том смысле, что грубая сила животного противопоставляется изощренным человеческим приемам)—меня, конечно, устроить не мог (правда, когда Шеннон писал свою работу, еще не был известен метод ветвей и границ, метод, который позволяет сократить объем дерева перебора, но и это не может спасти «Брут форс» от критики). Второй метод, разумеется, вполне подходил в принципе, но никаких ясных рекомендаций по применению этого метода дано не было. Да это и понятно — Шеннон познакомился с шахматами слишком поздно, шахматным специалистом он не был. И все же в статье содержится указание на то, как мастер использует свою библиотеку позиций, использует опыт про-
509
шлого, партии, сыгранные ранее. Тогда на это указание я не обратил внимания, продолжал работать лишь над поиском хода в оригинальной позиции, когда опыт прошлого не помогает...
Впоследствии я полностью понял значение этой работы Клода Шеннона. Он поставил весьма важную проблему в кибернетике — как улучшить управление, как усовершенствовать принятие решений. Шеннон предложил формализовать и программировать шахматы для того, чтобы использовать шахматный компьютер как модель, для решения аналогичных задач управления. Авторитет Шеннона столь велик, что его статья незамедлительно положила начало новому научному направлению.
Математики считают, что полное дерево перебора в шахматах, хотя и является конечным, содержит примерно 10120 позиций! И если партия продолжается 100 ходов, то среднюю ширину дерева составляют 10118 позиций. Получается, что это дерево — тончайший блин...
Не только изучить, но и сформировать такое сверхгигантское дерево перебора нет возможности. Как же быть? Нет никакого другого выхода, как срезать верхушку, то есть формировать и анализировать усеченное дерево перебора, где длина вариантов сравнительно невелика.
Мастер считает варианты на 5—6 ходов. Если измерять эти варианты в единицах шахматного времени (математики это время измеряют в полуходах), то длина вариантов равняется 10—12 полуходам. Примем, что варианты ограничены 6 полуходамн, то есть в два раза короче. Примем также, что мы анализируем позицию, где в среднем в каждом узле (позиции) дерева возможно 20 различных ходов. Нетрудно подсчитать, что такое усеченное дерево содержит около 70 000 000 позиций...
Математики применяют тонкий метод, который позволяет сократить число ходов в дереве перебора, так называемый метод ветвей и границ — в двусторонних играх это а—[3 отсечение. Суть дела в том, что далеко не все ходы в дереве необходимы для принятия решения (выбора хода). Этот метод ветвей и границ позволяет освободиться от значительной части балласта (ненужных ходов). Дерево сокращается с 70 000 000 до нескольких десятков тысяч, то есть примерно в тысячу ра$. Но если учесть, что у шахматного мастера варианты анализа содержат всего десятки ходов, то мусора в дереве перебора остается более чем достаточно. Если поделить 70 000 на 6 полуходов, то средняя ширина дерева превышает 10 000 позиций...
Разрастание дерева вширь с увеличением глубины расчета происходит катастрофически.
Человек решает задачи, подобные шахматам (а шахматы — типичная задача среди тех, которые непрерывно решают люди), формируя дерево перебора вариантов. Если вообще и можно решить задачу точно, то надо формировать полное дерево перебора всех вариантов. При этом оптимальный вариант определяется с помощью точной оценочной функции или соответственно — точной цели игры. Но как уже отмечалось, приходится анализировать усеченное дерево перебора. А в этом случае точная цель игры, как правило, беспо-510
лезна, нужна уже другая, неточная цель. Да, сохранять в усеченном дереве перебора все варианты — и плохие, и хорошие — невыгодно, ибо приходится сильно ограничивать предельную длину вариантов. Вот если было бы возможным сделать так, что варианты обрывались логически, тогда вместо широкого и короткого дерева можно было бы сформировать узкое и длинное (да и при существенно меньшем количестве ходов, включенных в дерево перебора) — решение было бы более точным. В книжечке «О кибернетической цели игры», выпущенной в свет издательством «Советское радио» в 1975 году, я объясняю, что успех определяется в первую очередь качеством избранной цели игры.
Если ЭВМ будет по этому алгоритму (и соответствующей ему программе) играть в силу гроссмейстера, то можно будет использованные здесь методы перенести в решение важных с практической точки зрения задач, и прежде всего в области экономики.
В декабре 1974 года приезжал в Москву английский мастер Ливи — он судил все шахматные соревнования среди машин, в том числе и I чемпионат мира в Стокгольме 1974 года и II — в Торонто 1977 года; пригласил он нас играть в следующем чемпионате мира. Мы согласились.
Появились еще два добровольца: Миша Цфасман и Саша Рез-ницкий, первый — с мехмата МГУ, второй — с кафедры прикладной математики Нефтехимического института (там в ту пору работал профессор Криницкий). У Миши был первый разряд, Саша — действующий кандидат в мастера (шахматная команда ВНИИЭ усилилась!). Оба (как и Штильман, и Юдин) говорят по-английски; конечно, по сравнению с опытными моими программистами новобранцы казались птенцами, но быстро освоились *.
Началась работа по составлению библиотеки позиций миттельшпиля. Под руководством А. Юдина студент А. Резницкий выполнил ее как дипломную работу. Здесь пришлось решить принципиально новую задачу: что заносить в память ЭВМ и (в соответствии с тем, как шахматный мастер использует свою библиотеку) как ЭВМ пользоваться этими данными?
По сути дела, когда мастер сталкивается с какой-то позицией (из партии или из перебора) и ему кажется, будто что-то похожее он ранее изучал, он действует по ассоциации с прежним опытом. Между прочим, когда работа уже заканчивалась, Саша Резницкий нашел, что об этом же писал еще Клод Шеннон в своей статье 1950 года...
Все просто, но как это формализовать, чтобы передать ЭВМ? Дело оказалось далеко не простым, но задача была формализована и решена. В памяти ЭВМ хранится фрагмент, частичная позиция, состоящая из тех фигур, что ранее в какой-то партии перемещались
* К сожалению, в дальнейшем и Цфасман не оправдал надежд.
БП
и когда-то это принесло свои плоды. Если расположение части фигур из партии, что играет ЭВМ, похоже на фрагмент, то ЭВМ и использует в переборе опыт прошлого.
11 этюдов были давно заготовлены для проверки программы — еще несколько лет назад я писал в предисловии к сборнику этюдов Г. Надареишвили, что именно с этюдов следует начинать эксперименты. Рассуждал я просто: в этюдах форсированная тактическая игра, позиционная оценка, казалось бы, не нужна, а так как позиционное понимание будет введено в программу в последнюю очередь, то и надо начинать с этюдов...
Вот и начали со знаменитого этюда Р. Рети (Б. Kph8, п. сб; Ч. Краб, п. h5. Ничья); что может быть проще и в то же время остроумнее этого произведения?
Кстати, пришлось программу «крестить». В декабре 1976 года пришло из Канады приглашение принять участие во втором чемпионате мира шахматных программ для компьютеров. Требовалось заполнить анкету, где один из вопросов относился к названию программы. Я предложил ЧЕЛОВЕК, ибо программа играет по человеческому методу. Боря предложил ПИОНЕР (оказалось, что это им давно подготовлено), так как программа прокладывает новые пути в области принятия решений. Обсудили и решили, что программе до человека еще далеко, а пионером она уже является!
Итак, в декабре 1976 года — январе 1977 года ПИОНЕР решил этюд Рети. Думали, что все будет просто — оказалось весьма сложно. Без позиционной оценки и без подключенной библиотеки эндшпиля дерево расползалось. ЭВМ была с небольшой производительностью, на решение уходили часы, а результата не было... Стало ясно, что надо помочь ПИОНЕРу!
Взяли правило квадрата и запрограммировали в трех модификациях; ввели в библиотеку, и ПИОНЕР в каждом узле дерева получал из библиотеки необходимую информацию. Эффект был поразительным: этюд был решен за 70 минут, в дереве перебора было всего 54 хода. Небольшое, человеческое дерево впервые получено было 28 января 1977 года — несомненно, знаменательное событие в кибернетике.
Важнейший результат эксперимента: 1) одна подпрограмма поиска хода в оригинальной позиции не может привести к небольшому дереву (нужны библиотеки, хранящие накопленные ранее знания) и 2) без позиционного понимания ПИОНЕРу приходится также нелегко. Но все же было решено испытать силы ПИОНЕРа еще на одном этюде Ботвинника и Каминера, составленном двумя приятелями в юношеском возрасте (Б. Kpal, Фа2, Cd2, пп. [3, g2; Ч. Kph5, <Pg7, Kd3, пп. е5 и g6. Выигрыш).
С этим этюдом связана забавная ошибка. Когда в 1925 году мы с Сережей работали над этюдом, у нас возникли разногласия. Мой товарищ настаивал на том, чтобы на поле g6 стоял черный слон, а я — черная пешка. Дело в том, что комбинация, реализованная в этюде, была взята из практической партии — там на поле g6 стояла пешка...
512
Наконец Сережа меня убедил, и этюд был опубликован со слоном на g6. Когда же по памяти я восстанавливал этюд для ПИОНЕРа, то по ошибке поставил на g6 пешку!
И с этим этюдом бедняга ПИОНЕР мучился — не владел он позиционной оценкой. Пришлось ввести паллиативные правила (взамен этой оценки), и этюд был решен за 2 часа 43 минуты — в дереве было 143 хода. Произошло это 11 апреля 1977 года и так же, как и 28 января, в ГВЦ Госплана СССР (после улучшений в программе время сократилось до 45 минут).
Казалось бы, что решения этюдов надо прекратить впредь до введения в программу позиционной оценки. Но одно «тактическое» соображение, принятое во внимание, привело к иному решению.
Суть дела в том, что оба этюда, по всей вероятности, могли быть решены другими программами*. Если бы ПИОНЕР прекратил серию экспериментов на этюдах, а другие программы добились бы таких же результатов, то это на некоторый период времени могло нанести ущерб интересам пропаганды новых научных идей, могло бы направить усилия ученых-кибернетиков по ложному пути. Поэтому было решено продолжить эксперименты еще на одном этюде— известной композиции Г. Надареишвили (Б. Kph8, пп. еЗ, g5, h5; Ч. Kpf5, Сс2, Kel, пп. с5, с7, еб. Выигрыш). То, что по методу полного перебора этот этюд не решишь, было ясно. Но осилит ли его незавершенный еще ПИОНЕР?
К тому времени ПИОНЕР перешел на более современную, но обладающую меньшим быстродействием ЭВМ во ВНТИЦентре. ПИОНЕР стал формировать дерево значительно медленнее. Поскольку в этюде Надареишвили, более сложном, чем первые два этюда, разнотипных позиций оказалось больше, стали выявляться технические программистские ошибки. «Больным» оказалось поле g7: черный конь попадал на это поле с g5, е5 и d7! Дерево также разрасталось...
Штильман действовал решительно. Как аэронавт, он стал сбрасывать «балласт», то есть выключать подпрограммы, не имеющие прямого отношения к этому этюду. Правда, Боря немного увлекся, он отключал и нужные подпрограммы, так что полного авторского решения получить не удалось. Из-за неведомой технической ошибки никак не удавалось закончить одно поддерево (правда, когда я сообщил Г. Надареишвили об этом казусе, он очень удивился: оказывается, ПИОНЕР формировал важное поддерево, о наличии которого не подозревал сам автор!), и я дал указание запретить ПИОНЕРу его анализировать. Пришлось вновь вводить паллиативные правила, заменявшие отсутствующую позиционную оценку, и в итоге, когда уже и не надеялись на благополучное окончание эксперимента, произошло чудо.
3 августа 1977 года приехал я во ВНТИЦентр, подошел к комнате, где работали программисты, но боялся переступить порог: как только я заходил в комнату, всегда были неприятные новости.
* Что и подтвердилось впоследствии.
513
Но Боря смеется и выходит навстречу: «Не бойтесь, можно заходить, дерево получено...»
За 3 часа 45 минут ПИОНЕР (в черновом виде!) получил дерево перебора этого сложного этюда — в дереве оказалось ровно (конечно, случайно) 200 ходов.
Теперь можно отправляться в Канаду на чемпионат мира среди компьютеров. Играть-то ПИОНЕР, конечно, не может, но приятно будет продемонстрировать, на что он уже способен.
Два дня спустя после решения этюда я (увы, в качестве почетного гостя, а не участника чемпионата) вылетел в Торонто. Путь был долгим: Москва — Киев — Париж — Монреаль. В Монреале строгая дама из имиграционного бюро начала было допрос — что я собираюсь делать в Канаде? Но быстро смекнула что к чему, и я побежал к самолету на Оттаву (посадка заканчивалась). Еще одна пересадка, и, наконец, в Торонто встречают старые знакомые (по личным встречам и по переписке!) — мастер Ливи с женой, профессор Миттман (директор ВЦ Северо-Западного университета США, где работают Слейт и Аткин — будущие чемпионы) и Ньюборн (организатор первого турнира компьютеров в 1970 году в Нью-Йорке). Приятная неожиданность: Бенджамин Митмен говорит по-русски (с тем же акцентом, что Бент Ларсен, который также изучал язык в армейской школе; более двадцати лет назад Миттман служил в армии и был направлен в русскую школу), Монро Ньюборн пытался изучать русский, но уже по собственной инициативе...
Чемпионат проходил в танцевальном зале отеля «Торонто» (центр Торонто весь застроен высотными зданиями, вокруг старые, небольшие дома; два лифта отеля идут в застекленной наружной шахте — весьма удобно осматривать город). Вход в турнирное помещение свободный, зрителей много. В отличие от турниров, где играют люди, в зале стоит шум — ни программистам, ни тем более компьютерам это не мешает... По традиции, авторы программ (участниц соревнования) сидят друг против друга за шахматной доской, у каждого программиста терминал (пульт управления) с дисплеем (телевизором), с помощью которого он общается с ЭВМ; кроме того, есть и телефонная связь с оперативным персоналом ВЦ, где стоит компьютер.
Обращает на себя внимание программа ОСТРИЧ (Страус) профессора Ньюборна. Маленький компьютер СУПЕРНОВА стоит тут же на столе. Монти Ньюборн исследует проблему математического обеспечения (составления различных программ) для миникомпьютеров — его программа поэтому не использует большие ЭВМ. По иронии судьбы в третьем туре чемпионата СУПЕРНОВА вышла из строя, и ОСТРИЧу в этой партии было засчитано поражение (в выигранной позиции!)...
В первом туре чемпион мира 1971 года советская программа КАИССА проиграла программе ДАЧЕСС, и это определило исход борьбы. Временами я наблюдал за этой партией; создалось впечатление, что неудача КАИССЫ была связана с отсутствием позиционного понимания — программа не понимала, что черный король
514
может оказаться в опасном положении... Когда я вернулся в зал, то КАИССА играла уже без ладьи; тут же мне сообщили, что ладья была подставлена из-за технической ошибки в программе.
На следующий день анализ выборочной распечатки дерева перебора показал, что потеря ладьи была вынужденной, иначе черные получали красивый мат. Когда это было продемонстрировано зрителям, они откликнулись дружными аплодисментами. Но на этом история не закончилась: кто-то пустил слух, что Ботвинник во время партии, не видя этого мата, порицал КАИССУ за подставку ладьи, что и было опубликовано в разных изданиях... Конечно, это была неплохая реклама для КАИССЫ.
ЧЕСС 4.6 — детище Давида Слейта и Ларри Аткина — был также не на высоте, за исключением эндшпиля. Поскольку использовался мощный по тем временам компьютер Сайбр 176 (12 миллионов средних операций в секунду), то, поддерживая в дереве перебора несколько сот тысяч узлов (ходов), в эндшпиле можно было дальность вариантов доводить до 12 полуходов — в окончаниях программа легко выигрывала у своих конкурентов. Это случилось и в товарищеской партии КАИССА — ЧЕСС 4.6, которая была сыграна на следующий же день после турнира.
Одним из приятных сюрпризов было заявление Слейта (после того как ЧЕСС 4.6 стал чемпионом!), что он и Аткин будут менять программу — отходить от полного перебора. Я выразил Слейту свое удовлетворение, но добавил, что без введения в алгоритм цели неточной игры делу помочь нельзя.
Как только закончилась партия КАИССА — ЧЕСС 4.6, я предложил Дэвиду Каландеру, консультанту отдела программирования «Контрол Дейта корпорейшн» (на ее машине Сайбр 176 и играли чемпионы), решить этюд Надареишвили, используя программу ЧЕСС 4.6. Каландер охотно согласился и тут же по телефону дал соответствующее указание на ВЦ, в Миннеаполис. Первые два хода за белых 1. g5—g6 и 2. g6—g7 компьютер быстро нашел (я играл за черных; дерево перебора столь велико, что его нельзя распечатать и получить решение подобно тому, как действует ПИОНЕР), но третий ход сделал уже ошибочный: 3. Kph8 : h7.
«Это же ничья»,— посмотрел я на Каландера; тот кивнул головой. «А сколько было узлов в дереве?»
Каландер засмеялся и махнул рукой: «Около миллиона...» Впоследствии Каландер увлекся решением этюдов. ЧЕСС 4.6 решил этюды Рети, Ботвинника и Каминера, решил один давно известный пешечный этюд на тему «теории соответствия». Но Каландер так и не прислал письма, где сообщалось бы, что ЧЕСС 4.6 решил этюд Надареишвили!
Вместе с Донским и Арлазаровым (авторами КАИССЫ) ездили смотреть Ниагарский водопад — за рулем был президент местного шахматного клуба Дэвид Шерман. Зрелище внушительное, но я полагал, что должно быть нечто еще более величественное!
Три дня я провел в Монреале в гостях у Ньюборна. Газета «Ла пресс» организовала сеанс, а Мак Гилл университет — коллоквиум
515
Монреаль, 1977. Коллоквиум в Мак Гилл университете. Слева — нынешний президент Международной ассоциации машинных шахмат М. Ньюборн
по искусственному интеллекту. На факультете, которым руководит Монро Ньюборн, собрались и математики, и шахматисты. Кое-кто выражал сомнения в возможностях искусственного интеллекта. Сдержанный Ньюборн пришел в ярость: «К 2000 году,— заявил он,— компьютер будет писать такие романы, что читатели плакать будут...»
Однажды гуляли мы с женой по лесу и встретили П. Л. Капицу и Н. Н. Семенова. С Петром Леонидовичем познакомились мы перед войной в Москве на квартире у Рубининых; Капицы — нико-логорцы, так что потом мы уже виделись на Николиной горе.
Однажды повстречались недалеко от дачи Капицы. Петр Леонидович пригласил нас зайти. Я осторожно поддерживал разговор, знал, что у хозяина дачи неприятности — он тогда безвыездно жил на Николиной. Демонстрировал тогда Петр Леонидович различные механические диковинки. Грустно было, что великий физик занимается такими мелкими проблемами.
Спустя год почти на том же месте мы встретились вновь.
— Заходите...
— Нет, Петр Леонидович, теперь ваша очередь нас навестить.
Капица помолчал и неожиданно произнес:
— Никогда не забуду, что вы навестили меня, когда самые близкие друзья этого избегали.
Николая Николаевича же я знал еще по политехническому.
— Как ваша машина? — спрашивает Капица.
516
Я удивился:
— Автомашина?
— Да нет,— улыбается Петр Леонидович,— ваша научная работа...
— А, управляемая машина? Хорошо.
Капица засмеялся:
— Да нет же, шахматная машина!
Тут я вспомнил, что несколько месяцев назад Капица был у нас и я рассказывал ему о тонкостях шахматного алгоритма.
— Да, Петр Леонидович, работа продолжается.
— О чем это вы говорите,— вмешивается Семенов,— о какой машине?
Капица объясняет Семенову, что, де-мол, Ботвинник надеется создать искусственного шахматного мастера, который превзойдет шахматиста-человека.
— Это невозможно,— безапелляционно заявляет Семенов,— люди в принципе не могут создать автомат, который будет умнее человека!
— Если человек по-настоящему умен,— говорю я, к явному удовольствию Петра Леонидовича,— то его автомат должен быть умнее своего создателя.
Точка зрения Семенова не нова, так думают многие ученые. Беседовал я как-то с крупным академиком-биологом.
— Для чего искусственный интеллект?
— Чтобы принимать более сильные решения, которые людям недоступны...
— Например?
— Хотя бы — как избежать термоядерной катастрофы.
— Ерунда, надо просто запретить термоядерную бомбу!
Но случится ли это?
* * *
После чемпионата компьютеров в Торонто я был одержим идеей завершить программу ПИОНЕР на ЭВМ с большим быстродействием. Мои сотрудники утверждали, что слабый компьютер — главное препятствие в работе.
Д. Каландер приглашал в Миннеаполис на ЭВМ Сайбр 176, а мой новый друг — директор вычислительного центра университета в Мангейме, профессор Ганс Мойер — на ИБМ 370/168. Я и пытался реализовать одно из этих предложений.
Куда ни обращался — получал отказ. Тогда попросил собрать специалистов, чтобы обсудить ситуацию. 9 февраля 1979 года совещание состоялось. Никогда я его не забуду: у большинства собравшихся академиков не нашлось доброго слова ни в мой адрес, ни в пользу моих идей. «У нас есть свои хорошие методы решения задач», «Ботвинник вообще ничего не сделал, а просто переписал из шахматных учебников то, что давно известно». Нашелся академик, что опасался — как бы завершение работ по ПИОНЕРу не пр иве-
517
ло... к мировой войне! Даже обвиняли в склочничестве. Все же некоторые говорили, что и в Союзе можно и нужно обеспечить ПИОНЕРа машинным временем.
Пришел домой, все обдумал. Написал краткую протокольную запись совещания и послал наверх. Ответа не было, стало быть, протокол точный. Ну, а работу все равно продолжать надо.
Сейчас я вспоминаю об этом событии с благодарностью. Воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло! Независимо от субъективных побуждений моих оппонентов, объективно они спасли ПИОНЕРа от катастрофы. Суть в том, что алгоритм еще был незрелым — он мог быть завершен лишь в процессе эксперимента — а тут никаким быстродействием делу не поможешь! И решено было реализовать программу (на слабой машине) по частям, в эксперименте все доработать, а затем уже — на мощный компьютер.
За несколько месяцев до этого совещания была подготовлена рукопись новой книги «О решении неточных переборных задач». Директор нашего НИИ Ю. Г. Назаров заинтересовался этими идеями, дал почитать рукопись Е. В. Цветкову — тот работал в области планирования энергетических задач. А нельзя ли «шахматный» метод применить в планировании ремонтов оборудования электростанций? С 1979 года тема была включена в план работы нашего сектора. Предполагалось, что работать будем совместно с Цветковым, но летом 1979 года он... выбыл из «игры».
Уговорил я Сашу Резницкого перейти с шахматной тематики на прикладную. Пошли мы в Центральное диспетчерское управление Единой энергосистемы СССР (ЦДУ ЕЭС СССР) к доктору технических наук С. А. Совалову, старейшему энергетику, ранее работавшему вместе с И. М. Марковичем. Когда мы с Марковичем помирились, естественно, и Совалов изменил свое отношение ко мне.
Соломон Абрамович понял, что отныне мы будем работать самостоятельно (без Е. Цветкова), но это его не смутило. Дал указание о выдаче исходных данных и оформлении задания на месячное планирование ремонтов по объединенной энергосистеме Центра. Совалову явно любопытно было узнать, что нового может дать шахматный метод.
Несколько месяцев работали над алгоритмом в соответствии с нашим методом. После отпуска Резницкий составил и отладил программу ПИОНЕР 2.1. 20 октября 1980 года он принес план ремонтов на сентябрь в ЦДУ и предъявил его технологу Е. А. Дудичеву. Тот бросил мимолетный взгляд на распечатку плана и снисходительно произнес: «Все неверно... Впрочем, оставьте и зайдите завтра».
На следующий день Евгений Антонинович улыбался: «Думал, что план ошибочный, поскольку наши расчеты, составленные без ЭВМ, намечали ремонт в полтора раза меньший... Проверили — все верно, все сходится». В разработке алгоритма программы участвовал и Штильман. Штильману и Резницкому была присуждена премия Московского комсомола — за ПИОНЕР 2.1.
Через год Саша решил ту же задачу, но уже в масштабе ЕЭС (программа ПИОНЕР 2.2), Дудичев вызвал Резницкого: «А нельзя 518
ли сделать так, чтобы программа сама уточняла объем резерва мощности, который выделяется для ремонтов?» И это было вскоре сделано — появилась программа ПИОНЕР 2.3.
Любопытные события произошли на всесоюзном совещании в Риге, где обсуждалась наша работа. Я предложил считать план не на календарный год, а на 12 месяцев с тем, чтобы после выполнения плана за первые два месяца заново сосчитать план на 12 месяцев (так шахматист пересчитывает оптимальный вариант во время игры). ИДУ — против, а представители с мест — за! Вот это удача...
Начальник объединенного диспетчерского управления (ОДУ)' Северо-Запада Е. И. Петряев (все понимает, действует энергично и прямолинейно) горячо нас поддержал. Теперь Евгений Иванович уже заместитель министра энергетики, но отношения к нашей работе не изменил.
Нашелся новый союзник — ЦКБ Союзэнергоремонта. Они просят, чтобы при планировании учитывался не только резерв мощности, но и наличие ремонтного персонала. Год работы, и в январе 1983 года программа ПИОНЕР 2.4 готова. Это была принципиально новая ступень в развитии проблемы. В процессе бесперебойного решения переборной задачи важнейшее значение имеет приоритет включения возможностей в оптимальный вариант плана. Если в программах ПИОНЕР 2.1, 2.2 и 2.3 этот приоритет определялся одним ресурсом (резервом мощности), то здесь — двумя (прибавился ремонтный персонал). Приоритет стал сложнее, но он уже был пригоден для любого числа учитываемых ресурсов.
Программа юридически внедрена, но... до сих пор не используется! Впрочем, надежда на успех не потеряна — в Казахстане собираются ее применять...
Приставал ко мне Саша Резницкий.
— Давайте опубликуем статью о ПИОНЕРе 2.4. Мне же это для защиты нужно... Речь шла о кандидатской работе.
— Разве вы не знаете, что нормальным путем она может быть опубликована лишь через несколько лет? Впрочем...
Вспомнил я о злосчастном совещании 1979 года. А что, если обратиться за помощью к тому, кто тогда председательствовал? Он же должен понять, что работа серьезная — раз привела к таким результатам? Не ошибся — нас поддержали, и через несколько месяцев статья была опубликована в журнале «Экономика и математические методы».
К тому времени мы уже перестали бедствовать с машинным временем. Академик В. М. Глушков в начале 1982 года руководил совещанием по шахматным программам. С возмущением он узнал, что у нас нет выхода на ЭВМ. Пошел Виктор Михайлович в ГКНТ и договорился о компьютере; но нужны были деньги на оплату машинного времени (и немалые). Написал я письмо председателю ГКНТ Г. И. Марчуку. Познакомились мы с Гурием Ивановичем еще в 1968 году в Новосибирске; директор ВЦ был председателем ГЭК факультета — я приезжал на дипломную защиту Бутенко. Распоряжение о выделении необходимых средств было дано.
519
Но как их получить? Следовало оформить постановление ГКНТ о нашей работе. «Вопрос мелкий, специального постановления не будет, ждите общего решения. Впрочем, можете обратиться к нашему начальнику Е. Валуеву».
Звоню.
— Евгений Иванович, с вами говорит Ботвинник, я когда-то играл в шахматы...
— Михаил Моисеевич, что это вы со мной так странно разговариваете?..
Вот это да! Оказывается, зампред Спорткомитета, который открывал один из моих матчей, и начальник управления финансирования ГКНТ — одно и то же лицо! Постановление было принято, и работа возобновилась.
Вопрос с защитой моих сотрудников оказался сложным: математические Советы (куда мы обращались) отказывались поддержать работу Штильмана — метод «Пионер», мол, сомнителен, научно не обоснован. Я понимал, что защита возможна лишь в Совете ВНИИЭ, поскольку этот «сомнительный» метод блестяще проявил себя на энергетической задаче. Но и в нашем институте противодействие было сильным — считались с мнением математических светил.
Но нашлись союзники и среди математиков. Еще в 1979 году академики В. М. Глушков, Н. Н. Красовский и профессор В. А. Якубович дали согласие войти в Совет ВНИИЭ, что необходимо при защите «на стыке» двух специальностей (энергетики и математики). В 1983 году Виктора Михайловича уже не было в живых *, но Николай Николаевич и Владимир Андреевич подтвердили свое участие в защите.
Наконец в институте все согласовано, и осталось получить лишь разрешение ВАК на защиту Штильмана. И здесь — полный «стоп». Снчаала запрет (в нарушение собственных инструкций ВАК), затем при повторном запросе — молчание. Что делать? Снова пишу тому, кто председательствовал на злополучном совещании. Через неделю разрешение ВАК получено...
В декабре 1984 года защиты состоялись. Сначала выступал Рез-ницкий, чтобы члены совета прежде всего ознакомились с результатами применения метода, а затем Штильман изложил суть метода. Все благополучно завершилось. Гора с плеч.
В сентябре 1984 года я обратился с письмом на имя высокого начальства. Доказывал, что с помощью «шахматного» метода можно получать хорошие экономические планы. В декабре меня известили, что надлежит обратиться в ГВЦ Госплана (читатель не забыл, что именно здесь мы начали создавать шахматную программу). Там выразили желание опробовать наш метод. Одновременно получил два отзыва на свои предложения — Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ) и самого ГВЦ — по существу, одинаково отрицательные. Бережно храню их для истории.
В ГВЦ предложили делать программу планирования ремонтов
* См. статью «Поддержка».
520
энергоооорудования судов; отказался наотрез — это же простое повторение уже решенной задачи (планирования ремонтов оборудования электростанций). Тогда была предложена задача планирования «межотраслевого баланса».
— Сами с трудом ее решаем; может, у вас лучше получится? — говорит начальник центра В. Безруков. Было ясно, что на успешное решение по новому методу заказчики не надеются. Но к работе приступили. Все было по «Пионеру». Точная цель заменена неточной. С этого началось «понимание» задачи, и оно развивалось по мере разработки алгоритма и составления программы. Именно это понимание в соединении с быстродействием, памятью и работоспособностью компьютера приводит к успеху.
Когда программа начала работать, стало легче. Меняя программу и изучая результаты, лучше понимали не только данную задачу, но и экономику вообще. Пришли к выводу, что предложенная математическая модель вызывает сомнения. Впрочем, улучшить ее можно, можно и успешно решить задачу на основе модифицированной модели. В феврале 1986 года (спустя год после оформления задания) программу ПИОНЕР 4.1 Саша Резницкий передал ГВЦ для экспериментальной эксплуатации. План на 15 лет составлялся за 1 минуту и 9 секунд, никакого перебора не было — компьютер хорошо понимал поставленную задачу.
А как же с шахматной программой?
С ней дела слабее. Создается впечатление, может быть ошибочное, что математики не торопятся...
Ступень системы — зона была заменена на цепочку. Структура цепочки проста. К траекториям нападения 1 (в горизонте) примыкают траектории 2 фигур, поддерживающих и препятствующих нападению (траектории 2 — в одно передвижение). К траекториям 1 и 2 примыкают траектории 3 (в горизонте), а к траекториям 3 — траектории 4 (в одно передвижение). К траекториям 3 и 4 примыкают траектории 5 (в горизонте), а к ним — траектории 6 (в одно передвижение). На этом цепочка обрывается.
«Проходимость» цепочки (подсчитывается по материальным разменам на полях траектории) равна проходимости траектории нападения, той проходимости траектории, если бы игра в цепочке пришла бы к своему логическому завершению. Величина этой проходимости и является «пятнышком» цепочки.
Совокупность цепочек образует математическое отображение позиции. В процессе поиска хода оно изменяется. В этом состоит принципиальное отличие «шахматного» метода решения переборных задач от традиционных. Математики создают модель задачи, а затем приступают к решению. Шахматист при поиске решения следит за изменением отображения задачи — оно помогает найти решение и при этом меняется в процессе самого решения. Позиционное понимание шахматиста связано с тремя факторами: 1) соотношением материала, 2) усиливающейся надеждой на выигрыш материала и 3) собственно позиционной составляющей, базирующейся на владении полями доски и на пятнышках цепочек.
521
На этом же базируется и приоритет хода, который включается в перебор. Тот ход, что приводит к наиболее благоприятному изменению отображения, и является приоритетным.
Здесь есть одна тонкость: в переборе отображение формируется так, что оно учитывает появление новых цепочек. При определении приоритетного хода новые цепочки (как правило) игнорируются.
Сейчас заканчивается работа по определению приоритетного хода. Эти ходы проверены в позициях из партий:
Карпов — Сакс (Линарес, 1983)
Ботвинник — Капабланка (№ 94)
30. СЬ2—аЗ!
35. Ле1—е71
и некоторых других. В трех партиях приоритетные ходы были те же, что сделаны во время игры, лишь в партии Ботвинник — Алехин ход 21. Фс2—с7 по приоритету был поставлен на второе место. Работа еще не закончена, но уже ясно: приоритет определяется на уровне мастера — оценка позиции подтверждается практикой.
Пришлось эти годы и путешествовать. Как-то по дороге из Амстердама читал лекцию в фирме по переработке информации (ГМД) под Бонном. Приезжали повидаться друзья из Дортмунда — математик Аппельрат и переводчик Циммерман.
— Нельзя ли приобрести пишущую машинку с русским шрифтом?
После лекции узнаю, что информация собрана — фирма «Триумф» готова завтра доставить машинку из Нюрнберга в Бамберг в дом гроссмейстера Лотара Шмида, у которого я буду в гостях. Все точно: Лотар знакомит меня с г-ном директором. Машинка
522
Первая проба пишущей машинки
подходит. «А цена?» Мне вручают сертификат о том, что пишущая машинка передается профессору Ботвиннику «для экспериментов» — платить не надо. И в нашем секторе появилась возможность печатать служебные материалы помимо машбюро!
Во время выступлений с сеансами в ФРГ познакомился с другом Лотара Шмида — Герибертом Штаймелем. Был он президентом шахматного клуба города Хеннеф (близ Бонна). Маленький завод в Хеннефе — Штаймель был одним из директоров — производил уникальные центрифуги; двадцать агрегатов завод поставил КамАЗу.
Гериберт страстно любил шахматы и при первой возможности сопровождал советских шахматистов (меня и Я- Эстрина). Жизнерадостный, с юмором, все схватывал на лету — скорее походил на француза...
Как-то рано утром он заехал за нами в Бремен и повез на юг в Фельберт. Я сидел сзади, Эстрин клевал носом впереди. Неожиданно наш водитель обращается ко мне: «На секунду заснул...»
БМВ мчался по автостраде со скоростью около 200 километров в час!
— Что, ночью плохо спали?
Штаймель кивает головой и смеется.
— Немедленно снимайте туфли. Так поступают советские водители ночью при дальних поездках...
Гериберт исполняет совет и восклицает: «Сразу стало легче!» Доехали благополучно.
У Шмида великолепный шахматный музей. Тут шахматы и книги, записные книжки великих шахматистов, картины... Я расчув
5-3
ствовался и потом уже подарил другу Лотару мой «приз» на чемпионате СССР 1927 года: жетон, где отмечено, что я поделил V— VI места...
В 1981 году участвовал в конференции по машинным шахматам в Лондоне — они проводятся каждые четыре года. Первый день выступал Кеннет Томпсон, во второй — делать сообщение пришлось мне. Мы с ним дружески побеседовали: «Не хотели бы вы приехать в Москву со своим компьютером БЕЛЛЬ (чемпионом мира)?» Томпсон охотно согласился.
На обратном пути я выступил с лекцией в Гамбурге (в местном университете), дал сеанс в шахматном клубе, членом которого состоял наш генеральный консул П. Смидович (внук члена ЦК большевистской партии в дни Октября). У Петра Аполлоновича — первый разряд.
После сеанса поехали в рыбный ресторан, идет оживленный разговор. «Петр Аполлонович, помните, я вас просил узнать об отопительном газовом котле?» (На Николиной горе газ уже подвели). Смидович тут же выяснил, что у одного из присутствовавших есть приятель, который поставляет котлы.
На следующий день выбираем котел. Хозяин немного смущен: откуда советские знают его друга, тот же работает в полиции? Смидович смеется и разъясняет, что оба они в одном шахматном клубе «Хаммониа». Хозяин успокоился — все в порядке! — и скинул цену на 10 процентов... Котел-автомат стоит на даче и держит в доме постоянно 20°С. Я стал популярен среди сотрудников Одинцовского газового хозяйства.
В начале мая 1982 года встречаем в аэропорту «Шереметьево» Томпсона. «Кен, а где БЕЛЛЬ?» — «В багаже», отвечает Томпсон, но и в багаже компьютера нет. Бедный БЕЛЛЬ остался в Нью-Йорке. Таможня его арестовала, как «стратегический» груз. Здесь проявилось не только недружелюбие к советским людям, но и обыкновенное невежество (не говоря уже о нарушении инструкций, которые предписывали задерживать не специальные ЭВМ, а лишь универсальные). Объясняю Томпсону, что его выступление придется отменить, чтобы не создалось впечатление, будто мы с ним знали, что БЕЛЛЬ не приедет. Кен согласен...
Осенью 1983 года — чемпионат мира среди компьютеров в Нью-Йорке * . Понял, что Монти Ньюборн, Бен Миттман, Кен Томпсон и Дэвид Ливи — друзья. На память подарили мне шахматный микрокомпьютер; с инженерной точки зрения, чудо — фигуры сами двигаются по доске!
В мае 1985 года был на праздновании 40-летия Победы в Нидерландах. Побывали на острове Тексель, где весной 1945 года военнопленные-грузины восстали и героически сражались с нацистами. В сражении погиб руководитель восстания команданте Лоладзе. В нашей делегации был его племянник Гурам Лоладзе.
* См. статью «Неделя в Нью-Йорке».
524
Тепло принимало общество «Нидерланды — СССР». Член правления Паула Декен отлично изучила русский и вполне справилась с переводом моей лекции в университете Дельфта (там работает мастер ван-ден-Херик — издатель и редактор журнала Всемирной ассоциации машинных шахмат). Во всех поездках сопровождал меня Корнелиус ван-дер-Краан, вице-президент общества. Беседовали на разные темы, в том числе и об Алле Пугачевой, она популярна и в Голландии. Корнелиус (он ранее играл на гобое в филармоническом оркестре) под общий смех подвел итог дискуссии: «Да, у нее есть голос!»
Конечно, надо завершить шахматного ПИОНЕРа. Алгоритм теперь продуман до конца. Программа в основном готова. Идет поиск технических, программистских ошибок и незначительное уточнение алгоритма. Сейчас работают четыре математика_______
Б. Штильман, А. Резницкий, В. Мирный и М. Чудаков — может быть, их число увеличится. Будем надеяться, что работа успешно завершится,
СОДЕРЖАНИЕ
Исполнен долг.......................................................
Портреты и зарисовки..............................................
М. И. Чигорин................................................
Эм. Ласкер...................................................
X. Р. Капабланка.............................................
М. Эйве......................................................
П. Керес ....................................................
Н. Д. Григорьев..............................................
В. В. Рагозин................................................
Д. Ф. Ойстрах................................................
А. А. Ляпунов................................................
А. Я. Модель.................................................
Г. А. Гольдберг..............................................
А. А. Котов..................................................
Б. Ф. Подцероб...............................................
Б. Б. Юрьев.............................................. .
В. М. Глушков................................................
В. А. Макогонов..............................................
И. М. Ботвинник..............................................
Э. Г. Гилельс................................................
Творческие проблемы...............................................
К вопросу об определении комбинации.........................
О моих методах подготовки к состязаниям......................
По поводу трех выступлений.....................................
Искусство ли шахматы?......................................>
Без парадоксов.................................................
Как растет шахматист?.........................................
О делах ФИДЕ........................................................
О матчах на первенство мира...................................
Предложения о проведении соревнований на первенство мира . . . Еще раз к вопросу о розыгрыше первенства мира................
Трудности шахматного мира...................................
Каким должен быть президент?................................
Прав ли президент ФИДЕ?.....................................
На шахматном Олимпе.................................................
Спасский, Карпов и Бутенко....................................
После матча...................................................
Претенденты и Спасский.......................................
Чудеса и действительность.....................................
Перед матчем.................................................
Что же случилось в Рейкьявике?..............................
Счастье помогает сильным...................................,
О претендентах .............................................
Накануне больших событий....................................
Три межзональных.............................................
О турнирах и матчах.................................................
Первый успех.................................................
Мои достижения и неудачи....................................
Как я боролся за первенство Союза............................
Трудное испытание...........................................
После II Московского международного турнира.................
О технике позиционной игры....................................
За абсолютное первенство страны.............................
Первый матч со Смысловым.....................................
Мнение экс-чемпиона............................................
Матч-реванш 1958 года........................................
Почему я проиграл матч?..................t ........ . v
5 7 8
14 21
29 34
37 38 42
44 45 48 50
53 56 60
61
63 64
65 67 71 77
84 87
90 91
94 98
loo 104 107 110 112 114 118 122 123 125 132 135 137 143 147 148 150 153 158 160
164 169
179
526
Путевые заметки.................................................... 182
«Турнир наций» в Амстердаме.................................... —
Альбион шахматный и иной..................................... 187
Неделя в Нью-Йорке........................................... 198
На разные темы..................................................... 204
Шахматы на Днепрострое....................................... 206
Расстояние — не преграда..................................... 207
О технике проведения радиоматчей............................. 209
О шахматной игре П. Г. Боля.................................... Ш
Космос — Земля — ЦШК......................................... 212
Письмо в редакцию............................................ 213
Об игре по переписке........................................... —
Шахматная школа.............................................. 214
Несколько слов о судействе................................... 215
Что происходит в мире шахмат?.................................. —
На правильном пути........................................... 218
К британскому читателю....................................... 219
Компьютер и шахматы.......................................... 220
Давние традиции................................................ —
Шахматная кибернетика............................................. 222
Люди и машины за шахматной доской........................... 224
Чемпионат электронных шахматистов............................ 229
Шахматы и компьютеры........................................ 231
ПИОНЕР готовится к чемпионату............................... —
Об искусственном шахматном мастере.......................... 235
Почему возникла идея искусственного интеллекта? ............. 237
Шахматы и принятие решений.................................. 738
Методом «божьей коровки».................................... 243
О шахматистах и компьютерах................................. 248
Зачем ЭВМ играет в шахматы?................................. 249
Шахматная игра — прошлое, настоящее, будущее................. 251
Роль Греко в развитии шахмат................................. 254
Анализы............................................................ 257
Новое слово в Каро-Канне..................................... 258
Должен ли был проиграть Капабланка?.......................... 260
Убедительный реванш......................................... 261
Из чигоринского наследия..................................... 266
Присуждение специальных призов.............................. 271
Новый гроссмейстер........................................... 272
Ладейный эндшпиль с пешками «Ь> и «h>........................ 274
Лучшие партии первенства..................................... 288
Эндшпиль можно выиграть...................................... 291
Победа кубинца............................................... 292
Цепкая защита................................................ 294
Динамичная партия ........................................... 296
История одного дебюта........................................ 298
Композиция......................................................... 306
Новинки шахматной литературы................................. 307
Партия и этюд................................................ 308
Сумбур в композиции.......................................... 311
О статье т. Барулина......................................... 314
Три этюда...................................................... —
Большой этюдист.............................................. 317
Предисловие любителя......................................... 318
«Союз-50>.................................................... 321
Творчество художника........................................ 324
Слово о двух этюдистах....................................... 327
Новая книга Надареишвили..................................... 329
Этюды........................................................ 330
К достижению цели.................................................. 345
Первые хода.............................................. . 347
Политехнический институт.................................... 360
Аспирантура................................................. 380
Несостоявшийся матч......................................... 396
Матч-турнир................................................. 425
Докторская диссертация...................................... 443
Защита звания............................................... 458
Управляемая машина.......................................... 469
Алгоритм игры в шахматы..................................... 483
Искусственный шахматист..................................... 496
Научно-популярное издание
Ммтвмп Моисеевич Ботвинник АНАЛИТИЧЕСКИЕ И КРИТИЧЕСКИЕ РАБОТЫ (Статьи, воспоминания)
Заведующий редакцией
В. И. ЧЕПИЖНЫЙ
Редактор
Б. И. ТУРОВ
Художник
С. Г. ТКАЧЕВ
Художественный редактор
А. В. АМАСПЮР
Технический редактор
Н. А. СУРОВЦОВА
Корректор
3. Г. САМЫЛКИНА
ИБ № 2273. Сдано в набор 15.12.86. Подписано к печати 21.04.87. Формат 60X90/16. Бумага тип. № 1. Гарнитура Литературная. Высокая печать. Усл. п. л. 33,0. Усл. кр.-отт. 33,0. Уч.-изд. л. 36,8. Тираж 120000 экз. Издат. № 7871.
Заказ № 3446. Цена 2 р. 80 к.
Ордена «Знак Почета» издательство «Физкультура и спорт» Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 101421, ГСП, Москва, К-6. Каляевская ул., 27
Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени МПО «Первая Образцовая типография» имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 1 13054, Москва, Валовая, 28